Кот

Андрей Дай

Кот

Роман

У Северянина был только один наруч. Причем, изначально, по задумке изготовившего доспех искусного гранадского мастера, он предназначался для левой руки. Но здоровенный, на голову выше и раза в полтора шире любого из нас, воин одел защиту на правую, не занятую круглым щитом. Наруч, как бы здоровяк не затягивал ремни, постоянно сползал, и тому приходилось его постоянно, досадливо морщась, поддергивать. Это наверняка вызвало бы насмешки в военном лагере доброго короля Альфонсо, в Ла Линеа, у стен проклятого Господом Гибралтара, если бы нашелся смельчак, рискнувший поссориться с этим рыжим гигантом.

Это мы, истоптавшие почти за год вместе с ним тысячи лье по горам Кордильеров Бетики, сражавшиеся плечом к плечу в сотнях стычек, знали, что Северянин довольно спокойный и рассудительный парень. А так же, что у него отличное чувство юмора и из бочкообразной груди способен вырываться такой громоподобный хохот, что сотрясаются вечные камни теснин Гарганто Верде.

— Сеньор Роландо... Ну тот самый, коего мои предки давным-давно насмерть забили камнями в Ронсевальском ущелье, — принялся за новый рассказ смуглый, белозубый и улыбчивый, жилистый, как пиренейский пони баск Хавьер Берриак. Говорил он на смеси кастильского романсо, арагонского и латинского. Не забывал и говора Васконии с Кантабрией. И каталонский, коий, как всякому известно, схож с языком окс, на котором говорят в герцогстве Аквитания. Да еще успевал вворачивать арабские и берберские слова. Обычное, впрочем, дело в разноплеменных отрядах альмогаваров, пришедших по зову Кастильского короля к подножию Гибралтарской скалы.

— Оставь в покое своих досточтимых предков, приятель, — гаркнул Северянин, который всегда был не прочь хорошенечко посмеяться над доброй шуткой, но никогда не находил в себе терпения дождаться конца рассказа. — Что там дальше случилось с тем славным рыцарем?

— И будь осторожен в словах, мой друг, — сквозь улыбку посоветовал второй и последний после меня идальго в нашем маленьком отряде — мой оруженосец, дворянин из Наварры Мартин Абарка. Детство моего эскудеро прошло в галереях Наваррского королевского замка в Олите, и хотя судьба и неуемный характер привели его в конце концов в белые скалы северо-запада Гранадского эмирата, рыцарские идеалы еще витали в этой голове.

— Ну, парень! — взвыл Северянин. — Не тяни уже. Наши гости совсем близко. Как бы они не помешали тебе закончить свою историю! Я слышу, как всхапывают их кони...

— Кони?! — воскликнул я, не в силах смолчать. Как бы не хотелось и мне успеть дослушать очередную из тысяч веселых сказок, на которые был богат наш соратник. — Во всей благословенной Господом Кастилии, только ты, здоровяк, не в состоянии отличить добрую лошадь от мула!

— А по мне, командир, так что лучший во всей Андалузии конь, что собака — все едино, — засмеялся рыжий воин. — Все равно, ни одно здешнее животное не в силах будет меня увезти.

— Тебе, парень, нужно было родиться в стародавние времена Ганнибала, — сверкнул белыми зубами баск. — Он дал бы тебе слона!

— Слона? — озадачился Северянин. Похоже, это слово он попросту не знал.

— Пусть Хавьер говорит, — взмахнул рукой Мартин. — В Библии у отца Леонарда в Альхесирасе есть изображение этого страшного зверя. Я попрошу падре показать его тебе.

— Так вот, друзья, — с готовностью продолжил рассказчик, подбросив прежде запашистую вересковую веточку в тлеющий костерок. Восточный ветер, леванте, охотно растягивал дым по ущелью в сторону приближающегося по тропе врага. — Сеньор Роландо отправлялся в дальний поход. И уже стоя у стремени своего верного коня Вейлантифо, кабальеро позвал верного друга, и вручает тому ключ от пояса верности молодой жены...

— Пояс верности? — снова перебил Хавьера Северянин. — Это еще что?

— Боюсь, мой друг, здесь библия отца Леонарда нам не поможет, — хихикнул оруженосец.

Я уже испугался было, что на том рассказ и закончится. Что теперь мы примемся обсуждать эту... гм... деталь одежды, и времени до подхода крадущегося в нашу сторону берберского отряда уже не останется. На счастье баск быстро, несколькими словами описал устройство и, не обращая внимания на озадаченную физиономию рыжего здоровяка, продолжил.

— Вешает сеньор Роландо золотую цепь в ключом на шею своему другу и говорит: "Дорогой друг! Я буду в походе несколько лет, и все это время, до моего возвращения, прошу тебя хранить честь моей супруги. Держи ключ при себе. А ежели же мне суждено погибнуть в славной битве — тогда только избавь ее от данных мне клятв!"

— Да ну! — словно не веря своим ушам, взмахнул Северянин ладонью, из которой легко мог бы напиться конь. — Не может такого быть!

— И не успел сеньор Роландо отъехать от ворот своего замка и на пол лье, как его нагнал верный друг на взмыленном коне. И уже издалека закричал...

— Чтож там за конь был у этого господина? — вскинулся Мартин. — Запалиться всего за пол лье?!

— Да дайте же ему закончить! — скомандовал я. — Наши гости не станут ждать, пока мы обсудим каждое слово Хавьера!

— Спасибо, сеньор альмокадани, — слегка поклонился мне баск. — Я уже почти закончил... Так вот. Говорят, будто бы еще издали верный друг сеньора Роландо принялся кричать: "Какое счастье, что мне удалось тебя догнать!" Тут кабальеро встревожился и спросил: "Что случилось? Все ли хорошо в моем замке, здорова ли моя супруга?" Но друг, подъезжая ближе, поспешил успокоить сеньора: "Нет-нет, добрый друг. Там все хорошо. Просто ты дал мне не тот ключ".

— И все? — вскинул огненные брови гигант.

— Да, — оскалил зубы баск. А потом, не глядя на сосредоточенно хмурящегося воина, принялся разматывать полосу ткани, которой скрывал на переходах по горным тропам свой, на этот раз действительно правый наруч. Месяца два назад, в конце мая, когда склоны гор покрываются розовой пеной цветущего вереска, неподалеку от деревеньки Грасалема, эти части доспехов достались им в качестве трофея. Беспечного гранадского вельможу, отправившегося на охоту во время войны, добыли баск с Северянином на пару. Пришлось и добычу делить пополам.

— А-а-а! — взревел минутой спустя рыжий. И оглушительно, так что эхо испуганно за металось между скалистых уступов, засмеялся. — А-а-а! Не тот ключ! Хоу! Он дал не тот ключ! От железных брэ молодой жены!

В этом восторге, в этой буре веселья совершенно вдруг потерялись все остальные звуки. И то, как скрипели тетивы взводимых арбалетов, как шипели извлекаемые из ножен мечи, и как позвякивали металлические детали упряжи испугавшихся громких звуков животных. А потом, когда последняя капля смеха вылетела изо рта рыжебородого здоровяка, показалось будто весь Божий мир замер в полной тишине. Стих даже ветер, всю ночь певший что-то выгоревшим до белизны камням.

— Славная сказка, приятель, — одним, неожиданным для такого большого тела, движением вскакивая и поправляя склепанный из полос шлем, вскричал Северянин. — Жаль наши гости не смогут оценить ее по достоинству!

— У них сейчас будут другие заботы, — хмыкнул баск. — Так что я не в обиде!

— Наступает время петь железу! — возвышенно воскликнул оруженосец, и сдвинул щит со спины вперед.

В этой теснине мы поджидали гонцов алькаида осажденного Гибралтара к эмиру Гранады уже пару дней. Было опасение, что обнаружив следы всего нашего отряда восемь берберских воинов не рискнут идти самым коротким путем, через ущелье Гарганто. Поэтому на крохотном пяточке у ручья, где так удобно останавливаться на привал, остались только мы четверо.

И пусть мы не могли похвастать богатыми одеждами или сверкающими драгоценными украшениями доспехами. Пусть на наших плащах не было ярких гербов или аскетичных крестов какого-нибудь из военно-монашеских орденов. Однако всякий, имеющий отвагу или глупость жить в Пограничье узнал бы в нас отчаянных альмогаваров — вольный отряд собравшихся со всех краев Иберийского полуострова и Испанской марки добровольцев на войну с неверными. Тех, об упоминании о которых вздрагивают от ужаса отважные рыцари Бургундского Дофине и греческие всадники Константинопольского императора. Тех, кого мавры, стоит попасться им в руки, казнят с особенно жестоко. Так, словно мстят собственному страху. Предательской дрожи в коленях, когда среди гор слышится кличь свободных отрядов: "Пой, железо!".

Это не пустое хвастовство! Не недостойная идальго гордыня, хотя нам, горцам, однажды остановившим орду арабов на горных перевалах, сохранившим в своих долинах Христианские святыни всегда найдется чем похвастать. Я — сын, внук и правнук рыцарей — не раз уже облачал свою горячую благодарность Святой Анне, покровительнице нашего древнего рода, в толстые восковые свечи возле ее святых изображений, за то только, что Провидение привело меня сюда.

В общем, это все к тому, что мы, со щитами и оружием в руках встречающие приближающегося врага, немедленного, с ходу, нападения не ждали. Полагали мавров, отправленных со столь важной миссией в Гранаду, более благоразумными и осторожными.

Тем более, никто и представить себе не мог, что они попробуют атаковать верхом. Это здесь-то, в тесном ущелье! В хаосе каменных осыпей, где надменные мулы тщательно выбирают место для следующего шага, а пугливые лошади прядут ушами и вздрагивают от беспорядочных отражений перестука их же копыт.

Нужно признать, лошадь в берберийском отряде все-таки была. Прекрасная темно-серая кобылка, с крепкими ногами и сверкающими от возбуждения глазами. Но прежде того, как я разглядел ее стати, первыми мне бросились в глаза замечательные темно-бордовые, расшитые шелковой нитью кордовской кожи сапоги на ногах ее наездника. Потом только, разглядел и тусклую кольчугу на груди дородного, тяжеловатого для невысокой арабки, всадника, и сверкнувший холодной молнией меч в его руке.

— Этот мой! — выкрикнул я и бросился вперед. Позабыв обо всем на свете, я видел только будущие свои трофеи! — Пой, железо!

Между тем, следом за предводителем на лошади, из-за поворота показались еще четверо приотставших всадников верхом на высоких, крепких мулах. И уже потом только — трое пеших воинов с копьями.

Если бы, вместо того, чтоб кинуться прямо на предводителя, я задержался на минутку. Если бы влез на крупный валун и попытался увидеть место будущей стычки хотя бы с такой высоты, непременно бы смог заметить, как сразу за моим призывом к началу битвы, из густых кустов вылетели восемь коротких и злых арбалетных болтов, четыре из которых тут же отправили в Бездну души троих мавританских пехотинцев, а остальные беспомощно раскололись о камни, пролетев мимо скачущих на мулах мавров. Как из тщательно подготовленных еще несколько дней назад убежищ выскочили, размахивая оружием и завывая от боевой ярости, остальные наши товарищи. Как летели дротики, впиваясь в тела вопящих от страха врагов. Как Северянин сначала одни ударом раскроил череп мавра вместе с железным шлемом, а потом рычал и ругался на неведомом мне языке, грозя могучими кулаками равнодушному небу, жалея о утерянной по глупости добыче.

Но я этого всего не видел. Все мое внимание занимал предводитель берберов.

— Слазь с лошади, мавр, — прорычал я, поднимаясь с песка, после того, как враг ловко повернув коняжку, меня опрокинул. — Слазь и дерись, как мужчина!

— Беги, бродяга! — орал, кривя породистое лицо в гримасе, араб. — Тебе не победить воина Аллаха!

Лошадка под ним крутилась на месте, вздымая целые фонтаны песка, и я все ни как не мог придумать способа, как же мне подобраться к телу врага. Причем, что самое ужасное, он уже успел нанести мне несколько ударов, отраженных, впрочем, крепким щитом. А вот я ни разу достать его не смог.

Пока надменный всадник на несколько секунд не отвлекся, обнаружив, что из всего его отряда, он остался в живых один. И стоило ему остановить лошадку, на миг замереть на месте, как я не сплоховал. Подскочил, оперся о его же колено чтоб подпрыгнуть повыше, и сверху вниз, со всего размаха, ударил старым дедовским мечом ему по голове. А потом, убедившись, что враг повержен на землю, поспешил поймать нервно дрожащую арабку, в переметных сумках на которой, как я подозревал, должно было храниться послание коменданта Гранады к Гранадскому эмиру.

Лошади, как собаки, очень верные животные. И всегда довольно трудно примиряются со сменой хозяина. Потому, я нисколько не удивился, когда серая кобылка прямо-таки шарахнулась от меня в сторону. И если бы не волочащийся по земле повод, вполне могло статься, что я ее вообще бы не поймал. Рванула бы, задрав хвост вверх по ущелью, и все. Ищи эту капризную красавицу потом...

Уздечка была украшена серебряными бляшками. Точно такие же украшали и богатое, крытое бархатом седло, и шли по краю клапанов объемистых переметных сумок. Жаль, конечно. Красиво, богато, но очень жаль. Ладно, если бы это был какой-нибудь, пусть даже исключительно высокий и крепкий, мул. Глядя на эту скотину, у меня еще ни разу в жизни сердце не дрогнуло. А вот арабскую лошадку я сразу решил оставить себе. Умом-то понимал, что вряд ли стану ездить на ней верхом, но и заставить себя расстаться с такой удивительной красоткой уже себя не смогу. Это мавры и прочие нехристи могут не обращать внимание на пол. Говорят, будто бы берберы седлают даже и беременных, но тут я сильно сомневаюсь. Пусть в Магрибе лошадей куда больше, чем у нас, но и там добрый конь стоит не мало. В Фесе любой, пригодный к верховой езде стоит по меньшей мере двадцать, а то и тридцать адарме (адарме -1,79 грамма) золотого песка привозимого из-за Великой Пустыни. И лишиться жеребенка не захочет ни один добрый хозяин.

В католической Кастилии на кобылах кабальеро не ездят. Рыцарю пристало садиться в седло, только если оно водружено поверх коня. Лошадок, владетельные идальго, обычно дарят своим женщинам. А мне кому подарить эту тонконогую принцессу лошадиного племени? Оставшейся в замке матери?

Понятно, что темно-серая строптивица — мой трофей. Но по законам боевого братства альмогаваров — соматенты, я имею право только на половину добытого в совместном рейде. Пятая часть должна отойти нашему сюзерену, а остальное — поделено между соратниками. И было бы на моей добыче обычная, ни чем не разукрашенная упряжь, ее зачли бы как часть лошади. Седло вообще принято делать для каждого животного отдельно. Продать его и так довольно тяжело. А тут еще необычная, с мускулистой грудью, но узкой спиной лошадь. Соратники могут потребовать содрать серебряные украшения, и будут правы. Но и на это я пойти не могу. Может наш род никогда не входил в списки рикос хомбрес — знатнейших семей страны, но и не из идальгос вилланос — статьями фуэрос данным двести лет назад моему родному городу — Кастро-Урдиалес — королем Альфонсо Восьмым горожане приравненные в правах к дворянам. И представить себя едущим на лошади с ободранными украшениями — это ниже моего достоинства.

Простые вычисления. И тут не надо быть придворным арифметиком. Оставляя себе и кобылку — тысяча, а то и полторы мараведи, и упряжь — еще не меньше двух сотен, я полностью лишаю себя доли в остальной добыче трехминутного боя. А я ведь хотел и к мечу примериться. У моего-то, сколько клепку на навершии не правь — все равно рукоять болтается. И из тех монет, что вытряхивали из кошельков берберов на расстеленный плащ, сколько-то должно было перейти ко мне.