Мистик

Пришёл себя от холода и очень болезненной рези в животе. Сначала почувствовал запах — что-то йодистое, как если бы на побережье Чёрного моря очутился, к нему примешался цветочный аромат, разогретого металла и что-то незнакомое.

Следом включился слух — ропот сотен человеческих голосов, шаги, стук и звон чего-то, грохот двигателей, скрипы, крики птиц, вроде бы чаек и многое-многое другое.

Потом заработало зрение. Я увидел в двадцати сантиметрах перед глазами почерневшие от времени доски, покрытые трещинами и пятнами гнили, несколько ржавых загнутых гвоздей. Слева стопка из таких же досок, справа — узкая щель, сквозь которую я мог наблюдать кусочек улицы или проспекта или площадь, за спиною ещё одна стопка старых подгнивших досок.

На площадке сновали люди, иногда проскакивали совсем простенькие рохли, которыми пользовались грузчики. Потом весь шум на несколько секунд перекрыл гудок, громкий и характерный такой, пароходный.

Выходит, не улица или площадь, а порт? Потому и запах такой специфичный, морской и чаек слышу. И что я тут делаю, как оказался, почему так сильно болит живот? Хм, не только он, ещё голова начала раскалываться, стоило ей пошевелить.

Машинально поднял левую руку, характерным движением чуть встряхнув, собираясь уточнить час и — раз уж такие странности — дату. И обомлел, когда увидел тонкое грязное запястье со свежими ссадинами, царапинами и лиловыми синяками.

— Что за херь?

Я эту руку мог легко обхватить колечком из большого и указательного пальца. Даже потянулся к чужому запястью право рукой, собираясь проверить мысль. И получил двойной шок, когда к первой руке присоединилась точно такая же вторая, только гораздо хуже выглядевшая и со сбитыми костяшками.

Я поднёс палец к лицу, коснулся носа, покачал им из стороны в сторону, не удержался и попытался себя ущипнуть и вскрикнул от боли в двух пальцах на правой ладони. Сломаны?!

Мне повезло, если подобное можно назвать везеньем. Переломов не было, просто сильные ушибы, словно, дверью пальцы прищемил, хм, то-то кожа содрана так характерно.

Насколько смог — исследовал своё тело... новое. На вид лет восемь или девять, но истощённое совсем, рёбра почти просвечиваются, жировой прокладки нет совсем никакой. Волосы длинные косматые, давно не видевшие ножниц и расчёски. Не раз штопаные штанишки на помочах, под ними какие-то подштанники, футболка и куцая жмущая в плечах (это при моём-то сложении) джинсовая курточка без рукавов с короткой бахромой ниток вокруг плеч, в карманах только кожаный квадратик-конверт, где лежала щепка с намотанной на неё белесой рыболовной леской и среднего размера крючком) и складной железный ножик, которые вполне можно посчитать брелком за его габариты. Обуви нет, почему-то, но видно, что ноги не привыкли быть босыми. Интересно, где я их потерял? Или с меня сняли мои любимые башмачки? Что ж, вполне возможно, то-то мой вид такой покоцаный и сильно грязный, словно, в грязи валяли.

Досталось мне от неведомых врагов изрядно, всё тело ноет, тошнота накатывает, больно просто пошевелиться, левый глаз заплыл и почти не видит, губы распухли, несколько зубов шатается, над ухом огромная шишка с ссадиной. И стоило мне её коснуться, как от вспышки боли заломили зубы и я стал проваливаться в черноту.

" — ... боцман, ты посмотри, кого я тут поймал!

С этими словами меня жестоко бросили под ноги двум матросам, которые минуту назад раскладывали по мешочкам драгоценные вещи — кольца, цепочки, часы и даже золотые зубные коронки, которые брали из большого деревянного ящика, окрашенного в тёмно-зелёный цвет.

И тут же мне прилетело тяжёлым ботинком в лицо, отбросив в сторону, подальше от ящика. Хорошо, что пришлось вскользь, а то бы только зубы мудрости и остались для пережёвывания пищи.

— Куда, Волкер? Нахера этого щенка сюда приволок? — рявкнул один из них. — Не видишь, чем занимаемся?

— В этом и проблема, — ответил матрос, притащивший меня в трюм. — Он видел всё это, подсматривал вон оттуда.

— Проклятье, — выругался второй и следом, видать, чтобы не отстать от своих говнюков товарищей врезал мне по рёбрам, отбив дыхание напрочь, — Дьявол нас всех забери! Волкер, как он мог сюда попасть, кто на стрёме был поставлен, задница твоя ослиная?

— Значит, до этого сюда попал. Ты посмотри на него — тощий и грязный, наверное, зайцем проник на пароход и в трюме прятался, жрал вместе с крысами.

— Если кто из офицеров узнает, что мы на островах делали, пока другие выживших собирали... — боцман не договорил, но тон и последующее молчание многое сказали.

— Прибить аккуратно и подкинуть под лестницу, мол, поскользнулся, упал, шею свернул сам, — предложил матрос, который с боцманов проводил расфасовку драгоценностей.

— Совсем дурак? — взъярился на него боцман. — Волкер, твой двоюродный братец рехнулся после той встречи с банши на островах, раз такое предлагает.

— А что тут плохого? Это же безбилетник, и не беженец даже, капитан запросто сам прикроет глаза на его смерть — прикажет выбросить тело за борт и забыть, — поддержал идею своего родственника Волкер. Идею, которая мне совсем не нравилась. Оставалось надеяться, что боцман не настолько кровожаден или более трезво мыслит, не станет меня убивать и тем самым привлекать внимание. На всякий случай, я решил не дожидаться решения и попробовал отползти в сторону и спрятаться в тёмном уголке.

— Куда, крысиный корм, — рявкнул боцман и прошёлся по моим бокам и ногам тяжёлыми ботинками с квадратными носами, — скоро отползаешься! А вы оба кретины, раз думаете, что всё так и пройдёт. Да капитан заставит перетряхнуть весь трюм в поисках прочих зайцев или чтобы убедиться, что их нет! И вот этот ящик, и второй найдут, как вам такой расклад, а? — рявкнул он.

— Вот проклятье, — вздохнул брат Волкера. — Чё делать-то, боцман? Здесь его спрятать, так завоняет же?

— Волкер за свой косяк, что плохо на шухере стоит, оттащит мальчишку наверх, даст по башке и сбросит в воду.

— Так мы в порту, боцман. Это ж палево-то какое!

— А ты тишком, на цырлах, — хохотнул боцман. — Зато с нами никто не свяжет, подумают, что кто-то из портовых попрошаек и бродяжек утоп, когда на один из судов хотел пробраться.

— Ну, в принципе, нормально придумано, — согласился с ним Волкер. — Пошёл я?

— Ступай, только не спались.

— Да сейчас все корабли пустые, как наша "Рапира Эйста".

Меня ухватили за шиворот джинсовой курточки с обрезанными рукавами, приподняли вверх и потащили куда-то.

— Я... не скажу... никому не... скажу, — попытался я произнести, но мой шёпот никто не услышал. Пересчитал пятками все металлические ступени, потерял при этом кожаные мокасины, которые я уже давно носил на босу ногу. Перед тем, как выйти на палубу. Волкер отпустил меня, чтобы выйти в одиночку и осмотреться по сторонам, но воспользоваться моментом и удрать у меня не вышло — тот своим железным кулаком так приложил меня по макушки, что я звёзды увидел на низком железном потолке. Только пришёл в себя, а тут и мой убийца подоспел, вновь ухватил за куртку и поволок за собою.

Возле лееров он приподнял меня и неожиданно ударил головой о какую-то трубу, на метр торчавшую из палубы.

— Чёрт, кровища... ещё мыть тут, — услышал я, почти потеряв сознание от удара. — Да и так потопнет.

В следующую секунду меня отпустили. На одних инстинктах я выбросил руки вперёд и ухватился за край палубы. Увидел над собою светлое пятно лица моего убийцы.

— Пожал...

— Да провались же ты в преисподнюю, мразь! — такого бешенства в голосе я ещё не слышал до этого. После этого матрос с силой наступил на пальцы, сдирая с них кожу и заставляя разжаться от невыносимой боли.

— А-а...

-А-а-а! — проснулся я от собственного хрипа, продолжение крика из сна. Хотя, сна ли? Больше похоже, что я увидел последние минуты жизни бывшего владельца тела. Как упал в воду не помнил, добрался до берега — тоже, дополз до ближайшего укрытия — аналогично. И, похоже, паренёк умер, а я занял его тело, ещё не остывшее, с неотмершим мозгом. Теперь бы ещё повторно не загнуться с такими-то повреждениями. Те суки на корабле сильно избили мальчонку, судя по резям в животе, могли и внутренности повредить. Много ли надо оголодавшему подростку, в котором чуть душа теплиться?

В последнее время пареньку досталось столько горя, сколько другие и за всю жизнь не хлебнут. Велор Васильевич Стриж, так звали его... меня, получается. Десять лет, русский, с семьёй жил на архипелаге — Искровой, на острове Былый (вот же моя память дырявая, где же это такое в России?). Мать, отец, две сестрёнки — старшая и младшая, братик, которому в прошлом месяце годик исполнился. Отец вечно пропадал на рыбном промысле в составе артели, мать, её сестра (тётка Велора) и старшая сестра мальчишки работали в своей лавке, где перерабатывали морепродукты в консервы, соленья, балыки и так далее, после чего либо продавали сами, либо сдавали в заготконторы. Велор учился в пятом классе, после уроков помогал в лавке, успевал ещё и со сверстниками и друзьями поноситься по улицам городка и окрестностям, порыбачить.

А потом пришли пираты, убившие и захватившие в плен половину населения городка. Спалившие всё дотла перед уходом. От морских разбойников пострадали несколько островов. Позже всех выживших и пожелавших покинуть архипелаг забрал конвой. Велор опоздал, пришлось ждать вторую группу кораблей из спасательной экспедиции. И повезло же наткнуться на нескольких матросов с парохода "Адонис", которые были заняты не поиском выживших после пиратского набега жителей острова, а мародёрством. Пираты собрали все сливки, но оставили ещё немало, чтобы нечистоплотные людишки могли набить свои карманы. Матросы вроде Волкера не брезговали вырывать зубные коронки у мертвецов, если те были из драгоценных металлов. Посмотрев на это, у Велора сложилось впечатление, что весь экипаж парохода такой и потому побоялся выйти к ним. Но и оставаться на острове было ещё страшнее. Всех родных убили на его глазах, дом сожгли (вместе с братиком, который остался в своей колыбельке, когда пираты вытаскивали жителей на улицы, чтобы провести выбраковку — рабы и будущие трупы)... при воспоминании об этом моменте, у меня сжались кулаки. Даже не обратил внимания на сильную боль в поврежденных пальцах — боль в сердце была куда сильнее.

— Сквитаемся, — прошептал я, — клянусь тебе, Велор, сквитаюсь за твою семью, мою семью.

Ничего толком Велор не знал про этот мир, зато отлично мог рыбачить и приготовить даже мелкого огольца двенадцатью разными способами. Страна — Россия, часть её территорий расположены в виде архипелагов и островов, часть на материке, куда я прибыл на "Адонисе". Ночью лучше не гулять, а то духи могут утащить, особенно морские. Детские бредни или, в самом деле, тут нечисто, ведь и боцман что-то такое упоминал про банши? М-да, не слишком информативно, с такими знаниями я могу оказаться и на Камчатке.

— Тьфу, какая Камчатка? — сплюнул я, от злости и досады не удержавшись, чтобы не произнести фразу вслух.

Пароходов там точно нет, а я помню, что "Адонис" вполне себе классическая прошловековая посудина: две огромных трубы, вечно чадящие чёрным дымом, угловатая конструкция судна, гора угля в трюме.

Выбрался я из своего укрытия вечером, когда сумерки только-только накрыли землю. Темноты бы дождаться, но вдруг детские страхи не совсем и страхи, в этом случае стоит поберечься. Народ почти весь рассосался, так что я не попал никому на глаза и улизнул из порта, отыскав в высоком заборе узкий подкоп. Скорее всего, собаки оставили, потому как даже мне с телосложением "кожа-и-кости" пришлось помучиться, чтобы протиснуться.

За забором была широкая дорога, засыпанная щебнем, за ней узкая лесопосадка или полоска неухоженной аллеи, а дальше начинались дома. Очень странные дома. Словно, я оказался где-то в Российской глубинке с её зодчеством вековой давности. Ни одной высотки, ни одного панельного строения, ни одной серой безликой коробки. Здания не выше шестого этажа, везде по минимуму лепнина, выделяющиеся карнизами и козырьками окна и двери. Очень много двух— и трёхэтажных домой с одним или двумя подъёздами и четырёхскатными крышами, крытые небольшими железными крашеными листами или волновым шифером. Людей совсем мало, но зато в домах почте все окна светятся, видны тени от человеческих фигур на шторах.

— Это точно не Россия, по крайней мере, не моя, — прошептал я.

Вот ещё одна проблемка: не помнил, кто я, как оказался в этом теле. Помню, что жил в России, но другой совсем, где пароды считаются неимоверным пережитком прошлого. Или, всё-таки, я Велор, просто после потрясений душевных и побоев свихнулся? Думаю о реинкарнации, но нуждаюсь в психиатре? Вот же гадство-то, а.

За то время, что я занимался разведкой, сумерки начали превращать в ночную мглу. Если не хочу следующие часов восемь трястись от малейшего звука поблизости, то необходимо отыскать местечко для спокойного ночлега.

Провести ночь под кустом меньше всего хочу: и холодно, и опасно. Идти к домам? Неохота, но придётся, заодно и рассмотрю всё получше. Короткими перебежками, то и дело замирая и прижимаясь к земле, я добрался до первых домов.

Как специально, двери в подъезды были либо закрыты, либо там имелся консьерж. Попадаться на глаза этим пожилым теткам и дядькам мне, почему-то, не хотелось. Слишком мне досталось за последние дни от взрослых жителей этого, наверное, всё же, мира. Во дворах увидел первые местные автомобили — какая-то смесь между первыми фордами и паккардами и уазиками с жигулями. Ни одного авто привычного облика с диодными фарами, хищными и зализанными обводами, кучей пластика и сигнализации: не смог удержать любопытство и постучал по нескольким машинам.

Пока возился вокруг транспорта, позабыл о времени и голоде, и потому даже не обратил внимания на наступившую темноту. Зато, когда прямо над головой вспыхнул яркий уличный фонарь, до этого принимаемый за декорацию или давным-давно сгоревший, чуть в штаны не наделал. От неожиданного приступа страха обильно вспотели ладони, и сердце забилось часто-часто, как у зайца. А ведь, не моя эта реакция — тело шалит.

Из-под фонаря я рванул во все лопатки, только пятки засверкали. Выбирал места, где свет с тьмой имелись в равной мере, чтобы и незаметнее быть, и не так бояться.

Чем дальше от порта уходил, тем чаще встречались люди на улицах, катящие по своим делам машины и даже — лошадиные коляски! Вот это было удивительно, ведь машин-то хватает вполне, чтобы загнобить гужевой транспорт.

Метаясь среди полос сумрака, незаметно для себя оказался в районе особняков. Одно— двух— и трёхэтажные (последних очень мало, только два заметил) здания из дерева, камня, кирпича, обитые досками внахлёст и различными декоративными панелями, все как один спрятаны за заборами, но большая часть из них представляла ограды из прутьев, поросшие лианами или живые подстриженные изгороди из очень колючего кустарника. Почти везде горели окна, в тех домах, которые не сильно скрывались за оградами, за высокие кирпичные заборы заглянуть не мог, к сожалению.