Спаситель глава 6

СПАСИТЕЛЬ 6 глава

Дмитрий Старицкий (с)

СПАСИТЕЛЬ

6.

Василиса, едва увидев мой субтропический загар, закатила скандал от зависти. Ей тоже хочется посередине зимы к теплому морю. На возможные мои курортные романы даже не намекала — видно, такое ей и в голову не приходило, не то, что бабам двадцать первого века, которые о таком думают в первую очередь. Но сильно обиделась на то, что её с собой не взяли. Понимала, что обратно не вернется в таком случае, но... Эмоции беременной бабы превалировали над здравым смыслом.

Успокаивал, как мог, но, ни ласка, ни подарки из Батума не помогали. В конце концов, включил ноут и показал ей ''Тихий дон'' с Элиной Быстрицкой в главной роли. Лучшего для купирования первого семейного скандала я не придумал.

Кино моя жена смотрела в первый раз. Футуршок, конечно присутствовал. Но что меня поразило — поохав, поахав, даже всплакнув в некоторых местах, просила показать снова. Узнав, что именно она хочет посмотреть второй раз, повторил ей некоторые сцены из фильма.

А потом она пошла к себе в купе, и весь остальной вечер увлечен строчила что-то на ''зингере''.

Блин, теперь придется еще и семейным киномехаником работать. Открыл ящик Пандоры.

Надел свой зимний камуфляж и поехал на ''патрике'' к Тарабрину в имение. С кем еще тут мне посоветоваться? Хотя у Тарабрина свои тараканы в голове толпами бегают по странным трассам.

— Оно тебе надо? — спросил проводник, выслушав меня. — Теперь все... У баб, сам знаешь, удержу нет, если вожжа под хвост попала. Надо было точнее мне время возвращения высчитывать.

— При чём тут время? Она так на мой загар так отреагировала. А в принципе это не самая моя большая проблема. Со своей бабой я сам разберусь. Ты мне скажи — как ты народ в других временах вербуешь к переселению сюда?

— А тебе народа мало? — покачал головой Тарабрин.

— Нужного мне — мало, — ответил я. — Спецы нужны. А у тебя тут таких нет.

— Ощутил, значит, зуд в лапочках, — с укоризной высказался Иван Степанович. — Прогрессором себя почувствовал. А то, что народ к прогрессу должен быть готов внутри себя, не подумал? Навязанный прогресс им отвергается. Не по отчине он и не по дедине. И вообще не от справедливости. Я тут десять лет тяжелый плуг отвальный внедрял. А они всё соху ладили. Потому как за плуг надо было хоть в рассрочку, но расплачиваться, а соху мужик и сам сделает. Только сошник у кузнеца закажет. Потом дошло, что с плугом урожаи больше. Доктору да повитухе крестьянин заплатит — это он понимает, что здоровье не казённое. А к ветеринару уже посмотрит — звать или ну его... сама скотина очухается. Чтобы детей попы читать-считать учили, сколько времени в их головы это вбивать пришлось. Молитвословы для того раздавал бесплатно в каждую семью. Через слово божие вбивал такую надобность. Чтобы дети им молитвы читали. А тебе, небось, тракториста подавай. Или того хуже — вертолётчика.

Помолчал немного, посмотрел на меня пристально и продолжил.

— Я и так тебе людишек отбираю, что в моих общинах приживаются с трудом. Тех, что хотят странного, а в пасечники не годятся. Но и таких, прежде чем к чему-то приставлять, тоже учить надо, а учить надо с детства, пока мальцы. А не орясину, у которого только гульки с девками уже на уме. Да что говорить...

Махнул он рукой и встал из-за стола.

— Выпьешь со мной, Митрий?

— Выпью, — ответил я с охотой.

Тарабринские ''девки'', как ждали ефрейторской отмашки, моментом поставили на стол квашеную капусту, солёные огурцы, маринованный чеснок, черный хлеб, сало, и осетровый балык холодного копчения.

Водку Тарабрин сам принес. Шустовскую. Холодную. Видно, в неотапливаемых сенях держал. Толстого льда на реке тут не образуется, так — корочка. Ледник не сделать.

— Ну, за прогресс, будь он неладен, — провозгласил проводник свой тост и опрокинул стопку залпом.

Я последовал его примеру.

Когда бутылка показала дно, Тарабрин наконец-то разразился исповедью.

— Ты думаешь, что я замшелый консерватор? Отнюдь. Я очень даже за прогресс. Но... обломался я ещё на дедах их, как наивный народоволец с листовками против царя, — Иван Степанович махнул рукой куда-то. — Не приемлют. Хоть кол им на голове теши. А к бесплатному привыкают быстро. Первый раз, в ножки кланяясь, благодарят, а третий — уже требуют. Вроде как должен уже и обязан. А не дашь, так плохой. Три поколения этих людей у меня ушло, чтобы хоть какие-то рыночные отношения среди них наладить. То, что артели каменщиков уже не отхожий промысел, а профессия, то заслуга моя. А вот с плотниками так уже не выходит — тут каждый сам с усам топориком поиграть по деревяшке. Хоть криво, но зато денег никому не платить.

Разлил остатки по стопарикам.

— Вздрогнули, — сказал я тост.

— Вздрогнули, — согласился со мной Тарабрин.

Закусили плотненько горячей ухой, неожиданно появившейся на столе в чугунке.

— Только кузнецы да гончары изначально признавались пахарями за отдельные от крестьянства профессии. Еще бондари. Хорошую кадушку сладить — искусство. Тем паче — бочку. Но и тем приходилось свой надел пахать, потому что ремесло не кормило. Точнее — кормило, но мало. Та же соль — зимний отхожий промысел, хотя летом ее выпаривать проще, но летом им некогда, летом у них полевые работы, а это святое. Только недавно деды вбили в их бестолковки, что соль крестьянин всегда покупал. За деньги. И это была хорошая соль, а не то говно, что они зимой наковыряют на озере. Уже готовы соль покупать, как мёд покупают, но нет ее. Хорошей. Посылал я экспедиции на Малый Сиваш к Евпатории — нет ещё того лимана. И в Большом Сиваше пока нормальный пресный залив да грязевое болото.

— А деньги как внедрил?

— Трудно. Скупал урожай в запас на случай недорода. Держу неприкосновенный запас, как древние греки, в глиняных пифосах. Туда мыши не проникают. И то, в большинстве своём зерно мне свозили за долги — за плуг, за бороны железные, за мануфактуру, иголки, нитки. За свечи да за керосин. Продавал же я зерно в других временах. Часто себе в убыток, потому как держать уже негде. Сейчас легче стало: гончары, бондари, да пасечники зерно уже покупают сами, когда свой товар продадут. Еще каменщики. Вот и весь наш рынок.

— А монеты сам чеканишь? — интересуюсь.

— Вот ещё. В Европе только закажи — что хочешь, исполнят. Только плати. А хочешь — сам купи станок, которым собачьи медали да значки штамповать можно, — смеется. — Монеты проще. Им сложной вырубки делать не требуется. Да и до развитого гурта на монетном ребре мы тут не доросли. Фальшивомонетчики еще не народились. Так что античные экземпляры нам в пример. Я вот под Боспорское царство маскируюсь потому, как если и найдут археологи мою монету, то они ее с настоящей — боспорской, попутают. Как и датировки свои.

И хихикает он пьяненько от такой мелкой подлянки археологам. Не любит их Тарабрин, ох, не любит. Понять бы только: за что?

— Понял, не дурак, — усмехнулся и я такому простому решению. — Только такой станок электричества требует.

— Сколько его там надо — того электричества? — машет на меня рукой Тарабрин. — Меньше, чем сварка потребляет. А сварку переносным бензиновым генератором можно обеспечить. Наштамповал сколь тебе надо монет и снова его в сарай на хранение. Да и монет тебе не сотни тысяч требуются. Иначе обесценишь валюту, хоть та и из драгоценного металла чеканена. Товарная масса должна соответствовать денежному обращению. А то опять на мену перейдут в расчётах.

— Снова человек грамотный нужен, — продавливаю я свою линию. — По крайней мере, такой, чтобы нормально инструкцию прочитал, и станок не сломал в первый же день работы. А та может быть и на английской мове написана. Ты вот языки хорошо знаешь, а люди твои?

— Так на то я и в классической гимназии отучился, чтобы языки знать, — подбоченился Иван Степанович. — В моё ''осевое время'' чиновнику аттестата гимназии было вполне достаточно, чтобы успешную карьеру хоть в министерстве внешних сношений делать. Но для того я тебя и в Крым выпихиваю, чтобы ты там на малом количестве людей свои эксперименты проводил. Удовлетворил свой зуд в лапочках и не пытался мне всех разом ''осчастливить'', как Троцкий. К тому же завод твой — ни разу не община, и управляться, как община, он не может, чего бы там себе господин Бакунин не напридумывал. Завод твой. Ты на нём царь, бог и воинский начальник. Даже Иван с Сосипатором понимают, что они у тебя лишь слуги вольные с правом голоса на совете.

— Но этих двоих мне мало, — отвечаю. — Инженер еще нужен на стройку — не хату городить требуется. Много сложней сооружения планируются. Врач человеческий еще. Агроном толковый. Да и механизатор не помешает. Я же не коммунизм там строить собрался с электрификацией всей страны. Механизмы нужны примитивные, полностью механические, ремонтопригодные в поле. А у меня пока даже простого кузнеца нет. Где таких людей брать? То, что ты мне простых копателей земли обеспечишь — даже не сомневаюсь. Но этого недостаточно. Я даже не спрашиваю: кому я коней продавать буду в Крыму?

— Я тебя услышал, — сказал Тарабрин. — Буду думать. А теперь — по домам. На боковую.

Гаишников тут нет. Ночного движения тоже. Тюнингованый ''патрик'' легко брал заметенную снегом дорогу. Так что никого я по дороге не задавил и в поезд в конце пути не врезался.

Федот встречал меня в тамбуре.

— Дмитрий Дмитриевич, — шепнул он мне на ухо. — Барыня гневалась, что вы уехали, ей не сообщив, куда. Но теперь она уже почивает. Так что вы по коридору ходите сторожненько. Не будите её.

Как же мне здесь газировки не хватает.

— Федот, организуй мне квасу в купе. А то в горле пересохло.

Утром искренне восхищался новым нарядом Василисы с закосом под донскую казачку начала ХХ века, что она сама выкроила и сострочила вчера на ''зингере''. Всего с одного просмотра фильма! Сильно. Несмотря на длинную юбку и полностью закрытую кофту данный наряд весьма и весьма сексапилен.

А потом просто поставил ее перед фактом, что отлучусь по делам в свое ''осевое время''.

$

Через свою Москву, скакнул я на крымское плато, которое почти очистилось от снега. Удивительно мне: на Тамани морозец ощутимый и снег глубокий, а зреет всё на месяц раньше. В Крыму зима мягче, а созревает тут всё позже. Парадокс.

Еще раз прикинул будущие производственные кластеры. Где начинать и чем заканчивать. Увидел пробежавшегося мимо леопарда и понял, что начинать придётся с ограды. Хотя колючая проволока серьезно защитит будущие поля от потравы их копытными, а вот большие дикие кошки вполне ее могут перепрыгнуть. Изводить их придется, а то так можно и людей не напастись на их прокорм.

Вернулся в Москву и проехался по депрессивным районам Подмосковья. Там оставил в местечковых кадровых агентствах заявку на армейских специалистов — поваров и пекарей полевых агрегатов, водителей большегрузной техники, экскаваторщика и бульдозериста. Особо отметил, что возьму с большим удовольствием бывших детдомовских.

Вернулся в себе на Сивцев Вражек уже к полночи и на тебе... столкнулся с соседкой нос к носу в лифте.

— Вы так хорошо выглядите, Дмитрий Дмитриевич, — кокетничала со мной старушка, любительница красить волосы фиолетовыми чернилами ''под Мальвину''. — Где вы так хорошо загорели?

— В Батуми, — честно ответил я. — Там сейчас тепло, в море можно купаться.

— И не страшно там?

— Абсолютно.

— У вас даже седина пропала в бороде, — наблюдательная, стерва.

— Только вам скажу по секрету. Я бороду крашу. Чтобы моложе выглядеть. А то вы волосы красите, а я чем хуже? Вот только мне фиолетовый цвет не идёт.

И, улыбнувшись, вышел на своём этаже.

Теперь о том, что я на старости лет бороду крашу, узнает весь подъезд. Что и требовалось доказать.

Дома, как всегда, в холодильнике мышь повесилась. Хлеб засох и заплесневел. Хорошо морозилка фурычит. Сварил пельменей, налопался, и уснул в кресле под включенный телевизор.

$

Утром сходил в банк, открыл новый счет на полмиллиона рублей и оставил распоряжение автоматически платить с него за меня все коммунальные платежи и транспортные налоги за все мои машины. Теперь я уже не так сильно привязан к ''осевому времени''.

Завтракал в ресторане при гостинице ''Савой''. Захотелось цивилизации. Удовольствия не получил, так как кормили здесь хуже, чем кухарка в моём вагоне-ресторане. И кофе варили хуже. Зато оттянулся французской газировкой.

И засел в интернет, который начал меня убивать навязчивой рекламой. Перелез через прокси-сервер в англоязычный сектор, там тоже самое. Всё же информацию в самом начале третьего тысячелетия было намного легче в сети искать.

Походя, через тех же квази-интендантов, купил слегка подержанный армейский трехосный КАМАЗ-43114. Вездеход с удлиненной бортовой шаландой и японской трехтонной ''воровайкой'' — грузовым краном-манипулятором за кабиной. Вылет стрелы на 12 метров. Он у меня на стройке и за подъемный кран поработает. Не придётся отдельно покупать.

— ''Лапоть'' этот на консервации стоял, — сообщил мне главнюк квази-интендантов, — Ты на год выпуска не смотри.

Год выпуска был солидный — 1998. Двадцать лет автомобилю. Для железки срок преклонный.

А интендант пел как хор у всенощной.

— Нормально сделанная машина — для армии. Два года назад его с армейской консервации сняли. Купил один из наших, для себя. ''Воровайку'' поставил. Кузов удлинил. Всё протянул, подварил, где надо, перекрасил. Антикор полный сделал. Гидравлику подшаманил. Да вот незадача — помер. А наследникам эта машина не нужна. Вот мы ее и продаём по просьбе вдовы.

Дал задаток, и отогнали КАМАЗ на площадку к моему знакомому автомеханику — на проверку.

Проверка показала, что все не так плохо, как могло бы быть. Поршневую группу в моторе перебрать нужно. И еще раз с гидравликой всё проверить. Но брать этот агрегат советовали. Особенно за те деньги, что за него просили.

Вздохнул и заплатил.

Хорошо, что интенданты охотно брали доллары вместо рублей. Замучался бы по обменникам бегать с такой суммой. Да и не в каждом банке уже берут доллары образца 1996 года. За прошедшее время новые образцы соток навыпускали пиндосы.

Грузовик остался на переборке, на том самом месте, где ранее мой ''патрик'' стоял.

В конце недели отправился в полюдье по подмосковным кадровым агентствам — за результатом.

Это я опрометчиво дал рекламу, что требуются люди для работы за границей. Мне подмосковные айчарки вывалили толстую пачку резюме, причем, только воспитанников детдомов, но часто в возрасте под полвека, обремененных внуками. А мне нужны были проблемные одиночки.

Армейского повара нашел быстро. Также как и пекаря. Дембеля осеннего увольнения. У обеих одна и та же проблема: пока они служили в армии, у них увели квартиры, которые им дали после выпуска из детского дома. Обидели сирот.

— Работа пять лет без отпусков, потому как в жопе мира, и добираться туда от цивилизации проблематично, — стращал я сидящего передо мной парня. Типичного русака по виду. 20 лет. Образование 10 классов. Но, как хлебопёк, он имел армейскую вторую классность, что было записано в его военном билете. Младший сержант.