Кадет

Фабула вторая.

К А Д Е Т.

Тебя заботит будущее? Строй сегодня. Ты можешь изменить все...

(Антуан де Сент-Экзюпери.)

Глава 1

— Скоро приедем. — Заговорил водитель "Нивы", нарушив затянувшееся молчание в салоне.

— Угу, вижу. — Пассажир, поправив повязку, удерживающую забинтованную левую руку в подвешенном состоянии, добавил:

— Здесь недалеко воинский полигон, нас там готовили на фронт. Стрелять учили, танками обкатывали, ну и поражать их деревянными гранатами тренировали.

— Семен, ты же помнишь, я уговаривал тебя не лезть в это пекло.

— Не надо, отец. Что было то прошло. Урок получил, даже вроде немного поумнел. Ни к чему сейчас вспоминать, да и настроения нет.

Петр Степанович посмотрел в зеркало заднего вида на сына и в очередной раз поразился изменениям, которые произошли за последнее время с человеком. Всего семь месяцев минуло, как Семен хлопнул дверью квартиры и ушел, заявив при этом, что и ноги его не будет в доме, где живут ватники и скрытые пособники москалей.

Конкретные разногласия в семействе начались, после того как сын, окончив школу, записался добровольцем в ВСУ. А может и раньше, просто происходящие мелкие ссоры ничем не отличались от обычных присущих любой семье событий. Молодые люди, как считали старшие Приходько, во все времена встречали в штыки попытки родителей построить жизнь своих чад в своем понимании "как нужно жить". Постоянная занятость, уверенность, что школа возьмет на себя большую часть воспитательного процесса подрастающего поколения, а родителям останется лишь контроль над посещаемостью уроков и проверкой дневников преподнесла в конечном итоге полное непонимание друг друга в семье.

Ладно бы еще родители были какими-то там алкашами или тунеядцами. Нет, все нормально, фамилию никто не скомпрометировал. Отец работал на заводе инженером, мать в райотделе МВД инспектором детской комнаты милиции, оба получали зарплаты, всегда вовремя проявляли озабоченность по поводу одеть — обуть и накормить двух детей, которых могли позволить себе, не смотря на постоянную занятость и нехватку времени. И не смотря на то, что время на дворе бурное, непонятное, жизнь с каждым годом все дороже и дороже их семья оставалась успешной, и на первый взгляд вроде все у них "ништяк", как и у других людей, в общем-то. Но бес попутал. Мать, капитан милиции, поспособствовала прописке в своем районе и активно помогала в становлении военно-патриотического клуба для детей в одной из пятиэтажек на Чугуевской улице. Даже порадовалась. Совсем недалеко от дома и теперь ее дети по вечерам не будут сопли морозить, пропадая где-то в подворотнях строений Червонозаводского района города Харькова. Поэтому собственно и старалась, помогала обустроить в полуразрушенном доме спортивный клуб, предварительно выгнав из подвала бомжей. Сразу же записала сына в одну из групп.

Тогда, пять лет назад, в городе активно внедрялись подобные детские заведения, кто-то в правительстве Украины очень озаботился правильным воспитанием будущих строителей "незалежной" и привитием национального самосознания у подрастающего поколения независимой (надо понимать от России) Украинской республики. То, что и в школах стали внедрять новую политическую доктрину никого из родителей особо и не напрягало. Все внимательно слушали, что им активно вещают с экранов телевидения. Незаметно, но постоянно изо дня в день внушалась идея войти в Евросоюз и стать полноценными европейцами со всеми их благами и прекрасными дорогами, которые сами по себе приведут к путеводной звезде, манящей и сверкающей на небосклоне родной "Неньки — Украины". Во что это выльется никто даже и не задумывался.

Вскоре вместе с сыном стала посещать спортзал и дочь. Нина на три года младше брата и как частенько бывает, старалась во всем походить на него. Не смотря на уговоры матери не заниматься мужским видом спорта, она тоже стала посещать спортивную секцию боев без правил "Панкратион". Очень переживала разрыв брата с семьей, а когда он записался добровольцем на фронт, заверила родителей, что вскоре, и она пойдет воевать с сепаратистами. Мать ничего лучшего не придумала, в запале взяла ремень и отхлестала "неразумную" доченьку. Та побежала жаловаться и никуда нибудь, а к своему наставнику.

Белецкий, руководитель патриотического клуба приверженности делу Степана Бандеры не скрывал, наоборот, он гордился родством с отцом основателем, мать Бандеры по девичьей фамилии была Белецкой, и кто-то из ее семьи являлся прародителем Юрия Белецкого. Прославившийся своими спортивными успехами и победами в единоборствах, насколько это верно на самом деле мать Семена не уточняла, воспитатель и тренер принял активное участие в семейной ссоре своей ученицы. Упрекнув родителей в недостаточном патриотизме, пообещал свернуть шею за недостойное поведение в деле воспитания будущей патриотки страны.

До этого Надежда Семеновна побывав раза два на тренировках сына, посчитала "Панкратион", которым он увлеченно занимается, ничем не хуже и не лучше других видов спорта. Тем более что и ему, и даже дочери, нравится пропадать вечерами в клубе. Юрко, как любил себя представлять тренер, заверил, её дети, вполне успешные и толк из них получится. Что он под этими словами подразумевал, стало понятно, когда проживающие в районе люди предпочли не выходить по вечерам из своих квартир. С целью наведения порядка на улицах воспитанники патриотического клуба могли применить и силовые методы. В милицию посыпались возмущенные жалобы на насильственные приемы привития патриотизма, всем, кто имел "счастье" проживать в этом районе. А юные патриоты подрастали и вливались в ряды молодежи, которая вскоре стала неуправляемой и не только в их районе. Таких воспитателей, как Белецкий, некогда проживавших в Галиции было немало на просторах Украины, и они сумели подготовить активистов своего толка в политическом устройстве Родины. Фашистские символы, шествия с факелами, погромы неугодных для них людей, создание отрядов самообороны, а потом, с началом войны с сепаратистами и прямое участие в добровольческих батальонах.... И это только самый верх деятельности неонацистской организации под управлением тридцати пятилетнего родственника Бандеры. Одним из правил, несмотря на то, что в самом городе так и оставался разговорным языком русский, в национальной скаутской организации "Пласт", в которую входил полным составом и военно-патриотический клуб на Чугуевской улице, общение между собой осуществлялось принципиально только на украинском.

Семен с родителями упорно объяснялся лишь на родном языке, как и положено для всякого уважающего и любящего свою Родину гражданина. Отец украинец, мать русская и таких смешанных семей в Харькове было много. Несмотря на давление всяких Белецких и иже с ним деятелей от проукраинских организаций в городе пока не привлекали к ответственности лишь за незнание украинского диалекта. Семен вначале переживал, что его мать, несмотря на давнишнее местожительство в Украине не знает государственного языка, но когда она сказала — ей хватает для общения с людьми и русского — заявил о своем протесте такой постановкой вопроса. В пику своим родственникам принципиально разговаривал в семье только на украинском языке. К нему впоследствии присоединилась и сестренка. Для Надежды все это смотрелось шуткой, и особого внимания на инцидент не обратила, сын отлично знал, что при необходимости она могла и не только на украинском разговаривать, так же уверенно и на белорусском языке изъяснялась. Но когда сын ушел из дома, громко хлопнув дверью, она от осознания случившейся беды слегла в постель. Скорая помощь, вызванная на дом, зафиксировала сердечный приступ, и врачи прописали покой. Отец попытался встретиться с сыном и поговорить по-мужски, но Семен гордо отверг. Так и сказал:

— Я не хочу иметь ничего общего с москалями, раз мать считает себя русской то пусть и катится к русским. Здесь живут украинцы.

Может немного и не так звучала тогдашняя его отповедь своим неразумным родителям, он уже и забыл, что в запале наговорил. Но сейчас вот, при появлении серой пятиэтажки еще хрущевской постройки, где и жила семья Приходько, у него защемило в душе и появилось непонятно откуда взявшееся чувство вины перед матерью. За прошедшее время с ним произошли резкие перемены в его мировоззрении. В настоящий момент ему было, что сказать своей маме, и едва только остановилась машина, торопливо, насколько позволяла рана все еще напоминавшая о боях под Дебальцево, заспешил к родному подъезду.

— Не торопись сынок. Нас там никто не ждет.

Горечь в интонации, и сами слова, заставили парня, резко остановится, и вопросительно взглянуть на медленно вылезающего из машины отца. Семен до этого "старался" не замечать желания родителя завязать разговор. И тогда, когда он увидел его в кабинете военного дознавателя, и потом, когда сел в знакомую старую "Ниву", и все пять часов пока ехали, молчал и не реагировал на вопросы. Лишь перед городом решился заговорить. Поведение не совсем понятное родному отцу, но осознанное для Семена. Обида на семью за равнодушие к его судьбе, во всяком случае, он считал отца с матерью в первую очередь виновниками в своих заблуждениях и ошибках, так и не отпустила, наоборот она все больше и больше переполняла душу и не давала снисхождения ожидаемым оправданиям от родителей.

— Почему никто не ждет? Они же знали, что ты за мной поехал?

— Ты не стал разговаривать, я и не настаивал, подумал — по приезду домой расскажу подробности. Телеграмму о смерти мамы мы послали в тот же день, когда случилось несчастье, но ты не приехал и даже не позвонил. Жаль, и я и сестра очень ждали звонка. Мы решили тогда, что тебя попросту не отпустили на похороны. Дочка ушла из дома почти сразу, после отправки тебя на фронт. Где она и что с ней я не знаю, вроде как живет с кем-то из твоих дружков. Я пытался ее уговорить вернуться, но она отказалась. Так что в квартире сегодня только я. Один как сыч.

Петр Степанович заплакал. Молча, давясь слезами, даже не стремился их вытереть или хотя бы скрыть от сына свое отчаяние и горе. До Семена еще не дошло, слишком невероятной была новость, он лишь обнял за поникшие плечи отца. Тот дернулся, как бы пытаясь отстраниться от непривычной ласки, а затем расслабленно приник к груди так неожиданно быстро выросшего и повзрослевшего сына.

— Прости папа, я был не прав. Прости, если сможешь. Я ничего не знал о доме. Во мне кипела обида, я уверен был, вы меня не понимаете и не любите. Поэтому и не звонил, а телеграммы я никакой не получал. Да и невозможно было ее получить, там такое началось.... Потом расскажу.

Глаза его были сухими, но душа рыдала, сердце переполнила запоздалая любовь к родному человеку, хотелось закричать, кого-то ударить.... Семен только сейчас, прижимая к себе рыдающего отца, понял, как же ему нужен был всегда этот мужчина. Пусть он и не занимал в семье лидирующую роль, оставаясь незаметным и не достаточно уверенным в своих действиях, но в тоже время он много значил в судьбе сына, никогда не отлынивал от обязанностей отца. Да что там говорить, Семен точно знал — сына он любит и старается быть ему полезным. Он не виноват в том, что мало уделял внимания воспитанию своего непутевого отпрыска, как и многие мужчины ошибочно считал — добывая средства на безбедное существование семьи, делает все зависящее от него. Воспитывать чадо он доверил своей Наденьке. Тем более ей и по должности полагалось заниматься подобными делами. Как-никак, а целый капитан, инспектор детской комнаты милиции.

После сокращения и увольнения из органов МВД ей было трудно найти дело по душе, очень переживала, что не дали доработать до пенсии, а тут ко всему еще и непонятки с детьми. Уход сына из дома со скандалом она восприняла очень болезненно, попала в больницу. Не успела выйти, как настигла новая беда, теперь уже с дочкой. Оба родителя не понимали, почему произошли трагичные для семьи события. Не видели причину разрыва. Матери не могло и в голову прийти, что те люди, которым она помогала создавать военно-патриотический клуб, настолько кардинально поменяют приоритеты у детей. Не думала, как и многие ее возраста люди, что настанет время, когда все они окажутся перед дилеммой: "ты свой, или чужой?". Нет, она не была уж совсем в стороне от событий, многие из них полностью поддерживала, например, резко отрицательно относилась к войне на Донбассе, видя здесь происки российских политиков, которые любыми путями стремятся не допустить процветание свободной и независимой Украины. Считала и даже была уверена — там воюют не украинцы, а москали и их прихлебатели, причем за российские деньги. Но в то же время не понимала, почему ко всему русскому надо относиться резко отрицательно, а уж оккупантом считать себя только потому, что она русская по национальности совсем идиотизм. Она родилась в Харькове, ее родители, бабка с дедом, всегда жили здесь. Прадед — известен как меценат города, хоть и был всего лишь купцом. В старые времена, Рыжова Павла Петровича знали только с хорошей стороны. Это Белецкого можно назвать примаком, он пришлый, а не она. А упрекать людей в слабом знании украинского языка вдвойне глупо, было время, когда все проживающие в стране вынуждены были не только знать, но и документацию вести на государственном языке, то есть на русском. Особого труда перейти на украинскую мову ни у кого из людей не возникало, но вот сила привычки, а порой и обида за то, что тебя вдруг стали считать гражданином второго сорта и чуть ли не врагом Родины, заставляло противоречить новым веяниям и законам.

— Ты же помнишь сынок, — Петр Степанович зайдя в квартиру, так и продолжал говорить стоя, даже не присел на стул. — Она и с вами не спорила на эту тему, старалась все свести к шутке.

Семену было невыносимо больно осознавать свою вину в случившемся. Ему хотелось взять и разорвать себе рот. Это не он, это язык поганый, рот его, высказывали горькие упреки и слова необдуманные, злые и несправедливые..., они оттолкнули от него маму, самое дорогое, что имел он в жизни.

— Господи, что же я наделал, как повернулся язык, произнося гнусные слова, эти упреки.... Откуда только взялись они, кто надоумил?

Чувство невозвратимой утраты, обида и злость на себя переполняли Семена, сердце болело от осознания непоправимого горя, а воспоминания, навеянные рассказом отца, рвали душу. Хотелось, как в детстве прижаться к матери и поплакать. Но.... Нет мамы, уже не поплачешь и не облегчишь страдания в ее объятиях. Не почувствуешь прикосновение ее рук на своей голове, никто не поцелует в царапину, от которой было не столько больно, сколько преобладало желание прикоснуться к родненькой, зная, что от ее рук всегда приходило исцеление. Ничего он уже не почувствует. Нет больше мамки.

Слезы, так долго сдерживаемые Семеном, непроизвольно выступили на глазах, судорожные толчки внутри груди перетекли в глухое рыдание. Отец присев рядом неуклюже приобнял сына и сквозь слезы пытался хоть как-то успокоить, утешить, не замечая, что вместо этого он еще больше бередит рану.

— Поплачь сынок, поплачь. Маму этими слезами не вернуть, но она, увидев их, поймет твое горе, и простит нам наши ошибки. Не уберегли мы нашу Наденьку.

Семену не скоро удалось перебороть слабость. Сморкаясь в платок, который услужливо подал отец, он сквозь продолжавшие всхлипывания спросил:

— Как она умерла? От чего?

— С сердцем ей стало плохо. Она пошла в очередной раз к Нинке, поговорить, убедить не делать глупости. Та видимо наговорила кучу гадостей и мать, возвращаясь от нее, не доходя до дома, упала. Никто не помог, меня рядом не было. Мне уже позвонили из морга. Врач, специалист районный при осмотре, определил сердечный паралич. Правда, в морге сказали, что причиной смерти мог быть нанесенный кем-то удар по голове. Сам понимаешь, мне тогда не до этого было, но потом я решил уточнить. Хоть и говорилось в заключении по осмотру трупа, что смерть произошла в результате остановки сердца, а уже затем, упав головой о землю, получила еще и рану, но упала-то она вперед лицом, а рана была нанесена по затылку, сзади. Вполне возможно, что кто-то ударил ее, но это так, мои догадки. Милиция даже не стала возбуждать дело. Да и кому это надо.

— Похоронили где?

— Похороны взяли на себя сотрудники районного отделения милиции. Народу было много, музыка играла. Поминки помогли соседи организовать. Нинка находилась все время рядом, рыдала и просила прощения. Но потом как отрезало, ни разу не пришла и не поинтересовалась, как я тут один справляюсь. Боюсь я Семка что-то за нее. Чтобы ни разу не прийти и не узнать, жив ли я.... Что-то не верится в такое безразличие, вполне может и такое быть — силком ее там удерживают. Оборзели бывшие твои дружки. Нацепили береты черные, вилы на них нарисовали, рубашки коричневые наповздевали. Ходят толпой, кричат не по делу "Слава Украине". Скачут, как умалишённые, заставляют всех тоже подпрыгивать, а если кто-то не скачет, как они, то могут и избить. Лишний раз на улицу не выйдешь, страшно. Нинке только недавно шестнадцать лет исполнилось, мала еще для замужества. Боюсь, как бы по рукам не пошла. Жеребцов в вашей секте хватает. Но и заявлять в милицию вроде незачем. Да и стыдно мне, соседи и так во всем обвиняют меня. Довел, говорят, Надю до могилы и детей выгнал из дома. Обидно... — мужчина беззвучно заплакал — я и пальцем никого в семье не тронул. Ты же знаешь....

Семену стало горько вдвойне. Раньше их семейство считали вполне счастливым и дружным. Мать любила шутить, и смех в квартире был нередким гостем. Соседи побаивались строгой милиционерши, она горой стояла за детей, и не только своих, частенько гоняла родителей за недосмотр по отношению к ним. А тут вдруг и в ее благополучной семье случился тот же казус, вот и радуются втайне беде. Злословят и поносят доброе имя Приходько. Семен порой задумывался, особенно последнее время: — кто же виноват в его разрыве с родными ему людьми? Отлично стал понимать — не могла сама по себе прийти в голову идея — уйти из дома. А порвать отношения с родителями окончательно, даже в мыслях не держал. Сейчас он уже может себе сказать — желание доказать верность суждений таким способом лишь подтвердило бессилие и неумение отстаивать свою точку зрения. Своим демаршем хотел доказать правоту и заставить мать пересмотреть отношение к изменениям в Украине. Он, по еще детской наивности полагал — демонстративный уход из дома послужит уроком родителям, заставит таким образом считаться с ним как с взрослым человеком. К каким последствиям эта ссора может привести, даже не подумал. Пять лет проведенных в постоянных тренировках в спортзале клуба научили многому. Он мог защищать не только себя, но и отчий дом со всеми, кто проживал в нем. А он вместо защиты напал. Пусть и словесно, но оскорбил своим отношением самых близких ему людей, которых по совести он должен оберегать.

Семен совсем недавно стопроцентно был уверен — все, что говорит учитель, его тренер, правда. Верил, когда тот убеждал своих учеников, что Майда — это революция, и весь народ украинский, имея в себе великий дух, основанный на традициях незаслуженно забытых борцов за независимость Украины, встал на борьбу за свободу от оккупантов и пятой колонны. Семен вместе с друзьями скакал на площади в день независимости и в экстазе орал: — "Кто не скачет тот москаль". С восторгом воспринимал атрибутику, ненавязчиво предлагаемую телевидением. Для подростков все происходящее вокруг было чем-то вроде компьютерной игры. Они увлеченно обсуждали свои "игры", хвастались друг перед другом атрибутами внешнего проявления патриотизма, навешивая эмблемы "Дивизия Галичина" на рукав куртки и приобретая футболки с надписями фашистской направленности. На плакатах трафаретом наносили надписи — "Москалей на ножи". Некоторые увековечивали свое видение происходящему в стране наколками и татуировками.

Клуб военно-патриотического толка, который посещали брат с сестренкой, ничем не отличался от подобных подростковых заведений. Никого это не удивляло и не возмущало. Двадцатипятилетняя "независимость" страны, направляемая умелыми дирижерами Европы смогла воспитать в молодых людях ненависть ко всему русскому, уверенность в своей исключительности. Приучила жить по европейским правилам. В понимании украинцев это означало заманчивые перспективы и перемены в жизни каждого украино-европейца, никто не сомневался, что новые друзья с радостью распахнут двери, примут в родственные объятия и поделятся с ними всеми благами, которые сумели за прошедшие века создать в своих странах. Посочувствуют прошлому прозябанию в далеких и чужих краях, дадут возможность жить на халяву и наслаждаться материальными новинками, своим изобилием поделятся, причем с радостью, как с долго ждущей возвращения блудной сестренки, причем совершенно безвозмездно, по-братски. И не нужно будет, отрывая от себя кормить москалей вместе с чукчами и азиатами. Россия в отличие от Запада всегда что-то забирала, взамен давая лишь законы, которые заставляли работать не покладая рук.

Все отошло на задний план, стоило ему побывать под пулями, увидеть рядом с собой смерть, и понять ради кого все они, оказавшись в окружении под поселком Дебальцево, так упорно кладут свои жизни на алтарь смерти. Особенно, после того как сослуживцы оставили раненого Семена, в окопах торопясь убежать от сепаратистов, чтобы выйти из окружения. И уж совсем заставило пересмотреть взгляды на жизнь, когда замерзающего и раненого нацгвардейца не добили тут же, на заснеженном поле боя, а доставили в госпиталь люди, которых он считал врагами. Когда сделали операцию, позволившую сохранить руку, лишь отчекрыжив мерзлые пальцы левой ноги. Он ожидал, что его бросят в подвал, и сотрудники МГБ сепаратистов примутся выпытывать "тайны" рядового Приходько. Но ничего подобного он так и не дождался. Лишь один раз в двери палаты, где лежали четверо таких же пленных армии ВСУ, пытался ворваться орущий воин, и как потом им объяснили: его семья попала под артобстрел и полностью погибла под завалами дома где-то на окраине города. Вот и рвался в палату совершить месть. Их оберегали от подобных мстителей. Кормили и ни разу не попрекнули куском и даже не пытались завербовать, перетянуть на свою сторону. Он не единожды вспоминал последний разговор с матерью, когда в гневе, чуть ли не крича, обвинял ее что она не патриотка и сочувствует русским, а Путин, которого одобряет, нехороший человек, редиска. Пытался доказать, что именно он не дает закончить революцию в Украине, и именно под его внушением все телевидение России старательно навязывает Нео-совковую политику людям. Запомнил, как мама, смеясь над его словами, попыталась перевести в шутку разглагольствования кипевшего праведным гневом сына:

— Дурачок ты Семушка, несмышленыш еще. Живешь чужими мыслями. Если судить твоими понятиями так Путин будет виноват во всем плохом, что происходит в нашей незалежной неньки Украине. Так може он виновен и в том, что ты надел разные носки? — Она, продолжая смеяться, кивнула на ноги Семена. — Подсунул тебе специально, чтобы ты показался в них в своем сраном клубе и над тобой смеялись дружки? Ты подумай сынок и прими на веру мои слова. Мы не должны винить в своих ошибках и бедах соседей или еще кого-то. Всегда и во всем ищи первопричину своих неудач. Вот взять, к примеру, твои носки. Ведь знаешь же прекрасно, что они не парные, а надел. Зачем? Есть же нормальные пары. Почему же не взял их? Лень было искать? Лишний раз заглянуть в нижний ящик комода не захотел? Так, мол, сойдет? Ну и кто тогда виноват? Я не виновата, отец тем более и уж никак не Путин. Зачем наговаривать плохое на человека, когда он ни сном, ни духом, даже не догадывается, что какой-то там хохол обвиняет его в своих ошибках. О-хо-хо.... Мал ты еще сынок, вернее вымахал— то уже будь здоров, а вот умишко твой не успевает за ростом тела. Как был детским, таким и остался. Поэтому не торопись повторять то, чего не понимаешь за чужими дядями.

Воспоминания давили и распирали Семена изнутри, слезы, хоть и пытался остановить, продолжали застилать глаза. Он мысленно возвращался к прошлому, прокручивая все произошедшее в последние дни перед уходом из дома. Упрекал себя в нежелании понять родителей, пытался тут же оправдать свои поступки, искал виновных и, не находя с поздним сожалением констатировал:

— Без-воз-врат-но. Ничего не изменить и не вернуть. И мама больше уже никогда не разбудит утром и не скажет: "Вставай Семушка, поднимайся соня, проспишь все на свете. Нинка все блинчики слопает, тебе ничего не оставит".

Семену вдруг очень захотелось увидеть сестренку, узнать, почему она ушла из семьи, что подтолкнуло к столь решительному отказу от родительского дома. Единственно, что приходило на ум — это влияние на ее детское понимание действительности кого-то из руководителей клуба. Если он поддался, то убедить молоденькую соплячку.... Как два пальца об асфальт. Возможен такой вариант? Вполне.

Семену пришедшая в голову мысль не понравилась. Если все обстоит именно так и лишь в этом причина ее отказа от родителей, то ему придется вмешаться и попытаться ей объяснить, насколько они оба не правы. Он боялся, что подобные действия приведут к противостоянию с его бывшими товарищами, причем боялся не за себя. Труса праздновать он уже давно разучился и короткое время, проведенное в ВСУ, лишь подтвердило умение противостоять и не поддаваться страху. Но сейчас перед ним встал гораздо больший вопрос. Изменившиеся взгляды на жизнь пришли не спонтанно и не вдруг. И даже не из-за обиды на сослуживцев бросивших своего товарища на поле боя. Он добровольцем пошел воевать с сепаратистами, был уверен, нет там украинцев, воюют одни русские, которым хочется отжать Донбасс, так же, как и Крым. Оккупанты, одним словом. Вся Украина, как уверяли его новые учебники истории в школе, столетиями страдала под игом русских, которые всегда народ украинский считали своими рабами. Забывая, что он только наполовину украинец, а мама... — всего лишь исключение из правил.

Все бы ничего, вероятно так и оставался бы уверенным в правоте современной доктрины украинского правительства. Но вот как мириться с теми фактами, которые пришлось увидеть своими глазами? Не только его ровесники воевали рядом, были и солидные мужики в рядах ВСУ. И ему было вдвойне неприятно видеть, как доблестные воины чуть ли не в драку делили запасы продовольствия, обнаруженные в подвалах домов тех же украинцев по воле случая оказавшиеся в зоне боевых действий. Как подчистую выгребали из домов всяческую рухлядь и торопливо грузили в машины, боясь не успеть до возвращения хозяев. А хозяева воевали за свой дом упорно и даже намного удачнее, чем они, истинные патриоты. И никакие не ватники гнали мародеров, люди просто-напросто защищали дома, своих детей, как и раньше, когда нечто подобное происходило на многострадальной земле Украины. Кого только не было здесь, и все хапали, грабили, убивали, насиловали. И его сослуживцы ничем не отличались, делали то же самое, даже ни на миг не задумываясь, что буквально вчера считали местных своими братьями и сестрами, вместе сидели за свадебными столами и распивали горилку под крики "Горько" молодым, которых судьба соединила в учебном заведении. И особенно ударило по мозгам, когда раненого на поле боя нацгвардейца не стали эти колорады добивать, мстя вояке из среды карателей, видя в нем все то зло, что те сотворили, придя незваными в их дом. Пытаясь при этом, навести свои порядки, уничтожали всех несогласных. Наоборот. Помогли выжить, сохранили руку, дали возможность вернуться домой. И даже не пробовали завербовать, всего лишь раз допросив и выяснив всю его подноготную. Врач, постоянно посещая палату, подробно отвечал на вопросы любопытствующих раненых о своей судьбе в дальнейшем. Их всех в первую очередь интересовало: обменяют как военнопленных или оставят здесь, заставив отрабатывать за разрушения в результате артобстрелов. Если обмен совершится, то не предъявят ли счет за операции и лекарства Украине? Да и других вопросов хватало, на которые терпеливо отвечали и врач, и сестричка. Благодаря им становилось более-менее понятно, кто является инициатором карательной операции против жителей Донбасса. Никто из прежних его руководителей почему-то не упоминали в проводимых ежедневных десятиминутных политинформациях о том, что сменив на Майдане Януковища, они дали возможность Бене Коломойскому полностью прибрать к рукам самые богатые регионы страны. Именно он ради защиты захваченных земель и предприятий сколотил собственную армию карателей из бывших ультра, в которую по какой-то причине попал и Семен.

Сумел вычленить основное и разобраться в ситуации, как он считал самостоятельно, лишь слегка его подтолкнули к определенным выводам слова матери. Она ненавязчиво и терпеливо противостояла целой системе, направленной на привитие нужных в настоящее время мыслей молодежи. Не преуспела, своих детей не отстояла. Но ее можно понять и простить. Чересчур не равные силы. Взять хотя бы обычный телевизор, если день-два посмотреть пятый телеканал украинского телевещания, то убежденность сама появится, и уже не сомневаешься, что любой русский это террорист и оккупант, убивец детей и путинская шестерка, нападает на добрую, свободную и демократическую Украину. Удивляться приходится, если кто-то вдруг станет утверждать обратное. Семену не надо об этом напоминать. Прошло совсем немного времени, когда все происходящее в стране было ясным и понятным, не возникало даже мысли о возможной неправильности избранной государственными чиновниками политики. Но стоило лишь повоевать немного, и все стало на свои места. Он смог взглянуть на происходящее уже не с позиции оголтелого нацика, сумел самостоятельно проанализировать ситуацию и сделать определенные выводы. И видимо в немалой степени повлияли на его умозаключения разговоры с матерью.

Воспоминания и последующие размышления не помешали ему готовиться к походу к своим бывшим одноклубникам. Попросил отца поддержать его, пока он достает свой баул с антресолей, куда сложил все свои вещи перед уходом из дома. Достал биту, переделанную им под добротную дубинку и уложенную в сшитый чехол. Сразу же надел разгрузку, специально оборудованную, под ношение биты, ножа и кастета, державшую вес на теле за счет лямок и широкого кожаного ремня с бляхой, на которой выделялся ярко выраженный трезубец. Посмотрел и куртку, но решительно отложил ее в сторону. Все побрякушки, которые он с гордостью демонстрировал на своих вещах, сейчас показались нестоящим внимания хламом. Солдатская форма, что ему презентовали еще в Донецком госпитале, смотрелась более достойно и снимать ее он не собирался.

Отец молча помогал, он уже понял, куда собрался сын и не мешал ему. Лишь, когда тот направился к выходу, попросился:

— Семен, я тоже с тобой пойду, дело чести нашей фамилии меня касается в первую очередь. Вернуть дочь в лоно семьи отцова обязанность. А еще мне кажется, там не обойтись без драки, да ты и сам это понимаешь, судя по твоим сборам. Помочь в случае чего я еще в состоянии.

— Хорошо папа, но с одним условием, пока не скажу, ты ни в коем разе не лезь. Да и вряд ли ребята возбухать станут. Я же для них свой.

Насколько он ошибался, считая одноклубников своими друзьями, понял, даже не успев перешагнуть порог клуба. Толпа подростков на небольшом пятачке перед входом преградила путь, и первые же их слова носили угрожающий тон. Из группы стоящих на проходе малолеток выделялись двое более взрослых юношей. Семен знал обоих, не раз встречались на ристалище. И хотя по молодости лет ни он, ни стоящие на его пути спортсмены ни разу не успели поучаствовать в больших соревнованиях, встречаться в отборочных и квалификационных схватках приходилось неоднократно. Одного он знал, как Жору Зимчука, и относил последнего к людям с неуравновешенной психикой. Или попросту к придуркам. Тот отличался жестокостью к соперникам. За счет роста, выделяющего его среди ровесников, он почти всегда одерживал победы. Казалось бы, все, что он делал на ринге, на восьмиугольнике огороженным сеткой не выходило за рамки правил. Он, как и другие активно применял удары ногами, руками, локтями, коленями, головой. Умело проводил броски, силовые и болевые приемы. Но было видно, какое садистское удовольствие тот испытывает в момент, когда соперник оказывался лежащим на полу. С каким наслаждением он добивал поверженного противника, пытаясь нанести увечье, при виде крови рычал и приходил в необузданное состояние. Только вмешательство рефери могло остановить и не дать совершиться возможному убийству от рук и ног этого Жорика.

Семен стал с некоторых пор понимать — жизнь всегда непредсказуема, и умение постоять за себя ценилось, как во времена гладиаторских боев в Римской империи, так и в настоящее время. Здесь, в городе, казалось бы, внешне вполне благополучном, на улицах между тем считалось — кто сильнее, тот и прав. Особенно в среде молодежи. Поэтому его нисколько не удивили воинственно настроенные подростки, встретившие одетого в военную форму без знаков различия, бывшего одноклубника неодобрительным гулом. Не было сомнений у Семена: здесь кто-то уже успел проинформировать о его пленении, затем обмене "всех на всех", в результате которого, он вернулся домой. В каком свете попадание в плен, произошедшее с ним на фронте, преподнесли одноклубникам воспитатели, он догадывался. Не было более позорного деяния, как оказаться в плену. Превозносили и славили только тех, кто не боялся погибнуть во славу Родины.

— Ну и где "Слава Украине — Героям слава"? — Семен специально начал разговор с провокационного вопроса — разве так встречают раненого героя и добровольца.

В ответ самый мелкий мальчишка цыкнул слюной сквозь беззубую щель во рту и плевок чуть не угодил на берцы Семена, а Жорик тут же постарался завершить словесно отрицательное отношение молоди к своему бывшему постоянному противнику на ринге:

— Ты чо приперся? Да еще и батю притащил. Думаешь, дед словечко замолвит? Мог бы сенсея посетить и самостоятельно, большой уже мальчик.

— Жорик, у тебя память видно потекла, ты не врубился кто перед тобой?

— Ха! Харе чувак трындеть. Короче. Я бы на твоем месте тухнул отсюда. Тебе не рады здесь, трусов мы не уважаем.

— А ты выходит смелый? Что-то я тебя рядом с собой в окопах не наблюдал. Твой пахан, наверное, немало лаве отстегнул кому надо, а ты и рад, цел и невредим, стоишь тут и воняешь.

Семена провожали в армию торжественно. На площади города было построение всех добровольцев, одетых с нуля в пятнистую форму, с автоматами на груди, защитными очками на шлемах-касках. Многочисленные знамена, толпа друзей и родственников, напутственные патриотические речи, духовой оркестр, а затем под звуки Запорожского марша посадили в автобус и отправили под Мариуполь. В клубе, на линейке, старший тренер-наставник достойно оценил поступок Семена, назвав его героическим и патриотическим, заверив, что портрет героя будет постоянно висеть в комнате боевой славы рядом с героями Украины, бандеровцами. И вот облом. Герой оказался совсем не героем, а обычным трусом, сдался в плен чуть ли не в первом же бою. Поэтому Семен и не удивился такой встрече. Вероятно, и он, будучи в их рядах, также вместо радостных приветствий стал бы высказывать нелицеприятные слова человеку, не оправдавшему надежд одноклубников. И если бы не армия и не увиденные воочию увечные и раненые солдаты на поле боя, бесславные бои, принесшие смерть в ее неприглядной форме, то может, все было бы по-другому.

— Я в отличие от тебя руки не тянул бы вверх. Это ты забздел. — Жорику очень хотелось унизить бывшего соперника. — Жить захотелось. Говорят, ватники тебя чуть не на руках носили, заботу проявили. Продался москалям короче. Да и вид у тебя..., шмот..., прямо скажем у бомжатника и то лучше. Надо было ватник одеть. Ништяк бы смотрелся. Да еще сбрую нацепил... и дубинку свою не забыл. Кра-а-са-ва, слов нет. Драться нацелился что ли? Зря. Срать рядом никто не сядет с таким.... Уж извини, трусов мы не привечаем.

— Вообще-то я здесь пять лет занимался.

— Так, когда это было? Сегодня ты мимо идешь, предателей мы знать не хотим.

Вероятно, словесная перепалка, в конце концов, перешла бы в драку, но помешали новые лица. Вышедшие на улицу тренер и сестренка Семена заставили сосредоточить внимание стоящих в кучке подростков на себе. Сестра рванулась было к брату, но застыла на месте, удерживаемая рукой Юрка. Этот молодящийся мужчина Семену всегда не нравился, хотя надо отдать должное он действенно вправлял мозги подрастающему поколению, воспитывая из них верных последователей делу его кумира и родственника Бандеры. Пацаны, попавшие в умелые руки явного фашиста, вскоре становились не лучше своего учителя. Но, как тренер он был на высоте, чем и привлекал юные сердца, незаметно прививая им кроме умения драться и духовные качества, присущие каждому бойцу рукопашного боя. Только эта духовность у него выражалась в навязывании своего понимания мироустройства. Гитлеровский девиз "Там, где есть мы, нет места никому другому" считал основной доктриной своей жизни. Воспитанный дедом, некогда служившим в отрядах УПА-ОУН (б), в духе идей Бандеры и его сподвижников, он активно внедрял в сознание украинской молодежи понятие сегодняшней действительности, основываясь на собственном отношении к ней и являющейся для него основой мировоззрения. Вроде бы намерения Юрко полностью перекликались с желанием всех украинцев видеть страну свободной, независимой и процветающей. Если бы не одно "НО". Ненависть помилованного судом СССР бывшего бандеровца ко всему русскому передалась и ему, а он в свою очередь старательно внедрял ее в головы несмышленышей, посещавших созданный им гадюшник. Такая духовная накачка своих учеников давала результаты, и не только в этом военно-патриотическом клубе. Последователей идеи создания государства полностью независимого от России было достаточно для того, чтобы молодежь Украины пошла по пути фашистской Германии. Воспитывая ненависть ко всему русскому у своих учеников, он мечтал о том времени, когда сможет сказать: — программа выполнена. Полный отрыв Украины от России налицо, украинизация Юга и Востока произведена, у людей ненависть ко всему русскому привита. Осталось лишь объявить — на геополитической карте мира появился славянский неонацистский бандеровский рейх.

Семену все это было в настоящий момент как-то по барабану. Подобные высокие понятия с некоторых пор его голову не посещали, сознание молодого человека застряло на перепутье. Оно и раньше зависело от того, в чьи руки попадет, и кто направит в нужное русло мысли и намерения стоящего сейчас перед толпой юноши. Белецкий вмиг понял, какую политику применить в отношении недавнего ученика. Двоякого мнения быть в этом случае не может. Один, пусть и успешный в спорте Семен, против десятка подростков для него мало что значил. А вот на примере как нужно поступать с человеком, проявившим трусость на поле боя, пусть и непредумышленно сдавшегося в плен, просто необходимо продемонстрировать и еще больше приблизить учеников к нему как к учителю и наставнику. Однако открыто давать команду "Фас" он не стал, понимал, что может себя поставить в неловкое положение, если эти недоросли не кинутся по его приказу на бывшего воспитанника клуба, а начнут выяснять, как все было на самом деле. Он лишь встретившись взглядом с Жориком, кивнул поощряющие головой и тот его понял. Повернувшись к Семену, произнес:

— Не нужен в отряде трус, ты не наш герой, всего лишь обычный предатель. И твоя мать тоже была русской шпионкой, и мы правильно сделали, устранив агента влияния.

— Ах ты, сволочь, гнида, так это ты мою Наденьку убил! — Петр Степанович, стоявший позади Семена, с криком бросился на Зимчука с кулаками. Более глупого поступка совершить было нельзя. Молодой, но уже умелый рукопашник, зверь в лице Жорика, одним ударом ноги отправил наскочившего на него пожилого человека на землю. Тот упал на спину и упал очень неудачно. Затылок встретился с бетонным бордюром.

Семену происходящее казалось абсурдной и глупой случайностью, но страшной в своей действительности. Для него все происходило как в замедленном кадре фильма. Вот отец бросился с кулаками на потенциального убийцу жены, тут же падает на землю от его удара ногой, голова встречается с бетонным выступом, и вот уже кровь растекается по асфальту неопрятной лужицей. В мозгу засела неотвязная мысль: — Кровь пролита. Назад не отыграть. Ему осталось лишь одно — месть.

Оцепенение прошло также быстро, как и замедленный ролик с убийством отца. Крик Семена, больше похожий на рык льва, совпал с его прыжком к убийце. Прыжок закончился проведением классической вертушки, и сразу же, не давая противнику упасть добавочный "джеб" в голову здоровой рукой. Жорик, не ожидавший стремительной атаки возможного врага, моментально был вырублен. Он еще только падал, а Семен уже провел косой удар ногой по голове стоящего рядом второму бойцу "Панкрата", он из всей остальной шелупони был более натаскан в боях без правил.

— Грозная связка..., вполне может стать смертельной для обоих недоброжелателей Семена. — Юрко не зря считался опытным бойцом и тренером, в доли секунды увидел угрозу жизни поверженных противников от разъяренного смертью отца, бывшим учеником. На автомате, даже не задумываясь, он вступился, пытаясь защитить своих воспитанников, и провел прием торнадо, та же вертушка, но удар проведен вполсилы, по привычке тренера оберегать жизнь тренирующихся бойцов. Он не мог Семена опрокинуть на землю, лишь чуть-чуть поплыло у того в голове от удара. Сориентировавшись, успел отклониться и уйти от последующего удара, тренер, по всей видимости, хотел провести прием "оверхед" сверху по плечу, задев тем самым рану на руке. Применив отработанный прием кувырка назад, Семен, неуклюже вышел из-под удара. Хорошо уйти помешала надетая дома разгрузка с самодельным оружием и больная рука. Память услужливо подсказала: — с тренером в его состоянии не совладать обычными для Панкрата приемами. Не тот уровень. И здесь не уличная драка, а самый настоящий бой, где выжить является основной задачей бойцов. Выжить любой ценой, с применением любых подручных средств. Останется противник живым или нет, значения не имеет. Главное победить. Подобное правило вдалбливал в головы своим ученикам и тренер. Семену уже пришлось в боях на Донбассе прочувствовать как оно актуально для выживания в экстремальной ситуации. Он, не задумываясь, выхватил дубинку, у него в руках она была смертельным оружием. Тренировался и отрабатывал приемы самостоятельно, никто в клубе не знал, насколько виртуозно он мог с ней обращаться.

Уйдя кувырком из-под проведенного противником приема, Семен, неожиданно для Юрко, намеревающегося произвести еще один хук в голову, ударил того концом дубинки в пах. Каким бы сильным и умелым бойцом не был человек получивший удар по самому оберегаемому месту, он моментально превращался в слабого и безвольного. А последовавший новый удар, уже по височной части головы, не давал никаких шансов устоять на ногах. Удар был быстр и верен, туловище буквально сразу, тихо, тихо рухнуло. Тренер завалился рядом с двумя другими поверженными противниками Семена.

Ему казалось — время остановилось, вся драма прошла одним мигом, и предотвратить уже никто и ничто не могло. Так же, как и смерть родителей. Доказывать что-то он не собирался. Никому. Он лишь мог отомстить. И он намеревался довести месть до конца. Что-то заставило взглянуть на сестренку. Успел заметить, и даже подумать: — она хочет ему помочь. Пистолет, непонятно каким образом, оказавшийся в ее руках недвусмысленно был направлен в сторону дерущихся. В голове повис невысказанный вопрос: — кому предназначена пуля? И последняя мысль: — Я же ее брат, не может в меня стрелять родная сестра — так и осталась с ним на века в его небытии.

Глава 2

Оцепенение. Ступор в мыслях и полная апатия. Дух потерял управление телом. Я отчетливо представил, как в сердце вонзается пуля. И как оно разрушается на кусочки, причем не столько от смертельного физического заряда, сколько от душевной эмоциональной боли. Осознание непоправимых потерь заставляет его учащенно и ритмично отсчитывать секунды, соблюдая очередность.

Стоп! Пуля только что разорвала грудь, я же почувствовал боль и понял.... Не может быть! Я замер пытаясь понять... — сердце бьется или в голове происходит пульсирующий отсчет времени? Выходит, оно уцелело?

Бешеный стук сердца становится реже, страх уже почти прошел. Чернота, опутывавшая до этого момента, истончается, кажется, меня кто-то упорно пытается вытащить из трясины или из зыбучего песка. Хотя раньше я никогда не попадал ни в болото, ни в зыбучий песок и представления не имел о таком явлении. Но вот ощущение.... Даже тело реагирует на происходящее и самопроизвольно пытается отряхнуться от фантазийного морока в виде черного обволакивающего меня холодного нечто. Почему-то казалось: время растянуто до бесконечности..., и мне страшно захотелось поторопить, заставить вечность перетечь в мгновение, осязаемое и понятное. Я почувствовал, как мое желание помогает скинуть оцепенение, еще недавно сковывавшее все тело. Оно извивалось, будто это змея, стремящаяся уползти из темноты к свету, к солнцу, к теплу.

И, вот оно! Я смог. Выкарабкался. Радужные сполохи резанули по глазам, я это чувствую, несмотря на то, что они закрыты. Все отступило, покой космической пустоты уже не угнетает сознание. Я могу, как и прежде волноваться, нервничать, ощущать тепло яркого солнца и даже запах зелени настырно лезет в нос. Мысли, желания, чувства, не скрываясь, заполнили целиком всего меня, и их не надо бояться. Как все-таки прекрасно это чувство. Сознание переполняет радость, от появившихся возможностей, заставляя забыть недавнее ощущение вечной темноты и мрачного космического холода.

Воспоминание о произошедшей трагической ошибки сестренки нагнетает горечь опасности, страх, засевший где-то внутри, и реально ощущаемый всеми органами чувств, заставляя тело покрываться испариной и мурашками в ожидании неприятностей. Неизвестность давит, вынуждая вспоминать то, что хочется забыть.

Успокаивает мысль: — сознание вернулось. Не показалось — это очевидный факт. Или новая боль заставила очнуться? Не могу понять: — Где болит? Рука с трудом непроизвольно тянется к предполагаемой ране от пули. Она должна быть где-то в районе сердца. Но ее нет.... Не могу найти? Но боль.... Она не проходит. Ей подчинено все тело, она отвлекает от мыслей, от ощущения жизни. Ну и пусть болит. Значит, я жив! Все остальное ерунда. Даже страдая, слышу звуки, запахи свежести, наполненные благоуханием цветов, они не напрягая обоняние, обволакивают голову, заполняя собой все пространство вокруг. На лице чувствую тепло от лучей солнца, душа трепещет от желания полета — непередаваемо прекрасные ощущения. Восторг переполняет, заставляя забыть на мгновение о возможной ране. Странно только: тело болит, а вот рука, ранее почти обездвиженная, нет. Наконец до меня доходит: ноющая острая боль напоминает мне не что иное, как телесные муки после тренировок, а особенно от спаррингов на ринге. Синяки на теле постоянно пугали моих родителей, но я героически терпел, понимая — через боль появятся навыки и умение постоять за себя в драке. В Панкратионе понятие победы всегда приходит через телесные муки и страдания. Так что все пучком. Желание покончить с этими ощущениями, с болью, накладывалось на другое. Страстное, жгучее желание отомстить. Оно переполняло, заставляя думать только в этом ключе.

Неожиданно к прежней боли добавляется новая. Я чувствую ее, тело содрогается от ударов. Явно ногой. Это что же..., подонки продолжают меня бить? Сволочи, пидоры малолетние. Встану, мало не покажется. А пока нужно сделать все возможное для сохранения жизни. Скрючившись в позе зародыша в утробе матери пытаюсь закрыться руками, предохраняя голову от ударов. Несколько дополнительных пинков уже значения не имели, тело не реагировало, оно и так было переполнено болью. Застыл в ожидании продолжения экзекуции.... Но ее не последовало. Тело подхватили за руки и куда-то поволокли. Ступени..., вонь подвала с присущими ему запахами, железный браслет на руке с цепью.... Невнятный удаляющийся разговор нескольких человек. С трудом открываю глаза, вернее пытаюсь, приходит понимание — без помощи не получится. Свободной рукой дотягиваюсь до лица и чувствую — глаза от удара по переносице заплыли. Приподнимаю веко и сквозь щель пытаюсь осмотреться. Сплошной туман, лишь смутные очертания. Но свет откуда-то падает, я его не столько вижу, сколько ощущаю.

Странно все. Избили, затащили в какой-то подвал или полуподвал.... Зачем-то прицепили цепью к стене. Ни слова не сказали, закинули и ушли. Сижу как собака на цепи в вонючем подвале какого-то строения. Продолжая размышлять по этим всем непоняткам, пытаюсь свободной рукой ощупать себя и определить, насколько серьезны раны на теле. Лицо повреждено, уже убедился. А вот рука, бывшая в лубке и висевшая на перевязи, вполне здоровая и повязки нет. Собственно, именно ею я и произвожу манипуляции по ощупыванию болящего тела. Нет и раны от пули. Но я же точно помню, сестра выстрелила в меня из пистолета. Почему она стреляла мне не совсем понятно. Но раз живой, то вполне возможно, в скором времени, все разъяснится. Раны нет, значит и она в меня не стреляла.... Или промахнулась? Не ясно. Но решаемо. Моей сбруи нет. Тоже странно. Хотя срезать ножом минутное дело. На ремне были еще нож и кастет. Вероятно, убрали от греха подальше, и правильно сделали, я бы обязательно ими воспользовался.

Что-то мне все страннее и страннее. Или страньше? Короче, подумать есть над чем. Хотя бы над тем, откуда на мне шинель. То, что надета на мое тело шинель, я вот только что догадался. Длинная — во-первых, и погоны на плечах. Ошибиться невозможно, пусть у меня их сроду и не было. Нашивки еще как-то можно обговорить, но погоны.... Убиться — не встать. Хрень какая-то. Да и рука.... Лубок гипсовый мог быть разрушен во время экзекуции, но рана.... Рука в отличие от других участков тела как раз и не болит. Попинали, однако, не слабо, повеселились ребятки.... Ну да, остановить-то их было некому. Тренера и обоих старших из пацанов я вырубил. Даже самому приятно вспомнить, как я их сделал. Так, погоди-ка. А кто тогда меня скопытил? Что-то я не припомню такого удачного удара. Ни-че-го не пойму. И самое непонятное: — я своими глазами видел ствол пистолета в руках сестренки, даже успел заметить ужас в ее глазах от возможного убийства брата. И то, что она нажала на спусковой крючок — хватило мига все это увидеть и понять. Да и подвал. Откуда он здесь, если я точно знаю — нет его в том разрушенном виде, что когда-то был. Вместо него оборудованное помещение под спортзал. О-о-о, бляха муха, что-то мне говорит — я куда-то не туда забрел. И на себя не могу даже посмотреть. Глаза заплыли, лицо — суцiльний синець. Нет, на украинском языке точно не скажешь. Фингал, вот самое то. А нос как слива. Наверно. Я потрогал рукой — точно, слива и есть. Ребра ноют, хорошо, если не сломаны. Я сделал вдох, пытаясь понять, насколько сильно повреждены внутренности. Закашлявшись, и сплюнув кровавую жижу, понял — туда лучше не соваться. Уяснить вот так, навскидку, насколько велика травма, я не смогу, лишь непременно усилю боль. Зубы шатаются, но вроде как целы. Да уж, так меня еще ни разу не буцкали. Поработали на славу. Ну, ничего, уроды. Жив я! Всем назло выживу и впредь. А там поглядим. Вы еще меня узнаете, скоты.

Злость вперемешку с обидой и с желанием отомстить переполнила мою голову не давая закончить фантастическую мысль. Мелькнула где-то на секунду и отступила под грузом других, сиюминутных и насущных. Я не знал, как помочь своему телу. Положение, прямо скажем, аховое. Я пристегнут к кольцу, вмонтированному в стену, цепью. Встать могу лишь на четвереньки и еще не факт, тело вообще отказывается двигаться. Боль заполнила настолько сильно, что даже просто пошевелиться невозможно без ее ощущения. Думать и то, как следует, не получается. Мысли скачут в поисках решения и не находят его. Может пока плюнуть на все и просто отдохнуть. Кто знает, предоставят ли такую возможность мои недруги в дальнейшем. Попытался устроить тело, чтобы не потревожить во сне, и понял — это нереально. Пол холодный, покрыт, то ли пылью, то ли слоем мелкого угля. Наверное, помещение использовалось, как угольный склад и не удивлюсь, если рядом окажется котельная. Но откуда? Давно уже перешли на центральное отопление. Кое-как умостившись, я попытался заснуть. Измученный организм видимо дошел до окончательной кондиции, он заставил мозг отключиться, и я уснул.

Глава 3

— Эй, кадет, проснись. Вставай, давай, нехер дрыхнуть. Убьют ведь тебя, давай-давай поднимайся, я уже браслет снял.

Кто-то безуспешно пытается меня поднять с пола. Я непроизвольно оттолкнул руку, которая упорно старалась причинить мне боль, тело и без того ноет, а тут еще кто-то пытается добавить. Разбудить — разбудили, но не помешало бы, и объяснить: — зачем, почему, ну и кто такие, что за люди меня табуном избили? Не понятно, чего добиваются, и вообще....

Все-таки с помощью чужих рук я с трудом, но встаю. Идти куда-то, как предлагает настойчивый голос помощника, мне вряд ли по силам.

— О! Смотреть уже можно. Это сколько же я спал, раз глаз открылся...? Не совсем конечно, но один из двух видит — уже клево. Продолжая ощупывать себя, я убеждаюсь — опухоль немного рассосалась. Представляю... — выгляжу с такой мордой как художник Пикассо в написанном им автопортрете перед смертью. — Явно не красавец.

— Ты кто такой? — тут же задаю вопрос все еще тягающего мою руку неизвестного. — Чего надо от меня? Куда волочёшь. Видишь же не в состоянии шевелить ногами.

— Если мы сейчас не свалим, то жить тебе недолго останется.

— А ты, значит, хочешь меня спасти?

— Ну да, имею такое желание.

Голос низкий и слегка хриплый сменяется периодически визгливыми нотками и от этого напоминает ржавую вывеску державшуюся на честном слове, где-нибудь на фасаде магазина, открытую всем ветрам. Поэтому никак не пойму, кто передо мной. Судя по росту — пацан, по разговору и силе рук, с помощью которых тягает мою тушку, может быть и взрослым. Разглядеть более внимательно мешает сумрак подвального помещения. Свет лишь слегка проникает из небольшого оконца под потолком, намекая — на улице полноценный день. Я все еще не мог понять, куда меня занесло. И вообще, кто я? Сознание мое, а вот тело явно не мое. Но чувствительность от этого не теряется. Многочисленные ушибы все так же настырно напоминают: — били и пинали мою физию и тело долго и старательно. Напрашивающийся в связи с подобным предположением вопрос я не стал озвучивать. Не до того, сейчас важнее принять на веру слова моего протеже и последовать за ним. Не знаю, что правильнее, идти за этим..., ладно пусть будет юноша, или оставаться на месте...?

Тупо иду, а откуда-то из подсознания звучат слова, и я их произношу достаточно четко и вполне осознанно:

"И ныне следом за тобою

Пуститься в путь дерзаю я;

Пусть путеводною звездою

Сияет вера мне твоя"

Я охренел. Слова явно не мои. Нет, чо уж там, стихи иногда любил читать. Но не настолько, чтобы Фета вот так вот запросто цитировать. Во блин, ещё и Фета какого-то вспомнил. Да я знать не знаю, кто такой этот Фет, видимо заговариваться стал. Верняк чердак повредили? Или наоборот, мозги вправили?

— Ожил, кадет. Ну и правильно. Молодой еще, чтобы ни за понюшку табака погибнуть. Осторожно, тут порог. — Продолжая тащить за руку, возможный спаситель целенаправленно куда-то меня волок, при этом умудряясь рассказывать мою дальнейшую судьбинушку.

— Пока вся кодла наша на промысел ушла, я тебя снычу. А им скажу, что ты драпанул. Отцепился и смылся. Я не углядел. Кинулся искать, а тебя и след простыл. Да и не мудрено. Ты в этой хате все ходы и выходы знаешь, родной же дом. Правда, уже давно тут лишь наездами бываешь, иначе я бы тебя видел, но все одно, кто лучше тебя может знать все закоулки и коридоры.

Сказать, что я сразу въехал, и все фуфло, которое пытается донести в мою больную голову странный незнакомец понятно, значит, грешить против истины. Но молчал, в надежде почерпнуть от говорливого "спасителя" хоть что-то что меня чуточку просветит и даст хоть какие-то ответы на происходящее. Я пока так и не понял, каким "макаром" я вообще тут оказался. Даже понятие "тут" я не до конца понял. Вообще не знаю где я, кто я, и почему избит.

— Это я уговорил тебя не мочить. Зацени. Папашку твово Филин во время допроса загасил ножичком, еле отбил тебя, настолько сердит был атаман, за несознайку. Попинали, конечно, не без этого. Но вы с папахен сами виноваты. Колоться нужно было сразу, нычок отдать и все. Мы бы тут же слиняли. Хавку еще бы взяли, ну и лимончики, что нашли в доме, естественно. Прикид мы весь поменяли, стволы из кабинета забрали. Потом всю ночь гужбанили. А утром побежали по другим хатам тариться. Веселуха для нас наступила. Бери все шо хошь. В городе мешанина из властей, тута и немцы, и Скоропадский и остатки Центральной Рады и офицерский "Батальон". Я же говорю "веселуха" в городе. Банды одна за другой то возникают, то пропадают. Вот и Филин организовал свою шайку. Я-то у него в кассирах хожу, вначале, правда, белочником промышлял, но папахен мой меня выучил кассы брать. Как-никак, а грамотейку уразумел пока с батяней тут у вас в кочегарах ходили. Маманька у тебя добрая барыня была, сразу по окончанию строительства в двенадцатом году этого особняка моего пахана поселила во флигеле и меня направила в церковно-приходскую школу за свой счет. Я Валерию Александровну до гроба помнить буду. Жаль, умерла, а может наоборот хорошо — не дожила до этих времен. Как бы я тогда в глаза ее красивые смотреть смог. Папашку твово не уберег, завалил его Филин. Хорошо хоть тебя спас. Но ты молодец, так и не сказал, где вы с отцом золотишко припрятали. Поэтому тебя и оставили пока в живых. А я их всех..., придут, а тут им облом. Задрало уже все. Эта овца пушку на меня наставлять будет.... Да я ему такую мокруху устрою..., век кашлять будет. Сховаю тебя, а фарт мы и без шоблы филинской заценим. Ты не знаешь где можно зачалиться на время? А, ладно, потопали, я вспомнил....

Твой папахен, как всегда, пожадничал охрану нанять, поэтому мы и завалили сюда в первую очередь, но Филину мало показалось, поперся по другим особнякам шмонать, а надо было, как можно быстрее дергать отсюдова. Патрули военные, постоянно шлындают по Пушкинской улице. Богатый тут закуток. Дома сплошь купеческие. Я знал, где можно барахлишком разжиться, как-никак и моя хата здесь была. Зря купчишка пахана мово выгнал, ох зря. Ну да ладно, чо на мертвых кивать. Тебя вот сохранил, так что должок кадет за тобой. Пока сховаться обоим надо, я помню, где в доме можно заныкаться. А Филин пускай поищет, если жив останется. Не все лохи как вы, многие охрану заимели, к ним хода нет, тама не только в кичман загреметь можно, но и кони шаркнуть. Он шнырь еще тот конечно, но порой дурак дураком. Овца, одним словом. Мне с ними не по пути, поэтому, что успеем то и схаваем, а потом аля-улю, ищи ветра в поле. Может, закинемся и на свою малину. Жаль, из беды ничего нет у нас с тобой, завалящей балалайки даже нет.

Я никак не мог сосредоточиться и понять хотя бы немного из всего, что так активно рассказывает мой спаситель. То, что он спас от более худшей участи, я все-таки сумел вычленить из того, что он говорил. И главное уяснил — только с его помощью смогу въехать в тему. Все остальное в тумане. Ни хрена не понятно.

Тем временем, продолжая болтать, он все-таки сумел вытащить меня по лестнице на верхний этаж. Я с огромным интересом рассматривал помещение, куда попали из подвала. Свет падал от окон, которые, как я успел понять, выходили на проезд, и освещали достаточно ярко большое помещение. Вероятно — что-то типа вестибюля. Кроме окон в глаза бросилась огромная двустворчатая дверь, ведущая в одну из соседних комнат, которая была больше вестибюля и наверняка выступала в роли зала. Другие двери, открытые нараспашку, указывали на наличие еще нескольких комнат в доме. Несмотря на разруху учиненную "друзьями" моего спасителя, комнаты приводили в восторг своей роскошью. Украшения, как на стенах, так и на потолке поражали необычными рисунками и фигурками, материалом из чего они созданы и яркими красками. Взгляд остановился на двух зеркалах в богатых рамах по краям двери. Высотой вровень с ней, они отражали окружающую обстановку, и в них я увидел двух человек. Никого кроме нас тут не было, и я предположил, что один из двоих странных по внешнему виду субъектов не кто иной, как я. На фоне высокого молодого человека в черной шинеле рядом стоящий смотрелся мелким недорослем. Одет явно в чужой костюм, так как был ему большой и к тому же цветами напоминал клоунский. Паренек своим видом вызывал улыбку и если бы не мое состояние, то я бы не удержался от смеха. Зато рядом стоящий молодой человек выглядел бы намного лучше, будь он не так измят и побит. Выше среднего роста, в черной шинели с белыми погонами на плечах, с нашитыми на них буквами "ВК" желтого цвета он мне был совершенно незнаком. Из-под распахнутой верхней одежды выглядывал мундир: однобортный, черного сукна с семью гладкими армейскими пуговицами. Стоячий воротник, на котором выделялся золотой галун, был расстегнут. Вся форма мятая и в грязи. Волосы, несмотря на короткую стрижку, смотрелись неряшливо, создавая впечатление неухоженности. Было бы странно, если вся одежда чистой и выглаженной выглядела, после того как меня поваляли на улице, а затем в угольной яме. Самое неприглядное, что увидел в зеркале — лицо юноши. Сплошной синяк, скрывающий физиономию. Маска не нужна, никто не узнает человека под такой "маскировкой", во всяком случае, я точно не узнаю себя. И вообще — я ли это? Подошел ближе. Точно не я. Но мысли то мои. Я вижу отражение и понимаю, себя разглядываю.... Может, если синяка не будет, увижу то, что хочу увидеть? Но к чему весь этот маскарад. Что за херь? Мое недоумение, даже не смотря на разукрашенное раной лицо, сопровождается мимикой, здесь и удивление, и страх, а где-то в глубине прячется интерес. Торопливо пытаюсь задать вопрос стоящему рядом клоуну.

— То — э — бу — по — заикаюсь и не могу связать пару слов. Наконец сумел сосредоточиться:

— Кто это?

Стоящий рядом недоросль, рассматривающий с восторгом себя в своем клоунском прикиде, недоуменно таращит глазенки на меня:

— Как кто? Мы это. Ты чо барчук, не узнал себя. Ха-ха-ха — зашелся в визгливом хохоте недоумок.

— Ты прав. Я бы себя тоже не узнал, имея такую харю. Барно тебя приласкали. Балабаны выбивали из тебя усердно. А ты по внешности вроде и не фраер, а как нюшку красную пустили, чуть не сразу дуба дал. Мы уж думали все, кранты тебе. Ан, нет, жиган залетный оклемался. Там... — он благочестиво вытаращился глазенками куда-то вверх — кто-то тебя пасет. Не дает сгинуть.

Пафосно перекрестился и тут же добавляет:

— Так, давай без базла. Недосуг нам. Искать нычку мы не станем сейчас, нам самим заныкаться на время надо. Пусть Филин думает, что мы с тобой винта нарезали вместе. Не стану я их ждать, могут и замочить невзначай. Да и помогу потом тебе, ты же один остался в доме. Брательники, наверное, на войне промышляют. Вот и выходит — поддержать окромя меня некому.

Несмотря на мою растерянность, я все-таки решил хоть чуть-чуть прояснить ситуацию.

— Как звать-то тебя, спаситель?

— Называй Галимом. Твоя мать так и кликала меня. Плохо, что не помнишь, мы же виделись не раз.

— Татарин что ли?

— Сам ты татарин — обиделся Галим. — Мои предки лихими казаками были, сечевики, гайдамачили по просторам Польши, Дикого поля, свободу добывали. А ты говоришь татарин.

Кто такие гайдамаки я примерно знал, Юрко частенько их ставил нам в пример как людей вставших на борьбу с угнетателями. Боролись с поляками и порой нападали на царские войска, которые, по его мнению, не освобождали стонущий под ярмом народ, а закабаляли на долгие годы в российское рабство. Что думали в те времена сами запорожцы, никто уже не знает, но активное сотрудничество с царскими войсками было. Даже Юрко сказал, что без помощи извне Украины могло и не быть. Приходилось искать точки соприкосновения.

— Так ты сейчас в составе банды тоже как твои гайдамаки промышляешь. Богатеньким за счет других людей хочешь стать?

— А шо тут худого. Пожили буржуи, попили кровушку нашу, пора и ответ держать. Спо — экс прияция, — с трудом понял его мысль — грабь награбленное. Сейчас все этим только и занимаются. Зевать нельзя. Балай барахло и будет тебе счастье.

— Короче разбойник ты?

— Баклан ты, кадет. Я вор, а не бандит. Разницу поймай.

За разговором он не прекращал меня тащить за собой. Оглядываясь вокруг, я понимал, что нахожусь в частном большом особняке, который как говорит Галим, является моим родным домом. И я сын хозяина. Все окружающее должно по идее хоть как-то мне напомнить, что я все это уже знаю, видел. Но нет, не знакомо, и не понимаю где я, и кто я. Судя по кликухе "кадет", которой наградил меня татарин, да и по форме, что на мне, я действительно из кадетов. Это что-то типа суворовцев. Выходит, я, каким-то образом очутился в чужом теле, да еще и в прошлом времени.

— Супер! Клево! Прикол тот ещё. Не знаю вот только смеяться сейчас или оставить на потом?

— Фу..., дьявол, наконец-то пришли. — Здесь у Павла Петровича потайной кабинет. Помнишь? Или тебе все мозги выбили?

— Ты прав. Что-то я ничего не могу вспомнить. Даже как звать.

— Жлобиться не надо было. — Он спокойно подошел к полкам с книгами и, нажав с видимым усилием на саму полку, заставил провернуться вокруг своей оси. Увидев мое удивление, сказал:

— Мы с папашкой твоим, ее и ставили, дверку эту. Ну, не я, мой батька, устанавливал, а у него уже узнал и я. — Он приглашающе меня подтолкнул. — Чо застыл? Не сумлевайся, никто не знает. Я тут в кабинете сам все обшмонал, нет здесь сейфа. На кой мы сюда приперлись? Так шобла Филина скоро заявится. И шо, хочешь снова, чтобы мясня началась? Ну вот, а я о чем? Перекантуемся, пока слиняют, ты може вспомнишь, где у батяни твово сундук с золотом. Найдем, поделим... Сука буду, пополам разделим. Так что не бздаме. Все путем будет.

Вот привязался, откуда бы мне знать, где прячет деньги хозяин?

— Говоришь, Павел Петрович .... — Начал вновь пытаться хоть что-то узнать, с облегчением усаживаясь в уютное кресло, стоящее в этом алькове рядом с небольшим, но добротным столом, заваленного бумагами. Здесь же увидел настольную лампу зеленого стекла. Небольшой диванчик, куда плюхнулся Галим, по всей видимости, нередко служил для отдыха владельца маленькой тихой комнаты. Комната, где были полки с книгами, по всему кабинет, а этот являлся своеобразным местом для уединения и медитации.

— Павел Петрович Рыжов, — подхватил мой вопрос вездесущий юноша — купец второй гильдии, известный человек в городе, он и в управе какую-то должность занимает. Занимал... — поправил себя Галим, и суеверно перекрестился — ты его третий сын, двое старших в армии. В доме кроме вас двоих никого не было. Да и ты появился неожиданно. Не было тебя. И вдруг, на тебе — нарисовался. Одет не по-летнему, с чемоданом в руках. Приехал, наверное, с училища, с Киева. Заметь я с тобой как с больным балакую.

— Правильно делаешь. Можешь, значит нормальным языком выражать мысли, а то я тебя не всегда понимал. Продолжай в том же духе. Все одно ничего не помню, видно действительно выбили память мне твои сподвижники.

— Сподвижники...— ха-ха-ха — залился скрипучим смехом, развалившийся на диване Галим — скажешь тоже. Подельники уж скорее. Филин меня бережет, я один такой в его банде, кто может по кассам работать. Так что меня он приглашает только на ювелирку. Раньше мы с паханом работали, но его жандармы подстрелили. Сироту пригрел Филин. Вот так вот. Оба мы с тобой сиротинушки, ни мамки, ни папки у нас нет. Кстати, твово папашку оттащили в пристройку, вторые сутки идут, завоняет. Надобно схоронить.

Мне все еще трудно было разговаривать, какой-то туман в голове, слабость во всем теле.... Ну, это и не мудрено, еще не знаю, что с телом. Надо бы переодеться и заодно осмотреть себя. Галим тут недавно заикался насчет моего чемодана.... Попросить, чтобы принес?

— Галим, мне нужно осмотреть себя, я подозреваю, на теле много ран имеется. Да и переодеться не мешает, сам видишь. Может, сходишь, поищешь что-нибудь из медицины.

— Петр Павлович, вы никак оклемались, барские нотки уже появились. Иди туда, принеси то. Обойдешься. Я тебе в няньки не нанимался. Скажи спасибо, жив остался.

— Ну, хотя бы чемодан мой принеси. Ты же говорил, что видел его у меня в руках.

— Ну да, видел. Только когда это было? И где его сейчас искать? А если еще и шобла заявится.... Нет, не пойду. Потерпи. Хотя, осмотреть твою тушку помогу.

Верхнюю одежду снять, труда особого не стоило, а вот нижнее белье в засохшей крови пришлось разрезать ножом. Хорошо, что у Галима нож оказался при себе. Вернее, не просто нож, а как с гордостью сказал хозяин — финка, заточенная до бритвенной остроты. По мне так обычный столовый нож. Ручка округлая, деревянная с небольшим выступом на конце в виде язычка и дыркой в которой продет темляк. На лезвии была видна простенькая дулька. Зато благодаря финке мы смогли освободить мое тело от нательной рубахи и кальсон. Мелкие повсеместные шрамы от укола ножом уже не кровоточили, но гематомы от ушибов страшно болели, при малейшем прикосновении я невольно передергивался и шипел от сдерживаемого крика.

— Терпи казак, атаманом будешь — Галим не обращая внимания на мои стенания, содрал остатки белья и стал осматривать раны.

— Ну и не сказать, чтобы уж очень тебя. Роже гораздо больше досталось. Вода бы конечно не помешала, промыть, а потом чистыми тряпками перевязать. Но чото не канает мне вылезать отсюда. Филин может и замочить, если заподозрит обман. И не посмотрит на мой авторитет. Потом жалеть будет, ясен конь, но потом, а вначале попишет финкой. Жуть как любит это дело. Я же говорил — овца. С гопников начинал, там и приноровился ножичком играть. Вот если балабаны найдены были бы можно тогда и без базла обойтись. Фарт он завсегда фарт.

Мне не понравилось его лицо в этот миг. Я бы сказал о парнише коротко: — Жук хитрожопый. Маленькие бегающие глазки, тонкий узкий нос, нависающий как клюв над не менее тонкими губами, уже сами по себе создавали впечатление человека расчетливого, хитрого и злопамятного. Для такого жесткость при принятии решения жить тебе или умереть вполне закономерная, он выберет именно смерть. Секундное видение натуры моего "спасителя" не повлияло на поведение, лишь отложилось где-то в глубине мозга. Короче, спрятал на полочку.

— Охо-хо, и шо это я в тебя такой влюбленный? Ведь в натуре для меня ты залетный калган.

-Боишься? Тогда не надо. Вон, я вижу, простыни лежат. Давай порвем на бинты и перевяжем раны. А одежда и эта еще послужит.

— То дело, гарно хлопец придумал.

Под продолжающую трескотню, он сноровисто порвал простыню, смазал найденной, завалявшейся здесь зеленкой раны и стал перевязывать. Видно было, что в медсестрах ему не бывать. Неуклюжие попытки поработать санитаром, причем с пыхтением и сплошными матами в адрес Филина, наконец, завершились, как он посчитал, полнейшим успехом. Даже без зеркала было видно, моя фигура превратилась в мумию и еще не факт, что весь намотанный на меня материал не сползет при первой возможности. Тем не менее, был ему благодарен. Я уже начал понимать, куда попало мое сознание. Особой озабоченности по этому поводу я не проявлял. Зачем? Попал ну и хорошо. Главное — живой. Про "попаданцев" мне приходилось слышать, несколько электронных книжек, скачанных в планшет, успел даже прочитать. Как там на самом деле все происходит — никто не рассказывал, просто не знают. Одни предположения и слабо доказанные теории лиц занимающихся подобными изысканиями. Фантастика она и есть фантастика. Я даже смог сам себя уговорить поверить в то, что на том свете меня нет. Умер я там. Значит только остается поблагодарить, не знаю, правда — кого, но не важно. Главное — кто-то перенес мое сознание в чужое тело. И я склоняюсь к мысли, оно в этот миг еще дышало, а вот мозги были повреждены бандитами. Глядя на Галима почему-то создается уверенность в его причастности к данному грабежу и убийству хозяина. Сейчас он меня спасает, вроде как, но мне думается, он замыслил другое. Постоянное его напоминание о заначке наводит на мысль: — хочет с моей помощью ее заполучить. Я ему нужен постольку поскольку. Тут и ребенок разберется, что к чему. Мне нужно навострить свое ушко и успеть понять, когда стану для него лишним.

— Галим напомни мне, какой сегодня день? — Недостаток сведений может повлечь принятие неправильных решений, поэтому и подталкиваю единственного пока информатора, а он не сомневается, даже уверен — мне память отшибли капитально.

— На кой тебе? — Он задумался, затем начал загибать пальцы, шевелить губами, как бы что-то подсчитывая в уме, потом выдал:

— Панихида по царю прошла на Соборной площади уже как десятидневку назад. Тогда было воскресенье четырнадцатого июля. Значит, получается — он опять принялся перебирать свои пальцы и что-то подсчитывать в уме — да, так и есть. Седня тридцатое июля. Слушай, а почему ты в городе оказался?

— Не помню, видимо каникулы. — Вопрос актуальный и для меня. Я бы тоже не отказался узнать ответ на него от кого-нибудь. Но.... Переводим стрелки на другое: — а что на Соборной площади много народу было на панихиде?

— У-у-у-у толпень собралась огроменна. Люди как будто очумели; плакали, крестились, на колени падали, а когда граф Келлер проходил через толпу к автомобилю, все кинулись к нему, давка была-а-а, каждый хотел дотронуться до человека. Наши тогда повеселились, у многих кошельки пропали, да и немало бачат поменяли хозяев. Балатан не знал где деньги брать, чтобы выкупить весь навар. Кучеряво на малине отметили смерть царя в тот день. Поэтому и запомнил.

Кто такой Балатан и эти... бачата?

— А-а! Не обращай внимания. Это по фене воровской означает: бачата — часы, балатан — скупщик краденого.

— Ты постарайся не по фене говорить, а то я как будто в другой мир попал.

Непроизвольно я сказал то, о чем постоянно думал. И хотя особой разницы для меня в этом знании нет, все равно хотелось бы разобраться более досконально. Если это прошлое моего мира, то я могу воспользоваться своими знаниями будущего. А вот если другой мир, то вряд ли. В таком случае могут быть несоответствия и совершенно другое будущее. Ха, а пригодились ведь книжки про попаданцев, соображаю, но кто бы мог подумать, что и я окажусь в подобной ситуации.

У меня от таких мыслей на нервной почве сразу же разболелась голова, и заворчал желудок, требуя пищи. Как бы сговорившись между собой, у Галима в животе прозвучала точно такая же музыка.

— Может, в самом деле, пойти посмотреть, что там происходит? Часа два мы уже здесь сидим.

— Если пойдешь, найди мой чемодан. Там должны быть мои документы.

Галим осмотрел себя, как будто он собирался не дом осматривать, а, по крайней мере, в разведку идти за линию фронта. Осторожно приоткрыл секретную дверь, прислушался и, кивнув мне головой, как бы говоря:

— Все в порядке, не дергайся — исчез в проеме.

Меня уже давно привлек стол и бумаги, лежавшие на нем. Возможность прояснить ситуацию с их помощью заставила пересесть с кресла на рабочий стул. Не так комфортно, как в кресле, но что не сделаешь ради удовлетворения любопытства. В первую очередь стал выдвигать ящики в боковой тумбе. Явно бумаги были когда-то разложены по ящичкам, теперь вон лежат в беспорядке на столе. Сами ящики оказались пусты. Какие-то закладные, договора и еще масса непонятных для меня документов не стоили моего времени. Единственное что привлекло внимание — это выписка из метрики на мое, теперь мое, куда деваться-то, имя. С большим трудом удалось прочитать. Написана от руки витиеватым почерком с ятями и с итями, всяческими завитушками предусмотренными правилами каллиграфии этого времени. Но все-таки прочитал:

Выписка, где написано: 1900 года месяца Июля тридцатого числа — рождение, а месяца Августа третьего числа — крещение, имя родившегося Петр, родители его: Харьковский 2-ой гильдии Купец Павел Рыжов сын Петра и законная жена его Валерия, Александра дочь, оба православного вероисповедания. Восприемники были — Харьковский мещанин Василий Андрианов сын Перовского и Харьковская мещанка девица Мария Андриянова дочь Перовского. Таинство крещения совершил Протоирей Илья Серов с причтом. В удостоверение чего прилагаем церковную печать и подписуемся: 1914 года мая 8-го дня. Диакон Владимир Карганов.

Разглядел и печать синего цвета. Ну что же, как говорится: "За неимением гербовой...", какой никакой документ удостоверяющий личность, вполне сойдет на первое время. Аккуратно сложил пополам, переложил каким-то векселем, он был на плотной бумаге расписан, и спрятал во внутренний карман кителя. Предстояло жить здесь по правилам этого мира или времени. Пока еще не выяснил что вернее. От долгого сидения в напряжении на стуле мое тело настойчиво намекало на рядом стоящий диванчик, на нем можно вытянуться полностью и дать покой всем больным мышцам и конечностям. Чтобы встать со стула пришлось упереться ногами в деревянную облицовку стены и попытаться таким образом отодвинуться от стола. Вот только ноги провалились вслед за куском деревянных панелей, и я чуть не съехал со стула вперед.

Любопытство и в этот раз заставило не обращать внимания на требование убитого тела отдохнуть, оно просто вопило: — Посмотри, что там. А вдруг и в самом деле это то, что так упорно хочет найти мой "друг".

Собрался с силами, отодвинул стол на середину комнаты и занялся интересующим меня местом в обшивке стены. Придумано прямо скажем по-дилетантски. Ниша, прикрытая деревянной панелью, открывалась простым нажатием на саму панель, в результате проворачивалась на металлических вставках, утопая внутрь к верхней части потайной ячейки. Появился закуток, в нем и находился сейф. Он естественно был закрыт и ключа, судя по всему, я не найду. Прямо скажем, не хотелось мне отдавать в руки малолетнего бандита ожидаемый им презент, но без его возможностей медвежатника я не открою сейф.

— Но можно отложить это и на потом. Зачем открывать семейные тайны какому-то проходимцу.

Мысль прямо скажем не юнца, а зрелого мужа, а еще вернее обычного мародёра. Хотя, как сказать. Раз я уже числю себя Петром Рыжовым, значит, я прямой наследник и просто обязан отстаивать свое имущество от преступных посягательств. И выходит — не мародёр я, и не грабитель. Наследник дома и всего, что находится в нем.

Продолжая обдумывать сложившуюся ситуацию, на всякий случай пошарил за небольшим сейфом. Ничего не ожидая там нащупать я, тем не менее, наткнулся на какой-то матерчатый сверток. Вытянул и в нетерпении стал его разворачивать. Оружие! Пистолет.... Не узнать "парабеллум" или как еще называют "Люгер" может только человек, далекий от оружия. Механизм заряжания — шарнирно-рычажный, он свойственен подобному виду пистолетов.

Ощущение уверенного превосходства и жесткой непреклонности возникло во мне, стоило лишь взять в руки парабеллум. Так и просились слова: — Никто мне теперь не указ. Я несколько раз вскинул ствол, как бы целясь в предполагаемого противника, и понял — выстрелить могу в любую секунду. Даже в человека! Мне уже приходилось это делать в боях с сепаратистами Донбасса. Тогда, правда в руках был автомат, и я не уверен, что, стреляя в сторону позиций противника, смог попасть хоть в кого-то. Но ведь стрелял и психологически был готов даже убивать.

Продолжая осматривать доставшийся мне девайс, с удовлетворением отметил наличие боеприпаса. Два запасных однорядных магазина с восемью патронами в каждом. Патрон 9-ти миллиметрового калибра. Почему знаю? Точно такой мы изучали в клубе, шеф даже изыскал патроны, и мы всей командой отстреляли на стрельбище. Кстати именно этот пистолет был в руках моей сестренки. И из него произведен выстрел, отправивший меня в мир иной.

Заглушить неприятные воспоминания помогла тяжесть оружия и уверенность — у меня в руках весомый аргумент при возможной ссоре с моим "другом". Я, вспомнив о нем, поспешил убрать все улики, а пистолет примерился засунуть за ремень под брюки. Китель слегка мешал, пришлось расстегнуть нижние пуговицы. Вставив в приемник снаряженный магазин, аккуратно расположил пистолет под брючным ремнем. Тренироваться в выхватывании парабеллума мне было недосуг. По времени уже давно должен появиться Галим, и я не хотел показывать найденное богатство. Ни к чему ему знать про новое обстоятельство нашей эпопеи, также и то, что я могу передвигаться и что-то делать, не обязательно демонстрировать. Боль естественно никуда не исчезла, особенно когда приходилось напрягать мышцы живота. Но ведь смог, даже стол подвинул самостоятельно. Я с удовольствием вытянулся на диванчике, неземное блаженство обволокло мое тело, и я незаметно для себя уснул.

Вроде спал, как убитый, но стоило только скрипнуть открывшейся импровизированной двери, как я моментально проснулся. Вид навьюченного баулами молодого бандита вызвало уважение к выносливости человека явно неприспособленного к переносу больших тяжестей. Однако его субтильность была только внешней, я уже успел убедиться, когда он тащил меня чуть ли не на себе из подвала. Галиму на вид было лет семнадцать не больше, но его деловитость и наличие воровской профессии, причем не какого-то там форточника, а вполне себе уважаемой в уголовном мире квалификации "кассира" заставляло думать, что внешность в данном случае обманчива.

— Лежишь барчук? Лежи, лежи — поспешил меня успокоить напарник, с поспешностью освобождаясь от мешков — все одно делать нечего. Ты не поверишь, этот..., гопник, так и не появился. Не понятно то ли драпанул, то ли зашухарился где-то. В доме пусто.

— Так может нам стоит выйти?

— Пока рано. Давай хавать лучше будем, закусь я нашел, не все шобла подмела, кое-что осталось. Знать надо, где искать, а я тута все изучил еще, когда жили с батей в усадьбе.

Он не торопясь, стал потрошить один из баулов. Достал булку засохшего хлеба, две банки мясных консервов, слегка заплесневелую небольшую головку сыра, лук, сало. Все это выкладывалось на столе с довольным выражением лица. На нем прямо было написано: — Вот такой я молодец. Добытчик!

— Вон тот мешок посмотри. Там вещи и какие-то бумажки из твоего саквояжа. Кто-то чемодан забрал под хабар, а все шо было в нем, вытряхнул прямо на улице. Шо увидел, подобрал. Пользуйся.

Я с нетерпением принялся перебирать доставаемые вещи, стараясь понять, что за человек был мой аватар. Нательное белье, портянки чистые, полотенце, в общем, все как обычно, так принято укладывать дорожный чемодан для небольшого путешествия, причем независимо от места пребывания. Вот разве только летняя военная форма в виде гимнастерки напоминающую рубаху косоворотку с металлическими пуговицами на правую сторону указывала на принадлежность к кадетам. И она и шаровары белого цвета из плотной материи. Сапоги, укороченные с рыжими голенищами. Больше из вещей ничего не было, но и этого хватило, чтобы окончательно прийти к выводу: — я по какой-то случайности, вернее мое осознанное "Я" оказалось в теле кадета приехавшего из города Киева к себе домой, к отцу.

Несколько бумажек после просмотра вызвали целую гамму чувств. Выписка из метрики копия той, что уже лежит у меня в кармане. Выписка из приказа об окончании седьмого класса Владимирского Киевского кадетского корпуса и досрочного выпуска без присвоения звания выполнена хоть и на гербовой бумаге, но как мне кажется все это временное, как говорится "до лучших времен". Тем не менее, это документ, вот только я сомневаюсь в необходимости таскать его с собой. Уж что-что, но восемнадцатый год двадцатого столетия известен как год сплошной неразберихи во властных эшелонах власти. Я немного изучал в школе историю и гражданскую войну, а это с ноября семнадцатого по двадцать второй год, так что не совсем профан, знаю время, в которое непонятным образом посчастливилось попасть. Метрика самое то, а выписка из приказа по корпусу пусть полежит в тайнике. Хотя показывать найденный сейф я не собираюсь. Обойдется мой товарищ. Мне ведь предстоит на что-то существовать в новом для меня обществе. Думается, раз сейф имеется, причем закрытый, значит, в нем что-то лежит, деньги, во всяком случае, должны быть.

— Галим, а ведь мне стукнуло восемнадцать лет. День рождения у меня сегодня — поспешил разъяснить товарищу его недоумение.

— Ну и прекрасно, садимся за стол и наливаем бокалы. Причина уважительная.

Галим жестом фокусника достал квадратную бутылку зеленого стекла и, потрясая ею, закончил:

— Балай давай хлопец, вот сало, с балкой и луком..., у-у-у барно — стал разливать жидкость по извлеченным из небольшого настенного шкафчика хрустальным рюмкам.

Приглашения особого мне не нужно, я уже и так исходил слюной при виде порезанного на тонкие кусочки сала и сыра. Сделав себе бутерброд, я с ожесточением оголодавшего зверя впился в него всеми зубами, ощущая вкус давно забытого продукта, казалось, ничего вкуснее я никогда не ел. Галим пододвинул наполненную рюмку, приглашающе махнул рукой и неожиданно для меня произнес тост:

— Говорят, настоящие корефаны на дороге не валяются. Возможно и так, с моими было по-всякому. Вот тебе хочу пожелать, если и валяться где-то на дороге, то только с настоящими корешами, которые всегда с тобой и завсегда придут на помощь.

Без задержки перешел на украинский язык и как бы в продолжение ранее сказанного добавил:

— Щоб удача не цуралась,

Щастя в хати щоб жило,

А тепло если сими лишь радость

Дарувало вам, добро.

Давай братишка, и нехай живе ненька Украина.

Во! Намешано, так намешано. В одном человеке, и даже еще не совсем человеке, а огрызке от него живут настолько разные личности. И вор, и бандит, и корефан, и еще бог знает что, соединилось в этом парне. Взять хотя бы тост..., и, кстати, есть причина узнать возраст моего собеседника.

— Галим, а когда у тебя будет день рождения?

— Ты, наверное, хотел спросить, сколько мне лет? Ладно, баки вкалачивать не буду. Мы почти ровесники, я чуточку старше, скоро стукнет девятнадцать. Не смотри что по виду мелкий, я уже ходку имел, а если считать задержания, то и все три. Так что я в натуре опытный урка.

Я смотрел на него и во мне боролись двоякие чувства. Для меня он всего-навсего щегол. Нас разделяют не мои восемнадцать, а все сто восемнадцать лет. Его стремление разговаривать на воровском жаргоне не что иное, как бравада. Да и "кассира", как мне кажется, приплел для повышения авторитета. Наверняка он кого-то копировал, причем я уверен — все жаргонные словечки наносные, не его. Он их вставляет в разговор, не понимая, что фальшивит, пацана согревала мысль о его крутости, он выпячивал ее всеми возможными способами. Понты и еще раз понты. Я ему не указ, пусть говорит, как хочет. Смотря на его потуги, мне невольно вспоминается наша молодежь, моего времени. Они точно такие же и я в том числе. Те же понты, не всегда понятные для окружающих разговоры на своем жаргоне. Все это наносное и с возрастом проходит. Я стал это понимать, Галиму пока не дано, и если жизнь так и пойдет по выбранному им пути, то родным и близким языком станет воровской жаргон. Подобную близость к преступной среде демонстрировали и мои бывшие уличные друзья — товарищи, приблатненность была определенным шиком в молодежных тусовках. Не удивительно, что и здесь имеет место быть. Романтика блин, но я уподобляться таким не стану. Однозначно. Не потому что я весь такой хороший, мягкий и пушистый, а просто — на — просто хочу оставаться самим собой. Попугаем, повторяющим слова, быть не желаю. Если честно, то я еще весь как на вулкане, не знаю толком, куда попал, каким образом мое сознание переселилось в чужое тело, и зачем мне дальше жить. Масса вопросов в голове. Как бы ни шизануться от ожидания неминуемой катастрофы подкрепленной страхом, тревогой, растерянностью и недоумением. Все эти чувства объединились в одно общее, и оно давит, давит..., бред короче. Мне трудно совладать со всеми страхами. Я понимаю, мое появление как-то связано с действительностью. Где-то имеется якорь, связующее звено. Пока логически объяснить невозможно, знаний маловато. Остается лишь одно: — Принять и постараться выжить. Что будет дальше? Поглядим.

— Ты чо зашкерился? Думку гадаешь? Жри, давай, когда еще придется. Эх, братуха, жись седня такая.... Не спать главное. Лови момент Петя. — Болтая всякую чушь, продолжал подливать в свою рюмку одну порцию за другой, хмелея на глазах.

Поддерживать решение моего напарника напиться я не стал. Мне и без спиртного хватает дурных мыслей. Перекус получился плотный, и через некоторое время потянуло опять в сон. Почему-то вспомнилось мое прошлое, или будущее.... Я вспомнил, что в такой вот ситуации я бы с удовольствием набрал побольше пивасика, семак пару упаковок и чиксу под праву руку. Угостил бы ее напитком, потискал сиськи, погладил мягкое место и себе под бочёк.... Правда мне так и не удалось ни разу все до конца сделать. Как-то не получалось. То одно мешало то другое. Так и остался целкой. Пробормотав что-то невразумительное, я занял самое престижное место в этом алькове, а стоило только голове коснуться подушки, как моментально заснул.

Глава 4

Все-таки хорошее дело сон. Отдых подействовал на мое тело весьма благосклонно. Во всяком случае, я смог без особых усилий подняться с дивана. Настольная лампа так и продолжала освещать альков, на столе валялись огрызки нашего пиршества, а Галим, свернувшись клубочком, сладко посапывал в кресле. Я решил воспользоваться моментом и надеть нижнее белье под китель и брюки. Материал верхней одежды хоть и был мягким, но сукно на голое тело..., б-р-р-р. С трудом, но переоделся, намотанные как попало бинты, пришлось убрать — стало легче. Галим заворочался, и я поспешил закончить переодевание, особенно стараясь незаметно спрятать под кителем свое оружие. Пока спит мой спаситель....

Черт меня дернул пойти посмотреть, как обстоят дела в доме. Времени по моим внутренним часам прошло немало. Все время прятаться не будешь, что-то делать надо. Да и потребность "отлить" настойчиво толкала выйти из укрытия. Осторожно открыл дверь, шарниры даже не подумали скрипнуть, прислушался, вроде тихо. Высунул голову в приоткрывшуюся щель, никого нет. Оставив на всякий случай открытым вход в альков вышел в кабинет, а затем прошел и в зал. Насторожили горевшие ярким светом люстры у потолка, помню, когда шли сюда, они не горели, а сейчас обе хрустальные люстры были включены. Света и без них хватало, окна большие и ничем не занавешены. Галим если только включил. Вообще — то странно, насколько мне помнится, электричество в это время было не у всех, видимо хозяин постарался, каким-то образом заполучил, такие люстры в частном доме... — это что-то с чем-то.

Возможность наскочить на бандитов заставило меня двигаться с осторожностью, и как оказалось не зря. Вышедшие из соседней комнаты трое вооруженных мужчин были так же, как и я, ошарашены неожиданной встречей. Я испугался, чего уж тут скрывать.

— Ти хто такий? Звідки взявся? — Испуганно спросил один из вояк. То, что это военные я уже понял. У каждого винтовка на плече, а у того, кто задал вопрос еще и сабля на боку.

— А ну руки підніми. Піднімай, піднімай, і не думай смикатися.

Я медленно поднял руки.

— Івась йди помацай хлопця на предмет зброї.

В голове билась испуганная мыслишка:

— Что делать? Сдаться на их милость? А пистолет? Найдут ведь. И что я им скажу? Хозяин я здешний, от бандитов оберегаю имущество? Могут не поверить. И почему я думаю, что передо мной законопослушные солдаты? А если бандиты? Одежда, во всяком случае, на них, не однотипная. Командует человек явно из военного сословия, он и выглядит как солдат: гимнастерка, галифе, заправленные в сапоги, фуражка.... Без кокарды на околыше.... Однако! Это о чем-то говорит? Не знаю, но настораживает. Два других вообще непонятно выглядят. Синие шаровары с лампасами, и рубаха грязно-серого цвета под безрукавкой из рыжей кожи. Один из этих мужиков головной убор держит под поясным ремнем, бритая голова венчается оселедцем.

Всё наблюдение и выводы заняли буквально секунду. Я не успеваю ничего придумать, чтобы достойно выйти из создавшегося положения. Лишь отметить — тело, пусть и побитое, принадлежит юноше, и он, в случае необходимости, готов и в таком виде постоять за себя. Главное сейчас понимание — мне оно подчиняется. Навыки, полученные в долгих тренировках по армейской рукопашке, наверняка отложились в подсознании. И тело, подстегнутое навыками, отложенными в голове, чуть ли не на автомате включилось в режим боя.

Навстречу выдвинувшего по распоряжению старшего группы воина двигался не просто какой-то парень, ему заступила дорогу сама смерть. Рука автоматически подставилась под руку противника, вытянутую в мою сторону непонятно с какой целью, отвела ее в сторону. Левое колено пошло вверх, за ним потянулась стопа, чтобы сразу выстрелить пяткой сапога точно в лицо не ожидавшего нападения солдата. Удалось уловить момент, когда пятка соприкоснулась с гортанью противника, я лишь слегка подправил угол, в результате чего была захвачена ударом и голова противника. Услышал, как лязгнула челюсть, успел увидеть кровь, вырвавшуюся из разбитого рта....

Нет такого понятия в Панкрате — численный перевес — бывает недостаток маневра. Двигаться надо так, чтобы можно было уходить от ударов противника, проваливая их в пустоту, при необходимости использовать блоки, сбивая атакующие конечности противника, а он от ваших ударов не мог даже защититься вовремя. Все это вбивалось в подсознание на каждой тренировке, в результате, уже не задумываясь и не строя в уме грандиозные комбинации, выбираешь на автомате то, что наиболее подходит в данный момент боя. Все применимо в схватке с достойным тебя противником. Здесь же я встретил людей пусть и с оружием, но слабаков, ни о каком рукопашном бое под названием "Панкрат" они представления даже не имели. Если и учили их когда-то рукопашному бою, то исключительно для захвата траншей противника с оружием в руках. Не было для меня здесь достойного противника. Испуг от неожиданной встречи подтолкнул провести ряд приемов, повлекших к быстрой отключке, а может и смерти, в общем-то, ни в чем не повинных людей. Мое нынешнее тело видимо тоже имело определенные навыки полученные постоянными тренировками, оно вполне успешно выполняло команды моего сознания.

После зафиксированной на подсознательном уровне победой над первым противником, не останавливаясь на достигнутом успехе, делаю два шага в сторону продолжавших стоять в бездействии солдат, произвожу разворот и ребром ладони наношу удар в горло одному из них. Все! Этому уже ничего не надо. Гортань перебита, и если не оказать срочную медицинскую помощь может уйти в мир иной. Для сожалений времени нет, я продолжаю свой танец. Секунда, да что там, доля секунды, и я уже наношу раскрытой ладонью так называемый "удар тигра лапой" в выступ на лице третьего противника. Нос вминается, и вместе с удивленными испуганными глазами окрашиваются хлынувшей кровью. У поверженного врага подгибаются ноги, и он вслед за остальными падает на пол. Грохот падающих винтовок по паркету единственный звук за эти секунды, что потратил на убийство людей, пусть и с оружием в руках, но все-таки людей. Надеюсь — все обойдется малой кровью, просто отправил их в бессознательное состояние и только.

Я знаю самая большая ошибка в бою рукопашника, это самоуверенность и недооценка противника. Здесь нет условностей, нет красивой техники, одна голая действительность, подкрепленная желанием выжить, а значит победить. Я сумел, даже не задумываясь, вернее не успевая подумать, сделал все возможное для победы, а стало быть и для выживания. Я не заморачиваюсь с осмотром поля боя и окружающего пространства, не поспеваю и проанализировать, чтобы понять, что же произошло и чем мне все это грозит. Меня опережает возглас моего напарника:

-Нихуясе! Петя, ты шо творишь. Это же..., чистейшая мокруха. Это же гайдамаки. У них банда гораздо больше филинской, и оружие применяют не задумываясь.

Галим смотрел на меня с ужасом. Но в его глазах я увидел еще и страх. Он явно преобладал.

— Сейчас сюды набегут ихние дружки и нам звиздюлей немеряно отсыпят. Сваливать к едрене фене и как можно скорей, иначе кранты нам.

Находясь, все еще там, в бою, только-только начинаю осознавать — влип в нехорошую историю, с неизвестными последствиями. Фиксирую в нижней части брюк свалившийся туда пистолет и одновременно пытаюсь сообразить, что же предпринять дальше. Драпать, как предлагает Галим, или просто спрятать улики, сделав вид — я не я и мочилка не мной совершена.

Напарник как чувствует мои сомнения:

— Не успеем спрятать, даже не думай. Знатный махач вышел, тут концы быстро не сховать. На кой ляд тебя поволокло сюды? А?

— Что Галим очко засвербило? — Мандраж присутствует и у меня, я чувствую, как трясутся колени, и потеют руки. Подобное состояние не ново, и я знаю способы его преодоления, в свое время специально учили. Делаю несколько глубоких вздохов, заставляю расслабиться, успокаиваю себя мысленно внушением: — Ничего страшного, я лишь защищался, и по-другому выйти достойно из ситуации не мог. Главное — не показать испуг моему напарнику. Я сама невозмутимость...

— Как ты там говоришь.... Не бздюме, прорвемся. Хватай за ноги вот этого, тащим в другую комнату.

Галим смотрит на меня взглядом загнанной в угол крысы, испуганным и в тоже время решительно настроенным выжить.

— Не кипиши. Задолбаешься таскать. А кровь? Смотри, скоко ее тут натекло. Оставляем все, как есть и драпаем. Я беру свои мешки, ты возьми на всякий случай винтовку. Давай, давай, шустрее брат.

Последние слова кричит уже из кабинета. Я все еще туплю. Все-таки здесь, в "родном" доме, мне легче было бы освоиться в этом времени. Как-никак наследник хозяина. А там, куда меня тащит Галим, я не вижу определенности, да и желания, особого нет мотаться по Украине в настоящее время.

Пришлось срочно снимать сапог и доставать завалившийся пистолет. Потом осмотрел вооружение, лежавшее рядом с трупами, хотя нет, вот этот еще жив. Дышит. Оказывать помощь некогда, а добивать рука не поднимается. Оставляю все, как есть, лишь с одного из тел снимаю ремень с подсумками, разглядывать, что там в них времени нет. Меня уже торопит мой товарищ. Подпоясываюсь ремнем, закидываю за плечо винтовку.

— Ну, какого.... Чо застыл? — Напарник стоял рядом, готовый бежать в неизвестность. Для него, может, и нет ничего необычного в побеге. Привык. Вор и бандит, он и обязан быть всегда на стреме и при возможной опасности первое, что обычно делает — ищет новое место. Более удобное и безопасное. Чтож..., поверим опыту.

— Готов. Куда бежим?

— Давай опять в подвал, через дверь в котельню уйдем. — Галим уверенно потопал к лестнице, два мешка на плече тянули его вниз, но он упорно тащил груз. Явно были с добром из моего дома.

— Ты бы баулы пока спрятал, ведь не убежим далеко с ними. А я не помощник, сам понимаешь, винтовку, и ту придется бросить, тяжелая, не унесу.

Только сейчас, когда спал боевой запал, понял, насколько я еще слаб. Меня шатало и мутило не по делу. Все вокруг кружилось и вертелось. Прилагая остаток сил, старался не обращать внимания на слабость, не замечать пожелания тела. А оно упорно стремилось лечь и не двигаться. Не зацикливаясь на его позывах, понимая опасность бездействия, безропотно шел за Галимом.

Мой напарник, запнувшись на лестнице, буквально скатился вниз на пятой точке, зато сразу же осознал — с грузом не сможет уйти от возможной погони. Скатившись по ступеням, он прошел в угол подвала, к топке котельной, открыл дверку и, посмотрев на меня, сказал:

— Спрячу здесь. Потом вернусь. И запомни — это мое. Понял?

Я лишь слабо мотнул головой, мне глубоко было начхать на его добро.

Галим поспешно принялся заталкивать мешки в пустую топку, огляделся в поисках добавочного барахла, как я понял, с целью укрыть спрятанное, ничего не увидел, и, махнув рукой, закрыл дверку отопительной печи. Затем так же решительно забрал винтовку, снял с меня ремень с подсумками и направился к двери, как оказалось, она выводила нас в небольшую пристройку, где были сложены в поленницу колотые дрова. Я не понимал, откуда у этого молодого вора навыки бывалого солдата. Я хоть немного повоевал, но он, наверняка еще не нюхал пороху, и, тем не менее, уверенно командовал, проявляя разумную осторожность. Винтовку держал в руках именно как оружие, а не дубинку, он в отличие от меня, солдата и к тому же еще и кадета, сразу же передернул затвор, проверяя, есть патрон в патроннике или нет. Умело вставил обойму, и вновь передернул затворную раму, досылая патрон в патронник. Четыре в магазине с пружиной пятый в стволе. Четко, не задумываясь, проделал операцию с винтовкой и выглянул на улицу. Затем мотнув головой, как бы приглашая следовать за ним, быстрым шагом направился в сторону сада на заднем дворе.

Куда он меня тащил, я даже представления не имел. Как и любой мальчишка в городе я неплохо ориентировался, во всяком случае, Червонозаводской район знал вдоль и поперек, а особенно родную Чугуевку. Именно она была моей улицей, здесь был мой дом, наш клуб — место, где проводил большую часть времени. Но это все в прошлом..., или будущем, а может и вообще в другом, схожем мире. Но и тогда Пушкинскую улицу посещал разве только случайно, и понять, куда направляется Галим, было невозможно. Тем более вид узкого грязного болотистого переулка..., или проезда, по которому мы шли, никоем образом не состыковывался с моим представлением об этом районе города. Здесь всегда было чисто и благопристойно. А сейчас пробираясь по темным закоулкам, постоянно попадал в грязные лужи. Было уже темно, но никакого уличного освещения не наблюдалось. Вышли на какую-то площадь. Лишь по двум знакомым внешним видом домам я смог опознать как будущий сквер Победы. Я уткнулся в спину внезапно остановившегося напарника, он своим осипшим голосом поведал, что вышли на Мироносицу. Видя мое недоумение, решил просветить:

— Мироносицкая площадь. Неужто не узнал? От вашего дома недалече.

Мне как-то не особо верилось, что вот эта грязная, зловонная от куч мусора площадка и есть площадь. В моем понятии она всегда ассоциировалась с чистотой и ухоженностью. А здесь.... Ну и бог с ней. Больше чем уверен, еще не один раз придется удивляться. Сто лет разницы — это много.

— Может, скажешь, куда мы идем?

— Сейчас свернем в Сердюковский переулок, затем минуем пустырь и выйдем к Лопани. Недалеко идти, часа за два доберемся.

— Ты-то может, и дойдешь, но вот я, вряд ли. Уже сейчас еле ноги передвигаю.

— А мы не торопясь. Думал, что погоня будет, поэтому спешил, а ее нет, так и поспешать особо не надо. На вот, попей водички — он протянул стеклянную баклажку непонятно как оказавшуюся в руках, и я понял, именно воды мне не хватало все это время. Ну, разве еще сходить, наконец, по-маленькому... Мое желание поддержал и Галим.

— И все-таки, куда ты меня волочёшь? Нам там будут рады? Если к твоему Филину, то я не пойду. Лягу вот здесь на дорогу, и хоть стреляй.

— Не боись. Галим правильный урка, чесняк. Малина, куда мы двигаем, моим паханом была припасена заранее. Да она можно сказать и не малина, а обычный нычок. Там его бикса хату имеет, шмот мы туды с батей ныкали. Короче отсидимся некоторое время у нее и потом уже станем выяснять насчет Филина. Сечешь? Нам еще и в твой дом возвернуться надо. Добро бросать нельзя, удача иначе покинет.

Продолжая объяснять, почему нам необходимо заныкаться он уверенно шел по улицам, которые на удивление были безлюдными. Может потому никто и не рисковал в это время появляться в городе, так как темнота позволяла творить безобразия, всем, кто в нем заинтересован. Особенно окраина, куда, по всей видимости, и шел Галим. Она жила своими правилами. Улицы как я уже отмечал, были совершенно безлюдны. Сквозь редкие промежутки между порывами ветра хлопали то близкие, то далекие выстрелы из винтовок. Кто стрелял не понятно. Галим очевидно понимал возможность напороться на стрелков, поэтому передвигался в основном короткими перебежками, от одного укрытия к другому, используя любые внушительные по размерам предметы, а также углы и выступы строений. Возле каждого останавливался, переводил дух и, выждав момент, сообразуясь со своим понятием целесообразности, бежал дальше. Я в точности повторял действия опытного товарища.

— Главное не попасть под раздачу какому-нибудь отряду. Поди, пойми, то ли они защищают от грабителей, то ли наоборот, сами и есть бандиты. Сразу не поймешь, да в темноте и не разобрать, кто есть, кто. Пульнут для острастки и все. Кранты. Хоть заразбирайся потом. Так что мы потихоньку, перебежками. До Заиковки доберемся, а там уже считай дома.

— Ага, значит и в этом времени Заиковка существует. Один раз с местными пришлось столкнуться и разборку устроить. Решили тогда на пляж пешком пройтись, а идти через этот район.... Откуда набежали пацаны, не понятно. Но драчка вышла знатная, накостыляли естественно местным. Если и в моем времени этот район был заполнен частным сектором, то в настоящее время тут, наверное, тот еще гадюшник. Я попытался вспомнить все, что знал про эту улицу. В моем времени она находилась на границе Москалевки. Сам район назывался Москалевским, так же как и улица. Естественно, в моем времени названия поменяли, но все одно, и тогда люди по-старому продолжали называть. Вон, Заиковскую, в документах наименование улицы поменяли на "Имени Первой конной армии", но как была Заиковкой, так и осталась. Прижилось название намертво. Да и Москалевка тоже из прошлого. В моем положении уже из настоящего.

Добирались долго, но, в конце концов, как я понял со слов Галима, дошли до нужного района. Место казалось похожим на большое село. Разглядывать особо некогда, да и что можно увидеть в темноте, я успевал порой выхватить взглядом некоторые постройки, они напоминали мазанки, и в их стенах отсвечивали под луной два — три оконца. Почти каждая такая хатка огорожена тыном, за которым угадывался дворик с цветочными клумбами. Я помнил, именно в этих районах были сосредоточены промышленные предприятия.

Интересно, а Аравия уже застроена? Рассказывали, что когда-то здесь были песчаные пустыри и принадлежали помещику Квитке. Даже усадьба его сохранилась. Во всяком случае, так прозвали место за рекой Лопанью. По всей видимости, мы как раз к мосту через неё и движемся. Где-то здесь есть еще и Нетеченский мост, а если двигаться к Основе, то и Основянский мост. Я мосты не зря вспоминаю, это единственные постройки которые мне могут послужить ориентирами, в темное время суток что-то узнать из зданий очень затруднительно. Где-то недалеко и мой родной Червонозаводской район. Вроде и знакомые места, но я как будто попал в другой город.

Мои ностальгические воспоминания оборвались на самом интересном месте с появлением группы людей. Само собой, с оружием в руках, которое немедленно было использовано по нам. И Галим, и я, поспешили укрыться за очередным выступом, но уже через небольшой промежуток времени стало ясно — следует делать ноги. Непонятно почему, но супротивники решили нас уничтожить. Под прикрытием трех стрелков еще трое, вполне профессионально, короткими перебежками стали выдвигаться в нашу сторону. Луна вроде бы и освещала местность, но разглядеть силуэты бегущих людей было сложно. Не знаю, куда стреляли, мне, во всяком случае, показалось — пули так и свистят рядом с ухом. Возможно, страхи были преувеличены, не станут же по своим бойцам вести стрельбу. Улица одна и не широкая, в темноте стрелки запросто могли задеть своих. Тем не менее, в голове бьется навязчивая мысль: вот она — пуля, летит прямо в меня, сейчас зацепит.... Непонятно откуда взявшаяся интуиция кричала: — уйди в сторону, спрячься. Первое желание оказать сопротивление стрелкам моментально исчезло. Тут еще и Галим подстегнул окриком:

— Тикаем...

Что он там еще кричал, я уже не слышал, ноги понесли меня в обратную сторону. Я старательно прижимался к строениям, спотыкаясь на каждой кочке, бежал, не представляя куда, попадая в спешке в какие-то ямы с водой, сапоги скользили, ноги разъезжались. Встретив по пути проулок, свернул в него и припустил во все лопатки, забыв даже, что только недавно готов был лечь на землю от усталости и немощи тела.

Точно сказать, как долго, а главное, насколько далеко сумел пробежать, в моем состоянии не возможно. Остановился просто потому, что дальше двигаться сил уже не было. Не только бегом, но даже на карачках не смогу сделать ни одного шага. Запалено дыша, огляделся в поисках знакомых строений. Разумеется, ни хрена не узнал, обессиленно опустился на землю, уже не обращая внимания на грязь. Даже без осмотра было понятно — извазюкался как не знаю кто. В руке оказался зажатым мой парабеллум, когда я его выхватил, не помню. Зато один вид оружия привел меня в чувство. Стало стыдно перед самим собой. Это же надо, испугался, как будто в первый раз попал под выстрелы. Я вновь огляделся, теперь уже в поисках моего напарника и даже негромко позвал:

— Галим, эй приятель, отзовись.

Глухо. Стопроцентно мы дернули в разные стороны. Ну и что теперь делать? Один. В чужом мире. Место куда завел случай незнакомо. Да к тому же больной. Хотя бежал как лось, забыл даже, где что болит. Сидеть, сложа руки и ждать...? А чего ждать? Еще одну банду? Разденут до кальсон, а я буду скулить и умолять, чтобы пощадили? Не выход. Как там, в книжках про попаданцев? Рояль вроде как должен появиться. Так он уже.... То, что я при документах и являюсь наследником хозяина дома — чем не рояль? Подожду, пока рассветет, и двину обратно. Сделаю вид, что только-только прибыл из Киева. Сострою лицо убитого горем.... Кстати, как я обосную мое разбитое личико? Шел, упал — гипс. Да ладно, что-нибудь придумаю. Значит, решено. Ищу место, где можно пересидеть до утра и не попасть под раздачу шатающейся по ночам братии с оружием, а затем возвращаюсь в дом. Я уже понял, никто разбираться и выяснять не станет при встрече, кто ты такой и что делаешь ночью на улице. Вначале подстрелят, а потом уже.... Нафиг, нафиг, мне это не надо.

Было без разницы, куда идти, поэтому решил продолжить путь по улице в том же направлении, как и раньше. Старательно копируя действия Галима, я точно так же, от одного укрытия двигался к другому. Темнота окутала город еще больше, луна скрылась за тучами и я, как тот бродяга из песни: " Бродяга судьбу проклиная", тащился бог знает куда. Вышел неожиданно для себя к реке. Уверенно сказать не могу, толи Харьков, то ли Лопань, а может и речушка Нетечь. Они все в этом районе города переплелись, и сказать точно, куда вышел, не берусь. А вот и мост.... Тоже не знаком. Пока не рассветет все одно не пойму. Зато под ним есть возможность спрятаться и до утра переждать. Так и сделаю.

Спуск к реке был нелегким, несколько раз поскользнувшись на рыхлой почве, проехал задним местом, добавив грязи на одежде. Быки моста были бетонные, уже это говорило — мост капитальный и мне он должен быть знаком, наверняка сохранился до моего будущего времени. Ну что же, подождем, твою мать. Зря я вспомнил песенку. Привязалась мелодия вмиг, не хуже репья:

Моя мама варит классно, может быть...

Подождем ... мою маму,

Подождем твою мать...

Подождем

Подождем

Подождем.

Вот и я жду. Непонятно только, чего? Я уже не рад, что меня вытащили с того света. Какого хрена, спрашивается. Зачем мне все это? Чтобы отомстить? Кому? Только разве достать того, кто вскоре родит отца моего тренера? А может, он уже родился и живет себе, поживает, ни о чем, не догадываясь. Даже не представляет, кто вырастет у него в будущем. Я не скидываю с себя вину за случившееся с моей семьей. В первую очередь я виноват в том, что самые близкие мне люди вмиг прекратили свое существование. Уверен — сестренка совсем не ожидала от себя таких действий. Зато потом, осознав, что именно от ее рук произошло непоправимое, вполне могла пустить пулю в лоб. Я всегда ее побаивался, когда она в гневе была. У нее в этот момент не только глаза переворачивались, но и в голове что-то клинило. Так что и ее жизнь на моей совести. Хотя..., нет. Шалишь брат. Таким образом, можно договориться и оправдать того, кто в первую очередь виноват. Почему-то я склоняюсь к мысли: не будь в моей, а вернее в нашей жизни этого Юрко, то вполне вероятно ни мои родители, ни я, да и сестренка, не погибли. Можно конечно обвинить еще и Бандеру, будущего идейного вдохновителя Юрко и ему подобных националистов, но это уж чересчур, он и сам потерпевший в этом мире. Его же не только родители воспитывали, но и окружение. И если идея о самодостаточной, свободной Украине витала и раньше, то почему бы и не быть такому человеку как Бандера. Ну не он так другой. Один Грушевский чего стоит. Он и еще куча народа. Так что? Все они не правы, так выходит? Тут еще надо разобраться. Ясен перец, в чем-то и заблуждались, и стремления этих людей не всегда были чистыми. Хотелось и им власти, денег — тоже, это естественно.... А как их заиметь? Да запросто. Поднять давно наболевший вопрос о самостийности Украины, стать вождем, получить возможность собирать налоги, казной распоряжаться.... Много чего можно натворить под лозунг "Свободу Украине". Люди хотят этого, они созрели давно.

Одно плохо. Даже мне, малосведущему человеку понятно. Не надо было связываться с немцами. И в гражданскую войну, и в отечественную, да и в моем времени, всегда почему-то побуждали к действию украинских патриотов они. Уж очень хотелось им, чтобы Украина вошла, если и не территориально, то, как минимум по духу в их европейскую коалицию. Ещё с Австро-Венгерской империи немецкие ценности внедрялись. Знаю, на западе Украины некогда единый этнос "Русины" разделился на множество подгрупп в зависимости от места проживания и влияния церквей с костелами. Я вот уверен: добиваться независимости нужно самостоятельно и не надо ложиться под каждого, кто обещает дивиденды. Это я так думаю, а вот другие..., да чего там говорить, исторически сложилось что мы, украинцы, всегда надеялись на кого-то, ждали того, кто прилетит в голубом вертолете и покажет нам кино. Халявщики короче, чего уж тут думать. Мама права была, ввергая меня своими прибаутками по поводу моих политических знаний в сомнения.

Мне сейчас только и остается — рассуждать о моем предназначении в этом времени. Отлично ведь понимаю: сложные планы по изменению истории страны мне не под силу. Такие геройства, как, допустим, происходят в книгах о "попаданцах", не для меня. Не хватит силенок для решения столь сложной задачи. Мне бы выжить, и совершить то, что задумал. Пусть месть и нехорошее дело, но кто, если не я. Вот именно. Никто не отомстит за меня, за мою семью. Возможно, я и не прав, никто из людей не может знать, кем вырастут их потомки? Но я-то знаю! И если уж дали такую возможность, то разбейся, но соверши акт возмездия. Только так и не иначе.

Глава 5

Прохладно у реки, даже не смотря на летнее время. Может оттого, что прижался спиной к опоре моста, да еще и камень на котором сижу.... Ну и май на дворе, вроде уже тепло, но по ночам еще свежо. Сама река, небольшая по ширине, метров десять, может чуть больше, и тянет от нее сыростью. Судя по опорам, и в разлив не сильно прибывает, сейчас до воды метров семь. Уснуть в таком положении невозможно. Приходится терпеливо переносить трудности сегодняшнего бытия, скорчившись на жестком сиденье.

А до рассвета не скоро. Б-р-р-р, холодно то как. Совсем не летняя теплынь. Не хватает подхватить еще и простуду. Я с трудом встал и принялся себя разогревать, делая вращательные движения руками. Двигаться телом в моем состоянии лучше не надо. И так нагрузка сегодня была запредельной. Хорошо еще сюда добраться хватило сил. А вот трусцой побегать по берегу все равно придется, иначе не согреться. Пока тут сидел, ни одна тварь не появилась. Я имею в виду ни крыс, ни собак бродячих, я не увидел, даже, как не странно, комаров и тех не было. И людей, как не было, так и нет.

О! Накаркал.... Кто-то идет по мосту. Настил деревянный и очень хорошо слышно. Ну, точно, кто-то там шлепает. Опасаясь быть замеченным, тихо вышел из-под моста и уставился вверх. Попыталя, несмотря на темноту разглядеть, что за чудик в одиночку решился на ночную прогулку. На фоне неба заметил фигуру в темном одеянии смутно напоминающим очертанием плащ-накидку. Остановилась возле деревянного парапета ровно на середине моста. То, что это человек, а не приведение, ни на минуту не засомневался, даже сумел разглядеть, как тот медленно перекрестился, и, неожиданно для меня, перевалился через ограждение. Тело рухнуло вниз. Высота метра четыре, а может и больше. Всплеск, во всяком случае, получился сильным. Небольшая волна, пошедшая от центра круга, достигла и моего берега, заставив очнуться. Не сомневаясь ни на грамм, мигом сбросил сапоги, китель, на него положил пистолет и сиганул в воду. Два сильных взмаха и я на месте. Попытался встать, но дна не достиг. Тогда просто нырнул там, где мог находиться утопленник и, порыскав под водой, наткнулся на тело. Зная, какая может последовать реакция от утопающего человека, постарался подхватить его под мышки сзади. Как не торопился, но, утопленник успел нахлебаться воды. С большим трудом вытащил на берег, тут же перевалил тело лицом вниз через колено. Слегка нажал руками на спину, вода не замедлила появиться. Самоубийца закашлялся. Слава богу — спас. Жив человечек. Помня, что в таком случае необходимо сделать искусственное дыхание, осторожно попытался положить тело на землю. Что-то мешало. Оказалось, на шее висела, то ли сумка, то ли женский ридикюль солидного размера. Когда стал снимать, понял, в нем какой-то груз. Суицидник предусмотрел заранее возможное желание погибающего тела попытаться спастись и на шею повесил солидную тяжесть. Чтобы уже не всплыть. Предусмотрительным оказался несчастный.

Ба! Так это женщина! Я понял только сейчас, при попытке сделать искусственное дыхание надавил на грудь... и, перепутать невозможно. Под рукой оказались два бугра живого тела, причем солидного размера. Затем и освобожденный узел волос распустился, подтверждая возникшую версию, и одежда..., явно женская. Мои потуги оживить не прошли даром. Она вновь исторгла поток мутной жидкости, хорошо успел повернуть голову вбок, вся вода хлынула в сторону, не давая несчастной захлебнуться. Судорожные рвотные позывы сопровождали потуги тела еще несколько минут, затем непроизвольный вздох, ещё один и тут же, без перехода, плач. Сквозь всхлипы попытка заговорить:

— З-з-за— чем-м, зачем вытащили? Не хочу. Не могу. Почему помешали? Я взяла грех на себя и с богом договорилась. — Всхлипы перешли в рыдания.

— Видно милая, бог или не понял, или посчитал, что вы не правы. Я вас спас от страшной участи. Быть навкой, вечно находиться в воде — это и врагу не пожелаешь. Да и разве можно убежать, таким образом, от себя. Давайте-ка, лучше снимем вашу одежду. Мокрое все.

Женщина, продолжая плакать, даже не пошевелилась. Не обращая внимания на вялое сопротивление, стал стаскивать с нее одежду. Это было что-то. Впечатление создалось, что она взяла в свой последний путь весь гардероб. Я запутался в ее многочисленных юбках, кофтах и еще бог знает в чем. Стараясь женщину отвлечь от неудавшегося суицида, я, продолжая снимать одну вещь за другой, одновременно пытаюсь ее разговорить, болтая всякую чепуху.

— .... Может, поможешь? Я никогда раньше не снимал с женщин одежду, мне трудно разобраться в этих завязках, пуговицах, и крючочках.

Я естественно не стал говорить о том, что раздевать своих сверстниц мне приходилось, и не один раз. Правда там и снимать-то нечего было. Чуть ли не голые ходили. Может поэтому у меня не получалось трахнуть хоть кого-нибудь из них. Никакой загадочности, ни без каких либо усилий. Зачастую и желание отдаться, которое девчонки демонстрировали, было наносным, неестественным и ни капельки не возбуждало. А может я такой вот привереда. Как подумаешь, что она не только со мной не отказывается переспать, но еще и с другими.... Все! Сразу пыл пропадает. А вот тут совсем наоборот. Чем дальше ее обнажал, а я уже не сомневался — передо мной или молодая женщина, или девушка, тем все сильнее нарастал интерес. Вполне может статься, само тело Петра играет основную скрипку, и именно его чувствительность толкает "причиндал" к действию. С трудом приходится сдерживать эмоции. Тем более в таком неподобающем месте, да и ситуация явно не располагает к любовным играм. Но попробуй, объясни этому придурку, дружку моему, так сказать. Он и не слушает, встал, как будто прямо сейчас в штыковую атаку идти. И ведь что удивительно, только недавно чуть не замерз, а тут и про мокрые штаны забыл, все тело горит огнем вожделения.

Не знаю, как долго еще пришлось бы преодолевать преграды, путаясь в одежде девушки, если бы не её, вначале несмелое, а потом все больше и больше ускоряясь, сбрасывание мокрого белья. Что-то видимо в ее голове перемкнуло, стоило только снять последнюю деталь одежды с себя, тут же переключилась на мои мокрые брюки. Мне пришлось помогать, ремень расстегнул, начал вроде как уже стаскивать с себя штаны, и только тут до меня дошло — мы же совсем голые.... Девушка, сверкая своим телом, соблазнительно сотрясая грудями, упругими даже на вид, не дожидаясь, когда окончательно рассупонюсь, толкнула меня в грудь и я от неожиданности сел на землю. Как кошка изогнулась, пересела ко мне на колени, стиснула своими ножками мою спину, грудь твердыми сосками воткнулась в мое разгоряченное тело, руки обняли шею, и вся она поступательным движением своей упругой попкой буквально надвинулась на моего воина.

— Ох-х-х, хорошо-то как. О-о-ой-ёй-ёй. — Тело выгнулось дугой, я еле удержал в своих объятиях. Мысли в голове напрочь отсутствовали, ни одна не сказала — нет. Девушка вначале замерла, как бы оценивая ощущения, затем энергично и явно с наслаждением задвигала ягодицами, насаживаясь еще глубже. Я весь, без остатка отдался чувству сопричастности в происходящем действии. Что-то горячее и мокрое потекло по моему дружку, а затем и дальше вниз. Девушка, не обращая на это внимания, продолжала вжиматься в меня, лишь периодически вскрикивая и сдавленно шипя сквозь стиснутые зубы.

Взрыв! Нет, не на поле боя, внутри меня произошел, заставляя вскрикнуть от полученного удовольствия. Я еще никогда не чувствовал такого всеобъемлющего чувства блаженства. Да и откуда..., если только в фильмах и в инете мог подобное видеть. Как и все мальчишки, тайком от взрослых, нет-нет, да и просматривал запрещенные сайты, и теоретически знал, как надо совокупляться с женщинами. Но испытать подобный кайф довелось впервые. К тому же еще и в столь неудобном месте. Девушка замерла, продолжая оставаться на коленях, прижимаясь всем телом ко мне. Через некоторое время руки, сцепленные в замок на шее, разжались и поползли невесомыми змейками вверх, тут же запутываясь в волосах, искали другой путь, находили и вновь запутывались. Они жили какой-то своей жизнью, она как слепая пыталась таким образом определить, с кем в настоящий момент так бездумно сблизилась. Я испуганно отклонил ее голову, вглядываясь в лицо, пытался понять: — не слепая ли и в самом деле.

Темнота постепенно истончалась, переходя на утреннюю серость, она стремительно наступала единым фронтом и вскоре, вот-вот должна перетечь в рассвет. Уже можно разглядеть даже мелкие детали. Я всматривался в лицо девушки, она, широко распахнув глаза, пыталась рассмотреть мое. Непонятно откуда появившийся шалун внутри меня заставил вначале хихикнуть, затем, уже не сдерживаясь в полный голос засмеяться. Можно и, наверное, даже нужно было в таком случае девушке покрутить пальцем возле виска. В моем времени так бы и произошло. Здесь не там. Девушка просто отстранилась, она не поняла меня и попыталась встать с колен. Явно обиделась. И я ее понимал. Другую реакцию ожидать было бы глупо. Я одной рукой приостановил попытку освободиться, другой рукой, вернее пальцем, тыкал в сторону ее лица, затем в свое, продолжая смеяться. Смех заразителен, все об этом знают, что-то подобное произошло и с девушкой. Вначале несмело хихикнула, потом, как и я залилась веселым звонким смехом. Так смеются дети. Без оглядки на условности, отдаваясь полностью и целиком безудержному веселью. Я помню, достаточно было в игре просто показать моей сестренке палец, и она смеялась до икоты, остановить без вмешательства невозможно. Маме один раз пришлось срочно бежать за водой, чтобы сбрызнуть на лицо дочери. Такой вот смех порой случается.

— Ты почему смеешься? — Сумел все-таки перебороть себя.

— Ха-ха-ха, — никак не могла остановиться девушка, ее смех уже стал напоминать тот самый, когда пришлось применять по отношению к сестренке воду.

Смех хорош тогда, когда он неосознанный, просто смешно человеку и все тут. У меня он как защитная реакция на парадоксальную ситуацию. У девушки по всему тоже такой. Сработала своего рода защита на боль и страдания в виде смеха. А может ведь перейти и в слезы....

Во! Что и требовалось доказать: моментальный переход от смеха к рыданиям. Что тут скажешь.... Женщины они такие. Смех может перейти в плач, или наоборот, и объяснить, почему так происходит, никто не рискнет. Даже сама женщина. А я так тем более. Но предотвратить истерику необходимо. Осторожно сжав ее лицо, все-таки боюсь причинить ей боль, прикоснулся к разбитым устам своими опухшими губами, изобразив поцелуй. Все также осторожно стал покрывать легкими поцелуями ее заплаканное лицо, собирая катившиеся по щекам слезы, лишний раз убеждаясь, что и она подверглась экзекуции, лицо, как и мое, было сплошной синяк. Кто-то очень постарался наложить маску из ушибов и ссадин. Незнакомка неуклюже и неумело пыталась отвечать на мои ласковые прикосновения. Смех постепенно перешел в всхлипы. Она легонько коснулась пальцами моего разбитого лица, пробежались по болячкам и остановились возле губ. Теперь уже она стала ласково целовать, едва прикасаясь к ранам, и мне совсем не было больно. Наоборот, казалось, она своими прикосновениями исцеляет, убирая боль и опухлости.

— Так почему ты смеялась? — Вновь задал я вопрос.

— Ты смеялся так заразительно. Я не удержалась, тоже стала глузовати. А почему ты смеялся? Хотя я уже знаю почему. Увидел рыжую дивчину, веснушки на лице....

— Да нет же, причем тут твои веснушки. Мне просто стало смешно, когда увидел разбитое лицо. Точь — точь, как и у меня. И мне пришло в голову: — вот два бомжатника, избитые и неприкаянные, ничего лучшего не придумали, как раздеться догола, и заняться любовными играми. Со стороны, вероятно, было бы смешно смотреть на нас. Вот и рассмеялся.

— Не знаю.... Я бы не смеялась над ними. А кто такие бомжатники?

— Ну, это люди, потерявшие стержень в жизни. Ни дома, ни родственников, ни цели в жизни не имеющие, живущие по инерции.

— Тогда да, я похожу на таких людей. И я их жалею. И себя тоже мне жалко. Спасибо тебе, что ты оказался на моей дорожке. Я бы так и не познала счастья быть женщиной. Ох, елы-палы я совсем забыла. Ты отвернись, мне надо подмыться. Кровь нужно смыть. Чо ты так смотришь? Да! Я девственница, и ты у меня первый мужчина. Давай отвертайся.

Легко и даже грациозно она встала с моих затекших ног и пошла к реке. Я осмотрел свое хозяйство. Ничесе. Весь в крови. Тоже встал и поспешил к воде. Прохладно конечно, но терпимо. Эх, жаль, нет ванной комнаты рядом, горячий душ не помешал бы. Ну что же на нет и суда нет, пользуемся тем, что нам бог послал. Поплескался в проточной воде и бегом на берег. Там уже стояла моя принцесса и дрожала от холода. Утренняя свежесть давала о себе знать. Сухим из всей одежды был лишь мой китель, его я и накинул на голое тело девушки, попутно отметив, что выглядит она неплохо. До известного стандарта 90-60-90 не дотягивает. Может, небольшой рост влияет, а так все на месте, фигурка очень даже ничего, особенно груди, прямо скажу — соблазнительны, о чем мой дружок недвусмысленно намекает, уже нацелился на продолжение праздника жизни, но я притормозил его поползновение. Вот только не удержался, накидывая на тело девушки свой мундир, прижал ее к себе. Она не отстранилась и вроде как была не прочь повторить понравившуюся процедуру соития.

С усилием оторвавшись от девушки, я с видом опытного Дон Жуана заметил:

— Нужно переждать некоторое время. Могут возникнуть болевые ощущения. Ты же лишилась девственности. Поберечься надо.

— Знаю, но мне было так хорошо с тобой, я и боли почти не испытала и готова вновь ощутить тебя во мне, почувствовать вот этого... — она несмело взяла в руки вздыбленный фаллос и ласково затеребила, перебирая своими пальчиками плоть. Такого издевательства я не мог выдержать, просто не мог сдержаться. Девушка, поняв мое состояние, плотно прижалась и, обняв за шею руками, повисла на мне, обхватив ногами поясницу. Ноги от напряжения подогнулись и я, стараясь не уронить драгоценный груз, осторожно положил ее на землю и тут же вошел в мягкую верхнюю плоть. Она лишь слабо вскрикнула, и, не разжимая ног, заелозила подо мной помогая войти в свою раненую часть тела полностью. Все закончилось очень бурно, и она и я испытали новые ощущения, заставляющие нас стонать и вскрикивать от наслаждения.

Я поспешил встать, почему-то в голову пришла мысль: мое, достаточно тяжелое тело, вмяло девушку в землю. Помогая подняться, озабоченно поинтересовался её состоянием.

— Не беспокойся, все нормально. Я никогда не думала, что это так прекрасно. Чувствовать на себе тяжесть мужчины и не бояться этого. Да я и не поняла толком. Такое чувство, что я и ты это одно целое, неотделимое.

Слегка прикоснувшись разбитыми губами моего подбородка, изобразив тем самым поцелуй, она вновь залезла в воду.

— Уже светает, ты заметил? — Одетая в мой китель девушка смотрелась сногсшибательно. Боясь, что это зрелище вновь меня бросит в ее объятия, поспешил хоть как-то отвлечься. Поднял свои брюки и решил их прополоскать. Выжимать одному было несподручно, и девушка кинулась помогать. Выкручивая и отжимая таким нехитрым способом воду, подумал: — ведь так и не узнал толком, с кем посчастливилось познать радость первого в моей жизни любовного угара. Надо, надо познакомиться. Надеюсь, не скажет типа: "Секс еще не повод для знакомства". Все-таки не то время, не те нравы.

— Как тебя зовут? О, моя прекрасная незнакомка.

— О! Мой незнакомый, но такой желанный друг. Зови меня Марией. А как прикажете величать вас мой рыцарь?

— Разрешаю вам называть меня.... — Я на миг задумался. Хотелось продолжить шутливый разговор, видно было ей он доставляет удовольствие. Что-то ничего в голову не шло. — А-а, зови Петро, просто и красиво. Можешь немного рассказать о себе, если конечно тебя не затруднит.

Девушка или не хотела делиться сведениями, или просто не знала с чего начать. Молча стала собирать лежавшую тут и там одежду. Я не настаивал. Пока раскладывал на земле свои штаны в надежде, что они хоть чуточку высохнут, пока надел волглые подштанники, она успела сполоснуть и отжать свое нижнее белье. Следуя моему примеру, пыталась натянуть на себя влажную одежку, но, как и у меня, получалось плохо. А куда деваться? Вон уже по мосту прогрохотала первая повозка, или трамвай. Ах да, тут пока еще, по всей видимости, конка бегает. Трамвай будет чуть позже. И, тем не менее, появление людей не за горами, вскоре люд появится, и мы наверняка кого-нибудь заинтересуем. С голыми телами как-то не хочется на глаза попадаться. Здесь явно не нудистский пляж. Не поймут. Хочешь, не хочешь, а придется натягивать влажную одежду. Мы стали торопливо отжимать все тряпки, тут же одевать, меня так и подмывало спросить, зачем ей столько много шмоток, ведь лето, тепло, и я не утерпел:

— Почему моя милая Мария на вас такое количество одеяний надето? Причина какая-то есть?

— Как не быть? Конечно, есть. Я ведь замужем состою. Да, да. Не смотри так удивленно. Три года как я мужняя женка.

— А как же твоя девственность?

— Я знала, что ты спросишь. Объяснить такое сложно, но в моем случае оказалось все просто. Муж у меня уже в возрасте. Хлебопек он, пекарню имеет и лавки держит в хлебном и калачном ряду, и его брат младший с ним. Такой же прыщ, вредный гадина. Моложе на десять лет свово брата, и также как старший болезненный. Ни у того, ни у другого не маячит. Ну, тот самый..., — она вновь оказалась рядом и попыталась прикоснуться к так понравившейся игрушке — вот этот, который у тебя всегда стоит. Вот оба и бесятся. Меня они считай, купили у моего отца. У нас в семье, было семь сестричек, я старшая. Отец добивался, чтобы наследник родился, а мать все девок рожала. Злился и бил ее по-черному. Напьется и начинает вымещать на ней свою досаду. Она и научила. Чтобы телу меньше перепадало, надевай, говорит, на себя все что можно. Чем больше навзденешь, тем меньше достанется телу. Синяков не будет. Вот я и вспомнила про такой способ. Ведь купив меня, они что придумали. Стали склонять, чтобы я ихние причиндалы возбуждала.

— У обоих что ли?

— Ну да. А куда мне деваться то. Отцу я и на дух не нужна стала. Он был рад отдать любому, купец-то без приданого взял. Так что попала я.... Стыдно вспоминать. Но все одно сделать меня женщиной ни у мужа, ни у его брата не получалось. Хоть забей, ничего не могла, да и не хотела, помогать им. Вот и лупили от своего бессилия. Ты, верно, спросить хочешь, почему я их не лишила жизни? Думала и про такой выход. Но кто поверит бабе. Сразу кандалы наденут и в Сибирь погонят. Да и грех на душу брать, как-то не очень хотелось перед господом предстать виноватой. Терпела, терпела и вот вчера они напились до чертиков и стали издеваться надо мной, бить, а энтот..., младший придурок, решил лишить меня девственности рукой. Тут уж я не выдержала. Стукнула обоих бутылякой по голове. А они возьми и окочурься. Я испугалась и вот решилась распрощаться с жизнью. Хорошо, что тебя встретила. В церковь схожу, отмолю грех и в твою честь поставлю самую большую свечку. Ты, мне самим господом был послан, чтобы уберечь. Возбужденная своими словами она бухнулась на колени, быстро-быстро закрестилась, мелко перебирая рукой, а затем стала целовать мои еще пока босые ноги.

— Маша, Маша, да ты что. Придумала тоже. А ну прекрати. — Я поспешно стал ее поднимать, мне было не по себе от ее эмоционального порыва, захотелось защитить, оградить от всех и всего, готов был сделать невозможное. Прижавшись всем телом ко мне, закинув голову и ловя взгляд, продолжала свою хвалебную речь в мою честь, постепенно переходя на описание своих ощущений и чувств:

— ... не ожидала что именно здесь встречу свово милого дружка. Нежданно-негаданно. Мне кажется, я сплю и вижу чудесный сон. То, что мы сделали сейчас, грешно, но как оно прекрасно, божественно бесподобно. Я вся горю от стыда, но я хочу испытать это чувство снова и снова. Ты меня осуждаешь?

— Нет, я просто счастлив. Я знаю, счастье состоит из множества приятных моментов. И вот эта река, и солнце что уже появилось, и ты. Все что нас окружает. Даже неприятности. Ведь не может счастье состоять из одних белых полос. Есть и черные, но преодолевая их, тоже испытываешь счастье. Вот и ты, сумев победить невзгоды, откинув все тяготы и беды, испытала чувство удовлетворения. А для меня любая мелочь, связанная с тобой теперь приятна. Поцеловал тебя, и ты ответила. Это ли не счастье.

— Ох, как ты красиво говоришь. Как я ждала этих слов. В своих снах я уже видела тебя и слышала такие вот речи. А просыпаясь и видя дебильные морды двух придурков огорчалась. Горько было понимать, что все хорошее со мной происходит лишь во сне. Счастье мое, солнышко, взошедшее для меня, свет очей моих. Я мало тебя знаю, но мне почему-то кажется ты для меня самый близкий человек, ты это я.

Она вновь потянулась ко мне пытаясь поцеловать. Я испугался, подумав, что в состоянии эйфории она разбередит запекшие от ран губы. Положив на них свои пальцы, осторожно придержал рвущуюся ко мне Марию.

— Потерпи милая. Мы с тобой еще не раз познаем страсть, нам же не обязательно расставаться. Да и не отпущу тебя я уже. Ты моя и только моя.

— Да, да, говори, еще говори. Я готова слушать тебя бесконечно долго. Мне так не хватало тебя, я молила господа о чуде, и оно произошло. Ты мое чудо.

Интересно, кого же она во мне увидела? Спасителя? Божьего посланника, или своего ангела-хранителя? Я-то знаю себя, не ангел — это точно. Просто мимо шел. Всего-навсего.

От девушки ощутимо несло смесью тоски и страха, заставляя тело застыть в ожидании нового несчастья. Я даже оглянулся в поисках затаившегося врага. Нет, вокруг одна пустота, окутанная ночной непроглядностью, да еще вот, повисшее на мне, вздрагивающее от рыданий тело девчонки. Появилось желание крепко обхватить, обнять и заслонить от всех бед и людского зла. И пусть эта девчушка совсем не сестра, которую не смог уберечь, все одно, желание спрятать у себя на груди, не дать ее в обиду окутало меня. Толкало на подвиги во имя любви, страсти и других безумств, свойственных, наверное, всем молодым и нетерпеливым, ждущим от жизни такой же отдачи.

Если честно я себя ну никак не видел в роли спасителя и благодетеля. Сам витаю еще в облаках, весь такой загадочный и запутавшийся в мыслях и желаниях. Непреднамеренно сделанное доброе дело по спасению от суицида девушки перевернуло мое сознание, заставив усомниться в недобрых и злых намерениях — отомстить всем причинившим мне боль. Главным на данный момент посчитал — стремление сберечь, не дать погибнуть ставшей в один миг близкой и дорогой для меня Марии. Пусть я и не знаю всей подоплеки случившегося, не представляю, что именно толкнуло девушку повесить на шею камень и почти уже шагнуть за кромку. Не знаю и знать не хочу. Просто шел мимо....

Все-таки мужчина, а я уже считаю себя таковым, более рационален. Как бы не было мне сейчас хорошо, но действительность говорила, и даже кричала хриплым мужским голосом с моста:

— Тю, и що таке там у вас происходит? Утопли што ли? Помощь нужна?

Пока вежливо спрашивает. Их кстати на мосту трое. Мне уже не нравится.

— Благодарствую за заботу. Все хорошо. Жинка вот решила бельишко прополоскать, а я помогаю.

Тут же шепотом Марии:

— Собираемся быстрее. Боюсь, они нам захотят помочь. Снимут все твои платья и юбки, да и мой мундир им понравиться может.

Натянув на себя свой испачканный китель, стараясь оставить незамеченным с моста мое оружие, затолкал его под ремень, торопливо кинулся помогать собирать разбросанные юбки и кофты моей нежданно-негаданно приобретенной подружки в ее саквояж, предварительно выкинув оттуда камень.

— Та ви не торопытесь, мы сейчас вам подмогнем.

Вот уж чего нам не надо так это вашей помощи — подумал я уже на бегу. Мария поправляя на ходу одежду, спешила рядом со мной.

Совершенно не представляя, где мы находимся, я еще и не знал, куда нужно бежать, чтобы не стать легкой добычей "помощничков", а хорошего от них не приходится ждать, я был в этом уверен. Только сейчас, скользя по достаточно крутому склону берега, я понял, откуда так много грязи на улицах города. По всей видимости, недавно прошел сильный дождь. И лужи, и грязь, и скользкий берег реки, пропитавшийся водой, как раз и были для меня преградой в моем ночном забеге. Мне, если честно, стал надоедать этот вечный марафон. Бегу..., куда бегу, зачем бегу? Вот и сейчас — опять бегу. Это смахивает на патологию. И если честно достало все. И непонятки с моим перемещением, и неуклюжие попытки вписаться в это время, и возникающие на ровном месте препятствия — все начинает надоедать. Хочется где-то затаиться и как следует обдумать мои приключения, наметить хотя бы первоочередные действия.

Убедившись в отсутствии погони, остановился, чтобы привести в порядок одежду, да и мысли требовалось к единому знаменателю, подогнать. За прошедшее время, которое нахожусь в непонятном состоянии, много чего успело произойти и неудивительно, что голова забита мыслями, так и скачут, не хуже диких лошадок. Скакуны те еще, правда и времени для обдумывания моего положения маловато было. Все время какая-то ерунда в голову лезет и постоянно кто-нибудь мешает. И сейчас..., вот она помеха, повисла на мне, запыхавшись от бега.

— Куда мы с тобой идем? — Ожидаемо прозвучал вопрос от Марии.

— Н-да, вопрос конечно интересный. Знать бы еще и ответ на него. Давай-ка мы с тобой, и подумаем вместе, куда идти следует. Как думаешь, почему я оказался под мостом?

— Мне все равно, как именно ты очутился на реке. Главное ты там был, и спас меня. Только сейчас я поняла, какую ошибку могла совершить — она доверчиво еще плотнее прижалась ко мне — и я почему-то уверена, ты найдешь выход.

Для меня это было большим комплиментом. Только вчера исполнилось восемнадцать лет, салага можно сказать еще, а кто-то считает меня взрослым человеком способным принимать решения, причем не только в отношении себя, но и для вот этой рыжей прелестницы. Обдумывая, что же мне такое умное сказать, и произвести на девушку еще более лучшее впечатление непроизвольно задержался взглядом на ее лице.

— Что уставился? Страшная, да? — Она принялась поправлять мокрое платье, волосы и, понимая тщетность подобных действий, испытывая от этого неловкость, смущалась, не знала каким образом достойно выйти из неудобного положения.

— Тебе солнышко подарило такой яркий цвет волос?

— Мама наградила, она рыжая и я рыжая. Тебе не нравится? — Она уставилась вопрошающим взглядом на меня. Глаза были разные, вернее оба зеленые, но в одном из них коричневые пятна, сразу не разглядеть, а вот если как я сейчас, вглядеться, то видны темные вкрапления и поэтому кажется, глаза разные, причем один немного косит. Веснушки, разбросанные по лицу, а они были заметны, несмотря на побитое лицо, делали ее моложе, хотя куда еще моложе...

— Вот смотрю на тебя и гадаю. Сколько же лет дивчине?

— А тебе? — попыталась уклониться от ответа Мария.

— Милая, нам друг другу нужно рассказать о себе более подробно. Ты же не хочешь со мной распрощаться? Ну вот, и я тоже не хочу. Чтобы понять, что нам делать дальше, необходимо выяснить наши возможности, а для этого познакомиться хотя бы следует. Как нас звать величать мы уже почти выяснили, хотя нет. Одних имен мало. Короче, я рассказываю о себе, а потом ты. Договорились? Ну и отлично. Ты не улыбайся, а то так и не заживут раны. Вон, опухшие какие губы у тебя.

Мы так и стояли, не двигаясь, ни она, ни я пока представления не имели куда идти. Я коротко рассказал, кто я такой, откуда и почему оказался тут. Все рассказал, что успел узнать о себе, кроме моего появления в этом мире. Я и сам еще не разобрался в этом чуде, поэтому решил ни к чему пугать подобными историями девушку.

Ее рассказ получился таким же коротким. Жила в семье, большой и крикливой. Кричали все, и сестренки, и отец, порой, и мать не сдерживалась. Еды не хватало постоянно, отец частенько был навеселе, от градуса насыщения напитками хмельными зависело его настроение. Ласковый и заботливый при небольшом подпитии он становился зверем, ничего не соображающим в пьяном угаре, когда удавалось напиться до поросячьего состояния. Забрасывал работу в поле, гонял своих девок, не давая ничего делать по дому. Было голодно, только благодаря матери с утра до ночи, не разгибая спину, работающей на огороде, и выживали. Мать пришла из довольно богатой семьи священника, по молодости влюбилась в красавца и бесшабашного парубка, наплевала на запрет родителей — встречаться с кем попало, и в результате понесла от своего ненаглядного. Тут уж никуда не деться, дочка согрешила, а стыд то на всю семью, пришлось родителям матери смириться с непутевым зятем. Так и не простив непослушную дочь, вскоре умерли, оставив все нажитое добро своему сыну и наследнику. Матери Марии достался небольшой хутор, где они и жили всей большой семьей. По матери она была Сокольская, по отцу Тимошенко. Брат матери благодаря родителям успел получить церковное образование, устроился в родном селе дьяконом, успешно женился на богатой по местным меркам дочке старосты. С мужем сестры так и не нашел общего языка, но Марию почему-то привечал, и она частенько жила в его многодетной семье.

Рассказывая о себе, Мария взяв меня за руку, повела за собой. Мне не хотелось прерывать ее рассказ, поэтому и не стал задавать вопросов, шел за ней как привязанный.

— Стоп! Что-то в ее рассказе зацепило, вернее кого-то заставило вспомнить....

Если до этого мои мысли напоминали коней, скачущих с большой скоростью, то сейчас они неслись галопом.

— Ну да, как я мог забыть. Тимошенко! Фамилия в моем времени известная. Для моей сестры, во всяком случае, Юлия Тимошенко своего рода поп-звезда, знаменитость и пример для подражания. Из мелкого предпринимателя превратиться в леди первой величины в Украине. Это вам не фунт изюма. Нужно иметь недюжинную силу воли, ума и хитрости, чтобы стать такой заметной фигурой на политическом олимпе Незалэжной. И телесериалы украинские смотреть не надо. Наглядный пример, как из "золушки" данная дева превратилась в богатую, преуспевающую бизнес леди. Сестра восхищалась таким стремительным превращением, старалась быть похожей на своего кумира, даже волосы покрасила в белый цвет. Все жалела, что косы у нее нет такой же. Ну, тут уж ничего не поделаешь. Мужской вид спорта, выбранный сестренкой, требовал соответствовать стандартам. Коса в Панкратионе была бы явно лишней. Сестренка не нашла поддержки в своем восхищении у матери. Та, как всегда, без обиняков, в обычной шутливой манере при разговорах с детьми, высказалась об идеале дочки коротко и емко.

— Хитрая стерва и коварная, способна пройти по трупам к своей цели.

А уж, когда Юлия неудачно предложила сбросить на весь народ Донбасса атомную бомбу, торжествующе сказала:

— А что я вам говорила? Вашей Тимошенко пофиг наши жизни. Она пойдет на любые махинации и даже преступления ради денег и власти.

Но я не думаю, что родственники Марии каким-то образом связаны с будущим олигархом в юбке. Да и не ее эта фамилия, мужа вероятней всего, и распространенная к тому же. Так же, как и Сокольская. Мне ее фамилия мало знакома, лишь кое-кого напомнила. И не только созвучием. Наш шеф, Белецкий, буквально перед моим уходом в армию заставил всех членов клуба купить книгу известного украинского писателя, под названием "Маруся", и затем проверял, прочитали ли его ученики данный "раритет" или нет. Он считал, что мы должны брать пример с героини этого украинского "бестселлера". Уверяя при этом вполне искренне всех детишек — героиня книги, Соколовская, никто иная как украинская Жанна Д"Арк. Естественно я читал, и сестренка читала. Вот и напомнила Мария фамилией матери эту атаманшу, проявившуюся себя в годы гражданской войны.

В отличие от сестренки мне книга не понравилась. Я как-то не особо верил, что 16-ти летняя гимназистка могла заставить почти тысячу человек подчиняться и выполнять ее прихоти. Хотя конечно, были во времена гражданской войны женщины атаманши. Взять ту же Марию Никифорову, правда у той был большой опыт революционной деятельности. Анархистка, друг и соратник батьки Махно, воевала со всеми, в зависимости кто из них был против ее действий. А Соколовская...? Вполне возможно, что она патриотка Украины и воевала за свободу Незалэжной. Но порыскав по интернету в поисках подтверждения о такой героической фигуре, я почему-то пришел к выводу, она хоть и не чужда интересам народа была, но в основном мстила за гибель своих братьев и отца от рук красных. Да и было ей не шестнадцать лет, а двадцать один. Коммуняки, которых она люто возненавидела, оказались из районного местечка, те же крестьяне, соседи так сказать, но напялившие на себя личину непримиримых борцов с помещиками не желающими отдавать безвозмездно свои земли. Еще меня смущало то, как эта геройская дивчина, будучи совершенно далека от войны, смогла побеждать в боях противника. В книге сплошь и рядом неоднократно показано как она всех громила и крошила. Уверенно применяла саблю в конных атаках на "краснопузых" сидя верхом на скакуне. Я лишь попробовал помахать железякой наподобие сабли, и через минуту понял — не для пацана подобной тяжестью махать, а уж девчонке тем более. Ну и если вдуматься...? Ей-то противостояли даже не пятнадцатилетние командиры полков, как тот же Гайдар допустим, книгу "РВС" я читал еще в шестом классе, у нас она дома на книжной полке стояла. Но он-то в отличие от героини парнем был, а тут девчонка шестнадцатилетняя и в противниках у нее не шаляй-валяй, а вполне серьезные дядьки с опытом войны на фронтах Первой мировой. Так что сомнения у меня были, но я читал и не такие сказки. Хотя и не увлекался особо, но, фантастику любил читать, а в ней чего только не написано, там дети пятилетние на раз уничтожали различных бандитов. Только вот авторы прямо говорили — это фантастика, а здесь чуть ли не документальная хроника. Лапшу на уши короче навесил, но примером для подражания она стала. Никого не интересовало, как там, в недалеком историческом прошлом, в действительности все происходило. И кто в ее "армии" на самом деле командовал. Чем невероятней история, тем притягательней, хочется украинцам видеть своих предков героями, вот и принимают на веру все, что сочиняют подобные "знатоки".

Моя сестра, во всяком случае, именно после прочтения книги загорелась идеей научиться стрелять и ездить верхом на лошади. Да и не только она, пацаны в клубе тоже возжелали. Наш учитель пошел навстречу молодежи, нашел оружие для занятий и лично занялся ликвидацией безграмотности в практическом применении огнестрела. А может, он специально подталкивал нас, готовил, таким образом, к возможным действиям. Кто его знает, какие такие задумки в голове держал. Тот злополучный парабеллум, из которого стреляла сестра в меня, тогда и появился в команде. Я тоже с удовольствием занимался в тире, и стрелял не только из пистолета.

Полет моих мыслей не нарушал спокойный рассказ Марии о себе, они были как бы фоном ее повествования. Зато появившаяся непонятно каким образом перед нами четверка гоп-стопников заставили обоих застыть в оцепенении.

— Ну шо ви затропілісь. Ми ж допомогу лише за пропонували. А ви гвинта нарізати кудись вирішили. Як дітки малі, їй богу. Місток то наш, ми грошики тут збираємо за його використання. Гаманець на раз покаж. Ні рубликів? Женіть натурою, барахло ваше нам не треба. Бікс розпиляємо, а тебе хлопчик продамо. (Ну, шо ви заторопились. Мы же помощь лишь предложили. А вы винта нарезать куда-то решили. Как детки малые, ей богу. Мостик то наш, мы денежку тут собираем за его использование. Гаманец на раз покаж. Нет рубликов? Гоните натурой, барахло ваше нам не надо. Биксу распилим, а тебя хлопчик, продадим.)

Видя, какое впечатление произвели на нас своим неожиданным появлением, весело заржали. Моему стремлению повернуться и дать деру от новой неприятности не суждено было исполниться. Ноги не двигались, тело замерло, лишь непроизвольно напряглось в ожидании неминуемой драки. Двое из нападавших по внешнему виду были моими ровесниками, и без какого-либо оружия в руках, а вот двое других шаромыжников демонстративно поигрывали финками. Намерения явно не мирного характера. Тут даже к тете не ходи, ясно было, в любой момент пустят в ход. Мои навыки в рукопашке могут и не успеть среагировать, не уверен я на все сто в новом теле, а значит и отпор на отточенные действия этих бандитов с большой дороги может не получиться. Риск неоправданный. Но и сдаваться на их милость исходя из обстановки, было бы глупо. И вокруг нас как назло никого не видно. Ничего не остается, придется....

Да пошли они лесом. В моих руках холодно блеснул черным металлом выхваченный парабеллум. Не увидеть оружие они не могли, и оторопь от непредвиденной ими ситуации дала возможность воспользоваться этим мгновением, необходимым для взведения люгера в боевое положение. Выстрелы в утренней тишине прозвучали оглушительно громко. На таком расстоянии промахнуться было сложно. Двое из бандитов только что со смехом играющие финками сложились, и пустыми мешками плюхнулись на землю. Наверное, я допустил глупость, дав отмашку убираться двум оставшимся в живых, но поступить по-другому не смог. Меня и так можно без очереди пропустить в ад. Не успел появиться в этом мире, а уже пятерых отправил на тот свет. Четверых, во всяком случае, точно упокоил.

Мария стояла испуганным столбиком не долго. Взвизгнув, то ли от только что пережитого испуга, то ли от восторга, что все обошлось, и никто уже на ее тело не претендует, бросилась мне на шею:

— Ты мой герой! Смелый, решительный и я тебя люблю. Я хочу тебя прямо здесь! Сейчас! — Она зашарила рукой в ширинке моих мокрых брюк пытаясь расстегнуть. У нее естественно ничего не получалось, тогда она, ухватив за пояс штанов, попыталась порвать, но у нее и это не вышло.

— Ну, че ты стоишь, давай помогай. Я вся горю, мне нужен твой дружок. Она вновь, как и в прошлый раз обхватила шею руками, а ногами поясницу, повисла на мне, впилась разбитыми губами в мой не меньше чем у нее изувеченный рот, и я почувствовал, как кровь потекла по подбородку, а затем по шее. Солоноватый вкус кровавой юшки, перемешенной от такого грубого посягательства на раны, заполнил рот не давая высказать все, что я думаю о девушке. Её странное поведение меня напугало.

— Уж не чокнутая ли передо мной? — мелькнуло в голове — то она топится, то насилует, а теперь на фоне убитых людей торопится получить еще большее удовлетворение в порочных необузданных желаниях. — Черт, только этого мне не хватало.

Она отпала от меня, будто насытилась кровью, как вампир, отвалилась, получив то, что хотела.

Не знаю, что послужило причиной, но девчонка вмиг успокоилась и, вытащив из сумки одну из мокрых вещей с остервенение порвав ее на лоскуты, принялась торопливо вытирать испачканное лицо, шею, даже груди, для чего пришлось вывалить их наружу.

— Извини. Не знаю, что накатило, у меня внизу как будто огонь полыхает. Смотри — вмиг поднятый подол юбки бесстыдно оголил ее промежность, мне невольно пришлось осмотреть то, что было ею продемонстрировано. — Огня не видно? Тут же рассмеялась, схватила меня за руку и прижала ее к мускусной булочке. Ее кунька с рыжего цвета кудряшками была мокрой.

— От вожделения — появилось в мыслях. И тут же сожаление:

— Блин, кровь.... Все-таки не надо было второй раз бередить ее лоно.

Позднее понимание допущенного промаха и раскаяние в содеянном на некоторое время выбило из действительности. Показав ей свою ладонь, поспешил спросить:

— Кроме огня внизу живота ты ничего больше не чувствуешь?

— А! Пройдет. У баб как у собак все вмиг заживает, и это зарубцуется. — Небрежно затолкав кусок ткани внутрь письки, опустила задранный подол юбки, махнула рукой и поинтересовалась:

— Что с трупами будем делать? Давай хотя бы в сторонку оттащим.

— Мне кажется нам не до этого сейчас. Побыстрее смыться отсюда, вот что лучше всего подойдет.

Мария подошла к лежавшим в дорожной грязи бандитам и с остервенение стала пинать ногой по трупам.

— Вот вам денежки, вот вам рублики, вот вам бикса, твари поганые. Мужичье сраное, все вы твари такие.

И тут же не прекращая экзекуцию, посмотрела на меня и заявила:

— Ты другой, ты хороший.

Кое— как удалось оттащить ее от бессмысленной траты энергии и времени. Тогда она стала рыться в карманах одежды убитых, и попавшие в её руки два кошеля, а также поднятые с земли финки спрятала в сумку. Затем решительно направилась по улице.

— Пусть лежат, подберут кому надо. Иди за мной, теперь я знаю, куда нам идти.

Глава 6

Желание понять, что за девушка идет рядом со мной — естественное. И даже понимая — за то время, которое нам отпустили боги познать друг друга вряд ли возможно, все одно старался разобраться в происходящем, приостановить бегущее время и обдумать, наконец, кто я на самом деле и почему рядом оказалась эта дивчина. Сегодняшний день может стать судьбоносным, ибо необходимо принять решение, от которого зависит судьба и не только моя. Глядя на молчаливо идущую Марию мучился вопросом, как быть и что делать в дальнейшем.

Вся проблема в том, что я не могу определиться и правильно сформулировать возникшую из подсознания мысль о возможной миссии, навязанной мне непонятно кем. Хотелось бы иметь конкретно поставленную задачу, понять, в конце концов, как действовать и что делать в необычной ситуации? К сожалению знаний, маловато. Не знаю, даже представить не могу что же для меня в новой ипостаси должно стать приоритетом. Банально, но факт налицо. Мысли постоянно роем ворочаются в голове, выделить основную трудно, не представляется возможным правильно оценить обстановку, осмыслить, так сказать, возникшую проблему. Напрягает и то, как я тут геройствую, прям-таки герой блокбастера, легко и просто лишаю жизни людей.

Уже почти двое суток я нахожусь в состоянии повышенного возбуждения, категорически не хватает времени на принятие хоть какого-то промежуточного решения, а ведь меня всегда учили молниеносно принимать в экстремальной ситуации единственно правильное разрешение возникшей проблемы, не обращая внимания на условности и обстоятельства. В общем-то, я так и делаю. Только вот иногда кажется, совершаю одну ошибку за другой, и выхода из создавшегося положения не вижу. Плыву, как гуано по течению и не представляю, к какому берегу прибьюсь, так как полностью завишу от навязанных мне обстоятельств. А это неправильно. Где мои навыки и опыт уверенного бойца? А знания будущего? Ведь это же такой сногсшибательный плюс. Понимаю, но не применяю. Хорошо еще, все, механически заученные движения действуют, не смотря на то, что тело другое. Похоже, предшественник немало уделял внимания физическому совершенствованию себя любимого. И это есть хорошо!

Но имеется и обратная сторона медали. Растерянность. За такой короткий промежуток времени произошла масса событий, они-то, как я считаю, и явились причиной моей нерешительности. Особенно повлияли произошедшие перемены. Я изменился, и не только внешне, но и по внутренним ощущениям, отсюда и уверенности не хватает, одно беспокойство в голове мечется, и вопросы, на которые пока нет ответа. Простое принятие решения как жить дальше не могу спрогнозировать. И сейчас, иду как телок на веревочке. И за кем! Какая-то чокнутая девица, экстравагантного поведения, которое больше бы подошло девчонкам из моего времени, диктует правила, навязывая свои идеи, а я беспрекословно следую им. Парадокс. Я всегда считал себя самостоятельным и уверенным молодым человеком. Ссора с родителями тому пример.

Нет, она девчонка клевая, тут ни прибавить, ни отнять. Со мной такого никогда в отношениях с девушками не случалось. В прежней жизни пассивным в этом плане был, как-то не доходило дело до секса, а тут прям Казанова. Пришел, увидел, победил. Или это не относится к великому соблазнителю дам? Не помню точно, кто сказал так.... Возможно и Юлий Цезарь. Но не важно. Все образуется. Главное — события разворачиваются стремительно, и что удивительно — я не против таких приключений. Нисколечко.

— Куда мы идем? — Теперь уже я задал вопрос Марии.

— Домой — коротко и емко.

Еще бы знать, где этот дом. И станет ли он моим.

* * *

Уверенность спутницы пропадала по мере приближения к нужному месту. От моста прошли квартала два, определить местонахождение так и не смог, я и в своем времени редко, когда бывал в этих районах города, а если и приходилось посещать то, как правило, или на машине, или на автобусе. Застройка улицы, по которой шли, была смешанной, можно разглядеть целый ряд мазанок и тут же рядом увидеть вычурный особняк наподобие дома моего "отца" откуда слинял ночью вместе с Галимом. Сама проезжая часть, разбитая колесами телег и машин, напоминала поле боя после артобстрела. Видимо после дождя ее и довели до такого состояния. Это говорило, что проезд пользуется спросом, и поток людей и транспорта достаточно высок.

Заглядевшись на один из домов, буквально воткнулся в резко остановившуюся подружку.

— Вот и пришли, поглянь. Здесь я и живу. — Увидев мое недоумение, она добавила: — Не на меня, вон тот двухэтажный в глубине двора, с синими ставнями. Видишь?

— Ага, вижу, ну и что теперь? Нужно идти, народа возле дома нет, значит, никто еще не обнаружил трупы твоих мучителей.

— Я не уверена..., может и не убила, просто стукнув по башке, испугалась, и выскочила из дома, чтобы убежать от них. А куда бежать? За три года даже соседей как следует, не узнала. Я поначалу и не думала топиться. Это уже потом пришло в голову. Я испугалась, особенно когда представила, как опосля случившегося потащат у всех соседей на виду в тюрьму. Мне так было плохо, и страшно, ты не представляешь.

— Ну, идти все одно надо, хотя бы убедиться, жив твой муж или нет.

— Мне боязно. Иди ты первый. Или нет, дай наган, мне так будет спокойней.

— А ты стрелять умеешь? Это же оружие, а не игрушка.

— Давай, давай, умею я пулять, меня брат научил.

— Так ты же говорила у тебя одни сестры?

— Я просто не успела рассказать. Есть еще двоюродные братья и сестры, особо близким был Андрей, он старше на пять лет, воевал с австрияками, школу прапорщиков закончил, офицерское звание получил. Когда в отпуске по ранению дома был, меня попросили за ним ухаживать, тогда он и научил стрелять. Жалко, вновь на войну ушел, он бы не разрешил моему отцу продавать купцу старому, любимую сестренку. Так что стрелять я умею благодаря Андрею.

Не дожидаясь согласия она выхватила оружие у меня из под кителя и решительно направилась к дому. Мне ничего не оставалось, как идти следом за ней

— В доме кроме вас троих еще кто-то проживал?

— Нет, только приходящие прислуга и конюх, появлялись они утром, а так жили одни. — Толкнув створку калитки, она испуганно заметила: — вроде, когда убегала, оставила незакрытой..., может конюх пришел, он всегда спозаранку заявлялся. Правда через калитку не ходит, конюшня-то на заднем дворе, там и выездные ворота в проулок. Странно.... Кто же закрыл? Ты сможешь через изгородь перелезть? На калитке нет замка, просто запоры.

— Забор, в общем-то, не высокий. Удивительно даже, все-таки время сейчас неспокойное. Бандитов много в городе. Мой дом, во всяком случае, разграбили, я тебе рассказывал.

— Я им тоже не раз говорила — надо что-то делать с ограждением. Вроде загоношились, доски уже купили, а вот закончить — руки не доходят. Даже собак не завели, не любят они их, шумят чересчур, да и кони собак не особо привечают. А здесь лошадей целых шесть голов, табун почти. Вот их то они ценят, охаживают лошадей самолично, конюх вроде есть, но все одно, сами любят возиться с ими, оттого и красивые они у них, особенно жеребец.

Во дворе вдоль ограды наблюдалось что-то наподобие клумбы, где несколько кустов роз и одно небольшое дерево, да еще песчаные дорожки, как бы говорили — есть человек, который поддерживает порядок. Остальное пространство достаточно большого двора заросло травой.

Быстрой тенью Мария пронеслась, минуя разделяющее расстояние до крыльца, я последовал за ней. Не решаясь войти сразу, она приостановилась, затем перекрестившись, толкнула дверь. Закрыто. Выходит, внутри есть живые, и Мария зря на себя наговорила, возможно, и убийство не совершала. Померещилось ей с испуга и только. Как и сейчас, ждала одно, а тут на тебе, живые в доме, закрылись. На лице явно выраженное чувство страха. Пока не ударилась в панику нужно поддержать, или просто отвлечь:

— Другой путь в хату есть? — Неожиданно заданный вопрос заставил ее очнуться. Она закивала головой, и приглашающе махнув рукой, торопливо направилась на противоположную сторону дома. Я уж подумал, что и здесь имеется котельная, но нет, всего лишь пристройка для дров, и еще одна дверь. Она оказалась не заперта, и Мария, взяв меня за руку, потянула в темноту комнаты. Запахи прокисшей еды, сырости и застарелой не ухоженности бросились в нос.

— Дрожжи здесь готовят — шёпотом разъяснила девушка — еще одна дверь впереди, осторожно иди, а то тут все заставлено посудой.

— Во, блин. Не хуже Галима стал. Домушником вроде как называют таких вот воров — пришла в голову мысль — подумать только и это делаю я. Зачем мне все это?

Мария между тем решительно дернула на себя еще одну дверь. Свет керосиновой лампы висящей под потолком скудно освещал пространство и я, выглядывая из-за девушки, едва сумел разглядеть нехитрое убранство кухни с большим круглым столом без скатерти посередине. Немая сцена — "мы вас не ждали" — изобразили двое мужчин, сидящих за столом, на котором возвышалась стеклянная бутыль с мутной жидкостью и несколько чашек с закуской. Я даже сумел разглядеть в одной из них куски вареного мяса. Сами мужики в нательном белье с забинтованными головами, с испуганным выражением лица, так и продолжали сидеть, боясь пошевелиться. Ну, это естественно. Когда на них недвусмысленно направлено оружие, пусть и в женских руках.... Всякий испугается. Они — точно напуганы.

— Живы значит, сидите и пьете. Избили женщину, довели до смертоубийства и обрадовались, жрут горилку.

— Манька, сучка — ожил один из сидевших — тварь, думала нас уже и в живых нет? Хрен тебе. Привела хахаля, думала мы уже мертвые? А вот это видела — мужик пытался показать из пальцев фигу, но они его не слушались.

Оба пьяные и адекватно воспринимать угрозу, исходящую от женщины, не могли. Испугавшись неожиданному появлению людей на первой минуте, сейчас они, уже не обращая внимания на оружие, привычно поперли на постоянную жертву своих извращенных действий, причем в прямом смысле. Оба поднялись с явным желанием наказать строптивую женщину. Меня не воспринимали всерьез, они были дома и чувствовали себя защищенными. Никто из них не мог поверить, что Мария сможет применить оружие. И зря.

Выстрелы прозвучали в комнате громко, сразу же запахло порохом и кровью. В магазине уже не было патронов, а она все еще продолжала судорожно жать на спусковой крючок, сопровождая щелчки курка криками с угрозами, хотя, как я понял, угрозы были теперь бесполезны. Оба мужика лежали на полу, опрокинутые стулья загромождали помещение, не давая толком рассмотреть тела убитых. Я попытался забрать пистолет. Вытаращив на меня глаза, девушка отчаянно сопротивлялась, и ни в какую не желала отдавать парабеллум.

— Мария, успокойся. Все кончилось. Ты же хотела сделать это раньше? Так и получилось. Они мертвы. Давай пистолет, он тебе уже не нужен.

— Как не нужен, кто не нужен? Я их убила? Да? Убила?

Марию трясло, меня тоже нехило швыряло. Нам необходимо было чем-то отвлечься. Испугавшись, что она вновь кинется снимать свои эмоции путем домогательства, поспешил налить из бутыляки мутную самогонку и всучил стакан в ее трясущиеся руки.

— Пей..., выпей девочка моя, тебе легче станет. — Подталкивая зажатый в руке стакан к ее губам почти силком заставил выпить вонючую жидкость. Тут же налил себе и лихо опрокинул в рот. От отвращения передернулся, но заставил все-таки проглотить эту дрянь, хотя она и пыталась вырваться наружу.

— Уже шестеро. — Промелькнуло в голове. — Я виновник в убийстве шестерых человек. Ужас какой. Неужели, ради этого сюда попал? И сколько же еще необходимо убить людей? Они что, мешали кому-то? Ради чего все это безобразие творю?

В голове мелькал калейдоскоп мыслей, они, мешая друг другу, догоняли и толкались, превращаясь в несвойственные для моего возраста планы. Можно подумать, что кроме меня и Петра еще кто-то подселился в голову, более взрослый, искушенный и знающий ходы и выходы в подобных ситуациях благодаря опыту прожитых лет. Он и подкинул абсурдную идею: — Может, именно такой вариант устраивает тех, кто перекинул мое сознание? Спасти эту взбалмошную дивчину, жениться на ней, наплодить деток, обязательно сына родить, воспитать его, обучить, помочь стать президентом или секретарем ЦК КПСС будущего СССР. А что, вполне по силам при моем знании предстоящей истории. Вряд ли он будет хуже, чем Горбачев или тот же Ельцин. Уверен, гораздо лучше получится. Во всяком случае, жопу лизать толстосумам не станет. Я его воспитаю, так как надо. Зная, что ждет страну можно миновать ошибки и не дать развалить государство — империю. Пускай даже и не станет Украина самостоятельной, зато люди будут жить счастливо. Мама хорошо помнила этот период, не раз вспоминала и пыталась мне внушить, что жить в большой стране гораздо легче и спокойней чем в свободной и независимой, но голодной незалежной Украине, которую все, кому не лень пытаются прикарманить, обещая горы благоглупостей.

Вот черт, что только не приходит в голову, не хуже, чем у Марии — тянет куда-то не туда, особенно порассуждать в сложной ситуации — прям, хлебом не корми, да еще мысли наполеоновские. Муть короче.

— Милый пойдем наверх, там у нас спальни, кровать у меня огромадная, и перина..., мя-я-я-г-кая — мягкая, ляжешь и утонешь, впечатление как будто тебя похоронили. Из-за этого всегда боялась темноты, страшно одной там находиться. А с тобой ничего не побоюсь.

— Все-таки растащило девочку. Кровь пролитая, еще и самогонка — видимо заводит её не по делу. Особенно кровь, ну и смерть естественно. Так и думал, что потянет опять на себя. С чем это связано? Сложно понять, не психолог я.

Попытка повиснуть на мне ей не удалась, я отвел руки, тянувшиеся к моей шее. Честно говоря, испугался, вот так, в порыве любви к своему герою, возьмет и задушит. Брр-р, представив такую сцену, поспешил отойти на безопасное расстояние, керосиновая лампа, подвешенная на цепочке, скудно освещала комнату и лишь дневной свет в маленьком окне, выходящим во двор, помогал рассмотреть неприхотливую обстановку большой, но заставленной непонятно чем комнаты. Основную часть занимала русская печка, одна стена кухни полностью отдана полкам с кастрюлями, чашками и тарелками. На крючьях висели вязанки лука, чеснока, засушенные стручки красного перца и еще какие-то травы. Кроме стола и стульев вдоль противоположной стены увидел длинную скамью, на ней расположились ведра с водой и стеклянная бутыль, заполненная такой же мутной жидкостью, как и та, на столе. Двери в соседнее помещение не было, лишь занавеска из цветастой ткани закрывала "апартаменты" от моих глаз. Лишней и совершенно чуждой вещью выделялся в комнате резной, с замысловатыми фигурками зверей, вырезанных из дерева, шкаф.

— Как будто из другого мира пришелец — подумалось мне.

Мария неожиданно быстро подскочила к лежавшим на полу трупам и сорвала с них бинты, затем переместилась на один из стоящих стульев, руки легли на стол, следом и голова опустилась. Плечи затряслись, послышались всхлипы, а затем без перехода раздался вой. Не рыдания и не плач, а именно вой. Так кричат по покойникам бабы на похоронах, мне приходилось, и слышать, и видеть, как хоронили и оплакивали украинских солдат погибших в боях с сепаратистами.

— На кого же вы меня покинули, родненькие мои, как же я теперь одна буду жить. — У-у-у, сволочи, бандиты проклятые..., осиротили бедную женщину, убили.... Погубили на моих глазах. У-у-у-у, кто же теперь заступится за горемыку, кто приласкает и утешит. Некому, некому теперь хлебушек домой принести.

Я охренел. С удивлением прислушался к ее причитаниям. Мое удивление вмиг пропало, когда увидел стоящих в проеме двери двух женщин. Вот оно! Ради них она тут ломает комедию. Однако! Когда успела заметить их? И как быстро среагировала. Я поспешил поправить парабеллум, убеждаясь в его скрытности от внимательных глаз, застывших на пороге в удивлении женщин. Мне было крайне неуютно, я не знал, в каком качестве Мария представит меня, пришедшим неожиданно работницам по дому. А это были именно они, догадаться нетрудно. Калитку мы так и оставили не закрытой, и то, что увидела их Мария, и так оригинально пытается свалить свой грех на неведомых бандитов просто поразительно. Игра профессионала на сцене меньше меня бы впечатлила, чем ее премьера.

Как бы вспомнив нечто важное, она подняла голову и посмотрела в мою сторону. Затем продолжила речитативом: Слава богу, ни тебя братик, ни меня не убили. Синяки пройдут, заживут, а вот наши кормильцы уже не встанут. У-у-у — вновь завыла Мария. Она делала вид, что не видит стоящих на пороге служанок. А те отошли от ступора и ринулись обнимать и успокаивать воющую хозяйку.

— Мария, Мария что произошло, что случилось? — И, как будто только-только увидев валяющихся на полу мужчин, заголосили в тон хозяйке. Разобрать, кто и что каждая из рыдающих женщин говорит, было просто невозможно. А когда Мария подняла голову якобы рассмотреть, кто же ей так усердно помогает изливать свое горе, и тем самым продемонстрировав разбитое лицо, то уже никто не смог бы переубедить испуганных женщин в правдивости слов Марии. И ведь они наверняка знали непростую жизнь молодой хозяйки в этом доме, но ни одна из них даже на минуту не засомневались в предложенной версии о нападении бандитов на мирную семью.

В тему смотрелся и я, со своим разбитым лицом. Мне ошеломленному происходящим было не по себе. И это еще мягко сказано. Вроде бы требовалось и от меня хоть какое-то участие в спектакле поставленным Марией, но я не представлял, каким образом могу подыграть "великой артистке" в лице молоденькой девушки. Поэтому так и оставался стоять столбом, участником мизансцены без слов.

Мария играла бесподобно. Она уже рыдала на груди одной из женщин, благо, что та у нее была весьма впечатляющих размеров. Сквозь плач подруга вполне внятно посвящала в произошедшее по ее версии нападение бандитов.

— Мы сидели за столом, отмечали приезд братика. И вдруг врываются вооруженные люди, наставляют оружие на нас и требуют деньги. Но вы же знаете у мужа все деньги в деле, было немного припрятано, так он сразу же и отдал. А им мало показалось, чтобы заставить мужа с деверем раскошелиться стали всех избивать и меня с братиком то-о-о-же. Вон смотрите, у него лицо разбито, так же, как и мое, и не только лицо, все тело в синяках. Хотели изнасиловать на глазах родных, а муж не выдержал и кинулся защищать. Они их просто убили-и-и-и....

Тут уже все три женщины хором завыли и запричитали.

— А как же вас не убили? Почему-свидетелей-то оставили?

Я поспешил помочь подруге и вмешался со своей версией.

— Кто-то со двора закричал, что идет патруль, они испугались и дали деру.

Наивно конечно. Но мне простительно, все-таки я, по сути, пацан еще. Но, тем не менее, версию приняли и поверили.

— Настя — обратилась Мария к одной из женщин. — Сходи на конюшню, может Степан уже там, пусть придет, надо же в полицию сообщить, да и помощников найти следует. Не могу я сама заниматься похоронами, не осилю.

— Не беспокойся хозяйка, все сделаем. — Настя, стоя уже на пороге обвела взглядом комнату, как бы сканируя пространство, и добавила: — Степана я сейчас позову, он вместе с нами шел, повернул к выездным воротам. Запрягать лошадь в хлебную повозку торопился, брат хозяина обычно в это время выезжает на хлебопекарню.

Меня не на шутку развезло от выпитой самогонки, да и усталость брала свое. Как в тумане все что происходит, видится. Хотелось спать, казалось, стоит только прислонить голову к чему-нибудь, и я тут же засну.

— Мария, мне плохо, может, я пойду, прилягу? — Сам незаметно для оставшейся женщины показал пистолет. Мол, спрятать надо.

— Да, да Петруша, иди, полежи. Бедненький мой братик, только приехал, а тут вот беда. Не верится все еще, что мы живыми остались и не лежим рядом с мужем и деверем. Пойдем милый, я покажу, где можно отдохнуть, ты ведь даже не успел посмотреть, как мы тут живем. Фершала надо будет позвать, чтобы осмотрел раны наши.

Обращаясь уже к женщине, она попросила: — Сходи-ка ты Марфуша к доктору, позови его, пусть придет, полечит нас с братиком.

Поднявшись на второй этаж Мария, шепотом стала посвящать в свой план, но я уже понял, что к чему и лишь попросил рассказать, кто я такой в ее игре, и что за братик появился вдруг ни откуда.

— Никто даже представления не имеет, какие у меня имеются братья. Есть родственники, как же без них, а кто и где проживают, соседи и обслуга не знают. Поэтому говори, если спросят, — ты двоюродный брат, из Сокольских, родственник короче. Понял. Ложись на эту кровать, а я пойду вниз. Народу сейчас бу-у-у-дет..., любят у нас люди на чужое горе смотреть.

— Да уж, спектакль ты знатный устроила. Я не ожидал, что ты так легко выкрутишься.

Мария прижавшись ко мне, шепнула: — Разберусь с делами, и мы с тобой такой театер закатим... Ух..., какой! Да на моей перине.... Все, побежала, а то не сдержусь, завалю тебя прямо сейчас.

— Иди, иди — испуганно посоветовал я, и, показав на кровать, спросил: Это чья? Деверя?

— Его, накинь сверху накидку и спи.

Уговаривать меня не пришлось. Несмотря на создавшуюся ситуацию, я уснул моментально, стоило лишь спрятать пистолет под подушку и прислониться к ней гудящей от напряжения головой. Раздеваться сил уже не было.

Глава 7

Разбудил меня грубый толчок в спину, и не менее грубый мужской голос:

— Вставай паря, разлегся тут. Вставай, господин сотник хочет с тобой поговорить.

Возле кровати стоял, вернее, возвышалась горилла подобная личность. Сам по себе здоровенный мужик, так еще весь заросший волосами. Где борода, где усы, а где грива не разобрать — сплошная растительность и нос с волосатыми огромными ноздрями. Все большое и только глазки из-под нависших бровей смотрелись маленькими буравчиками, которыми он в настоящий момент пытался меня пронзить. Разглядывал весьма профессионально, я имею в виду как человек, состоящий на службе у государства в качестве стража порядка, и уверенного в своей значимости в этой жизни.

Я, подыгрывая Марии, в ее придуманной на скорую руку версии, скорчил страдальческую рожу и болезненным голосом с протяжкой произнес:

— Ну, зачем вы так сильно толкаетесь? У меня все тело болит от побоев, и вы еще добавляете.

Здоровяк в воинской форме, не обращая внимания на мои попытки изобразить страждущего больного человека, уверенно ухватился за мой воротник и попытался стащить с кровати.

— Мамке будешь жаловаться. Вымахал детинушка под притолоку, а ведешь себя как барышня. Откуда у тебя китель кадета? С кого снял? Отвечай разбойник, когда тебя начальник стражи спрашивает.

Опа-на. Так это страшилище и есть начальник уголовки, он по всему как раз и вызван по поводу нападения бандитов. Блин, как же я не догадался спрятать свои документы вместе с кителем. Не сходится с версией Марии. Думай голова, думай.... Купец Рыжов, то есть по факту мой отец — мертв. Я, приехав домой попал на разбойников и, убежав от тех, поспешил к знакомым отца, которых и я знал неплохо. Прокатит такой вариант или нет? Может так и сказать...?

Не успел ничего ни объяснить, ни придумать толком. Заскочившая в комнату Мария затараторила как тот пулемет:

— Господин капитан, это мой двоюродный братик, Петр. Бедненький, он хотел вмешаться в разборки и его избили. Видите, какое лицо у мальчика.

При этих словах тот скептически хмыкнул, мол, я увидел, но кроме этого вижу немаленького и нехилого детинушку, которого ребенком назвать..., очень надо постараться.

— Вы не смотрите что Петя такой большой, он еще ребенок, — Мария, прям, как чувствует, о чем громиле нужно говорить — ему только недавно исполнилось шестнадцать лет. Избивали его, как и меня, обоим досталось. Вы гляньте, какие у меня синяки на теле. Не раздумывая, она вытащила, как и в прошлый раз, свои два белых лебедя, схватила огромную лапищу капитана и, притянув ее к бесстыже оголенной груди заставила потрогать и вроде как дать почувствовать тому насколько сильно повреждено ее тело.

Начальника стражи затрясло. Ему тут же захотелось остаться наедине с девушкой и лично убедиться в наличии синяков не только на этих белых лебедях, что так откровенно были предоставлены ему, но и все остальное осмотреть более внимательно.

— Иди хлопец, посмотри внизу, что там... — слов, как и причины, спровадить меня с глаз долой, у него не находилось, — иди, иди, нам тут с твоей сестричкой кое-что необходимо проверить.

Меня тоже, как и эту гориллу затрясло не на шутку. Что произойдет сейчас с моей Машенькой, стоит только мне уйти, я представил чуть ли не в картинках. Злость плохой советчик, в любом деле, но ведь она приходит всегда неожиданно, и остановить порой не удается вовремя. Мария по моему выражению лица догадалась: — я, не задумываясь о последствиях, могу применить оружие, правда она не знала, что перезарядить парабеллум не успел. Но движение моей руки под подушку в отличие от увлеченно тискавшего груди молодой женщины военного, заметила. Рука нырнула под подушку зря, нащупав пистолет, вспомнил — застрелить этого мужлана в форме, то ли капитана, то ли, как он сказал сотника, непонятных войск, не смогу, не заряжен мой Люгер. Вновь выручила незаурядная смекалка Марии.

— Опанас Дмитриевич, вы же понимаете, как сейчас не вовремя будет проводить осмотр моего избитого тела. Вы же видели, внизу лежат убитые муж и деверь, люди пришли собрать их в последний путь. Да и доктор желает не меньше вашего осмотреть наши раны. Я не могу оставить все без надзора. Давайте перенесем осмотр моего тела на потом. Вначале надо схоронить погибших, поминки устроить, людей успокоить. Вы поможете мне? Не оставите меня в моем горе одну? Вы поймаете этих бандитов? Пройдемте вниз, там вы увидите и поймете, каким образом злодейское нападение было совершено.

Выскользнув из рук великана, она тут же спрятала "вещественные доказательства" под платье, быстренько выскочила из комнаты, приостановилась, чтобы придержать дверь, тем самым как бы предлагая следовать за ней.

— Артистка! — Лучшей похвалы не придумать. Я повторял и повторял про себя это слово. — Артистка! Великое дарование пропадает в этой дивчине.

Еще не знал, но интуитивно понимал — подобный талант имеется не у всех женщин.

Что-то она еще говорила, увлекая нас за собой, слова и особенно интонация заставляли и меня, и сотника повиноваться беспрекословно. Казалось бы, ее разбитое лицо должно вызывать, если не отвращение, то хотя бы неудобство доставлять каждому кто смотрит на нее. Но это не происходит. А уж обо мне и говорить не стоило, все ее болячки воспринимал, как свою личную боль и готов был принять на себя все ее беды, развеять любые неприятности. И вот этот большой человек, идущий за ней, тоже готов выполнять любую просьбу, выходит, и он подпал под ее обаяние. Оно флюидами расползалось, вбирая всех находящихся рядом. Даже улыбкой она доставляла удовольствие и это при ее-то разбитом лице. Невероятно! Как так у нее получается? По моим понятиям ее бесстыдство в поведении должно отталкивать от себя, но нет. Наоборот. Притягивало и еще как.

Эта девушка, вернее уже женщина явно не тянула на ту Соколовскую, которую в моем времени преподносили как ярую патриотку Украины. Девушка, которую я сейчас вижу, другая. Не может быть, чтобы такая хитрая и расчетливая, сексуально озабоченная дивчина была украинской Жанной Д"Арк, светлый образ которой благодаря книге остался в памяти людей как патриотки своей Родины, за которой шли народные массы. Хотя..., кто её знает, сто лет пройдет, прежде чем увековечат ее имя. Кто может с точностью рассказать, какие такие слова или действия, предводительницы взбунтовавшихся крестьян, могли всколыхнуть сердца и заставить их воевать. Как-то не хочется думать, что тут преобладали всего лишь меркантильные интересы, но и патриотизма во всей чехарде происходящей в Украине в годы лихолетья особо не видно. Захватить землю, пограбить соседа, убить всех, кто не согласен с твоими интересами и желаниями.... Сплошь и рядом такие действия происходили во времена гражданской войны. Хоть на Украине, или в Сибири, да в той же Москве, везде были свои Робин Гуды, свои герои, и бандиты тоже присутствовали. Интересы перемешались настолько, что порой и сами не понимали, кто за что воюет, ради чего убивают друг друга, и какое государство на этой кровавой земле мечтают создать. Я знал, и даже видел, никакого рая здесь не будет. Будут все также грабить, убивать, насиловать и наживаться. Не станут дети и внуки жить в мире и благополучии. И вот эта дивчина.... Она не знает, что ее ждет в будущем. Возможно, как и Соколовская, вскоре станет атаманшей, задатки имеются. Хотя вероятней другое. Может и станет атаманшей, но не повстанческого отряда, а городской банды наводящей ужас на обывателей. Как тот же Филин вместе с моим крестником Галимом.

Сейчас у Марии на уме лишь одно: сделать так, чтобы убийство мужа и деверя не повесили на нее, чтобы она спокойно могла отдаваться любовной страсти, обладая телом молоденького парнишки. Озабоченная молодая стерва, но какая сладкая и желанная. Неосознанно, чисто интуитивно поняла, как надо агитировать мужиков, что им обещать. А может это врожденное, богом данное умение со времен Адама?

К подобным эскападам явно неустойчиво мое юношеское восприятие действительности. Жизнь что подарили мне, прекрасна, нет слов, но вот понимание ее у меня основываются пока все еще на прошлой жизни. Хочется верить, что я попал в наше историческое прошлое, но чем дольше живу здесь, тем серьезней сомнения. Почему-то нет уверенности, лишь раздумья и колебания преобладают. Насчет параллельных миров мало чего знаю, но предчувствие — этот мир не мой — не выходят из головы.

Водоворот событий так и продолжал нести меня со скоростью, не позволяющей отойти в сторону и спокойно обдумать все, что происходило вокруг. Появившийся фельдшер завел в предоставленную для осмотра избитых хозяев комнату, после обследования подтвердил серьезность нанесенных травм и ушибов, особенно наших лиц. Сунутые незаметно Марией денежные знаки разрешили его недоумения по поводу застарелости синяков. Прописал покой, предложил гематомы зеленкой "полечить", больше видимо ничего из лекарств у него не было. Мария категорически сказала — нет, я ее поддержал. Если уж эти раны не смогли помешать нашему сближению раньше, то и в дальнейшем помехой не станут. Определенное неудобство конечно есть, но я частенько огребал подобные травмы, и ничего, терпел. Жалко было Марию, судя по рассказам, ей неоднократно приходилось от мужа такие "щедрые" подарки получать. Утешились тем, что сломанных ребер нет, а ушибы..., ушибы заживут. Я был почти уверен, и доктора то Мария пригласила, чтобы тот засвидетельствовал наличие ран, а значит и нападение бандитов.

Меня больше заботил и раздражал начальник стражи, прилипчивым оказался, так и не отходит от хозяйки. А она с удовольствием командует громилой, при этом смотрит на меня и ехидненько так подкалывает:

— Вот братик, учись у Опанаса Дмитриевича, как надо угождать дивчине. Чужой человек, но проникся нашим несчастьем и бескорыстно помогает бедной вдове.

Ага, бескорыстно. Представляю, что у него в голове. Тут "горе" понимаешь у человека, а он все пытается погладить несчастную вдовушку своей лапищей и в основном по мягкому месту норовит. Не выдержит, зажмет ведь где-нибудь и не посмотрит на приличия. Жеребец блин. Я поднялся наверх, вытащил заныканный под подушкой ствол, снарядил запасной магазин последними патронами и, засунув оружие на привычное место, под ремень, слегка приободрился. Пусть будет, с таким "шкафом" моими умениями в рукопашном бое не справиться. Я вроде не мал ростом, но по сравнению с этим дролем выгляжу пацан пацаном. Не хочется применять огнестрел, но кто его знает, ведь по-доброму не отцепится, и к маме не ходи, ясно и так. Спустился вниз, в глаза вновь бросился этот волосатик, закрыл своим телом Марию и что-то пытается ей на ушко нашептать. Довольная и раскрасневшаяся от возбуждения новоявленная вдовушка как мне показалось, готова уже и уединиться где-нибудь с распалившимся от близости доступной женщины бугаем. Ревность, доселе никогда мной не испытанная, обуяла меня, заставляя терять рассудок, кровь взыграла не на шутку, и моя рука непроизвольно потянулась к оружию. Как ни странно, ощутив рукоять пистолета успокоился. Молодость она всегда категорична, но ведь не в возрасте дело, а в том, что в голове имеется. Пусть я молод внешне, но у меня за плечами опыт многих людей, проживших столетие. Все они прям чуть ли не хором кричат: — Нельзя поддаваться эмоциям, будь выше страстей. Попытайся изменить ситуацию.

— Сестричка, я вижу старание офицера в оказании помощи, но мне не понятно, каким способом он поймает бандитов, находясь в твоем доме? — По взгляду дебилоида брошенному на меня понял — врага я заимел не шуточного.

Ловко вывернувшись из-под нависающей над ней фигуры сотника, Мария поправив повязанную на голову черную косынку, и благодарно бросив многообещающий взгляд на меня, поспешила охладить разгоряченного мужчину:

— Опанас Дмитриевич, действительно, вы же обещали поймать бандитов? Обещали? Ну, так идите и ловите. Я вам уже рассказала, как дело было, свидетели подтвердили, осталось найти разбойников. Без вас ваши солдатики не справятся. Это только вам дано, вы опытный человек, мне мой муж рассказывал. Он всегда вас хвалил.

Недовольный вмешательством волосатый дядя, расшаркавшись и пообещав обязательно наведаться к Марии и проинформировать о поимке бандитов, с явной неохотой, наконец-то, покинул дом. Я был этому несказанно рад. И не только потому, что спровадил соперника, я отлично осознавал угрозу, исходящую от военного следователя гетманского порядка, установленного в настоящее время генералом Скоропадским при поддержке германских оккупационных войск. Он, если захочет, то вмиг меня забреет в добровольцы и стану я "защищать" свободу Украины под флагом Гетмана. Но я-то хорошо знаю, его власть недолгой будет, вот-вот спихнет с "престола" новый претендент на должность вождя украинского народа — Петлюра. Он и сейчас вроде как военный министр? Или нет? А может в тюрьме? Не помню, как-то не особо подробно изучал автобиографию народного героя. И спросить некого, никому до него дела тут нет. Где-то осенью, насколько помню из учебников истории, придет к власти. Мне, ни Скоропадский, ни Петлюра "не улыбаются", пусть и считают их в моем времени украинские патриоты родоначальниками независимости Незалежной, но помогать никому из них не стану. Недолго они на Украине куролесить будут. Тут бы в живых остаться, тем более, когда рядом ....

— Петруша — а вот и первопричина моих сомнений — помоги перенести тела убитых в залу, там женщины подготовят их в последний путь, обмоют, нарядят в хороший костюм. Кстати, тебе тоже нужно переодеться. Поможешь перенести покойников, и я покажу, где взять одежду. Потом нам необходимо съездить на кладбище, договориться насчет могил.

— Может это дело перепоручить кому-то из работников. Я смотрю, во дворе уже собрались люди, ты же их знаешь?

Мария задумалась. Потом махнула рукой и подтвердила правильность моего предложения:

— Действительно, чой-то я на себя все взваливаю. У мужа в городе несколько родственников имеются, вот и пошлю за ними, пусть подмогнут.

Дело погребения усопших — неспешное, требующее соблюдения многих традиционных и обязательных правил и законов. Я не вмешивался, старался уединиться и не маячить перед глазами родственников и знакомых, да и новоявленная сестричка не стремилась меня светить, перед всеми желающими проститься с погибшими. Я боялся, что тут будут соблюдаться все положенные правила, входившие в ритуал похорон. Одно из которых — пребывание покойников в доме трое суток. Мария уже успела получить разрешения у священника похоронить на следующий день, без отпевания в церкви. Омовение и соборование производилось нанятыми для этого чужими женщинами, а приглашенная чтица читала Псалтырь всю ночь, ей помогали старушки, непонятно откуда набежавшие на похороны, они же отправили уставшую от хлопот Марию отдохнуть.

Я чем мог, помогал, но потом плюнул на весь этот спектакль и завалился спать. Утром, позавтракав на скорую руку хлебом с салом, сделав из продуктов бутерброд, запил чаем, предупредил Марию, что буду на заднем дворе, и поспешил смыться. Честно говоря, мне стыдно стало участвовать в лицедействе, возникло неприятное ощущение участия в нехорошем деле, не по себе как-то было. Особенно когда приходится делать вид потерпевшего и горем убитого родственника.

Место уединения нашел на конюшне. Осматривая постройки, наткнулся на мужчину преклонных лет, тем не менее, вполне бодро передвигающегося по помещению и ловко орудующего вилами убирая навоз.

— Я так понимаю, ты и будешь родственник хозяйки? — Встретил вопросом мое появление в его владениях. И как мне тебя величать? Не сиятельством случайно? Или высокопревосходительством?

По широкой открытой улыбке понял — человек шутит.

— Надо думать, помощник Марии будешь? Энто хорошо. Она хорошая дивчина, но в делах мужних не смыслит. А ведь у них большое хозяйство.

— И какое же? — Задал вопрос и поспешил тут же представиться: — Петр Павлович, или просто Петр.

— Меня кличут Степаном, — ответно назвался работник Марии — конюхом я здеся работаю, значица. Ну а хозяйство действительно большое. Хлебопекарня, где работников десять человек, три лавки, еще, значица три человека содержание получают, потом два амбара с запасами муки и зерна, там тоже шестеро работают. В доме готовят закваску хлебную две женщины, и я при лошадях. Мне тяжелее всех тут приходится. Работы много, хозяин обещал помощника мне, но теперя и не знаю, как будет. Может, ты пойдешь? — хитро прищурился старик. Возможно и не такой уж старый, просто выглядел так из-за бороды и усов, а под ними вполне справный мужик прячется. Вряд ли пожилой человек управится с шестью лошадьми.

— Хозяин любил тут возиться, — продолжал делиться знаниями реалий семьи хлеботорговца — когда не занят был. Помогал. Чистил, ухаживал. Правда, в основном свово любимца обихаживал, вон посмотри тудысь. — Он указал на одно из стойл, где нетерпеливо мотал головой конь в ожидании, когда на него обратят внимание. Я двинулся было в том направлении, но меня остановил Степан.

— Погодь. Раз уж его друг больше здесь не появиться то надо тебе коня приручать. Я так понимаю ты к нам надолго. Хозяйке подручник нужон. А то, как же, без мужеского пригляда в хозяйстве нельзя. — Утвердительно высказал свое видение дел, происходящих в доме купца. Тут же, без перехода, вновь вернулся к обсуждению повадок жеребца. — Ведь зараза така энтот Вихрь, тока Поликарпа привечал. Меня и то не всегда допускал до себя. Разве только напоить и овса задать, а так ни-ни, не моги даже погладить. Стервец. Укусить незнакомца для него, ничего не стоит. Вон тама, на полке лежит горбушка хлеба, подсоленная уже и две морковки. Возьми, скорми ему. Если схрумкает и даст себя погладить, значит, ты по душе пришелся животине. Но в стойло все одно пока не заходь. Дурной жеребец, с гонором. Продавать надо его, иначе заберут на войну. Уже сколь раз пытались, хозяин только деньгами и откупался от мобилизации конного состава. Сейчас некому это дело спроворить, мигом найдутся желающие заиметь таку красоту.

Жеребец действительно был красивым. Даже мне, далекому от коневодства, бросались в глаза его стати. Полностью разглядеть в стойле не мог, но высоко посаженную голову с белой звездочкой посередине лба с умным взглядом больших открытых глаз, направленных на меня, увидел сразу.

— Чистый дончак — почему-то шепотом поведал Степан.

— Почему дончак?

Если честно, для меня существовало два вида лошадей. Красивый конь и не красивый. Поэтому стало интересно, как можно определить по внешнему виду принадлежность лошади к тому или иному виду. Степан все так же вполголоса поспешил разъяснить мою неграмотность:

— Рост жеребца больше трех аршин, корпус вытянутый и широкий, широколобая голова и цвет... Ты глянь какой переход от золотистого к темным гриве и хвосту. И ноги, сейчас ты не видишь, а когда идет галопом то очень заметно, настолько они сильные, мощь так и прет из него. Отлично ходит и под седлом, и в упряжке. Хозяин чаще в коляске его использовал, не любил верховую езду, не казак он. Но лошадей привечал, и разбирался не хуже чем иной казак.

— А остальные лошади? Они что, хуже?

— Энти вон, две кобылы, тоже из породы дончаков, хозяин уже имел от них приплод, немалую деньгу за них взял, да они и сейчас жеребые, месяца через четыре принесут потомство. А остальные три, рабочие лошадки, под хлебовозки используются. Седни, по всему видно, некому развозить хлеб по лавкам. Обычно брат хозяина занимался энтим делом. Да-а-а, дела господни неисповедимы. Живем, хлебушек жуем, а он возьми и забери к себе.... Был человек, и нет человека.

Ты-то как, любишь лошадей? — Неожиданно перешел на прежнюю тему в разговоре конюх.

— Хм, — задумался я, — скорее нет, чем да. — Увидев скривившееся от моего правдивого ответа лицо старика, поспешил разъяснить — просто мне очень редко приходилось общаться с ними. С какой стороны к ним подходить не знаю, а уж о том люблю ли я их или нет, как-то не приходило в голову. Мне они нравятся, красивые животные, тут ничего другого и не скажешь.

— Я видел на тебе кадетский мундир, аль не твой он?

— А при чем тут мундир?

— Ну, а как же, в молодости я служил у одного барина, жокеем, тот большой любитель скачек на ипподроме был. Евойный сын, кадет, как и ты, рассказывал, что их кавалерийским наукам обучали, так как будущий охвицер должон уметь обращаться с конями.

Я задумался. А ведь, похоже, он прав, насколько я знаю, раньше офицер обязан был уметь ездить верхом, машин ведь не было. По телеку показывали, как на лошадях парад победы маршалы принимали. Маршалы! Может и мой предшественник мог владеть навыками верховой езды? Не помешает проверить. Раз тело подчиняется моим умениям рукопашного боя, то вполне способно вспомнить, то, что ему тренировками в кадетском корпусе привили. Чисто рефлекторно. Вот только я уже сказал конюху, что не умею ездить верхом.

— Ты знаешь Степан, китель кадетский мне по наследству перешел от брата, он сейчас офицер и ему этот мундир ни к чему вот я и одел в дорогу. Вроде как вид более представительный захотелось иметь.

Мне-то собственно, зачем продолжать подобные разговоры? Я сам еще не знал, что собой представляю. Болтая всякую чушь, могу впоследствии нехило подзалететь. Поэтому перевел разговор в другое русло:

— Выходит у жеребца кликуха Вихрь?

— Точно так. Ну, и як, будешь пробовать подружиться с конем? Ты главное не дрейфь, он о-о-чень хорошо чувствует, что у человека на уме, и страх ему нельзя казать, сразу отношение к человеку плохое, не подпустит к себе.

Ну и как тут без страха подойти? Нагнал ужаса на меня и предлагает не показывать. Ну да ладно, где наша не пропадала. Спрятав в глубину сознания мандраж, решительно подошел к жеребцу. Вроде стоит смирно, глазом своим черным косит, и ноздри трепещут. Принюхивается что ли? Но ведь не собака, хотя кто его знает, какие органы чувств лошади имеют. Ни разу не интересовался.

Ага, так он учуял, собака такая, гостинец.... Протянул горбушку на ладони и замер: возьмет, не возьмет? Фуу, взял. И даже подморгнул мне. Или показалось? Вот и сейчас смотрит, как будто еще подачку ждет.

— На дорогой, угощайся. Морковка для зрения полезна, да и сахар в ней присутствует. На вроде леденца получится.

Решительно протянул руку и погладил голову, там, где у него была звездочка белая. Вихрь согласно помотал головой, осторожно приложился губами к руке, как бы целуя в благодарность за угощение. Фыркнул и положил голову мне на плечо.

— Ну, Петя и везунок ты. — Тихо проговорил стоящий сзади меня на расстоянии конюх. — Я уж изготовился треснуть ему по голове черенком вил. Нет, надо же, подпустил тебя. Я его обихаживаю, кормлю, и он меня не признает, а тут какой-то хлопчик подошел, дал гостинец и все. Он уже целоваться с тобой лезет. Чем-то ты ему глянулся, не иначе. Може, рискнешь, в стойло к нему зайдешь? Хотя ни, не треба. Сейчас принесу уздечку, накинешь на него, а потом выведешь на прогулку. Надо же, подпустил, чертяка.

Он еще что-то бормотал, уходя вглубь помещения. А я стоял и боялся пошевелиться. Странное чувство единения с животным, именно единения, опустилось на меня. Я не только чувствовал, казалось, слышал, как в унисон бьются наши с ним сердца. Его большое, и мое, ритмично, в такт друг другу стучали и стучали. Меня переполнило чувство восторга, сознание захватило желание обхватить за шею лошадь и прижать к себе. Не удержался, так и сделал. Вихрь не противился, наоборот он наклонил голову, чтобы мне сподручней было его обнять. Я невольно засмеялся, погладил по шее, взлохматил гриву, там, где смог достать, чмокнул в ноздри и понял — ни за что не расстанусь с новым другом. Застрелю любого, кто посягнет на него или еще хуже, поднимет руку с целью нанести боль.

Степан принес три вида уздечек.

— Вот смотри, знакомые для тебя вещи?

— Представления не имею, ты мне как начинающему ездаку подробно расскажи, что это и с чем их едят.

— Ну, хорошо, хотя для меня в диковинку, такой большой оболтус и не знает простых вещей.

Я лишь пожал плечами. Не стану же я рассказывать, что в моем времени редко кто сможет уверенно назвать своими именами снаряжение лошади.

— Смотри, вот эта уздечка с мундштуком для строгого управления, а вот эта с удилами, для более смирной лошади или, когда хозяин считает ее достаточно подготовленной для уверенного управления. Мы седня оденем на Вихря с трензелем, оно более мягкое и такие вот неумехи, на вроде тебя, не порвут рот коню. Видишь — он показывает железяку — это трензельное железо, и по сравнению с другими уздечками оно толще. Понял для чего? Так и есть, сберечь рот лошади. Оголовье все ременное, из хорошей кожи сшито. Тут нужно запомнить, куда и как одевается.

Он долго и нудно объяснял, показывал, называл названия частей снаряжения, которые мне было трудно запомнить. Осталось в голове лишь основное: — повод, удила, и оголовье вместе составляют уздечку. Всякие там капсюля, мундштуки, мартингалы и масса других названий в памяти не задержались, не говоря уж об их применении. Хорошо еще все и не надо сразу запоминать. Мне предстояло лишь вывести жеребца из стойла на манеж, надев предварительно уздечку. Площадку между конюшней и двумя амбарами Степан гордо назвал манежом, видимо ему знакомо это слово. По мне так просто двор, место, где можно ведя коня в поводу, находясь при этом как можно ближе к голове коня, подвести его к корыту с водой, напоить и затем вновь поставить в стойло. Хотя арена цирка тоже манежем называют, и лошадей там гоняют не слабо.

Хорошо слышится на словах, но на деле все оказалось не простым мероприятием. Ушло на все про все часа три. Кто больше устал, я или Вихрь, не знаю, но Степан запарился со мной точно. В конце занятий тот сказал:

-Такого долбо-ба я еще не видел.

И я ему верил.

Глава 8

Более подробное знакомство с хозяйством Степана прервал посыльной от Марии. Требовалось мое присутствие, как родственника погибших, на отпевании. Во дворе народу толпилось много. Собранные в последний путь два брата лежали в гробах, стоящих на табуретках. Вокруг находились священник с книгой в руках, по всей видимости это был Псалтырь, и по бокам с иконами два его помощника. Как и заведено истари у изголовья мужа расположилась жена. Меня поразил ее вид. Осунувшаяся, уставшая и побитая женщина невольно вызывала участие и желание окружающих лиц пожалеть, посочувствовать и оплакать вместе с ней горькую судьбинушку. Что таится у нее в глубине души, никто кроме меня не знал, даже не мог представить. Уж точно не горе и раскаяние от содеянного, возможно и вуаль специально накинула, чтобы никто не увидел ее радость от предстоящей свободы и удовлетворения рабыни, узревшей смерть своего мучителя.

Похороны прошли чинно и благопристойно, как и заведено с испокон веков. На поминках народу собралось много, чему я, в общем-то, не удивлялся, как и в мое время людей, желающих на халяву выпить и перекусить всегда было более чем достаточно. Пока еще в Харькове не голодно, но постоянные реквизиции то красными, то гайдамаками, то немцами уже прошлись по сусекам и амбарам с продовольствием горожан, поэтому люди старались запастись впрок, используя любую возможность, интуитивно понимая, что голод в это лихое время не за горами. Так я, во всяком случае, думал, прав или нет, еще только предстоит узнать.

Несколько удивлял тот факт, что люди, окружавшие меня, в основном разговаривали на русском языке, ну разве только суржик проскакивает, все эти шо, де, ихний, тю и другие особенности местного говора звучали в общении вполне естественно и ничем, кстати, не отличались от разговорной речи моего времени. А я почему-то думал — здесь должно быть иначе, считал, что предки общались между собой только на украинском языке. Но нет, такого я не наблюдал. И что удивительно, я сам говорил на кацапском диалекте. Может и это следует отнести к последствиям моего переноса в конкретное тело русского человека? Точно не знаю, знал ли мой предшественник украинский? А вообще-то, какая мне разница? Никто не обращает на это внимания, ну и с какого перепугу я тут начну устанавливать правила поведения. За прошедшее время после ухода из дома я изменил отношение к требованиям властей обязательного знания родного языка. Не хочешь разговаривать на языке общения ну и не надо, живи в изоляции. Насильно заставлять тебя незачем, ты и сам загнешься от одиночества. Нелепыми сейчас для меня выглядят потуги политиков взращивать патриотов на таких законах. Ведь насильно мил не будешь. И я не удивляюсь возникшим в голове воспоминаниям, связанных с требованиями учителей моего времени о необходимости вести разговоры на наречии своей Родины. Что было, то было. Пословица: "Не умеешь — научим. Не хочешь — заставим...", в той Украине звучит постоянно и откровенно. Забывая при этом продолжение пословицы: "Не можешь — поможем!" Или наоборот, чересчур стараются помочь. Например, мои друзья — товарищи по клубу, у которых с языка не сходил клич: "кто не знае украинский тот москаль", считали достаточно серьезным поводом, чтобы "поучить" незнающего родную речь. Могли избить, не признавая другого мнения по этому вопросу. Слава богу, тут пока нет такого. Хотя, если подумать, что я здесь видел? За три-то дня нахождения в этом мире. Ничего, по сути, и не знаю. В своем времени полагал весьма важным моментом знание родного языка, а здесь, как я понял, на такого рода мелочи внимания не обращают. Как-то обходятся, не заостряют, ну и я не стану. Главным видится понимание: — Я это Я, и у меня есть моя жизнь. Пусть она и дана непонятно кем. Я воспринимаю ее как Дар свыше. Разменивать ее на мелочи преступно. Думается и раньше, в том, предыдущем моем Я, не лишними были бы подобные понятия. Нельзя тратить мгновения своей жизни на никому не нужные действия. Я на себе это осознал. Всякие там разговоры о свободе и независимости..., навязывание законов о соблюдении правил проживания..., особенно в необходимости разговаривать на языке предков.... А борьба с коррупцией? Кому от этой борьбы польза? Стоит ли ради неосуществимых идей выходить на Майдан? И уж совсем ни к чему заставлять близких и родных страдать при виде рано ушедших из жизни сыновей и дочерей, в этой никому кроме олигархов не нужной войне с инакомыслящими сепаратистами. Жизнь — она одна, так зачем ее разменивать на мелочи, возводя их в ранг жизненно необходимых и обязательных для истиного украинца. Нет уж, я не хочу еще раз умирать, пусть другие лезут во все дырки, а меня увольте.

Несомненно, много чего придется пересмотреть в моих понятиях о жизни и ее сохранении. Поэтому и возникают мысли, и понимание: — прежде чем совершать те или иные поступки надо обдумывать и взвешивать их на весах правосудия. Моя позиция всезнающего человека еще не абсолют и совершенные мной убийства сами по себе говорят о непонимании сути происходящего. Сваливать как мальчишка на обстоятельства не серьезно. Пора уже и повзрослеть.

* * *

— Вроде все. Проводила последних поминальщиков. — Облегченно вздохнула Мария. Она подошла ко мне сзади, обняла, прижавшись всем телом.

— Я соскучилась по тебе.... Ты не представляешь, чего мне стоили эти два дня. Устала как собака. Но зато я свободна. Скинула оковы. Как там большевики поют:

...Никто не даст нам избавленья —

Ни бог, ни царь и не герой,

Добьемся мы освобожденья

Своею собственной рукой...

Вот этой — Мария помахала перед моим лицом своей лапкой — я и добилась освобождения. — Но в отличие от них у меня есть герой, без него ни о какой свободе речи и быть не могло. Я тебе так благодарна, я тебя сильно — сильно люблю. Вот... так... люблю — в порыве признательности сдавила мою шею, и я опять испугался. Ведь задушит, чертовка.

— Мария, ты по национальности кто? Украинка? — Поспешил огорошить вопросом, сбив любовный настрой. Я конечно и не против, но немного не по себе было. Только недавно рыдала над трупом мужа и такой быстрый переход, как-то.... Не соответствовал действительности, что ли.

— Тю! Кто бы сомневался. Самая настоящая, хохлушка в седьмом колене. А к чему вопрос, я что-то не поняла?

— Говоришь на кацапском почти всегда.

— Так ты жеш сам москаль, вот и балакаю на русском, да и кому какая разница. А хочешь, спою на украинском?

— Вроде как неуместно песни петь? Ты не находишь?

— Да пошли они все... Душа песню просит. Подпевай, давай....

Чорнии брови, карии очи,

Темни, як ничка, ясни как день!

Ой, очи, очи дивочи,

Де ж ви навчились зводить людей?

— Ну и шо не подпивашь, а, москаль? Или рупиль тебе треба. Не, не нужно? Я знаю шо тоби треба. Пийшлы, я тебе дам че ты хош. Хотя погодь, я подготовлю усе, а потом и прийдеш ко мне в свитлицю.

Погладив слегка заросшую юношеским пушком щеку, и чмокнув в лоб, она стремительно умчалась по лестнице вверх, я даже не успел возразить. Да и зачем? Меня, не смотря ни на какие ее странности, тянуло к ней, и желание обладать молодым телом превышало все благие рассуждения и тревоги по поводу неадекватности подружки. А если честно, в большей степени именно ее бесовские таланты, ненасытность и в чем-то даже разнузданная страсть привлекали не на шутку, заставляя не обращать внимания на ее поведение. Она как та сука, что сорвалась с цепи и с оголтелой резвостью понеслась по улице навстречу свободе, желаниям и похоти увлекая за собой стаю кобелей.

— Тьфу, тьфу, не дай бог. Мне не нужны соперники.

Стоило только войти в ее "светлицу", как в глаза моментально бросилась широкая двуспальная кровать с многочисленными подушками и подушечками, в наволочках с рюшечками и без, с рисунками на них в виде подсолнухов и петушков с яркими хвостами. Апогеем смотрелась взбитая огромная перина. А в ней буквально утопала моя богиня. Ночная шелковая рубашка ярко красного цвета на кипельно-белой простыне, раскинутые руки, лебединая шейка.... Медноголовая нимфа! Афродита! Раскинувшись в чарующей взгляд позе, со сладострастием во взгляде, она выставила как бы на показ все волнующие меня бугорки, возвышенности, изгибы тела и даже холмик в самом интимном месте отчетливо просматривался. Он звал, манил, заставлял забыть все тревоги и мысли о земном бытие. Неземное блаженство и наслаждение райское ожидало мою любовь, тело требовало ласки и всепоглощающего соития. Её волосы медного окраса в свободном беспорядке струились по обнаженным плечам, слегка закрывая полные груди с яркими коричневатыми сосками, застывшими в ожидании горячих поцелуев. Вся эта прелесть манила и торопила окунуться в омут страсти, обещая незабываемые ощущения.

Я судорожно принялся сбрасывать одежду, Мария что-то говорила, но я не слышал, мои чувста сконцентрировались и вместе с мужским органом напряглись в единственном стремлении.... Я страстно желал обладать этими драгоценностями. Никакие бриллианты не могли сравниться по красоте с преподнесенными в полное мое распоряжение, природой данных, богатствами. Я лишь на миг представил, что мог пройти рядом и не обратить внимания на человека, моментально ставшего для меня самым дорогим и близким другом. И даже не другом, гораздо большим: любовью всей моей жизни, желанной женщиной в которой все без исключения мне нравилось. Представил и мысленно перекрестился: — Слава богу, не прошел мимо, заметил, спас и полюбил.

Она приостановила мое желание без промедления окунуться в этот омут, ей пришло в голову опрокинуть меня на спину, и, взвизгнув от предвкушения исполнения мечты, оседлала сверху в позе наездника. Тут же, легким движением рук, скинула ночнушку, резким движением головы отбросила за плечи волосы. Мои руки сами по себе взметнулись вверх и закрыли от постороннего взгляда бесстыже оголенные белые груди, нежное их поглаживание привело в еще больший экстаз наездницу, заставив ее выгнуться и затрепетать всем телом от истомы. Волнующий мое обоняние запах фиалок, вид кучерявого холмика на упругом низу животика, округлые колени, сжимающие мои бедра — это что-то. Эрос проник в наши тела, перемешав таинственное очарование женственности и физического совершенства тела мужчины, вернее, мальчика в теле мужчины. Я хотел видеть в своих действиях опытного самца, но в тоже время понимал — пока еще незрелый юноша, не больше, пытающийся использовать полученные знания из фильмов фривольного содержания. Пусть так оно и есть, кто бы спорил, хотя судя по реакции Марии на мои любовные потуги, я вполне успешно применяю теорию на практике. Правда, с ее помощью. Девушка приподнялась, направила рукой мой фаллос в нужном направлении и медленно стала опускаться, принимая в полном объеме столь желанную часть тела мужчины, вбирая его полностью, до упора.

— Я чувствую! Я его ощущаю в себе, боже как хорошо. Тебе тоже хорошо? Ты меня ощущаешь? А-а-а-а — крик метнулся вверх, затем перешел в утробное урчание и неожиданно сменился плачем.

— Ты плачешь? Тебе больно?

— Ты мой бог, ты моя радость, ты дал мне возможность испытать столь сладостное ощущение, мне хочется, чтобы ты так и оставался во мне. Я чувствую твою любовь, я схожу с ума от одного только твоего прикосновения.

Я приподнялся, обхватил руками ее талию и принялся ласкать языком сосочки на грудях. Медленно и чувственно облизывал, как будто это не груди, а самое вкусное мороженое или переспелые сладкие ягодки. Мария вновь затрепетала, стон похожий на горловое пение сначала тихий, а затем все более и более громкий сопровождал каждое мое прикосновение. Не хватало воздуха, я задыхался от переполняющего мой нос запаха женщины, испускающей феромоны любовной страсти.

— Ох! Милый.... Как хорошо.... Прекрасно.... Божественно.... Я вся твоя. Чувствуешь? Я вся твоя, а ты мой. Бери меня, бери. Вот так, вот так....

Несколько раз дернулась, выгнулась дугой и обвисла в моих руках. Я аккуратно переложил ее на постель, раздвинул ноги и вновь отправился в плавание, раз за разом с неистовым желанием вторгаясь в плоть. Мои губы мягко слились в нежном поцелуе с губами Марии, наши языки переплелись и боролись за лидерство, получая от этого огромное чувственное наслаждение.

Мне кажется, я так и уснул, находясь в теле Марии. Она ни в какую не соглашалась расставаться с понравившемся ощущением слияния, и мои попытки объяснить, что я не в состоянии уже продолжать, и мне как любовнику требуется периодически отдых, не воспринимала всерьез. Главное она хотела и могла, а уж тот, кто заполучил ее тело, должен соответствовать ее требованиям. Милая наивность. Мне она нравилась, я имею в виду Мария. Хотелось быть на высоте, чего уж скрывать, но.... Природа, мать ее, дает человеку многое, вот только, к сожалению, не сразу. Да и запросы у девчонки, еще те....

Череда дней, похожих на эту ночь, слилась в один нескончаемый поток плохо запомнившихся, зато очень насыщенных новыми еще неизведанными, ни мной, ни Марией ощущениями, чувственными оргазмами, сопровождающихся стонами, криками, а порой даже воплями. Меня иной раз попросту пугали ее эксцентричные выходки, неуемное желание попробовать все, что ей представлялось ранее в мечтах и сновидениях. То на кровати, то стоя, то на скамейке в бане, то.... Короче фантазия на эту тему у нее работала на все сто. Я даже стал думать, а не может ли такое случиться, что и она пришелец из будущего. Ну, никак в моей голове не умещалось ее неприкрыто — похотливое поведение, не может быть, чтобы в это время были такие откровенно блядские фантазии, более присущие женщинам легкого поведения моего времени. По идее я должен ей показывать, как можно любить друг друга, в каких позах и какими способами. Ан нет. Хотя, почему бы и нет. Достаточно вспомнить рисунки на древних скальных картинах, откровенных, не скрывающих многообразия любовных соитий. Они не намекают, они кричат — все что делает и чувствует женщина в этих случаях заложено в ней исстари, сохранено в генах памяти. Да и пусть. Меня это вполне устраивает. Тем более голодными мы с Марией не были. Приходящие тетки готовили еду, мы даже особо и не разглядывали, что нам приготовили, ели, пили и... вновь любили.

Не знаю, как долго могло продолжаться охватившее нас безумие, если бы не приход управляющего хлебопекарни. Я думаю, до этого дня наши приходящие помощницы попросту никого не пропускали к нам. С чем это связано было, Мария не говорила, а тут видимо дело требовало немедленного вмешательства хозяйки. Пусть она официально еще не вступила в права наследования, но кроме нее принять любое решение по хозяйству никто не мог. Более подробно изучить тему я и не пытался. Не мое, значит, и соваться не стоит. К тому же времени на подобные дела попросту не хватало.

— Хозяйка, беда у нас — почти запричитал невзрачный на вид мужичонка. Среднего роста, в сапогах с заправленными в них шароварами темно синего цвета, в косоворотке-вышиванке навыпуск с поясом из атласной ткани тоже синего цвета. Все это было явно не первой свежести, мятое и засаленное по вороту и краям рукавов. Внешний вид и голос, визгливый с ноткой обреченности, уже предполагали неминуемую беду, а судорожно мнущие головной убор руки добавляли страх и неуверенность в рассказ приказчика, торопливо излагающего случившееся. Кто такой пришедший человек Мария мне поведала, спускаясь по лестнице в горницу.

Увидев рядом с хозяйкой незнакомого парня, тот перешел на украинский язык.

-Біда милостива Марія, біда. Німець прийшов до нашої пекарні і все забрав. І з комори і зі складу все забрали. Дочиста. Навіть яйця і соняшникову олію, сіль і ту загребли. Че деятся, що творять ітзвергі. При комуняк і то такого не було. Ті хоч розуміли, що годувати городян треба хлібом. Описали і годинного виставили але не забрали. А тут....

-Что-то они тебе хоть сказали? Почему хозяйничали без разрешения хозяина? — Перебила причитания мужика Мария.

— Так с ними были вартовцы, те на мой вопрос влепили пендаля под зад и предупредили, если мол буду возникать, то в тюрьму поволокут. Мол, налог, положенный забирают,

— Так, так. Не хотелось, конечно, но придется.

— Ты, о чем Мария?

— О чем, о чем. Да все о том же. Этот громила не отстанет теперь. Не мытьем так катаньем добьется своего.

Видя мое недоумение, пояснила:

— Начальником районной полиции у нас является как раз наш "друг" Осип Дмитриевич.

— Это волосатик, который?

— Начальник державной стражи района. А ты волосатик говоришь. Раньше с ним дело имел муж. Платил ему за то, чтобы послабление было. Сейчас нет его, вот тот и начал гнобить. Придется к нему на поклон идти, может возвернет запасы. Он же должен понимать, если в домах горожан хлеба не будет, то и ему плохо будет. Начальство по головке не погладит. Хотя, о чем это я, они там одна шайка — лейка. Не я первая, немцам только наводку дай они все вывезут в свою Германию.

— Вроде же неплохо к тебе относится, судя по прошлому посещению?

— Ага, тот еще сластолюбец. Ни одной смазливой бабенки не пропустит. Я, наверное, одна из немногих женщин в округе, которая в его кабинете не побывала.

Вспомнив, что мы тут не одни она вновь обратилась к мужчине в косоворотке:

— Вот что, дорогой мой. Выход один. Нужно собрать все деньги. И те, что наторговали в лавках, и твои заначки вытащить тоже следует, я поищу у себя, и поедем в села. Может, удастся закупить зерно, а если повезет, то и муку. Дело бросать нельзя. Я-то проживу, а вот как справятся с бедой наши работники..., даже не представляю. Ты же помнишь, в какие села, ездили с Поликарпом за запасами зерна? Вот и двинем в том направлении.

— Седни куда ни глянь, везде в местечках крестьяне бунтуют. Недовольны селяне политикой Гетмана, хают за его заигрывание с немцами.

Давясь словами от желания угодить, приказчик стал перечислять все возможные неприятности ожидаемые и от селян и от нынешней власти.

— Они же не только у нас вывезли хлебушек, в селах тоже вой стоит от поборов. Там и помещики гребут до себя, и заготовители армии Скоропадского вместе с немцами тащат все, что им глянется. Если еще и мы появимся у них с просьбой продать хлеб...

От представленного в его мыслях действия сельчан морда лица у мужика скривилась, задумчиво покачал головой и, не сомневаясь в правдивости слов, добавил:

— Кольем могут пройтись по нашим спинам. Злые селяне и на власть, и на разные продотряды. А оружие почитай у каждого третьего имеется, применят не задумываясь.

— Ну, мы же не забесплатно, деньгами платить будем.

— Никому на селе деньги не нужны. Сейчас слишком много всяких бумажек, тут и карбованцы, и гривны Скоропадского, и царские рубли, да и немецкие марки тоже в ходу, сельчане в них не разбираются, боятся брать, думают, обмануть их хотят. Только на обмен можно зерно приобрести. С полей уже начинают хлеб убирать, так что старые запасы, если сохранились, могут и обменять. — Мария и приказчик задумались в поисках выхода из создавшейся ситуации. Было заметно по выражению их лиц — не видят способа выкрутиться и решить проблему.

— Мария, можно совет дать? — Та с интересом уставилась на меня, затем мотнула головой соглашаясь.

— Если уж взялись за тебя, то значит кому-то это выгодно. Надо ждать еще неприятностей. В хозяйстве в наличии шесть лошадей, так? На мой взгляд, придут и реквизируют, для нужд войны заберут. Степан говорил, что только твой муж мог договориться с властью, чтобы не лишиться коней. Мне кажется, ждать пока придут и конфискуют — не по хозяйски, надо обменять на зерно или что там вы обычно приобретаете для своей хлебопекарни у крестьян. Лошади всегда в цене. Зато ты ими попользуешься, а не чужой дядя.

— Надо подумать. Иди к себе Григорий, деньги все-таки собери, пригодятся. Мы тут решим, когда выезд предстоит, и тебе сообщим. Человека три с собой подготовь. Если есть оружие, то и его не забудьте прихватить. Время тревожное, тут ты прав. Собирайся короче, дам знать, когда выезжать будем.

После ухода управляющего Мария сосредоточенно хмурясь, пригласила меня за стол:

— Может, еще что предложишь? Ты все-таки мужчина, грамотный к тому же, из благородных. Меня Поликарп к делам не подпускал, не знаю я его дел. Боюсь, не справлюсь с хозяйством. Хоть и небольшое дело, но оно требует определенных умений. Да и невозможно бабе одной управляться.

— Так твой благоверный только лавками хлебными владел? Ничего больше у него не было?

— Лавки — это так, постольку поскольку. Главным делом у него была торговля зерном. Скупал на корню, по сбору определял, сколько оставить для хлебопекарни на год, а остальное оптом продавал. У него два амбара под это дело имеется. В одном хранил муку, а в другом зерно. Если вывезли с обоих запасы, то считай хлебопекарня встанет, значит и лавки придется закрыть.

Мария закусив губу, вновь задумалась.

— Продать все, што ли? Как думаешь?

— Это было бы неплохо. Поверь мне, все связанное с продуктами в настоящее время очень ненадежный бизнес. Могут не только пустить по миру, но еще и жизни лишить. У тебя ведь стоящего защитника нет, а я ничего не смыслю в торговле, хоть и из семьи купца.

Заскочившая в комнату Марфа прервала наш разговор. Она испуганно сообщила:

— Мария, там этот, черт лохматый прийшел. Он еще на днях тут появлялся. До тебя хотел дойти, так я ему казала, хозяйка болеет, и не может принять. Он обозлился тогда сильно, сказал, сама приползет, и упрашивать будет. Я тебе Мария не говорила, не хотела расстраивать. А он вновь приперси. Верхами, все трое.

Мария бросилась к окну, видимо удостоверилась и запаниковала:

— Не хочу с ним никаких дел иметь. Я знаю, что ему требуется. А мне никто кроме тебя не нужен. Один ты люб.

Обнимая прижавшую испуганную Марию, лихорадочно старался придумать, как ее защитить, что предпринять. Сумбур в голове, даже излишек информации, а дельного ноль, ничего нужного в данный момент не могу предложить. Но и не попытаться заступиться за любимую девушку тоже не дело. Дилемма, однако.

Я помчался наверх, там единственное мое оружие, лишь оно могло выручить. Уже проверено. Жаль, что так и не удосужился раздобыть патроны к нему. Занят был. Ага, дорвался, блин, до запретного плода, забыл совсем, что за время на дворе. Убивать сотника я не собираюсь, но оружие иметь под рукой не помешает. Сколько там патронов в магазине? Что-то я забывчивым стал. Восемь же, сам снаряжал.

Пришлось вновь облачаться в мундир кадета, прямо на вышиванку брата мужа Марии, она мне ее любезно предоставила, благо тот был высокий, подошла одежда. Ясный перец, скрыть парабеллум надо, ни к чему посетителю знать про него, так что китель подойдет вполне. Вычищенный от грязи тот смотрелся как новый, он и был новым, просто извазюкал за то время, пока бегал по городу.

Как в калейдоскопе картинки, в голове мелькают идеи, наслаиваются одна на другую. Выхватываю одну за другой, но ничего толкового вспомнить не могу, маловато опыта, обычного, житейского, с помощью которого можно было бы что-то предпринять. И времени для обдумывания непредвиденной ситуации нет. Торопливо спускаясь по лестнице вниз, убеждаюсь — сидит за столом наш нежданный гость, и, на мой взгляд, он намного хуже крымского татарина. Сидел хозяином, раскинувшись на стуле. Мне совсем не к месту пришло еще и это соображение:

— Раздавит ведь стул, он типа венского, хлипкий....

Сам не ожидал, но именно эта чуждая на данный момент мыслишка заставила тело не дрожать. Нет, я не испугался за себя, просто волнение от невозможности найти выход вынуждало испытывать легкий мандраж. А тут как-то моментально попустило. Чему быть, того не миновать. Нужно будет, и пристрелю этого домогателя до моей возлюбленной. Нечего разевать рот на чужое.

— Братик, а у нас гость. — Мария торопливо представила посетителя.

Сделав радостное лицо, я степенно поздоровался, и тут же спросил первое, что пришло на ум:

— Так вы господин сотник уже поймали бандитов? Ну, тех, которые напали на нас?

— Хм-м. Можно считать поймал. Да и дело то оказалось плевым. Двое бандитов сидят у меня в карцере, показания дают. Правда, они уверяют, будто на них самих было совершено нападение. Представляете, какой-то юноша в военной форме и девчонка напали на спокойно идущих, причем заметьте — на работу, четверых парней, и ни слова не говоря, застрелили двоих из пистолета. А вот другим двоим, удалось сбежать, но были задержаны нашими стражами. Так вот, я в большом недоумении. Они сознались, что состояли в банде, но уверяют, налет на ваш дом не совершали. Я пришел к выводу: — искать нужно других, не тех задержали. Может, вам от испуга померещились несколько человек, возможно, это были все те же:

Юноша в военной форме....

Он заинтересованно уставился на меня, в его взгляде, даже не смотря на заросшее лицо, просматривался хищник, которому вот-вот в когти попадет дичь, на которую и охотился. Было очевидно, он хитрит и просто издевается над нами.

— И девушка..., рыжая. Кстати, кадетский китель это ведь тоже военная форма. Незнающий человек так и подумает глядя на твой мундир..., кадет. Вы хотя бы погоны отстегнули, молодой человек. Так палиться могут только наивные, необстрелянные люди.

Сотник вздохнул, даже, как я отметил, с сожалением

— Не задумывается молодежь, к чему может привести баловство с оружием. Как ты считаешь, падаль, я прав?

Последние слова он произнес очень грозным голосом, у меня аж появилась дрожь в коленках. Мария сидела, ни жива, ни мертва. Видя результат своего наезда, капитан решил добить нас:

— Я почему-то уверен, вы и есть та банда, напавшая на двух братьев в этом доме. Я ведь Мария в курсе, что они тебя избивали почем зря. Хотел было вмешаться и прекратить их издевательства над бедной женщиной, но ты опередила. Вы неплохо придумали — перевести стрелки на мифических бандитов. Не плохо. Даже я попервости поверил. Понял, правда, вскоре, чьих это рук дело. Но решил, помогу, не чужие ведь, тем более я в надежде что договоримся.... Даже приперся к тебе домой, а ты сучка, не соизволила выйти. Как собаку прогнала со двора.... Мне обидно. По горячке помог немцам обнаружить в ваших амбарах спрятанные от властей излишки хлеба. Не подумал, сознаюсь. Ведь можно же было договориться. Ну что же, бывает. Зато вспомнил про жеребца. Давно уже смотрю на него, и скажу честно, завидовал Поликарпу. Помогал ему прятать коней от немцев. Он, в отличие от тебя умел быть благодарным. Не ко всем, правда, к жинке вот относился плохо, не берег. Поэтому не стану я вас привлекать к ответственности за убийство мужа и деверя. Приму в знак благодарности жеребца и кобылку. Ну и ты должна побывать в моем кабинете. Иначе придется принимать меры.

Он, явно с намеком на эти самые "меры", поправил саблю с портупеей, надетую поверх снаряжения. Обычно, насколько мне было известно, офицеры носили и пистолет на ремне, но у него такого не заметил. Надеялся на охрану? Возможно. Незаметно бросил взгляд на дверь. Закрыта плотно. Уже хорошо. Выстрел стража и не услышит. Может быть. Одновременно с моими измышлениями, моя рука выхватила уже взведенный пистолет из-под кителя, и я не раздумывая, даже с удовольствием всадил пулю ему в лоб. Звук выстрела не так шокировал Марию, как звук выскочившей гильзы, шумно упавшей на деревянный пол. Капитан, как сидел на стуле, развалившись, так и остался сидеть, лишь во лбу появилась небольшая кровавая дырка. Глаза, обычно смотревшиеся маленькими, в последний момент расширились в удивлении. Так и застыли. Затылок пострадал в большей степени, там кровь чуть ли не журчала, вытекая из головы несчастного.

— Ти що, сказився чи, ти навищо стриляв? — И так большие глаза Марии от ужаса стали еще больше — здурив, адже зараз варта тебе повяже и мене разом з тобою.

Не особо вслушиваясь в слова, торопливо подскочил к окну, выходящему во двор. Я и сам понимал:

— ВЛИП! В очередной раз впендюрился в неприятность.

И даже еще хуже. Беда!

Нет, намного хуже — катастрофа!

Нависла над нами..., надвигалась семимильными шагами....

Разглядывая спокойно стоящих и беседующих двух стражей во дворе, понял — выстрел не услышан. Перевел дух и, сделав вид, что мне море по колено, спокойным голосом попытался успокоить испуганную девушку:

— Не бойся милая, волноваться нам рано. Прорвемся. Не услышали выстрел вояки гетманские.

— Так ведь спохватятся вскоре, заявятся сюда и спросят с нас. Бежать надо.

— Уже лучше. Верно, мыслишь. Можно попробовать, через заднюю дверь. Я уже опыт в таком деле имею. Боюсь только, поймают вскоре нас, все-таки стража..., как не говори, поднимут всех в городе, все ходы и выходы перекроют. Да и куда нам бежать? Я лично не знаю, даже представления не имею, где мы можем спрятаться сегодня.

— Ой, шо случилось? — Вбежавшая Марфа в комнату испуганно уставилась на убитого стража — вроде стреляли..., убили. Ой-ё-ёй, що буде, що буде.

Женщины были испуганы, но как оказалось не настолько уж и сильно. Мария пришла в себя буквально через минуту, и я вновь вынужден был констатировать, девушка смогла принять единственно верное решение, ни на грамм не отличающееся от моего, мужского:

— Петро, ты начал, тебе и заканчивать. Марфуша, будь ласка, иди, позови солдатиков, скажи, начальник зовет. Сама останься, и постарайся прикрыть за ними дверь, шоб шум никто не услышал. Иди, зови. А ты милый мой, как только войдут, сразу стреляй.

Перекрестившись, жестко добавила:

— Главное попади, не промахнись. Вообще-то, шо я говорю. Уже видела, у тебя это получается хорошо. Как ты там сказал — опыт большой имеется? А шо? Все верно, хоть и мальчишечка еще, но кое в чем ты на высоте. Кажется, идут.

Ничего другого, более умного, придумать в нашем положении невозможно. Я убил осознанно, и кажется, в первый раз с желанием. Да и выхода не было. Или он нас или мы его. Нисколько не сожалею. Вот только солдат жалко. Они не виноваты, что оказались не в том месте не в то время. Возможно, и не причастны они к вымогательствам сотника. А может и да. Не уверен, просто жалею. Ну, а куда деваться? Как бы там ни было, желания убивать их, нет. Видно мои сомнения были написаны на лице, Мария постаралась успокоить и направить меня в нужном, по ее мнению, направлении:

— Если бы не отпустил тех двух парней, то сегодня не пришлось убивать этого кабана. Не совершай еще и здесь ту же ошибку. Нет свидетелей, нет дела, никто и не узнает о произошедшем.

Ну— ну. Блажен, кто верует. Тепло ему на свете.... А я вот не уверен. Узнают, кому надо будет, и сомневаться в этом чревато последствиями. Время другое, это верно, но думаю сыскари и здесь работают не хуже, чем в моем времени. Да и очевидцев найдется немало.

Появление солдат заставило отбросить не вовремя появившиеся сомнения. Они шли по зову своего начальника и естественно не ожидали встретиться лицом к лицу со своей смертью. Промахнуться с такого расстояния невозможно. Два выстрела, а затем контрольные... и все. Финита ля комедия. Два трупа прибавилось к первому. Запах крови смешанный с запахом пороха для меня уже стал чем-то привычным и даже тошноту, подступившую к горлу, сумел загасить. Мария в этом плане намного крепче меня. Я уже отмечал — смерть человека ее лишь возбуждает, у нее появляется жгучее сексуальное желание.

Может она некрофилка? Я помню, мать моя, будучи ментом в детской комнате, нередко возмущалась попустительством властей, разрешающих голливудские фильмы на экранах города и телевидения. Фильмы ужасов, сопровождающиеся сценами насилия, убийства и жестокости по ее мнению возбуждали в детях желание совершить подобные действия на практике, в жизни. Тогда и слышал слова от нее типа: суицид, некрофилия, гедонисты, связывая их появление в обществе с гнетущей, лишенной радости мрачной атмосферой в семьях харьковчан. Отсутствие стимулов, интереса к жизни, стремлений и надежд, мама всегда привязывала к социальной реальности в Украине. Оказывается, в моей памяти сохранились ее слова, как и моя версия видения дел, связанных с воспитанием нас, будущих строителей Украинской демократии. Понимая суть по-своему, всегда ей возражал, убеждая ее, а в большей степени себя, что эти фильмы делают из мальчишек и девчонок настоящих бойцов, способных постоять за свободу и независимость Родины, и которым даже в голову не придут мысли пацифистов. Пытался утверждать, повторяя слова сенсея — именно такие молодые люди в настоящее время нужны стране.

Все в прошлом осталось, или в будущем..., так пока и не понял. Зато вот передо мной моя валькирия, которую уже побаиваюсь, и не стесняюсь сказать об этом. У нее ни тени сомнения, ни грамма отторжения совершенного убийства себе подобных, ни каких рвотных позывов, лишь обостренное сексуальное влечение. Меня уже затрахала, если честно.

Пусть я, тут все понятно, повоевать пришлось, хоть и не видел результатов стрельбы из автомата, тем не менее, готов был к такому варианту событий. Видно поэтому не чувствую ни малейших угрызений совести при виде смертей по моей прихоти, все происходит обыденно. Но меня это-то как раз и пугает. Вероятность стать кем-то вроде серийного маньяка убийцы возрастает с пугающей быстротой. А желание оправдать свои действия заставляет искать лазейки для моей совести. Тут и необходимость обороны всплывает, когда ситуация не позволяет правильно оценить обстановку, и страх, не дающий остановить руку вовремя.... Пугает еще и то что-рука-то, как раз и не дрогнула ни разу. Лишь позднее раскаяние появляется и мысли в голове — "что-то делаю не так". Хорошо хоть не слышу голоса, напрямую диктующих мне: "Убей, убей, иначе он тебя убьет".

А может отбросить все сопли и плыть по течению. Пускай все идет, как идет. Зачем прикидываться паинькой, когда точно знаю — я не такой.

— Иди коней заведи во двор — моя командирша вновь скинула меня с высоты моральных терзаний — чем меньше людей их увидит, тем спокойней нам.

Действительно, время работает не на нас. Вот черт, а ведь мне придется вновь бежать. Достало, конкретно. Знать бы еще, куда бежать лучше. Надеюсь, у Марии есть запасной аэродром. Да хотя бы к ее родителям. Чем не вариант. На хуторе, наверное, можно вообще отсидеться, пока гражданская война бушевать будет. Надо с ней перечирикать по этому поводу.

Оставив разбираться с трупами женщин, кинулся на улицу. Лошади смирно стояли у забора, хозяева даже не удосужились ослабить подбрюшники, и что совсем удивило — полная экипировка седла. Я уже со слов конюха Степана знал, из каких элементов состоит седло. Поэтому и бросилось в глаза — на всех трех были приторочены к потникам скатанные попоны, а также переметные сумки, судя по толщине полностью заполненные необходимыми вещами. Не забыли и передние вьюки с овсом для коней — все это говорило о намерении наездников отправиться в дальнюю поездку верхами. К нам заехали видимо по пути. Более верно узнать уже не представляется возможным за неимением самих путешественников.

Я запомнил, как подходить необходимо к лошадям, особенно чужим. Всегда надо соблюдать осторожность, предупреждал Степан, особо остерегал, от подхода сзади. Может так лягнуть, что и костей не соберешь. Тьфу, тьфу, все обошлось. Ни одна из них не закапризничала и не пыталась качать права. Пришлось, правда, три ходки сделать. В калитку могла зайти лишь одна лошадь, а вести сразу двоих коней в поводу я не решился. Побоялся. Видели соседи или нет мой "подвиг" нам предстоит узнать через некоторое время. Вот трупы днем убирать из дома пока нельзя. Увидят, кому не надо, и считай все, кирдык нам. Он так и так наступит, если не слинять отсюда вовремя. Вот так вот, все благие намерения по заготовке зерна и возобновлению работы хлебопекарни Марии коту под хвост. Не до этого, блин, тут бы просто тушки свои спасти, но и уходить в побег сейчас не дело, лучше ночью, или рано утром. Надеюсь, к этому времени и сами подготовимся, и в управе еще не хватятся начальства. Все завязано на "если", и это не есть хорошо.

Степан лишь спросил: — Скидывать седла с лошадей или оставить?

Я долго не думал, все одно он узнает о случившемся, поэтому предпочел сам рассказать про появившиеся обстоятельства и посвятил его в свои планы по поводу скрыться на время из города. Конюх немного помолчал, переваривая услышанную новость, а потом уточнил:

— Всех коней забирать будете?

— Видимо придется, зачем оставлять кому-то, самим пригодятся.

— Оно таки да. Ни к чему.

Пожевал кончики усов и огорошил предложением:

— Можна и мне с вами уехать? Остаться здесь для меня означает смерть. Да и баб не мешало бы взять с собой, или хотя бы спрятать где-то на время. Ведь затаскают их на допросы. Про Марфу я говорю, вторая-то заболела, дома сидит. Вартовцы особо не разговаривают, сразу в зубы и это еще хорошо. Забьют насмерть, или инвалидами сделают. Оставаться нельзя, или с вами, или самому куда-то податься, тем более меня в городе ничего не держит. Хата разве только, а так я один живу, никого из родных у меня нетути. Жинка сгинула после того как похоронка на сына пришла, невестка ушла к родителям, внуков забрала с собой. Получается, ничто меня не держит здеся. А вам в тягость я не буду, коней-то обихаживать, ни ты, ни Мария не умеете, загубите лошадок. Жалко.

— Так мы еще и не решили точно, будем драпать или в городе спрячемся. Как Мария решит....

— Оно конечно, оно правильно, только мне кажется, если вовремя не уберемся отсюда, то можем потом пожалеть. Найдут тела, прикинут, что и как, и все, хана вам. Меня тронут, или нет, неизвестно, но думаю — не пощадят. Так что скрыться на время надо, переждать где-то. Помыслить только треба, куда ехать? Мне разницы никакой. Буду при лошадях и ладно. Совет тебе дам, принимай сам решение, пусть она и хозяйка, но ты мужчина, вот и решай. Ты же с какого-то местечка сюда пожаловал? Ну, так и поехали до ваших родственников. Кстати отколь ты родом-то?

Вопрос на засыпку, прямо скажем. Не могу же я сказать, типа: — "а хрен его знает".

— Рядом с Марией живем, вернее с ее родителями и сестрами.

Тут же вспомнив, что так и не удосужился узнать, где живут ее родственники, поспешил перевести разговор на другие моменты.

— Степан, как думаешь, стоит ли повозки брать с собой? Может сподручней верхами уходить?

— Однозначно брать с собой надо. Овса ты по пути вряд ли купишь, а лошадей ажно девять голов. Кормить, чем собираешься? Вот то-то и оно. Да и самим в дороге питаться треба. Никуда не деться, обоз пусть маленький, но необходим. Вьюками не обойдешься. Думаю, и Мария захочет, что-то из вещей с собой взять. Тебе бы пойти обговорить с ней — шо и как. Заодно и насчет меня спросишь. Иди, иди, я пока займусь повозками, думаю, дорога предстоит неблизкая.

Быстро же убрались женщины. Вид свежевымытого пола в комнате порадовал, не хотелось заниматься трупами. Не убранными оставались оружие и ремни снаряжения, на глаза попалась сабля сотника. Мелькнуло понимание: явно досталась вартовцу в результате экспроприации у богатого помещика, а может из музея забрал. Во всяком случае — точно не наследственная, уверен в этом, не сомневаюсь также, он и звание получил уже от Скоропадского. А, ладно..., не стану же следствие проводить, да и спросить уже не с кого. Сабля мне понравилась, думаю, Мария не будет против, если я "прихватизирую" это холодное оружие.

— Мы трупы не стали раздевать, крови было много, все заляпали. — Отчиталась Мария. — Пока в подпол спрятали, ночью придется куда-нибудь вывезти, в доме же не оставишь, вонь от них пойдет несусветная.

— Так ты думаешь оставаться в городе, в своем доме?

— Ну а шо, никто же не свяжет исчезновение вартовцев со мной. Скинем трупы в какой-нибудь овраг, а лучше в реке утопить — создавалось впечатление, что она уже подобное проделывала не один раз. Со знанием дела рассуждала, но, на мой взгляд, немного наивно.

— Ну да, чертовски трудно, оказалось, понять капитану, кто виновный в убийстве твоего благоверного и родственника. Так и не смог распознать сразу и связать тебя с убийством. — Моего скепсиса она не заметила, я цели не достиг. Женщина не понимала опасности, для нее все происходящее было случайностью, не больше.

— Вот и я об этом. Если бы свидетелей убрали тогда, то и не пришлось на душу брать нового греха. Как теперь отмолить у господа прощение...? Даже не представляю. Свечами в церкви не обойтись.

— Пожертвование сделай батюшке на церковь, он отмолит. — Мою иронию Мария не заметила, она восприняла за хороший совет и обрадованно закивала головой.

— Ты как всегда совет даешь умный. Так и сделаю.

— У тебя так много грошей? Недавно приказчику жаловалась, что денег нет?

— Денежек всегда не хватает, особенно женщинам, ты просто не знаешь, каким трудом они достаются, да и не собираюсь много давать попу, достаточно будет из церковных вещей что-то подарить. Все одно придут вартовцы или немцы и заберут самое ценное. У них разговор короткий, и руки загребущие. Муж в этом плане был знающим человеком. Все добро, еще, когда коммуняки по дворам шастали, сховал. Те еще, любители, погреть свои лапки загребущие, ничем не брезговали, многие горожане тогда лишились накопленных годами ценностей. Мне не показывал, где укрыл, хоронился от меня, но я подсмотрела. Знаю, где и что лежит. К примеру, иконы с серебряными окладами в бане под крышей, вот и подарю церкви три иконы. Старинные и намоленные божьи лики, батюшка будет доволен.

— Совсем забыла — после недолгого обоюдного молчания вновь заговорила Мария — у сотника в кармане были какие-то бумаги. Посмотри, может, что-то нужное увидишь.

Я понимал, уговорить Марию покинуть богатую городскую усадьбу очень непростое дело. Но и оставаться просто так, и не попытаться предотвратить угрозу нашим жизням, было бы верхом глупости. Для меня, во всяком случае, было ясно — драпать нужно. Хотя бы до появления новой власти убраться из города. Потом можно даже героем стать, а как же, подпольщиками себя заявим, борцами с врагами трудового народа. Петлюра, сменив Скоропадского у власти, продержится всего ничего, потом красные займут город. Или нет? Вроде бы и белые тут отметятся. К сожалению, не помню точно, во всяком случае, до двадцатого года есть смысл отсидеться где-нибудь в глубинке. Три года в Украине будут очень лихими и грозными. Много крови в это время прольется и как-то не хочется глупо проливать свою, особенно зная, что можно и отсидеться. Героем гражданской войны никогда не поздно стать. Вовремя отметиться и предстать борцами за справедливость при наличии таких весомых доказательств как трупы трех вартовцев.... Да запросто. Главное сделать это вовремя. Хотя..., насчет трупов еще подумать надо. Может ну их нахрен, концы в воду, как говорится, и нет причин волноваться.

Никогда не думал, насколько трудно собираться в бега имея рядом женщину. Мария или не понимала всей сложности обстановки, или просто жадничала, понимая как раз возможную потерю усадьбы и всего остального имущества, нажитого мужем. Пусть в большей степени все это и не ее, но женская сущность полностью проявилась в стремлении сберечь, взяв в дорогу нажитое, доставшееся в результате "непосильного" труда. Все до себя, все до хаты — национальная черта украинца. Любого. Как оказалось, я не исключение, с такой же тягой попользоваться чужим имуществом живу. Казалось бы, мне-то, какая печаль. Возьмем мы с собой ту же перину или оставим на месте, но вот как вспомню..., те сладостные мгновения проведенные на ней с Марией, так где-то внутри засевший хомячок и заверещит, и даже требует: — возьми, в дороге пригодиться. Ведь не подумал, как много места она займет, лишь об удобстве возмечтал. Даже Мария отмела мое предложение, сказав: — лучше побольше сена положить в телегу и мягко будет и корм лошадям в случае чего не придется где-то искать. Степан полностью согласен был с ней.

Ну, так, кого еще ему поддерживать? Собрался все-таки ехать с нами. Хотя и понимал: — сядет на шею, ведь придется кормиться за ее счет. Бережется он, ага, как бы ни так, такой же халявщик, как и я. Оба мы надеемся, что у нее есть средства для этого. Правда Мария очень обрадовалась, когда узнала о желании Степана уехать с нами. Обсуждая с ним как лучше упаковать груз, демонстративно кивнув на меня, попросила конюха посмотреть в дороге, как я управляюсь с конем. Тут же похвасталась мне, что благодаря Степану приобрела навыки в джигитовке, а тот довольный похвалой от хозяйки скромно подтвердил:

— Что есть, то есть, можно сказать, уверенно сидишь в седле, не то, что некоторые....

При этом конюх осуждающе посмотрел на меня. Ну а что он хотел? За два подхода к Вихрю я стану кавалеристом? Не смешите меня, я едва— едва освоил посадку в седле за такой короткий промежуток времени. Две попытки пообщаться с конем удалось выкроить, и те за счет сна. Состроил обиженную мину лица и поспешил замять неприятные высказывания в мой адрес:

— Придется запрягать в коляску боевого друга. Нет, у меня желания испортить наши теплые отношения с Вихрем из-за неумения ездить верхом.

— Так ведь все одно придется учиться, на хуторе Марии чай на коляске не покатаешься. Не сподручно по бездорожью-то на ней.

— Дальше видно будет. А что? Подучусь умению сидеть в седле с твоей помощью и стану лихим кавалеристом, на скаку рубящим головы врагам. Лучше конечно рубить не головы, а лозу.

А про себя добавил: — Тут уж как карта ляжет. Зарекаться от возможной драки не стоит, я уже убедился, притягивается ко мне всякая бяка. Постоянно испытывает меня судьба, ломает и даже кое в чем калечит сознание, перестраивает под нынешние реалии.

Степан пригласил посмотреть и решить, какие повозки станем брать с собой. Причем, как мне показалось, ехидненько так предложил, знает же, я в этом ничего не понимаю. В первую очередь продемонстрировал мне коляску хозяина, а затем и две телеги, обозвав их шарабанами. Они были предназначены для перевозки хлебобулочных изделий. На мой взгляд, в большей степени смахивали на крытые фургоны, применяемые переселенцами на диком западе в Америке. Навеяли сразу воспоминания — нравились фильмы вестерны смотреть. После них всегда хотелось стать лихим наездником, в шляпе, на сапогах шпоры, с кольтом в одной руке и лассо в другой. Класс! Вот и этот фургон, стоящий передо мной, как раз смахивал на шарабан из фильма.

...Ах, шарабан мой, Американка

Какая ночь, какая пьянка...

Надо же, пришла откуда-то из подсознания эта мелодия. Тоже из моего прошлого, орали под гитару, подражая Аркадию Северному, сами добавляли куплеты собственного сочинения, сидя на скамейке, да под пивасик. Клево было....

Блин, как хочется оказаться вновь в моем дворе с пацанами и девчонками на скамейке.... А тут вот телегу приходится рассматривать и гадать в недоумении, что за тарантас демонстрирует Степан.

— ...Хозяин бричкой не называл, только экипажем величал.

— Че-то Степан я пропустил, ты, про что рассказываешь сейчас?

— Так про бричку, исправная стоит, можно запрягать Вихря и катить куда хош.

То, что конюх мне показывал, я бы назвал пролеткой. Хотя, что бричка, что пролетка для меня темный лес. Да хоть шарабан, главное она, телега эта, внешне вроде смотрелась неплохо. Двухместное сиденье для пассажиров, кожаный складной, черного цвета верх на случай дождя, козлы для кучера, колеса с резиновыми шинами поверх деревянных ободьев. Амортизаторами служат рессоры. Интересно, смягчают они ход коляски или нет? Дороги тут еще те, хватило понять, что собой представляют местные улицы, когда добирались от реки до дома.

Что еще отметить в пролетке? Одноконная, а сбоку боковые крылья, железные над колесами соединенные подножкой для удобства посадки. Глядя на коляску вспомнил: — такие повозки в гражданскую войну батька Махно использовал под тачанки, и тянули ее две, а порой и три лошади. Хотя в кинофильмах моего времени показывали даже четверку лошадей в тачанку запряженных. Не то, что в нашей, одного жеребца и все. А так точь-в-точь. Пулеметик бы еще поставить, тогда вообще не отличишь.

— Берем, все три берем с собой, — поспешил преподнести Степану, как уже решенный вопрос, — тем более я верхом не смогу долго передвигаться. Пролетка будет как раз то, что надо. А груз разместим на шарабанах. Так что готовь все повозки. А я пока пойду, помогу собрать баулы. Мария чудит, хочет чуть ли не весь хлам забрать с собой.

Это я так, как бы ненароком, на самом деле именно я оказался тем еще скопидомом.

Так и не получилось ночью выехать. Пока собрались, пока все загрузили, время и прошло незаметно. Да еще Мария вспомнила про своего управляющего и послала Степана предупредить того о выезде. Я принялся отговаривать, мол, зачем нам лишние люди, цель поездки ведь поменялась, но хозяйка уперлась. Сказала, ей охрана не помешает. Что там за ценности она везет? Зачем ей охрана? Не понятно.

Возвернулся Степан не скоро, оказывается, ждал, когда приказчик соберется. Тот естественно не знал, почему Мария заспешила выезжать, но отказать ей не смог. Он даже своих сыновей привлек, чтобы не искать людей согласных наняться в охрану, как он думал, хлебного каравана. Они впятером и прибыли на телеге. Вооружение на всех — двуствольный обрез 20 калибра представляющий собой укороченное охотничье ружье, чем-то отдаленно смахивающего на старинный пистолет, с тридцатью патронами, да еще шашка у самого приказчика была в наличие, а двое оставшихся показали обычные топоры. И смех, и грех. Охранники, блин. Кто бы их самих охранял.... Занялся обеспечением.

Винтовки Мосина, изъятые как трофей у гайдамаков, были распределены между мной и старшим сыном Григория. Он служил до революции поваром в запасном батальоне, но с оружием обращаться умел вполне сносно. Ему и шашку, взятую у стражника, выделил, вторую вручил среднему брату, ну и обрез ихний, так и остался у него. Саблю капитана я никому не доверил, оставил при себе, а вот Степан свою шашку не стал цеплять на пояс, он ее разместил под козлами пролетки, там, оказывается, у него специальный крепеж подготовлен, под холодное оружие. Второй сын Григория, хотя и был моим ровесником, но вот с конем управлялся намного уверенней, да и саблей, как уверял его отец, владел неплохо.

Третий сын на вид совсем зеленый, и не мудрено, пятнадцать лет пареньку лишь исполнилось. Немецкий штык, висевший у него на ремне, как я подумал, был скорее декорацией. Но когда тот продемонстрировал несколько приемов с финкой, оказавшейся в его арсенале, то понял — штык не просто так прицепил. Да и топорик с длинной ручкой, тоже в его руках оружие. Прям индеец какой-то, начитался, наверное, Купера, вот и подражает героям его книг.

Пистолет свой с оставшимися патронами пришлось отдать Марии, уж так умоляюще смотрела на меня, что я не выдержал и вручил Люгер девушке, предупредив о малом количестве боеприпасов.

У нас теперь четыре конных повозки, управляли ими Степан, Григорий, Микола — младшенький приказчика, и я. Но потом передал вожжи Марии, оказывается и таким нехитрым делом, как управлять жеребцом, в пролетку запряженным, нужно уметь. Я не справился и с позором отправлен был на заднее сидение, нашей, как в шутку назвал, свадебной кареты. Загрузили все телеги до предела, Степан постарался использовать даже рыдван Григория под перевозку конского снаряжения и инструмента сельхоз назначения. Вилы, грабли, лопаты, косы и еще какая-то разнообразная всяка-всячина, которую, как он считал, мы с успехом можем использовать вместо денег в селениях. Мешок с окровавленными вещами убитых гайдамаков положил здесь же.

Опыт, как не говори, всегда рулит. Еще ночью мы вывезли со Степаном трупы и сбросили в реку. Он предварительно стащил с убитых верхнюю одежду, я не помогал, все сам сделал, видно чувствовал, что мне это противно. Я его понимал, оба еще те, как оказывается, жлобы. Семен посчитал одежку стражей справной и пригодной для обмена. Мародёры мы короче.

Мария не обратила внимания на уговоры Степана забрать с собой и Марфу, хотя знала, что у них были "шуры-муры". Решила оставить ее в доме, присмотреть за хозяйством, пока она в отъезде, наказав предварительно:

— Всем, кто станет спрашивать, куда делась хозяйка говорить: — уехала за мукой и зерном в села.

Честно говоря, мне тоже жалко оставлять на разграбление неплохой дом и налаженный бизнес, я ее понимал. Пусть подстрахуется, кто знает, может, и вернемся еще сюда. Дополнительно к инструктажу Марией своей служанки решил добавить несколько советов на случай посещения командой начальника стражи дома купца. Баба ушлая, все поняла с первого раза, состряпав дебильную рожу, сымитировала возможный вариант разговора на эту тему:

— Да не бачила я, куда после нашего двора соизволил убыть энтот леший, знать не знаю. — Чем и успокоила мою совесть, она сама отлично понимала опасность разглашения нашей тайны.

Две жеребые кобылы и одну из лошадей, используемых ранее для перевозки груза, приспособили под вьюки, в мешках был овес и продукты. Все три скаковых, доставшихся от гайдамаков так и оставили под седлами, на две посадили сыновей Григория, а одну привязали за нашей пролеткой. Лично настоял, хотел в дороге потренироваться в верховой езде. Ну и сабля, доставшаяся от убитого сотника, нацепленная на пояс, подразумевала, что в случае отражения нападения я пересяду на лошадь и буду сражаться с врагами.

Нашли блин казака.

Глава 9

Полуденный ветер приятно холодит разгоряченную зноем кожу, играет волосами, взлохмачивая прическу на голове и также, ни на что, не обращая внимания, шуршит в зеленых посевах с только-только появившейся завязью колосьев озимой ржи. Рьяно качает деревья небольшой рощицы березняка, где мы остановились, чтобы пообедать самим и покормить животных. Помогает летать над поляной стрекозам, аккуратно поддерживает легкое порхание бабочек. И высоко-высоко в голубом небе над просторами полей тихо плывут белые кучевые облака. Приятно смотреть на чистый зеленый ковер, который большими лоскутами ярко выделяется на повсеместно вспаханных участках полей, создавая контраст и разнообразя местность. Жаркий день, воздух, насыщенный запахами разнотравья еще не скошеного на сено, медовый аромат высокой медуницы дополняющий терпкий запах полыни не перебивает даже конский запах пасущихся лошадей. Нагретая солнцем трава притягивает взгляд, она как бы приглашает прилечь на свое мягкое ложе, обещая райские минуты блаженства сопровоэждаемые запахами луговых цветов. Удивляет их великое разнообразие, состоящее из колокольчиков, одуванчиков, ромашек, васильков и других мне неизвестных, но также одуряющи пахнущих и создающих в округе аромат чистоты и свежости. Холм, на котором сохранилась зеленая рощица благодаря небольшому родничку, позволял просматривать округу, что и явилось причиной остановки тут на перекур.

Степан знал, что делал. Он не рассказывал о службе в армии, я и не спрашивал собственно, как-то не до того было. Вероятней всего тянул когда-то воинскую лямку, или как-то по-другому где-то нахватался знаний воинских, во всяком случае, навыки хорошего кавалериста и опыт походной жизни у Степана просматривались постоянно. Нам они в дороге лишними не стали. Перекусив всухомятку запасенными продуктами, мы отдались неге полуденного отдыха. Вроде особо никто и не устал кроме лошадей, но, просидев в седле, или на сиденье пролетки, почти восемь часов поневоле заскучаешь в ожидании, когда же можно будет размять онемевшие от неудобного однообразного положения ноги. Караван наш никто пока не преследовал и если по первости шли довольно-таки ходко, то потом ехали, придерживаясь размеренного конского шага почти ни разу не переходя даже на трусцу. Вихрь и тот перестал рваться перейти на рысь, остепенился и шел, покачивая плавно головой с вытянутой шеей в такт свободного шага.

Дрема, спустившаяся на наш походный лагерь, охватила всех путешественников, я, стараясь побороть сонливость, внимательно изучал саблю, некогда принадлежавшую гетманскому стражу.

Смотрелась она, как мне казалось, совершенным произведением старинного искусства, созданного умелыми руками оружейника минувших веков. Старая, даже мне видно, не знатоку подобных изделий прошлого, чего стоила одна вязь слов на арабском языке набитая золотом на кованом доле. А ножны? Черные с оправой из рисунка, выполненного серебром, они сами по себе являлись произведением искусства. Узкий, небольшой кривизны клинок плавного изгиба, с лезвием на выгнутой стороне и длиной около метра. Рукоять сабли всего лишь позолоченная, я даже не сомневался в этом, не может же быть полностью отлитой из чистого золота. Выглядит массивной за счет крестовины и головки. Хотя кто ее знает, на вид цельнолитая. Без единого видимого глазом крепления рукоять в моей руке ощущалась как родная, сделанная специально под меня.

— Нравится? — Заинтересованно спросил Степан, он, как и я не спал.

— Очень! Смотрю и думаю, где он такую красоту спер?

— Я похожую видел у генерала Келлера. На городской площади, когда он выступал по поводу панихиды по убиенному царю Николаю. Вот там и усмотрел.

— А ты-то что там делал?

— На площади-то? Так ведь панихида была. Царя я жалею, пусть он и замарал себя в крови рабочих, но на то он и царь. Ему виднее кого миловать, а кого наказывать. Ну, свергли его, убили, и что, легче от этого стало всем? Сам видишь. Хуже, и причем намного. Революция, как я понимаю, германцем была сделана, чтобы значица победить Россию, а царь им мешал, вот и убили они руками большевиков. Только за одно это всех их стрелять нужно.

— Так ведь именно коммунисты выступают за то, чтобы не было войны, и землю всем обещают бесплатно раздать.

— Эх, Петр Павлович, да кто же отдаст ее. Ведь на землю есть хозяева, они, что же смотреть спокойно станут, как голодранцы примутся делить ее между собой. Ни в жись. Такого не было никогда и не будет. Даже если отберут у помещиков землю, то все одно достанется она не крестьянину, а другому хозяину, у которого денег куры не клюют. Я вот слышал от людей тут недалече есть коммуна, Нестор Махно ее создал и охраняет ее от чужих. Знаешь кто такой Махно? Анархист. Ну и шо? Думаешь, кому земля там дадена? Не, не крестьянину. Коммуне принадлежит, всем, кто там трудится на земле. А я так понимаю, всем это значит никому. Придет тот же Нестор и скажет: — вы не так работаете, а ну катитесь отсель, я других поселю в коммуне. И все, остались сам на сам, без земельки, ведь она ценность, а ценность должна иметь хозяина, иначе анархия.

— Об чем шумите — Мария стояла рядом, потягиваясь всем своим телом и сладко позевывая — спать не даете.

Мне стало интересно узнать, что думает Мария по поводу революции и вообще о событиях, происходящих в настоящее время в бывшей царской империи. Как-то мы на такие темы разговоров не вели, другими делами занимались.

— Вот тут Степан высказывает мысль, что при царе было лучше, и революция ему даром не нужна. А ты как к этому относишься? И вообще ты за большевиков или за Скоропадского?

— Милый мой, бабе нужно шоб справный мужик рядом находился и кохал свою ненаглядную во все — она немного замешкалась, подыскивая слово — ...во всех вопросах. — Произнесла как-то двусмысленно, даже Степан крякнул от понимания двусмысленности прозвучавшей от девушки и многозначительно посмотрел в мою сторону. Я уверен, он догадывался о наших с Марией отношениях, вот только как он к ним относится, не знал.

— Ну и все же, мне интересно, что ты об этом думаешь?

— Мы с Гетманом воюем? Раз убили его стражу, значит, воюем. Он с немцем заодно? Заодно. Выходит, нам они не друзья, а враги, особенно, после того как обчистили мои амбары. Большевики вроде как ратуют за бедных и нищих? А я себя ни к тем, ни к другим причислить не могу. Получается, и тут я не найду понимания. С белыми скорешиться? Там в основном офицерье, дворяне, они со мной разговаривают через губу, для них я всего лишь мещанка необразованная. Женщина, с которой можно переспать, но дел никаких со мной они не станут делать. Побрезгуют. Вот и получается, что я ни к какому берегу пристать не могу, плыву себе и плыву посередь реки. Не тронут меня, и я никого не трону. Я свободу люблю, и сама способна решить, куда мне плыть, к какому берегу пристать. Еще матушка мне говорила: — Ох, Маруська наплачешься со своим характером строптивым. — И она права. Не по сердцу мне был муж, избивал меня, пытался заставить делать то, что он хочет. Ну и где он? Вот так же будет со всеми, кто встанет на моем пути.

— Анархистка ты, однако, Марусенька. Мы со Степаном тут как раз вспомнили такого. Про батьку Махно ты слышала что-нибудь. Нет? Ну, еще услышишь. Это самый ярый анархист в Украине. Он тоже, как ты говоришь, ратует за свободу от всякого государственного насилия. У него свобода, по его мнению, должна быть неограниченная никакими рамками, если он считает правильным что-то, то так и делает. Он в Гуляй-Поле и правитель, и судья, и главнокомандующий, все решает самолично.

— Тогда он царем величаться должон. А если так, то какая свобода у его подданных может быть? Одна видимость. — Мария возмущенно смотрит на меня — Ну а отколь тебе-то знать, что там, в Гуляй — Поле творится? Ты хотя бы знаешь, где энтот городишко стоит? Я про свое село пыталась рассказать, и то не понял, где оно находится.

Действительно, пока мы путешествовали по дорогам Украины, я все пытался узнать, куда направляемся, и как далеко нам ехать. Она мне называла и местность, и волость, и селение, короче всю географию преподнесла. Мне же приходилось сравнивать все эти данные с прошлыми знаниями, и естественно путался из-за изменений в названиях населенных пунктов. Город Радомышль, в окрестности которого собственно и направляемся, я знал лишь по урокам географии в школе. По карте, если смотреть, он где-то между Житомиром и Киевом находится. По словам моей ненаглядной пылить нам предстояло около 650 верст. Это примерно 670 километров. На машине можно доехать за семь — восемь часов, в зависимости от состояния дороги. Та, по которой тащимся на лошадях сегодня, не блещет асфальтовым покрытием, обычная грунтовая, без отводных канав и прочих атрибутов серьезной трассы. Одна из многих степных дорог или как назвал Степан — шлях. Я думал, что такое название дорог было лишь в седой древности, типа Чумацкий шлях или Муромский, но оказывается и сейчас является обыденным в обиходе. В моем времени дороги Украины считались неплохими и даже проселочные были с асфальтовым покрытием. Здесь же ничего подобного и в помине нет. А тут еще Мария поделилась воспоминаниями: — когда она после свадьбы у себя на хуторе ехала к мужу в город Харьков, то на дорогу у них ушло семь дней. И это, по ее словам, очень быстро. Меня хоть и заинтересовали подробности наглядной географии, но узнать что-то новое о моей красавице посчитал предпочтительней:

— А как он тебя вообще нашел? Ведь расстояние до Харькова достаточно большое.

— Я же рассказывала, не помнишь? Поликарп закупал зерно на корню, вот и мотался по всей Украине. Таких охочих до хлебушка много ездило по хуторам, перекупщики на расстояния не смотрели. Главное скупить зерно, а уж доставить до места назначения всегда есть кому. Вот и с моими родителями он договор имел, на хуторе немного земли было, но все равно часть зерна шла на продажу. Денег на нашу ораву всегда не хватало, да еще отец любил горилку. Вот и пропил свою старшенькую доченьку заезжему торговцу, вместе с зерном продал, уж больно я купцу глянулась. Ну, отколь, скажи на милость, нам было знать, что мужик не даровитый к продолжению рода и мне придется горе мыкать от этого. Больные оба брата оказались, негоразды на любовь к женщине. А я хотела детей. Да просто познать, что такое мужчина, и как он может любить. Не повезло мне с замужеством. Зато тебя встретила — сидевшая на козлах с вожжами в руках Мария ерзала от переизбытка накопившихся в ней эмоций, в конце концов, не удержалась и, повернувшись ко мне, пылко высказалась: — ты мне очень люб, но знай, если покинешь меня, я и тебя, и себя, лишу жизни. Глядя на нее в этот миг поверил — она пойдет на это, не задумываясь. Но подобный вариант меня особо не пугал. Я и сам мог сделать что-то схожее, не приведи господь узнать об ее измене. Я ей так и ответил, она довольная моими словами засмеялась и добавила: — Видит бог, я тебя за язык не тянула. Он и будет свидетелем нашего договора.

— Аминь — шутливо добавил я,— осталось лишь повенчаться.

— Нельзя, время должно определенное пройти после смерти мужа, грех не хочу еще один на себя брать. И так грешна сверх меры.

До вечера мы намеревались проехать еще верст около двадцати. Я прикинул: — при скорости четыре-пять километров в час, учитывая продолжительность рабочего времени для лошади в двенадцать часов, мы доберемся до места не раньше, чем через неделю, а может и полторы. Никогда не приходилось ездить на такие расстояния в повозке. Я и во сне себе представить не мог, что возможность испытать путешествие на повозках не за горами. И как только люди смогли далекие земли освоить, передвигаясь подобным способом? Не представляю. Какие-то несчастные шестьсот пятьдесят километров нам предстоит телепаться полторы недели. Ужас!

И ничего не сделаешь, хотя можно было до Киева и по железной дороге добраться. Но обоз нам тогда куда девать? А лошадей? Так что сидим в коляске, наслаждаемся видами и не возникаем. А в Украине летом есть на что посмотреть. Тут и степные просторы, с ее разнотравьем и небольшие возвышенности, как правило, с рощицами деревьев, небо без единого облачка, звуки..., вернее наоборот, ни звука, кажется от этого и звенит в ушах. Населенные пункты от небольшого одиночного хуторка до крупных сел утопающих в садах.

Короче: — Все хорошо, прекрасная Мария, все хорошо, не учли лишь одного: — на дворе восемнадцатый год. Пока нет большого разгула атаманщины на просторах Украины, но война, гражданская, вовсю идет. Кто с кем воевал в настоящее время, мне было понять трудно еще будучи школьником на уроках истории, а вживую увидеть даже в мыслях не держал. Не зная обстановку, попасть в заварушку местную можно вполне реально. Посовещавшись со Степаном на эту тему, понял, тот тоже опасается возможной встречи с бандитами, он так и сказал:

— Любой вооруженный человек для нас проблемой может стать. Нам только и остается на бога надеяться, но как знающие люди советуют: — на него надейся, а сам посматривай, поберечься треба и нам. Я вот думаю: — прежде чем миновать какое-нибудь поселение, следует останавливаться в отдалении и понаблюдать какое-то время. Если не увидели вооруженных людей, то продолжаем путь, а если какие-то вояки на улицах села мелькают, то стараемся объехать. Минуя так сказать возможную опасность. Окружную проселочную дорогу сыскать не трудно.

Мы так и делали. Поэтому продвигались медленно. Григорий всю дорогу пыхтел, не скрывая возмущения от того, что Мария его не предупредила и вовлекла во всю эту авантюру. Он уже неоднократно делал попытку бросить все и вернуться домой. Лишь обещание Марии хорошо заплатить ему за помощь, и угроза лишить работы в городе, в случае если он сбежит от нее, удерживала того от уклонения взятых на себя обязательств по охране каравана.

Мне пришла в голову мысль связать его семью с нами не только договором на сопровождение, но и чем-то еще, что заставит оставаться в нашем небольшом отряде. Здесь просматривались два варианта. Деньги в совокупности с обещанием оставить оружие в его семье и кровь. Чужая естественно. Пролитая руками, вернее оружием в их руках кровь врагов должна по моему разумению способствовать закреплению наших взаимоотношений. Пока такой вариант был отложен, так как мы, пользуясь советами Степана, благополучно миновали подозрительные места без всяких конфликтов. Говорить же об основной цели, которую Григорий считал первоочередной, уже не приходилось. Во-первых, хутор Марии, куда мы направлялись, слишком далек от Харькова, смысла везти оттуда зерно, когда можно и ближе найти, явная глупость. Во— вторых, обстановка на дорогах не способствовала такому подвигу. Время сейчас лихое, и не будь у нас вынужденных обстоятельств — никогда бы, ни я, ни Мария даже и не подумали куда-то ехать. К сожалению, мне только сейчас пришло в голову понимание совершенной глупости, раньше почему-то столь разумная мысль ее не посетила и это у человека, знающего, чем опасно время, в котором мы находимся, имеющего представление о гражданской войне вместе с предстоящим разгулом атаманщины в Украине. Пусть это знание весьма условное, книжное, но оно есть. И в отличие от моих попутчиков я осведомлен, сколько крови прольется на просторах Российской империи, знаю даже что люди, убивая друг друга, останутся в непонятках ради чего и за что именно. Так и не достигнув согласия между собой, отложат разборки до поры до времени. Возобновятся они уже в двадцать первом веке.

Хотя, чего уж пенять на голову, просто выхода другого у нас не было. У Марии кроме родительского хутора места, где можно переждать какое-то время, попросту не существовало. Обо мне и говорить нечего. В городе оставаться...? Ну, не знаю.... Вряд ли отсидишься спокойно. Голодно, во-первых, там станет, во-вторых постоянные пересменки властей, и у каждой свои законы. Одна мобилизация чего стоит, всем требуется свежее "мясо", грести станут мужиков подчистую. А оно мне надо? Нет, как я и думал раньше, нам там не светит.

Мария полностью взяла на себя руководство "армией" как я в шутку назвал отряд, а Степан был нашим караванщиком и проводником. Он неплохо ориентировался в направлениях и когда еще дома обсуждали, по какой дороге выдвигаться лучше всего, он грамотно обосновал предложенный вариант путешествия:

— Самое главное — как можно меньше встречаться с австрияками и гайдамаками. Немцы в основном расположены гарнизонами в городах, и частично вдоль железной дороги, охраняя мосты и станции.

Я чуть не рассмеялся, уж больно схож Степан был с каким-нибудь начальником штаба армии восставших селян, карты на столе не хватает, а так один в один. И мы вокруг — командиры полков.... Свои мысли так и оставил при себе, не стал озвучивать.

— Если через Полтаву идти, — продолжал доводить обстановку Семен — как раз и напоремся на немцев. Я предлагаю проложить маршрут, минуя Ахтырку на Прилуки, Киев оставим в стороне, пойдем через Борисполь и Остер на Радомышль.

В общем-то, никто и не спорил со Степаном. Я без карты вообще не ориентировался в направлениях, Мария с мужем, как проехала один раз по дороге через Полтаву, так больше ни разу из дома не выезжала. Немного знал дорогу Григорий, он вместе с мужем Марии неоднократно выбирался за город, но в основном обходился рядом расположенными с Харьковом окрестными селами. Далеко не выезжал. Это Поликарп катался по всей Украине, и нередко Степана привлекал в качестве извозчика. Григорию эти поездки были не к чему. Продукцию для бесперебойной работы хлебопекарни доставлял и все. Хозяин его не вводил в курс своей деятельности по продаже зерна. Так что хочешь, не хочешь, а кроме Степана нам было довериться некому. Я про себя уже не один раз подумал: — Как хорошо, что он решился ехать с нами. Мы с Марией самостоятельно выпутаться из подобного головотяпства вряд ли сумели без появления новых проблем. Вот тебе, и конюх..., казалось бы, ну что можно ждать от обычного малограмотного работника, а оно на поверку оказалось непростым понятием о нужности человека, особенно при непонятных для нас обстоятельствах.

Так и ехали потихоньку, ночевали в основном в поле, опасаясь останавливаться в поселениях, лишь один раз решились задержаться на незнакомом хуторе. Соблазнили косами и граблями хозяина, и он согласился предоставить ночлег, и даже баньку нам истопил. Мы хоть и смывали пыль с себя в речушках, встреченных по пути, но толком помыться было негде. Обрадованные представившейся возможностью смыть грязь и простирнуть нижнее белье мы до поздней ночи по очереди плескались в горячей воде. Мария все-таки затащила меня с собой, я попытался сказать, что не стоит волновать наших мужиков, они-то вероятно все еще думали, я родственник, но она мне заявила:

— Я теперь баба свободная, что хочу то и делаю и уж с кем мне кровать делить решать буду сама. Захотела вот с тобой, значит, так тому и быть. Завтра может, захочу с Тимошей. Я же вижу, какие зовущие взгляды тот на меня бросает, только позволь, вмиг навалится и страдать не станет, что да как, в отличие от некоторых. Да не дуйся ты, я же перед богом клятву тебе дала, так что не грузись, вся твоя и только ты мне люб.

И все равно, как-то было не по себе, мужики они всегда мужики. Не посмотрят на ее желание, подомнут в любую минуту, стоит только ее слабину учуять. Не известно сработает ли тут пословица: "Сучка не захочет, кобель не вскочит". Примеров обратного, сколь угодно. И в это время, и в моем времени, чаще бывает наоборот. Вот ведь блин, оказывается я ревнивый, хотя, как тут без нее обойтись. В глазах Марии все чаще видел вожделение и не только в отношении меня. Я уже знал ее странность в желании отдаться сексу всякий раз, когда рядом кто-то погибает. Появившийся в ее глазах блядский голод по мужику притягивает и заставляет подчиняться. Сильные крепкие парни, едущие в нашем караване, не отводят от нее взгляда, и как мне кажется, готовы на любые действия по ее прихоти. А взять того же сотника...? Учуял флюиды моментально. Ведьма, не иначе. Вероятно, именно за такое вот неприкрытое вожделение и из-за страха подчиниться женщине, мучали, убивали, и сжигали на кострах "ведьм" с горящим взором прекрасных глаз от страстной всепоглощающей любви к мужикам. По дошедшим слухам грешили такими подвигами, как инквизиторы западных стран, так и ведуны в славянских поселениях. Никому не нужны сучьи ведьмы, все понимали силу любовной страсти, знали, чем может обернуться зависимость от такой женщины. Вот и Мария, ведьмочка зеленоглазая, приворожила меня, причем безо всяких магических приворотов, и никакой ведуньи тут не потребовалось. Сама природа, мать земли, дала ей силу, и она пока еще неосознанно, а может и вполне осмысленно, кто знает тайны ее души..., — я так точно не знаю, лишь поддался ее обаянию с первого взгляда. Стоит только пальчиком поманить и готов бежать за ней в любой темный угол, где меня ждут ласки и страстные поцелуи. Вот и попробуй тут, не ревнуй. Все-таки мальчишка я еще, чарами первой встречной дивы прельстился. Колдовство? Или еще что-то? Не знаю. Подчинила, без всяких магических приворотов. А ведь и другие мужики ловят ее взгляд, готовность подчиняться не у одного меня наблюдается. Ну и пусть. Она любит меня и этого вполне достаточно, чтобы чувствовать себя орлом готовым ринуться на любого, кто попытается ей навредить.

Глава 10

Вроде ничто не предвещало беду, нам удалось без проблем добраться аж до самой Десны. Деревянный мост через реку недалеко от села Зазимье построенного, по словам Степана, военными ради переправы войск, был для нас очень кстати. Не надо ехать в Киев, где власть менялась чуть ли не каждый день. Желающих покомандовать Украиной всегда было больше чем достаточно, и удивляться такому положению дел даже в голову не приходило. Испокон веков драчка из-за этого города шла нешуточная, многим "деловым" почему-то хотелось владеть ключами всей земли русской. Как бы там не ратовали мои современники и не кричали на каждом углу, что Киев стоит на земле украинской, но то, что именно он являлся всегда сердцем славян, я знал. Читать я любил и, хотя времени было мало, все равно использовал свободные минуты для чтения книг из нашей семейной библиотеки. То, что вещали по телевизору ведущие обзорных новостей, не всегда перекликалось со сведениями почерпнутых из книг еще советских писателей. Как и все украинцы готов был сражаться за свободную и независимую Родину, но в отличие от своих друзей вовремя понял: — нельзя строить свободное государство, закабаляя другие. Не получится создать общество патриотов, плюя на патриотизм людей соседнего государства. Врагов наживать ради возвеличивания своего языка в ущерб другого дело не хитрое, а вот жить в окружении друзей соблюдая мир и дружбу гораздо сложнее, особенно когда к власти приходят неадекватные люди готовые ради лишней копейки загнать свой народ под дула пушек. Хорош я был, когда верил во все эти бредни насчет исключительности одной какой-то нации. Не может такого быть в принципе. Бог создал людей равными, и лишь желание повелевать перебороло этот порядок, а дьявольские ухищрения в попытке разрушить гармонию мира порой побеждают добрые намерения людей. Борьба добра со злом не сказка и не фантастика, на протяжении всего существования человечества она имеет место быть.

Вот так вот! Поумнел видимо за последнее время. Уже не по одним книжным знаниям могу судить о положении дел и даже анализировать обстановку способен. Вот и тут — понять, что для нас неприемлемо посещение Киева особого труда не составило. Информацию о происходящих событиях в этом городе мы получали неоднократно от проезжающих мимо нас селян. Они же предупредили о наличии немецкого поста на мосту через реку Десна. Поэтому остановились в отдалении, чтобы понаблюдать за ними. Не трудно было убедиться — требуют какие-то документы при проезде по мосту, тут же мзду собирают с крестьян, а недовольных и подозрительных личностей содержат под охраной чуть в стороне.

— Не понятно, а что потом с задержанными будут делать? Куда-то отведут, или здесь станут выяснять, кто есть, кто? Каким образом станут это делать?

Вопрос, заданный мной в никуда, так и повис в воздухе, никто не знал ответа, да что там ответа даже ни малейшего понятия о возможных последствиях не имели. Я, если честно, удивился, когда узнал в разговорах с местными на эту тему, что немцы ведут себя сдержанно, никаких зверств со стороны оккупантов люди не замечали. Лишь слухи одни. Требуется увидеть самому, чтобы знать так ли это на самом деле. Селяне больше боятся своих, тех же гетманских сердюков, они как раз и отличаются проведением акций устрашения. Немцы в основном хлебозаготовками занимаются, торопятся вывезти все что можно, и не только зерно тянут в свой фатерлянд, они экспортируют даже чернозем. И задача, основная у австрияков в своем тылу — железные дороги сохранить, в целости и сохранности, ну и мосты через реки. Чем и занимаются в настоящий момент здесь, на реке Десна. Жаль не узнать нам, постоянный выставлен пост или временный? Хотя, если судить по небольшому его обустройству, которое хорошо видно даже без бинокля, можно предположить: — вооруженный наряд немцами лишь периодически здесь выставляется. Нам как раз "повезло", попали на таковой.

Ждать пока пост снимут...? Мне почему-то кажется — дохлый номер. Попытался у Степана выяснить, есть ли тут объезд. Таких сведений у нашего Гуру не было, как ни говори все-таки он обычный человек, просто познал и сохранил знания, почерпнутые за годы прожитой им жизни. Его жизненные навыки меня удивляют, не без этого. Даже не смотря на разделяющие нас сто лет, он лучше меня ориентируется в событиях. По идее я тут Гуру всезнающий, а не он, также, как и другие окружающие меня люди. Но получается, к сожалению, я в сегодняшних реалиях — ноль. Голимый лох, и звать меня — "никак". То, что можно было ехать через Киев, по основному тракту, я знал, да и Степан в курсе. Но вот он как раз и советовал миновать этот гадюшник, он и выбрал путь, по которому мы продвигались все время. А я согласился. Ну, кто же знал, что встретим столь опасное место, и которое как оказывается ни объехать, ни обойти.

Сознание раздвоилось. Мысли продолжали копошиться в голове, мне лишь оставалось просеивать и вытягивать крупицы сведений, представляющих ценность и необходимую нужность в данной ситуации. И ведь нашлась одна извилина, напомнила о документах сотника. Я лишь мельком их просмотрел, но сохранил. Так..., на всякий случай.

Он тогда действительно заехал к Марии по пути, и, по всей видимости, был абсолютно уверен в нашей зависимости от его благосклонности. Даже мысли не допускал о возможной агрессии со стороны юнца. Ну и, слава богу. Не все коту масленица. Пусть теперь яйца лижет в другом мире, если повезет, как некоторым, не стану пальцем показывать.

Так..., ура, вот они. Лежат там, куда и положил, во внутреннем кармане. Я поспешил развернуть лист бумаги, первое, что бросилось в глаза это печать под текстом документа. Прочитав решил: — передо мной обычная сопроводиловка. Зато в ней четко прописано: — Следует в сопровождении охраны сотник державной стражи..., города Харьков в департамент министерства внутренних дел Державной Украины в городе Киев. Почему не поездом, а верхом на лошадях тут ничего не было сказано. Решение, по всей видимости, принято самим сотником. Не понятно, что его заставило выдвигаться верхами. Да и хрен с ним. Главное тут четко сказано: — Просьба не препятствовать и оказывать всестороннюю поддержку. — Очень хорошо, но у немцев сразу же возникнет другой вопрос: — Почему именно по этой дороге едем, а не через Полтаву? Ну..., допустим, решил заехать к родственникам, всего лишь, поэтому и кругаля такого дал. Нормальный ответ? Думаю да.

Второй документ был своеобразным удостоверением личности сотника и его должности в существующей ныне охранной системе державной стражи. Нигде не прописаны внешние данные, как и нет фотографии удостоверяющей личность.

— Ну, а что бы я хотел увидеть? Ламинированное удостоверение?

Зато есть непаханое поле возможных вариантов нашего дальнейшего передвижения. Жаль, не пришло в голову раньше посмотреть эти бумажки, возможно, было бы легче путешествовать по дорогам. Хотя..., кто его знает, это мое видение дел, а уж насколько верное решение козырять документами, не пользующегося любовью народной, гетмана Скоропадского и его служб, мы не проверяли. Попробуем здесь, немцы любят документы. По любому поводу выписывают. У Марины, вернее у ее бывшего мужа целая кипа таких бумажек. Пуд взятого хлеба на нужды немецкого гарнизона и тот прописан с обязательным упоминанием о выплате в марках, за взятое продовольствие, но отданы эти марки или нет, нигде не отмечено. Хитрит, немчура. Изымают продукты, обещая в будущем оплатить полностью, только вот не говорят, в сколь отдаленном будущем оплата произойдет.

Совещание, устроенное мной по поводу наших дальнейших действий, напоминает басню Крылова, когда лебедь, рак и щука ищут согласие между собой и не находят. Так и у нас. Я предлагаю изобразить гетманского сотника, следующего в город Киев к дальнейшему месту службы вместе с семьей в составе его жены и сына с вещами под охраной. В общем-то, так оно и есть. На телегах в основном имущество хозяйственного предназначения и Мария может вполне сойти за жену. Но вот стать на время сотником никто не хочет. Насчет сына сомнений нет, беру на себя эту роль. Возникнет у немцев недоверие ..., ну так скажем — от первой жены сынишка. Проверять же не станут. Мария-то совсем еще девчонкой смотрится, даже переодетая в черное платье не катит на мать взрослого балбеса, каким выгляжу. Специально переоделся в кадетскую форму в надежде выглядеть моложе. Вот только не ведаю, действует ли и сегодня кадетское училище в городе Киеве? Ну, это и не суть как важно. Существовало когда-то, я же документ о завершении обучения имею. Фамилия, правда, не та, но я и не собираюсь демонстрировать бумажку при первом подозрении, так, на крайняк, если только возникнет ситуация, при которой придется воспользоваться документом.

Посовещавшись, решили согласиться с моим предложением, а вот с ролью капитана было определиться трудно. Григорий в категорической форме отказался. Оставался Степан, но его крестьянская рожа не внушала доверия. Уж больно простодушная и заросшая. Последнее мое замечание как раз и явилось решающим. Все вспомнили, что сотник был волосатым до безобразия. Вытащив из мешка его мундир, который, кстати, единственный из мародерской добычи Степана был не в крови, стали примерять на нашего конюха. Не смотря на серьезность обстановки все обхохотались глядя на переодевшегося Степана. Среднего роста он смотрелся в этой одежде как пугало. Размера четыре, не меньше, разделяло фигуры этих персонажей. Смотря на наши смеющиеся лица, Степан решительно достал свой баул и вытащил из него аккуратно сложенную форму.

— Казачил я по молодости, вот и сохранил как память.

Он развернул пакет, демонстрируя всем нам казачью форму, потом отошел в сторону и, прикрывшись тентом одной из повозок, переоделся. Показавшись нам в этом наряде, произвел впечатление не только на Марию, но и на всех нас. Черкеска темно-синего цвета, похожая на длинный кафтан в талию, застегнутая на крючки в верхней части, внизу же полы свободно расходятся, а также ее широкие рукава с красными отворотами, с глубоким вырезом на груди, где выделялся белым цветом бешмет, сразу же вызвали восторженные возгласы. Газырница, заполненная не патронами, как положено, а деревянными вставками, окрашенными в белый цвет лишь дополнила восторг. Необъятной ширины штаны с лампасами, которые он назвал шароварами, были заправлены в сапоги, их темно-синий цвет как бы дополняли калорит костюму. К месту были и тонкий, кожаный, с серебряными накладками наборный пояс поверх черкески и кубанка с красным верхом. Не хватало кинжала.

— Красавец, мужчина. — Не удержалась от похвалы Мария. — Что значит форма. Ни убавить, ни добавить, сказать даже нечего.

Прижалась ко мне и прошептала: — Ты в своем черном кителе тоже нравишься, выглядишь не хуже, чем Степан в казачьей форме.

Погоны перенести на черкеску дело не хитрое, десять минут и готово. Марина подравняла ножницами шевелюру и усы с бородой, причесала и, отойдя на небольшое расстояние как бы любуясь своей работой, оценила:

— Такого бравого казачка я бы в мужья взяла хоть сейчас.

Повесили на него и всю сбрую, которая была на сотнике, я и саблю дорогую отдал. Все решили, что теперь Степан выглядит намного лучше, чем почивший не своей смертью гетманский служака. Хотели Вихря ему отдать, но Степан отказался, поостерегся садиться на жеребца, зная каков его норов. Нашлись тут же шутники, старший сын Григория не удержался и подколол его:

— Вроде бы казак, а коня боишься.

— Нет, не боюсь, просто у нас с ним договор произошел. Он видит во мне то же самое, что видел и его прежний хозяин — слугу. Я кормлю, пою, обихаживаю, и он воспринимает это как должное, даже не капризничает, но вот садиться верхом он разрешает тому, кого признает хозяином, я же для него лишь слуга. Это лишний раз подтверждает — жеребец царских кровей, не положено ему отдаваться, кому попало.

Мне польстило это объяснение. Я стал хозяином, и с жеребцом у нас мир, дружба и жвачка.

Переодевать в оставшуюся от гетманцев форму двух сыновей Григория не решились, вся она была в крови. Так и осталась в мешке на телеге. Лишь погоны перешили на их укороченные кафтаны чем-то схожие с военной формой донских казаков, да фуражки взяли из того же мешка.

Я долго инструктировал Степана, как вести себя при разговорах с немцами. Объяснил, что за документы у него имеются, два раза прочитал, разъясняя, что и как в них написано. Степан лишь крякал и разглаживал пальцами усы. Потом видимо ему надоело слушать мои разъяснения, махнув обреченно рукой, сказал: — Чому быть, того не миновать. Лучше объясни, как будем действовать, если немцы не поверят в нашу кадриль.

Пришлось вновь собирать всех в кучу. Честно говоря, я не знал, как в данном случае себя вести, чтобы авантюра прошла без сучка и задоринки и не засыпаться. Но предполагал — в случае неудачи нам жизнь сладкой не покажется, а еще вернее можем вообще ее лишиться. Поэтому попросил всех действовать по обстановке, как карта ляжет. И самое главное вести себя нагло, кланяться и заикаться нельзя, играть, так играть, не оглядываясь на условности. Мне уже не казалось странным, что все слушают меня и выполняют распоряжения, привыкли видимо..., возможно, не последнюю роль в этом играет, и моя близость с хозяйкой. Или просто делают вид, что подчиняются. Как вон тот же Григорий, слушая меня, постоянно крестится и оглядывает окрестности, как будто намечая, куда можно драпануть в случае неудачи в нашей эскападе. И я боюсь, что именно из-за его страха у нас предстоящий спектакль может не получится.

Нет, не он явился причиной неудачи. Бенефис наш полностью не удался по другой причине. Пока унтер-офицер читал документы, вернее делал вид, что читает, переводчик стоял рядом и внимательно разглядывал казачью форму на Степане. Что-то в ней его заинтересовало. В это время одному из солдат взбрело в голову посмотреть груз в повозках и надо же такому случиться начал с телеги, возницей которой был Григорий и где лежал мешок с формой гайдамаков. Мы не догадались, хотя бы спрятать его подальше, после примерок тот лежал поверх всего хоз. имущества, так и просился на проверку. Что и сделал воин. Увидев окровавленную одежду, он тут же поспешил с добычей к своему старшему, который в это время, отдав документы переводчику, подошел к жеребцу и залюбовался статями коня. Даже протянул руку, намереваясь, то ли погладить, то ли потрепать его за холку. Она зависла над мордой лошади, так как в это время немец отвлекся, рассматривая вываленную из мешка, принесенного солдатом, окровавленную одежду. Мария хотела предупредить унтер-офицера о возможной опасности, даже успела что-то вякнуть, но реакция жеребца была как всегда на высоте — рука немца хрустнула под его зубами. Это надо было видеть и слышать. Немец тонко заверещал, совсем как заяц, которого настигла лиса, у переводчика от ужаса перекосилось лицо; солдат притащивший мешок с окровавленной одеждой стоял как истукан, не зная, что же предпринять следует в такой неординарной ситуации.

Я был за возницу на втором шарабане и не мог сразу оценить угрозу для нашего плана от всего случившегося. Мария оказалась быстрее, не раздумывая выхватила парабеллум и стала стрелять. Первому попало от нее переводчику, затем та же участь досталась унтер офицеру. Стреляла, пока не закончились патроны, их и было-то всего на четыре выстрела.

У меня в руках никакого оружия нет, просто реакция на опасность заставила, не раздумывая ринуться в эту свалку, я видел — солдат уже сориентировался и снимает винтовку с плеча. Мой выход на арену боя был стремительным. Первым делом, нанес удар ногой по руке солдата, потянувшегося к оружию. Точность в дополнение к сильному удару в данный момент были решающими. Рука хрустнула, а сам солдат кубарем полетел в сторону. И это был именно тот шаг, который позволил всем участникам выйти из оцепенения после прозвучавших выстрелов. Я хорошо усвоил, меня учили, что лучшее оружие в ближнем бою — это руки, ноги, голова..., вот и применил привычные навыки.

От боли у солдата чуть ли не выкатились глаза, а ор прозвучал над дорогой, в отличие от крика уже погибшего начальника, ревом обиженного ишака. Степан со своими "охранниками" оказались на высоте и моментально обрушили свое холодное оружие на немецких солдат, находящихся в пулеметном гнезде сложенным из мешков с песком и нескольких бревен, они на свою беду посчитали это сооружение вполне достаточным для надежного прикрытия охраняемого объекта. Подвела их самоуверенность, никак не предполагали, что "русские" не побоятся напасть на солдат с пулеметом наготове. Если бы не решительные действия конной группы Степана, то пулемет немцев мог бы покрошить нас всех на кусочки, не оставив камня на камне в нашем караване. И совсем уж неожиданной помощью оказалась поддержка задержанных немцами, еще до нашего появления, и отведенными под опеку охранников, трёх молодых людей в военной форме. Они, увидев начавшуюся схватку на дороге, не раздумывая набросились на солдат. Успех был во внезапности и, несомненно, в героическом запале бывших военных. Оба охранника, в результате неожиданного нападения, вскоре были забиты кулаками, и оказать какую-то поддержку своим собратьям по оружию уже не могли.

"Битва" на мосту, произошедшая по непредвиденным обстоятельствам, закончилась быстро и самое главное без жертв с нашей стороны. Упавшего на землю, но живого солдата пришлось добивать мне. Дальнейшие наши действия напоминали случаи, происходившие со мной ранее....

Бежать! Как можно быстрее и подальше!

И не одного меня посетило подобное желание. Почти все ринулись по своим повозкам и принялись нахлестывать лошадей. Лишь крик наших неожиданных союзников с просьбой о помощи приостановил лихорадочное бегство. Было бы верхом невежества не оказать поддержку тем, кто, не задумываясь о последствиях, помог нам. Степан тоже задержался, он не смог побороть свою мародерскую сущность. Просто так бросить просившееся в телеги оружие поверженных нами в скоротечной схватке немцев было выше его сил. Я приостановил лошадь. Так как тент на повозке мешал рассмотреть, что же вокруг нас происходит, и хоть как-то смягчить неблагоприятное впечатление оставшихся в неизвестности людей от нашего бегства с поля боя, я спрыгнус на землю и поспешил им навстречу.

После осмотра местности и оценки обстановки увидел около десятка граждан и несколько повозок с различным имуществом. Они в панике спешили за нами, и мне стоило немалых усилий остановить их беспорядочное бегство и привести весь этот бедлам в относительный порядок. Я уже пришел в себя и мог вполне адекватно оценить обстановку. Нас никто не преследовал, других вояк, обеспечивающих охрану моста, в округе не наблюдалось, до поселения было достаточно далеко, чтобы там могли услышать или увидеть происходившую заваруху на мосту. Значит как-то упорядочить возникший по нашей вине небольшой хаос вполне возможно. Мои уговоры возымели результат. Люди стали успокаиваться, подходили и подъезжали к нашим телегам, сосредотачиваясь вокруг Марии.

Возбужденная схваткой с немцами, и особенно ее результатами она стояла на сиденье пролетки и кого-то выискивала. Во всяком случае, мне так показалось. Я-то знал, что ей сейчас требуется, и мог бы ее успокоить, найдись для этого удобное место. Но обстоятельства не позволяли, я уж не говорю о том, что нас просто не поймут. Задержанные немцами местные жители, находившиеся во время схватки в отдалении, хорошо видели, как эта женщина в черном платье, стреляла из пистолета. Поняли так, что именно ее вмешательство позволило освободиться от возможных неприятностей при выяснении их личностей. Желая высказать слова благодарности, окружили пролетку и, перебивая друг друга, старались это сделать.

Решив проблему возникновения возможной паники и столпотворения на дороге, я поспешил к раненому, и, пытаясь оправдаться, в попытке сбежать с места происшествия, предложил помощь. Мне было не совсем понятно, каким образом молодой человек мог получить рану, если немецкие солдаты не успели сделать ни одного выстрела. И пришел к неутешительному выводу — рана вероятней всего нанесена Марией, так как задержанные в момент ее пальбы находились как раз на линии стрельбы. Случайность. Бывает и хуже, вернее могло быть хуже. К счастью пуля лишь задела молодого человека оставив кровавый след на голове. Это потом уже стало ясно, а сейчас я помогал нести раненого к повозке. Обильно текущая кровь напугала его товарищей, они растерялись и не понимали, что же следует делать. Я своей помощью лишь внес еще большую сумятицу в процесс транспортировки.

— Стойте, да положите вы его на землю — закричал один из освобожденных — куда вы тащите, ему же надо перевязку сделать.

— Действительно, давайте положим на землю — заговорил один из троицы — надо было сразу перевязать.

И ведь верно, вроде все мы знали, что необходимо предпринять в случае ранения на поле боя, но не делали. Тащили его непонятно куда, и зачем. Может, просто растерялись, все происходило скоротечно и неожиданно, причем не только для нас, но и для немцев. Мы так еще и не пришли в себя, не осознали, что же произошло на самом деле, лишь в голове неотвязно звучало: Повезло! Мне вновь повезло. Нам всем подфартило. Немцы оплошали, не среагировали на появление вооруженных всадников — приняли за союзников. И еще их уверенность — никто не посмеет напасть на пост, причем настолько открыто и нагло. Все так. Ведь и мы не планировали ничего подобного. Спонтанно все получилось, на дурачка. Глядя на молодых людей, суетящихся возле раненого, понял — они ошарашены произошедшей схваткой не меньше меня. Приняли участие в ней неосознанно, интуитивно. Хорошо еще закончилась более-менее нормально.

Все трое были одеты в офицерские френчи, только без погон, молодые и крупнотелые на вид, возраста чуть старше моего. Выделялась в одежде двух плечевая портупея, поддерживающая поясной ремень коричневого цвета с медной пряжкой. К поясу каждого юноши пристегнут ремешок для револьвера, но ни у кого из них естественно никакого оружия не было. Тем не менее, они решились, напали на конвоиров, и, на мой взгляд, это был героический поступок. Два безоружных молодых человека, на двух вооруженных немецких солдат...— это вам не фунт изюма, прямо скажем. Третий парень был ранен в момент нападения на охранников.

Предложенная помощь сельским фельдшером оказалась весьма кстати. Помогая доктору, не упустил момента и стал его выспрашивать, пытаясь выяснить, есть ли в селениях, расположенных рядом с мостом, чьи либо воинские подразделения. Оказалось, посты выставляются постоянно. Здесь, на реке Десна, и на реке Днепр. Нам предстояло нелегкое дело: — вначале скрыться как можно быстрее с места побоища и затем — переправа через Днепр, в районе города Вышгород. Сам фельдшер попал в передрягу по своей невнимательности — забыл дома документы разрешающие передвигаться по волости. В результате был задержан и он нам был очень благодарен, так как боялся, что его пролетку заберут на нужды войны. Пока Елисей Карпович перевязывал раненого, я успел познакомиться и даже обсудить создавшуюся обстановку с молодыми людьми.

— Прапорщик Филоненко Родион Богданович — представил раненого товарища один из стоящих рядом со мной, а затем назвал вдогонку уже свое имя:

— Прапорщик Зимчук Григорий Нестерович.

В ответ и я назвался, мое имя вместе с озвученным званием "кадет" вызвало интерес у третьего участника событий.

— Выходит не одному мне не повезло. Вы как я понимаю, не успели получить офицерские погоны? Я ведь тоже учился в Киевском военном училище на ускоренном курсе. Должен был получить звание подпоручика, но не успел. Участвуя в боях против красных в Киеве, был ранен и очутился в госпитале. Наши все ушли на Кубань, там им обещали вручить офицерские погоны. Так что я уже не юнкер, но и не подпоручик. Зато познакомился в госпитале с моими попутчиками. Как оказалось, все мы земляки. Я из-под города Житомира, Зимчук проживает в самом городе, а Родион с Радомышля.

— Этого молодого человека, который ни то — ни се, можете звать Юрой. — Вновь взял нить разговора в свои руки Зимчук. — Он не обижается такой фамильярностью, хотя полное имя у него барон Херст Юрий Васильевич, он дальний родственник графа Келлера по матери, и как он говорит, имеет родственные корни с гетманом Скоропадским. Правильно я тебя представил?

— Что есть, то есть. — Засмущался Юра. — То, что барон — это факт, а вот насчет родственников не уверен. Со Скоропадским всего лишь соседи по усадьбам. И корнями мы родственны разве что от садовых деревьев. А кто это ораторствует на пролетке? — Поспешно перевел внимание всех на другую тему. — Ну да, да — эта вот прекрасная незнакомка в черном?

— Это Мария, мы с ней едем к ее родителям и как ни странно тоже в том направлении, что и вы. Под Радомышлем находится ее хутор.

— Атаманша Мария Черная — с долей восхищения произнес Зимчук.

Я всмотрелся в него. Фамилия уж больно знакомая по моему прошлому. Неужто судьба свела меня с предком врага, которого я обозначил как враг номер один. Вот так фокус. Он мне уже не нравится, а еще он чересчур восхищается моей женщиной.

— Скорее атаманша Сокольская. А я у нее в адъютантах хожу. — Недовольным голосом поправил прапорщика, придумывая на скорую руку должности для себя, и Марии.

— Судя по тому, как она расправилась с немцами, дама свое атаманство подтвердила полностью. Я уже готов влиться в ряды ее отряда. — Продолжал восхищаться Марией этот недоделанный прапорщик. Наверняка из ускоренного выпуска. Повоевать серьезно, судя по возрасту, ему вряд ли пришлось. Хотя ранение уже успел получить в боях за Киев. А вот этому прапорщику Белому уже два раза прилетело. Третье ранение может и не пережить. Хоть и говорят, что бог троицу любит, но в данном подтексте лучше ну его нафиг. Поберечься ему надо, однозначно.

Рассматривая молодых людей, продолжавших спорить между собой, видел своих ровесников, возраст которых мало отличался от моего, и невольно подумалось о той большой временной пропасти, что нас разделяет. Сто лет! С ума сойти! По идее они для меня уже давно мертвы. Хотя, о чем я. Сам такой. И все что сейчас происходит не более чем иллюзия. Чья-то шутка или, что выглядит более солидно — эксперимент. Плохо одно — никто не спросил, нужно ли мне это. Взяли и вбросили сознание в чужое тело. Нет, я собственно и не против. Просто как-то не по-человечески, больше подошло бы бездушным машинам такое отношение. Ну да, я имею кое-какие преимущества — могу, например, достаточно точно сказать, что ожидает вот этих парней в будущем. И не только, вообще про всех, кто в настоящий момент меня окружает, могу рассказать. Я понимаю, все они уже мертвы, в том, моем времени, откуда мое сознание перенесли, никого из них нет в живых. Кто-то раньше, кто-то позже, но вот почему-то уверен, они умерли не своей смертью и даже не в старческом возрасте, и вероятно по разным причинам. Время такое им выпало.

Вглядываясь в лица молодых людей, понимал: ничто не мешает мне слегка подкорректировать судьбу, исправить карму и дать им возможность таким образом прожить, пусть и не легкую, но долгую жизнь. Не свойственное мне желание. Прямо скажем, всегда считал — всяк живущий на земле сам строит свою судьбу, да и окружающая действительность ничего другого не предлагала. Если глуп и не хочешь ничему учиться, то плати по счетам сам — правило придуманное не мной, жизнью. За свой короткий век успел неоднократно в этом убедиться. Я, в данном случае, не вношу новое, всего лишь повторяюсь. Ну и убеждаюсь лишний раз — с перемещением во времени что-то во мне изменилось; чувства, не испытываемые ранее, появились, желания непонятные, спасаю, убиваю, пытаюсь подтолкнуть вперед людей, тем самым меняя их судьбу.

А им это надо?

Не знаю. А вот мне.... Неплохо было бы заиметь друзей, семью, то есть тех, с кем можно построить свое будущее, избежав ошибки и беды. Все-таки сто лет разница и знания, пусть и в незначительной степени, но помогут мне выжить. Например, я точно знаю — вся атаманщина, происходящая в моей Украине в это время, всего лишь эпизод, необъяснимо страшный по количеству человеческих жертв, принесенных на алтарь дьяволу, сошедшими с ума людьми. Богу такие почести не нужны.

Ни гетман Скоропадский, ни Петлюра со своей директорией, ни большевики с диктатурой пролетариата, никто из них не знает, что они не задержатся у власти дольше, чем отмерено временем. Вряд ли и мне под силу как-то повлиять и изменить ход истории. Я не герой фантастической литературы, где тот запросто может повлиять на ситуацию. Я реальный пацан, могу рассуждать, что-то делать, ощущать и чувствовать. Свою жизнь, в конце концов, построить или просто ее сохранить, но вот изменить сам ход истории вряд ли. Еще даже не знаю, в каком мире нахожусь, то ли в прошлом моего мира, то ли в другом, альтернативном, а может вообще, в виртуальном. Хотя какая разница, да и не суть важно — главное я живой, и хочу задержаться в этом мире в теле моего аватара как можно дольше.

Могу скорефаниться с Петлюрой, тоже вариант. Он вроде бы ратовал за свободную и независимую Украину, и молодежь двадцать первого века, считали его родоначальником Украинской Народной Республики. Независимой. Хотя я всегда сомневался в этом. Вероятно, под влиянием моей мамы. Она-то со своими шуточками и вносила сомнения в понятие независимости украинцев. От кого независимы? — спрашивала меня и тут же давала ответ: — Разве только от самих себя. Каждый из нас может в любой момент сказать и сделать что-то свое, именно то, что хочется. Да и то не всегда. То времени не хватает, то денег нет, то просто лень. Зависим человек, как бы мы не хотели обратного. А уж о государстве даже заикаться не надо. Не станем, допустим, зависимы от России, так значит, будем зависеть от денежного мешка Европы. Так сложилось исстари и другой судьбы для Украины не дано, не умеем жить самостоятельно, это у нас в генах заложено, а история лишь подтверждает такой расклад. На что уж казалось Запорожская Сечь свободна и независима, а все одно легла под русских и поляков. Слабыми вертят сильные, тут важно не прогадать к кому из них прислониться, а лучше, если и нашим и вашим поддакивать. Что, в общем-то, свойственно нашим людям. В позу вставать и свое я выпячивать не всегда рационально.

Эх, мама, мама, вернуть бы все назад, я бы....

Короче, и я не верю в независимость государственную. Другое дело, когда правители дают возможность жить в свое удовольствие, не угнетая и не навязывая правила проживания в социуме. Молодежь остается молодыми в любом времени, и заставлять нас жить по придуманным законам..., причем людьми, имеющими устоявшиеся жизненные понятия, я считаю неверным ходом. Пусть порезвятся, поразвлекутся, посоревнуются. Нас только чуть-чуть подправлять надо. Чтобы веселье не перешло в трагедию.

Все — таки попав в этот переплет, я изменился, даже рассуждения изменились, я уж не говорю о намечаемых планах дальнейшего своего существования. Прошло-то совсем немного времени, а перемены во мне заметны. И какие бы планы не планировал, а действительность подсказывает обратное, совсем не то, о чем думаю. Вон, уже и Марию тянут в атаманши, она правда еще не знает об этом, но узнав ее характер, думаю, ей понравится. Ну а как же, она защитница, освободила людей. Вот только предчувствие у меня не совсем радужное, боюсь, своими действиями мы лишь ухудшили положение селян. Немцы просто так безнаказанно не оставят эту бойню. Репрессии будут наверняка, не найдут виновников, так будут заложники. Пострадают ни в чем не повинные люди. А она корчит из себя защитницу. Ага, точно! Новоявленная Жанна Д"Арк. Украинская. Вторая Соколовская. Я же не глухой, слышу, как она предлагает людям не сгибать униженно спину перед врагами, это она про немцев, неосознанно подталкивая людей на сопротивление. И ведь ее поддерживают, орут, как и в моем времени: — "хай живе вильна Украина". Я не против. Пусть будет моя Родина свободной и независимой. Но не сейчас об этом тут митинговать. Драпать надо, ноги делать и чем скорее, тем лучше.

Оставив раздухорившуюся толпу продолжать себя возбуждать, я, и мои новые товарищи, уложили раненого Родиона в телегу к Григорию, заботливо подложили под него сено, под голову всунули злополучный мешок с вновь собранным тряпьем. Удостоверившись, что сделали все возможное для раненого, всей компанией направились к Степану, уже закончившего собирать трофеи.

— Вот стою и думаю. — Обратился он ко мне — стоит снимать форму с немчуры, или оставить как есть? Как думаешь? Ведь может пригодиться?

— Не хватало только мародерством заниматься. — Сквозь зубы проговорил Зимчук. — Это не достойное занятие для офицера.

Посмотрев на этого петушка, я вновь вспомнил об оставшемся в моем времени Жорике по фамилии Зимчук. Чем-то все-таки схожи они. Вон, не успел очухаться от плена, а уже спесь так и прет из него. Именно такое поведение меня всегда и бесило в моем враге. Хотелось уже ЭТОМУ Зимчуку врезать по его нахальной морде. Вот захотелось и все тут. Но сдержался. Я хоть и был такого же мнения, по поводу мародерских привычек Степана, но решил в противовес поддержать нашего "начальника штаба".

— Знакомьтесь господа прапорщики и временно несостоявшиеся офицеры — это начальник штаба нашей повстанческой армии, Степан..., вот блин даже не удосужился спросить полное имя конюха.

А что, пусть будет армия. И Мария Черная во главе. Или Соколовская, как в книге писателя Шкляр описывается. Правда, мою Марию наградили родители фамилией Сокольская. Может лучше пусть будет Мария Черная, по мужу-то она как раз Черная. Надо же, как все скомпоновалось в кучу. Немного не так как в моем времени происходит, там события вроде бы разворачивались по-другому, но ведь и не понятно, тот это мир или альтернативный. Может, здесь, из-за моего появления будет происходить несколько иначе. Возможен и такой вариант, откидывать в сторону не следует. Главное, фамилия-то почти совпадает, пусть остальное и не совсем сходится, так ничего страшного. Подтасуем, скомпонуем, и еще как покатит. Вот здорово! Я творю историю! Охренеть!

— Я думаю нужно снять. — Изрекаю с умным видом, состроив озабоченную рожу. — Нам предстоит каким-то образом миновать пост на реке Днепр. Один из вариантов — нарядится в немецкую форму и, сделав вид, будто конвоируем задержанных, спокойно переправится через мост. Жаль никто из нас не знает языка... — только что пришедшая идея не получив развития глохнет с осознанием такой простой истины как незнание языка оккупантов.

— Ну почему же, наш барон, будущий подпоручик, отлично владеет, как-никак фамилия Херст обязывает знать свой родной язык.

— Так вы господин подпоручик немец? — Я уставился на Юру, и вы действительно знаете немецкий?

Покраснев, как будто его уличили в чем-то неприличном, недовершенный офицер замялся и нерешительно произнес:

— Да, я немец по отцу, мать моя полька. Знаю немецкий, польский, русский ну и украинский языки. Что тут такого. Я до военного училища успел закончить престижную гимназию, там изучать иностранные языки по программе положено, даже латынь и греческий заставляли учить, но я их не осилил. Ну, а уж немецкий мой родной язык, так же, как и другие. Ничего странного в этом не вижу.

— Прекрасно. Можно попробовать сымитировать под немцев конвоирующих задержанных местных. Зависит от ваших планов. Мы-то можем вновь сыграть роль семьи, не проблема. А вот вам..., не знаю..., раненый опять же. Так что? Сами будете пробовать миновать пост на мосту? Без нас?

— Я бы конечно предпочел самостоятельно выбираться отсюда — заговорил Зимчук. — Но вот мой товарищ, Родион, он же не сможет идти, его придется везти. Бросить человека в таком положении недостойный для офицера поступок.

Невольно в сознании всплыла присказка про прапорщиков в нашей армии, в моем времени говорили: "Курица не птица, как и прапорщик еще не офицер". А этот... — себя считает офицером. При первой возможности старается напомнить об этом. Хохол короче. Мелочиться не будет. Офицер он, и все тут, хоть тресни. Да и хрен с ним. Гонор не должен помешать в предстоящем деле, наоборот, заставит делать все, лишь бы про него не подумали, что он трус.

— Поэтому придется к вам присоединиться. С переодеванием может и получится — он по всему загорелся этой идеей — семь немцев завалили чуть ли не шутя, впечатляет. Сколько всего можно переодеть людей? Трофейной одежды тут соответственно семь комплектов, наберется ли нас такое количество? Но не это главное. Я смотрю, двое ваших людей размер тела имеют гораздо больший, чем немцы. Не подойдет им форма. Да и мы не маленькие...

— А может, повторим операцию и нападем на немцев. Форма мало того, что не подойдет по размерам, она вся в крови и дырках от пуль.

Предложив свой вариант, Херст вновь засмущался. Красна девица, блин. Мне стало интересно, напускное это действо или настоящее. Как-то не вязалось с этим детинушкой, рост его, как и у меня, почти два метра, вернее метр восемьдесят девять сантиметров. Мария измеряла. Аршином. Она тогда всего измерила, и рост и талию и остальное, даже мой пенис. Восторгов было море, ее все во мне устраивало. Шалили мы таким вот образом. Но себя не дала измерять. Смеясь, сказала: — Только на ощупь: ручками, губками, язычком.

Второй прапорщик тоже фактурой не обижен. Чуть ниже ростом, и не такой пухленький, как Херст. Посмотрев на них, я подтвердил мнение Зимчука — форма немецкая подойдет не всякому. Особенно Юре, ведь ему-то как раз необходимо переодеться в унтер офицерскую, а тот был среднего роста. Недостатки по одежде бросались в глаза всем, и это невольно заставило задуматься.

— Выходит второй вариант предпочтительней — категорично пересмотрел свое предыдущее предложение Зимчук.

— Господа. — Влез в разговор закончивший перевязку фельдшер. — Господа офицеры. Позвольте и мне предложить вариант безопасного преодоления Днепра.

— Давай, брат, говори, мы тебя внимательно слушаем — Зимчук явно старается стать в нашей команде лидером, делает вид, что меня для него нет. И это бесит, так же, как и в моем времени, когда Жорик, с долей превосходства в голосе, пытался перебивать в разговоре, навязывая свое мнение. С трудом сдерживаюсь, боюсь, надолго меня не хватит. Не нравится он мне. Категорично.

Между тем фельдшер предлагает вообще мост обойти стороной.

— Там пост стоит гораздо серьезней, вряд ли прокатит такой же вариант как здесь. Шмонают тщательно, кроме того, еще и гетмановцы присутствуют. Вам надо на паромную переправу идти.

— Вот, Гриша, а я тебе что предлагал? — возмущенно перебивает фельдшера Херст, и тут же поворачивается ко мне с объяснением:

— Я ему говорил, нужно через городской мост идти, спокойно бы прошли пост, да и ближе там до дома. А он уперся, настаивал на своем, считая — именно здесь сможем пройти, не опасаясь, что нас задержат.

— Я не понял. А вы чего, вернее, кого боялись? И почему? Вас разыскивают что ли?

Юра попытался ответить, но его перебил Зимчук.

— Юнкер, вы бы помолчали, разговорился тут не к месту.

Сконфузившись, Херст, тем не менее, продолжил делиться идеями по преодолению трудностей:

— Думаю, Петр нас поймет правильно. Мы с ним кровью теперь повязаны, скрывать друг от друга нам нечего, да и не надо. Все одно придется двигаться дальше вместе. Подпоручик — обратился он ко мне, видимо в отместку прапорщику, назвавшим его юнкером — мы же свои люди, и можем рассчитывать друг на друга. Не так ли?

— Несомненно, Юра, я даже скажу больше. Вы можете рассчитывать и на наших людей.

— Отлично. Иного я и не ожидал. Так вот, мы побоялись ехать железной дорогой и через городские мосты идти не осмелились, по банальной причине — вышел приказ гетмана о принудительной мобилизации в его армию. А мы не хотим, нам противно, что Скоропадский и нашим, и вашим служит. Лавирует, стараясь договорится, и с немцами, и с российскими монархистами. Решили пока отсидеться дома. Посовещавшись, приняли предложение Гриши, наняли возницу и поехали сюда. Ну а тут вот..., сам видел. Я ему говорил — сегодня везде можно ожидать опасность, а он не слушал, уперся.

Я задумался. Как-то все это у них выглядит по-детски. Игра какая-то, типа: — "кто не спрятался, я не виноват, я иду искать". Думают, дома не найдут их что ли? И в то же время, я не далеко от них ушел, тоже возмечтал спрятаться. Так я еще и за юбку бабью прячусь. Патриот, блин. С подобным отношением к событиям и Украину можно про...-ть. Кто-то значит, жизни не жалеет за свободу, а мы, молодые и неглупые люди, стараемся отмежеваться от всего, что происходит вокруг. Плохо Петр, очень непатриотично. Меня в моем времени явно бы не поняли. Ну и что же делать? Идти воевать? За кого? Не за гетмана же. Я-то в курсе, что он вот-вот уйдет с политической арены, а ребята и не знают, но, тем не менее, не согласны с его политикой. А где интересно они себя видят, что их устраивает сегодня?

Как бы в ответ на мои незаданные вопросы, Юра, продолжая высказывать свои мысли, делится и планами, которые, по всей видимости, они за долгое время лежания в госпитале обсуждали не один раз.

— Мы уже насмотрелись на чехарду в Киеве, возня вокруг трона будущей Украинской державы идет нешуточная. Кто только за этот короткий промежуток времени не попытался усесться на несуществующий трон..., давят друг друга, пихаются локтями. Все они просто горят желанием осчастливить украинцев, освободив их от векового гнета. Не все, но многие им верят. А мы нет, поэтому у нас другие планы. Понятно же, никто из претендентов на самом деле и не думает о нуждах простых хлеборобов, для них главное на сегодня успеть ухватить рычаги управления. Стоит только кому-то, типа Скоропадского, взять в руки власть как тут же летят головы его врагов. Даже не думают, что и они люди, им тоже жить хочется. А уж о том, что любое насилие вызывает ответное насилие, вообще не задумываются. Вот именно поэтому мы решили идти к себе на малую Родину. Нам есть что защищать, родные и близкие нуждаются в нас. Организуем отряд самообороны, и не допустим разорения усадеб и хуторов, от всех пытающихся присвоить чужое имущество. Вот такую цель мы себе поставили.

— Короче свою республику создать мечтаете. Типа Житомирской или там Радомышльской?

— Не совсем так, мы же понимаем, что, раздробив Украину на маленькие государственные образования, скатимся в далекое прошлое. Нам мелкие княжества не нужны, потерять Украину можно таким образом. Мне лично в этом плане близки идеи правительства Центральной Рады.

— А я вот не так думаю. — Постоянно перебивать разговор и навязывать мнение у Зимчука своего рода фишка. И это видимо раздражает не только меня, но и его товарищей. — Петлюра! Вот кто может повести народ за собой. Его идея самостийной Украины близка людям. Я за него.

— Ребята, как я погляжу, у вас одной точки зрения насчет будущего украинского народа нет. У меня тоже есть мнение, и оно в корне отличается от ваших идей. Но думаю нам крайне важно решить в первую очередь, что дальше делать, и куда двигаться?

Мне лично все равно кто из них за кого выступает, просто времени выслушивать идеи каждого, нет. Ясно — понятно — надо уходить с переправы как можно быстрее, а не дискуссии устраивать. Раз все они военные люди то должны это понимать. Есть вариант — плюнуть на них и продолжать наш путь, но уж раз судьба свела нас — зачем противиться. Попробую подкинуть им идею организации общего отряда, небольшая стычка на мосту подсказывает необходимость создания такового, все может случиться в дальнейшем, самораспуститься никогда не поздно, труднее организоваться во что-то типа вооруженного подразделения. Пусть это будет идти вразрез с моими понятиями о таких вот, местничковых отрядиках, ситуация диктует принятие другого решения и ничего не остается, как изменить свое отношение к происходящему. Решил творить историю, так уж без метаний туда-сюда. Скромничать и сомневаться ни к чему. Пусть мне всего-навсего восемнадцать, но если прибавить сто годков, разделяющих меня, будущего, и сегодняшнего..., то выходят все сто восемнадцать лет. Аксакал, блин, не меньше.

— Господа офицеры, пусть мы молоды и неопытны, но никому из нас не чужды понятия чести и достоинства. Главное мы сходимся в одном. Чтобы навести порядок, согласно пониманию ситуации и мировоззрению, необходимо иметь силы для этого, я имею в виду вооруженные силы. И в этом я согласен с Юрой.

— Я тоже поддерживаю. — Влез опять Зимчук. И соглашусь взять на себя руководство нашим отрядом.

Во, блин. Еще не сказано ни слова об отряде, а он уже тут как тут. То, что самый младший из нашей четверки это я и мне не светит ни в коем разе, официально стать во главе будущего отряда, понять было не трудно. Я лишь одного боялся — всегда, когда встает вопрос о главенстве в любом союзе состоящим из украинцев, то все как один считают — только ОН может быть руководителем. Зимчук явно из этой категории и будет пытаться пролезть в начальники любой ценой. Надо вмешаться, иначе этот выскочка так и станет командиром.

— Ребята, ваша группа состоит из спецов военного дела, и это ставит вас в особый ряд. Разбивать ее не следует. Командиром сложившегося неполного отделения, как я понимаю, господин прапорщик уже поставил себя. Никто из вас не возражает? Пусть так и остается. Возможно, в дальнейшем ваша группа пополнится местными жителями и станет самостоятельным отрядом. В нашей же армии — я упорно продолжал именовать наш небольшой отряд армией. Таким образом, иронизируя и посмеиваясь про себя над атаманами, которые в Украине вскоре заполнят каждый угол, и почти все свои банды и отряды будут именно армиями называть. Так вот, командиром, нет даже не так, атаманом является наша Мария. Черная или Сокольская — неважно, дальше будет видно. Начальник штаба отряда, как я говорил, уже имеется, это вот он — я кивнул в сторону Степана, который давно отошел от нас и занимался осмотром трофеев.

— А ты кадет, кем тогда себя видишь?

— Я адъютант атаманши Марии. Вы господин прапорщик уже слышали об этом от меня.

— Неужели женщина в расцвете сил выбрала себе в любовники молоденького хлопчика? Не верю, тут что-то другое. Не поделитесь, кадет, с нами тайной сей.

Зимчук явно нарывался на ссору. Устроить драку сейчас...? Нельзя, время поджимает, но и спустить подобное тоже нехорошо, может повлиять на мой авторитет.

— Гриша, ты рамсы попутал или просто дурак?

Кинувшегося ко мне прапора с явным желанием вздрючить зарвавшегося юнца, остановил вовремя подоспевший Степан. Не разбираясь, кто прав, кто виноват, мигом понял — мне угрожает опасность, и, не раздумывая схватил Зимчука за ремень сзади. Остановив, таким образом, парня, рывком подтащил к себе, захватил, взметнувшуюся было на него руку драчуна свободной рукой, и, заломив ее, повел в сторону, вокруг себя, навязывая свое движение. Мигом увеличил скорость и провел классическую подсечку, используя инерцию тела противника. Все случилось в течение трех секунд, не больше. В результате прапорщик даже без моего вмешательства оказался повержен на землю. Я рот раскрыл от удивления, настолько красиво все сделал казак, можно лишь догадываться, откуда дровишки.

— Может прибить хлопчика? — поинтересовался у меня Степан.

— Не стоит, он просто чересчур возбужден прошедшим боем с немцами, говорит и делает не то что надо в данный момент, а то, что придет в дурную голову. Но вот попросить извиниться будет не лишним. Юра я прав? — Просчитать реакцию единственного свидетеля выпада Зимчука не составило труда. Его добродушная физиономия просто кипела от возмущения по поводу неразумного поведения своего товарища.

— Гриша, тебе необходимо попросить извинения у кадета. Ты перешел все грани дозволенного, да и никто тебе права не давал тут распоряжаться и командовать. Не нравится компания — развернись и ступай своей дорогой.

Зимчуку ничего не оставалось, как попросить прощения:

— Петр, извини, действительно что-то я сморозил не то.

— Хорошо, я так и понял — ты немного не в себе.

Я был уверен, если парень останется с нами, то мне недолго придется ждать от него какой-нибудь подляны. Гнилая сущность у этого рода. В генах заложена, не иначе. Вряд ли поумнеет, сделав одну глупость — совершит и следующую. Ну и ладно. Платить придется ему, пусть думает сам.

— Степан, ты разобрался с оружием? Что-то стоящее мы поимели с боя?

— Самое главное это пулемет, я такой не видел, не знаю даже как с ним обращаться. А винтовки австрийские, там ничего сложного нет, у нас теперь вместе с нашими семь штук, да пистолетов две единицы. Кортик унтера и бинокль, ну и патронов разных насчитал чуток поболе тысячи. В ранцах пулеметчиков четыре гранаты нашли. Ну и мелочь всякая, в хозяйстве, однако пригодится. Вот собственно и все.

— Юра, ты с таким пулеметом дело имел?

— Да, в общем-то, знаком, изучали немного. Это австрийский пулемет Шварцлозе, с ленточным питанием и водным охлаждением, под 8-ми миллиметровый австро-венгерский патрон. Его легко узнать, такой пламегаситель, длинный и конусообразный, ни в каком другом пулемете не применяется. Да еще и станок при нем. Вообще отлично. Стрелять не приходилось, но думаю, разберусь. Правда, таскать на руках тяжело, нужна повозка. Одни боеприпасы весят ого-го сколько, вон, кстати, и патроны в наличии. Уже готовые к употреблению, лежат в лентах и в коробках. Прекрасно. Снаряжать трудно ленту, специальное приспособление надо.

— Хорошо, предлагаю поставить пулемет в коляску, я у тебя буду вторым номером. Три коробки с патронами в наличии имеется. Мало, но хоть что-то.

Как-то незаметно для себя и стоящих в окружении людей я стал отдавать распоряжения. Никто не возражал, даже Зимчук.

— Так, а тут у нас что? Винтовки. Ну, с ними разобраться проще. Давайте-ка хлопцы, по-быстрому разбирайте оружие. А вот этот пистолет отдадим Марии, вес по ощущению не более чем в полкило, как раз под нее будет.

Небольшой по сравнению с другим трофеем он мне напомнил "Макаров". Вытащив магазин, убедился — емкость семь патронов, еще и запасные имеются — то, что надо. Люгер остался без боеприпасов, поэтому верну себе, как-никак память. С него все и началось.

— Атаману без оружия нельзя. — Невольно затаил дыхание в ожидании возражений. Но нет, никто даже слова не сказал, значит, прокатило мое предложение насчет Марии. Быть ей атаманшей.

— Парабеллум заберу, он мне в наследство от отца достался, память. Убили его бандиты, на моих глазах.

Может, не обязательно было вспоминать про отца Рыжова, но я уже понимал — мою биографию необходимо изменить. Наши отношения с Марией иначе выглядели бы с неприглядной стороны. Мы не родственники, мы любовники, кто бы там чего не говорил о моем возрасте. Информируя всех о своем отце и его гибели, я лишь подтверждаю свою историю. Рассказывать же более подробно не стану, особенно о причинах нашего знакомства с Марией.

— Пистолетик этот той же марки, что и пулемет. Шварцлозе. Самозарядный с патронами 7,65 х 17 мм. Вес, ты кадет угадал, 500 грамм. У моей мамАн такой же.

Херст взял в руки оружие, передернул затвор, заглянул в ствол, хмыкнул многозначительно, и тут же высказал очевидное: — Немцы, как не говори все-таки аккуратисты, вылизан тщательно.

Отложив его в сторону, принялся осматривать следующий пистолет: — Этот тоже из той же серии, только под патрон 7,63х25 мм. Маузер. Можно считать редкостью. Мало выпустили их, и то, что он тут оказался как-то связано с пулеметом. Оба австрийские, оба от Шварцлозе.

— Я смотрю, ты Юра разбираешься в оружии. В училище получил знания?

— Немного там, немного дома. И отец, и мать любили возиться с оружием, в имении целый арсенал. От колесцового пистолета, который еще Леонардо да Винчи изобрел, до револьверов, применяемых в мировой войне. И вон тот, что за поясом у казака торчит мне знаком, если не ошибаюсь, это короткий дробовик, почти "лупара". Обычно бандитам нравится такая бандура, что-то типа "недоружье", и "недопистолет".

Степан как-то равнодушно отнесся к своей озвученной мной новой должности. Он или не понял, или просто посчитал все это шуткой молодых хлопчиков. Во всяком случае, не стал отнекиваться. И когда его спросил, что он думает насчет паромной переправы, он, не скрывая своего незнания здешних реалий, ответил:

— Я служил в 1-ом Полтавском кошевого атамана Сидора Белого полку, причем давно. Четыре года я вместе с моими сослуживцами охранял границу по реке Кубань. Там мостов не было у нас. Часто и без паромов обходились, вброд или вплавь преодолевали водные препятствия. На бурдюки оружие сложим и вперед. Можно было бы и Днепр таким образом переплыть, но у нас телеги с грузом, да и лошади не приучены к подобным действиям. Не получится. Поэтому если найдем паром, то будет просто здорово. Но я не ведаю, где тут можно найти что-то похожее. Лодки разве только, ну или баркас рыбачий.

Я посчитал, что лучшего варианта перебраться на другой берег Днепра у нас нет. Подозвал фельдшера и ещё раз уточнил, в каком именно месте имеется паромная переправа. В результате подсказки мы удачно вышли на село Межгорье, где нашли паром и сумели договориться с паромщиком. Удачно потому что с нами был фельдшер, который проживал в этом селе. Он и договаривался насчет нас. Короче все сложилось в этот раз вполне благополучно, и мы смогли вскоре сказать — наша длинная и по времени и по километражу эпопея подошла к концу.

Глава 11

Минуя кедринские леса, вышли к радомышльским. По проложенной в скрытой волнами лесных трав дороге дружно скатились под уклон склона незначительной возвышенности прямиком к реке Тетерев. Знакомый с этими местами Родион уверял — через десяток верст должен быть и город Радомышль. Искать переправу здесь не пришлось, дорога сама привела нас к броду. Эти места и Мария знала неплохо. Переправившись через речку, остановились на обед. Нам предстояло решить, как быть дальше. Все естественно стремились попасть домой. Родион, чувствовал себя не совсем уверенно, хотя уже и вставал с повозки по малой нужде, правда с помощью друзей. Понятно, что одного его отпускать в город явно рано. Зимчук не хотел оставлять своего друга без поддержки, да и Херст был с ним солидарен. Нам же заезжать в Радомышль было не с руки, от брода дорога раздваивалась, одна вела в город, другая продолжала кружить по лесу и как сказала Мария, километров через тридцать можно выйти и на ее хутор. По всему выходило, наша "армия" не успев сформироваться, грозилась самораспуститься.

Вмешался Степан. Он, видя наши сомнения, предложил не спешить ехать в город. Обосновал так:

— В городе непонятно что за власть. Может, гетманцы заправляют, а могут и красные там верховодить, и как они посмотрят на нас с раненым, да еще и с оружием в руках тот еще вопрос. И выделить телегу для самостоятельного вояжу господ в Родомышль, не можно. Предлагаю вначале заехать к Марии на хутор, там переждать чуток, узнать обстановку, а уж потом в город. Я так маракую, а уж как поступите вы господа офицеры, думайте сами.

— Я склоняюсь к этому предложению — вступил в обсуждение Юра, я про своих не знаю ничего уже с полгода, и хотя в округе много немецких хуторов, считай еще со времен царствования Екатерины второй, но и славян хватает. Селяне, как мне известно, сегодня любовью к помещикам, вроде моей семьи, не страдают. Я уже видел оголтелую толпу, прущую на наши позиции в Киеве, боюсь здешние жители нисколько не лучше. Революция сделала из них бандитов, желающих пограбить, разломать, сжечь, поделить все то, что теперь, по их мнению, принадлежит народу. Поэтому я сторонник предложения нашего начальника штаба. Разведать обстановку, а уж исходя из полученных сведений, принимать какие-то решения.

— Толково, очень верные мысли, я поддерживаю тебя подпоручик, — Зимчук и тут влез, свою значимость в нашем коллективе захотел лишний раз показать — кроме этого мы же интеллигентные люди, не сопроводить даму до дома нам просто нельзя, не комильфо будет выглядеть.

Мария, раскрасневшаяся от возбуждения, несмотря на мои гневные взгляды, приобняла этого болтуна и проворковала своим неотразимым для любого мужчины голоском невинного ангела:

— Я благодарна вам, Гриша, вы такой галантный. Что значит офицер. И вы господа правы. Я хоть, как и Юра, мало ведаю про мой хутор, и не знаю, как вы говорите, обстановку тамошнюю, но уверяю, если все там нормально — вас встретят как дорогих гостей. Уж я постараюсь вам угодить. — Говоря, все это, она так и оставалась стоять в обнимку с Зимчуком. Мне естественно захотелось вцепиться ему в его довольную харю.

— Тогда в путь — вовремя вмешался Степан — но остерегаться тут следует, лес может скрыть кого хошь, поэтому мы с Марией проедем верхами, посмотрим, разведку проведем короче. Да и на хуторах по дороге можно встретить в лице хозяев нежелательное внимание. Марию-то могут вспомнить, тогда значит и на остальных не станут нападать. Я думаю, недалече тут до ее хутора, к вечеру успеем доехать.

Хоть Мария и заверила что по пути здесь других селений нет, тем не менее, возможность встречи вооруженных людей заставило всех нас насторожиться и перевести оружие из походного положения в боевое. Нашу тачанку — все с моей подачи так и стали звать пролетку с установленным в ней пулеметом — поставили в конце колонны. В случае нападения у нас будет время определиться, куда стрелять. Тройка "спецов" военного дела меня поддержали. Честно говоря, мне трудно было решить, как правильнее использовать столь грозное оружие — пулемет. Не воевал я в таких условиях, никто меня не учил и опыта я не приобрел на донбасском фронте. Солдат я, причем мало обученный. Но в тоже время не мог откинуть в сторону знания, пусть они всего лишь основаны на кинофильмах, но тем не менее. Другим в отряде и это не дано.

Движение по лесной дороге само по себе настораживает, опасность чудится за каждым кустом, любой шорох заставляет испуганно таращиться в ту сторону, откуда послышались звуки. Хорошо еще никто не стрелял с испугу. Даже тогда, когда шумным галопом из-за поворота показались наши разведчики. Мы-то надеялись, судя по времени, что наш отдых уже не за горами. По рассказу Марии вскоре должны были выехать к полям, на которых и раскинулись три хутора, в одном из них проживала когда-то и Мария.

Хоть и ждали дозорных, но все одно появились они неожиданно, лесная дорога скрадывала любой шум, а деревья и изгибы дорожные, не позволяли видеть далеко. Первым услышал я — до моих ушей донесся топот лошадиных копыт... И вскоре показались два всадника, кони которых мчались во весь опор по проселочной дороге. Галопом опасно по лесной дороге ездить, даже мне понятно. Явно что-то заставило их с такой скоростью нестись.

Торопливое и сбивчивое объяснение Марии причины спешки вынудило всех нас задуматься. Как я понял, ее хутор не одинок в этой местности, можно сказать это малый населенный пункт в составе трех обособленных хозяйств находящихся в пределах видимости друг друга. Выехав на опушку леса, Степан сразу же обратил внимание на горящую вдалеке ярким пламенем усадьбу. Мария отмахнулась от этой картины, она смотрела на свой хутор, на подворье которого хозяйничали вооруженные люди. Нашим разведчикам в бинокль удалось разглядеть столпившихся в кучу селян, окруженных всадниками. Но вот что там, в середине круга происходило, было не рассмотреть, а ближе подъехать Степан не разрешил. До поселения раскинулось ровное поле, засеянное зерновыми, все оно просматривалось из хутора до самого леса, где и остановились разведчики. Мария настаивала проехать ближе, и ее можно понять, рассмотреть, что там происходит и чем это грозит ее родным, как казалось было просто необходимо. Но она могла и влезть в разборки с ее-то характером, Степан понимая чем может грозить им такой порыв отвлек Марию указав на полыхающий хутор вдалеке.

Кто поджег соседний хутор, стало ясно сразу. И подожгли, и собрали людей в кучу всадники. Мирными гостями их не назовешь, Степан четко видел — вооружены все, причем основательно. И винтовки у каждого и сабли, даже пики имеются. Не став выяснять, что к чему, и так понятно, наши разведчики поспешили к отряду.

В общем-то, правильно решили, явно влияние Степана сказалось. Мария даже сейчас недовольна его решением, торопит нас, боится, что мы опоздаем и там, на хуторе может произойти непоправимое. Я не сомневался, здесь происходит обычное в это время усмирение взбунтовавшихся крестьян. Прошедшая в семнадцатом году экспроприация помещичьих усадеб и дележка земли под лозунгом коммунистов и социалистов: "Вся власть советам, земля крестьянам и заводы рабочим" не прошла мимо местных хуторян. Видимо и они поучаствовали в справедливом разделе имущества бывших хозяев земель в округе. Пришедшие вновь к власти помещики во главе с таким же крупным землевладельцем Скоропадским решили восстановить попранные права, используя войска и в том числе карателей — сердюков, которые сформированы были из тех же землевладельцев и казаков. Привлекли их к подавлению выступлений населения на территории Второго Гетманата недовольного проводимой продовольственной политикой правительства.

Я лично так понимаю: обрабатывать земли кому-то надо, не станет тот же Скоропадский заниматься самолично пахотой и уборкой урожая, который к тому же по договоренности с немецкими властями частично отходит в виде безвозмездной передачи в обмен на помощь по возвращению хозяев этих земель. Естественно возникает сопротивление крестьян, которое властью жестоко каралось. Про это я еще в учебниках по истории читал. И фильмы некоторые смотрел, про того же Котовского или Махно, да и про Щорса. Много чего почерпнуть можно было и в книгах, тема всегда была актуальна. Насколько правдивы все эти художественные произведения, я могу теперь воочию посмотреть. Не отходя от кассы, как говорится, просчитать и уяснить, что и как на самом деле происходило. Повезло короче. Вляпался в историю. И в прямом и в переносном смысле.

Не иначе, как и здесь, на хуторах, отряд сердюков творит подобное вразумление много возомнивших о свободе селян. Можно было бы и не вмешиваться, если не Мария. Сил у нас, чтобы противостоять хорошо вооруженным и опытным казакам, нет. Это я так думаю. Но Мария своими горящими от нетерпения глазами видела все по-своему. Горячая штучка эта девушка, и ее решительность не могла не увлечь молодых парней, даже Степан поддержал ее желание атаковать сердюков. Коротко посовещавшись, мы все приходим к общему мнению:

Ввязываемся!

Легко сказать, а вот как сделать...? Мы стояли на окраине леса, смотрели на хутор и прикидывали, каким образом лучше провернуть военную операцию. Знатоков, теоретически знающих как осуществить нападение, у нас более чем достаточно. И всех смущали очевидные факты. В карательном отряде вероятно большая часть — опытные военные, хорошо вооруженные и на конях. Такое положение дел ощутимо напрягало и не только меня. Наверняка у многих из нас в голове появилась запаздалая мысль:

— Нахрен мне это надо?

Лишь умоляющий взгляд выразительных глаз Марии сдерживал от принятия другого решения. Дельный совет дал как всегда Степан, приведя пример схожий с нашей ситуацией из своей службы в прошлом:

— Мой сотник был опытным казаком, не раз участвовал в стычках с кавказцами. В одной из них, где и я участвовал, принял решение использовать своих конников не в лобовой атаке на селение, в котором засели черкесы, а ссадить с коней часть отряда и, применив пластунские навыки подобраться незаметно, отвлекая засевшего в ауле противника ложной конной атакой оставшимися казаками. Это дало возможность завязать рукопашный бой уже в самом ауле, тем самым разрушив преимущество врага, который зная казаков и зная, что они не идут в пешем строю, а только в конной лаве атакуют, засели в домах. Они рассчитывали, таким образом, безбоязненно отстреливать наступающего на конях противника.

Степан своим негромким голосом заставил вслушиваться в рассказ, не отвлекаясь на свои мысли:

— Побили мы их тогда, правда и наших полегло немало, но побили.

В завершении Степан тут же предложил вариант дальнейших действий:

— Мы сможем применить мой опыт и здесь. Послухайте. Мы спокойно подберемся к хутору, вон кака рожь здесь добрая, рослая; земля видно хорошая. Так что можно даже и не по-пластунски подбираться, а на карачках, или вприсядку, если кто сдюжит. Я думаю незаметно выдвинуться к хутору, используя посевы, будет вполне по силам, — он во время разговора продолжал осматривать местность — вот только не вижу наблюдателей. Может кто из вас поглазастей, нате бинокль, посмотреть треба, часовых я что-то не увидел. Если и в самом деле нет, то нам же проще, не заметят наше приближение.

— А как же пулемет? Ведь тяжелый зараза, не утащить его ползком. — Решил уточнить наш пулеметчик.

— Тебе Юра — фамильярно обратился к Херсту Степан — придется оставаться на месте, вместо Петра возницей на тачанке будет, вон..., малой. Ты как, Микола, не забоишься? Вы как увидите, что всадники станут тикать, так сразу выдвигайтесь им наперерез и стреляйте по ним. Петр сказал можно прямо с пролетки стрелять, не надо стаскивать пулемет на землю.

— Да я ни разу на ходу не стрелял. Не попаду.

Пришлось вмешаться мне:

— Юра, тут все просто, необходимо развернуть тачанку, остановиться и только после этого вести огонь. Но учти, второго номера у тебя не будет, так как Миколе придется сдерживать лошадь. К шуму она привычная, а вот к стрельбе не знаю, может и рвануть. Вихря не удержали бы, вовремя заменили. Микола, ты как, справишься? — Спросить об этом парня нужно было раньше, я просто не подумал, что Степан привлечет его к предстоящему бою.

— Петр Павлович, да мы не сможем на пролетке по полю проехать, завязнем, нужно заранее попытаться угадать, куда враги ринуться, и по краю леса скрытно выехать к этому месту. Пока вы ползете по полю, я уже буду там. Вы только скажите куда править.

— Дельно парнишка говорит. — Степан отобрал бинокль у Зимчука и, прильнув к окулярам, что-то стал высматривать. — Только вот попробуй, угадай. Могут и в контратаку пойти, казаки ведь, не простая солдатня.

— Из хутора еще есть дорога, выходит к основной, по ней в село Горбулево можно доехать. Но она на противоположной стороне усадьбы. — Подсказала Мария.

— Да, точно, вижу, есть такая, но вот добраться до нее будет трудно, далековато.

— Ни к чему такие сложности. Я предлагаю прямо по дороге атаковать, коней у нас хватает на всех, казаки не успеют очухаться, как мы будем уже там. — Предложил Зимчук.

Моя память услужливо подкинула один из эпизодов запомнившегося фильма из прошлой жизни про атамана Махно. Впервые он использовал тачанку в засаде. Выманил ложной атакой немцев и когда те ринулись за ним, навел на пулеметы и расстрелял зарвавшихся конников в упор.

— Хлопцы послушайте, что я придумал. Оставим тачанку здесь, маскируем ее на опушке леса. Несколько человек на конях имитируют атаку на хутор, а затем как бы испугавшись, увидев численность врага, разворачиваются и скачут в сторону леса, те кинутся в погоню и напорются на огонь пулемета. Наши конники, влетают в лес, спешиваются и стреляют из винтовок вслед за пулеметом. В это время человека три попробуют по полю заранее подобраться к селению и будут отстреливать тех казаков, кто останется на хуторе.

— Много людей потребуется — засомневался Степан. — Давайте прикинем. Значит Юра и Микола в засаде с пулеметом. Григорий со своими богатырями, и вы господин Зимчук в конном порядке атакуете по дороге. Вернее, изображаете атаку.

— Я не пойду — вклинился в обсуждение Григорий — я не подряжался воевать и сыновей не пущу. Ишь што удумали. Воевать они собрались, вам надо вы и воюйте, а я забираю своих детушек и еду домой.

Ошарашенные заявлением отца основной нашей силы в предстоящем бою мы в растерянности застыли, никто не знал, как реагировать на такое предательство.

— Давай Мария, рассчитаемся — продолжал между тем Григорий — мы, согласно нашего уговора, тебя до дома сопроводили, будь добра, и ты выполни уговор. На войну я не подряжался.

— Хорошо мужик. — Я решил попытаться изменить ситуацию. — Мы рассчитаемся, не сомневайся. Только у меня есть предложение к тебе. Какое? Сейчас скажу. Сам видишь, нам нужны твои сыновья, поэтому я предлагаю вариант, который может и тебя устроить. Вы участвуете в бою, а мы потом вам платим вдвойне, причем можно или деньгами, или хабаром. Я уверен, мы победим и поимеем с врага неплохой навар. Как тебе такое предложение?

Григорий замялся. И хочется и колется мужику.

— Не обманете? Мне четверть всего добытого положено. Я уже прикинул, нас четверо против вас шестерых, четверть даже мало получается.

Жадный мужик. Он даже не понимает насколько наши шансы победить, малы. Я бы его расстрелял с удовольствием. Но.... Надо соглашаться.

— Договорились.

— А! — Он бросил снятый картуз об землю — помирать так с выгодой. Хлебопекарню на меня отпишешь, и я согласный.

— Ошалел старый. Смотри не подавись — возмутилась Мария.

— Не, не подавлюсь. Все одно ты туда не возвернешься. Я понял так, ты и прикончила сотника. А вдруг власть узнает о твоем злодействе? Вот то-то и оно. Так что в любом случае пропадут, и хлебопекарня, и амбары, да и лавки не выживут без поставок. Вот и предлагаю, я тебе помогу здесь, а ты мне там. Оба в выигрыше, квиты будем.

Я за спиной жадного придурка усиленно сигналил Марии, и моргал, и руками махал, намекая соглашаться. Видимо до нее что-то дошло. Она, прикинув, предложила бывшему своему управляющему свой вариант:

— Ладно, так и быть. Отпишу все хозяйство, оставленное в городе, но тогда здесь тебе ничего не достается. Да и непонятно, будет навар или все кровью захлебнемся?

— Батя не наглей. Соглашайся — загудел старший сын вымогателя Тимофей.

— Нишкни, сопля. Я знаю шо делать и как. — И уже обращаясь к Марии, добавил: — После боя напишешь бумагу, и мы уезжаем. Договор?

— Договор. — Мария с нехорошей усмешкой смотрела на Григория, мне уже стало ясно, не жить Григорию, найдет способ отомстить предателю. Видно и тот что-то усмотрел, так как поспешил добавить к сказанному:

— Свидетели все, кто здесь стоит. Если не исполнишь, бог тебя накажет.

— Ты прав Григорий. Я Богу задолжала непомерно. Надеюсь добрыми делами замолить грехи свои.

Мы все, не сговариваясь, суеверно перекрестились. Понимали — война — это грех, но он общий и как бы привычный для бога, а вот те грехи, что предстоит нам совершить, убивая своих врагов, то тут явно каждому воздастся по его делам. Я, во всяком случае, считал, убивая людей, делаю то, что должен делать. Спасаю жизнь, которую он мне дал повторно. Ведь знал, во что меня втянул. Время лихое и безгрешно пройти по Украине в это время невозможно, просто уцелеть и то если только спрятаться. Я поначалу так и хотел. Но не судьба. Так зачем мне опасаться какого-то возмездия? Действовать! Причем без оглядки на условности, или всякие там нормы морали.

— Значит, решено. Больше никто не хочет отойти в сторону? Тогда за дело. Тут вот мне пришла в голову одна идейка. А не лучше ли, если все четверо, что поскачут к хутору, будут безоружны? Сами подумайте, одно дело, когда на вас несутся вооруженные враги, а мы будем врагами для них, ни у кого сомнений нет, и совсем другое дело, когда едут обычные селяне, можно даже для пущей достоверности взять с собой косы и грабли. Они в телеге лежат, искать не надо. Ну и как? Предложение дельное?

— В этом что-то есть — Степан вмиг уловил нужную нам изюминку в пропозиции — оружие заранее разложить в условном месте, жаль времени нет, окопчики отрыть не сумеем. И то, что селяне, увидев на хуторе всадников, испугаются, и деру дадут, тоже в тему. И стрелять по ним вряд ли станут, поскачут, для того чтобы задержать, а тут раз и пулемет. Ха, добре получится.

Мария ни в какую не захотела оставаться в стороне, увязалась с нами. Пробираться по полю, как оказалось, тяжко не только для нее, мы со Степаном тоже дышали как загнанные лошади. Добравшись до края поля, минут десять лежали без движения, отдыхали, постепенно приходя в себя. Отдышавшись, стали прикидывать, как быть дальше. Вышли мы точно к тому месту, где и собралась толпа. Здесь расстояние позволило рассмотреть и понять причину сборища. Как я и думал, происходил обычный для моего понимания этого промежутка времени процесс воспитания провинившихся крестьян. Порка.

Экзекуция — явление давно минувших дней, еще со времен крепостничества наказывали таким способом крестьян, за провинности. Насколько помнится, или вернее где-то читал — солдат пороли шомполами и во время империалистической войны, что явилось весомой причиной ответной ненависти солдат к офицерскому сословию. Первый декрет временного правительства как раз и отменил всякие телесные наказания, а тут вот, разложили на скамейке кого-то из крестьян и плетьми воспитывают. Сволочи! Марию аж затрясло от злости, я еле успел придержать ее от преждевременного выстрела.

Степан приподнял палку с привязанной к ней травой. Этот сигнал мы установили для наших "крестьян", которые якобы возвращаются с работы на отдаленных полях. Увлеченные картиной наказания сердюки увидели приближающуюся конную группу только тогда, когда те проехали почти половину пути. Старший карательного отряда мигом понял — взять безоружных крестьян труда особого не представляет, что-то приказал и вот уже большая часть всадников лихо поскакали к жертве. Те, как и планировалось, в испуге приостановились, подпуская поближе сердюков, затем развернулись и помчались к лесу. Преследователи для острастки стали стрелять. Вначале пуляли просто так, чтобы попугать и даже крики слышались с требование остановиться. Никто естественно не прислушался к "добрым советам". Потом прогремели выстрелы, но уже по вот-вот упущенным крестьянам, и ведь попали, слышно было даже здесь крик раненого.

Что там дальше происходило, я уже не видел. Загрохотал от лесной опушки пулемет, Степан тут же открыл счет, сразив с первого выстрела из винтовки командира сердюков. Мария тоже стреляла, и я испугавшись, что она, как и в прошлый раз попадет нечаянно по хуторянам, поспешил подсказать, чтобы отстреливала тех, кто пытается укрыться за строениями. Сам тоже стал выискивать именно этих, наиболее сообразительных казаков. Хорошо, что оставшихся карателей на площади было немного. Будь по-другому, нас могли запросто прижать к земле и не дать стрелять прицельно. Сколько точно осталось здесь сердюков мы не считали, узнаем потом, а сейчас я просто выискивал очередного и стрелял. Степану пришлось более тщательно целиться, он отстреливал тех, кто пытался спрятаться за своих недавних "воспитуемых". Это было их ошибкой. Разозленные сельчане схватились врукопашную, у них в руках появились припрятанные в голенищах сапог самодельные ножи. И хоть мужиков в толпе было всего-то человек пять, тем не менее, двух врагов они сумели прикончить сами. Помогли бабы, активно причем, вопили что-то грозное и, навалившись толпой, валили стражников на землю.

Грохот пулемета слышен и здесь, я лишь на миг отвлекся чтобы посмотреть, что там происходит, и этого было достаточно для уверенного понимания — мы побеждаем.

Никто из карательной команды не уцелел, раненых казаков разъяренные крестьяне рвали на куски. Причем в прямом смысле. Мария, окруженная сестренками, освобождала от веревок руки мужчины, лежавшего на лавке. Я понял — это их отец. Мы как раз и наблюдали из своего укрытия картину наказания плетьми отца Марии, и наше вмешательство помешало карателям докончить свое грязное дело. Ему досталось меньше чем предыдущему селянину. Тот лежал в стороне, возле него находились несколько человек и вой, вперемешку с причитаниями женщин, говорил о наступившей смерти подвергшегося экзекуции хуторянина.

Я разрывался, не зная, что делать в данный момент. Или вместе с Марией пытаться, помочь ее раненому отцу, или удерживать крестьян от изуверских действий над трупами карателей. Степан отвлек от размышлений, он подошел ко мне и попросил помочь собрать разбежавшихся коней казаков.

— Заодно сверим количество трупов противника с наличием животин. Не дай бог кому-то удалось скрыться. Приведет своих и нам несдобровать тогда. Изничтожат под самый корень и нас, и хуторян. Сам видишь, привлечь кого-то из крестьян помочь нам, думаю сейчас бесполезно, даже пытаться не стоит.

— Может их нужно остановить, смотри, что они творят с мертвыми. Как шакалы на падаль налетели.

— Бесполезно. Достали видимо крестьян гетманские волки. Да и что ты скажешь бабам, когда ихние мужики или мертвые вроде вон того, или избитые как отец Марии. У них злости хватит и на тебя, если мешать станешь. Пусть выплеснут злобу, потом легче с ними будет говорить. Да и наши с караваном должны подойти. Хотя и у них там дел достаточно. Покрошили они супротивника неслабо. Никто из них не ожидал пулемета, очень неплохо получилось.

Мне хотелось добавить — нам вновь повезло. Ясно же, ни навыков, ни тем более опыта проверенного на практике у нас нет. Кучка индивидуумов, возомнивших о себе, бог знает что, против хорошо вооруженных казаков. Авантюра. Чистейшей воды. Чем больше анализирую, тем все больше убеждаюсь: Наглость — второе счастье. Особенно когда рядом удача.

Благодаря ей все сложилось неплохо, группу вооруженных и готовых к бою всадников уничтожили почти без потерь с нашей стороны. Несомненно, неожиданность сыграла свою роль, пулемета в засаде никто не ждал, хитрость наша удалась. Но все равно, удачно получилось, хоть и выглядело нереально, типа театральной постановки. Не знаю, какому богу молиться, такая везуха не часто подворачивается. Я и не могу более точно сказать, просто не верилось, что нам так легко удалась эта боевая операция. Но.... Наша взяла! Победа!

Время закрутилось вихрем, нужно было переделать массу дел до окончательного наступления темноты. Коней нам удалось собрать лишь часа через полтора. Стаскивая убитых казаков в кучу никак не могли решить: — где хоронить покойников? Селяне категорически запретили использовать их кладбище. Хорошо еще удалось остановить глумление над трупами. Оказывается, сердюки сожгли одного из мужиков вместе с хатой. Именно этот пожар мы наблюдали при подъезде к хуторам. Причина понятна. Карателям приказали разъяснить селянам: чужое брать нельзя, земля принадлежит хозяину, а он не хочет ее дарить людям, по праву собственника. Селяне видимо не поняли. Ну и в результате: — не захотели по-хорошему, так вернете по-плохому. Ничего нового. Вернее, новое — это хорошо забытое старое. Не помню, кто сказал эту фразу, но она в данном случае подходит.

Я в растерянности, в понятии юноши двадцать первого века всегда было так: — "Мое — это мое", и без моего разрешения нельзя даже трогать не свое, я не знаю иного понимания правил проживания в обществе. Только от матери слышал о других, когда было в ходу понятие: "Мое — значит наше". Я особо хоть и не вслушивался в крики селян, но мысль об их тупости упорно лезла в голову. Она словно наползающий туман, невесомо и неотвратимо вилась вокруг моей прошлой жизни, не давая времени осмыслить и понять абсурдность действий крестьян. Зачем спрашивается брать то, что тебе не принадлежит. Ведь ясно же — эта земля не ваша. А казаки? Стоило ли так сурово наказывать людей, которым кто-то напел: — законы буржуйские, наплюйте на них и захватывайте чужое. Хотя в чем-то они правы. Казаки — имею в виду. Грабеж, как его не назови, все одно грабеж. Попробуй забрать в моем времени у того же олигарха его заводы себе.... И что будет? То же самое — наказание. Пусть даже достались ему эти заводы нечестным путем, но на его стороне законы, которые стережет моя милиция. А если кому-то непонятно то и ОМОН горой встанет. Не хуже этих вот казачков. Так почему здесь должно быть иначе.

Жалко конечно мне людей, пострадали из-за своего желания ухватить птицу счастья за хвост. Большевики смогли понять чаяния и надежды простого человека и употребили в своих целях. Вероятно, кто-то из революционеров действительно верил в возможность установить равноправие в обществе, кто-то просто использовал революцию ради шкурных интересов, а кто-то делал то, что и другие, плывя по течению, и от непонимания, что он делает периодически пытался остановиться то в одном месте, то в другом. Я уверен, сейчас, в этом времени, у людей в голове сумбур, неразбериха полнейшая в умах. Вот как здесь, у хуторян. Наказали вроде бы за дело сельчан, но они-то видят себя в своем праве.

По большому счету наказывать нужно тех, кто сбил людей с панталыку, вовлек в грабежи и насилие, прививая чуждые им взгляды на равноправие. Коренным образом, меняя законы и правила проживания в обществе. Мне и то понять все это трудно, а что тогда говорить о селянах. Я точно знаю их не остановить, пожар поздно тушить, да и зачем. Пусть все идет, как и должно идти. И так уже из-за моего появления и вмешательство в ход истории много нестыковок появилось. И это те, которые я в состоянии увидеть и понять. Вполне допускаю — имеются и другие изменения, просто я их не вижу. Уверенности на все сто нет. И не факт, что лишь мое вмешательство меняет ход истории, я не исключаю вероятность попадания вообще в другой мир. Схожий с моим, но в тоже время он и близко не лежал. Жаль, что в свое время не интересовался подобными вопросами, и советчика в данном случае из меня не получится. Сам плаваю, мои школьные знания не канают, опыта и навыков ноль. Скакать и выкрикивать "Москаляку на гиляку" будет выглядеть по клоунски смешно. Не то время, и действия людей здесь слишком уж крутые. Кровь и смерть настоящие, не виртуальные как в играх компьютерных. Но и просто плыть по течению не могу, что-то упорно толкает в неизвестность, заставляя принимать участие в событиях. Может желание остаться в живых, в той жизни не удалось, так может, здесь проживу до старости. И поэтому дергаюсь, судорожно цепляясь за жизнь.

Сижу вот на бревне, наполовину ошкуренном, разглядываю, кусочек земли под ногами, ссохшиеся щепки, кустик полыни, по которому медленно движется муравей, крики селян, едва слышимые трели, издаваемые невидимым кузнечиком и все это мой мир, в котором по чьей-то прихоти оказался. Мысли скачут в голове, несу всякую околесицу, только потому, что цепляюсь за жизнь. А она сука такая верткая и неуправляемая. Миг — и нет ее. Хочется ее удержать, и даже попытаться управлять. Я никогда так не жил, представить даже не мог подобное. О том, каким образом оказался здесь, на этой вроде как знакомой земле. Такой знакомой незнакомой.... Заругаться что ли? Суки... Кто замутил это дело? Цель то, какая? Зачем меня засунули в чужое тело? Может, в надежде, что я без колебаний пойду на любые опасности, возьму на себя напасти окружающих меня людей, все то дурное и отвратное, что накопилось в их душах за столетия. Сумею изменить их судьбы....

Это я-то! Молодь рыбная. Слопают меня щуки речные и косточек не оставят, да и нет во мне этих косточек.

...А вот хрен вам. Не такая уж я тварь бесхребетная, и не прост каким кажусь. И землю, по которой хожу, чувствую всем своим существом, с кожи на ступнях до кончиков волос на макушке головы. Твердо стою, и испуг меня уже не пугает, лишь забавляет и я этим доволен.

Я в порядке! И мне нужно идти. Куда? А все равно! Вот сделаю шаг и куда-нибудь пойду, туда, где я нужен. Вот только определюсь, пойму, где меня не хватает, и пойду. И не собьюсь. Моя дорога это путь в будущее, измененное моими действиями. Главное — не бздеть.

Отца Марии спасти не удалось, умер на ее руках. Миг и нет человека, не сумел уберечь свою жизнь. Или чего-то не хватило? Судьба? Неведомо мне. И Мария не могла предвидеть, хоть и торопила нас. Она не очень-то жаловала его, но он был мужем ее матери и отцом своих дочерей. Самой младшей из них всего четыре года. Мария понимала, какая тяжесть ляжет на плечи матери, да и ее тоже. Горькие слезы на лицах всей семьи никак не свяжешь с театральной постановкой свойственной Марии. Искренние, тяжелые, они лились наружу слезами печали и безысходности. Слезы горя — самые тяжелые слезы, а боль утраты словами сочувствия не унять. Лишь время закроет эту брешь, а сейчас им нужно дать возможность полностью излить душу. Я поначалу принялся успокаивать свою подругу, но потом понял — лишнее, это их горе. Мария и ее семья в этом небольшом поселении в диком углу лесного массива были не одни в печали, и в других двух семьях потеряли главных кормильцев, своих мужей и отцов. В отличие от меня они могли поплакать вволю над могилами близких людей. В душе и я рыдал, вспоминая маму, отца, да и сестренку тоже. К сожалению, вот так открыто, и от всего сердца скорбеть по своим я не могу. Не потому что настоящие мужчины не плачут. Я бы и поплакал возле дорогих сердцу могил, но не знаю дороги к ним. Я тут один. Нет рядом со мной ни родных, ни близких мне людей. Одна Мария. Поэтому ее горе не безразлично, я его воспринимаю, как свое и готов разделить вместе с ней потерю отца. Но я мужчина, и должен им оставаться, несмотря ни на какие утраты и бедствия. Глядя на события прошедшего дня во мне крепнет уверенность — в моей будущей жизни в этом мире предстоят и другие потери, и возможность пролить слезу никуда не денется. Скупую мужскую слезу.

Сочувствия не вызвала лишь смерть от полученной раны Григория. Именно в него попали казаки, преследуя группу крестьян. Не повезло. А может, кто-то помог? Бог он такой, все видит и порой шельму метит. Из братьев рыдал над телом один Микола. Оба старших приняли смерть отца спокойно. А может, это лишь внешне так смотрелось, вероятно, и они себя считали настоящими мужчинами.

За попом решили не посылать повозку. Опасались возможного привлечения внимания основного отряда карателей. Где они в настоящий момент находятся, никто естественно не знал. Необходимость в понимании ситуации висела в воздухе дамокловым мечом. И Степан, и я, понимали — без знания обстановки вокруг нас можно влипнуть в большую беду, поэтому предложили себя в качестве разведчиков.

Село Горбулево расположилось в восьми верстах. По местным меркам совсем рядом. Мы не сумели захватить ни одного пленного, всех раненых добили крестьяне. Поэтому и нужна была информация. Степан верно оценил обстановку и принял правильное решение. Мне тоже не надо разжевывать эту истину, и я его поддержал. Поучаствовать в разведке я бы не отказался, и если честно, то хотелось попросту слинять от всех дел, навалившихся на нас, но Степан тактично отсоветовал, решил, что местного жителя взять будет правильнее. Даже нашел еще и причину, по которой мне нужно остаться со всеми:

— Ты хоть и молодь, но, на мой взгляд, у тебя более... как бы сказать — трезвое, что ли, разумение, что нам дальше делать. Голова у тебя на месте. Мы Марию хоть и признали атаманом, но сам понимаешь, баба она. Боевая, смелая, но баба. Нет у нее опыта. Причем ни в чем нет. Но убеждать умеет, природное в ней это умение. На роль атамана годится, хотя без нас не вытянет. Нет, я не говорю, что мы такие умные, и не заменимые, могут и другие мужики быть на нашем месте, но сам понимаешь, нам-то жить тоже хочется. Других возле нее нам не надо, сами с усами. Ты как считаешь? Я верно говорю?

— Ты прав, на все сто прав. Я вот смотрю на тебя и диву даюсь. Знакомился с обычным конюхом и вдруг ты показываешь себя неплохим командиром. Откуда в тебе это?

— Сам не понимаю. В атаманы я не стремлюсь. Но казачил я справно. Опыт оттуда, да и года мои позволяют иметь свое мнение. Вот у тебя, откуда что берется? Вот это странно. Хлопчик еще совсем, а как заговоришь, то кажется, и ты прожил немало годков.

— Ты Степан не забывай я, все-таки закончил кадетский корпус в Киеве, нас там много чему учили, ну и читал книги о всяком разном. Так что все пучком.

— Выходит нам с тобой держаться надо друг друга. Ты, как я погляжу, тоже в атаманы не рвешься, и это дюже гарно. Пусть атаманшей остается Мария, а мы рядом. Поможем если что. Ввязались в драку, возврата не будет. Я так думаю.

Глава 12

В ожидании возвращения Степана мы не сидели без дела. Юра занимался трофеями. При наличии пятнадцати трупов карателей в нашем распоряжении очутились четырнадцать казачьих винтовок. Я в оружии не особо волоку, это Юра, наш оружейник, он разбирается в образцах. Он и проинформировал при осмотре трофеев, что существует три вида "трехлинеек": пехотная, драгунская и казачья. Так вот, нам достались казачьи. Отличие незначительное, всего лишь короче ствол и у них не было штыка. Казаки в рукопашный бой с винтовкой наперевес, да еще и пешим порядком, редко ходят. Для этого имеется шашка, привычное холодное оружие и они владеют ею отлично, особенно сидя верхом на скакуне. В нашем случае не сумели они применить наработанные тренировками умения, пулемет и немецкие винтовки не дали им такой возможности. Огнестрел тоже применяется казаками, куда же без стрелкового оружия в бою. Сумели же подстрелить Григория. А пулемет все-таки сыграл решающую роль. Тут без вариантов. Надо нам в дальнейшем добыть еще такое оружие. Не зря велись разговоры историков в моем времени, что тачанки с пулеметами в гражданскую войну сыграли очень важную роль. Вот и надо придерживаться такой тактики ведения боя.

Значит: — Даешь пулеметы!

Только так, иначе при нашем умении вести бои мы вскоре окажемся на том свете. Ну и боеприпасы, без них толку не будет даже при наличии пулеметов. Патроны пока есть, но в недостаточном количестве. Мы не планировали скрываться в лесу в схронах, даже если каратели приедут вновь, а они точно появятся, ни у кого сомнений на этот счет не было, и мы, и сами селяне понимали — пощады ждать не придется. Значит, придется защищаться. И от того насколько будем готовы к войне за родные хаты, будет зависеть и сохранение наших жизней. Понять не трудно, и не только я это осознавал, все, кто был рядом, сделали определенные выводы. Поэтому мы с нетерпением ждали результатов разведки, а пока вели подсчеты трофеев, наличие которых воодушевляло в разговорах о наших возможностях в дальнейшем по созданию отряда самообороны.

Кроме винтовок в наши руки попали: казачьи шашки, два револьвера и один маузер с небольшим количеством патронов, пять гранат, ну и лошадей, аж двенадцати единиц заимели. Мы их отловили и "припарковали", в результате образовался небольшой табун. Вместе с нашими лошадками двадцать две головы получилось. А их нужно не только кормить и поить, но еще и обихаживать. Жуть короче. Трех убитых коней Степан, перед тем как уехать в разведку посоветовал разделать на мясо, и хоть все селяне были в трауре и занимались подготовкой к похоронам, нашлись желающие помочь с разделкой, они прекрасно понимали — кормить нас им так и так придется. Хоть конина и не ходовой продукт в украинских семьях, но не выкидывать же, мясо вполне съедобное, да и шкура в хозяйстве лишней не будет.

Сохранение наших жизней беспорно зависела в первую очередь от вооружения. Вилы и косы не подойдут. Счастливый случай и конечный результат сражения, когда селяне удачно воспользовались наличием "засапожников" не эталон. Повезло. Именно благодаря везению, а оно, как я заметил, сопровождает с момента появления в этом времени, и такое вот счастливое стечение обстоятельств помогает в моих приключениях. Взять, к примеру, оружие. Оно не валяется под ногами, хоть и создается впечатление, что особого труда не составило его заиметь. Факт налицо — сегодня каждый из нас им увешан как елка елочными игрушками. Не знаю, как оно было на той гражданской войне, где меня и в помине не было, но здесь мы не в плохой ситуации. У кого в наличии современное оружие у того есть все шансы на победу в боях. Всегда так было. А в этом времени пулемет с винтовкой самое продвинутое средство для уничтожения себе подобных, ну еще разве артиллерия.

Только к утру вернулись разведчики. У Степана для нас две новости. Главная была в том, что у города Радомышль шли бои. Кто с кем воевал — пока трудно понять. Напарник Степана, молодой хлопец с одного из хуторов, привел Степана в само селение к своим знакомым. По их рассказу о состоянии дел в округе все выглядело неоднозначным. Каратели были в селе, но сразу же ушли на помощь городу. Наказывать непослушных крестьян за самовольно захваченные помещичьи земли не стали, или просто не успели. Прискакавший вестовой видимо привез приказ срочно выдвигаться к городу. Что там происходило, никто из селян естественно не знал. Вторая немаловажная новость заключалась в том, что после отъезда сердюков там был организован отряд самообороны. Якобы во главе стал Андрей Сокольский, по ранее рассказанной Марией истории семьи я помнил, что именно он обучал свою двоюродную сестренку стрельбе из пистолета. Необходимость связаться с командованием вновь созданного отряда самообороны, в селении недалеко от нашего места расположения, была очевидной. Решили собраться утром на совещание и обсудить новости, обязательно пригласив на него Марию. Похороны и поминки само собой, но защиту себя нужно ставить в первую очередь, иначе попадешь под могильную плиту безо всякой очереди. Мне кажется, не только я понимал, во что мы ввязались, а вот к чему приведет в дальнейшем желание оказать помощь Марии, знал лишь я.

Невольно на ум пришли воспоминания далекой юности из того, другого мира... Тогда, будучи еще мальчишкой и услышав крик соседского парнишки: "наших бьют", не задумываясь о последствиях, хватал в руки первую попавшуюся палку и мчался к месту драки. Ну а как иначе-то, ведь НАШИХ БЬЮТ, и если не вступиться за друзей — товарищей, то себя не будешь уважать, не говоря уже о других. Так и здесь происходит. По отдельности смотреть вроде и не нужны никому наши геройские поступки, а в целом — никому не хочется выглядеть трусом. Не отрицаю, возможно, я что-то понимаю не так и причины побудившие взять оружие в руки у них совсем иные. Все может быть. Поживем, посмотрим и сделаем выводы, какие мои годы.... Но что совершенно точно я ни разу пока не услышал слов о борьбе за свободу Украины, лозунги большевиков тут больший имеют успех. Один только клич — захватывай землю, бей буржуев — чего стоит.

* * *

День начался с беготни. Каждому из нас хватило дел. Никогда бы не подумал, что стану наравне с селянами трудится, обихаживая табун лошадей. Сена пришлось перекидать не меньше центнера. Смотря, какими темпами исчезает корм, я запаниковал. За одну кормежку ушло, на мой взгляд, огромное количество сена, а ведь предстоит кормить животных каждый день. Пока ехали сюда, четыре мешка с овсом ушло, хорошо, что он у нас был в наличии, еще и докупать пришлось по дороге. Читая книги с описанием лихих набегов конных запорожских казаков на татар и поляков, даже не задумывался, каково это иметь коней, причем они, как правило, имели не одного, а еще и два запасных. Степан же сказал, одним выпасом лошадей не накормить. Поэтому у меня первый вопрос, поднятый на совещании, так и прозвучал:

— Чем собираемся кормить лошадок? — Тут же возник дополнительный вопрос — кто и как нам будет поставлять продукты и фураж? Отряд-то считайте, создан, и выходит наряду с боеприпасами, требуется продумать вопросы обеспечения всем необходимым? Сидеть на шее у хуторян долго не получится. У них просто нет такого количества продуктов для нас, тем более овса на табун в количестве двадцати двух голов. И возможности закупить фураж, тоже нет, денег — кот наплакал, и то только у Марии в кошеле. Я не селянин, и не знаю, как можно решить эти проблемы. Давайте предлагайте вы, сообща что-нибудь придумаем. Может лошадей продать?

Степан категорически был против продажи коней, но меня поддержал, он даже привел примерный рацион лошади в сутки. Ну, естественно, кому, как не ему знать в каком количестве и чем необходимо кормить коней. По его словам выходило:

— Овса — пять килограммов, сена десять, отруби, морковь и соль тоже желательно включать в рацион. В сутки. Раз на раз не приходится, кони терпеливые, чего уж там, но спрашивать с них работу придется, сообразуясь с их питанием.

Перечислив потребности для конского состава, Степан вновь вернулся к моему предложению.

— Продать лошадей дело не хитрое, а вот как тогда быть с желанием повоевать, без подвижного состава не обойтись. Вы уж определитесь со своими планами, а то, получается, болтаете одно, а делаете другое.

Тишина, повисшая в комнате после его слов, сама по себе говорила — никто даже не подумал о такой засаде.

— Но ведь другие как-то обходятся — нерешительно продолжил тему Херст, все-таки на дворе у нас лето и травы вокруг море, и без овса можно обойтись.

— Выпасы у нас здесь малы, едва — едва хватает для скотины, которую держат хуторяне. Покосы расположены вдоль реки Тетерев. Далеко от хуторов. — Мария говорила это как бы про себя, явно что-то обдумывая — стога с сеном там и оставляли до зимы. Не хотелось бы ссориться с селянами, но видимо придется. Денег действительно нет, расплачиваться нечем за кормежку.

— Нападать на гетманские и немецкие подразделения и за счет этого жить. Тут ничего нового нет. Военные все время, необходимое для войны, брали или у противника, или конфисковали у жителей — не остался в стороне от обсуждения Зимчук — да и крестьяне должны же как-то выражать благодарность за то, что мы их станем защищать. Вот, например, если бы мы вчера не уничтожили карателей, то жертв, среди хуторян, было бы гораздо больше. Мы их защитили, они наши должники.

— Люди не против оказать помощь, это и так ясно. Но не бездонны их закладки с картофелем и не бесконечны запасы в погребах сала с мясом. Я-то, как бывшая хуторянка знаю, каково оно хлеб растить, сужу по своей семье. У нас порой самим есть нечего было. Хоть в селении и считают хуторян глытаями, но это не так. Богатств особых нет, хуторяне, как и все крестьяне, платят налоги, поборы со стороны помещика ровно ложились и на наши спины. А сегодня еще и немцам дай, а не дашь — отберут силой.

Мария так и осталась душой и сердцем привязанной к родным местам, болела за своих соседей, подруг и просто знакомых ей людей. Было видно, она усиленно думает, как выкрутиться и не обидеть крестьян, что предпринять и каким способом достойно выйти из непростой задачи обеспечения всем необходимым для зарождающегося отряда. Она уже видела надобность наличия вооруженных сил способных защитить интересы окружающих ее людей. Ее рассуждения как я и ожидал, свелись к очевидному:

— Нужны деньги. Обычно мы обращались в банк, а он в городе. Значит, нужен налет на город, там и будут нам деньги.

— Выходит, грабить придется? — возмутился Юра.

— Можно еще евреев потрясти. В Радомышле их много, у них денег куры не клюют, он рядом считай, и в Житомире их немало, но тот далековато от нас, да и сам город большой, не одолеть одним.

Ого! Круто. — Даже я был изумлен. — И не подумаешь, что это говорит молодая женщина. Откуда только что взялось. Немного не ясно, какими такими силами она располагает, чтобы нападать на местечко, можно подумать наших десять человек смогут захватить город. Пусть он и не большой, но там есть какие-то войска. Я точно не знаю, то ли красные захватили его, то ли гайдамаки вместе с немецкими войсками. Большой разницы не вижу. Знаю только — не реально. Наших сил может и хватит, для того чтобы напасть на сам банк, но уж никак не на захват города.

— Радомышль нам одним не осилить. — Мы все повернулись к вошедшему в комнату Роману, он, несмотря на недомогание, все-таки пришел на совещание. — Ехать в село нужно, Андрей опытный человек, военный, воевал на германской, может, что и присоветует. Я его хорошо знаю, еще по гимназии. Мария ненадолго задумалась, а потом предложила:

— Недалеко от нас несколько сел и хуторов расположены, это Корчивки, Слипыць, Головино и другие, их можно тоже под защиту взять....

— И станем рэкетирами — невольно вырвалось у меня.

— Непонятно, но смысл, уловил — присевший за стол Роман включился в обсуждение наших намечаемых мероприятий. — Есть такое понятие как контрибуция, естественное в условиях войны действие победителей в отношении побежденных. У бандитов, кстати, распространенное явление, правда, несколько по-другому происходит. Налетят на какое-нибудь поместье, ограбят и назовут это контрибуцией. Слышали, наверное, про Котовского. В Бессарабии действовал, его еще "атаманом ада" прозвали. В газетах 1916 года о нем частенько писали, дошли до того, что он стал чуть ли не героем и примером для подражания тем, кто мечтал отомстить богатым.

— Да обычный бандит и разбойник — вступил в полемику Херст — я тоже немало о нем слышал, родители мои его по-разному называли, сокрушались, что суд ему смертную казнь заменил каторгой. И судя по событиям семнадцатого года такие личности, нужно было без суда и следствия вешать. Тогда зараза большевистская, не смогла бы проникнуть в умы людей.

Может рассказать им про Котовского? Уж кому как не мне знать про прославленного комдива. Они еще не знают, что именно его пошлют красные для уничтожения многочисленных атаманов и батек в Украине, именно его дивизия разгромит окончательно армию Махно. Нет, не стану, сами еще узнают, придет время и до таких как мы, мечтателей, а по сути тех же бандитов, как и он, доберется. Вовремя переметнулся к красным, чуйка у него великолепная, надо и мне потом направить наш отряд по подобному варианту действий. Полезный опыт, ничего не скажешь, жить то всем хочется. Правда и выбор небогат, или ты с новой властью заодно или против нее. А народ..., ну так дрова рубят — щепки летят, поорать, мы все горазды, каждый видит то, что ему выгодно, узреть общую цель, не всякому человеку дано. А Котовский понял, где он должен быть и с кем дружить. И в отличие от многих "батек" типа Махно и Григорьева не метался как известная субстанция в проруби. Пример достойный. Неплохо бы перенять и способ, с помощью которого он обеспечивал своих людей всем необходимым. Не всегда же у него были централизованные поставки. Да и не только он один в это время действовал, как-то все выкручивались, и численность порой была в таких отрядах до пятнадцати тысяч человек, не считая лошадей. А это подразумевало огромное хозяйство.

Помещичьи имения грабить дело не хитрое, вот только я не знаю, где здесь ближайшая такая усадьба имеется и есть ли смысл ее захватывать. Думаю, оставить их на крайний случай будет правильным решением. Скоропадский чересчур щепетильно относиться к деятелям, которые мечтают поправить свое благосостояние за счет помещиков, и его понять можно. Он на сегодня один из самых богатых землевладельцев и не только в Украине. Ему есть что защищать. Нам, в том состоянии, в котором сейчас находимся, ввязываться в разборки с войсками Скоропадского, по меньшей мере, глупо. Попозже вероятно и нам предстоит включиться в борьбу с неугодной населению Украины гетманщиной. Может быть..., но не сейчас, еще рано. А вот взять на вооружение действия небезызвестного мне батьки Махно, особенно случай, когда он ограбил ссудо-сберегательную кассу в одном из сел и, заимев несколько тысяч рублей смог закупить оружие для отряда, вот это не только можно взять на вооружение, но и конкретно воплотить в жизнь. Мне пофиг, будет такое действие считаться разбоем или еще как-то, главное оно даст нам возможность не грабить население, а покупать продукты и фураж за деньги. Кроме этого, я точно знаю: отряду необходима поддержка местных жителей. Взять тех же осведомителей, без доверенных лиц из окружающих нас сел, никакая разведка не сможет результативно действовать. А если мы будем руки свои распускать, грабя крестьян, то поддержки не видать. Тактика, в общем, проверенная, нам частенько рассказывал тренер про героические дела своих родителей. Опираясь на местных жителей, такие вот борцы за независимость Украины, могли долгое время существовать в подполье и активно действовать в долгом противостоянии энкавэдэшникам.

Степан неплохо показал себя в проведенной рекогносцировке, но и тут не обошлось без местного парня. Может пускай так и продолжает? Разведка и связь с жителями окресных сел и хуторов немаловажный фактор успеха. С должностью начальника штаба нашего отряда для него я слегка погорячился, вроде как шутил, а потом вернуть все на место было не с руки. Все как-то моментально стало всерьез. А если будем расширяться? Явно не потянет. Знаний маловато. На крайняк начальником тыла можно поставить, хватка есть в этом деле. Но все это потом, не торопит. Да и меня опять потянуло не в ту сторону. Пусть я и дилетант в подобных вопросах, но выделить главное я способен. Сейчас нам нужно решить первоочередную потребность — раздобыть деньги.

— Где деньги Зин? — совсем не к месту вырвалось у меня. Вопрос никому не понятный и оттого шокирующий.

— Какая такая Зина? — набычилась Мария.

— Шутка, барбамбия. — Однако чувствую, дошучусь я сегодня, но ничего поделать не могу. От неуверенности, наверное, или от незнания обстановки всякая муть в голову лезет. Да еще и ощущение — чем дольше нахожусь в этом Мире, тем все сильнее и сильнее увязаю в делах, связанных именно с атаманщиной, которая как я знаю, будет продолжаться всего ничего по времени. Очень похоже на меня. Хотя, нужно признать, я уже не совсем тот, что был раньше.

— Не обращайте внимания. Это я так думаю. Вслух. — Поспешил развеять подозрения на вменяемость моего разума. — Имеются и у меня предложения. Необходимо на первых порах узнать, в каком из сел есть ссудно-сберегательные кассы. Не уверен, что их не грабанули, но может, нам повезет и тут. И второе предложение, о нем уже говорилось — необходимо выяснить все, что касается созданного в Горбулево отряда самообороны, и попытаться договорится о взаимопомощи в случае нападения неприятеля на кого — то из нас. Ну и третье: — тебе, Мария, придется проехаться по селам, и попытаться с ними договор заключить, и не кривись, сама предложила. Станешь предлагать им гарантированную безопасность. Типа: — мы их защищаем, они платят за это. Контрибуция или еще как там обозвать предстоящие поборы, называй как хочешь, не важно, главное всем предложить защиту, ну и про революционный долг каждого селянина забывать не стоит при их агитации.

— А ты что делать будешь? — Не упустил момент подковырнуть меня мой "друг" Зимчук.

— Если позволите, то я займусь вместе с Юрой обучением нового пополнения в нашу славную армию, которое с помощью Марии и Романа попрет в ее ряды нескончаемым потоком из числа добровольцев.

— Начали про сено, а закончили сберкассами. Замечательно. Несколько сумбурно и непонятно, но впечатляет. Вы господин кадет прямо-таки генералиссимус. Непризнанный, правда.

Я закипел. Этот Зимчук постоянно пытается вывести меня из себя.

— Ошибаетесь, ГОСПОДИН прапорщик, всего лишь ищу выход и пробую хоть что-то предложить в отличие от некоторых скептиков, в штыки принимающих любую инициативу по улучшению нашего незавидного положения, сами же ничего не предлагая в обмен.

— Ну-ну, дерзайте молодой человек. Но я считаю все, что вы тут советуете, пустое. Жестче надо действовать. Жёстче. У нас оружие имеется? Больше чем достаточно. В селениях евреи проживают? Полно. Не все они богаты, это и ежу понятно, но все они стараются помогать друг другу. Я предлагаю взять заложников из наиболее почитаемых в среде жидовской граждан и сказать: — Не принесете выкуп в виде денег или золота, то заложников расстреляем. И все, не надо ни на кого нападать и бегать по хатам в поисках запрятанных горшков с золотыми монетами. Сами принесут. Не всё, часть припрячут на черный день. Отлично, мы им подскажем, когда он придет и уверим их, что за мзду всегда готовы помогать гражданам еврейской национальности. И еще.... Кругом много русских сел, почему бы и с них не взять..., как вы там назвали? Контрибуция. Во! Пусть так и будет. Москалей пощипать даже грехом не назовешь. Они с нас о-го-го, сколько времени тянут всяческие налоги. Петлюра прав в этом плане, он за то чтобы в Украине жили украинцы, а не всякие там ....

— А куда ты денешь немцев? — Херст вмиг стал красным как рак вареный, а его глаза полыхали искрами возмущения. — Мало того, что вы тут грозитесь, поместья громить, так еще и всех не украинцев гнобить норовите. А не подавитесь, господа хорошие?

— Стоп, стоп друзья мои. Зинчук, как всегда, немного не подумавши ляпнул. Насчет помещиков мне кажется, поздно что-то предпринимать. Крестьяне, будь то украинцы, или русские да хоть цыгане, без разницы, все хором кинулись громить усадьбы. Нам вряд ли что-то достанется, поэтому мы и не пойдем грабить помещиков. Скоропадский пытается восстановить справедливость, вы сами стали свидетелями такого действия. Надежды, правда, на принятые им меры нет, крестьяне уже не станут подчиняться. Они почувствовали себя хозяевами положения, поняли свою силу и не успокоятся на достигнутом результате. Гражданская война, как вы знаете, полыхает по всей империи и в Украине тоже. Отряд мы с вами создали, чтобы защищать свой край, своих людей. Не грабить их и наживаться, а защищать. Люди ради этого пойдут на все. Нам остается только клич кинуть и многие из них возьмут оружие в руки. Они хотят защитить то, что получили в результате революции. Землю. И драка предстоит серьезная. Натравим на евреев — будут их убивать, натравим на русских значит и их на гиляку. Белые придут и встанут на сторону помещиков — уничтожат и их, а помощниками в этом будут на первых порах большевики, анархисты, эсеры. И я думаю, они победят. Но вот землю крестьяне вряд ли получат. А если и дадут, то затрахают поборами, кормить страну чем-то ведь надо, поэтому всех несогласных поделиться сельхоз. продукцией уничтожат как вредителей делу революции. Если и мы будем таким же образом действовать, значит, вскоре станем врагами для селян, и в таком разе нам кранты. Гарантирую.

Я чувствую — меня в очередной раз заносит. Начинаю заговариваться, только и осталось — начать рассказ о будущих событиях в стране. Мало того, что не поймут, они примут меня за человека слегка тронутого умишком. Мне это ни к чему.

— Давайте вернемся к нашим делам. Времени у нас не так уж много. Главное — мы выбрали себе командира. Атаман у нас Мария. Вот пусть она и решит как нам дальше действовать.

Я специально натравил ребят на нее. Мне было интересно — выкрутится из всего этого дерьма, или завязнет, и запросит помощи. Я тут слегка увлекся, командую, навязываю свое видение темы, хоть и понимаю, что мое знание истории совсем не панацея, так как ни бум-бум в этой затее. Хорошо еще на три буквы не посылают, ведь я для них салага, спасает видимо то, что и в самом деле умные мысли порой преподношу в их головы. Непонятно вот только, зачем Марию подставил, ей и без моих подковыров несладко приходится. Или я все еще надеюсь, что она откажется от навязанной ей роли атаманши? По ней не видно, что-то видимо в ней не разглядел, прет из нее это желание — покомандовать мужиками. И ведь ни разу не военная леди, но тащит на себя дело и не особо выпрашивает поддержку. Спрашивается, зачем вся эта суета ей, ради чего?

Интересно, а как оказалась в моем мире в атаманах Мария Соколовская? Она же как-то руководила отрядом, причем большим, чуть ли не полком? Или тоже кто-то ее подталкивал, помогал? В книге Шкляра все очень просто — братья погибли, воюя против красных, причем красными были в основном русские, и она продолжила их дело. Так сказать, "скипетр" ей перешел по праву наследования. Здесь не так, все происходит по-другому. Вот и посмотрим. Как говорится: "не отходя от кассы". Мария в наличии, отряд имеется, правда невелик по численности, но все еще впереди, лиха беда — начало. Нестыковки имеются, и их немало, например, в моем времени Соколовскую звали Александрой, а здесь Сокольская Мария, фамилия другая, но, тем не менее, обе они атаманши. Ну и..., бог с ними. Что я тут делаю? Вот это интересно. Увидеть воочию, как тут все пойдет, какими путями — дорогами? Подсказать, каким образом миновать ошибки? Так ведь их надо видеть, тут, в этом мире они могут быть совершенно иными. Здесь — это вам не там. Мне кажется, уже сейчас заметно — события происходят с отклонением во времени. Здесь конец лета восемнадцатого года, и в том времени в это время не было ещё крестьянской активности по противостоянию власти, события только набирали оборот, в девятнадцатых и двадцатых годах пик лишь наступит. А может, и нет. По всей Украине я же не знаю обстановку. Может, всего лишь под моим воздействием здесь началась карусель вертеться? Или сам черт ворожит, поди, разберись.

Спорили мы долго, но, в конце концов, пришли к выводу — наделить Степана полномочиями начальника снабжения и в помощь ему по его просьбе определили парня, с кем он ходил в разведку. Оказывается, Гриня возжелал стать бойцом нашего отряда, так как отомстить за сожженного в хате отца ему казалось лучше всего с оружием в руках. Он и в разведку со Степаном пошел, мечтая найти других карателей, и с нашей помощью отомстить. Хоронить ему было некого, в доме даже костей не сумели отыскать после пожара. Степан пообещал Грине помочь стать полноправным бойцом нашего отряда. Я знал, что подобных мстителей вскоре появятся много. Также как и мечтателей о счастливом будущем Украины, ради которого и пострелять в несогласных не грех, в этом бедламе появятся немало. И назовут все это непотребство революцией и гражданской войной. Желающих под шумок пограбить в такое беспокойное время тоже хватает. Я-то хоть представление имел про все это, пусть и не участвовал, но знал. Рядом со мной люди, которым только предстоит увидеть и принять самое активное участие в событиях, и моя задача при этом по возможности не дать им превратиться в обычных бандитов. А что? Чем не цель для юноши, у которого башку сносит от вседозволенности.

Марии пришлось самой поехать на встречу со своими родственниками Сокольскими. Пообещала посетить и другие села, я лишь попросил ее быть осторожной, все-таки не на ярмарку собралась.

— Чего мне бояться, я можно считать дома и со мной такие же местные парни едут. Глянь, какие красавчики....

Возбужденное состояние Марии меня слегка нервировало, вместе с ней отправлялись Роман и Зимчук. Оба они считай здешние, и ориентируются на местности не хуже, чем Мария. Решение, несомненно, верное, но зная ее желание успокаивать себя в стрессовых ситуациях путем секса, меня это беспокоило больше чем возможная опасность на дорогах. Открыто ей говорить о моей ревности не стал. Ни к чему рождать сущности, она и без них больная на всю голову.

* * *

Юра, воодушевленный результатами применения тачанки, принялся готовить еще две повозки под будущие пулеметы. Привлек к работе двух младших сыновей погибшего Григория. Старшего из братьев я забрал в помощь. За неимением молодого пополнения надумал заняться вопросами обороны нашего расположения, оценил местность и на перекрестке дорог решил соорудить небольшое укрепление, что-то типа дзота. А что? Поставим там пулемет, и будет нехилая огневая точка. Если еще добудем пулеметы, то и с другой стороны хуторов на дороге соорудим что-нибудь похожее. Оборона так себе, но хоть что-то. В случае выхода отряда в поход тачанки всегда под рукой, минутное дело переставить наше грозное оружие на колеса.

Удивляюсь Степану. Пожилой мужик, а пашет и за себя, и за того парня. А мне не понятно. Ему-то, зачем все это? Ну ладно Мария, она местная, ее понять еще могу, но вот Степана.... Может жалость к местным? Ну и где спрашивается тут бандиты, которые только и делают, что убивают, грабят, насилуют? Что-то я не наблюдаю таких моментов. Или в чужом глазу соринку разгляжу, а в своем бревна не увижу, так вроде народная мудрость говорит о подобных случаях. Понятно конечно, траур, горе у людей, может, поэтому Степан вместе со своим помощником активно принялись строить на месте сгоревшего новый дом, хорошо еще не забывал обихаживать наше конское богатство. А я сам-то? Тоже ведь не сижу без дела, ищу приключения на одну общеизвестную заднюю точку. Блин. Запутался в своих желаниях. Никак не могу прийти к общему знаменателю, что-то пытаюсь сделать и тут же сомнения — а нужно ли?

Глава 13

Сегодня мы вновь собрались, чтобы подвести некоторые итоги наших совместных усилий по закреплению успехов легализации отряда. Мария вернулась не одна, как и ожидали, желающих принять участие в защите интересов селян было достаточно, ей пришлось некоторым отказать, пообещав, что в случае необходимости привлекут и их. Я пока не разговаривал с вновь прибывшими людьми, а их было двенадцать человек, зато поинтересовался, где станем размещать пополнение. Мария досадливо поморщилась и легкомысленно ответила:

— Ты же обратил внимание, со мной приехали в основном молодые парни, неприхотливые, любой сеновал станет для них домом. Ну и, в конце концов, ты же сам говорил — людей маловато, чтобы мы могли предложить помощь в случае нападения на селян. А я договорилась с жителями шести сел о защите. И как бы в закрепление договора с каждого села взяла по два человека в отряд.

Я правильно сделала? Ну вот, и Андрей сказал, что я верно все решила. Поэтому я тебе и привела добровольцев с этих сел, а вскоре прибудут еще и подводы с продуктами и овсом, в уплату за наши намерения по защите от всяких желающих пограбить селян. Кстати, я договорилась, что и подводы с конями останутся у нас вместе с возничими. Будет обоз, ведь без него воевать трудно.

Я лишь хмыкнул в ответ. Воевать она собралась! Хотя.... Барышня рассуждает как "стратег". Даже уверена, что умные мысли в ее головке завелись. Чувствуется влияние ее спутников поездки по селам, как-никак прапора, соображение по поводу ведения войны у них есть. Считай ее слова это их слова. Ну-ну, послушаю, что еще ей напели наши спецы военного дела....

— Осталось вооружить их и обучить стрельбе, ну и другой воинской науке, я в этом мало что понимаю. Вам с Юрой необходимо заняться их подготовкой, причем, чем быстрее они научатся стрелять, тем лучше. Разговаривая с Андреем Сокольским, я много чего узнала, и про революцию, и о том, что мы вполне способны оградить селян от влияния большевисткой пропоганды. Он категорически против нахождения Украины в составе Российской империи, независимо кто там будет во власти. Поддерживает Петлюру, говорит, что это человек, который может построить самостийное государство, никому и ничего не должное, украинцы сами в состоянии управлять своими землями, и богатства наработанные людьми пойдут только на развитие Украины, а значит, каждому украинцу достанется доля.

— Блин, как все это смахивает на мое время, там подобных говорунов море. Все они обещают рай, а в результате война и голод. Видимо родственник, неплохо прополоскал мозги Марии. Ну да, она же сама говорила, что для нее Андрей всегда был большим авторитетом. Взрослый мужик, с неплохим образованием, видимо и ему кто-то на мозги капал нехило в свое время, а он всю приобретенную на халяву лапшу перекинул со своих ушей на ее прекрасные ушки, которые восприимчивы к необычным для слуха историям, как и у других женщин собственно. Особенно в условиях предыдущего зашоренного пребывания в стенах дома дебильного мужа. Но как она все преподносит! Создается впечатление — это она так думает, а не кто-то другой сумел внушить и поселить в ее восприимчивой головке подобные мысли.

— Мы договорились наведаться в скором времени в Радомышль. — Продолжала вещать нам наш атаман. — Там сейчас закрепились красные, гайдамаков они выбили из города. Сами понимаете, после них вряд ли деньги останутся в банке, реквизировать излишки они научились, и тоже, как и мы ищут, где что урвать. Одно хорошо — евреев не трогают, среди красных полно жидов, поэтому они их защищают, так что мы сможем, захватив совместно с отрядами других атаманов город, кое-что вытрясти с них, да и с горожан добровольные взносы на революцию можно взять. Не продукты, там их мало, самим побираться впору. Андрей правильно сказал, что вскоре предстоит ждать продотряды из города по селам. Жрать все горазды, а вот вырастить хлебушек, собрать его и испечь караваи, до которых так охочи городские они не могут. Борьба за урожай только начинается.

Ты вот, мне все время талдычишь, — вновь обратила внимание на меня — гражданская война, которая полыхает по всей империи, происходит только из-за желания власть захватить некоторыми деятелями. Ошибаешься. Андрей правильно мне объяснил, почему воюют люди. Всем нужны продукты, никто не хочет умирать с голода. Ни немцы, ни Скоропадский, ни красные, никто. Власть дает возможность распределять захваченные продуктовые запасы, поэтому и дерутся за нее. Наша задача не дать растащить из сел наше единственное богатство — хлеб. Мы можем его менять на оружие, боеприпасы и все остальное. Но нужно уметь защищать себя и тех, кто надеется на нас.

Во шпарит, агитатор блин.

— Ты еще не в курсе, таких отрядов как наш, по Украине уже немало. Андрей со своими братьями и с отцом смогли со многими атаманами договориться. Только в нашем уезде сейчас действуют атаманы: Палиенко, Колисниченко, Савицкий. Около села Забилочье, это в районе Чернобыльского уезда, большой отряд атамана Струка базируется. Правда как сказал Андрей он то нашим, то вашим служит, уже красным был и зеленым и..., короче с ним каши не сваришь. Мордалевич, вот тот наш, он сейчас, как и мы, защищает своих односельчан. Все они настроены, скинуть Скоропадского, Андрей имел встречу с представителем Петлюры, намечают поднять людей на восстание против гетмана. Он и нам посоветовал присоединиться к его отряду.

Чем дольше ее слушал, тем все очевиднее становилось — "командировка" для Марии прошла очень плодотворно. Рассуждения нашей атаманши явно были не ее, чего-то нахваталась у своих родственников, что-то сумели подсказать прапорщики. А иначе, каким образом из обычной домашней бабы вдруг появилась женщина, разбирающаяся в обстановке в регионе и проталкивающая чужие идеи в необходимости принять участия в восстании. Она еще буквально на днях только-только ввязалась в войну пытаясь защитить своих односельчан, даже и не помышляла ни о каких восстаниях.

Интересно, а что она видит в конечной цели этого восстания? Чем увлекли ее? И как она все это мыслит себе? Выяснять тут же, не отходя от стола, за которым мы продолжали делиться новостями, не стал. Не хочу, чтобы она попала в неудобное положение, сказанув какую-нибудь глупость. Вряд ли она понимает все то, что успела нахвататься, пробыв лишь недолгое время рядом с неплохим агитатором. Мне удивительно слышать ее рассуждения, это же насколько она оказалась восприимчива к подобным идеям. Революция, гражданская война, соответственно и насилие, а значит и попытки защитить себя и своих сельчан от желающих пограбить и в тоже время не противница пограбить других.... Все это, и еще куча новых для нее событий и связанных с ними понятий, намешано сейчас в ее красивой головке. Боюсь, как бы она не поехала крышей. И будем на пару с ней слегка чокнутыми. Нужно, однако, попытаться немного перенастроить ее мысли, она как я заметил, после наших любовных утех соглашается со мной во всем. Придется воспользоваться. Нет, я не против того, чтобы она разбиралась в событиях происходящих сегодня на просторах Украины, я лишь не хочу, чтобы именно такие невыполнимые мечты-идеи задержались в ее мозгах. Я — то с ней связываю свою дальнейшую жизнь. Мне совсем ни к чему видеть рядом с собой женщину, полностью увлеченную политикой и переполненной желанием страдать ради интересов людей пытающихся стать вершителями истории. Повторение жизни Марии Соколовской и в этом мире, мне не надо, и даже слава ее как украинской Жанны Д"Арк меня не заботит. Я ее вижу в роли жены, которая всячески помогает в достижении моей цели. Хотя, если честно, я не пришел к определенному решению, все так и остается в подвешенном состоянии. Даже зная будущее, мало понимаю, как необходимо позиционировать себя в предстоящей жизни. Лишь небольшие наметки, да и то не уверен в них. Слишком зависим от обстоятельств.

С появлением новичков в отряде нашлась и для меня работа. Вместе с Юрой организовали учёбу. Херст тренировал умению владеть оружием, а я, вспомнив свои три месяца проведенных перед убытием на Донецкий фронт на полигоне под Харьковом, занялся слаживанием подразделения. Никто из наших новобранцев не служил до этого в армии. Мало кто из них имел хоть какое-то представление о понятных для опытного солдата строевых приемах. Простые по сути команды типа: "Нале-ВО" или "Напра-ВО" не могут запомнить. Путают, где "лево", где "право". Пришлось изобретать "велосипед", солому и сено привязывать к рукам, чтобы добиться правильного выполнения. Оружие они, как ни странно, почти все знали, Юра лишь напомнил порядок разборки и сборки винтовок, а вот когда начал тренировать в применении его, то вновь проявилась проблема с выполнением строевых приемов. Команду "Лежа, заря — ЖАЙ" два дня тренировал, короче — "учебка" затрахала не только новичков, но и меня с Юрой. Намного легче обстояло дело с обучением конной науке, я привлек к этим урокам Степана, заодно и сам стал учиться у него. Напомнил ему о неплохо владеющей джигитовкой Марии. Если девушку смог научить то уж нас, парней, сам бог велел. Степан, в общем-то, и не отказывался. Закрепил за каждым новичком лошадь, проверил насколько парни, сведущие в умении седловки и посадки по команде на коня. Решил, что вполне сносно могут сидеть на лошадях, но вот умения в джигитовке ни у кого из нас он не увидел.

Вздохнул тяжело в ответ на мой вопрос: — как долго нужно учиться боевым приемам в конном строю? — Задумался ненадолго, как будто что-то вспоминая, затем обреченно махнул рукой и, бращаясь ко всем, прочел небольшую вводную лекцию:

— Рассказывать можно до турецкой пасхи, но невозможно словами объяснить то, что уметь необходимо телом, при этом ещё до проведения приема угадать, куда направить удар клинка, заранее каждое движение смекнуть требуется. Руки, ноги, туловище все должно быть подчинено выполнению поставленной цели.

Я удивился. Ну, точь в точь как мой тренер на занятиях говорит. Вот тебе и конюх.

— О некоторых приемах джигитовки расскажу, потом потренируемся в их выполнении. Но самое главное уясните для себя. Умение сидеть в седле еще не говорит о том, что вы сможете участвовать в конных атаках, нужны постоянные тренировки.

Во, во, так и тот все время о тренировках талдычил.

— Казаки, почему славятся в войсках? Они всю свою жизнь, начиная с трехлетнего возраста, не расстаются с конем. Он его обихаживает кажный божий день. На водопой водит, кормит, моет и убирает за ним стойло, чистит, расчесывает волосню, правильно снаряжает для поездки и много еще чего делает. У вас нет теперь свободного времени, все оно должно быть рядом с конем. Махать шашкой вам кажется просто и легко, но это не так, частенько у молодых случается конфуз, махнет так шашкой — глядь, а у его друга пол уха отрублено. В девятнадцать лет казак должен уметь очень многое. Стрелять с коня на карьере, нагибаться и поднимать с земли предметы, соскакивать на ходу с коня держась лишь за переднюю луку седла, скакать стоя на седле, висеть головой вниз при полном аллюре. Саблей владеть, будучи на земле это совсем не то, что на скаку рубить ряд ивовых прутьев. Я уж не говорю о головах неприятеля.

Я к чему вам рассказываю все это? Только потому, чтобы вы не считали себя уже сегодня умельцами. Сидеть в седлах — ничего не скажу, сидите вполне пригодно для сельского парня, но это только почин. Основное впереди, и начнем..., опять-таки с приема правильной посадки в седле, используя стремена...

И началась маета. Для меня все это было не только новинкой, но еще и адским трудом. Сельским парням намного легче, не первый раз с лошадью возиться приходится, знакомо с пеленок, да и труд в селах для каждого из них был не единичным случаем. Мое тело хоть и развито физически, но проводимые Степаном тренировки вырубали не меньше чем занятия Панкратионом в оставленном не по моей прихоти мире.

Последующие будни нашего разросшегося подразделения напомнили мне своей направленностью военно-учебный лагерь моего времени. Но отличия были и особенно наличие на первый взгляд незначительных мелочей, которые на меня влияли сильно, а вот на крестьянских парней не особо. Неустроенность быта, отсутствие элементарных средств гигиены сказывалась постоянно. А организация питания..., тут вообще мрак. Обеспечение хоть какого-то подобия воинской одежды и наличие боеприпасов было в состоянии нестояния. Пришлось поштучно выдавать патроны на обучение будущих солдат зеленой "армии". Именно зеленой. Я попросил одну из селянок сшить нам знамя, и совсем не преднамеренно его цвет оказался таким, просто материал у крестьянки нашелся только зеленого цвета. Ведь я помнил, что многие будущие отряды крестьянских армий именно за зеленый цвет своих знамен станут называться зелеными, ну разве ещё потому что лагеря зачастую в лесах располагали.

Точно не знаю, так это было или другие причины побудили к зеленому окрасу всех отрядов возникающих как грибы после дождя по всей бывшей империи. Зато очень неплохо усвоил прошлые политинформации наших учителей, где постоянно слышал о том, как большевики на крестьян насели с их военной продразверсткой. Хлеб подчистую выгребали. Кого в таком случае не возмутит подобный беспредел, вот и вставали крестьяне на защиту своих запасов. Семьи у всех большие, кормить чем-то надо. А власть наседала, ей кормить приходится всю страну, порой, не замечая голодных крестьянских детей. Кто прав, кто виноват? Попробуй, разберись. Я и не пытался, волею случая оказался в роли наблюдателя, плыву себе и плыву. Немного барахтаюсь, цепляюсь за берега, делаю вид всезнайки. Мрак! Но назад уже не отыграть, принял решение, и поэтому здесь задержался, хоть и знаю, что в скором времени с бандами зеленых покончат, правительство предпримет решительные меры и организует борьбу с ними.

Ну..., а если честно, желание быть рядом с Марией. Выглядеть в ее глазах все так же крутым. Ради этого пытаюсь доказать — я не хухры — мухры, а мухры — хухры. Учусь, блин, махать саблей, сидя на Вихре. Классный конь, мы с ним очень неплохо понимаем друг друга. Мария же, как мне кажется, слишком уж ударилась в политику. Спорит со мной по любому поводу, считает, что я ещё молод и не понимаю жизнь. А она можно подумать понимает. Мою сестренку стала напоминать своим поведением. Та тоже, нифига не понимая, орала на митингах: "Защитим Батьковщину от агрессии Путина". И что? Где она сейчас? Защитница, блин. Вот и эта.... — Жанна Д.Арк. Нацепила кубанку, пистолет повесила, сапоги.... Хорошо нашлись на ее ногу, долго искали. Хотела ещё шпоры нацепить, Зинчук ей преподнес. Еле отговорил. Вернее Степан повлиял. Коня у нее отобрал, жалко ему стало животину, она только тогда сняла их. Он ей и сабельку подобрал, легкую. Где-то раздобыл.

Естественно мне хотелось видеть в наших людях уверенных, сытых и хорошо одетых солдат умеющих не только стрелять, но и умело передвигающихся на поле боя. Ничего подобного пока не наблюдалось. Питание и то было не налажено, мы зависели от милости сельчан. Дадут продукты, будем сытыми, нет, значит, ищем, чтобы такое употребить и набить желудок. Разносолов короче нет. Об одежде и говорить не стоит, тренировки проходят в той, которая была на них по прибытию к нам. Наверняка им досталось то, что родне не жалко, в надежде, раз забирают в армию то и обеспечат всем необходимым. Привыкли так, считали в армии все, что положено, выдадут. А тут на положено можно столько наложить, и машиной не вывезти. Невольно вспоминается персонаж из фильма "Свадьба в Малиновке", по моему — Попандопуло. Колоритная личность в основном и запомнилась из-за колоритной одежды на нем. Вот такая форма и была на моих подчиненных. Посчитали — для тренировок сойдет, а на повседневку пошла форма, снятая с убитых казаков, в неплохом кстати состоянии. Степан и в этот раз при захоронении погибших заставил снять всю одежду. Вот и пригодилась. После того как женщины привели ее в нормальный вид, она стала повседневной формой молодых ребят, и, кстати, никто не жаловался, все были довольны. Вобщем шатко валко, но дело двигалось. И, тем не менее, что-то мешало жить полной грудью, чувство незаконченности или недоделанности витала в воздухе, как будто меня окружала дымка — временная и порой нарочитая. Хотелось проснуться и затем лишь удивится необычности сна. Действительность пугала вот этой неустроенностью, трудностями быта, особенно меня страшили предстоящие боевые действия, а без них, я точно знал, нам не обойтись.

Проводя занятия по тактической подготовке, вновь наткнулся на глухое противодействие со стороны обучаемых этой нехитрой, но очень востребованной на войне науке. В основном из-за выполнения команд, они перекликались со строевыми приемами, и молодежь затурканная моими требованиями по их выполнению путалась. Мне пришлось повторно разучивать с ними строевые приемы. Более или менее стали получаться выполнение команд "Равняйсь", "Смирно", "Напра — ВО", "Нале — ВО", "Отделение-Вольно". Особенно команда "Разойдись" хорошо получалось у будущих вояк. А вот команда: "Отделение, вправо от середины на пять шагов разом-КНИСЬ" превращала всех разом в стадо баранов, и каждый делал так, как понимал. В результате "стадо" разбредалось кто куда. Мои объяснения, что правильность выполнения этого приема позволит в дальнейшем вести наступление цепью или залечь на поле боя с одинаковым интервалом ничего не давало, результат был всегда один и тот же.

Наблюдая за моими усилиями, Степан посоветовал не париться, мол когда над головой пчелами жужжать станут пули они сразу вспомнят все чему их учили.

— Мигом уразумеют, как задницу сберечь, и всегда найдут кочку, за которой можно схорониться. Смекалка-то у каждого имеется, она поможет в бою.

Я согласился бы с такой постановкой вопроса, если бы не понимал, что от осмысленных действий будет зависеть жизнь любого из них, да и моя может пострадать в результате, и не по моей вине. Поэтому поблагодарив Степана за совет, продолжал тренировать в отработке приемов, которые могут понадобиться в скором времени. Ничего! "Тяжело в учении — легко в бою". Так говорил своим "ребятушкам" дедушка Суворов, а он плохое не посоветует.

Все последующие дни продолжались в таком вот ключе: учеба, учеба и... тренировки на импровизированном стрельбище. Ну и работа. Мало того, что уход за конским составом требовал массу времени, так вдобавок нам пришлось помогать сельчанам в уборке урожая и заготовке сена. Молодые хлопцы вначале возбухли. Они-то пришли в отряд в надежде лихо носиться по округе на конях, махать шашкой, ну и естественно пограбить, набивая карманы золотыми монетами, а тут учеба, тренировки, работа, ни минуты свободной. Кому понравится? Но им деваться некуда, Скоропадский объявил всеобщую мобилизацию, а это значит таже учебка, и возможность сложить голову на фронтах гражданской войны вдали от родных мест. Появилась возможность отсидеться — они и воспользовались. Им и в голову не могло придти, что и здесь их будут гонять на тренировках.

Мои намеки о необходимости как-то найти возможность пополнить запасы патронов привели к тому, что Мария вновь отправилась в село Горбулево на встречу с Андреем в надежде получить помощь ну или хотя бы совет для дальнейших действий в обеспечении отряда всем необходимым. Мне было обидно и досадно. Ведь если подумать... — лишь я знаю, что делать в этот период в мало понятной обстановке, в этой постоянно меняющейся дислокации войск на просторах Украины. Это я в курсе, чем все закончится. Знаю, и именно поэтому подспудно страшусь боевых действий. Они непременно приведут к жертвам, и я как мог, противился и оттягивал время, ссылаясь на необходимость подготовки молодых воинов. С тайным удовлетворением посылал ребят на оказание помощи хуторянам в уборке урожая, аргументируя тем, что нас в основном кормят сельчане. Привел и последний довод — патронов нет. Вот и рванула моя девочка к родственнику. Надеюсь, ее поездка мало, что нам может дать. Насколько я знаю, поблизости никаких складов с оружием и боеприпасами нет.

* * *

Все мои попытки оттянуть неизбежное пришлось похерить и забыть. Прискакавший от Марии Роман довел до нас решение совета сводных отрядов, о предстоящей операции по захвату поезда с возвращающимися солдатами с западного фронта. Он досконально не знал, как и кто подсказал насчет состава, но что вояки с оружием едут, командованию известно. Вот и решили остановить поезд и не давать им возможность проехать дальше до тех пор, пока его не сдадут.

Нам предстояло выдвинуться к железнодорожной станции Тетерев. И я, и Степан, плохо ориентировались на местности, Мария послала специально Романа, он здесь как рыба в воде, всю округу изучил, еще будучи гимназистом в Радомысле. Он и объяснил, где этот железнодорожный узел находится и почему именно туда необходимо выдвигаться. Сама станция расположена рядом с селом Песковка, между Радомыслем и другой станцией — Малин. Нам предстояло быстрым маршем, по дороге, минуя несколько сел, выйти к конечной точке и ждать подхода основных сил. По пути к нам должны присоединиться отряды самообороны из селений: Торчин, Борщов, Верлок. В соответствии с планом операции они выдвигаются вместе с нами.

Надежда на то, что этот план был разработан сведущими в военном деле людьми, и нам лишь остается выполнять приказы, не оправдалась. Пока оповестили все отрядики, пока атаманы прочухались и решились подчиниться приказам, а затем выдвинуться к намеченной точке сбора прошло достаточно много времени. Но все-таки успели, и наши отряды соединились с другими. Шумная получилась "армия".

Я с ужасом наблюдал за орущими друг на друга командирами отрядов, где каждый из них пытался что-то доказать и выдвинуть свою, только ему понятную идею как нужно воевать в данном случае. Причем спорили на виду и слуху всей собравшейся плохо вооруженной толпы, активно принимающей участие в обсуждении плана нападения на поезд. Вече, одним словом. Собралось народу немало, где-то человек семьсот. Считать естественно никто даже и не пытался. Штаб как таковой только — только начинал формироваться. Командиром, насколько я понял, выбран Андрей Сокольский, его отец и братья как бы и есть костяк армии, штаб. Отряды имеют своих атаманов, подчиняться они новоявленному командованию армии не особо торопятся, хорошо ещё понимают необходимость совместных действий в случае надобности. Вот как сегодня, например. Оружия в отрядах — кот наплакал, в основном сабли, а у некоторых копья и вилы. Интерес у всех к поезду вполне понятный.

Сокольские, как сказала Мария, задерживаются, они все еще агитируют селян вступать в армию повстанцев, но должны вот-вот, появиться. Результат несогласованности я и наблюдал сейчас, безуспешно пытаясь разобраться, из-за чего так громко спорят между собой атаманы. Слушал и удивлялся: — Что же происходит, о чем никак не могут договориться эти люди?

— Ты что же, контра, против революции идешь? — Вопит один из стоящих в толпе мужиков выделяясь своим внешним видом.

Вооруженный огромным пистолетом в деревянной кобуре, нацепленным на ярко-красный кожаный ремень, в тельняшке, надетой на голое тело перепоясанным крест— накрест пулеметными лентами, а также лихо сидящая на голове матросская бескозырка с надписью на ленточке "Полтава" — все это выглядело для меня антуражно. Я бы мог предположить — киноартист в моем времени на съемке фильма про анархистов. Невольно пришло в голову — столь необычную аммуницию напялил на себя специально, так как весь его внешний вид уже сам по себе кричал: "Я за революцию, за свободу личности". Авторитет матросов, как особо недовольных царским режимом, был еще с 1905 года, после восстания на крейсере "Потемкин", и он им вовсю пользовался здесь.

— Гетману значит, со всем удовольствием отдал часть хлеба, а тем, кто тебя защищает, не хочешь давать?

При чем тут хлеб? Подумалось мне. Ведь воевать собрались, а они спорят, кто кому и что давал.

— Мой хлеб, не ты его сеял, не ты убирал, не тебе и указывать.

Я с интересом посмотрел на оппонента в споре. Не менее колоритная фигура и вооружение вполне достойное. Полная противоположность во внешнем виде от "матроса", особенно бросается в глаза нарочитость одеяния этого персонажа. Чистокровный казак "запорожец" — я бы так его назвал. Здесь и оселедец на бритой голове, и усы, длинными концами свисающие чуть ли не до вышиванки, одетой на голое тело, сверху выделялась кожаная безрукавка. Рубаха подпоясана ремнем, на котором пристегнута сабля в расписных ножнах, сапоги на высоком каблуке со шпорами, ну и, конечно же, синие широченные шаровары. Можно спокойно выпускать на сцену и этот лихой гайдамак сбацает нам гопака. Пришедшая мысль меня чуть не рассмешила, хорошо еще вовремя вспомнил, где нахожусь.

— Ах, так значит?

— Значит так! Я не потерплю, шоб всяк голодранец мне стал указывать, что делать с моим хлебом, и винтовку в руки взял не абы как, а шоб от таких вот нахлебников отбиваться. Много вас тут развелось, охочих до чужого.

— Я как анархист со стажем тебе говорю: нет, и не будет частной собственности, у нас все станет общим, кажнему достанется то, что он заслуживаает на веки вечные

— Так заслужи, шо ты тут мне балакаешь. Глядишь и хлеба кусок получишь.

— Кусок, значит, дашь? На тебе кусок...

Кулак матроса впечатывается в лицо запорожца. Кровь заливает одежду, тот ее не оттирает, зато его кулак летит в ответку. Вот-вот вспыхнет общая драка. Я с ужасом смотрел на дерущихся мужиков, видел, как хватаются за оружие другие, ждал начала стрельбы и не мог сообразить, каким образом их остановить, что делать. Откуда вывернулась Мария — не заметил, лишь, когда раздался ее звонкий голос, обернулся на него и застыл от страха за эту взбалмошную девушку.

— Все правильно хлопцы. Бей своих, чтобы чужие чурались. Эй, мужики, тренировку надо было дома проводить, а здесь вы смотритесь петухами.

В галдящем скопище людей женщин почти нет. Хрупкая всадница упорно вклинивается в шумно-гудящую толпу, вызывая нездоровое любопытство и раздражение. Мария, приподнимаясь на стременах, продолжает выкрикивать оскорбительные слова, пытаясь с их помощью, заставить мутузивших друг друга мужиков прекратить ссору. Поняв, что внимание сосредоточено уже не на драчунах, а на ней, с жаром продолжала свое стихийное выступление, видимо в душе ей что-то подсказало правильное поведение на этом сборище.

— Украинцы! Братья и сестры. Вы собрались здесь, чтобы взять власть в свои руки, а для этого нам необходимо оружие. Скоро подойдет состав с бывшими солдатами. Они не хотят воевать, так зачем им тогда винтовки и пулеметы. Пусть отдадут тем, кто пойдет против диктатуры. Нам без разницы, чья она и как называется. Не нужны нам, ни рабочая, ни партийная, ни какого-то одного человека наподобие гетмана Скоропадского. Пусть наши мозолистые руки крестьянина и рабочего возьмут оружие и установят свою диктатуру. Без политических спекулянтов, рвущихся к власти. Не нужны нам и коммунисты. Вся власть Советам. Боритесь друзья и вы победите. Мой отряд готов головы сложить за права трудового люда, за свободу. Поддержите нас и этим поможете себе. Деритесь за власть, вооружайтесь. Готовьтесь встать на защиту своих прав. Мы можем создать новую прекрасную жизнь на началах свободы и равенства, и не треба нам никакая власть с ее судами, тюрьмами, полицией. За вольные трудовые Советы избираемые крестьянами и рабочими пойдем воевать все как один, и если надо положим жизни ради этой цели.

Громкие крики одобрения собравшихся на стихийно возникший митинг могли продолжаться долго, я видел, как несколько человек явно намереваются прорваться в середину круга и тоже выступить с призывами. Прервал попытку говорунов гудок паровоза приближающегося к станции. Все застыли. Совсем как у Гоголя с его словами: "К нам едет Ревизор". Поезд пришел не по расписанию, "армия" не готова к приему.

Наш конный отряд выделялся на общем фоне обособленностью от толпы. Мы так и стояли кучкой в двадцать четыре конника, вернее в составе двадцати конных казаков, двух на тачанке и ещё двух возничих на телегах, предназначенных под трофеи. Моментально оценив обстановку я принял решение не обращая внимание на бестолково засуетвшихся митингующих попробовать "спасти" ситуацию и предотвратить нежелательное развитие событий.

Даю команду парням спешиться, и рассредоточится вдоль перрона, пулеметчикам — тачанку спрятать за зданием, а сам пулемет затащить на крышу, где и занять боевую позицию. Моя инициатива послужила примером для других командиров. Правда это внесло новую неразбериху и сумятицу в их действия. Мария тут же оказалась рядом со мной и, судя по ее растерянному выражению лица, не представляла, что же ей делать.

-Мария, где Андрей? Почему никто не берет руководство отрядами в свои руки?

— Они на подходе, уже должны вот-вот быть здесь.

— Тогда ты возьми на себя командирство, до прибытия Андрея.

— Я не умею, даже не представляю, что нужно делать.

— Собери командиров отрядов и отдай приказ отойти за станцию на расстояние выстрела. Необходимо чтобы солдаты из вагонов видели не толпу, вооруженную вилами, а боевую группировку готовую начать наступление, если они не сдадут оружие. Поняла?

— Боюсь, они меня не послушаются. Мужики же, могут и послать куда подальше.

— Если не ты то кто? Ты же видишь, нет здесь достойных, все растерялись. У нас ещё есть время, давай действуй. Придет твой Андрей, передашь ему командование. Пока поезд подойдет, пока они поймут, что тут их встречают неорганизованные повстанцы, глядишь, время и выиграем.

Когда слушал Марию на митинге, я удивлялся. Как быстро она перестроилась. Недавно только дрожала при одной лишь мысли о том, что муж ее изобьет, руки хотела на себя наложить, а сейчас смело выступает перед сотнями мужиков и самое удивительное они ее слушают. Любого другого давно бы освистали и матом покрыли, а ее слушают. Все-таки Мария талантлива, прирожденная актриса. Так быстро войти в образ лидера... Красивая женщина, и не только внешней красотой, но и внутренней, на расстоянии завораживает. Чувствуется уверенность в голосе, присущая хорошо подготовленному оратору, слова откуда-то берет, видимо нахваталась верхушек при общении с Андреем и нашими прапорщиками. И верит ведь в то, что говорит. А люди чувствуют ее искренность и тоже верят. Двух человек в ней я увидел. Оба стараются взять верх, оба верят в себя, оба считают, что говорят правду и оба друг другу врут. Природное умение убеждать окружающих, да и себя тоже в непогрешимости действий.... Не разглядел я ее, или просто не пытался? А может, некогда было....

Железнодорожный состав неотвратимо втягивался на станцию. Замедляя ход, паровоз упорно тащил за собой множество теплушек набитых вооруженными людьми. В открытых нараспашку дверных проемах видны были в глубине вагона пулеметы, готовые по первой команде начать стрельбу. Что такое пулемет мы уже видели. Страшная штука.

Я стою один на перроне, мои бойцы заняли выгодную позицию, расположившись за укрытиями, видны лишь стволы винтовок, пулемет успели втащить на крышу здания станции, благо, что она плоская, и он внушал уважение выбранным местом — весь состав как на ладоне. Вдали колыхалась масса вооруженных людей. Не знаю насколько верно в теплушках ее оценивали, на мой взгляд, даже при неразберихе, происходящей в рядах повстанцев она все одно была внушительной и в чем-то грозной. Уверен, там, в вагонах понимали — можно и не доехать, один неверный шаг и найдут свой дом в яме, хорошо ещё два на полтора метра, а так и в общую могут закопать.

Состав встал окончательно. Все-таки наши успели сообразить еще до митинга и набросали на рельсы шпалы. Машинист, увидев опасность, остановил поезд.

Стою. Молчу. Делаю вид..., не знаю, что думают, обо мне сейчас те, кто смотрит сквозь прицельную планку пулемета, я же о себе весьма невысокого мнения.

— Придурок. Не отнять, ни прибавить. Чокнутый. Ведь не хотел вмешиваться, отсидеться мечтал. А тут героя корчу. Еба-тый на всю голову, пацан....

Возможно, я бы ещё не одно мудрое слово в отношении своего поступка высказал, помешал выпрыгнувший из вагона подтянутый, среднего роста человек в серой солдатской форме, аккуратной и подогнанной по фигуре.

— Надо же, в вагоне ехать и сохранить опрятный внешний вид — первое, что подумалось при появлении парламентера — явно послан на переговоры, и без белого флага понятно.

На первый взгляд ему можно дать лет сорок, недельная щетина на лице не давало определить точно. Вообщем-то, без разницы. Не ожидая приветствий от меня, он сразу же начал диалог с угроз:

— По какому праву вы нас задерживаете? Если в течение получаса не освободите пути, то мы высаживаемся и проводим карательную зачистку. В вагонах едут хорошо обученные и проверенные войной солдаты, им ваши крестьяне с косами на один зуб. Не делайте ошибку. Я понимаю, тебя послали твои командиры. Слишком молод для принятия решения. Даю время, сгоняй до них, доложи диспозицию.

— Военный, ты видимо не вкурил. Пойми, нам ваши жизни не нужны, езжайте себе туда куда направлялись. Но только после того как сдадите оружие. Зачем вам оно? Все одно разбредетесь по хатам, и что? Потащит каждый винтовку и пулемет до своей деревни? Да и не пропустят вас дальше. Не мы так другие, все одно заставят сдать оружие. Мы не намерены воевать, вас просто закупорят на станции, будете сидеть и гадить в своих вагонах. Уверен, вас надолго не хватит. Жрать, пить что-то солдатам требуется хотя бы по разу в сутки. Усек?

— Сопляк. Ты не воевал и не знаешь, как мы можем поступить в таком случае. Пусть потеряем часть своих людей, но вас уничтожим. У нас одних пулеметов двадцать штук. Вы хотите крови? Мы видели ее не один раз, пусть прольется и сегодня, зато мы прорвемся. И не в такие переделки попадали.

— Это ты так считаешь. А солдаты? Они готовы умереть? Ты их спросил? Нужны им винтовки и пулеметы? Не думаю. Так что иди и обговорите ситуацию с комиссарами. Я предлагаю вам жизнь, в обмен на сдачу оружия. Кроме этого дадим возможность набрать воды, даже выделим немного продуктов. И ещё, напишем документ разрешающий проезжать по нашей территории. До Полтавы можно ехать спокойно, никто не тронет.

Я, конечно, блефовал, откуда бы мне знать каков будет у них дальнейший путь. И насчет продуктов закинул удочку, не согласовав с атаманами. И сейчас вот, находясь под дулом сотен винтовок, отлично понимаю — стоит только кому-то из наших пальнуть в сторону вагонов и все... Из искры возгорится пламя! Найти выход из затруднительного положения, в которое сам себя и загнал сразу вот так — трудно. Нет опыта, но как-то извернуться надо, иначе....

— Хорошо, сделаем небольшой перерывчик. Я со своими переговорю, а ты с солдатским комитетом, или кто там у вас решает все за всех. Но запомни, пути впереди разобраны и без рабочих депо вы их не восстановите. Сойти с поезда и пограбить местных у вас не выйдет. При первой же попытке высадится, открываем огонь. Вон видишь пулемет, и он не один у нас. Будете сидеть в вагонах, и ждать помощи? Сидите, думаю, у солдат терпение лопнет и вас на штыки поднимут. Решайте сами, как вам поступить. Время даем час. Потом не взыщите, тут все и останетесь.

Чувствуя чуть ли не физически, как меня буравят прищуренные взгляды солдат, смотрящие в прорезь прицела винтовок направленных в мою сторону старательно имитируя спокойствие и уверенность, покидаю перрон, хотя какой нафиг перрон, утрамбованный участок земли и песка чуть приподнятый и все.

Дошел до своих бойцов и, проходя мимо, отдал приказ быть наготове.

— Стрелять только по моей команде, чтобы в вагонах не происходило.

Вот почему-то был уверен, там сейчас начнется, если не митинг, то ссора и выяснение отношений точно. Разные понятия у солдат в это время. Кто-то настроен тихо — мирно доехать до нужного места, кто-то рвется показать кузькину мать всем кто в тылу отсиживался пока они воевали, а кто-то готов с оружием в руках отстаивать революционные идеи перестройки мира.

— Ну что же, поглядим, каким концом оно обернется. Не хотелось бы крови.

Меня встретили как героя. Сразу же посыпались вопросы, всех интересовал разговор тет — а — тет с комиссаром.

— Да вот как-то так, пока хлопцы нужно ждать, дал им время для обдумывания и принятия решения. Не хочется им расставаться с оружием, мечтают нас помножить на ноль.

— Петр, — подала голос моя ненаглядная — приехали наши командиры. Знакомься — Андрей, мой брат. Он и готовил эту засаду. Немного не успел к началу.

— Благодарю хлопец. Все правильно сделал. Знакомиться будем потом, сейчас доложи более подробно, что ты там им предложил — сочным баритоном приказал высокий мужчина, перетянутый многочисленными ремнями портупеи с шашкой на левом боку и кожаным командирским планшетом на другом.

В голове явно не ко времени мелькнуло: "Ну, прям настоящий полковник".

Пересказ много времени не занял. Стоящие рядом с Андреем загомонили, посыпались советы, как поступить в сложившейся ситуации. Я выделил одного из его окружения. Не понравился мне мрачноватый казачина внушительных габаритов, который громким голосом на украинской мове заявил:

— В вагонах сидят москали, нехер с ними разговоры говорить, расстрелять издали и все. Отпустим живыми, через некоторое время полезут в Украину порядки комиссарские наводить. А оно нам надо? Бить их пока красными не стали. А ещё лучше пусть синими будут. Место для них найдем, земля украинская, лишь спасибо скажет за такое удобрение.

Что верно то верно. Земля здесь сплошной чернозем и не последнюю роль в этом сыграли закопанные в разные времена трупы. Представить себе и то сложно, сколько крови пролито на этих просторах, сколько человеческих судеб, поломано и похоронено в земле. Всем нужна она, и неважно этим претендентам кто будет на ней жить. Главное сохранить эту ценность. Кто только не лез к нам, начиная со скифов и заканчивая "дерьмократами" Европы и США.

— Прутся сюды все кому не лень — продолжал между тем казак, пугающий меня своей агрессивностью — особенно москали. Медом для них намазана земля, липнут как мухи, и стаей, и в одиночку. Вот и этот — небрежный кивок в мою сторону — тоже, небось, русский. Базикае не по— нашему.

— Прекрати Михась, не нарывайся. Вишь как молодой напрягся и за ручку нагана хватается. И ведь не побоится, пристрелит тебя, не задумываясь. Лишь он один, из всех атаманов, твоих любимых хохлов, смог правильно оценить обстановку и принял верное решение. А он даже не атаман, адъютант нашей Марии. Да нехай он будет хоть индейцем, все одно такие нам сейчас и нужны. И перестрелку с солдатами устраивать здесь не с руки. Глянь, чем вооружены твои хлопцы, на троих одна винтовка, и как прикажешь тут воевать. Не знаешь? Ну и прикрой свое хайло, не порть отношения.

Позиция Андрея меня удовлетворяла. Правильно мыслит человек. И этим мне кого-то напоминает. Все-таки сто лет прошедших, мало, что изменило в людях. Андрей в моем времени был бы не одинок, уже одно то, что у нас можно видеть как "украинские" армянин с евреем выгоняют грузина за его нарочитую любовь к Украине, никого не удивляет — наоборот. А многие просто мечтают забыть, что они хохлы и славяне с богатой историей борьбы за самостийность. Они с удовольствием подставляют шею под ярмо в надежде, что будут жить причем не в своей конюшне, а в европейской, и кормиться станут не пшеницей, а кукурузой привезенной из Америки. Вот такая связь с будущей действительностью возникла в моей голове, пока слушал окружающих.

Да и что с них взять. Человеки..., они такие..., и Андрей лишь подтверждение очевидного. У меня есть возможность сравнивать, и вывод напрашивается один: — люди не меняются. Цели да, меняются. И смысл жизни другим видится. А так.... Жив? Ну и радуйся. Чего не хватает? Особенно мне, когда даже особых усилий не нужно предпринимать, чтобы выделиться. Я и так тут белая ворона. Что не сделаю сразу замечают, пытаются оценить, того и гляди, как вот такой националист пустит пулю в лоб. Без объяснений, только потому, что я выделяюсь своей русскостью. Ну и зачем я ему стану доказывать, что в душе-то я украинец и не измени в свое время идеалы и приоритеты жизненные, возможно стал бы ему рукоплескать, подпрыгивать, и орать "Москаляку на гиляку". Хорошо, что я уже другой. Взял и снял маску, перестал быть, как все, и как мне кажется — нашел себя. Путано, конечно, и вероятно понять меня могу только я. Прошло-то всего — ничего, а изменилось во мне мнооого чего. И главное — меня уже невозможно больше обмануть. И от этого мне спокойно и радостно. Считаю, все, что я делаю сегодня должно вести к лучшему. И ещё..., я понял, почему здесь оказался.

Глава 14

Сокол, именно так звали Андрея его друзья, сумел договориться с солдатами и вскоре наш отряд с нагруженными "трофеями" телегами, возвращался к себе на базу. Два пулемета с пятью ящиками патронов к ним и двенадцать винтовок с десятью цинками боеприпасов законная добыча в этом походе. Юра рад приобретенному оружию, а Степан недоволен, считает, нам мало перепало по сравнению с другими. Меня же в большей степени радовало, что все обошлось без стрельбы, и никто не пострадал. Все время пока подвозили продукты к поезду и заправляли паровоз водой, меня трясло от напряжения в ожидании срыва навязанной солдатам экспроприации. Слава богу, все обошлось. Я уговорил Марию не оставаться на ночь здесь, было как-то не по себе. И от празднующих удачную операцию повстанцев и от ощущения надвигающейся опасности. Гайдамаки Скоропадского могли в любую минуту оказаться на станции, я узнал у железнодорожников, что на этой линии постоянно курсирует бронепоезд и ждать, когда он тут появится, не желал.

Получив от Андрея благодарность, Мария гордо восседала на своем скакуне и всю дорогу делилась со мной планами. Из всего сказанного я выделил два момента. Как и в той жизни, мечта о создании независимого своего государства, пусть даже в границах уезда была основной темой нашей беседы. Это не Марии идея, с ней поделился "сокровенными планами" Андрей. А она теперь делилась со мной его бредовыми измышлениями. Я ей так и сказал. Она обиделась, даже некоторое время молчала, но затем не удержалась и стала посвещать меня в тайны "Мадридского двора". Ее за язык никто не тянул, сама рассказала, видимо хотелось показать насколько ее ценят родственники. Я не удивился, так как предпологал подобное решение со стороны Андрея, мы и сами поговаривали насчет захвата города Радомысль, почему бы и у них, в штабе повстанцеской армии, не возникнуть идеи — поправить свои скудные денежные запасы за счет города. Понятно любому — помощь отряда Марии для этой операции была бы весьма кстати. А до нее дошло лишь, что ее похвалили. Хвастается, что ее отряду Андрей придает большое значение. Он попросил принять участие в подготовке к операции и провести разведку в городе, а также в прилегающей к нему местности.

— Мария, ты хоть представление имеешь, что такое разведка и как она проводится? Ведь не знаешь, да и откуда бы знания такие появились?

— А вы у меня на что? Ты учился на военного, Зимчук со своими друзьями тоже ради этого штаны протирали. Степан вообще готовый разведчик. Так неужто не сумеете организовать как надо? Если нет, или вам боязно, то я найду способ провернуть это дело без вас. Пошлю селян хуторских, будто бы на рынок и они все там посмотрят. Конечно, лучше если кто-то из вас отправится в город, все-таки военный сможет разглядеть то, что не увидит обычный мужик.

Я вгляделся в ее зеленые глаза. Нет, не смеется, наоборот очень серьезно смотрит, видимо то, что говорит, уже решено на совещании штаба повстанцев, там, кстати, начальником подвизается отец Сокольских.

— Нашему отряду Андрей подчинил тех, кого вы по дороге к станции подобрали. — В ее словах я уже не чувствую той теплоты, и нежности к коим я успел привыкнуть. Говорила со мной АТАМАН Мария. — Они теперича мне подчиняются. Там у них где-то душ тридцать выходит. Привлечем и других сельчан. Наберется, я думаю человек сто не меньше. А у Андрея вообще будет тыщи полторы. У него даже две пушки есть. Так что гайдамакам не поздоровится. Он попросил, чтобы мы узнали какими силами, располагает город, где можно напороться на пулеметы, ну и вообще все, что касаемо противника, разведать. Нужно сделать это до снега. В первых числах ноября он планирует войти в город.

Я задумался. Захват города, пусть он и небольшой, но все-таки город, там, наверное, жителей только наберется.... Кстати, а сколько их там?

— Маруся — страшно не любит это имя, муж ее так называл, а я это использую когда мне нужно что-то ей втемяшить в ее прекрасную головку. — Марусенька, ну ка скажи мне, сколько жителей в этом самом Радомысле?

— А я знаю? Это не ко мне, Романа нужно спросить он житель города, должен знать. А накой тебе-то?

-Ну, ты же сама сказала — разведать, что там и как. Не зная местность, не ведая, сколько людей в нем сегодня живет, и где они работают, какие здания и из чего построены, сколько дорог из города выходят и многое другое взять штурмом город будет очень трудно. Без таких сведений мы считай слепые и глухие, а с ними можно проникнуть тихо и неожиданно для противника. На основании этих данных составляют подробную карту предстоящего захвата любого населенного пункта.

— Вот и Андрей также говорил. — Нетерпеливо перебила мои поучения Мария. — Что значит военные мужчины, у вас даже мысли одинаковы. Я бы ни в жизнь не додумалась до таких мелочей. Для меня хватило бы знать, сколько там вояк Скоропадского находятся и чем вооружены, ну ещё разве где проживают на сегодня, в казарме или по квартирам. Горожане попрячутся по домам сразу же, стоит только им услышать стрельбу, зачем мне знать, сколько их там схоронилось в своих подвалах. Ну да вам, мужикам, виднее. Давай подождем Романа, он все расскажет, и посоветует как осуществить разведку. Его же город, он тут кажный дом знает.

Ну что же, другого я от нее и не ждал. Что нам стоит дом построить. Тяп, ляп — готово. Нет, Мария, это не фунт изюма схрумкать. Тут надо думать. К сожалению и посоветоваться даже не с кем. Я с такими делами не сталкивался, ну разве только при компьютерных играх. Типа взятия поселения Фемискира в rome: total war, в этой игре я всегда играл за Юлиев. Но даже там трудно было сообразить, что взятие поселения возможно только при использовании амазонок. Лишь со временем, набравшись опыта, получалось пройти игру до конца. Лучники, гастаты, кавалерия с колесницами мне известны гораздо больше, чем сегодняшнии реалии с пулеметами "Максим", с селянами, гарцующими на скакунах мысленно представляя себя казаками — сечевиками. Мой же боевой опыт закончился, не успев начаться в госпитале противника. Может, у Андрея он имеется? Все-таки два года воевал с австрийцами, офицер как-никак. Должен знать, что и как делать. Хотя мне тоже есть, кому подражать. Все тот же Махно. Он что, гений военный, заканчивал академии? Анархист по убеждению, сидел в тюрьмах за это, когда бы он учился военному делу? А гонял по Украине и белых и красных и даже зеленых. Тех же гайдамаков с петлюровцами лупил, и в хвост, и в гриву. Чем я хуже? Так ведь у меня знания будущего к тому же имеются.

Одно плохо. Тут я пока никто. Адъютант ее превосходительства, Марии... — Черной, или просто Маруси.... Маруся раз, два, три, калина.... Вот это помню отлично. Песню эту мама любила петь, когда собирались друзья, подруги ее, сослуживцы по ментовке. А раз есть повод, значит мама всегда готова исполнять песни, у нее голос был хороший, голосистая она у меня, пела душевно. Никто и не вспоминал, что песня написана именно в это время. Кажется, один из махновцев ее и написал, походная отрядов Махно стала. Спеть что ли? А! Была не была...

Розпрягайте, хлопци, коней, тай лягайте спочивать.

А я выйду в сад зелений,

В сад криниченьку копать.

Маруся раз, два, три, калина.

Чорнявая дивчина в саду ягоду рвала.

Копав, копав криниченьку у зеленом у саду.

Чи не вийде дивчинонька рано-вранци по воду.

Вышла, вышла дивчинонька рано-вранци погулять,

А за нею козаченько веде коня напувать.

И Мария и Роман смотрели на меня, широко открыв от удивления глаза. Ещё бы, я и сам оху... удивлен не меньше их. А что? Знай наших. Вы думали, я только на русском языке говорю? А вот и нет. Я, как и мама, моя, могу и на русском и на украинском, но раз, русский по национальности то никто не заставит в приказном порядке говорить на хохляцком. Могу, но не буду. Принципиально не стану. Никакими законами у человека не вытравить свое я. Всегда найдет время и место, чтобы вспомнить свои корни.

— Ну что вылупились, припев подхватывайте...

Маруся раз, два, три, калина.

Чернявая дивчина в саду ягоду рвала.

И еще раз....

Маруся раз, два, три, калина.

Чернявая дивчина в саду ягоду рвала.

— Так и продолжаем.... Припев все вместе поем, подпевайте...

Я пел куплеты, а припев уже подхватывал весь отряд.

Хороша песня. В тему. Было видно по нашим конникам, слова пришлись по сердцу всем. Сразу приободрились, и пыль из-под копыт уже не беспокоит. Кстати имеется у меня в памяти и такая песня, про пыль из-под копыт. Может спеть и ее? А что? Пусть слушают, оказывается голос у меня неплохой, пою почти как мама, хоть и принадлежит тело не ее сыну а.... Не важно. Есть голос, почему бы и не спеть.

Ехали казаки домой

Раскудрявив чуб на ветру

С ними есаул ехал молодой

Вспоминал про мать и сестру

С ними есаул ехал молодой

Вспоминал про мать да сестру

Сколько ж он врагов порубал

Шашкою своей боевой

Коник вороной под ним подустал

Да с поникшей шел головой

Коник вороной под ним подустал

Да с поникшей шел головой

Ох, пыль из-под копыт

Ковыль седой гнется

Ах, казачья песня к дому прилетит

К матушке в родное оконце

Ах, казачья песня к дому прилетит

К матушке в родное оконце

Пули засвистели вдали

Ох уж эта стерва, война

И попала вдруг есаулу в грудь

Маленькая пуля одна

И попала вдруг есаулу в грудь

Маленькая пуля одна

Обнял он за шею коня

Да одно лишь смог прошептать

Ты скачи домой коник вороной

Матушку хочу повидать

Ты скачи домой коник вороной

Матушку хочу повидать

Ох, пыль из-под копыт

Ковыль седой гнется

Ах, казачья песня к дому прилетит

К матушке в родное оконце

Ах, казачья песня к дому прилетит

К матушке в родное оконце

Взвился на дыбы вороной

Крылышки к ногам приросли

Потерпи браток, вон уж хуторок

Светится огнями вдали

Потерпи браток, вон уж хуторок

Светится огнями вдали

Мамка да родная сестра

Есаула в дом отнесли

А его конек встать уже не смог

Со сырой родимой земли

А его конек встать уже не смог

Со сырой родимой земли

Ох, пыль из под-копыт

Ковыль седой гнется

Ах, казачья песня к дому прилетит

К матушке в родное оконце

Ах, казачья песня к дому прилетит

К матушке в родное оконце.

Фу, длинная песня, но вытянул. Тихо-то как, лишь скрип повозок ее нарушает да ещё плач Марии.

— Мария, ты что, плачешь?

— Жалко есаула и коня ево.

— Ну да, птичку жалко....

-Каку птичку, дурак — и хлобысь по макушке своей маленькой, но весьма увесистой ручкой, и тут же вдогонку высказывает претензию: — ты почему мне раньше песни не спевал, ведь как хорошо вытягиваш, любо — дорого послушать.

Меня понесло не на шутку:

— Любо братцы любо, любо братцы жить, с нашим атаманом не приходится тужить....

Пришлось Марии и всем остальным прослушать и эту песню. Мой концерт произвел впечатление, я и сам, если честно доволен, не знал, что могу вот так вот, без музыки, исполнять народные песни. Спасибо, маме, мы с сестрой всегда с удовольствием подпевали, когда она пела. Редко правда была возможность собираться всей семьей, время уж больно было занятое, все куда-то спешили, всем некогда..., а потом вообще мрак, влезло в семью зло и развело нас по разные стороны. Но вот, тем не менее, я хорошо запомнил и слова и мелодию, всему отряду угодил, все захотели выучить слова, и вероятно мне бы пришлось ещё не раз петь понравившиеся песни, но показались наши хутора и мы отложили их изучение на другое время. А мне, по всей видимости, предстоит обдумать, как лучше провести разведку города Радомысль. Не до песен будет. То, что придется возглавить эту непростую операцию, я не сомневался. Мне казалось только я смогу решить поставленную задачу, во всяком случае, надеялся, что тогда обойдемся без ненужных жертв.

* * *

С утра в нашем отряде все было хмуро. Осень на дворе, осень на душе — перебрали вчера на радостях, выпито было самогонки море. Гадость какая эта бурячиха, как только пьют ее, заразу. Голова вот— вот треснет. Мария тоже пила, и я убедился, не зря говорят пьяная баба своей ... не хозяйка. Выпила-то совсем чуть — чуть, а вела себя как многоопытная б..., откуда что, у нее бралось только. Это хорошо я рядом, а если бы не было меня, даже не знаю, чтобы она делала.... Нет, я вобщем-то не против, доволен, проказничали мы с ней как никогда до этого. Откуда в такой хрупкой и почти невинной девушке, ну не девушки, пусть женщины, все равно не понятно, кто ее учил всему, что она вытворяет, заставляя меня испытывать желание овладевать ее прекрасным телом, причем не единожды за ночь.

Ух! Блин. Даже сейчас, с больной головой, хочу ее. Но она уже на ногах, вся в делах. Что значит настоящая женщина. В моем времени после такой ночки, а особенно после выпитого, и не шампанского, а ядреного самогона, меня бы не только кофе в постель носить заставили, но и за пивасиком пришлось бы сгонять. До обеда точно бы не поднялась. А здесь как бы тяжко не было, а уже с шести часов на ногах. Во, легка на помине, идет, с полным ведром молока, уже подоила коров. Что ей неймется, сестер куева туча, а она взваливает на свои плечи еще и хозяйство.

— Петруша, попей молочка, парное, с пылу с жару как говорится.

Меня при одной только мысли о теплом молоке передернуло, откуда-то из глубин моего тела пошел к горлу ком и я чуть не блеванул. Бр-ррр, ух блин, что так хреново-то.

Видно моя рожа сама по себе достаточно подробно поведала Марии о моем состоянии.

— Ладно, ладно, не хош молочка, я тебе рассольчика капустного приготовила. Выпей, легче станет. Она, смеясь пошла в хату, я сумел услышать ее слова сказанные как бы самой себе:

— Охо-хо, мальчишечка совсем, хлопец несмышленый, но слааадкий.

Можно подумать она старушка умудренная опытом жизни. Всего-то на три года старше, а туда же.... Я как раз кое в чем разбираюсь лучше ее.

После выпитого рассольчика стало намного легче. Вот что значит народный опыт. Интересно, а в Европе в таких случаях, чем люди лечатся?

В голове немного просветлело, но все равно ничего не хотелось делать. Побродить бы сейчас по парку, желтые листья попинать, набрать из них букет и подарить любимой. А что, лес вон рядом, сходить что ли? Пошло все лесом, один раз живем, хотя, смотря кто, я можно сказать по второму кругу пошел.

До лесного массива было далековато, но вот рощица, расположившаяся посередине полей рядом. Странно, почему ее не порубили на дрова? Может, обозначает границу земель трех хуторов...? Вполне себе, как вариант, приемлемо. Схожу, посмотрю как там сейчас.

Осень сказала свое я и в этом небольшом лесочке. Красиво. Нарядила деревья и кусты в разные цвета: золотисто — желтый, вишнево — красный, темно — зеленый, а сквозь эти краски проглядывают молочно-белые стволы берез. А тихо-то как! Лишь листва шуршит под ногами. Воздух чист, слегка холодит, на улице уже достаточно свежо не только по утрам, но и днем. Солнце своими лучами почти не согревает, прохладно. Я поежился. Забыл приодеться во что-нибудь потеплее и меня слегка морозит.

А это что? Неужели грибы? Бог мой, когда же я в последний раз их собирал? В той жизни — это точно. С отцом, мама нас тогда отпустила на рыбалку. Рыбы не наловили, зато грибов набрали полный багажник Нивы. Может насобирать и сейчас? Только вот во что? Жаль. Жареные грибочки с луком, да еще с картошечкой посыпанной зеленью — ммм, вкуснотища.

Пойду, позову Марию, заодно и корзинку возьму. Устроим себе выходной. Ей как никому другому нужен отдых, взвалила на себя всю нашу банду и тянет как ломовая лошадь. Зачем? Я так и не понял, что ею движет. Сказать что она уж вся такая патриотка, я бы не сказал. Защита своих близких? Тоже не ее. Она уже давно отошла от этого семейства. Может, почувствовала свою нужность, как я ей говорил недавно: — если не ты то кто? Или просто тяга к приключениям? На свою притягательную попу ищет.... Да вряд ли. Вероятней всего характер такой вот заводной, не дает покоя, заставляет делать несвойственное для женщины дело. А ещё вернее ее вся эта канитель возбуждает, дает возможность испытывать эмоции сродни экстазу и ей как наркоманке хочется почувствовать эти чувства вновь и вновь. Не знаю, мне ее просто жалко. Пойду, приглашу на прогулку, поговорю с ней, может, бросим все нафиг и уедем далеко — далеко, подальше от надвигающихся событий, от всех войн, смертей, голодных лет, что вскоре набегут на родную Украину. Куда-нибудь на Гавайи убраться и лежать себе на белом песочке да поплевывать в небо, в ожидании, когда с ближайшей пальмы упадет бесплатный банан. Рай, да и только.

Я тут ещё со своей непростой судьбой ношусь как с той торбой нищий, путаю карму и свою и Марии. Другой мир, другой мир — заладил блин. Ещё неизвестно, точно ли другой? Может это все тот же, наш старый добрый мир. Ну не добрый конечно, во всяком случае, не ко всем он добр, ко мне вот да, проявил милосердие, а вот к людям Российской империи, в том числе и Украине, ко всем проживающим на этой территории он явно не благоволит. Боооольшие испытания, тяготы и лишения предстоит пройти. Может все-таки ну их, эти Гавайи, попробовать, как и думал раньше, попытаться облегчить жизнь людей. Да брат, легко сказать, а как это выполнить? Такая цель .... Ого-го как круто. Жаль некому подсказать, приходится самому все обдумывать и придумывать ходы и выходы. Всем мил не будешь, я уже об этом не раз думал, да и плевать на всех, у меня есть Мария, вот и буду, о ней заботится, ее вытаскивать из этого болота, в которое она так неосторожно погрузилась. Все! Решено! Прямо сейчас пойду и поговорю с ней. Предложу прогулку в роще и заодно расскажу ей все, что надумал.

Неожиданно раздавшийся выстрел на хуторе поставил точку в моих размышлениях, тут же следом ещё один — ну вот и поговорил, вот и погуляли в рощице — мелькало в голове, а ноги уже несли мое тело в направлении хутора. Что-то случилось, обычно стрельбы мы проводили в овраге, где оборудовали для себя стрельбище.

Нападение?

Похоже. Часовой поднял тревогу, видимо он и стрелял, узрел неприятеля и подал сигнал? Два выстрела это при появлении группы вооруженных людей на дороге, один выстрел при обнаружении невооруженных, а три выстрела это нападение на хутор, в этом случае безо всякого дополнительного приказа мы обязаны занять боевые позиции — именно так ставилась задача часовому ведущему наблюдение из блиндажа.

Расстояние до строений небольшое, буквально через пятнадцать минут я на хуторе. Все кто размещен здесь на постой спешат занять свои заранее оборудованные на случай тревоги окопчики. Значит, было приказано, что уже само по себе тревогу вызывает.

Тренировки не прошли даром, сутолоки, и неразберихи не было. Вот в начале, когда только начинали осваиваться наблюдалось несогласованность в действиях, а сейчас — тьфу, тьфу, не сглазить бы. Нет, что там говорить, молодцы, быстро рассредоточились. Я, правда, настаивал, чтобы весь отряд был в одном месте, нас немного и распыляться пусть и в пределах видимости я считал неверным решением. Тут завидную упертость проявила Мария, именно ее слова: — "Я за всех селян в ответе и буду стоять на защите каждого" послужили одной из причин рассредоточения наших "козакiв". Мы по всем трем хуторам и разделились. Три отделения у нас получилось. Взвод короче. Командиром, вернее атаманом отряда Мария, отделениями командовали хорунжии Зенкевич, Белый и Херст. Степану присвоили звание бунчужный, старшина то есть, если перевести на современный лад, а хорунжий это лейтенант. Я отказался от всяких званий, хотя Марии и хотелось, чтобы я стал Осавулом, майором короче. Откуда у нее эти знания догадаться было не трудно, в армии Скоропадского именно такие воинские звания практиковались. Глядя на меня и Мария решила, что останется просто атаманом без навешивания знаков различия. Хорошо ещё погоны не ввели, тут Андрей ей уже объяснил, он прекрасно помнил, как с него сорвали офицерские погоны, он знал — у солдат при виде атрибутов командирских руки тянутся сами по себе, чтобы сорвать их с френча, а это чревато, с жизнью можно запросто расстаться. Убедил, а я вот не смог. В шутку сказал, что я остаюсь адъютантом ее превосходительства атаманши Марии Сокольской, вместе с ней посмеялись, но шутка закрепилась, всем понравилось меня так величать. Вон даже Андрей, ее брат, меня представил своим партизанам, назвав адъютантом. Видимо со слов Марии, ей льстит такое положение дел. Ну и... карты ей в руки. Слабости у любимых, нам, мужчинам, нужно прощать, пусть поиграется. Кто-то мне в свое время говорил, чтобы пользоваться успехом у женщин нужно уметь с ними дела водить. Пусть порой и кажется, что они при этом вышли из берегов, но все одно поддакивай и соглашайся. Потом, со временем ты сможешь и переубедить, если посчитаешь нужным.

— Ты где пропал? Я тебя потеряла. — Встретила меня упреком Мария.

— А что случилось-то? Кто стрелял?

Вместо ответа она указала в сторону леса. На опушке стояли вооруженные люди.

— Часовой увидел их и подал сигнал. Видимо и те, кто прибыл к нам, поняли выстрелы, как приказ оставаться на месте. Ждут. Мы не продумали заранее, что делать дальше. Кто у нас в таком случае должен идти к незнакомцам и выяснять что им нужно? И вот результат, как видишь, некому. А время идет, кто их знает, может, они специально маячат на опушке леса, отвлекая, а в этот момент нас обкладывают со всех сторон.

— Молодцом Мария, мыслишь уже как военный человек.

— Що тут мыслить, я бы тоже так поступила при нападении на хутор.

— Ага, то-то мы полезли на гайдамаков напрямую, без всяких обхватов и разведки.

— Так нас же было-то всего ничего, и я не вмешивалась в ваши решения, вы военные люди, вам лучше знать, что и как.

— К нам идут двое с той стороны — поспешил с докладом наблюдатель.

И я и Мария припали вновь к окулярам биноклей, мы их заимели, когда поезд зачищали, три штуки нам тогда достались и один был до этого. Марии естественно перепал один из них, а я забрал сейчас у наблюдателя.

-Мария, тебе кто-то из гостей знаком?

-Да разве разглядишь на таком расстоянии, ты же сам замерял. Я, кстати, хорошо запомнила, шестьсот пятьдесят два метра насчитал до леса.

Двое незнакомцев шли в нашем направлении, я видел, оружия у них нет. Парламентеры значит. Ну что же, раз не продумали такую ситуацию, значит, мне идти, Марию же не пошлешь. И вообще.... Вроде бы и готовились, окопы для каждого бойца заставили вырыть, тренировками замучили, а вот коснулось дела, и оказывается, не готовы. Такой простой вопрос как выяснение кто пришел к нам, в наш дом, оставили в подвешенном состоянии.

— Ладно ребята, я к ним, а вы оба будьте наготове. Главное меня не заденьте, если стрелять придется. Я дам сигнал, когда открывать стрельбу. Какой?

Да просто лягу на землю. Все поняли? Ну и отлично, пошел я.

Ну вот, опять лезу не в свое дело. Можно же было послать казака вначале, а я нет, взвалил на себя, при этом отлично понимаю — риск велик.

Они стояли почти на середине открытого пространства, мне предстоит пройти метров триста. Всего-то! Но мысли в голове за то время пока не спеша шел к неизвестным людям, мелькали чуть ли не с быстротой автоматной очереди, также без задержек и анализа, просто шли одна за другой как картинки в калейдоскопе. Привычное состояние, уже не удивляюсь. Пока шел, перелопатил в уме массу тем, кое-что стоило бы и запомнить на будущее, но вряд ли. Судя по прошлым подобным размышлениям, все остается внутри меня, и вспомнить потом о чем думал, не могу. Как будто сны видел, а когда просыпался только отрывки какие-то, редко вспомнится хоть что-то конкретное.

Я иду, боюсь естественно, а чего скрывать? Мандраж присутствовует, чувствую. Легкий, правда, но есть. Тем не менее, где-то в глубине души своей понимаю.... Те, кто пришел к нам, ожидают увидеть всего лишь необученных ведению боя крестьян организовавших самооборону, и это вполне естественно, время такое, беспокойное. А вот что они предпримут, когда убедятся что здесь достаточно большой отряд...? Не понятно, но думаю, они захотят выяснить, как и что тут у нас? Возможно, и пообщаться в более дружеской обстановке. Если не начали стрелять сразу, значит, в отряде есть неплохой командир, понимающий, чем чревато такое безрассудство. Это явно не гайдамаки Скоропадского, те уже бы пошли в атаку.

Немного не угадал, атаман у них явно неадекватный человек. Вот так сходу, даже не спросив, кто есть кто, предлагает сдать им хутор, всем сложить оружие и собраться в хате.

Я улыбнулся, мне уже пришлось видеть, как этот матрос дрался с гайдамаком на станции. Я его узнал, он меня почему-то нет. Или делает вид, будто не знакомы. Хотя я засветился там основательно.

Напоминать не пришлось, нашелся человек, которому я знаком. Второй парламентер что-то прошептал на ухо командиру и тот, вылупившись на меня, как на привидение переспросил напарника:

— Ты уверен. Этот пацан и есть тот, кто вел переговоры на станции?

И видимо что-то в его голове щелкнуло, он без перехода тут же полез обниматься и уже не грозился нас всех уничтожить. Он стал извиняться!

— Братуха извини, не признал сразу. Вы со станции сдернули так быстро, что закрепить дружбу не удалось. А мы все горели желанием выпить с тобой. За того, кто нам помог решить вопрос тихо — мирно. Я в курсе, что где-то здесь, на одном из хуторов, сидит Мария, точно не знал в каком из них именно, но теперь буду иметь в виду. А вот тебя тут встретить никак не предполагал, даже не подумал что ты в ее отряде, уверен был, ты сам по себе, атаман.

От обнимашек перешел к покровительственному похлопыванию по плечу, продолжая объяснять, почему его отряд оказался здесь.

— Я сейчас выполняю приказ Андрея, со своим отрядом занимаюсь реквизицией излишков продуктов у хуторян. У меня пятнадцать бойцов, все как один богатыри и борцы за революцию. Сюда мы забрели совсем не для этого. Андрей ничего не сказал, лишь напомнил — те селяне, которые с нами заодно, и вообще всех кто проживает в нашем уезде не трогать. Но и здесь имеются упертые, не верят в революционные идеи, а порой встречаются такие кто красным помогает, вот энтих мы могем и потрясти насчет излишек.

Он, наконец, отпустил меня, но продолжал все в том же духе балаболить.

— Ну и что будем делать? Приглашай в гости, на станции нам не удалось поднять стаканы за тебя, зато здесь сумеем сказать спасибо. Отчаянный ты по всему видно хлопец. Вот и сейчас опять вышел, не побоялся. Люблю смелых, потому как сам такой же.

Командир отряда выделялся колоритностью облика. Я ещё на станции это отметил. Сразу же после приглашения пройти с нами в хату и вести переговоры за столом он, сделав отмашку своей банде, решительно направился вслед за мной уверенной поступью хозяина этих земель. Стоило зайти в хату как тут же снял с себя навешенные внахлест пулеметные ленты, видимо они его здорово раздражали, вслед за ними полетел на скамейку и пояс с "бомбами". Казалось — хозяин вернулся с поля, во всяком случае, его поведение об этом не только намкекало, но и уверенно говорилило — Я ХОЗЯИН.

Да ещё его хозяйский рык на Марию:

— Ну, ты чего баба замерла, мужики уже за столом, а на нем ничего нет. Шевелись, давай.

Я поспешил ее представить, раньше как-то не удосужился их познакомить, почему-то посчитал — они и так знают друг друга, оба же связаны с Андреем:

— Это Мария, наш атаман, уважаемый товарищ..., не знаю, как вас там величают, она вас за этот стол пригласила не в качестве дорогого гостя, а как сподвижника в борьбе за власть Советов без коммунистов. Нам в спокойной обстановке требуется поговорить, познакомится, может, найдем общие цели на сегодня.

Я если честно не знал, как себя с ним вести, да и Мария обескураженная наглым поведением гостя тоже не спешила вступать в разговор. Я только сейчас смог разглядеть предводителя отряда реквизионщиков излишек у хуторян. В первую очередь выделялся на его лице нос. Мало того, что он был крупным и мясистым, даже я бы сказал "породистым" так ещё и большая бородавка под ним тщательно скрываемая хозяином пышными кавалерийскими усами создавала комичность этому облику. Дополняла лысина, типа а — ля Ленин, представшая нашим глазам, после того как бескозырка с бережностью была водружена на стол рядом с маузером, который со сноровкой ловкого фокусника предъявлен нам как решающий фактор в споре, если таковой возникнет. Все это недвусмысленно намекало — к нам пришел не гость, а, по крайней мере, следователь уголовки по особо важным делам, ну или ЧК. Я почему-то склонялся к последнему. И оказался прав.

— Я заместитель Сокола по безопасности, направлен им по хуторам, выяснять, кто, чем дышит. С полномочиями вплоть до расстрела, ну и насчет продуктовых излишек проверить жителей.

— Вы из сердюков Гетмана? — Попытался притвориться полным бездарем в понимании сегодняшних реалий.

— Не надо брат, не оскорбляй матроса. Я с сердюками уже не раз сталкивался и поверь они не в восторге от наших встреч. Ну а то, что мне доверено с корнем вырывать хохляцкое скопидомство и жадность так оно касается в основном тех, кто не согласен с нашими требованиями. Андрей уже всем объявил, что в уезде создано правительство крестьянского отдельного государственного образования. Мы сами способны решать как нам дальше жить, с кем дружить, кого привечать, а кого и на хер посылать. Надеюсь, она,— он уперся взглядом в Марию, которая так и оставалась стоять в замешательстве, не зная как себя вести в присутствии этого субъекта — как родственница нашего руководителя полностью на его стороне. Я прав, хозяюшка? Да ты что стоишь, я же пошутил насчет твоего предназначения как женщины. Ты же атаман в отряде, я в курсе, садись рядком потолкуем ладком. Вон, какой прыткий у тебя твой хахаль, успел увидеть, где опасность может возникнуть и подсел поближе к моему "пистолетику". Я его понял — он погрозил мне толстым пальцем — надеется перехватить, если я раскочегарюсь и попытаюсь применить оружие.

Не выйдет брат — это уже точно мне — даже если и получится перенять, все одно бестолку, он не заряжен. Я его просто по привычке положил рядом. Аргумент авторитетный. Для некоторых граждан решающий. Не для вас, я же понимаю, что среди своих нахожусь, и мне ничего не грозит. Да и вам с моей стороны опасаться чего-либо, пока не стоит. Твой молодой повеса уже делом доказал верность нашим идеалам, ну а тебе красавица и доказывать ничего не надо. Странно, что ты не видела меня в штабе, хотя да, я редко бываю там. Обстановка требуют моего присутствия во многих местах. Несогласных с решением о создании крестьянского государства, пускай и в рамках одного уезда, много. Я не каратель, но и не ангел, могу, и рассердится. У меня ребята крови не боятся. Вот так вот. И ещё..., я такой же атаман, как и ты. Прибыл аж с Балтики, и знают меня под именем Полтава, так и величают: — Яша Полтавский. Нет не в честь города, из которого родом, я военный моряк с линкора "Полтава". Когда командующий флотом, адмирал Щастный, пошел нам, старослужащим навстречу, и приказал уволить и отпустить по домам всех, кто прослужил более семи лет, я как раз попал в их число. Поспешил домой, мамку хотелось увидеть, а Троцкий — сука за это расстрелял командующего. Я его с тех пор считаю своим врагом, ну и тех, кто ему задницу лижет, еврей он и друзья у него евреи, власть захватили и гнобят нашего брата. Ненавижу суку, жидов готов уничтожать поголовно всех. Не хочу, чтобы и Украину они превратили в свое местечко. Хохлы здесь должны командовать, а не Троцкие всякие. Поэтому я с Андреем сегодня. Он за самостийность, я за него голову сложу, всех, кто против него вякнет, расстреляю нахрен.

Очень эмоционально выступает товарищ. И это всего лишь перед Марией, хвост топорщит. Я не я и пошли все куда подальше. Не иначе на девчонку мою позарился! Хрен тебе дорогой. Я и сам могу в таком духе поговорить, повыступать.

— Ну, чо атаманша, все-таки скомандуй, негоже насухую разговор вести, не по пацански как-то будет. Вот так, браток, знай — он со всей дури вновь прошелся по моему плечу — мы морские волки, без мокрого, дела не делаем. Горилка самое то, мокрая, и кровь горячит, огнем внутри разгорается.

Мария кинулась выполнять, все-таки в ней еще сохранялась бабья сущность. Хозяин пришел домой, его нужно срочно накормить, напоить, ублажить, иначе можно и по шеям получить — заложенные вековыми устоями правило поведения женщины. Мужчина, добытчик, женщина — хранитель семьи и порядка.

Хотя..., поглядим, кто в доме хозяин. Мария та ещё штучка, не на ту нарвался..., "волк" — Полтавский.

Глава 15

Убедил, сволочь, уговорил Марию поучаствовать в "разъяснении" о необходимости поделиться, "чем могут", в еврейских поселениях. То, что в Радомысльском уезде евреев много и сама Мария говорила, и, в общем-то, ее и уговаривать, особо не пришлось. Поправить материальное положение за их счет она предлагала постоянно. Против таких намерений был Степан и я, остальным в отряде без разницы кого грабить: буржуев, евреев, городских жителей, для них это всего лишь возможность разбогатеть, особо себя не напрягая.

А жидов пограбить самое то, даже не пугало их, что и Иисус из евреев. Черт в виде Яши Полтавского соблазнителем оказался ещё тем. Я отказался, сославшись на необходимость выполнить задание Сокола по проведению разведки подступов к городу Радомысль. Мария со мной согласилась, но сама не отказалась поучаствовать в возможности раздобыть деньги, упирая на то, что она обещала своим бойцам платить за службу в ее отряде. Других способов добыть деньги она не видела, мы уже головы сломали, обдумывая, где и как разжиться средствами, все понимали — жить все время за счет селян явно не выход из трудного положения. Появившийся Полтавский с его уверенностью, что евреи должны пострадать за дело самостийности ново провозглашенной республики решал такой вопрос просто и без особых хлопот. В моем прошлом такие действия назывались мародерством ну или рэкетирством что, на мой взгляд, одно и то же. Не хотелось, чтобы наш отряд встал на этот путь. Я никак не предполагал, что все мои благие намерения опустятся до обычного бандитизма. Поэтому рвался в разведку, надеялся — в городе мы сможем решить проблему самообеспечения, и не за счет жителей, а за счет воинских подразделений гайдамаков или немцев. Узнать, кто в городе хозяйничает на сегодня, с целью последующего его захвата, пусть и ненадолго, главное захватить трофеи, не потеряв при этом своих бойцов, вот что меня подстегивало в желании провести подготовку к операции, и я полностью поддерживал Андрея, считая этот путь единственно верным. Точно конечно я не знал, какие планы вынашиваются в повстанческом штабе, но раз посылают на разведку в этот район, значит, вынашивается идея захвата города. Меня это устраивало.

Я даже был настроен на проведение разведоперации без участия Марии, поэтому особо и не возмутился когда она выделила мне пятерых бойцов для выполнения задания Андрея и, оставив Степана на хозяйстве с его двумя подчиненными решила с остальными присоединиться к отряду Полтавского. Я лишь боялся, что все чего смог добиться от крестьянских парней в деле подготовки из них полноценных бойцов под влиянием людей новоявленного соратника вернуться к тому от чего начинали. Под лозунгом "Даешь республику в Радомысльском уезде" пойдут грабить, убивать и вершить правосудие как сами его понимали. Я знал, таких "республик" по Украине в это время расплодится немало. Как и в стародавние времена новоявленные "князьки" начнут устанавливать свои законы и порядок, так же будут выяснять отношения с соседями, иногда объединившись, станут воевать против всех кто протянет загребущие лапы на их добро. Ничего нового, все повторяется.

Жалко будет, если отряд скатится до положения обычной банды жирующей до поры на вседозволенности от наличия оружия в руках.

И как бы меня не пытались убедить, будто гражданская война это организованная вооруженная борьба за власть, я вижу — никто ее здесь пока не организовывал. Просто низы стали грабить верхи, и те естественно защищаются. У Полтавского зуб на евреев, видимо где-то, когда-то ему перешли дорогу, или на ногу кто-то наступил, вот он и настроен против них.

Желающих заполучить власть в такое время больше чем существует вакансий, и они используют все возможное, для того чтобы склонить на свою сторону людей, опередить соперников. Здесь как ничто другое козырем в достижении желаемого является расхожий лозунг:

— Свободу! Дайте нам свободу и независимость.

Я больше чем уверен, под такими девизами всегда прячется человек с раздутыми амбициями. Играя на низменных потребностях людей, тот же Полтавский дает возможность воплотить в жизнь свои желания — возвыситься над людьми и разбогатеть за счет других, пожить в свое удовольствие, не зная нужды и лишений. Вряд ли он умнее своего окружения. Возможно, чуть сильнее наделен волей и честолюбием с долей практической сметки и умением подчинить окружающих его людей. Тут даже может быть в ходу обычное силовое принуждение. Как в далеком прошлом: победил в драке соперника, значит ты вождь. Просто и эффективно.

Предложение пограбить не спонтанное решение, это тонкий ход атамана, в наше время сказали бы — верное маркетинговое решение. Да ещё и безнаказанно. И я почему-то думаю — не только его это решение. Вряд ли он в таких вопросах самостоятелен. Но бойцы уверены, атаман знает что делать, имея оружие в руках навязывать свое видение дел вполне по их силам. Как следствие авторитет командира непоколебим. В результате он тешит свое эго, и наслаждается возможностью порулить. Уверен, стоит только встретить сопротивление ... и все. Вряд ли будут воевать, отстаивая свои интересы, повернутся и пойдут искать более слабого. Обычные бандиты, они как собаки, чувствуют, где можно поживиться и сворой налетают на жертву, но если им противостоит сильный противник — не станут рисковать. Другое дело, когда рядом будет хозяин, они тогда уверены — в любой момент он их защитит. Люди точно такие же. Я не думаю, что в моем времени те, кто захватил власть в Украине настолько уж смелые люди. Лают на соседа, вроде как страх нагоняют, а хозяин делает вид, что не замечает их усилий, то есть они, я имею в виду и собак и людей, знают, их поддержат, если что-то не так пойдет. Вот и гавкают. А сосед терпит, терпит, а потом возьмет дубину и, не обращая на хозяина внимания, врежет по загривку, как следует. Хозяину то что? Ну, поорет немного, повозмущается и все, а собаке будет больно. Я это понял, и тявкать на кого укажет начальник не стану. Да и хозяина над собой не потерплю. Так что все попытки Полтавского заставить прогнуться под него я проигнорировал.

Марию вот жалко, попадется она в его сети, как пить дать увязнет. Ну, ничего, я таки надеюсь, потом ей все разъяснить. Должна понять — бороться за лучшую жизнь это не значит грабить и наживаться за счет другого человека. Такое никому не понравится. Ответка не за горами. Полтавский человек обычный, но очень хочет покомандовать, я даже уверен — в его голове подспудно путается мысль — занять место Андрея Сокольского. И зря, у того есть братья, и сестры, они ему не дадут такой возможности. А вероятней всего просто отколется и сам попробует создать свое мини государство. Таких "атаманчиков" вскоре расплодится огого сколько, как грибы после дождичка. Вот и срежут их под корень, подождут пока созреют, и отправят на сушку, или просто растопчут как тот же мухомор.

Я не хочу, чтобы Мария попала в общую корзину, и для этого у нее есть я. Несколько удивительно мне — при ее умении внушать свою точку зрения на происходящее она поддалась его воле. Или просто использует мужика, играя как всегда.... Артистка, блин. Не заметит, как заиграется и натворит дел.

Меня ему не подчинить, я в отличие от него могу предвидеть события. Я не кричу об этом на каждом углу и даже не показываю, что умнее других, было бы глупостью сказать: — "я знаю будущее", пускай это так и останется привилегией высших сил.

Но вот вопрос: — а что же Я должен делать в настоящее время? Вот это постоянно гложет, не дает спокойно жить. Пока я просто плыву по течению, барахтаюсь немного, стараясь оставаться на плаву. Понимаю — нужно действовать, а значит необходимо захотеть что-то делать. Принцип действий типа "Я сделаю" — неверный, правильней будет — "Я делаю". Полтавский на вид прост, как в общении, так и в рассуждениях, но он неосознанно выбрал правильную линию поведения, и всеми поступками как бы говорит: — "Делай как я", и это работает на все сто процентов. Я же пока в основном придерживаюсь принципа "Делай, как я говорю". Тоже работает, но не существенно влияет на окружающих. Я могу выиграть, лишь изменив свое отношение к действительности и дав людям возможность считать себя не просто винтиками в механизме, а незаменимыми частями всей конструкции.

То, что Полтавский выделяется колоритной фигурой ещё как-то можно объяснить, он косит под анархиствующего матроса, а вот его казаки на вид обычные бандиты с большой дороги. Вооруженные кто чем, от пистолета с саблей времен Богдана Хмельницкого, до винтовки Мосина, с гранатами висящими на ремнях и патронташами внахлест по всей груди. Одетые как правило разномастно и ярко, они только одним своим видом могли напугать мирных жителей до смерти. Мне все время пока с ними общался, казалось: — это имидж такой у них, сами выдумали и старательно его придерживаются. Во всяком случае, я в курсе — при захвате эшелона с солдатами изъяты запасы обмундирования, и возможность переодеть бойцов у Полтавского была. Вот я и боялся за своих, а вдруг и они поведутся на созданный образ разудалова лихого казака, которому море по колено. Модный в это время имидж, особенно у анархистов Гуляйполя. Боялся и той славы, что пойдет гулять по селам о жестокости атаманши Сокольской. Больше чем уверен, смертей при экспроприации излишков у населения будет много и большую часть постараются повесить на нее.

Имя Полтавского в истории я не помню, а вот Соколовская фигурировала постоянно и не только в прочитанной мной книге Шкляра, насколько я знаю, в одном из сел ее семье будет поставлен памятник как борцам за свободу Украины. Зато евреи в своей памяти сохранят изувера и бандитку Марию. Здесь другой мир, я это уже понял, трудно было в это поверить, настолько все идентично, почти копия того, откуда я сюда попал и мне бы очень не хотелось, чтобы за моей атаманшей также тянулся шлейф убийцы мирных жителей. Любой национальности.

Уперлась моя подруга, ни в какую не хочет слушать советы, слова и те у нее нашлись неприятные. Сказала, даже не подумав, что обижает меня при всех. Мы с ней и не такое друг другу говорили, но наедине. А тут взяла и ляпнула при всех:

— Не скучай хлопчик, я тебе конфету куплю, не горюй только.

Шутка конечно, но никто не понял правильно.

Мелочь вроде бы, но я склоняюсь к мысли: все-таки напели ей ее постоянные попутчики в поездках по селам, что я из буржуев и не могу понять душу простой крестьянки, девушки из народа, волею случая ставшей атаманшей отряда состоящего из мужиков. В ее глазах даже Херст, явный помещик, казалось бы, классовый враг, ан нет, свой в доску парень, а я — Чужой. Пусть и из купцов всего лишь, но зато кадет, а в училище попасть из простых селян никто не мог даже в мечтах, и все об этом знают. Значит я буржуй. Заметил — и в постели она вспоминает об этом, ласково называя "мой принц" и "буржуйчик". Хорошо ещё я как мужчина ее удовлетворяю, во всяком случае, так она говорила. Но ее плотоядные взгляды на других мужиков я стал замечать, причем она даже не пытается скрывать. Я посчитал — делает так, чтобы вызвать во мне ревность, и я не переубеждаю, наоборот, всячески поддерживаю, пусть поиграется. Мне так хотелось думать во всяком случае. Боялся сам себе признаться, что ревность моя не показная, она меня съедает не на шутку.

Я хоть и привык к ее занятости, но в душе паниковал, и если честно побаивался ее потерять. Вокруг нее вьется такое обилие мужчин, что хочешь, не хочешь, а мысли нехорошие появятся. Изменить что-то я не в силах. Мне уже не удастся ее отвлечь какой-то другой идеей, засосала ее как пучина вся эта действительность. И тот факт, что все ее боготворят, и она купается во внимании и любви видно как говорится невооруженным взглядом. К чему все это приведет? Я, зная будущее, не мог уверенно прогнозировать дальнейшую ее судьбу. Если только взять и похитить ее.... А что? Завернув в ковер, положу как вьюк на коня и ходу. Куда-нибудь в Тьмутаракань, где можно отсидеться от войны, от невзгод. И будем мы с ней жить — поживать и детей наживать.

Я думаю, она лишь по первости захочет меня придушить, а потом поймет и признает что я прав. Нафиг ей ее атаманство, ее непонятно откуда взявшиеся идеи о свободной и независимой Украине. Чуждо ей все это, наносное, она, как и я попала в чужую действительность и так же барахтается, пытаясь выплыть и выжить.

Да! Несомненно. Нужно действовать, а не рассуждать. И откуда только во мне появилось такая потребность? Мысли, умозаключения, какие-то малоосуществимые планы. Иной раз хочется лихо гикнуть, вскочить на Вихря и помчаться в призрачную даль, ловя ртом воздух, вопить что-то разухабистое и даже матерное.... А порой, стыдно подумать, хочется поплакать, покаятся в несуществующих грехах, пожелать чьей-то ласки... Странно это. Неужели я так воспринимаю мою любовь к Марии. Я никого из девчонок никогда особо-то и не выделял, не было желания находиться рядом с одной из них и просто любоваться их видом. Но вот с Марией все не так. Да..., брат. Втюрился. Видимо время пришло познать, что за мука такая — любовь. Плющит и тревожит постоянно, и днем и ночью покоя нет от мыслей. И что самое паршивое я не хочу бороться с этим. Мне даже ее обидные слова в радость стали.

Вывод? Напрашивается один. Сделать все возможное, чтобы и она испытывала нечто подобное. А это..., очень сложно, слишком много у нее соблазнов появилось. И понять ее не трудно. Из забитой можно сказать жены старого мужа и вдруг внезапный переход в королеву окруженную придворными, в мужской коллектив поголовно ее желающих.

Тьфу, черт, опять двадцать пять. Так, что там я думал о Полтавском? Куда он планирует направить объединенный отряд?

А как он лихо сказанул: — Не станем наводить революционный порядок в своем уезде, рядом Киевский, вот туда и двинем, колоний хоть еврейских хоть немецких там хватает.

Ну да, есть такое дело. Я по своему времени знаю о наличии таковых, там лесов как здесь нет, земля — сплошной чернозем. Но почему-то мне думается гайдамаков Скоропадского, да и немецких солдат там тоже немало. Это надо как ухитрится, чтобы не попасть в передрягу и остаться в живых. Села: Корнин, Макарово, Ясногорка, которые они предположительно посетят, расположены недалеко от Житомира, но далековато от нас, ладно отряд Марии на конях, но его-то люди пешие, две телеги под имущество и только, значит, и скорость передвижения будет подстраиваться под них. Выходит, на всю операцию потребуется немалое количество времени.

Сокол-то знает об этом? Видимо знает, раз послал к нам с целью на время операции объединиться и тем самым усилить отряд. Возможно, их тоже посылают в район Житомира на разведку. Прощупать, так сказать, кто, чем, там дышат. Не знаю я задумок нашего уездного правительства. И Мария молчит, не хочет рассказать, как все обстоит, секреты появились от меня. Не нравится мне такое недоверие с их стороны.

А вообще-то, если подумать..., ну кто я такой? Всего лишь адъютант. Вряд ли она рассказала родственничкам, чьими стараниями стала атаманом. И ничего удивительного, что она не спешит делиться планами со мной, боится, вмешаюсь и поломаю ей кайф.

Может, пойти к ней и поговорить, не ждать ночи и ласк перед отбытием ее в очередную командировку? Обычно так и бывает. Всегда со мной, таким образом, расставалась. Любила — будто в последний раз. Губы распухали как вареники после варки в кипятке. Уверяла — ей никто не нужен, верна мне, и только я ей мил. Что-то в последнее время сомнения возникать стали. И мысли дурные чаще и чаще посещают. Не к добру. Вот чувствую и все.

* * *

Облом, однако. Решили выступать на ночь глядя, так что расставались с Марией на сухую, без прощальных ласк и объятий. Причиной такой спешки послужил прибывший связной из штаба повстанческого. Приказ вернуться в Горбулево и уже оттуда, получив в довесок к нашим трем тачанкам ещё две выдвигаться в сторону города Житомира, не давал времени на раскачку. Именно в его окрестностях предстояло порезвиться отряду во главе с Полтавским и Марией. С этим же вестовым пришло распоряжение и нашей группе по проведению разведки в районе Радомысля. Как я понял, все уже давно было спланировано в штабе, а Марию поставили перед фактом лишь по прибытии отряда Полтавского, так что зря я на нее наговаривал. Знай она все заранее — обязательно бы проинформировала. Я это понял, когда прощались. Слишком уж растерянной выглядела.

Со мной остался Роман и трое местных хлопцев, все они хорошо знали и сам город Родомысль и его окрестности. Задача наша была проникнуть туда и уточнить места дислокации гайдамаков Скоропадского и немцев. Ну и по возможности разведать, где стоят огневые точки, если они только имеются. Даже не будучи продвинутым военачальником, я смог понять — намечаются военные действия, причем масштабные. Вспоминая, что же я знаю про этот период — ничего кроме предполагаемого восстания против войск гетмана не припомнил. Более точную дату, когда власть перейдет к петлюровцам, я вспомнить даже не пытался. Не интересовался в свое время историей в таком объеме. Знаю, что Скоропадский у власти продержится месяцев семь-восемь, а затем придет к власти Петлюра. И все, что-то более подробное — убей, не помню. Не мой масштаб, если честно. Остается только с сожалением констатировать — историю нужно знать, независимо — нравится тебе она или нет.

Глава 16

Отсутствие войсковых подразделений гетмана, так же как и немецких в Радомысльских лесах вполне объяснимо. Вроде бы недалеко от города Киева, где сосредоточена вся верхушка нынешней власти, но в селах округи их почти нет. Только вооруженных мужиков можно встретить организованных кем-то из селян в качестве самообороны. Я мог лишь предположить, что такое положение дел вполне объяснимо. Даже при моих незначительных познаниях истории я в курсе какая сейчас кутерьма творится в столице. Скоропадский бедняга не знает, откуда ждать очередной неприятности. Обстановка прямо скажем не утешительная и для него и для его Украины

На юге Деникин, французы высадили десант, захватив Одессу, русские офицеры которых Скоропадский призывал оказать ему помощь ломанулись из Киева на юга, посчитали что там они принесут на алтарь отечества свои жизни более достойно, а может просто испугались, слушая рассказы успевших унести свои задницы таких же бедолаг при погонах, но без копейки в карманах, взахлеб повествующих о зверствах большевиков, которые по пятам эвакуирующейся германской армии шли с севера под красными знаменами во главе войск Красной Армии.

В Германии вот-вот разразится революция, кайзер Вильгельм, как и Николай второй в свое время последовал его примеру и отрекся от престола. Австро-Венгерская империя приказала долго жить и канула в небытие. Немцы, заварив в свое время тягомотину со Скоропадским решили перед уходом с Украины подгадить, как бы сказав: — Сами не ам, так и другим — фиг вам. В отместку гетману, начавшего заигрывать с царскими генералами, помогли прийти к власти Петлюре столкнув тем самым лбами давних соперников в их желании "облегчить" участь неньки Украины. Забывая поинтересоваться у народа, проживающего на ее просторах, что они-то думают по этому поводу.

Своими непродуманными действиями подтолкнули к развязыванию гражданской войны внутри страны. У самостийников вдруг открылись глаза, и они увидели в гетмане злейшего врага Украины, готовящего новое порабощение "москалями", хотя совсем недавно рукоплескали и кричали здравицы в честь правителя и защитника. Немцы пока все еще располагали здесь реальной силой, но фактически умывали руки, солдаты рвались в Фатерлянд.

Готовился переворот, в Белой Церкви Петлюра создал штаб своей новой армии и вовсю занялся пропагандой и агитацией против гетманщины среди крестьянства. Недовольные проводимой экономической политикой правительством гетмана селяне подключились к подготовке восстания, желая убрать ставленника немцев Скоропадского. Создаваемые повсеместно отряды самообороны пробуют на вкус идеи создания своих малых республик. Армия Махно самая крупная из них в настоящий момент воюет против гетманцев, щипая заодно и немцев и офицерские подразделения Деникина. Его лозунг "за свободную Украину и Советы без большевиков" находит горячий отклик в крестьянской среде. Телеги селян, нагруженные добром горожан после успешных боевых операций, проведенных его армией, наиболее действенная агитация по привлечению в армию махновцев добровольцев из их среды.

Понять, кто кого бьет, кто против кого воюет, и ради чего льют кровь обывателю уяснить невозможно, мне так тем более не разобраться во всех нюансах гражданской войны, я помню лишь общую обстановку, зато очень хорошо знаю, чем все это закончится.

Да уж, попал я в лихое время, бестолковое и скоропалительное в решениях, в большей части непродуманных и безответственных. Ну а что я хотел, при всем моем желании не могу припомнить, когда это в Украине было по другому, все мои познания по истории украинского народа лишь подтверждают неспособность малороссов объединиться и создать державу. Начиная с князей, воюющих между собой и, как правило, постоянно попадающих под чью-то тяжелую руководящую руку.

Украинцы, как и в те времена, сегодня так же упорно ищут, кто бы их из сильных мира сего приютил, защитил, навел порядок и накормил. Сами не могут, не дано им построить самодостаточное и независимое государство. Привыкли растаскивать "до себя, до хаты", халявное добро, и ничего не видят дальше корыта со жратвой.

Короче зол я, да и как тут не злиться. Мы прибыли к городу Радомысль, мы это я, Роман, и еще трое хлопцев местных. Погода чудо как хороша. Это я иронизирую. На самом деле ветрено, дождь с мокрым снегом, температура по ощущению где-то в районе плюс три днем. Сейчас ночь, вернее раннее утро и холодрыга уже достала. Укрыться негде, хорошо еще взяли запасные попоны, соорудили что-то типа шалаша. Лошадей жалко, стоят, мокнут и мерзнут. Жмутся друг к другу и укоризненно косят черными глазами на нерадивых хозяев.

Ну и как тут не злится? И виноваты ведь сами, понадеялись на Романа, на его уверенность, что в селе Лутовка нам есть, где перекантоваться, родственники какие-то у него якобы там проживают.

И где они эти самые родственники? Хорошо ещё я настоял, чтобы он один пробрался туда и уточнил насчет возможного пристанища. Как ушел с вечера, так и нет до сих пор. И что теперь делать? Где искать Романа? Ждать его или менять дислокацию? Вдруг он в лапы сердюковцев попал, и они вот-вот нагрянут.

Сплошная непруха короче. Жду ещё немного и меняю план проведения разведки. А по плану мы должны были оставить лошадей у родственников Романа и по одному проникнуть в сам город. Даже поделили по секторам, каждому определив район, где необходимо пройтись и посмотреть. По мне так и делиться незачем. По сведениям Романа, как жителя этого древнего городка, в нем проживает около пятнадцати тысяч человек, причем семьдесят процентов из них евреи. Тут и синагоги имеются, и учебные заведения, где преподают на еврейском языке — аж целых два. На мой взгляд, большая деревня сегодняшний Радомысль.

Обойти его можно весь от начала до конца за час, ну если смотреть более подробно, то три часа за глаза хватило бы. Затем вновь собираемся и уже исходя из полученных данных, решаем, что делать дальше.

И вот результат. С первых шагов план не срабатывает. Вон и рассветать начинает. Границы города в этой мути едва-едва просматриваются. Не видно даже колокольню Свято-Николаевского храма — это нам говорит один из казаков, Петро здесь бывал не раз и знает что она, колокольня то есть, заметна с любого конца города, а сейчас из-за непогоды ее не видно. Лишь немного различимы строения и слегка просматриваются контуры домов, обозначавшие границу населенного пункта. Крыши припорошены снегом и сливаются с окружающим пейзажем, свинцово-серое небо нависло над местностью, давит, заставляя ежиться в попытке спрятаться от ветра и мелкого занудливого дождя. Прохаживаясь в нетерпении от ожидания Романа рядом с временным лагерем, ощущая под ногами чавкающую грязь и скользкую от влаги траву я так и не могу решиться на какие-то действия. Через каждые пять минут сам себя уговариваю: — Вот еще чуток подождем и я.... Ну да, как в анекдоте, когда молодой кот, сидя на крыше в ожидании любви с кошечкой, но, не зная как это происходит, сам себе говорит: "Вот ещё пару минут побля-ю и пойду домой" так и я сейчас. Тоже уговариваю себя и, откладывая решение что-то предпринять, оправдываюсь и выдумываю отговорки.

* * *

Проявившаяся из предутреннего сумрака фигура Романа вызвала облегченный вздох и восторг не только у меня. Все были в напряжении, никто не спал, да и как тут уснешь. Нервы у нас явно не железные, поэтому и обрадовались благополучному возвращению нашего разведчика.

— Что-то случилось с твоими родственниками? — Почему-то именно это пришло на ум спросить.

Роман, как собака после воды, отряхнулся всем телом, обвел нас взглядом и стал рассказывать:

— В селе стоит пост немецкий, а так как дом моего родственника расположен на окраине, рядом с их постом, то в нем они устроили себе казарму, выгнав предварительно хозяев на улицу. Я по незнанию напоролся на часового, он зараза от дождя спрятался под навесом и я его не заметил. Меня естественно взяли под белы рученьки и в хату. А там фельдфебель ихний, пристал, как репей, что-то спрашивает на своем, угрожает пистолетом и явно требует документы. Документ, документ, шнель документ. Я же не Херст, не шпрехаю по ихнему, состроил на всякий случай дебильную морду, что-то мычу, изображаю испуг. Хотя если честно я испугался и на самом деле. Увидел стоящее ведро на столе и кружки с молоком рядом. Сопоставить сумел и стал знаками показывать на ведро и изображать, будто я дою корову. Млеко, млеко бормочу. Ну, они это прекрасно поняли. Гут, гут заталдычили, один из них вылил остатки молока из ведра в кувшин и, сунув его мне, похлопал по плечу, еще раз пробормотал: — гут млеко, гут. Развернул меня и пенделем направил в сторону двери, под хохот остальных.

Братцы не постесняюсь сказать, я чуть в штаны не наложил от страха. Що смеетесь. Вам смешно, а мне было не до смеха — обиделся Роман.

А я не мог сдержаться, представляя, как этот детинушка бормочет млеко, млеко, а в ответ ему пендаля. Это же.... На месте немца я бы побоялся так поступать. Ну вот, а я что говорю, точно, рассердился наш богатырь:

— Он ещё у меня попробует моего пендаля, пожалеет и не раз, что на Украине оказался, фриц недоделанный.

— Верим Рома, не обижайся, мы это от нервов смеемся, тебя ожидаючи чего только не подумали. Давай продолжай, рассказывай.

— Вышел значит за ворота, а сам думаю: — ну и где мне искать теперь своего Панаса? Стою и не знаю, что же дальше делать? А часовой смотрит, бдит зараза. Мне ничего другого не оставалось, как пойти к соседнему дому. Хорошо там уже хозяйка в хлеву что-то делала, испугалась, увидев меня вначале, а когда я сказался родственником Панасу, она повела в хату. Оказалось, они приютили несчастных, потеснились. Соседи все же. Вот пока то, да се время и прошло. Зато узнал, наша задумка насчет временного укрытия в Лутовке не проходит. Немцы там живут, отделение не меньше. Так мне мой родственник обсказал. Дорогу перекрыли, не выпускают из города никого. Подводы с продуктами, если таковые появляются, задерживают, направляют в свою комендатуру. Остальных просто разворачивают. В центре находится конный отряд гайдамаков, ну и вартовцы естественно, тоже присутствуют. Какое у них вооружение он не в курсе. Пройти нам по дороге в город не светит. Задержат и на опознание отправят. Видно вояки чем-то напуганы, осторожничают.

— И даже в город никого не пускают? — Удивился Петро — А как же продукты, я помню сюда всегда из близлежащих селений и хуторов подвозили.

— Я же говорю, все подводы с продуктами заворачивают в комендатуру. Готовятся к зиме немцы видимо. Мало того, что им жрать что-то надо, так ведь ещё и в Германию норовят отправить. Голодно у них там, война их изрядно подкосила.

— А мы выходит тут обжираемся — возмутился вновь Петро — у нас от сала щеки лопаются.

Я, посмотрев на его лицо, чуть снова не рассмеялся. У парня и в самом деле щеки налитые и гладкие. Морда красная и от непогоды и от избытка здоровья. Никакого недоедания, судя по его лицу, он не знал.

— Я вот что предлагаю, тут же не одна дорога, везде посты не выставить, поэтому идем огородами, я знаю, где можно попасть в центр города незаметно.

— А как же лошади? Мы-то собственно из-за них тебя посылали в село.

— Придется им померзнуть ещё немного. — Роман кивнул в сторону недалекого лесного массива — туда отвести надо, здесь мы как бельмо на глазу вскоре будем, засекут мигом. Я думаю, кадет, тебе придется с лошадками побыть, все одно ничего в городе не знаешь, а мы тут считай дома. Мне нужно к своим наведаться, торопился к вам, поговорить толком с родственником не успел, и понять как там мои старики, живы — здоровы или помощь нужна так и не узнал. Я и гроши захватил с собой, отдать им хочу. Ну а ребята по своим знакомым разойдутся, поговорят, разузнают, что да как в городе, самим нам не стоит расхаживать по улицам, я же говорил — немцы на взводе, боятся чего-то.

Ну, вот и план нарисовался, а то я себя уже замучил в поисках решения задачи.

— Согласен, другого решения тут и не придумаешь, а бродить по городу действительно не стоит, нужно было сразу об этом подумать. Так что? Я тогда пойду, пока не рассвело? Нам бы не помешало точку рандеву назначить.

— Какое ещё редеву, о чем это ты? — Заинтересованно переспросил мой тезка.

— Свидание Петро тебе предлагает — поспешил показать свою осведомленность Роман. Интеллигент же наш кадет, иной раз и не поймешь, о чем говорит.

— Я, наверное, вернусь по следам нашим, вот где мы вышли из леса там и буду ждать. Немного в чащу зайду, а чтобы не орать вам на всю округу, когда будете возвращаться, прокричите филином. Сумеете? Ну и отлично. Теперь давайте сроки обговорим....

Никогда бы не признался вслух, но я был несказанно рад, что не надо идти в город. Нет, я не боюсь, просто чем дольше я нахожусь в этой обстановке, тем больше и больше осознаю — не мое, не на то трачу свое время. Прекрасно зная, чем все закончится с крестьянскими восстаниями я не в состоянии хоть как-то помочь людям. Не воспримут они мои потуги остановить бессмысленное противостояние. А идти, как бычок на бойню, я не хочу. Я уже неоднократно пытался Марию предупредить, и что? Она меня использует как игрушку, которая раньше была для нее недосягаема, а тут раз и в ее руках. Мои знания ее удивляют, но не больше. Да и сам чувствую свою оторванность от интересов окружающих меня людей. Но и бросить все — тоже не дело, не по-людски будет.

Я помню, о чем думал в первые дни моего перемещения сюда. Месть моим обидчикам так и остается первостепенной задачей, но и то, что я делаю сейчас, тоже немаловажно. Мне уже не хочется кричать на площади "Слава Украине", достаточно и того, что ввязался в гражданскую войну. Никогда не хотел быть свидомым украинцем, и здесь люди пока далеки от этого понятия, хотя националистов хватает. И борцов за украинизацию Украины немало. Правда пока не дошло до насильственного привития знаний родного языка, никто не заставляет разговаривать только на мове. А вот лозунг "бей жидов и москалей" слышать приходится. Тема актуальна и здесь. Все-таки не зря большевики сразу же после победы в гражданской войне обозвали Украину республикой. В составе СССР, так сказать, создали семью с братскими народами. Но как не внедряли понятие "украинец и русский братья навек" все одно в результате они так и не стали близкими родственниками. Чересчур семья большая была, каждый из братьев и сестер считал себя обделенным в чем-то, стремился отделиться, оценивая себя как самого умного и удачливого. Мерещилось на местах — объедает старший брат младших, хапает под себя все материальные блага которые зарабатываются сообща.

Рассыпалась семья как карточный домик при первой же проверке на прочность, с радостью рванули все на вольные хлеба. У кого-то получилось, а у кого — то так и не срослось. Дохлый номер вышел из желания России стать во главе семьи. Не сразу конечно, пока разобрались что и как, пока поняли обман насчет земли и фабрик, которые так и не стали принадлежать народу, а лишь государству, где уравниловка сравняла всех: лентяя и умельца, крестьянина и ученого, военного и рабочего. На мой взгляд, эксперимент пошел не по тому пути. Сказать, что украинцы получили при распаде СССР так долго лелеемую свободу.... Нет, конечно, у людей слишком разное понятие о "свободе", нередко им видится в идее фикс обычная вседозволенность. Вот как сейчас, например. Можно грабить, даже убивать того, кто не разделяет твоих ценностей, или слово сказал поперек. Захотели — создали республику. Не понравился Скоропадский, так скинем и другого свидомого поставим. Вот это для большинства украинцев и есть свобода, а не облюбованный в результате свободного выбора труд во благо государства. Может я, по младости, многое понимаю чересчур прямолинейно, и в чем-то даже примитивно мыслю.... Возможно. Но что-то другое в голову не приходит. Удивляюсь лишь сам себе, откуда такие слова мудрые появляются. Рассуждаю, ищу истину... Явно тут что-то не то, знаний у меня, как говорится — кот наплакал, да и откуда им взяться. Но греет, выходит я умный пацан, и хоть удивляюсь этому явлению, но, тем не менее, принимаю как должное. Здесь, даже уместно будет вспомнить общеизвестную формулу жизни: "Мыслю, следовательно, существую". И это для меня немаловажный факт. Простейшее и неопровержимое свидетельство — я живой. Не виртуально здесь прыгаю и задаю себе вопросы. Всамделишный я, без обмана.

Тогда не стоит и удивляться, когда в голове появляются вопросы и мысли типа: А тот, прошлый "Я" уничтожен? А новый "Я" действительно создан? И мои, любые воспоминания, не ложные? Могу ли я, нынешний, что-то утверждать о "Я" прошлом? Может все, что со мной произошло и происходит, всего лишь фикция?

Ох, блин.... Чувствую, до добра меня мои размышления не доведут. Свихнусь, или суицидом закончу. Ну, нафиг! Так буду метаться и нагнетать обстановку и дальше что ли? Прочь всякое философствование. Не то время и не то место. И откуда что берется? Не вяжется что-то с моим прошлым, а может во мне не только я, но и ещё кто-то сидит. И эти мысли.... Все, все, заканчиваю, ни к чему хорошему не приведут. Долой.

Наверное, они появляются от того, что задубел тут, ожидаючи своих. Время тянется медленно. Всегда так со мной, смотрю порой на других и думаю: — лучше бы я сам сделал. И вроде не торопыга, а все одно хочется поторопить, подтолкнуть, помочь.

А здесь приходится сидеть, мерзнуть, шарики в голове напрягать, размышляя на тему: Кто я тут? Зачем я здесь?

Хотя, если опять вдуматься, ну кто заставляет меня ломать черепок и умничать? Может проще нужно ко всему относиться? Возможно и так, не угадаешь сразу, ведь не зря же люди говорят в таких случаях: "думами дурни богатеют".

Возможно и ошибаюсь, принимая за действительность все происходящее со мной. Ну и пусть, не беда, если даже неудача постигнет, зато сожалеть в старости не буду, если только доживу, конечно. Что-то же делаю, можно сказать рискую своей второй жизнью. И хоть сомнений море, но не дуть же мне постоянно на воду. Обожгусь? Тоже не беда. Переживем.

Ну, наконец-то. Филин..., не филин, разбираться некогда. Надеюсь, это сигнал от кого-то из наших, кто-то прибыл. Время прошло незаметно за рассуждениями, хорошо хоть хватило ума коней накормить овсом, торбы, правда, не успел снять.

* * *

— Замерз, говоришь? У меня в мешке есть чем согреться, сейчас мы тут скатерть самобранку расстелим и.... — Роман, довольный, как кот после съеденной сметаны, стал развязывать сидр, наполненный до верха чем-то вкусно пахнущим, достал из него и постелил на земле чистую тряпицу и тут же принялся вынимать и раскладывать на импровизированном столе аккуратно завернутые в чистые лоскуты ткани, сало, хлеб, колбасу. В довесок достал баклажку, и хитро взглянув на меня, потряс ею:

— Вот то, что тебе сейчас нужно. Чуешь? Ты такой напиток, у-у-у-у небось, и не пробовал. М-м-м-м вкус специфический. Та-а-а-к, где-то тут кружка была, ага вот она. Держи, а я буду наливать. Никакая грелка так не согреет. Давай, тяни. Пей, пей и закусывай, я сытый, дома накормили от пуза.

Действительно, самогон, настоянный на пахучих травах, почти не отдавал сивухой, и крепость его определить, сразу не удавалось. Сравнивать с чем-то схожим я не мог, пил в свое время водку иногда, но тут совсем другое. Так что проскочило в горло, не задержавшись, а Роман уже подавал бутерброд. Мягкий, домашний хлеб с салом и колбасой слегка подкопченной, был божественно вкусен.

Роман посмотрев на меня и соблазнившись моим аппетитным урчанием и себя не позабыл, выпив свою порцию, тоже принялся за бутерброд.

— Вот вроде и сыт, а не могу удержаться — с полным ртом он пытался еще и говорить. — Дома все живы, отец немного прихворнул, ну это допустимо, ему как-никак уже шестьдесят семь лет. Старый, но по хозяйству что-то делает. У нас же кроме усадьбы ещё и хутор есть, и лавка продуктовая. Везде нужен глаз да глаз. Брательник вырос, помогает бате, и сестра с мужем на хуторе живут, там у них, как отец говорит, порядок, свинину постоянно на продажу поставляют.

— А ты что же откололся от дома? Зачем-то на курсы прапорщиков поперся. Повоевать захотел что ли?

— Ну, ты даешь, возраст же подошел, тут уж никто меня спрашивать не стал бы, забрили мигом, война же шла. Спасибо бате, дал кому надо грошей и я вместо солдатской шинели ношу офицерскую. А то, что в Киеве повоевать пришлось, так все с курсов там участвовали, иначе красные власть отдавать не хотели.

— Ну и как ты дальше планируешь жить? Я тебя так и не пойму, то ты Скоропадскому помогаешь, то против его гайдамаков выступаешь? Как то не вяжется одно с другим.

— Петро, ты пойми, если бы Скоропадский не стал крестьян притеснять, то и я бы не задержался в вашем лесу. А тут еще и его приказ о мобилизации всех мужиков, тоже не последнюю роль сыграл. Ты же в курсе, все парни в нашем отряде в первую очередь от мобилизации прячутся. Кому хочется непонятно где и за что воевать.

Прозвучавший сигнал — уханье филина — не дал закончить разговор. Роман пошел встречать прибывших разведчиков, а я продолжил халявничать, поедая вкусняшки из сидора.

Беспокойство по поводу вернуться все или кто-то влипнет в неприятности, можно сказать, закончилось. Моя роль в проведенной разведоперации мизерная, а ведь уверен был — это я тут великий разведчик. А может так и есть. Для командира что важно? Уметь направить силы на выполнение поставленной задачи. При этом не обязательно лезть во все дыры самому. Главное организовать. Вот я и организовал. И результаты меня удовлетворили.

Мы не стали задерживаться и, хотя морось закончилась и даже солнце выглянуло все одно — холодрыга была ощутимой. Лошадей оседлали, разобрали оружие и потихоньку почапали домой. Решили — все данные разведки мы уже по прибытию на хутор обговорим. Так сказать подобьем итоги. Но не удержались и на ходу торопливо делились впечатлениями, высказывали свое мнение, даже периодически спор возникал. Мои временные подчиненные были солидарны в одном. Немцы вскоре из города уйдут, сборы их от глаз жителей не укрыть. Они уже все продуктовые запасы, что собрали в округе, свезли на склады в городе, видимо вот-вот вывезут в район железной дороги. Я-то не знал, а оказывается, через Радомысль никогда не проходила железнодорожная ветка, обошли при строительстве его стороной. Поэтому немцы все награбленное отправляли гужевым транспортом до ближайшей станции. В настоящий момент готовились сами покинуть город. Приказ на эвакуацию они, по всей видимости, ожидают со дня на день. Около роты немцев здесь расквартирована. Но жители говорили — их тут меньше, так как часть солдат находятся в ближайших селах.

Только вот я кроме Лутовки не видел немцев ни в одном населенном пункте, через которые мы добирались до места назначения. Так это и понятно, селений в Украине много, на все просто напросто их не хватает, видимо они охраняли тракт, по которому перевозили запасы продуктовые, а это несколько в стороне от нашего маршрута.

Ребята бурно обсуждали возможность захвата города, наличие гайдамаков в нем их не пугало. Уверенность, что они не выступят против Сокольского, основывалась на том, что в отместку за разгром отряда сердюков на хуторе так и не прислали новых карателей. Боятся — решили хлопцы, и все как один уверились — стоит только партизанам Сокольского подойти к Радомыслю, они мигом исчезнут. В смысле дадут деру в Киев или в Житомир. Затруднение может вызвать лишь один немаловажный факт, не менее двух десятков из числа гайдамаков были местными и жили не в казарме, а по своим хатам. Могут оказывать сопротивление в самых неожиданных местах, так как точное месторасположение казаков естественно никто не знал. Роман предложил попробовать склонить их на сторону повстанцев, и мы долго обсуждали и строили различные варианты, каким образом такое осуществить. Пришли к выводу легче передать идею в штаб, а уж они решат, как реализовать ее, а заодно и проблему с лояльностью к нам со стороны местных казаков.

Так что когда прибыли на хутор у нас уже сложилась общая картина, и мне оставалось лишь составить донесение и отправить его в повстанческий штаб. Посоветовавшись с Романом и Степаном, решили — в Горбулево ехать мне. Я в картах неплохо разбираюсь, географических естественно, правда она у нас одна и очень допотопная, и если честно, по ней ориентироваться можно, но с трудом. Устраивала она меня лишь потому, что многие села и несколько хуторов отмечены достаточно верно. А колонии еврейские и немецкие внесены от руки уже мной со слов местных жителей. Карта Радомысльского уезда называлась, но в нее входили и соседние уезды, а составлена аж в конце прошлого века. Кроме меня и Херста, в ней никто не мог понять ничего. Поэтому решили — поеду я. На пальцах все не объяснить, карта так и так нужна. Я аккуратно добавил в ней пункты расположения немцев, ребята подсказывали в каких селах они стоят, и кроме этого ещё и места, где могут быть выставлены посты.

Решили — Роман остается за старшего, а я в сопровождении одного из казаков еду в штаб. Он же посоветовал не рассказывать о наших связях в Радомысле, считая, что новых осведомителей нужно беречь, пригодятся самим в будущем для получения информации.

В наше отсутствие на хуторе ничего не произошло, Степан правда пожаловался на нехватку людей, так как такое положение вещей ощутимо сказывается на караульной службе. Вместо трех постоянных секретов приходилось выставлять лишь сторожевое охранение, а это грозило тем, что в любой момент могли появиться наши враги и захватить базу. Степан уже привык к появлению незнакомых слов и понятий, вот и этот термин "база", как и многие другие с моей подачи прижился моментально.

Оживление и некоторое удивление вызвала предъявленная для ознакомления инструкция присланная штабом. Устно передаваемые время от времени распоряжения не вызывали недоумения, а вот письменная инструкция, больше похожая на приказ, вызвала. Прочитав ее, удивился не только безграмотности документа, но и самой сути. Хотя..., если подумать, то чего можно было бы ждать от местных властей. Все предсказуемо, "каков поп — таков и приход", не научились пока ещё писать "многотомные" инструкции, для этого опыт требуется нешуточный. В ней предписывалось:

1. Для недопущения проникновения большевистских агитаторов в каждом селе и хуторе выставлять посты. Коммунистов задерживать, своих пропускать.

2. Уничтожать немедленно всех кто уличен в оказании помощи коммунистам.

3. Назначить комендантов, и вменить им в обязанность ведать охраной арестованных и подводами. Он должен сообщать в штаб, что у него делается. Разъяснять жителям, зачем мы восстали и почему проводим мобилизацию.

4. Никуда без разрешения комендатуры селяне не отлучаются.

5. В каждом селе иметь запасные подводы с лошадьми. При первом требовании штаба направлять согласно приказа.

Ну и ещё несколько пунктов и все бы ничего, но вот мне не совсем понятно было — при чем тут большевики? Что именно под этим подразумевалось? Москали посылают своих агитаторов по селам? Или из числа селян появились коммунисты? Тогда как определить, что именно вот этот хохол является большевиком. У него что, документ имеется? Партбилет под подкладкой зашит? Никто из наших не мог ничего толкового сказать по этому пункту. Роман лишь буркнул:

— Прибудешь в штаб, там тебе разъяснят.

* * *

Добрался без приключений, явился, как говорится, не запылился. Меня достаточно любезно и скоро приняли. Встретили и проводили в хату, где и расположился штаб. В комнате куда завели, сидело несколько человек за большим обеденным столом. Не понятно, то ли совещание, то ли обед. Меня слегка покоробило, что они были пьяны. Покровительственно осмотрели с ног до головы, за стол сразу не пригласили, лишь один из сидевших поискав глазами пустой стакан, но, так и не найдя свободного, взял алюминиевую литровую кружку, набулькал в нее из стоящей на столе большой стеклянной бутыли самогона и, протянув мне, сказал:

— Бери, заслужил.

Я взял, "дают — бери, бьют — беги" не мной придумано, а тут ещё и с явным уважением предлагают. Отказаться — себе дороже станет. Вонючее пойло! Один запах заставил передернуться, естественно оно мне тут же встало поперек горла. Закашлявшись, пытаясь продохнуть, чем лишь больше усугубил свое положение. Мое состояние, а особенно моментально покрасневшее лицо, послужило причиной хохота сидевших дружной компанией членов штаба. Тот же самый, кто налил мне самогон, поднялся, подошел ко мне и стал хлопать по спине как бы помогая прийти в себя, при этом приговаривая.

— Эх, молодежь, пить и то не могут, как следует, а туда же, метят в атаманы. Правда Мария говорила, что ты хоть и пользуешься авторитетом, в атаманы предложил ее, а не себя. Почему? Хотя..., можно и понять. Лось здоровый, но по виду хлопчик ещё совсем. Кстати, а сколько же тебе годков?

— Восемнадцать — ответил я, с трудом выдохнув застрявший комок в горле, и поспешил передать собранный заранее пакет, с картой и донесением по итогам проведенной разведки. — Здесь отчет и карта — пояснил я, и для пущей важности, добавил:

— Приказ выполнен, все данные по разведке записал и отметил на карте.

— Молодцом, проходь, будь ласков, поснидай з нами.

Уговаривать меня долго не надо, проголодался за дорогу. Оглядев стол, выбрал каравай ржаного хлеба, взял нож, больше смахивающий на кавказский кинжал, и стал отрезать горбушку. Хруст хорошо пропеченного хлеба заглушил на время мой слух, я пропустил начало знакомства с сидящими мужиками. Я верно понял, тот, кто пригласил за стол и есть начальник штаба. Он и стал по очереди представлять собравшихся:

— В годах тут только я, Трофим Сокольский, хотя в руководство выбран не за возраст, надеюсь. Сподобил господь дьякона на старости лет стать во главе штаба, люди так захотели, я и не против. Кто я таков, чтобы воле народной противиться? Всего лишь слуга господа нашего, а воля народа это глас божий.

Тут же без перехода продолжил:

— Рядом сидят наши сподвижники: — Атаманы Палий и Винявский, недавно к нам присоединились. А вон тот сын мой Дмитрий. Старшего нет, он весь в делах, важный такой стал. С нами за столом не хочет сидеть. Нахмурив свои нависшие, густые брови, видимо это должно было означать его неодобрение, в данном случае поведения старшего сына, поспешил мне объяснить:

— Ему простительно. Забот с новоявленной республикой добавилось, не продохнуть. Вот Степан, священник наш, тоже сын, но вкушает вместе с нами, не брезгует.

— Отец не надо тут про семью, ни к чему отроку знать энто.

— Сын мой, не гоже старшего перебивать. Я знаю, кому что говорить. Парнишка от Марии и так все знает. Я прав? — Он заглянул в мои глаза, как бы желая и в самом деле удостовериться в своих предположениях.

— Она мне открылась по поводу тебя. Я знаю, ты ее спас от смерти, и в курсе всех последующих событий. И хочу сказать — мне по нраву твоя рисковость. Ты к тому же смог нам всем доказать, что не зря носишь штаны, когда взял на себя смелость вести разговор с солдатами при их разоружении. Мне тут кое-кто рассказывал, как ты из сброда смог за короткий срок сделать боеспособный отряд. По всему выходит, ты наш человек. Не сумлевайся я тебя в обиду никому не дам.

Меня потряхивало, приятно было слышать теплые слова в свой адрес, но вот сама интонация говорившего..., что-то не особо нравилась.

Кроме уже представленных мне людей здесь были ещё два брата Кривоносы. Оба черноволосые, смуглые с аккуратными бородкой и усами. Чистокровные украинцы. Именно такими рисуют на плакатах с агитками в моем времени. Не обращая внимания на суматоху по поводу моего появления, и случившегося разговора за столом, они продолжали активно работать челюстями, поглощая куски мяса горкой наваленного на деревянный поднос.

— От скажи, — продолжал хозяин — хлопцы мне не верят, ты, в самом деле, из кадетов будешь? Или кличка така у тебя? — Задал вопрос хозяин стола и самолично положил на кусок отрезанного мной хлеба большой кусман мяса.

— Смотря, что вы имеете в виду. Если насчет моей партийной принадлежности то к кадетам я не имею никакого отношения, а если насчет моего обучения то да, я закончил кадетский корпус в городе Киеве. Нас досрочно выпустили в связи с прекращением деятельности училища, поэтому званий никаких мы получить не успели. Я не офицер, и не из дворян, так что гнобить меня за мое кадетство не стоит.

— Ну вот, а що я вам балакал — это он к своим гостям обратился — не одни крестьяне в нашей республике с нами заодно, мы всем кто с нами даем жить. И среди буржуев есть люди, которым можно верить.

— И евреем? — Поинтересовался тот, кого мне представили как атамана Палия.

— А что ты против них имеешь? Именно евреи зачинщики революции, у большевиков их более чем достаточно. И это понятно, они обещают им свободу, равные права, должности дают, вот они и прутся почем-зря в коммунисты.

— Так значит, именно поэтому в присланной нам инструкции по поводу укрепления власти на местах рекомендуют убивать коммунистов? — Я не удержался от вопроса, уж больно хотелось прояснить для себя политику власти местечковой республики крестьян Радомысльского уезда.

— Большевики, будь то здешние крестьяне, или рабочие, не важно, они наши враги, потому что настраивают бедноту против нас, настоящих хозяев Украины. В нашем уезде селяне в отличие от соседних живут гораздо лучше. Потому что хозяева, умеют работать. А большевики натравливают забрать хлеб у тех, кто день и ночь спины не разгибая, работает в поле, и взамен ничего не дают. Вот поэтому их и следует смерти предавать. Нечего на чужой каравай рот разевать. Скоропадский нам тоже не нужон, он помещик, буржуй, нас, крестьян не понимает, он враг на сегодня нам. Вот ты недавно был в Радомысле, посмотрел що там и как. Може знашь, може нет, там большая часть жителей или евреи, или прислужники гетмана. Хорошо еще немцы там порядок навели, помогли власть взять гетманцам, а ведь до этого там евреи под руководством Власенко уже свои указы стали издавать, большевиками себя посчитали. Реквизиции принялись устраивать, достойных людей жизни лишать. Ну и как к евреям, которых в городе большая часть населения, относится? Они враги наши. Ещё немного и создали бы свою, еврейскую республику, а не мы, истинные сыны Малороссии. Я тайны не делаю, тут сидят все свои, так вот именно потому, что там, в городе я имею в виду, треба приструнить большевиков — евреев, мы и поставили себе задачу захватить его, а заодно и гетманцев шугануть.

Я недавно был на съезде крестьянском, много там поприезжало атаманов, командир осадного корпуса Коновалец вел собрание. Приняли решение поддержать Петлюру, который настроен сместить неугодного крестьянам гетмана. Он верный курс предложил. Украина — украинцам должна принадлежать, а не москалям и ляхам.