Янмэйская Охота

Дорогие читатели!

Прежде, чем перейти к приключениям наших героев, обратите внимание на два объявления.

1.

В моих ближайших планах — перевод книг о Полари на английский язык и издание за рубежом (в Англии / США). Поэтому сейчас я активно ищу переводчика, который сможет помочь в решении этой задачи. Если вы можете перевести художественный (весьма художественный) текст на английский, или знаете того, кто сможет — дайте мне знать! rsfromkiev@gmail.com

Оплата будет весьма достойной, а к ней прилагается возможность поучаствовать в большом, интересном, перспективном литературном проекте.

Требования к переводчику:

— опыт художественного перевода с русского на английский

— красивая речь, большой словарный запас на обоих языках

— желательно, английский — родной язык

2.

Хронология "Янмэйской охоты"

На страницах этой книги вы вновь встретите двух персонажей, которые исчезли за горизонтом еще в начале "Лишь одной Звезды". Речь идет о Хармоне Пауле Роджере и леди Сибил Дорине Денизе. События, случившиеся с ними в течение зимы и весны 1775 года от Сошествия, на мой взгляд, заслуживают внимания и потому будут описаны. Меж тем, события других сюжетных линий уже ушли вперед и достигли мая 1775 года. Потому мне пришлось немного разорвать хронологию изложения: главы Узницы и Монеты происходят раньше по времени, чем главы Стрелы, Спутников, Северной Птицы. Чтобы помочь вам не забыть об этом, в названиях глав проставлены даты, а в тексте часто встречаются упоминания о том времени, когда происходят события данной главы.

Теперь же — добро пожаловать в Поларис!

Узница — 1

Декабрь 1774г. от Сошествия

Фаунтерра

Узница не строила иллюзий на счет своей участи. Единственные сомнения вызывал не приговор, а только способ казни. О чем с завидной регулярностью, раз в сутки, напоминал ей тюремщик Клод.

Кормили дважды в день. Не бросали харчи сквозь щель, как собаке в конуру, а вносили на блюде, ставили на стол. Каша, хлеб, овощи, сыр или мясо. Кубок кваса или легкого вина. Столовые приборы (деревянные, конечно). Тюремщик даже приносил масляную лампу, и узница роскошно ужинала при свете. Хваленое янмэйское милосердие... Утром за нею ухаживал горбун, вечером — Клод. Горбатый молчал, а Клод говорил. О чем бы ни спрашивала узница, он все сводил к одной и той же теме.

— Отрубить голову — это проще всего. Спорю, у вас бы на Севере так и сделали. Щелк — готово. А почему? Потому, что вам одно важно: результат. Но здесь не Север, а столица. Мы ценим не только результат, но и качество работы. Изящество, знаете ли, выдумку. Чтобы не просто дело сделать, а с поучительным смыслом. Вот об этом суд теперь совещается. И верьте старине Клоду: ни за что ваша голова не попрощается с шеей. Для вас что-то полюбопытнее выдумают.

Он говорил все время, пока она ела. Садился напротив, глядел, как узница жует, и говорил. Высказав все мысли, что имелись на сегодня, он забирал посуду и уходил — независимо от того, вылизала узница тарелку или даже не притронулась к пище. Обсуждение казни являлось неизменной приправой к каждому ее ужину.

— Перво-наперво вам отрежут язык. Не знаю, чем кончат дело, но начнут точно с языка. Почему? Потому, что вы врали владыке. Возьмут щипцами, вытащат изо рта и отчикают ножницами наподобие садовых, только побольше. Потом прижгут железом и, может, еще зашьют ниткой, чтобы вы своей же кровью не захлебнулись. Суд уверен, это будет очень хорошо для начала. Есть только одно сомненьице: как дойдет до настоящего дела, вы не сможете кричать — без языка-то. А народ любит не только посмотреть, но и послушать. С другой же стороны, не будете кричать — ничего дурного не скажете про владыку. Тоже польза. Так что если хотите сказать что-нибудь важное, то поспешите, пока можете.

Конечно, она хотела сказать. Чтоб Клод издох от проказы, чтоб он покрылся язвами и изошел гноем, чтобы вороны склевали его заживо, перепутав с мертвецом. Но вместо этого спрашивала:

— Где моя дочь?

Она не получала ответа. Клод только разводил руками:

— Чего не знаю, того не знаю. Содержится где-то. Не в нашем каземате, это точно. Может, в Престольной, может, в Девятом бастионе, а может, и в Маренго — кто ж ее знает?

— Узнай о дочке! Жива ли? Что с нею будет? Любые деньги заплачу!

— Нет у вас денег.

— Есть друзья. Я скажу, к кому пойти, он заплатит. Только узнай о ней!

— И друзей у вас уже нет. Кого не cловила протекция, те далеко от столицы сбежали.

Подобная осведомленность указывала: Клод — не простой тюремщик, а экзекутор, специально приставленный к узнице, чтобы "скрасить" последние ее месяцы. Династия верна традициям: наказание всегда изощренно, как произведение искусства.

— Но даже если бы были, то я бы все равно ничего не узнал. Нечего узнавать, дочкой суд еще не занимался. Сперва придумают, что с вами делать, а потом и за нее возьмутся. А вот на счет вас возникла идея. Ваша Праматерь кто? Сьюзен. А она какая по счету? Седьмая. Вот в честь нее применят не четвертование, а семерование. Сначала отрубят ноги по колено, потом руки по плечо — это четыре части. Оставшееся тело, значит, еще как-то разрежут натрое, но так, чтобы сердце с головой в одном куске оказалось. Задумка в том, чтобы последний кусочек прожил еще хотя бы семь минут — в честь Праматери Сьюзен.

Узница считала ниже достоинства беседовать с этим ничтожеством. Но смиренною овечкой она не была. Однажды она стояла у оконной решетки, когда Клод принес ужин. Воскликнула:

— Боги, что это там происходит?! Какой ужас!..

Клод подошел и выглянул. Узница схватила его за волосы и изо всей силы припечатала мордой о прутья. Потом еще и еще, пока он не вырвался.

Однако она осталась в проигрыше. Рожа тюремщика — и раньше битая-перебитая — не стала хуже, новые синяки почти не выделялись на фоне старых шрамов.

А узнице заменили стул. Новый принесли под сукном, которое Клод сдернул жестом фокусника. Стул оказался массивным дубовым изделием. На ножках и подлокотниках имелись ремни для рук и ног, сиденье покрывало множество отверстий, из спинки рядами торчали ржавые гвозди. По всему стулу темнели старые пятна, особенно крупное имелось на сиденье.

— На этом кресле, — сообщил Клод, — сто семьдесят лет назад умер лорд Мелис Нортвуд, виновный в преступном сговоре с Закатным Берегом. Кресло, как видите, сохранилось идеально, только из сиденья изъяты гвозди. Во время казни их торчало в сиденье столько же, как и в спинке. Лорда Нортвуда усадили на них и положили на колени пудовую гирю, а руки и ноги пристегнули ремнями, чтобы не мог встать. Осужденный отчаянно напрягал мышцы и выгибался, чтобы не так быстро насаживаться на гвозди. Но на третий день лишился последних сил, осел на острия всем весом и за несколько часов умер от потери крови. Теперь вы будете ужинать на этом удивительном кресле.

Для убедительности ей пристегнули ноги и левую руку. Поесть можно и одной правой.

— Суд открыл новые обстоятельства, — говорил Клод, почесывая синяк на скуле. — Выяснилось, что вы угробили императорского конюшего. Вроде, убит на дуэли, а по правде-то нет, к вам все ниточки тянутся. Да еще всплыло, что конюший-то был вашим любовником! Вот, значит, как вы жаждали власти: даже своего милого не пожалели. С учетом этого, суд рассматривает новый способ казни: подвесить за ребро на столбе, чтобы вы болтались над площадью, пока не околеете. Хотели возвыситься — вот и возвыситесь.

Она бурлила гневом, что становился еще сильнее от ужаса. Но не отвечала на издевки, вела себя смирно, как могла. Со временем Клод потерял бдительность и однажды наклонился слишком близко. Единственной свободной рукой узница схватила нож и ткнула Клода в шею. К сожалению, нож был деревянным и не пробил артерию, а только расцарапал кожу. Тюремщик ушел, прижав к шее тряпку, а следующим вечером принес новый подарок. Когда сдернул сукно, женщина увидела человеческий череп. Перевернутый на макушку, снабженный серебряной ручкой и подставкой, с запаянными глазницами. Костяная чаша.

— Череп лорда Дастина Нортвуда — пирата и работорговца. Двести пятьдесят лет назад он промышлял в Море Льдов, наводя ужас на все северное побережье. С огромными трудами был изловлен флотом Ориджинов и переправлен в столицу. По решению имперского суда его сварили заживо в огромном котле, вместе с четырьмя другими пиратскими капитанами. Горожане прозвали это "нортвудской похлебкой".

Узнице пришлось пить из черепа, поскольку другой чаши не было. Пока она пила, Клод сидел напротив и рассказывал новые и новые примеры янмэйского милосердия. Кажется, он знал их бесчисленное множество.

А потом, где-то в конце осени, узница перестала чувствовать. Орать ночами, метаться по камере днями напролет, реветь, уткнувшись в тюфяк. Ее душа, и раньше отнюдь не нежная, теперь совсем огрубела, как ладони кузнеца. Все стало едино. Что бы ни выдумали судьи — какая к чертям разница?

Лишь одна мысль еще трогала нервы. Узница спросила горбуна, который молча кормил ее утром:

— Скажите, что с моей дочкой?

И он, вопреки ожиданиям, раскрыл рот:

— О дочке не знаю, миледи. Увезли куда-то.

— Можешь узнать? Сколько угодно заплачу! Назови только цену!

— Никто не знает. Нет ее в столице.

И он собрался уходить, но вдруг добавил:

— Ваши сомкнулись с Ориджинами и вместе идут сюда.

— Мои?..

— Медведи.

Она догадывалась, что это еще один инструмент душевной пытки: оживить надежду, а затем снова убить. Но сколько ни повторяла себе этот довод, надежда все же проснулась, подняла голову.

Спустя пару дней узница не удержалась и спросила горбуна:

— Что на войне?

— Нетопыри с медведями вышли из Лабелина. Движутся на юг.

— Сколько их?

— Говорят: много. Тысяч сорок, не меньше.

— Что делает Адриан?

— Владыка на юге, миледи. С шаванами бьется. Против северян — генерал Лис с половиной войска.

Нельзя надеяться. Глупо надеяться, когда имеешь дело с Янмэй. Столь же глупо, как бить человека деревянным ножом за отсутствием стального.

— Суд, вроде бы, пришел к единому мнению, — сказал ей Клод. — На площади вас разденут, уложат на доски и растворят щелоком. Подвесят над вами дырявый бочонок и станут капать на кожу, пока вы, дюйм за дюймом, не расплавитесь. Хотят растянуть дело на целые сутки, чтобы весь честной народ успел увидеть, чем кончают заговорщики. Правда, вот о чем сомневаются: хорошо ли дворянку в голом виде показывать мещанам? Ну, тут есть два выхода: либо вас сначала лишат титула, либо оставят из одежды две полоски ткани — на бедрах и груди.

Она ела, обращая не больше внимания на слова Клода, чем на мышиный писк по ночам. Он добавил:

— И вот еще какая новость. Серебряный Лис разделал мятежников. Просто-таки под орех: шесть тысяч мертвых, десять — пленных, остальные бежали. Сам герцог Ориджин — и тот бежал. У городишки Пикси было дело. Смешное название, правда?

Она знала, что делает Клод: то, что приказали янмэйцы. Каковы бы ни были новости, он перескажет лишь те, которые ранят больнее. Не изменившись в лице, она докончила ужин, запила водой из черепа. А вот ночью неудержимо захотелось рыдать. Разбивать голову о стену. Ломать пальцы о прутья решетки. Делать хоть что-нибудь...

Утром горбун заговорил с нею. Он сказал:

— Северяне в столице. Герцог мятежников захватил дворец.

— Ты врешь, — огрызнулась узница.

Горбун пожал плечами и ушел. А вечером Клод принес ужин и впервые за все месяцы не нашел, что сказать. Тогда она поняла: горбун не лгал, дела Династии плохи.

Потом горбун исчез. Утром на замену пришел Клод, и она снизошла до разговора с ним:

— Где горбун?

— Забрали в армию.

— Тюремщика — в армию?.. Но зачем?!

Клод скрипнул зубами и промолчал. Глазенки его метались от тревоги. Тогда узница все поняла.

— В Фаунтерре кончаются воины! Корона кидает в бой любое отребье! А ты боишься, что пошлют и тебя!

Клод исчез, не дожидаясь, пока она доест.

Теперь он приходил дважды в день, и всякий раз его тревога была сильнее, сменялась страхом, паникой, животным ужасом. Узница встречала его язвительным смехом:

— Что, никак не справитесь? Небось, устали рыть могилы? А северяне все стоят, как стояли? Бежал бы ты из города, крысеныш. Не то получишь копьишко и пойдешь драться.

Он отмалчивался, все более испуганный с каждым днем. Еда становилась все скуднее и хуже, и узница не могла не радоваться: янмэйцы, похоже, проигрывали войну. Она шипела, едва завидев тюремщика:

— Умеешь ходить строем? Готов служить Короне? Тренируйся, ведь скоро пригодится!.. На семь частей, ты говорил? Ха-ха! Северяне тебя так изрубят — ни один могильщик частей не соберет! Растворение, ты говорил? Ох, умора! Полезешь на стену, а сверху плеснут кипятком — будет тебе растворение!

Однажды он не выдержал и заорал:

— Заткнись! Заткни-иись! Убью, сука! Тебя не спасут! Тебя повесят, тварь! Есть приказ: вздернуть всех узников, если мятежники сунутся в каземат! Так что заткнись!

Он выбежал из камеры, а она кричала вслед:

— Выспись получше. Тебе завтра воевать!

Больше Клод не появлялся, как и никто другой. Пищу узница получала через лючок в двери. Две недели она не видела ни единой души. Времени хватило, чтобы понять: петля — не такая плохая участь в сравнении с другими вариантами. Ночью, когда за ней пришли, она почти не испугалась. Спокойно вышла в коридор, надела предложенный плащ.

— За нами, миледи, — сказали ей. — Не оказывайте сопротивления.

Она и не думала. Ее окружали четверо вооруженных мужчин. Клода среди них не было, что давало повод для секундного злорадства.

— Пришло время? — спросила она.

В ответ один пожал плечами.

— Окажите последнюю милость. Я имею право знать: как моя дочь?

— Не имеете, — отрезал конвоир.

Ее вывели во внутренний двор каземата, вычищенный от снега и потому кромешно черный. Ни виселицы, ни других узников она не заметила, как ни напрягала взгляд. Но увидела темную карету с решетками на окнах, без каких-либо знаков на бортах. Лязгнув засовом, перед нею раскрыли дверь кабины.

— Внутрь, сударыня.

— Зачем?..

Она решительно не понимала: если казнь спешная, то зачем куда-то везти? А если казнят неспешно, на потеху толпе, то почему ночью?

— Внутрь, — повторил конвоир и подтолкнул ее.

Она села, дверь заперли, карета тут же тронулась с места.

Было холодно и темно, копыта отбивали барабанную дробь — сродни той, под какую палач заносит топор. Но вопреки мрачной обстановке, узницей все больше овладевала надежда. Зачем везут, если могли убить сразу? Почему вокруг одни стражники и нет судебных приставов? Почему отказали в последней милости перед казнью? Все вело к одной мысли: казни не будет. По крайней мере, не сегодня. А может быть — закралась шальная догадка — ее и вовсе везут к спасению! Ведь северяне побеждают. Что, если они взяли какого-то важного пленника, а теперь хотят обменять? Тогда через пару часов она окажется на свободе!