В джунглях

В джунглях

— Ребяческие, нелепые суеверия этих невежественных... Брось, де Винь, a то оттaскaю сейчaс тебя зa уши. Зa усы не могу — мaлы ещё... невежественных пaникёров (прошу прощения, господин Ривaрес) вынуждaют нaс прочно зaсесть среди трясины и ждaть, покa голый шaрлaтaн не кончит зaклинaть чертей и ведьм. Во веки веков! Аминь!

Э. Л. Войнич

Барабаны не стихали третий день. Негромкий, монотонный звук. Но этот звук заглушал лесные шорохи, пляску дождевых капель, пение птиц — или птицы молчали? — не давал уснуть, проникал, казалось, под кожу...

— Но это же смешно! — Джонстон с трудом сдерживал раздражение. — Дикари — они и есть дикари! Вы можете сколько угодно мне объяснять...

Крейг, этнограф экспедиции и по совместительству врач, вздохнул с видом бесконечного терпения. Отвратительная мина взрослого, втолковывающего нечто очевидное тупому ребенку.

— Я и буду объяснять столько, сколько понадобится, чтобы до вас, наконец, дошло. Я имею в виду всех, а не вас лично, мистер Джонстон, и не надо так на меня смотреть. Поймите, наконец: мы на землях хиваро, а это совсем не те индейцы, с какими вы привыкли сталкиваться. Думаете, зря наши носильщики так нервничают и того гляди сбегут? Кстати, не помешает присматривать за ними.

— Да они боятся собственной тени! — фыркнул Джонстон. — Они напичканы сувериями по уши, и им под каждым кустом мерещатся злые духи!

— Возможно. Но, увы, в данном случае их опасения вполне обоснованы. Хиваро, видите ли...

— Постойте, это какие хиваро? — Мунс поднял голову от своей коллекции букашек. — Вы имеете в виду охотников за головами?

— Совершенно верно. Это довольно организованное, многочисленное и крайне воинственное племя. И они не терпят чужих на своей территории. По большей части, их контакты с другими племенами — и с белыми — это военные стычки. К слову, "хиваро" их называют именно другие племена, и поскольку это означает "дикари", сами себя они явно называют иначе. Но о них почти ничего не известно — по вышеизложенным причинам.

— Кроме "охоты за головами"? — Мунс, заинтригованный, но вряд ли напуганный, устроился поудобнее. — Или это местная легенда?

— Увы, — Крейг покачал головой. — Они действительно коллекционируют головы убитых врагов, как вы — жуков и бабочек.

— С научными целями? — со смехом вставил кто-то из глубины палатки. — И что они с этими головами делают — вывешивают на столбах по периметру деревни?

— О нет. Они, представьте себе, снимают с головы кожу целиком, каким-то непонятным образом ее обрабатывают — то ли вываривают, то ли в чем-то вымачивают — так что она уменьшается в объеме раза в четыре, а затем набивают горячим песком и придают форму головы и лица. Довольно-таки мастерски, должен сказать — мне один раз довелось видеть это "произведение искусства". Жутко — но мастерски. И носят их на поясе.

— Тьфу, мерзость! — вырвалось у Джонстона. — Зачем, во имя всего святого?!

— Возможно, чтобы перенять силу убитого. Подобные представления имеются во многих примитивных религиях. Или же — чтобы душа убитого, запертая в этой голове, как в ловушке, не могла отомстить.

— Если уж что перенимать — лучше бы им было сохранять мозги, — заметил тот же шутник. (Роджерс, что ли? Надо же, его интересует что-то, кроме любимого теодолита!) — Дюжины две индейских голов — и авось наберется достаточно мозгов для одного хоть сколько-нибудь разумного существа!

Джонстон расхохотался. А картограф молодец, не ожидал даже!

— Вы им льстите, Роджерс, — выговорил он сквозь смех. — Это надо хотя бы сотню или две.

— А сколько нужно христианских голов, чтобы набрать мозгов для разумного существа? — рявкнул Крейг. — Я вам толкую, что хиваро опасны, действительно опасны! Положим, они дикари. Но их несколько сотен, а нас? Тридцать человек, включая носильщиков! Я не знаю, что это у них там за барабанный бой — то ли намечается какой-то праздник, то ли предупреждение о чужих, то есть о нас. Но, пока всё не успокоится, нужно выждать. Безопаснее всего было бы вернуться, но полковник против. Значит, оставаться здесь, на этой стоянке, и вести себя как можно тише. Не шуметь, не шляться по лесу, не стрелять!

— Как это — не стрелять? — возмутился Джонстон. — Уж если мы торчим тут без дела — хоть поохотиться толком! За два месяца мне еще ни разу не попался ягуар!

— Джонстон, — не выдержал Мунс, — вы с ума сошли? Вы хотите охотиться на ягуара в одиночку? Не спорю, вы опытный охотник, но...

— Вот именно — я опытный охотник! И если никто не пожелает составить мне компанию, прекрасно справлюсь один! У меня отличное, надежное ружье, да еще вот это, — Джонстон с гордостью продемонстрировал огромный нож, висевший у него на поясе. — Хватит даже против льва! Побывать на Амазонке и вернуться без шкуры ягуара — это даже неприлично как-то. А вы можете продолжать слушать леденящие кровь истории мистера Крейга.

— О чем я и говорю, — ледяным тоном прокомментировал этнограф. — А вам не кажется, что предпочтительнее вернуться без такого прекрасного трофея — но живым?

Охотник с трудом подавил желание влепить Крейгу пощечину. Неприлично, конечно, и не по-джентльменски — но иногда тот бывает совершенно несносен. Прикрывает трусость якобы осведомленностью о дикарских обычаях. И этот назидательный тон... Разве действительно хороший специалист полез бы в эти богом проклятые места? Да он еще и попивает. Совершенно непонятно, как Королевское Географическое Общество соглашается иметь дело со столь сомнительными личностями.

Джонстон развернулся и вышел. За его спиной Мунс сказал как ни в чем не бывало:

— Вы неправы, Роджерс. Вряд ли сушеные мозги на поясе выглядели бы эстетичнее. И потом, мозги — вещь малоценная, поверьте. К примеру, древние египтяне — вы знаете, что они бальзамировали своих умерших? Так вот, я читал, что внутренности покойников сохраняли в специальных сосудах — все, кроме мозгов. Мозги же выбрасывали. Видите, уже тогда было известно, что мозги покойнику ни к чему, да и живому-то не слишком нужны. Без них проще.

Джонстон отошел подальше от палатки — звук голосов его раздражал. Закурил сигару, постоял, успокаиваясь. Недостойно выходить из себя по пустякам. Никогда за ним такого не водилось. Но в этой экспедиции всё от самого начала шло наперекосяк. Верховья Амазонки — вот где, казалось бы, охота! И что же? Зловонные болота с тучами москитов — там он, как на грех, ухитрился подхватить лихорадку. Горные тропы с ледяным ветром, где пара мулов сорвалась в пропасть — и хорошо еще, что только мулов; но при этом в поклаже одного из них были чучела добытых им птиц. И еще одного сокола проводник, крещеный индеец, два раза выбрасывал, уверяя, что это священная птица, которую убивать ни в коем случае нельзя, а то духи рассердятся. И это называется — крещеный! Все они крестятся для виду, а сами верят во всякую чушь. Да что с них взять? Часть носильщиков удрала по дороге, из-за этого двигались медленно, и полковник все время торопил, чтобы успеть перейти горы до сильных дождей... И вот теперь, наконец, время есть — нет, извольте радоваться: "ни в коем случае не стрелять"! Как бы не так, господа!

Полковник... Говорили — поведет опытный человек, отставной военный. Оказалось — да, военный, но старая развалина, ему бы дома сидеть, мемуары писать; педантичный до занудства, не терпящий даже намека на иное мнение и глядящий на всех свысока. Крейг-всезнайка туда же — да еще и трус. Мунс, кроме своих букашек и мерзких пауков, похожих на исчадья ада, ничего видеть не желает. Кому нужны его букашки, скажите на милость? Конец света наступит, если этот сумасшедший не найдет доселе не виданную тварь и не назовет ее латинским именем, от которого язык сворачивается? Или если пьяница-этнограф не выяснит, в какую именно чушь верят дикари в очередной нищей деревне? Понятно еще — картограф. От этого польза есть: разведать местность, проложить тут дороги, вырубить к чертям этот лес, заложить плантации... хоть кофе, например; и пусть дикари работают, как положено. Работа повыбьет из них дурь.

Он же завтра пойдет охотиться. Никому не докладывая. Помощники ему не нужны — все равно охотники из них скверные, только помеха. А полковник потом может кипятиться, сколько угодно. Пошумит и остынет. Тут вам не армия, господин военный. Но без шкуры ягуара...

В конце концов, надо же Лилиан привезти что-то достойное!

В темноте шевельнулась чья-то тень. Джонстон напрягся — но это оказался всего лишь Хуан, тот самый крещеный индеец. Что он тут делает?

— Ты что это, приятель? — окликнул охотник сердито. — Уж не следить ли за мной вздумал?

Глаза индейца странно блестели в лунном свете.

— Нет, господин, — ответил он — впрочем, не кланяясь. — Я просто проходил мимо, господин. Лучше бы вам не ходить по ночам — тут много змей.

Джонстон хмыкнул, отшвырнул окурок и направился обратно. К счастью, нотации этнографа уже закончились. Мунс с гордостью демонстрировал очередную шестилапую тварь:

— Видите? Это Fulgora laternaria, или фонарница. Считается, что этот жук ядовит. Говорят также, что укус его смертелен, если только человек срочно... как бы это сказать... срочно не займется любовью!

— Боже милосердный! — Роджерс всплеснул руками в притворном ужасе. — Что же вы раньше не сказали? Надо было взять с собой хоть одну женщину на случай, если эта ваша фонарница кого-нибудь укусит!

Юный Лиддел, помощник картографа, покраснел, хотел что-то сказать, но промолчал.

* * *

Хуан точно знал, что дело плохо. Белые говорили про хиваро. Если бы только хиваро! Нет, это было другое. Духи злились. Еще с того дня, когда глупый белый подстрелил священного сокола. Хуан украл убитую птицу и утопил в болоте, но белый убил другую; Хуан выбросил и эту, но подозревал, что была еще и третья. Впрочем, и двух довольно — духов не обманешь.

Может быть, бог белых защитит их — и его тоже? Он ведь молится богу белых. Странный бог, очень непонятный. Как это он мог позволить людям себя убить? Он слабый? Так думали многие из племени; Хуан тоже поначалу так думал — но потом понял, что тут что-то не так. Белые захватили земли, белые ведут себя, как хозяева, — значит, их бог не может быть слабым. Наверное, их жрецы что-то недоговаривают. Так что он решил уважать этого странного бога: ходил в его храм, когда был в городе, носил на шее его знак и даже принял имя, удобное белому богу. И это к лучшему, потому что настоящее имя чужому богу знать ни к чему.

Но духи леса — они же никуда не делись. Курупира, который охраняет лес, никуда не делся. Белые злят его, они убивают священных птиц, они убивают не для еды, а непонятно для чего. Что сделает Курупира? Будет водить по лесу кругами? Заведет в болото? Превратит в кабанов? Или призовет на помощь злых духов хури-хури, пьющих души? Почему бьют барабаны?

А если это барабаны Юрупари, того, кто вызывает гром в небе и похищает луну?

Тогда совсем нехорошо.

Доктор — он еще что-то понимает. Немножко. Он пытался сказать. Но остальные белые не хотели его слушать, особенно рыжебородый, самый глупый, которому только бы пострелять.

Белые вообще глупые, как дети, но этот — самый глупый. Странно, что они сильнее. И сами глупые, и бог их...

Нет-нет, бог Иисус, ты не глупый, не злись, я в тебя верю, я тебе поставил свечку перед тем, как пошел с этими белыми.

Вон, пошел глупый белый в свою палатку. И бурчит что-то про ягуара. Где ж ему знать, что ягуар — это дух шамана, а то и сам шаман? Говорят, сильные шаманы могут превращаться. Кто же это просто так охотится на ягуара — "убивающего одним прыжком"?

Плохо дело. Иисус, может, и сильный бог, но здесь он не у себя дома. И барабаны всё громче. Даже если это просто хиваро...

Надо уходить отсюда. Сказать доктору? Он умнее всех остальных. Но нет — он и сам не уйдет, и Хуану не даст. Пусть уж белые молятся своему Иисусу — он же их бог, в конце концов. Если им очень повезет, может быть, он ради них договорится с Курупирой и даже с Юрупари. Но ради Хуана — вряд ли станет.

Носильщики, собравшись поодаль от палаток белых, шептались между собой. Они тоже понимали.

* * *

— В чем дело? — спросил Роджерс, протирая глаза. — Почему полковник Денверс так бушует? Хиваро напали?

— Носильщики сбежали ночью, — хмуро ответил Крейг. — Все. И проводник. Все индейцы. Причем никто из караульных ничего не заметил. Впрочем, Лиддел исчез, а он был в карауле...

— Убили?! — в ужасе спросил Роджерс. — Боже мой... И что же нам теперь делать?

Этнограф пожал плечами. Кажется, он был несколько пьян.

— Барабаны всё громче, — заметил он несколько невпопад.

— И что это значит?

— Понятия не имею. Как-то это... странно. Между нами говоря, я даже не совсем уверен, что это индейские барабаны.

— А что же это еще может быть?

Крейг опять пожал плечами.

— А где Джонстон? — донесся рев полковника. — Лоренс, Шольц, Мунс — кто-нибудь видел этого... охотника?

Слово "охотник" прозвучало как оскорбление.

— Небось, и вправду охотиться пошел, — пробормотал Крейг. — На ягуара. Один. Самодовольный идиот.

* * *

После почти недели моросящего дождя день выдался солнечный, и настроение у Джонстона резко поднялось. Казалось, сама природа одобряет его решение пойти на охоту. Он бы даже принялся напевать или насвистывать, если бы не был опытным охотником. А так — только радовался про себя, что не послушался этого труса-этнографа, и шел вперед, ступая как можно тише и аккуратнее и зорко глядя по сторонам. Ягуар здесь, где-то неподалеку! Джонстон чуял зверя, как... нет, не как собака, конечно; но что-то словно звало его, словно говорило: "Он здесь!"

Блики солнца на мокрых листьях, плети сладко пахнущих цветов, свисающих с ветвей, выпархивающие прямо из-под ног стаи пестрых бабочек размером с птиц или колибри размером с бабочек — всё это не привлекало внимания охотника. Красиво, спору нет. Но неинтересно сейчас, а потому не должно отвлекать. Он искал иное.

Неглубокий ручей преградил дорогу. Джонстон хотел было пойти вдоль ручья, но почему-то передумал и решил перебраться на другой берег. Он и сам бы не смог объяснить, что его там заинтересовало, но, недолго думая, снял сапоги и перешел мутный поток по колено в воде. Уже у самого противоположного берега, поскользнувшись, потерял равновесие и плюхнулся в воду — ветка, за которую он было ухватился, обломилась. Мокрый с головы до ног, чертыхаясь про себя, выбрался на берег — и...

Полускрытая кустарником, в прибрежной скале была небольшая пещера, а в ней, на куче костей, лежали пушистые клубочки. Увидев человека, котята зашипели, разевая крохотные пасти, которые еще не скоро станут грозными и клыкастыми. Если станут.

Вот вы где, мои хорошие. Значит, и мать где-то рядом. Охотничье чутье не подвело! Правда, самка с детенышами опаснее самца, ну да и он не новичок. Надо смотреть в оба, только и всего. А хорошо было бы привезти котенка — его всегда можно продать любителю экзотики или еще куда-нибудь... Но как? Жаль, не догадался запастись клеткой.

Джонстон выпрямился, сделал несколько шагов — и вздрогнул от неожиданности: поваленный древесный ствол футах в двадцати от него вдруг шевельнулся, изменил очертания, колдовским образом превратившись в припавшего к земле зверя. Немигающие желтые глаза смотрели прямо на человека. Странное чувство охватило охотника: удивление? почтение? Подобное он чувствовал впервые. Но заниматься анализом собственного состояния было некогда, и Джонстон осторожно потянул из-за спины ружье.

Кажется, он понял, что ружье промокло при падении, еще раньше, чем почувствовал под рукой мокрое дерево приклада. Вроде ведь падал на четвереньки, не на спину? Впрочем, какая теперь разница. Вот, значит, как оно бывает... Страха не было — только всё то же удивление: вот, значит, как. Что там Крейг болтал о том, что ягуар гипнотизирует жертву?

Джонстон тряхнул головой, отгоняя наваждение. При нем его нож, и еще посмотрим, кто кого!

Ножа на ремне не было. Какого черта? Он даже опустил глаза, чтобы взглянуть на обрывок ремня — прочного, хорошего ремня, на котором раньше крепились новенькие ножны. Как, как он мог оторваться? Зацепился за корягу в ручье?..

И в этот момент ягуар прыгнул.

* * *

Индейцы-носильщики, удалявшиеся от лагеря по проделанной ими же неделю назад, по пути сюда, тропе, остановились, услышав далекий рев ягуара. Переглянулись. Чего хочет "жаждущий крови"?

— Это белый, — сказал Хуан, и все повернулись к нему. — Глупый белый хотел поохотиться на убивающего одним прыжком. Тот поохотился на белого. Хотел охоты — была охота. А кто охотник, решает не белый.

Индейцы покивали, соглашаясь. Против духов ни ружья, ни ножи не помогут. Правильно сделали, что ушли. Курупира очень злится, раз пришел ягуар. Скоро могут прийти и другие. Надо спешить.

Барабаны зазвучали громче, смешиваясь с ревом хищника и далеким громом. Но теперь Хуан и носильщики удалялись от них. На них Курупира не сердился.

* * *

Лиддел презирал себя. Трус! Он трус! Ему теперь с этим жить. Но не мог не признаться сам себе: он предпочтет жить с этим, чем... В конце концов, он не на подвиги собирался, а всего лишь рассчитывал заработать на свадьбу! Помощник картографа — профессия не героическая. Разумеется, амазонская сельва — не Трафальгарская площадь; но отлично снаряженная экспедиция, казалось бы... кто же знал?

Кроме того, всё произошло так быстро... Он стоял в карауле ночью, сжимая вспотевшими ладонями ружье. Слушал барабаны и уговаривал себя, что доктор Крейг просто перестраховщик, а полковник — опытный военный и знает, что делает. Дождь прекратился, и в просветах листвы видны были необычайно крупные, чужие звезды. Вокруг постоянно что-то шуршало, шелестело, поскрипывало, постукивало... И — били барабаны.

Вдруг чья-то рука зажала ему рот; запахло чужим потом. "Индейцы!" — мелькнула паническая мысль. Только индейцы могут подкрасться так бесшумно. Это хиваро, они напали на лагерь! Сейчас его убьют, а потом перережут всех остальных. Отрежут головы, снимут с них кожу, набьют песком и будут носить на поясе. Юноша представил себе собственную голову на поясе у голого дикаря, и его замутило. Господи, спаси и сохрани...

"Молчи, белый господин," — шепнул кто-то по-испански прямо в ухо, и Лиддел сообразил, что это их проводник и переводчик, Хуан. Значит, все-таки не хиваро! Но не успел он вздохнуть с облегчением, как перед самым его носом сверкнуло в лунном свете лезвие ножа. Носильщики уходят, с ужасом понял Лиддел. Они боятся своих духов, а может, и хиваро, и уходят; а если я попытаюсь им помешать, меня убьют. Очень просто.

Он бросил ружье и поднял руки, показывая, что не собирается ничего делать. Но Хуан всё держал его, пока остальные индейцы проходили мимо, почти невидимые, как тени; совсем не похожие на запуганных, туповатых слуг, какими они были — притворялись? — раньше. Потом Хуан отпустил Лиддела, поднял его ружье и отступил на шаг.

Именно в этот момент помощник картографа совершенно четко осознал: они обречены. Хиваро ли их убьют, змеи, лихорадка или индейские духи — но они не вернутся. Он не женится на Элис Джефферсон. Бедная Элис, как она будет плакать, когда узнает... Или не будет? Повздыхает и выйдет замуж за этого лощеного красавчика Паттерса?

Но мама... господи, мама... она останется совсем одна!

Всё это промелькнуло в сознании за долю секунды — и Лиддел выдохнул: "Возьмите меня!" — и только после этого осознал, что, по сути, предает остальных. Но что можно было сделать? Разбудить Роджерса, Крейга, полковника? Они остановят индейцев... наверное. Глядя сейчас на Хуана, Лиддел не был в этом столь уверен. Но ведь не уйдут! В лучшем случае, в сотый раз возьмутся обсуждать ситуацию, выкладывая каждый свои аргументы, всем давно известные.

Почему-то он был уверен в том, что медлить нельзя. Ни дня. Ни минуты.

А Хуан не уходил. Глядел на молодого человека — и в глазах его была насмешка.

Лиддел впервые видел, чтобы индеец так смотрел на белого.

Или то была... жалость?

— Хуан, пожалуйста! — зашептал юноша. — Пожалуйста! Помоги мне добраться до какой-нибудь миссии, и я отдам тебе свое ружье, это хорошее ружье, я... — и осекся, сообразив, что ружье и так у Хуана, да и все остальные имеющиеся ценности индеец может спокойно взять.

Включая жизнь.

Но Хуан сказал только: "Идем."

И Лиддел пошел за ним. Носильщики покосились, но промолчали.

Услышав рев ягуара, он перекрестился. Индейцы переговаривались между собой. Лиддел знал: они говорят о гневе своих духов. Но ведь он лично ничего плохого духам не сделал? Он не убивал никого, даже жуков. Вряд ли географические измерения кому-то помешали. Если индейские духи существуют, им незачем мстить ему. Главное было — не оставаться вместе с остальными.

Главное — он вернется домой. Живым.

Как это доктор говорил? Пусть даже без прекрасных трофеев.

* * *

Порыв ветра стряхнул с ветвей тяжелые капли. Дождя сегодня не было, но под деревьями клубился липкий туман, и отовсюду капало. Крейг поежился, прикрыл лежавший на коленях пистолет полой куртки. Если намокнет... будет печально. Завтра может не хватить решимости. А бутылка виски была последняя.

Надо было, надо было настоять, как-то уговорить Денверса уйти. Может быть, это бы их спасло.

А может, и нет.

И как, собственно, он мог бы убедить старого полковника? Какими аргументами? "Видите ли, мистер Денверс, мне как-то очень беспокойно, у меня такое чувство, что... И индейцы говорят, что духи сердятся." О да, британский офицер непременно прислушается к подобным соображениям. Мы же цивилизованные люди, господа! Дайте нам факты, обоснованные факты!

А дикари доверяют своей интуиции и верят в духов. Поэтому они ушли. Поэтому они, скорее всего, живы.

Хуан как-то странно смотрел в последний день — как будто хотел что-то сказать, но не решался. Хотел предупредить? Возможно. Но не сделал этого — думал, что ему не поверят.

И правильно — не поверили бы.

Надо было возвращаться сразу, как только индейцы ушли. Всё равно без носильщиков и проводников шансов почти никаких. Кроме того, когда днем в нескольких милях от лагеря нашли растерзанное тело Джонстона, все пали духом. Бравый охотник встретил-таки ягуара, как и хотел; только результат встречи оказался не таким, как он рассчитывал. Все вздрагивали от каждого шороха; Мунс сидел мрачнее тучи, уставясь в одну точку, Лоренс молился шепотом... Только ли эта нелепая смерть их так расстроила? Или они почувствовали то, что Крейг ощущал и раньше, но, как и он, не желали принимать это чувство? Понимание того, что их ждет в этом богом проклятом лесу?

Он же в тот день ясно осознал: "Мы все умрем здесь. Нам не выбраться."

Но смиряться не хотел — и опять пытался убедить Денверса вернуться. Против обыкновения, старый вояка слушал молча, хмурил брови, не пытался возражать; в конце концов сказал, что ситуация действительно серьезная и надо подумать. Крейг вышел из палатки полковника обнадеженный.

Назавтра Денверс свалился с жесточайшей лихорадкой. Само собой, о том, чтобы идти куда бы то ни было, речи уже не шло: надо было ждать, пока больной выздоровеет. Если выздоровеет.

И они остались — мокнуть под беспрерывным дождем, то моросящим, то ливнем, и слушать далекий рокот барабанов. Или то были не барабаны? Иногда Крейгу казалось, что это раскаты грома. Или — рев хищника. Или — чей-то дьявольский хохот.

Хотя, скорее всего, это были все-таки хиваро, а все остальное — от расстроенных нервов. С другой стороны, если бы индейцы хотели напасть — разве не напали бы уже давно? Что толку им торчать тут вторую неделю?

А через пару дней Лоренс, тихий застенчивый ботаник, свалился со скалы и сломал себе шею. Потом Мунса укусил предполагаемый экспонат его коллекции — огромный волосатый паук, — и бедняга умер к вечеру того же дня. Роджерс и Стивенсон пропали без следа. То ли свалились оба в реку, и их унесло течением, то ли все-таки хиваро подстерегли в чаще. Действительно, зачем нападать открыто и подставляться под пулю? Отравленным дротиком из засады — куда проще и безопаснее.

Да, и мальчишка Лиддел исчез — но это было раньше, в то самое утро, когда ушли индейцы. Роджерс предполагал, что его убили — он был караульным; полковник заявил, что "этот молокосос попросту сбежал с дикарями". А если даже и так... нет, Крейг не осуждал мальчика. Теперь, по крайней мере, не осуждал. Пусть хоть этот выживет.

Еще кто-то...

Мысли путались. Крейг покосился на пустую бутылку у ног. Ну да, он пьян. Но жаль, что больше не осталось. И кому теперь нужна четкость мыслей? Полковник не приходит в себя; долго он не протянет. Хиггинс сошел с ума, то рыдает, то хохочет, то визжит, как свинья, которую режут. Тоже не жилец. Может быть, гуманнее было бы подождать, пока они...

Но какая разница?

Мы все здесь умрем — не все ли равно, сегодня или завтра? И есть ли смысл ждать укуса змеи или выстрела индейца?

Есть ли смысл ждать, пока хмель выветрится и вернутся сомнения?

Ах, да: можно дождаться хиваро и, когда они убьют полковника и Хиггинса — если их убьют первыми, — попросить продемонстрировать процесс изготовления... как там называются эти сушеные головы? Тсатса? Тсантса? Кажется, так. Какая удача для этнографа...

Крейг достал пистолет из-под куртки и погладил ладонью ствол. Так-то будет лучше.

Треск выстрела почти не был слышен из-за оглушительного раската грома. Или это были барабаны? И вдруг стало тихо. Через несколько мгновений на стоянку чужаков хлынул дождь, смывая кровь с травы и перекрывая бормотание безумного Хиггинса и хрипы умирающего полковника. А потом огромное дерево рухнуло под порывом ветра, погребая под собой уцелевшие палатки.