|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пролог
— Звездные Девы! Что это такое..? — бледный до синевы юноша судорожно стиснул поводья. — Батька!
Замерший у телеги седовласый подтянутый мужчина не ответил, напряженно вглядываясь в серую послезакатную мглу. Там, где ветер сносил в сторону клочья густого тумана, единственный сохранившийся глаз его улавливал силуэты медленно бредущих фигур. Слухи о живых мертвецах и неведомых тварях, сеющих панику на юге страны у самых границ с песками, начали доходить до деревни еще пол года назад. Люди заволновались, несколько соседских семей спешно перебрались в город к родне. Деревенский староста отправил тревожную весть в столицу, но оттуда пришла отписка, дескать, видеть — не видели, слышали краем уха и требуете защиты? Немедля прекратить сеять панику и сидеть тише воды ниже травы, ежели не желаете выплатить осенний сбор в тройном размере! Люди и притихли, тем паче слухи из редких южных поселений действительно долетать перестали. Да, как видно, зря они успокоились, рано...
Крепчающий к ночи ветер особенно сильно дернул за край серого туманного покрывала, оголив засеянное недавно поле. На всю ширину пашни, которую только мог охватить взгляд, растянулось бессчетное полчище существ, которым немолодой гончар и названия подобрать не мог. Отстраненно порадовавшись, что ветер дует в противоположную от деревни сторону, он медленно обернулся к своему перепуганному до смерти семейству. Зря они не уехали в город пол года назад. И зря сегодня задержались в гостях.
— Врожей, — обратился он к сыну, и голос его прозвучал непривычно хрипло, — скачи во весь опор по объездной дороге, предупреждай каждого, кто встретится на пути. И...возьми Тьяна.
Перепуганная молодая женщина, сидящая на мягкой тележной подстилке, прижала к себе полуторагодовалого мальца. По бледным щекам ее струились слезы.
— Ромия.., — прошептал растерянный всадник, глядя на жену, которую начало трясти от беззвучных рыданий.
— Я позабочусь о ней! — жестко оборвал грозившие затянуться прощания отец семейства и отнял от груди женщины ее драгоценного первенца, своего долгожданного внука. Передав спящего младенца сыну, гончар повторил: — Скачи!
Кобыла заплясала на месте, тревожно раздувая ноздри. Запряженный в телегу мерин вторил ей не менее беспокойно, всхрапывая и жуя удила. А Врожей все не мог решиться оставить жену и отца. Тогда битый жизнью старик со всего маха приложил тяжелой рукой по крупу животного. Кобыла всхрапнула и понеслась прочь по проселочной дороге в сторону ничего не подозревающего селенья. Не удержавшись, Ромия взвыла в голос.
— Тихо ты, дуреха! — цыкнул на нее гончар. — То их единственный шанс: сами уйдут и людей взбаламутят! А мы с тобой уж как-нибудь сами...
Прохладную вечернюю мглу огласил протяжный звериный вой, который тут же подхватили еще пара десятков глоток.
— А мы как-нибудь сами, — протянул мужчина, ясно понимая, что домой не вернется сегодня ни он, ни невестка, ни старый мерин Корька. Нащупав в соломенном настиле телеги тяжелую дубину, он мысленно простился с родными и вознес молитву Звездным Девам. Руки гончара еще не одрябли. Глаз, хоть и единственный, еще остер. И, стало быть, кушанье у тварей выйдет с остринкой...
Глава 1
Кара
Под ногами сочно чавкала щедро пролитая ночным ливнем земля. Ветки то и дело норовили хлестнуть по лицу, хватали за волосы. Сердце колотилось в горле, давно сбежав прочь из разрываемой болью грудины. Сколько раз я падала и вставала, — уже перестала считать. Подошва ветхого сапога сгинула в вязком болотце еще несколько сотен метров назад, от чего голая теперь уже ступня то и дело напарывалась на колкие сучья. Однако все эти неприятности сущая ерунда по сравнению с тем, что за спиной у меня мчался самый настоящий ловчий наперевес с всамделишной гротхой!
Волна спущенной на волю силы заставила меня круто забрать вправо. Не удержавшись, снова полетела кувырком. Выпутываясь из подола объемной юбки, потеряла драгоценные секунды, от осознания чего на лбу и спине выступил липкий холодный пот. Я не хочу умирать в это утро! И в следующее, впрочем, тоже не хочу... Но, как видно, придется, ибо преследователь мой уж больно прыток. И, если задуманная подлянка не удастся, то пиши-прощай тетенька блаженная травница. Не пить тебе больше молочка и не есть деревенского хлебушку. Откуда вообще взялся ловчий в этой покинутой Девами дыре?!
Миновав две знакомые ели, я выскочила на кромку небольшой полянки и резко остановилась. Счет идет на секунды, но мне требовалось сосредоточиться. Трижды в седмицу я возвращалась домой этой дорогой. Несколько сотен раз мои ноги ступали по одной и той же отрепетированной системе, и в каждый из них в сердце теплилась надежда, что это умение мне никогда не пригодится. А гляди ж ты... Шаг, шаг, прыжок! Шаг, шаг, еще прыжок! Перебежка, прыжок! Лево, лево, прыжок! Сейчас я очень уязвима, так как преследователь может целиться совершенно беспрепятственно. Одна надежда на то, что ловчий достаточно отстал после моих заячьих петляний меж древесных стволов.
Спина заныла в преддверии выстрела как раз в тот момент, когда ноги миновали последнюю скрытую прошлой осенью волчью яму. Хрипя от усталости, я упала на колени за толстый дубовый ствол. Не зная, кого благодарить за снизошедшую на меня удачу, возблагодарила сразу всех: и Звездных Дев, и Черных Подмастерьев. Даже если ловчий заподозрит подвох, ему понадобиться лишняя пара минут, чтобы обогнуть опасную поляну. А значит, у меня есть всего лишь миг, чтобы отдышаться. Уже поднимаясь на ноги, собрав по крохам последние силы, я услышала за спиной треск и короткий вскрик. В животе похолодело, и одновременно с тем пришла волна резкого, болезненного облегчения. Он не понял! Купился! Одна из звероловных ям приняла ловчего в свое скрытое нутро! Руки затрясло крупной дрожью, а на глазах вскипели слезы. Но расслабляться нельзя: кто знает, сколько ущерба принесли преследователю вбитые на дне колья? Подоткнув за пояс выбившийся за время гонки по лесу подол, я, не оглядываясь, припустила прочь. Теперь у меня есть шанс на спасение.
* * *
Стремглав взлетев по ступеням ветхого домика на сваях, дернула скрипучую дверь и юркнула в темноту. Вслепую нащупав рассохшийся бочонок у очага, потянула припасенный на случай побега мешок, но вдруг остановилась как вкопанная. Мне нельзя уходить до завтрашнего утра. Сегодня очередная ночь плача, ночевка под открытым небом может дорого мне обойтись. Но ведь если не уйду, ловчий найдет меня и церемониться не станет. Несмотря на все предосторожности, он сумел почуять во мне темное семя, и за это придется расплатиться жизнью. Ноги подкосились. Я грузно осела на пол и глухо, невесело рассмеялась. Жизнью! Да разве это высокая плата?! Есть вещи более страшные, нежели смерть...
Я прожила в этом чудном местечке у берегов полноводной реки Уны три года. Три долгих года, за которые успела поверить в лучшее. Крохотная деревушка на задворках Амры, сюда и сборщики податей добирались не каждый год. Что брать с кучки неграмотных рыбаков, до которых слухи долетали с опозданием в десятилетку? Жители здесь обитали на полном самообеспечении, лишь раз в год собирая пару обозов для осенней ярмарки в небольшом городке, добраться до которого уже было целым приключением. Со всей деревни читать умели лишь два человека: престарелый жрец и староста. Хотя первый лишь умело претворялся, а второй разбирал по слогам свое имя.
Но сегодня в этом тихом уголке покоя и уюта в лесу меня встретил ловчий. И был он не сосланной с глаз долой посредственностью, а талантливым и бойким, раз определил тьму задолго до того, как увидел меня вживую. Что он делает здесь, что ищет? Неужели положение настолько обострилось, что тайники вынуждены отслеживать темных даже в таких захудалых отдаленных весях? И как следует поступить мне?!
Наверное, прежде всего, нужно успокоиться. Уйти прямо сейчас я не могу. Скрыть глас песков внутри себя накануне ночи плача тоже. Существует крохотная надежда на то, что ловчий убился насмерть в волчьей яме или хотя бы серьезно пострадал, но в это вериться с превеликим трудом... Скорее всего он уже выкарабкался, и идет по следу. В таком случае я могу лишь выдохнуть и приготовиться к встрече.
— Эй, тётка!
От неожиданности я выронила извлеченный из мешка кинжал и вздрогнула всем телом.
— Травница! Ты в хате?
Нервная дрожь, прокатившись по спине, ударила в руки. Кисти затряслись, будто в лихорадке, хоть голос за дверью был мне знаком. Это тучная Верда, жена Ирона, снова пожаловала на огонек, выбрав, как назло, самое неудачное время. Последние месяцы баба зачастила, надеясь вывести благоверного из состояния многолетнего алкоголизма травами. В иное время мне даже нравилось поболтать со словоохотливой женщиной, которая всегда угощала меня рыбным пирогом. Но сегодня я была морально не готова к беседам о непростой судьбе прекрасной половины деревни.
— Чего ты хочешь? — каркнула я в ответ хриплым от волнения голосом и, недолго думая, пару раз кашлянула. — Мне нездоровится сегодня!
Стонущие под солидным весом Верды ступени прекратили стенать.
— Зараза какая? — опасливо осведомилась гостья.
— С болот принесла, — подтвердила я ее догадку, выжав из себя еще одну порцию лающего кашля.
— А не помрешь часом? — с сомнением протянула женщина.
Ступени снова заскрипели, ознаменовав медленный спуск дородного тела. Отстраненно порадовавшись своей удаче и недавней вспышке болотной лихорадки, поспешила подкрепить успех:
— Вот через пару деньков и увидим...
— Так я, стало быть, через пару деньков и зайду! — с запозданием откликнулась Верда в значительном удалении от моей ветхой лачужки.
А я испустила облегченный вздох, но тут же горестно простонала: ведь ни словом не солгала я бабе. Коли выбрался ловчий из звериной ловушки, хоронить меня к полудню придется...
* * *
Весь день прошел будто на иголка. Я трусливо сидела в хате, не решаясь высунуть носа на улицу, только то и дело, возвращалась к крохотному слюдяному оконцу у двери, до рези в глазах высматривая своего убийцу. Заперла дверь на все имеющиеся запоры, но все одно вздрагивала от каждого неясного шороха. Призирала себя за трусость, но ничего не могла поделать. А день, наполненный тревожным ожиданием погибели, тянулся мучительно долго...
Я пробовала есть, но кусок не лез в горло. Пробовала читать, но буквы не желали складываться в слова, потому как мысли раз за разом возвращались к проворному ловчему, неизвестно как забредшему в этот захудалый край. Чтобы хоть чем-то занять себя до вечера, принялась растирать высушенные загодя корешки в глиняной ступке. Однообразные механические движения немного успокоили нервный мандраж, позволив подумать о дальнейших действиях.
Два пути отхода заготовлены мной давно, отрепетированы и отлажены до автоматизма. Вот только воспользоваться ими я смогу не ранее завтрашнего утра... Какое неудачное время выбрал ловчий для своего появления! Похоже я чем-то всерьез прогневила Звездных Дев... Однако думать о плохом я не стану, иначе попросту сойду с ума от страха, ожидая появления своего палача. Подумаю лучше о том, что делать после побега, будто бы он уже удался. Куда мне пойти? Допустим, мне удастся пережить эту ночь плача, так ведь спустя седмицу нагонит другая. И если мне негде будет укрыться, участь моя будет менее завидной, чем при встрече с ловчим. И это не считая шесть обычных ночей, которые мне тоже придется провести под открытым небом. Зверье ко мне подойти не рискнет, а вот люди... Люди таких как я жалуют не особо. В голове снова заворочалась трусливая мыслишка: 'А что, если смириться? Сдаться?' Глаза сейчас же наполнились злыми слезами отчаяния. Ни за что и никогда! Лучше уж добровольно брошусь под взведенную гротху ловчего, чем это!
Светило пребывало в зените, когда мой обострившийся слух уловил снаружи странные звуки. Какая-то вялая, тихая возня, будто бы кто-то мягко крадется по старой, скрипучей лестнице... Кровь моя мгновенно заледенела от ужаса, а руки предательски затряслись. Измученное ожиданием сердце пустилось в пляс, ноги же напротив, словно вросли в пол. Вот кажется и все... Вот и конец тебе, трусливая травница.
— Помогите...прошу...помогите...
Ступка раскололась пополам от излишне сильного нажатия, истертый в порошок болотный корень высыпался на столешницу. Спохватившись, я дернулась, поймав осколок посудины у самого пола, не позволив черепку звякнуть о доски.
— Помогите...
Пресветлые Звездные Девы! Чей это измученный сиплый голос молит меня о помощи?! Я не узнаю в нем ни одного жителя крохотной деревни, а ведь я знаю там всех. Но не может он принадлежать и ловчему, угодившему в звероловную яму: слишком тонок и жалок для воина. Скорей это голос в край выбившегося из сил ребенка, но никак не мужчины, даже будь он очень серьезно ранен.
В волнении заломив руки, я порывисто поднялась. Не знаю, чем я так напакостила Девам, но отсиживаться за запертой дверью, когда кто-то плачет от усталости на моем пороге, я не могу. Быть может это морок, насланный ловчим, чтобы глупая доверчивая травница собственноручно отворила ему дверь. Но игнорировать горькие всхлипы я попросту не умела. Здравый смысл диктовал забиться в угол и ни за что не подходить к слюдяному оконцу, а жалостливая женская душонка толкала вперед. Воображение рисовало автопортрет глупой травницы, прошитой насквозь заклятием света, но ноги все равно несли вперед. Каждый задыхающийся всхлип за дверью отдавался болью в груди, щепетильная совесть гнала выглянуть наружу, во что бы то ни стало.
Согнувшись пополам, я на цыпочках подкралась к перекосившейся после весеннего паводка двери и, зажмурившись, медленно сосчитала до трех. Что ж, люди говорят: 'Двум смертям не бывать, а одной не миновать'. Если тихий детский плач на пороге действительно приманка ловчего, то я умру. Однако, если палач вычислил меня, то я все одно умру, даже если не выгляну сейчас в окно и не открою дверь. Просто умру немногим попозже. По сути, какая разница: сейчас или мигом после? А так хоть совесть перед смертью успокою, человеком умру, а не трясущейся от ужаса тварью.
— Умоляю... — едва слышно прошелестело на улице, и я решилась. На долю мгновенья высунула встрепанную макушку и тут же юркнула обратно за не струганные доски. То ли женщина, то ли очень худой, перепачканный грязью и кровью подросток — вот кто пытался вползти на карачках в мой дом. Хаты в этой местности строили на высоких сваях, потому как по весне Уна разливалась очень широко. От того и порог мой насчитывал аж целых двадцать ступеней. Бедняга не осилил этот путь, на середине лестницы силы покинули его. Все, что ему оставалось — это тихо плакать в надежде, что кто-то услышит и поможет. И ведь кто-то действительно услышал! Только вместо того, чтобы выйти и помочь, сидит и трясется за дверью как трусливая мышь. Как давно ты растеряла остатки мужества, Карания? Когда успела превратиться в мелкое, жалкое насекомое?! Передернувшись от чувства презрения к самой себе, гадливо отерла вспотевшие ладони о мятую юбку и распрямила спину. За три года спокойной жизни в роли деревенской травницы я, оказывается, научилась бояться смерти. Но видимо пришло время вновь глядеть ей в лицо, а делать это нужно с поднятой головой.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
