10. Острова

Никто не любит море.

Ради равновесия — море людей не любит тоже. Максимум отваги для материковых жителей — потихоньку пробираться вдоль берега, так, чтобы ни в коем случае не выпускать из вида скалы, и иногда налетать на эти скалы. Собственно, поэтому с моря мало кто нападает. Нападения с моря всегда выглядят печально. Большинство не доплывает.

Острова для Аринди — это очень далеко. Островные владения — это уже глубокий океан, и путь до Островов — марш-бросок через неизведанное, шаг в бездну, каждый раз как в последний. Даже в самом тихом и спокойном рейсе многие пассажиры начинают вести себя странно, и сопровождение кораблей для светлых всегда было обязательным. Темные, по идее, должны были быть устойчивы к голосу моря, но порой клинило и их, а странно ведущий себя обычный человек и странно ведущий себя темный маг — вещи совершенно разной весовой категории.

Темные собрались в общем зале и сидели тихие и зеленоватые. Осознание, что осталось недолго, почти примиряло меня с ними.

Или же примиряла дикая качка. Какие темные, когда корабль беспрерывно швыряет верх-вниз вторую неделю.

К отправке Миль опоздал на два часа, но на сожаление, что можно было так не торопиться, почему-то разозлился. Рассветало; ветер дул неровными порывами, на корабле в последний раз тестировали сращивание нервной ткани и системы управления, а остальные ждали погоды. На пристани отдельной группой стояла семья Наро и мрачно огрызалась на шуточки и двусмысленные взгляды. От некогда большого клана осталось всего семь человек.

— Я не поеду. У меня плохое предчувствие, — сходу объявил заклинатель.

— Вы поедете, Миль, — терпеливо повторил я. Диалог с вариациями повторялся последние несколько дней, и я успел заучить его наизусть.

— Я не доверяю этой конструкции.

— Вы сами ее ремонтировали.

— Там нет никаких условий для жизни!

— "Нет условий для жизни" — это, простите, про ваши личные покои.

Там кроме заклинаний и токсичных зелий вообще ничего нет.

— Мы, темные, не неженки и не зависим от комфорта!

Я предупредительно посторонился, открывая путь к кораблю. Корабль все-таки раскрасили маскировочными изломанными линиями, наверное, скрывая ржавчину, и теперь он внушал еще больший трепет, то и дело пропадая из поля зрения. Но к пристани Миль так и не дошел, резко поменяв курс и остановившись рядом с новой жертвой:

— Благородные Наро. Вы на самом деле ждете, что светлая родня бросится к вам на шею и разом позабудет, как вы от них отреклись?

Михаэль Наро изящно приподнял брови и с истинно аристократическим высокомерием ответил:

— Сначала заведите своих светлых родственников, а потом раздавайте советы, как с ними обращаться.

На удивление, Миль даже не стал пререкаться, и только мерзенько ухмыльнулся.

С подачи Шеннейра торжественного отплытия под салют удалось избежать. Хотя темного магистра побережье было готово провожать и салютом, и чем угодно. Вместо этого на проводы притащило всю гильдию, и, глядя на эти лица, так и горящие ожиданием свободы, мне так и хотелось отплыть скорее. А потом развернуться.

Шеннейровские маги провожали своего господина, и настроения там колебались от тревожной грусти до подступающего раздражения на наглость светлых. Из ссылки их верни, в ссылку их оправь — не велика ли честь?

Темный магистр проводил последний инструктаж для своих.

— ...с местными в близкий контакт не вступать, — он надавил на переносицу: — Что там еще...

— Прививки и идентификационные метки, — подсказал я.

— Это все сделано, — отмахнулся он.

— Вы были на Островах?

— Кто ж там не был.

Я проводил его удивленным взглядом. Постоянно забываю, что Шеннейр правил гильдией много лет и мог побывать где угодно. Но Шеннейр и Острова все равно не сочетались в голове.

— Недолго, — пояснил мне Эршенгаль. — Всего несколько лет. Несколько раз.

Все равно не сочетались.

Эршен оставался. Чем дальше, тем сильнее мне казалось, что последнее время Шеннейр таскал его с собой вовсе не потому, что нуждался в личном водителе или немой свите.

— Я немного задержусь на Побережье, — сказал мне боевик напоследок. — Потом отправлюсь в Мэйшем-два. Немного поработаю с неофитами.

— А что ваши думают о возвращении светлых? — я отогнал прилипчивые мысли. В жизни Эршенгаля все складывалось. Пусть так будет хотя бы у кого-то из нас.

Одна из самых неприятных черт, что порой приобретали собеседники — глядеть на тебя так, будто им доступны все тайны мира и механика вселенной.

— За ними поехал лично темный магистр, — размеренно ответил Эршен. — Попробуй только светлые не вернуться.

Вечная троица высшего совета стояла вместе. Нэттэйдж и Олвиш то и дело переглядывались, предвкушая, как мирно и без эксцессов они будут сотрудничать, и я как въяве представлял себе, что поднимаюсь на борт, и Нэттэйдж бросается распродавать Аринди по кусочкам Ньен, Загорью, нэртэс и коалиции, а Олвиш в отместку сносит Нэтар и половину Побережья в придачу.

— Гвендолин, на вас одна надежда, — я содрогнулся от страшных образов. Волшебница с достоинством кивнула, принимая новую обязанность как должное. — Не представляю, чего вам стоило, Нэттэйдж, отказаться от торжественных проводов.

Нэттэйдж улыбнулся. Потом, подумав, улыбнулся еще шире.

— Мы назначили день. Побережье решило, что не желает отпускать светлого магистра в такой опасный долгий путь.

— Они хотели меня захватить и задержать?!

— Ну что вы, — вмешалась Гвендолин. — Люди не могут захватить светлого магистра. Это не по правилам. Они бы пали перед вами ниц, и светлый магистр вынужден был бы остаться.

Да. Отказ тяжким, тяжким грузом лег бы на мою совесть. Но не уверен.

— Так что мы перенесли дату на день раньше, — заключил Нэттэйдж.

Я обернулся на пустые склоны, на неспешные сборы, сожалея, что статус не позволяет бегать вокруг темных и требовать, чтобы они поторопились. Да что этот статус вообще мне позволяет?

— Вы уверены, что это надежный транспорт? — Нэттэйдж смотрел на поднятый со дна морского корабль с совершенно неподобающим сомнением, и я уверенно ответил:

— Разумеется. Он пока не тонет.

— То есть туда вы дотянете, — глава внутренней службы вспомнил, что тактичность — часть его образа, и поспешно добавил: — Может быть.

Он думает, что темные и изгнанные светлые передерутся и утопят корабль?

— Зимовка на Островах дело, наверное, хорошее, но вы же дальше главного архипелага не выберетесь, не говоря о возвращении...

А. До светлых мы даже не доедем. Так одной проблемой меньше! Я закинул рюкзак на плечо и радостно развернулся в сторону корабля:

— Сдалась мне ваша Аринди. Мне здесь не понравилось, прощайте.

Судя по лицам, высшие глубоко обиделись. Первой справилась Гвендолин, мягко признав:

— Наше упущение. Надо бы оставить кого-то из ваших приближенных в заложники...

Высшие переглянулись, и Нэттэйдж с подступающим осознанием совершенного просчета спросил:

— А кого?

— Так нельзя, светлый магистр! — возмутилась Гвен. — Почему у вас так мало приближенных?

Я все ждал, когда же темные общими усилиями составят мне методичку "как правильно быть светлым". Без методички я справлялся плохо. Раздел Олвиша "светлые — это грибы с глазами" обещал быть прекрасным.

— Миль! Миль! — окликнула Гвендолин так и стоящего на месте заклинателя. — Вы же ненавидите море! Может, останетесь?

Хорошая попытка. Миля я не брошу — не брошу жить в мире и спокойствии.

— Я что, светлый, чтобы менять решение по десять раз на дню? Раз уж я решил плыть, то поплыву, — высокомерно отозвался тот. — Как мне бросить эту беспомощную толпу? Рейни! Рейни, вы скоро со всеми наобщаетесь? Почему светлые вечно всех задерживают?

Отчалил корабль без происшествий. На удивление. Нервная ткань приросла хорошо, пропуская все сигналы управления, и несколько мозговых центров работали слаженно. Матиас гордо и независимо стоял на носу, наблюдая за волнами, что бились у ног, с долей превосходства. Оставаться на суше заарн отказался наотрез, как я его ни уговаривал, но сколько его решимости заключалось во влиянии подчиняющего амулета, было уже неважно.

Волновые башни плавно проплыли мимо. Они подросли, но черно-белая клетка все равно не стала выглядеть лучше. Берег удалялся, превращаясь в тонкую полоску.

Мне вовсе не хотелось уезжать, как и никому вокруг.

За волновыми башнями погода поменялась разительно. Облака потемнели, прижимаясь к воде, и волны стали выше, идя из-за горизонта мощными валами.

— Вы, люди, такие... — корабль качнуло, нас осыпало солеными брызгами, и Матиас уцепился за ограждение, одновременно судорожно натягивая сорванный ветром капюшон, — глупые. Такие глупые. Почему вы ждали плохую погоду?

— Мы ждали погодное окно, — я распахнул дверь в рубку и втолкнул заарна внутрь. Вторая волна перекатилась через палубу и ударила в плотно закрытую дверь. — Это хорошая, Матиас.

"Песчаный скат" ухнул в яму, очередной вал разбился о нос, залив его пеной, и, кажется, управление мы частично потеряли.

... Я потер подушечки пальцев, с недоумением обнаружив, что успел расцарапать шрамы на руках до крови, и сел на кровати, вновь закрыв глаза. Каюта плавно раскачивалась; раскачивался корабль, и снаружи весь мир состоял из смеси воды и ветра.

Море поглощает все: и слова, и поступки, и память.

Коридоры на корабле были узкими — достаточно только, чтобы протиснуться. Милю выделили отдельную каюту, и я не сомневался, что Миля отселили бы, даже будь эта каюта одна на корабле. Сейчас заклинатель висел в гамаке в центре трехмерной паутины, заполняющей все пространство. Паутина шевелилась, черные нити то сплетались в печати, то расплетались вокруг мерцающих огней, а творец заклятия смотрел в пустоту и перебирал в воздухе пальцами. Он пытался соединиться с навигационным маяком: все корабли плавали по маякам, но если связь на суше работала плохо, то над морем она не работала вообще. Пока мы двигались примерно на юг — точнее, на юг нас тащило зимним штормом. Когда я говорил, что в прошлом паром ходил до трех островных столиц, то именно это и имел в ввиду — к какой снесет, та и считалась пунктом назначения.

Заплатки на обшивке все же дали течь, и трюм заливало. Помпы работали день и ночь, откачивая воду, и я чувствовал их через вибрацию стен и нервной сети в стенах. Умереть во сне не страшно, но сейчас, конечно же, крайне неуместно.

Искра Матиаса в последние дни сияла совсем неярко. И вновь — где-то в конце коридора, за самой последней дверью. Внутри было совершенно темно; гудели какие-то механизмы, и я распахнул дверь шире, позволяя полосе света протянуться по полу. Матиас сидел, забившись между гудящими коробами, и раскачивался на месте, зажмурив глаза и закрыв уши. Металлический шум не мог заглушить грохот моря.

Я постоял на пороге и закрыл дверь.

Люди одиноки. Каждый человек живет в своем мире, и этот маленький мир рождается и умирает вместе с ним.

Ради убийства времени мы с Шеннейром играли в фишки. Поначалу я старался, радуясь каждой разгромной победе, пока не понял, что Шеннейр бездумно переставляет камешки по доске, погрузившись в свои мысли. В его эмоциях не сверкало ни крохи азарта. Победа над светлым учеником в какие-то камушки не имела в глазах темного магистра ни малейшей ценности.

Жаль. Невозможно побеждать того, кто даже не пытается играть.

К приходу Миля я изворачивался изо всех сил, заводя свою команду в ловушку. Очередной план самоуничтожения был блестящим и идеально безысходным, но фишки Шеннейра никак не хотели ходить правильно, и приходилось их направлять.

— Я сломал их систему и подключился к сигналу. Жалкие дилетанты. Полезли грязными ручонками в то, что не понимают, — торжествующе объявил заклинатель, и навис над моим плечом, ухватив одну из фишек: — Ну кто ж так играет!

Я печально смотрел, как одним движением Миль разрушает всю тщательно выстроенную стратегию.

— Вот поэтому я и не могу убить Миля. Он слишком талантлив, — поведал мне Шеннейр, проводив мага долгим сожалеющим взглядом.

Миль может мешать сколько угодно, но его действия — вклад в традицию гильдии. Все сложные печати, созданные Милем, будут утеряны с его смертью.

Шторм закончился внезапно. Луч солнца разорвал тучи, море приобрело бирюзовую глубину, и впереди показался низкий коралловый островок. Сразу за белой песчаной косой качались перистые листья пальм.

— Ну что, Рейни, чувствуете радость от возвращения на родину? — эмоции Миля звучали так, словно остров лично ему чем-то мешал. Так же, как мешала бы моя радость — и любая радость.

— Магистру не должно проявлять излишние эмоции.

— Темному не должно, — недовольно поправил он. — Вы, светлые, не берите на себя слишком многое.

В Аринди я давно отвык от яркости. Здесь все еще оставалось солнце и разные цвета; Миль продолжал говорить бессмыслицу, а я смотрел на море, и на белый песок, и на зелень пальм, и ровным счетом не чувствовал ничего.

Острова были странным местом. Начать с того, что они были единственной окраиной, которая присоединилась к Аринди мирным путем. Точнее, на архипелаги случайно попала экспедиция магов, островные слегка ошалели от того, что не остались единственными выжившими, и поспешили присоединиться хоть к какой-нибудь цивилизации. Метрополия от неожиданности выдала новым владениям широкую автономию — на самом деле тогда никто и не понимал, как этим краем света править — и пользы обе стороны получили немного. Оcтровные — сомнительное счастье именоваться гражданами Аринди, а граждане Аринди — право ткнуть пальцем куда-то в южный океан и сказать, что там тоже наша земля. Маги имели на южных владениях свой интерес: светлые строили исследовательские базы, на дальних атоллах и в океане темные испытывали заклятия, которые не рисковали применять на материке. Все неконвенционное оружие берет начало на Островах.

Ходили слухи, что Маро Раэту тряхнуло как раз из-за испытаний. Темные не подтвердили, что в общественном мнении значило лишь то, что темные отказались признать вину.

К острову корабль подплывал осторожно: не хватало на радостях налететь на отмель и застрять в компании кокосов и пляжа на первой половине пути. Матиас, очень бледный и исхудавший, по стенке прокрался к выходу и замер в тени, лихорадочно блестя глазами на вздымающиеся волны.

— Оно шевелится. Шевелится, — прошептал он, с ужасом покосился на спущенную на воду лодку, и медленно, по шажочку, отступил в спасительный мрак.

Я не стал настаивать.

Миль остался на месте, опершись на ограждение и разглядывая лодку с высоты корабельного борта.

— Миль, а что с вами? — с любопытством спросил я снизу. — Что с нами случится? Нас закусают дикие москиты? Сожрут хищные лианы? Сожжет лава? Там совсем страшно?

— Я просто ненавижу гребаный лес, — величественно ответил он и удалился.

Песчаная отмель уходила далеко вдаль. Волны накатывали на нее неспешно, прозрачные и искристые, и песок под ними был чистым и мягким. На песке лежал перевернутый остов лодки, под которым прятался большой краб с сигилом на панцире.