Дорога на острова

Велик и неизменен океан, неторопливым рокотом несущий свои пенные воды от северных льдов до южных джунглей. Словно сама вечность решила принять форму, чтобы стать мерой всего уже случившегося и только предначертанного — и возникла хрустальная гладь без конца и без начала. С шумом и фырканьем плещутся киты и дельфины, белогрудые чайки молнией носятся над синей и изумрудной глубиной, то окунаясь в лазурную волну, то взлетая высоко в прозрачное голубое небо. Живое существо не может потревожить спокойствие сияющих вод: ни среди зелёной солёной пустыни, где в неизменности растворяется даже время, ни у побережья, где волны равномерно и неизбежно отсчитывают мгновения.

Но вот ровный доселе берег поворачивает, и плывущая в безмятежности стайка дельфинов испуганно начинает пересвистываться, спеша как можно дальше уйти в море: за мысом воды залива кипят и бурлят от сотен кораблей и тысяч лодок, спешащих к причалам славного Тонгёна. Много веков назад повелел тогдашний правитель здесь, где река смешивается с водами Восточного океана и меняет оттенок своих вод от благородного жёлтого к тёмно-коричневому, построить порт. Нет уже давно ни того владыки, ни государства — а город тысячи мостов всё стоит, цепко держа в своих руках славу некоронованной торговой столицы моря Тонхэ[1].

По всему побережью и далеко за его пределами известен Тонгён. И мастерами, которые живут в своих кварталах, отделённых от остального города высокими стенами: чтобы остались секреты выделки самого тонкого фарфора и самого яркого шёлка скрыты от чужаков. И причалами, на которых бок о бок без страха стоят хоть торговые джонки или когги, хоть драккары варягов. И даже хищную галеру самураев, хотя в любом другом месте капитан торговца, завидев силуэт галеры, проклянёт тот день, когда основатель рода Тайра поставил проигравшим Минамото условие: лишиться головы или уйти разбойничать в море, расплачиваясь долей в добыче за право возвращаться на Землю Богов. Славен Тонгён и своими развлечениями: пестрят улицы и площади яркими балахонами комедиантов да разноцветными кофтами уличных жонглёров, факельщиков, плясунов. А дальше, в кварталах под белыми и серыми фонарями ждут ищущих удовольствий девушки и юноши, готовые исполнить любую мечту и утолить жажду желаний любого путника.

Ни на минуту не затихает город-порт. Вдоль глухих высоких заборов, отделяющих широкие улицы от дворов, снуют рикши и паланкины важных чиновников-мандаринов, кричат о подаянии сидящие на перекрёстках нищие, бегают мальчишки, на продажу везут в тележках и тащат в коробах свой товар ремесленники и крестьяне. Вот прошёл купец из Великой Степи: рослый и важный. Он плотно запахнул свой халат и, кажется, даже не глядит на нанятых в пригороде узкоглазых желтолицых носильщиков-корёсцев, которые колонной трудолюбивых муравьёв тащат вслед за ним нескончаемую вереницу тюков с товаром. А здесь кричит и хватается за меч оскорблённый ханец, но тут же отпускает рукоять и, нацепив на лицо маску презрения к "сырым варварам", спешит прочь — к месту ссоры уже направляются стражники, и зачинщика могут лишить въезда в город. Впрочем, охранники порядка торопятся не сильно — знают, что первым остужать горячую голову задиры бросятся соседи. Слишком дорожат все жители и гости Тонгёна статусом нейтральной территории.

Ближе к заливу и причалам город меняется. Исчезают высокие заборы дворов, дома̀ и склады всё сильнее теснятся друг к другу. У здешних обитателей нет времени на долгие церемонии встречи гостя у ворот, обязательные для уважающего себя корёсца. Да и гости из других стран не поймут подобной задержки, особенно ночью — вот и приходится купцам и хозяевам гостиниц "забывать" про священные традиции дедов и прадедов. Ну, да духи предков поймут оборотистых потомков — сами испокон веков были такими же. Другие в здешних местах и люди. Возле порта нет места крикам да лохмотьям нищих, залатанным одёжкам крестьян и цветастым балахонам фигляров: платья, кофты и шаровары здешних хозяев пошиты из хорошего сукна, бархата и шёлка. С рассвета до заката, а зачастую и ночью, кипит порт, встречая и отправляя суда со всего мира. Без устали и отдыха целый день снуют грузчики и матросы, рыбаки, слуги и приказчики, чтобы вечером, едва побагровеет и уйдёт за горизонт шар солнца, вместе с обитателями гостиниц поспешить в город — окунуться в водоворот развлечений, спуская в балаганах и кварталах удовольствий заработанное за день.

Впрочем, сегодня живущим в гостинице "Хрустальный мост" вечера было ждать не обязательно. Все, от Старшего стража до последнего писаря, со смехом наблюдали, как делает выговор своему воину один из офицеров охраны посольства Великой Степи. Самый молодой в своём десятке и в охране, он даже в мелочах старался следовать воинской Ясе. Из-за чего, под усмешки и шутки остальных над невезучими товарищами, регулярно устраивал подчинённым разносы. Как за кажущиеся проступки, так и за настоящие — но настолько мелкие, что любой мало-мальски опытный командир постарался бы их не заметить. Утихомирить его могла только младшая целительница, из-за которой он, по слухам, и добился назначения в стражу. Но сегодня девушка вместе со старшим лекарем выхаживала отравившегося рыбой помощника посла, и испортить развлечение не могло ничто.

— И если я ещё хоть раз увижу, что кто-то позорит высокое звание охранника самого посла Ердена — пеняйте на себя!

Под конец голос сорвался, дав петуха и все, кто находился в большой трапезной зале, зажали рты, чтобы не расхохотаться. Видно было, что и сами воины десятка, и "виновник" тоже удерживают на лице серьёзное выражение с трудом. Один лишь заместитель десятника Хаульфдан сохранил невозмутимость, не позволив даже тени насмешки. Заметил всё это и Джебэ — поэтому ругать пожилого варяга, который годился ему в отцы, при всех не стал. Гордо подняв голову, парень тряхнул волосами, забранными по обычаю варягов в две косы, и двинулся к лестнице на второй этаж. На ходу бросив, чтобы заместитель шёл следом. Мол, с ним они поговорят без посторонних.

Едва тяжёлая дверь комнаты захлопнулась, заглушая любые звуки изнутри, вид молодого командира резко переменился. Исчезла гордая ребячья надменность, исчезли следы юношеской обиды и непонимания человека, который всё делает правильно — но от остальных получает сплошные насмешки. Лишь усталость, до этого почти незаметно прятавшаяся в уголках глаз, казалось, захватила всё лицо.

— Я больше не могу, Хаульфдан, — сказал Джебэ и, раскинув руки, с удовольствием упал на перину. — Если бы ты знал, как я устал играть молодого остолопа.

— Таков приказ начальника охраны Себьёрна, — старый варяг присел рядом, всем своим видом показывая, что хоть и понимает командира — ничего сделать не может.

— Да знаю я, знаю. Вот только если отправка каравана и отъезд задержатся ещё на неделю — я точно рехнусь. Будто я не понимаю, что парни тоже готовы лезть на стену от безделья. И все их глупости... А, — он махнул рукой и, не вставая, зашарил в стоящем рядом с кроватью дорожном мешке, — они ведь и дальше так будут, а я вынужден скандалить. "Не подобает так вести себя охранникам посла Великой Степи", — передразнил он сам себя, — вот, передай парням моё извинение, — Джебэ наконец-то нашёл то, что хотел, и удивлённому взору младшего десятника явилась пузатая бутылка тёмно-жёлтого стекла с пробкой, залитой зелёным сургучом.

— Да это же... — полушёпотом взволнованно произнёс Хаульфдан.

— Ага. Настоящее сахарное вино[2] из Малайи. Сам знаешь, в прошлогодней войне я в передовых разъездах ходил. Хорошо тогда погуляли... Вот из добычи, что с одного поместьица взяли, пара бутылок мне и досталось. И ещё, — он сел на кровати, останавливая уже собравшегося уходить заместителя, — передай парням, пусть ко всему приглядываются. Не нравится мне эта задержка с выездом. Я ещё когда на границе служил, усвоил, — тут он сморщился от неприятного воспоминания, — если в начале всё слишком уж приятно идёт — жди потом в рейде нехорошего. А наотдыхались и наразвлекались за деньги Великого хана мы в здешних краях по полной. Вплоть до покушения на посла.

Десяток уже ждал Хаульфдана в большой лапшичной, куда остальные стражники и посольские никогда не заглядывали. Пользуясь тем, что все расходы посольства брал на себя Великий хан, они предпочитали проводить свободное время в ресторанах, у лицедеев да в парчовых заведениях весёлых кварталов. И потому здесь варяги могли говорить спокойно. Бутылку и пожелания командира все встретили восторженным гулом.

— О! Это же настоящий брам!

— Да ради такого я готов получать нагоняи и наряды хоть каждый день!

— Зим восемь, не меньше!

— Какой восемь, смотри печать на сургуче! Да ей все десять, а то и пятнадцать!

— Тихо, тихо, парни, — улыбаясь, Хаульфдан начал разливать напиток по чашкам. — Нарядами вне очереди, Кольгрим, я тебя и так обеспечу. Только вот таких бутылочек, извини, не будет — одна всего. И вообще, зажрались вы мужики. Гостинчик им по стоимости хорошего клинка каждый день подавай...

Разговор смолк: все наслаждались напитком, мелкими глотками поглощая концентрированное блаженство. Наконец, когда на дне чаш не осталось ни капли, Хаульфдан продолжил:

— В общем, так. Командир просил передать — не расслабляться...

— Да ладно тебе, Хаульфдан. Ну что такого может быть? Гуляй вокруг посла, да бряцай железом — вот и всё... — начал было ерепениться Кольгрим.

— Сам думай, сам. А не повторяй за остальными. С чего наш десяток в охране появился?

— Да мой род живёт в Великой Степи уже двенадцать поколений!..

— Мой — пятнадцать.

Остальные начали с усмешками переглядываться, рассчитывая на ещё одно развлечения: спорить, чей род первым покинул фьорды и переселился в Тюркютский каганат, варяги могли долго. Главное, не напомнить, что сделали они это не по своей воли, а спасаясь от гнева римских Патриархов, разъярённых набегами на побережье и тем, что викинги хоть и приняли крещения, плевать хотели на увещивания и требования кафолической церкви. Хаульфдан это заметил, и тут же сменил направление разговора:

— По традиции варягов в охране всегда не больше трети, остальные — столичные нукеры Великого хана. Парадные вояки, — не удержался от презрительного Хаульфдан. — Вот и думай, зачем нас в охрану ввели. Или, — тут он хитро прищурился, — ты, как и остальные, и вправду решил, что мальчик, который только гарнизонной службы нюхал да в числе простых сотен воевал, влюбился в нашу Альвхильд? А ярл дочку поскорее замуж решил сплавить, вот и устроил будущему зятю непыльную работёнку?

— Джебэ? — рассмеялся кто-то из сидящих. — Да он, кажется, влюбиться вообще не способен.

Кольгрим смущённо замолк, пытаясь подобрать ответную колкость, как внезапно заговорил сидящий с другой стороны от спорщиков Сигфаст. Широкий и рослый, он был похож на огромного медведя, который вдруг обзавёлся секирой и сел вместе с остальными за стол.

— "Полная рука", — прогудел он. Кто-то решил незаметно ввести в охрану "полную руку". Альвхильд — целительница, и никто не знает, что она ещё и воин-шаман. При ней охрана. Джебэ для всех — ханский нукер, и десяток тогда тоже. Считается по командиру. Пара обоеруких, ты, — Сигфаст ткнул рукой в несостоявшегося задиру, — и командир. Два берсеркера, — он показал на сидящего рядом брата, — остальные копейщики.

— Во! — назидательно поднял палец Хаульфдан. — Все поняли? Так что, чувствую, будет нам. И вокруг посла, и железом позвеним...

Все умолкли, задумавшись каждый о своём. Слишком уж неожиданными были слова Сигфаста и Хаульфдана. До этой минуты большинство выполняло приказ "строить дурака" не задумываясь, теперь же приятная прогулка на цветущие Солнечные острова обернулась к ним иной стороной: будущей схваткой, а может ранами или гибелью. Но прежде чем свои мысли успел высказать кто-то ещё, у стола возник запыхавшийся мальчишка-писарь из посольства.

— Всем обратно, — начал паренёк, важно надувая щёки от оказанной ему самим Себьёрном чести. — Корабли пришли, загружаемся.

Острова солнца встретили гостей дождём и ветром. Порывы шторма были так сильны, что мешали разговаривать и грозили сорвать неосторожного с мокрой палубы. Джебэ за время службы на западе не раз слышал от своего наставника Сиро о красоте здешних мест — но пока сквозь водную пелену едва просматривались очертания тёмных скальных стен, о которые разбивались пенные буруны волн. Побережье, вдоль которого шёл когг, было почти голым, лишь изредка попадались заросшие кустарником холмы, чем-то похожие на диковинных животных, уснувших на берегу и окаменевших. Когда суда зашли в портовую бухту, стало тише — но всем было понятно, что скоро шторм доберётся и сюда.

За мысом характер берегов резко изменился: теперь склоны густо покрывал лес, над которым то здесь, то там исполинскими султанами вздымались сосны. Рука человека этих лесов никогда не касалась, но после пустого побережья выглядели они настолько гармонично и радостно, что казалось, будто бухту украсил неведомый садовник. Едва показался порт, Джебэ с жадностью начал рассматривать город, но наткнулся на снисходительный взгляд Ердена и, смутившись, ушел на корму. Всю дорогу, пока парень играл роль молодого влюблённого офицера, суматошного и очень наивного — посол, словно вспоминая себя в его годы, нередко "направлял на путь истинный" способного, но ещё не знающего как следует жизни и поэтому слишком уж бестолкового молодого человека. Как старший, не раз давал ему советы "на будущее". И сейчас Себьёрн, заметив почти отеческое выражение на лице посла, мысленно усмехнулся. Задумка владыки удалась: если поверил даже такой старый лис — поверят и другие. Для тех же, кто не поверит... Тут командир охраны вспомнил подслушанный перед отплытием разговор варягов. Для таких есть и другое объяснение. И сохрани нас Один, чтобы о настоящей причине появления молодого десятника в охране до последнего дня знали только он и Джебэ.

Корабли флотилии сделали разворот и пошли вдоль деревянных причалов, на которых полуголые матросы спешно швартовали суда и лодки, выискивая свободное место, стараясь успеть до того, как шторм ударит по бухте всей своей мощью. Следовало поторопиться и двум коггам посольства, но капитан самого первого судна словно что-то искал, медленно обходя пузатые купеческие лохани и хищные профили самурайских галер. Наконец, увидев у пирсов самой южной части порта пять драккаров, старший кормчий направил оба когга именно туда.

"Целых пять "случайно" оказалось здесь вместе с нами, — мелькнула в голове молодого десятника мысль. — Похоже, Великий хан что-то узнал, и это его тревожит".

На причалах гостей с родины ждал сам Хамба — глава посольства Степи на Островах. Важный и толстый, он даже не взглянул на рядовых гостей, лишь бросил спесивый взгляд на варягов и нукеров охраны. Простых писарей и помощников Хамба вообще не соизволил заметить. Зато перед старшим послом он сразу же рассыпался в угодливых приветствиях и приглашениях поскорее прибыть в здание посольства. Мол, приближается не просто шторм, а тайфун — и потому срочно необходимо укрыться. На вопросы о разгрузке Хамба только отмахнулся — потом, потом! Сейчас же — скорее под крышу! И, не слушая возражений, повёл Ердена и Себьёрна к носилкам. Вслед за начальством потянулись и остальные.