Спаситель 19 глава

Дмитрий Старицкий

СПАСИТЕЛЬ

19.

Дальше надо было всё перетаскивать из одного ангара в другой, так как пустой ангар был моментально приспособлен под сушилку для ягод. Я и оглянуться не успел. А потом просто рукой махнул: где ещё взять столько тени, да чтобы без посторонних запахов, чтобы скорее засушить такой объем кизила, хотя и из свежего компот варили, приберегая запас сухофруктов. А тут всё в одном месте ещё да на большой площади. Однако акция освобождения белорусской деревни опять откладывалась на неопределённое время — выводить погибающую деревню из горящего сарая планировалось именно в этот ангар. Но и сбор кизила остановить было нельзя — к зиме готовятся летом, тогда она не бывает неожиданной. И на прибавление ртов белорусских крестьян надо также рассчитывать, не оставлять их зимой без витаминов.

Снял часть народа с лесной вырубки на земляные работы — площадку готовить под установку американского холодильника около летней кухни и, наконец-то, КамАЗ разгрузить, в котором он занимает почти половину кузова. Грузовик мне в 1990-е нужен: у хохлов на ''зализнице'' тепловозной солярки поиметь по дешевке, но за портреты давно умерших американских президентов, а то их новые постсоветские ''фантики'' или как сами украинцы стебаются ''хохзлобаксы'' там практически в начале девяностых не ценятся. А для такой операции ещё бочки порожние надо собрать, те что из металла. Из полупустых слить остатки горючего. Тара должна быть оборотная, а то зарастём ржавыми бочками как посёлки за Полярным кругом. Но там их вывозить просто нерентабельно. А нам только лень мешает.

Тут же Юшко нарисовался со своей проблемой: на Аджимушкайской каменоломне весь щебень от старых разработок под метёлку уже выскребли. Надо или снова отряжать народ на пилку известняковых блоков, либо на бой щебня целевым способом. Иначе нормальной дороги к пристани не будет. Ям полно осталось от корчёвки пней. Или проще самосвал в Крым девяностых загнать?

Рябошапка тут ещё под ногами путается, требует дать ему пару 'бойцов'' на погрузочно— разгрузочные работы по складам, а то многое так и валяется до сих пор в кучах. И плотников для дополнительных стеллажей на складе. А мне без ревизии не понять действительно ли он зашивается или что-то мутит по природной таксёрской сущности своей.

— А то как мне приходно-расходные книги заполнять, если сам не знаю, что в кучах лежит? — жалуется хитрый хохол.

С ногой он вполне оправился, выздоровел, разве что хромает слегка и с тросточкой ходит. Но не пижонит, а реально опирается на неё.

С другой стороны в одно рыло всё же большое для него хозяйство. Как только мичман с ним управлялся? Надо разделять пищевое и вещевое складирование, как в нормальных местах делают. А погребов у нас пока и нет. Печалька. Но это опять как второй ангар станет свободным после акции освобождения белорусов. Все что можно из еды долго хранить туда уйдёт. И котов завести, а то уже полёвок стал замечать, которых раньше тут не было.

Пригрозил перевести Рябошапку на грузовик, механиком-водителем.

Отстал. Всё же ''студер'', как и любая техника середины ХХ века, много за собой ухода требует, а подкалымить на ней тут негде.

Но чую это ненадолго и вопрос складского хозяйства придется плотно решать. Всё, как ни крути, а мы еще не можем полностью опираться на свои силы без иновременных поступлений. А они складского хозяйства требуют.

Когда Васюк разрешила посещения Никанорыча, то контрабандой пронёс ему пару банок пива из осевого времени. Хорошего, дорогого, импортного, а не отечественной бодяжки с мыльной пеной. И не просто так принёс, а в автомобильном холодильнике. В жару холодное пиво — самое то. И воблы само собой, ее около моего дома в Москве уже чищеной продают в пивном стоке.

— Вот спасибо, — заблестели газа у мичмана.

Палатка в которой он лечился была армейская, на отделение. Но с деревянным полом. И белым хлопчатобумажным чехлом изнутри. Даже пол белой тряпкой покрыт, так что пришлось разуваться. Сам мичман лежал на железной кровати, утащенной нами из брошенного пионерского лагеря. На матрасе. Укрывшись по грудь пристанью. Верблюжье одеяло по причине жары было сложено рядом на табуретке. Ещё тумбочка свежеструганная из дуба рядом стоит. Я только головой покачал — навьючили, видать, нашу пленную ''деревянную лошадку'' по полной программе.

— Это тебе спасибо. За твой подвиг по гроб жизни водкой поят, — ответил я совершенно искренне, садясь на это одеяло, так табуретка казалась помягче.

— Не вижу водки, — улыбается Победа.

— Я пока еще не самоубийца, — отвечаю. — Увидит Васюк, убьёт. Вот выпишут, тогда напоминай хоть сто порций. Но у меня для тебя есть хорошая новость. Посоветовались мы с Тарабриным и решили создать простое паевое товарищество морской торговли. Я, Тарабрин и ты в равных долях. Мы на берегу, ты в море капитанишь. Счет в Барклай-банке в Лондоне.

— Почему именно в нём?

— Дык, он с тех времен до наших дней без перерыва работает. Есть ещё швейцарские ''гномы'' в долгожителях, но с ними тяжелее работать с моря. Далеко от портового берега да и филиалов они по миру не имеют. Но слушай дальше. Уставной фонд сто тысяч фунтов стерлингов. Тех самых, что мы с тобой у коминтерновского курьера конфисковали. Купим или закажем судно, какое скажешь, в пределах полста тысяч. Остальное — жалование экипажу, закупка товара, воды и еды. Оборотный капитал. Смотри не проторгуйся. Твои морские вояжи должны быть прибыльными.

— А вам с того что? В смысле здесь.

— Чай с Цейлона, — улыбаюсь. — Если боишься что останешься без вьюка, то на такое не рассчитывай. Но всё это обсудим потом. Думай, где барк твой лучше будет купить.

— Не барк, — Никанорыч мечтательно завёл глаза под брови. — Баркентину. На ней команды меньше будет. Четырёхмачтовую. Со стальным корпусом. И не покупать, а строить, наверное. Тут мне твой интернет нужен будет, прежде чем ехать ''на деревню к дедушке''.

— Ну, ты капитан, тебе и решать. А вот с временами обломись. Императивно восьмидесятые годы девятнадцатого века. Есть для этого стратегические соображения и нужен для этого нам там свой резидент в том времени.

— В Англии?

— На хрена козе баян? В Аргентине. Там как раз в это время начали приманивать эмигрантов со всего мира и землю раздавать, сколько обработать сможешь. Запасной аэродром для всех наших людей. Здесь сейчас Ледниковый период, возможны разные катаклизмы в будущем, когда лёд начнёт таять. Нам подготовка к спасению одной белорусской деревеньки и то во сколько геморроя вылилась. А тут два десятка тысяч населения, если всех брать.

— Я согласен, — ответил мичман. — Главное, в море буду. Под парусами. Как всегда мечтал.

— Вот и думай, пока бока отлёживаешь, что тебе необходимо будет. И не только о том сколько лычек на обшлага пришьёшь, — усмехаюсь.

— Табачку принеси, — попросил Никанорыч.

— Нельзя тебе курить с продырявленной грудью. Терпи, не то помрёшь.

Тут мичману принесли обед. Бульон из зайца и мелкие хлебные сухарики. Из белого хлеба. Никак Настя отдельно ситный замешивала для болящего. И я вышел, чтобы не мешать Никанорычу трапезничать.

На выходе их палатки меня караулила Василина.

— Командир, — и эта фифа переняла такое обращение у Жмурова. В принципе понятно, в воинских званиях мы равны, а имя-отчество у меня несколько трудно выговариваемое. А тут вроде и уважительно и несколько на грани амикашонства, — Я тут заметила, что у большинства населения нет прививок от оспы.

— И? — поднял я бровь.

— Вакцину привезите, я всех привью. Самой выделить мне ее невозможно, так как тут у вас коров нет. А это очень опасная болезнь. Еще нужна вакцина против столбняка. Мало ли кто сучком ногу или руку пропорет.

— Ой, дочка, когда я тебя только обучу подавать заявки в письменном виде? У меня голова не Дом Советов.

— Давно готово, — вытащила она сложенные вдвое десяток листов бумаги из полевой сумки. — Тут вся нужная нам аптека.

Развернул, перелистал и от неожиданности присвистнул.

— А поменьше нельзя?

— Тут просто на все случаи жизни, — сделала врачиха круглые глаза.

— А ты в курсе, что у лекарств есть срок годности? — качаю головой. — Проще будет экстренно смотаться, чем периодически упаковками выбрасывать то что ты тут заказываешь. Да и кошелёк у меня не бездонный. Были бы деньги с бахромой, было бы легче концы с концами связывать.

Усмехаюсь грустно. Вроде денег на первый взгляд у меня много, а за полгода больше миллиона долларов улетело, сам не знаю куда. Надо все траты записывать. А лучше бюджетировать, да на это времени нет. Как нет в колхозе и нормального бухгалтера.

— А вы разве лекарства покупаете? — столько удивления в глазах женщины.

Видать, уже кто-то проболтался ей о наших экспроприациях на американских складах.

— Представь себе: покупаю, в аптеках.

— Тогда я завтра дам два списка. Первый, что крайне необходимо прямо сейчас. Второй, то что срока годности не имеет. Тот же йод и зелёнка к примеру. Бинты и вата пока есть в достатке.

— У нас на складе лежит американский кумихром. — вспомнил я. — Та же зелёнка, но красного цвета. Потряси Рябошапку на военные аптечки. Заодно сигареты у него возьмёшь американские, если понравились. Мне пока некогда за папиросами мотаться. Другие времена на повестке дня.

Монстру вёл сам. Напарником взял Мертваго за знание немецкого. И путь наш лежал в Прагу начала ХХ века, так как там я хоть немного уже ориентировался. Правда, чуток промахнулся по месту и выскочил в Моравии, откуда пришлось пилить до Праги больше ста километров со скоростью 12 километров в час. Местами по горной дороге. Благо ход у этой ''шкоды'' был довольно мягкий, а управление не тяжёлое. И дорога приличная. Но всё равно в гостиницу ввалились все в пыли и усталые вусмерть. Тут я только и понял почему Тарабрин всегда останавливался в самых лучших отелях. Ванна с горячей водой после такого путешествия — благо, которое тяжело переоценить.

Когда заселялись, то выяснилось, что у Мертваго сохранился старый, 1910 года, заграничный паспорт. А я и не знал... Правда уже потёртый на сгибах, но за три года всё могло случится, никто по этому поводу к нам не придирался. Так что не удалось выдать его за своего слугу. Тут уже кланялись ему как старшему. Дворянин, ёптать. Не то что я — купчик второй гильдии.

''Сметана хотель'' был даже лучше той гостиницы в которой мы останавливались с Тарабриным в прошлый раз. А трёхкомнатный номер, в каждой спальне королевская кровать и отдельная ванная со вполне современной для меня сантехникой — вообще улёт. А какое там выдавали цветочное мыло ручной работы... Ароматические соли. И натуральные средиземноморские губки. Ну и общий холл с красивой мебелью — хоть гостей принимай, и из него обе спальни распашонкой.

Расплатился в этот раз я кайзеровским золотом, двумя монетами в аванс. Спасибо Коминтерну. Не клянчить же каждый раз золото в обмен у Тарабрина, тому не всегда доллары нужны. Он не откажет, но... неудобно как-то. Проще банк ограбить. Или Коминтерн.

За ужином я ударил по прекрасному чешскому пиву, а Мертваго по французскому вину, в котором хорошо разбирался, как оказалось. Кормили в ресторане на первом этаже отеля изысканно. На что у нас повар кудесник, но тот больше спец по простым блюдам — в армии всё же учили. А тут повара готовят так, что пальчики оближешь в прямом смысле слова получая гастрономический оргазм.

Мертваго просто цвёл.

— Как в молодость попал, — улыбнулся старый генерал от ветеринарии, когда оставив на столе наш заказ, вежливый и предупредительный официант удалился.

— Курить будем здесь? — спросил я его, когда расправились с ужином.

Мертваго, подумав, ответил.

— Нет. Закажем бутылочку красного вина в номер и будем курить кубинские сигары на балконе с видом на Влтаву и Старе Место. Любоваться закатом. Сам можешь пиво в номер заказать. Принесут. Мешать пиво с вином моветон. А по скобяным лавкам проедемся завтра, даже не по лавкам, а по оптовым складам — там будет дешевле. Нам же не по одной штуке каждого наименования брать. Немцу, попу нашему, и по паре-тройке для учеников Баумпферда. Они же у него будут, я надеюсь. Наймём экипаж, чтобы ноги не бить. И кладовку какую-нибудь арендуем в этом особняке, чтобы в кузове покупки не хранить на улице. Тут тоже жулики водятся.

— А вот тут вам самому ничего не надо? — Поинтересовался я.

— Как же не надо. — ответил Мертваго. — В первую очередь конский возбудитель, потому как понимаю, что поголовье маток вырастет, а жеребцы останутся в том же количестве. И там по мелочи, разных ветеринарных снадобий. Тут всё должно быть, даже то чего на Макарьевой ярмарке не достать. Кстати о ярмарке. Новых лошадок на племя надо бы не в Нижнем покупать, а в Бельгии. В самих Арденах. Дешевле встанет — это раз. Да и крови свежие — это два. Телеги хорошие попутно — это три. Сыр еще там хороший варят. Долго хранится.

— А лично вам? — Настаивал я.

— Если только костюм хороший из испанской чесучи. Летом на выход. Ботинки к нему. Полдюжины рубашек и манишки. А то, увы, обносился.

Чувствовалось, что последняя фраза далась ему с трудом. Не привык он к такому в мирной жизни. А форсу хочется, несмотря на возраст. Гусар — это на всю жизнь.

М-да. А то я всё гадал почему он в Европу попёрся в черкеске с богатыми — серебро с позолотой — газырями. И таким же роскошным кавказским кинжалом на тонком ремешке с серебряным набором. А это оказывается его единственный парадный выход, как я догадываюсь. И это его стесняет. Всё же не поле вокруг, а цивилизация.

Три дня в Праге пролетели быстро, но мы чувствовали себя отдохнувшими, несмотря на то, что успели закупить всё, что наметили. И ветеринарные прибамбасы для лошадей, ослов и собак. И столярные инструменты отменного качества с набором расходников и свёрл. Клея деревянного в пластинах застывшего до состояния стука. И даже купили себе с подгонкой по фигуре по летней тройке из бежевой чесучи. И ботинки двуцветные, бело-рыжие, от ''Бати''. Носки в этом времени я не покупаю — в них резинок нет, но отговорить Мертваго от такой покупки не смог. Ладно, пусть на икрах таскает подобие женских поясов для чулок, если нравится, а я носками в Москве осевого времени отоварюсь. И последний штрих — ''котелки'' прекрасного велюра шоколадного цвета. Теперь мы ничем не отличались от мажорной публики, которая останавливается обычно в ''Сметане''.

А больше вроде как торчать ту нам было не с руки, только золото тратить впустую.

Ещё взяли перед самым выездом на демисезон высокие коричневые ботинки и к ним краги из толстой формованной кожи под брюки-гольф. Тонкие свитера и рыжие короткие кожаные куртки. Клетчатые кепки с ушами. Машина всё же вещь грязная, как её ни мой. Соответственно очки-консервы, а то дороги местные довольно гладкие, но чертовски пыльные.

На оставшееся место в кузове набрали разноцветного ситца и поплина в ассортименте — бабы сами пошьют себе, что захотят. А для этого впритык к кабине уже стояли две ножные машинки ''Зингера''. Кстати, дешевле, чем в России они нам обошлись, даже на Макарьевой ярмарке. Машинки сразу отдам в бабий рай, а ситцы попридержу — будут премией за ударный труд.

123