Когда-нибудь мы перестанем стрелять

Долгая осень налетала неспешно — как хищная птица, которая, прежде чем спикировать на добычу, замедляется в воздухе, распахивая мягкие бесшумные крылья. Лапы с длинными когтями уже вытянуты, круглые желтые глаза видят цель, и несчастную мышь или, скажем, кролика спасет теперь только чудо.

Но чудес не бывает, и это частенько печально.

Сашка резво крутил педали, наматывая на своей зеленой "Тисе" круги по поселку. Маршрут включал шесть-семь улиц, ограниченный с одной стороны цыганским поселением, где можно было очень просто остаться без железного коня, с другой — серой трассой, где неслись сплошной чередой угрюмые грузовики и забитые автобусы, с третьей — речкой с глупым названием Мокрая Московка, которая служила одновременно границей между владениями "калантыровских" и "первомайских", а с четвертой не было ничего, просто река там делала изгиб и закрывала и эту часть от деятельного исследования тоже.

Скучноватый маршрут, если честно. Будь на своем месте Деня или энергичный хамовитый Леха, или даже флегматичный, рассудительный Аэроплав, можно было бы что-то придумать. Но в эти поздние сентябрьские выходные как-то неожиданно наступил тот странный перерыв, когда они все, словно сговорились и оказались недоступны под смехотворными предлогами. Так что совершить славный субботний велопробег до железнодорожного переезда и дальше, где имелась очень добротно заасфальтированная дорога до самого абразивного комбината, оказалось невозможно. Самое главное — про дорогу мало кто знал, так что разгоняться на ней можно было до напрочь непристойных скоростей, устраивая ралли вроде недавно транслируемого по телевизору замечательного "Париж-Дакар". Но... не сегодня.

— Не сегодня, Джозефина, — пробормотал Сашка, налегая на педали и поглядывая по сторонам на предмет внезапных курочек, кошек и бестолковых старушек, временами прямо-таки норовящих выпрыгнуть из-за зеленых заборчиков под колеса велосипеда. Поселковые улицы никогда не отличались ровной поверхностью, так что шорох колес и звяканье звонка были слышны минимум метров за пятьдесят. К суициду они тут все стремятся, что ли?

Он остановился у дома, критически осмотрел забор. Тоже, понятно, зеленого цвета, хотя и посветлее, чем у соседей. Но это потому что выцвел малость, а еще по контрасту с синим, как будто масляными красками писанным, небом, в бездонной звонкой пустоте которого тусклым серпом висела неизменная Тея.

— Ма! — крикнул он и с непривычки, от долгого молчания, дал петуха. Кашлянул, поправился: Ма-ма!

Мама выглянула из летней кухни. Переносила банки с чердака, наверное — готовила помещение к зиме.

— Чего тебе?

— Воды вынеси. Или сока. Сока даже лучше.

— Сам возьмешь, не маленький. — Она снова скрылась за стенкой погреба, словно за кулисы актер, сказавший положенную реплику. — Эвон какой вымахал, каланча.

Сашка зарычал.

— А велик мне что, тут бросить?

— Твой велосипед, ты и решай, — донеслось из неподвижного двора. Парень подумал, осторожно прислонил агрегат к воротам, молнией метнулся внутрь. Кремово-черный Ким решил, что настало время для игр, бросился навстречу, загарцевал на задних лапах — цепь, заканчивающаяся широким кольцом, надетым на одну из стоек для винограда, со скрежетом взвилась в воздух.

— Вот виноградный, вон грушевый, — махнула рукой мама, не поворачивая головы. — На столе трехлитровая банка, это березовый, Купцовы принесли. А воду, если будешь, бери кипяченую, из крана сейчас ужасная дрянь течет, тетя Алла говорила.

Сашка завертел головой и выбрал в итоге чуть сладковатый, но безумно вкусный березовый сок. Набулькал полную чашку — древние следы заварки на ней походили на годовые кольца на спиленном дереве — пил долго, про запас: впереди ждал очередной виток велопробега, и кто знает, сколько он продлится? С улицы донеслись голоса: один — усталый, мамин, другой деятельный и деловитый — ясно, тетин Олин.

Он вышел наружу, зажав стакан зубами и громко сопя в стекло, словно в фильтр противогаза, глядя сквозь него, прищурившись, на дружелюбный внешний мир. Ворота все еще были открыты, велосипед никуда не делся. Зеленый халат тети развевался по ветру, как флаг Ливийской Джамахирии.

— А у Алки спрашивала? — сказала мама. Банка с абрикосовым вареньем сияла у нее в руках.

— Та ну её... — отмахнулась тетя Оля. — Говорит, Серёжка очень хотел шампунь. И чтобы непременно импортный, из "Березки"!

— Сергей же лысый, как колено!

— Шутник! Будем что-то придумывать, наверно. До дня рождения еще две недели, может, попросим Таньку Купцову пустой флакончик с работы принести, да нальем туда "Кря-кря" какой-нибудь... — Тетя Оля заметила Сашку. — Привет, казак! Ты чего лохматый такой?

— Растущий организм потому что, — буркнул тот. — И волосы тоже растут и развиваются. Сантиметр в месяц, нам на биологии рассказывали.

— А вот телевизору-то говорят... — сказала тетя Оля и замолчала. Это предполагало вопрос, но разговор Сашке поддерживать не хотелось.

— Говорят... — с нажимом повторила тетя Оля, и стало ясно, что ей уж очень хочется рассказать.

— Ну, чего говорят-то? — обреченно сказал Сашка.

— А насчет бороды обсуждают! Говорят, непонятно до сих пор, зачем она нужна мужчинам, в чем ее функциональная ценность!

Тетя Оля победно улыбалась. Видно было, что она гордится словом "функциональный".

— Какими бог создал, такими и живем, — сказала мама.

— Вот! — согласилась тетя Оля. — Я и говорю: борода — она потому что и у бога борода, и у Посейдона и других разных...

— А знаешь, почему состриженные волоски колются? — сменила тему мама. Ей, видимо, не нравилось такое вольное перечисление бородатых сущностей. — Я от Наташи пришла, она, пока стригла, мне рассказала.

— Хорошая прическа, аккуратная, — среагировала тетя Оля. — А почему колются?

— Наташа говорит, потому что они квадратные. А не круглые. Поняла?

— Волоски?

— Ну да, не круглые. Квадратные, с гранями.

— А, в сечении, что ли?

— Ну, нам кажется, что они круглые. А они квадратные. И потому колются. В сечении.

— Понятно теперь, — сказала тетя Оля. — Ну, я пошла. До Таньки загляну, посоветуюсь насчет подарка.

— Ну, иди, — согласилась мама.

Сашка уронил пустой стакан в ладонь, поставил его на шатающийся столик во дворе и припустил на улицу.

— А помыть? — встрепенулась вслед мама.

— Сама помоешь, не маленькая!

Улица ждала в своем застывшем великолепии, кучки бурых листьев у обочин, словно пепел павших героев. Солнце ворочалось в небе стеклянным кругляшом. "Интересно, как там у них, наверху?" — подумалось Сашке. "Наверное, почти так же". Педали крутились под ногами в исцарапанных сандалиях, как сумасшедшие.

Все было не зря. На углу Мокрянки и Бабушкиной ему улыбнулась удача — кварталом выше мелькнула тонкая тень, сверкнул яркий проблеск от стальных спиц. Сашка снова придавил педали, резко выдохнул и превратился в опасного хищника, вынюхивающего вкусного зайца в темноте длинной норы. Что делать с зайцем, было, впрочем, пока не очень понятно.

Поднимая тяжелую пыль и позвякивая серебряным набалдашников звонка, он вырвался на перекресток и зашкворчал тормозами. Куда ж она делась? Вверх, на Элеваторную? Вряд ли, там машины, а вождение у поселковых — не самая сильная сторона. Вправо, к цыганам — возможно, но маловероятно, эти смуглые, увешанные украшениями ребята совсем не понимают юмора. Значит, направо, к магазину. И точно: с той стороны слышалось удаляющееся бренчание. Захват цели!

Сашка припустил с удвоенной скоростью — уже было видно, что за рулем худая загорелая девчонка в оранжевой майке и бледно-голубых шортах. Ну, точно Таска! Мимо мелькали серые осенние кусты, медленно облетающие шелковицы и вишни, дорога бросалась под колеса суицидальным терракотовым питоном, но дело свое делала — добыча приближалась. Сашка оторвал правую руку от руля и прокричал в нее, сложенную рупором, сухим металлическим голосом:

— Нарушитель на желтом "Орленке"! Немедленно остановитесь! Немедленно остановитесь!

Но девчонка и не думала притормаживать — ее худые коленки ходили вверх-вниз, как поршни. Сашка засопел и тоже прибавил ходу. В долгой перспективе у "Орленка" не было шансов — мужчины просто физически выносливее, это биология, а не лирика. Они метеорами миновали короткий деревянный мост через Московку, вылетели на пригорок, где "первомайские" обычно жгли костры и стреляли из луков — и погоня закончилась сама по себе: Таска с хрустом крутнула педали назад, велосипед захрипел по щебенке умирающим крокодилом, пошел юзом и в конце концов встал. Сашка прижал левую рукоятку — у него, в отличие от некоторых, тормоза были модные, ручные — мягко притормозил метрах в пяти, и преодолел оставшееся расстояние как белый человек, пешком, ведя стального коня на резиновом поводу.

Они постояли рядом, пока пыль медленно уплывала в речку, держа велосипеды мокрыми руками и тяжело дыша.

— Дурак, — сказала Таска. Она была худая, как щепка, но гибкая — ходила на танцы и художественную гимнастику. Смуглая, и не только от загара: отец ее был то ли молдаванином, то ли болгаром, а то и вовсе турком — даже её имя, как считалось, происходило от импортного слова "Тоскана". Темные, с едва проглядывающей рыжиной, волосы были стянуты в длинный хвост во всю спину — косичек Таска не признавала. Красивая? Не в обычном понимании, наверное, но можно и так сказать.

Только кто же скажет?

— Не всем ведь умными быть, — рассудительно сказал Сашка. — Вот ты, например. Чего неслась-то?

— Я скорость люблю, — девчонка пожала голыми плечами с истертыми бретельками майки. — Когда ветер, и все несется мимо, и ты король мира, который управляешь всем вокруг... или хотя бы велосипедом. А тебе что, не понравилось?

— Да я про другое — с какой целью... — начал было Сашка, но понял, что несет ерунду и смешался.

— Заняться нечем? Или нет... — Таска на секунду наморщила лоб и тут же усмехнулась. — Никого из дружков твоих не осталось? Разъехались все?

Сашка помотал головой, несколько раз ляпнул раскрытым ртом, будто рыба на солнцепёке.

— Да вообще... я, это... — тут его осенило, — А ты чего, следила за мной, что ли? Вот это ты даешь! Правду, стало быть, говорил мне агент сыскной полиции Петко Миркович: "Пора, пора тебе, виконт, надеть галифе, сунуть в карман парабеллум, затянуться "Боливаром", вскочить на гунтера и дать ему шенкелей! Тайная страсть! Роковое влечение, фатальная лю..."

Он чувствовал теперь себя в своей тарелке и развлекался изо всех сил, будто сознание того, что девчонка на самом деле поглядывала на него, знала про него, выясняла что-то — все это делало его больше, чем он был на самом деле, важнее и интереснее.

— Господи, хватит, — Таска сверкнула на солнце зубами, но ничего веселого в его голосе не было. — Тоже мне, объект страсти с парабеллумом в шортах... Поехали лучше на бугор.

— А ты что же, желаешь увлечь меня на дальние зеленые луга, дабы предаться на них порочным увле... Погоди, на бугор? Так там же...

— "Первомайские". Меня одну не пропустят. А с тобой — очень может быть.

— А если...

— Подраться придется? Наверное. А ты что, боишься? Неправ, выходит, был легендарный агент Петко Миркович?

С Сашкой случилось что-то странное. Одной половиной себя он понимал, что это просто подначка на слабо, и даже не очень старательная, очевидная — но другая половина огромным колесом выкатывала грудь, чистила павлиньи перья, дудела в трубы и била в барабаны, ей было очень важно доказать окружающим свою несомненную состоятельность.

— И очень даже просто, — сказал он неожиданно севшим голосом.

Небо над обоими сияло невыносимой, насыщенной синевой, как обычно и бывает в сентябре.

— Что подвигло согласиться? Понравилось быть легендарным? Как Прометей? — поинтересовалась Таска несколько минут спустя. Они все еще шли пешком, ведя рядом велосипеды — дорога продолжала забирать от речки вверх. Сашка подумал с полминуты, неистово хмуря толстые брови и гримасничая, как это делал клоун Полунин по телевизору.

— Кому ж не понравится? Но тут есть определенная тонкость. Прометей из мифов и Прометей в реальной, так сказать, жизни — весьма разные персонажи.

Таска чуть-чуть свободнее усмехнулась. Брови взлетели на смуглый лоб ленивыми птицами.

— Правда, что ли?

— Конечно. Я это знаю потому, что воровал с этим парнем огонь.

— Красть нехорошо!

— На самом деле это был атомный резак, — заговорщицким тоном сообщил Сашка, наклоняясь к коричневому плечу. Оно, кажется, отражало угасающий свет осеннего солнца и пахло шалфеем и солью. — И нам он был позарез нужен. Долгая история.

Они как раз поворачивали на улицу Ивана Богуна, когда из-за забора донесся резкий окрик.

— Э! Вы, Лелик и Болик! Куда собрались?

Калитка душераздирающе заскрипела, и на улицу вышел Алик Макарламов — широкоплечий, семнадцатилетний, темноволосый, с печальным выражением не по возрасту тяжелого лица, то ли на четверть индус, то ли наполовину азербайджанец.

— Тебя я знаю, — нацелился он грязноватым пальцем в Таску. — Дяди Коли Николаева дочка. А ты... — палец ткнул воздух в направлении Сашки, — с Виталиком Мокротоваровым лодку из половины цистерны для рыбы делал.

— Сделал, — уточнил Сашка. — Назвали остроумно и коротко: "Моряк". Только мы тут это... малость торопимся.

— Бывает, — согласился Алик. — Ну, так дело несложное: хочешь пройти — плати.

— А с фига ли у меня будут водиться деньги, Алик? У меня ж не твои родители, ты что, с дуба рухнул?

— А мне с фига ли тебя тогда пропускать? Если не при деньгах, ходи там, где можешь, а не там, где я. Ты мне — я тебе, первый раз в жизни услышал, что ли?

— Да блин... нам-то в сторону остановки только, где "пятерки" конечная, тут близко...

— "Двойка" по-любому ближе. И она на вашей стороне останавливается.

Он возвышался над ними, словно неуступчивая, заросшая черными жесткими волосами гора, глаза под нависшими веками смотрели куда-то вдаль и одновременно вглубь. Было ясно, что Алику невероятно скучно.

— А! — Сашка звонко хлопнул себя по лбу. — Ты ж ничего не знаешь! По телевизору объявили вот буквально час назад, ты пропустил, наверное!

Парень отбросил со лба курчавые волосы. В темных глазах мелькнула искра интереса.

— Говори.

— В общем, нам зачем на автобус нужно — "пятерка"-то через трассу идет, так?

— Допустим.

— А по трассе через полчаса проедет автоконвой с тягачами и цистернами, — что такое автоконвой, Сашка не знал, но так звучало внушительнее, — через город везут детали здоровенного бурильного сверла, которым в Бердянске будут строить метро!

— Какое еще метро? — Алик откашлялся и харкнул в пыль, словно жаба квакнула на болоте. — В Крым, что ли?

— Лучше! — выпалил Сашка. Его уже несло, придуманная за секунду ахинея на глазах обрастала подробностями, превращалась в слух, байку, новость. Идею. — В Китай! Слышал про советско-китайскую дружбу? Сначала нефтепровод построили, а теперь тоннель — поезда ходить будут, товары наши будут в Китай продаваться, туристы там ездить, понимаешь? Но это потом, а сейчас это только начинают бурить, ну?