Веселенькая Пасха

А здоровье-то подводит. Причем, как это обычно бывает, именно в самое неподходящее время. Я последние три с половиной месяца ничего не делаю. Одна радость — езжу время от времени в гости в Лейпциг. Не часто, конечно — только по праздникам. И вот, наконец, совсем скоро Пасха. Я приглашен на несколько дней, но, вот беда — за полторы недели до праздника у меня разболелся живот. Казалось бы, за столько времени должно было пройти. У меня такие боли бывали много раз, порой даже спать не мог по нескольку ночей подряд, но потом все проходило.

Не проходит. Живот болит, ем через силу: от мысли о еде с души воротит, но нельзя же не есть. Покупаю в магазине какое-то подобие манной каши, разбавляю и запихиваю это в себя. Я чувствую, что слабею от голода, в животе такое ощущение, будто я проглотил кирпич или ежа. Противотанкового. Я теперь понимаю, как были придуманы "чужие". Сценарист наверняка страдал той же болезнью, что и я. Кажется, внутри меня сидит какой-то отвратительный колючий и зубастый гаденыш, который вот-вот захочет вылезти наружу.

И так не хочется из-за этой твари остаться без праздника!

До предполагаемой поездки осталась всего одна неделя, и я решаюсь пойти к врачу.

Светит яркое апрельское солнышко. Мир оживает. Сейчас бы гулять и радоваться. Только мне не гуляется. Прошел несколько метров, поднялся на третий этаж и ощущение такое, будто марафон сбегал.

— Вы записаны на прием? — спрашивает медсестра в регистратуре. — Плохо, что не записаны. У нас сейчас очень много пациентов, а сегодня пятница. Может, вам лучше прийти на следующей неделе?

Это мне не очень подходит. Хотелось бы на выходных уже попринимать какое-нибудь лекарство. Я и лекарство знаю, но мне не продадут его без рецепта. В Германии такие принципиальные аптекари!

— Ладно, — сжаливается медсестра. — Если у вас острая боль, возможно, доктор вас примет. Подождите в приемной.

Сажусь на диван. Автоматически беру со столика карточку с телефоном неотложки и кладу ее в карман.

Доктор может принять меня. Он выглядит неважно. Говорит тихо, неохотно, устало:

— Вам надо пройти полное обследование. Запишитесь на прием в понедельник.

— Мне бы хоть таблетки от живота, — прошу я, — на выходные.

Говорю ему, какие таблетки мне обычно прописывали. Доктор пишет рецепт.

На большее не стоило и рассчитывать. Выхожу на улицу и, закурив, иду к аптеке. Путь недалекий, но дается тяжело. И сигарета как-то странно действует. Кажется, будто я весь наполняюсь дымом, накачиваюсь им как воздушный шарик и вот-вот взлечу.

Аптекарь выдает мне лекарство. Я протягиваю ему свою банковскую карту. "Введите ваш код", — слышу я. Странно, какой еще код? "Код вашей карты". И что все ко мне пристают? Никакого покоя. Размытые цвета. Странное помещение. Стойка. Шкаф. Или мне показалось? "Вам плохо?" "Нет, с чего вы взяли?" А кому легко? Весь мир идет кувырком. Изображение срывается как в старом телевизоре. "Может вам присесть?" "Пожалуй". Витрина. Движется медленно-медленно. Сидеть, определенно легче, чем стоять. Стакан у рта. В меня вливается холодная вода. Растекается тонкой струйкой внутри. Изображение собирается из разбросанной мозаики. Будто во мне повернули ручку настройки резкости. Я понял, что за код у меня спрашивали. Естественно, здесь же всегда надо вводить код, когда расплачиваешься карточкой, а я-то подумал, что надо просто расписаться. Как можно быть таким рассеянным?!

— Вам лучше? — обеспокоено спрашивает аптекарь.

— Да, значительно.

— Может, вызвать врача?

— Нет, спасибо, я как раз от врача иду.

— Вы так побледнели.

— Да, мне не следовало курить. Я определенно не в форме сегодня.

Встаю, уже без особых усилий иду к кассе, ввожу код. Интересно, что аптекарь обо мне подумал. Я, наверное, на наркомана какого-нибудь похож. А ведь выкурил всего-то одну сигарету "Петр I". Впрочем, аптекарь, наверняка, часто таких видит. Больных. Но я-то здоровый — вот что обидно.

Аптекарь дает мне маленький пакетик.

— Что это? — спрашиваю я, тут же снова поражаясь своей тупости: в аптеке всегда дают какую-нибудь мелочь в подарок, особенно перед праздниками.

— Это печенье к Пасхе. Веселых вам праздников!

Веселые, ничего не скажешь. Разве что, сэкономить можно: от одной сигареты вставляет как от бутылки водки. Нет, определенно надо бросать курить. Последняя мысль кажется очень удачной и на душе становится легче. Как это мне раньше не приходило в голову?! Вот попринимаю таблетки, брошу курить и, возможно, к праздникам поправлюсь и смогу поехать в Лейпциг.

Звонит Франк. Он с семьей возвращается из отпуска и хочет у меня переночевать. В другой раз я очень обрадовался бы этому звонку: я давно не видел Франка и всегда звал его в гости. Но почему-то события всегда случаются не вовремя. Именно сейчас я не хотел бы, чтобы меня кто-то видел. Такого мрачного, зеленоватого и отощавшего. Я не смогу быть гостеприимным хозяином. Мои вещи, как это у них водится, почувствовав, что я за ними больше не слежу, расползлись по квартире и создали вопиющий беспорядок. Холодильник пустой, а покупать продукты мне совсем не хочется.

Но Франк уверяет, что это нисколько не официальный визит, они только переночуют, кормить и развлекать их не надо, они даже привезут с собой продукты и сами их приготовят. Я, конечно, не против. Хотя, хорошо бы, чтоб это все произошло по-другому. Жена Франка и ее родители еще никогда не были у меня. В первый раз хотелось принять их как следует. Но тут уж ничего не поделаешь.

Таблетки помогли слабо и, как я не старался, гостей приходится принимать в очень нездоровом виде. Конечно, само то, что меня навестили, поднимает настроение, мы общаемся, обсуждаем войну в Ираке и экономическую ситуацию в мире. Они готовят себе еду, предлагают и мне. Но я ограничиваюсь стаканчиком йогурта.

К ночи иду спать с надеждой и почти уверенностью в том, что хорошее настроение окажется эффективнее таблеток и, наконец, одолеет хворь.

Утром в субботу просыпаюсь от пения птиц за окном. До сих пор птицы меня никогда не будили. Мое окно выходит на главную улицу. Там ходят трамваи, ездят с сиренами пожарные, скорая помощь и полиция. И я всегда спал под эту какафонию. Я привык. А тут вдруг проснулся от щебета каких-то ранних пташек.

Совсем ранних. Еще шести нет. Так рано я никогда не просыпаюсь. Не помогло хорошее настроение, и таблетки не помогли. Живот, сволочь, опять болит. Поспать бы дальше, делать-то все равно сейчас нечего, но птички поют. И живот уснуть не позволяет. У меня пару лет назад уже бывали подобные ощущения. Как раз тоже в Германии, когда я здесь учился. Доктор попросил меня раздеться до пояса и спросил, не было ли у меня аппендицита. Смешной доктор. Он же видит мой живот без всяких шрамов и задает такой глупый вопрос. Или немцы удаляют аппендикс через задний проход? Я сказал, что у меня не было аппендицита. Доктор обрадовался и сказал, что это, значит, он и есть, что это не страшно, и отправил домой, обещал, что само пройдет. Со временем прошло, хотя с недельку мне было совсем хреново: пил только молоко, ел только мороженое и спал, положив на живот мешок со льдом. Даже простудился от этого.

А сейчас у меня нет льда. И к холодильнику идти не хочется. Это ведь вставать надо, идти. А потом обратно. Теперь я понимаю, почему японцы придумали харакири. Они сдержанные люди, эмоции наружу не выпускают, а это прямой путь к язве желудка. Ей, наверное, болели все самураи. А как у самурая неприятности, так и пожалуйста — такая же хренотень, что и у меня сейчас. А при таких обстоятельствах харакири совсем не больно, даже приятно. Впрочем, я ничего такого делать не буду. Я ведь не самурай, да и перед гостями неудобно.

Что я им скажу, когда они проснутся? Может, конечно, пройдет к тому времени. Они еще долго спать будут. Надо подождать.

Проходит полчаса... Час. Лучше не становится. Надо бы врача вызвать. Встаю. Не встается. До телефона можно дойти на четвереньках, но до него надо будет дотянуться. Да и сумею ли я нормально сформулировать свою мысль по-немецки? Надо попросить Франка.

В детстве, пока не научился ходить на двух ногах, я очень хорошо освоил хождение на четырех. Тогда прямохождение даже казалось мне противоестественным, ведь на четвереньках я гораздо устойчивее и могу развивать ту же скорость. Оказывается, за тридцать лет я не разучился ходить таким способом. До соседней комнаты добираюсь так же быстро, как шел бы ногами. Чтобы не пугать гостей, вскарабкиваюсь по стене почти до высоты собственного роста и заглядываю в дверь. Они уже просыпаются. Пытаюсь изобразить улыбку и с немалым усилием прошу Франка вызвать врача.

Карточка с телефоном, лежащая у меня в кармане, оказывается очень кстати. Франк звонит, а я отползаю к себе в комнату. От того, что я на некоторое время отвлекся от болезни и чем-то себя занял, мне становится чуть легче.

Через несколько минут Франк заходит ко мне и спрашивает, как я себя чувствую. "Ты не так уж плохо выглядишь, — говорит он. — Доктор может рассердиться, что его побеспокоили рано утром в субботу".

Ну, раз нужно болеть убедительно, могу и расслабиться. Кукожусь, катаюсь по постели, хнычу, кусаю подушку. В этом деле трудно остановиться. Но надо, а то я чувствую, что даже для этих обстоятельств я веду себя неприлично. Унимаюсь и сажусь, обхватив руками колени.

— Так лучше?

— Отвратительное зрелище, — отвечает Франк. — Не делай так больше.

И правильно. В конце концов, доктор сам должен понимать, что никто бы не стал звонить ему от хорошей жизни.

Пока доктор едет, Франк занимает меня разговором. Обидно все-таки, что мы встретились при таких неуместных обстоятельствах. Мне хотелось бы пообщаться с ним, но сейчас я и говорить толком не могу. Фразы получаются рваные и невыразительные, мысли скачут.

Доктор оказывается теткой средних лет. Она говорит по-немецки с акцентом, кажется, славянским. Она долго пристает ко мне с какими-то дурацкими вопросами, говорит слова, которые я не понимаю. Франк ищет эти слова в словаре, а тетка, некоторое время подождав, говорит, как это переводится, а потом продолжает по-немецки. По-русски она говорит без акцента. После этого она выписывает мне лекарство от гастрита, делает укол и предлагает в понедельник записаться на прием к врачу, а если будет плохо, обратиться в ближайший травмпункт.

Фамилия в рецепте русская. Очевидно, эта тетка приехала из России. Она знала, что я тоже русский, но вместо того, чтоб говорить на нашем языке, мы соревновались в том, кто его лучше забыл.

Франк идет в аптеку за лекарством, а я засыпаю под действием укола.

Когда я просыпаюсь, Франк уже вернулся.

— Тебе стало лучше? — спрашивает он.

— Честно говоря, нет.

— Нам надо уезжать, — озабоченно говорит он. — Я не хотел бы оставить тебя одного в таком состоянии. Я сейчас, по дороге, нашел травмпункт. Может, мне отвезти тебя туда?

— Не стоит. Завтра я все равно пойду к врачу.

Если, наплевав на отсутствие японских корней, не сделаю харакири.

— Зачем ждать? Почему ты не хочешь к врачу сейчас?

— Если честно... Скрючило меня что-то. Мне не разогнуться — я по лестнице не спущусь.

— Тогда тебе точно надо в травмпункт, — уверенно говорит Франк. — А вдруг не полегчает до завтра, то как ты к врачу пойдешь? Мы спустим тебя по лестнице.

Такая перспектива мне совсем не нравится. Только не хватало, чтобы меня носили на руках как маленького ребенка. Перед Франком и его родственниками ужасно неудобно. Приехали, называется, в гости. Впрочем, я его предупреждал, что не буду гостеприимным.

— Я тяжелый.

— Ничего. Мы с тестем обычно бегаем по утрам, а сегодня будем поднимать тяжести.

Франк помогает мне одеться, они с тестем сносят меня вниз по лестнице и сажают в франков вартбург.

Ехать недалеко. Делаем круг мимо башен на берегу городского рва и останавливаемся у невысокого здания в глубине квартала. Франков тесть заносит меня в дом. Стыдно ужасно. Просто хочется разреветься для полного сходства с младенцем.

А там еще и народу масса. Удивительно, как люди любят травмироваться на выходных. Очередь в регистратуру длинная, все больше с детьми. Но я, видимо, похож на особенно тяжелого больного — мне прикатывают инвалидное кресло и обещают принять вне очереди.

Удобная штука — инвалидное кресло. В детстве очень хотел на нем покататься. Но в жизни почему-то все случается не вовремя. Сейчас нужно просто сидеть с грустным видом и ждать, когда освободится доктор.

Ждать приходится недолго. Франк закатывает меня в кабинет позади регистратуры, меня сразу подключают к какой-то капельнице. Меряют давление, доктор заглядывает мне в глаза, задает несколько вопросов, поднимает трубку и вызывает машину.

"Вы знаете, что у вас язва?... Вы знаете, что такое прободение язвы?... Это оно и есть, причем уже давно. Вас надо срочно оперировать".

— Это серьезно? — спрашивает Франк.

— Надеюсь, что успеем. Случай запущенный. Он потерял много крови.

Во как, значит. Только мне не хватало окочуриться на глазах у Франка и его тестя. Пригласил, называется, в гости.

Меня вместе с капельницей вывозят в коридор.

Карета скорой помощи приезжает быстро. Я только и успеваю, что попросить Франка позвонить Мише в Лейпциг и сказать, что я, возможно, в гости не приеду. Меня водружают на носилки. Они удобные, складные, так что я могу ехать сидя. Франк спрашивает, можно ли ему со мной. "Просто следуйте за нами", — отвечают ему.

Дверь закрывается, и скорая помощь отправляется в путь. Снаружи слышится сирена. Я много раз слышал сирену скорой помощи у себя под окнами, а вот теперь могу проехаться с такими почестями сам. Здорово, казалось бы. Но получить удовольствие мне не дадут. Окна закрашены, и я вижу только мелькание невнятных теней. Это, наверное, чтобы люди не очень стремились кататься на скорой помощи. Обидно. Я даже не могу понять, куда мы едем. Проехали большую тень. Очевидно, железнодорожный мост. Значит, едем в южном направлении. Но как мы проехали? Я совсем потерял ориентацию на местности. Куда мы едем?

Пока я занимаю себя географическими мыслями, машина замедляется, мы въезжаем в темный ангар. Меня быстро выгружают, перекладывают на большую каталку, провозят по коридору, и я оказываюсь в приемном покое. Капельницу отключают. Слышу вопрос:

— Вы знаете, где вы находитесь?

И они туда же. Сначала везут через весь город в машине с закрашенными окнами, а потом спрашивают, где я нахожусь. Ну, в Германии. Откуда мне знать, где точнее. Из города, наверное, не выехали. Едкий и остроумный ответ в голову не лезет. Говорю:

— В Аугсбурге.

— Нет, — отвечают мне, — вы находитесь в больнице. А до этого вы находились в поликлинике. Вы это понимаете?

Ну да, подловили. Ответ, как обычно, был прост. Но я ведь сюда приехал не ради того, чтобы участвовать в викторине. Охота им издеваться над больным человеком!

— Вы можете отвечать на вопросы?

— Смотря на какие.