Кадет

Фабула вторая.

К А Д Е Т.

Тебя заботит будущее? Строй сегодня. Ты можешь изменить все...

(Антуан де Сент-Экзюпери.)

Глава 1

— Скоро приедем. — Заговорил водитель "Нивы", нарушив затянувшееся молчание в салоне.

— Угу, вижу. — Пассажир, поправив повязку, удерживающую забинтованную левую руку в подвешенном состоянии, добавил:

— Здесь недалеко воинский полигон, нас там готовили на фронт. Стрелять учили, танками обкатывали, ну и поражать их деревянными гранатами тренировали.

— Семен, ты же помнишь, я уговаривал тебя не лезть в это пекло.

— Не надо, отец. Что было то прошло. Урок получил, даже вроде немного поумнел. Ни к чему сейчас вспоминать, да и настроения нет.

Петр Степанович посмотрел в зеркало заднего вида на сына и в очередной раз поразился изменениям, которые произошли за последнее время с человеком. Всего семь месяцев минуло, как Семен хлопнул дверью квартиры и ушел, заявив при этом, что и ноги его не будет в доме, где живут ватники и скрытые пособники москалей.

Конкретные разногласия в семействе начались, после того как сын, окончив школу, записался добровольцем в ВСУ. А может и раньше, просто происходящие мелкие ссоры ничем не отличались от обычных присущих любой семье событий. Молодые люди, как считали старшие Приходько, во все времена встречали в штыки попытки родителей построить жизнь своих чад в своем понимании "как нужно жить". Постоянная занятость, уверенность, что школа возьмет на себя большую часть воспитательного процесса подрастающего поколения, а родителям останется лишь контроль над посещаемостью уроков и проверкой дневников преподнесла в конечном итоге полное непонимание друг друга в семье.

Ладно бы еще родители были какими-то там алкашами или тунеядцами. Нет, все нормально, фамилию никто не скомпрометировал. Отец работал на заводе инженером, мать в райотделе МВД инспектором детской комнаты милиции, оба получали зарплаты, всегда вовремя проявляли озабоченность по поводу одеть — обуть и накормить двух детей, которых могли позволить себе, не смотря на постоянную занятость и нехватку времени. И не смотря на то, что время на дворе бурное, непонятное, жизнь с каждым годом все дороже и дороже их семья оставалась успешной, и на первый взгляд вроде все у них "ништяк", как и у других людей, в общем-то. Но бес попутал. Мать, капитан милиции, поспособствовала прописке в своем районе и активно помогала в становлении военно-патриотического клуба для детей в одной из пятиэтажек на Чугуевской улице. Даже порадовалась. Совсем недалеко от дома и теперь ее дети по вечерам не будут сопли морозить, пропадая где-то в подворотнях строений Червонозаводского района города Харькова. Поэтому собственно и старалась, помогала обустроить в полуразрушенном доме спортивный клуб, предварительно выгнав из подвала бомжей. Сразу же записала сына в одну из групп.

Тогда, пять лет назад, в городе активно внедрялись подобные детские заведения, кто-то в правительстве Украины очень озаботился правильным воспитанием будущих строителей "незалежной" и привитием национального самосознания у подрастающего поколения независимой (надо понимать от России) Украинской республики. То, что и в школах стали внедрять новую политическую доктрину никого из родителей особо и не напрягало. Все внимательно слушали, что им активно вещают с экранов телевидения. Незаметно, но постоянно изо дня в день внушалась идея войти в Евросоюз и стать полноценными европейцами со всеми их благами и прекрасными дорогами, которые сами по себе приведут к путеводной звезде, манящей и сверкающей на небосклоне родной "Неньки — Украины". Во что это выльется никто даже и не задумывался.

Вскоре вместе с сыном стала посещать спортзал и дочь. Нина на три года младше брата и как частенько бывает, старалась во всем походить на него. Не смотря на уговоры матери не заниматься мужским видом спорта, она тоже стала посещать спортивную секцию боев без правил "Панкратион". Очень переживала разрыв брата с семьей, а когда он записался добровольцем на фронт, заверила родителей, что вскоре, и она пойдет воевать с сепаратистами. Мать ничего лучшего не придумала, в запале взяла ремень и отхлестала "неразумную" доченьку. Та побежала жаловаться и никуда нибудь, а к своему наставнику.

Белецкий, руководитель патриотического клуба приверженности делу Степана Бандеры не скрывал, наоборот, он гордился родством с отцом основателем, мать Бандеры по девичьей фамилии была Белецкой, и кто-то из ее семьи являлся прародителем Юрия Белецкого. Прославившийся своими спортивными успехами и победами в единоборствах, насколько это верно на самом деле мать Семена не уточняла, воспитатель и тренер принял активное участие в семейной ссоре своей ученицы. Упрекнув родителей в недостаточном патриотизме, пообещал свернуть шею за недостойное поведение в деле воспитания будущей патриотки страны.

До этого Надежда Семеновна побывав раза два на тренировках сына, посчитала "Панкратион", которым он увлеченно занимается, ничем не хуже и не лучше других видов спорта. Тем более что и ему, и даже дочери, нравится пропадать вечерами в клубе. Юрко, как любил себя представлять тренер, заверил, её дети, вполне успешные и толк из них получится. Что он под этими словами подразумевал, стало понятно, когда проживающие в районе люди предпочли не выходить по вечерам из своих квартир. С целью наведения порядка на улицах воспитанники патриотического клуба могли применить и силовые методы. В милицию посыпались возмущенные жалобы на насильственные приемы привития патриотизма, всем, кто имел "счастье" проживать в этом районе. А юные патриоты подрастали и вливались в ряды молодежи, которая вскоре стала неуправляемой и не только в их районе. Таких воспитателей, как Белецкий, некогда проживавших в Галиции было немало на просторах Украины, и они сумели подготовить активистов своего толка в политическом устройстве Родины. Фашистские символы, шествия с факелами, погромы неугодных для них людей, создание отрядов самообороны, а потом, с началом войны с сепаратистами и прямое участие в добровольческих батальонах.... И это только самый верх деятельности неонацистской организации под управлением тридцати пятилетнего родственника Бандеры. Одним из правил, несмотря на то, что в самом городе так и оставался разговорным языком русский, в национальной скаутской организации "Пласт", в которую входил полным составом и военно-патриотический клуб на Чугуевской улице, общение между собой осуществлялось принципиально только на украинском.

Семен с родителями упорно объяснялся лишь на родном языке, как и положено для всякого уважающего и любящего свою Родину гражданина. Отец украинец, мать русская и таких смешанных семей в Харькове было много. Несмотря на давление всяких Белецких и иже с ним деятелей от проукраинских организаций в городе пока не привлекали к ответственности лишь за незнание украинского диалекта. Семен вначале переживал, что его мать, несмотря на давнишнее местожительство в Украине не знает государственного языка, но когда она сказала — ей хватает для общения с людьми и русского — заявил о своем протесте такой постановкой вопроса. В пику своим родственникам принципиально разговаривал в семье только на украинском языке. К нему впоследствии присоединилась и сестренка. Для Надежды все это смотрелось шуткой, и особого внимания на инцидент не обратила, сын отлично знал, что при необходимости она могла и не только на украинском разговаривать, так же уверенно и на белорусском языке изъяснялась. Но когда сын ушел из дома, громко хлопнув дверью, она от осознания случившейся беды слегла в постель. Скорая помощь, вызванная на дом, зафиксировала сердечный приступ, и врачи прописали покой. Отец попытался встретиться с сыном и поговорить по-мужски, но Семен гордо отверг. Так и сказал:

— Я не хочу иметь ничего общего с москалями, раз мать считает себя русской то пусть и катится к русским. Здесь живут украинцы.

Может немного и не так звучала тогдашняя его отповедь своим неразумным родителям, он уже и забыл, что в запале наговорил. Но сейчас вот, при появлении серой пятиэтажки еще хрущевской постройки, где и жила семья Приходько, у него защемило в душе и появилось непонятно откуда взявшееся чувство вины перед матерью. За прошедшее время с ним произошли резкие перемены в его мировоззрении. В настоящий момент ему было, что сказать своей маме, и едва только остановилась машина, торопливо, насколько позволяла рана все еще напоминавшая о боях под Дебальцево, заспешил к родному подъезду.

— Не торопись сынок. Нас там никто не ждет.

Горечь в интонации, и сами слова, заставили парня, резко остановится, и вопросительно взглянуть на медленно вылезающего из машины отца. Семен до этого "старался" не замечать желания родителя завязать разговор. И тогда, когда он увидел его в кабинете военного дознавателя, и потом, когда сел в знакомую старую "Ниву", и все пять часов пока ехали, молчал и не реагировал на вопросы. Лишь перед городом решился заговорить. Поведение не совсем понятное родному отцу, но осознанное для Семена. Обида на семью за равнодушие к его судьбе, во всяком случае, он считал отца с матерью в первую очередь виновниками в своих заблуждениях и ошибках, так и не отпустила, наоборот она все больше и больше переполняла душу и не давала снисхождения ожидаемым оправданиям от родителей.

— Почему никто не ждет? Они же знали, что ты за мной поехал?

— Ты не стал разговаривать, я и не настаивал, подумал — по приезду домой расскажу подробности. Телеграмму о смерти мамы мы послали в тот же день, когда случилось несчастье, но ты не приехал и даже не позвонил. Жаль, и я и сестра очень ждали звонка. Мы решили тогда, что тебя попросту не отпустили на похороны. Дочка ушла из дома почти сразу, после отправки тебя на фронт. Где она и что с ней я не знаю, вроде как живет с кем-то из твоих дружков. Я пытался ее уговорить вернуться, но она отказалась. Так что в квартире сегодня только я. Один как сыч.

Петр Степанович заплакал. Молча, давясь слезами, даже не стремился их вытереть или хотя бы скрыть от сына свое отчаяние и горе. До Семена еще не дошло, слишком невероятной была новость, он лишь обнял за поникшие плечи отца. Тот дернулся, как бы пытаясь отстраниться от непривычной ласки, а затем расслабленно приник к груди так неожиданно быстро выросшего и повзрослевшего сына.

— Прости папа, я был не прав. Прости, если сможешь. Я ничего не знал о доме. Во мне кипела обида, я уверен был, вы меня не понимаете и не любите. Поэтому и не звонил, а телеграммы я никакой не получал. Да и невозможно было ее получить, там такое началось.... Потом расскажу.

Глаза его были сухими, но душа рыдала, сердце переполнила запоздалая любовь к родному человеку, хотелось закричать, кого-то ударить.... Семен только сейчас, прижимая к себе рыдающего отца, понял, как же ему нужен был всегда этот мужчина. Пусть он и не занимал в семье лидирующую роль, оставаясь незаметным и не достаточно уверенным в своих действиях, но в тоже время он много значил в судьбе сына, никогда не отлынивал от обязанностей отца. Да что там говорить, Семен точно знал — сына он любит и старается быть ему полезным. Он не виноват в том, что мало уделял внимания воспитанию своего непутевого отпрыска, как и многие мужчины ошибочно считал — добывая средства на безбедное существование семьи, делает все зависящее от него. Воспитывать чадо он доверил своей Наденьке. Тем более ей и по должности полагалось заниматься подобными делами. Как-никак, а целый капитан, инспектор детской комнаты милиции.

После сокращения и увольнения из органов МВД ей было трудно найти дело по душе, очень переживала, что не дали доработать до пенсии, а тут ко всему еще и непонятки с детьми. Уход сына из дома со скандалом она восприняла очень болезненно, попала в больницу. Не успела выйти, как настигла новая беда, теперь уже с дочкой. Оба родителя не понимали, почему произошли трагичные для семьи события. Не видели причину разрыва. Матери не могло и в голову прийти, что те люди, которым она помогала создавать военно-патриотический клуб, настолько кардинально поменяют приоритеты у детей. Не думала, как и многие ее возраста люди, что настанет время, когда все они окажутся перед дилеммой: "ты свой, или чужой?". Нет, она не была уж совсем в стороне от событий, многие из них полностью поддерживала, например, резко отрицательно относилась к войне на Донбассе, видя здесь происки российских политиков, которые любыми путями стремятся не допустить процветание свободной и независимой Украины. Считала и даже была уверена — там воюют не украинцы, а москали и их прихлебатели, причем за российские деньги. Но в то же время не понимала, почему ко всему русскому надо относиться резко отрицательно, а уж оккупантом считать себя только потому, что она русская по национальности совсем идиотизм. Она родилась в Харькове, ее родители, бабка с дедом, всегда жили здесь. Прадед — известен как меценат города, хоть и был всего лишь купцом. В старые времена, Рыжова Павла Петровича знали только с хорошей стороны. Это Белецкого можно назвать примаком, он пришлый, а не она. А упрекать людей в слабом знании украинского языка вдвойне глупо, было время, когда все проживающие в стране вынуждены были не только знать, но и документацию вести на государственном языке, то есть на русском. Особого труда перейти на украинскую мову ни у кого из людей не возникало, но вот сила привычки, а порой и обида за то, что тебя вдруг стали считать гражданином второго сорта и чуть ли не врагом Родины, заставляло противоречить новым веяниям и законам.

— Ты же помнишь сынок, — Петр Степанович зайдя в квартиру, так и продолжал говорить стоя, даже не присел на стул. — Она и с вами не спорила на эту тему, старалась все свести к шутке.

Семену было невыносимо больно осознавать свою вину в случившемся. Ему хотелось взять и разорвать себе рот. Это не он, это язык поганый, рот его, высказывали горькие упреки и слова необдуманные, злые и несправедливые..., они оттолкнули от него маму, самое дорогое, что имел он в жизни.

— Господи, что же я наделал, как повернулся язык, произнося гнусные слова, эти упреки.... Откуда только взялись они, кто надоумил?

Чувство невозвратимой утраты, обида и злость на себя переполняли Семена, сердце болело от осознания непоправимого горя, а воспоминания, навеянные рассказом отца, рвали душу. Хотелось, как в детстве прижаться к матери и поплакать. Но.... Нет мамы, уже не поплачешь и не облегчишь страдания в ее объятиях. Не почувствуешь прикосновение ее рук на своей голове, никто не поцелует в царапину, от которой было не столько больно, сколько преобладало желание прикоснуться к родненькой, зная, что от ее рук всегда приходило исцеление. Ничего он уже не почувствует. Нет больше мамки.

Слезы, так долго сдерживаемые Семеном, непроизвольно выступили на глазах, судорожные толчки внутри груди перетекли в глухое рыдание. Отец присев рядом неуклюже приобнял сына и сквозь слезы пытался хоть как-то успокоить, утешить, не замечая, что вместо этого он еще больше бередит рану.