'Нормандия'. Бенезия. Рядом с Джоном. Разговор матриарха с Чаквас
Бенезия сидела рядом с Джоном. Ей не было важно то, сколько прошло времени — она наслаждалась каждой секундой, каждой минутой пребывания рядом с любимым человеком. Шепард молчал. И это молчание было очень дорого матриарху азари. Он ничего не говорил. Он не топил в словах смысл происходящего, какой очень трудно, подчас — невозможно выразить словами: ни на одном из человеческих, ни на одном из азарийских языков. Он просто сидел рядом с Бенезией.
Азари понимала, что Шепард напряжён, взволнован, что он не перестал ни на секунду, ни на мгновение быть офицером, воином, командиром. Она допускала, что пройдёт совсем немного времени — и Джон встанет и вернётся к исполнению старпомовских обязанностей. Она не собиралась препятствовать своему Джону в этом. Она его понимала.
Он — старший помощник, офицер, воин. А она — пожилая азари, пассажирка на этом военном корабле. У многих разумных есть чёткое понимание того, что военный корабль не может быть пассажирским. На нём нет пассажиров, на нём — только воины, только те, кто способен держать оружие, кто способен применять оружие, кто способен терпеть боль и лишения, выполняя задачу. Малую или большую — всё равно. Потому что... Потому что военный боевой корабль рождён для боя. Как и его экипаж, как и его команда.
Шепард сидел почти неподвижно. Азари слушала его ровное дыхание, слышала стук его сильного сердца и наслаждалась возможностью побыть рядом с Джоном, понимала, что таких минут у неё будет очень мало. Долгая жизнь приучает к пониманию некоторых вещей более глубоко и остро, чем это может быть свойственно так называемым короткоживущим расам. В самом определении 'короткоживущая раса' большинство нынешних разумных органиков не видит ничего оскорбительного — это простая констатация факта. Сейчас Бенезия понимала: Джон медленно, но неуклонно восстанавливается. Пройдёт несколько минут — и он вернётся к своей работе, к службе. У него много дел на корабле.
Матриарх не боялась предвосхитить и опередить события. Она знала: так и будет. Шепард восстановится, вернётся к работе и к службе. И обязательно уделит ей, своей подруге, достаточно внимания. Несколько суток 'Нормандия' будет идти к Цитадели. Несколько суток — это много. Этого времени достаточно. Для того чтобы побыть рядом и вместе — достаточно. Да, все нормандовцы будут готовиться к тому, что им предстоит делать на Станции. Будут готовиться. Каждый. Они — профессионалы и не нуждаются в мелочной опеке, контроле и всевозможных указаниях.
Скоро состоится большое совещание командного состава фрегата-прототипа. Там будут, скорее всего, подведены итоги работы, проделанной нормандовцами на Иден-Прайме, а может быть — и работы, проведённой на подходах к планете. В том, что на совещании может зайти разговор о том, как фрегат и его экипаж действовал при входе в систему, где располагался Иден-Прайм, матриарх азари не видела ничего странного. Фрегат уходил от планеты, возвращение в самое ближайшее время не планировалось. Требовалось взглянуть на сделанное в комплексе. И до, и во время работы на Идене. Слишком многое случилось, слишком многое.
— Бена, спасибо. За всё, — тихий голос Джона отвлёк Бенезию от размышлений. Она взглянула на него, он ответил на её взгляд и ответ Бенезии понравился — Шепард, как всегда, был немногословен. Может быть, со временем у них обоих будет возможность поговорить о многом. Более подробно и развёрнуто. А пока... Пока она чувствует, как напрягся Шепард. Может быть, он и не восстановился полностью, но... Разве он признается? Нет. Не признается.
Шепард встал, чувствуя, как внутренний разлад куда-то исчез. Сейчас он снова был собран, напряжён и работоспособен. Сделав шаг, он повернулся к продолжавшей сидеть азари. Та снизу вверх взглянула на него.
Как он смотрел на неё... Спокойно, нежно, мягко.
— Бена. Прости, я должен идти, — сказал Шепард. — И... Если захочешь, приходи ко мне в каюту. В любое время. Я настроил ВИ замка — он тебя... пропустит, — сказав это, Шепард повернулся и вышел из каюты, прикрыв за собой дверь.
Бенезия успела отметить, что он прикрыл её плотно. Может быть, не хотел, чтобы нормандовцы видели, что она осталась у него в каюте? Нет, нормандовцы, как она успела понять, прекрасно знают, в каких взаимоотношениях матриарх азари, состоит с Шепардом. Их обмануть не получится. И они... Богиня, они относятся к этим взаимоотношениям спокойно. Хотя, безусловно, знают, что у Шепарда есть любимая девушка. Дэйна. Видимо, они что-то такое поняли и потому относятся к укреплению взаимоотношений между ней, матриархом азари и им, офицером-землянином, спокойно и рассудительно.
Ушёл работать, служить. Наверное, в войну эти два понятия как-то объединяются в своих смыслах. Война приближается. Особая, большая, галактическая война.
Долго оставаться в каюте Джона Бенезии не хотелось. И не потому, что её пребывание в обиталище старпома остальные нормандовцы могли как-то превратно истолковать. Сейчас ей хотелось вернуться к себе. А может... Может, ей следует поговорить с Карин? Врач у себя, в Медотсеке. Да, Бенезия помнит о том, что обитатели фрегата называют Чаквас 'затворницей'. Может быть, заслуженно называют, ведь Карин почти никогда не покидает пределы Медотсека. Она — врач и ей пока что, слава Богине, нет необходимости применять свои профессиональные знания и навыки в полной мере. Как будет дальше — время покажет. А пока... пока Карин не бездельничает. Работает, действует, готовится.
Матриарх встала, огляделась, подошла к двери, решительно открыла дверь. ВИ замка подчинился: когда она вернула дверь на место, закрыв проём, внешний интерфейс заалел запрещающим вход светом. Дойдя до двери Медотсека, Бенезия остановилась, не решаясь надавить сенсор.
Створка открылась. На пороге стояла Чаквас. Матриарх осознала, что Карин всё поняла. Как люди говорят — 'с первого взгляда'. Нет, не 'любовь с первого взгляда', а 'понимание с первого взгляда'.
— Заходи. — Чаквас отступила в сторону, пропуская азари внутрь Медотсека. — Присаживайся, — она указала рукой на свободное кресло у своего рабочего стола. — Рассказывай.
— Я, Кари... встретила Джона на лестнице. Он... он едва не падал. Был в Зале Связи, отправил письмо на Землю. Дэйне, — уточнила матриарх. — Потом вышел... из Зала. После разговора с Явиком. Сложного разговора. На лестнице... когда Джон остановился, я почувствовала, какой сумбур царит у него в душе, Карин. Проводила Джона до его каюты. Долго сидела рядом с ним. Не могу сказать, сколько сидела, но... он ушёл из каюты, Кари. Ушёл работать. И я знаю, что он не успокоился, не пришёл в себя до конца. Я... я хотела вернуться в салон, к себе, а потом... потом поняла, что должна поговорить с тобой. Я... я не понимаю. Я мало знаю о вас, людях, а понимаю — ещё меньше, — тихо сказала Бенезия. — Я сидела рядом с Джоном, слушала его дыхание, биение его сердца и... корила себя за свою былую многословность. Мы... мы, азари, слишком много убили времени на пустые разговоры. Особенно такие, как я... Какой я религиозный лидер расы, если обязана была лгать своим соплеменницам?!
— Выдавать желаемое за действительное? — тихо спросила Карин, садясь в своё рабочее кресло.
— Можно сказать и так, Кари, — согласилась матриарх. — От меня, Кари, дочь ушла. Дочь! И это... это оказалось больнее и неожиданнее для меня, чем я могла предположить или представить. Я повторила ошибку многих других родителей, Кари! Я думала, что моя дочь — слишком мала, слишком неопытна, чтобы... Чтобы разбираться должным образом в таких вещах, как религия, вера. А оказалось, что она понимает больше, чем я. И я... я оказалась слабой, Кари. Я... у меня тогда не было сил, чтобы встать, побежать следом и сделать всё, чтобы вернуть Лиару, чтобы повиниться перед ней. Я... Я позволила ей уйти! Я пять десятков лет не знала, где она и что с ней! Я не решилась ни разу за эти годы откровенно поговорить о случившемся с Этитой. Знаю, что Этита многое знает о происшедшем. Не знаю точно, что ей известно, но в том, что Этита знает о многом, я не уверена — убеждена. И вот теперь... Я полюбила землянина, человека. Полюбила и... Я не понимаю, Кари, как так могло случиться, что я, не понимающая вас, землян, не знающая о вас слишком многого, могла полюбить Джона. И попытаться... попытаться использовать его в своих интересах.
— Не говори глупостей, Бена, — тихо сказала Чаквас. — Ты — женщина и я тебе уже говорила, что объективных препятствий к деторождению у тебя нет. И Джон...
— Он очень хочет, чтобы его не считали... зависимым от его новых возможностей и способностей, Карин, — сказала Бенезия. — Знаю. И потому... я надеюсь, что у меня ещё будет возможность пояснить Джону... — она смутилась. — Пояснить, что он поступил... правильно.
— Он действительно поступил правильно, Бена, — кивнула Чаквас. — Об этом много можно говорить, но — не нужно. И ты хорошо сделала, что поддержала Джона. Да, я видела, насколько он был слаб. Видела. И очень тебе благодарна за то, что ты поддержала Джона, дала ему возможность придти в себя.
— Я беспокоюсь, что ответит ему Дэйна, Карин, — сказала матриарх. — Очень беспокоюсь. Боюсь, что Дэйна, получив письмо Джона, в котором, я не сомневаюсь в этом, он написал всё верно и всё правдиво, но... Боюсь, что...
— Дэйна сделает правильный выбор. — Чаквас посмотрела на азари. — А Джон, уверена, готов принять любой её выбор.
— Ему уже сейчас трудно, Кари. Он боится...
— И хорошо, что боится, — ответила Чаквас. — Он — цельный, честный и... хороший. Потому что боится. Дэйна, насколько я смогла понять и почувствовать — девушка очень хорошая. Достойная пара для Джона. Но он её судьбой и жизнью категорически отказывается командовать. Не привязывает он её к себе. Не привязывает, Бена, — повторила Чаквас. — И скажу тебе так: не каждая земная девушка примет такое отношение нормально. Дэйна — приняла. И потому... в том числе и потому — Джон боится. За неё — боится. За её жизнь, за её судьбу. И, Бена, скажу так — не только потому, что Дэйна — девушка, будущая мать. Не только. А прежде всего потому, что он предпочитает рисковать сам, а не подставлять других. На Акузе он выжил потому, что рискнул сам, не подставил других.
— Там... — прошептала матриарх.
— Там — много непонятного. Согласна. Я знаю только те детали, которые относятся к моей компетенции как медика. А все детали, Бена, не знают даже в штабах. И, возвращаясь к разговору о Дэйне, скажу так: Дэйна поймёт Джона. Они друг другу подходят, Бена. А раз подходят — поймёт. Правильно поймёт. И Джон её поймёт.
— Кари... многожёнство... Я помню, что у людей...
— Оно не слишком распространено? — Чаквас бросила на азари быстрый пронизывающий взгляд. — Это только одна из возможных точек зрения, Бена. Только одна из возможных. И для Шепарда... Я сама не знаю, как это объяснить. Сложно это словами выразить, но... Джон даёт тем женщинам, кто его любит, и которых, конечно же, любит он, огромную свободу. Понимаю, что повторить придётся, но для Джона семья — это нечто большее, чем простое рутинное единение. Потому... это, Бена, моё личное мнение, для Джона нет разницы, сколько у него будет любимых женщин. Он способен всех их любить...
— Одинаково? — Бенезия едва удержалась от улыбки. — Я же знаю, что Джон...
— Он всех любит по-разному. Здесь ты права, Бена, — подтвердила Чаквас. — И способен так любить очень многих.
— Ты, Кари, что-то не договариваешь. — Бенезия взглянула на сидевшую рядом женщину.
— Не договариваю, Бена. Тут ты права, — сказала Чаквас. — Уверена, что хочешь это услышать?
— Уверена, Карин, — вздохнула матриарх. — Теперь-то я понимаю, что пришла к тебе для этого. Так что — говори.
— Джон... Я сама поняла это сравнительно недавно... Сложно мне было это понять, но... Он действительно способен любить верно, честно, полно... очень многих женщин, но... по своей природе он такой... иногда люди называют таких... однолюбами.
— И Дэйна... — задумчиво произнесла Бенезия.
— Она — не его единственная любовь, Бена. Насколько мне удалось это понять — не его единственная, — ответила Карин. — Потому...
— Он может любить многих, но сделает своей единственной только одну? — спросила матриарх.
Чаквас молча кивнула, затем сказала:
— Да. Может быть, ею станет Дэйна, может быть — ты, Бена. Я не знаю, ты не знаешь. Наверное, никто не знает. Даже Джон.
Бенезия молчала, обдумывая услышанное.
— И при этом, Бена, — тихо сказала Чаквас, — Джон продолжит любить всех своих женщин. По-прежнему любить. Глубоко. Полно. Верно. Всех, — повторила врач. — Но своей единственной будет считать только одну. Такой он уже... И вряд ли эту его настройку можно изменить.
— Её не нужно менять, — ответила матриарх. — И ты — права. Вряд ли эту настройку вообще можно изменить. Слишком уж она необычна. Я мало знаю о землянах. По большей части — общедоступную, профильтрованную информацию. Охотно допускаю, что многого не знаю, ещё меньше — понимаю, но...
— Бена... Не о том говоришь, — остановила собеседницу Чаквас. — Совершенно не о том. Сколько бы ты ни знала о нас, землянах, предсказать всего всё равно — нельзя.
— Нельзя, — сказала матриарх. — Только неспокойно мне, Кари. Неспокойно за Джона.
— И хорошо, что неспокойно, Бена. — Чаквас прошла к шкафам, открыла одну из створок, закрыла её. — У всех людей по-разному, конечно, но среди землян есть те, для кого боязнь за ближнего своего — серьёзный и важный признак искренности. В том числе и в любви, Бена, — обернулась к собеседнице Карин.
— Я пойду, Кари. — Бенезия встала, подошла к двери Медотсека. — Мне... есть о чём подумать.
Карин не ответила. И не стала провожать гостью.
Азари дошла до двери своего салона, подождала, пока ВИ откроет замок, толкнула створку, переступила порог и сделала несколько шагов к столу.
Разговор с Карин... Его предстояло ещё обдумать, а сейчас она уже была уверена: Чаквас по праву занимает своё уникальное место в экипаже и команде 'Нормандии'. Она врач, а врач... профессия особая. Её не зря полюбили Андерсон и Шепард. Только очень достойную женщину могут полюбить двое очень достойных мужчин.
У стола Бенезия провела несколько минут, вспоминая детали разговора с Чаквас. Инструментроны она не включала — ни настольный, ни наручный. Не было необходимости: разговор впечатался в её память полностью. Да и важны были не слова, не фразы, а подтекст, смысл, понимание.
Дэйна. Получение письма от Джона. Ответ на письмо. Воспоминания
Самолёт приземлился точно по расписанию. Дэйна неспешно спустилась по трапу на лётное поле, вошла в автобус, села, умостила сумочку на коленях, привычно бросила взгляд на лётное поле, отметила, что автобус по чётко обозначенной дорожке направился к зданию аэровокзала, к терминалу международных рейсов.
Подрулив к платформе, автобус плавно остановился, открылись широкие двери. Прибывшие пассажиры вошли в зал, где на транспортёре уже лежали сумки, чемоданы, баулы, пакеты. Забрав свои сумку на колёсиках и пакет, Дэйна направилась к выходу из зала. Необременительная процедура пограничного и таможенного досмотра, обычные приветствия служащих аэропорта и перед ней раскрываются двери зала прилёта.
