— Ребяческие, нелепые суеверия этих невежественных... Брось, де Винь, a то оттaскaю сейчaс тебя зa уши. Зa усы не могу — мaлы ещё... невежественных пaникёров (прошу прощения, господин Ривaрес) вынуждaют нaс прочно зaсесть среди трясины и ждaть, покa голый шaрлaтaн не кончит зaклинaть чертей и ведьм. Во веки веков! Аминь!

Э. Л. Войнич

Барабаны не стихали третий день. Негромкий, монотонный звук. Но этот звук заглушал лесные шорохи, пляску дождевых капель, пение птиц — или птицы молчали? — не давал уснуть, проникал, казалось, под кожу...

— Но это же смешно! — Джонстон с трудом сдерживал раздражение. — Дикари — они и есть дикари! Вы можете сколько угодно мне объяснять...

Крейг, этнограф экспедиции и по совместительству врач, вздохнул с видом бесконечного терпения. Отвратительная мина взрослого, втолковывающего нечто очевидное тупому ребенку.

— Я и буду объяснять столько, сколько понадобится, чтобы до вас, наконец, дошло. Я имею в виду всех, а не вас лично, мистер Джонстон, и не надо так на меня смотреть. Поймите, наконец: мы на землях хиваро, а это совсем не те индейцы, с какими вы привыкли сталкиваться. Думаете, зря наши носильщики так нервничают и того гляди сбегут? Кстати, не помешает присматривать за ними.

— Да они боятся собственной тени! — фыркнул Джонстон. — Они напичканы сувериями по уши, и им под каждым кустом мерещатся злые духи!

— Возможно. Но, увы, в данном случае их опасения вполне обоснованы. Хиваро, видите ли...

— Постойте, это какие хиваро? — Мунс поднял голову от своей коллекции букашек. — Вы имеете в виду охотников за головами?

— Совершенно верно. Это довольно организованное, многочисленное и крайне воинственное племя. И они не терпят чужих на своей территории. По большей части, их контакты с другими племенами — и с белыми — это военные стычки. К слову, "хиваро" их называют именно другие племена, и поскольку это означает "дикари", сами себя они явно называют иначе. Но о них почти ничего не известно — по вышеизложенным причинам.

— Кроме "охоты за головами"? — Мунс, заинтригованный, но вряд ли напуганный, устроился поудобнее. — Или это местная легенда?

— Увы, — Крейг покачал головой. — Они действительно коллекционируют головы убитых врагов, как вы — жуков и бабочек.

— С научными целями? — со смехом вставил кто-то из глубины палатки. — И что они с этими головами делают — вывешивают на столбах по периметру деревни?

— О нет. Они, представьте себе, снимают с головы кожу целиком, каким-то непонятным образом ее обрабатывают — то ли вываривают, то ли в чем-то вымачивают — так что она уменьшается в объеме раза в четыре, а затем набивают горячим песком и придают форму головы и лица. Довольно-таки мастерски, должен сказать — мне один раз довелось видеть это "произведение искусства". Жутко — но мастерски. И носят их на поясе.

— Тьфу, мерзость! — вырвалось у Джонстона. — Зачем, во имя всего святого?!

— Возможно, чтобы перенять силу убитого. Подобные представления имеются во многих примитивных религиях. Или же — чтобы душа убитого, запертая в этой голове, как в ловушке, не могла отомстить.

— Если уж что перенимать — лучше бы им было сохранять мозги, — заметил тот же шутник. (Роджерс, что ли? Надо же, его интересует что-то, кроме любимого теодолита!) — Дюжины две индейских голов — и авось наберется достаточно мозгов для одного хоть сколько-нибудь разумного существа!

Джонстон расхохотался. А картограф молодец, не ожидал даже!

— Вы им льстите, Роджерс, — выговорил он сквозь смех. — Это надо хотя бы сотню или две.

— А сколько нужно христианских голов, чтобы набрать мозгов для разумного существа? — рявкнул Крейг. — Я вам толкую, что хиваро опасны, действительно опасны! Положим, они дикари. Но их несколько сотен, а нас? Тридцать человек, включая носильщиков! Я не знаю, что это у них там за барабанный бой — то ли намечается какой-то праздник, то ли предупреждение о чужих, то есть о нас. Но, пока всё не успокоится, нужно выждать. Безопаснее всего было бы вернуться, но полковник против. Значит, оставаться здесь, на этой стоянке, и вести себя как можно тише. Не шуметь, не шляться по лесу, не стрелять!

— Как это — не стрелять? — возмутился Джонстон. — Уж если мы торчим тут без дела — хоть поохотиться толком! За два месяца мне еще ни разу не попался ягуар!

— Джонстон, — не выдержал Мунс, — вы с ума сошли? Вы хотите охотиться на ягуара в одиночку? Не спорю, вы опытный охотник, но...

— Вот именно — я опытный охотник! И если никто не пожелает составить мне компанию, прекрасно справлюсь один! У меня отличное, надежное ружье, да еще вот это, — Джонстон с гордостью продемонстрировал огромный нож, висевший у него на поясе. — Хватит даже против льва! Побывать на Амазонке и вернуться без шкуры ягуара — это даже неприлично как-то. А вы можете продолжать слушать леденящие кровь истории мистера Крейга.

— О чем я и говорю, — ледяным тоном прокомментировал этнограф. — А вам не кажется, что предпочтительнее вернуться без такого прекрасного трофея — но живым?

Охотник с трудом подавил желание влепить Крейгу пощечину. Неприлично, конечно, и не по-джентльменски — но иногда тот бывает совершенно несносен. Прикрывает трусость якобы осведомленностью о дикарских обычаях. И этот назидательный тон... Разве действительно хороший специалист полез бы в эти богом проклятые места? Да он еще и попивает. Совершенно непонятно, как Королевское Географическое Общество соглашается иметь дело со столь сомнительными личностями.

Джонстон развернулся и вышел. За его спиной Мунс сказал как ни в чем не бывало:

— Вы неправы, Роджерс. Вряд ли сушеные мозги на поясе выглядели бы эстетичнее. И потом, мозги — вещь малоценная, поверьте. К примеру, древние египтяне — вы знаете, что они бальзамировали своих умерших? Так вот, я читал, что внутренности покойников сохраняли в специальных сосудах — все, кроме мозгов. Мозги же выбрасывали. Видите, уже тогда было известно, что мозги покойнику ни к чему, да и живому-то не слишком нужны. Без них проще.

Джонстон отошел подальше от палатки — звук голосов его раздражал. Закурил сигару, постоял, успокаиваясь. Недостойно выходить из себя по пустякам. Никогда за ним такого не водилось. Но в этой экспедиции всё от самого начала шло наперекосяк. Верховья Амазонки — вот где, казалось бы, охота! И что же? Зловонные болота с тучами москитов — там он, как на грех, ухитрился подхватить лихорадку. Горные тропы с ледяным ветром, где пара мулов сорвалась в пропасть — и хорошо еще, что только мулов; но при этом в поклаже одного из них были чучела добытых им птиц. И еще одного сокола проводник, крещеный индеец, два раза выбрасывал, уверяя, что это священная птица, которую убивать ни в коем случае нельзя, а то духи рассердятся. И это называется — крещеный! Все они крестятся для виду, а сами верят во всякую чушь. Да что с них взять? Часть носильщиков удрала по дороге, из-за этого двигались медленно, и полковник все время торопил, чтобы успеть перейти горы до сильных дождей... И вот теперь, наконец, время есть — нет, извольте радоваться: "ни в коем случае не стрелять"! Как бы не так, господа!

Полковник... Говорили — поведет опытный человек, отставной военный. Оказалось — да, военный, но старая развалина, ему бы дома сидеть, мемуары писать; педантичный до занудства, не терпящий даже намека на иное мнение и глядящий на всех свысока. Крейг-всезнайка туда же — да еще и трус. Мунс, кроме своих букашек и мерзких пауков, похожих на исчадья ада, ничего видеть не желает. Кому нужны его букашки, скажите на милость? Конец света наступит, если этот сумасшедший не найдет доселе не виданную тварь и не назовет ее латинским именем, от которого язык сворачивается? Или если пьяница-этнограф не выяснит, в какую именно чушь верят дикари в очередной нищей деревне? Понятно еще — картограф. От этого польза есть: разведать местность, проложить тут дороги, вырубить к чертям этот лес, заложить плантации... хоть кофе, например; и пусть дикари работают, как положено. Работа повыбьет из них дурь.

Он же завтра пойдет охотиться. Никому не докладывая. Помощники ему не нужны — все равно охотники из них скверные, только помеха. А полковник потом может кипятиться, сколько угодно. Пошумит и остынет. Тут вам не армия, господин военный. Но без шкуры ягуара...

В конце концов, надо же Лилиан привезти что-то достойное!

В темноте шевельнулась чья-то тень. Джонстон напрягся — но это оказался всего лишь Хуан, тот самый крещеный индеец. Что он тут делает?

— Ты что это, приятель? — окликнул охотник сердито. — Уж не следить ли за мной вздумал?

Глаза индейца странно блестели в лунном свете.

— Нет, господин, — ответил он — впрочем, не кланяясь. — Я просто проходил мимо, господин. Лучше бы вам не ходить по ночам — тут много змей.

Джонстон хмыкнул, отшвырнул окурок и направился обратно. К счастью, нотации этнографа уже закончились. Мунс с гордостью демонстрировал очередную шестилапую тварь:

— Видите? Это Fulgora laternaria, или фонарница. Считается, что этот жук ядовит. Говорят также, что укус его смертелен, если только человек срочно... как бы это сказать... срочно не займется любовью!

— Боже милосердный! — Роджерс всплеснул руками в притворном ужасе. — Что же вы раньше не сказали? Надо было взять с собой хоть одну женщину на случай, если эта ваша фонарница кого-нибудь укусит!

Юный Лиддел, помощник картографа, покраснел, хотел что-то сказать, но промолчал.

* * *

Хуан точно знал, что дело плохо. Белые говорили про хиваро. Если бы только хиваро! Нет, это было другое. Духи злились. Еще с того дня, когда глупый белый подстрелил священного сокола. Хуан украл убитую птицу и утопил в болоте, но белый убил другую; Хуан выбросил и эту, но подозревал, что была еще и третья. Впрочем, и двух довольно — духов не обманешь.

Может быть, бог белых защитит их — и его тоже? Он ведь молится богу белых. Странный бог, очень непонятный. Как это он мог позволить людям себя убить? Он слабый? Так думали многие из племени; Хуан тоже поначалу так думал — но потом понял, что тут что-то не так. Белые захватили земли, белые ведут себя, как хозяева, — значит, их бог не может быть слабым. Наверное, их жрецы что-то недоговаривают. Так что он решил уважать этого странного бога: ходил в его храм, когда был в городе, носил на шее его знак и даже принял имя, удобное белому богу. И это к лучшему, потому что настоящее имя чужому богу знать ни к чему.

Но духи леса — они же никуда не делись. Курупира, который охраняет лес, никуда не делся. Белые злят его, они убивают священных птиц, они убивают не для еды, а непонятно для чего. Что сделает Курупира? Будет водить по лесу кругами? Заведет в болото? Превратит в кабанов? Или призовет на помощь злых духов хури-хури, пьющих души? Почему бьют барабаны?

А если это барабаны Юрупари, того, кто вызывает гром в небе и похищает луну?

Тогда совсем нехорошо.

Доктор — он еще что-то понимает. Немножко. Он пытался сказать. Но остальные белые не хотели его слушать, особенно рыжебородый, самый глупый, которому только бы пострелять.

Белые вообще глупые, как дети, но этот — самый глупый. Странно, что они сильнее. И сами глупые, и бог их...

Нет-нет, бог Иисус, ты не глупый, не злись, я в тебя верю, я тебе поставил свечку перед тем, как пошел с этими белыми.

Вон, пошел глупый белый в свою палатку. И бурчит что-то про ягуара. Где ж ему знать, что ягуар — это дух шамана, а то и сам шаман? Говорят, сильные шаманы могут превращаться. Кто же это просто так охотится на ягуара — "убивающего одним прыжком"?

Плохо дело. Иисус, может, и сильный бог, но здесь он не у себя дома. И барабаны всё громче. Даже если это просто хиваро...

Надо уходить отсюда. Сказать доктору? Он умнее всех остальных. Но нет — он и сам не уйдет, и Хуану не даст. Пусть уж белые молятся своему Иисусу — он же их бог, в конце концов. Если им очень повезет, может быть, он ради них договорится с Курупирой и даже с Юрупари. Но ради Хуана — вряд ли станет.

Носильщики, собравшись поодаль от палаток белых, шептались между собой. Они тоже понимали.

* * *

— В чем дело? — спросил Роджерс, протирая глаза. — Почему полковник Денверс так бушует? Хиваро напали?

— Носильщики сбежали ночью, — хмуро ответил Крейг. — Все. И проводник. Все индейцы. Причем никто из караульных ничего не заметил. Впрочем, Лиддел исчез, а он был в карауле...

— Убили?! — в ужасе спросил Роджерс. — Боже мой... И что же нам теперь делать?

Этнограф пожал плечами. Кажется, он был несколько пьян.

— Барабаны всё громче, — заметил он несколько невпопад.

— И что это значит?

— Понятия не имею. Как-то это... странно. Между нами говоря, я даже не совсем уверен, что это индейские барабаны.

— А что же это еще может быть?

Крейг опять пожал плечами.

— А где Джонстон? — донесся рев полковника. — Лоренс, Шольц, Мунс — кто-нибудь видел этого... охотника?

Слово "охотник" прозвучало как оскорбление.

— Небось, и вправду охотиться пошел, — пробормотал Крейг. — На ягуара. Один. Самодовольный идиот.

* * *

После почти недели моросящего дождя день выдался солнечный, и настроение у Джонстона резко поднялось. Казалось, сама природа одобряет его решение пойти на охоту. Он бы даже принялся напевать или насвистывать, если бы не был опытным охотником. А так — только радовался про себя, что не послушался этого труса-этнографа, и шел вперед, ступая как можно тише и аккуратнее и зорко глядя по сторонам. Ягуар здесь, где-то неподалеку! Джонстон чуял зверя, как... нет, не как собака, конечно; но что-то словно звало его, словно говорило: "Он здесь!"

Блики солнца на мокрых листьях, плети сладко пахнущих цветов, свисающих с ветвей, выпархивающие прямо из-под ног стаи пестрых бабочек размером с птиц или колибри размером с бабочек — всё это не привлекало внимания охотника. Красиво, спору нет. Но неинтересно сейчас, а потому не должно отвлекать. Он искал иное.

Неглубокий ручей преградил дорогу. Джонстон хотел было пойти вдоль ручья, но почему-то передумал и решил перебраться на другой берег. Он и сам бы не смог объяснить, что его там заинтересовало, но, недолго думая, снял сапоги и перешел мутный поток по колено в воде. Уже у самого противоположного берега, поскользнувшись, потерял равновесие и плюхнулся в воду — ветка, за которую он было ухватился, обломилась. Мокрый с головы до ног, чертыхаясь про себя, выбрался на берег — и...

Полускрытая кустарником, в прибрежной скале была небольшая пещера, а в ней, на куче костей, лежали пушистые клубочки. Увидев человека, котята зашипели, разевая крохотные пасти, которые еще не скоро станут грозными и клыкастыми. Если станут.

Вот вы где, мои хорошие. Значит, и мать где-то рядом. Охотничье чутье не подвело! Правда, самка с детенышами опаснее самца, ну да и он не новичок. Надо смотреть в оба, только и всего. А хорошо было бы привезти котенка — его всегда можно продать любителю экзотики или еще куда-нибудь... Но как? Жаль, не догадался запастись клеткой.

↓ Содержание ↓