Под вечным солнцем (главы 12 - ...)

Нить двенадцатая. СТАЛЬНОЙ ЭРХА — ЗОЛОТАЯ ПЕШКА

То, что Эйтэри задумал в эту ночь, было опасно — будто бы реку по только что вставшему льду переходить — и оттого кружило голову покрепче старого вина. У него мелькнула досадливая мысль, что как раз вина-то, даже самого паршивого, он не пил очень давно...впрочем, сейчас это не имело значения. Он заплел косу потуже, скрутил ее тугим узлом на затылке, чтоб не мешали волосы, не лезли в лицо непослушные прядки, не цеплялись за что ни попадя. Фыркнув себе под нос, юноша натянул простые штаны, добытые нарочно для таких вылазок — не в белом же шелке бродить по ночному дворцу да по саду, его чуть задень — и порвешь в клочья, как объяснять потом... штаны, конечно, пришлось одолжить у какой-то дворцовой рабыни без ее ведома, но для важного дела же, не ради пустой забавы. Белоснежные одежды, небрежно сброшенные, лежали ворохом на постели, россыпь драгоценных украшений была рассыпана столь же небрежно по вышитому покрывалу, и некогда было их собирать. Слишком долго думал он, слишком тянул время, прежде чем решить — надо идти, надо узнать, не в этот ли переход ведет запертая дверь в покоях повелителя...Эйтэри краем уха слышал, что болтали мальчишки о той части дворца, и запомнил главное — там вряд ли могла стоять стража. А все остальное...какая разница? Он зло усмехнулся — зря, ох, очень зря владыка половины мира оставил своего наложника до утра в своей спальне, да еще и будить не велел. Сама доброта, куда там.

Гаремная половина была пуста, как всегда, Ирри бродила где-то далеко, и Эйтэри, поразмыслив, не стал ее звать, отложить до обратного пути...если только все удастся, и он не попадется бдительной страже повелителя, хохотнул он про себя.

Он выбрался на галерею, опоясывающую гаремный этаж, которая была залита бледным лунным светом, ухватился покрепче за крепкие плети плюща и полез наверх, надеясь на то, что никто, мучимый бессонницей, не выйдет сейчас в дворцовый сад, и его глазам не предстанет это..любопытное зрелище. Хотя...вряд ли найдется кто-то, кому настолько опротивела земная жизнь — Ирри часто бродит и по саду тоже...ну, или это будет сам повелитель, и тогда не все ли равно? Интересно, верно ли он рассчитал..и не вломится ли он сейчас в покои одной из жен повелителя...несомненно, хорошенькой, но...

Но рассчитал он и впрямь верно. Юноша перелез через высокие перила галереи и прислушался — не слышно ли шагов, голосов, шорохов...не зевает ли сонная рабыня, куда-то отправленная капризной госпожой посреди ночи, не звенит ли оружием стража у покоев жены владыки половины мира...Но далеко внизу шелестели листвой деревья, изредка перекликались ночные птицы, и лишь в черном провале коридора, в который выходила дверь с галереи, стыла мертвая тишина, будто в доме, давным-давно оставленном людьми. Эйтэри недовольно поморщился — из-за двери тянуло затхлостью, пылью и пустотой, и он невольно засомневался в своей затее. Если отсюда, из неведомо почему заброшенной части дворца и можно было проникнуть в покои повелителя, то об этом, несомненно, уже позаботились, чтоб не пробрался здесь незваный гость...Но проверить все-таки стоило.

Впрочем, догадка подтвердилась — в конце коридора, пустого, заросшего пылью и паутиной, как старые камни в лесу седым мхом, обнаружился проход, заложенный камнями, и закладывали его надежно, хоть и наспех. Двери, когда-то ведущие в покои, были заперты, и их ручки, украшенные затейливой резьбой, тоже покрывал слой пыли, пауки своими сетями уже давно заплели замки, некогда драгоценные, искусной работы ковры на полу были отброшены в стороны, будто...будто отсюда убегали, торопясь...от чего? Темнота молчала, холодно и враждебно. Эйтэри досадливо дернул плечом, от безнадежности проверил, что там, с другой стороны коридора — но и там оказалась наспех сложенная каменная кладка. Мимо, снежные демоны все это побери, мимо. Он тоскливо подумал о том, что сейчас ему придется искать, где бы отмыться, чтоб не возвращаться в гарем, как кот, залезший в чулан, извалявшийся там в пыли и ставший из белого серым.

И тут тишину нарушил странный звук, поначалу показавшийся очень громким, и Эйтэри, вздрогнув, огляделся по сторонам, прижимая уши. Но в коридоре, кроме него, никого не было, только неживая темнота да пауки по углам. Звук не умолкал, он был где-то рядом, а не в саду или на нижних этажах, шел откуда-то совсем близко и был похож то ли на жалобное мяуканье кошки, то ли на...на тоненький детский плач, отчетливо доносящийся из-за одной из запертых дверей.

Эйтэри встряхнул головой, пытаясь отогнать морок, но плач не прекратился. Снежные демоны, да что же это...Он осторожно, бесшумно ступая, подошел к двери, прислушался, принюхиваясь, как чуткий лесной зверь.

Пахло смертью.

Следовало догадаться и раньше — откуда бы здесь, среди мрака и пыли, взяться живому ребенку. А они всхлипывали, там, за тяжелой дверью, и что-то лепетали наперебой, на два голоса, и захлебывались отчаянными детскими слезами — так, что и впрямь можно было поверить, что по чьему-то недосмотру в запертых покоях оказались две живые девчонки. Эйтэри так и стоял, прислушиваясь, не двигаясь с места, будто зачарованный — хоть у него и мелькнула мысль о том, что, кажется, есть такая тварь, приманивающая жертвы именно детским плачем...

— Кто там? — вдруг спросила одна из девчонок, испуганно всхлипнув. — Ты зачем тут?

— Зачем? — повторила другая, шмыгнув носом. — Страшно...

— Не надо бояться, — тихо отозвался Эйтэри, устало опускаясь на пол возле двери.

— Страшно...нам всегда страшно, — первая девочка, кажется, перестала плакать, только судорожно вздыхала изредка. — И холодно...

— А ты настоящий? Теплый? Тебе там тепло? — сквозь слезы заговорила вторая. — А нам холодно...и страшно...так холодно...

— Здесь тепло, маленькие, — Эйтэри прикоснулся кончиками пальцев к двери, чье теплое дерево хорошо прогрелось за день.

— Ты добрый, добрый, — залепетала первая. — Хорошо...не страшно...

— Ты теплый, — Эйтэри казалось, что он видит, как вторая сосредоточенно вытирает слезы маленьким кулачком. — Теплый...хорошо...ты уйдешь ведь, да? Мы сейчас одни тут...будем опять бояться...будем...будем...будем...

Казалось, что время замерло, застыло, как речная вода — подо льдом, и темнота становилась все холоднее и холоднее, будто за окном была поздняя осень, а не макушка жаркого южного лета. Эйтэри сидел, прислонившись к дверному косяку, стиснув от бессилия кулаки, и слушал бесконечный тихий лепет, всхлипывания, жалобы, сливавшиеся в единый негромкий гул, будто за дверью текла и шелестела маленькая подземная речушка. И он не сразу разобрал вплетающееся звучание другого голоса, низкого и грудного, чуть хрипловатого, с ласковыми тягучими нотками.

— Мальчик, — почти шептала женщина, — мальчик...Добрый, хороший мальчик...девочек моих пожалел, а тот, другой не пожалел, нет...Отопри дверь, мальчик, выпусти нас, здесь пусто, здесь холодно, мои девочки охрипли от слез, пусто, холодно, отопри же нам дверь, прошу тебя...

Она умоляла, задыхаясь, и детские всхлипывания не смолкали в ледяной тишине, и Эйтэри тяжело, как во сне, поднял руку, медленно вытащил узкую шпильку из серебряного узла на затылке и примерился к замку, который был заперт давным-давно.

— Мальчик, милый мальчик, — она, там, за дверью зашептала еще быстрей и судорожней, — прошу тебя, мальчик, именем матери твоей...у тебя же есть мать, мальчик? Прошу, прошу тебя...

Туман.

И голос, голос, горячий шепот, да она же живая там, живая, нельзя здесь быть живым, сейчас, подожди, подожди же...

— Остановись! — негромкий голос разорвал тягучую тишину. Пальцы Эйтэри от неожиданности разжались, шпилька упала, сверкнув на прощание серебряной искоркой и мгновенно затерявшись между складок пыльного ковра. Та, что за дверью, зашипела низко и страшно, забормотала что-то неразборчивое, а Эйтэри обернулся — и увидел, что из дверного проема в темный коридор падает лунный луч, и в его свете замерла невысокая девушка с длинными черными косами, заботливо обнимающая руками тяжелый живот, будто оберегающая дитя, которое никогда уже не появится на свет.

— Пойдем, — она смотрела строго и непреклонно, и отчего-то не было никакого желания с ней спорить.

— Но... — начал было Эйтэри, уже шагая к ней, к воздуху, шелесту листвы и лунному свету из затхлой темноты, где затихали зовущие голоса.

— Пойдем, — она покачала головой, протягивая ему руку. Ее тонкие, как лучинки, пальцы были прохладными, словно ночной ветер с моря. Они вышли на галерею — под спокойный взгляд Ночного ока, равнодушно сияющего на бесконечном черном небе, усыпанном мохнатыми южными звездами.

— Тебе пора, — девушка посмотрела на него огромными застывшими глазами, зябко обхватывая руками узкие плечи. — Не нужно тут быть...она зла. Очень зла. Ты же понимаешь, что это означает...для живых.

— Понимаю, — Эйтэри чуть улыбнулся ей, потихоньку оттаивая от объятий холодного тумана, от неживых чар, дурманящих разум смертных. — Я...дурак. Надо было сообразить...Спасибо, Ар-Руа.

— Ар-Руа... — задумчиво повторила девушка. — Да...меня так называли. Когда-то. Давно. Когда было всегда тепло...не как сейчас. Сейчас — холодно...Тебе пора.

— Да, — кивнул Эйтэри и снова протянул ей руку. — Тебе помочь спуститься?

— Не нужно, — она покачала головой, робко улыбнулась, будто прося прощения за отказ. — Поторопись, скоро небо начнет светлеть. Ты был тут...слишком долго. Пора.

И девушка отступила на шаг, к перилам галереи, на которые плющ закидывал свои прихотливые плети, и медленно растаяла в воздухе, улыбнувшись напоследок — так же осторожно и робко.

Эйтэри невольно, не удержавшись, подошел к перилам, и коснулся плюща, возле плетей которого стояла, видимая и почти ощутимая, но не пахнущая ничем, как все не-живые, невысокая девушка. Но ее не было, ни следа от нее ни осталось, ни звука, лишь ветер шумел в кронах садовых деревьев, да пряный и влажный запах поднимался от далекой земли. Где-то внизу ворохнулась первая птица — еще даже не начав прочищать горло, просто сонно вынула голову из-под крыла, потянулась, расправляя перья — и для Эйтэри это прозвучало как рог, поднимающий воинов по тревоге.

— Проклятье, — чуть слышно прошипел он, закусил губу и принялся торопливо спускаться. Нужно было не только добраться до своей постели, никем не замеченным, но и спрятать подальше ворованные штаны, и оттереть серо-сизые пятна пыли, а то и зеленые следы от травы и листьев... А кто знает, кого нелегкая может понести куда-то перед рассветом?

Этаж, где жили юные наложницы повелителя половины мира, был еще сонен и тих, легкие, уютные подушки, набитые самым нежным лебяжьим пухом, хранили тепло румяных от сна щечек да смутные, томные девичьи сны. Тих был и коридор, и галерея. Не шлепали никуда, зевая, рабыни, не раздавалась сонная брань евнухов. Слишком ранний час для этой ленивой и размеренной жизни сокровищницы наслаждений. Слишком ранний. Все спят.

"Спите, спите... крепко спите..." — тихонько, как заклятье, шептал Эйтэри. Наложить чары сна для него было не так уж сложно, хоть и отнимало довольно сил — если б знать заранее, на кого. Погрузить весь гарем в зачарованный сон было бы очень заманчиво, но вряд ли вышло бы, не стоит даже силы зря тратить.

Еще чуть-чуть... На уровне, где жили мальчики, Эйтэри пошел особенно осторожно. Проскользнуть мимо спящего у дверей евнуха, и... Юноша замер за колонной, учуяв едва заметное движение. "Проклятье. Проснулся, сволочь... Сейчас заметит, что дверь отперта, поднимет переполох, и как мимо него прорваться..." — Эйтэри отчаянно закусил губу, сжав кулаки и умоляя веселую подругу-Удачу не отворачиваться от него сейчас, как и раньше.

Вдруг отчаянный мальчишеский крик разорвал сонную утреннюю тишину.

Из перехода чуть дальше донесся рваный стук босых пяток — попытка бега, закончившаяся подкосившимися ногами — и новый крик, безнадежный, перешедший в хрип и бульканье. Кровь...кровь человечья была сладка и горяча, и в последней, смертной судорог билось под сильными лапами слабое людское тело, добыча, добыча, жертва собственной глупости, нарушившая закон...

Запах крови ударил в голову, опаленную неведомым жаром, и разум поплыл в алеющем потоке, застилающем людской мир, но тут у двери зазвенели ключи, и евнух, вооружившийся длинной палкой с острым наконечником, выскочил наружу. Звон разогнал тяжелое марево, и Эйтэри, легкий, неслышимый, словно тень, скользнул в распахнутую дверь, и бросился дальше, к своей постели — и уже за ее пологом скинул простые штаны, быстро, наспех, обтершись ими — к счастью, пятен было не так много, авось и не заметит никто...Свесившись с кровати в сторону стены, юноша приподнял половицу, сунул в давно устроенный тайник свое сокровище — и блаженно растянулся на

постели. Обошлось. Опять пронесло. Уф. Мысли в голове становились все более усталыми и ленивыми, все больше замедляя свой ход. Почти проваливаясь в сладостный сон, Эйтэри рассеянно размышлял, кого могло бы понести переходами дворца в неурочный час — и кому же так не повезло своей смертью уберечь его от беды,

когда с соседней постели донеслись горькие, безнадежные, тихие всхлипы.

Сон как рукой сняло. Эйтэри вынырнул из-под полога, не забыв взлохматить волосы и потереть глаза, будто бы он только что проснулся от глубокого сна, — и заглянул на соседнюю постель. Йарху, сжавшись в комочек, отчаянно рыдал в подушку, стараясь делать это как можно тише.

— Эй, Котенок, ты чего? — юноша чуть тронул плачущего мальчишку за плечо. — Что случилось?

Тот поднял на него мутные от слез глаза — и тут же вцепился в него, обняв, как раньше обнимал подушку.

— Я же говорил, г-г-говорил ему, — сквозь всхлипы Котенка прорвалось таки нечто похожее на слова. — Я г-говорил ему...

— Кому, Котенок? — усталый Эйтэри баюкал мальчишку, лихорадочно пытаясь сообразить, что могло за короткие ночные часы случиться с его подопечным — такого, чтоб заставить его рыдать, как от величайшего горя.

— Ему! — в огромных заплаканных глазах не было ни проблеска ясной мысли. — А то будто бы он не знал, что там бродит она — черная смерть... Я же говорил ему — дождись утра, не убьют же тебя, правда... Я б сказал, что ко мне он приходил, мне б поверили. Он же мне...мы же с ним... ну, раньше... Мне поверили бы, правда! — он опустил глаза, потом снова вскинул их на Эйтэри. — Сейчас мы с ним ничего такого, правда!

— Да что ж ты передо мной-то оправдываешься, горе мое... — вздохнул юноша, вспоминая рассказы Котенка о своем прежнем...друге? покровителе? любовнике? — Откуда он вообще тут взялся?

Котенок неопределенно дернул плечом, мол, нашел, о чем спрашивать.

— С плюща сорвался. К девке своей залезть хотел, да и сорвался. Я ему говорил ведь — останься, укрою, оправдаемся как-нибудь... так нет же. Пойду да пойду. Доходился... — Котенок вновь сорвался в длинный протяжный всхлип, утыкаясь лицом в грудь друга. — Не надо было мне его выпускать, ясно ж было — не пройти там... мне б соображать лучше, он бы жив остался...