Смоленская Русь. Княжич Прода12

Возвратился обратно в Гнёздово от боярина Бориса Меркурьевича, через четыре дня, сразу после того, как у его суконщика, быстро освоившимся в новом деле, стало получаться скатывать войлок приемлемого качества. По пути назад завернул в Смоленск, требовалось отчитаться перед князем, куда и зачем я мотался.

И вот теперь, наконец-то прибыв в Гнёздово, я сам себе дал обещание сосредоточиться хотя бы пару месяцев, только на своей рождающейся в муках армии. "Колдовству" в химических мастерских, металлургическим печам и прочим делам купеческим, отныне я посвящал не более пары часов в день, всё остальное время, стараясь проводить с новобранцами и их командным составом. Командиров, набранных из княжеских дружинников, тоже приходилось кое-чему учить в методическом плане, так как задуманная мной подготовка будущих ратников сильно отличалась от распространённой здесь практики.

Первые дни КМБ заставили меня сильно понервничать и усомниться в своей затеи. "Какие к чёрту могут быть стройные шеренги и ряды, если они валются как неваляшки?!" — думал я про себя, гладя на покрытых с ног до головы грязью новобранцев.

Десятник Клоч, получивший в моей доморощенной армии звание полковника, разорялся криком:

— Полк, бегом!

Сброд, иначе их нельзя назвать, с трудом побежал по полю.

Мы с новоявленным полковником поскакали рядом на конях.

— Полк! Стоять! Разом поворот налево!

От этой команды случился массовый завал. Призывники стали натыкаться друг на друга и повалились в грязь, образуя безразмерные кучи.

— Поймите дурни, — не выдерживаю я, встревая в учебный процесс, когда с горем пополам восстанавливается относительный порядок. — Вы падаете от того, что по команде "стоять" кто-то сразу останавливается, кто-то продолжает бежать и натыкается на спину остановившегося, оттого вы и падаете. Поэтому, чтобы этого не случилось, в следующий раз как услышите команду "стоять" каждый из вас делает два шага, одной ногой, второй и останавливается, замирая на месте. Далее слушаете новые команды, что вам надо сделать: повернуться направо, налево, перейти на шаг, лечь на землю или подпрыгнуть, все, что скажет ваш командир.

— Правильно княжич говорит, — поддержал Клоч, — если вы так завалитесь перед лицом врага, не сохранив строй — вас всех мигом перебьют, не успеете и глазом моргнуть!

Попрощавшись с полковником, я напоследок ему сказал.

— До начала лета боевого оружия получить не сможете, кроме луков однодревок, но они от тисовых будут сильно отличаться.

— Видел я княжич эти твои саженые луки. На конях с такими, конечно, не повоюешь, а вот пешцы с ними управляться смогут. — спокойно отреагировал на мои слова Клоч. — Пока рано им оружие настоящее выдавать, а то поубиваются. Бывалые дружинники, назначенные сотниками или, по-твоему, ротными — и те приноровится сразу к твоим т а к т и ч е с к и м построениям и перестроениям не могут, что уж о смердах говорить!

Хоть Клоч и был изрядным балагуром, но прекрасно понимал, когда и с кем шутить, а когда этого делать лучше не стоит. Парень явно дружил с головой, и ему было интересно всё новое и необычное, а такого добра вокруг меня было хоть пруд пруди. Командирами второго и третьих учебных полков я поставил десятников Бронислава и Малка, а их заместителями Аржанина и Твердилу. Штатные должности девяти комбатов и двадцати семи ротных заняли рядовые гридни князя.

— В следующий раз привезу вам трубы и барабаны. Трубами будете команды дублировать, а под барабаны будет удобно ходить в шаг, при плотных построениях.

— Вот это дело, княжич! Привози побыстрее! — обрадовался Клоч.

— Ладно, бывай полковник! — особо выделил новое звание Клоча в моих войсках.

— Да какой там полковник, Владимир Изяславич! — смущённо махнул рукой Клоч, но новое звание ему явно нравилось, хоть это он и пытался скрыть.

Вообще, первый месяц выдался тяжёлым не только для меня, но и для дружинников-командиров, приноравливающихся не только к новобранцам, но и к новым требованиям, предъявляемым к их подготовке. Не обошёл своим вниманием и теоретическую подготовку, раздав им специально выточенные деревянные "учебные кубики", каждый из которых обозначал человека (напр. пикинер, взводный, вестовой и др.) или целое подразделение (напр. рота, батальон, полк). Переставляя по столу эти кубики "офицеры" учились разворачивать маршевые колонны в роты, батальоны и полки. Уяснять для себя иные перестроения и движение подразделений на поле боя.

Ну, а особенно тяжёлым, что вполне естественно и объяснимо, прошедший месяц стал для оторванных от сохи землепашцев. Это, в общем-то, не было для меня новостью, так бывает во всяком новом деле. Рано или поздно тело призывников адаптируется к новым нагрузкам, у кого это не произойдёт — тех просто спишем. А вот переформатировать, в нужном ключе, голову у бойцов — задача намного сложнее. Ведь воин мыслит совсем не так как крестьянин и знания ему нужны совсем другого рода. Для успешной перестройки психики нужно особое, пограничное состояние сознания. По своему опыту я знал, что быстрее и эффективнее всего подобное душевное состояние достигается на войне или при тягчайшем психофизическом изнеможении. Мой жизненный опыт утверждал, и я с ним благоразумно соглашался, что именно тогда, когда тебе приходится себя ломать, превозмогая вся тяготы, не только закаляется твой характер, но и меняется само мышление, отношение к жизни, восприятие мира. Без этого внутреннего перелома, весь распорядок службы, все хитрые перестроения просто не приживутся. А вдалбливаемая служба и вся военная наука в должной мере, не въестся в кровь и толку от неё будет х..., да не х...! А значит, в экстремальной ситуации боец, не осмысленно, отринув всю ратную науку, будет действовать лишь на вложенных в него природой животных инстинктах. Поэтому на войне, сходные по численности и вооружению ветераны всегда бьют не нюхавших пороху салажков. Но весь трагизм ситуации в том, что времени на получение боевого опыта у нас просто не оставалось! И если быстро не удастся создать действующий военный механизм, то уже через четыре-пять лет монголы просто придут, увидят и победят. Поэтому, лично для меня война уже началась, и я не разводил попусту сопли, требуя от дружинников тренировать пехотинцев жёстко и решительно! Не брезговал даже травмоопасными учебными боями. Необстрелянные бойцы, хотя бы в них, могли набраться хоть каким-то суррогатом, слабого подобия так необходимого им военного опыта. Альтернатива пролитию крови только одна — пролитие вёдер пота.

Исходя из вышесказанных соображений я начал КМБ со старой, "доброй", изнуряющей общефизической подготовки. И началась "потеха" — многосуточные пешие переходы, чередовались забегами по пересечённой местности, прерываемые лишь несколькими часами на сон. Эти многочасовые забеги очень быстро превращали вчерашних лесовиков в живых роботов, полностью послушных воле командиров. Секрет такого метаморфизма прост — у бойцов просто не оставалось ни моральных, ни физических сил что-то обдумывать и как-то действовать самостоятельно. Пехотинцы уже через несколько дней стали напоминать дрессированных зомби, с красными глазами и вмиг осунувшимися лицами. Нестроевые разговоры были полностью вытеснены гипнотизирующим, ритмичным боем барабанов и громкими звуками труб. А вся их мыслительная деятельность свелась лишь к тому, чтобы услышать и быстро, дабы не заставили принять положение "упор лёжа", исполнить приказ своего командира.

За первый месяц вокруг Гнёздова новобранцы нарезали десятки кругов. Они, стиснув зубы и мобилизовав все свои силы, преодолевали буераки, форсировали мелководные препятствия в виде речки Свинцы, утопали в грязи, промокали до последней нитки в ливнях, замерзали в стужу, задыхались после марш-бросков и заваливались спать, едва успевая снять с ног окровавленные от мозолей портянки. Но зато уже летом тридцатикилометровый дневной переход воспринимался ими как отдых от службы. Но это будет потом, и вовсе не главное. Сейчас же, измотанные до основания, вымазанные в грязи, промокшие до костей под проливными дождями, напрочь забывшие, что такое сон и сытое брюхо, пехотинцы медленно, но верно превращались в податливую глину, из которой можно было вылепить всё, что душе угодно.

К 1 января, ознаменовавшемуся внезапно обрушившимися на княжество лютыми морозами, было потеряно или комиссовано 1/3 первоначального воинского набора. Большинство этого контингента просто сломалось, не выдержав всех этих тягостей — они были морально обанкрочены, распространяя вокруг себя депресняк, как заразную болезнь — их нужно было срочно удалять из коллектива. Многие из выбывших получили травмы, не совместимые с дальнейшим прохождением службы. Были и погибшие от простудных заболеваний и от различных инцидентов, свойственным выбившимся из сил людям. Некоторые, смалодушничав, ушли в самоход — сбежали неизвестно куда.

Зато сохранился и выявился костяк, на который можно было "нарастить мясо" и дальше с ним успешно работать. Выдержавшие все эти двухмесячные издевательства, показавшиеся, должно быть им, дольше всей прожитой до этого жизни, они стали морально и физически готовы к дальнейшей службе, а главное, открыты всему новому. Без этого было никак не создать самостоятельный род войск — тяжёлую пехоту. Потому как основа основ панцирной пехоты, её краеугольный камень — это с т р о ж а й ш а я дисциплина! Иначе, ныне главенствующая на поле боя конница своими манёврами и натиском, просто расстроит строй, превратив пехотинцев в беззащитные, но чертовски дорогие игрушки.

С наступлением трескучих морозов количество и длительность походов резко сократилось. Бойцы уже успели достигнуть нужной кондиции, требовалось сменить направление подготовки. К тому же встали лесопилки, до конца не выполнив мой заказ на широкие охотничьи лыжи, без которых было затруднительно передвигаться по выросшим сугробам. Поэтому, большую часть свободного времени пехотинцы стали проводить на расчищаемых от снега плац-площадках, отрабатывая под непосредственным командованием командиров-дружинников и моим въедливым присмотром и консультированием, различные экзерции.

Творчески переработанный в местных условиях КМБ, с поправкой на временное отсутствие доспехов и вооружений (кроме тупых копий, щитов из досок, да луков-однодревок), приобрёл следующие черты. Во-первых, как уже говорилось, появились ранее не практиковавшиеся беговые занятия. С началом сильных морозов, вместо изнуряющих пеших многокилометровых переходов и марш-бросков, бойцы стали ежедневно нарезать круги по подмёрзшему полю. Растренировываться, терять полученные осенью навыки, было категорически противопоказано. Беговые дорожки с тренировочными полями начинались сразу за казармами. Во-вторых, пытались проделывать всевозможные перестроения, при этом синхронно двигаясь. Вскоре пехотинцы шагали не как им вздумается, а строго выверенным и размеренным шагом. Походные колонны отрабатывали развёртывание в боевой порядок, затем перестраивались в походный. Учились правильно формировать боевой строй. В-третьих, дружинники тренировали бойцов правильному обращению с пехотным щитом. Необходимо было добиться, чтобы в сомкнутом строю правый край щитов каждого из ратников упирался в левый край щита напарника стоящего справа. Такое построение во много раз прочнее, чем когда щиты меж собой не соприкасаются. При этом учились орудовать тупым копьём. Ну и как изюминка, проводились учебные бои развёрнутых колон друг с другом. Отрабатывали удары и защиту, в том числе попытки условного противника, в виде собранных в общую колонну отцов-командиров, разбить единый слитный строй и ворваться в ряды копейщиков и стрелков.

Новые, неизвестные здесь тактические схемы и приёмы пешего боя, высокий уровень взаимодействия между подразделениями, прямо на глазах удивлённых дружинников, постепенно, день ото дня, рождал новый, несокрушимый и одновременно податливый командам, пеший строй. Я его строил, во многом, опираясь на канувшие в лету традиции римских легионов, переосмыслял опыт македонян, швейцарцев, испанских терций, англичан эпохи Столетней войны, обширную практику 19 века. Поэтому в состав батальонов и рот я ввёл панцирных пикинеров, наподобие швейцарцев и испанских терций, добавил арбалетчиков. Но самой массовой основой любого моего подразделения становились лучники, вроде английских, но дополнительно вооружённые бердышами и защищённые ранцами-колчанами от вражеского обстрела. Тяжеловесно, конечно, получится, да деваться некуда. Но повторюсь, всего этого вооружения и доспехов ещё не было, всё отрабатывалось и натренировывалось, в лучшем случае, на упрощённых учебных моделях.

В моих глазах, непосредственный боевой контакт, практиковавшейся римлянами, проигрывал бесконтактному методу ведения боя, когда вражеская сила, в массе своей уничтожается или выводится из боя ещё на подступах к подразделению, многократно ослабляя свой натиск. Вот как раз для этой цели мне и нужно много лучников, вооружённых горами стрел. Перед ними будет поставлена задача вести частую, не прицельную стрельбу по площадям — по месту скопления вражеских войск, изматывая его ещё на подходе. Прицельную стрельбу по хорошо защищённым целям брали на себя арбалетчики. А первоочередной задачей наружных шеренг пикинеров — своими длинными копьями останавливать конные атаки. В ближнем бою, если до него дойдёт дело, пикинеры должны были бросать свои пики и браться за мечи. Действуя в этой ситуации не в одиночку, а при посильной поддержке вооружённых бердышами лучников, помогающим из задних шеренг своим впередистоящим копейщикам.

Главным в учёбе было научиться не просто стрелять и колоть, а умело взаимодействовать при маневрировании на поле боя. Для этого требуется слушать, понимать и единообразно исполнять команды и приказы своих командиров, продублированных, в зависимости от уровня командования, звуками труб, барабанов или ещё неизвестной здесь флажной сигнализацией. Если медведя можно научить ездить на велосипеде, то, дай Бог, и с русскими мужиками как-нибудь сумеем управиться. Чтобы они не как раньше, очертя голову бросались в бой, а подходили к этому делу вдумчиво, с холодной головой, применяя полученные навыки и, опять же, слушаясь своих командиров.

Забегая вперёд скажу, что уже наступившим летом прогресс был заметен и невооружённым глазом, даже не специалисту. Пехотинцы отрабатывали все манёвры и перестроения, доведя их до автоматизма. Здесь проблема выявилась в другом, она кроилась в головах некоторой части командного состава. Хоть порученное им дело они и добросовестно исполняли, но не совсем понимали, зачем нужны все эти излишества. Многие из них искренне считали, что задачей пехоты является, до конца выполняя свой долг, честно умереть под копытами вражеской конной дружины, выбив при этом из строя как можно больше всадников. Ну, хоть ты убей, не верили они в воинские доблести вчерашних пахарей. Они в серьёз считали, что забавляться по воле княжича в потешных боях это одно, а настоящая война — нечто, совсем иное. Отчасти я с ними был согласен, но лишь отчасти.