Утро крайнего дня двадцатого века выдалось ветреным, мокрым, но непривычно теплым для зимнего месяца. Снега в Москве практически не было, периодически моросили дожди, а утренние улицы накрывал туман. Прохожие были одеты в основном по осеннему: пальто, куртки, френчи, некоторые даже не надевали головные уборы. Лишь зонтики были неизменным атрибутом, который держал в руках практически к каждый житель столицы Российской республики.

Поэтому старший агент третьего отдела Охранного бюро московского полицейского департамента капитан Дмитрий Крылов старался не выделяться из общей массы прохожих. Вряд ли член Авангарда Красной молодежи или Российской рабочей партии, запрещенных Верховным судом, мог бы распознать в одетом во френч, брюки, тонкую черную шапку и туфли но ногах сотрудника ненавистной революционерам полицейской охранки. Скорее уж он походил на приказчика средней руки, который спешил на работу в контору. На шестимесячных полицейских курсах в Петергоффе их преподаватель по оперативно — сыскной работе старенький полковник, который служил в охранном бюро еще с пятидесятых годов, полковник полиции Новиков Александр Николаевич на самой первой лекции сообщил слушателям:

— Запомните, в ваших руках безопасность всего государства, от результатов вашей работы зависит целостность всей страны. Один раз охранка уже допустила две революции, чем это закончилось, вы все знаете. Гражданская война, голод разруха и четырнадцать миллионов погибших. Мы были на волоске от победы красных и уничтожения России как государства. Однако и сейчас революционное подполье продолжает угрожать государственным устоям. Чтобы Гражданская война не повторилась, мы должны пресечь революционную заразу на корню, придушить в зародыше. Успешный агент лишь тогда добивается успеха, когда он растворяется среди тех людей, которых он разрабатывает. Если вы хотите разгромить рабочее подполье, то вы должны одеваться в засаленную спецовку, говорить на их матерном языке и пить дешевую водку, не закусывая. Если Вы внедряетесь в кружок интеллигентов — либералов, вы должны быть одетыми с иголочки, сыпать научными фразами о ценах на Лондонской бирже ,курсах ценных бумаг и новых технологиях, как из пулемета и читать утренний 'Times'. Никто не должен даже подумать о том, кем вы являетесь, если вас раскроют, в лучшем случае вас ждет нож в спину.

Старенький полковник конечно преувеличивал, но в его время наверное так и было. А в двадцатые — тридцатые годы и даже сороковые в городах шла настоящая уличная война с революционерами. Попасть в лапы красной боевой организации, означало долгую и мучительную смерть, а попасть в руки местечкового революционера-еврея из числа недоучек-эскулапов, даже страшно представить. Сейчас конечно, большинство революционеры стали бумажными, в стране были разрешены политические партии, а дискуссии все больше проходили в виде дебатов на радио и телевидении. Вместо уличных боев с революционерами крупные российские города сотрясали многотысячные манифестации, а место военно — полевых судов и расстрельных команд заняли тюремные сроки за преступления против государственного строя Российской республики. Тем не менее, борьба охранки с подпольем, длившаяся уже почти два столетия, не затухала ни на минуту. А за возможность хотя бы на пару минут взглянуть на личные дела агентов, подполье было готово платить сотни тысяч золотых рублей.

Крылов спешил на встречу с осведомителем, которая должна была состояться в конспиративной квартире на Петербургском шоссе. Осведомитель под псевдонимом 'Молот', попал в корки охранки в том году. Это был двадцатилетний студент по имени Сергей и учился он на журфаке Московского университета имени Ломоносова. Вычислен был просто. Университеты, институты и академии отмечались студенческим самоуправлением и свободой политических взглядов. Политические дискуссии по острым политическим вопросам являлись неизменным атрибутом студенческой жизни. Именно молодежь становилась объектом вербовки красным подпольем, и именно студенты составляли львиную долю участников антиправительственных митингов. Охранка на студенческое самоуправление не покушалась. Это тупоголовые сапоги из жандармерии год из года пытаются отменить студенческое самоуправление и вернуть цензуру в высших учебных заведениях, полицейские мыслят намного тоньше и поэтому дальновиднее. Если в стране есть запрос на левые настроения, то простыми запретами и жандармскими облавами их не искоренить. Можно посадить конкретного человека, но искоренить самую идею социализма это не поможет. На его место всегда придут другие. Более хитрые и дальновидные люди, которые обязательно учтут ошибки предшественников. Поэтому в каждом факультете из числа преподавательского состава и студентов были осведомители полицейской охранки, которые исправно докладывали о наиболее активных участниках политических дискуссий, лидерах студенческого актива и преподавателях, которые поддерживают идеи социализма. Агенты охранки вносили их данные в свои картотеки, формировали контрольно — наблюдательные дела и внимательно наблюдали за жизнью своих подопечных. Но самое главное в критический момент именно учеты должны помочь накрыть большую часть подполья и его сторонников одним махом, исключив возможность повторения событий семнадцатого года....

Однако помимо потенциальных оппозиционеров в студенческой среде охранка отбирала и своих будущих сотрудников. Так случилось и с Дмитрием. Дима родился в небольшом уездном городе Козлов Тамбовской губернии в семье врачей и был выходцем из разночинцев. Прадед был из тамбовских крестьян, потом попал в окопы Первой Мировой, летом семнадцатого сбежал оттуда вместе со сворой тамбовских дезертиров домой в Тамбовскую губернию, ведя жизнь обычного рабочего, пока не оказался в рядах Рабоче — крестьянской красной армии. Служба большевикам длилась недолго. Уставший от окопов Первой Мировой прадед был аполитичен и через год сбежал обратно домой, где впервые столкнулся с продразверсткой, вновь был призван в ряды Красной армии и снова оттуда сбежал, влившись в ряды участников Антоновского восстания, развернувшегося в тылу большевиков летом двадцатого года, сыграв важную роль в поражении красных во время наступления армии Деникина на Москву. После этого он вернулся домой в родную деревню и до самой смерти гнул спину в тамбовских полях.

Дед Дмитрия по окончании церковно — приходской школы сначала помогал отцу в деревне, но потом сбежал в город, где работал разнорабочим на рынке, пока не был призван в армию, отмотав четыре года в артиллерийском полку в Прибалтике. По возвращении из армии женился и всю оставшуюся жизнь работал на железной дороге в Козлове, пройдя путь от стропальщика до машиниста поезда дальнего следования.

Отец же по окончании средней школы поступил в медицинское училище, по окончании которого его забрали в армию. Два года срочной службы в Малороссии и рекомендательное письмо от командира части для поступления в медицинский институт. Отец выбрал Саратов, а получив диплом, вернулся обратно в армию, прослужив еще восемнадцать лет в медицинской службе Министерства обороны, вдоволь помотавшись по гарнизонам Российской республики: Сибирь, Средняя Азия, Закавказье и Черноземье. В отставку ушел в чине подполковника, будучи заместителем командира военного госпиталя в Тамбове, после чего стал заниматься частной врачебной практикой, что в совокупности с военной пенсией делало его очень обеспеченным человеком.

С матерью все было иначе. Она была из обедневшего дворянского рода. Носители этой знатной фамилии хорошо умели кичиться своей родословной, спускать деньги на балах, казино и курортах, но совершенно не умели их зарабатывать. И как и многие другие дворяне в конечном итоге разорились. Поэтому когда вышел 'освободительный' указ 1861 года, освобождать уже было некого. Имение в Саратовской губернии было продано за долги. Спасала семью лишь государственная служба. Прадед и дед были офицерами. Прадед закончил Михайловское военно — артиллерийское училище, воевал в Первую Мировую, честно исполняя свой долг, воюя с турками в Закавказье, а после воевал сначала на стороне Корнилова, а затем Деникина, приняв участие в торжественном марше белогвардейцев по освобожденной Москве 21 октября 1920 года. Потом были годы службы в конной артиллерии, жестокие бои за уничтожение 'красной партизанской армии' Щетинкина в Сибири, участие в 'уличной' войне двадцатых годов с остатками недобитых эсеров и большевиков, подавление крестьянских восстаний тридцатых годов, полковничьи погоны, парадный мундир с тремя Георгиями в шкафу и почетная пенсия.

Дед Дмитрия пошел по стопам отца. Сначала его отправили в кадетский корпус, а затем в Инженерную Академию в Санкт — Петербурге. После этого годы службы в жандармерии, чин полковника и почетная пенсия. В браке у него было трое детей: двое сыновей и дочка. Первый дядя был преподавателем в Академии Генерального штаба в Санкт — Петербурге, второй командовал бригадой жандармерии в Московской губернии. Мама Дмитрия была младшей. Закончила факультет иностранных языков в Педагогическом институте Саратова, во время учебы познакомилась с отцом. Первое время ее родители категорически возражали против брака с мужчиной неблагородного происхождения, но затем смирились, узнав, что мамин избранник сам офицер медицинской службы и имеет очень хороший доход.

Сам же Дмитрий с детства, помотавшись с родителями по гарнизонам, живя в окружении военных, воспитывался в строгости и в полной мере ощутил на себе все прелести армейской дисциплины: ранний подъем, неукоснительное послушание и отцовский ремень за малейшую провинность. Отправка к дедушке в Саратовскую губернию на летний период (дед вернул родовое поместье и заново отстроил свой особняк, поселившись там после выхода в отставку) тоже ничего хорошего не сулила. Дед, выйдя в отставку, сначала какое — то время работал воспитателем в Саратовском кадетском корпусе, а когда стал уже совсем старым, занялся воспитанием внуков, которых его дети отправляли ему на летний период. В детстве Дмитрий читал книжки и смотрел фильмы о Гражданской войне. Там показывались лагеря, которые строили большевики для своих противников. Парень был уверен, что дед Слава вполне бы справился с должностью коменданта такого лагеря. Дети вставали в шесть утра, выбегали на зарядку, потом купались в реке и шли на завтрак. После завтрака занимались различными работами в поместье деда и так до заката солнца. По мнению родителей это должно было воспитать в детях трудолюбие и привить чувство дисциплины. Лишь в выходные дедушка позволял внукам наслаждаться свободой. Сам он в эти дни доставал парадный мундир из шкафа и, бренча орденами и медалями, ехал на собрание дворянского клуба в Саратове. Там сборище стариков пили вино и вспоминали ратные подвиги. Дед Слава, приняв на грудь, вспоминал, как его боевое крещение на Дону, когда подавлял бунт казачьих самостийников в сороковые, будучи молодым командиром взвода, захватил трофей в виде самурайского меча, лично заколов командира отряда японских самураев, заброшенных в тыл русским войскам в Маньчжурии во время русско — японской войны 1950 — 1953 годов, как во главе своей роты маршировал по освобожденному Порт — Артуру, подавлял восстание большевиков в Новорочеркасске в 1961 году в должности заместителя командира батальона, как давил басмачей в Туркестане в шестьдесят четвертом, уже командуя батальоном, вплавь переплывал Терек, во главе своего полка, выходя в тыл чеченским горцам в шестьдесят девятом, а уже командуя бригадой, объяснял политику единой и неделимой страны рижским манифестантам в семьдесят четвертом.

Сам Дмитрий мечтал стать адвокатом. По телевизору он с большим удовольствием смотрел художественный фильм 'Адвокат' про Плевако, с восхищением наблюдая за его речами перед присяжными заседателями. Вечерами, он украдкой смотрел фильмы про светскую жизнь Москвы и Петербурга, заворожено наблюдая за роскошными декольте светских дам, которые кружились в ритме танго со своими кавалерами. С завистью смотрел передачи про столичных франтов, рассекавших по ночной Москве на дорогих автомобилях и развлекающихся в ночных казино и ресторанах. А повзрослев, Дмитрий хранил у себя в комнате порнографические карты и мечтал посетить Дом терпимости. Раздельное обучение мальчиков и девочек в школах, училищах, колледжах и высших учебных заведениях отменили в восьмидесятом, но поскольку это решение Правительства носило рекомендательный характер, на местах руководство продолжало придерживаться консервативных подходов, а священнослужители так и вовсе объявили это святотатством.

Любимым школьным предметом Димы была история, а самой главной мечтой — уехать из провинции и насладиться всеми пороками столичной жизни. Отец юристов не любил, считая их пустобрехами и балаболами, искренне не понимая, как можно сшибать такие гонорары за трёкание языком. Дед Слава так и вовсе залихватисто поправлял усы и заявлял, что когда он был юнкером, все питерские институтки были без ума от парней в военной форме, а со студентами ему даже драться на кулаках было зазорно, настоль они были жалкими. Сам же Дмитрий считал деда старым дураком, а всех военным идиотами, но вслух этого никогда не говорил. Дед быстро бы дал бы ему тяжелой свинцовой ложкой по голове.

Поэтому мысль о сапогах и офицерских погонах была ненавистна парню с самого детства, и когда на семейном совете было принято решение отдать четырнадцатилетнего ребенка в кадетский корпус в Саратове, Дмитрий сбежал из дома и около месяца скитался у друзей, а то и вовсе ночевал под открытым небом. Лучше уж жизнь беспризорника, чем кадетский корпус. Через месяц родственники его поймали, отец высек его своим ремнем с железной бляхой и под конвоем отправил в Саратов. На вступительных экзаменах Дмитрий отчаянно пытался завалить все вступительные экзамены: физическую подготовку, арифметику и русский язык, однако рекомендательное письмо дедушки — отставного полковника сделало свое черное дело. Дмитрия зачислили, и первого сентября ребенок со слезами на глазах стоял на плацу в парадной форме кадета. Два месяца муштры, уборки территории, учебные классы и стрелковый комплекс, хоровое пение патриотических песен на плацу, наряды, издевательства от учащихся старших курсов, и Дмитрий вновь решился на побег. Ночью он тайно выбрался из казармы, перелез через высокий забор и был таков. Впоследствии два месяца кадетского корпуса Дмитрий сравнивал с тюрьмой и считал худшим периодом в своей жизни. Месяц он скитался по Саратову, перебиваясь случайной работой, а затем на попутках поехал обратно в Тамбовскую губернию. Дождавшись, когда отец уйдет на работу, ребенок упал на колени перед матерью и попросил у нее защиты. Матери удалось убедить отца и парня вернули в обычную среднюю школу.

Получив школьный аттестат и сдав экзамены на отлично, Дмитрий снова оказался перед выбором дальнейшего образования. Дед предложил любое военное училище на выбор и рекомендательные письма высокого уровня от своего имени, имени своих сыновей и многочисленных бывших подчиненных, некоторые из которых уже носили лампасы и эполеты. Но мысль о военном училище он отверг сразу же. Военная форма была ему глубоко неприятна. Отец предложил поступить в медицинский институт в Саратове, в душе надеясь, что через пять лет сын образумится и пойдет по его стопам, но медицина мало привлекала юношу. Его снова поддержала мать, которая убедила отца поговорить с председателем городской думы Козлова. Чиновник был постоянным клиентом отца, он лечил всю его семью. Поэтому юноше дали рекомендательное письмо в Воронежский университет на факультет правоведения. Он успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен на первый курс со стипендией и койко-местом в студенческом общежитии.

123456

↓ Содержание ↓