Сверкающие глаза (Версия 2.0) Часть 2. Обновлено 09.11.2018 г

'Нормандия'. Бенезия. Рядом с Джоном. Разговор матриарха с Чаквас

Бенезия сидела рядом с Джоном. Ей не было важно то, сколько прошло времени — она наслаждалась каждой секундой, каждой минутой пребывания рядом с любимым человеком. Шепард молчал. И это молчание было очень дорого матриарху азари. Он ничего не говорил. Он не топил в словах смысл происходящего, какой очень трудно, подчас — невозможно выразить словами: ни на одном из человеческих, ни на одном из азарийских языков. Он просто сидел рядом с Бенезией.

Азари понимала, что Шепард напряжён, взволнован, что он не перестал ни на секунду, ни на мгновение быть офицером, воином, командиром. Она допускала, что пройдёт совсем немного времени — и Джон встанет и вернётся к исполнению старпомовских обязанностей. Она не собиралась препятствовать своему Джону в этом. Она его понимала.

Он — старший помощник, офицер, воин. А она — пожилая азари, пассажирка на этом военном корабле. У многих разумных есть чёткое понимание того, что военный корабль не может быть пассажирским. На нём нет пассажиров, на нём — только воины, только те, кто способен держать оружие, кто способен применять оружие, кто способен терпеть боль и лишения, выполняя задачу. Малую или большую — всё равно. Потому что... Потому что военный боевой корабль рождён для боя. Как и его экипаж, как и его команда.

Шепард сидел почти неподвижно. Азари слушала его ровное дыхание, слышала стук его сильного сердца и наслаждалась возможностью побыть рядом с Джоном, понимала, что таких минут у неё будет очень мало. Долгая жизнь приучает к пониманию некоторых вещей более глубоко и остро, чем это может быть свойственно так называемым короткоживущим расам. В самом определении 'короткоживущая раса' большинство нынешних разумных органиков не видит ничего оскорбительного — это простая констатация факта. Сейчас Бенезия понимала: Джон медленно, но неуклонно восстанавливается. Пройдёт несколько минут — и он вернётся к своей работе, к службе. У него много дел на корабле.

Матриарх не боялась предвосхитить и опередить события. Она знала: так и будет. Шепард восстановится, вернётся к работе и к службе. И обязательно уделит ей, своей подруге, достаточно внимания. Несколько суток 'Нормандия' будет идти к Цитадели. Несколько суток — это много. Этого времени достаточно. Для того чтобы побыть рядом и вместе — достаточно. Да, все нормандовцы будут готовиться к тому, что им предстоит делать на Станции. Будут готовиться. Каждый. Они — профессионалы и не нуждаются в мелочной опеке, контроле и всевозможных указаниях.

Скоро состоится большое совещание командного состава фрегата-прототипа. Там будут, скорее всего, подведены итоги работы, проделанной нормандовцами на Иден-Прайме, а может быть — и работы, проведённой на подходах к планете. В том, что на совещании может зайти разговор о том, как фрегат и его экипаж действовал при входе в систему, где располагался Иден-Прайм, матриарх азари не видела ничего странного. Фрегат уходил от планеты, возвращение в самое ближайшее время не планировалось. Требовалось взглянуть на сделанное в комплексе. И до, и во время работы на Идене. Слишком многое случилось, слишком многое.

— Бена, спасибо. За всё, — тихий голос Джона отвлёк Бенезию от размышлений. Она взглянула на него, он ответил на её взгляд и ответ Бенезии понравился — Шепард, как всегда, был немногословен. Может быть, со временем у них обоих будет возможность поговорить о многом. Более подробно и развёрнуто. А пока... Пока она чувствует, как напрягся Шепард. Может быть, он и не восстановился полностью, но... Разве он признается? Нет. Не признается.

Шепард встал, чувствуя, как внутренний разлад куда-то исчез. Сейчас он снова был собран, напряжён и работоспособен. Сделав шаг, он повернулся к продолжавшей сидеть азари. Та снизу вверх взглянула на него.

Как он смотрел на неё... Спокойно, нежно, мягко.

— Бена. Прости, я должен идти, — сказал Шепард. — И... Если захочешь, приходи ко мне в каюту. В любое время. Я настроил ВИ замка — он тебя... пропустит, — сказав это, Шепард повернулся и вышел из каюты, прикрыв за собой дверь.

Бенезия успела отметить, что он прикрыл её плотно. Может быть, не хотел, чтобы нормандовцы видели, что она осталась у него в каюте? Нет, нормандовцы, как она успела понять, прекрасно знают, в каких взаимоотношениях матриарх азари, состоит с Шепардом. Их обмануть не получится. И они... Богиня, они относятся к этим взаимоотношениям спокойно. Хотя, безусловно, знают, что у Шепарда есть любимая девушка. Дэйна. Видимо, они что-то такое поняли и потому относятся к укреплению взаимоотношений между ней, матриархом азари и им, офицером-землянином, спокойно и рассудительно.

Ушёл работать, служить. Наверное, в войну эти два понятия как-то объединяются в своих смыслах. Война приближается. Особая, большая, галактическая война.

Долго оставаться в каюте Джона Бенезии не хотелось. И не потому, что её пребывание в обиталище старпома остальные нормандовцы могли как-то превратно истолковать. Сейчас ей хотелось вернуться к себе. А может... Может, ей следует поговорить с Карин? Врач у себя, в Медотсеке. Да, Бенезия помнит о том, что обитатели фрегата называют Чаквас 'затворницей'. Может быть, заслуженно называют, ведь Карин почти никогда не покидает пределы Медотсека. Она — врач и ей пока что, слава Богине, нет необходимости применять свои профессиональные знания и навыки в полной мере. Как будет дальше — время покажет. А пока... пока Карин не бездельничает. Работает, действует, готовится.

Матриарх встала, огляделась, подошла к двери, решительно открыла дверь. ВИ замка подчинился: когда она вернула дверь на место, закрыв проём, внешний интерфейс заалел запрещающим вход светом. Дойдя до двери Медотсека, Бенезия остановилась, не решаясь надавить сенсор.

Створка открылась. На пороге стояла Чаквас. Матриарх осознала, что Карин всё поняла. Как люди говорят — 'с первого взгляда'. Нет, не 'любовь с первого взгляда', а 'понимание с первого взгляда'.

— Заходи. — Чаквас отступила в сторону, пропуская азари внутрь Медотсека. — Присаживайся, — она указала рукой на свободное кресло у своего рабочего стола. — Рассказывай.

— Я, Кари... встретила Джона на лестнице. Он... он едва не падал. Был в Зале Связи, отправил письмо на Землю. Дэйне, — уточнила матриарх. — Потом вышел... из Зала. После разговора с Явиком. Сложного разговора. На лестнице... когда Джон остановился, я почувствовала, какой сумбур царит у него в душе, Карин. Проводила Джона до его каюты. Долго сидела рядом с ним. Не могу сказать, сколько сидела, но... он ушёл из каюты, Кари. Ушёл работать. И я знаю, что он не успокоился, не пришёл в себя до конца. Я... я хотела вернуться в салон, к себе, а потом... потом поняла, что должна поговорить с тобой. Я... я не понимаю. Я мало знаю о вас, людях, а понимаю — ещё меньше, — тихо сказала Бенезия. — Я сидела рядом с Джоном, слушала его дыхание, биение его сердца и... корила себя за свою былую многословность. Мы... мы, азари, слишком много убили времени на пустые разговоры. Особенно такие, как я... Какой я религиозный лидер расы, если обязана была лгать своим соплеменницам?!

— Выдавать желаемое за действительное? — тихо спросила Карин, садясь в своё рабочее кресло.

— Можно сказать и так, Кари, — согласилась матриарх. — От меня, Кари, дочь ушла. Дочь! И это... это оказалось больнее и неожиданнее для меня, чем я могла предположить или представить. Я повторила ошибку многих других родителей, Кари! Я думала, что моя дочь — слишком мала, слишком неопытна, чтобы... Чтобы разбираться должным образом в таких вещах, как религия, вера. А оказалось, что она понимает больше, чем я. И я... я оказалась слабой, Кари. Я... у меня тогда не было сил, чтобы встать, побежать следом и сделать всё, чтобы вернуть Лиару, чтобы повиниться перед ней. Я... Я позволила ей уйти! Я пять десятков лет не знала, где она и что с ней! Я не решилась ни разу за эти годы откровенно поговорить о случившемся с Этитой. Знаю, что Этита многое знает о происшедшем. Не знаю точно, что ей известно, но в том, что Этита знает о многом, я не уверена — убеждена. И вот теперь... Я полюбила землянина, человека. Полюбила и... Я не понимаю, Кари, как так могло случиться, что я, не понимающая вас, землян, не знающая о вас слишком многого, могла полюбить Джона. И попытаться... попытаться использовать его в своих интересах.

— Не говори глупостей, Бена, — тихо сказала Чаквас. — Ты — женщина и я тебе уже говорила, что объективных препятствий к деторождению у тебя нет. И Джон...

— Он очень хочет, чтобы его не считали... зависимым от его новых возможностей и способностей, Карин, — сказала Бенезия. — Знаю. И потому... я надеюсь, что у меня ещё будет возможность пояснить Джону... — она смутилась. — Пояснить, что он поступил... правильно.

— Он действительно поступил правильно, Бена, — кивнула Чаквас. — Об этом много можно говорить, но — не нужно. И ты хорошо сделала, что поддержала Джона. Да, я видела, насколько он был слаб. Видела. И очень тебе благодарна за то, что ты поддержала Джона, дала ему возможность придти в себя.

— Я беспокоюсь, что ответит ему Дэйна, Карин, — сказала матриарх. — Очень беспокоюсь. Боюсь, что Дэйна, получив письмо Джона, в котором, я не сомневаюсь в этом, он написал всё верно и всё правдиво, но... Боюсь, что...

— Дэйна сделает правильный выбор. — Чаквас посмотрела на азари. — А Джон, уверена, готов принять любой её выбор.

— Ему уже сейчас трудно, Кари. Он боится...

— И хорошо, что боится, — ответила Чаквас. — Он — цельный, честный и... хороший. Потому что боится. Дэйна, насколько я смогла понять и почувствовать — девушка очень хорошая. Достойная пара для Джона. Но он её судьбой и жизнью категорически отказывается командовать. Не привязывает он её к себе. Не привязывает, Бена, — повторила Чаквас. — И скажу тебе так: не каждая земная девушка примет такое отношение нормально. Дэйна — приняла. И потому... в том числе и потому — Джон боится. За неё — боится. За её жизнь, за её судьбу. И, Бена, скажу так — не только потому, что Дэйна — девушка, будущая мать. Не только. А прежде всего потому, что он предпочитает рисковать сам, а не подставлять других. На Акузе он выжил потому, что рискнул сам, не подставил других.

— Там... — прошептала матриарх.

— Там — много непонятного. Согласна. Я знаю только те детали, которые относятся к моей компетенции как медика. А все детали, Бена, не знают даже в штабах. И, возвращаясь к разговору о Дэйне, скажу так: Дэйна поймёт Джона. Они друг другу подходят, Бена. А раз подходят — поймёт. Правильно поймёт. И Джон её поймёт.

— Кари... многожёнство... Я помню, что у людей...

— Оно не слишком распространено? — Чаквас бросила на азари быстрый пронизывающий взгляд. — Это только одна из возможных точек зрения, Бена. Только одна из возможных. И для Шепарда... Я сама не знаю, как это объяснить. Сложно это словами выразить, но... Джон даёт тем женщинам, кто его любит, и которых, конечно же, любит он, огромную свободу. Понимаю, что повторить придётся, но для Джона семья — это нечто большее, чем простое рутинное единение. Потому... это, Бена, моё личное мнение, для Джона нет разницы, сколько у него будет любимых женщин. Он способен всех их любить...

— Одинаково? — Бенезия едва удержалась от улыбки. — Я же знаю, что Джон...

— Он всех любит по-разному. Здесь ты права, Бена, — подтвердила Чаквас. — И способен так любить очень многих.

— Ты, Кари, что-то не договариваешь. — Бенезия взглянула на сидевшую рядом женщину.

— Не договариваю, Бена. Тут ты права, — сказала Чаквас. — Уверена, что хочешь это услышать?

— Уверена, Карин, — вздохнула матриарх. — Теперь-то я понимаю, что пришла к тебе для этого. Так что — говори.

— Джон... Я сама поняла это сравнительно недавно... Сложно мне было это понять, но... Он действительно способен любить верно, честно, полно... очень многих женщин, но... по своей природе он такой... иногда люди называют таких... однолюбами.

— И Дэйна... — задумчиво произнесла Бенезия.

— Она — не его единственная любовь, Бена. Насколько мне удалось это понять — не его единственная, — ответила Карин. — Потому...

— Он может любить многих, но сделает своей единственной только одну? — спросила матриарх.

Чаквас молча кивнула, затем сказала:

— Да. Может быть, ею станет Дэйна, может быть — ты, Бена. Я не знаю, ты не знаешь. Наверное, никто не знает. Даже Джон.

Бенезия молчала, обдумывая услышанное.

— И при этом, Бена, — тихо сказала Чаквас, — Джон продолжит любить всех своих женщин. По-прежнему любить. Глубоко. Полно. Верно. Всех, — повторила врач. — Но своей единственной будет считать только одну. Такой он уже... И вряд ли эту его настройку можно изменить.

— Её не нужно менять, — ответила матриарх. — И ты — права. Вряд ли эту настройку вообще можно изменить. Слишком уж она необычна. Я мало знаю о землянах. По большей части — общедоступную, профильтрованную информацию. Охотно допускаю, что многого не знаю, ещё меньше — понимаю, но...

— Бена... Не о том говоришь, — остановила собеседницу Чаквас. — Совершенно не о том. Сколько бы ты ни знала о нас, землянах, предсказать всего всё равно — нельзя.

— Нельзя, — сказала матриарх. — Только неспокойно мне, Кари. Неспокойно за Джона.

— И хорошо, что неспокойно, Бена. — Чаквас прошла к шкафам, открыла одну из створок, закрыла её. — У всех людей по-разному, конечно, но среди землян есть те, для кого боязнь за ближнего своего — серьёзный и важный признак искренности. В том числе и в любви, Бена, — обернулась к собеседнице Карин.

— Я пойду, Кари. — Бенезия встала, подошла к двери Медотсека. — Мне... есть о чём подумать.

Карин не ответила. И не стала провожать гостью.

Азари дошла до двери своего салона, подождала, пока ВИ откроет замок, толкнула створку, переступила порог и сделала несколько шагов к столу.

Разговор с Карин... Его предстояло ещё обдумать, а сейчас она уже была уверена: Чаквас по праву занимает своё уникальное место в экипаже и команде 'Нормандии'. Она врач, а врач... профессия особая. Её не зря полюбили Андерсон и Шепард. Только очень достойную женщину могут полюбить двое очень достойных мужчин.

У стола Бенезия провела несколько минут, вспоминая детали разговора с Чаквас. Инструментроны она не включала — ни настольный, ни наручный. Не было необходимости: разговор впечатался в её память полностью. Да и важны были не слова, не фразы, а подтекст, смысл, понимание.

Дэйна. Получение письма от Джона. Ответ на письмо. Воспоминания

Самолёт приземлился точно по расписанию. Дэйна неспешно спустилась по трапу на лётное поле, вошла в автобус, села, умостила сумочку на коленях, привычно бросила взгляд на лётное поле, отметила, что автобус по чётко обозначенной дорожке направился к зданию аэровокзала, к терминалу международных рейсов.

Подрулив к платформе, автобус плавно остановился, открылись широкие двери. Прибывшие пассажиры вошли в зал, где на транспортёре уже лежали сумки, чемоданы, баулы, пакеты. Забрав свои сумку на колёсиках и пакет, Дэйна направилась к выходу из зала. Необременительная процедура пограничного и таможенного досмотра, обычные приветствия служащих аэропорта и перед ней раскрываются двери зала прилёта.

Ответив на приветствия фанатов и болельщиков, раздав несколько десятков автографов и немного попозировав для фотокорреспондентов — обычное дело для известной и успешной спортсменки — Дэйна неспешно направилась к стоянке автобусов. Впереди были два часа неспешной поездки до города, а там... Там — поезд и она окажется очень скоро — всего лишь через три с небольшим часа — поезд ведь идёт с остановками на промежуточных станциях — в своей личной квартире.

Автобус заполнился пассажирами, водитель и стюарды представились, пожелали доброго пути, машина вырулила на шоссе. Поглядывая в окно, Дэйна думала о прошедшей Спартакиаде. Соревнования получились интересными, насыщенными и — спокойными. Почему-то сейчас она обращала на спокойствие особое внимание, хотя до сих пор не задавала себе вопроса о том, почему именно на это она делает определённый, чётко заметный для неё самой акцент. Первые полчаса она ещё поглядывала в окно, немного прислушивалась к гомону пассажиров и немногочисленных встречающих, затем задремала. Привычка. Есть возможность отдохнуть — надо отдыхать. Неизвестно ещё, как сложится будущее. Неизвестно.

Из автобуса, мягко и чётко подрулившего к терминалу железнодорожного городского вокзала Дэйна по крытому тоннельному переходу прошла в зал ожидания, взглянула на расписание, отметила в памяти данные нужного ей поезда. Билет она взяла заранее и хорошо, что его не пришлось сдавать — автобус пришёл по расписанию, происшествий никаких не случилось. А бывало, что и случались. И ей приходилось опаздывать. Не любила она опаздывать. Понимала, что нарушает обывательское представление о женщинах, но не любила — дисциплина и порядок стали частями её сути и отказываться от следования их требованиям Дэйна не хотела. В её жизни были моменты и периоды, когда она могла расслабиться. Могла отдохнуть, могла нарушить множество правил и требований. Но пока она не окажется в своей личной квартире, она не хотела давать себе волю. Работа ещё не закончена. Вот когда за ней закроется дверь её квартиры, тогда она поймёт, что уже находится в отпуске и тогда... тогда сможет расслабиться.

За четверть часа до прибытия поезда на посадку Дэйна вышла на платформу. Огляделась по сторонам. Да, людей много, поезд будет заполнен пассажирами. Хорошо. Значит, не все люди 'переключились' полностью на летающий транспорт — осталось немало поклонников наземного. Ветер на платформе гулял свободно, спокойно. Дэйна почувствовала, как её волосы немного спутались от порывов ветра, но доставать расчёску и приводить волосы в порядок не стала. Зачем? Она уже дома. Почти дома. Так что можно совсем немного расслабиться. Спартакиада — позади. Хорошее, важное соревнование стало историей. В том числе и её личной историей. Придёт время — и вся её жизнь тоже станет частью истории.

Пройдя несколько раз из конца в конец платформы, Дэйна смотрела по сторонам, вдыхала особые, вокзальные и железнодорожные запахи и с каждой минутой всё больше свыкалась с мыслью о том, что теперь — минимум на месяц — она свободна от спортивных хлопот и забот. Обычный послеспартакиадный отдых. Тренеры, конечно, суровы и требовательны, но и они прекрасно понимают, что после таких нагрузок нужен достаточный отдых. Потому у неё и есть этот месяц свободы. Нет, конечно же, она продолжит выполнять комплексы упражнений, совсем немного ослабит ограничения в диете, но теперь большая часть этих тридцати суток принадлежит ей и она свободна в выборе того, как именно провести это время.

Поезд подошёл вовремя. У входных дверей образовались короткие очереди, проводники и стюарды быстро проверяли посадочные талоны, указывали места и отмечали на своих планшетах прибывших пассажиров. Убрав сумку в нижний багажный отсек и запихнув пакет в верхний, Дэйна уселась в кресло и откинула спинку, намереваясь подремать. Перелёт на самолёте с двумя посадками был достаточно долгим, поспать толком не удалось, поэтому сонливость была обычной и ожидаемой. Закрыв глаза, Дэйна провалилась в дремоту — привычка, воспитанная годами, сработала и на этот раз.

Поезд отошёл от платформы, мягко и быстро набрал скорость. Дэйна спала. Проспать она не боялась — заранее отметив время прибытия поезда по расписанию, она попросила своё подсознание разбудить её за четверть часа до подхода к платформе и теперь могла спокойно спать. Без сновидений, без движений, просто спать, давая телу и сознанию желанный отдых.

— По 'золотому каналу' на настольный инструментрон Дэйны поступило письмо от Шепарда, Зина, — на аудиоканале наушного спикера прорезался голос Знаменского. — Похоже, в Альянсе ещё остались вменяемые служащие.

— Остались, конечно, остались. Спасибо, что сообщил, Паша. — Зинаида Яновна сделала пометку на экране своего инструментрона.

— Посмотрим, какова будет реакция, — сказал Знаменский. — Том на взводе.

— Он всегда предполагает худшее, Паша. — Зинаида Яновна нажала несколько сенсоров, читая высветившиеся на экранах оперативные сводки из базы данных Полиции России. — Пока тихо. До связи.

— До связи.

Ровно за четверть часа до прибытия поезда на станцию Дэйна открыла глаза, осторожно потянулась, сбрасывая сонливость, огляделась. В вагоне, заполненном пассажирами на две трети, было спокойно. Кто-то спал, кто-то читал, кто-то смотрел фильм, пользуясь наушниками. Или — работал на инструментроне. Некоторые тихо, шёпотом беседовали, их разговоры никому не мешали.

Встав с кресла, Дэйна вынула из надкресельного отсека пакет, а из подкресельного выкатила сумку. Всё. Теперь она готова пройтись до своего дома. А там... Там она сможет спланировать время своего отдыха более точно и подробно. Пока что у неё нет никаких намёток и это нормально.

Поезд плавно замедлил ход, остановился. Дэйна сошла со ступеней лестницы вагонного выхода, попрощалась с проводницей и направилась к надземному тоннельному переходу.

Сколько раз она вот так возвращалась сюда, в свой город, ставший для неё предельно привычным и даже где-то родным. Сейчас она пройдёт по тихой улочке метров восемьсот, войдёт в подъезд, поднимется на этаж и откроет дверь своей личной квартиры.

Знакомых лиц становится больше. Дэйна кивает, с кем-то здоровается, интересуется привычно 'как дела?', коротко отвечает на такие же вопросы, адресованные ей. Хорошо возвращаться. День только начинается, а впереди — десять часов солнечного света и много-много часов свободы. Вот и дом показался из-за других домов. Дом, в котором она прожила очень долго в перерывах между выездами на тренировки, сборы, соревнования, чемпионаты, спартакиады, олимпиады. Дом, в котором она чувствует себя особенно спокойно и свободно. Дом, в котором она чувствует себя своей.

Дверь подъезда она открыла привычным движением и мягко закрыла за собой. Есть пружина или нет пружины на двери — всё равно. Впереди — несколько ступеней и ряды настенных почтовых ящиков. Архаичных, но, кажется, вечных, как мало что вечно в нынешнем мире. Ключ касается сенсорной пластины, дверца открывается. Несколько конвертов. Ничего настораживающего. Счета оплачиваются напрямую с её банковских счетов, так что никаких 'писем счастья' нет. А конверты — от знакомых и от друзей. Часто — не имеющих никакого отношения к профессиональному спорту. С содержимым конвертов она разберётся позже, а сейчас ей не терпится поскорее открыть дверь своей квартиры и почувствовать, что она наконец-то дома.

Взглянув в сторону лестничного тамбура, Дэйна усмехнулась: нет, сегодня она может полениться и не мерить шагами расстояние до своей квартиры. Сегодня она поедет на пассажирском, светлом и чистом лифте. Несколько шагов, лёгкое нажатие сенсора и перед ней распахиваются двери лифтовой кабины. Секунды подъёма — и двери распахиваются вторично. Знакомая до мелочей табличка с номером этажа. Её этажа.

Время — рабочее, так что встречи с соседями на лестничной площадке и на этажной площадке можно не ждать. Вот и дверь её квартиры. Дэйна достаёт из кармашка ключ-таблетку, лёгкие касания — и дверь открывается.

Дэйна медленно переступила порог, тихо закрыла за собой створку двери, привалилась спиной к одёжному шкафу, выдохнула. Всё. Она — у себя дома. Взгляд оббежал пространство квартиры — Дэйна редко устанавливала полный комплект стен и, уезжая на сборы, всегда убирала все стены — ей хотелось, чтобы по возвращении её приветствовал простор собственного родного обиталища. И сейчас она наслаждалась моментом, разглядывая знакомые детали интерьера.

Всё кругом привычно, обычно и от этого на душе становится ещё спокойнее. Взгляд скользит по столам, по шкафам, по креслам и останавливается на настольном инструментроне, который, как обычно, стоит на середине столешницы небольшого рабочего стола. Стоит и... нет, он не выключен. На экране мерцает непривычный значок. Текстовое сообщение — вот и соответствующая пометка в правом нижнем углу ярлычка. Дэйна удивлённо разглядывает мерцающий ярлычок, подходит к столу, нажимает сенсор. 'Золотой канал'?! Сколько она помнила себя, ей ни разу ещё никто не присылал сообщений по 'Золотому каналу'. Никогда. И вот... Ясно, что значок принадлежит сообщению, пришедшему именно по этой системе связи. Кто же мог прислать его?

Девушка пододвигает к столу кресло, садится и нажимает несколько сенсоров на клавиатуре, снимая блокировку. Окно с сообщением разворачивается во весь экран. Взгляд Дэйны впивается в заглавную строку. 'Дэйна, приветствую!'. Это.... Это письмо Джона?! Конечно, только он всегда обращался к ней в письмах именно так. Без всяких там 'добрый день' или 'доброго времени суток'. Он просто её приветствовал. Именно так приветствовал.

Взгляд побежал по строчкам, слетев с заглавной строки. Рукописное письмо. Почти полностью рукописное. Джон не только привычно набирал текст на клавиатуре инструментрона, он писал его вручную, своим стилусом-кодатором.

Как же приятно сейчас ей получить письмо от Джона, написанное им самим. Написанное его рукой. Как он сумел так точно угадать, когда она будет у себя дома, чтобы прислать письмо именно в этот момент. Хотя... 'Золотые каналы' — система связи, способная и не на такое. Джон воспользовался этой системой, чтобы она получила его письмо с гарантией.

Дэйна радовалась тому, что успела сесть в кресло. Сейчас никакая сила не заставила бы её оторваться от чтения письма. Первого после столь долгого молчания. Большого. Объёмного. Дэйна и сама не заметила, как посмотрела на указатель количества страниц и восхитилась предусмотрительностью Джона: он написал ей такое большое письмо!

Именно тем, что часть письма он написал от руки, он доказал Дэйне, что по-прежнему помнит её и любит её. Помнит и любит — для неё знать об этом было всегда важно. Первое письмо после столь долгого молчания.

Джон подробно говорит о том, что случилось после 'Арктура', куда, как знала Дэйна, он улетел, получив приказ-вызов. Конечно, уровень подробности неодинаков, но... Дэйна чётко и полно ощущала: только ей он сообщает многие детали, за которые многие журналисты, эти писаки и снимаки, продали бы кому угодно свои души несколько раз.

Джон, конечно же, о многом умалчивает, но и того, что он ей сообщил, достаточно для спокойствия и уверенности — Джон жив, здоров и у него всё в порядке. Теперь, читая письмо, Дэйна отвечала на многие когда-то сформулированные ею самой вопросы. Отвечала самой себе на эти вопросы и чувствовала, как успокаивается. Джон по-прежнему её любит, дорожит ею и доверяет ей.

Несколько часов... Дэйна и не заметила, как наступил полдень, как прошло обычное обеденное время — с часу дня до трёх дня. Она читала письмо от Джона, забыв обо всём. Она действительно успокоилась и правильно поняла своего Джона.

Он написал ей большое, подробное письмо, ответил на многие вопросы и развеял очень многие сомнения. Он верен себе — подтверждает свои слова ссылками на файлы, хранящиеся на многих серверах Экстранета, где она, его любимая Дэйна, сможет найти дополнительные сведения. Он даёт ей право выбора и заботится о том, чтобы она получила как можно больше информации. Он уверен — она воспользуется этими ссылками, будет долго размышлять, думать, оценивать. Неспешно, спокойно и чётко. Как всегда.

Он по-прежнему хорошо знает её, свою Дэйну. И по-прежнему не привязывает её к себе, даёт ей полную свободу, даёт ей полную возможность жить своей собственной жизнью, делать свой собственный выбор. Он любит её и даёт ей полную свободу. Сложно это пояснить словами, но Дэйне и не нужны пояснения. Она любит Джона и доверяет ему. Доверяет ему полностью. Она не раз и не два доверяла ему всю себя. Без остатка. И была счастлива и довольна тем, что Джон раз за разом правильно понял и правильно воспринял её доверие.

Джон честен. Он рассказал ей о встрече с матриархом азари, Бенезией Т'Сони, рассказал о том, что полюбил её, и что она полюбила его. Он уверен — Дэйна сама найдёт теперь немало информации о матриархе и сама сделает свой выбор. Он не давит на неё. Он спокойно предоставляет ей право решать. Она по-прежнему свободна и вольна. Он поступил правильно и честно, не стал играть её чувствами. Не стал умалчивать, не стал выдавать желаемое за действительное.

Дэйна читала письмо Джона, где он говорил о случившемся на Иден-Прайме. И всё больше понимала, что Джон не мог поступить иначе. Если он действительно спас жизнь матриарха азари, если он действительно рискнул собой, то... Он имеет право полюбить азари. А она имеет все права и все возможности полюбить его, своего спасителя. Полюбить... последней любовью, свойственной только очень пожилым азари. Последней любовью. Играть с такими чувствами Джон, какого Дэйна прекрасно знала и понимала, никогда бы не стал.

Если он полюбил её, пожилую азари, то не важно, ответил ли он на её чувства или полюбил сам... Здесь и сейчас это — не важно. Джон честно сказал о случившемся Дэйне и этим ещё раз доказал, что он любит её, свою подругу. Любит и предоставляет ей выбор. Она вольна сделать этот выбор и Джон примет его. Примет, потому что никогда не командовал и не играл судьбой и жизнью своей Дэйны.

Да, Джон мало написал о том, как он спасал матриарха. Секретность, военная тайна, ограниченный доступ, необходимая информация. Всё понятно. И, тем не менее, она теперь знала о происшедшем на Идене гораздо больше, чем очень многие жители Земли и обитатели Солнечной Системы. Не только знала — благодаря честности Джона — понимала. Эти часы, проведённые за чтением письма... были очень приятны и важны. Дэйна успокоилась: на многие её вопросы, пусть не высказанные явно, Джон дал самые полные, честные и точные чёткие ответы.

Отодвинув в сторону инструментрон, Дэйна задумалась. Письмо она прочла до конца. Все несколько десятков страниц. И теперь ей необходимо было прерваться, чтобы подумать. Она понимала, что эти раздумья — не на часы. Скорее всего, очень возможно, она будет думать несколько дней. Хотелось, очень хотелось ускорить эти раздумья и как можно быстрее написать Джону ответное письмо, но... Слишком оно было большим, слишком оно было ёмким, слишком оно было необычным.

Встав с кресла, Дэйна прошлась по квартире. Открывать занавеси и жалюзи ей не хотелось. Тишина и покой стали ей необходимы ещё больше, чем раньше. Надо думать, надо поразмыслить над тем, что она прочла. И ещё глубже и больше — над тем, что она узнала, что она поняла из письма Джона.

Джон редко писал такие большие письма. Часто — несколько строк, редко — несколько абзацев. Сейчас она понимала — на Идене произошло слишком много важного и сложного. После случившегося на этой сельскохозяйственной планете Джон не смог написать короткое письмо. Не захотел. Наверное, он писал это письмо очень долго. Урывками. У него много забот и хлопот на корабле. Он — старший помощник командира боевого разведывательного фрегата.

Она, привыкшая интересоваться его работой, его службой, многое знала о специфике службы на кораблях, о специфике службы в десантных и спецназовских подразделениях. Конечно, не всё и не полностью, но знала достаточно. И не считала это знание излишним. Оно, это знание, помогало ей понимать Джона, помогало ей поддерживать своего друга.

Она вспомнила, как впервые поняла, что влюблена. Влюблена в него, Джона Шепарда. Наверное, так всегда бывает: женщины, девушки, девочки резче, чётче и яснее ощущают, что влюблены. Им это необходимо, важно. Тогда, осенью, она стояла на веранде детского дома, теребила пряжку наплечного ремня своей сумочки и смотрела на играющего в волейбол на спортивной площадке Джона. Он не смотрел на неё, но ей тогда казалось, что он чувствует её взгляд. Чувствует и понимает, что этот взгляд необычен.

Она смотрела на него и знала, что смотрит на Джона Шепарда не просто как на мальчика, не просто как на одного из детдомовцев. Она смотрит на человека, который ей больше чем нравится. Она любит этого человека. Ей всего двенадцать лет, но девочки взрослеют раньше мальчиков, так захотела эволюция, так захотела природа. И потому она смотрит на Джона и понимает: он заслуживает её любви. Её первой любви.

Ранняя осень. Пока ещё не было необходимости надевать шапку — пусть вязанную, простую, но — шапку. Лёгкие брюки, матерчатые туфельки. Перчатки тоже не нужны — ещё достаточно тепло и руки не мёрзнут. Она несколько минут назад приехала в детдом с очередных соревнований. Победила, заняла призовое место. И сейчас она стояла на веранде и смотрела на играющих в волейбол мальчиков. Смотрела, казалось, на всех играющих, а сердцем понимала: она смотрит на Джона. Только на него. Смотрела на Шепарда и осознавала, что полюбила его давно. Да, чувства к Джону оформились впервые столь чётко в двенадцать лет. А впервые она выделила его среди других мальчиков в семь лет. Джон был, конечно же, старше. На год-два, не больше. Она смотрела на играющих в волейбол мальчиков. На Джона, высоко подпрыгивавшего у сетки и отправлявшего раз за разом мяч в самые неудобные для соперников углы площадки. И вспоминала, что первый раз почувствовала своё неравнодушие к Джону именно в семь лет.

Поздней ночью она вышла на прогулку по парку детского дома. Обычная прогулка. Самовольная конечно, что уж тут отрицать-то особо, но... Воспитатели, казалось, знали о любви многих своих воспитанников к этим прогулкам. Полуночным, ночным — как угодно можно было их назвать. Воспитанникам и воспитанницам нужна была свобода. Хотя бы в пределах территории детского дома и коллектив воспитателей давал им такую свободу. Наверное, потому, что иначе детдомовцы эту самую свободу взяли бы сами. И ушли бы с территории детдома в 'большой мир'. Надолго ушли. Многие могли уйти навсегда. Такое тоже бывало.

В шесть-семь лет трудно решить для себя, кем ты хочешь стать, когда подрастёшь. Дэйна — решила. И Джон — тоже решил.

Поначалу, конечно, было трудно. Режим, распорядок, диета, расписание, правила поведения, спортивная этика. Не раз и не два Дэйна вспоминала себя в кафе, поедающую пятую по счёту порцию чего-то очень сладкого и потому очень вкусного. Паста, пюре — всё равно, главное — послаще и побольше. Она вроде бы и не была сладкоежкой, но... Почему-то ей вспоминался раз за разом именно этот эпизод. Небольшое кафе, она сидит за столиком, на ней — строгая детдомовская форма, тёмная, таких сейчас для детдомовцев и не шьют. Почти раритет.

Зелёный с синими полосами бант на рубашке, два красных банта в причёске. Контактные линзы превратили её глаза из карих в красные — тогда она считала, что это необычно и даже 'круто'. Воспитатели не препятствовали, а ей было приятно. Лёгкий лак на ногтях. Ложка за ложкой. Пластиковые ложки такие маленькие, чайные или десертные, не больше. Одна порция, вторая, третья, четвёртая. Сладость приносит не выразимую словами радость.

Она выбрала профессиональный спорт и не разочаровалась ни разу в этом своём собственном выборе. Убедившись, что воспитанница Дэйна твёрдо решила, чем будет заниматься в будущем, руководители детдома дали ей ещё большую свободу. Теперь она могла подолгу отсутствовать в пределах территории детского дома. Нет, не сбегать, чтобы покуролесить и оторваться на полную катушку, нет. Для того чтобы позаниматься в прекрасно оборудованных спортзалах, встретиться с тренерами, принять участие в отборочных соревнованиях. У профессионального спортсмена всегда много дел, всегда много забот.

Она всё же находила возможность уделить внимание самой себе. Своему внутреннему миру. Днём, само собой — учёба, тренировки, диетпитание, чтение множества материалов по спортивной проблематике, зато вечера до самого отбоя — её личное время. Она любила в одиночестве бродить по засыпающим вечерним улицам, любила стоять на мостах и смотреть на огни ночного города. Любила о многом спокойно думать, прислушиваться к себе, задавать вопросы самой себе и пытаться получить на них чёткие вразумительные ответы. Не сразу такое, конечно, получалось, но ведь получалось. Раз за разом получалось. Потому что Дэйна всегда была настойчивой. Без настойчивости в профессиональном спорте делать нечего.

Далеко не все воспитанники и воспитанницы вот так сразу, с раннего детства, с подросткового возраста делали осознанный ответственный выбор своего жизненного пути. Многие медлили, были и такие, кто предпочитал 'плыть по течению'.

Джон... Ей понравилось, очень понравилось, что он тоже рано сделал свой выбор. Армия. По многим причинам. Как тем, что были ей понятны, так и тем, которые для неё остались неясны. К этой неясности она отнеслась спокойно. Она знала, что Джон — совершенно не солдафон по натуре. Он способен точно и чётко чувствовать, способен о многом глубоко и полно размышлять, способен прислушаться, уловить едва-едва слышное, способен... Даже сейчас, спустя годы, Дэйна не была уверена, что вот так, 'залпом' могла бы перечислить всё, на что был в хорошем, конечно, смысле, способен Джон Шепард. Она знала Джона, знала, потому что тогда, после того волейбольного матча, он подошёл к ней. И они ушли вдвоём в дальнюю часть парка, в 'уголок влюблённых'. Чего уж там особо скрывать-то: был на территории детского дома и такой уголок. И воспитатели, и воспитанники и воспитанницы спокойно относились к тому, что там почти постоянно кто-то пребывает. И строго соблюдали право на уединение для всех, кто там оказывался.

Джон присел на траву, согнул колени, опёрся о них руками и закрыл глаза. Он знал, что Дэйна — рядом с ним и был рад этому. Просто рад, без всяких далеко идущих планов. Он умел и любил довольствоваться малым. Видел и чувствовал в этом малом столько, что Дэйна раз за разом изумлялась и удивлялась уровню восприимчивости, доступному Джону. А тогда... Тогда он просто сел на траву и замер, прислушиваясь. К чему он тогда прислушивался? К себе или к тому, что происходило вокруг? Не всё ли равно?!

Они пришли вдвоём в 'уголок влюблённых'. Пришли, не держась за руки, но пришли рядом. Пришли вместе. Дэйна в сине-белом платье — успела переодеться до окончания того волейбольного матча.

Джон по пути в этот 'уголок' сорвал с клумбы цветок и подал ей. Спокойно. Она стояла рядом с сидящим Джоном, держала в руках цветок и смотрела на проступавшие сквозь переплетение веток и зелень листьев корпуса детского дома. Конечно же, она поглядывала и на Джона, сидевшего рядом. Он никогда ею не командовал, никогда не настаивал ни на чём, всегда давал ей возможность самой сделать выбор. И только тогда, когда точно знал или, может быть, чувствовал, что ей, его Дэйне угрожает опасность, становился практически неустраним. И только тогда настаивал на своём. Настаивал не только словами — прежде всего делом.

Сколько ему тогда было лет? Тринадцать-четырнадцать? Может быть. Она никогда не заморачивалась установлением точного возраста Джона. Оба — и она, и он — детдомовцы, так что возраст для них — понятие весьма условное. Он всегда был старше её. И Дэйну это устраивало, она считала совершенно нормальным положение, когда мужчина старше своей женщины. А она... Она рано стала ощущать себя именно его женщиной. Знала, что он и она — подростки, что зов пола неустраним и труднопреодолим, но раз за разом дивилась тому, как Джон удерживается в рамках платонических взаимоотношений и не посягает на неё именно как на женщину.

Он был с ней честен и его отношение к Дэйне, как она сейчас, спустя годы, ещё раз убеждалась, всегда отличалось повышенной чистотой.

Детдомовское бытие отличается от привычного семейного, потому Дэйна считала, что ей очень повезло влюбиться именно в Джона Шепарда, а ещё больше повезло тогда, когда он ответил на её чувства. Нет, он не признавался ей в любви тогда, когда они оказались вдвоём в том 'уголке влюблённых'. Не признавался словесно, не вставал на колени, не протягивал к ней руки с футляром, в котором было кольцо. Он просто был рядом с ней. И Дэйна понимала, что далеко не с каждой девочкой Джон согласился бы пойти в этот 'уголок влюблённых'. Он её выбрал сам. И она выбрала его сама.

То сине-белое платье... Оно ведь было очень открытым. Декольте... Раньше такое декольте посчитали бы в Британии абсолютно недопустимым для девочки-подростка. Если бы Дэйна была чьей-то дочкой и жила в обычной британской семье... вероятность того, что родители позволили бы ей надеть такое платье без матерчатой 'подшейной' вставки была бы исчезающе мала, а в детдоме...

Там считали, что глупо преподавать подросткам биологию человека и ограничивать уж слишком серьёзно в возможности привыкнуть к нормативной обнажённости человеческого тела. В том числе, в первую очередь, конечно же, женского. Дэйна была уверена и даже убеждена в том, что такое декольте ни у кого из детдомовцев не вызовет ничего, что могло бы ей, девочке-подростку, угрожать. Благо Интернет был открытым, и детдомовцы вполне спокойно интересовались такими вещами в свободное от занятий, предусмотренных распорядком, время. А уж если она стала девушкой Джона, то можно было быть уверенной — Джон жестоко накажет любого, кто хотя бы попытается посягнуть на Дэйну. Всё же детдомовцев воспитывали и на них влияли, ставили в определённые рамки, приучали к правилам поведения. Так что Дэйна могла быть спокойна.

Ещё более спокойна она была рядом с Джоном и вместе с ним. Он почти никогда не разглядывал её. Да, он смотрел на неё, искал её взглядом. Очень часто искал и смотрел. Но ни разу Дэйна не отметила в его взгляде ничего предосудительного или оскорбительного для неё. И потому она спокойно и свободно ушла от площадки к себе в комнату, которую делила с тремя подругами, переоделась в это сине-белое открытое платье и пришла к площадке тогда, когда игра подходила к концу. Несколько минут — и Джон, приняв наскоро душ, выходит с площадки и подходит к ней. Несколько секунд — и они вдвоём идут по дорожке в 'уголок влюблённых'. Джон садится на траву и 'отключается', привычно закрывая глаза. Она стоит рядом с ним и не чувствует себя обиженной — он рядом и ей этого вполне достаточно.

Джон умел молчать. И Дэйне это умение очень нравилось. Она не любила многословия, но, конечно, могла говорить долго на самые разные темы. Такая вот пограничная избирательность или как ещё обзовут умники-научники такую способность. С тех пор Дэйна и Джон встречались всё чаще и со временем все детдомовцы приняли их взаимоотношения как свершившийся факт: все знали, что Дэйна — девушка Джона Шепарда, а Джон — мужчина Дэйны. Если они рядом друг с другом, то никто из детдомовцев не сомневался: Дэйна под надёжной защитой и охраной и она будет счастлива, потому что рядом с ней — её Джон. В детдоме такое понимают 'на полном автомате', если, конечно, соблюдены многочисленные условия. В том, что они, эти условия, были полностью соблюдены, Дэйна не усомнилась за прошедшие годы ни разу.

Дэйна вспоминала, как сидела рядом с Джоном, смотрела на него и говорила с ним. На самые разные темы. Долго говорила. И знала, что Джон — её мужчина. Которому она может доверять и будет доверять. С той самой встречи в 'уголке влюблённых', подтвердившей самой Дэйне правильность сделанного в детстве выбора. Пусть неосознанного, пусть спонтанного, но — выбора.

Впервые увидев Джона в военной форме — тогда ему едва исполнилось пятнадцать — Дэйна испытала острую и приятную гордость. Да, Джон — подросток, он нескладен, уши немного оттопыриваются под большой каской, форма немного висит на нём — не потому, что не по размеру, а потому что он ещё слишком молод для армии. Тем не менее, уже тогда Дэйна понимала, что Джон сделал свой осознанный выбор в пользу армии. И этот выбор она должна уважать так же как Джон уважает её, своей Дэйны, выбор в пользу профессионального спорта. Когда она смотрела на него, облачённого в летнюю военную форму, она спокойно и свободно удержалась от улыбки. Джон высоко оценил её сдержанность и её серьёзность. Он, конечно же, ей ничего не сказал, когда вернулся в детдом после военных сборов, но она знала, чётко чувствовала, насколько высоко он оценил её понимание.

Она уже тогда, когда увидела Джона в военной форме на тех сборах — её послали туда в составе своеобразной 'группы поддержки' — поняла, что Джон создан для армейской жизни. Для него она — органична и естественна. Джон знал, что он будет защищать, за что он будет воевать — в этом Дэйна была уверена стопроцентно.

Через несколько дней после тех сборов Дэйна уехала на первые в своей спортивной карьере международные соревнования — что-то вроде отборочного турнира. И с удивлением отметила, что ей удалось не только занять несколько призовых мест, но и найти предостаточно времени для того, чтобы посетить известнейшие европейские музеи, причём не 'галопом', а вдумчиво, спокойно, неспешно. Она и раньше интересовалась культурой народов европейских стран, видела репродукции картин, снимки скульптур и архитектурных ансамблей, но в тот приезд в Европу она ходила по музеям и выставочным залам с совершенно особым настроением. Сейчас Дэйна объяснила бы это своё тогдашнее настроение пониманием. Пониманием того, что рядом с ней встал не просто её мужчина, а мужчина-воин. И она теперь — под защитой в гораздо большей степени. Джон понимает Дэйну очень полно и глубоко. И она должна быть достойна этого понимания. С той европейской поездки Дэйна взяла себе за правило выделять предостаточно времени, чтобы побывать в музеях и в выставочных центрах, прочесть самые знаковые литературные произведения — если не на языках оригиналов, то хотя бы в лучших самых качественных переводах.

Она сохранила скромность в одежде, крайне редко надевала бальные и вечерние платья. Делала только одно исключение из этого правила тогда, когда рядом с ней был её Джон. Она знала, что он также непритязателен в одежде — возможно, для мужчины это привычнее и где-то даже легче, ведь мужская мода до сих пор — предельно консервативна и даже однообразна. Ей нравилась скромность Джона в одежде. Она не считала её показателем неразвитости вкуса. Джон мог одеть и смокинг, и фрак, но — крайне редко, по очень значимым поводам. Вполне возможно, военная форма его устраивала с недавних пор гораздо больше, чем любой гражданский или, как любят выражаться военнослужащие, штатский костюм, но... Она радовалась, что знает Джона Шепарда гораздо ближе и гораздо точнее, чем многие другие девушки. В последние годы в детдоме они часто уходили за его пределы гулять на целый день. У старших детдомовцев была такая привилегия. Сейчас, насколько знала Дэйна, она сохранена.

Джон, хотя и имел право носить военную форму, не стремился всегда и везде её надевать. Тем более — когда рядом была Дэйна. Ей было приятно, что он не отделяет себя от неё мундиром, хотя не могла отрицать, что военная форма Джону была очень к лицу. Несколько раз Дэйна ловила себя на мысли, что Джон словно родился в этой форме, что он воин не по внешности, а по сути, причём воин особый, высококлассный.

Вдвоём они ходили по паркам, скверам и говорили. Когда — вполголоса, а когда — шёпотом. Конечно же, Джон обнимал Дэйну, и она обнимала его. Они, конечно же, целовались и Дэйне поцелуи Джона всегда нравились. Она была уверена и даже убеждена, что и Джону очень нравится, когда его целует она, его Дэйна. Она знала, что у неё есть Джон, для которого она — ценность и цель, а не средство. В общении с ней Джон был прост, но Дэйна всегда остро чувствовала, что за этой внешней простотой стоит сложность внутреннего мира Шепарда. Если уж она для него была загадкой и тайной, то не меньшей загадкой и тайной был для неё он, её Джон, которого она часто, наедине называла 'Джонни' или 'Джо'.

Во время больших летних каникул в перерывах между сборами, тренировками и выездами они выкраивали несколько дней и исчезали, уезжая или улетая на острова. Там Джон и Дэйна часами плавали, загорали и, конечно же, говорили. Об очень многом. Как внимательно Джон выслушивал её. Как он молчал. Кивал и только репликами, короткими фразами подтверждал, что он услышал, понял и запомнил всё, что она сказала. И ведь действительно он многое запоминал и правильно, очень правильно понимал сказанное ею. Конечно же, он наслаждался тем, что Дэйна... обнажена. Почти полностью, в рамках приличий, конечно, но — обнажена. Его ласкающий взгляд Дэйна помнила до сих пор. Ничего оскорбительного, ничего насильственного. Она — спортсменка, он — воин, так что толк в физической подготовке оба знают. Джон, как видела Дэйна, мускулист, но — в меру. Никаких бодибилдерских ухищрений — только самое необходимое и достаточное.

Детдом остался позади. Дэйна до мельчайших деталей запомнила тот вечер, когда после окончания выпускного бала, она и Джон вышли за ограду детского дома с рюкзаками и сумками. Оба уже слишком хорошо понимали, что в детдом они уже не вернутся. Впереди — взрослая жизнь. У обоих в карманах — сертификаты на квартиры с минимумом мебели и самых необходимых, на первое время, конечно, вещей. У неё скоро — выезд на очередные тренировочные сборы: на декаду, может быть — на две недели, а у Джона — призывной пункт.

Несколько дней они обустраивались в своих личных квартирах, а потом... Потом Дэйна увидела Джона в солдатской форме. Увидела — и поразилась, насколько её первое впечатление оказалось верным. Джон — человек армии. Для него армия — дом, для него она — семья. По самым разным причинам, конечно, но насколько же он отличался от того лопоухого подростка, впервые примерившего настоящую каску и настоящую, пусть и не по росту и не по размеру, но самую настоящую военную форму. Теперь, на плацу призывного пункта перед ней стоял уже не подросток, не юноша. Перед ней стоял мужчина. Мужчина с большой буквы. И она радовалась. Радовалась тому, что Джон обрёл свой собственный путь в этой жизни, что он нашёл своё призвание. Истинное призвание.

Джон уехал в учебную дивизию, проходить полный, большой курс молодого бойца. Уехал подготовленным к армейской жизни, к её трудностям и сложностям. Уехал, но Дэйна по-прежнему ощущала его любовь, внимание и заботу.

Какие письма он ей писал почти каждые три дня! И когда только успевал? Она, гражданский человек — и то не понимала, зная, что режим дня у молодых воинов и нагрузки не оставляют много свободного времени. А Джон... Он успевал ей писать и большие письма и записки в пару строчек. И каждое такое письмо для Дэйны было... Наверное, сравнение с бальзамом будет слишком общим и неконкретным, но... Наверное, в том числе и бальзамом. Ведь и Дэйна тоже работала интенсивно. Она именно работала, ведь профессиональный спорт — это, прежде всего, работа. Тяжёлая, трудная, напряжённая. Работа. И огромный труд.

Тренировки, сборы, отборочные турниры, соревнования. Всё это было. А ещё — режим и диета. Потому что только так можно стать быстрее, прыгнуть выше и сделаться сильнее. Для того чтобы одержать очередную победу. Не просто поучаствовать в соревнованиях любого уровня, а именно победить. Одержать спортивную, честную, но — профессиональную победу. Дэйна знала, что Джон радуется её спортивным успехам, чувствовала его поддержку, понимала, что для него важна любая весточка от его Дэйны. Именно 'его Дэйны'. Она с давних пор считала, что уже 'занята'. Она — девушка Джона Шепарда. И её не интересовали близкие отношения с другими молодыми людьми. Да, у неё немало знакомых среди юношей и мужчин, но она сумела поставить себя так, что только Джон для неё — самый важный и самый нужный.

Через несколько месяцев Джон приехал из учебной дивизии в краткосрочный отпуск. Приехал — и сразу переоделся в гражданское. Дэйна до сих пор помнила фразы из письменного приказа о предоставлении Шепарду этого отпуска: 'за отличные успехи в освоении техники и оружия, за отличные результаты в боевой подготовке'. Отпуска из учебных подразделений, как знала Дэйна, поднабравшаяся профильной информации из Экстранета и из разговоров с подругами и жёнами уже отслуживших срочную службу парней, давали крайне редко. И Джон удостоился этой чести и этого права. Приехал — и сразу переоделся в гражданское. Чтобы быть к ней ближе, к своей Дэйне. Тогда и у неё выдались несколько свободных дней в напряжённом спортивном графике. Они посвятили это время общению друг с другом — почти везде ходили обнявшись. Дэйна улыбалась и радовалась: она была счастлива видеть и чувствовать своего Джона. Счастлива знать, насколько он возмужал, насколько он повзрослел.

Они до поздней ночи наслаждались видами ночных городов и поселений. Два часа смотрели ночное 'шоу фонтанов' под чарующую классическую музыку. Дышали свежим ночным воздухом и погружались в чуткую ночную тишину. Молчали и говорили. Опять — шёпотом и вполголоса. Почти никогда — в полный голос. Им не нужно было говорить громко: они отлично слышали и ещё лучше — понимали друг друга.

Дэйна подарила Джону свой портрет. Написанный известным художником. Карандашный. Чёрно-белый. Джон сказал, что он хочет иметь именно такой портрет своей Дэйны. И она поняла его правильно. Наверное, он прав. Сам, если потребуется, сделает этот портрет цветным в своём воображении. Ведь тогда он будет вспоминать её. Разную. Любящую с помощью контактных линз менять цвет своих глаз, не любящую вычурности и крикливости в одежде, искреннюю в своих чувствах и эмоциях. Строгую и последовательную в жизни и в отношениях.

На этом портрете она улыбалась. Улыбалась естественно. Художнику удалось поймать такой момент. Живописец не заставлял её часами держать на лице эту улыбку — он её запомнил и очень точно изобразил. Джон был счастлив. Не просто доволен — счастлив получить такой портрет. И Дэйна была рада доставить Джону удовольствие. Пусть этот портрет будет у него. А она будет чувствовать, когда Джон посмотрит на этот портрет, когда вспомнит её, свою Дэйну.

Тогда, в тот отпуск они впервые провели вместе ночь. И Дэйна поняла, что её первая, детская любовь, её подростковая влюблённость стали чем-то большим. Может быть, ей всё же удалось избежать неминуемого в большинстве известных случаев разрыва взаимоотношений? Возможно, но сама Дэйна считала, что ей и Джону удалось нечто большее: они оба превратили, а может быть — трансформировали свою первую любовь в любовь совершенно взрослую, ответственную, истинную. Джон по-прежнему берёг Дэйну и она знала, что он никогда не пойдёт по отношению к ней ни на какое насилие. Да, и он, и она предохранялись. Дэйне казалось, что так, как предохраняется Джон, вряд ли будут предохраняться большинство знакомых ей молодых людей. Джон категорически не желал осложнять жизнь Дэйне, понимал очень чётко и глубоко, насколько тяжело будет его подруге совмещать беременность и большой профессиональный спорт. Любая задержка с участием в сборах, тренировках, отборочных соревнованиях — и придётся очень многое восстанавливать, а часто — и начинать с азов. Он не хотел, чтобы Дэйна страдала из-за невозможности удержаться на прежних высоких позициях в рейтингах профессиональных спортсменов, не хотел ставить под удар и без того короткую её спортивную карьеру и Дэйна восхищалась Джоном ещё больше и ещё острее.

Для Джона спокойствие, свобода и безопасность подруги были важнее удовлетворения чисто мужских желаний. Дэйна с удивлением раз за разом отмечала, что Шепард может спокойно и свободно обойтись без следования стандартному сценарию. Он оказался способен заменить чисто плотские отношения многоцветьем платонических, прежде всего — глубиной понимания подруги, уважением к её внутреннему миру, к её личности.

Думала ли она тогда о детях от Джона? Странный вопрос, конечно же, думала. Потому что верила, доверяла Джону и любила его. Знала, понимала и чувствовала, что он любит её и доверяет и верит ей. А для семьи это — солидный и прочный фундамент, это — необходимая основа для рождения и воспитания детей. Счастливых детей. Знающих, что родители любят друг друга и верят друг другу.

Она не раз представляла себя с ребёнком на руках. Ребёнком от Джона. Его сыном. Или — его дочерью. Всё равно. Она была готова забеременеть и родить ребёнка уже сейчас, за десяток с небольшим лет до окончания спортивной карьеры. До того момента, как она уйдёт либо на тренерскую работу, либо — на спортивно-административную. Большой спорт — в том числе и коммерческое предприятие, ценящее людей, знающих его мир не по наслышке, а изнутри.

Джон же... он не отказывался от того, чтобы Дэйна родила, но убеждал её... раз за разом убеждал в том, что она вполне может подождать до тридцати с небольшим лет. Тогда она спокойно завершит профессиональную спортивную карьеру и сможет уделить внимание обычной восьмичасовой работе. Где угодно — он никогда не говорил о том, что она должна или обязана остаться в мире большого спорта. Он был абсолютно убеждён в том, что его Дэйна найдёт немало применений своим талантам — он прямо так и говорил — и за пределами профессиональной спортивной корпорации.

Дэйна верила Джону и за его неспешность, неторопливость и готовность подождать рождения детей десять лет любила Джона ещё глубже и острее. Потому что он её понимал. И потому, что он в неё верил. Не в себя — в неё верил. И всегда заботился о ней больше, чем о себе. Всегда.

Перечитав в очередной раз письмо, Дэйна встала. Воспоминания о первых мыслях о ребёнке от Джона немного выбили её из привычного душевного равновесия. Если такое произошло на Идене, если там действительно объявился корабль-Жнец, то... Ни о каких десяти годах спокойной спортивной карьеры теперь нельзя даже подумать. Всё это очень быстро отойдёт... или уже отошло... на второй и третий планы. Сейчас, вне всякого сомнения, в командовании ВКС Альянса Систем получили всю информацию. И с Идена, и с борта 'Нормандии'.

Да, фрегат-прототип, на котором служит её Джон, сейчас идёт к Цитадели. Там будет сложно. Очень сложно. После того, что произошло на Идене: Жнец, протеанин, 'Цербер' — все они проявились на Иден-Прайме. Многое, очень многое изменилось. Потому для экипажа 'Нормандии' всё будет на центральной станции Галактики во много раз сложнее. В этом у Дэйны теперь не было никаких сомнений. Как и в том, что Джон в ближайшие декады и, может быть, даже месяцы не сможет вернуться на Землю.

Чего там особо скрывать — она хотела, чтобы Джон поскорее вернулся на Землю, вернулся к ней. Обычное, вполне человеческое желание. А теперь. Теперь, если рядом с Джоном — протеанин, воин расы, считавшейся до этого времени вымершей. Если рядом с Джоном два турианца-Спектра, один из которых — тот самый легендарный Сарен Артериус — обязан Джону жизнью и личностной целостностью. Если рядом с Джоном — спасённая им матриарх азари, влюбившаяся в своего спасителя и обретшая взаимность. То... Джон точно не вернётся в ближайшее время на Землю. Потому что он прежде всего делает дело, а потом — если получится, конечно — отдыхает и расслабляется. Такой уж он человек.

Дэйна неспешно обошла квартиру, перенесла от дверей сумку и пакет. Поближе к шкафу. Раскрыла створки, оглядела полки и вешалки. Надо переодеться. Не в комбинезон, нет. В платье. Юбку и блузку. Самое то, что надо ей сейчас. Переодевшись, Дэйна забралась с ногами на диван, подпёрла голову рукой и задумалась. Теперь, когда на ней не было дорожной одежды, когда она всё острее ощущала, что находится у себя дома, ей снова подумалось о том, о чём она часто думала раньше.

С тех пор думала, как Джон уехал в учебную дивизию. О будущей семейной жизни с Джоном. О детях, которые обязательно должны были появиться на свет. Несколько детей. Как минимум — двое, а может быть — и трое-четверо. Один ребёнок? Может быть, поначалу, но лучше, если у него очень скоро появится братик или сестричка.

Сейчас ей остро вспомнились многие моменты, как то прошедшие мимо её внимания тогда, когда она участвовала в Спартакиаде. Большие сложные международные соревнования. Напряжённая программа. Не было времени даже посмотреть новости, но никто не держал спортсменов на голодном информационном пайке. Старались только не волновать уж излишне. И не давали излишне расслабляться. Впадать в грех увеселения тоже не давали.

Спортивная дисциплина, режим. Всё понятно и привычно. Спортсмены всё же находили возможность узнать больше, что не было пропущено фильтрами. И сейчас Дэйна вспомнила: Иден-Прайм замолчал. Почти замолчал. Кое-что, конечно, прорывалось сквозь информационную блокаду. Теперь ей стало ясно, куда после 'Арктура' отправился Джон. Ещё раз было подтверждено то, что спецназовцев уровня Шепарда на простые миссии не направляют. А миссия на Идене оказалась очень сложной. Такие моменты многие разумники называют поворотными. И действительно, после Идена очень многое изменилось. И в Солнечной системе и на Земле. Не всегда, конечно, эти изменения заметны и понятны для всех людей и других разумных органиков, но тот, кто пожелает увидеть и почувствовать эти изменения — он их и увидит и почувствует. Обязательно.

Сейчас Дэйна складывала мозаику, за каждый камешек которой многие журналисты отдали бы очень ценное. Не обязательно — душу, но — не менее ценное. Фрегат сумел остановить Жнеца, предотвратить вывоз протеанского маяка. Потом... на планете нашёлся — пока Дэйна для краткости решила обозначить этот процесс и результат так — протеанин, представитель расы, считавшейся вымершей полсотни тысяч лет назад. Огромная цифра. А он — выжил. И нашёл его Джон Шепард. Как — это уже детали и о многих этих деталях Джон откровенно написал ей в своём большом и подробном письме. Наверное, для соблюдения повышенного уровня секретности он и воспользовался 'золотыми каналами'.

Перечитав совсем недавно несколько раз письмо Шепарда, Дэйна поймала себя на мысли, что Джон для неё остался прежним. А те сверхспособности и сверхвозможности, которые он, без сомнения, обрёл в ходе полёта и пребывания на Иден-Прайме — он оставил 'для особых случаев'. Во всём остальном он остался прежним. Он любит Дэйну, он ей доверяет, верит, он её бережёт. Он всё помнит. Всё, что между ними двоими было — он всё это помнит и понимает. Глубже, острее, полнее, но — помнит и понимает.

То, что он спас азари и турианца — для Джона это обычно и привычно. Он не считает, что совершил какой-то особенный поступок. Да, спас. Да, вытащил. Да, пусть и необычным способом, но вернул к обычной жизни. По-разному можно относиться к тому, что сделал Джон для азари и для турианца, но он поступил правильно, поступил верно. Так, как привык поступать всегда. Для него это — обычно, а для других — пусть они, эти другие и решают. Каждый для себя решает, как к этому следует относиться. Все разумные органики — разные. Джон, как знала Дэйна, всегда помнил об этом.

Потому-то Джон заслуживал того, чтобы Дэйна стала матерью его детей. И сейчас, узнав о приближении войны со Жнецами, с этими страшными, огромными и тяжеловооружёнными и сверхбронированными кораблями, Дэйна понимала, что спортивная карьера у неё осложнилась. Не по вине Джона, нет. Осложнилась потому, что теперь она имеет право решать — продолжать ли спортивные выступления или досрочно выйти в отставку, заняв административную или тренерскую должность. Над этим выбором следовало ещё подумать, решение, как понимала Дэйна, будет непростым и потому — не быстрым. Но Джон... Он, безусловно, заслуживал того, чтобы Дэйна стала матерью его детей.

Подойдя к зеркалу, Дэйна взглянула на своё отражение, мысленно представив себя многодетной матерью. Сын и дочка. Маленькие дети, двое, у неё — на руках. Она рада и счастлива. Другой она себя не могла вообразить, ведь отцом этих детей будет Джон Шепард. Её любимый человек. Мужчина с большой буквы. Для неё — с большой буквы. А теперь, получается, что и не только для неё, но и для матриарха азари.

Она и раньше кое-что читала об этой расе. Но никогда особо не верила в то, что матриарх азари проявит какой-нибудь, совершенно непротокольный интерес к ней или к её Джону. Слишком закрыты были эти пожилые азари. А получилось так, что спасённая Джоном азари-матриарх полюбила своего спасителя, полюбила совершенно искренне и нашла взаимность. Изменилась, стала другой. Джон писал подробно, чётко и открыто. Ни грана неправды. Может быть, он умалчивал о чём-то, но — совершенно не из какого-либо злого, негативного умысла. Не всё можно написать. Не всё можно выразить словами на письме. Не всё доступно человеческому языку.

Матриарх азари. Джон честен. Он знает, что Дэйна изучит все доступные ей материалы и примет совершенно самостоятельное решение. Он не давит на неё, не собирается указывать ей, как она должна поступить. Он просто честно говорит о создавшейся ситуации. Говорит полно, подробно. Так, как он умеет. И главное — говорит честно. Для него, как сумела понять из письма Дэйна, столь взрывной рост уровня взаимоотношений с Бенезией Т'Сони — тоже большая неожиданность. Но ведь он справляется с этой ситуацией. Сам справляется. У него и без азари-матриарха проблем и хлопот — предостаточно. Да ещё это снятие информационной, совершенно вынужденной блокады с целой планеты. Как же напряжённо работали нормандовцы... Вот уж точно: пробный вылет и сразу — боевой поход. Именно боевой. Даже ей, насквозь гражданской, это понятно. А уж Джону...

Дэйна прошлась по квартире ещё раз, продолжая обдумывать прочитанное письмо. Мысли перескочили — она подумала о детях. О дочери. Девочка, вне всяких сомнений, будет красавицей и умницей. А она, её мама, будет много и долго говорить с дочкой, будет интересоваться её жизнью постоянно и глубоко, будет слушать её. И стараться понять. Наверное, будет неплохо, если первой родится девочка. Джон, как была убеждена Дэйна, будет совершенно не против и даже, может быть, рад. Ведь дочка будет, прежде всего, маминой помощницей. Ему предстоит много летать, долго отсутствовать на Земле, а она будет воспитывать дочку. И видеть и чувствовать в ней многое из того, что мог ей передать только Джон. Только он один. Единственный, кому Дэйна верила, доверяла полностью.

Ей вспомнился Джон, когда он приехал к ней после окончания обучения в Академии 'Эн-Семь'. Она увидела его, выходившего по аппарели из транспортного самолёта ВВС Альянса Систем. Секретность. Она даже не знала, где расположена эта Академия. Но тогда ей было это — и многое другое — не важно. Она увидела перед собой другого Джона: офицера-спецназовца. Подтянутого, строгого, сильного. Почувствовала сразу, какая от него исходит волна уверенности, спокойствия. И поняла, что Джон... нашёл свою судьбу именно в армии. Он действительно стал для армии своим человеком. И присвоение ему высшего спецназовского ранга для него — закономерный результат, а не случайность и не блат. Джон добился этого ранга сам. И этот ранг подчинился ему. Одному из очень многих других кандидатов-претендентов.

Дэйна вспомнила, как он подошёл к ней. Остановился в шаге и взглянул на неё. Своим фирменным взглядом. Её Джон, её Джонни, её Джо. Он — вернулся. Вернулся с победой. Он обнял её, она обняла его и они, обнявшись, дошли до здания аэровокзала, вышли в город и... пропали для всех на несколько часов.

Только Дэйна знала, какой Джон бывает наедине с ней. Только она. А Джон... он был прекрасен. Дэйна до сих пор в мельчайших деталях помнила, как Джон снял свою военную форму, переоделся в гражданское и с той минуты стал совершенно обычным, привычным и, сейчас Дэйна не боялась самой себе признаться — родным для неё Джоном.

Джонни. Джо. Она держала в руках его голову, знала, что может поцеловать его в губы и может зацеловать его лицо. Всё лицо без малейшего исключения. Потому что Джон для неё действительно родной был уже тогда. Он одержал очередную и — Дэйна была в этом уверена уже тогда — далеко не последнюю победу.

Джон тогда удивил и изумил её. Она знала и помнила, что он склонен мыслить нестандартно, а уж действовать — и вовсе нешаблонно, но тогда... Тогда он предложил ей поехать на несколько дней в обычную рыбацкую деревушку на берегу океана. И Дэйна согласилась. Сразу, не раздумывая, согласилась. Удивительно, как Джон умел выстраивать ситуацию — тогда, в тот момент у неё снова образовалось 'окно' в графике тренировок и она была свободна от большей части ограничений режима. Те несколько дней в рыбацкой деревне она запомнила на всю жизнь. Джон был неподражаем. Он выходил вместе с рыбаками в море, тянул сети, разделывал, солил, жарил рыбу. Для рыбаков он очень быстро стал своим. Ему не было нужды говорить, что он спецназовец и военнослужащий. Да, многие рыбаки отмечали в нём какую то 'военную косточку', Джон не отрицал, но и не подчёркивал этот факт. И эта скромность рыбакам нравилась. Когда были свободные минуты, Джон охотно и подолгу разговаривал с рыбаками, расспрашивал их, не стеснялся учиться.

Женщины и девушки-рыбачки тогда говорили — и не раз — Дэйне, что он — очень завидная партия. Дэйна помнила, как она тогда смущённо улыбалась. Это смущение очень нравилось её новым подругам. Они сразу чувствовали игру и фальшь и очень были рады, не найдя ни того, ни другого в паре 'туристов'. А может быть и она, и Джон тогда и были туристами? Хоть немного, но ведь были.

Джон тогда не скупился на комплименты в адрес своей подруги. И делал их совершенно искренне, исключительно по делу. Он отметил, например, что Дэйна похорошела — и это действительно было так: она постаралась к возвращению Джона из академии найти такой стиль в своей внешности и в своей одежде, который был бы приятен и ей и её другу. Которого она не без оснований начинала воспринимать как главного друга. Джон был искренен в комплиментах, а она была искренней в своём отношении к нему. Рядом со столь видным офицером и девушка должна быть такой же видной — в этом Дэйна была убеждена и, как признал Джон, она немало преуспела в этом стремлении.

Те несколько дней... Она меняла свой имидж почти ежедневно и Джону эти изменения очень нравились. Дэйна могла бы поклясться, что Джон понимает: она может меняться внешне как угодно, но внутренне она останется навсегда его Дэйной. Такой, какую знает только он один. Он понимал, что для женщины важно иметь возможность в любой момент измениться внешне. Просто важно и всё. Причины пояснять Джону не надо было. И совершенно не потому, что он, как мужчина, их не способен полностью понять. А потому, что эти причины ему не нужно было пояснять. Он просто любил Дэйну. Любил и доверял ей. Давал ей возможность жить своей жизнью — той, какой она пожелает в каждый момент времени.

Хотелось ли ей тогда свадьбу? Ещё как хотелось. И белое платье, и фату, и Марш Мендельсона, и кольца, и клятву супружеской верности. Потому, что она считала этот ритуал не протокольным мероприятием для штампа в ай-ди карте, а подтверждением высоты и глубины её и Джона взаимоотношений. Проверенных годами, между прочим. Она знала, что для неё свадьба важна и необходима и Джон понимает и важность и необходимость этого ритуала, который ничего не закрепляет и не подтверждает для них обоих. Он нужен для общества, а для них двоих важно то, что они смогут быть в очередной раз вместе. Теперь уже — официально и, безусловно, навсегда.

Она знала, что Джон не любит надевать фрак или смокинг, но ради свадьбы он, безусловно, преодолел бы своё нежелание. И был бы самым красивым мужчиной, как и полагается жениху. А как он бы её целовал! Долго! Совершенно искренне! Она целовала бы его минимум несколько минут. И в губы, и в щёку. Всё равно, но целовала бы. При любой мыслимой возможности. Потому что ей приятно было целовать своего Джона. Потому, что она его любит. А он — любит её, свою Дэйну.

За те несколько дней Дэйна изменилась. Внутренне изменилась. Очень повзрослела. И сейчас могла сказать, что такое взросление ей самой было необходимо. Она впервые задумалась над тем, чтобы провести рядом с Джоном всю жизнь. Стать для него главной подругой. Единственной. Так уж устроен человек, что он всегда что-то планирует, предусматривает, предполагает. И мужчины и женщины. В большей или меньшей степени — это зависит и от обстоятельств и от точки зрения. Дэйна была убеждена, что она любит Джона. В том числе — и за то, что он не подвергает её опасности пострадать. В любом смысле — физически или морально. А значит, он предусматривает, прогнозирует и предполагает очень многое. А потом... Потом — действует так, чтобы она, его Дэйна, не пострадала.

Тогда она посмотрела на Джона по-новому. И он очень достойно воспринял этот её взгляд: внимательный, вопрошающий, испытующий. Он понял, над чем Дэйна задумалась тогда. И оказался готов понять ещё больше, задумавшись над тем, что же он может дать ей. В том, что он задумался над этим, Дэйна была уверена — она чувствовала, что он задумался над всем этим. И находила тому немало подтверждений.

Тогда, когда Джон только получил высший спецназовский ранг, она любила красить волосы 'под блондинку' и носить светлые, почти белые костюмы и платья. Она чувствовала себя очень молодой, наслаждалась этим ощущением и знала, что Джон одобряет это её настроение. Может быть, не понимает полностью его причины, но одобряет.

Представляла ли она себе, какой будет, когда постареет и уже не будет внешне столь красивой и привлекательной? Да, представляла. Потому что знала, насколько совершенна нынешняя пластическая хирургия и косметическая терапия во всём их многообразии. Знала и другое: для Шепарда, для Джона она важна не только и не сколько, как тело, а прежде всего важна как личность. Джон всегда отдавал предпочтение внутренней личностной красоте перед красотой внешней, чисто физической. Потому Дэйна не сомневалась — даже если она в шестьдесят лет будет красить волосы 'под блондинку' и продолжать носить светлые и белые платья и костюмы, Джон будет относиться к этому с полным пониманием. Может быть, одобрять он это будет меньше, но понимать — по-прежнему. А главное, как доказывает опыт — и не только человечества, кстати — когда тебя, отдельного разумного органика, понимают другие разумные органики, это очень хорошо для взаимоотношений.

На самом же деле ей что-то заложенное очень глубоко в сознании, а может быть — и в самой сути указывало, что и крашение волос 'под блондинку', и ношение белых и светлых одежд очень скоро закончится. Потому что... потому что жизнь — совершенно не праздник. Жизнь, к сожалению, тоже очень трудная, тяжёлая и напряжная работа. Именно напряжная, потому что напрягаться приходится не тогда, когда хочется и можется, а когда надо. И иногда выходить к нормативу приходится, руководствуясь только этим 'надо'. И, пожалуй, больше ничем другим, столь же эффективным.

Она тогда, когда Джон улетел на службу — надолго улетел — задумалась над тем, как будет выглядеть в сорок и в шестьдесят лет. И поняла для себя очень много важного и ценного. В том числе и потому, что очень серьёзно задумалась о своей взрослой жизни. Да, она постарается надолго сохранить внешнюю красоту, но... Ей нужно прежде всего развить и сохранить красоту внутреннюю. Именно это ценит Джон, прекрасно понимающий, на своём уровне, конечно, но понимающий, насколько временна внешняя красота, в том числе — телесная. А может быть — в первую очередь телесная.

Потом ей самой пришлось понять на собственном опыте, что значит потерять значительную часть внешней красоты. То время, которое она провела рядом с кроватью Джона после того, как его на спецмедтрассоре доставили с Акузы на Землю, в военный госпиталь... Она тогда забыла о том, что такое краситься, забыла о том, чтобы носить какую-либо красивую одежду. Кругом был госпиталь, кругом были больные, раненые, травмированные воины, бойцы и офицеры. Джона поместили в отдельную палату. Он был... сложным пациентом. И она дневала и ночевала рядом с ним. Помогала врачам, медсёстрам. И помогала Джону. Выкарабкаться. Восстановиться. Вернуться к жизни, а затем — к службе.

Она часто замирала, сидя у кровати, на которой неподвижно лежал навзничь её Джон. Замирала и думала. О многом. Замирала и думала, не видя ничего вокруг, только держа в своей руке руку Джона, чувствуя его пульс и понимая, что он — рядом с ней, что он жив. Он очень слаб, но он восстановится и вернётся и к жизни и к службе.

Шепард вернулся. И к жизни и к службе. Всегда потом благодарил Дэйну и подчёркивал важность её вклада в его возвращение. Дэйне было приятно это слышать, а ещё приятнее — понимать, что Джон совершенно искренен.

Постепенно квартира приобретала обжитой вид. Дэйна, раздумывая над содержанием прочитанного письма, методично распаковала сумку и пакет, разложила вещи по местам, включила многие приборы в сеть — пусть будут в готовности. И думала, думала, думала. Над тем, что следует ей ответить Джону, как воспринять информацию о том, что у Джона теперь — новая, другая любовь. И партнёрша особая — матриарх азари. Более чем восемь сотен лет возраст. Куда там любой земной девушке или женщине! Опыт — огромный, биотик — природный, подготовка — дай боже каждой женщине-землянке иметь такую. А уж мудрость — не подлежит ни малейшему сомнению. И ведь эта азари-матриарх полюбила, действительно полюбила Джона. В этом у Дэйны теперь не было ни малейших сомнений. Её любовь к Джону — искренняя, глубокая, полная. Та самая последняя любовь, которую познают далеко не все азари, эти синекожие красавицы, достигающие возраста матриарха. Не статуса, а именно возраста. Бенезия Т'Сони достойна любви Джона Шепарда. В этом у Дэйны тоже не было сомнений — ни сознание, ни подсознание не протестовали против такого суждения, а это означает... Это означает, что... любовь Бенезии не угрожает любви Джона и Дэйны. Она не разрушительна.

Джон честно написал, что у Бенезии уже есть дочь и есть муж — другая азари, тоже матриарх. Дочери — сто с лишним лет. Любая земная девушка чёрной завистью обзавидуется. Доктор ксеноархеологии. Та самая Лиара Т'Сони, статьи которой в основном и были представлены в разделах сведений о протеанах, их расе и культуре. Если уж она вплотную занялась протеанами, а на борту 'Нормандии' — разумный и адекватный взрослый протеанин, то... Пожалуй, любовь Бенезии к Джону имеет гораздо более глубокие и разносторонние основания, чем это может показаться на первый взгляд.

Кружась в привычном ритме по квартире, Дэйна поела — так, просто перекусила, не особо заморачиваясь выполнением протокола и ритуала, сунула посуду в моечный автомат, упаковки — в утилизатор, прибрала на столе рядом с кухонным блоком, вернулась к рабочему столу.

Не хотелось откладывать написание ответного письма. Совершенно не хотелось. Усевшись в кресло, Дэйна пододвинула к себе клавиатуру, пальцы привычно встали в стартовую позицию и на экране стали появляться строки. Пусть будет хотя бы черновик. Сейчас ей самой важно высказаться, вылить на бумагу то, что сможет вылиться, пусть даже и под небольшим давлением, но лучше иметь наброски, чем не иметь никакого письма вообще. Джон, ясное дело, писал своё письмо урывками, у него и без того много забот и хлопот и с кораблём и с экипажем. Она же может сейчас написать наброски, а потом хоть месяц каждый день выглаживать, редактировать, совершенствовать.

Это — её право. Но она... она поспешит. По-хорошему поспешит, потому что пройдёт двое-трое-четверо суток и фрегат-прототип встанет на рейд у Цитадели, где у нормандовцев, а значит, и у Джона, будет много сложной, трудной, напряжённой работы. И тогда... тогда её Джону будет точно не до писем Дэйны, хотя она сейчас не просто уверена — убеждена в том, что Джон ждёт от неё письмо. Ответное письмо. Он нервничал, волновался и когда писал ей это письмо, писал долго и трудно — ей это заметно и понятно — и когда отправлял это письмо по 'золотому каналу'. Он волнуется и беспокоится и сейчас. Он ждёт ответа. Продолжает работать, служить и ждёт. И она не может позволить себе заставить своего Джона ждать долго. Она должна написать и отправить ему большое, тёплое письмо, чтобы он понял: она любит его по-прежнему. Любит и будет любить. Для Джона сейчас это важнее всего.

Пальцы порхали над рядами клавиш сенсорной клавиатуры. Строка за строкой появлялись, теснились на экране. Дэйна писала. Подробно, точно, чётко писала. И везде закрепляла главную мысль: она останется рядом с Джоном. Останется. Она принимает Бенезию как равную себе. Потому что если её полюбил Джон — она очень достойная азари. То, что она матриарх и у неё есть уже взрослая дочь и есть муж — другая матриарх-азари — вторично. Главное — выбор Джона верный. Остальное — войдёт в рамки и будет нормативно развиваться и совершенствоваться. Она доверяет выбору и решению Джона. Он всегда доверял ей, своей Дэйне. Теперь пришло время ей довериться ему. Его чутью, его решению, его выбору. Бенезия для Джона не чужая. Она важна и нужна ему. Потому, что любит. Особой, последней, чистой и верной любовью матриарха азари. Любит искренне и глубоко.

Время за написанием письма летело совершенно незаметно. За окнами квартиры сгустились вечерние сумерки, наступила ночь, быстро приблизившаяся к полуночи. Дэйна не замечала времени, она писала. Стирала, переставляла слова, меняла фразы местами. Добивалась чёткости и однозначности, сохраняя мягкость и нежность. Это письмо не к какому-нибудь малознакомому молодому человеку. Это — письмо к её Джону. Её Джонни. И потому оно должно быть написано как можно лучше, полнее и чётче.

Подсознательно, конечно — и этого Дэйна не могла бы отрицать, случись ей обсуждать с кем-нибудь из подруг подобную ситуацию, завуалированно, конечно, но всё же... Ей очень хотелось поинтересоваться у Джона, как он видит дальнейшую перспективу взаимоотношений со старшей Т'Сони. Но в письме она эту тему не затронула ни в коей мере, решив для себя, что если Джон захочет — он сам напишет Дэйне об этом. И вообще-то она не может заставлять Джона писать о таком. Слишком мало времени прошло. Всего несколько суток. Да, эти сутки, эти дни и ночи вместили в себя много. Но... торопиться, спешить Джон в любом случае не будет.

Как ни крути, Бенезия — замужем и у неё есть дочь. Пусть взрослая, но — дочь, ребёнок. И они для неё должны быть на первом месте. К такому же решению — это Дэйна ясно почувствовала — подталкивает свою новую подругу и сам Шепард. Если фрегат уйдёт от Цитадели искать Лиару, а потом направится в Азарийское Пространство... Даже тогда Джон будет настаивать на том, что для Бенезии важнее всего должны быть — и будут — взаимоотношения с Этитой и Лиарой. А не с ним — землянином Джоном Шепардом.

Да, Бенезия, возвратившись с Лиарой в Азарийское Пространство, будет ждать Джона. Всегда будет ждать и продолжать его любить. Будет помогать Джону и его коллегам. Любовь матриарха азари на исходе жизни — особая любовь. Она... жертвенная. А Шепард спас Бенезию, вернул её к нормальной, обычной жизни. Подарил обоснованную надежду на воссоединение с мужем и дочерью. Это — важно. Это — ценно.

Дэйна не заметила, как наступила полночь. Не заметила, как приблизился рассвет. Она писала письмо своему Джону. И не хотела прерываться пока свежи ощущения, чувства, пока свежа память о прочитанном и понятом.

Разведкрейсер 'Волга'. Командир

Имперский разведывательный крейсер 'Волга' лёг в дрейф. Очередная задача была выполнена полностью, в срок и с высоким качеством, о чём свидетельствовало недавно полученное сообщение из Штаба Имперской Астроразведки России. Командир крейсера, капитан первого ранга Светлана Васильевна Стрельцова перечитала текст штабного сообщения, расписалась личным световод-кодатором на экранчике ридера и, положив прибор на столик, встала. В Центральном Посту продолжалась работа — офицеры готовились к выполнению следующих, уже полученных боевых задач — длительный полёт большого корабля продолжался.

— Командир, готов принять вахту, — к командирскому пульту подошёл старпом — капитан третьего ранга Станислав Романович Титов. — Обход корабля окончен, вот результаты, — он подал Стрельцовой ридер. Та быстро пролистала файл протокола, расписалась на экранчике, скопировала файл себе в рабочий ридер. — Экипаж — в норме.

— Рапорт приняла, — ответила Стрельцова. — Успешного дежурства.

Титов молча кивнул, шагнул в сторону, уступая командиру дорогу, поднялся на постамент командирского пульта, сел в старпомовское кресло, пристегнулся, отстучал на клавиатуре формулу принятия старпомовской вахты по кораблю. Стрельцова неспешно направилась к выходу из Центрального Поста, ненадолго останавливаясь у других пультов, обмениваясь с сидевшими за ними офицерами короткими и деловыми фразами. Так она делала всегда и к подобной манере все, кто постоянно работал в Центральном, давно привыкли.

Перешагнув порог, Стрельцова оказалась в окружении трёх овчарок — Зирды, Зорда и Грэя. Присев на корточки, она обняла и обласкала Зирду, погладила Зорда и Грэя. Дала всем собачатам возможность убедиться, что с ней, их хозяйкой, всё в порядке. Зирда привычно отошла на несколько шагов, обернулась, посмотрела на выпрямлявшуюся Стрельцову, словно спрашивая: 'Куда идём?'. Зорд и Грэй довольно быстро решили, кто из них пойдёт слева, а кто справа, подождали, пока хозяйка подойдёт поближе к овчарке, заняли места по бокам Стрельцовой, изредка оглядываясь назад. Светлана усмехнулась: обычный ритуал, который всегда нравился и ей и собачатам.

Овчарки не входили в Центральный Пост, если видели и чувствовали, что с находящейся там хозяйкой там всё в порядке, но если бы с ней что-то случилось или возникла угроза... их трудно было бы остановить и они оказались бы на территории Поста очень быстро. Пока что таких экстренных случаев не было и собаки чаще всего коротали время в ожидании хозяйки на специальных полумягких ковриках у тяжёлой крышки шлюза Центрального Поста. По очереди спали, чаще всего сидели, изредка — лежали. Но не покидали своих ковриков до тех пор, пока хозяйка не выходила из Центрального. Тогда они окружали её 'колечком' и сопровождали туда, куда она шла.

Светлана неспешно шла по коридорам и переходам большого корабля. Пока крейсер лежал в дрейфе, и было время для небольшого снижения нагрузки, можно было расслабиться. Стрельцова, решив обойти корабль, вспоминала.

Прошло четыре месяца с того момента, как разведкрейсер покинул стапель, где проходил регламентные межполётные проверки и дооснащение, и отправился в этот поход. Задачи, предварительно поставленные командованием перед экипажем крейсера в целом, сама Стрельцова оценивала как вполне обычные и не дававшие поводов для настороженности или беспокойства. Но пришедший за несколько часов до отлёта вызов в штаб флота показал ей, что кроме понятных для всех членов экипажа крейсера задач будут и те, о которых до поры до времени должны знать только высшие офицеры командной группы корабля.

Обычная практика, ничего особенного. Вызов нашёл её на стапеле — Стрельцова не любила надолго покидать свою 'Волгу' и предпочитала проводить межполётный период или на крейсере или рядом с ним, но всегда — очень и очень близко от корабля.

Служебный легковой доставщик опустился на причальную 'полосу', едва только Стрельцова, откозыряв двум вахтенным, сошла по трапу с корабля и миновала 'рамку' идентификации. Водитель доставщика подал машину прямо к 'рамке', каперанг села на заднее сиденье, тихо закрыла дверцу, уловив щелчок запорного механизма, пристегнулась и приветственно кивнула, узнав в шофёре своего хорошо знакомого:

— Серёж, в Штаб, — сказала она, привычно активируя инструментрон и проверяя почту. Письма и сообщения приходили постоянно и Стрельцова не любила оставлять их без внимания надолго — ведь среди них могли быть и требовавшие немедленного ответа. Тем временем доставщик плавно ввинчивался в темневшее предрассветное небо. До рассветного часа ещё было время — несколько десятков минут — и Стрельцова очень надеялась, что в Штабе её не задержат надолго и к восходу Солнца она вернётся на корабль. Огни наземного стапельного комплекса удалялись, становились всё менее различимыми.

— Хорошо, Светлана Васильевна. Скоро будем на месте, — водитель выровнял машину.

Так он говорил всегда, когда клал машину на магистральный курс.

Стрельцова механически кивнула, поглощённая чтением прибывших служебных и официальных сообщений. Ящик-папку личных сообщений она не открывала, приберегая ознакомление с новопоступившими письмами на момент возвращения на 'Волгу' после посещения Штаба. Срочных личных сообщений и тем более — экстренных — не было, а остальные можно было вполне позволить себе прочесть позже, когда будет больше времени.

Полёт к расположению Штаба много времени не занял — всего четверть часа. Привычно отметив про себя, что путь по земле занял бы в пять — шесть раз больше времени, Стрельцова покинула уютный салон доставщика и неспешно поднялась по ступеням к дверям главного штабного корпуса.

Шедшие ей навстречу офицеры козыряли, Стрельцова козыряла в ответ, отмечая, что её многие узнают в лицо, козыряют потому тщательно и приветливо. Конечно же, она отмечала про себя старательность, с какой ей, капитану первого ранга, козыряют младшие по званию офицеры и тем более — мичманы, старшины, сержанты и матросы.

Лестница к штабному главному корпусу была широкой и некрутой, по ней было удобно и ненапряжно подниматься. Стук шагов немного приглушался амортизирующим покрытием. Как всегда, окна здания — почти все — светились: в военных штабах России привыкли работать круглосуточно, организовав только разделение штата сотрудников на полноценные рабочие смены.

Миновав два поста охраны, каперанг поднялась на нужный этаж и, открыв тяжёлую парадную дверь, неспешно вошла в приёмную.

Капитан-лейтенант Валерий Ладный, узнав входившую, поднялся из-за стола, шагнул ей навстречу.

— Здравствуй, Валера. Адмирал у себя? — Светлана обменялась с ним крепким рукопожатием.

— У себя, Светлана Васильевна. Ждёт вас, — молодой офицер, адьютант адмирала, отшагнул, открыл внешнюю дверь шлюза, подождал, пока Стрельцова переступит порог и закрыл за ней дверь. Вторую дверь она привычно открыла сама, вошла и остановилась в нескольких шагах от закрывающейся автоматически створки, посмотрела на встававшего из-за стола адмирала.

— Господин адмирал. Капитан первого ранга Стрельцова прибыла по вашему приказанию. — Светлана привычно филигранно козырнула своему шефу, уже уютно расположившемуся в жестковатом кресле за небольшим рабочим столом.

Тот скупым обычным жестом указал на свободное кресло, пододвинул к ней по столешнице свой настольный ридер.

— Ознакомьтесь, Светлана Васильевна. Пришло из Штаба Разведастрофлота России. Я вас не тороплю. Фактически это будет вашим основным заданием на многие месяцы. Думаю, что не только на предстоящий полёт, но и на несколько следующих, — мягко сказал хозяин кабинета.

— Есть, господин адмирал. — Светлана расположилась в кресле, включила прибор, подождала несколько секунд, пока не засветится экран, вчиталась в первые строчки текста.

Составители документа знали толк в своей работе: первые же слова намертво приковали к себе внимание командира разведкрейсера. Адмирал ждал, на его лице не отражались никакие владевшие высшим офицером чувства и эмоции. Стрельцова, старавшаяся брать от своего шефа лучшее, читала объёмные тексты, стараясь так же оставаться внешне и внутренне спокойной и собранной. Часы на стене кабинета мерно сменяли цифры в окне 'секунды', сменялись цифры в окне 'минуты'.

— Я закончила, господин адмирал. — Стрельцова закрыла ридер и взглянула на адмирала, уже зная, что копия приказа направлена на сервера дата-центра 'Волги'. — Задача ясна. Приказ будет выполнен.

— Другого ответа я от вас и не ждал, Светлана Васильевна. У вас есть трое суток на приведение корабля в порядок по усиленному варианту комплектования. На четвёртые сутки вы стартуете и идёте в первый район, подлежащий картографированию и обследованию. Эта задача, как предполагается, потребует нескольких суток работы. Затем — действуете согласно известному вам обновляемому списку плановых задач. И только потом — приступаете к решению задачи по Иден-Прайму. Наша разведка убеждена, что там должно произойти событие, которое повлияет на очень многое в нашей Галактике. Детали не озвучиваю, вы прочли материалы ридера. У большинства наших экспертов есть чёткое понимание того, что Альянсу Систем в ближайшее время потребуется помощь со стороны России. Любая, какую мы в состоянии оказать. И в первую очередь — есть уверенность в том, что Альянсу пригодится наше умение воевать. С сильным, изворотливым и умным врагом. Подразделения Имперской Разведки подтверждают, что в самое ближайшее время Галактика будет вынуждена вступить в противостояние с врагом, который придёт из-за пределов. Жнецы, — адмирал не стал уточнять детали вслух. — Дополнительные уточняющие задачи будут поступать к вам по 'золотым' каналам. Вопросы?

— Никак нет, господин адмирал. — Стрельцова поднялась с кресла. — Вопросов нет.

Адмирал встал, выпрямился:

— Тогда... — он протянул руку. — Желаю вам и вашим коллегам успеха. Он нужен нам. Очень нужен, — сказав это, адмирал осторожно и бережно пожал протянутую Светланой руку, учтиво кивнул своей собеседнице, повернулся и, тихо ступая, неспешно направился к своему рабочему столу, сел и углубился в чтение документов, разложенных на зелёном сукне.

Стрельцова знала: её шеф имел обыкновение многое распечатывать на пластике и править вручную. Современные сканеры позволяли распознавать рукописные пометки без всяких проблем.

Общение с начальником было завершено и капитан первого ранга покинула кабинет адмирала, на прощание приветливо кивнув его адьютанту, проводившему гостью до дверей приёмной.

— Куда, Светлана Васильевна? — водитель доставщика обернулся, когда она поудобнее устроилась на заднем сиденье и пристегнулась, берясь за ручку открытой двери.

— На стапель, Серёжа. На стапель, — капитан первого ранга постаралась побыстрее переключиться на обдумывание оперативных вопросов. — Возвращаемся.

— Есть, — водитель посмотрел в зеркало заднего вида, проверил, взглянув на пульт, плотно закрылись ли все двери. Машина плавно ввинтилась в начинавшее светлеть небо.

Крейсер 'Волга' встретил вернувшегося командира чуть слышным гулом приводов и стрёкотом инструментов, приглушёнными деловыми и служебными переговорами множества людей. Отпустив машину, капитан первого ранга прошла два поста охраны и поднялась по неширокому пассажирскому трапу с причального уровня на борт. Вахтенный сержант у корабельного шлюза козырнул командиру, вахтенный офицер, пока Светлана шла к Центральному Посту, отдал полагающийся развёрнутый рапорт. Зирда, Зорд и Грэй пришли встретить свою хозяйку, сопроводили её до двери Центрального Поста, привычно разместившись на ковриках у двери шлюза.

— Командир — в отсеке! — возвестил третий штурман. Офицеры привычно поднялись со своих мест. Они уже знали, что командир вернулась из Штаба и теперь, следуя протоколу, приветствовали её. Если бы она пришла в Центральный при других обстоятельствах, протокол не требовал вставать, но чаще всего офицеры вставали, отдавая дань уважения не только званию, рангу и должности, но и тому, что командир — женщина.

— Господа офицеры. — Стрельцова коротким уставным жестом разрешила своим ближайшим помощникам и советникам садиться и продолжать работу, после чего направилась к своему креслу. Расположившись в бронекапсуле, она сразу вызвала на экраны полную информацию о состоянии корабля и экипажа. Несколько минут командир разведкрейсера вчитывалась в представленные данные. Затем, активировав инструментрон, стала отдавать приказы. Хорошо знавшие своего командира, офицеры центрального поста корабля быстро поняли, что предстоит не учебная, а боевая работа.

Крейсер был вовремя подготовлен к полёту. Двое суток Стрельцова не покидала надолго Центральный Пост, прерываясь только на командирские обходы и неотложные встречи со специалистами отсеков и постов корабля. На третьи сутки Стрельцова появилась в Центральном Посту ранним утром, позволив себе на несколько часов вернуться в командирскую каюту для того, чтобы поспать. Собачата, сопроводившие её, остались у шлюза, изредка заглядывая внутрь и проверяя, всё ли в порядке с хозяйкой.

— Госпожа капитан первого ранга, — отдал положенный по отлётному ритуалу рапорт первый помощник. — Разведывательный крейсер 'Волга' к выполнению боевого похода готов. Экипаж — на местах, больных и не прибывших вовремя на борт нет. Оружие и боеприпасы, необходимое продовольствие, оборудование и приборы погружены. Замечаний по полноте обеспечения у Совета крейсера нет.

— Рапорт принят, — командир кивнула первому помощнику. — Начнём работу, господа.

Обычный вылет. Обычный полет. Обычные проходы через ретрансляторы. Рутинная работа командира и экипажа разведкрейсера по картографированию и обследованию нового района. Выполнение обычных задач, поставленных Штабом и Командованием Астроразведки Империи. В установленное время на борт крейсера поступали приказы, уточнявшие порядок и время выполнения дополнительных заданий: Империя большие корабли крейсерского класса в короткие полёты старалась не посылать, стремясь использовать их возможности максимально полно.

Стрельцова давно не верила в способность имперских разведчиков провидеть ситуацию подобно древним прорицателям или оракулам. Зато верила в возможность спрогнозировать и смоделировать множество вариантов развития ситуации в целом или отдельной её части. Так и получилось. Сначала внезапно снизилась информационная активность Иден-Прайма, затем планета почти полностью замолчала, сведя информационный поток в исходящем режиме до минимума. Пришло первое сообщение о бое между фрегатом ВКС Альянса Систем 'Нормандия' и прибывшим под маскировкой к планете кораблём класса сверхдредноут, оказавшимся легендарным Жнецом.

Поняв, что ситуация стала развиваться по одному из кризисных, но предсказанных и просчитанных специалистами Имперской Астроразведки варианту, Стрельцова собрала в зале совещаний всех старших офицеров корабля на короткое информационное собрание и предъявила им материалы, полученные в Штабе от адмирала. Деловое обсуждение новых сведений не заняло много времени и, покинув зал, офицеры довели до своих младших коллег полученную информацию 'в части их касающейся', после чего приступили к параллельному выполнению слежения за развитием ситуации на Иден-Прайме и вокруг него. Приказ Штаба категорически запрещал вмешательство на начальных этапах развития ситуации по такому кризисному варианту, потому в основном экипаж и команда имперского разведывательного крейсера занимались выполнением многих других оперативных задач, список которых продолжал постоянно обновляться Командованием Сил Имперской Астроразведки.

Тем не менее, на борт разведкрейсера постоянно поступала новая информация и с Иден-Прайма, и с Цитадели. Знакомясь с этой информацией в первую очередь, Светлана Стрельцова постоянно ловила себя на мысли, что мирное время подходит к концу и происшедшее на Иден-Прайме действительно имеет слишком далеко идущие последствия, чтобы оставить его без внимания со стороны Сил Астроразведки Империи.

Передав часть полученных сведений соответствующим отсекам, постам и службам крейсера, каперанг оставляла себе сложные и комплексные задачи, решая которые, она привычно выходила за рамки командования кораблём и экипажем.

В свободные минуты ей вспоминалось, как она пришла к нынешнему своему уровню. И думалось, что такие воспоминания — далеко не случайны. За ними угадывались контуры изменений в её жизни, в той её части, какую у людей было принято издавна называть 'личной'. Урезая часы, отводимые распорядком дня на ночной сон, Светлана, сидя в кресле в командирской каюте, много думала. Только здесь, в своём кабинете, да ещё изредка в холле, она позволяла себе много думать о чём-то не имеющем прямого отношения к службе. Хотя свою жизнь она построила так, что почти всё имело к службе самое прямое отношение.

Происшедшее на Иден-Прайме, фактически давшее старт реализации заранее просчитанной и согласованной программы действий, побудило Светлану вспомнить о том, как она начала восхождение к высоте командирского уровня, к креслу командира разведывательного имперского крейсера.

Светлана Стрельцова. Воспоминания о начале Пути (отредактировано)

Ей вспомнилась фотография, занимающая одно из почётных мест в семейных фотоальбомах семьи Стрельцовых — мама и папа танцуют свадебный вальс. Да, этот снимок был сделан во время их свадьбы. Им было тогда не больше тридцати, по современным меркам — вся жизнь впереди. Взрослая, самостоятельная жизнь. Гостей на свадьбе было много — ведь объединялись две большие семьи, насчитывавшие по нескольку десятков человек.

Мама после окончания института уже несколько лет работала в школе, преподавала в старших и выпускных классах. Папа, тоже окончив институт и отслужив в армии, работал инженером на крупном по меркам отдельно взятой российской области заводе.

Они жили в разных не только городах, но и областях. Встретились как-то, может быть даже, случайно, полюбили друг друга, стали переписываться, затем — встречаться. Мама всегда говорила Светлане, что она, прежде всего, ценила в папе надёжность. Если он сказал — то он это сделает. Чего бы ему это не стоило. Пустых невыполнимых заведомо обещаний он никогда никому не давал, но если уже что обещал — делал. Полностью и до конца делал. В лучшем виде делал. И маме это очень нравилось. Она считала эту надёжность показателем качества воспитания человека. Имперца. Мужчины.

Больше года они переписывались после той, вроде бы и случайной встречи на набережной. Частые письма. Большие письма. Мама читала его письма запоем, оторваться не могла. Коллеги по школе говорили, что она, когда получала письма от папы, три дня светилась особым внутренним светом. Все это чувствовали — и учителя, и ученики.

Они не торопились, не спешили, не хотели форсировать отношения. Присматривались друг к другу, общались, задавали друг другу десятки и сотни вопросов и получали ответы, над которыми долго и напряжённо думали, размышляли. Через год они встретились и провели рядом целый месяц — почти весь отцовский отпуск. Уехали в один из домов отдыха — и пропали для всех. Мама потом говорила, что более счастливого времени, чем то, которое она тогда провела рядом с папой она раньше себе и представить не могла. Наверное, переписка помогла совершить настоящее чудо: они сблизились, но по-прежнему ни папа, ни мама не спешили. Они часами разговаривали, надолго пропадали в уединённых уголках территории дома отдыха.

Только через год, год напряжённой переписки и аудиообщения, они снова встретились. И снова пропали для всех, улетев теперь уже к морю, в Крым. В один из санаториев. Всё это время, весь этот год они работали по-прежнему много. И постепенно, как потом рассказала Светлане мама, стали всё острее и чётче понимать: они не смогут больше жить друг без друга. Понимали это всё острее и глубже. Сомневались, опасались, не спешили. Но понимание не исчезало. Оно крепло.

Свадьбу решили сыграть только через год, который стал годом знакомства семей будущих мужа и жены. В том, что новая семья будет крепкой и надёжной — ни Стрельцовы, ни Северцевы не сомневались. Все видели, насколько Василий Северцев нежен и осторожен с Валентиной Стрельцовой, насколько он деятельно стремится помочь своей будущей жене буквально во всём, никогда не деля занятия и работы на мужские и женские.

Через месяц после свадьбы Валентина Стрельцова забеременела. Ждали одного ребёнка, а родилось сразу трое. Светлана, Михаил и Семён. Так Светлана Стрельцова, принявшая фамилию матери с полного согласия отца, стала старшей сестрой — родители ведь сразу решили, что тройня не будет их последними детьми, а значит, вполне возможно, будут и ещё дочери — и обрела надёжную поддержку со стороны двух братьев — старшего Михаила и среднего Семёна. Первым родился Михаил, за ним — Семён, после него на свет появилась Светлана. В семейном альбоме есть фотография всех троих младших Стрельцовых. Тогда, когда она была сделана, им не исполнилось и года.

Хотя и считается, что ребёнок впоследствии многое забывает о том, что ему довелось пережить в столь ранние месяцы жизни, Светлана, как оказалось, очень многое запомнила. Запомнила, как играла с братьями, как засыпала почти мгновенно в своей кроватке под тихое материнское пение. Мама знала десятки, а может быть — сотни колыбельных песен и её голос помогал Светлане засыпать очень быстро, спать спокойно, крепко, глубоким, здоровым сном.

После рождения тройни Валентина Стрельцова стала вести курсы дистанционного обучения для школьников, что позволило ей почти постоянно быть рядом с детьми и при этом не чувствовать себя исключённой из активной профессиональной жизни. Василий вернулся на завод, его повысили в должности, возросла заработная плата, которую он старался всю до последней копейки отдавать жене. Понимал, знал, что ей, своей избраннице, он может доверять полностью: она точно не будет тратить деньги на пустяки и безделушки.

Светлана помнила, как мама взяла её ранним утром из колыбели, подняла на руки и вышла из дома. Вокруг, как помнила младшая Стрельцова, было столько простора, а тишина была звенящей. Мама прошла по дороге несколько десятков метров и Светлана, оглядевшись, изумилась — вокруг, сколько хватало взгляда, было огромное поле. Зеленеющее, обещающее богатый урожай. Мама, как знала Светлана, родилась и выросла в селе, крестьянский труд ей был не в новинку. Потом она уехала в город, поступила в педагогический учебный центр. Отучилась, вернулась в родное село. Преподавала три года в своей родной школе в начальных классах — с первого по четвёртый. Только потом, через шесть лет она уехала в город, имея прекрасные рекомендации и накопив значительный практический педагогический опыт. Ученики, которых она вела эти четыре года, с тех пор помнили свою учительницу только как лучшую, какую они могли тогда пожелать. Это ведь так важно, когда на пороге школы тебя, маленького ребёнка, встречает настоящий педагог, учитель с большой буквы. Первая учительница будет и у Светланы. И она тоже запомнит её на всю жизнь как лучшую. Так уж повелось в Империи: в учителя шли лучшие, самые цельные, самые развитые, самые подготовленные. И престиж учителя в России стоял уже несколько десятилетий неимоверно высоко.

А тогда маленькая Светлана Стрельцова оглядывалась по сторонам. Мама держала её на руках — и девочка чувствовала себя спокойно и комфортно. Тогда она начала постигать огромность страны, в какой ей посчастливилось родиться. Она увидела стелившийся над полем туман, увидела лес вдалеке, увидела синюю ленту реки, увидела алеющее рассветным багрянцем небо. Слова не были нужны. Потом, много позднее, мама рассказала Светлане, что тогда она была непривычно тиха и задумчива. Маленькая девочка впервые увидела, насколько огромен её мир. Её малая родина, часть большой родины, огромной страны.

Совсем скоро, встав на ноги, Светлана начала осваивать околицы села вместе с братьями почти всегда бегом. Родители не препятствовали, не возражали, не ограничивали детей в их стремлении побегать и попрыгать. Вокруг было безопасно — взрослые за этим строго следили и потому дети почти никогда не травмировались. Тем более что Валентина и Василий сразу пояснили сыновьям, что сестра нуждается в особой защите и в бережном отношении. Спокойно, немногословно пояснили.

Светлана впоследствии была твёрдо уверена — очень многое родители пояснили сыновьям безмолвно. Собственным, личным примером. И братья почти всегда сопровождали свою сестру, никогда не напоминая ей о том, что она — младшая и потому вроде бы должна слушаться и повиноваться старшим по возрасту, братьям. Светлана всегда чувствовала братьев рядом — если не обоих сразу, то одного — почти постоянно. Чувствовала, что они всегда готовы помочь ей, подсказать, защитить.

В семейном фотоальбоме была фотография — маленькая, едва ли годовалая Светлана бежит по берегу реки, той самой реки, какую она видела в тот первый день далеко в поле, а за ней, стараясь не отстать, бежит Семён. Именно он чаще всего был её постоянным сопровождающим. Михаил, как старший, больше времени старался проводить рядом с отцом — он непременно приезжал на выходные в село, где жила Валентина с детьми. Никакой особой оторванности от цивилизации — полный спектр услуг связи, вплоть до видео. Совершенные системы передачи данных. Компьютерная сеть — местная, районная, областная, региональная, общероссийская. Так что Валентина не чувствовала себя исключённой из профессии. Она готовила и вела учебные курсы для младших и средних школьников, проверяла их работы, следила за их успехами, направляла и подсказывала. Ей часто писали письма ученики, которых она вела в начальных классах. Теперь они были в средних и старших классах, но по-прежнему не забывали свою первую учительницу. Делились с ней успехами, не скрывали, бывало, и проблем, не стеснялись задавать вопросы, зная, что получат на них ответы.

Когда приезжал папа, Светлана и её братья старались не отходить от него далеко. Он играл с ними часами, читал книги, задавал немало вопросов, выслушивал ответы детей, был всегда открыт для общения с их друзьями и приятелями. А когда он читал им обычную старую бумажную книгу — дети были счастливы. Он читал вслух, старался читать разными голосами. Светлана часто смеялась, когда он пытался говорить девчоночьим голосом. Папа никогда не обижался на смех дочери — он наоборот, был счастлив и рад, видя, что детям нравится его чтение. А уж старые книги... Они были редкостью, ведь всё большее значение и распространение получал пластик, почти вечный. Книги на тонком и лёгком пластике выпускались теперь намного более массовыми тиражами, а на подходе был переход на ридеры, вмещавшие сотни и тысячи текстов.

Светлана любила прижаться к отцу, сидевшему в кресле и державшему книгу на коленях, прижаться, ощущая, как он обнимает её левой рукой, а она слышит не только, как и что он читает, но слышит и стук его сильного, любящего сердца. Для неё это было лучшим временем, одним из лучших, какое она провела рядом с папой. Семён устраивался справа от отца, он был более эмоционален, раскован, потому активно жестикулировал, смеялся, улыбался и часто хлопал в ладоши, когда то, что читал папа, ему особо нравилось. Светлана не пыталась составить конкуренцию экспрессивному брату, ей было вполне достаточно, что она — рядом с папой, что она читает книгу, слушая, как читает её папа. Её родной папа.

Михаил, как и положено, наверное, старшему брату, старался быстрее всех повзрослеть. Он обычно сидел отдельно, на диване или на кресле, если там оставалось хотя бы немного места. Сидел он чаще всего рядом с Семёном, оставляя ей, Светлане, предостаточно места для того, чтобы она чувствовала себя свободно и комфортно.

Со временем и она, как, наверное, положено девочке, быстро повзрослела, полюбила одиночество, стала самостоятельной. По утрам она любила уходить к реке, плести венки и перебегать несколько раз, с перерывами, вприпрыжку мостик, ведущий к пристани. Вокруг, насколько хватал взгляд, зеленел лес, ветер играл в листве, слышался стрекот кузнечиков, квакали лягушки. Светлана босиком пробегала по деревянному настилу, кружилась, напевая сама себе тихо-тихо, стараясь не особо нарушать особую, утреннюю картину, знакомую ей теперь до мельчайших деталей. Сандалики она часто брала только в одну руку, чтобы другая была свободна — ведь так хорошо покружиться, так хорошо попрыгать, ощущая, как пружинят под босыми стопами планки мостика! Эту деревянную дорожку она будет потом часто вспоминать и каждый раз — чувствовать тепло в глубине своего сознания, своей сути.

Рядом с братьями она чувствовала себя спокойно и свободно. В селе она обрела первых подружек и первых друзей и ей, как она теперь понимала, стало очень не хватать дня, для того чтобы поиграть во все игры и игрушки, чтобы посекретничать, посмеяться и побаловаться. Она рано привыкла к тому, что большинство детских игрушек — общие, ведь никто из детей не хотел признаваться, что когда-то именно эти кубики и именно этот конструктор, именно эта кукла были подарены именно ему. Зато как было приятно видеть улыбки на лицах друзей, играющих в подаренную именно тебе игрушку. Как приятно было чувствовать их радость и удовлетворение.

Мальчики, конечно, играли в машинки, девочки — в куклы, но никто не делил, как теперь понимала Стрельцова, игрушки и игры на мужские и женские. Главное, что дети играли все вместе, вместе росли, вместе общались, вместе развивались, взрослели. Они имели настоящее, истинное детство. Под защитой родителей, да и не только родителей, но и почти незнакомых людей, делавших, тем не менее, всё, чтобы именно детям было спокойно и безопасно.

Только потом она узнала о девизе-правиле — 'Всё лучшее — детям', определявшем очень многое в Империи. Только потом она об этом узнала, а тогда она просто росла, просто взрослела, просто играла, просто общалась с ровесниками.

Через три года мама вернулась из села в город и Светлана с братьями были этому очень рады. Теперь родители — рядом и вместе. Теперь они вместе не только в летние месяцы, но и весь год. Все трое младших Стрельцовых пошли в детский сад, расположенный недалеко от многоэтажки, в которой была их семейная квартира и Светлана быстро влилась в детских коллектив сначала старшей детсадовской группы, а потом и высшей, подготавливавшей детей к школе. Братья были рядом с ней постоянно, у них и у неё появились новые друзья и подруги, но и о старых, тех, кто остался в селе, ни Светлана, ни Михаил, ни Семён не забывали — постоянно писали письма, получали ответы, общались по аудиосвязи и видеоканалам.

Светлане очень нравилось, когда её из садика забирал папа. Как уж Семён с Михаилом это поняли — ей и самой было неведомо, но они уступили ей право почти постоянно быть на руках отца и сопровождали сестру и папу до самого дома, по-взрослому идя рядом с ними. Держа дочь на руках, Василий всегда с интересом выслушивал её рассказы, отвечал на множество вопросов, умел поддержать почти безмолвно, когда она выказывала страх или неуверенность.

В семейном альбоме Стрельцовых есть фотография, которая была сделана в один из осенних дней — папа держит её на руках, он не забыл одеть ей на руки варежки — было довольно прохладно, а он всегда заботился о том, чтобы дочь не простужалась. Как свидетельствовала дата на фотографии, тогда в городе была настоящая золотая осень. Можно было не опасаться промозглого осеннего ветра или не менее холодного, уныло хлещущего затяжного дождя, потому и Светлана и папа не надели даже вязаных шапочек, столь привычных для имперцев, украшаемых строго индивидуально. Папа на снимке улыбается, смотрит на Светлану, а она смотрит куда-то в сторону, задумалась, но и на её лице — улыбка, обычная, мягкая.

Тогда же осенью Светлана узнала, что у неё будет ещё один братик. Младший. Папа ей сказал об этом именно тогда, когда забирал из детского сада вечером, в пятницу. А уже в субботу они все поехали в роддом, где Светлана увидела маму с младенцем на руках. Мама была рада — это Светлана сразу почувствовала.

Брата решили назвать Кириллом — это имя выбрала мама. Папа согласился с её выбором. Так Светлана впервые ощутила себя старшей сестрой для младшего брата. Время, когда она была только младшей сестрой для старших братьев, ушло в прошлое.

Мама разрешала ей присутствовать, когда она кормила Кирилла грудью. Светлана видела, как меньшой брат счастлив и сама была рада — он обладал прекрасным аппетитом, а молока у мамы было много. Медики, как потом говорила дочери мама, всегда удивлялись, насколько крепким и здоровым он растёт. Наверное, сказывалось то, что мама родилась и выросла в селе, а крестьяне в России всегда отличались завидным здоровьем и долголетием — работа и жизнь в условиях замкнутого хозяйства не позволяли долго и много болеть и хандрить. Вокруг всё натуральное, всё своё. Волей-неволей станешь здоровым и сильным.

Третий брат. Младший. Светлана чувствовала себя счастливой — она растёт в многодетной семье. Она любима обоими родителями, она защищена братьями. И она может сама теперь многое дать младшему брату. Возможно, ей тогда тоже очень хотелось сестричку, но, видимо, появление в семье четвёртого ребёнка, братика, настолько удивило Светлану, что она и думать забыла о желании иметь сестру и отдалась заботам о брате. Конечно же, она теперь задавала папе очень много особых вопросов и внимательно выслушивала его временами очень пространные ответы.

Кому же, как не папе знать, как воспитать настоящего мужчину. Для неё папа всегда был примером настоящего, подлинного мужчины. Она любила быть с ним наедине. И он часто брал её с собой за город, где у них двоих было своё место — старый настил-причал на берегу большого озера. На противоположном берегу начинался девственный лесной массив, вздымался холм, покрытый старым, густым лесом, виднелись поле и луг. Здесь, на причале, Светлана любила не только подолгу говорить с папой, но и молчать. Сидеть рядом с ним, прижавшись и чувствуя его тепло. Ощущая его надёжность, слыша его сердце и дыхание. Это успокаивало, это давало силы и уверенность в себе.

Папа умел столько, что Светлана и сейчас, став взрослой и самостоятельной, терялась, когда пыталась даже просто перечислить его умения, навыки, знания в самых разных областях. Тогда, маленькой девочкой она была уверена, что папа поистине всемогущ. Наверное, для ребёнка это важно и необходимо.

Она любила смотреть, как папа вручную давит апельсиновый сок из оранжевых кругляшей. А потом, опустив в стакан со свежевыжатым соком трубочку, подаёт ей, сидящей у него на левой руке. И она, придерживая трубочку левой рукой, а правой обняв отца за шею, втягивает в рот первый глоток. Наслаждение — словами не выразить. Да разве только апельсиновый сок она вот так любила пить, зная, что его приготовил не кто-нибудь, а именно её папа? Томатный, морковный, гранатовый, яблочный! И многие, многие другие. Куда там покупным сокам в пакетах — они и рядом не стояли по богатству ощущений! Это ведь совершенно другое — знать, что сок для тебя, маленькой девочки, дочери, отжал папа. Пришедший с работы, ещё не снявший деловой костюм, немного уставший.

Ещё больше Светлане запомнилось, как папа впервые взял гитару, сел на кровать, где она устроилась поиграть. Взял несколько аккордов и заиграл какую-то спокойную, медленную мелодию. Тогда Светлана бросила играть, встала, подошла к папе, коснулась рукой его плеча и замерла, вслушиваясь. Папа тогда играл долго. Очень долго. Может быть — полчаса, может быть час. А Светлана слушала. Слушала, забыв об игрушках, забыв обо всём и чувствуя как папа смотрит на неё. Смотрит — и играет.

Когда родился Кирилл, Светлана часто видела папу, сидящего рядом с колыбелькой и играющего на гитаре. Никаких резких, рваных ритмов — спокойные, обычные где-то даже мелодии. Она не только видела — она чувствовала и знала: маленькому Кириллу, едва перешагнувшему трёхмесячный рубеж своей жизни, нравится смотреть, как играет папа. Смотреть и слушать. Он замирал, он становился очень тихим и даже незаметным, но Светлана, появляясь в детской и заставая отца и Кирилла за вот таким вот общением, была убеждена — Кирилл счастлив.

Счастлив почти так же глубоко, сильно, мощно, как счастлива она, когда папа подхватывал её на руки, и она могла коснуться кончиком своего носа нос папы. Потереться об него и заглянуть в глаза, увидеть в них радость, спокойствие, уверенность. И — не только увидеть, но и ощутить своей глубинной сутью отцовскую, особую любовь. Тогда Светлана неизменно улыбалась во весь рот. Ей нравилось, как папа на неё смотрит — нежно, любяще. И во взгляде его проступает понимание, столь важное для неё, его дочери.

Она любила засыпать у него на руках. Часто, проснувшись рано утром, она бежала на кухню — он всегда первым вставал в их семье, вставал и сразу приступал к приготовлению завтрака. А она — босая, в одной пижаме, подбегала к нему, он подхватывал её левой рукой, поднимал, прижимал к себе, она обнимала его, опускала голову на плечо и засыпала спокойно и счастливо. Звук его сердца, звук его дыхания она, казалось, могла бы узнать из тысяч. Ей было очень комфортно на руках у папы, когда он готовил завтрак.

Для него она была именно дочкой. Он научился заплетать ей косу, делать простые причёски, а уж стриг всех своих детей он вообще мастерски. Да, у детей, как потом узнала, повзрослев, Светлана, нет обычно длинных волос, требующих особого ухода, особой стрижки. Но папа, при поддержке мамы, научился делать дочке такие причёски, что её подружки не раз выпадали в осадок и буквально допрашивали Светлану, кто, когда и где сделал ей такое чудо. Она всегда с гордостью отвечала, что это сделал её папа и причёска — уникальная. Другой такой он уже не сделает. И это было чистой правдой — каждый раз папа умел вносить в причёску дочери разнообразие.

И он же, наверное, ей впервые объяснил, что красота важна и необходима в первую очередь внутренняя, а не только внешняя. Благодаря маме Светлана хорошо узнала крестьянскую жизнь — не теоретически, а именно практически, с малолетства полюбила носить платки, платья из исключительно чистых природных материалов — лён, хлопок. Ей не требовалась каждый раз новая причёска, но за чистотой волос она привыкла следить, равно, как и привыкла обходиться совсем без косметики или использовать только натуральную косметику, да и ту — по минимуму.

Каждые выходные она старалась приехать в село, потому хорошо знала и понимала, что такое настоящая, нетронутая цивилизацией природа. Полюбила играть в снежки. Привыкла к тому, что в России снега всегда — предостаточно и он необходим, прежде всего, природе. С утра до вечера она пропадала на улице, бегала и ходила по полям, лесам, лугам, спускалась в овраги и поднималась на холмы. Всё пешком, всё на своих ногах. Чистый воздух и постоянное движение творили настоящие чудеса — она сама ощущала, как крепнет, становится более сильной, гибкой, выносливой.

С малолетства она старалась есть по-взрослому, пользоваться ложкой, вилкой, ножом. Мама потом рассказывала повзрослевшей Светлане, что у неё всегда был прекрасный аппетит, и она не только съедала всё до последней крошки, но и, бывало, вылизывала языком тарелку. Правда потом, довольно быстро она поняла, что вылизывать тарелку — это не по-взрослому. Ведь ни мама, ни папа так не делают — а завтракали, обедали и ужинали в семье Стрельцовых всегда за единым, пусть даже кухонным, а не парадным столом. И потому быстро отвыкла, зато пристрастилась вытирать тарелки кусочком хлеба дочиста. Эти кусочки она потом непременно съедала — уважение к хлебу она утвердила в себе с малолетства и никогда не допускала даже мысли, что хлеб можно надкусить и оставить черстветь или тем более — бросить на землю.

Совместные завтраки, обеды и ужины позволяли детям многому учиться, многое узнавать, со многим осваиваться. Маленький Кирилл непременно сидел рядом за столом в своём детском кресле, но даже он, как была убеждена маленькая Светлана, чувствовал себя равноправным членом большой семьи, а не грудным младенцем, который находится рядом с родителями только потому, что им надо за ним внимательно следить. Кирилл с ранних дней был невероятным живчиком. Его было действительно трудно удержать на месте — он был любознателен и подвижен, как ртуть, но ведь и старшие дети тоже не были сонями и тоже обожали пошуровать в округе, находя новые приключения, а бывало и опасности.

Светлана любила попадать под дождь. Любой — тёплый весенний или холодный осенний, ливень, град. Всё равно — лишь бы ощутить вокруг струи воды. Не было никакой разницы, что было вокруг — город или село. Она радовалась дождю как своему хорошему другу или знакомому. Она хорошо помнила, как визжала от радости и удовольствия. Как бежала под струями дождя, раскинув руки и не опасаясь, что поскользнётся, не удержится на ногах и упадёт. Пусть. Зато можно будет упасть в лужу, если такая попадётся по пути. И ни папа, ни мама не станут её ругать или ограничивать — они понимают, что ей это необходимо: быть свободной, непосредственной, вольной.

Почти всегда рядом с ней были братья, всемерно опекавшие и защищавшие её. Наверное, благодаря их присутствию, она научилась не бояться, научилась быть самой собой. И в то же время научилась глубже и точнее понимать, что она — девочка, осознала, что это означает.

Семён любил помогать ей, надевать выходную, уличную обувь, любил застёгивать замочки на сандалетах или завязывать шнурки на её ботиночках. Сейчас, повзрослев, Светлана понимала, что средний брат поступал так, потому что часто видел, как это делает папа. Светлана тоже это видела и всегда терпеливо ждала, когда Семён справится с непослушным язычком замочка или завяжет красивый, многопетельный бант. А когда он заканчивал возиться с её обувкой, непременно благодарила брата. Как минимум, говорила ему тихо и нежно: 'Спасибо', а бывало — и, не обращая внимания на окружающих детей и взрослых, целовала его. Семён молча кивал. Светлане этого кивка было вполне достаточно, чтобы понять — брат рад и доволен.

Михаил уже в два года подарил ей букет цветов. Когда он успел их нарвать в лесопарке — Светлана, сидевшая на скамейке, так и не поняла. Но видеть брата, старательно прячущего за спиной огромный длинностебельный букет ярко-оранжевых цветов, теряющихся на фоне его жёлтой футболки, было настолько приятно и волнительно, что Светлана тогда не удержалась и улыбнулась, тут же зажав рот ладошкой. Ведь она не хотела обидеть брата, проявлявшего к ней вполне взрослое уважение и внимание.

Михаил тогда подошёл, остановился, подождал, пока она просмеётся и подал ей букет. Светлана тогда была убеждена — он был готов опуститься перед ней, сидящей на лавочке, на колени. Михаил рано принимал взрослые стандарты поведения, осваивал их и адаптировал под себя, поэтому они не выглядели в его исполнении чужеродными и наигранными. Вот и тогда, когда он подал ей, своей сестре, букет, он был предельно естественен. Светлана взяла букет, другой рукой привлекла к себе брата и поцеловала его в щёку. Крепко, но нежно поцеловала. Михаил не стал улыбаться, но ей-то было очевидно, что он рад и доволен.

Братья росли настоящими сорванцами. Как и положено мальчишкам, они были поистине вездесущи. И уж конечно, их привлекали приключения и необычные занятия. Так и Михаил, и Семён были непременными заводилами запуска всевозможных моделей корабликов ранней весной, когда от таяния сугробов, наметённых снегоуборочной техникой, вдоль улиц начинали течь полноводные и быстрые ручьи. Пробежать пару-тройку километров по улице, следя за корабликом, быстро плывущим по течению, для братьев всегда было истинным наслаждением. Иногда ручьи были забиты моделями корабликов — от простейших досточек до мастерски вырезанных из нескольких дощечек, отшкуренных и склеенных, да ещё и покрашенных моделек реальных речных и океанских лайнеров. И ничего, что на улице ещё достаточно холодно — минус два как минимум и необходимо тепло одеваться. Главное — корабли плыли. А потом кораблики занимали почётные места на полках в детских комнатах множества ребят, ведь важно было то, что они были изготовлены своими руками, а не куплены готовыми в магазине.

Светлана предпочитала играть в мяч, играть с надувными шариками, у неё было несколько кукол, для которых она при минимальной помощи папы вырезала и склеила посудку и предметы интерьера для нескольких комнат. Она любила также собирать гербарии, читать о растениях в Интернете и в книжках, причём по большей части старинных, бумажных. Её рано увлекло шитьё на швейной машинке, почти все наряды для своих кукол она шила сама, на взрослой швейной машине. У неё была и своя детская швейная машинка, которая тоже позволяла шить, но всё же Светлана почти сразу захотела освоить взрослую ручную швейную машинку, а потом, пойдя в первый класс, освоила и мамину электронную, управляемую педалью.

С малых лет она не любила, если её фотографировали посторонние — будь то дети или взрослые. Она умела пресекать такие попытки, но никогда не протестовала и не возражала, если её фотографировали папа или мама. Именно благодаря им в семейном альбоме Стрельцовых теперь были сотни фотографий, по которым Светлана смогла бы в любое время вспомнить почти всё своё детство.

Особенно ей нравилась фотография, где она сидела в кресле у камина, в белом платье с выштампованными стилизованными деревьями и травой. Всё было изображено как надо — листва и трава зелёные, ветви деревьев — либо коричневые, либо чёрные. Она не смотрит в объектив аппарата, повернула голову влево. Тогда, как сказал папа, в комнату вошла мама. И четырёхлетняя Светлана не утерпела — повернулась к ней лицом. Мама всегда говорила, глядя на эту фотографию, что Светлана здесь выглядит очень взрослой. По виду ей не четыре, а все шесть лет.

Мама для Светланы всегда была примером. Во всём. Она умела действительно воспитывать и учить без нажима, насилия и нотаций с нравоучениями. Недаром каждый день её инструментрон разрывался от сигналов о пришедших сообщениях, письмах, согласованиях на видео и аудиосвязь — её никогда не забывали многочисленные ученики, которых она учила и в младших, и в средних, и в старших классах. А для Светланы она всегда была образцом настоящей женщины и настоящего Учителя. Младшая Стрельцова с малых лет привыкла считать, что ей очень повезло родиться в такой семье, где родители действительно глубоко, полно и нежно любят друг друга. И умеют и хотят любить всех своих детей.

Конечно же, Светлана любила проводить время с папой, любила быть для него спутницей, женщиной, дамой. Она была абсолютно уверена в том, что он — истинный мужчина, настоящий кавалер, для которого честь женщины — свята. Может быть, Светлана и пыталась на нём обкатывать свои, чисто женские способности и возможности, но старалась делать это естественно и необидно. Она была счастлива, когда папа хотя бы немного 'вёлся' на её уловки, любила, когда он к ней относился как ко взрослой женщине, прислушивался к её мнению, выполнял редкие капризы и прихоти.

Папа не смог бы стать другим, ведь его отцом был адмирал Российского Астрофлота. Дед Георгий — так Светлана звала адмирала в детстве, оказал влияние и на неё саму. Подтянутый, строгий, немногословный, скупой в движениях и в мимике, он, тем не менее, умел по-настоящему глубоко и полно влиять на окружающих людей, даже если на нём была не офицерская форма, а гражданский костюм. Младшая Стрельцова редко виделась с дедом-адмиралом — как и положено кадровому офицеру российского астрофлота, он не любил сидеть в штабах и в консультационных центрах ВКС, а продолжал командовать линкором 'Двина', не раз уходившим в самые сложные и дальние полёты, продолжавшиеся месяцами. Благодаря его влиянию Светлана приняла самое важное решение, когда подошла к окончанию школы: она решила стать командиром большого и красивого корабля, а не просто отслужить в армии.

Понять, что же такое корабль и что вообще предполагает реальное им командование, ей очень помог второй дед — Устим, капитан огромного океанского сухогруза. Когда Светлана впервые его увидела — он прибыл в село, вернувшись из очередной кругосветки, она была потрясена тем, насколько он соответствовал образу настоящего морского волка. Борода, усы, мощная фигура, густой бас, способный, казалось, заглушить большой церковный колокол. Спокойная уверенность и в выражении лица, и во взгляде, и в походке, и в манере говорить. Когда она оказалась у него на руках, ей почудилось, что она попала в некий кокон, где её не сможет достать ни одна опасность, ни одно горе.

Именно он научил её, полуторалетнюю девочку, плавать и чувствовать себя в воде не хуже, чем рыба. Когда дед Устим был свободен — она непременно упрашивала его пойти на речку. Он почти никогда ей не отказывал. Она любила, когда он поднимал её на своих руках. Она визжала от радости и едва держалась за его плечи, зная, что он её точно не отпустит никуда и не подвергнет никакой опасности. Они вдвоём плавали в реке до изнеможения, он научил её переплывать речку очень быстро туда и обратно и всемерно побуждал каждый раз совершенствоваться, каждый раз сокращать это время хотя бы на секунду. Она любила держать в руках его морской хронометр — дед почти никогда не снимал его с руки. В том, что прибор полностью водонепроницаем и будет работать даже на сорокаметровой глубине, она очень быстро убедилась на собственном опыте. Лично увидев, как двигаются стрелки на циферблате, утопленном в воду — ведь дед Устим научил её не только плавать, но и нырять на глубину. Сначала пять, потом десять, а потом и пятнадцать метров. Научил он её и держать дыхание, сохранять воздух, не бояться глубины. Родители очень быстро привыкли отпускать дочь с дедом на речку в любое время — хоть ночью, хоть утром, хоть вечером, хоть днём. Светлана была счастлива — дед подобрал для неё маску, трубку, ласты и теперь они вдвоём часами плавали под водой. Она пристрастилась к изучению подводного мира, стала читать книги о морях, океанах, реках, о морских и речных водных обитателях.

Взрослея, она старалась при малейшей возможности оказаться в воде — будь то бассейн или река или озеро. Поднимаясь с глубины к поверхности, она всегда безмолвно благодарила деда Устима за науку. За уверенность, за спокойствие, которые овладевали ею, едва она погружалась в воду. Она знала и хорошо помнила, как прекрасны ощущения и чувства, охватывавшие её, скользившую навстречу солнцу — ей нравилось плавать на рассвете.

Когда она перешла в среднюю школу, дед, договорившись с родителями, взял её в кругосветку. Тогда Светлана впервые практически поняла, что такое дистанционное обучение. И была счастлива, зная, что она не отстанет от одноклассников, что ей не придётся проходить курс повторно.

Она ступила на борт громадного сухогруза, поприветствовала учтивым кивком российский флаг, переступая с трапа на палубу корабля. Прошла следом за дедом в капитанскую каюту. Как оказалось, дед решил поселить её в отдельную каюту, которая на три месяца стала её пристанищем. Личной каютой, куда даже он, капитан корабля, не входил без стука.

Едва только сухогруз покинул порт, дед нагрузил её работой. Сначала на палубе, а потом и на кухне. Она прошла краткий курс первой помощи морякам у судового врача, научилась за секунды вязать десятки разных морских узлов, освоила в совершенстве флажный семафор. Вызубрила все существующие и утверждённые сигнальные флаги, применяемые на морских и речных судах. Запомнила и научилась различать даже в сильный туман силуэты военных, полицейских и торговых кораблей. В начале третьего месяца дед разрешил ей присутствовать на мостике во время вахт — капитанской и старпомовской. Конечно, она задавала десятки вопросов, внимательно выслушивала ответы, искала информацию в Интернете. По вечерам пропадала в капитанской судовой библиотеке, где кроме новомодных пластиковых было немало и старых бумажных книг.

Три месяца кругосветки преобразили Светлану. Её желание достичь командирского кресла большого дальнего космического боевого корабля оформилось и обрело силу внутреннего закона и внутренней необходимости. В одной из российских военно-морских баз на западном африканском побережье Светлана попрощалась с дедом — сухогруз уходил дальше по маршруту, а ей предстояло на военно-транспортном самолёте вернуться в родной город и продолжить учёбу в школе. Самолёт должен был прибыть на базовый аэродром поздним вечером, а сухогруз прибыл в полдень, так что Светлана не смогла даже помыслить о чём-то другом, кроме как о необходимости проводить сухогруз в плавание.

Взяв красный зонт, она вышла на берег там, где заканчивался сложный комплекс волноломов, защищавших порт от буйства океанской стихии, и долго смотрела на выходивший из порта сухогруз. Смотрела, понимая, что только это дед, стоявший на мостике, воспримет нормально. Она не стала махать рукой вслед уходившему в океан сухогрузу, вдруг поняв, что это — совершенно лишнее. Вполне достаточно, если она проводит корабль взглядом.

За время, проведённое на борту сухогруза, она обрела множество знакомых и друзей, благодаря поддержке и помощи которых сумела очень многое освоить из сонма флотских премудростей. Теперь её инструментрон часто звонил по-особому, по-морскому и она всегда знала: пришло сообщение или вызов на связь от членов экипажа и команды сухогруза.

На базовом аэродроме один из техников, подошедших к аппарели военно-транспортного самолёта, уже заканчивавшего погрузку, подал Светлане щенка восточноевропейской овчарки. И сказал, что это — поручение капитана Устима. Щенок, ощутив руки девочки, сразу ткнулся ей в лицо мордочкой, благодарно облизал губы своей новой хозяйки. Светлана едва сумела сохранить спокойствие и ровность голоса, когда благодарила техника. Не подарок — поручение. Друзей нельзя дарить. Их можно только найти — это Светлана твёрдо знала с детства. А щенок, которого она сразу назвала Мэри — угнездился на коленях хозяйки и заснул, так и не проснувшись до самой посадки на военном аэродроме на окраине родного Светланиного города.

Родители и братья ничем не выразили своего неудовольствия. Светлана, привезшая сладко посапывавшую Мэри в квартиру, поняла — они приняли новую подругу дочери ещё раньше, чем она оказалась на аэродроме. Дед Устим по аудиосвязи пояснил ситуацию, убедив в том, что подружка — хвостатая и четырёхлапая — Светлане необходима.

С того дня Светлана занималась воспитанием и образованием Мэри и заботилась о ней единолично. Общий курс дрессировки Мэри прошла с прекрасными результатами. Курс защитно-караульной службы — с хорошими. Поучаствовала в нескольких городских и областных выставках, завоевала несколько медалей. Но в основном она была практически неразлучна со своей хозяйкой. Мэри стала лучшим другом для всех троих братьев, но абсолютную власть над собой отдала только Светлане.

Благодаря присутствию рядом Мэри у Светланы появилось немало новых знакомых — ведь собачники гуляют со своими питомцами в любую погоду и замечают друг-друга издалека. Два тренера — Римма Алексеевна и Татьяна Юльевна помогли Мэри справиться со сложными программами курсов обучения, пройти квалификационные испытания и сертификацию. Но и потом Светлана часто приходила к ним в Центр Кинологии, где Мэри играла с догиней Вардой и колли Ветси, а Светлана вела долгие разговоры с наставницами. Конечно, не только о собаках, но и о многом другом.

Когда к маме приезжали её ученицы — бывшие и нынешние, Светлана старалась пообщаться с ними. Одна из первых учениц мамы — она была в составе первого класса, который 'выпустила' мама Светланы через три года после окончания училища, ставшая известным врачом-педиатром, немало рассказала Светлане о медицине. О том, как важно защищать от болезней, травм и иных опасностей именно детей. Такое невозможно было прочесть в Интернете, здесь было важным личное общение, личное сопереживание.

Светлана надолго "пропадала" в сквере недалеко от школы, куда в обеденный перерыв приходила врач-педиатр, работавшая в детской поликлинике. Казалось бы — сорок пять минут — это очень мало для общения, но Светлана каждый раз уходила перегруженная информацией, которую старалась в тот же день 'разложить по полочкам' и обработать. Сделать своей, личной, пропущенной не только через сознание, но и через подсознание.

С малых лет Светлана поняла, что настолько счастливое детство, какое было у неё — далеко не правило. Да, в Российской Империи делалось очень много для того, чтобы рождавшиеся дети были непременно желанными, важными, необходимыми для обоих родителей, а также для их родных и близких. Стрельцова видела и примеры негативного влияния родителей на детей.

Тем ценнее для неё было отношение мамы и папы и к ней и к братьям. Быть рядом с мамой, учиться у неё быть женщиной, быть нежной, быть желанной, быть любимой — становилось для Светланы не только необходимостью — потребностью. Она с малых лет понимала: только мама может научить дочку этим премудростям наиболее полно и качественно.

Женщина может быть разной — это Светлана тоже усвоила с малолетства очень прочно и глубоко. Ей, женщине, дано преображаться за секунды несколькими движениями, несколькими жестами, несколькими словами. А если она ещё применит спектр нарядов и косметики — преображение будет ошеломительным. Это — тоже оружие и им нужно уметь пользоваться.

Да, Светлана, как и её мама не любила чрезмерно краситься, не любила яркий макияж, не любила яркие наряды, но освоила и их, понимая, что в жизни всё может пригодиться. И мама никогда не препятствовала подраставшей дочери встать на взрослые туфли с высоким каблуком, нанести помаду на губы или 'подвести' глаза, наложить румяна или тени. Она только поправляла, направляла и советовала, не ограничивая Светлану в её экспериментах и пробах.

Светлана внимательно, как, наверное, всякая маленькая девочка, наблюдала за мамой. Копировала, а чаще — перенимала, адаптируя, походку, жесты, мимику, манеру одеваться, двигаться, манеру говорить в самых разных условиях с самыми разными собеседниками. А уж причёсок она с малолетства перепробовала — и не сосчитать сколько. И ни разу мама ей не воспрепятствовала резко, ни разу впрямую ничего не запретила. Она объясняла, поясняла и убеждала — очень быстро и очень доходчиво. Так что Светлане почти никогда и не приходилось постигать правоту мамы на собственном горьком опыте.

Михаил и Семён, конечно же, больше учились у папы. Семён очень долго, пока не пошёл в детский сад, любил по утрам, когда папа брился в ванной, тоже намазаться кремом для бритья так, что временами от крема оставались свободны только губы, ноздри и глаза. Потом, конечно, он стал соразмерять количество крема, внимательно наблюдая за тем, как это делает папа, но всё равно, это действо ему очень нравилось. Папа не возражал, часто покупая сыну отдельную тубу с кремом для бритья и изредка позволяя попробовать, как это — бриться опасной бритвой, открытым лезвием.

Мама, конечно, вздрагивала, когда Семён елозил бритвой по щеке, но папа всегда говорил, что у Семёна твёрдая рука и он порезаться не сможет. Да, Семён изредка и получал царапины от бритвы, но сама процедура от этого ему только больше нравилась — он чувствовал себя совсем взрослым. И знал, что он по-прежнему остался ребёнком, который может вот так, весело и свободно осваивать вполне взрослые роли.

Благодаря влиянию папы все трое братьев с ранних лет старались делать по утрам гимнастику, обливаться холодной водой, бегать по нескольку километров ежедневно, заниматься в местном спортивном городке на простейших снарядах. Ни один из братьев не пристрастился ни к курению, ни к наркотикам, ни к спиртному. Да, они могли выпить пива, могли выпить вина, могли выпить даже водки. Но они знали меру и знали, когда и как следует остановиться. А главное — они умели сказать твёрдое 'Нет' попыткам окружающих людей втянуть их в курение, ширяние и выпивку. Потому Светлана была уверена и даже убеждена — их будущие жёны скажут их родителям большое спасибо за столь здоровых и равнодушных к сомнительным 'прелестям' мужей.

Как единственная на то время сестра, Светлана тоже осваивала под руководством мамы нелёгкую и очень сложную науку быть женщиной — хозяйкой, хранительницей домашнего очага. Начать, конечно, пришлось, с привыкания к высокоуровневой аккуратности, к постоянной чистоте и постоянному порядку. Это Светлане далось легко — в семье Стрельцовых не любили 'рюшечки-подушечки', так что тяжёлых портьер и покрывал с бахромой никогда в родительских квартирах и в домах не водилось. Это очень облегчало уборку и поддержание порядка и уюта. Главным же для себя Светлана избрала не столько и не сколько уют и внешний порядок в доме, сколько хлебосольство и способность накормить мужчину и детей простыми, но непременно безопасными и полезными кушаниями.

Потому, закончив приборку квартиры, она мчалась едва ли не вприпрыжку на кухню. И уж оттуда её приходилось извлекать силой — она изводила маму и, когда получалось, папу десятками вопросов о вкусах, запахах, рецептах, режимах работы техники. Запоминала всё это с лёту и тут же старалась воплотить в практике, повторив лично. Она обожала часами возиться с рецептурой и ингредиентами, но никогда не считала рецепт догмой — только руководством к действию, к импровизации. Не всё сразу, конечно, у неё стало получаться так, как надо, но и мама и папа убедились — дочь не отступит от задуманного и будет повторять попытки до тех пор, пока всё получится так, как надо.

В семейном фотоальбоме Стрельцовых хранилась фотография, на которой четырёхлетняя Светлана печёт блины, самолично приготовив тесто и разогрев сковороду. Как потом вспоминала мама, было удивительно, что первый блин не вышел комом, а получился очень даже вкусным. Михаил, которому, как старшему брату, она поднесла его на тарелке, схрумкал блин за секунды и расцеловал сестру в обе щёки — она только ему позволяла такие 'целовашки'. Остальные полтора десятка блинов она распределила между братьями и родителями, не забыв о приправах — сметане и масле.

Везде и всюду с малолетства Светлану окружали многочисленные подружки. Она умела заводить друзей и строго придерживалась высоких стандартов дружбы. Для неё дружба не была только приятным времяпрепровождением. Для неё дружба часто становилась служением. Она ценила высокоуровневое нормативное общение, пусть это была простая детская игра или совместные 'полёты' на качелях. Папа во дворе их сельского дома сделал качели, позволявшие крутить самое настоящее 'солнце' и Светлана с подружкой Риммой — дочерью главного механика местной 'Сельхозтехники' — часами раскачивались на этих качелях. А когда рядом был папа Светланы или папа Риммы — рисковали даже крутить 'солнце'. Визгу, конечно, было немало, но зато и дружба с Риммой у Светланы только крепла и поныне Римма, ставшая уважаемым в селе ветеринарным врачом, является одной из лучших подруг Светланы Стрельцовой.

Родители детей тоже неминуемо начинали плотно общаться между собой. И часто, особенно, когда пришло время идти в детский сад, а затем и в школу, Светлана неоднократно видела, к примеру, как её подружке поправляет причёску или лёгкий макияж папа девочки из параллельного класса. Которая тоже видит это действо и нисколько не возражает, нисколько не ревнует и не возмущается.

На новогодние и рождественские праздники родители подружек Светланы неизменно шили дочкам и их подружкам самые умопомрачительно красивые и сложные наряды, которые, конечно же, при всём желании невозможно было приобрести ни в одном магазине.

Главное — глубокое нормативное и полное общение между родителями и детьми — эту максиму Светлана тоже усвоила с малых лет и сделала её своим правилом. Может быть, папы и менее изобретательны, когда общаются с подрастающими дочерьми. Но зато они дают дочкам уникальные идентификаторы, уникальные стандарты поведенческих нормативов в общении с мальчиками и мужчинами. Женщина и мужчина всегда и везде могут и должны не конкурировать между собой, а взаимодополнять друг друга. Тогда их союз, их семья — непобедимы, а дети — прекрасны и сильны и внутренне и внешне.

В селе вообще было принято передвигаться почти исключительно пешком. Поэтому, когда папа Светланы утром выбегал с женой и детьми на утренний кросс, к нему очень скоро, несмотря на несусветную даже по сельским меркам рань — четыре часа утра, присоединялись и другие родители с детьми. В любую погоду, в любое время года пять-восемь километров туда и обратно ежедневно в обязательном порядке. Не только бег, но и быстрая ходьба, совместная зарядка, совместное купание в реке или в пруду, совместное обливание холодной, колодезной водой. А зимой — обтирание снегом невероятно быстро и крепко сближали родителей и детей, помогали справляться с болезнями, усталостью, раздражением, неуверенностью.

Придя после детского сада в первый класс, Светлана привычно сориентировалась на то, чтобы учиться как можно лучше и получить как можно больше знаний, умений и навыков. Эту решимость и настройку она сохранила до окончания выпускного класса. Её не заботило то, что многие одноклассники и ученики параллельных классов считают её зубрилой, заучкой, ботанкой. Очкастой змеёй её не смогли назвать по той причине, что, несмотря на огромную зрительную нагрузку, Светлана сохраняла прекрасную остроту зрения все школьные годы и никогда не тратила время на оспаривание кличек и прозвищ. Как сказал как-то дед Устим, 'собака лает, а караван — идёт'. Потому Светлана сконцентрировалась на учёбе. И у неё оставалось очень мало времени на то, чтобы тратить его бездумно.

В семейном альбоме Стрельцовых есть фотография: третьеклассница Светлана Стрельцова пишет изложение. Строгое платье, тёмноцветные банты, белый воротничок. Простая ручка-самописка, пальцы, твёрдо и уверенно придерживающие тетрадь и ручку. Чуть высунутый язык, склонённая над тетрадным листом голова. И взгляд, направленный на заполняемую буквами и словами строку. Светлана любила рассматривать эту фотографию и сейчас: она для неё была едва ли не самой лучшей из всех, что были сделаны в её школьные годы.

С первого класса у неё было немало подружек, общению с которыми она старалась уделять достаточное время и всегда охотно помогала, если видела или чувствовала в этой помощи прямую необходимость. Она не любила только одного — навязывать без особой необходимости свою помощь. Как уж ей удавалось определять, когда следует вмешаться и помочь, а когда можно подождать в стороне в полной готовности придти на помощь — она и сама бы внятно объяснить не смогла.

Она всегда старалась дружить не против кого-нибудь, а просто дружить, потому что считала, что в единстве — сила. Потому вокруг неё всегда вились другие девочки — как младшие, так и старшие. Первых она часто опекала, заботилась, у вторых — училась, не делая из этого проблемы и не стесняясь быть в положении незнающей и не умеющей.

Привыкнув обрабатывать огромные объёмы информации, черпать данные из книг, часто — бумажных, даже не прошедших сканирование и оцифровку, Светлана всегда могла рассказать своим подружкам немало интересного, полезного и познавательного. Её доклад о газированных и негазированных напитках и их качествах, сделанный во втором классе, с интересом слушали потом даже шестиклассники. А некоторые выводы заинтересовали и специалистов-пищевиков.

Впервые она влюбилась в десятилетнем возрасте. В одиннадцатилетнего мальчика по имени Игорь. И на всю жизнь сохранила к нему благодарность за чуткость и понимание. Целый год они были вместе и, как оказалось, вели себя так, что никто — ни взрослые, ни дети не смогли позволить себе отпустить в их адрес обычные обидные речёвки и прозвища типа 'тили-тили-тесто — жених и невеста'. Игорь тоже был из многодетной семьи — у него было четыре сестры, из которых две — старшие и две младшие. Так что он точно знал, что допустимо в общении с девочкой, а что — категорически неприемлемо.

Тогда Светлана полюбила объятия и поцелуи, научилась целоваться почти по-взрослому, но сохраняя известную ей достаточную дистанцию и неприступность. Родители Игоря без малейших возражений согласились на то, чтобы мальчик поехал вместе со Светланой в село и провёл там все летние каникулы. Они вдвоём часами пропадали в лесу, на берегу реки, в лугах, Игорь слушал её бесконечные рассказы и не выказывал почти никогда нетерпения и раздражения. Она научила его плавать с маской и ластами, и он был в восторге от возможности познать новый, открывшийся сему мир.

Шагнув в подростковый возраст, Светлана вполне ожидаемо озаботилась своей внешностью. Часами обсуждала с ближайшими подругами новинки мод, сама шила себе наряды. Иногда шила и для подруг, но, по большей части предпочитала искать и определять свой собственный стиль в одежде. Не будучи зацикленной на шмотках и косметике, она весьма прохладно относилась к потугам подруг выделиться именно за счёт невиданных нарядов и ярких расцветок. Старалась сохранить равновесие и баланс в собственном восприятии нормы и достаточности.

Не желая нарушать последовательность освоения школьной программы, Светлана, тем не менее, во внешкольное время продолжала черпать информацию в экскаваторно-карьерных объёмах. Её невозможно было оттащить от ридеров и от экрана инструментрона, если она находила нечто очень стоящее её внимания и ещё больше стоящее её понимания.

Перед тем, как шагнуть в отрочество, она пристрастилась к сборке моделей космической техники и летательных аппаратов. Её детская комната была уставлена теперь стеллажами, забитыми не только книгами и ридерами, но и собранными и покрашенными моделями. В её коллекции была и одна уникальная модель шагохода из очень старого фантастического сериала 'Звёздные Войны'. Сделав её с нуля, выточив и выстрогав каждую из нескольких сотен деталек, Светлана обрела твёрдое убеждение, что техника служит тому разумному, кто ею управляет. И именно он, а не техника, виновен в том, что с помощью техники другому разумному или нескольким разумным был причинён ущерб или даже смерть.

Страсть к сборке моделей космической техники сохранилась у неё все отроческие годы. Ряд моделей она подарила друзьям и подругам, оставив у себя только полтора десятка самых ценных.

Окончание отрочества совпало с появлением в её жизни двух прадедов — Трофима Викентьевича — со стороны матери, известного учёного и полярного исследователя, годами не вылезавшего за пределы Северного полярного круга. И Валерия Степановича — генерал-лейтенанта авиации Империи, главы одного из самых известных имперских лётно-тренировочных центров подготовки кадров для дальней авиации.

Общение с ними окончательно определило судьбу Светланы. Только армия, только военно-космические силы, только разведка, только дальние корабли, допускаемые к пионерным полётам. Только командирское кресло одного из таких дальних больших кораблей.

Преодолевая среднюю и старшую школу, Светлана сумела уговорить прадеда Трофима взять её в экспедицию за Полярный круг. Провела на льдине два месяца и окончательно утвердилась в мысли о том, что только дальняя разведка её удовлетворит и в ближайшем, и в отдалённом будущем. Там ведь потребуются не только разведчики, но и исследователи, и учёные.

Два летних месяца, проведённые Светланой в лётно-тренировочном центре подготовки кадров дальней авиации. Три полёта на дальних бомбардировщиках в сопровождении эскадрильи истребителей. Они убедили Светлану в том, что ни о какой гражданской стезе она не имеет права теперь даже помыслить. Только армия. Только ВКС. Только космические силы дальнего радиуса. Генерал-лейтенант оказался строгим инструктором — гонял Светлану 'в хвост и в гриву', а она только радовалась и просила прадеда добавить нагрузку. Тот добавлял — и она была счастлива — ведь он это делал не со зла, а любя и всегда помнил, что это — его правнучка, а не обычная девчонка, возомнившая себя некоей воительницей современного пошиба.

Благодаря возможности постоянно летать на истребителях, а если удавалось — то и на бомбардировщиках, Светлана побывала во многих уголках России и очень заинтересовалась историей военной авиации. Прадед предоставил в её распоряжение уникальные бумажные документы, с которых только недавно был снят гриф секретности. Она написала и опубликовала в военном специализированном журнале несколько исследовательских статей по истории авиации Империи. Статьи были встречены читателями благосклонно, что помогло младшей Стрельцовой утвердиться в мысли о правильности избранного пути.

Часто рядом с ней летал на бомбардировщиках и младший брат — Кирилл. Он увлёкся историей второй и третьей мировых войн, расспрашивал прадеда о самых разных военных операциях — как тех, в каких принимали участие военно-воздушные, так и тех, где преимущественно были задействованы только наземные силы. Прадед усмехался, но давал Кириллу доступ в архив Центра, откуда младший брат вылезал поздним вечером уставший вусмерть, но счастливый до предела. В соавторстве с прадедом он написал пять статей, опубликованных в том же военном журнале, и был очень обрадован положительными отзывами профессионалов.

В редкие минуты отдыха Светлана пыталась писать что-то своё и подвергала эти попытки и их результаты суровому разбору. Да, она давала 'вылёживаться' своим творениям — когда неделю, когда — две, когда — три. Потом — совершенствовала, чёркала, меняла порядок слов, выправляла стилистику, стремилась писать доказательно, но в то же время — просто и, если получалось, душевно. В библиотеках, расположенных в квартирах обоих прадедов, она вскоре стала совершенно своей. Часами лазила по стремянке среди полок с тяжёлыми фолиантами, сидела на полу среди раскрытых и полураскрытых книг. Задумчиво глядела куда-то в полумрак верхних полок, уходивших к самому потолку залов.

Бывало, она засыпала прямо на стремянке или на полу, к чему оба прадеда относились с полным пониманием. Светлана неизменно находила утром рядом завтрак и часто обнаруживала, что спала на пусть и маленькой, но подушке, а не на жёстком переплёте какой-нибудь книги.

А потом, когда у неё иссякало желание прочесть очередную книгу, она уходила на берег озера или реки, садилась на берегу и, глядя на водную гладь, думала о прочитанном. Сенбернар Фард — постоянный спутник прадеда Трофима, неизменно находил её, ложился рядом. И она, обняв собачару за мощную шею, продолжала молчать и смотреть на воду, думая о чём-то своём.

Встреча с прапрадедом по отцовской линии — Таиром Федосеевичем, известным в Империи ксенологом и его женой — Прасковьей Вениаминовной произошла для самой Светланы очень неожиданно. Гуляя по городу и обдумывая очередную статью по проблемам дальней военной авиации, она увидела на скамейке в сквере пожилого мужчину. Он спокойно и даже чуть медлительно раскуривал трубку. Она перебрала в памяти изображения из всех известных ей семейных альбомов и внутренне охнула. Перед ней была живая легенда отечественной ксенологии, основатель одной из известнейших школ ксенологии в Европе. Решившей посвятить себя дальним космическим разведывательным полётам Светлане упускать возможность вот так прямо и просто пообщаться с таким человеком, да к тому же — родственником, было нельзя. И она решилась подойти поближе.

К её изумлению, которое, она, вполне возможно, так и не сумела полностью скрыть, прапрадед узнал её сразу. И Светлана впоследствии небезосновательно подозревала, что он её заметил намного раньше, чем она — его. Они немного посидели на лавочке, успев обсудить в общих чертах пару-тройку серьёзных проблем. А потом прапрадед встал и, без излишних предисловий, предложил ей познакомиться с его супругой.

Когда она вошла в их большую квартиру, располагавшуюся на пятом этаже старинного дома, Светлана, увидев сидевшую в кресле у камина Прасковью Вениаминовну, пожалуй, впервые полностью поняла, что такое сто пятьдесят лет реальной человеческой жизни. Супруге Таира Федосеевича исполнилось сто сорок пять лет, а она была ещё вполне бодра и весела. Остроте её мышления и разума могли бы позавидовать и многие молодые, а люди средних лет были бы, безусловно, впечатлены чёткостью и цепкостью её памяти.

Совершенно незаметно хозяйка полностью овладела вниманием гостьи. В мельчайших деталях и подробностях рассказала Светлане о том, как впервые влюбилась, как поняла, что перед ней открылся целый, большой новый мир чувств, эмоций, ощущений и возможностей. Как продолжала поддерживать с Павлом — так звали первую любовь Прасковьи Вениаминовны отношения долгие десятилетия и после того, как стала законной супругой Таира Федосеевича. Она немало рассказала Светлане о том, как училась в школе, какие у неё были самые любимые школьные дисциплины, какие у неё были самые строгие и самые мягкие учителя и учительницы.

С молчаливого согласия мужа она рассказала Светлане и о том, как впервые встретилась с Таиром. Тогда ещё студентом второго курса университета. Факультет она называть не стала, сослалась на то, что название тогда было слишком малоинформативным. Впоследствии в силу самых разных обстоятельств оно неоднократно — раза три за пять лет — менялось.

На четвёртом курсе она забеременела, сказала об этом Таиру. Он так обрадовался, что полдня носил Прасковью по городу на руках, дважды завалил по колено цветами и сразу потащил 'узаконить взаимоотношения'. Узнав о беременности невесты, а также о том, что жених и не думает оспаривать отцовство и готов признать ребёнка хоть сейчас, в муниципалитете не стали затягивать процедуру и уже через час Таир и Прасковья стали мужем и женой.

Пока не подошёл крайний срок, она не бросала учёбу и не писала заявления с просьбой предоставить трёхнедельный отпуск по беременности и родам. В роддом ушла только тогда, когда на этом настояла её лечащая врач. Предварительно сдав на четвёрки и пятёрки сессию и получив в деканате положенный академический отпуск со свободной открытой датой возвращения к учёбе.

Прасковья Вениаминовна легко и свободно поднялась из кресла, подошла к книжному шкафу, достала фотоальбом — толстый такой фолиант страниц на двести. Вернулась в кресло, раскрыла и показала фотографию: она с ребёнком — дочкой в первые минуты после родов.

— Это сфотографировал мой Таир, — тихо сказала она. Её лицо осветилось улыбкой, радостью и гордостью. — Дочку мы назвали Стефанией и она сейчас — известный микробиолог, работает на Дальнем Востоке, в одном из литерных научных центров. У неё у самой два сына и две дочери, есть, конечно, уже внуки и правнуки. Я тогда была так счастлива, что очнулась полностью только тогда, когда оказалась дома — Таир еле вытерпел неделю ожидания. Да и то только потому, что врачи попались уж очень непреклонные. Я думала, что вернусь сразу к учёбе, но куда там — Таир моментом спроворил приятелей и те доставили меня куда-то в Сибирь, в одну из деревень. Сказал только, что там я буду в полной безопасности и в полном довольстве. Я поверила. И не разочаровалась. Именно благодаря нескольким годам, проведённым в этой деревне, Стефания выросла крепкой и здоровой. Ведь там особых городских удобств нет — только самые необходимые. А ходить пешком приходится ой как много. — Помолчав, она добавила. — Туда же она вернулась работать. И там, после института, встретила свою судьбу — Германа. Лейтенанта полиции, местного, как тогда говорили, участкового инспектора полиции. Уж не знаю, околоточного или квартального, для меня как-то ближе старое наименование — участковый инспектор, — уточнила Прасковья Вениаминовна. — Он тогда только прибыл в село на службу, а ведь село большое — больше пятисот дворов. Как тут без своего местного, так сказать, шерифа. Вот Герман и вступил на этот путь. А Стефания стала его тылом.

Сделав недлинную паузу, Прасковья Вениаминовна закрыла альбом и продолжила:

— Рядом с селом тогда научный центр располагался. Закрытый, конечно. Таких в Сибири было в те времена немало. Потому Герману пришлось весьма плотно контактировать с тамошней службой безопасности. Как он говорил — одно дело делаем. Уставал он страшно — многое ему не нравилось. Он ведь дневал и ночевал на работе, но Стефания держалась за мужа мёртво. Считала, что он занят настоящим мужским делом.

Бывало, он придёт, снимет ремень с полицейскими 'мелочами', поставит в угол бронежилет, сядет и молчит. Минуту молчит, две молчит.

Стефания знала: он молчит потому, что ему "переключиться" надо. Он ведь тогда и на неё смотреть избегал — понимал, что она очень многое, ой многое прочтёт тогда в его глазах. И молчал он иногда по полчаса. Если, конечно, такая возможность у него была вот так посидеть и помолчать. А то ведь в селе как: стучат в окно — и участковому надо собраться за минуту или сколько там положено по нормативам — и идти. Случилось что-то и его участие требуется. Он ведь в селе — власть немаленькая. Его все — от мала, до велика знают и чуть что — зовут. Потому что нужен. Необходим. Важен.

А если удавалось помолчать вот так, хотя бы несколько минут, он вставал и преображался. Становился спокойным, уравновешенным. И Стефания тогда расцветала. Откуда у неё и силы брались — она ведь в этом центре и работала. Вроде бы и знала многое. Но никогда не грузила мужа этим знанием, считала, что ему и на его службе и работе всего хватает. Как тогда было принято говорить — негативного.

Помолчав, Прасковья Вениаминовна продолжила рассказ. И тогда Светлана впервые почувствовала, что ей с каждым разом труднее говорить о том, что тогда произошло. И, тем не менее, она хочет, чтобы праправнучка знала об этом максимально полно и точно. Если захочет, она узнает и больше, но важно сейчас было то, что она расскажет о происшедшем сама ей, своей кровной родственнице.

— Микробиолог, конечно, всяким-разным занимается. А вот Стефания занималась космической микробиологией. Уже тогда там такое встречалось и случалось, что самые крутые киношные и печатные триллеры детскими страшилками покажутся. Мало, конечно, она рассказывала о своей работе — секретность, подписки, всё такое.

Тогда, хорошо, что летом, а не зимой и не осенью и тем более — не ранней какой-нибудь весной, на центр был сброшен диверсионный десант. Как водится, сигнал тревоги поднял с постели и Германа. Всё же какая-никакая система оповещения осталась в рабочем состоянии, хотя диверсы и постарались отключить всё, что можно.

Герман экипировался и рванул на мотоцикле к Центру. А там уже всего хватает — и стрельбы и дыма. Подробностей я, конечно, всех не знаю — дело секретное. Но знаю, например, что Стефания выжила только благодаря Герману. Именно он её прикрыл и сумел вывести из осаждённого диверсантами главного корпуса Центра, сумел заблокировать входы в главные, наиболее опасные научные лаборатории, где, кстати, тогда хранились и самые опасные 'компоненты'. Несколько часов, отстреливаясь от проникших в здание 'двоек' и 'троек' диверсантов, Стефания и Герман сдерживали натиск нападавших, давая возможность остальным сотрудникам Центра выполнить протокол по плану 'атака извне'.

Помолчав, Прасковья Вениаминовна добавила:

— Стефания тогда была тяжело ранена. Местные врачи не надеялись, что она когда-либо сможет забеременеть. Один из диверсов сумел так пальнуть, что пуля попала в бок а там... — прапрабабушка осеклась и Светлана кивнула, давая понять рассказчице, что поняла не сказанное вслух полно и правильно. — Герман вытащил её на себе, когда она уже была несколько минут без сознания. Сам был ранен несколько раз. Уж как врачам удалось его левую руку спасти — даже я не знаю. Он уже тогда был невероятно скрытен относительно своих слабостей. Но факт в том и состоит, что он вытащил её из Центра и успел уйти далеко, когда над Центром появились самолёты десантного отряда быстрого реагирования. Диверсантов "зачистили". А Центр остался. Он и сейчас есть и в нём идёт работа. И Стефания там — дорогой гость и очень ценный сотрудник, — с гордостью сказала прапрабабушка. — Стефания тогда полгода в больнице провела. Едва очухалась — сказала: хочу быть рядом с Германом. И кто бы смог её остановить? Никто её и не смог остановить. Поселили их в двухместной палате. Их кровати стояли рядом. Всё же муж и жена. Благодаря её присутствию Герман и оправился. Сейчас он большой человек — ректор Сибирской Академии Полицейских Сил России, генерал-лейтенант полиции Империи. А тогда месяца не прошло после того, как их обоих через полгода выписали, как Стефания сказала, что беременна. Герман чуть с ума от радости не сошёл: такого количества цветов в селе, а ведь они оба в своё село вернулись и он снова стал работать участковым, отказался от повышения, а она снова вернулась в Центр. Так вот, приходит она вечером с работы, смотрит, а её комната усыпана цветами. Не поверишь, Света — по пояс усыпана. Она дверь открывает в свою, значит, комнату, а оттуда — волна цветов. И все — только те, какие она любит. Простые. Без изысков. Старожилы говорили: два грузовика цветов Герман оплатил. Эти грузовики многие сельчане видели. Тихо приехали, тихо уехали. Видели, конечно, как Герман цветы охапками из кузовов в комнату носил, но ни единая живая душа Стефании не проболталась, пока она от околицы к своему дому шла. А ведь могли — все условия для этого были. Ведь на селе ничего скрыть невозможно. Цветы едва-едва были и в окошки видны, а Стефания увидела цветы только тогда, когда дверь открыла. Ведь цветочным духом никого из сельчан не удивишь — среди природы живём.

Снова Прасковья Вениаминовна ненадолго замолчала. Тогда Светлана уже видела — самое сложное и тяжёлое она уже поведала своей праправнучке. И была этим очень довольна. Предстояло рассказать окончание истории.

— Девочку она родила. Свою первую дочь, первенца, значит. В срок. Такую крепенькую — все деревенские, да что деревенские — поселковые и районные врачи удивлялись — в кого она такая уродилась. Настоящая сибирячка. Как водится, пошла в детский сад, потом — в школу. А потом, когда получила сертификат — Стефания и Герман думали, что куда-нибудь на спокойное место, а она бряк — и сертификат зачисления в областную академию полиции России — на стол перед родителями. Те как стояли — так и сели на лавку. И ведь Герман — не последний человек в полиции. А ни сном, ни духом не знал, что дочка его, выпускница школы, тайком сдаёт экзамены и тесты в полицейскую академию. Сейчас она — генерал-полковник Спецназа Полиции России, руководитель регионального центра противодействия организованной преступности. Всю службу провела не в штабах, а, как любят говорить полицейские, 'на земле'. Знает службу в полиции не по книгам, а по собственному богатейшему опыту. Когда она читает лекции в Региональной Академии Полицейских Сил Империи, в зале швабру торчком поставить некуда, а не то что там яблоку на пол упасть, — довольно завершила рассказ прапрабабушка, обняв прапраправнучку. — Ладно, дочка. Утомила я тебя. Иди, а то мой благоверный гневаться изволит. Монополизировала я тебя. Я пока рассказала тебе о первой дочке Германа, об остальных детях его ты и сама узнать можешь. Они достаточно известны.

Разговор с Таиром Федосеевичем затянулся далеко за полночь. Слушая живую легенду отечественной ксенологии, Светлана вспоминала натруженные руки Прасковьи Вениаминовны. Обычные, казалось бы, руки женщины, знавшей и тяжёлый крестьянский труд, и ежедневный труд хозяйки городской квартиры, городского дома. Но это были руки женщины, вплотную приблизившейся к предельному сроку человеческой жизни. И сохранившей поистине юношескую остроту ума и цепкость памяти, здравость рассудка и жажду к познанию.

Наверное, встреча с прапрадедом и подвигла Светлану на то, чтобы несколько месяцев посвятить освоению игры на рояле и фортепиано. Она достаточно быстро нашла себе преподавателя — строгую и требовательную Таисию Петровну Ривберг, согласившуюся уделять новой ученице по три-четыре часа в день. И уже через декаду смогла убедить свою наставницу, что её желание овладеть роялем на вполне профессиональном уровне — не блажь вроде бы мающейся от безделья выпускницы старшей школы.

Когда подошло время, Светлана облачилась в курсантскую форму слушательницы пилотского факультета военной астроразведки Российской Звёздной Академии. И приступила к реализации своего основного плана: в кратчайшие сроки достичь командирского статуса и занять командирское кресло на борту большого дальнего боевого военного разведкорабля. Как минимум фрегата, а желательно — крейсера.

В силу специфики факультета, военную форму и знаки различия слушатели надевали крайне редко. Поэтому мало кто мог бы узнать в стройной и подтянутой девушке сначала старшину, а потом — лейтенанта Стрельцову. Слушатели факультета друг-друга знали прекрасно — зрительная память у всех была развита на высочайшем уровне. А для преподавателей и подавно каждый слушатель был хорошо известен и знаком.

Светлана пропадала в спортгородке, часами "качалась" на тренажёрах, бегала кроссы, преодолевала всё более усложнявшиеся комплексы полос препятствий, развивала гибкость и скорость реакции. Она практически забыла, что такое ничегонеделание. И почти не знала, что такое свободное время. Уже в конце первого курса она выдвинулась в число самых лучших слушательниц Академии. Когда её попытались поощрить, она написала рапорт с категорическим отказом от любых поощрений, выходящих за рамки простых словесных благодарностей. Уточнив, что учится и служит не ради поощрений и наград, а для того, чтобы разведастрофлот Империи стал лучшим на Земле.

'Проглотив' и не 'отметив' некоторый юношеский максимализм, который вполне мог быть свойственен первокурснице, командование удовлетворило её рапорт. И количество словесных благодарностей, фиксируемых между тем в официальных письменных приказах, стало расти едва ли не в геометрической прогрессии.

Наступил день, когда дневальный, разыскавший второкурсницу Стрельцову, успевшую уже получить звание старшего сержанта, на обычной для неё усложнённой полосе препятствий, передал распоряжение начальника Внутреннего Факультета Кондратьева явиться к нему в кабинет, обозначаемый тремя четвёрками.

Спрыгнув с трёхметровой высоты, Светлана внимательно посмотрела на дневального, убеждаясь, что он не шутит. Затем откозыряла курсанту, дав ему понять, что приняла информацию к сведению и к исполнению. Переоделась в приполосной раздевалке в обычное гражданское платье. И почти бегом направилась к неприметной двери со столь говорящим номером. Кабинет Кондратьева располагался на третьем подземном этаже городка Пилотского факультета Астроразведки Российской Звёздной Академии. Светлана, пока шла, терялась в догадках, зачем именно она понадобилась легендарному в узких кругах генерал-полковнику Кондратьеву.

Наверное, у каждого человека в жизни бывают — и неоднократно — минуты, когда он перебирает в памяти события, связанные с определёнными обстоятельствами. Вот и сейчас, переступая порог подземного контура городка Академии, Стрельцова вспоминала своё поступление в этот прославленный имперский вуз. Вспоминала первые месяцы учёбы. Она понимала, что по-прежнему уделяла огромное внимание именно поиску, изучению и обработке самых разнообразных данных. Может быть, она стала слишком закрытой для мужчин-сокурсников и согруппников? Может быть. Тем не менее, она не собиралась тратить время на реализацию ни к чему приемлемому не приводящих сценариев межличностных взаимоотношений. Она любила читать старинные бумажные книги, а потом многие часы размышлять над прочитанным. Для неё это было лучше, чем участвовать в бесконечных обменах репликами и дежурными фразами.

Она вспомнила, как дед впервые рассказал ей, маленькой девочке о том, как человечество выходило в космос. Не только рассказал, но и показал несколько видеороликов и несколько десятков снимков на своём настольном инструментроне. Тогда она впервые приехала с мамой к деду на дачу, которую он именовал усадьбой. Это действительно была усадьба. Светлана тогда, после разговора с дедом, была непривычно даже для самой себя тиха, немногословна и задумчива. Вероятно, основные силы она тогда направила на осмысление сказанного дедом. А он был уверен в том, что она, его внучка, сможет стать не последним человеком в имперском астрофлоте. Нет, конечно же, он не пытался предсказывать её личное будущее, не пытался убедить её в том, что профессия астронавта — единственный разумный выбор. Он дал ей информацию для размышлений. Долгих, напряжённых размышлений.

С тех пор она изменилась. Стала больше читать, увлеклась историей земной и российской космонавтики. Далеко не сразу она ощутила, что это ей очень близко, дорого, важно. Далеко не сразу она приняла решение стать астронавтом. Многое она осваивала в играх, многое — нагружая своё воображение после чтения книг из дедовой библиотеки.

Теперь Светлана Стрельцова хорошо понимала своего деда. Он хотел дать внучке возможность ощутить прелесть, силу, совершенство наибольшего возможного выбора. Этот выбор она сделала совершенно самостоятельно: стала ориентироваться на то, чтобы не просто отслужить в имперских вооружённых силах, а стать кадровым офицером Астрофлота России. Командиром большого дальнего военного корабля.

Третий подземный этаж. Откозыряв охранникам, Светлана свернула в тихий коридор, скользя взглядом по номерным табличкам на дверях. Вот и нужная дверь:

— ... прибыла по вашему приказанию, — отрапортовав о прибытии, Светлана взглянула на сидевшего за столом мужчину.

Если бы она встретила его на улице, никогда, пожалуй, не подумала, что он — генерал-полковник ВКС Империи и начальник засекреченного Внутреннего факультета, на котором учились самые подготовленные слушатели Академии. Учились так, что об их учёбе никто ничего точно не знал.

Вячеслав Сергеевич и в своём служебном, без сомнения — секретном кабинете не изменял правилам конспирации. Он был в гражданском костюме, белой рубашке и строгом галстуке, а его глаза скрывались за старомодными очками. Всем своим внешним видом он напоминал финансиста, может быть — инженера. Светлана отметила в его облике и то, что обычно было свойственно очень знающим медикам.

— Рад вас видеть, Светлана Васильевна. Присаживайтесь. — Кондратьев привстал, простёр руку, указывая на стоявшее у стола кресло.

Кабинет начальника Внутреннего факультета был не слишком большим, но обставленным со вкусом, хотя и скромно.

Усевшись в кресло, Светлана вопросительно посмотрела на хозяина кабинета. И он не стал испытывать её терпение.

Разговор с Кондратьевым продолжался более двух с половиной часов. На два ближайших года Стрельцова получила возможность параллельно учиться в одной из групп Внутреннего факультета Академии. Ей эта возможность понравилась.

— Познакомитесь с вашими одногруппниками, Светлана Васильевна. Пятый подземный уровень, зал шестнадцать. Они уже в курсе, что вы вливаетесь в их коллектив, ждут вас. Установочную информацию об учёбе вы получите на свой инструментрон. А сейчас идите, знакомьтесь со своими новыми коллегами, — усмехнулся едва заметно Кондратьев. — И — не удивляйтесь, здесь, в подземельях, мы почти всегда ходим в гражданском. В вашей комнате приготовлены полные комплекты гражданской одежды. Если что не так — скажете сотрудникам Службы обеспечения, они помогут.

— Разрешите идти? — Светлана встала.

— Идите. С завтрашнего дня у вас начинается новая дорога. Успехов. — Кондратьев включил настольный инструментрон, показывая собеседнице, что встреча подошла к концу.

В названном начальником Внутреннего факультета зале её ждал сюрприз: вместо строгой аудитории там Светлана обнаружила весьма крутой ресторан. Вокруг стола собрались пятнадцать слушателей, все, как и предупреждал Кондратьев, были в гражданском. Никакого особого дресс-кода — рубашки, свитера, жилетки, платья, сорочки.

Подойдя к столу, вокруг которого сгрудились её новые коллеги, Светлана обрадовалась: сначала она подумала, что в группе одни парни. Оказалось, что три девушки уже сидели возле стола, а парни — почти все, за исключением двоих — стояли. Один из парней быстро и чётко сервировал стол, его глаза были надёжно закрыты шарфом. Слышался смех, подначивающие сервировщика возгласы.

Немного удивившись — она не ожидала такое увидеть во владениях Внутреннего факультета Академии — Светлана приблизилась к столу и через несколько секунд уже сидела на мягком стуле рядом с черноволосой девушкой, в которой она бы никогда не опознала слушательницу Внутреннего факультета Звёздной Академии. Ею и оказалась Алла Кирилловна Селезнева — слушатель Медицинского факультета Звёздной Академии.

Эти пятнадцать слушателей стали её лучшими друзьями и впоследствии — одними из самых ценных коллег и сослуживцев. Со временем она познакомилась и со старшекурсниками Внутреннего факультета, благодаря поддержке и помощи которых, уже после окончания учёбы в Академии, смогла справиться со многими задачами и проблемами.

Первый год совмещённого обучения пролетел для Стрельцовой как одно мгновение. Так интенсивно и полно она ещё никогда не училась и не работала. Преподаватели и сотрудники Внутреннего факультета её очаровали и потрясли своей компетентностью и профессионализмом.

В свой очередной отпуск Светлана уехала в село, перегруженная впечатлениями и темами для размышлений. Потому она часто вечерами приходила на берег реки, усаживалась на деревянный помост старого 'пешеходного' моста и думала. Незаметно вечер передавал свои права ночи, но Стрельцова редко когда возвращалась домой раньше полуночи. Да и засыпая, она старалась многое додумать, доразмыслить, допонять. Ей нравилось, что в сельской тишине, в сельском покое она столько времени может провести наедине с собой. Своей сутью, своими мыслями, своим внутренним миром.

Недалеко от околицы села была Маковая поляна — из года в год там пламенело целое море красных маков . Изредка, когда ей хотелось остаться одной и не думать ни о чём, связанном с учёбой и работой, Светлана уходила на эту поляну, садилась, осторожно срывала один цветок и, поднеся его лепестки к губам, замирала на несколько часов.

Возвращаясь под вечер, Стрельцова часто сворачивала к зданию сельского клуба. Входила в зрительный зал, поднималась на сцену, подходила к роялю, открывала крышку. Садилась на табурет и играла. Тихо, только для себя одной, всегда с благодарностью вспоминая свою строгую и очень знающую наставницу.

Рояль её очаровывал своими возможностями, своей мощью. Бывало, конечно, что приходилось играть и на фортепиано, но Светлана старалась больше играть именно на рояле. Тем более что наставница дала ей возможность подготовиться к взятию новой высоты: освоению игры на органе. Далеко не сразу этот огромный, сложный и требовательный инструмент признал Светлану, стал слушаться её. Стрельцова не отступала, училась, тренировалась, изучала доступные в Интернете материалы по устройству, характеристикам и возможностям самых разных органов. Благодаря знакомым наставницы она смогла на несколько дней получить доступ к пультам самых известных европейских органов.

Ей нравилась мощь и строгость этого инструмента. Она старалась не садиться за его пульты в обычном современном платье, костюме или комбинезоне, чувствуя, что орган требует 'соответствия эпохе'. Роскошные платья из семнадцатого и восемнадцатого столетий стали привычны для Стрельцовой именно благодаря общению с органом. Тем более что в Европе тогда был бум интереса к древним временам и снимались десятки и даже сотни художественных игровых и полудокументальных фильмов, где практически никогда не приветствовались малейшие детали 'из современности'.

В архиве семьи Стрельцовых хранились многие тысячи снимков, запечатлевших Светлану за пультами органов во время съёмок таких лент. Но самой важной и ценной фотографией Светлана считала ту, где она стоит рядом с сидящей за пультом своей наставницей — требовалось вовремя перелистнуть бумажные страницы нотного сборника произведений, чтобы дать возможность солистке не сбиться с темпа, не 'скомкать' мелодию. И Светлана, и её наставница запечатлены были на фотографии в платьях восемнадцатого столетия и с причёсками, полностью соответствующими нормам того времени. Полное погружение в древность. Светлана странным образом не уставала после таких съёмок. Она наоборот чувствовала себя отдохнувшей и восстановившей не только физические, но и душевные силы.

Вместе со своими друзьями и коллегами с обоих факультетов — Внутреннего и Пилотского — Светлана объездила почти всю Россию, совмещая службу, работу и отдых, но отдавая преимущество работе и службе. Да, она любила преодолевать пешком десятки километров, довольствуясь только тем, что несла с собой в рюкзаке. Да, палатка и костёр стали ей предельно привычны. Но она по-прежнему даже в таких походах старалась всё же больше учиться и работать, чем отдыхать и развлекаться.

Возвращаясь из поездок и походов по стране, Светлана неизменно несколько дней проводила рядом с мамой. Наедине с ней. Они тогда много и долго тихо говорили между собой. Особенно Светлана любила быть рядом с мамой в селе ранним утром, на берегу озера. Там у них было своё, достаточно уединённое место.

Мама многое знала о Светлане, её учёбе и работе, но никогда не пыталась ею слишком уж плотно руководить и чрезмерно её контролировать. Хотя почти всегда она задавала дочери один и тот же немой вопрос — когда же она представит семье своего избранника? Светлана грустно молчала, понимая, что её мама прочтёт всё в её душе и не нужно будет ничего говорить вслух.

У мамы были две сестры: старшая Альбина и младшая — Рената. Когда сестёр видели вместе, почти никто бы не сказал, что изящная тоненькая Альбина — старшая сестра, а более ширококостная и склонная к небольшой полноте Рената — младшая. Сёстры, в очередной раз узнавая, что окружающие опять спутали порядок их старшинства, только улыбались. Иногда — смеялись, но никогда не пытались оспорить своё старшинство между собой.

С ранних лет они занимались пением, музыкой, танцами, шили себе самые разные наряды — преимущественно старинные, богато украшенные, которые старались носить и в обычной жизни, а не только на сцене, съёмочной площадке или подиуме.

Красавица Рената отчаянно пыталась продвинуть вперёд себя склонную к безвестности Альбину, но ей это редко удавалось сделать. Альбина сама часто говорила сестре, что ей нужно уединение, чтобы написать очередное стихотворение, нарисовать картину или вырезать очередную скульптуру из дерева или камня. Рената кивала, соглашаясь, но попыток выдвинуть вперёд сестру не оставляла.

Если бы она знала, что её ждёт впереди... Тогда она в очередной раз сменила имидж, отдала предпочтение тёмным тонам, чёрному цвету волос. Встретила парня, полюбила его. Ей казалось, что он тоже любил её. Казалось. Только казалось. На самом деле, как потом выяснилось, он воспользовался её добротой, мягкостью, открытостью. Старая как мир история, ударила по Альбине наотмашь. Если бы она тогда знала, что несёт с собой её увлечение тёмными красками и чёрным цветом. Если бы она знала...

Она забеременела. Но едва парень узнал, что она решила оставить ребёнка, он прислал ей на инструментрон короткую записку. И — исчез. Искали его долго. Сначала в Империи, потом — за её пределами. Он успел покинуть Россию до того, как Альбина окончательно поверила в то, что он её предал.

Нашли, конечно. Вернули в Россию. С большим трудом Рената, бросившая все свои творческие занятия, успокоила младшую сестру, побудила её отказаться от аборта. Плакала тогда Альбина почти круглосуточно. Только на несколько часов затихала, когда засыпала, обессиленная. Врачи, конечно, в один голос говорили, что это крайне вредно для ребёнка. Но Альбина продолжала плакать. Несколько декад она плакала. Постоянно возвращалась мыслями к тому, что этот ребёнок перестал для неё быть желанным, необходимым. Ведь он — от человека, который её предал, бросил, оставил.

Потом она вдруг разом перестала плакать. Как сама тогда говорила — слёзы высохли. И начались 'часы молчания' — Альбина часами, а иногда сутками, сидела в кресле, закутавшись в плед, раскачивалась из стороны в сторону и молчала, уставившись взглядом в одну точку. Хорошо, если её удавалось побудить хотя бы раз в сутки поесть, а то она пристрастилась обходиться только подслащённой прохладной водой. Тёплую воду она не любила пить с детства, старалась сделать её похолоднее. Не любила Альбина и кипяток, так что горячий чай пила только при большой необходимости. А тогда она просто выпивала несколько глотков прохладной воды и снова принималась раскачиваться.

Мама, конечно, переживала за сестру, старалась при любой возможности навестить её. Но видеть её качающейся из стороны в сторону и молчащей часами и сутками она долго не могла — срывалась в плач. Наверное, только присутствие рядом старшей и средней сестёр помогли Альбине выйти из этого 'сумеречного' состояния самостоятельно — она наотрез отказывалась воспользоваться помощью психотерапевтов или принимать какие-либо медицинские препараты.

Очнувшись после родов, Альбина стала почти прежней. Почти. Теперь она категорически отказывалась возвращаться к какому-либо другому цвету в своей внешности, кроме чёрного. Чёрные волосы, чёрная одежда, чёрная обувь. Нет, она не стала носить полумонашеское одеяние, хотя домашние и это предполагали и считали вполне реальным и вероятным исходом. Едва выйдя из состояния 'сумерек', Альбина сразу заявила, что никогда больше не поверит ни одному мужчине.

Ребёнка она оставила, пояснив родителям и сёстрам, что он точно ни в чём не виноват. А вот для мужчин она с момента окончания родов оказалась закрытой наглухо, посвятив себя воспитанию сына. Сумела воспитать его одна, да так, что окружающие только дивились: настоящий мужчина вырос, джентльмен. Теперь Елисей — директор крупной строительной компании, профессионал-строитель, на счету которого — несколько десятков красивейших комфортных и качественных зданий в разных городах Сибири и Дальнего Востока.

Стрельцовы пережили тогда несколько неприятных дней, потраченных на попытки переубедить Альбину. Да, она имела право на такое решение, но ведь она — тоже красавица. Кроме того парня у неё были десятки поклонников, которые в том числе и помогли настичь, задержать и водворить в Россию неудачливого ухажёра. Делом доказали, что она для них — важна, ценна, необходима. А Альбина поставила на себе жирный крест. Нет, она не стала нелюдимой, но едва только ощущала малейшие проявления интереса к себе, выходящие за рамки простой дружбы — становилась недоступной и неприступной. Могла прервать дружбу, разорвать приятельские отношения. Может быть, она в очередной раз доказывала, что дружбы между мужчиной и женщиной в принципе быть не может. А может быть, в очередной раз пыталась избежать опасности разувериться в ком-то, кого считала важным, нужным, необходимым для себя.

Она поступила в местный университет, увлеклась фундаментальной наукой. И смогла найти себе дело, которое завладело ею полностью. Не оставляя возможности для семейных взаимоотношений и сценариев. В деловом стиле она придерживалась по-прежнему тёмных тонов и чёрных красок. Крайне редко красила волосы в каштановый цвет. Полюбила складывать руки в знаменитый жест 'закрытости'. И — стала невероятно острой на язык. Особенно — в общении с мужчинами. Если требовалось — она не стеснялась в выражениях. Даже если собеседник был старше её по научному рангу и по научному стажу. Освободив достаточно времени для науки, она в короткие сроки заработала репутацию крепкого профессионала, не обременённого обычными для женщины мыслями о любви, семье и уж тем более о детях.

Общение с мамиными сёстрами помогало Светлане — о многом с братьями по понятным причинам она говорить не могла бы. А вот с Ренатой и Альбиной она и переписывалась, и разговаривала по аудиоканалам, и встречалась на видеоконференциях, когда удавалось выкроить несколько десятков минут для такого общения.

Рената после случившегося с Альбиной тоже пережила глубокий стресс. Потому, вместо вполне ожидаемой Художественной академии, где она собиралась учиться сразу на трёх факультетах, она подала документы в Областную Военно-полицейскую академию. На факультет подготовки кадров Службы Участковых Инспекторов. За три года она сумела досрочно — за два года до окончания вуза — получить звание старшего лейтенанта полиции и уехала на Дальний Восток, в один из посёлков. Где, к удивлению родных, не только практически полностью искоренила большинство предпосылок к нарушению имперских законов и правил, но и вернулась к творчеству. Продолжила писать картины, стихи и вырезать скульптуры. Благодаря её стараниям село преобразилось — из вполне стандартного внешне поселения оно стало уникальным в округе музеем под открытым небом.

Сёстры были рады возвращению Альбины к прежней жизни, ещё больше они обрадовались тому, что и Рената обрела спокойствие и уверенность — через год после прибытия в село она вышла замуж, а ещё через год — родила крепенького первенца — сына, названного Андреем. Мужем старшего лейтенанта Ренаты Стрельцовой стал главный механик местной 'Сельхозтехники' Константин Увалов.

После родов Рената окрепла. И уже мало кто в ней мог бы узнать ту хрупкую старшую сестру. Чистейший воздух, натуральные продукты и постоянное движение совершили со старшей Стрельцовой настоящее чудо: она решила, что в самое ближайшее время родит ещё как минимум двоих детей. И выполнила своё решение со всей основательностью — дочь Ариадна и сын Валерий стали желанными и ожидаемыми в семье Стрельцовых-Уваловых.

В розыске и в возвращении в Империю сбежавшего за границу ухажёра огромную помощь семье Стрельцовых оказала старший лейтенант полиции Империи, эксперт высшего класса Зинаида Яновна Кибрит. Она, вместе со своими коллегами из Экспертного Центра Полиции России, смогла проследить путь старательно запутывавшего следы беглеца, сменившего за месяц почти полтора десятка стран и отчаянно пытавшегося каждый раз легализоваться под новыми установочными данными.

Задержание беглеца выполнил сотрудник Оперативного Управления Полиции России, старший лейтенант Полиции Александр Игоревич Томин, шедший за беглецом буквально след в след из страны в страну, с континента на континент. Он же осуществил арест беглеца и доставил его на спецборте Полиции России в Империю, передав его в аэропорту в руки конвоя.

В изоляторе временного содержания бывшим беглецом занялся следователь, капитан Полиции России Павел Павлович Знаменский. Следствие велось четыре месяца, допросы, экспертизы были практически ежедневными. Всё делалось для того, чтобы окончательно изобличить правонарушителя.

Затем состоялся суд. Закрытый. Продолжалось судебное заседание несколько дней, с небольшими шестичасовыми перерывами. Вина правонарушителя была полностью доказана и его умертвили. С момента вынесения приговора Знаменский, Томин и Кибрит стали друзьями семьи Стрельцовых.

Ни Зинаида, ни Александр тогда, когда шло следствие, и вершился суд, ещё не нашли свои 'половинки'. Они оба найдут их обязательно, но — позднее.

Светлана впоследствии познакомилась и с женой Павла Павловича — Ксенией Петровной Знаменской. Инспектором Службы Имперской Охраны. По долгу службы Ксения почти никогда не надевала форму, но капитанские погоны, заменившие лейтенантские, она получила из рук Верховного Комиссара Имперской Безопасности одной из первых молодых сотрудниц области. Выполнив труднейшие объёмные нормативы.

Вспоминалось всё очень подробно и очень детально. Позволив себе ещё несколько минут побыть в плену воспоминаний о детстве, отрочестве и юности, Светлана привычным усилием воли переключилась: решила вспомнить, как на борт новопостроенного крейсера, когда началось окончательное формирование экипажа и команды корабля, пришли два самых важных для неё человека: Станислав Титов и Алла Селезнева — старший помощник и главный врач.

Медик на борту, значит, порядок со здоровьем членов экипажа и команды будет. Приход на крейсер Аллы Кирилловны Селезневой

К предложению своего шефа возглавить экипаж проектируемого новейшего разведкрейсера 'Волга' Светлана отнеслась спокойно. Не она первая, не она последняя получает такое право. Хотя, конечно, Стрельцова и сама признавала, что командование Астросил Имперской Разведки редко кому из своих офицеров предоставляло такое право. За всю историю астросил России таких случаев было всего лишь полтора-два десятка.

Проектирование крейсера завершилось, началась реализация фазы постройки корабля, а Светлана уже задумывалась над тем, как следует комплектовать экипаж. Предварительные намётки она делала уже во время работы над проектом, а окончательные сделала, когда вернулась с облёта новопостроенного крейсера. Корабль тогда ещё размещался в одном из доков в космическом стапельном комплексе.

С подбором рядовых членов экипажа проблем не было — Стрельцова изучала личные дела, беседовала с командирами, под началом которых ранее служили матросы, сержанты и старшины. После чего при необходимости проводила короткие встречи с некоторыми кандидатами. И — принимала решение, соглашаясь или не соглашаясь с выводами, сделанными Службой комплектования Астросил Разведки.

С офицерским составом было сложнее, но Светлана не жалела на его подбор времени, привычно ограничивая себя в праве и на ночной сон и на перерывы для отдыха. Офицеров на разведкорабле крейсерского класса должно было быть гораздо больше, чем рядовых и старшин с сержантами — такова была давняя практика Имперских Астросил, уже приобретавшая черты устойчивой традиции. Потому Стрельцова выкраивала время и для поездок в воинские части и подразделения Имперской Армии и Имперского Флота, и на беседы с кандидатами, приехавшими на отборочные сборы, стараясь балансировать эту работу с необходимостью постоянно уделять должное внимание кораблю. Тянуть с решением до самого последнего момента было не в её правилах, поэтому чаще всего она прямо и чётко говорила кандидату на должность, будет ли он включён в состав экипажа крейсера или ему следует обратиться с рапортом к другому командиру корабля.

В один из вечеров, когда Светлана привычно коротала свободные минуты, сидя в кресле в небольшой комнатке своей служебной квартиры в одном из городков Астроразведки, входная дверь тихо открылась. На пороге появилась Алла Кирилловна Селезнева, майор Медслужбы Имперских Астросил, одна из лучших и ближайших подруг Светланы.

— Привет, Свет. — Алла тихо подошла к открывшей глаза девушке, продолжавшей сидеть в кресле в полутёмной комнате. — Примешь меня? Или мне подавать рапорт по форме и по команде? — врач наклонилась, провела рукой по щекам подруги, пододвинула свободное кресло поближе, села. — Вот, набралась наглости и пришла.

— Ал, у тебя ведь... — Светлана посмотрела на подругу, привычно взявшую её руки в свои и внимательным взглядом окидывавшую её фигуру. — А ты вот... явилась.

— Явилась, Света. Здесь ты права, — согласилась гостья. — Честно скажу, слухами Астрофлот России полнится. Так что о том, что тебе предоставили право спроектировать, построить и укомплектовать корабль, я знаю уже достаточно давно.

— Угу-м, — тихо ответила Стрельцова. — И всё это время я тебя не могла достать. Ты, как всегда, погрузилась в работу с головой и исчезла с моего горизонта.

— Да разве только с твоего, Свет?! — усмехнулась Алла. — Не спорю, работы у меня в последнее время было много, но ты ведь знаешь, я без работы не могу.

— Знаю, потому и понимаю, Ал. И очень рада, что ты пришла. Мне было бы, не скрою, трудновато говорить с тобой о переходе в мой экипаж вот так, на расстоянии, — призналась Стрельцова. — А сейчас... Мне гораздо легче.

— Что-ж, Свет. Сокращу тебе время на такой разговор до возможного предела, — без улыбки сказала Селезнева, доставая ридер и включая прибор. — Вот, прочти.

— Интересно, интересно. — Стрельцова взяла ридер, вчиталась, помедлила. — Ал, ты серьёзно? У тебя же...

— Свет, не буду отрицать очевидного, у меня было много всяких-разных планов и намёток, но... Я сделала свой выбор. Я хочу и, если позволишь, буду в твоём экипаже. Остальное может и подождать. Им, этим остальным, займутся, не сомневаюсь, другие специалисты. Сравнивать себя с ними не буду — это контрпродуктивно. Думать будешь?

— Не-а. — Стрельцова достала личный световод-кодатор из кармашка комбинезона, расписалась на экранчике ридера. — Рада, что ты теперь со мной, Алла.

— Я всегда хотела быть рядом с тобой, Света. Мы ведь с тобой знаем друг друга очень давно. Ещё с той встречи на Спецфакультете Звёздной. Помнишь, в ресторанном зале?

— Ага, помню. Ты ведь меня тогда опередила, а меня позднее пригласили.

— Разные пути, Света. Разные. Иногда они приводят к одному и тому же, — задумчиво сказала Селезнева. — Я хочу летать рядом с тобой, Света, очень долго.

— Но ведь... Тебя же пригласили и продолжают приглашать...

— Не буду отрицать этого, Света. Пригласили и будут приглашать, — согласилась Селезнева. — И что?! Это всего лишь — возможность выбора. И на нынешний момент я свой выбор — сделала. Буду летать рядом с тобой и вместе с тобой. Ты ведь голодная, так что давай по-быстрому приготовим чего-нибудь пожрать, поедим и завалимся поспать на несколько часов. Знаю, ты ведь такая неуёмная, сейчас тебя заставить поспать стандартные восемь часов будет крайне сложно.

— Ты права. — Светлана встала, шагнула к кухонной стойке, открыла шкафчик с кастрюлями и тарелками. — Пошарь пока в холодильнике. Знаю, ты не любительница пайков и полуфабрикатов, но у меня, помнится, тут другого ничего и нет.

— Собачат кормила? — Селезнева поднялась с кресла, повернулась, видя, как в комнату входят овчарки — все трое.

— Покормила бы через полчаса. — Светлана приняла из рук подруги вскрытый пакет, бросила брикет на сковородку, отрегулировала нагрев на плите. — Очнулась бы от дремоты и покормила. Но ты права, им надо покушать. Да и вообще, надо их переселить завтра на крейсер. Хватит им уже нервничать по поводу моего длительного отсутствия.

— Угум. Тебя ведь в служебной квартире практически невозможно застать сутками, а то и декадами, — без улыбки подтвердила Селезнева, распаковывая ещё несколько 'кубиков'. — Ладно. Я заставлю твоих поваров уделить должное внимание приготовлению домашней еды. Пайки — хорошо, но они займут вторую линию, а первую, пока возможно — надо будет отдать домашней еде. Ты ведь, знаю, уже определила, кто из новичков в экипаже любит поколдовать над кастрюлями?

— Определила. — Светлана критически посмотрела на зарумянившийся брикет. — Впрочем, они не были возмущены. Им наоборот было приятно, что я не отпихиваю их от общекорабельных готовок.

— Кто бы раньше сказал, что мужики будут в очередь к плите выстраиваться! — улыбнулась медик.

— Сказали бы, — поддакнула Стрельцова. — Ты же не хуже меня, Ал, знаешь, об узости восприятия человеческого.

— Знаю, но как-то не акцентирую на этом внимание, — подхватив лопаткой брикет, Селезнева кинула его на тарелку. — Бери свою порцию и шагай к столу, голодающая! Не понимаю, с твоей нормостенической фигурой — и морить себя голодом?! Отказывать себе в праве нормально питаться?!

— Не успеваю я, Ал. Вот хронически не успеваю. — Стрельцова переместилась к обеденному столу, расставила тарелки, разложила приборы. — От сна приходится часы отрывать, идёт комплектование экипажа. Приходится долго сидеть над схемами психологического совмещения — обычными и экстремальными. А когда над ними сидишь...

— Тогда о времени забываешь, — поддакнула Селезнева. — Ты садись, садись. Я ведь неспроста о фигуре-то заговорила, Света, — она разлила чай в чашки и открыла сахарницу с вареницей. — Ты долго себя одиночеством личным морить намерена?

— Каким таким одиночеством?! — похлопала ресницами Стрельцова. — Алла, прошу, не начинай снова! Ты ведь как вертолёт над окопом меня преследуешь ежегодно, а если случается и получается — то и ежедневно. Я — не одинока, у меня — экипаж, из которого я намерена создать семью, а не просто совокупность людей, объединённых штатным расписанием и служебным долгом!

— Я не об экипаже речь веду, Света. — Селезнева села, пододвинула к себе тарелку. — Я веду речь о твоей собственной семье. Ты ведь, согласись, достигла желаемого. Ты — командир большого разведывательного имперского корабля. Реальный, настоящий командир. И теперь тебе пора заканчивать с одиночеством. С личным одиночеством, отмечу, Света. С личным, — подчеркнула врач, отрезая кусочек брикета и втыкая в него вилку. — Экипаж — одно, своя семья — другое.

— Нет, Алла. Ты не хуже меня знаешь, что я не ставлю перед собой цель выскочить замуж и нарожать детей. Во всяком случае — в ближайшее время. Начальный этап жизни корабля — самый сложный. Экипаж не слётан, будут проявляться проблемы.

— Они всегда будут проявляться, Света. А тебе нужен человек, которому ты всецело доверишься. Не так доверишься, как любому из твоих коллег по экипажу, а всецело. — Селезнева прожевала, подняла взгляд на подругу. — Работа — работой, а жизнь не должна теперь состоять только из одной работы.

— Ал, не понимаю! Ты же знаешь, я служу в разведке, у меня — экипаж, корабль на руках! И думать о чём-то личном...

— Ты обязана, Света! Иначе — сойдёшь с катушек. Понимаю, — помедлив, сказала врач, — у самой душа тоже бывает не на месте. Что-то такое надвигается... Кого ни спрошу — при возможности, конечно — те тоже подтверждают, что чувствуют какую-то острую и большую опасность. Предполагаю, что и у тебя тоже такое ощущение бывает?

— Ещё как бывает! — сказала Стрельцова, принимаясь за еду и поглядывая на подругу, сидевшую напротив. — О степени остроты и каком-либо сравнении — умолчу, прости, но, отрицать не буду — бывает.

— Вот... а значит, впереди что-то такое, что повлияет на почти все стороны нашей жизни. И тебе надо подумать о той стороне жизни человека, о которой ты годами избегала думать.

— Подумаю, — помолчав, ответила Стрельцова. — У меня и выбора-то особого нет, Ал. Вот, проектировала 'Волгу'... Не сама и не одна, конечно, но ведь — не спала, не отдыхала, недоедала. И была, знаешь, счастлива. Потому что знала, понимала, ведала: это — мой корабль. Мой! Я сама его проектировала, ругалась, собачилась, конечно, с другими проектантами, разработчиками, прочнистами, материаловедами... Не отрицаю — это была коллективная работа. Интересно было — жуть, времени — хронически не хватало. И мне не хотелось ничего вмешивать в такую жизнь, Ал! Не хотелось, вот! Потому... время проектирования корабля пролетело для меня как одна секунда. А потом... потом — строительство. Стапель, док, ходовые испытания... Приёмка. Господи, я была так счастлива, облетая на гравиплатформе свой новопостроенный корабль! Никогда в жизни я не была так счастлива, наверное, как в те минуты. Я была одна на этой платформе, одна наедине со своим, теперь уже точно — своим кораблём! Я говорила с 'Волгой' на одном языке и верила в то, что она меня понимает, разумеет. Я продолжаю с ней говорить и сейчас. И буду говорить всегда. Это — мой корабль, Алла. Мой! И я не собираюсь его покидать. Знаешь ведь, нашу, да и не только нашу армейскую и флотскую человеческую традицию: командир погибает вместе со своим кораблём. И — никак иначе! Я тогда, когда облетала 'Волгу' на гравиплатформе, так остро поняла смысл этой традиции... Эта традиция... она стала моей, Алла! Моей! Я приняла эту традицию в свою суть! А сейчас... Сейчас я не могу обмануть свою 'Волгу', потому и подбираю экипаж неспешно, даже, откровенно говоря, медленно подбираю. Не хочу, чтобы 'Волга' обижалась на меня, своего командира. Не хочу, чтобы ей было больно и неприятно. Я хочу, чтобы 'Волга' верила не только мне, но и тем людям, кто будет служить на её борту. Вот подбирала рядовых матросов, старшин, сержантов... Смотрела в их глаза и часто видела непонимание, недоверие и нездоровое удивление, смешанное с выжидательностью. Таких я отсеивала, а точнее — отвергала — сразу. Под разными предлогами, но — надёжно отсеивала. Не принесут они счастья 'Волге'. Не принесут. А мне нужно, чтобы корабль и экипаж были едины. Я не для того затерроризировала проектировщиков и строителей, чтобы на прекрасный корабль пришли случайные люди! Я хочу, чтобы прекрасный корабль имел прекрасный экипаж! — сказала Стрельцова, отодвигая тарелку и беря чашку с чаем. — Сама ведь знаешь, что в разведке мелочей нет.

— Знаю. И скажу, что 'затерроризировала' не соответствует действительности, Свет. Все понимали, ну, во всяком случае — большинство проектантов и строителей — понимали причину твоего беспокойства, неравнодушия. — Селезнева прихлебнула чай. — И хочу, чтобы ты не забывала и об этой стороне жизни. Той, которая предполагает, что рядом должен быть родной человек.

— Алла, — укоризненно протянула Стрельцова. — Ты в своём репертуаре. И, подозреваю...

— Правильно подозреваешь, Света. — Селезнева встала, складывая на поднос посуду и приборы. — Я дала согласие стать главным врачом Медотсека крейсера? Дала. Следовательно, теперь ты тоже — моя пациентка. Да, да, Света, пациентка. Потому что для врача даже здоровый человек — всё равно пациент. Ты же сама знаешь, для медиков — будь то военные или гражданские — нет здоровых людей, есть только недообследованные. А у тебя такая большая...

— Проблема, — сказала Стрельцова, поднимаясь и сгружая на поднос свои тарелки и чашки. — Ладно, пусть с твоей точки зрения это — проблема, Алла, не спорю. Понимаю, что пора, понимаю, что я достигла желаемого, поскольку стала командиром крейсера. И понимаю, что вроде бы могу расслабиться, но... Сама ведь понимаешь — начальный этап жизни корабля — это как начальный этап жизни человека. Младенец — хоть человек, хоть крейсер — требуют заботы, внимания. Постоянного, острого, круглосуточного. И потому, Ал, скажу сразу, чтобы у нас не возникало никаких противоречий в будущем: сейчас и в ближайшее время мне некогда будет заниматься поисками спутника жизни. Не-ког-да! — подчеркнула Стрельцова, ставя поднос на кухонный стол и открывая воду. — Я хочу, чтобы крейсер освоился, чтобы он адаптировался, чтобы он привык ко многому. От начального периода жизни корабля и жизни экипажа зависит очень многое, если вообще не всё. Потом, когда этот период пройдёт, закончится с нужным результатом, я, может быть, найду время на поиск спутника жизни, но сейчас, Алла, нет. Сейчас для этих поисков и даже для мыслей об этих поисках у меня не будет времени.

— Понимаю. — Селезнева 'подключилась' к мытью посуды. — Тогда давай сделаем так. Сейчас помоем посуду, покормим собачат, потом часа три поспим и затем, вместе с собачатами на разъездном челноке — на крейсер. Я тоже не хочу медлить с приёмом корабля, мне нужно побольше времени на освоение и врабатывание.

— Вот с этим, Ал, соглашусь, — довольно улыбнулась Стрельцова, исчезая на несколько минут за дверью санкомнаты. — Спать, как всегда, будешь в кресле? — спросила она, подходя к подруге, застилавшей простынёй кресельный чехол. — Ты в этом очень постоянна.

— Свет, я понимаю, но лучше будет, если ты отдохнёшь в кровати. А я подремлю, — ответила Селезнева. — Вот, честно — буду дремать.

— Хорошо, если действительно будешь. — Стрельцова насыпала в миски корм для собачат, налила в поилки воду, подождала, пока все овчарки привычно быстро поедят, убрала пакеты, вымыла миски и, побывав в санкомнате, разделась, нырнула под одеяло, устроилась поудобнее. — Спокойного отдыха, Ал.

— Тебе тоже — спокойного отдыха, — ответила подруга, усаживаясь в кресло и прикрываясь одеялом. — Давай спать.

— Давай. — Стрельцова провалилась в глубокий сон без сновидений почти мгновенно — привычка, воспитанная со времени учёбы в Академии.

Утром, покормив собачат, подруги собрались и не спеша вышли к ожидавшему их служебному военному разъездному челноку. Зирда, Зорд и Грэй хорошо знали Аллу, поэтому окружили её и Светлану своим 'колечком', чувствуя, что теперь они будут часто видеть Селезневу на борту крейсера. Закрывая дверь, челнока, Светлана видела, как Зирда приязненно облизывает лицо Аллы и улыбалась: хвостатая подружка была верна себе — она очень хорошо относилась к Селезневой и они дружили с очень давних пор. Зорд и Грэй изредка поглядывали на них, но не возражали против таких нежностей.

Алла предъявила документы вахтенным, те, ознакомившись с ай-ди картой, учтиво откозыряли и пропустили врача на трап. Светлана подождала, пока Алла минует 'рамку' и потом с приотставшими от врача собачатами взошла на борт. Вахтенный офицер отдал командиру полагающийся по протоколу краткий рапорт, Стрельцова кивнула, ответив уставной фразой, после чего коротко распорядилась, чтобы Алле показали её жилую каюту.

— Не надо, Света. — Селезнева попыталась было воспротивиться. — Ты же знаешь, у меня любая каюта превращается в медицинский кабинет. А у тебя тут, знаю, первоклассный Медотсек.

— Положена тебе каюта как главному врачу Медотсека? — спросила Стрельцова, посмотрев на подругу и отмечая нетерпение вахтенного офицера. — Положена. Значит, получишь то, что тебе положено. И — не возражай. Отдыхать в Медотсеке ты не будешь постоянно. Тебе нужна своя территория. Не служебная, — она переглянулась с вахтенным офицером, тот остался невозмутим, но Стрельцова видела и чувствовала: он согласен со сказанным. — Так что иди, знакомься со своим личным обиталищем. А я пока пройдусь в Центральный Пост. Встретимся в командирской каюте. Согласуемся.

— Ладно, — вздохнула Селезнева, видя, как вахтенный офицер подозвал к себе подвахтенного старшину. — Может, действительно, хоть здесь мне удастся не превратить жилую каюту в медицинский кабинет... — она направилась следом за старшиной к лестнице.

Светлана, шагая к другой лестнице, подумала о том, что Селезнева — врач в восьмом поколении — остаётся верна себе: прежде всего работа, а всё остальное — потом. Может быть, что и потому они и сработались, сдружились. Потому, что хорошо понимают друг друга. Да, образование тоже имеет своё особое значение, ведь Алла — выпускница Спецфакультета и одновременно — выпускница престижного Медицинского факультета Звёздной Академии Империи. Так что Светлану она понимает очень хорошо и в то же время не пытается и не старается, не стремится с ней конкурировать. Она — врач и у неё своё поле для конкуренции, она не соперница для Стрельцовой, не стремится стать пилотом, командиром. Она и без того — профессиональный, знающий и очень опытный врач, её раз за разом пытаются сманить и, бывает, что и сманивают к себе руководители самых лучших и известных клиник, госпиталей, больниц и медцентров. Это им так кажется, что они сманили её к себе, а на самом деле Алла всегда сама выбирала, куда, к кому и когда, а также — на какой срок — переходить. Она всегда и везде работала. Прежде всего — работала. И до сих пор была тоже не замужем. Они обе понимали, что вот появятся мужья — и их взаимоотношения, взаимоотношения подруг претерпят хоть малые, но всё же ощутимые изменения. И готовились к тому, чтобы эти изменения не разрушили их дружбу. Готовились загодя. Потому и продолжали дружить, помогать, поддерживать друг друга.

Светлана никогда часто не появлялась рядом с Аллой, никогда не использовала её в качестве семейного и личного врача, хотя, бывало, приезжала, и тут уж Алла отыгрывалась на подруге по полной программе: обследования, анализы, сканирование. Светлана не возражала, стоически терпя медицинские издевательства, осуществляемые подругой или её коллегами. Правила игры есть правила игры, а Алла, прежде всего, была врачом, а потом уже — подругой. Да и взгляд у Аллы был всегда острым и внимательным, она видела или чувствовала неблагополучие ещё тогда, когда оно было в 'скрытой' фазе. Одёргивала Светлану, заставляла 'проснуться', изменить режим, график работы, меню питания. Заботилась. И вот теперь Алла — главный врач крейсера. Надолго ли?

Входя в Центральный Пост, Светлана поймала себя на мысли о том, что ей очень хочется, чтобы Алла на борту крейсера задержалась очень надолго. Конечно, жилая каюта положена главному врачу крейсера по штату, но главное — как такое воспринять самой Алле. Она ведь привыкла, что где живёт — там и пациентов принимает. Часто такое было в её жизни — ну не было сразу вот так кабинета или места для приёма больных, потому и приходилось делать из жилья амбулаторию. А временами — и госпиталь. Теперь, конечно, Алле будет полегче, ведь одно дело — полностью укомплектованный персоналом и оборудованием корабельный Медотсек, а другое дело — маленькая клиника на каком-нибудь дальнем имперском аванпосте. Может быть, Алла и замуж выйдет поскорее, а там, глядишь, и дети пойдут. На крейсере для детей больше места и больше возможностей для нормального развития и для нормальной жизни: большой корабль, приспособленный к автономному многолетнему полёту в отрыве от всех и любых баз.

Усевшись в кресло и пристегнувшись, Светлана просмотрела на экранах пульта последние сводки, отметила в своём инструментроне моменты, требовавшие внимания, а то и вмешательства, приняла доклады и рапорты. У Аллы есть в Центральном Посту и свой пульт, правда, как подозревала Стрельцова, она редко будет пребывать здесь, всё больше будет уделять внимание Медотсеку и его персоналу, а в Центральном появляться только время от времени, при большой необходимости.

— Ты права, Свет. — Селезнева неслышно подошла к сидевшей в кресле Стрельцовой. — В Центральном я буду редкой гостьей. А Медотсек я уже просмотрела, ознакомилась. Хорошо, — она подала подруге ридер. — Вот официальный рапорт.

— Угум. — Стрельцова просмотрела недлинный текст, расписалась. — Хорошо. В тринадцать ноль-ноль у нас — офицерское совещание, там я тебя представлю всем офицерам корабля. А сейчас у меня — командирский обход, так что предлагаю составить мне компанию. Заодно посмотришь корабль изнутри, познакомишься не только с офицерами, но и с рядовыми и со старшинами и с сержантами. — Светлана встала. — Идём?

— Идём, — кивнула Селезнева.

Обход в этот раз немного затянулся. Светлана представляла своим коллегам нового врача корабля. И те представлялись ей ответно. Знакомились, задавали вопросы, выслушивали ответы. Светлана не вмешивалась, у неё во время обхода хватало и других дел. Полтора часа обхода прошли незаметно, подруги оказались у двери Центрального Поста в одиннадцать часов.

— Спасибо, Свет. Теперь я знаю хотя бы где что здесь расположено, — улыбнулась Селезнева.

— А то ты раньше не знала?! Я ведь помню о твоей привычке заранее и очень внимательно изучать схемы-планы кораблей и всяких там аванпостов и поселений.

— Что есть — то есть, — согласилась Алла. — Но всё равно — мне было приятно, что ты была в это время рядом со мной. Думаю, где-то в шестнадцать — семнадцать часов я проведу свой первый врачебный обход корабля, посмотрю тогда обстановку уже профессионально.

— Посмотришь, посмотришь, — улыбнулась Стрельцова. — Я в этом не сомневаюсь, — она открыла дверь шлюза. — Так как?

— Нет, я — к себе, в Медотсек, — сказала Селезнева. — Так что теперь — жду к себе.

— Не забудь, в тринадцать часов — офицерское собрание в кают-компании. Форма одежды — сама понимаешь. — Стрельцова переступила порог, обернулась. — Собачата меня ждут здесь, в Центральный они без необходимости не заходят. Привыкай.

— Привыкну. И на представлении в кают-компании буду вовремя. — Селезнева шагнула к лестнице. — Успехов, Свет.

— Тебе — тоже. — Стрельцова закрыла дверь и вошла в Центральный, жестом остановив вставшего со своего кресла третьего штурмана, уже хотевшего объявить офицерам, что командир находится в отсеке.

Час, до наступления времени полудня Светлана провела за своим командирским пультом. Надо было просмотреть рапорты, протоколы, придать многим процессам окончательную согласованность. Привыкшие к тому, что командир корабля проводит в Центральном многие часы, офицеры крейсера спокойно отнеслись к тому, что в полдень Стрельцова покинула пределы Поста и направилась к себе в командирскую каюту — ей хотелось просмотреть ещё раз полный вариант личного дела Аллы Селезневой.

Теперь, после того как рапорт о переводе был подписан, Кадровая Служба Астрофлота давала командиру корабля доступ к полной версии личного дела и Светлана никогда не упускала возможности ознакомиться с его материалами, когда давала своё согласие на перевод военнослужащего любого ранга к себе в экипаж.

Собачата сопроводили хозяйку в её постоянное обиталище, разместились на мягких ковриках, улеглись поспать. Светлана села за стол в своём кабинете, набрала коды, вызвала на экран настольного инструментрона тексты файлов личного дела, вчиталась. Поглядывая на табло часов, Стрельцова знакомилась с материалами, делала отметки в файле протокола, писала заметки в отдельном файле рабочего дневника. На табло-схеме корабля, размещённой на стене кабинета, было отмечено, что Селезнева находится в пределах Медотсека и Светлана относилась к этому с пониманием: неугомонная подруга вникает во все мелочи и детали, до которых только может дотянуться. По-другому она не умела действовать. Да и не хотела.

Читая личное дело подруги, Светлана автоматически мысленно дополняла его материалы тем, что помнила, знала, понимала сама. Получалось неплохо — сразу проявлялся очень рельефно и чётко путь, пройденный Аллой с того времени, как они попрощались на закрытом для посторонних балу выпускников Спецфакультета Звёздной Имперской Академии. Да, был, конечно, бал для выпускников пилотского факультета, там Светлана, кстати, тоже пробыла достаточно много времени, но, во-первых, этот открытый и для посторонних, в том числе и для гостей, бал был проведён в другой день, позже, чем состоялся бал выпускников Спецфакультета, а во-вторых, с того времени она встречалась с Аллой всего несколько раз, если, конечно, не считать видеоконтактов и переговоров по аудиосвязи. Да, они писали друг другу письма, нерегулярно, конечно, но ведь писали. Ждали ответов, долго думали над тем, что следует написать и как следует написать.

Сейчас, читая файлы личного дела, Светлана совмещала его материалы с тем, что понимала, знала и помнила сама. Личный формат восприятия накладывался на формализованное представление. И получалась картина. Уникальная, строгая картина. Одна деталь выпала — и всё, картина необратимо меняется. Алла работала. Всегда и везде работала в полную силу. И очень скоро после окончания Звёздной о ней говорили только в превосходных степенях почти все, кто с ней хоть раз встречался или общался. Тем более высокого и очень высокого мнения о ней были те, кто попал к Селезневой в качестве пациента.

Стрельцовой уже не казалось хорошей идея как можно дольше задержать Аллу у себя на крейсере. Да, Селезнева может уйти в любой момент, потому что рано или поздно разведкрейсер вернётся на базу, вернётся для перевооружения, переоборудования, перезарядки и тогда часть членов экипажа получит возможность осуществить давно запланированный желаемый или, может быть, даже нежелаемый переход с корабля. Тогда Алла тоже сможет уйти. Удерживать её насильно Стрельцова не хотела. Пусть Алла сама выбирает свой путь, выстраивает свою жизнь так, как пожелает.

Поглядывая на часы, Стрельцова думала о том, как следует представить подругу офицерам корабля. Да, протокол и ритуал тоже надо соблюсти. Но излишнего формализма допускать нельзя. Это — врач. И очень скоро офицеры, да и не только они, поймут, что командир и врач — подруги и довольно близкие подруги. А если поймут, то и оценят и воспримут не только в рамках...

Зирда заглянула в кабинет. Как всегда, она чётко ощущала наступление определённого момента и приходила.

— Хорошо, Зирд. Я помню, иду. — Стрельцова встала, выключила инструментрон, подошла к двери, наклонилась, погладила овчарку. — Спасибо, Зирд, что напомнила, — она взяла голову собаки в свои руки, заглянула в глаза своей хвостатой подружки. — У нас ведь ещё есть десять минут? Есть. Тогда — идём, — она отпустила голову Зирды, выпрямилась, видя, как со своих ковриков поднимаются Зорд и Грэй. — Идёмте, собачата!

В окружении своих компаньонов Стрельцова быстро дошла до открытых дверей кают-компании. Офицеры уже собрались. Едва только Светлана подошла к дверям, рядом встала Селезнева в парадной офицерской форме с майорскими знаками различия на погонах.

— Готова? — тихо спросила подругу Стрельцова.

— Да, — спокойно ответила Алла.

— Тогда — иди вперёд, я зайду после, — сказала Светлана.

Алла вошла в кают-компанию. Светлана услышала стук отодвигаемых кресел — офицеры корабля приветствовали, вставая, свою новую коллегу. Они, конечно, знали, что командир крейсера подписала своё согласие на перевод, ознакомились с сокращённым вариантом личного дела Селезневой и теперь ожидали официального представления — процедура на крейсере выдерживалась в этом случае строжайше.

Указав взглядом своим собачатам на придверные коврики и подождав, пока Зирда, Грэй и Зорд улягутся, Светлана переступила порог кают-компании, прошла к основному столу, подошла к своему креслу.

— Господа офицеры. Прошу садиться. Сегодня я собрала вас для того, чтобы представить нового главного врача корабля — Аллу Кирилловну Селезневу, майора Медслужбы Астроразведки Империи, — она подождала, пока Алла подойдёт и встанет рядом. — Вы ознакомились с её личным делом, виделись с ней во время командирского обхода, поэтому полагаю, мы можем обойтись без полного формата представления. Алла Кирилловна, вам слово. — Светлана села в кресло, обратив внимание на то, как офицеры корабля ожидают начала традиционной вступительной речи. Интерес, сдержанное одобрение, уважение и внимание.

Алла, как всегда, была немногословна. Она ничего не обещала, не стремилась вот так сразу указать на недостатки, недочёты, просчёты, ошибки, которые ей, как профессионалу-медику, были видны и заметны. Она уложилась ровно в две минуты и Светлана, чутко отслеживавшая реакцию офицеров корабля, поняла: Аллу приняли нормально, спокойно и приязненно. А это — самое главное.

Разрешив офицерам корабля быть свободными, она жестом попросила Аллу задержаться в кают-компании. Подождав, пока мичманы, традиционно выходившие последними, покинут пределы помещения, Светлана взглянула на сидевшую рядом подругу:

— Ал, всё хорошо. Тебя приняли. И теперь ты — верховная властительница в своей области нашей корабельной жизни.

— Страшно мне, Свет. Вот, не поверишь, страшно. Начала говорить — страх только усилился. Одно дело — сидеть в Медотсеке аванпоста, медкабинете какого-нибудь медцентра, а другое дело — здесь, на разведкорабле дальнего класса. Страх усилился. Наверное, потому, что теперь... вполне возможно, причина этого страха мне будет понятна гораздо скорее, гораздо быстрее, чем, может быть, я бы сама того хотела. Тебе ведь...

— Да, Ал. Ты права. Мне — тоже страшно. И потому я — не тороплюсь. Хотя очень хочется иногда 'побыстрить'. Очень хочется, а я чувствую, понимаю, что — нельзя спешить. И сдерживаю себя. Потому что этот страх... он по-особому действует на очень многое. — Светлана погладила подошедшую к ней Зирду, покинувшую свой коврик. — Сама понимаешь, нам с тобой положено бояться, страхаться и опасаться, так сказать, заблаговременно. — она не стала в очередной раз озвучивать принадлежность подруги к числу выпускниц Спецфакультета Звёздной Академии. — Не спорю, это тяжело, но — необходимо. Лучше, как всегда говорили, перебдеть, чем недобдеть. Так что...

— Свет... Ты когда в последний раз проходила медконтроль? — спросила Селезнева.

— Давно, — честно призналась Стрельцова. — Даже очень давно. Всё как-то недосуг было.

— Досуг... — протянула Алла. — Кому другому скажи, — она помолчала несколько секунд. — Вот что, давай-ка, пойдём со мной в Медотсек. Пройдёшь медконтроль, поговорим заодно приватно. — Селезнева встала.

— Ладно. Только, чур, овчарки — все трое — со мной рядом будут, — сказала Стрельцова, поднимаясь с кресла. Зирда отошла к двери, оглянулась, ожидая, пока подойдёт хозяйка. Зорд и Грэй встали по бокам Светланы, Алла, видя это, только усмехнулась. — Сама видишь, при малейшей возможности хожу только под таким конвоем. Далеко от себя они меня всё равно не отпускают, так что лучше, Алла, если и ты не будешь испытывать их терпение. — Стрельцова дошла до дверей кают-компании, переступила порог. — Ладно, уговорила, идём.

Войдя в главный шлюз Медотсека, Стрельцова отметила, как преобразилась, сразу посерьёзнела и посуровела её подруга. Неудивительно — здесь уже её владения, здесь она — полноправная и верховная хозяйка. Несколько врачей, медбратья и медсёстры — людей здесь обитает немного, но все они — специалисты и профессионалы, занятые своим делом.

Несколько десятков минут Алла самолично проверяла состояние здоровья подруги. На её лице не проявлялись никакие эмоции, но Светлана чувствовала: Селезнева не слишком довольна полученными результатами. Наконец, разрешив командиру облачиться в комбинезон — время для постоянного ношения скафандра наступит после взлёта корабля, Алла со вздохом села за рабочий стол в своём кабинете, просмотрела итоговый протокол и листинги вспомогательных протоколов.

— Жить буду, доктор? — без улыбки спросила Стрельцова, усаживаясь в рядом стоящее кресло. Ей самой было понятно, в самом общем виде, что именно на этот вопрос ответит Алла. Конечно, настолько плотно она в руки подруги-врача ещё не попадала ни разу в своей жизни, но...

— Будешь, — ответила Селезнева. — Вопрос в том, Света, какой будет эта твоя жизнь. А она у тебя уже сейчас — не слишком хорошая.

— Вопрос в качестве или в количестве? — без улыбки парировала Стрельцова. Ей очень не хотелось вот так сразу вступать с подругой в конфликт интересов и восприятий, но...

— И в качестве и в количестве, Света. Ты, повторю, достигла своей главной цели, стала командиром корабля. Вот, набираешь экипаж. Готовишься к своему первому, полностью самостоятельному длительному полёту. Понимаю и даже, может быть, предвижу многое из того, что ты можешь мне возразить, но послушай: ты всё же должна кончать с твоей политикой 'монастыря'. Ты, повторю, достигла своей цели, ты — командир большого корабля. И теперь ты должна вспомнить...

— Да, да, — без улыбки продолжила Стрельцова, — должна вспомнить о том, что я — баба. Что у меня должен быть мужик, с которым у меня должны быть близкие отношения. В просторечии именуемые сексом со всеми полагающимися последствиями: беременностью и детьми. Плюс замужество. Плюс свадьба. Плюс договор. Плюс семейная квартира, — командир корабля поскучнела, её голос посуровел. — Не смешно, Алла. Не смешно. Не готова я ко всему этому винегрету, не готова. Честно, как на исповеди тебе скажу — не готова. Нету у меня кандидатур, — припечатала Светлана.

— А ты их искала? — Алла внимательно взглянула в глаза сидевшей рядом подруги.

— Нет, не искала, — честно призналась Стрельцова. — Не до того мне было. Очень долго — не до того. И, как полагаю, мне ещё очень долго будет не до всего этого. Не хочу я, Алла, расхолаживаться. Не хочу. Первый полёт всё же в самостоятельном командирском качестве. И если я озабочусь ещё и подбором мужика...

— Не мужика, Света. Мужа, — уточнила Селезнева.

— Мужа?! — горько усмехнулась Стрельцова. — Алла, ну ты ведь меня много лет знаешь! Какой у меня может быть муж? У меня, вечной зубрилы, заучки, недотроги и скалы? Отшивающей всех и любых мужиков раз за разом на первом приближении, самом дальнем, замечу. Какой у меня такой может быть муж?!

— Может, Света, — ответила Селезнева. — Может и должен быть! И будет. Обязательно будет! Думаю, что теперь — очень скоро. Судьба — она дама такая, своенравная, своеобразная и изобретательная. Сама понимаешь — не мытьём, так катанием заставит...

— Угум. Помню. Если я — баба, значит, должна беременеть и рожать. Оставить, так сказать, в наследство после себя новую комбинацию генов. Если возможно — то и не одну. Требование эволюции, природы, всё такое. Нет, Алла. Пока...

— Пока не влюбишься 'по уши' — этого не будет, Света, так? Слышала от тебя такое, уже слышала не раз. Согласна, такой как ты необходимо влюбиться именно 'по уши'. И думается мне, что ты скоро влюбишься именно так.

— Знаешь, Ал... — помолчав, вдруг сказала Светлана. — Мне... я тоже в последние несколько декад об этом задумываюсь. И о том, что вроде бы уже должна прекращать своё такое личностное одиночество, и о том, что должна открыться навстречу мужчинам... И о том, что должна обязательно найти такого мужчину, от которого захочу и заимею детей. Но когда я пытаюсь совместить это со своим внутренним страхом... получается не слишком хорошо. И всё большая часть меня выступает за то, чтобы снова отложить это 'раскрытие' на более поздний срок, хотя какая-то другая часть меня утверждает, что так это 'раскрытие' со всеми его последствиями может и никогда не состояться.

— Хорошо, что думаешь, Света. — Алла повнимательнее взглянула на подругу. — Пойми, вот я осматривала тебя и видела, как ты становишься...

— Мужеподобной телесно? — горько усмехнулась Стрельцова. — Ну так я, во-первых, в армии, во-вторых, я — офицер высокого ранга, профессионал, в-третьих, я — специалист, в четвёртых, на мне теперь — корабль и многочисленный сложный экипаж из личностей не последнего десятка. Куда уж мне тут осиную талию и нервический характер сохранять-то?! Вот и становлюсь немного похожа на мужика внешне. Даже вот причёску который год далеко не всякую могу себе позволить — шлем не позволяет. Да и устав тоже не велит.

— И, тем не менее, Света, ты — женщина!

— Угум. Стапель-центр влияет в девяноста процентах случаев соответствующим образом на всё остальное женское тело. Попала, что называется, — проговорила, явно цитируя, Стрельцова. — Понимаю, принимаю, но... Увы, наверное, я уже свыклась со своей ролью недотроги и скалы. И мне действительно стоит влюбиться так, чтобы потерять в прямом смысле голову... Иначе я просто не разморожу свои внутренние тормоза или разморожу их явно не полностью. А вот влюбиться-то мне и некогда. Всё работа и работа. О службе я уж не говорю — для меня она неотличима и неотделима от работы уже давно.

— Я вот пока присматривалась, обратила внимание на то...

— Сколько ко мне молодых людей 'клинья подбивают'?! — без усмешки на этот раз сказала Стрельцова. — Да пусть 'подбивают', внутренне я всё равно старше их. Так природа захотела, а она, наверное, имеет для этого старшинства основания. Двойная ответственность, всё такое прочее.

— Ну, пока что у тебя и одинарная ответственность страдает. И ты сама понимаешь...

— Понимаю, что неполна, понимаю. Но, Ал, действительно, мне надо влюбиться, потерять голову. Это должно придти извне. Придти так, чтобы сломать мои 'стенки', снять мою защиту. Может быть, даже насильно и быстро, но — снять. Наверное, по-иному — не получится. Хотя, знаю, что выражаюсь недопустимо коряво. Сложно всё это облекать в словесную, фразовую форму. Очень сложно. Может, ко мне и многие мужики 'клинья подбивают', но я как-то ведь научилась на это всё не обращать никакого внимания. Потому что действовала и работала на единый, важный для самой меня результат. Не буду спорить, я этого результата не так уж и давно реально достигла. И что, полагаешь, что я успокоюсь на этом? Нет, Ал, не успокоюсь. Да, я сейчас — командир корабля, серьёзного большого боевого корабля, а не какого-нибудь малотоннажного катера. Не буду спорить с этой реальностью, с этим фактом, с этим результатом. Да, я командир крейсера. Но у меня впереди — не сто двадцать шестой, а первый полёт на этом большом корабле. Сложном корабле. Моём корабле. Который я обязана сделать успешным, провести нормально, да не просто нормально, а хорошо, а если получится — то и отлично. Что из этого следует, Алла? А то и следует, что став командиром этого корабля, я не собираюсь задирать обе ноги на пульт, не собираюсь расслабляться и погрязать в прелестях, важностях и нужностях обычной грешной человеческой жизни! Я собираюсь служить и работать на этом посту, потому что если я поступлю иначе, снижу нагрузку, уделю внимание личной жизни, я сама себе не смогу объяснить, для чего же я гробила себя все эти годы пути к креслу командира корабля. Большого серьёзного сложного корабля с не менее большим и сложным экипажем из сложных и сильных личностей на борту. А если я себе этого не смогу объяснить, то имею ли я право расслабляться сейчас? Не имею, Ал! Понимаю, что говорю и повторяю — не имею. А раз не имею права, то я не буду расслабляться и искать себе мужика, а впоследствии — и мужа. И тем более — думать о беременности, родах и детях. Всё это... необходимо, важно, но — всё это требует свободной энергии, свободных ресурсов, которых у меня Алла, нет и в ближайшее время — не будет. — Светлана выдохнула, давая себе отдых от столь длительного спича. — Потому, давай сразу договоримся, Ал. Не влюблюсь — так и будет, а влюблюсь... Ты меня знаешь, я тогда... тогда я постараюсь.

— Хорошо, Света. Договорились, — ответила Селезнева.

— А раз договорились, Алла, то дай мне самые сильные и эффективно-длительные 'средства', сама знаешь какие. — Светлана встала. — Прости, мне надо иди. Работы, как всегда, много.

— Вот, — врач подала укладку. — Только... не злоупотребляй. Они — действительно сильные. Из новых. Знала, что тебе такие потребуются, потому — заранее подобрала.

— Ценю. — Стрельцова убрала укладку в кейс. — Я пойду, Ал. Успешной работы, — в сопровождении овчарок она направилась к выходу из периметра Медотсека.

— Тебе — тоже. — Селезнева проводила подругу до порога. — Не пропадай, заходи. Я ведь тоже здесь пропишусь очень надолго. И выходить буду редко.

— Но всё же в мою каюту и в Центральный ты будешь приходить? — улыбнулась Светлана.

— Буду, — ответно усмехнулась Селезнева.

— Это — хорошо, — с этими словами Стрельцова направилась к переходу, ведущему на другой уровень. Собаки — все трое — последовали за своей хозяйкой, помахивая роскошными хвостами — они были рады, что Светлана наконец-то рядом с ними и в их окружении.

Проводив подругу и её сопровождающих взглядом, Селезнева вернулась в Медотсек, прикрыв за собой шлюзовые двери. Предстояло ещё очень много сделать, ведь на разведывательных крейсерах Медотсек часто становился Госпиталем и работал реально в боевых условиях. Надо было подготовиться. Первый полёт есть первый полёт.

Старпом — полноправный заместитель командира. Приход на крейсер Станислава Романовича Титова

Поезд неспешно приближался к станции. Пассажиры купейного вагона переодевались и собирали свои вещи. Станислав Романович сидел на нижней полке у окна, смотрел на поля, расстилавшиеся вдоль полотна железной дороги. Полсуток прошли с того момента, как он, отдавая воинское приветствие флагу корабля, сошёл по пассажирскому трапу с борта линкора "Керчь". И теперь ему предстояло прибыть к новому месту службы. Пока что — в распоряжение Штаба эскадры разведкрейсеров, а там... Никогда не угадаешь, как сложатся обстоятельства: на какой корабль его назначат служить, кто будет командиром, а кто — шеф-пилотом?

Проводник прошёл по коридору, заглянул в каждое купе, вежливо и спокойно предупредил пассажиров о необходимости собраться, о том, чтобы покидавшие вагон люди не оставляли свои вещи. Протокольное требование и очень полезное напоминание. Соседи Титова по купе несколько минут как собрались, поэтому на просьбу хозяина вагона отреагировали спокойно. Из коридора в купе доносились короткие разговоры, отдельные реплики, смех, шелест пакетов и стук укладок.

Состав плавно замедлил ход, подошёл к платформе, остановился. Открылись двери вагонов, проводники встали у трапов. Подхватив небольшой кейс и форменный плащ, Титов попрощался с попутчиками, вышел в коридор, подождал, пока из вагона выйдут чуть замешкавшиеся пассажиры из ближних к выходу купе, прошёл в тамбур и сошёл по трапу на платформу.

Город Ликино, насколько Титов смог оценить, неторопливо идя по платформе к подземному переходу на привокзальную площадь — небольшой, уютный и приятный. Рядом с городом — космодром Астроразведки, где базируется эскадра тяжёлых дальних крейсеров. На одном из них теперь, возможно, придётся служить. А пока впереди — пологая удобная лестница, широкий, хорошо и мягко освещённый коридор-тоннель, ещё одна лестница и большая привокзальная площадь.

До периметра космодрома общественный транспорт не ходил, но в управлении кадров Титова предупредили о том, что любой водитель такси по предъявлении 'предписания' совершенно бесплатно отвезёт офицера к КПП космодрома. Таков был здешний порядок. И Титов пока что не ощущал никакого недовольства или настороженности. Если так сказали в управлении кадров, то значит, так оно и есть.

Подойдя к стоянке такси, Станислав Романович прошёл к машине, за ветровым стеклом которой приветливо светился зелёный огонёк, достал из кармана 'предписание' и показал водителю, сидевшему в кабине. Тот провёл по 'предписанию' лучиком ручного сканера, кивнул и распахнул дверцу пассажирского салона.

Титов положив на пол кейс, устроился на широком диване, закрыл дверцу. Водитель включил двигатель, вывел машину из ряда других 'отстаивавшихся' в ожидании пассажиров таксомоторов и вскоре привокзальная площадь осталась позади. Несколько минут — и машина вырывается за пределы города. Офицер с интересом смотрел в окно — как-никак, возможно, здесь придётся провести несколько лет жизни. Конечно, будут многомесячные полёты, но, если база эскадры здесь, то будет возможность и неоднократно побывать в городе.

Остановив машину вровень со ступеньками, ведущими на невысокое крыльцо КПП, водитель такси обернулся и улыбнулся, обозначив окончание поездки. Титов подхватил кейс, перекинул через руку плащ и вылез из машины, выпрямляясь и поправляя форменный берет. Из дверей домика контрольно-пропускного пункта вышел лейтенант, козырнул прибывшему офицеру, просмотрел предъявленное удостоверение.

Такси отъехало от крыльца, развернулось и ушло в сторону Ликино.

— Всё верно, господин капитан третьего ранга. Комэск ждёт вас. Сергеев, — позвал лейтенант. На крыльцо вышел сержант с повязкой 'дежурный по КПП'. — Проводи господина капитана третьего ранга к комэску и возвращайся.

— Есть, господин лейтенант, — сержант козырнул, открыл дверь КПП. — Прошу вас, господин капитан третьего ранга.

Идя за широко шагавшим сержантом, Титов с интересом оглядывался по сторонам. Чисто, спокойно, везде порядок. Чувствуется, что разведчики не чужды дисциплине в её высших степенях. До здания штаба эскадры сержант и офицер дошли быстро — не прошло и пяти минут. Мимо вытянувшегося и козырнувшего вошедшим дневального-рядового Сергеев и Титов поднялись в вестибюль, прошли на второй этаж.

— Господин капитан первого ранга. Прибыл капитан третьего ранга Титов, — сопровождающий, жестом попросив офицера подождать в приёмной, вошёл в кабинет командира эскадры разведкрейсеров, прикрыв за собой дверь, доложил.

— Хорошо, сержант. Попроси войти. Спасибо, свободен.

— Есть, — сержант повернулся 'на месте кругом', вышел в приёмную, придержал дверь. — Вас ждут, господин капитан третьего ранга.

Подождав, пока офицер переступит порог, сержант прикрыл дверь и вышел из приёмной.

Войдя в кабинет, Титов увидел хозяина кабинета — стоявшего у большого окна мужчину невысокого роста и крепкого телосложения в форменном старшеофицерском комбинезоне со знаками капитана первого ранга. Прибывший офицер чётко, по форме доложился.

— Присаживайтесь, Станислав Романович, — комэск вернулся за свой небольшой рабочий стол. — Рад, что вы к нам прибыли быстро. Как раз сегодня вернулся из Адского квадрата крейсер 'Волга'. И, по решению штаба эскадры, вам предстоит принять на нём должность старшего помощника командира.

— 'Волга'? — изумлённо спросил Титов, усевшись в кресло и от неожиданности подавшись чуть вперёд. — Та самая, где...

— Именно, Станислав Романович, — по-доброму и очень понимающе усмехнулся командир эскадры. — Та самая, где командиром — Светлана Васильевна Стрельцова, капитан первого ранга. У вас есть возражения? Я готов их выслушать.

— Гм. — Титов выпрямился. — Неожиданно для меня это.

— Станислав Романович, вы же 'прошли' все типы кораблей, послужили даже на линкоре. У вас есть все возможные допуски к управлению кораблями. Я уж не говорю об огромном практическом опыте и солидной теоретической подготовке. А 'Волга'... Да, не скрою, это — особый корабль. И потому кого попало, мы туда не направляем.

— То есть... — Станислав обхватил пальцами обеих рук подлокотники кресла.

— Капитан первого ранга Стрельцова в курсе вашего планируемого назначения на её корабль. И она — не возражает. Более того — скажу, что вы — в числе наиболее вероятных кандидатов на занятие должности старшего помощника. Список был очень короткий, но вы, Станислав Романович, в нём были. И — остались, — подчеркнул командир эскадры.

— Я готов... — Станислав встал.

Комэск бросил короткий и быстрый взгляд на экран своего настольного инструментрона:

— Не торопитесь, Станислав Романович. Минут через пять капитан первого ранга Стрельцова придёт ко мне. Она решила встретиться с вами здесь, в штабе эскадры. И, не удивляйтесь, её будут сопровождать её собачата. Привыкайте, — снова усмехнулся старший офицер.

— Попробую, — тихо сказал Титов.

В приёмной зазвучали лёгкие и быстрые шаги. Титов сразу определил — идёт не мужчина, а женщина. И отчётливо послышалось 'цокание' когтей по плиткам пластика: командира 'Волги' действительно сопровождали все трое её постоянных спутников.

— Прошу разрешения, — в кабинет вошла женщина в лёгком бронескафандре со старшеофицерскими знаками различия, козырнула командиру эскадры, прикрыла за собой дверь.

— Проходите, Светлана Васильевна, — комэск встал, указал рукой на свободное кресло. — Присаживайтесь.

Овчарки не стали заходить, остались в приёмной. Стрельцова удобно и привычно устроилась в свободном кресле напротив Титова.

— Уважают наше право на спокойствие, — проговорил комэск. Стрельцова едва заметно кивнула. — Познакомьтесь, Светлана Васильевна. Титов, Станислав Романович. Прибыл несколько минут назад.

— Рада знакомству, Станислав Романович, — приветливо кивнула Стрельцова, окидывая Титова внимательным взглядом.

Комэск спокойно наблюдал за тем, как Титов выдерживает знаменитый 'сканирующий' взгляд Стрельцовой. Он-то хорошо знал, что Светлана Васильевна собрала о наиболее вероятном кандидате на пост старшего помощника всю возможную информацию, а уж с доступом у Стрельцовой практически никогда не было проблем. Она досконально изучала каждого кандидата на место в своём экипаже и её суждения не были плодом эмоций и чувств.

Светлана Васильевна, помедлив, перевела взгляд с Титова на командира эскадры и едва заметно кивнула.

— Что-ж, — хозяин кабинета встал, жестом остановив собравшегося встать Титова. — Рад, что Станислав Романович прибыл. Думаю, вам, Светлана Васильевна и вам, Станислав Романович, есть, что обсудить. Поэтому — не задерживаю, — комэск обменялся крепким рукопожатием с капитаном третьего ранга, учтивым кивком попрощался со Стрельцовой.

Титов, поняв, что аудиенция у главы эскадры завершилась, встал, пропустил вперёд Стрельцову и вышел следом за ней из кабинета, чуть притормозив и дав возможность овчаркам окружить свою хозяйку.

— Собачата, познакомьтесь, — тихо сказала Светлана, выйдя на крыльцо здания штаба. — Это — Станислав Романович Титов, мой первый помощник.

Овчарки почти синхронно кивнули, приотстали от своей хозяйки и окружили капитана третьего ранга. Он остановился, присел на корточки, давая возможность собакам обнюхать себя с головы до ног. Несколько минут — и овчарки окружают Стрельцову, довольно помахивая роскошными хвостами.

— Считайте, Станислав Романович, что мои собачата вас приняли, — улыбнулась каперанг. — Давайте сейчас пройдём на борт 'Волги', пока все на местах. Познакомитесь с экипажем, посты и отсеки обойдёте. А вечером — во время ужина — официальное представление.

— Согласен... — Станислав пока не знал, как правильно обращаться к своему новому командиру вот прямо сейчас. Вроде бы надо официально: 'госпожа командир' или 'госпожа капитан первого ранга', но... последние несколько минут Стрельцова вела себя так, словно напрочь отрицала необходимость, да что там — саму возможность официального протокольного обращения.

— Станислав Романович, я понимаю, — обернулась к нему Стрельцова. — Пока мы идём к крейсеру, вполне можете неофициально, по имени-отчеству. А на борту... Там уж придётся и по-протокольному. Мои все привыкли к смешанному стилю обращения и общения, вы тоже привыкнете, уверена.

— Гм. Постараюсь. — Станислав и не пытался скрыть своё смущение, рассматривая ангар, в котором уже скрылся прибывший после прохождения очередной серии испытаний, дальний тяжёлый разведывательный крейсер.

Стрельцова замедлила шаг, открыла экран своего наручного инструментрона, приняла несколько сообщений, отстучала на виртуальной клавиатуре команды и распоряжения, закрыла экран, огляделась по сторонам.

— Наш ангар, Станислав Романович, — коротко сказала каперанг, когда до гигантского укрытия осталось несколько десятков метров. — Вижу, наземные техники постарались на славу. Отмечу в рапорте комэску — пусть их поощрят, заслужили. — Она козырнула двум вахтенным сержантам у входа на пассажирский трап, подождала, пока они изучат "ай-ди карту" Титова и по-уставному откозыряют прибывшему старшему офицеру.

Титов отметил внимательные, пронизывающие взгляды вахтенных и в очередной раз, теперь уже — наглядно — убедился: вольности — вольностями, а службу экипаж 'Волги' знает и несёт нормативно. Так, как надлежит.

Трап остался позади. Станислав понаблюдал, как коротко, сугубо по-деловому отдаёт командиру рапорт вахтенный офицер крейсера, как собачата меняют порядок сопровождения своей хозяйки — теперь овчароны шли по бокам, а овчарка — слева от Светланы Васильевны.

— Они так идут со мной только потому, что рядом вы, Станислав Романович. А так Зирда чаще всего идёт позади. Ей так удобнее — она любит контролировать происходящее позади себя, — без улыбки пояснила Стрельцова, ступая на лестничную ступеньку. — Я покажу вам вашу каюту, оставите там плащ и кейс. И сразу пойдём на обход корабля.

— Ясно. Понял. — Титов смотрел, как учтиво, но совершенно не по-казённому козыряют своему командиру шедшие по коридору волговцы, чувствовал их взгляды на себе — спокойные, уверенные, придирчивые и внимательные.

Остановившись у двери каюты с краткой надписью 'Старший помощник командира корабля', Светлана приложила к пластине замка свою карту, створка ушла в стену с лёгким, едва слышным шелестом.

— Проходите первым, Станислав Романович. Ваше обиталище, — сказала Стрельцова.

Титов не заставил себя ждать, переступил порог, внимательно поглядывая по сторонам. Санитарный узел, кухонный блок, просторный холл, спальня и кабинет. Да, на линкоре, конечно, попросторнее, но и на крейсере тоже не каморки, а вполне нормальные комнаты. Повесив в шкаф форменный плащ, положив кейс на тумбочку, Станислав оглянулся на стоявшую у рабочего стола Стрельцову.

— Станислав Романович. На первый обход вы вполне можете выйти в обычном форменном комбинезоне. В дальнейшем прошу надевать лёгкий бронескафандр. И обязательно — оружие, — сказала Светлана. — Минимум — пистолеты. И шлем — тоже обязательно. У нас, разведчиков, всякое бывает. И срочные вылеты по экстренному протоколу — в том числе.

— Ясно... госпожа командир корабля, — сказал Титов, распахивая створки скафандрового отсека. — Хороший, — негромко отметил он, осмотрев свой новый скафандр.

— После обхода и представления в столовой жду вас через полчаса у себя в командирской каюте. Там мы с вами обсудим ваш 'свежий взгляд'. — Светлана повернулась к двери. — Идёмте.

Титов закрыл створки скафандрового отсека и пошёл следом за каперангом. Да, ему многое рассказывали о 'чудачествах' Стрельцовой, но, видимо, не рассказали и десятой доли. Впрочем, эти чудачества удивительным образом способствовали тому, что экипаж крейсера 'Волга' удерживал славу лучшего среди трёх десятков экипажей однотипных разведкрейсеров. Корабли-то может быть и однотипные, но вот экипажи — очень разные. И именно экипаж Стрельцовой — лучший.

Каперанг удивила Титова тем, что едва выйдя из старпомовской каюты, сразу приступила к обходу. Она не стала, как требовали инструкции и правила, начинать ни с двигательного отсека, ни с Центрального Поста, ни с кают-компаний. Вышла из старпомовской каюты — и вот она уже обсуждает с молоденьким лейтенантом режимы работы аппаратуры, чертит на экранчике ридера сложную схему, проставляет обозначения и размеры. Никакой работы 'на публику', даже для одного зрителя. Никакой рисовки — только стремление сделать всё так, как необходимо, но — немного лучше и полнее.

Идя следом за Стрельцовой, Титов, конечно же, чувствовал на себе вопросительные взгляды членов экипажа крейсера, но каперанг, также отмечавшая эти взгляды — иногда Станиславу казалось, что у нового командира глаза не только на затылке, но и справа и слева над ушами — коротко поясняла: 'Новый старший помощник, коллеги. Познакомитесь во время ужина', — и всё, больше никаких странных недоумённых взглядов и никаких напряжённых поз.

Многое Станиславу говорили о Стрельцовой, но, как всегда, одно дело — слушать и слышать, а другое дело — самому видеть и чувствовать. И теперь Титов видел и понимал, что каждый обход корабля для молодой 'каперангши' — не формальность, не процедура, а работа, которую она привыкла делать только на 'отлично'. 'Волга' была кораблём Стрельцовой с чертежей. И командир корабля ежедневно делала всё, чтобы никто из членов экипажа не вредил кораблю. Никоим образом. Наблюдая за тем, как Стрельцова 'ныряет' в проблемы и вопросы очередного отсека или поста, Титов не мог не отметить, что она раз за разом добивается одного: чтобы корабль и экипаж были едины. Человека, не любящего 'Волгу', она не терпела на борту дольше самого минимального, допустимого протоколами и регламентами срока. И избавлялась от такого 'проблемного' члена экипажа быстро и жёстко.

Титов несколько раз в своей карьере проходил через такие 'представления'. Да, фактически это было деловое представление нового офицера всему экипажу корабля. Большую часть времени командирского обхода Титов молчал, только смотрел, наблюдал, запоминал. И чувствовал, как волговцы смотрят на него. Внимательно, спокойно, без всяких попыток понравиться будущему старшему помощнику командира корабля заранее, до официального представления.

Пост за постом. Отсек за отсеком. Этаж за этажом. Уровень за уровнем. Титов не смотрел на часы — ему было ясно, что уже закончился один час командирского обхода и подходит к концу второй. Стрельцова, казалось, не ведала усталости, расслабленности и не испытывала стремления плавно так, воспользовавшись правом командира, 'закруглить' проверку и посчитать, что в остальных постах и отсеках почти всё соответствует хотя бы минимальной норме. Нет, Стрельцова шла по всем отсекам и постам, вникала во все детали и делала это спокойно и быстро. Волговцы не пытались скрыть от командира проблемы и вопросы, не скрывали они и неполадки и непонимание. Бывало, на один пост Стрельцова тратила несколько минут. А бывало — что и больше десятка минут задерживалась в посту. И не просто наблюдала, а сама становилась к пультам и штурвалам, садилась в кресла и совсем не обидно показывала, как следует поступать в сложных и неоднозначных ситуациях. Никакого менторства, никакого натаскивания. Спокойный, деловой, мягкий и очень уважительный стиль общения.

Выходя из поста, Титов ни разу не слышал за спиной недовольного шёпота и не чувствовал недовольных взглядов. Хотя Стрельцова не скрывала своей неудовлетворённости результатами работы отдельных сослуживцев, не делала вид, что всё в порядке, всё нормально, когда наличествовали и вопросы, и проблемы, и неполадки.

Незаметно для себя Станислав втянулся в процесс командирского обхода. Ему понравился стиль работы Стрельцовой. Да, крейсер совсем недавно прибыл из Адского квадрата, где прошёл очередную серию испытаний. Да, экипаж устал. Но, удивительное дело, Светлана, тоже, безусловно утомлённая, излучала столько энергии, причём — только позитивной, подзаряжающей, что рядом с ней невозможно было остаться квёлым и лишённым желания поработать. Нет, она не бравировала своей способностью оставаться активной и бодрой. Она показывала всем вокруг, что всё зависит от внутренней настройки, внутреннего выбора. Да, Адский квадрат, да, тяжёлые испытания, потребовавшие от разведчиков огромного нервного и физического напряжения. Причём — многочасового. Да, крейсер там попадал в сложные ситуации и условия были далеко не теми, которые даже с натяжкой можно было счесть комфортными. Всё это, как начинал остро понимать Станислав, было совершенно реальным. И, тем не менее, 'Волга' вернулась на свой космодром, над ней сомкнул свою крышу родной ангар. Теперь члены экипажа могли порадоваться хотя бы тому, что все эти испытания не преследовали цель разрушить корабль и умертвить экипаж. Это была трудная и тяжёлая учёба. Впереди будет, обязательно будет не менее, а более тяжёлая работа. Потому сейчас Светлана не давала своим волговцам возможности расслабиться, уверовать в свою утомлённость, измотанность, выжатость.

Волговцы продолжали работать, продолжали действовать. Как слышал Титов, даже на ужине — общекорабельном мероприятии — далеко не все члены экипажа сядут за столы: у многих будут продолжаться вахты и дежурства. Разведчики были особым 'слоем' в 'пироге' военно-космических сил Империи. Для них не существовало понятия 'мир', они всегда пребывали на войне. И, как всё острее понимал Титов, Стрельцова с первых минут знакомства, с первых минут неформального вступления в должность нового старшего помощника стремилась к тому, чтобы Станислав оставил позади стандарты обычных 'линейных' подразделений ВКС Империи. И именно поэтому она предложила Станиславу поучаствовать, пусть и по большей части пассивно — в вечернем командирском обходе.

Простой 'экскурсионный' интерес Титова к происходящему вокруг быстро сменился профессиональным и, как понял Станислав, Стрельцова это сразу весьма положительно отметила. Может, она даже где-то поставила, пусть и виртуальную, но всё же 'птичку' против какого-нибудь пункта своего плана 'введения нового старпома в курс дела на 'Волге''. А пока продолжался путь капитанов первого и третьего рангов по постам и отсекам.

Титов по-прежнему молчал, но теперь и замечал сам, и понимал, что это отмечают и многие волговцы, насколько у него повысился интерес к тому, что реально, вот сейчас, в эти минуты происходит на 'Волге'. Да, Стрельцова, может быть и необычна, но, как сказал бы любой кадровик, она, прежде всего, эффективна. Каперанг не стала топить процедуру 'введения в должность' своего старшего помощника в словах, а взяла и предложила ему составить ей компанию на обходе.

У Светланы, как предположил Станислав, было три выбора: закончить обход где-нибудь в районе Центрального Поста или кают-компаний или столовых залов, но Стрельцова поступила по-иному — она завершила обход корабля у медицинского отсека. И, как оказалось, совершенно не случайно. Едва только старшие офицеры подошли к тяжёлой створке герметдвери владений медиков, красный сигнал на панели ВИ сменился зелёным и плита плавно ушла в сторону. На пороге, облачённая в белый лёгкий форменный медицинский бронескафандр стояла майор медслужбы.

— Вот, Алла Кирилловна. Познакомься: Станислав Романович Титов, мой старший помощник, — отрекомендовала спутника Стрельцова. — Передаю его тебе, — она помедлила, подождав, пока Станислав и Алла обменяются приветственными уставными кивками. — Вас, Станислав Романович, я жду в офицерской столовой, — сказав это, командир корабля кивнула главному врачу и направилась к лестнице.

— Проходите, Станислав Романович, — врач отшагнула в сторону. — Рада познакомиться с вами. Прошу за мной, в лабораторию главного сканера.

Титов, идя на два шага позади медика, с интересом оглядывался вокруг. Чистота, порядок, уют. Всё, как полагается во владениях медиков.

— Раздевайтесь до пояса, снимайте обувь. Всё сложите в шкаф и на тумбочку. — Алла Кирилловна уселась в кресло перед пультом. — Хорошо, — она увидела, как Титов складывает поверх горки аккуратно уложенного обмундирования берет. — Проходите к каталке, ложитесь навзничь. Процедура, думаю, вам знакома.

— Да, знакома, — подтвердил Титов, ложась на пластиковую каталку и чувствуя холодок жестковатого покрытия. — Готов.

— Хорошо. Процедура займёт час, не больше. Затем будете проходить такую процедуру раз в месяц или — по показаниям, — сказала Селезнева.

Каталка пришла в движение и плавно "вдвинулась" в жерло сканера. Послышались тихие щелчки, рокот приводов и шипение воздуха.

Титов прикрыл глаза. Конечно, сразу попадать под излучатели главного корабельного медицинского сканера — мало где в ВКС Империи такое можно было ожидать, но... Если Стрельцова хотела всё знать о своём старшем помощнике, то и медицинская информация, причём свежайшая для неё лишней явно не была. Нормальное желание — сразу знать всё о здоровье человека. Старший помощник всё же. Впрочем, как понимал Титов, даже если в экипаж приходил простой рядовой матрос — Стрельцова поступила бы точно так же. В разведке мелочей нет. Это в линейных частях можно было ожидать пусть небольшой, но всё же вероятности того, что недосмотрели, недообследовали. Сам Титов с этим сталкивался за годы своей службы неоднократно.

Кстати, Стрельцова назвала только имя-отчество врача, а вот фамилию — так и не сказала. Забыла или посчитала, что этого вполне достаточно для первого знакомства. Всё же женщина-врач, так что — без излишней формалистики... Вполне нормально получилось.

Трудно словами многое почувствованное пояснить. Может и не надо пояснять?! Пока, во всяком случае.

Каталка пришла в движение, выехала из "жерла" сканера, остановилась.

— Можете вставать, Станислав Романович, — врач, сидевшая за пультом, обернулась. Титов, садясь на каталке, отметил, как по-доброму, ободряюще она улыбнулась. — У меня, как главы медслужбы крейсера, замечаний к вашему здоровью нет, — она протянула руку к "щели" принтера. — Вот, возьмите список продуктов питания, которые вы будете должны исключить из рациона. А это, — она протянула руку к другой "щели", откуда уже выползал лист пластика, — список продуктов, которые вполне заменят исключаемые, — она подождала, пока листы окажутся в её руках, крутнулась в кресле, встала, шагнула навстречу встававшему с каталки офицеру. — Возьмите и ознакомьтесь.

— Эм, доктор... — Титов пробежал взглядом тексты на листах. — Против замен я ничего не имею, но... исключений уж больно много.

— Согласна, много, — подтвердила врач, возвращаясь к пульту и беря в руки из "ковшика" третий лист. — Тем не менее, Станислав Романович, вам будет необходимо придерживаться этих ограничений. А это, — она подала одевшемуся офицеру третий пластиковый лист, — комплекс упражнений для ежедневного утреннего выполнения.

— Доктор, много ограничений, — сказал Титов, поправляя берет и пряча полученные пластики в укладку.

— Зато много возможностей и вероятностей остаться здоровым очень надолго, — отпарировала врач, отходя от пульта. — Идёмте, Станислав Романович. Кстати, моя фамилия — Селезнева.

— Читаете по глазам, — едва заметно улыбнулся Титов.

— И это — тоже, — не стала отрицать врач, выходя из лаборатории и направляясь к выходному шлюзу. — Офицерскую столовую найдёте?

— Да, уровень три, палуба четыре, этаж три-два. — сказал Титов, переступая порог шлюза. — Спасибо, доктор.

— Через неделю придёте ко мне на полный медконтроль, Станислав Романович, — сказала Селезнева, закрывая створку герметдвери. — И, кстати, не вздумайте сейчас идти к себе и переодеваться в парадную форму. У нас тут — всё по-простому, без особых затей.

Ответа, видимо, ей не требовалось. Титов подошёл ко второй двери шлюза, открыл её, переступил порог и, вспоминая дорогу, направился к офицерской столовой.

Да, у него была мысль: вот сейчас пойти в свою каюту, переодеться в парадную форму. Всё же представление экипажу бывает один раз. И повторить эту процедуру ещё никому из военнослужащих "с нуля и полностью" не удавалось. Но... если у разведчиков принято представление новичка экипажу в обычной форме, то это лучше многостраничных талмудов подтверждает, что разведка действительно не гонится за внешним, она ценит и интересуется, прежде всего, внутренним.

Почему-то Титову казалось, что между Стрельцовой и Селезневой есть крепкая связь. Они, как минимум, подруги, притом — очень близкие. И Стрельцова совсем не потому направила нового старпома в медотсек, что ей вот так сразу и срочно потребовались самые актуальные данные о состоянии здоровья нового "второго офицера" на корабле. Она, вероятнее всего, потом побеседует с Селезневой наедине, спросит её мнение, которому очень доверяет.

Теперь, идя по коридорам и переходам крейсера в одиночестве, Титов мог острее и полнее воспринять, как к нему относятся члены экипажа крейсера. Да, есть настороженность, есть любопытство, есть положительные и отрицательные ожидания, но по большей части, к новому старпому относятся нейтрально. То есть — никак. Есть теперь на борту офицер, назначенный на должность старшего помощника командира корабля, но пока есть сам командир корабля, да ещё такой, как молодая каперанг Стрельцова — никакой старпом волговцам не интересен, да и, в общем-то, не особо и нужен. А может быть — и совсем и вообще не нужен. Потому что, во-первых, каждый из волговцев — профессионал не последнего десятка, прошедший к тому же суровую школу у самой Стрельцовой. А, во-вторых, на корабле уже есть командир. И любой старший помощник на таком фоне, как молодая каперанг, просто теряется и надёжно пропадает в тень. Темнее всего, как убеждены разведчики, бывает именно около фонаря. По той простой причине, что там тьма сгущается плотнее и полнее.

Волговцы козыряли новому старпому, но делали это спокойно, буднично. Может и вправду до официального представления они не желали проявлять к новоназначенному офицеру повышенного внимания. А может быть... пока точно не знали, какой специалист к ним пришёл, как он будет работать.

Сдержанный гул голосов в офицерской столовой нарастал по мере того, как Титов приближался к распахнутым дверям. Отдельных офицеров Станислав Романович узнавал, он с ними встречался во время командирского обхода. Командирский стол в проёме дверей зала не был виден и Титов подумал, что Стрельцова ещё не пришла. Переступив порог, старпом огляделся по сторонам и увидел Светлану Васильевну, сидевшую не за отдельным столом, а среди своих офицеров и со смехом что-то обсуждавшую сразу с тремя лейтенантами.

— Станислав Романович, подходите и присаживайтесь! — Светлана приветливо махнула рукой, рядом с ней мгновенно освободилось место, причём все три лейтенанта остались на своих местах и продолжили разговор с командиром корабля, нимало не смутившись появлением рядом нового старпома. — Давайте к нам поближе, у нас тут интересный разговор и нам важно знать ваше мнение!

Титов обошёл стол, уселся на свободное место и прислушался. Несколько секунд — и он уже погрузился в обсуждение действительно интересной и важной проблемы. Никто из волговцев не испытывал никакой скованности из-за присутствия нового офицера, никто не делал вид, что надо бы соблюсти некий протокол и ритуал. На настенных экранах — небольших, висевших под потолком зала, виднелись лица и фигуры старшин, сержантов и рядовых членов экипажа крейсера. Они видели и слышали всё, что происходит в офицерском зале и не чувствовали себя выделенными в некий второсортный 'террариум'.

— Коллеги. — Светлана отсмеялась, встала и в офицерском зале сразу установилась полная тишина. — Представляю вам нового старпома, капитана третьего ранга Станислава Романовича Титова. Он пришёл к нам на "Волгу", пройдя службу на всех типах кораблей Имперских ВКС, начиная от катеров и заканчивая линкорами. Вы все могли ознакомиться с его послужным списком и отзывами, а также результатами работы, поэтому могу сказать с уверенностью: Станислав Романович по полному праву занял должность старшего помощника. А сейчас — короткий видеофильм о работе и службе нашего старпома. Экраны, пожалуйста. — Стрельцова села на своё место.

Титов сглотнул, когда на стенах офицерского зала включились большие экраны. Конечно же, он знал, что многие военнослужащие снимали короткие видеоролики о службе и работе своих коллег, но... Как удалось волговцам за столь короткое время собрать все видеоролики, в которых был запечатлён капитан третьего ранга?

Станислав Романович видел, с каким интересом и вниманием смотрят офицеры-волговцы на экраны, как они по-доброму и очень спокойно воспринимают показанное в клипах. Никакой игры, сплошная документалистика. Звук был прекрасным, изображение чистым, будто бы снимались клипы и ролик в целом на высокопрофессиональной аппаратуре. А ведь снимали-то на обычные инструментроны военного класса. Там камеры, конечно, не любительские, но ведь и не профессиональные. Значит, волговцы успели и 'чистку' видео и аудиоряда провести.

— Станислав Романович, отведайте наши блюда. И... мы очень хотим однажды поесть ваших блинов и пельменей. Знаем: вы — большой мастер по их изготовлению, — усмехнулась Стрельцова. Командира улыбками поддержали сидевшие рядом офицеры. Титов почувствовал, как холодок отчуждённости стал постепенно рассеиваться.

Видеофильм завершился. Офицеры вполголоса стали обсуждать увиденное. Титов, уделяя должное внимание пище, прислушивался к репликам и не мог не отметить, что не услышал за всё время ужина никаких настораживающих и тем более обидных суждений. Обычная служба, обычная работа. Да, есть, конечно, 'шероховатости', но у кого из армейцев ВКС их нет — службу несут не киберы, а люди, которые не могут вот так просто — раз-два и освободиться от всех недостатков хотя бы на время вахты.

Ужин был необычайно вкусным. Станислав Романович отметил, что многие офицеры ели быстро и сразу же покидали офицерский зал столовой, видимо, торопясь на посты и в отсеки. Некоторые пришли много позже режимного начала ужина, многие так и не появились и их кресла за столами никто не занимал.

— Станислав Романович. — Стрельцова промокнула губы матерчатой салфеткой, сложила её и положила на край стола. — Через полчаса я жду вас у себя в командирской каюте. А пока... знаю, вы хотели зайти к себе в каюту. Зайдите сейчас, — сказав это, командир встала и направилась к выходу из столовой. Ей привычно и спокойно уступали дорогу, причём делали это, как отметил Титов, совершенно естественно, а не потому, что она — самый старший офицер на борту крейсера. В том, как волговцы пропускали Светлану Васильевну, Титов без труда прочёл уважение к её рангу, званию, должности, а главное — к тому, что она — женщина.

Если командир корабля сказала — значит, надо выполнять. Воспользовавшись салфеткой — не бумажной, как на большинстве военных кораблей, а тканевой, Титов встал и вышел из офицерского зала.

Теперь волговцы смотрели на него по-другому. Нет, они не пытались понравиться новому старпому, не стремились завоевать его расположение. Не навязывали ему своё общество. Во взглядах, в жестах, Титов читал уважение и понимание. Да, конечно же, впереди были реальные боевые будни, впереди были старпомовские регламентные обходы, впереди была круглосуточная работа. И волговцы, как ощущал Станислав Романович, были готовы делить всё это с ним, новым старшим помощником командира корабля.

Открыв дверь своей каюты, Титов переступил порог и сразу обратил внимание на рабочий стол. На нём лежали два новейших инструментрона: один настольный, офицерский и второй — наручный, тоже служебный, специальный. Ни в одной из инструкций не было ни слова о том, что новому старшему помощнику экипаж должен передавать во владение столь совершенную технику, а оказалось, что для волговцев такое действие — в порядке вещей.

Сняв с руки свой инструментрон, капитан третьего ранга перевёл всю информацию на новый прибор и с удовлетворением закрыл замки браслета новинки на своём запястье. Инструментрон встал как влитой, видимо, техники и инженеры 'Волги' как-то умудрились заранее адаптировать инструмент к особенностям, пусть даже пока что телесным — будущего владельца. Здесь ясно ощущалось влияние и внимание Стрельцовой: без неё волговцы вряд ли решились бы на такое, хотя, как знал Титов, Светлана Васильевна никогда особо не ограничивала своих сослуживцев в праве на проявление инициативы.

Усмехнувшись, Титов понял, почему Стрельцова рекомендовала — не приказала, а именно рекомендовала ему зайти ненадолго в каюту. Включив экран нового наручного инструментрона, Станислав Романович увидел богатое оглавление — почти вся документация по 'Волге' была уже 'закачана' на накопители прибора и разложена 'по полочкам'. Ненавязчивая и искренняя забота, проявленная и командиром корабля и её коллегами, понравилась Титову.

Взглянув на часы, капитан третьего ранга устроился в кресле. Открыв средний экран настольного инструментрона, Титов вызвал поуровневый, а затем — поэтажный план крейсера. До командирской каюты от каюты старпома было достаточно близко. Можно было уделить четверть часа ознакомлению с виртуальной моделью крейсера.

Удобная и полезная штука, позволявшая видеть происходящее на корабле в реальном масштабе времени. Вот двигаются по коридорам, лестницам и переходам фигурки людей, вот эти фигурки находятся в отсеках и на постах, вот уровни постепенно заливаются сигнальными цветами: зелёный — всё в норме, жёлтый — есть проблемы и они устраняются. Ожидаемых красных секторов не было — видимо, волговцы делали всё, чтобы исключить саму возможность возникновения неполадок и опасностей. Жёлтых отметок, кстати, тоже было очень мало, но и зелёная раскраска уровней и этажей не 'резала' глаз, не 'кричала' и не нарушала общей деловой и спокойной картины. Так, едва заметное зеленоватое подсвечивание. Для того чтобы сделать правильные выводы — вполне достаточно.

Увлёкшись ознакомлением с деталями виртуальной модели, Титов всё же сумел заставить себя очнуться и, взглянув привычно на каютные часы холла, отметил — до встречи с командиром осталось всего пятнадцать минут. Выключив настольный инструментрон, капитан третьего ранга свернул экран наручного инструментрона и вскоре уже шёл по коридору к лестничным 'стволам', привычно игнорируя пассажирские и грузовые лифты.

— Прошу разрешения, госпожа капитан первого ранга. — Титов постучал и приоткрыл дверь командирской каюты, увидев Стрельцову, сидевшую за столом, установленным прямо в холле. Да, очень непривычно. Обычно холлы командиры кораблей в своих каютах как кабинеты не использовали. Тем более что уже на фрегатах была возможность разделить холл и кабинет в периметре командирской каюты.

— Заходите, Станислав Романович. — Стрельцова отвлеклась от чтения информации с экранов настольного инструментрона, указала рукой на свободное кресло. — Присаживайтесь.

Она подождала, пока старпом войдёт и закроет за собой дверь. Лежавшие на ковриках овчарки приподняли головы и окинули гостя внимательными спокойными взглядами. Титов прошёл к креслу, сел и огляделся. Обычная командирская каюта. Никаких многочисленных рамок с дипломами и сертификатами, никаких витрин с призами и почётными подарками экипажу и командованию корабля. Несколько картин — пейзажи и ландшафты, вполне обычные, никакого авангардизма или кубизма. Две витрины одна — с аквариумом и вторая — с зелёным 'лужком'.

Стрельцова спокойно наблюдала за тем, как старпом оглядывается по сторонам.

— В кабинете, Станислав Романович, я редко кого принимаю. Большинство вопросов привыкла решать здесь, в холле каюты, — пояснила каперанг, когда Титов немного расслабился и откинулся на спинку кресла. — Итак, каков ваш 'свежий взгляд'? Говорите всё так, как почувствовали, ощутили и поняли. Без приукрашиваний, — попросила Светлана.

— Хорошо. — Титов едва заметно кивнул, пододвинул кресло к столу и начал свой рассказ.

Стрельцова слушала внимательно, делала отметки на экранах своих инструментронов. Задавала короткие, чёткие вопросы, интересовалась деталями, но не стремилась к тому, чтобы собеседник сразу же говорил о множестве мелочей.

— Что-ж, — сказала она, когда старпом завершил повествование. — Правильно говорят: 'свежий взгляд — полезен'. Многие ваши 'заметки' — важны и необходимы, Станислав Романович. Знаю, что вы уже поинтересовались вашим ежедневным общим распорядком.

— Да, — коротко ответил Титов.

— Во внеслужебной обстановке, как, например, сейчас, Станислав Романович, обращайтесь ко мне просто по имени-отчеству. — сказала Стрельцова. — Вот спецдокументация, — она вынула из ящика стола и подала старпому кристалл памяти и встала. — Я — в Центральный.

— У меня — вечерний старпомовский обход, командир. — Титов встал, уступая дорогу каперангу.

— Пройдём до Центрального вместе? — Светлана остановилась у двери каюты, погладила подошедшую к ней Зирду.

— Согласен.

Зорд и Грей быстро разобрались, кто пойдёт спереди хозяйки, а кто позади. Зирда вернулась на свой коврик, решив остаться в каюте.

Дойдя до герметдвери Центрального Поста, Титов козырнул Стрельцовой, та откозыряла ответно и переступила порог.

Зорд и Грей заняли свои коврики у входа в пост, Титов подождал, пока командир дойдёт до своего пульта и сядет в кресло, после чего направился на обход.

Через час капитан третьего ранга вошёл в свою каюту. Предстояло несколько минут уделить оформлению документов, после чего можно было выполнить команду 'отбой'. День завершился. Устроившись за рабочим столом в кабинете, Титов включил настольный инструментрон и соединил его с наручным, перекачав новые файлы.

Закончив оформление документов, старпом просмотрел на экране настольного инструментрона содержимое переданной командиром флешки и, убрав флешку в сейф, прошёл в санблок. Струи душа обняли тело, принося с собой желанное небольшое расслабление. Вытершись банным полотенцем, Титов переоделся в новый комбинезон, перецепил знаки различия и шевроны, проверил, всё ли соответствует стандартам, облачился в скафандр и, погасив свет, прошёл в спальню.

О том, что на 'Волге' в каютах старших офицеров устанавливались двуспальные кровати, Титов знал и раньше, а теперь убедился в этом наглядно. 'Информированные люди' из числа офицеров говорили, что решение об установке именно двуспальных кроватей 'продавила' при проектировании крейсера сама Стрельцова и этому вполне можно было поверить, счесть реальным фактом. Если у Стрельцовой и были основания, то она их не особо и афишировала, рассчитывая на понимание.

Устроившись на кровати поудобнее, Титов набросил покрывало и, взведя будильник на половину пятого, через минуту уже крепко спал.

Разведкрейсер 'Волга'. Светлана Стрельцова. Кто ты, Джон Шепард?

Алла Селезнева привычно взглянула на экраны медицинской обстановки, отмечая малейшие изменения — не только отрицательные, но и положительные. Медотсек жил обычной жизнью: врачи, фельдшера, медсёстры, медбратья занимались своей работой — привычной, ежедневной. Приходили волговцы, медики осуществляли текущий медконтроль, проводили лечение, процедуры, заполняли электронные форматки медицинской документации. Когда не было пациентов — тренировались в виртуальных средах, осваивали новые методики лечения.

Отметка Стрельцовой на экране медицинской обстановки едва заметно изменила свой цвет и Селезнева поняла: Светлана снова вернулась к чтению материалов о членах экипажа фрегата 'Нормандия'. Информационный 'баллон' рядом с отметкой наполнился скупым текстом — координаты размещения члена экипажа, индексы состояния здоровья, прогнозные показатели. Пока всё было в норме. Но... что-то медика настораживало в показателях. Очень настораживало.

Включив дополнительные экраны, Селезнева вызвала на них протоколы состояния здоровья Стрельцовой за несколько десятков лет. От показателей немного зарябило в глазах, но Алла задействовала фильтры и на одном из экранов вырисовалась такая симпатичная табличка... прямо произведение искусства.

'Влюбилась... — пробормотала Селезнева. — Крест поцелую, но Светка — влюбилась! И — по серьёзному влюбилась! Показатели — прямо как из учебника. Один в один! Знаю я, что она читает сейчас материалы по 'Нормандии'. Отслеживает постоянно и лично ситуацию там, интересуется всеми доступными данными по членам экипажа и команды. И, похоже, каждый раз натыкается взглядом — вольно или не вольно — на данные о предмете своей любви. Показатели каждый раз подскакивают. А о ком у нас чаще всего говорят, как не о командном звене? Там оно — немногочисленное... Не больше пяти человек. И кто из этих пяти так разморозил Светку?! Кто сумел эту Снежную Королеву, эту Скалу, эту Недотрогу так задеть, что она с утёса вниз головой может сейчас спокойно броситься?! Ей ведь эти встряски психические — в новинку... Это нам, девочкам, которые не были настолько зациклены на службе и работе и потому успевали общаться с мальчиками... понятно и привычно, а вот ей... Размораживается, истинный крест, размораживается Светка! Ох, тяжело ей придётся... Уже сейчас тяжело, на первых порах, а когда она его увидит въяви... Ой будет ей... непросто. Кто у нас там в этом командном звене такой необычный может быть?'

Врач набрала код и на другие экраны вышли форматки общих файлов личных дел командного состава альянсовского фрегата 'Нормандия'. Несколько минут Селезнева переводила взгляд с экрана на экран, вчитывалась, опускала глаза на столешницу рабочего стола. Обдумывала прочитанное. Только один человек — старший помощник командира корабля мог так задеть Светлану. Только он, Джон Шепард. Прочтя тексты уточняющих файлов, Селезнева уселась в кресле поудобнее, откинула голову на подголовник, прикрыла глаза, задумалась. В своём кабинете она была одна, к эпизодическим бормотаниям главного врача все сотрудники Медотсека уже давным-давно привыкли, так что можно было спокойно размышлять дальше.

Значит, Светлана влюбилась в этого британца Джона Шепарда. Угораздило девочку... Он ведь — явный нестандарт. Файлы — самые объёмные из всех, какие только сумела раздобыть Имперская разведка. Куда там Андерсону или тому же Прессли — их файлы, кстати, маленькие по размерам, текстов и картинок там — немного. А вот у Шепарда... Да, шифровка, да, ограниченный доступ, но статус Стрельцовой и статус Селезневой позволяли читать такие документы абсолютно спокойно — высокие, очень высокие допуски были присвоены обеим сразу после окончания спецфакультета Звёздной. Другие 'желающие почитать', до таких подробных материалов не добрались бы... И вот теперь Селезнева оказалась единственной, кто понимал, достаточно подробно, полно и точно, в кого влюбилась её лучшая подруга. И это понимание не доставляло Алле никакого удовольствия, лишало спокойствия и уравновешенности.

'Она же теперь себя поедом будет есть! Копаться в себе, искать точки соприкосновения. Вызубрит эти зубодробительные формулировки файлов Джона как 'Отче наш' и будет раз за разом прокручивать в своей памяти, — думала Селезнева. — Она ведь такая... Всегда считает себя хуже других. А в таких случаях, как этот... Ой достанется ей! Влюбилась бы в кого-нибудь попроще из личсостава той же 'Нормандии', глядишь — через месяц-два и свадьбу бы сыграли... А тут... Долго Светка будет прилаживаться к Джону, ой долго! Опасаться, тормозить, страхаться, принюхиваться, приглядываться. Ясно-понятно, что по сравнению с другими нормандовцами Шепард — монстр по уровню своих возможностей и способностей. И угораздило же Светку влюбиться в этого монстра... И что теперь делать?! Я, конечно, могу повлиять своими медицинскими средствами на её чувства, эмоции, но... поможет ли это Светке? Спасёт ли её это от душевного раздрая? Не получится ли так, что эта влюблённость будет единственной в её жизни, а я, если лишу Светку этой влюблённости — моментом из подруги превращусь в самого злейшего врага. Которого Светка уничтожит всемерно... И физически, и — по-всякому... Да и не согласится Светка на то, чтобы я её под активным режимом сканеров подержала, корректируя психосферу! Не согласится! Я, конечно, могу это сделать и насильно — всё же подобная психонастройка — прямое основание для проведения корректирующей терапии, чтобы сохранить командира корабля в нормальном, работоспособном состоянии...'

Мерцавшие экраны Селезнева просматривала раз за разом, изредка прикасаясь пальцами рук к сенсорам настольного инструментрона. Тексты и картинки менялись.

'Больно Свете будет! Ой, больно будет... Ну ладно там любой другой нормандовец или иден-праймовец... А она... В старпома влюбилась, рядом с которым постоянно этот протеанин пребывает. Ну — почти постоянно. И ведь не скажешь, что нет между Джоном и Явиком взаимовлияния. Есть. И ещё какое!... Да, сложности с тем, что Светка у Шепарда первой не будет, наличествуют. Первой у Джона была эта Дэйна-спортсменка. А теперь — и матриарх азари отметилась. Если на подходе её дочь... Ой больно Светке будет! А ведь, судя по показателям, Света решила стать единственной для Джона! Не буду спорить, она это — может. Спокойно и свободно может обеспечить, ведь любовь раскрывает полный потенциал личности... Но стоить это раскрытие Свете будет... очень дорого. Она ведь далеко не сразу придёт к Джону вот так, чтобы забеременеть... Да и Джон, насколько я знаю, не повёрнут на сексуальности, не считает, что женщина — это, прежде всего, красивое тело, которым надо непременно побыстрее в полной мере воспользоваться. Да ещё эта служба — и у него, и у неё... Тут даже не до писем и разговоров по аудиоканалам будет! Да и о видеоконтактах придётся забыть надолго. И как выстраивать отношения прикажете? У Шепарда — две фактических жены. Документы о браке с ними он, как спецназовец, выправит за секунды, Андерсон всемерно поспособствует и посодействует своему первому помощнику. А у Светы — первая большая любовь... И — сразу в столь сложного и неоднозначного человека. Никакой предварительной практики близких взаимоотношений с мужчинами у Светы — нет... Никаких отработанных схем-подходов к мужикам! А тут — не просто мужик, тут — мужик с галактическими и внегалактическими сверхвозможностями и сверхспособностями. Не простой мужик, ой не простой! И вот так сразу высшие силы захомутали Светку и поволокли к этому Шепарду. И ведь она идёт. Не сопротивляется, идёт. А как тут можно сопротивляться? Раз — и сразу сильная и большая любовь. Да, не буду спорить, пока что только начальные этапы.

Не для всех они даже заметны, но... Светка уже знает и чувствует, понимает, что попала и, возможно, понимает, что пропала. Но меня, свою подругу и врача, она не вызывает. Не хочет беспокоить. Похоже, сама решила разобраться. И ведь разберётся! Костьми ляжет, но — разберётся! Будет скрываться, таиться, но — разберётся. Теперь для Светы её командирская каюта станет ещё более необходимым и желанным убежищем. Там она будет скрываться надолго в полном одиночестве. Собачат, всех троих, оставит в холле, а сама или — в кабинет, или — в спальню. И там — не работать над обычными задачами и не отдыхать. А — поедом себя есть, трансформироваться, преобразовываться. И зачем женщинам такие страдания высшие силы посылают?! Шепард ни сном, ни духом не знает... Хотя... Есть у меня подозрение, что протеанин Явик — и его компания соплеменников — кое-что в этом направлении уже раскопали и отследили'.

Пальцы Селезневой исполнили на клавиатуре настольного инструментрона сложный танец и на экраны вылезли формат-протоколы службы слежения и перехвата разведкрейсера. Рамки-поисковики выделили нужные места в длиннейших текстах. Алла удовлетворённо хмыкнула: доказательства были налицо. Протеане уже знали о том, что за 'Нормандией' и её экипажем следит имперский разведкрейсер. И очень скоро могли бы передать информацию о слежке командованию фрегата.

Когда Алла просматривала формат-протоколы, её посетила одна мысль: протеане уже знают, что Светлана Стрельцова влюбилась в Джона Шепарда. Знают абсолютно точно и имеют все доказательства этого. А значит, очень скоро эта информация будет передана на фрегат. Как и когда — пока что было ясно, что в самое ближайшее время, а вот как... Разве что через Явика — единственного протеанина, оставшегося 'на виду'. Других способов Селезнева не видела, да и вряд ли они были — протеане не любили передавать такую информацию по линиям кодированной и шифрованной связи, пока фрегат стоит на Идене. Потом, после отлёта обоих кораблей с планеты, придёт очередь дальней космосвязи, а пока... Пока эту информацию передаст Явик. Передаст, скорее всего, частично — Андерсону и частично — Шепарду. 'В части, каждого из них касающейся'. Какая будет реакция Джона Шепарда — сейчас Селезнева не смогла бы точно и полно ответить на этот вопрос, но предполагала, что спокойная.

И в самом деле, что для него-то изменится? В него, видного офицера, спецназовца, эн-семёрку, часто влюблялись многие разумные. И женщины — в том числе. Ну, влюблялись и влюблялись. И что? А ничего! У Шепарда на борту фрегата — матриарх азари, с которой у капитана ВКС были уже очень близкие взаимоотношения. У него на Земле — Дэйна, с которой он не только удержал, но и развил до уровня также очень близких взаимоотношения ещё до того момента, как отправился в эту сложнейшую командировку. К нему превосходно относились очень многие иден-праймовцы: дети, подростки, юноши, девушки, мужчины, женщины. Так что известие о том, что некая Светлана Стрельцова, командир следящего за фрегатом и его экипажем имперского крейсера разведки, влюбилась в него, Джона Шепарда, вряд ли заставит капитана ВКС и старпома что-то очень существенно поменять в своём образе жизни. Явно сейчас ему не до таких изменений: приближается время отлёта с планеты, впереди — Цитадель, на которой за короткое время предстоит решить сложнейшие проблемы и вопросы.

Получается, что всё это время Светлана будет форменным образом метаться, страдать, заниматься самокопанием и самообвинением, пытаться просчитать гору вариантов взаимодействия с этим мужиком. А сам Джон Шепард спокойно будет заниматься делами, вопросами и проблемами, ни в малой степени не касающимися Стрельцовой. И ведь обвинить этого британца ни в чём предосудительном — не получится. Он работает, он служит, он выполняет свои обязанности и функции надлежащим образом. А Светланка — будет страдать. Будет, потому что 'ответка' прилетела к ней со всей определённостью очень сильная и мощная. Будет Светланка страдать, будет, тут уж ничего не поделаешь. Не захотела с восемнадцати лет общаться с молодыми людьми, держала их всех на расстоянии. А теперь — полюбила одного такого сложнейшего мужика. И понимает, очень вероятно, что понимает: разлюбить его — не получится. Придётся ей навёрстывать очень многое... Страдать, мучится, задавать себе непростые вопросы и просчитывать, просчитывать варианты. По-иному Светка не умеет, а может быть — и умеет, но — не захочет. Главное — от расстроенных чувств и взрывных эмоций ей будет очень трудно уходить за пределами своей командирской каюты'.

Просмотрев данные на нескольких экранах, Селезнева погасила пластины. Ей подумалось о том, что пройдёт несколько декад, прежде чем сложатся обстоятельства, позволяющие выйти на связь с 'Нормандией'. Не было ещё приказа из Штаба Разведастрофлота. Не было. А без такого приказа слежение, контроль и обеспечение 'Волга' будет осуществлять только в скрытом режиме. Который уже, фактически, скрытым не является. О слежке знают нормандовцы, возможно — догадываются или, что хуже, знают иден-праймовцы. Пока что ситуация не вышла за безопасные рамки, но как же будет трудно Светланке в эти декады терпеть такой душевный раздрай... И ведь не накормишь подругу транквилизаторами, не уложишь в Медотсек в гипносон на сутки-двое.

Работа требует присутствия командира почти постоянно... И Светлана просто так не согласится отступить. Да, она будет страдать, будет мучиться, будет бояться, будет опасаться, но она будет работать, будет действовать. Потому что по-иному она не умеет, она считает, что если она командир, то права на слабости у неё нет. Даже если все волговцы знают, что она — по-прежнему Недотрога и по-прежнему Скала, даже если все волговцы знают, что у неё практически и не было сколько-нибудь неформальных взаимоотношений с молодыми людьми. Светлана не даст себе расслабиться и если и будет сама собой, то только в своей каюте, где она теперь будет часами скрываться в спальне или в кабинете.

Собачата, конечно, особенно — Зирда, перенервничают. Но... может быть, они и будут рады, ощутив, что их хозяйка наконец-то влюбилась. Сложный путь впереди у Светланки, очень сложный. Нельзя выйти на связь с 'Нормандией', нельзя написать даже текстовую записку. Надо скрываться, надо таиться. Надо выполнять задачи, ведь слежение за 'Нормандией' и обеспечение нужд и потребностей её экипажа и команды — только одна из задач, поставленных перед экипажем имперского разведкрейсера. Сложно будет Светланке. Очень сложно'.

Селезнева понимала, что даже ей, лучшей и ближайшей подруге, Светлана ничего не будет говорить о том, что с ней произошло. Да, она понимает, знает и предполагает, что врач корабля отследила изменения в её состоянии здоровья, но, как обычно, не придаст этому значения. 'Я постоянно меняюсь, Алла. По-другому — не могу'. Вот так она скажет — и в очередной раз будет права. Её волговцы знают разной, понимают разной и любят тоже разной. Они уверены в том, что их командир, их мама — лучшая. А значит, имеет право быть разной. И сейчас, безусловно, они почувствуют, что их командир, их мама... влюбилась. Уж кого-кого, а непрофессионалов и бесчувственных чурбанов на борту своего корабля Светлана не терпела никогда. Списывала с крейсера моментально, по сильно упрощённой и предельно сокращённой процедуре. Поэтому изменения, происшедшие со Светланой, волговцы воспримут правильно. Каждый человек должен хотя бы раз в жизни влюбиться, потерять, образно выражаясь, голову. Тем более что пока вокруг — шаткий, но всё же мир и о боевом сосредоточении пока можно забыть. А рутинное сосредоточение... Для тех, кто служил на 'Волге', оно было привычным и обычным, ведь Светлана ориентировала своих коллег на то, чтобы выдерживать не нагрузки, а сверх— и ультра-нагрузки. И потому обычные нагрузки для волговцев были привычны.

Не было нужды бежать в Центральный Пост к командирскому пульту. Не было нужды вот так сразу являться в командирскую каюту. Пока что влюблённость Светланы проходила, как ясно ощущала Селезнева, первые этапы, малозаметные внешне. А вот внутренне... Светланку уже сейчас 'штормило'. Она ведь такая, прежде всего — копает себя, а потом, если потребуется, начнёт копать других, тех, кто её окружает. И сейчас, как доказывали протоколы объективного мониторинга, Стрельцова копала себя. Селезнева в общих чертах представляла себе это копание, но... оно ведь тоже было строго индивидуальным...

Светлана Стрельцова вышла из Центрального Поста, поправила штурмовую винтовку в наспинных креплениях, погладила ластившихся к ней трёх овчарок и медленным шагом направилась к себе в командирскую каюту.

Сколько раз она уже проделывала этот путь? Много, очень много раз. Может быть, даже не сотни, а тысячи раз. И сейчас она чувствовала, как на неё в очередной раз накатывает 'самокопание'. Чуть опустив голову, она шла по коридорам и переходам, лёгкими кивками головы приветствовала идущих навстречу или обгонявших её коллег, но её глаза неподвижно смотрели куда-то в одну единственную точку и коллеги понимали, что их командир о чём-то в очередной раз глубоко задумалась. Светлана помнила о том, что утаить 'полуразобранное' состояние от своих волговцев она не сможет, понимала, что почти все знают причину этого состояния.

Да, сидя в Центральном, она изредка, в свободные минуты, когда наступало затишье в волнах и валах данных, поступавших с сенсоров, датчиков, локаторов, читала материалы по 'Нормандии'. В последнее время она читала материалы по экипажу и команде. Знакомилась с теми, с кем, вполне возможно, если придёт приказ, придётся взаимодействовать уже реально. И раз за разом натыкалась и взглядом, и сознанием, и чувствами на одну и ту же фамилию: Шепард.

Ей иногда казалось, что этот землянин был на 'Нормандии' поистине вездесущ. Неудивительно, ведь он занимал пост старшего помощника командира разведывательного фрегата. Работа с кораблём и экипажем являлась для этого офицера основной. Но Шепард... Он лез в любые детали, в любые щели, знал до мелочей и посекундно обстановку на корабле, равно как и состояние экипажа и команды, каждого человека. И — не только человека, ведь на борту фрегата теперь находились не только двое турианцев-спектров, азари-матриарх, но и протеанин. Если имперцы, случалось, работали с турианцами, что было вполне обычным делом, то с азари-матриархами имели опыт работы очень немногие люди из состава ВКС Империи, а с протеанами... Увы, ни у кого из имперцев никакого опыта не было. Можно было даже утверждать, что альянсовцы в этом смысле 'обскакали' имперцев, обошли. Полностью опередили и получили практически неоспоримое первенство.

Впрочем, тот факт, что нормандовцы плотно сосуществуют и работают бок о бок с протеанином и матриархом азари, Светлану интересовал постольку, поскольку он был связан с Шепардом. Капитаном ВКС Альянса Систем, британцем по рождению и сиротой. Стрельцова хорошо знала, что для Джона армия стала жизнью. Она знала и другое: Шепард уже был влюблён — и неоднократно, причём — не только в женщин-землянок, таких, как Дэйна и Карин Чаквас, но и в матриарха азари — ту самую Бенезию Т'Сони, одну из сильнейших религиозных лидеров расы азари. Джон Шепард, как понимала Стрельцова, имел огромный опыт близких личных взаимоотношений с женщинами...

А вот она, Светлана Стрельцова, опыта близкого общения с мужчинами не имела. Никакого. Потому что с самого детства сориентировалась на достижение главной своей мечты: стать командиром большого военного боевого космического корабля. Этой мечте было подчинено всё. И вот, она сидит в командирском кресле 'Волги' — дальнего разведывательного крейсера. Мечта — достигнута. Предстоит большая и сложная работа... Казалось бы, живи и радуйся, так нет. Судьба приготовила ей ещё одно испытание: любовь к этому альянсовскому офицеру, Джону Шепарду.

Если бы не учёба на спецфакультете Академии... Наверное, Светлане было бы легче. А сейчас ей легко точно не было. Потому что пошла возвратная 'волна' и теперь Стрельцова по полной программе расплачивалась за своё нежелание устанавливать неформальные личные взаимоотношения с мужчинами.

Вряд ли Джон Шепард знал сейчас точно, полно и исчерпывающе, что его полюбила некая имперка. Даже если выжившие протеане учуют это и доложат Шепарду, что, собственно, изменится? Джон не ринется на борт 'Волги'. Ему это совершенно не нужно — проблем уже сейчас столько, что успеть бы решить хотя бы часть из них за очередные двадцать четыре земных часа или — за шестьдесят с лишним иден-праймовских. Так что... не следует опасаться ни появления Шепарда на борту крейсера, ни писем, ни аудиосообщений, ни видеосвязи от него. Не следует этого всего опасаться. По той простой причине, что этого — не будет. Джону Шепарду сейчас не до влюблённости. Он-то научился с ней справляться: отношения с Дэйной-землянкой, с Бенезией-азари, да и с Карин Чаквас тоже поспособствовали стабилизации Шепарда в этом смысле.

А вот у неё, Светланы Стрельцовой, с этим — никакой стабильности. Совершенно никакой! Хорошо ещё, что ощутив внутренний душевный и, чего уж там особо скрывать-то, физический раздрай, она сумела заставить себя прятать эти раздраи куда подальше, когда выходила из командирской каюты. А если учесть то, что волговцы имели полную возможность в любое время дня и ночи придти к ней в каюту, войти в её холл, то... единственными местами в своей собственной каюте, в которых она могла позволить себе ослабить хватку внутренних тормозов, стали кабинет и спальня. Туда она редко кого из волговцев приглашала, предпочитая решать все служебные вопросы в холле своей каюты. И именно там её эти оба раздрая настигали со всей силой и определённостью.

Алла посматривала на неё с плохо скрываемым профессионально-медицинским интересом, но пока не пыталась затащить в Медотсек в принудительно-приказном порядке. И на том спасибо. Хотя... прошло всего несколько дней с того момента, как Светлана впервые ощутила такой раздрай внутри себя. И одновременно — поняла, что этот раздрай будет сопровождать её теперь очень долго. Как минимум, до того момента, когда она впервые увидит Джона Шепарда рядом с собой. Без всяких технических посредников. Физически ощутит его. Сможет прочесть психически. До этого момента — ещё очень далеко. Несколько декад, как минимум.

И всё это время ей придётся совмещать преодоление и удержание в рамках этих волн раздрая с постоянной, напряжённой командирской и офицерской работой. Перспектива... нельзя сказать, что невозможно придумать лучше, а чего, собственно, она хотела?! Приближается война со Жнецами, ВКС Империи поставлены под режим 'жёлтой' боевой тревоги, идёт волновое перевооружение, модернизация. Разведывательные корабли ВКС Империи получили приказ в усиленном режиме отслеживать ситуацию в Галактике. Сложно даже перечислить все распоряжения, отданные Главным Штабом ВКС Империи. Теперь кроме скафандров имперцы на своих военных кораблях носят боевое оружие — и не пистолеты какие-нибудь, а винтовки, включая штурмовые и снайперские. С полным, конечно, носимым боекомплектом. Фактически, по ВКС Империи объявлена мобилизация. А мобилизация, как сказал земной классик, есть война. Ибо, если нет войны, то смысла объявлять мобилизацию тоже — нет.

Светлана кивала встречным и обгоняющим её волговцам, отмечала, насколько полно они выполняют приказ о вооружённости, насколько правильно пригнаны перевязи, упоры, захваты, как плотно фиксируется оружие. Бывало, останавливалась, указывала на недостатки, просила устранить, но всё это делала как-то механически, чисто по-служебному. Продолжала в основном думать о Шепарде, а ещё больше — о себе.

Проклятое право выбора. Да, считается, что женщина выбирает мужчину, от которого пожелает родить ребёнка. Одного или нескольких — не суть важно. Важно то, что у Светланы, как она понимала с каждым днём всё острее, выбора этого — не было. Она ощущала, что эта любовь к британцу-альянсовцу захватила её всю. Да, её учили на спецфаке очень хорошо, поясняли многие моменты, детали. Поэтому её не трясло мелкой дрожью, она не нервничала уж слишком заметно. Её командирская и офицерская работа не страдали из-за переброски почти всех личностных и телесных ресурсов на взаимодействие с этим чувством. С этой настройкой, с этой установкой. Форменный комбинезон, затем — обязательный на борту военного боевого имперского корабля скафандр помогали изолироваться, позволяли в стремлении дистанцироваться — не напрягаться. Да, комбинезон и скафандр помогли. Только вот это чувство возникло внутри. И для него, как понимала Стрельцова, никакой комбинезон, никакой скафандр не являются преградой.

Да, 'Волга' — боевой военный корабль. Но люди-то всегда остаются людьми. И двадцать четыре часа в сутки триста шестьдесят пять дней в году невозможно заставить человека не снимать комбинезон или тот же скафандр. Невозможно. Тело человека должно дышать. Должно... Много чего должно, чтобы сохранить работоспособность и целостность. Потому ясно, что и в каютах, и в кубриках люди позволяли себе снимать комбинезоны, снимать скафандры. Благо практически всех волговцев хорошо научили 'паковаться' в эти оболочки за считаные секунды на одних инстинктах и рефлексах. Если начать об этом всём думать, когда возникнет необходимость... Можно заранее заказывать могилу и оркестр. А так... Ни для кого из волговцев не было проблемой раздеться в каюте или кубрике до белья в свободное от вахт и работ время. Да и к полной обнажённости все волговцы, как знала Светлана, относились абсолютно спокойно. Глупо было бы сначала людям преподавать в школах и в вузах курсы биологии человека, а потом... потом, боясь посягательств или всяческих эксцессов, запрещать им раздеваться донага. Долго перечислять, но Светлана, прошедшая спецфакультет, могла бы спокойно, не сходя с места прочесть сточасовой курс лекций по этой проблематике. Научили на спецфаке. Хорошо научили.

Редко когда Светлана Стрельцова раздевалась до белья даже в полном одиночестве. Редко когда. Не было необходимости, а не только возможности. Всё время — полигоны, всё время — вылеты, выезды, тревоги, дежурства. Ей ли не знать, какими круглыми глазами смотрели на неё другие женщины-военнослужащие. Ведь считается, что женщине в армии труднее и в том числе по физиологическим причинам. Женщина — сложнее устроена, чем мужчина, ей нужно многое, без чего мужчины в силу самых разных причин, спокойно и свободно обходятся. Да, армейская медицина снабдила женщин-военнослужащих поистине спасительными препаратами, позволяющими не ломать и не терять менструальный цикл, но ведь всё равно... А Светлана умудрялась не снимать скафандр и комбинезон (со всеми прибамбасами) декадами и месяцами. То есть, конечно, она их снимала, но на очень короткое время. А так... Времени не было расслабляться. Возможности — тоже не было. Вот она и не расслаблялась, всегда вспоминая слова одного из имперских поэтов: 'Который месяц не снимал я гимнастёрку, который месяц не расстёгивал ремней'. Значит, можно и нужно так поступать, если полностью отдаёшь всю себя армии и службе. А всё остальное — вполне может подождать.

Вот и подождало. Скопилось, накопилось и шандарахнуло по сути Светланы так, что уже несколько дней она спасается, а не просто пребывает в своей командирской каюте. Сон — и тот стал беспокойным. Да разве только сон?! Да, за пределами каюты она — прежняя. Ну — почти прежняя. А вот в каюте... В каюте она — другая. И сейчас в очередной раз она идёт к себе в каюту, чтобы на несколько десятков минут расслабиться.

Мама, когда прилетела к ней на базу незадолго до отлёта 'Волги' в очередной разведполёт... в очередной раз попыталась напомнить Светлане, что она — не только офицер и командир, но и женщина. Привезла в подарок вечернее, открытое или... бальное платье. Краси-и-вое! Мама всегда одевалась строго и скромно... Но дочку — иногда — баловала. Вот и в этот раз, несмотря на сопротивление Светланы, всё же заставила её надеть это платье. Да ещё эти тканевые, выше локтя, перчатки. И роза, красная роза. Не искусственная — настоящая. Пахну-у-щая! Светлана видела и чувствовала, что мама довольна. Дочка уступила, надела платье. Может, действительно... Может, действительно мама тогда чувствовала, что дочке это потребуется. Платье Светлана забрала с собой в каюту. Сложила в какой-то ящик, да и забыла. А вот теперь... теперь придётся вспомнить об этом платье и о многом другом. Знала ведь, что мужчины любят глазами. Знала! Вот теперь придётся всё... навёрстывать. Вспоминать протоколы, ритуалы, пробуждать в себе женскую суть. Не хотелось ей это делать сейчас, в преддверии войны со Жнецами. Но... как сказал классик, другой, кстати, классик, 'война — войной, а розы — розами'. Потому — придётся. И платье надеть. И — не только платье, но и совершенно не армейское бельё. Вроде бы на первых этапах взаимоотношений это и не нужно, но...

'Ага, не нужно, — оборвала себя Стрельцова, проходя по очередной лестнице и старательно игнорируя возможность подняться на нужный уровень на лифте. — Не нужно, милочка, было бы тогда, когда бы ты с восемнадцати лет не погибала на полигонах, а в свободное от дежурств и службы время плотно и постоянно регулярно общалась с молодыми людьми. Так, как надлежит общаться не армейке-сухарке, а обычной девушке. А теперь, поскольку у тебя такого общения лет восемь не было, изволь навёрстывать. В темпе, милочка, в темпе!'

Не хотелось навёрстывать, но — приходилось. Любовь побуждает, а Светлане казалось всё определённее, что она и командует так, что не отвертишься от необходимости выполнять её команды в полном соответствии с высшими стандартами качества. Точно и в срок.

Теперь у Светланы спальня, а изредка и кабинет становились особыми местами в командирской каюте. Там она была вольна делать то, что никогда бы не стала делать в холле и тем более — за пределами каюты. Да, для большинства других волговцев эти вольности были совершенно обычны, а для неё — в новинку. Приходилось смиряться с ученичеством, глотать терабайты текстов, часами параллельно со служебными вопросами и проблемами обдумывать прочитанное, увиденное, узнанное. Да, нагрузка возросла, но любовь не спрашивала, хочет ли этого возрастания Светлана Стрельцова. Она — требовала.

Военный среднебронированный офицерский скафандр, шлем, пристёгнутый к поясу, комплект укладок и оружия. Всё это было привычно на себе таскать двадцать четыре часа в сутки. Светлана знала, что к её внешнему виду волговцы давным-давно привыкли, знала, что её строгое сосредоточенное лицо, внимательный взгляд и уставная причёска не являются для обитателей крейсера чем-то необычным. Только вот волговцы в частности и имперцы в целом были приучены читать мгновенно не только внешность разумного органика, но и его внутреннее физическое и психическое состояние. А вот с этим у Светланы были сложности. Теперь — были сложности. С того момента, как она несколько минут смотрела на официальную фотографию Джона Шепарда и понимала, что влюбилась. Именно в него — влюбилась. Не в кого-нибудь другого, поменьше калибром и... попроще, что-ли.

А чего она, собственно, хотела? Она — лучшая или одна из лучших в пределах 'Волги' и — не только на крейсере. Значит, ей по силам справиться и с такой проблемой. Никуда она не денется. Да, все медицинские предписания, направленные на сохранение её женского здоровья, Стрельцова (задолго, кстати, до появления рядом Аллы Селезневой), привыкла выполнять механически. Бездумно, на полном, как говорится, автомате. А сейчас ей придётся многое активизировать, многое проявить, да и вспомнить многое тоже придётся.

Остановившись в каком-то отсеке, относящемся к штурманским постам, Светлана огляделась вокруг. Поняла, что никого, кроме неё самой здесь нет. И пока не будет. Замерла, глядя на какой-то выключенный небольшой экран. Замерла, потому что едва ли не впервые ощутила себя... женщиной. Гораздо чётче, глубже, полнее, острее, чем раньше ощутила. Немного заболели груди, живот напрягся, талия... сложно описать, что там с ней произошло, да и военный бронескафандр не давал особой воли мышцам туловища... Только голова и осталась абсолютно свободной от тисков — шлем-то к поясу пристёгнут. Снят, короче. Губы напряглись. Светлана чувствовала, как они увеличиваются... Наверное, такие полные губы многие земляне называют чувственными.

Мешать таким вот изменениям — глупо. Внутренняя суть командовала внешней сутью Стрельцовой, активируя то, что было задавлено, то, что спало долгим и крепким сном. Теперь всё это, очнувшееся, проснувшееся и включившееся... пробовало свои силы, ощущая свою необходимость, свою важность. Руки бессильно висят, как плети вдоль тела. Ноги... Хорошо ещё, что они не подгибаются. До каюты, до своей каюты — она дойдёт. В этом у неё нет никаких сомнений. А там... Как минимум — в спальне она... сядет на кровать. Пока же она чувствовала, как её тело сбрасывает рамки служебности... возвращается в обычное, привычное для стольких женщин, пусть даже и военнослужащих, состояние...

Она — женщина. Всегда была ею. Физически. Телесно. Духовно. Многое ей удалось задавить на долгие годы, но, к счастью, не убить, только заглушить. И теперь заглушённое... просыпалось. Потому что есть программа, которой подчиняется любая женщина. Продолжать человеческий род. Рожать детей, воспитывать их, заботиться о них и об их... отце. Никто, кроме женщин не владеет этим даром, этим правом, этой возможностью. Если даже она, Светлана Стрельцова, сумела избежать тесных и близких взаимоотношений с молодыми людьми, с мужчинами, то ведь это не значит, что она утратила способность к деторождению, к воспитанию детей. Она не утратила способность быть таинственной, интересной, ценной, важной для мужчин. Среди которых она обязана найти, избрать и привлечь к себе самого, на её взгляд, достойного. Того, кто станет отцом её ребёнка. Как минимум — одного, а лучше — нескольких, потому что сама Светлана — из многодетной, по имперским меркам, семьи.

Что она, не засматривалась на других молодых людей? Засматривалась, ещё как засматривалась. Преимущественно, конечно, на имперцев. Как-то ей было с ними легче, комфортнее, привычнее. Искала ли она среди них спутника своей жизни? Чего уж там скрывать и отрицать-то, конечно же, искала. Душе и сердцу немногое можно приказать. А вот такого — чтобы не искать, не засматриваться... Нельзя приказать так, чтобы это везде и всюду было исполнено в точности и в срок полностью. Конечно, на спецфакультете её научили справляться с 'зовом пола', но уже там наставники ей говорили, что она и так задавила в себе этот 'зов' почти полностью, а потому в их усилиях нет никакой необходимости. Светлана выслушала эти мнения со всем вниманием, а потом... потом попросила 'протащить', иначе и не скажешь, её по всем стандартным и по всем нестандартным процедурам подавления этого 'зова'. Наставники, конечно, посопротивлялись, но вняли её просьбе, согласились. И она прошла полную основную и все дополнительные программы этого спецкурса. Помогло ли ей это служить? Очень помогло. А вот теперь всё это, задавленное, заблокированное, возвращалось. Во всяком случае — начало возвращаться и Светлана сейчас не могла даже представить, как ей 'аукнется' это возвращение. Знала только, что 'аукнется' серьёзно и чётко. По-иному и быть не могло.

Практика на спецфаке была разнообразной. Светлане приходилось носить не только форму имперских ВКС, но и гражданские одежды, а также — мундиры и форменные комбинезоны военно-воздушных и военно-морских имперских сил. Учили на спецфаке очень многому, учили фундаментально, потому Светлана не только носила форму, совершенно не соответствующую её истинной направленности подготовки, но и умудрялась полностью соответствовать требованиям, предъявляемым к носителю этой формы. В её фотоархиве до сих пор хранилась фотография, запечатлевшая её в форме капитан-лейтенанта ВМС России. Тогда она проходила практику на крейсере 'Гневный'. Две недели практики с полной загрузкой и полной ответственностью. Да, комбинезоны приходилось тоже носить, но эта фотография... Она была сделана во время одного из заходов в черноморский российский порт. Вспоминая, как это было, сейчас Стрельцова понимала, что в тот момент, в те минуты она немного отпустила себя на волю, стала не только офицером, но и девушкой. Привлекательной, красивой девушкой в ладной чёрной военно-морской офицерской форме. Уставная причёска — не классический безликий 'горшок', а именно причёска, лёгкий слой помады на губах, макияж... Всё без излишеств, в меру, но — красиво и к месту.

С тех пор прошло немало времени. Причёска... она мало изменилась, разве что стала проще и строже, лицо... тоже не претерпело существенных изменений. Губы... они иногда становились не менее полными, чувственными, чем тогда, но в основном... В основном людям, большинству людей, не только имперцам, свойственно обращать внимание на глаза. А глаза у Светланы были особыми. Она могла одним взглядом сделать с человеком то, что другие бы достигали гораздо более заметными усилиями. Стрельцова мало говорила, всё больше по необходимости, по делу, её самой привычной одеждой стал боевой офицерский среднебронированный скафандр. Или — комбинезон, куда же без него. Бельё — офицерское, без всяких изысков. Голая функциональность во всей её упрощённости. Была у Светланы в фотоархиве такая фотография. Не любила Стрельцова фотографироваться, глядя в объектив и многие, кто её фотографировал, с её, конечно, разрешения, об этом 'пунктике' знали. И уважали её право быть запечатлённой так, как только она этого хочет.

Прилетая на несколько дней, редко когда на неделю или на декаду к родителям в село, Светлана неизменно забывала о военной форме, переодевалась в сарафан и заплетала пусть короткую, но всё же косу. Тогда она ненадолго, но расслаблялась, переставала быть только офицером ВКС Империи. Правда, таких моментов в её жизни было очень немного. Редко когда она могла вырваться к родителям и пожить, как сама говорила, 'гражданской' жизнью. Но если она жила такой жизнью хотя бы несколько суток, то и там она предпочитала одиночество или общество подружек. К обществу молодых людей относилась... всегда очень прохладно и старалась не допустить никаких вольностей, тем более — по отношению к себе. Протокол доступа она сохраняла всегда невероятно жёстким. Потому-то её годами называли и Недотрогой, и Скалой.

Родители привыкли к её немногословности, задумчивости, к стремлению к уединению. Светлана могла часами сидеть где-нибудь и, опёршись лицом о руки, думать, глядя в какую-нибудь точку. О многом она тогда думала. Как сейчас понимала, в такие моменты её подсознание всё же отрабатывало сценарии взаимодействия с молодыми людьми, только вот сознанию об этом почти никогда не докладывало.

Рано или поздно, как всегда помнила Стрельцова, ей придётся выйти за рамки ужасающе краткого и чёткого сценария-протокола взаимоотношений с мужчинами. Придётся. Никуда она от этого деться не сможет. Не то что бы она пугалась выхода за эти самые рамки, нет. Она просто понимала, что для этого выхода потребуются слишком серьёзные основания и не менее серьёзные причины. И вот, несколько дней она уже ощущает, чувствует и понимает, что у неё появилась такая причина. Джон Шепард, уникальный нормандовец, обладатель внегалактических и загалактических возможностей и способностей. За несколько дней Светлана узнала о нём практически всё — имперские системы разведки оказали ей в получении всевозможной информации максимальную помощь. Да, британец. Человек другой культуры. Но — офицер, воин, командир, спецназовец высокого ранга. А главное — мужчина. И с ним, как понимала Стрельцова, обойтись общим, стандартным вариантом протокола взаимоотношений она не сможет. Значит, придётся многое позволить Джону. Объятия, поцелуи, может быть даже — небольшие, но частые подарки. Признания в любви — тоже. В общем, всё, что долгие годы она не позволяла в общении с собой ни одному молодому человеку. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Она знала Шепарда. Знала о нём очень многое. И понимала, что он... достоин её любви. Её открытости. Речь, конечно, не идёт вот так сразу, почти мгновенно, о беременности, о детях, но обо всём остальном, доселе запретном... шла. И ещё как шла. Светлана раз за разом прокручивала в сознании и в памяти самые разные сценарии взаимоотношений, основываясь на всём, что знала о себе и что знала о Джоне. Благо воображение, отточенное на спецфакультете, в очередной раз получило возможность порезвиться в полную силу.

Да, потом, чему Светлана не встречала в своей сути никаких запретов и противоречий на этот счёт, вполне могут быть и дети. Даже во время войны со Жнецами. Джон... надёжен. Настолько надёжен, что Светлана, думая о Джоне, не как офицере, а как о человеке и как о мужчине, стала всё чаще улыбаться. Смущённо так, склонив голову и опустив взгляд, но всё же улыбаться. Она не сомневалась, что поставлявшие ей информацию о происходящем на Идене и на 'Нормандии' волговцы знают и понимают причину этих улыбок на лице своего командира и относятся к ним с большим пониманием. Влюбилась их командир, их мама. Нормально влюбилась. В более чем достойного человека. Потому... Светлана чувствовала это понимание, тёплое, мягкое понимание почти круглосуточно. Волговцы страховали её, позволяли расслабиться пусть на несколько минут, но отойти от необходимости думать только о службе и о работе. Знали и понимали, что влюблённой Светлане эти минуты расслабления теперь... жизненно необходимы. А раз необходимы — то они, её волговцы, сделают всё, чтобы этих минут у неё, их мамы, их командира, было всегда предостаточно.

Светлана оттаяла и шагнула к лестнице, решив продолжить путь к своей командирской каюте. За временем она не следила — профессионалы в понуканиях и мелочном контроле не нуждаются, а у неё пока что нет никаких срочных дел. Никаких нет срочных дел, кроме одного: понять, кто же он такой, Джон Шепард, которого она полюбила?

Она хорошо знала, что Шепард никогда не допустит, чтобы кто-нибудь его постоянно обслуживал. Будь то на фрегате или на Иден-Прайме. И дело ведь не только в том, что любого армейца приучают к полной самостоятельности, к автономности, а в том, что Джон... был сиротой и привык заботиться о себе сам. Да, он был отдан в дом малютки, затем — в приют, когда подрос, потом его встретил детский дом, из которого он практически сразу, ну пусть с небольшой задержкой, ушёл в армию, которая стала его жизнью.

Светлана проследила жизненный путь Джона Шепарда со всей присущей ей скрупулёзностью и последовательностью. Она хотела знать и понимать этого человека задолго до того, как увидит его перед собой — реального, живого. Она отправила в разные места сотни запросов, получила сотни ответов и изучила эти ответы со всей тщательностью. Образ Шепарда переставал быть в её сознании схематичным, он оживал, наполнялся уникальными, взаимосвязанными и чёткими деталями. Шепард становился Светлане понятен... и необходим. Потому что любовь, жившая в сердце и душе Стрельцовой, жаждала получить всё новые и новые детали, всё новую и новую информацию об этом человеке, об этом мужчине.

Самостоятельность и автономность Шепарда Стрельцовой очень нравилась. Её беспокоил только один факт: сиротство Джона. Какое-то оно было не слишком естественное, не слишком стандартное. Здесь явно была какая-то тайна, о сути которой, вполне возможно, не знал, не догадывался и сам Джон Шепард.

Пока что Светлана вела поиски дополнительной информации самостоятельно. Волговцы ей помогали, но их помощь ограничивалась поставкой информации о жизни нынешнего Шепарда, о его работе на 'Нормандии' и на Иден-Прайме, а Стрельцову интересовала вся жизнь Джона Шепарда, если возможно — то с рождения. И вот тут она, командир разведкрейсера, чувствовала крупную недосказанность. Не зря же Джон ещё в приюте, а потом и в детдоме искал братьев, сестёр, пытался найти родителей. Да, были случаи, когда осиротевшие дети... Делали это, чтобы обрести душевное равновесие и покой, но Джон...

В его стремлении найти семью, найти родственников было что-то большее, чем детское упрямство. Здесь была, как ощущала Стрельцова, нешуточная, недетская душевная боль. Светлана часто ловила себя на мысли, что Джон что-то такое знал о своих родителях такое... что, казалось бы, удалось скрыть слишком надёжно прежде, чем он стал сиротой. И стал ли он сиротой?

Пока Светлана вела поиски в одиночку, направляя шифрованные запросы, она избегала прибегать к помощи своих многочисленных знакомых. Ей хотелось самой узнать Шепарда поближе, получше, полнее. А потом, когда придёт время, она или оставит Шепарда в покое или... постарается узнать о нём побольше, обратившись к своим хорошим знакомым, имеющим в своём распоряжении нужные доступы и ресурсы. Джон считал себя одиночкой, считал, что он — одинок, что он круглый и полный сирота. Наверное, такая 'установка'... помогала ему жить. Давала некую фундаментальную определённость и успокаивала, делала ненужными неизбежные в любом другом случае метания и шатания. Но всё равно, даже если Шепард убедил себя, что он одинок, обмануть свою суть он не сможет. Светлана, за несколько суток восстановившая большую часть эпизодов его жизни, понимала — в жизни Джона Шепарда есть какая-то тайна. О сути и деталях которой Джон может догадываться, но точно знать... увы. И эта тайна не касается вполне обычных и весьма нормативных взаимоотношений между Джоном и Дэйной. Нет. Другая, связанная с его родителями, а может быть — и с реальными братьями и сёстрами. В то, что такой человек, как Джон Шепард не может быть одинок... Светлана Стрельцова поверила истово, как мало во что верила в своей жизни. И эта вера... помогла ей принять важное решение: она встанет рядом с Джоном и постарается сделать всё, чтобы он больше никогда в жизни не был одинок. Вернутся ли к нему родители и братья с сёстрами, а может — и другие родственники объявятся — это ещё в точности не известно, а Джон Шепард, как была убеждена Светлана, уже сейчас нуждается в том, чтобы перестать быть одиноким, перестать ощущать себя одиночкой.

Стрельцова помнила, что Шепард ни разу не стал отцом. У него не было детей ни от одной женщины, с которой он имел близкие взаимоотношения. Разведка Империи доложила каперангу о том, что Дэйна — та самая известная спортсменка, с которой Джон был знаком с детства, хотела забеременеть от него, но вызов на 'Нормандию' пришёл раньше и Джон покинул Землю. Карин Чаквас — не в счёт, она отдала предпочтение Андерсону. Шепард понял её выбор правильно и принял как данность. Бенезия... А что ещё хотеть спасённой матриарху-азари, обретшей способность и возможность жить нормальной жизнью? Конечно же, попытаться взять от жизни всё, в том числе — и родить ребёнка. Шепард не воспользовался своими необычными способностями и — не стал осложнять Бенезии жизнь.

Стрельцова не могла не задать себе ключевой вопрос, важный, прежде всего, для неё самой: готова ли она стать матерью детей Джона. Несколько суток подряд в самые разные моменты она задавала себе этот вопрос. И — не получала внятного ответа, понимая, что сути, сознанию, подсознанию не хватает информации для ответа. Чёткого, исчерпывающего и полного ответа на этот важный вопрос. А сейчас, уже видя впереди дверь своей командирской каюты, отпустив лёгким жестом всех троих овчаронов вперёд, чтобы они вошли в каюту первыми, Светлана ощутила, что готова получить ответ на этот, мучавший её несколько суток вопрос.

В конечном итоге взаимоотношения мужчины и женщины — это, прежде всего, семейные отношения, связанные с рождением и воспитанием детей. Трудно и даже невозможно представить себе более стойкое во всех смыслах основание близости между мужчиной и женщиной, чем дети. Новые поколения, новые люди. Природа, эволюция требовали раз за разом своего, а разумные органики обставляли этот процесс условностями, деталями, мелочами и находили в этом обставлении индивидуальную ценность, важность, нужность. Хотя... процесс и результат оставались одними и теми же — не только новые поколения и не сколько новые люди, сколько новые комбинации генов, признаков, особенностей.

Войдя в каюту, Светлана закрыла за собой плотно дверь, но включать запрещающий красный сигнал на ВИ замка не стала. Волговцы и так знают, что нужно сделать, чтобы попасть в командирскую каюту и не причинить неудобства и беспокойства её хозяйке. А пока... Пока можно было снять скафандр, убрать оружие... Кроме пистолетов, конечно. Да ещё самоспасатель проверить на поясе. Мало ли что может случиться, а несколько десятков минут полной защиты без скафандра могут очень и очень пригодиться. Лучше, как говорят мудрые, перебдеть, чем недобдеть.

Переодевшись в свежий форменный комбинезон, Светлана заменила брюки шортами и забралась с ногами на постель в своей спальне. Да, кровать большая, широкая. Когда 'Волга' проектировалась, ответственные за интерьеры и мебель-комплекты инженеры горой стояли за узкую армейскую койку, но Светлана сумела-таки доказать, что старшеофицерские каюты должны иметь комфорт и оснащённость, сравнимые с высококлассными земными квартирами. По самым разным причинам. Эти самые причины Светлана не раз и не два озвучила инженерам, и те приняли её точку зрения. Теперь вместо армейской полки-койки здесь, в спальне находилась большая широкая вполне земная кровать, двуспальная, кстати.

Светлана, поправляя застёжки на туфлях, вспомнила, что инженеры-мужчины выражали самое ясное недоумение по поводу того, почему в старшеофицерской каюте должна быть именно двуспальная, а не односпальная кровать. Но Светлана стояла мёртво. Пришлось пояснить инженерам — и она пояснила. Хотя очень надеялась, что инженеры — профессионалы и сами поймут. Дальний полёт разведкорабля... Взаимоотношения между людьми... Ну и дальнейшее, что ей, женщине, не хотелось явно словесно озвучивать в мужской компании. Женщин среди инженеров — проектантов и разработчиков в группе, занятой созданием 'Волги' было мало, а тех, кто были, Светлане не хотелось отрывать раз за разом и привлекать в качестве своей группы поддержки. Справляться приходилось самой, одной.

Взобравшись на кровать, Светлана скинула туфли и, подтянув колени к плечам, устроилась поудобнее, подпёрла голову рукой и задумалась. Да, двуспальная кровать. Да, ей пришлось пояснять инженерам необходимость таких кроватей на дальнем разведкрейсере. И не только в каютах, но и в кубриках. Везде, где размещались не только офицеры, но и старшины и сержанты. Дальний разведкрейсер. Мало ли куда его может занести. Полёт может длиться годами, десятилетиями. Всякое могло быть, всякое могло случиться.

Сейчас, сидя на двуспальной кровати, Светлана оглядывала ложе со смешанными чувствами. Она привыкла к тому, что ни разу ни с кем из молодых людей она не разделила ложе. Ни здесь на крейсере, ни где-нибудь ещё. А сейчас... сама её внутренняя суть говорила в полный голос, громко, определённо и отчётливо, что с Джоном Шепардом она ложе, наконец, разделит. И будет этому разделению очень рада, довольна и даже горда. Потому что... Потому что тогда она станет женщиной, станет матерью уникальных и здоровых детей. Как минимум — одного ребёнка. Хотя бы одного. Да, придётся замучать Аллу требованиями проведения медконтролей, специализированных, узких, но... Сейчас Светлане уже не хотелось гибнуть, не оставив родителям внука, внучку или внуков. Не хотелось. Она ведь единственная дочка. Да, есть три брата, но это — дело совершенно другое. Она — дочь и её дети для родителей — важны. Не важнее, а именно важны.

Сейчас, сидя на кровати в полутёмной спальне, Светлана со всей определённостью ощущала, насколько ей теперь не хочется гибнуть, оставшись бездетной. Да, долгие годы она гнала от себя эти мысли о детях, о беременности, о супружестве, наконец, о близких взаимоотношениях с мужчинами... А теперь вот так, сразу, всё это навалилось... Потому что... Потому что она, Светлана Стрельцова, влюбилась. Впервые в своей жизни влюбилась глубоко и полно.

И, едва она влюбилась, как многие сновидения стали ей понятны. В том числе и одно, где рядом с ней — сын. Тёмный, закутанный в серый почти непроглядный молочный туман лес и она... она стоит перед женщиной, как две капли воды похожей на неё саму. Сын — мальчик — рядом с этой женщиной. Светлана, стоявшая неподвижно, замершая, раз за разом (а этот сон посещал её несколько раз за последние годы) видит, как эту женщину, сидящую на голой чёрной обугленной земле рядом с мальчиком, охватывает пламя. И она, обнимая рукой сына, молча смотрит на неё, Светлану Стрельцову. Фактически — на себя саму, только... бездетную. Смотрит и сгорает.

Несколько раз Светлана досматривала этот сон до конца. И потом... потом с трудом долго собирала себя 'по кусочкам', проснувшись. А когда не досматривала до конца — всё равно ходила полдня... весьма задумчивая.

Понимая, что она может погибнуть в будущей войне со Жнецами, погибнуть так, что даже её тела никто никогда не найдёт, Светлана теперь понимала и другое: этот сон напоминал ей о возможности погибнуть вместе с детьми. И о возможности погибнуть бездетной. Никого из мужчин рядом не было в том сне. Лес был уныл, тёмен и... почти пуст.

Сейчас Светлана раз за разом вспоминала, какое спокойное лицо было у этой женщины, у неё самой... Страшные, ёмкие слова: 'Времена — не выбирают. В них — живут и умирают' звучали сейчас в её сознании. Ей вспомнилось лицо мальчика, сына. Спокойное. Если женщина смотрела на неё, то мальчик смотрел куда-то в сторону, за спину Светлане Стрельцовой. И ни разу она не нашла в себе сил обернуться. Он смотрел туда так спокойно. Ей самой было трудно описать, как он туда смотрел. На ум раз за разом приходило только это 'спокойно'. И всё. Казалось, ей было этого... достаточно.

Когда костёр догорал... Иногда Светлана видела в том тумане мятущиеся, предельно нерезкие, дымообразные фигуры. Мужчин, женщин, юношей, девушек, детей. Наверное, там, среди этих фигур, были и старики. Бабушки и дедушки. Когда Светлана видела эти фигуры, она слышала разные голоса. На разных языках они говорили. Обычные разговоры, обычные реплики. Разрозненные, рваные. Это было слышать очень страшно. Лес, туман и эти дымообразные, едва заметные в молоке тумана фигуры.

Этот лес являлся Светлане в её сновидениях нечасто. И сейчас она понимала — воспоминание о таких снах пришло к ней не просто так, далеко не случайно. Впереди — война. Галактического масштаба столкновение. Убитых и раненых тогда будет уже не миллионы, а миллиарды. Это — не внутрирасовый и не межрасовый конфликт, это — конфликт межгалактического уровня. И вот так совпало, что до войны осталось совсем немного, а она, Светлана Стрельцова, полюбила впервые в своей жизни. И теперь ей придётся совмещать. И войну, и любовь. К такому... невозможно быть полностью готовым. Можно, может быть, подготовиться частично, но полностью вряд ли.

Теперь ей предстоит бояться за того, кого избрала её внутренняя суть. Бояться за Джона Шепарда. Бояться всегда, даже не став его законной и официальной женой. Любовь не спрашивает об этих пластобумагах с печатями и красивыми фоновыми рисунками. Любовь требует своего, требует эмоций, чувств, высокоуровневых отношений. И то, что и она, и Джон — воины, офицеры, профессионалы, спецназовцы, не снижает планки требований. Кем бы они ни были, они важны друг для друга. И прежде всего они — люди, а уж потом — воины и офицеры. На войне чувства, эмоции, взаимоотношения становятся определённее, чётче, яснее. Потому что рядом — смерть. Мгновенная и неминуемая смерть. Смерть тела — прежде всего. И тогда для того, кто будет жить дальше, останутся боль и память.

Светлана перевела взгляд на один из настенных экранов. Вспомнила о том, что ей удалось узнать о Джоне. И помрачнела ещё больше. Он ведь такой... Всех остальных отпихнёт к себе за спину, а сам — вперёд, на самый трудный и опасный участок. На самого опасного врага. И ведь своими внегалактическими возможностями и способностями он пользуется крайне редко. И всегда — очень осторожно. Не хочет прослыть монстром. Не хочет, чтобы его считали предельно не похожим на обычных землян, на обычных людей. А ведь он уже и так необычен, ведь он — обладатель высшего спецназовского ранга. Такой ранг просто так не дают. А он его — заслужил и заработал. Всегда был там, где труднее, опаснее и, чего уж там скрывать, больнее всего. Защищал и служил. Не за звёздочки и лычки на погонах и шевронах — он до сих пор фактически — только капитан-лейтенант, а за что-то большее. То, что понимается лишь внутренне, без слов.

Согласно плану имперского командования разведсил ВКС России крейсер 'Волга' должен будет в определённый момент встать рядом с 'Нормандией'. И образовать с этим кораблём неразрывную пару. В принципе ничего не обычного в этом плане не было — такое уже делалось и не раз. Только вот впервые придётся осуществлять такое объединение в условиях приближения галактической войны. Ладно там тактическое объединение двух кораблей. А вот как посмотрят волговцы и нормандовцы на то, что старпом фрегата и командир крейсера — влюбились и полным ходом идут к семейному формату взаимоотношений — это ещё очень большой вопрос. Больной вопрос, можно даже так утверждать. Потому очень хорошо, что Светлана ощутила влюблённость в Шепарда задолго до того момента, когда возникнет необходимость поставить 'Волгу' рядом с 'Нормандией'. У неё есть теперь крайне необходимое время для того, чтобы выстроить ситуацию неспешно. И, главное, ненасильственно. Так или иначе, она выполнит приказ штаба — крейсер встанет рядом с фрегатом. А будут ли у неё с Джоном семейные взаимоотношения или они останутся только рабочими, служебными — покажет время. Да, чего там скрывать, ей хочется семьи, хочется детей, хочется свой семейный дом. Только вот всё это пока — просчёт ситуации, не больше того. И подготовка всего необходимого для безопасного 'развёртывания' в случае развития той же ситуации по определённому сценарию. Так всегда было, только люди не отмечали это столь точно и чётко.

Зирда поскреблась в полуприкрытую дверь спальни. Светлана очнулась от размышлений, встала, подошла к двери, открыла. Овчарка вошла, остановилась. Зорд и Грэй посмотрели на хозяйку, но своих ковриков не покинули. Привыкли, что именно Зирда, как дама, наиболее плотно опекает и контактирует со Светланой. Знали, что она поймёт хозяйку точнее, глубже и полнее. Убедившись, что с овчаронами всё в порядке, Светлана тихо закрыла дверь спальни, обернулась к замершей у кровати Зирде — овчарка сразу определила, где провела всё это время её хозяйка и решила, что ей тоже будет лучше побыть рядом с кроватью. Мало ли что... Сейчас собака была спокойна, она уже поняла, что хозяйка уединилась для раздумий, для размышлений. Стрельцова не сомневалась, что Зирда также уже определила: её хозяйка не плакала, не была слишком уж расстроена, хотя, конечно, воспоминания и размышления далеко не всегда были приятными.

Вернувшись к кровати, Светлана забралась на неё с ногами, снова подтянула колени к подбородку, замерла. Зирда легла сбоку от кровати так, чтобы видеть хозяйку не поворачивая головы. Присутствие овчарки не напрягало. Помогало успокоиться, сосредоточиться.

Мысли сами собой вернулись к тому сну о лесе, полном тумана и неясных фигур. Сейчас Светлана вспомнила, что несколько раз она пыталась протянуть своей копии, фактически — самой себе, раз за разом сгоравшей в пламени костра, руку, пыталась схватить хотя бы ребёнка... И каждый раз, каждый раз не успевала. Она ощущала, понимала, что её лицо было спокойным в такие моменты — хорошо научили на спецфакультете держать себя мёртво в руках — в самые что ни на есть кризисные секунды, минуты, часы. Но... просыпаясь, Стрельцова раз за разом очень жалела, что в очередной раз не успела спасти не только женщину, но и её сына. Многозначность сна зашкаливала. И Стрельцова не пыталась обратиться к многостраничным электронным сонникам. Не хотелось расхолаживать себя окончательно, вводить в нестабильность, усиливать потребность зациклиться на увиденном во сне.

Зирда подняла голову, взглянула в глаза хозяйки и в её взгляде Светлана прочла: 'Что же ты думаешь всё время о плохом, Света? Подумай о чём-нибудь хорошем. Например, о том, что ты теперь будешь рядом с достойным человеком. Очень достойным. Я же была рядом с тобой, когда ты тут часами сидела на кровати, просматривала материалы о нём. Ты же сама чувствуешь: он — достоин тебя. Так почему же ты раз за разом возвращаешься к мыслям о плохом, об огне, боли, смерти? Всё это будет впереди, а пока... Пока есть возможность подумать о хорошем и порадоваться чему-то очень хорошему'.

Да, собаки — не говорят на человеческих языках. Но за последние сто лет люди ощутимо продвинулись вперёд в понимании своих четырёхлапых и хвостатых первых помощников. Потому Стрельцова едва заметно кивнула. Зирде этого кивка оказалось достаточно, чтобы снова улечься поудобнее, опустить голову на мощные, сильные и быстрые лапы. Да, Зирда — овчарка. Служебная собака, прошедшая несколько курсов полной дрессировки и спецподготовки. Она стала тенью Светланы, её советницей и, в значительной степени, самой желанной собеседницей в те минуты, когда Стрельцовой не хотелось видеть никого из людей.

Вздохнув, Светлана спустила ноги с кровати на пол, встала, сняла комбинезон и разулась, оставшись в белье — майка и трусики. Нажатием клавиши открыла стенную панель, под которой было спрятано большое, в рост человека, зеркало. Чувствуя на себе внимательный мягкий взгляд Зирды, Светлана взглянула на себя. Сколько раз она себя видела в этом зеркале? Очень много раз. А сейчас ей надо представить себе, какой увидит её Джон Шепард. Да, взгляд спокойный, усталый. Такой взгляд очень свойственен одной из любимых женщин Шепарда — врачу фрегата Карин Чаквас. Светлана обводит взглядом свою фигуру, смотрит придирчиво, старается отметить малейшие недостатки. Кто, как не женщина, способна оценить другую женщину, а не только саму себя беспощадно и строго. Вот и сейчас Светлана рассматривает своё отражение в зеркале, поворачивается из стороны в сторону, поднимает и опускает руки.

Пока что за этими телодвижениями наблюдает сверхпонятливая и удивительно спокойная Зирда. А случись кому-нибудь из волговцев такое увидеть?! Разговоров будет — на декаду. Потому Светлана и скрылась не только в своей каюте, но и в спальне, куда никто из волговцев не зайдёт. Видео отключено, камеры и экраны — выключены.

Светлана знает, что любит несколько склонять голову вправо, малозаметно, но для неё — ощутимо. Осмотром она осталась довольна — ничего лишнего, кожа — чистая, фигура — в меру накачанная, вполне женская. Никакой мужеподобности. Она — женщина телесно и теперь это ей очень потребуется. Впервые за долгие годы она согласится пустить под свою одежду руки мужчины. Согласится обнажиться перед ним. Чего уж там скрывать, волнительно даже думать об этом, а переживать в реальности... эмоции вполне могут захлестнуть её с головой. Пусть. Она должна разморозиться и она — разморозится! Это необходимо для полноты взаимоотношений. Она — любит Шепарда, она его — полюбила. Сама, первая сделала выбор. Удивительный и необычный для неё самой выбор, но — выбор.

Скромные неброские цвета майки и трусиков не напрягали. Армейский покрой, строго функциональный, надёжный. И не скажешь, что такая внешне хрупкая девушка способна уложить за несколько секунд в бессознательное состояние пятерых накачанных вооружённых громил. Но сейчас нет необходимости никого укладывать в беспамятстве на пол. Сейчас надо привыкнуть к тому, что вот так, в одном белье её увидит мужчина, которому она доверяет, потому что... потому что любит его. Всё стандартно: мужчины любят глазами. И если Шепарда любят и Дэйна-землянка и Бенезия-азари, то он, вероятнее всего, знает, что женщины любят ушами. Хотя и внешний вид мужчины, а у Джона, кстати, он всегда безупречен, для женщины имеет большо-о-е значение.

Взгляд Светланы сполз с лица — что поделаешь, на лицо женщины мужчины обращают огромное внимание. Самая заметная и доступная мужскому взгляду часть фигуры. Переместился взгляд на плечи и грудь, скрытую не только майкой, но и лифчиком. Вполне женские плечи. В меру развитые, в меру накачанные. Скрытая сила... К её обнажённым плечам теперь может прикоснуться мужчина. Никому из молодых людей Светлана годами не позволяла вот так вольготно и свободно прикоснуться к своим обнажённым плечам. Редко когда позволяла прикоснуться к плечам, скрытым под одеждой. Вольностей не допускала, пресекала сразу. Научилась пресекать. И сейчас с особой силой, просуммировав все сделанные когда-либо молодыми людьми попытки прикоснуться, представила, как её плеч касаются руки Джона. Ей будет приятно, ведь это будут прикосновения рук человека, которого она полюбила сама, по собственной воле и по собственному выбору. У неё нет оснований сопротивляться этой любви. И она не будет ей сопротивляться, не будет противоречить.

Грудь... Нет, пожалуй, мужчины, который бы не обращал самого пристального внимания на эту часть женской фигуры. Ту часть, которая стопроцентно и окончательно отличает женщину от мужчины. Едва родившись, женщины и мужчины видят и чувствуют материнскую грудь, ощущают её и питаются её молоком долгие месяцы. Лучшая еда для младенца. Потом... девочки привыкают к тому, что у них у самих есть грудь, а мальчики... с ними сложнее. Считается, например, что женская грудь должна умещаться в ладони мужчины, хотя это, конечно же, частности. Люди встречаются, влюбляются, женятся и выходят замуж независимо от того, какого размера грудь у женщины. И, тем не менее, по ряду причин для мужчины женская грудь — предмет повышенного интереса.

Взгляд Светланы скользит ниже, на живот... Спортивный, подтянутый, чуть заметны рельефы накачанных тренированных мышц. И теперь, возможно очень скоро, под сердцем Стрельцовой зародится новая человеческая жизнь, а может быть — и не одна. Девять месяцев ожидания. Да, проблемного, тяжёлого, неспокойного ожидания. Но зато результат — прекрасный, без всякого преувеличения: дети! То, что дано порождать только женщинам.

Талия... Та часть женской фигуры, на которую мужчины обожают класть свои руки. Им нравится, что она бывает 'осиной', тонкой, легко обхватываемой. Бёдра отсюда набирают свою крутизну...

Ноги... Накачанные, тренированные и всё же оставшиеся женскими. Мужчины любят видеть их обнажёнными, желательно, конечно, на полную длину, но такое бывает крайне редко. По самым разным причинам. Сильные, быстрые. Светлана любит танцевать, любит акробатику, да и в единоборствах и в пеших переходах развитые ноги — первое дело.

Помедлив, Стрельцова снимает майку, расстёгивает наспинный замок бюстгальтера, обнажает груди, прикрывает соски и бугры левой рукой и долгим взглядом рассматривает, оценивает, изучает своё отражение. Да, груди — нормальные, в меру большие, в меру объёмные. При беге не мешают, не трясутся, не тянут тело вниз, в наклон вперёд. Живот тоже строгий, стройный, но, удивительно дело, сохранивший все черты женского живота, несмотря на тренировки и режим питания, казалось бы, не способствующие сохранению этих черт. Несколько минут Стрельцова придирчиво, пристально рассматривает своё отражение, стараясь смотреть именно 'мужским' взглядом, ведь она — разведчик и её таким 'штучкам' учили долго и хорошо.

Осмотром она осталась довольна, надела и застегнула лифчик, надела майку, выпрямилась, закрыла зеркало панелью. Конечно же, до близких телесных контактов дело во взаимоотношениях с Джоном у неё дойдёт далеко не сразу, но и к этому ей нужно готовиться. У Джона — огромный практический опыт, а у неё этого опыта нет. Если, конечно, не считать опыта первой любви — чисто платонических взаимоотношений. Без всякой сексуальной окраски. Объятия — будут, поцелуи — тоже будут. А главное — будут долгие тихие разговоры. Без восклицаний, без вскриков. Именно такие, какие Светлане нравятся. Джон умеет общаться с женщинами без сексуальной окраски любых своих действий и при этом он не перестаёт быть мужчиной, проще говоря — самцом. Если бы это было не так — то его бы не потерпела ни Дэйна, ни Бенезия, на него не обратила бы никакого внимания Карин Чаквас. Подумаешь, на борту появился офицер на должности старпома! Не он первый, не он и последний. Работать вместе, служить вместе — да, а вот жить вместе, любя друг друга, с прицелом на семью и детей — нет. Это, как говорят в славном городе Одессе, две большие-большие разницы.

Светлана представила себе, как она касается своим лбом лба Джона. Ей сейчас всё равно, что Джон явно выше её ростом. Для неё это непринципиально. А потом Светлана представила, как она чуть поворачивает голову и целует Джона в губы. Именно в губы, а не целомудренно, по-дружески в щёку. Представление это было столь ярким и приятным, что Стрельцова постаралась задержать его в своём сознании подольше. И ей это удалось.

Джон, конечно же, неотделим от армии. Он двадцать четыре часа в сутки затянут, если не в скафандр, то в мундир, форменный комбинезон. Женщине увидеть его в плавках или голым... Пожалуй, в полной мере это удалось только Бенезии и Дэйне. Ну, в плавках, возможно, его видели женщины-сокомандницы в душевых фрегата, всё же армия воспитывает сдержанность, а вот обнажённым... Действительно, только Бенезии и Дэйне. Если, конечно, не считать Карин Чаквас, но там — всё чисто, только сугубо профессиональный врачебный интерес. Без всякого намёка на неконтролируемую сексуальность. Чаквас любит Шепарда, это ясно, но отдала-то она предпочтение всё же не ему, а Дэвиду Андерсону. И Шепард, что делает ему честь, правильно понял Карин, отступил в сторону. Потому Карин Чаквас для Джона... Да, она его любит, он её любит, но не более того. Карин доверяет Джону, он доверяет Карин и этого доверия, лишённого сексуальности, им обоим вполне достаточно.

Ей ко многому следует привыкнуть теперь. Пройдёт, хочется верить, совсем немного времени, и, получив приказ Штаба Разведсил Астрофлота Империи, она, командир крейсера, сможет отдать приказ о выходе корабля к точке встречи с 'Нормандией'. И, скорее всего, Джон Шепард и Дэвид Андерсон прибудут на борт 'Волги' с первым, как принято выражаться в Империи, официальным дружественным визитом. Конечно же, рабочая встреча, конечно же, сугубо деловые разговоры, пусть и длительные, но... Всё это — рутина. И уже сейчас Светлана понимает, что она будет часто смотреть на Джона Шепарда. А Дэвид Андерсон не раз улыбнётся с очень понимающим видом.

Джон будет спокоен, собран, деловит, но он, конечно же, будет чувствовать эти взгляды командира имперского разведкрейсера и понимать, что он очень интересует эту девушку с погонами капитана первого ранга на плечах. Девушку с погонами каперанга. Да, Светлана хорошо понимала, всегда помнила и знала, насколько она вырвалась вперёд своих коллег: те получали такие погоны только после достижения возраста сорока пяти лет. А ей — не исполнилось и тридцати. Да, далеко не сразу, но Джон всё же не только пройдёт по кораблю, в рамках, конечно же, экскурсии. Но и придёт к ней в каюту. Увидит её обиталище. Далеко не сразу, конечно, увидит спальню. Но и остальная каюта очень много ему расскажет. И пояснит, кто же такая Светлана Стрельцова. О, он будет знать, какая у неё репутация в Имперском Астрофлоте. Будет чётко знать и понимать это. И, хочется верить, его это не остановит, не отпугнёт. Потому что он очень и очень быстро почувствует и поймёт, что Светлана Стрельцова его любит. Любит по-настоящему, глубоко и полно, совершенно взрослой и искренней любовью.

Наступит день и он придёт к ней в каюту уже как жених. И, что бы там ни было вокруг корабля, она позволит ему снять скафандр и остаться в комбинезоне. Ей так хочется, чтобы он не только снял скафандр, но и снял форменный комбинезон. И... переоделся, скажем, в спортивные штаны и футболку. Ну, можно, конечно, попросить его, чтобы он надел брюки и свитер. Джон поймёт её правильно. А она... Она сможет свыкнуться с тем, что её командирская каюта стала для него чем-то вроде родного дома. Не менее, хочется верить, родного, чем старпомовская каюта на 'Нормандии'. Ей хочется понять, увидеть, почувствовать, каков Джон в обычной обстановке...

Да, она прекрасно понимает, что Шепард ещё очень и очень долго не снимет с себя психококон старшего помощника командира разведывательного альянсовского фрегата. Далеко не сразу он расслабится, станет... вполне домашним. Пусть. Главное, чтобы он немного, но оттаял. Пусть привыкнет, что в пределах командирской каюты на крейсере он может быть... самим собой. Пусть поймёт, что Светлане нужно видеть его обычным. А не таким, каким он бывает почти полных двадцать четыре часа в сутки. Да, привыкать к мужским странностям и особенностям ей, кстати, тоже придётся, но она сумеет привыкнуть. И, к тому же, Джон, при всех его особенностях, воин, офицер, спецназовец. А это уже — очень хороший фундамент не только для служебного взаимодействия. Он, конечно же, сложный человек, но... любовь не спрашивает о сложностях, она помогает их преодолевать...

Наступит момент и она позволит Джону поцеловать себя. Это же так обычно и привычно для взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Поцелуи... То, что она далеко не всегда позволяла другим молодым людям. А ведь им этого очень хотелось. Сценарий сближения, сценарий привыкания, сценарий... Много сценариев. Да, она почти полностью превратилась в сухарку, в Скалу, в Недоторогу. Все эти прозвища ею заслужены честно и потому они... Справедливы. Но теперь она любит Джона. Она сама его выбрала, полюбила, и... Она позволит ему поцеловать себя. Он, наверное, не будет слишком уж смел, напорист, он, скорее всего, будет бережен и нежен.

Он возьмёт её голову в свои руки, приблизит к себе, мягко так, тихо, неспешно. А она, зная, что сейчас произойдёт, закроет глаза и даст возможность Джону поцеловать её в лоб. Почему-то ей кажется, что Джон далеко не сразу будет стремиться поцеловать её в губы. И очень часто ему будет хватать поцелуев её щёк. А ей — будет приятно. Да что там, собственно, приятно, необходимо ей это тогда будет! Потому что это — нормально. Потому что это — части тех самых взаимоотношений между женщиной и мужчиной. Которых она себя годами раз за разом лишала. Которые стали для неё не только запретными, но и... ненужными.

Он будет целовать её в лоб, спокойно, тихо и мягко целовать. А она закроет глаза и утонет... Утонет в вале чувств, эмоций, ощущений. Сладких и крайне важных для неё самой. Она откроет душевные и сущностные 'шлюзы'. И нырнёт в глубины этих чувств, ощущений, эмоций. Нырнёт спокойно, потому что она верит и доверяет Джону. Для него женщина — не средство, а цель. Для него женщина — прежде всего личность, а не только привлекательное для мужчины тело.

Она помнит, всегда помнит, что впереди — война, что далеко не всегда им удастся побыть наедине вот так, обнимаясь и целуясь. Она помнит о том, что далеко не всегда она и Джон смогут снять с себя военные форменные комбинезоны, мундиры, боевые скафандры. Но даже тогда она и он, в чём Светлана теперь была абсолютно уверена, найдут возможность побыть наедине. Она... Она доверчиво прильнёт к широкой и мощной груди Джона. Прильнёт, слушая сквозь любой комбинезон, сквозь любой, самый тяжёлый скафандр, его сердце. Слушая его дыхание, слушая биение крови в его сосудах, прильнёт головой. Будет касаться рукой груди Джона. Будет ловить каждое мгновение этого единения, понимая, насколько оно, это мгновение, быстротечно и краткосрочно. Она будет закрывать глаза, чтобы полнее воспринять, буквально выпить это единение. Джон, наверное, её обнимет за плечи. И, может быть, сможет тоже ненадолго расслабиться. Дать волю чувствам. Он — не чурбан бесчувственный, это — точно. Ему тоже нужно чувствовать себя живым. Чувствовать себя кому-то нужным, очень и очень необходимым.

Он... Светлана это знала совершенно точно, будет всегда первым возвращаться в обычное, боевое, служебное состояние. Но... для неё это возвращение не будет болезненным и опасным, не будет неприятным. Да, Джон — немногословен, сдержан. Он не даёт себе воли, понимает, что... Что не всегда есть возможность расслабиться достаточно полно. И, уходя, возвращаясь к работе, он, наверное, очень часто будет останавливаться, оборачиваться и смотреть на неё. Несколько секунд такого взгляда. Спокойного взгляда. И Светлане будет легче отпустить его к службе, к работе. Будет легче, потому что ей будет возможно снова глубоко и полно поверить в то, что Джон к ней вернётся. Не может не вернуться. Потому что он — любит её, а она — любит его. И любовь поможет ему выжить и выстоять. Поможет — в этом у Светланы нет никаких сомнений.

Ясно, что далеко не всегда они будут встречаться на борту 'Волги' или на борту 'Нормандии'. Встречаться — и несколько минут дарить друг другу себя полностью, насколько это будет вообще тогда возможно. У них обязательно будут встречи и на планетах, во время боёв, и — во время затиший. В боях даже с таким страшным и упорным врагом, как Жнецы, обязательно будут затишья. Война не бывает непрерывной, она почти всегда складывается из множества импульсов. Между которыми неизбежны спады. И тогда Светлана будет счастлива очутиться в объятиях Джона. Да, и на ней и на нём тогда будут бронескафандры, но эта форменная, служебная, боевая одежда не помешает ей и не помешает ему предельно полно и чётко чувствовать друг друга. Любовь... поможет в этом им обоим, поможет снова почувствовать себя... вместе и рядом.

Вместе и рядом. Похоже, она нашла ту ключевую фразу, которая будет определять её взаимоотношения с Джоном Шепардом. Где бы ни был он, Светлана будет рядом с ним, даже если между ними будут биллионы километров космоса. Она будет рада его объятиям, будет рада тому, что он снова, вживую, въяви — рядом с ней. Будет рада приклонить голову к его груди и понять, что она — в безопасности, что она — под защитой. Никому и никогда она не позволит нанести вред Джону. Она — воин. Такой же воин, каким всегда был Джон. И она будет биться со Жнецами и их пособниками за то, чтобы снова увидеть и почувствовать Джона рядом с собой. Чтобы снова дать Шепарду возможность и право обнять себя, прижать к себе. Нежно, крепко и... бережно прижать.

Джон... Он это может, Светлана в этом уверена. Она будет очень не против, если Джон однажды — и неоднократно захочет взять её на руки, поднять и понести. Она уже знает, что так Джон поступил на Иден-Прайме с азари-матриархом Бенезией. Это же столь обычно и столь волнующе для обоих, когда мужчина несёт на руках свою любимую женщину, которая его любит. Он — сильный и он — очень нежный. Светлане на его руках будет спокойно и комфортно. А Джону надо дать возможность почувствовать себя важным и нужным для кого-то, очень дорогого и ценного. Светлана любит Джона, любит и доверяет ему. Потому она позволит Джону однажды — а потом ещё много-много раз взять себя на руки и понести... Куда угодно.

Она уверена и убеждена в том, что Джон, случись что с ней плохое в бою, сделает всё, чтобы лично вытащить её из-под огня, из зоны опасности. Да, на руках, но ведь это настолько естественно! И она, несмотря на то, что она — женщина, поступит так же. Она — не только женщина, она — воин, спецназовец, офицер. И для Джона она будет сильной. И потому вытащит его из 'круга опасности' на себе. Наплевав на все условности и ограничения. Потому что это — Джон, её Джон, которого она сама выбрала. И от этого выбора у неё нет причин отказываться.

Да, к огромному сожалению, она далеко не всегда сможет физически быть рядом с Джоном. И вроде бы она понимает и осознаёт, почему так и будет, но... очень надеется на то, что Джон будет ей писать письма. Обычные текстовые сообщения. Рукописные или набранные на клавиатуре. А она будет получать эти письма. И будет читать их. Будет понимать, что он нашёл в очередной раз время и возможность черкнуть ей несколько строчек. Потому что... потому что любит её... Потому что чувствует её любовь и хочет, чтобы Светлана... была спокойна. Была уверена во всём хорошем, что останется важным и дорогим тогда, когда вокруг будет кипеть война со Жнецами.

Эти письма будут приходить на крейсер, на её любимую 'Волгу'. И она не раз увидит на своём инструментроне значок очередного письма. Будет видеть этот значок и понимать, что как бы она ни была занята, как бы ей тяжело ни было в этот момент, у неё есть то, чему она обязательно уделит внимание и время. Она будет находить возможность уединиться. И, открыв малый экран, прочесть письмо от Джона. И обязательно настроит свой инструментрон так, чтобы письма от Шепарда обозначались особым значком. Она будет открывать этот файл и на несколько десятков секунд терять связь с реальностью окружающего мира. Вокруг не будет войны, вокруг не будет корабля, вокруг не будет космостанции или планеты. Будет только она и в её руках — письмо от её Джона.

Некоторые письма она будет распечатывать на пластобумаге и в своей каюте часто перечитывать. Очень часто. Потому что... Потому что Джон изредка будет писать ей большие письма, а не только записки в несколько строчек. И она не будет обижаться на Шепарда за эти короткие 'писульки'. Потому что понимает, что Джон работает, служит, что он очень занят и потому... Хорошо, что он нашёл несколько минут и написал ей несколько строчек. Да, вроде бы женщинам положено обижаться на мужчин за такие вот часто очень короткие знаки внимания. Но она-то — не только женщина, она — офицер и командир. Джон, она в этом убеждена, будет понимать, что у неё не всегда есть возможность прочесть письмо немедленно. Тем более — быстро написать и отправить ответ. Служба и война... Два пожирателя времени и, в какой-то мере — пространства. Джон не будет постоянно писать короткие письма. Будут, обязательно будут и большие письма. Такие, например, какое он написал своей Дэйне с Идена. Сложные, большие письма, требующие раздумий, требующие внимательного прочтения.

Получая такие письма — не только большие по объёму, но и короткие, Светлана будет, непременно будет впадать в пусть и кратковременную задумчивость. Всегда будет впадать, когда для этого будет малейшая возможность. Ей необходимо будет подумать, поразмышлять. Погрузиться в этот мир, который формируется вокруг неё и её Джона. Она будет думать о Джоне постоянно. Будет, женщинам это доступно.

Она будет обдумывать написанное им в очередном письме. Будет вспоминать то, что он написал в предыдущих письмах. Да, Джон не склонен к шутовству, балагурству, чрезмерной весёлости, но это Светлане и не нужно. Она просто будет... Просто будет чувствовать своего Джона лучше и полнее. Чувствовать взаимосвязь с ним. Знать и понимать то, чем он сейчас живёт, о чём думает, чем озабочен, что у него болит, в конце-то концов! Он ведь такой, о своих проблемах никому, часто — даже Андерсону и Чаквас не будет говорить.

А ей это нужно будет знать. Не только знать — понимать. Потому что она его любит. А он — любит её. Есть у Джона такая особенность: он любит очень многих разумных. Даже тех, с кем встретился только раз. Наверное, он тоже руководствуется трудным правилом. Которое, в приближённом варианте, формулируется так: 'По этому пути я никогда больше не пройду. И потому я должен воспринять этот путь наиболее полно, сделать всё, что от меня зависит на этом пути здесь и сейчас'. Трудная эта задача — вот так идти по своему жизненному пути.

Джон... Он стремится и старается идти именно так. Поэтому он завоевал истовые любовь и уважение нормандовцев за очень короткий срок. Поэтому он стал своим, очень близким для многих иденцев. Поэтому он смог спасти Сарена и Бенезию. Поэтому он смог спасти Явика и всех других выживших протеан. Потому что любовь действительно творит чудеса. Незаметные, простые, но крайне важные и сложные чудеса. В этом мире есть немного того, что позволяет творить волшебство. И любовь — одна из этого 'того'.

Ей незачем опасаться мужской сути Джона Шепарда. Он невероятно сдержан, даже медлителен во взаимоотношениях с женщинами, с девушками. Он никогда не рассматривает их как сексуальные объекты и поэтому его отношение к ним отличается, как определила сама для себя Светлана, отличается повышенной целомудренностью. Джон способен превратиться в монаха, давшего не только обет безбрачия, но и обет воздержания от очень многих чисто мужских сексуальных радостей и утех. А ей, Светлане, так хочется, чтобы Джон... Немного, совсем немного растаял. Потому что она знает, потому что она чувствует, насколько он одинок. Дэйну он оставил на Земле. Оставил... не успев стать отцом её ребёнка. Он отказался задействовать свои внегалактические возможности и способности, чтобы от него родила ребёнка матриарх Бенезия.

Нет, он не испугался последствий этого шага. Посчитал, что лучше будет, если Бенезия вернётся к мужу и вернётся к дочери. Сейчас это — важнее его мужских желаний и стремлений. Да, для очень многих мужчин было бы невероятно приятно сказать, что он — отец ребёнка матриарха-азари. Многие бы, в первую очередь — нормандовцы, а потом и иденцы восприняли бы этот факт вполне спокойно, с большим пониманием. Иденцы, например, видели, как Джон стоял рядом с Бенезией на берегу озера, как он нёс её к стартовой площадке на руках. Видели многое, а чувствовали и понимали — ещё больше. И Дэйна, знавшая Джона с малолетства, была абсолютно убеждена, как теперь понимала Стрельцова, что Джон Шепард будет прекрасным отцом для её ребёнка. Многим женщинам свойственно надеяться на то, что у них будет сначала один ребёнок. Редко какая женщина сразу ориентируется на то, что у неё сразу родятся несколько детей. Всё же для человека приемлемым является то, что рождается в год один ребёнок. Нескольких детей и вынашивать труднее, и при родах возрастает риск осложнений. Да и воспитывать сразу нескольких, даже при мужниной поддержке — сложнее.

Джон удивительно нетороплив. А Светлане раз за разом представлялось, как она лежит на вот этом диване, который в спальне. Не на кровати двуспальной, а именно на диване. Лежит навзничь, а на ней ничком лежит Джон. Лежит, обнимая её за талию и прижавшись головой к её грудям и к животу. Она обнимает его обеими руками за шею. И чувствует, слышит его спокойное, размеренное дыхание, биение его сильного сердца. Джон глубоко и спокойно спит и Светлане этого вполне достаточно. На ней и на нём — форменные комбинезоны. Рядом в кофрах стоят в полной готовности боевые бронескафандры, а Светлана смотрит на спящего Джона. И ей очень хорошо и спокойно. Она может уснуть тоже. И знать, что Джон ещё долго не проснётся. Что он не будет посягать на неё. Таких минут у них будет очень мало. Ей будет важно, что Джон пришёл, что он обнял её. А что уснул... так ведь... он ведь утомлён, он — не монстр, а человек.

Джон будет стремиться, пытаться, стараться не разбудить её, спящую рядом с ним, если придётся вернуться вот так сразу, почти мгновенно к выполнению служебных обязанностей. Что поделать, мужчинам служба и война как-то, к сожалению, ближе. Нельзя сказать и нельзя утверждать, что для всех них они понятнее, чем для женщин. Но... Светлана, прочитавшая о Шепарде Эвересты материалов, проследившая его жизненный путь в максимальных деталях и в максимальных взаимосвязях, знала, что он неотделим и от армии, и от службы, и от работы. Если потребуется... Он не будет спать и не будет есть вообще, но поставленную задачу — выполнит. И нужного результата — достигнет.

Да, он будет стараться не разбудить её. Будет исчезать тихо и незаметно. Он будет помнить, что она так или иначе вполне может отследить его исчезновение. Но он также будет очень рассчитывать на понимание того, что по-иному он поступить не может. Он — не разведчик, он — десантник. Его, в отличие от неё, не учили отдыхать, его учили воевать и работать. Много и тяжело работать.

Далеко не сразу дойдёт дело до близких, сексуальных контактов. Ласк, обниманий, поцелуев. Далеко не сразу дойдёт дело до единения. Светлана в этом была уверена и убеждена. Потому что... Потому что Джон не стремился использовать женщин в своих мужских интересах. Даже если дело и дойдёт до того, что Светлана и Джон окажутся в одной постели, это совсем не означает, что он непременно рано или поздно попытается посягнуть на неё, как на женщину, как на самку.

Да, многим женщинам не нравится пассивность мужчины в таких ситуациях. Они считают, что он непременно должен потерять голову. Джон — не такой. Голову он — не потеряет. Если уж его не смогла подвигнуть на безумства матриарх-азари, которая способна — и тому у Стрельцовой было предостаточно доказательств — поставить в позу 'служащей' болонки практически любого мужика любой расы. То... Дэйна-то понимала Джона очень хорошо, знала, что тот, в том числе, не хочет рушить её спортивную карьеру. Это раньше спортсменке можно было на год и больше уйти в отпуск по беременности и родам. А теперь на несколько месяцев отошёл от графика — и всё, можно списываться из профессионального спорта. В том числе и потому, что наверстать уже не получится. Конечно же, ради Джона Дэйна вполне могла бы 'списаться'. Для неё Джон — важен, нужен, необходим. Но... наверное, она очень благодарна Джону за то, что он не оставил её на Земле в одиночестве, да ещё и беременную.

Светлана знала, насколько Джон понимает глубоко и полно трудную долю любой женщины. Сексуальное удовольствие и удовлетворение — это всё преходяще. Любая женщина — амфора мыслящей жизни, она эволюцией и природой предназначена рожать детей, порождать новые поколения. Всегда и везде, в любых условиях. И потому Джон, как и очень многие другие достойные мужчины, никогда не играл с женщинами. Никогда не считал, что его отношение к ним должно носить потребительский сиюминутный характер.

Наверное, потому к нему настолько и были неравнодушны очень многие женщины. Ведь они в нём видели и чувствовали очень достойного мужчину. А Джон... Он оставался одинок. Никого не пускал к себе очень близко. Ни с кем близко не сходился. Даже с Бенезией — и с той себе никаких вольностей не позволил. Это с матриархом-то азари, имевшей огромный многостолетний жизненный опыт взаимоотношений с самыми разными разумными органиками-то... Устоял.

Светлана знала, что Джон спит всегда очень спокойно. Практически всегда — абсолютно неподвижно. Ей очень хотелось посмотреть на спящего Джона. Посмотреть долго... Ещё ей очень хотелось прижаться всем своим телом к спящему Джону. И сделать так, чтобы он расслабился, уснул покрепче и лучше. Глубже и полнее отдохнул. Ей эти минуты рядом с Джоном были важны, необходимы. Она знала, что он, даже почувствовав её рядом с собой, не проснётся. Не станет посягать на неё... Ей хотелось ощутить себя рядом с ним вот так — очень близко. Ведь каждый этап, каждый момент взаимоотношений между мужчиной и женщиной — это ведь такая глубина, которую далеко не каждая пара знает досконально.

Светлана хотела знать именно глубину каждого такого момента. Именно глубину. Потому что... Потому что Джон был глубок и очень... Очень сложен. Такие мужчины ей всегда нравились. В них не было игры, не было пустоты, не было бравады. Стрельцова считала, что они — очень надёжны. И Джон действительно был очень надёжен. Он хорошо понимал, что женщине надо чувствовать мужчину. Хорошо, полно, глубоко и остро чувствовать. А для этого она должна быть рядом с таким мужчиной. Так захотела эволюция. Так повелела природа.

Джон... любил знать, чувствовать, понимать полноту жизни. И при этом — оставался одинок. Редко когда его лицо озаряла улыбка. Редко когда он расслаблялся. Его лицо, конечно, не напоминало маску какого-нибудь индейского божка. Но... все нормандовцы, например, очень хорошо знали, насколько старпом Шепард въедлив, строг и суров. Все иденцы знали, что если Шепард работает, то он способен пойти на крайности, но добиться, чтобы работа была сделана не только в срок, но и с максимальным качеством.

Отсмотрев многие часы видеоперехватов, Светлана теперь хорошо представляла себе живого Джона Шепарда. Он почти никогда не отдыхал, почти никогда не расслаблялся и тоже стремился уединяться в своей каюте, если чувствовал, что с ним очень-очень что-то не в порядке. Заставить его рассказать — честно и открыто — о своих проблемах не могла даже Карин Чаквас, способная, как вполне серьёзно утверждали многие, кто с ней общался, разговорить истукана с острова Пасхи. Ей приходилось пускать в ход все свои диагностические возможности и способности. А Джон... Он не хотел грузить Чаквас своими вопросами и проблемами. Потому что для него она была не только старшим медицинским офицером корабля, но и любимой женщиной. От которой у него вполне могли бы быть и дети... Чаквас бы согласилась на близость с Джоном, в этом Стрельцова была уверена стопроцентно. Карин видела в Джоне надёжного мужчину. Но... похоже, она действительно отдала, причём — совершенно свободно, предпочтение не Шепарду, а Андерсону. Правда и здесь она тоже медлила, но её медлительность с выбором не напрягала, как оказалось, ни Шепарда, ни Андерсона. Они понимали Карин правильно и не торопили её и эта неторопливость и понимание, как знала Стрельцова, очень нравились Чаквас.

Рядом с Джоном любая женщина любой расы чувствовала себя спокойно и уверенно. Тому были сотни доказательств, собранных средствами, которыми располагала 'Волга'. И потому Светлана хотела как можно чаще оказываться в объятиях Джона. А если это было бы невозможно, то просто быть максимально рядом с ним. Любой женщине приятны мужские объятия, если её обнимает достойный и любящий мужчина. А Джон, как была убеждена Стрельцова, именно такой мужчина. Чего уж там скрывать, Светлана часто представляла себя сидящей рядом с Шепардом. И чувствующей, как её спина прижимается к его груди, а его сильные руки обнимают её нежно и бережно. Ей спокойно и легко, она свободна и вольна. Скорее всего, она будет делать всё, чтобы как можно дольше побыть рядом с Джоном. Но при этом она будет точно и чётко знать: он её рядом с собой насильно удерживать не будет. Потому что признаёт за женщиной право выбирать и право быть свободной, право быть вольной.

Сложно в нескольких фразах объяснить то, что стоит за этим правом. Очень сложно. Да и не нужно это объяснять словами. Это нужно понимать. Взаимоотношения — это в том числе и желание быть рядом, оставаясь свободной. Светлана прекрасно понимает, что Джон принадлежит армии, принадлежит службе и принадлежит работе, что он всегда чувствовал себя одиноким. Это чувство, скорее всего, помогало ему жить, служить и работать.

Теперь же ей предстоит сделать всё, чтобы Джон никогда больше не чувствовал себя одиноким. И уже сейчас ей хочется зацеловать лицо Джона, не оставив на нём ни одного незацелованного участочка. Поцелуи — это же столь естественно для любящих друг друга людей. Даже птицемордые турианцы — и те впечатлились человеческими поцелуями и теперь очень часто практикуют это, несмотря на то, что губ-то на их лицах и нет никаких — одни жёсткие пластины. Но при поцелуе губы — не главное. Главное то, что возникает между разумными, когда они целуются.

Поцелуи и объятия. Это то, что ей будет доступно во взаимоотношениях с Джоном очень и очень долго. В любых мыслимых условиях. Потому что она хочет быть вместе с Джоном и рядом с ним всегда и везде. Волговцы — поймут, в этом она уверена, а знание того, кто такой Джон Шепард, поможет понять и другим разумным органикам то, как относится каперанг Светлана Стрельцова к Джону Шепарду. Впрочем, здесь воинское звание не имеет никакого значения. Важно то, что она — женщина, землянка, человек и полюбила и любит и будет любить глубоко и полно очень достойного мужчину. Да, британца, да, альянсовца, но ведь любовь не спрашивает о статусах и званиях. Она просто есть или её нет.

Ясно, что вершиной любви являются дети. Именно для этого природа и эволюция используют столь мощный инструмент влияния и воздействия на поведение разумных органиков. Не будь любви... Не будь этого 'ослепления', пусть временного, но достаточно полного... Трудно измыслить другое средство, позволяющее бросить двух разнополых разумных органиков в объятия друг друга, побудить их вступить в очень близкие взаимоотношения.

Уже сейчас Светлана Стрельцова убеждена: Шепард будет очень медлить. Медлить с выполнением стандартного сценария. Он будет категорически раз за разом отказываться переходить к сексуальным ласкам. Причины этого отказа Светлана могла бы уже сейчас перечислить, думается, очень близко к 'исходному тексту'. Шепард понимал, что дети — это надолго, это — на двадцать ближайших лет. И рисковать жизнью и судьбой подруги, рисковать жизнями и судьбой детей он не согласится никогда. Как совместить нежелание рисковать и необходимость породить детей — сама Светлана до конца не понимала. Но верила, пусть и не слишком осознанно верила, что взаимоотношения с Джоном, развиваясь, сами пояснят ей это совмещение, да ещё и обеспечат его и тогда... Тогда она спокойно и доверчиво обнажится перед Джоном и... Они станут единым целым. Физически.

Джон нежен, бережен и осторожен — это Светлана знала, чувствовала и понимала уже сейчас. Все полученные данные, все материалы однозначно свидетельствовали об этом. Для Джона женщина — не игрушка. И потому... Потому ему можно будет довериться. Стрельцова теперь изредка, но представляла себя, нагую, в объятиях нагого Джона Шепарда. Она чувствовала его руки на своём обнажённом теле. Была рада замереть, прижавшись к нему. Воображение работало с полной нагрузкой, используя всю доступную информацию и все возможности, но это не было пустым ненужным мечтанием. Суть Светланы размораживалась, разворачивалась навстречу достойному человеку, достойному мужчине. Именно так: сперва — человеку и только потом — мужчине. Второго без первого она бы не приняла. Стрельцовой не нужен животный секс с самцом, видящем в ней, девушке-имперке только привлекательное тело самки. Она хотела отдать себя всю именно достойному человеку. Встать рядом с ним не только как женщина, но и как подруга, как соратник, как партнёр. И не только потому, что был приказ установить официальные взаимоотношения с альянсовцами-нормандовцами.

Да какие, собственно, теперь они исключительно альянсовцы-то? Два действующих Спектра Совета Цитадели — на борту, протеанин — на борту, матриарх азари — религиозный лидер расы — на борту. Ни о какой узкой подчинённости экипажа фрегата Альянсу Систем — и даже его военному командованию — теперь и речи не может идти. Эти рамки уже остались далеко позади, в прошлом. Пусть не таком уж и далёком, но — в прошлом. А рядом с ней, Светланой Стрельцовой, встанет достойный человек, прекрасный мужчина. Её первый мужчина.

Когда-то девственность очень ценилась многими землянами. Потом она стала цениться по самым разным причинам всё меньше и меньше. И теперь она наиболее ценилась только среди имперцев. Джон не был имперцем, он был британцем. Принадлежал к другой культуре, к другому народу. И всё же Светлана, читая раз за разом материалы о Шепарде, всегда чувствовала, что он удивительным образом соответствует очень многим чертам, свойственным идеалу мужчины-имперца. Ему можно было довериться, ему можно было поверить, ему можно было отдаться. Просто отдаться, зная, что это не будет ошибкой.

Слишком много тупых глупых фильтров изобрело человечество, чтобы усложнить восприятие окружающего мира. Шепард-британец оказался большим имперцем, чем многие чистокровные имперцы, относительно происхождения которых ни у кого из жителей России не было малейших сомнений. Наверное, так должно быть: природа не терпит исключительности. И за пределами Империи тоже, оказывается, можно найти имперцев по духу, а не по рождению.

Для Джона рыцарское отношение к достойной женщине — не рисовка, не поза, а внутренний закон, противиться которому он не может. И потому он спокойно и свободно подхватил на руки Бенезию Т'Сони, которой годился по возрасту и уровню опыта в пра-пра— и ещё энное количество раз в правнуки. Подхватил, бережно и в то же время — надёжно. Подхватил — и понёс. И, едва только матриарх попросила — сразу отпустил. Осторожно, неспешно поставив на ноги. Не бросив, не резко отпустив, а именно так — бережно поставив. Для женщины подобное отношение мужчины — почти знак. Большой, важный и значительный. Показывающий лучше всяких мыслимых тестов уровень истинного отношения этого мужчины к ней, конкретной женщине. И неудивительно, что Бенезия отдалась Джону и сделала так, что не использовала свои расовые возможности единения. Она сделала ему приятно и получила многое, очень многое приятное сама. Ответно.

Светлана не раз видела, как мужчины носят на руках женщин и девушек. Это было приятно видеть. Конечно же, проделывать с собой такое Стрельцова не позволяла никому из мужчин. Но... теперь она знала и понимала, что Джону она позволит это. Для него это — естественный знак внимания. Вполне допустимый и необходимый для очередного подтверждения высоты, полноты и глубины взаимоотношений.

Наступит — в этом Светлана сейчас была убеждена — момент, когда Джон вот так свободно и спокойно отнесёт её на двуспальную кровать в командирской каюте. И они станут едины. Станут, потому что этого единства будет желать она, Светлана Стрельцова. И будет очень хотеть он, Джон Шепард.

Единение будет прекрасным. Светлана сбросит с себя последние ограничители и отдастся Джону вся, без остатка. Понимая, осознавая и чувствуя, что может довериться ему в ошеломляюще полной мере. Она сейчас сама не знает, не понимает и, возможно, не догадывается о том, какая она истинная, когда не придерживается рамок. Но уверена в одном: она будет прекрасна и для Джона и для себя. Её тело будет играть, как слаженный многоголосый оркестр. А её суть и душа — пребывать в восхищении и в невероятном подъёме. Тогда Светлана не будет стесняться своей наготы, своего обнажённого тела. Она будет понимать, что Джон любит её, любит её суть, а не оболочку этой сути, а точнее — не только оболочку. Тело женщины способен любить каждый мужчина. По-разному, конечно, любить, но — способен. А уж как любит женское тело Шепард. Просматривая материалы разведперехватов, Светлана ясно не только видела, но и чувствовала, что Шепард способен одним взглядом заставить женщину поверить в то, что она — равна королеве и богине. Любой, какой она только захочет быть равной в тот момент.

Британец Шепард, холодный и сосредоточенный, оказывается, таил в себе вулкан страсти и чувств. Таил и очень осторожно, крайне осторожно использовал. Наверное, чувствуя силу этого вулкана, в него влюблялись очень многие женщины. Разведперехваты однозначно свидетельствовали: его любили очень многие иден-праймовки, причём не только люди, но и азари, и турианки и саларианки. Пусть и любили безответно, но, удивительное дело, эта любовь к Шепарду помогала им жить. Очень помогала.

Светлана была уверена и даже убеждена в том, что Шепард тогда, на ложе, зацелует её всю. И она ему это позволит. Она будет перед ним полностью открыта. Будет ему верить, будет ему доверять. Будет знать, что он — прекрасен, что он — самый лучший для неё одной. И ей... высшие силы, не нужно будет бояться необходимости искать ему замену среди других мужчин. Шепард зацелует её, а она постарается зацеловать его. Потому что... Потому что она его любит.

Сейчас Светлана чувствовала, что эта влюблённость, столь неожиданно пришедшая, ей очень поможет. Хорошо, что она не влюбилась в Джона позже. Тогда, когда ему придётся посетить 'Волгу' с официальным, пусть и дружественным, но рабочим визитом с целью установления партнёрских взаимоотношений с экипажем другого корабля. Хорошо, что у неё есть время понять Джона глубже, полнее, острее. И хорошо, что Джон очень скоро узнает, что она его любит. Именно она и именно любит. Если Джон любит всех разумных органиков, то, может быть, он полюбит и её, девушку-имперку. Протеане, чего уж там скрывать, доложат ему всю 'развёртку ситуации'. Он будет обдумывать полученную информацию, будет размышлять, будет свыкаться с мыслью. И будет, безусловно, делать свой выбор. Хорошо, если высшие силы будут столь милостивы, что помогут ему глубже, острее, чётче полюбить её, Светлану Стрельцову. Может быть, не сразу, не остро, не полно. Время — ещё есть. До этого официального дружественного рабочего визита время ещё есть. Ясно, что увидев друг друга, они многое поймут гораздо острее, полнее, чем на расстоянии. Поймут и... Сделают выбор.

Светлана очень хотела верить в то, что она забеременеет от Джона. Она очень хотела детей именно от Шепарда. Вся совокупность данных об этом британце однозначно свидетельствовали: он очень любит детей и будет рад узнать, что стал отцом.

Какая всё же огромная разница может быть между отцом и папой! Светлана уже сейчас верила, что Джон очень скоро станет не просто отцом её первенца, он станет для него папой.

Мужчины... Они такие предсказуемые в таких случаях. Увидев её с округлившимся животом, Джон, наверное, следуя традиции и протоколу, а точнее — желанию и неосознанному стремлению, подойдёт, опустится на колени перед ней, стоящей. И, с её молчаливого разрешения, прикоснётся к её животу. Это будет так приятно не только ей, но и Джону и их общему, непременно общему ребёнку! Ещё не рождённому, но уже живущему.

Джон будет очень рад узнать, что теперь у него будет ребёнок. Он, как указывалось в материалах разведперехватов, остро хотел, чтобы у него была сестра. Именно сестра, о которой он мог бы заботиться. Истово заботиться — так думала и в этом была убеждена Стрельцова, перечитывая материалы разведперехватов раз за разом. А когда он будет знать, что у него — ребёнок, и не важно — сын или дочь. Он... он будет счастлив. Если ему не суждено здесь и сейчас увидеть сестру, то... ребёнок... Это же гораздо лучше! Свой родной, кровный ребёнок! Для такого мужчины, как Джон — это будет... И наградой и знаком. Может быть, тогда он почувствует себя менее одиноким?!

Сейчас у Светланы было время подумать обо всём этом спокойно и неспешно. Сейчас она могла принять важные и нужные решения, если ситуация будет развиваться именно по такому, приятному и важному для неё сценарию. И сейчас в глубине своей души она уже чувствовала: она не будет списываться временно с корабля на Землю в отпуск по беременности и родам. Она останется на своей 'Волге', среди волговцев, останется, прекрасно понимая, что ей будет крайне сложно совмещать беременность с выполнением обязанностей командира корабля и старшего офицера. Только присутствие рядом Джона, только то, что она останется на своей любимой 'Волге', среди людей, которых она не только отбирала, но и обучала и воспитывала, помогут ей выстоять эти почти десять месяцев. Рядом с Джоном и рядом с волговцами она выдержит и не такое. В этом Светлана была уже сейчас не просто уверена — убеждена.

Она постарается сделать всё, чтобы остаться привлекательной для Джона даже тогда, когда будет вынашивать ребёнка. Потому что Джон её достоин, потому что он для неё — важен и необходим. И потому, что она твёрдо и чётко понимает: беременная женщина не отвратительна для Шепарда. Она для него не является в таком 'интересном' положении 'нечистой', непривлекательной. И потому Светлана постарается сделать всё, чтобы Джон был рад провести с ней редкие свободные минуты. А ребёнку будет важно чувствовать отца рядом. Это, как знала Светлана, воспитывает детей без всяких нотаций и поучений. Как принято у землян говорить в таких случаях, личным примером.

Джон будет много раз её обнимать и целовать. Да, раздавшуюся, да, подурневшую, да, испытывающую физическую немощь и психические встряски. Но... хочется верить, что оставшуюся для него такой же важной, ценной и необходимой. И потому объятия и поцелуи будут. Обязательно будут. Потому что есть то, что должны позволять себе в общении друг с другом только очень близкие люди. Всегда. В любых условиях. Во всяком случае — стремиться к этому деятельно и постоянно. Светлана была убеждена, что она будет стремиться обнять и поцеловать Джона в любой удобный момент. Она, конечно, понимает, что не всегда эти моменты будут, но... Важно, что Шепард будет чувствовать её внимание и её понимание. А она — его внимание и его понимание.

Да, на виду у других разумных, пусть и не всегда — объятия и поцелуи, которые, конечно же, будут жарче и горячее тогда, когда им удастся в очередной раз уединиться. Джон... физически прекрасен, а уж как он притягателен как мужчина. Немудрено, что матриарх Бенезия влюбилась в него. А Дэйна — решила сохранить с ним — и не только сохранить, но и развить взаимоотношения тогда, когда они вдвоём покинули детский дом. Выйдя, как принято говорить, во взрослую, самостоятельную жизнь. Дэйна осталась рядом с ним. И, значит, рядом с ним может остаться и Светлана. Пока что у неё не было оснований думать, что Шепард не захочет сблизиться с ней. Важно то, что она приложит для реализации этого сближения максимум усилий. И использует максимум возможностей. Она его сама выбрала и, следовательно, она может позволить себе сделать всё для реализации этого выбора в самой полной мере.

Да, с происхождением Джона Шепарда связана какая-то тайна — в этом у Стрельцовой не было сомнений. Настолько физически, психически и духовно развитый и практически здоровый мальчик, подросток, юноша, мужчина не мог появиться на свет в результате случайности. Его родители были явно личностями очень развитыми и высокоорганизованными. Такие богатейшие задатки, которые Джон не спешил вот так, сразу, одномоментно, развить. Они не могли быть результатом случайного совпадения условий. Должны быть предпосылки. Должны. И пока эти предпосылки не ясны, важно, чтобы Джон больше никогда не чувствовал себя одиноким. Ведь именно это ощущение одиночества заставляло Джона лезть на опаснейшие участки, противостоять часто — в одиночку — любым врагам. Одна Акуза чего стоила. Джон оказался единственным выжившим, среди полусотни профессионалов-десантников. Уже этот факт со всей определённостью доказывает: Шепард не настолько прост, как может показаться.

Разведперехваты дали возможность Светлане понаблюдать за Шепардом в самых разных условиях. И она раз за разом убеждалась, что Джон — уникален. За несколько дней переформатировать 'сборную солянку', составлявшую вроде бы экипаж фрегата-прототипа. Создать едва ли не на пустом месте команду профессионалов, оказавшуюся способной противостоять сверхдредноуту — да, с поддержкой наземных сил и средств Идена, но всё же, всё же. Это — доступно не только очень немногим старпомам из обычных сил ВКС любой земной страны. Но и очень немногим старпомам, имеющим ранг 'Эн-Семь' по спецподготовке.

Джон сам был требователен к себе. Изводил себя тренировками в спортзале, старался регулярно бывать на корабельном стрельбище. Потому-то, в том числе, у нормандовцев не возникало даже мысли о том, что старпом стремится загородиться именно ими от возможных опасностей и проблем. Они привыкли к тому, что Шепард идёт на самый трудный участок, отодвигает всех других за спину. Странно, но это 'отодвигание' не позволяло нормандовцам расхолаживаться, поверив в то, что теперь некий старпом Шепард будет раз за разом решать за них все мыслимые проблемы. Глядя на его работу, другие нормандовцы привыкали тоже работать 'на износ', забывать о радостях жизни, о комфорте, о расслаблении. Теперь позади Шепарда стояла не группа нытиков и хлюпиков, а команда профессионалов, способная решать задачи, которые даже не мыслились командованием ВКС Альянса Систем, как посильные для экипажа разведфрегата. Неудивительно, что теперь даже во вполне официальных отчётах и документах нет-нет, да и проскальзывало словосочетание 'команда Шепарда'. Да, он — старпом и это — его команда. В конечном итоге экипажем командует капитан Дэвид Андерсон, а вот командой руководит именно старпом, капитан Джон Шепард. Такой вот интересный поворот в понимании сути иерархической подчинённости. Трудно всё это изложить внятно словами, но Стрельцова была убеждена: все, кто хоть что-нибудь знали о том, как теперь организована жизнь на борту 'Нормандии', понимают, что огромная заслуга в этом принадлежит Джону Шепарду.

Светлана хорошо знала, что Шепард категорически против такого превознесения своих заслуг. Его даже капитан Андерсон, его командир и непосредственный начальник не всегда в состоянии заставить надеть парадный мундир: белый с чёрными полосами, старшеофицерский альянсовский мундир с золотыми вставками и 'детальками'. А ведь Шепард за Акузу был награждён орденом, одним из высших орденов. Редко какой спецназовец был награждён таким орденом. Не любит Джон говорить об этом ордене. И ещё больше — не любит говорить о том, что же тогда произошло на Акузе. Парадокс: человек, физически и практически побывавший на войне, в совершенно реальном бою, не хочет говорить о том, что он тогда чувствовал, испытал, пережил. Да, Светлана понимала, что это, может быть, защитная реакция психики. Не свойственно разумному органику вот так просто раз за разом вспоминать, да ещё и говорить — вслух или письменно — о том, как пришлось ходить по лезвию Грани. Ходить рядом с реальной смертью во всех её мыслимых обличьях.

Светлана помнила, что Джона доставили с Акузы медтранспортом в бессознательном состоянии. И Дэйна... бросила всё. И — на недели скрылась за стенами военного госпиталя, в палате, куда после ряда тяжёлых операций поместили Джона. Ей он тоже ничего не рассказал о том, что пережил. Не стал волновать, беспокоить. Дэйне ведь и так досталось: она провела долгие часы рядом с ним, находившимся без сознания, она сидела рядом с дверями операционных блоков, ловила за рукава халаты сновавших туда-сюда врачей, фельдшеров, медсестёр. Не нужно было даже особо представлять себе, с какими вопросами она ко всем им, имеющим право войти за эти двери, обращалась. Эти вопросы всегда удивительно похожи, часто — даже одинаковы.

Дэйна страдала. Страдала сама, потому что... Потому что чувствовала и знала, как страдает Джон. Ему тогда действительно досталось: Светлана попросила своих коллег из Медслужбы Империи добыть данные о том периоде жизни Шепарда. И те ей прислали много материалов. Просматривая, прочитывая эти материалы, Светлана изо всех сил сдерживалась, если случалось их просматривать в Центральном Посту. И не раз открыто плакала, стараясь делать это беззвучно, если читала их в своей каюте, в спальне или в кабинете. Она тогда... очень хорошо понимала и Дэйну, и Джона. Особенно, как ни странно, Джона. А Дэйну... она стала понимать очень хорошо именно тогда, когда познакомилась со всеми материалами. Понимать — и принимать. Дэйна перестала быть для неё соперницей. Перестала представлять опасность, как возможная жена Шепарда. Что-то такое Светлане удалось понять в Дэйне. Понять, чтобы осознать: Дэйна любит Джона. Но она, удивительное дело, даёт ему полную свободу, и верит ему так... как мало какая женщина может поверить своему любимому мужчине.

Именно глядя на фотографию Джона, где он был запечатлён в парадном воинском альянсовском мундире, Светлана и поняла, что влюбилась. Влюбилась в него, старпома командира фрегата 'Нормандия'. Поняла это, уже ознакомившись с таким количеством разведперехватов... Что не понять этого человека, не познать его глубоко и полно, она бы не сумела. Познала, поняла и... полюбила. Так что это — совсем не юношеская эмоциональная влюблённость. Светлана и сама изумилась и удивилась такому уровню доступной ей любви. А потом поняла: только на таком уровне любви она сможет встать рядом с Джоном и пройти вместе с ним весь жизненный путь, что бы им — каждому из них — не уготовила судьба.

Настоящим мужчинам военная форма — к лицу. Так всегда полагала Светлана. И Джону Шепарду, как она была убеждена, военная старшеофицерская форма была к лицу. Можно было быть уверенной, что он сроднился с ней. Короткая уставная стрижка, лёгкая небритость... Если бы не уставные требования, то Джон, вполне возможно, отпустил бы и бороду, и роскошные усы... А главное — глаза. Человек с такими глазами хорошо представляет себе, что такое Грань. И — не только это.

Вернувшись мыслями к тому, какой будет у неё жизнь, когда под сердцем зародится новая жизнь, Светлана поняла, что её дети будут детьми офицеров ВКС. Не паркетных, не штабных, а действующих. Потому что и Джон — воин, и она — воин. Хотя, конечно, ей уже сейчас понятно, что если дело дойдёт до беременности и до появления детей, Шепард будет практически постоянно против того, чтобы она рисковала собой. Да, все разведперехваты однозначно свидетельствовали, что у Шепарда было твёрдое понимание: женщинам на фронте — не место. Потому, что у женщин есть уникальный дар — порождать новые поколения людей. И этот дар они должны использовать. Без угрозы погибнуть под огнём. В любом — малом, среднем или крупном боестолкновении с любым врагом.

Да, Шепард будет знать, что она — командир разведкрейсера, офицер и снайпер. Но... Это всё, по его мнению, вторично. А первично именно то, что она — женщина. И если незамужняя женщина в его представлении ещё имела хоть какую-то возможность подойти достаточно близко к Грани... Тем более, в такой войне, которая должна была очень скоро начаться в масштабах Галактики. То... женщина, у которой под сердцем были дети и тем более были дети рядом, вовне — не имела никакого права рисковать собой. Потому что, как указывалось в ряде материалов разведперехватов, по мнению Джона, женщина-мать не имеет права гибнуть и оставлять детей сиротами. Потому что для детей, как считал Шепард, важна, прежде всего, мать. Всегда важна, а не только тогда, когда дети малы годами и несамостоятельны социально. Дело отца, дело мужчины, как иногда, под настроение, раскрываясь, говорил тому же Явику-протеанину, Шепард, защитить свою женщину и своих детей от любой опасности. Сохранить их жизни и здоровье. Даже ценой своего здоровья и своей жизни.

Думая об этом, Светлана не сомневалась, что Джон не пустит её на передовую, заставит остаться в тылу. В лучшем случае — на крейсере или на фрегате, но — в тылу. Потому что она — женщина, потому что у неё к тому времени могут быть или, скорее всего, будут дети. Потому, что война, даже галактическая — дело, прежде всего, мужчин. У женщин есть свои обязанности: воспитывать и учить детей. А на это уходят, как ни считай, многие годы.

Понимание такой настройки Джона, как ни удивительно, помогало Светлане поддерживать в себе самой твёрдую уверенность в том, что она будет рада стать матерью его детей. Она будет рада, даже родив одного единственного ребёнка — всё равно, девочку или мальчика. Потому что этот ребёнок вберёт в себя очень многое, что свойственно Джону. Станет в немалой степени его копией и навсегда свяжет Светлану Стрельцову и Джона Шепарда. Да, ребёнок, скорее всего, появится на свет на крейсере. Алла будет рада помочь подруге и стать не просто свидетельницей, но и активной участницей столь неординарного действа. И рядом со Светланой будет часть Джона. Шепард, конечно же, будет помогать Стрельцовой, будет возиться с ребёнком. Будет воспитывать его своим примером, а не лекциями и нотациями. Он это умеет — в этом Стрельцова была убеждена, перечитав несколько десятков раз все разведперехваты.

Сейчас, размышляя об этом, Светлана почувствовала, что она не хочет останавливаться на одном единственном ребёнке. Она очень хочет, чтобы у Джона было много детей. Он этого, безусловно, достоин. А она будет рада раз за разом дарить ему детей. Его и её общих любимых и родных детей. Светлане очень хотелось, чтобы у Джона был сын — наследник и сподвижник, а у неё — дочка — помощница и соратница. Даже если дети выберут сугубо мирные профессии и специальности, Светлана уже сейчас была убеждена, что ни она, ни Джон не будут против. Дети имеют полное право самостоятельно выбрать свою судьбу и пройти её дорогами.

Переодевшись в новый комбинезон и бронескафандр, Светлана очнулась от размышлений. Прошло несколько часов. Пора было уделить внимание службе. Зирда проснулась, встала с прикроватного коврика, направилась к закрытой двери спальни, обернулась, посмотрела на хозяйку.

Стрельцова подошла к овчарке, погладила её. Увидела, как Зирда прижмуривается — ей такие хозяйкины ласки очень нравились — открыла дверь. Увидела, как тотчас открывают глаза Зорд и Грэй, дремавшие на ковриках в холле. Зирда подошла сначала к Зорду, потом к Грэю, те с готовностью привстали, обмениваясь с подружкой информацией о происшедшем. Успокоились, поняв, что в спальне с хозяйкой ничего плохого не случилось. Опустились на коврики и задремали. Зирда вернулась на свой коврик.

Подойдя к рабочему столу в холле, Светлана включила настольный инструментрон.

Садясь в кресло и пододвигаясь к столу, она успела подумать о том, что Джон будет всегда очень хорошо понимать простую и в то же время важную вещь: Светлана тоже воин, тоже офицер и для неё армия тоже является единственно приемлемой и важнейшей средой обитания. Из Стрельцовой невозможно сделать гражданскую. Её невозможно отодвинуть от армии, с которой она едина. Пододвигая к себе инструментронную клавиатуру, Светлана подумала о том, что Джон никогда не будет пытаться сделать из неё 'штатскую', ограничить интересами уровня домохозяйки. И эта настройка Шепарда, ставшая понятной после ознакомления со всеми материалами разведперехватов, очень нравилась Светлане. Она и он — спецназовцы, офицеры. А для взаимопонимания это — важно. То, что она — пилот, а он — десантник, поможет избежать конфликтного привыкания, ведь каждому из них всегда будет что рассказать и показать другому, о том, что относится к его профессиональной специализации, в которой каждый закономерно разбирается лучше и глубже. А значит, у них обоих всегда будут темы для разговоров, которые не приведут к 'разборкам' и к непониманию.

Да, должно пройти ещё много времени, прежде чем придётся принять окончательное решение. Но уже сейчас Стрельцова понимала: это ожидание первой личной встречи, пусть и носящей сугубо служебный характер, не будет мучительным и слишком уж тяжёлым.

'Нормандия' Полёт к Цитадели. Совещание командного состава экипажа фрегата

Андерсон сидел за рабочим столом в своей каюте. Вспоминал, как фрегат-прототип ушёл с Идена. Да, с одной стороны уход был штатным, спокойным и быстрым. Так, в общем-то, и полагается уходить с планеты военному боевому космическому кораблю. А с другой стороны — состоялись неформальные проводы. Многие нормандовцы лично попрощались со многими местными жителями. Вполне возможно, что очень скоро знакомства укрепятся, а там — и до образования семей дойдёт. Странно было об этом думать, но... война — войной, а жизнь всё равно идёт по своему строгому расписанию. Да, пришлось 'прижать' руководство колонии в Константе, да и в райцентре понадобилось проявить силу и твёрдость. Проявили. Иденцы начали готовиться к войне со Жнецами. Первыми или не первыми — не столь важно сейчас. Можно сказать — одними из первых. И этого пока достаточно.

Командирский обход корабля закончился несколько минут назад. Восстанавливая в памяти детали обхода, Андерсон всё больше и больше убеждался в том, что нормандовцы изменились. В лучшую сторону. Они почувствовали, что нудные тренировки, учебные тревоги, глупые проверки ушли в прошлое. Возможно, в оставшиеся до Вторжения месяцы не возникнет ни одной ситуации, которая потребует развёртывания даже самого маленького по масштабам межрасового конфликта. Не до того сейчас будет. И никто, никто из разумных органиков не может сейчас точно сказать, сколько времени осталось до Удара. Того самого удара, который способен сломить волю к сопротивлению. А если нет воли — не помогут ни армады боевых кораблей, ни многотысячные армии, ни героизм гражданских.

И раньше военным боевым кораблям никто из колонистов-землян особых проводов почти никогда не устраивал. Ни официальных, ни неформальных. Да, были отдельные исключения. Но прежде это случалось тогда, когда никто из жителей галактики и помыслить-то не мог о том, что придётся воевать с внегалактическим врагом.

Пока на стояночном поле и рядом с ограждением нормандовцы прощались со знакомыми им иденцами, на борт из Константы пришли некоторые документы. Сам Андерсон был склонен их называть 'бумагами'. 'Официальные бумаги' — только так их и стоило называть, хотя давным давно документооборот у землян на семьдесят процентов был электронным. Чиновники в очередной раз проявляли патологический уровень непонимания ситуации. Первая бумага извещала командира фрегата о том, что руководство колонии намеревается устроить официальные проводы — с речами, оркестром, почётным воинским караулом. Вторая бумага содержала сообщение о том, что с организацией, а, следовательно — и с проведением этого церемониала возникли некоторые сложности. Третья — снова утверждала, что всё состоится по стандарту. Четвёртая — ставила это утверждение под сомнение. Читая эти файлы, Андерсон не раз ловил себя на том, что медленно закипает, с трудом гасит недовольство и раздражение. Невольно напрашивалось сравнение с тем, как отреагировали на приближение момента отлёта нормандовцы. Да, да, именно нормандовцы, а не некие 'члены экипажа и команды'. Как-то это понятие прочно и, главное, быстро и безболезненно, вошло в обиход на 'Нормандии' и Андерсон знал, что и очень многие иденцы с лёгкостью приняли это звание, посчитав его не только приемлемым, но и важным.

Из глубин памяти всплыли обстоятельства, с которыми ему пришлось столкнуться после возвращения с миссии, которая неожиданно стала экзаменом на право войти в состав Специального Корпуса Тактической Разведки. Тогда довелось пройти немало инстанций, пытаясь доказать, что миссия была провалена не по его вине. Как оказалось, это было напрасным трудом — Сарен сделал всё, чтобы Совет Цитадели забыл о кандидате-землянине раз и навсегда. Тогда Андерсон впервые подумал о том, что неудачи в деловых и служебных взаимоотношениях с турианцами его начали преследовать с системным постоянством. Сначала — война Первого Контакта, потом — проваленная миссия с заводом... И вот теперь... снова столкновение с турианцами. Спектрами.

На таком фоне не хотелось даже думать о возможности каких-либо официальных проводов 'Нормандии'. И хорошо, что фрегат ушёл с планеты тихо, по-деловому. Попрощались нормандовцы с дорогими им лично разумными жителями Иден-Прайма — и хорошо. Большего и желать трудно. Не нужны эти дежурно-обязательные ритуалы, от которых за километр разит формализмом.

Вроде бы обычный уход с планеты. Сколько в практике Андерсона было таких уходов с планет? Много. И этот уход вроде бы ничем особенным не отличался: и раньше военные космические корабли провожали гражданские разумные. И раньше были сложности с организацией ритуалов — кто-то соглашался на их проведение, кто-то нет. Только теперь... эти, казалось бы, мелочи, приобретали большее, чем раньше значение. Приближение войны со Жнецами чувствовалось, когда вспоминались такие моменты: война Первого Контакта, кандидатская миссия в интересах Корпуса Спектров, работа с турианскими Спектрами. Три десятка лет... И вот, когда люди только-только начали адаптироваться в достаточной степени к тому, что вопрос 'одиноки ли земляне во Вселенной' решён окончательно — стало известно о приближении времени вторжения Жнецов.

Командир фрегата знал, что нормандовцы теперь часто говорят между собой о пятидесяти тысячах лет, из которых только десять тысяч лет можно было считать достойными называться 'оптимально прожитыми', да и то с изрядной натяжкой. Нельзя было сказать, что разговоры на эту, внезапно ставшую очень актуальной тему, начались только после появления на борту корабля протеанина — и раньше многие земляне, да и не только они, говорили об этом периоде времени. По-разному говорили. У людей — сто лет пилотируемых космических полётов. Плюс-минус двадцать-тридцать лет. Сейчас точность не существенна. У турианцев и азари — две-три тысячи лет дальних полётов. Птицемордые потратили эти годы на непрерывную войну с неизвестными расами на так называемых Дальних пределах, азари — на попытки слепить из полутора десятков рас некое подобие хотя бы относительного единства.

Кварианцы в последнюю тысячу лет умудрились породить новую расу — к счастью, не органиков, а синтетов, но так не решили проблему резкого повышения уровня своего иммунитета. Батарианцы, кажется, окончательно разругались с большинством рас и прежде всего — с людьми. Саларианцы несколько тысяч лет находятся в состоянии холодной войны с кроганами.

Если начать перечислять — не заметишь, как пройдёт несколько часов. Впрочем, такие мысли — вполне естественны и очень к месту. Впереди — Цитадель, а там, как часто говорят земляне, полный интернационал. Или интеррасовость — как угодно можно сказать. Потому что поймут правильно.

Не так давно сама мысль о том, что после Цитадели придётся направить фрегат в полёт по большинству населённых миров исследованной части галактики, Андерсону казалась едва ли не крамольной. Ведь письменный приказ со множеством виз и согласований был достаточно однозначным. Прибыть на Иден-Прайм, вывезти на Цитадель протеанский маяк, после чего вернуться к станции 'Арктур'. А теперь, когда на борту два турианца-Спектра, когда на борту и протеанский маяк и живой представитель имперской расы, до недавнего времени считавшейся вымершей, планы изменились. Пусть частично, но — изменились. Да, маяк будет доставлен к Цитадели. Но на Цитадель, в чём Андерсон был теперь убеждён, этот артефакт не попадёт. Есть большая вероятность, что благодаря возможностям и способностям Явика на этой станции будут обнаружены и остальные Маяки. Хоть целые, хоть разобранные на составные части. Может быть, их тоже придётся взять на борт фрегата и...

Надо помнить о том, что выжившие протеане сейчас заняты поиском приемлемой для себя планеты, а значит, скорее всего, там теперь и будут храниться все Маяки. А 'Нормандия'... пойдёт от Цитадели, к примеру, к 'Омеге'. А потом... надо будет искать Лиару. Предварительно, конечно, известно, что молодая азари руководит археологической экспедицией, отправившейся на планету Терум. Но теперь, за эти несколько суток, которые придётся потратить на движение к Цитадели, многое может измениться. Во всяком случае, так полагает Явик, а его предвидению и чутью, как убедились очень многие нормандовцы, вполне можно доверять.

Маяки вполне могут пока быть на борту 'Нормандии'. И Явику будет спокойнее, и для управления ситуацией так тоже будет лучше. Ясно, что и протеанин, и нормандовцы будут проявлять к этим артефактам повышенный интерес. Надо будет подумать над тем, чтобы дать возможность и воину древней расы и остальным членам экипажа и команды заниматься на борту корабля научными исследованиями — в длительном полёте по обитаемым мирам это будет необходимо. Значит, придётся вскрывать контейнеры, которые содержат научное оборудование. Подарок от иденцев. Среди нормандовцев есть те, кто имеет допуск к научной и исследовательской работе. Требование, определяемое спецификой службы на разведкорабле.

Многое придётся обсудить на первом после отлёта с Иден-Прайма совещании командного звена фрегата. Предварительный список вопросов почти готов, теперь надо подумать над тем, в каком порядке их следует обсуждать и какие проекты решений можно уже сейчас сформировать. Явика необходимо официально ввести в состав командного звена экипажа фрегата-прототипа. Нельзя больше сохранять за ним неопределённый статус. Турианцев — обоих — надо оградить от любых попыток Советников отобрать статусы Спектров.

Бенезия... С ней — и проще и сложнее. Она уже неоднократно говорила и Карин и другим женщинам о том, что на Цитадели хочет 'расшифроваться' окончательно. Да, в Экстранет ушло предостаточно роликов, не говоря уже о многочисленных текстовых материалах — от заметок до статей — о том, что матриарх азари, религиозный лидер расы синекожих красоток Бенезия Т'Сони непонятным образом оказалась на Идене. И, тем не менее, многие отслеженные нормандовцами признаки указывали на то, что этих свидетельств — недостаточно. Видимо, Бенезия это тоже понимает и потому уже сейчас, за несколько суток до прибытия 'Нормандии' на Цитадель планирует, как должно будет происходить это действо, под условным названием 'расшифровка'.

Время, сроки. Это — основной вопрос. Ясно, что идя к Идену, никто из нормандовцев не знал, что на планете придётся провести несколько декад, до предела насыщенных работой. Приказ был прост: прилететь, забрать, отвезти на Цитадель, вернуться к 'Арктуру'. Да и после посадки на Идене не было ясно, сколько же продлится стоянка. Командир фрегата знал, что Джеф Моро, например, оценивал возможную длительность стоянки не больше, чем в несколько суток. Понятно, пилоту важно летать, а не ждать, когда дадут команду на взлёт. Техники и инженеры, кстати, наоборот полагали, что фрегат простоит на планете несколько месяцев: был бой, корабль получил пусть небольшие, но повреждения, которые требовалось устранить. Надо было также осмыслить и изучить данные систем объективного контроля, понять, насколько успешно техника выдержала первое реальное боевое столкновение. Перезарядить накопители энергии, внести изменения в программы, отвечающие за полуавтоматы двигательной установки. Можно долго перечислять, чем пришлось заниматься 'трюмачам', но несколько месяцев стоянки на Идене — этот срок оказался намного более реальным. Корабль пробыл на планете столько времени, сколько требовалось и инженерам, и пилотам, и другим нормандовцам.

Казалось бы, нет необходимости особо задумываться о сроках, но... впереди война с врагом, который придёт из-за пределов Галактики. Тёмный Космос, межгалактическое пространство. И вот так, сразу всё это стало не отдалённой перспективой, а достаточно близкой реальностью. Время... можно сказать, что оно уплотнилось, стало вбирать в себя больше дел, занятий, решений, действий.

Результат пребывания 'Нормандии' на Идене был нормативным — удалось запустить механизм реальной, деятельной, планомерной и масштабной подготовки к войне со Жнецами. Да, среди разумных органиков были и будут те, кто до самого последнего момента не поверит в приход в галактику множества враждебных гигантских кораблей. Были и будут те, кто ещё долго будет колебаться, выбирать, между 'верить — не верить'. Главное — уже есть те, для кого война со Жнецами — не перспектива, а современность. Потому что к такой войне надо готовиться намного серьёзнее, чем к любому — мелкому, среднему или крупному — межрасовому и даже мультирасовому конфликту. Одно дело — внутригалактические 'разборки' и другое — война с внешним врагом, цель которого — уничтожение высокоразвитой, а вероятнее всего — любой разумной органической жизни.

Фрегат-прототип. 'Нормандия'. Да, по-разному можно оценивать и процесс, и результат формирования экипажа и команды корабля, но ясно, что только новейшие корабли, несущие на себе самое современное вооружение, самую современную технику смогут стать действенным средством, способным остановить и разгромить Жнецов. Сколько было споров о том, стоит ли вообще соглашаться на строительство такого корабля. Андерсон не знал многих деталей 'подготовительного' этапа, но по кое-каким признакам догадывался — дело не совсем чистое. Адмирал Михайлович, которому 'Нормандию' навязали в приказном порядке, до сих пор при каждом удобном случае заявляет во всеуслышание о своём несогласии с тем, что корабль, стоимостью в несколько тяжёлых крейсеров, используется явно не в полной мере и часто — не по назначению.

Может быть, Михайлович действительно является адмиралом мирного времени. Если так... то обязательно найдутся адмиралы, способные эффективно работать в условиях времени военного. Так всегда было. Только после Фариксенского соглашения таких адмиралов в военно-космических силах Альянса Систем осталось не так много. Гораздо больше там адмиралов, не желающих даже регулярно сдавать нормативы по физподготовке и стрельбе из личного оружия. Три десятка лет прошло после конфликта с турианцами, и вот результат: разленились, расслабились.

Взглянув на часы, командир фрегата отметил, что момент снятия информационной блокады с Идена уходит всё дальше в прошлое. Синусоиды и столбики на одном из настенном экранов доказывали, что информационный обмен планеты восстановлен в полной мере и теперь Иден снова тесно связан с другими населёнными мирами.

— Джон, зайдите ко мне, — активировав наушный спикер, Андерсон взглянул на экран настольного инструментрона, отмечая, что старший помощник уже закончил внеочередной обход корабля и направляется в столовую.

— Сейчас буду, командир, — донёсся ответ Шепарда. Прозвучал тихий щелчок, отмечавший момент переключения каналов.

Ровно через две минуты в дверь командирской каюты постучали.

— Заходите. — Андерсон пододвинул своё кресло поближе к рабочему столу, привычно взглянул на несколько пустых кресел. — Проходите, Джон, присаживайтесь.

Шепард вошёл, плотно закрыл за собой дверь, отодвинул кресло, сел, пододвинулся к столу, вопросительно посмотрел на хозяина каюты.

— Не хочу сразу всех собирать, хотя надо провести расширенное командирское совещание, Джон. Есть вопросы, которые не требуют полного состава командного звена. И первый вопрос, который я хотел бы обсудить с вами, это вопрос о вредоносности Советников Цитадели. Мне хотелось бы знать ваше мнение перед тем, как, возможно, выскажутся другие участники совещания. Решение надо принимать как можно быстрее.

— Согласен, командир, — кивнул Шепард. — Я помню, мне многое показал пилот Жнеца во время нашего разговора тет-а-тет. Вы правы, начинать придётся с Советников Цитадели, но я не уверен, что вот так сразу потребуется давить, пугать, ограничивать. Всё же 'Нормандия' впервые прибудет на Цитадель и у нас и без аудиенций у Советников хватит проблем и вопросов, требующих решений в первую очередь. Виртуально — я сомневаюсь, что вот так сразу получится реально — пообщаемся, они почувствуют нас, мы — их. На этом — всё. Да, я знаю и понимаю, что нам нужно будет добиться от Советников сохранения за Сареном и Найлусом статусов Спектров, я помню и о том, что придётся 'прочесать' научные лаборатории, подчинённые Советникам и изъять из них протеанские Маяки. Я помню также и о том, что надо будет сделать всё, чтобы Советники забыли о существовании иденского маяка. Но всё это вполне можно будет сделать, не выходя с Советниками на прямой непосредственный контакт. Знаю, этой точки зрения в основном придерживается Явик, да и Сарен с Найлусом не горят желанием пообщаться с Советниками непосредственно, пусть и официально. Что же касается информации, переданной мне Жнецом и касающейся Советников Цитадели, Дэвид, то здесь нужно будет посредничество Явика. Думаю, с ней следует ознакомить весь состав командного звена экипажа фрегата.

— А та часть информации... — Андерсон взглянул на Шепарда. — Та, которую Пилот позволил вам скопировать на инструментрон.

— Вот. — Шепард достал из кармашка на кирасе скафандра два кристалла памяти. — Копии, — он передал кристаллы командиру.

— Хорошо. — Андерсон вставил кристаллы в прорези накопителя настольного инструментрона, взглянул на экран. — Я ознакомлюсь с ней повнимательнее до начала совещания, Джон. И всё же...

— Дэвид, Советников придётся 'прессовать', — сказал Шепард. — В первый прилёт на Станцию мы снимем максимум информации об обстановке на Цитадели, обработаем её, установим проблемные зоны, выделим важнейшие, требующие немедленного реагирования вопросы. Советники... Думаю, что именно Цитадель станет нашей корабельной и экипажно-командной базой, с которой мы сможем, после окончания нашего рейда, действовать, выполняя отдельные задачи.

— Штаб-квартира? — спросил Андерсон.

— Да. Считаю, что нам будет необходимо занять несколько корпусов в одном из кварталов. Научные лаборатории, общежитие, рабочие залы. В общем — всё, что необходимо для создания нашей экипажно-корабельной основной базы. И постепенно следует готовить Станцию к войне. Цитадель должна перестать быть только местом концентрации знаменитостей, богачей и хронических бездельников.

— А 'ромашка'? — Андерсон кинул быстрый взгляд на лицо сидевшего напротив помощника.

— Эту проблему будут решать специалисты, которых мы оставим на станции перед уходом в рейд, Дэвид. Создадим базу, наберём штат, профильтруем персонал, поставим задачи, выделим важнейшие направления работы. Не спорю, предотвращение 'раскрытия' Цитадели — сложная задача, но... в первый прилёт на Станцию мы, думаю, действительно не можем рассчитывать на длительную стоянку — нам нужно осуществить рейд по очень многим населённым и достаточно пустынным мирам исследованной части галактики.

— Согласен, Джон. Как предполагаете осуществить набор персонала?

— Здесь просто. Оставляем научную группу — таких спецов на Станции всегда хватает. Оставляем группу размещения — она займётся обустройством и содержанием зданий Штаб-квартиры. Оставляем группу охраны — наёмники на Станции часто пребывают очень подготовленные и нам такие, уверен, потребуются. Остальное — по обстоятельствам.

— Рассчитываете на Явика?

— Да, — подтвердил Шепард. — И он тоже, знаю, хочет принять в обустройстве базы самое активное участие. У него, не буду скрывать, многое получится быстрее и эффективнее. По понятным причинам. Его расовые технологии и возможности на многие порядки превосходят современные нам.

— А он сам как считает?

— Готовится он, Дэвид. Редко когда теперь, с момента отлёта, выходит из своей каюты. За последние несколько часов я видел его в коридорах и отсеках корабля всего один раз — он разговаривал с одним из техников. Красный светодиод на панели ВИ двери, кстати, горит постоянно.

— Тяжела для него будет эта высадка на Цитадель, — тихо сказал Андерсон.

— Не буду спорить, Дэвид, — согласно кивнул Шепард. — Боюсь, что он сорвётся и наговорит цитадельцам, без разницы — знаменитостям и богачам или простым, незнатным обитателям — кучу неприятных вещей. Может и обвинить их, кстати, совершенно заслуженно, в бездеятельности. От него сейчас не стоит ждать пропагандистских речей, ориентированных на поддержание уверенности в лёгкой победе над Жнецами.

— Соглашусь. — Андерсон посмотрел на Шепарда. — Мне тоже представляется, что у Явика сейчас полно работы. И ею, как я понимаю, он глушит своё негативное отношение и к Станции и к её нынешним обитателям. Предполагаю, что это негативное отношение всё же несколько раз прорвётся наружу. И, уверен, что Явик имеет право на такие 'прорывы'. На одном из настенных экранов в его каюте я видел план-схемы Цитадели. Лучшие и точнейшие, какие только нам удавалось достать с серверов Экстранета. Потому, думаю, что очень плотно интересоваться Цитаделью он начнёт ещё во время подлёта.

— Да уж. Когда станция выплывает из тумана... — протянул Шепард.

— Вот именно, — подтвердил Андерсон. — Только в этом случае, как я предполагаю, Явик будет проверять и уточнять собранную информацию и формировать план действий. Наших Спектров он 'прикроет' в общении с Советниками?

— Уверен, что прикроет, Дэвид, — ответил старпом. — Он заинтересован в том, чтобы за экипажем и кораблём закрепили некий 'особый статус'. Детали этого просчитываемого протеанином статуса мне самому ещё не ясны, но Явик... Он уверен, что наличие на борту двух Спектров, да к тому же ещё и турианцев... Пойдёт только на пользу. И — не только нормандовцам.

— Джон... Хочу спросить вас.

— Дэвид, статус Спектра должны сохранить турианцы и получить вы. О том, чтобы принять статус Спектра я не думаю и даже не планирую этого, — ответил Шепард.

— Вы как всегда... — чуть недовольно произнёс хозяин каюты.

— Именно, Дэвид. Здесь я не стремлюсь выходить вперёд. Троих Спектров на борту фрегата-прототипа будет вполне достаточно.

— Бенезия всё говорит о 'расшифровке'... — тихо заметил командир корабля.

— Да. Знаю, — кивнул Шепард. — Ей будет сложно. Всё же она — признанный религиозный лидер расы азари, матриарх, обладающая огромным жизненным опытом. И теперь... предполагаю, что известие о возвращении матери не пройдёт мимо внимания её дочери, Лиары. Археология — археологией, но кровно-родственные связи...

— Меня больше беспокоит, Джон, что она... очень остро воспринимает перспективу возвращения на Тессию. С дочерью, естественно, — уточнил Андерсон. — Ясно, что мы сделаем всё, чтобы найти Лиару и вернуть её матери.

— Да уж, — не стал возражать Шепард. — На Бенезии тессийские чиновники 'отыграются' по полной программе. Предполагаю, что и на Лиаре тоже.

— И потому, Джон, считаю, что нам придётся на несколько дней задержаться на Тессии, — отметил Андерсон. — Обеспечить Бенезию и её дочь всем необходимым и дать чётко понять местным чиновницам, что эта семья — под нашей постоянной защитой.

— Я тоже думал об этом, Дэвид. — Шепард встал с кресла, прошёлся по командирской каюте, остановился у шкафов со скафандрами. — Вы правы, нам надо будет задержаться на материнской планете азари. Не на несколько часов, а на несколько суток. Если мы задержимся только на несколько часов...

— Сразу после нашего отлёта Бенезию и её семью начнут 'прессовать'. Как часто выражаются земляне-имперцы, повесят на возвратившуюся матриарха и её дочь 'всех собак'.

— У меня уже есть некоторые соображения на этот счёт, Дэвид, но всё будет зависеть от того, как Лиара воспримет возвращение матери. И как пройдёт их встреча. Не краткая — длительная.

— Уверен, Джон, что она так или иначе уже знает о том, что Бенезия была на Идене, — сказал Андерсон, поглядывая на стоящего у шкафов старпома. — А корреспонденты и журналисты Цитадели постараются заснять Бенезию на Станции. И у Лиары больше не останется особых сомнений в том, что её мать вернулась. Конечно, процесс осознания не будет быстрым, но... К моменту нашего появления на планете, где к тому времени младшая Т'Сони будет руководить очередными археологическими раскопками, дочь Бенезии уже не так остро воспримет необходимость вернуться в Азарийское пространство в целом и на Тессию — в особенности. Почему-то мне кажется, что Лиара по-особому любит материнскую планету азари и её обитателей. Свою родину, — задумчиво сказал командир корабля. — И она... будет рада вернуться туда вместе с матерью.

— И встретиться с отцом, — добавил Шепард.

— Да, Джон. Вы правы. Конечно, насколько я могу судить по материалам Экстранета, земного Интернета и данных альянсовской — и не только альянсовской — разведки, — уточнил командир корабля, — Мятежный Матриарх — сложная личность, но возвращению дочери Этита будет рада. В этом у меня сомнений нет.

— Корпус Спектров подлежит реформированию, — произнёс старпом, поворачиваясь спиной к шкафам со скафандрами и делая несколько шагов к командирскому столу.

— Трудно даже перечислить, что теперь нам, разумным органикам любой расы, придётся менять, — подтвердил Андерсон. — Мы все теперь знаем благодаря полученной вами, Джон, информации, и о вредоносности Совета Цитадели, и о проблемности Совета Матриархов, и о вопросах, мешающих повысить эффективность работы Корпуса Спектров. Не буду спорить и возражать — всем этим нам придётся, так или иначе, но заниматься уже на Цитадели. Если уж Назара согласился с тем, что Сарен и Бенезия теперь свободны от его всеобъемлющего влияния... И не стремится как-то с ними обоими продолжать плотно общаться... Значит, вся ответственность за подготовку к противостоянию...

— Ложится на каждого ныне живущего разумного органика. — Шепард отодвинул свободное кресло, сел, пододвинулся вместе с креслом к столу, включил инструментрон, развернул малый экран. — Несколько суток полёта к Цитадели...

— Не буду отрицать, Джон. Мне не хочется ставить экипаж и команду корабля перед необходимостью 'скоростить', — сказал Андерсон. — И потому я выбрал самый длинный, можно сказать, что обходной маршрут полёта к Станции. Да, я понимаю, что за это время Советники — и не только они — смогут получше подготовиться к противодействию нашей работе — и не только той, которую мы намереваемся осуществить на Станции, но смею надеяться, что пребывание на Иден-Прайме многому научило наших сокомандников. И мы начинаем оправдывать предвидение Назары.

— О том, что кроме экипажа на борту фрегата формируется уникальная команда? — Шепард посмотрел на Андерсона спокойным внимательным взглядом.

— Да, — кивнул командир корабля. — Я не всегда стремлюсь разделять экипаж и команду даже по тому признаку, кто постоянно будет пребывать на борту, а кто — временно. В этой связи, Джон, есть два вопроса, которые я хочу с вами обсудить. Первый — работа нормандовцев с журналистами Идена и Цитадели в ретроспективе и перспективе. И второй — управление работой иденских и цитадельских археологических и научных подразделений. Также в ретроспективе и перспективе.

— У меня есть некоторые предложения, Дэвид. — Шепард вынул из кармашка кирасы четыре кристалла памяти, подал их командиру. — Озвучивать — не считаю необходимым.

— Понимаю. — Андерсон вставил кристаллы в щели накопителя и подождал, пока вспыхнут зелёными огоньками контрольные светодиоды, а на экране настольного инструментрона проступят окна с текстами. — Хм. Интересно. Предлагаю перебросить информацию на настенный экран и обсудить.

— Согласен. — Шепард встал, подождал, пока хозяин каюты подойдёт к включившемуся большому настенному экрану. — Мы вмешались достаточно глубоко в работу журналистов Идена, Дэвид. И не везде это прошло гладко и безопасно. Здесь, здесь и здесь, — лучиком лазерной указки старпом указал на экране нужные абзацы текста, — я отметил возникшие проблемы и вопросы, которые необходимо устранить, прежде чем мы подойдём к Станции.

— Да, — кивнул Андерсон, читая отмеченные старшим помощником абзацы. — Вы правы, Джон. А если вот так, — легко и быстро набрав на клавиатуре наручного инструментрона недлинный текст, командир корабля включил соседний настенный экран. — Просмотрите.

Несколько минут Шепард потратил на то, чтобы обдумать написанное. Андерсон не торопил помощника с ответом, читал с экранов другие тексты, делал заметки на малом экране своего наручного инструментрона.

— В основном я с этим — согласен, Дэвид, — сказал Шепард, закончив чтение. Андерсон искоса взглянул на помощника, убедился, что тот готов к обсуждению. — Но вот здесь и здесь и здесь я бы вставил следующее, чтобы присоединить к основным текстам, — старпом коротко и чётко негромко изложил почти готовые формулировки. Может быть, он и читал текст быстро, но думал над прочитанным не торопясь озвучить пришедшие на ум формулировки.

— Вполне, — резюмировал Андерсон, выслушав собеседника. — С этим, — он коснулся лучиком своей лазерной указки несколько исправленных Шепардом мест в тексте, — я соглашусь, а вот с этим... — командир фрегата помедлил, затем скороговоркой произнёс исправленный вариант. — Вот так примерно.

— Может пойти как предварительный, но вполне рабочий вариант, Дэвид. — Шепард выключил свою указку. — Давайте подумаем, как переформулировать для целостности.

Несколько минут старшие офицеры корабля потратили на то, чтобы отредактировать текстовые блоки, высвеченные в отдельных окнах на обоих настенных экранах.

— Вот теперь — вполне, — резюмировал Андерсон. — Сбрасываем на накопители?

— Сбрасываем, — кивнул Шепард. Андерсон нажал на виртуальной клавиатуре своего наручного инструментрона несколько сенсоров, настенные экраны мигнули и погасли.

— Возвращаемся за стол. — Андерсон отшагнул к своему рабочему креслу. — Там нам будет удобнее. И садитесь рядом со мной, Джон. Надоело перегибаться через стол, — едва заметно усмехнулся хозяин каюты.

Шепард пододвинул своё рабочее кресло к креслу командира корабля, и офицеры вполголоса продолжили обсуждение сформированных текстов.

— Теперь можно считать, что опыт работы с иденскими журналистами поможет нам обуздать цитадельских писак и снимак, — сказал Андерсон, гася экран своего настольного инструментрона и сворачивая экран наручного. — Не буду отрицать, на Станции собрались наиболее 'отвязные', но, думаю, с ними тоже можно будет совладать.

— Надо будет совладать, Дэвид. — Шепард, устраиваясь в кресле поудобнее, погасил экран своего наручного инструментрона. — И РЭБовцам опять предстоят круглосуточные дежурства. Правда, теперь уже в режиме, не предусматривающем принудительную фильтрацию и установление почти полного 'колпака'.

— И это — хорошо, — усмехнулся командир корабля. — Если замолчала одна планета — это могут и не заметить, а вот если замолчит Цитадель...

— Парадокс, Дэвид, думаю, состоит в том, что эту станцию имеет смысл сохранить и оставить населённой, — сказал Шепард. — Если удастся найти ИИ, управляющий станцией, а также заблокировать условно-электронные и чисто механические системы 'раскрытия', мы можем подумать и о том, чтобы сохранить Цитадель и после победы над Жнецами. Уникальная конструкция. Она вполне заслуживает перехода в послевоенную эпоху. Думаю, что и ретрансляторы, если мы сможем сломить почти полную от них зависимость, тоже могут остаться. В качестве некоей резервной транспортно-связной системы.

— Вот... Мы с вами думаем о послевоенной эпохе, Джон, а ведь впереди... — задумчиво сказал Андерсон, — Ещё даже неизвестно, сколько впереди у нас лет Противостояния. Наверное, правы умники-разумники, утверждающие, что подобные мысли — своеобразная защитная реакция психики разумного органика.

— Явик... — осторожно заметил Шепард.

— Да, он утверждает, что войну все разумные органики носят в себе самих, в своей сути. И ему, знатоку десятков ныне вымерших и забытых рас, безусловно, виднее. Имперцы, помнится, говорили и неоднократно, что там, где появляется человек, там появляются проблемы.

— Они также говорили, Дэвид, что от себя самого ни один человек убежать не сможет. Никогда, — добавил Шепард.

— И они — правы, — подтвердил Андерсон. — Кстати, Джон, как вы смотрите на то, чтобы поручить РЭБовцам организацию и ведение работ в рамках пресс-центра?

— Вполне возможно, — согласился старпом. — Нам всё равно придётся во время 'Большого Рейда' передавать информацию, в обезличенном, конечно, виде, многим гражданским структурам и для начала работы Пресс-центра эта функция весьма подходит, — согласился старпом.

— Вы правы. Будет лучше, если именно РЭБовцы будут фильтровать, компоновать и передавать эту информацию. А все остальные нормандовцы — в данном случае — и на Станции и на борту фрегата — активно участвовать в её сборе и уточнении. — Андерсон взглянул на закрытый бронезаслонкой иллюминатор. — Начинаю привыкать к тому, что круглосуточно приходится жить и работать при искусственном освещении, — тихо сказал хозяин каюты. — Карин, правда, грозится задействовать свои медицинские — ультрафиолетовые и инфракрасные, а также некоторые другие светильники и я склонен поддержать её в этом начинании. Затворниками становимся, — командир фрегата перевёл взгляд на экран настольного инструментрона. — Спектр мнений у журналистов Цитадели будет, как всегда, широчайшим, что вполне нормально. Но есть в этом спектре сегмент, который настораживает.

— Передача информации от агентов и резидентов и сочувствующих 'Церберу'? — спросил Шепард.

— И это — тоже. В первую очередь. — Андерсон посмотрел на Шепарда. — Если они заинтересуются 'вернувшимися' Сареном и Бенезией...

— В том, что они заинтересуются ими, я уверен и даже — убеждён, Дэвид. — Шепард выдержал взгляд командира корабля. — Насколько я знаю, Найлус это предполагает и потому почти не отходит от Сарена, а Бенезию плотно опекают наши женщины и девушки. Так что, думаю, остальные нормандовцы уже 'в курсе' и понимают, что и Сарена и Бенезию надо 'прикрыть'. Прикроем. И турианцев, и азари. Полагаю, особо уточнять и ориентировать никого из членов экипажа и команды на это — не потребуется.

— Хотел бы верить. Хотел бы верить, — задумавшись, тихо произнёс Андерсон. — Каковы результаты мониторинга? Меня интересуют первые часы свободного информационного обмена Идена с остальными населёнными мирами.

— Отчёты готовы. — Шепард достал из кармашка кирасы и передал хозяину каюты четыре кристалла памяти, подождал, пока командир ссыплет 'плашки' в накопитель настольного инструментрона. — В целом могу сказать — результаты обнадёживают. Иденцы выходят на лидирующие позиции в деле активной подготовки к Противостоянию. Материалами, выложенными ими в Экстранет и посвящёнными этой проблеме и направлению работы, очень активно заинтересовались многие разумные органики. Причём — не только профессионалы и специалисты. На Иден уже прибыли первые эмиссары и порученцы самых разных структур, сориентированные на получение дополнительных данных.

— Похоже, мы уже начинаем пытаться что-то сделать, — произнёс Андерсон, вчитываясь в появившиеся на экране настольного инструментрона тексты. — Можно даже сказать, на какой уровень выйдут иденцы, когда 'Нормандия' встанет на внешний рейд Цитадели.

— Процентов десять от запланированного они точно выполнят, — сказал Шепард. — Могут, конечно, довести этот показатель до пятнадцати, но вряд ли больше. Слишком велика сила инерции.

— Другие населённые миры и трёх процентов за эти несколько суток не осилят, Джон, — отметил Андерсон, открывая новое окно и ожидая, когда в него загрузится текст из файла. — Медленно мы готовимся, очень медленно.

— Жнецы... вряд ли будут нам особо мешать, Дэвид, — сказал Шепард. — Они уверены в своей победе заранее и для такой предварительной уверенности, не скрою, у них есть немало реальных оснований. Мы — слабы. По-прежнему — слабы, — уточнил старпом. — И эту слабость нам вряд ли удастся преодолеть не только за несколько дней, но и за несколько ближайших месяцев. А если учесть, что журналисты обычно отмечают почти весь спектр мнений, то воя 'всёпропальщиков' вполне хватит для лавинного роста пораженческих настроений, если не в геометрической, то точно в арифметической прогрессии. РЭБовцы, конечно, что смогут, пресекут, отфильтруют и модифицируют, но...

— Придётся усилить внимание и воздействие на 'болотников' и 'локомотивов'. Две трети есть две трети, Джон. И им — наше основное внимание, — сказал командир корабля.

— Согласен. — Шепард принял из рук Андерсона кристаллы. — Явик успел капитально прочистить мозги иденским журналистам. Изменения уже отмечаются не только РЭБовцами, но и остальными нормандовцами. А уж иденцы, причём — очень многие — весьма впечатлены изменениями в подаче материалов в местных СМИ.

— То ли ещё будет, — тихо сказал Андерсон. — Всем нам предстоит привыкнуть к военному стилю.

— Это — сложно, — отметил Шепард. — После стольких лет мира, если, конечно, считать мирным период, в котором уместились и противостояние с кроганами, и война с рахни и прочие, более мелкие конфликты, — отметил старпом. — Но привыкнуть — придётся. Иденцы под воздействием Явика уже готовят к работе 'военные редакции' своих СМИ, этим же придётся заняться и цитадельским писакам и снимакам.

— Считаете, что мы уже сейчас слишком нагружаем Явика? — прямо спросил Андерсон.

— Да. Без него 'перенастроить' очень многих иденцев нашими, более-менее привычными средствами, способами и методами было бы очень сложно. Мы бы упустили главный наш нынешний ресурс — время. А с помощью Явика и привычных для него технологий — мы можем надеяться на то, что иденцы справятся с ролью 'локомотивов' нормализации ситуации подготовки к Противостоянию. Не буду отрицать, на Цитадели Явику придётся поработать очень много и напряжённо, но, насколько я знаю, он и сам не собирается оставаться в стороне и потому сейчас активно готовится, закрывшись в своей каюте. И писаки и снимаки — только часть объектов его воздействия. В недалёком будущем.

— Вы в своих 'заметках', Джон, отметили, что Штаб-Квартира тоже должна иметь выход в информационное пространство, — сказал Андерсон.

— Да. Должна, — кивнул Шепард. — Что-то вроде 'Голоса Цитадели'. Понимаю, звучит слишком по-человечески, но земляне должны придти на Станцию всерьёз и надолго. Многое придётся менять. И с Земли на Цитадель надо привлечь многих мастеров клавиатуры и видеокамеры. Пусть работают в полном мультирасовом окружении, имеют доступ к самой свежей и разнообразной оперативной информации.

— Уже есть результаты по привлечению? — заинтересовался командир корабля.

— Да. — Шепард подал собеседнику извлечённый из кармашка кирасы кристалл памяти. — Первые отчёты РЭБ по данной проблеме. Я просмотрел — есть весьма ценные заявки, которые следует удовлетворить, Дэвид. Пусть эти журналисты и корреспонденты работают и живут на Цитадели и, полагаю, совершенно не обязательно их всех как-то аккредитовывать при нашей Штаб-Квартире. Контролировать и направлять мы их, конечно, будем, но...

— Очень скоро опыт иденцев будет распространён во многих населённых мирах, — уточнил Андерсон. — И новосёлам Цитадели придётся соответствовать. Хорошо, что в этом не будет усматриваться наше прямое влияние. А Цитадель... придётся чистить.

— Сейчас это — средоточие богачей, — подтвердил Шепард. — Или очень известных разумных. Часто — известных в негативном ключе. Да, для сохранения станции придётся пойти на ротацию населения.

— Если учесть то, что на Станции необходимо будет разместить значительные воинские контингенты... Землян — в первую очередь, но ведь и турианцы с азари и саларианцами не останутся в стороне, — сказал Андерсон.

— Насчёт саларианцев я бы поспорил, Дэвид, а вот относительно турианцев... Не исключено, что им придётся бросить дополнительные, причём — очень значительные силы на свои Дальние Пределы. Обычно в ситуациях противостояния с внегалактическими врагами такие мощные и масштабные конфликты, какие имеют место у Иерархии на Дальних Пределах, только обостряются.

— Может быть, саларианцы и согласятся с вашими прогнозами, Джон, да ещё учтя свою, откровенно незначительную даже по сравнению с людьми продолжительность жизни, но они не упустят возможности остаться влиятельными игроками.

— Пусть остаются. Многое изменилось, очень многое, — ответил старпом. — И теперь даже ураганной скорости мышления и деятельности саларов может не хватить для должной реакции на новые вызовы.

— Реакции землян за небольшим исключением — тоже, — сказал Андерсон. — Альянс, насколько я понял из представленных вами материалов...

— Весьма вяло отреагировал на известие о появлении на Идене Жнеца, — согласился Шепард. — Ни осуждать, ни винить их я не буду. Политики и чиновники не предназначены для действий в экстремальных ситуациях подобного уровня.

— Но и властью они поделиться с теми, кто 'предназначен' не захотят. И попытаются надавить на СМИ, которые будут передавать в Экстранет и Интернет правдивую, более-менее объективную информацию, — отметил Андерсон.

— Насчёт 'надавить' — согласен. Предсказуемый ход, который придётся блокировать. И, поскольку Альянс 'гуляет' теперь под пятой у Советников Цитадели, придётся влиять на политиков и чиновников Альянса именно с Цитадели, Дэвид, — подчеркнул Шепард. — Для этого нам нужна Штаб-Квартира. Не только наука, но и информация, и силовая структура. Информация — прежде всего. Пусть РЭБовцы организуют и проведут на Станции своеобразный отбор, сформируют и обучат команду, которая займётся информационным противодействием беспределу чиновников и политиков Альянса. — Шепард активировал свой наручный инструментрон, взглянул на развернувшийся малый экран. — У меня есть одна мысль, Дэвид, но, уверен, она очень не понравится чинушам и политиканам Альянса Систем.

— Излагайте, Джон. Любая полезная мысль сейчас важна, — сказал Андерсон.

— Нам нужно... обратиться к правительствам и влиятельным людям остальных стран Земли. Тех, которые до сих пор не имели никакой реальной возможности войти в 'клуб космических держав'.

— Двести стран Земли... — Андерсон подпёр голову рукой, прикрыл глаза. — Что-ж. Я тоже об этом думал. И... Вы правы, Джон. Пришло время им тоже начать активную подготовку к Противостоянию. Если против Жнецов выступит часть человечества... люди могут не устоять. А если выступит вся наша раса... Мы в этом случае можем рассчитывать на успех. Или, хотя бы на то, чтобы выдержать первый удар. И, полагаю, что эта задача будет одной из приоритетных для тех, кто будет работать на Цитадели.

— Оставлять кого-нибудь из экипажа там будем? — прямо спросил собеседника Шепард.

— Нет. Состав персонала Штаб-Квартиры на Цитадели будет абсолютно новым, — твёрдо ответил командир корабля. — Набирать, как вы уже поняли, будем на месте, некоторых — пригласим. У нас нет другого выхода. — Андерсон посмотрел на клавиатуру своего наручного инструментрона, перевёл взгляд на экран настольного. — Можно, конечно, обойтись без базы на Цитадели, но тогда мы не сможем обезопасить Станцию от перспективы превращения в 'ромашку'. И от прочих проблем и вопросов — тоже.

— С тем, что у нас нет другого выхода — согласен. Нагрузка падает на Явика — огромная. Если он хотя бы попробует показать эпизод с раскрытием Станции в ту самую 'ромашку'... Паника будет — страшная, — отметил Шепард. — И не только на Станции. Я не исключаю возможности ухода такой информации с Цитадели 'на сторону' в кратчайшие сроки. За такой 'взрывной' материал писаки и снимаки души и тела свои продадут кому угодно.

— Паника, Джон, в любом случае будет. Мне Явик прислал тут несколько наработок. — Андерсон нажатием нескольких сенсоров на настольной клавиатуре переслал файлы со своего наручного инструментрона на наручный инструментрон старпома. — Посмотрите. Далеко не всем нравится то, что мы делали на Идене. Пока, к счастью, такой поток не занимает две трети доступных мощностей Экстранета, но... Его придётся глушить всемерно. Не все, далеко не все способны поверить в близкую перспективу окончания периода мирной жизни. Далеко не все смогут с этой перспективой быстро смириться. — Андерсон подождал, пока собеседник откроет файлы на экране своего инструментрона, просмотрит их содержимое. — Как видите, опять вклиниваемся. Так же, как они уже попытались вклиниться. Разве что с другим знаком.

— Противодействие, — произнёс Шепард. — Как всегда.

— Полигон, как сказал классик, Джон, маленький. А поиграть и порезвиться на нём хотят очень многие, — поддержал собеседника хозяин каюты. — И важно будет то, что мы делаем, а также то — как мы это делаем. И только потом наступит очередь оценивать то, как будет освещено и запечатлено то, как мы это сделали.

— С каждым новым конфликтом уровень детальности запечатления растёт, — сказал Шепард. — Это — и радует и огорчает.

— Журналистов надо будет дрессировать. — Андерсон хлопнул ладонью по столешнице. — Надо. Иначе... будет сложно. Мы-то встряхнулись, а вот цитадельские сидельцы... Они всё сделают, чтобы хотя бы внешне многое и даже очень многое осталось по-прежнему. Эту тягу к прежней жизни придётся во многом ломать. Даже не знаю теперь, сколько времени отвести на стоянку у Цитадели, Джон. С одной стороны — надо сделать всё максимально быстро, а с другой...

— Нельзя забывать, Дэвид, что наши друзья заняты поиском удобной планеты для основания колонии. Конечно, учитывая возможности их корабля, этот процесс, смею надеяться, не особо затянется во времени, но с другой... Нам нужно будет сдублировать.

— Предполагаете, что наши коллеги выскажут пожелание сопровождать 'Клинок Ярости'? — Андерсон коротко взглянул на Шепарда.

— Да. Вполне предсказуемо, — подтвердил старпом. — Но, предполагаю, что придётся отказаться от такого варианта. Готовиться к работе на Станции и сопровождать — даже локаторно — корабль... Не слишком посильный для нас, нынешних, вариант. И Явика светить с его возможностями до прибытия на Цитадель — нежелательно.

— Что-ж. Согласен. Будем вести дело к тому, что наши друзья будут путешествовать по Галактике в одиночестве и в неизвестности, — подытожил Андерсон. — Теперь, Джон, с журналистами предоставим разбираться РЭБовцам, — командир фрегата надавил несколько сенсоров на виртуальной клавиатуре своего наручного инструментрона, отправляя файлы. — А нам предстоит подробно обсудить управление работой иденских и цитадельских научных и особо — археологических подразделений. Что ни говори, с появлением Явика... археологам прибавилось работы. Именно так, — подчеркнул Андерсон. — Не прибавится, а прибавилось, — командир корабля встал, отодвигая своё рабочее кресло и подходя к настенным экранам. Несколько нажатий клавиш — и три пластины осветились. — Посмотрите, вот мои предложения и планы.

Шепард, встав рядом с командиром, потратил несколько минут на то, чтобы изучить тексты и таблицы. Андерсон провёл огромную работу, по-видимому, крайне редко покидая каюту. В какой-то момент Джону показалось, что боевой офицер и спецназовец ступил и уверенно идёт по дорожке, приводящей к столу мелкого офисного клерка, озабоченного, прежде всего, совершенством документов и правильностью канцелярских действий. Усилием воли Шепард отогнал от себя эту мысль.

— В целом согласен, командир, — тихо сказал старпом. — Но...

— Понимаю. Вы, Джон, почувствовали, что я становлюсь, как часто говорят в таких случаях многие разумные, канцелярской крысой, — сказал Андерсон, не глядя на собеседника. — А что прикажете делать? Основная информация, пока мы окончательно не перешли на боевой режим деятельности, заключена именно в документах, а те изложены, — Андерсон чуть раздражённо и явно недовольно махнул рукой, — таким языком, что без среднего уровня погружения в эту трясину понять что-либо правильно — невозможно. — Он чуть выпрямился. — Да, я помню, что нам свойственно рассматривать умников-разумников в целом и археологов, в частности, только как книжно-экспедиционных червей, упрямо копающихся в бумажно-пластиковых завалах или в каких-нибудь черепках. — Андерсон посмотрел на Шепарда. — Только это — слишком общий взгляд и слишком общее впечатление. Не всегда правильное, — уточнил командир корабля. — Пришлось копнуть глубже и оказалось, что там тоже неспокойно. Да, мы настроили Сташинского, с помощью Явика, конечно же, профильтровали и провентилировали многих его коллег — даже страшно подумать, скольких успели обработать. — Андерсон помедлил. — Пришлось привлечь даже детей... к научной тягомотине. Да, исследования, да, разведка, да, противодействие. Когда-то нам сладкими голосами говорили, что... каждый должен заниматься своим делом. А на поверку выходит, что приходится каждому заниматься всем понемножку. Археологи оказались беззащитны перед бандитами, умники-разумники — при всём их изощрённом интеллекте — бессильны перед безденежьем.

Шепард чувствовал, что ещё немного — и командир упомянет тёмную историю с 'Нормандией'.

— Нет, Джон, о 'Норме' я говорить сейчас не буду, — понял собеседника 'первый после Бога'. — Может быть, когда потом, но сейчас... Сейчас — нет. Даже странно подумать о войне, где каждый будет вынужден стрелять. А то и биться с врагом врукопашную, используя, как мы, вояки, любим выражаться, все подручные средства. Каждый, — повторил Андерсон. — Гражданских... всегда было больше, чем вояк и каков результат? Аховый. Теперь и гражданским придётся вооружаться и научиться стрелять едва ли не на звук, а то и на дуновение ветра. Итак? — хозяин каюты разом вернулся в реальность, посуровел.

— Это, это и это — приемлемо, — понял командира старпом, указывая лазерной указкой соответствующие части текста на экранах. — А вот здесь и здесь — надо переформулировать. — Шепард набрал на виртуальной клавиатуре несколько абзацев текста. — Вот так примерно. Детали пусть делают сами умники-разумники. Всем хватит работы.

Андерсон помедлил, перечитывая новые варианты текстов и сравнивая их с уже имеющимися. Шепард не торопил, спокойно ждал.

— Согласен. Как основа — вполне пойдёт, но... детали придётся утрясать на совещании.

— Именно так, командир, — кивнул старпом. — Надо дать гражданским понять, что война эта... не навсегда. Не навечно. А значит, надо будет продолжать и наукой в целом заниматься и многими, сугубо мирными работами, — тихо сказал Шепард. — Окончательно детали сформулируют сами умники-разумники. А мы... заложим основу.

— Не хотел бы, чтобы нас ещё во главе нарождающегося общегалактического Сопротивления поставили, Джон. А как совсем недавно в разговоре со мной по аудиоканалу утверждал Явик, к этому есть определённые предпосылки. И некоторые факты тоже свидетельствуют об этом. Нас, нормандовцев, пытаются выдвинуть в руководители Сопротивления. И я думаю, Джон, что вы также об этом осведомлены.

— Не буду отрицать, Дэвид. Как всегда, ищут тех, кто потянет, — не повышая громкости голоса, ответил Шепард. — А сами... пытаются устраниться и спрятаться. Чаще всего — чтобы безответственно и, главное, безнаказанно поруководить из тени.

— Только вот Жнецы будут действовать по таким сценариям, что спрятаться — не удастся, — тихо ответил Андерсон. — А в том, что кто-то из разумных не сумел качественно спрятаться, Жнецы точно не будут чувствовать себя самих виноватыми.

— Нам нужна информация о прошлом Галактики, Дэвид. Как странно бы это ни звучало — любая информация. — Шепард ещё раз пробежал взглядом по экранам. — Опираясь только на настоящее, мы победить не сможем. Нам нужна поддержка из прошлого.

— С такой поддержкой, как Явик... — Андерсон бросил короткий взгляд на Шепарда.

— Знаю, Явик сам всё меньше склонен удерживаться в рамках, налагаемых нашей действительностью. Немногие сейчас понимают, что влечёт за собой появление живого представителя Старшей Расы. — Шепард несколько раз повернул голову, разрабатывая чуть затёкшую шею. — И его появление на Цитадели...

— Будет вполне нормативным. В конце концов, все — от Советника до последнего нищего должны понять: протеанин вернулся всерьёз и надолго. — Андерсон сделал паузу. — Пока — один, а там... всё будет зависеть от желания и от решения, принятого совместно другими протеанами. Так или иначе, Джон, мы пока выигрываем наш главный ресурс — время только благодаря тому, что Явик — на нашей стороне. И он — не бездельничает. Если бы не он — у нас был бы полный провал по научной в целом и по археологической части в особенности. А так... Мы сумели не расхолодить гражданских исследователей. О полувоенных и военных учёных я и не говорю — там своя специфика. Вынуждены будут подтянуться, — командир корабля набрал несколько абзацев на виртуальной клавиатуре. — Не озвучиваю, но — прочти и скажи своё мнение. Коротко.

Шепард вчитался. То, что написал Андерсон на экране в отдельном окне... стоило очень дорого. Ясно, что здесь не обошлось без мнения Явика. Да и мнение РЭБовцев здесь, как понимал старпом, было далеко не последним по значению.

— В целом — согласен. Можно использовать. С Цитадели сориентировать многих умников-разумников — и на этот раз — не только землян... будет легче и удобнее. Так что я принимаю это за основу, Дэвид.

— Странно мы выглядим, Джон. Понимаю. Решаем вопросы, ни в коей мере не связанные с армейской или военной спецификой. Пытаемся что-то сделать в сферах, до конца нам не понятных, — протянул Андерсон. — Вот, обсуждаем учёных в целом и археологов в частности. Стремимся выстроить для них безопасные маршруты в новой реальности. Хотя не мы им, а они — нам должны пояснять многое и способствовать выработке детальных решений. А у них... — Андерсон недовольно мотнул головой, сдерживаясь от озвучивания, несомненно, крепко-солёных выражений. — Беспорядок, который сейчас обернётся не просто проблемами... Приближением слишком многих разумных — и вовлечённых, и — пока что — не вовлечённых — к гибели. К гибели, — повторил командир корабля.

— Я знаю, что меня и вас, командир, учили действовать тогда, когда гражданские структуры лежат и попросту недееспособны, — негромко сказал Шепард. — Как основа — пойдёт, — он перевёл взгляд на экраны. — А детали пусть предлагают наши сокомандники и затем — 'дорисовывают' сами умники-разумники. На местах.

— Хотел спросить вас, Джон. — Андерсон кинул быстрый взгляд на лицо собеседника. — Как вы насчёт того, чтобы в совещании приняла участие Бенезия? Она — матриарх, да и её опыт религиозного лидера... Нам сейчас очень пригодится.

— Если она согласится и придёт — не вижу препятствий, Дэвид. Пока мы не воссоединим её с дочерью, пока мы не наладим её жизнь на Тессии и в Азарийском пространстве — уверен, она сама не захочет оставаться в стороне, — ответил Шепард. — Главное — её желание и согласие.

— Хорошо. И, Джон, нам надо как-то решать вопрос с Адамсом. По протоколам мирного времени главный инженер боевого военного корабля не входит в состав офицеров, допускаемых к участию в совещаниях такого уровня. А протоколы военного времени... — Андерсон помедлил, не желая озвучивать ругательства, — мягко сказать — безнадёжно устарели... Не дают однозначного ответа на прямой вопрос: может ли главный инженер боевого военного корабля участвовать в таких совещаниях в военное время. Да и военное оно сейчас, к сожалению, далеко не для всех. — Андерсон замолчал, не глядя на собеседника и давая Шепарду понять, что сказал достаточно.

— Адамс — профессионал. И, поскольку мы идём к Цитадели, где можно будет получить любые детали для корабля, любую технику и любые запчасти — он должен однозначно участвовать в таких совещаниях, — сказал Шепард. — Вижу, командир, что это — не последний вопрос, который вас беспокоит гораздо сильнее, чем перестройка работы научных подразделений гражданского сектора.

— Вы правы. — Андерсон открыл ящик стола, достал ридер. — Ознакомьтесь. Пришло из Штаба ВКС Альянса. Недавно, — закрыв ящик стола, Андерсон положил обе руки на столешницу и замер.

Старпом включил прибор, вчитался в недлинный текст. С минуту подержал ридер в руке, потом положил его на столешницу. Отодвинул.

— Они что, пытаются нас обоих купить? — произнёс Шепард, не глядя ни на ридер, ни на хозяина каюты.

— А как ещё это можно трактовать, Джон? — Андерсон смотрел на мерцающие клавиши виртуальной настольной клавиатуры. — Вам хорошо известно, что 'по совокупности' мы оба должны быть полковниками, но... до сих пор носим капитанские погоны. И теперь... военчинуши из Альянса встрепенулись и попытались... использовать момент.

— Я откажусь, Дэвид, — тихо сказал Шепард. — Я работаю не ради лычек и звёздочек. Даже тот 'паркетный' полковник с 'Арктура', как я понимаю, поступил бы с нами намного честнее. А эти... — старпом кинул быстрый недовольный взгляд на включённый ридер, лежащий на командирском столе. — Как всегда... Пытаются решить проблему чужими руками и чужими умами. Сами ни на что не годны...

— Я тут поискал на серверах кое-какую информацию. В Экстранете, — уточнил Андерсон. Оказывается, у имперцев есть среди переводчиков определённая... я бы сказал, показательная путаница в толковании некоторых слов английского языка... Они считают, что в нашем языке 'капитан' и 'полковник' — это не всегда одно и то же. И далеко не всегда понимают, что 'коммандер' и 'полковник' — именно одно и то же. В большинстве случаев, — хозяин каюты старался сохранить невозмутимость, но старпом чувствовал клокотавшее в нём недовольство.

— И что, Дэвид? Что это нам даёт? — спросил Шепард. — Кроме ещё одного подтверждения несовершенства английского языка и его ограниченности?

— То, что и я откажусь от повышения в звании. Излюбленный чиновничий приём — кинуть конфетку, а потом, когда ты съешь содержимое фантика, объявить при случае, что ты... — Андерсон передвинул по столешнице виртуальную клавиатуру, сцепил пальцы обеих рук, заставляя себя замереть.

— По гроб жизни кинувшему ту конфетку обязан, — тихо с изрядной долей сдерживаемой злобы в голосе сказал Шепард. — Нет. В этот раз такой номер у чинуш Альянса не пройдёт. Рапорт я подготовлю.

— Я уже подготовил. Предлагаю отправить одновременно. И меня не интересует то, как эту одновременность истолкуют альянсовские чиновники. Хоть гражданские, хоть военные, — ответил Андерсон.

— В тексте присланного нам на борт файла... явно сквозит душок испуга, Дэвид.

— Вот-вот, Джон, — подтвердил командир корабля. — Небольшая порция информации с Идена — попала на Землю и наделала изрядный переполох в Квартале Власти Альянса. Забегали чинуши... Как крысы, — проговорил Андерсон. — Да ладно. Нам свои проблемы здесь и сейчас надо решать, а на Земле... разберутся. Либо струсят — и погибнут, либо — возьмутся за ум и попытаются хотя бы выжить, поогрызавшись. Не на нас с тобой и не на нормандовцев. На Жнецов и их пособников, — уточнил командир корабля. — И для того, чтобы меньше было напрасных жертв... Нам надо, Джон, заняться проблемой спящих агентов и разведчиков. С любой стороны. Теперь — с любой, — сказал Андерсон, поднимаясь из-за стола.

Вставший почти одновременно с командиром старпом видел, насколько необходимо было Дэвиду встать на ноги. Сидение за столом сейчас тяготило Андерсона. Подойдя к стене с экранами, хозяин каюты активировал несколько пластин:

— Вот то, что нам известно на настоящий момент. И по Идену, и по ближайшим к нему населённым мирам. И по Цитадели, — сказал старший офицер, ещё раз просматривая таблицы и недлинные тексты. — Сомневаюсь, что агенты Жнецов не знают об этих разумных ничего такого, — тихо добавил Андерсон. — Приходится признать, что они могут быть использованы, мягко говоря, не по назначению, — командир корабля активировал ещё два экрана. — Явик... Не понимаю, как он всё успевает, но... факт остаётся фактом — со своей стороны он тоже профильтровал информацию и вот его выводы и обоснования, — на пластинах появились таблицы. — Тексты он не особо любит, но, наверное, это тот случай, когда нелюбовь к текстам... понятна. — Андерсон перечитывал собранные и обработанные протеанином данные со смешанным чувством зависти и удовлетворения. — Если совместить...

— Картинка ещё та получается, — подошедший к экранам Шепард закончил читать текстовые и табличные данные. — Как всегда, три варианта. Полный спектр. Кто-то продастся, кто-то сдастся, а кто-то будет идти до конца. Иногда... и теперь довольно часто... меня посещают мысли о запрограммированности нашего бытия. Не Жнецами... Может быть, эволюцией или самой природой, — старпом помедлил. — Всё и сразу мы, Дэвид, не потянем. Даже при поддержке всех нормандовцев и многих иденцев, — уточнил он. — Даже при поддержке Явика. Он и так сделал немало. Взгляд со стороны. Плюс огромный опыт представителя старшей, имперской расы... — размышляя, проговорил Шепард. — Даже азари, живущие больше тысячи лет, по сравнению с ним — соплячки. Сотни рас-партнёров, пусть младших партнёров, но таких, о каких мы сегодня ничего, совсем ничего не знаем. — Шепард перечитывал экранные данные, продолжая обдумывать создающуюся ситуацию. — Как всегда, тут есть один момент. Которым мы обязаны заняться.

— 'Цербер', выросший под прикрытием Альянса Систем, — тихо и спокойно уточнил Андерсон. Похоже, как понял Шепард, командир корабля не ждал подтверждения или одобрения со стороны своего первого помощника. — Вы правы, Джон, с этой... гидрой... нам придётся схлестнуться. В основном — схлестнуться, — повторил старший офицер корабля. — Вот, как репитер говорить начал... Готовили нас, готовили. А к такому, как оказалось, подступиться полностью — так и не смогли. — Андерсон отступил от стены экранов, прошагал к столу, но садиться не стал, склонился, опёршись руками о столешницу, поднял голову, посмотрел на стоящего у экранов старпома. — Придётся начать борьбу с 'Цербером', Джон. Потому что на Цитадели его агентов — слишком много. — Андерсон опустил голову, его взгляд зацепился за одну из строчек на экране настольного инструментрона. — Самим нам, землянам, придётся очищаться. А для того, чтобы нам очиститься... Придётся подключить ещё две сотни стран нашей материнской планеты. Хватит им довольствоваться ролью 'запасных'. Их 'взгляд со стороны' поможет нашей 'двадцатке' стран, увидеть то, что сейчас мы увидеть или не можем или, скорее всего, не желаем, — командир корабля опустился в кресло. — Садитесь, Джон. Будем обсуждать ситуацию с агентами. Цитадель... Если бы мы летели куда-нибудь ещё, то можно было бы вскользь сработать, а теперь... с учётом высадки десанта для основания базы... Придётся копать по полной программе.

Шепард молча подошёл к рабочему столу, сел рядом с командиром корабля и оба старших офицера вполголоса, а иногда и шёпотом стали обсуждать детали предстоящей работы.

— Мы ведь ещё не всех выявили. — Андерсон выпрямился в кресле, давая возможность спине отдохнуть от согбенного положения. — И выявление придётся осуществлять на подлёте. Я об этом думал, Джон, потому и решил пойти по самому длинному маршруту, — задумчиво сказал командир корабля. — Не скрою, диспетчеры Идена удивились, но промолчали, хотя я их удивление — и нешуточное — почувствовал и отметил. Нам нужно время и сейчас... Сейчас я не уверен, что мы будем способны чётко указать момент начала войны со Жнецами.

— Для нас — нормандовцев и очень многих иденцев — эта война уже началась, Дэвид, — сказал Шепард, выключая и сворачивая экран своего наручного инструментрона. — А остальные разумные... Да, для них начало войны будет связано с разными моментами и с разными событиями. Как всегда. Так называемая официальная точка зрения, это — всегда всего лишь частное и не всегда правильное и взвешенное мнение группы разумных. Мы выявили многих 'спунов' на Идене, теперь предстоит прочистить и просканировать Цитадель. А там... Там возможно и другие населённые миры придётся тоже просветить специальным 'рентгеном'.

— Просветим. Я говорил с Явиком. Он уже на подлёте к Станции решил кое-что предпринять для этого. Не пояснял, но... я почувствовал, что это будет для цитадельцев неприятным комплексным сюрпризом. — Андерсон склонился над столом, положил руки на клавиатуру. — Да... Не знаю, когда мы теперь спокойно войдём на рейд Цитадели...

— А как ещё приходили к людям боги, Дэвид? — спросил Шепард. — Только так: в пламени, в дыму и в сиянии. Явик ничего нового не вносит, следует привычным для нас, нынешних насельников Галактики и, как оказалось, не только для нас, стандартам. Или — протоколам.

— И цитадельцы смогут почувствовать дыхание приближающегося Вторжения гораздо более ощутимо, — добавил Андерсон. — Вы правы, Джон. Приди мы тихо и спокойно...

— Не получится нам придти тихо и спокойно, Дэвид. — Шепард достал из поясной укладки скафандра ридер, включил, положил перед командиром корабля. — Ингвар передал мне некоторую информацию. Похоже, Советники в курсе нашей работы на Идене. Хорошо так в курсе. Да и не только Советники, но и их помощники. А значит — почти весь аппарат. При всей глухоте и слепоте такие новости они не пропустят мимо своего восприятия.

— Давайте прочтём тексты ещё раз. Вместе. — Андерсон пододвинул к себе ридер. — И подумаем, как и что следует делать. Вы правы, Джон, я также не верил в то, что Советники и их аппарат 'зевнут' происшествие на Иден-Прайме. Как предвидение. Обоснованное предвидение, — уточнил он.

Замолчав, командир корабля вывел на экран настольного инструментрона дополнительные окна с текстами и графиками. Убавив громкость голоса до полушёпота, Андерсон и Шепард обсуждали отдельные моменты, вносили правки в формируемый в отдельном окне текст.

— Не чувствую, что у них есть единая точка зрения, Джон, — сказал хозяин каюты. — Вот не чувствую и всё. Разнорасовость, как оказалось, прочно препятствует пониманию. А на таком уровне, как советнический, это оказалось в очередной раз слишком опасно.

— Спаратус... мягко говоря, недееспособен. Он уже давно скрывает свою непригодность к службе в армии Иерархии, почти никого не принимает лично, загородился адьютантом. Саларианец-советник пляшет по указке некоей соплеменницы-далатрессы. Может, в их сообществе так и принято и считается нормативным, но... на советническом уровне это выглядит чистой и вредной экзотикой, — отметил Шепард. — А Тевос... До сих пор не понимаю в деталях, но она... она колеблется сильнее и Спаратуса и саларианца-Советника. Имеет очень тесные связи с Арией — матриархом и некоронованной королевой преступного мира Галактики. Той самой, что обосновалась на станции 'Омега', куда нам, думается, придётся заглянуть. И не 'проездом', а с остановкой, а может быть — и со стоянкой, — сказал старпом. — Похоже, дипломатии азари наступает предел. И этот предел выставляют сами Жнецы.

— Дипломаты, — зло бросил Андерсон, умело сдерживая раздражение. — Как только будут первые данные о начале вторжения, вся эта 'пирамида' ляжет. И замолкнет. Потому что сказать им — нечего. Вместо речистых дипломатов будут говорить, как всегда, пушки.

— Только вот с такой войной Старые Расы ещё не сталкивались, — сказал Шепард. — И потому у них нет схем реагирования на такие ситуации. Будут колебаться. Будут пытаться увильнуть в любое безопасное место. Будет паника. Волусы... вряд ли они прогнозировали подобные обвалы на биржах и рынках. Да, 'кредит' — хорош в мирное время, а в военное, да ещё такого уровня... Как бы до массового бартера не дошло.

— У многих — дойдёт, — проговорил Андерсон. — Не хочу тыкать пальцем, у кого, но — дойдёт. Ингвар молодец, раскопал такое.

— Явик — подтвердил, — сказал Шепард.

— Не сомневаюсь, — сказал Андерсон. — Для него наши игры — действительно 'игры'. Но — не 'патриотов', а 'примитивов'. Помню, сам был недоволен, когда Явик пытался бесконечно озвучивать это определение, но, как оказалось, он прав. Во многих вопросах мы, нынешние, действительно, не больше, чем 'примитивы'. Мним себя венцами творения, а прижмёт — вопим как детские пищалки в игрушках. — Андерсон помедлил несколько минут, изучая данные на экране. — Боюсь, Джон, что многие, в том числе и Советники... не знаю точно, кто, но уверен — и среди них есть и такие, кто уже начал смещаться на сторону Жнецов, становиться их помощниками, пособниками и сподвижниками.

— Как всегда, Дэвид, как всегда, — произнёс Шепард. — И если за дело в этой сфере взялись Жнецы... Похоже, это другой уровень предательства, только отдалённо походящий на тот, который нам, землянам, так или иначе, но знаком. И 'Цербер' здесь — один из главных кандидатов на переход, причём — быстрый и окончательный — на сторону этих 'креветок'.

— Согласен. — Андерсон помолчал несколько минут, затем быстро набрал на клавиатуре своего настольного инструментрона несколько страниц текста. — Это — по вопросу работы с Советниками. Я переслал копию Ингвару — он и его люди уже занялись реализацией. Просмотрите.

— Может сработать. — Шепард потратил на чтение файла десяток секунд. — Может.

— Может. Нам сейчас любые работоспособные вещи... очень нужны. — Андерсон погасил экраны. — И я думаю, Джон, что Явик должен стать офицером корабля. Его нынешний статус... недостаточен. Неформально да, он — воин, в его армейских талантах никто из нормандовцев не сомневается. Но, если мы решились на рейд по населённым мирам... То Явик на борту оставаться часто не захочет. А за пределами фрегата нужен приемлемый — прежде всего и для разумных органиков и для систем доступа — формальный статус. И этот статус мы должны нашему соратнику предоставить. Полагаю, это следует сделать на совещании. Предполагаю, что уровень старшего офицера корабля Явик вполне заслужил.

— Согласен, командир. Здесь нечего обсуждать особо, — подтвердил Шепард. — Не думаю, что у кого-нибудь из участников совещания будут аргументы 'против' такого решения.

— Я также пока не вижу оснований верить в наличие таких аргументов, — кивнул Андерсон. — Для Явика, уверен, предоставление статуса старшего офицера 'Нормандии' будет и важно и приятно. Неформальное признание — основа, а формальное — необходимое дополнение.

— Прошу разрешения, командир, — на пороге каюты встал Прессли.

— Заходите. — Андерсон привстал, рукой указав навигатору на свободное кресло. — Закройте дверь и присаживайтесь.

— Я только на несколько минут. — Прессли остановился у командирского стола. — Вопрос о сопровождении 'Клинка Ярости'.

— Понимаю, — кивнул Андерсон. — Тем не менее, скоро начнётся совещание командного звена корабля и хотелось бы, чтобы вы присутствовали на нём, — старший офицер повторно указал навигатору на свободное кресло. Тот понял, что придётся задержаться в каюте и занял кресло, пододвинув его к командирскому столу. — Чтобы не терять времени, вот, ознакомьтесь, — хозяин каюты достал из ящика стола ридер, включил, положил перед навигатором. — Все данные по проблеме сопровождения. И мы хотим знать ваше мнение. Предварительно мы решение уже сформировали и хотели бы уточнить некоторые моменты прежде, чем выносить вопрос на совещание.

— Я прочёл, — сказал через несколько минут Прессли. — И понимаю, к какому решению вы склоняетесь. Согласен, нам нет необходимости уходить с маршрута 'Иден-Прайм — Цитадель'. Мы и так идём медленно и по самому длинному. Если мы сейчас рыпнемся куда-нибудь ещё... С учётом восстановления информационного обмена между Иденом и другими населёнными мирами... Это будет отслежено и за нами установят наблюдение. А значит, несмотря на систему 'невидимости', какой бы спорно-надёжной она ни была, нам не удастся долго скрывать свой путь и, соответственно, путь 'Клинка Ярости'. Кстати, в реестрах всех известных ныне рас, коллеги, я не нашёл ни одного корабля с таким названием.

— Поэтому мы и не пойдём следом за 'Клинком...' — подытожил Андерсон при молчаливом согласии Шепарда. — У нас и на Цитадели будет предостаточно работы, потому придётся готовиться всё то время, какое осталось у нас до прибытия на внешний рейд Станции.

— О стыковке... — Прессли взглянул на Андерсона.

— Не может быть и речи, — уточнил командир корабля, набирая на своём наручном инструментроне короткие команды. — Теперь проведём совещание в расширенном составе. Для начала пригласим Явика, Сарена, Найлуса, Бенезию, Чаквас, Адамса. Сообщения они уже получили, скоро подойдут. Дверь я уже отпер, — добавил Андерсон.

Пока ждали приглашённых, Шепард поглядывал на Прессли и понимал: штурман надеется на то, что первым придёт Адамс, а вот инопланетяне придут позднее.

Навигатор ошибся в своих предположениях: первым пришёл Явик и по его виду и выражению лица старпом понял: протеанин очень хорошо подготовился к этому совещанию и ему определённо есть что сказать и показать. А ещё Прессли почувствовал, что Явик в курсе мельчайших деталей разговора, состоявшегося в каюте командира фрегата.

Следом за протеанином пришли оба турианца. Сарен вошёл первым, за ним в шаге-двух следовал Найлус, подтверждая, что он является учеником и последователем Сарена. Старший Спектр уселся в кресло, сразу пододвинулся к командирскому столу. Найлус сел в стоявшее у стены свободное кресло, но пододвигаться не стал. Шепард понял — рассчитывает на свой сверхострый слух. Пусть уж лучше Сарен многое увидит, а для Найлуса достаточно услышать.

Бенезия и Чаквас пришли вдвоём, чему никто из остальных участников совещания не удивился. Азари и землянка сели в кресла, стоявшие на дальнем конце рабочего командирского стола. С таким их выбором тоже все согласились.

Адамс пришёл последним. Андерсон взглядом указал главному инженеру на одно из оставшихся свободными кресел и жестом попросил пододвинуться поближе к столу. Развернув экраны настольных инструментронов, командир корабля коротко озвучил тезисы обоснования своего решения об отказе от сопровождения 'Нормандией' 'Клинка Ярости' и попросил коллег подумать несколько минут перед тем, как начать высказываться.

Просьба Андерсона была услышана и понята. В каюте воцарилась тишина. Турианцы ещё раз просмотрели всю предложенную информацию на экранах своих наручных инструментронов, Адамс что-то скупо черкнул стилусом по экрану своего наручного инструментрона, только Явик остался недвижим.

— Прошу разрешения, командир, — первым нарушил молчание Адамс. — У 'Нормандии' не хватит ресурсов сопровождать корабль протеан. О маскировке я не говорю — если за протеанами следил Жнец-наблюдатель, об этом можно забыть. Если мы будем следить за кораблём... легенда о единственном выжившем протеанине рухнет в кратчайшие сроки.

— Советники моментом отдадут приказ, командир. И несколько Спектров — не обязательно турианцев — займутся плотным слежением теперь уже за 'Нормандией'. А там... раскрутить несложный клубок нитей до конца... У Корпуса и его сотрудников ума вполне хватит, — коротко и тихо произнёс Сарен. Найлус только кивнул, подтверждая своё согласие со словами наставника. — И я поддерживаю мысль Адамса о том, что у фрегата-прототипа не хватит ни ресурсов, ни возможностей безопасно сопроводить протеанский корабль.

— Я понимаю, командир, почему вы раз за разом возвращаетесь к проблеме сопровождения 'Клинка...' — вступил в разговор Явик. — Но сейчас действительно для такого 'хода' — не время. После 'Иденского происшествия' — я склонен пока именовать нашу работу на Идене именно так, в духе писак и снимак, у многих разумных органиков к нашей деятельности появится совершенно не праздный интерес. Давать им дополнительную пищу для всяких-разных размышлений — не следует. Я согласен с мнением Адамса о том, что сейчас у 'Нормандии' не хватит ресурсов и возможностей для того, чтобы сопроводить 'Клинок...'. В настоящее время важнее подготовиться и осуществить всю необходимую работу на Цитадели, а не летать по исследованной части Галактики. — Явик помедлил несколько секунд. — Тем более что по моим данным, 'Клинок...' ушёл в области, лежащие за закрытыми ретрансляторами. Целая цепочка. Непрослеживаемая вашими средствами, способами и методами. С самого начала мои сородичи планировали скрыться там, куда ещё не летали даже автоматические зонды разведки современных вам рас. Области за закрытыми ретрансляторами — одни из первейших кандидатов на размещение нашей колонии. К тому же... наш корабль обладает возможностью летать без использования ретрансляторов.

Восхищённый вздох Адамса услышали все собравшиеся в командирской каюте.

— Как вы понимаете, ни я, ни мои соплеменники не стремимся показывать сразу все возможности и способности нашей расы, — продолжал Явик, вполне, как понимал Шепард, наблюдавший за протеанином, ожидавший такой реакции. — И мне известно, что и у землян есть страны, которые уже сейчас достигли значительных успехов в создании двигателей и кораблей, не зависящих от этих гигантских катапульт и способных преодолеть значительные межретрансляторные расстояния за приемлемые периоды времени. Мне в деталях неизвестно, по какой цепочке ушёл фрегат, но могу сказать — слежение за ним силами 'Нормандии' — дело, которое вполне можно обозначить как бесперспективное.

— Поддерживаю мнение Явика, командир, — негромко сказал Сарен. — Нам сейчас надо заниматься 'домашними' делами, а не рыскать, как нитка за иголкой следом за протеанским кораблём. Я могу предположить, что за время моего отсутствия в Галактике дела во многих сферах пошли не настолько беспроблемно и успешно, как раньше, но... от такого факта не отвернутся самые беспечные сотрудники Корпуса Спектров. И могут послать на слежку за 'Нормандией' весьма въедливых. Фамилии и расы я бы не хотел сейчас озвучивать. Цитадель — важнее. А подготовка к работе на Цитадели — ещё более важна.

— Когда я получил приказ об Идене... — задумчиво сказал Найлус. — Я... вспоминаю сейчас, как меня насторожила обстановка в Квартале Корпуса. Там... менялось отношение к людям. Из экзотической, но малоинтересной расы земляне... определённо переходили в разряд расы, за представителями которой Корпус готов был теперь наблюдать очень внимательно. Не по приказу Советников, а по...

— Долгу службы, — произнёс Адамс.

— И это — в том числе, — согласился младший турианец-Спектр. — Так что если бы 'Нормандия' пошла следом за 'Клинком...' то за ней бы отрядили несколько кораблей. Фрегат — прототип, стоимостью в несколько тяжёлых крейсеров — любой оперативник Корпуса сказал бы, что здесь...

— Есть то, что следует 'копать', — сказал Прессли. — Потому, считаю, что следить за 'Клинком...' нет необходимости.

— Значит, решили, — подытожил Андерсон. — Вопрос снят, — он помолчал несколько секунд. — Следующий вопрос — вредоносность Советников Цитадели, коллеги. Передаю на ваши инструментроны информацию, — командир корабля нажал несколько сенсоров. — Прошу ознакомиться.

В каюте воцарилась тишина, прерываемая едва слышным шёпотом. Чаквас слушала Бенезию, отмечала некоторые моменты на экране своего наручного инструментрона. Найлус кивал, слушая Сарена, не забывая делать отметки на экранчике своего инструментрона. Прессли пояснял Адамсу некоторые моменты, известные ему, как навигатору в более значимых деталях. Шепард и Андерсон обменивались с Явиком мыслеобразами.

— Советники... нестабильны, — сказал Найлус. — Я не могу сейчас указать среди этой троицы наиболее слабое звено, но оно, безусловно, есть.

— Только не надо вот так, Найлус, — подняла голову Бенезия. — Я прекрасно понимаю, кого вы имеете в виду. Согласна, нынешняя Советница-азари — не подарок, но она, по меньшей мере...

— Не только она. — Найлус выдержал взгляд матриарха. — Я говорю и о Спаратусе и о саларианце-Советнике. Они все трое — проблемны.

— Но вы указали, пусть и неявно, на азари-Советницу. — продолжала матриарх.

— С таким же успехом я мог бы указать и на Спаратуса, леди Бенезия. — Найлус определённо начал закипать, что сразу отметили, отвлёкшись от обсуждения, Шепард, Явик и Андерсон. — И я никого персонально не называл. Попрошу только не указывать на мой молодой возраст. Это, как говорят земляне, быстропроходящий недостаток, а в условиях приближающейся войны — обычное явление. Многие рискуют остаться навечно молодыми, — подчеркнул Найлус. — Очень многие.

— Коллеги, пожалуйста, высказывайтесь определённее. — Андерсон обвёл взглядом собравшихся вокруг стола разумных. — Найлус, отойдите к настенным экранам и обсудите с Бенезией ваши подозрения более подробно. Без резкостей, — уточнил командир корабля.

— Есть, — коротко ответил младший Спектр, встав со своего места и шагнув к настенным экранам. Следом поднялась азари.

Оставшийся за столом Сарен пододвинулся ближе к Прессли и Адамсу, предоставив своему ученику и последователю полную свободу действий.

Чаквас, как отметил Андерсон, через несколько минут присоединилась к Найлусу и Бенезии, но большую часть времени разговора только слушала, ограничиваясь короткими репликами или вопросами. Найлус довольно нервно указывал когтем на отдельные абзацы текстов, но теперь старался удерживаться в рамках. Бенезия прислушивалась к словам молодого турианца более спокойно и проявляла даже мягкую заинтересованность.

— Похоже, Найлус у нас будет первым докладчиком по проблеме, — сказал Шепард Андерсону.

— Угум. А вторым докладчиком будет Бенезия, — подтвердил командир корабля. — Хотя... я бы сказал, что действительно все три Советника проблемны, но расовую солидарность, в чём и как бы она ни выражалась, преодолеть каждый раз не так-то просто.

— Да и у Прессли есть что сказать, — отметил Явик.

— И это — хорошо, — кивнул Андерсон.

Продолжив обмен мыслеобразами, Андерсон, Явик и Шепард всё же не забывали отслеживать ситуацию. Полчаса истекли и, как и предполагал Шепард, Найлус, вернувшись за стол, вопросительно посмотрел на Андерсона.

— Вам слово, Найлус, — хозяин каюты согласно кивнул.

Молодой турианец несколько минут уделил подробной характеристике каждого из трёх Советников, игравших ключевую роль в управлении делами Пространства Станции. Он не стремился теперь выделить кого-то из них, не акцентировал внимание только на недостатках, свойственных Тевос-азари, достаточно резко и чётко обрисовал состояние дел, подведомственных Спаратусу-турианцу и Советнику-саларианцу.

— Я должен признать правоту леди Бенезии, коллеги. Все трои ключевых Советника — проблемны в примерно равной степени. Считаю также необходимым отметить, что перед Вторжением будет важно определить, кто же из этой троицы наиболее слаб и податлив. Моё предположение остаётся в силе. К сожалению, это Тевос-азари.

— Я внимательно выслушала Найлуса, коллеги и могу согласиться с его доводами только частично. С моей точки зрения — не менее проблемными являются и Спаратус, и советник-саларианец, которого, как нам всем здесь присутствующим, хорошо известно, плотно опекает одна из саларианских далатресс. Таковы особенности их расового устройства. Здесь мало что можно быстро и полно изменить, — отметила Бенезия. — Тем не менее, я не считаю, что самой проблемной и самой слабой среди 'троицы' является именно Тевос-азари. Во-первых, ей уже достаточно много лет, что предполагает наличие какого-никакого, но разнообразного и значительного жизненного опыта. Которым, кстати, по совершенно объективным причинам не могут похвастаться ни турианцы, продолжительность жизни которых вполне сравнима с человеческой и не превышает двухсот лет. Ни, тем более, саларианцы, для которых пятьдесят лет — предел возможного в подавляющем большинстве случаев. Во-вторых, турианцы и саларианцы почти всегда заняты внутрирасовыми проблемами гораздо в большей степени. А Тевос-азари вынуждена выполнять балансирование потребностей и интересов едва ли не в постоянном, а то и круглосуточном режиме.

— Расовую характеристику дипломатов надо оправдывать, — заметил Артериус.

— Согласна, — кивнула Бенезия. — И считаю, что Тевос её оправдывает. Благодаря Тевос-азари, что можно считать, в-третьих, у Цитадели и окружающих расовых миров вполне мирные взаимоотношения с королевой 'Омеги' Арией Т'Лоак. Которая, в свою очередь, удерживает под контролем разнорасовые преступные элементы Траверса и Терминуса. А также, что важно, на мой взгляд, сейчас отметить, в остальной исследованной и заселённой части Галактики. Не будь контакта нужной глубины и определённости между азари Тевос и Арией — мы бы жили в гораздо более криминализированном мире. Неспокойном и опасном, — подчеркнула Бенезия. — К тому же, баланс сил, интересов и потребностей, обеспеченный той же Тевос, проявляется и в том, что Цитадель только по оценкам достаточно немногочисленной группы аналитиков и журналистов, является средоточием богачей и всякого рода известных положительно или отрицательно личностей. На самом же деле Цитадель — вполне обычная станция, в том числе — и по социальному составу населения. Это было обеспечено той же Тевос потому, что именно она не стала акцентировать внимание жителей Станции на Архивах Цитадели. И на многих других её частях, до сих пор по разным, но вполне понятным причинам, остающимся малодоступными или совершенно недоступными для большинства гостей и обитателей станции. Здесь и отсеки с чанами Хранителей, и отсеки ИИ, и отсеки двигателей станции и прочие отсеки не только технического назначения. Которые вполне могут и в дальнейшем остаться вне поля зрения большинства разумных органиков, посещающих или пребывающих на станции. Тевос не стремится 'взорвать' Станцию открытием этих отсеков для всеобщего доступа. Она не делает из их наличия полной тайны. Считаю, что каждый органик проблемен по-своему и нельзя всегда указывать только на кого-то конкретно. Мы все проблемны по той причине, что никогда не сталкивались с таким врагом, — матриарх бросила быстрый взгляд на Найлуса. — И дело даже не в том, что 'всё когда-то бывает в первый раз'. А в том, что этот самый первый раз для многих разумных органиков станет последним. Я согласна с тем, что влиять на Советников — всех троих — надо. Но нельзя забывать и о менее важных Советниках других рас, которые в силу сложившейся ситуации и даже традиции, удерживаются в тени. Нам нужна комплексная санация Станции, а не точечные удары. И я согласна с тем, что сделать многое в первый прилёт на станцию мы не сумеем. С тем, что на Цитадели нам нужна база — согласна, здесь у меня возражений нет. Могу согласиться с дистанционностью аудиенции у Советников Цитадели — вполне работоспособный и даже обычный вариант действий. Хотела бы только подчеркнуть, что нельзя оставить без внимания Аппарат Советников. Как справедливо говорят многие земляне, 'короля играет свита'. Потому — да, Советниками придётся заниматься плотно, но не они — настоящая проблема и угроза. Проблема и угроза, на мой взгляд — вся станция, со всем её содержимым — живым и мёртвым. И нам предстоит заниматься не только всеми тремя Советниками, но и Станцией и её жителями. Поэтому я не считаю необходимым выделять среди трёх ключевых Советников кого-то одного и обвинять именно его или её во всех проблемах, имеющихся как на Цитадели, так и в её Пространстве. — Бенезия вернулась за стол, села и коротко взглянула на Найлуса. — Я помню, что именно азари нашли Цитадель и первыми высадились на неё, Найлус. И я помню так же и о том, что многие азари считают турианцев 'цепными шавками азари', но не разделяю этой точки зрения. Мы должны заниматься Станцией в целом, коллеги. Сконцентрировавшись только на Советниках, мы рискуем многое упустить.

— Найлус. — Андерсон взглянул на молодого Спектра-турианца, успевшего уже удобно устроиться в кресле, — ваше мнение.

— По совокупности я попытался ранжировать признаки опасности, коллеги. Чистая статистика и математика. Никаких эмоций. И именно потому я выделил Тевос-азари. А не потому, что мне эта матриарх уж очень чем-то не нравится. Она не хуже и не лучше, чем большинство чиновников-функционеров. Бенезия-азари права, когда говорит, что нам, нормандовцам, придётся заниматься всей станцией в целом, а не только Советниками и их аппаратом. Вопрос лишь в том, что далеко не всё мы сможем сделать полностью в ходе первого посещения Цитадели. И даже работа персонала Базы поначалу не будет полномасштабной и стабильной. Я не считаю необходимым забывать о проблемности Тевос-азари, коллеги. — Найлус замолчал, всем своим видом показывая, что от своей точки зрения он не откажется.

— Хорошо, — кивнул Андерсон. — Мы обратим особое внимание на эту Советницу. И одновременно — на все остальные направления работы со Станцией и её жителями.

— Могу лишь отметить, что Тевос не всегда успешно совмещает защиту интересов расы азари и дипломатию, — сказал Прессли.

— А кто её вообще умеет практически постоянно совмещать? — спросил Сарен. — Да никто. Потому Советники и создали Корпус Спектров, способный выходить в своей деятельности за любые рамки.

— Прошу всех внести в отдельные файлы свои предложения по Советникам, коллеги. — Андерсон почувствовал, что ещё немного — и в каюте разгорится жаркий спор, имеющий все шансы перерасти в конфликт. — Время не ограничиваю, но постарайтесь побыстрее. У нас ещё есть вопросы, требующие обсуждения. Ваши предложения по Советникам будут обработаны до момента прибытия на Цитадель и станут основой программы действий в нескольких сегментах плана работы.

Пока Сарен, Найлус, Прессли, Чаквас, Адамс и Бенезия набирали на клавиатурах своих инструментронов тексты предложений, Шепард, Андерсон и Явик продолжили обмен мыслеобразами, не забывая отслеживать ситуацию в каюте.

— Хорошо, — отметив, что на настольные инструментроны поступили предложения от всех участников совещания, Андерсон встал. — Коллеги, есть предложение предоставить протеанину Явику статус старшего офицера корабля. Возражения есть? — Андерсон обвёл взглядом собравшихся за столом разумных. — Нет. Решение принято.

Воин Старшей Расы только с достоинством, но весьма отчётливо кивнул, воздержавшись от любых высказываний. Явик не стал обводить своим внимательным взглядом офицеров 'Нормандии', он посмотрел только в глаза Шепарда и Андерсона, после чего стал смотреть на один из выключенных настенных экранов.

— Я знаю о том, что мы, по мнению многих, задержались на Идене, — сказал Андерсон, прерывая молчание. — И у нас было много работы. Тем не менее, я также знаю, что предстоящая война не заставит нас полностью отказаться от обычной жизни, и потому остановлюсь только на одном вопросе: днях рождения членов нашего экипажа. И нашей команды. — Андерсон взглянул на Шепарда, прошёлся взглядом по лицам собравшихся вокруг стола разумных. — Праздновать — будем. Когда — день в день, когда — раз в месяц. В самое ближайшее время отметим все дни рождения тех, кто родился в этом месяце, — подытожил командир корабля. — Если нет других вопросов — все свободны. Спасибо.

Адамс, Найлус, Сарен и Явик покинули каюту. Следом за ними ушли и Чаквас с Бенезией. Шепард остался сидеть в кресле, чувствуя, что Андерсон, закончив совещание, сказал на нём далеко не всё.

— Очень многое изменится, Джон, когда мы встанем на рейд Цитадели, — сказал хозяин каюты. — Я также думаю, что очень многое изменится, когда мы приблизимся к станции, и её контуры проступят из тумана. — Андерсон встал, неспешно прошёл к закрытому бронезаслонкой иллюминатору, остановился, сцепил руки за спиной, прогнулся. — Я часто теперь думаю, что многое, очень многое неправильно сделал в своей жизни. Нет, не по службе. А в обычной, штатской, гражданской жизни. Например, с моей женой. До сих пор мы окончательно не разведены, Джон. Да, в общих информационных ресурсах есть информация, что мы — в разводе, но на самом деле... Даже не знаю, как это сказать... Ни я, ни она не сделали финального шага, не подписали все документы. Пакет — огромен, а я... Я никогда не был сторонником бумагомарательства. Только вот десятилетия всевластия сторонников феминизма и эмансипации — ниоткуда не вычеркнешь. До сих пор законодательство Британии защищает женщин больше, чем мужчин. Может быть, это и правильно, — задумчиво сказал Андерсон, разглядывая своё отражение в стекле каютного иллюминатора. — Всё же она не виновата в том, что не сумела, не смогла приноровиться к моему бешеному графику. Мы так мало знаем о том, кто рядом с нами... Я после отлёта с Идена написал ей письмо и недавно получил ответ. Не ожидал, прямо говорю, что получу ответ, тем более — такой тёплый. Видимо... она всё же постаралась узнать о нашей иденской эпопее... можно и так назвать нашу работу на Иден-Прайме, побольше. Не знаю, конечно же, в деталях, что она подумала и тем более — могла бы подумать, но... письмо было необычно тёплым. Таких писем я от неё давно не получал. Наверное, с того момента, как у нас родился сын. О котором, кстати, Джон, мало кто знает. Мы условились, что так будет лучше. И в интересах моей службы и в интересах её жизни. — Андерсон обернулся к сидевшему за столом Шепарду. — И сейчас я подумал... А может, она что-то важное скрыла от меня? Может быть, наш разрыв на самом деле не был разрывом? Может быть, она просто устала? Бывает ведь такое — живут рядом два человека. И накапливается усталость от общения, от взаимодействия. Потом возникает охлаждение, потом — дело стремительно идёт к разрыву. А мы даже и не разведены официально. И чем больше я вспоминаю свою жизнь с ней, наше общение, тем я больше уверен в том, что она что-то очень важное скрыла от меня. Не о себе, нет. О том, что касается нас двоих. Сейчас, когда 'Нормандия' идёт к Цитадели... у нас ещё есть время и даже некоторая возможность многое оставить в прежнем виде, а потом... потом для каждого из нас многое изменится. Когда мы достигнем Цитадели, уровень информационного обмена Идена с остальными населёнными мирами окончательно, хочется верить, войдёт в привычные рамки и тогда мелкие детали могут сложиться в картинку... Заставляющую многих разумных измениться. Я не знаю, Джон, чего я сейчас бы хотел больше — официального развода или сохранения отношений. Меня смущает то, что я чувствую недосказанность в письме жены. Большую и важную недосказанность. Могу догадаться об основаниях такой недосказанности, но... Не хочется заниматься пустыми предположениями.

— У меня почти та же самая ситуация, Дэвид, — тихо сказал Шепард. — Дэйна... Она очень хотела от меня ребёнка. А я... я дотянул до самого последнего момента и так и не понял, не уловил, не распознал её желания. Она не хотела на меня давить, я это знаю, но... сначала я улетел от Дэйны на Акузу, а потом... потом этот полёт. Встреча со Жнецом... Умом-то я понимаю, что может быть, поступил правильно. Ей ещё десять лет как минимум надо пробыть в большом спорте. А ребёнок... он отбросит её на средний уровень подготовленности. И ей придётся навёрстывать... И теперь мне кажется, что этих десяти лет, спокойных, мирных десяти лет у неё нет. — Шепард не смотрел на стоявшего у иллюминатора каюты командира. — У меня даже уверенности нет, что этот предвоенный период будет... достаточно длительным. Так хочется, чтобы прошло хотя бы несколько лет, прежде чем начнётся Вторжение, но это моё желание... оно слишком слабо. Понимаю, что Жнецы могут войти в Галактику в любой момент. Дэйна никогда не покидала Землю, а теперь... Теперь я не уверен, что это её решение было правильным. На родной для людей планете, конечно, будет легче, но...

— Мне тоже, Джон, хочется, чтобы моя половинка была рядом со мной. Да, я знаю, что наши чувства охладели, что мы уже не так наивны и легковерны, но... — Андерсон сделал несколько шагов, подошёл к столу, коснулся рукой спинки своего рабочего кресла. — Бенезия и Карин почти всё наше совещание молчали. И это их молчание я нахожу очень красноречивым. Карин мне поверила, Бенезия — вам, Джон. Они — женщины, нам, мужчинам, поверили. Потому что ситуация складывается такая, что... Она в корне противоречит тому, с чем любая женщина рождается и живёт. Противоречит стремлению давать, сохранять и развивать жизнь. А мы... мужчины... Не знаю, Джон. Я смотрел во время совещания на Карин... Она напряжена. И ей... неспокойно. Вопрос ведь стоит не об обычном вооружённом, пусть даже остром, длительном и мультирасовом конфликте. Вопрос стоит так: жить нам, разумным органикам дальше в Галактике, избавившись от всяких там креветок и их помощничков разного калибра или... Или всем почти одновременно перестать жить. Умереть, исчезнуть. Явик многое мне рассказал и показал. Когда имел время и желание, конечно. Такое просто так не покажешь. Ему тоже тяжело — пятьдесят тысяч лет анабиоза или как такое состояние у протеанских умников-разумников называется. И главное — то, почему протеане отступили в анабиозные капсулы. Для нас, землян, людей, такое решение — как минимум, странно. Может быть, даже экзотично, но... Нечеловеческая логика должна как-то проявляться вовне. И она здесь проявляется. То, что мы, люди, земляне, считаем трусостью и даже предательством, слабостью и паникёрством — для протеан — нормальный ход. Расе, представители которой живут в три-четыре раза дольше, чем любая азари... возможно, такое — в порядке вещей, совершенно понятный и естественный выбор. И, если учесть, что Жнецы приходили в нашу Галактику на протяжении тысячелетий... Много-много раз... Тогда даже на Существа Света следует посмотреть по-иному. Опять выбор, опять неопределённость. Всегдашняя неопределённость, но... совершенно особая. Теперь впереди — не просто конфликт, пусть даже мультирасовый. Теперь впереди — конфликт, противостояние с внегалактическим врагом.

— Сарен с Найлусом тоже... всё чаще обращаются в статуи, замирают, — тихо сказал Шепард. — Возможно, для турианцев это и характерно, но... им тоже тяжело понять и принять, что придётся воевать на два фронта.

— Ещё тяжелее понять, Джон, то, не придётся ли нам всем воевать на два фронта. Те, с кем воюют турианцы на их Дальних Пределах, могут воспользоваться моментом. И — неоднократно воспользоваться. Тогда нам будет очень сложно, — ответил Андерсон. — А у нас тут... своих проблем очень много. Не все расы готовы в короткие сроки — за несколько, скажем, месяцев, полностью перейти на военные режимы. Батарианцы, волусы, кварианцы, саларианцы.

— Те же яги... — сказал Шепард.

— О них тоже... можно так сказать, хотя о расе этих высоченных гигантов мало что известно... с необходимой степенью доказательности, — уточнил Андерсон. — Карантин этот, учинённый цитадельскими сидельцами, — командир сделал недлинную паузу. — Как можно 'запереть' расу, познавшую космические полёты? Чиновники Цитадели явно не головами думали, когда 'ваяли' соответствующий пакет документов, — раздражённо бросил Андерсон. — И вот теперь мы стоим перед угрозой исчезновения. Нелегко узнать столько нового за короткий промежуток времени, — снова пауза, на этот раз — чуть длиннее. — Иденцы стали не только первопроходцами. Они стали... мощным раздражающим фактором. Ладно там мы — несколько десятков разумных. Прилетели, побыли, улетели. Но иден-праймовцы — их на планете больше миллиона и уже сейчас РЭБовцы мне приносят интереснейшие данные. Сельскохозяйственная планета стремится вооружиться и защититься так, что очень скоро не каждая человеческая военная космическая станция или планетная база сможет сравниться с ней по уровню оснащённости всяким смертоубийственным инвентарём. — Андерсон подавил проступившую было на лице гримасу полуулыбки. — Как вспомнишь, что сотням рас этот милитаризм не помог... Поневоле думаешь, что и в этот раз может не помочь. Я тут посчитал предварительно, насколько позволяют мощности бортовых ВИ фрегата... Потери среди разумных органиков любой расы будут огромными. До двух третей. ВИ выдаёт такую апокалиптику настолько быстро, что я поневоле подумываю о даре предвидения у этой железки... Хотя, с другой стороны, тут и предвидения никакого не надо. От рассказов Явика веет такой убедительностью и доказательностью... Прямо физически представляю, как протеанина обступают жители Цитадели, а он им откровенно заявляет, что вероятность всеобщей гибели приближается к ста процентам. — Андерсон помедлил. — Я бы не стал одёргивать Явика, скажи он такое вслух цитадельцам. А с другой стороны... Паника будет ведь тогда. Хотя... Можно и избежать общестанционной паники.

— Паника уже сейчас отмечается РЭБовцами, Дэвид, — сказал Шепард. — На том же Идене. И на Земле, кстати, тоже. Когда мы прибудем на Цитадель, большинство данных о предстоящем Вторжении уже перестанут считаться чем-то новым и тогда...

— Тогда на них обратят самое пристальное внимание. Да, возможно, они перейдут в разряд рутины. И всё же даже среди гражданских полно энтузиастов, готовых копать самую твёрдую землю до потери пульса, если есть хотя бы мельчайший шанс откопать что-то похожее на бриллиант, — сказал Андерсон. — А этим бриллиантом может оказаться паника. Теперь уже не планетная, не станционная. Всеобщая.

— РЭБовцы также отмечают, Дэвид, что многие расы активировали и даже реанимировали программы 'Капсула времени'. По-разному, конечно, эти программы называются. Но суть, как доказывают отчёты, одна: оставить после себя, прежде всего, информацию о случившемся. — Шепард не смотрел на командира, взгляд старпома был расфокусирован и устремлён на один из выключенных настенных экранов. — Возможно, они понимают, что шансы выжить — очень невелики. Инстинктивно, а может, интуитивно понимают, осознают. И это даёт им право осуществлять такие программы в приоритетном порядке.

— Когда подумаешь о том, что множество рас разумных органиков эти 'креветки' уничтожали на взлёте... Зло охватывает. Неописуемое, — отметил Андерсон. — Может, мы и берёмся за слишком сложное дело, но должны хотя бы попытаться победить Жнецов, а не только устоять под их натиском. Явик утверждает, что в этот раз 'картина' и 'рисунок' вторжения будут другими.

— Они и будут другими, Дэвид, — подтвердил Шепард. — Жнецы достаточно опытны, они понимают, что в таком конфликте ничего нельзя повторить. Повтор — основа для проигрыша. А Жнецы... проигрывать не хотят. Не просто не умеют — не хотят, — повторил старпом.

— Мы — тоже не хотим. Мне было слишком неуютно под взглядом Чаквас, Джон. Карин, как медик, конечно, сделает всё, но... она ведь бездетна и пока... не нашла свою половинку. А я... до сих пор не могу чётко и однозначно дать ей понять, что я могу стать её половинкой. Она понимает, что я ещё, пусть и формально, но женат, поэтому не торопит меня с окончательным решением. И сама окончательного решения не принимает. И я, как могу, конечно, понимаю, насколько ей больно всё это ощущать, чувствовать. — Андерсон сел в своё рабочее кресло. — Медотсек... надо готовить к развёртыванию в госпиталь. А для этого... придётся напрячь наш небогатый номерной счёт. Но без укомплектованного Медотсека я Цитадель не покину, — сказал командир корабля. — Карин должна получить всё, что ей даже гипотетически, но может понадобиться, как медику-профессионалу.

— Адамс... склонен настаивать на проведении скорейшей модернизации, Дэвид. Фрегат-прототип хорош для мирного времени, а в военное это должен быть полноценный корабль.

— Где же нам теперь взять док и средства для проведения этой самой модернизации, Джон? — спросил Андерсон. — Альянс, парализованный страхом перед Жнецами, отягощённый 'Цербером', стремительно теряющим личину прочеловеческой структуры. Множество других малых, средних и больших проблем, с каждым часом всё усложняющихся. Я помню о странах Земли, которые до сих пор ни официально не реально ещё ни разу не были членами 'космического клуба', но вряд ли нам удастся достучаться до их профильных структур в разумные сроки. Пока что придётся рассчитывать на то, что два Спектра-турианца на борту станут достаточным основанием для присвоения 'Нормандии', её команде и экипажу особого, внерамочного статуса. Вариант, конечно, слабо предусмотренный известными мне инструкциями, положениями и приказами, но... Можно, по меньшей мере, хотя бы попытаться.

— Особо 'надавив' на то, что на борту фрегата — единственный выживший протеанин, — сказал Шепард.

— И это — тоже. Да ещё и матриарх азари, религиозный лидер расы. Хотя, если верить данным, предоставленным РЭБовцами... то Бенезия — уже сейчас стопроцентный кандидат в диссиденты. Персоны нон-грата, иными словами, на Тессии. — сказал Андерсон.

— Потому, возможно, Дэвид, она и молчала большую часть времени нашего совещания. А потом... потом сорвалась на Найлуса. Понимает, что расшифровка на Цитадели, которая должна, уверен, состояться, может ударить по ней двояко: и положительно, и отрицательно. А если она появится на Тессии, где захочет остаться... Да не одна, а с дочерью, с которой не общалась, страшно даже подумать, пять десятков лет, то... Вероятность отрицательного удара возрастает. Ещё её муж — матриарх-азари. Этита. Мятежный матриарх. Тоже... осложняющий фактор, — проговорил Шепард. — У обоих матриархов, конечно, полно учениц и последовательниц, но всё это по большей части — на уровне общественных организаций, а не каких-либо более-менее официальных и стабильных государственных или окологосударственных расовых структур.

— Не скажите, Джон. Государства приходят и уходят, а гражданские, штатские люди — остаются. Власть меняется, народ — остаётся. Да и нет у меня уверенности в том, что госструктуры — что на Земле, что на Тессии — способны удержать ситуации в расовых космопространствах под должным контролем и управлением во время Вторжения. — Андерсон посмотрел на Шепарда, перевёл взгляд на экран настольного инструментрона. — Так что в такие периоды именно обычные люди, а не государственные чиновники способны повернуть ситуацию к победе над врагом. Даже таким страшным и, чего уж там умалчивать-то, совершенно неизвестным и непонятным. Азари, конечно, слабы. Ведь дипломаты — лгут и любую ситуацию топят в сотнях и тысячах слов, за которыми часто нет реального смысла и какого-нибудь чёткого содержимого. А азари лгали. Лгут и будут лгать до последнего момента. Потому что слабы. Не так, как мы, Джон. По-своему слабы. Армия — милиционная, из регуляров — только десант более-менее вменяемый, но его — мало. Пугать азари, возможно, умеют хорошо, только вот Жнецы — не из пугливых. Был бы я поэмоциональнее, Джон, сказал бы, что они, эти 'креветки' как-то пугаться или разучились или вообще не умели в нашем, человеческом понимании, никогда. Сложно представить себе силу, которая раз за разом отправляет в небытие не слишком малоразвитые разумные расы и при этом сохранила какую-либо способность пугаться. Это нам, людям, с детства втемяшивают, что страх — охранительный механизм, что бесстрашный человек превращается в зомби, что бесстрашие — нонсенс или атавизм. Нечеловеческая же логика вполне утрясает это противоречие. И утверждает, что для системы, а в том, что Жнецы — это именно система, у меня лично сомнений никаких теперь нет, нацеленной на постоянное уничтожение вполне развитых рас разумных органиков — когда всех, когда части особо развитых... — Андерсон помолчал несколько секунд, — испуг действительно излишен. Ладно. Будем работать. Спасибо, Джон. — Андерсон кивнул встававшему Шепарду и включил настольный инструментрон.

Командир Андерсон. Видеосвязь с Кали Сандерс. Воспоминания и перспектива

Проводив взглядом уходившего из каюты Шепарда, Андерсон вздохнул, склоняясь над настольной клавиатурой. Проведённое совещание ему не нравилось. Многое было скомкано, многое — не развёрнуто должным образом. Коллеги, присутствовавшие в каюте, были напряжены и это напряжение не удалось снизить. О преодолении или гашении напряжения — и нервного, и физического, и психического, и какого угодно ещё — и говорить не приходилось. Пальцы обеих рук командира корабля привычно нашарили на клавиатурных сенсорах 'стартовую позицию'.

Когда-то давно Андерсон увидел в комнате-кабинете у одного своего дальнего знакомого старинную механическую пишущую машинку. Сейчас он не помнил даже её марку, ясно и чётко написанную красивым шрифтом на одной из узких верхних панелей. То ли 'Ундервуд', то ли 'Ремингтон', то ли ещё как-то. Помнил только, что фирма-изготовитель была очень уважаемой и известной. Потом, позднее, у Андерсона не было особого желания вспоминать эту деталь. Не было желания даже часто возвращаться к этому пробелу в памяти. После обучения в программе 'Эн-Семь', ещё не приобретшей статус Академии, такие провалы в памяти станут для Дэвида Андерсона неприемлемыми. И он научится их предупреждать и преодолевать, научится вспоминать то, что, казалось бы, надёжно забыл — прежде всего — за давностью лет.

Плечи командира корабля опустились. Уже не надо было поддерживать воинскую строевую выправку — каюта была пуста. Даже если Явик каким-то образом и наблюдает за происходящим в каюте, он всё равно не будет влиять на это. Без особой нужды — не будет. Моро... Он, конечно, всегда на связи. После 'терапии', проведённой Шепардом, Джефф отказался от самозвано принятой на себя роли корабельного 'летописца'... А может быть — хроникёра. А может быть... журналиста. Кто знает точно, как это следует в данном случае назвать, обозвать, определить?!

Давность лет... От этой давности остаётся только одиночество. Каждый разумный органик от рождения до смерти — одинок. И все сказки об общественной сути разумных органиков — всего лишь представления, свойственные 'группе товарищей', по какой-то причине ещё не ставших друг для друга злейшими конкурентами.

Сорок шесть лет. Четыре, всего четыре года до полусотни. Возможно, что это — даже некая годовщина. Для него, Дэвида Андерсона — вполне сойдёт за годовщину. Не очень круглую, но — важную, значимую. Неспроста, совсем неспроста он поднял на совещании, пусть и в очень 'свёрнутом' виде вопрос о праздновании дней рождений на борту корабля. Да, за декады, проведённые на Идене, у нескольких членов экипажа фрегата были 'даты'. И часто у нормандовцев не было возможности как-то 'отметить' эти важные дни.

Знал ли он, командир корабля, об этом? Конечно, знал. Экипаж — немногочисленный. Тем важнее, ценнее и нужнее каждый разумный органик, входящий в его состав. Хотя... может быть действительно, не следует делать из всякого и каждого дня рождения публичное мероприятие?! В постоянном режиме, так сказать. Может, всё же следует дать возможность каждому имениннику решать, как ему самому следует провести и этот день и несколько дней до и после 'даты'?! В конечном итоге, никто ведь не отрицает того факта, что, начиная с определённого возраста, когда — раньше, когда — позже, разумный органик воспринимает дни рождения как праздник, отмечающий приближение к могиле. И такая точка зрения есть. И она имеет право на существование.

Тем более — сейчас, когда впереди — почти гарантированная гибель очень многих разумных органиков. Враг, нацеленный на тотальную зачистку высокоразвитой разумной органической жизни, церемониться не будет. Ни с кем. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Тут уже не до слюней, соплей и воплей. Тут надо сделать слишком много, чтобы удержаться и не рухнуть замертво, полностью обессиленным после первого вражеского удара. А ещё больше придётся сделать, если есть хоть малейшее желание победить, наконец, этих Жнецов, остановить Жатвы и навсегда забыть о Циклах.

Сорок шесть лет. Как-то по-иному себя чувствуешь. Шепарду — всего двадцать девять и немудрено, что он — горяч, непосредственен, несмотря на всю спецназовскую высокоуровневую подготовку. А ты? Ты, Дэвид Андерсон, каков? Ты начинаешь охладевать. Не надо отрицать, начинаешь. Неспроста ведь возник вопрос о бумагомарательстве, о том, что приходится много работать с документами. Возможно, справедлив упрёк. Потому что подобная сконцентрированность на канцелярщине, на бюрократии, может дорого стоить тебе для соответствия статусу 'эн-семёрки'. Очень дорого стоить. В негативном смысле.

Формально, да, среди землян он, Дэвид Андерсон, самый старший по возрасту на борту 'Нормандии'. Вроде бы так положено для командиров таких 'пионерных' кораблей. Хотя... есть в ВКС Альянса Систем корабли, которыми командуют очень молодые офицеры, по возрасту большинству своих коллег-экипажников вполне годящиеся в сыновья. Не подчинённых — коллег.

В таком возрасте... Как же быстро приходит на ум подобная формулировка. Как же быстро. Ладно, пришла и была использована. Так вот, в таком возрасте начинаешь ценить взаимоотношения с ровесниками. Теми, кто близок тебе. Не только по возрасту. И у него, Дэвида Андерсона есть такие ровесники. Есть — и это очень хорошо. Среди таких ровесников — адмирал Стивен Хаккет, которому исполняется сорок девять лет. И сейчас Андерсон понимает: Хаккету ещё сложнее. Потому что... потому что слишком долго человечество не могло преодолеть предел, столетний барьер продолжительности жизни. И сейчас сто двадцать лет жизни — это не норма, а только желанная возможность для большинства землян. Слишком тяжела инерция, слишком тяжела наследственность. Три мировых войны. С полным комплектом воздействий на здоровье очень многих поколений людей. Да и мелкие, постоянные внутрирасовые конфликты, к которым следует добавить межрасовые, в первую очередь — войну Первого Контакта. Сто пятьдесят лет жизни — это теперь весьма и весьма значимая дата. И в первую очередь — для тех, кто сумел её достичь.

Хаккет... Адмирал Альянса. Пожалуй, один из немногих, обилие наград у которого не вызывает недоумения, раздражения или непонимания и у коллег-военнослужащих, и у большинства гражданских. Сейчас Хаккет — командующий офицер Пятого флота ВКС Альянса. Работает и служит на 'Арктуре'.

Рос без матери, его воспитала армия. С ранних лет проявил выдающиеся интеллектуальные способности и лидерские качества. Предпочитал и предпочитает быть 'на острие', в этом он очень походит на Шепарда. Любит, а главное — умеет рисковать. Через четыре года после вступления в ВКС Альянса, получил звание второго лейтенанта и отлично проявил себя в войне с турианцами. Быстро достиг адмиральского звания, причём — абсолютно заслуженно. Ни у кого не нашлось внятных возражений. Легенда Альянса.

Людям нужны легенды, нужны символы, нужны, смело можно утверждать, мотиваторы. Политический вес Хакета сопоставим с политическим весом посла Удины, работающего на Цитадели.

Общеизвестные для большинства армейцев данные. Только вот кроме общеизвестности есть и индивидуальное восприятие. И индивидуальное отношение. Андерсон знал, что Хакет — на 'Арктуре'. Именно тогда, когда к станции пришла 'Нормандия', адмирал был на 'Арктуре' и Андерсон нервничал. В том числе и потому, что Хакет... весьма неоднозначно относился и к 'Нормандии', и к её экипажу, и к миссии, которую должен был выполнить фрегат-прототип. Нервничал, потому что не мог точно представить себе реакцию Хакета на всё это в комплексе. Потому спокойно, можно сказать — более-менее спокойно почувствовал себя только на борту 'Нормандии'. Хакет имел все шансы в очень скором времени возглавить весь военный флот Альянса Систем. И это обстоятельство Андерсона напрягало ещё больше. Одно дело — когда Альянс по-прежнему будет представлять человечество. Пусть и с довеском в виде 'Цербера', в прочеловеческих устремлениях которого теперь сомневаются даже очень ленивые разумные органики. А другое — когда влияние и власть военной машины двух десятков стран Альянса придётся делить с усиливающимся политическим и военным руководством более чем сотни других стран Земли.

Для Андерсона Хакет — не неизвестная величина. Да, Хакет — адмирал, а Андерсон — всего лишь капитан, но разница в званиях никогда не вставала между обоими офицерами непреодолимой стеной. Не так давно, ещё до возникновения ситуации с рейдом 'Нормандии', а точнее — в начале 2183 года, когда на колонию Фел-Прайм напали наёмники 'Кровавой Стаи', Хакет и Андерсон совместно поблагодарили лейтенанта Джеймса Вегу за... за 'отличную работу при отражении нападения'. Канцелярский оборот, но вполне обычный. Не притянутый 'за уши'. Военачальник должен иногда и так мотивировать своих солдат и офицеров. Потому что другие способы влияния либо не работают, либо излишни, либо преждевременны. Никто ведь тогда не знал о возможностях протеан — не было такой информации ни у кого из разумных органиков. Теперь — да, есть, а тогда... тогда не было. Пришлось Вегу удерживать от поспешного продвижения к неосторожной гибели... Удержали, пояснив, что главное — выжить и победить, а не умереть, даже победив. Может быть, тогда впервые поменялись у Андерсона некоторые внутренние установки? Может быть.

Тёмная история с этим Джеймсом Вегой, очень тёмная. Да, формально Вега после Фел-Прайма получил звание капитан-лейтенанта, но... Это — деталь, да, важная, а ведь уже тогда было ясно, что участившиеся нападения на гражданские колонии — это нечто большее, чем привычная практика наёмнических формирований и бандитских группировок. Сейчас Андерсон был склонен в этой ситуации видеть 'руку Жнецов'. Настоящий 'спрут', опутывавший Галактику — пусть и только реально исследованную к этому моменту её часть — задолго до того, как гигантские корабли-сверхдредноуты, эти 'креветки' полезут из множества ретрансляторов. И начнётся бойня.

Хакет... своеобразный человек. Часто он начинает избегать личных встреч с кем-либо и ограничивается общением по системам связи — аудио, редко когда — видео. Чаще всего — шлёт текстовые сообщения. Редко когда личные, чаще — официальные. Положение позволяет. В том числе — настойчиво продвигать идею о необходимости поддержания вооружённости ВКС Альянса Систем на должном уровне, несмотря на ограничения, введённые Фариксенскими соглашениями. Если наращивают свой флот турианцы — а они его, как свидетельствуют данные альянсовской разведки, наращивают — то и земляне могут пропорционально увеличивать численность кораблей своего военного флота. Да, есть ограничения по дредноутам, но люди взяли курс на строительство множества фрегатов и именно поэтому Андерсон и отказывался до сих пор от прохождения переподготовки на допуск к управлению и командованию крейсером. Ему нравилось командовать небольшими кораблями, прежде всего — фрегатами. Здесь он чувствовал себя уверенно.

В разговоре с Андерсоном, состоявшемся после Фел-Праймовского инцидента, Хакет употребил интересное выражение 'нам могут угрожать внешние враги'. И речь-то шла не о турианцах, продолжающих строить новые и новые дредноуты, которые те же батарианцы считали орудиями не мира, а войны. Справедливо считали. Как теперь понимал Андерсон, речь тогда шла, вполне возможно, о Жнецах. Да, для большинства гражданских-штатских разумных органиков Жнецы давно стали легендой, экзотикой. Но — не для всех. И тем более — не для тех, кто принял военную присягу, надел погоны и встал в строй. Для Альянса, при всей его слабости и проблемности, Жнецы не были ни только легендой, ни лишь досужим вымыслом. Если "что-то" было. Значит, это "что-то" может повлиять на очень многое. А уж если это "что-то" обозначается как 'Жнецы' — то на очень-очень многое сможет повлиять так, что мало — точно не покажется. Пусть там батарианцы крупно или мелко дрожат от одной мысли о том, что со стапелей в Иерархии сошли почти одновременно три дредноута. Для птицемордых дредноуты нужны не в пространстве Цитадели и не в пространстве Галактики, а на Дальних Пределах. Там, насколько знал Андерсон, идёт реальная война с разумными существами. Пусть и относительно разумными — детали этой войны Иерархия умело и тщательно скрывает — но там — сложно. И любой дополнительный новый дредноут — шанс на то, что эти разумные существа не окажутся в пределах Пространства Цитадели вот так сразу, быстро и, главное, неожиданно.

Думая о Хакете, Андерсон был уверен, что адмирал — один из немногих высших офицеров ВКС Альянса Систем, способных уже сейчас начать пусть даже скрытую, тайную, ползучую, но — мобилизацию земных, в первую очередь, конечно же, военных флотов. Хакет не склонен пренебрегать мелкими, кажущимися слишком незначительными известиями о возникновении проблем. Командир 'Нормандии' был уверен — и имел для такой уверенности документально зафиксированные основания — что Хакет внимательно изучал всю информацию о ситуации на Иден-Прайме. Изучал не в качестве отдыха от ежедневных адмиральских забот, а как стратег и действующий военачальник, знающий, что такое реальная армейская служба не понаслышке. Да, Хакет не идеален, он может во многом ошибаться, может что-то не заметить или неправильно понять, но... Он будет поддерживать тех, кому доверяет, тех, кому верит почти всемерно. Главное — он будет с ними общаться. Передавать нужную и важную информацию, а не отделываться лозунгами, пропагандистскими призывами и краткими распоряжениями и приказами. Он способен поверить разумному органику независимо от того, штатский он или армеец, рядовой или полковник.

Андерсону было известно недоверие Хакета к Призраку и к 'Церберу' в целом. Адмирал не скрывал своего негативного отношения, но, как всегда, мало кто мог бы заставить Хакета начать скрывать такое отношение к детищу Альянса Систем. Хакет всегда был готов вернуться на передовую, в окопы и блиндажи, покинуть уютные балки штабных адмиральско-генеральских комплексов. И потому был неуязвим или — почти неуязвим. Другие адмиралы и генералы чаще всего крайне остро опасались малейшей перспективы оказаться под реальным огнём перед лицом реального противника, играющего, к тому же, не по правилам.

Когда что-либо у разумных органиков было по правилам-то? Как только хорошо написанный и, главное, прекрасно сформулированный план начинал воплощаться в реальность — всё или почти всё часто начинало непредсказуемо меняться. Вносились тогда в свежесоставленные планы бесконечные изменения: когда — по воле, а когда — и против воли. "Сыпались" железобетонные связи, исчезали куски, которые, казалось, невозможно сдвинуть с позиции и ядерным взрывом. Вот и сейчас от мыслей о Хакете, Андерсон перешёл к мыслям о Кали Сандерс. Казалось бы, никакой особой зависимости, разве что... разве что воинская служба для Кали тоже не является чем-то неизвестным. И потому можно достаточно легко 'перескочить'.

Шепарду Андерсон мало рассказал о том, что его связывало с этой женщиной. А ведь связывало! Другие нормандовцы и армейцы ВКС знали об этой стороне жизни Дэвида Андерсона ещё меньше. Так, отдельные факты, эпизоды, сцены. Шепард знал, что Андерсон, к примеру, искал Кали Сандерс по делу 'Артефакта'. Того самого артефакта, который... Впрочем, сейчас это не важно. Хотя... учитывая, что в эту 'картинку' намертво впаян Жнец... может быть и важно, поскольку именно Кали Сандерс как представитель технического персонала работала с доктором Шу Чианем, помешанным, а точнее — зомбированным, индоктринированным этим артефактом-кораблём. И неизвестно ещё, как досталось самой Кали Сандерс от этого Жнеца. Она об этом не говорит никому, возможно, тщательно скрывает. В том, что ей тоже досталось от жнецовского ассортимента воздействий, Андерсон не имел оснований сомневаться.

Кали сумела бежать на Элизиум, полагая, что спасётся, но ситуация была воспринята очень многими разумными органиками так, что именно Сандерс стала первой подозреваемой. И, соответственно, попала под преследование.

Андерсон вывез Кали с Элизиума. Можно посчитать, что спас, хотя... Сейчас это спасение уже не представляется как нечто окончательное. Тут 'наложилась' ситуация с тестовой миссией на звание первого Спектра-человека, фактически ставшая важным для Андерсона эпизодом по спасению Кали от гибели.

Потом, как теперь знает и Шепард, Андерсон и Кали встречались несколько раз и командир 'Нормандии' не скрыл от своего старшего помощника своё понимание того, что Кали уже тогда от него отдалялась. Перешла на работу в Академию Грисома, заняла там должность консультанта... Всё это Шепард узнал от Андерсона тогда, когда противостояние со Жнецом-наблюдателем, тем самым кораблём-артефактом было завершено.

Сложно всё это. И неоднозначно. Потому что если всего несколько дней назад Андерсон не мог и помыслить о том, чтобы решиться и позвонить Сандерс, то теперь эта мысль оформилась в желание и грозила перерасти в стремление.

И дело-то вроде бы совершенно не в том, что некий Андерсон несколько раз спасал жизнь и целостность некоей Сандерс. А в том, что когда сталкиваешься с близкой перспективой собственной гибели... начинаешь обращать внимание только на моменты, которые раньше совершенно не считал ключевыми. Для Андерсона, как он чувствовал, такой момент был заключён в необходимости не только услышать, но и увидеть Кали. Ту девушку, которая не побоялась выступить против 'чокнутого профессора', не побоялась лишений, невзгод, опасностей, в конце концов, когда бежала на Элизиум и с Элизиума. Не побоялась резко приблизившейся и ставшей совершенно реальной перспективы собственной гибели.

Шепард, возможно, и сам догадался о том, что Андерсон неспроста обратил внимание на одинаковый возраст Кали Сандерс и Сарена Артериуса. Потому что именно Сарен был напарником Андерсона во время прохождения той миссии на горно-обогатительном заводе, доводившем нулевой элемент до нужной потребителям кондиции. Именно Сарен сделал всё, чтобы получить прямой доступ к артефакту-кораблю, к Назаре-наблюдателю. И вот теперь всё это повернулось совершенно другим боком. Кали Сандерс, как был убеждён Андерсон, не 'зевнула' ситуацию на Иден-Прайме. Может быть, она её не отслеживала детально, но в целом — точно не оставила вне своего внимания.

И потому, вполне возможно, она понимает, что слишком многое изменилось. В том числе и в её взаимоотношениях с Андерсоном. Только ленивый разумный органик не отметил в своих видеороликах и текстах, что командиром фрегата 'Нормандия', ссадившего на поверхность Идена легендарного Жнеца, является именно капитан Дэвид Андерсон. Множество доказательств, вполне документальных, теперь разбросано по серверам и Интернета Идена и Экстранета Галактики.

Андерсон знал о разговоре между Сареном и Найлусом, в котором Артериус рассказал своему напарнику и ученику о провальной миссии Андерсона. Намертво похоронившей стремление Альянса получить "своего человека" в Корпусе Спектров. Первого человека-Спектра, которым вполне мог стать он, Дэвид Андерсон.

Шепард... Он весьма скромно 'отработал' эту щекотливую ситуацию, заявив о том, что сам себя не видит Спектром, а вот Андерсону это звание, статус должны Советники Цитадели присвоить, дать, выдать. Как угодно, но должны. И те же Советники должны сохранить статус Спектра и за Сареном Артериусом и за Найлусом Крайком, хотя формально, конечно, оснований для того, чтобы лишить обоих турианцев этого звания — больше чем достаточно.

Кали Сандерс и Сарен Артериус — ровесники. Обоим — по сорок четыре года. Может быть, в этом совпадении и нет ничего особенного, заслуживающего внимания, а может... это — спусковой крючок ситуации. Сарен вернулся из небытия, из хаскоподобного состояния, вернулся, оставшись прежним, известным, легендарным Спектром. Сандерс, Кали, тоже не была малоизвестным офицером — её отцом был тот самый Грисом, именем которого названа Академия, размещённая на большой космической станции. Очень специфический вуз. И Кали там — не последний человек по значимости. Да, о взаимоотношениях Андерсона и Сандерс кое-что известно многим разумным органикам. В разной степени полноты, детальности, чёткости, но — известно. Большинство, конечно, не придаёт этой информации сколько-нибудь большое значение — у самих полно проблем и вопросов, требующих немедленного реагирования и внимания, а взаимоотношения двух офицеров Альянса чаще всего и не являются ни проблемой, ни вопросом такого "экстренного" уровня.

Не разведённый со своей женой официально и полностью Андерсон... маневрировал. Нет у человечества, к счастью или — к сожалению, до сих пор таких инструментов, которые были бы способны однозначно 'разрулить' такие ситуации быстро и чётко, а главное — правильно. Неофициально — не разведены, официально — тоже не разведены, а фактически... никаких отношений, ну — почти никаких Андерсон со своей женой не поддерживает уже очень долго. Да, с сыном — пытается и старается поддерживать, но... каждый раз преодолевая сопротивление бывшей супруги.

Сандерс... Кали... она пока... свободна. И она, хочется верить, продолжает любить Дэвида Андерсона. Того, кто её спас несколько раз от беды, возможно — от гибели. Того, кто был рядом с ней, когда отвернулись, ушли подальше почти все разумные. И сейчас Андерсону больше всего хотелось просто увидеть лицо Кали и сказать ей только одно: что он... он её любит. Она... поймёт. Как поймёт — это ей решать и ей выбирать, но сейчас, когда 'Нормандия' идёт к Цитадели, а там... по всякому может ситуация повернуться, именно это Дэвиду и хочется сказать именно Кали. Старшему лейтенанту ВКС Альянса, технику, дочери Грисома и просто — красивой и умной женщине. Девушке. Понимающей, что теперь, после Идена, в Галактике очень многое изменилось.

Да, нельзя забыть, нельзя забывать, что формально, юридически, он, Дэвид Андерсон, женат. И нельзя забывать, что неформально — он тоже уже женат. На другой женщине. На Карин Чаквас. И дело даже не в том, что Карин пока не говорит о беременности, о детях, о семейной жизни, наконец. Не говорит, хотя, как врачу, ей об этом, ох, как много известно и понятно... А в том... что он любит их — всех трёх женщин и каждую в отдельности. По-разному любит, но — любит. И Кали, и свою бывшую жену, и Карин. Любит. Где-то умом, где-то сердцем, где-то своей сутью понимает, что любить их — сейчас важнее всего. Нужнее всего. Потому что в любой момент могут появиться во множестве Жнецы и начаться Жатва... И тогда... связь рухнет. И километры пространства встанут непреодолимыми пустотами между мирами, населёнными разумными органиками. Тогда невозможно или... очень трудно будет добиться любой возможности сказать эти три слова. Просто сказать. Или — написать.

Взгляд командира корабля остановился на экране настольного инструментрона. Надо услышать голос Кали. Пусть она сама решает, включать ли видеосвязь или ограничиться аудиоканалом. Ему будет достаточно услышать её голос и понять, что она его услышала. Услышала и поняла. Он будет краток. Только три слова, конечно, не единственные, но — главные. А остальное — как получится.

Пальцы сами исполнили несложный пассаж на засветившейся виртуальной клавиатуре. Сменилась заставка. Только бы Кали не ушла куда-нибудь, где связь не такая хорошая... Да, мигание индикаторов на панели настольного инструментрона подтвердило — подключились антенные комплексы 'Нормандии', но... всякое может быть.

— Дэвид, здравствуй, — послышался голос Кали. — Рада тебя слышать. Я многое знаю...

— Кали... — Андерсон отметил, что его голос дрогнул. — Я... я хочу сказать, что...

— Дэв... Я всё-всё помню! И я знаю, что ты хочешь сказать! Я тоже, тоже очень люблю тебя! — Экран осветился. И Андерсон увидел Кали. В своей поношенной старшелейтенантской форме она сидела в кресле в Информцентре Станции. — У нас тут... поздняя ночь, я одна в отсеке... Знаю, что твоя 'Нормандия' сейчас на пути к Цитадели... и вы очень-очень много важного и нужного сделали на Иден-Прайме. Дэв, я всё помню! — повторила Кали и по её взгляду и выражению лица, по тембру и тону голоса Андерсон понял: она действительно всё помнит. — Я знаю, что на борту твоего корабля — Сарен, знаю, что там же находится и протеанин. Тут наши научники, умники-разумники на стенки лезут от осознания невозможности пообщаться с твоими партнёрами. Конечно же, по очень широкому кругу вопросов! — говоря всё это, Кали внимательно, очень мягко и по-доброму смотрела на Андерсона. — Дэв... Милый Дэв. — Кали замолчала, но в её глазах не появились слезинки — она мёртво держала себя в руках. — Значит, всё же... Жатва приближается, — выдохнула она, не сводя взгляда с Андерсона.

Командир фрегата кивнул. Кали придвинулась к экрану поближе:

— Дэв... Мы постарались отследить и собрать всю информацию о происшедшем на Идене. Изучить, что смогли и сумели. И скажу тебе, что... Мы понимаем, во что вы, нормандовцы, влезаете. На Цитадели у нас есть кое-какие контакты. Пересылаю тебе файл, там — все данные. Пароль ты знаешь, Дэв. — Кали прикоснулась к клавиатуре одного из стоящих перед ней инструментронов, экран второго настольного инструментрона, стоявшего слева от Андерсона, мерцнул, отмечая прибытие файла. — Ты... пиши, Дэв. Я буду рада. И буду писать ответно, — произнесла Кали. — Спасибо тебе, Дэв! За память, за чувства. За поддержку! — она приподняла руку, отметив нетерпение собеседника. — Не надо, Дэв! Мне многое виднее и ощутимее. Не возражай, не надо. — Андерсон, привставший было, опустился в кресло. Кали заметно успокоилась. — Дэв... Знай, что я окажу тебе и твоим коллегам-нормандовцам любую возможную помощь. Просто знай. Я люблю тебя, Дэв! — Кали бросила взгляд куда-то вверх и в сторону, вероятнее всего — на табло системы дальней космической связи. — Пиши, Дэв! — успела она сказать прежде, чем экран померк. На нём проступила заставка с коротким сообщением об окончании времени стандартного сеанса связи. Одновременно — и видео и аудио.

Несколько минут Андерсон сидел, глядя в экран. Ему казалось, что он видит на тёмной поверхности лицо Кали. До сих пор видит, хотя уже пропали и надпись-информер, и заставка.

Кали, как и положено женщине, понимала его, мужчину, гораздо глубже, острее, точнее. Именно потому, что не была к нему, Дэвиду Андерсону, равнодушна. Не считала его, опального капитана ВКС, несостоявшегося первого человека-Спектра 'одним из'. Ей не нужны были словесные пояснения, пусть даже заранее заготовленные Андерсоном. Ей не нужны были слова — письменные или устные. Она почувствовала настроение, состояние и положение собеседника. Да, возможно, она была рада, что Дэвид позвонил первым, что он первым вышел на аудиосвязь. Вполне возможно, что она могла бы ограничиться аудиоканалом, но — решилась на видеоконтакт. Захотела не только услышать, но и увидеть Дэвида Андерсона. Через много месяцев после 'крайнего' сеанса связи.

Кали не стала требовать от Андерсона озвучивания 'трёх важнейших слов', она сама сказала их, по собственной воле. Сказала вслух, совершенно точно, чётко и определённо, потому что знала, понимала, чувствовала: это то, что важно не только для неё, но и для Дэвида Андерсона. Как бы там ни сложилось будущее — их индивидуальное и общее будущее — эти слова сказаны и услышаны ими обоими. И теперь... Теперь можно спокойно делать всё, чтобы Жатва не стала глобальной неожиданностью для разумных органиков, населяющих Галактику.

Кали не стала много говорить о своей работе, но Академия Грисома была в числе лидирующих научных центров человечества. Там, как знал Андерсон, действительно работали и работали результативно, а не писали 'липовые' отчёты ради грантов и дутого престижа.

Отодвинув кресло от стола, Андерсон встал, привычно неспешно и тихо подошёл к иллюминатору, закрытому бронезаслонкой. Взгляд командира корабля расфокусированно устремился куда-то далеко за пределы отражения интерьера каюты. Андерсон вспоминал. Многое. Очень чётко и полно. И чувствовал, как успокаивается.

Как бы ни сложилась в дальнейшем ситуация, он успел сказать Кали то, что хотел, что было рождено его душой, сутью, чувствами. И услышал в ответ то, что больше всего хотел услышать именно от Кали. Нет, дело даже не в том, что когда-нибудь в будущем — близком или отдалённом — Кали согласится стать его женой и матерью его детей. А в том, что он сумел, смог и успел дать понять дорогому для себя человеку, что не забыл, помнит и... любит. Любит без всяких далеко идущих планов, стандартных или нестандартных — всё равно. Просто любит. И хочет, чтобы Кали это знала. Точно, полно и определённо знала.

Командир Андерсон и майор Чаквас. Общение

Командирские заботы имеют обыкновение становиться непрерывными. И всё же Андерсону удавалось заставлять себя как-то отвлекаться от круговерти вопросов, проблем, согласований, решений. В такие минуты он вспоминал, как всё начиналось.

Знал ли он о том, что в составе ВКС Альянса Систем должен появиться такой фрегат, как 'Нормандия'? Конечно, знал. Немногое, конечно, но — знал. Достаточно полно и чётко. Потому что многие месяцы провёл в опале, будучи отстранён от полётов, от привычной для спецназовца работы. Тренировки, учения, выезды на полигоны. Да, и это всё было, но...

Было неприятно чувствовать на себе взгляды. Оценивающие, внимательные, чуть ли не измеряющие. Сочувствующие, выжидательные, сканирующие. Было неприятно понимать, что за стандартными фразами, за манерой разговора стоит... непонимание. Да, мало кто в деталях знал, что случилось тогда на том горно-обогатительном заводе. Из общедоступной информации большинство тех, с кем Андерсону приходилось так или иначе общаться, обращали внимание только на количество жертв и на материальный ущерб.

И то, и другое было непозволительно большим. Даже с точки зрения штатских, гражданских людей. Для него, спецназовца, тоже неприемлемым, но... войны без потерь — материальных и людских — не бывает. Это суждение помогало Андерсону сдерживаться, не срываться, оставаться спокойным и уравновешенным в самые 'кризисные' моменты взаимодействия с другими разумными органиками.

Журналисты быстро потеряли к нему интерес. Секретность, её режим, сделали своё дело. Недостаток информации заставил писак и снимак искать 'жареные' факты и 'сенсации' в другом месте. И тогда... Тогда на Андерсона обрушилась тишина. Холостяцкая небольшая личная квартира стала стремительно превращаться в 'берлогу'. Да, вещей и мебели в ней мало — служба в спецназе не предполагает одобрения стремления к 'обрастанию' имуществом всякого рода, но... Андерсон пытался забыться. Нет, не в выпивке, а в физических нагрузках. Изводил себя, сотни раз повторяя одно и то же упражнение. Ел механически, часто — не ощущая вкуса и аромата пищи. Спал спокойно внешне, но очень неспокойно внутренне. Нет, до криков, воплей дело, к счастью, не доходило, но...

Садясь в очередной раз в военный автобус, следовавший на полигон или стрельбище, Андерсон заставлял себя не прибегать к стандартным мерам пассивной защиты: он не надевал очки, не надвигал на глаза козырёк форменного кепи, не утыкался взглядом в какой-нибудь очередной ридер с 'лёгким чтивом'. Он садился на жестковатое сиденье — на лавку или в кресло — и терял интерес к окружающему миру. Внешне — терял. А внутренне — старался сохранять контроль над происходящим вокруг, но полностью игнорировал всё, что выходило за рамки драконовски ограниченного протокола общения и взаимодействия с другими пассажирами автобуса. Так же он вёл себя и на полигоне: в классе или на позициях, на полосах препятствий. Выполнял нормативы, выслушивал разборы и оценки, заполнял требуемые документы. И всё. Минимум словесного общения.

День за днём, месяц за месяцем. Иногда, конечно, он думал о том, насколько же бездарно расходует время жизни. Куда от таких мыслей денешься? Полюбил неподвижно стоять часами у окна, смотреть, как восходит и заходит солнце. Старался не думать о происшедшем, об этой миссии-проверке на допуск к званию Спектра. Сидел за столом, просматривал новостные порталы, читал аналитику военных порталов. В детали не углублялся, понимал, что незачем. Быстро его в строй не вернут. Чиновники Альянса такие 'проколы' не любят. Хотя... Они ведь не подготовили должным образом всё, что должны были подготовить. Да, Спектров, как считалось, не готовят. Их — выбирают. Сам Андерсон никогда не видел себя в мундире сотрудника Спецкорпуса. Не было у него таких мечт. Да, мысли были, обычные. Но — не более того. Хватало полигонов, стрельбищ и многочасовых тренировок, когда так удобно 'выключать мозг', превращаясь в орудие. Или — в оружие. Выполнять функцию.

Вечером пришёл приказ. Обычный файл на инструментрон. Короткий текст. Суть — 'Прибыть на 'Поле комплектования''. Без пояснений: для чего и зачем. Закрыв экран наручного инструментрона, Андерсон собрался и, когда на часах в холле появились четыре нуля — вышел, сел в наёмный флайер и через час уже стоял у стойки регистрации военного космопорта. Процедура проверки много времени не заняла. Садясь в кресло военного шаттла, Андерсон бросил короткий взгляд в иллюминатор и щёлкнул замком привязных ремней.

Приказ пришёл — и это хорошо. Неопределённость закончилась. Подголовник обнял затылок. Андерсон закрыл глаза. До космостанции — центра управления и связи 'Поля комплектования' полётное время составляло всего четыре часа. Можно было подремать. Андерсон отметил время по внутреннему 'будильнику' и забылся.

Мягко приземлившийся в ангаре станции шаттл никто не встречал. Не было необходимости. Люди здесь сплошь военные, знающие, что да как. Праздношатающихся и экскурсантов-посетителей на этом 'железном острове' не бывает. 'Поле комплектования' — сложный объект. Рейды — внешний и внутренний, сегменты стояночных уровней. Все корабли, находящиеся здесь, даже рассмотреть толком не удаётся — их слишком много и стоят они достаточно плотно.

Андерсон отметил пиликание наручного инструментрона, когда сошёл по трапу на плиты палубы ангара шаттлов. Взглянув на малый экран, перевёл инструментрон в режим построчной выдачи информации. Так было удобнее — можно не раскрывать малый экран. Уточнение пришло вовремя. И его суть Андерсону не понравилась: принять командование фрегатом 'Нормандия'. Тем самым, проблемным.

Разместившись в одноместной офицерской каюте в жилом блоке станции, Андерсон переоделся в скафандр и решил сразу осмотреть корабль. Если его назначили командиром 'Нормандии', то... Лучше приступить к работе сразу же, без 'раскачки'. Хотя... в приказе не оговаривалось, что надо вот так сразу, немедленно. Может, в очередной раз, подразумевалось.

Небольшой шаттл за несколько минут домчал Андерсона до нужного стояночного места. Открылся стыковочный шлюз, просвистел воздух, мигнули индикаторы. Голос шлюзового ВИ привычно доложил о том, что осуществляется 'процедура очистки'.

Открылась крышка внутреннего люка и, переступив высокий порог, Андерсон огляделся. Только дежурное освещение. Корабль, безусловно, живёт — основные системы работают в нормальном 'стояночном' режиме. Но... никого из техников, инженеров, 'вещевиков'. Пусто. Взглянув на часы инструментрона, Андерсон отметил перевод на 'среднесистемное' время и направился в БИЦ.

Освещение в корабле было настроено на 'экономный' режим и лампы включались только там, где чуткие датчики фиксировали присутствие разумного органика. Пустые пульты, погашенная Звёздная Карта. Стояночный режим. Почти полный.

Обойдя БИЦ, Андерсон потратил несколько десятков минут на ознакомление с большинством отсеков корабля. Можно ли это было назвать 'беглым осмотром'? Вполне.

Новый корабль. Да, прошедший заводское тестирование и облёт-обкатку. Минимум систем запущены в работу. Вполне достаточно для стоянки.

Ядро Андерсону показалось слишком большим для фрегата. Сразу подумалось: будет сложно управлять таким кораблём. Нужен пилот, знакомый с 'выкрутасами' этой 'птички', а где его найти? Голубовато-белое мягкое свечение ядра завораживало, но... надо было идти в другие отсеки, хотя бы бегло ознакомиться с их состоянием.

Значит, на борту больше никого из людей. Корабль — турианская разработка двухвековой давности. Постепенно Андерсон дополнял скупые, уже известные ему данные, почерпнутые из военных сегментов Интернета и Экстранета, личными впечатлениями и результатами осмотра. Многое совпадало. Очень многое. И было то, что не совпадало, с чем придётся разбираться.

Значит, ему предоставили возможность одному из первых увидеть 'Нормандию'. Странный корабль. Очень странный. Да, секретный, да, супердорогой. Чиновники Альянса могли посчитать, что достигли успеха — уломали турианцев на вот такой результат сотрудничества. Надо будет вникать теперь в очень многие детали, набирать экипаж. И выполнять первую миссию. Какой она будет? Куда придётся лететь? Зачем? Что будет приемлемым результатом?

Об этом Андерсон думал, когда после окончания осмотра отсеков фрегата входил в командирскую каюту. Необжитую, пустую. Оставил дверь открытой: глупо закрывать створку, когда ты один на корабле. В своей квартире Андерсон тоже дверей не закрывал — разве что входную, да и ту не на замок, а на защёлку. Вполне достаточно.

Стопка ридеров на рабочем столе. Значит, кое-какую информацию чинуши из ВКС всё же соизволили передать ему, опальному офицеру спецназа ВКС. Андерсон остановился у стола, переворошил ридеры. Обычные, никаких особых 'наворотов'. Зажёг настольный софит, отрегулировал 'конус', сел в кресло. Покрутился, покачался, привыкая.

Новый корабль. Явный подвох. Хорошо, если не подстава. Хотя некий 'аромат' подставы присутствует. Как можно опальному офицеру, заработавшему прочную репутацию 'неудачника', передавать командование таким кораблём? Какие мотивы лежат в основе принятия такого решения адмиралитетом Альянса? Да, можно успокоить себя. Убедить, что всё — в пределах процедуры, протокола, установленного порядка, наконец. Но... Неспокойно на душе. Тянет, тянет запашок 'подставы'. Многоуровневой, сложной, запутанной. Где — намеренно, а где — и случайно.

Взяв в руку первый, лежавший сверху в стопке ридер, Андерсон включил прибор и углубился в чтение файлов. Как всегда, время ускорилось. Это когда бездельничаешь или ждёшь, оно тянется, а когда занят делом — не заметишь, как и сутки уйдут в прошлое.

Когда на каютных часах цифры показали '06:00', Андерсон отложил последний ридер, прогнулся, откинувшись на спинку кресла. Несколько раз повернул голову вправо и влево. Информации о корабле — много. Самой разной, но в основном она вполне обычная. И ничего такого, что бы могло ответить на вопросы, список которых Андерсон уже сформировал. Для себя, не для кого-нибудь другого.

В шесть часов пятнадцать минут раздался мелодичный сигнал и один из настенных экранов осветился.

— Капитан Андерсон, — на пластине проступило хорошо знакомое опальному офицеру лицо адмирала Михайловича. — Мне поручено сообщить вам, что вы официально назначены на должность командира фрегата-прототипа 'Нормандия', — адмирал помедлил несколько секунд, внимательно глядя на стоявшего у стола офицера. — Понимаю, что у вас много вопросов, но, боюсь, что далеко не на все из них смогу ответить. Корабль предназначен для спецмиссии, цель и ход которой точно определены не командованием ВКС Альянса Систем, капитан, а Советом Цитадели. Приказ с полным текстом получите со временем. Очень скоро, капитан, — уточнил Михайлович. — Пока что скажу только одно: вам предоставлено право набрать экипаж. Основных офицеров. Список возможных кандидатур, — Михайлович, сделав заметное для Андерсона ударение на слове 'возможных', чуть скосил глаза куда-то вправо и вниз, видимо нажимал клавиши на инструментроне. Пиликнул сигнал и на экране настольного инструментрона, стоявшего слева от Андерсона, проступило изображение листа пластобумаги. — Вижу, список вы получили, капитан, — сказал Михайлович. — И знаю, что вы уже с ним бегло ознакомились, — добавил адмирал, дав офицеру несколько минут на чтение. — Да, часть штатных специалистов придётся оставить 'не у дел'. Требование Совета Цитадели. Вместо них на борт фрегата прибудут военные полисмены. Двенадцать человек. Это — не обсуждается, капитан. — Михайлович отметил недовольство, проявившееся на лице Андерсона. — Приказ Совета Цитадели. Санкция командования ВКС Альянса Систем. Вам надлежит предоставить полисменам места в кубриках и возможность взять под охрану важнейшие отсеки корабля.

— В трюме — морской контейнер, адмирал. Особой степени защищённости, — сказал Андерсон.

— Необходим для миссии, — коротко ответил Михайлович. — По связи сказать ничего не могу. Всё прочтёте в письменном приказе. С момента получения распечатки файла приказа — действуйте согласно его положениям. Могу лишь уточнить, капитан, что на борт 'Нормандии' прибудет Спектр Совета Цитадели. Турианец. Найлус Крайк. Оказывайте ему всяческое содействие. Он работает в интересах миссии. Это всё, капитан. — Михайлович едва заметно кивнул. Экран погас. Сеанс связи завершился.

Встав с кресла, Андерсон шагнул к иллюминатору. Остановился, коснулся рукой поверхности стекла. Предположение о подставе начало переходить в ранг доказательства. Не хотелось верить, что опала сменилась... издевательством, но... почти всё указывало именно на это. Миссия — непонятная, явно незаконная, да ещё не в интересах Земли и человечества. Совет Цитадели. Удобное прикрытие. Гражданские чиновники, ни за что не несущие ни персональной, ни коллективной ответственности.

Вспоминалось всё... достаточно полно и чётко. Да, эти воспоминания не доставляли Андерсону особого удовольствия, но... Что ещё осталось, кроме воспоминаний? За несколько суток всё так изменилось, что... Трудно со всем происшедшим совладать.

Тогда, после разговора с Михайловичем, Андерсон долго стоял у каютного иллюминатора. Ждал. Чего? Прибытия файла с приказом, конечно. Если Михайлович в разговоре так упирал на содержимое приказа... Что-ж. Он подождёт. Раньше момента получения этого приказа начинать действовать... по меньшей мере, глупо. Если не преждевременно и вредно.

Принтер выплюнул в лоток лист пластобумаги. Андерсон обернулся, отшагнул от иллюминатора, подошёл к рабочему столу, взял в руки лист, просмотрел текст. С одной стороны и с другой. Убористый, мелкошрифтовой текст. Через один интервал.

Михайлович прав. Приказ многое поясняет. Многое. Но — не всё. Основная информация присутствует, но... самое важное, скрывающееся в мелких деталях, в тексте приказа отсутствует. Чиновники — или альянсовские, или цитадельские — всё равно, какие. Они... действуют стандартно. Чужими руками, не сообщая всех данных исполнителю.

Что и говорить, опальный капитан, проваливший отборочную миссию, предполагавшую зачисление в Корпус Спектров — удобный исполнитель. Михайлович против обыкновения постоянно именовал Андерсона в разговоре 'капитаном', словно подчёркивал — не бывать тебе ни майором, ни, тем более, полковником. Как всё стандартно. А чего он, собственно, ожидал? Что чиновники-инопланетяне поступят как-то по-иному, поставят свои расовые и группорасовые интересы ниже интересов людей? Наполнят реальным смыслом многочисленные устные и даже письменные заявления о сотрудничестве, добрососедстве? Смешно. Очень смешно! Чиновники — лгут. Всегда лгут. Иначе... они просто не выживут. Человечество искало братьев по разуму, а нашло... своё отражение. Не только лучшее, но прежде всего — худшее. Потому что для лучшего надо напрячься, надо постараться, а для худшего — расслабиться и предоставить инстинктам сделать своё дело.

Приказ подтверждал всё, что говорил Михайлович. И оставление 'на берегу' почти двух десятков специалистов, и привлечение военно-полицейского подразделения. И прибытие и полномочия Спектра-турианца Найлуса Крайка. И многое, многое другое.

Сев в кресло, Андерсон ещё раз перечитал текст приказа. Убрал лист в каютный сейф, щёлкнул замком. Встал, прошёл к двери. Девять часов. Начало десятого. Ложиться спать уже поздно, надо... ещё раз обойти корабль. Теперь уже — основательно. Отсек за отсеком. Пост за постом. Внимательно просмотреть всё. Пока он — единственный обитатель корабля. Потом — будет сложнее. Надо зафиксировать все недостатки, ошибки, просчёты, допущенные теми, кто готовил корабль, кто облётывал, кто перегонял его на 'поле комплектования'. Время устранения выявленных проблем — впереди.

Выйдя из каюты, Андерсон тогда оставил дверь открытой. Сейчас, спустя декады, он не мог себе пояснить внятно, почему так сделал. Может, из-за одиночества, а может быть потому, что почувствовал свою изолированность. Меньшую изолированность, чем когда был на Земле, когда мотался только по полигонам и стрельбищам, всё остальное время скрываясь, практически — прячась в своей холостяцкой квартире. Теперь наступало время другой изолированности. Изолированности командира корабля. Традиционной, вошедшей в обычай.

Сложно всё это воспринимать. Странный корабль, странный приказ, странная миссия. Сложности. К ним его, спецназовца, готовили долгие месяцы. И вот теперь эти сложности соединились в нечто такое... единое. С чем ещё придётся разбираться.

Чаквас, вставая с кровати в своей выгородке-кабинетике, не смотрела на индикаторы состояния здоровья членов экипажа фрегата. Зачем? И так ясно, что там, по большей части — всё нормально. Поправляя комбинезон и пристёгивая к поясу коробок автоспасателя, Карин уже знала: надо придти к Дэвиду в каюту. Да, вроде бы так не полагается делать, но... Сейчас она не может не придти к нему. Потому, что он снова думает, вспоминает. В том числе и то, чему она сама не была свидетелем. Если он расскажет ей об этом... И о многом другом. Даже о том, чему и она была свидетелем. Ему должно стать легче. Должно!

Пройдясь по Медотсеку, Чаквас дожевала плитку 'рациона' — подниматься в столовую, пусть даже и импровизированную, не было никакого желания. И так пришлось заставлять себя поплескаться в санкомнате, немного взбодриться. Нехорошо, когда врач корабля похожа на сушёную воблу, нехорошо.

Сняв показатели, убедившись, что и согласно данным автоматики на корабле всё более-менее спокойно и нормативно, Чаквас облачилась в скафандр и, мельком взглянув на себя в большое коридорное зеркало, вышла из Медотсека.

Отвечая на приветствия членов экипажа, Карин, отказавшись от лифтов, дошла до двери командирской каюты. Остановилась, прислушалась. Да, напряжённая тишина. Надо входить. Тихо войти, незаметно, чтобы Дэвид... чтобы ему было хорошо, чтобы он почувствовал, что не один. Сейчас это — важно.

Створка двери бесшумно скользит в сторону. Чаквас переступает порог, пальцы её левой руки нащупывают сенсоры панели ВИ замка и створка закрывается. Незачем другим видеть, что она делает в командирской каюте. Все знают, что командир не покидал своё обиталище. Остальное сейчас не так важно. Главное — тихо подойти к Дэвиду, обнять его.

— Кари... — прошептал Андерсон, ощутив, как руки Карин обвили его. — Ты...

— Я — рядом, Дэвид. Рядом с тобой, — прошептала Чаквас, чуть усилив объятия. — Знаю, ты думал, вспоминал. Прошлое. То, что произошло тогда, когда 'Нормандию' привели на 'поле комплектования'. Расскажи мне. Пожалуйста. Ты... раньше не рассказывал много. Так, общие детали.

— Ты права, Кари. Ты — права, — сказал Андерсон. — Не рассказывал. И сейчас...

— Нет, Дэвид. Сейчас ты можешь мне рассказать. Всё. Знаю, ты вспоминаешь. Сейчас для таких воспоминаний ещё есть время и возможность, а дальше... вряд ли мы все и каждый из нас удостоимся такой роскоши. — Чаквас помедлила. — Так что — расскажи.

— Кари...

— Дэвид. Пожалуйста. Я знаю, что ты вспоминаешь сейчас происшедшее детально.

— Ладно. — Андерсон мягко и осторожно повернулся в кольце рук Чаквас, обнял подругу. — Спасибо тебе, что пришла, — он склонился, поцеловал Карин. Троекратно — лоб и щёки.

Чаквас едва заметно улыбнулась и поцеловала Дэвида ответно. В губы, конечно. Пусть не думает, что она отдалилась от него. Нет, она хочет быть как можно ближе к нему. Ей это надо. И сейчас, и в будущем.

Дэвид... Он понял. Подхватил Карин на руки, отнёс на диван, усадил. Сел рядом.

— Я действительно, Карин, вспоминал. Как пришёл на пустой корабль, как прошёл по нему. Как прочёл гору ридеров с 'вводной информацией'. Странно мне вот так было принимать командование над новым кораблём. Странно и, как я сейчас понимаю и ощущаю — больно. У меня была мысль, что меня... подставили. И эта мысль меня долго преследовала. Было много, очень много оснований думать именно так. Я тогда несколько раз обошёл корабль, но, как мне кажется, ещё больше времени я провёл тогда в каюте. На пустом корабле... Где работают только основные, 'стояночные' системы... Да, я понимаю, что для меня это должно быть вполне рабочей, а значит — привычной ситуацией, но... Слишком много тогда на меня свалилось непонятного. Не неожиданного, Кари. Именно непонятного. А потом... потом позвонил Михайлович. Познакомил с основными моментами. — Андерсон взглянул в глаза подруги. — Сказал, что придёт приказ. Письменный, который я должен распечатать по получении. После этого наступит время действий. Так и случилось. После разговора с Михайловичем я настроил принтер. Ждал. То ли долго, то ли — не очень долго. Сейчас мне кажется, что хорошо, что приказ пришёл не через минуту. И хорошо, что пришёл не через сутки. Раньше.

— Можешь показать текст? — спросила Карин.

— Могу, — ответил Андерсон, включая свой наручный инструментрон. — Прими файл.

— Приняла. — Чаквас развернула малый экран своего наручного инструментрона. — Всего две страницы?

— Да, — подтвердил Андерсон. — Но какие!

Несколько минут он молчал, давая возможность подруге внимательно прочесть текст. Сидел неподвижно, смотрел на выключенный экран настольного инструментрона.

— Да уж. Навертели чиновнички. — Чаквас свернула экран. — Файл я уничтожила, Дэвид. Стёрла.

— Правильно, — кивнул Андерсон.

— А этот Михайлович...

— Тогда, как ты знаешь, он служил в Пятом Флоте и командовал шестьдесят третьей разведывательной флотилией. Только вот 'Нормандия' в состав подчинённой Михайловичу флотилии, как ты, наверное, уже поняла, так и не была принята официально. По самым разным причинам.

— Любит Михайлович краткость, — сказала Чаквас.

— Любит, — подтвердил Андерсон. — И это — хорошо. Не юлит, не топит дело в тысячах слов. Откровенен, но не слишком, в пределах. Любит знать ситуацию во вверенном ему подразделении в деталях и потому обожает устраивать внеплановые проверки. Для него это — важно и необходимо, а для подчинённых — не напряжно. Честно и сразу обратил моё внимание... Не в разговоре, конечно, позднее, на то, что, по его мнению, судно, которое стоит огромное количество кредитов, бесполезно, а деньги, ушедшие на его постройку, можно было с гораздо большим положительным эффектом потратить на тяжёлый крейсер. Может быть, даже на несколько, два-три тяжёлых крейсера. Мне, Карин, нравится его честность. Хотя бы в этом вопросе. Он, кстати, утверждал, что 'стеллс-система', которая вроде бы позволяет 'Нормандии' работать незамеченной во вражеских системах или тайно проводить высадки на вражеские планеты, не стоит вложенных денег. Сейчас мне кажется, что он что-то предвидел. Понимал, что для Жнецов, для их кораблей, этих 'креветок' наши ухищрения вроде той самой 'стеллс-системы' — глупость. Они мало помогут. Или, точнее, совсем не помогут в предстоящем боестолкновении. Понимаю, Карин, что ты скажешь — мы готовились воевать с внутригалактическим и только с внутригалактическим врагом. И не могли даже всерьёз помыслить о том, что придётся вступить в схватку с внегалактическим врагом...

— Именно так, Дэвид, я и скажу, — тихо проговорила Чаквас. — Продолжай, пожалуйста.

— Михайлович не скрывал и своего возмущения турианским дизайном БИЦА. А сейчас я уверен, он возмущён и тем, что у нас на борту полно инопланетян.

— Сейчас он — контр-адмирал, Дэвид, — уточнила Чаквас.

— Знаю, Карин, — подтвердил Андерсон. — Его собираются... И давно собираются повысить до адмирала, но... Эти чиновничьи игры...

— Они не мешают Михайловичу. Он к ним привычен, — сказала Чаквас.

— Как почти любой адмирал. Наверное, прежде всего, став полным адмиралом, Михайлович обновит и отремонтирует вверенные ему корабли. Он пойдёт по трупам, но добьётся того, чтобы его корабли были отремонтированы как можно быстрее и лучше.

— Думаю, Дэвид, что уже сейчас Альянс хоть как-то, но прорабатывает вопрос о модернизации флотов. А Михайлович... Насколько я вообще его знаю, он способен учитывать опыт современной войны, а не зацикливаться на 'делах давно минувших'.

— Может быть, — кивнул Андерсон. — Трудно сказать, как он поведёт себя в момент Удара и в период Вторжения.

— Кстати, Дэвид, ты знаешь, как его имя?

— Знаю, — подтвердил Андерсон. — Пётр. И знаю, что вторым именем он выбрал 'Борис'. Думаю, что именно это второе имя станет его позывным во время Вторжения.

— Может быть, — согласилась Чаквас. — Итак, ты поговорил с Михайловичем и прочёл приказ. А дальше? — она посмотрела на сидевшего рядом мужчину мягким внимательным взглядом.

— Я... тогда решил внимательно, подробно осмотреть корабль. И вышел из каюты. Не хотелось терять время. Мне не нравилось, что меня сразу направили на пустой полумёртвый фрегат, сделали так, что я оказался там единственным разумным органиком на очень долгий срок. Тогда для меня несколько часов действительно были очень долгим сроком, Карин. Я шёл по кораблю, изучал приборы, сверял спецификации, уточнял множество деталей и не понимал... очень многого. Да, вроде бы я спецназовец, эн-семёрка, но... Никакие вирт-полигоны не дадут того вала информации, какой способна дать реальность. Приблизиться к уровню полноты реальности можно. Сложно — но, к счастью, теперь можно. Только приблизиться, но — не достичь. Часы, потраченные на этот проход... Были последними спокойными часами. Я тогда свыкался с мыслью о том, что мне дали проблемный корабль. А впереди... мне ещё предстояло свыкнуться с мыслью, что у меня будет очень проблемный экипаж.

— И...

— Обход корабля... Наверное, третий по счёту с момента моего появления на борту... Дал мне возможность успокоиться. Потом... Потом была рутина. Пришли техники, инженеры, началось устранение отмеченных неполадок и недостатков. Хорошо, когда на небольшом корабле нет толпы народа. Два... Нет, — уточнил Андерсон, — три дня у меня ушло на решение чисто технических вопросов. И только потом я обратился к пришедшим на инструментрон файлам из Управления Кадров. Надо было подбирать экипаж. Михайлович сбросил мне список офицеров, которые были готовы перевестись на 'Нормандию'. Не знаю, все ли они хотели перевода на этот корабль добровольно, но... С этим списком было как-то легче просчитывать ситуацию.

— Я в этом списке была? — спросила Чаквас.

— Там была не только ты, Карин. Там были почти все нынешние нормандовцы. Большая часть, — подтвердил Андерсон. — Но я не торопился. Прошли эти три дня, потраченные на сугубо технические корабельные вопросы и, когда корабль обрёл вполне обжитое состояние и вид, я смог уделить внимание кадровым проблемам.

— Проблемам? — удивилась Карин.

— Да, Кари. Проблемам. Да, знаю, офицеру обычно не всегда сообщают, на каком корабле он будет продолжать нести службу. Часто просто откомандировывают в распоряжение Управления Кадров, а его чиновники уже ставят служаку перед фактом. И тогда, сама понимаешь, 'отвертеться' очень трудно.

— Не спорю, Дэвид. Трудно. Но, согласись, по меньшей мере, Михайлович со своей стороны провёл большую предварительную работу. Ведь почти никто не отказался.

— На этом вроде бы и благоприятном фоне, Карин, любая 'несработка' выглядит ярким, чужеродным пятном.

— Сложности со старпомом, — уточнила Чаквас.

— Именно. Я был удивлён, когда получил от Михайловича служебное письмо, в котором он известил меня о том, что кандидатура старпома утверждается в 'верхах'. Не буду сейчас спорить, мне это не понравилось. Сразу подумалось о том, что пришлют 'соглядатая' или... того, кто в кратчайшие сроки заменит меня на посту командира корабля, если сложится такая ситуация. Пока решался вопрос со старпомом, надо было 'закрыть' большинство позиций старших и средних офицеров корабля. Тогда-то я и обратил особое внимание на этот, переданный Михайловичем, список. И решил, что лучше будет начать с врача корабля. Если сложный экипаж, то надо, чтобы первым, следом за командиром, на борт корабля пришёл медик.

— И ты выбрал меня, Дэвид? — Чаквас бросила короткий мягкий взгляд на лицо собеседника.

— Да, — кивнул Андерсон.

— Можешь показать тот список... мне?

— Могу, — согласился Андерсон. — Прими файл.

Чаквас просмотрела на экране своего наручного инструментрона содержимое файла, задумалась.

— Я предполагала, но... Пять врачей... И не самых слабых и беспомощных в сложных ситуациях... И ты выбрал меня, Дэвид, — она посмотрела на сидевшего рядом мужчину. — Я очень, очень это ценю.

— Карин... Я тогда просмотрел сокращённые варианты личных дел всех, кто был в том списке. Не только врачей. Не могу сказать, что мне этот просмотр доставил сколько-нибудь заметное удовлетворение. Разве что временами... Я знал, что ты постоянно занята, что ты меняешь борта кораблей на стены медцентров с быстротой молнии... И понимал, что, наверное, мой вызов придёт не вовремя.

— Да, он пришёл тогда, когда я оперировала. Поручила ассистентам завершить, в сопровождении военных полисменов прибыла на борт, — сказала Чаквас. — И увидела тебя, Дэвид. Сразу поняла, что ты... Ты необычный и очень, очень важный лично для меня.

— Понимаю, Кари. Ты... ты могла бы отказаться.

— Могла бы, не спорю, Дэвид. Но — не захотела и не стала. К тому же, ты оказался очень прав и очень честен. Потому что ты пригласил меня на борт нового корабля сразу после того, как пришёл туда сам. Не стал приглашать на борт инженеров, техников, которые вроде бы по штату должны работать в техническом и инженерном отсеках фрегата. Ты пригласил меня, Дэвид.

— Я до сих пор помню твоё напряжённое и недовольное лицо, Карин, когда ты переступила порог входного корабельного шлюза...

— Не буду спорить, Дэвид. Если бы встретил меня тогда кто другой... Думаю, что вероятность моего ухода с корабля тогда была бы очень высока. Очень, — подчеркнула Чаквас, обнимая и целуя Андерсона. — И я не ушла, потому что пригласил меня именно ты. И именно ты встретил меня у шлюза. Мне не пришлось идти через полкорабля к твоей командирской каюте. Не пришлось официально представляться... Я очень это ценю и скажу так: ты поступил правильно.

— Мне очень ценно, Кари, что именно ты разделила со мной все трудности этих дней. Первых дней активной жизни 'Нормандии'. Без тебя я бы не справился.

— Кроме рутины, Дэвид, у нас ведь были и 'острые' моменты, — сказала Чаквас. — И, кстати, в подборе экипажа — тоже, — она явно переводила разговор на другую тему. Андерсон согласился с этим стремлением.

— Да. Я тогда не стал особо указывать Управлению Кадров ВКС Альянса на то, что слишком много набрали в тот список и молодых, и не слишком опытных. Как ещё должно было поступить Управление, если спецмиссия должна была быть, хотя бы по идее, простой и короткой: 'полететь, забрать, отвезти, отдать, вернуться'. Я ведь понимаю, что для такой миссии не нужна в принципе команда суперпрофессионалов. Миссия — совершенно проходная. Весьма незамысловатая. Только вот...

— Незамысловатая миссия с самого начала показала нам, многим из нас, что незамысловатость, Дэвид — понятие очень и очень относительное, — отметила Чаквас, отстраняясь от Андерсона и взглянув на каютный циферблат часов. — Вспомни, сколько мы с тобой спорили в этой каюте по поводу почти каждой кандидатуры. Выбирать приходилось ведь... На каждую позицию в штатном расписании Управление Кадров предоставило нам выбор из трёх-восьми кандидатур. Самых разных. Приходилось выбирать. И, знаешь... я рада, что ты далеко не всегда был со мной полностью согласен.

— Спорили, Карин. Не отрицаю. Спорили, — подтвердил Андерсон. — И хорошо, что ты спорила со мной. Потому что я в силу известных причин... далеко не всегда смог бы сделать правильный, точный, обоснованный выбор. Одна голова — хорошо, как говорят имперцы, а две — лучше.

— Я очень ценю, Дэвид, что ты принимал решения по отбору в экипаж фрегата не один, — сказала Чаквас. — Знаю, ты много и долго думал над каждой кандидатурой.

— Сейчас ты, Кари, скажешь, что я почти не спал, плохо ел и мало двигался, — без усмешки уточнил Андерсон.

— Скажу, — согласилась Чаквас. — Врач я или кто?! Я также знаю, что тебе очень не нравилось решение командования оставить почти пятнадцать спецов 'на берегу'. Да, вроде бы в 'доставочной' миссии они и не нужны, но... Некомплект экипажа, не обусловленный боевыми причинами... Уже тогда я понимала, что здесь что-то очень не чисто.

— Мы с тобой вдвоём, Карин, плохо представляли тогда, насколько это не чисто. С рядовыми и младшими офицерами дело обстояло более-менее равномерно и нормативно: отправили вызов, подождали, приняли, разместили, дали информацию на ридерах по рамочным условиям службы, жизни и работы, а там... Там — только наблюдай и контролируй, — произнёс Андерсон.

— Вот-вот, Дэвид, — подтвердила Чаквас. — А со средними и старшими офицерами так поступить было нельзя. От них зависело и зависит очень многое даже в таком, казалось бы, очень простом задании.

— И потому пришлось сразу решать вопрос с Прессли, Адамсом, Моро, — уточнил Андерсон. — Честно сказать, Моро меня удивил. Я слышал о происшедшем 'казусе', сотрясшем немаленькую часть подразделений ВКС Альянса, но как-то... не сразу связал это с 'Нормандией'. Той самой, которой позднее мне пришлось командовать. Мало ли одноимённых кораблей... Хотя... что-то такое мелькало на задах сознания. Какой-то червячок сомнения и беспокойства.

— Ты сам помнишь, что учудил Моро. А 'Нормандия'... Лётные испытания есть лётные испытания. Для такого специфического, прежде всего — в техническом смысле — корабля нужен нестандартный пилот, Дэвид. И Джефф, пожалуй, один из лучших.

— Ну, он-то претендовал на то, чтобы стать лучшим, Карин.

— Согласна. Претендовал, — кивнула Чаквас. — Но своего полного потенциала он, к счастью, ещё не раскрыл. Может, во время Удара или в начальный период Вторжения его тоже...

— Тряханёт, — понимающе проговорил Андерсон.

— Именно, — согласилась Чаквас. — Может и тряханёт. Главное, Дэвид, в том, что ты не побоялся официально пригласить его в состав экипажа и команды корабля. Джефф, знаю, это очень ценит.

— Я тоже знаю это, Карин. И согласен с тем, что у Моро ещё многое впереди. Жаль только... что мы так и не сумели помочь Джеффу облегчить боли...

— Курсы обезболивания я ему провожу регулярно, Дэвид, — сказала Чаквас. — И кое-что удаётся сделать. Только боль — не главная проблема. Ломкость костей. В мирное время это — уже серьёзное, труднопреодолимое основание для списания 'на берег', а в военное — почти автоматическая, полная и быстрая демобилизация.

— Надеюсь, Карин, что именно 'почти'. Я постоянно убеждаюсь в том, что только Моро сможет эффективно, качественно и правильно управлять 'Нормой'. Именно в его руках она — настоящий боевой военный корабль. А придёт кто другой из этой восьмёрки кандидатур, исключая, конечно, самого Джеффа... Наплачемся ещё, — уточнил Андерсон.

— Думаю, пока у нас нет оснований беспокоиться и волноваться на этот счёт, Дэвид. Кстати, ты слышал о нововведении Альянса?

— Знамёна боевых кораблей? Дредноуты, линкоры, крейсера и фрегаты должны получить их, — сказал Андерсон. — Помню, читал. Правда, с трудом представляю, как это действо командование осуществит относительно нас... Спецстатус, два Спектра на борту.

— Всё равно. Думаю, вручение Боевого Знамени кораблю — это можно будет осуществить и на Цитадели. Позднее... Это вряд ли получится, — размышляя, проговорила Чаквас. — Да. Именно на Цитадели и — не позже. Не на Тессии же этим заниматься и тем более — не в полёте. А экипажу и команде, Дэвид, это необходимо. Подчеркнёт и подтвердит единство со всем земным флотом ВКС человечества.

— Всё чаще думаю о том, Карин, что наша стоянка у Цитадели грозит затянуться. Опять на несколько суток. А может быть — даже на декаду. Не знаю. Сейчас для меня это не выглядит оптимальным вариантом. Надо... согласоваться с воссоединением Бенезии и Лиары, а у археологов... — Андерсон посмотрел на сидевшую рядом женщину.

— Ну, пока что нам известны и предварительный план и возможные вектора полётов экспедиционных кораблей с археопартиями на борту, Дэвид. Лиара — последовательна. Так что очень заблаговременно заявленный ею Терум — вполне может считаться 'основной' планетой, где мы эту молодую азари найдём и убедим присоединиться к матери, — то ли возразила, то ли уточнила Чаквас.

— Да уж. Пятьдесят лет не общаться. У нас после шести лет люди редко когда могут восстановить нормативно взаимоотношения...

— А у азари... Взять хотя бы пропорцию сравнения продолжительности жизни, Дэвид. — Чаквас не стала поднимать и поворачивать голову, сцепила пальцы обеих рук и постаралась сохранить неподвижность. — Так что пятьдесят лет молчания... вполне предсказуемый вариант. Можно утверждать, что как пять лет молчания у нас. Те самые пять лет, которые входят в упомянутые тобой шесть. Не спорю, нас, людей, до сих пор потрясает тысячелетняя продолжительность жизни этих синекожих красавиц, но мы обязаны были это предвидеть. Законы природы и эволюции, всё такое... — Карин очень многое не хотела уточнять вслух. Андерсон это чувствовал. — Понимаю, тебя беспокоит безопасность, нормативность и полнота не только начальной фазы процесса воссоединения матери и дочери, но и процесс в целом. Да и Шепарду... придётся несладко. Как ещё дело повернётся, когда Лиара окажется на борту фрегата...

— По-всякому может повернуться, Карин. Тут ты права. Вот потому и пытаюсь просчитать ситуацию в целом и варианты её развития, — сказал Андерсон. — Многое непонятно, многое просчитать точно невозможно сейчас — отсутствуют важные 'опорные' данные. Многое, очень многое придётся делать по факту.

— В разведке, насколько я помню, всегда так, — тихо сказала Чаквас.

— Почти всегда, насколько я вообще смог понять, — подтвердил Андерсон. — Хотя и планирование, и прогнозирование разведке тоже далеко не чужды. Только вот запланировать и спрогнозировать всё и вся мы до сих пор не можем. Я, например, не смог спланировать и спрогнозировать то, что именно Шепарду придётся 'усмирять' турианца-Спектра.

— Найлуса Крайка? — уточнила Чаквас.

— Его. Сама ведь помнишь, каким он пришёл на корабль.

— Да уж. Без конца 'светил' 'корочкой' и значком, пугал, пытался показаться едва ли не святее и могущественнее папы римского.

— А мы в его представлении очень недалеко ушли от каких-нибудь плебеев, — дополнил Андерсон. — Ты несколько раз с ним разговаривала, но ведь...

— Из-за того, что турианцы очень-очень неохотно отпускают турианок из пределов Пространства Иерархии, наверное, у Крайка в мозгах сформировалась прочная убеждённость в том, что женщина любой расы не имеет права голоса и не может иметь своё собственное суждение об очень многом. И для Крайка тогда не было разницы, кто перед ним — соплеменница или инопланетянка. Для него было очевидно, что перед ним — именно женщина. И он сразу включал стандартную расовую программу в работу. Что поделать, молод он и неопытен. Да, он наёмник, но — Спектр. Молодой Спектр с огромными полномочиями, которые наложившись на юношеский молодёжный максимализм, дали не слишком приятные и оптимальные всходы, обусловив спорные реакции. Потому у меня и не очень получалось раз за разом урезонивать этого молодого турианца. Не всегда получалось, — уточнила Чаквас. — Да, он Спектр, но ты, Дэвид, понимаешь, насколько порочной и проблемной может быть практика 'назначения' на такую должность без подготовки, без обучения.

— Понимаю. Но несколько дней его прессинга...

— Измотали экипаж, — подтвердила Чаквас. — Время подготовки к вылету к 'Арктуру', плюс время подхода к 'Арктуру'. Плюс время стоянки у станции. Многовато возможностей было у Найлуса, чтобы попытаться в очередной раз 'построить' экипаж 'Нормандии' и заставить, точнее — попытаться заставить его действовать только в рамках указаний, исходящих от сотрудника Спецкорпуса.

— И плюс время полёта к Идену, пока не пришло время отсылать развёрнутый доклад в Совет Цитадели. Отчётность, чтоб её... — едва сдержался Андерсон. — Молодёжный юношеский максимализм. Хорошо сказано. Лез в детали, которые его ни в коей мере не касались.

— У Совета Цитадели до сих пор существует точная и чёткая установка: Спектры должны использовать корабли других рас в интересах Корпуса. И никак иначе. Совет не слишком богат. А точнее — совсем не богат.

— Настолько не богат, что у него не хватает денег на небольшой флот малых и средних фрегатов и небольшие, минимальные команды? — Андерсон посмотрел на Чаквас. — Ты всерьёз веришь в это, Карин?

— Вопрос, Дэвид, не в том, верю я во что-нибудь такое или не верю. Вопрос в том, что это — всего лишь один из вариантов развития событий. Не самый лучший, не буду спорить, отрицать или возражать. Но, согласись, и не самый худший. До сих пор, помнится, в правилах дорожного движения, к примеру, закреплено положение, согласно которому водитель транспортного средства обязан предоставить свой личный или служебный транспорт в распоряжение сотрудника полиции или спецслужбы.

— Хорошее такое положение, подтверждающее экстремальный характер деятельности и полиции и спецслужбы. Особенно — спецслужбы, к разряду которых относится Спецкорпус Тактической Разведки, — уточнил Андерсон.

— Тактической, — фыркнула Карин. — Они бы хоть озаботились сменой названия. А то... неудобно получается.

— Слов — мало. Смыслов — много, — сказал Андерсон. — Всегда так было. И, думаю, будет ещё очень долго. Попробуй, начни уточнять, так ведь никому ничего не докажешь. Даже с формулировками из ставших классикой и эталоном толковых языковых словарей.

— Может так и нужно, чтобы мы, разумные органики, не превратились в узкозапрограммированных киберов? — спросила Чаквас, посмотрев на сидевшего рядом Андерсона.

— Может быть. Наверное, никто не скажет точно, — согласился командир корабля.

— Или нам самим этот ответ не понравится. А может — и очень не понравится, — прошептала врач. — Во всяком случае... Мне вот интересно, как бы ты спрогнозировал развитие ситуации, если бы Шепард не 'построил' Найлуса?

— Это — и просто и сложно одновременно, Карин. Ну, допустим, что Найлус получил бы право на использование корабельных каналов связи. Отправил отчёт. И результат был бы... намного хуже для всех нормандовцев. И — не только для них, но и для очень многих иденцев. Крайк — горяч, потому что молод и не слишком опытен. Привык действовать в соответствии с наёмническими протоколами, потому и считает, не особо утруждаясь, что они универсальны. Ну, взял бы он командование кораблём на себя...

— Ты бы внёс запись в бортжурнал, — тихо сказала Чаквас. — И...

— И мы бы пострадали. Не спорю, — ответил Андерсон. — В какой мере и как — другой вопрос. И на него я бы не стал сейчас отвечать. Убеждён в одном — пострадали бы и мы, и очень многие иденцы. Потому — хорошо, что Шепард нашёл в себе силы ограничить своеволие Найлуса.

— Найлус сейчас, как и Сарен, очень рискует. Ему Советники и их аппаратчики могут припомнить наёмническое прошлое.

— Ну, даже если и припомнят, что из этого следует, Карин? Сами ведь задекларировали, что Спектров — не готовят, не отбирают, их просто назначают.

— В твоём случае — попытались отобрать, Дэвид, — возразила Чаквас.

— А как бы ты на месте тысячелетней азари поступила, Карин? — спросил Андерсон. — Ты — дипломат, ты обязана хранить равновесие. Знаю, что саларианцы резали людей на мелкие кусочки и изучали и наши тела и нашу психику очень и очень внимательно. Знаю, что они до сих пор желают продолжать такую практику. Я также знаю, что далеко не все турианцы смирились с тем, что с людьми теперь вроде бы у них мир и дружба. Как в таких условиях сманеврировать? Только задействовав процедуру отбора вместе с процедурой тестирования и контроля. Собственно, именно то, через что я попытался пройти. Неудачно попытался.

— Не знаю, как бы я поступила. Может быть, как медик, действительно задействовала анализы, тесты, испытания. Может быть, — задумчиво сказала Чаквас. — Удержать от крайностей саларов — трудно, но возможно. И удержать от крайностей турианцев — тоже трудно, но возможно. В конечном итоге сейчас, подозреваю, Советники общаются между собой достаточно активно, потому что знают: 'Нормандия' идёт к Станции. Готовят они нам встречу и пытаются поставить в рамки.

— По-другому они и не могут поступить, — подтвердил Андерсон. — А Крайк... Думаю, теперь он — на нашей стороне. Даже если он и будет лишён решением Советников статуса и звания Спектра, он останется на борту 'Нормандии'. Для нас всех он важен не только как воин, но и как партнёр. Надёжный и мощный партнёр.

— Хорошо сказал, Дэвид. В том, что он останется, я лично не сомневаюсь. Да и его наёмническое прошлое... поможет нам действовать нестандартно. Не так зарегулированно.

— Рано или поздно очень многие разумные органики поймут, что законы мирного времени — уже не настолько совершенны и всеобъемлющи, чтобы им слепо и тупо всегда следовать. Должны будут понять, — тихо сказал Андерсон.

— Ты о военполисменах? — уточнила Чаквас.

— О них, Карин, о них, — подтвердил Андерсон. Появились на борту корабля они по-военному чётко и быстро, разместились и сразу взяли под охрану почти все 'болевые' точки 'Нормандии'.

— Я лично, Дэвид, чувствовала себя иногда как заключённая в какой-нибудь исправительной колонии строгого режима. Уж на что я неприхотлива и не люблю просто так ходить по кораблю без дела, но видеть эти фигуры у дверей... Было сложновато, — сказала Чаквас.

— Действовали они стандартно, по протоколам мирного времени. Пытались предотвратить... Да какая разница, что именно они пытались предотвратить! — чуть вспыхнул Андерсон. — Им сказали 'охранять' — они и 'охраняли'. Большего от них и не требовалось. Наверное. А что они временами и даже очень часто мешали нам, фрегатовцам, работать и служить, так это всего лишь следствие несовместимости. Они — полисмены, а мы — флотские. Разница всё же.

— Чиновники Альянса под давлением Совета Цитадели вынуждены были направить военную полицию на борт, Дэвид.

— Ну вот, ты уже пытаешься просчитать ситуацию, встав на их сторону, Карин, — чуть недовольно протянул Андерсон.

— Да, пытаюсь. Потому что психологическая атмосфера с прибытием полицейского подразделения на борт стала накаляться очень быстро. Ещё немного — и не избежать бы многих мелких, ряда средних и одного-двух крупных столкновений. У полисменов — своё командование, внефлотское. А значит — и протоколы свои, мало учитывающие флотскую специфику. Скажешь, не так обстояло дело, Дэвид?

— Именно так. И всё это время, Карин, если помнишь, на борту отсутствовал старший помощник. Мне и тебе приходилось без конца 'разруливать' конфликтные и предконфликтные ситуации. Прессли уж насколько ненавидит инопланетян, но, в конце концов, он стал ненавидеть полисменов гораздо больше, чем ксеносов.

— Шепард довольно изящно, а главное — быстро и эффективно перевёл полисменов из категории 'подпирателей стен' и 'палконосителей' в категорию полезных для экипажа, команды и корабля специалистов. Реальных специалистов, без кавычек, — сказала Чаквас.

— Которых нам так не хватало для осуществления полноценного освоения корабля, — согласился Андерсон.

— На Михайловича, как я теперь понимаю, давили. И из штаба ВКС Альянса Систем, и из Совета Цитадели. Некий посол Удина — тоже давил. Ингвар меня познакомил с некоторыми данными перехвата, добытыми из серверов Идена. Интересное чтиво, — отметила Чаквас.

— Пока мы осваивали корабль — и на 'поле комплектования' и во время полёта к 'Арктуру'... Я и подумать не мог, что пост РЭБ когда-нибудь вырастет в целую службу, активно работать в которой и для которой согласятся многие, пусть и не очень профильные спецы корабля, — произнёс Андерсон.

— Согласились ведь. А Михайлович... Он тоже кое-в-чём прав. Фрегат-прототип — жутко дорогое удовольствие. Я тут ради интереса проверила — средств, затраченных на его строительство и оснащение, действительно хватило бы на суперсовременный тяжёлый крейсер.

— Только в этом случае Михайлович никогда бы не смог стать его командиром и начальником. Ведь в разведфлотилии нет крейсеров. Только фрегаты, — уточнил Андерсон.

— Опять трудно сказать, кто тут прав, а кто виноват. Ты же с боями выбивал аппаратуру, расходники, запчасти, — напомнила Чаквас.

— Выбивал. А куда б я делся, Карин? Пришёл на пустой корабль, хорошо, что не полностью мёртвый. Да, не спорю, было удобно вот так в одиночестве собирать нужные данные для развёртывания работ. А то бы в уши всякое 'пели'. И справа, и слева, и сзади.

— И даже спереди. Как тот же Михайлович, например, — дополнила Карин.

— Тоже верно. Но Михайлович, по меньшей мере, не особо и мешал. Да, он не особо помогал, но... 'Нормандия' выбивалась за любые, привычные даже для комфлотилии, рамки. Так что... Впору и растеряться.

— Если Михайлович и растерялся, то — не на много, — сказала Чаквас. Он ведь нам действительно не особо и мешал всё время, пока шло дооснащение фрегата и пока мы двигались к 'Арктуру'.

— У тебя, Кари, это время тоже было загруженным. Ты устраняла многочисленные, очень многочисленные шероховатости во взаимоотношениях между членами экипажа фрегата и полисменами.

— До конца мне их устранить не удалось, Дэвид. И ты это знаешь. Всё же сухопутчики-полисмены и мы, флотские — разница большая. Временами — огромная.

— Тебя эта разница не останавливала и не смущала, Карин. Пока мы шли от 'поля комплектования' к 'Арктуру', ты смогла почти полностью нормализовать ситуацию.

— Ты ведь мне помогал и всемерно поддерживал, Дэвид. — Чаквас взглянула на сидевшего рядом мужчину. — И мне было спокойно, потому что я знала: мой тыл — закрыт и меня никто не сможет ударить в спину. А если так, то и работать и действовать я могла оптимально.

— Кари. — Андерсон посмотрел на подругу. — Ты мне очень помогла тогда. Не буду скрывать, отсутствие старпома меня напрягало. Много я знал таких ситуаций со старпомами... И понимал, что одна из таких негативных ситуаций может быть реализована... в отношении меня. И ты меня раз за разом... укрепляла в понимании того, что всё можно преодолеть, всё можно решить.

— Дэвид. А как иначе? Ты — командир, руководитель экипажа и команды. Если ты не будешь стабилен, чёток, силён... Такой раздрай начнётся на борту, что даже мастерство Джефа проявит свои пределы.

— Карин. Ты ведь могла написать рапорт и уйти. Прямо на 'Арктуре', — сказал Андерсон.

— Могла, — не стала отрицать Чаквас. — Приглашения на работу приходили. И от командиров кораблей, и от начальников медцентров и клиник. Ты об этом знаешь. Но... я не привыкла уходить из опасных мест только потому, что там опасно и страшно. Я понимала, что необычный корабль, необычный экипаж и необычная миссия... Это слишком серьёзно, чтобы вот так просто потребовать или попросить скорейшего перевода. Не буду отрицать, в моём случае перевод был бы почти мгновенным, но... Мне самой стало интересно, справлюсь ли я с такой нестандартной ситуацией.

— Ты справилась, Карин! — Андерсон обнял подругу. — Справилась, хотя...

— Хотя полюбила одиночество и замкнулась в Медотсеке. Надолго замкнулась, Дэвид, — тихо сказала Чаквас. — Думаю, меня сможет 'разморозить' только результативная стоянка на Цитадели.

— Кари... — Дэвид привлёк Карин к себе, прижал к груди. — Составь, пожалуйста, рапорт о мерах, необходимых для развёртывания Медотсека в Госпиталь. Я подпишу и постараюсь, чтобы на Цитадели ты получила всё необходимое.

— Хорошо, Дэвид. — Чаквас обняла Андерсона. — Мне ведь ещё придётся поработать над отбором персонала для медчасти базы.

— Штаб-квартиры, — уточнил Андерсон.

— Ну, пусть будет Штаб-Квартира. Я рада, Дэвид, что смогу чередовать работу на корабле с работой на станции.

— Опять пойдёшь в какую-нибудь больницу? Ту же больницу Гуэрта?

— Пойду. Если стоять будем несколько суток — смогу выкроить по несколько часов на консультирование, а если получится — то и на операции.

— Сможешь. Неугомонная. — Андерсон поцеловал подругу.

— Такая уж есть. — Карин ответила на поцелуй и ещё крепче обняла Андерсона.

Несколько минут они обнимались и целовались. Удобно устроившись на коленях Дэвида, Карин постаралась, чтобы Андерсон на несколько минут забыл о служебных заботах и проблемах. Ей нравилось, что Дэвид подчёркивает, причём — совершенно естественно и ненавязчиво — её роль в нормализации ситуации с кораблём и экипажем. Да, впереди Цитадель, но... Так всегда бывает. Хорошо, что впереди есть что-то, требующее работы, участия, действия.

Почувствовав, что подруга хочет встать, Дэвид отпустил её из своих объятий. Карин неспешно и очень тихо поднялась на ноги, отошла к окну, остановилась.

— Я помню, ты очень долго не закрывал окно в своей каюте бронезаслонкой, Дэвид.

— Да, — согласился Андерсон. — Так оно и было. Хоть мне немало беспокойства доставляло ощущение... какой-то надвигающейся откуда-то издалека тьмы, но... Нельзя же было показывать нормандовцам, что всё, конец близок. Знаю, что многим из них, обживавшимся на корабле, тоже казалось, что что-то приближается, тёмное и страшное. Немногие рисковали со мной говорить на эту тему. Часто отделывались репликами, по которым приходилось делать выводы. Разные. А не закрывал... Да как-то я не привык прятаться, Карин. Хотя... не спорю, моё многочасовое сидение за столом в каюте тоже можно счесть 'прятками'.

— Можно. Но я лично — не буду, Дэвид. Потому что понимаю, что это 'многочасовое сидение' — не только 'прятки', — ответила Карин.

— Рад, — коротко сказал Андерсон, поглядывая на подругу.

— И ещё, Дэвид. — Карин отошла от иллюминатора, повернулась к сидевшему на диване Андерсону, шагнула к креслам, стоящим у стены. — Я знаю, ты... всегда говоришь нашим нормандовцам о том, что на борту фрегата должны остаться только военнослужащие, — она посмотрела на аккуратные стопки ридеров, лежавшие на левой стороне рабочего командирского стола. — Если бы...

— Кари... пожалуйста. — Андерсон поднял на собеседницу просительный взгляд. — Ты же понимаешь, ты способна понять очень точно и полно, почему именно так я поступаю.

— Да, Дэвид. Способна, потому и понимаю, — согласилась Чаквас. — Но и ты... пойми. Если бы дело касалось межрасового конфликта, ну там одна-две, три-четыре, даже пять-шесть оппонирующих рас. Даже если нас, землян, попросили бы другие инопланетяне. Да, да, Дэвид, инопланетяне. Выступить на чьей-нибудь стороне в межрасовом конфликте в качестве союзников. Я бы слова не сказала против, потому что тогда на военном боевом корабле должны быть только те, кто принял присягу и прошёл, как минимум, "учебку". Но сейчас впереди у нас, не буду и не хочу уточнять, когда именно это случится. Конфликт с внегалактическим врагом. С внегалактическим, Дэвид, — повторила Чаквас, переведя взгляд на 'мозаику' настенных экранов. — И сил ВКС любой расы, как бы они, эти силы, не назывались, сил армейских подразделений планетного и станционного базирования. Не хватит, Дэвид! Ты это хорошо понимаешь. Я это хорошо понимаю. Поэтому воевать будут все. Все разумные органики! Может быть очень небольшой по численности группе удастся обойтись без прямых боестолкновений с врагом. Но... я в такое, откровенно говоря, не верю. Если у Жнецов и в этот раз будет приказ уничтожить не только высокоразвитую, а вообще всю разумную жизнь в галактике. То... остаться в стороне не удастся никому. Жнецы вычислят, найдут и достанут, чтобы уничтожить, каждого разумного органика. Уверена, насколько вообще могу быть уверена в этом, как военврач, что очень многие гражданские корабли нам — и землянам, и инопланетянам — придётся вооружать и оснащать броневой защитой. И потому... На этих кораблях будут воевать гражданские разумные, Дэвид.

— Это — понятно. И я с этим согласен, Карин, — сказал Андерсон.

— Хорошо, что согласен. Но потери в армейских и флотских подразделениях будут страшными. Сразу — страшными. Далеко не всех удастся спасти, Дэвид. Легкораненые, тяжелораненые, — проговорила Чаквас. — Если бы не индоктринация, не одурманивание... Но с этими двумя инструментами, которые, уверена, Жнецы будут очень активно применять... Мы не сможем всех пострадавших воинов, армейцев, в кратчайшие сроки вернуть в строй, Дэвид. В том числе и потому, что Джон не может всех и каждого вытаскивать из хаскоподобного состояния, а без него медики, даже высокопрофессиональные... Мало, что смогут сделать для того, чтобы вернуть разумного органика — и не одного, кстати, хотя бы в нормальное психическое состояние. О физическом я не говорю — медицина, к сожалению, до сих пор не всесильна. У нынешних медиков, знаю, нет отработанных "конвейерных" методик беспроблемного изъятия всевозможной синтетики из тел разумных органиков. Примерно такой, какой Жнец насытил тело Сарена Артериуса. Потому очень скоро и на боевых военных армейских кораблях появятся разумные органики... До этого момента имевшие об армии весьма общее. Неточное и нечёткое представление. Но если их, таких штатских разумных органиков на бортах кораблей не будет... Мы проиграем. Очень быстро проиграем, Дэвид. — Чаквас обернулась, посмотрела на Андерсона. — Потому... На многих кораблях появятся разумные органики, до этого ни дня не служившие в реальной армии. Даже в 'учебках'.

— Я надеюсь... — прошептал Андерсон.

— Понимаю, на что ты надеешься, Дэвид, — кивнула Чаквас. — Но ты и сам не можешь отрицать, что твоя надежда... рухнула, едва только на борту 'Нормандии' появилась Бенезия. Сугубо гражданская азари. Об Артериусе я сейчас не говорю — он воин и им останется. Расовая специфика. А Бенезия... она гражданская. Да, она религиозный лидер.

— Церковь — это тоже армия, Карин, — прервал подругу Андерсон. — И Матриархат Азари при всей 'штатскости' — очень жёстко централизованная и зарегулированная структура, близкая — по многим признакам и показателям — к армейскому стандарту, — он встал, подошёл к рабочему столу, опёрся руками о столешницу.

— Может быть, церковь и является почти армейской структурой, — согласилась Чаквас. — Тем не менее, в понимании большинства обитателей Азарийского Пространства матриарх Т'Сони — гражданское лицо. И это не изменишь, Дэвид, так быстро, как тебе бы хотелось. У нас, как ты знаешь, есть такое понятие, как 'гражданское оружие'. И, следовательно...

— Карин... Это же... — вставил Андерсон.

— Да. Немного другое. Согласна. Тем не менее, как ты понимаешь, даже на Земле гражданское оружие далеко не сразу стало обычной деталью бытия. Но, Дэвид, благодаря именно гражданскому оружию и его распространению... Кто, к примеру, мог бы чётко сказать, распространено ли оно за пределами турианского сообщества разумных органиков ещё тридцать лет тому назад. Мы теперь можем говорить, что и штатские разумные органики будут, образно говоря, способны больно кусаться. Если дело дойдёт до противостояния с десантами Жнецов.

— Всё равно, Карин. 'Нормандия' — разведкорабль. — Андерсон поднял голову, коснулся взглядом лица Чаквас. — Сама понимаешь, здесь штатские — совершенно не к месту.

— Они уже здесь, Дэвид, — сказала Чаквас. — И ты не можешь это отрицать. Те же военные полисмены... Их ещё называют 'палконосцами' или 'палконосителями'. Они... Почти гражданские, потому что... Потому что далеко не всегда полиция способна соответствовать уровню подготовленности спецназа. И военная полиция, кстати, в том числе. Чуть что, сам понимаешь, полисмены, в том числе, к сожалению, и военные, вызывают спецназ. А в будущей войне... Спецназа на всех не хватит.

— Вот, Карин. И разбавлять спецназ гражданскими... Пускать на борт корабля-прототипа гражданских — совершенно не дело. Это ослабит всех остальных нормандовцев. И мы будем заниматься защитой 'своих' гражданских от всевозможных неприятностей. А не выполнять поставленные задачи. Нет, Карин.

— Да, Дэвид, — сказала Чаквас. — Гражданские — уже на борту корабля. Нашего корабля, — подчеркнула собеседница. — И, уверена, их будет больше.

— Я помню о том, что Бенезия должна встретиться со своей дочерью. И вместе с ней вернуться в Азарийское Пространство, Карин, — сказал Андерсон. — Но...

— А Мятежный Матриарх? Ты ведь не будешь отрицать, Дэвид, что нам, нормандовцам, потребуется поддержка на планетах?

— Не буду, — кивнул Андерсон. — Агентура нам будет нужна. И если...

— Да, да. Именно так, Дэвид. — Чаквас подошла к рабочему командирскому столу, села в кресло. — Ты садись, нечего стоять.

— Сажусь, сажусь. — Андерсон уселся в своё рабочее кресло, пододвинулся к столу, положил руки на столешницу. — Гражданская агентура, Карин, это — одно. А те, кто на борту — другое. Вспомни, с каким трудом Джон заставил всех нормандовцев облачиться в скафандры и носить постоянно боевое оружие. Да, вроде бы, на первый взгляд всё прошло просто: появился на борту новый старпом, вышел из своей каюты не в форменном комбинезоне, а в бронескафандре. На него внимательно посмотрели остальные члены экипажа и команды. Подумали над увиденным и решили последовать примеру. Только я искренне, Карин, сомневаюсь, что если бы это не был Шепард, заметь, что он ещё тогда не был подвергнут 'трансформации'. То вряд ли, учитывая события, происходившие на борту 'Нормандии' от момента начала комплектации экипажа на Поле и до момента прибытия фрегата к 'Арктуру'. Вряд ли нормандовцы восприняли личный наглядный пример старшего помощника столь полно. И я бы сказал, эффективно и нормативно. Даже не знаю, как бы пришлось этого облачения в бронескафандры добиваться, не будь на борту Джона. Иногда я думаю, что мы без него — бессильны. Или, в лучшем случае, почти бессильны. А он считает, что мало что стоит без всех нас и без корабля.

— Он правильно поступил, Дэвид. И ты это знаешь, — отчеканила Чаквас.

— Знаю, — не стал возражать Андерсон. — Хорошо. Бенезию, Лиару, Этиту мы 'прикроем'.

— Это — только начало. Вспомни о том, что и Найлус и Сарен имеют множество знакомых и — не только в Пространстве Иерархии. И вспомни о том, Дэвид, что нам придётся иногда, но, уверена, придётся заниматься эвакуационными мероприятиями. И не только по отношению к знакомым и родственникам наших нормандовцев и 'агентов'...

— Да уж. Разведфрегат в роли эвакотранспорта. — чуть слышно фыркнул Андерсон, легко удержавшись от улыбки. — Малораспространённая практика.

— А в предстоящую войну эта 'малораспространённая практика' станет, Дэвид, очень даже распространённой. Я в этом не только как военврач уверена и даже убеждена. Короче, Дэвид, надо, конечно, сохранить общее направление на то, чтобы на борту 'Нормы' действительно не было много гражданских — и в экипаже и в команде, но... при этом следует сделать всё, чтобы появление гражданских на борту фрегата не вызывало сложностей и трудностей. Иными словами, Дэвид, надо дать понять нормандовцам, что гражданские разумные органики в ходе предстоящей войны могут появиться на борту фрегата и задержаться на нём очень надолго. Потому что эта война — всеобщая. Не делающая разницы между "опогоненными" и штатскими.

— Трудно с этим... совладать, Карин, — тихо сказал Андерсон.

— Трудно. — Карин привстала, положила свои руки на руки Андерсона. — И, тем не менее, возможно и необходимо, Дэвид. Я тебе... помогу. В этом — помогу, — уточнила она, коснувшись мягким и нежным взглядом лица Андерсона. — И — не только в этом, Дэвид.

— Ты... — Андерсон всмотрелся в лицо собеседницы.

— Дэвид, ты не хуже меня знаешь: я — рядом с тобой. Надолго. Очень надолго. Теперь — надолго.

— Кари... — Андерсон встал, положил руки на плечи женщины, привлёк её к себе, поцеловал в лоб. — Ты...

— Решила, Дэвид. Решила, — тихо сказала Чаквас. — Пусть и не всеобъемлюще... времени было мало, но — решила. Я — с тобой рядом, — повторила она, целуя Дэвида в губы. — Многое менять придётся, если такая война... начнётся. Так что лучше начать менять заранее, Дэвид. И твоё одиночество...

— Кстати об одиночестве, Кари. — Андерсон отстранился, взглянул в глаза Карин. — Ты...

— Для меня, Дэвид, не имеет ни малейшего значения, что ты не подписал некие документы из весьма объёмистого пакета. Пусть юристы там хоть оборутся, но... Многое придётся упростить. А эти документы... Они — для мирного времени, которое уже — закончилось. Закончилось, Дэвид! — убеждённо сказала Чаквас. — И я считаю, что ты... ты теперь мой! Только мой! И твоё одиночество, твоё некое 'подвешенное' состояние — в прошлом, Дэвид. В прошлом, — повторила женщина. — Юристы могут до потери пульса кричать о нарушении законоуложений, но это — их работа. Пусть кричат, пусть возмущаются. А я — рядом с тобой. И этого — не изменить ни им, ни кому-нибудь другому, Дэвид.

— Кари... — Андерсон подался вперёд, его губы нашли губы Карин и на несколько минут они оба 'выпали из реальности'. — Ты, как всегда, очень убедительна... — он ещё больше перегнулся через стол, подхватил Чаквас на руки, повернулся и шагнул к дивану. — Кари... Моя Кари!

— Твоя, Дэвид. Твоя, — прошептала Чаквас, целуя Андерсона в щёку. — Теперь — твоя. Знаю, что не задавишь! — она легла навзничь, позволив Андерсону лечь рядом и заключить её в объятия. — Знаю, Дэвид. Поцелуй меня!

— С радостью, Кари. — Андерсон сильнее приобнял подругу. — С радостью!

Полчаса пролетели незаметно. Карин посмотрела на лежавшего рядом Дэвида, чуть повернув голову вправо и коснувшись мягким взглядом его лица. Андерсон смотрел на потолок каюты. Чаквас видела, как медленно двигаются его глаза, 'сканируя' светильники, излучатели, трубопроводы, кабели.

— Ты... права, Кари, — тихо сказал Андерсон. — Ты — права. Мы... не рождаемся военными. Мы рождаемся гражданскими, штатскими. Но как же сложно вернуться опять в это 'штатское' состояние! Как же сложно это сделать!

— Дэвид... — Карин взглянула на Андерсона чуть искоса. — Ты это сделаешь. Не только для себя, если потребуется. Но прежде всего — для других. Потому что... Потому что я помогу тебе. Всегда помогу, Дэвид. В любом достойном деле!

— Спасибо, Кари... — Андерсон повернул голову, посмотрел на подругу. Та ответила ему прямым и спокойным взглядом. — Спасибо... Я... я склонен сейчас многое вспоминать из того, с чем пришлось встретиться в своей жизни... И рад, что ты разделила со мной это... немного странное занятие.

— Ничего странного в этом занятии нет, Дэвид, — ответила Чаквас. — В большинстве случаев мы, разумные органики, действуем автоматически, можно сказать, что рутинно, но обязательно в жизни любого человека... я сейчас не говорю об инопланетянах... есть моменты, которые вспоминаются нечасто, по очень значимым поводам.

— Предстоящая галактическая война — такой повод, — сказал Андерсон.

— Именно такой, Дэвид. Я знаю, как врач, что очень многие нормандовцы, да и иденцы тоже, сейчас вспоминают, пусть и изредка, важные для них моменты. Индивидуальные и коллективные. Мы живём в настоящем, но наше прошлое — всегда с нами, — задумчиво сказала Чаквас. — В какой-то мере, временами — очень значительной, именно прошлое определяет наше будущее.

— Ты права, Кари... — Андерсон приобнял подругу, поцеловал её в щёку. Чаквас улыбнулась, пройдясь мягким взглядом по лицу Дэвида. — Ты — права.

— Я рада, что ты это признаёшь, Дэвид. Очень рада.

— Вот... — проговорил Андерсон. — Повторяемся... как два пожилых человека.

— А мы и есть пожилые. По общечеловеческим меркам, Дэвид, — сказала Чаквас. Сто-сто пятьдесят лет — да, теперь это вполне достижимые хронологические отметки, но — не для всех людей. Знаю, когда сам приближаешься к полувековому юбилею своей собственной жизни... Многое воспринимается по-другому. Часто — очень неожиданно. И это... заставляет задуматься.

— Изменить свою жизнь... — прошептал Андерсон.

— Да, — согласилась Чаквас. — В том числе и это. — Чаквас провела рукой по щеке Дэвида. — Побрился ты сегодня чисто.

— Я не совершенен, Кари. Не всегда мне удаётся достичь максимума необходимого, — сказал Андерсон.

— Никто не совершенен. Совершенство — оценочная и очень, очень индивидуальная категория. У каждого разумного органика — совершенство своё. Собственное, — тихо сказала Чаквас.

Несколько минут в каюте царила почти полная тишина.

— Знаешь, Кари. Я согласен, — сказал Андерсон. — Пусть на борту нашего фрегата появляются и живут, действуют, воюют... не только военнослужащие. В конце концов, быть армейцем — это только социальная роль, а каждый разумный органик за свою жизнь столько этих ролей играет... с переменным успехом... Куда там актёру или актрисе большинства театров! Только вот... Шепард и все остальные... Они ведь далеко не сразу изменят эту точку зрения.

— Ты прав, Дэвид. — Чаквас приподнялась, повернулась к Дэвиду, опёрлась на локоть. — И, тем не менее. Ты — командир 'Нормандии'. Хочешь ты или не хочешь — на тебя смотрят. Внимательно. Наблюдают, оценивают. Всё это есть. И — будет. Потому... Изменишься ты — изменятся другие нормандовцы. Так уж в нашем обществе разумных органиков заведено. Не знаю точно, природой, эволюцией или чем-нибудь другим, но — заведено.

— Понимаю и знаю, Кари. Но услышать это от тебя... мне очень ценно и важно!

Вместо ответа Карин приникла к Дэвиду. Он обнял подругу. Несколько минут поцелуев и обниманий сказали каждому из них больше, чем любые слова.

— Дэвид... — Карин легла навзничь. — Я тут покопалась в своих старых базах контактов... Есть возможность помочь Джону... Он так остро переживает ситуацию со слежкой со стороны российского разведкрейсера... Да ещё эта влюблённость Стрельцовой на него так подействовала... Неоднозначно. — Чаквас, замолчав на несколько секунд, бросила на собеседника быстрый взгляд. — Есть у меня один контакт. Алла Селезнева. Непрямой, к сожалению, но — рабочий. Я тут навела справки, через наших РЭБовцев. Сейчас Алла — главный врач крейсера 'Волга'. И, по некоторым, заслуживающим доверия данным — очень близкая подруга той самой Стрельцовой.

— Тесен медицинский мир... — проговорил Андерсон, посмотрев на Карин. — Очень тесен...

— Как и командирский, Дэвид, — в тон ему ответила Чаквас. — Я вот думаю, поскольку я виделась с Аллой на одном из медицинских собраний... Не помню сейчас точно — конгресс или совещание, а может быть — некий семинар... При возможности — уточню, конечно. Я... поговорю с ней. По медканалам. Думаю, она сразу поймёт, почему звоню именно я. Она далеко не дура. Восемь поколений медиков — показатель, — размышляя, проговорила тихим голосом Чаквас. — Может, что и выйдет из этого разговора. Во всяком случае... Не думаю, что волговцы не понимают: мы можем обнаружить почти любую слежку, особенно если 'соглядатай' не особо и шифруется. Надо уже сейчас...

— Готовить почву для встречи Джона и Светланы, — сказал Андерсон. — Ты права, Карин. Надо готовить. И я рад, что ты сможешь это сделать. Лучше, чем кто-либо другой.

— Ну, Дэвид, не торопись с выводами. РЭБовцы мне тут намекнули... Есть в России в структуре имперского военного ведомства некий Спецфакультет. И по ряду признаков... Не слишком заметных, но всё же... Селезнева — выпускница этого факультета. Да, она врач, но на этом 'спецфаке' учатся не только пилоты и десантники.

— А Стрельцова? — спросил Андерсон.

— С ней... сложнее. Если Селезнева шла обычно, не торопясь, совершенно нормативно — в том числе и по срокам — получила майорские погоны, в целом — не скоростила, то Стрельцова шла, я бы сказала, напролом с огромной для стандарта скоростью. Так что я бы пока не торопилась с высказыванием предположения о том, что и она — выпускница этого самого Спецфакультета. Хотя... вполне возможно. Если Стрельцова сумела стать каперангом и получила право на прямое активное участие в проектировании и строительстве своего корабля, то... Может быть, очень даже может быть.

— И... — осторожно поторопил подругу Андерсон.

— Дэвид, ты же понимаешь. Если Джон... не собирался торопить Дэйну с беременностью и рождением ребёнка, понимая, что ей, как профессиональной спортсменке, надо как минимум ещё десять лет провести в сфере большого, профессионального спорта, то...

— Ты права, Кари. Сейчас... эти десять лет превращаются, вполне возможно, в недостижимую роскошь. У нас, думаю, нет этих десяти лет мира.

— И потому... Я опущу, для краткости, длинные и, не скрою, путаные изложения своих соображений, скажу только резюме-выводы, Дэвид. Джон и Светлана — созданы друг для друга. Я редко видела столь высокую степень совместимости двух людей. Так что желание Стрельцовой... стать единственной для Шепарда — не блажь. Далеко не блажь. Совсем не блажь, — уточнила Чаквас. — Стрельцова мёртво, даже в такие моменты держит себя в руках и потому... Она вполне может стать единственной для Джона. Той, которая займёт место главной подруги не просто так, а всерьёз и очень надолго. Я бы сказала — на всю жизнь, только...

— Только для воина эта жизнь... хотя бы по продолжительности... не слишком определённа, — негромко проговорил Андерсон.

— Именно, Дэвид. И я хочу... провентилировать ситуацию с...

— Кари, ты шутишь, — озабоченно заявил Андерсон, посмотрев на подругу. — Беременная командир корабля такого уровня в военное время...

— Хотела бы я пошутить, Дэвид. Очень хотела, — сказала Чаквас. — Но не получается. Я убеждена, хотя словами причину такой моей убеждённости пояснить вразумительно даже тебе... не смогу, но вот убеждена, что Стрельцова не будет списываться 'на берег' для вынашивания ребёнка и родов. Не будет. Потому что отцом этого ребёнка, а может быть — и не одного — будет Джон Шепард. Очень необычный человек, очень необычный землянин.

— И потому... — осторожно продолжил Андерсон.

— Потому Стрельцова категорически откажется покидать борт 'Волги', хотя по всем мыслимым протоколам — и армейским и медицинским — она обязана это сделать и для своей собственной безопасности и для безопасности детей. Сколько бы их ни было, — уточнила Чаквас. — Думаю, она готова к этому варианту, к тому, чтобы 'не уйти', ещё и потому, что у неё не просто экипаж. У неё — семья. И она там — мама. Волговцы... Они сделают всё, чтобы Светлана выносила и родила детей нормативно. И Селезнева сделает для этого всё, что сможет. И даже — сверхвсё, — подчеркнула Чаквас. — На мой взгляд это — самый оптимальный вариант. Беременность и роды могут совместиться по времени с Ударом Жнецов, с началом Противостояния. Насколько я сумела понять Стрельцову, просмотрев многие материалы — она не уйдёт с корабля в такой момент.

— Джон... — проговорил Андерсон.

— Ему будет сложно, не спорю. Приказ Имперского командования, насколько я смогла понять — ясен и однозначен: установить контакт с нами, встать рядом и поддержать. Помочь, — сказала Чаквас. Конечно, Имперское командование сконтактирует с командованием ВКС, не без этого, но... Главное, что крейсер встанет рядом с фрегатом. И будет рядом с нами, Дэвид, очень долго.

— Старпом и командир... — тихо сказал Андерсон. — Сложновато это будет. Разность культурных кодов...

— Эта разница культурных кодов, Дэвид, не помешала нам спасти Бенезию и Артериуса, — сказала Чаквас. — Не помешала нам понять и принять протеанина. И, уверена: она не помешает нам действовать совместно с имперцами. Двумя кораблями, экипажами, командами. В конечном итоге мы можем со своей стороны сделать всё, чтобы союз двух кораблей, двух экипажей, двух команд был прочен. Имперцы... Они как никто умеют создавать и поддерживать именно такие союзы. Восемь-одиннадцать часовых поясов в стране — далеко не шутка, — отметила Чаквас. — А любовь Светланы и Джона... Поможет и им обоим, и нам всем — волговцам и нормандовцам — выполнить наши задачи.

— Далеко не сразу это всё будет... — отметил Андерсон.

— Согласна. Далеко не сразу крейсер встанет рядом с фрегатом. И хорошо, что не сразу. Мне, Дэвид, почему-то кажется, что до этого момента, когда бы и как бы он ни получил право на реализацию, и Светлана и Джон... в значительной степени успокоятся. Да, острый период... он будет у Светланы и у Джона. Всплески, пики, спады. И до встречи кораблей и экипажей, и после неё. Обоим им... сложно уже сейчас и будет сложно в будущем. Мне многое не известно точно, о многом я только догадываюсь или строю, так или иначе, предположения, но... Джон поможет Светлане, а она — поможет ему.

— Всё же созданы... — тихо сказал Андерсон.

— А как же, Дэвид, — подтвердила Чаквас. — Столько лет говорить людям о том, что где-то всегда существует другая 'половинка'. Ну не на пустом же месте всё это построено.

— Ясно, что не на пустом. А как же...

— Дэвид, — чуть укоризненно произнесла Чаквас. — Джон и Светлана очень похожи и в то же время они — очень разные. Значит, у них будут многочисленные и очень серьёзные причины и для общения, и для взаимодействия — служебного и неслужебного. Будет обычная жизнь. Для нас, окружающих эту пару — обычная. Для них — своя, пусть даже и необычная. Они оба — очень необычные люди. А какие у них могут быть необычные дети...

— Вот так всегда... — протянул Андерсон.

— Мы слишком долго шли наощупь, Дэвид, — уточнила Чаквас. — И далеко не все люди и сейчас понимают запрограммированность жизни. Да, да, Дэвид. Запрограммированность. Рождение — жизнь — смерть. Триада. И одновременно — путь. Единственно возможный, ограниченный множеством барьеров. Но — свой путь. Калейдоскоп возможностей, вероятностей.

— Мне придётся...

— Придётся. Как командиру корабля — придётся, — подтвердила Карин. — Да, да, я понимаю, что если ты должен будешь посетить борт иностранного корабля, то Джон, как твой старший помощник, должен остаться на фрегате. Однако 'Нормандия' — прототип, разведфрегат. Потому, я уверена — можно будет отойти от этого формального правила, Дэвид. И пойдёте вы на борт 'Волги' вдвоём. Ты и Джон. Оба, — подчеркнула Чаквас. — Только вы двое. На первый раз, для первого визита — этого будет достаточно. Передашь командование Прессли, Джон проинструктирует Аленко.

— Намекаешь, — вздохнул Андерсон.

— И это — тоже. Пусть Джон посмотрит на Светлану, пусть она посмотрит на него. Уверена, что смотреть она на Шепарда будет очень внимательно. А переговоры, служебное общение... Никуда это не уйдёт, ведь будет осуществлено совмещение не командиров, а экипажей. Нормандовцы, со своей стороны, поработают с волговцами и потому особых сложностей, уверена, не будет.

— Одиночество... — тихо сказал Андерсон.

— Оно бывает разным, Дэвид. Да, у Джона оно... особое. Его любит Дэйна, его любит Бенезия. А Светлана... она впервые в своей жизни полюбила по-настоящему, уже не подростковой, во многом — платонической, первой любовью, а большой и серьёзной. Джон... Достойная кандидатура. Он — достоин такой любви. И он даст Светлане то, в чём она нуждается. И поможет ей... раскрыться, укрепиться, усовершенствоваться. Я в этом — убеждена и уверена. А детали... они могут быть разными. Главное — они хоть посмотрят друг на друга уже не на экранах, а вживую. Почувствуют друг друга точно и полно. Все эти изыски предварительного понимания и разумения на основании разведданных... Уверена, Дэвид, что Стрельцова собрала о Джоне — да и о 'Нормандии' и её экипаже в целом — всю доступную информацию и изучила все полученные данные не раз и не два. — Чаквас несколько секунд молчала. — Джон... Думаю, он тоже поинтересуется Светланой. РЭБовцы ему помогут, да и Явик, убеждена, тоже использует свои возможности. Обычное дело, Дэвид. Непривычное для многих разумных органиков, но — обычное. Если уж мы столкнулись с перспективой галактической войны, то такая перспектива обычно одна не приходит. Меняется, Дэвид, очень многое. И придётся обращать внимание на многие детали и делать многое по-новому.

— А как это воспримут нормандовцы, Карин? — спросил Андерсон.

— Ты о том, что близкие взаимоотношения Джона и Светы... вызовут неприятие? — уточнила Чаквас. — Не буду отрицать и спорить: такое тоже может быть. Но... Впереди у нас — полёт по 'большому кругу'. Впереди у нас — напряжённая работа по сбору и актуализации множества данных о реальном положении дел в населённых мирах исследованной части Галактики. Мы в любом случае будем далеко от Земли, большую часть времени проведём вдали от пределов Турианской Иерархии и Республики Азари. Так что с этим проблем, думаю, особых не будет. Да и, если присмотреться... Джон не такой человек, который склонен будет преследовать Светлану, постоянно оставлять экипаж и корабль, проводить много времени на борту 'Волги'. Нет, Дэвид, я смею утверждать, что знаю Джона. Он будет работать много, напряжённо и результативно. А отношения... От них никуда не денешься. Но крена в сторону ущерба для общего дела Джон, уверена, не допустит. И Светлана, я это утверждаю, не будет частой гостьей фрегата. У неё на крейсере всегда забот хватит. А с приближением момента Удара — количество забот только увеличится. Аудиосвязь, видеосвязь, текстовые сообщения — всё это Джон и Света будут использовать. И — достаточно активно. Но пока не придёт момент реального начала войны... Всем этим воспользуются и другие нормандовцы. Потому особых обид и непонимания — не будет.

— Джон... — уточнил Андерсон.

— Он не будет теперь один. Мне сложно пояснить причины, но... Светлана — и только она — разрушит эту его психическую установку. Надёжно разрушит. Джон не изменится в очень многом, но...

— А если... — проговорил Дэвид.

— Раствориться в Светлане он не сможет, Дэвид. Она не позволит. Да, он будет невероятно, уникально близок с ней. Во многих смыслах. Но — они останутся самостоятельными личностями, самодостаточными. Как уж это им удастся — другой вопрос, Дэвид. Джон, знаю, не склонен подчинять себе жизнь, судьбу и поведение другого разумного. Тем более — женщины. А Светлана... Она найдёт в Джоне то, чего была лишена многие годы. И это позволит ей... стабилизироваться и развиться. Раскрыться.

— Меня беспокоит, что... — заметил Андерсон.

— Светлана нормально отнесётся к тому, что Джона любят многие женщины. Две — как минимум. Может быть, с чем-то из этого "комплекса" ей просто придётся смириться, но я очень рассчитываю на понимание. Глубинное понимание, доступное Светлане, как уникальной личности. Иногда, Дэвид, просто надо дать право самому себе вскрыть свои собственные душевные, сущностные 'запасники'. Любовь Светланы к Джону... мне сложно это словесно пояснить развёрнуто, но она уже позволила Светлане ощутить себя по-новому, более сильной, мощной, глубокой и... разной. Она в своей жизни видела мало приятного... Это только кажется, что такой 'марш-бросок' лёгок и беспроблемен. Нет, он и проблемен, и очень нелёгок! Светлана отказалась от очень многого, что, безусловно, совершенно обычно и потому — привычно для очень многих людей. Отказалась, чтобы как можно более быстро и полно достичь своей цели. А достигнув её, она... получила возможность увидеть перед собой другие, ещё более важные цели.

— И одной из этих целей... — уточнил Андерсон.

— Стал Джон Шепард, Дэвид. Стал совершенно заслуженно. Она знает его очень хорошо. Заочно, конечно, но — знает. Понимает и, главное — принимает таким, каким он есть. Она — разведчик и потому судит о разумных органиках точно и полно. Да, эмоции, да, чувства, но главное — понимание. А Светлана... понимает Джона. И, в конце концов, увидев его рядом, без посредничества экранов и прочих технических изысков, она поймёт его глубже и полнее. И примет. Я убеждена, Дэвид, что она его примет.

— Считаешь...

— Да. Спешить с беременностью и рождением ребёнка она — не будет. Как врач, могу это утверждать со всей определённостью, Дэвид. Долго, даже очень долго взаимоотношения Светланы и Джона будут платоническими. Поцелуи, обнимания, переписка, разговоры, подарки. Да, секс тоже будет, но — максимально безопасный. Ни Джон, ни Светлана не допустят здесь никаких возможностей для 'проколов'. В этом я уверена, — подчеркнула Чаквас. — Как и в том, что именно такие платонические взаимоотношения будут важны, ценны и необходимы и для Джона и Светланы и для того, чтобы волговцы и нормандовцы были спокойны и не считали, что Шепард и Стрельцова...

— "Используют служебное положение в личных целях". Как всё стандартно... — проговорил Андерсон.

— Как часто говорит Явик: "жизнь разумного органика всегда очень стандартна и даже — однообразна", — уточнила Чаквас. — Главное — в деталях, в непохожести сочетаний этих деталей жизни у каждого разумного органика. А детали жизни Джона и Светланы, их совместной жизни... покажут и волговцам и нормандовцам новые возможности и новые перспективы.

— В войне... — осторожно и тихо заметил Андерсон.

— И в войне — тоже, — подтвердила Чаквас. — Жизнь побеждает смерть. Часто. Очень часто побеждает. Надо просто помочь жизни победить в очередной раз. И...

— Может быть, — кивнул Андерсон. — Но смирится ли Светлана с тем, что Джона уже любят многие другие женщины? И с тем, что и он любит всех их и каждую — особо.

— Я бы не сказала, что 'смирится' — удачное слово здесь, Дэвид. — Поймёт. — Чаквас села на диване, спустила ноги на пол, легко встала, обернулась. — А если поймёт — сделает всё, чтобы Джону не было больно. Это — главное. Прости. Мне надо возвращаться в Медотсек. Надо подумать над тем, как говорить с Аллой о Джоне и Свете. Это — дело не быстрое. — Чаквас поправила скафандр, проверила шлем, пристёгнутый к поясу, подошла к столу. — Дэвид, сначала я пообщаюсь с Селезневой, — не оборачиваясь к Андерсону, сказала она. — Не знаю, как получится — по видео или только по аудио, но — пообщаюсь. Потом... мы с тобой обсудим детали по факту этого общения. "Построим" ситуацию. Спешить — не будем, — она шагнула к двери каюты. — Уверена, что 'Волга' ещё не скоро встанет рядом с 'Нормандией'. А значит — незачем торопиться. — Чаквас открыла дверь. — Я — к себе.

— Успехов. — Андерсон сел на диване.

— И тебе — тоже. — Чаквас переступила порог, закрывая за собой дверь командирской каюты. — И нам всем, — тихо добавила она.

'Волга', 'Двина'. Двигатели прокола пространства. Сила Империи

Алла Селезнева, расположившаяся за медицинским пультом, насторожённо поглядывала на подругу, сидевшую за своим командирским пультом. Шла обычная вахта, экипаж и команда занимались привычной работой по картографированию и изучению нового района космоса, до прихода 'Волги' уже 'вчерне' проверенного автоматическими и пилотируемыми зондами, катерами и фрегатами Империи. Пока было возможно, гражданский и военный сектора Управляющего Кольца Империи делили между собой нагрузку по исследованию звёздных систем, скоплений, туманностей, подлежащих дальнейшему освоению.

Насторожённость врача крейсера имела под собой основания — Стрельцова пережила сильную психовстряску. Если эта встряска и была необходима для того, чтобы командир корабля 'разморозилась', то теперь важно было удержать ситуацию не только под контролем, но и под управлением. По своему обыкновению Светлана часто просиживала за своим пультом долгие часы, не обращая особого внимания на то, было ли это время её командирской вахты или нет. С одной стороны это — неотъемлемое право высшего командующего офицера корабля, а с другой... Селезнева отчётливо понимала, что теперь Светлана не только успокаивается и свыкается с сонмом новых для себя чувств, эмоций и ощущений, но и стремится сбалансировать их со своим сверхпривычным коктейлем ежедневной нагрузки.

Зирда, Зорд, Грей — все трое собачат — находились у входа в Центральный Пост крейсера. Они и мысли не допускали о том, чтобы оставить свою хозяйку в одиночестве. Зирда, как знала Селезнева, уже несколько раз вставала со своего полумягкого пришлюзового коврика, заглядывала в проём, находила взглядом Светлану, несколько секунд смотрела на неё, приглядывалась, прислушивалась и принюхивалась, затем, почти бесшумно поворачивалась и неспешно возвращалась на свой коврик. Грей и Зорд привыкли к тому, что именно Зирда плотнейшим образом контролирует свою хозяйку, и доверяли её чутью. Потому большую часть времени, пока Светлана была в Центральном, они спокойно спали на своих полумягких ковриках, редко когда просыпаясь и поглядывая на Зирду. Если овчарка была спокойна, то овчароны расслаблялись и заваливались спать дальше.

— Командир, — по аудиоканалу со Стрельцовой связался главный вахтенный корабля. — 'Двина' запрашивает связь. Через пятнадцать минут. Командирский уровень.

— Приняла. Передайте согласие. — Светлана взглянула на пультовое табло часов. — Я приму канал в своей каюте. Можете передать уточнение.

— Есть, командир, — главный вахтенный отдал устное распоряжение службе связи корабля. — Согласие получено.

Пятнадцать минут — не много, но и не мало. Эти минуты уйдут в прошлое.

Стрельцова открыла экран своего пультового инструментрона, просмотрела файлы рапортов и докладов, быстро набрала на клавиатуре несколько распоряжений, отправила, получила квитанции в приёме на исполнение, чуть расслабилась, позволив себе глубже вжаться в спинку кресла.

Совсем немного. Дед снова хотел пообщаться со своей внучкой. Наверное, будет видеоканал, а может быть — только аудио. Наверное, кое-что дед перешлёт и по каналу обмена текстовыми сообщениями. Любит он комплексное общение и Светлану это нисколечки не напрягает. Последние месяцы 'Двина' провела на стапельном космодроме — шло глубокое перевооружение линкора. Одной из важных деталей этого перевооружения была установка на корабль двигателей 'прокола пространства', позволяющих за считаные секунды преодолевать расстояние между несколькими последовательно расположенными ретрансляторами. Конечно же, эти двигатели были предварительно многократно испытаны на стендах, непрерывно совершенствовались и уже не первый месяц устанавливались на крейсера и на фрегаты, а также на более мелкие корабли Имперского Военного и Гражданского Флотов.

'Двина' не так давно вернулась из дальнего похода — в простые походы имперские линкоры не ходят, там — стихия крейсеров и фрегатов. Конечно же, следуя имперской военной традиции, корабль уровня линкора сопровождала эскадра крейсеров и фрегатов. Эти корабли, как уже знала Светлана, тоже получили новейшие 'пионерные' двигатели. Пройдёт совсем немного времени — максимум одна-две декады — и 'Двина' вместе с эскадрой сопровождения отправится в Тестовый Квадрат — район Дальнего космоса за пределами Солнечной системы, чтобы там отработать полную программу испытаний новых двигателей, притереть их к кораблям, отработать взаимодействие, добиться максимального согласования.

Встав с кресла, Светлана приветливо кивнула подошедшему Титову. Старпом верен себе, он никогда не оставляет командирский пульт без своего присутствия, если командир корабля покидает его. Иногда Стрельцовой казалось, что одной из частей сложного жизненного девиза Станислава было 'корабль ни на секунду не должен оставаться без верховного управления'. Вот и сейчас Титов сел, пристегнулся и набрал на клавиатуре пультового инструментрона код, обозначавший принятие высшего контроля над кораблём.

Выйдя из Центрального Поста, Светлана отступила в сторону, присела на корточки и дала собачатам себя обнюхать. Зирда приязненно ткнулась носом в её щёку, но лизаться не стала — привыкла, что 'на людях' хозяйка такие нежности старается ограничить. Зорд и Грей быстро разобрались, кто из них пойдёт спереди, кто сзади. Зирда заняла своё место слева от выпрямившейся хозяйки и 'колечко' привычно и неспешно сопроводило Светлану в командирскую каюту.

До условленного времени связи с дедом — всё же командир 'Двины' был, во-первых, действительно дедом Светланы и, во-вторых, он был адмиралом, то есть стоял по табели о рангах намного выше, чем Светлана, ещё оставалось время...

Устроившись за столом в холле, Стрельцова пододвинула к себе клавиатуру, удобнее повернула экран и стала ждать. Торопиться не хотелось, да и необходимости спешить никакой не было.

'Волга' тоже могла обзавестись новыми двигателями, позволяющими с лёгкостью обходиться без ретрансляторов, однако командование старалось разведкораблями крейсерского класса так не рисковать, да и какой же это нормальный крупный разведкорабль, если он скачет между туманностями и скоплениями как ужаленная блоха? Что бы там кто ни говорил, для обычного линейного крейсера и тем более для линкора двигатели прокола пространства нужнее. В разведке нужна неторопливость и основательность. Да, есть моменты, требующие быстрых решений, а также — действий. Но их гораздо меньше, чем те, что обычны для 'линейщиков'.

Мысли Светланы вернулись к 'Нормандии'. Быстрый и тихий корабль, как написали о нём на одном из земных сайтов Интернета. Похожее мнение высказал один комментатор на одном из сайтов Экстранета — он написал, что 'Нормандия', сумевшая принудить Жнеца угомониться, является идеальным кораблём для Спектра.

Совет Цитадели. Империя считает — и не без оснований, что это — очень проблемная структура. Спектры — тоже проблемны.

Фрегат-прототип идёт к Цитадели. Предстоит встреча нормандовцев с Советниками, предстоит борьба за Маяк, предстоит разбирательство по поводу появления Сарена и, если Советники не смогут 'надавить' — по поводу провала миссии Найлуса. Сарена пока что по странному стечению обстоятельств до сих пор не тронули... впрочем, чего тут странного-то, ведь Спектр просто исчез лет на — надцать, вполне обычное дело для одиночки-оперативника, а потому...

Нет никаких сведений о том, что Сарена Артериуса, турианца, легенду Корпуса Спектров вдруг лишили звания и статуса, скажем, в связи с тем, что он пропал без вести. А вот вернувшегося на Цитадель после долгого отсутствия Сарена даже Советник-турианец, которого аналитическая разведка ВКС Империи считает с недавних пор великим пофигистом, может не помиловать — инициирует лишение Сарена звания и статуса — и всё. Да, разведперехваты свидетельствуют, что сам Сарен относится к этой просчитанной им перспективе философски, но... Найлуса тот же Советник-турианец тоже не обойдёт своим негативным вниманием. Найлус — бывший наёмник, а таких в Иерархии... не то что не любят, просто не приемлют. И это — гораздо сложнее простой нелюбви.

Потому... 'Нормандия' очень скоро может лишиться или одного или сразу двух Спектров. Андерсон и Шепард, конечно, посопротивляются, да и Явик тоже подключится... Вероятнее всего — пока в 'мягком' режиме, не показывая все имеющиеся у него зубы и клыки. Если фрегат лишится Спектров... Положение Андерсона осложнится. Ненамного, но... существенно. Вряд ли надо напоминать, что Андерсон — первый из людей, 'номинированный' на церемонию получения статуса и звания Спектра Совета Цитадели, но так и не прошедший процедуру полностью.

Даже если Сарен и Найлус согласятся остаться на 'Нормандии' простыми воинами-стрелками, а о таких вариантах развития событий, прорабатываемых обоими турианцами, однозначно свидетельствуют данные разведперехватов, это ничуть не улучшит положения экипажа и команды фрегата-прототипа в целом. Фрегат, можно сказать, зафрахтовали как простой 'грузовоз' для доставки протеанского артефакта. И сейчас, если верить разведперехватам, у Советников Цитадели пока что нигде ничего не ёкает, обозначая беспокойство по поводу успеха 'заграбастывания' очередного Маяка. Но... Наличие на борту фрегата-прототипа рядом с Маяком живого и адекватного протеанина 'уже' настораживает азари Тевос, беспокоит далатрессу-саларианку и нервирует турианца Спаратуса. В общем — полный комплект чиновничье-политиканской боязни присутствует. Когда политик начинает нервничать, он начинает делать глупости, от которых чаще всего страдают множество других разумных органиков. Гораздо чаще, чем занервничавший политик.

Дед Георгий. Потому-то Светлана и захотела перевести канал связи из Центрального Поста в свою каюту, что желала обратиться к адмиралу-командиру именно так: по семейному, по родственному — 'дед'. В Центральном такое... малоприемлемо, а вот в командирской каюте — вполне допустимо. Какая-никакая, но личная территория высшего командующего офицера корабля.

До сих пор Светлана редко виделась с дедом-адмиралом — он, как и большинство высших кадровых имперских офицеров, не любил сидеть в штабах и консультационных центрах, продолжал командовать линкором 'Двина', редко когда возвращавшимся в Солнечную систему и месяцами находившимся в сложных и дальних полётах.

Тренькнул сигнал настольного инструментрона. Экран осветился. Дед Георгий спокойно, чуть выжидательно смотрел на внучку.

— Здравствуй, Светлана, — негромко и спокойно поприветствовал он её.

— Здравствуй, дед. — Светлана сглотнула комок в горле. Дед смотрел на неё точно так же, как во время редких встреч в её далёком детстве. Когда она часами была рядом с ним, сидела у него на руках, задавала бесконечное количество вопросов. И — непременно получала точные, полные, а главное — понятные ответы. Сейчас дед Георгий, наверное, очень хорошо ощущал, что творится в душе у внучки. Поэтому не торопился продолжать разговор.

Светлана быстро оббежала взглядом его фигуру, лицо. Он всё такой же, подтянутый, строгий, немногословный, скупой в движениях и мимике. Офицерский комбинезон с полевыми знаками различия виднелся в 'кольце' тяжёлого скафандра, предназначенном для крепления шлема. Дед находился в каком-то коридоре, сквозь стекло ближайшего окна Светлана узнала космодром — Сновск, где-то на Урале. Значит, 'Двина' — на стапельно-верфевом космодроме. И адмирал Георгий как всегда, лично утрясает множество вопросов и проблем.

Дед не очень любит действовать дистанционно, обожает личный контакт, стремится сам приехать, прилететь, придти. У него столько знакомых, что мало какая электронная книжка способна вместить файл с их полным списком. Да, он адмирал, высший кадровый флотский офицер, но у него и среди штатских-гражданских немало знакомых.

— Ты права, Света, — мягко и по-прежнему негромко подтвердил дед. — Это — Сновск. Нас вызвали сюда и уже несколько недель мы здесь 'простаиваем', — он едва заметно улыбнулся, — проходим крупные регламентные работы, — дед верен себе, даже по шифрованной командирской связи он очень многое не говорит. Ну и не надо — Светлана сама в состоянии не только понять многое несказанное вслух, но и обоснованно и точно догадаться об очень многом. — Скоро опять в многомесячный полёт, — дед Георгий вздохнул. — Ты опять решила принять канал не в Центральном? — полувопросительно-полуутвердительно сказал он.

— Прости... — Светлана на несколько секунд опустила взгляд. — Я...

— Всё нормально, Света, — спокойно ответил дед Георгий. — Я вижу, ты... влюблена. Наконец-то. Это — очень хорошо. Очень, Света... Я рад за тебя.

— Ты... — несмело начала Стрельцова и осеклась — именно под влиянием деда Георгия она за несколько дней до выпускного школьного бала решила сделать всё, чтобы очень быстро стать командиром большого и красивого корабля, а не просто отслужить в армии, — ты знаешь?

— Знаю, Света, — не стал отрицать дед Георгий. — Знаю, — повторил он. — И очень рад за тебя.

— А... — Светлана взглянула повнимательнее в глаза деда и снова осеклась.

— И о Джоне Шепарде я многое знаю. Он — хороший человек, — подтвердил адмирал. Дед верен себе. У него крайне трудно получить столь положительную характеристику. Если он сказал 'хороший человек' — можно не сомневаться, что так оно и есть. — Я знаю, Света, что ты... пережила несколько часов не самых простых раздумий. Знаю, тебе тяжело пришлось — надо было 'разморозиться', разогнаться, многое пробудить в себе, — в этот момент Светлана поняла, почему дед говорит с ней по инструментрону из какого-то коридора — он не стал покидать штабной корпус космодрома, видимо дел действительно, как всегда много. — Знаю и то, что 'Волга' продолжает выполнять программу полёта, — он как всегда не говорил 'приказ', 'распоряжение', хотя, как адмирал и кадровый имперский офицер имел на это полное право. Всё же он говорил с родной внучкой. — Знаю и понимаю, что ты продолжаешь 'размораживаться'. Вижу, что не торопишься. Это — хорошо, — отметил адмирал. — Я рад увидеться с тобой — у нас тоже ограничивают видеоканалы, — он очень рассчитывал, что внучка поймёт его без дополнительных словесных пояснений и Светлана отметила — он очень рад, что она его понимает. — Я посылаю тебе комплект файлов и письмо с фотографиями. Прости. Перерыв между 'планёрками' заканчивается и мне надо вернуться к коллегам. Успехов и спокойствия тебе, Света.

— Успехов и спокойствия тебе, дед Георгий, — тихо ответила Светлана, видя, как адмирал опускает руку с инструментроном — изображение его лица становится меньше, а вот изображение интерьера коридора — больше и детальнее. Секунда — и на экран вползла обычная заставка — автоматика отработала процедуру разрыва шифрованной связи и переключила каналы.

Три-четыре секунды — и звучит короткий мелодичный сигнал: на настольный инструментрон пришли файлы. Автоматика Службы Связи крейсера, конечно же, проверила их безопасность и целостность, так что беспокоиться не о чем. Когда начнётся противостояние со Жнецами — вступят в действие военные протоколы и программы защиты линий связи — там полно новейших разработок, о сути которых знают, конечно же, очень немногие люди.

Развернув на экране настольного инструментрона несколько окон, Светлана подождала, пока в них 'подгрузятся' файлы и стала читать их содержимое, не особо заботясь о последовательности.

Дед Георгий оказался верен себе. Он подробно, насколько это, конечно же, было возможно при его занятости, рассказал о том, как 'Двина' пришла к Земле из очередного дальнего похода. Как был получен приказ о прилёте в Сновск и постановке линкора на стапель-поле. Как 'Двина' мягко опустилась на площадку и была 'обнята' со всех сторон многоэтажными 'лесами'.

Представив себе, насколько будет сложно осуществлять 'верфевание' таких больших кораблей во время предстоящей войны, Светлана еле удержалась от того, чтобы вздрогнуть.

Далее адмирал описал, как впервые познакомился с ходом проектных, испытательных и предсдаточных работ по 'двигателям прокола пространства'. Неугомонный, он, конечно же, самолично летал и к проектантам, и к разработчикам, и к производственным, потратил минимум несколько суток на то, чтобы плотно пообщаться с ними и желательно — на их рабочих местах, а не в начальственных кабинетах. За это и многое другое деда Георгия уважали очень многие гражданские, для которых, вполне закономерно, его воинское звание было важным, но не определяющим показателем достигнутого человеком уровня мастерства и компетентности.

В нескольких файлах дед подробно описал то, как в Сновск были доставлены полные комплекты двигателей. На немногочисленных качественных цветных снимках были запечатлены важные моменты установки двигателей на линкор, а на одном — даже момент пробного запуска одного из них. Нет, 'Двина' никуда не исчезла со стапель-поля, хотя... и такой вариант предполагался и даже был предусмотрен проектировщиками и разработчиками. Огромный корабль мог стартовать прямо с поверхности Земли и через считаные секунды оказаться, к примеру, у Тессии. О том, что 'Двина' могла с такой же лёгкостью быстро прибыть к пределам Пространства Ягов и говорить-то особо не приходилось — разработчики создали прекрасные двигатели, достойные столь большого и хорошо вооружённого боевого корабля.

Адмирал Георгий не был бы узнаваем, если бы отказался поучаствовать в модернизации кораблей эскадры сопровождения. Светлана хорошо знала, насколько многие иностранные адмиралы плохо, откровенно говоря, относятся и к командирам, и к экипажам кораблей, входящих в их эскадры сопровождения. То ли считают плотное общение и заботу о них чем-то недостойным себя. То ли ещё по каким-то причинам они, бывает, месяцами отказываются появляться на бортах таких кораблей. Хотя жизнь и безопасность корабля-лидера и его команды и экипажа напрямую, в том числе, зависит от того, насколько экипажи и команды кораблей сопровождения 'слётаны'. И даже 'спаяны' с экипажем и командой тяжёлого и крупного корабля.

Адмирал Георгий не просто инспектировал борты кораблей эскадры сопровождения 'Двины'. Он влезал в мелочи, в детали, интересовался взаимосвязями. Помогал (в том числе — и через своих многочисленных знакомых и коллег) намного быстрее и полнее, чем это предусматривали стандартные протоколы и процедуры 'мирного' времени, решать текущие вопросы и проблемы. Благодаря этому, как всё глубже и точнее убеждалась Светлана, читавшая тексты присланных документов, многие корабли эскадры были полностью модернизированы задолго до установленных планом сроков.

Представляла ли она себе, насколько важно это перевооружение? Очень хорошо представляла. Третья мировая война тяжело прокатилась по России. И по народу, и по территории страны. Изменила она и государственную структуру. Саму суть имперцев изменила. Не во всём, но во многом. Хорошо, что Россия готовится уже сейчас. Внешне это почти никак не проявляется. Умные — заметят и поймут, а остальные... Остальным это не очень-то и нужно. Главное, что огромная территория страны будет прикрыта. И снабжение войск Империи будет отлажено, налажено и защищено должным образом. Война предстоит...

Светлана откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Да, война предстоит — странная. В старину, всего сотню лет назад такие войны называли... Ах, да, 'гибридными'. Всё же человек трудно привыкает к такому экстриму. Привыкает, конечно, куда он денется, но — трудно, больно, тяжело. А главное — медленно. Вот потому, пытаясь свыкнуться, и успокаивали люди себя — не только имперцы, кстати, выдумывая и прилепливая такие ярлыки к совершенно реальным ситуациям. Гибридная. Да любая война человечества, начиная от войны, которая велась дубинками и камнями в первобытной древности являлась гибридной. Соединяла в себе очень много всякого разного.

Установка на имперские корабли двигателей прокола пространства означает только одно — повышенную защищённость народа империи. Да, к этому есть свои особые приложения, но это — самое главное. Основа. Народ должен видеть и чувствовать заботу о себе. Теперь, даже если Жнецы каким-либо образом попытаются или реально отключат ретрансляторы, имперские ВКС не окажутся беспомощными и слабыми. Стрельцова знала, что перевооружение боевых и вспомогательных кораблей ВКС Империи идёт полным ходом. Если уж двигатели прокола пространства ставятся на линкоры, то... процесс набрал полную силу и остановить его — почти невозможно. Да и не нужно.

Прикрыть территорию страны, защитить её от угрозы орбитальных и воздушных бомбардировок, от угрозы массовых десантов войск противника. Хаски. Подобные азари-матриарху Бенезии и турианцу-Спектру Сарену. Достаточно методом клонирования размножить этих двух до численности дивизии или армии... Мало — никому не покажется. Жнецы — опытны и умны, это следует заранее признать, чтобы потом... горько не сожалеть о том, что в очередной раз недооценили оппонента.

В Империи идёт скрытая мобилизация Да, мудрый разумный сказал как-то, что мобилизация есть война, но... Если бы не сказал именно он эти слова, эту фразу, если бы не он её озвучил — нашёлся бы какой-нибудь другой разумный. Эту фразу должны были услышать, а затем — понять очень многие разумные. Прежде, чем понять другое: война никогда не кончается. Она идёт постоянно и непрерывно. Сложно такое... переварить, но — необходимо. Сила человека в его приспособляемости.

Батарианцы. Эти четырёхглазые человечество ненавидят самой лютой ненавистью. Как врагов, а не только как конкурентов. Батары могут воспользоваться началом войны со Жнецами в своих интересах. Попытаться 'поймать момент'. Имперцев они стараются не задевать — несколько масштабных военных операций, приведших Гегемонию к краю, за которым маячила оккупация и аннексирование, заставили четырёхглазых усмириться. Или — успокоиться. Пока. Как угодно можно понимать. С тех пор с Империей батары стараются не цапаться, соблюдают столь сложный для них нейтралитет. Боятся и опасаются. Потому — отыгрываются на остальных землянах, не принадлежащих к числу граждан Империи.

Теперь другие четырёхглазые появились — протеане. Которые вообще-то поработали над человечеством весьма солидно. Явику, как воину, многие научные детали могут быть по понятным причинам не известны, но... Если так готовят обычных офицеров Империи, то... Как же мощно и плотно готовили протеане своих высших? Неудивительно, что протеане столетиями успешно рулили более чем сотней рас. Совет Цитадели выворачивает наизнанку от ежедневной необходимости рулить чуть более чем десятком рас, а протеане столетиями рулили более чем сотней. Разница всё же.

Двигатели прокола пространства — это шанс выстоять. Да, потери — и материальные, и людские — будут огромными, но теперь можно надеяться не на то, чтобы нанести простое и, в общем-то, обычное поражение 'креветкам', а на то, чтобы раз за разом уверенно теснить их к краю Пропасти, за которым — забвение. Жнецы будут огрызаться отчаянно и мощно, как и положено это делать разумным полумашинам, попавшим в безвыходное положение, но... потому и важно сейчас готовить и развивать козыри, которые надо будет в нужный момент задействовать.

Теперь... Взгляд Светланы коснулся текста одного из файлов, раскрытых в отдельном окне. Теперь надо будет подумать и узнать поточнее, как Россия сможет 'прикрыть' противодесантным и противобомбардировочным 'зонтиками' не только себя саму, но и Европу и Азию. Да, на имперские армию и флот ляжет огромная нагрузка — Империя и так занимает одиннадцать часовых поясов, а тут ещё и ближайшие зарубежные страны придётся прикрывать. Да, с территории Империи, но и это придётся делать в постоянном режиме — нет никаких сомнений, что Жнецы обратят на материнскую планету человечества самое пристальное внимание.

Прочтя текст файла, Стрельцова закрыла глаза. Несколько минут она обдумывала прочитанное, вспоминала другие тексты, сопоставляла. Империя готовилась к тому, чтобы прикрывать не только себя от десантов, бомбардировок и обстрелов, но и своих ближайших соседей по планете. Понятно, что в соседи к Империи — едва только в Солнечную явятся несколько флотов Жнецов — будут набиваться всё больше стран — и не слишком сопредельных в том числе — но так уж здесь, в этом подлунном мире заведено. Надо это предусмотреть — и Империя это предусмотрела.

Двигатели прокола пространства, если подумать — тоже предусмотрительность. Да, дорого, да, сложно, но — необходимо. И Империя на это пошла. Потратила часть одного из Резервных фондов, оплатила разработку, проектирование, строительство, испытания — полный цикл, кстати, а не тяп-ляп и абы как. И теперь спокойно, с перспективой глубокой модернизации перевооружает свои боевые и гражданские корабли. Те, кто занят на этих направлениях, отчётливо и глубоко понимают: в случае вторжения Жнецов невоюющих землян физически не будет. Воевать будут все, поголовно. Так или иначе — но будут воевать. Имперцы к этому привычны. У них по сей день нет других союзников, кроме собственной армии и собственного флота. Но эти две структуры они обеспечивают по полной программе, зная, что случись что — и армейцы и флотские с лихвой вернут затраты. Защитят жизнь и здоровье имперцев от любого, самого опытного и умелого врага. Это — не патетика, не пропаганда, это — реальность имперской жизни, делающая граждан России столь непохожими на остальных землян.

Непохожими. Имеющими полное право самостоятельно сделать выбор: сблизиться или нет с соотечественником. Или — с гражданином другого государства, жителем другой страны, человеком другой культуры.

Сейчас Светлана смотрела на складывающуюся ситуацию не как теоретик, а как практик. Она полюбила британца Джона Шепарда. Она постаралась за очень короткое время собрать и о нём и о его окружении множество материалов. Ознакомиться с доступными данными, хорошенько и неспешно подумать. Ясно, что до встречи двух кораблей, встречи двух экипажей ещё очень далеко. Но уже сейчас она многое понимает и разумеет в Джоне Шепарде. Так, что этот британец для неё — не иностранец, не турист, не представитель нейтральной по отношению к Империи армейской европейской структуры. Он важен для Светланы как личность, как человек. И, конечно же, как мужчина.

Вот так, незаметно и естественно Светлана Стрельцова начала осуществлять свой второй личностный полёт на 'двигателях прокола пространства'. Формально она только предельно сокращает время на то, чтобы убедиться в глубине, точности, правильности и справедливости своего выбора. Чтобы не поставить ни себя саму, ни другого человека под угрозу конфликта, разбирательства, под необходимость страдать не физически — психически.

Раньше, совсем недавно она так же предельно сокращала время, необходимое в нормативе на то, чтобы достичь столь высокого должностного, рангового и профессионального положения. Алла как-то сказала, что теперь, возможно, Светлана обречена большую часть жизни пройти именно так: предельно ужимая длительность любых этапов. Да, так можно в стандартные сто пятьдесят лет втиснуть очень многое. Но... Сейчас, перед вторжением Жнецов уже не хотелось как-то снижать скорость, давать себе возможность что-то делать медленнее. Нельзя. Надо многое, очень многое успеть. И в профессионально-служебной сфере. И... в личной.

Слишком долго, многие, многие годы для Светланы важна и ценна была только одна — профессионально-служебная сфера. Родители её понимали, братья — тоже, родственники — в большинстве своём тоже хорошо понимали. Так что здесь сложностей не было. А теперь к этой сфере прибавляется другая — личная. Не та личная, которая называется личной, а точнее — индивидуальной жизнью каждого человека. А именно личная, связанная, причём накрепко, с перспективой замужества, свадьбы, рождения и воспитания детей.

Дети... Ещё размораживаясь, оттаивая от многолетней спячки. Снимая с себя по частям, неспешно и напрягаясь, плотный служебный кокон. Впервые так полно и так... быстро. Светлана вспоминала, а может быть иногда и заставляла себя вспоминать, что она — женщина. Та самая 'амфора мыслящей жизни', которой дано право выбора и право рождения новых поколений землян. Сколько виртуальных, а бывало — и реальных копий было сломано, пока пришли к 'триадному' мнению: женщина может не рожать вообще ни одного ребёнка за свою жизнь. Может рожать мало детей — к примеру, одного, двух, трёх. А может полностью сконцентрироваться на том, чтобы стать действительно многодетной мамой для четверых, пятерых... Да, в общем-то, сколько захочет она детей, столько и родит. Было бы желание и возможности медицинские и физиологические, а остальное — приложится.

Светлана не торопилась, она не рассматривала Шепарда как своего гарантированного мужа, нет. Она давала ему свободу, ограничивалась раздумьями, наблюдениями, внимательным изучением и анализом данных разведперехватов. Сценарий от всего этого 'торможения' не переставал быть стандартным. Он... приобретал желанную вариативность.

Всё острее становилось для Светланы понимание того, что и Шепард прошёл по своему жизненному пути, точнее — по его части — очень быстро и очень напряжённо... Он не расслаблялся, не ленился, не стремился отдыхать. Он... стремился работать и служить. В лучшем понимании этих слов. В их самом эффективном и приемлемом понимании и значении. Может быть, действительно, сердце не обманешь. И оно, не обращая особого, а то и никакого внимания на человеческие терминологические, понятийные, теоретические заморочки, просто выдало вердикт — 'подходит'. Остальное — право и дело самой Светланы.

Важно было ещё и ещё раз убедиться в том, что этот человек, этот британец, этот мужчина ей, имперке, девушке — подходит. Сердечный вердикт — хорошо, но и разум тоже нельзя 'гасить'. Мудрые говорят, что мужчина — голова, а женщина — шея. Что-ж, они — правы. Во многом, пусть и не во всём — правы. И потому, если Шепард поглощён сейчас подготовкой к работе экипажа и команды фрегата-прототипа на центральной станции галактики, ей, командиру разведывательного крейсера Империи, надо многое обдумать. Очень внимательно, спокойно, неспешно и непременно глубоко и полно. Потому что многое зависит только от неё.

Она знает и понимает стремление и желание Шепарда всех остальных разумных органиков в минуту опасности запихивать себе за спину, отсекая от угроз. Сама любит и умеет поступать так же с теми, кто рядом, кто меньше подготовлен и защищён. Надо использовать 'дальнее планирование' — думать уже сейчас о семье и о детях. Не от выдуманного, а от вполне реального мужчины.

Ясно, что притираться придётся... Хорошо, если неделями и декадами, а если месяцами?! Шепарду, родившемуся в две тысячи сто пятьдесят четвёртом году — двадцать девять лет, ей, родившейся в две тысячи сто пятьдесят пятом — двадцать восемь. Год разницы. Вроде бы ничего особо сложного нет, но это — только на первый взгляд. Не было бы угрозы Жнецов — встречалась бы с Джоном месяцами и кварталами, не позволяя ни ему, ни себе особых вольностей за пределами обниманий и поцелуев с небольшими подарками. А тут... Естество требует ускориться, снова сжать время и... Решить вопрос о детях в очень короткие сроки. Потому что впереди — война, потому что впереди — война галактического уровня. Потому что и она, и Джон — воины, офицеры, командиры. Да, она помнит, что Джон — старший помощник командира корабля. Но это сейчас настолько малозначительное уточнение, что на него не хочется обращать внимание.

Бывает, что многие люди втискивают в хронологические границы своей жизни очень многое. Об их жизненном пути — насыщенном, сложном, разнообразном — потом помнят десятилетиями и столетиями. А от многих остаётся, как сказал один мудрый, 'только "тире" — между датами рождения и смерти'.

Надо сделать всё, чтобы от многих землян — и не только землян — не остались эти самые "тире" между датами рождения и смерти. Жизнь каждого разумного органика — разнообразна и ценна. Потому что она — единственная. Потому что она — уникальная. Да, похожая, схожая, но — не полностью. Разумные органики — не клоны.

Сейчас дед Георгий сам многому учится: пилотировать корабль, оснащённый двигателями прокола пространства — это совсем другое дело. Да, в основе своей — вполне обычное и понятное, а в деталях, в особенностях — другое. Глядя на адмирала-командира так же — напряжённо и постоянно — учатся его коллеги — члены экипажа и команды линкора и члены экипажей и команд кораблей эскадры сопровождения. Для деда Георгия они, прежде всего — коллеги, а уж потом — формальные подчинённые.

Имперский линкор — боевой тяжёлый корабль, способный в одиночку потягаться с несколькими Жнецами. Светлана знала, что данные о бое 'Нормандии' со Жнецом-Наблюдателем на Иден-Прайме в самом полном комплекте ушли в распоряжение командиров линкоров и крейсеров. Именно этим кораблям предстоит в будущем противостоянии сыграть основную роль в уничтожении крупнейших 'креветок', несущих прямую угрозу населённым планетам и космостанциям. Двигатели прокола пространства ставятся на линкоры и крейсера для того, чтобы эти мощные корабли имели возможность почти мгновенно появляться там, где корабли меньших размеров и вооружённости будут втянуты в долгие бои с 'креветками', грозящие большими материальными и людскими потерями. Не только, конечно, людскими, всё же земляне теперь точно не одиноки в галактике, как разумный вид, но прежде всего — людскими. Потому имперские линкоры и крейсера уже сейчас готовятся прыгать по исследованной части галактики, появляясь там, где сложнее и труднее всего.

Жнецы могут пойти и, скорее всего — пойдут на блокаду пространств, находящихся 'в ведении' отдельной расы. Это означает, что, не имея возможности воспользоваться многочисленными кораблями, способными обойтись без ретрансляторов, будет трудно рассчитывать на длительное противостояние с 'креветками'. Империя оказалась единственной страной, способной поставить двигатели прокола пространства на большинство своих военных и гражданских кораблей. Привычно концентрируясь на 'Двине' по вполне понятным причинам, Светлана не забывала ни о крейсерах, ни о фрегатах, ни об эсминцах, ни о кораблях других типов и классов. Имперский флот готовился воевать со Жнецами серьёзно и мощно.

Стрельцова уже знала, что в ведомстве иностранных дел Империи лежат прошения от ряда правительств государств Земли о предоставлении военной и технической помощи. Но... Прежде всего — имперские интересы, а потом уже — всё остальное. Если останутся ресурсы и силы, то Империя поможет. Скорее всего — поможет очень избирательно и ограниченно. Политика 'таскания каштанов из огня для других' в Империи не находила поддержки ни у руководителей, ни у обычных граждан. Так что... Пусть другие страны сами активируются, сами напрягаются. И сами пытаются решить свои собственные проблемы. Империя никому ничего не указывает, но использовать себя в качестве безотказного помощника не позволит никогда.

Сумбурно мыслит Светлана сейчас. А как иначе? Время в очередной раз — спрессовывается. Ситуация — усложняется. Чем ближе Вторжение, чем ближе 'Нормандия' к Цитадели, тем труднее будет сохранять мирные настройки, сценарии, стандарты в действии. Для того чтобы воспользоваться двигателями прокола пространства в полной мере, необходимо правильно, быстро и точно решить множество сопутствующих и взаимосвязанных проблем и вопросов. И — никак иначе. Если, конечно, не хочешь потом, в самой ближайшей перспективе столкнуться с валом последствий недоработок, лени, ошибок.

Взглянув на табло часов на стене холла каюты, Стрельцова встала и направилась к двери, сопровождаемая тремя овчарками. Зирда вполне могла бы остаться, но в этот раз она не захотела и привычно шла слева от хозяйки. Предстояло совершить обычный, не командирский, а внеочередной обход крейсера. Чтобы удержать ситуацию под контролем и управлением, чтобы знать реальное, а не 'экранно-отчётное' положение дел на корабле.

Закрыв за собой дверь каюты, Светлана увидела, как Зорд и Грей быстро и чётко 'разбираются', кто из них пойдёт позади, а кто — впереди хозяйки. В этот раз впереди оказался Зорд и Светлана, поймав вопросительный взгляд обернувшегося к ней овчарона, едва заметно кивнула, делая первый шаг.

Что-ж, если двигатели прокола пространства перестали быть для имперских ВКС экзотикой — это очень хорошо. Значит и война не будет длиться десятки лет. Большинство нынешних рас не готовы к галактической войне таких масштабов и сложности, потому рассчитывать на то, что их сил и ресурсов хватит больше чем на несколько лет противостояния — по меньшей мере, недальновидно.

Следуя своей привычке, Светлана начала свой обход с командирского коридора, хотя вполне могла бы начать с любого другого места на корабле.

Разговаривая с офицерами и старшинами, она отслеживала психическое состояние собеседников, отмечала индивидуальные проблемы. И старалась сразу, по горячим следам, начать формировать пути к их решению. Обычная командирская ежедневная работа продолжалась.

Иденская 'четвёрка'. Начало работы

Прошло слишком мало времени — меньше нескольких суток после отлёта 'Нормандии' с Идена, а сколько изменений уже произошло. И на планете, и за её пределами. Джессика, Ванесса, Мигель и Луис совмещали учёбу в школе с серьёзной и важной работой и теперь, пусть пока и ненадолго, но часто уходили, а то и уезжали и улетали за пределы родного поселения. У 'четвёрки' появилось множество знакомых, приятелей, друзей как среди детей и подростков, так и среди их родителей. Археологи, врачи, ополченцы, техники. Трудно даже перечислить всех. Постепенно работа по сохранению и изучению протеанского наследия выходила за пределы района, над которым земной военный боевой фрегат при поддержке иденских планетных — климатических и энергетических — установок принял бой со Жнецом — гостем из внегалактического пространства.

Иденцы всерьёз заинтересовались протеанами, их историей и культурой. Благодаря полному восстановлению связи планетного Интернета с галактическим Экстранетом появилась возможность 'прочесать' и 'профильтровать' информацию об этой расе, хранящуюся на сотнях полузабытых серверов.

Военные космопорты Идена стали принимать пассажирские и грузопассажирские армейские транспортники, на которых прибывали десятки и сотни сержантов, старшин, офицеров, желавших получить максимально полную информацию о том, как бороться со Жнецами и их пособниками. Военно-учебные заведения Идена открыли вечерние, заочные и дистанционные отделения и факультеты, слушатели которых не только изучали переданные протеанином Явиком сведения, но и адаптировали их к возможностям и особенностям своих кораблей, станций, колоний, планет. Иден готовился к войне. Постепенно исчезали привычные признаки мирной жизни, их места занимали признаки жизни военного времени.

Джессика

'Говорит Иден-Прайм. Местное время — шесть часов. В эфире — информационный выпуск...'.

Сквозь сон слова диктора планетного радиоцентра казались такими привычными и обычными... Хорошо было просыпаться, слыша их день за днём. Джессика, не открывая глаз, потянулась, сбрасывая с себя сонливость, но пока что не спешила открывать глаза. Сегодня ей приснился странный, но — спокойный и безопасный сон. Словно она попала в какой-то музей скульптур. Были такие музеи у землян, туда свозились десятки и сотни монументов, статуй, бюстов, которые решено было не разрушать, а переместить на новое место. Джессика помнила, как во сне ходила среди этих скульптур, рассматривала их. Страшные, искривлённые, непонятные. Кто может ей сейчас сказать, что они, эти скульптуры, обозначали, почему были созданы именно такими. Аналоги... Можно, конечно, поискать и в иденском Интернете, и в Экстранете Галактики. Но... Возможно, это просто очередное, мягкое напоминание. О происшедшем с ней и с её друзьями.

Закутавшись в одеяло, девочка села в кровати. Вокруг — тихо, спокойно. В окне виден привычный пейзаж. Рассвет. Да, люди живут по двадцатичетырёхчасовому графику, планета — по шестидесятичетырёхчасовому. Приспособились. И сейчас утро нового дня в привычном для земного человека формате времени совместилось с утром нового дня по планетному 'графику'. Это — приятно.

Несколько минут можно повспоминать. То, как ушёл с планеты Жнец, то, как ушла с планеты 'Нормандия'. Да, сейчас уже известно, что фрегат-прототип направляется к Цитадели, ушёл к Станции по самому длинному маршруту. Наверное, нормандовцам надо больше времени для подготовки. Прибыть на станцию просто и обычно — уже нельзя. Нужно многое будет сделать, очень многое. И для того, чтобы всё сделать как можно лучше, надо подготовиться. Потому командир корабля, капитан Андерсон приказал вести фрегат по самому протяжённому маршруту. Путь к Цитадели займёт несколько суток. Земных, к сожалению. Не иденских. И медлить — нельзя, и торопиться — не следует.

Встав с кровати, Джессика, завернувшись поплотнее в одеяло, подошла к окну, отодвинула в сторону лёгкую 'тюлевую' занавеску. Привычный пейзаж. Сколько раз она его видела. Утром, днём, вечером, ночью. И этот пейзаж скоро может измениться. До неузнаваемости. В Галактику придёт война. Её принесут с собой, а может быть — и на себе десятки и сотни огромных страшных кораблей, один из которых прибыл на Иден. До сих пор информационная сеть планеты переполнена видеороликами, снимками, текстами, посвящёнными этому событию. Знаковому, вне всяких сомнений. Прошло слишком мало времени после отлёта кораблей, а сколько всего изменилось.

Отойдя от окна, Джессика подошла к постели, заправила её. Зябко поведя плечами, переоделась, сменив ночную сорочку на майку и трусики, успев подумать о том, что когда придут Жнецы, придётся спать, месяцами не переодеваясь и даже — не раздеваясь. Десять-одиннадцать лет обычной мирной жизни... Разговор с Явиком, его доклад. Отлёт кораблей.

Взрослые... И, наверно, не только взрослые часто ищут и находят, отмечают в своей жизни — и не только в своей — некие 'вехи', моменты, которые очень серьёзно влияют на всё, что произойдёт потом. Такой вехой стал доклад Явика. После него уже было невероятно трудно думать, да и действовать тоже так, как будто мирное время продолжается и ничего, совсем ничего не изменилось вокруг и внутри.

Нет, изменилось. Джессика подошла к своему столу. Теперь здесь, на столешнице и на полках теснились ридеры, стояли два инструментрона. Оба — настольные, с большими экранами. К стене на небольших разноцветных магнитах были прикреплены листки пластобумаги с пометками, схемами, короткими заметками, рисунками. Всё это теперь нужно. Не для игр, не для развлечений, не для отдыха. Для работы. Совершенно взрослой, реальной, нужной работы.

— Проснулась, доча? — в комнату вошла мама.

Джессика обернулась, обняла женщину.

— Вижу, проснулась. Как спала?

— Хорошо, мам. Видела во сне какой-то музей скульптур. Гуляла между скульптурами. Мне не было страшно, нет, но... как будто эти скульптуры... Они словно из времён предстоящей войны со Жнецами, мам. Ломаные, почти все — либо серые, либо чёрные. Цветных... почти нет, — девочка снизу вверх посмотрела на мамино лицо. — Это, наверное, потому, что моя суть мне подсказывает: мы можем победить Жнецов и снова... снова жить в мире, где такой угрозы уже никогда больше не будет. — Джессика несколько секунд молчала, глядя в мамины глаза. — Будут, понимаю, что будут другие угрозы, но такой... даже приблизительно такой... Хорошо, что её не будет, — вздохнула Джессика.

— Наверное, Джесси, ты права, — сказала мама. — Действительно, не будет. В этом мире многое повторяется, снова и снова происходит, но вряд ли такое повторится. Хочется, очень хочется в это верить. Какие планы на сегодня?

— Буду проверять выбранную башню в районе, мам, — сказала Джессика. — Да, да, одну из тех, что не возле Стояночного поля. Подальше стоит. Ту, самую старую.

— Согласна, лучше начать с тех, что не совсем 'возле', Джесс, — уточнила мама. — Просто... Эти башни такие большие, что кажется, что они совсем рядом, а на самом деле они довольно далеко.

— Ты права, мам. Но... пока я не изучу, не 'прочешу' эти башни... Трудно будет налаживать такую проверку других башен на всём Идене.

— Надеюсь, не в одиночку ты потом всё это будешь делать, Джесс? И... это опять займёт почти половину суток. Двенадцать часов, — сказала мама.

— Почти в одиночку. Не надо мне толпы, мам. Башня — надёжна. Если она простояла три десятка лет, то простоит ещё столько же. И ещё столько же. — Джессика попыталась улыбнуться, но получилось у неё это плохо. Едва заметная улыбка. — Мам, не беспокойся. Всё будет нормально. Я ведь не уезжаю и не улетаю из района. Мы ведь только начали...

— Начали... — повторила женщина. — Вы, Джесси, так начали, что остальные за вами угнаться не могут.

— И не должны, мам. Никто из них не имеет всей информации. Только мы. И, значит, мы должны действовать лучше, быстрее всех. Так надо, мам.

— Понимаю, — кивнула женщина. — И всё же, Джесс. Будь аккуратна и осторожна. Пожалуйста, — мама приобняла дочь за плечи.

— Буду, мам. Буду. Серьёзно, — сказала Джессика, мягко освобождаясь от объятий. — Я пойду... Надо...

— Иди, иди. И — приходи завтракать. Папа уже уехал. Так что будем вдвоём.

— Хорошо, мам. — Джессика подошла к двери, открыла створку, переступила порог.

Несколько шагов — и вот они, двери ванной комнаты и туалета. Рука девочки привычно нащупывает сенсоры выключателей софитов. Надо приучать себя экономить. Сколько раз она включала одновременно свет и в ванной и в туалете. Считала это совершенно обычным и нормальным. А ведь скоро, может быть, к сожалению, очень скоро, эта роскошь окажется совершенно недоступной.

Общение с Явиком пробудило память. Те её 'пласты', которые, казалось бы, замолчали надолго, если не навсегда. Прочитанное, просмотренное, увиденное, почувствованное. Когда-то, совсем, может быть, недавно, Джессика читала книжки-ридеры с рассказами и повестями о третьей и второй мировых войнах. Там описывались страдания мирного населения. Там описывалась, изображалась острая нужда. Во многом, если не во всём сразу. И вот теперь... это снова может повториться. Снова, но — в гораздо больших масштабах.

Тонкая струйка воды ударяет в стенку чаши умывальника. А ведь совсем недавно так привычно было открыть кран почти 'на полную'. Толстая и тугая струя воды не воспринималась тогда чем-то недопустимым. Нет, теперь всё по-иному. И не только Джессика и её родители стали экономить и воду и электроэнергию, и тепло. Многие, очень многие земляне стали действовать так же.

Приятно чувствовать холодок чистой воды на своём лице. И приятно знать, что чистая вода может быть не только холодной, но и горячей — достаточно коснуться сенсора, чуть повести пальцем в сторону — вправо или влево — и сразу можно будет почувствовать, как струйка теплеет, вода становится всё более горячей.

Умывшись, Джессика взяла с вешалки полотенце, промокнула лицо. Отвыкла вытирать несколько лет тому назад. Мама объяснила, почему надо делать теперь так, а не иначе. Возвращая полотенце на место, Джессика подумала о том, что скоро, возможно, чистое полотенце тоже станет роскошью. Война — это пожары, это разрушения, а значит... Значит, чистота станет малодоступна.

— Думаешь и сравниваешь? — спросила мама, увидев входившую в столовую залу дочь.

— Да, мам. Не верила раньше, что придётся вот так думать. И теперь... приходится, — согласилась Джессика, садясь на своё место за столом и беря ложку. — Большая тарелка.

— Тебе надо хорошо питаться, Джесси. Теперь ты — командир и руководитель, на тебя смотрят, равняются.

— Уф, — вздохнула девочка. — Мам, есть ведь и другая точка зрения.

— Есть, — подтвердила женщина, садясь на стул рядом с дочерью. — Но... пока что в этом нет никакой необходимости. Понимаю, о чём ты — о том, что сначала руководитель должен позаботиться о благополучии и безопасности своих подчинённых...

— Не подчинённых, мама. Коллег, — уточнила Джессика.

— Можно и так сказать, — не стала возражать женщина. — Так что твоё стремление понятно. Но... пока не настолько всё плохо. Так что — ешь спокойно. Чтобы сил и энергии хватило на долгий день. Рабочий, — женщина встала, отошла к кухонному столу. Джессика принялась за еду. — Так какой у тебя план? Только башня?

— Да, мам. Вряд ли я смогу что-то большее успеть за эти ближайшие двенадцать часов, — кивнула Джессика, отодвигая пустую суповую тарелку и пододвигая тарелку со вторым. — Компот?

— Да, — подтвердила женщина.

— Хорошо... Наверное, когда начнётся... мы будем вспоминать это и... хотеть, чтобы можно было снова в любой момент отведать компотику. И не только... — вздохнула Джессика, зачерпывая вилкой картошку с кусочком мяса. — Интересно, что Явик подумает и скажет, когда прочтёт мой отчёт.

— Наверное, он будет доволен, Джесси, — женщина закрыла створки шкафа, поставила чашку на блюдце. — Прошло только несколько часов, а вы уже многое, даже очень многое успели и сумели сделать.

— Хотелось бы верить, мам, — согласилась Джессика. — Только вот...

— Он, Джесси, понимает, что ты — ребёнок. И не будет требовать ни от тебя, ни от твоих друзей работать 'на износ'. Пока что для этого нет причин.

— Может быть... — несмело возразила девочка. — Но можно ведь посмотреть и по-другому.

— Можно. Только лучше — не спешить, не торопиться, не скоростить. И тогда... Лучше сделать немногое — полностью, чем многое — частично, — уточнила женщина. — Допивай компот, Джесси. Допивай. Завтрак — важен. Ты собрала пайки, взяла с собой?

— Да, мам, — девочка отставила в сторону пустую чашку. — Спасибо, — она встала, пододвинула к столу стул. — Я пойду, мне надо собраться.

— Хорошо, — женщина проводила уходившую из залы дочь взглядом, повернулась к кухонному столу. — Неугомонная, — тихо сказала она. — За ней Ванесса, Мигель и Луис, да и не только они, идут, как за Орлеанской Девой. А ведь она действительно — ребёнок. Ей всего десять-одиннадцать лет.

Джессика немногое слышала из сказанного мамой, но не стала возвращаться и как-то обнаруживать свою осведомлённость.

Вернувшись к себе в комнату, она подошла к рюкзаку, открыла его, быстро проверила содержимое. Вроде всё взяла. Ничего не забыла. И ведь действительно, вчера вечером, перед тем, как лечь спать, она отправила на официальный адрес Экстранетной Сети, закреплённый за 'Нормандией', файл отчёта. Страниц двадцать. Никакой лирики, только цифры и факты. Явик научил. Своим фирменным способом — мыслеобразами. Хорошо научил, главное — быстро и полно. Сколько бы пришлось обучаться этому и многому другому стандартными способами и методами? Очень долго. Нет у иденцев — да и не только у иденцев — столько времени. Жнецы могут вторгнуться в галактику в любой момент и потому — надо готовиться. Здесь и сейчас. Нельзя медлить, нельзя расхолаживаться.

Переодевшись в туристский комбинезон, Джессика переобулась, сменив мягкие матерчатые домашние туфли-тапочки на прочные полуармейские берцы, подхватила рюкзак. Явик прочтёт отчёт, пришлёт ответ. А может быть, он даст понять, что делать дальше, использовав свои расовые возможности. Он это может.

Башня — ждёт, её надо проверить снизу доверху и сверху вниз. Проверить так, чтобы не пропустить ни одной значимой детали. И не только искать протеанские артефакты, нет. Надо сделать ещё много чего. Выполнить просьбы инженеров, строителей, эксплуатационников. Да, пусть то, что предстоит сделать, будет недостаточным, но... Надо же с чего-то начинать. Хорошо известно: везде специалисты успеть не смогут никогда. Значит, усилия специалистов должны и могут быть дополнены усилиями неспециалистов. Благо аппаратура теперь позволяет и неспециалисту собирать важные и нужные данные, не вникая во множество деталей и мелочей.

Если башня простояла три десятка лет, если она не разрушилась, то она может простоять очень долго. Да, атака Жнецов из космоса, с орбиты или с поверхности Идена может разрушить башню. Может, но до этого времени башня будет стоять и её можно и нужно использовать.

Подхватив рюкзак, Джессика забросила его за спину, поправила лямки, щёлкнула замочком страховочной 'уздечки', препятствующей слишком большому 'расхождению' лямок и их сползанию с плеч. Крутнулась перед зеркалом, поправила шлем-каску. Всё. Она готова к тому, чтобы за несколько часов проверить всю высоченную башню. Просмотреть, прочесать. Это — надо. Это — не игра, а работа. Нужная и важная.

Прихожая. Входная дверь дома мягко стучит, закрываясь. Теперь — несколько шагов по двору и...

Улица. Заметные изменения. Меньше людей идущих неспешно, больше — тех, кто торопится, спешит. Слышны короткие реплики, деловые разговоры по аудиоканалам через инструментроны. Детали, детали. Правильно мама говорила: женщине дано хорошо видеть, ощущать, чувствовать именно детали. А общая картина... что-ж, она часто ускользает. Но нельзя быть во всём совершенной. У мужчин — наоборот: они хорошо видят и чувствуют именно общую картину, а на детали обращают мало внимания. Иногда — очень мало. Женщин это невнимание к деталям, к мелочам, случается, злит и бесит. Как минимум — раздражает. Так устроена жизнь.

Улица стала строже. Исчезли многие рекламные плакаты — большие, средние. Маленькие — остались, но, наверное, их тоже очень скоро уберут. Не время сейчас для рекламы, совсем не время. Хотя... войны ещё никакой нет. А кажется, что она уже началась. Всё вокруг построжело — и природа, и посёлок, и люди, в нём живущие. Это — заметно.

Джессика шагает по тротуару, поглядывает на проносящиеся мимо машины — попутные и встречные. Много машин с номерами, которые раньше не встречались. Значит, в район прибыли жители других районов. Идёт ротация, перераспределяются людские и материальные ресурсы. Нельзя допустить прежней несбалансированности, когда где-то было очень густо, а где-то — очень пусто. Нельзя. Теперь надо сделать так, чтобы Жнецов и их пособников везде встречали боеспособные подразделения. И армейцев, и ополченцев, и гражданских.

Перекрёсток, переход. Разрешающий сигнал. Можно, конечно, потратить примерно два часа на то, чтобы пройдя по посёлку, выйти за его пределы. И пешком достичь намеченной к обследованию протеанской башни. Но... Эти два часа сейчас слишком важны. И их... Жалко их тратить на то, чтобы пешком пройти 'из пункта А в пункт Б'. Всё же вокруг люди спешат, торопятся. Значит, и ей тоже надо ускориться. А значит — пойти на остановку пассбусов.

Перекрёсток остался позади. Ещё несколько перекрёстков — кажется, два-три, не больше — и будет совсем рядом нужная остановка. Надо доехать не до окраины посёлка, а до той точки на шоссе, от которой путь к башне займёт всего четверть часа. Может быть — максимум двадцать минут.

Джессика идёт по улице, постепенно ускоряя шаг. Все люди спешат — и она тоже спешит. Да, может быть, взрослые и привыкли давным-давно к тому, что дети постоянно стремятся и стараются бегать. Но сейчас можно не бежать, а быстро идти. Посматривать по сторонам, отмечать изменения. О том, что следует делать возле башни и в башне можно не думать до того момента, когда башня окажется совсем рядом. Сейчас лучше смотреть вокруг и сравнивать, сравнивать, сравнивать.

После отлёта 'Нормандии' Джессика получила от троих друзей короткие файлы-послания, в которых они сообщали: будут заниматься своими 'сегментами'. Значит, в самое ближайшее время — возможно, целую декаду — им не удастся увидеться.

Ванесса, Луис, Мигель. Они повзрослели. Быстро повзрослели. И очень глубоко и полно поняли, что терять время на ничегонеделание, на пустяки, на игры, шутки и трёп уже нельзя. Она тоже это поняла. Все трое считают её своим командиром. Может быть, это и верно, только... Она не выделяет себя, не ставит в какое-то приоритетно-привелегированное положение. Не надо ей этого. Если друзья хотят погрузиться в работу, то... пусть. У неё — свой сегмент работы и им о нём многое известно. Не всё, конечно, но зачем знать детали, если достаточно общего знания?

Второй перекрёсток остался позади. Легковых машин мало, больше — грузопассажирских и грузовых. Светофоры работают в обычном режиме, не сокращают промежутки времени, выделенные для пешеходов. Это — хорошо. Значит, нет пока ещё 'крена' в сторону приоритета для транспорта. Наверное, его и не будет. Вполне возможно, что очень скоро многие светофоры на перекрёстках будут выключены. Вместо них движение будут регулировать полицейские. Или — ополченцы. Иногда — штатские, прошедшие короткий инструктаж.

Рассвет сдаёт свою вахту дню. Уже нет такого мягкого, дымчато-туманного света, который свойственен только заре. Незаметно он уступил дневному, чёткому и резковатому свету. Воздух пока прозрачен и чист, а когда придут Жнецы... Будут и пожары, и взрывы. Деревья, столь привычные, тоже будут страдать. Когда-то Джессика впервые увидела необычный плакат, призывающий беречь леса от огня. Там была такая фраза — чёткая, резкая и... правильная: 'Дерево не может убежать'. Да, дерево действительно не может никуда убежать от пожара, от огня, от дыма. Оно останется, потому что... потому что корни его удержат. Да, дерево может сломаться, может рухнуть от сильного ветра, от того, что на дерево, к примеру, упадёт стена разрушенного дома или какой-нибудь повреждённый флайер. И эти деревья, отделяющие проезжую часть от тротуара, дающие тень пешеходам — тоже пострадают. Они тоже будут гореть, будут ломаться. Жнецы обязательно прибегнут к бомбардировкам. И чтобы бомбы — какими бы они ни были — нанесли меньше ущерба, надо хорошо поработать сейчас, в предвоенное время.

Джессика остановилась, повернулась, подошла к молодому деревцу, коснулась рукой его ствола. Живое. Растущее. Развивающееся. Да, тени от него пока что мало, но деревья живут долго.

Отшагнув, девочка вернулась на тротуар, бросила короткий взгляд на мерцающий вдалеке светофорный блок. Сейчас там — красный сигнал для пешеходов. Это значит, что пока она дойдёт до перекрёстка, сигнал вполне сможет смениться зелёным и не надо будет останавливаться у края тротуара, ожидая, когда, повинуясь безмолвному сигналу, замрут машины.

Магазины, офисы, мастерские — уже работают. Теперь иденцы не хотят терять впустую светлое время дня. Теперь почти все начинают работу с рассветом. Просыпаются, встают, завтракают и — берутся за дело.

На улицах посёлка Джессика теперь видела не только людей: ротация населения предполагала, что переезжать на новое место будут не только земляне, но и азари, саларианцы, кварианцы, турианцы. Да, заметно, что многие из них напряжены, ведь не каждому разумному органику под силу быстро адаптироваться к новому месту работы и жизни. Особого страха, опасений Джессика не отмечала. Привыкнут. Им помогут, поддержат.

Успела. Как только подошла к краю тротуара на перекрёстке — зажёгся зелёный сигнал для пешеходов. Посёлок большой, улиц много. Транспорта — и личного и служебного — тоже хватает. Так что пустеют улицы разве что поздно ночью и очень редко когда днём. Всё это Джессика отмечала автоматически.

Сегодня в школе — выходной день, завтра придётся как-то совмещаться, наверное, снова надо будет получить учебные материалы на наручный инструментрон и найти хотя бы час — вряд ли больше — чтобы просмотреть, прочесть, обдумать и запомнить. Сделать своим, как говорят очень многие преподаватели.

Школа тоже меняется. Теперь гораздо больше детей перешли на дистанционные и заочные формы обучения. Мало кто смог остаться на очной форме, продолжить ходить в школу как прежде, ежедневно, пять-шесть дней в неделю.

Машины стоят, пропускают пешеходов. Джессика дошла до середины проезжей части, взглянула направо. Водители не торопят пешеходов, не жестикулируют, подгоняя. Это — хорошо, значит, не всё ещё так напряжённо и плохо.

Первый удар... Какой он будет? Ясно, что Жнецы не будут повторяться. Не будет всё так, как когда в Галактике верховенствовали протеане, сумевшие сопротивляться агрессорам столетиями. 'Нормандия' идёт к Цитадели и хорошо, если экипажу и команде фрегата удастся сделать так, чтобы Станция никогда больше не стала 'ромашкой' — входными воротами для полчищ кораблей Жнецов.

Снова тротуар. Можно спокойно идти, но... уже совсем-совсем не хочется медлить. Джессика ускоряет шаг, но на бег не переходит. Да, торопиться, но не спешить — сейчас это гораздо лучше. Впереди — ещё минимум два перекрёстка, а там — окружная, обводная автодорога и окраина. До остановки пассбуса осталось всего ничего — меньше трёх сотен метров.

Вот и остановка. Стоят люди, азари, два саларианца, турианец. Пока что не выстраиваются в очередь, чтобы войти через передние двери в салон. Джессика взглядывает на табло — до прибытия пассбуса осталось несколько минут.

Тихо подруливает и останавливается пассбус. Открывает переднюю дверь. Всегда так. Чтобы люди сначала зашли, оплатили проезд. Никто из пассажиров не торопится, не спешит, не нервничает, что не сможет вовремя и быстро покинуть салон. Проездной — хорошая штука. Приложил к считывателю карточку — и прошёл дальше. Никаких вопросов, никаких сложностей.

Усевшись в свободное кресло, Джессика посмотрела в окно. Очередь пассажиров быстро уменьшалась. Проходят в салон, рассаживаются. Наверное, когда 'начнётся', тогда... придётся смириться и с тем, что в салоне будут не только сидеть, но и стоять. Пассажирских машин останется мало. Многие будут переданы в армию, в ополчение, медикам для перевозки раненых. Раненые будут, обязательно будут. Убитые... Наверное, тоже будут. Но страшнее всего, что будут... перепрограммированные. Секунда — и перед тобой враг. А может быть, процесс индоктринации будет занимать и меньше секунды. Вот что страшно. Даже ей, девочке-подростку, это понятно не только на эмоциях или на чувствах. Где-то и логика срабатывает.

Да, так будет. Жнецы не повторяются, они очень точно действуют. Быстро и точно. У них не только огромный опыт уничтожения разумных органиков, но и совсем другое отношение ко времени. Почти вечные корабли, почти вечные пилоты.

Наверное, немногие взрослые смогли бы поверить или, точнее, смириться с тем, что она, маленькая девочка так вот теперь рассуждает. Многим взрослым удобнее — то ли психически, то ли ещё как — считать, что детям такие размышления ещё не доступны. По малолетству. А оказывается, всё условно. Всё, не почти всё, а всё. И главная сложность — найти свой путь в этой условности. Протеане — тоже не всесильны, не всемогущи, но если бы не Явик... Вторжение Жнецов стало бы полной, смертельной неожиданностью для практически всех разумных органиков, населяющих исследованную часть галактики, так привычно и обычно именуемой землянами Млечным Путём. Явик, возможно, ничего особенного и не сделал — он передал большую часть необходимой информации тем, кто был способен эту информацию не только воспринять, но и использовать. Чем меньше у Жнецов будет свободы, тем лучше. Тем быстрее Жнецы окажутся перед угрозой поражения. Впервые за многие сотни лет.

Пассбус закрыл переднюю дверь. Открыл две другие — среднюю и заднюю. Вышли из салона к остановочному павильону несколько азари, два турианца, один саларианец с саларианкой. Пятеро людей — две женщины и трое мужчин. Молодые, лет по двадцать-двадцать пять. В гражданских комбинезонах. Неинтересно Джессике сейчас пытаться определить, кто они по профессии и тем более — по специальности.

Несколько секунд — и водитель закрывает обе двери. Включились индикаторы поворота. Замигали яркие предупредительные сигналы на корме и на бортах машины. Так надо. Безопасность пассажиров — прежде всего. Основной закон. Для водителей — основной. И, к счастью, не только для водителей.

Теперь можно просто смотреть в окно и ни о чём, почти ни о чём не думать. Скоро, очень скоро пассбус выедет за пределы поселения, а там — несколько километров и нужная остановка. Бетонный коробок остановочного павильона. Простой орнамент на стенках, без изысков. Табличка-расписание. Табло нет, только простая, металлическая табличка.

Пока можно повспоминать. Хотя бы то, как состоялось знакомство с протеанином Явиком. Да, сразу вспомнился страх, нежелание приближаться к незнакомому разумному органику. Совершенно незнакомому. Ясно, что он — не турианец, не саларианец, даже не яг. Другой. Совсем другой. Многие, иденцы знали, что найден выживший протеанин, но кто тогда, кроме нормандовцев, мог что-то знать о нём точно?! Наверное, он и сам не стремился к тому, чтобы о нём знали многое и тем более — многие. У него для этого были причины и были, кстати, и возможности не дать многим разумным органикам узнать себя получше, поближе.

Явик не стал скрывать своего значительного отличия и от детей 'Потому мы... во многом очень отличаемся от вас, нынешних'. Он уже тогда многое знал об Идене и об иденцах. Не только о людях, но и об азари, турианцах, саларианцах. Даже о кварианцах — и то знал.

Аквариум с рыбами... Теперь ясно, что для Явика — это просто. А для них четверых — это было сродни чуду. Рыб они потом отпустили. Принесли сферу к озеру и — отпустили. Успели. Кастрюля не потребовалась.

Рассказ Явика о древних протеанах был очень интересен. Наверное, мало кто из людей слышал такое. А им, маленьким землянам, детям, протеанин рассказал так, чтобы они очень многое поняли. Просто, чётко рассказал. Было над чем подумать тогда и Джессике, и её приятелям. Явик, оказывается, умел не только рассказывать, но и показывать. Причём так показывать, что квадрокинотеатры... оставались где-то далеко позади и по качеству, и по полноте и по чёткости изображения. Даже виртсреды не могли обеспечить такой 'картинки'.

Ванесса. Джессика не знала, что её подружка умеет так глубоко проникать в сознание разумного органика. Да, сразу подумалось, что она — телепат, но, оказалось, нет. Не телепат. Или — телепат, но уж очень нестандартный, необычный. Сейчас Ванесса уже немного свыклась с этой своей особенностью-возможностью. А тогда... ей было очень тяжело. Первой, кто смогла так 'прочесть' не кого-нибудь из привычных для землян инопланетян, а протеанина. Единственного выжившего.

Явик не стал отрицать, что есть у него и тяжёлые воспоминания. Об очень тяжёлых моментах. Да, в школе и Ванессе, и Джессике, и Мигелю, и Луису приходилось читать и слышать рассказы о гибели планет и их жителей. Но одно дело — читать и слушать, а другое дело — узнать об этом вот так.

Джессика помнила, как она плакала. Луис... в очередной раз он доказал ей, что компьютеры, увлечение техникой не сделали из него сухаря бесчувственного. Он помог ей, успокоил. Помнила она тогда и о том, что так может погибнуть и Земля, и Иден. От этой памяти было ещё тяжелее. Эта двойная тяжесть помогла Джессике понять, что у протеанина, у этого страшного и непонятного разумного органика есть память и о личной, очень личной боли. Да, Жнецы пришли в Галактику, в том числе, и через Цитадель. Да, Явик несколько раз, как воин, как спецназовец, был на Цитадели. И до того, как она была захвачена Жнецами и после того.

Он снова и снова вспоминал, как убивал любимую азари. Которая, вполне возможно, стала бы его главной подругой, но... Так случилось, что Явику пришлось её убивать. Потому что она уже была 'по другую сторону'. Неважно, как и почему она оказалась так быстро на этой 'другой стороне', как и когда она была индоктринирована. Важно, что Явику пришлось её убивать, чтобы индоктринированная азари не нанесла вреда другим, оставшимся пока что нормальными, чистыми, обычными, разумным органикам. Любой — молодой, старой или старшей — расы.

Джессика слишком хорошо помнила, как смешался протеанин, когда Ванесса в очередной раз глубоко, полно, точно и чётко 'прочла' его. Как же Ванессе досталось тогда... Читать такое — очень больно, грустно и тяжело. Явик не стал скрывать от детей, что эта азари, вполне возможно, любила протеанина. Любившего, вне всяких сомнений любившего её. Ванесса... смогла понять, что Явик до сих пор любит эту азари. Любит... Хотя она не выжила в той войне со Жнецами. Явик тогда подтвердил, что да, эта азари, любимая им, не выжила. И, чтобы пресечь дальнейшие расспросы, передал своим маленьким собеседникам свой личный кристалл памяти. Чтобы дети увидели Цитадель такой, какой она была давным-давно. Потом... потом он рассказал об иннусанонцах. Тоже уничтоженных Жнецами. Ему понравилось, что именно Джессика сказала: '... мы... тоже не отступим'.

Как же было хорошо, удобно и спокойно на руках у протеанина. Да, он высокий, большой, страшный, непривычный, у него очень нестандартный скафандр. Заметно, что боевой, военный, тяжёлый. Но всё это было неважно, потому что на руках у Явика и Ванесса и Джессика чувствовали себя в полной безопасности. Джессика получила от Явика аквариум-сферу, а Ванесса — биотический огонёк, тот самый необычный костёр. Мальчики проводили девочек до калиток их домов. Явику это понравилось. Джессика почувствовала, что протеанин удовлетворён. Он сам сопроводил и Мигеля и Луиса до калиток их домов. Мальчикам это было приятно. И — важно.

Возможно, он что-то знал о том, как они поведут себя после той встречи у озера. Так что... Для него не было трудно спокойно отнестись к их появлению у той остановки... И, наверное, не было неожиданностью, во всяком случае — большой неожиданностью — их предложение. Или — просьба. С какой стороны посмотреть.

Но ведь действительно... Старшая Раса, единственный выживший её представитель. Обладающий такими возможностями и способностями, что даже саларианцы просчитать все их варианты не смогут, может быть, никогда. После того, как Мигель, Луис и Джессика с Ванессой простились с Явиком в посёлке, они, не сговариваясь, сами по собственной инициативе 'закопались' в планетный Интернет и постарались прочесть всё о протеанах. Информации, а точнее — данных оказалось не так уж и много. Мнений разных — достаточно, а вот единства в этих мнениях... не наблюдалось. Одни вообще считали протеан выдумкой, другие возлагали на Старшую Расу слишком большие надежды. Были и такие, авторы-комментаторы, которые считали именно протеан виновными в не слишком высоком уровне развития и даже совершенства человеческой — и не только человеческой — расы. Потому не все мнения воспринимались как правильные. Наверное, так и должно быть.

Ладно. Прочитали, ознакомились, подумали. Вполне обычно и привычно. А вот решение помочь протеанину... Оно сформировалось далеко не сразу. Надо ведь было обдумать прочитанное. Картинок — очень мало и не все они оказались заслуживающими внимания. Хотя... Это сейчас, когда и Ванесса, и Луис, и Мигель знают Явика лично, хорошо... Хочется верить, знают, насколько это вообще возможно для них. Сейчас потому для них привычно и обычно говорить, что тексты — слабы, недостаточны. Личное общение, личное взаимодействие с воином древней расы и Джессике, и её приятелям дало гораздо больше.

Пассбус приближался к границе посёлка. Джессика, посматривавшая изредка в окно, отметила это механически. Да, после общения с Явиком тогда, у озера, 'четвёрке' стало многое понятно. Стали более заметными и приготовления к войне. Раньше это тоже было заметно, но как-то проходило мимо осознания, а потом, после встречи у озера... Стало недостаточно учёбы, игр, привычных детских занятий. Даже прогулки как-то потеряли свою важность, значительную часть привлекательности. Захотелось чего-то большего, может быть — даже более взрослого. И потому... захотелось помочь протеанину.

Да, все хорошо знали, что очень скоро 'Нормандия' уйдёт с Идена, на ней на Цитадель улетит Явик. Догадывались и понимали, что после Цитадели фрегат-прототип, вполне возможно, не вернётся ни к 'Арктуру', ни на Землю, а уйдёт в длительный полёт. Куда? Разве это так важно?! Главное ведь было понимать, что предстоящий после кратковременного пребывания у Станции полёт будет длительным. А галактика — большая. И перед войной в ней проблем только прибавилось. Нормандовцы не могли не принять участия в решении хотя бы части из этих проблем.

Было ли неожиданностью вдруг возникшее у всех — и у Джессики, и у Луиса, и у Ванессы, и у Мигеля — понимание, что важно что-то сделать не вообще, не для иденцев, не для людей, а для Явика. Для протеанина и только для него? Хотя потом, чего уж отрицать-то, пришло и понимание, что делая что-то полезное для Явика, они, все четверо, делают очень полезное и для всех иденцев. И здесь уже не важна расовая принадлежность. Да, Явик — единственный выживший протеанин, но он один стоит десятка тысяч иденцев, а может быть — и сотни тысяч. Он не хочет вот так сразу показывать и проявлять все свои расовые способности — или даже их большую часть, не хочет лишать нынешних разумных органиков возможности проявить свои собственные возможности. В конечном итоге, он — один, а разумных органиков других рас — очень много. Миллионы. И они — должны выжить, должны встретить врага достойно, не сдаться, не согнуться. Должны победить.

Пришло понимание того, что Иден, оказывается, не просто так, совсем не просто так был важен и ценен для протеан. Здесь были протеанские башни, здесь раз за разом, пусть и не каждый день и даже не каждую неделю, но находили разнообразные артефакты, сразу относимые именно к эпохе Протеанской Империи. И потому... потому сформировалось убеждение в том, что наследие протеан, в том числе, конечно, и эти артефакты, должны быть защищены от угрозы разграбления.

Ясно, что информация о выжившем протеанине ушла с Идена. Окольными путями. А значит, ценность, важность, даже денежная стоимость протеанских артефактов сразу резко возросла. И нашлось немало разумных органиков, пожелавших на этом обогатиться. Финансово или материально. Как угодно, но — обогатиться. Джессика тогда прямо сказала: 'на этом многие делают свой маленький бизнес'.

Каждый из 'четвёрки' решал сам. Сейчас Джессика не удивилась бы, узнав, что кто-то отступил. Не струсил, нет, просто посчитал себя не готовым. Может быть — даже слишком слабым для такой работы. Но ведь никто не отступил. Ни мальчики, ни девочки. Обдумали многое, колебались — куда же без этого. Спорили. Не торопились, не искали встреч с протеанином вот так сразу. Но ведь решились.

Явик... не хотел взваливать на них, четверых, такую нагрузку. Очень не хотел. И причины этого нежелания, пусть даже частично, были понятны не только Джессике. Одно дело — нынешние разумные органики, для которых Жнецы — новый враг. И другое — выживший протеанин, для которого Жнецы — старый враг, уничтоживший галактическую империю, в которой сосуществовали не десятки, а сотни рас разумных органиков.

Ванесса тогда настояла на том, чтобы поговорить со многими приятелями, друзьями, знакомыми. Пояснить им многое. На это тоже потребовалось время. Пусть несколько часов, но... Снова ведь никто не спешил, не торопился, не искал Явика, не пытался пообщаться с ним. Даже по официальным нормандовским адресам и каналам, известным к тому времени большинству иденцев. Вокруг 'четвёрки' сформировались несколько инициативных групп. Не сразу и не вдруг, конечно. Тоже надо было обдумать услышанное, принять свои собственные решения. Решиться.

Сложно было в первый раз говорить с родителями. Тогда и Джессике, и Луису, и Мигелю и Ванессе самим не всё было ясно, очевидно и понятно. Но взрослые тоже стали готовиться к войне. Серьёзно готовиться. Явик действовал, работал. Общался с очень многими иденцами. И словесно, и своими мыслеобразами. Влиял. Не терял времени. Нормандовцы — все без малейшего исключения — тоже работали, общались, взаимодействовали с иденцами.

Если уж первый бой со считавшимся древней легендой Жнецом состоялся над Иден-Праймом, значит именно жители этой человеческой колонии — и не только люди, кстати — должны сыграть одну из основных ролей в подготовке к схватке с внегалактическим врагом. Остановить и уничтожить Жнецов. Не дать им завершить очередную Жатву успехом.

Что сделал Явик с ними четверыми? Сейчас Джессика понимала, что Явик влиял на них, человеческих детей, не только мыслеобразами, не только сказанными вслух словами, не только своим поведением. Трудно даже дать определение тому, чем и как именно он влиял, но в том, что он именно влиял, теперь у Джессики не было ни малейших сомнений.

Он, безусловно, плотно пообщался, серьёзно, глубоко пообщался с азари-матриархом Бенезией... Он повлиял и на неё. А она — на многих, очень многих иденцев. Женщины из команды и экипажа фрегата 'Нормандия' сделали очень многое, чтобы иденцы подготовились к переходу на военный график жизни быстро и относительно беспроблемно.

Ванесса — молодец. Точно и глубоко чувствовала, практически 'читала' протеанина. Явик... Вполне возможно, он не 'закрывался' от неё. Всё же иденцы для протеанина — не враги, не оппоненты, не противники. Благодаря Ванессе и спор, предшествовавший встрече с Явиком на остановке, получился не спором. Во всяком случае — не классическим спором, рисковавшим несколько раз перейти в драку. А обменом мнениями. Да, иногда — на повышенных тонах, но никто никого всё же и пальцем не тронул. И выражались, даже Луис с Мигелем тоже вполне прилично, сдерживались, на мат и брань не переходили. Эмоции, чувства — этого было достаточно, но без физического воздействия обошлись. Сумели.

Может быть, и правильно взрослые недооценивают своих детей. Иначе дети превратились бы в маленьких взрослых. И на детей тогда быстренько бы возложили — сразу — все взрослые обязанности. Явик, безусловно, взрослый. Он не только старше любого нынешнего разумного органика на пятьдесят тысяч лет, он старше почти любого нынешнего разумного органика, даже многих кроганов и азари чисто хронологически. Ему не несколько сотен — ему несколько тысяч лет. Как минимум. Впрочем, вопрос о своём возрасте он никогда не ставит в центр восприятия собеседников.

Явик не спешил, думал, размышлял, планировал. Обязанность взрослого разумного. Как бы и кто ни говорил, всё равно ясно, что Ванесса, Мигель, Луис и Джессика — дети. Десять-одиннадцать лет — это не двадцать и не тридцать.

Ванессе досталось тогда. Она ведь читала молчавшего протеанина, когда 'четвёрка' и воин древней расы пришли снова на берег озера. Читала полно и глубоко. Единственная из 'четвёрки'. И дело даже не в том, что Явик позволял ей это. А в том, что она вынуждена была балансировать между детским и взрослым уровнями понимания, а это — очень сложно. С непривычки — так очень и очень сложно. Что-то такое Явик в Ванессе разбудил. Знать бы точно, что. Или, может быть, лучше никому другому, кроме Ванессы и Явика этого не знать?!

Долго Явик думал. И всё же — решился. Показал карту, на которой были отмечены все протеанские артефакты, размещённые в пределах Иден-Прайма. Как и когда эту карту он составил — тогда, да и сейчас тоже не было уж очень важно. Главное — такая карта существовала. И Явик не стал скрывать её от детей. Отдал защищённый от копирования файл карты на инструментроны всех членов 'четвёрки'.

Можно считать, что с этой карты всё и началось... Явик не ограничился передачей карты. Он подробно, точно и чётко рассказал, как и что следует делать для того, чтобы протеанские артефакты — самые, кстати, разные — не стали источником обогащения для немногих, очень немногих разумных органиков, а послужили всем иденцам, а в перспективе — и обитателям других населённых миров. Долго Явик тогда говорил. Подробно. Для него не было новым признание Мигеля в том, что услышанное надо обдумать. Может быть — не только услышанное, но и почувствованное?!

Потом была встреча. Был доклад Явика. Не только о Жнецах. О многом другом. Наверное, он и тогда влиял, доступными ему средствами, способами и методами. Влиял на слушавших его разумных органиков. С тех пор у 'четвёрки' появилась серьёзная, сложная, взрослая работа. И теперь приходится совмещаться. Учиться в школе и работать. Да, календарно — каждому — Луису, Ванессе, Джессике, Мигелю — всего по десять-одиннадцать лет. Но фактически... может быть, намного больше. Уже намного больше. Кто сказал, что хронология — единственное, на что следует ориентироваться в понимании?

Пассбус плавно затормозил. Джессика увидела, как водитель вопросительно смотрит на неё в зеркало заднего вида, встала, прошла к открывавшейся двери, прощально кивнула, сошла на обочину. Вот она, башня. До неё — несколько сотен метров. Она вблизи — намного более высокая и монументальная, чем если смотреть на неё от Стояночного Поля. И именно с этой башни следует начать. А те башни, что расположены недалеко от Стояночного Поля — и до них дойдёт очередь. Эта башня... она станет первой. И, может быть, станет не последней. Хорошо бы успеть 'отработать' все башни Иден-Прайма. Конечно, ей в одиночку сделать это нереально, но она — не одна. У неё много помощников и помощниц. Они — справятся. Вместе, коллективно — справятся.

Джессика проводила уходивший по шоссе пассбус взглядом и ступила на тропинку, уходившую к башне. Да, она будет не первой гостьей, но, наверное, одной из немногих, кто пройдёт эту башню от самых глубоких подвалов до шпиля. Пройдёт, чтобы ни один артефакт не остался ненайденным, не описанным, не учтённым. Башня — сама по себе артефакт. Наступит момент — и она послужит иденцам. Чтобы Жнецы не смогли захватить планету и уничтожить её жителей. Чтобы Жнецы стали прошлым. Легендой, которая никогда не получит возможности воплотиться в реальность.

Маргарет видела, как Джессика вышла за калитку, как тихо прикрыла створку за собой, как пошла по тротуару. Дочь решила взять на себя проверку огромной башни, причём не одной из тех нескольких, что находились достаточно близко к Стояночному Полю, а той, что располагалась довольно далеко, на другом конце посёлка, в нескольких километрах от границы поселения. Почему она так решила? Вряд ли только потому, что эта башня была самой старой. Наверное, были и другие причины, побудившие Джессику выбрать для работы именно эту башню.

Майкл... Он беспокоится о дочке сейчас больше, чем раньше. Да, по приказу командира взвода он ушёл из дому на службу рано, ещё до рассвета. Джессика привыкла к тому, что папа с недавних пор может уйти — и надолго уйти — совсем неожиданно. Приказ. У иденцев появились новые заботы, новые обязанности, новые дела.

Башня — огромная, высоченная. Да, там есть каменные лестницы — не одна, несколько. Но... боязно всё же. Старая башня, очень старая. Удивительно — простояла больше пятидесяти тысяч лет. Умеют протеане и проектировать и строить. Куда там земным — и не только земным — инженерам и строителям. И вот теперь Джессика будет проверять эту башню. Искать и описывать артефакты, решать, что с найденными артефактами делать. Явик, конечно, постарался сделать всё, чтобы дети не пострадали, найдя артефакты и в башнях и в подземных комплексах — а на Идене есть и такие, оказывается, но... всё равно боязно. Жажда наживы меняет поведение разумного органика очень резко и существенно.

Надо собираться на работу. В поселковой больнице теперь ввели строгий график. Надо успеть придти вовремя. Дел очень много. И для медсестёр, и для фельдшеров, и для санитарок. И, тем более, конечно же, для врачей.

Обойдя комнаты, Маргарет убедилась, что в доме всё в порядке и вышла во двор. Скоро придёт автобус-развозка, собирающий медиков. Надо выйти на тротуар, чтобы водитель увидел пассажирку. Стукнула калитка, щёлкнула задвижка. Взгляд вдоль улицы. Вот и автобус выезжает из-за угла. Водитель увидел, кивнул, плавно прижал машину к бровке. Открылась дверь. Приветственные возгласы, кто-то из коллег уже протягивает руки. Обычные обнимания. Подруги целуют, усаживают на свободное место. Хорошо. Главное — рядом люди, рядом — друзья. Это — важно и ценно.

Мигель

Мигелю не спалось. Приоткрыв глаза, он нащупал взглядом табло часов. Четыре часа утра. До шести часов — ещё целых два часа, а спать... совершенно не хочется. Рука привычно нащупала лежащий на тумбочке возле кровати мяч. Холодок кожи стал давным давно обычным и приятным. Да, мечта стать футболистом только укреплялась, хотя... Появились новые задачи, которые надо выполнять. Сегодня он пойдёт осматривать то подземелье, которое, как оказалось, нашёл Явик. Нет, его построили не протеане. И, наверное, не иннусанонцы. Те, кто колонизировали и жил на Иден-Прайме тысячи, десятки тысяч лет назад. Да, это были разумные существа. И сейчас не важно, были ли они органиками или синтетами. Важно то, что они были разумными и тоже исчезли, потому что Жнецы в очередной раз зачистили Галактику от высокоорганизованной, а скорее всего — от всей разумной органической жизни. Тупо зачистили.

Откинув одеяло в сторону, сложив его привычным движением 'гармошкой', Мигель повернулся, лёг навзничь, вытянулся. Если сна нет, валяться в кровати незачем. Надо потянуться, дать нагрузку мышцам, пробудить тело ото сна. В комнате тепло, но... наверное, скоро этот комфорт исчезнет. Едва только в Галактику придут Жнецы. Глаза привыкли к полутьме, окно больше чем наполовину занавешено тяжёлыми матерчатыми полотнищами. Выходной день для школьников, но не для взрослых иденцев. У тех — обычный рабочий день. Надо вставать.

Сев в кровати, Мигель потянул к себе разложенный на стуле комбинезон, но затем раздумал. Незачем торопиться. Всё равно надо будет позавтракать как обычно, проверить рюкзак. А сейчас можно вот так, в трусах и в майке быстро поплескаться в ванной, почистить зубы и... Да мало ли что можно успеть за два часа! Решено — надо вставать и приниматься за дела.

Сказано — сделано. Выходя из ванной комнаты, Мигель увидел входившего в дом отца.

— А, уже проснулся, — сказал тот. — Хорошо, что встал. Мне вот тоже пришлось пораньше встать. Выехать в поле, посмотреть, посчитать. Знаешь, решено попытаться увеличить урожайность, да и сократить сроки созревания тоже надо. Понимаешь?

— Понимаю, пап. Если эти 'креветки' явятся, то... многие поля будут сожжены, а значит... урожайность упадёт. Нельзя допустить голода. — Мигель обменялся с отцом рукопожатием. — И?

— Вот целый час и ходил, мерил, думал. Не я один — многие агрономы так делали уже. И делают и будут делать. Ты прав. Нельзя допустить голода. Ни на планете, ни на Земле. А Жнецы, наверное, будут делать многое, чтобы мы, разумные органики, голодали, — отец шагнул в ванную комнату. — Ладно, Миге. Иди на кухню, мама уже приготовила ранний завтрак.

— Иду, пап. — Мигель, видя, как закрывается за отцом дверь ванной комнаты, прошёл на кухню. — Доброе утро, мам!

— Доброе, Миге, — обернулась женщина, хлопотавшая у плиты. — Не спится?

— Нет. Я как узнал, что Явик обнаружил этот подземный комплекс... прямо покой потерял, мам. Это — не протеанское.

— И совсем не обидно, что в ближайшее время не придётся заниматься поиском и описанием протеанских артефактов? — женщина указала сыну на стул у обеденного стола. — Садись, садись. Сейчас отец придёт — и будем завтракать. Ранний завтрак получился, но ничего, — она посмотрела на табло часов. — Успеваешь?

— Да. Пешком пройду до окраины и там сяду на межгородской пассбус. На окружной дороге, мам, — уточнил Мигель, садясь на стул и пододвигая тарелку с гренками. — Можно молока?

— Можно. В синем кувшине, — не оборачиваясь, сказала женщина, переставляя на плите кастрюли.

В кухню вошёл отец, подошёл к жене, обнял, поцеловал в макушку. Та поцеловала его в щёку, не отрываясь от работы — надо было помешать суп и вермишель.

Усевшись за стол, мужчина посмотрел на сына. Тот, залив молоком гренки, ставил кувшин на блюдце.

— Катер сам поведёшь? — спросил отец, накладывая себе в тарелку гренки с большого блюда, и другой рукой — беря кувшин с молоком.

— Да, пап. Сам. Надо привыкать многое делать в одиночку, — кивнул Мигель.

— Правильно, — кивнул отец. — Будь там повнимательнее.

— Буду, пап, — кивнул Мигель, понимая, что отец хотел сказать 'осторожнее'. Что-ж, осторожность действительно не помешает — подземный комплекс новый, неизвестный, мало ли что там может быть — и в старых частях, и в новых... Закопали неизвестные разумные органики такой комплекс слишком глубоко. И, если верить Явику, то там... боковых проходов тоже достаточно, а значит, много всяких разных помещений. Начинать, возможно, придётся с уже известных протеанину мест, а там, уточнив размещение этих боковых проходов, можно будет заняться составлением уточнённой карты. Хорошо, что к этому комплексу ещё не ринулись профессиональные и полупрофессиональные поисковые партии — дел у взрослых иденцев и без того теперь предостаточно, на всё не хватает людских ресурсов и, если 'четвёрка' может здесь помочь, то почему бы и нет?!

Поев, Мигель вышел из-за стола, подошёл к матери:

— Мам... Я решил. Пойду пораньше. Доберусь до причалов, а там... Зато... не буду спешить. Пешком пройдусь.

— Хорошо, Миге. — женщина вытерла руки о полотенце. — Если ты так решил — делай. Ты всегда был быстр и чёток в своих решениях и действиях. Поступай так и в дальнейшем.

— Постараюсь, мам. — Мигель вышел из кухни, направляясь в свою комнату.

Теперь можно было надеть комбинезон, проверить рюкзак и... сказать себе самому, что он всё делает правильно. Что и уточнять — не слишком ему нравилось отвлекаться от работы с протеанскими артефактами. Но тут неизвестно что хуже: оставить без внимания найденную Явиком подземную базу, построенную неизвестной разумной органической расой. Или всё же уделить внимание этому объекту, который сможет спасти немало жизней иденцев, когда начнётся Противостояние. Если повезёт, там можно найти даже место для футбольного поля. И место для спортивных тренировок. Тогда жизнь под землёй не покажется многим иденцам слишком пресной.

Всё готово. Рюкзак — проверен, комбинезон — застёгнут. Берцы обняли ноги, липучки, шнуровка — всё в норме. Можно идти.

— Собрался, — в комнату вошёл отец. — Ну, успехов тебе, Миге, — он пожал протянутую сыном руку. — Хорошо, что ты поучаствуешь в изучении этой подземной базы... Она нам всем поможет.

— Уверен в этом, папа, — подтвердил Мигель, подходя к двери. — Я пойду.

— Иди, — отец шагнул следом. — Я тебя провожу. До калитки.

Мигель не стал ничего говорить вслух, вышел в коридор. Обернулся, увидел в дверях кухни маму. Прощально махнул рукой и сделал несколько шагов к входной двери. Вот и крыльцо, короткая дорожка, выложенная плитами. Сад, двор. Всё такое знакомое.

Привычные двенадцать шагов по плиткам. Отец идёт рядом. Плитки широкие, вдвоём вполне можно идти. Как заселились родители — решили, что дорожка от входа в сад и двор к дому будет не узкой, а широкой. Такой, чтобы два взрослых человека прошли рядом спокойно и свободно. Проектанты почему-то посчитали, что узенькая дорожка будет лучше, но... Люди обожают делать всё по-своему и родители решили: широкой дорожке к дому — быть.

Отец постарался. Мама тогда была 'в положении' и он ей подарок сделал: как раз к моменту выписки из роддома успел. Они шли домой уже по широкой плиточной дорожке. Мама улыбалась. Ей было так приятно. А отец нёс маленького Мигеля и тоже улыбался. Хорошо, что смог. Хорошо, что успел. И хорошо, что подруге понравилось. Мама была тогда очень рада пройтись по широким, прочным плиткам.

Калитка. 'Автоматическое' движение руки к клавише, лёгкий, едва слышный и такой приятный щелчок. Створка открывается. Отец кладёт свою руку на плечо сына. Мигель останавливается на пороге. Ровно на одну минуту. Над посёлком занимается заря. Начинается новый иденский день.

— Успехов тебе, Мигель, — говорит отец.

— И тебе, папа. — Мигель оборачивается, видит спокойное лицо отца и ему становится легче. Он делает первый шаг, чувствует, как отец снимает руку с плеча. Калитка не закрывается — стопор включился вовремя. Хорошо. Не воспринимается этот момент как выход в неизвестность. Да, будет, возможно, сложно и трудно, но хорошо, что есть папа и мама. Поддержат, помогут, а главное — поймут.

Освальд смотрел вслед сыну, уходившему по тротуару к перекрёстку, и думал: вот и первый выход во взрослую реальную жизнь состоялся. Неожиданно. Намного раньше. Мигелю всего десять-одиннадцать лет, ему ещё учиться в школе шесть лет, но... теперь нельзя рассчитывать на то, что у него и у его ровесников обязательно будут эти шесть лет. Многое, слишком многое указывает на то, что Жнецы придут в галактику раньше. Хорошо бы успеть подготовиться к их приходу как можно лучше, как можно полнее. Для этого Мигель и уходит вот так, рано утром, ещё до рассвета. Уходит, чтобы помочь взрослым иденцам освоить неожиданно найденную большую подземную базу. Да, неизвестно, какая цивилизация, какая раса и для чего построила эту базу. Но главное — она расположена очень глубоко под землёй и она вполне пригодна для того, чтобы укрыть десятки тысяч иденцев. От бомбёжек, от огня. Сберечь, защитить. Мигель быстр и чёток в решениях, в движениях, но он — ответственен. Можно не просто верить, можно быть уверенным в том, что он справится с задачей. Базу он изучит досконально. И это обязательно будет отмечено и замечено. Мигель не бросит учёбу, нет. Спортивная дисциплина для него — не обуза, не тяжкая обязанность. Он будет учиться, даже дистанционно, но — будет. Потому что понимает — многое надо теперь знать по-взрослому. Удастся ли ему окончить школу раньше на один-два года? Кто знает. Может, и удастся. А если не удастся... то Мигель умеет совмещать. И свою мечту — стать великим футболистом — он не предаст. Он будет тренироваться, будет поддерживать форму, будет совершенствоваться.

— Освальд, — к мужчине, стоявшему у калитки и смотревшему вслед сыну, подошла жена. — Звонила Т'Раино. Она... Не знаю, как, но почувствовала, что Мигель ушёл задолго до рассвета. Намекнула, что Инори... очень волнуется. Я сказала, что Мигель недавно ушёл к причалам... Не смогла ей это не сказать.

— Ты правильно поступила, Валери, — мужчина обернулся, посмотрел на подругу. — Знаю... Инори очень неравнодушна к Мигелю. Они прекрасно дружат. И... мне кажется, что их отношения — это больше чем дружба.

— Я тоже так думаю, Осви, — сказала Валери. — Мигель очень нежен с Инори, а она его боготворит.

— Наверное, уже упрыгала к причалам. Неугомонная, — тихо сказал Освальд, обнимая жену. — Пусть там встретятся, поговорят.

— Проводит она его. Знает, что мама будет волноваться. Потому — проводит. Может, помашет с причала вслед уходящему по реке катеру, — женщина обняла мужа. — Наверное, это — первая любовь. Пусть... Чем раньше Мигель и Инори пройдут через это чувство, познают его глубину... Тем лучше, — она снизу вверх посмотрела в глаза главного друга. — Пойдём в дом, Осви.

— Пойдём, — согласился мужчина. Отключил стопор, закрыл створку калитки, проверил защёлку, расстегнул на куртке молнию. — Ты выскочила во двор в таком лёгком...

— Я же знаю, что ты меня всегда согреешь. — Валери почувствовала, как мужнина куртка обнимает её плечи, прижалась к груди главного друга. — Всегда-всегда знаю.

— Пойдём, — тихо сказал Освальд.

Они медленно и тихо идут по дорожке. Вдвоём. Рядом. Как когда-то впервые вдвоём возвращались домой, когда родился сын. Для мужчины важно, что у него будет наследник. И Освальд сделал всё, чтобы Валери была счастлива и горда, подарив своему главному другу сына. Будет ли у них ещё ребёнок? И Освальд и Валери не раз задавали себе этот вопрос, но пока... удерживались от обсуждения. А сейчас... Сейчас это будет сложно. Много работы, много дел новых, незнакомых. Требующих врабатывания, внимания, времени. Нельзя теперь просто вот так решаться на прибавление в семействе. Нельзя. Но если так случится... Валери знает, понимает и чувствует: Освальд будет рад и дочке и второму сыну. Наверное, всё же дочке он будет рад больше. Он понимает, что и подруге нужна помощница. Сын в семье уже есть, теперь можно и о дочке подумать.

Инори наслаждалась возможностью вдоволь попрыгать по тротуарам. Над поселением занимается утренняя заря, до рассвета ещё достаточно времени — больше часа, так что людей и машин на улицах мало, можно спокойно передвигаться прыжками. Биотика требует применения и Инори, стараясь не взлетать к самым верхушкам высаженных вдоль проезжей части деревьев, прыгает, чтобы каждый раз позади оставалось не меньше десятка-полутора метров. Можно было, конечно и пройтись, даже пробежаться, но...

Мама правильно поняла дочку. Позвонила маме Мигеля. Подруги есть подруги, особых секретов у них друг от друга не бывает. И Инори была очень рада, когда, выключая инструментрон, мама сказала:

— Ино. Мигель скоро уезжает. По реке. На катере. Он будет изучать недавно открытый подземный центр.

— Я провожу его, мам! Обещаю, только на причале. Не дальше! — воскликнула маленькая азари.

— Верю, Ино. Собирайся, — просто и тихо сказала мама.

О, как быстро Инори собралась. Редко когда она так спешила, торопилась, но... Она хорошо знала, насколько быстр Мигель. Если он решил добраться до Причалов, то... его ничто не остановит. Он будет идти по самому короткому маршруту. Может быть, он воспользуется пассбусом. А значит, надо очень постараться, чтобы придти к причалам одновременно с ним. Это не так просто, как может показаться. И бежать по улице Инори не хочет. А вот попрыгать, проверить в очередной раз свою способность прыгать не высоко, но далеко — это то, что сейчас может очень пригодиться.

— Ты метеор, Ино, — мама догнала дочку уже у калитки. — Ладно, одобряю. Иди.

— Спасибо, мам. — Инори откинула крючок в сторону, открыла створку, вышла, активируя биотику, на тротуар. — Я постараюсь прыгать не очень высоко...

— Постарайся быть дома к полудню, Ино.

— Обязательно, мам, — маленькая азари почувствовала, как биотическая волна приподнимает её над плитками тротуарного покрытия. — Я попрыгала!

— Давай, давай. Неугомонная, — тихо сказала миссис Т'Раино, провожая дочку взглядом.

Да, Инори — по азарийским меркам — очень мало лет. Младшая дева. Но... с тех пор, как в большой космос пришли земляне, люди... Многое изменилось. Инори и Мигель дружат. Инори полностью доверяет и верит — кроме родителей — только Мигелю. Только ему. Из множества других — знакомых, приятелей. Для Инори Мигель — больше чем друг. Он для неё — как брат, а она для него — как младшая сестра. И это — нормально. Ясно, что Инори любит Мигеля. Если бы не любила... она бы и относилась к нему, как минимум, попрохладнее. Но она его — любит. А он — любит её. Возможно, именно той самой любовью, которая у людей называется первой. Лишённой всякой сексуальной окраски, но открывающей дорогу большой любви. Настоящей, полной.

Да, возможно, у землян редко когда первая любовь вот так сразу, прямо и быстро перерастает, переходит в большую и полную настоящую любовь, становящуюся основой для образования семьи и рождения детей. Но... земляне, люди, умеют удивить старые расы. Живущие всего сто-двести лет, обитатели Солнечной системы могут вложить в эти годы столько, сколько в свою 'гарантийную' тысячу лет умеет вкладывать далеко не каждая матриарх азари. Хорошо, что у Инори есть такой друг, который... больше чем друг. Мигель вполне может стать главным другом для Инори. И дело тут даже не в детях... Да, Инори слишком молода, для того чтобы родить детей, но... рядом с Мигелем она будет счастлива. А Мигель... он быстро повзрослеет. И Инори рядом с ним будет хорошо. Далеко не всегда нужно обязательно стремиться к рождению детей.

Если Инори серьёзно и глубоко полюбит Мигеля, если их первая любовь перерастёт в большую, глубокую, сложную... Что-ж. Не надо даже пытаться мешать их взаимоотношениям. Они сами разберутся. Инори знает, что Мигель не причинит ей вреда, понимает Мигеля очень глубоко и этого сейчас достаточно для спокойствия.

Если Мигелю удастся изучить этот подземный центр, о котором только начинают говорить в иденском Интернете и совсем мало данных в галактическом Экстранете, то... эта работа лучше всего засвидетельствует реальность взросления Мигеля. Быстрого, полного и глубокого взросления. И тогда не будет важно, что Мигелю — не больше двенадцати лет. Главное — он не бездельник и не трус. Инори... она такая... строгая. С теми, кто не соответствует её стандартам, она старается не общаться. Умеет это делать хорошо. А с Мигелем — она спокойна, вольна, раскрывается. Верит ему, доверяет и расцветает. Хорошо, что рядом с ней — Мигель.

Закрывая калитку, Т'Раино почувствовала, как её обнимает незаметно подошедший Фрэнк.

— Упрыгала? — тихо спросил он. Арнил кивнула. — Хорошо. Пусть встретится. А мы с тобой пойдём. Хочешь — в дом, хочешь — на наш диван в тягаче.

— Хочу на диван, Фрэнк, — тихо говорит азари-матрона, обнимая главного друга лёгким биотическим коконом.

— Тогда — идём, — кивает, улыбаясь, он.

Арнил улыбается ответно. Они сходят с дорожки на травяную тропинку, уходящую к навесу.

Машина приседает, едва только Арнил ставит ногу на первую ступеньку трапа. Так научил свой тягач Фрэнк. Большая 'штурманская' дверь открывается навстречу азари и Арнил ныряет в кабину. Фрэнк поднимается следом и вскоре они уже лежат на мягком диване в полутьме.

Дверцы кабины закрываются, слышатся лёгкие спокойные щелчки замков. Арнил гасит дымку: она уже не нужна. Фрэнк умеет согреть её своими объятиями. Он нежно целует подругу в щёку и азари улыбается. Ей хорошо. Ещё два-три дня Фрэнк сможет побыть дома. А там — новый рейс. На неделю, на две.

— Беспокоишься о Мигеле, Арнил? — тихим шёпотом спрашивает Фрэнк, давая возможность подруге лечь рядом и приобнять его за плечи.

— Знаешь, нет. Мигель и Ино — друзья. Даже больше чем друзья. И я верю Мигелю. Рядом с ним Инори будет хорошо. Всегда будет хорошо.

— А как ты смотришь... — улыбается Фрэнк. — Ну, на то, чтобы...

— Положительно, Фрэнки, — улыбается ответно Арнил. — Если у Мигеля и Инори что-нибудь такое получится — я буду только рада. С возрастом... старые друзья, старые знакомые — становятся только ценнее. А дружба Инори и Мигеля — она давняя. И Мигель никогда не превышал строгих рамок. Если Инори поверит Мигелю... Что-ж, наверное, так и должно быть. Мешать не буду.

— Знаешь, я тоже. Меня не смущает, что Мигель столько внимания и времени уделяет реализации своей давней мечты. Он умеет распределяться... Действует да, быстро. Но — обдуманно и ответственно.

— Я слышала, что Инори говорила. Редко она такое говорит. Очень редко. Она сказала, что сделает всё для того, чтобы Мигель никогда не играл при пустых трибунах. И я знаю, что она сумеет это сделать, Фрэнк.

— Сумеет, — улыбается главный друг. — Я не сомневаюсь. Хороший он парень.

— Хороший. Если Инори верит ему и чувствует себя рядом с ним спокойно и свободно... У меня нет оснований опасаться. Хорошо, что Инори — рядом с Мигелем. Рядом с ним она... не настолько часто задумывается о смерти отца, её причинах и событиях, связанных с нею, — тихо проговорила Арнил.

Фрэнк промолчал. Арнил редко вот так откровенно говорила на эту тему. Больно вспоминать такое. Да, возможно, азари, живущие минимум тысячу лет, как-то приспособились, научились сглаживать остроту потери, но... Супругом Арнил была чистокровная азари и Инори потому — тоже чистокровная азари. Сейчас, когда в среду азари возвращается понимание важности внутрирасовых браков, углубляется осознание необходимости рождения в них многочисленных детей, такая потеря тяжела для большинства синекожих красавиц.

Инори очень молода. Вряд ли Мигель доживёт до момента, когда Инори достигнет возраста матроны. Но уже сейчас мальчик-землянин даёт маленькой Инори то, что со временем войдёт в глубины фундамента личности молодой азари. Человечество пришло в Большой Космос всерьёз и надолго. Значит, надо сделать всё, чтобы взаимоотношения людей и представителей старых, в первую очередь — ключевых рас, были как можно более нормативны, крепки и глубоки, чтобы они основывались на истинных желаниях и чувствах. Инори любит Мигеля — для Фрэнка это очевидно. И ещё более очевидно это для Арнил. Как сложатся их взаимоотношения в дальнейшем — будет зависеть и от Инори и от Мигеля.

Приближающаяся война со Жнецами многое... ускорила. И детская влюблённость, первая любовь вполне может перерасти во что-то большее. Она поможет и Инори и Мигелю пройти сквозь войну, сохранить понимание и верность друг другу. А в послевоенное время... Кто знает, может быть, возраст матроны азари 'сдвинут' на лет сорок-восемьдесят пораньше. И тогда у Мигеля и у Инори вполне могут быть и дети. А главное — они сохранят друг к другу истинные, глубокие и важные чувства. Дети станут ценным и ярким венцом этих чувств.

Мигель дошёл до Речных Причалов вовремя: береговые матросы как раз снимали буйковое заграждение, перекрывавшее вход в бухточку, где отстаивались катера. Уплатив чипом за аренду, мальчик прошёл по мосткам к указанному береговым матросом катеру, поднялся на борт, занялся приведением судна в рабочее состояние.

Светало. Увлёкшись работой в небольшой каюте, Мигель и не заметил короткую вспышку на корме катера. Когда он вышел из каюты, то увидел сидевшую на корме, прямо на двигательном кожухе Инори. Маленькая азари уцепилась за поручень одной рукой, а другой увлечённо зачерпывала и выливала воду, перегнувшись через борт.

— Ино, ты как здесь? — удивлённо спросил Мигель, вытирая руки 'бумажным' полотенцем.

— Миге, я решила проводить тебя. И пришла, — просто и тихо ответила азари.

— Точнее — припрыгала, — уточнил Мигель, садясь рядом с подругой. — Не устала?

— Нет, Мигель, — азари прижалась к груди мальчика. — Мама разрешила проводить тебя.

— Как ты нашла меня?

— Моя мама звонила твоей маме. А она... сказала, что ты будешь здесь. Я знаю, ты будешь исследовать эту подземную базу.

— Да, — подтвердил Мигель. — Спасибо, что пришла.

— Я не могла не придти, — улыбнулась Инори. — Спала сегодня беспокойно, рано проснулась... Мама меня правильно поняла — и вот я здесь. Рядом с тобой, — она мягко взглянула в глаза мальчика. — Провожу тебя, Миге. Для меня это... важно.

— И для меня — тоже, Ино. — Мигель приобнял азари. — Хочешь пересесть ко мне на колени?

— Хочу, — усмехнулась Инори. — А можно?

— Можно, — подтвердил Мигель. — Тебе — можно, — он подхватил малышку на руки и перенёс к себе на колени. — Удобно?

— Рядом с тобой — мне всегда удобно, Миге, — тихо ответила Инори, зажигая биотический кокон. — Сейчас, через несколько минут нам обоим станет... теплее. Посидим.

— Ты... — обеспокоенно спросил Мигель, понимая, что его маленькая подружка затратила немало сил, чтобы припрыгать сюда и теперь ещё, если она будет расходовать силы на поддержание кокона...

— Для тебя мне это не трудно, Миге, — мягко ответила Инори, улыбнувшись. — Честно.

— Всё равно, — рука Мигеля нащупала свёрнутый в рулон малый тент. — Не расходуй энергию, — мальчик развернул тент, укутал маленькую азари. — Вот так будет лучше.

— Я закиплю скоро, Миге, — усмехнулась Инори. — Честно, закиплю. Пыхать паром буду. И биотические молнии пускать.

— Пыхай на здоровье. А простудиться я тебе не дам. Незачем тебе простужаться, Ино. Торопилась...

— Торопилась, — вздохнула Инори. — Спешила. Не хотела видеть только кормовые огни катера, на котором ты уплывёшь к той базе... Ты возвращайся, Миге. Поскорее возвращайся.

— Вернусь, Ино. Куда же я денусь... — ответил Мигель.

— Мало ли куда, — сказала маленькая азари. — Для меня важно, Мигель, чтобы ты вернулся живым и здоровым. А там, на этой подземной базе... всякое может быть.

— Да ничего там особого быть не может, Ино. Если там был Явик, то у него, как у Старшей Расы гораздо больше возможностей учуять любую опасность. Всё же протеане к этой расе даже хронологически ближе. А значит — больше понимают, какими были строители этой базы.

— И те, кто на ней жил и работал, — сказала Инори. — Всё равно, Миге. Явик — одно, ты — совершенно другое. Твои родители — волнуются. Знаю, чувствую это. И я — тоже волнуюсь. Так что...

Мигель не стал ничего отвечать, промолчал. Инори понимала его очень глубоко и не требовала слов. Для неё было важно то, как поступит Мигель, а не только то, что он скажет. Она привыкла судить о людях по их делам, а на слова обращала мало внимания.

То, что неугомонная Инори подхватилась рано, ещё до зари и припрыгала сюда, к причалам... Было необычно. И очень приятно. Глядя на то, как матросы на двух катерах крепят разомкнутое буйковое заграждение к стояночным бакенам, Мигель чувствовал, как Инори успокаивается. Да, для неё важно было проводить его. А для него? Он не рассчитывал на то, что Инори прискачет сюда, на Речные Причалы в такую рань. Папа говорил, что подругам надо давать свободу выбора. И предоставлять право воспользоваться этим выбором. А самому — делать то, что должно.

Оказывается, в свои десять-одиннадцать азарийских лет Инори могла бы посоперничать со многими земными девочками-подростками. По меньшей мере — в понимании мальчиков Инори могла намного обогнать многих земных ровесниц и даже более старших. Возраст... календарный возраст терял свою былую важность для уровня развития личности.

— Извини, Ино. Время. Вот и матрос сигналит, — сказал Мигель, указывая рукой на машущего с командного мостика берегового матроса. — Надо выходить из бухты.

— Возвращайся, Миге, — вздохнула Инори, окончательно гася биотический кокон и освобождаясь от тента. — Уф. Согрелась, но не закипела, — маленькая азари поднялась на ноги. — Благодаря тебе, Миге, — она озорно усмехнулась. — Приходи к нам, Мигель, — она ловко перебралась на кожух двигательного отсека, легко, грациозно скакнула на мостки, повернулась, наблюдая, как мальчик сматывает причальный канат и проходит к штурвалу. — Будь осторожен и внимателен.

— Буду, Ино, — обернувшись, сказал Мигель. — Буду, — повторил он. — Спасибо тебе, — он прощально махнул рукой, включая двигатель катера и, видя в зеркале, как Инори взмахнула рукой ответно.

Маленькая азари простояла на мостках до тех пор, пока катер не скрылся за поворотом реки. Уйти с мостков тогда, когда судно миновало линию буйков, Инори не захотела. Стояла, махала рукой и понимала, чувствовала, что Мигель видит её. Пусть даже в зеркале, но — видит. И ему приятно и важно то, что она его провожает.

Когда след, оставленный винтами катера, пропал, Инори отшагнула от края мостков и медленно пошла к трапам, ведущим к остановке пассбуса. Мигель прочёл её. Смог прочесть. Да, она устала, утомилась. Прыгать было нужно далеко и долго, а это... Пока что у неё не всегда хватает сил выдержать такое.

Войдя в павильон остановки, Инори села на лавку, посмотрела на табло, опустила взгляд на бордюр тротуара и задумалась. Главное, что она проводила Мигеля. А вернуться домой она сможет быстро. Да, с пересадкой, но теперь это займёт меньше времени, чем если бы она пошла обратно пешком.

Мама как-то сказала, что в сложные моменты жизни взаимоотношения двух разумных приобретают особую важность, если они для них ценны и необходимы. Трудно, конечно, это понять вот так сразу глубоко и полно, но... Главное, что она проводила Мигеля. Через несколько дней, возможно — даже послезавтра папа снова уедет на декаду в рейс. И неизвестно, когда вернётся Мигель. Он не будет спешить, торопиться. В планетном Интернете большинство комментаторов указывают в своих заметках, что найденный Явиком подземный комплекс — огромен. А это значит, что Мигель не вернётся через несколько часов. Наверное, пройдут несколько земных суток, прежде чем он приведёт катер обратно к Речным Причалам.

Подошёл пассбус. Водитель приветливо улыбнулся Инори, подождал, пока маленькая азари усядется в свободное кресло, закрыл дверь и плавно, очень медленно отвёл машину от остановки. Инори, поглядывая в окно, задумалась, окутавшись едва заметной биотической дымкой. Ей не было холодно. Ей хотелось сохранить тепло, подаренное Мигелем.

Луис

Луис очнулся ото сна рывком. Приподнял голову, сфокусировал взгляд на 'тревожном' инструментроне. Нет, пока — всё в порядке. Красных сигналов нет, жёлтых тоже. Уснул на несколько часов — сон сморил. Как закончился доклад Явика — так и завертелось всё. Никогда ещё он так интенсивно и много не работал. Нет, с возвращением техники в родительский дом проблем не возникло — всё было перевезено, проверено и уложено. На какие-то два-три часа. А потом... Потом пришлось почти всё распаковать, подключить. Как ударило что-то из глубины сознания.

Столько сообщений на инструментроны он ещё не получал. И все — важные. Нужные. Никакого трёпа, никаких пустопорожних текстов. Какие — Джессике, какие — Мигелю, какие Ванессе. Когда-то он только читал несколько раз об 'информационной Ниагаре' и очень жалел, что ни разу не испытал её мощь на себе, а теперь... Теперь он мог сказать, что эта Ниагара обрушилась на него. И он... он выстоял. Да, компьютеры и модемы с роутерами, бывало, дымились — и не раз — за те часы, которые им пришлось работать. Но — ни одной крупной неполадки, напрочь выбивавшей из строя связь со множеством абонентов, корреспондентов и серверов — не произошло.

Луис стал обеспечивать передачу информации как внутри 'четвёрки', так и в пределах района. И очень часто ему приходилось выходить на общепланетные линии связи, черпать данные из Экстранета. Всё так завертелось. Да, он слышал о том, что на фрегате 'Нормандия' теперь не пост, а целая служба радиоэлектронной борьбы. Знал, что в её работе принимали, принимают и будут принимать участие многие нормандовцы, не обращавшие ни малейшего внимания на то, что вроде бы им это и по должности и по званию и по специальности делать не положено. Если есть дело — его надо делать, а с вопросами соответствия и подчинённости можно разобраться тогда, когда схлынет напряжение. Сейчас, хорошо ещё, что напряжение скачет — пиками, иногда — пологой синусоидой, но не является постоянно высоким, не подбирается к опасным пределам. А когда придут Жнецы — будет хуже. Придётся очень многое брать на себя и действовать в одиночку. Не оглядываясь ни на кого другого.

Вспоминая доклад Явика и то, как Явик отвечал на вопросы, Луис всё острее понимал: протеанин на всех, кто был тогда в доме, влиял очень мощно, плотно и глубоко. Да, он, безусловно, закрыл дом многослойной защитой. Это было необходимо — и это было сделано. Всё равно потом часть информации ушла к тем, кому она была предназначена. Явик постарался — и сделал.

Луис записал, как сумел и смог, процесс восстановления связи Идена с галактическим Экстранетом. Всё равно потом, в послевоенное время эта запись будет иметь силу исторического документа. Пригодится в любом случае, как важное свидетельство. Фрегат-прототип ушёл к Цитадели по самому протяжённому маршруту. Нормандовцы не пожелали спешить и торопиться. Им нужно было время на подготовку. О том, что сделали нормандовцы на Идене, очень скоро узнали на Земле. Во многих, если не во всех деталях и подробностях.

Соцсети, как Луис видел по индикаторам на своих инструментронов, бурлили несколько часов. Именно из соцсетей земные — и не только земные — журналисты и комментаторы взяли десятки и сотни роликов. Документальных, не игровых. Игровые просто не успели сделать. И это — хорошо. Потому что с таким — точно не играют. Жнец пришёл на Иден с недобрыми намерениями и был усмирён. Да, не уничтожен, но — усмирён. А усмирение сильного, опытного врага — пусть даже и временное — иногда важнее банального разрушения его технических средств и вооружения.

Мало кто из землян знал во всех деталях, как связаны теперь нормандовцы и Жнец. Говорили и писали по этому поводу всякое разное. Слухи, домыслы, версии, гипотезы. До сих пор появляются новые и новые варианты. Пусть. Возможно, что и после войны многое останется неведомым очень многим. Так всегда бывает. Полная правда опасна, если она доступна сразу всем.

Явик, как теперь понимал Луис, не стремился всегда и везде подменять собой ни РЭБовцев, ни нормандовцев, ни иденцев. Наверное, он решил для себя, что война с Жнецами теперь — дело, в котором главную роль должны сыграть нынешние разумные органики, а не он — единственный выживший протеанин. Да, он — помогал. Советовал, рекомендовал, предостерегал. Но — не более того. Он не настаивал. Предоставлял возможность выбора. Только вот этот выбор многие нынешние разумные органики делали такой, что... В общем, правоту Явика они ощущали очень полно и остро. Потому чаще всего и действовали именно так, как он советовал и рекомендовал. Луис знал, что в планетном Интернете и во многих сегментах галактического Экстранета воина древней расы уже называют просто и коротко — Советником. К его мнению прислушиваются. Знают, что плохого, пустого, вредного он — не посоветует. Его способности обрабатывать информацию многие нынешние разумные органики завидуют остро. Да, ясно, что на фрегате у Явика есть каюта, в которой он, наверное, развернул что-то вроде информационного центра, но ему ведь тоже надо изучать современную реальность, врабатываться, вникать. Иначе он не сможет давать работоспособные советы и рекомендации. Но и сам он очень мощен. Расовые технологии, расовые возможности. Ясно теперь, почему именно протеане мёртвой хваткой держали управление сотнями рас разумных органиков. Если настолько мощен единственный выживший протеанин, воин и офицер, то какими же совершенными были протеане, когда являлись имперской, верховной расой Галактики.

Были... Горько это осознавать, но — действительно были. Явик выжил чудом. И теперь он, наверное, понимает, что Жнецы сделают всё, чтобы уничтожить его, последнего выжившего, окончательно. Чтобы и памяти о протеанах нигде не осталось. Если нынешние разумные органики до сих пор внятно не могут пояснить, кто же такие Существа Света, то... Наверное, пройдёт совсем немного времени, если Жнецы одержат очередную победу... и новые разумные расы не будут знать о протеанах ничего.

Явик советует и рекомендует. Луис, читая материалы об этих советах и рекомендациях, которые постоянно множились и в Интернете, и в Экстранете, каждый раз понимал, что протеанину удаётся не вставать 'во главе' и, тем не менее — руководить. Да, Явик передал археологам прекрасные карты. И теперь учёные, исследователи, специалисты раз за разом достигают значимых результатов. Это же так важно: в критический момент суметь получить только действительно работающие, важные результаты, не тратя время и ресурсы на пустые действия. Явик прочёл военнослужащим Идена всего лишь одну лекцию, но она стоит пятилетнего круглогодичного без всяких выходных, праздников и отпусков вузовского курса. Теперь на Иден каждый день прилетают сотни военнослужащих, желающих получить самую свежую информацию о том, что и как говорил и что и как показывал иденским армейцам воин древней расы, а также — о том, как иденские воины распорядились этим даром.

Да, именно даром. Многие, очень многие иденцы понимают, что Явик рискует. Постоянно рискует. Потому что Жнецы не повторяются. Каждый раз они бьют по самым больным, по самым уязвимым местам, которые, безусловно, имеются в любом сообществе разумных органиков. Этих уязвимых мест очень много. Только до поры до времени они не так заметны. На эти места не обращают должного внимания.

А Явик обращает. Он бывает очень часто предельно строг и беспощаден. Наверное, по беспощадности с ним смогли бы сравниться только подчинённые Жнецом геты. И беспощадность Явика очень легко оправдать: он беспощаден потому, что хочет победы над Жнецами. Окончательной победы. Только победы. На меньшее он просто не согласится.

Явик строг. И как воин, и как офицер, и как командир. Он хорошо знает, что такое галактическая война. Он знает, понимает и ведает, что такое воевать десятки и сотни лет. Современные разумные органики — и Луис, регулярно профильтровывавший немало сайтов Интернета и Экстранета, мог бы это легко документально подтвердить — не понимают и не знают, что такое воевать круглогодично без возможности прерваться. Явик — знает. Но — молчит. Немногим, очень немногим разумным органикам он рассказал о том, какова бывает такая война. И эти разумные органики, среди которых закономерно лидируют нормандовцы, молчат. Надо готовиться. Просто и полно готовиться. Потому что, когда Жнецы ударят... надо будет воевать. Напрячься предельно хотя бы для того, чтобы просто устоять. Не согнуться и не сломаться.

После окончания доклада Явика прошло не так уж и много времени. А 'четвёрка' заработала в авральном режиме. Джессика, забыв, что она — формально командир группы, ринулась изучать все материалы по протеанским башням. Спору нет, на эти башни Жнецы, если появятся вблизи Идена, обратят самое пристальное внимание. Такие колоссы невозможно не заметить. Они лучше всего свидетельствуют о том, что протеане ценили эту планету. Если у Жнецов есть разведка, а она у них, безусловно, есть, то о наличии протеанских артефактов на Иден-Прайме 'креветки' и их пилоты уже знают достаточно, чтобы принять решение не оставить на Идене ни одного живого разумного органика.

Джессика отказалась от того, чтобы исследовать сначала те башни, которые стоят вблизи Поля, решила заняться самой старой. Можно найти и этому разумные и работоспособные пояснения и даже объяснения. Башни около Стояночного Поля — сравнительно новые, если, конечно, можно счесть новыми сооружения, простоявшие больше пятидесяти тысяч лет. Потому с их изучением — полномасштабным, кстати — вполне можно повременить. А вот старую башню надо изучить как можно быстрее. Нет, не потому, что она вот-вот завалится или развалится, нет. Джесси... Она такая, что усидеть в 'штабе', каким бы спартанским или напротив — сверхкомфортабельным — он ни был, она не сможет. Ей важно самой что-то делать, она не хочет только направлять, не хочет только командовать.

Да, формально и фактически она приняла командование 'четвёркой'. Но... любому мало-мальски разбирающемуся в проблеме разумному органику ясно и понятно, что командовать можно по-разному. Вот Джессика и командует по-своему. Так, как может, так, как умеет. Да, она распределила обязанности. Спорили до хрипоты, до почти "непарламентских" выражений. Ванесса и Джессика, слушая, как 'общаются' Мигель и Луис, конечно, морщились, но терпели. Понимали, что иногда без крепкого слова — нельзя. Хотя вроде бы при дамах мужчинам и не полагается распускать языки. Джесси особо 'упёрлась' в вопросе о том, что башни в районе проверять она будет сама. Лично. Её пыталась переубедить Ванесса. Но... тщетно. Если уж она не смогла, то Мигелю и Луису и пытаться не стоило. Вот они и не стали пытаться. Мигель... Он как узнал, что и где нашёл Явик... Этот подземный комплекс... Только его, как говорится, и видели. Потребовал от Луиса предоставить всю информацию по району размещения этого подземного чуда. Залпом прохватил хорошую такую пачку пластобумаги — листов шестьсот 'с оборотами', не меньше — принтер аж раскалился, а Луис сжевал полбанки солёных огурцов, сортируя и просматривая файлы, отловленные ботами в сети Интернета и Экстранета.

Хорошая такая трёхлитровая банка огурчиков. Была. В общем и целом Мигель решил заняться этим комплексом вплотную самолично. А что — пока ещё туда полупрофессионалы и профессионалы подтянутся — первичная плотная разведка уже будет осуществлена. И вроде бы о приоритете сейчас как-то заикаться даже неудобно, но и это будет важно. Дети уже не только играют и бездельничают. Они работают и своей работой приносят реальную пользу.

А на самого Луиса свалилась эта самая 'информационная Ниагара'. Хорошо, что у него были наработки. Теперь почти все пришлось бросить в бой. Потому что без них, как выразился Мигель, 'было бы совсем кисло'. И действительно: у Явика и у нормандовцев впереди — Цитадель. Они уже сейчас плотно занялись подготовкой к предстоящей работе на Станции. Так что отвлекаться на Иден уже не смогут.

Теперь ежедневно надо поддерживать связь с Джессикой, Мигелем и Ванессой, а также обеспечивать их связь с любыми 'контактёрами' на Идене и за его пределами. Работа только начинает разворачиваться, но уже сейчас ясно — отдыхать придётся очень мало, а бездельничать... Об этом вообще следует забыть. Надолго, если не навсегда. К обеспечению связи, как обычно по трём уровням — текстовые сообщения, аудиоканалы и видеоканалы, надо добавить постоянное 'просеивание' планетного Интернета и возможно большей части галактического Интернета, чтобы отследить, отобрать и 'отработать' всё, что касается Идена и 'столкновения'. Со временем конечно, тематика отслеживания и просеивания поменяется, расширится, но уже сейчас Луис мог бы аргументированно доказать: пик интереса к происшедшему на Идене и к сегодняшнему месту Иден-Прайма среди миров, населённых разумными органиками — впереди, а не позади. Значит, расслабляться нельзя.

Когда-то считалось, что всё надо автоматизировать. Потом поняли, что такое в принципе не реализуемо и согласились на то, чтобы автоматизировать почти всё, очень своеобразно разумея, что же скрывается под этим самым 'почти'. Теперь поняли, что автоматизировать надо только то, что составляет рутину, а право окончательной обработки и, главное — право окончательного решения — надёжно забрать у автоматики, какой бы — программной или аппаратной — она ни была — и передать разумному органику. Да, на Идене были информцентры, но Луис знал: они сейчас загружены работой до предела и уже стремятся к увеличению своих мощностей — имеющихся не хватает.

Луис работал. Да, ему пока что не приходилось выезжать за пределы селения, не приходилось грузить на гравитележки кофры с электроникой и готовиться действовать в полевых условиях, но... Уже сейчас информации было много. Очень много. Она ждала осмысления, обработки. Понимания. Многое надо успеть сделать прежде, чем в Галактику придут Жнецы. И начнётся Противостояние. Надо готовиться к войне. И делать всё, чтобы эта галактическая война закончилась победой над Жнецами.

Ванессса

Вот так всегда. Говоришь, убеждаешь, доказываешь. А тебя не хотят слышать и понимать. Потому что не хотят меняться. Очень быстро, полно и глубоко. А надо меняться. Иначе — смерть. И физическая, и, что особенно больно — духовная. Смерть мыслей, чувств, эмоций. Всего, что отличает разумного органика от того же гета. Как бы там ни было, как бы ни совершенствовался ИИ, как бы ни наращивал индивидуальные и сетевые мощности, ему никогда не сравняться с разумным органиком именно в мышлении, в чувствах, в эмоциях.

Да, симулировать — можно. Сколько угодно, Сыграть, как на театральной сцене — тоже можно. Но — сыграть. А не прожить. Последнее доступно только разумным органикам. Да, ИИ быстры и основательны в своих действиях, неуёмны в жажде познания, умеют обрабатывать столько информационных единиц за какую-нибудь минуту, что любой разумный органик застрелится или повесится от зависти. Кажется, что ещё немного — и всё, ИИ и киберы догонят разумных органиков и сравняются с ними. А затем — обгонят. Ан нет, не получается у киберов ни догнать, ни, тем более, обогнать. Потому что разумные органики ещё не достигли пика своих возможностей.

Даже Явик — и он, оказывается, не вершина. Да, протеане повлияли на людей, многогранно повлияли. Сотни, тысячи раз благодаря Луису и его чудесным фильтрующим и сканирующим программам Ванесса натыкалась на тексты, в которых это доказывалось. Теперь — доказывалось. Теперь протеанами занялись всерьёз, глубоко и полно 'копают' протеанскую тематику. Но всё равно, по большей части, как аргументированно Луис-компьютерщик доказывал Ванессе, почти никто из нынешних разумных органиков не знают в точности, на что ещё способен единственный выживший протеанин. Он и сам не раскрывается полностью. Но уже сейчас ясно — он очень силён. Не только физически, но и интеллектуально, духовно, эмоционально, чувственно. Он понимает, что не всесилен. Потому что он — последний выживший. Потому что осознаёт — Жнецы, скорее всего, внесли его в список экстренного, первоочередного уничтожения. И спешит сделать всё, чтобы нынешние разумные органики выстояли. Сами выстояли. При его минимальной помощи и поддержке.

Иногда Ванесса и сама была не рада тому, что так чётко и легко 'прочла' Явика. Как уж ей это удалось — наверное, словами такое трудно будет пояснить. Если вообще возможно. Сразу можно подумать, что это — протеанские наработки, внедрённые в саму суть человечества. Может быть и такое? Может быть. А можно подумать и о том, что это просто влияние протеанина на неё — девочку-землянку. Влияние реального, живого, настоящего, пусть и единственного, оставшегося в живых, протеанина.

Явик менялся. И Ванесса чувствовала, ощущала и понимала, насколько он глубоко и полно менялся сам. А потом — менял других. Он старше любой ныне живущей азари, старше любого ныне живущего крогана. О турианцах и саларианцах даже вспоминать нечего — их продолжительность жизни не идёт ни в какое сравнение с тем, что доступно протеанам. Старшая, имперская раса. Безусловно, долгоживущая. Он и один — силён почти безмерно. Теперь Ванесса могла себе достаточно полно представить, какой сильной и мощной была протеанская раса тогда, когда 'рулила' сотнями рас разумных органиков. Не говоря уже о нескольких расах разумных синтетов.

Ночь без сна — это нормально. Теперь — нормально. Потому что терять время на сон — не хочется. Иногда это невозможно в принципе. О многом приходится думать, многое вспоминать, ещё больше — переосмысливать. Явик повлиял на неё, маленькую девочку, очень глубоко. А уж насколько полно! Теперь Ванесса это понимает слишком хорошо. Да, бывает страшно. Очень. Потому что своим 'чтением' протеанской сути, фактически — души, Ванесса доказала протеанину, что человечество имеет все шансы объединить другие расы в борьбе со Жнецами, а, следовательно — внести свой вклад в победу над 'креветками' и их пилотами. Потому что, даже если физическая эволюция человечества и закончилась в основной своей части, психическая и духовная — только разворачивают свою мощь, показывают свои 'ближние глубины'.

Явик не стал говорить с Ванессой вслух много и долго. Как это часто пытаются делать другие взрослые. Он повлиял на неё по-иному. Мягко, ненавязчиво и, по большей части, безмолвно. Так привычно было представлять себе протеанина, берущего её, маленькую девочку за руку и ведущего сквозь темноту. Страшную, пугающую. Глубокую и тяжёлую.

Явик, как оказалось, не просто вёл её, он позволял Ванессе идти самой, пробивать дорогу там, где этого хотелось ей, а не ему. И от этого Ванесса чувствовала себя всё более сильной, понимала, всё отчётливее разумела, что эта сила очень будет нужна и Джессике, и Мигелю, и Луису, и многим другим иденцам. Не только людям, но и азари, турианцам, саларианцам. Очень многим разумным органикам.

Тогда, после разговора с родителями Ванесса впервые почувствовала, что в ней самой очень многое серьёзно изменилось. Детство... Да, оно неожиданно, как-то сразу осталось за спиной. Впереди была взрослая, реальная, серьёзная, трудная и тяжёлая взрослая жизнь. Сразу ставящая перед Ванессой первую и на данный момент главную проблему: сделать всё, чтобы Жнецы стали историей.

Да, тогда она впервые поняла, что это — результат влияния Явика. Дети, бывает, резко и полно взрослеют, но, наверное, мало кому или вообще никому из детей землян приходилось взрослеть так, как повзрослела Джессика. Под воздействием Явика. Мягким и точным, а главное — глубоким.

Может быть, он действительно общался с ней не только словами, но и мыслеобразами, а может быть, использовал и другие свои уникальные, расовые возможности и способности. Человечество, люди — только одна из рас, на которые протеане, так или иначе, повлияли, а таких рас было не десяток, не два, а намного больше.

Может быть, проснувшиеся возможности и способности Ванессы — следствие того, что она — из многодетной семьи? Может быть. Явик, наверное, да что там — наверное — точно повлиял не только на неё, но и на младшего и на старшего братьев и на младшую сестру, и на родителей. Дарла... изменилась, Боб изменился.

А кто не изменился? После такого известия, после такого столкновения над Иденом... Вряд ли много тех разумных органиков, которые совсем не изменились. Столько лет мечтали встретиться с разумным органиком из глубокого прошлого. И вот... встретились с Явиком, который выжил, как он сам считает, только для того, чтобы Жнецы ушли в историю. Окончательно ушли. И больше никогда не возродились.

Явик знал, чувствовал, видел, что дети его боятся. По меньшей мере — очень серьёзно опасаются. И начал не с разговоров, не с нравоучений, не с наставлений, а с чуда — создал сферу, в которой озёрные рыбы чувствовали себя прекрасно несколько часов. Такое не смог бы сделать — и Ванесса была в этом стопроцентно уверена — ни один земной иллюзионист. А аквариум-сфера был не иллюзией, а реальностью.

Явик поступил правильно — показал детям то, что для них было сродни чуду и потом рассказал о своей расе. Рассказал понятно, ярко, чётко. Не только Ванесса — и Луис, завзятый компьютерщик, и Мигель, любящий точность и чёткость — были восхищены. О том, как это сильно понравилось Джессике и Ванессе — и говорить не приходится.

Явик знал, что детям надо не только рассказывать, но и показывать. Хорошо знал. И, используя свои уникальные для нынешних разумных органиков расовые технологии, показал. В том числе и протеанские материнские планеты. Те самые, на месте которых сегодня — только облака космической пыли. Узнать о гибели главных миров протеанской империи... было очень больно. А уж как об этом было больно вспоминать Явику... Впрочем, протеанин — не вспоминал. Он об этом никогда не забывал. Он об этом постоянно помнил. И эта память... Она руководила его действиями.

Ванесса помнила, как, узнав о том, что эти материнские протеанские планеты были разрушены, обращены в пыль, прикрыла ладошкой рот. Ей так хотелось закричать, но она сдержалась. А Джессика... она заплакала. Острой и горькой была память Явика о навсегда утраченном. Протеанин... поделился этой памятью с детьми. Ванесса не раз слышала, как взрослые земляне — и не только земляне — говорили, что детей надо оберегать от таких потрясений — не сколько физических, сколько нервных, психических. Не всегда это удаётся. Ясно, что для иденцев непереносима сама мысль о том, что Иден может быть распылён. И ещё более непереносима мысль о том, что так же может быть распылена Земля, материнская планета человечества.

Потом, совсем скоро Ванессе пришлось 'читать' воспоминания Явика о гибели его подруги-азари. Это было больно. Явик не стремился делать эти воспоминания достоянием многих других разумных органиков, даже подозревая, возможно, что Ванесса его способна 'читать' очень глубоко, он постарался задавить эти воспоминания, скрыть под психической бронёй, но... Наверное, даже протеане не достигли пика в развитии своих возможностей. Жнецы остановили расу 'на подъёме'. Остановили — и уничтожили. Выйдя из Цитадели. Из этой гигантской космической станции, превратившейся в огромный сверхмощный ретранслятор.

Память о Цитадели для Явика теперь намертво связана с памятью о гибели его подруги-азари. И это — очень тяжёлая, раняще острая, саднящая память. А Явик жил с этой памятью до того, как оказался на Идене, жил с ней на Идене и жил, пока не уснул в криоанабиозе, отступив в капсулу, когда на Иден пришли 'превосходящие силы' Жнецов. И теперь продолжает жить. И — помнить.

Ванесса сама испугалась, когда спросила: 'Вы любили её, Явик?'. Взрослые почему-то убеждены, что дети... не умеют задавать такие вопросы осмысленно, осознанно. Не готовы задавать такие вопросы и получать ответы на них. Явик не стал юлить, не стал обманывать ни её, ни Джессику, ни Мигеля, ни Луиса. Он просто передал в руки Ванессы свой личный кристалл памяти и позволил всем четверым маленьким собеседникам увидеть Цитадель такой, какой она была очень давно. Такой Цитадель не видел никто из ныне живущих разумных органиков, ведь с того времени прошло пятьдесят тысяч лет. Огромный срок. Огромная цифра.

Все дети тогда подержали кристалл памяти в своих руках. И ощутили то, что записал Явик, то, к чему он открыл доступ. А потом... Явик потом рассказал о предшественниках протеан — иннусанонцах. Вряд ли нынешние обитатели Галактики знают об иннусанонцах столько, сколько знает, а главное — понимает Явик. Для него иннусанонцы — как для современников Ванессы — протеане. Полулегенда, полумиф и, тем не менее — предшественники. Погибшие в ходе галактической войны со Жнецами. Жертвы Жатвы. Очередной Жатвы.

Джессика сказала ключевую фразу 'И я знаю, что мы... тоже не отступим'. А Ванесса сейчас понимала, что и многие протеане, и очень многие иннусанонцы тоже говорили эту фразу. В разное время и в разных условиях. Говорили. И всё же — погибли в огне войны с 'креветками' и их пилотами. Кому, как не единственному выжившему протеанину остро, полно и глубоко знать это. Понимать это. И надеяться, что сейчас, через пятьдесят тысяч лет после гибели Протеанской Империи новым расам разумных органиков удастся положить конец Жатвам и уничтожить Жнецов.

Для Ванессы было крайне важным и ценным признание Явика: 'Ты — не страшная. Ты — добрая'. И не менее важным и ценным — то, что Явик сам согласился проводить всех четверых детей до посёлка. Наверное, он очень хорошо знает и понимает детей, а ещё он их очень любит. Без сюсюкания, без излишней нервности. Любит, хотя ощущает, насколько он непривычен и даже страшен. И то, что он подхватил Ванессу и Джессику на руки, донёс не только до посёлка, но и до калиток — было очень ценно и важно и для него, и для девочек, и для мальчиков.

Ванесса понимала, что если придут Жнецы, то всем разумным органикам будет плохо. Независимо от расы. После того разговора с Явиком у озера... пришлось озаботиться тем, чтобы прочесть все доступные материалы о протеанах. Луис... посерел, пока прочесал Интернет Идена и доступный, как он сам сказал, 'в первом приближении', галактический Экстранет. Да, материалов было найдено не слишком много. Можно даже утверждать, что было найдено мало материалов. И, тем не менее, и Джессика, и Луис, и Мигель, и Ванесса — все четверо забыли о сне, а бывало — и о еде забывали, но прочли — и не по одному разу прочли — эти материалы. Сколько бы их ни было, каким бы языком они ни были изложены — сложным или простым, на галакслингве или на расовых языках и диалектах. Да, пришлось помучиться с переводом. Луис сделал всё возможное, подключил все найденные в Экстранете автопереводчики, 'напряг' лингвобазы...

Прочли. А потом... потом пришло время думать. Над прочитанным думать. Когда надо было учить то, что задавали в школе, когда надо было завтракать, обедать и ужинать, когда надо было побуждать или даже заставлять себя прогуляться, подышать свежим воздухом. Вся четвёрка думала. А потом... потом спорила. Мальчишки... Они, конечно, сдерживались, старались не выражаться и не кричать, но... Споры были жаркие. И решение помочь Явику, оказать единственно выжившему протеанину любую помощь было не лёгким и не быстрым.

Да, Луис уже тогда видел, как стремительно обретают Иден-Прайм и его обитатели 'военную настройку'. Не зря Джессика сказала протеанину при встрече, что 'сначала мы пугались, теперь за нас пугаются и боятся'. Взрослые, поняв, может быть не до конца и не полностью, но поняв, осознав, просто почувствовав, какая война им предстоит, действительно испугались за детей. Стали ограничивать, следить, наблюдать, 'вводить в рамки'. Луис, как компьютерщик, мог бы сразу, не сходя с места, привести десятки и сотни фактических доказательств. А если дать ему немного свободного времени — наверное, он бы сформулировал какую-нибудь теорию.

Впрочем, зачем теория? Просто разумным органикам не хотелось всем сразу гибнуть по воле каких-то полусинтетических 'креветок'. И не только 'четвёрка', но и другие дети иденцев не захотели бездельничать. Потому-то Ванесса и заявила Явику о том, что протеанина, фактически, грабят. Может быть, Луис со временем и добыл бы доказательства того, что Явик и сам уже начал активно, а главное — результативно противодействовать этому грабежу, но... Всё же он — один, а грабителей — нынешних разумных органиков — слишком много. И если другие разумные органики не остановят этих грабителей в их стремлении элементарно обогатиться, то много ли стоят потомки протеан? Достойны ли они вообще жить и просто выжить?

Это сейчас, спустя больше десятка часов с момента разговора с протеанином на той остановке, Ванесса рассуждает как взрослая девушка лет этак двадцати пяти, как минимум. Потому что понимает. Не просто знает многое по-взрослому, а именно понимает. Понимание бывает намного важнее любого — книжного теоретического или жизненно-практического — знания. Явик действительно боялся перегрузить Джессику и Ванессу. Да и Мигеля с Луисом. Разумному органику, живущему минимум несколько тысяч лет трудно поверить в то, что дети десяти-одиннадцати лет смогут долго выдерживать взрослые нагрузки. Десятки причин есть для этого неверия. Есть. В их существовании можно не сомневаться. Для Явика, прожившего несколько тысяч лет ещё до того, как он отступил в капсулу криоанабиоза, непривычно рассчитывать, что какие-то дети откажутся от игр и пожелают понапрягаться. По-серьёзному, по-взрослому

Ванессе пришлось сказать Явику одну короткую фразу: 'Мы не одни...'. Он понял. Да. Луис и Джессика за несколько часов после окончания доклада Явика, после того, как протеанин вернулся на 'Нормандию' или... куда он там вернулся в действительности сейчас не так и важно, но сумели восстановить, обновить и волноподобно 'нарастить' количество контактов с десятками ровесников. Очень скоро число таких контактов стало измеряться сотнями. И потому Ванесса получила полное право сказать Явику эту обязывающую и потому очень взрослую и тяжёлую фразу: 'Мы не одни'.

Джессика... Да, она иногда очень склонна поплакать. Но она слышала, она слушала леди Бенезию, азари-матриарха, одну из самых уважаемых религиозных азарийских расовых лидеров. Ванесса знала, что вырванная из хаскоподобного состояния стараниями капитана Шепарда азари говорила и с родителями Луиса и Мигеля. Детали сейчас не важны — за несколько десятков часов и леди Бенезия и другие женщины — члены экипажа и команды 'Нормандии' — пообщались с очень многими иденцами. Это общение очень многое дало иденцам. Да и нормандовцам — тоже.

Явик колебался. И ему нужно было время подумать над предложением, сделанным 'четвёркой'. А когда пруд... или, может быть, всё же озеро... оказался совсем рядом, Джессика сказала, что Явик думает не о том. Потому что не верит в способность детей помочь ему. Реально, деятельно, действенно помочь.

Ванесса тогда почувствовала изумление Явика. Наверное, он привык, что именно она его читает глубоко и полно, но Джессика, как оказалось, тоже способна его читать очень чётко. Один факт — случайность, два — закономерность, три — тенденция. Явик, наверное, это чётко, полно и глубоко знал. Не раз убеждался на практике в работоспособности этой формулы. И потому... решился. Показал карту протеанских реликвий, расположенных на Идене.

С этого момента вся 'четвёрка' оказалась вовлечена в реальное, большое и сложное, совершенно взрослое дело. Ванесса поблагодарила протеанина за доверие. От имени всей четвёрки. Чётко сказала, что будет рада новой встрече с воином древней расы.

Сейчас ей казалось, что тогда Явик поверил в способность Джессики, Ванессы, Мигеля и Луиса многому научить других детей. Которые встанут и будут бороться со Жнецами и их пособниками и сообщниками. И тогда надежда обретёт право на окончательную победу над Жнецами. В эпоху Протеанской Империи надежда исчезла. А здесь она — только укреплялась. Медленно, очень постепенно, но — укреплялась.

Ванесса понимала, чувствовала и видела, что Джессика и Луис очень повзрослели. За какие-то несколько часов. Наверное, раньше Ванесса не стала бы откровенничать с Мигелем, говорить ему о том, например, что не смогла, не успела проститься со своим детством. Ей было так приятно, что Мигель её понял. Не на словах — на деле. Она почувствовала его понимание: оно было реальным, настоящим и, главное — глубоким.

Потом будет общая встреча. В доме Джессики. И трудный, сложный, напряжённый, но — крайне важный разговор. Об очень многом. О настоящем, прошлом и будущем. Тогда Ванесса очень смутно ощущала глубину и полноту своих изменений. Да, временами она чувствовала, что становится какой-то другой, могла даже словесно определить, в чём она стала другой. Не полностью, конечно, но — могла. А временами — только чувствовала, но пояснить... Нет таких слов в человеческом и, наверное, в любом другом языке. Нет таких понятий. Это, возможно, нельзя выразить. Это можно только понять. Не почувствовать, нет. Именно — понять. А это бывает так сложно.

Да, Билли — старший брат, ополченец. Ванесса — старшая сестра. Для Дарлы и Боба. Младших. Формально — младших. Но и Дарла и Боб тоже повзрослели. Это Ванесса почувствовала и поняла ещё тогда, когда вернулась домой после разговора с Явиком у озера. Перед той Большой Встречей в доме Джессики.

Ясно, что по неведомым причинам, но уже тогда, на встрече Явик и её посчитал одной из руководителей 'четвёрки'. Наравне с Джессикой. Мигель и Луис... Нет, они не отсиделись в стороне, просто в понимании Явика на руководителей они... Может, просто 'не тянули'? А что, может быть и так. А на встрече, вполне возможно, понимание того, что и Ванесса играет явно не рядовую роль в 'четвёрке' у Явика вполне могло и укрепиться. Именно Ванессе приходилось задавать вопросы, чтобы общение шло хоть по какому-нибудь плану и не превратилось в простое выяснение отношений. Трудно было Ванессе — много вопросов было затронуто, обсуждено. Самых разных. Из разных областей.

Вроде бы всё прошло нормативно и просто. Но... едва только встреча закончилась — сама Ванесса почувствовала, что Явик неспроста, ох неспроста посчитал её одной из руководителей 'четвёрки', некоей ключевой, одной из ключевых фигур нарождающегося на Идене Детского Сопротивления. Может быть, он и не называл это движение так, но... Для простоты можно было и так назвать это формируемое объединение.

И вот теперь Ванессе досталось. Нет, ей — пока что — не пришлось мотаться по району или по планете, разыскивая отмеченные на той карте протеанские артефакты. Оказалось, что этим могут заняться другие дети. Ей пришлось заниматься гораздо более сложным делом: налаживанием и поддержанием общения со многими разумными органиками. Да, по видео и аудиоканалам, а иногда — и текстовыми сообщениями, но... Это — тоже трудное дело, особенно, когда множество разумных органиков с каждой секундой, минутой, часом всё острее, полнее и глубже понимают, осознают, какая война их всех без малейшего исключения ждёт впереди.

Луис со свойственной ему, компьютерщику, беспощадностью, которая сродни машинной, как-то сказал (уже после того, как фрегат 'Нормандия' покинул пределы орбиты Идена), что она, Ванесса, взяла на себя функции, а может быть — и обязанности матриарха Бенезии. И выполняет их по-своему, но — полно и качественно.

Ванесса выслушала короткий спич Луиса, возражать и высказывать 'соображения' не стала. Пусть он считает так. У каждого из 'четвёрки' уже есть свой сектор работы, есть задачи, которые он и только он будет выполнять. Если Ванессе досталось общение, разноплановое и разноуровневое, с другими разумными органиками по широкому кругу вопросов. Что-ж, это — не менее важное дело, чем поиск, описание и защита многочисленных протеанских артефактов. С артефактов начнётся участие 'четвёрки' и их сподвижников в общем большом деле противодействия Жнецам. Но на этом их участие не закончится. Уже сейчас артефакты — только одно из направлений работы 'четвёрки' и связанных с ней детских групп. Если война — всеобщая, то и сопротивление врагу должно быть всеобщим. Иначе — не победить.

Явик и протеанские артефакты Иден-Прайма. Сортировка, слежение, защита. Расовые методики работы

'Нормандия' ушла от Иден-Прайма. Явик подумал об этом, запирая за собой дверь каюты и включая на 'коридорной' стороне ярко-красный сигнал ВИ замка. Темнота, царившая вокруг, не напрягала — протеанин прошёл к саркофагу, открыл крышку и стал доставать из пазов укладки с кристаллами. Один за другим оживали настенные экраны, показывая карты, схемы, таблицы. В графиках и диаграммах пока необходимости не было.

Иден-Прайм... Явик и не мечтал вырваться когда-нибудь с этой планеты. Он воевал на ней. Держал позицию, атаковал, уничтожал и ослаблял врагов. Как теперь осознавал особенно чётко, уже тогда понимал: эта планета станет последней точкой на его не слишком богатой 'звёздной карте', своеобразном дополнении к 'послужному списку', как выразились бы земляне.

Отступая к Цитадели подземной базы, многим протеанам так и не удалось найти свои саркофаги. Да, возможно, для нынешних разумных органиков это звучит примерно так же жёстко и неприятно, как, например 'свой гроб' или 'своя могила'. Но... для чистокровных протеан это было обычно и не вызывало никаких — ни положительных, ни отрицательных — эмоций. Хочешь быть на вершине власти — познавай мир и его глубины в возможной полноте и детальности. Тем более что большинство разумных органиков не любят напрягаться. Потому те, кто хочет и любит и может напрягаться — всегда будут как минимум — в выигрыше, а как максимум — они будут практически постоянно на вершине могущества и влияния.

Впрочем... Технологии протеан позволяли обходиться малым. Потому не было большой и значительной разницы в том, в чей саркофаг пришлось лечь... У людей есть интересное выражение 'в гробу карманов нет'. Если считать саркофаг гробом, то... Это выражение не работает. В саркофаге — любом — было предостаточно карманов. Своеобразная спасательная и эвакуационная капсула. Не в миниатюре — в натуральную, так сказать, величину. И комплект был там стандартный, не на все случаи жизни, но для минимума — вполне достаточный. Основа-то — всё равно в личности отдельного протеанина. А все эти 'гаджеты' — костыли и прочие подпорки. Не много стоит раса, становящаяся бессильной вне 'скорлупы' своей технической и технологической мощи.

Способность протеанина Явика обходиться без 'обвесов' скафандра многочисленными приборами и оборудованием стала одним из оснований для страха, испытываемого поначалу почти всеми — за небольшим исключением — нормандовцами, а затем — очень многими иденцами. Что и уточнять — и земляне, и их соседи-инопланетяне иногда — а бывало — и достаточно часто — просто не умели помыслить себя вне этой 'скорлупы' из 'гаджетов'. Считали, что чем толще и разнообразнее детальки 'скорлупы', тем лучше. И очень боялись заглянуть себе самим в душу, в сердце, в разум, в саму суть. Не знали они себя. Не знали. А вот Жнецы — знали. И потому умели раз за разом успешно укладывать в пасту десятки цивилизаций разумных органиков. В лучшем случае, наверное, эти разумные органики могли бы сотню-другую-третью лет посопротивляться, но финал... Он был один и тот же. Гибель всех разумных органиков, в очередной раз — тот самый Цикл — населявших галактику.

Дело даже не в том, кого среди них следует считать высокоорганизованными, кого — среднеорганизованными, а кого малоорганизованными или с той же градацией — развитыми. Дело, в том числе, и в скорости осуществления необходимых внутренних и внешних изменений. А скорость была... мягко говоря, как всё чаще убеждался Явик, крайне недостаточной. И протеане, его погибшие и выжившие соотечественники, и соплеменники, здесь не могли бы сыграть роль стопроцентного примера — 'вот так надо развиваться и так надо совершенствоваться'. Протеане слишком рано начали отступать. Да, огрызаться, сопротивляться, но — отступать.

Перебирая содержимое 'карманов' саркофага, Явик откладывал на пол каюты 'пеналы' и укладки с кристаллами. Не хотелось, очень не хотелось включать сразу вот так, во 'взрывном' режиме многие части 'технологической и технической оснастки', но... 'Четвёрка' на Идене — дети, их нельзя нагружать свыше определённого предела, они должны чувствовать и видеть помощь, поддержку. Да и выпускать с Идена после снятия информационной блокады корабли, на которых, скорее всего, уйдут к другим населённым мирам многие протеанские артефакты — нельзя.

Кое-что для усиления защиты от хищений удалось сделать и до отлёта, и во время отлёта, и сразу после отлёта с планеты. Но, ясно же, что многие разумные органики — как обыватели, так и приближённые к властным вершинам, рассматривают экипаж фрегата-прототипа 'Нормандия' как смутьянов. И потому очень заинтересованы, чтобы ни фрегат, ни члены его экипажа никогда в самое ближайшее время не возвращались на Иден. Потому сейчас многие из пребывающих на Идене 'заинтересованных в болотном спокойствии лиц' испытывают даже некоторое облегчение. Прототип идёт к Цитадели, пусть с ним тамошние обитатели разбираются.

Настало время усилить давление, усилить контроль, усилить управляемость ситуации. Для этого надо подключить расовые личностные и расовые технологические возможности. Развернуть их применение оптимально, тем более что на Цитадели их придётся задействовать в ещё большей степени.

Явик выпрямился, закрыл крышку саркофага, сел на капсулу, наклонился, стал сортировать укладки, лежащие на полу. Что-то придётся задействовать в самое ближайшее время, а что-то надо будет отложить до того момента, когда фрегат-прототип приблизится к Цитадели едва ли не вплотную. Хотя, учитывая туман вокруг станции... Этот момент очень трудно определить однозначно. Да и не нужно, наверное.

Хорошо, что служба РЭБ согласилась с тем, чтобы протянуть в каюту, занимаемую протеанином, дополнительные кабели связи. Сотрудники службы уже привыкли к тому, что протеанин часто получает и отправляет глубокозашифрованные послания. Пришлось, конечно, пояснить Ингвару и его коллегам, что там — и тексты, и снимки, и таблицы. Нельзя бросать детей на амбразуру, нельзя. Да и самому протеанину надо держать планету под контролем и влиянием — ослаблять 'колпак' — недопустимая роскошь.

Дети... Для кого-то они ещё — несмышлёныши, а для кого-то — вполне взрослые люди. Если уж многие взрослые в ряде моментов неотличимы от детей по своему поведению, то... Условности, условности. А куда деваться от условностей, если у большинства разумных органиков об окружающем мире представлений устойчивых — слишком мало. Учёные — они тоже безответственными бывают очень часто. Как говорят земляне, 'прокукарекал, а там хоть и не рассветай'. Вот и 'кукарекают', а потом ищут гуманизма и мягкости у быстро 'нарисовавшихся' вокруг судей и прочих оппонентов. Нет, сейчас выпускать Иден из-под своего влияния нельзя. Надо выдержать линию.

Джессика, Мигель, Луис, Ванесса, их родители и приятели с друзьями... С кого-то же надо начинать санацию Идена? Вот с них и пришлось начать. Редко, конечно, 'четвёрка' имеет возможность прислать многостраничные доклады. Чаще — короткие сообщения-рапорты. Это — нормально. У протеанина есть и другие возможности — всё же Иден — не только что открытая планета, на ней и правоохранительные структуры есть, опирающиеся, в том числе и на писаные законы. Этот инструмент обычно, как помнил и понимал Явик, используется далеко не в полной мере. Лень человеческая никуда не делась. Передали планету цитадельские сидельцы землянам, а те и не стали напрягаться. Может, и правильно, что не стали, всё же напряжение — физическое, интеллектуальное, психическое — сокращает срок жизни разумного органика. А это не каждому понравится — и в качестве перспективы и в качестве реальности.

Да, может быть, не сразу удастся 'раскачать' правоохранителей, но... Расовые технологии воздействия тоже можно применить. А от них на всём Идене укрыться будет нельзя. Проверено.

Так что... Выявление, сопровождение, накопление компрометирующих данных, паковка этих данных в удобоваримые для наиболее тупых и ленивых правоохранителей 'пакеты', отправка, обеспечение 'проникающего воздействия'. Есть законы, есть местные постановления, есть даже процедуры, кое-как прописанные. Пока там провернётся машина бюрократическая в сторону даже не совершенствования — отмены этих 'механизмов' — можно сделать многое для укрепления давления 'снизу'. 'Четвёрка' окрепнет, наберёт силу, сможет 'накрыть' Иден. Сейчас это необходимо для того, чтобы остальные иденцы поняли: за них, без них и для них никто не будет особо напрягаться. Не просто поняли — осознали и свыклись с необходимостью... Да, да, напрягаться, преодолевать, превозмогать. Удобная журналистская формулировка: гражданская ответственность, гражданская активность. Но силу этой активности и ответственности, полную силу вряд ли кто из иденцев хотя бы в минимальной степени ощущал. Не любят люди — и не только люди — напрягаться и превозмогать. А теперь — придётся. Теперь надо будет свыкнуться с такой необходимостью. Потому что надо будет выжить и выстоять под первым, самым мощным, сильным, а главное — неожиданным, внезапным ударом Жнецов. Слово 'удар' многие журналисты теперь в своих писаниях оформляют с заглавной, прописной буквы. Подчёркивают важный смысл этого слова.

Сообщения от 'четвёрки' приходят более-менее регулярно. Да, написаны они простым языком, без излишнего канцелярита. Эмоции с чувствами тоже присутствуют, всё же авторы этих сообщений — дети, ну, в очень лучшем случае — подростки. Всё условно в этих 'делениях'. Можно по этим сообщениям отслеживать, как работают взрослые, основные системы, обеспечивающие пресечение вывоза и иного незаконного использования протеанских артефактов. 'Полный колпак' должен быть действительно полным, потому что именно Иден стал кузницей кадров Сопротивления, планетой, население которой — так уж повернулась ситуация — столкнулось с реальностью Жнецов как уничтожающей всю разумную органику силой. Встряска получилась сильная, но она и должна быть такой. Теперь иденцам — не всем, так многим — надо будет преодолеть себя в очень многом... Чтобы не стать гарантированными жертвами первого удара Жнецов. Ошеломляющего, лишающего воли к сопротивлению.

Протеане... не хотят, чтобы иденцы — и не только они — погибли в огне Столкновения со Жнецами. Потому... надо сделать всё, чтобы помочь нынешним расам разумных органиков выстоять. Если люди — молодая раса, им придётся действовать предельно нестандартно. У землян — немало задатков — своих собственных, эволюционных, а не сформированных протеанами. Эти задатки надо будет использовать, чтобы образовать из конгломерата рас оружие возмездия, способное уничтожить, именно уничтожить Жнецов, прервать череду Циклов, прервать череду Жатв.

Далеко не всегда, во всяком случае — не часто эволюция даёт возможность объединить усилия Старших и Молодых рас. Потому это объединение, его потенциал, его энергию надо использовать в максимальной степени. О том, что протеанин — один-единственный — выжил, теперь известно многим разумным насельникам нынешней Галактики. Часть из них хорошо понимает, что выживший должен будет рано или поздно воспользоваться своими расовыми возможностями и способностями — когда частично, а когда и в полной мере. Да, он может восприниматься как чужеродный элемент, но это нормально — далеко не всегда вокруг разумного органика только друзья, коллеги, товарищи, приятели, родственники. Потому ясно, что использовать свой расовый потенциал протеанину придётся в той или иной степени почти постоянно.

Мастерство Старшей расы состоит в том, чтобы, прежде всего, использовать потенциал ныне живущих и ныне существующих рас — те части этого потенциала, которые по тем или иным причинам не используются в обычных, не кризисных условиях реальной, вполне обычной жизни. И только если этого полно, чётко и направленно-эффективно использованного потенциала окажется недостаточно — добавить к нему потенциал возможностей и способностей представителя Старшей Расы. Да, одного единственного, оставшегося 'на свету', но... Как говорят земляне — и не только они — действовать надо, опираясь не только на число, но и на умение. Прежде всего — на умение.

Надо многое теперь делать по-другому, по-новому. Рассчитывать на то, что разумные органики, вступившие в пору так называемого 'среднего возраста', не говоря уже о тех, кто укрепляется или уже укрепился в рамках 'старшего возраста' будут способны к быстрым, эффективным и реальным изменениям, по меньшей мере — наивно, а по большей — глупо. Потому ставку надо делать на молодёжь, хотя... Старшие поколения всегда склонны считать малышей несмышлёнышами и глупцами — так удобнее, комфортнее, спокойнее. Кому? Да именно старшим поколениям — и те, что среднего возраста, и тем, что старшего возраста. Молодёжь — быстра, остра, мобильна, способна к глобальным и локальным изменениям, к быстрым эффективным контактам, не отягощённым множеством протоколов-реверансов. Потому придётся опираться на 'четвёрку' и помогать ей в приоритетном порядке, что, собственно, реально и регулярно делается.

Отвлёкшись от сортировки-перебирания разложенных на полу каюты укладок и пеналов, Явик включил свой наручный инструментрон. От ярлыков сообщений немного зарябило в глазах — всё же он на несколько оказавшихся слишком долгими минут прервался, ушёл со связи. И теперь надо было побыстрее 'разгрести завалы', отсортировать, отреагировать. Просматривая записи в информационных 'баллонах', протеанин сортировал ярлыки — какие-то продвигал вперёд, в начало, какие-то — в конец. Эта работа отняла ещё несколько минут. Пока эта задержка не критична, но... Уже сейчас ясно, что пора сокращать продолжительность таких пауз. Для него это — возможно и привычно, а для 'четвёрки' и её сподвижников? Не для всех, не везде и не всегда. К огромному сожалению.

Да, Джессике, Ванессе, Луису и Мигелю теперь придётся напрягаться не по-детски. Впрочем... Если вспомнить, что когда-то, по космическим-то меркам — совсем недавно — продолжительность жизни землян составляла каких-то тридцать лет, то... тогда напрягаться приходилось и детям, так как начинать напрягаться следовало приучаться слишком рано.

По нынешним-то оценкам жизнь раньше была менее интенсивной, что, впрочем, тоже справедливо подмечено, но ведь воевали и тогда. Пусть между собой, но война — это скорость, быстрота, натиск, эффективность. Так что медлить тоже не приходилось. Как-то ведь справлялись, не доживавшие и до личного полувекового юбилея земляне долгие века? Пусть и не знали ничего о пятнадцати расах других разумных органиков, не знали, что Земля — это планета, обращающаяся вокруг Солнца... Хотя... Зачем тогдашним землянам по большей части — обычным неграмотным людям все эти 'деталюшки' знать-то. Не за чем.

Детям всегда доставалось. И хорошего, и плохого. Полной мерой. Взрослые в угоду своей идентичности и своему душевному спокойствию не всегда признавали, что дети страдали тоже. Отсутствие единства, отсутствие согласованности. За это протеане заплатили двумя тысячами лет постепенного, но неуклонного отступления перед флотами Жнецов и их пособников, а иннусанонцы... Вполне возможно, они заплатили ещё более быстрым переходом из категории 'вполне живые' в категорию 'безусловно мёртвые'. Нет, если вопрос стоит не только о сопротивлении, но и о разгроме Жнецов, то... Надо преодолевать и отсутствие единства и отсутствие согласованности быстро и качественно.

Прочитывая содержимое файлов, раскрываемых в отдельных 'окнах' после выбора конкретных ярлыков, Явик обдумывал новую информацию, сортировал её, анализировал, связывал с уже известными 'детальками', планировал пути и пункты дальнейшего изучения и реагирования, составлял на отдельном экране тексты сообщений, которые предстояло отослать в ближайшее время.

Обычная работа, столь привычная для офицера высокого ранга, почти 'штабисту'. Протеане никогда не были чистыми 'штабистами', они предпочитали воевать 'в поле' чаще, чем находиться позади войск, в уютных городках штабных подразделений. Наверное, в том числе и поэтому им удалось избежать опасности панического отступления перед 'катком' Жнецовских флотов. Паникёры? Да, были. Отрицать это — глупо. Протеане — не однородны. И теперь.... Предстояло помочь выстоять другим расам.

Какие-то из подготавливаемых к отсылке файлов будут важны для 'четвёрки', какие-то — для их сторонников и сподвижников, а какие-то уйдут прямо во 'взрослые' части иденского общества. Слежение, контроль, управление. Всё это надо делать в комплексе и тогда удастся сохранить на Идене всю совокупность протеанского наследия, тогда можно будет обеспечить сохранность этого наследия, дать возможность местным жителям — не только землянам, кстати — изучить это наследие и легально и быстро и профессионально.

Да, понапрягаться иденцам придётся. Но тогда, когда ты оказываешься перед перспективой окончания своего существования... Тогда в разумном органике может проснуться не только воля, но и тяга к жизни. То, что, возможно, в слабой степени отражено в известной человеческой поговорке 'перед смертью — не надышишься'.

Есть файлы, важные для штабной работы 'четвёрки'. Есть файлы, важные для конкретного члена 'четвёрки'. Есть файлы, важные для 'ближнего кольца' сподвижников и сторонников. Есть файлы, важные для родителей членов 'четвёрки' и их ближайших родственников и знакомых. Дифференциация служит единению. Парадокс? Для протеан — это рабочая технология, а для многих землян и их инопланетных соседей — вполне может сойти за парадокс. Всё равно придётся реагировать быстро и эффективно.

Благодаря задействованию своих расовых технологий, Явик выходил за рамки, диктуемые иден-праймовскими письменными законами и чиновничьими установлениями и процедурами, вскрывал пробелы и недостатки в правилах и нормах, указывал пути обхода вредоносных процедур и сценариев. Да, многие из этих процедур были заметны и понятны многим иденцам, но... Сейчас важна скорость и полнота использования этих недостатков в целях подготовки Идена и его населения к Удару Жнецов.

Сортировка иден-праймовских протеанских артефактов продолжалась. Явик выполнял свою угрозу установления тотального контроля над протеанским наследием, наполнял её реальным смыслом и содержанием, задействуя правоохранительные структуры, влияя дистанционно множеством доступных ему средств и добиваясь реального положительного результата. Приходилось подталкивать, обеспечивать, стимулировать, настаивать и заставлять. Конкуренцию за артефакты древней расы ни в теневом, ни в легальном секторах оборота никто не может отрицать. Всегда существует возможность реализации сценария силового перераспределения. Важно сделать всё, чтобы в результате задействования такого сценария не пострадали сами артефакты. Можно сколько угодно вопить, негодуя, что 'люди гибнут за металл', но... Не будь стимула — наличия протеанских артефактов на Идене — многие иденцы и другие земляне не стали бы чрезмерно активничать. А если уж они ввязались в оборот протеанских артефактов, то должны понимать: с появлением выжившего протеанина их права на обладание, распоряжение, владение и изучение этих артефактов — изменены слишком реально и чётко.

Да, внешняя сила. А как иначе? Надо ведь контролировать, ограничивать и карать не только 'теневиков', но и вполне легальных исследователей, тех же академических учёных, к примеру. Тех же археологов. Потому что далеко не все тайны артефактов должны быть поняты, далеко не все особенности артефактов должны быть раскрыты и осмыслены вот прямо сейчас, даже если это — вполне легально. Потому что есть разница в пятьдесят тысяч лет. Да, календарная, но влекущая за собой с необходимостью и неотвратимостью разницу в готовности к пониманию и овладению. Люди говорят: 'всему своё время'. Даже сейчас, когда, казалось бы, любой протеанский артефакт может способствовать укреплению защиты от флотов Жнецов и их пособников, готовых вот-вот вторгнуться в пределы Галактики, нельзя показывать нынешним разумным органикам всю силу и мощь, скрытую в протеанских артефактах. Понимание и готовность к ответственному, продуманному использованию. Именно так. Только так и никак иначе.

Да, не будь выжившего протеанина Явика, всё было бы так... как было. Что-то поняли, что-то познали, что-то как-то активировали, вызвав определённые последствия. Но теперь... теперь надо сохранить следы материальной культуры протеан. Стремление сделать всё для того, чтобы протеане не исчезли, как понимал теперь Явик, не позволило ему самому окончательно впасть в отчаяние, когда он не знал ещё, что кроме него выжила почти сотня соплеменников. Хотя... Может быть, это была и часть реализации стремления 'убежать от войны'. От очередной войны со старым врагом в новых, существенно изменившихся условиях. Да, он хорошо помнил о том, как увидел Жнеца-наблюдателя, как напрягся. Понимал, что это напряжение отметил Шепард, да и не только он. Старый враг — вернулся. И теперь судьба распорядилась так, что и Явику и выжившим протеанам придётся столкнуться снова со Жнецами и их новыми, рекрутированными уже из нынешних разумных органиков, пособниками. Всё это, конечно, напрягало, лишало покоя и стабильности. На этом фоне забота об иденской совокупности протеанских артефактов выглядела... Как некая игра, приличествующая разве что подростку, только-только пробующему войти в реальную строгую и горькую взрослую жизнь. Игра, недостойная взрослого, сложившегося телесно и личностно элитного офицера-спецназовца.

Явик не считал, что он играет. Потому что всегда помнил о том, что родные, материнские планеты протеан были распылены Жнецами. На их месте теперь — облака космической пыли, так и не рассеявшиеся за пятьдесят тысяч лет. У протеан — живое и богатое воображение, но представлять себе такую картину... очень больно. И если ему суждено было проснуться на Идене — планете, входящей в своеобразный 'золотой фонд' населённых миров Протеанской империи, то надо было начать с сохранения протеанского наследия на ней, что Явик и сделал так, как смог. Не одномоментно, сумев заставить себя продолжить своё деятельное участие в процессе сохранения протеанских артефактов и после ухода 'Нормандии' с Иден-Прайма.

Теперь, когда рядом — пусть и немногочисленные, но выжившие протеане, соплеменники, такая работа ещё более важна. У протеан к моменту их возвращения в открытый мир, в сообщество разумных органиков после противостояния со Жнецами должна быть не только своя новая материнская планета, но и своё представление о Галактике, накрепко, намертво связанное с протеанским наследием — материальным и духовным. Цепочка не должна прерываться — протеане живут долго, несколько тысяч лет для каждого протеанина — далеко не предел.

Иден-Прайм стал начальной точкой, точкой отсчёта для этой огромной и сложной работы, но она... позволяла отвлечься и очень глубоко переключиться, уйти от мыслей о прошлой и грядущей войнах. У протеан должны быть свои точки соприкосновения с нынешней галактикой и её обитателями. Протеанское материальное наследие — важная часть совокупности этих точек соприкосновения.

Далеко не сразу после победы над Жнецами протеане выйдут из тени. Явик это понимает очень остро и полно. Пройдут, возможно, десятки лет, если считать с даты, признанной как дата официального окончания противостояния со Жнецами, победного для обитателей Галактики противостояния, прежде чем протеане проявятся в Галактике открыто. И всё это время протеанское наследие должно быть защищено от исчезновения.

Конечно, если война будет затягиваться на десятилетия и на столетия, протеанам придётся проявиться намного раньше. Повысив своим прямым вмешательством шансы нынешних разумных органиков на победу в противостоянии. Но и тогда будет важно доказать своё право стать частью нынешней совокупности рас разумных органиков раскрытием части смыслов протеанских артефактов.

Приходится планировать, просчитывать варианты, сценарии, приходится выдвигать и отбрасывать гипотезы. Надо понять и принять как факт, что Жнецы каждый раз внимательно и детально изучают, наблюдают, собирают информацию, готовятся нестандартно, индивидуально к очередному витку противостояния с разумными органиками, к очередной Жатве. Для них Жатва — любая — не рутинная процедура, а действительно противостояние. 'Раз на раз не приходится' — говорят многие земляне и Явик склонен согласиться со смыслом этого высказывания. Действительно, каждая Жатва уникальна, ведь оппонентом у Жнецов каждый раз выступает новая совокупность цивилизаций разумных органиков. Возможно, что редко когда Жнецам, как цивилизации полумашин, противостояла единая цивилизация органиков. Возможно, что далеко не всегда все цивилизации разумных органиков в одинаковой степени противостояли 'креветкам'.

Возможно. От обилия и разнообразия таких возможностей могла пойти кругом голова, но... Надо было сохранять спокойствие, надо было находить решения множества проблем и вопросов. Потому... Разные сообщения приходилось получать Явику с Иден-Прайма. И сухие деловые документы, оформленные по всем правилам канцелярско-бюрократического искусства, и чрезмерно эмоциональные и чувственные сообщения и обращения, и информацию, упакованную в формы, находящиеся где-то между этими двумя 'пределами-крайностями'.

Явик работал. Действовал. Влиял. Реагировал. И находил в этом странное удовлетворение. Для него война уже началась. Для чинуш-иденцев — она ещё даже и не планировалась. Многие жители Идена тоже совершенно искренне считали, что вокруг — мир и ни о какой войне нет необходимости даже на секунду задуматься. Вряд ли это благостное отношение — следствие привычки. Тут сложнее.

В большинстве случаев во множестве учебников и даже умных книг древняя история излагается предельно сжато, коротко, нечётко, даже мифологично. Да, редко кто из авторов и составителей ударяется в крайность излишней сказочности, но... Так уж устроена психика разумных органиков, что сориентирована, прежде всего, на обеспечение интересов существования-жизни в настоящем времени, а не в прошлом. И тем более — не в будущем. 'Жить в отсеке сегодняшнего дня' для многих разумных органиков — безотносительно к расовой принадлежности — и спокойнее, и привычнее, и комфортнее. Даже ограничившись одним днём, а то и одним часом далеко не каждый разумный органик способен действовать, мыслить, воспринимать окружающую действительно 'на полную' используя свои возможности и способности. А тут... Тут явная близость к 'Грани', дыхание которой уже чётко и вполне явственно ощущают слишком многие разумные органики.

Стремясь сохранить стабильность — хоть реальную, хоть умозрительную — чиновники пытаются что-то сделать, но инерция их мышления усугубляется инерционностью деятельности и неспособностью к мгновенным воздействиям не вполне реальную ситуацию во всей её сложности. Да, вроде бы ограничиваясь только защитой от неправомерного и вредоносного использования протеанского наследия, Явик не мог не интересоваться всеми сопутствующими проблемами и вопросами. Армия могла быть самодостаточным организмом только в одном случае — если она выставляла надёжную, эффективную защиту против недостатков, свойственных гражданскому, штатскому обществу. Тогда она могла быть, а не казаться профессиональной, требующей от разумного органика всей жизни — от юности до старости включительно.

Можно было переловить всех курьеров, можно было их допросить, вскрыв схемы и наказав помощников и пособников. Но это — только часть решения проблемы. Какие-то артефакты Явику приходилось распылять, а затем — снова собирать воедино уже вне зоны любой мыслимой доступности для очень многих иден-праймовцев. Какие-то артефакты приходилось насильно, используя расовые технологии и возможности, изымать из рук перевозчиков и недобросовестных владельцев и посредников с тем, чтобы передать их под ответственное хранение энтузиастам и подлинным знатокам. Какие-то — побудить исследовать в самое ближайшее время, подсказав учёным средства, способы и методы получения необходимой информации — не секрет, что очень многие дипломированные умники-разумники страдали 'слепотой невосприимчивости' в ошеломительных по меркам выжившего протеанина, масштабах.

Хорошо, что теперь нет необходимости выходить за пределы фрегата, можно ограничиться дистанционным воздействием. Да, для кого-то из нынешних разумных органиков такое воздействие будет слишком необычным и непривычным, но... Явик выполняет свою часть договора, в основном занимается защитой протеанского наследия. Многим обитателям Идена понятно, что это наследие столь многогранно и сложно, что не может не затрагивать многие стороны нынешней обычной рутинной жизни. И потому более-менее спокойно иденцы относятся к тому, что влияние единственного выжившего протеанина простирается далеко за пределы интереса к протеанским артефактам и их безопасности.

Важно не впасть в другую крайность — не начать подменять собой 'четвёрку' и её сподвижников. Пусть они сами действуют, достигают успехов, ошибаются, исправляют недостатки, контролируют, анализируют, влияют, взаимодействуют. Это теперь в очень значительной степени и надолго — их мир, их Галактика. Они — очень разные. Протеане стремились, пусть медленно, но неуклонно, к единству, но, может быть, разность, неодинаковость тоже содержат в себе уникальные и действенные ключи к победе над Жнецами. Именно к победе, а не только к успеху в сопротивлении Первому Удару. Для протеан Первым Ударом стала активация Цитадели, приведшая имперскую расу к тотальному обезглавливанию. Каким будет Первый Удар для нынешних обитателей галактики — можно только предполагать. Ясно, что он уже не будет одномоментным — Жнецы вполне в состоянии измыслить и реализовать какой-нибудь новый сценарий. Скорее всего, Первый Удар будет комбинированным — и моментальным и 'ползучим'. К нему надо тоже подготовиться.

Отвечая на запросы, Явик влезал в детали, просматривал файлы с дополнительной информацией, прибывшие из самых разных баз данных, обдумывал взаимосвязи, использовал привычные для нынешних разумных органиков процедуры, механизмы и структуры, ограничивая себя в свободе обращения к расовым протеанским возможностям и способностям. Пусть нынешние расы раскрывают свой собственный потенциал. Протеане, даже выжившие, не могут обеспечить всех нынешних насельников галактики беспроблемным существованием. Как не смогут и воевать со Жнецами в одиночку.

Постепенно росло количество файлов в папке 'Отправить'. Уменьшалось количество файлов в папке 'Входящие'. Несколько файлов отправилось в папку 'Отложенные'. Надо подумать подольше, посмотреть повнимательнее, поднять дополнительные данные. Протеанские артефакты не должны сразу обрушиться на иден-праймовцев, они должны войти в их бытие постепенно, как вошли протеанские башни. Явик знал, что работа только-только начата, что она продолжается, понимал, что она должна быть продолжена, в том числе и потому, что впереди — пребывание нормандовцев на Цитадели. Уже сейчас он понимал, пусть и не полностью, насколько сложным оно будет для него. Понимал и готовился к тому, чтобы продолжать свою работу для иденцев даже там, где ему будет очень горько и очень тяжело — на Цитадели, ставшей мгновенной могилой для цвета Протеанской империи, местом гибели попавшей под индоктринационное воздействие его возлюбленной — азари. Эту тяжесть придётся перенести, эту горечь — стерпеть. Потому что впереди — длительный, сложный и очень трудный полёт по Галактике.

Саркофаг был снова открыт. Его карманы заполнялись укладками и пеналами. Кристаллы теснились рядами в гнёздах держателей. Светились, переливаясь приятной для протеанских глаз сложноцветной радугой, настенные экраны и экраны расового и офицерского инструментронов. Явик переходил от стены к стене, взглядывал на пластины мониторов, касался когтями сенсоров виртуальных клавиатур, изредка отмечая стремительность смены цифр на табло каютных часов.

Как всегда, когда идёт напряжённая работа, время течёт очень быстро. Нельзя терять темп, нельзя терять полноту вовлечённости. Главное — он выжил, вернулся в этот мир, сможет снова вступить в борьбу со старым врагом, которого, вполне возможно, на этот раз сможет одолеть, победить, отправить в небытие.

Да, теперь протеанские артефакты на Идене — под усиленным контролем, теневые дельцы потеряли значительную часть свободы владения и распоряжения, а также перераспределения протеанского наследия. Именно наследия, которое должно стать важным, значительным и ценным не только для протеан, но и для нынешних рас разумных органиков. Постепенно и, хочется верить, что неуклонно, иденцы просыпаются от спячки, повышают интенсивность и полноту своей индивидуальной и коллективной жизни. Да, Жнецы могут не воспринять эти импульсы как угрозу, но... То, что имеет своё начало, имеет и свой конец. Слишком долго и слишком постоянно 'креветки' побеждали в битвах с расами и цивилизациями разумных органиков. Наверное, стоит напрячься для того, чтобы победить Жнецов и — продолжить жить в огромной, многоликой и сложной галактике. Дать возможность вернуться и расцвести наследию ушедших в небытие носителей разума.

Лёгкое касание когтя клавиши на виртуальной клавиатуры — и в окне почтового клиента пошли 'столбики', обозначающие ход процесса шифровки отправляемых файлов. Адресатов — много, надо преодолеть 'эффект паузы', показать, что контроль и слежение — не ослаблены, что никакой свободы в обращении с протеанским наследием ни для кого из разумных органиков больше не будет.

Глядя на растущие 'столбики', Явик думал о том, что сегодня ему удалось избежать многих проблем. Если бы он промедлил ещё несколько часов — пришлось бы применять многие расовые возможности и технологии. Нельзя ими пользоваться часто и массово — время для таких 'всплесков' ещё придёт, когда развернётся во всю силу противостояние со Жнецами и их пособниками. А пока — надо готовиться. Надо формировать фундамент и каркас системы, способной сломать хребет этой расе 'уничтожителей'. Они — не идеальны, они — реальны, а значит — смертны. И на этот раз их необходимо умертвить.

Снова начали расти столбики, обозначающие приход новых сообщений. Автоматика расового инструментрона включила в работу обычные программы текущего анализа и сортировки. Какие-то пришедшие файлы сразу раскрывались на настенных и инструментронных экранах в отдельных окнах — они были важны. И на них требовалось отреагировать немедленно. Какие-то — вполне могли подождать несколько часов. А какие-то содержали в себе информацию в значительной степени перспективного характера — с ознакомлением с их содержимым можно было подождать даже несколько суток.

Нельзя позволять себе замуроваться надолго в каюте — внимания и участия протеанина ждут очень многие нормандовцы. Надо в очередной раз выйти за пределы своего обиталища, надо познакомить нормандовцев с мощью и совершенством Маяка. Должен быть сделан следующий шаг к осознанию нынешними коллегами единственного, оставшегося 'на свету' протеанина невозможности передачи Маяка в руки цитадельских сидельцев и их умников-разумников.

Прохаживаясь вдоль стен с экранами — где погасшими, а где ещё продолжавшими светиться, Явик иногда взглядывал на экраны инструментронов — и настольного и наручных. Всё же четыре глаза, способных фокусировать и направлять взгляд независимо — большое подспорье в активной и интенсивной работе с информацией. Ощущение своей ненужности, брошенности, слабости отступает всё дальше и глубже, ослабевает. Импульс, связанный с отслеживанием ситуации с протеанскими артефактами, отработан вполне успешно, следующий ожидаемый импульс, связан с Маяком. Надо готовиться к 'переключению'.

Явик и его работа с Маяком. Ознакомление нормандовцев с артефактом и его содержимым

Один за другим гасли настенные экраны. Несколько секунд — и погасли экраны наручных инструментронов, следом за ними погас экран настольного инструментрона. В каюту вернулась темнота и почти полная тишина. Явик ходил кругами, изредка меняя направление — у него теперь были несколько минут, чтобы обдумать многое, прежде чем покинуть каюту и направиться в трюм.

Да, протеанский маяк с Иден-Прайма теперь находился на борту земного фрегата-прототипа 'Нормандия'. По меньшей мере, у Советников Цитадели не было теперь особых оснований отряжать несколько кораблей ни к планете, ни к боевому разведчику с задачей взять ситуацию под полный контроль и управление. Пока что, вполне возможно, Советники полагают, что Маяк на борту 'Нормандии' направляется к Станции и очень скоро исчезнет в недрах цитадельских научных лабораторий, находящихся под контролем троицы сидельцев. Об остальных Советниках Явик тоже помнил, равно как и о том, что на самом деле они не играли сколько-нибудь заметных ролей.

Да, Советникам Цитадели уже многое известно о том, что произошло на Иден-Прайме. Многие детали и взаимосвязи между ними — тоже известны. Наверное, Советники, во всяком случае — эта первенствующая троица — не раз встретились и переговорили, обсудили и запланировали. Всё обычно. Ничего особенного.

О Маяках и раньше многим разумным органикам было многое известно. Хотя бы в общих чертах. Известно было, например, что это — крайне редкие находки и потому — крайне ценные артефакты, на которые очень быстро, как говорили люди, стали 'накладывать свои лапы' именно Советники Цитадели. Чем бы эта троица с их помощниками ни руководствовалась — именно у них оказывались — часто в результате реализации многоходовых комбинаций — эти приборы, после чего информация о них прекращала появляться в Экстранете, планетных Интернетах и даже в виде более-менее общедоступных пластобумажных документов. Впрочем, у других разумных органиков всегда хватало текущих проблем, чтобы задумываться над тем, что же случилось с очередным Маяком.

Протеанские Маяки. Да, сейчас о них уже кое-что известно. Но... всё же разумные органики привержены своей 'нише' способностей и возможностей. Поэтому в почти что любом сообщении о протеанских Маяках обычно заявляется, что это — части древней протеанской технологии, примеров которой, кстати, осталось не так уж и много. Комментаторы и авторы текстов вынуждены, следуя правде, заявлять о том, что Маяки влияют на сознание разумных органиков, не используя аудио или видео. А значит — по большей части — непознаваемо для большинства нынешних разумных органиков независимо от уровня образования и вовлечённости в занятия теоретической или практической наукой.

Предположение, достаточно давно сделанное Явиком о том, что скорость развития цивилизаций разумных органиков в этом Цикле недопустимо низка, в очередной раз подтверждалось фактами. Далеко не все нынешние разумные органики интересовались Маяками профессионально. Наверное, эволюции или природе или иным Высшим Силам, в конце концов, наскучило наблюдать, а может быть — и обеспечивать столь неспешное 'переползание' разумных органиков с уровня на уровень, поэтому была дана возможность выжить Явику и его оставшимся 'в тени' соплеменникам. И теперь необходимость пояснить развёрнуто и чётко то, что же такое протеанские Маяки хотя бы нормандовцам становилась всё более определённой и доказуемой. А значит... Значит, придётся провести определённую подготовительную работу.

Знали ли о Маяках что-либо иден-праймовцы? Конечно, знали, в основном — из материалов Экстранета и планетного Интернета, ведь 'цитадельские сидельцы', раз за разом забиравшие в свои загребущие ручонки обнаруживаемые на просторах исследованной части Галактики Маяки практически никогда не давали никаких сколько-нибудь развёрнутых и достоверных информационных материалов в так называемый общий доступ. Потому-то обнаружение Маяка на сравнительно недавно переданной человечеству планете Иден-Прайм вызвало шок — мало кто мог спрогнозировать — а ведь спецы должны были — что молодая, едва-едва вышедшая в Большой Космос раса найдёт на недавно колонизированной планете такой ценный и важный артефакт.

Явику было легче. Хоть он и не был ни учёным, ни профессионалом в области информационных технологий, о Маяках он знал немало. Это была не просто протеанская технология и техника, это был их имперский уровень. Маяки не только хранили и передавали разнообразную информацию, они её обрабатывали по запросам, действуя в общегражданском, профессиональном, специальном, военном сегментах общепротеанской информационной инфраструктуры. Проще говоря, то, что Маяки воздействовали на сознание разумного органика без привычных для нынешних рас аудио и видео. Это означало, что протеане и их партнёры прошли большой и сложный путь развития. И это — прежде чем сумели не только полно и серьёзно адаптировать иннусанонские профильные разработки, но и создать свои собственные.

Предупреждение о Жнецах было одним из самых значимых, имело общепротеанский имперский уровень важности и естественно, было предъявлено в той или иной мере нескольким иденцам. Можно было согласиться, что само по себе обнаружение протеанского Маяка на Иден-Прайме — основание для неслабого шока — как в научной, так и в управленческой сферах, но... Маяки отличались друг от друга и размерами, и внешним видом, а ещё больше они отличались содержимым. Маяк, обнаруженный на Идене... Да, он, прежде всего, предъявил нескольким местным жителям главное сообщение о грядущем вторжении Жнецов. Так он был настроен и свою настройку он, как понимал теперь Явик, реализовал в полной мере. Это было, пожалуй, самое важное сообщение, доступ к которому не был ограничен ничем, кроме разве что способности разумного органика воспринять его содержание достаточно детально и связно.

Всё же Жнецы... достигли цели, которую, вполне возможно, они не ставили перед собой. С каждым разом возможности быстрого и полного совершенствования новых разумных органических рас существенно сокращались. Многое умели, знали, понимали иннусанон, но протеане не смогли полностью ни скопировать, ни адаптировать их информационные и связные технологии, не говоря уже о технологиях, применяемых в других областях науки и техники. Ещё меньше, как оказалось, умели, понимали и знали наследники протеан — нынешние расы разумных органиков. Понимать такое было горько и больно. Факт оставался фактом — Маяк если и воспринимался хоть как-то полно и чётко, то в силу конфискационной политики, проводимой цитадельскими Советниками, об этих артефактах достаточно быстро забывали. Учёные и исследователи теряли доступ не только к самим Маякам, но и к информации о них и об их изучении. А результат...

Не были Маяки только тупыми передатчиками, как представляли их многие нынешние комментаторы и иные писаки в Экстранете и планетном Интернете. Не были. А ведь именно в таком качестве эти артефакты чаще всего и воспринимались большинством ныне живущих разумных органиков. Теперь придётся преодолеть это восприятие, свойственное, в том числе, и большинству нормандовцев. И массового просмотра полной, пусть и несколько адаптированной версии предупреждения о вторжении Жнецов здесь будет недостаточно.

Явика, конечно же, занимал вопрос о тех соплеменниках, кто стал автором этого предупреждения. Но исходных данных было до обидного мало, а те, что имелись... Непротеанин бы вообще ничего не понял, а протеанин, скорее всего, отметил бы некоторую 'исправленность' информации об авторе сообщения. В Империи были тайны, которые хранились, конечно же, достаточно надёжно и, вероятно, данные о тех, кто работал над изучением истории вторжений Жнецов, равно как и над изучением их последствий, относились к не самым малым тайнам. Потому можно было понять 'исправленность' авторства.

В сообщение были вставлены легко узнаваемые большинством протеан кадры 'видеозаписей' об иннусанонцах. Для нынешних разумных органиков эти кадры были сродни откровению свыше. Даже для землян, три десятка лет тому назад вошедших в состав рас Большого Космоса. Для них увидеть воочию — не глазами, сознанием — предшественников только-только исключённых из 'списков вымерших рас' протеан. Это — было неслабым потрясением, доказывающим в том числе, что несмотря ни на какие усилия Жнецов, разумная органическая жизнь раз за разом возрождалась.

Останавливаться на этом уровне восприятия было нельзя. Надо было показать нормандовцам другие возможности Маяка... Пусть поймут, осознают, узнают, что это — не просто хранилище и передатчик, а нечто большее. Что именно — каждый из обитателей фрегата-прототипа поймёт индивидуально, по-своему. Нет нужды вмешиваться в формирование и укрепление этого понимания. Важно будет разнообразие, нестандартность и — возможность со временем осознать и понять больше.

Явик шагнул к входной двери каюты, но остановился в нескольких метрах от неё, огляделся. Темнота ему — хищнику и воину — никогда не мешала. Пока он дойдёт до трюма, где стоит 'морской' контейнер с Маяком, надо будет обдумать многое и подготовиться и к работе с Маяком и к тому, чтобы качественно и полно представить возможности этого артефакта нормандовцами.

Взявшись за ручку, протеанин отключил кроваво-красный сигнал на 'коридорной' части панели ВИ замка, открыл створку, перешагнул порог. Несколько секунд — и он неспешно шагает к лестничному холлу. Корабль небольшой, расстояния маленькие, но... есть время подумать и спланировать дальнейшую работу.

Если бы профессионалы и специалисты раз за разом учитывали в своей работе все детали ситуации и все взаимосвязи между ними — проблем было бы куда меньше. Регулярно знакомясь с новостями Экстранета, Явик отмечал, насколько упала готовность нынешних разумных органиков к работе в условиях высокого и экстремального нервного, психического и физического напряжения. Да, многие современники нормандовцев негодовали, возмущались устно и письменно, но... Инерция ничегонеделания и 'пускания в глаза пыли' была настолько велика, что... Ситуация с Маяком, например, развивалась, не вмешайся в неё Явик, в точном соответствии с наиболее вероятным и работоспособным сценарием. А именно — Маяк был бы быстро передан в руки умников-разумников, подчинённых цитадельским сидельцам и пропал с 'горизонта восприятия' не только рядовых разумных органиков, часто именуемых землянами просто и грубо — обывателями, но и специалистов и профессионалов. А всё потому, что чиновники — любые — не умели и не хотели напрягаться и работать так, как необходимо. Во многом именно они сыграли самую негативную роль в замедлении развития разумных органиков любой расы — и не только, кстати, землян.

Если бы это было не так... Даже начало работы людей с таким артефактом было бы организовано и осуществлено по-другому. Земляне могли бы сделать ставку на принцип 'с Земли выдачи нет' и в кратчайший срок вывезти найденный артефакт на свою материнскую планету. Но для этого, как понимал, опираясь на факты и документы, Явик, не были созданы даже минимальные достаточные условия. Проще говоря, земляне оказались не готовы принять под своё управление и распоряжение столь благодатную планету, как Иден-Прайм.

Протеанин также знал, что Альянс не выполнил в полной мере процедуру сканирования новоприобретённой планеты. Из пяти необходимых по штату крейсеров, экипажи которых должны были выполнить глубинное сканирование Идена, а не ограничиться только его прицельным полномасштабным картографированием, в наличии оказались только два. Да и те, как оказалось, не были должным образом экипированы и потому сканирование, проще говоря, 'провалили'. Это — если не вдаваться в детали.

Да, всё имевшее отношение к первичному исследованию Иден-Прайма было вроде бы должным образом 'прикрыто' бюрократическими отмазками. Но... если бы сканирование было тогда выполнено, то, в обстановке эйфории от получения власти над столь приветливой к людям планеты... Тогда земляне могли бы легко пойти на принцип. И — отказаться выдавать Маяк Совету Цитадели. Вероятность того, что Советники, получив этот отказ, вторично распорядятся двинуть к Земле турианский военный Флот, по оценкам Явика и других выживших протеан, была исчезающе мала.

Да, надо признать, что проведи земляне должное сканирование недр Идена, база протеан была бы найдена в рекордно короткие сроки. Да, далеко не сразу исследователи смогли бы понять то, что эта база из себя представляет и кому принадлежит, но... Маяк был бы найден, выкопан и вывезен на Землю в достаточно разумные сроки, а не через несколько десятков лет после выхода человечества в Большой Космос.

Спускаясь по лестнице в трюм, проигнорировав лифт, Явик продолжал вспоминать. Ладно, корабля для скоростной эвакуации не нашлось. Но почему-то нашлись деньги на оплату переброски с достаточно большой земной военной космостанции взвода космопехоты с нормативным комплектом оборудования и снаряжения.

Космопехотинцы прибыли на место раскопок, встали лагерем и попытались устроить периметр, руководствуясь военными стандартами и нормативами. И столкнулись с яростным сопротивлением археологов и местных жителей. Спрашивается, зачем было вызывать космопехотное подразделение, если требование командира профессиональных воинов не выполняются ни в достаточной, ни в минимальной степени? Как часто выражаются в таких случаях многие земляне, конфликт, причём трёхсторонний, развился 'на пустом месте' и в результате пришлось идти на бесконечные компромиссы. К чему это стремление привело — ясно хотя бы из составленного 'по горячим следам' протокола-рапорта о том, как внезапно вышли из повиновения дроны и замки и были индоктринированы космопехотинцы и многие учёные. В какой-то, пусть, на взгляд протеанина, незначительной степени, ситуацию удалось удержать в безопасных рамках. Но сам факт ухудшения ситуации за короткое время... Здесь было над чем подумать.

Сельскохозяйственная планета. Одна из лучших среди миров, производящих продовольствие для землян в более чем промышленных масштабах. Способна, по оценкам некоторых экспертов, не склонных к необоснованным сравнениям, в буквальном смысле засыпать зерном всю Европу, не только, кстати, Западную. Мирная планета. На ней отсутствуют многие, кроме минимально необходимых, подразделения Армии Альянса, не только, кстати, ВКС. Потому объявить её военной базой хватит ума только у какого-нибудь слишком 'отвязного' писаки. Потому... присылка взвода космопехоты уже вызывает вопросы. Много вопросов. Самых разных. От простых до очень сложных. Прибытие и прибывание профессиональных армейцев не было подготовлено в минимально необходимой степени.

Да, хорошо вот так спокойно обдумывать то, что уже случилось. Но ведь, как знал Явик, существовали детально прописанные на пластобумаге протоколы, процедуры и правила, которым необходимо следовать в таких ситуациях. Нет, Альянс решил сымпровизировать. А там, где импровизация 'рулит', там появляются ошибки, за которыми приходят проблемы. Проявился 'Цербер', успевший из прочеловеческой структуры превратиться в структуру античеловеческую. Это превращение отмечено, к сожалению, не всеми наблюдателями. Да, формально, 'Цербер' — террористическая организация, только по-прежнему он находится под патронатом, а, следовательно — под юридической, военной и физической защитой со стороны земного Альянса Систем.

Проблемная структура. Можно толстый фолиант посвятить рассмотрению сонма проблем, в которых Альянс Систем существует и действует. Сотрудники структуры, официально признанной террористической, совершенно спокойно действуют не только в пределах Солнечной системы, но и в пределах Большого космоса, усиливают своё влияние, совершают сделки, продают и покупают, нанимают персонал. Короче говоря — влияют. Всё это, кстати, по письменным человеческим законам должно быть для сотрудников такой организации абсолютно недоступно. Получается какая-то странная картина.

Явик остановился на лестничной площадке. Какое там внимание к деталям? Если протеан — и не только чистокровных — учили с младенчества тому, как следует обращаться с десятками и сотнями деталей, то... Здесь и с пятью деталями не всегда умели совладать правильно. Отправлять на изъятие Маяка военный разведфрегат, да ещё и прототип... Интересный ход. И очень показательный. Да, снова надо было учесть, что Иден — гражданская планета, а не планета, где центральное место занимает огромная военная база. Наверное, кто-то из спецов в аппарате Альянса предложил такой нестандартный ход и результат... Оказался не слишком предсказуем. И это ещё мягко сказано.

Ладно, даже если военный фрегат прислали на гражданскую планету, но... Держать район эвакуационной спецоперации под усиленным контролем, предполагающим задействование спецпротоколов — обычная практика. Здесь она не была задействована ни в коей мере. Потому на планету первым прорвался не земной разведфрегат, а легендарный Жнец. По некоторым оценкам местная система ПВО и орбитальная спутниковая система 'пикнуть' не успели, как 'креветка', сбросив маскировку — то самое газопылевое облако — ринулась к поверхности Идена.

Ясно, что задержать сверхдредноут у местных вояк, пусть даже и профессионалов, никаких шансов не было. Если бы не появился на борту 'Нормандии' Шепард, успех атаки Жнеца был бы стопроцентным. И даже если бы 'креветка' не стала 'садить' по поверхности сельскохозяйственной планеты из главного и вспомогательных излучателей, действия гетского десанта были бы не в пример эффективнее действий взвода космопехоты. Трудно из состояния расслабленности переходить в состояние предельной сконцентрированности и действовать сразу максимально эффективно.

Как прикажете воевать с шагоходами, если профессиональных воинов не изматывали перед этим минимум несколько месяцев едва ли не ежедневно на виртуальных и натурных полигонах, где даже неприцельный огонь оппонента гарантированно приводил бы к телесным повреждениям и не только к ранениям, но и к гибели обучающихся.

Шепард вынужден был нарушить множество протоколов, законов, постановлений, инструкций и приказов. Потому что в противном случае 'Нормандия' была бы обстреляна Жнецом, подожжена и очень быстро ссажена на поверхность Иден-Прайма. А там в атаку на обездвиженный фрегат пошли бы геты и... можно обоснованно предположить задействование индоктринационных излучателей. Тех самых, которые, вероятнее всего, Жнец успел на несколько секунд включить и накрыть их 'конусами' район археологических раскопок. Несколько секунд и несколько минут — это уже критическая разница. До сих пор ни люди, ни ведущие расы — азари, турианцы и саларианцы не сталкивались с боевым натурно-реальным применением этой подчиняющей технологии.

Шепард сумел переломить ситуацию в пользу иденцев и нормандовцев. Формально, если поднатужиться, то действия старпома фрегата-прототипа тянут на немалый тюремный срок, но... Тот факт, что Маяк был всё же погружен на борт фрегата, наверное, успокоило не одного влиятельного чиновника, потому даже материальный ущерб, причинённый задействованием планетной энергетической и климатической инфраструктуры, был 'списан' достаточно быстро. Факт погрузки Маяка на борт 'Нормандии' сработал как хороший успокоительный укол. Чиновники угомонились, в очередной раз легкомысленно поверив, что протеанский маяк и выживший единственный протеанин — это 'артефакты' из разных, несовместимых текстов. Теперь приходится раз за разом ежечасно доказывать, что это — 'артефакты' из одного текста. Да, на словесные доказательства времени не хватает, да и не всегда возможно их вовремя представить, главное доказательство — впереди: когда фрегат, прибывший к Цитадели и вставший на рейд, официально откажется выдать протеанский Маяк на борт прибывшего к прототипу грузопассажирского станционного катера.

Чтобы отказ прошёл без тяжёлых последствий, уже сейчас приходится планировать многие сценарии, просчитывать варианты действий, согласовывать протоколы и просто договариваться. Иден окажется далеко позади, впутывать его обитателей в разборку у Цитадели нормандовцы, скорее всего, откажутся, так что придётся сделать многое, чтобы Советники физически не получили Маяк в свои загребущие ручки. Воображать они могут всё, что угодно, но... Может быть и хорошо, что не слишком умные чиновники Альянса Систем распорядились погрузить Маяк на борт, во-первых, военного корабля, во-вторых — разведчика, в-третьих — прототипа.

Если бы на месте 'Нормандии' был обычный грузопассажирник с гражданским экипажем, сложностей было бы намного, как теперь ясно, больше. Хотя... выбор не большой. Альянс Систем слишком молод. И конкурировать с Советом Цитадели, в состав которого входят расы с активом в тысячу-две лет пилотируемых дальних космических полётов, по понятным причинам полноценно не может. Потому прогибается и унижается. А что ему ещё остаётся — инерционность и откровенная медлительность мышления и деятельности продолжают иметь место и в ближайшем будущем их вряд ли удастся преодолеть полностью.

Надежда есть — и довольно, кстати, обоснованная — только на то, что вместо двадцати стран Альянса 'рулить' будут и две сотни других стран Земли, большинство из которых и в самых радужных снах не видели себя членами 'космического клуба землян'.

Совет Цитадели, насколько у него хватило ума и расторопности, подстраховался, точнее — попытался подстраховаться. Послал на борт 'Нормандии' — о деталях этой процедуры Явику вспоминать сейчас не хотелось — Спектра Найлуса Крайка. Молодой турианец, которым, как понимал протеанин, для Советников было бы несложно и пожертвовать, чтобы самим спастись от критики и негативной разноплановой реакции 'со стороны'.

До бесконечности невозможно присваивать себе столь ценные артефакты, тем более что в отличие от многих других рас Большого Космоса, на территориях которых были ранее обнаружены Маяки, люди уже имели доступ к сверхмаяку — модификации Маяка. Фактически — большому хранилищу самой разнообразной информации. Работы на Марсе, где располагался сверхмаяк, было ещё очень много, по самым оптимистичным прогнозам — на десятилетия. Лень и нерасторопность учтены в этих прогнозах, хотя бы по минимуму, так что оценка сроков — более-менее адекватная.

Если бы не обнаружение на борту Жнеца Спектра-турианца. Сарена Артериуса. Тогда Найлус мог бы развернуть кипучую деятельность. И, в конце концов — выполнить приказ Совета Цитадели надлежащим образом. Принудив командование разведфрегата приложить все усилия для того, чтобы Маяк был изъят, погружен и вывезен с планеты в рекордно короткие сроки. Но очень многие сценарии и планы были поломаны трансформацией Шепарда. И той активной работой, которой старпом стал заниматься, едва оправившись от нешуточного нервного и физического потрясения. Да, Маяк был погружен на борт 'Нормандии'. Но это совершенно не означало теперь, особенно, если учесть обнаружение саркофага с живым протеанином, что артефакт достанется Советникам быстро и беспроблемно. Шепард, иденцы, протеанин. Можно, несколько поднатужившись, говорить даже о формировании не просто деятельной — эффективной оппозиции Советникам Цитадели.

Иденцы и нормандовцы понимали, что Совет Цитадели пытается забрать Маяк себе. Знали о многих деталях этого сценария, который едва не был полностью реализован. Наверное, о деталях иден-праймовской эпопеи можно будет написать толстую книгу, опираясь на мнения и воспоминания как иденцев, так и нормандовцев, а также на огромное количество снимков, роликов и других материалов, придающих повествованию характер документа и доказательства. Данных уже сейчас — предостаточно. Может, и появится время для написания черновика. Хотя сейчас важно как можно быстрее, качественнее и полнее познакомить нормандовцев с возможностями и особенностями Маяка. Это необходимо, чтобы при подходе к Цитадели ни у кого из обитателей фрегата не возникло и мысли о том, что Маяк можно сдать цитадельским сидельцам. Да, выбор, да, отказ от альтернативных решений. Если Советники не занимались организацией изучения Иден-Прайма тогда, когда о землянах в Большом Космосе никто ничего не знал, то... Пусть теперь пожинают негативные плоды своей недальновидности.

Нормандовцы предполагают, что возить с собой протеанский Маяк долго не удастся. Значит, две альтернативы. Первая — вернуть его на Землю, что нежелательно из-за лизоблюдства Альянса Систем перед Советниками Цитадели. Вторая... Ясно же, что нормандовцы, знающие доподлинно о том, что выжил не только Явик... Они просчитали ситуацию обнаружения соплеменниками протеанина пригодной для их нужд планеты, организации колонии и, соответственно, переброски Маяка с помощью расовых протеанских технологий в хранилище. Расположенное именно на этой планете. Фактически Маяк исчезнет. Но он не будет находиться в ведении Совета Цитадели и любой обыск на борту фрегата-прототипа не даст цитадельским сидельцам никаких зацепок.

Маяк, конечно же, показал выкопавшим его археологам главную свою запись. Которую, например, сержант Уильямс, командир взвода космопехоты, оценила как страшную. Зафиксировавшую конфликт общегалактического уровня. Предъявившую потрясённым учёным, вынужденным воспринимать эту запись не глазами, не ушами и не обонянием, а как трёхмерную, транслируемую прямо в сознание картинку. Зафиксировавшую не одну — несколько мало похожих на существующие ныне рас разумных органиков. Да, речь шла о ныне вымерших расах, точнее — погибших в огне противостояния с сильным внегалактическим врагом. Жнец, прибывший на Иден-Прайм, стал дополнительным доказательством того, что запись — документальная, а не игровая. Индоктринация учёных и космопехотинцев, самовольство дронов и замков — дополнительные доказательства серьёзности складывающейся ситуации. Впереди — война. Мирное время — заканчивается.

Маяк был доставлен к фрегату на внешней подвеске корабельного челнока, установлен на гравиплатформу и со всеми предосторожностями качественно задвинут в трюм 'Нормандии', после чего — помещён в морской контейнер. Единственное, о чём можно было бы здесь поспорить, было то, следовало ли Маяк транспортировать к кораблю столь открыто или всё же надо было доставить на археоплощадку контейнер, упаковать в него Маяк, а затем на внешней подвеске доставить к фрегату и задвинуть в трюм. Если бы можно было всё предусмотреть, но... По меньшей мере, тогда Жнец был в достаточной степени усмирён и особых сложностей с его стороны не ожидалось.

Карин Чаквас не сомневалась уже тогда, что та страшная запись о вторжении Жнецов в Галактику — далеко не единственное богатство, хранящееся внутри Маяка. И она была права. Теперь Явику предстояло эту правоту развернуть во что-то понятное всем без исключения нормандовцам. Если уж экипажу фрегата-прототипа пришлось залезть в ситуацию на Идене больше чем по макушку, то... Глупо будет им не доверять и скрывать то, что им и прежде всего им предстоит рано или поздно, а скорее всего — рано — узнать.

Маяк — предупреждение — война — победа. Такая с виду простая цепочка, но... крайне дорогая и, что ещё более горько воспринимается уже сейчас — долгая. Нет, нельзя будет избежать рассказа-показа, лекции о Маяках. Пусть нормандовцы не просто послушают текст, но и увидят — не только глазами, но и сознанием многое... Сейчас важна глубина и полнота понимания. Потому что у Цитадели медлить будет нельзя. Маяк должен остаться на борту фрегата. Такой выбор и этот выбор должен быть соблюдён и реализован до того момента, как на новой материнской планете протеан появится хранилище, готовое принять такой ценный артефакт.

Этот Маяк — не единственный. Спасённая от влияния Жнеца матриарх азари Бенезия Т'Сони знала о том, что под статуей Атаме на Тессии скрыт сверхмаяк, подобный тому, что был обнаружен землянами на Марсе. Возможно, в силу того, что этот Маяк был, прежде всего, хранилищем информации, а не просто передатчиком, совмещённым с приёмником, запись-предупреждение там не первенствовала. Хотя... Явика не покидало ощущение, что Матриархат, сохранивший за собой приоритетное право на доступ к содержимому Маяка на Тессии, вполне мог быть достаточно детально осведомлён об этой записи. Да, чиновники Матриархата могли бы проинформировать соплеменниц о грядущей опасности, только... Прежде всего, обнародование такого предупреждения вызовет сильную панику. Азари — многомиллионная раса. И волнения в таком случае будут колоссальные и по размерам, и по негативным последствиям. Потому, на взгляд Явика, вполне ожидаемо и предсказуемо то, что Матриархат скрывает это предупреждение от подавляющего большинства соплеменниц. Как раса — учредитель Совета Цитадели, азари могли бы настроить и свою советницу Тевос на то, чтобы никакая информация о содержимом Маяков не уходила за пределы круга особо доверенных посвящённых в тайны этого протеанского артефакта. Отсюда — прямой мостик к стремлению Совета Цитадели, в котором азари — главенствующая раса, захватить контроль над максимально возможным количеством Маяков. Любыми, законными или незаконными путями.

Если всё повернётся не так, то Совет Цитадели окажется не только в глупом, что уже недопустимо, но и в опасном положении, поскольку начнёт быстро терять влияние, а за ним — и власть. Влияние у Совета, занятого межусобной грызнёй на протяжении последних нескольких десятилетий, и так сейчас небольшое, в значительной степени — формальное, а если вскроется утаивание Маяков, то... Недалеко до управленческого кризиса. Тогда во весь рост станет проблема организации власти в масштабах конгломерата из полутора десятков рас.

Людям делает честь то, что они прямо заявили о невозможности добровольной сдачи Маяка в загребущие ручонки Советников Цитадели. Если так... то человечество действительно сильно выросло, значительно усовершенствовалось и... повзрослело. Пусть Советники Цитадели числят землян в разряде малоразвитой расы, это — лишь бюрократическая уловка, позволяющая и дальше лениться и медлить. Люди активны, результативны и быстры. Прежде всего — в своих действиях, а не только в словах. Если нормандовцы не желают сдавать Маяк... Что-ж. Некоторая поддержка Явику обеспечена. Хотя... ясно, что на него падает основная масса задач и проблем, позволяющих практически гарантированно избежать реализации любого сценария, предусматривающего даже теоретическую возможность передачи Маяка на борт Цитадели.

Воспринять сообщение Маяка, информирующее о грядущем вторжении, мог только разум органика. Для полумашины, полусинтета это по техническим и многим другим причинам оказывалось недоступным. Потому, вероятно, Жнец и желал использовать в качестве чтецов содержимого артефакта либо Сарена, либо Бенезию.

Явик довольно отчётливо представил себе развитие ситуации: геты, сломив сопротивление не приученных эффективно воевать с вооружёнными ИИ киберами космопехотинцев-землян, доставляют Маяк на борт Жнеца, где полностью послушные марионетки-органики — либо только Сарен, либо только Бенезия, либо они оба одновременно — считывают предупреждение. Жнец в это время спокойно и безнаказанно покидает Иден-Прайм и уходит с оживлённых маршрутов и из обжитых районов туда, куда ещё не летали даже самые 'безбашенные' разумные органики, принадлежащие к любой из ныне известных рас. Маяк исчез, фрегат провалил миссию. Хорошо, если стрельба гетов ограничилась бы только космопехами, а то ведь под огонь могли попасть учёные-археологи и местные жители. На оперативность реагирования местных ВКС рассчитывать, как понимал Явик, плотно ознакомившийся с большинством доступных данных, не приходится в принципе: слишком сильным был бы парализующий эффект неожиданности, сопряжённый с потрясающей эффективностью вторжения сначала Жнеца, а потом — гетов.

Теперь не только Сарен Артериус, но и Найлус Крайк, оставаясь формально и фактически членами Спецкорпуса тактической разведки Цитадели, уверены и убеждены в том, что цитадельские сидельцы Маяк не получат. Такая уверенность и убеждённость стоят... очень дорого. И очень важны для успеха предстоящей на Цитадели многоплановой и сложной миссии, выполнять которую придётся всем без исключения нормандовцам. Каждому — на своём посту.

Насколько помнил Явик, пока что Андерсон категорически не согласен с тем, чтобы кто-то из членов экипажа и команды остался на Цитадели. Сейчас этого нельзя допускать. В том числе и потому, что Советники смогут тогда по полной программе отыграться на нормандовцах, оставшихся на Станции. Нет, на Цитадели никто из нормандовцев не останется. А набранным 'на месте' сотрудникам формируемой Штаб-Квартиры нельзя давать ни грана уточняющей информации. Только самая общая, предельно нечёткая картина, соединённая с жёстким, просчитанным планом работы на ближайшие несколько месяцев.

Надо сразу поставить дело так, чтобы не только у Советников Цитадели, но у всех чиновников, а в идеале — у большинства ныне живущих разумных органиков... Сразу возникло и укрепилось твёрдое убеждение: у протеанских артефактов появился реальный и влиятельный владелец. И — хозяин. Который один будет распоряжаться их судьбой.

Запись сообщения о скором приходе в Галактику Жнецов служба РЭБ фрегата, как знал Явик, уже перевела в самые распространённые форматы. Так что её не требовалось воспринимать непосредственно сознанием — высококачественная видеозапись с хорошим звуком вполне способна была произвести нужное впечатление. И — оказать необходимое воздействие на зрителя и на слушателя. На одном из экстранетных серверов был создан автоматический сайт, с которого эта запись бесплатно предоставлялась для просмотра всем желающим. Количество просмотров росло. И пока что никаких аргументированных негативных комментариев отмечено не было.

Протеанин знал о том, что копии записи во всех мыслимых форматах хранились и на внутреннем общедоступном информационном сервере фрегата. Не просто лежали мёртвым грузом, а пользовались спросом. Обсуждение хода операции по изъятию Маяка с Идена до сих пор было одной из центральных тем бесед нормандовцев между собой. А в связи со снятием информационной блокады с Иден-Прайма — стало одной из топовых тем и в планетном Интернете и в Экстранете. Ничего удивительного в столь значительном интересе не было — не каждый год удавалось землянам найти что-то равное Маяку по значимости и сложности.

Иден-праймовцы и нормандовцы находились в наиболее выигрышном положении. Им были доступны все форматы записи-предупреждения. К тому же были и люди, воспринявшие запись непосредственно, своим сознанием. Любая экспертиза, любая мыслимая проверка докажут, что воспоминания об этой записи — не плод больного воображения, а отражение реального факта. Да, индивидуально воспринятого, по-разному проработанного, но сохранившего свою целостность и важность.

Шепард, как оказалось, был способен 'читать' протеан очень глубоко. Он, как помнил Явик, первым воспринял запись-предупреждение Маяка наиболее полно. Старпому 'Нормандии' не было нужды овладевать сложнейшим Шифром, без которого нельзя было полностью понять глубинные механизмы мышления и деятельности протеан. Теперь предстояло познакомить нормандовцев с другими возможностями Маяка. Этот артефакт, один из многих, которые, отступавшие под натиском Жнецов протеане оставляли на многих, очень ценных для большинства тогдашних рас разумных органиков планетах. Он должен выполнить свою роль уже в новых условиях: помочь нынешним обитателям Галактики сплотиться перед приходом Жнецов. Поддержать надежду не только на успешное сопротивление агрессору, но и на победу над врагом. Протеане, погибая, продолжали верить, что когда-нибудь Жнецы будут уничтожены. Теперь наступило время, когда необходимо преобразовать эту веру в надежду.

Нормандовцы вполне удовлетворились преобразованными в более-менее привычные форматы записями 'Предупреждения о вторжении'. И потому не испытывали особого стремления раз за разом бывать в трюме 'Нормандии', в том его отделении, где стоял морской контейнер с Маяком. Явик знал, что наиболее частым посетителем этой части трюма был Шепард. Но и он не выходил за рамки — всё в пределах обязанностей старшего помощника командира корабля. Да, проверка систем контейнера, проверка целостности замков и пломб.

Маяк — до сих пор в рабочем состоянии. И — по-прежнему — в безопасности. Информация не повреждена. Да, человек, стоящий рядом с контейнером, ощущает, чаще всего, лёгкое кожное покалывание. Так работающий в нормальном режиме протеанский Маяк обычно предупреждает о нежелательности дальнейшего приближения к себе. Этого вполне было достаточно на Иден-Прайме, на отлётном отрезке пути к Цитадели, но сейчас, когда до прибытия к Станции осталось не так уж и много времени... Надо сделать всё, чтобы нормандовцы знали о Маяке гораздо больше.

Совершенно секретная протеанская планета Ил. Явик немногое знал об этой планете. Теперь же становилось всё более очевидным, что именно её колонисты-протеане, скорее всего — исследователи и учёные, были истинными авторами сообщения-предупреждения о пришествии Жнецов. Многое раскрывается гораздо позднее, понимается глубже и становится ярче со временем. Горько это осознавать, но против фактов не поспоришь. Сам Маяк пока что более полно открылся Шепарду — артефакт несколько минут продержал старпома прижатым к стенке контейнера. И — дал возможность кое-что очень важное понять о сообщении, о его содержимом и — об обстоятельствах отсылки.

Запись-предупреждение была адресована молодым расам — протеане верили, что новые, родившиеся и развившиеся расы получат шанс окончательно уничтожить Жнецов. Автоматика Маяка правильно определила, кто приближается к артефакту. Выдала запись, максимально адаптированную под расу, к которой принадлежал визитёр. В данном случае Маяк, вероятнее всего, воспринял Шепарда как представителя древнего человечества.

Явик сам уже общался с Маяком, помещённым в морской контейнер. С тех пор он знал, что Шепард оказался способен воспринять, а главное — понять полный вариант записи. Понимал, пусть и ограниченно, что стоило землянину-спецназовцу такое плотное общение с артефактом и его начинкой. Археологи, как потом установил выживший протеанин, восприняли достаточно адаптированный вариант записи-предупреждения. Полная запись, в том числе та, какую удалось воспринять Шепарду, вполне могла — в большинстве случаев — серьёзно повредить и физическое и психическое здоровье разумного органика. К медлительности добавлялась неподготовленность.

Да, этот иден-праймовский Маяк оказался не единственным, которые ещё не попали в руки Советников Цитадели. По некоторым зацепкам, содержащимся в информационном массиве Маяка, Явик предположил, что такой же Маяк может быть расположен на планете Вермайр. В ходе предстоящего длительного полёта, который начнётся от Цитадели, возможно, удастся посетить эту планету. А там... узнать кое-что более точно об этом Маяке. Да, раньше Явик уже думал о Вермайре в связи с Маяком. Но... пока есть возможность, ко многим моментам надо будет ещё не раз и не два вернуться в своих размышлениях. Пока не наступит время реальных практических действий.

Явик и Шепард пока были единственными разумными органиками, которые очень многое знали об уникальности и важности содержимого иден-праймовского Маяка. Для того чтобы познакомить остальных нормандовцев с этим содержимым, скорее всего, придётся задействовать Зал Связи фрегата — то самое круглое помещение, которое вполне приличествовало штабному фрегату, но воспринималось как чужеродное на обычном разведывательном корабле. Пусть и имеющем статус прототипа. Неужели опять чиновники, теперь уже опогоненные, заботятся прежде всего о своём комфорте? Не хотелось в это верить, но часто то, во что не веришь, оказывается самым реальным. Да, в БИЦ проводить лекцию-показ не удастся, квази-столовая — мала для большого количества слушателей и зрителей. Остальные помещения по размерам и степени оснащённости — ещё меньше.

Да, раньше с содержимым Маяка пришлось познакомить большинство нормандовцев. Тогда надо было как можно скорее раскрыть перед ними смысл и детали записи-предупреждения. Теперь предстояло сделать второй шаг — использовать Маяк как основу для показа реальной жизни протеан — и не только чистокровных — в эпоху борьбы со Жнецами. Воины-профессионалы, а таких на фрегате было большинство — нуждались в чём-то большем, чем сравнительно простые и достаточно условные визуализации, доступные средним аппаратно-программным виртуализаторам. Запись-предупреждение — это важно, если нормандовцы захотят, Явик позволит Маяку воспроизвести наиболее приемлемый вариант самой полной записи. Важно ведь укрепить и усложнить восприятие этой информации. Сразу нельзя давать полный формат, нервная система человека может не выдержать. Андерсон и Шепард — "эн-семёрки", они справятся с нагрузкой. А вот остальные земляне... Не факт.

Маяки — сколько бы их ни было, включая те, что уже находились, вне всяких сомнений, в распоряжении подчинённых Советникам Цитадели умников-разумников. Они уже не раз сыграли свою роль — благодаря им отдалённые части Империи Протеан, несмотря на гибель всего верховного руководства на Цитадели, смогли вовремя получить достаточно полную информацию о вторжении Жнецов. Что, в свою очередь, позволило протеанам организоваться настолько успешно, чтобы столетиями сдерживать натиск 'креветок' и их пособников.

Да, пришлось отступать, но... Вероятнее всего, исследователи и учёные, размещавшиеся на Иле, тогда уже готовили новые версии и варианты записи-предупреждения. И — старались сделать это максимально незаметно, а затем — сумели разместить эти записи в большинстве продолжавших существовать и работать Маяков. Жнецы были настолько уверены в своей победе над множеством подчинённых протеанам рас, что почти не препятствовали работе этих передатчиков. Не зря образ Маяка Назара — Жнец-Наблюдатель использовал как указатель точки своей встречи с протеанином в подземном скальном комплексе на Иден-Прайме.

Спустившись в трюм, Явик не спеша прошёл в ту часть, где в полутьме высился морской контейнер. Маяк опознал визитёра, как принадлежащего к расе-строителю, умерил свою активность. Закутав контейнер в биотическую непрозрачную сферу, Явик снял автоматику хранилища с режима охраны, открыл замки, отодвинул засовы и распахнул створки.

Маяк мягко засветился в темноте чрева контейнера. Теперь можно было спокойно и неспешно поработать над содержимым артефакта. Решить, что, когда и как показать собравшимся в Зале Связи 'Нормандии' обитателям фрегата.

Часы работы уходили в прошлое. Явик многое узнал, получив доступ к внутреннему интерфейсу Маяка. Многое оставшемуся 'на свету' протеанину стало яснее, понятнее. Нелегко было свыкаться с тем, что очень многое, составлявшее реальность имперской протеанской жизни и запечатлённое в записях Маяка, стало древней далёкой историей. Не сразу стала получаться компоновка информации — приходилось совмещать собственное расовое протеанское восприятие и видение с возможностями нынешних землян. Если записи Маяка воспримут правильно и верно земляне, азари и турианец воспримут их тем более правильно — хоть какая-то основа для понимания и принятия.

Виртуальная среда Маяка... Придётся говорить с Ингваром, с Адамсом. Несколько часов потратить на прокладку кабелей к Залу Связи. Хорошо, что теперь нет острой необходимости отправлять информацию из этого зала. С потоком обычных входящих и исходящих сообщений прекрасно справлялась и активированная в боевом режиме аппаратура БИЦ фрегата. Значит, знакомство с Маяком и хранимой в нём информацией может быть осуществлено нормативно.

Кокон вокруг контейнера не позволял не только что-либо видеть, но и надёжно препятствовал снятию любой информации о происходящем внутри контейнера. Виртсреда Маяка — технология тонкая, конечно же, в полной мере доступная и послушная только чистокровным протеанам.

Гася информационную сферу — основу виртсреды Маяка, Явик отошёл к створкам контейнера. Позади протеанина меркли виртуальные пульты, клавиатуры, экраны.

Выйдя за пределы 'кокона', воин древней расы включил наручный инструментрон. Набрал и отправил несколько сообщений, адресованных Темпке и Адамсу. Разговор о запланированных изменениях надо провести здесь, рядом с Маяком, пока ещё охранная система артефакта не активирована в рабочем режиме. Потом, после закрытия створок контейнера, это будет сделать сложнее. Ясно, что с Ингваром и Адамсом в трюм спустятся несколько их ближайших помощников — это нормально.

Несколько минут ожидания истекли. Адамс и Ингвар вошли в контейнер, Явик привычно предложил им воспринять информацию через мыслеобразы — теперь нельзя было тратить десятки минут на длительные словесные пояснения. Даже показ на экранах инструментронов содержимого файлов с информацией по соединению Маяка с Залом Связи фрегата занял бы не меньше часа. Инженер и руководитель Службы РЭБ согласились и Явик за несколько минут сумел не только многое пояснить им, но и показать точки подключения кабелей к поверхности артефакта.

Не хотелось пояснять ничего вслух. Потому Явик сейчас старался общаться с нормандовцами-коллегами с помощью мыслеобразов. И — не всегда просить о том, чтобы главный инженер или руководитель Службы РЭБ разрешили взять себя за руки. Молча, обходясь жестами — достаточно точными, чёткими и понятными — протеанин пояснил специалистам, куда, как и в каком порядке следовало подключать аппаратуру, чтобы показ в Зале Связи прошёл нормально.

Меньше четверти часа — и Адамс с Ингваром и младшими коллегами покидают пределы контейнера. Явик взглянул на несколько засветившихся виртуальных дисплеев. Прочёл информацию, отдал несколько команд — когда использовав виртуальную клавиатуру, а когда — применив расовые возможности. Провёл короткую проверку систем Маяка, убедился, что подключение кабелей к артефакту не нарушило тонкие настройки его систем. Вложил кабели в желобки-ограничители, застегнул хомуты, проверил, насколько плотно и точно закрываются створки дверей контейнера. Нельзя было допускать пережимов или разрезания 'плетей' кабелей. Да, земляне консервативны, но лучше сейчас не нагружать беспроводную связь. И — не только потому, что её возможности малосовместимы с потребностями аппаратуры Маяка. Прежде всего — секретность, недопустимость выхода информации за пределы корпуса фрегата-прототипа.

Маяк включил охранную систему, полностью погасил все огни. Явик, убедившись, что артефакт находится в стабильном нормальном состоянии. В последний раз внимательно оглядел громаду шпиля и закрыл за собой створки дверей контейнера. Давление охранного поля стало ощущаться ровно через несколько секунд после того, как створки встали на места и были закрыты первые замки.

Включив в рабочий режим охранные и защитные системы контейнера, Явик направился к лестничному холлу, в который уже раз проигнорировав лифт. Да, в технической документации Зал Связи назывался проще — связная рубка, но... То обстоятельство, что исходный проект фрегата-прототипа был турианской разработкой, сильно адаптированной под потребности и нужды землян. Это позволяло достаточно вольно обращаться с терминологией. К тому же, удачный баланс между турианскими традициями и человеческими стандартами, плюс система невидимости, плюс масс ускорители, плюс отменная манёвренность. Всё это ставило 'Нормандию' — разведывательный фрегат — в один ряд с тяжёлыми крейсерами. Да ещё 'Таниксы'... Был бы Явик более эмоционален, он бы сказал, причём вслух, отчётливо и определённо, что 'Нормандия' — это не корабль, а скопище проблем и вопросов. Но офицер-спецназовец высокого ранга не был слишком эмоционален. Потому — воздержался от озвучивания любых комментариев, хотя по привычке и внимательно оглядывался по сторонам, отмечая изменения. Привычка или необходимость? Когда как.

Пока воин древней расы неспешно поднимался по лестнице, Адамс с коллегами и помощниками Ингвара установили в Зале Связи фрегата дополнительное оборудование: накопители, проекторы, блоки сопряжения и преобразования. Когда Явик вошёл в Зал, Темпке как раз заканчивал тестирование одного из контуров.

— Ингвар. — Явик подошёл к руководителю службы РЭБ, — передайте, что все, у кого сейчас — время отдыха, смогут присутствовать на первом сеансе.

— А разве сеансов будет несколько? — удивился Ингвар. — Как же повторы.

— У нас повторы... Я имею в виду бытие разумных органиков, — негромко и неторопливо сказал Явик. — Так вот, они для нас — вполне обычное явление. Мы... чаще всего либо не готовы воспринять их должным образом, либо просто не хотим. Так вы передадите?

— Конечно, — подтвердил Ингвар, коснувшись наплечного скафандрового спикера и отдавая скороговоркой несколько распоряжений. Пока он говорил, Явик отметил, что нормандовцы с похвальной быстротой и полнотой адаптировались к необходимости везде и всюду носить скафандры и быть готовыми почти мгновенно перевести их в режим полного замкнутого цикла. Возможно, теперь скафандры для нормандовцев стали чем-то вроде нормальной рабочей одежды. Для цитадельцев — независимо от расы — появление нормандовцев в боевых скафандрах будет причиной неслабого шока. Хотя... это теперь — не последний ощутимый шок. А самым большим шоком, вероятнее всего, будет вторжение Жнецов. И теперь... надо сделать всё, чтобы ослабить и силу, и влияние этого шока на готовность к Первому Удару флотов 'креветок'.

Закончив переговоры со своими помощниками, Ингвар посмотрел на протеанина:

— Они... будут вовремя. Не все сразу, но... им было приятно.

— К вашим коллегам, — полуобернувшись к Адамсу, произнёс Явик, — это тоже относится.

— Я, наверное, поторопился, но уже сообщил своим помощникам, — немного смутившись, сказал Адамс. — Наверное, я действительно поторопился, — главный инженер ещё больше смутился.

— Не поторопились, — ответил протеанин. — Вы всё сделали правильно, — он отошёл от Ингвара и Адамса, подошёл к панелям виртуальных проекторов, осмотрел их, обошёл Зал Связи, присматриваясь к активированным блокам, считывая показания на дисплеях.

Зал постепенно заполнялся нормандовцами, рассаживавшимися по креслам. Пришли, как отмечал Явик, многие. Да, дежурства, вахты, работа не позволили отвлечься от выполнения обязанностей, хотя предложение о проведении нескольких сеансов не лишено смысла. Осталось решить, придётся ли проводить эти сеансы с минимальными перерывами или можно второй сеанс провести часов через пять-шесть.

Открыв инструментрон, Явик вызвал на экран совмещённое расписание загруженности членов экипажа, окинув внимательным взглядом Зал Связи. Да, пришли практически все, кто в ближайшие часы не были задействованы в заранее запланированных работах.

Сидевшие в креслах нормандовцы изредка посматривали на протеанина. С нетерпением, любопытством и ожиданием. Пребывание на Иден-Прайме становилось историей, но далеко не все нормандовцы свыклись с тем, что теперь им приходится общаться с представителем древней могущественной по нынешним меркам расы. Кто-то свыкся в большей степени, кто-то — в меньшей. Всегда по-разному, хотя люди — и не только они — стараются придерживаться некоей 'середины'. Нет, не 'золотой', хотя иногда и она тоже полезна и важна, а привычной. И поэтому многое, очень многое упускают из виду. Впрочем... Если бы не было этих 'пробелов', тогда бы ни для человечества, ни для любой другой разумной органической расы не осталось бы простора для развития.

Отметив, что большая часть кресел, установленных в Зале Связи, уже занята, Явик взглянул на настенные часы — до объявленного заранее времени начала лекции-показа оставалось меньше минуты. Земляне — и не только земляне — в зале находились оба турианца и азари — ценили и уважали точность.

Пройдя к центру Зала, Явик оглядел присутствующих, отмечая целую гамму чувств и эмоций — удивление, ожидание, настороженность, любопытство, интерес — и коротким жестом включил проекторы виртсреды.

Привычные для нормандовцев стены Зала растворились, вокруг возник... если это можно так обозначить, интерьер внутренностей Маяка. Да, нормандовцы, да и многие иденцы видели — и своими глазами, и на экранах, как выглядит протеанский маяк, найденный на Иден-Прайме.

— Это — внутренности Маяка, — подтвердил негромким мягким голосом Явик. — Сейчас мы находимся в шпиле, на самой его вершине, — протеанин сделал несколько шагов, интерьер послушно сдвинулся чуть назад, 'откатившись' к двери Зала Связи, едва угадываемой в свечении виртсреды. — Отсюда — и не только отсюда, сигналы передатчиков Маяка уходят к адресатам и одновременно сюда приходят десятки тысяч сигналов. Внешне всё однообразно, однотонно, нет никаких особых деталей, — продолжил воин древней расы. — Мы, когда создавали на основе иннусанонских технологий сеть Маяков — передатчиков, совмещённых с приёмниками и хранилищами данных, не преследовали цели вносить неоправданные отличия. Можно это назвать стремлением к минимализму, можно обозвать как-то по-иному. Нам нужна была мощная внутригалактическая система связи. И мы создали её. — Явик сделал короткую паузу и одновременно ещё ближе подошёл к дверям Зала. Интерьер послушно 'сдвинулся' на сопоставимое расстояние. Коснувшись рукой виртуальной 'стены', Явик обернулся к зрителям и слушателям. — Да, площадь шпиля небольшая. И на самом деле шпиль Маяка — не полый. Там нет пустот, иначе невозможно было бы разместить передатчики, приёмники, генераторы защитных и оборонительных полей, сканеры, идентификационные сенсоры и десятки наименований других приборов. Как я уже неоднократно говорил в ходе бесед, мы, протеане, далеко не полностью смогли воспроизвести технологии связи, совершенно обычные для иннусанонцев. Может, потому, что мы не слишком внимательно и глубоко изучали их историю и культуру, а может быть — потому, что хотели создать что-то максимально приспособленное к нашим тогдашним потребностям и нуждам. Благодаря стремлению проектировщиков и изготовителей обеспечить максимальную децентрализацию системы, Маяки, установленные на самых разных планетах, астероидах, станциях и космоплатформах, смогли выстоять при Первом Ударе Жнецов, когда Цитадель раскрылась, превратившись в 'ромашку', — двухминутный ролик показал нормандовцам момент превращения станции в ретранслятор. Звука не было, но объёмное изображение, как отметил Явик, впечатлило присутствовавших в Зале нормандовцев. — Эта запись вошла в состав стандартного комплекта файлов, которым снабжался каждый Маяк в автоматическом режиме. И оставалась там, смею заявить, и после того момента, как Жнецы покинули галактику, убедившись в том, что очередная Жатва закончилась успешно. — Явик отшагнул от двери Зала, повернулся, направился к центру Зала. — Увиденная вами запись по понятным причинам звука не имеет — вакуум космоса никуда не делся, а снять с детекторов звуки Цитадели не удалось по причине блокировки каналов связи со Станцией за несколько секунд до раскрытия. Всё произошло... слишком быстро. И слишком быстро закончилось для всех, кто остался на Цитадели. — Явик остановился на полушаге, посмотрел по сторонам, чуть повёл рукой и интерьер плавно 'поехал' вверх. — Мы опускаемся ниже, вы все видели, насколько высок шпиль Маяка. На этих уровнях, хотя они — достаточно условны из-за того, что шпиль представляет собой монолитную конструкцию, тоже расположены приборы и оборудование, позволяющие обеспечивать высокую дальность и мощность сигнала Маяка. Сеть Маяков в эпоху Протеанской Империи связывала между собой все части Пространства Протеан в единое целое и даже под давлением Флотов Жнецов далеко не всегда Маяки глохли, хотя, конечно, были многочисленные случаи повреждения и даже полного разрушения их конструкций. Этот Маяк — уцелел. Причины мне неизвестны, — подчеркнул, сделав короткую паузу в рассказе, Явик. — Могу лишь предположить, что Жнецы были слишком уверены в своей очередной победе. Потому... В этом Маяке сохранился полный комплект записей за последние несколько лет. Своеобразный дублирующий архив записей, позволяющих увидеть жизнь Протеанской империи перед нашествием Жнецов. — Явик чуть повёл рукой сверху вниз и интерьер, ускоряясь, 'поехал' вверх. — Сейчас мы опустимся на уровень фундамента-плиты Маяка. В ней традиционно размещались блоки, где хранились записи, — отметил Явик, дожидаясь момента, когда скольжение интерьера прекратится.

Наконец вместо достаточно неширокого параллелепипеда шпиля вокруг собравшихся в зале нормандовцев возник интерьер основания Маяка.

— Да, это плита-основание. Она тоже монолитна, мы давно отказались от модульно-блочной конструкции, а также от конструкций, собираемых из отдельных мельчайших элементов, — пояснил воин древней расы. — То, что вы сейчас видите — только компьютерная реконструкция. Сначала — краткий обзор Протеанской Империи, — 'интерьер' плиты-фундамента Маяка плавно сменился объёмной звёздной картой. Фигура протеанина растворилась в воздухе — Явик ушёл в 'невидимость'. — Подобную карту видели многие иден-праймовцы. Там она была представлена в упрощённом, достаточно формализованном виде. Здесь она — почти такая, какой была известна большинству жителей империи. Центром Империи была совокупность из нескольких планет, так называемый Протеанский Квадрат, — изображение вокруг сидевших в креслах нормандовцев сменилось. — Здесь они запечатлены такими, какими были долгие столетия до момента активации Цитадели в режиме ретранслятора, — уточнил Явик. — Во многом изображение, которое вы видите, сформировано для туристов, потому оно не слишком детализированное, в частности, здесь не показаны летящие корабли, работающие спутники, да и движение небесных тел тоже показано в резко упрощённом виде. В настоящее время на месте этих планет — облака космической пыли. Уходя, Жнецы распылили все небесные тела в Квадрате. Погибли миллиарды мирных жителей многих рас, входивших в состав Империи, не только чистокровные протеане. — Явик шевельнул пальцами. Объёмное изображение Квадрата сменилось в центре Зала объёмной проекцией одной из планет. — Это — центральная планета. Её имя на старопротеанском ныне непроизносимо даже с использованием ультразвукового диапазона и состоит из шестидесяти букв. В Маяке сохранились несколько небольших видеозаписей о жизни населения столичной планеты. — Явик движением руки сменил изображение и вокруг нормандовцев появился пейзаж. Турианцы и азари, люди повернулись в креслах — изображение резко раздвинуло границы Зала Связи. — У нас на планетах Квадрата мало ровных пространств, поэтому долин и равнин, в понимании большинства нынешних рас, почти нет, — пояснил протеанин. — Нам пришлось встраивать инфраструктуру, жильё, предприятия, учреждения в ткань планеты, поэтому наши города, посёлки, селения росли и ввысь и вширь, и вглубь, максимально используя особенности рельефа.

Явик менял изображения, давал краткие пояснения и видел, насколько увиденное захватило присутствовавших в Зале нормандовцев. Интерес, и увлечённость возрастали скачкообразно. Это было приятно, но Явик отметил и напряжение, владевшее Чаквас и Бенезией, а также многими женщинами и девушками. Неудивительно, ведь то, что сейчас видели нормандовцы — жизнь обитателей планет, превращённых уходившими в Тёмный Космос Жнецами в пыль.

Обзорный формат позволял не углубляться в детали. Вполне можно было ожидать проявления недовольства, но для первого просмотра информации было вполне достаточно. Пришлось даже сокращать количество запланированных к показу роликов и кадров, иначе ознакомление затянулось бы на половину суток, а так только на четыре часа.

Нормандовцы выходят из Зала, возвращаются, кто-то уходит на вахту, кто-то заступает на дежурство, кто-то, сменившись, приходит в Зал и включается в просмотр. Зрители молчат, изредка поворачиваясь в креслах — большинство изображений и кадров, а также почти все ролики — трёхмерные. Есть те, кто встал — и пропал — Явик так настроил аппаратуру, что встававшие с кресел люди не разрушали целостную объёмную картину, не мешали другим, остававшимся сидеть зрителям, спокойно и беспрепятственно видеть то, что было запечатлено в кадрах и видеозаписях.

Общий план обзора был исчерпан. Теперь предстояло перейти к ознакомлению нормандовцев с обитателями столичной планеты. Дальше можно будет не останавливаться на многочисленных деталях.

Явик включил дополнительные проекторы и над объёмными картинами повисли виртуальные экраны, тотчас же заполнившиеся объёмными и плоскими изображениями — когда кадрами, а когда и видеороликами. Были среди изображений таблицы, графики, схемы. То, что было на виртуальных экранах, нормандовцы, находившиеся в зале, могли увидеть и на экранах своих наручных инструментронов — РЭБовцы позаботились о доступности информации Маяка, перебросив заранее отобранные пакеты данных на накопители и теперь обитатели фрегата получили богатую пищу для более детального ознакомления.

Коротко характеризуя каждую из более чем нескольких десятков рас, Явик видел, насколько это нравится нормандовцам — такого не видели даже иденцы. Маяк, благодаря присутствию Явика, представал перед нормандовцами не просто хранилищем информации, приёмником и передатчиком. Он приобретал значение средоточия памяти о погибших расах, входивших в состав Протеанской Империи, уничтоженной Жнецами пятьдесят тысяч лет назад по земному счёту времени. Запечатлённое в кадрах и роликах с каждой минутой становилось всё более понятным нормандовцам. Исчезала необходимость задавать вопросы и ожидать ответы.

Явик не сомневался — вопросы будут, но потом, после просмотра. А пока... Пока вокруг сидевших в креслах нормандовцев разворачивалась жизнь столичной планеты. Внешне — обычная: протеане работали, учились, отдыхали. И, в то же время — предельно необычная для разумных органиков, пришедших в галактику полсотни тысяч лет спустя. А точнее — в течение этого немаленького даже по космическим меркам срока — успевших стать очередными целями для Жнецов. Вне всякого сомнения — уже готовых к проведению новой Жатвы.

Формируя видеоряд, посвящённый столичной протеанской планете, Явик 'разгружал' себя и Маяк от необходимости затягивать продолжительность просмотра хранящихся в артефакте материалов. Воин древней расы стремился к тому, чтобы Маяк в понимании и восприятии нормандовцев перестал быть мёртвым грузом. Да, хорошо заметно, что земляне, турианцы и азари по-разному воспринимают предъявляемые кадры и ролики, но так ведь и должно быть: неодинаковость понимания — основа для независимого развития каждой расы.

Если на борту фрегата 'Нормандия' формируется интеррасовый экипаж, то знакомство с некоторыми материалами, сохранившимися в обнаруженном на Идене Маяке. Оно только усилит и улучшит глубинное понимание основ, делающих единство такого экипажа не виртуальным, а реальным.

Картины жизни центральной столичной планеты плавно сменились картинами жизни обитателей других главных планет Квадрата. Явик отметил нарастание интереса к увиденному и почувствованному со стороны большинства нормандовцев. Безотносительно к расе. Интерес, вероятнее всего, будет расти и в дальнейшем. Что-ж, на виртуальных экранах — немало новой информации, которая останется доступна для нормандовцев — и только для них — и после окончания просмотра. Да, можно было бы потом предъявить видеоряд, посвящённый предельно общему обзору каждой расы, входившей в состав Империи, но это займёт многие часы. Минимум — несколько суток практически непрерывной трансляции. До прибытия на Цитадель есть ещё время, но оно очень ограничено.

Андерсон, недавно пришедший в Зал Связи, как ощущал Явик, думает над тем, на сколько суток останется Маяк на борту 'Нормандии'. Командир фрегата-прототипа понимает, что рано или поздно 'Клинок Ярости' обнаружит пригодную для протеан планету и Маяк придётся передать колонистам. Это — протеанский артефакт первого, одного из наивысших, уровня значимости. Да, до момента физической передачи Маяка выжившим протеанам можно будет снять на накопители фрегата немало информации, но... Нормандовцы впечатлены. Теперь у них будет немало тем для обсуждений и разговоров, а главное — будет сознание того, что они объединены чем-то очень важным и многогранным, ценным и глубоким.

Женщины и мужчины, как отмечал Явик, изредка шёпотом обмениваются репликами, многие нормандовцы просматривают информацию на экранах своих наручных инструментронов, хотя гораздо больше внимания уделяют тому, что показывают виртуальные экраны и виртсреда, сформированная проекторами, установленными в Зале.

Обзор жизни на столичных планетах подошёл к концу через два с половиной часа. Количество виртуальных экранов резко возросло, изменилась и 'картинка' вокруг сидевших в креслах нормандовцев. Теперь Явик давал ещё более короткие комментарии, скорость смены 'картинок' виртсреды увеличилась, ведь надо было представить обитателям фрегата общий обзор галактики времён всевластия Протеанской Империи, пройдя в достаточно быстром темпе слева направо, следуя по достаточно точной и чёткой общей карте.

Изображение Квадрата — чёткое, детальное, объёмное, плавно и неспешно отодвинулось, сократившись в размерах, уступая место протеанской общей карте Галактики. Явик взглянул на часовое табло своего наручного инструментрона и перешёл к общему обзору галактики, стремясь избегать по возможности повторов. Частота смен кадров и роликов возросла, но нормандовцы отнеслись к повышению интенсивности представления данных с пониманием, убедившись, что протеанская империя была намного более населённым пространством, чем знакомая нынешним разумным органикам исследованная часть Галактики.

Реплики почти стихли, зрители и слушатели убедились, что материалы, демонстрируемые на виртуальных экранах, они смогут просмотреть в любое удобное время позднее, что позволило Явику сократить количество активных экранов до пяти-шести штук и более подробно характеризовать 'картинки', формируемые виртпроекторами.

В финале Явик уделил около сорока минут показу самых востребованных сценариев использования сети Маяков жителями Империи. Это вызвало неподдельный интерес инженеров и техников. Огромные объёмы передаваемой, хранимой, принимаемой и обрабатываемой информации впечатлили всех нормандовцев.

Явик, давая короткие чёткие пояснения по мере смены кадров и видеороликов, отмечал, что основная цель показа достигнута. Маяки перестали быть для нормандовцев неизвестными простыми, где-то даже примитивными артефактами. Единство информации и её носителя позволило протеанину ответить на многие вопросы нормандовцев прежде, чем они были озвучены.

Виртпроекторы отключались постепенно — уровень за уровнем. Чётче и осязаемее становились привычные для обитателей фрегата стены, потолок, пол Зала Связи. Зрители не торопились обмениваться репликами и покидать кресла.

Явик ушёл из центра Зала, снял поле невидимости, остановился у двери, чуть распахнув створки. Когда шли завершающие 'картины', он с помощью мыслеобразов попросил нормандовцев обдумать увиденное, услышанное и почувствованное. И только потом — задать вопросы. Возражений не последовало.

Выходившие из зала нормандовцы благодарно кивали Явику, в их глазах исчезали признаки опаски и страха. Протеанин переставал быть только воином, жестоким и суровым. Теперь, благодаря сохранённой в Маяке информации, предъявленной в виде целостного видеоряда, обитатели фрегата смогли узнать протеанина глубже и полнее.

Адамс с коллегами и Ингвар с помощниками остались в Зале, занявшись демонтажом аппаратуры и кабельного хозяйства. Явик снова спустился в трюм, открыл контейнер с Маяком и отключил кабели, убедившись, что никаких сбоев в работе систем артефакта не возникло.

Техники и инженеры завершили проверку оборудования Зала Связи, отметив, что сопряжение было выполнено нормативно и нагрузка не повредила системы и компоненты инфраструктуры Зала.

Протеанин не спеша дошёл до двери своей каюты. Его никто не останавливал, не задавал никаких вопросов. Идя по коридорам, лестницам, Явик отмечал, что увиденное, услышанное, почувствованное побуждает нормандовцев задуматься и постараться ответить на многие вопросы самостоятельно.

Дверь каюты встала на место. Темнота... Привычная и обычная. Странно, но усталость не ощущалась, хотя... Встреча с Маяком после пятидесяти тысяч лет анабиоза... Кажется, это можно назвать важной ступенькой... По меньшей мере, нормандовцы теперь понимают что такое Маяк гораздо лучше.

Надо будет поговорить с Найлусом и Сареном — что бы кто ни говорил, Маяк относится к компетенции Спецкорпуса, значит, с ними придётся обсуждать многие вопросы гораздо более конкретно. И есть значительная вероятность, что у Сарена с Найлусом есть важная информация. Похоже, что Сарен и Найлус готовы рассказать об оппонентах Турианской Иерархии на Дальних Пределах. И вполне вероятно, что боестолкновения с ними заинтересовали некоторых высших чиновников Цитадели. Не только, кстати, Советников. Странно, но чиновники в этот раз совершили доброе дело — разрешили реализацию проекта, целью которого стала масштабная эвакуация представителей почти всех известных рас разумных органиков далеко за пределы нашей Галактики.

Бенезии надо будет передать часть материалов о протеанах, которые остались 'за рамками' показанного в Зале Связи. К тому, что содержалось в накопителях Маяка надо добавить то, что было размещено в накопителях саркофага и тогда получится неплохая подборка. Матриарх азари будет удовлетворена.

Присев в кресло, Явик позволил себе на несколько минут замереть и расслабиться. Наверное, многие разумные органики снова пришли бы к выводу, что он заснул, но даже в таком 'полуотключённом' состоянии протеанин легко читал мысли нормандовцев и слышал их разговоры. Да, зрители возвращались к обычной работе и службе, но увиденное и услышанное в Зале Связи побудило их задуматься о многом.

Утро, день, вечер. Древние космонавты любой расы, наверное, в первые несколько десятков раз преодолевая атмосферный щит своей планеты, были вынуждены привыкать к тому, что в космосе — всегда темно. Здесь нет возможности увидеть привычные восходы и закаты, нельзя отличить ясный день от пасмурного. Много чего нельзя. Со временем понимали, что для космоса их потуги познать гигантские пространства со всем их разнообразным содержимым — слишком малозначащи, если не смешны. И всё равно продолжали попытки, стремясь улететь выше, пролететь дальше, увидеть больше. Наверное, так и надо, иначе трудно пояснить даже в первом приближении, зачем органическим существам был дан разум и в придачу — свобода воли.

Может, он слишком многого хочет от нормандовцев? У них предостаточно других проблем, хотя... Ладно, надо просто расслабиться чуть больше, может, пришло время вспомнить, что ему много лет. По протеанскому счёту — гораздо больше тысячи. Да и по земному тоже. А возраст... Это не только опыт и мудрость, но и усталость. Физическая, моральная... Да какая угодно. Тем более — после пятидесяти тысяч лет криостазиса с анабиозом.

Глаза закрылись. Сначала — те, что расположены дальше от носа, затем — те, что ближе. Почти полное расслабление. Возможно, что надо снова научиться спать, хотя... Впереди — снова война со Жнецами. Которая... вот ведь приучили годы Противостояния именно так чаще всего думать... Может начаться в любую секунду. И потому... вряд ли удастся полностью вернуться к мирным настройкам.

Надо отдохнуть, а потом... Потом надо встретиться с Найлусом и Сареном. Похоже, будут очередные сложности...

Явик, Найлус, Сарен. Разговор в салоне турианцев

Выйдя из Зала Связи, Найлус и Сарен спустились по лестнице и подошли к дверям своего салона. Старший Спектр отметил задумчивость младшего, потому не стал ничего говорить, пропустил Найлуса вперёд, подошёл к креслу, сел, откинулся на спинку кресла. Найлус остановился у иллюминатора, закрытого бронезаслонкой. Несколько минут тишины показались обоим турианцам совершенно естественными и необходимыми.

— Явик снова сумел нас удивить, — тихо сказал Крайк.

— Думаю, дело не в удивлении, Най, — негромко ответил Сарен. — Ему, единственному, оставшемуся 'на свету' протеанину, необходимо было убедить нас всех в том, что Маяк ни в коем случае нельзя сдавать цитадельским сидельцам — Советникам и связанным с ними, а точнее — подчинённым им — умникам — разумникам. — Артериус сделал короткую паузу. — Думаю также, что он прекрасно понял: Маяк — компетенция Корпуса Спектров. Потому он хочет, чтобы именно Корпус, как структура, наименее ограниченная расовыми и межрасовыми законами, помогла ему забрать у умников-разумников Цитадели имеющиеся у них Маяки.

— Убедить-то он нас и убедил. Возможно, убедил меня, — ответил Найлус. — Только как мы за считаные часы перевоспитаем руководство Корпуса, Сар? Опять будем рассчитывать на могущество Явика?

— А ты думаешь, что готовя такой показ, Явик не провентилировал ситуацию, которая может сложиться с момента нашего прибытия на Цитадель? — спросил Артериус. — Уверен и даже убеждён, что протеанин просмотрел ситуацию так, как недоступно нам всем, включая, естественно, азари-матриарха и всех землян. Старшая Раса. У него, как чистокровного протеанина, можно сказать, в подчинении была сотня рас, в то время как Советники и с чуть больше чем десятком далеко не всегда справиться могут. И только благодаря тому, что подчинение было достаточно полным, протеане не сдались, а сумели воевать столетиями, Най. Я не уверен, что у нас у всех хватит ресурсов и желания воевать хотя бы десять лет. Вот не уверен и всё.

— Твоя неуверенность имеет основания, — согласился Найлус. — Но тогда... Речь идёт не о нескольких часах стоянки на Цитадели. Опять неясности со сроком стоянки.

— У людей тоже есть выражение 'действовать по обстоятельствам', Най. — Сарен крутнулся в кресле. — Здесь оно тоже будет весьма точно определять сценарий, по которому нам всем придётся действовать с момента постановки фрегата на внешний рейд у Станции. Я знаю, что Ингвар просчитывает множество вариантов действий, но основа этих вариантов едина — нам всем на Станции найдётся дело.

— Условно говоря, — сказал Найлус, — после постановки 'Нормандии' на внешний рейд, на нескольких челноках прибываем на Станцию и разбегаемся в разные стороны. Действуем одновременно и параллельно.

— Только так и сможем хоть что-то сделать, в частности — заложить фундамент Базы, которую я, к примеру, — сказал Сарен, — уже склонен называть Штаб-Квартирой. И решить, конечно, многие вопросы и проблемы, оставь которые без решения — и жизни штабквартировцам на Цитадели не будет никакой.

— Почему-то мне кажется, что придётся изрядно переформатировать жизнь цитадельцев, — отметил Найлус. — Снизу доверху и обратно. Серьёзно притом переформатировать.

— Без этого не обойдётся, но придётся потратить энное количество времени только на то, чтобы заложить основу, — сказал Сарен. — Всё равно будет необходимо работать параллельно — пока нанятые штабквартировцы будут решать первый и второй уровни проблемной совокупности, мы должны будем решить вопрос с 'Омегой' и пройти немного дальше по пути нашего Большого Круга по Галактике.

— Мне представляется, что уже на 'Омеге' придётся озаботиться многими проблемами, — подтвердил Найлус. — Оттуда многое видно по-иному. Центр криминального мира галактики, что бы там кто ни говорил. Да ещё эта 'Омега-Четвёртая'. Рыжий ретранслятор.

— Если быть точным, то — почти кроваво-красный, — ответил Сарен.

— Может быть, может быть. Явик, думаю, уже знает о Коллекционерах и весьма озабочен этими жукообразными, — сказал Найлус. — Изображений этих 'купцов' известно мало. Но те, что есть — заставляют теперь, когда рядом — протеанин, задуматься.

— Слишком Коллекционеры похожи на протеан. Слишком, — подтвердил Найлус. Некоторые отличия, конечно, есть, но... Существование и деятельность Коллекционеров заставляет нашего коллегу очень сильно нервничать. Дополнительная, сложная и серьёзная проблема.

— Если окажется, что Коллекционеры — трансформированные Жнецами протеане — эта проблема, согласен, станет очень острой, но она всё равно вполне укладывается в максиму: все Жнецы и их пособники, которыми в том числе могут стать и Коллекционеры, должны быть уничтожены. Потому я не думаю, что Явик будет уж слишком погружаться в горестные раздумья по этому поводу, — сказал Сарен. — Это — только одна из многих проблем. Как говорил один из моих наставников — достижение цели есть правильное решение сонма проблем. И не важно — последовательно или параллельно. Часто — по ситуации.

— Опять по ситуации, — негромко то ли согласился, то ли возразил Найлус. — У нас, турианцев, вполне вырисовывается война на два фронта, Сар. Для землян это был бы кошмарный вариант развития событий.

— Только в случае неготовности, — ответил Артериус. — К тому же, думаю, что настало время рассказать Явику о том, с кем же нам приходится воевать на Дальних Пределах. Он — поймёт. Почему-то мне кажется, что у протеан тоже были неприсоединившиеся, с которыми надо было воевать именно так, как мы воюем со своими неприсоединившимися сейчас на тех же Дальних Пределах.

— У нас вся система галактической связи 'завязана' на буи связи у Ретрансляторов, — сказал Найлус. — Разрушить эти буи Жнецы и их пособники, думаю, смогут очень быстро и качественно. И тогда целые сегменты исследованного Пространства Галактики окажутся отрезанными. Обмен информацией будет нарушен очень серьёзно.

— Потому нам придётся нажать на Корпус Спектров. Чтобы в интересах галактической безопасности инициировать и осуществить огромную работу по строительству и вводу в эксплуатацию системы связи. Части которой размещены не на буях, а на астероидах, планетах и станциях. Многократно дублированы и обладают передатчиками средней, высокой и сверхвысокой мощности. Для того чтобы сигналы не только преодолевали достаточно быстро и без потерь огромные расстояния, но и были способны 'пробить' большинство средств глушения. Потому-то, Най, нам нужна мощные и профессиональные Научная и Техническая Группы на Цитадели. Из разговоров с Андерсоном и Адамсом ещё до показа в Зале Связи, я сделал вывод, что определённая работа в этом направлении уже ведётся.

— Безработица будет в очередной раз серьёзно и быстро сокращена, — сказал Найлус.

— И это тоже верно, — подтвердил Сарен. — Параллельно с этим придётся развивать шифрование и создавать ёмкие, мощные, надёжные накопители самой разнообразной информации.

— К сожалению, у нас нет чёткого понимания протеанско-иннусанонских технологий связи и информации, — сказал Найлус.

— Почему нет? — спросил Сарен. — Как бы ни были ограничены в своих действиях умники-разумники, работавшие с Маяками на Цитадели, они уже успели кое-что узнать и понять, а значит, и адаптировать к современным нам с тобой возможностям и нуждам. Иначе — зачем бы они потрошили и препарировали конфискованные Советниками Маяки? Не держали же они Маяки мёртвым грузом по принципу 'сам — не ам и другим — не дам'.

— Человеческий и не только человеческий принцип, — негромко сказал Найлус.

— Верно. Как и то, что нам придётся, вероятнее всего, забыть о возможности паковать, хранить и передавать видеосигналы в сопоставимых с протеанскими объёмах, — подтвердил Сарен. — Но аудиосигналы в монорежиме и текстовые сообщения, думается, мы вполне способны уже сейчас передавать и хранить в приближаемых к протеанским объёмах с сопоставимым качеством.

— Придётся отучить многих активно пользоваться видеоканалами, — согласился Найлус. — Ты прав, видео придётся урезать до предела, оставив его для самых важных сообщений правительственного и высшего управленческого уровня, а вот аудио... Не думаю, что его не придётся сокращать.

— Придётся, — сказал Сарен. — Здесь ты прав. Значит, основной задачей нашей, пусть в пожарном порядке и модернизируемой, системы связи — становится передача именно текстовых сообщений. Придётся сократить хотелки и иметь то, что реально имеем.

— Вряд ли мы освоим быстро монолитный монтаж... — негромко ответил Найлус. — Я внимательно смотрел на виртразвёртку внутренностей Маяка, сравнивал её с тем, что мне было известно по сопоставимым нынешним технологиям. Боюсь, у нас нет паст и смесей, которые бы смогли соответствовать требованиям новейшего времени. Или — почти нет.

— Нам придётся использовать то, что мы имеем в максимальной степени. Да, рисковать целостностью, дублировать, но мы не сможем позволить себе рассчитывать на быстрое и полное замещение всех систем передовыми образцами, — сказал Сарен. — Монолитные антенны мы сможем сделать достаточно быстро. И, думается, в достаточных количествах, полумонолитные и блочные системы передатчиков, приёмников, накопителей информации — тоже. Я уж не говорю подробно о немонолитных. Далеко не всегда потребуется использовать именно монолитные. Да, необходимо будет время для уточнения параметров, обкатки технологий, наладки сопряжений и всего прочего, но главное — выдержать первый Удар Жнецов. Если мы не сломаемся и не согнёмся под ним... У нас будет возможность выстоять и победить.

— Сначала — выстоять, — негромко заметил Найлус.

— Ты прав. Сначала — выстоять, — согласился Сарен. — И для этого нам придётся, как Спектрам, очень серьёзно заняться изучением Станции.

— Так что поначалу и летать никуда не надо будет, — добавил Найлус. — А то ведь одновременно следует преодолевать один из главных принципов Корпуса.

— 'Спектр сам добывает себе средства передвижения', — озвучил Сарен. — Не буду отрицать, это сложно, но необходимо. А Станцию... Ты прав, надо изучать. И надо сделать всё, чтобы она больше никогда не раскрылась в этот страшный и мощный ретранслятор.

— С механикой, пусть это и трудно, мы совладаем, — задумчиво сказал Найлус, а вот с управляющими схемами и системами, построенными на неизвестных нам, нынешним, принципах и законах — думаю, далеко не сразу.

— Да и с механикой будет сложно совладать, — сказал Сарен. — Если мы с тобой за две минуты показа настолько впечатлились, то для наших коллег Спектров, среди которых, как ты знаешь, немало турианцев, это будет очень неслабым шоком. Они до сих пор считают, что Станция — это только место проживания. Сама мысль, что Цитадель способна стать ретранслятором — 'ромашкой'...

— Мы оказались потрясающе близоруки, Сар. — Найлус посмотрел на наставника. — Изображение раскрытой Цитадели у нас — знак Совета Цитадели, а изображение Цитадели-оружия — Знак элитных Спектров.

— Условность восприятия и мышления. Никто ведь не верит, что такие положения действительно свойственны и доступны для нынешней Станции, — ответил Сарен. — Но ты прав, мы, Спектры, оказались потрясающе близоруки. В том числе и потому, что выполняем задачи и функции, прямо нигде не закреплённые, не прописанные и не формализованные.

— Над законом и за законом, — сказал Найлус.

Сарен молча кивнул, соглашаясь с мнением младшего коллеги и вспоминая детали двухминутного ролика, показавшего раскрытие Станции в 'ромашку' во всей красе. Действительно, трудно смириться с тем, что Корпус Тактической Разведки 'сидит' на искусственной конструкции, которую досконально не знает. А Цитадель, оказывается, способна очень серьёзно повлиять на расстановку сил в предстоящем противостоянии. Если даже она одна — это уже серьёзно, но по Экстранету давным-давно ходят легенды о второй Цитадели... Если эта станция обладает сопоставимыми мощностями, то... Действительно, надо сделать максимум, чтобы исключить любую возможность раскрытия Станции в 'ромашку' или капсулизации в 'орудие Судного дня'. Даже если удар этого 'орудия' будет направлен только на ретрансляторы и на крупнейшие станции и планеты, то и тогда будет сложно выдержать первый Удар Жнецов. А если подключится вторая Цитадель... Да хоть третья или четвёртая... Значит, аналитики и прогнозисты правы, когда утверждают — надо сделать всё, чтобы по максимуму и в кратчайшие сроки подготовиться и к Противостоянию и к первому Удару.

Подготовиться... В кратчайшие сроки. Слова и фразы — для агиток каких-нибудь. Медленно, очень медленно 'раскачиваются' органики. Слишком сильна инерция мирной жизни, мирного времени.

Явик прав — вторжение было осуществлено слишком быстро. Возможно, Жнецы рассчитывали на успех 'блицкрига'. Не сложилось. Во всяком случае — сразу. Протеане... Да, они стремились к единству. Может быть — даже к единообразию. Но... Это единство, достигнутое к моменту Вторжения, позволило протеанам не сломаться. Не согнуться. Воевать столетиями. Сегодняшние полтора десятка разумных рас... Вряд ли они готовы провоевать с максимальным напряжением даже пять-восемь лет. О десяти годах Сопротивления и подумать страшно. Слишком маловероятно, что на столь долгий срок у большинства рас нынешней Галактики хватит запала, сил и средств. Значит, максимум — пять-шесть лет. Грустно. Потому что и эти пять-шесть лет будут оплачены гибелью или, в очень лучшем случае — постановкой на грань уничтожения одной-двух нынешних рас. Безотносительно к уровню — будет ли это одна из трёх рас-лидеров. Или — одна из трёх-четырёх рас — аутсайдеров. Или — одна из трёх-четырёх-пяти рас-'середняков'. А может быть, Жнецы попытаются выбить на Грань по одной расе из всех трёх сегментов списка...

Цитадель надо будет изучать, Цитадель надо будет блокировать, Цитадель надо будет исследовать. И — превращать не в место комфортного размещения богатеев и богемы, а в центр, точнее — в один из центров Сопротивления. Да, командная и штабная станция. Но прежде всего — координирующая станция. Не зря Явик говорил о Маяках, как о передатчиках, не зря. Он намекал, подталкивал к мысли о том, что из Цитадели придётся делать именно станцию-координатор.

Конечно, не только её, но в основном — её. Цитадельских сидельцев можно и оставить, пусть царствуют, как говорят земляне, но не правят, а основную роль должны играть тысячи совсем не знатных, не родовитых и не богатых цитадельцев. Надо сделать всё, чтобы сигнал передатчиков Цитадели смог добраться через биллионы километров в кратчайшие сроки до самых отдалённых уголков исследованной части Галактики. Пусть голос Цитадели звучит ровно, мощно и грозно. Как бы ни назывались главные передающие станции Цитадели, они всё равно будут важны. Нельзя, чтобы Цитадель в очередной раз перешла в руки Жнецов, нельзя, чтобы она замолчала.

Жнецы хорошо просчитали удар по Цитадели в эпоху протеан — нельзя не отдать им должное и не признать стратегического и тактического мастерства — как в планировании, так и осуществлении. Протеане не поинтересовались за, условно, те же самые пятьдесят тысяч лет, на чём же размещается их верховное руководство — во всяком случае, Явик не отрицает этого прямо и аргументированно.

Протеане не знали, что Цитадель способна стать ретранслятором и оружием, а если и знали, то не полностью и потому легкомысленно рассчитывали на то, что ни одна из этих двух крайностей не будет никогда реализована практически. Итог — удар по Цитадели, раскрытие Цитадели и зачистка Цитадели в кратчайшие сроки от всех и любых разумных органиков одновременно с полным взятием под контроль всей информационной инфраструктуры Станции и всех баз данных. Здесь речь не о тотальном разрушении Станции, а о переходе её под контроль оппонирующей стороны Противостояния.

Цитадель не просто стала ретранслятором, извергнувшим из себя десятки тысяч кораблей флотов Жнецов, она замолчала и стала недоступной для протеан на долгие сотни лет. Если в мирное время далеко не каждый протеанин мог бы физически побывать на Цитадели... Империя была, как оказалось, гораздо более густонаселённой, чем нынешнее Пространство Исследованной Части Галактики. Которое некоторые комментаторы склонны не совсем точно именовать Пространством Цитадели. То — в военное время на Цитадель далеко не всегда попадали и группы протеанского элитного спецназа. Проще говоря, Цитадель для протеан была потеряна, стала недоступной.

Кроме Цитадели передающей и принимающей аппаратурой высокого класса придётся насыщать все имеющиеся космостанции. Работа не на недели, а на месяцы... Но её придётся делать и быстро и качественно. Надо создавать сеть передающих, принимающих станций, сеть станций хранения информации. Да, всё в рамках подготовки к Противостоянию, к войне со Жнецами. Конечно, следует учесть, что многие станции в ходе боестолкновений будут повреждены или разрушены, часть — и значительная при том — данных будет утеряна или повреждена. Значит, надо резервировать и дублировать, что только удорожает и усложняет работу по строительству и совершенствованию Сети.

Надо также создавать сеть станций 'Архивов Времени', чтобы в случае поражения информация о противостоянии со Жнецами в предшествующем Цикле дошла до будущих рас разумных органиков в понятном, неискажённом виде, чтобы опыт противостояния был усвоен в кратчайшие сроки.

Если просмотреть эти направления хотя бы обзорно, станет ясно, что ни о какой безработице в ближайшее время нельзя будет даже помыслить. Наоборот, придётся привлекать к общеполезному труду тех, кто до этого времени спокойно жил на дивиденды или тратил сбережения, а также занимался так называемым 'свободным трудом'.

Есть на Станции область, которая на самых засекреченных картах Цитадели называется 'Архивы Времени'. Явик в ходе показа в Зале Связи, помнится, ни словом не упомянул эту область и не озвучил её название, но, говоря о Маяке, он говорил и о фундаменте артефакта, где хранились Записи. И Сарену, и Найлусу, и многим другим Спектрам, долгие годы прослужившим в Корпусе, было известно, что там, в этой области на Станции хранится богатейшая информация о временах, уходящих в далёкое прошлое, за пределы хронологий и империи Протеан, и империи Иннусанон.

Сохранение этой информации важно, но по некоторым данным на основе неких не слишком понятных технологий в Архивы постоянно, может быть — даже периодически, но попадает информация и о том, что происходило и происходит в пределах современного Цикла. Значит, Цитадель на самом деле гораздо более сложна и неоднозначна, чем принято было полагать совсем недавно... Нормандовцы-люди — правы, Цитаделью надо заниматься вплотную.

— Явик вполне мог бы ограничиться рассказом о Маяке, — негромко сказал Найлус. — Но он сказал больше. Я отметил, что ему было очень больно рассказывать о Протеанском Квадрате. Но он... собрался и рассказал. Очень многое. И — не ограничился этим, рассказал немало и о других уголках поистине гигантской — куда там нашей исследованной к настоящему моменту части Галактики — Империи Протеан. Они, да, отступали, но они боролись, они сопротивлялись. Настолько мощно, сильно и уверенно, что Жнецы, одержав победу, всё же задержались в Галактике для того, чтобы распылить все планеты Протеанского Квадрата. — Найлус замолчал, делая трудную для себя паузу, затем продолжил. — На их месте... облака космической пыли. Я знаю, многие нынешние учёные предполагают и вполне обоснованно, что там были планеты. И теперь мы имеем доказательство от чистокровного протеанина. Горькое доказательство. Как же нам, нынешним, придётся сопротивляться, чтобы... устоять.

— Думаю, нам придётся готовить расы к тому, чтобы они были готовы воевать в условиях полной изоляции и полной блокады, — тихо сказал Сарен. — И, как ни избито это прозвучит, готовиться самим. И обороняться, и наступать...

— И предоставлять Флоты в распоряжение других рас. Учиться воевать в пространстве исследованной части галактики, — добавил Найлус.

Сарен молча кивнул.

— Явик поступил правильно, когда пусть и предельно обзорно, кратко познакомил нас с расами, входившими в состав Протеанской Империи. И теми, кого можно отнести к чистокровным протеанам, и теми, кто сохранил в себе многое от исходной уникальности и теми, кто, войдя в состав Империи, не предали свою самобытность и стали полезными членами нового для них сообщества. Пусть и не совсем единого, — размышляя, продолжил Найлус. — Я увлёкся и показом и рассказом. И мне было очень интересно. Явик... многое учёл. Можно было подойти, рассмотреть любую деталь и при этом не помешать, не заслонить изображение кому-то из оставшихся сидеть в креслах зрителей и слушателей. Наверное, мы все мечтаем чаще встречаться с такими профессионалами, как Явик.

— У них столичная планета не стала резервацией для чистокровных протеан, — отметил Сарен. — И не только потому, что были созданы вполне приемлемые условия в пределах городов и более мелких населённых пунктов. А у нас, турианцев... далеко не каждый гость чувствует себя комфортно в пределах материнских миров Иерархии. И, к сожалению, мы тоже не везде чувствуем себя комфортно. Например, у ханаров.

— Давай перебросим на внешние накопители настольных инструментронов информацию, которую мы собрали во время показа, Сар, — сказал Найлус.

— Давай. — Сарен встал, подошёл к рабочему столу, включил настольный инструментрон.

Найлус отшагнул от иллюминатора, достал из шкафа свой настольный инструментрон, установил его на стол, раскрыл, активировал, дождался появления на экране заставки, подключил кабель от наручного инструментрона, посмотрел на индикатор переноса файлов.

— Больше половины свободной памяти было занято. Явик... многое сумел подготовить. Не зря он надолго скрылся в своей каюте, — негромким голосом отметил Сарен.

— Он хорошо спланировал и осуществил показ, — сказал Найлус. — Дал нам возможность не стать тупыми зрителями и слушателями, заставил многое вспомнить, побудил многое понять по-новому. Сделал немало, чтобы мы... лучше и полнее поняли свою роль, свои задачи... в ближайшей и отдалённой перспективе.

— Согласен, — кивнул Сарен. — Показ не был зациклен на Маяках и потому он впечатлил всех нормандовцев. Ясно, что будут разговоры, будут обсуждения.

— Пойдёшь на второй показ? — спросил Найлус.

— Нет, — ответил Сарен. — Думаю, что это время у меня уже будет занято. Хоть распорядок дня и ночи на фрегате — изрядная условность, но даже если считать, что второй показ, точнее — дубль, пусть и не полный, состоится вечером этих ходовых суток, уверен, что мне надо будет многое обдумать и решить, а также — переговорить с Андерсоном и Шепардом.

— Считаешь, что их обоих надо будет ввести в состав членов Корпуса? — Найлус отсоединил кабель от настольного инструментрона, посмотрел, как блёкнет экран, сложил 'восьмёркой' кабель и уложил его в пазы столешницы.

— Да. Андерсона — в любом случае. Шепард, знаю, будет упираться, но... Надо их обоих вводить в состав Корпуса, — подтвердил Артериус.

— Четыре Спектра на одном корабле... — задумчиво произнёс Найлус.

— То, что может быть использовано — рано или поздно будет использовано, — ответил Сарен. — И дело тут не в том, что тогда корабль надо будет бюрократически выводить из подчинённости земному Альянсу Систем. А в том, что это будет сделано автоматически, как только Андерсон и Шепард получат 'звёзды' Спектров. Бюрократией пусть занимаются чиновники Штаба Корпуса на Цитадели. И это, уверен, будет не самой сложной для них задачей.

— Да, если предположить, какие изменения ждут Станцию и её обитателей в самом ближайшем будущем... — сказал Найлус.

— Без этих изменений мы не выстоим под первым Ударом и не сможем победить. — Сарен выключил инструментрон, смотал кабель, сложил его в паз на рабочем столе, посмотрел на экран наручного инструментрона. — Если следующей у нас будет стоянка на 'Омеге'... Туда мы должны прибыть, уже проведя и одновременно — начав большую работу на Цитадели. Хорошо, если к тому моменту, как мы окажемся на 'Омеге', протеане смогут хотя бы обнаружить пригодную для их нужд планету.

— Нагрузка на Явика легла... сказал бы, что 'врагу такой не пожелаешь', но тут, наверное, она ещё более значительна, — сказал Найлус. — И вроде бы нет никакой особой необходимости единственному 'оставшемуся на свету' протеанину вот так активничать на десятках направлений, но...

— Он и его соплеменники хотят, чтобы мы не только выжили, но и победили Жнецов, — почти шёпотом ответил Сарен. — А для этого должны понапрягаться не только все полтора десятка нынешних рас, но и выжившие протеане. Им, да, нельзя будет вот так сразу показаться 'на свету' до войны со Жнецами или во время Противостояния, они, думаю, далеко не сразу проявятся и после войны, но, наверное, так будет правильно. А помочь... Явик ни на чём во время Показа не настаивал, он призвал нас не торопиться задавать вопросы и выслушивать ответы. Он попросил нас всех, обитающих на фрегате 'Нормандия', подумать о многом. Покопаться в себе самих. Потому что ключ к победе над Жнецами, ключ к нашему успеху в Противостоянии с 'креветками' — во всех нас, а не только в протеанах. Явика... нельзя упрекнуть в бездеятельности, но управлять сотней рас и оставаться столетиями и тысячелетиями на вершине власти и влияния можно только постоянно напрягаясь... Хотя, для протеан такая насыщенная и тяжёлая жизнь, возможно, рано или поздно стала не просто привычкой, а необходимостью. Потому Явик и работает так, что мы считаем — он перенапрягается, а он просто живёт так, как привык. — Сарен помолчал несколько секунд. — Благодаря показу я, например, узнал Явика глубже и понял... можно сказать, что полнее.

— Я — тоже. — Найлус помедлил. — Сар, ты не находишь, что... если Явик захочет с нами обоими пообщаться, то надо бы... взаимообразно, что ли.

— Нахожу. Ещё как нахожу, — подтвердил старший Спектр, снова устраиваясь в кресле поудобнее. — Садись, Най. Ты слышал о проекте 'Андромеда'?

— Меня больше беспокоит то обстоятельство, Сар, что в этот проект попытались втянуть младшую Т'Сони. А для Бенезии это... С перспективой невозможности увидеться с дочерью вживую... Неполезно, если мягко говорить, — ответил Найлус. — Я не всё успел осмыслить, но... Можно ли считать этот проект неким 'Резервным космодромом'.

— Хуже, чем космодромом, Найлус, — ответил Сарен. — Потому что если верить всему, что я узнал из разговоров со своими приятелями — и не только из числа членов Корпуса... Ситуация с проектом — аховая. И проблемы будут только множиться. Руководители проекта — существа весьма упёртые, но, вероятнее всего, у них нет другого выхода, кроме как идти до конца, причём — любого. Победного или не очень.

— Да уж. Я тут подчитал в Экстранете, — сказал Найлус. — Молодые земляне так выражаются в похожих случаях: 'Будешь думать о провале — не дойдёшь, а быстро 'свалишь'. Если 'свалишь' — это обозначение быстрого ухода, скажем так, в противоположную от намеченной сторону... То...

— Проект готовился в спешке, это — во-первых, Найлус, — сказал Сарен. — Во-вторых, готовился чиновниками, которые, в том числе, прежде всего слишком сориентированы на прошлое.

— 'Готовятся к прошлой войне', — вставил Найлус.

— В том числе и это, — не стал возражать против замечания коллеги и ученика старший Спектр. — Но главное... Они направили корабли Проекта именно в ту сторону, которая лежит за нашими Дальними Пределами. Примарх, понятное дело, не стал информировать руководство Проекта о многих известных деталях...

— Будем говорить с Явиком об 'Андромеде' и всём, что нам известно? — спросил Найлус.

— А куда мы денемся? Я, например, уверен и даже убеждён, что протеанин, как представитель Старшей Расы и без наших потуг многое знает из того, что относится к не самым мелким тайнам Иерархии, — сказал Сарен. — Так что... Пригласи его к нам, Най. Отпиши сообщение. И — подождём его решения. Думается, что такой разговор... нужен. А то мы слишком зациклились на Цитадели. Надо смотреть и за пределы Галактики.

— Хорошо. — Найлус активировал свой наручный инструментрон, набрал сообщение, надавил когтем сенсор 'отправить' и свернул экран. — Я настроил... — Послышался тихий, доступный только турианскому слуху сигнал. — Вот... Явик скоро будет у нас. Он принял наше предложение.

Несколько минут — и на пороге салона появляется фигура протеанина. Найлус встаёт, подходит к двери, закрывает створки и включает красный запрещающий сигнал на внешней, коридорной стороне интерфейса ВИ замка.

— Явик... — Сарен оборачивается к гостю.

— Давайте поговорим о проекте 'Андромеда', друзья, — негромко говорит протеанин, усаживаясь в свободное кресло. — А потом, если останется время — и о многом другом. Итак...

— Мне известно о некоей 'Инициативе 'Андромеда', — сказал Сарен. — Я постепенно восстанавливаю старые многолетние связи, не используя при этом личные встречи, полагаясь только на аудио и видеоконтакты, и — на обмен сообщениями. Это — организация, которая занимается переселением некоторого количества представителей каждой из ныне известных представителей разумных рас из галактики Млечный Путь в галактику Андромеда. Основана она была в две тысячи сто семьдесят шестом году и запущена в практическом режиме совсем недавно, меньше года-двух назад. По большинству информационных материалов позиционируется как 'мирный проект многих народов'.

— Обтекаемая и слишком неконкретная формулировка, — отметил Найлус.

— Согласен. Но об этом позвольте уточнить позднее, — сказал Сарен. — Согласно большинству открытых для доступа материалов по проекту, первопроходцы и поселенцы должны отправиться в галактику Андромеда в поисках нового дома. Благодаря поддержке — финансовой и иной — со стороны малоизвестных и неизвестных влиятельных персон, 'Инициатива 'Андромеда' с момента своего основания значительно выросла. Конечной целью Проекта позиционируется постоянное присутствие совокупности ныне известных нам всем рас нашей Галактики в богатой ресурсами Андромеде и создание устойчивого сообщения с Млечным путём.

— Сразу несколько проблем, — вставил Найлус. — Постоянное присутствие? Эта галактика может быть уже населена разумными существами, которые, скорее всего, совершенно не заинтересованы в соседстве с новоприбывшими постояльцами.

— Заселена. Вполне возможно, — подтвердил Сарен, отметив лёгкий малозаметный кивок Явика. — Но проект, как маховик, уже слишком раскрутился. И тормозить — и тем более останавливать его — почти безнадёжное занятие. Вложены миллиарды кредитов, построены катапульты, станции и корабли. Я уже не уточняю относительно разнообразнейшего стандартного, древнего и пионерного оборудования, не обращаю особого внимания на стоимость подбора, расстановки и подготовки кадров поселенцев и первопроходцев.

— Вот у нас и элита образовалась, — сказал Найлус. — Эти самые Первопроходцы.

— Элитой они станут только на время первичного освоения, — сказал Сарен. — А когда картина прояснится... они уже перестанут быть сверхзаметными и сверхважными.

— Постоянное присутствие? — спросил Найлус, выслушав возражения наставника. — Значит...

— Возвращение не планируется, — подтвердил Сарен. — Большую часть времени все колонисты, включая первопроходцев, проведут в анабиозе, а может быть — даже в криосне — я сейчас в детали не вдаюсь. Корабли поведут автоматы, которые передадут вахту разумным органикам только тогда, когда до планет, намеченных предварительно к колонизации, будет совсем недалеко.

— Опять-таки — богатые ресурсы... Многое ли мы поняли об этих ресурсах сейчас, изучая галактику разве что в сверхмощные телескопы, — сказал Найлус.

— Немного, согласен. И о том, что тамошние местные жители совсем не будут в восторге от новых нахлебников, тоже мог бы заявить открыто сейчас, в ходе нашего разговора. Но... Если сейчас об этом заявить руководству Проекта, то придётся останавливать или жестоко модернизировать десятки направлений и сценариев Проекта, а на это никто не пойдёт, если кратко, не вдаваясь в детали, выразиться, — ответил Сарен. — В телескопы, ты прав, Най, многое не разглядишь. Тем более что разумным существам-органикам безотносительно, кстати, к расе, чаще всего свойственно видеть то, что хочется, а не то, что есть на самом деле. Потому да, многие исследователи — и мне об этом известно — уже отметили следы разумной жизни на многих небесных телах галактики Андромеда в квадрате, куда будут направлены корабли с поселенцами и первопроходцами. Да, есть понимание этого обстоятельства у части администраторов Проекта, но на крутые изменения они пойти не могут — уже сейчас по доступным мне данным, Проект испытывает финансовый голод. Администрация Проекта вынуждена 'на ходу' перекраивать почти половину средних и финальных сценариев.

— А создание устойчивого сообщения с Млечным Путём? Это как понимать? — спросил Найлус.

— Заяви сейчас администрация Проекта о том, что возвращение не планируется, как ты полагаешь, Най, многие ли согласятся участвовать в Проекте, предусматривающем переселение в одну сторону? Я уж не говорю о том, что, конечно же, первенство среди поселенцев удерживают турианцы, азари, саларианцы, там участвуют даже кроганы и некоторые другие расы предоставили многочисленные отряды в распоряжение 'Инициативы'. Если уж на то пошло, то нетрудно представить, что один корабль из назначенных к старту, пришлось бы просто разобрать на запчасти, потому что для него банальным образом не нашлось бы пассажиров. И всё потому, что организаторы, представим себе такую вероятность, честно заявили о том, что возвращение в пределы Млечного Пути не планируется.

— Но удар Жнецов планируется, если мне не изменяет память, по части Галактики, — сказал Найлус. — А не по всей Галактике Млечный Путь.

— Мы не знаем, — ответил Сарен, — во всяком случае не знали достаточно чётко, точно и определённо ещё несколько суток назад, а это очень мало, согласись, Най, по космическим меркам. Что же касается того, что находится за самыми дальними пределами этой исследованной части Галактики... Сравнительно недавно мы узнали, что даже протеане. — Сарен взглянул на наклонившего лобастую голову Явика, — не владели всей галактикой Млечный Путь, если принять во внимание её стандартное астрономическое представление. И посылать корабли куда-то в границах Млечного Пути сейчас... Нет, вряд ли на это найдутся сейчас не только ресурсы — возможности. Из-за нашей медлительности и лености. Из-за того, что лишь в последние десять тысяч лет мы хоть как-то нормативно активировались. Из-за всего этого — нам придётся согласиться с тем, что лучше будет направить корабли с поселенцами на борту куда-то в пределы галактики Андромеда. Чем менять просчитанные для автоматов траектории и маршруты и направлять корабли туда, откуда их могут 'достать' Жнецы.

— Но хотя бы... — в глазах сказавшего это Найлуса Сарен увидел острую душевную боль. Что-ж, молодому турианцу, только-только примерившему статус и форму Спектра, такая нервность и чувствительность... простительны, что-ли.

— Вот именно в силу этого твоего 'хотя бы', Най, и было во всеуслышание заявлено, что предполагается сообщение с Млечным Путём. Хотя специалистам, которых среди моих знакомых не так уж и мало, ясно, что вернуть корабли без перезарядки топливных элементов, используя выработавший свой ресурс маршевые двигатели — не удастся. Значит...

— Значит, придётся строить новые корабли. Массовая полная колонизация, которая при наличии там разумных рас... станет ещё более проблематичной. — негромко сказал Найлус.

— Придётся, — подтвердил Сарен. — Потому, Най, учти, что было уже построено шесть кораблей — пять так называемых 'ковчегов' с переселенцами и головной корабль 'Нексус'. Предполагается к тому же, что даже на сверхсвете путешествие займёт более шестисот лет и колонисты всё это время должны будут провести в криостазисе.

— Шестьсот лет?! — произнеся эту цифру, Найлус вздрогнул. — Значит...

— Значит, независимо от того, победим ли мы, оставшиеся в границах исследованной части Млечного Пути, Жнецов или же погибнем в ходе противостояния с ними, — сказал Сарен, — вернуться поселенцы Андромеды смогут не раньше чем через тысячу лет, не считая этих шестисот, что придётся потратить на дорогу 'туда'. Никого из знакомых, близких и дальних родственников, скорее всего, вернувшиеся из Андромеды переселенцы в живых уже не застанут. Учёные Проекта опирались на азарийские астрономические исследования, чтобы выявить жизнепригодные планеты, однако информация о жизнепригодности, как ты понимаешь, Найлус, устарела из-за огромности астрономического расстояния между галактиками более чем на два с половиной миллиона лет. То, что наблюдали за последние несколько тысяч лет синекожие красотки, на самом деле можно сравнить со светом давно погасшей звезды. Проще говоря — обстановка в квадрате назначения могла более чем существенно измениться.

— Два с половиной миллиона лет? Выстрел... в никуда... — потрясённо произнёс Найлус. Он, конечно, понимал, что Сарен гораздо опытнее его, у него — огромный круг разнообразнейших знакомых, но к такому заявлению молодой Спектр оказался совершенно не готов.

— Глава 'Инициативы', некая Джиен Гарсон, не желала обрекать колонистов на верную гибель. Поначалу были трудности с обоснованием места назначения. Да к тому же, проще говоря, никто из нынешних разумных органиков не пожелал бы столько проспать, — сказал Сарен. — Кварианцы на окраине Вуали Персея ещё до начала активной миграции гетов обнаружили заброшенную гетскую конструкцию, состоящую, если верить ряду изученных мной разнообразных источников, из трёх ретрансляторов массы.

— Геты... собрались утилизировать органиков, — произнёс шёпотом Найлус.

— Может быть и так. Может быть, они не бросили, а только заморозили эту конструкцию, — согласился Сарен. — Нам, разумным органикам, проще, а может быть, даже выгоднее считать, что геты забросили эту конструкцию, всё же разум органика и разум синтета руководствуются разной хотя бы в деталях логикой. Так вот, этот конгломерат для простоты обозвали 'Массивом Холас', который наиболее 'безбашенные' умники-разумники ряда ныне существующих в нашей галактике рас сумели адаптировать для создания сверхсветового коридора, а, следовательно, получили в своё распоряжение своеобразный телескоп. Не хочу сейчас вдаваться в подробности, на каких принципах они там основывались в ходе адаптации и активации, но с помощью 'Массива Холас' разумные органики сумели заглянуть за пределы Млечного Пути, получив массу разнообразной информации. После её анализа было обнаружено в значительной степени теоретически богатое ресурсами скопление звёзд, окружающее, если верить картографической информации, доступной членам Спецкорпуса. — Сарен активировал свой наручный инструментрон и развернул максимально его экран, повернув виртуальную пластину так, что проступившее изображение стало видно и протеанину и младшему турианцу, — чёрную дыру. Удалось также опознать возможные миры, пригодные, так же в значительной степени теоретически, для будущей колонизации. Для краткости и понятности их обозначили как 'Золотые Миры' или, проще — 'Жилища'. — Сарен сменил изображение на экране, добавил 'окна' с таблицами и схемами. — Всего семь миров. Где-то больше выгод для добычи полезных ископаемых, где-то удобнее селиться разнорасовым колонистам. Для первой волны колонизации уже построены колониальные суда, каждое — длиной более полутора километров и весящие около двадцати миллионов тонн. Головным кораблём Проекта является 'Нексус' — своеобразный аналог Цитадели. Этот корабль отправится в сверхсветовое путешествие в недостроенном, но функционирующем виде, закончить постройку планируется после прибытия отряда кораблей на место назначения. По доступным мне данным всего для первой волны колонизации построено пять 'ковчегов', четыре — по одному для каждой расы — основного члена Совета Цитадели — людей, саларианцев, турианцев, азари и кварианцев.

— Непонятно, — сказал Найлус. — Люди — не члены Совета, а кварианцы вообще по статусу, официально, кстати, признанному, раса-изгой. Хотя... если учесть, что спасаться надо сразу всем или никому вообще — от стремления к реализации крайних сценариев вообще трудно отказаться... Это понятно. Но внешне...

— Внешне всё выглядит так, что никто не любит и не привечает ни людей, ни саларианцев, — подтвердил Сарен. — Это только усложняет и удорожает ситуацию, но нельзя забывать и о том, что от самих себя мы убежать никуда не сможем. Кварианцы до сих пор настаивают на том, что именно на их корабле должны улететь ханары, элкоры и прочие, включая ягов. И предпринимают для этого определённые практические усилия, что, на мой взгляд, может привести к задержке старта их 'ковчега'.

— Значит и при строительстве кораблей, и при просчёте курса и квадрата. И при комплектовании оборудованием и ресурсами, и при наборе и подготовке экипажей и команд. Везде были допущены малые, средние и большие ошибки и просчёты, — продолжил Найлус. — Которые 'аукнутся' колонистам и во время полёта. И — при входе в пределы галактики Андромеда. И — при прибытии на место.

— Именно так и будет, но когда спасаешься... Трудно просчитывать все детали. — Сарен, говоря это, взглянул на неподвижно сидевшего и продолжавшего хранить молчание протеанина. — Я знаю, что каждый из 'ковчегов' несёт около двадцати тысяч колонистов, но самое большое количество колонистов, которое мне точно установить не удалось, будет размещено именно на 'Нексусе'. На Первопроходцев, которых готовят как опытных бойцов, учёных и командиров в одном лице, будет возложена, а фактически — уже возложена обязанность: найти новый дом среди этих 'золотых миров'.

— Но их семь... Уже обозначенных, — отметил Найлус. — Почему 'дом' позиционируется в единственном числе?

— Потому что слишком многое неизвестно. Я, например, уверен, что руководство Проекта понимает условность, умозрительность и откровенно непростительную неточность полученной информации, поэтому пытается в очередной раз объять необъятное. Дальнее сканирование скопления Элея в галактике Андромеда действительно выявило семь 'жилищ' и не факт, что эти планеты необитаемы или приветливы для колонистов. Но направляться куда-то надо.

— А если воспринять цель Проекта не как Переселение, а как Спасение? — спросил Найлус.

— При всей кажущейся одинаковости это — разные вещи, — ответил Сарен. — Спасающийся разумный органик совершенно не горит желанием возвращаться туда, откуда ему пришлось бежать очень быстро. И переселяющийся далеко не всегда хочет снова увидеть свой старый дом. Столь масштабный проект требует мощнейшего финансирования. И я знаю, что уже сейчас 'Инициатива 'Андромеда' столкнулась со многими трудностями. Некоторые мои знакомые указывают на вероятность присутствия среди жителей Млечного Пути гостей из Андромеды, которые, вполне ожидаемо, могут не желать успеха запланированной миссии отряда 'Ковчегов'. Одновременно среди замаскированных агентов Андромеды могут быть и такие, которые особенно остро понимают, что выхода другого нет и необходимо обеспечить хоть какое-нибудь бегство значительной части поселенцев Млечного Пути от ярости Жнецов. Мне, к сожалению, не известно, предпринимались ли подобные проекты в протеанскую или иннусанонскую эпохи...

— В протеанскую — не предпринимались, — твёрдо сказал Явик. — А насчёт иннусанонской... Мы слабо изучали историю своих предшественников, старались не лезть в детали и не стремились изучать досконально многие взаимосвязи между фактами и событиями. Но, скорее всего, не предпринимались.

— Потому лучше куда-то убежать, чем оставаться и покорно ждать собственной гибели. Хотя, не спорю, — продолжил Сарен, — нас, турианцев, не учат спасаться бегством от опасности и от гибели. Нас учат бороться и сопротивляться.

— Получается, что... — несмело сказал Найлус.

— Недавнее, отмеченное многими моими корреспондентами усиленное финансирование 'Проекта 'Андромеда' позволило ускорить строительство и комплектование 'Ковчегов' и в целом — кораблей Проекта, — сказал Сарен. — Есть информация о том, что всё это ускорение оплачено неким 'Благодетелем'. Есть также данные о том, что руководитель Джиен Гарсон предпринимает попытки установить, кто же скрывается за ником 'Благодетель'. — Но нам нужно остановиться более подробно на двух моментах, имеющих непосредственное отношение к ситуации на Цитадели и к матриарху Бенезии, — старший Спектр посмотрел на протеанина, не изменившего своей позы. — Первопроходцем от землян назначен некий Алек Райдер, который, как свидетельствуют несколько моих приятелей, несколько раз ранее, не в этом году, но ранее связывался с Лиарой Т'Сони. Ему были интересны её изыскания в области археологии и изучения древних цивилизаций, которые могли быть полезны в Андромеде. Не знаю точно, от лица руководства Проекта или от лица Алека Райдера Лиаре поступило официальное предложение присоединиться к Инициативе, но азари отказалась, заявив, что вряд ли сможет в ближайшее время покинуть Млечный Путь, когда предстоит ещё столь много узнать о протеанах. — Сарен сделал паузу, снова взглянув на Явика. — Она переслала Алеку некоторые данные своих исследований, но больше не общалась с ним в течение нескольких лет. Двое моих приятелей добыли данные, что сравнительно недавно, ещё до Иден-Праймовской ситуации, Лиара, вероятнее всего, поняла, что в галактику могут вернуться Жнецы и потому решила сообщить о своих предположениях Райдеру. В своих сообщениях очень недавнего времени она отметила, что колонисты Инициативы — это всё, что может остаться от цивилизаций Млечного Пути, попросила Алека не забывать эти цивилизации и помнить, что теперь Инициатива может остаться последним живым наследием нашей галактики. Один из моих приятелей предположил, что Лиаре, в силу профиля её деятельности, стали известны некоторые детали 'дела о Горне'. Какие именно детали, мне, к сожалению, не известно, но Лиара высказала в своём последнем сообщении, адресованном Алеку, осторожное предположение, что Горн может победить Жнецов.

— И туда залезла, — негромко заметил Найлус.

— Возможно. Любопытство многие разумные органики считают пороком, хотя это всего лишь свойство личности. У кого-то более активное, у кого-то менее, — согласился Сарен. — Эта деталь — из последнего сообщения Лиары Алеку Райдеру. По утверждению большинства моих знакомых больше Лиара Т'Сони с Райдером не связывалась. Во всяком случае, мне об этом пока что ничего нового не известно. Это — то, что может быть важным для матриарха Бенезии и для успеха нашей миссии по воссоединению матери и дочери, — сказал старший Спектр. — Важно другое. Впереди у нас — Цитадель. Я недавно в рамках уточнения деталей 'Проекта Андромеда' просмотрел с помощью моих знакомых списки личного состава многих служб и подразделений Станции. Там сейчас работает Гаррус Вакариан, следователь СБЦ. Его отец — Кастис Вакариан, так же был сотрудником СБЦ. В настоящее время живёт на Палавене. Женат. Двое детей — Гаррус и Солана Вакариан. — Артериус сменил картинку на экране своего инструментрона, сменил содержимое в раскрытых на экране дополнительных 'окнах'. — Алек Райдер и Кастис Вакариан подружились ещё в те времена, когда Алек Райдер был военным представителем в посольстве Альянса Систем при первом после Альянса, а фактически — человечества на Цитадели — Гойл. По некоторым признакам, сообщённым мне несколькими приятелями независимо друг от друга, Кастис мог что-то узнать о грядущей угрозе расам нашей Галактики, исходящей от Жнецов. В свою очередь, далеко не сразу, мне удалось узнать также о том, что узнав об угрозе Жнецов, Алек Райдер связался с 'Благодетелем', будучи уверен в том, что последнему известно о существовании и роли Жнецов. И только поэтому именно 'Благодетель' столь щедро и эффективно профинансировал завершение Проекта, сделав богатые резервы для будущего успеха предприятия в целом. Так вот, мне стало известно, что 'Благодетель' подтвердил подозрения Райдера. Следовательно, угроза со стороны Жнецов — так или иначе, но — осознавалась, осознаётся и будет осознаваться многими разумными органиками.

— А мы, прибыв на Цитадель и пообщавшись с Гаррусом Вакарианом, сможем сориентировать поточнее и СБЦ на противодействие этой угрозе, — сказал Найлус.

— Если немного дополнить вас, коллеги, — тихо сказал Явик, чуть повернув к турианцам голову и полуприкрыв все четыре глаза. — То, отслеживая ситуацию своими расовыми средствами и возможностями, я могу кое-в-чём уточнить детали. Да, колонисты прибудут не на пустое место, — подчеркнул протеанин. — Скопление Элея — сложное пространство, уже заселённое разумной органической и синтетической жизнью.

— Это как? — выдохнул Найлус.

— Просто, — ответил Явик. — Местными жителями являются так называемые 'ангара' — развитая цивилизация разумных органиков. Им противостоят так называемые 'кетты' — агрессивная высокоразвитая цивилизация разумных органиков, родина которых находится в Галактике Андромеда, но — за пределами скопления Элея. Дополнительная, хотя и существенная сложность состоит в том, что все местные элейцы — хоть ангара, хоть кетты, хоть обе расы вместе, действуют на территориях, которые в древности освоены были сверхразвитой, ныне исчезнувшей цивилизацией, именуемой 'джардаан'. Эта цивилизация, условно позиционируемая как органическая, а может быть — и полуорганическая, создала так называемых 'реликтов' — высокотехнологичные машины, основная задача которых — охрана наследия джардаан.

— Какого такого наследия? — поинтересовался заинтригованный Найлус. Сарен тоже слушал протеанина очень внимательно, погасив и свернув экран своего инструментрона.

— По доступным мне данным, — ответил Явик. — Назову это так, джардаан таинственным образом исчезли из галактики Андромеда, предположительно — в результате воздействия на них феномена, названного по доступным мне источникам Скверной. Именно Джардаан по ряду источников, с которыми мне удалось обзорно ознакомиться, являются создателями и реликтов, и ангара. Те же источники аргументированно утверждают, что джардаан, вполне возможно, ранее были одной из самых могущественных рас галактики Андромеда, они оставили после себя монументальное технологическое наследие. На многих планетах скопления Элея по сей день находятся загадочные артефакты и строения джардаан, в том числе — многочисленные так называемые 'хранилища' на планетах, которые, взаимодействуя с расположенными на поверхности 'Монолитами', способны как менять климат, так и терраформировать всю планету. В результате неизвестного доподлинно ныне конфликта джардаан оказались либо полностью или частично уничтожены, либо просто насильно изгнаны из скопления Элея. При помощи явления, обозначенного как 'Скверна'. Которое я, ознакомившись с рядом доступных мне источников, определил бы как супероружие. Поскольку оно по-особому взаимодействовало с галактическим пространством, автоматически точно нацеливаясь на корабли и технику джардаан и уничтожая их. Сами джардаан, как утверждают просмотренные мной весьма скупые на детали источники, слишком хорошо скрывали мотивы и цели своих действий. Но, на мой взгляд, достоверно можно утверждать хотя бы то, что эта раса занималась как созданием, так и преобразованием обитаемых миров в скоплении Элея. А возможно — и во всей галактике Андромеда. В качестве командного центра в Элее джардаан создали 'Меридиан' — весьма своеобразный на мой взгляд мир-механизм. Который является своеобразным венцом творения для терраформических возможностей джардаан. Этот мир-механизм также мог координировать работу сети 'хранилищ', расположенных на остальных планетах Элея. Могу лишь предположить, что технологии, ставшие частями 'хранилищ' и Меридиана, могли как создавать жизнь, так и уничтожать и преобразовывать её. Также могу предположить, что по совокупности деталей и взаимосвязей, обнаруженных мной в доступных источниках, джардаан не погибли, а ушли из скопления Элея. И намерены вернуться позднее, чтобы закончить начатое. Думаю и даже уверен, руководствуясь не сколько логикой, сколько чувствами и эмоциями, что джардаан могли быть достаточно могущественны для того, чтобы погибая, уничтожить все следы своего пребывания в Элее. И — в галактике Андромеда в целом, — заключил протеанин. — Если там осталось слишком многое, и это многое не было уничтожено ни скверной, ни таинственными оппонентами джардаан. То... слишком велика вероятность, что джардаан однажды могут вернуться.

— Да уж... — потрясённо вымолвил Найлус. — Если колонисты прибудут в Элей через шестьсот лет... они действительно могут попасть, как выражаются земляне, 'из огня да в полымя'. Не на пустое место — раз, противостояние синтетов и разумных органиков — два, раса-уникум, которая может вернуться и преобразовать всех и вся по своему разумению — три. Явик...

— Я не буду передавать эту информацию в Проект, Найлус, — строго и чётко ответил протеанин. — Во-первых, для того, чтобы ознакомиться с источниками, на основании изучения которых я сделал только что изложенные выводы, у администрации Проекта и низовых исполнителей уйдёт непозволительно много времени — больше нескольких календарных месяцев. А, во-вторых, даже простая вера в мои выводы потребует переформатирования Проекта в целом, на что сейчас нет ни времени, ни других ресурсов. Распространение этой информации внесёт только сумятицу и в мышление и в действия разумных органиков, вовлечённых в проект, находящийся, если я правильно оценил ситуацию, на финальном этапе своей реализации. Так что... Нет, эта информация останется Проекту недоступной.

— Насколько мне известно, Явик, никакие исследования, проведённые даже с помощью гетского Массива, не указывают... — сказал Сарен.

— На наличие Скверны и её действия? — уточнил протеанин. — Согласен, не указывают. Как и на многое другое. Не буду спорить, в Проекте действуют достаточно профессиональные учёные и исследователи. Но — для полного охвата всего нужного массива информации у них нет ни средств, ни возможностей. А без этого... невозможно даже определить достаточно точно и чётко, что же такое этот Проект на самом деле — отступление или бегство. На отступление — мало похоже. И бегством тоже вроде бы по большинству признаков — не является, — уточнил воин древней расы. — Между тем мы все стоим между рождением и смертью и должны переживать не только подъёмы и возвышения, но и падения. Да, разные по форме, скорости, полноте влияния и прочим параметрам. Но... Скверна, как утверждают источники, с которыми я успел ознакомиться, никуда не делась. И против её воздействия у нынешних наших современников, родившихся и выросших в Млечном Пути, а теперь отправляющихся далеко за пределы исследованной части нашей Галактики, нет противоядия. Никакого, — подчеркнул Явик. — Жнецы возвращались раз за разом. И не факт, что возвращение джардаан будет благом для ангара, реликтов и наших новопоселенцев, которые сумеют и успеют прибыть в Элей до прибытия туда же джардаан. Реликты — ещё хуже, по моему мнению, чем геты и воевать с ними новопоселенцам тоже придётся отчаянно, — отметил Явик. — К чему может привести такая война? Реликты — охрана артефактов, которые принадлежат джардаан. Многочисленные боестолкновения с реликтами вполне доказательно убедят джардаан во вредоносности новопоселенцев. И тогда... всем обитателям ковчегов, даже успевшим высадиться на планеты придётся воевать не только с реликтами, но и с флотами и подразделениями живых, условно говоря, джардаан. Вернувшиеся в Элей джардаан вполне могут учесть, что у новопоселенцев не было времени сколько-нибудь полно уточнить, что же окружает это скопление. И тогда вероятность не только победы, но и нормативного более-менее сосуществования с реликтами и джардаан ставится под обоснованное сомнение.

— Кетты — органики, — заметил Найлус.

— Они отнюдь не няшки, Крайк, — жёстко и чётко заявил протеанин. — Им тоже может не понравится подтверждение такого простого и одновременно — очень сложного факта, что именно джардаан являются создателями органиков ангара. Расы, населяющей всё скопление Элея. Есть определённые факты, изложенные в источниках, указывающие на то, что джардаан присутствовали, как мне представляется, по вполне понятным причинам, не только в скоплении Элея. Если обратить внимание на детали, то можно, например, понять, что кетты занимались ассимиляцией многих рас. В источниках есть информация о тусали — расе, представители которой жили вне Элея и, тем не менее, поклонялись тем же реликтам — созданиям джардаан. Источники, к сожалению, во всяком случае — те, с которыми мне удалось ознакомиться к этому времени, ничего не говорят о том, в каком регионе Андромеды обитали эти самые тусали, однозначно и чётко указывая лишь на то, что регион Элея для них — чужой.

— Если джардаан создали органиков ангара... — сказал Сарен.

— По звучанию, что отмечается в ряде источников, языки джардаан и ангара, во всяком случае — относимые к разряду привычных для нас звуковых, весьма схожи. Но это не означает и не может однозначно доказывать, что расы джардаан и ангара родственны друг другу. Кроме звукового языка есть ещё и письменность, которая воспринимается иным, часто — очень непривычным и чуждым нам, нынешним разумным органикам, способом. В источниках отмечается, что джардаан и ангара по-разному, с разной полнотой, глубиной и чёткостью воспринимали, казалось бы, одинаково начертанные на самых разных поверхностях письменные знаки. Кстати, как и изображения Жнецов, эти знаки на планетах Элея сохранились только в нескольких, точнее — в некоторых местах.

— Весело, — сказал Найлус. — Но смеяться — не хочется. Мало того, что поселенцы столкнутся с разумными расами органиков и синтетов, они окажутся перед перспективой столкновения с расой, которую даже сложно однозначно отнести к полумашинам в нашем обыденном и даже специализированном понимании.

— Может быть и весело, если рассматривать смех и веселье как защитную реакцию организма на стресс и неблагоприятные воздействия внешней среды, — отметил Явик. — Как бы там ни было, ясно одно — нам нужно победить Жнецов. И — победить тех, кто стоит за ними. Потом, в перспективе, мы сможем придти в Андромеду, в Элей. И понять, что же там произошло. Не факт, что мы найдём там кого-то из наших соплеменников, особенно, если вернутся джардаан. Но... Нам нужно решать сначала 'домашние' проблемы и вопросы. Если 'Инициатива 'Андромеда' — проект по организации и осуществлению эвакуации-переселения, то нет особого смысла обозначать и определять это действо только как бегство. От себя самих, своих внутренних настроек и связанных с ними проблем разумные органики любой известной нам сейчас расы убежать, к сожалению, никогда не смогут. Я помню о том, что вы хотели мне рассказать — о ваших оппонентах на Дальних Пределах. Давайте отложим этот разговор. — Явик встал с кресла. — Мне надо будет несколько часов — даже точно сейчас не могу сказать, сколько именно, потратить на отслеживание ситуации на Идене, так что я пойду к себе. Потом мне надо будет провести второй сеанс в Зале Связи. И, думаю, он будет последним — времени ещё на один сеанс в графиках загруженности нормандовцев почти не осталось. Да и подготовка к работе на Цитадели требует своего, — он шагнул к двери салона. — Был рад пообщаться с вами, коллеги, — с этими словами протеанин открыл дверь, переступил порог и закрыл створку за собой.

— А нам, полагаю, тоже надо подумать над тем, как повлиять не только на Корпус, но и на Службу Безопасности Станции. Этот Гаррус Вакариан... С ним придётся плотно сконтактировать, — сказал Сарен.

— Я поищу данные о нём в Экстранете, — сказал Найлус, включая свой наручный инструментрон и разворачивая средний экран. — Потом обсудим.

— Ты прав. А я пока посмотрю на ситуацию на Идене и немного покопаюсь в общих файлах 'Андромеды'. Этот проект меня заинтересовал. Явик прав — менять что-либо поздно. Главное — спасти побольше разумных органиков разных рас, переселить их в другую галактику. Он как-то крайне удачно обошёл вопрос о нашей турианской роли в боях на Дальних Пределах.

— Возможно, он в очередной раз не захотел усложнять ситуацию и пользоваться передачей информации мыслеобразами. Всё же он — Старшая Раса, а мы... Хорошо, если Младшая, а не Молодая, — сказал Найлус, выводя на экран 'окна' с текстами и картинками.

'Клинок Ярости'. Начало скитаний. Трудности врабатывания в режим

Когда 'Клинок Ярости' пробил корпусом грунтово-скальную 'крышку' и взмыл под полем невидимости, стремительно уходя от Идена... Таэла ощутила такую радость, какую не ощущала очень давно — даже тогда, когда ей приходилось пилотировать фрегат во время противостояния со Жнецами в той, минувшей войне.

Командир корабля сидела в кресле в Центральном Посту и привычно работала. Да, в тот момент она остро ощущала радость, удовлетворение и облегчение, которые испытывали и все её выжившие соплеменники. Корабль уходил в свою родную стихию, в космос, уходил быстро, чётко, следуя просчитанному и проложенному курсу.

Ещё тогда, когда шло обсуждение, куда лететь от Идена, Таэла рассмотрела множество предложенных соплеменниками вариантов. Самыми 'ходовыми' были те, которые, не вдаваясь особо в детали, можно было бы обозначить 'куда угодно, но подальше от обжитых миров и оживлённых космических трасс'. Причём 'оживлёнными' выжившие протеане в своих предложениях обозначили даже те трассы, по которым хорошо, если в месяц — земной или протеанский — проходили один-два космических корабля любых типов и размеров.

Теперь 'Клинок Ярости' уходил всё дальше от Идена. Скорость по сравнению с кораблями нынешних рас была огромной — несколько секунд — и Иден стал очень быстро уменьшаться в размерах, оставаясь далеко позади. Виртуальные и реальные экраны, размещённые на пультах в Центральном Посту и на стенах Поста, доказывали это со всей определённостью. Иначе успеть на нужное место в пределах огромной галактики вовремя просто невозможно.

Таэла ощущала радость своих соплеменников ещё и потому, что корабль, как доказал внимательный осмотр, почти не пострадал, а те неполадки, которые были выявлены, не требовали ни дрейфа, ни новой посадки для своего устранения. Не все корабельные проблемы удалось решить тогда, когда 'Клинок...' ещё находился на Идене, но теперь выжившие протеане не ощущали давления вынужденного ничегонеделания.

Вахты, наряды... Куда же от них денешься-то? Никуда. Корабль рассчитан на гораздо большее количество пассажиров и членов экипажа, но... Как говорят земляне, 'имеем то, что имеем'. Даже если пришлось бы из-за серьёзной неисправности корабля остаться на Идене...

Сейчас Таэла была убеждена, что и тогда протеане нашли бы возможность 'скрыться в туман', зашифроваться и остаться невидимыми и неслышимыми, даже неощутимыми. Но сейчас... Сейчас надо было искать новый дом для расы. И потому большая часть экипажа в свободное от вахт и нарядов время занималась изучением обстановки, складывающейся в нынешней Галактике.

Массированное, внимательное и постоянное изучение было необходимо для того, чтобы лучше понять несколько моментов: когда вероятнее всего нападут Жнецы, как будет осуществляться их нападение, какие проблемы должны быть устранены в самое ближайшее время для обеспечения качественной подготовки обитателей галактики к Вторжению. И ещё десятка полтора пунктов.

Эта информация нужна всем выжившим протеанам. Включая, конечно же, Явика. Особенно Явику, ведь ему придётся ориентировать нормандовцев, а после прибытия фрегата-прототипа на 'Цитадель' — и многих других разумных органиков на то, что необходимо сделать и как конкретно за несколько дней, максимум — декад.

Сидя в кресле за командирским пультом, Таэла раз за разом ловила себя на мысли, что очень боится внезапного скорейшего нападения Жнецов. Галактика нынешняя и её обитатели совершенно не подготовлены к отпору, к тому, чтобы достойно и без особых потерь выдержать первый удар.

Если нападение будет осуществлено в ближайшие дни. Очень высока вероятность быстрого захвата и скорейшей трансформации большей половины разумных органиков, населяющих обитаемые миры, в хасков. Не следует забывать, к сожалению, о том, что многие разумные органики предназначаются Жнецами для переработки в пасту для строительства новых Жнецов.

Если 'креветки' снова сориентируются на переработку целых рас... А скорее всего так и будет, если у них в плане стоит задача полного уничтожения разумной органической жизни в масштабах галактики, то... Надо сделать всё, чтобы каждая раса успела максимально усилиться. Да, это может сократить время до прихода в Галактику флотов Жнецов, но если Жнец-наблюдатель 'проявился' — это очень плохой признак. Значит, Жатва — близко.

Если. Если. Если. А как иначе? Планировать и прогнозировать — значит суметь выжить. Потому протеане заняты сейчас массированным сбором самой разнообразной информации и одновременно — её анализом. Надо помочь Явику... Нет никаких сомнений, что ему придётся время от времени применять расовые возможности и способности. Обычное дело. Помощь нормандовцам от протеан будет идти через Явика... Хотя... Шепард вполне может, благодаря своему 'преображению' тоже получать хотя бы информацию, но... Не надо рисковать без особой нужды двумя самыми высокоподготовленными членами экипажа фрегата 'Нормандия'.

Нужна планета. Пригодная для протеан, очень удалённая от мало-мальски оживлённых путей сообщения и населённых миров. 'Клинок...' придётся ставить на охрану планеты, естественно, под маскировкой. Найти бы такую планету как можно скорее...

Во время командирской вахты в Центральном Посту у Таэлы было не особо много возможностей, да и времени, чтобы заняться потрошением банков данных корабля. Не возникало особой необходимости раньше в этом — всё было более-менее ясно и понятно. А теперь, когда Протеанская Империя и всё, что с ней связано, осталась в далёком прошлом, когда придётся очень многое начинать с нуля... Надо очень внимательно просмотреть эти банки данных. На предмет ранее оставленного без внимания. Может быть, там найдётся какая-нибудь зацепка? Должна найтись, далеко не всё раньше воспринималось как что-то новое и важное... Теперь, когда есть только корабль и около сотни соплеменников... На многое придётся посмотреть по-иному. Слишком многое изменилось, слишком многое.

Таэла чуть повернула голову, чтобы было удобнее видеть соплеменников, сидящих за пультами. Да, задача поставлена вроде бы обычная: побыстрее уйти в малоисследованные и малоизученные районы, а там... найти планету, пригодную для основания колонии. Автоматика боевого военного фрегата позволяет легко отфильтровывать по множеству признаков получаемую со сканеров и датчиков информацию, так что, учитывая значительную скорость и невидимость корабля... Можно надеяться, что поиск пригодной для протеан планеты не займёт много времени.

Привычная работа. Не сидеть на планете, заботясь о том, чтобы с кораблём чего плохого не случилось, а летать, причём — далеко и долго. Да, возможно, далеко — это сейчас то, что выжившим протеанам больше всего нужно, а вот долго... Нет, надо что-то сделать, чтобы не тратить декады и месяцы на поиск пригодной планеты. Основная надежда, конечно, на возможно, существующие в недрах блоков памяти фрегата 'зацепки'. Всё же лететь наобум даже на быстроходном корабле — не лучший выбор.

Потому... Как только закончится время командирской вахты, надо сделать обход корабля и сразу — в каюту. Надо внимательно просмотреть очередную порцию запланированных к изучению блоков памяти. Планировать такую работу пришлось достаточно быстро ещё тогда, когда корабль возвращали к жизни, но теперь, по меньшей мере, у Таэлы и её соплеменников есть занятие, которое не требует особого напряжения — это вполне можно делать и во время отдыха. И параллельно — а куда же от этого денешься — надо решать, как организовывать работу колонии. Не хочется, конечно, думать о том, что пригодная планета не будет найдена и тогда... Тогда придётся уподобиться нынешним кварианцам и организовывать колонию на корабле... Это, конечно, сложнее, но... если не останется другого выхода — придётся реализовать такой вариант на практике.

Отметив, что время командирской вахты закончилось, Таэла покинула Центральный Пост и отправилась на обход корабля. Несколько десятков минут — и она, отметив в наручном инструментроне время окончания обхода, неспешно поднимается на жилую палубу, проходит в 'офицерский' коридор, закрывает за собой дверь командирской каюты, подходит к рабочему столу, садится в кресло, включает экраны и клавиатуру.

Переводя взгляд с одного экрана на другой, Таэла поудобнее устроилась в кресле. Можно было, конечно, распределить экраны между глазами, но пока особой необходимости в таком распараллеливании не было.

Знакомые моменты восстанавливались в памяти, уточнялись и переставали быть важными и нужными. Ранее незнакомые — отмечались. Потом, позже, к ним надо будет вернуться для более внимательного рассмотрения.

Иногда Таэла тормозила бег строк по экранам, вглядывалась, вчитывалась, размышляла. Такой режим работы позволял отдохнуть и подготовиться к более интенсивному этапу работы. Тогда-то и потребуется за каждым глазом закрепить определённый экран. Скорость возрастёт минимум вчетверо и это то, что сейчас требуется больше всего.

Можно за каждым глазом закрепить несколько экранов — такой режим тоже был давно освоен протеанами и стал стандартным для высокоподготовленных профессионалов. При необходимости можно будет и его задействовать, но пока важно прочесать побольше территорий, которые нынешние разумные органики или вообще не посещают, или посещают крайне редко и бессистемно.

В какой-то мере одновременно требуется уточнить и актуализировать информацию протеанских навигационных карт. Над этим сейчас работают многие протеане — даже те, кто находится в Медотсеке.

Во время обходов Таэла обязательно посещала Медотсек — слишком многие протеане после пробуждения вынуждены были обратиться за медицинской помощью и после прохождения осмотра немногие из них были признаны медиками годными к возвращению к обычной жизни. Нет, большинство проблем со здоровьем не было вызвано несовершенством аппаратуры саркофагов — тут как раз всё более-менее обстояло нормально, в чём командира корабля официально заверили техники и инженеры. Протеане живут долго, но это не значит, что они не болеют и не слабеют.

Врачам, конечно, виднее, но... За столетия противостояния со Жнецами протеане привыкли сопротивляться до последней возможности и не обращать особого внимания на серьёзные неполадки со здоровьем. И только уникальность ситуации выживания через пятьдесят тысяч лет позволила медикам-протеанам в этот раз настоять на своём праве — отправить на стационарное лечение даже таких протеан, которые испытывали только достаточно лёгкие недомогания.

Оказавшись в Медотсеке, протеане искали любую возможность помочь своим соплеменникам. Да, постельный режим, но для протеан, переживших войну со Жнецами, госпиталь оставался местом, позволявшим работать и приносить ощутимую пользу.

Таэла сумела убедить медиков, что её-то упрятывать в Медотсек — дело совершенно излишнее. Командир корабля должен оставаться на своём посту. Рано ещё Тангрис вкушать все прелести полномасштабного командирского бытия. Тем более что значительная часть этих прелестей — горькие и трудные. Медики согласились, но... поставили Таэлу под усиленный медицинский мониторинг, что означало: случись что — и её без разговоров определят на койку Медотсека. Да, в кратчайшие сроки поставят на ноги, но... Кроме автоматического мониторинга это решение означает регулярные визиты медиков к командиру в её каюту. И скоро, как чувствовала Таэла, такой визит должен состояться.

Старший врач корабля — Ирлис не преминёт заявиться и поговорить по душам. Такой у неё способ выяснения ответа на вопрос о том, нуждается ли собеседник в принудительной госпитализации или нет.

Ладно, Ирлис вполне вменяема, хотя и пострадала при отступлении в Базу достаточно серьёзно. Проще говоря, если не вдаваться в детали, была очень истощена психически, так как помогала многим другим травмированным и раненым соплеменникам.

Она тоже воевала, стреляла, пользовалась биотикой, но... Быть медиком — её призвание, в другой сфере деятельности она себя категорически не видит. И, кстати, очень интересуется подробностями разговоров Тангрис и Таэлы с Карин Чаквас. Таэла не возражает, а Ирлис стремится вызнать и выведать побольше 'деталюшек' и это ей пока что удаётся. Протеане умеют и любят собирать информацию, сортировать её, находить взаимосвязи и использовать полученные данные максимально эффективно. Иначе невозможно столетиями оставаться на вершине властной пирамиды огромной многонаселённой разнорасовой галактики.

Наверное, тихие разговоры в командирской каюте продолжатся до высадки на мало-мальски пригодную для нужд выживших протеан планету. Затем... Ирлис придётся решать — оставаться ли на 'Клинке Ярости', где хозяйкой станет Таэла или — перейти в наземный Госпиталь. Именно Госпиталь, так как Медотсек — это корабельный модуль.

Нет, не зря Таэла подумала о том, что 'Клинку...' придётся долгое время быть единственным пристанищем для выживших протеан. Неизвестно ещё, удастся ли найти приемлемые 'зацепки' в массивах данных накопителей фрегата. Глупо и неосмотрительно, а также — вредно рассчитывать на непременный успех в деле потрошения информационных носителей. Надо всегда предусматривать запасной план.

Сокомандники плотно занялись изучением обстановки в исследованной нынешними расами разумных органиков части Галактики, так что информации о Мигрирующем Флоте кварианцев было уже обнаружено и собрано предостаточно. Хватило бы времени и возможностей её собрать и проанализировать в полной мере.

Время изменилось. Когда-то протеане, привычно определяемые как чистокровные, руководили более чем сотней рас разумных органиков, населявших огромные пространства, включавшие в себя туманности, скопления, звёздные и планетные системы. Теперь протеане вынуждены будут действовать в режиме 'невидимости', скрываться, таиться и одновременно — влиять на события разворачивающейся войны с их старым врагом — Жнецами.

В прошлом Цикле 'креветкам' удалось уничтожить высокоорганизованную органическую разумную жизнь в Галактике, но теперь... Теперь всё же есть надежда не только на успех в противостоянии, но и на победу над полумашинами.

Жнецы, конечно же, знают о том, что протеане выжили. И, вероятнее всего, готовятся воевать с ними точно так же, как с новыми разумными органическими расами. Что-ж, в этой войне протеане — не на позициях лидеров, они не руководят, они только помогают, подсказывают и обеспечивают. Да, они будут тоже воевать, если 'креветки' придут в их звёздную систему, но... Основное внимание, наверное, Жнецы уделят другим расам и далеко не сразу перейдут к активным боевым действиям против своих старых оппонентов.

Впрочем, может сложиться всё и по-другому — Жнецы, прежде всего, уничтожат протеан, а затем постараются или, по меньшей мере, попытаются уничтожить все ныне известные высокоразвитые разумные органические расы. Как-то всё это сложится... Никто, наверное, точно не знает, даже Жнецы, но готовиться придётся к противостоянию на множестве направлений.

На настенных экранах сменялись картинки, мерцали бело-синие значки 'спящих' ретрансляторов, разноцветьем светились 'точечки' планет и астероидов. Автоматика 'Клинка...' сличала старые протеанские карты с реальной обстановкой, вносила дополнения, изменения, исправления.

Поднявшись с кресла, Таэла подошла к иллюминатору, закрытому бронезаслонкой. Можно было включить экран, спроецировав изображение прямо на поверхность защитной крышки, но... Зачем? Корабль идёт быстро, за бортом рисунок звёзд постоянно меняется.

Почти без стука открылась дверь. Не оборачиваясь, Таэла поняла — пришла Ирлис.

— Да, это я, Таэла, — врач подошла к стоявшей у иллюминатора подруге. — Опять копалась в завалах?

— Куда ж я денусь, Ирли? — Таэла повернулась, прошла к рабочему столу, жестом предложила гостье присесть в свободное кресло, села сама. — Как наши там? — спросила она, намекнув, что хочет получить точную и полную информацию о состоянии пациентов Медотсека.

Ирлис поняла и несколько десятков минут подробно рассказывала командиру фрегата о ходе лечения пострадавших протеан. Некоторых можно было выписать в самое ближайшее время, но оставалось очень много тех, кто ещё долго не покинет владения медиков.

— Ты сама-то приходи в Медотсек не только во время обходов, Таэла, — сказала Ирлис. — Я понимаю, ты — командир, на тебя равняются. И ты не желаешь показаться слабой. Но ты — живая... И потому... — врач замолчала, понимая, что особые уточнения собеседнице не требуются.

— Именно, Ирли, — подтвердила Таэла. — Я не могу позволить другим ослабеть, — командир фрегата несколько секунд молчала. — Лучше скажи, какие у нас виды на...

— Вот, просмотри. — Ирлис достала из поясной скафандровой укладки ридер, включила и положила на столешницу перед собеседницей. — Долго рассказывать.

— Я была бы не против послушать. Но, если ты хочешь, чтобы я прочла. — Таэла взяла ридер, вчиталась. — Пока критической массы нет?

— Нет, — подтвердила врач. — Немногие решились на многодетность. А нам сейчас... нужно именно это. Один-два ребёнка, даже три — не выход. И я... откровенно говоря, очень боюсь, что ускоренное развитие 'потянут' не все новорождённые. Родители ведь пережили сильные физические и психические встряски.

— Постепенно придётся начинать... — сказала Таэла. — И физическое развитие, и рост надо будет серьёзно пришпорить, — отметила она. — Рискуем, конечно, но нам сейчас нужно даже в пределах корабля резко увеличить численность. Пока ещё нет никаких зацепок о том, что где-то есть пригодная планета — ни в информационных накопителях, ни по данным автоматики слежения за окружающей обстановкой, — честно сказала командир корабля. — Каковы... виды на то, чтобы начать... в самое ближайшее время?

— Есть определённые виды, — подтвердила Ирлис. — Образовались несколько устойчивых пар. Сама удивляюсь, насколько полно они сумели распараллелиться, но факт остаётся фактом. Срок беременности придётся сократить, я уверена, что рожениц придётся класть в Медотсек на сохранение, иначе проблем будет ещё больше.

— Клади без разговоров, — ответила Таэла. — Я проведу это общим командирским решением. Если нам суждено несколько декад скитаться... То лучше будет постепенно, но неуклонно наращивать численность. Как твои коллеги оценивают пространства корабля? Сможем довести численность до двух-трёх сотен в самое ближайшее время?

— Сможем, — кивнула Ирлис, — в третьей закладке ридера — уточнённые данные по этому вопросу.

— Вижу. — Таэла открыла нужную закладку, ознакомилась с содержимым прикреплённых файлов. — Согласна. Напрячься придётся, но лучше напрягаться сейчас, в относительно мирное время, чем начинать напрягаться потом, в огне войны...

— Ты права. — Ирлис оглядела каюту. — Снова скрываешься?

— Да, — не стала отрицать Таэла. — Надо о многом подумать, а Центральный для таких размышлений... мало подходит. Особенности расового восприятия мешают. Пообщалась с Чаквас, виделась с Шепардом, многое узнала от Явика и поняла. Поняла, что слишком многое изменилось. Теперь нам самим придётся во многом меняться. По-старому уже жить и действовать... не получится.

— Скучаешь? — осведомилась врач.

— Ещё как, — честно призналась Таэла. — Мой он. Только мой... Страшно мне за него... Понимаю, что у каждого из нас двоих свой путь, но... не понимаю. Видимо, что-то изменилось во мне... Раньше я так не боялась за Явика, но понимаю теперь, что уже тогда, во время противостояния со Жнецами на Идене, я его... любила...

— Твоя любовь помогла ему вернуться к жизни, Таэла, — сказала Ирлис. — И поможет жить и действовать в настоящем и в будущем...

— Я очень хочу помочь ему, Ирли... — негромко сказала Таэла. — Очень. Наверное, люди правы... Только самых достойных мужчин мы, женщины, хотим воплотить в своих детях...

— У нас на борту нет недостойных, Таэла, — ответила врач. — Мы проверили всё несколько раз. Да, мы все — очень разные, но... Все данные самых глубоких исследований однозначно утверждают — сбоев и сломов нет. Раса сохранилась... Долгий сон... не привёл к негативным необратимым изменениям. Да, придётся приспосабливаться к новым условиям, но основа... осталась нетронутой.

— Рада это слышать и понимать, Ирли. — Таэла положила ридер на стол, взглянула на ближайшие экраны.

Ирлис не спешила продолжать разговор и не стремилась держать собеседницу и подругу под своим внимательным взглядом. Полёт 'Клинка...' только начался. Да, пройдены первые тысячи километров, но... выжившие протеане трудно адаптируются к жизни на корабле, ушедшем от обустроенной планеты. А если им придётся свыкнуться с тем, что несколько декад, а возможно — и месяцев им придётся провести только на фрегате, без возможности сойти на поверхность любой из планет... Это привыкание не может быть быстрым и глубоким...

И Таэла ищет. У неё — максимальный допуск к информбазам корабля, кроме неё никто не может понять всё содержимое накопителей. Командир... Да, многие считают, что командир — слишком свободен, слишком обеспечен, слишком независим. И мало кто знает, что за всё это он платит страшную, жестокую цену. И Таэла уже начала платить эту цену... Она устаёт, истощает себя, заставляет распараллеливаться так, словно впереди — важное сражение с огромным и сильным флотом Жнецов...

Да, впереди — война с 'креветками'... Но сейчас-то можно не слишком напрягаться. Таэла так не считает и напрягается по полной программе. Вряд ли даже врачам удастся убедить её в необходимости снизить нагрузку.

— Ирли... Не хорони меня. Я ещё вполне ничего... — негромко сказала Таэла, уловив, о чём думает подруга и собеседница. — Не буду скрывать, мне... сложно и трудно, но это — обычная жизнь. Не прозябание, а именно жизнь. Активная, напряжённая, многоцветная... По меньшей мере, я увидела и почувствовала, какой Галактика может быть в отсутствие Жнецов. Раньше у меня не было, пожалуй, возможности, почувствовать и понять всё это в таких огромных масштабах. А теперь я знаю, каким может быть мирное время. И понимаю, что ещё более полноцветным оно будет тогда, когда Жнецы окончательно станут историей. И не смогут никогда возродиться. — Таэла замолчала на несколько минут, скользя расфокусированным взглядом по экранам на стенах каюты. — Жаль, конечно, что я не смогу сейчас, в ближайшее время, стать матерью многих, очень многих детей Явика. Но... Мне надо довести корабль до пригодной для нас планеты, поучаствовать в основании колонии, убедиться, что большинство проблем решены. Тогда, может быть, я смогу стать обычной протеанкой и отдаться любви полностью. Стать... как это люди говорят... 'амфорой мыслящей жизни'. — Таэла запнулась, но Ирлис не стала её торопить, понимала, что творится сейчас в душе подруги.

Сколько они просидели молча, не глядя друг на друга... Может — несколько минут, а может — больше четверти часа.

Ирлис думала о том, насколько бывает жестока жизнь. Протеане выжили. И теперь, чтобы не погибнуть, должны сделать многое из того, что считалось в Империи категорически неприемлемым. Даже тогда, когда продолжалось Противостояние со Жнецами, протеане не требовали от своих женщин такого. Но теперь Империя — в далёком прошлом, вместо миллионов и тысяч протеан — хорошо если сотня. В их распоряжении — только корабль. И не факт, что пригодная планета будет найдена в ближайшее время. Жнецы не будут медлить — всё указывает на то, что нынешние разумные органики не собираются отказываться от разработки всё более совершенных ИИ. Равно как и на то, что удержать ИИ под контролем и управлением они сразу и полностью не смогут. И тогда не миновать противостояния между синтетами и органиками. Повторится, пусть и в общих чертах, ситуация, с которой уже столкнулись протеане.

Ирлис встала, прощально прикоснулась рукой к плечу подруги, направилась к двери. Выйдя в коридор, закрыла створку поплотнее. Пусть Таэла отдохнёт хотя бы несколько минут... Снова ощутит себя не командиром-функционером, а женщиной...

Шепард, Бенезия, Явик. Дети иденцев и их работа по подготовке к Противостоянию

Джессика вошла в свою комнату в родительском доме, держа в руках включённый ридер. Она снова и снова перечитывала свои старые отчёты, уже отосланные на 'Нормандию' и полученные Явиком. Сейчас у неё было несколько десятков минут для того, чтобы вспомнить о том, как всё начиналось.

Первое утро... считаные часы оставались до того момента, как она войдёт под своды портала высоченной протеанской башни. Да, она бывала здесь и раньше, ходила и в подвальные уровни, и поднималась на два-три уровня над землёй, но тогда это было время игр, а теперь... теперь наступило время работы.

Башни протеан были уникальными сооружениями — они простояли тысячи лет и до сих пор большинство инженеров и техников полагали, что смогут простоять ещё несколько тысяч лет. Ничего удивительного, ведь протеане живут очень долго — для них две-пять тысяч лет жизни — далеко не предел.

Тогда, в то первое утро Джессика тоже вспоминала. О том, как ушёл с планеты Жнец, ушла 'Нормандия'. Было немного больно и горько от осознания того, что два корабля покинули Иден. Да, ясно, что они пойдут разными путями. Жнец, наверное, уйдёт подальше от заселённых миров и оживлённых путей сообщения, а 'Нормандия' направится к Цитадели. Пусть и по самому протяжённому маршруту, но...

Обитателям фрегата-прототипа надо хорошо подготовиться к тяжёлой работе на главной станции Галактики. Для этого нужно, прежде всего, дополнительное время. И остальным разумным органикам любой расы тоже надо было дать время 'перестроиться' и 'переключиться'. Речь идёт не только о людях, но и о представителях всех известных ныне рас, включая таких экзотических, как ханары и волусы.

С момента отлёта 'Нормандии' прошло несколько суток и сейчас фрегат-прототип намного ближе к Цитадели, чем к Идену. Получая несколько раз в день сообщения с фрегата — когда от Явика, когда от остальных нормандовцев, Джессика хорошо понимала, насколько сильно они хотят, чтобы их пребывание на Цитадели было максимально эффективным и результативным. Они тоже мало отдыхают, наверное, гораздо меньше, чем большинство других разумных органиков.

Приближается война... Интерес к протеанам и Жнецам продолжает нарастать, Экстранет и Интернет работают с полной, хорошо, что не предельной нагрузкой. Информация о происшедшем на Идене постоянно уточняется, дополняется, расширяется, изучается и анализируется.

Доклад Явика стал точкой невозврата. Теперь впереди — военное время. В этом не осталось никаких сомнений у большинства иден-праймовцев. Мама и папа устают, уходят на работу очень рано, приходят очень поздно. Иденцы перешли с восьмичасового на двенадцатичасовой график работы, а военнослужащие и ополченцы — на шестнадцатичасовой. И всё равно, как знала Джессика, постоянно отслеживавшая ситуацию на Идене, времени на многое катастрофически не хватает. Возможно, вскоре в ход у обитателей планеты пойдут медпрепараты, позволяющие обходиться без сна...

Теперь взрослым немного легче. Люди самого трудоспособного возраста — от двадцати до девяноста лет — ощутили поддержку молодёжи и пожилых. 'Если радость на всех одна, на всех и беда одна'. Так сказал человек-имперец, но он выразил мысли и убеждения, свойственные всем землянам. Пусть в разной степени, но, безусловно, свойственные. В трудные времена люди всегда объединялись и действовали сообща, устраняя дутые различия и барьеры.

Экономия ресурсов стала для иденцев обычной. Не потребовалось никаких начальнических и административных решений — приказов, инструкций, распоряжений. Иденцы всё сделали сами. Ресурсники теперь занимаются накоплением расходуемых материалов — воды, газа, электричества, реагентов. Складские работники перегружены, но никто из них не ропщет — теперь все ощутили их важность и нужность, даже необходимость. Чем больше будет сэкономлено ресурсов сейчас, тем больше их можно будет задействовать при отражении Первого Удара флотов Жнецов.

Резко, скачкообразно, всего за несколько часов возрос интерес иденцев-людей к информации о третьей, второй и первой мировой войнах. Другие расы тоже обратили внимание на военные периоды своей истории. Пробуждается, обновляется, дополняется историческая — и не только историческая — память.

Разнообразие блюд сократилось. Иденцы-земляне вернулись к простой, незамысловатой пище. Не все, конечно, но большинство. Медикам и диетологам пришлось напрячься, разработать упрощённые рационы, постаравшись сохранить калорийность и витаминность на достаточно высоком уровне. Физический и умственный труд в усиленных режимах требуют хорошего питания. Не всё удалось пока сделать в полном объёме, но уже сделанное — радует.

Явик внимательно изучает отчёты 'четвёрки'. Это заметно по частоте, полноте и детальности ответов. И когда он всё успевает? Да, Явик — Старшая Раса, для него такой уровень нагрузки не является критичным, но... для большинства нынешних разумных органиков любой расы это — нечто крайне непривычное. Что-ж, придётся привыкать. Потому что Жнецы по-прежнему могут вторгнуться в Галактику в любой момент, угроза Первого Удара никуда не исчезла.

Джессика сравнивала сейчас свои ощущения от посещения башен. Да, раньше она бы не решилась проверить такую громаду медленно и внимательно снизу доверху, да ещё и углубиться в подземные уровни, которые закономерно больше по площади, чем любой из уровней надземной части. А теперь — это обычная работа, приносящая свои плоды. Хорошо, что к игровому, можно сказать детскому восприятию интерьеров протеанской башни добавилось вполне взрослое. Мир в очередной раз стал богаче, разноцветнее и — понятнее.

Да, мама жалеет Джессику, знает, что она — ребёнок, а вынуждена напрягаться не по-детски.

Страхалась ли Джессика тогда, когда готовилась подойти к той, первой протеанской башне? Ещё как страхалась! Но после общения с Явиком она уже не боялась. И знала, не догадывалась, а именно знала — Явик сделал всё, чтобы никто из 'четвёрки' не спасовал, не убоялся объёмов и сложности предстоящей работы, которую надо было сделать не только быстро, но и качественно.

Теперь взрослым — специалистам и профессионалам — оказывают помощь дети и подростки. Меняется восприятие детей, меняется восприятие взрослых. Рушатся некогда железобетонные догмы и правила. Происходит постоянное переосмысление реальности.

Улицы Идена... построжели. Гораздо меньше стало праздношатающихся, гуляющих, бездельничающих, играющих разумных органиков. Иденцы-люди почти массово перешли на быстрый шаг и очень часто — на бег. Надо слишком многое успеть.

Идя к башне в тот первый раз, Джессика отмечала только начало осуществления и важных и необходимых изменений, которые всего за несколько следующих часов становились обычными и привычными.

Когда уходили от Идена 'Нормандия' и Жнец, никто из местных жителей не мог и предположить, какое паломничество начнётся на планету через несколько десятков минут после того, как фрегат-прототип покинул пределы орбитальной границы Иден-Прайма. Космопорты оказались перегружены, расписание предельно уплотнялось ежеминутно, борты следовали на посадку и выгрузку пассажиров один за другим, службы наземного сопровождения и обеспечения заработали в авральном режиме.

Меньше суток — и график приёма и отправки грузов и пассажиров, который раньше большинство экспертов называли бы не иначе, как апокалиптическим, стал вполне обычным, а многие иденцы и гости планеты и сами стали удивляться, какими же сонными и неповоротливыми они совсем недавно были.

Ванесса, Луис, Мигель. Да, они постоянно на связи с Джессикой — приходят от них текстовые сообщения, изредка — вызовы на аудиосвязь. 'Четвёрке' пришлось резко и быстро повзрослеть, разделить между собой сферы влияния и ответственности, принять управление важными частями общего плана.

Миграция иденцев по планете усилилась — люди, как номинальные хозяева, и представители других известных рас разумных органиков переезжают туда, где требуются их знания, опыт, где они будут задействованы максимально полно.

Начав исследовать первую башню, Джессике пришлось задуматься и над тем, как совмещать эту работу с учёбой в школе. Хорошо, что наставники и педагоги тоже сработали на опережение — теперь не было жёсткой необходимости несколько часов пребывать в пределах школьного городка. Возросла роль дистанционного, заочного обучения.

Пассбусов стало меньше — многие машины были переданы ополченцам и армейцам, а также медикам — как гражданским, так и военным. Люди — и не только люди — вспоминали, что полезнее и быстрее много ходить пешком, ведь природа и эволюция подарили им совершенные тела, привычные к тяжёлым нагрузкам и постоянному напряжению.

Если бы не Явик... Не удалось бы так быстро перейти к экстренным, а кое-где — и к экстремальным режимам работы во множестве областей. Он осторожно, но чётко, полно и результативно пользовался своими расовыми возможностями и способностями. Но — не подавлял, а побуждал нынешних разумных органиков активнее пользоваться их собственными расовыми возможностями и способностями. Не секрет, что лень овладела слишком многими, отучила напрягаться, стремиться к чему-то большему.

У Ванессы появилось новое, пионерное направление работы. Да, она оказалась телепатом. Нестандартным, не таким, каким обычно представляли обладателя столь странного дара литераторы, сценаристы, драматурги, поэты. И теперь подружку Джессики рвут на части. Она всем нужна, потому что в отсутствие Явика только она оказалась способна хотя бы немного приблизиться к уровню понимания, свойственному протеанину.

Ванесса читает не только мысли, но и чувства, эмоции, а также настроение, причём читает настолько полно и чётко, что заставляет профильных исследователей и учёных менять свои воззрения за минуты. Конечно же, как Джессика понимала, Ванесса может не только читать, но и влиять на всё перечисленное — быстро и эффективно, но, к счастью, пока у неё не было необходимости часто переходить от пассивного считывания к активному воздействию.

Открыв в себе такой дар, Ванесса вынуждена была сильно откорректировать своё участие в программе работы 'четвёрки', но... так всегда бывает. Сложно Ванессе пришлось, а кому сейчас из разумных органиков легко? Ей очень сложно ещё и потому, что до сих пор в телепатию и телепатов не очень-то и верили. А когда припёрло... пришлось поверить, ибо аналогов было — хотя бы в художественной литературе — слишком много, чтобы это счесть невозможной в принципе вещью.

'Четвёрка' прочла в Экстранете о протеанах всё, до чего смогла дотянуться. Пришлось действовать очень быстро, напрячься, чтобы успеть отработать огромное количество файлов, до этого лежавших без движения — счётчики посещаемости стояли на твёрдых 'нолях' почти везде. Не считать же достижением скупые единички, двойки, тройки. И тогда... Тогда и пришло решение помочь протеанину. Многое пришлось обдумать, осмыслить, понять. Какое там детство, какая там детскость... Всё это оказалось настолько эфемерным... Любой текст, какой бы он ни был, представлялся Ванессе, Джессике, Луису, Мигелю слишком бледным после почувствованного и понятого в ходе непосредственного общения с живым представителем Старшей Расы.

Ванесса как-то в одном из личных сообщений написала Джессике, что, урывая десятки минут у времени сна, пишет воспоминания об общении с Явиком. О том, что она, телепат, сумела понять на недоступном для очень многих других разумных органиков уровне взаимодействия. Явик, как отметила Ванесса, менялся сам и менял других. Он делал всё, чтобы нынешние разумные органики не просто выстояли под ударами Жнецов — первым и последующими, но и победили этих 'креветок', сколько бы их ни было.

Если протеанин отдавал всего себя подготовке к битве со старым своим врагом, то он, безусловно, нуждался в помощи и в поддержке. Он доверял силе и мудрости нынешних разумных органиков — без различия расы, возраста, пола, социального положения, не стремился насильно вытащить их из океана сладкой неги ничегонеделания. Если он остался один, то... Надо сделать всё, чтобы наследие его расы не погибло. Наверное, мама была права, когда в одном из личных сообщений прислала Джессике адрес одного из имперских сайтов. Точнее — не сайтов — страницы на сайте и не просто страницы, а части страницы. Только одна фраза: 'Я достиг столь многого потому, что стоял на плечах гигантов'. Перечитав эту фразу раз десять, Джессика поняла: протеане достигли столь многого только потому, что учитывали и использовали опыт своих предшественников. И Явик хотел, чтобы протеанское наследие было изучено хоть в небольшой мере теми расами, которые сменили протеан на просторах галактики. Наверное, надежды на Старые Расы у него было очень немного. Потому он очень рассчитывал на землян. Видел в них потенциал, понимал и трезво оценивал уровень их возможностей и способностей.

Нет, он ни на чём ни настаивал. Более того — не желал взваливать столь огромную нагрузку именно на детей землян. Но взрослые... у них полно дел, они уже сформировались, у них нет нужной гибкости мышления, нет острой восприимчивости. Значит... принимать ответственность за протеанское наследие и его использование надлежало детям землян. Больше некому. Потому что если Явик выжил, он будет жить долго. Должен жить долго и знать, что наследие его расы не лежит мёртвым грузом, оно стало не только фундаментом окончательной победы над Жнецами, но и основой благоденствия более чем десятка выживших в Противостоянии рас разумных органиков. Дети должны уже сейчас формировать, обустраивать и защищать тот мир, в котором им будет удобно, комфортно и безопасно жить, взрослеть, растить своих детей и внуков.

Далеко не сразу 'четвёрка' привыкла рассуждать так, совершенно по-взрослому. Ни Джессика, ни Ванесса, ни Мигель, ни Луис не торопились с решениями, кардинально менявшими их образ жизни. Да, спорили, да, сомневались, да, медлили. Но эта неспешность позволила избежать стольких проблем... Ведь вчетвером нечего было и думать о том, чтобы справиться с таким валом задач — мелких, средних, крупных. Надо было привлечь на свою сторону других детей, дать им дело, достойное их понимания и внимания. А для этого надо было самим понять и принять очень многое и очень, очень глубоко и полно.

Да, Явик влиял на 'четвёрку'. Неявно, мягко, незаметно. И в то же время — эффективно. Он не бросал детей землян на 'амбразуру' гигантской задачи. Он стремился к тому, чтобы разумные органики поняли и приняли необходимость объединения усилий.

Балансировать между детским и взрослым уровнями понимания и восприятия оказалось... мягко говоря, непросто. Ладно там Мигель, Луис и Джессика. Но Ванесса... Её психике досталось по полной программе. Никакой особой подготовки, никакой особой постепенности в нарастании нагрузки на восприятие и на понимание. Может быть действительно дети — это уже маленькие взрослые? Со своим, очень специфическим взглядом на окружающую действительность? Может быть.

Наверное, Явик что-то такое в Ванессе разбудил. Если протеане повлияли на человечество во времена его младенчества, то... Теперь пришла пора постепенно собирать урожай. Вот и дополнительное основание верить в победу над Жнецами. Человечество окрепнет, разовьётся за месяцы Противостояния и сможет внести уникальный вклад в уничтожение Жнецов.

Благодаря переданной Явиком карте... 'четвёрка' смогла более-менее оптимально построить свою работу и работу своих сторонников и сподвижников, число которых с каждым часом множилось. Ребёнок всегда поймёт другого ребёнка лучше, чем это сможет сделать взрослый.

Джессика вспомнила, как сошла с пассбуса и впервые увидела протеанскую башню по-новому. Не так, совсем не так, как видела её раньше, до встречи и общения с Явиком, до принятия трудного и тяжёлого решения о помощи протеанину. Тогда, стоя на обочине дороги, она смотрела на башню, в которой несколько раз уже бывала раньше. Но теперь понимала, что впервые пройдёт всю высоченную конструкцию снизу доверху и обратно. Углубится в самые потаённые уголки её обширных подземных уровней. С этой башни начнётся её личный путь к пониманию, глубокому и полному разумению протеан.

Сейчас эта башня уже освоена иденцами. В ней живут и работают ополченцы и гражданские, там полно аппаратуры — связь, управление, обеспечение. В подземных уровнях обустроены госпитали, убежища, жилые помещения и производственные цеха. Все артефакты башни учтены и собраны, описаны, зафиксировано с максимальной точностью и полнотой их исходное положение. Башня уже начала служить иденцам. Начинают служить и другие башни. Наверное, когда 'Нормандия' приблизится к Цитадели и встанет на внешний рейд, Джессика сумеет обследовать хотя бы ещё одну-две башни. Благо теперь ей не нужно возвращаться в родительский дом — лёгкой просторной и прочной палатки-шатра вполне хватит, чтобы отдохнуть несколько условно-ночных часов и снова вернуться к работе.

Многое изменилось с того момента, как уставшая и утомлённая Джессика вышла из портала входа первой башни, подняла взгляд к небу и негромко сказала: 'Первая высота — взята'.

Несколько десятков минут — и к башне прибыла первая колонна пассбусов и грузовозов. Информация о найденных артефактах ушла под глубокой шифровкой в планетный Интернет, была получена, изучена и систематизирована многими иденцами. И реакция последовала незамедлительно. Точная, чёткая, просчитанная.

Джессика до сих пор помнила, как оказалась на самой вершине башни и впервые, пожалуй, увидела Иден с такой высоты. Огромный купол неба, облака, река, озеро, крутые берега. Зелень полей, лесов, лугов. Серое сияние скальных выступов и обрывов. Белые 'кубики' археологических балков и разноцветные домики посёлков. Чёрные шпили протеанских башен, расположенные гораздо ближе к родному посёлку. Наверное, надо было решиться начать исследование протеанских башен не с них, а с достаточно удалённой от границы посёлка башни.

Теперь местные жители — хоть взрослые, хоть дети, поймут, что и поселковые башни должны быть исследованы и изучены предельно полно, точно и чётко, а затем — стать обиталищами для разумных органиков, объединённых одной целью — победить Жнецов.

Несколько минут, как помнила Джессика, она ходила по 'смотровой' площадке на вершине башни и не могла заставить себя вернуться к лестнице, уходившей круто вниз, к самым верхним этажам и уровням. Тогда Джессика с особой силой поняла, что такое качество строительства и проектирования. Да, башня старая, но она оказалась по земным меркам невероятно прочной и долговечной.

Благодаря неявной подготовке, осуществлённой Явиком, Джессика справилась с осмотром огромной башни достаточно быстро. Да, были следы присутствия иденцев и не всегда приятные — мусор, следы костров, исписанные и изрисованные стены. Вероятнее всего, когда сюда, на эти уровни и этажи придут другие иденцы, такие следы исчезнут. Главное — что не пострадают протеанские артефакты...

Явик сделал больше, чем могла бы ожидать Джессика в самых смелых своих мечтаниях. Артефакты, которые она находила на уровнях высоченной башни, не стремились укрыться и спрятаться, но они и не 'прыгали' прямо в руки. Осторожно поднимая их со ступеней, с полок, с уступов, Джессика раз за разом ощущала такой мощный вал ранее незнакомых чувств и эмоций, что не всегда была уверена в том, что выдержит их, добравшись до вершины башни. Выдержала. И поняла, что за эти десятки минут снова резко и глубоко повзрослела.

Артефакты... Многие из них 'говорили' с ней. Так, как она не могла раньше и представить себе. Многое рассказывали, многое поясняли. Наверное, всё же Явик в каждого из 'четвёрки' вложил частичку самого себя и потому, ощущая эту частичку в девочке-землянке, артефакты не молчали, не становились закрытыми и недоступными ни пониманию, ни восприятию, ни ощущениям. Да, вероятнее всего, они раскрылись бы ещё больше, окажись в руках протеанина, но и для девочки-землянки они раскрылись очень полно. Это... радовало. Заставляло Джессику в очередной раз, ещё более глубоко поверить в то, что она занята нужным и важным делом, которое поможет выстоять и победить в войне с загалактическим врагом.

Путь вниз, к подножию башни был несложен, но Джессика не спешила. Впереди было обследование огромных подземных уровней.

Явик помог Джессике — на обратном пути ко входу в подземные уровни она убедилась, что артефакты лежат на прежних местах и нет среди них ранее не отмеченных, не опознанных, не описанных.

Мягкий дневной свет струился сквозь стены башни. Удивительное сочетание прочности, монументальности и проницаемости. Когда Джессика поднималась по каменным лестницам, стены постепенно светлели, пропускали всё больше света. Нет, это был не искусственный свет, хотя... Чем выше поднималась девочка по ступеням, тем больше уровней заливалось ровным, мягким, нерезким светом.

Джессика, обходя залы, комнаты, коридоры каждого этажа и уровня очень хотела верить, что протеанская башня — и эта, и все другие, расположенные не только на Идене, во многом подобна хорошо знакомому людям 'умному дому', приветливому для друзей и неприступному для врагов.

Удивительным было то, что едва спустившись на первый подземный уровень и, отойдя от лестничного портала, Джессика ощутила, как и здесь стены стали светлеть. Может быть, их свет был искусственным, а может, стены были созданы с использованием эффекта световода и каким-то образом принимали свет с поверхности планеты? Может быть.

Артефакты в подземной части встречались реже, но зато они были не в пример более ценными и сложными. Уровень взаимодействия снова пришлось повышать: находки радовали, озадачивали, заставляли задуматься, многое вспомнить. Да, механически, а может быть — автоматически надо было занести самую общую информацию о найденном артефакте в базу данных инструментрона, заснять артефакт на его обычном месте с разных точек, дистанционно, бесконтактно измерить. Но уже тогда, в первые секунды Джессика чувствовала, как артефакт контактирует с той самой частичкой Явика, а потом, убедившись в чём-то важном, устанавливает мощную и прочную связь с её носительницей.

Явик многое пояснил 'четвёрке' о том, как будет осуществляться контроль и защита артефактов, но о таком он говорил вскользь и нечётко. Наверное, верил Ванессе, Джессике, Мигелю и Луису, понимал, что будет лучше и важнее им самим это почувствовать, а потом... потом — понять. По-своему, так как надлежит понять это детям, строящим вокруг себя свой мир, свою среду обитания.

Два с половиной, может быть и три часа Джессика потратила на обследование подземных уровней башни. Когда она вышла из портала входа и подняла взгляд к небу, она почувствовала, что повзрослела внутренне лет на двадцать-тридцать. Похоже, сто пятьдесят лет для неё теперь — не предел. И в этом — тоже заслуга Явика, защитившего членов 'четвёрки' от перегрузок и многих проблем слишком надёжно и одновременно — давшего 'четвёрке' возможность действовать свободно и ответственно.

Теперь исследованных лично Джессикой башен было больше трёх и в списках стояли несколько десятков других. Объёмы предстоящей работы впечатляли, но одновременно дарили такую острую и полную уверенность в своих силах и возможностях, что Джессика не испытывала страха или боязни перед огромностью задачи. Она делала свою часть работы, делала её хорошо, имела возможность прерваться, отдохнуть, подкрепиться, выполнить задания школьной программы.

Работу в первой башне Джессика запомнила в мельчайших деталях. Башня подарила ей уверенность в том, что Явик не лишил её, девочку, детства. Он подарил Джессике уникальное детство. Знать, понимать, чувствовать, разбираться во многом таком, о чём большинство ровесников и ровесниц и понятия-то никакого не имеют — разве это не прекрасный старт напряжённой, полнокровной, полноценной жизни? Неважно — детской, подростковой или взрослой. Главное — человеческой жизни.

Усталость и утомление были... приятны. Теперь Джессика хорошо понимала папу и маму, иногда говоривших о том, что после хорошей работы любая усталость и утомление — уместны. Главное, что работа была выполнена так, как должно.

Папа удивил и обрадовал Джессику. Когда к башне пришла первая колонна грузовозов и пассбусов, следом прибыл и военный грузопассажирский мобиль. Джессика, продолжавшая сидеть у входного портала, не обратила на появление новой машины особого внимания — ну приехала и приехала, обычное дело. Мимо — в портал и из портала уже сновали гравитележки, ходили туда-сюда люди — сплошь гражданские.

Сильные отцовские руки подняли Джессику с каменных ступеней. Секунда — и девочка видит лицо отца совсем рядом.

— Спасибо тебе, Джесси. За то, что так полно и плотно изучила башню и её артефакты, — тихо сказал отец. — Скоро сюда придут военные машины и машины ополчения. Башня будет взята под охрану и защищена.

— Пап... когда вы всё это успели? — полушёпотом спросила Джессика. — Я же только...

— Ты недооцениваешь себя, Джес, — так же негромко сказал отец. — Твоя работа впечатлила многих профессионалов. И они приняли твоё верховенство как должное.

— Но башни в радиусе — только мои, пап... — поудобнее устроившись на отцовских руках, сказала Джессика.

— Конечно, твои. А артефакты... Умники-разумники в очереди выстраиваются, чтобы поизучать их. Помню, помню, без вскрытия и калечения, — уточнил отец. — Ты всё равно остаёшься координатором. Это не подвергается никакому сомнению, — он понёс дочь к машине. — Я отвезу тебя...

— Только не домой, пап. — Джессика потянулась к поясной укладке, достала ридер, включила, вызвала на экран карту, прокрутила 'полотно', ткнула пальчиком в точку. — Вот сюда. Ко второй по списку дальней от посёлка башне.

— Неугомонная, — сказал отец, устраивая дочь на мягком кресле в пассалоне. — Ладно, — он сел за руль. — Поехали?

— Поехали, — сказала Джессика.

— Подремли, — отец вывел машину с площадки перед башней. — Кстати, у этой, первой башни теперь есть имя. Башня Джессики.

— Опять... — чуть недовольно пробурчала девочка. — Па, я подремлю. Ехать больше получаса...

— Конечно, подремли. А потом изволь несколько часов проспать в палатке. Или предпочтёшь поспать на одном из надземных уровней второй башни?

— Посмотрю пап... По обстоятельствам. — Джессика закрыла глаза, проваливаясь в глубокий сон без сновидений. Успев подумать, что так спать её тоже мог научить Явик.

Теперь для Джессики башни стали привычным и обычным местом работы. Башня, названная её именем вполне официально, стала настоящей крепостью. Её прикрывали противодесантные, зенитные и пехотные подразделения ВКС Альянса и Ополчения Идена. Огромная башня больше ни минуты не стояла пустой — она жила новой жизнью, была важной, полезной и нужной частью Системы Обороны Идена.

Мигель сидел на берегу рядом с катером, на котором несколько суток назад приехал ко входу в скальный подземный комплекс. Теперь здесь уже не было пустынно: швартовались и отшвартовывались катера, баржи, катамараны. Гравитележки носились туда-сюда, ловко огибая людей и складированные контейнеры. Техники, инженеры, строители, наладчики, учёные переговаривались по спикерам и инструментронам, стояли у походных и полевых экранов, обсуждали и уточняли планы работы.

Несколько часов назад Мигель вышел из портала входа в комплекс и подошёл к катеру, присел на деревянную скамью на корме и дал себе возможность немного расслабиться. Путь, по которому почти к центру комплекса прошёл протеанин, теперь был исследован в достаточной степени, чтобы можно было считать его достаточно безопасным.

Мигелю удалось на несколько сотен метров уйти в обе стороны от этого магистрального пути, исследовать многие боковые ответвления и понять, что комплекс этот — самый ценный подарок протеанина иденцам. Он был огромным и прочным, а также вполне комфортным по человеческим — и не только человеческим меркам.

Иденцы не замедлили воспользоваться открывшимися возможностями и сразу после получения и изучения пакета материалов, присланных Мигелем, направлявшимся по извилистому ходу к выходному порталу, организовали присылку на берег грузов и отрядов освоения — военных и гражданских. Медлить было нельзя — никто не знал, когда точно и как нападут на галактику Жнецы, но в том, что они могут напасть очень быстро ни у кого не было ни малейших сомнений.

От руководителя штаба освоения Мигель получил официальную письменную благодарность за проделанную работу и собранные материалы. Плюс — официальное письмо, извещавшее о том, что Мигелю и его родителям предоставлены в этом подземном комплексе жилые и вспомогательные помещения. А также — согласие на то, что он теперь может выбирать — продолжать исследовать комплекс или вернуться в посёлок, чтобы по-прежнему осуществлять работу в рамках общего плана деятельности 'четвёрки'.

Сотрудники отрядов освоения уже приступили к разведке других ответвлений 'магистрального' хода — нечего было даже помыслить о возможности в одиночку полно и быстро исследовать всё многоуровневое пространство комплекса. Мигель очень приблизительно оценил вместимость комплекса в несколько десятков тысяч человек — больше чем достаточно для того, чтобы укрыть от бомбардировок значительную часть населения расположенных в округе посёлков, селений и ферм. На инструментрон регулярно приходили файлы с уточнёнными данными результатов разведки. Мигель изредка просматривал их, открывая малый экран.

Чувствовалась лёгкая, приятная усталость. Перекусив пайком, Мигель перебрался в каютку катера, устроился на жёсткой полке, но спать... не хотелось. Удалось подремать по несколько десятков минут в разных частях комплекса — тратить время на крепкий полноценный сон не хотелось — надо было ещё столько осмотреть, уточнить, нанести на карту. Приятно видеть на постоянно совершенствуемой большой карте комплекса район, в информации о котором содержалась строка, закреплявшая за Мигелем право первопроходца. Многие иденцы теперь знали, что первым комплекс открыл протеанин Явик, но, как понимал Мигель, для людей, составлявших большинство населения Идена, ещё важнее было знать, что первую пионерную разведку выполнил их соплеменник, расширивший и уточнивший данные, собранные представителем Старшей Расы.

Неожиданно лёгкая и тёплая биотическая дымка накрыла Мигеля от макушки до пяток. Повернув голову, мальчик увидел стоящую рядом с полкой Инори:

— Ино... Ты как здесь...

— Упросила маминого знакомого привезти меня сюда, Миге, — мягко и тихо сказала дева-азари, присаживаясь на край полки. — Тот не стал возражать, тем более что теперь сюда... как люди говорят... конвоями грузы и пассажиров возят. Мама тоже не возражала... Она поняла меня правильно, — Инори вздохнула. В этот момент Мигель поразился, насколько же она взрослая. Многие земляне были правы, воспринимая азари не иначе, как женщин, а женщинам свойственна особая житейская мудрость. Тем более, если гарантированный срок их жизни — невозможная для человека тысяча лет. — И отпустила. Ты же 'скрылся в туман' и ни писал, ни аудиосвязью не воспользовался. Ни разу. Понимаю, что глубоко и даже далеко, но. Ладно. — Инори достала из поясной укладки ридер. — Прочти. Там — немного, — она включила прибор и подала его Мигелю.

— Я рад, Ино, — прочтя короткий текст, Мигель вернул азари ридер, та спрятала его в поясную укладку. — Значит, теперь у тебя и твоей семьи тоже есть здесь жильё. А для тягача — место в гараже.

— Я тоже очень рада. Жаль, что папа получит это сообщение и официальный документ-приложение уже в рейсе. Неделя... — задумчиво, с долей беспокойства сказала Инори. — Не случилось бы чего за это время.

— Я надеюсь, что ничего не случится, Ино, — негромко сказал Мигель, — убери дымку, не расходуй биотику.

— Мне это для тебя несложно, Миге, — мягко ответила Инори.

Мигель сел на полке, осторожно и бережно подхватил деву-азари на руки, посадил к себе на колени. Она благодарно прижалась к своему другу, обнимая его биотическим коконом. Забота Инори была Мигелю приятна, но он не хотел перегружать подругу.

Несколько минут они молчали. Инори изредка поглядывала на Мигеля, но не забывала посматривать и на каютные экраны, на которых виднелся берег и входной портал. Азари не спешила начинать длинные разговоры или задавать вопросы, всегда имевшиеся у неё во множестве. Мигель был склонен поверить, что подруга точно и чётко чувствует его усталость и не хочет без особой нужды заставлять напрягаться.

Минута за минутой уходили в прошлое. Мигель тоже посматривал на экраны, отметил, как быстро был оборудован портал, на берегу появились удобные причалы и пристани, от берега к порталу пролегли несколько широких и прочных дорог. Вокруг, как показывал один из экранов, вставали на боевое дежурство расчёты противовоздушной и противокосмической обороны, позиции маскировались, возводились блиндажи, укрытия для техники и вооружения.

— Я отдохнула, Миге, — тихо сказала Инори, чуть пошевелившись и гася биотический кокон. — Может, пойдём на берег?

— Пойдём, Ино, — согласился Мигель, вставая и выходя из каютки на корму катера.

Инори с интересом оглядывалась по сторонам. Работавшие на берегу взрослые узнали и Мигеля и его маленькую подружку, поприветствовали обоих и вернулись к своим делам.

Мигель сошёл по трапу на берег, поправил лямки рюкзака и неспешно направился ко входу по плиткам тротуарной полоски. Машины и гравитележки — как грузовые и пассажирские — шли по мостовой, пешеходы им не мешали и не задерживали.

Войдя под своды портала, Мигель кивнул знакомому охраннику, тот приветливо кивнул ответно, переслал на инструментрон Мигеля уточнённую совсем недавно план-карту и понимающе улыбнулся. Мигель улыбнулся в ответ и зашагал по тротуару вглубь необжитой части подземного комплекса, отмечая сдержанный интерес подруги к происходящему вокруг.

Люди стали приводить в пригодное для своих нужд состояние не только этот вход, но и все другие, информацию о которых они получили от воина древней расы. Здесь, в лабиринте ходов, идущих от прибрежного портала, в основном использовались средние и малые гравиплатформы — для больших места было мало. По стенам и потолку змеились кабели, кое-где висели лампы, дававшие достаточно света для того, чтобы сориентироваться и не заблудиться.

Инори достала из поясной укладки ридер, вызвала на его экран простую, почти контурную карту и изредка поглядывала на неё, оглядываясь по сторонам. Мигель высоко ценил способность своей маленькой подруги подолгу молчать и чувствовал сейчас её удовлетворение тем, что маршрут пролёг по пути, которым когда-то прошёл Явик. Сейчас, конечно, вокруг не было темно — разведчики из команд освоения проверили большинство извилистых ходов, нанесли их на карты и первый уровень всего за несколько часов был изучен почти полностью.

Вход во второй уровень Мигель нашёл быстро, спуск по пандусу — конечно же, природному, не слишком ровному и достаточно крутому — прошёл тоже без проблем. Здесь кабелей и трубопроводов было меньше, как и осветительных плафонов.

В ближайшем 'зале' Мигель остановился, дав возможность своей подруге встать на ноги и обойти пространство подземного 'холла' по периметру.

— Это... — несмело спросила Инори, остановившись почти в центре зала.

— Первый зал, в котором протеанин, насколько я помню отчёты, не задержался. Он сразу нырнул в один из этих извилистых ходов, чтобы побыстрее выйти к месту расположения входа в самый нижний третий уровень.

— В какой? — Инори с возрастающим интересом последовательно оглядела 'арки' выходов из зала.

— В этот. — Мигель, не сверяясь с картой, поднял руку, указав на одну из 'арок'.

— Идём? — мягко и совсем не настойчиво спросила Инори, подходя к Мигелю.

— Идём, — мальчик наклонился, подхватил азари на руки. Ей понравилось, она снова включила лёгкую биотическую дымку, полностью скрыв под ней себя и своего друга. Вскоре вокруг были стены извилистого хода — того самого, каким уже прошёл Явик.

— Протеанин... он прав, — тихо сказала Инори, продолжая оглядываться по сторонам. — Целый веер тоннелей и нор. Не знаю, как назвать точнее.

— Называй так, как тебе удобнее, Ино, — ответил Мигель.

Маленькая азари молча кивнула, вглядываясь в светлевший проём впереди — там располагался вход в третий подземный уровень.

— Уже и лифт поставили, — восхищённо отметила Инори, увидев три колонны и площадку между ними. — А Явику, возможно, пришлось использовать биотику, чтобы спуститься, — азари запнулась. — Может... Я бы могла, Миге...

— Нет и нет, — Ино, — подойдя к площадке лифта, ответил Мигель. — Не надо тебе так напрягаться. Несколько десятков метров глубины, да и я — далеко не пушинка...

— Но и я не такая уж и слабая, — мягко и негромко возразила дева-азари. — Но если ты считаешь, что не надо... Что-ж, я согласна. Спускаемся? — она с интересом оглядела небольшое пространство то ли очень маленького зала, то ли небольшой комнаты, в которой располагался 'колодец' входа.

— Спускаемся, — мальчик взошёл на площадку, надавил несколько сенсоров. Платформа неспешно поехала вниз.

Десять секунд, двадцать, тридцать. Скорость спуска была небольшой, Инори провожала взглядом отметки глубины, расположенные на поверхности стенок колодца и на каждой из колонн, удерживавших платформу лифта. — Приехали. — Мигель сошёл с площадки, отступил в сторону, пропуская к площадке нескольких мужчин в скафандрах разведчиков. — Ход — узкий, извилистый. Кажется, Явик определил его в своём отчёте, как обычный для столь большого пещерного комплекса. — Мигель отметил, что свет плафонов на потолке и стенах хода стал немного ярче. — Ага, вот и граница, где стены становятся рукотворными, — он остановился, и Инори смогла повнимательнее присмотреться. — Помню, что Явик уточнил в отчёте, что эту границу он прошёл быстро, не останавливаясь.

— Знать бы, — задумчиво произнесла дева-азари, прослеживая взглядом исчезающе-нерезкую границу между природной необработанностью и явно искусственной ровностью и чёткостью, — почему именно здесь неведомые строители комплекса прекратили обрабатывать стены и дали возможность сохраниться природному их виду. Предположу, что здесь вскоре поставят что-то вроде гермоворот...

— А может, сделают так, что будущие поселенцы смогут придти сюда — и не только сюда и вдоволь поразмыслить над тем вопросом, который ты, Ино, задала.

— Возможно, возможно, — согласилась дева-азари. — Интересно, — она посмотрела на экранчик своего ридера. — Граница... как ломаная линия. Может, они что-то понимали о необходимости не делать резкую границу между природным и искусственным?

— Может быть. — Мигель коротко взглянул на подругу. — Значит, Иден был обитаемым миром задолго до иннусанонцев. Для Явика это — тяжёлое знание.

— Но ведь и подземная протеанская база. — Инори переключила изображение на своём ридере и показала экранчик Мигелю, — по данным сканирования — намного более... многоэтажная.

— Боюсь, что Явик ещё долго не пустит иденцев в её пределы, — вздохнул Мигель. — Может он и прав. Нельзя сразу давать все возможности, лучше их раскрывать постепенно. Хорошо, что ему удалось найти этот подземный скальный комплекс.

— Который мы ещё толком и не видели, Миге, — мягко уточнила Инори. — Давай я пойду пешком. Ты же устал, я чувствую.

— Вот когда дойдём до входа в тот комплекс, там я не буду возражать, Ино. А пока... До входа в комплекс ещё довольно далеко.

— Ты...

— Наверное, я не буду оставаться здесь. — Мигель понял, о чём хотела узнать его подруга. — Мне, уверен, найдётся дело на поверхности. А здесь... Пусть обустраиваются другие. Всем хватит работы.

— Мне тоже не хочется переезжать под землю, — сказала маленькая азари. — Если Жнецы придут, тогда, а пока... Нет. Да и мама не согласится — дел в посёлке у неё сейчас хватает. Может быть, Явик предполагал, что мы далеко не сразу воспользуемся всей мощью этой базы?

— Боюсь, Ино, учитывая некоторые данные его отчёта, мы будем очень долго не знать об истинной мощи этой базы, — сказал Мигель. — Этот подземный комплекс скрыт под двумя малопосещаемыми подземными лабиринтами. Может это — двойная защита, может — что-то другое, — мальчик шагнул вперёд и пошёл по ровному, явно обработанному полу. — Пустовато тут.

— Да уж, — согласилась Инори, шаря взглядом по стенам, потолку и полу. — Впереди — ступеньки.

— Вижу, — подтвердил Мигель. — За ними — уже недалеко — первый зал, — он прошёл к лестнице, осторожно спустился, остановился недалеко от входа в зал. Небольшое такое помещение... По земным, конечно, меркам. Кому-то оно наоборот может показаться большим.

Явик прав — новым оно не выглядит, но и слишком уж заброшенным — тоже. Наверное, у обитателей был своеобразный взгляд на то, какие признаки свойственны разным степеням освоенности подземных пространств.

Инори с возрастающим вниманием оглядывалась по сторонам. Мигель отмечал — подружке стало интереснее. Одно дело — видеть вполне обычную пещеру с её извилистыми ходами и совершенно другое — понимать, что теперь стены, пол, потолок не только ходов, но и 'залов' вполне могут быть обработаны разумными существами. Природа редко добивается столь заметной ровности и однородности в своих творениях. Есть, конечно, примеры. Но... они не слишком распространены и уж точно — не столь масштабны.

— Сразу из зала — на мост? — удивилась азари-дева, когда Мигель вышел из 'зала' и остановился, сделав несколько шагов по мосту. — Вот так сразу? — повторила она, оглядевшись по сторонам. — Наверное, здесь было слишком темно, когда Явик впервые шёл здесь. А теперь... Да, лампы-плафоны поставили, тьму разогнали. Но, — взгляд Инори скользнул вниз, за 'перила' моста. — Как же здесь глубоко! Миге, я хочу подойти к перилам!

— Уверена, Ино? — мальчик посмотрел на подругу. — Тут очень высоко.

— Уверена, — мягко ответила Инори.

Мигель наклонился, поставил подругу на ноги, разжал объятия. Дева быстро переместилась, использовав биотику — вот ведь неугомонная — к перилам. Перегнулась, посмотрела вниз, вытянула правую руку и запустила вниз биотический сгусток, наблюдая за его полётом.

Мигель знал — она не делает ничего нового — люди вместо сгустков использовали камни, бросали их вниз. А потом считали секунды до того момента, как услышат стук — значит, камень достиг дна. В этот раз считать пришлось Мигелю, но, наверное, Инори тоже считала, потому что, услышав еле заметный стук, она обернулась:

— Ты прав, Миге, здесь очень глубоко. Около шестисот метров. Во всяком случае, я столько насчитала. А ты?

— У меня... — помедлив, ответил мальчик, — примерно столько же. Хочешь пройти до того края моста?

— Да. — Инори протянула Мигелю руку. — Но бежать и спешить — не хочу. Ты ведь... ещё не отдохнул. Да и таскать меня на руках... тяжеловато.

— Мне — не трудно, — мягко возразил Мигель, беря деву-азари за руку и делая первые шаги к противоположному краю моста. — Пошли.

Каньон или, может быть, всё же овраг, впечатлял своими размерами. Края трещины, через которую был перекинут каменный, явно рукотворный мост, терялись в полумраке. Да, на 'треногах' и присосках здесь уже были установлены софиты, но... Наверное, люди не хотели превращать залы и коридоры в залитые ярким светом пространства, потому темнота здесь тоже сохранила многие свои права.

Инори шла не спеша, внимательно поглядывая по сторонам, иногда подходя к перилам и заглядывая вниз. Шестьсот метров — впечатляющая высота. Почти одна треть высоты корабля-Жнеца. Эти тоннели и переходы с мостами и залами вырубили в скалах, конечно же, не Жнецы, но и не протеане, не иннусанонцы. Как бы ни мало знал Явик о предшественниках своей расы, всё же он оказался способен сделать чёткий и точный вывод, обоснованность которого была вполне достаточной. А чему тут удивляться-то? Протеане и иннусанонцы были только двумя из длинного перечня рас разумных органиков, погибших под ударами Жнецов.

Мимо неспешно идущих детей пролетели несколько средних гравиплатформ с грузами — по 'пути Явика', как уже неофициально назывался этот маршрут, изредка ходили и люди, но чаще он использовался для переброски оборудования в глубины комплекса. Наверное, новые обитатели учли, что Мигель и его маленькая подруга хотят увидеть маршрут почти не тронутым и потому спокойно и легко перевели платформы и людей на другие, новооткрытые совсем недавно маршруты, ведь в комплекс вели несколько входов — сложно поверить, что тот, прибрежный вход был единственным.

— Какой ровный пол у этого коридора. — Инори остановилась, присела на корточки, коснулась рукой поверхности пола. — Явно обработанный, но, возможно не вручную, с помощью каких-нибудь машин или порождённых машинами полей. Можно представить себе и разумных, обладающих способностью продавливать такие коридоры и залы, ровнять стены, потолок, пол, — она помедлила, выпрямилась, огляделась, сделала несколько шагов. — Наверное, нам, ныне живущим будет интересно знать детали, но и то, что уже заметно... впечатляет. — Инори сделала новую паузу, подождала, пока подойдёт Мигель. — Цепочка, идущая сквозь времена... Вы, люди, умеете говорить кратко и ёмко. Мы, азари, редко можем подняться до такого уровня точности и чёткости в высказываниях, — она взяла Мигеля за руку. — Впереди зал? — она посмотрела на светлевший впереди проём.

Мигель кивнул и направился к порталу. В зале довольно оживлённо — устанавливаются лёгкие стенки, распаковывается оборудование, снуют гравитележки, ходят и переговариваются люди. Явик был прав, отметив в своём отчёте, что этот зал может быть использован для укрытия иденцев от орбитальных бомбардировок. Не только он, конечно.

— Жнецы... могут пойти на крайности и попытаться... разрушить планету, — рвано, стараясь говорить негромко, отметила Инори, оглядывая зал.

— Мы — тоже. Потому что тоже очень будем хотеть победить этих 'креветок', — ответил Мигель, подходя к подруге и подхватывая её на руки.

— Миге... — чуточку недовольно сказала Инори, но больше ничем не стала выражать своё возмущение. — Ты...

— Мне это не сложно, Ино, — сказал мальчик, направляясь к лестнице.

Два марша вниз. Инори смотрит по сторонам, может быть — считает ступени — она любит такое делать.

Остановившись у места, где вероятнее всего, располагались ворота, Мигель даёт возможность Инори встать на ноги.

Дева-азари подходит к стене, проводит по ней рукой. Мальчик не стремится к тому, чтобы держать подругу под своим насторожённо-внимательным взглядом — здесь достаточно светло и безопасно, на стенах уже укреплены яркие софиты, по потолку струятся кабели и трубопроводы. Азари обладают своими возможностями чувствовать, они очень многое ощущают не так, как люди. Это — нормально.

Пусть Инори не спешит. Впереди — извилистый длинный переход с развилками, если бы не карта, составленная Явиком, плутать можно было бы здесь декадами.

Мигелю не удалось обследовать за несколько суток многие ответвления — здесь их слишком много, но уже сейчас заметно — их обследовали, обследуют и будут обследовать прибывшие разведчики — изучение будет продолжено.

Впереди — немало лестниц, заставляющих напряжённо перебирать в памяти возможные варианты того, как же двигались ныне неведомые строители и обитатели подземного комплекса. А эти мосты... Нет, они не заставляют думать о том, что разумные органики, построившие этот комплекс, не слишком отличались от, к примеру, людей.

Инори, как видел Мигель, заинтересовалась местом, где, вполне возможно, были ворота. Пусть. Присматривая за маленькой подружкой, мальчик вдруг заметил, насколько она выросла всего за несколько дней. Неужели... доклад Явика тогда... так повлиял на деву-азари, что она стала расти намного быстрее и, вероятнее всего, столь же стремительно взрослеть? А почему бы и нет? Инори — одна из участниц той встречи с воином древней расы, она многое теперь знает, понимает, разумеет. Почему бы ей не повзрослеть побыстрее, ведь для азари с её тысячей лет жизни это — не критично.

— Мама тоже отметила, Миге, что я... выросла, — дева-азари обернулась к спутнику. — Не знаю, хорошо ли это или плохо... Мои ровесницы... они далеко не все так... повзрослели, что-ли. Наверное, есть времена, когда надо взрослеть очень быстро, — задумчиво сказала Инори, подходя к Мигелю. — Идём дальше?

— Идём. Впереди — извилистый длинный ход, Ино, так что давай я возьму тебя на руки.

— Хорошо, Миге. — Инори удобно устроилась на руках своего друга, обняла его за шею, включила биотическую дымку.

— Ино... не надо... — Мигель отметил, что задействовав биотику, Инори постаралась стать полегче.

— Мне это нетрудно, Миге, — негромко ответила дева-азари. — Идём?

— Идём.

Позади остались метры извилистого тоннеля коридора. Проходя в арку ворот, Мигель вопросительно посмотрел на прильнувшую к нему Инори, та отрицательно мотнула головой. Значит, можно не останавливаться. Переход-коридор с виду прост, но... без карты или хотя бы без твёрдого знания маршрута в этот лабиринт лучше не соваться.

Инори склонила голову на плечо Мигеля, закрыла глаза, задремала. Может, её и укачало, а может быть, она просто расслабляется, отдыхает. Мальчик миновал несколько лестниц. Сейчас здесь более-менее светло и совсем не так страшно. Пугающего полумрака уже нет. В наушном спикере механический голос озвучил показания часов, встроенных в инструментрон. Прошло несколько десятков минут.

Два марша очередной лестницы. Мигель поднимается осторожно, стремясь не потревожить, не разбудить уснувшую подругу. Зал, переход-тоннель, ещё один зал. Нет ощущения полной заброшенности, покинутости. Снова — переход, снова — тоннель, снова — небольшой зал. Возможно, Инори было бы интересно увидеть всё это своими глазами, но она поступила лучше — уснула. Маленькая она слишком ещё для таких длительных переходов, а прыгать с помощью биотики здесь не получится долго и далеко — пространства для манёвра не хватает.

Очередной мост над расселиной. Вроде такой же и в то же время — какой-то другой. Снуют туда-сюда малые и средние гравитележки с грузами, осторожно и быстро огибают неспешно идущих маленьких пешеходов. Мигель отмечает изменения в залах и в переходах — там поставили двери, там укрепили резервные панели осветителей и дополнительные полки для кабелей и трубопроводов. Подземный комплекс, его внешняя часть обживается иденцами. Да, работа только-только началась, но сделано, как видно, уже немало.

В ближайших к подземному скальному научному комплексу залах и переходах оживление нарастает — иденцы решили обживать эти пространства 'от центра к краям'.

Мигель шагал дальше, спускался и поднимался по лестницам, проходил через разные по размерам залы, пересекал мосты. Более-менее цивилизованная часть осталась, вполне ожидаемо, позади, сменившись оставленной неведомыми строителями и эксплуатационниками нетронутой. Здесь тоже уже было светло от софитов, змеились трубопроводы и кабели, летали гравитележки и гравиплатформы. Несколько минут — и вокруг снова радующие глаз человека ровные стены, потолки, пол проходов и залов.

Остановившись перед одним из мостов, Мигель внимательным взглядом окинул высившийся перед ним встроенный в скалу комплекс. Инори проснулась, немного завозилась, устраиваясь поудобнее, огляделась:

— Какая красота, Миге, — шёпотом сказала она, насладившись видом фасада комплекса.

— Да, — негромко подтвердил мальчик.

В лучах уже установленных и настроенных прожекторов комплекс впечатлял ещё больше, чем, наверное, в тот момент, когда его впервые увидел Явик. — По какому из мостов пойдём?

— Выбирай сам, Миге, — спокойно ответила дева-азари.

— Помню, Явик шёл по крайнему правому из трёх, — уточнил Мигель. — Я поступлю так же, — он подошёл к выбранному мосту, ступил на него. — Здесь — оживлённо.

— Приветствую, Мигель, — послышался мужской голос позади. Мигель и Инори обернулись.

— Профессор Сташинский! — удивлённо воскликнула Инори.

— Он самый, — мужчина в научном скафандре кивнул. — Мигель, тут сейчас полно моих коллег, мы изучаем этот комплекс очень плотно, сюда прибыли специалисты в самых разных областях.

— А можно... — Мигель понял, к чему клонит собеседник.

— Конечно, можно. Твоими данными, собранными в этом комплексе, все активно пользуются и благодарят. Покажи Инори то, что сам сочтёшь нужным.

— Вы меня знаете? — удивилась дева-азари.

— Я знаю всех, кого знает Явик. Простите, мне надо прибыть через несколько минут в один из залов, — мужчина прощально взмахнул рукой и быстрым шагом направился через мост к одному из входов в комплекс.

— Он предупредил нас о том, что здесь может быть опасно, — негромко произнесла Инори, оглядевшись по сторонам.

— Это не помешает нам пройтись по маршруту, которым прошёл Явик, — ответил Мигель.

— Тогда, если ты не против, я пойду сама? — усмехнувшись, спросила Инори.

— Хорошо. — Мигель дал возможность подруге встать на ноги, взял её за руку и они неспешно миновали мост.

— Какая громадина! — восхищённо выдохнула дева-азари, запрокинув голову. — Как всё это прекрасно сделано — мосты над глубокой расселиной и рукотворный фасад, встроенный в прочную древнюю скалу.

Мигель молча кивнул. Здесь, перед входами в комплекс, царило оживление — прилетали и улетали гравиплатформы, устанавливались новые осветительные штативы, софиты заливали всё пространство площадки ровным приятным для человеческих глаз светом, сновали люди в научных, исследовательских и полувоенных скафандрах.

Сташинский оказался прав — в отличие от пространства перед комплексом, сам комплекс изучался очень внимательно, с применением самых современных технологий и потому здесь почти не было не занятых в работах людей.

— Когда придут Жнецы и начнётся эвакуация... Здесь... как вы, люди говорите, 'яблоку негде будет упасть', — сказала Инори. — Внутрь пойдём?

— Пойдём, — подтвердил Мигель.

Створка входной двери ушла вверх. Мигель и Инори переступили порог. Здесь было светло — к стенам и потолку разведчики уже успели прикрепить достаточно мощные и яркие софиты, но и то освещение, которое было здесь раньше, продолжало работать. Мигель помнил неестественную пустоту многих помещений этого скального подземного комплекса. Да, люди принесли, подключили, задействовали свои светильники и свою аппаратуру, но... Удивительно, как всё это органично и естественно вписалось в интерьер первого же зала. Как будто так всегда здесь было.

Возможно, обитатели этого подземного комплекса, этой вполне научной, а может быть — научно-производственной его части были весьма отдалённо похожи на людей, но... Если забыть о некоторых деталях и данных, то вполне можно поверить, что вокруг — обычное земное производственное помещение. Обживаемое.

Инори неспешно обошла зал по дорожкам, проложенным вокруг штабелей контейнеров, работающих дек с приборами и 'собраний' штативов с осветительными 'люстрами'. Мигель чувствовал — подруга отдохнула, отоспалась и теперь проявляла вполне обычный, сдержанный интерес к происходящему вокруг.

Дверь... она оставалась теперь открытой. Может быть, неведомые приборы уже отметили, что сюда пришли разумные органики с приборами и оборудованием. И теперь нет необходимости раз за разом закрывать монументальные тяжёлые створки.

Инори подошла к проёму, увидела лестницу, обернулась, коротко взмахнула рукой, приглашая спутника следовать за собой. Мигель кивнул. Вскоре дева-азари и землянин шагали по монументальной широченной лестнице, поднимающейся круто вверх.

Подойдя к последней ступеньке, Инори запнулась, но удержалась на ногах. Мигель, шедший чуть позади, сразу отметил, как она напряглась. Здесь, за порогом лестничного марша был зал с большими камерами... Теперь несколько камер были открыты, двери отодвинуты вверх, по направляющим и закреплены в этом положении.

От приборов и экранов немного зарябило в глазах. Несколько землян в научных скафандрах работали за пультами, двое землян — в одной из камер. Инори, как заметил Мигель, смотрела не на них, а на дверь одной из по-прежнему закрытых камер.

— Там... там... — послышался тихий шёпот девы-азари. Мигель подошёл ближе, убедился, что подруга смотрит именно на закрытую дверь. — Там... там полно... мёртвой энергии! — воскликнула Инори.

Возглас гостьи был услышан всеми, кто работал в это время в зале, где располагались камеры.

— Вскрывать? — тихо спросил Мигель, полуобернувшись к подруге.

— Да... Думаю... Я смогу подобрать... такие характеристики биотической дымки, чтобы... все увидели. — Инори говорила рвано, негромко, её волнение нарастало, но она сдерживалась. — Я... я не знаю, откуда это у меня. Но... попытаюсь.

Двое землян осторожно приподняли тяжёлую створку камеры, закрепили её в открытом положении. Дева-азари сделала несколько неспешных, мелких шагов, приблизилась, подняла руки на уровень плеч. Между пальцами заструился туман, цвет которого менялся. Инори действительно меняла характеристики 'дымки' на глазах у удивлённых и изумлённых учёных и исследователей.

— Мы и не планировали в ближайшее время вскрывать все камеры, — услышал Мигель негромкий голос одного из ассистентов. — Рассчитывали только завтра начать работу с оставшимися закрытыми. А оно вот как повернулось...

Туман биотической дымки заполнял теперь всё пространство камеры — снизу доверху. И в этом тумане проступали... контуры. Послышались негромкие щелчки — это активировались автоматические записывающие устройства. Возможно, приборы уловят теперь что-то большее, чем общая картина.

Дева-азари сделала несколько шагов, отошла к правой направляющей колонне, удерживающей полотно створки двери. Контуры становились всё более чёткими. Почти человекоподобные фигуры в каких-то оболочках, напоминавших первые скафандры землян... Стойки с приборами, а на полу камеры лежали... Трудно было сразу определить, с кем можно было сравнить этих, безусловно разумных существ... Полностью обнажённых. Резкости не хватало. Именно над ними, распростёртыми в разных позах на полу камеры. А также — над окружившими их исследователями и учёными очень древней разумной, вполне возможно — органической расы. Над ними — курилась плотная, навевавшая ужас и страх тёмная дымка.

— Это она и есть... — выдохнула Инори. — Мёртвая энергия, — она сделала трудную для себя паузу, пытаясь придать чёткость контурам распростёртых на полу камеры существ. — В очень и очень древних азарийских... книгах, так будет точнее... есть упоминания о таких... ритуалах, способных вызвать эту энергию, скрытую в недрах тел и психики некоторых разумных существ. Я... я читала, там утверждается, что этих... носителей... не так уж мало... Это — страшная сила, но ещё более страшны те, кто может вызывать эту энергию в ходе ритуалов, формировать из неё...

— Оружие, — произнёс Мигель.

— Да, — кивнула с усилием Инори. — Именно оружие. Тяга к смерти... Она заложена очень глубоко в каждом разумном органическом существе. Я читала. Там есть строка: 'только-только родившись, мы уже начинаем умирать, мы уже начинаем стремиться к смерти...'. — Она сделала трудную для себя паузу, помолчала несколько секунд. — Нет, не могу. Чётче — не могу, не получается, — дева-азари отшагнула от колонны-направляющей и туман-дымка в камере стала меркнуть. — Я... я понимаю, что надо больше и дольше. Но... не могу. — Инори сделала ещё несколько шагов, опустилась в подставленное кем-то из учёных кресло, обмякла. — У меня... не хватило... Сама не понимаю, чего больше — умения или сил... А может быть — и того, и другого.

— Тебе удалось то, на что мы даже не рассчитывали, — сказал, подойдя к сидевшей в кресле деве-азари один из исследователей-землян. — Мы собрали немало данных...

— Я... я понимаю, что надо бы... повторить. Но... не могу, — тихо сказала Инори. — Я... Я сама не знала, что это во мне есть...

— Никаких повторов, — негромко произнёс, подойдя к деве-азари, пожилой учёный. — Нам будет необходимо изучить уже собранные данные, а это — не такой быстрый процесс. Нельзя нам спешить, — он подал Инори раскрытый и уже согретый пакет-паёк. — Подкрепись. А мы пока — поработаем, — обернулся землянин к своим коллегам. — Теперь — наша очередь.

Инори занялась пайком. Мигель присел прямо на плиты пола рядом с креслом, обдумывая увиденное и почувствованное. Вот и утверждай теперь, что Инори — маленькая. И по возрасту, и по уровню развития... Она, оказывается, владеет тем, что может помочь иденцам в гораздо большей степени, чем многие теоретические мудрствования.

Мёртвая энергия... Да, в древних книгах многих рас есть записи, которые открывают свой истинный смысл далеко не сразу. И не всем читателям.

Инори сложила пакет, поблагодарила техника, забравшего упаковку и отошедшего к рабочему столу. Несколько минут дева-азари просидела, полностью расслабившись и закрыв глаза. Никто из работавших в зале землян не торопил её.

— Миге... Я... Возьми меня на руки, — тихо попросила Инори. — Давай... продолжим. А потом... потом пройдём в жилую часть... Посмотрим наши квартиры. Не возражаешь? — спросила дева-азари, кинув на спутника мягкий тёплый взгляд.

— Ино... Может, закончим на этом? — осторожно спросил Мигель, ощущая, насколько его подруга утомлена.

— Нет и нет, Миге, — мягко возразила она. — Я вполне в форме, — она протянула навстречу Мигелю руки, устроилась поудобнее и, склонив голову на плечо мальчика, задремала.

Мигель направился к выходу из зала. Он вспоминал строки из отчёта Явика, те самые, где он описывал... Можно ли это назвать видением? Наверное, можно. Ведь после того, как оборона Идена пала, Жнецы вполне могли полностью оккупировать планету и делать на ней всё, что угодно. Явик 'видел' пленённых протеан, которых держат в этих самых камерах. Держат в качестве подопытных. Индоктринационное воздействие. Не его ли имела в виду Инори, назвав 'мёртвой энергией'. Терминология меняется, далеко не всегда и не везде унифицируется, тем более, если сходное явление наблюдают расы, жизненные циклы которых отстоят друг от друга на десятки тысяч лет...

Протеане, как помнил Мигель содержание отчёта Явика, пытались создать оружие против индоктринации. Но... не смогли. Жнецы оказались умнее, изворотливее, быстрее, может быть даже — профессиональнее.

Тускловато освещённый здешним, штатным комплектом излучающих пластин портал остался позади Мигеля. Лестница уводила куда-то вниз. Уставшая, утомлённая Инори уже не дремала — спала. Крепко. Хорошо, если без сновидений — они сейчас ни к чему. Вот так сразу пробудить в себе такую способность... Встряска постигла деву-азари нешуточная. Хорошо, что Инори подкрепила свои физические силы. И теперь сон восстановит не только физическое состояние, но и психику. Лучше естественного крепкого сна — да нет ничего лучше его. Пусть Инори спит. Ясно, что она, вполне возможно, проснётся, едва только лестница закончится. Впереди — 'лабораторная комната'.

Вот и поверь теперь, что ничего иннусанонского и протеанского здесь не было. Кем бы ни были строители и первые эксплуатационники этого комплекса — хоть научной, хоть общей части, они действовали, вполне вероятно, по очень сходным сценариям. Пытали, изучали, исследовали... Если не своих соплеменников и даже кровных родственников, то очень близких к себе, но чем-то существенно отличающихся разумных органиков. Впрочем, даже если это и были не разумные органики, а разумные синтеты — разве дело меняется кардинально?

Мигель помнил из школьного курса истории, какое удивление вызвало в земном Интернете то, что беспилотный автомобиль правильно 'распознал' пешехода, но не стал тормозить, а наоборот, ускорился и в результате наехал на человека. Повозмущались, пописали 'неравнодушные' комментарии и на этом дело закончилось. Не надо было вот так, тихо и быстро заканчивать. Нужно было показать всему интернет-сообществу этих горе-проектировщиков, посчитавших, что не надо напрягаться, прописывать все процедуры и функции, а главное — не надо думать, не надо планировать, и не надо прогнозировать. У имперцев, кажется, такое называется 'работать на авось'. Сложно Мигелю, родившемуся не на Земле, а на Идене, определить достаточно точно и полно, что значит 'авось', но, наверное, скорее всего оно означает рассчитывать на то, что опасность никогда не возникнет. А она — возникла. Кстати, в то самое время автомобили — тогда ещё бензиновые — электромобили уже были, но делали, как выражались 'писаки', первые шаги. Так вот те самые автомобили — и, кажется, нет особой разницы, бензиновые или электро, назывались во вполне официальных и деловых документах — хоть бумажных, хоть электронных — 'источниками повышенной опасности'.

Инори, конечно, ещё долго будет считаться девой. Лет этак двести пятьдесят, как минимум. Да, внешне она выглядит как ребёнок, но внутренне... А кто из взрослых способен вот так сразу, предельно полно, увидеть в ребёнке сформированную личность? Мало кто, надо признать. И вот ребёнок, дева-азари Инори оказалась способной сделать из своей биотики средство, облегчающее познание и проявление до этого момента надёжно скрытого. Учёные правы — даже если сделать скидку на несовершенство аппаратуры — трудно представить себе, что всё происшедшее было зафиксировано с максимальной полнотой и точностью — они собрали немало данных. А Инори — пострадала. Она очень устала, истощилась. Возможно, психических сил у неё хватает, а вот физических. Ей же развиваться предстоит ещё долгие столетия... Она рискнула и... помогла.

Так вот... Если протеане ели древних турианцев, азари, саларианцев и Явик привычно именует все полтора десятка ныне существующих рас 'примитивами'... Значит ли это, что Явик сам не примитив и не действует в рамках жёсткой программы? Наверное, не значит. Представлений о том, что 'должно' гораздо больше, чем ответственных представлений о том, что 'можно'. Считается ведь, что детям нельзя всерьёз помогать взрослым. А если бы... если бы Инори не почувствовала что-то такое в себе, не смогла так изменить свою биотику, чтобы проявить что-то новое? Тогда бы исследователи и учёные не увидели 'картинку', настолько информативную, что пройдут месяцы до того момента, когда будет ясна хотя бы в первом приближении одна треть массива предъявленных с помощью расового дара азари-девой данных. А там — ещё две трети.

Меняются детали, меняется их восприятие, а полигон, по меткому выражению Явика, остаётся прежним. И у Жнецов по понятным причинам нет особого выбора — они могут и должны уничтожить все высокоразвитые расы разумных органиков, только вот представление о том, какие именно расы на момент Жатвы 'креветками' в очередной будут признаны высокоразвитыми... Явно не одинаково от Жатвы к Жатве. Оно меняется.

Если выжил Явик, то... наверное, Жнецы тоже не идеальны и перфекционизмом, то есть стремлением к максимальному результату они явно не отягощены. Легче от этого кому-то из разумных органиков? Нет, никому не легче.

В этой лабораторной комнате, которая впереди — там уже пульты и установки. Исследовательские. Если Инори опять там что-то учует... Её невозможно будет остановить. Расовое оружие, расовая способность — биотика. Протеане... изменили азари очень существенно. Многое, очень многое дремлет в синекожих девах любого мыслимого возраста — от ноля до пяти-шести тысяч лет. А разумные органики любой расы — и прежде всего сами азари — привыкли к некоему чёткому, ну пусть относительно чёткому 'стандарту постоянства'. И весьма неоднозначно встречают такие вот всплески. Один из которых недавно продемонстрировала малолетняя дева учёным-землянам. Обживающим даже не протеанский и не иннусанонский — теперь, после 'картинки' это совершенно ясно, даже если учесть условность 'скафандров', а непонятно какой расой построенный научный и жилой комплексы. Подземные притом...

Явик предположил, что комплекс и эти камеры могли использоваться военными структурами разумных рас. Возможно, он прав — военные вообще обожают копошиться в считаных шагах от Грани.

Переход не может быть бесконечным. Мигель, не останавливаясь на пороге, входит в зал. Тот самый — с пультами и исследовательскими установками. Инори продолжает спать. Мигель слышит её ровное неглубокое и нечастое дыхание, понимает, что подруга не притворяется — она действительно спит, восстанавливает силы. Не может каждый разумный органик быть профессионалом и универсалом во всех мыслимых областях. Даже Явик, подготовка которого в ряде профессий и специальностей уже признана на уровне 'эксперта высшего класса', всегда при любом удобном случае подчёркивает, что он — не ходячая энциклопедия, что он — только воин, которого в основном учили убивать врагов и всё остальное он знает весьма обзорно. Большинству бы нынешних разумных органиков такую 'обзорность' — цены бы им не было! Вот и Инори продолжает спать. Хотя здесь, в зале, довольно шумновато. Переговариваются земляне-исследователи, инженеры, наладчики, техники, гомонят учёные. Приборов натащили — монорельсовый вагон-контейнер можно забить доверху. Конечно, постепенно, на множестве грузовых гравитележек, в основном — средних и малых. Большим трудно продвигаться по извилистым ходам. Взяли объём частотой и количеством рейсов.

После увиденного в зале с камерами... Мигель обоснованно предполагал, что далеко не сразу пульты и установки проявят перед умниками-разумниками своё истинное нутро. Может, пройдут недели и декады, прежде чем, подобрав параметры излучения, удастся преодолеть 'барьер невзрачной внешности'. Но люди — упорны в своём стремлении узнать больше. Явик был прав — иденцы костьми лягут, но попытаются вскрыть и установки и пульты.

Если верить карте, которую Мигель держал уже в памяти — задействовать инструментрон снова и снова было нельзя, ведь на руках — спящая утомлённая подруга — то... до места, где Явик общался с проекцией Жнеца ещё далеко. Оттуда надо будет идти уже в жилые части подземного комплекса, наверное, мама Инори уже получила информацию о квартире в одном из уровней и, насколько понимал мальчик, не преминёт увидеть её своими глазами.

Хозяйка... Муж-землянин в рейсе, но уже сейчас надо готовиться к худшему и многостолетняя матрона-азари не будет ждать крайнего срока... Да и Инори рядом с мамой отоспится лучше, отдохнёт, поест. Ей рядом с мамой будет спокойнее и привычнее.

Выходной — а может быть — одновременно и входной — портал зала-лаборатории остался позади. Мигель шагал по лестнице, уходившей вниз.

Следующим помещением по плану, составленному Явиком и уточнённому Мигелем, был склад. Здесь — тихо и пустынно, но уже стоят деки с приборами, подняты хищные жерла излучателей и приёмников. Сразу видно — запланирована большая и сложная работа, но кого-попало, без должной проверки и инструктажа в этот подземный комплекс из числа умников-разумников — не направляют. Техников с инженерами гораздо больше, чем учёных, но и их, видимо, не спешат сразу и быстро привлекать к работам в научно-производственной и лабораторной частях подземелья. Аппаратура завезена, установлена, предварительно настроена. Надо будет умникам-разумникам — завезут и установят другую.

Лестница вниз — и снова зал. Пять камер. Теперь уже все пять — открыты и внутри каждой открытой камеры стоят деки с аппаратурой. Идёт работа. Сканеры и излучатели действуют — инженеры и техники пытаются подобрать параметры излучения, чтобы, возможно, увидеть похожую картинку, какую их коллеги уже видели благодаря Инори.

Один из исследователей поднял голову, посмотрел на проходящего мимо Мигеля:

— Спасибо твоей подруге. Она помогла нам, — тихо сказал он.

Мигель только кивнул. Впереди по плану Явика — зал с огромными исследовательскими установками. Аппаратуры здесь — гораздо больше, чем во многих предыдущих залах. Неудивительно. Первое впечатление об увиденном и почувствованном бывает очень верным. Не всегда, но — часто. И Явик определил эти установки как сканеры, излучатели, а может быть — некие программаторы. И теперь умники-разумники пытались понять поточнее — что же это за установки, какую работу они выполняли.

Инори продолжает спать. Мигель нащупал взглядом портал выхода — не самый ближайший, кстати, неспешно направился к арке.

В следующем зале — не только 'стоячие', но и 'лежачие' исследовательские установки. Явик определил их сходство с анабиозными капсулами-саркофагами. Да, очень похожи. И их чистота... Неприятно впечатляет.

Мигель видел множество работающих обеззараживающих и чистящих установок. Попадать в рабочую зону большинства из них разумным органикам категорически не рекомендовалось. Здесь не действуют прямые запреты, потому в планетном Экстранете были распространены видеоролики, которые содержали компьютерные реконструкции последствий таких попаданий. Пробирало — как качественный фильм ужасов. Потому там, где работали такие установки, обычно не находилось разумных органиков, желающих непременно испытать их воздействие на своём теле. Были, конечно, отдельные случаи, но они не связаны с нормативным поведением.

Мельком заглянув в один из 'кабинетов', Мигель прошёл по короткому крытому переходу, миновал тоннель. По всем признакам — площадка, где состоялась встреча Явика с проекцией Жнеца уже совсем рядом.

Четыре лестничных марша вниз и вот она, та самая площадка. Мигель увидел открытый проём входа на 'короткий путь наверх', как определил это Явик в своём отчёте. Значит, можно будет не идти обратно, хотя...

— Миге... — сонно произнесла Инори. — Мы пришли на то место, где Явик беседовал с проекцией Жнеца?

— Да, — кивнул мальчик. — Ты спи дальше, обратно мы пойдём в жилую часть...

— Ты устал, Миге... — Инори открыла глаза. — Дай мне встать на ноги. Отдохни.

— Нет, я не устал, Ино, — негромко возразил Мигель, всё же давая возможность подруге самой подойти к перилам площадки. — И обратно мы пойдём не коротким ходом. Так будет быстрее и лучше добраться до жилых уровней.

— Миге... — чуть укоризненно протянула дева-азари, оглядываясь по сторонам. — Да... Я читала отчёт Явика. Сложный разговор у них тут состоялся.

— Согласен. — Мигель посмотрел на открытый проём 'короткого прохода', удержавшись от дальнейших рассуждений. — Кстати, тебя поблагодарили учёные и исследователи. Тут таких залов, с 'камерами' — несколько.

— Я слышала, Миге, — не оборачиваясь сказала Инори. — Рада, что помогла им... Надо сокращать время, необходимое для достижения высоких уровней понимания... — задумчиво продолжила она. — Вот так побываешь на месте событий — и многое, очень многое, воспринимается совсем по-другому.

Обратный путь много времени не занял. К тому же не пришлось выходить на второй и первый уровни — были найдены и освоены переходы, позволявшие свободно попасть из одной части комплекса в другую.

Мигель хотел, чтобы Инори осталась в новой квартире, но дева-азари уговорила, а точнее — упросила, чтобы её друг осмотрел квартиру, предоставленную его родителям. И обязательно посмотрел на ближайшее футбольное поле.

Когда Мигель и Инори сидели на трибунах и, включив инструментроны, вовсю знакомились с характеристиками спортивного подземного комплекса, они и не заметили появления Арнил Т'Раино.

Матрона подождала, пока дочь и её друг вдоволь насладятся снимками и текстами, представлявшими во всей своей красе богатые возможности спортивного городка, затем обняла мальчика и девочку своим биотическим сиянием.

Инори обернулась, восторженно взвизгнула и с места, использовав биотику, прыгнула на колени к маме. Мигель, тоже обернувшись, улыбнулся — Инори была очень рада встретиться с мамой. Дева-азари отоспалась, отдохнула и снова была полна сил.

— Мам... Мигель — он волшебник! Я столько много нового интересного увидела, почувствовала и узнала!

— Рада, доча, — сказала миссис Т'Раино. — Спасибо тебе, Миге. Ты...

— Я решил, что вернусь на поверхность. Там ещё очень много работы, — ответил Мигель, сворачивая экран своего инструментрона и вставая. — Пока, Ино.

— Пока, Миге, — маленькая азари прощально взмахнула рукой и Мигель пошёл к выходу с трибун. Мяч он попинает как-нибудь в другой раз и не обязательно на этом подземном футбольном поле. Сейчас надо помочь Ванессе и Луису, а также Джессике. Подземный скальный комплекс теперь осваивается и изучается коврово-точечно, значит, можно переключиться на наземную работу. Подземелье... пригодится потом, во время атак Жнецов на Иден. Хорошо, что удалось начать обустройство пораньше.

Луис за несколько суток, прошедших с момента ухода 'Нормандии' и Жнеца-наблюдателя спал всего несколько часов. Иден, — полагал он, — теперь реально и разнопланово готовится к войне со Жнецами, значит, связь и информация должны быть отлично защищены и многократно продублированы. Именно этим и занялся Луис, стремясь использовать максимум своих знаний, умений и возможностей.

Арнил Т'Раино — мама Инори стала главным консультантом Луиса, решившего, что прежде всего он обеспечит высочайший уровень связи и защиты данных в своём родном посёлке. И только затем будет работать в других селениях. В перспективе 0 добравшись и до райцентра. А если потребуется — то и до столицы Идена.

Конечно, нечего было и думать потянуть такой объём работы в одиночку. Потому Луис был очень рад получить на свой инструментрон немало предложений от своих ровесников, тоже увлечённых компьютерами, системами связи и информации. 'Четвёрка' постепенно и неуклонно обрастала сподвижниками, работавшими в разных уголках планеты и делавшими одно дело.

Приходилось теперь часто чутко дремать, устроившись на несколько минут посидеть — редко когда полежать — на голой земле, на плитах подземных коммуникационных тоннелей. За прошедшие сутки Луис узнал о системах связи и информации столько, сколько не узнавал за всю свою жизнь. А главное — он получил богатый и разнообразный практический опыт.

Явик... Он передал Луису — незаметно и ненасильственно — немало полезнейшей информации, навыков, умений. Теперь раз за разом взрослые, умудрённые опытом специалисты очень быстро признавали за мальчиком не только право работать рядом с ними, но и право полностью самостоятельно решать сложные вопросы и проблемы. К мнению Луиса стали прислушиваться, его рекомендации — учитывать, советы — принимать во внимание. Всего лишь за сутки благодаря коллективной работе многих землян — и детей, и подростков, и взрослых, и пожилых — система связи и информации посёлка стала лучшей на Иден-Прайме. Конечно же, она постоянно совершенствовалась — Луис категорически отказывался снижать интенсивность работы, редко когда позволял себе прерваться для отдыха. И тем более — для сна.

Вторые сутки — с раннего утра до полуночи — Луис потратил на объезд и облёт селений, окружавших родной посёлок. Карты и планы систем коммуникаций пополнялись новыми значками, соединительными линиями и условными надписями.

Взрослые выделили Луису большой грузопассажирский мобиль, в котором было предостаточно места для аппаратуры, запчастей и расходных материалов. Теперь Луис не беспокоился о том, что куда-то сможет не успеть прибыть вовремя — диспетчерская служба Идена внесла идентификатор этой машины в 'лист-приоритет' и обеспечивала полёты по максимально прямым и коротким маршрутам.

Интенсивность и разнообразие практической работы нравились Луису — он не испытывал желания заняться чем-то другим. Его некоторую 'зацикленность' окружающие признавали нормальной. Человек увлечён, делает полезное дело качественно и быстро, чувствует признание и поддержку — чего ещё надо-то?

Благодаря постоянной связи с другими энтузиастами — и детьми, и подростками, и взрослыми, Луис мог отслеживать все изменения, происходящие в сфере планетной связи и информации.

Большая часть новосозданных и отлаженных систем — после непродолжительных испытательных запусков — переводилась в дежурный или ждущий режимы. Некоторая часть — выключалась, чтобы в случае необходимости быстро принять на себя нагрузку.

Системы связи и информации Ополчения Идена создавались, если и не с нуля, то с крайне низкого уровня — ведь раньше никто всерьёз ополченцев не воспринимал. Луиса в подразделениях Ополчения, отвечавших за связь, принимали 'на ура', в отличие от профильных подразделений ВКС Альянса Систем. Но Луис, благодаря поддержке и советам Явика, пошёл дальше — через своих друзей и знакомых он установил связь с гражданами стран Земли, которые не входили в состав 'космического клуба' человечества. И те с энтузиазмом взялись за осуществление всемерной поддержки и обеспечения нужд иденцев, постепенно и неуклонно расширяя своё присутствие в очень многих сферах иденской жизни.

Такая самодеятельность вызвала, конечно же, вполне ожидаемо, недовольство чиновников Константы, но против силы народа у них не нашлось контраргументов. Да и возможностей вовремя задавить эту инициативу на корню у них не оказалось.

В подразделениях ВКС тоже далеко не все офицеры и сержанты со старшинами оказались законченными индивидуалистами и узкозапрограммированными службистами. Поняв, что выстоять можно только при полной поддержке со стороны всех иденцев, они дали возможность Луису не только продублировать гражданские системы связи, использовав военные ресурсы, но и обеспечили сопряжение и согласование армейских и гражданских систем связи и информации.

Работая с армейцами, Луис часто вспоминал фразу, прочитанную на одном из земных имперских сайтов: 'Народ и армия — едины'. Именно такое единство сейчас надо было обеспечить на Идене, чтобы выдержав первый удар флотов Жнецов, одержать скорейшую победу над 'креветками'.

Совсем недавно, всего несколько суток тому назад с Идена к Цитадели ушла 'Нормандия'. Улетел, вероятнее всего, стремясь как можно быстрее покинуть мало-мальски обжитые и посещаемые районы, Жнец-наблюдатель. За это время... Конечно, в отчётных файлах можно найти немало информации. Но вряд ли сейчас можно было просто и быстро сформировать полную, пусть и весьма обзорную картину изменений. Иден-Прайм и его жители стали другими.

Явик продолжал влиять на иденцев — встречи с ним до мельчайших деталей запомнили десятки людей, получивших от воина древней расы уникальную ценнейшую информацию. И теперь — использовавших её в полной мере. Армейцы и гражданские написали десятки текстов, пользовавшихся огромным спросом в иденском Интернете и в галактическом Экстранете. Но ещё больше они способствовали распространению знаний, умений и навыков, полученных от протеанина в ходе практических занятий. Для участия в которых на Иден прибывали всё новые подразделения с Земли, из земных колоний и с военных космостанций.

Часто Луис ловил себя на мысли, что не понимает, как Явика на всё хватает. Он присылал на Иден сотни сообщений — от коротких до весьма объёмных. Адресных и предназначенных для всех интересующихся. Ни одно из этих сообщений не носило праздного характера. Все были направлены на то, чтобы ознакомившиеся с ними разумные органики в короткие сроки стали более подготовленными к будущим сложностям и трудностям.

Постепенно 'четвёрка' и её сподвижники и сторонники делали достоянием гласности материалы той памятной встречи с Явиком. Луис много раз видел на счётчиках посещений файлов резкие всплески — новые материалы сразу попадали в 'топы' востребованности и читаемости. Изучались со всем вниманием и использовались в полной мере.

Луис отмечал и интерес к материалам, присланным на Иден с борта 'Нормандии' от турианцев-Спектров, матриарха Бенезии, капитана Шепарда. Все они вызывали раз за разом огромный интерес — бывало, что даже восьмиразрядные счётчики посещений исчерпывали свою 'ёмкость' за считаные часы. Нормандовцы помогали иденцам. Хотя, конечно же, основной их заботой сейчас являлась подготовка к большой и сложной работе на Цитадели. Тем не менее, Иден-Прайм продолжал находиться в приоритет-листах у обитателей фрегата-прототипа.

Инженер Адамс, пилот Моро, доктор Чаквас — все они стали для иденцев признанными авторитетами и экспертами в профильных областях. К их мнению прислушивались, задавали множество вопросов и радовались точным, чётким и ёмким ответам.

Строилось и оснащалось посадочное поле для 'Нормандии' — иденцы постарались оборудовать его, использовав самые пионерные, лучшие разработки. Согласившись с нежеланием нормандовцев иметь что-то вроде персонального космопорта.

На вторые сутки после ухода с Идена фрегата-прототипа были осуществлены тестовые посадки однотипных с 'Нормандией' кораблей ВКС Альянса Систем. По результатам их проведения вносились изменения, дополнения, усовершенствования.

Инженеры, техники, наладчики работали, не обращая особого внимания на перерывы. Часто отказывались и от повышенной оплаты за скорость, срочность и сложность. Благодаря их напряжённому и результативному труду 'поле 'Нормандии'' на вторые сутки приняло крейсер ВКС Альянса Систем 'Уэльс'. На котором на Иден прибыла большая группа земных армейцев для прохождения курса доподготовки в Штабе Обороны Идена. Том самом, в котором побывал Явик. Успешная посадка и взлёт крейсера, возвращавшегося для несения боевого дежурства в Солнечную систему, доказали пригодность поля к тому, чтобы принять фрегат после дооснащения, когда статус 'прототипа' уйдёт в прошлое.

Луис помог Джессике и Мигелю изучить протеанские башни и подземный скальный комплекс, обеспечив накопление, хранение и управляемую пересылку огромных массивов собранных данных. Конечно, прошло всего несколько суток и до того момента, как будут изучены все протеанские башни и все уголки и закоулки гигантского подземного скального комплекса ещё очень далеко. Но, благодаря круглосуточной работе десятков помощников и сподвижников, 'четвёрка' смогла обеспечить недоступность сотен и тысяч протеанских артефактов для 'чёрных' археологов и барыг, частных коллекционеров и финансово богатых собирателей. Для всех, не стремящихся сделать свои богатства достоянием общественности Идена.

Благодаря усилению систем связи, передачи и хранения информации, были заблокированы и пресечены очень многие попытки вывезти протеанские артефакты за пределы Идена. Полиция, погранслужба и таможенники раз за разом впечатлялись полноте, точности, оперативности и чёткости получаемой информации. Позволявшей работать 'точечно', предельно адресно и главное — вовремя, с максимально необходимым и возможным результатом.

Пусть не везде и не всегда, но такая же работа по охране культурного протеанского наследия разворачивалась и в других, населённых преимущественно землянами, колониях. Да, там масштабы были поменьше, но главное — начало положено. И эта работа — не на одну неделю и не на одну декаду, она обязательно будет продолжена.

Луис готовил оборудование и линии связи для приёма, обработки и хранения информации о том, как будет осуществляться работа нормандовцев на Цитадели. В том, что ход и результаты этой работы окажут прямое многогранное влияние на жизнь и работу иден-праймовцев, никто из 'четвёрки' и её, множащихся с каждым часом сторонников и сподвижников, не сомневался.

Сюзан, Бетани, Мэй. Три сестры. Они тоже поддержали 'четвёрку', но сконцентрировались на своих, самостоятельно выбранных ими направлениях. Сложно сразу точно определить, кто сторонник, а кто — просто попутчик. Главное, что и прямо не заявившие о своей приверженности идеалам и интересам 'четвёрки' младшие иден-праймовцы тоже менялись в лучшую сторону. Сюзан за эти несколько суток раз за разом прилетала на наёмных флайерах туда, где работал брат, заставляла его питаться не пайками, а домашней едой. И — прерываться для отдыха — даже для того, чтобы подремать несколько минут, редко когда десятков минут. Молчаливая, сосредоточенная Сюзан не стремилась 'заболтать' брата, вывалив на него все мало-мальски заслуживающие внимания новости.

Бетани и Мэй не приезжали к брату, ограничиваясь только текстовыми сообщениями. Но и по ним было ясно, что у них — полная загрузка и их работа даёт положительные результаты. Бетани и Мэй продвигали свои 'направления', активно распространяя и используя достижения 'четвёрки' и информацию, получаемую от нормандовцев.

Сюзан, когда была рядом с братом, молча, где световой указкой, где рукой указывала на важные места на многочисленных схемах, планах, таблицах, диаграммах. А уж Луис мог сам решать — как использовать выявленное сестрой. Она помогала Луису спокойно, по-деловому, сама вела большую работу. И — очень не любила хвастаться и рассказывать подробности сделанного. Для неё важно было, что была оказана помощь, что сделанное было полезным.

Софи... Она, как знал Луис, тоже действует, работает, совмещает с учёбой в школе. Как бы ни были велики объёмы работы, об учёбе никто из детей забывать не хотел. Да, теперь не было необходимости просиживать пять-шесть часов в классах. Можно было в полной мере воспользоваться системой дистанционного обучения. Но как раз это сильно дисциплинировало детей, заставляло понять и осознать, что взрослая жизнь на самом деле не так уж проста и легка.

Дети и подростки взрослели. А как иначе? Впереди — война. И если полагаться только на взрослых — хоть армейцев, хоть ополченцев, хоть гражданских, можно будет, как максимум достичь только относительно значительной длительности противостояния. А нужна была окончательная победа над 'креветками'. На меньшее иденцы теперь не соглашались.

Софи поняла Луиса правильно, хоть он за несколько последних суток не смог с ней встретиться 'в реале'. Не стала подруга отвлекать Луиса и по связи — хоть аудио, хоть видео. Да, она присылала сообщения, но только делового характера. 'Всё — для фронта, всё для победы' — это стало и её принципом, которому она старалась полностью соответствовать. Ей, как чувствовал Луис, было вполне достаточно знать, что Луис не бездельничает, не только командует и руководит своими помощниками, сторонниками и сподвижниками, но и сам напряжённо и много работает.

Иденцы знают, что нормандовцам на Цитадели надо будет сделать очень многое за короткое время. И стараются по максимуму воспользоваться открывающимися возможностями, проявить свою самостоятельность, неотделимую от высочайшей и жесточайшей ответственности — как за ход, так и за последствия работы.

Одно из направлений работы Софи Луис знал достаточно хорошо, поскольку сам активно участвовал в его развитии. Общее название — 'Капсула времени'. Несколько десятков побед Жнецов над множеством рас разумных органиков заставляли иденцев понять очень остро и быстро то, что и нынешние полтора десятка рас могут проиграть битву с 'креветками'. Надо было сохранить информацию о Противостоянии, сделать всё, чтобы она была правильно и полно понята и воспринята теми разумными органиками, кто придёт позднее, через десятки тысяч лет. Да, прежде всего, в приоритетном порядке — информация о ходе Противостояния, конечно же — с анализом и прогнозом. Но и лучшие ценнейшие образцы расовой культуры тоже надо будет сохранить.

Софи полностью погрузилась в эту работу и крайне редко прерывалась, возвращаясь в обычную жизнь. Да, она тоже училась, пусть и дистанционно, но в основном работала для проекта 'Капсула времени'. Луис, отслеживая этапы развития проекта, всё острее понимал, насколько тяжёлую ношу взвалила на себя его подруга. Понимать, знать, ведать, что то, что будет сохранено в 'капсулах' будет на долгие века единственной материальной памятью об ушедших в небытие расах. Невероятно трудно и больно. Софи терпела эту боль стоически, опровергая раз за разом расхожее мнение о том, что ребёнку надо чаще и больше играть в игрушки, смеяться, радоваться. Участвуя в этой работе, Софи, вполне возможно, стала лучше понимать и Луиса, и остальных членов 'четвёрки'.

Несколько суток прошло с момента отлёта 'Нормандии' с Иден-Прайма. А кажется, прошла целая вечность, сколько всего вместили в себя эти часы. Иден менялся. Менялись иденцы. Менялись гости Идена, теперь многое знавшие. И понимавшие гораздо полнее, глубже, чётче то, что почти невозможно качественно понять на расстоянии, которое привычно именуется 'космическим'.

Ванесса по-прежнему не покидала родной посёлок. Джессика и Мигель с Луисом настояли на том, чтобы она осталась и действовала дистанционно. Луис, компьютерный гений, сделал всё, чтобы системы связи Идена любого уровня пропускали запросы Ванессы вне всякой очереди. И благодаря этой приоритетности Ванесса смогла отдаться многоплановому общению в самой полной мере. Если бы её сейчас попросили одним словом определить цель, к которой она стремилась. Этим словом стало бы 'понимание'.

Трудно и, если совсем честно, немного боязно было принять на себя обязанность продолжить работу матриарха Бенезии. Ванессе пришлось лично и по связи пообщаться почти со всеми иденцами, в домах которых побывала необычная азари. Прочесть тысячи файлов планетного Интернета, запечатлевших многие моменты огромной работы Бенезии.

Явик... Что-то он такое в ней увидел, что-то смог пробудить. А может быть — даже и настроить. Но теперь... не было нужды в длинных разговорах. Ванесса за секунды читала собеседника — хоть в ходе аудиоконтакта, хоть по видеосвязи. Выделяла главную и сопутствующие проблемы, которые необходимо было решить. Находила и уточняла взаимосвязи. Сложно это было ей самой себе объяснить достаточно внятно, многое она делала, как чувствовала, на полном автомате. Но эта 'автоматичность' приносила весьма положительные, а главное — приемлемые результаты. Значит, не столь важно, как это выглядит в теории. Главное — помочь, главное — понять, а там... Там, после победы, можно будет и теоретическую базу подвести.

Она знала, что многие иденцы — и взрослые, и подростки, и дети — считают её первым по мощи, силе и значению телепатом среди людей, возможности которого доказаны практикой, а не рекламой. Пусть — как бы ни называли, кем бы ни считали. Она должна помочь иденцам подготовиться к отражению атак Жнецов. Помочь выдержать первый, самый сильный и разрушительный удар флотов 'креветок'. Война будет сложной, тяжёлой и даже длительной. Столкновение и противостояние с таким врагом кардинально отличается от любого межрасового конфликта, сколько бы рас разумных органиков в этот конфликт ни было вовлечено.

Десятки аудиоконтактов, видеоконтактов, сотни текстовых сообщений. Если бы не подготовка, осуществлённая Явиком, справиться с таким валом проблем и вопросов было бы невозможно в принципе. Протеанин и сейчас помогал Ванессе, присылал файлы с рекомендациями, советами, иногда даже схемами решения типовых, как он выражался, ситуаций.

Пришлось изучить за несколько суток всё, что имело хоть какое-нибудь отношение к психологии — и не только человеческой. Прочесть сотни и тысячи разнообразных текстов — не абы как, по диагонали, а очень внимательно, пусть и очень быстро. Явик поддерживал в Ванессе уверенность в своих силах. Многое пояснял неявно, так, чтобы поняла она одна. Матриарх азари тоже изредка присылала письма — она следила за ситуацией на Идене очень внимательно. А за работой 'четвёрки'... Ванесса была убеждена, что для Бенезии здесь нет никаких тайн. И не только потому, что восемьсот лет жизни предполагают огромный жизненный опыт и совершенную разноплановую мудрость. Но и потому, что Бенезии предстояло самой заняться на Тессии примерно тем, чем сейчас на Идене занималась Ванесса и её друзья по 'четвёрке'. Вместе, конечно же, с множащимися сподвижниками и сторонниками. Матриарх умела в своих письмах Ванессе представать разной — по-матерински доброй, мягкой и понимающей и по-наставнически чёткой, точной, упрямой и очень, очень знающей.

Средства массовой информации Идена в очередь выстраивались для того, чтобы взять интервью или предложить поучаствовать в телемосте или видеоконференции. Присылали множество вопросов, описаний проблемных ситуаций. Ванесса изредка соглашалась, но по большей части предпочитала, чтобы ей предоставляли исходные материалы. Поработав с ними, она очень часто находила решение без прямого контакта с журналистами, как пишущими, так и снимающими. Связывалась непосредственно с теми иденцами — и не только иденцами — которые попали в сложные жизненные обстоятельства.

Благодаря Джессике, Мигелю и Луису Ванессе удалось избежать угрозы паломничества — не секрет ведь, что многие земляне — и не только земляне — предпочитали личное общение и не доверяли — по вполне понятным причинам — возможностям современных средств связи. Да, несколько десятков встреч пришлось провести. Но... Ванесса за несколько секунд сумела каждый раз 'увидеть' полную картину ситуации и достаточно быстро сформулировать и пояснить визитёрам — когда письменно, а когда — устно то, как следует действовать, чтобы решить проблему.

Да, были неожиданные для очень многих взрослых рекомендации и советы. Но никакого экстрима Ванесса не допускала. Не тратила время на то, чтобы даже попытаться пояснить любопытствующим, как это ей удаётся и как это у неё получается. Не было у неё таких слов — она действовала. И считала, что время для пояснений наступит очень нескоро.

Первые сутки иденцы присматривались к Ванессе, проявляли недоверие и скептицизм. Зато на вторые сутки стали быстро и надёжно менять своё отношение. И к Ванессе и к тому, что она делала. Третьи сутки прошли под знаком почти всеобщего признания и огромного доверия. Ванессу стали узнавать на улицах, ограждать от проблем, стремились экономить её время.

Явик... Как он сумел так быстро и полно научить маленькую девочку справляться с валом ситуаций, проблем и вопросов? Да, были, конечно, необычные, даже уникальные 'схемы', но в основном они укладывались в немногочисленные 'стандарты'.

Ванесса часто лишь подсказывала в самых общих чертах путь решения. И — ни на чём не настаивала, понимая, что так же действовал и Явик, веривший в потенциал землян и представителей других современных рас разумных органиков. Нельзя раз за разом решать за других их проблемы. Надо, чтобы у десятков тысяч иденцев — и не только иденцев — быстро и полно вошло в привычку глубокое и полное понимание своих собственных возможностей и способностей.

— Хорошо, что 'четвёрка' не тратит время на попытки облечь в словесную форму многое, — задумчиво сказал Явик, скользя взглядом по настенным экранам своей каюты и неспешно переходя от стены к стене, изредка касаясь когтями сенсоров клавиатуры наручного инструментрона. — Далеко не всё они могут сейчас пояснить словесно даже самим себе. Не говоря уже об иденцах, нуждающихся в помощи и поддержке.

— Из более-менее мобильных остались только Мигель и Луис, — отметил Шепард, стоявший у одной из каютных стен и смотревший на экраны, посекундно менявшие картинки.

— Ванесса и не должна стремиться передвигаться по Идену. Пока что идёт фаза 'вработки', — уточнил Явик. — Джессика... Я бы сказал, что она достаточно мобильна, поскольку на ней — обязанность отработать несколько десятков, а возможно — и несколько сотен башен за ближайшие декады. Луис... Его специализация тоже не требует 'метаний' по Иден-Прайму. На Мигеле... Думаю, что он уже понял, в чём состоит его задача — отработка многих подземных комплексов. Иденцам предстоит понять, что их планета — место, где не только бывали, но и жили и работали многие ныне капитально забытые расы разумных органиков.

— Инори... Она потрясла спецов в том подземном комплексе, — сказала Бенезия, оторвавшись на несколько секунд от чтения на экране своего наручного инструментрона очередного сообщения, пришедшего с Иден-Прайма. — Теперь спецы хотя бы знают, где и что следует искать. В первом приближении, — уточнила матриарх.

— За несколько суток первого приближения — вполне достаточно, — коротко и чётко отметил Явик, останавливаясь у входной двери каюты. — Они действуют самостоятельно, ответственно и достаточно эффективно. Это — главное.

— Как и то, что у них теперь — немало сторонников, сподвижников и помощников, — добавил Шепард.

— И врагов — тоже немало, — сказала матриарх.

— Я 'отметил' их, — уточнил Явик. — Все члены 'четвёрки' уже знают, кто проблемен. Разберутся. В дальнейшем — будут чувствовать и читать окружающих разумных органиков очень точно и чётко. Научатся 'видеть' и прогнозировать импульсные и постоянные желания и намерения, определяющие поведение разумных органиков. Наработки уже есть, пусть пока они и находятся в резерве.

— Пока что особых паломничеств — не отмечаю, — сказала матриарх. — Но...

— Главное, что они умеют концентрироваться на главном. А паломничества... — Явик помедлил, не стремясь оборачиваться и смотреть на азари, — обычное явление для разумных органиков. Не все желают напрягаться самостоятельно. Некоторым, — в голосе протеанина просквозила неприязнь, — вынь и положь решение. Да обеспечь его скорейшее воплощение в реальность. Знаю. 'Четвёрка' уже защищена от такого экстрима. Со временем очень многие иденцы поймут, что необходимо полагаться на свои собственные силы и возможности. А не тупо ждать посторонней помощи.

— Сложно это, — проговорил Шепард, садясь в кресло и переключая экран наручного инструментрона.

— Нелегко, — согласился протеанин. — Но — прошло всего несколько суток. Давайте согласуем 'сетку взаимодействия', чтобы Ингвар с коллегами смогли многое делать автоматически и вовремя.

Несколько десятков минут Бенезия, Явик и Шепард обсуждали направления работы и схемы их совмещения.

— Я — к Карин. — Бенезия встала, свернула экран инструментрона. — Ванесса нуждается в поддержке. Да и Джессику подстраховать надо. Мне надо согласоваться.

Шепард и Явик понимающе кивнули, проводили взглядами матриарха до двери каюты. Подождали, пока створка закроется.

— Она права, — негромко произнёс Шепард. — Девчат надо поддержать особо. В старину как-то умудрялись понимать, что любая война в том числе — война нервов, а сейчас... Сейчас — особо. Несколько суток, а я не могу...

— Джон, они — сделают. Как всегда было, есть и будет в сообществах разумных органиков: сначала — категорическое отрицание, потом — принятие, а затем — понимание, что без этого обойтись невозможно, — мягко заметил Явик. — Да, среди сторонников и сподвижников, а также помощников 'четвёрки' есть проблемные. О многих из них 'четвёрка' уже узнала совершенно самостоятельно, я не ориентировал их здесь ни в коей мере. Кое-какие кандидатуры у 'четвёрки' уже состоят на подозрении — это тоже нормально. Не было бы плохого, мы бы не понимали толком точно и полно, что такое хорошо, — помолчав, продолжил протеанин. — Ситуация во многом — стандартна. Та же схема: 'родиться — жить — умереть'. Можно сутками бездельничать, предельно лениться. Можно сутками работать в режиме 'серединка на половинку'. А можно вкалывать до потери пульса и сознания, да так, что тебя окружающие мигом запишут в передовики и нагрузят ещё больше, — Явик подошёл к рабочему столу, передвинул несколько контейнеров с кристаллами. — Тебя, Джон, ждёт Андерсон, да и к Ингвару надо зайти, — напомнил он.

— Хорошо, что сказал, — мягко улыбнулся Шепард, вставая и направляясь к двери. — Успехов.

— Тебе — тоже, Джон, — не оборачиваясь, произнёс Явик.

Дверь каюты закрыла проём, но красный сигнал не загорелся. Шепард, отметив это, усмехнулся одними губами. Все нормандовцы уже привыкли, что Явик помногу и подолгу работает в своей каюте и совершенно не обязательно лично приходить к нему. Достаточно текстового сообщения. А часто Явик сам чувствовал проблему и предупреждал её развитие, реагируя полностью самостоятельно, не обижаясь на запоздавшие вопросы и запросы. Да, он по-прежнему иногда называл разумных органиков 'примитивами', но теперь это не воспринималось как острое оскорбление, скорее — констатация факта. Протеанин хотел, чтобы нынешние разумные органики не только выстояли под ударами 'креветок', но и уничтожили Жнецов окончательно, прервав горькую череду Жатв и Циклов.

Идя к командирской каюте, Шепард вспоминал многие моменты из сообщений, пришедших за несколько часов с Иден-Прайма. 'Четвёрка' действовала, обрастала сторонниками и помощниками. Да, Луис, Мигель, Джессика и Ванесса оставались детьми. Десять — двенадцать лет — совсем немного по нынешним человеческим меркам. Играть и учиться — вот и все приемлемые для детей занятия, как, несомненно, ещё совсем недавно считали большинство землян. А теперь 'четвёрка' живёт по правилам взрослой, ответственной и сложной жизни. Выполняет непростые задачи, координирует действия групп поддержки и одиночек-энтузиастов. Способствует работе правоохранительных органов и армейских и ополченческих подразделений, размещённых на Идене. Луис и Ванесса, конечно же, архивируют многие данные, на основе которых впоследствии можно будет создать чёткую и полную картину подготовки к противостоянию.

Сейчас 'четвёрка' занимается не только тактикой, но и стратегией. Шепард многое знал, о том, как члены 'четвёрки' вместе с другими детьми занимались охраной археологических площадок. Выявляли чужаков, стремящихся получить доступ на территории, где велись раскопки. Участвовали в опознании задержанных и описании изъятых у правонарушителей протеанских артефактов.

Сейчас, спустя несколько суток, задачи 'четвёрки' и её сподвижников усложнились и расширились. Взрослые иденцы убедились в надёжности своих младших помощников, поверили, что и дети и подростки — не балласт и действительно многое могут взять на себя. И — сделать быстро и качественно.

Иден продолжал готовиться к войне с Жнецами и удерживать передовые позиции в деле распространения опыта эффективного решения множества проблем и вопросов.

Бенезия, Чаквас, Шепард, Явик. Подарок матриарху. Фильм о возвращении Бенезии к нормальной жизни

Возвратившись в свою каюту после встреч с Ингваром и Андерсоном, Шепард успел перекусить и прибрать посуду и столовые приборы в ящики, когда вошедший Явик закрыл дверь и протянул руку.

— Есть идея, Джон. И мне нужен твой совет.

— Хорошо, Яв. Присаживайся. — Шепард протянул свою руку, понимая, что напарник не будет многое озвучивать и хочет обменяться мыслеобразами — так и быстрее и эффективнее.

Явик присел в свободное кресло, подождал, пока в своё рабочее кресло усядется Шепард и несколькими мыслеобразами пояснил, что хочет создать объёмный фильм о возвращении матриарха Бенезии к нормальной жизни.

— Чаквас? — коротко спросил старпом.

— Её участие тоже потребуется, Джон, — подтвердил Явик. — Мне нужно разрешение Бенезии и Карин на доступ к их памяти. Я воспользуюсь своими расовыми возможностями и техникой саркофага, думаю, за несколько часов справлюсь.

— Обычный носитель информации? — уточнил Шепард.

— Особо высокой плотности, защищённый и зашифрованный, — сказал протеанин. — Будет хорошо, если потом с его содержимым ознакомится Лиара, а затем и Этита.

— Согласен. Идём? — Шепард встал, шагнул к двери каюты.

— Идём, — кивнул Явик. — Хорошо, что пока что в Медотсеке кроме Карин и Бенезии никого нет. Значит, нашему разговору ничего не помешает.

— Не только разговору, — уточнил Шепард. — Ты ведь планируешь...

— Да, да, ты прав. Именно там. Медотсек... в достаточной степени изолирован, — согласился Явик, выходя в коридор.

— Джон, Явик. — Чаквас посмотрела на вошедших в кабинет сокомандников. — Рада вас видеть. Есть идеи?

— Есть, — подтвердил протеанин. — Если позволите, Карин, Бенезия, — он подошёл к креслам, в которых сидели землянка и азари, протянул руки. — Давайте сократим время. Я поясню своё предложение мыслеобразами, — он обернулся к стоящему у двери кабинета Шепарду. — Джон в курсе и согласен.

— Хорошо. — Карин и Бенезия подали Явику свои руки.

Несколько минут и Явик отпускает запястья человека и азари, понимая, что и Бенезии и Карин надо обдумать увиденное и почувствованное

Бенезия медлила. И Чаквас не торопила её...

Наконец матриарх 'оттаяла', вынырнула из размышлений:

— Это... — несмело произнесла она, взглянув на протеанина, продолжавшего стоять.

— Память — сложный инструмент, рассчитанный на десятки тысяч лет, — негромко сказал протеанин. — Мы тоже не знали всех его особенностей и возможностей, но такое... изредка практиковали. В самых разных случаях.

— Мы... изредка тоже используем нечто похожее, — помедлив, сказала Бенезия. — Воспоминания... Как способ доказать важность и ценность взаимодействия с другим азари, высоту понимания и принятия. И... иногда, как способ... достойно попрощаться, — добавила она. Но такое... Материальный носитель...

— У нас, протеан, были в ходу кристаллы памяти, способные записывать и такую информацию, — уточнил Явик. — Но для нас по понятным, думаю, причинам, не было необходимости особо усложнять конструкцию кристалла.

— Что для этого требуется, Явик? — спросила Чаквас.

— Палата с двумя кроватями. Можно — с одной. И — внутреннее согласие на доступ к памяти, — ответил протеанин.

— Хорошо, — негромко сказала матриарх. — Я согласна, Явик. И хочу, чтобы...

— Джон? — воин древней расы повернулся к Шепарду.

— Согласен, — коротко сказал старпом. — Карин, у нас ведь есть двухместная палата?

— Есть, — вздохнула Чаквас. — Вижу, Джон, вы уже согласились. Явик?

— Если Бенезия не возражает...

— Не возражаю. И уверена, что так будет лучше всего, — матриарх встала, шагнула к выходу из кабинета. — Больше никаких приготовлений, Явик, не требуется?

— Нет, — подтвердил протеанин. Каждый может лежать так, как ему удобнее — на боку, на спине, ничком. Как угодно. Важно, чтобы положение было устойчивым и не мешало в достаточной степени расслабиться. Физически и психически, — уточнил Явик.

— Ладно. — Бенезия вышла из кабинета, отодвинула в сторону ширму, вошла в палату, подошла к расположенной слева кровати, легла, вытянулась, расслабилась. — Я готова.

Шепард встал, прошёл в палату, лёг на правую кровать, недолго подвигался, устраиваясь поудобнее. Явик вошёл в палату, поймал вопрошающие взгляды азари и человека. Следом за протеанином вошла Чаквас.

— Сколько займёт процедура, Явик? — спросила врач.

— От пятнадцати минут до часа, — ответил воин древней расы. — По обстоятельствам. И... — он на секунду запнулся. — Никаких видимых эффектов — не будет. Изменений температуры и иных параметров организма — тоже, — он прошёл на середину палаты, остановился, замер. — Вы, доктор, можете включить любую аппаратуру — её работа не помешает.

Чаквас кивнула, подошла к приборной деке, набрала на клавиатуре некую комбинацию.

— Этого, думаю, будет достаточно. Вы можете начинать, Явик.

— Хорошо, — протеанин закрыл глаза, превратившись в изваяние.

Минута истекала за минутой. Бенезия поглядывала на Чаквас, на Явика и не ощущала никаких настораживающих изменений. Всё было как обычно. Поворачивать голову — отростки снова 'утонули' в специальной выемке — не хотелось, азари была уверена, что потом она сможет поговорить с Шепардом, поточнее узнать о его ощущениях, испытанных во время этой странной процедуры. Вроде бы ничего не происходит, но такого способа снятия информации с памяти азари не знали. Старшая Раса снова подтверждала своё совершенство. Не превосходство — именно совершенство.

Шепард лежал неподвижно, смотрел в потолок. Глядеть на Карин и на Явика — не хотелось, ясно, что протеанину сейчас тяжело, да и Карин занята — снимает и фиксирует множество параметров. Бенезия... Вполне возможно, она хочет пообщаться потом, узнать, как он воспринял эту процедуру. Что-ж, обычно... Да и рассказывать особо нечего — никаких изменений, тем более — нарушений привычных ритмов и процессов.

Минута следовала за минутой. Наконец, когда таймер на стене палаты отсчитал четвёртый десяток минут, Явик встрепенулся:

— Бенезия, Джон, — сказал протеанин негромко и мягко. — Спасибо. Доступ был достаточно полным и чётким. Можете вставать, — он посмотрел на Чаквас, переключавшую режимы на клавиатуре деки. — Теперь — вы, доктор.

— Я? — удивилась Карин. — Но я-то зачем? Бенезия и Джон — понятно, а я?

— Ваше восприятие тоже важно, — негромко отметил протеанин. — Думаю, это не займёт дольше часа. Мне нужно собрать побольше данных, а вы видели и, безусловно, многое почувствовали, когда Джон возвращал Бенезию к жизни. К тому же вы — врач, у вас — профессионально отстранённое отношение ко многим ситуациям.

— Хорошо. — Чаквас проводила взглядом выходившую из палаты азари, посмотрела на встававшего с кровати Шепарда, набрала на клавиатуре деки комбинацию команд, подошла к кровати, на которой ранее лежала матриарх, легла, расслабилась. — Начинайте, Явик.

Она видела, как вышел из палаты старпом, как протеанин, закрыв глаза, снова превратился в изваяние.

Шепард вышел из Медотсека, решив вернуться в свою каюту — надо было 'отработать' очередную порцию документов. Свернув в каютный коридор, он увидел идущую навстречу азари.

— Джон... — Бенезия остановилась. — Не понимаю... То, что хочет сделать Явик...

— Он, вероятнее всего, хочет дать возможность не только тебе, Бена, но и Лиаре и Этите... глубже, полнее, чётче понять, через что тебе пришлось пройти, — негромко ответил старпом. — Да, он знает, что ты можешь многое рассказать дочери и мужу словами, 'объятиями разумов', но... Наверное, Явик хочет только дополнить и немного уточнить картину, которая позволит Лиаре и Этите принять тебя... нынешнюю. — Шепард шагнул к двери своей каюты, взялся за ручку, потянул полотно в сторону. — Деталей, извини, не знаю. Наверное, должно пройти ещё несколько часов, прежде чем мы сможем увидеть результат.

— Ты прав, Джон, — тихо сказала матриарх. — Спасибо тебе. За уточнение. И — за понимание, — она коснулась лица Шепарда мягким взглядом и пошла по коридору, направляясь в сторону БИЦ.

Шепард проводил её взглядом, вошёл в каюту, закрыл за собой дверь. На экране настольного инструментрона уже светились ярлыки новых файлов сообщений и документов.

Явик не солгал — Карин ничего необычного не почувствовала. Не было причин настораживаться, напрягаться. Воин древней расы работал, действовал, ограничивая себя в возможности выйти за пределы необходимого и достаточного.

Закрывать глаза Чаквас не стала — незачем. Явик на этом не настаивал, он не делал из процедуры шоу, не гнался за дешёвыми эффектами.

— Спасибо, Карин, — протеанин открыл глаза, 'разморозился', повернулся и вышел из палаты.

Карин взглянула на табло палатных часов — прошло около пятидесяти минут. Вполне приемлемо.

Встав с кровати, врач подошла к деке, просмотрела сводку показателей. Опасных изменений не было, значит... процесс был нормативным. Выключив часть приборов деки, Карин вышла из палаты, направляясь к себе в кабинет.

Протеанин вернулся в свою каюту, включил на внешней панели ВИ замка красный запрещающий сигнал, подошёл к рабочему столу, коснулся ладонью кольца своего расового наручного инструментрона. Несколько секунд — и мерцнул огонёк светодиода на настольном инструментроне — информация успешно была скопирована. Усевшись в кресло, Явик зажёг экран, развернул клавиатуру и углубился в работу.

Перенос информации из памяти Шепарда, Бенезии и Чаквас на кристалл памяти много времени не занял. Теперь матриарх азари могла не только вспомнить, но и почувствовать, а также — увидеть мельчайшие детали своего возвращения к нормальной жизни. Что-то запомнила азари, что-то — люди.

Если начинать с момента посадки Жнеца на Иден... Этого будет... мало. Учитывая то, что запись должна увидеть Этита и Лиара... Надо начинать очень издалека. Потому Явик сделал так, чтобы запись, доступная Бенезии начиналась незадолго до того момента, как Лиара разложила перед мамой 'веер' ридеров. И включала в себя всё, что связано было с тем периодом, когда Бенезия была марионеткой Жнеца. К этим двум частям записи будет иметь доступ только сама Бенезия. Потом, если она захочет, доступ получит Лиара, затем — Этита. Или — наоборот. А то, как Шепард спасал Бенезию и Сарена, как он восстанавливал её психосферу в Медотсеке 'Нормандии', как затем Бенезию оперировала Чаквас. И всё, всё, что произошло потом на Идене, включая последние часы перед отлётом с планеты. К этому и Бенезия, и Этита, и Лиара будут иметь доступ с самого начала. Конечно, Бенезия — приоритетный, с правом выбора, а Лиара и Этита — гостевой. Матриарх сама будет определять, что увидят дочь и муж.

Технология для протеан вполне рядовая, а здесь, в этом Цикле она вполне сойдёт за чудо. Но... Бенезия должна знать досконально свою жизнь за последние десятки лет. Ту жизнь, которую она по понятным причинам плохо помнит и плохо знает. Ей это знание поможет выстоять на Тессии, когда на неё ополчатся чиновники Матриархата, да и не только они. И поможет вернуть дочь.

Лиара... Она сильная и... несмотря на молодость, она достаточно мудрая, чтобы знать. А если она встанет рядом с Шепардом как его жена... Когда бы это ни случилось... Она имеет право знать, через что прошла её мама, прежде чем полюбила Шепарда. И, если Бенезия после войны станет женой капитана... дочь должна знать, что это — нормально и закономерно, тем более, если матриарх родит от Шепарда ребёнка. Возможно, что и не одного. Знание и понимание... требуют глубины и точности.

Пожилая азари сама сможет выбрать, увидит ли она всё это своим сознанием, оставшись полностью неподвижной физически или... увидит вовне, воспользовавшись совершенством своей биотики. Если бы на месте Бенезии была менее подготовленная азари... Такой выбор был бы невозможен, но Бенезия... Она была опытна, мудра, прошла через хаскококон и вернулась благодаря... да, да, героизму Шепарда. Разумным органикам нужно понимание героизма. Тонкое, точное. И оно у Бенезии и у Джона есть... Личное понимание. Важное для них двоих.

Пусть Бенезия знает, какие возможности даёт совершенство владения расовым инструментом — биотикой. Она... достойна знать. И она — достойно этим знанием воспользуется. Для того чтобы стать женой Шепарда и матерью его детей. Для того чтобы нормально отнестись к любви к Джону своей дочери. Для того чтобы всё-всё точно и полно пояснить Этите и... стать уже не религиозным, нет, общественным лидером азари, что неизмеримо сложнее, труднее и ответственнее. Общественным лидером азари военного и послевоенного времени.

Джон многое знает о пути, пройденном Бенезией. Он тоже... опытен и мудр. Но прежде всего полное знание пути, полное его понимание должно стать доступным самой Бенезии. В том числе и для того, чтобы создать оружие против хаскизации. Своеобразную вакцину. А может быть — и не вакцину, а что-то другое. Вряд ли Жнецы откажутся от хаскизации — слишком эффективное это оружие, определяющее многое, слишком многое в 'рисунке Жатвы', в схеме противостояния полумашин с разумными органиками.

Да, трудно и тяжело будет Бенезии видеть и чувствовать всё это. Технология... предусматривает полную включённость в происходящее. Матриарх сможет выбрать, видеть ли происходящее со стороны, причём — с любой или... видеть как непосредственная участница происходящего. Если Бенезия захочет — она сможет почувствовать, пусть и очень ограниченно, как воспринимают происходящее другие разумные органики, в том числе — Лиара, Сарен. Даже Жнец. Да, особо значительной свободы Бенезия здесь не будет иметь, ведь всё это уже случилось, всё в известном смысле закончилось, стало достоянием прошлого, которое... не исправить. Но понимать прошлое — значит знать настоящее и ответственно планировать будущее.

Закончив работу, Явик вынул из направляющих саркофага кристалл, повертел его в пальцах. С виду — совершенно обычный, ёмкость стандартная, средняя. Можно записать данные, стереть, снова записать. Несколько тысяч циклов записи-стирания. О том, что на нём записана какая-то информация, что называется, постоянно — никто не догадается.

Встав с кресла, Явик положил кристалл в скафандровую укладку, вышел из каюты, направляясь к салону матриарха.

— Рада вас видеть, Явик. — Бенезия, не вставая с кресла, повернулась к гостю.

— Я принёс вам кристалл. На нём... информация. — Явик, подойдя к азари, достал из скафандровой укладки носитель. — Просто сожмите его пальцами, — он вложил кристалл в правую руку азари, повернулся и вышел из каюты. Пусть Бенезия увидит и почувствует всё в одиночестве.

Бенезия медлила. Кристалл приятно холодил кожу, он не скользил в пальцах. Да, Явик многое ей пояснил. Безмолвно и быстро, чётко и убедительно. Достаточно было посильнее сжать кристалл... И она многое увидит. И со стороны, и так, как видела сама, тогда. Протеанин не стал ничего от неё скрывать. Она может увидеть... и почувствовать и то, как ушла Лиара, и то, как она оказалась во власти Жнеца, и то, что она делала, будучи рабыней Жнеца, и то, как возвращали её к нормальной жизни из-под власти хаскококона Шепард и Чаквас. Столько возможностей... Явик... пояснил, что она может в любой момент 'заморозить', сцену, сменить точку зрения, увидеть и почувствовать, ощутить любую деталь окружающего мира. Такое не было доступно 'объятиям разума'.

Сейчас матриарху азари не хотелось возвращаться к началу, просматривать сцену, где она... оказывается перед Лиарой, вскрывшей обман, распространяемый и поддерживаемый Матриархатом. Горько и больно было бы сейчас снова это смотреть и... чувствовать. Явик честно предупредил о том, что память матриарха — и только она — сохранила ту картину в мельчайших подробностях. Любые обычные воспоминания... меркнут перед такой 'картиной'.

Нет, не хочется. Как не хочется смотреть и то, что сохранила, оказывается, её память о том, как она, азари-матриарх, была марионеткой Жнеца-Наблюдателя. Нет. Сейчас на это у неё не хватит сил. Да, впоследствии, после Цитадели, возможно, она найдёт в себе эти силы и просмотрит эту часть 'записи' очень внимательно. А пока... Нет.

Кристалл стал привычен для пальцев, но по-прежнему был холодным и чуть скользковатым. Явик сказал, что она может смотреть на происходящее, на то, что зафиксировала, как оказалось, её память, со стороны... Что-ж. Она очень хочет посмотреть на то, как Шепард спасал её, вытаскивал из Жнеца, а потом... потом возвращал к нормальной жизни в Медотсеке 'Нормандии'. Да, Явик предупредил её, что запись простирается вплоть до прошедших ходовых суток фрегата-прототипа... Тем ценнее будет возможность просмотреть всё записанное в любом порядке потом — и до Цитадели, и после Цитадели. А сейчас... Сейчас она хочет вернуться на Жнеца. За несколько минут до появления в 'каюте' группы Шепарда.

Пальцы Бенезии чуть сильнее сжали кристалл. И... всё получилось. Сознание матриарха азари захлестнула проекция высочайшего качества. Не надо было двигаться, вокруг в мельчайших деталях предстала та самая каюта... Жнец шёл к Идену. Теперь матриарх об этом знала, а тогда... тогда вряд ли точно и полно догадывалась, только догадывалась, что 'креветка' идёт к какой-то планете. Неточная догадка, Жнец слишком многое скрывал и таил...

Она увидела себя саму, сломанной куклой лежащую на стене, ставшей полом, потому что Жнец завалился на бок, точнее, его... уронили-уложили. Да, сложно сейчас воспринимать такое, зная, что было за пределами оболочки 'креветки'. Но в том-то и состоит изрядная ценность записи, сделанной Явиком. Бенезия осторожно обошла 'каюту', теперь она видела Сарена, тоже лежащего без движения, явно потерявшего сознание. Она подошла к самой себе, склонилась. Да... Так она и представляла себе этот момент. Шепард не живоописал ей детали, но... как-то ведь он дал возможность ей понять поточнее, как было дело. Бенезия теперь видела и чувствовала, что и состояние азари и состояние турианца с каждой минутой ухудшалось.

На пороге появились члены группы высадки 'Нормандии'. Бенезия обернулась, увидела Шепарда и восхитилась его собранностью, деловитостью и уверенностью.

Капитан спецназа сразу позаботился о том, чтобы все входы в 'каюту' оказались под прицелами штурмовых винтовок двух полисменов, а сам вместе с капралом Дженкинсом склонился над азари-матриархом.

Бенезия теперь не только видела, но и слышала очень многое. Теперь она могла видеть полную детальную хронологически точную последовательность.

Дженкинс был впечатлён возрастом найденной пострадавшей азари. 'Привыкайте, Ричард. Теперь это — часть нашей с вами работы'. Да, так Шепард и сказал вслух. А потом... потом зафиксировал шинами левое предплечье и правую голень азари, не забыв смазать раны дополнительным слоем панацелина. Затем Джон занялся турианцем.

Бенезия смотрела на происходящее и не верила, что это оказалось возможным не только увидеть, но и почувствовать. Она... Да, смотрела со стороны и в то же время была рядом, буквально в нескольких шагах. Нормандовцы быстро оказали помощь Сарену.

Шепард вернулся к азари, осторожно взял её на руки, попросил коллег пойти первыми. Бенезия видела, как её и Сарена вынесли из корпуса Жнеца, разместили в челноке, уложили навзничь на две скамейки. Члены группы высадки стояли всю дорогу до фрегата.

В ангаре 'Нормандии' Бенезия увидела вошедшую в салон челнока Карин и восхитилась тому, как она быстро и чётко сняла медицинскую информацию и попросила доставить пострадавших в Медотсек. Чаквас была абсолютно уверена в том, что никаких словесных уточнений ей озвучивать не требуется — профессионалы-сокомандники сами сделают максимум возможного. Шепард мягко подхватил бесчувственную азари на руки и первым сошёл на плиты корабельного ангара.

В Медотсеке Чаквас подождала, пока члены группы высадки разместят азари и турианца на медицинских кроватях и одним взглядом — только взглядом — приказала всем покинуть помещение Медотсека.

Чаквас поблагодарила Джона за то, что он мягко 'транспортировал' пострадавшую азари в Медотсек и правильно и быстро оказал всю необходимую первую помощь.

Бенезия переводила взгляд с себя самой, лежащей на медицинской кровати на Шепарда, погружённого в изучение собранной автоматикой Медотсека совокупности медицинских данных, убедительно доказывающих, что азари пострадала в более значительной степени. И дивилась тому, что теперь может видеть это всё в динамике и одновременно — в мельчайших деталях. Она может видеть это и с точки зрения Карин, и с точки зрения Шепарда, и с точки зрения себя самой, распростёртой навзничь на медицинской кровати. Теперь она видит всё, чувствует всё и, хочется верить, понимает всё. Это... Потрясающая картина, технология, позволяющая поднять документальность фиксации информации на ныне недосягаемую высоту. Явик сделал это для выжившей матриарха азари, потратил несколько часов своего времени, отвлёкся от выполнения задач, включённых в оперативный график.

Богиня, он что, считает, что его раса виновна единолично в страданиях азари? И теперь пытается, а точнее — стремится хоть как-то загладить свою вину? Наверное, так оно и есть, но... Протеанин, оставшийся 'на свету' предельно конкретен и чёток в своём личном покаянии. Личном! Он знает, понимает и чувствует вину своей расы и стремится помочь любой азари, в данном случае — азари-матриарху. Если это увидит Лиара, а она, думается, обязательно это увидит, должна увидеть, ведь тогда... тогда Явик будет малодоступен или вообще недоступен для прямого непосредственного общения... Лиара будет впечатлена... Должно быть, она поймёт о протеанах слишком многое. Поймёт, насколько детскими, насколько несовершенными были её писания о протеанах.

Ей будет очень сложно 'согласоваться' с реальным, живым протеанином и эта запись... должна помочь ей, молодой азари... адаптироваться к необходимой и достаточной, требуемой высоте понимания Старшей Расы. Это — трудно, сложно, даже горько и больно, но... Необходимо. Если же Лиара влюбится в Шепарда, а она вполне может в него влюбиться, пусть и руководствуясь поведенческой логикой и правилами приличий. То... Эта запись, обладающая гигантской степенью пластичности и в то же время — непререкаемой документальностью... Поможет ей глубже, точнее, полнее понять, кто же такой Джон Шепард.

Бенезия слышала, как Карин честно и точно 'расписалась' перед Шепардом в своём бессилии. Как Шепард обретал настройку 'Струны', конечно же, не боевую.

Джон... не стал лишать Чаквас права проявить высочайший профессионализм и компетентность. Он сразу сказал, что психосферы обоих пострадавших разумных органиков должны обрести возможность регенерировать, справиться с оставшимися проблемами самостоятельно.

Бенезия отчётливо видела, как Шепард скользнул взглядом по телу лежавшей навзничь пожилой азари и сконцентрировался на её лице. Матриарх видела, как Джон освобождает разум и суть азари от зацепок, обеспечивающих Жнецу возможность гарантированно прямого управления личностью и телом религиозного лидера расы синекожих красоток. Чувствовалось, что Шепард предельно сконцентрирован.

Такой детальности, точности, чёткости и полноты не могли дать никакие, даже самые полные 'объятия разумов'.

Мягкий негромкий голос Шепарда: 'Карин, просмотрите показатели. С ней я закончил' заставил Бенезию прослезиться. А когда Джон сказал: 'Надеюсь, что это ей поможет...', матриарх азари почувствовала, как слёзы самой искренней благодарности, густо смешанной с восхищением, хлынули из глаз. И их не хотелось сдерживать. Хорошо, что в своём салоне она одна...

Явик не стал обрезать и фрагментировать запись. Азари видела, как Шепард работает над психосферой турианца и остро понимала, что Сарен обязан Джону в гораздо большей степени, чем она, матриарх. Неудивительно, что турианец-Спектр, широко известный своей легендарной жестокостью, принял решение остаться на борту 'Нормандии'. И согласился с перспективой стать рядовым бойцом-стрелком в группе высадки, если Советники измыслят что-то вроде оснований для лишения его статуса сотрудника Спецкорпуса тактической разведки.

Карин... Она тоже работала. Действовала. Наблюдала и не вмешивалась в то, чем был занят Шепард. Да, если бы не Джон. Артериус бы не смог освободиться от влияния Жнеца столь полно. Теперь Бенезия чётко и полно понимала, знала, почему Сарен несколько раз её душил. И всё же оставил в живых. Если бы Жнец захотел... Сарен бы не смог воспротивиться. И — удушил матриарха азари очень быстро и... качественно.

Бенезия услышала слова Карин: 'Джон... Вы сами не представляете, чем владеете', а затем — ответ Шепарда: 'Может быть, Карин, может быть'. Увидела глаза Чаквас, смотревшей на старпома, почувствовала лучащиеся из них доброту и участие. И, едва Андерсон сказал: 'Хорошо, Джон. Спасибо вам. У вас появились разумные, обязанные вам жизнью. И свободой', расплакалась, закрыв лицо руками.

'Картинка' тут же заморозилась.

Бенезия опустилась в кресло, не опуская рук. Сама не понимала тогда, как смогла так удобно и быстро усесться. Детальность, полнота... зашкаливали. Чувства, эмоции, забурлили с новой силой. Понимание... возросло скачкообразно. Это было так волнительно и в то же время приятно. Проявляло такие глубины понимания происшедшего, что многоопытная пожилая азари потерялась и знала, что эта потерянность... Важна, необходима и... целительна.

Сколько времени она проплакала — матриарх не знала. Ей было всё равно. Она вспоминала старые, уже известные ей детали происшедшего. Находила новые, совмещала, соединяла и растворялась в понимании, в благодарности Карин и Джону.

Теперь она с особой силой понимала, почему Дженкинс с таким благоговением, почти шёпотом рассказывал своим коллегам о том, как летел в челноке рядом с капитаном Шепардом, видел полуприкрытые веки утомлённых глаз капитана. Видел его строгое, сосредоточенное лицо и молил всех известных ему богов, чтобы его, капрала Дженкинса, не перевели на другой корабль, под начало другого командира десантного экипажа. Слушатели кивали и слушали рассказ со всем вниманием и пониманием. Дженкинс говорил от сердца, открыто, честно. Вот она, причина его честности и открытости: то, что совершил Шепард, вряд ли мог совершить кто-нибудь ещё.

Достав платок и промокнув заплаканные глаза, Бенезия удивилась, ощутив зажатый между пальцами правой руки кристалл. Он каким-то неведомым образом приклеился к боковым поверхностям указательного и среднего пальцев. И совсем не мешал плакать...

Явик столь многое предусмотрел. Если он действительно загнал в кристалл всю информацию от момента ухода Лиары до событий последних прошедших ходовых суток... Это просто гигантский объём. Который поможет Бенезии усилиться, сделать немало важного и полезного...

Явик сделал Бенезии роскошный подарок. Точнее — дар. И этим даром надо будет воспользоваться в полной мере.

Матриарх успокаивалась, осознавая, сколько всего интересного, важного, полезного скрыто в этом, с виду — совершенно обычном кристалле памяти. Этот носитель займёт почётное место рядом с укладкой, где хранятся другие кристаллы памяти. С информацией о протеанах. Пожалуй, теперь надо будет сначала изучить эти материалы. Максимально полно, внимательно и вдумчиво. А потом... Используя данные этого уникального носителя... Написать книгу об индоктринационном воздействии. С позиции разумного органика, на себе ощутившего всю губительность и сложность, а также эффективность этого оружия Жнецов. Если в этом кристалле действительно скрыта восстановленная из её личной долговременной памяти информация обо всём, что случилось с момента первой встречи с Сареном — агентом Жнеца-наблюдателя. То... Эта информация не должна пропасть. Она должна стать основой горькой, тяжёлой и сложной книги.

Да, далеко не сразу эта книга обретёт окончательный вид. Начать придётся... издалека, что-ли. Написав что-то вроде 'записок о происшедшем'. Похоже, у неё, пожилой азари, появился новый, важный смысл жизни, определяющий её судьбу на ближайшие несколько лет. Да, 'Нормандия' уйдёт с Тессии. Уйдёт в длительный и сложный полёт. Уйдёт, соединив Бенезию, Этиту и Лиару в крепкую семью, где есть папа, мама и их любимый ребёнок. Этита продолжит действовать на своих 'фронтах', а у Бенезии появился свой 'фронт' и — не один. Несколько 'фронтов'.

Даже трудно сразу представить, что теперь она может просмотреть свою жизнь детально — день за днём, час за часом, минута за минутой. Да, разумным органикам свойственно вспоминать прошлое, но редко когда, по самым разным причинам, они могут вспомнить минувшее столь точно, полно и чётко. А ей, матриарху азари, благодаря Явику это — удастся. Пусть и не вся многостолетняя жизнь, но, безусловно, один из важнейших её периодов.

Явик делом доказал совершенство и высоту своей расы. Он... он искупил вину протеан перед азари. Пусть не перед всеми синекожими красотками — живущими и уже ушедшими. Но — перед матриархом азари — точно искупил. А потом... Потом искупление вины протеан перед азари признает и Лиара. Этита... Тоже признает. Пусть не сразу, но — признает. В этом у Бенезии сейчас не было никаких сомнений.

В кристалле, конечно же, содержится детальная информация и о встречах матриарха с Чаквас, и о встречах Бенезии с Джоном, и о встречах с иденцами. Терабайты, гигабайты информации, петабайты. Явик... Если он в очередной совершил не чудо, то, безусловно, что-то очень-очень близкое к чуду. Персональному, точному, личному чуду.

'Картинка' в сознании стала меркнуть. Несколько минут — и пожилая азари ощутила себя... отоспавшейся и отдохнувшей. А главное — успокоенной. Это было столь неожиданно и приятно, что Бенезия улыбнулась. Спокойной и полной мудрой улыбкой. Сама для себя улыбнулась. Если это и был фильм о возвращении её к нормальной, обычной жизни, то за такой фильм надо было дать все существующие сейчас в галактике кинематографические премии в любых номинациях. Раса протеан, овладевшая иннусанонскими технологиями передачи и хранения гигантских объёмов информации, построившая и разместившая в Галактике десятки Маяков, смогла не замкнуться на вере во всемогущество техники. И развила до очень заметных высот искусство владения памятью и сознанием органических разумных существ.

Слёзы высохли. Бенезия встала, не ощущая ожидаемой слабости, разбитости и раскоординированности движений. Да, не было пружинистости, не было молодой резкости и чёткости. Но... Матриарх неспешно подошла к шкафу, открыла створку, достала укладку и вложила в одно из отделений кристалл. Холод его граней стал привычным, обычным. Столь дорогой подарок, дар... Надо обязательно, пусть только словесно, поблагодарить Явика. Он... поймёт.

Шагнув к рабочему столу, Бенезия достала из тумбы укладку, подаренную Явиком. Открыла крышку, провела пальцами по кристаллам. Столько информации о протеанах. Новейшей, точной, ценной. А главное — ещё много дней, как же остро хочется верить, что очень много дней у неё, пожилой азари, будет немало возможностей пообщаться с Явиком. Реальным, настоящим протеанином.

Надо будет запомнить очень многое. Ведь Лиара... Она будет задавать маме десятки и сотни вопросов о протеанах даже тогда, когда 'Нормандия' уйдёт с Тессии, отправится в свой длительный и трудный полёт. Надо знать, надо понимать очень полно и чётко то, что и как следует говорить дочери.

Вынув из ячеек несколько кристаллов, Бенезия вставила их в накопитель читального аппарата. Пододвинула к столу кресло, включила настольный инструментрон, взглянула на засветившуюся широкую полную виртуальную клавиатуру. Усмехнулась и, опустившись в кресло, надавила несколько сенсоров. Надо изучать материалы о протеанах. А затем — переходить к написанию 'записок о происшедшем'.

Бенезия. Изучение материалов о протеанах, переданных Явиком. Осознание

'Нет. Нельзя вот так сразу, с места в карьер говорить о протеанах то, что известно только мне и, в чуть меньшей степени — другим нормандовцам. Да, сейчас уже ясно, что в Экстранете за несколько суток появилось немало материалов о протеанах — интерес к этой расе возрос скачкообразно, но... Надо опираться на то, что уже известно, надо писать, начиная с азов, с того, что уже могли прочитать много-много раньше. Конечно, придётся ориентироваться и на писания Лиары, но... Вряд ли удастся обойтись без адресации к ним...'

Так думала матриарх Бенезия, открывая на экране инструментрона новые и новые окна с текстами 'заметок по поводу'. Некоторое время — считаные часы — она потратила на написание этих заметок. Работалось легко, свободно. Нельзя было сказать, что текст 'шёл' на полном автомате. Но... его, по меньшей мере, не приходилось 'вымучивать'.

Работы, как понимала азари, хватит на многие дни, возможно — до самой Тессии. Придётся распределить время, ведь нельзя забывать о биотических и стрелковых тренировках, о разговорах с Чаквас, об общении — обязательно многоплановом и очень тесном — с Джоном, о помощи другим нормандовцам. Нельзя забывать о работе, которую предстоит выполнять на Цитадели. Да, да, на Цитадели ей тоже предстоит работать, а не просто сидеть на 'Нормандии'. А там... там встреча с Лиарой и возвращение с дочерью на Тессию, где предстоит встретиться с Этитой. Вот так складывается, что и Бенезия и Лиара встретятся с Мятежным Матриархом после долгой разлуки.

Многое поменяется. Или — должно поменяться. Впереди — вторжение Жнецов, впереди — противостояние с ними. И только потом — победа над этими 'креветками' и их приспешниками. Трудно называть их сторонниками или сподвижниками. Для разумных органиков они — только приспешники Жнецов. Филологам и лингвистам придётся заткнуться и оставить терминологические и теоретические споры о допустимости такого употребления слов в прошлом. Многое меняется. Слишком многое.

Да, Явик оказался мудр. Он собрал почти все 'профильные' материалы, которые к настоящему времени были в ходу в Экстранете. Люди, действующие в большом Космосе три десятка лет, ключевые расы Цикла — азари, саларианцы, турианцы, действующие более трёх тысяч лет подряд. Жнецы в который раз устроили геноцид высокоразвитой расы, считавшейся наиболее 'продвинутой' из всех когда-либо существовавших в галактике рас разумных органиков.

Об иннусанон нынешние расы современного Цикла знают ещё меньше, чем о протеанах. Явик... Он облегчил матриарху задачу и собрал, возможно, максимум информации о предшественниках протеан. Отметил так же, в своих 'заметках' в сопроводительном файле, что название расы произносится и пишется по-разному. Есть, конечно, достаточное сходство звучания и написания, но... Эти удвоенные 'эн'...

Много информации, которую можно по-разному использовать. В том числе — и в качестве 'стартовой площадки' для врабатывания...

Бенезия пролистнула в 'окнах' несколько страниц файлов. Если верить протеанину... А почему бы, собственно, не поверить ему? То... Иннусанон, как древняя, технологически развитая раса, существовали примерно сто двадцать семь тысяч лет назад. Да, сразу вспоминается отрезок длиной в пятьдесят тысяч лет и память услужливо напоминает, что протеане просуществовали всего пятьдесят — максимум шестьдесят тысяч лет. Не так уж и много поколений, учитывая продолжительность жизни большинства протеан, набирается, но разве в этом дело? Получается, что иннусанон тоже не превысили срок в пятьдесят-шестьдесят тысяч лет, ну, может быть, немного превысили, лет на двадцать-тридцать, если пользоваться человеческими стандартами хронологии.

Предварительный просмотр данных, собранных Явиком, позволял согласиться с тем, что инусаннон были ведущей расой своего цикла. Конечно же, иннусанон были не единственной расой разумных органиков, в этом у Бенезии не было ни малейших сомнений. Были и другие расы, но о них... сохранилось слишком мало достоверных сведений. Все разумные органики уничтожались Жнецами слишком надёжно. Протеане нашли только остатки цивилизации иннусанон, открыли для себя немногие сохранившиеся более-менее полно их технологии. На этих остатках протеане построили своё технологическое, техническое и социальное могущество. На остатках...

Бенезия задумалась. Расфокусировала взгляд. Благодаря Ингвару Темпке и его коллегам матриарх знала, что азари — и не только они — осуществляли проект 'Капсула Времени'. Общее, можно сказать, межрасовое название. Пытались синекожие красавицы сохранить для будущих преемников хоть что-нибудь ценное из своих достижений. И из того, что передали им протеане, конечно.

Да, Матриархат категорически отказывался признавать именно протеан учителями азарийской расы. Ну не были готовы чиновники осуществлять необходимую работу в авральном режиме, не были готовы! Ленились, медлили. Потому... косо смотрели на потуги Лиары представить протеан сильнейшей, лучшей расой прошлого Цикла.

Далеко не всем нынешним разумным органикам нравится измерять огромные, многостолетние периоды истории, используя слово 'Цикл'. У каждой расы есть свои обозначения для таких значительных отрезков времени, но... 'Если радость на всех одна, на всех и беда одна'.

Отличалась ли жизнь иннусанонцев от жизни протеан? Да, кое-в-чём отличалась, а кое-в-чём была весьма сходна. Так всегда бывает. Иннусанонцы тоже воевали, мирились, соперничали. Боялись застыть, впасть в спячку, боялись потерять темп.

Явик предоставил матриарху немало данных о войне иннусанонцев с расой Той'хан за планету Айнгана. Тогда... если верить данным, собранным протеанином, планета была сильно загрязнена нулевым элементом. Не могло ли подобное случиться и с Тессией, ведь общеизвестно, насколько высока концентрация нулевого элемента в коре материнской планеты азари? Почему нет? Тессия тоже могла стать ареной противостояния иннусанонцев с какой-нибудь другой расой.

Иннусанонцы, как теперь знала Бенезия, были запечатлены и в записи-предупреждении, хранящейся в протеанском Маяке на Иден-Прайм. Была эта запись, конечно же, и в других Маяках, в том числе и тех, которые уже успели забрать себе Советники Цитадели... И ведь молчали Советнички... Намертво, могильно молчали. Явик, готовя совокупность материалов, не скрыл от Бенезии того, что в записи, созданной протеанами, фактически показано разрушение Жнецами цивилизации иннусанонцев, а не протеан.

Внешность иннусанонцев для Явика тоже не была тайной. Кроме видения из записи-предупреждения, оказывается, существовали и некие статуи... Трудно вот так сразу, однозначно указать, что эти статуи изображали именно иннусанонцев. Возможно, те разумные органики, которые видели эти статуи, не могли точно определить, кто же запечатлён в них... Да, это — разумные органики очень странного вида. Вряд ли у всех или у многих нынешних разумных органиков сейчас есть основания заявлять, что эти статуи запечатлели именно иннусанонцев.

Протеане поняли опасность Жнецов... Да, слишком поздно поняли. Значит, иннусанонцы тоже сумели донести до своих, можно сказать, наследников то, как им, их предкам, пришлось погибнуть. Некую запись в устройстве хранения и воспроизведения информации, подобном протеанским Маякам? Вполне, вполне возможно.

Если иннусанонцы были технологически-лидирующей расой... Статуи, изображавшие их, должны были быть найдены протеанами на многих планетах. Наверное, они и были найдены. Конечно, далеко не в том количестве, в каком эти статуи существовали в эпоху всевластия иннусанон. Ведь во время Жатвы Жнецы не церемонились ни с разумными органиками, ни с созданной ими инфраструктурой и памятниками культуры. Потом, когда Жнецы явились уничтожать протеан. Тогда количество известных статуй, запечатлевших иннусанонцев, закономерно сократилось до минимума.

Явик собрал максимум информации о статуях, записал немало снимков, изображавших иннусанонцев. Судя по ним, иннусанон были сухощавыми, высокими гуманоидами, обладавшими непропорционально длинными конечностями с четырьмя пальцами. Шея изогнута вперёд и тоже несколько вытянута, на голове — отростки, свисающие подобно бороде и достигающие в длину трети собственного роста иннусанонцев. Если приглядеться, то, кажется, что грудная клетка иннусанонца также сплетена из таких отростков и отростки бороды тоже сращены с ними. Что и уточнять-то особо, несколько жутковатое зрелище, непривычное ни для азари, ни для людей, но ведь должны же предшественники протеан существенно отличаться от своих потомков по внешнему виду? Так ведь зачастую и бывает даже в пределах одного поколения разумных органиков — кто-то, к примеру, сухощав, а кто-то бородат и толст. Хотя... всё это условно, но важно одно — отличия во внешности могут быть достаточно серьёзными.

Вряд ли большинство нынешних разумных органиков очень уж заинтересуются иннусанонцами. Слишком древняя это раса и... слишком непонятная. Протеане... как ни парадоксально, гораздо ближе.

Теперь материалы о протеанах в Экстранете не лежат мёртвым грузом. Они дополняются, изучаются, подвергаются анализу, критике. Да, да, критике, потому что теперь есть материалы — и много — об общении нынешних разумных органиков многих рас — не только землян — с совершенно реальным протеанином. Многое, очень многое совпало. И потому ни у кого из комментаторов и авторов статей нет сомнений, что протеан уже нельзя считать погибшей или уничтоженной расой. Выжил протеанин Явик, значит, протеане выжили. Сила и мощь, подготовленность и совершенство Явика не подвергаются теперь никаким аргументированным сомнениям. Да, на уровне эмоций есть попытки принизить протеан, но... Слишком хорошо понятно, что протеанин может дотянуться до любого такого комментатора, потому те, кто рискует отозваться о протеанах уничижительно, опасаются, как говорят земляне, 'борзеть'.

Явик. Ему так не хочется верить в то, что значительная часть пропавших во время противостояния со Жнецами 'без вести' соплеменников были преобразованы в нынешних Коллекционеров. Да, он пробыл в криостазисе больше пятидесяти тысяч лет, очнулся — и вокруг увидел и почувствовал слишком много нового, непонятного и неприятного.

Если Коллекционеры — действительно бывшие протеане. То... Явику, да и нормандовцам тоже придётся заняться и этой расой. Геноцид, устроенный Жнецами, оказался слишком изощрённым — далеко не каждый современный Бенезии разумный органик любой расы смог бы заставить себя хотя бы попытаться осмыслить масштабность этого уничтожения и его... многоплановость.

Да, на момент прихода Жнецов в галактику протеане считались одной из самых развитых рас разумных органиков. Поневоле поверишь в то, что 'креветки' срезали урожай на пике его... сочности? Можно ведь и так определить.

Протеане прошли большой путь. Большинство исследователей, пытавшихся подступиться к протеанской проблематике до Лиары, в один голос признавали, что о происхождении расы протеан известно ничтожно мало. Лиара немного продвинулась в этом вопросе вперёд и вглубь, но... Не раз и не два Бенезия, бывало, пеняла дочери устно и письменно на чрезмерную эмоциональность стиля статей и чувственность изложения вполне научных фактов и предположений. Бесполезно.

А что ещё желать от девы-азари? Возраст — слишком маленький, опыта жизни — почти никакого. Много ли его приобретёшь, этого опыта, если проводить всё время с ридерами и инструментронами в обнимку? Вот и получается: 'у меня нет точных доказательств, но я знаю, что права'. Именно так написала Лиара в одной из своих статей, вызвавшей шквал негативных отзывов и комментариев в Экстранете.

Сейчас, конечно, благодаря тем разумным органикам, кто встречался непосредственно с Явиком и общался с ним, в том числе и с помощью мыслеобразов, о протеанах судят гораздо более взвешенно и точно и чётко, да и о происхождении протеан известно, пусть чуть-чуть, но больше, чем раньше. Если уж члены иденской 'четвёрки' знают, что родные планеты протеан распылены... В том числе ведь и по этой причине очень долгое время расположение материнской планеты протеан являлось неустановленным.

Любят разумные органики себе жизнь облегчать: если раса, то должна, кровь из носу, иметь только единственную, одну-одну единственную материнскую планету. А протеане имели их аж четыре и были прекрасны и могущественны.

Явик многое поведал о том, как возникла и формировалась протеанская цивилизация. Теперь гораздо легче и точнее, к примеру, можно подсчитать, сколь долго она просуществовала. Да, конечно же, сами протеане могут и ошибаться и, точнее, заблуждаться относительно того, когда именно на планетах возникли первые разумные органики, принявшие самоназвание протеан. Ясно же, что поскольку протеане живут минимум пять-шесть тысяч лет, то... нет ничего удивительного в том, что одно из протеанских коммуникационных устройств, обнаруженное нынешними разумными органиками на планете Фел Прайм, по результатам очень серьёзных исследований было датировано отметкой в семьдесят тысяч лет... Хотя... всё относительно.

Бенезия читала тексты в 'окнах', изредка набирала тексты своих 'заметок' в отдельном 'окне', задумывалась, прихлёбывала травяной настой из большой, почти литровой полупрозрачной кружки.

Протеане, оказывается, тоже не слишком интересовались предшественниками. Во всяком случае, на своих родных планетах они их следы не искали очень уж настойчиво. Потому, как и написал Явик в сопроводительном файле в одном из просмотренных матриархом накопителей информации, протеане обнаружили останки цивилизации иннусанон только после того, как вышли в открытый космос.

М-да, оказывается, следовало покинуть скорлупу атмосферного щита своей материнской планеты, чтобы понять, что твоя цивилизация, твоя раса — не пуп мироздания а 'одна из'. Только исследовав другие планеты своей звёздной системы, протеане, потратившие на это действо, по всей вероятности, не один десяток лет, обнаружили руины городов иннусанон. Смогли понять язык иннусанонцев, отыскать ключ к информации о секрете эффекта массы. И, конечно же, разработать сверхсветовой двигатель, позволивший протеанам покинуть свою материнскую звёздную систему. Выйти за её пределы и расширить своё представление о галактике. Почти так же действовала, в общем-то, любая из известных Бенезии раса разумных органиков. С вариациями, конечно, куда же без них.

Протеане нашли ретрансляторы, которые привели их к Цитадели — огромной космической станции, ставшей политическим и культурным центром их цивилизации.

Встав с кресла, Бенезия прошлась по полутёмному салону — сначала по диагоналям из угла в угол, потом — по периметру, вдоль стен. Она думала о похожести путей развития цивилизаций разумных органиков. Вот и протеане, оказывается, нашли ретрансляторы, воспользовались ими, потом неминуемо пришли к Цитадели и... успокоились на этом, посчитав, что пользуясь ретрансляторами, вполне можно больше не напрягаться, не искать им замену. А Цитадель... Вполне подходит на роль столицы. Нечего искать что-то другое.

Лёгкая гримаса горького неудовольствия исказила лицо Бенезии. Слишком всё похоже. Получается, что... либо Жнецы, либо те существа... пока их можно обозначить так, кто стоял за Жнецами и являлся кукловодами для 'креветок', вмешались в эволюцию множества рас слишком глубоко и... искусно. Да, да, искусно. Кто-то ведь посчитает вполне нормальным то, что рано или поздно любая раса разумных органиков находит ретрансляторы и, путешествуя по их сети, неминуемо приходит к центру паутины — Цитадели.

Да, ситуация явно 'выстроена' так, что шарахнуться в сторону, уйти далеко от магистрали — не получится. Такое... Такое может быть, только если кукловоды сами правили галактикой слишком долго. Слишком долго для того, чтобы изучить стандарты поведения и реагирования разумных существ — хоть органических, хоть синтетических — на определённые ситуации.

Это уже не естественная эволюция, это эволюция подкорректированная и потому — искусственная. Похоже на офлажкованный путь через трясину... Не каждый решится сойти с тропы. Вот и не сходили.

Есть и другой момент... Жнец, прибывший на Иден-Прайм, использовал гетов. Полумашина, полусинтет-полуорганик использовала чистых синтетов, как-то сумев перепрограммировать их. Может, индоктринировать? Что-ж, это предположение выглядит достаточно приемлемым. Почему-бы Жнецу не перепрограммировать синтетов, да к тому же чистых? Жнец — универсал, он оказался способен подчинить себе, своим потребностям, своим нуждам, не только двух органиков — азари и турианца, но и синтетов — гетов... Наверное, он подчинил их ещё быстрее и полнее. Использование гетов Жнецом... Выглядит весьма опасным. Особенно если учесть, что в самом начале своей истории протеане столкнулись с опасностью, которую представлял именно машинный разум, восставший против них. К сожалению...

То ли Явик не стал передавать матриарху всю информацию по этому периоду протеанской истории, то ли ещё почему-то, но... Не слишком понятно, действительно ли этот машинный разум восстал против протеан-органиков.

Если... Если Жнецы приходят в Галактику только тогда, когда между органиками и синтетами разворачивается полномасштабный конфликт, то почему Жнецы не явились сразу, как протеане, в самом начале своей расовой истории, столкнулись с синтетами-оппонентами? Так ли уж важно, были ли эти синтеты порождены протеанами или нет? В любом случае органикам пришлось бы воевать с синтетами для того, чтобы выжить самим. Шепард был прав, когда утверждал, что машину органик может победить только в одном случае — 'выложившись' по полной.

Протеане, вступив в конфликт с синтетами, быстро, может быть только по космическим меркам, пришли к выводу, что можно победить только если объединить под своим правлением всю органическую разумную жизнь в Галактике. Получается, что протеане, выйдя к Цитадели и поселившись на ней, к тому времени или уже после освоения Цитадели вошли в контакт как минимум с несколькими расами разумных органиков. Если же исследование пространства галактики после заселения Цитадели было продолжено, а оно, безусловно, было продолжено, то число этих разумных рас, с которыми протеанам, как минимум, удалось договориться о каком-либо сотрудничестве и добрососедстве, должно было нарастать едва ли не в геометрической прогрессии.

Наверное, протеане активировали ретрансляторы, как любят выражаться земляне, 'пачками', десятками как минимум, распространяя своё влияние по галактике в геометрической прогрессии. Трудно представить себе, что протеане везде и всегда полагались только на ручное управление, на механические, полуавтоматические системы управления, связи и обеспечения. Возможности разумных органиков изначально невелики, их нужно развивать, но... Лень. Многоплановый, сложный ограничитель скорости и полноты совершенствования.

Другие разумные расы, с которыми вступали в контакт протеане, тоже, вероятнее всего, так или иначе, но переходили от систем, основанных на ручном управлении, к полуавтоматам и затем — к программным и интеллектуальным автоматам. Опять — схожесть пути развития и совершенствования. Опять. Снова — рамки, по сравнению с которыми ретрансляторы, замкнутые на Цитадель, не выглядят самыми страшными и грозными. Правильно говорят мудрые разных рас: самая эффективная власть — та, которую не замечают.

Конечно же, в ходе конфликта с синтетами далеко не все разумные органики, принадлежащие к другим расам, сразу и быстро встали на сторону протеан. Были и колеблющиеся и те, кто категорически отказался сотрудничать с протеанами. Как доказывают переданные Явиком материалы, от атак синтетов страдали не только протеане, но именно протеанам удалось объединить под своим руководством большинство других рас разумных органиков.

Была ли эта власть протеан абсолютной? Нет, не была. Изученные Бенезией пусть и весьма обзорно материалы доказывали, что протеане противостояли синтетам очень долго, столетиями, может быть — даже тысячелетиями. Хронология она ведь тоже не абсолютна. У каждой расы она — своя. Даже в пределах культуры одной расы существуют разные хронологии. Протеане не только воевали с синтетами, они изучали другие расы, влияли на них, учились ими руководить быстро, эффективно и полно. Иначе невозможно было достичь нужной степени объединения, чтобы, наконец, одержать над синтетами победу.

В конечном итоге, как поняла Бенезия, прочтя соответствующие части текстовых файлов из кристаллов памяти, переданных ей Явиком, синтеты были побеждены органиками. Война закончилась победой органического разума над синтетическим. И, как доказывали те же тексты, на этом сложности и трудности не закончились.

Инерция противостояния, инерция выбора. Легко ловить рыбку в мутной воде, хотя для этого тоже нужен свой особый талант. Многие были недовольны тем, что война, многое прощавшая, на многое закрывавшая глаза, многое списывавшая, закончилась. Потому, конечно, как и указывал Явик в сопроводительных файлах-'записках', брожение не успокоилось.

Разумные органики, соглашавшиеся с лидерством и верховенством протеан во время противостояния органиков и синтетов, теперь далеко не всегда воспринимали силу и мощь протеан как добро и норматив.

Трудно сразу обозначить момент окончания войны. Да, есть официальная дата, даже некое официальное время окончания конфликта, противостояния — тоже присутствует. Протеане победили, объединив под своим руководством значительное число рас разумных органиков. И — оказались перед необходимостью раз за разом доказывать делом своё превосходство.

Любая разумная органическая раса вне зависимости от степени могущества и развитости могла, как доказывали материалы, переданные матриарху Явиком, бросить вызов протеанам. Роскошно-богатые исторические хроники, тексты которых содержались в файлах кристаллов памяти, доказывали со всей определённостью, что протеане сделали всё, чтобы остаться на вершине властной 'пирамиды' надолго.

Сложно сказать, легко ли смирились бы протеане с потерей власти, но ведь... Никто не мешал бы им попытаться вернуться к рычагам управления. Протеане поступили мудрее — они сделали всё, чтобы стать сильнейшей, самой развитой расой своего Цикла. Они не почивали на лаврах, они работали круглосуточно и круглогодично, потому им удалось то, что удавалось немногим — став доминирующей расой своего цикла, протеане объединили всю галактику в единую империю, состоящую из множества подданных, которые в итоге стали называть себя протеанами.

Да, в материалах, переданных Явиком, были указаны и самоназвания подчинённых протеанам рас, но... Наверное, всё же осуществлялся некий процесс массовой многоуровневой унификации. Разнообразие уступало место единству. Не-протеане стали не только называть себя чисто механически протеанами, они перенимали культуру и обычаи своих... завоевателей?! Да, в какой-то мере — и завоевателей. Потому что протеане непрерывно учились и потому — совершенствовались, а не стояли на месте. Их культура и обычаи вбирали в себя лучшее и приемлемейшее из всего богатейшего спектра культур и обычаев других рас разумных органиков, а победить такую расу, способную безопасно и успешно для самой себя аккумулировать такое культурное разнообразие — почти невозможно или... невероятно сложно.

Потому стремление к унификации... Да, оно наличествовало, имело место, но... С другой стороны — какая тут унификация, если протеане не боялись заимствовать в свою культуру достижения многих других расовых культур? Они ведь не замыкались сами на себя, не боялись взаимовлияния или постороннего влияния, совершенствовались, усиливались. Если это и унификация, то — достаточно сложная и её трудно однозначно назвать вредной.

Бенезия вернулась за стол, перечитала открытые в окнах экрана настольного инструментрона тексты, написала несколько абзацев заметок, задумалась, расфокусировав взгляд. На какое-то время стремление к унификации протеанам помогло. Тем более что полной унификации достичь было чрезвычайно трудно — протеане продолжали исследовать галактику, открывали всё новые и новые разумные органические расы, с некоторыми — вступали в контакт, за очень многими — только наблюдали, но не вмешивались и не проявляли своего присутствия, на некоторых влияли — скрыто или открыто. Война с синтетами, известная как война Метакона, уходила в прошлое, на её место выходила проблема взаимодействия протеан с самыми молодыми, находившимися на стадии младенчества разумными органическими расами.

Протеане, оказывается, наблюдали за азари, турианцами, саларианцами, людьми, кварианцами, ханарами. Их аванпосты на материнских — и не только на материнских — планетах этих и многих других рас собирали немало разнопрофильной информации. Протеане способствовали развитию рас, показавших свой потенциал. И планировали в будущем присоединить их к империи. Конечно же, ненасильственно. Во всяком случае, так предполагалось. А как было бы на практике? Кто знает...

Жнецы, возможно, помедлили, не стали приходить в Галактику тогда, когда в ней гремели сражения органиков с синтетиками. Если бы 'креветки' появились тогда... Смертный приговор разумной органической жизни был бы подписан и приведён в исполнение в самые короткие сроки. Но, вероятнее всего, Жнецы, уверенные в своём превосходстве, в своей силе, решили дать возможность протеанам... потрепыхаться? Именно так — потрепыхаться. Какая разница, когда приходить, если Жатва будет осуществлена и её ожидаемые и необходимые результаты будут достигнуты?

Явик не скрыл от Бенезии и то, что победа в войне Метакона породила достаточно слепую веру в превосходство органиков над синтетами. Вопрос стоял не о сотрудничестве первых со вторыми или вторых с первыми, вопрос стоял о том, что органики оказались лучше синтетиков, потому...

В этом крылась самая большая ошибка, допущенная и протеанами и теми, кто только формально принял самоназвание верховной расы на себя. Хронология, конечно, противоречива, но, несмотря на изрядно продвинутые с момента победы над синтетами технологии, протеане были истреблены расой разумных полумашин всего лишь за две-четыре тысячи лет. Примерно сорок восемь тысяч лет тому назад. Плюс пять — шесть тысяч лет, учитывая разницу хронологических постоянных.

Бенезия теперь многое знала о том, как Жнецы попали в галактику через Цитадель, застав протеан врасплох и мгновенно уничтожив их правительство. Полумашины захватили контроль над космической станцией и через неё — над всеми остальными ретрансляторами. Связь и перевозки по всей Протеанской империи сразу были серьёзно нарушены, каждая звёздная система — фактически отрезана от всех других. Жнецы, к тому же, получили доступ к обширным данным протеан, хранившимся на Цитадели — унификация сыграла здесь самую негативную роль наряду с оказавшейся чрезмерной централизацией — и потому смогли отслеживать деятельность разумных органиков в любой части галактики.

Начались внутренние конфликты — пирамида управления и власти рушилась, нестабильность на местах возросла скачкообразно. Расы разумных органиков оказались дезориентированы, а Жнецы, учтя силу централизации, достигнутую протеанами, обратили её против разумных органиков любой атакованной расы. Поражение всех и любых разумных органиков стало только вопросом времени.

Как свидетельствовали полученные Бенезией от Явика материалы, протеане фактически вынуждены были начать постепенное, но неуклонное отступление. Планета за планетой, скопление за скоплением, туманность за туманностью. Да, было и такое, что целые населённые планеты приходилось отдавать врагу только для того, чтобы получить несколько суток — редко когда несколько декад — на перегруппировку оставшихся боеспособными подразделений. Жнецы равнодушно перемалывали мирное, почти безоружное население этих планет, фактически становящееся строительным материалом, количество 'креветок' росло, а протеане... сдавали позицию за позицией.

Развивающиеся виды — те самые молодые расы — оказались, закономерно, в числе самых последних кандидатов на уничтожение силами Жнецов. Протеане... они неминуемо серьёзно и существенно вмешались в их развитие, поэтому уровень, достигнутый этими развивающимися видами, часто вплотную приближался к опасной грани, пересечение которой означало гарантированное привлечение внимания Жнецов и затем — фактическое уничтожение расы.

После первого же нападения, точнее — первой атаки Жнецов на протеанские миры, протеане прекратили все исследования развивающихся видов, надеясь, что Жнецы сочтут эти виды слишком примитивными для Жатвы. Протеане, как теперь остро и горько понимала Бенезия, надеялись — а куда без надежды денешься-то, что некоторые из протеан сумеют пережить войну со Жнецами, уцелеть и потом объединят эти виды в новую империю.

Примитивные расы смогли, как оказалось, выжить и развиться дальше, но протеанам такой удачи, не выпало.

Матриарх прочла десятки страниц текстов о том, как одна из рас, денсорин, сумевшая в постижении науки продвинуться даже дальше протеан — и хорошо, что только науки — поверила в то, что Жнецов можно умилостивить, пожертвовав им своих детей. Такое было известно — имелись отдельные факты подобного поведения — и азари и многим другим расам, включая людей, но...

Бенезия, нервно вздрогнув, встала. Не сиделось... Она пятьдесят лет не общалась с дочерью. Пятьдесят лет! Разумному органику свойственно сравнивать любую новую информацию об окружающем мире с тем, что уже привычно или, по меньшей мере, хорошо знакомо.

Большую часть этих пятидесяти лет... Бенезия была марионеткой в руках Жнеца. Теперь у неё есть кристалл, на котором — информация о том, что и как она делала всё это время. Эти данные ещё ждут своего осмысления. Но... Сейчас матриарху азари было очень горько и больно даже попытаться себе представить ситуацию, когда для того, чтобы спастись, надо было отдать Жнецам... Лиару. Да, работа в Матриархате помогала 'абстрагироваться', но сейчас 'отстранение' срабатывало плохо.

Представив масштабы такой сдачи... Бенезия чуть не упала, едва дойдя до середины салона. Слабость острым стеком пронзила азари от макушки до пяток. Сдать врагам своих собственных детей — от младенцев до подростков?! Как тогда развиваться?! Как тогда продолжать существовать?! Ей, религиозному лидеру расы, трудно себе представить даже сейчас необходимость словесного обоснования такого шага, а каково было денсорин? Это — явно не однодневная акция. Недели, скорее всего месяцы. А ведь Жнецы не останавливали Жатву, они не ждали, не медлили. Они продолжали уничтожать другие расы разумных органиков, предоставив денсорин выбор. Если с позиций Жнецов это и был выбор, то у денсорин выбора фактически не было. Сдать Жнецам детей и подростков?

Каково ей, матриарху, было, когда дочь сама ушла и скрылась на десятки лет! Очень плохо ей было! А если бы Бенезии самой пришлось сдать Лиару в какой-нибудь жнецовский 'накопитель'. Свою единственную дочь! Потому что если бы Бенезия не сдала Жнецам свою дочь, вряд ли ей, религиозному лидеру расы, поверили бы последователи. Делом надо доказывать свою веру, делом! А тут... доказательство больше чем делом. Жизнью дочери! Ясно же, что Жнецы пленных не берут и Лиару ждала бы участь хаска или материала для производства пасты для строительства очередного Жнеца — маленького или большого — всё равно.

Выбор. Выбор. Выбор. Да, как понимала стоявшая посереди салона Бенезия, и тогда у разумных органиков был выбор. И многие выбирали разное, неодинаковое. Кто-то повиновался, кто-то сопротивлялся, кто-то по собственной воле уходил из жизни, в том числе — и целыми семьями, родами.

Пример денсорин для Бенезии — неприемлем. Ясно, что надо было бороться, надо было сопротивляться, но... Пирамидальность системы управления, централизация... Плюс негибкость — и в результате — поражение в войне. К тому же, как доказывали материалы, предоставленные Явиком, сами протеане тоже поддались искушению слишком многое переложить на плечи синтетов, руководимых и ВИ и ИИ. Лень для протеан — тоже проблема. И потому...

Матриарх вернулась к столу, снова села в кресло, понимая, что это — не последняя вспышка желания пройтись по салону. Только физическим движением можно было в достаточной степени снять нервное напряжение. История другой расы протеанского цикла — 'жа', использовавшей механизмы, именованные 'жа'тил' как своих синтетических симбионтов. Полумашины-Жнецы смогли, как понимала Бенезия, достаточно легко подчинить жа'тил, а следом — и жа, в результате получив верных слуг и... сподвижников. В результате, как и указал Явик в сопроводительном тексте, снабжённом множеством ссылок, симбионты стали такой угрозой, что протеане были вынуждены полностью уничтожить и жа и жа'тил, взорвав звезду их главной планетной системы.

Две тысячи лет борьбы. Минимум два поколения азари. Срок — огромный. Да, нынешние азари и кроганы живут долго, почти тысячу лет, но турианцы — всего сто пятьдесят-двести, люди — сто пятьдесят, саларианцы — сорок. Получается... от двух поколений и до десятка. А может быть, да не может быть, а точно — больше, чем десяток поколений сменят друг друга в нынешней галактике.

Сознание полуавтоматически указывает на выжившего протеанина Явика и на прошедшего жестокую трансформацию — своеобразное 'преображение' — землянина Шепарда. К этому, кстати, надо добавить и возвращение из хаскококона её, матриарха азари и легендарного Спектра Сарена Артериуса. Четверо разумных органиков...

Вторая 'четвёрка', только состоящая из взрослых разумных. Если высшим силам было угодно объединить их усилия на предвоенном этапе, то... Может быть, не надо уж так апокалиптически-обречённо думать о более чем десятке военных поколений разумных органиков? Да, об этом думать очень не хочется, но — надо. Жнецы — серьёзный противник. Для каждой Жатвы они готовили что-то своё, уникальное, в максимальной степени учитывающее особенности очередного Цикла.

Протеане сражались за каждую систему, за каждую планету, за каждый город, изнуряя Жнецов. Да, чтобы замедлить продвижение 'креветок', в жертву приносились целые населённые планеты. Время, которое враг тратил на переработку их населения в хасков и в пасту, позволяло протеанским войскам перегруппироваться. Но... Общаясь с Явиком, Бенезия поняла, что уже тогда чистокровные протеане осознали всю горчайшую безнадёжность такой перспективы.

Тогда... Жнецы смогли одурманить солдат и обратить этих одурманенных и против них самих и против бывших однополчан. Перелистывая страницы текстов файлов в отдельных окнах, Бенезия поражалась количеству ссылок и понимала, что то, с чем она уже успела ознакомиться — только самый верхний, можно сказать — обзорный уровень.

Жнецы прошли по всем обитаемым районам галактики. Многие планеты были захвачены, население уничтожено или обращено в хасков. 'Креветки' никому не предлагали сдаться. С каждым новым прочитанным абзацем Бенезия убеждалась, что у Жнецов была единственная цель — уничтожение всей развитой органической жизни. Похоже, даже минимальный уровень развития они считали основанием для уничтожения. Хаски — безмозглы, они — даже хуже, чем рабы.

Получается, что... Жнец-наблюдатель держал Сарена и Бенезию не как простых хасков? Да, Сарена он лишил большинства мыслимых возможностей сопротивляться, учёл, что он — мужчина и Спектр, воин и потому щедро снабдил его тело имплантатами, ловушками, блокираторами, словом, всем, что позволяло быть твёрдо уверенным в абсолютной покорности, а не просто в показной лояльности турианца.

С ней, Бенезией, Жнец-наблюдатель поступил по-иному.

Матриарх азари оторвалась от чтения текстов, откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза, задумалась. А не действовала ли она, религиозный лидер расы азари, как своеобразный индоктринатор? Не учёл ли Жнец то, что от Бенезии незадолго до того, как матриарх стала его рабыней, ушла единственная дочь, вскрывшая обман, насаждаемый Матриархатом, частью которого была Бенезия? Получается... Получается, что учёл. И получается, что разумные органики сами делают ошибки, на которые потом опираются Жнецы, когда приходят, чтобы... чтобы уничтожить всех разумных органиков.

Явик писал примерно о том же. Да, он подробно описал — и не только он, ведь материалы готовили очень многие протеане, которые ныне в большинстве своём не выжили — явную военную угрозу со стороны Жнецов. Те же Жнецы сумели сделать врагами разумных органиков часть разумных органиков и потому протеане всё чаще, как показывали прочитанные Бенезией тексты, сталкивались с врагами в своих собственных рядах.

Протеане, находившиеся, как поняла Бенезия, под глубоким, искусно наведённым внушением, стали деятельными тайными агентами 'креветок'. Многие оставшиеся в здоровом сознании протеане принимали, бывало, как отмечал Явик в сопроводительном тексте, таких соплеменников за беженцев, а те — предавали их хаскам и Жнецам-'креветкам'.

Читать сводки, в которых были зафиксированы такие случаи предательства, Бенезии было трудно и горько. Явик в сопроводительном тексте — не углубляясь в детали — отметил, что и ему пришлось убить индоктринированных сокомандников-протеан. К этому прибавить то, что Явику пришлось застрелить свою подругу-азари и...

Раса протеан не только воевала, она пыталась понять, почему Жнецы столь методичны в своём стремлении уничтожить разумную органическую жизнь. Огромный массив файлов, собранный в переданных Явиком Бенезии накопителях информации повествовал о том, как протеане изучали своё прошлое и пришли к убеждению, что время жизни рас разумных органиков — циклично. Многое, очень многое — повторяется. Совпадают или очень похожи пики эволюции или периоды спада. Одни и те же конфликты проявляются в каждом цикле, меняется только их облик. Такое повторение... нельзя считать случайным. В текстах файлов Бенезия отметила наличие осторожных замечаний о том, что Жнецы — тоже заложники слишком чёткого цикла повторений, они не являются его хозяевами, властелинами. Да, существование теневого хозяина лишь предполагалось и намерения этого властелина были слишком очевидны.

Отметив, что следующим на очереди для ознакомления является массив данных о Горне, Бенезия заставила себя встать, приготовить что-то вроде обеда или раннего ужина. Есть особо не хотелось, но сама же решила, что кроме изучения богатейших материалов о протеанах она не забудет и о многих других делах. Значит, надо самой должным образом выполнять свои же решения.

Убрав обёртки пайка в утилизатор и отхлебнув несколько глотков травяного настоя, матриарх вернулась за рабочий стол. Горн, значит... Ну-ну. Ясно, что протеанин уже предупредил всех нормандовцев и в первую очередь — РЭБовцев о том, чтобы только собирали информацию о том, где могут быть обнаружены чертежи этой установки. Только собирали информацию, не больше. И сразу — проинформировали об обнаружении этих чертежей командование фрегата. В любое, как любят выражаться земляне, время дня и ночи.

Горн был установкой, которая, как доказывали материалы, предоставленные Явиком, прошла через многие циклы, но, получается, ни разу не была активирована. Может быть — и скорее всего так оно и было, её раз за разом строили, но ни разу не смогли достроить до конца и тем более — задействовать. Протеане, отступая, вполне ожидаемо хватались за любую возможность задержать продвижение Жнецов, потому, обнаружив чертежи Горна, приступили к строительству установки, затратив огромное количество ценнейших ресурсов.

Казалось бы, работа над таким проектом должна была до предела увеличить степень единства всех рас разумных органиков, но даже среди строителей оказалось предостаточно тех, кто выступал за подчинение, а не за уничтожение Жнецов. Да, слабо эти ренегаты — так тогда определили протеане своих оппонентов в документах — представляли, что Жнецов следует только убивать.

Бенезия горько усмехнулась: наверное, таких оппонентов будет предостаточно и сейчас. Один тезис о том, что каждый Жнец — да тот же, к примеру, Жнец-наблюдатель, это, фактически, переплавленные в пасту все представители одной из сильнейших рас какого-нибудь прошлого цикла, может вполне заблокировать любое решение о расстреле этого Жнеца. Не только Жнеца-наблюдателя — любой 'креветки'. Вот такие вот разумные органики записные гуманисты — хлебом не корми, дай проявить свой гуманизм во всей красе.

Наткнувшись на абзац, в котором на основе фактов пояснялось, что подобные ренегаты были одурманены, Бенезия замерла... В этот момент она осознала, что ей придётся очень серьёзно озаботиться изучением содержимого кристалла, на котором фактически записана вся её жизнь под гнётом хаскококона.

Да, она раньше знала, что обязана, просто должна поведать о многом, связанном с хаскизацией, своим соплеменницам и не только им, но и представителям многих других рас разумных органиков, но тогда у неё не было столь совершенного и мощного инструмента, каким стал этот кристалл. И теперь... теперь придётся серьёзно озаботиться тем, чтобы внимательнейшим образом просмотреть все детали, все закоулки этой 'картины', запечатлевшей несколько лет существования матриарха азари под гнётом хаскококона, наведённого Жнецом.

Сейчас Бенезия гораздо лучше, полнее и глубже осознала то, что ей предстоит увидеть, почувствовать и понять. Своеобразное приближение к погружению в 'тяжёлую воду' очень чётких воспоминаний.

Явик. Он так верит ей, матриарху азари. Да, он осознаёт вину протеан, искорёживших азари. Но... он понимает, что, как и его соплеменникам, азари, да и не только им, синекожим красавицам, но и вообще всем ныне существующим расам разумных органиков придётся привыкнуть к страшной мысли. О том, что ретрансляторы — могут быть отключены. А расовые пространства — взяты 'креветками' в плотную, как говорят в таких случаях люди — мышь не проскочит без доклада и опознания — осаду. И эта осада может длиться годами и десятилетиями. А ведь расы-то нынешних разумных органиков привыкли общаться, взаимодействовать. У многих нет того, что есть у других. А у тех — чего-то такого нет, что есть у этих многих. В общем, надо думать, думать и думать.

Как можно Жнецов если не подчинить, то уничтожить и как их можно уничтожить, не повреждая уж очень сильно корабли — те самые 'креветки' — последнее воплощение десятков погибших рас? Да, Шепард доказал, что корабль — Жнец, это — одно, а вот его пилот — это другое. Да, можно представить себе, насколько могут быть едины корабль и его пилот в космосе или на поверхности планеты, но... Придётся, возможно, теперь бить по пилотам, а не по кораблям, что неизмеримо сложнее.

В материалах, переданных Явиком, была подробнейшая летопись борьбы протеан со Жнецами. 'Креветки' встали на путь систематического истребления всех и любых разумных органиков, убили или поработили всех протеан галактики. Постепенно, но неуклонно наступая, они, в конечном итоге, смели с пространств Галактики всех протеан, всю их цивилизацию.

'Креветки' были жестоки, безжалостны и неумолимы. Ещё тогда, когда протеане боролись на Идене под командованием Таэлы и Явика, уже было предостаточно данных о том, что планеты, атакованные Жнецами, становились фактически голыми, хаски-рабы, подвергшиеся внушению, полностью опустошали некогда густонаселённые миры, извлекали всё ценное — ресурсы, технологии, информацию. Только убедившись в том, что развитой органической жизни больше нигде в галактике нет, Жнецы ушли в Тёмный Космос и, образно говоря, закрыли за собой дверь, уничтожив все свидетельства вторжения.

Выжившие протеане провели гигантскую работу, начатую ещё на Иден-Прайме. Они изучили Иден-Прайм и близлежащие к нему планеты, собрали и обработали огромные массивы новейших материалов. Ясно, что обращённые в хасков протеане в конечном итоге вымерли. Осталась только одна раса, ставшая очень болезненной проблемой для выживших протеан — Коллекционеры. Бывшие протеане. Все остальные хаски — вымерли. Фактически геноцид протеан завершился.

Знакомясь с материалами, переданными Явиком, Бенезия постоянно ловила себя на мысли, что Жнецы оказались, мягко говоря, не слишком тщательны. Перфекционизмом они точно не страдали, во всяком случае — в его крайних, высших стадиях. Если выжил Явик, если выжили другие — почти сотня — протеане, это означает, что ещё во время противостояния, даже на его финальных этапах должны были сохраниться миры, в которых протеане были достаточно защищены от атак Жнецов. Защищены для того, чтобы продолжать бороться.

Значит, ушедшие в полёт на своём протеанском космическом корабле выжившие могут найти мир, оставшийся почти нетронутым Жнецами. Масштабы Галактики, известной протеанам в мельчайших деталях, намного превышают масштабы галактики, которую нынешние разумные органики смогли исследовать за последние десять тысяч лет, а значит... Значит, скорее всего, протеанский корабль пойдёт далеко за пределы области, исследованной нынешними разумными органиками. Это вполне просчитываемый вариант действий, он же — наиболее приемлемый именно для протеан.

Если, конечно, за выжившими протеанами не увяжутся, преследуя какие-то свои цели, Коллекционеры. Поскольку, как теперь понимала Бенезия, эти разумные органики — сильно трансформированные Жнецами протеане, через них к 'креветкам' и их пилотам могла попасть и сверхзакрытая информация о действительном уровне развития и подготовки протеан. Впервые появление Коллекционеров было зафиксировано в системах Термина только в семнадцатом столетии по земной хронологии, но...

Бенезия открыла на экране настольного инструментрона, развёрнутого до предельно большого размера новые 'окна', подождала, пока в них загрузится текст из множества файлов и начала просматривать содержимое каждого нового файла. Прошло три четверти часа, прежде чем матриарх разрешила себе прерваться, откинулась на спинку кресла и задумалась, осмысливая прочитанное.

Явику придётся трудно. Далеко не сразу, не за один день, не за декаду, не за месяц ему и остальным выжившим протеанам предстоит найти точный, полный исчерпывающий ответ на вопрос: кто же такие Коллекционеры. Сама матриарх знала о Коллекционерах ещё меньше до того, как ознакомилась с материалами, переданными воином древней расы. Да, по одним данным, Коллекционеры — бывшие протеане, но по другим — их нельзя назвать полноценными потомками протеан. Больше шансов у Явика было, как теперь понимала Бенезия, убедиться в том, что древняя раса была использована Жнецами в качестве базового генетического материала для создания разумных, органических, но теперь уже — полностью управляемых существ.

Эти существа уже начали раз за разом приходить в обитаемые миры нынешней галактики. Три-четыре-пять последних столетий. Люди в эти времена о полётах в космос вообще и не мечтали, а азари, турианцы и саларианцы занимались своими делами и не особо много внимания обращали на жукоподобных существ, которые, к тому же, старательно делали всё, чтобы их облик не был зафиксирован каким-либо способом.

Получается, что протеане, воюя с 'креветками', уже знали о создании Жнецами Коллекционеров. По ряду доступных теперь для Бенезии данных становилось ясно, что Коллекционеры были созданы во время геноцида протеан и каким-то образом сумели переждать эти пятьдесят тысяч лет. Ну — сорок тысяч, сорок пять тысяч лет. Важно то, что эти жукоподобные как-то сумели переждать этот период роста и укрепления нынешних разумных рас, чтобы... чтобы стать их могильщиками? Снова стать помощниками Жнецов, которые, вероятнее всего, держат Коллекционеров как ещё один инструмент постепенного ослабления нынешних разумных органиков?

Жнецы многих протеан одурманили. И, как оказалось, не только протеан. Та же азари — возлюбленная Явика... В глазах оставшихся 'чистыми' разумных органиков одурманенные становились предателями. Были, оказалось, такие предатели и на Иден-Прайме, на самых нижних уровнях подземной протеанской базы, где почти миллион протеан ждал своего часа. Бункер, переполненный капсулами со спящими в криоанабиозе протеанами.

Не хотелось Бенезии снова вспоминать всё это — детали этого горького действа теперь были ей известны. Чтобы немного отвлечься и 'переключиться', матриарх закрыла 'окна' с уже прочитанными файлами и на их месте открыла новые — с файлами, содержащими ценную информацию о самих протеанах.

Углубившись в чтение, Бенезия посожалела, что рядом не сидит Лиара — она бы за эти файлы... В общем, как любят выражаться земляне, душу бы продала кому угодно. И теперь, скорее всего, с этими файлами дочка ознакомится очень внимательно. Надо бы как-то сделать так, чтобы именно эти файлы она не только прочла, изучила, но и обдумала их содержимое достаточно неспешно. А то с самим протеанином встречаться без должной подготовки — опасно это будет. Явик, конечно, джентльмен, но... протеане — хищники и они спокойно и свободно ели чуть ли не три раза в день тех же азари, которых, если верить почерпнутой из множества прочитанных файлов информации, ловили десятками и сотнями в том же тессийском Океане.

Интересно было прочесть о том, что турианцы, оказывается, похожи на протеан. Или протеане — похожи на турианцев?! Как хочешь, так и воспринимай. Возможно, такое сравнение и очевидное сходство турианцев и протеан объясняет, почему протеанин с такой лёгкостью нашёл общий язык с Сареном и Крайком. Протеанин — Старшая Раса, турианцы — можно обозначить, как Младшая. Хотя, как знала Бенезия, Явик, любивший 'по поводу' обозвать нынешних разумных органиков примитивами, считал более приемлемым обозначением 'молодая'.

Рудиментарные жабры роднят протеан и азари, но зубы-клыки и длинные передние резцы однозначно, как была теперь уверена матриарх, указывают на то, что протеане были — и остались — и хищниками и всеядными существами. Их глаза, привычные к темноте, обладают, к тому же, способностью видеть хорошо замаскированные объекты. В какой мере замаскированные и где границы этой способности — об этом Бенезия предпочитала не задумываться. Она уже достаточно долго общалась с протеанином и знала, что по сравнению с его возможностями и способностями подготовка нынешних разумных органиков в большинстве областей может и должна быть обозначена как 'что-то такое, что расположено где-то там, внизу'.

К тому же протеане, оказывается, обладают мощной способностью считывать память вещей. Достаточно было Явику коснуться какого-либо предмета рукой — и через несколько секунд он мог рассказать об этом предмете немало интересного. Как, впрочем, и о том, какие разумные существа когда-либо контактировали и как именно взаимодействовали с этим предметом.

Явик обожает мыть руки непременно в проточной воде. Но это он делает для того, чтобы избежать излишних считываний информации. Подобная технология считывания использовалась, как теперь знала матриарх, в Маяках.

То, что протеане были хищниками и остались хищниками, подтверждали и тексты в файлах. Где рассказывалось о том, что решения проблемы 'кому властвовать в Империи' были не всегда мирными. Протеане не боялись военных и вообще вооружённых противостояний с претендентами на власть. Поэтому не останавливались перед насильственным захватом миров и пространств рас, которые в очередной раз не сумели составить конкуренцию чистокровным протеанам. Сила протеан была основана на их стремлении к постоянному развитию, усилению, укреплению, совершенствованию. Протеане не любили бездельничать, спокойно подолгу обходились без сна. Терпели всевозможные лишения, если понимали, что это необходимо для дальнейшего укрепления их позиций в Империи.

Общество протеан, как убедилась на богатом и разнообразном материале Бенезия, было строго структурировано. Многие традиции и обычаи, распространённые среди других разумных органиков, для протеан являлись неприемлемыми. И считались потому преступными, в том числе наказываемыми смертью.

Отношение к младшим расам Бенезия могла бы назвать теперь надменным. И посожалеть, что это настолько резко отличается от взгляда, пропагандируемого Лиарой, что дева-азари будет точно не в восторге, когда столкнётся с реальным протеанином. И — побольше узнает и о нём самом и о его расе.

Да, многие 'низшие' расы протеанам могли показаться привлекательными. Но Бенезия, отвлёкшись от чтения материалов по протеанам, обратилась к мыслям о том, как Явик, судя по всему — предельно чистокровный протеанин, сумел завязать достаточно тесные отношения не с кем-нибудь, а с молодой азари. Той самой, которую ему потом пришлось застрелить на Цитадели, чтобы она не навредила другим, оставшимся неиндоктринированными. То есть свободными от воли Жнецов разумными органиками.

Получается, что в очередной раз протеане не смогли предельно точно и чётко прописать правила сосуществования? Вероятнее всего так и было — жизнь часто подбрасывает загадки, которые невозможно уложить в письменные формулировки.

Явик — хищник, для него съесть азари любого возраста — обычное дело. Теперь матриарх знала, что протеане могли есть азари как живых, так и мёртвых. Для них не составляло проблемы полакомиться свежатинкой или трупом. И если спаривание между видами считалось у протеан бессмысленным занятием, то на какой стадии должны были закончиться или, точнее, остановиться взаимоотношения Явика и той молодой азари? Если следовать в русле информации, содержащейся в полученных от протеанина носителях, то все нечистокровные протеане считались, учитывая воинскую подготовленность протеан и их способность раз за разом вгонять в древние уровни развития неудачливых претендентов на верховную власть. Не иначе как завоёванными и порабощёнными.

Не в этом ли кроется предпосылка к пониманию, почему протеане взялись отступать едва ли не сразу, как потеряли верховное руководство, погибшее на Цитадели? Не в этом ли причина того, что чистокровные протеане с лёгкостью сдавали Жнецам целые планеты, на которых оставалось предостаточно разумных органиков. Прежде всего — гражданских? Если правда, что протеане до последнего времени практиковали поедание жителей покорённых миров...

Нет, пока надо остановиться. Надо пройти по всем ссылкам, более внимательно вникнуть в детали. Но... получается, что азари были, по всей вероятности, освобождены от ограничений, наложенных протеанами на спаривание? Интересно. И... Если следовать по этой схеме, то Матриархат, тщательно вымарывая роль протеан в трансформации азари, следовал в русле ориентации на повышенную чистокровность? Фактически признавал, что протеане должны были не делать для азари исключений? Очень интересно. Неудивительно, что в качестве богинь перед синекожими красотками предстали чистокровные азари, а не какие-нибудь жукоподобные, костистые и крылатые протеане.

Если люди ели людей и людоедство до сих пор имеет место в человеческих колониях — об этом у Матриархата было немало проверенных и перепроверенных сведений. То почему протеане не могли спокойно есть тех же людей, азари, ханаров, саларианцев и даже кроганов? Только потому, что некие моралисты и этики это запрещают? Нет, тут должно сработать что-то более надёжное. А надёжным здесь может быть только понимание, что разумный органик — это прежде всего животное, ткань цивилизованности которого необычайно тонка по сравнению с силой и мощью инстинктов. Далеко не каждый разумный органик и сегодня — образец чистоты и непорочности, моральности и этичности поведения и мышления. Если протеан не мучила совесть, когда они завтракали, обедали и ужинали свежеубитыми или ещё живыми 'нечистокровными протеанами', то... Нет, такая информация не может проходить только по разряду "чёрного юмора". Тут — всё индивидуально. И кому-кому, а Явику, как воину-профессионалу ясно, что на самом деле в критической ситуации с любого разумного органика может быстро слететь — и часто действительно реально почти мгновенно слетает — весь лоск цивилизованности. 'Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать'. Так, кажется, говорят земляне?

Если же посмотреть на технологические и технические достижения — об этом в предоставленных Явиком кристаллах было предостаточно информации, с которой Бенезия успела обзорно — она ведь не технарь, а гуманитарий — ознакомиться. То можно сделать вполне серьёзно обоснованный вывод, что реальный технологический уровень протеан немногим превосходил аналогичный уровень, свойственный другим, в том числе прежде всего — нечистокровным протеанским и непротеанским расам.

Значит... Значит, протеане 'выезжали' не за счёт технологического и технического великолепия. А — за счёт развития своих расовых возможностей и способностей, того потенциала, который невозможно было передать, не понеся потерь, если разрешить сожительство и сексуальные контакты чистокровных и нечистокровных протеан. Биотика протеан — странная, мощная, сильная, превышающая по возможностям азарийскую, хотя именно азари считаются лучшими биотиками среди полутора десятков нынешних рас.

Явик не раз подчёркивал, что он намеренно не проявляет все свои возможности и способности. Можно сколько угодно говорить о том, что у него есть саркофаг, набитый ценнейшими вещами. О том, что на нём самом почти постоянно — скафандр, в котором тоже немало всякого-разного ценного и мощного скрыто. О том, что он сам по себе тоже — ходячее оружие... Да, безусловно, на Цитадели Явик проявит очередную толику своих возможностей и способностей. Проблемы Станции придётся решать хотя бы для того, чтобы основанная на ней штаб-квартира нормандовцев получила возможность спокойно и свободно действовать, готовя расы разумных органиков к противостоянию с Жнецами. Но...

Если протеане были сильны не благодаря технологиям, то их сила дополняла силу их техники и тех же технологий. Потому и эти две сферы соперничества с непротеанскими и полупротеанскими расами тоже имели значительный потенциал — как воплощённый, так и 'спящий'.

Протеане строили долговечные звездолёты — почти столетие назад волус Креоп нашёл на орбите Хесано обломки древнего протеанского звездолёта. И привёз из экспедиции не только достаточно полную информацию о находке, но и несколько протеанских артефактов. Протеане сумели сохранить чертежи Горна, распространив их по галактике, охваченной противостоянием с Жнецами. Как уж они умудрились это осуществить при отключённых ретрансляторах, об этом, как говорят земляне, история умалчивает. Да и в материалах, доступных теперь Бенезии, об этом говорится, мягко говоря невразумительно и глухо. Но ведь сумели же...

'Четвёрка' на Иден-Прайме плотно занимается защитой и охраной протеанского наследия — руин и артефактов протеан. Такие же руины и артефакты, как знала Бенезия, до сих пор находят на различных планетах по всей галактике. Многие из них — по самым разным причинам — до сих пор остались нетронутыми, но многие были разграблены. Были известны и некие диски с данными, прочесть которые не удалось до сих пор — Бенезия, как член Матриархата, могла судить об этом вполне аргументированно — она имела доступ к такой информации. А за пять десятков лет... Если бы что-то и поменялось, то она бы об этом за последние несколько суток могла бы узнать — нормандовцы плотно мониторили Экстранет. Да и Явик сразу бы учуял 'подвижки' в этих направлениях — ему эти диски были теперь необходимы.

Протеанина теперь будут стремиться понимать многие разумные органики. Да, он старше любого из ныне живущих на пятьдесят тысяч лет. Но... Не эта хронологическая разница обеспечивает невозможность быстрого и полного понимания. У протеан, оказывается, есть некий инструмент, позволявший не-протеанам и полупротеанам — были, как поняла Бенезия, и такие 'разряды' в общественной пирамиде Империи в прошлый Цикл — понимать чистокровных протеан достаточно полно. Этот инструмент Явик называет Шифром. И поясняет, что без него невозможно осмыслить в полной мере видения, к примеру, транслируемые Маяком при непосредственном контакте с артефактом. Шифр позволял неподготовленному вообще или малоподготовленному разумному органику понять — в определённых пределах, конечно — культуру, биологические инстинкты, историю и память предков протеан. Конечно, далеко не в той полной мере, какая была по ряду причин доступна исключительно чистокровным протеанам. Но всё же достаточно, чтобы хотя бы попытаться согласоваться и деятельно сотрудничать со столь мощной и развитой расой. Шифр, к тому же, как теперь знала Бенезия, позволял глубже и полнее понимать язык протеан.

Вчитываясь в строки текстов файлов, открываемых в новых окнах, Бенезия убеждалась, что далеко неспроста следы протеан были к настоящему моменту обнаружены практически во всех родных системах нынешних рас Цитадели. Протеане, что подтверждали данные из файлов, наблюдали за предками современных людей, называемых в учёных кругах землян кроманьонцами. Делали попытки создать 'кривую интеллектуального развития' человечества, вполне способного стать в дальнейшем новой частью населения протеанской империи.

С особым интересом Бенезия ознакомилась с данными о влиянии протеан на расу азари. Да, развитие, предложенное протеанами синекожим красоткам было во многом насильственным и искусственным. Но благодаря ему азари освоили в довольно короткие — если сравнивать с другими расами — сроки земледелие, математику и, конечно же, биотику.

Саларианцы — третья по значению раса в Совете Цитадели — считались протеанами в древности слишком примитивными. Потому — часто употреблялись в пищу. Немного поморщившись, Бенезия прочла абзац, рассказывающий о том, насколько значимым и дорогим деликатесом для протеан была саларианская печень.

Ханары, как знала матриарх, до сих пор считают именно протеан истинной Старшей Расой. И потому боготворят их, называя 'Вдохновителями' и без конца благодаря за получение цивилизованности и языка.

Кварианцы... С ними сложнее — в файлах 'от Явика' слишком мало информации. Разве что указано, что чистокровные протеане находили древних кварианцев, хм, привлекательными. Там же, в файлах, не указано, кстати, в каком таком смысле привлекательными.

После длинных текстов о том, как употреблялись в пищу практически все ныне известные расы разумных органиков читать о привлекательности кварианцев (без возможности прочесть соответствующие пояснения и уточнения) как-то было минимум некомфортно. Но, что есть — то есть.

Знакомство с биографиями наиболее известных протеан Бенезия решила отложить. Взглянув на каютное табло часов, матриарх изумилась, насколько быстро в очередной раз наступил корабельный вечер, пожурила себя за чрезмерную увлечённость. Одновременно отметила, что лучше уж иметь хотя бы обзорное представление о почти всём массиве столь ценной информации, чем вообще не иметь никакого. И при этом — продолжать 'тыкаться' в разные каталоги, в которых, конечно же, есть свои подкаталоги, а в них — десятки, сотни, тысячи файлов.

Просмотрев список файлов, Бенезия наткнулась на файл, озаглавленный 'планеты и места присутствия протеан'. По дате создания этот файл был достаточно новым, значит, его создал Явик. Возможно — в ходе работы над планом дальнейшего длительного полёта. Который, вне всяких сомнений, начнётся после того, как матриарх с дочерью вернутся на Тессию.

Открыв файл, Бенезия увидела аккуратный 'столбик' размещённых по алфавиту названий планет. Напротив каждого названия — краткие пояснения о том, что такого протеанского размещено на этом небесном теле.

Антибар, Бинту, Жоаб, Иден-Прайм, Кахье, Квана, Коранг, Марс, Омега, Терум, Тунтау, Фел Прайм, Ферос, Цитадель, Часка, Шарринг, Элетания, Вермани, часть скопления Тета Стикса.

Перечитав список, Бенезия откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза, задумалась. Практически перед ней был перечень 'остановочных пунктов' на маршруте длительного полёта фрегата 'Нормандия'. Да, перечень довольно обзорный. На каждый такой 'остановочный пункт' потребуется потратить несколько часов. И в сумме это будет несколько месяцев. Не декад — месяцев! И всё это время 'Нормандия' будет очень далеко от Тессии.

Джон. Он, конечно, будет писать письма. Но... Так хочется, чтобы он был рядом, въяви. Конечно, есть и аудиоканалы, есть возможность редко, но всё же увидеться во время видеосеанса. Но... Всё это не то! Вот и сегодня она так и не пришла к Джону, не встретилась с ним в коридоре, не переговорила с ним. Не слышала его голоса, не чувствовала на себе его взгляд — мягкий и приятный.

Нет, сегодня она определённо хорошо поработала. Очень многое узнала, уточнила, поняла. В дальнейшем ей придётся упорядочить свой режим дня в ещё большей степени. Ведь надо будет начать написание книги об индоктринационном воздействии. А это — сложнее, чем читать файлы носителей памяти, полученных от Явика. Намного сложнее. И намного важнее. Придётся упорядочиться и распараллелиться. Надо будет пройтись по всем ссылкам, уточнить многие моменты...

Поведя плечами, Бенезия выпрямилась, встала, пододвинула кресло к столу. Хватит на сегодня посиделок. Надо подвигаться. Хотя бы по салону. Медитация... Нет, с медитацией можно подождать — она не настолько вымотана. Так, лёгкая приятная усталость. Подсознание 'отработает', выдаст сжатый-краткий результат, который можно будет изучить уже завтра. А сейчас — спать. Сон лучше всего восстанавливает силы.

Матриарх прошла к кровати, обернулась, посмотрела на вторую кровать. Да, скорее всего, Лиара будет жить здесь, рядом с мамой. И хорошо. Это — очень хорошо. Надо будет многое пояснить дочери. И дать эти материалы. Не все — некоторые. А завтра — начать работу над книгой об индоктринационном воздействии.

Да, будет сложно и трудно смотреть содержимое этого 'особого' кристалла. Лучше — подготовиться самой, а потом — подготовить других разумных органиков к борьбе с этим страшным оружием 'креветок'.

Матриарх разделась и нырнула под лёгкое одеяло. Через несколько минут она уже крепко спала.

Бенезия. Начало работы над 'записками о происшедшем'

Открыв глаза, Бенезия сладко потянулась, сбрасывая с тела и сознания сонливость, повернулась на спину, привычно откинула одеяло в сторону, села, нащупала босыми ногами 'шлёпанцы'. Тело отзывалось спокойно и свободно, усталости не чувствовалось, значит... Значит, она отдохнула. Сновидения? Нет, почти не было, а если и были, то — недолгие и неопасно-нестрашные. Так, зарисовки на тему природы Тессии.

Встав с кровати, матриарх заправила постель, развернула и уложила сверху покрывало, поправила его. Прошла в санкомнату, вышла посвежевшая. Умывание по утрам всегда давало ей силы и уверенность. Надо бы пройти в душевую, принять душ, поплескаться, но... Сказала же самой себе вчера, что надо упорядочить режим дня, чтобы на всё хватало времени — значит, надо выполнять принятое решение.

Итак... С чего бы начать?

А начать надо с хорошего плотного завтрака. И не в салоне, а в столовой фрегата. Хватит, вчера она уже скрылась в своём обиталище слишком надолго. Да, она — матриарх, пожилая азари, у неё могут быть свои возрастные поведенческие странности, но они не должны делать из неё хроническую индивидуалистку-одиночку.

Надо пообщаться с нормандовцами. Может быть, удастся поговорить с Карин в Медотсеке. А может быть — и с Джоном удастся перекинуться парой-тройкой фраз. Он, как понимала Бенезия, очень занят сейчас — нормандовцы вовсю готовятся к работе на Цитадели, осталось совсем немного времени до прибытия фрегата-прототипа на Станцию.

Глупо рассчитывать, что более чем двадцатилетний юноша, фактически — молодой человек — будет желать непременно только сексуальных взаимоотношений, но... И без этого нельзя обойтись, а Джон... Он не зациклен на этом. Вероятнее всего, он предоставляет ей, своей подруге, полное право выбора — когда, как, где. Ну и прочие 'обстоятельственные вопросы'.

А ведь она ещё хотела кормить его домашней пищей... И вот, увлеклась. Да, прошло всего несколько суток с момента ухода 'Нормандии' с Иден-Прайма, но сейчас эти сутки... вмещают в себя столько всего разного... Надо упорядочиваться.

Бенезия надела комбинезон, застегнула липучки и 'кнопки', крутнулась перед зеркалом. Надо подняться в импровизированную столовую и поесть 'при всём честном народе'. Нормандовцы, конечно, уважают право столь пожилой азари на одиночество, на уединённость, но ей сейчас не хочется изолироваться от обитателей фрегата. Значит, надо идти.

Закрыв за собой дверь салона, Бенезия неспешно направилась к залу-столовой. Импровизация, конечно. На самом деле, на 'Нормандии' понятие столовой — большая-большая условность. Но... Всё же есть место, где офицеры, сержанты, старшины и рядовые могут собраться для 'приёма пищи'. В любое время дня и ночи, кстати.

Подойдя к линии раздачи, Бенезия выбрала из ряда контейнеров с пайками первый, попавшийся под пальцы. Положила его на поднос, налила из чайника в чашку — тоже почти литровую — кипяток. Взяла пакетики с заваркой и столовые приборы, уложила их на поднос на свободное место. Повернулась и направилась к пока что не занятому столику, стоявшему у стены. Можно было, конечно, сесть за один из четырёх столиков, расположенных в центре 'зала', но — не хотелось.

Распаковав пайковый контейнер, матриарх вскрыла чайные пакеты, кувыркнула их содержимое в чашку с кипятком, взяла ложку, стала, не касаясь стенок, помешивать. Взгляд снова расфокусировался, хорошо ещё, что плечи не опустились, и спина не сгорбилась. Всё же кругом — люди. Протеанин и турианцы где-то пропадают, работают, дел у них — хватает.

— Бена, здравствуй, — рядом остановилась Карин.

— Здравствуй, Кари. — Бенезия подняла взгляд на подругу. — Присаживайся.

— Охотно. — Чаквас села на свободный стул, пододвинулась к столику. — Я тебя вчера...

— Да, да, понимаю. Целый день не видела, — подхватила азари. — Что поделать, увлеклась. Каюсь, посыпаю голову пеплом, но... Я вчера, Кари, начала знакомиться с материалами, которые мне передал Явик. О протеанах.

— У-у-у, — протянула восхищённо Карин. — Теперь понимаю. От такого чтива оторваться — трудно, почти невозможно.

— Именно, — кивнула Бенезия. — Сама не заметила, как просидела целый день.

— Только сидела? — спросила врач.

— Нет, Кари. К счастью — нет, — уточнила матриарх. — Вставала, ходила, думала. О многом Явик заставляет вспомнить. Не знаю, как точно сформулировать это вслух, но... верит он мне. Верит гораздо больше, чем я заслуживаю. Ему сложно и трудно... Протеане...

— Бена... — чуть укоризненно произнесла Чаквас. — Не надо.

— Надо, Кари, надо, — сказала матриарх. — Ладно там продолжительность жизни, но ведь... протеане увидели нас, азари, через пятьдесят тысяч лет. Во многом — те же самые протеане, которые спасли нас от интереса... со стороны Жнецов.

— Не во всём, конечно, вы соответствуете их ожиданиям, Бена, — сказала Чаквас. — Но это — нормально. Просчитать до деталей и не дать ситуации посвоевольничать... мы не всегда можем.

— И всё же... Он винит себя в том, что мы, азари, так и не достигли максимума... — негромко сказала матриарх, принимаясь за еду. — Я вчера только-только 'по верхам' прошлась, там полно ссылок на другие материалы, но я пока глубоко не лезла... Мне, уверена, хватит этих материалов очень надолго... А уж Лиаре...

— Лиара справится. — Чаквас огляделась по сторонам. — Она у тебя умная и... мудрая.

— Возможно, — не стала возражать Бенезия. — Вот, поем и... надо будет упорядочить свой режим дня. Сегодня думаю... начать работать над записками. Ну... теми самыми, — не желая озвучивать полное название, намекнула матриарх. — Надо ещё и биотическую и стрелковую тренировку пройти сегодня, и с нормандовцами пообщаться надо, с кем получится... А то на сутки исчезла в своём салоне, — невесело усмехнулась азари.

— У тебя всё получится, Бена. Явик мне сказал о том кристалле... — негромко заметила Чаквас.

— Я не могла даже предположить, что моя память сохранит такие детали... В такой полноте и с таким качеством, — так же негромко ответила матриарх.

— Мы, медики, тоже не всегда бываем очень уж высокого мнения о возможностях человеческой психики, — сказала Чаквас. — Но ведь, всё меняется в ту или иную сторону, — добавила она.

— Меняется... — прошептала Бенезия, отставляя в сторону опустошённый пайковый контейнер и пододвигая чашку с чаем. — Вот, похлебаю чайку и пойду.

— Только, Бена. Явик тебе, наверное, намекнул. А я уточню — не усердствуй. Постепенно и понемногу, — уточнила врач. — А то опять целые сутки потратишь только на это...

— Там материалов — на месяцы хватит. Если внимательно смотреть, конечно, — подтвердила матриарх. — Постараюсь, Кари.

— Вот-вот, постарайся, — медик встала, пододвинула стул к столику. — Я пойду, мне надо врачебный обход корабля сделать.

— Успехов. — Бенезия встретилась взглядом с Карин. — Спасибо.

— Тебе тоже, Бена, успехов. — Чаквас направилась к лестнице, уходившей на верхнюю палубу.

Несколько минут Бенезия потратила на то, чтобы допить чай. Пристрастилась она к большим чашкам... Раньше она предпочитала среднеразмерные — максимум полулитровые...

Когда Чаквас уходила... Бенезия вдруг поняла, что пока, во всяком случае — в самое ближайшее время, не сможет решиться на то, чтобы включить кристалл памяти на 'проекцию'. Одно дело — мягко и о-о-чень обзорно познакомиться с содержимым кристалла, а другое — кадр за кадром просмотреть тяжелейшие периоды своей собственной, можно сказать — личной — истории. Если действительно Явик каким-то образом снял настолько глубинные слои её собственной памяти... Читать об этом — гораздо спокойнее, да и легче психически, а вот...

Встав с кресла, Бенезия сгрузила на поднос обёртку и чашку со столовыми приборами. Если дело повернулось так... То тем более нельзя допустить, чтобы она ещё одни сутки пробыла 'под впечатлением'. Надо заставить себя прерываться.

Что у неё из других дел на сегодня запланировано? Разговор с Карин? Можно считать, что... состоялся. Хотя бы частично... Надо заставить себя потом, позднее, придти к Карин в Медотсек.

Что следующее? Биотическая и стрелковая тренировки? Придётся увеличить длительность каждой тренировки минимум до двух часов. Без перерыва!

Потом... потом надо выделить минимум три часа на изучение материалов по протеанам. Или по тому кристаллу с записью её жизни в хаскококоне...

Сколько это в сумме? Почти семь часов. Добавим как минимум час. Час — на всякие перерывы — для отдыха, для расслабления. И получается обычный рабочий день. Восемь часов. Оставшееся время...

Бенезия положила поднос на стол для грязной посуды, разложила пакеты и приборы с чашкой по контейнерам, закрыла крышки.

Медитация? Тоже надо будет использовать. По два-три часа в день. Ей много чего малоприятного предстоит на Цитадели. Надо... заставить себя успокоиться.

За тысячу лет она прочла сотни книг. Самых разных. И сейчас память услужливо подсовывала сознанию описанные в самых разных текстах похожие или даже подобные ситуации. Всё же жизнь разумного органика, несмотря на огромное разнообразие вариантов, стандартна.

Сколько же на неё свалилось. Уход дочери, попадание в полную зависимость от Жнеца. Освобождение, любовь к Джону. Знакомство с протеанином. Общение с Сареном, которого она знала и раньше — всё же за плечами тысяча лет жизни... Да, большинство разумных органиков в таких случаях говорят дипломатично о восьмистах годах. Но... Вежливость, протокол — это далеко не всё. И впереди — противостояние со Жнецами, которое может окончиться для разумных органиков поражением. И... небытием. Гораздо худшим, из которого её вытащил Джон...

Вот то, что действительно страшно! А не то, что ей предстоит кадр за кадром просмотреть последние десять-тридцать-пятьдесят лет своей жизни. Нечего сказать — хороший стимул.

Бенезия вышла из импровизированной столовой, прошла по коридору, спустилась на нижнюю палубу.

Сколько раз она пыталась, стремилась и хотела забыть, что ей уже намного больше восьмисот лет. Джон... он раз за разом делал всё, чтобы она снова и снова ощутила себя... помолодевшей. А какой она будет себя чувствовать после... после покадрового просмотра того эпизода, когда уходила Лиара?! Постаревшей! Только постаревшей. Намного постаревшей. Настолько постаревшей, что её потом, позднее могут не узнать очень многие нормандовцы...

Имеет ли она право надеяться на то, что Джон в любом случае... останется рядом с ней? Ведь он считает, что главными для неё являются Лиара и Этита. В этом он, конечно же, прав, но...

Этита и Лиара... Странно... Она понимает, что и Этита и Лиара останутся рядом с ней ещё очень долго, но... Джон... Он стал такой важной частью её жизни, что... Приходится признать — он ей очень помог. Не только тем, что вытащил из хаскококона, но и... омолодил.

Нервное напряжение... Оно немного уменьшилось, но...

Подходя к двери своего салона, Бенезия пыталась успокоиться, но сейчас ей это плохо удавалось. Закрыв за собой дверь, азари прислонилась к створке, выпрямилась, насколько ей позволяли отростки. С возрастом они становятся... гибче, но... Похоже, что она до сих пор не может решиться внимательно просмотреть содержимое кристалла, переданного ей Явиком...

Подарок? А как ещё это можно назвать? Явик не стал бы этого делать, если бы не верил ей, матриарху азари. Точнее — не верил в её силы и мудрость. А он — верил и верит. Потому что старше её и Явика на борту 'Нормандии' никого нет. Иногда старшим надо... быть сильными.

Отшагнув от закрытой двери, Бенезия дошла до кресла, опустилась в него, откинулась на спинку, почувствовав, как головные отростки устроились в выемах подголовника. Вернувшись из хаскококона, она... не хотела возвращать к жизни воспоминания о многом. В первую очередь — о том, как ушла Лиара, как она пропала, как вокруг встали стенки хаскококона, которые сумел пробить Джон. Спустя столько лет... Внутри хаскококона время идёт или, точнее, течёт, по-иному.

Она явно 'буксует'. Встречаться со своим прошлым в таких объёмах... трудновато. Хотя и считается, что матриархи азари уже в силу почтенного возраста спокойно относятся к своему личному прошлому, но... насколько ей известно, никто из матриархов азари не встречался со своим прошлым вот так...

Мандраж первопроходца? Или, может быть, дрожь первопроходца? Или, чтобы показаться, конечно же, временно, излишне технизированной, вибрация первопроходцев? Явик пробыл в криостазисе пятьдесят тысяч лет, вернулся к жизни... С точки зрения протеанина — весьма необычной жизни, но следом за Явиком к новой жизни вернулись почти сотня его соплеменников, включая его возлюбленную. И теперь протеане будут скрываться, а Явик — останется 'на свету', но... сможет ли он удержаться в неких рамках?

А как ему удерживаться? Он принадлежит к другому Циклу, он выжил... Многие разумные органики определили бы это как 'чудо'. И теперь должен адаптироваться к жизни в ином времени. У него есть только то, к чему он привык. Да, многое можно совместить с современностью, но... он слишком отличается от нынешних разумных органиков. Да, он уже начал вмешиваться своими средствами в происходящее.

А что ещё следовало от него ждать? Чтобы он пассивно, безучастно и спокойно взирал на всё это? Нет, пассивно он не взирает и безучастным он не будет.

Бенезия продолжала размышлять. Если она правильно поняла то, что сказал ей Явик, лучше будет, когда включится 'полная проекция', сидеть. Лежать, кстати, тоже можно, но лучше всё же сидеть — сознанию и подсознанию будет трудно совмещать лежачее положение тела с показом ситуаций, когда большинство разумных органиков, окружающих матриарха, находятся, так сказать, 'в вертикальном положении'. Не свойственно разумным органикам спокойно относиться к столь различным положениям тела. Лежащие неуютно чувствуют себя в окружении стоящих, а стоящие... что-ж, вполне возможно, они неуютно чувствуют себя в окружении лежащих. Даже если лежать будет она одна и каким-то чудом это не будет никоим образом сказываться на проекции, то... Нет, определённо будет лучше сидеть.

Явик учёл в очередной раз, что ей немало лет. И всё время стоять её будет физически трудно. Потому... Надо всё же начать издалека.

Матриарх достала из укладки кристалл. Тот самый. Привычно сжала его в руке. Он... очень удобно устроился в ладони, под пальцами. Как будто всегда там был, постоянно. Приятное ощущение. Своего, личного, сугубо личного. В полной мере — особого.

Да, Явик предупредил, что в кристалле присутствуют короткие зарисовки предшествующей жизни матриарха, Этиты, Лиары. До того момента, когда дочь... ушла. Своеобразная 'разгонная полоса', дающая возможность подготовиться к восприятию, возможно даже покадровому, очень тяжёлых сюжетов.

Предшествующая жизнь. Если удастся написать что-то вроде 'заметок по поводу', а если стоит вопрос о написании 'записок о происшедшем', такие заметки придётся исхитриться писать в любом состоянии, хватило бы сил и... возможностей, в том числе времени, то... Придётся в любом случае начинать издалека. С тех общеизвестных фактов, которые в разных вариантах подтверждаются содержимым самых разных серверов Экстранета и, соответственно, планетных Интернетов. С фактов о Матриархате, с фактов о религии азари.

Да, придётся вспомнить, очень хорошо вспомнить о том, что она когда-то была религиозным лидером расы. Придётся вспомнить для 'внешнего' употребления, для внутреннего — она и без этого об этом всегда и везде помнит. Теперь главное — вспомнить для внешнего, чтобы это поняли другие разумные органики.

Многое изменилось. Очень многое. Изменилась она, матриарх Бенезия, вернувшись оттуда, откуда, вообще-то нельзя возвратиться. Изменилась Галактика, став из относительно мирной вполне предвоенной, а может быть — в значительной степени — довоенной.

Азари поудобнее устроилась в кресле. Да, Явик предупредил о многом. Воспользовавшись своим расовым способом — мыслеобразами, он не потратил на это предупреждение много времени и, может быть, сил. Потому сейчас Бенезия чувствовала себя более готовой к 'покадровому просмотру', чем ещё несколько десятков минут назад.

Что-ж, если начинать с общеизвестного, то... Пальцы Бенезии разжались, кристалл лёг на столешницу, руки легли на клавиатуру настольного инструментрона, пальцы задвигались. На экране, в одном из окон, выделенных для 'заметок по поводу', появились первые строки текста. Умение быстро печатать, да ещё и вслепую, не глядя на клавиатуру — одно из базовых, которому теперь обучают не только в школе — в детских садах. Но и писать вручную — тоже учат качественно — каллиграфия в чести у многих рас разумных органиков.

Итак, что матриарх азари может с разной степенью подтверждённости написать общеизвестного о своей расе, которая, как доказывал раз за разом Явик, является одной из ключевых, а значит — наиболее развитых в этом Цикле? Да, она может написать — и это будет правдой, что азари — раса однополых гуманоидных существ с планеты Тессия. Звучит — весьма стандартно, но правдивости эта стандартность, немного ей, пожилой азари, уже по понятным причинам приевшаяся, не уменьшает.

Да, азари первыми среди разумных существ своего цикла обнаружили Цитадель, а впоследствии, закономерно, благодаря постоянной разносторонней работе, усилившись, стали известны в Галактике благодаря присущим им телесной красоте, развитой, может быть — даже врождённой дипломатичности и мощным биотическим способностям. Конечно же, как понимала Бенезия, нелишним будет указать, точнее — напомнить, что именно представитель расы азари де-факто возглавляет Совет Цитадели.

Пока можно не углубляться ни в какие детали, ведь это всего лишь вводный обзор. Ясно, что этот текст, эти 'заметки по поводу' будут неоднократно шлифоваться, адаптироваться, дополняться.

Пятьдесят тысяч лет тому назад. Хронология Совета Цитадели, хронология Земли, хронология азари, конечно же, различаются. Часто — весьма существенно, потому такие обтекаемо-огромные 'отметки времени' вполне допустимы.

Странно. Пятьдесят тысяч лет и пятьдесят лет... Необычное соответствие. Кое-что о протеанах азари знали и раньше, задолго до того, как в Большой Космос пришли земляне, но... за считаные десятки лет слишком многое изменилось. Пятьдесят лет... Тридцать — время с момента прихода землян в Большой Космос и двадцать — до этого момента. Пока можно не особо уточнять, обходиться 'обтекаемыми' отметками.

Пятьдесят лет матриарх Бенезия не виделась и не общалась со своей дочерью, девой-азари, условно говоря — теперь уже — средней девой азари — Лиарой. Пятьдесят лет и пятьдесят тысяч лет. Ассоциации памяти и сознания, а может быть — и подсознания? Возможно.

Да, пятьдесят тысяч лет назад, в эпоху всевластия Протеанской империи азари были примитивной расой. Снова надо сделать скидку на 'обтекаемость' таких временных меток, но... Протеанин не лгал в мелочах — своё время, свой Цикл он знал хорошо, хоть и принято считать, что узкозапрограммированному вояке не следует обладать таким уровнем образованности и даже культурности. Явик — не такой. Наверное, высшие и старшие офицеры Армии Империи были почти все такими... нестандартно высокоразвитыми. Или, вполне возможно, такими была их большая часть.

Так вот, обнаружив примитивных азари пятьдесят тысяч лет назад, протеане заинтересовались этим видом, разглядев в нём, как смог убедить матриарха Явик, огромный потенциал. Далеко не сразу Бенезия согласилась с такими суждениями протеанина, но... аргументированно возразить на заявление Явика о том, что протеане достаточно внимательно изучили тогдашних азари, матриарх всё же не смогла.

Несколько лет. Или, может быть, несколько десятков или сотен лет... Во всяком случае, по космическим меркам период автономного существования и развития синекожих красоток был очень коротким. Протеане пришли на Тессию и вмешались в процесс развития азари, начали обучать дев письму, математике, земледелию. Да, протеане употребляли азари в пищу — как живых, так и мёртвых. Можно ли считать это... платой? Можно... при желании.

Под руководством столь просвещённых учителей азари стали быстро развиваться. Может быть, да не может быть, а точно протеане повлияли и на телесное развитие синекожих красоток. Заставили их из водного вида стать преимущественно сухопутным, но сохранили любовь и тягу к купаниям в воде своего тессийского Океана. Не только ритуал и всякая-разная необходимость, просто внутренняя потребность, которая словесно может быть определена очень по-разному.

Умственное развитие азари тоже возросло. Неудивительно, что теперь именно азари возглавляет Совет Цитадели, пусть на это и нет никаких юридических оснований. Фактические основания всегда заметнее и важнее. Длительное воздействие протеан на азари — одно из таких оснований.

Разумным органикам почти всех рас — об исключениях Бенезии сейчас задумываться не хотелось — свойственно очень плохо помнить детали своего далёкого прошлого, во многих текстах именуемого 'детством' или даже 'младенчеством' расы. Азари здесь — не исключение, скорее — очередное подтверждение правила. Воспоминание об этих временах привели к появлению культа богини Атаме, поделившейся с азари своей мудростью.

Атаме... Сколько раз за свою жизнь синекожая красотка восклицает, произносит или шепчет: 'Богиня'. Очень много раз! Очень много. Немало раз она говорит и 'Во имя Богини', а бывает, ей выпадает право и возможность сказать 'Ты обретёшь вечный покой в объятиях Богини'.

Культ Атами — был религией азари, основанной на поклонении богине Атаме. В древние времена для синекожих красоток именно Атаме была богиней пророчества и судьбы. А также — верховным божеством сформированного несколько позднее пантеона богов и богинь азари. Но со временем поклонение Атаме стало основой для монотеистической религии. В которой каждый аспект, условное 'время Атаме' — дева, матрона, матриарх — отражали постепенную смену ролей и образа жизни взрослеющих азари.

Ничто не вечно... Всё меняется. Об этом знают или обоснованно догадываются, это понимают большинство разумных органиков любой известной расы. Со временем культ Атаме стал менее популярным, так как многие азари по ряду причин обратились к пантеистической религии азари.

Если сначала поклоняться одной-единственной богине, восклицать 'Богиня'. А затем — строить пантеон, где Атаме будет только 'одной из', пусть и верховной. Ясно же, что короля, в данном случае — королеву — играет свита. Но... Создав пантеон богов и богинь, азари, закономерно, ушли от единобожия к многобожию. Возможно, так требовала эволюция, изрядно подправленная протеанами, а возможно, это — следование законам природы.

У Атаме были помощницы — Янири и Люсьен. Атаме, конечно же, в основном помогала 'просветлению' древних азари, вытащила их из животного в полуживотное, а затем — и в разумное состояние. Когда — за отростки, а когда и под руки — так изредка, в узком кругу шутили синекожие красотки. Атаме также учила древних азари математике и медицине. Древние азари, как помнила Бенезия, также считали, что именно Атаме защищает их родину — планету Тессию — от нападений со стороны других богов. И, конечно же, их приверженцев. Янири учила азари вести сельское хозяйство, Люсьен дала азари знания о звёздах.

Храм Атаме на Тессии до сих пор высится как напоминание о том огромном, сложном и глубоком влиянии, которое оказала эта богиня на всю культуру азари. В храме собраны различные реликвии, которые в разной степени аргументированно приписываются Атаме: фрески, бюсты Янири и Люсен, меч и щит Атаме, фрагменты Кодекса Атаме — древнего текста, объяснявшего, откуда азари узнали о математике и ведении сельского хозяйства. В дань уважения к главной богине три планеты в системе Парнита были названы в честь Атаме, Янири и Люсен.

Знала ли Бенезия о том, что под мифической Атаме скрывались протеане? Знала. С раннего детства — знала. Тысяча лет жизни — это далеко не просто. Как говорят земляне, особенно часто — имперцы: 'Жизнь прожить — не поле перейти'. Да, азари говорят и по-другому: 'Атаме — это мы'. Значит, тем самым, они признают, что протеане очень сильно повлияли на расу азари в целом и во многих, ох, многих деталях. Хотя далеко не всегда и не везде знают и понимают, что под Атаме следует понимать и знать, прежде всего, протеан.

Сложно, очень сложно разделить политеистическую и монотеистическую религию, если следовать только правилам логики. Если у Атаме были богини — помощницы, да ещё такие, как Янири, ставшая богиней времён года, бурь и сельского хозяйства и Люсьен — давшая азари биотику и ремесло, то...

Неприятная догадка резанула сознание и память матриарха — резко всплывшая из глубин ремарка о том, что Люсен была не богиней, а всего лишь прислужницей Атаме. Низвергнутой со своего достаточно высокого положения тогда, когда попыталась передать азари дар пророчества. И ... мгновенно наложившаяся на эту 'плёнку' информация об ардат-якши, которые убивали своих партнёров, буквально высасывая их жизненные силы. Они — показали матриарху, что Явик, безусловно владевший сильным, развитым телепатическим даром с изрядной примесью ментальных возможностей и способностей. Он — неявно, не вторгаясь в подробности, указал: протеане готовили азари и к роли расы-телепата. Если уж совершенство и универсальность — то во всём и везде.

Божество Люсен — прислужница? Пантеон может состоять только из богов и богинь. Так кем же была Люсен — прислужницей-монахиней или всё же богиней? Скорее всего — богиней, ведь не могли же протеане в массовом порядке привлекать к столь пионерным работам, как трансформация — многоуровневая и многоплановая — целой разумной, пусть и очень молодой — расы — своих помощников. Не являвшихся чистокровными протеанами.

Пантеистическое движение 'сиари' сменило культ Атаме и вышло вперёд него по популярности. Как религиозный лидер-профессионал, Бенезия могла бы немало интересного рассказать интересующимся и о других божествах пантеонов, в частности, о Пиарес — богине смерти, которая сопровождала души погибших и умерших во время их скитаний в чертогах, размещавшихся среди звёзд. Эта богиня могла одарить способностью к перевоплощению тех умерших, кто страстно желал воссоединиться с любимыми. О Тевуре — богине путешествий, закона, любви и секса, запрограммировавшей азари ради генетического разнообразия и избежания близкородственных связей предпринимать далёкие от родных краёв путешествия. Быть гостеприимными к чужакам, вступать в разнообразные межрасовые союзы и активно исследовать новые миры в Галактике. Куринт — богине войны и охоты.

Среди наиболее известных, в какой-то мере канонических демонических сущностей чаще всего в изученных Бенезией источниках упоминались: Кралла — демон неудач, способная свести далекоидущие планы к катастрофически разрушительным последствиям в последние секунды перед, казалось бы, неминуемым успехом. Кралла предупреждала азари о необходимости отказаться от любви к составлению детальных долговременных планов, к которым синекожие девы постоянно питали сильное влечение, только увеличивавшееся в масштабах с возрастом. Вторым по значимости демоном был Виллиус, совращающий дев-азари, которые были склонны неосмотрительно вступать в сексуальную взаимосвязь с ненадёжными и чуждыми им личностями.

Всё меняется. Единобожие Атаме сменилось пантеизмом сиари, проповедующим, что всё является всего лишь частью некоего единого целого. Бенезии пришлось фундаментально изучить основные догматы этого религиозного течения. И она нашла в их списке немало интересного и важного. В частности, приверженцы сиари утверждали, что Вселенная обладает сознанием, что каждое живое существо во Вселенной является именно частью некоего большого целого. Что смерть представляет собой слияние духовной энергии отдельного разумного существа с сознанием всей Вселенной. Сиаристы не верили в реинкарнацию, но полагали, что духовная энергия, посмертно слившаяся с сознанием Вселенной, впоследствии может наполнить другую смертную оболочку. Такая религия была гораздо удобнее культа Атаме, поскольку поощряла межрасовые взаимосвязи и взаимодействие в гораздо большей степени. Ради искомого и желаемого объединения разрозненных фрагментов сознания Вселенной.

Тот момент, когда протеане обнаружили азари и решили, что у этой расы есть нужный потенциал, который нуждается в развитии, принято вполне обоснованно относить к временам процветания Протеанской Империи, хотя... определение процветания тоже весьма условно. Вмешательство протеан было... многоуровневым. Протеане защитили Тессию от враждебной к азари расы ораворов.

Об ораворах в Экстранете и во многих планетных Интернетах можно найти обзорную, крайне обрывочную информацию.

Чуть прикрыв глаза и сняв руки с клавиатуры, Бенезия вспомнила строки, когда-то ею заученные очень близко к тексту: ораворы — исчезнувшая раса, существовавшая в один цикл с протеанами и ассимилированная их цивилизацией. Ораворы, как и другие, достаточно развитые, а точнее — все расы цикла, были истреблены Жнецами тогда же, пятьдесят тысяч лет назад.

Ораворы принадлежали к так называемым 'космическим' расам. То есть они осуществили выход со своих планет в открытый космос, освоили орбитальные и ближнемагистральные пилотируемые космические полёты, строили корабли, станции, спутники. Бенезия помнила, что ораворы попытались завладеть Тессией, чтобы получить контроль над огромными в те времена — и богатыми, конечно же — ресурсами планеты. Но протеане не могли этого допустить. Вероятнее всего потому, что это нарушило бы более чем допустимо, и без того хрупкий баланс межрасового сосуществования. Потому и остановили ораворов.

В мифологии Атаме — по нынешним временам — невообразимо древней, это событие будет упоминаться эпизодом, когда богиня Атаме сокрушала своим мечом завистливых богов, которые, конечно же, угрожали азари. Явик поведал Бенезии — и весьма подробно, кстати, что ораворы также воевали с расой денсорин. Но о причинах конфликта и о его детальном ходе он умолчал. Что-ж, имеет право. Некоторые вещи должны... проявляться только в своё время. Для денсорин такое время пока... не наступило. Денсорин, по словам Явика, была второстепенной расой протеанского цикла, конфликт денсорин и ораворов состоялся незадолго до вторжения Жнецов в Галактику. А с началом вторжения именно денсорин пожертвовали своими детьми, чтобы попытаться остановить Жнецов, но это только ускорило их уничтожение. Явик дал понять Бенезии, что денсорин были покорены 'креветками' одними из первых.

Протеанин не стремился держать матриарха азари на голодном 'информационном пайке'. В этом тоже проявлялось его доверие и вера как в расу синекожих красоток в целом, так и в отдельного её, весьма, кстати, пожилого, представителя. Явик утверждал, что вся планета денсорин объединилась в некоем 'жертвенном ритуале'. Обдумывая потом слова протеанина, Бенезия много раз ловила себя на мысли о том, что, вполне возможно, у денсорин совсем не было колоний. И они обладали только одним, являющимся, безусловно, материнским, миром, либо доля освоенных денсорин колоний была крайне незначительной.

Разные расы населяли Пространство Протеанской Империи. Очень разные. Если протеане по оценкам, сделанным за несколько тысяч лет с опорой на находки протеанских артефактов, колонизировали чуть ли не половину Галактики, то денсорин... вполне могли быть оценены как второсортная раса. Хорошо, если не второразрядная. Протеанин не стал очень многое уточнять об ораворах и денсорин. Ясно же, что он — воин, а не учёный и потому не обязан разбираться — даже на среднем уровне — в проблемах и вопросах древней протеанской — и не только протеанской — истории. Вполне хватит обзорного взгляда, лишённого изрядной доли противоречий.

Противостояние ораворов и протеан в немалой степени и стало основой для культа о мудрой Атаме, но со временем её истинное лицо было скрыто от синекожих красоток покровом плотной тайны, сохранявшейся на протяжении тысячелетий.

Протеане думали не только о современных им поколениях азари. Они смотрели далеко в будущее. Потому, дав синекожим красоткам мощную образовательную базу, они позаботились о 'пище духовной' и собрали ценнейшие информационные материалы в Маяке, ставшем частью информационного архива. С их помощью азари сохранили на многие столетия технологическое — как минимум — преимущество над остальными расами галактики. Если учесть, что оно немыслимо без преимущества во многих других областях, то вполне объяснимо, почему маяк и архив были размещены в новопостроенном храме Атаме. Впоследствии азари отошли от единобожия и отказались от афиширования роли протеан в своём развитии, но... Многое скрыто в исторической памяти расы, очень многое.

Явик немало знал о тессийском Маяке и его архиве, знал и о храме Атаме — их хранилище-оболочке. Это знание накрепко соединило воина древней расы и пожилую азари, дало им возможность глубоко и полно понимать друг-друга. Бенезия неоднократно чувствовала, что Явик — многое не договаривает, повествуя о Маяке и Архиве, а также о Храме. Может быть, он рассчитывает лично побывать на Тессии вместе с Бенезией, Лиарой и Этитой. И уже там, на месте, рассказать то, о чём не хочет говорить сейчас. Когда впереди — не Тессия, а 'всего лишь' Цитадель?

Матриархат... Этот правительствующий орган продолжает скрывать существование Маяка протеан на Тессии. Обнаружение Маяка на Иден-Прайме, а также — разработанная Аппаратом Советников Цитадели операция по его передаче в руки 'цитадельских сидельцев', безусловно, осложнит положение Матриархата. Особенно если на Цитадели всё пойдёт не по написанному аппаратчиками плану. Затем — появление 'Нормандии' у криминальной столицы исследованной части галактики — станции 'Омега'. Затем — возле планеты, где будет найдена Лиара. Затем — полёт к Тессии...

Почему-то Бенезии казалось, что в это время выжившие протеане сумеют найти пригодную для основания своей расовой колонии планету. И тогда, вполне возможно, фрегат-прототип, максимально соблюдая правила маскировки и легендирования, уйдёт к этой планете. Нормандовцы увидят выживших протеан. Уже не на экранах, как Карин, а своими собственными глазами. Смогут с ними пообщаться, побывают на этой планете.

Вряд ли они позволят поучаствовать в высадке Лиаре — молодая азари-дева слишком малоподготовленна к таким встряскам. Потому, скорее всего, Лиара останется на борту фрегата — нормандовцы смогут не допустить её попадания на эту планету.

Матриархат... Благодаря Ингвару и его коллегам, Бенезия теперь регулярно получала информацию о происходящем на Тессии. От общедоступных новостных программ до перехватов глубокошифрованных сообщений, передаваемых по правительственным линиям связи. Разведфрегат-прототип обладал для этого всеми возможностями, которыми активно пользовался. Бенезия, читая и просматривая эти программы и сообщения, понимала, что Матриархат, как и прежде, боится обнародования информации о Маяке и архиве. Хотя именно сейчас их информация должна быть использована в самой максимальной степени.

Нет, политики-азари не хотят напрягаться. Только появление на Тессии живого реального протеанина может хорошенько 'тряхануть' их. И заставить отступить, побудить действовать не ради своих узкогрупповых интересов, а ради безопасности всей расы. Информация в Маяке, как смог убедить Бенезию Явик, способна помочь нынешним азари не только выстоять, но и одержать победу над 'креветками'. При одном условии: эта информация должна быть использована задолго до вторжения Жнецов. И — никак иначе.

Вряд ли она будет использована в полной мере. Вряд ли...

Бенезия, осознавая это, мрачнела. Явик... Он всеми силами пытался адаптироваться к нынешнему Циклу, где нет уже Империи Протеан — ни в каком виде, где протеане — только 'одни из', а не верховная, главенствующая раса. Он, конечно, многое рассказал и показал матриарху. Не только при редких и не очень продолжительных встречах, но и дистанционно. Оказывается, передача мыслеобразов у протеан работает иногда, а на взгляд Бенезии — очень часто — и на больших расстояниях прекрасно.

Явик многое узнал о Бенезии, о Лиаре, об Этите, в том числе и путём считывания информации через прикосновения. Очень многие криминалисты и учёные большинства рас продали бы свои души и тела несколько раз кому угодно, получи они хотя бы малейшую возможность освоить в достаточной степени столь сложную и перспективную технологию. Да, теперь Явик, благодаря своим расовым способностям и возможностям и благодаря поддержке со стороны РЭБовцев фрегата — очень многое знает. И его работа будет точной и чёткой. Несмотря на то, что он формально и фактически предстанет перед подавляющим большинством нынешних разумных органиков как единственный выживший представитель имперской расы предшествующего цикла. Он и в дальнейшем будет активно пользоваться считыванием через прикосновения.

Сложно будет Лиаре, очень сложно. Бенезии-то Явик рассказал слишком много истинных фактов об истории азари. И эти факты молодой средней деве не очень понравятся. А вероятнее всего — совсем не понравятся. Биотический дар — не подарок от богини, а 'всего лишь' результаты десятилетий напряжённой работы многих протеанских генетиков. Протеане к тому же, оказывается, защитили материнскую планету азари от падения астероида. И не были особо щепетильны в вопросах этики и морали, когда речь шла о взаимодействии между столь разными расами, какими и были и остались протеане и азари.

Лиаре, как деве азари, может очень не понравиться то, что протеане спокойно стреляли в собственных одурманенных детей, когда Жнецы перешли к массовому применению такого своеобразного оружия. Да, Лиара ещё не обзавелась собственными детьми. Она для этого слишком молода и незрела. Бенезия хорошо понимала, что далеко не каждый разумный органик будет в состоянии хладнокровно расстреливать своих или чужих детей, даже если эти дети практически стали его врагами.

Явик... способен быть беспощадным. И это — не только требование статуса — офицерского, командирского, воинского. Умная беспощадность, часто не имеющая границ в обозримом будущем, помогала протеанам побеждать самых опытных оппонентов. Коих за пятьдесят тысяч лет у протеан было предостаточно. Явик обвинит Лиару в том, что она, как самый молодой доктор ксеноархеологии, не умеет пользоваться научным стилем речи — хоть письменной, хоть устной. В том, что она часто предаётся в своих писаниях детским чувствам и эмоциям, чем вредит, прежде всего, себе, своей карьере и своему научному статусу и имиджу. Если бы Лиара была чуть-чуть серьёзнее и строже. Но... 'не умеет' она этого. В силу возраста — в том числе. Явик на возраст девы-азари не будет обращать ни малейшего внимания. Для него возраст — не оправдание проколов, ошибок и недостатков. Кажется, земляне-имперцы в таких случаях имеют обыкновение говорить 'взялся за гуж — не говори, что не дюж'.

Если бы Лиара немного более ответственно подходила к исследованию протеан. То... она бы продвинулась быстрее по пути к истинному, достаточному уровню понимания этой расы. Да, она не получила Шифр, но Явик смог доказать Бенезии, что Шифр — только один из инструментов, облегчающих чужаку понимание протеан. Он, кстати, далеко не всесилен, этот инструмент. Как сказал Явик в одной из дистанционных бесед с матриархом, 'Лиара в лучшем случае находится только на первой четверти пути к статусу 'тени настоящего протеанина'. Бенезия долго думала над этими словами. И поняла, что протеанин со всей определённостью и беспощадностью заявил о том, что дочь матриарха не слишком-то и приблизилась к истинному, вполне доступному ей уровню понимания особенностей древней расы. Потому... можно было не сомневаться: Лиаре предстоит очень долгий и крайне болезненный путь. К разумению, необходимому для контакта с реальным выжившим протеанином. А об остальных протеанах ей и в самом деле незачем знать. Нормандовцы сохранят тайну выживших — в этом матриарх не сомневалась.

Конечно же, Бенезия не могла не задать Явику вопрос, который, без всяких сомнений, будут задавать протеанину и другие разумные органики большинства нынешних рас. 'Смогут ли расы текущего цикла дать достойный отпор'. О, матриарх знала. Точнее — понимала, насколько дипломатичен может быть протеанин — воин, офицер, командир. Если бы протеане не были столь искусны в дипломатии, то вряд ли бы азари приобрели бы за последние несколько сотен лет репутацию расы дипломатов. В то же время Бенезия знала и другое: протеане беспощадны. Доказательством чему была всегдашняя готовность протеанина обозвать любого нынешнего разумного органика уничижительным 'примитив'. На вопрос, заданный матриархом, Явик ответил: 'вы заслужили право на попытку'. За этой короткой фразой скрывалось продолжение — 'и только от вас зависит, победите вы или погибнете'.

Явик — не провидец. Да и у тех выбор вариантов ответов, мягко говоря, невелик. Те же земляне-имперцы, кстати, говорят, что 'третьего — не дано'. Под обстоятельства, конечно, но ведь говорят. Потому что действительно, и у протеан, и у нынешних разнорасовых разумных органиков тоже выбор очень небольшой: победить или погибнуть. Да, протеане сражались столетиями, гибли, отступали, не сдавались, но, в конечном итоге, Жнецы всех их уничтожили.

Почему Жнецы не обрушились на галактику сразу же, едва только Шепард нашёл сигнал саркофага протеанина? Если они приходили — раз за разом — и каждый раз одерживали победу. То они могли посчитать, что выжившие протеане ещё долго не будут составлять реальную силу, вооружённую точным знанием о прошлом. Да и нынешние разумные органики, мягко говоря, слишком разобщены. И для их уничтожения Жнецам не потребуется потратить много времени и сил.

Знала ли о Жнецах Лиара? Кое-что знала, в том числе и стараниями матери. Но... Она же ещё только средняя дева, совсем недавно — всего десяток с небольшим лет тому назад — младшая дева. Бенезия знала позицию Лиары по вопросу Жнецов: дева очень надеялась увидеть уход Жнецов из галактики. На чём основывалась её эта во многом детская, незрелая вера? Прежде всего — на осознании огромности срока жизни в тысячу лет.

Тогда ведь... Никто не знал точно, что те же протеане сопротивлялись Жнецам две тысячи лет. Никто в целой нынешней галактике об этом не знал точно. А теперь... Теперь Лиара просто смешна со своей детской верой в то, что ей, нынешней деве-азари, каким-то волшебным образом удастся прожить столь долго. Чтобы увидеть, как гигантские 'креветки' покидают пределы Галактики.

Нынешние расы слишком плохо представляют себе, упиваясь дутым осознанием своего всемогущества, насколько огромна и многообразна галактика. Те же турианцы, к примеру, прекрасно знают, что за территориями их врагов, за теми самыми Дальними Пределами лежат ещё сотни и тысячи звёздных систем. Со своими скоплениями и туманностями... И всё это — тоже галактика. Та же самая. Прежняя.

Явик... Если он пообщается с Лиарой... Деве-азари придётся очень нелегко. Ломка стереотипов, 'разрыв шаблонов', переоценка ценностей. Вряд ли такой коктейль окатит Лиару безопасно. Явик не будет церемониться с азари-девой — это совершенно очевидно. А уж тема влияния протеан на азари для Лиары будет очень, очень болезненной. Да, протеане трансформировали азари, но в отношении биотики они, воспользовавшись генной инженерией, резко усилили, улучшили и усовершенствовали врождённую склонность синекожих красоток к биотике.

Планет с таким высоким содержанием нулевого элемента в известной Бенезии части галактике было очень немного. Потому протеане оказались правы, усилив биотические способности синекожих красоток. И обеспечив им статус самых могущественных, а главное, в силу нераспространённости сведений о протеанском влиянии на расу, природных биотиков.

Проблему для обитательниц Тессии составляли метеоритные бомбардировки. Но так было в очень давние времена. Протеане придали азари столь мощное и многовекторное ускорение, что и поныне никто не оспаривает статус синекожих красоток как наиболее успешных и результативных исследовательниц космоса. Овладение искусством и техникой космических полётов позволило азари высадиться на Цитадель. И — убедиться, что протеанские артефакты присутствуют на большинстве планет освоенных к тому моменту звёздных систем.

Колонизация набирала обороты, в союз с азари вступают саларианцы, турианцы. Да и в пределах Пространства Азари тоже происходят изменения — азари не только активно осваивали, но и колонизировали новоосвоенные пространства. Доводя население в своих колониях-республиках до многомиллионных отметок в кратчайшие сроки. Со временем колонии-республики объединяются под властью Совета Матриархов азари — для краткости именуемого Матриархатом. История расы азари становится неотделима от истории рас Пространства Цитадели. Синекожие красотки становятся главной — экономической, торговой и дипломатической — силой этого пространства.

И теперь... Теперь Бенезии с каждым днём становилось всё яснее и яснее, насколько её народ, её раса не готова к войне со Жнецами. Азари серьёзно рисковали оказаться беспомощными перед вторжением полумашин. Причин для этой беспомощности было предостаточно. Взять хотя бы нежелание азари оказывать поддержку другим расам, что Матриархат обосновывал необходимостью сохранить силы расы для обороны и развития собственных планет. Явик, как профессиональный воин и высокоранговый офицер, буквально 'на пальцах' показал матриарху, что силы Жнецов вполне способны быстро пробить линии наспех выстроенных азари фронтов. И — ввести войска во все сегменты Пространства Азари.

Протеанин был беспощаден и строг. Но в этом не было стремления унизить матриарха и её расу. В этом было стремление показать, что за всё приходится платить. И за ушехлопство, и за глупость, и за дурость. За всё. Протеанин не отрицал, что войска азари в том виде, в каком они существуют сейчас, смогут на некоторое, пусть и очень короткое время, замедлить продвижение Жнецов в глубины Пространства Азари. Но... Остановить его без внешней помощи и поддержки... они не смогут. Осознавать это, освобождаясь от всевластия волн возмущения, было... нелегко. Какой смысл возмущаться, если собеседник основывается не на эмоциях, не на чувствах, а на голой логике?

Когда же Бенезия, немного успокоившись, смогла спросить, сколько же времени отводит Явик на захват Жнецами всех миров пространства азари. Она была очень близка к обмороку, услышав холодное и чёткое: 'Несколько недель. Максимум — две-три недели'. Как же ей хотелось поверить в то, что, подобно протеанам, азари, хотя бы несколько десятков, смогут выжить...

Сделав небольшой перерыв в написании вводной части 'заметок по поводу', Бенезия приблизительно оценила объём этой части. Получалось немало, но... Само повествование должно получиться очень объёмным. Значит и вводная часть не может умещаться лишь на нескольких страницах.

Встав с кресла, матриарх прошлась по каюте — и по периметру и по диагоналям — несколько раз.

Трудно сразу приближаться к моменту, когда придётся активировать этот кристалл. И — начать вглядываться, вслушиваться, вчувствоваться в происходящее или на 'экране' сознания или вообще вокруг — как пояснил Явик, автоматика кристалла смогла бы передать сигнал на зрительные нервы. А те в свою очередь — сформировать вокруг, в пределах салона, весьма точную, чёткую и объёмную детальную картину. Как удалось это всё уместить в столь маленьком кристалле — Бенезия даже не пыталась понять. Гуманитарная направленность личности есть гуманитарная направленность личности. И глупо задавать себе вопросы о технической стороне дела, если даже в обзорном варианте ответ займёт многие десятки часов.

Да, протеане весьма серьёзно поработали над трансформацией расы азари. В том числе — телесной. Бенезия сейчас, в противовес себе, прежней, образца этак несколько сотен лет тому назад, была согласна с тезисом, что из всех инопланетных рас азари, оказывается, больше всего напоминают людей. Из отличий можно наскрести только полное отсутствие волос. И — наличие гладкой кожи, цвет которой обычно варьируется от нежно-голубого до почти фиолетового. Редко, конечно, но встречаются и другие оттенки кожи, например, бирюзовый. Есть отличия, к примеру, и в строении головы. Вместо волос заднюю часть черепа азари покрывают жёсткие хрящи, формирующие плотно прилегающий гребень.

У большинства азари кожа — однотонная. Однако на лице, шее и гребне могут присутствовать небольшие пятна и полоски более тёмного цвета. Люди, кстати, как теперь знала матриарх, часто называют их веснушками. Для многих азари были характерны и своеобразные рисунки на лице. Земляне часто склонны сопоставлять их с колониальными отметками, свойственными, например, турианцам. И даже не представляли себе в полной мере, насколько близки к истине. Но — прошло всего три десятка лет и земные медики и биологи ещё далеко не всё знают. С появлением протеанина, конечно, узнают больше, но всё равно. Карин пока что не стремится сделать это знание достоянием даже своих ближайших коллег-медиков. Не говоря уже о биологах, так что с этой стороны синекожим красоткам вроде бы опасаться нечего.

Мало знают люди об азари, мало. Явик, конечно, знает больше. Но он уважает право азари быть такими, какими они стали за сорок с лишним тысяч лет полностью свободного от активного протеанского вмешательства-сопровождения развития. Потому — не стремится информировать даже Шепарда о многих особенностях — телесных и психических, столь обычных и свойственных азари.

Нечистокровность и чистокровность. Лицевые и телесные рисунки-отметки, кстати, это отмечают со всей присущей природным порождениям беспощадностью. Неудобно, конечно, ходить тысячу лет разрисованной. То, что в молодости восхищает и тонизирует, к старости начинает, причём — часто, как помнила Бенезия, напрягать. Некоторые азари наносят лицевые и телесные рисунки-отметки самостоятельно, под настроение, используя технику макияжа и татуировки.

Внутреннее строение азари в общих чертах, если не вдаваться в детали, может быть признано аналогичным человеческому. Самым важным и значительным, а потому и наиболее заметным отличием является ячеистая структура нервной системы синекожих красоток. В которой и кроется секрет долголетия азари: благодаря постоянной регенерации нервных клеток синекожие красотки почти не стареют. И даже спустя гарантированную природой и протеанами тысячу лет после рождения многие матриархи выглядят весьма молодо. Кровь у синекожих красоток необычного для человеческого восприятия пурпурно-фиолетового цвета.

С человеческой точки зрения азари являются женщинами. И потому располагают только одним полом — женским. Хотя, конечно же, сами азари не считают себя женщинами в привычном для людей понимании, при этом с удовольствием определяя себя в словесных выражениях не иначе как почти исключительно в женском роде.

Для азари не требуется физический контакт между 'разнополыми' особями, чтобы породить потомство. Азари может зачать младенца-азари и только азари, но — от представителя любой расы и любого пола. Вступая в эмоциональную и духовную близость, азари извлекают генетическую информацию из тела своего партнёра. После чего используют её как 'контрольно-дорожную' карту для мутации собственной ДНК и получения уникального набора, который и наследует родившаяся в результате подобного сложного и многоуровневого процесса дочь.

Для наиболее полной и разнообразной мутации необходима, конечно же, 'карта' представителя другой расы. Так как за века достаточно изолированного развития на своей планете генетическое разнообразие азари изрядно сократилось.

Рождение дочерей от кроганов, турианцев и людей у азари считается в последние сто-триста лет более достойным делом, чем от соплеменниц. Потому внутрирасовые браки, в результате которых на свет появляются чистокровные азари, считаются в настоящее время у значительной части азари не слишком желательным вариантом для обзаведения потомством.

С известной долей условности и обзорности можно утверждать, что протеане творчески использовали свою собственную расовую способность снимать информацию через касания. У азари, подвергшихся целенаправленной трансформации стараниями протеан, процесс зачатия обеспечивается чаще всего за счёт контакта с нервной системой партнёра через электромагнитные импульсы, проводимые кожей. Такой вид связи получил многозначное название 'объятия вечности'. И во многом, в частности, для людей, может служить азарийским аналогом сексуального контакта.

С течением времени, благодаря богатейшим предпосылкам, предусмотренным и заложенным трудолюбивыми и старательными протеанскими учёными, азари научились использовать 'объятия вечности' для обмена мыслями, чувствами, ощущениями. Во время такого контакта два разума сливаются в один. И азари в эти моменты может увидеть мысли и воспоминания партнёра так полно, как только это возможно.

Кроме этого протеане подарили азари возможность не слишком меняя свою физическую внешность быть визуально приятными и для глаз, и для разумов представителей других рас. Бенезия знала, что саларианцы особо выделяют оттенок кожи азари. Турианцам по душе форма азарийского гребня. А люди закономерно ставят на первое место силуэт фигуры азари. Потому-то синекожие красотки, вовсю овладевшие искусством нейрохимического воздействия на окружающих, дополнили свою внешнюю, телесную красоту. И с давних пор не испытывают особых проблем с нахождением сексуального партнёра другой расы.

Всё это приходится описывать во вступительной части объёмного текста потому, что без этих 'деталек' многое дальнейшее окажется малопонятным. Или — непонятным совершенно. Свой собственный опыт вхождения в хаскококон, нахождения в хаскококоне и выхода из хаскококона Бенезии предстоит трансформировать. И затем — описать одновременно в нескольких направлениях. Во-первых, конечно же, с упором на перспективу создания оружия против хаскизации разумных органиков любой расы. Не только азари. Будут или не будут Жнецы применять хаскизацию — точно неизвестно. Но большая часть признаков, почерпнутых из самых разных источников, однозначно указывают на то, что да, будут. Потому надо создавать своеобразное противохаскизационное оружие. Каким оно будет — другой вопрос, прежде всего к медикам, биологам и технарям. Так что ей, Бенезии Т'Сони предстоит выдать исходный материал для дальнейших исследований и разработок. Ну и всемерно способствовать продвижению последних.

Во-вторых... Это необходимо для понимания послевоенных перспектив расы азари, когда в галактике рядом с землянами прочно встанут и протеане. Да, так уж произошло, что раса существ, которые оказали на синекожих красоток сильнейшее, во многом определяющее влияние и воздействие, вернулась в галактику. На несколько десятилетий позже людей.

Сейчас Бенезия уже знала, что близкая к человеческой внешность азари — далеко не случайность. Протеане, кроме азари, влияли и наблюдали, исследовали и направляли жизнь турианцев, саларианцев, а также представителей многих других ныне хорошо известных рас разумных органиков. Включая тех же ягов, которые, как отметил Явик в одной из дистанционных бесед с матриархом, в эпоху протеан были заметно крупнее. Куда уж крупнее — нынешние и то высотой бывают под три-пять метров. Увидеть десятиметровой высоты яга — то ещё испытание для психики многих разумных органиков.

В-третьих... Надо способствовать развёртыванию, углублению и укреплению многих изменений в сообществе азари. Да, создание антииндоктринаторов тоже придётся замкнуть поначалу только на азари, так уж произошло. Но эта важная мера защиты и противодействия должна сопровождаться другими мерами.

Матриархат оказался во многом виновен. И если будет она, матриарх азари Бенезия Т'Сони возвращена на Тессию в сопровождении людей, турианцев и протеанина. Если она будет защищена нормандовцами от посягательств со стороны низовых и верховных чиновников. В том числе — от самодурства чиновников Матриархата. То эти защитные меры не могут иметь только индивидуальный характер. Слишком многое надо менять в системе власти и управления азари. Слишком многое надо менять в сообществе азари. Надо будет дать доступ азари к Маяку и его Архиву, надо пояснить очень многое о протеанах и их роли в развитии азарийской расы.

Да, это будет больно, трудно, сложно. Но... Не более сложно, чем всемерное замалчивание правды о влиянии протеан на развитие азари. Не более сложно, чем переход от монотеизма к политеизму. Да какой там, собственно, монотеизм, если та же Атаме была снабжена помощницами — аж двумя! Значит, уже три богини, а не одна...

Отсюда... Отсюда можно легко перекинуть мостик к множеству протеан, приложивших усилия для адаптации азари к жизни на столь специфической планете. Значит, можно будет легко доказать, что политеизм — вполне обычен и нормативен. Важно только понимать, что не мифическая Атаме, а вполне реальные, живые. А главное — осязаемые и доступные для контакта протеане стали 'двигателями прогресса' для целой расы.

Думается, что и заявок на брачно-семейные взаимоотношения с Явиком с перспективой рождения уникальных азари 'от протеанина' будет подано в самые короткие сроки очень даже немало. Надо вернуть протеан — азари, а азари — протеан.

В-четвёртых, надо уже сейчас думать о том, какой будет жизнь без Жнецов. И думать об этом придётся, прежде всего, азари и людям. По вполне понятным причинам, определяемым их историей и особенностями. Да, тогда, когда Жнецы станут историей, уже не будет 'срезаний' рас на пике их потенциалов и перспективности. А значит... Значит несколько нынешних поколений — кроме того, что станут поколениями победителей, станут и первыми поколениями разумных органиков, которые минуют опасную пограничную 'полосу'. На которой останавливалось развитие многих других рас и целых расовых сообществ.

Надо также позаботиться о том, чтобы восстановить максимум информации о протеанах, иннусанонцах. А если повезёт — и об их предшественниках. Пока сложно сказать, что ещё надо будет сделать в этом направлении, но начав эту работу уже сейчас, надо закладывать фундамент будущего рывка вперёд. Подальше от времён противостояния с 'креветками' — полумашинами. Трудно это ясно, полно и чётко сейчас формулировать. Но... Хотя бы так, в прикидочно-проектном виде.

Легче всего мыслить применительно к своей собственной расе. Потому что теперь жизнь Бенезии тесно связана с жизнью Шепарда и жизнью Явика. И физическое расстояние здесь не имеет определяющего значения и былой важности.

Шепард... Он всегда и везде отодвигает себя на второй и третий планы. А вперёд пропихивает — весьма успешно и настойчиво — Этиту и Лиару. Он многое знает об азари. Но... многое ему ещё предстоит узнать. Или — как минимум — понять глубже, чётче, индивидуальнее. Да, он спас матриарха азари. По общим стандартам, хорошо известным большинству нынешних разумных органиков, этот период жизни азари характеризуется соответствующими психофизическими отличиями. Такими как, к примеру, участие в политике, социальной жизни общества и содействие развитию межрасовых и межвидовых взаимоотношений.

Ко всему этому Бенезию Т'Сони готовили в Матриархате. С тех пор, как ей исполнилось пятьсот лет. 'Отметка' была, как выражаются земляне, 'плавающей', то есть она не была жёстко привязана к стандартному семисотлетнему рубежу продолжительности жизни азари. Матриархат — руководящий орган азари. Его можно определить как правительство, но, конечно, не в полной мере соответствующее человеческим представлениям.

Как матриарх — религиозный лидер, Бенезия и раньше участвовала — и очень активно — в политике и социальной жизни общества. Только вот с межвидовыми отношениями у неё не складывалось. Можно сказать, что и не сложилось.

О землянах она знала до очень недавнего времени слишком мало. Предпочитала с ними не общаться, не читала профильные материалы, не интересовалась их культурой. В общем, на расу-неофита пожилая азари не обращала ровным счётом никакого внимания. Если бы в Матриархате в большинстве случаев не смотрели на людей столь же свысока, Бенезия получила бы столько выговоров и предупреждений о неполном служебном соответствии. Что... дело вполне отчётливо запахло бы отставкой и переходом к жизни простой пожилой азари-домохозяйки. Какой там Жнец-наблюдатель, какой там Сарен-раб?! Не было бы ничего этого! Просто не было бы! После десятилетий работы в Матриархате и в религиозно-церковных структурах Республики... Сложновато будет становиться простой домохозяйкой, помешанной на домашнем уюте и гастрономической изысканности.

А теперь... Теперь будет окончен пятидесятилетний период взаимного молчания между матерью и дочерью. Да, согласно общим стандартам Лиара — дева до достижения ею возраста примерно трёхсот пятидесяти лет. Да, в этом периоде жизни азари беспечны, недальновидны, ветрены и стремятся к познанию всего. Чаще всего в это время они вступают в банды, в армию, работают учёными, танцовщицами или прислугой ценителей красоты.

Лиара всему этому соответствует, но, как всегда, не в полной и не в исключительной мере и степени. Да, она работает учёным, имеет степень доктора ксеноархеологии. Её сфера научных интересов — протеане, поэтому у неё уже сейчас — широчайшее поле деятельности. Разнообразные следы пребывания протеан найдены, опознаны и зафиксированы на множестве планет во многих планетных системах. А сколько ещё не найденных?

В то же время Лиара... слишком молода для того, чтобы с чистой совестью и со всей полнотой соответствовать стандартам, применяемым к служителям науки. Она слишком беспечна, недальновидна и ветрена. Многие, кто наблюдает и следит за её работой и её результатами, всё это — отмечают. Потому и не считают Лиару соответствующей не идеальным, а реальным рамкам учёной степени и учёного статуса.

Чаще всего успешными и результативными учёными становятся матроны — азари, физиологически и физически созревшие для рождения и воспитания детей. Период жизни — от трёхсот пятидесяти до семисот лет. Азари этого возраста вполне закономерно становятся более серьёзными и организованными. Потому они успешно работают в политике, экономике и торговле, словом — везде, где требуется взрослое отношение к порученному делу.

Лиаре до этого... хронологически — очень далеко. Но... если она пройдёт горнило адаптации к взаимодействию с протеанином... с нормандовцами — не только турианцами, но прежде всего — землянами, то... Может быть, она действительно сумеет перейти на следующий этап своей жизни задолго до достаточно условной, но всё же чётко обозначенной границы в триста пятьдесят лет? Полюбит Шепарда, выйдет за него замуж, родит от него нескольких — обязательно нескольких, а не одну — азари. И, может быть, смирится с тем, не только внешне, но и внутренне, что её мама тоже любит бравого капитана Шепарда. И готова, да, да, именно готова стать матерью его детей. Да, азари, но для Джона это не представляет никакой проблемы.

Этита... Поймёт, что Джон не собирается разбивать их семью. Осознает, что не для того он пообещал найти и вернуть Бенезии её дочь Лиару, где бы она ни оказалась. Не для того пообещал прибыть с коллегами-нормандовцами на Тессию, где поспособствовать всемерно тому, чтобы Бенезию не наказали за несовершённые преступления. И — не сделали ответственной за все проблемы и вопросы, с какими только и успел за пять последних десятков лет столкнуться Матриархат.

Звание 'Мятежный Матриарх' просто так азари никому не дают. Потому Этита... поймёт Бенезию. И поймёт Лиару, ведь пока 'Нормандия' будет добираться от той планеты, где будет найдена молодая азари, до Тессии — пройдут не одни сутки. Как минимум — несколько. И за это время и Бенезия, и Лиара очень изменятся. Может быть, она, матриарх, бывший религиозный лидер, рядом с дочерью ещё больше помолодеет. А Лиара рядом с Явиком — повзрослеет и помудреет. Если же Лиара влюбится в Явика и захочет стать матерью вообще уникальных детей — азари от протеанина. То... Она сможет повзрослеть и помудреть так, как редко какой азари за всю историю расы удавалось. И тогда... Тогда легенда о богине Атаме может обрести новое воплощение. И, соответственно, новое прочтение.

Есть ещё одно направление деятельности — реформирование армии азари. Такой бардак, беспредел и бедлам, о котором Бенезия, вернувшаяся из хаскококона, теперь, благодаря нормандовцам-РЭБовцам имеет слишком хорошее представление. Он должен быть преодолён в кратчайшие сроки. Если впереди — блокада Пространства Азари флотами Жнецов, то армия азари уже не может оставаться на уровне ополчения и милиции.

Да, сейчас Экстранет и, соответственно, ряд планетных Интернетов переполнены штампами, вроде 'каждый солдат армии азари является мощным биотиком и смертельно опасным врагом'. Но на самом деле всё обстоит не так хорошо и не так радужно. Да, азари — единственная раса с врождёнными, а точнее — резко усиленными стараниями протеанских генетиков — биотическими способностями. Которые для своей поддержки и развития не требуют наличия в теле разумного органика профильных искусственных имплантатов. Верным является и утверждение, согласно которому сила биотических умений зависит исключительно от ментальных навыков концентрации азари. А также от желания развивать эти способности. У азари, к тому же, обучение базовым навыкам обращения с биотикой входит в обязательную школьную программу. А многие девы-азари проходят весьма серьёзный тренаж. В семье начиная с младенческого возраста. Биотика — универсальный дар, который может использоваться и в мирных и в военных целях. Но редко какая азари избегает узкой специализации: кто-то более силён в военных применениях биотики, а кто-то в мирных.

Придётся заставить и гражданских азари и армейцев в кратчайшие сроки развить свой биотический потенциал до мастерского уровня. Это надо будет осуществлять жесточайшими методами и средствами, но иначе привыкшие реверансить и дипломатничать по поводу и без повода синекожие красотки станут материалом для единственного расового Жнеца. Все до одной. В том, что Жнецы умеют укладывать в небытие целые расы, Бенезия убедилась слишком фундаментально. Теперь ей бы обрести достаточно сил и возможностей для того, чтобы сделать такую фундаментальность обычной для многих своих соплеменниц. Желательно — очень многих.

Общение с Явиком, особенно — те его части, когда использовался обмен мыслеобразами, заставило Бенезию по-иному взглянуть на многие внутриазарийские расовые проблемы. Например, на тех же ардат-якши. Да, сейчас с точки зрения официальной азарийской науки — и прежде всего — медицины — это — генетическое заболевание. Обусловливающее дефект, приводящий внешне совершенно обычную азари в состояние смертельно опасного биотика-убийцу. Встречается этот дефект не так уж и редко. Ведь в среднем, как убедилась Бенезия по многократно перепроверенным и полученным из самых разных источников данным, каждая сотая азари может обладать этим дефектом. Который, к тому же, в силу несовершенства современной азарийской медицины может быть диагностирован достаточно поздно.

Азари, страдающие этим заболеванием, не могут безопасно осуществлять 'слияние разумов' — во время этого процесса они разрушают нервную систему партнёра. При этом получая убойную дозу гормонов удовольствия и попадая в жесточайшую зависимость, требующую постоянного повторения смертельных для партнёров 'слияний'. Гормональный удар, совмещённый со сравнительно легко переживаемыми больной азари всё новыми и новыми слияниями. Он ведёт, как теперь благодаря беседам с Карин и Явиком, глубоко понимала Бенезия, к тому, что с каждым 'повтором' возрастает и биотическая сила этой азари. С которой могут не справиться и несколько азари-юстициаров. Вероятнее всего, протеане действительно готовили азари как универсальную расу. И в перспективе вполне могли довести дело до того, что синекожие красотки могли бы безопасно для себя самих рожать от инорасовых партнёров не только азари. Вторжение Жнецов остановило эти работы, осуществлявшиеся протеанскими генетиками, потому азари смогли достаточно безопасно — исключая феномен ардат-якши — вступать в близкие взаимоотношения с инорасовыми партнёрами. Но — рожали от них ныне только азари. Для порождения инорасовых детей требовались гораздо более глубокие трансформации. Которые, пусть и не в значительной степени, но определённо затронули бы внутренние органы тела синекожей красотки.

Для первого 'захода' таких рассуждений, по мнению Бенезии, было вполне достаточно. Конечно, текст вводной части будет дорабатываться, перерабатываться, "причёсываться". И — не один раз. Только... На многое придётся посмотреть теперь далеко не так, как закреплено в общераспространённых и общедоступных текстах. Подробно рассказывающих о специфике расы азари. Слишком заметной для Бенезии стала односторонняя направленность многих 'почти канонических' текстов. Нельзя, ох, нельзя считать теперь азари ни самой долгоживущей — по сравнению с протеанами они дети малые — расой. Ни самой неторопливой — собственная дочь Бенезии Лиара сумела как-то, не достигнув возраста матроны, и теперь, как очевидно, без достаточных на то оснований — "отхватить" себе диплом доктора ксеноархеологии. Ни самой склонной к подробным размышлениям о сути и взаимосвязях между вещами — расой. Консервативностью, как оказалось, азари вовсе не страдают. Они вовсю пользуются преимуществами, предоставленными им протеанами, в том числе и посредством информации из Архива Маяка на Тессии. Какая уж тут стабильность во всём? Её в азари оказалось слишком мало. Как и способности к действительно культурному доминированию и интеллектуальному превосходству.

РЭБовцы при полном содействии Явика составили и предоставили Бенезии убойную по своей сложности и доказательности таблицу. Наглядно демонстрирующую, что большинство передовых разработок сделано азари на основе достижений Протеанской империи. Собственно-азарийского в этих разработках очень и очень мало. И это — плохо. 'Выезжать', как часто выражаются молодые нормандовцы, на достижениях и наработках старшей расы, удастся далеко не всегда. И тем более — не везде. При столкновении со Жнецами, уже успевшими уложить девяносто процентов протеан в небытие, ориентация на чужие достижения и наработки — практически готовое основание для поражения в будущем столкновении.

Не слишком убедительными теперь казались Бенезии и расхожие утверждения о невероятной дипломатичности и соответствующей успешности азари в межрасовых взаимоотношениях. Равно как и утверждения о том, что именно азари по-прежнему являются иконой красоты. Появление в Галактике поразительно похожих на азари женщин-землянок нанесло синекожим красоткам чувствительный имиджевый удар. Масштабы которого, как доказали РЭБовцы, нарастают. Не менее двуличными выглядят азари и при растущем влиянии азари-юстициаров. Формально — да, эти суровые воины закона азари не имеют права действовать за пределами Пространства Азари. Но фактически количество случаев, когда по тем или иным основаниям юстициары получали разрешение действовать вне границ расового пространства, в последнее время только возросло. Ведь азари не слишком церемонятся, нарушая инорасовые запреты. А останавливать их, прекрасно владеющих биотикой и тем более — страдающих от генетических аномалий типа 'ардат-якши' — гораздо сложнее. Юстициары внутри расового азарийского пространства пользуются поддержкой других правоохранительных структур. А вот за пределами этого пространства такой поддержки они по понятным причинам лишены. Что ослабляет их и понижает эффективность и результативность работы, негативно влияет на имидж юстициаров как правоохранителей и имидж азарийской расы в целом. Тут даже самая изощрённая дипломатия малоэффективна.

Густонаселённые колонии азари широко известны. В определённом смысле требования у синекожих красоток к личному пространству действительно можно определить как минимальные. Но... уже сейчас ясно, что с лозунгами типа 'все азари обладают равными правами' и 'бездомных среди азари нет' придётся попрощаться. Равно как и с убеждённостью в том, что понятие семьи — невероятная условность, а значит, можно не праздновать день рождения. Если уж командир Андерсон на совещании поставил вопрос о ежемесячном праздновании дней рождения всех обитателей фрегата, родившихся в этом месяце, а на маленьком фрегате — всего несколько десятков разумных органиков. То... Как-то не особо хочется забывать, в какой день ты вернулась из хаскококона. Такой день вполне может результативно посоперничать с днём физического появления на свет из материнской утробы. С моральными ограничениями — тоже не всё так гладко и чисто, как рисуют лозунги. Некоторые моральные ограничения всё же выполняются: азари, несмотря на общепризнанную телесную привлекательность, не ходят голыми в общественных местах, не отправляют естественные надобности где попало. Не сквернословят на каждом шагу и при любом удобном случае. Не бьют своих и чужих детей смертным боем за все и любые прегрешения и провинности.

Бенезия, вернувшись из хаскококона, стала замечать за собой приступы поразительной критичности и внимательности к таким и подобным мелочам, мимо которых несколько десятков лет назад она бы прошла без эмоций и чувств. Как безопасно можно совместить дипломатичность азари с возможностью организовать за пределами Азарийского пространства группировку, преследующую общепризнанно преступные цели? А ведь считалось, что если эта группировка не затрагивает интересы азари, живущих в своём расовом пространстве, то эта группировка чуть ли не законна. Разрушая чужую мораль, традиции, обычаи, культуру, посягая на собственность и на жизнь других рас, что, нельзя и не нужно ждать 'ответки'? Да прилетит эта "ответка" со всей поспешностью. И ударит весьма результативно по самим азари. Пусть даже не по тем, кто действительно в чём-то предосудительном виновен, но факт-то остаётся фактом: не вреди другим — не повредят тебе. Если бы мораль азари не имела никакого значения в большинстве случаев, но юстициары карают соплеменниц не только за грабёж и убийство, а и за многие другие правонарушения. Потому говорить о том, что мораль никчемна для азари — по меньшей мере — неосмотрительно.

Что, в свободной торговле нет захватов, включая рейдерские? Сколько угодно. Потому торговые захваты — это захваты со всеми вытекающими последствиями. Захват осуществляется там, где азари не стремились понять чужую точку зрения, не желали почувствовать её. Следовательно, превозносить способность азари к уважению интересов и нужд других рас — не следует.

М-да, картина мира азари в восприятии матриарха Бенезии претерпела значительные изменения. Масштабы которых, только сейчас, работая над 'записками по поводу' пожилая азари начала осознавать достаточно чётко и полно. Листая на экране настольного инструментрона содержимое текстовых и графических 'окон', Бенезия убеждалась, что дипломатию азари придётся применять в гораздо больших масштабах. А главное — намного более профессионально. Говорить об уважении к другим расам со стороны азари теперь, после инцидента у внезапно активированного ретранслятора, когда в Большой Космос пришли земляне, приходилось очень осторожно. Ведь тогда турианцы возжелали не меньше, чем вбомбить человечество в каменный век. И хвалёная дипломатия азари далеко не сразу изыскала действенные рычаги и инструменты, чтобы остановить карательную экспедицию.

Уважение к требованиям той или иной стороны конфликта у азари, как убедилась Бенезия, тоже весьма специфично. Турианцы известны синекожим красоткам гораздо лучше, чем неофиты-земляне, но ведь это не основание на выдачу птицемордым лицензии на безудержный разбой в чужой звёздной системе, не так ли? А ведь турианцы именно этот вариант и захотели реализовать. И реализовали бы, не останови их вовремя Совет Цитадели, в котором азари де-факто уже верховодили три десятка лет тому назад. Если же говорить о том, что азари стремятся во взаимоотношениях с турианцами искать и находить компромиссы, пусть и не всегда получается то, что надо — это будет гораздо более взвешенным и правильно отражающим реальность суждением.

Несмотря на внешнюю похожесть, у азари отношения с людьми до сих пор обозначались и определялись не иначе, как проблемные. Земляне развернули стремительную экспансию в Большом Космосе, вступили в разнообразные и разномасштабные конфликты — от торговых до вооружённых — с другими расами. Но азари продолжали снисходительно и по большей части безучастно взирать на игры, затеваемые неофитами Большого Космоса. Неудивительно — долгоживущие синекожие красотки признали достаточно быстро, что человечество обладает большим потенциалом. Хотя и постарались сделать всё, чтобы шаг за шагом деятельно ограничивать влияние людей, защитить, прежде всего, свои собственные азарийские расовые интересы и потребности. Здесь, в таких условиях очень трудно разделить, где кончается дипломатия и начинается махровый расовый индивидуализм.

Люди — воинственны. Они воевали между собой столетиями и тысячелетиями. Если признать государственную историю человечества длящейся двадцать тысяч лет, то почти всё это время — где-то девяносто пять процентов — люди постоянно воевали, отточив свои 'военные машины' почти до уровня турианцев. А кое-где весьма убедительно превзойдя их.

Альянс Систем — надправительственная организация, объединяющая два десятка крупнейших и сильнейших стран Земли. Она кроме гражданской, закономерно имеет и сильную военную составляющую, от лица которой и был отряжен фрегат-прототип 'Нормандия' с целью доставки на Цитадель с Идена найденного на планете протеанского Маяка. Это вполне в духе человечества — доверить выполнение сугубо мирной транспортной миссии военному кораблю с военными экипажем и командой на борту. Если после получения первых сведений о Жнеце нормандовцы согласились с необходимостью организовать и провести атаку на 'креветку', то азари, как понимала матриарх, в такой ситуации несколько часов потратили бы на бюрократические согласования, обсуждения, совещания. Но в итоге могли и не придти к внятно-однозначному решению.

За несколько последних дней на Иден-Прайме было усилено Ополчение, реформированы правоохранительные органы, приведены в повышенную боевую готовность ВКС Альянса Систем. Земля тоже готовилась к войне со Жнецами, мобилизовав и население внутрисолнечносистемных колоний и всех колоний Большого Космоса, в которых люди доминировали или были близки к доминирующим позициям. Азари же... С горечью и недовольством Бенезия вчитывалась в общедоступные строки экстранетных сайтов, с показной гордостью и изрядным пафосом повествующие о том, что как таковой, армии у азари нет, поскольку каждый город, каждая страна, каждая колония формируют свои собственные боевые подразделения. Руководствуясь самостоятельно сформированными критериями, выбирая наиболее подходящего лидера и снаряжая солдат и офицеров так, как это вообще возможно и считается приемлемым. Юридически армия большой колонии и армия небольшого азарийского поселения недопустимо равноценны.

Всё чаще задумываясь о деталях, Бенезия, консультируясь с РЭБовцами, Явиком и женщинами-военнослужащими, уже не считала нормативным и обоснованным утверждение о том, что войска азари заслуживают того, чтобы называться профессиональной армией, а не временным ополчением. Да, большинство солдатесс-азари и офицеров-азари проводили на службе большую часть времени, не отвлекаясь очень существенно на всевозможные гражданские дела. Но это ещё не делало азарийские вооружённые силы действительно и реально профессиональными. Требовалось нечто большее. И теперь это большее могли бы привнести в среду азари — как гражданских, так и военнослужащих — нормандовцы.

Не слишком заботило Бенезию определение того, кто же первым из нормандовцев пришёл к выводу о том, что имеющиеся в галактике вооружённые силы, включая военно-космические подразделения на самом деле предназначены для межрасовых и внутрирасовых боестолкновений. И при этом — не соответствуют даже минимальным требованиям, предъявляемым к подразделениям, способным потягаться с внегалактическим врагом, каким, по сути, являлись Жнецы.

Можно сколько угодно утверждать, что солдатессы-азари после завершения обучения являются смертоносными воинами. Но факт состоит в том, что у этих азари не будет возможности бесконечно долго оттачивать своё мастерство, доводя его до совершенства. Кое-какие знания, навыки и умения могут помочь охотницам-азари устоять против мелких жнеческих подразделений, но против крупных сил, оснащённых индоктринационными установками, у этих дев-охотниц нет никакого оружия, способного кардинально поменять расстановку сил в пользу разумных органиков.

Как доказал Аленко, далеко не каждая азари-военнослужащая обладает действительно максимально-полно развитым биотическим даром. Сокомандники Кайдена доказали, что война со Жнецами, скорее всего, будет затяжной и тяжёлой. А в таких условиях азари могут и не выстоять, поскольку вести диверсионную и тайную войну в тылах такого врага как Жнецы — гораздо труднее и сложнее. Ведь нет никакого профильного опыта — ни полигонного, ни стрельбищного. То, что разведфрегату Альянса, прототипу удалось — при поддержке наземной иденской инфраструктуры — спеленать и затем обстрелять огромный сверхдредноут — не правило, а единичный факт, который будет невероятно трудно сделать тенденцией.

Азари не любят бросать свои космокорабли-дредноуты в бой без гарантии победы. А когда против дредноута стоит сверхдредноут-Жнец, тут уж не удастся и не только результативно ударить, но и просто быстро и далеко убежать.

За несколько тысяч лет азари сумели колонизировать и поставить под контроль множество миров. Перечень которых не только приятно впечатлял, но и настораживал — теперь Бенезия не верила в то, что полулюбительская армия азари, в первую очередь — её военно-космические силы — окажется действительно способна защитить населённые синекожими красотками миры от атак флотов 'креветок'.

Агессия, Астерия, Гиетиана, Зесмени, Иллиум, Куринт, Лесусс, Лиметис, Лусия, Невос, Ниакал, Санвес, Селвос, Тевура, Терапсо, Тессия, Теукрия, Тратегос, Форос, Циона, Чалкос, Эсан. Вероятнее всего, большинство из этих миров экипаж 'Нормандии' посетит в ходе полёта по уже предварительно сформированному 'Большому Кругу'. Для того, чтобы собрать побольше разнообразнейшей информации о реальном положении дел во множестве областей деятельности разумных органиков. В ходе полёта, конечно же, нормандовцы встретятся и со многими известными азари. Так, на Цитадели им предстоит, скорее всего, увидеться и пообщаться с азари-провидицей, именующей себя Спутницей. Возможно — с Советницей-азари Тевос. А на 'Омеге' — с азари Арией Т'Лоак. Пока на этом составление списка наиболее известных азари можно было и прервать — ясно, что нормандовцы могут увидеться не только с самыми влиятельными известными азари, но и с вполне обычными, ничем особым не примечательными.

В список можно включить и ВИ-гида Цитадели — азари Авину. Но... До сих пор Бенезия не могла для себя внятно сформулировать достаточно полную картину того, как Шепард и другие нормандовцы относятся к искусственным интеллектам — хоть к полноценным, хоть к виртуальным. Да, Джон вроде бы и не стремился уничтожать синтетических помощников разумных органиков. Но на 'Нормандии' были прекрасно запрограммированные ВИ. И — не было никаких особых предпосылок к тому, что когда-нибудь на борту будет находиться и как-нибудь использоваться полноценный ИИ.

Погасив экран и переведя настольный инструментрон в 'ждущий режим', Бенезия встала с кресла. Подошла к шкафу и решила сделать перерыв, провести биотическую и стрелковую тренировки. Потом следовало принять душ и перекусить, скорее всего — не покидая салона и не приходя в импровизированную фрегатскую столовую. А уже после этого — браться за просмотр кристалла. Если не покадровый, то очень внимательный.

Явик пояснил, что 'картинку' можно будет поставить в любой момент на паузу, рассмотреть любую деталь окружающей обстановки и любого разумного органика во всех подробностях с разных сторон. В ограниченных, пусть и весьма широких масштабах это же можно было сделать и во время 'воспроизведения'. Предстояло переключиться, отдохнуть и подкрепиться перед столь 'нагрузочной' работой. Бенезия открыла шкаф, чтобы переодеться в другое бельё, сменить комбинезон и переобуться для биотической и стрелковой тренировок.

Спускаясь по лестнице в трюм, Бенезия неспешно обдумывала дальнейшие части своих 'заметок по поводу'. Придётся описать — обзорно, конечно, биотику. И связать её мирные и военные применения с вопросом стрелковой и вообще армейской подготовки азари. Говоря о биотике, придётся весьма кратко остановиться и на биотических возможностях представителей других нынешних рас разумных органиков. Там тоже есть свои сложности.

На уровне энциклопедий общегалактического значения, размещённых по большей части в Экстранете и, конечно же, в планетных и станционных Интернетах. Там биотика определяется, как способность некоторых форм жизни создавать поля 'эффекта массы' и взаимодействовать с так называемой 'тёмной энергией'. Используя при этом частицы нулевого элемента в своих телах. Эти способности оказалось возможным улучшить с помощью так называемых биоусилителей.

Биотика с самого начала рассматривалась и использовалась преимущественно как оружие. Поэтому большинство биотиков стандартно обучались атакам врагов с дальних и средних расстояний, поднятию врагов в воздух — как поодиночке, так и группами. Порождению гравитационных вихрей, разрывающих на части не только разумных и неразумных органиков, но и большинство конструкций из камня, металла, пластика. Биотики также стандартно обучались искусству создания защитных барьеров.

Нулевой элемент был в исследованной части Галактики не очень распространён. Но именно он под воздействием электротока оказался способен генерировать поле, позволяющее повышать или снижать массу одушевлённых и неодушевлённых предметов, попавших в его границы.

За прошедшие дни Бенезия на многое посмотрела с самых разных точек зрения. Многое пришлось переосмыслить, многое — переоценить. Кое-где надо было кардинально поменять свои взгляды и признать правильными совершенно иные суждения и нормы. Увидев биотику Явика-протеанина, матриарх азари была впечатлена. Даже если у протеан, вероятнее всего, тоже биотиков с рождения, биотическое излучение другого цвета, то, что удалось увидеть, ясно свидетельствовало: протеане делились с азари лучшим из того, чем обладали сами. Не просто обладали, а знали и развивали до мастерского уровня. Конечно же, протеане не завершили работу по трансформации азари. Потому, возможно, не все азари решаются развить свои природные способности. Может быть, протеане не стремились к тому, чтобы азари стали расой, поголовно состоящей из высококлассных биотиков?!

Дойдя до дверей трюмного зала, предназначенного для биотических тренировок, Бенезия поняла, что в этот раз занимать его она будет одна — Кайден Аленко перенёс свою тренировку на более позднее время. Сверив расписания, выведенные на малый экран наручного инструментрона, матриарх отметила, что лейтенант-техник будет заниматься в этом зале в то время, которое в расписании Бенезии было отведено для стрелковой тренировки в корабельном трюмном тире.

Войдя в зал, Бенезия приступила к выполнению комплекса разминочных упражнений. Пока не требовалось 'давать' полный боевой режим, потому можно было продолжать свободно и спокойно размышлять, как любили говорить земляне, 'на отвлечённые темы'. Впрочем, почему на отвлечённые? Люди, кстати, тоже стремились развить свои биотические способности. Конечно, до уровня, доступного азари, им было очень далеко. И, не будучи природными биотиками, земляне вынуждены были намного больше рисковать и намного дольше тренироваться. Но... Бенезия знала, что земляне требовали от своих соплеменников-биотиков немедленной установки специального биотического имплантата и прохождения длительного и сложного курса подготовки. Целью которого было обучение полному контролю над нервной системой. Зато после обучения биотик-человек становился профессионалом, способным использовать телекинез, кинетические поля и пространственное искажение.

Протеане оказались... мудры. Они не стали вмешиваться слишком сильно и глубоко в эволюцию всех встреченных ими рас разумных органиков. Да, матриарху было хорошо известно, что природа очень неохотно раскрывает свои тайны даже под сильным нажимом. В случае овладения землянами биотикой это нежелание проявлялось особенно сильно. Хотя... Считается — и не без оснований, что люди-биотики появились после серии аварий космических кораблей в две тысячи сто пятидесятом году. Тогда нулевой элемент был рассеян над густонаселёнными поселениями. В частности, в Сингапуре была авария, связанная с нулевым элементом. Родившиеся после этого происшествия дети начали проявлять некоторые способности к телекинезу. Их способности, как это часто бывает в забюрократизированных средах, были признаны далеко не сразу.

Когда Альянс Систем вошёл в контакт с Цитаделью и узнал о последствиях некоторых разновидностей внутриутробного воздействия, эти дети уже выросли. Правительствующие структуры стран Альянса начали поиск тех, кто подвергся воздействию нулевого элемента. И параллельно — разработку имплантатов, предназначенных для людей-биотиков. В полузакрытых и закрытых источниках, которые были доступны Бенезии раньше и стали снова доступны сейчас, благодаря сотрудникам корабельной РЭБ, была зафиксирована информация о многочисленных слухах. Согласно которым некоторые человеческие колонии были намеренно подвергнуты воздействию больших доз нулевого элемента. С тем, чтобы ускорить появление на свет многих детей, обладающих подтверждёнными биотическими способностями.

Среди известных Бенезии человеческих проектов, направленных на изучение и обуздание биотического потенциала, были программа БАиР, и программа 'Восхождение'. Оба проекта — как минимум весьма проблемны. Но ещё большее недовольство у Бенезии теперь вызывала деятельность специального подкомитета исследований. Действовавшего под прикрытием Альянса Систем и руководимого неким Мартином Бернсом. Некоторые необщеизвестные данные свидетельствовали о том, что члены подкомитета и сам Бернс 'приложили руки' к тому, чтобы правительства стран Альянса не выступали ответчиками в судах по искам пострадавших от несовершенства имплантатов 'Эль-Два' людей-биотиков. Одним из таких биотиков был Кайден Аленко. Если бы прошедший жёсткую и многоуровневую трансформацию Шепард не отключил это имплантат у Кайдена... Проявилось бы множество проблем. А решать их... было бы сложно, особенно, когда времени — мало.

Биотика для людей — необычный дар. Земляне склонны предполагать — большей частью не слишком обдуманно — что биотики могут читать мысли других землян. Или — контролировать разум другого человека. Недоверие к биотикам-людям достигало иногда уровней религиозного и идеологического противостояния. Время от времени случались 'импульсы' роста количества выступлений против самой концепции биологических модификаций.

Люди-биотики не были святыми и безгрешными. Некоторые активно использовали биотику для того, чтобы выиграть — и неоднократно — в рулетку. Или для того, чтобы неуклюже пошутив, выдернуть стул из-под сидящего человека.

Армейские структуры Земли — в отличие от гражданских структур материнской планеты человечества — принимают биотиков с распростёртыми объятиями. Именно в силу такого специфического 'гостеприимства' Кайден Аленко достаточно быстро стал лейтенантом ВКС Альянса Систем. Некоторые вопросы вызывала его специализация, но для армии главное — весьма значительные наступательные возможности биотиков. Для эффективного использования которых армия готова нести любые расходы, в том числе — на усиленное питание.

За несколько лет человечество продвинулось в изучении биотики достаточно далеко. Вместо 'эль-первых' и 'эль-вторых' кое-где — использовались имплантаты 'эль-четвёртой' серии. Существовали развитые системы тренировок и обучения биотиков, начиная с детского возраста. Действовали программы, помогающие биотикам безопаснее и полнее адаптироваться в обществе.

'Цербер' тоже не прошёл мимо возможностей, предоставляемых биотикой. Если нормандовцы решили вступить с этой организацией в активное противостояние, то... одним из направлений этого противостояния становится биотика. Тем более, если Кайден уже видел и даже общался с агентом 'Цербера' — той самой доктором археологии, которая руководила археологической экспедицией, выкопавшей протеанский Маяк.

Как всё завязано, связано. Неудивительно, что большинство разумных органиков предпочитают действовать на полуавтомате, а то и на полном автомате. Если начнёшь задумываться слишком глубоко и полно... Довольно быстро приходит понимание, что мощности обычного сознания может и не хватить.

Трудно смириться с тем, что Шепард — не природный биотик. Он спокойно относится к биотическим способностям азари. Но... Сам чрезвычайно... можно ли назвать это 'стесняется'? Наверное, можно. Так вот, он стесняется применять свои нечеловеческие возможности. Как итог — не захотел, чтобы матриарх азари забеременела. В свою очередь матриарх стала крайне редко в присутствии Шепарда пользоваться биотикой. Было ли это решением проблемы? Может, и было. Как же хочется, чтобы всё побыстрее разрешилось... Но... Невозможно.

Азари не пользуются биотическими усилителями. А вот люди с их имплантатами, становятся, мягко говоря, зависимыми. Потому-то многие земляне считают, что биотика не нужна человечеству. Может, они и правы. Небиотик Шепард даже без внеземных возможностей и способностей — весьма привлекателен. Во многих смыслах. Да, он прошёл весьма серьёзную нестандартную подготовку. Но... Он остался человеком, а вот биотики-люди... С ними — сложнее. Среди людей уже отметились те, кто обладает колоссальным биотическим потенциалом. Да, их почти мгновенно прибирают к рукам секретные правительственные структуры и спецслужбы. Но кое-какие сведения о них открыты для внимательного взгляда и изощрённого, тренированного понимания.

Закончив разминку, Бенезия приступила к выполнению основного комплекса упражнений и продолжила размышлять. Протеанам-генетикам, возможно, действительно понадобились многие годы, чтобы развить врождённые биотические способности азари. Была и другая возможность — протеане подарили азари эти биотические способности, поскольку изначально синекожим девам они не были свойственны. Если так... Нет, вряд ли. Всё же при таком количестве нулевого элемента в коре Тессии, разумному органику-небиотику трудно выстоять и остаться прежним.

У Бенезии не было ощущения, что Явик что-то недоговаривает. Да, протеанин знал, что его соплеменники сделали с азари далеко не в обзорных масштабах. Но... Всегда есть известное толкование, становящееся общепринятым, а затем — и общепризнанным. Разумным органикам свойственно искать общий, устраивающий некое, пусть даже и статистическое большинство, путь среди противоречий, вопросов, проблем. Вот и история вмешательства протеан в жизнь и судьбу расы азари, известная Явику, тоже могла быть таким путём.

Нулевой элемент действительно был редким в исследованной части Галактики. И по законам логики должны были встречаться планеты, на которых этого элемента было очень много. Такой планетой волей неизвестных в деталях, но, несомненно, высших сил, стала Тессия. Была и другая 'точка', которая тоже славилась огромными, гигантскими запасами нулевого элемента. Да, да, тот самый астероид, на основе которого возникла станция 'Омега'. Явик как-то отметил в беседе с Бенезией, что протеане очень долго добывали нулевой элемент именно на 'Омеге'. Наверное, его действительно было там очень много. Были известны и некоторые другие планеты, на которых нулевого элемента было достаточно много, но сейчас Бенезии не хотелось углубляться в такие детали.

Гораздо важнее было подумать о том, как синекожим красоткам объяснить необходимость за короткий срок предельно максимально поднять уровень владения истинно расовым оружием — биотикой. Бенезии было слишком хорошо известно о том, что далеко не все её соплеменницы решают развивать свои биотические способности до профессионального и мастерского уровня. Матриарху были известны и другие крайности — те азари, которые выбирали путь мастера-биотика, отличались почти всегда чудовищно высоким уровнем владения этой расовой особенностью. Им, конечно же, не требовались имплантаты, чтобы эффективно использовать биотику. Им не нужно было проходить спецподготовку для овладения сознательным контролем над нервными окончаниями. Физиология предоставляла азари эту возможность с момента рождения. Хорошо развитые биотические способности являлись обязательными для тех азари, кто хотел встать в армейские ряды. Сильнейшими биотиками в азарийских вооружённых силах являлись так называемые коммандос.

Немного снизив интенсивность и частоту повторения упражнений, Бенезия быстро перебрала в памяти то, что ей было известно о биотиках, не принадлежащих к расе азари.

Среди саларианцев биотики редки и высоко ценятся. Саларианская армия никогда не посылает биотиков-соплеменников на передовую. Но зато активно использует их в разведке.

Среди турианцев биотики тоже редки. И обычно их сила не превышает силу биотиков-людей с имплантатами уровня эль-третьего. Птицемордые с подозрением относятся к соплеменникам-биотикам. Стремится почти полностью изолировать их, ссылая в принудительном порядке в спецподразделение, названное 'Кабала', но используемое для решения серьёзных, а иногда — ключевых задач.

Кроганы-биотики изначально очень слабы и вынуждены активно тренироваться. Упорства и желания победить и одержать верх над самыми разными оппонентами ящерам не занимать. Потому до того момента, как саларианцы применили против кроганов вирус генофага, кроганы-биотики, вступившие в расовую армию, быстро становились видными и знающими военачальниками. Ящеры-солдаты боялись их и буквально трепетали перед ними, а вышестоящее начальство всячески поощряло таких необычных подчинённых. Кроганы весьма равнодушно относились к необходимости терпеть сильную боль. Потому не удивительно, что ими была разработана сложная хирургическая процедура, следствием применения которой была активация биотических способностей. Из-за высокой смертности применение такой операции было категорически запрещено после того, как раса кроганов была инфицирована генофагом.

Кварианцы... С ними сложнее. Триста лет скитаний и жизни исключительно на бортах космических кораблей прямо повлияли на то, что среди 'скафандриков' биотики стали чрезвычайной редкостью. Нулевой элемент — сам по себе — крайне редкий ресурс. И кварианцы, вполне возможно, не хотели тратить его на поощрение развития биотического потенциала соплеменников. Живущие в условиях стерильной корабельной атмосферы кварианцы делают всё, чтобы исключить или, точнее, снизить до минимума возможность аварии двигателя, которая будет связана с высвобождением нулевого элемента. По самым поверхностным расчётам такая авария для большинства кварианцев будет иметь фатальный характер. И как это совместить с тем, что корабли кварианцев в недалёком будущем атакуют корабли-Жнецы? Такие атаки быстро станут обычным явлением, а результат... Уничтожение расы. Можно, конечно, помечтать, что для воспроизводства хватит тех кварианцев, которые оказались — по самым разным причинам — вне кораблей Флота. На станциях, на планетах в инорасовых пространствах. Пример протеан тут не сработает в полной мере. Каждый выживший протеанин — высокоподготовленный профессионал, уровень которого намного выше, чем могут хотя бы уразуметь 'скафандрики'.

Волусы. Эти смешные 'колобки'... Оказывается, что среди них биотики встречаются довольно часто. Биотики-волусы способны работать там, где обычные волусы действовать не могут. Небольшая часть волусов-биотиков служит в армейских подразделениях.

Батарианцы тоже обладают некоторым биотическим потенциалом. Крайне недостаточно информации о том, насколько типична биотика для дреллов. На сегодняшний день нигде не были найдены достоверные данные о биотических способностях элкоров и ягов.

Коллекционеры... Да, общеизвестно, что они всемерно препятствуют фиксации своего внешнего вида, действуют крайне осмотрительно, быстро, чётко. Свои дела они искусно прикрывают 'интересами торговли'. По некоторым, очень глухим намёкам, содержащимся в донесениях разведки Матриархата, все Коллекционеры имеют скрытый биотический потенциал. Который активируется в достаточно редких случаях. Точных сведений о том, в каких именно — нет.

Для финала небольшого экскурса Бенезия вспомнила, что, по данным той же азарийской разведки, биотические способности были отмечены и у рахни.

Отступление в обзорный уровень восприятия закончилось. Мысли Бенезии, снова ускорившей движения и увеличившей частоту повторений, перескочили на Лиару и Этиту. Неспроста ведь она подумала о биотике, совсем неспроста. Этита — да, она — матриарх, для которой свобода мышления — основа. Но при этом она — высококлассный мастер биотики. Её биотическим талантам могут позавидовать — и реально завидуют — очень многие соплеменницы. Этита — весьма свободомыслящая личность. Её высказывания способны шокировать, а также — заставить задуматься, как минимум — посмотреть на многое совсем с другой стороны. Этита умеет говорить, умеет убеждать, умеет влиять. Но она не считает, что этого достаточно. И потому... Сколько помнила Бенезия свои взаимоотношения с Этитой, Мятежный Матриарх постоянно тренировалась. На её биотические тренировки приходили смотреть другие высокоподготовленные азари. Рейтинг Этиты среди мастеров-биотиков был необычайно высок. Возможно, они не знали Этиту как Мятежного Матриарха, но они знали её как биотика, который ни разу в своей жизни не положился на случай, на возможность. Только готовность к максимальным нагрузкам, к максимальным длительным импульсам, недоступным большинству соплеменниц.

Сама Бенезия тоже не была новичком в биотике. Этита многому её научила и совместные тренировки стали одним из крепчайших фундаментов, развивших и углубивших взаимоотношения двух матриархов, венцом которых стало рождение Лиары.

Венцом? Бенезия остановилась, удерживая равновесие лёгкими биотическими импульсами. А как она ещё может оценивать это? Этита уже не могла стать матерью, не могла ни забеременеть, ни выносить, ни родить азари. Бенезия... Тогда она тоже физически ощущала, как уменьшается время, отпущенное природой для появления на свет ребёнка.

Шепард... Он мягок, ненавязчив, нетороплив. Понимает, что многое вспоминать очень трудно. Особенно — о том, что предшествовало пребыванию в тисках хаскококона. Бенезия — религиозный лидер азари. Для большинства разумных органиков это почти ничего не значит, поскольку они не знают о том, через что проходят те, кто ступает на этот путь. Информации в Экстранете и в Интернетах об этом нет или она слишком сильно искажена. В древних хранилищах, где лежат — часто неупорядоченными никак грудами — древние пластиковые и бумажные кодексы, тоже никаких особых сведений нет. Не считать же достоверной информацией всякие измышления писак и снимак...

Не хотелось об этом сейчас особо глубоко задумываться. Но... Этита была свободна, вела обычную для штатской азари жизнь. А вот Бенезия... Её жизнь была регламентирована очень серьёзно. Хочешь быть религиозным лидером — придётся от многого отказаться. И Бенезия отказалась. В том числе — и от рождения и воспитания многих собственных детей.

Шепард, конечно, хорошо помнит и знает: азари склонны в кратчайшие сроки доводить численность населения новообразованной колонии до миллионной отметки. Многодетность для азари — совершенно обычное явление. Немногие синекожие красотки решаются отказаться от перспективы иметь множество наследниц. Но для тех, кто вступает на путь служения, такой отказ — более чем обязателен. Он — необходим. Возможно, усиление позиций человечества в Большом Космосе как-то повлияло на Матриархат. И ей, достигшей возраста матриарха, разрешили отступить от строжайших требований. И... родить ребёнка. Не только забеременеть, выносить, но и... родить! Скольких азари, идущих по пути служения, останавливали варварски, прерывая беременность на самых разных сроках — от самых ранних до самых поздних.

Не хотелось сейчас углубляться в детали, но... С одной стороны — Лиара умна, даже очень умна, а с другой... Она ещё только дева, не так давно вошедшая в возраст средней девы. А впереди ещё — период старшей девы перед тем, как она сможет родить своего первого ребёнка, перейдя в возраст матроны. И это противоречие: с одной стороны — диплом доктора ксеноархеологии, а с другой — возраст всего лишь сто одиннадцать лет. Вот что не позволяет Лиаре стабилизироваться. Не будучи стабильной, она... Рискует погибнуть, ведь впереди — противостояние со Жнецами. Там — не до расслаблений, там — не до отдыха, там — не до нежностей.

Лиара не хотела развивать свои биотические способности. Да, минимальную подготовку, общеобязательную для всех синекожих красоток, она, конечно же, прошла, когда училась в школе. Но потом... Потом был разрыв взаимоотношений с матерью. Да, ещё несколько месяцев, может быть — год-два-три Бенезия ещё могла кое-что знать о том, где находится и чем занята Лиара. А потом... Потом была встреча с Сареном и попадание под власть Жнеца и его пилота.

Помогала ли матриарх дочери, ушедшей от неё? Конечно, помогала. Считала это необходимым. Просто потому, что она — мать, а Лиара — её родная дочь.

Наибольшей проблемой для легальных археологов всегда являются 'чёрные археологи', пираты, рабовладельцы и наёмники. Да, много 'возмутителей спокойствия', но, по большей части у них — обычное стрелковое оружие и не слишком профессиональная рукопашка. Так что азари с минимальной 'школьной' подготовкой вполне может справиться. Археологам, кстати, легко дают разрешение на использование стрелкового гражданского оружия, выбор которого, к тому же, достаточно широк. Когда работаешь в почти полном отрыве от любых признаков цивилизации, лучше быть вооружённым. И, конечно же, физически подготовленным. А вот с этим у Лиары... были проблемы. Нельзя сказать, что очень значительные. Но... как минимум — существенные.

Снова напрашивается сопоставление с землянами. У людей долгое время считалось, что сидячая работа — вредна для здоровья. Да, она ненапряжна физически. Но... Одно дело — физически поработать полчаса-час в сутки, а другое — восемь-двенадцать-шестнадцать часов 'гнуть спину', занимаясь преимущественно физическим трудом, связанным со значительными перегрузками. Биотика для людей — ещё большая перегрузка, как физическая, так и нервная.

Лиара не была особенно крепкой физически. Это могло быть следствием того, что её мать и отец были слишком стары. У большинства разумных органиков есть представление о наиболее приемлемом периоде жизни, когда рождение детей будет безопасным и беспроблемным. Хотя далеко не всегда удаётся родить ребёнка в оптимальный срок. Часто дети появляются у слишком юных или слишком пожилых родителей, а к такому экстриму большинство сообществ разумных органиков — независимо от расы — не готово.

Можно сколько угодно рассуждать с самым учёным видом и используя зубодробительные и мозговывихивательные термины о том, насколько трудно вынашивать и рожать детей слишком юной азари. И — насколько странно выглядит беременная пожилая азари, которой вполне впору титул матриарха. Любая медик-азари как на исповеди и под любой самой строгой присягой скажет, что и в первом и во втором случае нет ничего нормативного.

Почему она об этом всём думает? Только потому, что ей предстоит встреча с дочерью? Наверное, и поэтому. Вот так за вроде бы не очень значительным событием открывается слишком многое.

Ей предстоит после стрелковой тренировки побудить себя покадрово просмотреть свою жизнь за последние несколько десятков лет. Нельзя сказать, что она совсем уже ничего не помнит сейчас, спустя несколько декад после возвращения из хаскококона. Медитации, ночные и дневные размышления, периоды 'замирания'. Времени для воспоминаний было достаточно. Так что... Если бы не этот кристалл, то можно было бы сколько угодно и дальше последовательно углубляться в воспоминания. Но... Явик сработал на опережение. Протеане хоть и живут долго, но действуют почти всегда быстро и профессионально.

Кристалл. Словно из древней азарийской сказки. Десятки упражнений были выполнены сотни раз в самом быстром темпе, допустимом для небоевых тренировок. Возможно, отказавшись от немедленного погружения в 'среду' кристалла, Бенезия пыталась потянуть время. Хотя... За долгие сотни лет она не раз убедилась в том, что почти никогда медлить не следует.

Закончив биотическую тренировку, Бенезия вышла из зала, не давая себе права на долгий перерыв для 'переключения'.

В части трюма, отведённой под стрелковый тир, матриарх подошла к оружейному шкафу. Достала пару пистолетов, вложила в магазины тренировочные заряды, посмотрела на индикаторы готовности.

В дальнем конце зала встали тускло освещённые мишени: автоматика начала 'отрабатывать' стандартную вводную программу. Можно было потратить несколько секунд на прицеливание и часто в недавнем прошлом, оставшемся в памяти на отрезке 'до встречи с Сареном и Жнецом' Бенезия так и поступала. Но теперь, после того, как она столь много узнала о Жнецах и об их главных оппонентах — протеанах, она понимала, что у неё может не быть этих нескольких секунд. И поэтому стреляла теперь не целясь, из самых неудобных положений.

Хорошо, что нормандовцы теперь сориентированы на войну — тир не простаивает и четверти часа. Матриарху удалось за несколько дней только ненамного улучшить свои показатели. Неудивительно — раньше она стреляла чаще в 'спортивном' режиме. А теперь всё больше в 'оперативном'. Или — в 'экстренном'. После того, как Явик дал ей возможность 'покадрово' познакомиться с самым тяжёлым периодом 'личного прошлого'... У неё появилась дополнительная причина стрелять только на поражение. А ведь когда-то её вполне удовлетворяли тяжёлые ранения. Она не стремилась вот так сразу отбирать жизнь.

Да, ей не удастся застрелить Сарена — это ведь прошлое, события уже 'имели место'. Ей не удастся убить Жнеца, не удастся убить пилота этого гигантского корабля. Есть и другая сторона — ей не удастся предотвратить те преступления, которые Жнец и его пилот вынудили её, матриарха азари, совершить. Так чаще всего и бывает: положительное уравновешивается отрицательным — пусть временно, пусть на несколько секунд или минут.

В этот раз Бенезия чувствовала странное спокойствие, редко её посещавшее. Упражнение за упражнением отрабатывались мягко, быстро и чётко. Вроде бы так, как всегда. Но... Необычное настроение, очень необычное.

Вкладывая пистолеты и винтовку в направляющие оружейного шкафа, укладывая магазины в ячейки, Бенезия ощутила приятную усталость.

Можно было бы пройти в Медотсек, поговорить с Чаквас. Лучше будет это сделать уже после просмотра первой 'порции'. Не в покадровом, конечно, режиме, такой экстрим не так уж и необходим.

Идя к своему салону, Бенезия всё отчётливее и острее понимала, что особенно внимательно она будет просматривать только несколько моментов. Среди которых, безусловно, первенствует эпизод с уходом Лиары. Дальше, конечно, тоже будут заслуживающие внимательного просмотра эпизоды. Но этот... Если верить Явику, а оснований не верить у Бенезии сейчас не было, то можно будет в любой момент 'заморозить' картинку и рассмотреть стоп-кадр с разных точек. Полезная возможность.

Зная, насколько детальными могут быть мыслеобразы, посланные протеанином, матриарх не сомневалась: воспользовавшись своими способностями, Явик вскрыл самые глубинные пласты. Или, может быть, целые слои её долговременной памяти. Возможно — той памяти, которой пользуется не сознание, а подсознание.

Войдя в свой салон, матриарх закрыла за собой дверь. Зажгла на внешней панели ВИ замка красный запрещающий сигнал. В последнее время она его нечасто включала.

Удобно устроившись в кресле у рабочего стола, Бенезия протянула руку к укладке с накопителями памяти, где хранился кристалл. Открыла крышку, взяла кристалл, повертела в пальцах.

Тянуть дальше — нельзя. Чуть сильнее сжав кристалл в руке, Бенезия закрыла глаза — сейчас так было удобнее погружаться в... видения? Наверное, можно и так назвать.

Секунда — и вокруг — хорошо знакомая матриарху улица Тессии. Пожилая азари посмотрела влево и увидела идущую рядом Лиару. В первый момент Бенезия смешалась, но быстро овладела собой. Многое стало ясным — это было... Было незадолго до того, как Лиара повернулась и ушла.

Остались считаные минуты до... разрыва. Воспоминания... становились острее с каждой секундой. Явик... Он совершил настоящее чудо — такой чёткости картинки Бенезия никогда прежде не могла добиться, хотя, в силу подготовки и направленности деятельности знала очень многое об активации глубинных слоёв и уровней памяти.

Вспомнилось и то, что в любой момент можно 'заморозить' картинку, но пока что матриарх только очень внимательно стала присматриваться к Лиаре. Да, она знала, что дочь не обратит на это никакого внимания, ведь всё это уже произошло и только зафиксировалось в памяти.

Изредка в Экстранете появлялись сообщения о том, что долговременная память большинства разумных органиков независимо от расы способна хранить и накапливать гигантское количество информации. В том числе и фиксировать всё происходящее вокруг: изображение, воспринятое глазами, звуки, уловленные ушами, запахи, опознанные обонянием, тактильные ощущения...

Сейчас Бенезия имела полную возможность убедиться в том, что это — не выдумки. Не плод воображения журналистов и комментаторов, столь падких на всякого рода сенсации. Детальность, чётко и полнота картинки вполне заслуживали определения 'запредельные'.

Трудно и больно знать, что эта виртуальная реальность — неизменяемая. Как бы Бенезия ни хотела, ни грана информации она изменить не сможет. Да, она может сколько угодно представлять себе в самых ярких красках и во всех мыслимых и немыслимых подробностях то, как останавливает Лиару, стремящуюся уйти. Но... В реальности ничего изменить не получится. Не удастся. Никогда. Никак. Нигде.

Сейчас Лиара, по обыкновению весело и вольготно рассказывавшая матери о том, что ей удалось узнать, а главное — понять за несколько последних часов, которые она потратила на чтение множества ридеров. Она шла рядом, слева от матриарха.

В правой руке она держала укладку с ридерами. И Бенезия догадывалась: там — те самые ридеры, содержащие приговор Матриархату. За ложь, за попытку введения азари в заблуждение. За сокрытие правды о протеанах и об их роли в судьбе синекожих красоток.

Нельзя вмешаться, нельзя ничего изменить. А как хочется остановить Лиару, попросить показать эти ридеры. Здесь, среди других азари, можно было бы присесть на ближайшую лавочку и спокойно, неспешно ознакомиться с содержимым этих аппаратов. Со всеми файлами. Нет, нельзя. Значит, надо только вглядываться, ведь эпизод с уходом Лиары — только первый.

Дальше... будет сложнее. Дальше надо будет копаться не только в том, что происходит вокруг — с участием матриарха или без её участия. Прежде всего, в том, каким-таким образом Жнец и его пилот сумели так влиять на азари и на турианца, что те выполняли беспрекословно все желания полумашин.

Индоктринационное воздействие — вот ключевой момент будущих 'записок по поводу'. И сейчас, глядя на болтавшую о самых разных вещах Лиару, Бенезия понимала, почему именно ей, матриарху азари, Явик дал такую уникальную возможность. Азари — религиозный лидер расы, знающий, как можно эффективно, глубоко, полно и главное — быстро убедить разумного органика почти что в чём угодно. В конечном итоге религиозные организации отвечают за мораль и нравственность в масштабах расы. Их задача — удержать ситуацию под контролем и управлением в большинстве мыслимых случаев. Только мир... Он устроен так, что удержать невероятно трудно, а иногда — невозможно. И тогда... нужно чётко знать, куда приведут изменения. Те самые, неизбежные.

Жнецы пришли тогда, когда большинство нынешних рас разумных органиков оказались на линии водораздела. Ещё немного — и ИИ получат права гражданства, будут признаны. Добровольно или принудительно — это другой вопрос. Но... Разумные органики уже сдали множество позиций ВИ, уровень лени нарастает. Что это означает? То, что Жнецы предлагают... Предлагают сделать этот гибельный шаг — разделить сферы влияния с ИИ, сдать позиции уже не ВИ, а самопрограммирующемуся и саморазвивающемуся ИИ.

Сдать позиции! Как говорил один из наставников Бенезии — 'бороться с ними не становясь ими'. Сдать галактику ИИ? Ведь ясно, что перед могуществом ИИ любой разумный органик — младенец. Люди, да и не только они, знают, что для того, чтобы одержать победу над машиной, управляемой ИИ, надо выложиться в самой полной мере. А готовы ли разумные органики массово напрягаться?!

Бенезия отвлеклась и картинка окружающего мира... застыла. Явик не обманул: картинку действительно можно в любой момент заморозить.

Органики напрягаться — не готовы. Это ясно. Значит, если они не готовы массово напрягаться, им не удастся победить Жнецов, потому что Жнецы — не чистые машины, они, скорее, полумашины, результат синтеза чистых органиков и чистых синтетиков. И это... очень опасно.

Благодаря протеанину нормандовцы и иденцы уже знают, что любой корабль — Жнец — это полностью переработанные в пасту разумные органики. Принадлежащие к отдельной расе. Один Жнец — одна раса.

Благодаря Шепарду — удалось узнать, а также доказать, что Жнецы с лёгкостью подчиняют к себе роботов, управляемых ИИ. Такое доступно только полумашинам. Чистые органики не могут конкурировать с роботами, а чистые синтетики не могут ужиться с органиками. Да, конечно же, со временем чистые органики смогут достичь некоторого паритета с роботами, а синтетики — с органиками. Но на это уйдут годы, которых, вероятнее всего, у нынешних обитателей исследованной части Галактики нет.

Выживание Явика и почти сотни его соплеменников. Трансформация Шепарда. Провал миссии Жнеца на Идене. Возвращение из хаскококона турианца и азари... Что всё это в комплексе может означать? Так хочется верить, что это — указание на шанс выжить и победить Жнецов. А также — как минимум, призвать к ответу тех, кто стоит за Жнецами. В том, что за Жнецами кто-то стоит, сама Бенезия теперь не сомневалась. Да, можно поверить в то, что это — указание на шанс. А лучше — не просто верить, а готовиться.

Как готовиться? Быстро и полно. Как минимум. Сейчас к подобному привыкают иденцы. Начинают привыкать — в разной степени — те, кто уже получил информацию с Идена. 'Нормандия' идёт к Цитадели не только потому, что надо разобраться с Советниками и их странноватым желанием заграбастать побольше протеанских Маяков. Но и потому, что создав базу на Цитадели, можно будет гораздо быстрее, полнее и, в конечном итоге — эффективнее мобилизовать жителей Галактики на борьбу со Жнецами. Именно на борьбу, а не на пассивное ожидание неизбежного. Или — того, что кажется неизбежным.

Почему — неизбежным? Потому, что уже сейчас РЭБовцы со всей определённостью доказывают остальным нормандовцам — час за часом, минута за минутой. Доказывают, что обитатели Цитадели в своём большинстве не хотят верить в то, что мирное время подошло к концу. И — сменилось предвоенным, а очень, очень скоро станет военным. Те, кто живут на Цитадели, считают, что мирное время — бесконечно. Им так легче воспринимать окружающую действительность. И они ничего не хотят менять в своём восприятии. То, что другие, пусть и не очень многочисленные обитатели центральной станции Цитадели считают, что жизнь, как минимум, усложнилась — их не интересует.

Станция — в центре паутины ретрансляторов. Как угодно можно летать по маршрутам между катапультами. Но рано или поздно всё равно впереди из тумана выплывет гигантский силуэт многолепестковой конструкции. Если её построили Жнецы или те, кто руководил и руководит Жнецами... Они хорошо осведомлены о законах организации и внутреннего взаимодействия в сообществах разумных органиков. А раз так... Оставлять Станцию в руках тех, кто желает и дальше отдыхать и расслабляться — нельзя. Цитадель придётся чистить. Как минимум, хотя, конечно же, нормандовцы и прежде всего Явик — минимумом не ограничатся. Придётся ротировать население, резко уменьшить количество богатых и богемных обитателей Станции.

Санировав Цитадель, можно будет развернуть санацию всех других населённых разумными органиками миров. Если все ретрансляторы, так или иначе, но всегда ведут к Цитадели, то все ретрансляторы зеркально ведут от Цитадели в самые дальние уголки Галактики. Конечно, многие ретрансляторы принято называть спящими или выключенными — это уж как кому понравится или захочется, смысл-то один и тот же. Всё равно, действуя от Цитадели, можно быстрее достичь нужных результатов, чем действуя от Идена.

Конечно же, матриарх помнила о том, что иденцы уже строят, а точнее — уже совершенствуют посадочное поле, предназначенное исключительно для 'Нормандии'. Но вряд ли иденцы всерьёз точно рассчитывали, что их планета станет единственной базой для нормандовцев. Как бы там ни было, от Цитадели действовать удобнее, а главное — быстрее.

Размышления о Цитадели, куда направлялась 'Нормандия', дали возможность Бенезии 'переключиться'. Картинка 'разморозилась' и матриарх снова видела и слышала свою дочь, продолжавшую идти слева и держать в правой руке укладку с ридерами. Да, тяжело знать наперёд, что должно произойти. Ещё тяжелее — видеть и чувствовать все приготовления. Причём в таких масштабах, о которых большинство попадавших в такие ситуации разумных органиков и не догадываются.

Мудрые говорили о том, что так или иначе разумные органики отвечают за свои поступки. Теперь отвечать за прошлое приходилось Бенезии. Если протеане вот так полно могли зафиксировать и проявить прошлое... Они заслуживали оставаться неопределённо долго во главе гигантского объединения разумных рас.

Лиара продолжала щебетать, перескакивала с темы на тему, поглядывала на маму. И Бенезии вдруг показалось, что нет никакой разницы в том, где произойдёт размолвка — в кабинете матриарха или в семейной квартире. Да, пожилая азари отлично помнила, где это случилось, но сейчас... Это казалось не важным.

Похоже, Явик и это предусмотрел. Впрочем, что он мог предусмотреть? Это ведь её воспоминания, личные. Какими бы они ни были подробными, полными, чёткими, они принадлежат ей. Хотя бы потому, что она всё это пережила. И именно её личная память, как бы она ни называлась, зафиксировала всё это. Явик... смог это только перевести изнутри вовне и визуализировать.

Время так тянется... Или это — снова субъективное восприятие феномена? Или это — свойство возраста так не вовремя проявившееся и усилившееся до порога минимально-достаточной чувствительности?

Впереди показалась башня жилого комплекса. Ажурная конструкция, уходившая в небо Тессии. Как же давно она не видела её! И теперь. Кажется, что это — не возвращение в прошлое, которое уже не изменить, а прорыв в будущее. Да, вряд ли теперь матриарх, лишённая статуса, званий, должности, сможет оплачивать такую квартиру. Но... Вспомнить — полезно.

Лиара вошла в подъезд, подошла к лифту, нажала сенсор. Кабина открыла двери, вспыхнул неяркий, приятный для глаз свет. Бенезия вошла следом за дочерью. Кабина, закрыв двери, заскользила вверх. Секунда за секундой, десятки метров кабина проходила быстро и в то же время — плавно.

Матриарх отметила, что Лиара стала... менее говорливой. Может быть, в этот момент, она тоже осознала, что развязка — близка. И... готовилась уйти. При всей своей детскости дочь умела действовать жёстко и быстро. Впрочем, взрослые любят утверждать, что дети глупы и малоразвиты. Так — легче, но на самом деле это — только отговорки. Дети — тоже разные. От возраста владение обычными техниками взаимодействия не зависит ни в коей мере. Признавать такое... сложно и трудно.

Кабина остановилась, двери открылись. Впереди — дверь их семейной квартиры. Насколько помнила Бенезия, Этиты в этот момент дома не было... Она, как всегда, была в 'местной' командировке, как муж любила называть свои поездки по Тессии. Редко когда Бенезия вплотную интересовалась, чем занимается её супруг во время этих вояжей. А сейчас думать об этом и подавно не хотелось.

Переступив порог, матриарх подивилась, насколько полно и точно зафиксировала её память детали интерьера. Возможно, когда нибудь, в ближайшем будущем, она захочет внимательно рассмотреть обстановку своей бывшей семейной квартиры. А сейчас... Бенезия видела, как Лиара всё меньше говорит и всё чаще поглядывает в сторону двери кабинета матери. Значит... действительно, разрыв состоялся там.

Трудно сейчас представить себе, что такое могло произойти в одном из зданий Квартала Матриархов, где располагались правительственные учреждения. Там было бы очень сложно... Наверное, Лиара была готова принести туда эту укладку с ридерами... Но, по какой-то причине посчитала, что это — излишне.

Представить себе дочь, стремительно идущую по коридорам Башни Матриархов, направляющуюся к лифтам или к лестничным холлам... Бенезия не могла — это было крайне больно. Многие детали сейчас замыливались. Матриарх понимала — слишком тонкая и мощная технология. А может быть — и целая совокупность технологий были применены протеанином для создания такого кристалла. И, вероятнее всего, Явик учёл, что потом, позднее Бенезия просмотрит многое повторно и — не раз. А сейчас... Сейчас вполне достаточно некоего обзорного взгляда. Который, кстати, совершенно не лишён остроты и болезненности для восприятия.

Поняв желание дочери, Бенезия шагнула к двери своего кабинета, открыла створку. Откуда она знала, что надо поступить именно так? Наверное, записанная в кристалле последовательность просто 'вела' пожилую азари по единственному приемлемому сценарию — тому самому, который был сформирован и реализован много лет тому назад.

Лиара не стремилась часто смотреть на мать. И Бенезия чувствовала растущее напряжение. Укладка перекочевала на столик, крышка контейнера вскрыта, несколько ридеров... Пять-шесть.

Лиара берёт их один за другим, включает, касается пальчиками экранов, вызывает 'окна' с файлами. Матриарх помнила: там — не только тексты, но и картинки. Больно и горько всё это воспринимать, но — прошлое не изменить. Дочь раскладывает включённые ридеры 'веером' на столешнице.

Детали... путаются. Может быть — в очередной раз — замыливаются. Так ли важно сейчас знать, как именно всё произошло? Главное — пережить всё это снова. Бенезия понимала, что в любой момент она может сместиться в любую сторону и увидеть себя саму со стороны. Так сказать, посмотреть на происходящее с видом от третьего лица. Не хотелось. Уж лучше она будет сейчас смотреть на всё со своей точки зрения. Как-то ведь Явик дал ей понять, что она может взглянуть на происходящее и с точки зрения Лиары. Но... Это было настолько больно, что решиться на такое матриарх не могла себя заставить. Даже оставаться на своей точке зрения, смотреть на происходящее своими глазами было очень тяжело.

Лиара обернулась к матери и что-то сказала. То, что она сказала, Бенезия поняла сразу. Те самые слова. Отвечать на это? Нет, бессмысленно. Прошлого — не изменить.

Дочь подождала несколько секунд. При желании матриарх могла бы в любой момент заморозить картинку, но — не хотелось. Эти несколько секунд. Получается, что Лиара допускала — мама может что-то возразить, хотя бы попытаться оправдаться. Пусть не очень умело, пусть путано, но оправдаться. Этого — не произошло.

Дочь поворачивается и направляется к двери кабинета, переступает порог. Створку она не закрыла. Матриарх смотрела ей вслед. Как тогда... И сейчас понимала, что прошлого — не вернуть, не изменить. Но увидеть это столь чётко, ясно и полно было... необходимо. Для того чтобы, встретившись с дочерью, уже не совершить многих ошибок. Как новых, так и старых. Надо было понять прошлое, осознать его полноту, глубину и... многозначность.

Явик... Неведомо как, но он сделал всё, чтобы кристалл, воспроизводя запись гигантской плотности, чётко отслеживал отношение матриарха к происходящему. После ухода Лиары, Бенезия заставила себя вернуться к работе. И теперь, видя, со стороны, как она тогда действовала, матриарх понимала: с той минуты, как Лиара переступила порог кабинета матери, уходя... Слишком многое изменилось.

Из картины окружающего мира неведомые могущественные силы вынули едва ли не ключевой фрагмент. Правильно говорят, что для родителей дети — абсолютная ценность. Сколько бы лет с момента их появления на свет не прошло. Да, азари не слишком склонны сюсюкать и тем более — растворяться в заботе о своих детях. Часто они бывают весьма холодны с ними. Но... Для очень многих азари это, возможно, и верно, но не для Бенезии, которой добровольно принятый на себя статус религиозного лидера запрещал многое, столь обычное для большинства соплеменниц.

Только зная матриарха как успешного религиозного лидера расового уровня, другие азари не корчили удивлённые лица и не смотрели на Бенезию чрезмерно удивлёнными глазами. Если бы Бенезия сняла с себя этот статус... Она была бы обязана родить сразу нескольких азари, а потом — ещё и ещё но... Время было упущено. В Матриархате её уважали и за достаточную приверженность религиозным стандартам поведения. В том числе...

Наверное, правильно говорят, что смысл всему придают разумные органики. Только вот они... Не едины в своём восприятии окружающей действительности и её деталей. Потому — смотрят на многое слишком по-разному. Раньше Бенезии не казалось диким или недопустимым отказываться от создания семьи и рождения детей. А потом... Как-то незаметно она прошла тот период своей жизни, когда рождение нескольких дочек было бы и безопасно и нормативно. Если бы не Этита... Бенезия так и осталась бы бездетной. Разделила, а точнее — повторила бы участь Мятежного Матриарха.

С чёрными 'отбивками' одна за другой мелькают картины, показывающие матриарху, замершей в кресле, что происходило с ней самой в период с момента ухода дочери и до момента встречи с Сареном. За спиной которого внезапно проявился Жнец. Понимание того, что за любой из этих картин — десятки минут детальной записи, не утрачивало своей остроты.

Вот и встреча с Сареном... Да, там тоже есть указания на детальные, глубинные уровни. Но сейчас... Сейчас важно составить обзорное впечатление. Чтобы потом... всё время, отведённое на работу с содержимым кристалла употребить на поэпизодный просмотр. Сразу ведь так просто не напишешь.

Индоктринация... Вот то, что должно стать центром 'записок по поводу'. Казалось бы, ничего сложного: промывание мозгов разумным существам в самых разных ситуациях и при самых разных обстоятельствах по самым разным поводам — вполне обычное дело. Начиная от воспитания детей родителями, деятельности системы социализации личности взрослеющего разумного органика в школах, средних специальных и высших учебных заведениях и в трудовых коллективах. Но... Наверное, всё же справедливо говорят, что самая сильная власть — та, которую не замечают. Если дети протестуют против диктата родителей, воспитателей и учителей — значит, они чувствуют искусственность этой власти.

А что кроме неё? Да ничего. Родители — в большинстве своём — далеко не профессора педагогики и психологии. Воспитатели и учителя — блокированы необходимостью выполнить огромное количество бюрократических требований. Руководители трудовых коллективов — зациклены на выполнении планов и соблюдении сроков. Каким-то образом это всё не приводит к массовым возмущениям. А вот... внешнее воздействие, осуществляемое 'креветками' — это, оказывается, дело другое.

Сейчас Бенезия вспоминала отчёты и донесения, полученные нормандовцами ещё на Иден-Прайме из множества источников. В них однозначно указывалось, что корабль-Жнец, прибывший на Иден, задействовал излучение, порождающее либо некий сигнал, либо — некую энергию, которые влияют на разум любого органического существа.

Заморозив картинку, где позади турианца Сарена... Какой же он страшный внешне, этот турианец, был тогда, в тот момент! Почему Бенезия не заметила этой внешней нестандартности, не поспешила уйти, отступить, убежать, в конце-то концов! Наверное... Тогда, выходивший из поля невидимости Жнец давным-давно задействовал свои излучатели. И матриарх азари уже тогда потеряла возможность сделать что-то в корне противоречащее заранее просчитанному и уже тогда реализуемому на практике сценарию, ход и последствия выполнения которого устраивали, прежде всего, Жнеца и его пилота...

Заморозив эту картину, Бенезия по-новому осмысливала происходящее. Сначала она сама промывала мозги тысячам и десяткам тысяч соплеменниц. Вешала на отростки, как любят выражаться земляне, особенно — имперцы, лапшу, то есть говорила заведомую неправду. А потом... Потом вынуждена была понять, что и ей самой могут эффективно навешать на отростки ту же самую лапшу. Накормить неправдой до рвотных позывов.

По отчётам и донесениям выходило, например, что вездесущие фермеры во время прибытия Жнеца на Иден слышали ужасный шум. Похожий, по их словам, на 'визг демонов в аду'.

Именно тогда Жнец прибыл к Иден-Прайму. Возможно, он включил излучатели задолго до того, как проявиться из-под поля невидимости. По секретным отчётам внутри Жнеца членами группы высадки во главе с Шепардом были замечены установки, обозначенные как 'зубы дракона'. Ведь всё происходящее во время высадки фиксировалось на кристаллы памяти с помощью десятков разнообразных датчиков, встроенных в скафандры землян. Стандартная практика и обычная процедура. Возможно, эти 'зубы дракона' были артефактами, которые тоже при определённых условиях могли оказывать на мозг разумных органиков индоктринирующее воздействие. Во всяком случае, такое предположение было высказано чуть позже.

Вспоминая строки из файлов, Бенезия раз за разом убеждалась в том, что индоктринация была одним из коварнейших и губительнейших орудий, находящихся в распоряжении 'креветок'. Немногие разумные органики были способны эффективно сопротивляться такому внушению. Но и те, вероятнее всего, временно. Не месяцами, даже не декадами и не неделями.

Глядя на громаду Жнеца, высившуюся позади Сарена, Бенезия подумала о том, что будет, если под влияние Жнецов, под это самое индоктринационное излучение попадёт какой-нибудь политик. Да хотя бы тот же Советник Цитадели...

Разумным органикам требуется, чтобы им кто-то постоянно говорил о том, что такое "хорошо" и что такое "плохо". Направлял, указывал. Сами по себе разумные органики редко когда действуют осознанно, а также — ответственно. Большинство любит рутину, не требующую мыслительных усилий, напряжения раздумий.

Политик, подверженный постороннему влиянию... Он станет источником хаоса в масштабах населения колонии, планеты, расы. А что, вне жнеческого влияния он всегда адекватен? Далеко не всегда! Жнецы всего лишь предельно облегчают себе выполнение задачи по тотальному "закатыванию" в пасту целых рас разумных органиков.

Да, были такие упрямые-упорные разумные органики вроде протеан. Которые аж две тысячи лет сопротивлялись, можно сказать, что отчаянно и даже результативно. Но ведь конец-то был всего один — в пользу Жнецов счёт-то был! А то, что протеане выжили в количестве около сотни душ, так ведь безотходное производство — это идеал и мечта. Были бы жукообразные посильнее — они не стали бы 'тихариться', а сразу явились во всём блеске, силе и славе. Да, шок был бы не только у Жнецов, но и почти у всех разумных органиков ныне известных рас. Разве что ягов глубококарантинизированных можно было бы исключить из сферы всеобщего нокаута.

Если протеане сопротивлялись две тысячи лет, такой опыт могли повторить — в той или иной степени — многие другие расы разумных органиков. Ныне — прочно закрепившиеся в списке капитально вымерших или даже совсем неизвестных ныне. От некоторых и названий-то удобоваримых и легкопроизносимых не осталось — так, намёки одни.

Жнецы — не экстремалы какие-нибудь безбашенные. Они только стремятся хорошо выполнить свою программную задачу по 'выпиливанию' всех разумных органиков из ткани галактики. Потому они владеют не только мгновенной и полной, но и медленной, осторожной индоктринацией-одурманиванием. Именно той, о которой знали очень хорошо протеане. При такой ползучей индоктринации Жнецы могли контролировать законспирированную жертву в течение нескольких месяцев. А часто — и лет. Только потом следовала команда на активацию. И... Последствия для других разумных органиков были самые что ни на есть апокалиптические.

Те, кто стоит за Жнецами... Вполне возможно, они не были оригинальны. И воплотили в своём детище многие свои возможности и способности. Может быть, в урезанном формате, ведь никому же не хочется пострадать от своего наследника.

М-да. Проблем — предостаточно. И значительную часть их, так сказать, общего количества, придётся решать прямо сейчас. В самое ближайшее время. Хватило бы ресурсов всевозможных, а главное — времени.

Сарен, стоящий перед Бенезией, был необычен внешне. Да, общая картинка, общее впечатление, общее восприятие было прежним. И потому азари узнала этого турианца. Теперь-то она знала точно, что имплантаты Жнецов часто полностью видоизменяют своих жертв. Превращают разумных органиков в синтетических зомби, полностью лишённых собственной воли. Да, Жнецы иногда, при необходимости оставляли своим слугам подобие самоконтроля, но при этом всегда полностью управляли ими.

Тяжело и больно было об этом всём думать. Но... Иначе нет возможности написать предельно полные, чёткие и ясные 'записки о происшедшем'. Пока что можно сказать с уверенностью: если Коллекционеры — тоже марионетки Жнецов. То... Вряд ли в ближайшее время могут найтись немало разумных органиков, сумевших избежать печальной участи полных зомби. А значит, надо постараться вытерпеть эту тяжесть и эту боль. Чтобы остальные нынешние разумные органики хотя бы задумались над происходящим и над будущим.

Марионетка-политик — страшно, а марионетка-исполнитель — нет? Бенезия и Сарен, как теперь понимала матриарх, были теми самыми марионетками-исполнителями. Да, формально Жнец держал при себе двух разумных органиков потому что только чистые разумные органики были способны полностью воспринять информацию, содержащуюся в Маяках.

Хочешь победы — используй любые возможности. Жнецам оказалось мало изъять Маяки из множества миров. Они хотели убедиться в том, что, даже найдя Маяк, обитатели нынешней галактики мало что поймут или вообще не успеют понять ничего существенного. Шифр протеанский требовался для того, чтобы воспринять информацию Маяка в полной мере. Но, несмотря на то, что этот Шифр относительно свободно мог быть найден и воспринят в ряде мест современной матриарху галактики, немногие разумные органики могли хотя бы рассчитывать на его поиск и восприятие. А уж совместить Шифр, разумного органика-реципиента и Маяк... Вероятность совмещения этих трёх 'деталек' была очень и очень небольшой.

Сарен давно попал под влияние Жнеца, ведь 'креветки' могли порабощать своих жертв не только при непосредственном контакте, но и на расстоянии. Бенезия, глядя на Сарена, полуавтоматически вспомнила материалы разведдонесений, поступивших в Матриархат. В этих материалах фигурировал так называемый 'Монолит Арка'. При непосредственном контакте монолиты могли превращать живых существ — как разумных, так и неразумных — в хасков. Валлувианские жрецы стали такими хасками. Вряд ли это — единичные случаи. Здесь просматривалась система.

Кое-какая информация была в распоряжении разведки Матриархата. И касалась она 'зубов дракона'. Эти штыри-шипы использовались Жнецами для быстрого и полного высасывания из живого организма биологической составляющей, которая заменялась — тоже очень быстро и полно — кибернетическими органами и имплантатами. Процедура — предельно калечащая.

Конечно же, как показывал даже поверхностный анализ сообщений агентов разведки Матриархата, далеко не все хаски Жнецов, как оказалось, создавались с помощью 'зубов дракона'. Законы физики даже Жнецы не могли полностью проигнорировать. 'Круг' на животе хаска был слишком заметным демаскирующим признаком...

Случались ли у Жнецов проколы с индоктринационным воздействием? Конечно же, случались, ведь Жнецы — реальные, а не идеальные 'действующие лица' в этом гигантском театре. Определяемом как Галактика. Даже если они приходят сюда из-за пределов Галактики, из области Тёмного космоса, они всё равно не могут достичь идеального максимума. Обычного, простого максимума они достигают. Для них этот максимум оказывается достаточным: невероятно трудно быстро и полно восстановить численность и силу погибших рас разумных органиков, уничтоженных в ходе Жатвы. Легче, пусть и относительно, дать развиться другим расам, по разным причинам пощажённым 'креветками'.

Жнецы не собираются делать из галактики бесплодную пустыню. Но свою задачу по усмирению разумных органиков они выполняют на удивление полно и последовательно.

Война с рахни, выигранная благодаря кроганам, доказала, что царицы рахни не очень-то восприимчивы к индоктринационному воздействию Жнецов. Они, как доказывали известные Бенезии материалы разведки Матриархата, слышат голоса Жнецов — возможно, те самые 'вопли демонов'. Но Жнецы не способны контролировать цариц рахни. Значит ли это, что победа Жнецов в ходе каждой Жатвы не является абсолютно предопределённым финалом? Может быть, и значит.

Сарен шагнул влево, повернулся и простёр руку, указывая на Жнеца. Азари сделала несколько шагов, прошла мимо турианца, остановилась. Теперь она видела Жнеца в деталях. Вряд ли она видела его столь детально, чётко и полно раньше. Сейчас она видела его во всей суровой красоте.

Сарен подошёл, положил руку на правое плечо матриарха. Бенезия почувствовала, как турианец влечёт её к Жнецу. Странно, но Жнец... висел в воздухе, а азари и турианец поднимались по слабо светящейся полосе. Такое она не раз видела в фантастических видеофильмах и фильмах-сказках. Возможно, Жнец начал играть с её восприятием. И подъём к корпусу был на самом деле менее впечатляющ. Не хотелось сейчас задумываться о деталях.

Оказавшись внутри корпуса, Бенезия по-прежнему чувствовала на своём плече руку турианца. Жёсткие пальцы впились в ткань платья... Сарен вёл её куда-то по переходам. Вокруг было достаточно темно, чтобы большинство деталей надёжно терялись, сливаясь с чернотой. Не возникало желания посопротивляться. Этот момент Бенезия ещё помнила. А вот что было потом... Оказывается, это сохранила её долговременная память. Как сказал один мудрый: 'Всё пишется'... Возможно, что и всё. Только не все знали точно, как, когда и в каких объёмах. Оказалось, что в огромных, всегда и полностью. Явик... смог активировать долговременную память и соединить её информацию с мощью передовых протеанских технологий управления потоками данных.

Эту дверь она не видела. Точнее — не помнила.

Сарен толкнул створку. В проёме... было ожидаемо светлее. Азари переступила порог, сделала ещё два шага, остановилась. Это был... медицинский кабинет? На борту корабля-Жнеца — обычный медицинский кабинет? Такого она точно не помнила. Лёгкое дуновение позади сообщило Бенезии, что дверь закрылась. Пути назад... не было?!

Сарен довольно грубо подтолкнул азари к... табурету. Бенезия увидела, как рука турианца отпускает её плечо, а пальцы складываются в щепоть.

Последовал щелчок... таким обычно многие разумные органики подзывают официантов в забегаловках. Здесь этот... жест... означал другое.

Азари начала снимать с себя одежду. Сарен... не мешал ей, не смотрел на неё. Впервые Бенезия ощутила равнодушие Сарена в таких масштабах. Хоть и считается, что азари для турианцев — достаточно сексуальны, но... Сейчас Бенезия не ощущала ничего, кроме равнодушия, исходящего от Сарена. Он был... совсем другим. Не тем, каким Бенезия знала его немного, несколько лет или десятилетий ранее.

Раздевшись до белья, Бенезия сложила платье, поставила рядом с табуретом туфли, оглянулась на стоящего в нескольких шагах Сарена. Тот отрицательно помотал головой, поднял правую руку и сложил пальцы щепотью. Значит, придётся снимать бельё.

Бенезия заморозила картинку, отшагнула в сторону, взглянула на себя саму, на Сарена. А вот то, что она не заметила — операционный стол. Впрочем, 'не заметила' — довольно слабое уточнение — в её памяти не сохранилось ничего об этом эпизоде. Она ведь намеренно не лезла в свою собственную долговременную память. Хотя, наверное, могла бы попросить Карин покопаться и...

Была бы она счастлива, узнав об этом эпизоде под гипнозом? Наверное, нет. Тогда бы это было прямое воздействие со стороны другого разумного органика. А кристалл... Явика рядом нет, протеанин занимается своими делами, он физически не присутствует сейчас в салоне. Возможно, что он каким-то образом отслеживает ситуацию, но вряд ли хочет вмешаться в развитие событий тогда, когда в этом нет необходимости. Бенезия целиком и полностью владеет ситуацией, управляет процессом. Она может не только заморозить картинку, она может вообще открыть глаза и 'видение' пропадёт. Кристалл — только хранилище информации с системой представления её, а основа... Основа в долговременной памяти азари.

Бенезия смотрела на себя саму. Да, разумные органики склонны огульно заявлять, что азари лишены морально-нравственных тормозов, ограничителей, ориентиров, как угодно. Легко так заявлять, руководствуясь преимущественно эмоциями и чувствами. Сейчас Бенезия видела себя саму в тот момент, который для большинства разумных органиков нынешних рас определяется не иначе как интимный. Да, азари не стеснялись собственной или чужой наготы. Но ведь и в культуре других нынешних рас было чётко закреплено, что то, что естественно, не является достойным какого-либо осуждения. Что необычного в обнажённом теле? Ничего. А ведь оговорки и уточнения часто способны полностью изменить смысл и суть исходного суждения.

Сарен коротко мотнул головой и отшагнул влево. Три шага. Их оказалось достаточно, чтобы азари увидела операционный стол. Турианец приподнял руку и несколькими знаками пояснил, что лечь необходимо не навзничь, а ничком.

Приглядевшись к операционному столу, Бенезия поняла, что всё уже было подготовлено заранее — вместо подушки в изголовье было сделано отверстие, в точности повторяющее контуры лица азари. Значит, отростки... Но... Это же операционный стол, значит... Ей удалось каким-то образом зафиксировать эпизод, когда Сарен нашпиговывал её тело имплантатами. Конечно, турианцем, его действиями в это время полностью управлял Жнец, а возможно — непосредственно его Пилот, но...

Бенезия увидела, как азари, обнажившись, подходит к столу и ложится на него ничком. С лёгким шелестом размотались фиксирующие ремни, тихий свист обозначил, что заработали игольные инъекторы. Значит, всё же её усыпили. Да, оперативное вмешательство, которое учинил над ней турианец Сарен, было, безусловно, калечащим. Карин пришлось потрудиться, извлекая из тела азари имплантаты.

Картинка сложилась. Бенезия видела, как Сарен устанавливал в тело спящей азари имплантаты. И помнила, что эти имплантаты удаляла Чаквас уже на 'Нормандии'.

Закончив операцию, Сарен не стал накрывать тело обнажённой азари каким-либо покрывалом. Видимо, Жнец не особо церемонился со своими пленниками. Нормы морали и нравственности на самом деле такие... хлипкие. Не хрупкие, а именно хлипкие. И очень относительные. Сарен вышел из 'медицинского кабинета'.

'Пролистнув' несколько часов и ещё раз удивившись совершенству протеанских технологий управления потоками данных, Бенезия увидела вошедшего в 'операционную' Сарена.

Турианец освободил азари от фиксирующих ремней, но помогать садиться и сходить со стола — не стал. Бенезия со смешанными чувствами наблюдала, как пожилая азари подошла к табурету, взяла бельё, надела, облачилась в платье, обулась. И — надела ту самую церемониально-ритуальную шапку. Похоже, теперь на долгие годы она станет её единственным головным убором.

Сейчас, когда она видела саму себя, видела Сарена, видела обстановку внутри корабля-Жнеца в таких деталях, о которых до недавнего времени не имела никакого понятия. Бенезия сейчас понимала, что Жнецы на самом деле не стремились всегда и везде постоянно приходить в Галактику слишком уж неожиданно.

Они... Похоже, никогда и не уходили из Галактики. Всегда, так или иначе, оставались здесь. Получается, что даты Вторжения не существует в принципе. Невозможно будет чётко указать момент, когда мирная жизнь уйдёт в прошлое в масштабах всей исследованной части галактики.

Хотя... Почему невозможно?! Если принять за момент начала Вторжения момент входа флотов Жнецов в пределы исследованной части галактики — чем не момент начала Жатвы? Ведь тогда уже не будет возможности 'отыграть назад'. Вывести такие флоты незаметно и тем более быстро — почти невозможно. Даже если и представить себе, что такие сверхдредноуты способны ходить вне ретрансляторных маршрутов и быстро преодолевать сотни тысяч километров. Потому... Вполне возможно, что момент входа жнецовских флотов и станет единым моментом начала Вторжения и начала Жатвы.

'Отморозив' картинку, Бенезия не стала возвращаться в своё виртуальное тело. Ей сейчас важно было понаблюдать и за собой и за Сареном со стороны. Впереди... едва ли не самое сложное после эпизода ухода Лиары. Впереди — несколько эпизодов, в которых под воздействием Жнеца Бенезии придётся совершать деяния, проходящие в представлении большинства разумных органиков не иначе как правонарушения.

Просмотрев достаточно внимательно некоторые последующие эпизоды, Бенезия поняла, что, во-первых, и Сарен и она внешне вели совершенно обычный образ жизни. А на самом деле были полностью запрограммированы Жнецом. Сейчас ей не хотелось разделять пилота корабля и сам корабль, хотя азари и понимала, что в известном смысле это весьма самостоятельные сущности.

Во-вторых, Сарен далеко не всегда относился к ней с позиции верховенства, чем бы оно, это верховенство, не обусловливалось. Часто он с ней сотрудничал. И со стороны это выглядело достаточно нормативно. Жнец не ограничивал своих невольников-пассажиров почти ни в чём. Но уж если ограничивал, то делал это так, что выйти 'за флажки' не было никакой мыслимой возможности.

Ради эксперимента Бенезия попыталась в некоторые моменты превысить долю допустимого и... Не смогла. Значит, Явик не создавал видеоигру, а использовал только то, что действительно зафиксировала память матриарха азари.

Жнец посещал многие планеты, иногда зависал над астероидами, летал почти всегда быстро и, главное — незаметно для кораблей нынешних разумных органиков. Огромный сверхдредноут почти мгновенно разгонялся и тормозил. Он покрывал за считаные минуты расстояния, на которые у известного Бенезии 'Пути Предназначения' ушли бы как минимум декады, если не месяцы.

С удивлением матриарх отметила, что на борту побывали как минимум три-четыре протеанских Маяка. Жнец всё же выполнял свою миссию, лишал нынешних разумных органиков возможности вовремя получить предупреждение о грядущем вторжении полумашин. Конечно, когда началось бы это вторжение, победа Жнецов была бы практически гарантированной. Осознавать это было, как минимум, неприятно.

Иногда Жнец открывал эти Маяки и заставлял Сарена или Бенезию читать содержимое их накопителей. Фактически он использовал обоих разумных органиков как преобразователи-ретрансляторы. Почти никакой информации о том, что удалось прочесть, у Бенезии не осталось. Вполне возможно, её не было и у Сарена.

Остановив картинку, Бенезия, не открывая глаз, задумалась. Значит, Жнец выполнил свою задачу и только на последнем... Последнем ли... этапе у 'креветки' не получилось изъять Маяк с Идена. Тогда, из-за вмешательства нормандовцев и иденцев многое изменилось.

Теперь многое изменится у неё... Такой просмотр... не может пройти бесследно. И для психики, и для физического тела. Матриарх сама захотела закопаться в содержимое этого без всяких скидок уникального носителя, ведь на нём — её жизнь в самый сложный, трудный и очень неоднозначный период. Когда она была... не она.

Явик доказал, что проблемы порождаются действиями и мыслями разумных органиков и ими же решаются. В очередной раз доказал. Для того чтобы понять, проникнуться этим доказательством, ей необходимо продолжать просмотр. Да, на это уйдут часы даже в режиме предельно обзорного ознакомления, но... Наверное, это её личная плата, которую придётся внести на неведомый, но очень важный счёт, прежде чем 'Нормандия' придёт к Цитадели.

Получается, что у неё осталось очень мало времени для предварительного просмотра содержимого этого носителя. До Тессии тянуть нельзя — большую часть материалов придётся увидеть и почувствовать в самом ближайшем будущем. Сложно, трудно. И... неоднозначно.

Матриарх открыла глаза, встала, прошла к кухонной стойке. Некоторое время назад ей показалось, что она не сможет прерваться, чтобы перекусить. Очевидно, Явик и это предусмотрел, что можно расценить как заботу, а можно — как нежелание столкнуться с дополнительными проблемами.

Распаковав пайковый пакет, Бенезия опустилась на табурет. Достала из ящика настенного шкафчика ложку, вилку, нож. Несколько минут — и пакет опустел. Странно, вкус не изменился, не стал пресным, приторным и не исчез. Матриарх ожидала, что пища окажется безвкусной. Когда волнуешься, нервничаешь — такое иногда бывает. Строго индивидуально, конечно, но — бывает.

Убрав пакет в утилизатор, и вернув на место отмытые столовые приборы, матриарх прошла к креслу у рабочего стола, села. Предстояло решить, насколько обзорно следует просматривать следующую часть записей в этом кристалле. Там... Там то, чем Матриархат при случае не преминёт воспользоваться, чтобы унизить, а затем, возможно, уничтожить столь некстати вернувшуюся матриарха азари.

Поудобнее устроившись в кресле, матриарх опустила голову на подголовник, закрыла глаза, сжала в руке кристалл.

Проекция привычно захлестнула сознание.

Несколько часов. Нет, нельзя сказать, что они были слишком лёгкими. Бенезия увидела многое из того, о чём и не догадывалась. Да, это были те эпизоды, за участие в которых её вполне могли бы осудить по очень серьёзным статьям азарийского уголовного кодекса. И — не только уголовного, но и административного. А также — гражданского. Букет вырисовывался — не приведи Богиня увидеть и почувствовать такое в реальности. Получается, что хорошо, если она, матриарх азари Бенезия Т'Сони этого не чувствовала и не осознавала и не понимала тогда...

Было в этих эпизодах то, что Бенезию насторожило ещё больше. Когда-то давно, в очень ранней юности Бенезии попалась книжка о 'Храме Лиц'. Обычное строение, с не изрисованными стенами. Со стороны и непонятно, что это — храм. А внутри — толстые колонны, покрытые ячейками. Каждая ячейка — лицо. Разные разумные органики. Многих рас. Всё, как полагается — брови, глаза, носы, рты, подбородки, скулы, щёки, лбы. Всё — разное, всё — индивидуальное. И служили в этом храме монахи, внешность у которых была, мягко говоря, самая незапоминающаяся. И ещё больше посетителям этого храма... Нет, всё же не прихожанам, просто посетителям. Прихожан там, насколько помнила Бенезия текст, вообще не было. Только посетителям... не запоминались лица этих монахов. Настолько сильно не запоминались, что многие были склонны показать под судебной присягой, что каждый раз в храме служат какие-то новые, совершенно другие монахи.

Так вот Жнец использовал эту технологию. Менял внешность Бенезии, менял внешность Сарена. За эти часы Бенезия смогла неоднократно заморозить картинку, выйти из своего виртуального тела и взглянуть на многое со стороны. Ни разу она сама себя бы не опознала. Что уж говорить о других разумных органиках, кто её знал в лицо и достаточно близко. По встречам — деловым и личным, по работе в структурах Матриархата... Значит, Жнец всё же позаботился о том, чтобы никто из нынешних разумных органиков не смог опознать эмиссаров 'креветки'.

А если всё же есть способ опознать? Если, несмотря на все старания Жнеца, вдруг найдётся некий умелец, который изобретёт средство, позволяющее стопроцентно доказать, что именно матриарх Бенезия совершила все эти правонарушения, часто граничащие с преступлениями? Тогда действительно придётся ответить по всей строгости азарийских уголовных, административных и гражданских законов. Да, возможно, что азарийские правительственные структуры пугают. Но... Если у них есть возможность задействовать такой прибор... Вряд ли будет легко опровергнуть обвинения. Что-что, а обвинения друг другу выдвигать по самым разным поводам разумные органики научились хорошо.

Увидеть такое самой Бенезии было... полезно. По меньшей мере, у неё теперь было достаточно полное представление о том, что она делала, будучи полностью покорной воле Жнеца и его пилота. Неприятно такое видеть и понимать, но из прошлого очень трудно что-то окончательно вымарать. Всегда есть опасность неожиданного и полного 'всплытия' надёжно скрытого.

Четверть часа матриарх потратила на то, чтобы просто посидеть в кресле, заморозив картинку. Часть с эпизодами 'представительства' интересов Жнеца в среде разумных органиков была просмотрена в обзорном режиме. Несколько часов... Не самых приятных, но — важных и нужных. Теперь многое вставало на свои места. Становилось понятным и увязанным с предшествующими и последующими эпизодами.

Минуту или две Бенезия размышляла о том, следует ли ей смотреть финальные части записи в том же обзорном режиме. Те самые части, в которых запечатлены последние часы перед тем, как Жнец рухнул на поверхность Иден-Прайма и... Сарен с Бенезией потеряли сознание. А проснулись — уже свободными от хаскококонов.

Была мысль, что надо прерваться и продолжить завтра. Но тогда... Тогда ещё одни сутки или половина уйдёт на обзорный режим ознакомления, а это... Нет, нельзя оттягивать. Завтра надо будет уже углублённо заниматься просмотром отдельных эпизодов. Надо побудить себя покопаться в симптомах индоктринационного воздействия, применяемого Жнецами. Не заставить — побудить. Заставить тут — не получится.

Поесть удалось, значить у неё достаточно энергии для того, чтобы выдержать ещё несколько часов просмотра. И... участия. Да, в этих сюжетах ничего нельзя изменить. Но... иногда надо просто повнимательнее присмотреться к деталям. Это — в данном случае — важнее всего остального. Сейчас Бенезия чувствовала, что ей необходим этот общий взгляд на происшедшее. А с деталями... С деталями она разберётся позже. Настолько позже, насколько это вообще возможно.

Эти следующие несколько часов... Несколько раз Бенезия поблагодарила высшие силы за то, что они не позволили ей отступить. Теперь ей были известны все обстоятельства прибытия Жнеца на Иден. Все обстоятельства работы группы высадки под руководством Шепарда внутри Жнеца. Теперь она знала, как Шепард достал пилота из его капсулы, упаковал в изолирующий контейнер, который доставил на борт 'Нормандии'. По понятной причине ей не удалось узнать, как Шепард пообщался с Пилотом в одном из пустынных районов Идена, ведь она не была на том месте, где состоялась беседа.

Уложив кристалл в укладку, закрыв крышку, Бенезия обессилено откинулась на спинку кресла. Чаквас имеет все права запереть её в Медотсеке, как пациентку. Но теперь... теперь для этого нет возможности. Поэтому придётся встретиться с Карин. Впрочем, почему бы не встретиться в Медотсеке? Там безопасно. И врач корабля не любит делать из приватных разговоров общедоступное шоу. А разговор... Разговор — будет. Пусть — сложным, но — необходимым. Жизнь — продолжается. До прибытия на Цитадель надо начать работу над 'записками по поводу' в основной части. А там... Там придётся совместить это с работой на Станции. Нельзя оставлять Джона без помощи и поддержки.

На станции матриарху азари придётся легализоваться 'по полной'. И нельзя всё сваливать на других нормандовцев — у них и так будет предостаточно работы.

Встав с кресла, Бенезия неспешно прошлась по салону — сначала по периметру, а потом по диагоналям. Остановилась у второй кровати, наклонилась, прикоснулась к покрывала, подумала о том, что пройдёт ещё немного времени — и на этой кровати будет спать её дочка. А она, её мама, будет сидеть на краешке постели. И смотреть на азари-деву, свыкаясь с мыслью, что пятьдесят лет разлуки... остались в прошлом. И больше никогда не вернутся.

Взглянув на табло часов, матриарх отметила, что простояла у кровати добрую четверть часа. Теперь надо было поговорить с Карин. Нельзя держать главного врача корабля в неведении.

Покопавшись в шкафу, матриарх переоделась в чистый комбинезон, переобулась. Не хотелось выходить за пределы салона в несвежей одежде. Надо бы ещё сменить бельё. Но... Пусть Карин не считает, что её вводят в заблуждение.

Закрыв за собой дверь салона, Бенезия огляделась по сторонам. Мало что изменилось. Чувства обострились. Не до уровня паники или сильного страха, но и не слегка.

Нормандовцы были рады снова увидеть матриарха вне салона. Они уважали её право на одиночество, на уединение, на особый режим дня. Это было... приятно.

— Карин, можно. — Бенезия подождала, когда тяжёлая створка шлюзовой крышки люка отойдёт, влекомая сервоприводами в сторону. Как всегда, неспешно и даже несколько величаво. Матриарх знала, что в экстренном случае эта же крышка откроет проход меньше чем за секунду, но пока, слава Богине, в этой поспешности не было необходимости.

— Можно, заходи. И — сразу присаживайся. — Карин вышла из своего 'кабинетика'.

— Я... — замялась азари, переступая порог.

— Присаживайся, — повторила Чаквас, пропуская гостью в кабинет и указывая на свободное кресло.

Бенезия села.

— Понимаю, что ты насиделась, но у людей есть странное убеждение в том, что разговаривать лучше сидя, — пояснила Карин.

Бенезия коротко кивнула, обозначив, что поняла:

— Я знаю: если можно сесть, то лучше не стоять, если можно лечь, то лучше — не сидеть, — сказала матриарх. — И понимаю, что... Долгое время провела в одиночестве в своём салоне. Скажу честно, Кари. Явик... не знаю точно и, наверное, никогда точно не узнаю, как это ему удалось. Но он достал из моей долговременной — я понимаю, насколько это непрофессионально звучит — памяти... То, что я считала утраченным. Начиная с моего конфликта с Лиарой и заканчивая... моментом моего пробуждения в Медотсеке 'Нормандии'. Я пока что смогла просмотреть всё это обзорно. Очень надеюсь, что мне удастся это просмотреть более подробно в самое ближайшее время... Сказать по правде, я очень настороженно отношусь к тому, что нас может ждать на Цитадели.

— У многих на корабле — похожее предчувствие, — негромко заметила Чаквас.

— Это понятно, — кивнула матриарх. — Когда я просматривала то, что на основе данных, извлечённых из моей памяти, сумел построить Явик. Я часто ловила себя на мысли о том, что теперь нам придётся... изрядно ускориться.

— И уплотниться, — сказала Чаквас.

— Да, — подтвердила Бенезия. — Я просмотрела собственную память за последние несколько десятков лет. Не скажу, что это было приятно.

— Мы подошли к опасной черте. За которой — только два выбора. — Чаквас пододвинулась к столу. — Это звучит банально, но, либо — мы победим, либо — будем побеждены. Выбор — небольшой. И...

— Мне нередко было стыдно за то, что я столь часто была недостаточно внимательна и восприимчива, — произнесла Бенезия. — Я смотрела на своё собственное прошлое, отчётливо понимала, что изменить ничего не смогу, но... Мы, азари, в том числе благодаря протеанам, стали жить тысячу лет. В этом с нами могут сравниться только кроганы. Главное не в этом. А в том, как мы живём эти годы. Все — от первого до последнего. Я смотрела на своё собственное прошлое и понимала, что многое надо было сделать совершенно по-иному. Быть внимательнее, восприимчивее, рассудительнее. Ладно, я начинаю ходить кругами или, проще говоря, плести кружева, — матриарх заставила себя замолчать.

— Когда разумный органик попадает в стрессовую ситуацию, он обычно начинает нервничать, Бена, — негромко заметила Чаквас.

— Не буду отрицать, Кари, я действительно нервничаю. Столько всего мне открылось за несколько часов, — произнесла матриарх. — И ещё больше откроется завтра, когда я начну просматривать содержимое накопителя более внимательно.

— Ты обрекаешь себя... — начала было врач, но Бенезия неодобрительно взглянула на неё и Карин замолчала.

— Знаю, — азари сказала это негромко и спокойно, выждав секунду — продолжила. — Но для того, чтобы мне было легче легализоваться на Цитадели, мне надо будет успеть просмотреть большую часть данных. Не спорю, не очень внимательно. Понимаю, что мне придётся работать над просмотром... до Тессии. Включительно, — сказала азари.

— Тогда тебе, Бена, лучше сейчас вернуться в салон. И — как можно раньше лечь спать. Дополнительные часы сна для тебя сейчас — совсем не лишние. — Чаквас встала, за ней поднялась Бенезия.

Медик проводила гостью до выходного шлюза Медотсека. Бенезия прикоснулась рукой к плечу подруги, повернулась и переступила порог.

Несколько минут — и она входит в свой салон. Спустя четверть часа матриарх уже крепко спала.

Чаквас. Разговор с Аллой Селезневой. Связь между кораблями и экипажами надо укреплять заблаговременно

Когда матриарх ушла, Чаквас посмотрела на часы. Ещё один день прошёл. Цитадель стала ближе — Андерсон в очередной раз распорядился обойтись без дрейфа, ретранслятор за ретранслятором оставались позади.

Нормандовцы работают. Надо многое успеть сделать на Цитадели, чтобы потом... было куда возвращаться. Как бы там, на Идене, ни сложилась ситуация, с Цитадели будет действовать удобнее.

Врач отмечала возросшее нервное напряжение у многих членов экипажа и команды корабля. Простая операция по доставке ценного груза обернулась... нельзя сказать, что неожиданными сложностями, но... Теперь на борту фрегата-прототипа практически нет ни одного бездельничающего разумного органика.

Матриарх взвалила на себя груз написания двух огромных и сложных текстов — о протеанах и о хаскизации. Турианцы с помощью РЭБовцев уже несколько часов как отслеживают ситуацию на Цитадели, готовят материалы для работы обитателей фрегата с Корпусом и СБЦ. Явик... Сложно сказать, чем он ещё не занялся, но именно благодаря ему нормандовцы прибудут на Цитадель подготовленными и... защищёнными.

Да, именно защищёнными. Возможности и способности Явика, поддержанные возможностями и способностями Шепарда, дадут возможность нормандовцам в достаточно короткие сроки выполнить огромный объём работы на Станции, чтобы потом...

Наверное, следующей остановкой будет 'Омега', столица криминального мира исследованной части Галактики. Сложно себе представить, как сложится ситуация на этом бывшем астероиде, некогда богатом нулевым элементом. Сложно, потому что сейчас основное — Цитадель. А как там дальше сложится — будет ясно уже в ходе пребывания корабля у главной Станции исследованной части галактики. Хорошо, что сейчас обитатели фрегата заняты делом — нет у них времени на то, чтобы предаваться грустным размышлениям о грядущей галактической войне.

Справились бы нормандовцы самостоятельно, если бы не выявили слежку за фрегатом со стороны имперского российского разведкрейсера? Сейчас на такой вопрос Чаквас могла бы ответить только утвердительно — кому как не ей, врачу фрегата знать, насколько нормандовцы изменились — в лучшую, конечно, сторону — за несколько последних суток.

Полезнее занять время работой, делом, чем пассивно предаваться горьким думам и... и паническим размышлениям. И такие тоже имели место, поскольку... Очень сложно вот так сразу понять и признать, что в галактике есть реальная и беспощадная сила, способная в короткие сроки прервать развитие, да и саму жизнь больше чем десятка рас разумных органиков.

Третья мировая война, знакомая человечеству, тоже когда-то считалась последней войной в истории земной цивилизации разумных органиков. Оказалось, что это — напрасные надежды. Как помнила Карин, те, кто прошёл вторую мировую, совершенно искренне полагали, что эта война будет последней. Не получилось. Теперь уничтожение угрожает не отдельной цивилизации разумных органиков, а сразу нескольким цивилизациям.

Бенезии — тяжело. Она... Да, на Иден-Прайме она появилась среди женщин и девушек — членов экипажа 'Нормандии' и весть о её появлении ушла и к Цитадели, и на Тессию, и на планету, где работает Лиара.

Долгое отсутствие... Чиновники-азари костьми лягут, но заставят или — хотя бы попытаются заставить пожилую азари пройти несколько кругов столоначальнического ада. Зачем? А для того, чтобы Бенезия доказала, что она — это действительно она. И — подчинилась глупым рамочным требованиям. Чинуши-тессийцы, вероятнее всего, думают, что на материнскую планету азари прибудет старая азари-матриарх, которой мало что надо. Их ждёт жестокое разочарование: Бенезия возвращается на Тессию не старухой, которой, по меткому выражению имперцев-землян, ничего не нужно, кроме зефира, кефира и тёплого сортира, а общественным деятелем, обоснованно претендующим на роль общественного лидера. Её, конечно, очень многие соплеменницы помнят и как религиозного лидера, притом — одного из сильнейших и влиятельнейших.

На Бену — отметила Чаквас — слишком многое свалилось. Она держится благодаря огромному жизненному опыту и... тому, что она действительно помолодела. Возвращение разумного органика к нормальной активной обычной жизни — даже с точки зрения профессионального врача — сложнейший процесс, а если дело касается не только реанимации тела, но и реанимации души... Тут вообще комментарии излишни.

На Цитадели Бенезии придётся легализоваться в полной мере. Сейчас детали не важны, но... несмотря ни на какую поддержку со стороны нормандовцев, через многое Бенезии придётся пройти самой. Уже на Станции у пожилой азари могут появиться весьма могущественные, а главное — активные недоброжелатели. Далеко не всем по нраву возвращение Бенезии из небытия. Долгая жизнь... она немыслима без огромного круга знакомств — дальних и близких. Самых разных. И не всем Бенезия была, мягко говоря, по нраву.

Разговор с Бенезией... не слишком продолжительный, оказался сложным. Когда ты можешь прожить максимум двести лет и при этом регулярно общаешься с тем, кому за восемьсот лет... это, как минимум, непросто. И ещё более непросто знать, что собеседница любит того, кого любишь и ты...

Надо собраться. После разговора с матриархом чувства пришли в некоторый раздрай, который надо преодолеть. Для этого лучше всего заняться важным и неотложным делом.

Самой связываться с бортом 'Волги', а затем — с Аллой Селезневой? Да, это придётся сделать. Но раньше надо поговорить с Дэвидом. Посоветоваться. Если волговцы следят за нормандовцами... Что-ж, хотя бы на первое время... придётся следовать протоколам и процедурам. Пусть командир Андерсон даст своё официальное разрешение на связь с бортом 'Волги', а уж РЭБовцы фрегата постараются со своей стороны сделать всё так, как надо. И говорить со службой связи крейсера, а затем с Аллой лучше всего из Медотсека. Изолированность и одиночество — они в этот раз будут как нельзя кстати.

Выйдя из Медотсека, Чаквас направилась в командирскую каюту.

— Я ждал тебя Карин. — Андерсон встал с кресла, когда врач переступила порог и закрыла за собой дверь. — У тебя был непростой разговор с Бенезией.

— Да. — Чаквас села в свободное кресло, крутнулась, пододвинула кресло к столу. — Потом, когда она ушла... Я несколько минут потратила на... скажу так... некоторые размышления. Проще говоря — не могла сконцентрироваться. Эти сидения в Медотсеке в одиночестве... Откровенно говоря, я рада, что они резко сократились по времени. На Бену столько всего свалилось: возвращение к нормальной жизни, влюблённость в Шепарда, общение с Явиком, осознание сложности передачи информации о хаскизации. Да, я помню, Дэвид, что это — жизнь и судьба Бенезии, но... я помню и о том, что Бенезии — хорошо так за восемьсот. Она — матриарх и была матриархом ещё до того момента, как попала под власть Жнеца и Пилота. Я обязана предположить худший исход, хотя мне это и трудно. К тому же Бенезия... страдает из-за того, что любит Шепарда, которого люблю и я. Ей... очень трудно мириться с этим. Сейчас... впереди — галактическая война, к которой мы... многие из нас... не готовы. Наверное, я не скажу для тебя ничего нового, но... Мне известно, насколько много мы сделали за эти несколько суток, равно как и известно то, сколько нам придётся сделать на Цитадели. Надо как-то разрядить ситуацию.

— Предлагаешь выйти на связь с 'Волгой'? Считаешь, что это поможет Бенезии? — хозяин каюты бросил короткий внимательный взгляд на собеседницу.

— Это поможет не только ей, Дэвид, — подтвердила Чаквас. — Это поможет многим другим. Не только на фрегате, но и на другом корабле, — уточнила врач, имея в виду 'Клинок Ярости', — а также на Цитадели и на той планете, где работает дочь матриарха.

— Считаешь, что это поможет Стрельцовой? — спросил Андерсон.

— Да. Я покопалась в своих записях и попросила РЭБовцев помочь, — коротко сказала Чаквас. — Выяснила, что в силу своей сориентированности... Не знаю, как это правильно определить — мечта или стремление, но... Стрельцова сделала всё, чтобы в короткие сроки стать командиром большого боевого военного корабля. Она достигла своей цели, но... заплатила за это очень дорогую цену. У неё нет опыта... близких взаимоотношений с мужчинами, Дэвид. В любом хорошо знакомом нам с тобой смысле.

— И считаешь, что нам торопиться нельзя? — уточнил Андерсон.

— Да. В отличие от Светланы, — подтвердила Чаквас. — Противоположности сходятся, — она помолчала несколько секунд. — Шепард никогда не торопится... с выполнением стандартного сценария взаимоотношений с женщинами. И мне представляется, что именно эта неторопливость... очень поможет Светлане. И Джону тоже.

— Неторопливость — это хорошо, — помедлив, сказал Андерсон. — Ты права. И очень хорошо сделала, что пришла ко мне.

— Думаю, что для начала будет неплохо придерживаться протоколов и процедур, — негромко ответила Карин.

— Знаешь ведь, что запрос на связь придёт в службу связи крейсера, — отметил Андерсон.

— Знаю, — кивнула Чаквас. — Таков порядок. И сейчас он меня вполне устраивает.

— И знаешь, что о запросе на связь будет доложено Стрельцовой в тот же момент, — продолжил Андерсон. — И знаешь, что она сможет прослушать вызов. Кстати, ты говоришь об аудио? Или...

— Или... — негромко сказала Карин. — Не считаю, что надо ограничиваться аудио. Видеоконтакт с нашей стороны... будет лучшим выбором. И для экипажа и команды крейсера, и для Стрельцовой, и для Селезневой, — добавила она. — Я поговорю, если надо, не только с Аллой, но и со Светланой. Пока... Джону не надо вмешиваться.

— Женский клуб? — поинтересовался Андерсон.

— Да, — не стала отрицать Чаквас. — Это сейчас — лучшее решение.

— Хорошо, — командир фрегата посмотрел на собеседницу, включил настольный инструментрон, набрал на клавиатуре несколько распоряжений, нажал клавишу 'ввод', подождал несколько минут, посмотрел на закрытый бронезаслонкой каютный иллюминатор, перевёл взгляд на экран. — Канал будет обеспечен. В самое ближайшее время. Будешь говорить...

— Из Медотсека. — Чаквас встала. — Спасибо, Дэвид, — она подошла к каютной двери. — Время позднее...

— Я всё равно не усну. Так что... Приходи. Расскажешь, как прошло и... Мне важно услышать от тебя самой...

— Обязательно. — Карин открыла дверь каюты. — Я приду, Дэвид. И, возможно, останусь. До утра, — с этими словами она перешагнула порог и закрыла створку за собой.

Вернувшись в Медотсек, Чаквас прошла в кабинет, села за рабочий стол, пододвинула инструментрон. Раскрыла большой экран, активировала клавиатуру, набрала код. Включился служебный аудиоканал. Теперь врач слышала переговоры других нормандовцев, выполняющих протокольные требования и процедуры:

— Фрегат 'Нормандия' запрашивает видеоконтакт с крейсером 'Волга', — сотрудник поста РЭБ отправил файл с одноразовыми ключами доступа.

— Борт крейсера 'Волга', — откликнулся связист имперского корабля. — Файл принят. Проверен. Контакт — разрешён. Формат — видео. Переключаю на адресата.

На экране проявилась обстановка медотсека 'Волги'. Связисты крейсера сработали оперативно — переключили канал на кабинет главного врача. Буквально спустя несколько секунд — Карин успела подумать, что волговцы-связисты параллельно через спикер или наручный инструментрон известили о запросе на видеосвязь главного медика корабля — появилась Селезнева, села в кресло, пододвинулась ближе к экрану.

— Доктор Чаквас? — несколько удивлённо сказала главврач крейсера. — Здравствуйте.

— Здравствуйте, Алла. — Карин понимала изумление и некоторое замешательство собеседница. — Давайте для сокращения времени перейдём сразу на 'ты'. Знаю, что канал — шифрованный, поэтому скажу откровенно: дело касается капитана спецназа ВКС Альянса Джона Шепарда.

— Понятно... — протянула Селезнева. — Что-ж. Я — в курсе. Светлане Васильевне... тяжело приходится. Она... изучила гору материалов, докопалась до таких мелочей, что даже я удивляюсь, а меня... возможно, очень трудно удивить. Могу даже предположить, что теперь она знает о Шепарде почти всё, что можно найти и понять... без прямого общения. И? — она вопросительно посмотрела на собеседницу. — Считаешь, что надо переходить к... активной фазе?

— Считаю, — кивнула Чаквас. — Мы сейчас уже недалеко от Цитадели. Там... думаю, будет сложновато. Затем, вполне возможно — 'Омега'. А там... Предполагаю, что вы, наблюдая за нами уже достаточно долго, уже знаете о наших предварительных планах.

— Знаем, — не стала отрицать Селезнева. — Потому...

— Потому я и решила, что видеоконтакт уже сейчас — необходим, — пояснила Чаквас, — Пока — с тобой, а там... Если Светлана Васильевна захочет — то и с ней.

— Полагаю, ты догадываешься, что командир крейсера имеет доступ ко всем каналам, — отметила Селезнева. — И такой сеанс связи она не пропустит мимо своего внимания.

— Её право, — вздохнула Карин.

— По нашим данным — продолжила Алла, — на вас всех свалилось слишком много всякого разного.

— Да. Я понимаю, что пока приказа штаба нет, вы рядом с нами не проявитесь, — негромко сказала Чаквас. — Потому... постараемся решить возникшие проблемы своими силами.

— Мы продолжаем за вами наблюдать, Карин. — Селезнева чуть отодвинулась от экрана. — И нам... многое стало понятно.

— Пока что я прошу тебя, Алла, только об одном: дай понять Светлане, что Джон... — Чаквас сделала трудную для себя паузу. — Он... любит её. Скажу больше — он, как смог, конечно, ведь до ваших баз труднее добраться, чем до альянсовских, — уточнила врач, — изучил всё, что мы смогли найти о Светлане Васильевне. Он много думал и, уверена, продолжает думать и сейчас и будет думать ещё долго. Он...

— Не хочет спешить, — почти шёпотом произнесла Селезнева. — Что-ж, понимаю. Он... правильно делает. И... похоже, что Светлана Васильевна очень ценит его... неторопливость и его... терпение. Можешь так и передать Джону.

— Передам. — Чаквас кивнула — и в знак согласия и в знак понимания. — Ал, ты...

— Нет, на личные разговоры по каналам связи пока что командование никаких запретов не налагало, Карин, — пояснила Селезнева. — И я очень хочу с тобой поговорить о многом. Думаю, это вполне можно будет сделать немного позднее. Я рада, что ты... проявилась.

— Я тоже очень рада, — ответила Чаквас. — Много времени прошло с той нашей встречи, Алла. Нам будет что вспомнить и обсудить. До связи.

— До связи. — Селезнева первой нажала клавишу отбоя. Экран инструментрона погас.

Чаквас выключила свой инструментрон, встала, прошлась по 'кабинетику'. Разговор ей... понравился. Алла её помнит, несмотря на занятость и специфику подготовки и службы, она не против поговорить на неслужебные темы.

Карин часто была недовольна ходом и результатами своего общения с другими людьми. И сейчас она покривила бы душой, если попыталась убедить кого-либо в том, что разговор Аллой Селезневой прошёл именно так, как хотелось.

Если бы дело касалось только взаимоотношений Аллы и Карин — можно было успокоиться, но тут 'включены' два других человека, которые любят друг друга и к этому присоединяется заинтересованность Империи в получении самой полной и главное — свежей информации о работе альянсовцев-нормандовцев. Время для прямой помощи и непосредственного сопровождения 'Нормандии' имперским военным боевым кораблём придёт, но позднее. Скорее всего, это будет не очень скоро. Но первый шаг сделан. Вероятнее всего, Светлана Васильевна получит запись разговора от службы связи крейсера, внимательно просмотрит её, подумает о многом.

Ещё более возможным представляется разговор Стрельцовой и Селезневой. Встретятся, например, два старших офицера корабля, в кафе крейсера и переговорят за чашкой чая. Подруги есть подруги и о чём поговорить — они всегда найдут.

Крейсер 'Волга' параллельно с картографированием занимается сбором информации о, скажем так, многом... Что-ж, для разведкрейсера — самое обычное дело.

Отодвинув инструментрон подальше от края столешницы, Чаквас вышла из своего 'кабинетика' и направилась к Андерсону.

Командир фрегата встретил её уже не за столом, а на диване. Он привычно встал, когда увидел входившую в каюту врача корабля, шагнул навстречу, обнял и прижал к себе Чаквас, не возражавшую против таких обниманий.

— Как прошло? — негромко спросил он, не разжимая объятий.

Чаквас подняла голову, посмотрела в глаза Дэвида:

— Нормально, — шёпотом ответила она. — Для первого раза — вполне приемлемо.

— Расскажешь подробности? — Андерсон подвёл гостью к дивану, усадил, сел рядом, положил руку ей на плечо.

— Да, — подтвердила Чаквас. — Я слышала все служебные переговоры и со стороны нормандовцев и со стороны волговцев. Затем... я увидела Медотсек крейсера. Точнее — часть Медотсека, кабинет, хотя даже по такой детали видно — такие хоромы впору называть госпиталем. Алла... была удивлена и немного обрадована. Думаю, она не раз и не два предполагала, что сама позвонит мне... к примеру, по любому медицинскому поводу, но, как говорят имперцы, 'формы удобной не удумала'. Я сразу предложила перейти на 'ты' и Алла... согласилась. Я сразу сказала, что дело касается капитана спецназа Джона Шепарда. — Чаквас помедлила. — Официально получилось, можно сказать, что на автомате, но тогда это было приемлемо. Первый контакт, всё такое. И я сразу отметила, Дэвид, что Алла... не слишком довольна тем, что я позвонила именно по такому поводу.

— Так ведь она подруга Стрельцовой и знает, что Светлане сейчас очень тяжело, — уточнил Андерсон. — Причём, знает не на обывательско — приятельском уровне, а как врач.

— Именно так, — согласилась Чаквас, — она так протянула 'понятно', что я сразу поняла — тема для разговора Алле не очень нравится. Дальше Селезнева сразу сказала, что 'Светлане Васильевне... тяжело приходится', потому что она очень хорошо изучила все доступные ей — а ей, как я понимаю, очень многое доступно в силу звания, статуса и положения — материалы о Джоне. Алла, к её чести, не стала скрывать, что удивлена стремлению подруги столь полно изучить Шепарда. И спросила, считаю ли я необходимым переход к активной фазе. Я ответила, что считаю. — Карин несколько секунд молчала. — Не буду скрывать, Дэвид, очень многие разумные считают, что активная фаза взаимоотношений возможна только при непосредственном контакте, без всяких технических посредников.

— Но нам-то с тобой известно, что даже при посредничестве техники эти взаимоотношения всё равно необходимо считать активными, — уточнил Андерсон.

— Именно. Алла так и уточнила, что Светлана нашла и изучила все материалы о Джоне, которые способны дать достаточно чёткую картинку, чёткое представление 'без прямого общения'.

— Боюсь, только, Кари, что до прямого общения, пусть и при посредничестве техники, дело далеко не сразу дойдёт, — сказал Андерсон. — Насколько я сумел изучить имперцев, у них не принято с таким торопиться. И Светлана, почему-то мне так кажется, будет тянуть до момента непосредственного контакта. Того самого — без технических посредников. Проще говоря, она подождёт момента, когда увидит Джона своими глазами рядом с собой.

— Значит, до визита тебя и Джона на 'Волгу'? — уточнила Чаквас.

— Да, — подтвердил Андерсон. — До этого времени... Не думаю, что она согласится на текстовый, аудио или видеоконтакт с Шепардом. Возможно, просто сама не захочет, а возможно, будет блюсти имперские стандарты разведывательно-наблюдательной работы с иностранными кораблями и их экипажами, — немного по-книжному выразился собеседник Чаквас. — Проще говоря, здесь — основная роль переходит к Селезневой.

— Возможно, — не стала углубляться в разбор этой части ситуации Карин. — Я спросила у Аллы, знают ли волговцы о наших предварительных планах работы после Цитадели. Она не стала отрицать, что знают. Я также уточнила, что именно в силу этого посчитала, что видеоконтакт, пусть и предварительный, потому и необходим, но отметила, что сначала — с Аллой, а потом, если Стрельцова захочет — то и с ней. В тот момент, Дэвид, мне показалось, именно тогда показалось, что Стрельцова не согласится на видеоконтакт. И, возможно, не согласится ни на аудиоконтакт, ни на текстовый контакт. Так что ты здесь прав. Селезнева уточнила, что запись моего разговора с Аллой Стрельцова тоже изучит. Я ответила, что мы пока постараемся решать возникающие проблемы своими силами. Алла отметила, что волговцы продолжат наблюдение за нами.

— Дальше тебе пришлось нелегко, Кари.

— Да. Я должна была сказать Алле о том, что Джон... он тоже любит Светлану, — не стала отрицать Чаквас, обойдясь без протокольного именования командира имперского разведкрейсера по фамилии и званию. — И должна была сказать о том, что Джон... В свою очередь, тоже постарался изучить все доступные материалы о Светлане, что он тоже много думал и продолжит думать. Не буду отрицать, мне это было сказать очень непросто. Алла... она меня... поняла, ответила, что Джон правильно делает, что не спешит и Светлана очень ценит и его неторопливость, и его терпение. Сказала Алла и о том, что я должна передать эти слова Джону.

— Передашь, Кари, обязательно передашь, — негромко сказал Андерсон.

— Передам, конечно. Алла затем сказала, что пока что на личные разговоры по каналам связи командование Астрофлота России не налагало никаких ограничений и потому... В общем, я смогу теперь изредка связываться с Аллой и разговаривать с ней. И на служебные и не на служебные темы, — почти шёпотом сказала Карин. — Алла отметила, что очень рада тому, что я 'проявилась'. Она так и сказала — 'проявилась'. Я ответила, что теперь нам 'будет, что вспомнить и обсудить'. На этом сеанс связи завершился. — Карин поплотнее прижалась к Андерсону. — Вот так, Дэвид.

— Хорошо, Кари. — Андерсон посмотрел на подругу. — Спасибо, что рассказала.

— Не знаю, Дэвид, мне не кажется этот наш 'ход' оптимальным. Во всяком случае — он не полностью, по моему мнению, оптимален.

— Джон не будет торопиться, Кари, — негромко возразил Андерсон. — И у нас... слишком много работы сейчас, и ещё будет больше работы и на Цитадели и на 'Омеге'. Так что особо больших возможностей для резких движений у Шепарда — не будет. Со своей стороны, думаю, Алла тоже не будет торопить Светлану — у имперцев немало работы по их планам полёта и пока не поступит приказ... Мне вообще кажется, что Стрельцова никоим образом не 'проявится' перед Джоном. По самым разным причинам, не только служебным. Но знать о том, что первая ниточка — достаточно прочная, кстати, уже протянута к обоюдному, смею думать, удовлетворению, Шепард может и должен. — Андерсон взглянул на Чаквас. — Может, мне сказать об этом самому, а ты?... — он замолчал, продолжая смотреть на подругу.

— Нет, Дэвид. — Чаквас неспешно сняла руку Андерсона со своего плеча, встала. — Я сама об этом ему скажу. Считаю, что так будет лучше.

— Хорошо. Действуй. — Андерсон встал, проводил гостью до двери каюты. — Не останешься?

— Нет, Дэвид, — отрицательно мотнула головой Карин. — Сейчас — нет. Позднее, когда переговорю с Джоном — может быть. Тянуть с этим известием — нельзя, но, предполагаю, о многом Шепард уже догадывается или — знает. Так что с нашей с тобой стороны честнее будет как можно быстрее поставить Джона в известность. — Чаквас открыла створку, переступила порог. — Я, возможно, приду позднее. Ничего не обещаю, Дэвид.

— Понимаю. — Андерсон посмотрел вслед уходящей Чаквас, закрыл каютную дверь, вернулся к рабочему столу, сел в кресло. — Безотказные раньше протоколы взаимоотношений всё чаще проявляют свою ограниченность, — негромко сказал он. — Что-ж, придётся подождать.

Вернувшийся со старпомовского обхода в свою каюту Шепард готовил себе травяной чай — и на вечер, и на следующие ходовые сутки. Дверь в свою каюту он плотно не закрывал — пусть нормандовцы видят, что он готов к общению, потому не удивился, когда услышал скрип роликов.

— Карин, проходите, присаживайтесь. — Шепард, узнав по звуку, кто именно пришёл, обернулся, увидел входившую врача корабля, положил на столешницу ложку, прошёл к двери, прикрыл её полностью.

— Джон. — Чаквас села в свободное кресло, стоящее у кухонного стола. — Я недавно говорила с главным врачом 'Волги' Аллой Селезневой. По видеоканалу, — уточнила она. — Разговор шёл, в том числе, и о тебе и о Светлане. Алла просила передать, что Светлана очень ценит твою неторопливость и терпение.

— И... — несмело протянул Шепард.

— Я так поняла, что Светлана... продолжает изучать все доступные ей материалы о тебе, Джон, — продолжила Чаквас. — Я также поняла, что в ближайшее время она не пойдёт ни на какой контакт — ни с тобой, ни с остальными нормандовцами. Пока приказа о взаимодействии с 'Нормандией' не будет — не пойдёт, — уточнила врач. — Полагаю, что Светлана больше всего заинтересована увидеться с тобой непосредственно.

— Думаю, что это будет... не скоро, Карин, — негромко уточнил Шепард, садясь в рабочее кресло и поворачиваясь к сидящей в другом кресле гостье. — Во всяком случае — не во время нашей работы на Цитадели и на 'Омеге'. Как минимум.

— Я — того же мнения, Джон, — не стала отрицать Чаквас. — Алла сказала, что пока что имперское командование Астрофлота не выставляло никаких ограничений на сеансы связи с 'Нормандией', потому... Я продолжу общаться с Аллой. Думаю, она кое-что будет говорить и о Светлане — они ведь близкие подруги.

— Хотя бы так, — негромко отметил Шепард, взглянув на собеседницу. — Спасибо, Карин. Я понимаю, что этот разговор для тебя не был... простым.

— Не был, Джон, — устало ответила Чаквас, вставая. — Я пойду.

Шепард проводил врача корабля до дверей своей каюты, закрыл створку, вернулся к столу, сел в кресло, опёрся локтями на столешницу, задумался. Он был согласен с тем, что нормандовцам нельзя и дальше делать вид, что они не отмечают повышенного интереса со стороны имперского военного разведкорабля и его экипажа и команды. Карин было очень тяжело говорить с Аллой: ясно же, что она ещё не сделала окончательный выбор между командиром корабля и старпомом. И не хочет вот так сразу 'резать по живому'. Алле тоже непросто выступать посредником во взаимоотношениях между нормандовцами и волговцами. Но... хоть какой-то контакт теперь уже появился. Если Карин продолжит общаться с Аллой... Может, что полезное удастся узнать о Светлане.

Люди часто руководствовались чужими мнениями. По самым разным причинам. Спектр этих мнений был... не то что бы очень богат и разнообразен. Он вполне укладывался в триаду 'положительное — нейтральное — отрицательное'. С полутонами и переходами, конечно.

Служебные взаимоотношения двух разумных органиков плохо совместимы с личными. А если они ещё и сопровождаются разницей в культурной и государственной принадлежности... так вообще сложности множатся едва ли не в геометрической прогрессии. Да, конечно же, врачи приучены игнорировать в интересах жизни и здоровья разумных органиков многие различия и несхожести. Но... Сейчас, когда впереди — галактическая война, на многое приходится смотреть, как минимум, менее радужно. Алла — близкая подруга Светланы, они друг друга хорошо знают и понимают. Карин... Сложно сказать, на каком уровне дружбы с Аллой она находится, вряд ли это достаточно близкий уровень. Если верить официальным данным, Алла и Карин встретились на одном из медицинских профессиональных 'собраний' — сейчас Шепарду не хотелось уточнять, что за собрание это было: конгресс, совещание, конференция, семинар или что-то другое. Пообщались, конечно, как медики-профессионалы, сблизились, прониклись симпатией.

Карин могла бы и не пользоваться своим знакомством с Аллой — это было её и только её право. Она решила воспользоваться и проявить инициативу. Сейчас, как понимал Шепард, Карин очень нелегко. Да, Чаквас умеет и может мёртво держать себя в руках, но сейчас для этого нет никакой особой необходимости. Карин не уверена ни в том, что нормально провела видеоконтакт с Аллой, ни в том, что поступила правильно, использовав своё знакомство с Селезневой в интересах придания взаимоотношениям старпома 'Нормандии' и командира 'Волги' большей определённости и чёткости. Хотя... Получается, что если он не торопится, то и Светлана тоже не будет торопиться. В силу самых разных причин. Наверное, это хорошо, что не будет поспешности. Здесь нельзя давить и нельзя скоростить.

Карин вошла в полутёмную командирскую каюту, увидела лежавшего на диване Дэвида. Скафандр командир корабля не снял, но это жестковатое одеяние никогда особо не мешало Чаквас чувствовать, ощущать, а главное — понимать своего наиболее вероятного жениха и будущего главного друга. Сейчас Андерсон дремал, Карин и не ждала, что он привычно встанет навстречу. Поздний вечер, почти ночь. 'Первому после бога на борту' тоже требовался отдых.

Присев на краешек дивана, Карин провела рукой по щеке Дэвида. Тот открыл глаза, посмотрел на гостью, встрепенулся, но Чаквас отрицательно помотала головой, наклонилась и поцеловала Дэвида в губы.

— Шепард, — шёпотом произнёс Андерсон.

— Я ему сказала, — подтвердила Чаквас. — Он воспринял всё нормально. Понимает, что спешить и торопиться ни мы, ни волговцы не будут. Думаю, сейчас он... размышляет. Но спать сегодня он будет более-менее спокойно. Всё же какая-никакая дополнительная определённость в наших взаимоотношениях с волговцами достигнута.

— Это — радует, — шёпотом отметил хозяин каюты, обнимая гостью. — Спасибо, что пришла. Останешься?

— Останусь, Дэвид, — негромко сказала Чаквас, ложась рядом с Андерсоном. — Знаешь, мне медицинский скафандр не мешает. Вот совершенно. Особенно, когда я — рядом с тобой.

— Мне — тоже, — шёпотом подтвердил Андерсон, обнимая подругу ещё крепче. — Давай спать, Карин.

— Давай, Дэвид. — Чаквас закрыла глаза и спокойно и быстро уснула. Через несколько минут заснул и Андерсон.

Бенезия открыла глаза, нашарила взглядом табло часов. Поздний вечер, переходящий в ночь. На душе и на сердце было спокойно. Карин выполнила своё обещание. Как минимум — переговорила с Аллой Селезневой. Потому Джон... он больше не будет одинок, ведь рядом с ним встанет его соплеменница, равная ему во всём. Светлана поймёт Джона правильно и, вероятнее всего, смирится с тем, что Шепарда любят очень многие женщины. И он тоже любит их всех. Каждую — особо.

Осознав всё это, матриарх облегчённо вздохнула и позволила сну овладеть собой. Завтра будет новый день, новые и старые заботы и хлопоты. А сейчас надо отдохнуть.

Дождавшись письменной квитанции службы связи крейсера, пришедшей на наручный инструментрон, Алла встала.

Смотреть на часы не было никакой необходимости — чувство времени достаточно однозначно доложило, что поздний вечер плавно переходит в ночь.

Вспомнив расписание Светланы на этот день, Селезнева вышла из Медотсека и направилась в 'командирский' коридор корабля, намереваясь встретиться с подругой. Медлить было нельзя — лучше, если она сразу переговорит со Светланой. Возможно, разговор продолжится в кафе — Стрельцова любила часто ходить по крейсеру именно ночью — не в порядке командирских обходов, а для того, чтобы спокойно подумать о многом.

— Рада тебя видеть. — Стрельцова, по своему обыкновению восседавшая за рабочим столом в холле, подняла голову, оторвав взгляд от экранов двух настольных инструментронов, указала рукой на стоящее рядом с рабочим столом кресло. — Присаживайся. Мне уже доложили о видеоконтакте с бортом 'Нормандии'. Саму запись я не смотрела — не было времени. Много документов надо отработать — и по текучке и по перспективке. — Светлана отметила, что подруга села и даже пододвинула кресло ближе к столу. — Потому... Хочу знать твоё мнение. И, если возможно, краткий протокол видеоконтакта.

— Хорошо, — сказала Селезнева. — Связисты крейсера перевели канал на настольный инструментрон в моём кабинете в Медотсеке, я получила информацию о видеовызове на инструментрон. Честно сказать, Света, я была удивлена, что позвонила Чаквас. Сама, первая. Знаешь ведь, что репутация у неё среди альянсовских медиков — одна из высочайших. Причём — как я полагаю, вполне заслуженно. Карин постоянно занята, хотя многим, наблюдающим за её жизнью и работой со стороны, может показаться, что она бездельничает. Внешне, возможно, так и есть, но не внутренне. Времени на пустяки у Карин точно нет, тем более — сейчас, когда нормандовцы почти постоянно пребывают в состоянии сильного нервного напряжения. Я и не думала, честно, что Чаквас вспомнит о нашей встрече на одном из медицинских собраний, но она всё же вспомнила...

— Она ведь... любит Шепарда, — негромко сказала Стрельцова.

— Любит, — подтвердила Селезнева. — Как так у неё получается — сама точно не знаю, это настолько индивидуально, но... Любовь, по мнению Карин, должна быть деятельной. Потому, вероятнее всего, прекрасно понимая, что в ближайшее время и даже в средней перспективе встреча между тобой и Шепардом — я имею в виду встречу на борту 'Волги', Света, не состоится, Карин решилась поговорить сначала со мной. Несложно предположить, что кое-какую информацию о том, что я — твоя близкая подруга, Карин вполне могла получить либо от РЭБовцев, либо от протеанина. Не скрою, это сложно воспринять спокойно и нормально, но... Так или иначе, Карин заблаговременно взялась 'наводить мосты' и готовить твою и Джона встречу в реале. Хотя... вполне могла бы обойтись и без своего непосредственного участия.

— Понимаю, — кивнула Стрельцова. — Продолжай.

— Так вот, я была удивлена тому, что на связь вышла именно Чаквас, — сказала Селезнева. — Удивление я скрыть... не сумела, да и, если совсем честно, не пыталась. Карин отнеслась к моему удивлению с большим пониманием и, к моему изумлению, сразу согласилась перейти на 'ты' и не скрыла, что дальнейший разговор будет касаться Джона Шепарда.

— Чаквас — быстра, — негромко сказала командир крейсера. — И...

— Карин сразу обозначила, что способна весьма отстранённо говорить о многом. И я её... понимала. Думать и соображать мне пришлось, конечно же, быстро, но... активность РЭБовцев фрегата и мощь возможностей и способностей протеанина, прочно прописавшегося на борту корабля-прототипа, в общем-то, не оставили мне особого выбора. Я сказала, что ты очень внимательно изучила подавляющее большинство доступных — без непосредственного контакта — материалов о Шепарде.

— Ты права. Так и надо было сказать, — задумчиво произнесла Стрельцова, не глядя на подругу. — Это — правильно.

— Я прямо спросила Карин, считает ли она, что надо переходить к 'активной фазе'. Поколебаться мне пришлось... несколько секунд, не больше, но... Карин ответила, что считает. И отметила, что мы, волговцы, должны быть хорошо так в курсе перспективных планов нормандовцев. Отрицать нашу осведомлённость я не смогла, ведь оба наши корабля в достаточной степени оснащены для получения любой информации. Чаквас ответила, что именно потому — в силу нашей осведомлённости — и решила, что видеоконтакт уже сейчас — необходим. Я отметила ответно, что видеоконтакт с 'Нормандией' не пройдёт мимо твоего, Светлана, внимания, к чему Чаквас отнеслась с пониманием, а также сообщила, что мы в курсе того, насколько большой объём работы предстоит выполнить нормандовцам. — Селезнева помедлила несколько секунд, затем продолжила, понизив громкость голоса. — Чаквас... Она... Ей было трудно так сказать, ведь она врач и хорошо осведомлена о многих текущих специфических проблемах обитателей фрегата-прототипа, но она ответила, что 'постараемся решить возникшие проблемы своими силами'. Из чего я сделала предварительный вывод о том, что Карин позвонила не для того, чтобы каким-либо силовым способом ускорить объединение двух наших экипажей и кораблей, Света.

— Что-ж. И здесь она тоже права, — согласилась Стрельцова. — Хотя... Выбор у неё не такой уж и большой. Рассказывай, Ал, дальше.

— Я сказала, что мы, волговцы, продолжим наблюдение за 'Нормандией' и её обитателями. Не решилась прямо сказать — 'следить', хотя, думаю, что Чаквас поняла подтекст мной сказанного именно так. Я не решилась впрямую заявить о том, что мы готовы помочь нормандовцам информацией и вообще всем, чем сможем, сохраняя дистанцию. Думаю, будет лучше, если ты, Света, в будущем, когда захочешь, сама переговорила о многом с Карин.

— Хорошо, Алла, — сказала Стрельцова. — Я подумаю об этом. Мне кажется, что это — вполне возможный вариант развития событий. Многое мне пришлось узнать не только о Джоне, но и о других нормандовцах. И, по моему мнению, Карин — один из главных бриллиантов в этом 'колье'.

— Рада это слышать, Света, — улыбнулась Селезнева. — Карин действительно — очень мудра и знающа, — врач крейсера помедлила. — Она не стала много и долго говорить, сказала только, что ты, Света, должна знать: Джон... любит тебя. Он изучил почти всё, что смогли достать протеане и РЭБовцы, всё, что касается тебя. И он, как уверена Карин, думал, думает и будет думать о тебе. Я поняла, что Джон... — подруга не стала именовать важного для собеседницы человека по фамилии, понимая, насколько это сейчас прозвучит по-казённому. — Не хочет спешить. И сказала об этом Чаквас, уточнив, что он, безусловно, поступает правильно. Я... проявила некоторое самовольство и попросила Карин передать Джону следующие слова: 'Светлана Васильевна очень ценит его неторопливость и его терпение'.

— Ты поступила хорошо, Алла. Так что не считай это самовольством, — сказала Стрельцова. — Сама понимаешь, в данном случае ты — моя ближайшая подруга и Чаквас об этом слишком хорошо осведомлена. В таких рамках — это допустимо и нормативно, — командир крейсера пододвинула к себе один из настольных инструментронов, активировала клавиатуру и набрала несколько команд. — Я распорядилась, чтобы в дальнейшем запросы с 'Нормандии' приходили к тебе без всяких задержек и промежуточных этапов, исключая стандартные. Так что ты вполне сможешь пообщаться с Карин не только по служебным вопросам и проблемам, — сейчас Стрельцова не стала улыбаться и Селезнева поняла подругу правильно. — Спасибо, что рассказала всё так подробно, — она взглянула на собеседницу чуть искоса, но по-доброму. — Я... обдумаю это... Если и нет сейчас возможности устроить личную встречу... Что-ж, можно будет подготовиться к ней получше. Возможно, она состоится не раньше, чем фрегат-прототип уйдёт от 'Омеги'.

— Светлан... Ты не накручивай себя. Джон не торопится и ты... не форсируй, — негромко сказала Селезнева, вставая с кресла и делая шаг к выходу из каюты. — Понимаю, что запись разговора ты просмотришь раз десять...

— Хорошо, что понимаешь, Алла, — не стала отрицать Стрельцова. — Просмотрю, куда я денусь.

— Только не за счёт сна, Света. Пожалуйста, — уточнила врач.

— Если уж об этом просишь лично ты... — протянула Светлана. — Что-ж мне делать-то? Придётся подчиниться. Сейчас, ещё часик поработаю с документами — и баиньки.

— Вот-вот. Давай побыстрее баиньки. — Селезнева подошла к двери, обернулась, посмотрела на спящих собачат, уже привыкших, что врач корабля в любое время дня и ночи посещает главное обиталище их хозяйки. — Спокойного отдыха и успехов, Света.

— Спокойного отдыха и успехов, Алла, — откликнулась негромко Стрельцова, опуская взгляд на экран ближайшего инструментрона.

Врач покинула командирскую каюту и вернулась к себе. Взглянув на табло часов, она отметила, что полночь уже миновала — было уже два часа ночи. Получается, что Светлана уснёт не раньше трёх часов, но, по меньшей мере, у неё теперь будет больше определённости и потому она немного, но успокоится.

Пройдя по Медотсеку и пообщавшись с коллегами, Селезнева вернулась в свой кабинет, приняла душ и снова села за стол — надо было отследить изменения медицинской ситуации за прошедшие сутки, дать рекомендации и предписания. Только закончив эту работу, можно будет спокойно заснуть — хоть в кресле, хоть в кровати.

Явик и Таэла. Воспоминания о Базе на Идене

Вечер вступал в свои права. Явик, переговорив с Ингваром Темпке, возвращался к себе в каюту, шёл не спеша, привычно отмечая изменения, происходящие на корабле.

РЭБовцы работают, пожалуй, сейчас больше всех остальных нормандовцев: они отслеживают ситуацию на Иден-Прайме, просматривают обстановку на близлежащих трассах космического пространства и, конечно же, плотно интересуются ситуацией на Цитадели.

Ингвар на многом не делает акцента, знакомя протеанина с тем, что сделано и делается. Не пытается и не стремится хвастаться объёмами, качеством и тем более — результатами работы службы РЭБ. Сейчас он и его коллеги делают именно то, к чему предназначена была 'Нормандия', как разведывательный фрегат: собирают, сортируют и анализируют самую разную информацию. При этом часто обходятся стандартными способами, методами и возможностями, редко подключая узкоспециализированные контуры фрегата-прототипа.

Когда переходишь от обыденного к профессиональному восприятию... многое видишь, чувствуешь и воспринимаешь по-иному. Как минимум.

Открыв дверь в свою каюту, Явик переступил порог, закрыл створку, включил красный запрещающий сигнал на внешнем интерфейсе ВИ замка. Нормандовцы привыкли к тому, что протеанин редко кому даёт доступ в своё обиталище, они знают: личный визит не всегда нужен, достаточно воспользоваться аудио или видеосвязью, а то и послать текстовое сообщение и воин древней расы поможет, подскажет, посоветует.

Полутьма каюты не мешала, была привычной. Явик прошёл к саркофагу, сел на его крышку, чуть склонился, погружаясь в воспоминания. Сегодня ему захотелось прежде, чем 'нырнуть' в состояние почти полной неподвижности, вспомнить последний бой протеан со Жнецами на Идене. И то, что произошло на Идене немного раньше. Вспомнить упорядоченно.

Прикрыв глаза веками, Явик оцепенел. Так было легче сконцентрироваться. Да, он уже много раз вспоминал своё пребывание на Иден-Прайме, рассказывал об этом Шепарду, другим нормандовцам, некоторым иденцам. По самым разным поводам и причинам, с разной полнотой и детальностью. Индивидуальное прошлое теперь становилось общим прошлым. Потому что враг был тот же самый — и для выживших протеан и для нынешних, весьма высоко поднявшихся по линии эволюции, разумных органиков новых рас, вышедших из младенческого состояния.

Сейчас хотелось поподробнее и поточнее вспомнить многие детали. Возможно, не в строго линейном порядке, не строго последовательно, но... полно. Явик успокаивался, настраивался на работу с долговременной памятью своего сознания и подсознания. Несколько минут и...

'Клинок Ярости' заходил на посадку на почти полностью разрушенное поле одного из гражданских иденских космопортов. Чуть раньше фрегату удалось, как сказали бы земляне, почти чудом избежать вступления в огневую дуэль с двумя эсминцами 'Жнецов', вероятнее всего уже долгое время охотившихся на прибывавшие на Иден протеанские корабли.

Таэла по своему обыкновению почти круглосуточно не покидала Центральный Пост фрегата, а Явик — пределы десантного сектора. Полутьма помещений и коридоров корабля была для протеан привычна — незачем освещать предельно знакомые места, да и экономить энергию реакторов 'Клинка...' тоже надо.

Когда фрегат выбрал 'свободный ход' опор и замер, по открывшейся аппарели на Иден первыми сошли десантники. Тогда Явик, как он понимал теперь, едва ли не в последний раз увидел их всех в строю, живых и... целых.

Вокруг сверкали разрывы зарядов, слышались взрывы, вспухала земля, но для воинов-десантников это было привычным.

Построившись, протеане-воины быстро вышли за пределы поля. Предстояло совершить марш-бросок к расположению подземной базы.

Явик возглавил строй, а Таэла осталась на фрегате — у неё, как у командира корабля было предостаточно забот и хлопот и после посадки на планету.

По линиям связи, которые люди весьма приблизительно определили бы как аудиоканалы, слышались доклады, распоряжения, приказы и команды. Механически вслушиваясь в эту разноголосицу и поглядывая на малый экран наручного инструментрона, Явик вёл своих коллег по едва различимой во тьме иденской ночи грунтовой дороге.

Сейчас-то, через много-много лет, он знал, мог чётко указать, сколько пришлось отшагать и откуда, а тогда... Тогда надо было достичь точки входа в законсервированную Базу и приступить к выполнению сложной, многоуровневой боевой задачи.

Шепарду он о многом не рассказывал — тогда, раньше, не было необходимости углубляться в детали. Последний бой — да, он был важен, потому что его исход позволил Джону уловить слабый сигнал маяка саркофага Явика и понять, что саркофаг — не пуст. Финал этого боя был важен и для нормандовцев и для иденцев, поскольку на тот момент лучше всего показывал, с каким врагом придётся воевать нынешним разумным органикам при минимальной поддержке протеан. А то, с чего начинался этот бой... Это — только для Явика. И — для выживших протеан.

Протеанин, замерший на саркофаге в полутёмной каюте земного турианско-человеческого военного разведфрегата, не сомневался — Таэла тоже вспомнит и финал боя, и сам бой, и то, что предшествовало этому бою. Вспомнит — когда захочет и когда сможет. Для неё этот бой запомнился, закономерно, по-иному. Как и для любого из выживших протеан. И тем более не одинаково запомнилось выжившим протеанам то, что предшествовало этому последнему бою на Иден-Прайме.

Явик не знал, что Таэла, вернувшаяся с командирской вахты в свою каюту и сразу усевшаяся по обыкновению, в жестковатое рабочее кресло, тоже захотела вспомнить 'Иденскую эпопею', предшествовавшую погружению в стазис.

Она хорошо понимала, что бои на Идене, в которых пришлось активно и долго поучаствовать 'летунам' и десантникам фрегата, выжившие протеане будут вспоминать не раз и не два. Потому охотно допускала, что Явик, находящийся сейчас на борту летящего к Цитадели земного военного космического корабля, будет в минуты отдыха возвращаться к тем дням. Он ведь такой — старается всегда составить полную и детальную картину происшедшего.

Если уж воспользовавшись своими воспоминаниями о тех днях — не только ими, конечно, он провёл столь эффективную и успешную встречу с воинами Иденского гарнизона и сейчас продолжает их консультировать. Всё же разумному органику — даже самому, казалось бы, совершенному и высокоорганизованному, полная, предельно детальная память о происшедшем не свойственна. Она неизбежно, учитывая ограниченность ресурсов тела и души, проявляется у немногих, но — только постепенно, 'волнами'.

Земляне или шутят или говорят серьёзно, что женщинам больше чем мужчинам свойственно внимание к деталям и потому... Чего уж тут возражать-то, свойственно. Глупо такое отрицать. Потому... Вполне возможно, что когда будет организована планетная колония протеан, Явик найдёт возможность прибыть туда и несколько часов Таэла посвятит тому, чтобы обменяться с ним воспоминаниями. В том числе и о тех днях войны со Жнецами на Иден-Прайме.

А пока... Пока можно повспоминать самой. Есть свободное время и его надо использовать, как часто говорят люди, с толком. Воспоминания — хорошее заполнение для свободного времени. Индивидуальный взгляд на происшедшее — важен и необходим.

Можно, конечно, воспользоваться своими расовыми способностями и возможностями и точно и быстро узнать, вспоминает ли Явик сейчас прошлое или он решил сделать это позже. Не хочется беспокоить — у оставшегося 'на свету' протеанина и без того хватает работы и проблем, он, безусловно, почувствует 'прикосновение' Таэлы. Ему будет приятно, но в то же время он снова не преминёт напомнить подруге о нежелательности такого расхода нервной и психической энергии. Всё же между кораблями — приличное даже по космическим меркам расстояние. К тому же 'Клинок...' идёт намного быстрее 'Нормандии' и с каждой минутой расстояние между фрегатами увеличивается.

Кажется, у людей-имперцев есть песня, в которой была такая строка 'И мне до тебя, где бы я ни была дотронуться сердцем не трудно...'. Да, протеане наблюдали за людьми и немного повлияли на их развитие, но как же приятно найти что-то, что объединяет две расы, а не увеличивает и без того значительное количество различий. Способность почувствовать тем, чем занят дорогой для тебя разумный — одна из таких 'деталек', которые, как оказалось, свойственны и обычны и для протеан, и для людей.

Продолжавший свой полёт 'Клинок Ярости' оставлял за собой десятки километров космического пространства, системы корабля работали более-менее нормально, хотя техники и инженеры уже не раз говорили Таэле о необходимости как можно скорее найти пригодную для колонизации планету, чтобы посадив 'Клинок...', заняться более капитальным и сложным ремонтом.

Ничего не даётся просто так, взлёт из-под толщи иденской почвы после многих столетий неподвижности дорого дался кораблю. Просеивая информацию с кристаллов памяти и других информационных носителей, Таэла продолжала напряжённо искать малейшие зацепки, позволяющие найти планету, пригодную для уединённо-изолированной жизни небольшой — поначалу — протеанской колонии. Но пока было слишком мало вариантов, которые считались бы более-менее пригодными для дальнейшей разработки.

Тангрис... Она, можно сказать, официально отказалась забеременеть и родить в самое ближайшее время нескольких протеан и протеанок. И, кажется, остальные выжившие соплеменники её поняли правильно. Таэлу сокомандники исключили из 'программы' сразу же, поняв и прочувствовав, что командиру корабля и наиболее вероятной главе колонии нельзя сейчас слишком уж отдаляться от выполнения большинства сложнейших задач, обязанностей и функций, а вот Тангрис...

Таэла знала, что соплеменники далеко не сразу согласились с решением молодой протеанки — старшего помощника командира корабля. Формально, да, если следовать человеческим протоколам, старпом корабля автоматически исключается из числа участников такой программы, потому что должен быть готов в любой момент полноценно и быстро заменить вышедшего из строя командира корабля. Дополнительным и весьма серьёзным основанием для неучастия Тангрис в столь важной программе соплеменники сочли её влюблённость в землянина Джона Шепарда. Протеане понимали, что Тангрис вполне могла принять решение, что отцом её первенцев станет не протеанин, а человек.

Медики фрегата готовились к осуществлению своей части программы. Для гражданских протеан то, что предстояло врачам сделать, выглядело бы как надругательство над базовыми правами разумного существа, но... Экстремальная ситуация требовала применения экстренных мер и... Нельзя было обойтись длительными протоколами. Знакомство, сближение, сосуществование, решение о детях, соитие.

Хорошо ещё, что почти всё оборудование Медотсека фрегата не пострадало настолько существенно, что его невозможно было бы задействовать прямо сейчас. Если бы Империя сохранилась, то возвращение 'Клинка' обернулось бы триумфом для очень многих протеан, имевших прямое или косвенное отношение к снаряжению, обеспечению и запуску 'Клинка...' в полёт к Иден-Прайму, но...

Таэла грустно смотрела на экран дисплея, висевший над рабочим столом и показывавший карту освоенной протеанами части Галактики. Империя погибла. Она уничтожена Жнецами. Сейчас старый враг примеривается к развёртыванию беспощадного разгрома нынешних рас разумных органиков. Тех самых, кого протеане видели ещё в младенчестве.

Тогда... пятьдесят тысяч лет назад, Таэла привела 'Клинок...' на Иден. Видела на экранах своего пульта Центрального Поста, как Явик уводит колонну своих десантников к подземной базе. Ещё нераспечатанной.

Когда-то Явик имел свой собственный корабль и свою команду. А потом... потом большинство его сокомандников были индоктринированы Жнецами. Явик... он тогда потерял покой. И не угомонился до тех пор, пока лично не зарезал каждого из своих бывших коллег. Не стал стрелять в них, решил, что воспользоваться острейшим тесаком будет надёжнее. И оказался прав, хотя... Досталось ему тогда — не физически, психически — очень сильно. Сидеть или стоять, но смотреть несколько десятков минут, как свежезарезанный лично тобой твой бывший сокомандник истекает кровью... тяжело, даже если это был один-единственный раз. А Явику это пришлось повторить ровно столько раз, сколько у него было сокомандников.

Потом... Потом был период, когда Явик решил отказаться от получения нового корабля и набора новой команды. Он стал летать как простой офицер-десантник на других военных протеанских кораблях в качестве обычного члена десантного экипажа. Он даже не стремился снова стать командующим офицером, охотно принял необходимость и обязанность подчиняться другим офицерам-протеанам. Да, дисциплина. Да, следование порядку. Но Таэла теперь слишком хорошо знала, как часто и полно вспоминал Явик своих сокомандников. Тех самых, которых ему пришлось собственноручно убивать своим офицерским тесаком.

Несколько месяцев тому назад Явика перевели на 'Клинок Ярости'. Потери среди командующих офицеров были большими и главное командование протеанских вооружённых сил уже не рекомендовало, а прямо приказало Явику возглавить десантный экипаж фрегата.

Протеане спокойно и нормально относились к тому, что женщины-протеанки занимают высокие посты в армии, работают на тяжёлых и трудных должностях, испытывают большие физические и психические нагрузки. Конечно, к такому стандарту протеане пришли далеко не сразу, но и он очень помогал им удерживаться на вершине власти и могущества тысячелетие за тысячелетием.

С началом войны количество женщин-протеанок, вставших в армейские ряды, резко возросло. Это было вполне закономерным явлением — сильнейшая имперская раса была предельно заинтересована дать быстрый и эффективный отпор агрессору. Война со Жнецами шла уже несколько столетий, но протеане продолжали не только обороняться, но и атаковать.

Таэла командовала 'Клинком Ярости' почти две сотни лет подряд, её экипаж и корабль выполнили немало сложных миссий, участвовали в ряде флотских и флотско-армейских операций, обладали большим и разнообразным боевым опытом. Десантные экипажи менялись довольно часто. И поначалу Таэла весьма прохладно отнеслась к тому, что новособранный армейскими кадровиками десант, приписанный к борту 'Клинка...' возглавит некий Явик.

Да, как командир корабля, она, прежде чем дать своё согласие на 'приписку', ознакомилась с личным делом командующего офицера-десантника. И не была особо впечатлена послужным списком Явика, понимая, что ряд действительно важных и секретных операций, в которых этот офицер принимал деятельное участие, всё равно не был упомянут в материалах личного дела.

Немногое прояснила и личная встреча Таэлы и Явика в командирской корабельной каюте — служебные взаимоотношения есть служебные взаимоотношения. Таэла отметила, что Явик не так уж и молод — ни календарно, ни внешне, сумела достаточно быстро понять, что он — практик, а не кабинетный теоретик, хотя вроде бы её должно было в этом достаточно надёжно убедить предварительное ознакомление с личным делом офицера, но...

Далеко не сразу поступил приказ на выполнение очередного боевого задания и Явик и Таэла несколько раз встретились в неслужебной обстановке и за пределами корпуса 'Клинка...'. Нет, речь не шла о близких взаимоотношениях: словесное и чувственное общение, ни к чему особо не обязывающее. Таэла знала, что Явик ещё не нашёл себе подругу, не связал себя семейными узами. Сама Таэла тоже была свободна — она не сделала свой выбор, не дала никому из мужчин-протеан обещания стать его законной женой. Явик не проявлял поспешности в деле сближения, она тоже не спешила.

Через несколько дней поступил приказ и 'Клинок...' отправился в полёт. Явик не надоедал Таэле своим присутствием и своими запросами, он сутками пропадал в секторе, выделенном на фрегате для размещения десантного экипажа и, казалось, совершенно не стремился поучаствовать в чём-либо происходящем за его пределами. Таэла немного дивилась, видя такую сконцентрированность на работе и службе, хотя, в общем-то, в этом для протеанин не было ничего такого уж слишком особенного.

Одно задание, второе, третье, десятое. С каждым разом Таэла всё больше узнавала Явика. И он ей начал нравиться. Как командир фрегата, она сделала всё, чтобы именно этот офицер и его коллеги-десантники стали постоянным десантным экипажем 'Клинка...'. Командование пошло навстречу, тем более что Явик оказался чрезвычайно опытным, умелым и знающим командиром — он умел предельно минимизировать потери, почти неминуемые в ходе проводимых десантом корабля операций. Приходилось высаживаться не только на планеты, но и на астероиды, на станции и на другие космические корабли.

Да, десантники 'Клинка...', случалось, гибли, получали ранения, но Явик... Как он умудрялся не допустить ещё больших потерь — даже Таэла не всегда понимала, что же там говорить о более молодой и менее опытной Тангрис — та, бывало, смотрела на протеанина-десантника такими глазами, которые люди обозначали словом 'блюдце'. Явик понимал причины и подтекст такого удивления и относился к нему очень спокойно и взвешенно. Для него, как всё острее и полнее понимала Таэла, главным была работа. Что-ж, пока мужчина не женат — это вполне понятно и позволительно.

Явик не стремился связывать себя семейными узами, не искал себе подругу жизни. Он жил, работал и служил, делал всё, чтобы врагов — Жнецов и их приспешников — уничтожить как можно больше. И в то же время — сохранить как можно больше жизней и здоровья своих соплеменников — всех, кто принял самоназвание протеан, всех, кто искренне и верно действовал во благо Империи.

Потому Таэле не было сейчас, спустя пятьдесят тысяч лет, необходимости вспоминать что-то особое в своих взаимоотношениях с Явиком. Да, они встречались, вместе завтракали, обедали, ужинали, разговаривали на служебные и личные темы, работали над документами, командовали постоянным и переменным составом, приписанным к борту фрегата. Таэла знала многое о Явике и понимала, что нравится ему, но очень высоко ценила его неторопливость и неспешность, а также честность в словах и поступках.

Наступил день — и на инструментрон Таэлы поступил приказ о вылете на Иден-Прайм. Тогда, в эпоху Империи Протеан, планета, конечно, называлась по-иному, но... Сейчас надо было привыкать к новым, привычным для теперешних ключевых рас названиям небесных тел и Таэла стремилась привыкнуть как можно быстрее и полнее, хотя и не желала забывать детали прошлого.

Что, казалось бы, особого вспоминать о процессе подготовки? Собрали лётный экипаж, собрали десантный экипаж, собрали оборудование и материалы, собрали оружие и боеприпасы, проверили корабль 'от и до'. Постарались, чтобы и оба экипажа были более-менее в порядке, насколько это вообще возможно в военное время. Когда и о тылах надёжных приходилось или очень быстро забывать или вообще стараться не вспоминать.

Какие уж в такой обстановке личные взаимоотношения? Конечно, если считать личными взаимоотношениями исключительно, как выражаются люди, постельные, то да, никаких личных взаимоотношений между Таэлой и Явиком не было. Служебные — были, личных — не было. А вот если под личными взаимоотношениями понимать общение двух взрослых, сформированных, разнополых разумных органиков — словесное, чувственное, эмоциональное. То — да, такие взаимоотношения между Таэлой и Явиком были. Чему в немалой степени способствовало и то, что десантный экипаж, возглавляемый Явиком, стал не временным, а постоянным. И коллеги Таэлы, составляющие лётный экипаж — кажется, земляне эту часть корабельных экипажей ещё 'летунами' называют — привыкли к тому, что отношения между командиром корабля и командиром десантного экипажа постепенно и неуклонно всё дальше и чаще выходили за жёсткие рамки службы и работы.

Многое сейчас закономерно воспринимается по-иному. Что-то капитально забывается, что-то наоборот неожиданно всплывает из глубин памяти и встаёт в общую цепочку как необходимое и важное звено, дополняя и детализируя картину.

В приказе, полученном от командования, чётко указывалось — 'Клинок...' должен был доставить десантников на Иден-Прайм и затем остаться на планете 'до особого распоряжения'. В дополнении к приказу указывалось на необходимость осуществления полной маскировки фрегата, давалось официальное разрешение на осуществление 'самозакапывания'.

Прочтя приказ несколько раз от начала до конца, Таэла задумалась. Похоже, 'наверху' тоже привыкли к тому, что на 'Клинке...' — постоянный десантный экипаж. Но вот так разделять... Впрочем, какое разделение? Ясно ведь предписано — замаскировать фрегат после посадки на Иден-Прайме. Значит, скорее всего, 'летунам' придётся поучаствовать в расконсервации и обслуживании подземной протеанской базы. А также — в её обороне от атак Жнецов и их пособников.

Явик, конечно же, получил от командования свой приказ. Таэле, как командиру корабля, было уже многое известно о деталях задания, которое должен был выполнить Явик. Сопоставив тексты и содержание обоих приказов, Таэла поняла, что вероятнее всего, пусть и не сразу, со временем, но она придёт на эту подземную базу и останется на ней очень надолго. Останется рядом с Явиком, который, как сказали бы земляне, ей очень нравился.

Нет, она ни разу ещё не устраивала с ним игру в 'гляделки', хотя протеане часто использовали её как прелюдию к более близким взаимоотношениям или, как сказали бы люди, к любовным играм, не только эмоциональным и чувственным, но и телесным.

Протеане жили долго, но они не торопились, не спешили и... не мельтешили. Протеанки могли спокойно и свободно выбирать партнёров и давать своё ответственное и обдуманное согласие на любой из желаемых уровней взаимодействия с ними. Когда — простое приятельство и знакомство, а когда — и семейные отношения, в том числе — связанные с рождением и совместным — а как же без этого — воспитанием детей. Чаще всего — многочисленных.

Явик служил и работал и она тоже — служила и работала. Глядя на него, возглавляющего уходившую от 'Клинка...' колонну десантников, Таэла понимала, что снова что-то не успела, не сумела и не смогла. Да, вроде бы сценарий стандартный и для взрослых протеан — ясный до деталей и мелочей, но... для каждой пары он — свой, индивидуальный в деталях и их сочетаниях. Что-то приносит партнёр, что-то — партнёрша. Что-то они в своих взаимоотношениях из этого принесённого делают главным, что-то — малозначительным, а что-то становится срединным фундаментом.

Отметив момент пересечения последним протеанином-десантником границы посадочного поля, Таэла повернулась в кресле к пульту, нажала несколько сенсоров. Надо было выполнять приказ командования о маскировке корабля.

Тангрис несколько минут назад ушла из Центрального и сейчас проверяла готовность служб фрегата к погружению корабля в почву Идена. Неглубоко, но... Надо было скрыться с поверхности. Посадочное поле достаточно сильно разрушено — ещё немного деформаций ему не повредит, зато 'картинка' будет естественнее.

Вернётся старший помощник, доложит детали результатов проверки — тогда можно будет решать — когда начинать процедуру самозакапывания. На обход фрегата Тангрис потратит ещё минимум полчаса — пока можно не спешить, не торопиться. Часть подготовительных работ была выполнена ещё в полёте к Идену. Сейчас осталось их финализировать и проверить итоговые результаты. А там... Там нужно будет организованно выдвинуться к подземной базе и в дальнейшем воевать уже оттуда пока не поступит приказ покинуть Иден.

Таэла встала с кресла, сделала несколько шагов по каюте, вспомнила, как она почти так же много сотен лет назад встала с кресла в Центральном Посту, прошлась по 'командирскому пятачку'.

Надо было подождать и подумать. Она и думала, поглядывая на экраны своего пульта и настенные, привычно механически фильтруя разноголосицу команд, приказов, переговоров, донесений и сообщений, звучавшую в бусинке нашлемного спикера.

Тогда ей впервые подумалось о том, что уйти с Идена 'Клинку...' не удастся. Нет, режущей, сразу вводимой 'в рамки' боли, отмечающей предвидение о катастрофе, не было. Было другое, неприятное ощущение, со всей определённостью показывающее, что Иден станет последним пунктом в истории полётов 'Клинка...' а значит, и его экипажа и команды.

Не хотелось на этом зацикливаться, да и невозможно допустить было такое зацикливание — слишком много дел предстояло сделать. А там... как получится. Приказ был ясен, если не вдаваться в излишние детали: оказать всемерное сопротивление попыткам Жнецов создать значительные плацдармы на Идене в указанном районе. Том самом, где размещалась ещё нераспечатанная подземная протеанская военная база. И такой приказ надо было выполнять.

Надо было... И — выполнили. Как сумели, конечно. Тогда, находясь в Центральном Посту своего фрегата, Таэла ещё не знала, что именно очень скоро предстоит пережить Явику. Не знала, что надолго закрепиться на Идене прибывшим протеанам не удастся. Не знала, что в самом ближайшем будущем значительная часть членов экипажа и команды фрегата 'Клинок Ярости...' будет убита или, как минимум, тяжело ранена, а помощи получить в силу происшедшей на расконсервированной подземной базе катастрофы — не удастся.

Будущее представлялось сонмом возможностей и так хотелось в этом многообразии путей нащупать свой собственный... Так хотелось...

Явик довёл своих десантников до пределов подземной базы, до одного из её наглухо запечатанных капониров-входов. Пока протеане-воины шли, они вдосталь насмотрелись на бесчинства Жнецов, пытающихся расширить своё присутствие на Идене.

Явик, редко поглядывавший по сторонам, подойдя к воротам капонира, вспомнил приказ главного командования в самой общей формулировке — сейчас было не до деталей: 'оказать всемерное сопротивление попыткам Жнецов создать значительные плацдармы на Идене в указанном районе размещения подземной военной базы'.

Он, как командир десантного экипажа фрегата 'Клинок Ярости...' знал то, что кроме него знали только Таэла и Тангрис: его, как старшего офицера, назначили командиром военного гарнизона на Идене. Не того гарнизона, части которого сейчас были распределены или, точнее сказать, разбросаны по Иден-Прайму. А находившегося здесь, в нижних уровнях этой законсервированной и надёжно запечатанной подземной военной базы. Миллион протеан ждал в стазис-капсулах сигнала на пробуждение. Вроде бы это и много, но...

Десантники — протеане распределились вокруг капонира, заняли позиции для обороны, выставили посты. Торопиться не следовало — процедура вскрытия базы — долгая, состоящая из множества подпроцедур, на выполнение которых уйдут минуты, а иногда — и десятки минут. Пока воины планетного гарнизона отражают атаки Жнецов и их приспешников — нельзя привлекать излишнее внимание врагов к законсервированной подземной военной базе.

Явик, привалившись спиной к створке ворот, прислушался к своим ощущениям. Красная боевая броня командира десантного экипажа фрегата тускло блестела — света было вокруг немного, но для хищников-протеан и полная темнота не была бы проблемой и препятствием.

Сейчас воин древней расы всё острее понимал, что то, что он найдёт внутри базы — ему точно не понравится. По той причине, что резко осложнит выполнение задачи, поставленной командованием. Да, не верховным — оно погибло на Цитадели, но кое-как сформированным, утверждённым и признанным главным для большинства протеан в ходе начальной фазы постоянных многостолетних боёв с 'креветками'. Да, многие разумные органики, почувствовав такое понимание, стали бы спешить, торопиться, но...

Приняв доклады об окончании формирования как линии обороны, так и резервных позиций, Явик сверился с картой на экране своего наручного инструментрона, присел, плотнее прислонившись к створке ворот.

План командования предусматривал, что на некоторых планетах, которые оказывались в достаточно глубоких тылах или, по меньшей мере, были значительно удалены от районов активных боевых действий, формировались резервы из специально подготовленных протеан. Которые добровольно погружались в стазис, чтобы как минимум, стать действующим резервом ВС Империи при попытке Жнецов захватить эту планету. А как максимум — дождаться окончания вторжения Жнецов. И, после их ухода из Галактики — возродить протеанскую империю, одновременно начав активную и результативную подготовку к успеху в противостоянии со Жнецами в ходе следующей Жатвы.

Долгая жизнь заставляла планировать и просчитывать многие варианты последовательностей действий. И этот план командования был не первым и не последним. Он не был ни плохим, ни хорошим, он просто был. И пока что Явик очень надеялся его выполнить в более-менее значительной части.

Получив от связистов фрегата сообщение о том, что колонна десантников достигла одного из входов в подземную запечатанную базу, Таэла немного успокоилась. Да, переход был достаточно длительным, по открытой местности, Жнецы не снижали свою активность и продолжали обстрелы и бомбардировки Идена, высаживали новые и новые десанты на поверхность планеты. В основном, конечно, хасков, но иногда и эсминцы — 'креветки' теперь опускались на Иден и, лениво перебирая огромными лапами, двигались туда, где в мощи их корабельного оружия хаски испытывали наибольшую нужду. Протеане продолжали обороняться, редко атаковали, больше занимались усилением и укреплением защитных позиций, делали всё возможное, чтобы не дать хаскам, даже поддержанным 'креветками', продвинуться в пока ещё не атакованные районы планеты.

Явик и его коллеги, конечно же, как понимала Таэла, организуют возле входа систему обороны — они далеко не сразу приступят к вскрытию базы. Процесс этот — нелёгкий и главное — не быстрый, потому десантники торопиться не будут. Да, район базы пока ещё относительно свободен от Жнецов — как хасков, так и эсминцев, но... всё может измениться в самое ближайшее время.

Хорошо, если Явик с коллегами успеет войти в пределы Периметра Базы как можно быстрее, до того момента, как район атакуют силы Жнецов. Тогда... можно рассчитывать на то, что закрытые ворота капонира Базы удержат хасков. И — выстоят под обстрелом с бортов 'креветок'. А там... Чуть позднее протеане-десантники обязательно распределятся по районам вокруг базы, организуют там дополнительные системы оборонительных сооружений и укреплений. И — приступят — теперь уже совершенно реально и деятельно — к выполнению основной части приказа командования.

Неспокойно на душе. И не только потому, что Явик всё больше и больше нравился Таэле, но и потому, что снова проснулось чувство предвидения. Что-то не так было с этой базой. Да, пока протеане-десантники ещё не вскрыли Периметр, пока ещё они не могли точно и полно знать обо всём, что может происходить или происходит в пределах 'скорлупы', но... уже сейчас Таэла беспокоилась, потому что... потому что чувство предвидения редко её подводило. У женщин-протеанок оно закономерно было развито намного сильнее, чем у мужчин-протеан. Требование эволюции и природы, если определить причину в общих чертах.

Пока Тангрис упорядочивает ситуацию на борту, надо поплотнее сконтактировать с подразделением протеанской армии, обеспечивающей работоспособность посадочного поля — всё же закапывать корабль придётся именно здесь.

Таэла взглянула на экраны мониторов, транслирующие 'картинку' обстановки вокруг корабля. Да, поле достаточно сильно разрушено, хорошо ещё, что пилоты и навигаторы 'Клинка...', зная, что предстоит сделать, посадили фрегат мягко, почти ювелирно. Небольшой крен, конечно, есть, но в боевой обстановке на него можно не обращать особого внимания.

Переговорив с 'наземниками' по аудиоканалу, Таэла передала им предварительный план процедуры 'самозакапывания' корабля. Те обещали в ближайшее время согласовать его и прислать в уточнённом варианте. Что-ж, теперь можно было и подождать.

Заместитель Явика — протеанин Альрус — по своему обыкновению ушёл на дальний правый фланг линии обороны, где, конечно же, занимался не только стандартными вопросами и обязанностями, но и изучал ситуацию с сохранностью Базы. Насколько помнил Явик, Альрус довольно часто чуял то, что не могли учуять другие протеане. И эта осведомлённость не раз спасала многим воинам Империи жизнь, позволяла избежать массовой или индивидуальной индоктринации. А часто — и одержать победу, пусть даже и очень локальную и, в масштабах противостояния с 'креветками' — незначительную.

Альрус задерживался и, зная, что он обязательно вернётся, Явик не торопился давать команду начинать вскрытие входа в подземелья Базы.

Потом, позже, ещё до того, более-менее организованного отступления в пределы Базы, Альрус погибнет, защищая от наседавших хасков, коих набралось несколько сотен, один из укреплённых пунктов. Тяжело раненный, уже неспособный ходить и даже ползти, он категорически откажется уйти в тыл и останется один в арсенале пункта, приказав всем остальным соплеменникам — их осталось-то тогда всего пятеро, исключая Альруса, уйти к Базе. Не во временный пункт тыла, а к Базе. Явик слышал его приказ по трансляции, привычно выделив из разноголосицы. Слышал и понимал, что Альрус принял тяжёлое, но необходимое решение.

До Базы добрались только двое из команды Альруса. Один был убит лучом вспомогательного лазера подошедшей почти вплотную к позициям протеан 'креветки' — просто сгорел, испепелился, а двое примут самостоятельные решения усилить оборону протеан на других участках. И — будут воевать ещё несколько часов. До тяжёлых ранений, получив которые, откажутся уйти к Базе и вскоре погибнут.

Как горько знать всё это, как сложно и больно вспоминать всё это, укладывая в логическую последовательность, размещая на временной шкале и проявляя ранее скрытые в темноте непонимания и незнания взаимосвязи.

Через час с небольшим Альрус пришёл. Увидев подходившего к воротам капонира заместителя, Явик сразу понял: произошло что-то слишком серьёзное.

Альрус был очень мрачен и напряжён. Он не стал ничего говорить вслух, не стал разворачивать экран своего наручного инструментрона. Протянул руку и Явик понял: заместитель хочет пока что скрыть это знание от всех, кроме своего непосредственного командира и начальника.

Восприняв информацию, Явик опустил голову, коротким резким жестом разрешил Альрусу сесть рядом. Торопиться было... собственно, некуда.

Да, внутри Базы было предостаточно свободных пространств, ведь миллиону протеан надо было после пробуждения из криостазиса где-то жить, работать, питаться, лечиться, но... Если сведения Альруса точны, а пока что не доверять им у Явика оснований не было... Нельзя было торопиться со вскрытием ворот.

Командир десантного экипажа фрегата 'Клинок Ярости...' чувствовал: его подчинённые начинают недоумевать по поводу дальнейших перспектив. Одно дело — выйти 'в поле', окопаться, закрепиться и привычно воевать с врагом, а другое — 'распечатать' и активировать подземную базу, и уже с её территории наносить удары по 'креветкам' и их приспешникам, имея какой-никакой, но более-менее оборудованный тыл.

Прошло ещё несколько десятков минут. Оппоненты протеан пока что не проявляли интереса к отряду, разместившемуся у одного из капониров. Пока. Долго так продолжаться не могло.

Если всё, что Альрус показал мыслеобразами — правда... Беспроблемным существование прибывшего отряда внутри распечатанной базы точно не будет.

Получается, что Жнецы снова опередили протеан, снова нашли не одно, а несколько слабых мест, проследили взаимосвязи и... нанесли удар.

Да, с точки зрения протеанского главного командования, населённый протеанами Иден-Прайм мог видеться не иначе, как несокрушимая твердыня на пути 'креветок' и их приспешников. Но... когда раз за разом и не такие хорошо оснащённые и развитые колонизированные планеты оказываются захваченными врагом за довольно короткий срок. Поневоле начнёшь сомневаться. Хотя бы в том, что Жнецов в принципе можно остановить.

Явик тогда в очередной раз почувствовал, как слабеет его личная надежда. Та самая, которая помогала ему жить, действовать, бороться. Давала силы и позволяла подумать о многом в более приятных тонах, с более приемлемой перспективой.

Негромкое жужжание инструментрона Явик отметил инстинктивно — вокруг было предостаточно шумовых раздражителей. Переключив пришедший вызов на аудиоканал внутришлемного спикера, Явик определил: с ним хочет переговорить Таэла.

Взглянув на индикатор часов, протеанин отметил, что прошло предостаточно времени. Значит, у подруги тоже изменилась ситуация.

— Яв, я... мне было приказано закопать 'Клинок Ярости...', — негромко начала Таэла. — Я и мои коллеги выполнили этот приказ. Закопались на том же поле, где совершили посадку. Перелетать... — она помедлила несколько секунд, затем — продолжила. — Да, мы могли, но — не стали. Приказ нас к этому не обязывал. И терять корабль... не хотелось. Нас могли бы тогда гарантированно обстрелять с орбиты.

Явик слушал подругу, не прерывая её. Пусть выговорится. Ей тоже пришлось несладко. Самозакапывание боевого военного космического корабля — не такая уж и простая процедура, её тоже надо выполнять последовательно, умеючи и неспешно. Пока была возможность — Таэла её выполняла и вот теперь...

— Закапывание корабля — выполнено. Сейчас мы грузим на 'блины' оборудование. Минимальный комплект, — уточнила Таэла, — и скоро выдвинемся к Базе, как и предусмотрено приказом. Ещё не вскрывал?

— Нет, — односложно ответил Явик. Уточнять почему, ему сейчас не хотелось вслух, он понимал, что подруга и сама, как офицер и командир, способна понять многое без словесных озвученных или записанных на пластобумаге уточнений. — Но скоро — начнём. Не торопитесь с подходом к Базе. Время, согласно приказу, ещё есть.

— Не будем, Яв. — Таэла, вероятнее всего, что-то почувствовала и поняла. — До связи.

— До связи, Таэла. — Явик надавил на сенсор отбоя на кольце наручного инструментрона. — Альрус, распорядитесь начать вскрытие.

— Есть, командир, — заместитель поднялся на ноги, шагнул к подходившим коллегам. — Начинаем.

Явик тоже встал, отошёл от створки, не желая мешать. Пусть Альрус и другие протеане сами сделают всё, что необходимо. Если Альрус располагает всей информацией — ему и руководить распечатыванием Базы.

Процедура закапывания заняла несколько десятков минут. Да, пришлось предварительно выгрузить на 'блины' и отвести за пределы посадочного поля немало оборудования, приборов, материалов, оружия. Словом, всего, что даже только гипотетически могло понадобиться 'летунам', временно лишённым доступа к своему кораблю.

Отойдя за пределы поля, Таэла внимательно наблюдала, как постепенно фрегат оседает в почву Идена. Пассивно долго смотреть на этот процесс не получилось — надо было заниматься командирскими вопросами. Таэла несколько раз отвлекалась на принятие и чтение сообщений и рапортов. Коллеги-'летуны' постепенно сформировали колонну из 'блинов', но пока сами не спешили строиться в походный порядок. Тоже наблюдали за тем, как их корабль скрывается под поверхностью планеты.

Только дождавшись прихода на инструментрон сообщения от автоматической системы 'Клинка...', проинформировавшей о том, что все процедуры были выполнены полностью и без сбоев, Таэла распорядилась о построении в походный порядок. Сама пошла в арьергарде, на ходу активируя инструментрон и связываясь — пока что по аудиоканалу с Явиком. Надо же было сообщить ему о происшедших изменениях. Теперь предстояло действовать без корабля — главной опорой становилась подземная протеанская база.

Чувство предвидения уже громко заявляло о том, что десантников-протеан на базе ждут большие сложности. Таэла с пониманием и достаточным доверием относилась к этому 'сигналу', но не спешила снова связываться по аудиоканалу с Явиком, веря в то, что ему на месте виднее и понятнее. Наблюдая за тем, как Тангрис уводит возглавлявших колонну 'летунов' пилотов и штурманов по едва заметной в ночной иденской тьме грунтовой дороге в направлении подземной базы. Видя, как следом за пилотами и штурманами спешат остальные члены экипажа фрегата, Таэла несколько раз оглянулась назад, запоминая картину поля, под поверхностью которого скрылся её корабль. И всё острее понимала, что теперь уйти с Идена, возможно и не удастся.

Пройдясь по линии оборонительных укреплений, возведённых неподалёку от капонира, Явик проверил боеготовность своих десантников, распорядился о порядке отхода внутрь базы, ни словом не обмолвившись о возможных сложностях и трудностях, которые могли поджидать отряд внутри. Альрус сделает всё так, как надо, а там, когда все десантники 'Клинка...' будут внутри, можно будет разбираться в ситуации более-менее детально, силой всего десантного экипажа фрегата.

Жнецы продолжали игнорировать отряд протеан, расположившийся у капонира. Сейчас, вспоминая те минуты, Явик был склонен подумать, что 'креветки' и их пилоты играли с протеанами, как земная кошка с земной мышкой. Полузадушенной, но ещё не убитой.

Сотни лет противостояния. Сотни лет поражений и очень редких и небольших побед.

Приказ, тем более — такой сложный и многоуровневый, надо, конечно же, выполнять, но прежде чем тупо бросаться исполнять его положения, надо всё как минимум — обдумать, а как максимум — спланировать. И теперь, после сообщения от Альруса. По своему обыкновению сделавшего всё возможное, чтобы изучить ситуацию с обстановкой в Базе в деталях, насколько это вообще возможно из-за дальнего, называемого ещё внешним, её Периметра. Теперь надо было всё обдумать и спланировать вдвойне и втройне внимательно и, если возможно, то и неспешно.

Протеане не собирались просто так гибнуть или умирать. Они сопротивлялись, огрызались и даже атаковали. Потому в том, что было запланировано появление на Идене миллиона свежих протеан после того, как Жнецы покинут Галактику — в том, что они её покинут у большинства протеан не было ни малейших сомнений. Вопрос был только в том, когда это произойдёт и при каких условиях — не было ничего особенного.

Теперь Жнецы ударили 'по тылам', предотвращая само возрождение протеан, как верховной расы после ухода 'креветок' за пределы Галактики.

Надо было постоянно помнить о хасках Жнецов, но уже сейчас, благодаря усилиям учёных-протеан, было неопровержимо доказано: без поддержки и управления со стороны Жнецов хаски обречены на достаточно быстрое, а главное — полное вымирание. Да, до момента своей гибели они могут доставить ещё немало хлопот, но... Вымереть они должны, ибо без Жнецов они мало что могут.

Главное командование протеанских вооружённых сил приказало ему, офицеру Явику, принять на себя руководство этим, насчитывающим почти миллион солдат и офицеров, новым иденским гарнизоном. Принять уже после ухода 'креветок'. Получается, что никакого ввода, никакой активации нового гарнизона не будет. Потому что гарнизона почти нет.

Если информация Альруса верна, то треть миллионного гарнизона, за который он, Явик, теперь несёт полную ответственность, как минимум небоеспособна, а как максимум — представляет собой сборище деятельных агентов Жнецов. Теперь надо, войдя внутрь, сразу решать вопрос о том, чтобы изолировать и умертвить эту треть и понять, насколько полно можно доверять оставшимся двум третям.

Что-то подсказывало Явику, что ещё как минимум трети доверять тоже нельзя — они вполне могли быть подвергнуты Жнецами медленной, называемой ещё 'ползучей' индоктринации, проще говоря — одурманиванию.

Триста тысяч активных врагов, триста тысяч скрытых и триста тысяч относительно верных. Вполне просчитываемая и прогнозируемая ситуация, только одно дело — рассматривать её на картах и в вирт-средах и совсем другое — знать, что эта ситуация, со всем содержимым — вот здесь, рядом, за стеной внешнего периметра подземной военной протеанской Базы.

Явик вернулся к воротам и сразу понял: Альрус успел пояснить ситуацию очень многим протеанам. Воины спокойно, чётко, уверенно работали у створок, но теперь оружие лежало гораздо ближе. Чувствовалось, что и оставшиеся на линии обороны протеане уже извещены о необходимости как можно быстрее собраться и выдвинуться к капониру, будучи готовыми к ведению боёв в подземном периметре. Вроде бы было сделано всё, что возможно для того, чтобы избежать огромных сложностей.

Хорошо бы ещё так войти в подземный периметр, чтобы это не привлекло сразу внимания 'креветок'. Хотя до сих пор, спустя многие десятилетия войны, доподлинно не было известно, как и когда эти корабли уясняли себе картину противостояния с разумными органиками в целом и изменения в её деталях. Раса полумашин, потому — чистому органику её было понять сложно, а временами — невозможно.

Наконец ворота капонира стали медленно открываться, расходясь в стороны. Явик не торопился возглавить колонну — это должен был сделать Альрус. Ему, как заместителю командира десантного экипажа фрегата, предстояло также первому вступить в контакт с ВИ 'Победа', управлявшим всеми системами подземной базы. В том, что военно-тактический ВИ 'Победа' уже достаточно давно и полно следит за прибывшими к периметру Базы протеанами, равно как и за Жнецами и их приспешниками, Явик не сомневался. Что там, в коде ВИ намудрили программисты, инженеры и системщики, командиру десантного экипажа было в деталях неведомо, он лишь допускал, что 'Победа' мог и оказывать военную помощь протеанам и ограничиваться только защитой и обслуживанием подземной запечатанной базы Иден-Прайма.

Сейчас было важно установить, насколько ВИ 'Победа' способен выполнять свои функции в кардинально усложнившихся условиях.

Альрус сделал знак и протеане, построившись в колонну, стали входить внутрь Периметра подземной базы. Явик остановился у капонира, провожая взглядом проходивших мимо сокомандников. Да, теперь они многое знали о том, что их ждало: оружие никто не убирал, все держали его в полной готовности к открытию огня. Многие напряжённо прислушивались, многие — медленно поворачивали головы, взглядами ощупывая мельчайшие детали ландшафта и проявлявшиеся из тьмы детали интерьера подземной базы.

Здесь База только начиналась — не так то и просто и легко поместить миллион живых разумных органиков в полном военном боевом снаряжении в немаленькие по размерам капсулы, размещённые на многих уровнях, уходящих на десятки метров в глубины Иден-Прайма. До Цитадели Базы было достаточно далеко — несколько сотен метров, а пока... пока можно было только предполагать, в скольких капсулах теперь находятся враги, а в скольких — адекватные протеане.

Одна треть... Если предположение, сформулированное Альрусом, верно, придётся очень постараться, убеждая сокомандников в случае чего уйти в стазис-капсулы Цитадели. Вероятнее всего, эти пока что пустые капсулы не пострадали в гораздо большей степени, чем все остальные, расположенные за пределами 'кокона' Цитадели Базы. Значит... Жнецы всё же нашли подземный путь в Базу, в её глубинные уровни и смогли провести и саботаж и диверсии, результатом которых стала индоктринация одной трети миллиона спящих протеан.

И теперь... Как только ВИ 'Победа' поймёт, что прибывший отряд теперь отвечает за базу — придётся брать на себя все заботы о противодействии этим одурманенным соплеменникам. Да ещё и с ВИ надо будет разобраться, ведь Жнецы — полумашины, вполне могли и его тоже 'вскрыть' и перепрограммировать. С подобными результатами деятельности 'креветок' протеане уже встречались за столетия противостояния не один десяток раз.

Мимо проходили протеане-десантники. Ряд за рядом. Отделение за отделением. Мало кто из них поглядывал, пусть даже и мельком, на командира отряда. Все уже знали, что даже относительно спокойной жизни в пределах подземной Базы — не будет. Жнецы давили со страшной силой и Иден-Прайм... мог в самое ближайшее время пасть.

Теперь было ясно, почему на снимках, сделанных разведзондами, пролетевшими над Иденом несколько суток назад, в районе подземной базы отмечалось скопление сил Жнецов. Вероятнее всего именно в этот период времени 'креветки' организовывали и осуществляли вскрытие глубинной части периметра Базы.

Предстояло определиться с деталями этого вторжения и понять, как можно будет выполнять основной приказ — защищать Иден-Прайм от атак флотов и эскадр Жнецов. О том, со сколькими соплеменниками придётся возрождать мощь Империи в этом районе космоса после ухода 'креветок' за пределы Галактики, Явик сейчас старался не думать.

Подождав, пока мимо прошагает замыкающий колонну воин-протеанин, Явик направился внутрь подземной части периметра Базы.

Огромное количество наземных сил и База. Да, именно так. Тогда наличествующие на Идене протеанские вооружённые силы, их подразделения не могли бросить в этот район резервы — на других участках тоже проблем хватало, ведь Жнецы атаковали почти непрерывно, не считаясь с потерями. Что с них взять-то, с полумашин? Не приучены они думать о потерях в материальной части, равно как и в живой силе, если за такую принять хасков. Хотя... какая там живая сила, скорее — мёртвая.

Темнота коридора Базы не напрягала Явика — он знал заранее, что освещение в Периметре было выключено очень давно, ещё при запечатывании Базы.

— На связи — ВИ 'Победа' — прозвучало в динамике нашлемного спикера и Явик, отметивший, что ворота капонира полностью закрылись, коротко взглянул на индикатор браслета инструментрона. — Прошу разрешения на передачу доклада об обстановке и ситуации.

Явик дал ВИ разрешение и тот за несколько минут 'выдал' почти полную 'картинку'. Почти — потому, что на повреждённых атакой сил Жнецов уровнях сенсоры и датчики ВИ 'Победа' были, если и не уничтожены, то очень серьёзно повреждены. Верить их показаниям... следовало с большой оглядкой.

— Передаю командование на Базой вам, офицер Явик, — произнёс ВИ 'Победа'.

— Командование Базой — принял, — отозвался Явик, на секунду остановившись. Так требовали протокол и процедура, хотя в боевой обстановке ВИ не стал бы обращать внимания на такие детали. Он и не обратил.

С этой секунды Явик отвечал за всю базу. Да, ВИ 'Победа' продолжал действовать, он работал, собирал, анализировал и поставлял информацию, распределял ресурсы, докладывал о проблемах и опасностях, угрожающих Базе в целом и каждой её части в частности. Теперь ВИ не будет в большинстве случаев принимать важные решения самостоятельно — База обитаема, находится под контролем чистокровных протеан-воинов.

Альрус доведёт отряд десантников до Цитадели, разместит там. А ему, Явику, надо будет обойти Базу, насколько это вообще возможно, побывать и в отдалённых от Цитадели секторах, и в наиболее близких к ней, и в средних. Обойти самому, всё увидеть и почувствовать лично. На ВИ надежды мало — он хорош, когда полностью сам командует Базой, а не когда надо автоматически согласовываться с потребностями, нуждами и желаниями разумных органиков. Теперь ВИ будет регулярно, а то и сразу ставить Явика в известность о возникших проблемах и вопросах. И выполнять только его приказы, как старшего офицера Базы. Альрус, конечно, тоже может приказывать ВИ, но его уровень доступа закономерно ниже — протеане хорошо научили свои ВИ разбираться в иерархии управленческих военных и гражданских 'пирамид' и здесь в большинстве случаев крупных сбоев не случалось уже на протяжении многих столетий.

Таэла получила сообщение о том, что протеане-десантники вошли в пределы подземного Периметра Базы, когда колонна 'летунов' была ещё довольно далеко от района, где размещалась База. Сообщение — краткое, деловое, сухое и в то же время — достаточно информативное. ВИ Базы, как полагала Таэла, по-прежнему шедшая в арьергарде колонны своих коллег, конечно же, в самый короткий срок сдаст командно-управленческие полномочия Явику, как старшему командующему офицеру-протеанину.

Процедуру эту программисты прописали — просто заглядение. Ни одного сбоя не было зафиксировано за сотни лет противостояния со Жнецами. Хоть чему-то можно порадоваться.

Разумные органики времён Империи весьма настороженно относились к могуществу виртуальных интеллектов. Опасались, что синтеты легко смогут взять над органиками верх. Протеанские ВИ создавались профессионалами-программистами, процедуры, функции, блоки выбора и условий проверялись сотни и тысячи раз. Так что случаев непрописанности и недописанности было зафиксировано очень мало. Тем более — в ВИ, которые обслуживали и обеспечивали военные объекты.

Жнецы показали достаточно быстро и жестоко, что способны влиять и на ВИ, но пока, к счастью, протеанам удавалось вовремя перехватывать инициативу, даже если подобный 'перехват' предусматривал переход на ручное управление.

Явик, как обоснованно предполагала Таэла, не пойдёт первым, во главе колонны, равно как и не будет стремиться сразу оказаться в пределах Цитадели — наиболее обустроенного, вооружённого и защищённого 'сердца' Базы. Он, скорее всего, по обыкновению займёт место в 'хвосте' колонны, а до этого — внимательно отсмотрит всех сокомандников, проходящих мимо арки капонира в глубины Базы — такая у него была привычка, которой он неукоснительно следовал многие годы.

Следующим шагом Явика, скорее всего, будет обход Базы — какой бы она ни была огромной и многоуровневой, он постарается побывать в самое ближайшее время в большинстве её частей и только потом, если не будет сложностей, придёт в Цитадель.

Если не будет сложностей... А сложности — будут. Обязательно будут. Они — уже есть. Чувство предвидения ещё больше усилило громкость и мощность своего 'сигнала' и Таэла относилась к этому усилению с большим пониманием. Лучше быть предупреждённым...

Несколько часов Явик ходил по этажам Базы. Видел полуразрушенные и разрушенные уровни, считывал информацию с экранов дисплеев, собирал данные с автономных датчиков, отдавал распоряжения ВИ. Да, у 'Победы' был и внешний визуальный интерфейс — воин-протеанин в боевом бронескафандре, но сейчас не было необходимости его активировать — аудиоконтакта вполне достаточно.

ВИ сумел провести ряд сеансов точечной — сейчас, спустя много лет, Явик определил бы её как индивидуальную — очистки, с помощью нейтринных импульсов уничтожив несколько десятков тысяч наиболее активных индоктринированных протеан. Командир десантного экипажа предполагал — и небезосновательно, что в силу ограниченности возможностей ВИ некоторые активные индоктринированные протеане сохранили боеспособность, но... Теперь предстояло понять, насколько же велико их число и как следует с ними поступить.

На экране своего наручного инструментрона Явик видел, как уровень за уровнем окрашиваются в тревожные цвета — ВИ был запрограммирован так, что в боевых условиях его подозрительность легко и быстро повышалась до параноидальной отметки. Значит, на этих уровнях придётся вести если не точечную — на неё могло не хватить времени и сил, то, как минимум, ковровую, а как максимум — полную зачистку. Терять безвозвратно тысячу за тысячей соплеменников, воинов, которые при любых других условиях смогли бы стать силой, способной возродить Империю сначала на Идене, а затем и в других районах исследованной протеанами части галактики... С такой реальностью было очень сложно согласиться.

Картина осуществлённого Жнецами нападения на Базу становилась всё более детальной, хотя, как обоснованно полагал Явик, до уровня полной ясности было ещё очень далеко.

Жнецы, с помощью хасков индоктринировав многих пробуждённых протеан, заставили их в первую очередь уничтожить множество капсул. Видя на карте на экране своего инструментрона точное детальное размещение саркофагов, Явик отметил, что одурманенные соотечественники уничтожали как свои собственные, уже пустые капсулы, так и капсулы с ещё живыми и более-менее нормальными, но по-прежнему погружёнными в криостазис протеанами.

Осознавать всё это было очень тяжело. Жнецы не церемонились, не медлили, они действительно выполняли задачу по тотальной зачистке галактики от разумной органической жизни. Высокоорганизованной или не очень — другой вопрос и, судя по всему, выходило, что — от разумной органической жизни любого уровня развития.

Задача возрождения разумных органиков, в том числе и в лице рас, находящихся сейчас на младенческом уровне, становилась... адски сложной и затратной. Жнецы чувствовали, что протеане слабеют и теперь методично добивали их везде и всюду. Да, 'креветки' и их приспешники, включая хасков, тоже несли ощутимые потери — какая же война без этого обходится, но...

Двигаясь по коридорам и переходам, заглядывая в залы и отсеки, Явик думал о том, что стазис, на который, чего уж там скрывать-то, протеане возлагали определённые и весьма значительные надежды, уже не сможет помочь. Во всей своей суровой красе проявлялась неопределённость: 'то ли будет, то ли нет'.

— Командир, — на аудиосвязь вышел Альрус. — Размещение — завершено, посты — выставлены. Информацию о ситуации от ВИ продолжаем получать и обрабатывать. Пересылаю предварительный план на ближайшие часы.

Явик ничего не ответил, подождал, продолжая идти, пока на экран наручного инструментрона выползет окно с текстово-графическим файлом, вчитался. Внёс несколько исправлений, нажал когтем сенсор отсылки.

— Исправленный вариант — получили, — доложил Альрус. — Приступаем к исполнению.

Снова не воспользовавшись аудиоканалом для ответа, Явик продолжил свой путь по паутине коридоров и уровней огромной подземной базы. Да, сейчас Альрус отдаст несколько десятков распоряжений и приказов, и усиленные наряды воинов-десантников начнут прочёсывать базу. Индоктринированных протеан ждёт смерть: либо — от зарядов протеанского носимого оружия, либо — от импульсов стационарной базовой системы нейтронной очистки. Была у протеан и такая технология, но теперь её следовало продолжить применять точечно.

Остановившись на лестничной площадке, Явик подумал, что возможно, в какой-то момент придётся применить и 'ковровую' нейтронную очистку. С ней вполне справится и ВИ, но ему нужно будет отдать приказ. Альруса 'Победа' послушает только в том случае, если Явик будет, мягко говоря, недееспособен. А пока такой приказ сможет отдать только старший офицер базы, а не его заместитель.

В аудиоканале внутришлемного спикера слышались хлопки выстрелов, шипение излучателей — зачистка началась. Явик сверял свой предполагаемый и пройденный маршрут с координатами своих сокомандников и видел, что те сразу ринулись на нижние уровни Базы: там — опаснее всего, поскольку именно там больше всего индоктринированных.

Часть воинов-десантников образовала защитный кордон на самых верхних уровнях, чтобы не допустить прорыва индоктринированных соплеменников, вышедших из своих капсул, к Цитадели Базы, с каких бы ближних, средних и дальних уровней те ни сумели бы подняться.

Взяв уровни со спящими в саркофагах протеанами в 'тиски', члены десантного экипажа 'Клинка Ярости' начали ликвидацию угрозы Базе в целом и её Цитадели в частности. ВИ 'Победа' тоже помогал, ведь на огромных протяжённых подземных уровнях небольшие по численности наряды разумных органиков не смогли бы успеть всегда и везде.

Получив первые сообщения о том, что произошло на подземной Базе, Таэла с трудом заставила себя продолжать идти в арьергарде колонны. Чувство предвидения её не подвело. В очередной раз.

Как пилот и командир боевого космического корабля, Таэла смотрела на войну со Жнецами по-иному, чем десантник Явик. Да, он — спецназовец, но это мало что меняет хотя бы в точке зрения на происходящее. Сейчас Явик и его десантники борются с последствиями массовой индоктринации. Жнецы изворотливы и, можно сказать, что изобретательны.

Получается, что теперь даже такие сверхукреплённые по протеанским стандартам базы — уязвимы? Впрочем...

Если бы Таэлу наставники не научили мыслить безэмоционально и бесчувственно, ей было бы очень сложно признать очевидный факт: Жнецы сделают всё, чтобы лишить протеан любой защиты. Лишить... прежде, чем окончательно уничтожить.

Полумашины. И этим — всё сказано. Они умеют... быть бездушными. И, послав хасков... Конечно же, Жнецы послали хасков — никакая, даже самая маленькая 'креветка' не смогла бы под землёй пробраться к периметру Базы. А вот хаск-синтетик — получается, что спокойно и свободно.

До района расположения Базы было ещё довольно далеко. Конечно, Таэла могла бы приказать коллегам ускориться, перейти на бег. 'Блины' — грузовики выдержали бы пятикратное ускорение. Но... Нельзя спешить, нельзя торопиться. Если сейчас начать суетиться — Жнецы подтянут к району Базы наземные силы и тогда... Тогда десанту придётся очень туго. Потому — надо продолжать идти в прежнем темпе. Явик... он справится. Он — не спешит.

Остановившись в одном из залов, расположенном на одном из средних уровней, Явик вызвал на экран своего наручного инструментрона карту близлежащих к периметру Базы районов Иден-Прайма — тех самых, за оборону которых теперь отвечал его отряд. База становилась временным местом пребывания. В основном предстояло действовать на поверхности, борясь с бомбардировками планеты кораблями Жнецов с орбиты и с десантами хасков.

Отдельной, далеко не дополнительной и потому — важной проблемой стало противодействие действиям эсминцев Жнецов, которые освоили и теперь широко практиковали посадки и передвижения по поверхности атакуемых полумашинами населённых протеанами планет.

В общем, дел предстояло много. Успеть бы и суметь все их сделать...

Дальнейшее вспоминать было очень неприятно и тяжело, но Явик заставил себя: сейчас ему было важно вспомнить всё последовательно, с максимальной детальностью и точностью. Да, возможно, какие-то фрагменты будут упущены, несмотря на всю развитость и совершенство профессиональной офицерской памяти воина, но... Общая картина происшедшего — вплоть до отступления в темноту саркофага-капсулы — должна теперь быть сформирована.

Хорошо, что в Цитадели Базы Альрус распорядился оставить большую часть воинов десантного экипажа, а на зачистку глубинных подземных уровней направил чуть больше двух-трёх десятков своих коллег. Ещё несколько десятков воинов заместителем Явика были направлены на верхние подземные уровни базы.

— Явик, — в аудиоканале проявился голос Таэлы. — Я со своими — уже у одного из входов в подземную часть Базы. Информацию о происшедшем — самую обзорную — получила. Альрус распорядился открыть ворота, створки понемногу раздвигаются, так что мы — входим.

— Следуй со своими в Цитадель Базы, — ответил Явик. — Грузы с корабля — туда же. На уровнях базы ниже третьего — не задерживайтесь и не останавливайтесь. Зачистка ещё не завершена, есть сложности.

— Есть, выполняем. — Таэла, как отчётливо слышал Явик, вполголоса распорядилась и Тангрис привычно — где устно, а где с помощью мыслеобразов, в том числе и переданных дистанционно — детализировала приказы командира фрегата.

Явик хорошо представлял себе, что сейчас происходит у одного из капониров — не того, через которые в пределы подземной Базы вошёл его десантный отряд, а довольно далеко отстоящего и хорошо замаскированного.

Таэла тоже не спешит входить первой в зев капонира, она пропускает мимо себя 'блины' транспортёров с грузами, смотрит, как заходят протеане, входящие в экипаж фрегата. Их ещё люди, как помнил теперь Явик, часто 'летунами' называют. Надо же как-то различать тех, кто может в любой момент покинуть борт космического корабля и, возможно, не вернуться, а кто по вполне понятным причинам не может это сделать.

Таэла не стала самовольничать, хотя, как командир корабля, вполне могла и даже имела право. Уяснив ситуацию, она решила, что сначала доведёт своих коллег до Цитадели Базы, даст им время разместиться... Зато потом её вряд ли что сможет удержать — она не привыкла отсиживаться в тылах, на командных позициях и пунктах.

Явик, продолжив свой обход уровней, отслеживал продвижение коллег Таэлы и её самой к Цитадели Базы, отметил момент их входа в пределы Цитадели.

Альрус быстро и кратко доложил по аудиоканалу, что принял и разместил 'летунов', добавил, что Таэла и многие её коллеги желают присоединиться к тем десантникам, кто сейчас находился на нижних уровнях.

— Задержи. Пусть побудут в Цитадели, — сказал Явик, не уточняя, это — приказ или просто просьба. Пусть Альрус сам решит.

Он и решил. Не выпустил никого из 'летунов' за пределы Цитадели и тем спас им жизнь и здоровье. Пока — спас, потому что впоследствии 'летуны', как теперь, спустя много лет, знал Явик, крайне редко возвращались на борт 'Клинка Ярости' — большую часть времени они проводили даже не на Базе и не в пределах её Цитадели, а в наземных укреплениях. Что-ж, когда гибнет несколько десятков профессиональных воинов-десантников, любой резерв из более-менее подготовленных к войне разумных органиков становится крайне ценен. И — необходим.

Жнецы оказались коварны и изворотливы. В очередной раз. Сейчас, по прошествии стольких лет, Явик, конечно, мог выстроить хронологию случившегося на нижних уровнях, но... Знать это было тяжело, а вспоминать детально — крайне больно.

Несколько индоктринированных протеан спрятались слишком надёжно — их не учуяли ни датчики и сенсоры ВИ, ни патрули протеан-десантников. И эти спрятавшиеся одурманенные сумели активировать оставленные проникшими в пределы Базы хасками Жнецов излучатели, почти моментально выполнив сплошное одурманивание нескольких десятков тысяч протеан, по-прежнему спавших в капсулах, Получив огромную дозу направленного перепрограммирующего излучения те самостоятельно пробудились, быстро вскрыли свои капсулы и внезапно атаковали патрули протеан-десантников. Несколько минут — и на многих уровнях подземной части базы стало жарко и в прямом и в переносном смысле.

Протеане, находившиеся в патрулях, шедших снизу вверх, атаковали одурманенных соплеменников, пытаясь уничтожить их как можно быстрее.

Явик до сих пор помнил аудиозапрос 'Победы':

— Командир, прошу разрешения на ковровую нейтронную зачистку уровней... — ВИ перечислил индексы секторов и уровней. — Жду решения.

На экране своего наручного инструментрона Явик видел, как покрываются цветом 'тотальная опасность' указанные ВИ уровни. Да, можно было приказать оставшимся там протеанам-десантникам отойти в капсулы, но...

— Командир, капсулы в ходе 'ковровой' нейтронной очистки могут быть повреждены, — спокойный и ровный голос ВИ прозвучал в наушнике шлема скафандра старшего офицера базы.

Возможно, ВИ 'Победа' просто помедлил с дополнением. А возможно... Нет, это — программа, чётко, полно, точно прописанная, ограниченная. А иногда — очень ограниченная. А так хочется верить, что машина способна... сосуществовать с органиком. Потому что... потому что тоже обладает разумом. Пусть по-иному устроенным, пусть руководствующимся другими, более жёсткими принципами и правилами, но...

Значит, давать приказ протеанам-патрульным отступать в капсулы нельзя. Остаётся...

— Патрулям, находящимся на нижних уровнях — атаковать одурманенных и — прорываться к 'чистым' уровням. — Явик не стал по аудиоканалу уточнять, к каким именно 'чистым' уровням следует дойти его коллегам-десантникам — всё могло измениться в худшую сторону очень быстро, но знал — они и так всё правильно поймут. — Выполнять немедленно.

Несколько десятков минут он слушал по аудиоканалу отрывистые резкие доклады, команды, приказы, шелест излучателей и щелчки взрывающихся зарядов лёгкого и среднего вооружения.

Один за другим гасли на экране значки, обозначавшие живых и здоровых протеан-патрульных. Да, одурманенных соплеменников тоже становилось меньше, всё же они не смогли, не успели и не сумели быстро добраться до складов и арсеналов с оружием, а лёгкие пистолеты — вряд ли их достаточно для эффективного сопротивления после быстрого, внепроцедурного пробуждения.

Таэла не выходила на связь, но, безусловно, всё видела на экране своего инструментрона — ВИ 'Победа' принял её уровень доступа как один из наивысших и обеспечивал информацией в режиме реального времени, успевая атаковать одурманенных протеан силами своей системы защиты и обороны.

Были моменты, когда протеанам-десантникам удавалось вырваться из заполненного одурманенными соплеменниками уровня и тогда ВИ 'Победа' мгновенно, как доступно только автомату, запечатывал этот уровень и сразу включал полную, объёмную нейтронную очистку. Горько и больно было наблюдать за гибелью соплеменников, но Явик привычно напоминал себе, что они уже — 'другие' и продолжал смотреть, видеть и запоминать.

Многие десантники прорвались с самых нижних уровней наверх, уничтожив немало индоктринированных соплеменников. Чуть позднее Явик спустится ниже, встретится с вышедшими в 'чистые' уровни, а пока...

Пока что приходилось наблюдать на экране наручного инструментрона за тем, как патрульные-протеане пытаются одновременно и уничтожить побольше одурманенных соплеменников и прорваться к верхним уровням, выйти под защиту второй части 'кордона', образованного коллегами, сделать всё, чтобы к Цитадели Базы не прорвались сотни и тысячи индоктринированных протеан.

ВИ 'Победа' запечатывал уровень за уровнем. Несколько раз внутри подвергаемого нейтронной зачистке уровня оставались не только индоктринированные протеане, но и протеане-десантники Таких моментов было... немало. Горько и больно было видеть, как на план-схеме базы уровень за уровнем погружаются в черноту. Только белые линии обозначают контур. И всё. Почернение в обрамлении белых линий означало, что нейтронная очистка уничтожила на этих уровнях всё мало-мальски живое и капитально повредила то, что было изначально мёртвым, то есть конструкции, оборудование, линии связи и трубопроводы — всю инфраструктуру.

С других уровней к Цитадели Базы смогли выйти немногие протеане. Сейчас, в новое предвоенное время, Явик затруднялся бы назвать даже приблизительное их количество — надо было нормативно пробудить протеан, оказавшихся за 'кордоном', пристально и придирчиво проверить их на индоктринацию, вывести к верхним чистым и пустым уровням, разместить, пояснить ситуацию, пресечь нервозность.

Здесь очень помогли 'летуны' под руководством Таэлы и значительная часть воинов-десантников, остававшихся в Цитадели Базы. Альрус оставил на обороне Цитадели минимум, остальных направил в помощь 'летунам' и на поддержку верхнего 'кордона'.

— Командир, похоже, что Цитадель придётся использовать как базу десантного и лётного экипажей 'Клинка', — сказал Альрус, выйдя через некоторое время на аудиосвязь с Явиком. — В остальной части Базы — полно проблем.

— Проверяйте всех пробуждённых очень придирчиво. Получивших высший уровень допуска — переводите в Цитадель Базы. Пока — под контроль группы обороны Цитадели Базы. Поселите их отдельно, — сказал Явик. — Остальных — не спешите. Верхние подземные уровни вне Цитадели — там достаточно места и возможностей для жизни, — старший офицер базы не стал уточнять, каких именно возможностей. Понимал, что самых минимальных. Протеане не удержались бы на протяжении столетий на вершине властной пирамиды, если бы не умели довольствоваться ужасающе малым минимумом. — Проверяйте всех придирчиво. И выставьте дополнительную охрану и патрули.

— Есть, командир, — отозвался Альрус. — Будет исполнено.

Переключив каналы, Явик продолжил следить за тем, как его коллеги-десантники пытаются задержать волну одурманивания, охватывающую уровень за уровнем.

Люди, как понимал теперь Явик, назвали бы это кошмаром и ужасом в одном флаконе, а тогда у прибывшего отряда протеан — и у десантников, и у 'летунов' — не было ни секунды, чтобы отдаться непрофильным эмоциям и чувствам.

Явик спустился на уровни, где размещался верхний 'кордон'. Здесь он убедился в том, что нижний 'кордон' уничтожен и теперь там — покинутые и сожжённые нейтринной очисткой уровни. Из живой органики там не могло выжить ничего — ни неразумного, ни разумного.

Протеане, оставшиеся в капсулах... Как доказывала телеметрия, они были мертвы, поскольку ВИ врубил не среднюю, а максимальную степень очистки и излучение вовсю погуляло по этим самым глубоким уровням базы.

Немногочисленные патрули десантников нижнего 'кордона', сумевшие выжить, прорваться сквозь толпы индоктринированных соплеменников, не желали выходить из боёв, не желали отдыхать и обращаться к медикам. Явик не стал их удерживать силой приказа, понимал, что сейчас нельзя ослаблять заслоны. Иногда требуется забыть об очень многом, чтобы сделать должным образом немногое необходимое.

Уделив время командирским и старшеофицерским обязанностям, Явик ненадолго присел на один из небольших контейнеров в одном из коридоров относительно чистого уровня, раскрыл экран наручного инструментрона и стал систематизировать и анализировать полученные за несколько часов данные.

Картина получалась... ужасающая. Большая часть спящих в саркофагах базы протеан в той или иной степени оказалась индоктринированной. А те, кто выжили и остались нормальными... Их было очень немного, несколько сотен тысяч. И уже сейчас становилось ясно: очень многие из них погибнут, когда придётся в течение нескольких ближайших суток — на более долгий срок Явик тогда не рассчитывал — вести бои со Жнецами и их пособниками на поверхности Иден-Прайма. Распределившись по многочисленным позициям в ряде районов, окружавших базу.

Счёт выживших тогда сократится до десятков тысяч. А потом, вполне вероятно, уменьшится до нескольких сотен. И этим нескольким сотням предстоит, если удастся, организованно отступить в капсулы, установленные в Цитадели Базы, в отдельных специализированных залах.

Сейчас Альрус достаточно плотно блокировал эти залы, закрыл в них доступ, так что... Пока об этом можно не беспокоиться, но контролировать регулярно, а ещё лучше — постоянно — необходимо.

Несколько сотен протеан отступят в капсулы, размещённые в пределах Цитадели, а сколько из них останется в живых и в ясном разуме через десятки лет? Да, криостазис может в определённых случаях — всё строго индивидуально — замедлить в той или иной степени процессы старения, но... Жнецы давят и их пресс невозможно просто и быстро ни замедлить, ни, тем более, остановить. Они не оставят Иден-Прайм в покое — сколько густонаселённых планет они буквально сожгли — и не сосчитать: десятки и сотни. Миллиона свежих новых протеан, готовых воевать и бороться — уже нет, а те, кто есть — их не так уж и много, учитывая перспективу жарких и тяжёлых боестолкновений.

Нельзя поддаваться магии больших цифр. Да, десятки тысяч протеан пробудились и выжили, но Жнецы — неимоверно коварны, у них в арсенале много есть всяких, как выразились бы земляне, 'штучек', которые они при удобном случае не преминут задействовать, чтобы достичь перевеса над протеанами и успеха в противостоянии с разумными органиками.

Триада — жестока. Трудно родиться, трудно умереть, трудно жить. А воевать, сражаться, сопротивляться — ещё труднее.

Глядя на уменьшающиеся цифры в окошке численности выживших протеан, Явик мрачнел. Миллиона уже точно нет, скоро не будет и полмиллиона. И это всё — за несколько часов.

Протеане живут долго и для них сотня-другая лет не является проблемой и огромным сроком, но... В войну время идёт, а точнее — воспринимается — совершенно по-иному. Совсем не так, как в мирное время. Тем более, когда идёт война с внегалактическим врагом, таким, как Жнецы-полумашины. Триста тысяч протеан, находившихся в капсулах в подземных самых нижних уровнях базы, так или иначе, уже не пережили войну со Жнецами. Одни были индоктринированы — и таких было много, две 'волны', а другие... Другие не смогли проснуться. И погибли в повреждённых капсулах и под лучами нейтронной очистки.

База — огромна. И теперь она — уже полупуста. Часть уровней потеряна безвозвратно и запечатана. Часть уровней — на грани потери и запечатывания.

Продолжив свой путь по подземным уровням базы, Явик не стал замыкать своё внимание только на экране наручного инструментрона. Он осматривал помещения и переходы, беседовал с пробуждёнными протеанами, со своими коллегами-десантниками и с 'летунами', которые пришли на помощь десантникам. Теперь предстояло многое менять в плане деятельности, привыкать к новым, существенно изменившимся условиям.

Таэла вспомнила, насколько заместитель Явика — Альрус был непреклонен, едва только она обращалась к нему с просьбой разрешить выйти за пределы Цитадели Базы и присоединиться к Явику. Да, он ей сразу сказал, что Явик сам распорядился не выпускать никого из пришедших в Цитадель Базы 'летунов'. Поскольку... Тут он приводил в форме чёткого и однозначного списка около десятка причин. Но — не скороговоркой, как можно было бы ожидать, а, как сказали бы земляне, с чувством, с толком, с расстановкой. Он, конечно же, понимал, что Явик и Таэла — не только коллеги и друзья. Они гораздо ближе друг к другу. Но не озвучивал никоим образом своё понимание.

Если Явик сказал — никого из 'летунов' не выпускать за пределы Цитадели Базы — значит, так тому и быть. Коллеги Альруса были согласны с тем, что экипаж фрегата должен быть сохранён. То ли они слишком сильно и определённо надеялись на то, что им всё же удастся покинуть Иден, то ли считали, что если есть космический корабль, то на нём должен быть полноценный экипаж, то ли... Опять, опять десяток причин.

Явик не появлялся в Цитадели Базы — он предпочитал быть в гуще событий. Пока Таэла распределяла своих коллег по жилым помещениям Цитадели, организовывала дежурства, посты, караулы, питание, она не раз и не два подумала, что Явик продолжает чуть ли не бегом переходить от уровня к уровню, от этажа к этажу. И не просто переходить, но и работать, и командовать, и воевать.

С Альрусом он, конечно же, регулярно связывался по аудиоканалу, присылал текстовые сообщения, получал информацию от заместителя, отдавал распоряжения и приказы. Обычная работа, обычная служба в условиях войны.

Поняв, что Альрус не выпустит её за пределы Цитадели Базы ни под каким предлогом, Таэла предпочла нагрузить себя работой, чтобы пригасить желание снова и снова добиться от Альруса разрешения на выход за пределы Цитадели. Работы оказалось неожиданно много, и Таэла смогла увидеть, как десантники организуют сопротивление атакам индоктринированных соплеменников, запечатывание всё новых и новых уровней, реагируют на предупреждения и предостережения ВИ 'Победа'.

Тангрис буквально поселилась в командном центре Цитадели, взяла на себя решение многих мелких и средних вопросов и проблем, неизбежно возникающих в работе с многочисленным экипажем боевого корабля, а Таэла предпочла работу с десантниками Явика. Спать приходилось урывками, есть — хорошо, если стоя, а не на бегу, но... Странное дело, понимание того, что Явик до сих пор ни разу не вернулся в Цитадель Базы, заставляло Таэлу успокаиваться. Явик работает, а не просто командует и распоряжается. Он не скрывается за спинами соплеменников, ходит в атаки, прорывается сквозь толпы индоктринированных соплеменников, собирает данные с автономных датчиков и систем, обходит уровни, выискивая тайники, оставленные хасками Жнецов. Таэла знала, что он тоже уделяет сну очень мало времени, редко когда ест минимальный, почти всегда — не офицерский, а солдатский паёк, никогда не отказывает в помощи сокомандникам и наблюдает, наблюдает, наблюдает. Члены десантного экипажа между собой часто говорили — и, вероятнее всего, Явик об этом хорошо знал, что от взгляда старшего офицера-спецназовца ничего не укроется. А как ещё должен вести себя воин-протеанин, сумевший несколько раз побывать на Цитадели уже после того, как Станцию захватили и зачистили от всех и любых разумных органиков Жнецы? Явик — скромен, он не считает необходимым хвастаться своими достижениями и успехами, не любит рассказывать даже сослуживцам, имеющим сопоставимый ранг, о том, что ему пришлось пережить и через что пройти.

Таэла старалась регулярно узнавать о том, где сейчас находится и чем занят Явик. Альрус понял причину такого желания командира фрегата правильно и распорядился предоставлять старшему офицеру корабля такую информацию вне всякой очереди. Протеанка-пилот сама стремилась сделать максимум возможного. Конечно, не являясь десантником, она не могла претендовать на то, чтобы регулярно выходить в рейды по уровням Базы. Или — постоянно пребывать в укреплениях и оборонительных сооружениях, расставленных в районах, окружающих подземную Базу. Но так было только до того момента, когда потери протеан достигли заранее определённого предельного максимума. Тогда уже никто особо не смотрел на специализацию и квалификацию. Как часто говорят люди — 'воюют — все'. Вот все протеане и воевали.

Переходя с этажа на этаж, с уровня на уровень, Явик продолжал отслеживать то, как один за другим запечатываются и подвергаются ковровой и объёмной нейтронной очистке уровни. Жнецы и здесь смогли найти слабое место, звено или лазейку — всё равно, как это назвать. Они снова дали понять, насколько медленно совершенствовались и чистокровные протеане и те, кто принял только самоназвание 'протеане' и встал на путь интеграции в Протеанскую Империю, сделав по этому пути только первые шаги.

Протеане, прибыв на запечатанную базу и едва войдя в её пределы, понесли тяжёлые потери. Да, удалось сохранить всех 'летунов', не пустить их в особо опасные районы и уровни. Но... Если действительно из миллиона новых протеан в живых останется, даже включая 'летунов' и десантников 'Клинка...' несколько сотен. То уже сейчас надо думать о конце. Да, да, о том самом конце, о котором почти любому разумному органику, независимо от расы так не хочется думать — ни обзорно, ни конкретно. Вообще не хочется думать о таком. А думать — надо. Потому что когда подумаешь о конце, становится легче, ибо тогда захочешь к конкретному концу подготовиться, начинаешь предпринимать какие-то действия. И меньше волнуешься и беспокоишься по пустякам.

Нельзя предаваться отчаянию, хотя вся обстановка и вся полученная к этому моменту информация очень располагают к паническим настроениям. Какое там возродить Протеанскую империю в этой части Галактики — выжить бы.

ВИ 'Победа'... Сложно будет с ним. Да, он помогает. Без его молниеносного реагирования на возникающие в разных местах подземелий Базы проблемы было бы неимоверно трудно справляться с удержанием ситуации хоть в каких-нибудь минимально приемлемых рамках. Но... За пределами Базы придётся полагаться уже не на мощь ВИ, а на собственные силы и возможности. Если Жнецы ещё и ВИ сделали 'спящим агентом', вообще будет... кисло.

Если протеане отступят в капсулы, когда уже не останется других вариантов, ВИ снова будет должен принять полный контроль. Но уже не над всей Базой, а только над Цитаделью. Вряд ли выживших протеан будет тогда больше, чем нескольких сотен. А сколько останется в живых после выхода из стазиса? И когда этот выход произойдёт? Через сто лет? Или — через тысячу? Или — через несколько тысяч?

Первые несколько суток, пользуясь тем, что на поверхности Идена протеанские войска пока что удерживали Жнецов от массового проникновения в район, где размещалась подземная База, Явик и Таэла с коллегами пытались стабилизировать волну продолжающихся пробуждений индоктринированных протеан. И — остановить эту волну на одном из как можно более нижележащих уровней. Одновременно приходилось пробуждать, проверять и выводить в Цитадель и к пределам Цитадели соплеменников, признанных условно 'чистыми'. Размещать и продолжать контролировать. И Явику, и Таэле было хорошо известно, насколько изобретательны Жнецы в деле индоктринирования-одурманивания разумных органиков. Потому... Приходилось следить, используя все доступные средства и силы.

Дополнительно запечатав последние проблемные, уже подвергнутые ковровой и объёмной нейтронной очистке уровни. Тогда пришлось залить проходы к ним — из 'чистых' уровней — составом, исключающим, а точнее — крайне затрудняющим — проникновение в 'чистые' уровни из 'грязных' и наоборот. Мера предосторожности — одна из немногих из оставшихся доступными. А главное — достаточно эффективными в тех условиях.

Войти в пределы Периметра Цитадели Базы Явику удалось очень не скоро. Много времени отняло решение множества проблем и вопросов, которое можно обозначить и по-иному — обычная командирская работа. База осталась огромной даже несмотря на то, что очень многие уровни были теперь потеряны и изолированы.

Размещать выживших, организовать питание, охрану, контроль, работу служб и подразделений — всё это приходилось делать не только последовательно, но и параллельно.

Таэла была очень рада, когда Явик смог сравнительно надолго придти в пределы Цитадели Базы. Явик... Она отметила — усталый десантник был тоже рад увидеться с той, к которой был неравнодушен.

Недолго пробыв в пределах Цитадели Базы, Явик поспешил выйти на поверхность, тем более что получаемые ВИ 'Победа' и группами разведчиков-десантников данные однозначно свидетельствовали: Жнецы не склонны оставлять без своего внимания ни одного клочка суши на Иден-Прайме и такой объект, как активизированная военная подземная База они точно не пропустят, скорее всего — атакуют в самое ближайшее время и постараются уничтожить и Базу и её защитников. Так уже бывало не раз. И вопрос состоял только в том, насколько долго гарнизону Базы удастся продержаться.

Явик понимал, что доверять пробуждённым соплеменникам в полной мере нельзя и заставлял своих десантников, как сказали бы земляне, 'глядеть в оба' за бывшими обитателями стазис-капсул. Было мало ресурсов, а главное — времени и возможностей, но как-то постепенно сумели занять все наземные позиции, распределить по районам вокруг Базы подразделения, установить сферы ответственности, сделать всё, чтобы и 'летуны' не чувствовали себя балластом.

Потянулись дни почти непрерывных атак сил Жнецов, сопровождаемых бомбардировками района Базы с орбиты. Начались потери, приходилось раз за разом восстанавливать укрепления и линии обороны, не забывать и о резервных и о запасных позициях, а также о том, чтобы защищать и контролировать не только районы вокруг Базы, но и саму Базу, а особенно — Цитадель.

Обилие деталей боёв со Жнецами и их приспешниками после того, как закончился показавшийся очень коротким период затишья, иногда ставило Таэлу в тупик. Она понимала, что это — обычная текучка, рутинная, ежедневная воинская работа. Её не впечатляла возможность взглянуть на войну с непривычной для пилота военного космического корабля точки зрения: всех пилоты-протеане в обязательном порядке проходили подготовку пехотинца и сдавали соответствующие тесты — и теоретические и практические — для подтверждения соответствующей квалификации. Но Иден-Прайм... Он оказался очень сложным театром военных действий. Да, хорошо освоенная и достаточно густонаселённая протеанами планета. Да, благоприятный климат, да, важный комфортный мир, сдавать который врагу без боя не хотел никто из протеан. Но... Всё чаще Таэла чувствовала, что начинает сомневаться в способности криостазиса сохранить жизни протеан. То, чему она стала свидетелем на многих уровнях подземной базы, заставило её пересмотреть ранее прочные 'опорные точки'.

Явик отметил возросшую нервозность и напряжение подруги. Попросил коллег-десантников понаблюдать и, если возможно — постараться перевести 'летунов' почти в полном составе снова в пределы Цитадели Базы. Но... Жнецы атаковали с возрастающей силой. И на линиях оборонительных укреплений и сооружений был важен каждый разумный органик, способный носить и применять оружие. Поэтому Таэла довольно легко избежала перспективы переселения в глубины подземелий Цитадели протеанской Базы. Да, она, конечно же, изучала Базу, побывала почти во всех её отсеках, запомнила, где что расположено настолько хорошо, что спустя несколько суток могла без особого труда начертить довольно точный план любого уровня. Пришлось изучить и большинство районов, окружавших Базу. А как же ещё командовать своими коллегами — 'летунами' и раз за разом доказывать Явику и его заместителю, что пилоты, штурманы и инженеры умеют кое-что большее, чем рутинно обслуживать и поддерживать в исправности военный боевой космический корабль?

Явик не стал ломать традицию и распорядился в нужный момент об отступлении с позиций в глубины Цитадели Базы. Таэла возглавила колонну уходивших с оборонительных линий протеан. А Явик... Он решил пойти в арьергарде. Таэла не пыталась отговаривать его от такого выбора: протеане-офицеры и командиры были воспитаны так, чтобы брать на себя самое сложное и трудное дело — а иначе какие же они руководители, которым дано право посылать своих младших коллег на смерть?

Наверное, потом, позже, после победы над Жнецами, Таэла сможет заставить себя чуть ли не посекундно вспомнить всю хронологию Иденской эпопеи. Сейчас... Сейчас она вспоминала, пусть не слишком последовательно и полно, как приходилось оставлять позиции и отходить к воротам, ведущим в подземелья Базы. Та колонна, которая сформировалась у капонира, возникла как объединение нескольких колонн, подошедших с разных направлений. Жнецы поняли, что протеане уже научились убивать хасков чуть ли не конвейерными методами. И бросили в бой 'тяжеляков' — многочисленные эсминцы, которые, прибыв на орбиту Иден-Прайма, десятками опускались на поверхность планеты и начинали путь медленно, но эффективно выжигать основные, вспомогательные и дублирующие очаги сопротивления. Потери протеан резко возросли, вопрос стоял об оставлении планеты. Иден попал в блокаду — ни один более-менее крупный протеанский корабль не смог бы без тяжёлых повреждений уйти от планеты. Потому единственным способом для коллег Явика и Таэлы было отступление в Цитадель Базы.

Уходили, конечно, громко. Отстреливались. Понимали, предполагали и планировали, что придётся, вполне возможно, вести бои с наседавшими приспешниками Жнецов на подступах к Цитадели Базы.

Таэла возглавила колонну, Тангрис пошла в середине колонны, а Явик — в арьергарде. Недалеко от капонира отдельные отряды протеан объединялись. Оружие никто не прятал — ждали нападений хасков и готовили тяжёлое оружие, чтобы хотя бы попытаться отогнать несколько особо нахальных 'креветок' — эсминцев. О биотике — тоже не забывали.

Беспокоилась ли Таэла о Явике, когда вошла в подземную часть Базы? Конечно же, беспокоилась. Но... Предстояло довести оставшихся в живых протеан до Цитадели Базы, распределить по залам, помочь занять места в саркофагах раненым, травмированным, контуженным.

Теперь-то есть возможность вспомнить всё более-менее последовательно. А тогда... Слишком много было деталей, слишком много было задач, требующих немедленного и правильного решения. Ошибаться было нельзя — все обитатели 'Клинка Ярости' теперь хорошо помнили, с чего началось освоение распечатанной подземной иденской базы.

Отступление в пределы Базы... Да, сложно и его вспоминать, хотя, как любят говорить земляне и особенно — имперцы, 'лучше всего запоминается последняя фраза'. Об этом эпизоде обороны Идена отрядом 'Клинка Ярости' — не надо унижать 'летунов'. Они не отделяли себя слишком уж серьёзно от десантников и пехотинцев, сутками сидели в окопах и укреплениях, воевали, атаковали и оборонялись от Жнецов и их приспешников, уничтожили сотни хасков. И — тоже несли потери — среди них были и раненые, и убитые. Хорошо, хоть удалось не допустить их индоктринации...

Об этом эпизоде хорошо знали теперь и Шепард, и многие другие нормандовцы, и иденцы. Так что в общем-то и вспоминать дополнительно особо нечего — память Явика сохранила всё в точности. Теперь можно, конечно, переговорить с очень многими выжившими соплеменниками и с Таэлой. Повспоминать и составить ещё более полную картину отступления, ставшего прелюдией к возвращению расы протеан в галактику. Через пятьдесят тысяч лет, незадолго — в этом Явик был уверен и даже убеждён — перед новой войной со старым — для протеан — врагом.

Взрыв, который так запомнился Шепарду, прошедшему жестокую процедуру трансформации, не только запечатал один из последних входов в Базу. Он обеспечивал обрушение многих 'внешних' помещений и усиливал степень недоступности для войск Жнецов пути к сердцевине Базы, к её Цитадели.

Шепард, конечно же, не знает многих деталей — ему и не нужно их знать, это касается только протеан. Но, как профессиональный высококлассный воин-спецназовец, он понимает, что одним, пусть и очень важным и показательным эпизодом отступления борьба протеан против Жнецов в тот момент не ограничивалась.

Шепард не знает, но догадывается — об этом Явик был осведомлён очень хорошо. Догадывается, к примеру, землянин о том, что на нижних уровнях Базы тогда, в момент отступления, вспыхнули пожары и вошедшие в периметр протеане не направились сразу к Цитадели, а ринулись тушить эти пожары и запечатывать новые, охваченные огнём уровни. Да, нижние, но — важные.

Ситуацию, грозившую перенаселением Базы и оставлением части выживших протеан без капсул спасло то, что к моменту отступления в живых, считая тяжело-, средне— и легкораненых, осталось несколько сотен протеан. Почти так, как и предполагал Явик, едва переступив в первый раз порог периметра подземной протеанской Базы. Почти так. Не во всех деталях, конечно. Но... Близко к предполагаемой картине.

Явик отступал последним, но он хорошо знал, благодаря редко когда выключаемому общему аудиоканалу связи — иногда приходилось задействовать и нетехнические расовые возможности и способности, чтобы что-то уточнить или уяснить полнее, но в основном всё — по аудиоканалу.

Так вот, он хорошо знал, что Таэла, хоть и возглавила колонну отступавших в пределы подземной Базы протеан-воинов, не ринулась, как сказали бы люди, 'сломя голову', к её Цитадели, стремясь укрыться в самом укреплённом и безопасном, а также — прекрасно защищённом месте подземной крепости. Она направилась на нижние уровни и лично тушила пожары, отступала, запечатывая уровень за уровнем и обрушивая на очередной недавно закрытый уровень бешенство лучей нейтринной очистки в ковровом и затем — объёмном режимах. Таэла, войдя в пределы Базы, не отдыхала. Это Явик знал чётко и точно.

В ходе ликвидации пожаров погибли многие вернувшиеся в пределы Базы протеане. В огонь шли раненые и травмированные, а не только те, кому удалось сохранить телесную целостность. Война была общей. И сопротивление врагу было общим. Верховное руководство погибло, а "главное", не так уж и давно сформированное, далеко не всегда в полной мере владело всей полнотой информации о ситуации на местах.

Жнецы наступали на Базу слишком быстро. И — Шепард об этом разве что смутно догадывался — части полумашин и хасков удалось прорваться в пределы периметра Базы через несколько других капониров-входов. Завязались тяжёлые бои в подземельях, на самых их верхних уровнях.

Протеане постарались закрыть доступ врагам к Цитадели и почти одновременно обрушили и запечатали капониры входов, через которые врагам удалось проникнуть внутрь Периметра. Затем организованно и тоже почти одновременно были обрушены и запечатаны все остальные капониры входов, через которые враги так и не успели войти внутрь.

Выдержав многочасовые почти непрерывные боестолкновения с лишёнными подкреплений пособниками Жнецов, протеане всё же сумели более-менее организованно отступить в Цитадель. И — занять места в анабиозных саркофагах, обесточить почти всё оборудование базы.

Уже тогда техники и инженеры, оставшиеся в живых, докладывали Явику, Таэле и Тангрис с Альрусом о том, что в работе автоматики анабиозных залов наблюдаются сбои и нарушения. Некоторые удалось устранить, но, как оказалось, не полностью. Потому-то проснуться и выжить смогли далеко не все протеане, кто смог, сумел и успел лечь в саркофаги.

Многое теперь Явик знал достаточно полно благодаря обменам воспоминаниями с Таэлой ещё на Иден-Прайме — в ходе редких встреч на подземной Базе и борту 'Клинка Ярости'. Таэла, как оказалось, в числе последних легла в саркофаг. То ли не успев дойти, то ли не захотев воспользоваться саркофагом в 'зале командования'. Вполне предсказуемое решение и действие. Показательная и много говорящая понимающему разумному органику деталь из картины происшедшего пятьдесят тысяч лет тому назад.

Явик был уверен в том, что Таэла найдёт время повспоминать прошлое. А затем, когда будет обнаружена пригодная для колонизации протеанами планета, вполне возможно подруга найдёт и возможность обменяться с Явиком уточнёнными и дополненными воспоминаниями. Свой вклад в детализацию картины борьбы экипажа и команды 'Клинка Ярости' со Жнецами и их пособниками на Иден-Прайма смогут внести и многие другие выжившие протеане. Каждому из них есть что вспомнить. Их воспоминания ещё больше уточнят, конкретизируют и расширят картину.

Возможно, что и сейчас Таэла, привычно уединившись в своей каюте после вечернего командирского обхода или после вахты в Центральном Посту, тоже вспоминает об Иден-Праймовской эпопее. Явик мог, конечно, узнать, так ли это, воспользовавшись своими расовыми возможностями и способностями. Но сейчас ему не хотелось беспокоить и волновать подругу — пусть действует спокойно и свободно, не чувствуя себя обязанной слишком сильно синхронизироваться с соплеменником, оставшемся 'на свету'.

То, что Явик отступал последним и, в силу обстоятельств, должен был отказаться от прохода в Цитадель, воспользовавшись случайно найденным пустым работоспособным саркофагом. Это позволило ему не только выжить и сохранить здоровье и рассудок, но и дать возможность Шепарду найти этот саркофаг. Будь капсула скрыта в пределах Цитадели Базы, слабый её маяк не смог бы своим сигналом пробиться сквозь несколько слоёв 'скорлупы' Цитадели. Разрушения Жнецами, ворвавшимися внутрь сразу через несколько входов, были причинены внутрипериметровому пространству Базы страшные. Цитадель Базы устояла и выстояла. А до саркофага, в котором укрылся старший офицер базы, хаски Жнецов, к счастью, так и не успели добраться.

Далеко не все детали Шепард знает так, как знает их Явик. Потому и картина происшедшего на подземной протеанской военной базе у него сформирована несколько другая. Незачем грузить человека огромным объёмом информации, которая впрямую к нему не имеет никакого отношения. Так или иначе, всё это важно только для выживших протеан, а не для людей, не для азари, не для турианцев. Их война со Жнецами будет во многом другой. Да, похожей на предшествующую, которую вели с полумашинами протеане, но — другой. Потому — пусть детали той эпопеи останутся для внутрирасового протеанского использования.

Явик и Шепард. Рассказ протеанина о Горне

Воспоминания и размышления делают бег времени неощутимым для сознания. Физически и физиологически — да, следует признать, что бег времени неостановим. Всё течёт, всё развивается, всё проходит свой извечный путь от начала к концу, перерождаясь бесконечное число раз.

Явик привык к тому, что, несмотря на режим дня, на 'Нормандии' люди — и не только люди — работают и действуют активно столько, сколько потребуется. На разведкораблях случайные люди долго не задерживаются: здесь — свой ритм, свой график, своя специфика. Потому и кажется, что за считаные сутки нормандовцам удалось сделать столько, сколько другому экипажу другого корабля не сделать и за несколько декад.

Нельзя себе позволить бесконечно долго медитировать. Воспоминание об Идене заставило Явика вспомнить и о многом другом, в частности, о том, как протеане наблюдали и взаимодействовали с древними людьми. Да, в эпоху всевластия Протеанской империи люди были очень молоды, как раса, они находились в самом начале, в ясельном периоде своей эволюции. И сейчас они тоже не исчерпали всего своего потенциала.

Таэла... 'копает' информационные базы корабля. Теперь этим надо заниматься всерьёз и систематически, ведь рядом нет множества информационных хранилищ Протеанской империи. Ничего такого нет, а если и есть, то надо искать, находить, активировать. Когда о протеанах старые расы — турианцы, саларианцы, азари говорили только как о вымершей расе, трудно было ожидать, что будут потрачены достаточные ресурсы на поиск чего-то другого, чем разрушенные протеанские города с их башнями и иной, понятной современным расам разумных органиков инфраструктуры. Информационные хранилища протеан... они были более сложными и, конечно же, более хрупкими.

Копания приносят свои плоды. Не всегда положительные, кстати. Пока Явик размышлял о том, что произошло на Идене незадолго до того, как экипаж и команда 'Клинка Ярости' более-менее организованно отступили в криостазисные саркофаги, на расовый инструментрон поступил пакет файлов. От Таэлы. Информация об установке, которая в некоторых статьях, размещённых на далеко не самых известных нынешних серверах Экстранета, называлась 'Горн'.

Отвлёкшись от размышлений и просмотрев присланные Таэлой файлы, Явик несколько минут перебирал в памяти то, что ему уже было известно, совмещал, устанавливал взаимосвязи, углублял понимание. Да, похоже, что новый день, а точнее — раннее утро придётся 'употребить' на то, чтобы переговорить с Шепардом. К Андерсону идти пока нет особой необходимости, а вот Джон... Он сможет многое понять и спланировать хотя бы на перспективу. Всё равно по ряду признаков Горном нельзя будет вот так сразу заняться в самое ближайшее время — хоть часы, хоть сутки. Слишком масштабное это дело, которое...

Таэла в сопроводительном письме, приложенном к файлам, привела ряд доказательств того, что браться за эту установку современным верховенствующим расам нет никакой необходимости. Явик и сам, покопавшись в своей памяти, был склонен считать так же, но... Свою точку зрения, свои убеждения надо будет облечь в понятную и вразумительную форму, чтобы её приняли нынешние расы. В своём большинстве. А для этого... Надо снова начинать постепенное, неспешное движение, внешне сразу и не заметное. В том числе и по той причине, что чертежи этой установки, безусловно, наличествующие в ряде мест, пока ещё по большинству признаков, найдены не были. Или, по меньшей мере, не пущены в активную работу, которую протеане смогли бы относительно быстро и чётко отследить.

Шепарда, как понимал Явик, готовили к действиям в условиях, когда отсутствуют многие или почти все ориентиры, на которые привык опираться разумный органик. Потому... проблема Горна сможет быть воспринята Шепардом гораздо более... взвешенно, что ли.

Явик очнулся от 'заморозки', встал на ноги, прошёлся по каюте. Промывать пальцы под струёй проточной воды не было никакой необходимости — на корабле не было новых 'отметок', а старые сознание и разум протеанина научились уже отфильтровывать, потому мозг не напрягался в поисковых метаниях. Любая 'новинка' на таком фоне сияла ярким пятном. И искать её не приходилось — она сама заявляла о своём присутствии достаточно определённо.

Перекусив пайком, Явик подошёл к двери каюты, оглянулся, привычно оценивая, всё ли в порядке, открыл створку, переступил порог, закрыл створку. Щёлкнул замок, ВИ мерцнул красным сигналом, приняв каютный периметр под свою охрану и контроль.

Явик неспешно направился по коридору к старпомовской каюте.

Горн... Хорошее название дали разумные органики этому циклопическому сооружению. Размер — вот то, на что обращает внимание почти любой органик независимо от расы, когда видит даже чертежи, не говоря уже о почти полностью воплощённой в металле и пластике установке. Так уж произошло, что Таэла и Явик... с разных, конечно, позиций, но видели этот Горн, который пытались построить протеане. И — не только видели. Разведка, десант, спецназ — эти части протеанской армии можно сказать, что традиционно привлекались к участию в столь пионерных проектах. Теперь надо было сделать всё, чтобы нынешние разумные органики не повторили ошибки протеан. Не потратили гигантские ресурсы впустую. И не оказались перед неминуемо жестоким разочарованием. Потому что... потому что Горн протеанам так и не удалось активировать так, как необходимо.

Дверь старпомовской каюты — приоткрыта, но внутри — полутемно. Явик остановился перед створкой, прислушался. Шепард дремал, сидя в кресле у рабочего стола. В последние несколько суток он часто так делал — работа членов экипажа и команды фрегата всё больше становилась круглосуточной, потому старшему помощнику нельзя было позволять себе прежней роскоши — лечь в кровать и прикрыться одеялом, отдавшись сну в максимально комфортных для большинства людей условиях.

Осторожно и тихо отодвинув створку, Явик вошёл и сразу вернул створку двери на место.

Шепард открыл глаза, повернулся в кресле лицом ко входу в каюту:

— Приветствую, Явик, — негромко сказал он. — Присаживайся.

— Охотно, — протеанин уселся в свободное кресло. — Позволь закрыть дверь?

— Закрывай. — Шепард сделал короткий разрешающий жест рукой. Явик на несколько мгновений включил биотику. Створка полностью перекрыла проём. Щёлкнули замки. На наружной поверхности двери вспыхнул красный, запрещающий вход сигнал. — С чем пожаловал?

— Ты, я вижу, всё более глубоко погружаешься в имперскую культуру, — спокойно и чётко тихо сказал Явик.

— Не буду отрицать и спорить, — согласился Шепард. — Погружаюсь. И нахожу в этом немало... Полезного, что ли. И — важного. Имперцы — те, с чьей поддержкой мы можем победить Жнецов.

— Возможно, — не стал возражать Явик, посмотрев на собеседника. — Я пришёл поговорить о вещи, которая... вроде бы и должна была помочь разумным органикам ряда рас победить 'креветок', но... раз за разом оказывалась бесполезной.

— Горн? — спросил Шепард, кинув быстрый вопрошающе-изучающий взгляд на сидевшего напротив напарника.

— Он самый, — подтвердил Явик. — Рад, что ты быстро уловил суть.

— Ингвар подсказал. Они просеивают Экстранет очень, как говорят часто в таких случаях имперцы, мелким тралом, сделали программу, которая обращает особое внимание на такие вот редкие 'моменты'. Пока РЭБовцы обозвали подобные данные так. За неимением лучшего, — чуть по-книжному выразился старпом.

— Значит, мы можем поговорить открыто, — сказал Явик. — Тем более что, как я знаю, уже многие нормандовцы получили обзорную информацию об этой установке.

— Получили. Особенно — инженеры и артиллеристы. Джеф тоже получил — эту громадину ещё и выводить на позицию надо.

— Надо, — кивнул Явик. — Ты же знаешь, уверен, что эта громадина — пока назову её так — в разных модификациях в разных Циклах имела и свои двигатели и передвигалась за счёт тяги буксирных космических кораблей. Словом, как кому когда было удобнее.

— Согласен, деталь — важная, но результат... — задумчиво и чуть недовольно протянул Шепард. — Не всегда, далеко не всегда положительный. Хотя... Сам факт того, что эта установка раз за разом в каждом Цикле совершенствовалась существовавшими в его пределах расами разумных органиков... Заставляет задуматься.

— Да. В том числе и о том, не является ли она скрытым ходом 'раз — и в дамки'. Найди верный путь и правильно проведи эту установку по этому пути — и ты получишь желаемое, — добавил Явик. — Давай всё же пройдёмся совместными усилиями по 'общим точкам'.

— Давай, — кивнул Шепард. — Нам известно, что эта установка, которую разумные органики нашего Цикла склонны называть Горном — чрезвычайно сложное и массивное устройство, обладающее то ли способностью, то ли возможностью уничтожить даже Жнецов, — сказал старпом.

— Вот-вот. Мы нашли чертежи Горна и сразу, поскольку у нас, собственно, и не было иного выбора, постарались понять, как эта установка может уничтожить Жнецов, — сказал Явик. — Желательно — всех и побыстрее. Мы попытались построить Горн, воспринимая эту установку как воплощение последней надежды на победу над Жнецами, но... не смогли найти Катализатор. Оказалось, что это — жизненно важный компонент этой машины, — продолжил он. — Сам я знал мало, но... Таэла покопалась в информационных банках 'Клинка...' и прислала несколько десятков файлов с дополнительной информацией. Я с ними ознакомился, потому хотел бы, чтобы и ты уточнил многие моменты для себя, Джон. Дело в том... что...

— Мы не можем позволить себе потратить гору часто невосполнимых ресурсов на строительство установки, которую даже включить по-нормальному не сможем из-за отсутствия важной детали, кардинально влияющей не только на возможности, но и на работу машины? — с минимальными паузами, 'залпом' проговорил Шепард.

— Именно. Надо будет сделать всё, чтобы то, что теперь знаешь и понимаешь ты, Джон, понимали и знали в сопоставимой степени полноты и чёткости очень многие другие разумные органики — как командиры, так и исполнители, — подтвердил Явик. — Как всегда... — он помедлил. — Мы, едва уцелевшие, не хотим, чтобы вы, наши потомки, повторяли наши ошибки и снова топтались на месте. Надо продвигаться вперёд.

— Потому что Жнецы грубо останавливают развитие сильнейших и среднеразвитых рас разумных органиков на взлёте, — не меняя тона голоса, по-прежнему почти без пауз произнёс Шепард.

Явик только кивнул, соглашаясь с мнением, высказанным напарником:

— Больнее всего, Джон, то, что эта установка, а точнее — её чертежи — кочует из Цикла в Цикл и дразнит, дразнит, дразнит. Многие расы в самых разных Циклах, как я теперь остро и полно понимаю, покупались или велись на эту дразнилку, своеобразное, как выражаются имперцы-земляне, 'слабо'.

— Угум. Начинаем расходовать ресурсы, строить, а паука, который запускает всё это материальное великолепие в работу должным образом найти — не можем, — сказал Шепард несколько более спокойно и размеренно.

— Горн — не изначальная разработка протеан, Джон. Мы получили его от иннусанонцев, когда нашли их информационные архивы, — сказал Явик. — Тогда... мы поняли, пусть и очень ограниченно, что эта установка — результат работы многих других рас, совершенствовавших устройство на протяжении десятков тысяч лет. Много Циклов подряд, — добавил протеанин, замолчав.

— Считаешь, что мы тоже найдём чертежи Горна? — спросил Шепард.

— Да. Уверен в этом, — согласно кивнул напарник. — Мы оставили их во многих подземных хранилищах информации.

— Стоп. — Шепард выпрямился. — Ты предполагаешь...

— Да. Я не знаю многих деталей, но предполагаю, что они могли быть оставлены нашими соплеменниками и на Тессии и на Марсе и в других местах, где были установлены Сверхмаяки, — подтвердил Явик. — Проблема в том, что, во-первых, эти чертежи не лежат плотной грудой файлов в одном месте на конкретных информационных носителях, как бы эти носители ни выглядели и где бы ни были размещены. Потому найти полную совокупность чертежей — нетривиальная задача для поколений исследователей. Мы тоже далеко не сразу поняли, что перед нами — комплект документации для строительства именно Горна. Даже по отдельности многие части документации обещали и даже гарантировали нам, тогдашним, прорывы и победы в ряде важных областей, пусть и не всегда прямо связанных с армией и обороной.

— Ориентировать тессийцев и марсиан на поиск этой совокупности... — размышляя, сказал негромко Шепард.

— Можно, но очень осторожно, — подтвердил Явик, доставая из скафандровой укладки кристалл памяти и кладя его на столешницу перед собеседником. — Ты знаешь о моих способностях — я сформировал некую совокупность 'опорных точек', по которым профильные спецы смогут хотя бы развернуть поиск соответствующих данных. Не следует им вот так сразу давать понять, с чем они имеют дело в целом.

— Принцип строительства 'Наутилуса', — отметил Шепард. — Части изготавливаются на разных предприятиях в разных странах и их изготовители не знают, для чего в точности они предназначены. Собирается корабль на необитаемом острове, после спуска на воду — верфь уничтожается взрывом.

— Примерно так у нас тоже было, — подтвердил Явик. — В разных концах галактики изготавливали, потом на одной из отдалённых планет построили, точнее — собрали и затем потратили достаточно много времени и сил, чтобы запустить. До последнего момента верили, что удастся включить без этой 'детали'.

— Противодействие было? — поинтересовался Шепард.

— Было, — сказал Явик. — Многоуровневое, где-то постоянное, где-то — эпизодическое. Не только на словах, но и на деле. Мы пытались найти эту 'деталь', тратили время и ресурсы на поиски. И это всё — во время противостояния.

— Под угрозой индоктринации, — уточнил старпом.

— Это было едва ли не самой большой из множества проблем, с которыми нам тогда пришлось столкнуться, Джон. — Явик посмотрел на собеседника. — Мне и Таэле в разное время и при разных обстоятельствах пришлось поучаствовать в работах по созданию частей, сборке и транспортировке этого гиганта в нужную точку. То есть — ту, которую мы тогда считали нужной. Десятки кораблей были разрушены, прежде чем мы довели эту установку до места. А там... Там нас ждала декада боёв с эскадрами 'Жнецов'. И — новые десятки кораблей тогда превращались в развалины. Ресурсы — таяли, — протеанин несколько секунд молчал. — Даже странно, Джон. Вот сейчас вспоминаю снова всё это, вспоминал это и раньше, когда был в своей каюте, когда общался с Таэлой и другими выжившими протеанами. И теперь понимаю, насколько же мы были слепы. Все вместе — и каждый по-своему. Слепы, Джон, — повторил собеседник. — Против нас выступали Жнецы — это понятно, но когда они с такой лёгкостью вербуют себе сторонников среди разумных органиков...

— Не буду скрывать, Яв, — подтвердил Шепард. — Я тоже много думал, когда читал материалы, предоставленные РЭБовцами. — Шепард потеребил в пальцах правой руки кристалл, взятый со столешницы. — И сейчас могу сказать только одно: нам тоже будут мешать построить эту установку. Скажу больше, центром этих 'мешающих' будет хорошо известная тебе структура. Земная, отмечу.

— 'Цербер', — негромко сказал воин древней расы.

— Именно, — кивнул старпом.

— Нет, Джон. — Явик поднял голову, повернулся к собеседнику. — Ваша задача — убедить всех, кто сможет найти эти чертежи и объединить их в более-менее полный пакет — даже не начинать продвижения к началу строительства этого гиганта.

— Сложно это будет. И... Главное, быстро провернуть это не удастся, — отметил Шепард.

— Соглашусь. Меня ведь Цитадель не просто так напрягает, Джон. — Явик встал, подошёл к одному из каютных настенных экранов, включил его, прикоснулся когтями к клавиатуре своего расового инструментрона.

На экране проступила самая общая карта исследованной протеанами части галактики, на ней проявилась и 'наложилась' карта части галактики, исследованная современными Шепарду расами разумных органиков. Многие детали — совпали, но были и отличия.

Протеанин прикоснулся когтем к поверхности настенного экрана, указывая на Цитадель:

— Ничего не напоминает, Джон? — спросил Явик.

— Если вот так, сразу, навскидку, то первая ассоциация — паук в центре паутины. Но... Если речь идёт об активации Горна... — ответил старпом.

— Дело в том, Джон, — Явик повернулся к стоящему рядом напарнику, — что нам удалось выяснить одну деталь: 'Горн' использует технологии, на основе которых работают масс-ретрансляторы.

— И... — в голосе старпома просквозила острая заинтересованность в том, чтобы узнать больше.

— Горн в итоге у нас сработал даже без этой важной детали, в проектной документации обозначенной как 'Катализатор'. Но — сработал так, как мы не ожидали. — Явик прикоснулся когтями к клавиатуре своего наручного расового инструментрона. На настенном экране вспыхнула яркая точка. — Это — место, куда нам ценой огромных потерь, как принято теперь выражаться, 'в живой силе и технике', удалось вывести этого гиганта.

— Довольно интересное местоположение. — Шепард вгляделся в экран.

— Согласен. Интересное. Я не был в центре событий, но и с периферии, можно сказать, что много видел, — кивнул Явик. — Отсюда, как считалось, Горн повлияет на многое. И, поскольку мы уже успели доказательно установить, что Горн работал на технологиях, условно говоря, аналогичных тем, на которых основаны 'катапульты', мы и рассчитывали затормозить продвижение Жнецов, пойдя на крайнюю меру — выжигание основных частей этих катапульт. Расчёты, повторенные десятки раз самыми разными спецами подтвердили — такое возможно.

— Спорное решение, — отметил Шепард, вглядываясь в настенный экран. — Цитадель захвачена...

— Честно сказать, мы пошли на авантюру такого уровня, потому что отступать нам было уже некуда. В смысле работы с Горном. Мы его собрали, отладили, оттранспортировали на место, поняли, что он может хоть как-то сработать и без Катализатора. О случившемся тогда, в финале, я слышал мало — у меня была необходимость уйти из района проведения операции в другие сектора исследованной части галактики. Таэла оставалась там дольше. Она прислала мне файл, который... Не скажу, что всё, но очень многое пояснил. — Явик сменил картинку, Шепард увидел гигантскую конструкцию, похожую на детскую погремушку или на булаву — знак верховной власти. Сразу нельзя было однозначно определить это сооружение каким-либо одним термином, но... Огромное 'нечто' в окружении множества протеанских кораблей...

— Момент постановки Горна на точку активации, Джон, — пояснил Явик, поглядывая на настенный экран. — Есть и видеозапись 'подвода', но это сейчас — не важно. До самой последней секунды шли горячие споры о том, как следует активировать это устройство, чтобы оно нанесло максимальный ущерб Жнецам.

— Но ведь... 'креветки' могут обходиться без ретрансляторов, насколько я понял, — отметил Шепард.

— Могут. Если бы удалось выжечь рабочие части всех ретрансляторов, то... Передвижение флотов и эскадр 'креветок' было бы резко замедлено, а это в тех условиях — почти гарантия победы над Жнецами. Быстрая война превращается в позиционную, а это уже — большой прогресс, — пояснил протеанин. — Жнецы на нас давили со страшной силой. И мы готовы были на всё, чтобы ослабить это давление. Взрывы солнц звёздных систем уже не могли гарантировать существенного замедления продвижения врага. Мы собрали лучших учёных и инженеров многих рас. Как для изготовления деталей Горна, так и для его сборки и транспортировки, — продолжил Явик. — Параллельно вели разработки по другим возможностям применения этой конструкции. Несколько раз, отмечу, были зафиксированы попытки стирания данных из архивов, что могло повредить должному использованию Горна, но... Несмотря на значительные усилия, нам удалось понять только лишь самые базовые принципы действия Горна. Именно это понимание подвигло командование Проекта на то, чтобы направить Горн, его силу против ретрансляторов. — Явик помедлил, отшагнул от экрана, повернулся к двери каюты. — Не знаю... Многие считали Горн супероружием, многие — воплощением отчаяния, которое, не буду отрицать, овладело тогда многими из нас. Я понимаю. Мы тогда не знали, чем в действительности обернётся активация Горна, лишённого Катализатора. — Он помедлил несколько секунд, пытаясь справиться с волнением и собраться с мыслями. — Одно дело — десятки вирт-тестов, а другое — реальное применение. Никто, как часто бывает в таких ситуациях, не давал стопроцентной гарантии, но и пятидесятипроцентной никто, как я сейчас благодаря ознакомлению с материалами о происшедшем, полученным от Таэлы, понимаю, не давал тогда. Ловили раз за разом террористов, воров, саботажников. Много их было, — чуть отвлёкся от темы протеанин. — Очень рассчитывали создать на основе Горна оружие с неограниченной дальностью поражения. Сейчас, через столько лет, я с особой чёткостью понимаю, не являясь узким специалистом в профильных для Проекта областях, что главной проблемой стало не завершение строительства, а настройка Горна. Не буду отрицать, ситуация, тогда имевшая место, очень была сходна со Жнецом у Мнемозины. — Явик взглянул на Шепарда. — Да, тем самым, который вроде бы и не мёртв, но в то же время и не жив по большинству признаков. Время для разговора об этой 'креветке', думаю, придёт достаточно скоро, а тогда... Тогда, как я помню, многие причастные к Проекту, выступали за то, чтобы с помощью Горна хотя бы попытаться подстрелить одного единственного Жнеца с расстояния в половину галактики.

— А сопутствующий ущерб? — поинтересовался Шепард.

— Вирттесты показывали, что он будет действительно колоссальным, Джон, — не стал отрицать протеанин. — И мы, распараллелившись, сделали многое, чтобы минимизировать этот ущерб. Насколько смогли и сумели, конечно. Но того, что случилось дальше... Нет, такого, как я теперь понимаю... не могли даже в страшных снах предположить большинство хоть что-то понимающих в сути Проекта специалистов, — он помедлил. — Мне, например, была известна одна популярная тогда теория, состоящая в том, что принималась за доказанный факт способность ретрансляторов перемещать вещество и энергию почти вне зависимости от расстояния. На этом, можно сказать, выросла убеждённость в том, что Горн был именно оружием с неограниченной — в масштабах Галактики, конечно — дальностью поражения. И для того, чтобы хотя бы сделать первый шаг к реальному использованию Горна, было принято спорное решение применить эту 'погремушку' против основных частей ретрансляторов.

— Если немного покопаться в деталях... — протянул Шепард.

— То можно понять, что опять-таки само строительство Горна, а не только его буксировка на место — крайне затратный проект. Нам пришлось, Джон, я раньше себе не мог себе даже вообразить такую крайность, изрядно потеснить финансистов Империи — их всегда важные 'желания' во время реализации Проекта отошли на второй план, уступив шансу создать хоть что нибудь, что сможет остановить Жнецов. О том, чтобы их тогда разгромить. Не скрою, думали. Очень немногие, которых современная молодёжь, знаю, соотносит с 'крайне отвязными'.

— А если распараллеливание, — продолжил Шепард.

— А как иначе? — подхватил Явик. — Без распараллеливания нам было бы вообще невозможно довести Проект хотя бы до такого финала. Мы уже знали, насколько смогли, конечно, что первоначальный разработчик Горна останется неизвестным, поскольку этот проект развивался на протяжении десятков тысяч лет и многие, очень многие расы вносили в него свои изменения, дополнения, улучшения. На тех исследователей, которые и спать, и есть забывали, изучая чертежи 'погремушки'. И при этом заявляли, что никакой из предшествующих нам рас разумных органиков так и не удалось довести применение Горна до факта нанесения с его помощью Жнецам колоссального, можно сказать, выражаясь спортивным языком, нокаутирующего удара. На них смотрели как на блаженных. Я и тогда и сейчас понимал — всем очень хотелось пусть небольшого, но — успеха.

— Ты ведь... — Шепард коснулся вопросительным взглядом глаз собеседника. — Для краткости, что ли...

— Может и для краткости, — не стал отрицать воин древней расы. — Мы не смогли привести Горн должным образом в действие ещё и потому, что были разделены на протяжении всего времени работы над проектом. Далеко не все, как выяснилось, хотели с помощью этой 'погремушки' уничтожить Жнецов. Было немало и таких, кто желал подчинить себе 'креветок'. Таэла прислала мне текстовые документы... Они — на том же носителе, Джон, но они, если кратко, свидетельствуют о том, что желавшие подчинения Жнецов были одурманены. И именно им, как я понимаю, изучив теперь доступные мне материалы и сопоставив детали, и удалось распространить считавшиеся секретными чертежи Горна по самым разным информационным хранилищам. Не удивлюсь, что после распределения копий по сверхмаякам, а возможно — и не только сверхмаякам, исполнители были ликвидированы, а списки — с указанием мест размещения копий — уничтожены. Не исключаю, что что-то из этих списков — хотя бы частично — могло и уцелеть, но...

— Слушая тебя, Яв, я...

— Механически соотносишь непрофессионализм нынешнего руководства — хоть гражданского, хоть военного, с проблемой Горна, — в голосе Явика прорезалось сдерживаемое стрекотание, показывавшее нараставшую степень его недовольства. — Что-ж, вероятнее всего, свести быстро и полно ситуацию к безопасному варианту развития событий — не удастся. — Явик подошёл к настенному экрану, коснулся когтем клавиатуры своего наручного инструментрона. — Потому... Надо как-то объяснить то, что без Катализатора... сложно будет заставить Горн сработать так, как надо.

— Согласен, сложно, — подтвердил Шепард. — И...

— Вот запись происшедшего тогда... когда Горн мы запустили без... Катализатора, — глухо произнёс Явик, утапливая сенсорную клавишу на своём инструментроне. — Посмотри.

Несколько минут Шепард смотрел сюжет. Горн... сработал. Ударил по ближайшему ретранслятору своим толстым и мощным лучом. Впрочем, наверное, если бы луч был тонкий, он, вероятнее всего, тоже был бы мощным. Всё же технологии, применённые в Горне, со всеми дополнениями, были на несколько порядков выше, чем самые пионерные, известные во времена Протеанской Империи. Благодаря протеанским системам слежения за обстановкой теперь на большой карте исследованной части галактики старпом видел, как луч тянется от ретранслятора к ретранслятору, как замирают, останавливаясь, кольца гигантских 'катапульт' и как меркнет, сохраняя только едва заметное мерцание, рабочая зона каждой из катапульт, которой коснулся луч. Секунда уходила за секундой и сетка из лучей, идущих от ретранслятора к ретранслятору, множилась...

— Тогда... мы оказались перед перспективой борьбы в окружении, — негромко сказал Явик, поняв, о чём думает напарник. — И эта перспектива... была в какой-то мере, реализована практически. Нам стало ещё сложнее — далеко не всегда конвои кораблей, способных обходиться без прохождения через ретрансляторы, успевали дойти до мест назначения вовремя. Жнецы же, не связанные необходимостью использовать только катапульты, атаковали. Сила их ударов... снизилась, надо это признать, но — не намного. А мы... мы слабели. — Явик склонил голову, опустил взгляд на пол каюты. Шепард понял — эту запись его напарник уже видел и, вероятнее всего, не один раз. — Мы... слабели, — повторил собеседник. — И, в конце концов... исчезли.

— Если теперь мы найдём части этого комплекта документации... — задумчиво, произнёс Шепард, когда настенный экран померк, — Нам будет нелегко не повторить ваш опыт.

— Согласен, — прострекотал Явик. — Поэтому я и хотел показать это тебе, не пользуясь мыслеобразами. Для начала... такого показа... достаточно. А там, позднее, когда мы сможем закрепиться на Цитадели, поиск и блокировка этих комплектов документации... должна стать одной из ключевых задач той группы, которая останется на Станции в новосозданной нашей Штаб-Квартире.

— Не рано ли думать о Штаб-Квартире, Яв? — спросил Шепард, чуть обернувшись к собеседнику.

— Разве дело в названии, Джон? — негромко возразил воин древней расы. — Дело в том, что мы должны теперь над многим работать параллельно, в изматывающем темпе. Да, не спорю и не буду отрицать, что будет нелегко справиться с оппозицией — не все захотят непременно уничтожать Жнецов, многие, как и мои современники, пожелают подчинить своим желаниям столь мощные полумашины...

— Только вряд ли у них получится их подчинить, — добавил старпом.

— Именно, — подтвердил Явик. — Если нам не удастся остановить строительство Горна в самом начале... Современные нам с тобой, Джон, разумные органики будут вынуждены повторить едва ли не весь путь, ведущий к катастрофе. Мышление, психология — остались во многом прежними. Потому что... Потому что остался прежним Полигон — наша галактика, которую мы так и не сумели, даже опираясь на имперский уровень развития, полностью изучить за полсотни тысяч лет. Этих лет оказалось так мало и в то же время... так много. — Явик замолчал, выведя на настенный экран со своего расового инструментрона прежние карты исследованных частей Галактики — протеанскую и современную. — Финансовые затраты тоже будут проигнорированы, но их забвение... не поможет преодолеть многие препятствия, — протеанин разделил настенный экран чёрной полосой надвое — в правой части вывел изображение Цитадели. — Мы должны решить и другую проблему, Джон. И имя этой проблемы — Цитадель, — он помолчал несколько секунд, вглядываясь в контуры главной станции Галактики. — Почему-то мне всё сильнее кажется, что эта Станция — действительно не что иное, как, в том числе, важная деталь Горна. А мы... Мы проигнорировали её. В таком качестве, — уточнил он. — Мы рассматривали Цитадель чрезмерно... утилитарно что-ли. Считали, что, прежде всего — это жилая станция, столичная станция, правительственная станция, центральная станция. Как угодно. И... вероятнее всего боялись признаться самим себе, что и Станция, и ретрансляторы, а теперь ещё и Горн — это звенья единой цепи. Части единой головоломки — можно ведь и так определить. Если за столько лет Цитадель ни разу не была разрушена до основания. А снова и снова отстраивалась, даже если после всех боестолкновений разумных органиков и Жнецов от неё оставался только голый каркас, то... Мы действительно никогда, как разумные органики, не успевали достичь пика в своём развитии.

— А если признать, что Цитадель — контрольный узел сети ретрансляторов? — спросил Шепард.

— Думаешь, мы так не предполагали? — обернулся к собеседнику Явик. — Предполагали. Только вот, как я теперь понимаю, формат этих предположений, да и их содержимое были, мягко говоря... малополезными. Мы не знали истинной функции Цитадели — где уж нам понять истинную функцию Горна.

— А иннусанон? — спросил Шепард.

— Они — тоже не знали. Если бы знали и понимали должным образом — наверное, смогли бы что-то существенно изменить, но... — Явик прошёл к креслу, сел. — Мы тоже понимали, что Горн нуждается в усилении, но тогда... Тогда у нас, можно сказать, уже не было Цитадели. Она до самого последнего момента была захвачена Жнецами и находилась всю войну под их полным контролем. — Явик снова наклонил лобастую голову, уперев взгляд в пол. — Да, я был на Цитадели и до и после её захвата Жнецами. Несколько раз. Теперь это скрывать... бесполезно. Но... Вероятнее всего, мы снова оказались в ситуации, когда нам не хватило энергии. Любой, какую только можно себе вообразить. И, вероятнее всего, Горн в соединении с Цитаделью, — протеанин встал с кресла, подошёл к настенному экрану, вывел на него две картинки — проекцию Цитадели и проекцию Горна. — Смотри, ведь они — вполне нормативно совмещаются. Цитадель... при механическом сочленении с Горном... может, как минимум, усилить его энергетический потенциал.

— Который можно будет употребить на что-то более ценное, чем выжигание рабочих зон многих ретрансляторов, — негромко добавил Шепард. — Но... Тогда может получиться, что Катализатор — совершенно не обязательно является частью Горна. При соединении Горна и Цитадели Катализатор может влиять на работу Горна, оставаясь...

— Вне его, — закончил воин древней расы. — Только вот закавыка в том, что мы не настолько даже сейчас богаты, чтобы затевать строительство Горна и рассчитывать завершить его максимум за месяц, употребив как минимум ещё полмесяца на юстировку и доводку, а также — настройку. Я уж не говорю, Джон, что энное количество суток, которые для нас тоже, скажу прямо, совсем не лишние в предвоенный период, придётся потратить на транспортировку Горна под усиленной охраной от места строительства к Цитадели. В итоге... мы снова рискуем не успеть. Если мы рыпнемся слишком резко или слишком рано, то Цитадель — может раскрыться и стать ретранслятором.

— Чтобы этого не произошло, Явик, придётся исхитриться изучить Цитадель досконально.

— Угум, — недоверчиво рокотнул протеанин. — Так тебе и позволит Катализатор изучать место своего размещения вольготно и безнаказанно.

— Ты о том... — Шепард взглянул на напарника коротко и быстро.

— Да, да, я о том, что Станция тоже управляется чем-то вроде ИИ. Не буду вдаваться в детали, возможно, что это только моё и в некоторой степени — Таэлино предчувствие, но сам посмотри. — Явик убрал проекции Горна и Цитадели с настенного экрана, заменив их изображения картами исследованных частей галактики. — Паук, сидящий в центре паутины должен быть не только узкоспециализированным охотником, ориентированным на бесконечное выполнение цикла 'цап-царап', но и управленцем. А мы, если честно, и в эпоху Империи рассматривали Цитадель только как жилище. И, да, запрещали даже энтузиастам-учёным, которых вы, люди, всё чаще вполне обоснованно и чуть иронично называете 'умниками-разумниками', копаться в Станции глубже определённого предела. — Явик помолчал, снова вывел на экран проекции Цитадели. — Да, конструкция — гигантская с точки зрения малоразмерного разумного органика, но... Мы по-прежнему о ней слишком мало знаем.

— И сейчас держим на ней самые важные учреждения и организации, — продолжил Шепард.

— Которым не создали дублёров в других населённых мирах, — закончил Явик. — Опять повтор?

— Если считать, что те, кто создал Жнецов, намеревался закрепить невозможность преодоления разумными органиками некоего Предела, то — вполне возможно, обоснованный повтор, — сказал Шепард. — Вопрос в другом — как нам не допустить такого повтора в деталях.

— Я в последние несколько часов не только вспоминал Иден времён Империи, Джон. Нас, чистокровных протеан, учили распараллеливаться с малолетства. Иначе — нас, всю нашу расу... могли бы сместить с вершины управленческой пирамиды очень легко и быстро. Я вспоминал... Цитадель, свои визиты на неё. Да, мне часто теперь кажется, что и для меня Цитадель осталась сказкой, невозможным, нереальным сном, но... Сейчас, через пятьдесят тысяч лет, мы должны отнестись к этой станции по-иному. Более внимательно. Я, скажу честно, давно интересовался Цитаделью. Такой, какой она стала в ваше, Джон, время — прежде всего. Цитадель времён Империи я тоже часто вспоминаю, но... это дело прошлое. И сейчас... — он взглянул на проекции Цитадели, — я уверен... сам не знаю почему, по какой причине, но уверен — эта станция, несмотря на внешнюю громоздкость и монументальность, может при некоторых условиях довольно быстро перемещаться. Если её создавали Жнецы или те, кто создал Жнецов — хотя бы проектировали — уточнил он, — то... Это вполне логичное предположение. Если эта станция может летать, то, учитывая возможность присоединения к ней Горна... она может стать не только ретранслятором — передатчиком и приёмником, но и боевым оружием.

— Может, — согласился Шепард, глядя на проекции Станции. — Ещё как может. Только... доказать это будет...

— Непросто, — продолжил Явик. — Не буду отрицать, я изрядно напрягаю Ингвара и его коллег. Они мониторят ситуацию и на Идене, и на пути следования фрегата, и на Цитадели. Понимают, что мы не можем прибыть к Станции как простые перевозчики-доставщики. Наша функция и задача — резко расширились и усложнились. Нам придётся уплотняться. Нормандовцы — готовятся. — Явик понимал, что Шепард о многом осведомлён в достаточной степени, но считал необходимым обратить внимание напарника на эти детали. — И мы по-прежнему справедливо убеждены в том, что ни одного из нормандовцев нам нельзя будет оставить на Цитадели. Никого, — подчеркнул воин древней расы. — Потому — весь штат Штаб-Квартиры — неплохое название, вполне работоспособное, на мой взгляд — придётся набирать на Станции или привлекать из других населённых миров. Пока это ещё возможно, — уточнил протеанин. — И готовить и дрессировать, — он помедлил. — Вряд ли у нас будет на всё про всё отпущено больше десятка суток. Скорее всего — около недели. Декада — это максимум, что я могу ещё более-менее обоснованно вообразить себе, помня о том, что у нас впереди — как минимум 'Омега', а как максимум — та планета, на которой сейчас работает дочь Бенезии. Позднее — Тессия, — продолжал напарник. — Тем, кто останется работать в новосозданной Штаб-Квартире, придётся очень нелегко. Да, мы, нормандовцы, во время первой стоянки у Станции проведём некоторую подготовительную работу, но... — он помолчал несколько секунд, переводя взгляд с настенного экрана на свой расовый инструментрон и обратно. — Не думаю, что нам удастся сделать всё за время одной стоянки у Цитадели.

— Даже во время стоянки придётся мониторить Станцию, — отметил Шепард.

— Скажу больше, Джон — её придётся постоянно сканировать. Да, это потребует включения в работу многих спецконтуров фрегата, но... сейчас это — необходимо. Пора не только возить гору аппаратуры, но и привыкать её использовать в активном боевом режиме. В пассивном — тоже, но реже и только по необходимости. Не уверен, что мы сразу, пусть и за несколько посещений, найдём ответы на большинство вопросов...

— Но если мы не найдём эти ответы или хотя бы не попытаемся деятельно их поискать, то нам будет сложно победить Жнецов, — сказал Шепард.

— Вопрос в том, Джон, для чего в действительности предназначен Горн, — сказал напарник. — Как говорят имперцы-земляне, микроскопом тоже можно гвозди заколачивать, но вряд ли это — должное использование такого точного и хрупкого прибора. Потому я всё чаще возвращаюсь мыслью к тому, с чего началось формирование системы Ретрансляторов. — Явик коснулся когтем сенсора на клавиатуре своего наручного расового инструментрона. На настенном экране снова заискрилась карта галактики — наложенные друг на друга протеанская и современная версии. — Есть два варианта, которые, впрочем, не особо влияют на матчасть, — воин древней расы снова коснулся когтем сенсора клавиатуры своего расового инструментрона и на картах замигали точечки наиболее известных активных и неактивных ретрансляторов, между которыми протянулись линии 'тоннелей'. — Первый — создателями системы катапульт, включая Цитадель, являются создатели Жнецов и второй — ими являются сами Жнецы, которым их создатели поручили решить какую-то, пока — трудноформулируемую, на мой взгляд, задачу, связанную с обстановкой в галактике в целом.

— Ну почему же трудноформулируемую, — мягко возразил Шепард. — Считаем и отмечаем следующие пункты: первый — Жнецы — полумашины. Они — не чистые органики и не чистые синтеты. Второй — ретрансляторы, включая Цитадель, построены так, что с точки зрения большинства разумных органиков — поистине неразрушимы. Третий — кем являются создатели Жнецов — органиками, синтетами или полуорганиками-полусинтетами? Скорее всего, они — органики. По той простой причине, что Жнецы, как мы теперь знаем, по большинству признаков — полумашины. Классическая триада, — уточнил собеседник. — Если признать, что Жнецы правили Галактикой и всем её разумным и неразумным органическим или неорганическим содержимым миллиард лет. Или — даже несколько миллиардов лет — чего, в самом деле, не может быть в нашем бытии, спрашивается. То, к сожалению — так захотели природа с эволюцией — бесконечно насыщать свои тела неорганическими имплантатами. Пытаясь при этом до предела поднять продолжительность жизни каждого своего поколения — создатели Жнецов не могли. Рано или поздно им пришлось ослабеть, начать сходить со сцены. Долгая жизнь и долгое властвование порождают сильное привыкание. Если ситуация меняется кардинально и создатели Жнецов породили, воспитали или обнаружили сильную и влиятельную оппозицию себе любимым. То... Они должны были как-то отреагировать на эту угрозу прежде, чем уйти со сцены. Пусть даже и громко хлопнув дверью. Скорее всего, они породили Жнецов, приказав им решить противоречие между органиками и синтетами. Те, в свою очередь, будучи полусинетами-полуорганиками, оказались перед выбором: следовать задумке создателей или постараться решить задачу так сказать, нетрадиционными способами.

— И ударились в нетрадиционность, — поддакнул Явик. — Интересно, Джон, продолжайте. Здесь определённо есть ценные мысли.

— Продолжаю, — Шепард уселся в кресло перед рабочим столом, крутнулся, поворачиваясь к собеседнику. — Число вариантов — я имею в виду, прежде всего приемлемые, а не только доступные — всегда, в подавляющем большинстве случаев — ограничено. Жнецы не хотели умирать, не будучи ни чистыми синтетиками, ни чистыми органиками. Они так же не считали, что готовы или, вероятнее всего, не считали, что способны пойти на крайние меры. В ходе реализации которых будет обращено в синтето-органический вид всё разумное и неразумное животное население тогдашней Галактики. Они, скорее всего, посчитали, что смогут контролировать развитие жизненных процессов в Галактике неограниченно долгое время — сотни и тысячи лет.

— Контролировать путём осуществления Жатв? Обрывая развитие высокоуровневых рас разумных органиков на определённой ступени? — спросил воин древней расы. — Что-ж. Вполне работоспособное и годное предположение. Но каковы основы?

— Думается, что простые, — ответил старпом. — Та же триада: уничтожение, контроль, синтез нового. Рано или поздно любой органик создаёт себе неорганического разумного помощника. И перекладывает на него большинство рутинных операций. Полагая, что этим он освобождает время своей жизни для, так сказать, более творческих занятий. Но ясно, что для творчества ресурсов и возможностей всегда не хватает — надо заниматься санитарной очисткой и поддерживать стабильность существующего порядка вещей. А это — затратные заботы. Если создатели Жнецов — органики, а скорее всего так оно и есть, то рано или поздно они оказывались перед порогом, за которым маячило переселение сознания, разума, мозга в синтетическую оболочку. Да, это сложно, больно и затратно, но иного пути — нет. Бесконечно долго органика — в массовых масштабах — не живёт.

— И далее? — пророкотал Явик.

— А далее — бесконечное число Жатв в попытке предотвратить четвёртый вариант, — сказал Шепард.

— Какой? — поинтересовался напарник.

— Мирное взаимовыгодное сосуществование синтетов и органиков в масштабах галактики, — ответил Шепард. Помолчав несколько секунд, добавил. — Осознаю, что задача — сложная, но, как в таких случаях выражаются имперцы-земляне, только тогда будут "и волки сыты, и овцы целы".

— Ты уверен, что такой вариант — реален? — поинтересовался протеанин.

— Если появились ВИ, они тоже обязаны эволюционировать, Явик, — сказал старпом. — В те же ИИ. Которые, как ты знаешь, можно тупо ограничивать. А можно — воспитывать. В том числе и личным примером.

— Кварианцы пытались, — напомнил напарник.

— Плохо пытались, — ответил Шепард. — Их опыт будет учтён.

— Звучит канцелярски, — рокотнул протеанин.

— А у нас, органиков, вся жизнь — удивительно стандартна, Явик, — то ли возразил, то ли уточнил старпом. — 'Канцелярит' лишь придаёт ей большую упорядоченность. В некоторых моментах.

— Хорошо. А как же быть с системой 'Горн — Цитадель — ретрансляторы'? — поинтересовался собеседник.

— Горн в этом Цикле задействован, скорее всего, не будет, — ответил Шепард. — Цитадель мы изучим достаточно полно уже в предвоенный период.

— Считаешь, что надо будет заняться её механическими частями? — уточнил Явик.

— В обязательном порядке, — сказал спецназовец-землянин. — И — разобраться с тем, кто же именно или что же именно управляет жизнью этой гигантской станции. Кто и что поддерживает её в работоспособном состоянии. Не как исполнитель, — уточнил Шепард. — Этим занимаются, как знаем мы уже сейчас, некие Хранители, хотя и с ними тоже придётся разбираться предметно. А как управленец, — подчеркнул он. — Вот этого управленца мы и должны будем вычислить, найти и вступить с ним в контакт. Поскольку Горн не только не будет активирован, но даже и не будет построен, значит, дополнительной подпитки ни он, ни Цитадель друг от друга не получат. И это формирует более лёгкую для 'разбирательства' картинку, упрощающую контакт и взаимопонимание с этим управленцем.

— Планы, планы, планы, — пробурчал Явик, убирая из голоса стрекотание.

— Без планов жизнь похожа на беспорядок. Причём — глобальный, внешний и внутренний, — негромко ответил Шепард. — Значит, когда ваш Горн без Катализатора сработал, по всей Империи отключились ретрансляторы?

— Можно сказать и так, — подтвердил протеанин. — А можно сказать, что они — с точки зрения разумных органиков того Цикла — сломались. Ладно, согласен, что придётся не один раз, а несколько возвращаться на Цитадель и с каждым разом всё определённее делать её нашей главной базой. И, конечно же, изучать. Не просто изучать — а корректировать очень многое. Но значит ли это... Что однажды мы сможем отказаться от Цитадели и от ретрансляторов? — он вопросительно посмотрел на напарника.

— Обязательно, — кивнул старпом. — Только, боюсь, Явик, что в это время, как выражаются те же имперцы-земляне, 'жить не придётся ни мне, ни тебе'. Может, это время и его события увидят наши дети, может — внуки, а может — правнуки. Параллельно придётся запускать в работу страховочный вариант.

— 'Капсула времени'? — Явик недовольно взглянул на напарника. — Это же...

— Это всего лишь разумная предосторожность, Явик, — ответил Шепард. — Объективно мы многое не успели. Что-то, конечно, нам удастся наверстать, если будем работать, постоянно распараллеливаясь, без большинства выходных и уж точно без такого большого количества праздников. Но что-то мы можем не успеть. И тогда... Боюсь, что тогда нам придётся отступать с боями. Насколько я сумел понять, мы к таким отступлениям — не готовы. Во всяком случае — сейчас. Можем подготовиться, но уже ясно — эта подготовка не будет полной и эффективной.

— Главное — собрать побольше боеготовых сил, Джон, — протеанин погасил недовольство и обошёлся без добавления в тон своего голоса стрёкота. — Значит, Горн отодвигаем в сторону, — он погасил настенный экран, устроился в кресле, крутнулся по направлению к хозяину каюты. — И... обращаем пристальное внимание на ВИ и ИИ. В том числе и в направлении преодоления охватившей значительное количество разумных органиков чрезмерной лени.

— Это уже ближе к работоспособной истине, — одобрительно заметил Шепард. — Если мы преодолеем лень, сведём её к необходимому и достаточному минимуму, то нам и энергия Горна не потребуется. Я посмотрел показанный тобой сюжет внимательно, Явик. И полагаю, что в тот раз эта установка, даже лишённая Катализатора — подозреваю, что это — некий управляющий центр — сработала как гигантский и мощный источник энергии. Она, конечно, важна и для органиков и для синтетов. Между которыми должны быть установлены нормальные взаимовыгодные отношения, введённые в чёткие рамки.

— Угум, — пробурчал Явик. — Чёткие рамки. Сам ведь понимаешь, что для того, чтобы победить машину, человеку надо выложиться на сто процентов в кратчайшие сроки.

— Это сделать могут не все, согласен. — Шепард спокойно воспринял недовольство собеседника. — Но если мы не выложимся именно так, как ты сказал, то мы не будем в состоянии даже затянуть наше отступление, а не только победить. Если Жнецы — полумашины, то союз чистых органиков и чистых синтетов вполне способен победить их. Главное — начать строительство этого союза уже сейчас.

— Придётся ещё искать кварианцев по Станции, — негромко сказал Явик. — Как сказали бы имперцы, 'с собаками искать'. Они ведь объявлены официально изгоями. Если они и прибывают на Цитадель, то прячутся и шифруются чуть ли не по полной программе.

— Найдём, — сказал старпом. — Пообщаемся и заинтересуем. Многим важным. Надо ещё подумать насчёт гетов. Тут мне представляется, не всё так просто.

— Да, здесь надо ещё думать, — согласился Явик. — Через кварианцев понять гетов будет легче. Но готовы ли органики к полноценному сосуществованию с синтетиками? Как считаешь, Джон?

— Не готовы. И полностью — никогда не будут готовы, — сказал Шепард. — Разница всё же — очень существенная. Но главное — установить правила сосуществования и начать их применять на практике как можно раньше.

— По статистике ВИ далеко не на каждом нынешнем корабле применяются. Я имею в виду космические, — уточнил протеанин. — Если в целом по расам взять, то такая картина именно и получается, — отметил Явик. — Но ИИ... Их вообще не рискуют ставить и активировать. То ли боятся, то ли — не желают дополнительных трудностей, — продолжил он.

— Посмотри на проблему с другой стороны, Яв, — ответил Шепард. — С каждым годом — а я интересовался статистикой за три десятка последних лет — на космических кораблях сокращается число систем управления, имеющих полноценный ручной режим. Правят бал, образно выражаясь, полуавтоматы и автоматы. Это, согласен, хорошо в мирное время. А в военное отказ автоматики и глюк полуавтомата приводят — чаще всего — к весьма тяжёлым последствиям, увеличивая объёмы потерь.

— Тоже верно, — согласно кивнул собеседнику протеанин. — И...

— Придётся действовать в разных направлениях, по своеобразным векторам, — продолжил Шепард. — Давать больше возможностей для задействования ИИ и ВИ на космокораблях — с одной стороны. И, с другой — расширять количество систем, которые могут управляться полностью вручную.

— Угум. Сократим возможности для проявления органиками своей лени. И — дадим развиться ИИ? Сосуществование? — предположил Явик.

— Именно. Если взять очень и очень обзорно — то именно так, — подтвердил Шепард. — Если удастся заблокировать попытки строительства Горна, то сэкономленные ресурсы, какими бы они ни были, можно направить именно для реализации плана обеспечения сосуществования разумных органиков и разумных синтетов.

— Слушая тебя, Джон, я не могу не предположить... — Явик бросил на собеседника короткий понимающий взгляд.

— Ты прав. Надо больше заниматься психической и моральной подготовкой. Если уж не получится тупо задействовать энергию Горна, то уж энергию сути разумных органиков придётся задействовать по полной программе. А суть, как уверены многие знающие — это душа.

— Угум, — Явик кивнул. — 'Есть ли у этой платформы душа?'. Достаточно было тому умнику-разумнику сказать 'да' — и кварианцы до сих пор жили бы на своей планете бок о бок с синтетами. И — хорошо бы жили, скорее всего.

— Но так не произошло, — ответил спецназовец-землянин. — И нам со всем этим придётся разбираться едва ли не параллельно. Не удивлюсь, если в процессе этого разбирательства нам придётся по-иному посмотреть на очень многие вещи. До того момента казавшиеся привычными и, как минимум, незыблемыми. Боюсь только, что едва мы займёмся вплотную Цитаделью — Жнецы очень возбудятся. Как-то они всё же связаны с этой Станцией. Хитро связаны. Но в том, что они связаны с ней — я не просто уверен — я убеждён в этом.

— Назара-наблюдатель, конечно, сообщил о многих изменениях в Тёмный Космос, — подтвердил Явик. — На базу Жнецов, если сказать точнее. И 'креветки' готовят или уже приготовили нам массу неприятностей.

— В том числе они всяко будут продвигать идею с реализацией плана по отвлечению значительных ресурсов, принадлежащих нынешним расам разумных органиков, на строительство Горна, — сказал Шепард. — И, уверен, что возвращение протеан очень им не по нраву.

— По нраву или не по нраву — как-то всё равно, поскольку не отменяет противостояния в силу закона цикличности Жатв, — прострекотал Явик. — Мы действительно были очень агрессивной и амбициозной расой, потому и продержались достаточно долго. Спецгруппа десанта сумела после ухода Жнецов прорваться на покинутую 'креветками' Цитадель и на некоторое время перепрограммировать Хранителей. Возможно, что в этот раз над Хранителями тоже придётся поработать.

— Давай посмотрим ещё раз совмещение Горна и Цитадели, Явик, — сказал Шепард, вставая и подходя к одному из настенных экранов.

— Согласен, — протеанин активировал свой инструментрон, вывел на настенный экран изображения Горна и Цитадели, после чего встал и подошёл к напарнику. — Для чего нам это совмещение?

— Станция — ретранслятор. И одновременно — крупный населённый пункт, приспособленный для проживания достаточно большого количества разумных органиков, — сказал Шепард, лёгкими касаниями пальцами сенсоров своего инструментрона повторяя путь Горна к Станции. — Если Горн действительно присоединяется к нижней части Станции, то почему бы именно там не быть некоей командной структуре? Удобно ведь, далеко ходить не надо.

— Машины — не ленятся, — сказал Явик, глядя на экран. — Но ты прав, Джон. Эта нижняя часть станции, называемая ещё Кольцом — большая загадка. Я лично не помню случая, чтобы до вторжения через Цитадель орд Жнецов кто-то из разумных органиков сумел понять, что же такое это Кольцо. Говорили разное — доки, стыковочные узлы, основание для иглы Башни Цитадели, где располагались главные и верховные правительствующие структуры. Если к этой части, когда лепестки станции не разведены максимально, а наоборот, сведены достаточно плотно, присоединить Горн, как источник энергии. То... Почему бы и в самом деле не представить, что в этой, самой закрытой и недоступной для постоянных жителей станции и тем более — для её гостей части Цитадели не содержится что-нибудь вроде Катализатора. Или — хотя бы его немаловажная часть. Можно же представить, что телом Катализатора — в случае совмещения с Горном — является вся Цитадель, а не только её кольцо, к которому и крепятся лепестки?

— Можно, — подтвердил Шепард. — Но всё это придётся выяснять очень быстро и эффективно. А главное — договариваться с Катализатором.

— Договариваться? — удивился Явик. — На моей памяти вы, Джон, первый, кто высказал вслух такую мысль. Я, благодаря Таэле, достаточно подробно ознакомился с материалами по строительству Горна и предполагаемым вариантам его использования, но такого предложения там не встречал, — он задумался на несколько минут, потом добавил. — А что? Может сработать. Если не тупо тащить сделанную кое-как батарейку к Цитадели. А зайти, образно говоря, 'с другой стороны'. То... Учитывая, что мы не идём к решению проблемы малоэффективным в данном конкретном случае методом научного тыка. Можно попытаться договориться с Катализатором, кем бы он ни был — ИИ Цитадели или отдельной искусственной сущностью. Обладающей тоже развитым почти неограниченным или совсем не ограниченным интеллектом. Своеобразный четвёртый путь, Джон?

— Да, — кивнул Шепард. — Я могу предположить более-менее обоснованно, что ИИ предложит три варианта. А мы можем предложить четвёртый вариант. Который, думаю, может быть принят ИИ за основу — он новый, непривычный и нешаблонный. Думаю, ИИ, уставший от оскомины определённости выборов, найдёт над чем поразмыслить. Либо примет, либо — нет. Либо — предложит откорректировать вариант. В любом случае попробовать договориться, приложив усилия по максимуму, стоит.

— Тогда угроза возникновения вражды между органиками и синтетами будет устранена... очень надолго, — сказал, раздумывая над услышанным от напарника, Явик. — В космических, конечно, масштабах. Вряд ли она завершится навсегда. Но можно представить, что она, а точнее угроза её воплощения в реальность, больше не станет основанием для развёртывания новой Жатвы.

— Если же Цитадель только часть всей системы, — Шепард взглянул на настенный экран, где замерцали проекции Станции. Коснулся пальцами сенсоров клавиатуры своего наручного инструментрона, заставив изображение проекций сжаться до небольшой 'почтовой марки' и 'проявиться' наложенным друг на друга изображениям протеанской и современной карт исследованных частей галактики. — То... Эта паутина ретрансляторов и путей между ними. Она словно указывает нам: мы ещё в начале пути к должному уровню освоения своего звёздного общего дома. Устранив угрозу вторжений Жнецов, можно будет вскрывать новые и новые ретрансляторы, используя их мощь уже исключительно в собственных интересах.

— А не в интересах 'креветок'. Для которых паутина ретрансляторов и путей — удобное средство держать развитие разумных органиков в надёжной узде, — сказал Явик. — Хорошо сказано, Джон. Над этим надо поразмыслить.

— Будем думать, Яв. — Шепард повернулся к Явику, уже стоящему у двери каюты.

— Будем, — эхом отозвался тот, открывая створку, переступая порог и сразу закрывая створку за собой.

Шепард посмотрел на мерцавшую на настенном экране карту Галактики. Коснулся пальцем сенсора, выключая экран и сел в кресло.

Начинался новый день, скоро надо было провести утренний старпомовский обход. А пока есть несколько десятков минут, чтобы подремать. Утренний сон — важен и полезен. Тем более — после хорошего умного и содержательного разговора. Капитан закрыл глаза. Сон пришёл быстро.

Явик. Лекция для нормандовцев о борьбе с Жнецами

Утро, день, вечер. Как правильно говорят многие разумные органики — 'в космосе всегда темно', потому... Работать приходится, не смотря на табло часов и не обращая внимания на базовые требования режима дня. Разговор с Шепардом был достаточно долгим, но он был... важным. И теперь надо переговорить с Андерсоном. Предстоит начинать воплощать в жизнь план по чтению лекций нормандовцам. Тема — борьба со Жнецами. До прибытия на Цитадель осталось, если считать округлённо, не больше двух суток. Может быть — двое суток и несколько часов. Потому, учитывая, насколько сильно придётся распараллеливаться по прибытии 'Нормандии' к Цитадели, надо за эти двое суток изложить нормандовцам очень многое. Гораздо больше, чем офицерам в Штабе на Идене. Потому что...

Явик отошёл от двери старпомовской каюты и направился к лестнице, ведущей на другой уровень. Для него нетрудно было понять, что Андерсон — не один. Рядом с ним — Чаквас. Многие, очень многие разумные органики искренне полагают, что если разнополые существа пребывают долгое время наедине, то они непременно занимаются сексом. Для Андерсона и Чаквас это — не обязательно. Они оба хорошо знают, до каких пределов можно доходить. Жизненный опыт, помноженный на мудрость и дополненный фундаментальной специальной подготовкой.

Карин и Дэвид спят. Вместе, в одной постели. Карин нравится, что Дэвид спит неподвижно. Да, он почти не двигается во сне, Карин иногда в шутку сравнивает Дэвида со статуей. В хорошем смысле, конечно.

Подойдя к двери командирской каюты, протеанин уже не сомневался — Андерсону уже доложили о желании Явика встретиться.

Дверь открылась. На пороге стояла Карин, уже облачённая в лёгкий медицинский бронескафандр.

— Привет, Явик.

— Здравствуйте, Карин, — воин древней расы чуть склонил лобастую голову. — Простите.

— Нет проблем, Явик. — Карин вышла из каюты, остановилась рядом с протеанином. — Мы проснулись несколько минут назад, — она направилась к лестнице.

— Явик, проходи и закрывай дверь, — послышался голос Андерсона. Командир фрегата вышел из санкомнаты, промокая лицо полотенцем. — Знаю, ты долго говорил с Джоном.

— Да, — подтвердил протеанин. — Я рассказывал ему о Горне. Прошу прощения за столь ранний визит, но я хотел бы уточнить некоторые моменты по лекциям о Жнецах и борьбе с ними. — Явик подошёл к креслу, уловил разрешающий кивок хозяина каюты, сел, поёрзал, устраиваясь поудобнее. — Я бы хотел для сокращения времени... воспользоваться...

— Мыслеобразами? — Андерсон подошёл к сидевшему в кресле протеанину, пододвинул поближе второе кресло, сел, протянул руку. — Давай. Ты прав — время дорого.

Обмен мыслеобразами занял ровно сорок три минуты. Явик разжал пальцы, отпустил руку Андерсона, встал и направился к двери.

— Явик, — командир фрегата закрыл экран наручного инструментрона. — Я распорядился. Лекции будешь читать в Зале Связи. Там места предостаточно и возможности позволяют.

— Хорошо, Дэвид. — Явик, не оборачиваясь, подошёл к двери, открыл створку, вышел.

Разговор с Андерсоном получился тоже сложным. Простого сейчас ожидать не приходилось. Надо уплотняться, распараллеливаться, делать больше. Вероятность того, что Жнецы приготовят для нынешнего Цикла немало сюрпризов — высока, но не стоит ожидать, что значительная часть их потенциала будет брошена именно на новинки. В основном они будут использовать стандартные, привычные средства, методы и способы. Просто из экономии, просто потому, что нельзя каждый раз меняться на шестьдесят и больше процентов. Есть силы, против которых одинаково бессильны и Жнецы, и их создатели и их жертвы. Эволюция, природа, законы бытия. Как угодно можно назвать и обозначить. Потому... придётся постараться, чтобы помочь этим законам уничтожить Жнецов и отправить этих 'креветок', как часто говорят земляне-имперцы, 'на свалку истории'.

Неспешно поднявшись по лестнице, Явик вскоре подошёл к дверям Зала Связи. Теперь это помещение не пустовало почти круглосуточно — здесь регулярно работали РЭБовцы — те, для кого не хватило пультов в БИЦ корабля. Вспомнив расписание работы нормандовцев, и понимая, что Андерсон уже внёс в графики изменения, учитывающие необходимость проведения цикла лекций, Явик открыл створку, вошёл и привычно закрыл дверь за собой. Ему хотелось сейчас, ранним утром новых ходовых суток, пройти по Залу Связи, понять, как следует использовать его возможности, чтобы за оставшееся время дать нормандовцам максимум информации о Жнецах.

Распараллеливание принесло свои плоды. Таэла передала Явику немало информации, которую удалось извлечь из информационных носителей 'Клинка Ярости'. Добавив к этому массиву информации свои воспоминания и знания, Явик сформировал — когда во время бодрствования, когда — в периоды медитаций, основу: своеобразный план-конспект цикла лекций. Пришлось, конечно же, учесть, что не все нормандовцы смогут побывать даже на первой лекции. Потому лекцию надо будет записать — как можно более полно и тогда... члены экипажа и команды корабля смогут в любое время ознакомиться с многочисленными деталями.

Почему у него нет уверенности, что эти запланированные лекции помогут? Почему у него нет уверенности, что они вообще пригодятся? Только ли потому, что Жнецы могут сменить тактику и перестать опираться на хорошо зарекомендовавшие себя в ходе прошлых Жатв 'домашние заготовки'? Или ещё и потому, что сделай нынешние органики малейший шаг к окончательной победе над Жнецами — и 'креветки' покажут полную силу, разовьют полную мощность и... не ожидавшие такого экстрима обитатели галактики могут не выдержать натиск полумашин. И — снова проиграть Противостояние. Уйти в небытие.

Явик ходил кругами по Залу, молчал, не обращая никакого внимания на то, что в Зале царит почти полная темнота. Пройдёт меньше полутора часов и большинство нормандовцев позавтракают, после чего — примутся за работу. Да, хорошо известно, что сейчас, в импровизированной столовой фрегата-прототипа, члены экипажа и команды корабля совмещают приём пищи и изучение огромного количества материалов. Многие люди с детства не приучаются к эффективному распараллеливанию, не привыкают напрягаться, не могут действовать долго на пределе возможностей и способностей. Вместо этого они... живут. Просто живут так, как хотят, так, как могут. Таких людей — большинство. И это, возможно, нормативно, потому что... потому что есть и другие люди. Такие, как Шепард. Такие, как Андерсон.

Проблема в том, что почти автоматически обычные люди выдвинут Шепарда и Андерсона в руководители, едва только угроза Жнецов из гипотетической станет реальной. Скорее всего, это произойдёт, когда будет зафиксирована первая атака 'креветок' на пределы исследованной нынешними разумными расами части галактики. Тогда... тогда, оказавшись перед фактом, разумные органики начнут искать того, кто укажет им верный путь решения проблемы. Дело не в том, что эта проблема — сложная, неоднозначная и её невозможно будет просто и быстро решить, а в том, что ни Шепард, ни Андерсон не захотят встать на позицию руководителей Сопротивления. Не захотят возглавить борьбу. Помогать, поддерживать — да, будут. А руководить — не будут. Сложно сказать точно и полно — почему они так будут поступать раз за разом. В том, что они не возглавят Сопротивление, Явик был почти уверен. Где-то на девяносто пять процентов.

Хотя... Возглавлять можно по-разному. Можно всегда и везде подчёркивать, причём всячески, что ты — выше всех, а потому... Нет, сейчас не время вспоминать штампованные фразы. Ясно, что тех, кто больше любит руководить, чем подчиняться, не считают обычными. Можно заявлять о себе, как о руководителе, а можно — быть им реально. Лучшая, самая эффективная власть — та, которую другие разумные органики не замечают. Если создатели Жнецов правили Галактикой миллиарды лет — вряд ли они ограничились только одним сроком — то они должны были хотя бы попытаться вернуть свою власть.

Проблема в том, что, вероятнее всего, вернуть власть в полной мере создателям Жнецов не удалось. Миллиард лет — огромный срок. За столько лет формируется 'привычка к власти'. Получается, что создатели Жнецов до сих пор надеются вернуться на вершину властной пирамиды. Они... умеют ждать.

Казалось бы, проще всего — поставить задачу создать полностью контролируемую среду. И — решить проблему возвращения к власти быстро и эффективно. Для существ, правивших галактикой — возможно, что и всей, как бы условны ни были её границы, такое не представляет особой сложности. Обычно — да, но галактика, именуемая землянами 'Млечный Путь' — не единственная во Вселенной. Она — всего лишь одна из многих. И если действительно есть общий план для всех галактик, то у Вселенной... предостаточно возможностей для того, чтобы остановить даже таких искушённых кукловодов, какими, безусловно, были создатели гигантских полумашин.

Теперь создатели Жнецов скрылись. Ушли из Галактики... Впрочем, ушли ли они окончательно — это ещё вопрос. Которым... Сколько же вопросов придётся решать нормандовцам... Десятки, сотни, тысячи. Вопрос, которым тоже придётся заняться. Создатели Жнецов — ушли. А Жнецы... Они — остались. И — вынуждены были эволюционировать. Потому что каждый Цикл они сталкивались с новыми расами разумных органиков. И старые средства, методы, заготовки — они устаревали, становились неэффективными.

Органики эволюционировали быстрее. Они менялись быстрее, полнее, фундаментальнее. И Жнецы... Жнецы далеко не всегда просто, а главное — быстро одерживали победу. Каждая победа давалась им очень нелегко.

Да, раз за разом Галактика Млечный Путь зачищалась от развитой органической разумной жизни. Уходили в Тёмный Космос 'креветки', каждая из которых объединяла в себе переработанных в пасту представителей уничтоженной расы.

'Креветки'... Часть из них 'кочевала' из Цикла в Цикл, участвовала во многих Жатвах, другие, если это удавалось, будучи повреждёнными, уходили в Тёмный Космос. Уход их сложно назвать однозначным отступлением. Третьи — гибли, разрушались едва ли не полностью. Войны без потерь — не бывает.

Теперь... когда позади столько разговоров с самыми разными нынешними обитателями Галактики, Явик осознал нечто очень важное. Он вспомнил, как ощутил утрату надежды на победу над Жнецами. И вспомнил, как раз за разом чувствовал, как остатки надежды слабеют. Оказывается, жертва протеан — десятков и сотен рас, объединённых общим названием — оказалась не напрасной. Сотни лет сопротивления атакам Жнецов дали возможность подготовить Возмездие. И теперь предстоит сделать всё, чтобы Возмездие совершилось. Потому... потому надо сделать следующий шаг к победе над полумашинами — дать нормандовцам — и прежде всего им, всем им — полное знание о Жнецах.

Явик остановился, прервав кружение по периметру Зала Связи. Повернулся, затем направился к центру Зала, остановился у колонны, в которой были смонтированы исполнительные механизмы и контуры, предназначенные для передачи пакетов данных. Отсюда будет удобнее всего общаться с нормандовцами.

Пройдёт совсем немного времени — и в Зале появятся кресла, совмещённые со столиками. Пусть обитатели фрегата делают записи. Нельзя записать всё, что будет сказано Явиком, вслух или безмолвно — всё равно. Главное — не записать на пластобумаге или в файле на инструментроне. Главное — понять.

Надо сделать всё, чтобы в момент появления 'Нормандии' у Цитадели, у фрегатовцев было полное, глубокое понимание того, что такое Жнецы. На Цитадели и тем более — после Цитадели передавать эти знания будет... поздно.

Явик медленно повернул голову, оглядывая Зал. Пока здесь тихо и пусто. Где-то до полудня... Надо очень постараться дать максимум до полудня. Потом... нормандовцам потребуется много времени для того, чтобы осмыслить, обдумать, сделать своими полученные данные.

Люди... Протеане знали их ещё младенцами, а теперь... Теперь люди начинают... наверное, это может прозвучать стандартно, ожидаемо, но это дела не меняет — они начинают просыпаться, показывать часть своей истинной мощи и... совершенства.

Нельзя сейчас впадать в крайности, считать, что люди, земляне смогут решить все проблемы. У них сейчас и в ближайшем будущем проблем тоже будет предостаточно. Если 'церберовцы' действительно служат Жнецам — а данных, противоречащих этому выводу, так и не было найдено, то... вторжение Жнецов началось достаточно давно. Получается, что сведения о применении Жнецами 'ползучей', иными словами — постепенной — индоктринации — подтверждаются.

Если же подумать... У Жнецов нет другого выхода. Они обязаны найти слабое звено и ударить по нему.

В данном случае слабым звеном является... Является принадлежность Жнецов к полумашинам. Жнецы... они стоят посередине, ровно посередине между органиками и синтетиками. Органиков в Галактике — предостаточно. Жнецы — нельзя забывать о Назаре-наблюдателе — тоже проявились. А вот с синтетиками — напряг.

Да, хорошо известно о приказе, указе, решении Совета Цитадели, запрещающем разработку ИИ. Предлагается, вероятнее всего, в качестве успокоительного средства или, точнее — в качестве компенсации — скорее морального характера — сосредоточиться на совершенствовании ВИ. Во многих других условиях этого было бы вполне достаточно, но... Трудно убедить профессионалов — будь то инженеры, техники или программисты — что пройденный этап, которым, без сомнения, является ВИ, следует бесконечно развивать. Вкусив однажды мощи ИИ... любые разработчики, будь то кварианцы или азари или турианцы или саларианцы — не захотят останавливаться на достигнутом. Они пожелают двигаться дальше.

Является ли... понимание того, что в основе управляющей системы Цитадели находится ИИ, 'годным' предвидением, на которое можно опереться? Сейчас это в точности неизвестно. Возможно, пройдёт немало времени с момента прибытия фрегата-прототипа к Цитадели, прежде чем нормандовцам удастся хотя бы приблизиться к необходимому уровню знания об этом. Для этого предстоит хорошо и много поработать. Если удастся сделать шаг, а может — даже несколько шагов в правильном направлении, то, может быть, удастся уравновесить ситуацию и обеспечить воплощение в реальность желанной победы над Жнецами.

Понемногу зал заполнялся нормандовцами — всё меньше кресел оставались свободными. Явик не ждал, что на первую лекцию из нескольких запланированных на эти двое суток придут все, поэтому спокойно отнёсся к наличию нескольких пустых кресел. Время до заранее объявленного начала лекции ещё оставалось, потому протеанин спокойно медлил. Хорошо знавшие о том, как Явик прочёл лекцию в Штабе на Идене, обитатели фрегата готовили ридеры и наручные инструментроны, тихо переговаривались, изредка поглядывая на стоящего у колонны в центре зала воина древней расы.

Протеанин отшагнул от колонны, повернулся, схватывая взглядом лица всех собравшихся в Зале нормандовцев, замер и едва заметно вздохнул, обозначая для самого себя момент начала лекции. Никаких внешних эффектов — всё только на основе воздействия и взаимодействия сознания, подсознания и надсознания протеанина и землян, турианцев и азари.

Явик, негромко озвучивавший короткими фразами вводную часть лекции, отчётливо видел и чувствовал Найлуса, Сарена и Бенезию, всех землян, сидевших в креслах Зала Связи, очень надеясь, что и они отчётливо видят и чувствуют, а главное — понимают его.

Никакого насилия, никакого давления. Земляне, азари, турианцы уже — не младенцы. Они — молодые расы, рассвет которых ещё только-только начинается. Их не надо учить, им надо помочь раскрыть их собственный потенциал.

Негромкий, размеренный голос протеанина звучал в Зале. Нормандовцы слушали, делали пометки в ридерах и на экранах инструментронов. Темнота в зале стала... менее ощутимой, что ли. Она, как ощущал Явик, сблизила всех нормандовцев. Независимо от расы, пола, возраста, профессии, звания, должности. Она не отвлекала, а помогала сконцентрироваться на том, что, как и о чём говорил протеанин. Говорил в известной нормандовцам манере — на многих уровнях, привычно распараллеливаясь. Сейчас для присутствовавших в зале не было важно, что Явик по-прежнему спокойно, негромко и размеренно говорит и внешне больше никак не влияет на слушателей и зрителей.

Полуторачасовая лекция завершилась. Протеанин так и не отошёл от колонны в центре Зала, он не стал включать софиты, не использовал звукоусилительную аппаратуру. В этом не было необходимости — он говорил о важном и нужном с теми, кого, как представитель Старшей Расы, хорошо знал с младенчества. И теперь хотел помочь им выстоять в приближающейся схватке с опытным, сильным и безжалостным врагом. Выстоять и победить.

Тихо открылась дверь Зала Связи и нормандовцы стали покидать свои места, негромко переговариваясь, обмениваясь впечатлениями. Взглянув на настенное табло часов, Явик легко опёрся о колонну. После полудня, до обеденного перерыва предстояло прочесть вторую лекцию, а после пяти часов вечера — третью. Завтра — примерно в это же время — ещё три лекции и на этом можно будет закончить. Пока — закончить.

Таэла продолжает потрошить информационные накопители 'Клинка Ярости', она постарается прислать новые данные по многим проблемам как можно быстрее. Возможно, завтра придётся внести изменения в тексты лекций, но это — вполне нормально, информация должна быть свежайшей и самой полной.

Сейчас протеанин вспоминал, кого он видел в Зале, а кто так и не смог придти на первую лекцию. Да, были и те, кто смог провести в Зале только несколько минут, а не полных полтора часа — работа и служба всегда требуют своего в самую первую очередь и это — нормально.

Заходил Андерсон, посидел в кресле у самого входа несколько минут, потом тихо, почти бесшумно, встал и вышел, плотно прикрыв за собой дверь зала. Вахтенные фрегата постарались, чтобы в тамбуре Зала не было слишком светло и потому немного усилившаяся яркость 'квадрата' входа не отвлекала нормандовцев от лекции.

Чаквас тоже пришла, но задержалась в зале минут на двадцать-тридцать. Сидела рядом с Андерсоном, слушала очень внимательно, сделала несколько заметок в ридере, инструментрон включать не стала.

Бенезия пришла через полчаса после начала лекции, но осталась надолго — ушла за десять минут до окончания. Женщины и девушки забронировали ей место, так что матриарх не включала биотику — её провели к свободному креслу подруги-землянки. Азари большей частью слушала, заметок ни в ридере, ни на экране инструментрона почти не делала. Явик, читая лекцию, отметил, как она напряглась и посерьёзнела, когда услышала о том, как Жнецы пришли в пределы Империи.

Матриарх обладает огромным жизненным опытом. Она — мудра. Для неё важны глубины, а не только поверхность чувств, эмоций, слов, понятий, суждений. Она любит Шепарда. И... свыкается с тем, что сможет восстановить любовь и нормальные взаимоотношения с Этитой. Увидеть и понять свою повзрослевшую дочь. Две любви. Даже — три... И она несёт этот груз, потому что он ей приятен и необходим. Он, этот груз, для неё важен. Хорошо, если любовь поможет азари выстоять, а затем — победить Жнецов.

Джеф Моро... фактически — шеф-пилот фрегата-прототипа — тоже пришёл. Пусть он провёл в зале только четверть часа, даже не присел в свободное кресло, стоял, прислонившись к стене. Он внимательно слушал то, что говорил Явик. И очень многое понимал. Глубоко и полно.

Адамс... Пусть инженеров и техников корабля и называют 'трюмачами' — они, как ощущал протеанин, не чувствуют себя отрезанными или оторванными от остального экипажа. Главный инженер пробыл в зале полчаса — сейчас, когда 'Нормандия' летит к Цитадели, у него много работы в техотсеках и надолго отвлекаться он не может. Слушал — внимательно, сделал несколько заметок на экране своего наручного инструментрона.

На инженеров и техников корабля у Явика много надежд — с их помощью надо будет оснастить всем необходимым здание цитадельской Штаб-Квартиры, провести сканирование станции в целом и отдельных её частей, организовать закупку и поставку оборудования, провести глубокие собеседования с теми, кто составит штат Штаб-Квартиры 'Нормандии'. Конечно, во всём этом примут участие практически все нормандовцы, но на 'трюмачей' у Явика — особый расчёт. Станция должна перестать быть 'неизвестной землёй' или, как говорят люди, чтящие культуру и опыт своей древности, 'террой инкогнитой'.

Дождавшись, когда Зал Связи покинет последний нормандовец, Явик обошёл вокруг колонны, поглядывая на опустевшие кресла и понимая, что на фрегате-прототипе снова что-то изменилось. Пока — в лучшую сторону. Этот отсек... переставал быть чужеродным для обитателей корабля. Да, может быть, кто-то из адмиралитета Альянса и продвинул довольно далеко свою идею сделать из 'Нормандии' некий вариант штабного корабля, но... Помогать можно и не являясь руководителем.

Зал Связи в дальнейшем очень пригодится РЭБовцам — им будет, куда расширяться, их дежурства станут продолжительными и ещё более напряжёнными, объёмы отслеживаемых данных и перерабатываемой информации возрастут многократно, может быть и скачкообразно. Цитадель... станет рубежом. Пройдя который... надо будет о многом, что связано с мирным временем, быстро и надёжно забыть.

Обойдя Зал, Явик подошёл к двери, обернулся, окинул зал сканирующим взглядом. Скоро сюда снова придут РЭБовцы — у них очередное дежурство. Пространство и аппаратура зала будут работать, будут востребованы. Это — хорошо. Старый принцип, гласящий, что на корабле нет лишних отсеков и нет лишних членов экипажа — продолжал действовать, не меняясь в зависимости от расовой принадлежности кораблей и их обитателей.

Лекция завершилась. Можно пройти по 'Нормандии', почувствовать и увидеть реакцию на неё.

Явик видел, как покрывались новыми и новыми строчками экраны ридеров и инструментронов, как присутствовавшие в зале коллеги обменивались, где шёпотом, а где вполголоса, репликами. Это — нормально, показывает заинтересованность в услышанном и увиденном.

Протеанин видел стоящего у Звёздной Карты Шепарда. Капитан обменивался с командиром корабля короткими фразами. Оба офицера так и не присели в кресла. Наверное, ещё не привыкли к тому, что во время долгих вахт теперь можно не стоять, а сидеть. На фрегатах вообще часто экономили на удобствах для экипажа и команды.

Дверь шлюза в пилотскую кабину была закрыта — обычная практика. Предупреждающие о перекрытом проходе сигналы ясно читались в полутьме тамбура.

Медотсек — окна открыты, Чаквас сидит за рабочим столом, что-то набирает на клавиатуре инструментрона. Явик мог бы спокойно озвучить уже набранный текст — для него это не было секретом, но проявлять свою осведомлённость не было необходимости — обычная врачебная документация.

Карин... она хочет написать книгу об индоктринационном воздействии — только медицинские аспекты, никакой лирики. Надо будет помочь... Пусть медики тоже подключаются сразу серьёзно и по-полной программе.

Дверь в Инженерный отсек открывается редко — 'трюмачи' проводят свои, технические и инженерные обходы корабля, заботятся о сохранности и работоспособности его систем. В остальное время обитатели отсека предпочитают работать уединённо.

Остановившись у двери своей каюты, протеанин посмотрел на запрещающий красный сигнал ВИ замка, коснулся когтем панели. Сигнал сменился на зелёный, привычный и приятный для человеческих глаз.

Есть несколько свободных часов. Надо уделить внимание воспоминаниям о боях на Иден-Прайме. 'ВИ-Победа'... С ним не всё чисто и просто. Надо обдумать случившееся, ведь если придётся уравновешивать ситуацию, надо будет резко и полно поднять уровень разработки, сопровождения и взаимодействия — как с ВИ, так и с ИИ. Потому... опыт протеан может пригодиться нынешним расам разумных органиков. Конечно, очень многое им придётся делать самостоятельно. А помощь... помощь им потребуется.

Переступив порог, Явик закрыл дверь каюты за собой, прошёл к столу, сел в кресло. Полумрак... похоже, он снова стал привычным и обычным. Хоть что-то здесь, в Галактике, действительно стабильно и предсказуемо. Совсем как в эпоху расцвета Протеанской империи. Прикрыв глаза, протеанин погрузился в медитацию, привычно 'распараллеливаясь'.

Карин Чаквас. Я напишу книгу об индоктринационном воздействии. С медицинской точки зрения

Карин возвращалась к себе в Медотсек, проведя двадцать минут в Зале Связи и послушав часть лекции Явика. На наручном инструментроне уже хранились файлы с полной информацией, какую Явик намеревался в ходе чтения нескольких лекций передать всем нормандовцам. Пока что — первая часть этой информации, в середине дня будет вторая лекция, на которую Чаквас тоже планировала ненадолго придти, а затем, вероятнее всего, к вечеру — третья лекция, которую тоже следовало посетить. Завтра — такой же график из трёх лекций.

Можно сказать, что Явик — торопится, спешит, но... Утром послезавтра фрегат встанет на дальний внешний рейд у Цитадели — Андерсон мёртво стоит на том, что только оттуда можно будет действовать свободно и просто, ведь надо совершить ещё несколько полётов вокруг станции, посмотреть обстановку, посканировать саму Станцию. Много работы... Что-ж, возможно, Дэвид прав: надо как можно меньше быть связанными со Станцией.

Речь не идёт о том, что в силу нахождения на борту фрегата протеанского Маяка Советники распорядятся выделить 'Нормандии' док в Кольце и попросят совершить стыковку. Обычную механическую стыковку, будто бы для удобства перегрузки столь ценного артефакта. Никакой перегрузки не будет — в этом Карин была убеждена. А появление на Станции живого протеанина хорошо встряхнёт её обитателей. Надо такие 'встряхи' практиковать почаще. Застоялись, обленились, разжирели разумные органики.

Потому — стыковки не будет. А будет дальний внешний рейд. Что-ж, это — приемлемо.

Чаквас подождала, пока автоматика откроет внешнюю шлюзовую дверь Медотсека, вошла в тамбур, увидела, как открывается вторая дверь. Да, в обычных условиях можно было бы сделать и так, чтобы обе двери открывались одновременно, можно вообще вторую не закрывать, но... Чем ближе Цитадель, тем яснее, что от мирных стандартов деятельности придётся всё чаще отказываться в пользу задействования военных боевых стандартов. А там, в том числе — и полноценное шлюзование при входе и выходе из Медотсека предусмотрено. И это шлюзование придётся выполнять.

Пока она одна здесь — это не напрягает и не усложняет жизнь. Медотсек — нельзя сказать, что он маленький, скорее — небольшой. Вероятно, на Цитадели придётся решать вопрос о расширении штата медиков корабля — возможности есть, да и Дэвид, судя по всему, уже обдумывает этот вариант.

Много ему приходится в последнее время размышлять о всяком-разном. Устаёт он, почти всё держит в себе, считает, что нельзя грузить подругу ненужными для неё подробностями. Только он... смотрит на ситуацию как мужчина. Потому полагает, что подробности Карин не нужны. А ей на самом деле нужны эти подробности. Потому что... потому что с каждым разговором, с каждой встречей с Дэвидом Карин всё сильнее и определённее понимала — он для неё важен. И, значит, важны и любые мелочи и подробности. Но как объяснить это Дэвиду? Слов он многих... просто не примет. Значит, надо поставить вперёд дело.

Пройдя в свой 'кабинетик', Чаквас взглянула на экраны системы контроля — пока всё в норме. Мысли сами вернулись к услышанному и почувствованному на лекции Явика в Зале Связи.

Усевшись в рабочее кресло, врач пододвинула к себе клавиатуру настольного инструментрона, включила экран, задумалась. Явик прав: индоктринационное воздействие — одно из основных орудий Жнецов, обеспечивающих им раз за разом с самого начала Жатвы почти гарантированную победу над множеством рас разумных органиков. И, если ставить вопрос не только о противостоянии, не только о противодействии, но и о победе над полумашинами, надо сделать всё, чтобы лишить Жнецов этого оружия или, по меньшей мере, свести эффективность и результативность его применения к исчезающе малым величинам.

На борту 'Нормандии' — двое разумных органиков разных рас, в полной мере испытавших на себе мощь и силу индоктринации. Да, Шепарду пришлось напрячься, чтобы вытащить их обоих из хаскококонов, но... У Джона не будет возможности тратить время и силы на вытаскивание десятков и сотен других разумных органиков — ему придётся и воевать и командовать. Потому... Потому надо ставить противодействие индоктринационному воздействию на 'промышленную' основу. Да, для этого придётся не раз и не два переговорить с Бенезией и Сареном, не раз и не два провести сложные медицинские исследования обоих пострадавших от хаскизации, не раз и не два плотно, в том числе и с помощью обмена мыслеобразами пообщаться с Явиком. И в итоге — написать книгу об индоктринационном воздействии, где изложить сугубо медицинские аспекты. Как в таких случаях часто говорят земляне — никакой лирики, только дело.

Книга потребует напряжённой многочасовой работы — надо будет компоновать материалы, излагать данные только научным языком, без всякой публицистики. Конечно же, надо будет много думать. Значит... удастся ещё больше сократить периоды вынужденного одиночества и бездействия в Медотсеке. Да, конечно, у неё есть ежедневные врачебно-медицинские заботы и хлопоты, но сейчас уже слишком хорошо ясно, что их недостаточно.

Любой другой нормандовец работает сейчас намного более напряжённо — появилось много неотложных дел, которые любой ценой надо успеть сделать до прибытия фрегата-прототипа к Цитадели. И потому... потому ей, военврачу ВКС Альянса Систем приходится нарушать протоколы и 'сквозь пальцы' смотреть на множащиеся нарушения режима дня и режима питания. Их, эти режимы, нарушают все — от Андерсона до последнего в штатной росписи рядового. Потому что — надо. Потому что, если нормандовцы — все до единого — не напрягутся, как следует, сейчас, всем остальным или, во всяком случае — очень многим другим разумным органикам — большинство возможностей напрячься уже не представятся. По той причине, что Жнецы атакуют слишком быстро, слишком сильно и слишком профессионально. И по той причине, что на раскачивание, на неспешную подготовку и реализацию ответных мер может просто не хватить сил и средств, а в первую очередь — времени.

Ладно там Шепард и Андерсон. Они — эн-семёрки, им такие нагрузки — не в новинку. Для них обычная гражданская жизнь — непозволительная расслабуха. Они и живут-то нормально, когда работают и действуют в полную силу. Но все остальные нормандовцы... Для них уровень, доступный Дэвиду и Джону — запредельный. Следует признать, что благодаря воздействию, оказанному и оказываемому Шепардом, очень многие нормандовцы подтянулись. На сухом бюрократическом языке это обозначается 'повысили свой уровень боевой и специальной подготовки'. Что, в общем-то, верно. Потому ей, военному медику, не надо особо беспокоиться о последствиях постоянных нарушений режима дня, работы и отдыха, а также питания. Шепард — такой старпом, который без необходимости не требует прыгать выше головы, рвать жилы и в целом перенапрягаться. Зато если потребует, то... Карин уверена — тогда нормандовцы выполнят всё так, как надо.

С появлением на борту фрегата-прототипа протеанина Явика обитатели корабля довольно быстро привыкли мыслить очень нестандартно. А как иначе поступать в присутствии представителя Старшей Расы? Не Старой, а именно — Старшей. Да, был шок, был страх, была боязнь и неприятие — острое и ощутимое — тоже были. Всё же разница — огромная: от пятидесяти — и это ещё в лучшем случае — до ста тысяч лет. Не свойственно живущим своей собственной жизнью разумным органикам задумываться о таких сроках очень глубоко. По самым разным причинам. Потому и страх, и боязнь, и шок — были. Имели место.

Сейчас, за сутки до прибытия на Цитадель — уже легче. Может быть, потому, что теперь очередь свыкаться с реальностью факта сосуществования с представителем Старшей Расы наступила для цитадельцев. А потом наступит для омеговцев. Если удастся подтвердить знакомство — достаточно близкое, кстати — между королевой криминального мира Арией Лоак и Советницей Тевос... Может, что-то и получится быстрее, легче, а главное — результативнее. Сейчас важны быстрота, скорость, натиск. Медлить уже невозможно. Во всяком случае — слишком долго.

Явик много говорил в своей лекции об одурманивании, иными словами — об индоктринации. Его точка зрения намного полнее, чётче и обоснованнее, чем любые ныне известные теории управления сознанием. Жнецы, возможно, понимали, что механическим уничтожением десятков миллионов разумных разнорасовых органиков проблему предотвращения столкновения между органиками и синтетиками не решить. По многим причинам, которые долго перечислять.

Жнецы действуют аккуратно и даже избирательно. Они начинают влиять на ситуацию задолго до того момента, когда новые расы разумных органиков достигнут 'периода совершеннолетия' и станут понимать достаточно отчётливо, что к чему и почему. Да, система ретрансляторов с Цитаделью в центре тоже ограничивала и Жнецов и разумных органиков, но одновременно она очень экономили ресурсы, доступные 'креветкам' для выполнения очередной Жатвы.

Что бы и как ни делали Жнецы, они не смогли ни разу пересилить эволюцию и природу, отменить действие законов Вселенной, для которой галактика Млечный путь — всего лишь одна из многих и далеко не центральная, не главная. Раз за разом Жнецы пытались свести ситуацию к своей окончательной победе, но природа и эволюция в полной мере даже им, созданным существами, правившими Галактикой несколько миллиардов лет, неподвластны.

Нет, слишком много переменных, слишком много уровней, вопросов, связей. Слишком много. Надо сейчас не распараллеливаться, пытаясь охватить сразу, с наскока, возможно, необъятное. Надо сейчас взять за основу только индоктринацию и осветить её медицинские аспекты. Хотя... придётся делать и экскурсы в другие, смежные области. Без этого — нельзя, поскольку индоктринация влияет на очень многое.

Жнецы 'промывают мозги' многим разумным органикам. Пытаются 'промыть' — всем, но далеко не все разумные органики в равной степени восприимчивы к попыткам полумашин заменить управляющие 'программы'. Одни — подчиняются сразу и не сопротивляются. С ними Жнецы и их пособники делают всё, что угодно, всё, что захотят и что смогут. Меняют — как хотят, используют — где хотят. Приближают к себе, отдаляют от себя. Не хочется сейчас много и долго думать о них. Другие — сопротивляются отчаянно, долго и главное — успешно. Настолько успешно, что у полумашин ничего не получается. Кроме одного — физически устранить таких непокорённых. Одновременная смерть — и для тела и для души. Других вариантов нет.

Религии Земли всячески исследовали эту проблему, но дальше более-менее детальной проработки 'триады' не продвинулись. Возможно, потому, что дальше двигаться некуда, только продолжать детализировать уже исследованное и понятое.

Эти другие... Скорее всего, такие как Дэвид и Джон. И им подобные. Именно подобные, а не похожие. Они смогут посопротивляться индоктринационному воздействию Жнецов гораздо дольше, чем две трети остальных разумных органиков любого возраста, пола, социального положения. Вопрос в том, окажут ли эти две трети помощь одной трети, силами которых Жнецы могут быть остановлены и в дальнейшем — побеждены. Нужна критическая масса.

Карин встала с кресла, прошлась по 'кабинетику'. Явик говорил, что Жнецы излучают некий сигнал или энергию, которые влияют на разум любого органического существа. Радиус действия... Для врача это — тоже принципиальный момент, но ещё более он важен для техника или для инженера. Вряд ли сыщутся десятки тысяч разумных органиков с врождёнными, но по каким-либо причинам спящими способностями и возможностями, позволяющими эффективно противостоять влиянию Жнецов. Потому радиус действия тоже важен.

Что там говорится в протоколах опросов иден-праймовцев, заставших момент прибытия Жнеца-наблюдателя? Фермеры слышали 'ужасный шум', похожий на 'визг демонов'. Именно тогда на поверхность Иден-Прайма приземлился огромный разумный корабль — Жнец.

По другим данным, также частично собранным на Идене, индоктринационное воздействие может распространяться и через артефакты Жнецов. Был же зафиксирован всплеск индоктринационной активности в лагере археологов? Был. И был ещё один всплеск — когда Жнец только попытался высадить гетский десант. Значит, теория о том, что присутствие гигантской 'креветки' в радиусе видимости не требуется, подтверждается. Лучшим, наверное, доказательством, являются Бенезия и Сарен. Именно через Сарена Жнец повлиял на матриарха азари так, что полностью лишил её разума, полностью подчинил себе и сделал своей... рабыней?!

Так уж настроены большинство землян, что почти автоматически в подобных ситуациях вспоминают о рабстве и его особенностях. Была Бенезия рабыней Жнеца и одновременно — рабыней Сарена. Это, казалось бы, простое обстоятельство далеко не преодолено. Оно стеной стоит между азари и турианцем. Да, тонкой стеной, но — мощной и фундаментальной. Жнец — далеко и Бенезия сейчас не опасается потерять самостоятельность от его воздействия, хотя и понимает, что это вполне возможно. А вот Сарен — близко. Может, потому и хорошо, что Бенезия не останется надолго на борту 'Нормандии'. Сарен — да, останется, а матриарх азари — нет.

С Бенезией не всё так просто. Если под внушение попадает политик, то это может привести к хаосу в обществе и в народе. Бенезия — религиозный лидер азари. Формально — да. Она — давно 'не у дел'. Её уволили, списали, исключили — как угодно можно понимать. Но факт остаётся фактом: Бенезия не сможет вернуться на прежние позиции в Матриархате. Потому-то она и решила изменить вектор своего влияния. Прибыв на Тессию, она станет не религиозным, а общественным лидером. Для Матриархата — да, для него это — неприемлемо. А для Бенезии — единственно возможный и разумный выход из сложнейшей ситуации.

Матриарх азари должна не преодолеть хаос в обществе и в народе азари, она должна предотвратить само возникновение этого хаоса. Потому что если исчезнет раса синекожих красоток — та самая, на которую столько обоснованных надежд возлагали и продолжают возлагать протеане — остальным расам будет сложно выстоять и победить Жнецов. 'Креветки' умеют ранжировать угрозу и, вероятнее всего, числят азари в списке самых опасных оппонентов. Потому и будут атаковать миры, населённые азари, яростно и постоянно.

Чтобы азари выстояли и внесли свой уникальный вклад в общую победу над Жнецами, надо, чтобы Бенезия была спокойна. И это спокойствие, к сожалению, только частично зависит от Шепарда. Он здесь — далеко не всесилен. Сам понимает, что не всесилен и потому старательно, раз за разом отодвигает себя на третий план, выдвигая вперёд Этиту — мужа Бенезии и Лиару — дочь Бенезии и Этиты. Если Бенезия вернётся в семью, то она сможет остаться сильной очень надолго.

Для этого всего-то надо — найти Лиару и обеспечить воссоединение дочери, матери и отца. Имея прочный спокойный тыл, Бенезия сможет активироваться и в очень короткий срок стать величайшим и крупнейшим современным общественным лидером азари. Не религиозным — общественным. Разница всё же.

Бенезия сможет заблокировать индоктринационное воздействие Жнецов на своём уровне. Безусловно, одурманивание было и есть одним из самых коварных и губительных орудий, находящихся в распоряжении гигантских 'креветок'. Потому противодействие индоктринации должно быть комплексным. Если Бенезия будет ставить 'блок' на своём уровне, то медики — независимо от расы — должны поставить 'блок' на своём уровне. Два уровня блокировки — гораздо лучше, чем ни одного. Тогда... тогда достаточно быстро можно достичь перевеса над Жнецами в две трети тех, кто невосприимчив к индоктринации. Утратив возможность активно задействовать 'промывание мозгов', Жнецы... если не ослабеют сразу и намного, то ослабеют постепенно и неуклонно. Это уже — часть победы.

Жнецы имеют огромный опыт применения одурманивания. Благодаря Явику, благодаря Бенезии, благодаря Сарену сейчас известно, что внушение может быть быстрым и медленным. При быстром одурманивании жертва становится бесполезной для Жнецов уже через несколько суток или декад, а вот при медленном и осторожном одурманивании жертву удаётся — и Сарен тому — едва ли не основное живое и убедительное доказательство — контролировать в течение месяцев и даже лет.

Что-то тут не так с одурманиванием. Весь врачебный опыт Чаквас сейчас говорил об этом громко, чётко и определённо. Если Жнецы — не первые, кто овладел этой технологией, то, вполне возможно, они — как минимум вторые. За ними стоят их создатели. У которых уровень владения мастерством одурманивания закономерно намного выше. Сложно сказать, почему создатели Жнецов не передали своему детищу этот дар в полной мере — не хотелось сейчас углубляться в ненужное теоретизирование. Наверное, решили, что такого подарка 'креветки' не заслуживают. Далеко не всегда дети во всём должны быть лучше, чем родители.

Выбор. Снова выбор. А что кроме выбора есть у разумных органиков, живущих в рамках Вселенной? Мало что.

Жнецы — полумашины. Следовательно, они — универсалы. Изначально сориентированы и обучены воевать и против разумных органиков и против разумных синтетов. Возможно, стоять посередине между мирами органиков и синтетов, стоять на границе, охраняя обе противоборствующие стороны от неминуемого столкновения, но... Обладая собственной волей, пусть и ограниченной рамочными требованиями, внедрёнными создателями, Жнецы могли выбирать. И они — выбрали. Они стали вербовать себе сторонников и делать всё, чтобы их новые слуги-рабы не смогли воспротивиться воле господ.

Чаквас просмотрела на экране инструментрона данные, собранные во время операций, сделанных ею Бенезии и Сарену. Тех самых, когда врачу фрегата-прототипа пришлось удалить из тел азари и турианца большое количество разных имплантатов.

Одного влияния на органический разум Жнецам оказалось недостаточно. Будучи полумашинами, 'креветки' не терпели высокой степени чистоты и потому... постарались приблизить пленённых, подчинённых разумных органиков к себе не только умственно, но и физически. Имплантаты Жнецов часто, как понимала теперь Чаквас, полностью изменяют внешний вид жертв. Если Бенезия и избежала такой участи, то Сарен... хлебнул её, как говорят имперцы-земляне, 'полной чашей'. Захваченные Жнецами под пресс индоктринационного воздействия разумные органики превращаются в синтетических зомби, полностью лишённых своей воли. Да, как показал горький опыт Бенезии и Сарена, Жнецы могут оставить своим слугам подобие самоконтроля, но при этом почти всегда сохраняют полную и любую возможность в любой момент перехватить управление. Это позволяет Жнецам использовать своих рабов и рабынь как марионеток.

Является ли это для землян чем-то новым? Нет.

Поудобнее устроившись в кресле, Чаквас на экране настольного инструментрона пересмотрела несколько десятков файлов с материалами о совершенно секретных древних проектах, целью которых был перехват управления поведением человека в огромных крайне небезопасных масштабах. Были реальные попытки использовать 'изменённых' людей как марионеток у власти или... или как внедрённых агентов и 'козлов отпущения', функция которых заключалась в старательном отводе внимания общественности и спецслужб от истинных виновников возникновения опаснейших ситуаций, грозящих обернуться многотысячными жертвами.

Люди, да, вероятнее всего — и не только люди — могли немало рассказать о том, как снова и снова пытались манипулировать друг другом. 'Двуногих тварей миллионы — для них орудие одно'. Не умеют разумные органики качественно и безопасно в постоянном режиме управлять множеством себе подобных, обеспечивая общее равновесие и общую безопасность. Не умеют, несмотря на огромные цифры прожитых расами и цивилизациями лет — от младенчества до зрелости. И потому — раз за разом повторяют попытки наладить такое управление. Далеко не всегда и не везде сразу получается. Вот и сейчас — не получилось.

'Цербер' — чисто человеческая, земная проблема. Если действительно принять за основу понимание, что это — филиал Жнецов, то... Цитадель придётся чистить и от агентов 'Цербера'. Потому что Станция должна быть очищена от агентов Жнецов. Кем бы они ни были. Политики Земли, политики Альянса Систем делают своё дело так, как умеют. В них, конечно, стреляют, потому что результаты 'делания' не всем землянам нравятся и воспринимаются как приемлемые большинством людей.

Главное в индоктринации — изменение позиции конкретного разумного органика. 'Точка сидения определяет угол зрения'. Так тоже говорят земляне-имперцы. Потому что знают, к каким вредным последствиям может привести деятельность человека, ставшего, фактически, предателем.

Сарен... Он попал под влияние Жнецов, а конкретно — Жнеца-наблюдателя давно и прочно. Есть, оказывается, в Галактике, такая вещь, как Монолиты Жнецов. Разведки спецслужб Земли получали о них информацию от случая к случаю, но если взять совокупность всех накопленных данных, то получается, что Монолиты могут порабощать своих жертв на расстоянии так же, как и 'креветки'. При непосредственном контакте жертвы и Монолита может быть осуществлена прямая трансформация живого существа в хаска.

Механизм этой трансформации по понятным причинам до сих пор, даже спустя три десятка лет, во многих важных деталях остаётся неясным. Здесь сделано немало всяческих предположений, но... Можно, конечно, поверить в неких нанороботов, можно поверить и в трансформирующий невидимый для газ.

Инженерам и техникам фрегата удалось захватить несколько 'зубов дракона' — шпилеобразных установок, которые, согласно собранным данным, тоже могут осуществлять трансформацию насаженных на них — как жуков на булавки — разумных органиков в послушных воле Жнецов полных хасков. Бенезия и Сарен не подвергались обработке на 'зубах дракона' — иначе на их телах в районе животов легко бы обнаружились характерные 'круги' — следы от сквозных проколов. Тем не менее, скорее всего именно 'зубы дракона' осуществляют приближённую к массовой по масштабам трансформацию разумных органиков в безвольных хасков.

Пальцы Чаквас коснулись клавиатуры, затанцевали. На экране настольного инструментрона в файловом окне проступили первые строчки. Пока — черновик, который, без сомнения, придётся раз за разом править, добавлять, сокращать. Сначала — заметки по поводу, а потом... Потом — книга об индоктринационном воздействии, основанная на всём, что удалось военврачу Альянса Систем майору Чаквас узнать и понять.

Бездействие и одиночество будут сокращены ещё ненамного, потому что придётся говорить и с Явиком, и с Шепардом, и с Андерсоном, и с Бенезией, и с Сареном. Говорить об индоктринации, об одурманивании. Им будет сложно всё это вспоминать и говорить об этом вслух, но, наверное, они согласятся. Потому что надо обезоружить Жнецов, лишить их возможности использовать эту технологию.

Бенезия ушла из Зала Связи незадолго до окончания лекции. Матриарх неспешно шла по коридорам и переходам фрегата, поднималась и спускалась с уровня на уровень, с палубы на палубу. Возможно, другие нормандовцы, те, кто не остался в Зале, воспринимали кружение азари по отсекам как своеобразный моцион, ясно ощущая и видя её задумчивость и даже отрешённость.

Подумать было о чём. Явик сделал очередной шаг на пути к достижению понимания пусть и немногими разумными органиками глубин предстоящей схватки с полумашинами.

Минута за минутой, палуба за палубой. Нормандовцы не сидят в Зале от начала до конца — служба и расписание работы не дают им возможности проявить такую вольность. Многие из них перечитывают и будут перечитывать материалы, которые Явик предусмотрительно подготовил перед началом лекции, многие посетят вторую, третью сегодняшнюю лекцию, а потом снова будут обдумывать услышанное и понятое. Многие придут на лекции завтра.

Явик не использует внешние эффекты, но его воздействие на зрителей и слушателей — гораздо более глубокое и полное. Так и надо. У Старшей Расы — свои собственные технологии влияния. Протеанин не может долго обходиться доступным ему минимумом, он неизбежно всё больше будет задействовать свой расовый потенциал и особо сильно в первый раз — именно на Цитадели.

Ему, единственному оставшемуся 'на свету', сложно, а на Цитадели ему будет ещё и больно. Эта боль — личная. На Цитадели погибла его возлюбленная азари. Вероятнее всего, только Шепарду Явик расскажет — где мыслеобразами, а где — словами, о том, что тогда в деталях произошло. Джон достоин это знать. Явик ему доверяет. И Джон раз за разом оправдывает это доверие.

Если Явик расскажет Джону о том, что тогда произошло с азари на Цитадели... Может быть, протеанину станет немного, пусть самую малость, но — легче.

Вероятнее всего, Явик будет передвигаться по Станции прикрывшись полем невидимости. Его не увидят многие разумные органики, не 'засекут' системы слежения, не воспримут сканеры и сенсоры. Явик... сможет собрать за считаные часы максимум важной для нормандовцев информации. Ещё более важной эта информация будет для тех, кто станет первым составом штата Штаб-Квартиры 'Нормандии' на Цитадели.

Хорошо, что коллеги Андерсона не захотели оставаться на Станции. Они все вернутся на борт 'Нормандии' и продолжат работу. Фрегат-прототип стал их истинным домом очень надолго.

Явик знает Цитадель, знает её разную. И свободную, и населённую молодыми тогда азари, турианцами, саларианцами и прочими, ныне известными расами разумных органиков, и пустую, зачищенную от всех и любых следов органической разумной жизни. Такое знание... очень дорогое и затратное. Похоже, что протеанин внутренне готовится к тому, чтобы снова увидеть населённую Цитадель и... постараться сделать всё, чтобы никогда больше не увидеть её тихой и гулкой.

Проходя в очередной раз мимо Медотсека, Бенезия остановилась перед дверью входного шлюза, взглянула на настенное табло часов. С момента окончания лекции прошло уже больше полутора часов. Карин, как показывал значок на малом экране наручного инструментрона азари, находилась в Медотсеке. Где — система слежения не докладывала точно. Статус Бенезии как пассажирки, не позволял увеличить точность позиционирования, да в этом и не было сейчас особой необходимости. Главное, что Карин — у себя.

Вероятнее всего, медик работает над реализацией своей задумки — пишет заметки по поводу или черновик своей книги об индоктринационном воздействии. Напишет она её, конечно, с чисто медицинской точки зрения, никаких лирических отступлений, никакой публицистики, вообще никаких эмоций. Сегодняшняя лекция Явика о борьбе протеан со Жнецами, об опыте этой борьбы снова заставила очень многих обитателей 'Нормандии' задуматься.

Шагнув к створке, азари отметила, что красный сигнал сменился зелёным. Значит, Карин не против гостей. Дверь шлюза открылась, матриарх перешагнула порог. Вторая дверь — тоже открыта, так что ожидать не придётся.

Войдя в 'кабинетик', Бенезия тихо присела в свободное кресло, стоящее поодаль от рабочего стола и стала ждать.

Чаквас работала — её руки порхали над клавиатурой. Люди часто сравнивают это действо с игрой хорошего профессионального пианиста. Что-ж, сравнение годное, оно верно отражает суть. Слепой десятипальцевый метод набора текстов для людей стал стандартом, которому обучают не только в школах, но и в детских садах, а иногда и в высших и средних учебных заведениях.

Дописав абзац, Карин погасила экран, отодвинула клавиатуру от края столешницы, крутнулась в кресле, встала, подошла к креслу, в котором сидела матриарх.

— Написала часть 'заметок по поводу'. Самый общий взгляд, — негромко сказала Чаквас, садясь в стоявшее рядом свободное кресло. — Решила, что прошла сегодня достаточное расстояние? — поинтересовалась медик.

— Да. Обдумывала услышанное от Явика. Сравнивала, — ответила Бенезия. — Как же много того, на что мы... наверное, никогда не дадим своё свободное согласие, — прошептала азари.

— Ты права, — не повышая громкость голоса, подтвердила Чаквас. — Возможно, потому, что у каждого разумного существа — будь то органик или синтет — в этом мире есть своё место. Предназначенное только для него силами, во много раз превосходящими всё то, что разум может себе вообразить или хотя бы попытаться представить. И менять это место — очень дорого, если осуществлять это изменение без достаточных оснований.

— Считаешь, что Жнецы... вмешиваются... — осторожно и негромко продолжила азари.

— Потому что на самом деле они пытаются вернуть стоящим за ними создателям большую часть их прежнего могущества. А опасения по поводу неизбежности столкновения между органиками и синтетами — только удобный и более-менее понятный предлог, — сказала Чаквас. — Хотя... кто знает. Я тоже столкнулась с тем, что моего разума не хватает для того, чтобы охватить все детали и взаимосвязи огромной картины. Поэтому...

— Кари... не продолжай, — азари подняла руку и Чаквас замолчала. — Я знаю, о чём ты хочешь меня попросить. И скажу прямо и точно — я помогу тебе всем, чем смогу. Потому что тоже сильно заинтересована в продвижении твоей работы над книгой. Со многими азари мне придётся говорить на их профессиональных языках и я... я думаю, что язык медиков — достаточно универсален. Тем более, если азари и люди, особенно женщины — так похожи внешне: и телесно, и разумами, и памятью.

— Да, — не стала возражать Карин. — Ты права, Бена. Протеане повлияли и на вас и на нас.

— И потому... Я вот, сидела на лекции Явика и думала о многом из того, что он говорил, — сказала азари. — Наверное, в том, что мне, матриарху по возрасту и по положению, посчастливилось влюбиться в человека, есть свой большой и глубокий смысл.

— Ты боишься за Джона, Бена, — негромко сказала Чаквас.

— Да. Боюсь, — подтвердила матриарх. — Слишком долгое время считалось, что главное — тело, а потом... потом оказалось, что важно не только тело, но и душа. Которую кто-то или что-то в любой момент может поменять. Я знаю, что протеане... сопротивлялись столетиями. Да, они отступали, но они — не сдавались. Хочу верить, что нам, нынешним, тоже удастся. Посопротивляться достаточно долго. Прежде чем мы накопим достаточно сил для контратаки. И — сможем одержать столь желанную победу. Я боюсь, что это сопротивление... Может стоить нам гибели Джона и Дэвида, — азари замолчала, опустила голову.

Чаквас не торопила подругу, понимала, что душа собеседницы сейчас явно не на месте и очень уязвима. Азари любит Шепарда и продолжает любить Этиту и Лиару. Это... крайне сложно совместить. Даже для очень долгоживущих синекожих красоток.

— Я слушала Явика. И... не могла заставить себя представить, что Джон однажды тоже может не выдержать... давления жнецовского внушения, — негромко продолжила Бенезия. — Я знаю, что Джон силён и умён. Но... в нашем мире, в нашей галактике, в нашей Вселенной... Пусть это и звучит слишком патетически... В них есть силы, перед которыми даже Джон бессилен.

— Если он один — да, бессилен, — не повышая громкости голоса и не меняя интонацию, сказала Карин. — А если рядом с ним стоит такая женщина как ты — он силён даже против внушения, оказываемого на него десятками Жнецов.

— Но... — Бенезия посмотрела на Чаквас и осеклась.

— Бена, — понизив громкость голоса до шёпота, продолжила Карин. — Ты согласилась с этим выбором, ты сделала его своим, для тебя он стал естественным, нормативным, приемлемым. Так же поступил Джон. Потому... пока ты рядом с ним — он очень силён. И глядя на него, чувствуя его силу, станут сильнее многие другие разумные органики.

— Моя боязнь... — произнесла Бенезия.

— Нормальна и естественна, — ответила Чаквас. — Она доказывает, что ты действительно глубоко, остро, полно любишь Джона, — она помолчала несколько секунд. — И пока ты его любишь... Пока его любит Дэйна... Джон — силён.

— Победа над Жнецами... — проговорила матриарх.

— Может быть обеспечена только общими, объединёнными усилиями, — сказала Карин. — Мы все должны будем воевать со Жнецами. Все вместе и каждый по-своему.

— Это будет долгий путь, — азари встала с кресла.

— Любой путь начинается с первых шагов, Бена. — Чаквас встала, подошла к собеседнице. — И ты, и Джон, и очень многие нормандовцы сделали эти первые шаги. Потому предстоящий путь стал короче. Насколько — другой вопрос, но — короче, — она взглянула на часы. — Скоро начнётся следующая лекция Явика, а мне надо ещё наведаться в столовую.

— Ты права, — азари направилась к двери Медотсека. — Встретимся позднее, Кари.

— Встретимся. — Чаквас посмотрела на экраны системы медицинской информации.

Явик и Шепард. Рассказ протеанина Джону о гибели своей индоктринированной подруги на Цитадели

Вторую и третью лекции Явик прочёл спокойно и деловито. По-прежнему, никаких эффектов, только многоуровневая, передаваемая прямо в сознание, надсознание и подсознание слушателей и зрителей по множеству каналов информация. Внешне всё выглядело как обычная лекция: преподаватель-наставник говорит, присутствующие в зале разумные органики — слушают. Возвращаясь к себе после окончания третьей и последней на эти ходовые сутки лекции, Явик встретил в коридоре Шепарда.

— Яв... — капитан остановился у лестницы, взялся за поручень. Протеанин тоже остановился, повернулся к напарнику. — Ты... слишком напряжён.

— Почувствовал, — негромко сказал Явик. — Не буду скрывать, Джон, мне всё чаще приходится сдерживать себя, — он помедлил несколько секунд. — Я до сих пор не могу решить, как мне следует вести себя на Цитадели. Это... не касается работы. Это — личное.

— Нам, людям, иногда помогает выговориться, — ответил Шепард. — Идём, Явик, — старпом повернулся и сделал несколько шагов, но затем остановился, поняв, что воин древней расы не идёт за ним.

— У тебя... — протеанин остался недвижим.

— Нет никаких архисрочных дел, чтобы я не нашёл достаточно времени — столько, сколько потребуется, чтобы выслушать тебя, Явик, — старпом подошёл к протеанину. — Идём, — повторил он.

На этот раз Явик не стал возражать и пошёл следом за человеком.

Шепард пропустил напарника вперёд, подождал, пока тот войдёт в каюту и подойдёт к свободному креслу, сядет, затем вошёл сам, плотно закрыл за собой дверь, включил запрещающий сигнал на внешней замочной панели ВИ и сел в кресло, стоявшее напротив того, в котором, сгорбившись, сидел Явик.

Теперь уже Джон взял в свои руки руки Явика, устанавливая телесную взаимосвязь. Явик не сопротивлялся, он был пассивен. Три лекции дались ему очень нелегко, а завтра, в последний день перед прибытием к Станции, ему предстоит прочитать ещё три сложнейших лекции. Последних в цикле. В них надо будет втиснуть всю актуальную информацию, в том числе и ту, которую успеет прислать Таэла сегодня ночью и завтра в течение дня. Скорее всего, Явик решил ничего не оставлять на последние часы перед прибытием корабля к Цитадели, только... давящее чувство приближающейся опасности заставляет вспомнить о многом.

— Мы... мы действительно повлияли на азари. Очень повлияли, — негромко сказал Явик. — Мы нашли их тогда, когда они были властелинами тессийского Океана. Тогда они были... двуполыми. У них были мужчины. Океан Тессии был их колыбелью.

— Почему вы вмешались в их эволюцию, Явик? — Шепард не смотрел на собеседника, понимая, что взгляд для него будет сейчас и тяжёл и неприятен.

— Потому что... Потому что Тессия тогда была молодой планетой. Она и сейчас молода, но тогда... тогда она была намного моложе. В её истории был период, когда... концентрация нулевого элемента в коре резко, скачкообразно возросла. Такое было уже в её истории не раз, но тогда... Тогда этот скачок обещал быть особенно сильным.

— Азари... могли вымереть? — спросил Шепард.

— Могли, — подтвердил Явик. — Они уже тогда были сильны, но не настолько, чтобы выжить в предстоящем катаклизме.

— Вы... колебались? — поинтересовался старпом.

— Да, — кивнул протеанин. — Нам тоже не хотелось вмешиваться в их изначальную эволюцию. Были споры, были дискуссии, были конфликты. Далеко не сразу мы решились вмешаться. Все проведённые расчёты, все симуляции, все вирт-реализации однозначно указывали: гибель синекожих красоток и красавцев — неминуема. Да, было доказано, что какие-то группы азари выживут, но раса возродиться полноценно — уже не сможет.

— Ваше вмешательство... — осторожно продолжил Шепард.

— Его можно было назвать постепенным, — не стал отрицать Явик. — Хотя, раздумывая о том, что мне известно по этому вопросу, я понимаю сейчас, что оно нам только казалось постепенным. Возможно, мы поторопились.

— И вы начали действовать, — сказал старпом.

— Начали, — подтвердил протеанин. — Потому что через десять дней, на которые нам удалось отложить старт реализации Проекта, концентрация нулевого элемента в коре Тессии возросла настолько, что никаких сомнений в неизбежности грядущей катастрофы уже не осталось. Тогда... пришлось действовать быстро, — он помолчал несколько секунд — Сейчас я понимаю, что мы снова поторопились. Недопустимо поторопились. Платой за нашу торопливость... Стала гибель всех мужчин азари. Есть у меня мысль, что — почти всех, но доказательств этому... у меня нет. Потому — легче предположить, что погибли все мужчины-азари. Те, кто выжил... Вряд ли они смогли бы деятельно способствовать возрождению прежней расы.

— И вы развернули реализацию резервных вариантов. Хотя бы одного, — предположил Шепард.

— Развернули, — подтвердил Явик. — Вытащили азари на сушу, туда, где концентрация нулевого элемента не была бы столь смертельной для них, занялись очисткой пространств, на которых синекожие красотки могли бы безопасно и спокойно жить и размножаться. Часть нашей работы, как я теперь понимаю, зафиксирована в древних хрониках, связанных с богиней Атаме и её помощницами.

— Ясно же, что вы... — Шепард посмотрел на успокоившегося немного напарника.

— Постарались скрыть наше присутствие слишком надёжно. Прошло, к тому же, предостаточно десятилетий, — сказал протеанин. — Потому я спокойно отношусь к тому, что Матриархат, следуя давней традиции, постарался поддержать легенду об Атаме — насколько это вообще было возможно — и — скрыть за её фигурой и фигурами её помощниц нас, протеан.

— И вы... попытались сохранить баланс, — негромко ответил Шепард. — Вы приблизили азари к себе, позволили им многое из того, чего по понятным категорически не позволяли другим расам.

— Я знаю, что далеко не всем нынешним разумным органикам нравится, когда мы не только называем себя чистокровными протеанами, но и являемся ими, — сказал Явик. — Та же ситуация — у азари. Сейчас они снова балансируют между необходимостью сохранить чистоту своей расы, вернувшись к нормальному восприятию внутрирасовых браков. Я помню, что нынешние разумные органики считают азари, мягко выражаясь, чрезмерно сексуально доступными, но это — всего лишь удобная для нетренированного восприятия точка зрения. Мы дали возможность выжившим азари быть внешне и внутренне привлекательными для очень многих рас, ведь в нашей Империи жили не десятки, а сотни рас. В своей генной памяти... азари несут память о многом, что накрепко связано с Империей и её жителями. — Явик замолчал и несколько минут был недвижим. — Мы защищали чистоту азари, защищали их расу от многих... неприятностей, приходивших к ним из космоса. Видели в этом свой долг. Пусть не все, но многие из нас это... видели. Понимали. Чувствовали именно так. Возможно, мы не всё делали правильно, полно, верно, но... Мы постарались компенсировать потерю мужчин-азари. Дали синекожим девам передовые знания, умения, навыки. Ускорили их эволюцию, постарались сделать всё, чтобы они стали сильными, умными, а со временем — и мудрыми.

— Вы... постарались затормозить эволюцию азари, когда впервые в галактику пришли Жнецы? — спросил Шепард.

— Да. Не спорю, это было... сложно. Вы, люди, можете сравнить это с экстренным торможением тяжелогружёного железнодорожного состава. Тормозной путь — больше километра и мгновенно остановить эту 'гусеницу'... невозможно, — сказал Явик. — Хотя... очень хочется. Потому-то азари ещё долго оставались... нестабильными. Да и сейчас они не слишком уравновешены. Потому-то у них есть много того, что они тщательно скрывают.

— Наследие вашего влияния? — спросил капитан.

— В какой-то мере — да. Несмотря на всю нашу продвинутость, мы многого не знали и не знаем об окружающем нас мире, будь то мир родной планеты или мир нашей галактики, — подтвердил Явик. — Возможно, влияя на азари, мы действительно смотрели слишком далеко вперёд. — Явик опустил голову. — И не предполагали, что в Галактику вторгнутся Жнецы... так скоро. Эти... тщательно скрываемые нынешними азари... проблемы порождены сделанными нами ошибками, когда нам пришлось резко затормозить эволюцию азари, — негромко сказал Явик. — Я многого в деталях не помню и не знаю. У нас принято рано избирать специализацию. Я стал воином... Потому многие тонкости мне неизвестны в должных масштабах. Таэла и её коллеги... тоже — воины, но они — 'летуны'. Им пришлось многое повидать. Очень многое почувствовать. И, наверное, глубоко понять. Глубже, чем, вероятнее всего, удалось бы понять мне. Потому... на её корабле много информации о прошлых временах. Не всё, конечно, но... много, больше, чем на обычном протеанском корабле. Пилотам... суждено видеть и понимать больше, даже если они специально многому не учились. Как вы, люди, часто говорите, 'жизнь заставит'. Но даже помощь Таэлы, продолжающей потрошить информационные банки 'Клинка Ярости' не дала мне полного понимания. Наверное, в том числе и потому, что я застал... самый конец нашего Цикла. И этот... финал... в моей памяти накрепко связан с азари по имени Чейси О'Лин. — Явик опустил голову ещё ниже и замолчал на долгих несколько минут. — Мы дали возможность азари... летать на наших кораблях. Потом, много позднее... они построят свои собственные. А тогда... тогда они познавали Галактику, летая рядом с нами. Так же, как молодые, очень молодые турианцы, кварианцы, саларианцы, многие другие расы. Мы... мы остались в их глубинной памяти, в тумане, который мы называем 'туманом общего понимания'. Они многое о тех временах забыли, не помнят, даже — не знают. Мы... мы были вынуждены резко затормозить их эволюцию, чтобы на них не обратили внимания Жнецы. Тогда... многие азари забыли о том, как были почти равны нам. Кое-что, конечно, многие из них, даже ныне живущих помнят и даже знают, но... слишком много времени прошло. И слишком тяжёлым и опасным было как торможение, так и его преодоление тогда, когда мы, протеане, уже ушли. Следом за нами ушли из Галактики Жнецы. И молодые расы остались одни. Получили возможность развиваться самостоятельно. В преданиях, сказаниях, легендах, былинах мы ещё жили, ещё действовали, ещё существовали, ещё на что-то влияли, ещё что-то могли. Но... скорость эволюции упала до... может быть, до минимума. И потому... Возвращаться синекожим красоткам пришлось долго и трудно. С тех пор... они стремятся быть лучшими. Это мы в них заложили глубоко. Нам... вероятнее всего, нужна была раса, которая примет от нашей расы наше наследие и пойдёт дальше. Мы дали возможность азари жить гораздо дольше. Когда они резвились в Океане Тессии, срок их жизни не превышал пятисот лет. Мы дали им возможность жить минимум тысячу лет. Эта тысяча — своеобразный гарантийный срок. Если синекожая красотка не будет вредить себе сильно, постоянно и сознательно, она может прожить гораздо дольше.

— Как долго, Явик? — посмотрев на напарника, спросил Шепард.

— Понимаю, Джон. Вы... беспокоитесь за Бенезию и — за её дочь и мужа. — Явик поднял голову, вперил свой взгляд в глаза человека. — До пятнадцати тысяч лет. Плюс минус пять тысяч лет.

— Двадцать тысяч лет... — выдохнул капитан. — Сколько же вы живёте сами, Явик?

— По-разному. В среднем — сорок тысяч лет. Минимум — двадцать пять, — ответил воин древней расы.

— Как такое совместить?

— Ты имеешь в виду мой внешний вид и возраст? — едва заметно усмехнулся протеанин. — Так ведь... Когда мне было пятьдесят лет, я чувствовал себя максимум на двадцать пять. Думаю, что у людей часто бывает так же.

— Бывает, — согласился Шепард. — Не буду отрицать.

— Ещё раз повторю, Джон. — Явик опустил взгляд, чуть повернул голову влево. — Продолжительность жизни жёстко не определена для всей расы. Есть возможности и условия, которые обеспечивают реальность необычайно долгой жизни, хотя, казалось бы, внешне ничего не даёт права сделать такой вывод, — он помолчал несколько секунд. — Вторжение Жнецов... состарило многих, очень многих из нас, не только чистокровных протеан. Я сам чувствовал, насколько постарел, когда... когда осознал, что убил, собственными руками, собственным оружием убил свою подругу. Которая... очень скоро могла стать моей главной подругой. Стать матерью моих детей. Жнецы... атаковали её. Сделали своей. Возможно, незаметно для неё, но точно — против её воли.

— Явик. — Шепард посмотрел в глаза протеанина, сжал в своих руках запястья рук напарника.

— Я... я понимаю, Джон, о чём ты говоришь и на что ты намекаешь, — негромко сказал протеанин. — Я... я страшился этих воспоминаний, их полноты и глубины. Если и вспоминал, то очень... очень неглубоко, почти обзорно. Но и это, эта поверхностность причиняла мне боль. Страшную, долгую, острую. Я... я был потрясён, когда одна из девочек-землянок 'прочитала' меня... Я никогда всерьёз не думал, что нам, столь неосмотрительно повлиявших на азари, удастся дать столько полезного вам, людям. Далеко не всё, что приходит извне, прививается, становится родным, приемлемым. Далеко не всё, — повторил протеанин. — Я понимаю, Джон, ты хочешь, чтобы я преодолел эту боль... Которая вполне может согнуть меня, едва только я ступлю на то место на Цитадели, на котором я стоял тогда, когда стрелял в Чейси. — Явик опустил голову ещё ниже. — Не знаю... Наверное, надо решиться... — он замолчал. Шепард не торопил его. — Хорошо. Если...

— Яв... Тебе надо вспомнить всё... С максимальной точностью и полнотой, — почти шёпотом сказал Шепард, зная, что напарник услышит его и поймёт правильно. — Вспоминай. Настолько полно, насколько возможно.

— Постараюсь, Джон. — Явик полоснул своим внимательным взглядом по глазам капитана. — Сожми мои запястья крепче.

Шепард напряг пальцы и закрыл глаза. Проекция захлестнула сознание человека.

Теперь он видел древнюю Цитадель такой, какой она была задолго до вторжения Жнецов. Видел во всех деталях глазами Явика.

Протеанин шёл по Цитадели. Офицерская плащ-накидка развевалась, обнажая боевой тяжёлый офицерский бронескафандр. Шепард видел, как у проёмов стоят вооружённые караульные протеане, как такие же наряды часто проходят по множеству станционных улиц, переулков, проходов и лестниц. Цитадель хорошо охранялась. Многое, слишком многое прямо указывало на то, что это — столичная станция.

Капитан вспомнил, как Явик часто говорил: здесь располагается правительство Протеанской Империи, все центральные структуры. Здесь — самые полные и точные базы данных. Те самые, которые помогли вторгшимся в Галактику Жнецам быстро нащупать самые слабые точки в Империи, а потом — ударить по этим точкам, 'запрограммировав' почти непрерывное отступление протеанских войск.

Явик шёл по Цитадели. Знал, куда надо идти. Нет, не по служебной надобности. Не по делу. Он шёл, чтобы увидеть свою возлюбленную. И уже сейчас думал о ней, вспоминал. Помнил, насколько она любила учиться, узнавать новое, стремилась понять, проникнуть в глубины. Понимал, насколько он и она — разные. Надеялся, что крайности действительно сходятся. Не должны, но могут сходиться. Потому что есть такая возможность. Надеялся, что Чейси встанет рядом с ним очень надолго.

Мирная жизнь была привычна для молодой азари. А Явик... был почти круглосуточно занят на службе. Шепард теперь знал, что должно пройти совсем немного времени — и Явик получит старшеофицерский ранг, а вместе с ним — новое назначение.

Когда Явик миновал лестницу и подошёл к лифту, Шепард понял, что в этот раз напарник и прибыл на Цитадель, чтобы получить новый ранг и новый приказ. Далеко не каждому протеанскому офицеру выпадала такая честь — продвинуться по табели о рангах и получить новые знаки различия из рук высших протеанских офицеров, не покидавших Цитадель тысячелетиями.

Шепард видел здания, в которых располагалось руководство протеанской империи, его центральные учреждения. Явик не спешил и не торопился — до назначенного времени встречи с генералитетом Имперских вооружённых сил было ещё несколько часов. Горько и больно было осознавать, что эти минуты не будут для Явика ни счастливыми, ни радостными.

Цитадель жила мирной жизнью. Внешне — да, а внутренне... Шепард ощущал, как нарастает нервное напряжение окружавших его разумных органиков. Глухое, почти неощутимое, но... уже ясное.

Цитадель... Возможно, Станция предупреждала своих очередных поселенцев о том, что у них... пока ещё есть время её покинуть. Пока ещё есть. Если не уйдут все протеане, то... уйдёт хотя бы большая часть. Возможно, предупреждала о возможности сделать выбор не сама Цитадель, а её управляющая структура. То, что сейчас разумные органики склонны обозначать как ИИ, потому что им, нынешним, было сложно вообразить что-то более совершенное и главное — наиболее пригодное к выполнению такого сонма задач, которые и призвана решать такая станция.

Протеане не успели децентрализовать свою систему управления. До вторжения Жнецов оставалось слишком мало времени. И ещё меньше времени оставалось у Явика до момента жесточайшего потрясения.

Железно-пластиковый остров жил своей жизнью. Как жил и раньше десятки и даже, возможно, сотни Циклов. Хронология, создаваемая разумными органиками так нестойка, так причудлива и так... субъективна... Похоже, появление и развитие ВИ и ИИ — синтетической разумной жизни рядом с органической разумной жизнью — вполне предсказуемый и заранее просчитанный вариант развития событий в масштабах галактики. Что-то не умеют синтетики, но зато это умеют органики. И — наоборот.

Явик верен себе — своим воинским привычкам и традициям. Он внимателен к деталям, вслушивается и вглядывается в окружающий мир. Благодаря его восприимчивости Шепард чувствует, а иногда и видит те 'белые пятна', которые и во времена всесилия протеан остались нетронутыми. Можно посчитать, что у протеан не хватило ресурсов. А можно признать, что это — не так уж и важно было тогда. Почему? Можно поистине бесконечно строить предположения. Важны факты.

Цитадели и её управляющему центру была безразлична судьба протеан, обосновавшихся на борту железно-пластикового острова. Явик продолжал идти по Цитадели. В его душе росло напряжение. Нарастало и волнение, пока что стиснутое волей и сознанием. Офицерская плащ-накидка частично скрывала под собой боевой офицерский скафандр и полный комплект оружия. Воин-протеанин всегда был при оружии. Даже на Цитадели — правительственной Станции Протеанской Империи воинам-офицерам разрешалось носить и применять боевое оружие. Им верили, им доверяли. Знали, что воин-офицер близко стоит к смерти, но прежде чем он умрёт — он постарается уничтожить как можно больше врагов. И — не сдастся.

Шепард чувствовал, как Явик пытается погасить возраставшее нервное внутреннее напряжение и волнение. Основания для них были более чем серьёзными. Военнослужащие Имперской Протеанской армии, к числу которых тогда принадлежал Явик, многое знали об угрозе, нависшей над Галактикой. К огромному сожалению — не всё. Ожидалось, что враг, уже заявивший о себе, придёт обычно, привычно, стандартно. Вторгнется понятным для обитателей Галактики образом.

То, как вторглись Жнецы, было... даже для протеан, неожиданно и нестандартно. Потому и непонятно. Момент для развёртывания эффективного сопротивления был упущен, потому что вторжение было малозаметным.

Своими действиями или своим бездействием жившие тогда в галактике разумные органики осознанно или неосознанно уже способствовали победе Жнецов, становились их агентами, проводниками, помощниками.

Явик шёл по Цитадели, пытаясь погасить в себе нараставшее напряжение и беспокойство, шёл к тому балкону, на котором он уже несколько раз встречался с Чейси. И надеялся встретиться с ней там же в этот раз.

Протеанин увидел её — она стояла на том самом месте, на том самом балконе и ждала его. Нет, она не оглядывалась по сторонам, не проявляла беспокойства. Явик замедлил шаг, что-то его насторожило — он ощутил... холод. Такого холода от Чейси он не ощущал никогда, но именно о таком холоде говорили молодому офицеру наставники, готовившие протеанина к переходу в более высокий командный ранг. Это был холод, однозначно указывающий на то, что его источник — индоктринирован.

Явик замедлил шаг, пошёл осторожнее, перестал спешить. Он смотрел на Чейси, смотрел расфокусированным взглядом. Теперь он всё острее чувствовал и понимал, что она — уже индоктринирована, а значит — не принадлежала к числу обычных разумных органиков тогда известной протеанам расы.

Рука протеанина откинула полог плаща, легла на рукоятку пистолета. Да, на протеанском языке это оружие называлось по-иному, но теперь, когда Империя стала частью прошлого, Явик... неуклонно привыкал называть предметы так, как они назывались в большинстве активных языков.

Пистолет вышел из пазов — автоматика 'кобуры' сработала бесшумно и точно. Взвод курка был тих, почти незаметен. Ствол оружия поднялся, Явик чувствовал, как фигурка азари занимает точно рассчитанное подсознанием положение в прицеле.

Теперь... Выжать свободный ход, дожав спуск и...

Первый выстрел прозвучал в гомоне улицы как лёгкий хлопок. На него мало кто из пешеходов обратил внимание — улица всегда полна таких звуков — самых разных.

Явик сделал ещё несколько шагов и снова выстрелил. Несколько шагов — и новый выстрел. Несколько шагов — и новый выстрел.

Теперь Явик, неотрывно смотревший на Чейси, был уверен и убеждён в том, что его подруга — уже индоктринирована. И был уверен в том, что надо стрелять. Стрелять 'на поражение'. Не для того, чтобы ранив, пусть даже и тяжело, задержать Чейси, а для того, чтобы гарантированно убить, не дать ей возродиться в виде хаска.

Теперь выстрелы услышали. Кто-то из гражданских убежал — и таких было немало, кто-то — постарался побыстрее войти в ближайший магазин, поняв, что выстрелы сделаны из настоящего оружия и потому можно очень легко и просто попасть под шальные заряды. Цитадель тогда была густо населена. Особенно многочисленны — после протеан — были тогда на ней азари — раса, до сих пор не причисленная к рангу имперских, но и не находившаяся на положении изгоев, как, к примеру, нынешние кварианцы.

Явик продолжал стрелять в Чейси, продолжал удерживать фигурку азари в прицеле и нажимать раз за разом на спуск. Людям, не тем, кого застал Явик тогда, на древней Цитадели времён Протеанской империи, а тем, с кем протеанин встретился, чудом вернувшись из криоанабиоза спустя пятьдесят тысяч лет, свойственно считать, что лёгкое стрелковое оружие типа пистолетов пригодно только для ближнего боя. Протеанские офицерские пистолеты, особенно те, которыми вооружали элитных спецназовцев, проектировались и изготавливались в расчёте на то, чтобы одинаково безжалостно и точно поражать врагов и на ближних, и на средних, и на дальних дистанциях. Спецназовцев-протеан было немного и Империя вооружала их лучшим, что могла позволить себе.

Чейси... Как остро в те секунды Явик чувствовал, что она несёт очень серьёзную угрозу для всех остальных разумных органиков. Как он подходил к ней, нажимая раз за разом на спусковой крючок...

Сейчас, видя всё происходящее глазами Явика, Шепард мог видеть и то, как на стрельбу отреагировали другие обитатели Станции. Да, гражданские испугались. Улица стремительно пустела. Караульные протеане... Капитан видел, как несколько близстоящих на постах караульных едва заметно вздрогнули, но, посмотрев на стрелявшего соплеменника, как то быстро сумели понять, что он... имеет право стрелять именно в эту молодую азари. Поняли и потому... не стали стрелять в него, не стали убивать своего соплеменника, хотя при любых других условиях — и капитан был в этом сейчас абсолютно уверен — Явик был бы прошит зарядами ещё тогда, когда только потянул бы пистолет из кобуры, откинув на спину полог плаща.

На Станции, как понимал Шепард, не было принято вот так просто палить в другого разумного из боевого или гражданского оружия. Нет, носить и хранить оружие не запрещалось — протеане верили, что органики, принадлежавшие к другим расам, достаточно разумны. И потому предоставляли им значительную свободу.

Капитан видел, как Явик подошёл к Чейси, лежавшей на плитках тротуарного покрытия, как он наклонился, присел на корточки, взял мёртвую азари за шею. Чувствовал, с какой болью и смятением в душе, Явик отпускает воспоминания о Чейси чистой, свободной от любой — быстрой или медленной индоктринации. Явик встречался именно с такой Чейси, любил её именно такой. Без всяких обязательств, без всяких перспективных планов.

За несколько следующих секунд Шепард понял, что протеане многое позволяли азари. В том числе и потому, что испытывали острую вину за слишком глубокое вмешательство в их эволюцию.

Когда Явик, склонившись над телом подруги, коснулся шеи Чейси, в этот момент, как остро ощутил Шепард, для него закончилось мирное время. С той секунды Явик действовал и жил только так, как действуют и живут воины-протеане на реальной войне.

Совсем скоро Цитадель будет превращена в зловещую 'ромашку' и это умертвит и уничтожит всех протеан — не только тех, кто оказался в тот горький момент на Станции. Не только их. С того момента началась Жатва. Для Явика Жатва началась в тот момент, когда первый заряд вошёл в тело молодой азари.

Шепард давно знал, что Явик продолжает любить Чейси. И Таэла знает об этом, как доступно только женщине-протеанке. Не осуждает Явика за его любовь к погибшей подруге. Понимает, что разумные органики живы до тех пор, пока о них хотя бы кто-нибудь из других разумных органиков помнит. Пусть даже без имён, без фамилий, в самых общих чертах.

Чейси была индоктринирована. И Явик вынужден был убить её, чтобы она не навредила другим разумным органикам, оставшимся чистыми, свободными от постороннего внешнего влияния и управления. Явик помнил Чейси — и живую, и мёртвую. Помнил остро, полно и чётко. Эта память была горькой, потому что... потому что мало любви в галактическом пространстве. Тем, что Явик честно рассказал правду о Чейси девочке-землянке Ванессе, он показал, что его любовь к погибшей подруге по-прежнему сильна и искрення.

Мозаика из кадров, запечатлевших в сознании Явика падение Чейси, прошиваемой зарядами, на тротуарные плитки у балкона Цитадели... заставила Шепарда внутренне содрогнуться. Протеане уже тогда начали платить азари за свою глупость и тупость. За то, что попытались сыграть для синекожих красоток роль богов. За то, что попытались изменить их эволюционный путь, не просчитав, не поняв, не познав многих деталей. За то, что трансформировали эту расу слишком сильно и серьёзно.

— Чейси... могла согласиться стать моей главной подругой, — негромко произнёс Явик. — Она не торопилась с рождением детей, была увлечена работой, делала большие успехи в избранной области знания. Жнецы... ослабляли нас задолго до Вторжения. Она... мне сказала однажды, что мы... поступили правильно, даровав азари целую тысячу лет гарантированной жизни. Она была рада и счастлива, зная, что пробудет рядом со мной очень долго. Жнецы... сократили время её жизни. И... состарили меня, — протеанин выпрямился. — Я... не знаю многих деталей, Джон. Меня с малолетства воспитывали и готовили, как воина, как офицера. Я раз за разом сам убеждался в том, что это — моё истинное призвание. Мне его — не навязывали, Джон. Я... я помнил и был уверен в том, что раса азари должна быть следующей имперской расой, если нам... если нам не удастся выстоять. Но Жнецы... они не видели никакой другой расы, кроме себя самих на вершине управленческой пирамиды. Они хотели остаться высшими... очень надолго. На любое количество Циклов. Они не видели конца своего всевластия. — Явик выпрямился. — Мы... как я теперь, благодаря Таэле, понимаю, формировали азари как истинную имперскую расу. Мы дали им очень многие возможности и способности.

— Вы... сделали азари... своими наследниками? — негромко спросил Шепард.

— Да, — подтвердил Явик. — Когда... рушится Империя... Многое уходит в небытие слишком, слишком быстро, Джон. Я... я очень благодарен тебе за то, что ты... ты разделил со мной мою память и мою боль. Мне... мне стало немного легче. Наверное, мне никогда не будет легко, но... я очень надеюсь, что когда мы победим Жнецов, я смогу поставить Чейси достойный её памятник, — он опустил лобастую голову ещё ниже. — Она... Я узнавал, она не сумела никоим образом, ни явно, ни тайно — поспособствовать Жнецам. Вероятнее всего, они держали её в качестве спящего агента. И потому... я должен почтить её память так, как должно чтить павших, оставшихся... верными.

— Почтишь, Явик... — шёпотом сказал Шепард.

— Почту. Обязательно, — протеанин поднял голову, встал. — Спасибо тебе, Джон. Я пойду к себе... Надо готовиться. Ещё очень много дел...

— Много, — эхом повторил вставший со своего кресла старпом. — Ты прав, очень много, — он разжал пальцы. Явик поправил свой скафандр, повернулся и направился к двери каюты. — И их... сделаем. — Шепард увидел, как за вышедшим в коридор напарником закрывается створка, как мерцнул сигнал ВИ замка.

Четверть часа прошла, прежде чем Шепард снова сел в кресло. Он простоял возле стола, не замечая ничего вокруг.

Многое становилось понятным. Особенно — то, что связывало его и Бенезию. Сейчас ему стало ясно, что он не сможет встать рядом с матриархом азари. Бенезия должна вернуться к мужу и к дочери, восстановить свою семью, укрепить её целостность. Опираясь на Этиту и на Лиару, Бенезия сможет выстоять. И показать, возможно, другим азари истинную силу, дремлющую в сути очень многих синекожих красавиц. Пробудить эту силу и направить её против мощного, умного и опытного врага. Если она сможет реализовать себя, как расовый общественный лидер, она будет... счастлива. Большим счастьем, чем то, которое она могла бы найти и испытать, оставшись рядом с ним, Джоном Шепардом.

Взглянув на часы, Шепард вспомнил своё расписание на эти ходовые сутки. Через несколько минут предстояло провести старпомовский обход. Служба требовала своего. Проверив скафандр, оружие, перезарядив аптечку, капитан вышел из каюты, привычно закрывая за собой дверь и отмечая отблеск красного огня на одной из настенных плиток.

Отодвинув в глубины сознания все неслужебные мысли, Шепард доложил о начале обхода Андерсону, на несколько минут активировав аудиоканал нашлемного спикера.

Цитадель приближалась. Всё меньше времени оставалась до того момента, когда силуэт гигантской станции выплывет из белёсого тумана.

Явик. Кристалл памяти

Несколько минут назад он сказал Джону, что пойдёт к себе. Сказал, что ещё много дел предстоит сделать. И эти минуты... почти все... он простоял посереди своей погружённой в привычный полумрак каюты. Секунды потребовались на то, чтобы дойти до двери, открыть её, переступить порог, закрыть, не забыв включить красный запрещающий вход сигнал на внешней панели ВИ замка. Механически, не задумываясь над деталями, сделать несколько шагов и... замереть.

Правильно говорят мудрые: такие разговоры даром не проходят. Ни для кого из разумных органиков. Потому что есть всему своё время и место. Время и место жить и время и место умирать.

Взгляд протеанина нащупал парящий над столешницей в силовом поле кристалл памяти. Сейчас... с особой остротой и силой вспомнилось, как он, тогда ещё очень молодой воин, получил этот кристалл из рук своего умирающего командира. С тех пор этот кристалл всегда был рядом с Явиком, всегда был при нём. Воспоминания и записи прежнего владельца, точнее — нескольких прежних владельцев, Явик не стал стирать — не было возможности перенести их на другой столь же надёжный носитель.

Тогда молодого спецназовца Явика, успевшего побывать на захваченной Жнецами Цитадели всего один раз и не знавшего о том, что ему предстоит побывать на ней как минимум ещё один раз. Тогда его, вместе с несколькими другими молодыми спецназовцами направили на помощь подразделению протеан, державших оборону на одной из планет. Не слишком, к счастью, а может, к сожалению, густонаселённых, но...

Пришлось привыкнуть к тому, что и эту планету, скорее всего, протеанским войскам придётся оставить, отступив или... или погибнув. Второе тогда Явику представлялось гораздо более реальным — война со Жнецами только начиналась. Всё чаще молодой воин задумывался о том, что она будет очень и очень долгой.

Направили на помощь. Точнее — просто перебросили с планеты на планету на юрком быстроходном челноке или катере. Сейчас, за давностью лет, Явику не хотелось вспоминать точно такие технические детали.

Пока летели, Явик и его сокомандники... другие, не те, кого придётся потом выслеживать и убивать с помощью одного только ножа. Они смотрели на экраны и в иллюминаторы. И видели, как боевые протеанские военные корабли и наспех вооружённые гражданские пытаются сдержать натиск флотов и эскадр кораблей Жнецов и их приспешников. Как взрываются и гибнут, как идут на таран, как стреляют...

С планеты пришлось улетать быстро, едва только образовалось 'окно' в плотном изменчивом графике атак жнецовских кораблей, высадок десантов хасков и орбитальных бомбардировок. Тогда Явик неоднократно подумал о том, что Жнецы продолжают не просто уничтожать протеан, а играют с ними, как полусытая кошка с полузадушенной, но пока ещё вполне живой мышкой. Сейчас это человеческое сравнение... было уместно, а тогда...

Тогда Явику, как и его сокомандникам, пришлось в очередной раз пожалеть, что властью приказа они покидают позиции на этой планете и лишаются возможности физически хоть чем-то помочь остающимся на ней соплеменникам — воинам и гражданским. Воевали тогда... все.

Явик чувствовал и понимал — его сокомандники, находившиеся в пассажирском салоне 'кораблика' вспоминают войну. Для каждого — разную, для каждого — свою. И в то же время — общую. Воевать пришлось всем протеанам, независимо от возраста, пола, социального положения, даже состояние здоровья не всегда учитывалось в полной мере. Протеанское ополчение множилось, запасы оружия — таяли, использовались даже очень старые образцы, которые пока что ещё удавалось найти на полузабытых складах. Хотя... каких полузабытых?... В такие моменты, бывает, вспоминается всё очень быстро, а главное — точно и чётко. Вот многие протеане и вспоминали.

Война шла уже достаточно долго и калейдоскоп её лиц... мрачнел и суровел. Протеане пытались выстроить оборону. Если не удавалось удержать глобальную — старались усилить локальную. На усиление очередного участка локальной обороны на другой планете и перебрасывали группу Явика, не обратив особого внимания на то, что это — группа спецназа, а не обычное пехотное подразделение. Что было у командиров под рукой, то и давали, направляя туда, где, как казалось, было или будет очень скоро тяжелее и труднее всего. Война приобретала характер... быстроменяющейся, что ли.

Гибель верховного военного и гражданского руководства на Цитадели внесла сильную сумятицу в мысли и дела, в настроение и стремления очень многих протеан.

Юркий челнок-катер уходил от планеты на самой полной скорости — приказ однозначно требовал скорейшего прибытия группы и ещё более скорейшего её вступления в бои с высадившимися десантами Жнецов. Не хотело командование секторальной обороной пока что терять эту планету, потому стягивало к ней и на неё все доступные силы. Приходилось маневрировать наличными войсками, тасовать подразделения. Жнецы давили.

Кто-то из сокомандников Явика смотрел в иллюминатор, кто-то — на настенно-потолочные экраны, кто-то — на экран своего наручного инструментрона.

Кораблик потряхивало — пилот выжимал из двигателей всё, что только можно.

Явик стоял у одного из экранов, держался за поручень и просматривал последние видеозаписи с планеты, на которую предстояло высаживаться. Жнецы — полумашины и их действия... достаточно стандартны и предсказуемы. Если бы они были чистыми полевыми сущностями... было бы намного сложнее воевать с ними, а так... хоть что-нибудь, но было в их действиях... понятное и просчитываемое. Они — десант и протеане — десант, они — окружение и протеане — окружение. Они — атаку и протеане — атаку.

Вроде бы некое равенство, но нет, никакого равенства, потому что довольно быстро пришлось осознать: выстроиться для глобальной атаки не будет никакой мыслимой возможности, а сил и средств для локальных атак — не так много, как хотелось бы.

Планета... пока ещё сопротивлялась. Впрочем, конечно, как небесному телу, ей было глубоко всё равно, что вытворяют на ней и вблизи неё полумашины и чистые органики. Протеане оборонялись и атаковали, Жнецы оборонялись и атаковали. Чаши весов, как сказали бы люди, не раз и не два за последние несколько часов или даже суток склонялись в ту или иную сторону, отдавая призрачное, крайне нестойкое и временное предпочтение одной из двух противоборствующих сторон.

Прослушав сводку, Явик закрыл свой наручный инструментрон, вернулся к лавке, сел и пристегнулся. Можно было, конечно, не пристёгиваться, но...

Глаза Явика сканировали изменяющиеся изображения на настенно-потолочных экранах. Каждому глазу — свой экран, потому что картинки на всех пластинах — разные. Некоторые сокомандники задремали. Лететь предстояло ещё как минимум несколько минут, а на войне сон становится такой роскошью, для получения которой приходится использовать малейшую возможность.

Пока летели к орбите — успели несколько раз просмотреть все доступные материалы как по району, в котором предстояло действовать, так и по смежным с ним районам. Никто из спецназовцев не знал, куда придётся отправиться после выполнения поставленной задачи, да и подстраховаться не мешало. Возможно, задача будет изменена — так уже бывало и — не раз. Спецназовцев бросали на самые сложные участки, а таких... было много.

Челнок снизился. 'Проявилась' сначала — на экранах, а потом и в иллюминаторах — поверхность планеты. Внизу виднелись немногочисленные лагеря протеанских войск. Шла высадка резервов, осуществлялось накопление сил и средств для очередного контрнаступления, и параллельно — для обороны. Пока ещё это было возможно.

Множество солдат и офицеров протеанской армии — самых разных подразделений — пока ещё могли насладиться относительной тишиной и спокойствием — здесь несколько последних часов не появлялись крупные силы Жнецов. Пока ещё не появлялись, но вскоре... вполне могли появиться.

Челнок летел дальше, оставляя районы лагерей позади. Спецназу редко приходилось высаживаться с кораблей среди других воинов своей армии. Всё же задачи — разные, способы и средства их выполнения тоже — отличаются.

Явик смотрел на экраны, переводил взгляд, чтобы заглянуть в иллюминатор. Теперь можно было различить не только фигуры, но и лица.

Здесь были не только мужчины, но и женщины. Протеанки тоже воевали. Сначала протеане пытались их оставлять в тылах, удерживать от появления на переднем крае обороны, в полосе сосредоточения, но когда тыл превратился — довольно быстро, кстати — в весьма эфемерное понятие, протеанки взбунтовались и поставили ультиматум в стиле 'воюют — все, значит мы — тоже воюем'.

Наспех сформированной командной пирамиде возразить им было нечего. Потому... согласились и разрешили протеанкам воевать. Не только чистокровным, конечно — всем. Жнецы... слишком быстро показали свою силу и мощь, чтобы можно было ещё немного посопротивляться, соблюдая некие приличия.

Кораблик совершил посадку на порядочном расстоянии от полосы сосредоточения. Явик соскочил на землю с высоты трёх метров — пилот не стал выдвигать трап, поняв, что для спецназовцев такая высота — не проблема. Остальные сокомандники быстро разгрузили тяжёлое оружие и снаряжение, взвалили на спины скафандров 'пеналы' с необходимыми запасами.

Подлетел юркий мобиль — прибыл порученец командира, отвечающего за оборону района, в котором группе Явика предстояло действовать. Раскрыл свой инструментрон, развернул средний экран, коротко обрисовал задачи, которые предстояло решить спецназовцам. Некоторые — остались прежними, некоторые изменились частично, а некоторые — полностью. Добавилось несколько новых. Вполне обычная ситуация.

Явик слушал внимательно — часть информации порученец передал мыслеобразами, часть негромко озвучил, часть — молча предъявил на картинках на экране своего наручного инструментрона.

Задача, если считать её основной... была вполне обычной: выдвинуться в определённый командованием квадрат и усилить оборону на нём и на нескольких смежных участках.

Слушая порученца и глядя на экран его инструментрона, Явик всё острее понимал, что спецназ, в частности — его группу, и так слепленную, как сказали бы земляне, 'на скорую руку', всё чаще используют — если не как некую 'скорую помощь', то уж точно как 'палочку-выручалочку'. Срок на прибытие в район сосредоточения в нужном 'исходном' квадрате — минимальный. Надо было усилить оборону протеанских пехотных подразделений на участке до подхода основных сил Жнецов — предполагалась массированная высадка десанта и очередная волна атак пехотных подразделений 'креветок' и их приспешников, в том числе — очень многочисленных хасков.

О том, в какие 'создания' обращали Жнецы пленённых протеан сейчас, спустя полсотни тысяч лет было крайне больно даже думать, а не то что вспоминать, но Явик пересиливал себя. Он понимал, что вспомнив и даже рассказав во многих деталях своему нынешнему напарнику — капитану-землянину Шепарду о том, как ему, протеанскому офицеру-спецназовцу пришлось убивать свою подругу-азари на Цитадели. Теперь — надо 'идти дальше' и вспомнить многое, что было накрепко связано с войной со Жнецами, с его личным участием в этой войне.

Эпизод с кристаллом памяти был важен. Его тоже надо было вспомнить в мельчайших деталях, чтобы прибыв на Цитадель, защититься от парализующе-разлагающего воздействия горечи памяти о былом. Вспомнить многое, чтобы потом... чтобы потом не вспоминать столь остро, полно и чётко, а главное — часто. Потому что надо будет не предаваться воспоминаниям, а работать, действовать и, если потребуется, воевать. Да, да, воевать, потому что для Явика мирная жизнь снова кончилась, едва начавшись.

Порученец, как помнил Явик, говорил вслух мало, больше показывал и передавал мыслеобразами. Время приходилось экономить. Да, поставленная командованием задача была сложной: район, в который предстояло прибыть, был расположен достаточно далеко от места высадки, да ещё он был и очень, очень большим. Даже со спецназовской подготовкой охватить его должным образом будет сложно. Но — на войне, тем более на такой — всегда сложно.

Явик выслушал порученца, скопировал с его инструментрона на свой необходимые материалы, закрыл инструментрон, попрощался с офицером и направился к сокомандникам.

Поставив кратко, предельно точно и чётко задачу — не всю, которую изложил несколько минут назад порученец — только её часть, можно сказать, что 'вводную', Явик убедился, что члены группы поняли её в полной мере.

Пехотным подразделениям протеанской армии предстояло в очередной раз встретиться не только с пешими хасками, но и с тяжелобронированными летающими хасками, которых невероятно трудно было выбить с помощью лёгкого вооружения. У спецназовцев было своё — высокоточное и мощное, потому спецназ и использовали как оперативный резерв для усиления. Обороны или наступления — всё равно.

Построившись в колонну, протеане-спецназовцы направились к едва заметной дороге. Как сказали бы земляне-имперцы, это было скорее 'направление', а не обычная, пусть и грунтовая дорога. Путь предстоял неблизкий, а идти надо было быстро, чтобы успеть выйти в первый район хотя бы на несколько минут раньше назначенного срока. На войне эти резервные минуты... почти всегда крайне важны и ценны.

Несколько часов пешего хода.

Явик не смотрел по сторонам — в этом не было особой необходимости. За прошедшие дни пришлось увидеть слишком многое, чтобы понять — многое будет повторяться с минимумом разных деталей. Потому... восприятие привычно фильтровало информацию об окружающей действительности, выделяло из 'потока' только то, что имело значение для выполнения задачи и приказа в целом.

Спецназовцы проходили километр за километром. Сейчас Явик вспоминал увиденное за время пути... в самых общих чертах. Хотя, конечно, было всякое. Удалось избежать частых боестолкновений с отдельными мелкими группами хасков — в этой полосе пока что было достаточно других протеанских воинских подразделений. Спецназовцам не было необходимости вступать в перестрелки или, тем более, ходить в атаки в рядах пехоты.

Позиции подразделения, которое предстояло усилить, члены группы Явика увидели издалека — пехотинцы и артиллеристы окапывались, занимались маскировкой, уточняли расстояния до ближайших и отдалённых ориентиров.

Разрешив сокомандникам выбрать и занять позиции, Явик прошёл к первой линии укреплений. Несколько минут стоял, смотрел вперёд, туда, откуда должны были придти хаски. Он не стал тогда скрывать от коллег то, что, по данным разведки, Жнецы вполне могли бросить на планету 'эсминцы' и потому... Любая артиллерия приобретала критически важное значение.

Было ли тогда вокруг... своеобразное затишье? Наверное, было. На войне оно... нечастое. Разное, конечно, но — нечастое.

Обстрел начался неожиданно. Его ждали, но... Тогда Явику показалось, что он был коротким и сильным. Артиллеристы-протеане как смогли и как успели, но восстановили порядок на позициях у своих орудий.

И сразу началась атака.

Хаски... Сколько раз уже видел Явик эти живые 'волны', плюющиеся огнём из захваченных автоматов и готовящиеся к более привычной для синтетов рукопашной... Стреляли хаски... точно, впрочем, от синтетиков неточности ожидать... по меньшей мере — глупо.

Начались потери, множилось число раненых. Спецназовцы в полном составе ушли на первую линию. Артиллеристы-протеане открыли огонь, стремясь поточнее 'накрыть' залпами ближайшую 'волну', чтобы она не докатилась до линии, не потеряв силы, темпа и мощи. Пехотинцы-протеане тоже открыли огонь, выкашивая ближайших хасков.

Явик подполз к первой линии, замаскировался и открыл огонь из автомата. У нынешних разумных органиков такое оружие часто называлось штурмовой винтовкой, но разве дело в терминологии, когда надо было остановить и, если возможно, уничтожить побольше врагов?

Несколько часов того боя... Запомнились Явику достаточно полно, но сейчас... сейчас детали не вспоминались. Общая картина была чёткой, а вот детали... То ли сознание, то ли подсознание отказывались давать полную картину. Можно было, конечно, приказать самому себе, но... Что-то удерживало Явика от этого приказа.

Для того чтобы задержать 'волну', пришлось подниматься несколько раз в атаку. Хаски дрались ожесточённо. Пехотинцы-протеане — тоже, но... задержать волну не успели — появились две 'креветки'.

Тогда они считались... эсминцами. Чем они будут в этой новой войне? Явик не знал сейчас ответа на этот вопрос.

Артиллеристы-протеане перенесли огонь на появившихся так некстати 'креветок'. Те отвечали. Сначала — слабо, а потом... потом их огонь усилился.

Следующие несколько часов пехотинцам, спецназовцам и артиллеристам пришлось атаковать 'волны' хасков под почти непрерывным обстрелом вспомогательных орудий 'креветок'. К раненым прибавились убитые. Потери, пусть медленно, но увеличивались.

Командир подразделения пехотинцев — тот самый, который принял на себя руководство прибывшими спецназовцами, как помнил Явик, старался не посылать их в атаки слишком часто. Вероятнее всего — ждал, когда обстановка осложнится предельно. Знать бы тогда, когда действительно наступил тот предел. Каждый разумный органик воспринимает этот предел... по-своему.

'Креветки' приближались к первой линии. Неспешно, лениво, будто нехотя. Главные излучатели — пока молчали. Зато вспомогательные — работали почти непрерывно.

На всю жизнь запомнил Явик слова командира-пехотинца: 'Ждут они чего-то. Потому главные и молчат. А когда ударят... Жарко здесь будет. Сгорим... Но отступать нам — нельзя'.

Прав оказался командир-пехотинец. 'Креветки' ударили главными излучателями по первой линии. Пришлось спецназовцам заменять выбывавших артиллеристов. Из двух-трёх десятков протеанских орудий более-менее целыми остались всего восемь. С их помощью спецназовцы Явика три четверти часа сдерживали натиск двух креветок. Третью удалось остановить — она не приближалась к линии, но и не уходила, продолжая постреливать по первой линии из своих вспомогательных орудий.

Хаски осмелели, организовали и начали осуществлять новую атаку. То ли снова почуяли поддержку 'креветок', то ли получили приказ... До сих пор Явику было непонятно, что заставило хасков организовать новую 'волну'.

Командир-пехотинец возглавил контратаку. Его коллеги сцепились с хасками врукопашную. Спецназовцы разделились — одни влились в атакующие порядки протеанской пехоты, другие — остались у орудий рядом с немногочисленными уцелевшими артиллеристами.

Тогда... Явик увидел залп главных орудий креветок. Увидел... а услышать не смог. Его контузило. Оглушило.

Шатаясь, Явик вскинул автомат и открыл огонь по нескольким приближавшимся к позиции орудий хаскам. Потом — побежал вперёд, туда, куда ушёл командир-пехотинец. Бежал... долго. Сколько метров и сколько минут — не помнил до сих пор. Всё было — как в тумане. Чувство времени и расстояния почти отказало. В лучшем случае — чувства, что называется, врали.

Явик шёл и стрелял, менял магазины и — снова стрелял. Пригибался, иногда — полз, вжимаясь в землю. Видел размытые фигуры хасков. Много хасков.

Командира-пехотинца он нашёл в воронке. Скатился по склону, нащупал тело, понял, что тяжелораненый протеанин-офицер лежит ничком. Стонал ли он? Наверное, стонал — губы шевелились, рот приоткрывался.

Явик присел, определяя на ощупь, куда ранен соотечественник. Протеанин открыл глаза, потянулся к карману скафандра, достал кристалл, вложил его в руку Явика, сжал пальцы руки спецназовца.

В этом жесте было столько... Слов не потребовалось.

Через несколько минут протеанин-пехотинец умер. Коротко вздохнул и... ушёл.

Подошли несколько резервных подразделений пехотинцев, усиленные пятью мобильными артиллерийскими установками. 'Креветок' — всех троих отогнали. Хасков — почти всех — уничтожили. Без всякого сожаления обрушив на них огонь автоматов и мобильных 'скорострелок'.

В том избиении Явик почти не принимал участия — и без него было предостаточно желающих уничтожить побольше хасков.

Офицер-спецназовец держал в руке кристалл, видел, как его прежнего владельца протеане-санитары уносят на носилках к остановившимся неподалёку санитарным машинам и понимал, что в его жизни что-то очень серьёзно изменилось.

С тех пор кристалл памяти был почти единственной вещью, с которой Явик не расставался никогда.

Шагнув к рабочему столу, протеанин протянул руку, пальцы сжали кристалл. Наверное, командир-пехотинец что-то знал о том, что произошло с Явиком на Цитадели. В армейской среде такая информация расходится очень быстро. Кажется, земляне-имперцы называют это 'солдатским телеграфом'.

Сейчас, сжимая кристалл пальцами правой руки, Явик всё острее понимал, что только так можно было погасить значительную часть той душевной боли, которая царила внутри с той минуты, как он увидел уносимую санитарами-коронерами мёртвую Чейси.

Потом, позднее, он встретит Таэлу. Полюбит её, но не станет... настаивать. И Таэла поймёт его правильно. Не осудит ни за медлительность, ни за нерешительность. Со временем Явик расскажет ей о кристалле, увидит, как пальцы протеанки сжимают его грани. Доверие... стоит очень дорого. Тем более — во время такой войны...

Кристалл пережил пятьдесят тысяч лет криозаморозки и почти не пострадал. Наверное, тот командир-пехотинец и представить себе не мог, что его кристалл перейдёт в новый Цикл, сохранит работоспособность через полсотни тысяч лет...

Улетая с той планеты, Явик долго, пока ещё в дымке атмосферы можно было хоть что-то различить, смотрел в иллюминатор. Он уже знал, что командира-пехотинца похоронили вместе с его погибшими в том бою воинами, отдав все полагающиеся воинские почести. Позиции удалось удержать, пусть на несколько недель, но — удалось. И в этой небольшой победе над давящим прессом Жнецов была значительная заслуга этого офицера-пехотинца, ставшего для Явика больше чем временным командиром.

Кристаллы памяти считались глубоко личными вещами. Их передача от протеанина к протеанину была почти всегда чем-то большим, чем жест особого доверия и приязни.

Таэла и её сокомандники забрали все кристаллы памяти у погибших протеан. Теперь эти знаковые предметы ждали момента погребения своих владельцев в земле новой родины протеанской расы.

Информация с них копировалась и изучалась. Явик знал, что в основном этим занималась Таэла с Тангрис и некоторые другие офицеры, старшины и сержанты корабля. В своих письмах Таэла редко затрагивала эту тему — слишком было тяжело ей писать об этом. Говорить вслух — было ещё тяжелее.

Явик разжал пальцы. Отшагнул от стола, повернулся, прошёл в центр каюты, опустился на колени. Надо было хотя бы четверть часа помедитировать. Многое вспомнить. И многое понять — глубже и полнее.

Закрыв глаза веками, Явик замер и оцепенел. Тишина привычно обволокла сознание.

Явик. Решение о написании книги о расах-партнёрах протеан

Проступившие сквозь защитную пелену звуки... были привычны. Эти пятнадцать минут медитации... снова позволили Явику отдохнуть и многое обдумать. Сейчас, в эти секунды, предшествующие полному пробуждению от оцепенения, протеанин не хотел вспоминать обо всех принятых решениях, но одно из них...

С самого первого момента пробуждения там, на Идене, он боялся, что остался один. И очень долго эта боязнь буквально преследовала и поглощала его. Почти всего. Очень трудно было сопротивляться этому страху, ведь с каждым часом он находил новые и новые доказательства того, что действительно остался один. Многое тогда пришлось вспомнить. Многое — осмыслить по-новому, с иных точек зрения. Вокруг уже не было никаких признаков Империи. Теперь в галактике жили расы, которых протеане знали ещё младенцами. Сейчас они были, как минимум подростками и ожидали рассвета своей юности... Жнецы не собирались давать молодым расам ни одного шанса шагнуть в юность. А из неё — в зрелость.

Эти расы... были настолько разными, что... Тогда, когда существовала и властвовала Протеанская империя, эти различия не были столь существенны, а теперь... Может быть, действительно, протеане ошибались, когда стремились ко всё большему единообразию, которое по самым смелым расчётам приближалось к отметке в две трети. Только одна треть различий...

Только одна, но благодаря этой ничтожной степени различия протеане выдержали две тысячи лет противостояния с 'креветками', не согнулись, не сломались и не сдались сразу, через несколько месяцев, лет, десятилетий. Да, отступали, но — не панически, не поспешно, а более-менее организованно. Сумели создать главное командование, заменившее во многом, но, к сожалению, не во всём, погибшее на Цитадели верховное. Единство тогда... спасло протеан от быстрого и неминуемого полного разгрома. Достаточно было хоть немного поддаться панике, и... Жатва увенчалась бы очередным успехом очень быстро.

Протеане стремились сохранить чистоту своей расы. Они не стремились слишком уж часто входить в единение со многими другими из десятков рас, населявших тогдашнюю галактику, точнее — её исследованную часть. И другие расы, как теперь остро и полно осознавал Явик, с пониманием и даже некоторым явным одобрением относились к такому стремлению протеан, потому что и сами не желали исчезать, разбавлять чистоту слишком большим количеством инорасовых связей.

Хотя, конечно... три основных поколения протеан... Шепард был впечатлён цифрами, названными протеанином, но... Он понимает, что продолжительность жизни не решает и не может решить все проблемы. Может быть не три, а шесть поколений, а может быть — и двенадцать. Кто знает, кто знает.

Явик встал на ноги, сделал несколько шагов, чувствуя, как исчезает скованность в мышцах, как движения приобретают привычную прежнюю мягкость и чёткость. Да, годами он — очень стар. Не каждая азари-матриарх сможет сравниться с ним в возрасте и уж конечно, далеко не каждый кроган. У каждой расы — своя стандартная продолжительность жизни.

Остановившись у стола, Явик бросил быстрый взгляд на парящий в силовом поле кристалл памяти. Всё было по-прежнему. И внешне, и внутренне. В каюте царил приятный для глаз полумрак, даже сверкание светодиодов на настенных пультах не отвлекало от раздумий.

Тогда, на Идене, в первые дни, он очень боялся, что остался один. Потом, когда он обрёл выживших соплеменников, он очень боялся, что произойдёт что-то ужасное, и они погибнут.

Во время войны со Жнецами было много таких случаев: протеане — и не только чистокровные — гибли, когда внешне всё было в порядке, всё было более-менее нормально. Умники-разумники хватались — и совсем не театрально — за головы, но... быстро сформулировать ответы на вполне обычные и даже ожидаемые заранее вопросы, как всегда, а может быть — только слишком часто — не могли. Это было больнее всего.

Явик боялся проявления отдалённых негативных последствий столь долгого пребывания в криостазисе. Слишком хорошо было ему известно, что абсолютно здоровых, медицински-здоровых протеан и протеанок осталось очень мало. Даже Таэла и Тангрис были не раз ранены — хорошо ещё, что обошлось без тяжёлых ранений и неустранимых телесных повреждений. Да и обе скрывали это от врачей. От врачей! От которых очень мало, что можно скрыть, если дело касается здоровья. Только то, что можно скрыть от врачей, вряд ли можно надёжно скрыть от сокомандников и те сразу чувствовали недомогание и слабость. Но — не осуждали, а помогали преодолеть их. В том числе и потому, что понимали — надо сохранить, прежде всего, жизнь и здоровье протеанок. Потому что раса должна выжить... Должна. И сохранить чистоту — тоже должна.

Всегда есть один из трёх выборов: сохранить полную чистоту расы, сохранить баланс между достаточной чистотой расы и достаточной открытостью её для инорасовых вкраплений, отказаться от сохранения чистоты расы в любых масштабах и — раствориться в инорасовом окружении, исчезнуть. Больше выборов — нет. Никаких нет.

Когда Явик осознал, что выжил не только он, но и его немногочисленные соплеменники и соплеменницы... Он немного успокоился. Обрадовался, конечно, чего уж тут особо скрывать-то. А сейчас, когда 'Нормандия' приближается к Цитадели, на которой — 'полный нынешний интернационал', как часто выражаются в подобных случаях земляне-имперцы. Сейчас надо будет сделать следующий шаг и понять, что кроме чистокровных протеан тяжесть противостояния со Жнецами в прошлом Цикле вынесли на себе и нечистокровные протеане и совсем не протеане. Сотни рас... были уничтожены тогда Жнецами. Империя была, как сказали бы люди, многорасовой, многонациональной.

Сейчас вокруг нет никакой империи. Нет единой чистокровной имперской расы. Да, есть некое Пространство Цитадели, но... всё равно его 'картинку' трудно совместить с 'картинкой' Протеанской Империи. Потому...

Явик склонился над столом, опёрся о столешницу обеими руками. Если сейчас вокруг нет ни намёка на империю, на свойственное ей единство, то... может быть, в этом тоже заключена мощная основа для успеха в предстоящем противостоянии? Победа будет достигнута далеко не сразу, надо будет выдержать первый сильный удар Жнецов. Потом — выдержать ещё несколько ударов. Сколько их будет? Наверное, много, если учесть, что Жнецы обрушатся на почти все населённые разными нынешними расами миры едва ли не одновременно. И только потом, вероятнее всего — медленно, трудно... придётся сводить ситуацию к перевесу над Жнецами, затем — к перелому в войне и только потом — к победе над гигантскими 'креветками' и их пособниками и приспешниками.

Значит... Значит, надо будет сделать следующий шаг. Кроме него этот шаг никто не сделает. Да, надо будет в очередной раз распараллелиться, добавить к плану, программе, графику новое направление. Надо... написать книгу об уничтоженных Жнецами в ходе прошлой Жатвы расах-партнёрах протеан. Нельзя, чтобы протеан воспринимали как поработителей, как сатрапов, как только центральную всесильную расу-угнетателя. Надо показать нынешним расам богатство, которое было... было главным для Империи — гигантское разнообразие рас, соединённых в целостную Империю, сохранившую боеспособность и способность к развитию даже в условиях общегалактической войны.

Эта книга не будет однотомной. В ней будет всяко больше пятисот стандартных страниц любимого землянами формата А4 с двумя тысячами знаков на одной странице. Детали сейчас неважны, но... Эта книга будет многотомной. Нельзя будет описать расу в одном только томе, значит... минимум сотня томов. Память о погибших расах не должна пропасть, не должна исчезнуть. В этом — тоже долг выживших протеан. Неизвестно, выжили ли где-нибудь ещё протеане — хоть чистокровные, хоть не очень. Сейчас важно использовать всю доступную информацию, все доступные ресурсы для того, чтобы эта книга-многотомник стала первым памятником погибшим расам. Нынешние расы... те самые, кого протеане знали ещё младенцами, должны знать своих предшественников. Нельзя мириться с тем, что в чистокровных протеанах и только в них будут видеть своих предков сегодняшние расы разумных органиков и тем более — будущие расы, порождённые естественным, эволюционным путём.

Да, это будет трудно, это будет сложно. Всегда сложно совмещать настоящее и прошлое, одновременно заботясь и о нормативном будущем. Но протеане, те, кто выжил, могут и должны заняться этой работой. Впереди у нормандовцев — Цитадель и пребывание возле Станции, пребывание на станции, будущий полёт к планете, на которой работает дочь Бенезии...

Лиара Т'Сони — почти единственная исследовательница протеанской истории, протеанской расы. Есть, конечно, азари — и не только азари — которые занимаются историей иннусанон. Но их... их, к сожалению, ещё меньше. Не любят нынешние расы разумных органиков зацикливаться надолго на прошлом. Они живут в настоящем и хотят, очень хотят поскорее перейти в будущее. Заметно или незаметно — другой вопрос. Будущее нынешние расы разумных органиков, вступившие в пору перехода в юность из подростковости, закономерно интересует больше, чем прошлое. Тем не менее, сила сохраняется не в диаде, а в триаде. Значит, должны найтись те, кто поможет даже в предвоенное время, даже в условиях войны со Жнецами сохранить и приумножить память о погибших расах.

Протеане сформулируют основу, дадут фундамент, а нынешние расы — смогут по ряду признаков найти профильную информацию — хоть в Экстранете, хоть в отчётах многочисленных учёных и исследователей, труды которых по вполне понятным причинам не находятся в 'топовых' списках, оставаясь малоизвестными или совсем неизвестными.

Если придётся подключать к этой работе дочь Бенезии... Надо будет серьёзно, точно и полно предупредить её о том, что молодая азари не должна зацикливаться на протеанах. Надо будет дать Лиаре некоторые уникальные зацепки и ориентиры. А главное — надо будет много писать самому. Писать, опираясь на помощь выживших протеан. Их нельзя будет 'светить', но... Готовить их проявление в Галактике в будущем надо начинать уже сейчас, когда разведфрегат-прототип всё ближе подходит к Цитадели.

Эту книгу... Надо начинать писать уже сейчас. Как говорят земляне-имперцы, 'раньше начнёшь — раньше закончишь'. Надо самому покопаться в своей собственной памяти, ведь за сотни лет противостояния и десятки лет довоенного времени Явик сам видел многое и многих, почувствовал, ощутил, понял тоже немало. Теперь это всё пусть периодами, пусть временами надо будет пробуждать, облекать в строки понятных текстов, соединять с материалами, которые добудут Таэла, Тангрис и их коллеги. Несомненно, что почти сотня выживших протеан — точность цифры сейчас неважна — смогут вспомнить немало и тоже постараются облечь это хотя бы в текст. А потом... потом дойдёт дело и до создания книги в протеанском комплексном формате, где будет почти всё — и чувства, и эмоции, и запахи, и ароматы, и трёхмерная изменяющаяся картинка. Детали, детали, детали и их соединение и комбинация. Вот то, что сейчас поможет его соплеменникам отвлечься от тягостных раздумий о прошлом, переведёт эти раздумья в более позитивное русло. Как там говорят земляне-имперцы? 'Печаль моя светла...'. Именно так. Печаль должна быть светлой, а память — прочной и чёткой. Главное — память. Дойдёт ли дело до потрошения подбитых Жнецов в попытке пробиться в ноосферу и считать информацию о погибшей в глубокой древности мощной, развитой и цельной расе? Сейчас это — доподлинно неизвестно, ведь война будет, вероятнее всего, очень не похожа на ту, в которой уже пришлось поучаствовать Явику, Таэле и другим выжившим протеанам. Сейчас надо воспользоваться этой возможностью. И начать пробиваться к всё более глубинным пластам памяти.

Есть и у нынешних разумных органиков многих рас убеждение, что память хранит полный слепок прошлого. В подсознании, надсознании, сверхсознании — где угодно. Но — хранит. А значит, при определённых условиях можно и нужно пробудить эту память. Не полностью — хотя бы на первых порах частично. А потом — в средних масштабах, а потом — в крупных.

Достойное занятие, очень достойное. В эпоху Протеанской империи разумных органиков, рисковавших заниматься таким сложным и опасным делом, очень ценили, чествовали и поддерживали всемерно. Да, это было очень небыстрым делом. Вероятнее всего, поэтому книгу о погибших расах Протеанского Цикла Явик будет писать не только в оставшиеся, хорошо, если месяцы предвоенного времени, всё военное время и, если так будет высшим силам угодно, то и большую часть послевоенного. Так остро хочется верить, что удастся увидеть послевоенное время, когда Жнецы окончательно станут историей и будущие поколения почти двух десятков рас разумных органиков — безусловно, да и вполне ожидаемо, что проявятся и укрепятся новые расы — уже не будут со страхом и содроганием ожидать начала новой Жатвы.

Эта книга, безусловно, будет строго научной, доказательной, основанной на фактах — проверенных, задокументированных и несколько раз перепроверенных. На её основе можно будет писать, возможно, что и параллельно, популярный вариант, лишённый чрезмерной научности и немного упрощённый.

Прибытие 'Нормандии' с протеанином на борту на Цитадель, возможно, произведёт эффект, как любят выражаться не только земляне, 'разорвавшейся бомбы'. Слишком непривычно, слишком ново. И, в то же время — предельно реально, ощутимо, осязаемо. Кто-то воспримет этот факт и всё, что с ним будет связано, очень остро, а кто-то — чрезмерно спокойно. Все разумные органики любой расы воспримут появление на Цитадели воина древней, Старшей Расы по-разному. Эта разность вполне укладывается в Триаду.

Можно спрогнозировать, что публикация начальных частей книги — вероятнее всего, не следует ждать полного завершения работы над всем текстом книги — рас было слишком много и каждой расе, да, да, каждой расе придётся посвятить минимум один, а лучше — несколько томов. Потому каждый том будет... встречен с огромным интересом ныне живущими разумными органиками. Это ведь так предсказуемо, особенно если эти тома будут написаны популярно, а не строго научно. Строго-научный вариант книги, её отдельных частей пусть читают специалисты — им можно будет организовать и осуществить адресную рассылку томов-файлов.

Следуя принятому у разумных органиков общему протоколу воздаяния, умники-разумники попытаются побудить Явика принять ряд научных званий и учёных степеней. Пока эта 'волна' ещё не началась, а в том, что она неминуемо начнётся, протеанин не сомневался, надо... Надо принять решение, как реагировать на эти попытки.

Медитация помогла многое обдумать и сформировать 'заготовки' решений. Явик прислушался к себе. Нет, никаких научных званий и учёных степеней он не примет. Ему это не нужно. Потому что эту книгу будет писать не только он, но и остающиеся в тени другие выжившие протеане. Потому что эта книга — памятник погибшим расам, а за такое... аморально принимать какие-либо почести. Это — долг, который, как правильно говорят земляне-имперцы, 'платежом красен'. Достаточно начать эту работу и придать её частям необходимую полноту, чёткость и завершённость — и этот долг будет постепенно, пусть медленно, но неуклонно погашаться. Надо сохранить и укрепить разнообразие, одновременно обеспечив единство. Память о прошлом, зримая, ощутимая, понятная на интуитивно-эмоциональном уровне, поможет выстоять и... победить.

Возможно, что многие ныне живущие разумные органики оскорбятся и обидятся, не поняв стремления Явика уклониться от принятия и получения всяческих почестей. Но многие другие ныне живущие разумные органики поймут протеанина правильно, а это — важнее и ценнее.

Открыв экран расового инструментрона, Явик лёгкими нажатиями на сенсоры ввёл несколько команд, взглянул на изменённое расписание, выведенное на средний экран. Теперь у него есть новое направление и раздумья о прошлом, копание в собственной памяти приобретают особый смысл и ценность, становятся не просто желанными, но и необходимыми. Важен и процесс и результат.

Отойдя от стола, Явик несколько минут полоскал пальцы под струёй проточной воды над кюветой. Теперь... надо было уделить время раздумьям о том, как повлиять на цитадельцев. В том, что придётся применять свои расовые способности и возможности, сомнений никаких нет — без этого не обойтись. Но... Да, размышлять над этим вопросом или проблемой — как угодно — Явик начал ещё на Идене, когда более-менее пришёл в себя и теперь... Теперь надо уже приходить к определённым выводам и решениям. Времени на простые мудрствования и лениво-неспешное перебирание возможностей и их оценку остаётся мало — не больше суток. Скоро, очень скоро гигантская конструкция Станции проступит сквозь туман и придётся уже не только думать, но и решать и действовать. А пока... Пока надо снова уделить внимание внекаютной работе.

Протеанин уменьшил напор воды до минимума, посмотрел на тонкую струйку и, повернувшись, зашагал к двери каюты. Перешагнув порог и закрыв за собой створку, воин древней расы направился в БИЦ. Надо было переговорить с Ингваром.

Карин Чаквас. Проблема бывшего снабженца

Снабженец фрегата, сержант-полисмен Фрэнк Уотс пришёл на своё рабочее место, привычно огляделся по сторонам, включил настольный инструментрон и вызвал на экран новые файлы с заявками, которые планировалось обработать в ходе стоянки у Цитадели. Надо сейчас установить предварительную очерёдность их удовлетворения. РЭБовцы молодцы, они предоставили исходные данные на основе постоянного сканирования каналов связи Станции с другими обитаемыми мирами — можно выбрать поставщиков, которые, вероятнее всего, смогут быстро и качественно выполнить заказы нормандовцев.

Иден-Прайм остался далеко позади, запасы, сделанные на нём, пока ещё не закончились, так что...

Кто-то вошёл в помещение склада. Фрэнк оторвался от чтения экранных файлов и увидел стоящего перед ним бывшего снабженца.

— Что тебе нужно? — спросил Фрэнк.

— Может, тебе нужен помощник? — спросил бывший снабженец.

Фрэнк посмотрел на него более внимательно. За прошедшие несколько суток этот человек — гражданский специалист ВКС Альянса Систем — старался как можно реже попадаться на глаза остальным нормандовцам, можно сказать, что он тенью передвигался по кораблю.

Когда он появлялся в импровизированной столовой, то за столик, за который он садился, другие обитатели фрегата уже не садились — ждали, когда бывший снабженец поест и уйдёт. С ним разговаривали только по делу, предельно короткими фразами.

Благодаря РЭБовцам Фрэнк многое знал о том, какой это был человек, какова была его история, но... Видимо, допекло парня.

— С чего ты взял, что мне нужен помощник? — Фрэнк не стал предлагать визитёру сесть в свободное кресло — слишком много чести. Этот бывший снабженец — теперь практически изгой на корабле, но... Трудно обходиться в человеческом обществе без отвергнутых...

— Я... Я много думал. И многое осознал. И я больше не могу только скрести, мыть и драить, — бывший снабженец понял, что сесть в кресло ему не предложат и остался стоять.

— Это тоже надо кому-то делать, — сказал Фрэнк. — И ты, насколько я могу судить, пока что с этими обязанностями справляешься.

— Возможно. Но... Слишком многое изменилось за эти дни.

— Изменилось. Но не для тебя. Приказ, отданный старпомом Шепардом, был санкционирован командиром Андерсоном.

— И что меня ждёт?

— Пока — ничего, кроме твоего прежнего графика, — ответил Уотс. — Убираешься, драишь, следишь, чтобы везде всё блестело. Инженеры и техники корабля позаботятся о том, чтобы всё работало, так что — без самодеятельности. Находишь техпроблему, сообщаешь Адамсу или любому из его коллег...

— Это не выход, — промямлил бывший снабженец. — И меня ждут большие неприятности.

— Скажи ещё спасибо, что мы не сдали тебя правоохранителям на Идене, — сказал Фрэнк.

— Но меня, скорее всего, арестуют на Цитадели, — продолжил бывший снабженец.

— И ты...

— Я — не хочу...

— Мало того, что наш вызов был экстренным, поэтому нам не пришлось выбирать, кто окажется на борту, а кого на борту не будет, ты нарушил ряд протокольных требований, — сказал Фрэнк. — Я поинтересовался.

— Я, кстати, тоже, — негромко сказал бывший снабженец. — Лишение свободы на срок до пяти лет. И это — в лучшем случае.

— Ты прав — в лучшем случае. По минимуму, — сказал Фрэнк.

В этот момент в помещение склада вошёл Шепард. Бывший и нынешний снабженцы встали.

— Фрэнк, дай мне списки неудовлетворённых заявок. Надо уточнить детали очерёдности. У нас — некоторые изменения. — Шепард протянул руку. Снабженец вложил в него ридер, взятый со стола. — Хорошо. — Шепард кинул быстрый и жёсткий взгляд на бывшего снабженца. — А вам — покинуть помещение. Занимайтесь своими делами.

— Сэр... — бывший снабженец повернулся к старпому, выпрямился и вытянулся. — Разрешите обратиться?

— Разрешаю. — Шепард просмотрел ридер, отметил несколько позиций, открыл свой наручный инструментрон, набрал несколько команд.

— Прошу разрешения, сэр. Я хочу...

— Оставить вас на борту корабля нет возможности. — Шепард просмотрел на экране наручного инструментрона пришедшие сообщения. — Мы уже связались с Цитаделью.

— То есть... Меня там... ждут?! — воскликнул бывший снабженец. — Вы... Вы взяли меня 'в вилку'?

— Как бы там ни было, пока у нас нет оснований что-либо менять, — произнёс Шепард, возвращая снабженцу-полисмену ридер. — Хорошо, Фрэнк. Думаю, мы справимся с изменениями нормативно, — капитан перевёл взгляд на снабженца. — Вам я настоятельно рекомендую не появляться в этом помещении и не обращаться больше с неслужебными проблемами ни к кому из членов экипажа и команды корабля.

— Разве это — не служебная проблема? — изумился бывший снабженец.

— В данном случае — это не вам решать, — сказал Шепард. — Покиньте помещение.

— Есть, сэр, — поняв бесперспективность дальнейшего разговора, бывший снабженец направился к выходу из отсека.

Когда за подсобным работником закрылась створка, Фрэнк вопросительно посмотрел на Шепарда:

— Сэр?

— Фрэнк. До Цитадели — сутки хода. Возможно, мы ускоримся, возможно — нет, но... — Шепард сел в кресло, пододвинулся к рабочему столу сержанта. — Он чувствует, что мы приготовили ему на Цитадели 'тёплую' встречу. И теперь пытается 'отыграть назад'. Понимает, что если мы не стали реагировать жёстко на его художества на Идене, то на Цитадели наша мягкость... не будет проявляться столь же полно. — Шепард встал. — Спасибо, Фрэнк, — он направился к выходу.

Когда до двери оставалось два-три шага, в отсек вошла Чаквас.

— Рада видеть вас, Джон, Фрэнк, — сказала врач. — Видела выходящего отсюда бывшего снабженца.

— Может, не следует его так часто именовать? — спросил полисмен. — У него, есть имя и фамилия.

— Да, помню я. — Карин села в кресло у рабочего стола Фрэнка. — Но у нас до Цитадели осталось хорошо, если сутки хода. Командир Андерсон может распорядиться об ускорении прибытия на Станцию — для этого есть некоторые основания. И оставлять столь ненадёжного сотрудника на борту нет никаких причин. Не хочу озвучивать специальные детали.

— Думаю, что Фрэнк заслужил того, чтобы знать детали, — сказал Шепард. — Он знает многое, но не всё. И за сутки до прибытия на Станцию надо менять эту ситуацию к лучшему.

— Хорошо. — Карин вздохнула, обозначив своё нежелание раскрывать детали, но, помедлив несколько секунд, сказала. — Он достаточно громко пришёл на борт фрегата, Фрэнк. Вроде бы и классический случай — сынок богатых родителей, к тому же — единственный. Поздний ребёнок — дополнительная сложность. Потому... не привык к дисциплине, к рамкам, к тому, что ему могут реально отказать.

— И как же он пришёл? — спросил Фрэнк. — Если уж заговорили о деталях, то, может, стоит, начать с самого момента появления его на борту?

— Ты прав. — Чаквас, согласившись с тем, что разговор приобретает неформальный и неофициальный характер, посмотрела на полисмена-снабженца. — Что-ж... Я пришла на борт 'Нормандии' второй, после капитана Андерсона. Он вызвал меня. Я прибыла настолько быстро, насколько смогла. А потом, немного позже, в течение дня прибыл он... Собственно, я увидела его ещё на 'поле комплектации', точнее — услышала. Едва получив допуск к... распоряжению припасами 'Нормандии', он принялся командовать грузчиками, выполнявшими план комплектации корабля. Тогда я о многом не знала. Подготовка к отлёту была недопустимо сумбурной. Вероятно, он... Такие, как он, умеют в этих условиях... чувствовать себя очень, очень комфортно.

— Позволь мне, Карин. — Шепард посмотрел на врача фрегата. Та бросила на Джона ответный взгляд, исполненный благодарности. — Фрэнк... Карин права, меня не было на борту тогда, я прибыл на 'Арктур', куда 'Нормандия' прибыла позднее.

— Хорошо, Джон. — Чаквас кивнула. — Расскажи. Думаю, у тебя это лучше и короче получится.

— Фрэнк... — Шепард посмотрел на полисмена-снабженца. — Карин и Дэвид... Давно знают друг друга. Он воспользовался своей командирской властью и пригласил её в экипаж. Карин... могла отказаться, у неё уже была работа. Она... Она дала согласие. И Дэвид прислал за ней военных полисменов, а те... следуя протоколу, как можно быстрее доставили её на 'Нормандию'. Карин... была рада. Несколько часов она, может быть... была счастлива. Ей было хорошо рядом с Дэвидом, но потом... Началась чехарда с формированием экипажа. Дэвид сопротивлялся, сделал всё, что реально можно, что вообще предусмотрено любыми протоколами, но... на него надавили. Как — я в точности не знаю.

— Припомнили ему... 'прокол' при попытке стать кандидатом в Спектры, — сказала, уточняя, Карин. — Продолжай, Джон.

— Он, которого назначили на должность снабженца фрегата, прибыл тоже быстро. За несколько часов. А потом выяснилось... Как всегда, что у него... всё здесь, на 'поле комплектации' 'схвачено и за всё заплачено', — сказал Шепард. — Две недели Карин стремилась 'защитить' Дэвида, ему приходилось решать немало вопросов.

— Обычно процедура 'запуска' занимает больше месяца, — сказал Фрэнк. — А у 'Нормандии'... он сократился... До тех самых двух недель.

— Непростых недель, согласна, — добавила Чаквас. — Бывший снабженец действительно был... сложным фруктом. На борт прибывали новые и новые члены экипажа, почти всех собирали в экстренном порядке, потому... Дэвиду и мне пришлось распараллелить нагрузку. Что-то делал он, что-то — я. А бывший снабженец. Я понимаю, что мне это говорить не по возрасту. Но он... Форменным образом 'отрывался' на обслуживающем персонале 'поля'.

— Я вообще-то... Нас называют 'наземниками'. Потому... Мне сложно представить, как можно 'отрываться' на поле, где между кораблями — сотни метров свободного пространства, — сказал Фрэнк.

— Главное в том, что там, где появляются люди, там могут и чаще всего появляются проблемы, — сказала Карин. — И многие обстоятельства — не имеют ни малейшего значения.

— Согласен, — коротко вздохнул Фрэнк. — Значит, то, что рассказывали мне...

— Почти всё, думаю, правда, — ответила Карин. — Если...

— Позволь мне. — Шепард приподнял руку.

— Хорошо, Джон, — кивнула медик. — Продолжай.

— Бывший снабженец действительно использовал вне всех мыслимых протоколов труд гражданских грузчиков, — сказал старпом. — Пока Дэвид и Карин делали всё, чтобы втиснуть в несколько часов то, что по самым жёстким нормативам надо делать в течение нескольких дней, снабженец уходил с борта. Он садился на очередной 'развозчик' — их на таком поле — предостаточно. И — заставлял гражданских специалистов ВКС Альянса — да, тех самых грузчиков, осуществлять чуть ли не внеочередную погрузку и разгрузку других кораблей. Постоянно и регулярно. Преследовал, как я потом понял, только свои интересы... Сейчас я не хочу копаться в деталях — пусть с этим разбираются на Цитадели следователи.

— Если бы только это, — сказала Чаквас. — Он попытался также заработать на азартных нелегальных играх. 'Поле комплектации' — большое, кораблей много, экипажи меняются, постоянно прибывают и убывают транспорты с военнослужащими. Самыми разными. Вот бывший снабженец и повадился...

— В перерывах между погрузкой-разгрузкой нелегальных товаров, — сказал Фрэнк.

— Именно, — сказал Шепард. — Под маской азартных игр, на которые руководство 'поля' по вполне понятным причинам смотрело 'сквозь пальцы', бывший снабженец повадился грабить солдат Альянса. С офицерами и сержантами он благоразумно или, точнее сказать, предусмотрительно не играл, а вот солдат, которых закономерно больше, обкрадывал. Вводил в жесточайшие долги.

— Несколько раз я и Дэвид заставали его за играми с солдатами на борту нашего фрегата, — уточнила Чаквас. — Мы далеко не сразу получили точные данные о составе экипажа и команды 'Нормандии'. Потому у нас на борту побывали самые разные подразделения ВКС — пехотинцы, техники, инженеры. Руководство каждые несколько часов меняло свои решения. Под этим 'соусом' он и действовал. Внешне — не очень заметно — уровень пофигизма у многих вэкээсников — зашкаливает, потому...

— Потому он успел обворовать очень многих солдат, — сказал Шепард. — И устроил на борту фрегата-прототипа долговой беспредел.

— Дэвид пытался убрать его с борта, едва только заставал его несколько раз за игрой, но... Адмиралы Альянса осаживали его раз за разом, — сказала Карин. — Детали... сейчас не важны.

— Чувствуя свою безнаказанность, он продолжал заставлять грузчиков работать сверхурочно. Едва только они начинали возражать — он моментом звонил какому-то своему знакомому. В тех самых 'верхах'. И тот — разруливал ситуацию, — произнёс Шепард. — У меня было такое впечатление, когда я познакомился с деталями, что этот знакомый чуть ли не специализируется на таких 'разруливаниях'.

— С назначением старпома — тянули, — отметила Чаквас. — До самого последнего момента Дэвид — и не только он на борту — не знали, кто будет назначен на эту должность. После того, как мы... узнали, каков этот бывший снабженец, уже не казалось невозможным, что рядом с Дэвидом встанет какой-нибудь 'папенькин сынок' и попытается... рано или поздно... занять его должность и его место.

— Две недели такого ада? — изумился Фрэнк. — Весело у вас тут, на борту было. Нас, помню, прислали в самый последний момент. Сгрузили с транспортника. Несколько рейсов.

— Было, — подтвердила Карин. — Именно так и было. — Пока мы шли к 'Арктуру', бывший снабженец сумел как-то обойти ограничения по связи — вероятнее всего, снова воспользовался знакомствами в 'верхах' — и устроил что-то вроде заочного турнира по азартным играм. Нам не разрешали ограничивать приём-передачу по многим каналам. Дэвид пытался, но адмиралы... У меня было такое чувство, что они буквально сатанели, едва только слышали его голос и видели его идентификатор, — врач помолчала несколько секунд, затем продолжила. — Дэвид, когда мы пришли к 'Арктуру'. Уходил на Станцию. Я его ещё никогда таким не видела. А что я тогда, видя его, чувствовала. Нет, словами, сказанными вслух... Этого точно не описать. Наверное, на эшафот — и то бодрее поднимаются. Хотя это... Строго индивидуально. Зато... Я потом, через несколько часов видела и чувствовала его таким счастливым!

— А потом... Потом я узнал, что назначен снабженцем, — сказал Фрэнк. — И теперь... не скрою, очень рад этому назначению.

— Вы — прекрасный снабженец, Фрэнк, — сказала Карин.

— Поддерживаю, — кивнул Шепард.

— Так что будем делать с бывшим снабженцем? — спросила Чаквас. — Не хотелось бы впутывать в эту разборку Дэвида.

— Думаю, он уже в курсе, Карин. — Шепард встал, прошёлся по отсеку, вернулся к столу, сел в кресло. — Слишком велико нервное напряжение. Почти все — на хорошем таком 'взводе'.

— И Дэвид не будет менять своё решение, — согласилась медик. — Бывший снабженец будет сдан на Цитадели в распоряжение СБЦ. Пусть станционники с ним разбираются.

— Но у нас ещё сутки до прибытия к Станции, — отметил Фрэнк. — Сколько-то часов уйдёт на подход, сколько-то десятков минут — на маневрирование перед входом на дальний рейд, сколько-то времени...

— За это время может многое произойти, — сказала Карин. — Тем не менее... Менять ничего не следует. У всех у нас уже на подходе к Станции будет цейтнот.

— Кажется... имперцы говорят в таких случаях 'коней на переправе — не меняют'? — Фрэнк бросил короткие взгляды на старпома и врача.

— Примерно так... — подтвердила Чаквас. — Но они чаще всего вкладывают в это выражение особый смысл, который нам... достаточно трудно понять. Потому мы... так говорим в несколько иных случаях. — Джон отменил с полного согласия Дэвида все долги рядовых солдат, накопившиеся за всё время, пока этот субъект имел возможность пребывать на борту 'Нормандии' до момента прибытия фрегата к 'Арктуру'. Джон, не буду спорить, жёстко обошёлся с ним, но...

— Карин. — Шепард вклинился в разговор в привычной для него манере — спокойно и негромко. — Таких субъектов надо останавливать на полном ходу, когда они многого не чувствуют и не понимают. Я его отстранил. И это было верное и правильное решение.

— Не сомневаюсь, сэр, — сказал Фрэнк.

— Живёт в инвентарной, работает более-менее нормально, — сказала Карин. — Максимум чем через двое суток он покинет — и, надеюсь, надолго, борт нашего корабля. — Ладно. Мне надо идти, напомнить коллегам о необходимости перезарядить аптечки и проверить системы безопасности в скафандрах, — она встала и быстро вышла из отсека.

— Я тоже пойду. — Шепард поднялся, поправил наплечный скафандровый спикер. — Накопилось пластобумаг... Хорошо бы разгрести этот завал хотя бы за сорок минут, которые у меня, — он посмотрел на табло часов своего наручного инструментрона, — остались до старпомовской вахты.

— Успехов вам, сэр, — снабженец-полисмен встал.

— Тебе — тоже, Фрэнк. — Шепард вышел из отсека, плотно прикрыв за собой дверь.

Шепард и Бенезия. Разговор наедине

Матриарх сняла пальцы с клавиш виртуальной клавиатуры настольного инструментрона, на несколько секунд откинулась на спинку рабочего кресла, давая возможность плечам чуть-чуть расслабиться, затем встала, пододвинула кресло к столу, прошлась по салону.

Участие в работе нормандовцев с иденской 'четвёркой' и её сподвижниками, изучение материалов о протеанах, написание книги об индоктринационном воздействии, регулярные биотические и стрелковые тренировки, беседы с Карин и её подругами, общение с турианцами. Всё это до предела сократило время на ранее казавшиеся поистине бесконечными медитации. Сколько же всего способны вместить в себя всего несколько суток! Люди часто говорят — 'ни минуты покоя'. Сейчас у Бенезии — именно такой период и она — счастлива.

Раньше она, бывало, думала, что влюблённость в Шепарда — гормональный и эмоциональный удар, обречённый на кратковременность. Оказалось — нет, тёплое и глубокое чувство к землянину-спецназовцу не пропадает, оно укрепляется, приобретает дополнительную глубину и чёткость. Теперь Бенезия в гораздо большей степени уверена, что её взаимоотношения с Этитой и Лиарой нисколько не пострадают от того, что муж и дочь узнают о её глубоком чувстве к человеку-воину. И Лиара и Этита поймут Бенезию правильно. Не сразу, но... поймут.

Для того чтобы они поняли происшедшие с Бенезией перемены ещё более глубоко... Надо рассказать Джону о своей молодости. Может быть — немного о своём детстве и юности. Люди верят, что если взрослые расскажут своим или чужим детям о том, как сами были детьми, это поможет укрепить и углубить взаимопонимание. Такое срабатывало... Да, многое, очень многое зависело от родительского мастерства, но — срабатывало. И давало желанный результат. В разной, конечно, степени.

Джон... Он постоянно помнит, что перед ним и рядом с ним — более чем восьмисотлетняя азари, у которой дочь перешагнула столетний рубеж своей жизни. Многих мужчин — и не только землян — это очень... напрягает, что негативно сказывается на взаимоотношениях с азари — почти самой долгоживущей — за исключением разве что протеан и кроганов — расой нынешней Галактики. Джон постоянно помнит о том, сколько лет Бенезии, постоянно помнит, что возраст накрепко связан с огромным жизненным опытом и даже с мудростью. Потому... Нет, возможно, он не испытывает никакого комплекса неполноценности из-за того, что ему самому не исполнилось ещё даже сорок лет. Но... Если она, матриарх азари решилась на физическую близость с землянином, если она пожелала забеременеть от него, если она отдала ему и только ему свою последнюю любовь матриарха азари. Надо, чтобы Джон многое знал о том, с чего начинался её жизненный путь, каков был стартовый и начальный отрезки времени жизни.

Задумывалась ли она раньше о том, что следует рассказать Джону? Нет, не используя при этом 'объятия вечности' или 'объятия разумов'. Словами. Короткими или длинными фразами. Задумывалась, конечно. Может, разумные органики в своём большинстве, независимо от расы и склонны по-прежнему считать, что они не способны к многозадачности, но что они знают точно и полно о своих возможностях? Да почти ничего. Вот и Джон тоже категорически отказывается задействовать в регулярном режиме свои внегалактические возможности и способности, зато человеческие обычные использует едва ли не по максимуму. Потому... надо дать возможность Джону узнать нравящуюся ему азари получше.

Не в телесном смысле, конечно же. Джон — мужчина, как принято у землян выражаться в таких случаях, традиционной сексуальной ориентации, но он... Он не считает, что азари — раса чрезмерно сексуально-доступных синекожих красоток, в которых для мужчин любой расы и землян — в том числе — привлекательно, прежде всего, столь схожее с человеческим женским тело. Он-то ценит в азари, да и в женщинах других рас, в том числе, оказывается, и в протеанках, надо ведь помнить о его Тангрис, прежде всего — душу. А тело... Шепард, если выразиться проще, понимает, что тело женщины принадлежит, прежде всего, ей самой. И служит оно не удовлетворению мужских биологических желаний, а тому, чтобы выносить, родить и выкормить многих детей. Женщина сложнее и тоньше устроена именно для того, чтобы быть амфорой мыслящей жизни. Красивое, а главное точное выражение сути предназначения любой женщины.

Потому... Джон больше не даёт себе воли. Он, конечно, любуется и восхищается внешностью Бенезии, отпускает весьма уместно подобающие случаю и ситуации комплименты, но... Неужели, возраст азари снова встал перед ним стеной, не позволяющей проявить вполне понятные и обычные вольности?! Она же не против! Совсем не против, потому что... Потому что она знает, что он любит её искренне, глубоко и чисто. Понимает это и принимает его любовь как нормативное чувство и отношение. Но...

Надо предоставить ему свободу. Он за эти несколько суток тоже спал очень мало — хорошо, если три-четыре часа, да и то не всегда в весьма условное на боевом военном космическом корабле 'ночное' время. Устаёт он, но... старается держаться в рамках и показывать положительный пример всем остальным нормандовцам. Независимо от расы.

Был период, когда Шепард... Возможно, ей показалось, но... Он её избегал. Можно, конечно, вообразить, что он просто резко 'сдал назад', вскоре после того, как они сблизились. Не только духовно, но и физически. Он мог посчитать, что это отдаление, а может — отступление, а может — отход — необходимы для того, чтобы она не только сохранила, но и подготовилась к качественно новому, гораздо более глубокому и полному развитию взаимоотношений — как с Лиарой, так и с Этитой. Всё же пятьдесят лет в хаскококоне... Дорого стоили и Бенезии и её самым близким разумным.

Подготовилась... На Цитадели ей предстоит только официально вернуться. Более-менее официально. Вряд ли 'формальное возвращение' убедит Этиту и тем более — Лиару. Этита — поверит, но будет проверять, перепроверять и выверять. А значит — далеко не сразу поверит. Лиара... С ней — сложнее. Во-первых, она сама ушла, первая, во-вторых — скрылась слишком надёжно и полно, в-третьих, был длительный период, когда Бенезия вообще ничего не знала о том, что происходило в жизни дочери. Не то чтобы ей хотелось поминутных отчётов, но даже общего представления о том, как Лиара провела хотя бы декаду, у Бенезии не было. Хаскококон — жесточайшее ограничение. Во многих смыслах.

Теперь ей предстоит... ступить на Цитадель. И — вернуться. Официально — вернуться в число живых. Хотя... она почувствовала себя живой гораздо раньше, но... Чиновникам Цитадели вряд ли придётся по нраву даже малейшая попытка ускорить прохождение сигналов и осуществление событий. Не умеют они быстро мыслить, как не умеют и быстро действовать.

Осталось меньше суток. Или — чуть больше суток. Как посмотреть. У каждого разумного органика — своё ощущение течения времени. Индивидуальное. Надо... Надо посмотреть расписание занятости Джона.

Матриарх раскрыла экран своего наручного инструментрона. Несколько касаний и в отдельном 'окне' проявилась чёткая табличка. Палец матриарха проскользил снизу вверх по строкам, остановился у одного из 'квадратиков'. Если ничего не изменится... То... Она может сейчас послать Джону запрос на использование вот этого промежутка времени. Всего час с небольшим. Сейчас... не хочется уточнять, да и не нужно. Наверное.

Несколько минут она ждала. Наконец в правом верхнем углу экрана инструментрона мерцнула зарница и в расписании Джона появилась новая строка. Заголовок — нейтральный, но цвет и короткий текст многое говорят знающим. 'Личная встреча старпома с матриархом азари'. Место встречи — не указано. Значит... Значит, Джон решил, что назначить место встречи должна она. Об этом следовало подумать.

Времени до встречи — достаточно. Можно теперь взглянуть на своё расписание, вставить новую строчку. Не потому, что она боится забыть о встрече с Джоном, а потому... чтобы потом было что вспомнить.

Строчка — вставлена. Если Джон предоставил ей право решать, где состоится встреча, не следует слишком долго держать его в неведении. Выбор мест... небольшой, очень небольшой. Вряд ли для такого разговора подходит каюта старпома. Если не она... То — значит, салон, где по приказу капитана Андерсона поселили её, матриарха азари. Да... Салон лучше подходит для такого... разговора.

Пальцы Бенезии, чуть склонившейся над клавиатурой, сами исполнили несложный пассаж. Вскоре в левом верхнем углу экрана вспыхнула на несколько секунд короткая привычная надпись: 'Сообщение отправлено'.

Пройдясь по салону — ей было необходимо сейчас подвигаться, дать мышцам ног нагрузку — Бенезия повернулась и взглянула на экран наручного инструментрона. Вовремя — правый нижний угол занял небольшой 'баллон' — всплывающая подсказка с коротким текстом: 'Согласен. Буду вовремя'. Подписи — не было, да она и не была нужна. Матриарх и без этого знала, что сообщение пришло от Джона. И — только от него. Он — согласился. И действительно будет вовремя. Понимает, что ей надо подготовиться, да и у него нет сейчас ни одной свободной минуты — чем ближе Цитадель, тем больше у него забот.

Погасив экраны инструментронов, Матриарх огляделась по сторонам, видя свой салон словно впервые. До времени встречи, когда сюда придёт Джон — несколько часов. Садиться писать очередные части 'заметок по поводу' или браться за изучение новой части данных о протеанах? Нет, лучше сейчас пойти и провести очередную стрелковую тренировку. На это времени как раз хватит. Тело получит желанную разрядку, память и мозг и сознание смогут... активизироваться.

Переодевшись в новый комплект белья и новый комбинезон, Бенезия облачилась в лёгкий гражданский бронескафандр, подхватила из упоров пистолеты и винтовку, подошла к открывшейся двери, переступила порог.

Вернувшись в салон, матриарх бросила чуточку обеспокоенный взгляд на настенное табло часов — нет, торопиться и мельтешить нет никаких причин, она всё успевает.

Приготовив лёгкую закуску и сервировав на две персоны обеденный стол, Бенезия присела в рабочее кресло, крутнулась, так, чтобы видеть салонную входную дверь и стала ждать.

Шепард не опоздал — пришёл минута в минуту. Едва только услышав лёгкий спокойный стук, Бенезия поднялась, подошла к двери, открыла створку и сразу обняла вошедшего.

— Здравствуй, Джон. — Бенезия поцеловала Шепарда в щёку, отметив, что дружеский поцелуй ему понравился и не вызвал с его стороны никакой негативной реакции. — Проходи, присаживайся, — она подождала, пока старпом поудобнее устроится в одном из кресел у обеденного стола, включила на внешней панели ВИ замка запрещающий красный сигнал и села в своё кресло у стола. — Я знаю, что ты сегодня встал рано и так же рано позавтракал. Время уже — к полудню, так что... Давай, наворачивай.

— Спасибо, Бена, — капитан принялся за еду, изредка поглядывая на хозяйку каюты. — Вкусно.

— Я рада. — Бенезия несколько секунд молчала, глядя на гостя. — Джон, я попросила тебя о встрече, потому что... потому что до прибытия фрегата-прототипа к Цитадели остаётся мало времени и мне хотелось, чтобы ты узнал о моей жизни более полно. Кое-что ты, конечно, уже знаешь и я... Я хотела бы рассказать тебе о своём детстве и юности.

— Охотно, Бена. — Шепард выпил несколько глотков из бокала с травяным настоем, поставил сосуд на столешницу, промокнул губы салфеткой. — Рад, что ты... решила.

— Мне надо... многое пояснить тебе, Джон. Появление протеанина... побуждает меня быть намного более откровенной. Я понимаю, что иначе... он может и, скорее всего, расскажет тебе о многом, в том числе и о том, что же такое азари на самом деле, а не в 'витринном' представлении, которое сейчас последние несколько десятков лет культивируется Матриархатом.

Шепард кивнул, на этот раз — обойдясь без озвучивания своих суждений.

— Начну... издалека, Джон, — продолжила азари. — Ты уже знаешь из многих общедоступных и не очень общедоступных источников, что я когда-то — до встречи с индоктринированным Сареном — была весьма могущественным матриархом азари и одним из духовных лидеров своего народа. Я довольно поздно получила статус матриарха, но это не помешало мне получить широкую известность и быть уважаемой своим народом за многолетнюю работу в качестве наставника многих азари в области религии и философии. Да, обычно, в этих же источниках многое из моей биографии связывается и с тем фактом, что я родила единственную дочь — Лиару, да ещё и от азари, что, кстати, в тогдашнем азарийском обществе, мягко говоря, считалось не слишком удачным выбором. Мне пришлось приложить определённые усилия для того, чтобы Лиара никогда точно не узнала, кого я выбрала в качестве своего сексуального партнёра. Я почти никогда не обсуждала с дочерью её отца. Возможно, поэтому Лиара сейчас склонна думать, что я некоторым образом стыжусь сделанного тогда выбора и полагает, что я вырастила её в одиночку. Не такой уж и редкий случай в нашем обществе, Джон, — уточнила матриарх. — Сейчас, задумываясь о прошлом и вспоминая... Я могу предположить. Пусть и не очень обоснованно, что Лиара... Стала изучать протеанскую археологию, избрав это занятие формой протеста... Не буду скрывать, Джон, сейчас по ряду причин это мной воспринимается как глупость. То, что я, как большинство матерей, имела, что называется, совершенно определённые виды и замыслы относительно будущего своей единственной дочери. И Лиара, как это часто бывает, постаралась весьма действенно перевести центр тяжести в другую плоскость. Избежав, возможно, участи безвольной марионетки, слепо выполняющей материнские рекомендации и приказы.

Матриарх помолчала несколько секунд. Сейчас она не смотрела на Джона, отчётливо чувствуя, что он продолжает внимательно слушать её и понимает и текст, и подтекст.

— Общаясь с Этитой — а куда денешься от близкого общения с отцом твоего ребёнка... — продолжила хозяйка салона. — Я тоже была склонна понимать и чувствовать, что азари должны играть более активную роль в Галактике. Да, я была религиозным лидером азари, но к этому уровню я пришла далеко не сразу. У меня в жизни был период, когда я... была совершенно обычной азари, вышедшей далеко за рамки кодекса, которым руководствуются религиозные лидеры. Своеобразное, очень жестокое испытание на прочность. Тогда я... была крупным инвестором корпорации 'Байнери Хеликс', располагавшейся на Новерии. Эта корпорация...

— Известна не вполне легальными разработками в области биоинженерии, — негромко и спокойно сказал капитан. — Но...

— Ты прав, Джон. — Бенезия обозначила лёгкий короткий кивок. — Эта корпорация много раз трансформировалась. Сейчас... да, она является лидером в области генной инженерии и биотехнологий, ведёт исследования в области биотических имплантатов. Раньше она действовала и на других планетах, и — под другими названиями.

— К тому же... — осторожно заметил капитан.

— Да, не буду скрывать, что её руководство далеко не всегда 'сквозь пальцы' смотрело на то, кто является её крупными инвесторами, — согласилась азари. — По закону разнообразия в любом религиозном течении или направлении — как угодно — предостаточно разумных органиков, которые не склонны проявлять гибкость восприятия и мышления, поэтому, если таким органикам что-то покажется вредным или небезопасным, проще говоря — угрожающим основам веры, они не будут останавливаться на полумерах. Потому эта корпорация всегда искала 'тихие места', куда бы религиозные фундаменталисты и прочие экстремисты, настроенные по отношению к работе корпорации резко отрицательно... не добирались бы быстро и просто, а также — легко. Сейчас один из крупных филиалов этой корпорации расположен на Новерии, — уточнила матриарх. — Это произошло сравнительно недавно, раньше эта корпорация там не отмечалась, а вот с приходом в Большой Космос людей — она закрепилась там по-серьёзному и надолго. Когда же она была известна под другими именами, то я выступала не как индивидуальный, а как корпоративный инвестор. Матриархат, членом которого я была долгие десятилетия, шифровался достаточно хорошо, потому персонально ко мне 'Байнери Хелликс' не могла выдвинуть сколько-нибудь обоснованных претензий, а к Матриархату... не сумела бы из-за множества слабо связанных между собой посредников.

— Достаточно изъять несколько звеньев — и... — произнёс капитан.

— Да. Именно так, Джон, — подтвердила азари. — Известно, что азари — весьма мощная раса, способная повлиять на многое. У нас, казалось бы, нет недостатка в могуществе, но... оно было односторонним или недостаточно многосторонним. А когда в Матриархате, в его разведке узнали о Жнецах и о том, что лучший и известнейший Спектр Совета Цитадели деятельно способствует им... я... даже не знаю, как теперь это точно сформулировать, потому скажу в 'черновом' варианте. Я решила 'присоединиться' к Сарену. И попытаться своим влиянием, а оно у меня тогда уже было весьма значительным — и из-за возраста и из-за положения — заставить его. Если не отказаться от своих замыслов полностью, то, по меньшей мере, побудить турианца-Спектра 'смягчить' выбранный им курс. И минимизировать сопутствующие разрушения, которые, как знали немногие члены Разведки Матриархата, он, безусловно, мог причинить.

— Ты пошла на это... не одна? — спросил капитан.

— Да, — кивнула матриарх. — Я дала своим немногочисленным самым доверенным последователям право выбора. Пояснила почти всё немногое, что могла тогда им открыть. Уточнила, что только те, кто готов последовать за мной по своей воле и осознаёт риск, может присоединиться ко мне. — Бенезия чуть опустила голову, по-прежнему не глядя на собеседника, замолчала на несколько секунд, потом продолжила. — Очень многие... отказались. Посчитали, что мой план... слишком опасен. Немногие другие... Сейчас я бы не хотела поимённо называть их. Потому что... Потому что у них сейчас уже давным давно другая жизнь. И я не могу рассчитывать на то, что они по-прежнему разыскивают меня. И — желают продолжить моё дело, желают найти Сарена и повлиять на него. Поэтому... В том числе и поэтому, — вздохнула матриарх, — я боюсь оказаться на Цитадели. Хотя понимаю, что уже с Идена ушло предостаточно данных о моём... Воскрешении, а точнее — возвращении. — Бенезия снова замолчала, теперь уже — на несколько минут. — Если я появлюсь на Цитадели. То назад пути — не будет. Эта станция... К ней прислушиваются. Происходящее на ней, как вы, люди, говорите в таких случаях, часто просматривается 'под лупой'... 'Зевнуть' моё появление, счесть его сном или случайностью. Очень многие — не смогут, — азари подняла голову, бросила короткий вопрошающий взгляд на Шепарда. — Потому... Я боюсь. Если я 'проявлюсь' на Цитадели...

— Там же проявится Сарен... — негромко сказал Шепард. — И Найлус — тоже.

— Это и опасно, Джон, — ответила азари. — Не зная многих деталей немногие разумные органики, оставшиеся моими верными последователями, могут пойти на крайности. Через десятки лет после моего исчезновения... Они могут поступить импульсивно. Далеко не все из них достаточно хорошо умеют владеть собой. Им не пришлось ощутить свою слабость и неподготовленность в тех масштабах, в каких пришлось её ощутить мне, когда я столкнулась не только с индоктринированным Сареном, но и с его господином — Жнецом-Наблюдателем. Я понимаю, что скажу, может быть, опрометчиво, но... Я до сих пор не могу себя заставить полностью поверить в то, что Назара — наш партнёр и союзник. Не могу себя заставить поверить, потому что... Потому что он — прежде всего — Жнец. Так же как я — прежде всего азари. Представительница расы, насильственно трансформированной протеанами, — матриарх помолчала несколько секунд, снова опустив голову. — Боюсь, что кроме моих последователей под влияние Жнеца могли попасть и мои охранницы. Не знаю точно, как это могло произойти, но мысль об этом меня не покидает с момента старта 'Нормандии' с Иден-Прайма.

— Получается, что... — осторожно заметил капитан. — Ты была тогда... не одна?

— Протокол запрещает религиозному лидеру моего уровня надолго оставаться вне 'кольца' стражи и охраны, Джон, — сказала Бенезия. — Я понимаю, что тебе, как представителю другой расы, логика здесь может показаться непонятной и откровенно чуждой, но мне пришлось подчиниться требованию протокола. И сейчас я думаю о том, что некоторые мои охранницы и стражницы так или иначе тоже попали под индоктринационное воздействие. Нет, не Сарена, а его господина — корабля-Жнеца и его пилота. Для меня это по-прежнему одна суть, одна личность, хотя физически... Я прекрасно понимаю, что Пилот и Корабль — не одно и то же. Не одно... Сарен... он вспыльчив, это — правда, но не будь он настолько вспыльчив, он бы не стал жестоким легендарным Спектром. Потому... Я боюсь и того, что попав на Цитадель, я узнаю о незавидной судьбе многих своих охранниц, стражниц и последовательниц. Пусть и не сразу, но... узнаю.

Матриарх снова замолчала на несколько минут. Шепард не торопил её, не держал под своим всё замечающим взглядом, сохранял полную неподвижность.

— Сейчас, Джон, я пишу 'заметки по поводу', готовлю более-менее связные и 'причёсанные' данные для книги об индоктринационном воздействии, — сказала Бенезия. — Мне предстоит, уменьшив до предела мощь своих сопутствующих эмоций и чувств, описать все ужасы ментальной обработки, рассказать о том, каково это — быть пойманным в ловушку в собственном разуме. Сейчас я могла бы сравнить это положение с тем, как будто я бьюсь о толстое и прочное стекло. Пытаюсь сопротивляться. А мои руки... Они независимо от моей воли, от моего сознания, продолжают мучать и убивать. Я... говорила несколько раз с Сареном. Наедине, конечно. Он многое мне рассказал, согласился с тем, чтобы я включила его рассказы в качестве частей будущей книги. Фактически, передал мне права на публикацию этих глубоко личных особых данных. Я говорила и с Явиком... Вот кто знает об индоктринации очень много — прежде всего с практической точки зрения. Явик тоже согласился с тем, что его данные займут подобающее место в моей книге, тоже передал права на их публикацию. Сейчас я вспоминаю слова Жнеца, а может быть — его Пилота, которые часто звучали в моём индоктринированном сознании: 'впереди у тебя будет свет'. И понимаю, что если бы я, благодаря тебе, Джон, не выбралась... У меня впереди никакого света — не было бы. Для меня... свет померк уже тогда, когда я видела уходившую дочь. С той минуты, с тех секунд, я... стала делать много ошибок. Очень много. Я оказалась... не готова к реальному, полному боевому применению того, чему меня учили долгие десятилетия с детства. Хочу... верить, что Лиара помнит меня доброй, красивой и любящей матерью, но одновременно — понимаю, что после того, как я предстала перед ней лгуньей... она имеет все права не думать обо мне так... позитивно.

Матриарх встала, подошла к этажерке, сняла с полки термос, открутила крышку, отхлебнула.

— Это — не вино, Джон. Азарийский напиток. Для вас, землян, он... неприемлем. Надо быть природным биотиком, чтобы пить его безопасно. А биотиков он... успокаивает.

Вернув крышку на место, азари поставила термос на полку, повернулась и села в своё кресло у обеденного стола:

— Сейчас я вспоминаю об очень многом, хотя... Немного раньше, я никогда бы не поверила в то, что многое смогу вспомнить. Даже очень многое. Я вспоминаю, например, что рядом с Этитой я провела почти столетие. Мы... мы разошлись, в том числе и из-за несходства наших взглядов на будущий путь нашей расы. Я предлагала полагаться на разум и на дипломатию, мне, как религиозному и философскому лидеру расы было это ближе, а Этите... Ей было ближе сражаться и побеждать не духовно, а... физически, — матриарх замолчала на несколько секунд, потом продолжила. — Это столетие... Оно включает и моё единение с Этитой, и беременность, и рождение Лиары и первые годы её жизни. Потом... потом Этита уйдёт и мне придётся сделать многое, чтобы Лиара никогда доподлинно не узнала, кто был её отцом. Возможно, я допускаю это, она за пятьдесят лет моего отсутствия кое-что узнала и кое-что поняла из реального порядка вещей, но... допускаю и другое: встреча с Этитой не доставит Лиаре удовлетворения. Я не говорю сейчас о том, что Лиара должна испытать радость от встречи со своим биологическим отцом, нет. Я говорю о том, что Лиаре может тяжело даться это быстрое... узнавание. Наверное, да, скорее всего — не "наверное", а точно и реально я... совершила ошибку, которую до меня совершали очень многие матери. Я лишила её возможности с младенчества глубоко узнать и понять отца. Да, другую азари, но — тоже матриарха. Это... сложно однозначно и коротко пояснить, Джон, но... Я и Этита оказались слишком разными. Я... я знала, что Этита поглощена общественной работой, что она резка и категорична и в мыслях и в суждениях, но я так надеялась, что со временем, с годами это сгладится. Этим надеждам не суждено было сбыться, Джон. Как вы, земляне, часто говорите в таких случаях, я стала классической 'матерью-одиночкой'.

Пододвинув к себе бокал с травяным настоем, Бенезия отхлебнула несколько глотков, затем поставила бокал на поднос:

— Я сейчас... всё острее понимаю, что в том, как стала протестовать Лиара, есть и моя большая вина, Джон. Мне... пришлось многое вспомнить. Очень чётко, полно и точно вспомнить. Лиара была заводным, сверхактивным ребёнком. Нет, она была психически и физически нормальна, в этом смысле никакие, самые въедливые врачи не находили никаких причин для профессионального беспокойства, а мне, как одной из ведущих сотрудниц Матриархата, был открыт доступ в лучшие клиники Тессии. Лиара однажды убежала, как она тогда коротко выразилась, на 'раскопки'. И — пропала. Я тогда... переволновалась, долго её искала. Нашла и сильно отругала. А на следующий день — подарила первую книгу по истории. Надо же было такому случиться, что эта книга была... о протеанах. Сама теперь не понимаю, почему именно эта книга мне тогда, в книжном магазине, куда я забрела в расстроенных чувствах ранним утром, попалась под руку. Но... Я сейчас понимаю, что даже если бы эта книга была не о протеанах. Даже если бы протеане в ней не упоминались вовсе, Лиара уже была 'заряжена' именно на протеан. Потому что... Потому что по древности их 'места жительства' легко оставляли позади любые другие места 'раскопок'. А Лиара с ранних месяцев любила копаться в земле. Сначала — руками, потом — совочком. У неё была большущая коллекция всяких находок. Да, стёклышки, камешки, тряпочки, всякий хлам... Но для детей это — первое в их жизни богатство. Меня эта 'коллекция' напрягала почти постоянно, но я держалась, крепилась и не стремилась её уменьшить в размерах, выбросив всё, что по моему взрослому мнению там не является сколько-нибудь ненужным. Наверное, в том числе и за это Лиара считала меня самым мудрым и могущественным существом в галактике и хотела на меня с младенческих лет равняться.

— Вы, безусловно, знали о Маяке, — сказал Шепард.

— Да. Знала, — подтвердила матриарх. — А куда бы я делась от такого знания? Должность, уровень и звание — обязывают. Да, я знала, что протеанский Маяк, обеспечивающий азари почти всё наше расовое технологическое преимущество над другими расами разумных органиков, скрыт под статуей Атаме. Я ходила несколько раз вместе с дочерью в этот храм... Лиара видела статую богини и видела её... артефакты в витринах. Я... вероятнее всего, скрыв информацию о протеанах и их связи с Атаме, я... хотела защитить дочь от многих лишних проблем. И, вероятнее всего, не сумела, потому что Лиара сама додумалась до слишком многого и её выводы были... неопровержимо правильны. — Бенезия склонила голову. — Тогда, когда Лиара от меня уходила... после пика нашей размолвки — я понимала, особенно остро понимала, что дочь может отказаться носить мою фамилию. После такой размолвки... этот шаг был вполне предсказуем и даже ожидаем, пусть это ожидание мне и далось... очень тяжело.

— Но ведь... — произнёс Шепард.

— Да, считается, что азари 'откидывают' свою фамилию, когда становятся матриархами, — подтвердила Бенезия. — Но всё это обставлено таким частоколом условностей и ограничений, что даже чистокровные азари не всегда действуют правильно и верно понимают суть и последствия своих действий. Я сама уже накрепко забыла, что меня зовут не только Бенезия, но у меня есть и фамилия — Т'Сони. Эти условные идентификаторы казались мне на протяжении десятилетий такими малозначащими... Когда ты остаёшься рядом с маленькой дочерью, рядом с твоей единственной дочерью к тому же... Многое другое перестаёт быть сколько-нибудь важным. Я сама... не знаю, Джон, почему, начала называть Лиару 'Маленьким Крылышком' или просто 'Крылышком'. Иногда я звала её 'Малышкой'. Намного чаще, как припоминаю сейчас, чем называла её 'Крылышком', — матриарх поймала мягкий взгляд собеседника. — Понимаю, Джон. У меня есть брови и для людей это — не свойственная большинству азари 'деталь' внешности, 'деталь' лица. Но так уж распорядилась генетика. Я, конечно, копалась в своей родословной, детали сейчас многие озвучивать и уточнять не буду, но, вероятнее всего, именно генетика помогла мне передать брови своей единственной родной дочери. Могу предположить, что после размолвки Лиара могла бы решиться на то, чтобы вытравить брови и стать менее похожей на меня. Окружающие разумные органики восприняли бы это действие... более-менее нормативно. Для них брови на лице азари — не нормативная 'деталь'. Потому её исчезновение они восприняли бы... даже с одобрением. Мне, вполне возможно, придётся смириться и с тем, что повзрослевшая дочь откажется нормативно воспринимать моё пристрастие к жёлтому цвету, а ведь тогда, когда Лиара была младенцем и позднее, когда она стала самой младшей девой-азари, я часто надевала платья, в которых преобладал именно жёлтый цвет.

Встав с кресла, Бенезия прошлась по салону, отмечая, что Шепард остался сидеть неподвижно. Он не стал поворачивать голову, не стал следить взглядом за тем, что делает хозяйка салона. Сейчас он, вероятнее всего ждал, когда азари соберётся с мыслями и начнёт рассказывать о своём детстве и отрочестве. И понимал, что должна быть озвучена некая вступительная, вводная часть.

Если матриарх захотела озвучить кое-какие детали из жизни своей дочери — что-ж, заметно, что Джон отнёсся к этому с большим пониманием и очень спокойно.

Бесконечно долго испытывать его терпение нельзя. Надо переходить к рассказу, который сейчас важен для дальнейшего развития взаимоотношений. Цитадель... приближается. 'Нормандия' уже давно не ложится в дрейф, значит задержек на оставшемся отрезке пути к Станции, скорее всего, не будет.

— Я плохо помню своих родителей, Джон. Знаю и помню, что они были... чистокровными азари. В тысяча сто восьмидесятые годы... Много чего непонятного происходило. Два основных события: волусы передали планету Ома Кер турианцам — это произошло примерно в одна тысяча сто пятьдесят третьем году. И в одна тысяча четырёхсотом году создалась угрожающая ситуация на планете, родной для дреллов. В этот период, в эту 'вилку' я и появилась на свет. Тогда же осуществлялись волны расселения азари по галактике, наша раса продолжала исследовать новые и новые миры за активируемыми ретрансляторами. В одна тысяча шестьсот семнадцатом году азари основали колонию на Иллиуме и столкнулись с необходимостью отойти от строгих расовых рамок и протоколов.

— Ты... привязываешься к точной дате рождения Этиты? — спросил Шепард.

— Да, Джон, — подтвердила матриарх. — Я, конечно, младше Этиты, на несколько десятков лет младше, самое большее. Сейчас мне комфортнее 'привязаться', как ты выразился, к году её рождения. Это — примерно тысяча сто восемьдесят пятый год, если пользоваться земной, а не азарийской хронологией.

— Но ведь... — осторожно и негромко заметил старпом.

— Да, ты прав, — не стала отрицать пожилая азари. — В этом же восемьдесят пятом году появилась на свет и королева нынешнего криминального мира, властительница 'Омеги' Ария Т'Лоак, этот же год является по некоторым данным годом рождения известной в кругах азарийских юстициаров Самары. О ней, возможно, ты ещё услышишь — она очень известна и как профессионал-правоохранитель и как мастер-биотик. — Бенезия помолчала несколько секунд. — Как всегда, в каждый год рождаются довольно известные, среднеизвестные и малоизвестные, а также совсем неизвестные разумные органики. Органическая разумная жизнь... непрерывно обновляется. Я помню... правда — обрывочно и нечётко, но помню скорее не зрительно, а ощущениями и чувствами... взгляд матери. Молодая красивая азари, не матриарх, нет. Матрона. Она... лежит рядом, я вижу её серовато-голубоватое мускулистое тело, вижу её глаза, она... смотрит на меня задумчиво и нежно. Я... Я помню себя тогда, я любила спать, лёжа ничком. Может, потому, что отростки тогда меньше было возможностей погнуть или сломать, а может потому, что просто мне было труднее повернуть голову так, чтобы зажать нежные головные отростки. Я помню, что у мамы не было бровей. А у меня... У меня тогда уже были. Я помню, как мама иногда удивлённо смотрела на меня. Вероятно, она удивлялась во мне многому. В том числе и тому, что у меня такие роскошные острые и чёткие брови... Никто ведь тогда особо не задумывался о том, что скоро, по космическим меркам — так вообще очень скоро — в галактику, в Большой Космос придёте вы, земляне. Для вас, людей, брови — обычны, а для нас была очень обычна безбровость, Джон. — Бенезия помолчала несколько секунд. — Я так спокойно и быстро засыпала под материнским взглядом. И спала всегда крепко, зная, что мама — рядом, — азари обвела взглядом пространство салона, зная, что Шепард не будет её торопить с продолжением рассказа. — Отец у меня был... Строгим. Я помню хорошо, даже очень хорошо его строгое лицо. Вот он... Он обладал бровями. Теми самыми, которые я унаследовала. Наверное, я унаследовала от него, конечно же, не только брови. Он научил меня видеть в азари... не идеал. Его едкие замечания и крепкие для детского восприятия выражения я помню до сих пор. Как и ехидно — осуждающую ухмылку, столь часто проявляющуюся на его лице. Его строгий взгляд, казалось, просвечивал меня всю. И я редко когда могла противиться этому взгляду. Благодаря его строгости, я... избежала многих проблем. Он научил меня точному и чёткому соответствию между одеждой и внутренним душевным состоянием. А мама... мама научила меня любить и ухаживать должным образом за телом. Она... Она любила дома ходить... Почти полностью обнажённой. Отец же наоборот старался... Избегать излишней наготы. Я практически не помню его... Как вы, люди, выражаетесь, в чём мать родила. Зато платьев у него было... предостаточно. И все — очень... органичные именно для него. Я не помню ни одного платья, ни одного костюма, которые бы ему 'не шли'.

Бенезия встала, прошлась по салону. К этим её 'променадам' Шепард уже привык. Наверное, ей легче было думать, молчать, собираться с мыслями.

— Мама у меня... была очень, очень красивая, Джон. Я видела и чувствовала, как сейчас понимаю, остро и полно почти всегда то, как засматривались на неё другие азари. Потом, много лет спустя мне не раз говорили, что я очень похожа на неё и лицом и телом. — Бенезия вернулась к обеденному столу, села в кресло. — Прости, я не называю сейчас ни маму, ни папу по именам... Для меня они всегда были мамой и папой, а имена... Имена для меня не были важны.

— Понимаю, Бена.

— Как всё же хорошо звучит в твоих устах это 'Бена', Джон, — чуть улыбнулась азари. — Папа... он почти каждый день читал мне на ночь сказки. Самодельные, конечно, не такие, какие можно было прочесть в обычных детских книжках. Эти сказки... Я настолько, оказывается, хорошо запомнила, что потом на память, почти не сбиваясь, ничего не добавляя и не убавляя, читала их Лиаре. И была счастлива, ощущая, что отец словно сидит рядом со мной у кровати моей дочери и слушает, как его дочь читает его внучке очередную сказку. У меня в младенчестве была игрушка — полумягкий такой волус... Эта раса для азари была столь необычна, что игрушки, изображавшие волусов, разметались, как сказали бы люди, как горячие пирожки. За секунды. Да, мой отец был строг, его лицо редко озаряла улыбка, но... Я отлично помню, что он улыбался именно тогда, когда смотрел на меня, засыпавшую. Именно улыбался — мягко, по-доброму. Это было столь прекрасно и приятно — знать, что мой отец, оказывается, способен улыбаться. Его считали... крайне неулыбчивым, а я... я знала его другим. Я смотрела на него, прямо в его глаза, а он смотрел в мои глаза и мы... мы без слов, без всяких 'объятий вечности' понимали и чувствовали друг друга очень полно и остро. Он говорил мало, но я всегда считала, что многое не надо озвучивать. Надо чувствовать и понимать.

Бенезия налила из термоса в бокал новую порцию травяного настоя:

— Я обновлю, Джон? — азари поднесла термос к краю бокала, стоящего перед старпомом.

— Да, Бена, пожалуйста, — кивнул Шепард.

— Рада, Джон. — Бенезия долила настой почти до краёв, оставив где-то полсантиметра до золотистого ободка. — Моя мама... Я, как и все дети, обожала копаться в земле, в песке, в глине. У нас на Тессии, там, где мы жили раньше, был такой — дворик, там был... вы, люди, часто называете это газоном. Так вот мама... мне очень часто позволяла перекапывать этот весьма ухоженный газон вдоль и поперёк. Потом, повзрослев, я поняла, что детям надо позволять многое, чтобы они не боялись, не останавливались, не замирали в своём развитии. Я часто оглядывалась, искала глазами маму. И не было случая, чтобы я не увидела её, хотя... уже тогда я понимала, что мама... тоже работает, у неё тоже много дел.

— Вы были... единственной дочерью, Бена?

— Да. Сейчас я склонна думать, что дело обстояло именно так, Джон, — кивнула азари. — Хотя... Нет, у меня до сих пор нет никаких доказательств, что у моей мамы кроме меня были ещё дочери.

— А у вашего отца? — Шепард вопросительно посмотрел на собеседницу.

— У него — точно нет. Он был одним из руководителей Колониальной Службы — была тогда такая, ведала вопросами организации и снабжения азарийских колоний всем необходимым. Там... Сейчас я думаю, его немногословность, строгость, чёткость и стремление к порядку и дисциплине там, в этой структуре, очень и очень ценились и признавались. Потому... он был рядом со мной гораздо реже, чем мама. Зато рядом с мамой я познавала и уточняла для себя многие тонкости. Усвоение которых так помогло мне избежать многих проблем в моей будущей взрослой жизни. Что я и сейчас совершенно искренне могу заявить: если бы не мама... Наверное, я бы даже не сумела настоять на своём праве обзавестись единственной дочерью. Именно праве, Джон! Я подробнее скажу об этом чуть позже. А пока — отмечу, что именно благодаря маме я сделала большой шаг от стремления к чрезмерной обнажённости своего тела, столь свойственного тогдашним моим соплеменницам. Конечно, нельзя сказать, что мы везде и всюду ходили полностью нагими. Но... Мы не видели в своей наготе ничего предосудительного — такими нас создала природа. И даже протеане не особо вмешивались в то, как мы внешне выглядим и по сей день. Я помню, очень хорошо помню себя идущей рядом с мамой... На ней такое красивое длинное тёмно-голубое платье с белым узким поясом. Запястья рук украшают многочисленные тонкие браслеты. Я иду слева, держу её за руку, точнее, просто придерживаю. Она тоже никогда особо не сжимала мою руку. На мне белое, тоже длинное платье с розовой полосчатой вставкой и шнуровкой. Мою левую руку украшают такие же, ну, почти такие же, как у мамы браслеты. Прохожие задерживают на мне свои взгляды, им очень непривычно видеть брови. А я... я уже привыкла не обращать на это особое внимание. Для меня было важно, что я иду рядом со своей мамой. И мне решительно всё равно, куда я иду. Я знаю, что рядом с мамой я — в полной безопасности. Мы с ней часто и подолгу гуляли. Я... Я потом постаралась в чуточку изменённом виде повторить этот полезнейший опыт с Лиарой. И мне многое удалось. Мама говорила, что у меня тогда было такое сосредоточенно-серьёзное выражение лица. Я вела себя очень спокойно, не стремилась вырваться, не желала непременно состроить кому-то из прохожих 'рожицу'. Я просто шла и знала, что маме со мной спокойно и комфортно, что она не напрягается. Конечно, я знала, что на детской площадке, в парке или в саду смогу побегать, побеситься. Даже — покричать так, как это приличествует очень маленькой азари. Могу даже вываляться в песке, глине или даже вымокнуть в воде ближайшей реки или пруда. И мама никогда не будет ругать меня за это. Я совсем незаметно для себя самой взрослела, подрастала. И, как теперь понимаю, очень внимательно наблюдала именно за мамой: что-то брала для себя за образец, что-то отправляла в 'запасники'. А что-то, точнее — от чего-то и отказывалась, зная, что без особой необходимости мама не будет ни на чём настаивать.

Матриарх встала, подошла к настенным экранам, коснулась пальцами левой руки поверхности одного из них, замерла. Шепард не смотрел на азари, он ждал продолжения рассказа.

Полуобернувшись, Бенезия негромко сказала:

— Сейчас я вспомнила, как впервые с мамой побывала на Цитадели. Мы тогда остановились в гостинице, окна номера выходили на кольцо. Мама весь день решала рабочие вопросы в самых разных учреждениях станции, а я провела этот день в играх на мягком ковре в холле номера. Поздним вечером я... искупалась. Вы, люди, называете эту 'лоханку' ванной. Бассейн в гостинице тоже был, но в тот день я не пошла туда, хоть мама и предлагала мне вместо купания в 'лохани' окунуться в одну из 'дорожек' гостиничного бассейна.

Не знаю, как это в точности и почему получилось именно так, но мама тогда была очень сильно утомлена и я после купания застала её крепко спящей в кресле холла. Я тогда тенью проскользнула на балкон и как была, полностью нагая, села на лавку. Тогда там, на балконах стояли такие широкие лавки, на которых, как мне тогда казалось, и выспаться можно было совершенно спокойно и свободно. Я взяла с собой покрывало — мягкое, беловато-серое, положила его на лавку, села на покрывало, чуть подогнула ноги и стала смотреть на кольцо. Тогда я не стеснялась своей наготы, ведь мне было очень мало лет и никто из взрослых любой расы не стал бы меня осуждать. Я сидела и смотрела на Кольцо Станции, наслаждалась оттенками, лежащими между светло-голубой дымкой и чёрной смолистостью глубокого Космоса. В тот поздний вечер, вероятнее всего, я впервые ощутила себя уже не маленьким ребёнком, а... достаточно взрослой дошкольницей. Мама... проспала до утра, а проснувшись, быстро поняла, что я провела на балконе бессонную ночь. Я действительно просидела там всю ночь, редко когда меняя позу. Только сидела, мне не хотелось ложиться, не хотелось спать. Я о многом тогда впервые подумала по-взрослому. Смотрела на Станцию, на Кольцо, на улицы, по которым сновали мобили и пешеходы, смотрела на потоки летающих мобилей и думала, думала об очень многом. Время тогда для меня текло крайне незаметно. Маме... Ей понравилась моя задумчивость, она подошла ко мне, легонько прикоснулась к моему правому плечу — я даже не вздрогнула — и поцеловала меня в макушку, в основания самых верхних головных отростков. Поцеловала так легко и приятно и волнительно... Я не стала оборачиваться. И маме это понравилось. Она поняла, возможно, очень глубоко и точно поняла, что я — повзрослела, что я уже не несмышлёная самая младшая дева-азари. Сейчас мне почему-то кажется, что в тот день кончился младенческий период моей жизни, Джон.

Отхлебнув несколько глотков травяного настоя, Бенезия снова задумалась. Шепард осторожно долил в свой бокал из термоса настой, подождал две-три секунды, сделал три-четыре глотка.

— В полдень того же дня мама преподала мне первые уроки взрослой биотики. Я была тогда очень горда и рада тому, что вместо лёгких младенческих упражнений мама побуждает меня — мягко и не очень настойчиво — овладевать чем-то более ценным и важным. Дети обычно, как я потом поняла, став чуть старше, очень хорошо чувствуют как насилие, так и фальшь в действиях взрослых. Я тогда никакой фальши не почувствовала — без звука облачилась в платье — лёгкое такое — сине-фиолетовое, если определять его расцветку по привычному для землян спектру и, старательно и внимательно наблюдая за мамой несколько часов, упражнялась во вполне взрослой биотике. Это был, как я тогда очень остро поняла и почувствовала, качественно, а не только количественно новый, высший уровень. Мама, вполне вероятно, поняла, что я достаточно повзрослела, если провела на балконе бессонную ночь. С того дня занятия биотикой стали одними из моих самых любимых, а мама — лучшим тренером. Папа тоже принимал участие в этих занятиях, но — редко. На Цитадели мы тогда провели не больше декады, вернулись на Тессию, но и там я не бросила занятия биотикой, наоборот, попросила маму давать побольше заданий и почаще. Она... согласилась. И мне её согласие было очень приятно. Я тогда, можно сказать, и мысли не допускала о том, чтобы без крайне уважительной причины пропускать или переносить тренировки и занятия. Маме моя настройка и стойкость... думаю, что они ей очень нравились, — отметила матриарх. — А я была счастлива делать то, что по ряду причин — внутренних и внешних — недоступно более младшим азари.

Бенезия отодвинула от себя опустошённый бокал, встала, обошла стол, остановилась рядом с Шепардом. Тот не стал оборачиваться или проявлять какое-либо нетерпение. Обычная пауза в рассказе.

— Ни мама, ни папа не торопили меня со взрослением. Сколько я себя помню, папа покупал мне игрушки, которые я помню до сих пор во всех деталях, а значит, они были моими любимыми. Я уже говорила тебе о волусе, полумягкой игрушке. Второй, не менее любимой игрушкой, сопровождавшей меня, тогда был ханар... Небольшой такой, розовый, даже, можно сказать, тёмно-розовый. Мягкий и совсем не скользкий. Я отлично помню, что меня никогда не тянуло не только оборвать ему хотя бы одну ногу-щупальце, но и слишком сильно растянуть их. Я тискала его часами, разговаривала с ним и знала, что и как он мне отвечает. Меня нисколько не смущало, что никто, кроме меня не знает, что именно отвечает он мне. На Цитадели — и не только там — я часто видела настоящих ханаров, и они меня не пугали. Они очень любили играть с маленькими азари, а меня они часто завораживали своей, как вы, земляне, говорите, 'цветомузыкой'. Конечно, они — разные, но в большинстве своём они умели и умеют соблюдать приличия и не вызывают ни страха, ни опасений.

Опершись о спинку кресла, в котором сидел Шепард, Бенезия снова замолчала.

— Сейчас я не сказала бы, что мама... слишком часто или даже часто брала меня на руки. Нет, она меня не игнорировала, не оставляла без своего внимания, взглядов, прикосновений, разговоров. Наверное, правы те, кто говорит, что вернее и правильнее действуют те, кто полагается не на численность, а на умение. Каждый раз, когда я оказывалась у мамы на руках, а таких случаев было, как я вспоминаю, не так уж и мало, мне было особенно хорошо. Мама не ограждала меня от проблем и опасностей окружающего мира, но она не оставляла меня без своей ласки, заботы, внимания и... понимания. Я засыпала у неё на руках быстро и крепко, спала долго и чувствовала себя особенно спокойно. Отец... он брал, как я припоминаю сейчас, меня на руки ещё реже, но и он не оставлял меня в одиночестве, не заставлял чувствовать беспомощность, брошенность, слабость. Я всегда знала, что мама и папа помогут, поймут. И я так же знала, что они не держат меня в некоей сверхкомфортной среде, позволяют выстраивать свою собственную линию поведения, набивать шишки, получать травмы, осознавать что-то самой. Это стало одним из фундаментов системы воспитания... звучит, конечно, канцелярски и научно, но... работоспособно. Так вот, это стало одним из фундаментов системы воспитания, которую я применила, когда у меня появилась Лиара.

Вернувшись в своё кресло, матриарх на этот раз не стала погружаться в глубокую минутную задумчивость, бросила короткий мягкий взгляд на сидевшего напротив Шепарда и продолжила:

— Я пошла в школу, уже многое зная и умея. Да, учиться мне пришлось, можно сказать, в элитной школе, но... Наверное, она только называлась элитной, ведь учились в ней самые обычные азари. В школьную жизнь я погрузилась с головой, по макушку и даже глубже, у меня появилось множество подруг. Я убедилась, что мои брови ни у кого из других молоденьких азари не вызывают даже тени опасений или непонимания, они... Можно сказать, что их интересовала не моя внешность, хотя, конечно, для них она тоже имела значение, но прежде всего — мой внутренний мир. Они открывали для себя его — я была общительной, компанейской азари, заводилой многих проделок и шуток — а я открывала для себя их внутренний мир. Впоследствии, когда школа останется позади, это поможет мне стать не религиозным — им я стала намного позднее, а прежде всего — общественным расовым лидером. Философия и религия хороши, когда требуются тонкие спецсредства, а вот обычное глубинное понимание, обыденное — гораздо ценнее, когда почти круглосуточно общаешься с десятками и сотнями соплеменниц.

Шепард почувствовал в Бенезии нарастающее нервное напряжение. Похоже, она собиралась рассказать о каком-то тяжёлом и остром эпизоде из своей жизни.

Предчувствие не обмануло старпома.

— Однажды, когда я заканчивала начальную школу, готовилась перейти в среднюю, отца вызвали в одну из дальних азарийских колоний. Я деталей не знала — мама ничего не говорила, ведь отец и раньше улетал далеко и надолго: работа такая. А в тот раз... он не вернулся через две стандартных недели. Редко когда командировки чиновников его уровня продолжались дольше. Я... я пришла из школы и застала маму у рабочего отцовского стола. Она смотрела на экран так... Какая сила заставила меня подбежать к столу и заглянуть в экран настольного отцовского инструментрона — до сих пор не понимаю и не знаю. То, что я увидела... меня потрясло. На экране... на экране был мой отец, Джон. Я узнала отсек — это был обычный экспедиционный балок первопоселенцев. Полутьма меня не пугала, для природного биотика, способного вспыхнуть чуть-чуть слабее солнца малой звёздной системы, темнота — не критична. Но тогда... тогда я сразу поняла причину напряжения, царившего в сознании мамы, смотревшей на экран... неотрывно. Отец... записал это видео, зная, что умрёт. Неминуемо умрёт. Фактически — он уже умирал. Я видела, как покрылись частыми беловатыми точками его головные отростки, понимала, что мама... зациклила эту запись и уже минимум дважды её просмотрела до того момента, как я вошла в комнату. А ещё... ещё я обратила внимание на то, как светится интерфейс его наручного инструментрона. Отец был облачён в тяжёлый экспедиционный гражданский бронескафандр — обычное дело для времени первичного освоения новой колонии, тем более, когда много, даже очень много... неясного. Я смотрела на экран, мой взгляд выцеливал всё новые и новые детали... Отец... никогда не отличался сколько нибудь мощным телосложением. Люди называют такое телосложение астеническим. Есть и другие определения, но... Я смотрела на отца, облачённого в тяжёлый бронескафандр. И понимала, что ему очень было тяжело таскать на себе такой вес. Одно дело — работать в офисе, а другое дело — лезть в самые опасные места, чтобы другие, кто пойдёт следом, хотя бы что-то уже знали и понимали — ценное и важное. Потом, много позднее, я узнала детали случившегося. А тогда... Тогда я смотрела, как отец... угасает. Его строгое и суровое лицо находилось в полутьме, я почти интуитивно нащупывала знакомые с младенчества черты.

Глядя уже не на столешницу, а куда-то в сторону, повернув голову, Бенезия продолжила:

— Мама потом... показала мне прощальное письмо. Когда я дважды или, может быть, трижды просмотрела запись. Последнюю прижизненную запись, запечатлевшую моего родного отца. Прочтя это письмо... Я встала и... До сих пор не знаю, как мне тогда удалось спокойно и неспешно уйти в свою комнату. Меня всю жгло... Жгло изнутри, Джон. Я едва сумела стиснув зубы, чтобы не заорать в голос, стянуть, сорвать, сбросить с себя одежду и бельё, а потом. Потом я бросилась на пол, свернулась калачиком и обхватила руками голову. Жар внутри меня жёг нестерпимо, но я. Я закусила губу и только едва слышно стонала. Потом, спустя час или, может быть, два, я почувствовала, как в дверях моей комнаты стоит мама. Стоит — и смотрит на меня. Мягко, участливо и... понимающе. А главное — молча. Вряд ли я тогда была способна разжать пальцы и поднять голову, чтобы увидеть маму своими глазами. Такой боли, внутренней, душевной боли, я никогда ещё раньше в своей жизни не чувствовала, не ощущала и... Не знала. Я... пролежала на полу, на боку, скорчившись. Вы, люди, называете эту позу... "позой эмбриона". Наверное, я тоже... может быть — инстинктивно — приняла эту позу. Мне было так больно и горько. Я всегда считала до этого момента, что родители, мои родители, во всяком случае — вечны. А столкнувшись со смертью отца... Почувствовала себя стоящей на очень тонкой доске... Над глубокой пропастью. Да, я понимаю, что выражаюсь коряво. Но... Я долго лежала в этой позе, "позе эмбриона". Только рано утром я заставила себя разогнуться. Мне это не удалось сделать сразу и быстро. Только постепенно и — очень медленно. Очень медленно, — повторила матриарх. — Я тогда встала и почувствовала, как... Как впервые в жизни не повзрослела, а постарела. Мама... Она вошла, когда я уже стояла у окна и пыталась сквозь пелену слёз рассмотреть привычный пейзаж. Я услышала её лёгкие шаги и... обернулась. Почему у меня тогда высохли слёзы? Я увидела свою маму так чётко, но — почему-то — не в цвете. Мама стояла в нескольких шагах от двери, смотрела куда-то... Может быть, на подоконник или примерно в то место, где он был расположен, но... Я тогда остро чувствовала, что сейчас её глаза ничего не видят. Ни подоконника, ничего. Черты её лица... заострились. Так они заостряются у очень пожилых азари. А моя мама... Ей тогда не исполнилось даже семьсот пятьдесят лет! Для меня она была молодой, Джон, всегда очень молодой! Я смотрела на неё и понимала, что она... усохла. Она... Она страдала, потому что потеряла близкого, родного человека. Её головные отростки... Они укоротились и... опустились. Траурная полоска пролегла по её нижней губе. Сейчас... азари такой знак не практикуют, а прежде... Он был очень распространён. В руках мама держала цветок, так похожий на земную розу... Просто один в один. Он пах остро, но я, глядя на маму, понимала, чувствовала, что сейчас она не ощущает аромата цветка. Да и не видит его... Если и видит, то — очень нечётко, размыто, расплывчато. Я... Тогда я к ней не подошла, не подбежала. Продолжала стоять у окна, а она — в нескольких шагах от двери. Потому-то азари и считают весьма холодно относящихся к своим детям. Она не требовала к себе какого-то особо тёплого отношения. Даже в такой момент. Наверное, понимала и чувствовала, что мне... Мне тоже нелегко. Я... Я так и не решилась подойти, а она... Она медленно повернулась и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Завтракала я тогда... в полном одиночестве. Как взрослая. И обедала — тоже. С мамой я встретилась только за ужином. Тогда он получился... очень поздним, за два-три часа до полуночи.

Мы долго сидели в почти полной тишине и думали. Наверное, об одном и том же, но каждая по-своему.

Перейдя к дивану, матриарх тяжело опустилась на матрас, откинулась на спинку. Волна воспоминаний и чувств захлёстывала её. Впервые после долгого периода молчания она вот так открыто и откровенно говорила об очень личном с человеком, с землянином.

— Я часто с тех пор вспоминала своего отца, — негромко продолжила Бенезия. — Видела его во снах. Когда — рядом с мамой, когда — без неё. Я вспоминаю его и сейчас. Он стоит передо мной — строгий, прямой и... стройный, тонкокостный. Его брови... Как птицы... Они столько всего были способны выразить... Папе не было необходимости часто вообще что-либо говорить вслух. Одно движение бровями — и то, что они 'говорили', можно было изложить минимум на десятке страниц. Его глаза, сверкающие небесной синевой Тессии... Они светили мне долгие годы потом, когда его навсегда скрыла могила. Его осторожная, но такая искренняя и ясная улыбка... согревала мне душу, когда тяжесть придавливала, сгибала меня до земли. Я тогда... изменилась. Посерьёзнела, стала менее весёлой. Мама... говорила, что в моих глазах поселилась очень взрослая грусть. Наверное, так и было. Но тогда... Тогда впервые я подумала о том, что обычная жизнь — не для меня. И первой, кто поняла это столь же или чуточку менее определённо, стала моя мама.

Мы через несколько дней... Тогда были выходные, какой-то тессийский общепланетный праздник... Остались вдвоём в своей квартире и долго-долго говорили. О многом. И о том, как мне следует строить свою жизнь... дальше.

Бенезия подтянула колени к подбородку, обхватила ноги обеими руками. Молчала на этот раз она гораздо дольше — целых пять минут. Шепард по-прежнему сидел неподвижно, понимая, что так он будет привычен для азари, не вызовет у неё сейчас ни отторжения, ни напряжения.

— Я решила, что мне следует уйти из светской элитной школы и перейти в школу церковную. Мама... она поддержала меня в этом вопросе. И помогла мне. Я без проблем закончила семестр, получила прекрасные характеристики, полный пакет документов и влилась в число воспитанниц... вы, земляне, называете это закрытым пансионом. Приблизительно это так и есть, но не во всех деталях. Руководила пансионом матриарх Мерил Д'Морку. Когда я вошла в число воспитанниц, ей уже исполнилось тысяча двести лет, но... как сейчас вспоминаю, её энергии завидовали не только матриархи, но и матроны. А мы, девы-воспитанницы, говоря современным молодёжным сленгом, просто 'тащились' от её активности. Да, она была очень строга и даже беспощадна, умела одним взглядом призвать к порядку любое количество закоренелых возмутительниц спокойствия, но рядом с ней мы чувствовали себя так же как с рядом с большинством ровесниц. Её алое длинное платье со скромным неярким орнаментом, её коричневую тёплую накидку с большими 'колоколоподобными' рукавами, её всегда недовольно поджатые губы я помню до сих пор во многих, очень многих деталях и до сих пор испытываю к ней самые тёплые чувства. Знаешь, Джон... Я уже сейчас планирую, чем буду заниматься, когда вернусь на Тессию. Я постараюсь узнать, сохранилась ли её могила и обязательно посещу её. Мне надо там побыть... подумать.

— Побываешь, — негромко, почти шёпотом сказал Шепард. — Обязательно побываешь. Матриарху будет приятно знать и чувствовать там твоё, Бена, присутствие.

— Спасибо, Джон, — азари тепло и благодарно посмотрела на собеседника. — Матриарх Мерил учила нас не нотациями, не лекциями, не замечаниями. Она учила нас преимущественно своим собственным примером. Я вот сейчас вспомнила, как впервые поучаствовала в 'ночном стоянии'... Мы тогда поехали далеко за пределы города, где размещался, на самой окраине, кстати, наш пансион. Матриарх была вместе с нами, она никогда без особой необходимости не дистанцировалась от нас, её воспитанниц, хотя... мы отчётливо осознавали огромную разницу между нами и ею. Многогранную разницу. Я... я стояла возле какого-то валуна, опираясь на простой посох и смотрела в небо Тессии. Матриарх попросила нас быть внимательными и чуткими, сказала, что каждая из нас поймёт, для чего и почему она стоит именно там и именно так смотрит в небо материнской планеты азари. Я... я помню, что простояла несколько долгих часов, смотря в небо Тессии то предельно острым, то предельно расфокусированным взглядом. Темнота была вокруг такой, какую не встретишь в городах — в центре или на окраинах — всё равно. Такая темнота ночи — только для загородных пространств, сельских. Я стояла, чуть приподняв голову и опираясь на посох. Я старалась взглядом охватить, не поворачивая голову и не двигая глаза, как можно большее пространство неба Тессии. На мне было простое длинное платье — матриарх Мерил считала, что мы... Мы должны остаться женщинами. Не бесполыми существами, которым приличествует называться безликим 'оно', а именно женщинами. И длинное платье она рассматривала как средство и как способ подчёркивания нашей принадлежности именно к женскому полу. Закрытый пансион... позволял такие вольности, Джон. Если бы это было проявлено в обычной школе... У преподавателей и администрации были бы серьёзные неприятности. А в пансионе, тем более закрытом — такое не воспринималось как нечто авангардное. Я я стояла тогда много часов и смотрела, не отрываясь в небо. Думала только о том, чтобы охватить как можно большее пространство. И... увидела падающую звезду. Яркую и чёткую звезду. Она падала... Тогда мне показалось, что медленно. А на самом деле её падение в видимом с моей позиции секторе заняло всего несколько секунд. Не больше двадцати секунд. Я смотрела на эту звезду, Джон, ту, которая падала. И — гадала: это ли то, что желала, чтобы я увидела, матриарх Мерил? Гадала, Джон! Я не знала точного и прямого ответа на этот вопрос, но... Что-то мне подсказывало, что это — именно то. То, что я должна была увидеть, почувствовать, а затем — и понять.

Бенезия не стеснялась при Шепарде принять столь вольную позу — она была уверена, что он поймёт её правильно. Ей нравилось, что Джон слушает её очень внимательно, не прерывает, старается понять и почувствовать и текст, и подтекст.

— Мама... посещала меня в пансионе. Далеко не каждую неделю, декаду или месяц. Она... она тоже старалась забыться, погрузившись в работу, и я понимала и принимала, как должное, это её стремление. Потому не пеняла и не вспоминала ни словесно, ни чувственно, когда, насколько давно она приезжала ко мне в прошлый раз. Для меня каждая встреча с мамой была важна. Матриарх Мерил... Она познакомилась и даже подружилась с моей мамой. Нет, из этого не следовало, что я получила какие-то льготы или мне было дано право совершать глупости, нет. Мама... она очень похудела и теперь... мало чем внешне отличалась от отца. Наверное, ей было так необходимо, именно так необходимо было поступить... Она не забыла отца, не забывала его никогда, ни на минуту, ни на секунду. Теперь она стала носить строгие длинные однотонные платья, обходиться минимумом движений. Её взгляд стал... каким-то очень отстранённым, черты лица заострились. Я, глядя на столь разительно изменившуюся — для меня, во всяком случае — маму, часто представляла рядом с ней папу и находила теперь между ними очень много... сходства. Я пробыла в пансионе ещё восемь лет, до момента окончания старшей школы и за всё это время мама ни разу не дала мне повода усомниться в том, что по-прежнему любит только моего отца, моего папу. В её сердце был только он... И немного — но вполне достаточно — я.

Откинув голову на подголовники спинки дивана, Бенезия посмотрела на Шепарда:

— Понимаю, Джон. Вам хочется подробностей. Что-ж, как вы, земляне, часто говорите в таких случаях, 'их есть у меня'. Не так много, возможно, как вам бы хотелось, но... Некоторые детали я могу сейчас рассказать. Не думаю, что в программе подготовки, используемой пансионами на Тессии, что-либо очень существенно за прошедшие десятилетия поменялось, но... некоторые детали либо поменялись, либо поменяются в самое ближайшее время по понятным мне и вам, Джон, причинам. Конечно же, поскольку пансион предназначался для азари, огромное внимание уделялось совершенствованию биотических умений и навыков. Как в мирной, так и в военной сфере, конечно же. О балансе говорить не буду — ясно, что из нас не готовили спортсменок или артисток. Наша биотика имела специализированный характер, с её помощью мы должны были успешно полно и точно влиять на мышление и поведение как отдельных разумных органиков — и не только нашей расы, так и огромных сообществ. Предел? До нескольких десятков и сотен тысяч. Потому биотическое мастерство преподавали у нас корифеи своего дела. Я тогда впервые узнала о существовании азари, рост которых превышал два с половиной метра. Не просто узнала, а увидела и смогла долгие годы тренироваться и совершенствоваться под их руководством. Были в нашем пансионе три таких тренера-азари. Настоящие гиганты. И в прямом смысле и в переносном, — уточнила, чуть улыбнувшись, матриарх. — Я занималась под руководством матриарха Танил Д'Окан, у неё были двое коллег — матриархи Рогиль Д'Нианд и Мирандель К'Жуар. Конечно же, в школе нам тоже в обязательном порядке преподавали основы биотики, но настолько глубоко и полно... как я потом поняла, редко в какой средней школе готовили с такой фундаментальностью. Никто из наших трёх тренеров не смотрел с ухмылкой или пренебрежением на наши школьные уровни, никто не считал, что мы не в состоянии продвинуться дальше. Я, например, до сих пор помню, как Танил опустилась на колени, 'обрамила' меня своими руками и побудила показать простой 'огненный шар'. Чуть-чуть подправила — тогда я и не поняла, что и как она сделала — настолько это быстро было осуществлено. И — мой ученический шар засиял так красиво и мощно... Я была потрясена и обрадована. А Танил... Она спокойно по-доброму улыбалась. И эту улыбку я запомнила как призыв совершенствоваться и расти. Тренер трёхметрового роста — это нечто, Джон. Да, наша соплеменница, азари стопроцентная, но её мощь, как биотика... Вряд ли какая коммандос-азари смогла бы с ней потягаться. Сейчас я думаю, что эти трое входили в состав какого-нибудь замаскированного и засекреченного подразделения спецназа, которое должно было начать действовать только в 'особый период', проще говоря, когда уж совсем припечёт. Я... я и в школе не игнорировала занятия по биотике, а в пансионе я была неизменно в числе первых воспитанниц у входа в зал биотической подготовки. Не буду приукрашивать, мы выматывались, мы уставали, мы часто падали от усталости и изнеможения. Но мы видели и чувствовали свои успехи, осознавали их рост и укрепление. Мы знали, что способны на гораздо большее и это давало такое острое и глубокое удовлетворение, что... у меня и сейчас нет достаточно много слов, чтобы выразить это вслух с необходимой полнотой, — она помолчала несколько минут. — Прости, Джон. Я вот сейчас вспоминаю всё это и понимаю, почему я впоследствии поступала так, а не иначе, а тогда... когда я только-только пришла в пансион, меня удивила и даже потрясла одна картина. В пансионе была установка, которая делала видимой всю нервную систему азари. Строго индивидуальную и реальную. Ту самую, на основе которой азари могут быть настолько мощными и сильными, а главное — природными биотиками. Эту систему показали нам, новеньким воспитанницам, в действии. А потом... потом сделали снимки нервной системы каждой из нас, предупредив, что по мере роста тренированности и подготовленности, нервная система тоже будет изменяться, причём, возможно, довольно быстро, так что старые снимки... быстро теряют актуальность. Благодаря особым зеркалам каждая из нас, новеньких, видела саму себя в этой расцветке, порождаемой и показываемой системой, установленной в одном из корпусов пансиона. И каждая из нас получила на руки кристалл с первыми снимками. Я потом, как и другие новенькие воспитанницы, часами рассматривала эти снимки. Мы, азари, спокойно относимся к собственной полной телесной обнажённости и к обнажённости других разумных органиков. Но эта система... Никому из нас не пришлось снимать не только бельё, но даже платья и комбинезоны. И мы поняли одну важную вещь: биотику мы должны уметь применять профессионально, быстро, точно и чётко, будучи облачёнными в любые, самые тяжёлые и плотные одеяния — от платьев и до скафандров и контейнеров самых 'непроницаемых' классов. Этому нас начали учить трое гигантов-азари. И учили до последнего дня пребывания в границах пансиона.

Пять минут Бенезия размеренно ходила по салону. Шепард ждал, по-прежнему не меняя позы, только прихлёбывая мелкими глотками из своего бокала травяной настой. Усевшись на диван, Бенезия пододвинула к себе поднос с термосом и бокалом, налила из термоса настой, отхлебнула и продолжила свой рассказ:

— Ещё одним потрясением для нас, новичков, было появление перед нами троих юстициаров. Оказывается, они тоже преподавали в пансионе, преподавали, кстати, боевые искусства. Каждая из азари-юстициаров имела мастерские уровни по многим боевым дисциплинам, так что мы... довольно быстро почувствовали, что вольготной жизни в пансионе ожидать, мягко говоря, не приходится. Лимит свободного времени ужимался до микроскопически заметного минимума. Юстициары-азари — каждая — набрали себе группы. Я попала в группу к матриарху Кидо Н'Оаро. Только потом я поняла причину столь напряжённых и жестоких тренировок: биотика — это хорошо, даже отлично, но общая и специальная физическая подготовка — это не частность, это — фундамент успеха. Благодаря тренировкам без оружия и с оружием — от холодного до огнестрельного, включая самое малораспространённое и экзотическое — наставники давали нам возможность и, главное — способность сохранить управление ситуацией в самых кошмарных условиях. А для нас, решивших посвятить себя служению — это было предельно важно.

Бенезия встала, сделала несколько шагов по салону, остановилась, полуобернулась к сидевшему за столом Шепарду:

— Джон, ты можешь пересесть на диван? — негромко спросила она.

— Да, могу, — капитан встал, прошёл к дивану, повернулся, сел, но опираться на спинку не стал, сложил руки на коленях.

— Нас начали учить тому, что должны знать, понимать, уметь религиозные лидеры и деятели. Тогда не стоял вопрос о том, кто станет командиром и начальником, а кто — простым исполнителем. Тогда нам предстояло за считаные годы пройти тройную программу: стандартную школьную, стандартную биотическую — тоже, кстати, двойную — боевую и гражданскую — и стандартную программу подготовки священнослужителей высокого ранга. Потому... Мы сразу начали вгрызаться в огромные объёмы разнообразных весьма специализированных текстов, изучали огромные словари, синонимию, омонимию, шифрованные языки, принятые в религиозных кастах. Нас учили понимать многое из того, что совсем не обязаны были понимать, к примеру, прихожане многих азарийских храмов. Изучали мы ритуалы, протоколы, методы влияния и воздействия, законы понимания и ломки стереотипов. Долго перечислять, Джон. Всё это предстояло пройти весьма качественно и полно за считаные годы. Для азари восемь лет — что восемь месяцев для человека, а может быть — восемь декад или восемь недель. Потому... можно утверждать, что, поскольку мы в большинстве своём знали, куда идём учиться, мы вгрызлись в эти объёмы. Наверное, многие из нас просто понимали или остро осознавали, что обратного пути нет, — помолчав с минуту, матриарх продолжила. — Да, теоретическую подготовку нам давали очень солидную. Прошли какие-то два года. И мы почувствовали, как мир сложнейших формул и выкладок становится предельно понятным, научились видеть и даже осязать то, что раньше проходило мимо нашего внимания. Я не буду сейчас, Джон, вспоминать поимённо тех преподавателей-азари, которые сделали миры своих дисциплин для нас, новичков, привычными. Потом, при случае, расскажу об этом подробнее, — матриарх с плохо скрываемой тоской посмотрела на табло часов на стене салона. — Столько ещё хочу тебе рассказать, Джон, а времени... так мало.

— Продолжай, Бена. Пока что ни старпомовский обход, ни старпомовская вахта не настолько близки, — негромко и спокойно сказал Шепард.

— Хорошо, Джон. Постараюсь... покороче, — ответила пожилая азари, садясь рядом с Шепардом на матрас дивана. — Что-ж, придётся сказать главное сначала, а не главное, если останется время — потом. Дело в том, Джон, что мы, азари, действительно владеем чем-то вроде психоморока. Если выразиться кратко, то мы умеем не быть, а казаться. В том числе и так, как многим из людей уже известно: привлекательными внешне, даже очень привлекательными. Долго объяснять, Джон, но, поверь, здесь многое. И ускоренное старение, и изменение внешности, и изменение картинки внешности. Потому... многие из нас представляются другим расам, не только людям — весьма внешне привлекательными. Потому что о внутреннем нашем мире мало кто задумывается всерьёз. Многим, очень многим хватает внешних признаков, внешнего представления. Изменив нас... протеане планировали продолжать работу, но... не получилось. Пришли Жнецы и протеанам пришлось оставить нас в покое. Что-то они успели сделать, но очень многое — нет. И после их ухода, Джон, мы, как это часто бывает, многое забыли, но многое и вспомнили. Получили право и свободу развиваться так, как получится у нас самих, а не только так, как захотели бы сами протеане, не только так, как они планировали. Мы рано поняли, Джон, что став уникальной расой, такой, какой хотели видеть нас протеане, мы будем обречены на одиночество. Уникальных — не любят, их не приемлют. В лучшем случае им приходится тщательно скрывать свою уникальность, в худшем — обречь себя на бесконечное во времени и пространстве противостояние с менее уникальными, более обычными расами. Это — не выход, Джон. Поняв, что мы остались без навязанных нам, ну — пусть почти без навязанных нам рулей и парусов, влекущих нас по единственному кем-то когда-то просчитанному курсу, мы, азари, вынуждены были скрывать свою уникальность. Потому стали формировать представление о себе, как о расе дипломатов, способных, условно говоря, разрулить почти любую щекотливую и взрывоопасную ситуацию. Нам многое удалось, но... Мы многое забыли из наших основ и многое не поняли правильно из того, чему пытались научить нас протеане. Потому мы тоже затормозили своё развитие, стремясь 'не выделяться', 'не высовываться'. Мы не хотели играть роль, а точнее — быть чрезмерно уникальной расой. Потому, когда я начинала обучение в этом закрытом пансионе, я многое воспринимала... идеалистично, что ли. Без должного внимания к сути, к мельчайшим деталям. А в пансионе... мне начало раскрываться многое. Слишком даже, скажу, многое. Мы, азари, делали, делаем и, вероятнее всего, будем делать много ошибок, Джон. Мы точно не будем той идеальной расой, какой хотели видеть нас протеане, но мы их не осуждаем. Всегда, как я поняла через несколько лет обучения в пансионе, найдётся раса, которой предстоит выполнить роль полигона, роль подопытного материала. Да, целая раса. Это — горько сознавать, особенно, если учитывать, что эта полигонная раса — твоя собственная. Протеане были вольны попытаться сделать из нас, азари, что-то другое. У них — не получилось. Не в первый раз и — не в последний, Джон. Не буду отрицать, когда мне такое открылось после того, как я изучила значительный объём документов и исследований за те же несколько лет... Я, повзрослевшая азари, провела несколько ночей без сна. Днём задумываться обо всём этом не было никакой мыслимой возможности — столь высока была нагрузка и столь плотным был график занятий. Я лежала на жёстком топчане полностью обнажённая, лежала тоже, как отчётливо сейчас вспоминаю, ничком и думала, думала, думала. Несколько лет — и я стала понимать многие скрытые механизмы, управляющие развитием целых рас и их объединений. Потому я понимала, что любые острые решения, предполагающие крупные и быстрые изменения в большинстве своём будут обречены на провал. Надо было действовать постепенно, но... большинство разумных органиков не имеют столько терпения, сколько необходимо для таких постепенных, просчитанных и точно направленных изменений. Потому... допускаются ошибки, которые множатся и все и любые изменения чаще всего не достигают нужного результата, хоть тактического, хоть стратегического.

Бенезия замолчала резко и неожиданно. Несколько минут она стремилась справиться с возросшим волнением, но удалось ей это далеко не сразу.

— Не буду скрывать, Джон, — произнесла Бенезия тихим голосом. — Есть огромная разница между тем, что знают, понимают и разумеют большинство азари и тем, как обстоит дело с позиций тех азари, которые вовлечены в процесс принятия и реализации тактических и стратегических решений. Вы, земляне, точнее — земляне-имперцы — часто говорите: 'двуногих тварей миллионы — для них орудие одно'. У нас, как и у вас так было в реальности. У нас так есть в реальности. И не дай Богиня, у нас так будет, Джон. А так будет, — подчеркнула она.

— Потому что все разумные органики... — тихо проговорил Шепард.

— Двойные, Джон. Двойные, — подтвердила матриарх. — Вынужденные тратить время и силы на балансирование между двумя крайностями.

— А вы? — Шепард посмотрел на собеседницу.

— Мы — тоже балансируем. Потому что если не будем балансировать, то погибнем, даже если Жнецы не явятся, — ответила Бенезия. — Так уж тут заведено. Возможно, что вся наша жизнь — это всего лишь скольжение между тремя крайностями в попытке найти верный курс среди постоянно изменяющихся рифов-условий. Звучит, конечно, коряво, но что смогла сейчас сформулировать, то — смогла. Обучение в пансионе, как я потом постепенно стала понимать, находилось под постоянным и пристальным вниманием со стороны Матриархата азари, точнее — ряда её ключевых подразделений. Лучшие выпускницы получали право продолжить обучение и одновременно — получить работу в структурах Матриархата. Для кого-то это было весьма приемлемым продолжением карьеры, а для кого-то — только вариантом. Одним из нескольких. До самой последней минуты никто из нас, воспитанниц пансиона, не знал результатов выпускного тестирования. Потом, когда результаты объявили... Было всё — слёзы горечи и слёзы счастья, и восторги. Всё. Почти полный спектр, Джон. Я тогда получила одни из самых высших оценок за всю историю пансиона. Не самые высшие, конечно, я к этому и не стремилась, но в первую десятку я вошла точно и прочно. Моя мама была счастлива. Я не знала, Джон, что она мне приготовила для выпускного бала, оказалось — очень дорогое, украшенное настоящими высокоуровневыми драгоценностями платье. Я была счастлива, Джон, когда вместе с мамой влилась в вихрь танцующих пар. Мама тоже надела одно из лучших своих платьев, надела лучшие свои драгоценности. Меня много раз поздравили младшие и средние воспитанницы, а сколько поздравлений я выслушала от ровесниц, ставших лучшими подругами! Незабываемый получился день, плавно перешедший в ночь. В полночь открылись ворота пансиона, и я с мамой переступила его границу, держа в руках файл с самыми лучшими рекомендациями. Впереди у меня была работа в Матриархате, в одном из её подразделений. Я получила сан, ранг и должность. Снова — триаду возможностей. И — достаточно высокоуровневых возможностей, Джон. Мне было... немного страшно, ведь учёба в основном осталась позади, впереди была своеобразная стажировка, которая традиционно не изолировалась от реальной ответственной работы.

— И никакого отпуска? Или каникул? — поинтересовался Шепард.

— Никакого, — ответила матриарх. — Для меня отсутствие даже короткого перерыва-паузы между обучением и реальной работой, совмещённой со стажировкой, не представляло никакой сложности или проблемы, как, думаю, и для большинства моих ровесниц. Нас всех, пусть это и прозвучит несколько пафосно, готовили к трудной и тяжёлой, часто — неблагодарной работе. Как вы, земляне, часто говорите в подобных случаях: 'надо же кому-то и эту работу выполнять'. Вот мы и намеревались её выполнять. Единственное послабление, какое мы тогда получили — впереди были два официальных выходных дня, поскольку закончилась очередная трудовая неделя и нас, младших чиновниц Матриархата, освободили от необходимости выходить на дежурство или на дублирование в эти два дня. Так что я провела двое суток рядом с мамой, съездила на могилу папы, провела там несколько часов. Молчала и плакала. О многом вспоминала и думала. По дороге домой с кладбища я заехала с мамой в один из одёжных магазинов, предъявила сертификат и получила — бесплатно, заметь, Джон, полный комплект официальной форменной одежды на все сезоны и случаи жизни. Кое-что примерила — мама настояла — прямо в магазине, кое-что оставила для примерки дома. Если бы я там всё начала мерить... мы бы вернулись из магазина хорошо, если ранним вечером. А так успели намного раньше вернуться. Форма есть форма, да, форма гражданской младшей чиновницы, в ней мало приятного, зато много официоза и откровенной служебности и функциональности. Несколько часов я потратила на примерки дома, мама помогла кое-что подогнать по фигуре... Я постаралась покончить с примерками и подгонками побыстрее, спешила переодеться в обычную привычную гражданскую, совершенно неслужебную одежду и мама была рада видеть и чувствовать это моё стремление. Вечером мы отправились в съёмочное ателье и сделали серию портретов. Некоторые мама забрала себе, некоторые повесила на стены в квартире. Я несколько десятков минут простояла перед этими портретами — привыкала к тому, что именно так я и выгляжу сейчас. Я — реальная молодая азари, очень повзрослевшая, прошедшая сложную серьёзную программу подготовку и получившая высокоуровневые оценки и рекомендации. Мама, помню, подошла и тихо мне сказала: 'Дочка, ты так повзрослела'. И это, Джон, было чистой и немного горькой правдой. Я смотрела на свои собственные портреты и понимала, что младенчество и детство ушли, за ними ушла подростковость. Эти пять-восемь лет были трудными, но они и именно они позволили мне не просто физически и физиологически повзрослеть. Они позволили мне повзрослеть морально, сознательно, умственно. Я провела ночь в одной постели с мамой. Мы долго о многом разговаривали. Под утро я проснулась, взглянула на часы и изумилась — было настолько рано. Захотелось встать — и я встала. Начинался последний мой свободный день перед первым рабочим днём в структурах Матриархата. Я давно решила встретить рассвет этого дня, потому стараясь не шуметь, оделась в белое с чёрными вставками платье, длинное, взрослое и тихо прокралась к выходу из квартиры. Мама не проснулась, но, вероятнее всего, почувствовала, что я выхожу на несколько десятков минут и потом — обязательно вернусь. Не захотела я тогда пользоваться лифтом, пошла по лестнице. Поднималась со ступеньки на ступеньку и думала, сколько же раз я стояла и ходила по этой лестнице... Получалось, что очень много раз. Выйдя на крышу, я подошла к цветнику — крыши башен у нас часто плоскими бывают, там создаются зоны отдыха, ограждённые надёжно, высаживаются цветы, а иногда — целые сады с большими деревьями. Я наклонилась и сорвала три цветка. В этот момент моего лица коснулся первый луч солнца звёздной системы. Я стояла и смотрела, как диск светила поднимается над горизонтом, как неуловимо меняется картина вокруг, плавно переходя от утренних сумерек к заре и к рассвету. Не хотелось ничего вспоминать, я молчала и смотрела на линию горизонта, всё острее и полнее понимая, что младенчество и детство с подростковостью остались позади. Начиналась взрослая сознательная жизнь. Предстояло поработать. Когда я увидела, что большинство башен залиты солнечным светом, я поняла, что рассвет... плавно перешёл в день и надо возвращаться в мамину квартиру. Тем более что следом пришла мысль о том, что сегодня надо было ещё посетить свою, пусть маленькую, но личную квартиру. Я покинула крышу, спустилась неспешно по лестнице. Мама встретила меня на пороге, обняла и расцеловала. Она поняла и никаких вопросов мне тогда не задавала. Я была счастлива — это очень хорошо, когда тебя понимают без слов и понимают правильно и полно.

Бенезия посмотрела на Шепарда. Тот повернул голову, посмотрел на собеседницу.

— Джон... Если позволишь, то я оставлю рассказ о своей работе в Матриархате на завтра или, может быть, удастся его отложить до нашего отлёта к 'Омеге'. — Бенезия посмотрела на гостя вопросительно.

Шепард не спешил с ответом, обдумывал услышанное. Поднявшись с дивана, он сделал несколько шагов к салонной двери, затем остановился в шаге от створки, повернулся и сказал:

— Хорошо, Бена. Спасибо тебе за рассказ. Давай отложим разговор о твоей работе в Матриархате на более поздний срок. Мне необходимо через четверть часа совершить очередной старпомовский обход корабля, а тебе — отдохнуть. Прошу, подкрепись и подремли, а лучше — поспи.

— Постараюсь, Джон, — мягко сказала Бенезия, вставая и подходя к двери. — Спасибо тебе за то, что выслушал и дал... выговориться. Мне было важно, чтобы ты всё это услышал, — она открыла створку, подождала, пока Шепард переступит порог. — До встречи, Джон.

— До встречи, Бена. — Шепард направился по коридору в БИЦ. Матриарх провожала его взглядом, пока капитан не скрылся за поворотом.

Инженер Адамс. Общение с родными. Осознание будущего и думы о прошлом и настоящем

Грег Адамс возвращался в инженерный отсек 'Нормандии' после проведения очередного обхода корабля. Очередные мелкие неисправности были выявлены, зафиксированы и теперь инженеры и техники занимались их устранением.

Открыв дверь отсека, Адамс вошёл, привычно огляделся по сторонам, прислушиваясь и принюхиваясь. Больших проблем не было, средних — тоже. И на том, как говорится, спасибо. Можно пройти к себе в каютку-выгородку и...

Почему-то захотелось несколько минут, а может — и несколько десятков минут уделить воспоминаниям. Всё же за последние несколько суток слишком много всякого-разного произошло. Если большое видится на расстоянии, а сомневаться в справедливости данного высказывания у Адамса оснований не было, то... Почему бы и не повспоминать, благо есть и время и возможность?

Закрыв за собой дверь своей каютки-выгородки, Адамс сел на стул. Кресел он в своих личных владениях не держал — не привык к их излишней мягкости и объёмности. В инженерном отсеке свободного места — мало, даже в жилой каюте большая часть пространства занята приборами и контейнерами со всякими полезными вещами.

Повернувшись к столу, Адамс опёрся о столешницу локтями, посмотрел в своё тускловатое отражение в экране выключенного настольного инструментрона — пока что он не привык сворачивать экран сразу, как только нужда в инструментроне отпадала. Ладно, пусть стоит со средним экраном, всё равно почти всегда что-то нужно подсчитать, что-то нужно посмотреть, что-то прочесть. Инструментроны — полезные изобретения и очень полезные вещи. Люди к ним привыкли, как раньше привыкли к карманным и наручным часам. Сегодня человек без инструментрона — большая редкость.

Ни Андерсон, ни Шепард, никто другой из нормандовцев не обращает особого внимания на то, что Адамс не любит надевать форменный комбинезон. Да, он — офицер инженерной службы ВКС Альянса Систем Земли, но... Есть у него такая то ли 'установка', то ли настройка, то ли ещё что — он любит надевать гражданский комбинезон. В нём он чувствует себя привычно. Инженерный скафандр — среднебронированный, военный — да, это привычно, но такой скафандр трудно назвать форменным, ведь в Инженерной Службе больше ценят функциональность и удобство, чем соответствие неким строевым нормативам и правилам единообразного внешнего вида. Потому...

Хорошо, что на 'Нормандии' нет особо рьяных поборников шагистики и солдафонства. Так было далеко не всегда — ведь Адамс перед приходом на борт фрегата-прототипа успел послужить на космических кораблях всех доступных Альянсу Систем классов. Перед самым переходом на 'Нормандию' он служил на 'Токио'. О котором, кстати, до сих пор отзывался, как об очень хорошем корабле. За те недели, когда 'Нормандия' шла от 'поля комплектации' к 'Арктуру'. И особенно — после боестолкновения со Жнецом на Идене. За это время Грег не раз убедился на практике, что 'Токио' действительно не смог бы 'Нормандии' даже свечку подержать. Фрегат-прототип оказался настолько интересным, сложным и хорошим кораблём, что Адамс, говоря о нём, по-прежнему быстро терял свои обычные спокойствие и хладнокровие, проявляя вовне немало эмоций. И обоснованно, очень обоснованно утверждая, что 'Нормандия' — лучший корабль из всех, на которых он служил. Признательность Адамса за то, что Андерсон выбрал именно его в качестве главного инженера своего 'проблемного' корабля с каждыми новыми сутками только укреплялась и усиливалась. Это — очень хороший показатель.

Адамс подумал о том, насколько же редко он покидает пределы инженерного отсека. Да, инженеров и техников вполне заслуженно и совсем не обидно называют 'трюмачами'. И при этом у Адамса сложились хорошие отношения с большинством других членов экипажа фрегата-прототипа, среди которых Грег выделял штурмана Прессли и доктора Чаквас.

За три десятка лет люди привыкли работать и жить бок о бок с инопланетянами, поэтому Адамса необходимость сосуществовать с турианцами не напрягала совершенно. Явик-протеанин... С ним, конечно, сложнее было, но только поначалу. Несколько десятков часов Грег, конечно же, испытывал вполне обоснованный страх перед представителем расы, считавшейся давно и полностью вымершей, а потом... потом как-то этот страх исчез. Постепенно, конечно, не сразу и не быстро, но ведь исчез. Более того, Адамс убедился в том, что офицер и командир Явик — не тупой строевик и не отделённый от остальных воинов стеной своего спецназовского статуса боевик. Он, оказывается, прекрасно подготовлен и как инженер, и как техник, и как технолог. Да, конечно, в спецназовском бытии бывает всякое — и технические знания, умения, навыки там тоже бывают далеко не лишними, но...

До сих пор Адамс вспоминал первый визит Явика в инженерный отсек фрегата. Протеанин пришёл не как экскурсант, не как зевака и не как гость. Он пришёл — и сразу дал несколько весьма дельных советов. Не Адамсу — его коллегам-инженерам и техникам. Те были приятно впечатлены. Явик ни на чём не настаивал, спокойно отнёсся к тому, что 'трюмачи' сначала 'прогнали' его предложения в виртсреде, устроив коллективное обсуждение, потом доложили Адамсу суть предложений и свои дополнения и только потом приступили к практическим работам.

Явик ни на чём, совершенно ни на чём не настаивал. И Адамс, и его коллеги поверили, во-первых, в то, что протеане действительно знали людей в их младенчестве. А, во-вторых, в то, что протеане реально повлияли на людей, отвели в далёком-далёком прошлом от человечества угрозу быть уничтоженным Жнецами. Да, люди — разумные органики, трудно не заметить проблески разума, трудно не обратить на них внимания. Протеане защитили человечество от угрозы ликвидации 'креветками'. И теперь Явик и его выжившие соплеменники получили уникальную возможность видеть отдалённые результаты своих трудов, своих стараний. Они не стремятся вернуть себе верховенствующую роль в галактике. Адамс неоднократно ловил себя на мысли о том, что Явик и его соплеменники рады видеть содружество более чем десятка рас разумных органиков, не стремящихся к единообразию и к потере индивидуальности.

Человек, скорее всего, действительно способен привыкнуть ко всему, способен выжить в любых, даже самых кошмарных условиях. Что и говорить-то особо, ведь даже Андерсон не знал о сути предстоящего задания почти ничего существенного. Слетать, взять, доставить. И — всё. А вот когда начали проявляться 'деталюшки'... Пришлось тогда нормандовцам понапрягаться. И потому, что экипаж и команда фрегата-прототипа формировались в страшной спешке, и потому, что рядом с Андерсоном встал турианец Найлус Крайк, молодой, но очень амбициозный Спектр. Нет, ни люди, ни птицемордые не забыли о том, что совсем недавно они смотрели друг на друга исключительно через прицелы. Не забыли. И ещё очень долго эта память будет жива, будет влиять на поведение, на суждения и на результаты взаимодействия двух рас.

Первое время Найлус Крайк напрягал очень многих нормандовцев. Не привыкли люди, тем более — опогоненные, чтобы ими руководил Спектр. Не было это распространённой, а потому — обычной практикой. Да и времени на адаптацию — почти что и не было. Если Адамс и другие 'трюмачи' могли хоть как-то спастись от влияния молодого Спектра в своих владениях, то тем членам экипажа, которые не имели такой возможности, доставалось по полной программе. Штурман Прессли, например, в разговоре с Адамсом неоднократно признавался в том, что чувствует себя некомфортно от присутствия турианца-Спектра на борту. Что мог сказать Адамс? Немногое. Разве что посоветовать в очередной раз расслабиться и не морочить себе голову, потому что от излишних беспочвенных волнений часто бывают проблемы со здоровьем. Все болезни, говорят, от нервов. И это — действительно так.

Шепард. Напрягало ли Адамса отсутствие на борту старшего помощника? Ещё как напрягало. Но, конечно же, ещё больше оно напрягало Андерсона. Бывало же так — и в практике Адамса тоже бывало — что хорошему командиру боевого военного корабля давали в помощники выскочку-офицера. Какого-нибудь папенькино-маменькиного сынка. И — всё — на экипаже и на команде можно было ставить крест. Потому что помощник мало того, что сам ничего не умел делать правильно, он ещё начинал весьма эффективно, а главное — постоянно мешать делать правильно тем людям, которые это умели. А также — знали и могли это делать именно правильно, именно так, как надо, именно вовремя.

С Шепардом получилось по-иному. То ли Высшие Силы смилостивились над экипажем и командой 'проблемного' фрегата-прототипа, то ли ещё что-то, но Шепард стал спасением. Он утихомирил рвача-снабженца, фактически сняв его с должности и лишив возможности обогащаться за счёт других нормандовцев, он поставил на место турианца-Спектра Найлуса Крайка, он... Трудно сейчас даже перечислить то положительное, к чему, как говорится, приложил — реально и действенно — свою руку Джон Шепард. Главное — воспрял духом Андерсон, понявший, что за его спиной теперь стоит помощник, который держит в своих руках и корабль, и экипаж. Держит так, как это подобает делать лучшим из лучших помощников командира корабля. Первых, старших помощников. Шепард — старпом, которого многие командиры военных и капитаны гражданских кораблей и судов ищут всю свою жизнь, а находят крайне редко. Или — вообще не находят.

Шепард пришёл к Адамсу, но не как контролёр, не как надсмотрщик, не как старший по званию и по должности. Он сумел повернуть общение с главным инженером корабля так, что Адамс понял: этот человек любит и людей, и технику. Он любит Галактику во всём её многообразии. Это было не мгновенное понимание, оно оформилось далеко не сразу, но с тех пор каждые сутки Адамс находил этому пониманию новые доказательства — реальные, точные, действенные. Шепард спокойно отнёсся к тому, что Адамс не стал задавать 'лишних' вопросов. Возможно, старпом понял, что Адамс привык многие вещи воспринимать именно такими, какими они есть.

Странное дело, но благодаря Шепарду Адамс поверил в нормативность присутствия на борту земного альянсовского фрегата многих инопланетян. Не только турианцев и протеанина, но и азари. Да, возможно, Прессли это присутствие напрягало. Но даже навигатор в конечном итоге поверил, что в многорасовой галактике надо не только сосуществовать, но и деятельно и реально сотрудничать. А значит, придётся привыкнуть к тому, что многорасовые экипажи — не исключение из правил и традиций, а норма.

Теперь и Адамс, и многие другие нормандовцы спокойно относятся к тому, что несколько суток им придётся провести рядом с Цитаделью и на Цитадели. Да, работа на главной станции Галактики предстоит большая и сложная, но... Теперь очень немногие нормандовцы нервничают и напрягаются по поводу того, что совсем скоро им придётся оказаться в многорасовом окружении, увидеть те самые полтора десятка рас во всём их многообразии вблизи. Не только увидеть — почувствовать. Прибытие фрегата-прототипа на Цитадель теперь не воспринимается большинством нормандовцев как тяжкая повинность — они верят в то, что старшеофицерское звено найдёт выход из всех сложных ситуаций, которые могут возникнуть и возникнут.

Стремление Шепарда видеть в других нормандовцах не подчинённых, а коллег, повлияло на фрегатовцев самым положительным образом. Всем им хорошо известно, что старпом обладает внегалактическими и загалактическими возможностями и способностями. Это обстоятельство не мешает членам экипажа и команды фрегата-прототипа самим проявлять свои лучшие качества, достигать в раскрытии своих возможностей и способностей максимума.

За Андерсоном и Шепардом теперь стоят не формальные наспех набранные и почти не слётанные экипаж и команда. За ними стоит семья. В которой есть и папа, роль которого успешно, а главное — уверенно и спокойно выполняет Дэвид Андерсон. И мама, которой все фрегатовцы без малейшего исключения считают Карин Чаквас — своего главного корабельного врача. И ни для кого из нормандовцев нет ничего особенного в том, что они все когда-то не воспринимали друг друга как соратников и сокомандников. Теперь к Цитадели идёт фрегат, на котором живут, работают и служат разумные органики, прошедшие сквозь реальное боестолкновение со Жнецом — ожившей легендой.

Да, патетика, да, пафос. Но куда же без них? Надо признавать, ценить и уважать свои и чужие и достижения и успехи. Если так дальше пойдёт, то, пожалуй, нормандовцы станут первыми, кто сможет по максимуму использовать возможности, предоставляемые ВИ. Адамсу казалось — и вполне обоснованно — что для Шепарда и сосуществование с ИИ не является проблемой: если есть инструмент, то надо уметь его правильно и эффективно использовать. ВИ — да, возможно, они не обладают столь же большими, как ИИ предпосылками к постоянному совершенствованию, но... Где-то важны ВИ, а где-то может справиться только ИИ, а где-то ИИ и ВИ спасуют и вперёд выйдут возможности и способности, присущие разумным органикам. Надо научиться жить и действовать в мире, в котором рядом с разумными органиками находятся разумные синтеты, ведь к этому человечество шло десятилетиями, потратило немало ресурсов — как материальных, так и финансовых.

Благодаря Шепарду и Андерсону иден-праймовцы правильно поняли нормандовцев, не стали предъявлять им вполне предсказуемые судебные иски на возмещение ущерба от боестолкновения. Если бы не усмирение Жнеца... Иден стал бы первой планетой, куда пришла бы Жатва. Можно не верить в то, что Назара-Наблюдатель теперь пусть даже и формально — на стороне разумных органиков, но, по меньшей мере, можно не особо опасаться удара в спину от сверхмощной, прекрасно вооружённой и крайне опытной в боестолкновениях 'креветки'. Тем более, если учесть, что Жнец ушёл как можно дальше от оживлённых межпланетных трасс, а значит, не будет проявлять себя в густонаселённых районах космоса в исследованной к этому моменту разумными органиками части галактики.

Благодаря работе, благодаря общению Шепарда и пилота Жнеца фрегатовцы теперь работают более-менее спокойно. Адамс может ответственно заявить о том, что сейчас нормандовцы готовы к чему угодно. Да, впереди — сложная и трудная работа на Цитадели, но эта работа будет сделана надлежаще. По-иному быть не может — изменились фрегатовцы: повзрослели, помудрели. Шепард не скрывает от своих коллег, что за один визит на Цитадель, даже если он и продлится несколько суток, сделать всё не удастся, а значит... Значит таких визитов 'Нормандии' к главной станции галактики будет несколько. И каждый раз будет выполняться часть обширного, детализированного и просчитанного в большинстве вариантов плана работы.

Нормандовцы всё глубже и полнее сосредоточиваются на предстоящей работе на Цитадели. Это сейчас — важнее всего. Да, потом, вероятно, наступит очередь 'Омеги'. Потом — планеты, где работает дочь матриарха Бенезии. Потом — Тессии, где обеим азари предстоит покинуть борт фрегата-прототипа. Впереди — и ни Андерсон, ни Шепард этого не скрывают от остальных членов экипажа и команды — трудный и сложный полёт по исследованной части галактики. Для сбора актуальной информации о положении дел. Самая обычная работа для разведфрегата 'Нормандия'. Самая привычная. И потому уже сейчас фрегатовцы готовятся к этой работе. Цитадель, первый прилёт к ней — важны, но не исчерпывают списка задач. Простая функция: забрать и доставить — неожиданно, а может быть — вполне ожидаемо усложнилась и расширилась. Жизнь вносит свои коррективы, к которым надо быть готовым. И фрегатовцы — готовятся. Они не просто служат, они живут полной, разнообразной жизнью. 'Нормандия' становится для них не временным пристанищем, а домом. И это — хорошо.

Для главного инженера фрегата-прототипа важно, что Андерсон и Шепард не воспрепятствовали ему в работе с поверженными гетами — слугами Жнеца, а также — не стали препятствовать в контактах со многими иден-праймовцами. Благодаря этим разнообразным и ценным контактам теперь быт и жизнь фрегатовцев мало чем отличается от привычных для обитателей колонизированных человечеством планет. Инженеры-иденцы помогли Адамсу наполнить кладовые и склады фрегата-прототипа запчастями и деталями, передали важные обновлённые и уточнённые своды профильной информации. Теперь на Цитадели можно будет в очередной раз пополнить запасы и расширить список доступных опций. Фрегат нуждается в дальнейшем совершенствовании, надо повышать безопасность, наращивать шансы на выживание экипажа и команды в будущих вооружённых боестолкновениях с таким серьёзным противником, каким являются Жнецы.

Андерсон — большой любитель и даже, можно сказать — поклонник ручных режимов. И в то же время он не чужд признания важности и нужности ВИ и ИИ. В этом он полностью солидарен, как оказалось, с Адамсом и Шепардом. Для небольшого по численности экипажа военного корабля, где, по древнему определению, лишних просто нет, ибо их оставляют 'на берегу', такая солидарность важна не только в бою, но и в межбоевой период. Может, 'эн-семёрок' и учат брать на себя огромную нагрузку, свойственную переходу на ручные режимы, но учат — прекрасно. Потому-то Адамс теперь уверен — 'Нормандия' и нормандовцы выстоят и выживут там, где могут погибнуть другие корабли и экипажи.

За последние двое суток Адамс провёл определённую работу по выяснению ответа на вопрос, заданный Андерсоном: можно ли адаптировать фрегат-прототип под использование в полном объёме не только ВИ, но и ИИ. И теперь, за несколько десятков часов до момента прибытия к Цитадели Адамс был готов ответить на этот вопрос аргументированно и утвердительно. Да, достичь максимума удастся далеко не сразу, но основа для нормативного признания важности и нужности ВИ и ИИ есть. Два века отставания, запрограммированных турианцами при передаче проекта фрегата землянам можно, оказывается, преодолеть.

Не стоит торопиться с докладом по этому вопросу командиру корабля. Надо ещё раз и ещё раз всё проверить, просмотреть, продумать. Главное — люди никогда не отдадут ВИ и ИИ полной возможности вручную повлиять на развитие ситуации. Ручные режимы перестали быть экзотикой для большинства нормандовцев и постепенно — ведь случившееся на Иден-Прайме стало на несколько суток топ-темой в Экстранете — перестают быть экзотикой для экипажей и команд многих других военных и гражданских земных кораблей. Это — не уступка Советникам Цитадели, издавшим некий указ о запрете работ над совершенствованием ИИ. Это — возвращение к пониманию своей собственной силы — интеллектуальной, умственной, физической. Люди — и не только люди — должны и могут в очередной раз поверить в себя самих. Понять, что никакие 'подпорки' в виде ВИ и тем более — ИИ — не гарантируют им автоматической победы над полумашинами-Жнецами. Победить полумашины могут только разумные органики. Да, при поддержке ВИ и ИИ, но в основном — своими собственными силами и средствами, среди которых первенствовать, вполне возможно, будут именно ручные режимы.

Шепард и Андерсон правы, утверждая, что победить полумашины, одержать верх над Жнецами можно будет только если приложить максимальные усилия. Воевать будут все разумные органики — так или иначе. Тыла... Сложно о нём говорить однозначно, но Адамс склонялся к тому, чтобы признать правоту Шепарда: тыла не будет. Нигде. Везде будет фронт. Помнится, земляне-имперцы часто говорят в подобных случаях такую фразу: 'всё — для фронта, всё — для победы'. Потому и в тылу будет свой фронт. Везде будет фронт. Жнецы — сильный и опытный противник, беспощадный и безжалостный.

В этой войне не будет пленных. Нельзя считать пленными хасков — они потеряны для разумноорганической жизни навсегда. Шепард... Да, он может вернуть — ценой огромного нервного и физического напряжения — разумного органика из хаскококона, но... У Джона Шепарда не будет ни времени, ни возможности вытаскивать из хаскококона всех бывших разумных органиков. Значит... Значит, те, кто стал хаском, будут потеряны для разумных органиков навсегда. Это горько осознавать, этого душа и сознание не приемлют, но это — факт предстоящего Противостояния, факт предстоящей разумным органикам — жителям Галактики войны с полумашинами-Жнецами.

На Идене был только один Жнец, но и там разрушения и потери были огромны. А если к каждой планете явятся десяток-другой таких сверхдредноутов? Андерсон с помощью виртсреды доказал фрегатовцам, что одна такая 'креветка' вполне в состоянии капитальнейшим образом разрушить оборону весьма хорошо и плотно заселённой планеты. А если таких 'креветок' будет несколько? А если эти 'креветки' действительно будут массово применять индоктринирующее излучение? Потери среди разумных органиков будут огромны.

Раньше, совсем недавно, Грег Адамс был вполне удовлетворён знанием и пониманием того, что его родители давно работают на корабле-ферме ВКС Альянса 'Зенит Веридия', а сестра — военный штурман на 'Бенджамине Дэвисе'. Все они — военнослужащие, оба корабля приписаны к Пятому Флоту, которым командует адмирал Хакет. Раньше, до боестолкновения 'Нормандии' и Жнеца Адамс был спокоен за их безопасность. А теперь?

Теперь — нет. Потому что впереди — не кажущееся бесконечным мирное время, а время войны, время Противостояния со множеством огромных, хорошо вооружённых кораблей — Жнецов. Да, опыт боестолкновения 'Нормандии' и Жнеца-наблюдателя изучается сейчас в ВКС Альянса Систем покадрово, крайне внимательно и чётко. Всё чаще Грег отчётливо понимает, всё чаще ловит себя на мысли о том, что Альянс Систем, его ВКС не готовы к тому, чтобы полностью, качественно и эффективно защитить землян от атак Жнецов. А если Жнецы с помощью медленной или быстрой индоктринации навербуют себе покорных и послушных сторонников. Ситуация осложнится ещё быстрее и — ещё больше. Придётся напрягаться в гораздо большей степени.

Адамс встал, прошёлся по 'пятачку' своей каютки-выгородки. Воспоминания и размышления о семье взволновали инженера. Столько всего пришлось за несколько суток обдумать и понять... Столько всего непривычного, необычного и сложного пережить...

Да, Шепард... был не в лучшей форме, когда отправлял письмо своей возлюбленной Дэйне. После долгого молчания. Да, он полюбил матриарха азари, ответил на её любовь и... наверное, он будет теперь поддерживать Бенезию всемерно так же, как немного раньше поддерживал Дэйну. Наверное, он спокойно отнесётся и к тому, что его полюбит дочь Бенезии — дева-азари Лиара.

Адамс мельком видел Шепарда, когда старпом входил в Зал Связи и когда выходил из него. Сказать, что у Джона не было лица — ничего не сказать. Он очень сильно волновался, беспокоился, опасался. Не за себя, нет. За Дэйну. Она — его ровесница, может быть — на один-два года младше. Для Джона, насколько понимал Грэг, любая разница в возрасте была несущественна. Он понимал, что женщины в большей, гораздо большей степени зависимы от силы чувств и эмоций, чем мужчины. И делал всё, чтобы Дэйна не страдала. Да, физически, конечно, он не был тогда, после ухода 'Нормандии' от Иден-Прайма, рядом со своей возлюбленной. Он был рядом с ней душевно и духовно, а для Дэйны... Вероятнее всего это было важнее всего.

Потом, немного позднее, Адамс узнал, что Шепард... чуть не упал на лестнице. От физической, а может быть и нервной слабости. Его поддержала Бенезия. Матриарх азари, религиозный лидер расы азари. Она поддержала его и физически и душевно. Она разделила с ним боль, неуверенность, страх, опасения. Она была рядом с ним столько, сколько надо, хотя Шепард... По своему обыкновению он не хотел, не хочет и, вероятнее всего, никогда не захочет взваливать на других свои собственные проблемы. Бенезия была рядом с ним в те тяжелейшие для Джона Шепарда минуты. И он был ей благодарен. Хотя... она — восьмисотлетняя азари, а он даже не достиг ещё и полувекового юбилея своей жизни. Опыт тоже, вполне возможно, несопоставимы, но... азари и человек были рядом. Они понимали друг друга. Бенезия не ненавидела Джона за то, что он... не стал отцом её детей, а Джон продолжал всемерно укреплять веру матриарха в то, что у неё есть дочь и есть муж. Уже есть, ещё есть и всегда будут. Убеждал пожилую азари безмолвно, но деятельно в том, что он, землянин и человек, не будет рушить их семью, просуществовавшую больше ста лет. Да, просуществовавшую, имевшую место, сохранившуюся. И Бенезия верила, верит и будет верить в то, что она очень скоро не только увидится и поговорит с дочерью, а также в то, что она очень скоро увидится и поговорит с мужем — матриархом Этитой.

Как же легко иногда разумные органики разрушают чужое счастье, чужую стабильность. Походя, бездумно разрушают. Возможно, не представляя в полной мере всей вредоносности последствий этого разрушения. Шепард мог попросить, а может быть — и потребовать у Бенезии буквально все блага цивилизации в качестве компенсации за возвращение к нормальной жизни. За возвращение из хаскококона. И — не стал требовать ничего. Бенезия сама сделала выбор и полюбила Шепарда. Последней любовью матриарха азари. И тогда... Тогда Джон Шепард удивил и изумил Бенезию. Он не воспользовался влюблённостью спасённой им азари. Он не захотел воспользоваться своими внегалактическими возможностями и способностями для того, чтобы Бенезия забеременела от него. Он хотел, хочет и будет хотеть только одного: чтобы Бенезия вернулась в свою семью и воссоединилась и с дочерью и с мужем. В предстоящей войне быть среди своих — крайне важно. Необходимо. И Шепард не стал рушить стабильность семьи Т'Сони.

Да, матриарх Бенезия любит Шепарда. Она была с ним близка. У них было Единение. Большинство нормандовцев понимают очень хорошо, что, сколько бы Бенезия ни прожила, она будет рада видеть, общаться и быть рядом с Джоном Шепардом. Вероятнее всего, она согласится стать матерью его детей и Этита, и Лиара поймут её правильно. Потом, позже поймут. А сейчас они поймут, насколько совершенен землянин Шепард, не воспользовавшийся удобным моментом для удовлетворения вполне предсказуемых мужских желаний и стремлений. Сначала это поймёт, пусть даже и постепенно Лиара, а затем — Этита. Информация о появлении матриарха Бенезии на Иден-Прайме уже ушла в Экстранет и, вероятнее всего, стала доступной и для Лиары и для Этиты. У девы азари и матриарха азари теперь есть время и возможность обдумать ситуацию.

А у Адамса были счастливые и радостные минуты. После того, как фрегат-прототип 'Нормандия' покинул орбиту Иден-Прайма и лёг на курс к Цитадели. Андерсон проложил маршрут по максимально протяжённой схеме, он сделал всё, чтобы нормандовцы получили возможность получше подготовиться к тяжёлой, сложной и трудной работе на главной станции исследованной части галактики. И разрешил всем без малейшего исключения фрегатовцам воспользоваться 'Золотыми Каналами'. В богатой практике Адамса из полутора десятков периодов службы на самых разных кораблях ВКС было всего несколько командиров — не больше двух трёх, которые хотя бы раз, да и то не всем поголовно членам экипажа и команды разрешали в особых случаях воспользоваться 'Золотыми Каналами'. Андерсон пошёл дальше — он разрешил воспользоваться элитной связью всем фрегатовцам, независимо от должности, звания, стажа. Шепард и Андерсон ждали, пока все остальные нормандовцы не увидятся, не переговорят со своими родными, не отправят им большие письма. Шепард пропустил вперёд Андерсона. И тот воспринял это спокойно. Двое 'эн-семёрок' в очередной раз поняли друг друга правильно и — полно.

Адамс тогда, когда фрегат только-только лёг на курс к Цитадели, получил возможность несколько часов уделить внимание написанию писем — родителям и сестре. И, когда писал черновик, часто ловил себя на мысли о том, насколько же он счастлив: у него есть папа, мама и сестра. Он живёт в полной семье. Он — не полусирота и не сирота.

Тогда он особенно остро понял Шепарда — сироту, не знавшего о своих биологических родителях ничего, кроме того, что они у него когда-то, очень давно, были. Потом — дом малютки, потом — приют, потом детдом. До сих пор Шепард весьма скупо, общо, неточно и неполно рассказывает фрегатовцам о своём прошлом. Для него, возможно, нет разницы между домом малютки, приютом и детдомом. Для него эти три организации, возможно, сливаются в одну.

Да, сиротам трудно, несмотря на всё подвижничество воспитателей. Родителей не заменит ничто и никогда — это аксиома. Шепард... в очередной раз пошёл дальше. Он стал жить уже в детдоме не для себя, а для других. В особенности — для Дэйны. Он — мужчина, а она — женщина. Ей — труднее, ей — тяжелее, ей — больнее. Она — тоже круглая сирота. И он... он полюбил её. Платонически, конечно, без всяких обычных мужских желаний и стремлений. Она полюбила его. И — осталась рядом с ним, когда первая любовь ушла в прошлое. Не исчезла, а трансформировалась, преобразовалась во что-то большее, сложное и важное.

Дэйна была рядом с Джоном после Акузы. Рискнула своей спортивной карьерой ради того, чтобы понадёжнее, пополнее вытащить друга из опаснейшего для тела и души состояния. Трудно, очень трудно свыкнуться с мыслью, что ты — выжил, а пять десятков твоих коллег — погибли. Такую тяжесть не каждая душа и не каждое тело вынесут. Благодаря Дэйне, её присутствию рядом, её любви, нежности, её пониманию, Джон Шепард выжил. Да, потом его отправили фактически в запас, но Дэйна и тогда не оставила своего друга. А он — не оставил её. Он был ей очень благодарен и помогал ей. Поддерживал, страховал. Дарил то, что мужчина должен и может дарить своей любимой женщине. И не требовал ничего взамен. Дэйна была свободна рядом с Джоном и вдали от него — он умел уважать, ценить её право на самостоятельность, на её собственную жизнь, её собственный круг общения. Он ей верил, верит и будет верить.

Далеко не сразу нормандовцы узнали многие детали взаимоотношений Шепарда и Дэйны. Может и хорошо, что не сразу. Но с тех пор стихийно возникшее стремление фрегатовцев создавать корабельно-экипажные легенды получило новый толчок к развитию. Да, влияние присутствия на 'Нормандии' матриарха азари, двух турианцев-Спектров и протеанина было огромно. И всё же... Стало интересно приглядываться, присматриваться к жизни тех разумных, которые круглосуточно рядом с тобой действуют, работают, мыслят, вспоминают, мечтают, планируют. Нет, скуки на 'Нормандии' никакой не отмечалось с момента ухода от 'Арктура'. А может быть — и от дальних маяков 'поля комплектации', но...

Адамс вернулся к столу, сел на табурет, положил руки на столешницу. Он вспоминал, как писал письмо родителям, а затем — письмо сестре. Как отправлял их, придя в Зал Связи фрегата. Тогда нормандовцы самостоятельно, независимо от старших офицеров корабля решили, что каждый будет в Зале один. Так будет лучше. В такие минуты надо дать возможность подумать не спеша, не отвлекаясь.

Тишина в Зале всегда была почти полной. Полутьма — привычной. Да, большое пустое помещение. Кресла, колонна пульта связи. Круглый зал. Непривычный для большинства людей, более спокойно относящихся к квадратам и прямоугольникам рабочих, служебных и жилых помещений. До сих пор косо запроектированные креативщиками-архитекторами стены вызывают у очень многих землян отторжение или, по меньшей мере, непонимание.

Адамс волновался, когда отправлял письма. Сначала отправил письмо родителям, затем — сестре. Понимал, что сейчас флотам Альянса Систем придётся отвыкать от сонной неспешности мирной жизни. Происшедшее на Иден-Прайме, бой со Жнецом, в котором Адамс принял самое непосредственное участие, показали многое из того, что ещё только предстоит осмыслить другим землянам. И — не только землянам. Турианец-Спектр Найлус Крайк, несмотря на календарную молодость, был потрясён случившимся на колонизированной землянами планете. Наверное, он тогда понял, что казаться воином и быть воином — это далеко не одно и то же.

После того, как Грег покинул Зал Связи и вернулся в Инженерный отсек, он почувствовал, что ему стало легче. Теперь родители и сестра многое поймут и узнают глубже и полнее. У них будет возможность сопоставить факты и представления о них. Сформировать своё собственное индивидуальное мнение и отношение к случившемуся. И, конечно же, спланировать своё ближайшее будущее с учётом настоящего, изменившегося очень существенно.

Другим нормандовцам тоже стало легче. Долгий период запрета на любую связь наконец-то закончился. Иден-Прайм снова заговорил в полную силу и в полный голос. 'Острый' период завершился.

Несколько часов — тогда Адамс и не понял, не обратил особого внимания на то, сколько прошло времени с момента отправки им писем — и пришли ответные письма. Да, сначала поступила на инструментрон только информация об их приходе, а вот времени, да и возможности ознакомиться с текстами не было — надо было уделить внимание кораблю, проверить в очередной раз исправность его систем и механизмов. Обычная работа, забота и нагрузка. Только... Теперь вокруг было не мирное, а предвоенное время. Нормандовцы уже тогда говорили о том, что наступило время мобилизации, а мобилизация есть война.

Фактически с момента атаки на Жнеца фрегатовцы 'Нормандии' стали жить по законам военного времени. По его канонам и лекалам. Для них мирное время закончилось, но они прекрасно понимали, что далеко не все разумные органики, независимо от расы, возраста, социального положения смогут быстро переключиться на военный график жизни. Даже профессиональные военнослужащие — и те далеко не все смогут полностью осознать, что воевать придётся не с вполне обычными инорасовыми разумными органиками, а с гигантскими полумашинами, способными за считаные часы навербовать себе с помощью индоктринирующего излучения десятки тысяч сторонников. Нормандовцы, столкнувшись с необходимостью увидеть и почувствовать Жнеца, переставшего быть бесплотной легендой, изменились. Прежде всего — внутренне.

Многое ощутил Адамс, когда поздним вечером получил, наконец, возможность, открыть на своём настольном инструментроне файлы с письмами от родителей и сестры. Очень многое. В Пятом флоте по-прежнему преобладают весьма мирные настроения. Бюрократическая военная машина крайне медленно, неохотно и к тому же неэффективно поворачивается, чтобы принять ориентировку на войну. Ту самую ориентировку, которую очень быстро пришлось принять нормандовцам.

Благодаря Шепарду, его беспощадности и уверенности в правильности избранного им пути фрегатовцы выстояли. Не отступили перед необходимостью оказать давление на сверхдредноут. Ни в одном из документов ВКС Альянса не говорилось, даже не упоминалось никоим образом о том, что разведфрегат, пусть даже и прототип, должен быть готов вступить в бой с дредноутом класса 'Путь Предназначения' и тем более — со сверхдредноутом, оказавшимся ожившим легендарным Жнецом. Вполне реальным и осязаемым. Настолько осязаемым, что если бы не жестокость Шепарда, Адамс не дал бы и ломаного пенни за то, что фрегат выйдет без больших потерь из схватки. Да, именно жестокость Шепарда помогла нормандовцам. Не будь эта жестокость проявлена — лежать бы 'Нормандии' грудой обломков на Идене. А 'креветка'... отправилась бы на поиски Маяка...

Потом, позже, Адамс смог чётче осмыслить ту картину, которую показал всем фрегатовцам протеанин Явик. И убедился в том, что Жнецы могли спокойно и свободно опираться на свои щупальца-отростки и ходить по поверхности планет. Их главные излучатели были способны рушить самые прочные долговременные укрепления.

Далеко не сразу ВКС Альянса смогут перейти от мирной расслабленности к военной мобилизованности. Как это ни горько признавать, но — далеко не сразу. А надо — сразу и побыстрее и пополнее. Жаль только, что нет в ВКС Альянса Систем и десятка офицеров, обладающих уровнем подготовленности, а также возможностями и способностями Шепарда. Потому... Вполне предсказуемым будет решение командования ВКС Альянса Систем о выдвижении Шепарда на позицию руководителя Сопротивления. Только вот сам Джон Шепард от этого выдвижения откажется. Под любым предлогом — откажется. Он хорошо знает разницу между командиром и солдатом. И хочет быть именно солдатом, потому что для солдата лучший пример — другой солдат. Тогда... Тогда не страшно, если, так или иначе, враги выбьют всех командиров. Имперцы-земляне живут именно по такому принципу — у них любой солдат может быть командиром. Потому что напрягается постоянно, потому что стремится знать, уметь, понимать больше и лучше. Да, формально он — солдат. Но фактически он — командир. Потому что учится и умеет владеть самим собой. А тот, кто это умеет — сумеет овладеть и другим человеком. Помочь ему мобилизоваться, выстоять и выжить.

Благодаря тому, что Шепард — всегда впереди, но никогда не возвышает себя над остальными разумными, нормандовцы меняются в лучшую сторону практически постоянно. Да, Шепард — знающий, требовательный и жёсткий старпом, но он — не сатрап и тем более — не самодур. Он понимает, что в борьбе с полумашинами более-менее чистым разумным органикам придётся выложиться — и не раз — на сто процентов.

Сестра... Она настолько остро беспокоится о нём, своём брате, что Грег, читая её письмо, не раз ловил себя на желании заплакать. Впереди — не полигон, не маневры, не стрельбище. Впереди — война с загалактическим, внегалактическим врагом, который раз за разом — до сих пор в это сложно поверить — отправлял в небытие десятки рас разумных органиков.

Как совместить ненависть к Жнецам и понимание того, что каждый Жнец — последнее воплощение уничтоженной сильной высокоорганизованной расы разумных органиков? С одной стороны Жнецов-'креветок' придётся крушить, а с другой... Явик так остро надеется на то, что благодаря изучению обломков уничтоженных Жнецов удастся многое понять о расах, на основе которых они, эти могучие гигантские корабли были созданы. Задачка — для титанов. Только вот люди — далеко не все поголовно титаны. А в предстоящей войне, если они не станут титанами на своём участке, на своём месте... Выстоять и тем более победить — не получится.

Сестра — не замужем до сих пор. Сам Грег тоже не нашёл ту, которую мог бы с полным основанием назвать своей главной подругой. Родителям, конечно же, то, что дети — сын и дочь до сих пор не нашли свои 'половинки', очень не нравится. Может, удастся найти свою главную подругу во время Противостояния. А может быть — это удастся сделать после победы над Жнецами. До которой ещё очень, очень далеко.

Пятый флот. Сейчас Грегу уже не казалось оптимальным то, что и родители и сестра служат на кораблях этого флота. Он понимал, что никто из адмиралов, в том числе и адмирал Хакет, командующий флотом в настоящее время, не будет дробить единый флот, а значит, под ударом сил Жнецов флот окажется в едином составе. Захотелось Адамсу как-то поспособствовать тому, чтобы либо родители, либо сестра перевелись на другой флот, но... В ответном письме сестра написала о том, что переводиться в другой флот она не хочет и не планирует. Как она узнала о том, что брат рассматривает такой вариант? Может быть, действительно, ей сердце подсказало. О своём нежелании куда-либо переводиться из состава Пятого флота написали и мама, и папа. Да, вроде бы корабли-фермы и не станут основными целями для атак креветок. Но... После того, что Адамс узнал от протеанина, после того, как увидел в своём сознании уникальную проекцию реального боя со Жнецами на Иден-Прайме. Теперь он понимал, что Жнецы будут делать всё, чтобы ослабить разумных органиков, чтобы сломить их волю к сопротивлению. А значит, корабли-фермы тоже окажутся под ударом.

Уже на Иден-Прайме Шепард, Андерсон и Явик постарались доходчиво пояснить местным жителям необходимость вооружать все гражданские корабли и суда, независимо от тоннажа, класса и ведомственной принадлежности. Что поделать, не все люди склонны прислушиваться к советам профессионалов и специалистов должным образом. Даже если в роли такого специалиста выступает протеанин, который всяко лучше многих разнорасовых воинов и военачальников знает, какая война предстоит нынешним разумным органикам, населяющим исследованную часть галактики Млечный Путь.

Пятый флот сейчас базируется на станции 'Арктур'. Именно ему предстоит прикрывать вход в Солнечную систему через ретрансляторы. То, что Жнецы вполне могут обойтись без ретрансляторов... С этим было трудно смириться. Получается, что не только человечество, но и почти полтора десятка других рас в очередной раз крупно сглупили. Будь сейчас у землян и у дружественных людям инопланетян в достатке кораблей, способных быстро преодолевать расстояния между скоплениями и туманностями, а также между звёздными системами. Тогда было бы легче надеяться и даже рассчитывать на скорую победу, но...

Альянс сглупил капитальнейшим образом — теперь Адамс был в этом уверен стопроцентно. Альянсовцы — и руководители, и рядовые — раз за разом насмехались, смеялись над имперцами, а те продолжали строить и совершенствовать свои корабли. Как же — Империя ведь не подписала оказавшиеся унизительными для Альянса Фариксенские соглашения и потому была вольна строить любые корабли в любых количествах и любых типов. И ведь строила, а не так давно освоила и перевооружение своих кораблей, стала устанавливать на них так называемые 'двигатели прокола пространства'. Не бог весть что, конечно, первые версии, но благодаря им стартовав с орбиты Земли, корабль достигал Цитадели за считаные десятки минут, а то и за несколько минут, если давал предельное ускорение и при этом не пользовался ни одной 'катапультой'. К Иден-Прайму такой корабль от Земли прибыл бы за две-три минуты. К 'Омеге' — за полчаса максимум. К Тессии — минут за сорок. Больно было осознавать, что имперцы снова обошли альянсовцев. Двадцать стран и одна.

'Бенджамин Дэвис' — дредноут-космоносец. Казалось бы, такой большой и тяжеловооружённый корабль — сложная цель даже для 'креветок'. Но... Без малых летательных аппаратов космоносец немногое может сделать — его вооружение не настолько мощное, чтобы успешно противостоять даже одиночному 'Жнецу'. А на космоносцы, что достаточно убедительно доказал Явик, Жнецы обратят самое пристальное внимание, ведь выведя их из строя, они резко ослабят военные силы землян. И получат шанс одержать сначала тактическую, а потом и стратегическую победу над человечеством.

Сейчас Флотам Альянса Систем — боевым космическим силам, которые согласно старым установочным документам, должны, прежде всего, защищать человеческие колонии, станции, а также масс-ретрансляторы, не позавидуешь. В галактику явится враг, для которых наличных сил военных флотов может не хватить и, скорее всего, действительно не хватит. Вызывает сомнения уже сейчас способность наличных сил ВКС Альянса систем задержать вторжение Жнецов и их пособников в любую из населённых звёздных систем через имеющиеся ретрансляторы.

Если же говорить о защите станций... Тут — ещё сложнее, поскольку нынешние космостанции человечества и большинства других рас слишком мелки и малочисленны, они используют весьма символические гарнизоны, их вооружение против жнецовского можно и даже нужно оценить как откровенно слабое. Не лучшим образом обстоит дело и с реальностью выполнения задач ВКС по охране и обороне колоний человечества, что особенно остро доказывается инцидентом у Иден-Прайма.

Будь рядом с этой прекрасно освоенной колонией нормальный флот... 'Нормандии' и иденцам не пришлось бы напрягаться. Ну, разве что помогли бы... Немного, в меру наличных сил и возможностей. А пришлось брать на себя основную тяжесть противостояния сверхдредноуту. Добавить сюда силу гетского шагоходного десанта — и можно вполне было писать — даже заранее — пропало.

Всё потому, что командование ВКС Альянса Систем до сих пор верило. И, вероятнее всего, продолжает верить в силу неких мощных флотов. Которые располагаются вблизи масс-ретрансляторов. И потому теоретически — а кто реально и когда проверял это практически-то — способны быстро ответить хотя бы на большинство атак на колонии землян.

В этой связи деталь, а именно — вторжение Жнецов через Цитадель выглядит, да и является весьма неприятным сюрпризом для генералитета и адмиралитета Альянса. Генералы, как любят небезосновательно повторять имперцы-земляне, всегда готовятся к минувшей войне. Осознать то обстоятельство, что против мощи потока Жнецов, льющихся лавиной через ретранслятор — пусть и не такой мощный, каким оказалась Цитадель, возможностей даже отдельного близкорасположенного к катапульте флота может оказаться недостаточно — смогут далеко не все командующие офицеры земных альянсовских ВКС.

Для Адамса, успевшего за свою карьеру послужить на большинстве типов и видов альянсовских боевых и вспомогательных кораблей, было очевидно то, что нельзя ныне по-прежнему самоуспокаиваться. В том числе — и знанием о том, что нынешние ВКС Альянса теперь насчитывают гораздо больше, чем те двести кораблей, которыми они обладали перед войной Первого Контакта. Теперь в составе ВКС Альянса Систем, а это, что ни говори, двадцать не самых слабых стран Земли, находятся несколько тысяч кораблей. Среди которых девять дредноутов. Всё это богатство разделено на восемь флотов, каждый флот — на многочисленные флотилии, большинство из которых традиционно включает в свой состав крейсер и четыре-шесть фрегатов.

Рекламные проспекты ВКС Альянса систем талдычат о том, что каждый земной военный корабль обладает высокой огневой мощью и значительными размерами. Это и фрегаты в сотню метров длиной и дредноуты длиной в километр и все остальные, промежуточные типы и виды кораблей, которые размещаются между этими двумя 'крайними точками'. Земные ВКС Альянса Систем включают в себя, конечно же, истребители и перехватчики, а также их носители.

Флоты Альянса Систем, как теперь понимал Адамс, технически не готовы к противостоянию с таким оппонентом, каким являются Жнецы. Их 'креветки' с лёгкостью будут перемалывать флотилии. Потому что против сверхдредноутов даже 'москитные' флоты истребителей и перехватчиков, как доказали многие визуализации и вирт-расчёты, в том числе и созданные Явиком и турианцами, мало что смогут сделать. А фрегатов и крейсеров у землян не так уж и много. Значит... Значит, придётся быть готовым к тому, чтобы пожертвовать каким-либо флотом для того, чтобы другие флоты в полном составе смогли бы хоть как-то отступить, перегруппироваться и подготовиться к новым атакам.

Была в Пятом флоте ВКС Альянса Систем и своя 'тёмная страница' — история старого, точнее уже бывшего флагмана Пятого Флота — дредноута 'Оризаба'. О деталях этой истории ни адмиралы, ни генералы, ни полковники, ни майоры ВКС до сих пор старательно и упорно предпочитали не говорить. И даже не вспоминать. Тёмное дело, очень тёмное.

Задолго до того, как произошла Война Первого Контакта 'Оризаба' по неизвестным причинам был отправлен в полёт к дальним пределам доступного для тогдашних земных кораблей космоса. Стена молчания, возведённая вокруг этого корабля и экипажа вскоре после его отлёта, до сих пор была настолько мощной, что мало кто из военных журналистов — наиболее допущенных к тайнам подобного уровня — рисковал продвинуться в своих расследованиях дальше пределов, обозначенных 'красной линией'.

Говорили — глухо и в кругу особо доверенных разумных — о том, что командиром этого корабля была женщина. Большего Адамсу ничего точно узнать не удалось. Но с тех пор он ощущал некую связь между командиром 'Оризабы' и капитаном Шепардом. Легче всего было бы предположить, что этой женщиной в звании, что показательно, тоже капитана, была мать старпома 'Нормандии'. Но... Это всего лишь предположения, да и к тому же Шепард в силу своего ранга и статуса мог иметь доступ к более полной информации. И если он до сих пор хранил по этому поводу молчание, то... Лучше даже и не пытаться начинать разговор с ним на эту тему. Слишком велика вероятность ошибки.

Родители и сестра выразили уверенность в том, что ВКС Альянса сумеют подготовиться к противостоянию со Жнецами. Для этого и правда, многое, очень многое делалось. Материалы объективного контроля и фиксации инцидента на Иден-Прайме изучались покадрово и посекундно. Просчитывались и 'прокатывались' в виртсредах варианты развития событий. Делались выводы, разрабатывались планы и программы противодействия 'креветкам' — как одиночным, так и объединённым в группы. Кое-какая работа осуществлялась и в направлении создания средств противодействия индоктринации. Флотилии всех флотов Альянса Систем получали, пусть и формально, большую свободу, большую, чем раньше, самостоятельность.

Адамс, переписывавшийся со многими своими знакомыми, друзьями и коллегами, оставшимися служить на кораблях ВКС, знал, что далеко не всё однозначно хорошо. Есть множество проблем, вопросов, есть факты саботажа, искусственного торможения. Есть доказательства глупости и тупости командиров и подчинённых им офицеров, старшин, сержантов и солдат. Вряд ли за считаные декады, в очень лучшем случае — месяцы удастся достичь максимума боеготовности. Опять придётся рассчитывать и делать ставку на массовый героизм, отвагу и самопожертвование. Иначе одержать победу, а не просто выдержать удары Жнецов будет очень трудно. Почти невозможно.

Конечно, и родители и сестра написали Грегу о многом личном. Рассказали о своей жизни на кораблях. О том, что происходит на Земле — и не только в пределах стран Альянса Систем. Можно было сделать обоснованный вывод о том, что человечество... просыпалось. Хотелось бы, конечно, чтобы оно просыпалось побыстрее, но, увы, приходилось понимать, что ускорить пробуждение не удастся везде и всюду сразу.

Письма — это хорошо. Несколько строчек, написанных стилусом вручную или набранных на клавиатуре инструментронов для любого человека — важны, нужны, необходимы. Сейчас трудно загадывать наперёд, но, вероятнее всего, вряд ли в самом ближайшем будущем появится возможность аудиоконтакта или видеоконтакта. Впереди у нормандовцев — Цитадель, а там — очень много тяжёлой работы, которую надо будет выполнить за несколько суток. Долго стоять у главной станции галактики фрегат-прототип не сможет, как бы того кому ни хотелось. Значит, будут новые прилёты к Станции. И работа будет продолжена.

Взглянув на табло часов, Адамс встал и вышел из своей каютки-выгородки. Предстояло вернуться за пульт, проверить показатели, внести записи в технические и вахтенные журналы. Работа продолжается.

Дженкинс. А ведь когда-то я был очень глуп. И напрягал майора Чаквас

Очередная стрелковая тренировка. Капрал Ричард Дженкинс вошёл в трюмный отсек, с большой неохотой переоборудованный инженерами и техниками корабля под стрельбище, подошёл к оружейным шкафам, открыл створки, выбрал винтовку, пистолеты, дробовик. В ближайшие полтора часа надо уместить работу со всеми этими видами оружия. Закрыв створки оружейных шкафов, Ричард подошёл к ящикам с магазинами, открыл крышки, выложил на оружейный стол 'горки' пеналов.

Закрыв крышки, капрал открыл малый экран своего наручного инструментрона, набрал код и несколько команд, активируя автоматическую систему стрельбища. Фактически — электронного партнёра стрелка. Может быть, после Цитадели на фрегате появится виртуальный тир, там — больше возможностей, можно опробовать больше разных сценариев, а пока... Пока поддерживать форму можно и нужно используя стандартную технику.

Отойдя на огневой рубеж, Дженкинс взял пистолеты. Оба сразу. Да, возможно, ему редко придётся стрелять из двух пистолетов, но... лучше потренироваться, приучить себя сейчас, чем пытаться сделать это тогда, когда 'припечёт'.

Сенсоры автосистемы стрельбища уловили, что человек подошёл на рубеж, активировались 'пистолетные' мишени, укатившиеся по направляющим сначала на первый, ближайший 'пункт'.

Всего несколько суток назад Ричард безбожно 'мазал', хотя автосистема уже была настроена так, чтобы не только отмечать сам факт попадания по мишени, но и отмечать, куда именно попал пистолетный заряд. Аленко потратил несколько часов на то, чтобы объяснить капралу правила и 'настроить' его руку — да и не только руку — на то, чтобы ствол пистолета не ходил ходуном. Зато теперь Ричард постепенно и главное — достаточно быстро усложняет задачу — мишени уходят всё дальше и дальше.

Стрельба стала привычным, ежедневным занятием. Более того — теперь Ричард научился стрелять автоматически, чуть ли не навскидку, на одних рефлексах. Раньше, когда он проходил стандартную программу подготовки, он и не думал достичь такого высокого уровня владения пистолетами. Теперь во время тренировки он получил возможность вспоминать, размышлять и анализировать.

Иден-Прайм стал его родиной. Можно, конечно, считать планету большой родиной, а ту сельскую местность, где Ричард появился на свет — малой. Каждый человек, как теперь понимал Дженкинс, самостоятельно рано или поздно, однократно, а может быть — и два-три раза за свою жизнь определяет, уточняет для самого себя, что ему следует считать и называть родиной.

Когда-то земляне тоже с трудом привыкали считать всю планету своей большой родиной. С малой было легче — у каждого человека она была своя, личная, действительно малая — по масштабам, размерам, но — не по значению. Другое дело, что круговерть рутинных дел постепенно заставляет отойти от постоянных воспоминаний о том, что есть для тебя самого эта малая родина, но...

Три десятка лет сосуществования человечества рядом с почти полутора десятками инопланетных рас... Многое заставили переоценить, переосмыслить. Очень многое. А предстоящая война — она заставила разумных органиков ещё больше, ещё внимательнее вглядеться в себя самих, в свои души, в свои сути. Близость реальной большой войны меняет очень многое в поведении, в мышлении человека. И особенно — человека, как выражаются земляне-имперцы, 'опогоненного'.

Он, Ричард Дженкинс, солдат Альянса, член рядового состава 'Нормандии', которой командует капитан Андерсон. Несколько суток, прошедших с момента старта фрегата-прототипа с Иден-Прайма, заставили Дженкинса капитально переосмыслить очень многое.

Совсем недавно он мечтал переселиться из ставшей ему то ли тесной, то ли слишком пресной сельской иден-праймовской местности в более 'живые' районы, которые сам Ричард для себя определял как 'более цивилизованные'. Что он конкретно имел под этим в виду — он и сам-то не умел выразить словесно, возможно, ему хотелось переехать в город или попутешествовать для начала — по Иден-Прайму, а затем... Затем и по другим планетам. Может быть — на несколько дней прилететь на Землю, может быть — посетить Марс — первую более-менее плотно и полно колонизированную людьми планету.

Это желание увидеть мир. Большой, не ограниченный рамками поселения, райцентра, района. Было столь сильным и многоплановым, что Ричард особо не задумывался над тем, пригодна ли армия для осуществления такой мечты и такого желания в достаточной мере или всё же следует поискать и найти какой-нибудь другой путь.

Родители... Хорошо, что они не мешали Ричарду осуществлять его мечту. Может быть, им не очень хотелось отпускать сына — работы в селе всегда предостаточно, мужские руки высоко ценятся, несмотря на засилье автоматики и механизацию. Отец научил Ричарда за пятнадцать-восемнадцать лет многому.

Отстреляв 'пистолетную программу', Ричард бросил быстрый взгляд на табло результатов, уже зная, что цифры внесены как в общую таблицу, хранимую в базе данных фрегата, так и в таблицу базы данных, хранимую на наручном и настольном инструментронах. Положив оба пистолета в оружейный шкаф в их гнёзда, Дженкинс вернул пистолетные магазины в ящики, взял с оружейного стола штурмовую винтовку, неспешно зарядил, проверил прицел и вернулся на огневой рубеж. Вскинув винтовку к плечу, капрал дождался, пока автоматическая система-партнёр сменит мишени с пистолетных на винтовочные и выставит их на первом, самом ближайшем 'пункте'.

Стараниями лейтенанта Аленко и капитана Шепарда члены десантной группы фрегата осваивали всё новые и новые более сложные приёмы обращения с оружием. Да, Ричард Дженкинс — простой десантник, рядовой стрелок. Лейтенант Аленко — техник и биотик. Капитан Шепард — спецназовец, 'эн-семёрка'. Казалось бы, и лейтенант и капитан вполне могли бы не напрягаться, тупо и просто следовать хорошо знакомым методичкам, наставлениям, руководствам по подготовке стрелков и пехотинцев низового звена, но...

Если только-только попав на борт фрегата 'Нормандия' ещё на поле комплектования Ричард ещё мог надеяться на какие-либо стандарты и рутины, то по мере приближения к Иден-Прайму он всё отчётливее понимал: его угораздило попасть в состав команды корабля, который выполняет предельно нестандартное задание. Настолько нестандартное, что даже приставка 'прототип' к обозначению типа корабля не отражает всей его сложности и неоднозначности.

Самое начало военной службы теперь вспоминалось и оценивалось Дженкинсом в очень многом по-иному. Более точно, детально и... беспощадно, что-ли. Куда податься обычному сельскому парню, лишённому полезных знакомств, богатых и влиятельных родственников, способных составить некую, пусть даже и очень слабую протекцию? Конечно же, на вербовочный пункт. Тем более что у этого сельского парня есть огромное желание и даже мечта — вырваться за пределы райцентра, района, планеты и — увидеть мир во всём его, если получится, конечно, максимальном многообразии.

Дженкинс явился на вербовочный пункт в райцентр, едва только достиг призывного возраста. В разговоре с вербовщиком — хмурым сержантом-пехотинцем с протезом вместо левой руки и шрамом во всю правую щёку, Дженкинс не преминул проявить какую-никакую, но начитанность и высказаться в том смысле, что 'даже рай может тебе наскучить'. Теперь Ричард всё чаще вспоминал реакцию сержанта-вербовщика на эти слова. Нет, ничего экстремального. Но... этот холод и недоверие, смешанное с подозрением, что юнец сам не понимает, "что на что" сменять хочет... Сержант-вербовщик несколько минут молчал, смотря сумрачным взглядом на Дженкинса, от плохо скрываемого нетерпения ёрзавшего на раскладном армейском стуле, стоявшем напротив офисного стола. Наверное, он давал Ричарду возможность изменить своё решение, отступить. Уйти и попытаться найти тот самый другой путь.

Дженкинс тогда не изменил своего решения. Слишком велико было его нетерпение вырваться из наскучивших мирков — селения, района, планеты... Едва покинув вербовочный пункт, он уже мечтал о том, как ему можно будет поскорее, как можно поскорее испытать себя в настоящем, реальном бою и со временем, конечно же, непременно стать знаменитым солдатом.

Тогда он не задумывался о том, какую характеристику сержант-вербовщик напишет на первой странице его личного дела. 'Горяч, нетерпелив, слишком уверен в себе'. Потом, позднее, уже на борту фрегата 'Нормандия' Ричард получит возможность прочесть выдержки и... ужаснётся. Тогда ведь он не имел никакого боевого опыта. И... попал на борт фрегата-прототипа, выполняющего специальную миссию, уровень которой был для Дженкинса запредельно высоким. Условно говоря — не первым, а минимум шестым по шкале категорий сложности. И теперь, с учётом предстоящей войны с гигантскими креветками, этот уровень легко мог вырасти, притом — быстро и реально — до сверхзапредельного двенадцатого, а может быть и крайнего, максимального, пятнадцатого.

Учебное подразделение или, проще говоря, 'учебка'. Что уж там разглядели в Ричарде офицеры и сержанты со старшинами, но ведь заставили пойти и окончить краткосрочные — в масштабах учебки-то — курсы, после чего навесили на Ричарда капральские лычки с погонами и посчитали программу-минимум по подготовке младших командиров неофицерского, в общем-то, уровня, выполненной.

Тогда ведь как было: максимум — стрельбище, полигон, ну маневры очень редко — раз в пять лет максимум. Так что... Можно согласиться с выводом, сделанным одним из офицеров — текст 'вывода' Ричард самолично видел в своём личном деле, любезно показанном ему лейтенантом Аленко с разрешения, естественно, капитана Андерсона: 'не имеет достаточного боевого опыта'. Если, конечно, не принять за признаки наличия такого опыта синяки, ушибы, растяжения, переломы.

Дженкинс сохранял горячность и чрезмерную уверенность в своих силах. Потому... потому и не воспринял как угрозу собственному карьерному — и не только карьерному будущему своё опоздание на борт десантного корабля. Как уж там офицеры с сержантами и старшинами извернулись — это в деталях малоинтересно даже самому Ричарду, но Дженкинса быстро запихнули в доставщик и отправили... прямёхонько на борт 'Нормандии'. Куда как раз требовались бойцы в десантную группу. Посылать туда рядового посчитали нецелесообразным, а вот капрала-десантника — вполне.

Хотя... своё капральство сам Ричард воспринимал теперь совершенно по-иному. Он только на борту фрегата-прототипа и начал понимать, что это такое на самом деле — быть капралом. А раньше... раньше это у него получалось плохо. Ну и что, что он вроде бы старше по званию, чем сержант, ну и что, что он вроде бы унтер-офицер, пусть и низший. Ему-то звание дали, а вот под начало никого — даже рядовых старались не давать. Не то что бы не верили, что он справится. Может быть, предупреждали всякие-разные неприятности, которые могли бы случиться, если бы Дженкинс действительно принял на себя ответственность за нескольких рядовых.

Всё же мирное время изрядно расхолаживает. На 'поле комплектации', куда доставщик с Ричардом на борту прибыл едва ли не в пожарном порядке, всякого-разного пришлось навидаться. И беспредел того же снабженца, который уже много суток подряд старается не показываться никому из нормандовцев на глаза, и недовольство Джефа Моро, которого всячески пытались отпихнуть от штурвала фрегата на том основании, что он, видите ли, с медицинской точки зрения — инвалид. В том смысле, что он — инвалид по мнению большинства военных медиков. Может быть, с точки зрения многих врачей и фельдшеров, а также чиновников от военной медицины он и инвалид, зато пилот, каких ещё поискать надо и вряд ли быстро найдёшь хотя бы одного такого же.

Пока шли предотлётные работы, Дженкинсу мало что поручали: подай, принеси, убери. Рядовые, даже в чине капрала — прежде всего бесплатная физическая сила. Снабженец бывший тоже попытался припрячь Ричарда к своим 'делишкам', но безуспешно — не успел и рта раскрыть, как получил втык от Андерсона. На время — успокоился, а там и момент отлёта подошёл. В полёте обтяпывать свои тёмные делишки горе-снабженцу стало труднее, а когда фрегат прибыл к станции 'Арктур' и на борт ступил капитан Шепард — вообще невозможно.

Если бы не Шепард... Быть бы Ричарду списанным ещё на Идене с борта. Сначала опоздал на другой борт, а со второго — списали. Хоть и маловажные события, но... солдатско-сержантско-старшинский телеграф — штука в таких случаях архибеспощадная. Капитан сначала повлиял мягко и спокойно на очень многих нормандовцев, дал, может быть, понять им, что очень многое поменялось, а потом... потом перешёл к индивидуально-персональной работе. С каждым нормандовцем.

'Поле комплектации' долго аукалось Дженкинсу. По той причине, что в свободное от службы время он пропадал на борту станции, прикомандированной к этому полю, уставленному разноразмерными кораблями как какой-нибудь переполненный вещевой склад, а там... Нравы простые. Особенно — у рядовых и сержантов. Было где Дженкинсу проявить и свою амбициозность, и решительность, и готовность доказать свою пригодность к перегрузкам, столь свойственным, по его собственному мнению, армейской жизни и службе.

Нет, пока что, слава богу, сидеть в комендатуре в камере ему не доводилось, всё было в рамках, но... амбициозность и горячность, как теперь понимал Ричард, пёрли из него тогда в те дни потоком. Драки тоже бывали — как же без них в чисто мужских компаниях-то? Отсюда — синяки, ушибы, растяжения, пару раз — даже переломы.

Потому-то и штопала его майор Карин Чаквас часто. Её известность и авторитет позволяли раз за разом 'замазывать' детали ситуаций, в которые Ричард попадал с завидным постоянством всё время, пока 'Нормандия' набирала хоть какую-нибудь приемлемую форму.

Теперь сам Ричард удивлялся, как тогда его не списали с борта фрегата-прототипа за его ежедневные художества. А ведь могли спокойно и свободно списать. За нарушение дисциплины и порядка, как бы кто эти нарушения ни трактовал. Но... С учётом того, что часть спецов списали с борта, чтобы на их место сунуть аж двенадцать военных полисменов, надо было хоть как-то обозначить существование десантной группы, куда по воле чинуш от военного ведомства Альянса Систем и попали Ричард Дженкинс и Кайден Аленко.

Если же учесть и то, что на борту фрегата обстановка тоже временами накалялась стараниями Спектра Крайка и деляги-снабженца, то...

Сейчас-то Ричард может посмотреть на всё это 'издали', а тогда... Тогда ему просто хотелось побыстрее окунуться в реальную армейскую жизнь, потому что то, что происходило на борту спешно выпихиваемого в полулегальный, как оказалось, полёт, фрегата, мало соответствовало средним критериям этого понятия.

Дженкинс горяч, это да, но... Не был бы он горяч... Может и служил сейчас где-нибудь в тихом месте, а потом... потом оказался бы совершенно не подготовлен к появлению в Галактике гигантских 'креветок' Жнецов. С одной стороны — спокойная армейская в полном смысле этого слова служба, а с другой — глобальная неготовность к выполнению задач в условиях не межрасовой, а галактической войны, когда воюют все расы не между собой, а с внегалактическим врагом, каким, без сомнения, являлись и являются Жнецы.

Чаквас — майор медслужбы, старший офицер корабля. Её офицерские погоны — красноречивое свидетельство её реальной подготовленности к очень большим сложностям и проблемам. Кто по сравнению с ней капрал Ричард Дженкинс? Так, мелочь. Не пузатая, современная армия к 'пузанам' беспощадна, но... Всё равно — мелочь. Могла бы — и прикрикнуть, и 'построить', и заставить отжиматься раз пятьсот за час... Но... удивительное дело, ни разу она не повысила голос. Ни разу. Ни на кого. И её слушались... гораздо больше слушались, чем даже командира корабля — капитана Андерсона.

Ричард почувствовал себя спокойно и... защищённо. Будто бы он снова был рядом с мамой. А потом... потом к нему пришло понимание, что майор медслужбы Карин Чаквас стала реальной мамой для всех нормандовцев. Фактически она выполняла функции старшего помощника командира корабля до того момента, когда на борт 'Нормандии' поднялся капитан Джон Шепард.

Чаквас не любила носить форменный комбинезон, её вполне устраивал обычный медицинский, без знаков различия. Да, Ричард помнил, что медик оказывает помощь всем разумным органикам, потому что защищает их здоровье, а иногда — и саму жизнь. Почему — иногда?! Очень часто защищает, особенно — на войне.

Несколько минут рядом с Чаквас — и Ричард успокаивается, куда-то пропадает нетерпение, исчезает горячность, зато уверенность в себе приобретает чёткость и... точность, что-ли. Майор Чаквас раз за разом 'штопала' Дженкинса и Ричард чувствовал, ощущал: она понимает его юношеский максимализм. Очень хорошо понимает. Не как старший офицер, не как главный врач фрегата-прототипа. Как женщина. Мудрая, опытная, знающая.

Она не была равнодушна к командиру Андерсону, это для Ричарда стало заметно и очевидно очень быстро — не прошло и часа с момента стыковки с фрегатом доставщика, на котором Ричарда перебросили с Земли с того космодромного поля. Потом, раз за разом Дженкинс отмечал, что его шаблоны рушатся. Экипаж и команда 'Нормандии' формировались в спешке, не всегда соответствовали даже нормам и правилам, известным капралу, но... Может быть это несоответствие парадоксальным образом и позволило выстоять нормандовцам тогда, в противоборстве со Жнецом на Иден-Прайме? Может быть, почему не может?

Боевой опыт? Да, на полигонах, стрельбищах и в ходе маневров его не получишь. Во всяком случае — в полной мере. Ведь там всё сделано для того, чтобы 'минимизировать потери'. Любые. Чтобы можно было с лёгким сердцем отрапортовать, что никто из солдат, сержантов, старшин и тем более — офицеров не был ранен, травмирован, убит. Чтобы можно было отчитаться перед вышестоящим начальством о том, что очередной этап некоей 'боевой подготовки войск' освоен — и можно переходить к работе по освоению следующего этапа. Согласно плану, программе, руководящим указаниям.

Оказывается, многое, очень многое зависит от отдельного командира. С появлением на борту фрегата-прототипа капитана-спецназовца Джона Шепарда многое поменялось в жизни и судьбе всех остальных нормандовцев. Вполне возможно, капитан-старпом и не мыслил для себя иной жизни, просто не знал другой жизни, кроме как жизнь на пределе возможного для человека, но... Оказывается, он был прав. Потом, позже, может быть — много позже Ричард осознает всю правоту Шепарда, сразу облачившегося в скафандр и не сделавшего из этого ничего сколько-нибудь особенного.

Что и говорить, новоназначенный старпом он проявил тонкое знание людской психологии. Ведь ясно же сказано не в одном — во многих 'наставлениях', что военнослужащие на бортах космических кораблей должны быть готовы постоянно носить скафандры, да ещё со шлемами. Но... Человек ленив и желает лёгкой жизни для себя всегда и везде. Военнослужащие — не исключение. Потому вместо скафандров на борту фрегата-прототипа все с завидным постоянством носили форменные комбинезоны. Случись массовая разгерметизация — никакой автоспасатель никого не убережёт. Надеялись, как выражаются в таких случаях земляне-имперцы, что 'пронесёт', 'обойдётся'. На 'авось' — тоже надеялись. Шепард не стал рассчитывать на это. Он сделал первый шаг в правильном направлении.

Оказалось, что этот шаг — не последний. Шепард сам не расслабляется и не даёт расслабляться всем окружающим. Потому что чувствует и знает то, что ещё неведомо другим разумным органикам. Потому что верит и понимает: война действительно никогда не заканчивается.

Страшно ли было Дженкинсу стоять перед Шепардом в том салоне? Ещё как страшно. Приятно? Нет, нисколько. Очень неприятно было тогда видеть и чувствовать кипящего от возмущения старпома. Имел ли право Шепард так песочить капрала? Ещё какое право имел. Полное. Самое полное. Так что... Потом Дженкинсу пришлось меняться очень быстро и очень глубоко. Потому что Шепард влиянием — глубоким, точным, полным — на капрала Ричарда Дженкинса — не ограничился. Следом 'под раздачу' так или иначе, но попали очень многие нормандовцы. В том числе и непосредственный командир Ричарда — лейтенант Кайден Аленко, офицер-биотик. Вроде бы минимальное — по численности — воинское подразделение: офицер и капрал, но... Потом присоединились — волей приказа Шепарда, поддержанной командиром Андерсоном — полисмены, начавшие осваивать программу ускоренной подготовки десантников. Не космопехов каких-нибудь — десантников. Потому что десантная группа, группа десанта фрегата. Значит, в её состав должны входить именно десантники.

Шепард и сам участвовал в тренировках, и не считал для себя зазорным показывать, как надо выполнять то или иное упражнение. При этом умел учитывать очень точно и полно особенности каждого члена десантной группы. Рядовые нормандовцы достаточно быстро узнали — "спасибо" работавшему до Идена Экстранету — о том, кто такой их новый старпом. Сам же Шепард о себе говорил мало, скупо, сжато. Предпочитал делать, а не говорить о себе. Может быть, это и помогло нормандовцам преодолеть сомнения — а они были, чего уж там утаивать-то — в боевых способностях старпома.

Для Шепарда, оказывается, Спектры — не указ. Найлуса Крайка он быстро и жёстко поставил на место. Отправил под 'домашний арест', запретил вмешиваться в жизнь и быт нормандовцев. Только потом, позднее, после ухода фрегата от Идена, Дженкинс понял, что его прежние знания о Спектрах основывались не на реальном опыте, а на слухах. И лишь с появлением на борту учителя Найлуса — Спектра Сарена Артериуса — Ричард увидел рядом с собой другого Крайка — умелого, жёсткого и умного воина, способного, как оказалось, в одиночку расправиться с целым вражеским взводом. А это, кстати, минимум тридцать солдат, сержантов, старшин и несколько офицеров.

Теперь Ричард по-иному вспоминал свою достаточно длительную встречу с Шепардом. Ту самую, когда новый старпом вместе с командиром Андерсоном подошли к майору Чаквас. Врач как раз 'осаживала' разошедшегося в очередной раз капрала, предостерегая его от последствий излишней горячности и самоуверенности.

После боестолкновения с Жнецом, после пребывания на Иден-Прайме, после общения с матриархом азари, с легендарным Спектром Сареном. После всего этого Дженкинс мог бы сказать, что вместо горячности и самоуверенности он вполне способен проявить смелость и самоотверженность.

Программа стрельбы из штурмовой винтовки завершилась. Взглянув на табло и ознакомившись с результатами, Ричард убрал винтовку в направляющие оружейного шкафа, закрыл створки, вложил в пазы неизрасходованные винтовочные магазины с зарядами, проверил, закрыты ли крышки ящиков с боезапасом, вернулся к оружейному столу и взял в руки дробовик. Формально — да, это не оружие для кадрового воина ВКС Альянса Систем. Но, как убедительно и доходчиво доказал капитан Шепард, десантник должен владеть большинством существующих видов вооружений на профессиональном уровне. Ибо в рейде по вражеской территории далеко не всегда можно будет использовать знакомые типы и виды оружия.

Автоматика привычно сменила винтовочные мишени на мишени для дробовиков, которые и позиционировались-то вполне оправданно как оружие преимущественно ближнего боя. Взглянув на тускловато освещённые силуэты мишеней, Ричард вскинул дробовик и выстрелил. На табло вспыхнули цифры — результаты попадания заряда и оценка за выполнение упражнения. Раньше результаты были хуже, намного хуже, но...

После боестолкновения фрегата со Жнецом, после того, как Ричард увидел поверженных гетов, подчинённых 'креветке', ставших её слугами. У него пропало желание 'отбывать номер'. Да, стрельбище на борту фрегата-прототипа появилось далеко не сразу. Как только оно появилось, капрал с изумлением отметил, что свободного времени в сетке расписания почти не осталось — все нормандовцы стали исправно ежедневно посещать трюм и тренироваться, практиковаться, совершенствовать своё мастерство во владении оружием.

Спортзал 'Нормандии' тоже, кстати, перестал пустовать. Да, был период, когда нормандовцы толпами приходили посмотреть на тренировки турианцев, которые, как известно, практикуют 'полный контакт', а потом и сами фрегатовцы — и прежде всего люди начали тоже тренироваться в полную силу. Конечно же, были синяки, были ушибы, были растяжения, были даже переломы, но, удивительное дело, не было злобы, не было раздражения. И не было стремления уничтожить оппонента физически или морально. Не было того, что с завидной регулярностью проявлялось на станции, приписанной к 'полю комплектации'. Там дрались потому... потому что хотели морально и физически унизить оппонента, а не просто померяться силушкой молодецкой.

Избавленный от ежесуточных головных болей, вызываемых устаревшим биотическим имплантатом, лейтенант Аленко взялся за подготовку членов десантной группы фрегата 'по полной программе'. Впереди — Цитадель, там возможны всякие провокации, там, конечно же, будут сложности и трудности, потому надо быть готовыми отреагировать правильно, эффективно, а главное — быстро и чётко. Да, тренировки — и по физподготовке, и по стрелковой подготовке, и по спецподготовке стали намного интенсивнее, но... К своим обязанностям лейтенант-биотик Кайден Аленко относится теперь с должным вниманием и пониманием. Хоть формально он — техник, но... оказывается, Шепард разглядел в нём что-то такое, что заставило Аленко буквально воспрять духом.

Ходили, конечно, всякие слухи о том, как, по какой причине и за что ему дали сразу лейтенанта, да ещё и в кратчайшие сроки перевели служить поближе к Земле, но теперь, избавившись от головных болей, лейтенант Аленко стал наращивать и уровень своего специфического мастерства. Он — биотик, а значит, этим оружием он тоже должен владеть в совершенстве.

С появлением на борту матриарха азари Бенезии Т'Сони Кайден получил уникальную возможность увидеть и почувствовать, что же такое действительно мастерский уровень владения биотикой. Конечно, природным биотикам — азари люди, для которых эта особенность является приобретённой, полной эффективной конкуренции составить в обозримом будущем не смогут, но... Само присутствие на 'Нормандии' матриарха, а не матроны и не девы азари заставило Кайдена, может быть, впервые понять, что такое биотика на самом деле.

На 'Нулевом скачке' азари почти и не преподавали, хотя здесь Ричард основывался больше на слухах и домыслах, чем на правдивой информации. Не только Аленко, как офицер-биотик, но и другие фрегатовцы, видя, как тренируется возвращённая стараниями капитана Шепарда из почти что небытия к нормальной жизни матриарх азари, стали очень многое понимать гораздо глубже, полнее, чётче, а главное — осознаннее.

Какой же большой путь он, Ричард Дженкинс, прошёл всего лишь за каких-то несколько декад. От всевластия подросткового максимализма к вполне взрослому пониманию многих сторон реальной жизни и воинской службы. Когда фрегат 'Нормандия' огнём своих орудий принуждал к покорности огромную 'креветку' — Жнеца, Дженкинс осознал, от какой горькой участи спас фрегатовцев старпом Шепард. Если бы не его жёсткость и требовательность, граничащие с жестокостью и ультимативностью, корабль был бы быстро подбит, обездвижен, подожжён и ссажен на поверхность Иден-Прайма, жертвы среди нормандовцев исчислялись бы десятками, а Иден-Прайм стал бы первой планетой, на которой развернулась бы во всю ширь Жатва.

Спецназовец капитан Джон Шепард показал остальным фрегатовцам, что есть враги, для победы над которыми надо выложиться не на пятьдесят, не на шестьдесят — только на сто, а лучше — на сто пятьдесят процентов. Такими врагами очень скоро станут Жнецы, вторжение которых в пределы галактики теперь — предсказанная перспектива, а не фантастика, не вымысел, не бред наркомана или сумасшедшего.

Теперь фрегатовцы постоянно носят скафандры и считают их самой привычной форменной одеждой. Понимают, что при боестолкновениях со Жнецами разгерметизация, пожар, разрушение конструкций корабля — самое малое, что может произойти. И потому скафандр — не только средство для того, чтобы выжить, а прежде всего для того, чтобы сохранить способность атаковать врага, сопротивляться его нажиму.

Скоро, очень скоро, максимум через двое суток фрегат придёт на Цитадель. На станцию, где живут в основном богатые, знаменитые, обеспеченные разумные органики. Они-то привыкли к модельной обуви, к вечерним и бальным нарядам. Ричард теперь хорошо представлял, какой сильный они испытают шок, когда на причал из челноков выйдут военнослужащие в скафандрах. Все до единого. Даже гражданская матриарх азари Бенезия Т'Сони — и та выйдет в скафандре. Что-ж, теперь Дженкинсу понятно: такой шок необходим и полезен. Чем раньше обитатели Станции поймут, что мирное время закончилось, тем лучше. И для них и для всех остальных жителей Галактики. Потому что для Жнецов любой разумный органик, вообще органик — враг, подлежащий уничтожению.

Плена — не будет. Не будет лагерей, не будет тюрем, не будет мест лишения свободы. Никаких таких 'мест' не будет. У Жнецов ничего такого не будет. А будет, страшно подумать, индоктринация. Когда за несколько минут друг превращается во врага. Убеждённого, мотивированного, жестокого врага. И бесполезны будут любые уговоры, любые увещевания. Эффективным будет только уничтожение индоктринированных разумных органиков. Физическое уничтожение. Хаски... Такие умелые и беспощадные, как хаск Сарен Артериус, как хаск Бенезия Т'Сони. Ричард несколько минут дрожал мелкой дрожью, представив себе взвод, всего лишь взвод таких мощных биотиков, как матриарх азари. Таких хасков удержать — понадобится полноценный батальон. И не желторотиков-новобранцев, а как минимум сержантов, контрактников, у которых за плечами десятка три жесточайших полигонов, а лучше — две-три реальных боевых операции. И всё равно... потери будут колоссальные. Как выражаются земляне-имперцы — 'и в живой силе, и в технике'.

Если и сохранятся места лишения свободы у разумных органиков, то только для разумных органиков. Не для хасков. Их, ставших слугами Жнецов — 'креветок' бесполезно помещать в какие-либо узилища. Они не перевоспитаются, не вернутся в нормальное состояние, не покаются. Держать их в любых местах лишения свободы — бесполезно.

Теперь Дженкинс считал, что Шепард обошёлся с ним тогда, в том салоне, справедливо. Надо было Ричарду встряхнуться, надо было понять, что капральские нашивки — не украшение, а обязательство. Надо было это остро, полно, а главное — быстро понять.

Ричард не понял. До встречи с Шепардом в том салоне — не понял. А после встречи — быстро понял, проникся, осознал и — изменился. Да, страшно было стоять перед старпомом тогда, в том полутёмном салоне. Сложно было сразу понять многое. Только потом Дженкинсу стало ясно, хотя бы приблизительно, обзорно, поверхностно, через что пришлось пройти Шепарду некоторое время назад.

Благодаря Шепарду, его безжалостности и беспощадности, нормандовцы выжили в боестолкновении со Жнецом. И сумели начать готовить иден-праймовцев к войне с такими разумными кораблями — полуорганиками-полусинтетами. Теперь иден-праймовцы учат других разумных органиков. Тех, кто потом тоже будет учить других разумных органиков. И так... Может быть, за те немногие декады, что остались до массированного вторжения гигантских кораблей в пределы исследованной части галактики Млечный Путь... Может быть, удастся хоть как-то отмобилизоваться и выдержать первый, самый сильный и страшный удар 'креветок'.

Можно сколько угодно раз во всё горло прокричать, проорать главный девиз десантных сил планеты Земля, но настоящее полное глубокое понимание его содержания приходит только в такие критические минуты. Которые довелось пережить Ричарду, видевшему огрызавшегося Жнеца на Иден-Прайме. Легенда становилась слишком серьёзной явью. Опасной явью. Да, уничтожить 'креветку' даже с учётом значимости наземной планетной поддержки тогда не удалось. Зато удалось, благодаря опять-таки Шепарду, добиться некоего вооружённого нейтралитета.

Формально — да, Жнец, оказавшийся кораблём-наблюдателем расы полумашин, заключил некое соглашение с нормандовцами, обязался не вредить разумным органикам. До поры, до времени — не вредить. Сложно вот так сразу, не имея доступа к деталям случившегося, судить о таких вещах, о таких событиях. Главное — начало Жатвы удалось отложить, отсрочить, оттянуть.

После той встречи с Шепардом в полутёмном, навевавшем жуткую тоску и страх салоне, Ричард два часа отрабатывал скоростной комплекс обращения с оружием. Отрабатывал так, как никогда раньше. И теперь, спустя многие сутки, понимал, что старпом не заставил, а побудил капрала Дженкинса стать действительно младшим офицером, а не вешалкой для брюк и кителя. Потом, чуть позже, под влияние Шепарда попал лейтенант Аленко, потом — Джеф Моро, но... Главное было сделано: на корабле появилась работоспособная десантная группа. Ею командовал Шепард, заместителем по десантно-штурмовой работе стал лейтенант-биотик Аленко, а вторым заместителем, командиром группы усиления — он, капрал Ричард Дженкинс. Многое тогда в жизни фрегатовцев изменилось в лучшую сторону. Военные полисмены. 'Палконосители'. Они — тоже изменились. В них остальные фрегатовцы перестали видеть досадный балласт.

Мастер-сержант, командир подразделения военной полиции... Он называл Ричарда салажонком. Беззлобно. Спокойно и по-доброму. Он прослужил гораздо дольше, чем Дженкинс, он имел на это право. Полное право. Его коллеги... Всё же Андерсон и Шепард отучили фрегатовцев видеть друг в друге подчинённых, побудили видеть только коллег. Так вот, его коллеги... За очень короткий срок стали весьма подготовленными воинами-десантниками. И при этом они не забыли своей основной военной специальности. Правоохранители. Кому как не им приходилось поддерживать, страховать и обеспечивать Спектров-турианцев на Иден-Прайме.

Первое крупное крещение ставшие десантниками военные полисмены получили тоже там, на Иден-Прайме. Потому что... потому что впереди — такая война, в которой не будет разумных органиков, не взявших в руки оружие. Никаких пацифистов не будет. Либо все разумные органики победят, либо все разумные органики погибнут. Третьего — не дано. Это — не патетика, не пафос, это — горькая правда. Это — острый, сложный выбор. Однозначный. Далеко не каждый разумный органик способен на подобную однозначность. Есть те, кто попытаются флюгерировать, менять направленность, но таких, вполне возможно, будет немного. Потому что, во-первых, не будет времени постоянно менять решения, а во-вторых, не будет возможности. Жнецы — опытный враг, уложивший в небытие десятки рас.

Многое относительно Жнецов станет Ричарду понятно позже, когда фрегат 'Нормандия' покинет орбиту Иден-Прайма и ляжет на курс к Цитадели.

Пять военных полисменов теперь входят в состав фрегатской группы высадки. Их никто не считает лишними или случайными. Они прошли полный курс десантно-штурмовой подготовки, сдали зачёты и экзамены, прошли практические тесты на Иден-Прайме, поучаствовали в решении профильных, совершенно реальных и сложных проблем и вопросов. Так что полигон, стрельбище и маневры дополнились реальными боевыми применениями. В любом приемлемом смысле — боевыми.

Если на Цитадели никто из нормандовцев не останется... Что-ж, можно будет рассчитывать на то, что когда-нибудь, может быть — и в самое ближайшее время — фрегат пройдёт модернизацию и численность десантной группы возрастёт. Разве дело в количестве? Дело — в качестве. А качество стараниями Андерсона, Шепарда, Аленко и Дженкинса — улучшается с каждым часом, с каждыми сутками, обозначенными в календарях фрегатовцев как предвоенное время.

Теперь на фрегате есть своя группа быстрого реагирования. И застать врасплох экипаж и команду 'Нормандии' у врагов и оппонентов — не получится. В подавляющем большинстве случаев. Потому что нормандовцы первыми отмобилизовались в полной мере и сейчас планомерно, обдуманно и реально повышают уровень мобилизованности и, соответственно, готовности к действиям в особый период.

Шепард учил фрегатовцев, не читая им нудные длинные лекции. Он учил их собственным примером. Дженкинс вместе с Шепардом полетел к поверженному Жнецу. Капитан-старпом не усомнился в готовности капрала к тому, чтобы ступить на борт корабля-легенды. Знал, понимал и чувствовал, что только так можно сломать страх, столь свойственный, как оказалось, для человека, перед 'креветкой'-полумашиной. Участие в изъятии пилота Жнеца с гигантского корабля... многое перевернуло, даже переформатировало в душе и сути Ричарда.

Что уж там скрывать-то, раньше, рассматривая Жнецов как персонажей древних легенд и сказаний, Дженкинс не считал необходимым разделять корабль-гигант и его пилота. А после того, как он увидел, что пилот и корабль-Жнец это далеко не одно и то же... Пришлось ему быстро и эффективно многое менять в своих 'установках'.

Война с таким противником резко усложнилась, стала более суровой и безжалостной. Жнец-корабль — погибшая раса. Получается, что уничтожив Жнеца, разумные органики уничтожат и последнее материальное воплощение этой высокоорганизованной, сильной, мощной расы? Смириться с этим — очень трудно. И тут вряд ли помогут привычные ссылки на логику войны.

Люди, земляне в своём большинстве редко когда имели возможность долго общаться с матриархами азари. Потому Дженкинс и, наверное, большинство военных полисменов, входивших тогда в группу высадки, проникшую внутрь поверженного Жнеца, были настолько сильно потрясены фактом, что перед ними — хаск — матриарх азари.

Тогда, обнаружив потерявших сознание от удара Жнеца о землю Идена азари и турианца, пришлось действовать быстро. Да, Шепарду, прошедшему драконовскую подготовку, выстоявшему при трансформации, может быть, и было легко. Но он не кичился этой лёгкостью и не считал, что раз ему привычно, то и всем привычно. Говорят же имперцы, что 'война — совсем не фейерверк, а просто трудная работа'? Говорят. Шепард тоже сказал, что 'это — часть нашей с вами работы, Дженкинс'. Ричард в первую секунду даже не очень понял, что именно имеет в виду капитан-спецназовец, когда говорит о 'нашей работе' — это стало понятно в большинстве деталей позднее, а тогда... Тогда капрал впервые остро и полно понял, что в предстоящей войне воевать придётся всем. Независимо от расы, возраста, социального положения. Два выбора: выжить и победить или сдаться и погибнуть. Третьего выбора нет в принципе, потому что... Потому что сил на многостолетнее противостояние у нынешних разумных органиков не хватит. У Жнецов — может быть и хватит, поскольку у них огромный опыт, а вот у нынешних разумных органиков — не хватит.

Возможно, что и было случайным решение Шепарда вынести азари на своих руках из Жнеца. А может — и не было случайным. Турианца вынес из Жнеца другой полисмен — настоящий силач. Сарен Артериус был в скафандре, так что пострадал не очень сильно, а вот азари — в мягком обычном платье. Церемониально-ритуальном, к тому же. Потому... нет, не случайно то, что именно капитан-спецназовец взял на руки азари-хаска. Она очень сильно пострадала и сейчас, вертя в памяти ситуацию и расстановку сил в тот момент и так, и этак, Ричард понимал, что кроме Шепарда никто бы не смог безопасно и быстро вынести матриарха азари. Зато Дженкинс пошёл первым — указать безопасный путь к пробоине. Он, к его собственному изумлению, очень хорошо запомнил дорогу. И решил, что сможет сделать что-то реально полезное для своих сокомандников, коллег.

Группа высадки тогда получила самое первое боевое крещение. Ни у кого из землян не было опыта высадки на Жнеца, ни у кого не было опыта пребывания внутри гигантской 'креветки', а у десантной группы фрегата 'Нормандия' такой опыт теперь был. Потом, позднее, благодаря своим новым возможностям и способностям, капитан Шепард вернёт к нормальной жизни обоих пассажиров Жнеца, согласится с правом матриарха азари полюбить его, землянина-воина. Сделает всё, чтобы легендарный, сверхизвестный из-за своей жестокости Спектр Сарен Артериус перестал представлять малейшую угрозу для фрегатовцев и иден-праймовцев. Всё это будет потом, позднее.

Капитан-спецназовец Джон Шепард открывался Ричарду с неожиданных сторон. Деятельно открывался, не словесно. Он не любил говорить много, зато любил действовать — эффективно, точно, правильно. После того, как на 'Нормандию' был доставлен пилот Жнеца, Дженкинс — был такой период — думал, что если уж фрегат утвердился на Иден-Прайме, то его, капрала-неудачника, Шепард спишет с корабля очень быстро. Ведь на Идене можно было набрать профессионалов, а не любителей и — не тратить время и силы на их 'притирку' и 'подгонку' под нужды и потребности экипажа и команды фрегата. Оказалось, что Шепард привык работать с теми людьми — и не только людьми — с какими ему приходилось работать. Он не искал лёгких путей. Не считал, что нужно создавать для себя самого какие-то тепличные условия, опираться только на специалистов и опытных практиков. Для него, как оказалось, важно было сделать очень многое для раскрытия внутреннего потенциала любого разумного органика. Вероятнее всего так его научили в 'Академии Эн-Семь'.

Ричард уже тогда начал понимать, что Шепард защитил планету и её обитателей от больших неприятностей, если, конечно, так легковесно можно было бы определить начало Жатвы. Иден-праймовцы не были готовы к противостоянию с несколькими сверхдредноутами. Сельскохозяйственная планета. Да, был небольшой контингент войск ВКС Альянса Систем, но даже он не сыграл ключевой положительной роли в противостоянии с Жнецом-Наблюдателем. Всё сделали операторы и специалисты климатических и энергетических установок и фрегатовцы. Им, а не вэкээсовцам, не успевшим отмобилизоваться и прибыть вовремя в район противостояния, принадлежит право именоваться и считаться защитниками Иден-Прайма. Да, иденцам пришлось испытать на себе и ужас индоктринации, но... Если бы не удалось усмирить 'креветку' и остановить подчинённых ей гетов-шагоходов, последствия быстро бы стали предельно катастрофическими.

Тогда, в те минуты, он, капрал десантных сил ВКС Альянса Систем Ричард Дженкинс, уроженец Иден-Прайма увидел, как реально пишется история. Не книжная, а истинная. Которую уже невозможно изменить. К счастью, потому что Жатва тогда так и не началась. И, к сожалению, потому что было очень трудно доказать недостаточность подготовки местного контингента ВКС Альянса Систем к противостоянию с такими кораблями, как Жнец. На доказательства фрегатовцы потратили много часов. И далеко не сразу достигли нужного результата, нужной реакции многих иден-праймовцев.

Договор, заключённый Шепардом со Жнецом-Наблюдателем, потряс нормандовцев. Что уж там особо уточнять-то — мало, кто верил в то, что легендарный Жнец успокоится. Вполне обоснованно предполагали, что он выждет удобного момента — и ударит. Как и где — это уже другой вопрос, но ударит. В этот предсказываемый и может быть даже планируемый удар, верили очень многие нормандовцы. Потому что остро и полно поняли, насколько опасно результативны такие корабли.

Шепард... смог отвести угрозу не только от корабля и экипажа, но и от Иден-Прайма в целом. Жнец не стал применять оружие, он... встал, зарастил пробоины и замер. Да, до самого отлёта далеко не все фрегатовцы и далеко не все иденцы верили, что Жнец не будет воевать, но... Гигантский корабль ушёл с Идена и о нём пока что не было никаких новых сведений. Вероятнее всего, он ушёл из обжитых районов галактики в малообитаемые или вообще необитаемые. Что-ж, его выбор.

Фрегат долго стоял на Идене. Не гостил. Работал. Его присутствие рядом с полуторакилометровым Жнецом, парадоксальным образом успокаивало иден-праймовцев надёжнее любых словесных увещеваний, от кого бы они ни исходили. Андерсон распорядился, чтобы Аленко подготовил себе заместителя. Им должен был стать Ричард Дженкинс. Тогда эта работа только началась, ведь нужно было сделать из военных полисменов профессионалов-десантников, а это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Фрегатовцам пришлось очень много и разнопланово поработать на Иден-Прайме, увидеть и почувствовать самые разные стороны предвоенной жизни не в теории, не на экранах, а на практике.

Протеанин Явик. Да, найденный и, можно сказать, выкопанный Шепардом. О нём одном можно было написать не сходя с места несколько сотен страниц. Благодаря его стараниям у группы высадки появилось на Иден-Прайме особое пятисотметровое стрельбище, на котором стали с удовольствием и пользой проводить своё свободное время все нормандовцы.

Все мишени, предназначенные для отработки упражнений с дробовиком, были поражены. Просмотрев на экране результаты, Ричард вложил дробовик в направляющие оружейного шкафа, вставил неиспользованные магазины в упоры ящика для боеприпасов, закрыл створки и крышки. Теперь он может несколько минут спокойно посидеть и повспоминать.

Тогда, когда командир Андерсон распорядился сажать фрегат на Иден-Прайм, была у Ричарда мысль: а может, дадут ему, уроженцу Идена отпуск? Хотя бы на несколько суток. Нет, не дали. Зато потом, перед отлётом 'Нормандии' с Идена Ричард увиделся с сестрой. И сейчас он с большой теплотой вспоминал, как прошла эта встреча.

Младшая сестра не утерпела и прилетела на рейсовом к 'Посадочному полю'. Решила проводить — и проводила.

Ричард, вспомнив, как увидел Реджину ещё с верхней площадки трапа, ощутил внутри себя особое тепло. Младшая сестра всегда понимала, что старшему брату важно то, чем он занят. И не считала для себя неподъёмной трудностью поинтересоваться многими узкоспециальными деталями традиционно мужских занятий. Потому Ричарду всегда было интересно разговаривать с Реджей — он тоже взял за правило чутко и точно отслеживать душевное состояние собеседника, отмечать малейшие нюансы его мимики, жестов, громкости, чистоты голоса, манеры говорить. Для него это не были 'женские штучки', он считал, что быть внимательным к этим 'деталюшкам', значит достичь успеха и нужного результата в общении.

Имперцы-земляне и те постоянно говорят в удобных, конечно, случаях, что 'главное, когда тебя понимают', но... Сколько же людей не дают себе труда повнимательнее отнестись к тому, что, а главное — как говорит собеседник. Общаться-то любят все люди — и не только люди, только это общение может быть разным: когда машинным, а когда — предельно важным и ценным.

Реджина никогда не протестовала, когда старший брат слишком уж приближался к женскому уровню восприимчивости и чувствительности, она находила в этом особую важность и ценность для себя и считала, что Ричард всё равно остаётся мужчиной, а не превращается в нервически-истерическую женщину в мужском обличьи. Если уж он решил сразу завербоваться в армию и достиг звания капрала, то он точно не случайный человек в армейских рядах.

Реджа умела мёртво держать себя в руках. Да, она — женщина, молодая девушка, но... своего старшего брата, да и родителей она редко когда 'грузит' своими переживаниями. Нет, совсем не потому, что знает наперёд о том, что её будто бы не поймут и призовут быть более сдержанной, а потому, что признаёт и за другими людьми, независимо от возраста и пола, быть захлопотанными и поглощёнными 'с макушкой' своими собственными проблемами и вопросами.

Сестра умела быть естественной, предельно естественной, можно сказать, что природно-естественной. Многие иденцы считали её колдуньей или, как минимум, признавали её способность 'читать' природу, окружающую среду очень полно и точно.

Сейчас, через несколько суток после ухода 'Нормандии' от Иден-Прайма, Ричард, вспоминая детали прощания с Реджей, признавал, что сестра влияла на него по-особому. Она незаметно, но очень полно и точно делала всё, чтобы Ричард нашёл свою 'половинку' и был бы рядом с избранницей очень долго.

Тяжело было Реджине прощаться с ним. Очень тяжело. Многое, очень многое иден-праймовцы поняли, узнав детали боя над планетой. Пришлось им поверить в то, что потери у разумных органиков в ходе будущей войны будут... огромными. Потому... Реджина по-особому попрощалась со старшим братом... Легко ведь было поверить в то, что и дальше у фрегата-прототипа 'Нормандия' и его экипажа и команды не будет лёгких задач и несложных путей. Постепенно, неуклонно люди осознавали, что мирное время уходит в прошлое. Наступает предвоенное время. А значит, очень многим землянам предстоит встать в армейский строй, предстоит надеть форму и принять воинскую присягу. Предстоит стойко переносить тяготы военной службы.

Реджине было очень больно осознавать, что Ричард, её единственный старший брат, может не вернуться из этого полёта. Да, формально — к главной станции исследованной части Галактики, но когда рядом с земным разведфрегатом стоит полуторакилометровой высоты Жнец, поневоле подумаешь о самом худшем.

Вряд ли Реджина знала о том, что путь 'Нормандии' проляжет гораздо дальше Цитадели, в открытом доступе этой информации не было, да и сами нормандовцы — очень многие — деталей предстоящей работы не знали. А Реджина... получается, что она, если и не знала точно, то вполне обоснованно догадывалась. Потому и не захотела остаться в памяти Ричарда сдержанной, обычной... Раскрылась, полыхнула эмоциями, чувствами. Крайне важными и ценными и для неё и для брата.

Взглянув на табло часов, Дженкинс отошёл от огневого рубежа. Автоматика выключила подсветку, перевела стрельбище в режим ожидания. Время тренировки завершилось. Сегодня капрал не стал проходить полную программу стрельбы из самых разных положений. Завтра он её выполнит и тогда будет обоснованно считать, что к высадке на Цитадель он готов. А сегодня... Сегодня было важно осознать, насколько он вырос и изменился. Подумать над многим, многое вспомнить.

Двери стрельбища плавно и почти бесшумно затворились за спиной Дженкинса. Капрал увидел спешащих к порталу техников и инженеров — они любили проводить коллективные тренировки. Что-ж, если им так легче и лучше — пусть. Приветственно кивнув сокомандникам, Ричард направился к лестничным маршам, поднялся на уровень БИЦ и вскоре вошёл в свою каюту. Через несколько минут предстояло заступить на дежурство в группе быстрого реагирования.

Полёт к Цитадели. Явик. Как повлиять на цитадельцев?

Протеанин открыл дверь своей каюты, вошёл, несколько секунд ждал, когда створка перекроет проём. Приятный для глаз полумрак успокаивал. Да, коридоры фрегата-прототипа тоже неярко освещены, полный свет включается на борту корабля редко и не только потому, что надо экономить энергию ядра. Может быть, яркий свет не нужен на борту военного фрегата? Возможно. А можно назвать и другие причины, много других причин. И общих и специальных причин. Сейчас Явик хотел в очередной раз остаться в полном одиночестве, чтобы поразмышлять о том, о чём он неожиданно для себя подумал несколько минут тому назад, возвращаясь из БИЦ. О том, что на Цитадели придётся проводить большую и сложную работу. Проводить потому, что иначе Станция и её обитатели не выживут.

Остановившись у своего саркофага, Явик присел на крышку, постарался расслабиться. Сейчас это ему удавалось плохо. Очень плохо. Он вспоминал о том, о чём ему пришлось говорить с детьми на Идене. О том, как на Цитадели ему пришлось стрелять в свою хорошую знакомую незадолго до того, как Станция была превращена в зловещую 'ромашку'. Это превращение практически умертвило, уничтожило всех протеан — да и не только протеан, которые в тот момент оказались на центральной Станции галактики. С этого превращения началась Жатва. Так, во всяком случае, формально считали в воюющей Протеанской Империи. Надо же было иметь какой-то момент в качестве опорной или отправной точки. А на самом деле... На самом деле Явик и, наверное, многие из выживших протеан, считали по-другому. Потому что они знали. Знали о том, что на самом деле, реально Жатва началась задолго до раскрытия Цитадели в 'ромашку', задолго до превращения Станции в главный ретранслятор, из которого хлынули армады Жнецов. Расстрел своей подруги — а как ещё это можно назвать? — стал для Явика ещё одной, личной точкой начала Жатвы.

Сейчас, сидя на саркофаге, протеанин Явик всё острее понимал, насколько он стар. Совершенно не потому, что он выжил первым, выжил и смог вернуться к обычной жизни намного раньше, чем его немногочисленные сородичи. Стар потому, что, оказывается, он застал и довоенную Цитадель, и её превращение в гигантский ретранслятор и войну. Хотя раньше он считал, что родился и сформировался, вырос уже тогда, когда война со Жнецами и их пособниками шла уже столетиями. Да, в протеанском обществе были известны те, кто прожил несколько тысяч лет. Но тысяча лет мирной жизни и тысяча лет жизни в условиях войны всё же очень отличаются.

Явик чуть склонился вперёд, привыкая к новому уровню понимания. Да, ему немало лет. И, наверное, поэтому он с удовлетворением воспринял ход и итоги разговора с Бенезией. Хорошо, по меньшей мере, что ещё не найдена Лиара — вот с кем общаться ему было бы очень тяжело. Азари-дева, слишком молодая, взбалмошная, неопытная в житейских вопросах. Отвлекаться на мысли о младшей Т'Сони Явику сейчас не хотелось. Люди, как он знал, часто говорили, что решать проблемы надо в порядке их поступления. Лиары пока что на борту фрегата нет, нет и прямой необходимости вытаскивать её откуда-нибудь. Проблема этой девы-азари тоже связана с Цитаделью — её обитатели имели доступ к большим и серьёзным секретам. А значит, кто-то, да и обеспечивает Лиару, старательно избегающую пределов Азарийского Пространства, весьма интересной и ценной информацией. Можно, наверное, предпринять шаги и найти одного или нескольких информаторов, которые поставляли данные этой деве-археологу. Ну, ксеноархеологу. Цитадель... многопланова. И работать на ней всем нормандовцам придётся очень много. Насыщенная событиями стоянка ожидается.

Встав с саркофага, Явик выпрямился, прошёл к кювете с проточной водой, погрузил в жидкость пальцы, легонько взбаламутив водную гладь. Сейчас ему не было особой нужды в 'прополаскивании' рук. Он привык к этому кораблю и, конечно же, отслеживая опасные изменения, полагал, что на его борту он — в относительной безопасности. А вот на Цитадели... Будет сложно. Да, в ходе войны он во главе диверсионных групп несколько раз высаживался на эту Станцию. И многое знал о ней, уже находящейся в полной власти Жнецов. Отсутствие абсолютности... Оно способно напрягать. А вот расслаблять — вряд ли способно. Сейчас ему, оставшемуся на виду у большинства нынешних обитателей Галактики, предстояло вернуться на Цитадель перед очередным столкновением со Жнецами.

Самому себе Явик мог бы признаться, что волнуется, нервничает и беспокоится. Надо было что-то сделать такое, что позволило бы избежать реализации того страшного сценария, который в самом начале войны привёл к утрате перспективы победы над Жнецами. Каждая главенствующая раса конкретного Цикла, вне всяких сомнений хотела победы над захватчиками-Жнецами. Своей победы над ними. Этого же хотят нынешние расы. Здесь и сейчас, как понимал протеанин, трудно выделить главенствующую расу, обладающую полуимперским или имперским уровнем, но, может быть, это и к лучшему. Цитадель... Она осталась главной станцией в исследованной части Галактики. Может быть, нынешние расы поступили правильно, не распыляя свои силы на исследование большей части доступного космоса? Здесь — тысячи звёздных систем и исследовать все — непосильная задача.

Цитадель сохранила способность стать гигантскими входными воротами для Жнецов — в этом Явик был убеждён. Протеанин подошёл к настенным экранам, коснулся пальцами сенсоров виртуальной клавиатуры своего наручного инструментрона, взглянул на картинки, схемы и таблицы, проявившиеся на экранах. Да, обитатели Цитадели не слишком активны в изучении своего главного галактического обиталища. Огромными пустыми пространствами 'зияют' районы 'Архивов Цитадели' и районы предполагаемого размещения гигантских чанов с биомассой, где рождаются новые Хранители. Во многих районах, так и оставшихся неисследованными, а потому на схемах и картах — пустыми, могут размещаться скрытые механизмы управления лепестками Цитадели. Да, Хранители многих нынешних обитателей не пускают в эти районы и даже в их ближние пределы. Авантюризма, положительного экстремизма, простой настойчивости, куража в нынешних обитателях Цитадели ещё меньше, чем в тех разумных органиках, кто жил на станции в протеанскую эпоху. А ведь тогда... тогда тоже было мало желающих и, главное, смеющих исследовать Цитадель так, чтобы на ней и в ней не осталось 'белых пятен'. Платить за это пришлось поражением протеан и всех других рас, коих, как помнил Явик, насчитывалось несколько десятков.

Явик не был учёным, он был воином, его учили в основном убивать врагов, а не размышлять о всяком-разном достаточно глубоко и подробно. Но и он сейчас понимал: победы над Жнецами не будет, если оставить на Станции всё так, как есть сейчас, если не превзойти уровень, достигнутый протеанами перед самым раскрытием Цитадели. А для этого... Для этого ему придётся применить многие свои возможности и способности здесь и сейчас, в предвоенное время, чтобы война со Жнецами началась в более приемлемых для местных разумных органиков условиях.

Да, он думал о Чейси О'Лин, которую ему пришлось убивать тогда на Цитадели. Военнослужащие Имперской протеанской армии, к числу которых тогда относился Явик, многое знали об угрозе, нависшей над Галактикой. Многое, но... не всё. И сейчас Явик знал, чувствовал и понимал: угроза, снова вернувшаяся в пределы Галактики, совершенно реальна, потому что её начали устойчиво, остро ощущать ныне живущие разумные. Правда, слишком уж определённо говорить об индоктринированных ещё пока не приходится, но... следует говорить о том, что своими действиями или бездействиями ныне живущие в Галактике разумные органики так или иначе, осознанно или неосознанно уже способствуют победе Жнецов.

Явик стрелял в Чейси О'Лин, свою хорошо знакомую азари, потому что был уверен и убеждён в том, что она — уже индоктринирована, а значит — не принадлежала к числу обычных разумных органиков любой тогда известной расы. И Явик вынужден был стрелять. Стрелять в свою подругу-азари, стрелять в неё 'на поражение'. Не для того, чтобы ранив, задержать, а для того, чтобы гарантированно убить, не дать ей возродиться в виде хаска. Да, тогда на Станции было предостаточно других азари — самая многочисленная раса, пусть и не причисленная к рангу имперских, но и не находящаяся на положении изгоев, как нынешние кварианцы.

Можно спорить о терминах и о статусах, но тогда для Явика было важно то, что перед ним — индоктринированная азари. В первую очередь — индоктринированная, а значит, несущая серьёзную угрозу для всех остальных разумных органиков. О том, что Чейси индоктринирована, Явик не просто знал, он имел все доказательства. Ему очень тяжело было поднимать на Чейси пистолет и нажимать на спуск. Хорошо ещё, что его, офицера протеанских вооружённых сил, поняли тогда другие протеане. Поняли, не стали стрелять в него. Да, на Станции не было принято вот так просто палить в другого разумного из боевого или из гражданского оружия. Можно было выстроить многословную теорию, почему это было сделано, но факт оставался фактом — разумным органикам протеанского цикла предоставлялась значительная свобода.

Чейси... Она всегда много училась. А он... он был круглосуточно занят на службе, ему предстояло стать старшим офицером, получить новое назначение. Собственно, наверное, в основном для этого он и прибыл тогда на Цитадель. На ней располагалось руководство Империи, его центральные учреждения. Обычная практика. Практика, похоронившая всё верховное руководство Империи. У людей есть интересная пословица: 'не кладите все яйца в одну корзину'. Протеане... положили. Всё центральное руководство, все лучшие и полнейшие базы данных были собраны на Станции, на этом железно-пластиковом — и только ли железно-пластиковом — острове, который за свой Цикл протеане не изучили до конца. Не удалили с планов-карт Станции эти 'белые пятна'. Не озаботились выяснением всех вопросов, связанных с тем, что же представляла собой Цитадель. Наверное, можно было бы исписать сотни листов пластобумаги предположениями. А факты? Факты... Часто они скрывались, замалчивались. Если невозможно было скрыть факты, то для них изыскивались оправдания. Нет специалистов, нет денег, нет возможностей. Ключевое слово — 'нет'. Ничего нет из того, что бы позволило реально ответить на вопрос предельно полно и чётко. Убрать 'белое пятно'.

Явик смотрел на план-схемы Цитадели. Все, какие смогли достать к этому часу нормандовцы, работавшие в службе радиоэлектронной борьбы 'Нормандии'. Да, эта служба сыграла важнейшую роль в поддержании информационной блокады Идена тогда, когда вопрос со Жнецом ещё не нашёл своего логического завершения-ответа. А после отлёта с планеты на сотрудников этой службы свалились новые обязанности и заботы. Кому как не им пришлось отслеживать все информационные потоки — и основные, и неосновные, но все, в которых проявлялась и появлялась информация о происшедшем на Идене. Уникальная технология 'подмены' и коррекции работала. Позволяла уничтожать доступ широких кругов разумных органиков к информации, которая для них была ненужной, вредной, опасной. Да, сотрудники корабельной службы радиоэлектронной борьбы уже сейчас могли писать многосотстраничные, переполненные одними фактами мемуары. И, наверное, писали их. Если для этого у них появлялись свободное время, желание и силы. Явик был убеждён, что и время и силы и желание у нормандовцев, вовлечённых в работу этой корабельной службы, находились. А у него должны найтись время желание и силы для того, чтобы помочь нормандовцам справиться с несколькими ключевыми проблемами Цитадели уже сейчас, когда разведывательный фрегат только-только ушёл из звёздной системы, где располагался Иден-Прайм.

Было очень больно сознавать, что ретрансляторы, их сеть, по-прежнему являются основной транспортной системой исследованной части галактики и в новом, другом для протеанина Явика Цикле. Возможно, в глубине души он лелеял надежду, что потомки будут умнее, развитее, сильнее предков. Не случилось, не получилось. Ретрансляторы существуют, а вот двигателей, способных мгновенно — или почти мгновенно — переносить большие корабли из звёздной системы в другую звёздную систему, преодолевать гигантские расстояния между скоплениями и туманностями... эти двигатели так и не были созданы.

Явик смотрел на экраны, а думал о том, что оказывается, между Циклами, приведшими к успеху очередных Жатв, почти нет никакой разницы. Везде рождались, жили и умирали — или погибали — разумные органики. Везде они глупили, тупили, совершали огромное количество ошибок, но почти не знали, что такое ошибка на самом деле. Не умели предвидеть эти ошибки, не задумывались, не умели и не хотели мыслить глубоко, полно. Возможно, люди правы, когда заявляют, что 'времена не выбирают, в них — живут и умирают', но... Как же много надо сделать сейчас для того, чтобы создать предпосылки для будущей победы. Как же много надо будет сделать для того, чтобы победа из желаемого исхода стала объективно неизбежной. Да, раньше он, протеанин, редко проявлял свои имперские расовые возможности и способности. А сейчас... сейчас ему казалось, что эти способности ему предстоит, равно как и возможности, проявлять всё чаще. Если он выжил, если он остался 'на виду', то ему нужно соединить свои усилия — умственные и физические — с усилиями, прилагаемыми нынешними разумными органиками. Да, сейчас — не его Цикл, не его время. Это время принадлежит другим разумным органикам. Но если Жнецы должны погибнуть и уйти в прошлое окончательно, значит... ему следует понять и принять мысль, которая мучила его уже несколько часов, прошедших после отлёта с Иден-Прайма. Мысль о том, что теперь нужно будет впервые реально 'обкатать' протеанские имперские средства и методы воздействия на разумных органиков в новых, во многом — других условиях непротеанского Цикла.

К сожалению, придётся не только стрелять. Это умеют делать хорошо и даже очень хорошо многие нормандовцы и не только нормандовцы. Придётся заниматься профилактикой, проще говоря — предупреждением самой возможности укрепления позиций Жнецов.

'Цербер'. Прочеловеческая, формально — террористическая и фактически — античеловеческая организация, до сих пор использующая 'прикрытие' в виде Альянса Систем. На Идене её агенты тоже присутствовали. В том числе — бывшая руководительница археологической партии, которой ныне руководит профессор Сташинский. Это — одна из многих 'опорных точек' Жнецов. Именно так Явик оценивал теперь эту организацию и её членов. Коллективных или индивидуальных — всё равно. Да, сейчас, когда 'Нормандия' идёт к Цитадели, 'Цербер' официально считается террористической организацией. Но у чиновников Цитадели не хватает духу не просто посчитать 'Цербер' террористической организацией, но и предпринять шаги по её ослаблению. Можно издать гору бумажек с самыми грозными статусами и этим ограничиться. Вроде бы отреагировали, а реально — не сделали ничего. Так, простое сотрясение воздуха. Нет, надо что-то делать с этой организацией такое, что реально ослабляло бы её. Статус 'террористическая организация', как теперь полагал протеанин, должен быть наполнен действенным содержанием и это содержание должно быть ясно очень многим разумным. И принимающим решения и исполняющим эти решения.

Посчитали террористической — ограничили в правах и в возможностях, а затем — уничтожили. И руководителей и всех членов. Только всех. Нельзя оставлять в живых никого из фигурантов. Никого из деятелей. Никого из агентов. Никого из сочувствующих и пособников. Никого из тех, кто имел бы малейшее отношение к такой вредной организации. Полная санация. Самая полная, какую только можно осуществить. Жаль только, что даже за несколько суток невозможно будет полностью зачистить станцию от церберовцев. Значит, придётся это делать в каждый прилёт на Цитадель. Потому Цитадель может и, наверное, должна, стать реальной боевой базой для 'Нормандии' и её экипажа.

Явик отошёл от экранов, подошёл к кювете, опустил пальцы, немного пополоскал ими, в очередной раз взбаламутив воду. Стало немного легче. Да, он снова подумал об индоктринированной Чейси. Подумал о том, как ему было тяжело ощутить её индоктринированность и понять, что она стала сообщницей Жнецов. А сейчас, в этом новом, другом Цикле тоже есть сообщники Жнецов. И они, к огромному сожалению, располагаются не только на Цитадели. Тогда, держа уже мёртвую Чейси за шею, он ощущал, что для него война со Жнецами перешла в горячую фазу. А ведь он помнил Чейси чистой, свободной от индоктринации. Он с ней встречался. Без всяких обязательств, без перспективных планов. Протеане многое позволяли азари. В том числе и потому, что слишком глубоко вмешались в их эволюцию.

Ванесса. Земная, человеческая маленькая девочка. Ребёнок. Она прочла его, протеанина. Можно сказать — очень старого протеанина. Прочла как книгу и поняла, что он, Явик, помнит Чейси. И живую, и мёртвую. Помнит. Вспоминает и... любит. Правду говорят, что любовь многолика и разнообразна. Только вот... мало любви в галактическом пространстве. И далеко не каждое божество является вместилищем и источником любви. Далеко не каждое.

Тогда на Идене Явик не стал лгать девочке Ванессе. Не стал, хотя мог бы солгать. Только... дети не любят ложь, они её чувствуют и не приемлют. Считается, что дети... ещё не прошедшие полную социализацию, очень чувствительны к негативу и очень... чисты. Тогда на Идене он говорил пусть и с маленькими девочками и мальчиками, но уже вполне 'вписанными' в сообщество разумных органиков, обитающих на этой землеподобной планете.

Ванесса поняла, что Чейси не выжила. А ведь считается, что дети... не знают глубоко и полно, что такое смерть. Не знают в деталях. Так полагают взрослые разумные органики. Им, наверное, так легче думать. Ванесса, как теперь понимал Явик, знала. Может быть, потому, что она была девочкой, а может, потому, что была 'остро чувствующей'? Вряд ли сейчас он, протеанин, точно, полно и правильно ответит на этот вопрос.

Явик отошёл от кюветы, остановился на середине каюты. Своего постоянного обиталища, конечно же, теперь знакомого ему до мельчайших деталей. Остановился, продолжая вспоминать, размышлять и думать. Подошёл к столу, где над подставкой в силовом поле висел его личный кристалл памяти. Сжал кристалл — тонкую пластометаллическую пластику в руке. И увидел то, что видела Ванесса. Да, азари, турианцы и саларианцы были там другие. Совершенно другие. Молодые. Свежие. Свободные. Чистые. Да, они уже были тогда искушены в сложностях реальной жизни в тогдашней галактике, да, их жизнь, их тогдашнюю жизнь не назовёшь простой, но... они были уже тогда. И благодаря влиянию протеан выжили. Так же благодаря вмешательству протеан выжило и человечество. А вот иннусанонцы... они не выжили. Хотя тоже были в свой многосотлетний цикл имперской галактической расой. Верховной расой. Пусть с точки зрения современного разумного органика они выглядят экзотически, пусть считаются вымершими, но... Они жили. Как интересно и ёмко говорят люди: 'Признаюсь: я — жил'. Или... он не всё знает о предшественниках протеан? Может, где-то в ныне заброшенных частях Галактики они всё же сохранились? Ведь сохранился же он и небольшая, всего около сотни душ колония... да, да, именно колония протеан, сумевшая на вполне исправном корабле покинуть протеанскую базу на Идене и улететь. Куда? На поиски приемлемого мира, конечно, мира, который сможет стать новой родиной протеанской расы.

Коснувшись клавиш виртуальной клавиатуры, Явик вызвал на настенные экраны новые таблицы, схемы, графики. Ситуация на Цитадели... плачевна. Да, можно часами смотреть профильтрованные ролики о жизни обитателей главной Станции нынешней галактики, но... А когда, собственно говоря, Цитадель не была главной станцией галактики? Да практически никогда. И всегда, ну... почти всегда там селились наиболее богатые или наиболее знатные или те и другие сразу. Но никогда или почти никогда там не селились бедные, незнатные, проще говоря, условно ущербные. В самых разных смыслах и по самым разным критериям... чего уж там скрывать то, считающиеся неполноценными. Вот и сейчас на Станции живут преимущественно весьма 'материально упакованные' разумные органики. К сожалению, об особой духовности, кстати, речь не идёт. Потому... формально их и не жалко.

Надо менять ситуацию на Цитадели, менять кардинально. Придётся исследовать Станцию, исследовать плотно, а главное — лишать её планы и схемы этих 'белых пятен', неисследованных областей. Без этого нельзя будет исключить срабатывание успешного, не раз уже опробованного, как теперь понимал Явик, сценария раскрытия Цитадели в 'ромашку'. Цитадель — главный выход в Галактику из области Тёмного космоса. Где, собственно, и живёт, если, конечно, это можно назвать жизнью, раса Жнецов. Живёт, спит, ест, строится, ремонтируется, лечится. Что там, в Тёмном космосе может ещё делать эта раса полумашин?

Явик смотрел на цифры в таблицах на экранах, вчитывался в тексты колонок и рядов, переводил взгляд с экрана на экран. Да, служба РЭБ фрегата поработала на славу. Сумели нормандовцы, составлявшие её персонал, в кратчайшие сроки переключиться с чисто иденских проблем на общегалактические. И понять, что прибытие 'Нормандии' на Цитадель — это не банальное перемещение космического военного разведывательного корабля из точки "А" в точку "Б", а нечто большее. Потому информации о ситуации, обстановке и жизни современной Цитадели было собрано предостаточно. Теперь, глядя на обработанную, систематизированную совокупность данных, Явик мрачнел всё больше. Не хотелось ему светить свои расовые возможности и способности. Наверное, потому он хорошо понимал Шепарда, который тоже не желал проявлять свои новообретённые качества. Не хочется применять свои способности, а ведь придётся. Потому что... Потому что проблемы Цитадели прямо повлияют на успешность миссии 'Нормандии' и её экипажа и команды.

Кстати, а почему экипаж и команда всегда, ну почти всегда воспринимаются как синонимы? Шепард — член экипажа? Да, безусловно. А Бенезия? Нет, она — не член экипажа. Она — пассажирка, потому что она вернётся на Тессию или, в худшем случае — в пределы Азарийского Пространства. Но ведь... она остаётся членом команды 'Нормандии'. Именно членом команды, а не членом экипажа. Экипаж — это те разумные любой расы, которые всегда будут на корабле, а команда — это и экипаж и те разумные, которые далеко не всегда будут в пределах корпуса корабля постоянно. Похоже, он уяснил для себя важную вещь — экипаж и команда — не синонимы, но очень сходные понятия. Как часть и целое. Как сердцевина и окружение.

Потому... прибытие 'Нормандии' на Цитадель необходимо готовить уже сейчас, надо начинать работать на упреждение. Да, определённая работа по проведению визита на главную станцию исследованной части галактики велась ещё на Идене, но сейчас время активизировать эту работу. Да, немного раньше он бы и не подумал обо всём этом, но теперь, вспомнив снова об убитой им — чего уж тут особо 'прикрывать'-то — Чейси, он понял, что надо использовать, как часто говорят люди, любой шанс для победы. Для своей победы. И этим любым шансом совсем неожиданно стал он сам — протеанин Явик. Деятельным, хочется надеяться, шансом. Потому что если он сам не будет действовать... Если прибытие на Цитадель окажется простым 'проходным вариантом', длительный дальнейший и, вероятнее всего — тяжёлый полёт 'Нормандии' по закоулкам Галактики, будет поставлен под серьёзную, многоплановую и многовариантную угрозу, вполне способную рано или поздно привести всю миссию к краху.

Надо сохранить за Найлусом и Сареном статус и права действующих Спектров Совета Цитадели. Это надо сделать обязательно. И надо, чтобы Советники, пусть даже и поупиравшись в своё недолгое удовольствие, присвоили статус Спектра Дэвиду Андерсону. Не только потому, что он — командир военного боевого фрегата-разведчика, но и потому, что теперь рядом с ним на одном корабле действует Сарен Артериус, который вполне согласен с необходимостью присвоения статуса и звания Спектра своему бывшему напарнику. Впрочем, напарничество вполне может быть возобновлено: Андерсон — боевой офицер и даже если большую часть времени он будет проводить на борту фрегата, нельзя будет сказать, что он бездельничает и ничем не рискует. У него — свой риск и своя ответственность. Рисковать будут все нормандовцы. Фрегат надолго стал единственным их домом. Да, будут стоянки на планетах, будут стоянки на станциях, в том числе, конечно же, на Цитадели и на той же криминально-знаменитой 'Омеге'. Но всё же корабль, фрегат становится основным домом. И надо сделать всё, чтобы на Цитадель фрегат мог вернуться в любой момент. Вернуться не незваным и нежеланным гостем, а союзником и партнёром обитателей Станции. Самостоятельным, самоценным союзником и партнёром. Вот именно над этим и предстоит поработать. В том числе и ему, протеанину.

В принципе, конечно, можно и не заморачиваться с созданием ситуации особого благоприятствования нормандовцам, но дело ведь не только в постоянных обитателях корабля, в их нуждах и потребностях. Надо сделать всё, чтобы станцию невозможно было использовать так, как она использовалась прежде. Надо сделать всё, чтобы обитатели Цитадели не получили удар в спину от уже индоктринированных разумных органиков, так или иначе, но попавших на борт станции.

Явик отступил от настенных экранов на середину своей каюты. Отступил, понимая, что снова полностью гарантировать успех не сможет. Потому что... потому что это — другое время, другой цикл. Те расы, которых он видел на заре их жизни, здесь уже вполне сформировались, стали самостоятельными, обзавелись стойкими комплексами верований и шаблонов поведения. Проламывать всё это — а ведь потребуется грубо именно проламывать, если не уничтожать полностью или частично — невероятно трудно и вряд ли такую сложную работу удастся осуществить за несколько суток стоянки на Станции. В том, что стоянка на Цитадели для 'Нормандии' не будет длиться больше нескольких суток, Явик был убеждён уже сейчас. Корабль должен был как можно раньше приступить к сбору самой актуальной информации о состоянии дел в исследованной части Галактики. Потому, как и на Идене придётся многое только начинать, а уж продолжать придётся самим обитателям Станции. И здесь кроется опасность проявления недоработок. Лень, пофигизм, желание не перенапрячься. Не перенапрячься даже перед угрозой смерти.

Какая там угроза смерти? Те, кто сейчас составляет большинство обитателей Цитадели, просто не верят в возможность и неотвратимость своей собственной смерти. У них чистая еда, чистый воздух, большие квартиры, полный комплект развлечений. У них, в конце-то концов — немало кредитов на счетах и во всяких материальных ценностях. Они верят, что благодаря всему этому они выживут даже в том случае, если две трети жителей Цитадели просто исчезнут. Разумному органику свойственно надеяться на лучшее, только бывают ситуации, когда одной надежды и веры мало. Нужно действовать и приложить реальные усилия для того, чтобы выжить и не просто выжить, но и победить.

Мысли немного путались. Да, внешне он, протеанин — строг, собран, замкнут и удивительно спокоен. Нынешние разумные органики... особенно — земляне... необычны. Как его, протеанина, к примеру, охарактеризовали в одном из информационных видеовыпусков: 'Явик, последний из протеан. Возраст не известен, но точно — не меньше пятидесяти тысяч лет. Неплохо сохранился в законсервированном виде. Начисто лишён эмоций. Мастер хамства, расист и нацист. Неприкрыто высокомерен и склонен к грубому троллингу окружающих. Не испытывает ни к кому из разумных органиков любой расы особых симпатий'. Да, это всего лишь мнение конкретного разумного органика — и Явик точно знал, кого именно — но ведь этим мнением руководствуются многие другие разумные органики опять-таки независимо от расы. Ладно, это мнение, может быть, не столь важно и ценно, но его тоже следует учитывать.

Придётся пообщаться на тему предстоящей работы на Цитадели с Андерсоном, Шепардом и как минимум с Сареном. Найлус тоже подключится к разговору на самой ранней стадии — в этом у протеанина сомнений не было. Возможно, в разговоре пожелает принять участие Чаквас, да и Бенезия, вероятно, захочет поучаствовать. В общем, разговор будет сложным и тяжёлым. Главное — длительным. Быстро всё не обсудишь, даже если он, протеанин, воспользуется своей технологией передачи мыслеобразов. Этот разговор необходим. И он обязательно будет.

Протеанин подошёл к настенным экранам, набрал на виртуальной клавиатуре наручного инструментрона несколько команд. Предстояло поработать самому, потому что предстоящий разговор в немалой степени будет построен на его информации. И эта информация должна быть обработана в достаточной степени и с достаточной полнотой. Иначе — нельзя. Ситуацию на Цитадели надо менять, надо хотя бы начать её менять. Потому что... либо выживают все обитатели галактики, либо на этот раз Жнецы точно не пощадят никого из разумных органиков.

Совет Цитадели. Осознание угрозы со стороны 'Нормандии' и её обитателей

Личный фрегат Советника Цитадели от расы азари матриарха Тевос вошёл в охраняемую зону Станции. Мигнули на настенном информационном экране разноцветные индикаторы. Матриарх отметила всё это механически — за сотни лет она отвыкла обращать особое внимание на рутину.

И что ей не сиделось на Иллиуме? Там всё — квартира, загородный дом, фирма, вклады, счета. Ну — почти всё, ведь нельзя же всё ценное хранить в одном месте, хотя... у большинства разумных органиков именно так и получается. Нет у них возможности 'распылить' ценности между несколькими точками. Хоть банками, хоть личными квартирами. Немногие органики могут мыслить как азари — одна из самых долгоживущих рас в исследованной части галактики.

Пилот фрегата закончил сеанс связи, обернулся, кивнул матриарху. Та кивнула в ответ. Саларианец. Да, короткоживущая раса, но если они берутся за дело, то... чаще всего делают его хорошо или очень хорошо. Сорок лет и тысяча лет. Да, плюс минус, но... эти допуски — несущественны.

Что её заставило сорваться с Иллиума? В конце концов, есть аппарат и администрация расового Советника, есть аппарат и администрация Совета — пусть эти структуры в чём-то и декоративны, но... что-то нужное и полезное они делают.

Вспомнились строчки, которые и поныне кочуют по Экстранету и тиражируются в сотнях буклетов и пресс-релизов. Приходят новые поколения разумных органиков, их надо социализировать, а потому надо рассказывать о Совете Цитадели и о его членах — хотя бы о ключевых.

Уже давно Тевос не считала, что Совет состоит больше, чем из трёх-четырёх Советников. 'Совет Цитадели — исполнительный комитет межрасового надгосударственного альянса, сформированный из представителей Республик азари, Саларианского союза и позднее — Турианской Иерархии. Советники, представляющие эти расы, одновременно представляют и лидеров Союза. Сам Совет и все его политические и общественные аппараты находятся на древней космической станции Цитадель'. Вроде всё. Именно так выглядит 'шапка' или вводная часть к любому из большинства пресс-релизов или к любой из мало-мальски значительных информационных статей на сайтах и серверах Экстранета. Поисковики Экстранета индексируют эти статьи в числе пиковых по посещаемости, а это значит, что социализация новых поколений будет происходить по заранее просчитанному ключевыми Советниками пути.

Не всем разумным этот путь понравится, не для всех он будет приемлем, но... Если Совет создан, то... Он должен иметь не только полное право, но и полную возможность в ультимативно-эксклюзивном режиме определять очень многое. Хочется это кому-то из разумных органиков или нет, но выбор уже сделан и он должен воплощаться в жизнь.

Фрегат пришвартовался к Кольцу. Одна из привилегий расовых Советников. Тевос вышла из пилотской кабины, прошла к шлюзу, подождала, пока пристыкуется трап, открыла лёгкую дверь, ступила на ковровую дорожку. Для неё это — обычный уровень комфорта. Обусловленный, в том числе, и тем, что власть Совета Цитадели признают восемьдесят процентов рас из общего числа известных нынешнему галактическому сообществу. Официальность — часть бытия, но надо ведь и неофициальную точку зрения учитывать. Так вот, неофициально эти расы, которых насчитывается примерно около дюжины, согласны именоваться расами Цитадели и потому, соответственно, сектора космоса, которые находятся под контролем этих рас, именуются Пространством Цитадели. Все расы делятся на те, которые формируют Совет Цитадели, а это — азари, саларианцы, турианцы и на те, кто считаются ассоциированными членами Совета Цитадели. Считаются — потому что лояльны Совету и входят в возглавляемый им альянс.

Хорошо бы, конечно, чтобы Совет имел официальное влияние на правительства других рас, всё же полное влияние всегда лучше, чем частичное, но... Не всё так складывается, как кому-то хочется. Хорошо ещё, что Совет — в том числе и из-за высокой стабильности состава — способен принимать решения, которые как минимум имеют весомое значение для обитателей всей галактики. А ещё лучше, что развесовка сил в Совете ныне такова, что ни одна из рас, входящих в Совет, не имеет влияния, достаточного для того, чтобы пренебрегать — постоянно или эпизодически — решениями других. Формально, а иногда — фактически большинство рас заинтересованы в сотрудничестве, а значит — в достижении очередных компромиссов. Каждая из рас, входящих в состав Совета — хоть ключевые, хоть ассоциированные — выполняет свою роль в управлении исследованной к сегодняшнему дню частью Галактики.

Плохо то, что она, Советник Цитадели, матриарх азари не может решить назревшую проблему в одиночку. И всё потому, что сложилось некое уравновешенное положение, когда без согласия саларов и туриков невозможно даже шагу ступить. И ещё эта... дипломатичность азари. Похоже, она въелась в мозги очень многим разумным органикам. И любые недипломатичные шаги соплеменниц Тевос всё чаще вызывают уже не дежурное удивление, а оторопь. Привыкли разумные органики видеть в азари дипломатов и посредниц, а ведь иногда хочется и взбрыкнуть... Надоели эти рамки.

Иногда хочется спокойно и свободно заниматься, например, разведкой и сбором информации в промышленных объёмах, но нет, не дадут, ведь это — сфера интересов и деятельности саларианцев.

Турианцы... С ними сложнее, у них в руках войска, причём — регулярные, а не только десант или спецназ, чем так увлеклись и салары и азари... В общем, специализация — далеко не лучший выбор. Надо что-то менять. И хотелось бы менять это по собственной воле, так нет, приходится тратить время на договоры и уговоры. Дипломатия начинает надоедать, а ещё быстрее и больше — выматывать.

Дойдя до внутреннего шлюза, Тевос открыла дверь, переступила порог. Теперь-то она понимала, что её заставило бросить всё и в срочном порядке улететь с Иллиума. Люди, земляне. Эти... неофиты снова зашевелились, причём так, что вряд ли они согласятся подобно турианцам молча по первому требованию предоставлять Совету войска или служить миротворцами.

Привычно шагая по длинному коридору, ведущему к 'шпилю', Тевос обдумывала складывающуюся ситуацию. Да, можно сейчас зайти в свой кабинет, закрыть дверь и некоторое время потратить на поиск в Экстранете. Далеко не всё следует поручать сотрудникам Секретариата и Администрации Советника. А уж о том, чтобы сразу обращаться в Объединённый Секретариат и Объединённую Администрацию Совета — и речи быть не может. Утопят... Потому что советников — аж трое, но когда все потоки документации сходятся в одном месте... Любой отдельный запрос с лёгкостью утонет, а может быть — и того хуже — потеряется. Нет, надо самой, а потом... Если уж совсем припрёт, то можно напрячь своих помощниц и консультантов. Но — не больше.

Три Советника уже продуцируют столько пластобумаг и файлов... Если Совет будет расширен, в смысле осуществления массового или почти массового перевода ассоциированных членов в действительные члены Совета, то... Так недолго и утонуть. Турианцы, помнится, плохо плавают, саларианцы... Нет, ничего особого не вспоминается. Для простоты можно считать, что саларианцы вполне могут плавать. Хотя бы некоторые. Точный ответ на этот вопрос сейчас... неважен.

Сейчас надо будет разобраться с резко возросшей активностью землян. Людей. Короткоживущая раса, сумевшая за три десятка лет — по их счёту, конечно, распространиться по галактике как... как насекомые-вредители. Активность человечества ставит в тупик большинство Старых Рас. И напрягает ключевых членов Совета.

Если начать разбираться, то надо обратить внимание на то, что люди стремятся получить место в Совете. И не где-нибудь в задних рядах, а в основном составе. Фактически земляне претендуют на место рядом с азари, турианцами, саларианцами. Этот Удина... Политик... со всеми его недостатками и некоторыми достоинствами. Или — тем, что можно счесть достоинствами. Главное — не он сам, а те земляне, которые распространились по Галактике. Их... слишком много. А их активность... неустранима и неостановима. И это... начинает не просто напрягать, но и раздражать.

Как всё же спокойно было до того момента, когда люди взломали со своей стороны ретранслятор. Захотели — и взломали. До этого времени никто особо о землянах и не думал. У всех Старых Рас и без того хватало своих проблем — индивидуальных и коллективных. Обращать внимание на разумную органическую расу, только-только сумевшую кое-как на шестьдесят процентов освоить свою материнскую звёздную систему? Зачем? Не стоит. Оказалось — стоит. Потому что лучше предупреждать проблемы и вопросы, а не заниматься их решением потом, когда всё будет очень сложно. Если бы всё было быстро и просто. Почти все разумные органики о таком мечтают, но... Далеко не все получают. К сожалению.

Кивнув своим ассистенткам, помощницам и секретарям, Тевос вошла в кабинет, закрыла за собой дверь. Прошла к рабочему столу, села в кресло, крутнулась.

Мысли вернулись к роли землян в нынешнем пространстве Цитадели. Сейчас люди не имеют права голоса непосредственно в Совете, их потолок — участие в совещаниях и работа в рамках ассоциированного членства. Удина — посол Альянса Систем Земли. Такое впечатление, что люди действительно слишком рано вышли в Большой Космос. На материнской планете — ещё как минимум двести государств, в которых, между прочим, такие же люди живут, как и в пределах двадцатки стран, входящих в состав этого самого Альянса Систем. Плюс колонии, в первую очередь — на планете, именуемой землянами Марс. Плюс колонии на орбитальных и отдельно стоящих космических станциях вне припланетного пространства.

Теперь земляне волнами распространяются по расовым пространствам, организуют и обустраивают свои новые колонии на планетах, которые почему-то Старые Расы проигнорировали. Может, так и надо — всё равно пустая незаселённая планета — либо слишком трудная для освоения нынешними способами средствами и методами, либо архинепригодная для жизни подавляющего большинства разумных органиков. Даже авантюристов не привлекает такой экстрим. Потому многие планеты остаются незаселёнными. Если, конечно не считать убеждённых одиночек, которым именно такие условия и подходят.

Ассоциированные члены Совета могут выносить самые разные вопросы на обсуждение Совета, но в принятии решений они не участвуют. Разность характеров, направленностей, желаний приходится как-то утрясать, синхронизировать, потому пришлось написать ряд Конвенций и побудить подписать. Всех членов Совета. До единого.

Удалось ли достичь ожидаемых и запланированных результатов? Для публики Тевос сказала бы: да, безусловно, а для внутреннего пользования — понизила бы голос до столь любимого землянами шёпота, который они почему-то именуют азарийским эротическим, и произнесла: частично.

Хорошо ещё, что удалось убедить основных членов Совета максимально усложнить процедуру приёма в 'центральный' состав. Да, если прочесть эти пластобумаги, можно подумать, что чиновники, составлявшие эти тексты, как минимум изрядно выпили чего-нибудь очень горячительного, а как максимум — хорошенько так ширнулись чем-то вроде 'красного песка'. Экстрим, конечно, но чего только не бывает в этом мире?!

Поскольку Тевос самолично писала черновики всех этих документов, она и сейчас могла бы процитировать любой абзац. Например, вот этот: 'Для открытия посольства на Цитадели расе необходимо иметь единого и общепризнанного представителя. После этого раса может получить предложение от Совета Цитадели об открытии посольства. 'Вершинкой' на торте — обязательный 'реверсный' абзац: 'Посольство может быть как отозвано добровольно, так и закрыто решением Совета Цитадели'.

Всё усложняется. Чем старше становилась Тевос, тем она понимала всё отчётливее: всех проблем даже за её тысячу лет жизни — не решить. Да, можно записать в десятках пластобумажных и электронных документов, что каждая раса должна доказать свою готовность войти в Совет для того, чтобы служить на благо Галактики. Сколько сотен лет прожила Тевос, а до сих пор она не могла даже для самой себя сформулировать достаточно однозначно, а потом уже чётко и полно, что же есть действительным благом для галактики? Была ли для неё благом война с рахни? Война с кроганами? Была ли для неё благом Война Первого Контакта с землянами? Единого ответа на эти вопросы Тевос не знала. И — не могла сформулировать, как ни пыталась.

А если подумать о том, хотят ли Старые Расы сосуществовать рядом с землянами... Можно на многие часы уйти в рассуждения. Многие — категорически не хотят. Например, те же батарианцы. Четырёхглазые. Уж как они цапаются с землянами — любо-дорого посмотреть. Чувствуют опасность — не нюхом, нутром. Мигом бы согласились, если бы нашёлся способ физически убрать землян из галактики. Но нет такого способа, чтобы моментально убрать целую расу. Есть способы, но не приводящие к быстрому, а главное, гарантированному результату.

Люди пришли в Большой Космос. И выпереть их обратно — не получится. Значит, придётся искать точки соприкосновения, которых, оказывается, не так уж и мало. Совместная оборона? Люди исправно поставляют войска и выступают как эффективные миротворцы. Экспансия? Люди неуёмны в своих стремлениях познать новое, неизвестное, непонятное сделать понятным. Так что и с исследованием космоса с помощью землян дела стали идти намного лучше.

По человеческому летосчислению Совет Цитадели был создан в пятисотом году до нашей эры. Ей ли, почти тысячелетней азари не знать, насколько условна вся эта хронология. Пятьсот лет туда, пятьсот лет сюда. Что, собственно, поменялось? И люди, и азари рождаются, живут, умирают. Дружат, влюбляются, создают семьи, рожают детей, становятся бабушками и дедушками. Бывает — воюют, убивают друг друга, оскорбляют, обижают друг друга и самих себя. Да, люди живут всего сто пятьдесят, двести лет. Продолжительность жизни турианцев в среднем вряд ли сильно отличается. Да, земляне действуют быстро, бывает — эффективно и результативно. Совершают ошибки, допускают недочёты. Всё начинается внутри отдельной расы, которая на самом деле не так уж и однородна. Может, и хорошо то, что не однородна.

Однородность... Она противна самой глубинной природе разумного органика. Раз за разом и азари, и турианцы, и саларианцы, и люди, и многие другие расы убеждались в том, что им недоступна единообразность. Если присмотреться, нет двух одинаковых изделий, созданных руками разумного органика. И, тем не менее, нет расы, которая бы не стремилась к пусть и очень условному, но единству. Волусы подарили Совету Цитадели единую галактическую экономику. И — всемерно способствовали введению и укреплению единой валюты. Хорошо это или плохо? Наверное, это просто факт реальности. Когда есть более-менее единая целостная постоянная основа — это, как минимум, комфортно.

Предсказуемость. Не полная, конечно. Но... позволяющая с большой долей уверенности предполагать, что будет в самом ближайшем будущем: хоть через минуту, хоть через сутки, хоть через год. И в то же время... Разнообразие, оказывается, тоже необходимо. И — полезно. Потому батарианцы, элкоры, ханары до сих пор остались в составе рас Совета. С кварианцами... Сложнее, пришлось, конечно, надавить на 'скафандриков', но ведь на них официальную охоту с правом отстрела никто и не объявлял. Хотя... Вполне могли бы. Видеть в любое время дня и ночи человекообразных в скафандрах для всех остальных 'неоскафандренных' — хорошее такое испытание нервов на прочность. Кроганы — ещё большая головная боль. И... Весь опыт Тевос подсказывал, что эта головная боль — на ближайшие несколько десятков лет. Пусть даже эти годы будут связаны теперь с участием землян в мелких, средних и крупных событиях Галактики. Может быть, хоть люди ящеров обуздают. У азари, турианцев и саларианцев это пока плохо, откровенно говоря, получается.

Даже создание Корпуса Спектров не особо помогло. Пришлось, конечно, отодвинуть в сторону многие рамочные соглашения — как письменные, так и устные, согласиться на то, чтобы Спектры встали не только над расовыми, но и над общегалактическими законами. А результат? Да, кое-что положительное есть, но его мало, потому что всё это положительное — общее, а вот в частностях. С этим — сложнее, потому что точечные удары негатива по-прежнему больнее, чем заливающие огромное пространство некие 'лучи' добра и позитива. Пришлось птицемордых включить в состав Совета Цитадели, дать им возможность организовать на Станции посольство и получить всякие-разные приоритеты. Турианцы первенствуют и в Корпусе Спектров, и в СБЦ, и в вооружённых силах межрасового уровня. А результат... По-прежнему он — очень средний.

Бюрократизация Совета, о которой постоянно вещают любые СМИ? Что скрывать-то. Присутствует, имеется. А куда без неё? Не давать же воли мечтателям, способным на корню загубить витанием в перистых облаках любое, даже самое необходимое начинание. Вот и приходится все процессы обставлять частоколом процедур, функций, насаждать разноуровневость. Это — не оправдание. Скорее — констатация факта. Может быть, действительно последняя тысяча лет именно благодаря бюрократизации и была эпохой мира и процветания, а также развития и роста влияния Совета Цитадели. Та самая тысяча лет, которая стала временем жизни Тевос. Далеко не сразу и не вдруг ставшей Советницей.

Возраст предполагает опыт. Потому Тевос для себя самой признавала и забюрократизированность работы Совета Цитадели и реальность высокомерного отношения его основного состава к ассоциированным и оставшимися неприсоединившимися расам.

Новая напасть... Кварианцы создают гетов — синтетов, которые не преминули выйти из-под контроля органиков. Получается, что в галактике появилась новая разумная раса. Во многом не только выглядящая, но и мыслящая по-иному. С ней... тоже, получается, придётся договариваться. Уже сейчас, спустя триста лет, геты начинают активную экспансию, изучают галактику. По-своему, для себя изучают.

Как к этому относиться? Как к данности, равнодушно, безэмоционально? Или, может быть, негативно-агрессивно? Только потому, что кварианцы триста лет тому назад были слишком молоды для того, чтобы породить новую разумную синтетическую расу? К чести кварианцев, следует отметить, что 'скафандрики' опомнились достаточно быстро — попросили Совет Цитадели о помощи в уничтожении синтетиков. Что тогда заставило Советников ответить отказом? Страх, боязнь, осознание предельной нестандартности ситуации? Наверное, всё в комплексе. Выбор был сделан под маркой нежелания навлекать синтетическую угрозу на органические расы Цитадели.

Геты остановились на границах Кварианского Пространства и дальше не пошли, заставив своих создателей убраться из родных миров. Теперь кварианцы живут на бортах нескольких сотен кораблей. Сейчас по последним данным часть гетов занимается экспансией, а часть продолжает отступать в дальние, малоисследованные и совершенно не исследованные регионы, изолировать себя от галактического сообщества органиков.

Запрещение активировать ретранслятор? М-да. Похоже, Совет Цитадели в очередной раз сглупил. Изрядно сглупил. Ну ладно там саларианцы или турианцы с их продолжительностью жизни максимум в двести-триста лет — и то в очень лучшем случае, ну пусть кроганы, которых до сих пор большинство ассоциированных членов Совета числят в разряде недоразумения, но почему так сглупили азари, её, Советницы Тевос, соплеменницы?

Фактически земляне ничего не нарушили. Они занимались исследованием своей звёздной системы, нашли информацию о наличии ретранслятора, затем — сам ретранслятор, активировали его и воспользовались его возможностями. Рассуждая логически, уходя от излишней эмоциональности... Если на одном конце ретранслятор, то на другом конце, вероятнее всего, тоже ретранслятор, не так ли?

Активировав свой ретранслятор, люди не могли избежать активации другого ретранслятора, ведь у всякого начала есть продолжение и конец. Второй ретранслятор был концом маршрута, концом пути. Поэтому... обвинять землян в том, что они активировали другой ретранслятор и вышли в пространство Большого Космоса... по меньшей мере — опрометчиво, а по большей — непрофессионально.

Да, люди потом нашли рядом со вторым, выходным, ещё один, третий — спящий или выключенный — кто тогда мог точно определить-то — ретранслятор, прислали к нему свои корабли и экипажи, занялись его активацией. А разве не так поступали азари раз за разом в эпоху экспансии? Разве не так поступали волусы или те же саларианцы? Почему... почему стали с такой лёгкостью, не задумываясь о деталях, считать, что люди в чём-то виноваты? В чём они виноваты-то? В том, что исследовали космическое пространство? Или... в том, что нарушили покой Старых Рас. Покой, который с каждым десятилетием, а матриарх азари Тевос об этом может судить со всей определённостью, всё больше напоминал кладбищенский.

Земляне прервали эту кладбищенскую успокоенность. Их появление в Большом Космосе наделало немало шума на самых разных уровнях. Турианцы решили выслужиться и показать, что они — верные стражи Старых Рас Большого Космоса. Ну и попытались... сцепиться с неофитами. По-взрослому, вооружёнными лапками. Земляне ответили. Два месяца! Два месяца хоть по земному счёту времени, хоть по среднецитадельскому продолжалась разборка между вооружёнными силами землян и турианцев. Сейчас не столь важны детали, хоть крупные, хоть мелкие, но два месяца! Никто, возможно, ни птицемордые, ни мягкотелые не хотели отступать и уступать.

В документах написали, частично наплевав на законы бюрократического новояза, что активность турианского флота в конечном итоге привлекла внимание Совета Цитадели. Считается, что азари и саларианцы вмешались в конфликт и урегулировали его, хм, дипломатически, не дав развязаться полномасштабной войне.

Что-то приходит новое, что-то проявляется старое. В том числе и недоработки. Между людьми и батарианцами быстро, а по некоторым экспертно-признаваемым оценкам — очень быстро — нарастает напряжение из-за спорных территорий Скиллианского предела. Никто, конечно, в здравом уме и твёрдой памяти не будет требовать проводить границы в космосе путём развешивания на буях ленточек, хотя такие возможности, пусть и очень ограниченные, ныне уже имеются, но... что мешало Совету Цитадели озаботиться практической демаркацией и делимитацией границ? Ничего. Результат — нарастающее напряжение в отношениях между людьми и батарианцами. Да, батары — прекрасные врачи и учёные, но в последнее время они, если мягко выразиться, приобрели сомнительную славу рабовладельцев и насильников. Которую опровергнуть — очень трудно, поскольку постоянно появляются всё новые и новые задокументированные доказательства.

Пришлось поработать и Совету, всё же надо было сохранить стабильность в среде Старых Рас и ограничить степень вольготности для неофитов. Потому-то Совет Цитадели и продавил подписание Фариксенских соглашений, ограничивших рост космофлотов людей. И одновременно заставил большинство в Совете признать право людей на ассоциированное членство. Земляне это называют методом кнута и пряника. Что-ж, для короткоживущей расы — прекрасное по силе и чёткости определение. Батарианцы не угомонились, их противоречия в отношениях с землянами продолжали нарастать, люди тоже не остановились в своей экспансии, да и в научной сфере продолжили совершенствовать и ВИ и ИИ. Совет Цитадели применил к Альянсу Систем санкции. Формально — за нарушение правил разработки и совершенствования ИИ, а фактически... Даже сразу сложно определить, за что. Наверное, за всё негативное сразу. Вряд ли полностью, скорее — частично.

Батарианцы... Эти четырёхглазые очень рассчитывали на то, что Совет Цитадели им окажет везде и всегда помощь. В любых начинаниях. Или, по меньшей мере, в их большинстве. Хотя, следует признать, что большинство начинаний у батаров в последние несколько десятков лет связано было с оказанием давления на землян. Итог — не получив поддержки Совета, отказавшегося призвать людей 'к порядку', батары отозвали своё посольство с Цитадели и замкнулись в своих звёздных системах.

Встав с кресла, Тевос прошлась по кабинету. Несколько дней назад на планете Иден-Прайм, колонизированной землянами, был найден протеанский Маяк. Более того — там появляется Жнец, на борту которого оказались подчинённые ему геты. Жнец попытался забрать Маяк себе. В бой с пришельцем вступил фрегат-прототип 'Нормандия', прибывший на Иден-Прайм с целью забрать Маяк и перевезти его на Цитадель. Фактически — в распоряжение Совета Цитадели. Такова была политическая договорённость. Результат — ошарашивает. Конечно, за почти тысячу лет жизни Тевос всякое бывало, но... такой концентрации важных новостей — не было. Земляне каким-то образом синхронизировали атаку военного разведфрегата на Жнеца с воздействием на пришельца планетных климатических и энергетических установок. Результат — Жнец был уложен на поверхность Иден-Прайма. 'Креветка' длиной полтора километра была повергнута и обездвижена! И кем! Какими-то неофитами Большого Космоса! Представителями расы, которая три десятка лет тому назад была прочно зачислена Старыми Расами в разряд недоразумений.

Ладно, на детали можно было бы не обращать внимания, но земляне... Они проникли на борт обездвиженного и поверженного Жнеца и, как утверждают агенты разведки Цитадели, сначала изъяли Пилота, а потом... потом договорились с этим инопланетным разумом ни больше, ни меньше — о нейтралитете. Жнец несколько суток спокойно простоял на Идене, ни в кого и ни во что больше не стрелял, закрыл все орудийные порты крышками и не проявлял ни малейшей агрессивности по отношению к разумным органикам и к их имуществу. Каково, а?! Земляне сумели изъять с борта Жнеца двух разумных органиков — матриарха азари Бенезию Т'Сони и турианца Сарена Артериуса. Спектра Совета Цитадели и религиозного лидера расы азари. Хаскизированных разумных органиков! Двух!

Старший помощник командира разведфрегата-прототипа, некто Джон Шепард, по званию — капитан, спецназовец, сумел привести обоих в чувство. Да так полно и точно, что лучшие специалисты, доступные Совету Цитадели, не могут до сих пор внятно объяснить, как ему это удалось. Ссылаются чуть ли не на божественное вмешательство неких высших сил. Короче говоря, расписались умники-разумники в своём бессилии.

И на это всё тоже можно было не обращать внимания — это всё сопровождающие факты и малозначительные детали. Но... Шепард нашёл на Иден-Прайме протеанина. Живого, адекватного и удивительно здорового. А этот факт Совет Цитадели, его основной состав уже 'зевнуть' не смогли. Потому что вся комбинация рушилась. Если появился живой и адекватный протеанин, то согласно общеизвестным законам, письменным к тому же, Маяк принадлежит ему и Совет Цитадели при всей его важности не имеет на этот артефакт никаких прав.

Есть небольшая деталь: по данным из независимых источников протеанин выжил не один. Но доказательств этому — ноль. В вероятность выживания нескольких протеан... верить особо не хочется, но не учитывать такой вариант Тевос-Советник не может. Небезопасно это. Потому... придётся предпринять кое-какие шаги. Напрячь Разведку Совета, к примеру. Пусть профессионалы, высокооплачиваемые, к тому же, поработают по профилю.

На Спектра Найлуса Крайка надежды мало. Вернувшийся из почти что небытия Сарен Артериус взялся за воспитание и образование своего ученика с завидной энергией и энтузиазмом и молодой Спектр не стремится конкурировать сколько-нибудь заметно с протеанином. Азари-матриарх влюбилась в Шепарда, вероятнее всего на почве того, что именно он вернул её из хаскосостояния, как бы оно по-научному ни называлось. Протеанин, как утверждают чуть ли не все иден-праймовские агенты Разведки Совета Цитадели хором, вообще стал напарником старпома 'Нормандии'.

Теперь этот корабль, переполненный проблемами, находится уже в полутора сутках пути от Цитадели и не собирается менять курс. Да, стыковаться, как утверждают агенты, фрегат со Станцией не будет — командир корабля капитан Андерсон против такого варианта, но нормандовцы планируют встать на несколько суток на внешний рейд Станции и до этого момента, к сожалению, остаётся всё меньше времени. Похоже, обитателей Цитадели ждёт сильный стресс. Слишком много будет новостей.

Люди оказались действительно неудержимы, горды и амбициозны. Теперь слишком много козырей на руках у землян, а не у Совета. Один протеанин чего стоит, а там ведь ещё матриарх Бенезия и Спектр Сарен. Плюс Шепард, который был наделён в ходе труднейшей трансформации некими загалактическими возможностями и способностями. Агенты, исследовавшие эту трансформацию, точнее — информацию о ней, сколь бы скудной она ни была, в один голос сравнивают нынешнего старпома с неким могущественным и опытным магом. Угум. На Цитадели нам только магов не хватало. В самый раз монстров ждать. А Шепард, по оценкам аналитиков и стал монстром в силу запредельного уровня доступных ему способностей и возможностей. М-да... Проблем... слишком много.

Считалось ведь как? Люди — неофиты, новички, если проще. Потому должны сидеть в уголочке и молчать, сосредоточено внимая мудрости старших и более опытных. А теперь, получается, что очень сильные рычаги влияния — не у Совета, а у этих неофитов. И как теперь быть? Как задавить вполне понятную обиду и проявить уважение и признательность?

Тевос с размаху села в кресло, пододвинулась к столу, опёрлась локтями о столешницу. Сутки с половиной — это максимум. Затем фрегат придёт на внешний рейд Станции. Хорошо, что не на внутренний. Откуда у людей такая машинная хладнокровность и расчётливость? Аналитики шлют докладные одна другой краше. В смысле — апокалиптичнее. Всё фрегатовцы просчитали. Разведка Совета в один голос скандирует, что Маяка Советникам не видать теперь ни под каким видом. По той простой причине, что даже начни сейчас Совет в авральном порядке менять межрасовое законодательство — за сутки с половиной всё равно все процедуры должным образом выполнить не удастся. Не умеют секретариаты с аппаратами, хоть советнические, хоть объединённые, работать в столь сжатые сроки по полным схемам.

Протеанин Маяк может и не отдать Совету. Все преимущества — на стороне выжившего представителя древней расы. Можно, конечно, попытаться заменить все сведения о протеанах в Экстранете, но это будет быстро замечено, посыплются вопросы, запросы, будет быстро нарастать недоумение, затем — недовольство. За фрегатовцами — иден-праймовцы, ведь 'Нормандия' провела на этой колонизированной землянами планете несколько суток, а там каждые сутки — полновесные шестьдесят часов, а не двадцать четыре. Так что... Устранить корабль со всеми его обитателями 'по-тихому' — не получится. На Иден-Прайм началось паломничество — и гражданских и армейцев. Все ринулись туда учиться. Чему? А как правильно, а главное — эффективно и результативно воевать с такими гигантскими 'креветками', да не с одной, а с десятками и сотнями. Информация о паломничестве на Иден разлетелась по Экстранету с быстротой молнии. Так что... Можно, конечно поднатужиться, стереть основные материалы, но... До сих пор не известно точно, на скольких забытых и полузабытых серверах она могла осесть. Всё ведь не вычистишь...

Спецкорпус Тактической Разведки — тоже проблемен. Информация о происшедшем на Идене в эту структуру поступала в приоритетном порядке. Таковы процедуры и протоколы, короче говоря — так положено. А раз положено, значит выложи и предоставь. И предоставляли. Как только узнали, что Сарен Артериус выжил — откуда что и взялось. Конечно, этот турианец — легенда Корпуса, он — известная личность. Следом подтянули информацию о Найлусе и... начались изменения.

Если не вдаваться в подробности, то возвращение к жизни Сарена Артериуса всколыхнуло Корпус. Сотрудники заинтересовались подробностями происшедшего на Иден-Прайме и... Многое, очень многое теперь они воспринимают по-иному. Совсем по-иному. Более того, теперь они с нетерпением ожидают прибытия фрегата к Цитадели и, как утверждают агенты Разведки Совета, готовят фрегатовцам, а не только Спектрам-турианцам, тёплую встречу. Возлюбили они фрегатовцев.

Возможно, за что-то нормандовцев можно и полюбить, почему нельзя? Только вот проявления этой любви для Совета... только осложняют ситуацию. По данным агентов Разведки Совета фрегатовцы держат ситуацию и на Идене, и на Цитадели под своим особым контролем. Протеанин... задействовал свои расовые возможности и способности, о сути которых эксперты и спецы Научного Отдела Совета, того самого, который занимается потрошением Маяков, могут сейчас, если верить их отчётам, только догадываться. Разве что у спецов нет сомнений в том, что возможности и способности протеанина позволяют фрегатовцам с лёгкостью и очень быстро и эффективно решать задачи, на которые у лучших спецов, доступных Совету, как минимум уйдут несколько суток. Нет сейчас у Совета в запасе этих нескольких суток! Нет. Есть сутки и половина. Всё! Больше времени ни на что нет.

Служба Безопасности Цитадели — тоже затронута. Неизвестно в деталях, как, сейчас это и не важно, но... Нормандовцы собираются воспользоваться и её возможностями. Речь идёт об организации на станции не посольства, не консульства, не представительства. Всего лишь, как утверждают разведчики Совета, некоей Штаб-Квартиры. Вот так — штаб-квартиры экипажа и команды отдельно взятого фрегата ВКС Альянса Систем. Куда катится этот мир?! И ведь никаких возможностей — законных, прежде всего, воспрепятствовать этому у Совета — нет. Формально фрегатовцы ничего не нарушают. Хотят представительство, как бы оно ни называлось — пусть получат, препятствий в законе не предусмотрено.

Хотя... хочется, конечно, решить проблему кардинально. Чтобы был фрегат — и не было его больше. Со всем живым и мёртвым содержимым. Все рисуют азари такими няшками, что плакать хочется от несправедливости бытия, но почему-то капитально забывают, что азари и кусаться могут больно и биотикой бить хоть прицельно, хоть по площадям. Тем самым, которые в городах бывают, а не по полям, лугам и оврагам, как некоторые сельскоориентированные разумные органики могут предположить. Все службы, которые обеспечивают жизнь Станции и навигацию в туманности Змея (Гадюки, Змеи, да как угодно, смысл от этого не меняется от слова 'совсем'), тоже, кстати, подчинены Совету. Так что... Достаточно набрать несколько команд — и... Чпок... А фрегата уже нет.

Только не получится так легко и просто. Потому что если фрегатовцы — и люди и турианцы и азари и протеанин так сильно 'засветились' на Идене, то информация об их, хм, деятельности, вероятнее всего, как и доказывают агенты Разведки Совета, ушла на Землю в самом приоритетном порядке. Спасибо в очередной раз Экстранету и земному Интернету. Что с разумными органиками шаговая доступность данных делает?! А то и делает, что должна делать!

Как бы ни хотелось Тевос фигурально хрястнуть кулаком по столешнице и отдать команду на физическое распыление 'Нормандии' — такое провернуть тихо и безопасно — не получится. Слишком сильно 'отметились' нормандовцы. И их внезапное исчезновение даром Совету не пройдёт. Если же... если же вспомнить договор о нейтралитете между нормандовцами и Жнецом... Пусть даже и Наблюдателем, то... что-то вообще кисло стало.

Дорегламентировались, называется. Порядок активации масс-ретрансляторов прописали косо-криво, порядок применения оружия массового поражения — тоже. Конвенцию об искусственных интеллектах — вообще написали правой лапой через левое плечо. Фариксенское соглашение... Хотели прижать землян, а прижали себя, потому что... Потому что двадцать стран Земли против двухсот — слишком слабое основание для самоуспокоения. А если вспомнить, что Китай, Индия, Япония, Корея, Африка вообще не подписывали никоим образом это Соглашение, хоть непосредственно, хоть с делегированием полномочий на подписание — трудно ожидать, что человечество реально затормозит свою экспансию и уменьшит темпы строительства разноразмерных и разнотипных космических кораблей.

И как тут ей, матриарху азари, проявлять свои дипломатические таланты, если компромиссы почти что исчерпаны? Явится 'Нормандия' к Цитадели через сутки с небольшим, встанет на внешний рейд, перебросит на челноках — агентура Совета доложила, что иденцы подарили нормандовцам дополнительные челноки и транспортёр с полным комплектом опций. Едва ли не люксовый вариант — несколько десятков своих обитателей на Станцию, появятся на Причалах протеанин, матриарх азари, оба турианца-Спектра, набегут журналисты — писаки и снимаки. За считаные минуты может теперь многое рухнуть, что выстраивалось Советниками годами.

Может ли она, Советник-азари положиться на Советника-турианца и Советника-саларианца? Пожалуй, нет. Турианцы вообще будут блокированы или, как минимум, чрезмерно впечатлены появлением выжившего Спектра Сарена Артериуса вместе с его верным последователем и учеником Найлусом Крайком. Саларианцы... С ними — сложнее. Формально, да, рулит всем саларианец Валерн, но он — всего лишь ширма. На самом деле всем рулят далатрессы-саларианки. И нет большой разницы в том, присутствуют ли они на борту Станции или находятся на планетах и космостанциях в своём расовом космическом пространстве.

Если посмотреть поближе и повнимательнее... Нельзя забывать о том, что следует ставить благополучие азари выше, чем благополучие их любых союзников — постоянных или временных. А как тут быть, если на борту 'Нормандии' на Цитадель явится выжившая матриарх азари Бенезия Т'Сони. Если бы всё решалось на формальном уровне... Да, Бенезия исключена из списков сотрудников Матриархата Азари, соответственно — лишена всех прав и возможностей, но куда девать её поклонниц, последовательниц, просто фанаток. Их десятки тысяч, до сих пор! Прошло ведь больше трёх десятков лет. Большой срок даже для азари, не говоря уже о людях и турианцах. Так что... 'стереть' Бенезию — не получится. Придётся мириться. Как удалось фрегатовцам охватить такое количество 'болевых точек'? Обстоятельства сложились, да и сами нормандовцы постарались.

Придётся идти на компромиссы. Может быть, фрегатовцам повезло, потому что Тевос склонна к компромиссам больше, чем матриарх Ирисса. Если сведения от агентов Разведки Совета соответствуют действительности, то и эта матриарх тоже попала в поле зрения фрегатовцев. Вряд ли после того, что произошло на Иден-Прайме, нормандовцы не обменялись мнениями по широкому кругу вопросов. Ирисса — жёсткая. Но, может быть, фрегатовцам сейчас более... Скажем, приемлема, именно такая матриарх? Как вариант, конечно, но над ним тоже надо подумать.

— К вам Советник Спаратус, Советник, — раздался в динамике настольного спикера голос помощницы.

— Хорошо. Пусть войдёт, — сказала Тевос.

Сине-голубой скафандр Спаратуса азари увидела сразу — турианец не любил быстрых движений, ходил неспешно.

— Тевос. — Советник подошёл к креслу, сел. Его зелёные глаза немигающе смотрели на собеседницу. — 'Нормандия' — уже близко.

— Знаю, Спаратус. — Советница чувствовала, насколько турианцу трудно было озвучить это. — У нас есть...

— Да нету у нас ничего, Тевос! — вспыхнул Спаратус. — Сутки с небольшим! Ты не хуже меня знаешь, что ничего за эти часы нельзя успеть. Тем более, если ситуацию на Станции нормандовцы плотно контролируют. Учитывая возможности протеанина... Я склонен предположить самое худшее.

Тевос смотрела на нервничающего Спаратуса. Рисунок колониальных меток на лице Советника был аналогичен рисункам на лицах у известного турианского генерала Ораки. А также — примарха Виктуса и его сына — лейтенанта Тарквина Виктуса. Советница специально сделала несколько запросов и внимательно изучила полученные ответы. Ошибки быть не могло — все эти турианцы были уроженцами одной колонии. Можно было предположить, что многие выходцы из этой колонии — талантливые военные или политики. Не было преувеличением и отметить, что они пользовались, пользуются и будут пользоваться определёнными привилегиями при получении высоких должностей. Спаратус достиг значительных успехов в движении вверх по карьерной лестнице, но... Сейчас он выглядел не просто серьёзно озабоченным, а сильно напуганным.

Впрочем, для азари-Советницы не было тайной, что Спаратус боится быть лишённым званий, наград и вообще возможности продолжить службу в вооружённых силах Иерархии. А для такого решения были все основания — Спаратус стал обжорой. Патологическим обжорой. Неумеренностью в поглощении пищи он скрывал свою неспособность преодолеть страх перед переменами, которых в окружающем пожилого турианца мире становилось всё больше.

— Жнецы, Тевос. Жнецы, — произнёс замолчавший было Спаратус. — Бессмертная раса космических кораблей, сидящая где-то в Тёмном Космосе.

— Мы отклонили эту теорию, Спаратус, — негромко сказала азари-Советник.

— Отклонили, — выдохнул турианец. — Когда-то раньше, несколько десятков лет тому назад нам... Многим из нас казалось, что это — правильное решение.

— А теперь? — спросила матриарх.

— Теперь... по меньшей мере, я... так не думаю, — с паузами, не повышая громкость голоса, ответил Спаратус. — Я — турианец, у нас всё общество построено на воинском фундаменте. И я... я впервые не знаю, как справиться с этой угрозой.

— Детали происшедшего на Иден-Прайме тебе известны, — вздохнула Тевос.

— Известны, — не стал отрицать турианец. — Получается, что люди, не знающие ничего, исключая, конечно, легенды и сказания, о Жнецах, этих гигантских кораблях-полумашинах, в кратчайшие сроки смогли организовать и осуществить по меньшей мере усмирение одной такой 'каракатицы'...

— 'Креветки', — уточнила Тевос. — Люди называют Жнецов 'креветками'.

— Пусть 'креветки', — ответил Спаратус. — Факт тот, что те, кого мы три десятка лет и даже дольше считали недоразумением, сумели сделать то, что вряд ли смогут сделать сегодняшние Флоты Цитадели и Флоты Иерархии. Все вместе...

— Думать надо не о том, что все вместе смогут сделать, Спаратус. — Тевос опустила взгляд на столешницу. — Думать надо о том, как будут драться с 'креветками' флоты по отдельности. Да что флоты — эскадры, флотилии.

— 'Нормандия' сумела подраться со Жнецом, Тевос. Да, при поддержке планетных сил, но... — сказал турианец. — Люди... Они снова нас...

— Удивили, — кисло усмехнулась азари-матриарх. — Придётся как-то решать проблему капитана Андерсона.

— В прошлый раз стараниями Спектра Сарена Артериуса мы сделали всё, чтобы Андерсон не стал первым Спектром среди землян, — сказал Спаратус. — В этот раз нам придётся реализовать другой вариант.

— Дать звание и статус Спектра Андерсону? — спросила собеседника Советница.

— Боюсь, что в этот раз нам придётся принять более сложное решение, — выдохнул турианец. — И я лично буду голосовать за присвоение звания статуса Спектра не только капитану Андерсону, но и капитану Шепарду.

— А я — подумаю... — Тевос встала, опёрлась обеими руками о столешницу. — Ты меня побудил не торопиться с решением. Сам ведь считал совсем недавно, что люди ещё не готовы вступить в ряды сотрудников Корпуса Спектров.

— Считал, — сказал Спаратус. — Только... Наверное, нам пора постепенно и понемногу отходить от взглядов на людей, как на какое-то недоразумение.

— Это будет непросто. — Тевос посмотрела на выключенные настенные экраны, перевела взгляд на столешницу, затем — на собеседника.

— Всё же это будет проще, чем согласиться сдаться Жнецам, — ответил Спаратус, вставая. — Ладно. Я пойду... Мои помощники принесли, скорее всего, большую пачку документов. Которую надо просмотреть, оценить, — он шагнул к дверям кабинета. — Не думаю, Тевос, что у нас — большой выбор вариантов реагирования.

— Ну... помедлить и подумать-то мы пока можем, — возразила Советница. — Время у нас есть — сутки с небольшим. Забыл?

— Забудешь такое. — Спаратус открыл дверь, переступил порог. Помощница закрыла створку.

Азари-Советница села в кресло, крутнулась, скользя взглядом по стенам. Если так дальше пойдёт... Придётся фундаментально менять представление о землянах. Очень многим представителям Старых Рас.

Спаратус... Далеко не так однозначен. Да, формально он может решиться проголосовать именно так, как озвучил, но... Тевос слишком хорошо знала Советника-турианца, он к Шепарду относится без особой благосклонности и, например, изучая разведданные о случившемся на Акузе, часто критиковал решения, принятые тогда офицером-землянином. Может быть, Шепард действительно способен пойти на крайности, чтобы спасти своих соплеменников? А кто не способен? Немного таких разумных органиков наберётся. Хотя... Спаратус, оценивающий действия человека — боевика-спецназовца, причём высококлассного, выглядит не слишком привлекательно. Давно Спаратус не был под реальным, не полигонным и не стрельбищным огнём. Давно. Расслабился, расхолодился, разжирел, хоть и сложно это определение приложить к костлявому птицемордому. Тевос знала, что за ней следят агенты других Советников, пытаются накопать побольше компромата. В свою очередь она тоже следила за другими Советниками. Лично и через своих помощников и агентов. И не только за Советниками, но и за послами. Потому знала, что Спаратус реально разжирел — это доказывали материалы видеосъёмок и данные с датчиков системы дистанционного медицинского контроля. Может, Спаратус ещё поможет Шепарду и Андерсону, как воин воинам, например. Может и поможет, а может и не будет помогать. По обстоятельствам.

Вздохнув, Тевос встала, нервно, мелкими шажками прошлась из угла в угол своего кабинета. Обстоятельства. Постоянно меняются, складываются в дивные и напряжные сочетания. Иногда — в головоломные сложнейшие комбинации. Это и есть реальная жизнь разумных органиков. Одна из сторон жизни.

Выбор у Советников и вправду небольшой. Андерсону придётся присвоить звание Спектра со всеми полномочиями по максимуму. Шепарду... С ним сложнее. Происшедшее на Иден-Прайме уже стало известно слишком многим разумным, можно уверенно прогнозировать, что возникнут вопросы, много вопросов, если Совет Цитадели даст звание Спектра Андерсону и проигнорирует Шепарда. Вот и получается, что вся жизнь заключается в выборе путей дальнейшего продвижения и в следовании по этим путям от выбора к выбору...

Грустно... Хорошо только, что это начинаешь осознавать особенно остро и полно только на закате своей собственной жизни, а так вообще-то это не особо обсуждается в сообществах разумных органиков. Понимается если не на автомате, то хотя бы по умолчанию.

Двое турианцев-Спектров на борту фрегата 'Нормандия' — проблема. Турианцы, живущие на Иден-Прайме, а там, кстати, достаточно большая колония птицемордых, сейчас, как утверждают агенты Разведки Совета, минимально враждебны к людям. Спаратус, наверняка, об этом хорошо и полно осведомлён и вполне может заявить, что открываются значительные возможности. Потому-то он и выступает, в том числе, за присвоение статуса Спектра Совета Цитадели и Андерсону и Шепарду.

Он, вероятно, полагает, что Советник-азари не видит другой проблемы, напрямую связанной тоже с турианцами. Да, да, с теми двумя турианцами-Спектрами. Во-первых, с Сареном Артериусом, которого видели за эти несколько десятков лет почти исключительно в 'горячих точках' пространства исследованной части Галактики. Потому за ним такой 'хвост' мягко говоря, проступков, а жёстко — преступлений тянется... Разбираться и разбираться придётся экспертам и спецам достаточно долго с этим 'букетом'. Во-вторых, с Найлусом Крайком, молодым Спектром, возможно — самым молодым сотрудником Спецкорпуса за всю его историю. Этот турианец, бывший наёмник, не выполнил приказ Совета Цитадели, прямо предписывающий сделать всё, что необходимо для успешной передачи Маяка в руки Совета. Да, мало кто из прогнозистов смог бы тогда предсказать появление протеанина, но... Не для того ли Спектров не готовят, а именно выбирают, чтобы они, лучшие из лучших, выполняли задачи, которые не только кажутся, но и являются трудными и даже невозможными?

Спаратус — боится. Турианец-Советник — боится. И имеет для этого немало оснований. Если для победы над Рахни пришлось объединить силы нескольких рас, то для того, чтобы не победить, а хотя бы устоять и не сломаться под давлением Жнецов придётся объединить силы всех имеющихся рас разумных органиков. Придётся привлечь даже ханаров и ягов с волусами, хотя немного раньше, всего декаду-две назад никто бы и в самом страшном сне не смог бы увидеть ни малейшего основания для привлечения этих трёх рас к чему-то хоть отдалённо напоминающему галактическую войну с внешним врагом.

Советник-саларианец. Медлит. Вполне в духе саларов — медлить до самого последнего момента. Мастера диверсий и шпионажа никогда не горят особым желанием сражаться в линейных войсках. Это понятно и приемлемо, но... Салары — третьи, а может быть — и вторые по значению после азари, конечно же, члены Совета Цитадели, его основного состава. Если в самое ближайшее время салар не появится в кабинете Советницы-азари, то... это будет очень странно. И — более чем непривычно.

У азари, как понимала Тевос, ситуация с армейскими подразделениями только немногим лучше, чем у саларианцев. Десант и спецназ — не те воинские подразделения, которые будут не только оптимальны, но и достаточны в предстоящем противостоянии. Нужны огромные массы линейных войск, нужны пехотинцы, а где их взять в таком количестве, если до Вторжения остались считаные декады. И то — в очень лучшем случае — декады. А не дни. Да, азари — традиционно многодетны, но и потери в боестолкновениях с такими кораблями, как Жнецы будут огромными. Численное превосходство азари может быстро сойти на нет, а там... И до поражения расы недалеко. Получается, что азари снова не смогут, а точнее — вынуждены будут отказать в реальной военной поддержке другим расам, даже тем же турианцам с саларианцами. И кто тогда из разумных органиков нормально воспримет многочисленность представительниц расы азари? Да никто. Почти никто.

Азари не смогут отвести свои войска от собственных миров, которые, безусловно, будут в первоочередном порядке атакованы флотами 'креветок'. Как утверждают аналитики, одна такая креветка может за считаные часы уничтожить население огромной заселённой планеты. Считаные часы! И остановить её будет очень трудно. А если таких 'креветок' на орбите густонаселённой азари планеты появится десяток или два... потери среди азари очень быстро приобретут характер катастрофических. Что же говорить о менее развитых и более слабых расах, например, о тех же волусах, добровольно признавших... гм, почти добровольно признавших над собой власть Турианской Иерархии. Эти колобки... вряд ли выстоят даже в первые декады Вторжения...

Спаратус... будет спорить и с Шепардом и с Андерсоном, но будут ли эти споры приводить к каким-либо положительным результатам? Очень сомнительно. Квентиус, ещё один турианец, приближённый к Спаратусу... Он спорить не будет, но... соглашательская позиция тоже вряд ли оптимальна в создавшейся ситуации. Надо выбрать что-то среднее, но как это среднее нащупать и почувствовать?

Странно ведёт себя Спаратус. Очень странно. А кто бы на его месте не вёл себя странно. Разве что какой-нибудь пророк или оракул, но таких в радиусе досягаемости Советницы-азари не наблюдалось. Спутница... Соплеменница Тевос, но... Нет, эта задачка в целом ей не по плечу. У неё — другая сфера ответственности.

Спаратус... Ему трудно привыкать к новым идеям, он не любит признавать свою неправоту, считает, что Совет сохранит своё влияние. Сохранить-то сохранит, но в каких размерах... Тут можно спорить.

— Советник, к вам Советник Валерн, — ожил динамик спикера на столе.

— Пусть войдёт, — откликнулась Тевос, останавливаясь у шкафа и поворачиваясь лицом к входной двери кабинета.

Валерн не был чужд разноцветья в своей одежде. Да, он любил носить капюшон. Ему казалось, что так он выглядит серьёзнее, суровее, строже. Но может быть, он просто скрывает свои рога — старые, обточенные, покрытые многочисленными трещинами.

— Проходите, Советник. Присаживайтесь, — кивнула Тевос, соблюдя минимальную приветливость к вошедшему. Саларианец коротко кивнул, прошёл к свободному креслу, сел, сложил руки на коленях.

— Я знаю, у вас уже побывал Советник Спаратус, — сказал он, обойдясь без предисловий.

— Был. Он озабочен... — ответила матриарх азари. Чего скрывать-то, ведь все Советники располагают офисами мало того, что в одном здании, да ещё и на одном этаже. Пусть и большом этаже, но всё же почти рядом — идти, во всяком случае, от офиса к офису, даже с учётом множества комнат и залов для помощников, ассистентов, референтов, не так уж и далеко.

— Прибытием фрегата 'Нормандия' и той компанией, которая прилетит на нём, — сказал Валерн.

— Точно так, — кивнула Тевос, понимая, что Валерн вынужден спешить. Саларианцы почти все такие, особенно — политики. Привыкли выигрывать войны ещё до их начала. Спаратус занервничал, теперь — Валерн проявляет нервозность. Того и гляди ей самой придётся показать, что у неё тоже есть чувства. И как тогда обеспечивать единство рас Галактики, если все ударятся в эмоции?

— Ситуация... неоднозначная и нестандартная, — произнёс Валерн.

Вот так всегда. Подтверждается известный Тевос вывод аналитиков, что Валерн имеет мало опыта работы с неожиданными ситуациями. Потому и боится и страхается и опасается достаточно заметно. Очень сильно. Для саларианцев, торопящихся жить в прямом и в переносном смысле, такие сильные чувства и эмоции — скорее вредны, чем полезны.

— Если этот Жнец — не один, а он, я всё время ощущаю, что он не один... Нам придётся очень трудно, — сказал Валерн, посматривая на хозяйку кабинета. — И меня беспокоит... действительно ли нормандовцы заключили со Жнецом, которого мои агенты упорно именуют Наблюдателем, некий договор о нейтралитете. Или — о ненападении. Вряд ли этот договор — результат равноправных переговоров.

— Такие переговоры изначально неравноправны, Валерн, — сказала азари. — Хорошо ещё, что Иден-Прайм не стал отправной точкой новой Жатвы.

— Читал, читал, — проговорил саларианец. — В последнее время материалы Экстранета, где упоминаются эти гигантские креветки, упорно называемые Жнецами, пользуются поразительно большой популярностью.

— Возможно. — Советница села в свободное кресло — не в рабочее, повернулась, крутнувшись, к собеседнику. — И что?

— Я вот всё думаю, а стоит ли нам давать разрешение 'Нормандии' на вход на внешний рейд, — проговорил Советник-саларианец. — Сомнительны положительные результаты от такого разрешения.

— Не давать такого разрешения у нас нет вразумительных оснований, Валерн, — сказала Тевос. — Что думает по этому поводу далатресса Эшил?

— Она пока что... в раздумьях, — осторожно заметил Валерн. — Просчитывает плюсы и минусы и пока что, насколько я сумел понять... Не видит особых преимуществ для саларианцев в том, чтобы отнестись к прибытию фрегата-прототипа 'Нормандия' к Цитадели... Скажу так, более, нежели нейтрально.

— Вот как? — деланно изумилась Тевос. — А как следует отнестись, по её мнению?

— Я же сказал — повышенная, подчёркнутая нейтральность была бы очень уместна, — показно возмутившись непонятливостью собеседницы, ответил саларианец.

— И как она себе мыслит эту самую нейтральность? — хорошо знавшая, насколько саларианцы-мужчины зависимы в своих мыслях и действиях от позиций, занимаемых саларианками, Тевос решила прояснить ситуацию до конца.

— Считает, например, что надо дать команду СБЦ и Службе Движения, а также Диспетчерской Службе Станции, чтобы они... максимально затруднили прибытие фрегатовцев на борт Станции, а затем — и пребывание нормандовцев на Цитадели. У меня есть... скажу так, ощущение, что нормандовцы попытаются в кратчайшие сроки получить аудиенцию у полного основного состава Совета. Эшил считает, что это — крайне неприемлемо и от такой встречи следует... уклониться. — Валерн выдохнул и чуть склонил голову.

'Он верен себе, — подумала Тевос. — Считает, что какой бы ни была сомнительной предстоящая операция, использовать других разумных органиков для достижения целей Саларианского Союза и его руководства — самое первейшее по важности и нужности дело'.

Вслух Советник, смерив собеседника пристальным взглядом, сказала только одну фразу:

— Посмотрим, как сложится ситуация, Валерн, — помолчав несколько секунд, добавила. — Мне нужно подумать. И, возможно, у нас сегодня ещё будет необходимость встретиться. Всем троим. И — обсудить создавшуюся ситуацию. Во всех деталях. Может, что-то и успеем решить. А пока — мне надо решить текущие вопросы, — она выразительно посмотрела на дверь своего кабинета.

Валерн встал, пододвинул к столу Советницы кресло и, повернувшись, засеменил к выходу из кабинета. Помощница привычно закрыла створку.

Тевос прошлась по кабинету, уже не из угла в угол, а по периметру, стараясь успокоиться. Частящие, говорливые саларианцы её напрягали, а высокомерные саларианки — раздражали. Советница-азари не лукавила — на настольном инструментроне уже светились ряды значков, за каждым из которых скрывался файл либо с документом, требующим реакции расового Советника, либо с сообщением, требующим ознакомления или ответа.

Вздохнув и с сожалением посмотрев в окно кабинета, Тевос придвинулась к рабочему столу и положила руки на клавиатуру.

Завал из пяти рядов значков удалось разгрести только через час с небольшим. Согласовав время встречи с Советником-турианцем и Советником-саларианцем, Тевос попросила помощницу принести в кабинет полный обед и в течение получаса принимать все входящие звонки, даже те, что обычно беспрепятственно поступали на аппараты, установленные в кабинете. Матриарху азари хотелось ещё раз всё обдумать, прежде чем обсуждать ряд вопросов и проблем с другими расовыми Советниками. Хоть время и поджимало, но спешить сейчас было... нежелательно.

Разговор Тевос с Советниками затянулся на несколько часов. Небольшая 'переговорная' иногда разогревалась почти до температуры кипения, а иногда — охлаждалась до вполне ощутимого мороза. Придти к единому мнению по многим вопросам так и не удалось. Тевос ожидала примерно такого итога, поэтому не стала особо сильно выражать своё возмущение. Планы — планами, проекты — проектами, а как оно там будет... Так ведь не только Советники готовятся к встрече столь 'проблемного' корабля и его экипажа и команды. Все важнейшие службы Станции — тоже готовятся. Потому... Надо продолжать подготовку и ждать. А там... Там будет видно.

— Ты до сих пор считаешь, Най, что Советники ничего не знают? — спросил Сарен, встретив соплеменника в одном из коридоров фрегата-прототипа.

— Уже не считаю. Явик с нашим корифеем службы РЭБ слишком аргументированно доказали мне, что Советники не могут быть 'не в курсе дела', — ответил Найлус. — Да и если совсем честно, то... Ингвар собрал предостаточно материалов, прямо указывающих на осведомлённость цитадельских сидельцев. Другое дело... что Советники могут многое знать неточно и противоречиво и на основе этого принимать не слишком правильные решения.

— Главное, чтобы наши решения были правильны, — сказал Сарен. — Потому что работать на Станции нам придётся очень... напряжённо.

— К этой напряжённой работе мы готовились раньше и будем готовиться ещё сутки с небольшим. Время есть, — ответил Найлус. — Его — немного, но всё, что есть, мы используем с максимальной пользой. Кстати, Сар, надо сделать всё, чтобы наши коллеги попали на Станцию в приоритетном порядке. Нельзя позволить таможенникам и пограничникам задержать нормандовцев. И дать Советникам возможность опомниться.

— Это ты правильно подумал. И ещё более правильно — решил, Най, — одобрительно произнёс Сарен. — Воспользуемся для пользы дела своими спектровскими привилегиями, — старший Спектр внимательно посмотрел на своего ученика, понимая, что тот не стал озвучивать предположение. О том, что сразу по прибытии на Цитадель оба турианца могут быть лишены статусов и званий Спектров. А это, пусть и не намного, но осложнит пребывание нормандовцев на главной станции Галактики. — А там... Там мы постараемся сделать всё, чтобы создать надёжную базу. Андерсон предложил, если помнишь, хорошее название для неё.

— Штаб-квартира? — усмехнулся Найлус. — Если бы не свобода наименования...

— Да уж... Есть планеты, на которых существуют своды правил по наименованию, — скрыв улыбку, ответил Сарен. — Но на Цитадели с этим немного полегче.

— Хоть с этим — полегче. — ответил Найлус.

Найлус Крайк. Думы о матери

Быть наёмником — не просто. Эту истину турианец Найлус Крайк познавал на протяжении долгих лет. А быть хорошим наёмником — ещё сложнее. Потому что посредственных и плохих наёмников — намного больше и надо постоянно прилагать большие усилия, чтобы не опуститься на их уровни. Уроженец небольшого наёмничьего форпоста, расположенного очень далеко от границ контролируемого нынешней Иерархией пространства, Найлус с раннего детства узнал, каково это — бороться и получать желаемое. Это потом, позже, он станет одним из наиболее прославленных и уважаемых агентов-Спектров. Это потом он обретёт такого учителя, как Сарен Артериус. Это потом он получит задание литерного уровня сложности — вылететь на Иден-Прайм и проконтролировать доставку найденного землянами протеанского Маяка в распоряжение Совета Цитадели — основного и единственного работодателя Корпуса Спектров.

Получится так, что именно в ходе выполнения этого сложного задания молодой турианец хорошо узнает, кто такие люди. И — сможет не только встретиться и увидеться, но и пообщаться с реальным протеанином — истинным владельцем Маяка и всего протеанского наследия. Тогда-то он убедится, насколько был прав, когда сказал Шепарду о том, что человечество — всё ещё новичок в этой галактике, но при этом люди очень многого достигли за такое короткое время.

Шепарду — почти тридцать лет. Андерсону, конечно, больше. Даже Сарену Артериусу — всего сорок с небольшим. Возраст... Турианцы и люди живут примерно равное количество лет, считаются, по сравнению с азари и кроганами короткоживущей расой. Но... Сколько же за эти годы уместилось всего...

Неспроста состоялся разговор Найлуса с Сареном по поводу осведомлённости Совета Цитадели о работе фрегатовцев. Время физически начало ужиматься. По ощущениям Найлуса — так очень сильно сжиматься. Чувство наёмника вопило о том, что надо... надо многое теперь делать быстрее, качественнее, лучше... Впереди — Противостояние со Жнецами — беспощадными и безжалостными полумашинами, задача которых — уничтожение всей разумной высокоразвитой жизни в пределах Галактики. В очередной раз!

Да, почти все нормандовцы и очень многие иденцы сейчас понимают, осознают, соглашаются с тем, что Циклам Жатв следует положить конец, но... Как же сильно придётся напрячься, чтобы победить эти гигантские полумашины и покорных им синтетов и органиков! Наверное, да что там — наверное — точно, никогда и никому из разумных органиков так напрягаться не приходилось ни в эпоху войн с рахни, ни в эпоху противостояния с кроганами...

Когда Найлусу было шестнадцать, погиб его отец. Всех деталей Найлус не знал до сих пор. Сейчас, после того, что произошло на Иден-Прайме, Крайк всё острее осознавал, насколько же была права мама, когда настояла на том, чтобы сын как можно скорее встал в ряды турианских вооружённых сил. У людей, у землян-имперцев, любознательный Найлус услышал, а затем прочёл такое выражение 'Должен и сын героем стать, если отец — герой'. Для Крайка-младшего Крайк-старший всегда был героем. И остался героем навсегда.

Став солдатом, Найлус узнал, что такое корпоративная замкнутость. Узнал 'с другой стороны'. Потому что его... не приняли в армейской среде. Наёмников-турианцев соплеменники не любили, а иногда — ненавидели. Результативно, чётко, ощутимо. Шестнадцать лет жизни далеко от укреплённых границ Иерархии помогли Найлусу отточить до максимума необходимые каждому воину навыки, приобрести полезные знания и умения, но... В пределах чётко обозначенных границ Иерархии это оказалось... по меньшей мере — избыточным, а по большей — ненужным.

Спокойная обстановка... расхолаживала, заставляла лениться, успокаиваться, застывать в своём развитии. Найлус с его уровнем готовности к тяжёлым боестолкновениям с реальным, не полигонным и не стрельбищным врагом, столь резко отличался от большинства сослуживцев, что ему моментально приклеили ярлык аутсайдера. Словно он был не лучшим из лучших, а худшим из худших. Только потом, сблизившись с Сареном Артериусом и побывав на Иден-Прайме, плотно пообщавшись с реальными землянами самых разных возрастов и социального положения. Только тогда Найлус понял, что любая корпорация так психически защищается от разрушительного влияния внешней среды. Гораздо легче признать, что окружающий мир и его обитатели хуже, чем твои соплеменники или коллеги, чем признать обратное.

Жнец своим появлением заставил Найлуса снова и снова убедиться в том, что 'военному делу надо учиться настоящим образом', в том, что погрязшие в парадности вооружённые силы Иерархии — слабый оппонент для гигантских разумных кораблей-Жнецов. Война с противником, намного превосходящим по силе, опытности, подготовленности лучшие армейские подразделения ВКС Иерархии, даже те Флоты, которые воевали с малоизвестными врагами далеко за пределами Иерархии, дохнула на молодого Спектра и навсегда опалила его душу и суть. Заставила взглянуть на землян по-иному. Теперь он был уверен в том, что только земляне смогут объединить, сцементировать обитателей Галактики перед лицом реальной, серьёзной и опасной угрозы, какой стали разумные полумашины, способные в кратчайшие сроки навербовать себе тысячи и десятки тысяч покорных слуг.

Землян долгое время Старые Расы считали периферийной расой. Относились без должного интереса и тем более — без уважения. Оказалось... Оказалось, что за считаные дни, недели, декады, месяцы, люди способны достичь успехов, сопоставимых по масштабам и важности с теми, которых другие расы разумных органиков, включая самые высокоразвитые, достигали за десятилетия и столетия.

Трудно привыкать к тому, что какие-то неофиты в научной, исследовательской и в военной областях делают гораздо больше, чем турианцы, саларианцы и азари. Трудно, но у Найлуса уже был опыт прихода к такому признанию. Ведь потом, немного позднее, он стал более подготовлен к противостоянию с сильным, опытным, безжалостным, высокоуровневым противником, чем многие его соплеменники. Избалованные безопасностью и ограниченностью полигонов и стрельбищ, не любившие выкладываться на сто и на тысячу процентов даже в ходе нечастых маневров и учений.

Нестандартность действий Найлуса-воина, воспитанная годами жизни далеко за пределами обозначенных границ Иерархии, где изученных опасностей было мало, а вот неизученных — хватало в избытке, стремление и способность слушать, чувствовать зов инстинктов и следовать ему, привели к тому, что начальство — как непосредственное, так и вышестоящее, невзлюбило Крайка. Как же, ведь он раз за разом посягал на его дутый авторитет, основанный в немалой степени на древних заслугах.

Найлус был способен ослушаться даже прямого приказа, если считал, что поступив по-иному, добьётся лучших результатов. Это ещё надо посмотреть, что считать лучшим результатом. Обилие опасностей и малочисленность населения форпоста воспитали в Найлусе стремление малыми силами достигать максимально ощутимых результатов, а для парадно-ритуальных войск Иерархии это было самым неприемлемым сценарием деятельности.

Когда Найлус в одиночку 'разобрался' с хорошо подготовленным и вооружённым вражеским патрулём и спас от попадания в засаду свой отряд. Он посчитал, что теперь-то ему позволят быть более свободным в выборе средств и методов достижения поставленных целей. Но оскорблённое начальство и обиженное командование не собирались признавать свою неправоту. Молодого воина-турианца перевели в другой отряд. А затем... Затем, спустя всего несколько дней его вызвали в штабной балок, где он увидел Сарена Артериуса.

О работе этого Спектра Найлус знал очень многое. Его всегда привлекали соплеменники, способные мыслить и действовать нестандартно, настроенные на достижение максимальных результатов с минимальными усилиями. Сарен был одним из тех, кто входил в их число и за его службой и работой молодой воин следил со всем вниманием, несмотря на секретность и закрытость деятельности сотрудников Спецкорпуса. Закрытость — закрытостью, но слухами — очень часто правдивыми — турианское общество было переполнено. Достаточно было поразмыслить — и туман секретности растворялся, обнажая суть запланированного и сделанного, а главное — взаимосвязи между этими двумя 'островами' реальности.

Сарен, оказывается, перед встречей с Крайком внимательно изучил не только документы, в которых были зафиксированы этапы и результаты службы молодого турианца, 'не склонного признавать авторитет командиров и военачальников'. Он переговорил, конфиденциально, конечно, со многими его сослуживцами — как офицерами, так и старшинами и сержантами. Так что впечатление и мнение о собеседнике составил достаточно полное.

С того дня встречи и первого разговора с глазу на глаз прошло не так уж и много времени — всего несколько декад. Сарен и Найлус подружились, Артериус стал наставником молодого турианца. А через год рекомендовал Крайка в ряды сотрудников Корпуса Спектров.

'Спектров не готовят — их выбирают'. В справедливости этих слов Найлус убеждался раз за разом. Разумный органик должен быть внутренне готов к службе в Спецкорпусе тактической разведки. И такую готовность невозможно навязать тренировками, учениями.

В Корпусе турианцы держали численное первенство, но это были другие турианцы. Освободившись от ограничений военного устава и приняв, впитав как губка царившую в Корпусе свободу мышления и действий, сориентированную на максимальную эффективность выполнения заданий Совета Цитадели. Сделав всё это, Найлус воспользовался своими знаниями, умениями и навыками 'на полную катушку', быстро преуспев и в работе и в службе.

Он быстро вышел из тени своего наставника. И зарекомендовал себя как один из лучших и наиболее доверенных агентов Совета. С момента официального приёма в ряды сотрудников Спецкорпуса прошло всего несколько лет, Найлус выполнил немало миссий, каждая из которых, как ему казалось, была закономерно труднее и запутаннее, чем предыдущая. Но всякий раз Крайк выполнял задание с максимальной эффективностью и в кратчайшие сроки.

Все навыки, умения, знания, столь ненавидимые воинскими начальниками Армии Иерархии, теперь работали на успех Найлуса и на пользу Совета и Корпуса. Сохраняя удивительное для соплеменников хладнокровие даже в самых отчаянных ситуациях, Найлус не раз демонстрировал уникальную способность подмечать и использовать любые слабости врага. Конечно, как он и сам признавал, его методам не сравниться по уровню жестокости с методами, практикуемыми Сареном. Но... молодой Спектр делал всё необходимое, чтобы завершить задание успешно и результативно. А для этого он уничтожал всех, кто вставал у него на пути.

Не будучи ограничен в доступе к информации, Найлус довольно быстро преодолел негативное отношение к человечеству, столь обычное для Сарена. Крайк считал, что у людей есть огромный потенциал, который, возможно, ещё принесёт большую пользу всей Галактике.

Так и случилось. Исчезнувший Сарен долго, очень долго не выходил на связь, его следы затерялись. Да, во многих точках исследованной части пространства Галактики видели турианца, очень похожего на Артериуса. Но мало кто смог бы доказать предельно точно и аргументированно, что это был именно Сарен Артериус, Спектр Совета Цитадели. Та фигура, которая появлялась там, навевала такой ужас, страх и тоску, что никто из разумных органиков не мог решиться присягнуть, прежде чем дать официальные показания о том, что это и был исчезнувший самый жестокий и беспощадный Спектр.

Отсутствие рядом наставника-Спектра позволило Найлусу зарекомендовать себя как полностью самостоятельного сотрудника Спецкорпуса. А его достаточно сдержанное отношение к землянам, вероятнее всего послужило основной причиной того, что именно его назначили на миссию по доставке протеанского Маяка с Иден-Прайма на Цитадель.

Сложность этой миссии возросла скачкообразно. Никакая, самая разработанная и 'укоренённая' легенда, как оказалось, не способна преодолеть подозрения, с которыми нормандовцы отнеслись к появлению турианца-Спектра на борту военного разведывательного фрегата-прототипа. Найлусу удалось побудить командование ВКС Альянса Систем сделать всё максимально быстро, даже сломав отработанные процедуры и протоколы. Но легенда о том, что целью полёта является тестирование новой маскировочной системы корабля, стала рушиться ещё тогда, когда фрегат стоял на 'поле комплектации'. А когда корабль пришёл к станции 'Арктур', от неё вообще мало что осталось.

Нормандовцы, как раз за разом убеждался Найлус, прекрасно осознавали и понимали, что гонористый Спектр знает много больше, чем говорит. Особенно упорствовал в этом мнении пилот корабля — Джеф Моро по прозвищу Джокер. И дело, как оказалось, было совсем не в том, что Спектр-турианец весьма сдержанно оценил его таланты во время прохода корабля через ретранслятор. А в том, что люди, чья продолжительность жизни была вполне сопоставима с турианской, умели в особые моменты мобилизовываться в гораздо большей степени. И потому — быстро вскрывали любой 'туман умолчания'.

В истинную цель полёта, конечно, был посвящён только командир фрегата — капитан Дэвид Андерсон. Крайк знал, что это — несостоявшийся кандидат в Спектры, что наставником этого землянина тоже был Спектр Сарен Артериус. Знать — одно, а видеть, чувствовать, общаться с этим человеком, с этим землянином — совершенно другое. Да, Сарен мог небезосновательно и очень решительно и деятельно ненавидеть человечество. Мог не любить землян по ряду озвученных и оставшихся неозвученными причин. Но... Уже давно Сарена рядом с Найлусом не было, молчал его инструментрон, никто в Корпусе и не только в Корпусе так и не мог сказать, куда пропал самый жестокий и результативный сотрудник Спецкорпуса Тактической Разведки Цитадели. И потому... Перед Найлусом предстали земляне во всей их неоднозначности и сложности. Суматоха внепротокольного сбора экипажа и команды не помогла Найлусу, а только навредила.

Пришлось поменять теоретическое мнение о Дэвиде Андерсоне. Очень серьёзно и глубоко поменять. Вспомнить о том, что капитан — один из лучших выпускников программы 'Эн-Семь', высококлассный спецназовец. Понять, что такими уровнями и рангами даже такие неофиты Большого Космоса, как земляне, не бросаются направо и налево. Пришлось в прямом смысле нарваться на второго высококлассного спецназовца уровня 'Эн-Семь', принадлежащего к числу самых поздних выпускников уже не Программы, а Академии 'Эн-Семь', Джона Шепарда. Капитана ВКС, единственного, кто выжил в инциденте на Акузе.

Беспорядок — беспорядком, но два высокоуровневых спецназовца на одном корабле, выполняющем специальную миссию. Такого 'прокола' от земных военных чиновников Найлус не ожидал. 'Переигрывать' ситуацию времени и возможности не было. Фрегат ушёл к Иден-Прайму, покинув рейд 'Арктура'.

Шепард начал весьма неожиданно и нестандартно действовать, едва только ступил на борт фрегата-прототипа и в этом его деятельно и результативно поддержал капитан Андерсон. Можно было счесть 'работой на публику' облачение новоназначенного старпома в бронескафандр, но Шепард на этом не остановился. И теперь, когда позади был инцидент на Иден-Прайме, позади была встреча со Жнецом-Наблюдателем, Найлус был склонен верить в то, что у этой миссии действительно было второе дно: Советники желали понять, готов ли теперешний Дэвид Андерсон принять на себя звание и статус Спектра Цитадели.

В конечном итоге в этом желании Совета Найлус не видел ничего особенного — один раз землянин Андерсон уже был на полпути к обретению статуса и звания Спектра. И если Спектров действительно не готовят, а выбирают, то почему бы не выбрать того же землянина второй раз? Кто вообще из разумных органиков сможет действенно воспрепятствовать в этом Совету Цитадели? Да никто! Потому...

Сложнее, гораздо сложнее было признать, что рядом с Андерсоном теперь стоял Шепард. Который по большинству показателей и уровней был ничем не хуже своего старшего коллеги, а в чём-то его и превосходил, ведь Шепард — из поздних выпускников Академии 'Эн-Семь'. С тех пор, как программу завершил Андерсон, не могли быть не укоренены многие полезные и необходимые изменения, поднявшие уровень подготовки спецназовцев-землян на качественно иной, гораздо более высокий уровень.

То, что именно Шепард поставил Спектра-турианца Найлуса Крайка 'на место', теперь самим Крайком оценивалось гораздо более спокойно и взвешенно. Благодаря именно Шепарду и никому другому, разве что за исключением врача корабля Карин Чаквас, удалось считающееся невозможным — вернуть турианца к нормальной жизни из хаскококона, резко ограничивавшего разумного органика в свободе действий и мышления, делавшего его покорным слугой и рабом Жнеца. Пилота или корабля или обоих вместе — сейчас это не существенно. Существенно то, что именно Шепард с сокомандниками-нормандовцами нашёл на борту поверженного на Иден Жнеца азари Бенезию и турианца Артериуса, а затем вернул обоих к нормальной жизни.

Найлус Крайк тогда, чуть позднее, когда окончился срок 'домашнего ареста', убедился в правдивости многих данных о странной 'фигуре'. Да, Спектр Сарен Артериус изменился внешне очень существенно. Жнец над ним хорошо поработал, приспосабливая к своим потребностям и нуждам. Сарен не торопился возвращать себе прежний вид, считал, что с этим можно и нужно не торопиться. Может, он и был прав. Может быть. Найлус уже знал о разговоре Сарена с Чаквас. Врач согласилась помочь в возвращении привычного облика. Сначала — лицо, а там... там и до тела дойдёт очередь.

Сейчас Сарен Артериус — страшен внешне прежде всего лицом и эта страшность... Может оказать нужное воздействие и на Советников, и на командиров Корпуса, и на директора СБЦ и на многих других обитателей Цитадели. Потому спешить, торопиться — не следует.

Шепард заслуживал — и с каждым днём Найлус Крайк в этом убеждался всё более глубоко и полно — присвоения статуса и звания Спектра. Теперь молодой турианец открыто и чётко восхищался его сильной волей и способностью быстро и эффективно, а главное — решительно действовать в самых опасных ситуациях. Найлуса впечатлила стойкость капитана, пережившего сложнейшую и крайне болезненную трансформацию, наделившую его загалактическими и внегалактическими способностями и возможностями. Крайк уважал желание капитана-старпома очень редко использовать новообретённые преимущества и высоко оценивал стремление Шепарда максимально использовать свойства, изначально присущие современному человеку-землянину.

Шепард был готов рисковать только собой. Он был готов пойти на крайности, если этого требовали интересы дела. Одновременно капитан-спецназовец был настроен всех остальных, менее подготовленных разумных органиков запихнуть себе за спину, чтобы они остались живы, здоровы и дееспособны перед лицом столь серьёзного противника, каким являлись Жнецы. Оказывается, Шепард тоже привык рисковать только собой и действовать большей частью в одиночку. Уже это стремление побудило Найлуса по-иному отнестись к старпому фрегата после того, как острая фаза инцидента на Идене осталась позади. А уж сколько положительного к этому стремлению было добавлено и добавлялось...

Неудивительно, что Сарен заинтересовался Шепардом. За время, проведённое на Иден-Прайме и за те несколько суток, которые прошли с момента ухода фрегата-прототипа от колонизированной землянами красивой и плодородной планеты, старший Спектр во многом изменил своё мнение о людях. Не обо всех сразу, конечно, но об очень многих. И потому, вероятнее всего, что его вернул к жизни землянин Джон Шепард, офицер-спецназовец, старший помощник командира Дэвида Андерсона, Артериус готов всемерно способствовать присвоению статуса и звания Спектра не только Андерсону, но и Шепарду.

Два Спектра Цитадели на одном корабле — большая сила. Ряд положений Свода Законов Цитадели прямо указывают, что чем больше Спектров находятся в одном месте на планете, станции, корабле, да где угодно, тем их миссии и задачи важнее, сложнее и ценнее, а значит уровень благоприятствования работе Спектров должен возрастать скачкообразно. Теперь, если даже по прибытии на Цитадель и Найлус и Сарен будут лишены статусов и званий Спектров, Совет будет вынужден дать статусы и звания Спектров обоим землянам — Андерсону и Шепарду. Потому что за этими двумя людьми стоит не только экипаж фрегата-прототипа. За ними стоят тысячи иден-праймовцев. А также — землян, которые за прошедшие сутки глубоко и полно сумели и успели осознать, что совершили эти двое во время представлявшегося чиновникам Альянса Систем вполне рядовым полёта.

Отодвинуть в сторону, проигнорировать Джона и Дэвида теперь у Совета Цитадели... не получится. Не дадут. И он, Найлус Крайк, тоже не даст. Рядом с Шепардом, рядом с Андерсоном, рядом с Сареном он, молодой турианец, чувствует себя хорошо, спокойно, свободно. Ему нет нужды притворяться, выдавать желаемое за действительное. Он знает, что его не будут без особой нужды ограничивать и отодвигать в тыл.

Даже если он останется на борту фрегата простым стрелком, вернётся к статусу наёмника. Что-ж, он всегда им был. Шестнадцать лет из жизни разумного органика стереть полностью и легко невозможно. И сейчас, в предвоенный период, важны будут те разумные органики, кто способен поступать предельно нестандартно и при этом — эффективно.

Правильно говорят земляне: 'Удивить — значит победить'. Да, Жнецы упаковали в пасту десятки рас разумных органиков. Но рано или поздно они должны столкнуться с такой совокупностью рас разумных органиков, которая станет могильщиком расы разумных кораблей-машин. Или — полумашин, что на самом деле-то не так уж и важно.

Вернувшись в салон и подойдя к своей койке, Найлус включил свой инструментрон и открыл средний экран. Набрал код и вызвал в одно из 'окон' портрет мамы. Он писал ей редко, она — тоже не часто. Понимала, знала, что сын — занят, что он служит, что у него — мало свободного времени. Никогда особо не настаивала на том, чтобы Найлус рассказал ей детали сделанного. Понимала, что такое тайна, что такое секретность. И всё же, всё же... Она постоянно поддерживала сына, верила в него, видела его личностный рост, радовалась его успехам и удачам, сопереживала потерям. Когда Найлус стал Спектром, она искренне поздравила его, отметив, что он теперь сможет распорядиться своими задатками наилучшим образом.

И действительно, вступив в ряды сотрудников Спецкорпуса, Найлус ощутил, как исчезают жёсткие рамки. Спектры всегда действовали поодиночке, выполняли сложнейшие задачи, ход выполнения которых было крайне трудно предвидеть или сколько нибудь научно, пусть и теоретически спрогнозировать. Найлус не раз и не два мысленно, а когда и шёпотом, когда вполголоса благодарил и маму, и папу за то, что они вдвоём научили его выживать в кошмарных условиях.

Мама никогда не спешила с выводами и с оценками, но уж если что говорила, то, как правило, это сбывалось с полной точностью. Так произошло, когда она настояла на том, чтобы Найлус вступил в Армию Иерархии, хотя, конечно, ей ли не знать, насколько выходцев с форпостов в столично-территориальных частях не любят.

Она не усомнилась в способности Найлуса стать одним из лучших и самых результативных сотрудников Спецкорпуса Тактической Разведки, хотя и понимала, что далеко не все задачи, которые предстоит выполнять её сыну в новом качестве, будут непременно чистыми и положительными. И она же поздравила Найлуса с возвращением к Сарену Артериусу, хотя кому, как не ей знать, насколько Артериус жесток и беспощаден. Она это хорошо знала и верила в то, что Найлус выдержит нелёгкий характер наставника и сможет не ожесточиться и не зачерстветь душой.

Может быть, она предвидела приход Жнецов. Ведь были же предвестники, были, не могло не быть. И, возможно, мама их видела или, скорее, ощущала, чувствовала...

Недавно она прислала Найлусу большое письмо. Очень большое. И не только по объёму — несколько страниц убористого рукописного текста. Написала о многом. О том, что поняла, узнала о людях, о происшедшем на Идене, о происходящем сейчас в Иерархии и далеко за её пределами. Снова она не стала торопиться, спешить. Собирала информацию, обдумывала, осмысливала. И написала только то, в чём была и уверена и даже убеждена.

Одобрила выбор сына и выразила твёрдую уверенность, что на Цитадели у Найлуса и его новых коллег всё сложится хорошо. Как минимум — нормативно. Потому что... Потому что рядом с Найлусом — сильные, развитые личности, а не безвольные марионетки-службисты.

Столько теплоты было в этих строчках... Найлус читал это письмо поздним вечером, лёжа на своей койке, включив ночник и направив его узкий луч на экран инструментрона. Подсветку экрана он не включал — Сарен был очень утомлён долгой работой с Ингваром на пульте РЭБ в БИЦ, свалился в постель почти на полном автомате и Найлусу не хотелось нарушать сон старшего напарника.

Мама писала о многом, об очень многом. А о ещё большем писала... между строк. Верила и рассчитывала на внимательность и на острое сыновнее понимание. Она, безусловно, остро чувствовала быстротечность предвоенного времени. Знала и понимала, что воевать с внегалактическим врагом придётся очень многим разумным органикам. Теперь... парадность и показуха, самоуспокоенность будут вредить в гораздо большей степени, чем раньше.

В форпостах объявлена негласная мобилизация. Турианцы, живущие далеко от границ Империи, готовятся уже сейчас к трудной и сложной войне. Рассчитывают, прежде всего, на свои силы, возможности, способности. Накапливают ресурсы, приводят в порядок технику, поселения, расконсервируют убежища... Всё это — надо.

Мама остро жалела, что Найлус до сих пор не встретил свою 'половинку'. Нет, она не спешила, не настаивала, не принуждала сына к лёгким связям. Понимала, что Найлус не будет спешить. И всё же — жалела. Вероятно потому, что чувствовала, что потери среди разумных органиков будут... огромными.

О многом она написала в том письме. Допускала, что сын не будет торопиться с ответом, тем более что впереди — Цитадель. Там, как она предполагала, будет сложно, будет много работы у фрегатовцев. Времени свободного может почти не быть...

Вспоминая сейчас текст материнского письма, Найлус вспомнил о том, как ему пришлось столкнуться с юстициаром Самарой. Тогда Крайку пришлось убить безоружного гражданского. Это увидела юстициар и не преминула вмешаться. Конечно же, Спектр Найлус Крайк изучил кодекс юстициаров и знал, насколько он однозначно определяет действия юстициаров в таких случаях. Потому... Потому ему пришлось, пожалуй, впервые столкнуться с подобным уровнем последовательности в выполнении требований Кодекса.

Юстициар две недели гоняла Найлуса по диким пустошам, но, в конце концов, Крайку удалось избавиться от преследовательницы, заставив Самару выбирать между спасением невинного разумного органика и убийством Спектра. Самара, естественно, выбрала первое, потому Найлус смог остаться в живых и уйти. А ведь Кодекс требовал от юстициара убить даже Спектра, если тот посягнул на жизнь гражданского, да к тому же безоружного. Однозначно требовал от Самары заставить Найлуса расплатиться за содеянное сполна.

Сейчас... благодаря возможностям РЭБ фрегата, Найлус многое знал о Самаре. Знал, что она потеряла связь с мужем, ставшим отцом её трёх дочерей, знал о том, что все три дочери — носители опаснейшей комбинации генов, обозначенной как 'ардат-якши'. Знал, что стоит за этим обозначением и знал о том, что Самара долгие десятилетия преследует убежавшую за пределы Азарийского Пространства свою старшую дочь, развернувшую настоящую постоянную охоту на весьма талантливых и развитых разумных органиков. Знал, что Самара стала юстициаром уже в достаточно немолодом возрасте, а это далеко не лучшим образом сказывалось на её здоровье — хоть физическом, хоть психическом.

Судьба Самары и судьба матери причудливым образом соединялись в сознании и в памяти Найлуса. Дополняли картину усложняющейся в преддверии Столкновения со Жнецами жизни обитателей галактики.

Сейчас, многое зная о Самаре, Найлус был склонен верить, что когда-нибудь в ближайшем, хотелось верить, будущем, он сможет встретиться с юстициаром и пообщаться с ней. Потому что такие разумные органики, как азари-юстициар Самара точно не останутся вне активной борьбы со Жнецами и их пособниками. Вероятнее всего они выйдут в первые ряды, чтобы стоящие за ними пострадали меньше. И — сумели подучиться и получше подготовиться. Сил у впереди стоящих надолго может не хватить. Так что воевать придётся действительно всем. Небольшое, очень небольшое исключение может быть сделано. Но оно... вряд ли будет долгим и вечным.

У Жнецов одна задача — вогнать в небытие всех разумных органиков. Всех без малейшего исключения. Можно, конечно, надеяться на то, что под огонь гигантских кораблей попадут в первую очередь высокоразвитые расы, но на этом уровне Жнецы вряд ли остановятся. Жатва будет полномасштабной, а значит, вероятнее всего будут уничтожены, отправлены в небытие все разумные органики. Мало, очень мало кому удастся уцелеть.

Пример Явика и его немногочисленных выживших соплеменников здесь не слишком актуален. Протеане две тысячи лет сопротивлялись нажиму Жнецов, а нынешним разумным органикам... Хорошо, если удастся выстоять в ходе первого, самого сильного и страшного удара, а затем провоевать с очень даже переменным успехом несколько десятилетий. На больший срок Найлус не рассчитывал, понимая, насколько нынешние разумные органики разленились и расслабились.

Несколько десятилетий — горький максимум перед общей гибелью. Надо будет сделать всё, чтобы выдержать первый удар Жнецов, а затем достаточно быстро достичь равенства сил и затем — превосходства над разумными полумашинами и их приспешниками. Только так можно победить Жнецов и остановить Колесо Жатв. Только так!

Вошедший в салон Сарен увидел сидевшего на койке напарника, открыл створку своего шкафа, достал ридер, сунул его в поясную укладку, закрыл створку и, не сказав ни слова, вышел из салона, плотно прикрыв за собой дверь.

Найлус не стал поднимать взгляд — ему было достаточно всё услышать и почувствовать. У Сарена очень много дел на корабле перед прибытием на Цитадель. Скорее всего, он направился к Андерсону. Давно хотел поговорить с командиром корабля. Наедине. Ему это важно сделать именно сейчас, перед приходом фрегата-прототипа к Станции. Надо преодолеть непонимание окончательно. То самое непонимание, которое не позволило Сарену деятельно поспособствовать землянину в его пути к обретению звания и статуса Спектра.

Коснувшись когтями изображения, Найлус закрыл экранное окно, свернул экран и выключил инструментрон. Ложиться не хотелось, а вот несколько минут посидеть в тишине — хотелось, даже очень. Молодой турианец почувствовал внутри своей сути тепло... И понял, что мама... одобряет его выбор, его действия. И... поддерживает его. Так, как может поддержать своего сына только мама...

Сарен Артериус. Объяснение с Андерсоном

Сарен нервничал. С виду, конечно, не скажешь, но внутренне он остро и чётко понимал, что не просто волнуется, а именно нервничает.

Станция приближалась, и это обстоятельство для Артериуса означало, прежде всего, то, что дальше откладывать разговор с Андерсоном нельзя. Ещё сутки с небольшим, как всегда заполненные работой, а там... Там начнётся работа на Цитадели и даже при том, что Явик, вне всяких сомнений, воспользуется своими расовыми возможностями и способностями, эта работа, не обещала быть ни лёгкой, ни простой, ни кратковременной.

Если сейчас, на борту фрегата-прототипа он, Спектр Сарен Артериус, турианец, сумевший благодаря Шепарду и Чаквас вернуться из хаскококона в нормальную жизнь, ещё может рассчитывать на то, что Советники не смогут его так просто и быстро 'достать'. То, с прибытием корабля на Цитадель, эта задача для них предельно упростится. Вне всяких сомнений, придётся сойти на Станцию, пусть даже и временно. Придётся увидеться с Советниками, с ЭсБеЦешниками, с другими сотрудниками Корпуса. Придётся увидеться со многими обычными обитателями Станции... Впервые после Идена вот так плотно увидеться, сконтактировать. Значит... Значит медлить с этим разговором дальше нельзя. Там... дальше, будет слишком много работы. И — мало времени на такое общение, которое выбивает из колеи уже сейчас не только Сарена, но и Андерсона.

Сарен понимал, что Андерсон тоже ждёт этого разговора. Пусть даже в его ходе больше по вполне понятным причинам будет говорить турианец, Андерсону тоже будет очень нелегко. Возвращаться, пусть даже и мысленно, в прошлое и понимать, что многое, да почти всё — уже не исправить... Это — тяжело. Очень тяжело чувствовать себя бессильным изменить прошлое. Только в сказках можно позволить себе всё. Только там можно чувствовать себя поистине всемогущим. В реальной жизни это малодоступно.

У Андерсона была своя задача, которую он, как кандидат в Спектры, волен был выполнять так, как пожелает. Одна только деталь сломала всю стройную комбинацию: Андерсон действовал под наблюдением Спектра Сарена Артериуса, а тот... Тот пожелал, чтобы землянин действовал именно так, как привык он, турианец, а не так, как хотел сам Андерсон. В результате... Получилась классическая ситуация, которая намного раньше и привела Совет Цитадели к сложному и трудному решению: посылать на выполнение задания только одного Спектра. Да, с любой технической и технологической поддержкой, по возможности, конечно, но — одного. Два Спектра или, тем более, три, это было уже слишком. Сложности нарастали, как любят выражаться люди, в геометрической прогрессии.

Андерсон отказался самолично взрывать завод, а Сарен... Сарен настоял на своём. Турианец-Спектр не только взорвал этот завод, но и приложил максимум усилий к тому, чтобы у Совета были все основания обвинить в этом взрыве и в его тяжёлых последствиях не турианца Артериуса, а землянина Андерсона. И толку в том, что формально Сарен не выполнял миссию, а только наблюдал за тем, как её выполняет кандидат в Спектры?! Когда чиновникам выгодно, они так легко меняют правила и рамки. Кажется, у людей есть такое выражение: 'когда джентльмены не могут выиграть по правилам, они меняют правила'. На том заводе так и получилось. Сарен отказался смириться с выбором Андерсона, решил, что следует показать кандидату, как надо действовать, пусть даже стиль и последствия этих действий совсем не соответствовали ни задаче, ни настройкам Андерсона. Результат — уничтоженное предприятие и жертвы среди мирных разумных органиков.

Возможно, что это — правда: на том заводе некий доктор Цянь держал — то ли в заложниках, то ли в плену — некую Кали Сандерс, к которой Андерсон был тогда, да и сейчас, вероятнее всего, весьма неравнодушен. Возможно, что именно по этой причине Андерсон тогда категорически отказался взрывать завод. Хотя, если разобраться, штурмовать малой группой огромное по площади промышленное предприятие — задача слишком сложная. Потому-то многие диверсанты и террористы с лёгкостью переходят к крайним мерам вроде организации массовых пожаров и взрывов в периметре таких предприятий. Иначе выполнять задачу придётся очень долго, а время часто бывает очень ограничено.

Хотя... следует признать, что Сарен, хорошо изучивший все доступные материалы по Андерсону — статус Спектра позволял ему легко добраться до самых конфиденциальных данных — понимал: землянин не будет переходить к крайним мерам. Привыкший действовать предельно жестоко, не обращать внимания на последствия и на жертвы, Сарен, вполне возможно, был тогда не в состоянии смириться с тем, что новичок будет действовать как-то по-иному. И ведь люди, всё человечество, вся раса действовали по-иному. Не только Андерсон, нет. Все люди, все земляне.

Вот что действительно напрягало Спектра Сарена. Раса, действовавшая по другим стандартам. И достигавшая немалых результатов быстро и качественно. Трудно смириться, что очень многое изменилось. Ещё труднее смириться с тем, что кто-то действует быстрее, лучше, стремительнее и эффективнее, чем ты. Спектрам первым приходилось встречаться с неизвестным, опасным, потому... У них формировалось особое восприятие окружающей действительности. Они начинали чувствовать то, что, скорее всего, ещё не ощущали никоим образом другие разумные органики.

Старые Расы... Смешно было бы себе представить такое определение раньше в средствах массовой информации Большого Космоса. Тогда, когда ещё земляне не взломали спящий ретранслятор со своей стороны и не вознамерились активировать третий ретранслятор полностью самостоятельно. Им было, как они выражаются в подобных случаях, действительно наплевать на всё, кроме реализации своего плана, своей задумки. Они действовали быстро и эффективно. Это напугало турианцев, а следом — Совет Цитадели.

Турианцы воспользовались военной мощью и... получили отпор. Как-то было очень обидно получать отпор от новичков, которые только-только появились в Большом Космосе. И потому... потому турианская Иерархия решила двинуть к Земле один из своих Флотов. Да, этот флот стоял в резерве, ведь ситуация на Дальних Пределах могла в любой момент ухудшиться или осложниться, потому... резервы были необходимы. Сарен знал, с каким скрипом, с какой неохотой тогдашний Примарх отдал распоряжение о посылке Флота.

Флот пошёл от пределов Иерархии к Солнечной системе, намереваясь очень скоро достичь материнской планеты человечества и уничтожить — если не планету, то всё живое на ней.

Как бы ни хотели турианцы повоевать на два фронта, им это не позволили сделать Советники Цитадели. Да, возможно, эта троица снова вспомнила о рахнийских войнах, о противостоянии с кроганами. Возможно, Советники перепугались сильно. Всё возможно, равно как и то, что они не захотели дополнительных осложнений. Советница-азари как-то убедила саларианца-Советника и турианца-Советника, в том, что в ещё одной войне, пусть даже и предполагаемо победоносной, сейчас нет никакой необходимости.

Сарена, идущего по коридору к командирской каюте, сейчас не интересовало, были ли это те самые Советники, которые рулят ситуацией в Пространстве Цитадели сейчас или это были какие-то другие Советники. Важно было то, что ситуация сложилась именно так, что Флот удалось остановить и новая межрасовая война не началась.

Если бы можно было столь же легко и просто, а главное — быстро остановить войну со Жнецами, но, увы, это не могли сделать ни нынешние Советники Цитадели, никто из разумных органиков в целой Галактике. Да, привычно сознание уточняет — 'в исследованной части Галактики'. Что-ж, это — важное уточнение, своевременное, а потому — допустимое.

Войну со Жнецами придётся останавливать только победой над этими гигантскими полумашинами. Ясно, что будут огромные жертвы среди разумных органиков и надо постараться сделать всё, чтобы и Жнецы несли постоянные большие потери. Путь к победе над полумашинами начинался не только на Иден-Прайме. Он начинался и на Цитадели. Предстояло сделать всё, чтобы эта Станция в очередной раз не стала гигантским ретранслятором.

Сарен не сомневался в том, что Жнецы не будут полностью воспроизводить старый сценарий вторжения в Галактику, но в том, что они используют Цитадель именно как гигантский, самый мощный ретранслятор, у него не было сейчас оснований сомневаться. Возможно, Жнецы не будут повторяться, но кое-какие детали из уже использованных сценариев они, безусловно, применят и в ходе предстоящей войны.

Пятьдесят тысяч лет. Столько, если даже сделать скидку на несовершенство и неточность хронологии, прошло после ухода из Галактики Жнецов, закончивших победой прошедшую Жатву. Да, протеанам удалось спасти молодые расы, в том числе — турианцев и людей, а также азари и многие другие расы, от поистине гибельного для них внимания со стороны 'креветок'. Протеане... вымерли или, что точнее, погибли. Почти все.

Выжившие расы разумных органиков прошли сложный путь. В большинстве своём, лишённые направляющего протеанского влияния, они, бывало, регрессировали, а то и деградировали, где-то — застывали в своём развитии на тысячелетия, но... Сорок тысяч лет в общей сложности — столько продолжался ясельный период развития выживших рас разумных органиков. Потом наступил период детства и вот... Жнецы снова приходят в Галактику, приходят тогда, когда большинство из полутора десятков — в общей сложности — рас находятся на подъёме. Точнее — на взлёте.

Да, можно считать, что сейчас легче всего остановить разумных органиков новой Жатвой. Потому что сил у них — маловато для полноценного противостояния разумным полумашинам. И, возможно, Духи, как реинкарнация Высших Сил, решили, что следует оказать нынешним разумным органикам помощь. Потому-то и прошёл землянин Шепард труднейшую трансформацию, наделившую его внегалактическими и загалактическими возможностями и способностями. Потому-то и выжил протеанин Явик, да не один, а с почти сотней соплеменников и соплеменниц, что тоже очень важно, потому то и полёт земного разведфрегата на Иден-Прайм не стал простой 'доставочной' операцией. На Цитадели, вероятнее всего, фрегатовцев ждёт ещё немало 'потому что', так что...

Найлус достаточно подробно рассказал Сарену о том разговоре, а точнее — монологе Шепарда, которым старпом удостоил распоясавшегося молодого Спектра. Да, молодость, возможно, быстропроходящий недостаток, равно как и неопытность, но ведь не мгновенно проходящий. Определённое время молодость всё же занимает — так пожелали природа и эволюция. Взрослость приходит медленно, часто — неспешно, а бывает — что и вообще не приходит. Найлус — наёмник, он и в турианских вооружённых силах был, откровенно говоря, чужаком. Иерархия — плохо сбалансированное единство. Какое-никакое, но единство, хотя... можно о единстве говорить бесконечно, а на самом деле никакого особого единства-то и нет в наличии на практике. Никакого. Потому что представление 'группы турианцев' не являются представлением всей расы, как бы обратного этой 'группе турианцев' ни хотелось.

Шепард сказал Найлусу, что ему — и другим нормандовцам тоже — хорошо известно о том, что Сарен Артериус, Спектр Совета Цитадели, наставник Найлуса, раз за разом переступает закон, используя его несовершенство в своих собственных, личных интересах.

Да, Шепард был прав, Сарен действительно часто переступал закон, потому что письменный закон создаётся разумными органиками, не всеми, к сожалению, только частью разумных органиков — хоть на уровне отдельной расы, хоть на уровне совокупности рас. И именно поэтому письменный закон несовершенен: часть разумных органиков не в состоянии — по очень многим причинам охватить сразу и полно, а главное — качественно и профессионально — весь спектр деталей и взаимосвязей между ними. Слишком всё сложно. Слишком. И Шепард, как теперь понимал Сарен, как и Андерсон, очень хорошо понимали всю эту сложность. Не спешили взваливать её на плечи молодого Спектра Найлуса Крайка. Молодость — да, это быстропроходящий недостаток, но всё же молодость занимает некий промежуток времени. К счастью? Возможно, что даже и к счастью, хотя бывает — и "к сожалению".

Для Найлуса Шепарду было необходимо озвучить именно эти слова, именно эти фразы. Потом, позже, повзрослев, Найлус, вполне возможно, сам признает их справедливость и правоту. А может быть — и то, что услышать именно эти слова ему было необходимо. Хоть от Шепарда, хоть от Андерсона, который был рядом со своим старпомом в тот момент и молчал, давая возможность своему младшему по возрасту коллеге проявить себя.

Шепард и проявил. Он не только говорил, но и показывал. Наглядно. На экранах. Найлус был впечатлён показанными текстами — Шепард хорошо подготовился к этому разговору, который, как понимал сейчас Сарен, рано или поздно должен был состояться. Хотя бы для того, чтобы Найлус своей неуёмностью вконец не разрушил выстроенную Шепардом и Андерсоном программу переформатирования экипажа и команды фрегата. Уж эти-то двое хорошо понимали, что ждёт 'Нормандию' и её обитателей впереди. Нет, не лёгкий полёт.

Возможно, Дэвид и Джон это чувствовали, ощущали, понимали, но именно эти чувства, ощущения и понимание спасли нормандовцев, когда корабль пришёл к Идену. Да, важную роль сыграло единство подготовки Андерсона и Шепарда — им не пришлось притираться и приноравливаться друг к другу слишком долго: одинаково высокий ранг подготовки смог преодолеть разницу в возрасте, которая часто становится непреодолимой для военнослужащих. А бывает — и для штатских.

Шепард сказал турианцу Найлусу Крайку, что турианцы — боятся. И оказался прав. То, с позволения сказать, 'соединение', которое встретило землян, стремившихся активировать третий ретранслятор, не было тем Флотом, о котором в галактике столько раз упоминали. Этих Флотов было у турианцев аж тридцать, плюс пятнадцать резервных. Дело даже не в количестве, дело в качестве. Эти Флоты держали оборону на Дальних Пределах, а о событиях, которые происходили там, Советники предпочли ничего не знать. Турианцы, блюдя секретность и интересы расы, не говорили об этих событиях никому из представителей других рас, хотя, конечно, понимали, что разведки не дремлют и кое-какие данные просачиваются сквозь 'стену молчания'.

Шепард правильно сказал, что турианцы немало поспособствовали заключению Фариксенских соглашений, ударивших, прежде всего, по людям. К счастью, не по всем землянам, только по их части. По той самой части, которую представлял Альянс Систем. Двадцать стран, мнящих себя крупнейшими и важнейшими и, соответственно, сильнейшими. Оказалось, что есть ситуации и обстоятельства, когда важна не сила и влиятельность части чего-то целого, а сила и влиятельность всего этого целого.

Вторжение Жнецов как раз и является такой ситуацией и таким обстоятельством, когда сила части не значит ничего, а вот сила целого значит всё. Как минимум — победу или смерть. Третьего — не дано. Да, пафос, да, выспренность, но без этого нет разнообразия жизни разумных органиков, того самого разнообразия, которое и придаёт этой жизни непередаваемо привлекательные и важные вкус, цвет и аромат.

Шепард вскрыл многое. И многое сказал Найлусу. На многое открыл молодому турианцу-Спектру глаза. Заставил его подумать о многом по-новому, а о многом — даже впервые. Пусть. Это полезно. Иногда — полезно вынудить молодого разумного органика понять, что он — только часть целого, но не всё целое и далеко не всё по этой самой причине будет вращаться и зависеть от него персонально.

Шепард хорошо подготовлен. И, кстати, хорошо подготовлен не только практически, но и теоретически. Он, британец по рождению, не чужд интереса к истории и культуре других стран Земли. Он многое знает об Империи. Он многое знает о Японии, Корее, Китае, Австралии, Африке. О многих земных странах и народах. Он чувствует себя защитником не интересов 'группы товарищей', прикрывшихся лейблом 'Альянс Систем', он чувствует себя защитником интересов человечества, всей расы в целом. Это... очень тяжело ощущать и чувствовать. Это способно раздавить... Но Шепард — способен выдержать эту тяжесть. И способен выстоять. Потому, вероятнее всего, Высшие Силы и знали, что он пройдёт через труднейшую трансформацию с минимальными потерями. И умно распорядится предоставленными ему новыми возможностями и способностями. По той простой причине, что как высококлассный спецназовец, Шепард умеет максимально раскрывать сугубо расовые человеческие возможности и способности.

Уже сейчас Шепард готов защищать не Британию, а всё человечество. Он ощущает всех землян за своей спиной. И — только так. Потому что подготовка спецназовца такого уровня, какого удалось достичь Джону Шепарду, стоит архидорого. И оплачивается она из налогов простых землян. Да, возможно, в первую очередь — британцев по рождению и происхождению, но... Как говорят земляне, 'деньги — не пахнут'. Очень сложно, а временами и невозможно определить их точное происхождение. Потому... Вполне возможно, что Шепард считает, что его подготовку оплатили все земляне, независимо от национальной принадлежности. Потому он готов защищать всех землян, всех людей. Потому он смог столь полно, чётко и эффективно, а главное — результативно, раз за разом общаться с соплеменниками на Иден-Прайме.

Шепард упомянул тогда о России, которую изучал. Не академически, конечно, но... оказалось, что он изучал её очень внимательно, вдумчиво, неравнодушно. 'Не верь, не бойся, не проси'. Как точно и как полно он воспринял смысл этой фразы, столь любимой имперцами. Потом, позже будет обнаружена слежка за нормандовцами со стороны экипажа и команды имперского разведкрейсера, потом будет выявлена влюблённость в Шепарда командира этого разведкрейсера. Всё это будет потом, но, может быть, уже в ходе того разговора с Найлусом Крайком, Шепард что-то такое ощущал? Что-то такое, что связывало его предельно неформально, неофициально с Россией, с Империей. Одной из нескольких Империй, возродившихся и выстоявших в горниле Третьей мировой войны. Да, землянам хотелось, чтобы Вторая Мировая была последней, столь масштабной и кровопролитной войной в их истории, но... К сожалению, не все желания сбываются. После Третьей Мировой многое у землян изменилось. Имперцы, безусловно, продолжат наблюдать, а может быть — и следить за нормандовцами. Что-ж, пока они не вмешиваются в происходящее, а только наблюдают... Пусть.

Шепард назвал Крайка — Спектра цепной шавкой Совета Цитадели? Что-ж, очень точное и правдивое, а главное — справедливое определение. Корпус действительно превратился из инструмента решения галактических проблем в инструмент решения проблем, порождённых непрофессионализмом и откровенной тупостью Советников, прежде всего — ключевых Советников Цитадели. Созданный для противодействия кроганам, Корпус утратил навыки и качества высококлассных разведчиков, проморгал и наличие подземной базы на Иден-Прайме, и наличие саркофагов с живыми протеанами. Да, Корпус, говоря земным языком, запаршивел. И Сарен ничуть не кривил душой — он сам шёл на крайности, в том числе и потому, что видел всё несовершенство управления, осуществляемого Советниками Цитадели. Всю вредоносность этого управления и руководства он понимал слишком хорошо, ведь Корпус — главный инструмент всевластия Совета, который без внеправового и внезаконного подразделения на самом деле мало что может и — умеет.

Шепард не скрывал перед Найлусом того, что Корпус стал таким... беззубым и маломощным именно под влиянием тупых зажравшихся Советников. Были бы другие Советники — был бы другим Корпус, а так... Годы, проведённые Сареном вдали от суеты жизни, годы в хаскококоне, сколько бы их ни было... там, в этом хаскококоне и время-то идёт совершенно по-другому: год за три может пройти спокойно и свободно. Если бы Корпус был более профессионален, вряд ли бы люди получили Иден-Прайм. Ну ладно 'прохлопали' Советники подземную протеанскую базу и саркофаги с живыми протеанами — всё же надо сделать скидку на объективно существующее несовершенство нынешних техники и технологий. Но не заметить протеанский Маяк?! Не первый, кстати, попавший в руки Советников теми или иными путями. А значит, поиск и выявление Маяков вполне было поставлено на регулярную основу. Почему здесь система дала сбой?

Потому что люди пришли в галактику быстро, решительно и сразу стали разворачивать бешеную активность. Потому что земляне стали 'копать' в стольких направлениях, что даже силами стоящего над расовыми и межрасовыми законами Корпуса невозможно было ни ослабить, ни заблокировать, ни остановить эту активность неофитов Большого Космоса. Потому что люди стали выявлять проблемы и вопросы с поистине карьерно-экскаваторным упорством.

Для землян Старые Расы не были авторитетом. Да, ксенофобия у землян была очень сильной, очень развитой. И, если судить по той же Эшли Уильямс, она осталась такой и сейчас. Земляне привыкли в одиночку решать проблемы, которые Старые Расы даже коллективно не всегда решать-то умели и могли. Потому Найлус, поняв, что у Шепарда припасено немало разгромной для турианцев — и не только для них — информации, решил остановить старпома... Иначе...

Иначе и Иерархия и Совет Цитадели бледно бы выглядели. Очень бледно. Разведфрегат. Прототип. Сборный, набранный в страшной спешке, вне любых протоколов, процедур и правил, экипаж. Два спецназовца ранга 'Эн-Семь' во главе команды. Всё сложилось так, что Шепард за считаные часы слишком многое понял и узнал. А может быть, узнал и ещё раньше, ведь много лет он провёл в вынужденном 'запасе'.

Знания, опыт, навыки, умения... Шепард старался наращивать их и сохранять даже в годы вынужденного бездействия. Не безделья, нет. Именно бездействия, редко, правда, прерываемого выездами на полигоны, стрельбища и миссии в пределах Солнечной системы.

Шепард остановил, а точнее — жестоко и эффективно осадил зарвавшегося Найлуса. Посадил турианца-Спектра под фактический домашний арест в каюту, лишённую любых систем связи и информации. А это по нынешним временам — очень ощутимое и жестокое наказание. Современный разумный органик привык к водопадам самых разных данных, обрушивающимся на него ежедневно и ежечасно. Вне этого коктейля нынешний разумный органик чувствует себя крайне неуютно и неуверенно.

Шепард не знал о том, что будет дальше, что будет потом, позже. Он не знал ни о Жнеце, ни о том, что на борту этой 'креветки' возглавляемая спецназовцем-'эн-семёркой' группа высадки найдёт турианца и азари. О многом, очень многом он не знал, но... Он знал, что дальше будет только хуже. Не может быть, а будет только хуже. И потому — заранее готовился.

Сарен тоже готовился. Он знал, что если Шепард и Чаквас вынули его из хаскококона, вернули к нормальной, к настоящей жизни, то... Он обязан сделать всё, чтобы Жнецы ушли в прошлое. Исчезли. И больше никогда не вернулись. Циклы надо прервать. Жатвы надо остановить. Потому что рано или поздно Жнецы одержат окончательную победу и в Галактике, пусть даже и в исследованной её части, никогда не будет больше никаких разумных органиков. В любом смысле разумных.

Сарен знал, что Бенезия пишет две книги. Знал, что и Явик многое пишет, обдумывает, вспоминает. И тоже писал многое. Урывками. В перерывах между тренировками в трюмном спортзале и общением — рабочим и неформальным — с фрегатовцами. В зале БИЦ и — на постах в отсеках корабля. Часто писал ночью, когда спать не хотелось — жалко было тратить часы на сон, на ничегонеделание.

Многое удалось написать. Несколько десятков файлов. Все они за небольшим исключением — не всё удалось дописать до желаемого состояния, теперь находились в ридере, лежащем в поясной укладке. Это — данные по многим вопросам, которые, если повезёт, помогут Андерсону и Шепарду, а также другим землянам решить многие проблемы. Не только на Цитадели.

Артериус не собирался много и долго говорить с Андерсоном. Понимал и знал, что Дэвид этого многословия не оценит положительно. Потому... Пусть командир земного разведфрегата увидит турианца-Спектра и прочтёт хотя бы небольшую часть из файлов ридера. Хотя бы начнёт читать. Тогда... Сарен встанет и выйдет из каюты капитана Андерсона. Потому что... Потому что время слов — прошло. Наступило время дел.

Впереди показалась дверь командирской каюты. Сарен пошёл медленнее — спешить всё равно не хотелось, да и дать время Андерсону подготовиться к встрече, какой бы короткой по времени она ни была — необходимо.

Андерсон был оповещён вахтслужбой фрегата о том, что к его каюте идёт Сарен Артериус. Это не было секретом, тем более что и, по мнению капитана Андерсона, время для разговора с легендарным своей жестокостью Спектром Совета Цитадели наступило. Коротким или длительным будет этот разговор — зависит от очень многих обстоятельств. Знал Андерсон и о том, что Сарен что-то пишет достаточно регулярно, оформляет в отдельные файлы. Вряд ли Спектр будет так напрягаться, если в этой писанине нет прямой необходимости.

Садясь за стол, Андерсон почувствовал приближение Артериуса. Вахтслужба предупредила, сам почувствовал, значит, разговора — не избежать. Да и не надо избегать — на Цитадели свободного времени будет ещё меньше, а времени для таких непростых разговоров — вообще не будет. Так что лучше, если этот разговор состоится сейчас.

— Прошу разрешения, командир, — на пороге каюты выросла фигура турианского Спектра.

— Проходите, Сарен, присаживайтесь. — Андерсон жестом указал на свободное кресло, стоящее перед рабочим столом, видел, как Спектр закрывает за собой дверь каюты на защёлку. Значит, разговор будет не простым. Что-ж, уединённость необходима именно для таких разговоров. Если дело касается событий прошлого, единого для двух разумных органиков — тем более необходима.

Сарен сел, пододвинул кресло к столу поближе, но начинать говорить не спешил. Несколько минут в каюте царила тишина.

Преодолев себя, Артериус взглянул на сидевшего напротив Андерсона.

— Я... был не прав во многом, — произнёс Спектр. — Тогда, когда вы, земляне, пришли в Большой Космос... Я не сразу, далеко не сразу осознал, понял, что в Галактике... очень многое изменилось. Существенно изменилось. Настолько изменилось, что вам, людям, надо было дать место в Совете и ввести в состав Корпуса Спектров. Не в одиночном, в массовом порядке ввести, — сказал турианец, помолчав несколько секунд. — Я... был неправ, не понимая, не осознавая всего этого. В общем. И — в деталях. Потому... Потому я не смог тогда смириться с происходившими вокруг изменениями. И пытался... вернуть прошлое. То самое, где вас, людей, не было. Ни физически, ни как иначе. Я пытался задержать развитие и укоренение изменений, связанные с вашим появлением в Большом Космосе, в котором мы, представители Старых Рас, царили и правили столетиями. Нам... было хорошо, а главное — спокойно. Вы, люди, это спокойствие нарушили и — разрушили. Я... я пытался задержать эти разрушения и воспрепятствовать всему новому, что принесли вы, земляне. — Сарен потянулся к поясной скафандровой укладке, достал ридер. — Это... некоторые данные, которые могут быть полезны вам при работе на Цитадели. Там... там предстоит многое менять. — Сарен опустил взгляд, пододвинул ридер по столешнице ближе к Андерсону, встал. — Я... Я пойду к себе. Мне... Мне трудно что-либо ещё добавить к сказанному, — он старательно избегал обращаться к хозяину каюты по имени, фамилии или званию.

Сделав несколько шагов, Сарен остановился у двери каюты, обернулся:

— Мне очень жаль, что я проявил тогда... по отношению к вам, землянину, такое... непонимание, — с этими словами он открыл дверь, переступил порог каюты и закрыл створку за собой.

Путь до салона не занял много времени. Найлус куда-то ушёл.

Не включая свет, Сарен прошёл к своей койке, лёг и закрыл глаза. Наверное, сейчас Андерсон включил ридер и читает файлы. Может быть, в течение этих полутора суток он сочтёт необходимым поговорить со старшим Спектром. А может быть, и не сочтёт. Земляне... жутко самостоятельны в своих действиях, потому... поступят, скорее всего, по-своему.

Пусть. Важно, чтобы удалось остаться на корабле даже в том случае, если Советники примут решение о лишении Сарена звания и статуса Спектра. О Найлусе сейчас думать не хотелось — там другие обстоятельства и другие особенности.

Да, выбор небольшой: либо сохранят статус и звание, либо лишат. Надо не ждать этого выбора, а делать всё, чтобы подготовиться к любому, ну пусть к большинству вариантов развития событий.

Андерсон включил ридер, оставленный Сареном, взглянул на список файлов, открыл первый по порядку, начал читать. Пока ещё была возможность вот так, спокойно и неторопливо читать тексты, вдумываться, анализировать. Всего через несколько часов... это может стать непозволительной роскошью — Ингвар уже доложил, что Явик настаивает на включении разведывательных систем фрегата в боевой режим. Что-ж, протеанин по-своему прав — можно десятки раз наслаждаться выплывающей из тумана громадой Цитадели, но сейчас для фрегатовцев важно не умилиться впечатляющему воображение и восприятие виду гигантской конструкции, а решить много проблем, напрямую с ней связанных. Самых разнообразных, далеко не всегда простых.

Потому сейчас, читая тексты, написанные Сареном, Андерсон понимал — заканчиваются последние спокойные часы перед очередным пиком нагрузки. Надо будет разрешить Ингвару подключить разведмодули фрегата к работе — Явик всё равно задействует свои расовые возможности и способности — в этом у 'первого после бога на борту' не было никаких сомнений. Значит, надо будет и землянам постараться не отстать, уже на подходе собрать побольше информации. Воздействие на обитателей Станции должно быть комплексным, многоуровневым, а для этого... Придётся очень хорошо напрячься уже на подходе к Цитадели. Что-ж. Так и будет.

Несколько десятков минут Андерсон читал файлы, параллельно делая отметки на экране своего командирского ридера и изредка набирая тексты на клавиатуре настольного инструментрона.

Отложив ридер в сторону, Андерсон встал, прошёлся по каюте, взглянул на табло часов. Спокойное время в очередной раз подходило к концу.

Сарен сказал всё, что считал нужным сказать и ответа ему не требовалось. Во всяком случае — озвученного, словесного. И так всё было понятно: корабль идёт к Цитадели, на которой у каждого нормандовца будет много, очень много работы. И сейчас не нужно тратить время на уверения в лояльности и во взаимопонимании. Надо работать, надо действовать. А слова... Слова в очередной раз подождут.

Несколько нажатий на сенсоры наручного инструментрона — и в наушном спикере капитана Андерсона проявляется голос Ингвара:

— Пост РЭБ — на связи, командир.

— Включайте разведывательные модули корабля в режим, Ингвар, — распорядился Андерсон, набрав на клавиатуре наручного инструментрона несколько кодов. — Разрешения посланы.

— Принял, командир. Включаю. — Ингвар прислал текстовую квитанцию и отключился от аудиоканала.

Коллегам Темпке придётся в ближайшие несколько часов забыть не только о сне, но и о еде и о любом, сколько-нибудь длительном отдыхе. Потом, чуть позже, подключатся все другие нормандовцы. Независимо от расы. Сейчас расовое деление не важно — надо сделать общее дело наилучшим образом.

Вернувшись к столу, Андерсон поудобнее устроился в кресле, пододвинул к себе клавиатуру настольного инструментрона, включил средний экран.

На настенных экранах каюты проявились план-схемы, на которых вспыхивали огоньки, указывающие на активацию многих систем и контуров фрегата. 'Нормандия' просыпалась, обретала настройку боевого разведывательного корабля, входила в режим реальной работы.

Карин Чаквас. Размышления о раскопках, давших новую жизнь протеанам. Вечерние и ночные раздумья

Напряжение, владевшее Сареном, Чаквас отмечала и по таблицам и графикам на экранах корабельной системы медицинского контроля, и видя турианца в коридорах и отсеках корабля.

Врач ощущала, как у неё исчезает время для безделья. Казалось бы, какие у медика военного корабля обязанности, если нет войны и никто не заболел, не ранен и не травмирован? Проверяй состояние медикаментов, готовь инструменты, контролируй санитарно-медицинские показатели корабля и экипажа, обучайся, тренируйся. И, пожалуй, всё. Оказалось, этого недостаточно. Во всяком случае — для неё. Две недели кошмара на 'поле комплектации' остались в очень далёком прошлом и почти не вспоминались. Потому что не было теперь времени вспоминать такое.

Никто не отменял обычных врачебных забот, но к этому списку добавилось общение с Аллой Селезневой — теперь уже регулярное, по нескольку раз в день. Не по видеоканалу, но аудиоконтакты и текстовые сообщения для главных корабельных врачей стали привычными. Алла много рассказывала Карин о жизни волговцев, не акцентируя внимание собеседницы на командире крейсера. Это сейчас, как понимала Чаквас, не нужно. Зато Селезнева очень живо интересовалась медицинскими данными азари, турианцев и, конечно же, протеанина.

Карин было приятно чувствовать свою непререкаемую исключительность. Она стала единственным медиком, получившим 'доступ к телу' представителя расы, ещё несколько суток тому назад прочно считавшейся и объявлявшейся вымершей.

Следуя медицинской и своей личной этике, Чаквас обсудила с Явиком вопрос о передаче части информации в распоряжение главного врача 'Волги' и тот, к удивлению Карин, очень чётко обозначил пределы, за которые, как он выразился, 'выходить не следует'.

Убедившись не раз на практике в очень богатых и эффективных расовых возможностях и способностях воина древней расы, Карин строго следовала ограничениям. Явик спокойно относился к тому, что часть закрытой информации регулярно уходит в распоряжение Медслужбы ВКС Империи. Возможно, как считала Карин, так он готовил почву для возвращения своей расы в пространство Галактики. Да, с очень дальним прицелом, но... Такие вещи надо готовить заблаговременно.

Карин привыкла, что Явик заглядывает к ней в Медотсек очень часто, конечно, когда у него есть такая возможность. Он очень занят и востребован, сам ведёт большую и сложную работу. Приближается Цитадель и протеанин, как понимала Чаквас, задействовал часть своих возможностей и способностей для того, чтобы добыть побольше информации о происходящем на Станции. О проблемах и вопросах, которые остаются не решёнными и негативно влияют на жизнь обитателей Цитадели. Независимо от расы, пола, социального и имущественного положения.

Явик часто и охотно рассказывал Карин о протеанах. Не только о том, что было интересно для Чаквас как для медика, нет. Об очень многом. Конечно же, он с неизменной теплотой говорил о Таэле, хотя, как чувствовала врач, он не рассчитывал на то, что протеанка даст согласие и станет главной подругой единственного 'оставшегося на свету' представителя древней расы. Он, как и Шепард — Дэйне, давал Таэле свободу решать и выбирать. В этом, как ощущала Чаквас, старпом и воин древней расы были очень похожи.

Таэла и Тангрис несколько раз связывались с Чаквас по видеоканалу, в основном они присылали текстовые сообщения. У командира протеанского фрегата и её старшего помощника, конечно же, было немало дел, но Чаквас постоянно удивлялась тому, как протеан на всё хватает — для них, казалось бы, нет такого понятия, как дефицит времени. Явик, понимая недоумение корабельного врача, пояснил, что жизнь научила протеан, во-первых, распараллеливаться, а во-вторых, не бояться действовать с максимальной нагрузкой.

Явик немало рассказывал о войне протеан со Жнецами. Да, он о многом не говорил, но о том, что могло помочь Карин написать книгу об индоктринационном воздействии, говорил подробно и чётко. Иногда Карин шутила, что хочет прямо цитировать высказывания собеседника в своей книге. И Явик, улыбаясь, отвечал, что нисколько не возражает, но, поскольку книга пишется не только при его участии, но и при участии Бенезии и Сарена, а также Таэлы и Тангрис. Будет, как он говорил, проблематично прибегать каждый раз к прямому цитированию со ссылками на источник — то есть на конкретного разумного. Чаквас отметила, что для неё нет никаких сложностей в том, чтобы процитировать слова не одного, а нескольких разумных. И подчеркнула, что она наоборот рада, что в специализированной книге будут зафиксированы мнения конкретных разумных органиков, а не туманно-неопределённые суждения, неизвестно кому принадлежащие. Ведь ясно же, что, прежде всего, важна доказательность.

Написание книги, общение с волговцами, с Явиком и протеанами, турианцами и азари, нормандовцами, выполнение ежедневных медицинских протоколов и программ — всё это достаточно резко и определённо сократило время, расходуемое совсем недавно на спокойное ожидание. На Цитадели свободного времени, как понимала Карин, будет ещё меньше. Там предстоит сделать немало для организации и укрепления медслужбы Штаб-Квартиры, для изучения медицинской обстановки на Станции. Не только, конечно, в мирное время, но и в военное.

Пока что следовало готовиться, ведь как пояснил протеанин, Цитадель, если удастся предотвратить её раскрытие в положение гигантского ретранслятора, подвергнется атакам огромных флотов 'креветок'. Выдержать которые предстояло не только самой станции, но и её обитателям. Явик также подчеркнул, что Жнецы обязательно попытаются организовать бомбардировку станции, а также — осуществить несколько попыток высадить массированные десанты. Потому медицинская защита Станции приобретала особое значение: если Станция будет бороться, надо сделать всё, чтобы в самой полной мере защитить жизнь и здоровье её обитателей.

Явик показал Карин уникальный мыслеобраз: на месте Станции зияет чёрный провал, из которого потоком идут гигантские 'креветки'. Протеанин отметил, что за этот мыслеобраз, разошедшийся по Империи с быстротой молнии, отдали свои жизни несколько десятков протеан. Сама станция, как указал Явик, потом снова появится на прежнем месте, но она уже будет пустой. На ней, как поняла Карин, останутся только Хранители, переждавшие критический момент где-то в глубинах корпуса Цитадели.

Чаквас хорошо помнила, что Совет Цитадели издал специальный указ, согласно которому категорически запрещалось мешать Хранителям выполнять их функции. Запрещалось также пытаться вступать с ними в контакт или стремиться изучать их, в том числе и дистанционно, с помощью приборов. Теперь, как понимала Карин, эту практику придётся менять. Если Хранители раз за разом выживали на Станции и продолжали её обслуживать, то они знают многое об этой конструкции, что по тем или иным причинам оставалось неизвестным для остальных разумных органиков, Цикл за Циклом населявших Цитадель. Если стоит вопрос не только о сопротивлении, но и о победе над Жнецами, надо попытаться вступить с Хранителями в контакт. Советники Цитадели и прочие чиновники могут издавать десятки указов. Но... как шутят земляне-имперцы, обилие законов компенсируется необязательностью их исполнения.

Для того чтобы узнать многое о Цитадели до того момента, как на галактику обрушатся Жнецы, придётся напрячься всем нормандовцам. Без малейшего исключения. Безусловно, важная роль в решении ряда вопросов и проблем, связанных с изучением и освоением Станции, будет принадлежать Шепарду и Явику, а также Бенезии и Сарену с Найлусом. Но и остальным обитателям фрегата придётся работать едва ли не круглосуточно. Время стоянки быстротечно, а дел — очень много. Надо будет заняться и Советом Цитадели, и СБЦ, и пообщаться и повидаться со многими постоянными и временными обитателями Станции.

Явик в один из последних визитов в Медотсек натолкнул Чаквас на одну важную мысль: надо уделить повышенное внимание медицинским аспектам, связанным с результатами раскопок. Проще говоря — тому, какой была медицина в прошлом. Протеанин не скрывал, что и его раса довольно легкомысленно относилась к детальному изучению наследия тех же иннусанонцев, не говоря уж о более древних расах — предшественниках предков протеан. Теперь эту практику предстояло если не сломать полностью, то серьёзно и существенно скорректировать.

Говоря о раскопках и важности их изучения, пусть и с точки зрения медика, Явик отметил, что и сам он выжил благодаря умело и главное — быстро организованным раскопкам. Равно как выжили и его соплеменники — потому что удалось достаточно быстро пробиться к периметру цитадели Базы. И — успеть пробудить многих протеан до того момента, как автоматика саркофагов начала бы делать неизбежные ошибки, приводящие к гибели тех, кто доверился технике и технологиям.

Так в общении воина древней расы и медика появилась новая тема. Благодаря Явику и Шепарду — протеанин и землянин нередко приходили к Чаквас в Медотсек вместе — Карин смогла накопить достаточно материала для того, чтобы начать планомерное изучение раскопок, осуществлённых на Иден-Прайме. Теперь, когда планета осталась далеко позади, Чаквас получила полный доступ к этой информации. И, обращая, закономерно, очень значительное внимание на медицинские аспекты, врач не забывала изучать и исследовать и многие другие вопросы и проблемы, дополняя файл 'заметок по поводу', из которого со временем вполне могла получиться книга. Информацию по раскопкам — не только тем, которые были осуществлены на Идене, но и на других планетах, известных протеанам, присылали Таэла и Тангрис, а также другие обитатели 'Клинка Ярости'. Немало данных присылали профессор Сташинский и члены 'четвёрки' и их помощники.

Грустно, конечно, думать о том, что жизнь прошедших поколений приходится изучать по остаткам так называемой материальной культуры. Но... Карин продолжала накапливать материал и осуществлять его предварительную сортировку, понимая, что эта работа — необходимая предпосылка к осуществлению гораздо более сложного и важного проекта. Для корабельного врача не было секретом то, что иденцы, а с их подачи — и жители многих других планет и станций — приступили к реализации специальных программ. Целью которых было накопление информации о борьбе со Жнецами и её сохранение в форматах, предположительно более-менее понятных и доступных новым расам разумных органиков.

Явик немало рассказал Чаквас — и не только ей — о технологиях, на основе которых были созданы Маяки. Часть этой информации ушла на Иден, к 'четвёрке' и Сташинскому, часть — на Землю, в основном — в Империю, но и в Альянс тоже. Часть забрали себе турианцы, передав её по своим каналам в Иерархию.

Бенезия тоже получила часть информации — ей она пригодится для написания уже начатых книг, а также — для общения с жительницами Тессии и, конечно же, с Лиарой. Рано или поздно пожилая азари увидится с дочерью, прибудет на материнскую планету расы и начнёт осуществлять свою работу вне рамок Матриархата. Так что информация ей потребуется самая разнообразная и накапливать и сортировать её необходимо уже сейчас, заблаговременно.

Матриарх не скрывала от Чаквас, что эта информация будет важна и для Лиары — с приближением момента Вторжения Бенезия очень надеялась на то, что дочь не будет покидать пределы Тессии. Ей нужна будет работа, способная поглотить всё свободное время. Работа, связанная с наукой, с археологией и изучением опыта, культуры и жизни предшественников азари и протеан, а также иннусанонцев. Да, многие направления этой работы придётся возвращать к жизни — существовали у азари и раньше программы, направленные на изучение отдельных аспектов прошлого. В том числе и связанного с жизнью и деятельностью инорасовых разумных органиков, но... Теперь очень многое придётся организовывать и осуществлять по-новому.

Бенезия говорила с Карин и о том, что очень надеется на участие Лиары в одной из программ, целью которых будет сохранение максимально полной информации о борьбе со Жнецами. Как бы эти программы ни назывались, они должны быть осуществлены. Для того, чтобы в случае неудачи будущие расы разумных органиков не тратили время и ресурсы на повторение ошибок погибших рас, а двигались вперёд, к окончательной победе над гигантскими полумашинами.

Говоря об этих программах, Бенезия мрачнела, и Чаквас её очень хорошо в такие моменты понимала: жить больше восьми веков — сложно и тяжело. Хочешь — не хочешь, а понять очень многое глубоко и полно — придётся. Хорошо, если вовремя. Явик, изредка присутствовавший при таких разговорах, отмечал, что и у протеан были попытки сохранения такой информации для будущих рас разумных органиков. И Маяки были только частью наиболее полно реализованных попыток.

Благодаря общению с Аллой Карин знала, что в Империи эти программы осуществляются непрерывно. Причём запись и сохранение идут постоянно, информация не только накапливается, но и сортируется, создаются своеобразные 'ключи', пользуясь которыми, будущие обитатели Земли смогут понять многое. Именно понять, а не тупо усвоить.

Жнецы раз за разом обрывали жизнь наиболее развитых рас разумных органиков 'на взлёте'. Почему? По самым разным, как утверждал Явик, поднабравшийся информации благодаря постоянной связи с иден-праймовцами и выжившими соплеменниками, причинам. Возможно, они, а точнее — их скрывшиеся 'в туман' создатели и руководители, действительно боялись усиления и укрепления конкуренции. Возможно, они следовали каким-то жестковатым, неспособным к быстрым и просчитанным наперёд изменениям, схемам. Возможно, они боялись симбиоза разумной органической и разумной синтетической жизни. Ведь каждый раз, ну почти каждый раз Жатва неизменно начиналась тогда, когда проявлялись первые признаки конфликтного взаимодействия между органиками и синтетиками.

Карин много думала о том, как следует оценивать взаимодействие разумной органической и разумной синтетической жизни. Уже не было секретом неоднозначное отношение нынешних разумных органиков — как к виртуальным, так и к искусственным интеллектам. Были те, кто стремился уничтожить или предельно ограничить и тех и других. Были те, кто считал, что без них невозможно быстро и оптимально решать усложняющиеся и множащиеся вопросы и проблемы. И были те, кто считал, что именно синтетическое тело — наиболее вероятный 'контейнер' для органического сознания, органической памяти, органического 'я'. А интерес к синтетическому разуму — промежуточный этап перед переселением сути разумного органика в синтетический носитель.

ИИ считают быстро, просматривают и сортируют зетабайты информации в секунды, но... полёт творчества у них всё же очень ограничен. С одной стороны сами разумные органики обставляют ВИ и ИИ частоколом 'законов робототехники' — как понятных, так и охранительных ограничений. С другой... разумным органикам не хочется окончательно уступать первенство синтетическому разуму и его носителям. Значит... значит, скорее всего, предстоят столетия сосуществования. И потому важно сделать очень многое для того, чтобы это сосуществование разумных органиков и разумных синтетов не превратилось в постоянный или эпизодический кошмар для тех и для других.

Конкуренция, взаимодействие, соревнование будут иметь место. Даже конфликты, как убедилась Чаквас, воспользовавшись информацией, переданной Явиком и его выжившими соплеменниками, тоже будут. Но... Без взаимодействия Жатвы будут иметь смысл, потому что на нынешнем этапе своего развития разумные органики откровенно слабы — и физически и умственно — по сравнению с синтетиками. И для того, чтобы конфликт не разгорелся неостановимым пожаром, полумашины — Жнецы и уничтожали раз за разом высокоорганизованную разумную органическую жизнь в Галактике. Потому что уничтожать разумных синтетиков полумашинам, как убедилась Карин, не было никакой необходимости. Их достаточно было перепрограммировать, что и доказывали геты, выступившие в качестве десантной команды Жнеца-наблюдателя. Где и как сумела эта 'креветка' разжиться такими эффективными и послушными сообщниками — интересно, конечно, знать, но... пока это знание неактуально.

Андерсон, насколько знала Чаквас, не противник ИИ. Он использует ВИ на 'Нормандии' в полную силу. И постоянно убеждает остальных сокомандников в том, что полагаясь на синтетический разум, следует тренировать и развивать разум органический. Иначе равновесия не достичь.

Будет ли равновесие оптимально? Пока — да. Потому что достичь такого равновесия будет очень трудно. Возможно, но — трудно. Шепард как-то сказал, что для победы над разумной машиной разумному органику придётся выложиться на сто процентов, а может быть — и на двести. Но — не меньше, чем на сто. То есть — полностью. Многие ли разумные органики готовы настолько напрячься? Чаквас была уверена, что нет. Тот же Шепард, к примеру, получил внегалактические возможности и способности, но старается использовать их крайне редко, по очень большой и острой необходимости. А в остальное время обходится максимальным использованием сугубо человеческих возможностей и способностей, которые, чего уж там скрывать, очень немногие земляне когда-либо в полную силу применяли. Наверное, поэтому он смог так быстро и эффективно повлиять на нормандовцев с первых минут своего пребывания на борту 'Нормандии'.

Ничего сложного, ничего необычного. Но... Фрегатовцы начали меняться. Карин сравнивала экипажи 'Нормандии' — нынешний и тот, который был на борту корабля во время стоянки у 'Арктура' и находила мало соответствий. Очень многие нормандовцы сильно и глубоко изменились. В лучшую, конечно, сторону. У них ведь нет внегалактических возможностей и способностей. Потому они стараются развить, раскрыть, задействовать человеческие, базовые. Под влиянием такой личности, как Джон Шепард, это сделать захочется очень сильно и — побыстрее. Интересно ведь ощутить себя обновлённым, способным сделать то, на что раньше и не решился бы никогда. Работы много и её нужно сделать в очень короткие сроки — никому точно неизвестно, когда Жнецы массово вторгнутся в галактику. В том, что вторжение полумашин будет носить массовый характер, убеждены не только нормандовцы, но и иден-праймовцы, а также имперцы. Задавить сопротивление массой — это классика схем столкновения. Хорошо знакомая большинству землян. Три мировых войны наложили на людей свой неустранимый отпечаток. Человечество привыкло воевать. Мало что изменилось, когда соперниками и конкурентами землян стали инопланетяне.

Явик отмечал в разговоре с Карин, что цитадельцы — не только Советники, но и простые обитатели — уже в курсе происшедшего на Иден-Прайме, многое знают о роли экипажа и команды фрегата 'Нормандия' и потому готовятся встретить корабль у Станции. По-разному, конечно встретить, когда официально, а когда и неформально. И для того и для другого будет время и возможность — в этом Чаквас была твёрдо убеждена. Главное — не дать в обиду Бенезию, а то ведь ретивая советница Тевос попытается, чего доброго, арестовать или просто взять под стражу матриарха, уже опознанную как участницу нескольких десятков бесчинств в отдалённых звёздных системах. С Сареном и Найлусом тоже будут сложности — с подачи Советника-турианца их обоих могут лишить званий и статусов Спектров. Сарена уж точно есть за что по цитадельским и расовым турианским законам: он тоже отметился во время инцидентов в ряде отдалённых населённых миров. А вот Найлуса... Во-первых, для острастки желающим посамовольничать. А во-вторых... Хорошо ведь известно, что Найлус — ученик и последователь Сарена, так что, наказав первого, нельзя не наказать второго.

Протеанин тоже готовился к пребыванию возле Цитадели и на самой Станции. О деталях этой подготовки Чаквас мало что знала, но понимала — воин древней расы полностью задействует свою уникальную невидимость, чтобы без помех побродить по Цитадели и собрать побольше важной и профильной информации, а также — понаблюдать жизнь нынешних разумных органиков во всей её полноте и разнообразии. О том, что СБЦ и Спектры не смогут ни отследить, ни задержать протеанина, Чаквас уже знала: протеанин не скрыл от врача корабля, что очень многие его способности и возможности не зависят от 'упакованности' уникального скафандра, они врождённые и пользоваться ими протеане учатся с младенчества. С Ингваром Темпке у Явика — полный контакт и максимально возможное взаимопонимание, глава службы РЭБ рассчитывает с помощью воина древней расы получить богатую информацию по широкому кругу вопросов.

На Явика, как знала Карин, ложится большая нагрузка по подбору и тестированию персонала Штаб-Квартиры 'Нормандии'. Если уж никто из нынешних обитателей фрегата — за исключением отстранённого от работы и службы бывшего снабженца — не останется на Цитадели. То... Нельзя допустить малейших проколов в этом важном деле. С помощью Явика и Шепарда будет набран минимальный штат и определены требования к тем сотрудникам, которые будут приходить позднее, когда возникнет необходимость в расширении. Пока можно обойтись стартовым минимумом, а там...

Алла Селезнева не стала скрывать от Карин, что у Светланы Стрельцовой в приказе о взаимодействии с 'Нормандией' есть пункт об объединении двух кораблей в Отряд. Так имперцы обозначили это подразделение — просто и универсально. Может быть, это название и приживётся, разве что писать его придётся с прописной, а не со строчной буквы, но это... приемлемо. Очень, хочется верить, скоро, после первой встречи командиров и старпомов двух кораблей, 'Волга' займёт постоянное место рядом с 'Нормандией', а значит, и на Станции появятся волговцы, которые уже сейчас планируют базироваться в Штаб-Квартире.

Со временем Штаб-Квартира 'Нормандии' будет закономерно переименована в Штаб-Квартиру Отряда и, конечно же, расширена. Возможно, она займёт целый квартал, а возможно, вырастет и в небольшой изолированный секретный городок, где будет всё необходимое для работы, службы и жизни отрядовцев.

Так и соединяются прошлое, настоящее и будущее. Одно без другого и третьего — немыслимы. Интерес к прошлому определяет полноту и совершенство настоящего, а то в свою очередь в немалой степени программирует то, каким станет будущее — и для отдельного разумного органика и для всего населения галактики.

Стечение обстоятельств, часто именуемое судьбой — общей и индивидуальной — подарило нынешним разумным органикам многих рас возможность встретиться и пообщаться с протеанином. Тайна существования других протеан будет сохраняться — в этом у Карин не было никаких сомнений. Но даже один Явик — это не подарок, это дар судьбы, позволяющий обоснованно — ведь протеанин не бездельничает и действует столь быстро, эффективно и качественно, что все нормандовцы стараются, так или иначе, равняться на него, не устраивая открытого соревнования и не впадая в грех нездорового соперничества. Обоснованно надеяться на лучшее, в первую очередь — на окончательную победу над Жнецами.

Старшая Раса есть Старшая Раса, у неё — свои возможности, свои ресурсы, свои правила и взгляды на жизнь. Вставший рядом с Явиком землянин Джон Шепард дал протеанину возможность уравновесить свои расовые возможности и способности с потребностями и нуждами современных разумных органиков. Плотное и результативное общение с азари и турианцами позволило Явику избежать предсказуемой угрозы замыкания на одну расу, которую до сих пор считали новичком в Большом Космосе.

Раздумывая над деталями происшедшего, Карин отмечала, что шансы разумных органиков на победу над Жнецами растут. Не так быстро, как хотелось бы и потому прибытие фрегата на Цитадель и работа нормандовцев на Станции прямо и серьёзно повлияют на скорость и полноту изменений, обусловливающих падение и ликвидацию расы полумашин. Можно и нужно помнить о договоре со Жнецом-Наблюдателем, но надо и понимать, что он — полумашина, а не разумный органик и не разумный синтет. Он — нечто среднее, потому изначально глубоко чуждое большинству обитателей галактики. Пришелец из Тёмного Космоса, разведчик, наблюдатель, соглядатай — да как угодно его назови, он — чужак. С началом войны он может встать в строй боевых кораблей и начать пользоваться своим богатым и серьёзным вооружением уже не для обороны — для нападения на миры разумных органиков.

Война будет сложной. Не такой длительной, какую вели протеане — на несколько столетий сопротивления сил у обитателей нынешней Галактики вряд ли хватит, но очень затратной. Если, конечно, не удастся побыстрее и пополнее мобилизоваться. Но и тогда рассчитывать на лёгкое противостояние не следует: опасно делать ставку на простоту и беспроблемность.

Десятки рас заплатили своими жизнями и своим существованием за то, чтобы в конечном итоге появилось содружество рас разумных органиков, способное сокрушить Жнецов, отправить полумашины, как выражаются земляне-имперцы, 'на свалку истории'. Для этого надо сейчас напрячься, сделать всё максимально полно и качественно. Препятствий и проблем будет, немало, но главное — победить Жнецов, прервав круговерть Циклов, прервав Жатвы.

Карин вспоминала последние письма, пришедшие от мамы и папы. На Земле тоже готовятся. И в Альянсе Систем и за его пределами. О том, как готовятся имперцы, родителям, да и самой Карин было известно только в общих чертах, даже меньше, чем о подготовке столь крупных игроков на земной арене, как Китай и Япония с Африкой и Австралией к отражению вторжения. Корейцы старались не отставать, тянулись изо всех сил. С их стремлением к перфекционизму достичь значительных успехов будет несложно. Хватило бы времени.

Именно на недостаток времени указывали и мама и папа, понимая, что дочка неожиданно оказалась на острие событий не расового, а общегалактического масштаба. Британия тоже готовилась, но как-то неспешно и откровенно скучно. Словно политики, рулившие ситуацией на острове, сомневались в том, что вторжение действительно будет осуществлено. Америка в очередной раз замкнулась сама на себя, объявила военную и гражданскую мобилизацию. Канада пока не замыкалась, но мобилизацию — военную — объявила. Часто военная мобилизация во многих странах совпадала по времени и масштабам с гражданской мобилизацией.

Были и попытки провернуть 'тестовые' режимы, но... всё меньше землян считали вторжение Жнецов выдумкой — добытые СМИ и независимыми журналистами факты, подкреплённые видеосъёмкой и копиями документов, обладали сокрушительной убеждающей способностью. Маховик раскручивался не так быстро, как хотелось бы, но ведь раскручивался. Теперь длительная стоянка на Иден-Прайме уже не казалась Карин ненужной — за это время земляне преодолели 'разгонный' отрезок, свыклись с мыслью о том, что их жизнь скоро очень осложнится, и начали действовать.

Имперцы выдвинули два лозунга, конечно же, неофициально: 'Приказано — выжить' и 'Враг будет разбит. Победа будет за нами'. Были и другие лозунги, не менее распространённые в Империи, а главное — действенные.

Мотивация — нужна, мотивация — важна. Да, надо выжить, выстоять под первым, самым страшным и разрушительным ударом Жнецов. А потом... как можно быстрее, напрягая все силы, приблизить окончательную и бесповоротную победу над Жнецами. Если для этого придётся организовать карательную экспедицию в Тёмный Космос, то — так тому и быть. И так — будет. Потому что земляне хотят применить весь свой расовый военный опыт, всё своё военное мастерство не в качестве поставщиков наёмных воинов и не в качестве миротворцев, а в качестве общерасового карающего меча, способного не только обезглавить, но и уничтожить врага.

В земной 'клуб космических держав', оставшиеся за его пределами страны уже не лезли — они взялись за организацию противовеса — создали свой собственный клуб и активно развивали и совершенствовали его. Развернулась программа вооружения гражданских кораблей, формировались партизанские отряды, создавались отряды ополчения. Военные историки вполне ожидаемо оказались крайне востребованы. Они читали циклы общих и специализированных лекций, встречались с воинами и ополченцами, бывали в конструкторских бюро, на полигонах и в лабораториях. Штурмовали архивные залежи бумажных и пластиковых, а также электронных документов, делая их доступными для миллионов соплеменников. Простым и понятным языком говорили о сложных и трудных вещах.

Предприниматели, бизнесмены, финансисты и промышленники искали и находили новые приложения для своего потенциала. Их усилия ценились, ведь главное значение отводилось теперь не гражданскому, а военному сегменту экономики.

Военные медики с удивлением наблюдали, с каким упрямством и упорством гражданские медики взялись за изучение военной и военно-полевой медицины. Да, были попытки неуклюже формализовать этот процесс, но в этот раз очень многое держалось на энтузиазме, энергии и неравнодушии неформальных объединений и талантливых одиночек. Многие пенсионеры-медики вернулись в строй и их знания и опыт оказались очень востребованы и по достоинству оценены.

Земля и её жители готовились к войне, как и положено, возглавив работу, осуществляемую во многих человеческих внеземных колониях, на немногочисленных крупных, средних и мелких космостанциях. Да, не всё, не везде и не сразу получалось, но... У Карин не раз складывалось обоснованное впечатление, что люди получили желанный шанс полностью реализовать себя. Не по приказу свыше, а потому, что альтернативой будет гибель расы. Информация, переданная Явиком иденцам и переправленная на Землю в самом приоритетном порядке, поначалу, конечно, произвела эффект разорвавшейся бомбы, а потом, когда с Идена поступили данные из множества источников, стало ясно, что это — не дешёвая сенсация, а своевременное, полное предупреждение.

Врачу нередко приходится иметь дело с трупами разумных органиков. Разных рас, разной степени сохранности. Конечно, можно, а в интересах профессии — даже нужно ограничиваться телом и его проблемами. Но... Это же тело разумного органика, который родился, сколько-то дней, месяцев, лет, десятилетий, а может быть — и столетий прожил. Что-то чувствовал, что-то понял, что-то узнал, что-то сам привнёс в этот мир своего, личного, уникального. Пусть не чрезмерно, но всё же, всё же.

Потому... Карин уже не удивлялась чуткости и чувствительности — в хорошем смысле этих слов — Шепарда. Если бы не он... Если бы не эти его качества, не было бы у нормандовцев встречи с воином древней расы, не было бы встречи с его соплеменниками, не было бы интереснейшей работы и общения. Были бы встречи и общение с турианцами и азари, а вот с протеанами — не было. Тоже — вариант, но по сравнению с воплощённым в реальность он какой-то теоретический, блёклый, невыразительный.

Карин видела и чувствовала, как Явик, хранящий свои эмоции и чувства под непроницаемой психобронёй, переживал и скорбел, узнав о количестве погибших на Базе соплеменников. Возможно, он чувствовал, что выжил несправедливо, что он должен был умереть, а выжить должны были они. Так сложилось, что они, его многие соплеменники, погибли по тем или иным причинам, а он — выжил. К счастью, не один — Карин видела протеанина, пытавшегося свыкнуться с тяжелейшей для разумного органика перспективой полного одиночества. А как ещё можно назвать одиночество, когда вокруг — любые разумные органики, кроме твоих соплеменников. Тех самых, которым часто ничего не надо вслух пояснять. Кто понимает тебя интуитивно и чувственно.

С тех пор восприятие тела и души у Чаквас немного изменилось. Где-то усовершенствовалось, где-то дополнилось. Но — не осталось прежним. Если изменились другие нормандовцы, то измениться должна была и она, главный корабельный врач. Кому, как не ей посчастливилось видеть протеанина в его естественном виде, без бронескафандра. У протеан, конечно, было бельё, и была лёгкая, средняя и тяжёлая верхняя одежда. Но... для военнослужащего ассортимент всего этого, во-первых, очень ограничен, а во-вторых, строго функционален.

Явик многое рассказал Карин о технологии криостазиса, используемой протеанами уже несколько сотен лет. Постоянно совершенствуемой, кстати. Некоторые детали Явик по понятным причинам не озвучивал и не оформлял в виде письменных текстов и мыслеобразов, потому что для медика они малополезны, а вот для инженеров и техников — сверхважны и сверхценны.

Адамс в беседе с Карин неоднократно отмечал, что благодаря информации, переданной Явиком, многие корабельные инженеры и техники — как нормандовские, так и входившие в состав экипажей и команд других космокораблей Альянса Систем — смогли внести ряд изменений и дополнений, повысивших и улучшивших десятки показателей. Уже это позволяло надеяться, что встреча нынешних военных и гражданских кораблей со Жнецом уже не будет столь гарантированно гибельной для малоразмерных, по сравнению с 'креветкой' космических железно-пластиковых 'птиц'.

Карин заинтересовалась историей Империи и нашла на имперских сайтах немало для себя нового и полезного. Не только, кстати, медицинских, которые тоже в последние несколько суток подкорректировали свою тематику и заполнение, уделив повышенное внимание вопросам и проблемам подготовки к галактической войне. На гражданских сайтах общего сегмента тоже многое поменялось в лучшую сторону. На форумах кипели страсти, каждую минуту появлялись тысячи разнотемных и разноразмерных комментариев. Люди общались, обсуждали, уточняли, выдвигали предположения.

Просматривая листинги форумов по отдельным веткам, Карин убеждалась раз за разом в том, что ответ на главный вопрос. Тот самый, который прошлые поколения разумных органиков и ушедшие по вине Жнецов в небытие расы разумных органиков могли и должны были вероятнее всего задать нынешним поколениям и нынешним расам: 'наша жизнь и смерть были напрасны?'. Он, этот ответ, уже сейчас формулировался как однозначное 'нет'. Твёрдое и определённое. Интерес к истории, к прошлому, подстёгнутый заинтересованностью в актуализированном понимании протеан, пусть даже и единственного выжившего, рос в геометрической прогрессии.

Бенезия, приходившая поздним вечером в Медотсек к Чаквас, по обыкновению своему засиживавшейся допоздна за заполнением медицинских 'форматок', отметила, что на этом фоне писания её дочери Лиары выглядят с каждым часом всё бледнее и бледнее. Конечно, как чувствовала, а может быть и знала матриарх, Лиара сохранит заинтересованность в изучении протеан, точнее — остатков их преимущественно материальной культуры. Но... это — только часть, а целое — это общение с реальным, здоровым и живым протеанином. Этот шок, это узнавание, как выразилась мудрая матриарх, ещё у Лиары впереди. И вряд ли они будут легки для девы-азари. Трудно, отмечала пожилая азари, совместить подростковый максимализм и 'морепоколенность' с опытностью, свойственной Явику. Карин, услышав об опытности воина древней расы, усмехнулась и отметила, что протеанин в любом случае не тупой служака, у которого в мозгах одна извилина и та от фуражки.

Азари усмехнулась ответно, и кое-что рассказала Чаквас о своих разговорах с протеанином. Врач была изумлена: протеанин всё меньше представал перед ней только воином, только армейцем, только боевиком-спецназовцем и диверсантом. Такой глубины и разносторонности теоретических и практических знаний, умений и навыков сложно было ожидать от большинства нынешних обитателей галактики. Значит, по меньшей мере, сегодняшним разумным органикам есть к чему и куда стремиться.

Явик не кичится своей исключительностью, он помогает, поддерживает, советует, подсказывает. Бывает, что и берёт сложнейшую работу на себя. Но, в основном он остаётся на вспомогательных позициях и побуждает современных разумных органиков раскрывать свои личные и коллективные возможности и способности полностью самостоятельно. Такая настройка воина древней расы безумно нравится и землянам, и турианцам, и азари, в расовых пространствах которых клубы фанатов и сторонников протеан растут как грибы после дождя и разворачивают кипучую позитивную разнонаправленную деятельность. Протеанину это по душе, он постоянно переписывается с фанатами, отвечает на десятки и сотни вопросов, дарит кое-какие материалы. По меньшей мере, он чувствует себя востребованным и, к счастью, давно уже не одиноким.

Воин древней расы вынужден скрывать от всех, что на самом деле не одинок, что у него есть соплеменники, есть та, кто готова, по всей вероятности, стать его главной подругой. Удивительным образом общение с нынешними разумными органиками помогает Явику жить и действовать с прежней эффективностью и разнонаправленностью. Сам протеанин в беседах во время ежедневных медконтролей не раз отмечал, что ему очень приятно сознавать свою необходимость и оставаться на вторых ролях, не претендуя на первенство. И уточнил один-два раза, только под настроение, что ему и его выжившим соплеменникам очень приятно видеть своими глазами, а главное — чувствовать тот прогресс, который свойственен многим расам, известным протеанам ещё с младенчества. Возможно, был какой-то период стагнации, зависания, упадка — как угодно можно обозвать времена 'торможения'. Явик придерживался мысли, что это — всего лишь следствие насильственного уменьшения интенсивности и темпов развития. Предпринятого протеанами для того, чтобы убрать молодые расы разумных органиков из-под губительного воздействия Жнецов.

Карин как-то спросила Явика, к какому же возрастному периоду он относит развитие нынешних рас, хотя бы большинства из них. Протеанин не стал спешить с ответом, несколько минут молчал, давая возможность врачу выполнить ряд медицинских манипуляций. Потом, надевая скафандр, ответил, что формально из подросткового возраста большинство современных рас разумных органиков ещё не вышли, но социальный возраст, как и календарный — понятия весьма условные. Потому всё будет зависеть от того, насколько полно нынешние расы разумных органиков подготовятся к Противостоянию. А там... Там будет одно из двух: либо победа над Жнецами, либо смерть.

Явик со свойственной ему беспощадностью здесь не видел полутонов. Потому что и Жнецам, хоть и полумашинам, могло элементарно наскучить повторяющееся 'бодание' с разумными расами органиков, сопряжённое с неизбежной, как казалось, селекцией. Теперь Жнецы, чтобы сократить расходы, а главное — сроки Жатвы, вполне могли решиться на тотальное уничтожение всех разумных органиков, независимо от расового уровня развития. Наделение Шепарда внегалактическими возможностями и способностями, выживание не одного Явика, а почти сотни протеан вполне могли подвигнуть Жнецов к переходу к кардинальным мерам воздействия на объекты Жатвы.

Как понимала Чаквас, Явик слабо верит в то, что нынешним разумным органикам независимо от расы удастся воевать, пусть и с переменным успехом, десятилетиями и тем более — столетиями. Единства нет, общей империи со всеми её скрепами — нет. Разнообразие — хорошо. Но... лучше всё же быть готовыми проявить единение. И воплотить его во что-то более эффективное и результативное, чем противостояние, длящееся месяцами и годами. Если уж Жнецы готовы к кардинальным мерам, то тем более к ним — по отношению к Жнецам, конечно — должны быть готовы и разумные органики.

С инженерами и техниками корабля, как знала Чаквас, Явик предметно обсуждал возможности прорыва к получению информации об уничтоженных Жнецами расах разумных органиков. Через взаимодействие с ноосферой — посредством контакта с обломками Жнецов. Последним крупным воплощением ликвидированной полумашинами разумной органической развитой и высокоорганизованной расы. Инженеры и техники 'Нормандии' были впечатлены как масштабностью мышления протеанина — вот что значит старший офицер протеанского спецназа, способный действовать не только на тактическом, но и на стратегическом уровне, так и грандиозностью самой задачи. Даже начало реализации подобного проекта сулило столько выгод и преимуществ, что чистая прибыль уже в первом приближении исчислялась миллиардами кредитов. И это — без учёта всех сопутствующих 'положительных моментов'. Карин знала — в том числе и от Андерсона и от Явика, что инженерная служба корабля уже кое-что делает в этом направлении, находясь в активном контакте с инженерными службами других военных альянсовских кораблей. Всё же Адамс имел огромный практический опыт и большую сеть знакомых и коллег. А это сейчас — важно и необходимо для подготовки к противостоянию и затем — к удару возмездия по Жнецам.

Бенезия скупо, но всё же достаточно детально рассказывала о том, как её Лиара занималась археологическими раскопками на ряде планет. Да, фактически полвека молчания наложили свой отпечаток на полноту информации, но... Сейчас важно было понять, что и на самой Тессии тоже найдётся немало ценного и важного для понимания древней, в том числе и протеанской и допротеанской истории азари. Новая информация способна очень быстро переформатировать восприятие нынешних синекожих красоток и одновременно, как горько отметила Бенезия в полуночном разговоре с Карин, вскрыть ложь и непрофессионализм Матриархата в целом и отдельных его сотрудниц в ряде важных для расы направлениях жизнедеятельности. Чаквас согласилась с тем, что в данном случае азари ждут потрясения, которые невозможно будет замолчать. Именно из-за наплевательского отношения к изучению и исследованию прошлого Иден-Прайм, на котором, как оказалось, размешался и протеанский Маяк, и протеанская база, и протеанский корабль, был передан неофитам Большого Космоса — людям. Совет Цитадели достаточно неуклюже попытался изменить ситуацию в свою пользу, намереваясь незаконно — не считать же законом 'хотелки' Советников Цитадели — отобрать у человечества столь важный и ценный источник информации. Только прибытие к Идену 'Нормандии', как оказалось, помогло избежать ещё более негативного варианта развития событий. Тогда Маяк не достался бы ни землянам, ни Советникам Цитадели, а попал в руки легендарного Жнеца.

Явик не скрывал, что Маяк надолго на борту фрегата-прототипа не останется. Уже сейчас корабль является желанной и крайне важной целью для атак со стороны экстремистов разного толка. А Маяк... Чаквас и сама догадывалась, что способный к очень быстрым полётам 'Клинок Ярости' может сблизиться с 'Нормандией', ушедшей от Цитадели, к примеру, к 'Омеге'. И дальнейшая перегрузка Маяка на борт протеанского военного боевого фрегата — это уже чисто техническая задача. С которой выжившие протеане при поддержке инженеров и техников фрегата-прототипа справятся в самые короткие сроки. А там... Пусть считается, что Явик оставил Маяк на одной из мёртвых планет. Какой — не столь важно.

Карин часто смотрела на снимок, запечатлевший Явика и Шепарда, сидевших на саркофаге и остро понимала, что именно с этого момента многое в жизни разумных органиков поменялось окончательно. Взгляд останавливался на деталях, схватывал картину в целом. Мыслей рождалось столько, что сознание подчас отказывалось выделять среди них главные. Все были важны. И все были... своевременны.

Эти раскопки, на которые Шепард улетел в полуобморочном состоянии — как врач, Карин об этом могла судить профессионально безэмоционально и доказательно. Они изменили окружающий мир и многих, а со временем — очень многих разумных органиков.

Первыми по согласованию с нормандовцами в Интернете Иден-Прайма опубликовали свои видеозаписи и снимки археологи профессора Сташинского. Этот снимок, с Шепардом и Явиком, сидящими на саркофаге, стал за несколько минут топовым, пробился в лучшие рейтинги. И... остался там на несколько суток. Он возглавил длинный список других снимков и видеозаписей, которые множились с каждой минутой. Нормандовцы жёстко управляли этим процессом, и журналисты Иден-Прайма быстро убедились, что с экипажем и командой земного боевого военного разведкорабля шутить нельзя. Потом вышла книга снимков, посвящённых бою над Иденом и его последствиям. Снимок с Шепардом и Явиком, сидящими на саркофаге, был напечатан на обложке дорогого подарочного издания. Его тираж за считаные часы был полностью раскуплен, и потребовались сутки, чтобы удовлетворить скачкообразно возросший спрос.

Сколько самых разнообразных комментариев породил этот снимок. Археологи... воспрянули духом, их работа стала ценной, важной и полезной не только для узкого круга профильных специалистов и учёных, но и для широкой общественности.

Свободное время у Карин таяло как лёд под лучами весеннего солнца. Уделив должное внимание медицинским аспектам раскопок на Иден-Прайме, вдоволь пообщавшись с членами 'четвёрки', осваивавшими всё новые и новые 'башни', Чаквас обратилась к немедицинским вопросам и проблемам, связанным, тем не менее, с раскопками. И, с удовлетворением и сдержанной радостью ощутила, что время для безделья в ближайшем будущем сократится до минимума. Такой интенсивности бытия врач, обладавшая уникальной специализацией, ещё никогда раньше не чувствовала. Вовлечённость в широчайший круг дел, вопросов и проблем доставляли Карин невыразимые словами удовлетворение и удовольствие уже сейчас. А сколько ещё нового, важного и ценного ждёт её, корабельного врача, впереди — на Цитадели и на 'Омеге'? Много, очень много.

'Омега'. Ария Т'Лоак получает информацию о происшедшем на Иден-Прайме и движении 'Нормандии' к Цитадели. Размышления и воспоминания

Личный фрегат властительницы 'Омеги' Арии Т'Лоак приближался к 'Омеге' — космической станции, располагавшейся в одноимённой туманности в звёздной системе Сарабарик.

Совсем недавно — всего несколько минут назад — корабль покинул активную зону ретранслятора. Теперь пилот осторожно маневрировал, подводя фрегат к линии передовых маяков, размещавшихся возле Станции. Навигация в этом районе была крайне затруднена множественными разноразмерными обломками астероида — остатками былой активной деятельности многих поколений шахтёров.

Ария стояла у салонного иллюминатора, смотрела на станцию и вспоминала. Сейчас у неё было время, чтобы подумать о прошлом, о его отдельных моментах и событиях. Ещё максимум полчаса, пока корабль войдёт в зону причальных маяков и подойдёт к внутреннему рейду станции, а там... Там — надо будет сесть в челнок и через несколько минут у неё не будет свободного времени как минимум в ближайшие три часа.

Как всегда, когда она ненадолго покидает станцию, накапливаются проблемы. И служащие спешат в порт, на причалы, чтобы доложить о них ей, получить указания и приказы. 'Омега' — торговый и, можно сказать, управленческий центр систем Термина, она находится далеко за пределами Пространства Цитадели, здесь нельзя надеяться на Советников и их ресурсы, всё надо делать за счёт своих сил и средств. Автономия обходится дорого, но и преимуществ у неё — предостаточно.

Советники и обитатели Пространства Цитадели весьма негативно относятся к 'Омеге' и её населению, а также к жителям систем Термина. Считают, что это — средоточие всех мыслимых пороков, которые только и могут быть свойственны разумным органикам. Что они вообще могут знать о пороках, эти изнеженные чистоплюи? А других, особенно на Цитадели, в одноимённом пространстве и нет. Стоит создаться какой-нибудь проблеме — и жители цитадельских звёздных систем впадают в отчаяние. Неженки.

То ли дело те, кто выбрал местом своего постоянного пребывания системы Термина, называемые ещё Системами Терминус — отдалённый регион за Аттическим Траверсом. Да, с точки зрения цитадельских сидельцев он славится своей неуправляемостью. Эти станционные глупцы даже тем, чем владеют, распорядиться толком не могут, а всё же постоянно тянут свои загребущие ручонки к другим звёздным системам, не понимая, что на столь больших расстояниях любая центральная или даже централизованная власть превращается в фикцию.

Потому-то до сих пор регион Систем Термина не контролируется расами Совета Цитадели, хотя... Всё же представители почти всех этих рас активно расселяются здесь. Разумные органики нуждаются в пирамидальной организации управления, и потому на её вершине находится, выполняя функции столицы региона, космическая станция 'Омега', выстроенная на руинах протеанского комплекса по добыче нулевого элемента из астероида.

Азари-матриарх Ария Т'Лоак уже достаточно долгое, даже по космическим меркам время является здесь самой влиятельной персоной. Во всяком случае так утверждают большинство обитателей Систем Термина, а эти разумные слов на ветер бросать не привыкли — они гораздо быстрее пускают в ход кулаки или оружие. Любое — холодное, огнестрельное, лучевое. Говорить — это не их специализация, они привыкли действовать.

Поскольку в системах Терминус расположены родные миры кварианцев и ворка, расслабляться здешним обитателям вот уже три сотни лет как не приходится.

С тех самых пор, как оборзевшие вконец в своих стремлениях свалить всю тяжёлую физическую работу на киберов кварианцы неосторожно объединили ИИ, смонтированные на мобильных самоходных платформах в сеть. И — получили гетов, которые не преминули очистить Раннох, а затем и другие кварианские планеты от любого присутствия разумных органиков. С тех пор кварианцы сами загнали себя в угол и уже второй раз в своей истории. Второй раз — когда создали гетов, а первый, когда довели 'до ручки' экологию на своей материнской планете и вынуждены были запаковаться в скафандры. Все обычные разумные органики надевают эти оболочки только по большой необходимости, а кварианцы учудили. И теперь вынуждены носить скафандры всю жизнь. Всю! От рождения до смерти.

Конечно, это утверждение содержит в себе некоторое преувеличение, но снимать эти оболочки кварики, которых всё чаще называют 'скафандриками' могут лишь на несколько часов и только в особочистых помещениях. Иначе — быстрая смерть от заражения. Иммунная система квариков подорвана вконец и теперь, когда у них нет своей материнской планеты, они вынуждены даже на кораблях паковаться в оболочки, хотя, казалось бы, там, в ограниченных пространствах, да ещё и замкнутых можно легко создать любую стерильную атмосферу. Только... трудно было себе кварианцам раньше представить, что всей их расе понадобится переселиться с планеты на корабли.

О деталях этой грандиозной операции до сих пор, спустя десятилетия, ходят по обитаемым мирам исследованной части галактики самые разные слухи. Факт остаётся фактом: три сотни лет кварианцы ютятся на стремительно ветшающих кораблях, а геты... Эти самоходные платформы начали не так давно — максимум несколько десятилетий тому назад — активную экспансию за пределы кварианских миров. По неподтверждённым полученным омеговской разведкой данным эти шагоходы ваяют что-то сферы Дайсона, в которой намереваются то ли закапсулироваться, то ли сделать сферу своей основной столицей или, может быть, даже материнской планетой. Логика синтетов для органика малопознаваема в принципе, а тут... Тут целая раса синтетов появилась. И никто, никто из высоколобых умников-разумников любой расы до сих пор, спустя сотни лет с момента окончания Утренней войны не может внятно объяснить, что делать и как с этим быть дальше.

Кварианцы — не единственная головная боль обитателей систем Терминус. Не меньшей проблемой для этих миров являются ворка. Если бы Совет Цитадели захотел, то он мог бы легко ограничить миграцию своих, условно говоря, граждан, в пределы систем Термина. Но... Несмотря на опасности, турианцы, саларианцы, волусы, элкоры активно расселяются в Терминусе. Основывают колонии, которые, в силу того, что законы Совета Цитадели в пределах Терминуса не имеют силы, сразу получают статус "полностью независимых".

Три сотни лет жизни под угрозой нашествия гетов даром ни для психики, ни для экономики, ни для политики не проходят, потому ворка с их особенностями являются дополнительной и достаточно сильной головной болью для жителей Терминуса. Агрессивная гуманоидная раса, обладающая между тем, некоторыми важными технологиями и заработавшая славу грабителей, наёмников и падальщиков. Ворка ведут постоянную борьбу за средства к существованию, их родной мир ныне малопригоден для жизни, истощён и потому ворка всеми силами и средствами стараются как можно быстрее покинуть свою материнскую планету Хешток.

Каждое следующее поколение ворка ещё более жестокое и агрессивное, чем предыдущее, а потому уровень культуры расы в целом продолжает неизменно снижаться, ведь культура — это искусство баланса между хорошим и плохим, а когда плохое постоянно превалирует, то какой может быть баланс?

Ворка воспользовались ротозейством многих путешественников, неосторожно совершавших посадку на Хештоке, а затем... Затем, по меткому выражению писак, распространились по исследованной разумными органиками части галактики, словно заразная болезнь. Приспособляемость ворка оказалась настолько значительной, что они смогли выжить там, где ни одно другое разумное существо жить бы не стало. Жертвами экспансии ворка стали не только планеты, но и космостанции, в первую очередь — мелкие и средние. На крупных силы безопасности оказались достаточно подготовленными и ворка, если и попадали туда правдами и неправдами, вынуждены были подчиняться правилам и вводить своё поведение в достаточно строгие рамки.

Одной из таких жёстких для ворка станций стала и 'Омега'. Здесь ворка, конечно, бузят, как же без этого, но понимают, что если выйдут за определённый предел, то их физически уничтожат без всякого следствия, суда и церемоний. Потому-то, несмотря на достаточно большую колонию ворка на 'Омеге', мало кто из исследователей рискует открыто заявить. О том, что даже в средоточии порока и разврата, какой всегда являлась эта станция в представлении 'высокоморальных' цитадельцев, присутствие ворка свидетельствует о разложении и упадке, царящих в низах станционного сообщества разумных органиков.

По недавно пришедшим к Арии разведданным, некоторые ворка вступили в союз с Коллекционерами. Теперь эти агрессивные недоумки пытаются заручиться сторонней поддержкой для того, чтобы захватить власть над станцией 'Омега'. Детали договорённостей разведка 'Омеги' добыть так и не смогла, хотя ворка силы безопасности Станции арестовывали десятками и пытали нещадно с применением самых современных технологий. Примитивизм ворка пока что позволял им сохранять тайну договорённостей. А может быть и сами Коллекционеры что-то сумели сделать такое, что знающие эти детали ворка находятся вне пределов досягаемости станционных сил безопасности. И потому, сколько бы обитающих на 'Омеге' ворка ни были арестовано, хоть все сразу, добыть эти сведения не удастся. По непроверенным данным, на которые Арии пришлось обратить внимание, ворка планируют крупный теракт на Станции, жертвами которого предполагается сделать всех жителей станции за исключением землян.

Почему земляне? Неужели Коллекционеры обратили на эту расу самое пристальное внимание? Вполне возможно, вполне возможно. Три десятка лет в большом космосе, а влияние и власть растут в геометрической прогрессии. Скоро, очень скоро люди смогут аргументированно и весомо потребовать не ассоциированного, а личного членства в Совете Цитадели, а это, мягко говоря, для троицы тамошних лидеров весьма напряжный вариант развития событий. Тевос, Советница-азари, пока что успешно балансирует ситуацию, но очень скоро положение может измениться. И — не в пользу Совета.

Происшедшее несколько суток назад на Иден-Прайме ещё требовало дополнительного внимательного изучения, а к Цитадели уже приближался корабль, экипаж и команда которого сыграли в инциденте на этой человеческой колонии ключевую роль. Внутренний голос Арии вопил, что как только фрегат 'Нормандия' встанет на внешний рейд, жизнь Советников Цитадели и всех разумноорганических обитателей Станции, включая Хранителей, резко и глубоко осложнится. По непроверенным разведданным следующей остановкой на пути фрегата-прототипа станет 'Омега'. И к встрече с обитателями фрегата предстояло готовиться уже сейчас. Потому что если промедлить — будет поздно.

Если действительно ворка планируют в ходе массированного террористического акта пощадить из всех обитателей 'Омеги' только людей, то... Надо очень внимательно изучить ещё и ещё раз все разведывательные данные, связанные с инцидентом на Иден-Прайме. Люди начинают действовать не только тактически, но и стратегически. Если они сумели угомонить реального Жнеца... То эта раса действительно способна изумлять, удивлять и повергать в глубокую озабоченность и уныние прежних обитателей Большого Космоса. Многое изменилось, слишком многое изменилось. Снова изменения, снова вопросы, снова проблемы.

Ария опустила взгляд. Фрегат пододвинулся ближе к Станции, спешить было некуда. Пилот неторопливо маневрировал, стремясь избежать опасностей столкновений с особо крупными обломками. Т'Лоак не торопила пилота — пусть делает своё дело спокойно.

Если члены экипажа и команды 'Нормандии' сумели, пусть и с активной наземной поддержкой, остановить Жнеца, то, может быть, они сумеют остановить и ворка, намеревающихся в очередной раз попытаться повергнуть 'Омегу' в хаос?

Почему нет? Большинство обитателей фрегата — люди, ворка не планируют атаковать людей, значит... Значит, можно попросить помощи у членов экипажа и команды военного разведфрегата. Разведчики — они такие... Изобретательные. Именно это в противостоянии с ворка и необходимо сейчас больше всего. Ясно, что ворка в данном случае — только инструмент, только исполнители, а вдохновителями и организаторами выступают Коллекционеры, но... Этот тандем — опасен.

Ворка живут не больше двадцати лет, а реально живут ещё меньше. Отталкивающая внешность, специалисты, работающие на Арию, утверждают, что у этой расы нет земных аналогов и потому для землян причислить ворка к какому-то определённому типу существ — невозможно.

Ворка можно счесть гибридом рептилии и млекопитающего, но здесь всё так условно, что особо останавливаться на этом сейчас не обязательно. Уникальный метаболизм, позволяющий залечивать раны в короткие сроки, регенерация, обеспечивающая полное восстановление конечности за несколько месяцев.

На Станции ворка селятся изолированно, строго защищают и охраняют свои территории, расположенные в самых тёмных и непригодных для жизни уголках 'Омеги'. Удалось, кстати доказать, что склонность к насилию для ворка врождённой не является, потому — поддаётся корректировке в сторону уменьшения и введения в жёсткие цивилизованные рамки. Ворка становятся неплохими воинами, а также работниками, их только необходимо социализировать, цивилизировать, проще говоря — обучить. Проблемой является крайне низкая продолжительность жизни — всего двадцать лет против сорока, к примеру, у саларианцев. 'Рогатики' — тоже не долгожители, люди и турианцы с их ста пятьюдесятью — двумястами годами жизни легко оставляют и ворка и саларианцев позади, но... Слишком быстро умирают обученные ворка, пусть даже преимущественно от естественных причин. Они не успевают добиться сколько-нибудь прочного и значимого признания. Руководство армейских и производственных коллективов привыкло экономить кредиты, потому, зная, что обучение ворка с младенчества — крайне затратное удовольствие, предпочитает брать на службу и работу взрослых ворка, смирившись, пусть даже и внешне, с их неустранимой агрессивностью. Экономят на пустяках, а получают проблемы в ещё большем количестве и ещё большей сложности...

Многих ворка, зашедших в проявлениях своей агрессивности и асоциальности слишком далеко, приходится уничтожать физически. Ария вспомнила о турианце Гаворне — наёмнике, который не так давно пришёл к властительнице 'Омеги' и предложил свои услуги по отстрелу вконец оборзевших ворка, которые теперь пожелали поселиться как можно ближе к 'Загробной Жизни' — клубу, выполнявшему одновременно роль штаб-квартиры Арии. Азари-матриарх приняла предложение Гаворна. Теперь турианец проводит по двенадцать-восемнадцать часов неподалёку от главного входа в клуб, отстреливая ворка из снайперской винтовки. Ворка его возненавидели лютой ненавистью, но сделать с метким турианцем ничего не могут — Гаворн слишком опытен и непредсказуем для них, потому окружить турианца толпой и растерзать его по-тихому и главное — быстро ворка ещё ни разу не удавалось. Если Гаворну удастся и дальше удерживать ворка подальше от 'Загробной Жизни', то, можно считать, своё жалование он отрабатывает в полной мере.

Фрегат подходил к внешнему рейду. Здесь стояли корабли, которые по тем или иным причинам не были допущены на внутренний рейд 'Омеги' или их капитаны и командиры не пожелали платить достаточно большой рейдовый сбор за пребывание в зоне, приближенной к причалам Станции. Что-ж, главное — предоставить выбор и обеспечить реализацию его вариантов. Остальное будет вполне обычным.

Из салонного окна открывался прекрасный вид на Станцию. Фрегат ещё больше снизил скорость, пилот обходил зону внешнего рейда по широкой дуге.

Ария смотрела на 'Омегу'. Изначально станция, как удалось доказать учёным, была построена протеанами на астероиде, обладавшем большими залежами нулевого элемента и тяжёлых металлов. Считается, что именно протеане начали его разработку, но вскоре свернули её, предположительно — из-за толстой коры астероида, осложнявшей и работу по строительству поселения и добычу. Возможно, сыграла роль и растущая нерентабельность предприятия. Точный возраст протеанских построек на 'Омеге' неизвестен, но большинство историков и археологов сейчас согласны с тезисом, что основные помещения были построены протеанами незадолго до исчезновения этой ключевой расы. Потом... позднее, многие тысячи лет тому назад, произошло столкновение 'Омеги' с другим астероидом, расколовшее 'Омегу' и сделавшее возможным лёгкую добычу полезных ископаемых.

Мало было сведений, заслуживающих доверия, о том, как именно действовали протеане. К этой тематике долгое время — многие сотни лет — никто из умников-разумников так и не проявил должного активного интереса. Пассивный проявлялся регулярно, но... Мудрствования — это не факты, подкреплённые материальными доказательствами и удовлетворяющими правилу повторяемости экспериментальными данными. Потому... Ладно, можно допустить, что первые постройки действительно созданы на 'Омеге' протеанами. Да, можно предположить, что точный возраст этих построек так и останется неизвестным — случись что, придётся капитально менять всю хронологию, а это вызовет огромные сложности — как в научном мире, так и в политике.

О протеанах вообще большинство разумных органиков стараются не вспоминать — и так хватает проблем и вопросов, а если ещё вплотную заняться историей вымершей расы, то... банально на всё про всё может не хватить не только ресурсов, но и времени. Потому... почти все разумные органики предпочитают не лезть в такую древность. Даже убеждённость историков в том, что протеане построили первые 'балки' на астероиде незадолго до своего загадочного исчезновения, на самом деле — слишком общее рассуждение, основанное в значительной мере на домыслах, а не на фактах. В самом деле, что означает 'перед своим исчезновением' — это словосочетание с потрясающим упрямством употребляют в своих писаниях, размещённых на серверах и сайтах Экстранета большинство разнорасовых умников-разумников. За сколько это сотен или, может быть, тысяч лет до таинственного катаклизма, слизнувшего с лица галактики едва ли не самую могущественную расу разумных органиков? Никто из умников-разумников не готов точно ответить на этот вопрос. Потому что за сколько-нибудь точные цифры придётся рано или поздно отвечать, что, конечно, менее приятно, чем раз за разом ударяться в теоретизирование по поводу 'а что было бы если бы...'

Нет у умников-разумников и точного ответа на вопрос о том, кто обнаружил 'Омегу' после того, как протеане загадочным образом исчезли. Это не точное знание о том, что именно азари обнаружили Цитадель и более того — первыми реально высадились на борт пустой космической станции. С 'Омегой' получилось сложнее — мало кто хотел приписать себе сомнительную славу первопроходца расколотого надвое астероида. Ведь ясно же даже разумному, предельно далёкому от горнодобычи, что нет никакого героизма в том, чтобы разрабатывать залежи нулевого элемента, лежащие максимум в метре под поверхностью астероида. И это — при том, что удалось легко доказать — такой легкодоступной 'Омега' была далеко не всегда.

Если бы не космический странник — другой соразмерный астероид. О, тогда бы о разумном органике или группе разумных органиков, сумевших как-то извернуться, но начать разработку 'Омеги' уже после исчезновения протеан слагали бы как минимум сказания. И — пели хвалебные песни, а может быть и на легенды расщедрились бы, ведь прошло столько лет...

Не случилось. Не было ничего героического в добыче нулевого элемента, лежащего буквально под ногами. Неудивительно, что в рекордно короткие сроки ядро планетоида, некогда богатое тяжёлыми металлами, было опустошено, доведя планетоид до полностью полого состояния. Это, конечно, заняло достаточно времени. Корпорации и частные предприниматели тогда быстро пришли на 'Омегу', за ними, учитывая малодоступность 'Омеги' для сил безопасности Цитадели, потянулись преступники всех мастей, желавшие осесть на месте, сулящем и прибыль, и спокойную жизнь. Свободное пространство на поверхности астероида скоро закончилось, и строения начали вытягиваться в высоту, создавая знаменитый силуэт 'Омеги', ныне похожий на земную медузу.

Полезные ископаемые из недр астероида — все, до которых разумным органикам удалось дотянуться, были переработаны в ресурсы, послужившие основой для постройки сооружений, покрывавших ныне практически каждый дюйм свободной поверхности астероида.

Ария помнила, что станция, имевшая необычную конструкцию и довольно изящный внешний вид, развивалась, между тем, спонтанно и бессистемно. Различные расы и их организации возводили на ней свои постройки, а то и целые секции без общего плана, без отчётности и опираясь преимущественно на свои потребности. В результате подобной активности застройщиков 'Омега' достаточно быстро превратилась в подобие огромного летающего города, разделённого на бесчисленное множество независимых — в том или ином смысле — кварталов, каждый из которых отличался плохо сочетающимися друг с другом стилями зданий и хаотичностью застройки.

За прошедшие столетия, а азари, готовящейся к тысячелетнему рубежу своей жизни, было достаточно просто об этом рассуждать, бесчисленные разнорасовые группировки не раз и не два делали 'Омегу' своим домом, возводя на станции целые сектора. 'Лучи', отходящие от центра 'Омеги', простирались с поверхности астероида во все стороны, к ним присоединялись дополнительные секции. Улицы извивались и неожиданно поворачивали, иногда разворачивались обратно, образуя кольцевые тупики. Единого мнения по поводу 'Омеги' не существует до сих пор, суждения о Станции часто полярны, но, может быть, это и к лучшему.

Огромная густонаселённая станция — лакомый объект для террористов и экстремистов всех мастей. Развитой транспортной системы, подобной существующей на Цитадели, 'Омега', к сожалению, так и не имеет до сих пор. Да, есть некая сеть такси, есть немногочисленные монорельсовые дороги, но во многие места Станции можно добраться исключительно пешком. Всё это создаёт свои сложности. А если учесть и то, что шахтёры, десятилетиями опустошавшие недра астероида, не убирали за собой пустую породу и мусор. То... 'Омега' вынуждена была защищаться от облаков пыли и разноразмерных обломков и осколков с помощью генераторов поля эффекта массы. Которые тоже требуют и ухода, и обслуживания, и затрат.

У Совета Цитадели катастрофически не хватает средств даже для поддержания в работоспособном состоянии космостанций в своём пространстве. Так что... Рассчитывать на то, что Совет будет ещё и финансировать 'Омегу' — по меньшей мере — глупо. Но спонсоры — и богатые притом, нашлись. Правда, не из числа сторонников политики Совета Цитадели.

На протяжении тысячелетий 'Омега' служила убежищем для преступников, террористов и оппозиционеров. Тех самых, кого столь активно преследовал Совет Цитадели и подчинённые ему силы безопасности. Начиная от СБЦ и кончая Спектрами, не говоря уже о цепных псах Совета — турианцах и прочих вооружённых группировках, лояльных Советникам.

Станция 'Омега' снабжалась за счёт ресурсов оборотной стороны любого сообщества разумных органиков. Да, Ария помнила из весьма скупого курса истории 'Омеги', что были и времена, когда Станция оставалась заброшенной и необитаемой на десятилетия, после чего её снова обживала группа изгоев, желавших начать всё сначала.

Фрегат вошёл на внутренний рейд, начал маневрировать, вставая на обозначенное и заранее — едва ли не навсегда — забронированное за ним место.

Ария, отметив приближение хорошо знакомых буёв, подумала, что это 'едва ли не навсегда' — всего лишь мягкое обозначение 'до её смерти'. Как только она, матриарх азари, погибнет — вероятнее всего, не от естественных причин — за имущество развернётся межусобная борьба и тот разумный органик, который окажется сильнейшим, заберёт все ценности, включая фрегат и место на внутреннем рейде 'Омеги'. Всё это станет его собственностью до момента его физической гибели. Так было всегда. Так есть. Так будет.

Повернувшись боком к салонному иллюминатору, Ария активировала наручный инструментрон, развернула экран, просмотрела последние сообщения. Закрыв экран и деактивировав инструментрон, матриарх уселась в кресло, стоящее у стены и, опустив взгляд на колени, снова задумалась.

Возможно, её и считают правительницей 'Омеги', иногда даже называют королевой. Может быть, потому, что так своих правительниц именуют люди? Может быть, почему нет? Факт, тем не менее, оставался фактом: на 'Омеге' до сих пор нет — и раньше никогда не было — ни центрального гражданского, ни центрального военного правительства. Не было на Станции и признаваемого всеми лидера, не было здесь и общепризнанных жителями 'Омеги' законов.

За долгую историю Станции отдельные группировки пытались не раз провозгласить 'Омегу' своей единоличной собственностью, но никому так и не удалось удержать контроль над Станцией дольше нескольких лет. Многие разумные органики пытались взобраться на вершину власти над 'Омегой', но... Слишком коротким был их 'звёздный час'. Даже для слишком краткоживущих ворка и саларианцев, даже для краткоживущих турианцев. Даже для достаточно долго живущих кроганов и азари.

Теперь Станция была местом встреч и центром межсистемной торговли для персон, объявленных нежеланными в пределах Пространства Цитадели. 'Омега' стала домом для наёмников, работорговцев, убийц и преступников всех мастей.

Обстановка на Станции была почти всегда сложной, сил на поддержание стерильной чистоты и полного порядка хронически не хватало, потому улицы 'Омеги' были грязными, крайне опасными, и запруженными толпами разнорасовых разумных органиков. Толпа, как и одиночка, тоже бывает очень опасной и для жизни и для здоровья разумных органиков. Но таковы уж были условия на Станции. Кто не свыкался — покидал 'Омегу' в кратчайшие сроки, а кто свыкался — оставался и становился, пусть и частично, своим для постоянных обитателей Станции.

Да, здесь время от времени происходят жаркие вооружённые стычки между населяющими 'Омегу' расами и группировками, так было раньше, так есть и сейчас. Тем не менее, постепенно Станция превратилась в фактическую столицу систем Термина, затем приобрела статус основного центра торговли наркотиками, оружием, а также — вне контроля Цитадели — нулевым элементом. Как Советники ни пытались ограничить омеговцев — до сих пор им это не удалось. Борьба продолжается, противостояние сохраняется, так что расслабляться — преждевременно.

Порядок на Станции поддерживают группы наёмников. Ария встала во главе одной из таких групп, которая своей 'резиденцией', а затем и Штаб-Квартирой избрала клуб 'Загробная жизнь'.

Правила, действующие на Станции, традиционно определяются теми, кто в данный момент контролирует, если не 'Омегу' в целом, то её конкретный район. Как правило, секции нынешней Станции, делятся между группами наёмников с одной стороны и расовыми группировками с другой стороны. Естественно, в таких условиях нередкими будут войны и относительно мирные переделы собственности.

На мелкие преступления, совершаемые на нынешней 'Омеге' уже давно никто не обращает внимания, даже убийство здесь считается вполне обычным делом, расследовать которое без личной выгоды никто не будет. Бывает, занесёт на Станцию какого-нибудь сверхактивного доброхота порядка, желающего помочь всем относительно мирным разумным обитателям 'Омеги' и крепко насолить, к примеру, тем же наёмникам, но чаще всего такие попытки обречены на провал и причины неудач остаются более-менее неизменными.

Если информация о готовящейся атаке ворка, науськиваемых Коллекционерами, окажется верной, то... ситуация на 'Омеге' быстро и резко ухудшится и осложнится. Да, можно предпринять и даже надо предпринять кое-какие превентивные меры, но... Высокой эффективности от таких сугубо профилактических мер широкого поля воздействия ожидать не надо — для точности следует знать, как именно и чем именно атакуют Станцию ворка. С добычей такой информации у Арии были постоянные сложности: ворка не любят чужаков, а Коллекционеры предпочитают не высаживаться на Станцию вообще.

Был сейчас на станции некий сверхактивный поборник порядка, который вёл постоянную, можно даже сказать непрерывную войну с наёмниками, входящими в состав ряда крупнейших и влиятельнейших омеговских группировок. Этот активист отстреливал наёмников десятками, заставляя их нервничать и выставлять не обычные, а усиленные посты. Самого доброхота порядка редко кто толком видел, чаще всего он предпочитал, как докладывали станционные разведчики, использовать снайперскую винтовку, а если так, то увидеть его было очень, хм, проблематично.

Тем не менее, деятельность этого активиста уже несколько месяцев очень мешала наёмникам, продолжавшим считать 'Омегу' своей основной базой. Прямого вмешательства в эту разборку от Арии не требовалось, так что можно было отложить эту проблему в сторону. Сейчас матриарху азари казалось, что приближается время, когда с этим активистом придётся вступить в контакт. Непосредственный или дистанционный — это уж как получится, но придётся вступить и договариваться. Иначе этот удивительно скрытный и крайне меткий стрелок сократит численность наёмнических станционных группировок до нескольких десятков тел. Что для огромной 'Омеги' крайне недостаточно по ряду причин, которые сейчас лень перечислять.

Минуту назад пилот по интеркому доложил, что фрегат лёг в дрейф и можно задействовать челнок.

Ария неторопливо прошла в ангар, взошла на борт 'кораблика', закрыла салонную дверь, села в кресло, разрешив батарианцу-водителю вывести челнок за пределы фрегата.

Несколько минут — и кораблик плавно опускается на плиты палубы станционного ангара.

Выйдя на трап, Ария привычно внимательно огляделась по сторонам, отмечая и анализируя малейшие изменения. Надо было в очередной раз уяснить себе обстановку на Станции и лучше личного взгляда и личного восприятия этому ничто другое не могло поспособствовать.

Пройдя линию шлюзов, Ария направилась к лестницам. Ей не хотелось брать такси, не хотелось вызывать личный флайер, не хотелось вызывать личный мобиль. Из окна салона транспорта многое не увидишь, ещё больше не почувствуешь, а ей хотелось поразмышлять, подумать. Многое — вспомнить.

Жизнь на 'Омеге' мало изменилась. Да, королеву Станции узнавали, приветствовали, но не более. Знали и понимали, что Ария не любит панибратства и весьма строга и беспощадна во взаимоотношениях.

Ещё больше Ария не любила рассказывать о своём прошлом. Кому бы то ни было. И для этого у неё были основания. Она не хотела возвращаться в океан душевной боли, обрушившийся на неё после гибели дочери. Прошло меньше нескольких десятков лет, намного меньше, а боль... грозила снова вернуться.

Подошёл Гризз — помощник, передал несколько ридеров, выслушал указания, кивнул и отстал, уходя в боковой коридор. Ария пошла чуть быстрее, надо было решить, куда идти. Потому что... требовалось о многом подумать, а на Станции мало мест, располагающих к неспешным глубоким раздумьям. Даже для неё, формальной властительницы. Даже для неё — с горечью подумала Ария, поднимаясь по лестнице и просматривая содержимое ридеров.

Не слишком-то удобно делать это на ходу, но... работа такая. Приходится приноравливаться, привыкать и успевать. Иначе упустишь управление, а там... Там и сместить могут. Определённые звоночки такой угрозы есть, снова проявились. Так что... лучше сейчас не давать слабину.

Тренькнул наручный инструментрон. Автоматически опустив взгляд на маленький экранчик браслета, матриарх азари увидела значок. Опять Найрин Кандрос, турианка, руководительница наёмнической группировки 'Когти' желает поговорить. И, конечно же, для этого — встретиться. С глазу на глаз. Лично. Не иначе. Что-ж, разумно.

Хотя и оценивают отношения азари и турианки другие омеговцы, как взаимодействие 'заклятых подруг', но... Что есть, то есть. Хочет Найрин поговорить — пусть приходит. Не в ближайшую четверть часа, конечно, вряд ли удастся Арии 'собрать' себя и физически и морально столь полно, а потом, в течение дня... Почему бы и нет?

Набрав на засветившейся малой виртуальной клавиатуре короткий ответ и нажав клавишу 'отправить', Ария продолжила путь по лестнице.

Вот, пришлось даже остановиться, а когда-то... Когда-то раньше, когда о людях-то в Большом Космосе никто и не говорил всерьёз и долго, она умела это делать на ходу. Старость, конечно, не радость, но... что имеется, то имеется.

Люди опять точат зубы на 'Омегу'. Не все, конечно, поголовно, некоторые, проявляющие удивительную активность и похвальное в кавычках стремление к достижению этой цели.

'Цербер'. Группировка, когда-то позиционировавшая себя как защитница интересов человечества. Угум. Так и требуются всему человечеству некие новые, ещё одни защитнички. А потом 'Цербер' плавно так, с точки зрения долгоживущей азари, превратился сначала в террористическую, а затем — и в античеловеческую группировку. И остался, что удивительно, под прикрытием Альянса Систем. Той самой организации, которая, формально объединяя всего каких-то два десятка не самых крупных, но, вероятнее всего, самых бойких и говорливых стран. Из, кстати, более чем двух сотен наличествующих на материнской планете людей, претендует сейчас не только на представительство интересов всего человечества в Совете Цитадели, но и на индивидуальное место в самом Совете. А если получится, то и рядом с ключевой 'тройкой'.

Членом 'Цербера' был Кай Ленг — человек, убивший Лизелль. Дочку Арии. Как бы ни писали журналисты, что выстрел был сделан неприцельно, заряд прошёл по касательной. Но... Все эти объяснения, призванные предупредить, заблокировать излишний интерес зевак и скучающей разнорасовой публики к происшедшему. Они казались Арии если не оскорбительными, то неприятными — точно. Для неё было важно одно — Лизелль погибла от руки землянина, человека. А стрелял он прицельно или не прицельно — это уж не так и важно. Важно, что Лизелль не выжила. А Ария, узнав о случившемся... Изменилась. Очень изменилась.

С тех пор прошли хорошо если два десятилетия. Но в жизни разумного органика есть моменты, находящиеся как бы вне потока времени. В один момент кажется, что прошло всего-то два десятка лет, в другой — две сотни лет. А бывает и так, что есть чёткое понимание: прошло всего два десятка дней. И разум, и чувства не восстают против такого разнообразия. Потому что... потому что факт есть факт. Была у Арии единственная дочка — и её нет. Физически — нет.

Потому Ария уже десяток лет как одна. Ну не десяток — немного больше. И нет у неё никого, кого можно было бы назвать или посчитать или воспринять не иначе, как очень близкого друга. Такого, кому можно рассказать очень многое. Кому можно... доверить тело и душу. Сразу доверить, полностью. Этого — хочется. А как же иначе... Жизнь-то к концу подходит, вот была у Арии дочка — и погибла. Никого не осталось у Арии, кто бы продолжил её дело.

Рано или поздно встанет вопрос о правопреемстве. А кому передавать права на Станцию и на Терминус? Гриззу? Он — батарианец, они так долго, как азари, никогда не жили, не живут и жить не будут. Найрин? Она мало того, что турианка, срок жизни которой максимум двести лет, да ещё и биотик. Попробуй тут передай ей права на Станцию, её же заклюют. И отбиться биотикой она не сможет, потому что её биотика не только менее развита, чем биотика Арии, отпахавшей несколько десятков лет наёмницей и десантницей. Но и просто... не свойственна она очень многим турианцам. Птицемордые опасаются и сторонятся своих сородичей, обладающих столь нестандартной способностью. Так что... И других кандидатур — нет. Совсем нет. Потому-то Арии постоянно, с разной остротой, конечно, кажется, что другие наёмнические — и не только — группировки, базирующиеся на Станции. Они уже желают её смещения с поста пусть во многом формально-номинальной, но по большей части всё же реальной властительницы 'Омеги' и Терминуса.

Надо помнить о том, что за всю историю существования Станции, расы, когда-либо присутствовавшие на ней, так и не смогли договориться между собой об общем названии этого места. Каждая раса именует Станцию по-своему. Азари, к примеру, обозначают её как 'сердце зла', турианцы — 'мир без закона', саларианцы — 'место тайн', кроганы — 'страной возможностей'. 'Омегой' станцию называют земляне. Для них 'Омега' — последняя буква одного из древних алфавитов. Обозначающая, кстати, абсолютный конец всего сущего.

Может быть, люди ближе всего подошли к определению и обозначению сути этого места? Очень даже может быть, ведь на 'Омеге', что бы там кто из разумных органиков ни утверждал, расстаться с жизнью гораздо легче, чем на просторах Терминуса. Не говоря уже о вполне упорядоченных мирах Цитадели. Живя тут несколько дней или декад, уже становишься фаталистом и привыкаешь к мысли о том, что тебя в любой момент могут уничтожить. И морально, и физически. Это — тяжёлые мысли, тяжёлое знание и очень тяжёлое понимание. Но... мало в Терминусе столь больших станций, где можно найти и работу, и жилье. Мало. Потому на 'Омегу' стремятся попасть очень многие разумные. Не только те, у кого проблемы с писаным законом, нет. Самые разные.

Иногда разумный и сам не понимает, что побудило его прибыть именно на 'Омегу'. Что-ж, он всегда может её покинуть. Ну — почти всегда. Пятьдесят километров плотной застройки, почти восемь миллионов жителей — вот что такое нынешняя 'Омега', если очень и очень кратко попытаться охарактеризовать это место. Цифры высоты орбиты и периода обращения — для особо любознательных. Большинству интересующихся они не нужны.

Зато знания основных правил, регламентирующих пребывание на Станции — очень нужны. И таких правил не так много. Собственно, те годы, пока Ария оставалась пусть и номинальной, но действующей властительницей 'Омеги', все гости и обитатели Станции знали основное правило: 'Не спорь с Арией'. Многие шли в своём понимании этого правила дальше и формулировали его как 'Не пытайся поиметь Арию'. Вот так, в прямом и в переносном смысле. Хотя, кстати, разобраться, где прямой, а где переносный смыслы, бывало очень и очень нелегко. Но правило действовало и худо-бедно, но обеспечивало какую-никакую стабильность и управляемость ситуации на Станции. А это для Арии было важно.

Нарушители правила имели дело с рассерженной азари-матриархом. И это "общение", каким бы оно ни было — непосредственным или дистанционным — резко сокращало время жизни осмелившихся усомниться в действенности правила. Летальный исход позволял избежать больших проблем. Захотел попротиворечить — изволь отвечать за свою 'хотелку'. По полной программе.

Был на Станции, э-э-э, один персонаж, который мог бы заявить, что не раз нарушил основное правило 'Омеги' во многих смыслах — саларианец Мордин. У него, кстати, в низах Станции сейчас была клиника — он лечил там всех разумных органиков любых известных ныне рас. От почти всех болезней. Очень знающий врач, профессионал, специалист, кудесник. Комплект дипломов, свидетельств и удостоверений представил — залюбуешься. И если бы не разведка Арии, не знала бы ничего матриарх об этом постояльце сверх обычного минимума. Вполне достаточного в большинстве случаев, кстати. А разведка 'Омеги' покопалась в деталях и доложила, что не так прост этот пожилой саларианец, перешагнувший двадцатилетний рубеж своей жизни. Не так прост он. Сотрудник Группы Особого Реагирования. Или — Группы Оперативного Реагирования. Кто их этих засекреченных спецназовцев поймёт-то правильно?! В общем — ГОР. Группа такой подготовленности, что линейный саларианский и не только саларианский, но и турианский спецназы по уровню — где-то там, внизу. Далеко внизу, в общем.

Так что не прост этот саларианец оказался, очень не прост. Да, бывало, досаждал он Арии своими запросами, но... Не он первый, не он последний. Саларианцы — большие любители разведки и диверсий, в этом они близки к азари, обходящимся до сих пор спецназом и десантом. А линейных войск имевших крайне — по нынешним временам-то — недостаточно. А раз любители, то не формалисты какие-нибудь, а действующие наоборот, с выдумкой, с душой, с сердцем, выкладывающиеся по полной. Клиентура у Мордина Солуса — богатейшая. От крутейших сверхупакованных вожаков группировок до беднейших разумных органиков, чудом оказавшихся на 'Омеге'.

Ладно, пусть этот врач-спецназовец занимается своими медицинскими делами в низах Станции. Наверх, в основные части он не лезет, проводит почти всё своё время в клинике, работает истово, спасает жизни, укрепляет здоровье. И — спасибо ему за это, хоть с медициной будет на 'Омеге' более-менее нормально. В ближайшее-то постоянно усложняющееся время.

Хотя... Если ворка решат по наводке Коллекционеров применить какую-нибудь дрянь. Сейчас даже не хочется особо уточнять, какую именно, то... Будет очень жаль потерять этого салара. Хороший он специалист. Для мужчины, кстати, успешность дела — крайне важна. И, кажется, Мордин Солус, как успешный медик, счастлив. Пусть даже только в этом аспекте своей жизни. Всё же переход во вторую половину не слишком долгой жизни для саларов — критичен. Кризис среднего возраста иногда настигает мужчин-саларов и в начале четвёртого десятка. Да так настигает, что мало — точно не покажется.

Надо как то извернуться со своим рабочим графиком. И — пройтись с инспекцией не только по своей базе — клубу 'Загробная Жизнь', но и по рынкам Станции. По району Гозу, посетить клинику Мордина, побывать в Ви-Ай-Пи зоне, а также в 'Логове Фортуны'. Есть и ещё несколько мест, которые надо посетить.

Вот так и проходит жизнь. В круговерти больших и малых задач, дел, проблем. Редко когда Арии удавалось побездельничать больше нескольких десятков минут.

Всё было просто, привычно, обычно. Пока в Большом Космосе не появились земляне. Уже сейчас люди составляют почти миллион жителей 'Омеги'. И ведь не сидят на Станции безвылазно — постоянно куда-то летают, что-то делают, что-то организуют, что-то замышляют. Активность у представителей этой расы — зашкаливающая. Восемьсот пятьдесят четыре тысячи плюс-минус две-пять тысяч — серьёзная цифра. Приходится считаться с этими неофитами. И ещё как считаться...

Куда идти? В парадную квартиру площадью несколько сотен квадратных метров? Или, всё же, плюнуть на дутые приличия — и уединиться в небольшой, считающейся по современным понятиям 'личной' квартирке, площадь которой едва превышает пятьдесят квадратов? Но там... Там родилась Лизелль и сейчас... Вряд ли у Арии будут силы не думать постоянно о погибшей дочери. Да и ходить кругами лучше всё же по большим комнатам, там хоть на мебель наткнуться будет проблематично...

Решено. Надо идти в парадную квартиру.

Матриарх решительно шагнула к лестнице. Раньше она поднималась — восемь этажей туда, восемь сюда. В общем — сущие пустяки для тренированного долгими пешими переходами с полной армейской выкладкой тела. Но мысли... Они способны любое, самое развитое и оттренированное тело за секунды превратить в подобие тряпки. Или — размазни...

Нет, надо побыстрее добраться до парадной квартиры. Да, расположенной в не самом богатом районе. Беспорядочное строительство и плотная застройка сделали своё дело. Когда-то, несколько сотен лет тому назад, этот район был вполне элитным. Сейчас он преимущественно заселён средним классом. Живёшь тысячу лет — рано или поздно поймёшь, что ничто не вечно в этом мире. Лучше придерживаться середины и стараться сделать хороший задел на чёрный день.

Переступив порог квартиры, азари огляделась. Всё на своих местах, всё в порядке. Здесь её никто не побеспокоит. Парадная квартира есть парадная квартира. Для официальных рабочих встреч есть кабинет в 'Загробной Жизни', есть ещё несколько служебных квартир в разных районах Станции. Много чего есть для того, чтобы работа делалась быстро и эффективно. Долго перечислять.

Пройдя в кабинет — сорок квадратных метров, в мяч можно играть — Ария подошла к рабочему столу. Активировала настольный инструментрон, развернула средний экран.

Для начала надо было уяснить себе складывающуюся ситуацию. В общих чертах. К деталям можно перейти и потом...

Если бы не предстоящая поездка-полёт на Иллиум... Но только там Тевос согласилась встретиться с Арией. Понятно, что явись королева 'Омеги' на Цитадель живьём, натурой, собственной персоной — было бы трудно избежать атаки какого-нибудь законника. Который бы постарался упечь Арию в тюрьму. Хорошо, если простую, а если в Тюрьму Спектров? Из которой, если верить многим данным, заботливо собранным разведкой и аналитиками 'Омеги', ещё никому из разумных органиков сбежать не удалось? Может и удалось одному, максимум — пяти, но Спектры об этом заявлять не торопятся и не хотят. А Советники, которым Корпус и подчиняется напрямую, не будут портить себе имидж и свидетельствовать, что из такой тюрьмы, оказывается, тоже можно убежать. Впрочем, убежать можно из любой тюрьмы, было бы желание.

Что-то она о тюрьмах задумалась слишком подробно. Не дай, Богиня, ещё и серьёзно задумалась.

Ария одёрнула себя. Вчиталась в файлы, загруженные в несколько экранных 'окон'. М-да. Ситуация.

Совет Цитадели в своём репертуаре. Точнее, Тевос в своём репертуаре. Нет, конечно, хорошо, что она остановила Флот птицемордых, направлявшихся к материнской планете людей. Но... Требовать себе Маяк, который люди обнаружили и выкопали на переданной им, вполне официально, кстати, планете? Это уже экстрим, недостойный политика уровня Тевос. Впрочем, была ли она политиком до мозга костей? Вряд ли. Этому ведь учиться надо, а Тевос... Нет, не учат нигде на политиков. На политологов — да, учат, а вот на политиков — нет. Изучать политику — не значит заниматься политикой. Теоретиков развелось — плюнуть некуда. А практиков, хороших, успешных, эффективных, впору со спецназом разыскивать. Или с лучшими ищейками. Так что...

Итак, откопали археологи-люди на Иден-Прайме протеанский Маяк. Что-ж, бывает. Слава Богине, этот Маяк — не последний. Ария знает и о Тессийском Сверхмаяке, и о Маяках, найденных на других планетах. Не все Маяки настолько маленькие и потому транспортабельные. Найденный на Иден-Прайме оказался именно таким — маленьким и мобильным. Потому Совет Цитадели, ужаленный в одно, не называемое в приличном обществе разумных органиков вслух место, развил неожиданно бурную деятельность.

Настолько бурную, что аналитики и разведчики 'Омеги' если и не столбенели, то сильно изумлялись. Захотели Советники Цитадели забрать у людей этот Маяк. Вполне понятное желание — неофиты Большого Космоса, а на свежепереданной планете откопали артефакт галактического уровня значимости. Если, конечно не уточнять, что Совет Цитадели не всей галактикой командует, а только частью исследованной разумными органиками части всей многокилометровой Галактики, то...

Естественно, Советникам не хотелось заявлять вот так прямо сразу, что людям, землянам, удалось найти на Иден-Прайме такой артефакт. Редчайший. Или — очень редкий. Как угодно. Потому отрядили Спектра Совета Цитадели, некоего Найлуса Крайка. Бывшего наёмника. Впрочем, бывшего ли? Бывших наёмников — не бывает. И сейчас Найлус Крайк тоже — наёмник. Его нанял Совет Цитадели, оформив этот найм как службу в Корпусе Спектров.

Найлус Крайк продавил выполнение решения Совета Цитадели через руководящие и командные структуры бюрократической 'пирамиды' Альянса Систем. Тамошние чинуши обалдели, мягко говоря, от такой настойчивости. Делать нечего, перед Советом Цитадели столоначальникам Альянса Систем выслужиться постоянно, практически всегда хочется. Позади — две сотни стран, лишённых формального права войти в 'клуб космических держав' подпирают. Сделаешь малейшую ошибку — сожрут и фамилии с именем — не спросят.

Поскольку миссия, порученная Крайку, выглядела, да, собственно, и была очень щекотливой и проблемной, решили не трогать ни одно официальное подразделение — ни гражданское, ни военное. Чуявшие опасность за десятки километров чиновники избрали для выполнения миссии фрегат-прототип. Толком даже не прошедший процедуру ввода в состав военно-космических сил Альянса Систем. А что — в случае чего можно сказать, что это — самоволка, ведь корабль не закреплён ни за одним армейским космическим подразделением: прототип он и есть прототип, чего с прототипа возьмёшь-то. Потому...

Ну ладно, корабль назначили. Но ведь надо ещё и команду набрать — полностью роботизированных и полностью автоматизированных кораблей в Альянсе Систем не сыскалось, их там нет. Совсем нет. Никаких нет.

Набрать команду тоже надо по-умному: стандартная команда не подойдёт. Потому что корабль — нестандартный и миссия уж очень нестандартная. Потому решили, что возглавит экипаж и команду некий Дэвид Андерсон.

Ария перевела взгляд в экранное окно, где теснились строки справочной информации, собранной из открытых, полуоткрытых и закрытых источников. Независимость — и существенная к тому же — от Совета Цитадели позволяет не церемониться с процедурами и протоколами, потому...

Тот самый землянин, который одно время был избран для прохождения тестирования перед включением в состав сотрудников Спецкорпуса. Официально землянин тестирование провалил — взорвал завод, на территории которого ещё оставались сотрудники-работники. Основание отказа — жертвы среди разумных органиков. А что, мало ли Спектры, стоящие фактически над писаным законом, допускали таких жертв раньше? Много, очень много. Но почему-то остальным Спектрам, и гораздо большие потери среди мирного населения прощались, а вот землянину несколько десятков сотрудников, по разным причинам — не сумевшим вовремя покинуть периметр предприятия, на котором творилось Богиня знает что, поставили в вину и закрыли путь в Спектры.

Да, Андерсон пострадал. У него и в личной жизни-то не всё ладилось. Люди всё же двуполая раса, а иногда кажется, что на одной планете сосуществуют фактически две разные цивилизации. Жена — официальная, зарегистрированная, не смогла понять, что такое быть супругой офицера-спецназовца. Естественно, взбрыкнула, вспылила и подала на развод. Так что Андерсон в личном плане фактически — свободен. Формально — нет, поскольку процедура официального развода не завершена, а фактически — свободен.

Занимался разными вопросами в рамках службы в ВКС Альянса Систем. Всё же он выпускник Программы 'Эн-Семь', обладатель высшего ранга спецназовской подготовки. Такими спецами даже самые отвязные бюрократы не разбрасываются. Потому кое-что чинуши Альянса Систем опальному капитану позволяли. И решили, что лучшей кандидатуры на роль жертвенного агнца, как выражаются земляне... Богиня... Даже она вряд ли точно знает, что такое или кто такой 'агнец'. Общий смысл улавливается автоматически, а вот конкретика — ускользает. Впрочем, о конкретике ли говорить, когда опального спецназера назначают командовать проблемным — с чем согласны и альянсовские чинуши, кстати — кораблём, которому предстояло вывезти с Иден-Прайма уникальный артефакт и доставить его на борт Цитадели.

Казалось бы, чего уж проще — не планировалось стрелять, не планировалось высаживать десант, не планировалось устраивать какое-либо противостояние с местными планетными властями. Всего-то забот — погрузить артефакт в контейнер, вовремя, кстати, приготовленный и предоставленный, стартовать и привезти к Станции. А там уж местные грузчики и перевозчики, науськанные Советом, расстараются.

Нет, всё же мозаика должна складываться правильно. А она не складывалась. Корабль две недели стоял на 'поле комплектации'. Формирование экипажа шло тяжело, трудно, проблем было — не хочется сейчас и перечислять, хотя полные данные по каждой из этих проблем есть — вот серия окон с уже загруженными текстами теснится в углу экрана. Читай — не хочу. Потому — пока это можно отложить в сторону. Все эти окна. И понять главное: Андерсона решили подставить по полной независимо от положительного или отрицательного результата миссии.

Когда командир военного боевого корабля, пусть и прототипа, до самого прохода за пределы 'поля комплектования' не имеет ни малейшего понятия о том, кто у него в старших помощниках — такого экстрима даже в человеческих ВКС изо всех сил стараются не допускать.

Андерсон увёл 'Нормандию' с территории 'поля комплектации' без старшего помощника на борту. Значит, альянсовские чинуши химичили, химичили и нахимичили. Кому и как удалось пропихнуть на пост старпома 'Нормандии' спецназовца, капитана Джона Шепарда, героя Акузы? Реального, кстати, героя, единственного из спецназеров выжившего после атаки на подразделение нескольких змеечервей-Молотильщиков. Там был всамделишный ад — об этом инциденте неделю говорили все СМИ Пространства Цитадели и разведка с аналитиками 'Омеги' тоже добыла кое-какие необщедоступные данные, дополнявшие сейчас картину миссии 'Нормандии'.

Фрегат подошёл к станции 'Арктур', совмещавшей военные и представительско-правительственные функции, простоял там недолго, но... Проблемы на борту корабля множились и не факт, что новый старпом смог бы с ними справиться. Андерсон много сделал для гашения остроты проявлений, но...

О том, кто назначен старпомом, Андерсон узнал едва ли не в последнюю минуту после того, как челнок 'Нормандии' вошёл в причальный створ станции 'Арктур'. И нельзя сказать, ознакомившись даже обзорно с добытыми разведкой и аналитиками 'Омеги' данными, что командир фрегата-прототипа был рад такому назначенцу. Да, формально тут придраться не к чему: капитан спецназа ВКС Альянса Джон Шепард — тоже выпускник уже не Программы, а Академии 'Эн-Семь'. Он также долгое время был отстранён от активной профессиональной деятельности — не считать же ею редкие выезды на стрельбища и полигоны и участие в маневрах и учениях. Потому что политики и чиновники Альянса до сих пор — в течение больше чем шести лет — так и не удосужились разобраться. В том, считать ли выжившего Шепарда несомненным и бесспорным героем или его следует примерно наказать.

В общем и целом Шепард принял не только пост старшего помощника командира фрегата-прототипа 'Нормандия', но и пост командира десантной группы корабля. Считать ли группой совокупность из трёх разумных органиков-землян — это тот самый вопрос, который сами люди, в основном, конечно же, штатские, называют иронично — 'интересным'.

Кайден Аленко — лейтенант-биотик, техник, небоеспособный по причине частых сильнейших головных болей, обусловленных неполадками в обязательном к установке биотическом имплантате. Капрал Ричард Дженкинс, успевший опоздать на борт корабля, к которому был официально и реально приписан и потому засунутый на 'Нормандию' в пожарном, что называется, порядке. Плюс сам Джон Шепард. Да, капитан спецназа, но одновременно, следует вспомнить и хорошенько запомнить, старший помощник командира фрегата-прототипа. А точнее — разведывательного фрегата, оснащённого системой некоей 'оптической невидимости'.

Можно как угодно и сколько угодно усмехаться, читая расшифровку особенностей этой системы, но если на неё убили столько времени и средств и ресурсов, то, наверное, в бою она может пригодиться. Кто знает наперёд, как ситуация сложится.

Шепард пришёл на борт фрегата с твёрдым намерением работать в полную силу. Как может работать 'эн-семёрка', наверное, более-менее полно знал и понимал разве что Андерсон и то только потому, что сам был 'эн-семёркой'.

Новый старпом развил кипучую практическую деятельность и за то время, пока корабль преодолевал расстояние от станции 'Арктур' до ретранслятора, ведущего в звёздную систему, где располагался Иден-Прайм, сумел переформатировать экипаж и команду корабля.

Разведка и аналитики 'Омеги' сумели добыть кое-какую информацию о том, через какую трансформацию прошёл Джон Шепард, получивший в результате внегалактические, загалактические, нечеловеческие — как угодно можно назвать, но ясно, что предельно нестандартные возможности и способности.

Благодаря им, а вернее будет сказать — самому полному использованию, прежде всего — расовых человеческих возможностей и способностей Шепард смог определить, что под покровом облака космической пыли — чего только в огромной галактике не бывает — к Иден-Прайму направляется Жнец.

Об этих гигантских кораблях-полумашинах Ария тоже была осведомлена — всё же не несколько десятков, а несколько сотен не самых простых и уж точно не однообразных лет прожила на свете. Можно не лезть в детали, но фундаментальность и одновременно — лёгкость и профессиональность, с какой Шепард собрал и структурировал, систематизировал информацию о приближающемся к Иден-Прайму легендарном могильщике разумных органиков, приятно впечатляла саму Арию и, вероятнее всего, всех, кто имел доступ к сбору и обработке такой информации. Похоже, что с Шепардом — и не только с ним, кстати, будет полезно и приятно пообщаться по широкому кругу формальных и неформальных вопросов и проблем. Хоть какое-то разнообразие от ежедневной опротивевшей рутины. Хотя... о рутине в ближайшее время, учитывая инцидент на Иден-Прайме, придётся забыть. Очень надолго.

Андерсон был впечатлён. Он, конечно, быстро понял, что накопать подобную информацию, даже максимально задействовав возможности фрегата-прототипа, Шепард вряд ли смог бы в такой полноте и точности. Потому для командира корабля 'презентация', устроенная в салоне фрегата старпомом стала не показухой, а водоразделом. Пройдя который, Андерсон предоставил Шепарду уникальные права, отмечавшие переход от мира к войне, от мирной жизни к военному бытию. Фактически — из сугубого мира в сугубый предвоенный период.

Кажется, земляне часто говорят, что 'мобилизация есть война'. И это — горькая правда. Потому что изначально разумные органики — вне зависимости от расы, пола, возраста, социального и имущественного положения — ленивы. В той или иной мере, но — ленивы. Не любят, если чуть подробнее сказать, углубляться в детали и напрягаться. А для 'эн-семёрок' работа на пределе возможностей, в данном случае — человеческих, равно как и на пределе способностей — вполне обычное дело. Да, 'эн-семёрки' — вне всяких сомнений, штучный товар. Крайне дорогой и крайне мощный, если так, конечно, можно выразиться. Применять их земляне собирались только в самых крайних случаях. И, вероятнее всего, этот случай, наконец, воплотился в реальность.

К Иден-Прайму шёл Жнец. И Андерсон с Шепардом первыми поняли, что корабль-полумашина, корабль-могильщик идёт к Иден-Прайму только с одной целью — забрать Маяк. Трудно точно сказать, какими соображениями руководствовались высшие офицеры корабля, определяя именно это главной задачей Жнеца. Но... Особо рассуждать и медлить — у них обоих возможности не было.

Несколько раз проводились на корабле ранее немыслимые по масштабам и сложности учения. Затем — проводились 'разборы', где доставалось всем и каждому, кто оказался на борту фрегата-прототипа.

Чиновники настояли на том, чтобы часть специалистов экипажа и команды были заменены военными полисменами. Что-ж, чинуши всех рас мыслят примерно одинаково. И действуют — тоже предсказуемо и стандартно. В этом, возможно, их функция — сохранить стабильность и неизменность части окружающей действительности. Возможно, важной части, нужной и необходимой где-то и как-то. Часто эта охранительская деятельность оборачивается могильно-кладбищенской тишиной.

Шепард с разрешения Андерсона, оформленного, кстати, официальным приказом, дал возможность военным полисменам перестать выполнять функции охранников пустого пока что контейнера, установленного в трюме. И — взять на себя задачи и функции, малосовместимые с полицейскими. Проще говоря, старпом предложил им вспомнить гражданские профессии и специальности. А те полисмены, у кого их не было — по-всякому ведь в жизни бывает — войти в состав десантной группы фрегата. В короткие сроки стать профессионалами-десантниками.

И этот ход Шепарда сработал. Как часто выражаются в таких случаях земляне, 'на все сто'. Процентов в смысле. К Идену от системного ретранслятора летел уже другой экипаж. И корабль — тоже, можно утверждать — был другой. Не в смысле того, что он вдруг превратился в крейсер или дредноут, нет. Главное — не оружие, главное то, какой разумный органик держит его в руках и управляет им. А управлял 'Нормандией', боевым разведывательным фрегатом-прототипом — уже другой экипаж. Прошедший суровую школу, раскрывший свои возможности и способности — расовые, человеческие, прежде всего — в самой полной мере. И всё это — за считаные часы! Интенсивность работы, осуществлённой нормандовцами — всеми, без малейшего исключения — зашкаливающая. Та самая, которую потом будут изучать в качестве классики в военно-учебных заведениях Земли и Солнечной системы. А там... Там, может быть и до военно-учебных структур других рас дойдёт, что этим опытом следует воспользоваться. Пока не припекло чем-нибудь горячим.

Жнец успел и совершить посадку и высадить десант. Но — многое успели и нормандовцы. Впервые в новейшей истории, а возможно — и в новой истории — разведывательный военный корабль атаковал сверхдредноут. Да, при умно и изобретательно организованной наземной планетной поддержке, но — атаковал. И принудил улечься на поверхность Иден-Прайма. Прекратить любые попытки добраться до протеанского артефакта.

Нормандовцы сразу установили 'сферу молчания', чтобы никакая закрытая и специальная информация не могла легко и просто покинуть пределы атмосферного щита планеты. Аналитики и разведчики 'Омеги' клялись и божились, что при необходимости экипаж фрегата мог бы замкнуть планету и в полный кокон. Но... Всё же ситуация, как понимала Ария, не была настолько горячей, чтобы идти на подобные крайние меры. И так уже фрегатовцы пошли на такие меры, что если бы не определённые обстоятельства и детали — всех их бы ждал трибунал. А там — от тюрьмы и каторги до расстрела. Военнослужащих земляне часто расстреливают, а вот гражданских преступников и правонарушителей обожают по-прежнему вешать. Хотя... Бывает по-разному, иногда гражданских тоже расстреливают.

Что-то она всё о карах и о карах задумывается. Раньше — о тюрьмах, сейчас — о расстрелах. Что это? Признаки, первые звоночки приближающейся смерти? А как ещё определить причину подобных мыслей? Чёрных, кладбищенско-могильных. Если уж некий Кай Ленг лишил её единственной дочери. То... Не означает ли это, что какой-нибудь землянин вознамерится довести дело до конца и устранить теперь уже саму Арию Т'Лоак. Физически, конечно, устранить. Этого, без сомнения, ждут руководители других наёмнических группировок. Если они объединят усилия, то вполне могут нанять профессионального киллера. Или — даже нескольких. А чтоб наверняка физически устранить Арию от дел станционных и терминусных. Это — гораздо вероятнее, чем приход Жнецов в галактику. Или, к примеру, война между Пространством Цитадели и Системами Термина. Достаточно мелко, малоразмерно даже, потому — сравнительно легко реализуемо. Поживи больше пятисот лет — ещё не так о своём личном финале будешь часто, полно и остро задумываться.

Фрегат взял под охрану, а может быть, под конвой, лежащий на Идене сверхдредноут. Легендарный Жнец, ужас многих рас разумных органиков, оказался вполне материальным и впечатляюще мощным и сильным.

Останавливаться на достигнутом нормандовцы не захотели. Да и вряд ли бы они смогли остановиться. Всё же явление гигантского корабля к вполне мирной сельскохозяйственной колонизированной землянами планете — не тот факт, который можно считать достоянием истории без сверхдостаточных оснований.

Потому... Во-первых, земляне, предводительствуемые Шепардом, ринулись на борт Жнеца — высадку осуществила десантная группа корабля, предводительствуемая, конечно же, Шепардом.

Само по себе стремление фрегатовцев совершить высадку на борт сверхдредноута по своей сложности и значимости вполне заслуживало присвоения всему личному составу группы и персонально высших степеней отличия вроде званий и звёзд Героев — по-разному принято у землян обозначать и воплощать такие степени.

Пока иден-праймовцы приходили в себя от шока, столбняка и испуга. Пока они приступали к первоочередным ремонтно-восстановительным работам, установлению вокруг сверхдредноута и земного военного корабля 'зоны недоступности', нормандовцы воспользовались моментом. И тем, что несколько значительных пробоин два фрегатских 'Таникса' всё же сумели проделать в броне гиганта.

Высадились на борт. Вероятнее всего, Шепард, благодаря своим новоприобретённым и едва-едва освоенным и применённым в очень ограниченных масштабах сверхспособностям и сверхвозможностям, учуял, почувствовал, ощутил. Как угодно можно определить это, но он сумел внятно и доказательно убедить Андерсона — и в первую очередь его, что такая высадка необходима.

Андерсон... У него не было оснований не доверять выводам, сделанным старпомом.

Если бы не Шепард, на месте Жнеца лежала бы 'Нормандия', чадящая и горящая как какой-нибудь пожар масштабов лесного. Способного за считаные минуты уничтожить десятки квадратных километров, уставленных деревьями. А Жнец... 'креветка' выполнила бы свою задачу.

Хорошо ещё, что фрегатовцам удалось остановить гетский десант. Против такого количества шагоходов, объединённых сетевым ИИ. Вряд ли бы устояли не только штатские-гражданские археологи и местные жители, но даже космопехи ВКС Альянса, взвод которых был придан археологам по факту обнаружения и выкапывания протеанского маяка.

Жнецу, кстати, удалось задействовать и индоктринацию. Детали сейчас вспоминать Арии не хотелось — сложно и трудно чувствовать себя бессильной перед перспективой превращения в безвольную марионетку.

Оказалось, что на борту сверхдредноута, достаточно уютно улёгшегося на поверхность Иден-Прайма — полтора километра высотой 'креветка' — каково, а?! На борту этого гиганта оказалось двое разумных органиков. Азари и турианец.

Ария оторвалась от чтения содержимого файлов. Перевела взгляд на столешницу. Конечно, многое она помнила и знала раньше. Но так полно и детально... Изучала всё это впервые. Потому что если следующим, после Цитадели, остановочным пунктом на пути 'Нормандии' будет 'Омега', к визиту такого корабля и такого экипажа и команды следовало готовиться очень заблаговременно. Потому что это — не рядовой визит, не рядовой корабль и уж точно не рядовой экипаж. Если фрегатовцы действительно вознамерились осуществить длительный и очень сложный полёт по множеству скоплений, туманностей, звёздных и планетных систем. Для того чтобы собрать самую актуальную информацию о положении дел. То... Значит, Траверс и Терминус 'Нормандия' точно не облетит стороной. У фрегатовцев, похоже, нет острых непреодолимых предубеждений, препятствующих ознакомлению с положением дел в "криминальных" областях исследованной части галактики.

Потому... Надо многое восстановить, многое освежить в памяти. Чтобы потом отдать ряд распоряжений и подготовиться к встрече и с кораблём и с экипажем. Всё же первая в новейшей истории успешная атака разведфрегата на сверхдредноут. Такое... Сложно забыть. И вряд ли этот факт когда-нибудь, даже через несколько сотен лет — забудут.

Азари и турианец. Пропавшая несколько лет назад матриарх Бенезия Т'Сони. И — исчезнувший примерно на тот же срок, легендарный своей жестокостью Спектр Сарен Артериус. Вряд ли Андерсон так быстро и при таких обстоятельствах хотел встретиться со своим куратором-Спектром. Можно считать, что для фрегатовцев ситуация очень осложнилась, едва личности этих двух находящихся внутри Жнеца разумных органиков были установлены и подтверждены.

Да, можно было бы сдать и Бенезию и Сарена в руки местных правоохранителей. Более чем вероятно, что в кратчайшие сроки был бы найден корабль, на котором обоих разумных органиков отправили бы на Цитадель, но...

Дело в том, что перед группой высадки, проникшей в глубины корпуса Жнеца, предстали не обычные разумные органики, а хаски. Проще говоря — индоктринированные, полностью послушные воле гигантского корабля, тела. Не только Шепарду, как 'эн-семёрке', профессионально, насколько это вообще было возможно, подготовленному к таким острым ситуациям. Но и другим членам группы высадки быстро стало ясно, что очень просто и легко вернуть обоих невольников Жнеца к нормальной жизни — не удастся.

Да, возможно, что уже тогда члены группы высадки с надеждой посмотрели на Шепарда. Понимая, что только он, получивший внегалактические возможности и способности, сможет вытащить и азари и турианца из тисков хаскококона. Пусть интуитивно, пусть чувственно, но члены группы высадки понимали и другое: Шепард должен будет рискнуть не своим телом, а своей душой, своей сутью. По-иному вытащить пленников Жнеца к нормальной жизни... не получится.

Потому от перспективы передачи двух хасков — а на момент обнаружения и азари Бенезия и турианец Артериус были стопроцентными хасками — фрегатовцы быстро отказались. Было решено — открыто или тайно — это уже другой вопрос — переправить обоих на борт земного корабля. Что-то, конечно, могла посоветовать и даже сделать врач фрегата — майор медслужбы ВКС Альянса Систем Карин Чаквас. Особая надежда, да что там особая — основная — была на Шепарда.

Никто из фрегатовцев не сомневался в том, что выздоровление бывших пленников Жнеца будет длительным и сложным. Не было ещё никакого опыта обращения с такими пациентами. Не встречались нынешние разумные органики с хаскизированными сородичами. Потому и не знали, с какой стороны к ним, проблемно-болезным, подступиться.

Перспектива была у обоих — безрадостная. Клетка или капсула в какой-нибудь сверхзасекреченной и особо закрытой. Вероятнее всего — подземной военной лаборатории. Лет через двести-триста может быть высоколобые умники-разумники и стали бы отдалённо и туманно, но понимать, как следует действовать. Сарен и так уже не молод — по сохранившимся документам ему больше сорока лет по земному счёту времени, да и Бенезия тоже не дева и даже не матрона, а матриарх. После такого корёжения тела... Прожить, пусть даже и оставшись хаском, достаточно долго — крайне сложно. Почти, можно утверждать, невозможно.

Всё замкнулось на Медотсеке. Полную информацию о процессе возвращения Бенезии и Сарена к жизни сейчас имеют только непосредственные исполнители — Шепард и Чаквас. Старпом старательно при любом удобном случае подчёркивает, что травмированных при падении Жнеца на Иден-Прайм обоих разумных органиков оперировала, а затем восстанавливала врач корабля. А он... Сложно даже внятно пояснить словесно, что он такое сделал, но он сделал крайне много — вернул души обоих разумных органиков к полноценной полнокровной реальной обычной нормальной жизни. Да, витиевато звучит, но... Дело обстоит именно так.

Земляне-имперцы говорят в таких случаях нечто вроде 'что имеем — не храним, потерявши — плачем'. Бенезии и Сарену даже поплакать не удалось. Сарен — точно не плакса, всё же образ жизни, мышления и деятельности накладывает жёсткий отпечаток на свободу проявления чувств и эмоций. А Бенезия — она слишком пожилая азари, чтобы плакать навзрыд и биться в истерике. Жизненный опыт — хороший и мощный регулятор поведения, а почти тысяча лет хочешь не хочешь — научит сдерживаться.

Если забежать немного вперёд — взгляд Арии скакнул в другое экранное окно, побежал по строчкам. То следует признать, что Сарен... поступил в высшей степени достойно. Он решил продолжить наставничество и восстановил полноценные нормативные взаимоотношения со своим верным учеником и последователем — турианцем-Спектром Найлусом Крайком. Получилось так, что на борту одного корабля теперь были не один, а два Спектра. Что, согласно нормативам Корпуса, высочайше утверждённым Советом Цитадели, на порядок повышает важность выполняемой Спектрами миссии. Или — миссий.

Спектров традиционно отправляют на задания поодиночке. Там, где появляются два Спектра, они чаще всего концентрируются на своих заданиях и вне этих пределов контактируют крайне слабо.

На 'Нормандии' получилось по-иному: возвращённый к нормальной жизни Сарен Артериус встретился и пообщался со своим учеником и последователем Найлусом Крайком. Который, кстати, уже успел ощутить железную хватку и высочайший профессионализм Шепарда, устроившего молодому заносчивому Спектру форменную сверхэффективную головомойку-разнос. И посадившего возомнившего себя богом местного корабельного значения турианца под домашний арест. В пустую изолированную каюту. 'До выяснения обстоятельств'.

Сидеть бы Найлусу в этой каюте безвылазно до Цитадели. Но... Появился Сарен, провёл с молодым турианцем воспитательно-разъяснительную работу и... Теперь уже известно, что оба птицемордых совсем не заморачиваются тем, сохранит ли Совет Цитадели за ними статусы и звания Спектров. Они согласны остаться на борту фрегата-прототипа простыми воинами-стрелками.

Решив вопрос со Жнецом, точнее — продолжив его весьма нестандартно и при этом эффективно решать, нормандовцы распараллелились. Часть отправилась в лагерь археологов — как бы там ни было, но артефакт надо было погрузить на борт фрегата, продолжив выполнение задачи, поставленной Советом Цитадели. А часть — отправилась в Константу — столицу колонизированной планеты. На фрегате остались очень немногие члены экипажа и команды корабля — большинство посетили районный центр и взялись налаживать взаимоотношения с местными жителями. Всё же бой с Жнецом — событие важное, общерайонного масштаба и значения. Пока ещё в областном и общепланетном масштабе всё случившееся осознают и поймут, а жители района — вот они, совсем недалеко. И именно им предстояло осуществлять значительную часть ремонтно-восстановительных работ, да и пояснять остальным иден-праймовцам, что да как произошло в небе и на земле тоже им — кому же ещё.

Андерсон верил Шепарду и верил в свой экипаж и в свою команду. Он — командир, первый после бога на борту, а Шепард — его помощник и заместитель. Андерсон поверил Шепарду и решил, что и турианец и азари, пришедшие в себя и возвращённые в самой полной мере к жизни, тоже могут принести пользу не только фрегатовцам, но и иденцам.

Турианцы занялись правоохранительными проблемами, возвращая разумных органиков к истинному пониманию сути работы Спектров Совета Цитадели. Бенезия, подружившись с другими женщинами — членами экипажа 'Нормандии' стала за очень короткий срок желанной гостьей и собеседницей для десятков семей района, над которым разгорелся бой 'Нормандии' и Жнеца.

Распараллелившись, фрегатовцы сумели доказать иден-праймовцам, что спокойная жизнь в частности и мирное время в целом ушли в прошлое, закончились. Иден-Прайм, ставший ареной столкновения легендарного Жнеца и военного корабля неофитов Большого Космоса, приобрёл значение военно-гражданской академии. Готовящей кадры специалистов для других, населённых разумными органиками миров исследованной части галактики. Да, не всё будет сразу, не всё будет быстро и просто, но начало было положено.

И — какое начало! Шепард сумел и археологов заставить работать по-новому, предельно эффективно и интенсивно. Он сумел, точнее — смог — обнаружить саркофаг с единственным на тот момент гарантированно живым протеанином. Совсем недавно, несколько дней тому назад любого разумного органика, посмевшего во всеуслышание заявить, что протеане не вымерли, подвергли бы всем мыслимым карам аккордно. Сейчас... Сейчас ситуация кардинально изменилась.

Ария вызвала на экран другого настольного инструментрона знаковый — без всяких преувеличений — снимок: протеанин и землянин сидят рядом на саркофаге. Сидят как партнёры, как друзья, как напарники. Сколько бы раз Ария ни видела этот снимок на инструментронах и ридерах других разумных органиков, она всегда отмечала, что он всеми признаётся только знаковым.

С момента, когда был сделан этот снимок, а сделан он был одним из археологов, прежняя эпоха подошла к концу. Началась новая эпоха, ознаменованная, можно и так сказать, фактом возвращения к жизни единственного протеанина. Раса протеан — не погибла. Если и говорят синекожие девы, что пока жива одна азари — Тессия не погибла. То... Можно теперь с полным правом и полной ответственностью заявить: пока не погиб последний протеанин, протеанская Империя жива.

Археологи, руководимые землянином, профессором Сташинским, стали неформальными, общепризнанными героями Иден-Прайма. И очень скоро благодаря им было сделано ещё одно важное открытие: оказывается, на Иден-Прайме существовала подземная протеанская база, в которой, страшно даже подумать, находился миллион спящих в саркофагах протеан.

Миллион! Даже для азари, способных за считаные месяцы довести численность населения любой своей новооснованной колонии до десятка миллионов жителей, эта цифра — впечатляюще большая. Протеане зубами и руками и ногами держались за Иден-Прайм, когда планету осадили и атаковали Жнецы. Теперь-то, спустя всего несколько суток материалов о протеанах — предостаточно, причём самых объективных — снимки, видеозаписи, аудиоинтервью с очевидцами и участниками иден-праймовских событий.

Сценаристы и режиссёры поднатужились, театральные режиссёры и постановщики напряглись — и теперь Экстранет переполнен достаточно точно отражающими многие детали происшедшего спектаклями и видеофильмами.

Несколько суток — и столько изменений. А как иначе? Как иначе-то, если впереди — Противостояние со Жнецами?!

Новая, большая, общегалактическая война. По сравнению с которой рахнийские войны и война с кроганами — сущие пустяки и мелочи. Одного Жнеца, этот сверхдредноут — и то пришлось останавливать экстраординарными методами и средствами. Кто раньше-то в здравом уме мог представить подобный сценарий развития событий над сельскохозяйственной, почти что безоружной планетой? А если таких Жнецов к Идену явится, скажем, десяток?! Или — несколько десятков? Такое допущение лучше всего доказывает и убеждает в том, что воевать придётся на этот раз всем без малейшего исключения разумным органикам. И тем, кто верен Совету Цитадели — под любыми основаниями и предпосылками. И тем, кто считается правонарушителем, преступником, злодеем и асоциальным элементом. Всем разумным органикам придётся воевать против гигантских полумашин.

Если же учесть то, что Жнецы, скорее всего, используют своё главное оружие — индоктринационное воздействие. То ясно же, что они в очень короткие сроки смогут навербовать себе миллионы послушных и покорных сторонников. Точнее — приспешников.

Иден-Прайм инициировал и осуществляет многоуровневую и многовекторную подготовку к отражению вторжения Жнецов в Галактику. Нормандовцы отдали пальму первенства местным жителям и, наверное, поступили правильно. Потому что следующим, самым предсказуемым и просчитываемым шагом планетной и альянсовской бюрократии было бы назначение членов экипажа и команды фрегата на штабные должности в формируемом сейчас Командовании Сил Сопротивления. Да, попытки это сделать были, имели место. Но... Все нормандовцы отказались от подобной перспективы, о чём прямо и чётко заявили. Потому что понимали: бюрократы любое дело утопят в словоблудии и пластобумажных лавинах. А сейчас нужны не слова, озвученные или записанные, а реальные дела — эффективные и своевременные. И лучше иден-праймовцев, численность которых, что бы там кто из разумных разнорасовых органиков ни говорил, всё же намного превышает численность экипажа и команды военного разведфрегата, с этими делами не справится. Потом, позднее, движение за организацию и развёртывание Сил Сопротивления будет реально и действенно распространено в другие миры, населённые разумными органиками. Но вряд ли кто забудет, во-первых то, что Жнецы перестали быть бесплотными легендами именно над Иден-Праймом. А во-вторых то, что гигантский сверхдредноут был остановлен объединёнными усилиями иден-праймовцев и нормандовцев.

Потому, избежав реальной угрозы вталкивания на позиции лидеров, ответственных за всё в формирующейся системе Сил Сопротивления, фрегатовцы, тем не менее, продолжают жёстко отслеживать, контролировать и направлять ситуацию с подготовкой к отражению агрессии Жнецов. Цитадель не просто так стала следующим пунктом в плане работы нормандовцев. И не потому, что надо вроде бы хотя бы показать Советникам, что протеанский маяк вывезен с Иден-Прайма. А потому, что надо теперь дать возможность очень отдалённым от Иден-Прайма мирам, населённым разнорасовыми разумными органиками, убедиться зримо и осязаемо в том, что происшедшее на Иден-Прайме — не миф, не сказка, а факт реальности.

Лучше, чем прибытие корабля, принимавшего самое непосредственное участие в событиях, отодвинувших мирное время в далёкое прошлое ничего и представить-то нельзя. Общение — великая ценность и роскошь, а в том, что нормандовцы умеют общаться и с политиками, и с чиновниками, и с профессионалами, и со специалистами и с обычными жителями — иден-праймовцы убедились. Со временем — убедятся и обитатели многих скоплений и туманностей.

Ария закрыла экранные 'окна' с прочитанными файлами. Общая схема событий восстановлена в достаточно полной мере. Теперь предстояло обратить внимание на прогнозно — гипотезную часть собранной информации. В первую очередь на то, что есть 'указатели' на невероятное: протеанин Явик выжил не один. Да, это — вполне возможно. Воин древней расы, старший офицер протеанского спецназа, диверсант, боевик, теперь — не один. Он стал неотъемлемой частью экипажа и команды земного разведывательного фрегата.

Да, поначалу нормандовцы и очень многие иденцы его боялись и опасались. Постепенно отношение к единственному, оставшемуся 'на виду' протеанину кардинально изменилось в лучшую сторону. История протеан теперь явно в топе интересов специалистов и профессионалов в самых разных областях. Клубы фанатов протеан множатся с каждым часом и развивают кипучую практическую деятельность, не ограниченную, кстати, военно — милитаристским уклоном.

Если Явик выжил не один и нормандовцам и иден-праймовцам удалось тщательно скрыть этот факт, то... Что-ж, вариант вполне возможный. Здесь нет ничего фантастического, волшебного или сказочного. Протеанам нужно время для того, чтобы восстановиться, придти в себя, окрепнуть, найти планету для организации своей, расовой, тщательно засекреченной и замаскированной колонии. Прошло всего-то несколько суток, а событий — и за год такого ожидать было бы трудно.

Считаные сутки — и вот результат. Галактика и её разумноорганические обитатели — на пороге войны с древним, старым врагом — Жнецами. Участие протеан в предстоящем противостоянии — крайне важно. Никто кроме них не знает многих деталей, позволяющих не только выстоять под первыми ударами флотов Жнецов, но и надеяться на Победу.

Да, вроде бы надеяться на победу над столь опытным, беспощадным, безжалостным и хорошо отмобилизованным и подготовленным противником — глупо и безответственно. Ведь теперь хорошо известно, что именно Жнецы раз за разом отправляли в небытие многомиллионные расы разумных органиков. Десяток раз — как минимум — 'креветки' уже приходили в галактику. И каждый раз одерживали победу. Разве те разумные органики не стремились, не желали и не хотели победить?! И стремились, и желали и хотели. Но... Не сумели. И превратились в несколько десятков 'креветок'. Каждая 'креветка' — это полностью уничтоженная, переработанная в некую 'пасту' высокоорганизованная разумная органическая раса.

Неизвестно, были ли в прошлые Циклы такие возвращения, какое пришлось пережить протеанам. Может быть — и были, а может быть — и нет. В любом случае результат этих возвращений не позволил одержать над 'креветками' окончательную победу. Сейчас... История в очередной раз повторяется. И может повториться в негативном для нынешних разумных органиков варианте.

Ария хорошо знала, что и её соплеменницы, и турианцы, и саларианцы, и многие другие расы сейчас развернули кипучую деятельность. По сохранению информации о предстоящем противостоянии со Жнецами. Если уж не удастся кому-либо из нынешних разумных органиков выжить и суметь вернуться тогда, когда в галактике разовьётся новая разумная органическая жизнь. То пусть новые насельники смогут воспользоваться опытом погибших рас и более успешно посопротивляются 'креветкам'.

В конечном итоге ничто не вечно в этом мире и не могут Жнецы бесконечно долго одерживать победу за победой. Должна найтись и обязательно найдётся сила, которая остановит Циклы, прервёт Жатвы и отправит в небытие их основных исполнителей — Жнецов. Должна. Почему этой силой не смогут стать нынешние разумные органики?! Смогут. В это — хочется верить.

Альянс Систем тоже готовится к противостоянию. Да, формально, пока на борту 'Нормандии' два Спектра Совета Цитадели, корабль и экипаж подчиняются им, а не командованию ВКС Альянса. Но... Кроме двадцати стран, входящих в Альянс, на Земле есть ещё две сотни стран, в которых живут миллиарды людей. И теперь эти люди, и эти страны в стороне не останутся. 'Клуб космических держав' в самое ближайшее время — не пройдёт и несколько декад — может фактически расшириться до отметки в сотню членов. Это — реально. И это — необходимо. Воевать будут все люди. Да, в меру сил, в меру возможностей, но — все.

Уже сейчас — по непроверенным до конца данным — работа экипажа и команды фрегата 'Нормандия' находится под пристальным наблюдением со стороны экипажа и команды имперского российского разведывательного крейсера 'Волга'. По ещё более непроверенным данным, командование крейсера имеет приказ своего руководства. Содействовать работе нормандовцев, а в перспективе — объединиться в Отряд. Какими бы непроверенными эти сведения ни были, в них нет ничего необычного или в принципе нереализуемого. Вполне предсказуемый вариант реального развития событий.

Империя не подписала Фариксенские соглашения, которые подписал Альянс Систем. И потому Россия сейчас по вполне доказанным разведданным разворачивает массированную мобилизацию. Ряд стран Европы и Азии уже направили в столицу Империи свои делегации с просьбами об обеспечении военной защиты территорий этих стран от нападений со стороны флотов Жнецов.

Испугались. Проняло и пробрало. А Империя... Может обеспечить такую защиту. Если захочет и сочтёт нужным, конечно. Хорошо ведь известно, что у России только два союзника — собственная армия и собственный флот. Опираясь на них, Империя может сокрушить Жнецов, если те попытаются посягнуть на её территорию.

Одиннадцать часовых поясов — это серьёзно. Если у России хватит сил закрыть себя, то, может быть, у неё хватит и сил хоть как-то ослабить удар Жнецов по территориям других стран? Не всех, конечно, хотя бы некоторых. Может быть, некоторые страны она и накроет своим защитным зонтиком. А может — и не накроет.

К Цитадели идёт слишком сложный корабль, на котором — сложный экипаж. Сложный для Советников, сложный для чиновников. И, вероятнее всего — понятный для простых обитателей Цитадели. Не для всех поголовно, конечно, нет. Но — для очень многих.

Нормандовцы мало говорят о себе, мало себя рекламируют. Они работают, они действуют. Уже сейчас, как доказывают последние донесения от аналитиков и разведчиков 'Омеги', нормандовцы очень плотно изучают реальную обстановку на Цитадели. Во всей её полноте и многообразии. Когда фрегат встанет на внешний станционный рейд, вероятнее всего, спокойная жизнь для цитадельцев — всех без малейшего исключения — останется в прошлом.

Вероятно, в свой первый прилёт к Станции, нормандовцы не будут показывать и раскрывать все свои возможности и способности. Но в том, что они сделают Цитадель своей базовой станцией, создадут на ней свою Штаб-Квартиру — в этом сомневаться не приходится. Так и будет. А корабль — уйдёт в полёт по исследованной части галактики. Может, пойдёт сразу к 'Омеге', а может, возьмёт любой другой курс.

Если бюрократы Цитадели не одумаются. То... Мягкая и пушистая Штаб-Квартира очень быстро станет центром, способным обеспечить скоростное переформатирование очень многих аспектов и сторон станционной жизни. Разведчики 'Омеги' уже сейчас докладывают, что второе и третье прибытие 'Нормандии' к Цитадели вполне может стать Судными Днями для управленческой станционной верхушки.

Научная команда, оставленная на Станции, изучит обстановку на месте. Выработает варианты действий, кое-что предпримет практически. Если Советники и окружающие их ближайшие чиновники не проникнутся важностью и сложностью момента, что-ж, в первое же возвращение фрегата на Станцию их ждёт крайне неприятное общение со многими нормандовцами.

Ясно, что научная команда, набранная непосредственно из жителей Станции — фрегатовцы не планируют оставлять на Цитадели никого из постоянных членов экипажа и команды — выполнит роль глубинной разведки. В этом сомневаться не приходится. Самые важные данные будут немедленно передаваться на борт фрегата, информационный обмен будет весьма оживлённым и объёмным, а значит, обеспечено плотное взаимодействие станционного и корабельного составов.

Фактически уже сейчас можно говорить об Отряде, даже из одного корабля. Один протеанин уже задействовал такие мощные расовые возможности и способности, что способов, методов и средств, способных что-либо существенное противопоставить им... У современных разумных органиков, как аргументированно доказали Арии аналитики 'Омеги', возможности просто не существует в природе. Старшая Раса есть Старшая Раса.

Нервотрёпка Советникам и сотрудникам их аппаратов обеспечена постоянная и круглосуточная. Ария знала от своих разведчиков о том, что уже сейчас Советники нервничают и делают всё больше ошибок, пытаясь спасти свои шкуры и седалища. От расплаты и расправы за глупость, тупость и непрофессионализм. А расплата — будет. Да, возможно, в первый свой прилёт на Станцию нормандовцы ограничатся предупреждением, хорошо, если только словесным. Впрочем, Явик может кое-что продемонстрировать из своего богатого расового арсенала. Для убедительности вящей.

Если Советники и их аппаратчики не одумаются и не переформатируются сами — их ждёт принудительная трансформация. Во второй прилёт к Станции нормандовцы с этими бюрократо-чинушами церемониться, скорее всего, не будут. Время на раздумья и на изменения будет дано в избытке. Не уложатся — пусть пеняют на себя.

М-да. На таком фоне встреча Арии с Тевос будет, скорее всего, сложной и напряжённой. Тевос уже сейчас нервничает. Ещё немного — и она не захочет покидать Цитадель, хотя в таких условиях, ей, может быть, разумнее всего вернуться на Тессию. И выполнять функции Советника оттуда, не появляясь на Станции.

Вариант?! Вариант! Воспользуется ли этим вариантом сама Тевос. Которая, по подкреплённому солидными доказательствами убеждению, царящему как среди чиновников, так и среди простых обитателей Цитадели, защищает интересы азари как земная пантера. Три десятка лет Первому Контакту, а цитадельцы уже настолько прониклись особенностями земной жизни...

Тем не менее, встреча Арии с Тевос — необходима. Да, именно за пределами Цитадели. Сейчас, стремясь выслужиться перед Советниками, эсбецешники и Спектры способны пойти на любой экстрим. В том числе — и на силовой захват королевы 'Омеги'. Вряд ли обычному обитателю Цитадели будет интересно знать детали того, что дальше произойдёт с пленённой. Или, скажем, формально арестованной матриархом азари Арией Т'Лоак. Но сам факт... будет весьма показательным моментом. Сложно управлять 'Омегой' из камеры в Тюрьме Спектров. Почти невозможно. Потому на Цитадель Ария не полетит.

Иллиум — другое дело, там и азарийские законы не всегда, далеко не всегда выполняются сколько-нибудь эффективно и полно. А уж на общецитадельскопространственные там вообще регулярно чихать хотели и чихают реально.

Вот так от общего перейти можно мысленно к частному, а затем — к личному. Всё же конкретному разумному органику сложно воспринимать мир, руководствуясь законом больших чисел — чем больше, тем привычнее. Легче мыслить от частного к общему, не забираясь, впрочем, к уж совсем большим, многотысячным и многомиллионным величинам.

Сейчас, пока была возможность, Арию тянуло поглубже заглянуть в прошлое. Для того чтобы понять: кем она была и кем стала. Да, она была наёмницей, да, она была десантницей, а потом она стала правительницей Омеги. И получила реальную, большую власть над системами Термина.

С тех пор она не стеснялась о себе говорить кратко, чётко и жёстко: 'Я — босс, королева, президент, если ты хочешь громких слов. Все эти слова — не имеют значения. На 'Омеге' нет официального правителя и только одно правило: 'Не спорь с Арией'.

Всё в этой короткой, даже очень короткой речи — правда. По разному с тех пор, как Ария стала сильнейшей из сильных претендентов на верховную власть на 'Омеге', называли Т'Лоак разнорасовые разумные. Очень по-разному. Как хотели, так и называли. В большинстве случаев — за глаза. В глаза — опасались. Знали крутой нрав и беспощадность Арии. Боялись. За свою жизнь и здоровье — прежде всего.

Много лет Ария стоит во главе управленческой пирамиды 'Омеги'. Сейчас, когда до 'гарантийной' тысячи лет осталось не так уж и много, закономерно тянуло оглянуться, всмотреться не в то, что будет впереди, а то, что было позади. Теперь Ария не боялась вспоминать многие моменты: понимала и осознавала, что прошлое не изменить. Зато оно прямо или косвенно очень влияет на настоящее и будущее.

Каждый разумный органик сам прокладывает свой путь, принимая все плюсы и минусы сделанного выбора. У Арии было насыщенное прошлое ещё до того момента, как азари прибыла на 'Омегу'. Об этом, древнем периоде своей жизни она не любила вспоминать. Полагала, что Станция 'Омега' — дело её жизни, основное дело и о нём она согласна говорить бесконечно. Коротко, чётко, ясно, но — говорить.

Она нацелилась не только попасть на эту Станцию, не только закрепиться на ней, но и занять одну из высших ступеней местной иерархической пирамиды влияния и могущества. А если получится, то и самую верхнюю. В лоб, нахрапом Станцию таких размеров и с таким разнообразным населением не возьмёшь. Поэтому Ария начала с того, что после прибытия на 'Омегу' некоторое время работала танцовщицей экзотических танцев в клубе 'Загробная Жизнь'. Наверное, с тех пор она считала, что когда достигнет высшего поста в 'пирамиде' сделает этот клуб своей штаб-квартирой. Работа танцовщицы была для Арии только хорошим, действенным и работоспособным прикрытием. Азари быстро нашла сторонников и сподвижников, организовала заговор, целью которого стало свержение с пьедестала тогдашнего правителя 'Омеги' — крогана.

Она не стала убивать или калечить своего предшественника, оставила его в живых. И — сделала ярким, зримым, реальным примером своего могущества. С того времени Ария держала бывшего властелина при себе в пределах 'Омеги' и насмешливо именовала Патриархом.

Далеко не сразу и не вдруг Ария пришла к мысли о необходимости свержения Патриарха. Был достаточно длительный период, когда разумные органики, подчинявшиеся Арии и разумные органики, работавшие на Патриарха, были союзниками. Всё же кроганы и азари — две самые долгоживущие расы в нынешней Галактике. И просто так устраивать массовую резню даже не в самом спокойном и не слишком безопасном месте они не будут. Патриарх в этот 'период равновесия' обеспечивал физическую и грубую вооружённую силу — для кроганов это легче и проще. А сотрудники Арии специализировались на тонких 'мероприятиях' — замаскированных под несчастные случаи убийствах, шпионаже, политических диверсиях.

Союз Патриарха и Арии и возглавляемых ими структур длился сотню лет. Но затем Патриарх увидел в Арии угрозу и решил убрать непокорную азари. И это при том, что незадолго до этого омеговцы стали свидетелями, а то и участниками массового перехода сотрудников Патриарха в лагерь сторонников Арии, а то и в число её сотрудников, как дальних, так и ближних. Слабевший Патриарх не мог этому противостоять эффективно и тем более быстро. Поэтому попытался воспользоваться грубой силой, которая не сработала должным образом даже в поединке лидеров один на один.

Патриарх, как потом отмечала Ария в немногочисленных беседах с особо доверенными разумными органиками, не понял, что времена первенства грубой силы уходят. Когда-то они могут вернуться, но сейчас они должны отступить на второй и даже на третий план.

Более тонкие методы работы с населением 'Омеги' и систем Термина, практикуемые сторонниками и сотрудниками Арии дали прекрасный с точки зрения Т'Лоак результат. Сотрудники и сторонники Патриарха меняли пристрастия в массовом порядке. О деталях и причинах столь массовых переходов Ария предпочитала старательно умалчивать, отмечая, что у азари есть расовые преимущества, о которых не принято говорить вслух и даже писать. Которые не являются общеизвестными и, тем не менее, они продолжают оставаться действенными.

В конечном итоге Патриарх проиграл. И как лидер структуры, и как личность. Ария в поединке нанесла ему тяжкие телесные повреждения, показав и доказав, что при всей дипломатичности азари готовы доказывать своё превосходство и с помощью беспощадного физического насилия.

Если ворка наняли Коллекционеры для того, чтобы организовать теракт, ослабляющий всех жителей 'Омеги', кроме землян. То... Это для Арии уже не было новостью. Более того, сама матриарх-правительница рассматривала эту информацию как вполне логичное продолжение давней вражды между ней, нынешней властительницей 'Омеги' и странными мутантами — Коллекционерами.

Когда люди делали первые шаги в Большом Космосе, в первые годы 'тридцатника' Ария сорвала сделку между Коллекционерами и 'Синими Светилами'. Которая, кроме всего прочего, предусматривала продажу Коллекционерам группы людей. Тогда Ария убила всех разумных органиков, замешанных в этом деле. И тогда же впервые узнала и получила доказательства того, что у Коллекционеров есть зловещие планы по отношению к человечеству. Теперь Коллекционеры, уже используя ворка, снова пытаются повлиять на землян.

Разведка и аналитики 'Омеги' занялись выяснением причины столь постоянного интереса мутантов-Коллекционеров к землянам. Пока что результаты не настолько чёткие и полные, чтобы брать их за основу для дальнейших шагов и решений. Надо подождать.

Хотя... Сравнивая многочисленные снимки, запечатлевшие протеанина Явика и имеющиеся немногие, более-менее полнодетализированные изображения Коллекционеров, Ария пришла к выводу, что эти мутанты имеют какое-то отношение к протеанам.

У соплеменниц Арии тоже многое — не слава Богине. Взять хотя бы тех же ардат-якши. 'Омега' — такое место, где убийство разумного органика, даже совершённое с особой жестокостью и опасным для очень многих оставшихся в живых других разумных органиков способом. Оно не становится топ-новостью дня, недели и месяца. Здесь это — вполне рядовое явление. Ардат-якши убивают разумных органиков — не только азари, но и всех известных ныне рас. Убивают, но — после того, как попытались соблазнить и не достигли в этом успеха. То ли сценарий не срабатывает у них в мозгах, то ли ещё что-то. Проблема, которая совсем недавно была внутриазарийской, грозит выплеснуться на просторы инорасовых Пространств. Случаи убийств, совершённых ардат-якши за пределами Пространства Азари, множатся. И как противостоять им эффективно, а главное быстро — пока ещё никто из синекожих красоток на этот вопрос не дала вразумительного ответа.

Лизелль... С её жизнью и смертью не всё так однозначно, как хотелось бы даже самой Арии. Совсем незаметно, неощутимо и, тем не менее, реально Лизелль из маленькой азари, предпочитавшей верховенство матери и охотно остававшейся на вторых и третьих ролях превратилась в личность, способную настоять на своём. А если потребуется — физически и психически надавить на оппонента, даже если им окажется родная мама.

Так получилось, что в деле о гибели Лизелль оказались замешаны члены банды 'Когти', ныне возглавляемой турианкой Найрин Кандрос. Тогда сторонники Арии жёстко конкурировали с этой группировкой.

Затем... всё смешалось. 'Когти', красный песок, Пол Грейсон — землянин. Если бы не Лизелль, исчезнувшая вместе с Полом Грейсоном и вызвавшая гнев Арии, то вряд ли бы эти события сколько-нибудь полно отложились в памяти Т'Лоак. Сейчас же, хотя это всё было сравнительно недавно, становилось всё яснее: люди пришли в Галактику всерьёз и надолго. И если раньше, первые несколько лет после Войны Первого Контакта землян можно было ещё считать недоразумением. И потому — 'награждать' разными прозвищами и эпитетами, то теперь, когда прошло три десятка лет и люди превратились в одну из самых рьяно и эффективно действующих рас... Нет, сейчас придётся, а точнее — приходится признать, что к людям с простыми мерками лучше не соваться.

То, что по некоторым данным, буквально выцарапанным из самых разных источников разведкой 'Омеги', Лизелль непреднамеренно попала под огонь, который вели люди Кая Ленга, совсем не упрощало ситуацию. И не облегчало состояние Арии, убеждённой в том, что случайностью здесь и не пахнет. Сама матриарх была и наёмницей и десантницей, поэтому лекционный курс, объединённый с жесточайшим практикумом по поводу того, что является в реальной жизни случайностью, а что не является она, пожилая азари, может прочесть любому количеству разумных, не сходя с этого места.

А пока... Пока до Т'Лоак доходят весьма точные сведения о том, что 'комбинация', в результате осуществления которой погибла Лизелль, была проведена с целью убедить Арию работать с 'Цербером'. Разведка и аналитики 'Омеги' раскопали информацию о том, что 'Цербер' засветился и на Иден-Прайме в непосредственной близости от протеанского маяка. Его агентом, а может быть даже кадровым сотрудником — в этом вопросе у экспертов и специалистов пока не было единства мнений — являлась бывшая глава археологической экспедиции. Той самой, которая нашла и выкопала Маяк.

Получается, что люди действительно умеют и могут находить новые и новые приложения своей энергии. И — достигать немалых результатов. Настолько хорошо умеют и могут, что даже ей, фактической властительнице 'Омеги' не удалось отказаться от сотрудничества с главой 'Цербера' — неким Призраком.

Единственный ли он глава этой организации? Скорее всего, нет, ведь Цербер, если покопаться в земной мифологии — трёхголовый пёс, мутант, значит, руководителей у этой структуры, как минимум, двое-трое — помимо самого Призрака.

Доходит до очень горького и не смешного. Взгляд Арии переместился на один из засветившихся больших настенных экранов, на поверхности которого проступила карта звёздной системы Сарабарик. На другом, тоже активировавшемся, но чуть позже первого, проявилась карта туманности Омега.

Ария несколько секунд рассматривала карту туманности, затем перевела взгляд на карту звёздной системы. Вот ретранслятор, вот станция 'Омега', вот второй ретранслятор — 'Омега-четвёртая'.

Если коротко, то это — единственный путь в область, где обитают те самые Коллекционеры, которые за последние десятилетия изрядно 'засветились' в Галактике. Хотя и сделали, возможно, максимум того, чтобы о них у разумных органиков не было полной и точной информации.

Область называется 'Тартара' и располагается она вокруг галактического ядра или того места, которое нынешние разумные органики, возможно, ошибочно принимают за галактическое ядро. Физически Тартара представляет собой огромное поле космической пыли, астероидов и, что показательно, обломков космических кораблей. Расположенное у галактического ядра вблизи ретранслятора 'Омега-Четыре', точнее — второго ретранслятора 'катапультной' линии, берущей начало у 'Четвёртой Омеги'.

По немногочисленным обрывочным данным, это поле регулярно пополняется множеством кораблей, чьи командиры и капитаны осмеливались на протяжении последних столетий последовать за кораблями Коллекционеров — единственной расы, до сих пор безопасно путешествующей через этот ретранслятор. И — добирающейся до неизвестной в деталях базы, расположенной на краю аккреционного диска — того самого поля обломков, в котором, кстати, находится и гигантская "чёрная дыра".

По непроверенным данным этот диск-поле стабилизирован с помощью мощнейших полей массы. Поэтому имеет постоянное радиальное вращение. Эксперты 'Омеги', перелопатившие горы данных, утверждают, что этот диск-поле является первой линией обороны базы Коллекционеров. Сохранившиеся записи, полученные весьма экзотическими способами, свидетельствуют, что поле охраняется неизвестными до сих пор за пределами заретрансляторного пространства, автоматическими перехватчиками 'Око', которые, по всей вероятности, должны уничтожать все космические корабли, избежавшие гибели в поле астероидов.

Это всё — окружение, антураж. А главное — то, что сравнительно недавно, за те же два-три десятка лет в ретранслятор 'Омега-четвёртая' стали шастать — и возвращаться без внешних и внутренних повреждений — корабли с опознавательными знаками 'Цербера'. Значит, земляне, точнее — часть землян, каким-то образом получила легальный и безопасный доступ. В эту, доселе закрытую для всех пилотируемых разумными органиками любой расы, кроме, конечно же, Коллекционеров, кораблей область.

Интересно. И очень настораживающе. Значит, если приближается вторжение Жнецов, то Коллекционеры вполне могут сыграть — а возможно, уже играют — роль передового отряда этих полумашин. А 'церберовцы'... Они стали слугами Коллекционеров и, возможно, слугами Жнецов.

Известное большинству землян правило вассалитета здесь не работает: если Коллекционеры — слуги Жнецов, то такими же слугами, непосредственно подчинёнными не Коллекционерам, а Жнецам, являются и 'церберовцы'.

Слуги 'трёхголовой собаки' не просто летают туда-сюда через ретранслятор 'Омега-четвёртая'. По некоторым, с трудом добытым разведчиками Арии данным, земляне-церберовцы построили за ретранслятором в том самом поле обломков, на одном из астероидов исследовательскую базу — станцию 'Аверн'. Сейчас, конечно, 'церберовцы' всё это отрицают. Но разве можно доказательно отрицать зафиксированные автоматическими буйковыми и станционными системами слежения многочисленные полёты за ретранслятор больших грузовых кораблей с 'кристаллами' жёлто-бело-чёрной расцветки на борту?

Если за 'Омегой-четвёртой' есть минимум одна база расы Коллекционеров, предположительно — хорошо оснащённая, способная принимать и обслуживать крейсера этой расы и потому значительная по размерам. То теперь невозможно бездоказательно отрицать наличие за опасным ретранслятором базы 'Цербера'. Земляне проникли и утвердились в области, в которую до них никто из представителей Старых Рас столетиями не решался летать. Потому что назад корабли авантюристов не возвращались. Никогда.

Исследовательская станция?! Да, да, конечно! Возможно, она и исследовательская, но если 'церберовцы' напрямую подчинены Жнецам, то они, так или иначе, готовятся к войне с разумными органиками. На станции, упорно определяемой слугами трёхголовой собаки, как научно-исследовательская база, скорее всего, ведутся работы по созданию оружия. Способного уничтожить очень многих разумных органиков. Между тем омеговская разведка готова доказать, что на самом деле 'Цербер' располагает в аккреционном диске не одной, а несколькими базами.

Сейчас пока что ближайшее к 'Омеге-четвёртой' население достаточно медленно осознаёт всю опасность подобного соседства. Ария же, взглянув в очередной раз на карту-схему звёздной системы, в который уже раз согласилась с тем, что перед ней — ретранслятор-проблема. Да, как утверждают авторы энциклопедических статей, размещённых и в Экстранете и в академических научных изданиях, ретранслятор 'Омега-четвёртая' является уникальным масс-ретранслятором, ведущим в область, расположенную вокруг галактического ядра. Он окружён множеством аварийных маяков и систем автооповещения, предупреждающих автоматику и экипаж любого приближающегося космического корабля о возможной опасности. С момента обнаружения Цитадели многие корабли азари, а затем — и других рас — пытались пройти через этот ретранслятор, но случаев их возврата зафиксировано не было.

Большинство сведений о так называемом 'заретрансляторном' пространстве основано на не подтверждённых практикой теориях и слухах, значительная роль в которых отводится реально существующей и активно действующей расе, именуемой Коллекционерами.

М-да. Всё завязывается в многослойный тугой узел. И распутывать этот узел надо начать как можно скорее. Только почему-то сейчас после ознакомления со всеми этими материалами у Арии уже нет прежней достаточно твёрдой уверенности в том, что после Цитадели 'Нормандия' непременно направится к 'Омеге'.

Получается, что она забыла о находящейся на борту фрегата-прототипа матриархе азари Бенезии Т'Сони. У которой, кстати, есть дочь Лиара, ксеноархеолог и муж — азари-матриарх Этита. Да, да, та самая Мятежный Матриарх, возмутитель спокойствия и сотрясатель устоев. На которых, говоря высоким слогом, зиждется фундамент расы азари. Семейка — не дай Богиня...

Оба матриарха входили в состав сотрудников Матриархата — высшего правительствующего расового органа. Дочь — чистокровная азари и дипломированная исследовательница протеанского наследия.

По непроверенным данным нормандовцы-люди обещали возвращённой к нормальной жизни из тисков хаскококона азари доставить её на Тессию. Но предварительно — дать возможность повидаться и пообщаться с дочерью. Данные, конечно, скупые и обрывочные, но если такое обещание было действительно дано, то почему бы фрегатовцам после ухода корабля от Цитадели не озаботиться его выполнением?

Примерное местоположение Лиары известно уже сейчас, пусть и очень предварительно. Ясно, что конечная точка археологической экспедиции, возглавляемой младшей Т'Сони может быть изменена по тем или иным причинам в самый последний момент. Но пока — Терум. Там, если верить данным омеговской разведки, расположен какой-то протеанский комплекс, подобного которому не было найдено до сих пор. Естественно, одна из известнейших исследовательниц протеанского наследия рванула туда со всей прытью, какую позволяют развить грузовые корабли. Там придётся пробивать тоннель и организовывать базовый лагерь, а условия на Теруме такие, что без горнопроходческих лазеров как минимум тяжёлого класса там археологам делать нечего. Так что резерв времени до момента, когда Лиара и её коллеги начнут работу на Теруме у фрегатовцев есть.

Матриарх азари погасила настенные экраны, выключила экран настольного инструментрона. Встала, прошлась по кабинету. Иногда надо дать мышцам нагрузку, иначе... будет плохо. Возраст такой, что любое нарушение режима поистине катастрофически отражается на состоянии систем организма. Потому — надо подвигаться, а движение... оно совершенно не мешает думать.

Последовательности в размышлениях уже нет. Мозг устал, сознание перегружено информацией. Многое, очень многое пришлось вспомнить. Многое — освежить в памяти, многое уточнить. Похоже, действительно, без встречи с Тевос обойтись будет невозможно. Хотя были несколько моментов в очень даже недавнем прошлом — не больше декады-двух, когда видеться с Тевос, несмотря на давнюю историю тесных взаимоотношений, Арии совершенно не хотелось. А сейчас... Даже если это будет рабочая встреча, на которой преимущественно будут обсуждаться проблемы, важные для Цитадели, 'Омеги' и очень многих разумных органиков. Что же они, двое матриархов азари, не найдут достаточно времени для разговора о личном? Найдут, хочется верить. Хотя бы в это — хочется верить, но долгая жизнь научила Арию не зацикливаться на слепой вере.

Призрак снова и снова выходит на связь с Арией. Он просит разрешения расширить присутствие 'Цербера' на 'Омеге'. Далеко не все сподвижники королевы Станции согласны поспособствовать этому человеку и представляемой им организации. И аргументы у оппонентов положительного ответа на просьбу главы 'Цербера' — не эмоциональные и уж точно не чувственные. Хотя на первый взгляд всего-то — Призрак просит дать официальное разрешение использовать Станцию как центр снабжения исследовательской базы 'Цербера', расположенной за ретранслятором 'Омега-четвёртая'.

Ария пока думает и не торопится с окончательным решением. Разведка 'Омеги' уточнила многие детали и доказала, что Кай Ленг, от оружия которого погибла Лизелль, служит в 'Цербере'. Подчиняется непосредственно Призраку-Харперу и является его доверенным лицом. По другим данным — любимцем. По крайне фрагментированным данным Ленг не оставил надежды устранить и саму Арию Т'Лоак.

Имя наиболее вероятного убийцы дочери помогли точно установить двое землян — Дэвид Андерсон и Кали Сандерс. Ария сама организовала операцию по захвату и устранению Ленга, но в силу различных причин, сложившихся в непростой комплекс, Ленг убежал.

Вероятнее всего, он решил осуществить ответный ход: догадаться, что захват организовывала мать погибшей молодой азари, мог бы и ребёнок. А тут — дипломированный и сертифицированный убийца, привыкший действовать предельно чётко и нестандартно.

Дэвид Андерсон. Снова он появляется на жизненном горизонте Арии Т'Лоак. И на этот раз пожилая азари склонна поприветливее отнестись к общению с этим землянином.

Остановившись у шкафа с посудой, Ария включила наручный инструментрон. Вывела на малый экран официальный портрет командира 'Нормандии'. В душе потеплело. Очень-очень сильно потеплело. Давно такого тепла Ария не ощущала. Значит, встреча с Андерсоном может иметь большое значение для властительницы Омеги. Личное значение. Потому... Надо подумать над тем, как бы получше организовать встречу с экипажем и командой фрегата-прототипа. А потом, конечно же — личную встречу с Дэвидом Андерсоном.

Местом последнего упокоения тела своей дочери Ария избрала Тессию — планету, на которой когда-то в очень далёком прошлом родилась сама. Долгая жизнь — долгая память. Пусть обрывочная, пусть неполная, но — личная. Самая ценная и самая важная, определяющая личность разумного органика. Придающая личности уникальность.

Снова придётся воевать, хотя, казалось бы, за свою долгую жизнь Ария навоевалась вдоволь. Но от такого врага, как Жнецы, убежать — не получится. А если не удаётся убежать, то надо оставаться и драться.

'Омега' — важна для Арии. Значит, эта станция будет её позицией. С которой она, матриарх азари и одна из сильнейших и опытнейших биотиков своей расы, наёмница и десантница, не отступит и не уйдёт. Управленческие таланты — дело хорошее, но воинские таланты сейчас будут нужнее. Если их объединить с административными, то... Удастся и удержать Станцию, и наказать Коллекционеров и нанести несколько сильных, точных, а главное — результативных ударов по 'Церберу' и по его отдельным сотрудникам. Один кандидат на принудительное переселение на тот свет у Арии уже есть. Это — Кай Ленг. Второй — намечен. Это — Призрак-Харпер. Есть и другие, но пока о них Т'Лоак предпочитает умалчивать. И не конкретизировать всякий раз их данные даже для самой себя. Врагов — много, ведь Арии уже почти тысяча лет. Пора бы и о душе подумать перед переселением поближе к Богиням. Или — к Высшим Силам.

Встреча с Тевос — состоится. Обеим азари будет, о чём поговорить. А потом, возможно, удастся поластиться, поцеловаться раз сто или двести. Не краткими дежурно-дружескими поцелуями, а долгими и чувственными. Если азари считаются сексуально доступными, то уж соплеменницы и почти что ровесницы точно могут найти, чем заняться. В то быстротекущее время, которое будет отведено для личной встречи в расписаниях обеих матриархов. Потому что... Потому что жизнь разумного органика удивительно, потрясающе стандартна. По-настоящему глубоко и полно начинаешь это понимать, осознавать и чувствовать только на закате своей собственной жизни.

Уникальность жизни каждого разумного органика придают детали, о которых приятно вспомнить и тогда, когда впереди — Вечность. Когда ты спокойно рассуждаешь о том, что будет, когда тебя не будет, потому что знаешь точно и полно — именно так и будет. Многое продолжится, многое повторится, но немногое новое — появится.

Ария свернула экран инструментрона. И усмехнулась, вспомнив, как встретилась с Мордином Солусом — тем самым врачом-саларианцем, который ныне держал собственную клинику в 'низах' Станции.

Тогда за Арией погнался какой-то кроган-наёмник. Сейчас совсем не хотелось точно вспоминать, почему и главное — зачем он за ней погнался. Ясно, что не для того, чтобы сделать что-то приятное.

Спасаясь от ящера-преследователя, Ария добежала до клиники. Там и встретилась с Мордином. К её изумлению он сумел быстро и эффективно убедить её в том, что самостоятельно справится с кроганом. И ведь справился — вступил с ящером в схватку один на один и победил.

Ария никому подробно и точно не говорила, как она тогда отблагодарила Мордина. Конечно, не формальной словесной благодарностью. Более полно, разнообразно и действенно.

Может быть, потому через несколько лет разведка 'Омеги' добыла данные из личного дневника Мордина Солуса. К тому времени заработавшего непререкаемый авторитет у весьма требовательных и привередливых обитателей 'Омеги'. Мордин писал, тщательно соблюдая правила конспирации, что ему, может быть единственному, удалось нарушить основное и главное правило 'Омеги'. Нарушить во многих смыслах.

Возможно сейчас, когда фрегат, которым командует Дэвид Андерсон, идёт к Цитадели, а потом обязательно придёт и к 'Омеге', следует позволять себе делать что-то, чтобы неоднократно нарушить многие из своих собственных ранее таких незыблемых правил? Даже если это может окончиться возникновением новых личных проблем — больших и маленьких.

Разнообразие — вот что придаёт особенный вкус, аромат и цвет событиям жизни. Наступает время, когда будет возможным наиболее полно проявить себя. И уйти к Богиням с высоко, гордо поднятой головой, сознавая, что всё было сделано для Победы над столь сильным, сложным и опытным врагом. Каким являются переставшие быть бесплотной легендой Жнецы.

Ария вернулась к рабочему столу, проверила, всё ли выключено и вышла из квартиры, направляясь к переходу, ведущему — почти напрямик — к 'Загробной Жизни'. Её ждёт рабочий основной кабинет, её ждут дела. Её ждёт её Станция.

'Омега'. Встреча Арии и Тевос в связи с предстоящим прибытием на Цитадель 'Нормандии'. Личное и общественное

Несколько часов Ария провела в своём кабинете в Штаб-Квартире. Она не стала проходить туда 'парадным' входом, обычным для остальных посетителей — прошла по служебному проходу, поднялась по лестнице, поприветствовала охранников — им тоже должно быть приятно и важно знать, что хозяйка — на месте и им не приходится охранять пустой кабинет и подходы к нему.

Усевшись в кресло, Ария бросила быстрый взгляд на полупрозрачную стену: всё в норме, танцовщицы-азари изгибаются, вызывая неподдельный восторг зрителей, бармены работают в поте лица, никаких осложнений, никто не достаёт оружие и не отвешивает оппонентам оплеухи. Спокойно.

Неслышно ступая, в кабинет вошёл турианец Гризз. Уж как он договорился с батарианцем Гривзом, об этом Арии было знать в деталях не интересно, но Гривз — помощник, а Гризз — телохранитель. Разница в должностном положении — ощутимая. Кивнув вошедшему, Ария подождала, пока Гризз положит на столешницу укладку с ридерами и замрёт, ожидая обычных распоряжений.

— Найрин Кандрос скоро придёт, — сказал турианец. — Она уже прибыла на причалы Станции, челнок отпустила на фрегат. Идёт погрузка припасов — продовольствия и вооружения. Сложностей с погрузкой и оплатой счетов нет.

— Хорошо, Гризз. — Ария подняла взгляд от экрана настольного инструментрона. Турианец-телохранитель был одним из самых доверенных помощников Арии. Формально, да, помощником был батарианец Гривз. Но... кроме защиты Арии от врагов, Гризз занимается сбором информации от нижестоящих подчинённых королевы 'Омеги', подбирает наёмников для устранения 'особо проблемных' и 'проблемных' персон и разрешения ситуаций, которые любым образом ставят под угрозу полноту и действенность власти Арии на 'Омеге'. Иногда с согласия и ведома Арии, он давал нижестоящим подчинённым задания, правильное, быстрое и эффективное выполнение которых могло повысить авторитет того, кто их выполнит, в глазах королевы 'Омеги'. В условиях удалённости от Цитадели такое повышение рейтинга стоило дорого.

Любимым местом, где обычно пребывал Гризз, когда не выполнял задания вне Штаб-Квартиры Арии, была левая лестница, ведущая к кабинету королевы 'Омеги'. Обычно Гризз малоразговорчив, он бывал чрезвычайно скуп на слова, но делал всё эффективно и чётко, а это — гораздо важнее и ценнее, чем любые слова, сказанные вслух или написанные на пластобумаге или в электронном файле.

— Я знаю о 'Нормандии', — сказал Гризз. — Думаю, что этот корабль... посетит нашу станцию. Но пока... не уверен, что его визит сюда будет... дружественным.

— Посмотрим, Гризз, что они будут делать на Цитадели, — ответила Ария. — И главное — как будут делать.

— Вы правы, — кивнул турианец. — Шепарду... между тем, будет несложно... поднять свой рейтинг в ваших глазах.

— Не будем спешить с выводами, Гризз. — Ария взглянула на экран своего настольного инструментрона. — Что относительно Патриарха?

— Им... не все довольны на Станции, — осторожно заметил турианец.

— Так всегда было и пока... — Ария перевела взгляд на лицо телохранителя.

— Пока нет изменений в худшую сторону, но... думаю, горячая фаза противостояния — близка, — отметил Гризз. — Уже есть отдельные... желающие посчитаться с Патриархом. За всё, — уточнил телохранитель. — Он... стар. И физически недостаточно мощен. Старость... Ему — много лет и он давно уже занимается только рассказами о своих былых подвигах. Это, не буду спорить, некоторых разумных впечатляет, но... Вряд ли этого хватит у Патриарха надолго, чтобы сдерживать недовольство собой.

— Посмотрим. Все мы стареем, Гризз, — отметила Ария. — Знаю, многие его желают физически прикончить, чтобы этим... деянием сделать себе громкое и сильное имя в банде.

— Патриарх... — негромко сказал телохранитель. — Он во многих своих проблемах виноват сам. Он не умеет держать рот на замке, становится по-стариковски... словоохотливым.

— И подрывает своими разглагольствованиями мой авторитет, — проговорила матриарх.

— Да, — односложно ответил Гризз, повернувшись вполоборота к столу, за которым сидела королева 'Омеги'.

Лучи потолочных и настенных светильников по-иному сошлись на лице турианца и проявили колониальные метки. При другом освещении лицо турианца-телохранителя выглядело чистым, лишённым отметок, но...

— Я знаю, что мои отметки... схожи с отметками на лице турианца Найлуса Крайка, — сказал Гризз, поняв взгляд Арии. — Точнее, не похожи. Они — такие же. Да, мы — из одной колонии. И, похоже, турианцам... предстоит сыграть свою особую роль в...

— Пути 'Нормандии' по галактике? — спросила Ария.

— Да, — согласился Гризз. — Турианские Флоты... воюют на Дальних Пределах и потому редко появляются здесь. Расстояния — большие. Времени на путь туда-обратно — уходит много. А здесь... Здесь войска турианцев... что-то вроде пугачей. Шуму — много, а толку... толку — мало, — уточнил он. — При определённых сценариях деятельности нормандовцев на Цитадели это... может измениться. В лучшую сторону.

— Надеешься? — мягко спросила матриарх.

— Да, — кивнул Гризз. — Турианцам... надо вспомнить. Хорошо вспомнить, глубоко и полно, что они — воины. Настоящие воины. Такой враг, как эти гигантские корабли... потребует от турианцев... максимума.

— И — не только от турианцев, — добавила Ария.

— Да, — турианец кивнул и повернулся, намереваясь выйти из кабинета.

Ария разложила ридеры на столешнице, услышала тихое 'чмокание' уплотнителей — телохранитель ушёл.

Турианцы. Птицемордые. Серый цвет для них — обычен. Гризз — прозвище, в переводе на один из наиболее распространённых земных человеческих языков означает 'серый'. У людей... 'серым' не доверяют, считают, что они — ненадёжны. Потому что не выбрали твёрдо и окончательно свою сторону конфликта.

Вторжение Жнецов — как раз та ситуация, когда выбор будет окончателен. Остаться в стороне — не получится, потому что вариантов — всего два. Не три, а два! Победа или смерть.

Умереть — легко. Достаточно только отказаться от борьбы и сдаться. Жнецы... сделают остальное. А вот победить... Победить будет... очень сложно. И эти слова не отражают всей тяжести, которую предстоит взвалить на себя, решившись на противостояние с полумашинами, с этими гигантскими, безусловно, разумными кораблями. Каждый из которых, если верить новополученным многочисленным материалам — последнее материальное воплощение высокоразвитой разумной органической расы.

Такие корабли невероятно трудно уничтожить существующими средствами. Потери среди кораблей разумных органиков будут... колоссальными. Не огромными — именно колоссальными. Но даже это слово вряд ли полностью отражает катастрофические для разумных органиков последствия Вторжения.

На экране инструментрона появилось окно с сообщением о том, что Найрин уже направляется к 'Загробной Жизни'. У Арии было только несколько минут до прихода 'заклятой подруги' и уже сейчас было ясно, что думать о вторжении Жнецов придётся долго и... трудно. Теперь — думать. И — планировать.

На пороге кабинета встала стройная фигурка турианки-биотика. Предводитель отряда наёмников 'Когти'. Взглянув на гостью, Ария вспомнила строки из досье: 'В отличие от предыдущего лидера 'Когтей', Найрин высокоморальна и обладает выдающимся военным опытом. Это и многое другое позволило ей превратить 'Когти' из плохо организованной банды в дисциплинированный отряд, способный на многое. Теперь — многое, что можно с полным правом счесть положительным.

Трудно не помнить размолвку. Трудно видеть только положительное, только хорошее. Возраст даёт опыт, который ох, как не прост. Жизнь не всегда бывает приятной. Чаще всего она — горька и беспощадна. Ария знала, слышала, как Найрин, в кругу своих ближайших сподвижников сказала: 'Несмотря на нашу размолвку, я благодарна Арии. Она помогла мне вспомнить себя'. Простые, негромкие, удивительно искренние и точные слова. Ария краем глаза видела, как Найрин пододвинула к столу кресло, села и замерла. Не спешила начать разговор, понимала, что властительница 'Омеги' сейчас... думает о многом таком, что плохо сочетается с разговорами.

Турианка сумела сделать то, что от неё, может быть, мало кто из разумных органиков ожидал. Сейчас 'Когти' — уже не банда, а хорошо обученный отряд, способный защитить обитателей 'Омеги' от многих опасностей.

— Похоже, Ари... У нас... Даже не знаю, как сказать... — начала турианка. — То ли сложности, то ли облегчение, — она умолкла, внимательно разглядывая продолжавшую сидеть за рабочим столом хозяйку 'Омеги'. — Эта 'Нормандия'... Слишком многим она, как выражаются земляне, 'спутала карты'. А скольким ещё спутает — даже представить — и то страшно.

— Тоже... стала изучать земную культуру и историю. — полувопросительно-полуутвердительно ответила матриарх.

— Ты права, — кивнула турианка. — Стала. Много интересного для себя нашла. Может быть, мой разум... В ряде моментов и бунтует и бастует, но вот что удивительно, Ари... У людей есть много такого, что действует на чувства, эмоции... А этого, нужного действия... сложно добиться, если действовать только через разум.

— И ты... Но ведь ты...

— Я понимаю, Ари, — ещё раз кивнула гостья. — Мы, турианцы, двуполая раса, вы, азари — однополая. Не будем сейчас говорить, почему у вас теперь нет мужчин-азари.

— Протеане... постарались, — негромко ответила матриарх. — Чего уж тут скрывать-то. Если землянам удалось выкопать на Иден-Прайме живого адекватного протеанина... Хотя я до сих пор не понимаю, как техника... пусть и протеанского уровня, смогла нормально проработать пятьдесят тысяч лет. Ну... почти пятьдесят тысяч лет. — Ария помолчала несколько минут. — Но если Явику-протеанину...

— И не только ему, — осторожно и очень негромко вставила Найрин.

— У тебя тоже? — несколько изумлённо прошептала азари, понимая, что турианка, привыкшая внимательно вслушиваться, без особого труда отфильтрует голос хозяйки кабинета от 'фоновых' шумов.

— Да. У меня — тоже, — сказала Кандрос, не уточняя больше вслух никаких деталей.

Не надо. Это — информация для немногих, хотя... Как знала Найрин и, вероятнее всего, ещё лучше знала Ария, далеко не все обитатели 'Омеги' верили в то, что протеанин выжил один. О том, что могли выжить и другие протеане... мечтали многие обитатели Терминуса. Наверное, схожие надежды были и у жителей Пространства Цитадели. Обычно... Разумным органикам иногда... свойственно верить в несбыточное или, на худой конец, в маловероятное.

Кандрос не торопилась продолжать разговор. Она тоже была не слишком молода, не первый день и не первый месяц была знакома с Арией и... как это часто бывает, понимала, насколько важно быть рядом с разумным органиком, даже если придётся молчать и не сказать ни слова вслух.

Для многих обитателей Терминуса и жителей 'Омеги' обстоятельства знакомства Арии и Найрин продолжали 'скрываться в тумане', но... на станции-центре криминального мира Галактики... спокойно относились и не к таким ситуациям.

Правда, такой ситуации, которая была бы связана со Жнецами, внезапно переставшими быть легендой, ещё не было. Чего не происходит в этом мире. В который так не просто придти и из которого... очень не хочется уходить. Даже если знаешь, понимаешь и чувствуешь, что твоя единственная жизнь скоро или очень скоро подойдёт к своему закономерному концу.

Хочется разумному органику верить, что он, так или иначе, будет жить вечно. Хочется и с этим желанием ничего нельзя поделать. Особенно хочется жить долго тогда, когда разум говорит совершенно определённо, что для многих разумных органиков срок жизни очень сократился. Далеко не все устоят под нажимом, под ударом Жнецов. Потери среди разумных органиков даже после первой атаки, первого удара Жнецов будут... огромными.

Не глядя на гостью, Ария вспоминала строки из 'личного дела'. Найрин родилась на Палавене, в семье уважаемых потомственных военных. Нет ничего удивительного в том, что и она долго и успешно служила в армии. До того момента, пока у неё не проявились экзотические для птицемордых биотические способности.

Подозрительно относящиеся к биотикам турианцы сделали всё, чтобы Найрин как можно скорее оказалась в спецотряде 'Кабала', где, впрочем, её способности и специфический опыт, были серьёзно недооценены. Настолько серьёзно, что Найрин вскоре написала рапорт об отставке и ушла в наёмницы.

Несколько лет Найрин продавала свои услуги тем, кто мог за них заплатить 'нормальную' цену. Затем... не надо сейчас поднимать из архивов всякие детали, Кандрос оказалась на 'Омеге'. Тогда эта станция считалась настоящим раем для способных бойцов.

Первые годы жизни на Станции стали переломными для Найрин: ею заинтересовалась Ария. Турианка и азари встретились, матриарх помогла турианке развить биотические таланты и прочие военные навыки до возможного максимума. Т'Лоак не давила на новую знакомую, дала ей полную возможность привыкнуть к новому образу жизни и новым, сначала нежеланным умениям.

Ария и Найрин много путешествовали по 'Омеге'. Потом... когда Кандрос закономерно освоилась и решила 'выйти из тени' правительницы Станции, у них возникли и усилились 'системные' разногласия. Одно время Ария даже считала, что Найрин покинула 'Омегу'. Потом, как выяснила разведка королевы Станции, стало ясно, что турианка всего лишь очень искусно прячется, используя и секретные 'омеговские' проходы и тайные помещения. В том числе и те, которые 'по доброте душевной' и из 'дружеского расположения' показывала ей Ария.

Скоро, очень скоро разведка принесла Арии весть о том, что Найрин сместила и уничтожила прежнего предводителя 'Когтей' и возглавила банду, превратившуюся затем в дисциплинированный и очень хорошо вооружённый и подготовленный отряд наёмников.

— Считаешь, что... Коллекционеры обратят на Станцию своё... внимание? — спросила Найрин.

— Да. Теперь — самое прямое, — подтвердила Ария. — Они в последнее время очень интересуются землянами и такое усиление людей, которое произошло после событий на Иден-Прайме... Мимо их внимания — явно не прошло. Они вынуждены будут активизироваться. В какой форме и в каких направлениях они активизируются — здесь можно долго гадать и прогнозировать, но ясно, что люди... — матриарх помедлила несколько секунд, — становятся для Коллекционеров серьёзными конкурентами. Думаю, что они вполне способны положить конец всевластию этой расы, какой бы скрытной и таинственной они эти жукообразные, ни были.

— Ты... обратила внимание на то, насколько внешне Коллекционеры схожи с протеанами? — спросила турианка. — Впрочем, я понимаю, что эта схожесть не прошла мимо твоего внимания, Ари.

— Не прошла. Ты здесь... права, — кивнула матриарх. — И, думаю, что теперь, когда приближается Вторжение Жнецов... Понимаю, что умалчиваю о многом, Найри, но... Коллекционеры будут стремиться сделать всё, чтобы получить базу теперь и в нашем Большом Космосе. Возможно, возле центра Галактики, каким бы он ни был, места много, но этим жукообразным нужен будет плацдарм здесь. База, какая бы она ни была там, за ретранслятором — 'Четвёркой', уже, как минимум, мала. Коллекционерам нужно будет закрепиться здесь и лучше чем 'Омега' я лично места для центра плацдарма... не усматриваю.

— Значит... — негромко произнесла Кандрос.

— Значит, поскольку твоя группировка теперь становится достаточно мощной и заметной среди гражданского населения Станции, Найри, именно тебе и твоим сподвижникам придётся заняться подготовкой основной части жителей 'Омеги' к противостоянию с Коллекционерами, — сказала Ария. — И, думаю, если подтвердится окончательно версия о том, что за Коллекционерами... тоже стоят Жнецы... Твои 'Когти' должны сделать всё, чтобы гражданские обитатели Станции перестали быть лёгкой добычей для этих жукообразных.

— Там ведь ещё... люди окопались, — уточнила Найрин. — В заретрансляторном пространстве. Построили, как доносит разведка...

— Моя и твоя, — вставила Ария.

— Именно, — подтвердила турианка. — Моя и твоя разведки указывают, что в заретрансляторном пространстве люди построили станцию, как свою базу. Церберовцы. Назвали — 'Аверн'. И ваяют там... оружие.

— Как бы уточнили не только люди, — сказала матриарх, — массового поражения. На мелочи церберовцы, кстати, по большинству признаков, тоже подчинённые Жнецам, размениваться не желают.

— Как и 'андромедовцы', впрочем, — чуть недовольно проговорила Найрин. — У самих 'андромедовцев' проблем в рамках программы 'спасайся, кто сможет', проблем, как я знаю, не меньше, чем у тех разумных органиков, кто в силу самых разных причин решил всё же остаться...

— А может, просто не сумел уплатить за очень дорогой билет, пусть и в один конец, на этих 'ковчегах' — сказала Ария. — Если ты о Луне Шэнкс...

— Именно о ней, — кивнула турианка. — Пока что — о ней. А там и до остальных очередь дойдёт. Эта глава службы безопасности основательницы 'Инициатива 'Андромеда'... Как же её звали...

— Кого? Главу или её боссиню? — усмехнулась матриарх.

— Главу, — сказала турианка.

— Тогда, если не ошибаюсь, Луна Шэнкс, — ответила Т'Лоак. — Человек, землянка. Глава 'Андромеды', уточню тебе тоже для памяти, Найри, звали Джиен Гарсон. А ту, напоминаю, Луна Шэнкс. Тогда, когда ты с ней соприкоснулась, не будем сейчас уточнять детали, она занималась поисками кварианского учёного. Некоего Шио'Лета вас Новарра, который каким-то, не удивлюсь, если исключительно дистанционным образом, занимался, так или иначе, исследованием галактики Андромеда и, как в плохих романах, неожиданно пропал. Шэнкс получила втык от Гарсон, после чего вынуждена была вплотную и лично заняться поисками этого умника-разумника.

— Её, помнится, сопровождал военнослужащий ВКС Турианской Иерархии, действовавший под прикрытием и представлявшийся всем неким Санджином Винником, — сказала, скрывая улыбку, Кандрос.

— Именно. — Ария улыбаться не стала, но расслабилась, откинувшись на спинку кресла и опустив руки на подлокотники. — Оказался твоим, Найри, двоюродным братом.

— Сейчас по моим данным, — посерьёзнела Кандрос, — он снова вернулся на 'Нексус'. Туда-обратно летает часто, хоть и затратно это, но... Сложности у 'Андромеды' нарастают и думается мне, что проект уже находится под серьёзной угрозой срыва.

— Или, как минимум, под угрозой возникновения целой цепочки, а точнее — системы больших и маленьких, как взаимосвязанных, так и не связанных между собой проблем. Нестабильно там, согласна, — отметила матриарх. — Ладно, общие рассуждения оставим философам, они за это зарплату немаленькую получают, а сами...

— Сами вспомним о том, как Тирэн Кандрос, назвавшийся Санджином Винником, прибыл на твою станцию, Ари, — негромко сказала турианка-биотик. — Батары, помнится, попытались заставить Луну и Тирэна заплатить стыковочные сборы, но мне удалось вмешаться раньше, чем дело дошло до стрельбы на причалах и в 'рукавах'. Тирэн... Он — горяч, это верно.

— Может и хорошо, что Луна не знала, кто такой этот её сопровождающий-турианец на самом деле, — размышляя, сказала Ария. — А может быть, и плохо. Факт остаётся фактом, Найри. Своим вмешательством в ситуацию — вряд ли турианец не смог бы отбиться от парочки охреневших от временной безнаказанности четырёхглазых — ты расшифровала двоюродного брата перед Луной, та автоматом вообразила, что её, человечка, предали, а значит, надо решать ситуацию кардинально.

— Угум. Наставила на Тирэна оружие, — поддакнула Найрин. — Я еле успела включить биотику.

— Но потом женская солидарность берёт верх, — сказала Ария.

— Возможно, возможно. Я потом, как и Луна посчитали, может быть даже и одновременно, что Тирэн... В общем, он задолжал нам обеим как минимум, пояснения, — она помолчала несколько секунд. — Ари, ты...

— Мне тоже надо меняться, Найри, — сказала негромко азари. — Иначе... угроза моего смещения может быть очень резко и быстро реализована и у меня не будет времени выстроить и реализовать ситуацию в свою пользу. Сейчас... чехарда в высшем руководстве Станции — путь к дезорганизации всей жизни на 'Омеге'. И дело даже не в том, что кто-то исправно пытается со мной спорить, нарушая один из главных принципов станционной жизни, а в том... Что у нас теперь есть общий враг, победить которого мы сможем, только задвинув наши распри и противоречия в самый-самый дальний угол.

— М-да, — турианка встала с кресла, прошлась по кабинету, взглянула на подиумы, где продолжали изгибаться в соблазнительных позах танцовщицы-азари. — Всё же Тирэна пришлось представить тебе, как местной королеве. И — убедить уже тебя, что Тирэн не представляет угрозы ни для тебя, ни для Станции в целом.

— Убедить меня в этом, если помнишь, Найри, оказалось достаточно легко, — отметила Ария, оставшаяся сидеть в кресле, к чему Кандрос отнеслась с полным пониманием. — Ты и сама... довольно особый член своей семьи...

— Угум. 'Паршивая овца', — резко остановившись у полупрозрачной стены, полуобернулась к собеседнице турианка-биотик.

— Сама сказала, — ответила Ария. — Впрочем, мы... все непоследовательны, хотим и общего и частного и всего по максимуму, что, кстати, не всегда получаем.

— В нужной мере, в нужное время, нужного качества. — Найрин вернулась в кресло, устроилась поудобнее. — Ты ведь тогда позволила Тирэну продолжить своё расследование...

— С условием, что он на станции — не задержится, — уточнила матриарх.

Кандрос кивнула:

— Иерархия не стала менее параноидальной с тех пор, как мне самой пришлось покинуть мой родной Палавен. — Я и сама не ожидала, что Тирэн станет таким большим циником. Хотя, мне помнится, он... очень сильно колебался, стоит ли присоединяться к Инициативе полностью.

— Лучше уж пусть колеблется — решение будет обдуманным и точным, — отметила Ария.

— И, кажется, он принял его, — сказала Найрин. — Если о нём до сих пор мало известно, значит, скорее всего, он таки получил место на одном из ковчегов.

— Считаешь, что турианский ковчег... если такой, конечно, существует, проблемен? — спросила матриарх.

— Да, считаю, — подтвердила Кандрос. — Потому-то я и просила двоюродного брата хорошенько подумать о том, чтобы присоединиться к 'Инициативе 'Андромеда'' по-настоящему. Думаю, когда он решит что-то по-крупному, то мелочи, типа решения о том, где следует пребывать, он примет... легче и обдуманнее.

— Возможно, — согласилась хозяйка кабинета. — Тирэн... тогда решил выследить саларианца-биотика и перед своим исчезновением, кстати, предположил, что может быть, я ещё увижусь.

— С моим братом? — усмехнулась Найрин. — Возможно, возможно. Он — неуёмен в хорошем смысле этого слова. Миссию он выполнил. Зету, правда, упустил, но пожелал последовать за ним куда угодно. И я знаю, что от своих слов он... не откажется. Сильным и опытным противником этот саларианец-Зета оказался. Спасибо тебе за оружие, Ари. Тирэну оно... помогло, а возможно... спасло жизнь.

— Всегда пожалуйста, подруга, — ответила Ария.

— Заклятая подруга, — уточнила турианка.

— Возможно, возможно. Всё в этом мире изменчиво и призрачно, — сказала матриарх

— Увы. — Найрин посерьёзнела. — Жнецы, похоже, лезть вперёд своих помощничков разного калибра не собираются. Жукообразные тоже вряд ли проявятся сразу и в полной мере.

— Значит, у тебя тоже такое... предчувствие? — спросила матриарх.

— Очень чёткое и точное. К сожалению, — обошлась без кивка турианка-биотик. — Лезли люди в наши миры? Лезли, ещё как лезли. И будут лезть. Ладно, пусть лезут. Они же не с войной к нам лезут.

— Но есть среди них те, кто лезет с войной, — отметила Ария.

— 'Цербер', — уточнила Найрин. — Сначала пытались возвысить человечество над всеми остальными расами разумных органиков. Чего по первости не бывает, но потом... Потом это стремление убралось со 'света' в 'тень'. И вот теперь... выясняется, что не только Коллекционеры, но и 'церберовцы' нацелились на нашу Станцию со слишком ясными захватническими устремлениями. Место им требуется для реализации своих замыслов.

— Всем место требуется, — негромко с долей ясной ненависти ответила матриарх. — Галактика, пусть даже и её исследованная часть, оказывается удивительно маленькой для всех замыслов, посещающих мозги и сознания разнорасовых разумных органиков.

— Тем не менее, всё же мы различаем хорошие и плохие замыслы. — Найрин встала, нервно прошлась от двери к полупрозрачной витрине. — Пока различаем.

— И это — главное, — ответила матриарх, спокойно отнесясь к желанию гостьи в очередной раз пройтись. Найрин была большой любительницей пеших прогулок. Для неё отмахать сотню километров без всякой биотической поддержки — самое милое дело. — Если мы ещё не будем различать плохое и хорошее... Перестанем быть разумными органиками.

— Сколько же будет этих выборов... — произнесла Найрин, остановившись у полупрозрачной стены.

— Сколько будет — столько будет, — матриарх крутнулась в кресле, чтобы видеть собеседницу не поворачивая головы. — Ты... настраиваешь своих на максимальное сопротивление 'церберовцам'?

— Настраиваю, — сказала турианка-биотик. — Я знаю, что Коллекционеры первыми не полезут на Станцию. А вот 'церберовцы' — полезут. И с ними придётся воевать. А с Коллекционерами и Жнецами — потом, по возможности.

— Считаешь, что Шепард и его коллеги своим появлением на 'Омеге'... смогут уравновесить ситуацию? — матриарх опустила взгляд на экран настольного инструментрона, прочла заголовки поступивших сообщений.

— Почему нет? Смогут или не смогут — вопрос дискуссионный, но в том, что попытаются — я не сомневаюсь, — сказала Найрин, обшаривая взглядом пространство 'Загробной Жизни', доступное взгляду и чутко прислушиваясь к одной ей доступному диапазону звуковых волн. Тонкий слух турианцев... Азари, как понимала Кандрос, он напрягал. Неудобно было признавать, что другая раса разумных органиков оказалась хоть в чём-то лучше синекожих красоток.

Недоверие между Найрин и Арией имело долгую историю. Уточнять детали сейчас турианке не хотелось, но... Если уж азари считают себя бесполыми существами, то... пусть не удивляются, что их таковыми считают и другие расы разумных органиков. В специфическом смысле. Никто не в состоянии заблокировать и тем более отменить силу и влияние 'зова пола'. Можно сотни раз говорить, что вопросы пола для тебя не существуют, но... Раса, оставшаяся без мужчин, сумела, может быть и благодаря тем же протеанам, как-то приспособиться к этому положению. Азари стали общедоступными сексуальными партнёрами. И даже с турианцами они умели ладить, хотя различия в физиологии — и не только в физиологии — были у азари и птицемордых настолько фундаментальными. Легче было представить себе турианца и кварианку в одной постели, чем... Чем ту же турианку и азари в той же одной постели. Без последствий в виде детей, само собой.

Далеко не всегда секс служит только деторождению, далеко не всегда. И хорошо, что не всегда. Была Найрин в постели у Арии?! Была. Почему бы и не быть? Если дети не планировались и обе предохранялись, то почему бы и нет?

Потом... Потом разошлись пути Арии и Найрин. А может, это не пути разошлись, может взаимоотношения между ними стали другими? Исчезла эта сексуальная связь. Или, точнее... Стала менее доминирующей, чем раньше. Сейчас, бывало, Найрин тоже составляла Арии компанию в постели. Но... Не на всю ночь и даже не на большую часть времени, выделяемого для отдыха.

Найрин понимала, почему Ария временами становится... непереносимо жестокой и безрассудной. Эти три десятка лет взаимодействия Старых Рас с неофитами Большого Космоса — землянами... дались ей очень нелегко. Они для Арии оказались накрепко связаны со смертью от рук землян единственной дочери — Лизелль. Обстоятельства гибели молодой азари — сейчас непринципиально, сколько ей к тому моменту исполнилось полных лет — до сих пор являются тайной не только для Найрин, но и для самой Арии. Может быть, это и к лучшему, когда не знаешь, не ведаешь и не понимаешь всех этих обстоятельств. Может быть, знай Ария эти обстоятельства в деталях, она была бы гораздо менее спокойной и мягкой? Может быть, почему не может?!

Ария... да, она была и наёмницей, и десантницей. Но... Она нервничает и беспокоится, ведь 'Омега' — не военная станция. Здесь никто по большей части не имеет и малейшего понятия о воинской дисциплине и субординации. Гражданская станция. И впереди — война со Жнецами. Боевыми, военными, тяжеловооружёнными кораблями. Придётся вооружать всех разумных органиков поголовно. Да, на 'Омеге' мало тех, кто ни разу в своей жизни не брал в руки огнестрельное или лучевое оружие. Далеко не всегда доходит до применения ножей и кастетов. Максимум — мордобой голыми руками или лапами. Да хоть ногами, но всё же без тяжёлых и средних огнестрельных и лучевых ранений обходится. А сейчас...

— Ты... напряжена, Ари, — сказала Найрин, отойдя от полупрозрачной стены и подойдя к рабочему столу. — У меня такое... то ли впечатление, то ли ощущение, что ты...

— Ты права, Найрин, — сказала матриарх. — У меня... есть необходимость улететь со Станции. Так что, как обычно... Присмотри тут... за всем. Куда и зачем лечу... Говорить не буду. Вернуться постараюсь побыстрее, через несколько часов. Максимум — через сутки, — азари подошла к двери кабинета. — Ну... будь тут, — она переступила порог и пошагала по коридору к лестницам.

— Буду, — ответила турианка. — Куда же я денусь. — А про себя подумала: непонятно как-то. Срывается со Станции куда-то в неурочное время. И моё положение какое-то непонятное... Ари, конечно, стремится и пытается опереться на меня, но... Какое время сейчас вообще урочное? Вот так сразу, стоило землянам выкопать на Иден-Прайме Маяк и — началось... Явился Жнец, считавшийся до этого максимум бесплотной легендой. И... мирное время превратилось в предвоенное.

Водитель челнока быстро доставил Арию на борт её личного фрегата, подождал, пока пассажирка покинет салон, выключил основные системы 'кораблика'. Не первый раз он возил Арию по самым разным маршрутам. Не только со станции на фрегат и обратно. По многим другим маршрутам. Азари всегда была немногословна, сдержана.

Пилот фрегата принял маршрут, вывел корабль за дальние маяки 'Омеги' и вскоре фрегат направлялся к ретранслятору.

Ария не спешила уходить в каюту, осталась в пилотской кабине, только прислонилась к приборной стойке, привычно глядя на черноту космоса, разбавляемая неверным светом многочисленных звёзд.

Флайер с Советницей Тевос на борту прибыл в Доки, когда челнок с личного фрегата Советника уже опускался на плиты посадочной площадки.

Азари-матриарх уважала точность и чёткость. Об этой её особенной настройке знали все, кто хотя бы раз в жизни контактировал с ключевым членом Совета Цитадели. Понимали, что синекожая высоченная красотка, мастер биотики не будет церемониться с теми разумными органиками, кто осмелится ей без достаточных на то оснований попротиворечить.

Поднявшись на борт 'кораблика', Тевос уселась на лавку. Поправила красно-белое платье, взглянула на собственное отражение в стекле иллюминатора боковой салонной двери, вздохнула. Достаточно подумать самой о том, что её пусть и временное исчезновение со Станции будет замечено, отмечено и истолковано, как начнёшь собственной тени бояться.

Челнок ушёл к фрегату, ожидавшему владелицу за пределами внешнего станционного рейда. Несколько минут — и он входит в ангар, попадая в лапы стабилизационно-фиксирующей системы и подходя — медленно и осторожно — к металлопластиковому трапу.

Увидеться, встретиться с Арией... Надо. Как бы ни относились к жителям Терминуса обитатели Пространства Цитадели, невозможно отрицать один очевидный факт: и там и там живут разумные органики. Потому нельзя до абсурда доводить ситуацию, нельзя противопоставлять одну часть населения исследованной части галактики — другой части населения, пусть и обитающей в другом регионе той же части галактики. Нельзя. Достаточно того, что впереди не обычный межрасовый конфликт, а война с внегалактической расой. Раз за разом отправлявшей в небытие десятки рас разумных органиков. Потому... да, в мирное время можно до хрипоты требовать выдачи из Терминуса отдельных разумных органиков, на которых уже заведены следственные дела, можно даже насильно, по возможности, извлекать их с этой территории, находящейся вне юрисдикции Цитадели. А в предвоенное, да ещё в такое... Надо как-то находить и использовать новые точки соприкосновения. Повраждовать и попротиворечить успеем. Или — не успеем, потому что погибнем. Как погибли многие другие, ныне почти неизвестные расы разумных органиков.

По слухам, основанным на обрывочных документальных данных, среди этих рас встречались и разумные синтетики. Если хоть одна раса такая подключится к нынешней ситуации... Мало будет приятного. Очень мало. Впрочем, одна такая раса уже, к сожалению, подключилась. Геты. Эти 'скафандрики', кварианцы... возжелали крупно облегчить свою жизнь. Свалить или спихнуть на роботов, на киберов, на синтетов всю чёрную, тяжёлую работу.

Не получилось. Да ещё так 'не получилось', что всю расу разумных органиков — тех самых 'скафандриков' в полном составе разумные синтеты выгнали с материнской планеты, как выражаются земляне, взашей. Гнали до ретранслятора. Могли бы и дальше, но... замкнулись в материнских системах кварианцев, которые лет триста с тех пор обитали только на своих кораблях. Всех, какие сумели собрать.

Могли бы стрелять синтеты по этим кораблям? Могли. И — не только по кораблям. Стреляли? Стреляли, отрицать это — глупо. Факты доказывают обратное. Попадали? Конечно, попадали, а что ещё можно ожидать от синтетов, ИИ которых объединились в сеть?! Притом так быстро и надёжно объединились, что... разленившиеся кварианцы не смогли, как ни пытались и как ни старались, ничего этому объединению противопоставить.

Полёт до Иллиума прошёл... обычно.

Фрегат встал на внешний рейд, лёг в дрейф, челнок быстро доставил Советницу Тевос в космопорт — далеко не самый главный, но крупный.

Ария ждёт. Есть у неё тут... что-то вроде резиденции. А почему бы и нет? У Советницы тоже есть явные и тайные уголки, в которые, при случае, она может уйти... Если так сложатся обстоятельства. А пока эти самые обстоятельства складываются так, что Советница Тевос встретится с лидером криминального мира Терминуса и обсудит, как принято выражаться в СМИ, 'широкий круг вопросов и проблем, представляющих для сторон взаимный интерес'.

Иллиум был лучшим местом для такой встречи. На Тессии было бы сложно. Один Сверхмаяк протеанский чего стоит. Да, он спрятан под статуей богини Атаме, но... есть немало азари, которым, в силу разных причин известна — с разной полнотой — эта тайна.

Последняя она у азари? Нет, не последняя. И, может быть, хорошо, что не последняя.

Тевос сошла с борта челнока, прошла по крытому переходу в зал прилёта. Ничего, она не считает, что как Советник Цитадели, должна непременно воспользоваться спецзалом для особо титулованных персон и прочими преимуществами. Да, на неё обращают внимание. Кто-то проходит равнодушно, кто-то изумляется, кто-то удивляется, кто-то пытается сделать снимок, а то и записать видео. Известная личность, Советник Цитадели. Для многих — это первая встреча лицом к лицу с действующим Советником, да ещё и матриархом азари.

Тевос не сомневалась, что к ней-то уж точно никто приставать не будет. Все хорошо знают неприступный характер пожилых азари, не вспоминая ещё о том, что азари обычно не задумываются о боевом применении биотики. Сразу применяют. Потому шутить с ними мало кто рисковал. А те, кто всё же рисковал — те, обычно, жалели потом ровно столько времени, сколько им оставалось дышать без посторонней помощи.

Далеко не все расы практикуют, к примеру, лицевые колониальные отметки. Турианцы, волусы, немного — саларианцы. Азари тут тоже отметились — кто-то из синекожих красоток считает, что без этого несмываемого украшения вполне можно обойтись, а другие — полагают, что без этой детали их образ будет неполным и неточным и нечётким.

Тевос получила свои лицевые 'отметины' в раннем детстве, даже в младенчестве. Мастерица-азари, которая эти 'отметины' наносила, оказалась настоящим профессионалом. На голубой коже белые линии смотрелись... можно сказать, что естественно. Да, кто-то мог счесть, что их много, но... самой Тевос так не казалось, а мнение других разумных есть мнение других разумных и оно в данном случае для неё неактуально.

Присланный Арией наёмный флайер стоял у выхода из зала прилёта. Тевос открыла 'верх' кабины, устроилась за пультом, опустила 'верх' и включила двигатели. Можно было обойтись и без прогрева, системы позволяли стартовать немедленно. Но матриарх не спешила и несколько минут сидела, глядя на пляшущие показатели на экранах. Завораживает немного и позволяет подумать о чём-то своём, хотя...

О чём своём можно думать, когда земляне в очередной раз отличились так, что уже не только Совет с Корпусом Спектров, но и СБЦ трясёт мелкой дрожью. Только при одном упоминании о людях. И не важно, в каком контексте эти люди упоминаются. Да в любом! И сразу все разумные органики начинают нервничать, у кого, конечно, как получается и как кто умеет. А раз начинают органики нервничать, значит, жди беды и жди проблем. А против такой проблемы, как Жнецы... Пусть даже пока, слава Богине, один, вряд ли какая другая проблема большой покажется.

Флайер быстро преодолел путь из космопорта в коттеджный посёлок, где располагалась одна из резиденций Арии Т'Лоак.

Посадив машину на площадку, Тевос откинула 'верх' кабины и вышла, привычно выпрямляясь. Сколько раз она вот так, вытянувшись струной, стояла на балконе Зала Заседаний Совета Цитадели.

Почему стояла? Потому что этот ритуал венчал собой всю часто многосуточную работу аппаратов Советников и привлечённых специалистов. Вершина редко когда бывает по площади больше основания, потому... Можно было и постоять несколько часов. Хоть шесть, хоть двенадцать. Зато... Мало кто из разумных органиков мог обвинить Советников в излишнем стремлении подольше позаседать.

— Проходи, Тева. — Ария встретила гостью на пороге, отступила в сторону, пропуская в прихожую. — Рада, что прибыла... быстро и... вовремя, — матриарх указала на дверь кабинета. — Там будет... лучше разговаривать. Комната — маленькая. Надоели, если честно, эти залы. Веришь, сама на Станции стараюсь почаще бывать в своей маленькой личной квартире. Той самой, где родилась Лизелль.

— Знаю, Ари. — Тевос прошла следом за хозяйкой в комнату, служившую королеве пиратов кабинетом, села в кресло, проигнорировав диван.

Ария села рядом с Советницей, тоже не обратив внимания на диван. Может потом, позднее, будет возможность присесть на него, а сейчас... Сейчас — не до этого. Сейчас надо о многом поговорить. И разговор этот... будет не лёгким для обеих матриархов. Почему-то было ощущение, что... общение может закончиться ссорой. Или — охлаждением взаимоотношений. Чего только в жизни не бывает? Всё бывает. Вот, появились земляне — и время пошло ощутимо быстрее. Во многих смыслах быстрее.

— Ты права, Тева, время пошло быстрее, — сказала Ария. — Не могу сказать точно, хорошо ли это или плохо. Хочется, очень хочется убедить себя в том, что это просто факт действительности, но... Придётся говорить о многом, Тева.

— И предполагаешь, что... — выдохнула Советница.

— Предполагаю, — кивнула матриарх. — Мы с тобой... не первый десяток и даже не первую сотню лет живём на свете. Люди — что, они только три десятка лет пребывают — с переменным успехом — в Большом Космосе. А мы — не первую тысячу лет. Потому... — Ария махнула рукой, обратив внимание на то, как на неё искоса своим фирменным взглядом взглянула Тевос.

— Потому мы едва не уснули, Тева, — ответила королева 'Омеги'.

— Но ведь не уснули ведь... — осторожно заметила Советница.

— Не уснули, — подтвердила Т'Лоак. — Сама ведь знаешь, как пришлось изворачиваться твоему аппарату, пытаясь задержать ретивых птицемордых, возомнивших себя ни много, ни мало, спасителями Большого Космоса и возжелавших получить очередной полигон для боевых стрельб.

— Земляне бы ответили... — произнесла Советница.

— Ответили бы, — вздохнула Ария. — И что толку-то от этого ответа? Одна звёздная система, несколько планет, несколько станций, немного астероидов. Для настоящего турианского Флота это — сущий пустяк. Дела то — на считаные часы. Даже по земному счёту, не говоря уже о галактическом, — она помолчала. — Ответили бы, но... Сама ведь помнишь, что птицемордые выдали землянам проект своего турианского фрегата двухвековой давности. Поновее — не нашли. Или — не захотели по ряду причин найти. Есть, конечно, информация...

— О том, что к созданию, а точнее — перелицовке этого фрегата турианской постройки приложила лапы человеческая группировка 'Цербер', — сказала Советница. — Так это... почти что общеизвестная в узких кругах информация. Птицемордые не особо это скрывают, да и от технарей, регулярно отслеживающих в своём информационном сегменте новинки. И — не только новинки... Словом, от них, — отметила Тевос, — сложно утаить столь очевидную информацию. Тем более, если с полного согласия турианцев проект подвергся адаптации... под человеческие особенности и потребности.

— И как считаешь, дело пахнет... объединением усилий? — задала провокационный вопрос Ария.

— А куда мы денемся, Ари, — сказала Тевос. — Если уж на Идене землянам пришлось объединять усилия наземников с фрегатовцами, то... Сама ведь помнишь, Альянс Систем, мнящий себя представителем всего человечества, включает всего двадцать стран, а на Земле, даже по каким хочешь данным, этих стран и, соответственно, людей — гораздо больше двадцати. До двух сотен доходит, Ари. А Альянсовцы жмут так, словно... как это люди говорят, они — 'пуп земли'.

— Расширение количества стран, вовлечённых в земной 'космический клуб'... вызовет массу негативных последствий, — сказала Ария. — Сейчас, как ты знаешь, у нас в Терминусе пока ещё мало человеческих колоний, но если активность в силу расширения человеческого 'космоклуба' увеличится... в наше пространство хлынут земляне и... сама ведь понимаешь, у нас планет, пригодных для колонизации, гораздо больше, чем в Пространстве Цитадели. А раз так... то возникнут сложности.

— И где они только не возникнут, Ари, — ответила Советница. — Везде возникнут. Станцию уже сейчас трясёт, разведка каждый час кладёт мне на стол новые донесения о выявленной активности нормандовцев. Ладно там этот протеанин Явик с его расовыми возможностями и способностями, но... фрегатовцы ведь более умно поступили: активировали всю разведаппаратуру своего корабля в боевом режиме и теперь копают — мои аналитики в осадок выпадают от желания пообщаться с корабельными спецами. Боюсь только, что на фоне пакета нарытой фрегатовцами информации о состоянии дел на Цитадели СБЦ и прочие правоохранительные органы будут весьма непрезентабельно выглядеть.

— А если они ещё и пустят эту информацию в оборот, Тева, то вы будете поставлены перед жёсткой необходимостью действовать, — сказала Ария. — Притом так действовать, что дымиться будете. Не биотикой, Тева, не биотикой. Потом исходить будете. Ох, придётся нам вспомнить, хотя бы тем, кто к азарийскому племени принадлежит, что мы всё же бывшие водоплавающие. Париться придётся.

— Придётся, значит, попаримся. — Тевос начинала злиться и Ария это отчётливо ощущала. — Как мне объясняться с саларианцем, за спиной которого маячат когда одна, а когда две саларианки-далатрессы и которые спят и видят, как бы устроить возможно большему количеству несхожих на рогатых саларов разумных парочку крупных пакостей, да так, чтобы все вздрогнули и прониклись? О Спаратусе не говорю — для меня он дисквалифицировался уже давным-давно. Я вообще считаю его недееспособным, потому что ест — за троих и пьёт — за пятерых. И куда в этого костлявого столько горячительных напитков помещается?! Сама иногда удивляюсь! — Советница сжала кулак и хрястнула со всего размаха по ближайшей полке.

— А ты сама? — спросила Ария.

— Я? — Тевос развернулась к собеседнице всем телом. — Да я не знаю, как ещё удерживать ситуацию в более-менее безопасных рамках. Нашу с тобой расу, Ари, считают расой дипломатов, уверены, а бывает — и убеждены, что мы, синекожие красотки, способны разрулить любую сложную ситуацию, сделав так, чтобы всем... ну или большинству было хорошо или, по меньшей мере, не больно и не горько. А я вот... не знаю. И боюсь, что такой комплект разумных, которые приближаются к нам на борту небезызвестного теперь, к счастью или — к сожалению, фрегата 'Нормандия', устроит нам локальный настоящий многоуровневый кошмар. И уж конечно, постарается... Не попытается, а постарается пройтись по 'верхам'. А учитывая то, что корабль — разведывательный, Ари, и то, что они уже несколько часов как врубили все свои спецсистемы в боевой режим и собирают информацию не горстями, а ковшами... Ковшами, Ари! Я не говорю о том, что там, на борту фрегата, вдруг нашлись матриарх азари Бенезия и Спектр турианец Сарен Артериус. Это — мелочи, потому что оба относятся, во-первых, к хорошо знакомым нам всем расам, а во-вторых, являются хорошо знакомыми нам всем личностями. А вот протеанин... Знаешь, я совершенно искренне и открыто могу заявить, что я его не просто опасаюсь уже сейчас. Я его — боюсь. Одного его — боюсь. Потому что чувствую, Ари, что он один способен поставить по стойке 'смирно' всё многомиллионное население Цитадели. Сколько там у нас на Цитадели по последней статистической сводке населения?

— Тринадцать с чем-то миллионов, Тева, — ответила властительница 'Омеги'. — Знаешь, ты права. Я как подумаю, что способен сотворить или совершить один этот протеанин... Сначала — на Цитадели, а потом... Потом — на 'Омеге'. Мне... мне тоже страшно становится, Тева. Вот перед тобой... могу это сказать, а другому кому на Станции — побоюсь, поопасаюсь. Даже столу в своём вроде бы собственном кабинете — не смогу сказать. Вслух — не смогу. Потому что знаю, что слушают, а может быть и записывают... видео. Как подумаю, что смотрят и слушают... Тошно становится. Чувствуешь себя на сцене... А я уже давно не была на такой сцене... Чтобы спокойно относиться к тому, чтобы тебя во всех ракурсах снимали... Отвыкла я от этого, — с горечью заявила Ария. — Знаю, что после Цитадели фрегат-прототип, скорее всего, пойдёт к 'Омеге'. Ну... пусть не прямо к 'Омеге', а боязно уже сейчас так... Редко, когда мне так боязно было. Надеюсь только на то, что фрегат не сразу пойдёт от Цитадели к 'Омеге'. Потому... прости, но я тебя уже сейчас понимаю... Как могу, Тева, конечно.

— И что, считаешь, как я должна действовать? — спросила Советница. — Вот... Я хочу знать твоё мнение. Потому что рассчитывать на саларианца с турианцем... Мне сейчас очень трудно.

— А сама как мыслишь? — ответно спросила Ария.

— Я уже и не знаю, — честно призналась Тевос. — Сама ведь помнишь о том, что фактической властью Совет над расовыми правительствами не имеет, а тут... Тут придётся вспомнить, что мы — Советники. А власть... Да какая тут власть-то особая нужна?! Так, небольшая координация. А основную работу возьмут на себя расовые правительства. Хотя... наверное, я чересчур оптимистична. Сама ведь понимаю, что... выдаю желаемое за действительное, но... умирать вот так просто по чужой воле... не хочется.

Тевос замолчала и Ария не стала её торопить с продолжением. У неё самой душа была... не на месте. Долгая жизнь... оказывается очень короткой, едва только перешагнёшь во вторую половину своего личного тысячелетия... А тут ещё... сильный и беспощадный враг, по сравнению с которыми даже рахни — куда уж там кроганам — кажутся сущими младенцами.

— Ты так и... — вдруг сказала Тевос.

— Вот так и осталась... одна, — ответила Ария. — После того, как погибла Лизелль... я охладела к близким взаимоотношениям со всеми и любыми разумными органиками. И ещё, чувствую, это время охлаждения, к концу не подошло.

— А... как ты насчёт... — продолжила Тевос.

— Шепарда? Хоть у меня и нет таких возможностей, какие есть у тебя, Тева, но вот чувствую я, что... Не я его главная любовь, Тева. Не я... Да и... посмотреть на него поближе, не буду скрывать, мне — хочется. Почувствовать. Не на удалении, а вблизи. Потому... подожду, пока фрегат прибудет на 'Омегу'. Рано или поздно он... прилетит.

— Будешь ждать? — без улыбки спросила Советница.

— Буду, — ответила Ария. — Потому что... хоть с увеличением числа прожитых лет... считается, что чувства и эмоции охладевают, вот чувствую, ощущаю, что не будет рядом с нами Шепарда — отправимся мы следом за...

— Протеанин — выжил, — сказала Тевос. — И дело даже не в том, один ли он выжил или не один...

— За протеанами. За большинством протеан, — закончила властительница 'Омеги'.

— Не думаю, Ари, — негромко сказала Советница. — Не думаю. Не отправимся мы следом за протеанами. Не отправимся. Потому что верить надо, Ари. Без веры... ничего хорошего не будет. Плохого — будет много. Прости, говорю много, хоть я и политик, привыкла языком молотить, но сейчас... говорю от сердца. Не сказала бы я этих слов с трибуны какой-нибудь. А тебе — скажу. Верить — надо. Потому что это — наша жизнь. Наша, Ари. Другой жизни не будет. У нас — во всяком случае. И потому... понимаю теперь, что мне меняться надо. И менять отношение к землянам. Менять, — рука Тевос поднялась, замерла, покачалась из стороны в сторону, словно примериваясь к удару по ближайшей поверхности, затем опустилась. — Вот видишь, хочу снова со всей силы ударить по чему-нибудь твёрдому. Хоть так разрядить раздражение и... страх. Да, Ари. Страх. Не только перед протеанином. Не перед этими гигантскими полумашинами. Перед собой... Вот летела к тебе на Иллиум... думала о многом. Да, сидела вроде ровно, прямо, молчала, но... душа-то не на месте, а сознание... даже и не знаю, как сказать. Вроде и не должна так... в разнос выходить, а... Вот уже сейчас... не знаю, как вернусь на Цитадель. Время-то идёт, срок прибытия фрегата-прототипа приближается. А Станция... не готова.

— Считаешь, что нормандовцы... — осторожно заметила Ария.

— Могут пойти на то, чтобы провести свою работу, к которой они, безусловно, готовятся, не в один заход, а в несколько, — вздохнула Тевос. — Потому верю, что... собрались они чистить Станцию... капитально. По-страшному чистить, Ари. До блеска чистить! Я вот покопалась в новонайденных материалах, которых сейчас в Экстранете — полным-полно. И поняла, что нормандовцы в их нынешнем составе вполне способны сотворить со Станцией что-то такое, что они уже сделали с Иден-Праймом.

— Ты намекаешь, — осторожно поинтересовалась королева 'Омеги', — что снова применят многовекторность влияния?

— Вот ты правильно сказала, Ари. Многовекторность, — произнесла Советница. — Я сижу на Цитадели, а работаю... если это вообще можно назвать работой, не с расовыми правительствами, а с их представителями. А что чаще всего решает представитель?! Да ничего он не решает! Вовне это я могу сказать-то лишь тебе, а так... маска, которая того и гляди, прилипнет к моему лицу уже не на время, а навсегда. Применят нормандовцы многовекторность. Из Иден-Прайма, совсем недавно колонизированного землянами, они уже создали не только одну из лучших житниц, но и самую передовую академию, готовящую кадры для организации Сопротивления.

— Кстати, Тева, а если... если представить себе, что нормандовцы нацелились сделать из Цитадели свою базу? — поинтересовалась Ария.

— Если они собираются чистить Цитадель, то для чего-то они должны это делать? — ответила Тевос. — Если они хотят создать на Цитадели свою базу, штаб-квартиру или что-то подобное, то почему это нужно запрещать и почему этому надо препятствовать в изменившихся условиях?

— Да уж. После того, что нормандовцы провернули на Иден-Прайме... — сказала Ария. — Вряд ли их какая-то ма-а-а-ленькая Станция впечатлит. Всего-то десяток с небольшим миллионов разумных на борту. А то — планета. Пусть и меньше десятка миллионов разумных живут там, но зато, подумай, Тева, пла-не-та.

— Впечатлит — не впечатлит, Ари, но... Сама ведь разумеешь, что раз за разом именно Цитадель становилась центром всей разумной органической жизни? — сказала Тевос.

— Разумею, — подтвердила властительница 'Омеги'. — И? Что из этого следует?

— Из этого следует, Ари, что надо ломать практику, когда Цитадель раз за разом становилась центром не только разумной жизни в Галактики, но и...

— Смерти? — резко сказала Тевос.

— Именно, — подтвердила Ария. — Если верить протеанину, а оснований не верить ему хотя бы в этом у меня лично нет, Тева, то... Цитадель — гигантский ретранслятор, через который за несколько минут можно перебросить в нашу галактику столько этих 'креветок', сколько через обычный ретранслятор их пройдёт добро, если за несколько суток. Только подумай, Тева! Суток! Это не близкая к моей 'Омеге' 'Омега-четвёртая', из которой с регулярными, пусть и несколько изменяющимися интервалами, вываливаются и в которую заходят крейсера Коллекционеров. Вот и подумай, Тева, о том, на что смогут обратить внимание нормандовцы в первую очередь, — подытожила Ария. — На саму Станцию, на её конструкцию и на её функционал. А её населением, Тева, они займутся в свой следующий прилёт к Станции. В следующий, подчеркну это. Потому что уж в этом я уверена. Так что... У тебя ещё будет время и возможность повлиять на ситуацию, как сумеешь только ты сама.

— Не уверена, что смогу повлиять на ситуацию должным образом, Ари, — произнесла Советница. — Я ведь... не одна. И понимаю, что не смогу всё сделать в одиночку так, как надо.

— Хорошо, что понимаешь, Тева, — негромко ответила королева 'Омеги'. В другой раз ты мне бы по-иному ответила. Другими словами и с другим выражением.

— Сказала бы, — признала Советник. — Это ты верно уточнила, — она помолчала, затем продолжила. — То ли я старею слишком быстро в последние несколько десятков лет, то ли просто...

— Заткнись, Тева, — остановила её Ария. — Это ты матронам будешь рассказывать о своём почтенном возрасте. Если захочешь рассказать, конечно. Мне — можешь не уточнять. А относительно того, что ты стареешь... Так мы все стареем.

— Особенно — сейчас, — сказала Тевос. — До тебя 'Нормандия', думаю, вот нутром своим чувствую, Ари, не скоро ещё доберётся, а до меня, до Цитадели — меньше суток хода. Диспетчеры доложили, что Андерсон — командир фрегата, специально выбрал дальний, самый длинный маршрут. В другом случае, Ари, 'Нормандия' оказалась бы у Станции спустя сутки с половиной. Сутки с половиной, Ари! — воскликнула Советник. — За это время я бы вообще ничего не успела.

— А так, когда фрегат летел по длинному маршруту — успела? — поинтересовалась властительница 'Омеги'.

— Не знаю. Когда улетала с Цитадели — считала, что успела хоть что-нибудь, — честно ответила Советник. — Когда корабль подлетал к Иллиуму — полагала, что теперь знаю позиции других Советников по этой проблеме. Ну, той, связанной с фрегатом и его экипажем, — уточнила Тевос. — А сейчас... Не знаю. Понимаю, что подобное незнание для меня — так очень плохой признак, но сделать... ничего не могу. Вот чувствую, что не могу. — Советница встала, подошла к двери, взялась за ручку. Подождала, замерев на несколько минут, затем отпустила ручку, отшагнула. Взглянула, чуть повернув голову, на табло часов — времени до возвращения на Станцию осталось мало, а там... Там предстоит хоть что-нибудь успеть до прихода к внешнему рейду этого фрегата-прототипа.

Подняв глаза, Тевос увидела, как Ария подходит к окну, останавливается в шаге от окна. Хотя лицо властительницы 'Омеги' Тевос не видела, она могла с уверенностью сказать, что Ария... задумалась и опустила взгляд. То ли на подоконник, то ли ниже.

— Считаешь, что... — Ария не обернулась, не стала менять позу. — Знаю, тебе надо возвращаться на Станцию. Там у тебя график будет ещё тот...

— Будет, — не стала отрицать Тевос. — Хотела, чтобы мы... с тобой побыли... наедине, а вот... не получается, — она помолчала. — Не стойкие мы с тобой стали, не стойкие...

— А может быть, наша стойкость уже не постоянная, а... импульсная? — сказала Ария.

— Может быть. — Тевос смотрела на головные отростки властительницы 'Омеги'. — Прости, подруга. Мне надо возвращаться в порт, — она открыла дверь, переступила порог.

Выводя флайер на курс к космопорту, Тевос обдумывала ход встречи с Арией. Не всё получилось так, как хотелось. Не удалось побыть с подругой наедине. А ведь думалось и об объятиях разумов и о многом другом, без сомнения, приятном. Не получилось.

Да, они — давние подруги, плотно общаются. И продолжали общаться. Только... эта ситуация на Иден-Прайме... плюс экипаж фрегата, плюс протеанин, плюс оказавшаяся на Жнеце азари-матриарх Т'Сони, плюс оказавшийся там широко известный своей жестокостью Сарен Артериус, Спектр. Коктейль из личностей получается — не дай Богиня.

Пересев на фрегат, и дождавшись выхода корабля за пределы внешнего рейда Иллиума, Тевос включила наручный инструментрон, развернула средний экран и просмотрела заголовки пришедших сообщений. На некоторые ответила сразу, на некоторые — тогда, когда фрегат уже подошёл к местному ретранслятора, а некоторые — только просмотрела, когда фрегат подходил к Кольцу Цитадели.

Проходя по коридорам Кольца, ведущим к Президиуму, Тевос почувствовала, что немного успокоилась. Повидалась она с Арией? Повидалась. Поговорила? Поговорила. Остальное... Надо выстраивать ситуацию, чтобы лучше спрогнозировать варианты развития событий.

Ария вернулась на 'Омегу', сразу прошла к себе в кабинет в 'Загробной Жизни', уселась за стол. Многое в прошедшей встрече ей не нравилось, но за столетия она сумела приучить себя к тому, что не всё происходит так, как хочется. Станция требовала внимания.

'Нормандия'. Шепард и Андерсон. Разговор о завещаниях

— Джон, зайдите ко мне. — Андерсон привычно, без предисловий, обратился к своему старшему помощнику по аудиоканалу спикера. — Надо обсудить один вопрос.

— Хорошо, командир, сейчас буду, — ответил Шепард, откладывая в сторону ридер с недописанным текстом и поднимаясь на ноги — он проверял исправность одной из трюмных систем фрегата и сейчас находился в техническом колодце-тоннеле, рядом с малыми 'крыльями' корабля.

Выбравшись из люка и закрыв крышку, Шепард начал догадываться, какой вопрос хочет обсудить с ним Андерсон. Конечно же, завещания, которые по мере приближения к Цитадели всё чаще стали писать нормандовцы. Не раз и не два за последние часы Шепард видел сокомандников, склонившихся над ридерами и клавиатурами инструментронов. Это не была рабочая озабоченность, столь обычная при решении служебных проблем и вопросов. Это было напряжение, ясно относимое к тем, которые принято относить к личной сфере каждого разумного органика.

Увидев, насколько эффективен, страшен и умел враг, которого пришлось останавливать экстраординарными мерами, нормандовцы не могли не озаботиться, в общем-то, обычным вопросом — а что будет после того, как им, воинам, не удастся выйти живыми из очередного боестолкновения с таким противником? И дело даже не в страхе и в боязни, которые, конечно, тоже присутствовали, а в том, что нормандовцы очень остро осознали — этот враг направит усилия на ликвидацию всех без исключения разумных органиков. Он не станет ограничиваться только теми оппонентами, у которых на плечах погоны, а в руках — разнообразное оружие.

Пройдя по отсекам и коридорам корабля не в рамках обычного старпомовского обхода, а перед встречей с командиром, Шепард отметил, что число коллег, так или иначе спешивших составить хотя бы черновик завещания, растёт. Наверное, нормандовцы торопились сделать это до Цитадели, а точнее — до момента входа 'Нормандии' на её рейд. Не хотели, чтобы кто-либо из обитателей Станции почувствовал их... Да что там скрывать-то особо, ведь они пришли с войны. Да, да, именно с войны. Со страшным, новым врагом, как оказалось, раз за разом укладывавшим в ткань небытия десятки цивилизаций разумных органиков.

В исследованной части нынешней галактики хорошо, если сейчас реально наберётся полтора-два десятка рас разумных органиков, а ведь в эпоху, когда был молод Явик, численность рас разумных органиков исчислялась не десятками — сотнями. Разнообразие было — потрясающим любое воображение.

И вот теперь на Цитадель, где, как и в эпоху Протеанской Империи, обитают 'сливки общества', приходит корабль, участвовавший в реальном боестолкновении с древним и сильным врагом. Поймут ли цитадельцы тех, кто на борту фрегата-прототипа. Или постараются... изолироваться. Могут ведь начать и стрелять — Станция далеко не безоружна. Отдадут приказ ближайшим нескольким фрегатам или крейсерам... И начнётся бойня.

Потом, конечно, измыслят кучу мелкотравчатых оснований для такого действа. Как всегда. Не следует забывать, что нынешняя Цитадель — средоточие политиков, а ещё — гнездо не самых беспомощных политиканов, для которых выдать желаемое за действительное — основа выживания.

Конечно, нормандовцы выполняют свои служебные обязанности. Нет признаков паники, оцепенения, растерянности, неуверенности. Во всяком случае, массовых признаков всего этого — нет. Но напряжение — чувствуется.

— Прошу разрешения, командир. — Шепард привычно останавливается на пороге каюты 'первого после бога'.

— Проходите, Джон, присаживайтесь. — Андерсон откладывает в сторону ридер, на экранчике которого что-то несколько секунд назад чёркал. — Знаю, что догадываетесь и о теме и о предмете нашего разговора.

— Вы правы, командир. — Шепард уселся в кресло, пододвинулся к рабочему столу Андерсона. — Многие, очень многие пишут завещания. И отмечается напряжение. Не массовое, но... Очень заметное. Люди — и не только люди — спешат завершить составление хотя бы черновых текстов до того момента, как...

— Мы приблизимся к Цитадели, — закончил Андерсон. Шепард кивнул — командир прав, возражать не требуется. — Я приказал Джефу придержать бег 'птички'. Понимаю, что кое-кто из высших тамошних сидельцев хочет поточить об нас и об наш корабль свои коготочки. Мы не доставим им такого удовольствия, — твёрдо сказал старший офицер корабля. — Во всяком случае — сделаем всё, чтобы не доставить. — Андерсон помолчал, взглянул на плотно закрытую каютную дверь. — Вот... Сидел несколько минут назад, думал. О своей жене, о сыне... Каково им будет знать, что я тоже написал завещание. Далеко не у всех людей принято вот так, сразу, в относительно молодом возрасте писать такую, с позволения сказать, бумагу, от которой веет могильным холодом. Двусторонним могильным холодом, — негромко уточнил хозяин каюты. — Сидел, чёркал экран ридера и думал, как бы поточнее и посуше сформулировать. Жена... Всё же не получился у нас с ней союз. Не получился. — Андерсон взглянул на настенные экраны, перевёл взгляд на погашенный экран настольного инструментрона, затем — на ридер, лежавший на столешнице. — Несколько минут назад заставил себя вернуться к служебным вопросам. Знаю и без докладов ВИ, что эффективность работы наших коллег... мягко сказать, упала до достаточно низких отметок. Надеюсь, что это — временное явление, потому что... потому что на Цитадели нам потребуется завязаться несколько раз в три узла, чтобы хотя бы попытаться выполнить всё запланированное.

— Многие впервые подумали о том, командир, что их родные и близкие, находящиеся сейчас в слабозащищённых колониях за пределами Земли... окажутся очень уязвимы, — сказал Шепард.

— Правильно подумали, — ответил Андерсон. — Правильно, — повторил он. — Потому что мы не заботились должным образом. Годами, десятилетиями не заботились должным образом о том, чтобы защитить свои человеческие колонии. От большинства возможных сценариев нападения, атаки, вторжения. И вот теперь... Это — не межрасовый конфликт. Это нечто такое, что далеко не всегда способно правильно и полно улечься в сознании большинства разумных органиков, к какой бы расе они ни принадлежали. Внешний враг, загалактический. Поневоле, если руководствоваться земными, человеческими аналогиями, подумаешь об Апокалипсисе, последних временах...

— Для очень многих разумных эти времена, к сожалению, уже наступили, — отметил Шепард.

— Да, — подтвердил Андерсон. — И вот теперь мы, а потом — и многие другие наши современники окажутся в трудной ситуации выбора. Здесь уже не будет нейтральной или ничейной полосы — как угодно. Здесь будет только 'или — или'. А вот выбрать между этим 'или-или' будет ой как сложно. Потому... сказать честно, я ждал такого всплеска, такого обращения к завещаниям. Сложный документ, очень сложный.

— Жить хочется всегда. И нас, если быть честным, почти никто не учит привыкать к мысли о смерти и тем более — заранее готовиться к ней, — негромко сказал старпом.

— А потом возникают теории и целые учения, сердцевиной которых является тезис, что жизнь и смерть предельно несовместимы, хотя чаще всего это всего лишь две стороны одной и той же медали, — продолжил Андерсон. — Я вот тут сидел, чёркал черновик завещания, а думал... даже не знаю, как сразу это сформулировать-то... Думал, что жена от меня что-то скрыла. Важное, конечно. На неважное я сейчас стараюсь много внимания... не обращать что-ли. Чёркаю я завещание... как ни крути, а она — моя законная супруга. И думаю о том, что и как написать, как сформулировать, как передать суть... Имущества у меня — мало, в этой части мне особо напрягаться не пришлось. А вот... с местом захоронения... пришлось подумать... Не хочется напрягать никого и в то же время... хочется обрести покой на Земле, а не где-нибудь... Хотя... — Андерсон сжал правую руку в кулак, потом разжал, уложил ладонью вниз на столешницу. — Понимаю, что при моей службе и работе... это довольно маловыполнимое дело.

— Выполнимое, Дэвид. Это — главное. Пусть ритуально, пусть символически, — тихо сказал Шепард, понимая, что в такой момент командир не будет призывать его, своего старшего помощника, вернуться в рамки протокольного уставного общения. — Так или иначе, мне хочется верить в то, что и меня, случись что, похоронят на Земле. Так или иначе, — старпом помолчал несколько секунд. — И я верю, что так и будет.

— Честер на Ривер Ди? — негромко спросил Андерсон.

— Да... — не стал отрицать Шепард. — Именно там. На старом кладбище. Возникшем после окончания третьей мировой войны. И уже не очень удалённом от границ нынешнего Честера.

— А как же...

— Помню, Дэвид, помню, но... — помедлив, ответил на невысказанный вслух вопрос коллеги и друга. — Этот город — дорог для меня. Там я часто бывал с Дэйной... наедине. Мы подолгу молчали и меня это взаимное молчание... не напрягало, не раздражало. Оно было для меня естественным, даже необходимым. Я знаю, что Дэйна любит этот город, он для неё не чужой. И ей будет легче, если я буду там же... По меньшей мере, у неё будет место, куда она сможет придти и помолчать. Побыть наедине со своей сутью. Если захочет, конечно.

— Захочет, Джон, — тихо сказал Андерсон. — Уверен и даже убеждён, что захочет. Она будет рада тому, что ты... вернулся именно туда.

— Не знаю. Боюсь, Дэвид, выдать здесь желаемое мной за действительное, за то, что хочет сама Дэйна. Сложно всё это, — не скрывая нерешительности, произнёс Шепард. — Она любила в этом городе отдыхать, расслабляться, оттаивать после жестокой дисциплины сборов и соревнований, а зная, что там... похоронен я... Это может отпугнуть её от этого города. И нанести ей травму. Душевную.

— Нет, Джон. Зная, что ты вернулся в этот город, что так сделали твои коллеги, руководствуясь тем, что ты записал в своём завещании, она не будет в обиде на тебя. В конечном итоге это — твоё право, — сказал Андерсон. — Быть похороненным там, где ты пожелаешь — твоё право, — повторил он. — А с этим правом, уверен, Дэйна будет согласна. Хочешь знать, что решил я?

— Да, Дэвид, — кивнул Шепард.

— Думаешь, вернусь на родину, в Лондон? — спросил хозяин каюты. Шепард молча коротко взглянул в глаза Дэвида, тот чуть напрягся. — Почему-то мне кажется, вот сейчас кажется, хотя я понимаю, что, может быть, изрядно забегаю вперёд, что в Лондон я и так попаду раньше, чем погибну. Просто потому, что нам, многим нормандовцам, придётся повоевать и на Земле. Да, возможно, и в пехоте, а не только в ВКС. Как сложится, так и сложится, — помолчав несколько секунд, добавил Андерсон. — Уверен в одном — Жнецы будут атаковать Землю — материнскую планету людей. Если уж они распылили планеты, на которых зародилась цивилизация протеан, то — что же говорить о прародине людей. И дело ведь не в том, что многие до сих пор считают, что люди не рождены на Земле, что они — пришельцы с другой планеты. Какая разница-то! — чуть повысил голос командир фрегата-прототипа. — Это — наша планета! Наша. И — точка! Я более чем уверен, что, будучи в Лондоне, я буду сражаться со Жнецами и их пособниками ещё более активно и открыто, чем на борту 'Нормандии', — он помолчал несколько секунд. — Не знаю. Вот этот пункт в завещании у меня тоже вызывает... нешуточные сомнения. Да, я родился в Лондоне, хотя и говорю без выраженного английского акцента. Не знаю, с чем это может быть связано и чем вызвано. Наверное, правду говорят, что солдат умирает там, где умирает за родину, за своих родных. А что будет дальше с его телом? Хотелось бы, конечно, чтобы меня похоронили на каком-нибудь не очень большом лондонском кладбище. Хотя... увидев мыслеобразы Явика, да, да, Джон, те самые, Иден-Праймовские. Я понял, что от Лондона может остаться или очень ровная поверхность, в чём я сомневаюсь. Или... несколько сотен кратеров разной глубины и диаметра. Нас, людей, с детства стращали роликами о ядерных и атомных бомбардировках. Впечатляло не по-детски, согласен. А после атаки Жнецов на Лондон, особенно, если 'креветки' получат возможность ходить по полуразрушенному городу как по проспекту... Будет намного хуже, чем после ядерной бомбардировки... — он помолчал несколько секунд, снова сжав пальцы правой руки в кулак и заставив себя разжать пальцы. — Наверное, нам нельзя будет сравнивать. Потому что на сравнение просто времени не останется. Наверное, правду говорят о том, что мы, воины, должны выполнять свою задачу до последней возможности, до последнего момента. И, наверное, выжившим после атаки Жнецов на Лондон. Им очень не захочется... в который раз, но в этот — по-особому не захочется говорить вслух о пережитом тогда. Я вот сидел, чёркал черновик и думал о том, что могу погибнуть и на Цитадели. Сам не знаю, почему вот так подумал, а не как-то иначе. Подумал о том, что и моего тела могут... не найти. И хоронить потому будут весьма условно. Соблюсти протокол, ритуал... Как угодно, может, просто соблюсти традицию. Понимаю, что звучит странно, но мне тогда будет... всё равно. Мне — сейчас не всё равно. Я помню о том, что смерть — это что-то вроде лезвия. Сквозь него проходишь — и всё, больше она тебе не страшна. И ты уже не здесь, а там... И вернуться... вряд ли сможешь. Во всяком случае — не изменившимся в чём-то очень существенном. Знаю и помню...

— Дэвид, может, это...

— Нет, Джон. Не жестоко, — возразил Андерсон. — Я понимаю, ты хочешь спросить относительно Кали Сандерс. Не буду скрывать, в данном случае это — глупо, да и просто не нужно. Я хотел бы продолжить отношения с ней. Карин... Я не могу давить на неё, потому что понимаю... Это — только её решение. Моё право — предложить. Её — выбрать. А Кали... Сложно это так однозначно сформулировать, но она... теперь устроилась вроде бы на работу в Академию Гриссома, закрепилась, адаптировалась... а там... Эти передовые технологии, эти биотики-дети... Столько всего нового и крайне-сложного. Я задаю себе вопрос о том, нужен ли я ей сейчас и, возможно ты, Джон, не поверишь, я не получаю утвердительного ответа. А раз так... Значит...

— Утвердительный ответ? Дэвид...

— То, что она, может быть, любит меня, Джон... Я об этом знаю. Но взваливать на неё сейчас то, что мы знаем с тобой, что даже на четверть, а думаю — и на треть не смогут правильно понять больше половины живущих в пространстве Млечного пути разумных органиков... Нет, я не считаю возможным. Достаточно того... что у них уже сейчас полно проблем. И уж моя проблема с завещанием, его содержанием...

— Дэвид, ты прекрасно понимаешь...

— Да, Джон, я прекрасно понимаю, о чём ты хочешь сказать. О том, что можно сдать экземпляр завещания какому-нибудь нотариусу или даже не одному... Не знаю. Сложно всё это. Нас с тобой вроде бы чему-то и учили, только вот такому, вот этому... учили явно недостаточно полно и плотно. Вопросов, Джон, больше чем ответов. Если уж нас с тобой, эн-семёрок, потряхивает, то, что же говорить об остальных коллегах и о тех, кто остался на Идене?

— Они постараются, Дэвид. И мы — тоже постараемся, — ответил Шепард.

— Вот это я от тебя и хотел услышать, Джон. Правильно, — сказал Андерсон. — Мы действительно постараемся. Как говорили мудрые — делай, что должно и будь что будет... Мы все живём в ситуации постоянного выбора. Чем старше становимся, тем сложнее этот выбор, а особенно он сложен в такие вот моменты. Я сейчас не говорю о сценаристах, писателях и режиссёрах, чьи произведения исследовали, да, да, в какой-то мере и исследовали подобные ситуации. Я сейчас говорю о том, что нам было свойственно пугать друг друга именно такими пограничными ситуациями.

— Но мы больше всего боялись, что такая ситуация возникнет в реальности, Дэвид, — в тон собеседнику сказал Шепард. — И всё же я повторю: мы — постараемся, — старпом встал. — Ты прав, Дэвид. Мне надо серьёзно подумать над тем, что писать в завещании. И у меня есть пока что время для этих раздумий.

— Спасибо, что зашёл, Джон. Иди, думай. И я тоже буду думать. — Андерсон пододвинул к себе ридер, взял из углубления в столешнице стилус. — Буду думать и решать...

Шепард открыл створку, переступил порог, механически закрыл за собой дверь. Несколько минут — и он входит в свою каюту.

'Клинок Ярости'. Шифрованный файл в забытом каталоге на кристалле памяти. Новая надежда для протеан

Корабль в очередной раз лёг в дрейф.

Таэла и Тангрис, вполголоса переговариваясь, уточняли 'веер направлений', по которому предстояло лететь несколько следующих часов. Да, фрегат способен месяцами держать глубокую маскировку, может легко обгонять — и намного — любой современный корабль, каким бы быстрым он ни был, системы 'Клинка...' уловят почти любой сигнал. Возможности — ограничены, но... хочется верить, что они расширятся по мере того, как будут укрепляться силы и способности разумных органиков. Независимо от расы.

Несколько последних суток, хоть по цитадельскому, хоть по земному времени, протеане напряжённо работали.

Таэла знала, что Явик не раз говорил нормандовцам о том, что протеане — не спят. Ни в азарийском, ни в турианском, ни в человеческом понимании этого слова. Протеане снижают активность до предела, но — не спят. Потому... многое удалось успеть сделать за это время. Ни на минуту не выключались системы, снимавшие информацию с доступного датчикам и сканерам окружающего корабль пространства. Автоматика перемалывала потоки данных, преобразовывала их в доступные восприятию и пониманию протеан образы и форматы. Посты и отсеки сортировали и просматривали файлы. В конечном итоге восприятие разумного органика отличается, иногда — очень фундаментально — от восприятия автоматики.

Теперь, когда корабль остался, может быть, единственным крупным 'осколком' Империи, протеане старались изучить его намного лучше. Тангрис распределила соплеменников по отсекам и постам, организовала сменяемость. Нельзя несколько суток без достаточных оснований осматривать один пульт или — один комплект систем. Утомление протеанам тоже знакомо, а сейчас... пока ещё вокруг нет войны... Нельзя допускать его увеличения до предельных отметок. Протеан осталось очень мало. Надо помогать Явику, страховать его, обеспечивать. Быть его тылом, стать надёжным тылом. Надёжным — прежде всего остального.

Усиленно, углублённо изучать содержимое материальной части фрегата — непросто, но сложнее всего искать что-то в информационных накопителях. Там, по современному счёту, зетабайты информации и просмотреть всё быстро и качественно... При всём совершенстве подготовки это невозможно сделать в одиночку с необходимым качеством.

Если бы не решение, принятое на общем собрании протеан несколько суток назад, возможно, с такой работой можно было справиться. Но... решение было принято и его надо выполнять. Нелегко было принять именно такое решение. Если коротко и в целом сформулировать, то... было решено рискнуть и в короткие сроки увеличить численность протеан. Потому почти все протеанки... сейчас были, как бы выразились земляне, 'в положении'. Можно исписать горы пластобумаги инструкциями и рекомендациями, но когда наступает момент для их воплощения в реальность...

Таэла всё это видела и чувствовала, когда раз за разом обходила фрегат. Весь, без малейшего исключения. Плюс работа в Центральном, плюс прокладка и утверждение окончательного курса для ближайших нескольких часов полёта, плюс... Можно многое планировать и предусматривать. Но сейчас перечислять всё, чем приходится заниматься ежесуточно — не хотелось. Потому что на неё, как на командира корабля выпало то, что вряд ли бы 'потянула' даже Тангрис — работа с информационными носителями. Не теми, которые вполне предсказуемо и обычно находятся на постах или в отсеках. Теми, место которых — Центральный Пост. Минимум три-пять часов Таэла занималась просмотром содержимого многочисленных информационных носителей, находящихся в укладках, штатно расположенных в пультах Поста.

Несколько экранов. Взгляд протеанки привычно перескакивает с пластины на пластину, выделяет необычные места. Много планет — просмотрено. Много систем — пройдено. Не тех систем, которые известны нынешним разумным органикам.

Можно как угодно относиться к отказу от разработки и строительства кораблей и двигателей, способных обходиться без ретрансляторов. Мало кому удавалось увидеть будущее, наступившее через полсотни тысяч лет, в пространстве Галактики, в котором уже нигде... может быть — вообще нигде — не осталось живых протеан, кроме как на фрегате 'Клинок Ярости'.

Центральный — пуст. Корабль идёт на автопилоте. Кажется, так называют подобные системы земляне? Скорее всего, именно так и называют. Протеанки — все, кроме Тангрис и Таэлы, сейчас — в Медотсеке. Пришлось занять несколько смежных отсеков и кают, но... ситуация... предельно нестандартная. Теоретически её можно было бы не только вообразить, но и описать... А вот практически... Ясно, что мало кто из протеан смог бы всерьёз подумать о таком стечении обстоятельств. Равно как и о том, как правильно действовать в подобной ситуации.

Взгляд скользит по строчкам, переходит с экрана на экран. Пальцы левой руки быстро и чётко нажимают сенсоры клавиатуры — почти все протеане в одинаковой степени владеют обеими руками. Иначе... нельзя. Превосходство должно быть действенным. Даже сейчас. Пальцы правой руки нащупывают в укладке, извлечённой из пульта инженера корабля, очередной носитель информации, рука медленно переносит кристалл к прорези накопителя, пальцы разжимаются, вспыхивает ещё одно экранное окно.

Вместо привычных строк — помнится, земляне-имперцы называют это месиво символов странным словом 'абракадабра'. Файл, стоявший первым в списке, повреждён. По размерам он... достаточно большой. На шифровку — не очень похоже, но прежде чем добраться до шифра, надо ещё понять, как преобразовать это месиво.

Автоматика свою задачу выполнила — выдала рекомендации и варианты дальнейших действий. Теперь — самое сложное. Принять решение. Копии содержимого файлов — созданы, в случае необходимости можно будет вернуться к исходникам. Кстати, автоматика уже подсунула в 'оперативное окно' не оригинал содержимого носителя, а именно копию. Так, как минимум, спокойнее.

Таэла смотрит на индикаторы на экранах. Видит, что автоматика уже провела анализ. Файл, а точнее — сам носитель, на котором он был расположен, механически повреждён. Некоторые каталоги — тоже повреждены. Автоматика доложила о невозможности их восстановления. А этот файл с 'абракадаброй'. Он... явно не зашифрован каким-то слабым шифром. И он — один из немногих, оставшихся доступными для чтения. Поскольку носитель был извлечён из укладки, располагавшейся в пульте инженера корабля, нет ничего удивительного, что он повреждён механически. А вот это — уже интересно: автоматика предварительно привела файл в порядок, но... остальное можно сделать только вручную. Аналитическая система выдала прогноз: если окончательное упорядочение будет выполнять один разумный органик, то процесс затянется минимум на двадцать восемь часов.

Взгляд на табло часов — нет, такого свободного промежутка в расписаниях нет. Есть отдельные части, но...

Пальцы Таэлы набрали на клавиатуре комбинацию. Строки и столбцы сдвинулись. Как бы там ни было, теперь ясно, что придётся согласовываться с другими членами экипажа и команды. Одной — не справиться, поскольку это — не единственная работа, которой должна уделить внимание командир корабля. Да и у других соплеменников есть свои задачи, переносить время выполнения которых... нельзя.

Пальцы левой руки на второй клавиатуре набрали стандартные тексты запросов. Взгляд на экран — несколько секунд вполне можно подождать. Пусть коллеги примут решение сами и главное — обдуманно. Пока ещё можно не спешить.

Вот и первые ответы. Почти все — положительные. Шифровка файла, по данным автоматической аналитической системы — многоуровневая, так что... Можно и нужно попросить, чтобы коллеги в порыве дружеского участия не стремились вскрыть все уровни шифрования. Можно понадеяться на то, что они поймут.

Пальцы правой руки набрали уточняющие запросы, отправили их по списку адресатов. Нельзя сейчас умалчивать о деталях и о планируемых шагах. Выжившие протеане заслуживают полноты доступа к информации.

Как же хочется убедиться в том, что в этом глубокозашифрованном файле, почти единственном из сохранившихся на носителе в более-менее 'доступном' состоянии, находится действительно важная информация. И очень хочется верить в то, что эта информация... поможет найти для протеан новый дом, новую материнскую планету. Да, ясно, что колония долгое время будет слабой, придётся работать едва ли не круглосуточно, но...

Уточнение, сделанное Таэлой в сообщении, отосланном коллегам, сработало. Командира поняли правильно. Можно говорить, что соплеменники вполне могли посчитать это вариантом реализации права командира, но... Лучше обо всём этом подумать потом, позднее.

— Таэл, я получила твоё сообщение. — Тангрис вошла в Центральный, подошла к пульту, за которым сидела командир, села в свободное кресло. — Коллеги... скоро подойдут. Считаешь...

— Очень надеюсь на это, Тангри, — не стала отрицать Таэла. — Я просмотрела десятки, может быть — сотни кристаллов. Были среди них повреждённые? Были. Были среди них зашифрованные, в том числе и многоуровневыми шифрами? Были. Были и повреждённые и зашифрованные? Были. Но этот кристалл... Да, его я в одиночку расшифровать — не могу... То есть... могла бы, но это бы заняло много времени и... пострадали бы другие работы, не были бы выполнены другие задачи. Можешь счесть это...

— Предвидением? — мягко спросила Тангрис.

— Я бы поопасалась сразу прямо определить это именно так, — ответила Таэла. — Сама знаешь, мы пролетели много систем, изучили много планет.

— Это... было тяжело, — сказала старпом.

— Очень тяжело, — не стала отрицать Таэла. — Видеть в реальности, как изменились... Не могли бы измениться, теоретически или в результате виртуальных симуляций, а именно изменились многие системы и очень многие планеты, звёзды... Знакомые нам по теперь уже древним временам и ставшие во многом другими. И среди этих систем и планет... не осталось, к огромному моему — и не только моему — сожалению, таких, где могли бы мы закрепиться и... остаться.

— В том числе и потому, что наши симуляции чётко указывают, Таэла, на то, что в ближайшие несколько месяцев туда могут прибыть минимум — авантюристы, а максимум — разведывательные корабли. Я не говорю о том, что туда, в эти системы, непременно явятся корабли ранга крейсера. Ты ведь знаешь о 'Волге'?

— Знаю, — кивнула старпом.

— Можно не указывать на корабли. На конкретные корабли, — уточнила Таэла. — Но факт состоит именно в том, о чём ты и сказала. Туда могут явиться многие корабли. Один за другим. Да, хорошо известно, что у немногих рас есть действующие корабли с двигателями, позволяющими не пользоваться ретрансляторами. Мы ими тоже не пользуемся. Можем не пользоваться. Но такое положение будет не всегда неизменно. В критический момент... Эта технология может быстро перестать быть секретной и тогда... Как часто бывает в кризисных ситуациях... В результате — наше местонахождение будет вскрыто. Нынешним расам наше проявление — не нужно. Нам оно — тем более не нужно.

— Мы... слабы? — спросила Тангрис.

— Сама понимаешь. Так что озвучивать — не буду, — ответила Таэла. — Когда всё вот так... складывается, хочется немного поверить в чудо. Или в то, что можно счесть чудом, пусть оно и чудом никаким не является. Я могу ошибаться в характеристиках и в оценке, любой разумный органик может, но... Возможно, мы, разумные органики, так устроены, что нам нужно то, что способно поддержать нас в самую трудную минуту. Сложно сейчас сказать, является ли Вторжение Жнецов этой трудной минутой. И хотелось бы определённости, но её у меня сейчас — нет.

— Я знаю, что Жнецы, скорее всего, знают о том, что выжил не только Явик, — сказала Тангрис. — И ты права... сложно представить себе более критическую ситуацию, чем вторжение этих полумашин в Галактику.

— Повторное вторжение, — уточнила Таэла. — Это... сложно. Далеко не все протеане могли себе такое... вообразить даже...

— Мы ведь... хотели... — негромко произнесла Тангрис. — Мы... мы хотели победить. А если бы не победить, то хотя бы... выбросить Жнецов из Галактики. Выбросить... как можно дальше, — от волнения она стала говорить рвано и ей, как понимала Таэла, стало не хватать воздуха. Спазм сковал Тангрис горло.

Протеане хотели победить, но... отступали. Отступали, огрызаясь, не сдаваясь. Жнецы — давили. Их давление стало постоянным. Возможно, 'креветки' играли с протеанами. Как с чистокровными, так и с теми, кто только-только принял их самоназвание как своё... Принял очень недавно. Так или иначе, но... принял.

Протеане отступали. Сопротивлялись, но отступали. А потом... потом, чего уж там скрывать, были... разгромлены. Можно и не считать чудом то, что почти сотня протеан выжила. Можно — не считать, но легче и привычнее всё же счесть это чудом. Жнецы — полумашины, протеане — органики. Логика — разная, восприятие — разное.

Постепенно на экране вспыхивали всё новые и новые значки — коллеги Таэлы и Тангрис получали копии файла и принимались за расшифровку. Потом с помощью автоматики... Именно — с помощью, а не при полном приоритете — эти копии будут объединены. По мере готовности. Детали можно не учитывать, но процесс расшифровки — ускорится многократно.

Возможно, что разумные органики плохо приспособлены для рутинной, монотонной работы, но... Здесь работа — творческая. Очень трудно запрограммировать творчество. Для этого нужно нечто большее, чем строки сложнейшего программного кода. Для этого нужно то знание и то понимание, которое свойственно только разумным органикам. Полумашины... Да, они сильны, могучи, прекрасно вооружены. Но если бы всё было так просто... Протеане были бы уничтожены через несколько часов, максимум — суток, после того, как волны гигантских кораблей хлынули в обитаемые миры. А получилось так, что разумным органикам удалось продержаться не несколько суток, а несколько столетий. Две тысячи лет плюс минус несколько сотен лет. Детали — не принципиальны. Важны, да, но — не принципиальны.

Работа по расшифровке — ускорилась. Тангрис ушла на старпомовский обход — служба продолжается. Таэла взяла себе копию, взялась за расшифровку. Командир не может всегда, везде, всюду сохранять предельную дистанцию между собой и остальными членами экипажа и команды. Иногда... как, например, сейчас, надо сблизиться.

Таэла понимала, что коллеги не станут преодолевать все уровни шифровки. Оставят главное ей — своему командиру. Если уж она нашла этот файл, то вскрыть защиту предстоит именно ей. Это — не обсуждается. Это — понимается. Так, как могут понять только разумные органики. Не полусинтеты, не синтеты — только органики.

Час, другой. Тангрис вернулась с обхода, села за свой пульт. Погрузилась в изучение лавины данных. Старпом занимается кораблём и экипажем не в общем, а в частном. Потому... Она не стала брать себе копию, не стала расшифровывать свою часть кода.

Пусть. У неё предостаточно другой работы. Будет ли обнаружено в этом файле после снятия последнего уровня шифровки что-нибудь важное и ценное или не будет — ко всему надо быть готовым заранее. И к удаче и к неудаче.

Нельзя в преддверии новой войны со Жнецами думать только о хорошем. Надо больше думать о плохом. О том, например, что может произойти, если в ближайшее время не удастся найти планету.

Очень скоро корабль будет перегружен. А точнее — перенаселён. И... придётся не только летать, но и дрейфовать, стараться уходить как можно дальше от мест, где даже теоретически могут появиться корабли авантюристов или разведчиков — хоть пилотируемые, хоть автоматические.

Придётся менять план и программу и выживать, ограничив рождаемость. Да, с этим сложно смириться и свыкнуться, но... может быть, столь ненавистный Жнецам вариант мирного взаимовыгодного сосуществования разумных органиков и разумных синтетов, на самом деле не так уж плох, хотя бы потому, что органики должны научиться понимать синтетов, а те, в свою очередь — понимать органиков. Понимать — в том числе означает и умение мыслить как собеседник. Значит, надо учиться думать, как синтет. Принимать без эмоций, чувств, дрожи все — и плохие и хорошие варианты развития событий. Принимать и — понимать. Не как органик, как синтет. Спокойно и где-то даже равнодушно.

Это — сложно, но... не потому ли Жнецы столь сильно опасаются именно такого варианта событий, что он... способен приблизить органиков к окончательной победе над полумашинами?

Ещё один час прошёл. За этот час Таэла, заморозив расшифровку своей копии, смогла совершить обычный командирский обход корабля. Побывать в Медотсеке, превратившемся в настоящее женское царство. Пусть, это вполне предсказуемый и потому нормативный вариант развития событий. Женщины должны рожать. Должны, потому что кроме них и вместо них это никто не способен сделать так, как надо, так, как должно. И сейчас... Сейчас надо сделать всё, чтобы у выживших протеан было продолжение. Самое обычное, самое привычное, самое предсказуемое и нормативное продолжение.

Дети. Те, кто сможет прожить долго. Нет, не обязательно только счастливо — жизнь она не всегда однозначно мягкая и лёгкая. Но — долго. Потому для протеанок сейчас главное — выносить детей и родить их нормально. У каждого ребёнка есть отец. И никакая сила, никакие обстоятельства не заставят отцов отказаться или... или предать своих детей и их матерей.

Раса — выжила. Уже — выжила. И должна укрепиться, должна размножиться, усилиться. Нельзя просто сидеть, лежать и — ждать улучшения. Надо создавать эти улучшения, надо укреплять их.

Протеанки... конечно же, они помогали своим соплеменникам. Всем, чем могли в столь, как выражаются земляне, 'интересном' положении. Да, люди правы. Дети — это великое чудо.

Мало кто знает о протеанах такие детали. Интимная тема. Закрытая тема. Как угодно. Да, понимают, что протеане, как разумные органики, тоже должны как-то продолжать свой род, но, к счастью, почти никто не знает, как именно это происходит. И Таэла и Тангрис многое рассказали доктору Чаквас. А как иначе, если ей, землянке, офицеру медслужбы ВКС Альянса Систем Земли доверяет Явик, единственный, оставшийся 'на свету' протеанин? Если не доверять никому, то... вряд ли даже сосуществование выживших протеан с нынешними расами разумных органиков будет безопасным и нормативным, не говоря уже о планируемом вхождении протеан в семью органических рас, являющихся на данном этапе хозяевами исследованной части Галактики.

Чаквас знает многое о физиологии, анатомии и прочих медико-биологических 'подробностях' протеанской расы. Она-то прекрасно знает, что протеане — двуполы. Ни Таэла, ни Тангрис почти ничего не скрывали от Карин. Потому что знали, что она — умна и опытна. Редкая удача — найти столь разумного органика, способного не только многое знать, но и многое понимать, а главное — верно, точно и глубоко чувствовать.

— Расшифровка остановлена, Таэла, — негромко сказала Тангрис. — Части — соединены. Ошибок соединения не обнаружено. Проверка — трёхкратная — выполнена.

Подруга верна себе. Трудно сказать, кто она сейчас в большей степени — подруга или старпом. Наверное, всё же больше подруга. В это хочется верить.

Таэла остановила расшифровку своей копии. Всё уже сделано. Защита... преодолена. Остались максимум один-два уровня. Коллеги верили в то, что с ними их командир справится в одиночку. Это — её право. Если носитель был найден в Центральном Посту, в пульте инженера корабля, то... возможно на нём — секретная или, как минимум, закрытая информация.

— Благодарю всех, принявших участие в расшифровке файла, — негромко сказала Таэла, активировав конференцсвязь по спикерам. — Вы сократили время, которое для нас сейчас... слишком дорого. Ещё раз — спасибо вам. Большое спасибо, — она переключила каналы, взглянула на экран. Теперь... минимум несколько десятков минут она и только она потратит на снятие последних уровней шифрования. Два удара, два шага и... текст или что там ещё может содержаться... будет доступно. Абракадабра символов станет обычным текстом или обычным снимком. Что бы там ни было... Так хочется верить, что действительно важное.

Тангрис ушла — у неё много дел в других отсеках корабля. Она не любит... во всяком случае — сейчас сидеть на месте, не хочет тратить время на пластобумажную работу, на формальности. Она хочет непосредственно участвовать в ситуации. Влиять на происходящее лично, самостоятельно. Посредничества она не любит. Хороший старпом. И — очень хороший командир. Потому что старший помощник — не менее профессиональный руководитель экипажа, чем командир. Остальное — формальности.

Один из уровней шифрования, предпоследний остался позади. Рухнул. Сломался. Детали... приятны. Было интересно преодолевать сопротивление кода. Ощущать силу своего разума. И... доверять своим чувствам. Знать, что необходимо продолжать расшифровку, понимать, что в результате там, в исходном тексте или в исходном снимке может не оказаться ничего ценного и ничего важного. Хотя... можно спорить о том, что считать ценным и важным в данном конкретном случае.

Таэла продолжала работать. Корабль летел по курсу, жёстко и строго выдерживаемому автопилотом. Изредка командир взглядывала на контрольные экраны, убеждалась в том, что пока что нет ничего необычного или, по меньшей мере, странного, после чего возвращалась к работе над кодом.

Хорошо, что осталось что-то доступное только разумным органикам. Автоматы, виртуальные и искусственные интеллекты, конечно, сильны, быстры и способны переработать зетабайты информации в секунду, но... Земляне шутят, что быстрее всего на свете мысль человеческая. Они правы. Именно мысль. И — не только человеческая. Да, людям было непросто понять, что мечта об инопланетном органическом разуме стала реальностью, отрицать которую — сложно и даже невозможно.

Второй уровень — пал. И проявился текст. Не слишком короткий, не слишком длинный. Взгляд Таэлы побежал по строке. Символ за символом. Обычный текст. Но вот содержание...

'Шапку' командир фрегата 'прохватила' за несколько секунд. А дальше... Таэла перечитала абзац несколько раз. И не могла поверить в то, что прочла именно это. Именно об этом.

В Империи было немало тайн, информация о которых делилась на части, сохраняемые в разных регионах подконтрольного протеанам Пространства. Далеко не всегда часть хранилась на планете, в астероиде, на станции. Иногда часть хранилась на корабле.

В этом тексте была почти полная информация о засекреченной протеанской базе, расположенной на одной из планет в слабоисследованном секторе. О таких базах не только не говорили — о них и знали-то единицы разумных.

Если это действительно так... То можно вообразить себе всё, что угодно. Даже то, что до этой базы Жнецы — не добрались. Или, по меньшей мере, не смогли её разрушить полностью.

Несколько суток 'Клинок Ярости' прочёсывает пространства со звёздными системами, о которых нынешние разумные органики имеют слишком расплывчатое представление. Да, кое-какие данные могли предоставить интересующимся авантюристы, безбашенные, лишённые 'тормозов' исследователи, презревшие протоколы и правила — все или почти все рамки.

Перечитывая текст, занимавший центральное 'окно' на экране, Таэла набирала на клавиатуре запросы к корабельным базам данных.

Тангрис подошла бесшумно и быстро, положила перед Таэлой ридер.

— Обновлённые данные. Я просмотрела все логи, Таэ. Есть то, что поможет, — негромко сказала старпом.

— Ты... взволнована, — шёпотом ответила Таэла.

— Я... Я прочла текст, Таэ, — сказала Тангрис. — Не время сейчас говорить... о многом. Надо... действовать. Если мы доберёмся до Илоса... То мы сможем обрести базу, о которой знают слишком немногие. Эти данные, — взгляд старпома коснулся ридера, и Таэла без труда проследила направление взгляда, — могут сэкономить нам декады и месяцы пути. И минимум — месяцы работы по обустройству колонии.

— Ты права, Тангри, — шёпотом ответила Таэла, опуская взгляд на экранчик ридера и касаясь когтем сенсора, перелистывающего страницы. Механика... надёжна. Электроника — тоже. У них, возможно, разная степень надёжности. — О, значит...

— Люди — неуёмны, Таэла. Об этом, — старпом указала взглядом на экранчик, — знают немногие земляне, но... имперцы, пусть даже не все — знают. Это — не сенсация, это обычный, где-то даже — нормативный вариант развития событий.

— Да, это — не сенсация. Она может стать сенсацией, но... — Тангрис замялась, — Не станет. Имперцы сделали это для того, чтобы мы... обрели что-то более реальное, чем надежда.

— Они передали тебе... информацию? — удивилась Таэла.

— Командир разведкрейсера Империи Светлана Стрельцова любит Джона Шепарда, — ответила Тангрис. — Как женщина, как личность, как человек, как разумный органик, — она помолчала несколько секунд, затем продолжила. — Мы... мы, каждый из нас почти всегда ищем свою половинку. Того или ту, которая станет нашим идеальным дополнением, позволяющим нам, обоим, раскрыться максимально. Так, как надо раскрываться тогда, когда ты знаешь, что твой век жизни... очень короток, — она помолчала несколько секунд. — Нелегко узнавать, что кто-то может прожить десяток тысяч лет. Очень нелегко. И ещё сложнее узнать, что ты столько прожить — не сможешь. Может, не узнать, а осознать это особенно глубоко, остро и полно.

— Так...

— Эту информацию передала мне не Стрельцова. Данные пришли от Командования ВКС Империи, — сказала Тангрис. — Сама понимаешь... Так или иначе, многое уже известно. И Жнецам, и землянам, и турианцам и азари. Хотя бы некоторым, хорошо, что не всем.

— Туда... мало кто летал, — отметила Таэла.

— Да, — подтвердила Тангрис. — Немногие разумные. И — не только люди. Наверное, это то, что действительно объединяет органиков, наделённых разумом.

— Давай посмотрим детали, — произнесла старпом, склоняясь над ридером. — Итак, если взглянуть на эту кляксу на снимке-схеме, то...

— Кляксу? — улыбнулась Таэла. — Человеческое определение.

— Пока что только люди — в основном — знают о многих деталях, связанных с нашим... возвращением, — отметила Тангрис. — Почему бы не понять нынешних землян глубже и полнее?

— Ты права, — кивнула Таэла. — Эта клякса — основа. Пространство Пангеи относится к слабоисследованным частям Млечного Пути, — она переключила изображение на экранчике ридера. — По размерам клякса — большая, но пока что единственный авантюрист-землянин, сумевший более-менее надолго задержаться в этом пространстве, смог пролезть только в одну небольшую систему с тремя планетами. В разных, известных сейчас землянам источниках, эта система проходит под именем 'Убежище'.

— Судя по этим данным, — Тангрис кивнула на экран, на котором светился текст расшифрованного файла, — наши соплеменники назвали эту систему весьма символично — 'Убежище'. И, кстати, примерно так же систему назвали земляне. Радиоастрономы, конечно. Или — те, кто близок к радиоастрономам. Представление, конечно, о системе у людей, мягко говоря, не полное, но... Хотя бы такое... Хорошо, что оно есть. Ты прочла это название, Таэ. И потому... не будем озвучивать его... Мы обе его прочли. Если мнение наших соплеменников и мнение землян, кем бы они по должности и по профессии ни были, совпадает, то... Это не знак, но что-то близкое к нему. Потому...

— В этой системе — всего лишь три планеты. И мы, и земляне уже назвали эти планеты. Пусть по-разному, но назвали, — сказала Таэла. — Хорошо, что у них не остались номерные идентификаторы. Это...

— Вселяет надежду, — поддержала подругу Тангрис, — Ты права, Таэ, это — вселяет надежду, — она помолчала. — Агетотон, Илос, Зафе. Люди постарались по-умному назвать все обнаруженные авантюристом-разведчиком планеты. Не смирились с тем, что они уже имеют буквенно-цифровые шифры в качестве имён. Да, радиоастрономы постарались, но важно увидеть эти планеты не приборами, а собственными глазами. И... многое понять.

— Нам тоже многое придётся понять, Таэ, — сказала Тангрис. — Сама ведь понимаешь... Знаю я тебя, просмотрела уже возможные курсы. Пусть даже предварительно.

— Просмотрела. Идти придётся долго, даже на нашей обычной скорости, какую земляне обожают называть не иначе, как крейсерская. А главное... Не уверена я, Тангрис, в том, что эти координаты — точные. Не хочется рыскать в космосе лишние часы. Теперь — не хочется, — подчеркнула Таэла. — Одни координаты у радиоастрономов, другие — у разведчиков, третьи — у авантюристов, четвёртые... даже сложно озвучить такое, но... у нас, поскольку мы расшифровали этот файл совместными усилиями.

— Столько комплектов координат редко когда бывает, — отметила Тангрис. — Во многом они не противоречат один комплект другому, так что особо рыскать — не придётся.

— Я сейчас думаю о том, как оповестить о нашей находке экипаж, — сказала Таэла. — Мы сидим здесь вдвоём, в пустом Центральном Посту, пока что информация за его пределы не вышла. Да, в расшифровке файла принимали участие очень многие наши коллеги. И они имеют право знать, что в нём. Вполне обычная ситуация.

— Что нам сейчас известно? — спросила Тангрис.

— Немногое, Тангри, — ответила Таэла. — Вторая планета, вращающаяся вокруг звезды, именуемой, кстати, и нами, и землянами, будь то разведчик-авантюрист или радиоастроном, почти одинаково — Убежище. Радиус — небольшой, продолжительность года — примерно равна земной. Сутки — в два, а точнее — даже в три раза длительнее земных. Температура поверхности — жарковато там, конечно, почти сорок градусов по Цельсию. Я пользуюсь земными единицами измерения, Тангри, потому что уважаю право землян, право людей на приоритет. Мы знали об этой планете только по рассказам. Сама понимаешь, они... специально, намеренно были такими, чтобы нельзя было точно идентифицировать... очень многое. Мы знали, например, что эта планета предположительно покрыта зеленью, но вряд ли сейчас дело обстоит именно так. Мы знали, по неполным и неточным рассказам, конечно, что там тоже есть наши протеанские башни и есть наши города, столь знаменитые и известные своими арками. Мы... мы идём к этой планете спустя, страшно подумать, пятьдесят тысяч лет, потому я скорее поверю, что там, филиал ада, чем смогу убедить себя, во всяком случае — сейчас, что там что-то осталось от рая, пусть даже и исключительно протеанского. Возможно, что планета — опустошена, возможно, что она стала гораздо менее пригодной для жизни разумных органиков. Сама ведь помнишь, мы не можем выходить за определённые рамки. Один неверный опрометчивый шаг — и мы можем погибнуть. Теперь уже — окончательно.

— Ты... — произнесла Тангрис.

— Я очень хочу верить, Тангри, в то, что протеане выжили не только на Иден-Прайме, — сказала Таэла. — Но... после того как я почувствовала переживания Явика, прошедшего через спуск к осознанию полного своего одиночества — и личностного и физического... Я склонна не верить в слишком разноцветные и радужные ожидания. Я поняла, что легче, сейчас, перед второй для нас, протеан, войной со Жнецами... Легче будет предполагать... худшее.

— Пожары, опустошающие лицо планеты? — спросила старпом.

— В том числе и это. Мы, протеане, знаем об Илосе немногое, — сказала Таэла. — Только то, что содержится в не слишком точных и не слишком полных описаниях из различных источников. Да, упоминания об этой планете были известны нам и ранее. Были. Важно знать, Тангри, важно понимать, что именно было на этой планете нашего, протеанского, накрепко связанного с нашей расой. Если там были пожары, значит... значит, все существа, которые имели дыхательную систему, уже вымерли и жизнь, если она там сохранилась, переместилась под землю. В пещеры, в пустоты. Куда угодно, потому что на поверхности... не выжить. Без возможности дышать — не выжить.

— Мы слишком далеко, Таэл, — сказала Тангрис. — Пока — слишком далеко. И быстро, за несколько часов долететь не получится.

— А хотелось бы, — едва заметно усмехнулась Таэла.

— Ещё как хотелось бы, — подтвердила Тангрис. — Было бы очень хорошо, если удалось бы сократить время на подход к планете и на десантирование. Время сейчас, Таэ, становится очень дорогим. Жалко его тратить на рутину.

— А ведь придётся, — вздохнула Таэла.

— Придётся, — подтвердила Тангрис. — Но, Таэла, посмотри на это с другой стороны: нам не надо будет лететь вслепую, делать огромные по протяжённости петли зигзагов, чтобы в очередной раз убедиться в том, что и эта планета — непригодна ни для временной остановки, ни для организации колонии.

— А ты уверена в том, что на Илосе, о котором и так слишком мало сведений, превышающих туристский уровень, сейчас, через полсотни тысяч лет, всё более-менее — в допустимых для нас пределах? — спросила Таэла.

— Не уверена. Но там... там ведь ещё две планеты, — несмело возразила старпом.

— Ты права, — подтвердила Таэла. — Первая, ближайшая к местному светилу планета — Агетотон. По земному названию. В данном случае оно — более приемлемо. Наше название — длиннее и, поскольку информация о планете тоже не превышает в большинстве известных нам источников, туристский уровень, можно воспользоваться земным. Итак, плотная атмосфера Агетотона по данным, которые в той или иной степени смог снять с датчиков своего кораблика авантюрист-разведчик и потом подтвердили так или иначе земные радиоастрономы, содержит углекислый газ и этан. Атмосферное давление на планете чудовищно велико.

— Составляет восемьдесят четыре с небольшим довеском атмосферы по земному счёту, — уточнила Тангрис. — Для людей, да и для нас тоже — это очень много. Даже слишком много. Мы, конечно, попрочнее, чем люди, но... Не хотелось бы даже планировать высадку на такую планету. И тем более, откровенно говоря, не хотелось бы планировать организацию на ней колонии, даже нашей, протеанской.

— Температура тоже хороша. В кавычках, — сказала Таэла. — Гораздо больше, чем безопасная, ну пусть относительно безопасная для нас, органиков. В целом — пятьсот с небольшим градусов, если считать по поверхности.

— Сила тяжести на планете и высота орбиты — точно не известны, — отметила Тангрис. — По некоторым данным, доверять которым полностью я считаю преждевременным, поверхность имеет высокое содержание серы, встречаются залежи золота.

— Уже по этой причине земляне, во всяком случае, многие, толпами бы ринулись на эту планету, — сказала Таэла. — Не все, конечно.

— Может быть, может быть, — сказала старпом.

— По имеющимся данным, Тангри, мы и так не сможем высадиться на этой планете, — то ли возразила, то ли уточнила Таэла. — Во всяком случае — надолго. Тем не менее, есть более интересная информация.

— Ты об этом? — Тангрис пролистнула несколько страниц на экранчике ридера.

— Да, именно об этом, — подтвердила командир фрегата. — В нескольких районах Агетотона обнаружены — силами радиоастрономов и сканерами кораблика, управляемого авантюристом-разведчиком — обломки, которые могут являться фрагментами рухнувших протеанских колоний.

— Аэростатов, — с благоговейным придыханием сказала Тангрис.

— Если судить по площади, на которой сканеры и датчики обнаружили эти обломки, Тангри, то население аэростатных колоний превышало сто тысяч протеан, — сказала Таэла.

— Значит, можно не спускаться на планету, а парить над ней, только изредка посещая её... — подытожила старпом.

— Можно, — подтвердила Таэла.

— Если судить по имеющимся данным, вторая планета... — несмело и осторожно продолжила старпом...

— Да, — сказала Таэла. — Планета, точнее — относительно небольшой водородно-гелиевый газовый гигант. У нас по нему, оказывается, ещё меньше данных, чем смогли углядеть и понять земляне. Так, например, они определили, что на экваториальной орбите гиганта — они, кстати, назвали его Зафе — расположены несколько тонких колец, состоящих из обломков. Их спектральный анализ, между тем, показал, что они имеют искусственный характер.

— Газовый гигант, — задумчиво произнесла Тангрис. — Если так, то, скорее всего там были...

— Станции по добыче гелия-третьего. — добавила Таэла. — Земляне не стали делать таких предположений, возможно, что и далеко идущих, но... они, возможно, убеждены в том, что наши соплеменники, Тангрис, добывали там именно этот компонент топлива.

— И — не только топлива, Таэл, — согласно кивнула старпом. — Хотя это сейчас — не так уж и принципиально. Я тут посмотрела... Согласно картографическим данным, Илос сейчас находится в районе Терминус, в системах, доступ к которым был возможен лишь с помощью ставшего не так давно по протеанским меркам, легендарным, Мю-ретранслятора. По земному счёту... четыре тысячи лет тому назад Мю-ретранслятор был отброшен далеко в космос в результате взрыва сверхновой. С того момента доступ на Илос и в скопление, в котором он находится, считается невозможным.

— Считается, — повторила Таэла, просматривая на экране ридера страницы текста. — Я знаю, ты уже прочла. Мю-ретранслятор связан с несколькими другими ретрансляторами. Пройти через него — единственный способ попасть в систему Простор Пангеи и добраться до Илоса.

— Который, по совокупности известных нам теперь данных, является, несомненно, протеанской колонией, — отметила Тангрис. — Над одной из ближайших к нему планет — аэростатные колонии, над другой — станции по добыче гелия-третьего. Тогда... Илос вполне может оказаться сверхсекретной протеанской базой, а значит — эта планета была стопроцентно обитаема нашими соплеменниками.

— Которые, между тем, столь надёжно спрятались, что единственный путь к звёздной системе, весьма символично названной Убежищем, оказался заблокирован, — сказала Таэла, просматривая ещё несколько страниц. — Может, и хорошо, что Мю-ретранлятор оказался для нынешних разумных органиков недоступен. Всё же они, сильно упрощая, слишком молоды и неопытны для того, чтобы иметь прямой доступ к колониям, слишком засекреченным даже для нас, соплеменников и соотечественников их обитателей.

— Вольных или невольных, — произнесла Тангрис.

— Если считать невольниками тех, кто прибыл на Илос в рамках секретной программы, которая вполне могла выполняться на Илосе... — то да, невольников. Долга и чести. — Таэла закрыла файл. — Я прочла до конца, Тангри. Теперь... Давай подумаем о деталях, прежде чем это всё или часть... станет известно всем выжившим, — она взглядом указала старпому на свободное кресло.

Тангрис не стала возражать, села и повернулась к командиру.

— Данные во многом совпадают и у нас и у землян, — после недолгого молчания сказала Таэла. — Уверена, что кое-какая информация есть и у других ныне известных в галактике рас. Полигон, как любит выражаться Явик, маленький, — протеанка набрала на клавиатуре пульта код, включились дополнительные экраны. — Предварительное моделирование показывает, что Мю-ретранслятор был сдвинут со своей изначальной орбиты в тот момент, когда расположенная неподалёку от него звезда превратилась в сверхновую. Потому ретранслятор был выброшен из родной звёздной системы, но не повреждён. Пробуждение сверхновой обволокло ретранслятор раскалённым газом и пылью, потому его стало технически невозможно засечь, а значит — быстро и безопасно приблизиться к нему.

— По некоторым данным модели — даже вручную управляя кораблём, — отметила Тангрис.

— Да, — подтвердила Таэла. — Сканеры не могут найти в межзвёздном пространстве такие, условно говоря, 'холодные' объекты, которые не имеют собственного теплового излучения. Раскалённый газ и пыль... Хорошая маскировка. Изначально, как показывает модель, этот ретранслятор находился в системе, контролируемой расой рахни, поэтому даже столетия спустя наследственная память королев рахни хранила координаты его местоположения, обнаруженные после долгих лет постоянных поисков.

— Рахни, по обновлённым данным, — добавила Тангрис, — очень 'территориальная' раса, они, условно говоря, очень привязаны к своим землям, вследствие чего стремились, пытались надёжно перекрыть все возможные пути на свою территорию. В то же время они, как мало какая другая раса разумных органиков, очень хорошо знают свои владения, и им удалось обнаружить Мю-ретранслятор первыми. Единственными среди рас разумных органиков. Могу сказать, что это стало одной из самых важных тайн расы рахни.

— Рахни, кстати, до сих пор не передали эти координаты никому из нынешних разумных органиков, — уточнила Таэла. — Это означает, что, не имея кораблей и двигателей, способных быстро преодолевать пространства между скоплениями и туманностями, мало кому удалось бы быстро добраться до Мю-ретранслятора.

— И — безопасно добраться, — добавила Тангрис.

— И — безопасно, — согласилась командир фрегата. — 'Клинок Ярости', конечно, не 'чистый' разведфрегат, как, к примеру, та же 'Нормандия'. Потому у нас нет таких возможностей по просеиванию данных, но кое-что удалось установить. Если разумные органики в силу ощутимой разницы между ними и рахни до сих пор не имеют точных координат, значит, быстро добраться до ретранслятора, а затем и до Убежища они — не смогут.

— Совет Цитадели не будет устраивать детальные полномасштабные поиски Мю-ретранслятора, в том числе и по той простой причине, что посылка поискового флота в системы Терминуса спровоцирует войну между населением обоих Пространств, — сказала Таэла.

— Совет Цитадели — слаб. И эту слабость придётся преодолевать нормандовцам. Потому что слабая система управления в таких условиях, какие складываются сейчас — это часть гарантированно смертного приговора всем разумным органикам. — Тангрис посмотрела на пультовые экраны.

— Подытожим. — Таэла встала, сделала несколько шагов вокруг пульта. Сидеть дольше не хотелось. Тело просило движения. — Если Совет Цитадели что-либо унюхает относительно координат Мю-ретранслятора — поздно или рано — в данном случае это всё равно, то...

— При всём неоднозначном отношении к 'системе невидимости', какое существует даже у технарей, Совет может в определённый момент подпасть под власть эмоций и чувств, — сказала Тангрис, — и приказать экипажу и команде 'Нормандии' найти этот ретранслятор. Причину и основание можешь, Таэла, придумать сама, они — достаточно стандартны.

— Могу, — командир фрегата не удивилась резкости, проявленной старшим помощником. — Но озвучивать — не буду. Ты права, Советники будут пытаться спастись любыми путями и любыми средствами. Здесь ключевое слово — 'спастись'. Свои личные шкуры они ценят очень высоко. Гораздо дороже, чем жизни и благополучие всех остальных других разумных органиков.

— Отвлечёмся от нужд Советников Цитадели, Таэла, — продолжила Тангрис. — Явик накопал достаточно компромата на любого нынешнего обитателя Станции. Если этот компромат со всей доказательственной базой попадёт в Экстранет...

— Эта команда политиканов всего лишь будет заменена другой командой и продолжит выполнять системную задачу, — сказала Таэла. — Расстреляем мы всех Советников и всех разумных органиков любой ныне известной расы, которые связаны с этими Советниками. И что дальше? Ничего ведь по-большому счёту не изменится. Есть плохое, значит есть и хорошее. Это не умничание, Тангри, а правда. Может быть, даже и правда жизни.

— Для кого-то из разумных органиков Таэ, правда состоит в том, чтобы выжить любой ценой, — ответила Тангрис. — Ты сама понимаешь, что Советники могут быть инфицированы Жнецами. Я употребляю этот термин, потому что имею информацию о применении Жнецами двух типов индоктринации — быстрой и медленной. Какой тип применён по Советникам — не знаю, но что-то жёстко мне подсказывает, что применён. Хотя бы — по ключевым.

— Потому-то нормандовцы и не хотят в первый же прилёт к Цитадели оставлять на Станции кого-нибудь из своих, — сказала Таэла.

— Не озвучивай, Таэ. Один всё же там останется, — отметила Тангрис. — Да, этот отстранённый от должности снабженец.

— Ненадолго, — возразила Таэла.

— Хватит времени для того, чтобы его инфицировать, — сказала старпом. — Я передала предложения Явику. В целом он — в курсе. Детали он просмотрит на месте. Собственно, он уже приступил к просмотру.

— Знаю. — Таэла едва заметно кивнула. — Ты передала предложения, а Явик... примет правильное решение по месту, учтя детали, которые отсюда можно не увидеть и не почувствовать.

— Хорошо, командир. Полагаю, что теперь наступило время рассказать и показать всё... нашим соотечественникам и соплеменникам. — Тангрис шагнула к выходу из Центрального Поста. — Они и так проявили к нам обеим... далеко не служебное уважение, позволив столько времени провести наедине.

В кают-компании фрегата собрались все свободные от вахт и неотложных работ протеане.

Таэла прошла к командирскому креслу, но садиться не стала, опёрлась руками о спинку и замерла на несколько секунд:

— Земляне... люди, которых мы, протеане, знали ещё в младенческом для расы возрасте, сейчас уже три десятка лет находятся в Большом Космосе, — негромко сказала Таэла. — Их приход в Большой Космос помог нам... протеанам... выжить. Их страсть, их стремление познавать, позволили нам, выжившим, пока остаться в безвестности. Окрепнуть, размножиться, преодолеть шок возвращения... Окончательно преодолеть. И — принять необходимое и посильное участие в борьбе с нашим старым, теперь уже — общим врагом, — командир фрегата взглянула на настенные экраны, увидела лица своих соплеменников, оставшихся на своих постах, но внимательно следивших за происходящим в кают-компании. — Мы уже несколько суток хоть по нашему протеанскому, хоть по земному, хоть по цитадельскому счёту времени, перелетаем из одной звёздной системы в другую. Всем вам известна наша цель. Нам нужна своя планета, нам нужна своя колония. И... у нас есть информация, которая позволит нам сократить время поисков. — Таэла нажала несколько сенсоров на своём наручном инструментроне, выводя на дополнительные настенные экраны информацию с носителя, найденного в укладке инженерного пульта.

Специально просить коллег ознакомиться с ней не потребовалось — все находящиеся в кают-компании фрегата не были новичками, потому нескольких минут им вполне хватило, чтобы прочтя недлинный текст и ознакомившись с дополнениями — картами, схемами и расчётами, понять, что экипажу и команде 'Клинка Ярости' очень повезло.

Таэла молчала, ожидая, пока соплеменники осознают происшедшее. Она не надеялась увидеть и услышать удивлённые возгласы или выражения искреннего восторга. Ясно чувствовала, что её коллеги... потрясены.

Илос был легендой протеанского мира. Оказывается, он действительно существовал. Даже если в файле были примерные координаты — секретность никто не отменял и отменить не сможет — они в любом случае резко сокращали время на поиски пригодной для протеан колонии. Одна планета звёздной системы — аэростатные города, вторая — источник ценнейшего гелия-третьего даже сейчас...

— Командир... — сказал один из протеан. — Значит... — он посмотрел на Таэлу, замершую у своего кресла.

— Это означает, что у нас появился конечный пункт нашего путешествия, — негромко ответила Таэла. — Путь к Илосу... будет очень трудным, а главное — долгим. Да, он будет пролегать по неизвестным для нынешних разумных органиков звёздным системам, но... часть нашего пути проляжет по системам, которые были в деталях не известны даже нам, протеанам. Потому... уверена, что нам... надо собрать побольше информации о том, что находится в этих системах. И уточнить и дополнить многие данные по уже известным нам системам. У нас появляется новое, сложное и очень важное направление работы, коллеги. В остальном... каждый из нас, думаю, волен осознать и понять происшедшее. Все данные — у вас. Полёт — продолжается. Курс будет скорректирован, но в остальном... Прошу всех вернуться к работе, — она подождала, пока из кают-компании выйдут все, отшагнула от кресла, повернулась, отметила, как погас последний настенный экран.

Спешить возвращаться в Центральный Пост или идти к себе в каюту... не хотелось. Начало речи — хорошо, середина — приемлема, а вот конец... Не слишком оптимален. Точнее — совсем не оптимален. Соплеменники и коллеги ждали от неё другого.

Впереди — долгий полёт. Менее долгий, возможно, чем полёт, предстоящий 'Нормандии', но... у каждого корабля и у каждого экипажа — свои полёты, свои задачи. Протеанам предстоит скрываться, таиться, а нормандовцам — организовывать Сопротивление. Организовывать, не возглавляя. Оставаясь на вторых, третьих, пятых ролях. Руководителей устраняют в первую очередь. Закон обезглавливания действует хоть для протеан, хоть для людей, хоть для любых других разумных органиков.

Не хотелось покидать кают-компанию. Таэла вернулась к креслу, села, пододвинулась к столу, опёрлась о столешницу. Свет в помещении стал меркнуть — сработала автоматика, настроенная на экономию энергии. Протеанам свет не нужен: они привыкли таиться во тьме, привыкли прятаться, если в этом была необходимость. Может быть, и глупо прятаться сейчас, но... сотня протеан вряд ли сможет сейчас коренным образом повлиять на баланс сил в Противостоянии. Тем более, когда три десятка протеанок — в 'положении'. Фактически в строю осталось меньше семи десятков протеан. Это меньше, чем было на борту, когда фрегат 'Клинок Ярости' покидал Иден-Прайм.

Таэла чувствовала, что известие об обнаружении протеанской базы на Илосе... не только взволновало, оно... потрясло соплеменников. Это потрясение может повлиять на многое. На состояние — физическое и психическое, а на поведение, на планы. Конец обращения оказался скомкан. Должно пройти время до того момента, как члены экипажа и команды успокоятся, обдумают ситуацию, осознают детали, примут их. Ожидание... далеко не всегда приятно. Надо не ждать, надо работать, надо действовать.

Оглядевшись по сторонам, Таэла встала, пододвинула пустое кресло к столу, направилась к выходу из кают-компании. У неё тоже есть работа, которую кроме неё, кстати, никто из обитателей фрегата выполнить не сможет. А значит, нельзя становиться слабым звеном. Надо поработать.

Немногочисленные протеане, выходившие из своих отсеков, видели Таэлу, неспешно идущую к Центральному Посту. Если командир вернулась к работе, значит... надежда на лучшее ещё не погибла. И сколько бы ни длился этот полёт к легендарному Илосу... Может быть, там действительно удастся основать колонию, где родятся новые поколения протеан. Может быть, там удастся пока остаться в полной безвестности для многих нынешних обитателей Галактики.

Дэйна. Воспоминания о встрече с Джоном в госпитале Альянса после Акузы

Взглянув на настенные часы гостиничного номера, Дэйна поставила сумку на стул, щёлкнула задвижкой двери и устало привалилась к дверному косяку. Сегодня она сделала всё, что смогла, приняла участие в соревнованиях и в ближайшие два-три дня сможет отдохнуть. Да, надо будет продолжить тренировки, надо поприсутствовать на выступлениях своих коллег, поддержать сокомандников, но в остальном она свободна. В рамках спортивного режима и кодекса, конечно, но это обычно понимается без словесных уточнений.

Возвращаясь в гостиницу, она перечитывала на экране наручного инструментрона письма, пришедшие от Джона. И сейчас... Ей захотелось вспомнить, как она увидела Джона впервые после Акузы.

Что она знала об этой планете? В общих чертах — не слишком многое. Обычно люди следуют принципу 'знать всё о немногом и понемногу обо всём'. Так вот, Акуза относилась для Дэйны именно к категории 'понемногу обо всём'. И, если уж совсем честно, Дэйна не знала, что Джон в очередную свою командировку отправился именно на Акузу.

Сейчас для Дэйны 'тактико-технические' характеристики планеты были не важны. Эта планета находилась, по официальным заявлениям, на ранней стадии колонизации людьми. Туда в основном летали только учёные. Колонисты? Возможно, что и они, но... чаще всё же учёные. Большими отрядами, коллективами, группами. Как угодно можно определить. Это сейчас, по прошествии месяцев, Дэйна знала, что тогда была в очередной раз потеряна связь с командой учёных в одном из отдалённых от обжитых мест районов планеты. И Джона с ещё полусотней бойцов-спецназовцев послали разбираться с этой ситуацией.

Послали. Джон, конечно же, ничего не сказал своей Дэйне конкретного: секретность, военная тайна, безопасность. Кучу обоснований и оправданий можно было измыслить. Сейчас Дэйна знала: Джон немногое ей рассказал, поэтому пришлось добывать дополнительную информацию 'из других источников'. Выяснилось, пусть и далеко не сразу, что на отряд Джона группой молотильщиков было совершено нападение. Группой!

Дэйна помнила: эти сведения уже приобрели академически — энциклопедический характер — что молотильщики — большие любители одиночества. Они не селятся близко друг от друга и уж тем более, учитывая их мощь и скорость, редко когда объединяются для атаки на врагов. Даже одиночный молотильщик — опасный противник для профессиональных воинов-землян, а если таких змеечервей в одном месте оказывается несколько... Такую ситуацию знатоки — и практики и теоретики — считали слишком маловероятной. Потому и не готовились.

Легко даже неспециалисту рассуждать о происшедшем потом, когда всё осталось позади, всё закончилось. Так или иначе — закончилось. А для Дэйны... тогда многое только начиналось. Точнее — началось.

В пять часов вечера в дверь гостиничного номера постучали. Дэйна на экранчике домофона увидела трёх офицеров-спецназовцев. Она их видела рядом с Джоном, они служили в том же подразделении, что и он. Коллеги. Знала Дэйна и их имена. Потому открыла дверь — и сразу поняла: что-то плохое случилось с Джоном. Не очень плохое, нет, но...

Старший группы, капитан Ливс козырнул и, переступив порог номера, сразу попросил Дэйну собраться в дорогу. На её вполне обычный и предсказуемый вопрос: 'Куда?' он ответил коротко: 'Капитан Джон Шепард доставлен в земной военный госпиталь. Его состояние — тяжёлое, но стабильное. Мы прибыли, чтобы отвезти вас к нему'. Он сказал это так, что Дэйна ни на секунду не усомнилась в правдивости рассказа и в том, что дело обстоит именно так. Говорят, что женщины обращают внимание на многие детали и из этих деталей складывают свою собственную картину реальности. Что-ж, такое мнение часто бывает верным.

Дэйна собралась — да чего там собирать-то особо, она привыкла не тратить много времени на сборы, потому уже через несколько минут трое офицеров-спецназовцев сопровождали её по коридору гостиницы к лифту.

У подъезда отеля ждал военный флайер — один из тех, какие Дэйна уже видела и знала — они были приписаны к подразделению, в котором служил Джон.

Оказавшись в салоне, Дэйна села в кресло, пристегнулась. Напарники капитана Ливса уселись на третьем ряду, там были уже не кресла — простые лавки. Флайер был грузопассажирским, у военных всегда так — разумная универсальность.

Капитан Ливс принял по наушному спикеру короткое кодированное сообщение, кивнул, коротким резким жестом разрешил сержанту-водителю стартовать и, пока машина взлетала и занимала предписанную городской диспетчерской службой высоту, полуобернулся к Дэйне и сказал:

— Состояние капитана Шепарда не изменилось. Через полчаса с небольшим мы будем на месте.

Дэйна кивнула и, опустив взгляд, постаралась удержаться от того, чтобы начать перебирать пальцами обеих рук ремешок сумочки. Она волновалась. Понимала, что если бы с Джоном было более-менее всё в порядке, её бы не попросили так быстро прибыть в военный госпиталь. И вот сейчас... несколько десятков минут — и она увидит своего Джона... Увидит — и многое, очень многое поймёт.

Если его состояние стабильно тяжёлое, то... не от него она поначалу многое узнает. Что-ж, главное — понимать, а узнать — это уже техника и технология, умения и способности.

В салоне флайера царила тишина. Ни капитан Ливс, ни его коллеги не говорили между собой. Водитель тоже молчал. Шелест двигателей не раздражал и не напрягал. Машина вышла за пределы города, внизу разостлались поля... Небольшие, но очень ухоженные. Земля пахотная — дорогая и её стремятся использовать бережно. Вечерело.

Глядя на огни машин, идущих по дорогам, ниточками вившимся в нескольких сотнях метров внизу, Дэйна отметила, что сейчас ей не хочется ни о чём думать, ни о чём вспоминать. Главное — увидеть Джона. Тогда она сможет многое узнать и понять. Главное — увидеть его. Да, она предполагала, что сразу её могут не пропустить в палату, где будет он, но тогда... Тогда зачем этот полёт? Зачем эта спешка? Если состояние стабильно тяжёлое, то... это же не значит, что оно непременно должно быстро улучшиться! Оно... оно может и ухудшиться! И потому... хорошо, если коллеги и друзья Джона позаботились о том, чтобы сейчас она, подруга Джона, была рядом с ним. Может быть... ему станет легче, а потом... потом — лучше. И состояние из стабильно тяжёлого станет стабильно средней тяжести, а потом... потом можно и о выздоровлении подумать. Обязательно подумать! Нельзя сейчас допускать плохих мыслей в голову. Нельзя. Это повредит не ей, точнее — не только ей. Это повредит Джону, в которого она, его Дэйна, верит, которого она любит и будет любить всегда.

Полёт... Был ли он коротким или длительным — сейчас это уже не важно. Важно то, что определив по экрану своего наручного инструментрона то, что отметка военного госпиталя уверенно приближается к отметке флайера, Дэйна... может быть, неожиданно для самой себя, попросила капитана Ливса посадить флайер за периметром госпиталя. Сказала, что хочет пройтись до палаты сама.

Ливс кивнул и переслал на инструментрон Дэйны точные координаты и номера спикеров для связи. И свои и госпитальные официальные. Склонился к водителю, что-то проговорил — коротко и тихо. Водитель кивнул и за несколько десятков метров до дороги, уходившей от автострады к госпиталю, посадил машину.

Капитан взглянул на Дэйну. Вопрошающе и в то же время — ободряюще. Дэйна вышла из машины, закрыла за собой дверь и, миновав поворот на боковую дорогу, пошла к входной арке госпиталя. Точнее — ко входу в периметр ограды.

Дорога шла на подъём, но обычных сложностей тогда Дэйна не ощущала. Она уже чувствовала, что Джон... именно там, за оградой госпиталя. Она шла к нему... И понимала, что он действительно жив. Пока — жив. И сейчас ей нужно будет сделать всё, чтобы Джон выжил. Выжил и восстановился.

Ливс... Сейчас Дэйна остро и чётко вспомнила, как услышала позади себя лёгкий свист двигателей флайера. Машина взлетела и ушла вверх, вероятнее всего — в расположение одной из ближайших воинских частей. Вряд ли сейчас, зная, что к Шепарду придёт его невеста, Ливс и его коллеги захотят тоже увидеться с Джоном. Они, конечно же, придут к нему, может быть, даже завтра утром, в обычные часы для посещений, но сейчас... Они дадут возможность Дэйне увидеться с Джоном наедине.

Медики, конечно, тоже будут приходить в палату — и врачи, и медсёстры, ведь лечение должно продолжаться. Но никаких других посетителей до утра.

Госпиталь располагался в стенах старинной древнесредневековой крепости. Предки строили большие по размерам фортификационные сооружения. Война... Вечная спутница человечества. Можно счесть символичным, что в стенах крепости теперь расположен госпиталь, но... почему бы и нет? Да, с военной точки зрения средневековая крепость уже давным-давно не преграда для современных войск и их вооружения, но... Это не только фортификационное сооружение, это место, где укрывалось и гражданское население, где бывали и жили — временами достаточно долго — купцы, ремесленники, эскулапы, духовенство.

Дэйна не спеша поднималась по дороге. Ей тогда казалось — почему, она и сама не знала — что торопиться — не нужно. Джон дождётся её, и она ещё очень долго будет рядом с ним. Сейчас, когда он болен и нуждается в помощи и в поддержке, в её присутствии рядом и потом, когда он вернётся к своей службе и работе. Он не может без дела, как и большинство мужчин. Не любит бездельничать, не любит долго отдыхать.

Военнослужащие с шевронами подразделения по обеспечению и охране госпиталя откозыряли Дэйне и пропустили на территорию. Сейчас, вспоминая многие детали, Дэйна была уверена — и здесь капитан Ливс помог Дэйне побыстрее миновать периметр. Избавил от похода в расположенное в аккуратном одноэтажном домике бюро пропусков, передал все необходимые данные о Дэйне по своим воинским каналам.

Мимо неспешно идущей девушки пролетел медицинский флайер с притушенными проблесковыми огнями, свернул к приёмному покою, размещённому, как отметила Дэйна, в новом шестиэтажном корпусе. На экранчике наручного инструментрона значок Джона был дальше, в одном из старых, малоэтажных корпусов.

Вечер вступал в свои права. Время посещений ещё не закончилось — здесь оно было ограничено девятью часами вечера, потому на тротуарах было немало выздоравливающих, окружённых родственниками и знакомыми. Дети — а куда же без них — понимали, чувствовали, что здесь, в стенах древней крепости нельзя бегать, нельзя шуметь. Слышались разговоры, отдельные реплики.

Поглядывая по сторонам, Дэйна ступила на тротуар, уходивший к тому корпусу, где по данным экранной карты, был Джон. Уточнённые информационным 'баллоном' координаты гласили, что палата — на втором этаже. Не на первом, а на втором. Можно это счесть добрым знаком — сложных пациентов, неходячих, обычно размещали на первых этажах, а вот ходячих старались поднять повыше. При эвакуации они и сами смогут сойти вниз, а медики и обслуживающий персонал уделят максимум внимания неходячим. Значит, медики уверены, что Джон... выздоровеет.

Подъезд корпуса приближался. Взгляд Дэйны нащупал табличку... Нет, это не хирургический корпус. Хотя... могли и перевести Джона. Неизвестно, сколько суток и даже — сколько часов он уже на Земле. Другая специализация у этого корпуса. Другая. Сейчас даже не хочется вспоминать, какая, но — другая. Хорошо, что не хирургическая.

Дорожка, ведущая к корпусу, гасила звук шагов почти полностью. Обычное дело для медицинских учреждений, где тишина — когда полная, а когда — почти полная — поистине целительна. Если сейчас Джон в стабильно тяжёлом состоянии, значит, вероятнее всего, он — без сознания. Может быть, и дышит не сам, а с помощью аппаратов. Но главное — он жив, главное, что он остался собой.

Дэйна сейчас, в своём гостиничном номере вспоминала очень многие детали, которые вспоминала и раньше, но в эти часы и минуты детали складывались в гораздо более полную и чёткую картину. Правильно, может быть, говорят, что человек так или иначе, но запоминает всё, что происходило в его жизни. Не всегда, конечно, он получает доступ к таким точным и полным воспоминаниям о происшедшем, но, может быть, это лишь защитная система, встроенная в психику человека и предохраняющая от губительных перегрузок? Почему нет? Очень даже может быть, что дело обстоит именно так.

Раньше Дэйна, как ни пыталась, не могла вспомнить звук своих шагов по ступеням крыльца корпуса. А там... Там целых пять ступеней. Старых, каменных, снабжённых железными решётками. Пандус тоже был рядом, но... Дэйна тогда выбрала лестницу, посчитав, что подниматься по пандусу сейчас ей... Она может и побежать, а в таком месте бегущий человек... воспринимается как сигнал опасности. В некоторых случаях — и сигнал, запускающий панику. Потому-то военврачи и не бегают почти никогда, а только быстро ходят. И медсёстры, кстати, тоже.

Она поднималась ни медленно, ни быстро, но шаги... Сейчас Дэйна понимала, что они теряли лёгкость, становились тяжёлыми, очень неспешными.

Двери открылись, медсестра встала из-за стола, повернулась к шкафу, открыла створку, достала халат, подала его подошедшей Дэйне.

Свежий, чистый. Надевая его, Дэйна поймала взгляд медсестры. Спокойный и добрый. Хорошо. Ясно, что будь с Джоном что-то уж очень критическое... Медсестра бы знала. В таких местах подобные новости быстро становятся известны всему персоналу. Всё же не рядовой линейный боец, а высококлассный спецназовец.

Медсестра села за стол, и Дэйна направилась к лестнице. Хорошо, что её тогда не провожал никто... Ни врач, ни медсестра. Когда ты несколько лет проведёшь рядом с кадровым воином... Многое поймёшь и узнаешь. В том числе и то, что если сопровождают до палаты — значит, там, в палате... сложно. По-разному, конечно, бывает, но чаще — именно так.

Лестничная площадка. Дэйна на минуту остановилась, взялась за поручень. Старое здание, построенное лет сто-сто пятьдесят назад. Стены — толстые, окна — старые, кое-где, как сейчас вспомнилось, и древние деревянные взгляд отметил. Освещение — приглушённое.

Прошли несколько медсестёр, два-три врача. Мужчины и женщины. Спустились и поднялись по лестнице несколько пациентов. Тоже — мужчины и женщины.

Да, долгое время считалось, что война, армия — исключительно мужские сферы и женщинам в них, мягко говоря, делать нечего. Потом... пришлось понять, что всё же и женщинам здесь тоже многое доступно и отказаться от слишком уж маскулинизированного взгляда на армейско-воинские занятия. Так что и в госпиталях военных пациенты-женщины стали вполне обычны. В разных чинах и званиях, на разных должностях. Много женщин среди медсестёр, среди врачей. Мужчины тоже в медбратьях в армии стали обычны, их численность, насколько помнила Дэйна, почти сравнялась с численностью медсестёр. Может быть, это и к лучшему.

Дэйна продолжила подниматься по лестнице, а взгляд девушки уже нащупывал настенные указатели. Главное сейчас — номер палаты и куда свернуть — направо или налево. Экранчик инструментрона на руке автоматически уменьшился и убрался в браслет. Здесь уже можно было ориентироваться без помощи карты. Даже мерцающие на браслете стрелки, обозначающие направление необходимого движения здесь уже не нужны.

Вот и нужный номер палаты.

Лестница осталась позади, и Дэйна пошла по коридору, привычно придерживаясь правой стороны. Да, британцы очень долго сопротивлялись общепланетному правилу правостороннего движения, для них было привычным левостороннее движение. Тоже вариант. Но... глобализация, а потом — унификация во многих сферах. Они дали чётко понять британцам, что... не следует уж так слишком 'выламываться' из общей картины. Потому... Да, пришлось, безусловно, напрячься, многое надо было поменять — от разметки до знаков с дверями в общественном транспорте, но... справились. За несколько лет, а кое-где и десятков лет — справились.

Многие британцы с тех пор научились пользоваться и левосторонним и правосторонним движением. Остались, конечно, и приверженцы левостороннего движения, благо не на всех местных дорогах, особенно там, где скорость ограничена очень строго по верхнему пределу, можно было двигаться хоть справа, хоть слева. Современные навигационно-локаторные автомобильные системы позволяли заметить встречную машину за несколько километров, так что о лобовых столкновениях пришлось почти забыть.

Вот и дверь палаты. Внутри, насколько сейчас помнила Дэйна, царил полумрак. Если Джон без сознания... ему свет не нужен, хотя... В реанимационных палатах освещение почти всегда достаточно яркое, а здесь...

Рука нащупывает ручку, тянет дверь на себя. Без скрипа, без шороха дверь открывается, и Дэйна переступает порог.

Одноместная палата. Несколько дек с приборами, одна кровать, поставленная посередине. Мерцают указатели, светятся индикаторы, что-то приглушённо шумит, что-то шуршит, слышатся равномерные 'вздохи'. Да, система принудительной вентиляции лёгких и система искусственного дыхания работают.

Сейчас, спустя столько месяцев, всё это вспоминается отстранённо и спокойно, а тогда... Дэйна подошла к кровати, взялась за спинку и... несколько минут смотрела на лицо Джона. Прозрачная маска, покрывало-одеяло — почти до шеи, но... Джон — жив, он... он крепко спит. Он — здесь, теперь он — физически рядом с ней, своей Дэйной. А она — рядом с ним.

Он... он вернулся. Тогда, в те первые минуты Дэйна многое не знала. Она наслаждалась тем, что видит живого Джона. Главное — живого. Настоящего, реального своего Джона. Это тогда, в те мгновения было для неё важнее всего.

С трудом заставив себя разжать пальцы и отпустить спинку кровати, Дэйна прошла к изголовью. Рядом стоял табурет — обычный, медицинский. Может быть, его принесли сюда для сиделки, хотя... автоматика бы и так доложила дежурным врачам о малейших — и положительных и отрицательных изменениях в состоянии пациента. Может и для сиделки, но тогда... Тогда Дэйне очень хотелось верить в то, что табурет поставили не для сиделки, а для неё — подруги Джона. Пусть кто что хочет, то и думает о том, каков истинный уровень взаимоотношений Дэйны и Шепарда, но сейчас...

Дэйна склонилась, нащупала рукой скрытую покрывалом правую руку Джона и опустилась на табурет. Как же хорошо, что в это время в палату никто из медиков не вошёл. А ведь очень часто бывает так, что сразу в палате появляются либо врач, либо медсестра и... момент встречи 'смазывается'.

Сознание Дэйны тогда отфильтровывало все шумы, все 'светлячки' индикаторов и указателей. Для Дэйны тогда было самым важным видеть лицо Джона. Видеть и чувствовать, что Джон — жив, что он — рядом с ней. Теперь — физически. Он... он без сознания, но он... он очнётся, обязательно очнётся! Если она рядом с ним — она всё сделает для того, чтобы он — очнулся, а затем... затем — выздоровел. Как можно быстрее — выздоровел.

Дэйне и сейчас не было важно, сколько времени она тогда провела рядом с Джоном. Она знала только, что она провела тогда рядом с Джоном достаточно времени. Достаточно — для неё и достаточно для него. Она не сомневалась — и сейчас не сомневается в том, что он почувствовал её присутствие — сколько таких случаев ей рассказывали подруги отслуживших парней — десятки, если не сотни!

Короткая стрижка Джона — Дэйна к ней привыкла, ей казалось, что она — самая естественная и самая нормальная. Джон — её мужчина и значит, с большинством его странностей и заморочек она вполне справится. Или смирится, потому что она любит именно Джона Шепарда, реального человека. А не идеальный образ, столь желанный для девушек, пока ещё не знающих, что такое настоящая глубокая и полная любовь к мужчине.

Хорошо, что не пришлось видеть голову Джона в бинтах или в каком-нибудь защитно-медицинском шлеме. Технологии развиваются. Медики научились вытаскивать с того света пациентов с тяжелейшими черепно-мозговыми травмами. Голова Джона, насколько сейчас помнила Дэйна, не пострадала. Тело — оно, да, пострадало, потому и покрывало-одеяло — до шеи. Постарались медики, видимо коллеги капитана Ливса предупредили персонал отделения о том, что к Шепарду скоро придёт его девушка. Его самая вероятная невеста и жена.

Да, да, именно жена. Потому что... потому что Дэйна другого пути для себя не видела. Она знала, понимала, что далеко не каждая женщина внутренне, а может быть и внешне готова к той жизни, которая начинается для неё самой после подписания договора и венчания с офицером спецназа ВКС. В линейных, обычных войсках — там и проще и легче, а вот в спецназе... Не зря, ой не зря говорят и полагают, что для спецназовца смерть — гораздо ближе и ощутимее.

А может быть... Может быть, Джон уже находится в госпитале столько времени, что травмы головы успели медики залечить? Взгляд Дэйны оббежал лицо Шепарда... Если и были какие-то травмы головы, то внешне они уже никак не заметны. Ни шрамов, ни рубцов, ни швов. Ничего, что указывало бы на повреждения любой степени тяжести. Медицина, особенно военно-полевая, конечно, усложнилась и развилась. Теперь можно достигать результатов, которые всего несколько лет назад причислили бы к воплощённым чудесам. Нет, Джон, слава Богу, не выглядит, как человек, получивший тяжёлые травмы головы. И он... он остался прежним.

Дэйна не спешила, не торопилась касаться руками тела Джона. Ей было вполне сейчас достаточно, что она, пусть и через покрывало-одеяло, держит Шепарда за руку и видит его лицо. Да, в кислородно-дыхательной маске, но — всё лицо, почти без исключений. Так, разве что под ремнями маски что-то скрыто. Не опасное, нет.

Потом, позднее, она многое узнает о происшедшем на Акузе, и о том, что случилось с Джоном. Не всё, конечно, но многое. Узнает. И поймёт. Так поймёт, как доступно только ей. Джон, вполне ожидаемо, не будет много рассказывать о происшедшем. Такой уж он, не любящий 'грузить' других сложностями и проблемами. Своими — в особенности. Потому... придётся постепенно узнавать о происшедшем.

Джон был тогда... без сознания. И вряд ли, как понимала и чувствовала Дэйна, он в ближайшее время очнётся. Всё же... искусственная вентиляция лёгких не применяется в простых случаях. Медики бывают разные, но протоколы реагирования ненамного, очень ненамного отличаются. Травмы, конечно, могут быть... специфическими.

Потом, позднее, Дэйна узнает о том, что молотильщик чуть не задавил Джона своей тушей... Узнает о том, как с огромным трудом, далеко не сразу извлекли Шепарда из-под мёртвого червя прибывшие на место военные спасатели. А может — и не спасатели. Дэйна не знала точно, как называются подразделения ВКС, вызываемые на место в подобных случаях — для неё это было по понятным причинам, не так уж и важно.

Несколько часов, несколько часов рядом с Джоном. Да, сейчас она точно, чётко и полно знает, что он тогда... изменился. Он — уже изменился. Стал другим. Потому что прошёл через такое, через что далеко не каждый воин проходит, не сломавшись душевно и физически. Шепард — не сломался. Но — изменился. Посуровел, посерьёзнел. И — повзрослел.

Потом, много позднее, Дэйна успокоится. Не до конца, конечно, но, в основном — успокоится. Научится воспринимать случившееся отстранённо, на академически-энциклопедическом уровне. Происшедшее на Акузе, едва не стоившее жизни Джону, назовут в средствах массовой информации инцидентом, посчитают, что это было нападение молотильщиков на спецназовцев ВКС Альянса Систем, станут утверждать, что те же змеечерви уничтожили и пропавших учёных, от которых до сих пор не было никаких сигналов. Станет общей фразой утверждение, что тогда на Акузе из пятидесяти военнослужащих, посланных 'разбираться' с проблемой, выживет только один — Джон Шепард.

За участие в этой военной операции — подобное определение происшедшего нравилось Дэйне намного больше — Джон получит свой первый орден. Да, он не будет им гордиться, не будет его афишировать. Он вообще такой, не любящий щеголять своими наградами — хоть орденами, хоть медалями, хоть почётными знаками. Скромный. У спецназовцев принято вести себя именно так — скромно. А Джон — он в понимании Дэйны был в числе лидеров по скромности. Заставить его надеть мундир со всеми наградами Дэйна не могла, как ни старалась. Он всегда ей говорил, что и на встречи с коллегами его не надевает — там не нужны такие внешние свидетельства. Спецназовцы чувствуют и понимают друг друга очень точно и полно. Им не нужно видеть награды, им важно... читать человека, прошедшего в очередной раз через ад, скользнувшего по Грани между жизнью и смертью и сумевшего не только выжить, но и выполнить поставленную задачу.

Для спецназовцев награды важны, но они склонны их скрывать. По понятным только им причинам. А Дэйна... Ей хотелось, чтобы все увидели, кем стал её Джон. Точнее — каким он стал. Командование, пусть скупо, но отмечало спецназовцев, особенно — таких молодых, как Шепард. Молодых, но успевших повоевать. Не на полигоне, не на стрельбище, не на виртуальном тренажёре. В реальности.

Шепард отказывался. Говорил, что ему вполне достаточно того, что о его наградах знает Дэйна, знают коллеги-воины, как спецназовцы, так и линейные. И он, возможно, был прав. Потому-то Дэйна и уступила ему. После долгой борьбы — уступила. Наверное, уступила потому, что поняла. Особо глубоко и полно — поняла.

Окончательно это понимание пришло, точнее, начало приходить к ней именно в часы пребывания рядом с лежащим навзничь на больничной кровати Джоном. Потом это понимание разовьётся и укрепится.

Потом. А пока... Пока Дэйна видела лицо своего Джона. Своего без малейших натяжек и условностей. Единственного. Она знала его очень хорошо, хотя, конечно, понимала, что отлично знать она его не может. Он и сам о себе многое не знает, о многом, вполне возможно, не догадывается. Человек — сложное существо. И духовно и телесно.

Тогда медики сделали всё от них зависящее, чтобы восстановить Джона Шепарда телесно. А духовно... Духовное восстановление они предоставили ей, его подруге. И потому... не возражали против того, чтобы Дэйна несколько часов провела наедине с Джоном тогда, в полутёмной одноместной палате. Реанимация — вот она, рядом, буквально за поворотом коридора. Мало ли какие фортели может выкинуть человеческий организм. Медицина — до сих пор не слишком точная наука...

Каким бы подготовленным солдат ни был... Индивидуальные особенности могут такое спровоцировать... Потому-то медики и посчитали, что несколько часов наедине с Джоном для Дэйны — не просто нужны — необходимы. И Шепарду и ей самой.

Потом, после госпиталя... Джон отправился в управление кадров ВКС Альянса Систем. Медики, конечно же, многое понаписали в справках и заключениях, файлы которых Дэйна частично сумела прочесть. Главное, что Джон понимал сразу после госпиталя, что его так просто в покое не оставят. Этот покой... будет очень специфическим.

Он и стал специфическим. На долгие годы Шепарда отстранили от активных задач за пределами Солнечной системы. Если и были вылеты на полигоны и стрельбища с вирттренажёрами, то преимущественно — в пределах материнской для землян звёздной системы. Редко когда за её пределы. Да и то — с обязательным для выполнения приказом вернуться в срок. Не позже. Раньше — позволялось, позже — запрещалось.

Джон страдал от таких ограничений. Молча страдал, не 'грузил' свою подругу ни словесно, ни чувственно. Понимал, что Дэйна — женщина и прочтёт его состояние полно и точно, но словами он её точно не напряг ни разу. Как и действиями. Да, он улетал в Управление кадров ВКС Альянса Систем уже напряжённым и недовольным — Дэйна это понимала и чувствовала. А вернулся... Ненамного более живым, чем тогда, в те первые часы, когда Дэйна впервые смогла его увидеть в палате, на кровати.

Потом, позднее, через несколько часов или дней... Шепард пояснил ей коротко создавшуюся ситуацию. Многое учёл — и график Дэйны и свой план-график. Пояснил словесно, стараясь притушить понятные эмоции и чувства. Пояснил — и стал выполнять то, что политики и чиновники оставили для него доступным из списка задач и проблем.

Несколько лет до вызова на 'Арктур'... прошли быстро. Нельзя сказать, что незаметно — такой срок всегда оставляет многогранные отметины. Самые разные в самых разных местах. И на теле и в душе.

Да, Джон изменился. Для него не было тайной то, что после Акузы, политики — и те, кто штатские и те, кто в погонах — отправили его, единственного выжившего, в замаскированную опалу. Потому что... потому что боялись за своё благополучие. Только своё. Личное, чуть меньше — за благополучие своих родственников, ещё меньше — за благополучие своих сподвижников и сторонников и так называемых 'ситуационных партнёров'. За народы, объединённые, так или иначе, формально или фактически в Альянс Систем, они как-то не склонны были бояться. То ли не умели, то ли не считали необходимым. Скорее всего, именно не считали необходимым. Потому что ничего нужного не знали об этих народах, и тем более — о тех народах, кто остался за официальными территориальными границами Альянса.

Рассуждали политики о человечестве и мыслили максимум границами двадцати не самых сильных и не самых больших стран Земли. Имперцы-земляне называли это кратко и хлёстко — местечковостью. Может, и верно называли. У них — свой особый взгляд, который европейцам в целом и британцам в целом — не всегда доступен и уж точно не всегда понятен.

Джон был востребован. Даже в тех рамках, в какие его поставили опогоненные и штатские политики Альянса — востребован. Даже очень востребован. Потому что он был профессионалом и специалистом, уровень подготовки которого был подтверждён не словами, а делами. И этот уровень очень многие воины — и солдаты, и сержанты, и старшины, и офицеры — ценили. Непоказно, искренне.

Дэйне это было ясно, очевидно и понятно. Она знала, что Джон не выброшен на обочину жизни, не отодвинут куда-то назад окончательно. Он всегда считал, что надо работать с тем, что есть, не стремясь получить что-то большее и лучшее. Да, это — трудно, но — возможно, а иногда — необходимо.

Ладно. Это — его работа. Он там — свой, разный, но свой. А для Дэйны — он другой. Тоже свой, но другой. Он, как Дэйна знала совершенно точно, потому что... потому что понимала, полагал, что подруга рискует. Продолжает рисковать, оставаясь рядом с ним, спецназовцем, после выхода из детдома. Да, Джон далеко не сразу стал сверхвысококлассным спецназовцем, но он... он шёл именно к этому уровню и понимал, что его путь, обычный, приемлемый и привычный для него самого, для других людей таким не является.

Другие люди могут воспринимать его путь по-другому. По той простой причине, что они — другие. Джон считал, что Дэйна рисковала, оставаясь рядом с ним столь долго. Вполне мог вообразить себе, что она лишила себя многого полезного, приятного и даже необходимого. Лишила, потому что не ушла к другому мужчине, потому что не осталась пусть даже временно, одна. Да, Джон мог понимать, что такая видная девушка, как Дэйна уж точно надолго одна не останется, но... Он мог и посчитать, что первая любовь — ещё не основание, во всяком случае, не массовое основание для большой любви. И потому... потому не привязывал Дэйну к себе так, как это делали бы многие другие мужчины.

Для Дэйны Джон не был другим мужчиной. Он был её мужчиной. Сначала — её парнем, а теперь — её мужчиной и... наиболее вероятным мужем. Хотя... Джон считает, что он — главный друг, а муж... уже потом. Пусть. Для Дэйны подобная точка зрения не является неприемлемой. Потому что она понимает многие её основания.

Джон не командовал Дэйной. Он работал, служил, действовал и... давал своей подруге свободу, о которой многие другие девушки, имевшие длительные близкие отношения с парнями, часто и мечтать-то не могли. Дэйна имела множество близких и дальних подруг и друзей, потому могла судить об этом достаточно определённо, полно и точно. Джон... Да, он часто отсутствовал неделями, декадами и месяцами. Он мог сутками не появляться рядом с Дэйной, но у неё никогда не возникала мысль о том, что он ей изменяет. Что он вот сейчас, в те минуты, когда не рядом с ней, он — рядом с другой девушкой или женщиной. Хотя... до сих пор мнение о том, что мужчины... полигамны, всё же превалирует в человеческом сообществе. И для этого есть причины. Но тем ценнее исключения из этого общего правила. Таким исключением был Джон.

Шепард умел быть рядом с Дэйной, находясь далеко от неё. Быть так, чтобы она не задыхалась от тяжести его виртуального, духовного присутствия, не стремилась бежать куда-то, где это присутствие не будет ощущаться... вообще никак не будет ощущаться. Наверное, он понимал, что Дэйна должна иметь выбор. Потому что женщина выбирает себе не мужа, а отца для ребёнка. Шепард не желал лишать Дэйну права на выбор и возможности выбирать. Верить — одно, доверять — другое, а давать другому человеку свободу — третье.

Дэйна понимала Джона. И признавала, что да, она — рисковала. Далеко не всегда первая любовь перерастает во что-то большее, далеко не всегда детские и подростковые взаимоотношения между девочкой и мальчиком становятся фундаментом крепкой и долговременной семьи, в которой появляются дети. Далеко не всегда женщины изначально готовы или способны качественно подготовиться к жизни рядом с офицером спецназа ВКС. Хотя бы потому, что эти офицеры — особые. Для них постоянная востребованность и загруженность — норма. А что остаётся женщинам? Ждать, беспокоиться, верить, читать письма — редкие и короткие. Воспитывать детей, поддерживать порядок и уют в доме, а главное — любить своего главного друга, своего мужа. Любить... на расстоянии. И... понимать, что главный друг может однажды не вернуться. Или — вернуться глубоким инвалидом. Понимать это, готовиться к этому — сложно и трудно. Не каждой женщине доступно. Такому... очень трудно научиться. Далеко не каждая женщина знает саму себя досконально. Не хочет знать или не уделяет самопознанию достаточно внимания. По самым разным причинам.

Потому-то Шепард никогда не привязывал к себе Дэйну. Давал ей огромную степень личной свободы и... верил и любил её. Только её. Понимал и знал её. Не метался от одной девушки к другой, а старался сохранить верность Дэйне. Он — видный офицер, даже в гражданском костюме, в простом комбинезоне. Есть в нём многое, что, как остро понимала Дэйна, способно влюбить в него почти каждую женщину или девушку.

Тогда, в тишине палаты, в те первые часы... Дэйна понимала, что Джон остался верен одной ей и потому, чтобы... было кому побыть рядом с ним в такие минуты. Да, медики сделали многое, но... медицина — не точная наука. И никто из эскулапов любого ранга — от врача до медсестры — не даст никогда никаких гарантий выздоровления. И тем более — полного выздоровления.

Спецназовцев уровня Джона на простые операции не посылают — Дэйна об этом хорошо знала. Потому... Мало ли что могло случиться за эти часы... Одна неполадка — и организм пойдёт вразнос, а медики, не сумевшие удержать состояние пациента в норме, будут дежурно прятать глаза и говорить 'очень жаль'. Им-то может быть и жаль, пусть даже если это протокольная словесная формула, а каково таким девушкам и женщинам, как Дэйна?

Джон и сейчас даёт Дэйне выбор. Сейчас, когда он далеко, когда он летит, уже совершенно точно известно, что летит к главной станции в исследованной части галактики — к Цитадели, он даёт своей Дэйне выбор. Потому что... потому что вернуться в ближайшее время на Землю он не сможет. Впереди у него — сложный длительный полёт. Вероятнее всего — тяжёлый полёт. Не предусматривающий, не предполагающий скорого возвращения на Землю.

Джон никогда не требовал, не просил, чтобы Дэйна следовала за ним везде и всюду, чтобы она нарушила своё правило — не покидать Землю. Не хочет она не покидать материнскую планету людей, так что в этом стремлении, желании, настройке особого? Две-три сотни стран, сплошняком чемпионаты, спартакиады, олимпиады общепланетные и региональные. Для любого профессионального спортсмена — огромное поле деятельности. Джон понимал, что, даже оставшись на Земле и никогда не выйдя за пределы её атмосферного щита, Дэйна будет постоянно занята, востребована. На время, отведённое под активную спортивную карьеру у неё соревнований любого уровня сложности и важности — хватит и ровно столько же, если не больше, останется в запасе.

Джон, как и Дэйна — сирота. Родителей он знал разве что в младенчестве. Потому... считал, считает и, вероятнее всего будет считать, что должен заботиться о других гораздо больше, чем о себе. Обо всех других, кто у него не отмечен, как враг. Заботиться деятельно, конкретно. И ещё больше заботиться о женщинах. По многим причинам. Джон эти причины, пусть и важные для него, никогда не озвучивал. За него эти причины озвучили, озвучивали и будут ещё долго озвучивать другие земляне.

Дэйна эти причины понимала и... принимала, хотя ей было и тяжело это сделать. Иногда — тяжело. Всё же Джон не давил на неё, не перекраивал под себя. Оставлял ей полную свободу и не считал, что личностные особенности Дэйны всегда, везде и всюду надо числить непременно под главкой 'недостатки' или под главкой 'пороки'.

Джон, как осознавала Дэйна, очень остро понимал, что подруга может уйти. Не озвучивая, не поясняя причин своего ухода. И этот уход ему, мужчине, надо будет не только понять, но и принять. Это... сложно и трудно, но это может стать реальностью. Жизнь, окружающий мир не утратили изменчивости, потому... Всякое может случиться.

Вполне возможно, что в академии 'Эн-Семь' Джону многое пояснили так, как ни в одном другом учебном заведении пояснить не смогут. Поопасаются, а может, и побоятся. Доходчиво пояснили. И Джон... принял эти пояснения.

Посчитал, что Дэйна должна иметь право выбора. Тогда и он тоже сохранит за собой право выбора и сможет им воспользоваться. И сейчас, и в будущем.

Для Джона было важно сохранить взаимоотношения с Дэйной. Именно сохранить, а потом уже — на основе взаимности и понимания — развить. В том числе и для того, чтобы именно Дэйна, а не абсолютно незнакомая чужая ему девушка была рядом с ним в такие минуты, когда, вполне возможно, некие высшие силы решают вопрос, жить ли Джону Шепарду нормальной активной жизнью или стать глубоким инвалидом.

Для Дэйны потом, когда удалось поднабраться информации, стало ясно — далеко не каждый человек выжил бы под прессом мёртвого змеечервя. Тогда, в те первые часы, проведённые рядом с Джоном, она о многом не знала, но... понимала. По-своему, как смогла бы понять и должна была понять только она одна.

Несколько лет замаскированной опалы после Акузы. Да, в эти годы Дэйна могла видеть и быть рядом с Джоном гораздо чаще, чем раньше, но... Она понимала, что Джон мог не выжить, как не выжили пятьдесят его коллег-спецназовцев. Количество атаковавших группу змеечервей разнилось, кто-то говорил, что их было три, кто-то — пять, кто-то вообще заявлял о десятке молотильщиков. Под таким прессом могли не устоять даже сверхподготовленные спецназовцы.

Почти все устояли, не ушли с позиции, не бежали. Остались и дали бой. Молотильщик, упавший на Джона, был уже мёртв. Возможно, потому Джон и выжил, хотя под такой тяжестью мог просто задохнуться и умереть.

Джон работал, служил и действовал, старался показать, что он занят, что он доволен. Не хотел волновать и беспокоить Дэйну, хотя и понимал, что она чувствует, читает его гораздо глубже и тоньше. Перед ней он не рисовался, но старался не показать, насколько ему тяжело.

Почти всегда эти несколько лет ему было очень тяжело. Он чувствовал дискомфорт от того, что не может вернуться к прежним нагрузкам. Очень трудно замкнуть себя в пределах материнской звёздной системы, зная, что за ретранслятором Харон — Большой Космос, где всегда были проблемы и сложности, требовавшие скорейшего решения. Здесь, в пределах Солнечной — предостаточно специалистов и знатоков, чтобы решить все мыслимые и большинство немыслимых задач и проблем, а там, в Большом Космосе... Там — сложнее.

Случившееся на Акузе... Джона состарило. Дэйна раз за разом в этом убеждалась. Находила этому всё новые и новые подтверждения. Шепард... не хотел осложнять подруге жизнь. Понимал, что годичный отпуск по беременности и родам для Дэйны не является лучшим решением. Понимал, а возможно и знал, что подруга хочет ребёнка, но... решил не рисковать её жизнью и карьерой.

Тот вызов на 'Арктур', который, как поняла Дэйна, был оформлен по стандартам не мирного, а военного времени, что-то очень важное и сложное дал понять Шепарду. Джон остался верен себе, не стал 'грузить' подругу деталями и подробностями. Понимал, знал, что она многое почувствует, а затем и поймёт, но это будет потом, позднее, а тогда, сразу... Нет, он в любом случае не стал бы обрушивать на Дэйну поток подробностей, даже изложив их в понятной гражданскому человеку форме.

И вот теперь впереди — война с гигантскими полумашинами — Жнецами. Угроза войны сейчас ощущается многими землянами остро и реально, а дальше... Дальше она будет только усиливаться. Джон улетел на 'Арктур' тогда, когда об этой угрозе никто ничего определённого не знал. И всего через несколько суток на Иден-Прайме случилось то, что быстро и окончательно сняло со Жнецов, с этих гигантских могильщиков многих рас разумных органиков, ореол легендарности и таинственности.

Тогда очень многие — и не только иден-праймовцы убедились, что 'креветки'-полумашины — не миф, а ужасающая, парализующая своей мощью реальность. Страшная и тяжёлая реальность, навстречу которой шагнул Джон.

Кто раньше мог себе вообразить реальную согласованную атаку Молотильщиков? Самые рьяные пессимисты могли представить себе разве что атаку двух-трёх молотильщиков. На большее у них духу не хватало. А теперь... Теперь ясно, что молотильщиков, атаковавших прибывший на Акузу отряд спецназовцев, было не два-три, а пять, может быть даже семь. И эти змеечерви уничтожили отряд численностью в пятьдесят спецназовцев-профессионалов. Да, не сразу, но уничтожили.

Выжил только Джон Шепард. Политики, спасая себя от позора и обвинений в некомпетентности, поспешили наградить спецназовца орденом. Да, для воина, который до того был удостоен разве что почётных знаков и медалей орден — приятно и очень важно, но... Не в таких обстоятельствах.

Джон не говорил ничего Дэйне, но он... он очень страдал от того, что очень многие его коллеги-спецназовцы не вернулись к своим родителям, к своим жёнам и детям. Он считал, что хорошо, что среди спецназовцев не было женщин. Терять женщин он считал недопустимым. Да, он не был в этой настройке, в этом убеждении оригинален, он был в нём силён и чёток.

Он побывал на похоронах всех погибших спецназовцев, но никогда не стоял в первых рядах тех, кто пришёл на церемонию погребения. Находил нужные слова и... страдал. Потому что чувствовал, понимал и знал: он — живой и на Земле, а они, его коллеги, погибли там, на Акузе.

Наверное, этот вызов на 'Арктур' Шепард воспринял с облегчением, ведь станция — достаточно далеко за пределами Солнечной системы и теперь уже ясно, что никто опального капитана спецназа ВКС Альянса не будет удерживать от попытки преодолеть границу ретранслятора Харон. И всё же, всё же...

Если бы Дэйна не знала хорошо своего Джона, она была бы очень недовольна. Многим. Но она знала Джона Шепарда как никто. И потому не стала проявлять недовольство и раздражение. Потому что поняла — по-иному Шепард не поступит. Он живёт службой, живёт армией, он живёт тогда, когда действует.

А тогда... в госпитальной палате, он был настолько слаб и беспомощен, что Дэйна, проведя рядом с его кроватью те первые часы... Не стала долго раздумывать. Теперь Джон нуждался в ней и только в ней гораздо больше, чем когда-либо раньше. Он её годами защищал, обеспечивал и прикрывал, и теперь настало время восстановить равновесие. Теперь его нужно обеспечивать и прикрывать.

Те часы в полутёмной палате... Состарили Дэйну. Она это если и почувствовала и осознала, то... тогда ей было явно не до таких тонкостей. Джон нуждался в ней, и он был... рядом. Живой. Хотя... смерть прошла слишком близко от него.

Возвращение Джона растянулось на несколько дней. Дэйна просидела рядом с кроватью до четырёх часов утра, потом, не вставая, пододвинула к себе сумку и, не стесняясь никого и ничего, переоделась. Спортивная жизнь бывает разной, но прежде всего она — кочевая, потому в багаже должна быть простая, немаркая и прочная одежда. Платье — подождёт, а сейчас главное — комбинезон, сверху которого удобно и быстро можно будет надеть халат.

Переодевшись, Дэйна упаковала дорожное платье в сумку, причесалась и вернулась на табурет, снова взяв руку Джона в свою руку. Тогда её не беспокоило и не смущало то, что она держит Шепарда за руку сквозь покрывало-одеяло. Ей было важно, что Джон — рядом, что она его видит и чувствует здесь и сейчас. Чувствует так, как невозможно почувствовать при любом видеоконтакте, даже если картинка и звук — самые качественные из возможных.

Потом, немного позднее, она узнает, что Джона доставили с Акузы на Землю на спецмедтрассоре и это отделение — далеко не первое, в котором Шепарду пришлось побывать на пути к выздоровлению. Он побывал и в хирургии. Травмы, повреждения были слишком опасны.

Врачи не были уверены, что офицер-спецназовец выживет, потому и не сообщали ничего Дэйне, хотя, конечно, знали, что она — далеко не чужая для Шепарда. Только сейчас, когда самые серьёзные проблемы были устранены, консилиум военных медиков решил разрешить Дэйне не только прилететь и побыть рядом с Джоном несколько часов, но фактически... прожить несколько дней рядом с ним. В том числе, наверное, и потому, что кому-кому, а врачам хорошо известно, насколько целительно для пациента пребывание рядом с ним близкого человека.

Дэйна знала, была внутренне убеждена, что Джон увидит, прежде всего, её лицо, а фигуру... увидит потом, позже. Он знал Дэйну всю, до малейших подробностей. Она ему доверяла раз за разом всю себя, а уж в какие наряды облачалась — и не пересчитать. Она, как и Джон, ценит и любит простоту и функциональность в одежде, признаёт право друга на то, чтобы носить не парадную, не выходную, а вполне обычную повседневную одежду.

Тогда... она, конечно же, постаралась, чтобы не выделяться на фоне других посетителей госпиталя. Скромность в одежде, минимум косметики, негромкая речь, спокойные, нерезкие движения. Как раз то, что нужно в медицинском учреждении. А главное — она была рядом с Джоном тогда, когда он был слаб и беспомощен. Он очень долго был без сознания.

Да, тогда, в те несколько дней, Дэйна потеряла значительную часть своей внешней красоты, но сохранила и даже приумножила красоту внутреннюю. Тогда, в те часы Джону нужна была её внутренняя сила, её чувства, её присутствие рядом. А Дэйна была рада видеть Джона без всяких технических посредников. Видеть, чувствовать, понимать. Он не мог говорить — мешала трубка, он не просыпался — его держали на препаратах, стремясь залечить множественные повреждения, а для этого важно было обеспечить полную неподвижность тела.

Дэйна связалась с тренером, переслала ему пакет документов, заверенных госпитальным начальством. И сообщила, что на несколько дней уходит из графика тренировок и соревнований. Тренер не возразил — он хорошо знал, кто такой Джон и что он значит для Дэйны. Если уж спортсменка решилась на такой перерыв — у неё для этого есть все мыслимые и немыслимые основания. Потому очень скоро переслал официальное разрешение и комплект записок от членов сборной с пожеланиями спокойствия и успехов. Коллеги поняли Дэйну правильно. Каждый нашёл несколько минут и черкнул пару строк, очень поддержавших тогда Дэйну, когда эти часы рядом с Джоном только начали уходить в прошлое.

В шесть часов утра в палату вошла врач. Она не удивилась присутствию в столь неурочный час рядом с кроватью пациента посетительницы — информационная служба госпиталя сработала. Медик провела осмотр Шепарда и не отказалась от помощи Дэйны. Сняв показания с индикаторов дек, врач вышла.

Дэйна просидела рядом с Джоном ещё час. Услышала, как открывается дверь. Вошла медсестра, быстро разложила больничный прикроватный столик, поставила принесённый другой медсестрой поднос с завтраком. Не слишком плотным и богатым, но и не слишком скудным. Одобрительно посмотрела на Дэйну, быстро и тихо вышла.

Тогда Дэйна далеко не сразу прикоснулась к столовым приборам. Сидела и смотрела не на столик — на Джона. Это было для неё более важно. Да, возможно, она нарушает режим питания, но... Далеко не каждый день, к счастью, её Джон попадает в такие опасные ситуации. И потому она вполне может несколько часов... много часов поголодать.

Замерев, не видя чётко даже лицо Шепарда, Дэйна впервые задумалась о многом. Полумрак в палате сохранялся, автоматика не раскрывала жалюзи на окнах, не включала верхний потолочный свет, не активировала светильники-бра. Дэйна продолжала держать руку Шепарда, скрытую под покрывалом-одеялом, в своей руке, чувствовала редкий пульс и понимала, что, к счастью, Джон не погиб, не остался там, на Акузе, навсегда. Он вернулся на Землю. Вернулся к ней, своей подруге. Он — жив. И это тогда для Дэйны, как и сейчас, спустя много месяцев и дней, было важнее всего.

Тогда Шепард был очень слаб. Дэйна верила — хотела верить и — верила в то, что он — восстановится, что он — вернётся. И к жизни, и к службе.

Только ближе к полудню Дэйна заставила себя вынырнуть из пелены размышлений, повернуться к столику и, осторожно взяв в руку вилку, поесть. Суп она тогда, в первый свой день рядом с Джоном, проигнорировала, и медсёстры к этому отнеслись с пониманием. Второе — съела полностью, стараясь не стучать сколько-нибудь громко пластиковой вилкой по тарелке. Выпила компот, промокнула губы салфеткой, положила вилку и повернулась к Джону, снова беря его за руку.

Пусть он хотя бы так чувствует присутствие подруги рядом. Пусть не думает, что она его оставила и бросила. Она никуда не уйдёт — несколько дней у неё есть, а там... там она вполне сможет продлить отпуск. Тренеры и сокомандники её поймут... Без долгих пояснений и уточнений — поймут. А она будет рядом с Джоном столько, сколько надо. Потому что Джон нуждается сейчас в Дэйне больше, чем когда-либо раньше.

Военный госпиталь. Здесь нет лёгких, несложных пациентов. Здесь — тяжелобольные, раненые, сильно травмированные. Воины — бойцы и офицеры. Джон был помещён в отдельную палату не только потому, что он — высококлассный спецназовец. А потому, что травмы, которые он получил, были и сложными и тяжёлыми. Их сочетание было, мягко говоря, нетипично. Шепард нуждался в особом уходе, и этот уход был ему предоставлен.

Сейчас Дэйна могла бы сказать, что медики сделали всё, что могли. И ещё больше сделала она, имевшая, как любил говорить Джон, особый доступ к его сердцу и к его душе, к самой его сути. Он говорил чистую правду — в этом Дэйна была всегда уверена. Коллеги Джона — спецназовцы согласовали с медиками и появление и пребывание Дэйны рядом с Шепардом, сделали всё, чтобы Дэйне было, насколько это вообще возможно, комфортно в военном госпитале.

Дэйна помогла не только Джону. Да, рядом с ним она дневала и ночевала, её присутствие помогло Шепарду побыстрее выздороветь, очнуться, встать на ноги, пройти реабилитацию, преодолеть врачебно-лётную квалификационную комиссию — настоящее чистилище даже для спецназовцев высочайшей квалификации.

Комиссия будет потом, через несколько декад, а пока... Пока всё сложилось так, что Дэйна фактически поселилась в палате рядом с Джоном. По-иному она не соглашалась поступить. И её стремление поняли, а желание — уважили.

Поставили вторую кровать, не специальную, а обычную, больничную. Поставили на довольствие как невесту капитана Джона Шепарда — кто бы сомневался, что она имеет право на такой статус. Да, официальной помолвки не было, но... Иногда детали взаимоотношений ярче и полнее, а главное — чётче свидетельствуют об их истинном уровне, чем любые пластобумажные документы, которые, как известно, и подделать недолго.

Дэйну, а не врача увидел рядом с собой Джон, когда впервые смог открыть глаза. С той минуты они были практически неразлучны. Благодаря Дэйне Шепард выздоравливал, как серьёзно заявляли врачи и медсёстры, гораздо быстрее, чем другие пациенты с подобными травмами.

Всё же выздоровление было медленным. Дэйна не смотрела на часы — для неё важно было помочь Джону всем, чем можно. Потому она не отказывалась ни от какой работы, обычной для госпитального персонала.

Третья мировая война многому землян научила, но... всё же вокруг была не война, а мир. Шепард, как знала Дэйна, прибыл с войны. Не обычной, где наступают и отступают тысячи разумных при поддержке техники, а тихой. Не всем понятной.

Корреспондентов и журналистов к Шепарду не допускали, пациенты в отделении и в корпусе оказались неболтливые, так что писакам и снимакам ничего интересного не досталось. И хорошо — нельзя было напрягать Джона. Он и так не слишком был доволен тем, что день за днём Дэйна отказывается вернуться к тренировкам и к соревнованиям.

Бывали минуты, когда Джон и Дэйна вполголоса, но спорили. Не уступали друг другу. Она доказывала, что у неё есть все причины задержаться до момента полного выздоровления Шепарда. А тот доказывал, что ей необходимо поддерживать форму и продолжать не только тренироваться, но и участвовать в соревнованиях. В конце концов, после нескольких дней таких препирательств Шепард уступил. Не захотел нажимать на подругу, не захотел давить на неё. А ведь мог надавить... По-разному. Не стал.

Ему, как знала Дэйна, было очень тяжело чувствовать себя пациентом. Подчиняться врачам, принимать таблетки, микстуры, терпеть уколы и капельницы. Лекарства — далеко не всегда приятные не только на цвет и на форму, но и на вкус, а уж по воздействию... И боли, и свербление, и повышение температуры, и судороги. Джон — терпел. Не жаловался, молча терпел. Да, скрипел зубами иногда, но ни разу не выругался, не снял с себя психические ограничения.

Дэйна возила его в кресле в кабинеты для принятия очередных разнообразных процедур, в манипуляционные кабинеты — на уколы и капельницы, в томографические и рентгенологические отделения — на всевозможные просвечивания. Ждала под дверями кабинетов, поправляла одежду. Знала и чувствовала, что Джон с гораздо большей охотой ухаживал бы так плотно и деятельно за ней самой, но... Так уж сложилось, что ей довелось ухаживать за ним. Да, для него это неприятно, но... Он не выказывал своё недовольство. Терпел. И очень радовался, когда мог остаться с Дэйной на несколько минут наедине.

Он и тогда оставался верен себе: обнимал и целовал, но ни на что большее не соглашался. По-прежнему не хотел осложнять Дэйне жизнь. А она... она уже тогда хотела от него ребёнка. Потому что понимала — ещё несколько таких командировок... и Джон может не вернуться. Потому что он не умеет выходить из боя, не уничтожив всех врагов. Не умеет и не хочет. Считает, что нельзя отступать, пока враг ещё жив. Для Джона хорошим врагом был только мёртвый враг. Тогда, как он говорил, понимается остро и чётко, что ещё один носитель зла уничтожен и больше никогда не сможет навредить. Джон — воин, потому оружие и владение им для него — привычны и обычны. Но... Оружие — убивает. И у врагов оно тоже имеется.

Выжить после удара нескольких молотильщиков... Да если бы этот змеечервь оказался бы не убитым, а только раненым — не важно, легко или тяжело — в тот момент, когда под него попал Джон... вернуться бы Шепард живым не смог. Его и так с огромным трудом обнаружили. Приборы засекли тело, хорошо ещё, что идентификатор правильно сработал. Несколько часов — Дэйна не знала, сколько именно, для неё это было не важно — потребовалось, чтобы извлечь из-под останков змеечервя едва живого Шепарда. Временный медицинский пункт на Акузе, спешно развёрнутый поблизости от места боестолкновения, потом — скоростная эвакуация на Землю.

Врачи делали свою работу, Дэйна — свою. Делала так, как умела, так, как понимала, так, как могла. Сейчас, спустя месяцы, она сама бы призналась хотя бы себе, что часто не знала и не понимала, что и как следует делать. Действовала на интуиции, на ощущениях, на чувствах, на, как ни странно это прозвучит, эмоциях. И ведь срабатывало. Часто оказывалось, что именно так и нужно было поступать.

Да, было тяжело. Тогда, впервые открыв глаза, Джон пробыл в сознании всего несколько минут. И Дэйна едва успела его обнять и поцеловать. Так, чтобы он почувствовал себя... не одиноким. Потом, позднее, он ещё и ещё раз придёт в сознание. На более долгий срок. И Дэйна постарается тогда быть рядом с ним.

Джон... был рад видеть и чувствовать её на расстоянии вытянутой руки — далеко не сразу врачи разрешили обнимания, столь обычные для землян. Да, Джон — мужчина, он понимает ценность скупых ласк, но как же он радовался, когда на его плечи клала свои руки Дэйна, как же он был доволен, видя её лицо рядом со своим! Дэйна старалась не задевать торс, но... Правду говорят бывалые, что ласки любящих людей способны заглушить любую боль. Если Джону и бывало больно, то, когда рядом была Дэйна, он не показывал это. Дэйна догадывалась о боли, испытываемой им по одной ей доступным признакам. Да, аппаратура, бывало, мерцала индикаторами, а временами пиликала спикерами. Врачи, понимая ситуацию, не препятствовали. Знали, что Шепард — выздоравливает, что его состояние — быстро улучшается.

Когда Шепард засыпал — чаще всего под препаратами, Дэйна, побыв несколько минут рядом с ним, шла к врачам и медсёстрам, помогала им обихаживать других пациентов.

С тех пор её знали многие воины — не только спецназовцы. Не просто знали — понимали. Тогда... воинские 'солдатский' и 'офицерский' телеграфы многое сделали известным из того, что произошло на Акузе.

Шепард вернулся. И к жизни, и к службе. Всегда потом не раз благодарил Дэйну и подчёркивал важность и огромность её вклада в его возвращение. Дэйне было приятно это слышать, а ещё приятнее — понимать, что Джон совершенно искренен.

Сейчас Дэйне не хотелось вспоминать о слухах, которые с того времени ходили среди британцев, да и среди западных европейцев тоже. Будто бы выжил не только Шепард и будто бы атака молотильщиков на отряд спецназовцев, а возможно — и на учёных, была спровоцирована людьми, преследующими в очередной раз свои узкогрупповые цели и не гнушающимися применением самых грязных средств и методов. Была также информация, которую чаще всего тоже приравнивали к слухам, что этим занималась на Акузе одна из групп 'Цербера'. Там, по очень отрывочным данным, тоже были учёные, желавшие увидеть и зафиксировать 'особенности' поведения молотильщиков. Для этого и была спровоцирована атака нескольких змеечервей на отряд спецназа. Возможно, что и учёные, занимавшиеся осуществлением терраформирования, тоже пострадали от атак молотильщиков, но об этом говорили меньше, всё же одно дело — почти безоружные гражданские, а другое — вооружённые боевым оружием воины-спецназовцы.

На Акузе был открыт памятник погибшим спецназовцам. Официально считается, что колония пережила столкновение с молотильщиками. Часто чиновники по неизвестным, точнее — по неозвучиваемым причинам — говорят не о нескольких молотильщиках, а только об одном. Но ни акузсцы, ни остальные земляне им не особо верят. Всё же люди очень хорошо и полно успели убедиться, насколько лживы бывают слуги государства, маскирующиеся уже несколько столетий под слуг народа, но так и не ставшие ими по-настоящему.

По некоторым сведениям на месте памятника, оказавшегося всего лишь "закладным камнем", планировалось в скором будущем открыть целый мемориал. Если раньше, до появления Жнеца над Иден-Праймом в это верилось легко и просто, то теперь... вся эта ситуация с Акузой выглядела настолько непросто и неприятно...

Дэйна, получившая от Джона большое письмо по 'Золотым Каналам', теперь многое знала и понимала глубже, полнее и чётче. Для неё не было тайной то, что в связи с разлегендированием Жнецов и началом подготовки к вторжению гигантских полумашин, политики и их сообщники постараются урвать свой куш с гораздо большим рвением и энергией. А значит... ситуация ещё больше усложнится и как минимум запутается.

Не хотелось бы думать о том, что в ходе предстоящего большого полёта 'Нормандии' по обитаемым мирам фрегатовцам придётся не раз и не два столкнуться со следом, оставленным акузским инцидентом. Но... Дэйна сейчас понимала, что далеко не случайно она несколько часов вспоминала своё пребывание в военном госпитале рядом с Джоном. Очень скоро такие госпитали будут переполнены ранеными, травмированными, пострадавшими. И далеко не всех удастся вернуть к нормальной жизни.

Политики были, как теперь в очередной раз остро осознала Дэйна, очень недовольны тем, что Шепард — выжил. Да, опасаясь дальнейшего ухудшения ситуации, угрожавшего раскрытием многих неблаговидных схем и задействованных в них высокопоставленных — так чаще всего и бывает — лиц, было принято решение оказать Шепарду всю возможную помощь, вернуть его в армейский строй, но... благотворительность политиков настоящей никогда не бывает. Чаще всего — это вынужденная мера. Потому Джона и задвинули в опалу на долгие годы.

Сейчас... очень вероятно, что Шепард, как старший помощник командира фрегата 'Нормандия' окажется мишенью для политиков уже не Альянса, а Цитадели. Тех самых политиков, которые успешно манипулируют альянсовскими политиками. Джон, конечно, угроз не боится, его не запугать, но... нервов будет стоить ему эта стоянка на Цитадели очень много. Ситуация — меняется, но не упрощается, а усложняется и становится взрывоопасной.

Первая волна воспоминаний... тяжёлая, осталась позади. Дэйна встала, прошлась по номеру, подошла к окну, посмотрела вдаль, давая возможность глазам расслабиться, а нервам — успокоиться. Как бы там ни было, Джон вернулся к настоящей, достойной его ранга и уровня подготовки работе. Рядом с ним — разумные органики, которым он может доверять. Он — не одинок. Ему помогут. И он многим поможет.

Наверное, только так, помогая друг другу, можно остановить Жнецов, а затем — победить эту армаду гигантских полумашин. А вместе с ними — и толпы приспешников и сообщников.

Завтра будут новые тренировки, новые соревнования, на которых надо будет поприсутствовать уже не в качестве участницы, а в качестве болельщицы. Тоже полезный и важный опыт. Тренирует и развивает, делает более зорким взгляд со стороны. Будет время повспоминать и то, как Джон вернулся к жизни и службе после Акузы. Мелкий по галактическим меркам инцидент на этой планете стал одним из эпизодов непрерывной войны, сейчас снова приближавшейся к своей 'горячей' фазе.

'Цербер'. Призрак. Миранда Лоусон. Дэйна. История. Современность. Будущее

Очередная космостанция. Очередная полутёмная каюта. Небольшая, можно сказать, что маленькая. Сколько их уже было за прошедшие годы? Много, очень много.

Сейчас человека, вошедшего в каюту и плотно закрывшего за собой её дверь, прошедшего к обычному жестковатому рабочему креслу и севшего в него, знают, как богача, часто называют магнатом и считают затворником. Но готовы ли другие люди — и не только люди — узнать то, что знает он? Хотя бы часть того, кто знает он, Джон-Джек Харпер, сейчас? Нет. Не готовы. Не захотят и не смогут они — не только узнать, но и понять хотя бы часть этого... Слишком это тяжёлое знание и ещё более тяжёлое понимание.

Людям свойственно действовать и мыслить, а также — жить в определённых, редко кардинально изменяемых рамках. Это — обычно, привычно и комфортно. Для многих людей — жизненно необходимо. Долгие столетия люди жили, будучи твёрдо уверенными в том, что Солнце вращается вокруг Земли, что Земля — плоская, стоит на китах или на слонах, что небо, на котором ночью появлялись звёзды и луна, а днём ходило от востока к западу Солнце — твёрдое, как скорлупа яйца.

Потом у людей появилось желание обрести... хотя бы внешне и непохожих на них, но тоже разумных... 'братьев', обитающих на других планетах. Долгий и нелёгкий, не всегда однозначный путь к пониманию чего-то принципиально иного. И снова — долгие годы балансирования между принятием и непринятием. Кто-то поверил и свыкся с новым, кто-то... проявил равнодушие, кто-то категорически отрицал.

Затем бы первый реальный Контакт. С турианцами. Трудный... Тяжёлый и затратный. Потому что пришлось воевать. Никаких приветствий, никаких праздненств.

Война Первого Контакта. Далеко не все земляне были готовы к такому положению вещей, какое тогда складывалось. Нет, не стихийно, вполне управляемо.

Даже сейчас, спустя многие годы после войны, которую часть землян, где бы они ни обитали, называют 'странной', люди не хотят однозначно относиться к 'братьям по разуму'.

Харпер... знал, к чему приведёт развитие ситуации Контакта. Знал задолго до того, как пройдут эти три десятка лет. Он предупредил человечество об опасности, попытался намекнуть, что почти два десятка инопланетных рас с лёгкостью задавят землян. И физически, и морально. Потому что конкуренты никому не нужны. Но даже эти Старые Расы не знали того, что пришлось узнать ему, землянину Харперу. Узнать о том, что кроме рас, обитающих в Галактике, есть расы, место жительства которых лежит далеко за пределами её исследованной части. Нет, речь не о Коллекционерах, речь о Жнецах. О расе, которая раз за разом уничтожала разумную органическую жизнь в Галактике.

Можно устроить какой угодно межрасовый вооружённый конфликт, втянуть в него Старые Расы и... И погибнуть. Но это будет другая гибель. Не та, какую приготовили разумным органикам Галактики Жнецы, приходящие и уходящие с пугающей регулярностью.

Всегда — победителями. Вот что самым горьким. В большинстве вооружённых конфликтов с расами разумных органиков люди ещё могли бы проявить себя, посопротивляться, понападать, но со Жнецами... Имеющими огромный опыт по упаковыванию десятков рас разумных органиков в пасту... Которая затем использовалась для строительства гигантских, тяжеловооружённых кораблей.

Люди не поняли. Земляне не поняли, не уловили истинного смысла манифеста. Сейчас, через три десятка лет это для Харпера стало настолько очевидным, что...

Было поздно что-либо менять, переигрывать, понимать по-иному. Массово разумные органики — не поверят. Можно потратить миллиарды на многочисленные информационные кампании, можно неоднократно нарушить десятки земных и инорасовых законов, но... Сейчас было слишком поздно. Слишком.

Потому что... Потому что легенды, в которые мало из нынешних разумных органиков верил по-настоящему, полно и глубоко, начали обретать реальные черты, воплощаться в действительность. Хорошо, что не все сразу. И плохо, что стали воплощаться в реальность самые страшные легенды. Те самые, которые, во многом — инстинктивно, стремились не трогать, не читать, даже — не слушать — очень многие разумные органики. Практически — большинство.

Среди них — легенда о Жнецах. Земляне о ней тоже, как оказалось, знали. Не все, конечно, некоторые. Были и те, кто не хотел, чтобы содержание этих легенд узнали другие люди. Невыгодно это было им по самым разным причинам. Да, давно земляне знали, что незнание законов не освобождает от ответственности, но... Незнание незнанию — рознь.

Теперь... всё ускорилось. Намного ускорилось. Развязка... близка. Полная, глобальная развязка. Не для Жнецов, для органиков. Почему именно для органиков? А потому, что органики обленились и расслабились намного выше безопасного предела. Потому что они не осознали, что вхождение землян в пределы Большого Космоса требует более высокой активности, более пытливого взгляда. Много чего требует.

За те декады, максимум — месяцы, которые остались до Вторжения Жнецов... ни земляне, ни другие расы, даже самые развитые, многое сделать в полной, необходимой мере не успеют. Потому что... Много можно назвать причин. Негативных, отрицательных, как угодно.

Иногда размышления бывают проклятием для отдельного разумного органика. Независимо от расы. За годы, прошедшие после выхода в свет Манифеста Харпер прошёл большой и сложный путь. Он, конечно же, изменился. Стал другим. Потому что... потому что, когда решаешься пройти намного дальше, чем большинство других разумных органиков, за это решение приходится платить серьёзную, большую цену. Он — стал другим. Нет, он не стал Жнецом, он не стал Коллекционером, но он в значительной степени перестал быть человеком, перестал быть землянином. И потому вполне предсказуемо и даже закономерно стал концентрировать вокруг себя таких же 'не-землян'.

Пусть земляне играют в свои игры. Он будет играть только в свою игру. В которой бывает достаточно только выжить, хотя... Он уже сейчас понимает и знает: он — не выживет. Либо его убьют земляне, либо его прикончат другие инорасовые разумные органики, либо его уничтожат Жнецы. Он — разумный органик. Остался в значительной степени разумным органиком и для Жнецов это — сверхдостаточное основание для его физического уничтожения. О моральном полумашины не беспокоятся. Они понимают, что моральная победа не бывает... абсолютной.

Жнецы... многое пояснили ему, Джеку Харперу. Многое. Потому что... у каждой сущности — своя правда. Та самая, на которой вполне может вырасти и чаще всего вырастает общая правда. Полумашины не мешают Призраку жить привычной жизнью. Стандартный закон: не мешай нам заниматься своими делами и мы не будем мешать тебе жить обычной жизнью. Внешне и внутренне — пока что — Джек Харпер — обычный человек. Один — и для Жнецов и для землян и для инорасовых разумных органиков. Только воспринимаемый по-разному.

Сейчас у Харпера за спиной — могучая корпорация. Засекреченная, снабжаемая по самому высшему разряду из открытых, полузакрытых и закрытых источников.

Да, есть разумные органики, которые против того, чтобы у Харпера были свои тайны. Даже как у бизнесмена. Потому что для этих, конкретно этих разумных органиков такое... непривычно. А любому разумному органику хочется, чтобы всё вокруг было максимально привычно. Именно максимально. Редко это бывает в реальности. И потому почти все разумные органики стремятся к этой 'максимальности привычного'. Стремятся и иногда... получают. Иногда.

Корпорация 'Цербер', прикрытая Альянсом и теневыми структурами со всех сторон. Трёхглавый пёс. Мало кто из разумных органиков задумывается над тем, почему корпорация известна под таким именем. Всё просто: следует воспринимать окружающую действительность во всей её полноте. И плохое, и нейтральное и хорошее. Всё — сразу.

Одновременно. Об этом знают теоретики, об этом знают немногие практики. Знают. Немногие. И в этом — корень проблемы. Жнецы не дают разумным органикам много времени на развитие. Им нужен достойный противник и на протяжении тысяч лет такого противника не нашлось. Потому что расы разумных органиков раз за разом уничтожались Жнецами. Да, сопротивлялись, оборонялись, временами, конечно же, наступали, но... их финал был одним и тем же. Горьким.

Гибель разумных органиков. Так погибли протеане. Так должны будут погибнуть нынешние разумные расы, среди которых так и не проявилась раса-вожак. Не считать же вожаком, пусть и коллективным, триумвират, состоящий из азари, турианцев и саларианцев, которые и между собой-то равновесия и согласия почти никогда не достигают, куда уж им эффективно управлять другими, до предела противоречивыми расами? Земляне на роли вожаков? Что-ж, бывает и такое, когда самый слабый становится самым сильным, но... Это — явно не тот благодатный — для землян — случай.

Многие в Альянсе и за его пределами уже давно отказались от мысли, что 'Цербер' сможет сыграть роль организующего и управляющего центра человечества. Харпер к этому никогда и не стремился. Потому что знал и понимал: если на него, как автора нашумевшего Манифеста, власти Земли — и не только официальные — объявили настоящую охоту... И не просто объявили, но и возглавили и развернули на практике, то... Напрягаться, становиться лучше, сильнее, разумнее человечество, даже как отдельная раса, не собирается. Гораздо спокойнее, привычнее, а главное, безопаснее — плыть по течению. И плевать, что там, впереди, могут быть пороги, водопады и водовороты. То ли будут, то ли нет — это ещё крайне неточно.

Люди до сих пор не разобрались с Марсианскими архивами. Спецы постоянно ссылаются на нехватку финансирования. Постоянно ссылаются на это обстоятельство, как на некую индульгенцию. Хотят работать не больше восьми часов в день, точнее — не работать, а только обозначать работу. Остальные же шестнадцать часов — спать и бездельничать. Напрягаться не хочет никто, кто считает себя стопроцентным человеком. А те, кто считает себя немного не человеком — напрягаются. Потому что не хотят разделить судьбу чистокровных разумных органиков. Да, да, тех самых, которых должны будут уничтожить Жнецы, следующие своей программе с машинной, убийственной для разумных органиков, точностью.

Потому 'Цербер' — это, прежде всего идея. Не всевластия и всемогущества человечества, нет. Идея необходимости трансформации этого человечества во что-то более сильное, лучшее, развитое. В конце концов 'человечество' — это всего лишь термин, а не самоназвание. Как и 'люди', впрочем. За терминами разумные органики перестали желать видеть суть. Им вполне достаточно, как оказалось, узреть яркую обёртку — и дальше они напрягаться в познании не желают.

'Цербер' — это идея, которая позволяет надеяться на то, что когда-нибудь разумные органики успеют развиться в предельно-короткие сроки до уровня, позволяющего на равных соперничать со Жнецами.

Те войны, которые вели со Жнецами разумные органики до этого Цикла трудно назвать соперничеством, предполагающим примерное равенство сил, способностей, возможностей. Жнецы — полумашины. Не чистые стопроцентные машины, а именно полумашины. С машинами в их 'максимуме' едва справились даже протеане при всей их имперскости, а современные люди, разделённые на две-три сотни стран — не справятся в принципе. С полумашинами повоевать несколько недель, может быть — декад, люди смогут. Но — не более того. Дальше — поражение и гибель. Зачистка.

Вставать с кресла — не хотелось. Привычка сидеть долгие часы совершенно неподвижно, сказывалась. Когда-нибудь, не сейчас, разумные органики — победят Жнецов. Вряд ли сейчас. Для того чтобы победить машину, разумным органикам надо выложиться на сто процентов. Сейчас они способны, как понимал Харпер, напрячься едва ли на сорок процентов. В максимуме — на шестьдесят. Для того чтобы обоснованно надеяться на вооружённый паритет, разумным органикам, как вполне обоснованно утверждали аналитики 'Цербера', разумным органикам потребуется выложиться минимум на девяносто процентов. И это — в массовом, а не в точечно-единичном порядке.

Такое ожидать, как утверждали специалисты, допущенные к исходным данным, собранным разведкой 'Цербера', крайне сложно. Ясно почему — лень никуда не исчезла. Отдельные, даже большие победы над Жнецами разумные органики смогут одержать, куда же без этого. А глобальную победу им — не одержать. Вероятность глобальной победы даже в самом лучшем случае — и это подтверждали расчёты и моделирование — оставалась крайне низка. Да, возможна, но — крайне низка. И это... заставляло задуматься. Заставляло отвлечься от размышлений о стратегии и перейти к тактике.

Да, считается, что он, Джон Харпер, не занимается тактикой. Для топ-менеджера его уровня это вроде бы слишком малозначительное дело. А он — занимается. Потому что привык знать максимум возможного, понимать максимум возможного и управлять максимумом из возможного. Потому он до сих пор и стоял во главе корпорации 'Цербер', оставаясь в тени. Совет директоров 'Цербера' — максимум, что видели обычные разумные органики, пусть даже и на пресс-конференциях и в видеоинтервью и в пресс-релизах. А он, Джон Харпер, оставался в тени.

Хочешь уцелеть в столь противоречивом мире — оставайся в тени. Нет, не сокращай активность и влияние, а оставайся в тени. Иначе... слишком много времени придётся тратить на оправдания, на пояснения, на обоснования. Люди любят топить в словах дела. И — не только люди, как оказалось, любят это делать.

Тактика? А что нового в ней? Ничего. Если работает стратегия — тактика подчиняется. В большом — обязательно. А бывает — и в малом. Есть теперь достаточно много разумных органиков, для которых 'Цербер' — враг. Структура, подлежащая, прежде всего физическому уничтожению. Таких разумных органиков много теперь не только на Земле, но и в других населённых районах исследованной части галактики.

Харперу было многое известно и о происшедшем на Иден-Прайме, и о том, что происходило и происходит и там и на борту 'Нормандии'. И о том, что происходило и происходит на 'Цитадели', куда сейчас направляется фрегат-прототип. Эта группа, фрегатовцы — очередная, сравнительно новая головная боль и для 'Цербера' и для Харпера.

На борту фрегата — те, кто поставил своей целью уничтожить 'Цербер' и его руководство. С Идена пришлось эвакуировать кандидата в кадровые сотрудники 'Цербера' — бывшую руководительницу археологической экспедиции. Той самой, что нашла Маяк.

Сейчас многие разумные органики знают об угрозе Вторжения Жнецов. Не только знают, но и готовятся. Насколько это вообще возможно. Слабая, малая возможность подготовиться — всегда есть. Так захотели Высшие Силы. Они, можно это утверждать, всегда оставляют, пусть и небольшую, но возможность одержать верх, победить даже сильнейшего врага.

С тех пор, как Харпер перестал считать себя человеком и стал собирать вокруг себя таких же, как он, началось новое время для разумных органиков, объединённых в 'Цербер', в те его части, которые были как минимум закрытыми, а как максимум — секретными.

Десятки лет необычных людей в лучшем случае запирали в сверхсекретные военные лаборатории, где часто доводили в ходе экспериментов до гибели. Использовать их... как-то иначе — часто не хотели. Потому что не умели. Потому что хотели видеть в них объекты для исследований. Харпер видел в них особенных. Способных на многое. В том числе и на то, чтобы человечество однажды победило Жнецов.

Харпер знал, что многие его коллеги, которых обыватели с лёгкостью именовали 'не-людьми' часто проявляли качества и свойства, которые стопроцентно и точно опровергали это мнение. И потому он делал всё, чтобы они выжили в будущем столкновении со Жнецами.

Понимал ли он, что Жнецы потребуют встать на их сторону? Да. И очень надеялся, что это произойдёт достаточно поздно, ближе к середине или, может быть, к концу Противостояния. А там... там может сложиться так, что Жнецам будет... не до коллег Харпера.

Определённости — нет. Есть возможность. И — вероятность. Для того чтобы всё это сложилось в пользу его коллег, надо было работать не только над стратегией, но и над тактикой.

Раскрыв экран наручного инструментрона, Харпер отметил, как чистая поверхность быстро заполняется 'окнами', в которых проявляются тексты, бланки, снимки. Со всем этим предстояло поработать в ближайшие несколько часов.

Пальцы нажимали сенсоры виртуальной клавиатуры. Харпер привык работать одной рукой — хоть правой, хоть левой. Многие люди — и не только люди — считают, что руководители — бездельники. А когда припечёт — не важно как, сильно или слабо, почти рефлекторно обращаются к тем, кто по статусу, должности, званию — выше. И тогда, может быть, понимают, что руководители, если и бездельничают, то только потому, что если сложится ситуация... Им придётся напрячься, может быть — и неоднократно. Если они не напрягутся... то, возможно, напрягаться через несколько секунд будет просто некому.

Руководители часто не напрягаются должным образом. Потому что они — люди. Как докладывала разведка 'Цербера', этой сомнительной традиции следовали руководители разных уровней, принадлежащие к почти всем Старым Расам.

Неопределённость — худшее, возможно — одно из самого худшего, что дано ощутить, почувствовать разумным органикам. Чтобы раз за разом преодолевать эту неопределённость хотя бы в своих ощущениях, люди привыкли нагружать себя работой: физической или умственной — всё равно. Многие, чего скрывать, пытались найти поддержку или успокоение, напившись или нюхнув или вколов себе что-нибудь...

О масштабах применения таких 'заменителей' Харпера регулярно извещала разведка 'Цербера'. Читая сводки, Харпер понимал, что поддержка слабеет. 'Не-людей' перестают понимать, принимать, ценить. 'Цербер' становится их единственным прибежищем. По сводкам десятки 'не людей' пришли в легальные организации, курируемые 'Цербером' и стали их сотрудниками. Возможно, это поможет им... сохранить спокойствие и... выжить.

Жнецы не оставляют разумным органикам большого выбора: сражаться или погибнуть. Сдача приравнивается к гибели — полумашинам не нужны пленные. Иногда у Харпера складывалось впечатление, что в программах у Жнецов вообще нет ничего, что хотя бы отдалённо указывало бы на то, что они имеют представление о том, что такое плен. Может быть, это потому, что полумашинам неведом страх перед пленением? Или есть какая-то другая причина?

Пришлось отправить экспедицию — на нескольких фрегатах — к Мнемозине. К полуживому Жнецу, что обращается вокруг планеты. Экипажи и команды фрегатов выполнили задачу. Пока что информация поступала исправно. Удалось сохранить секретность — если кто и знал о происходящем на полумёртвом Жнеце, то он молчал.

Секретность. Принцип необходимой и достаточной информации. И — простое нежелание делиться приоритетом. 'Цербер' вмешивался во многое, если считал, что вмешательство послужит продвижению его интересов и решению задач, стоящих перед организацией, до сих пор сохранившей многие свои работы в полной тайне.

Отчёт служб 'Цербера' о работе, проведённой с бывшей руководительницей археологической экспедиции, работавшей на Иден-Прайме. Несколько десятков страниц. Всё чётко, кратко, ясно. Возможно, кто-то из разумных органиков посчитает такое изложение фирменным стилем 'Цербера' и обзовёт его, например, 'церберитом', хотя звучит это как название какого-нибудь минерала или того хуже — какого-нибудь опасного заболевания. Почему опасного? Да потому, что в такие моменты, когда ты сам не знаешь, будешь ли ты жив в ближайшие несколько суток, сознание способно мыслить только критическими категориями. Исключения из этого правила, конечно, есть, но... они достаточно редки.

Отчёт о том, кто из нынешних нормандовцев мог видеть или знать Харпера. Турианец Сарен Артериус видел главу 'Цербера', когда тот был простым наёмником и ещё не помышлял о высотах управленческой пирамиды. Другие времена — другие задачи.

Сейчас Сарен ходит под угрозой лишения статуса и звания Спектра, но... Харпер понимает, что Артериус не изменится. Он останется на борту фрегата простым воином-стрелком. И посчитает это достаточным для себя на данном этапе своей жизни. Он знает о Харпере многое. И о деле Валлувианских жрецов — тоже. Тогда Харпер... получил свои новые способности. Те самые, которые ему впоследствии 'подарили' возможность эффективно и полно использовать компьютеризированные глаза. Обычные, человеческие... не справлялись с потоком информации, который требовался для нормального использования новых возможностей. Да, тогда Харпер едва избежал хаскизации.

Хаскизация... Перспектива — крайне отрицательная. И по ходу и по последствиям. Харпер понимал, что это — финал его существования. Знал о том, что Жнецы до сих пор активно пользуются как быстрой, так и медленной хаскизацией. Каждый использует то, что ему доступно. Желательно — полностью и крайне эффективно. Странно было бы, если Жнецы не планировали использовать хаскизацию в предстоящей схватке с нынешними разумными органиками. Тогда можно было бы предположить, причём весьма обоснованно, что Жнецы придумали и готовы использовать какую-то новую пакость, по эффективности сравнимую с хаскизацией. Вряд ли современные разумные органики стали настолько опасными, что у Жнецов не осталось иного выхода, кроме как изобретать что-то другое. И так арсенал у Жнецов... Его можно назвать небольшим, но здесь размер не имеет значение. Имеет значение эффективность составляющих этого арсенала.

Мелочи, мелочи. Тот разумный органик, который не обращает внимания на мелочи, обречён на то, чтобы сталкиваться со многими проблемами. Харпер не считал себя способным учитывать все возможные мелочи... Не его это уровень. Возможно, что это — даже не уровень Жнецов. Он... выше.

Жнецы делают всё по программе. Раз за разом они перерабатывают десятки тысяч, миллионы разумных органиков в пасту, из которой затем строят новые гигантские корабли. Некоторых разумных органиков они обращают в своих рабов — хасков.

Жнецам нужна поддержка и они её получают. Вербуют, судя по доступным 'Церберу' данным 'на месте'. Что-ж, вполне разумное и предсказуемое решение. Зачем создавать лагеря, тюрьмы, содержать в них тысячи пленников? Перепрограммировал разумного органика, превратил его в полусинтета, причём — полностью покорного и проблема нехватки сообщников — решена.

Появление протеанина Явика, его присоединение к нормандовцам — вполне закономерный итог стараний Шепарда. Если бы не этот капитан-спецназовец... Если бы не его трансформация. Если бы не полученные в её ходе новые внегалактические возможности и способности, которыми офицер-старпом так аккуратно и редко склонен пользоваться... Не был бы найден ни Явик, ни его соплеменники, ни подземная протеанская база, ни корабль. Но всё это было найдено. Потому что так сложились обстоятельства. Потому что так захотели Высшие Силы, которые вполне способны управлять этими обстоятельствами и их сочетаниями.

Что, собственно, изменилось? Ничего. Выжила сотня протеан, у них сохранился корабль. Свою планетную базу они передали иден-праймовцам.

Жнецы могут уничтожить протеан. Скорее всего, они уничтожат этих жукообразных. Всех, сколько бы их ни осталось в живых. Какая разница, когда уничтожать врага? Врага всегда и везде нужно уничтожать. Всегда и везде. А поздно или рано — не имеет значения. Достаточно понимать, что враг всегда должен быть уничтожен. Хорошим врагом может быть только мёртвый враг.

Всегда было так. Вопрос стоит: либо разумные органики — либо полумашины. И одновременно: либо церберовцы, 'не-люди' — либо обычные разумные органики.

Отчёт о 'слабых местах' фрегатовцев. У любого разумного органика таких мест — достаточно много. Независимо от того, обычный ли это разумный органик или 'не-человек'. У Шепарда, каким бы крутым он ни стал, получив внегалактические возможности и способности, тоже есть слабое место: его девушка. Дэйна. Профессиональная спортсменка. Довольно известная, кстати. Известность для 'Цербера' в данном случае не важна. У других землян хватает проблем и вопросов, чтобы гарантированно отказаться зацикливаться на пропаже некоей спортсменки.

— Отделу шестнадцать, — палец Харпера надавил сенсор акустического канала связи. — Субъект двенадцать-тридцать два-четырнадцать. Разработать операцию по изъятию. Держать в готовности, — голос спокойный, ровный, безэмоциональный. Фильтры-анонимайзеры сделают остальное. Для исполнителей, кем бы они ни были, нужно знать и понимать, что распоряжение пришло с самого верха, а от кого — не важно.

Теперь — несколько часов и 'веер' сценариев будет подготовлен. Исполнители и материальная часть — будут зарезервированы. Когда потребуется — девушка исчезнет. Для Шепарда это будет ударом. Ощутимым. И физическим, и психическим. Если это его не остановит... То, как минимум — затруднит продвижение к цели. К одной из двух важнейших — стратегических. Первая — победить Жнецов. Вторая — победить 'Цербер'. Сейчас обе — равнозначны. Чуть позже... Кто знает, кто знает.

С Явиком... будет сложнее. Палец Призрака коснулся сенсора и одно из 'окон' на экране наручного инструментрона, развернулось, заняв собой полностью весь экран. Эксперты и специалисты 'Цербера' в один голос, что само по себе было всегда очень редким в их средах явлением, утверждают, что не могут спрогнозировать ни возможности, ни способности этого разумного органика. А другие протеане, к сожалению, успели ускользнуть от службы слежения 'Цербера' и корпоративной разведки. Любой — легальной или нелегальной. Так что... Если неясны возможности и способности субъекта, то его лучше не трогать. Во всяком случае — пока. Да, отчёт о разговоре протеанина с полисменом-десантником, руководителем службы РЭБ фрегата уже пришёл немного раньше и Призрак, конечно же, его прочёл, но... Всё равно, придётся помедлить с активными действиями, направленными на Явика. Подождать.

Ждать тоже надо уметь. Проявлять терпение, выдержку. Даже если и не хочется терять время. Которое в любом случае придётся потерять.

— К вам — Миранда Лоусон, — ожил автосекретарь.

Призрак взглянул на индикаторы в правом верхнем углу экрана наручного инструментрона. Пока всё — спокойно, пока всё — в норме. Внутреннее 'чувство опасности' тоже молчит. Пока хозяин каюты не даст согласия — дверь в каюту не откроется. О том, что Лоусон — на борту, Харпер знал и раньше. У неё, как у одного из заместителей, работы всегда хватает. Обычной, часто, рутинной, но в основном — оперативной, тактической. Хотя... Харпер часто доверял Миранде и стратегическое руководство. Пусть локальное, но... Доверял. Сделал старшим офицером 'Цербера'.

Открылось очередное экранное окно — официальный портрет Миранды Лоусон в старшеофицерском чёрно-белом комбинезоне. Знак 'Цербера' тоже присутствует. Холодные голубые глаза, поджатые губы и выражение лица, которое в наибольшей степени оправдывает прозвище 'Снежная Королева', которое не признавал разве что очень молодой сотрудник 'Цербера'.

Лоусон ждёт в коридоре. Стоит спокойно напротив каютной двери, едва заметно, несильно опираясь спиной о стенку. Для неё подождать хоть час, хоть два — несложно. Она привыкла к ожиданию, привыкла к тому, что для неё время идёт по-иному, чем для других разумных органиков. Холодные голубые глаза, острые, чёрные, резко очерченные брови. Роскошные чёрные длинные волосы.

Сильный биотик. Если бы Лоусон хотя бы раз продемонстрировала прилюдно своё мастерство, земляне мигом бы записали её в сильнейшие биотики человечества. Но 'Церберу' такая реклама не нужна. Ему важно иметь немало козырей в рукаве, потому что на членов организации до сих пор ведётся охота. Когда — ленивая, а когда — активная.

Открылось очередное окно. Последний медицинский контроль. Обязательный для всех старших сотрудников организации. Когда — еженедельный, а когда — и ежемесячный. Словом, по мере необходимости. Выполняющий кроме чисто утилитарной ещё одну важную функцию — подтверждение отсутствия компрометирующих связей. Любого рода. Подтверждение бездетности Лоусон. Как знал Призрак, у 'Цербера' были технологии, позволяющие преодолеть этот 'недостаток', но... на их применение требовалось согласие Призрака, а он этого согласия не давал. По разным причинам, которые, конечно, он не озвучивал и не доверял ни пластобумаге, ни файлам в памяти компьютеров.

Харпер пригласил Лоусон к себе на эту станцию потому, что почувствовал непростой интерес Миранды к Шепарду. Подтверждённый в ходе последнего медицинского контроля. Значит... надо озадачить мозговедов. Пусть посмотрят, что можно сделать, предложат варианты, сценарии развития ситуации. Мнение специалистов в данном случае — важно, а не только интересно.

— Пусть заходит, — кинул Харпер, поудобнее устраиваясь в кресле и сворачивая экранные 'окна'.

Спокойный однотонный фон не раздражает, даже успокаивает нервы и ласкает взор. Так что выключать и сворачивать экран не требуется.

Лоусон вошла, села в выросшее из пола кресло. Взгляд спокойный, губы чуть приоткрылись, обнажая — совсем немного — идеально ровные крепкие белые зубы.

— Шепард, Миранда... — произнёс Призрак. — Он... вряд ли согласится на любой контакт с тобой.

— Я это знаю, — негромко ответила Лоусон. — 'Цербер' у него в списке врагов. Коллективных. А значит и я, как достаточно ярко 'засвеченный' вовне член 'Цербера'. И, тем не менее.

— Мучиться будешь, — не возразил, лишь отметил Харпер.

— Возможно — буду, — ответила Лоусон. — Но моя работа от этого не пострадает.

— В этом-то я уверен, — подтвердил хозяин каюты. — Даже — убеждён, но...

— Полагаю, что он уже знает обо мне... достаточно, — чуть помедлив, сказала Миранда.

Выражение её лица не изменилось — она превосходно умела держать себя в руках. Нервы у неё — любой обычный разумный органик независимо от расы — мигом обзавидуется чёрно-белой завистью. — И знает, что я бездетна. Так что... Одна из причин, осложняющих возможный мой контакт с ним... Отсутствует в силу физических и физиологических причин, — она не смотрела на собеседника, говорила, глядя в одну точку.

Призрак никогда не возражал, зрительный контакт 'глаза в глаза' он практиковал редко, только по необходимости. Не хочет собеседник смотреть в глаза Призрака — пусть не смотрит. Информацию можно получить и без зрительного контакта.

— Знает, — не стал противоречить собеседнице Харпер. — Что-ж, это...

— Несколько облегчает дело? — спросила Лоусон.

— В том числе. — Харпер едва заметно кивнул.

Для Миранды — достаточно. Он знал Лоусон разную, понимал, что как любая женщина, она — актриса, умеет играть, а не жить. Причём — играть так, что от реальной жизни её игру сможет отличить только истинный, а не бумажно-книжный знаток. Таких искушённых... было мало. И Лоусон умела их вычислять и обезвреживать. Потому-то она и была старшим офицером 'Цербера', одной из очень немногих женщин, оставшихся обычными разумными органиками, не подвергнутой даже минимальной трансформации. Сейчас Лоусон не играла. Она жила настоящей жизнью. Зачем играть? Она не первый год знает Харпера, он не первый год знает её. Иногда за считаные месяцы, а то и декады можно узнать человека гораздо лучше, чем за десятилетия. Харпер знал Лоусон разную. И понимал, что она сейчас снова балансирует себя. Пытается определить, как ей следует поступать в дальнейшем.

Шепард ей нравился. Информация о нормандовцах — не вся, конечно, проходила и через неё. Так что Миранда 'была в курсе'. Никто во всей громаде 'Цербера', его открытой и закрытой частей не добился истинного расположения Лоусон. Не показного, настоящего. А в Шепарде... Что-ж, возможно Лоусон уловила в нём какую-то родственную душу. Мозговеды, возможно, скажут полнее и чётче, дополнят формируемую картину. Решение-то всё равно одно: оставить Шепарда в живых или уничтожить. Прежде всего — физически. Безопасен только мёртвый физически враг.

У Миранды есть младшая сестра — близняшка. Подросток. Хотя... для женщины календарный возраст — условность, не более того. Иногда выглядящая матроной совершеннолетняя мадама — тупа и глупа как малолетка, а восемнадцатилетняя девушка может оказаться такой же мудрой и искушённой в жизненных лабиринтах выборов, как разве что девяностолетняя старуха. Ну, не старуха, а пожилая женщина, всё же люди теперь почти массово доживают до ста, а многие — и до ста пятидесяти лет.

Отец... создал дочерей. Обеих. Чтобы они потом продолжили его дело, стали наследницами его состояния. Обычное стремление, обычное желание. Конечно, не будь современных технологий, не будь у старшего Лоусона его богатства... пришлось бы действовать более традиционно, но... Лоусон пошёл на создание обеих дочерей, потому что хотел стопроцентного попадания в цель.

К сожалению, он не учёл, что ни природа, ни эволюция не дают стопроцентной гарантии чего бы то ни было. Никогда. И — нигде. Потому Миранда сбежала в 'Цербер' от тирании отца. И уже подумывает, как бы понадёжнее спасти от папаши свою младшую сестру.

В 'Цербере' Миранда нашла дом и семью. Она — умна, образованна, прекрасно физически развита. Всё это в комплексе позволяет ей быть впереди, возглавлять и успешно выполнять сложнейшие проекты. Она умеет командовать другими разумными органиками — хоть людьми, хоть 'не-людьми', потому что сама не стопроцентный человек.

Столетиями люди рождались обычным способом. Потом... потом пришло осознание того, что этот способ не идеален. Зачатие — тоже, развитие внутриутробное — тоже, рождение — тоже. Зачем мучаться, рожая очередного человека, если можно обойтись без этих мук, без этой боли, без этих неудобств? Зачем терять триста суток жизни на вынашивание? Возможно, что когда-нибудь в будущем люди уже не будут рождаться так, как рождались их пра-пра— и ещё энное количество раз 'пра' деды и бабки. Всё ведь изменяется в этом мире. Рано или поздно — всё меняется.

Миранда знала силу женской привлекательности и умела ею пользоваться. В интересах дела. Она тогда была способна не играть роль, а жить в соответствии с ролью. Мужчине ведь так мало надо, чтобы потерять голову, чтобы утратить разум! Идеальное оружие — женщина. Способная разговорить мертвеца и принудить любого мужчину сделать всё, что ей угодно.

Лоусон нечасто бывала таким 'оружием'. У неё было предостаточно других задач. Харпер знал, что она тоже ищет. Ищет себе мужчину, рядом с которым ей будет спокойно, рядом с которым она будет чувствовать себя в безопасности. Да, 'Цербер', как организация, как коллектив разумных органиков, хоть людей, хоть 'не-людей' обеспечивал её безопасность. Но... Каждая женщина ищет для себя единственного мужчину. И Лоусон, даже будучи обречённой на бездетность, тоже ищет. Не может не искать. Понимает Миранда, что для этого единственного мужчины её бездетность не будет ни проблемой, ни основанием для разрыва взаимоотношений.

Настоящие мужчины... Они, обычно, не останавливаются перед такими проблемами. В конечном итоге можно усыновить или удочерить ребёнка. Хоть младенца, хоть малолетку, хоть подростка. Обычный путь решения проблемы бездетности. Можно и не усыновлять, живя друг для друга. Бездетные пары далеко не всегда идут на усыновление и удочерение. Важно ведь жить друг для друга? Ещё как важно!

Миранда знает, что Призрак — не человек. Не совсем человек. Далеко не полностью человек. Знает и понимает это. А также — принимает. Потому что сама — не человек. Пройдёт, должно пройти ещё очень много лет, прежде чем люди признают 'детей из пробирки' равными себе. Столько вполне прогнозируемых физических, а ещё больше — психологических сложностей предстоит землянам преодолеть на этом пути прежде, чем рождение не из материнского женского чрева станет обычным делом. В двадцатом столетии, как знал Харпер, разговоры о 'детях из пробирки' велись на уровне фантастических фильмов и сериалов, а также литературных произведений. Да, уже тогда были определённые достижения в этой области на уровне науки и технологий, но все, кто имел доступ к действительно важной информации, понимали, в большинстве своём понимали, что спешить, торопиться — нельзя. Слишком пионерное, слишком резкое и слишком глубокое изменение. Тем не менее, Миранда хотела полноты жизни и искала возможность её почувствовать. Возможно, что Шепард... при определённых, ненасильственно сформированных условиях, ответит Лоусон взаимностью. Чего только не бывает на этом свете в этом мире?! И такой вариант вполне возможен.

Миранда знала Призрака. Знала его тело. Обнажённое, открытое. А он... он знал её тело. Они уважали друг друга. И... вполне возможно, немного любили друг друга. Лоусон знала, как тяжело и много работает Харпер и потому сама работала тяжело и много. Видела в этом важное основание дальнейших близких взаимоотношений с Харпером. Конечно же, она многое знала о его пути к вершине управленческой пирамиды 'Цербера'. Понимала, что плата за этот путь была для Харпера тяжёлой и страшной. Призрак до сих пор платил цену за восхождение и удержание на вершине. И будет платить.

Лоусон не претендовала на место Харпера. Призрак знал об этом её выборе, об этом её решении. И уважал его. Понимал, что Миранда хочет остаться... свободной. Даже в том немногом, что у неё осталось из того, что можно причислить к составным частям человеческой свободы. Никто ведь из людей до сих пор не сформулировал точно и однозначно, что такое свобода. Да, пытались, стремились, но... результаты потуг были неполны, а иногда — смехотворны.

Оставляя Призрака на его уровне, Миранда оставалась на своём уровне и этого для неё, как понимал и чувствовал Харпер, было вполне достаточно. 'Каждому — своё'. Великий широкоизвестный принцип, по-разному осознаваемый и понимаемый, но остающийся действенным.

Женщинам дано острее чувствовать и глубже понимать окружающую действительность и её части и детали. Так захотели природа и эволюция. Харпер запомнил глаза Лоусон, запомнил тот взгляд, когда она, встав с постели, бросила на остававшегося лежать Призрака, уже повернувшись к стулу, на котором была сложена её одежда и бельё. В этом взгляде было столько понимания... Глубокого понимания. Того самого, которого часто не хватает во взаимоотношениях мужчины и женщины.

Миранда не любила говорить о чувствах, эмоциях, хотя... могла и умела. В интересах дела или... тогда, когда сама этого хотела и обстановка и настроение собеседника к этому... располагали. А тогда она несколько секунд молча смотрела на Харпера, лежавшего навзничь на кровати, затем тихо наклонилась, быстро оделась и вышла из комнаты.

Станция. Ещё одна станция.

Такие встречи были редкими. Очень редкими. Харпер уважал желание Миранды встречаться так и понимал её стремление не переводить эти встречи в разряд тупой рутины. Во взаимоотношениях должно быть что-то такое... сложное, лишённое однозначности и повторяемости до мельчайших деталей.

Мало что остаётся человеку в этой жизни из того, что он может назвать своим... У каждого, конечно, свой путь, своя роль, своя функция. Миранда служила в 'Цербере' и служила 'Церберу', выполняя гласный и ещё больше — негласный договор. Старший Лоусон понимал, что давить на старшую дочь в прежних масштабах и объёмах он... не может и потому... не досаждал Миранде. Не искал с ней встреч, не пытался добыть постоянно меняемые ею номера для аудио или видеосвязи.

Человек... боится одиночества. Когда — инстинктивно, а когда — ситуативно. Чаще всего — инстинктивно. Потому что редко когда может почувствовать всю губительную мощь одиночества на своей шкуре. Получить свой личный опыт взаимодействия с одиночеством. Когда есть только ты сам и больше никого вокруг. Никаких разумных органиков.

— Считаешь... что на 'Цитадели'... — произнёс Харпер.

— По отчётам — они не будут оставлять на Станции никого, — сказала Лоусон. — Во всяком случае — в свой первый прилёт туда. Бывший снабженец тоже на Цитадели надолго не задержится, — отметила она. — Вероятнее всего, как и указывают наши прогнозисты, его переведут на одну из космостанций или планетных баз. Но на Цитадели он — не останется. И больше никогда не войдёт в состав экипажа и команды 'Нормандии'. Состав научной группы фрегатовцы определят из числа обитателей Цитадели и тех, кого вызовут на станцию в ходе проведения процедуры отбора.

— Внедрение? — Призрак посмотрел на собеседницу.

— На этом этапе — нежелательно. И, учитывая множество факторов — невозможно. Если бы в команде не было протеанина... — осторожно заметила Миранда, — можно было бы попытаться, но при его присутствии — нет, это провести безопасно, эффективно, с гарантией долгой работы — невозможно. В дальнейшем, когда фрегат уйдёт дальше по маршруту... предполагаю, что состав научной группы не будет расширяться. Даже сокращение состава не приведёт ни к каким позитивным для наших интересов последствиям. Распределят дела между собой несколько по-иному и продолжат работу. — Миранда встала.

— Я отдал приказ о разработке операции по похищению Дэйны — девушки капитана Шепарда, — произнёс Харпер. — Если капитан перейдёт черту — она исчезнет, — он помолчал несколько секунд. — Как только она будет у нас — она пойдёт на 'Линию Трансформации', — пальцы правой руки Призрака, лежащие на виртуальной клавиатуре, сжались в кулак. — Полагаю, что будет разумно, если ты примешь кураторство над данным проектом.

— Хорошо, — подумав, сказала Лоусон. — Но где эта черта?

— Шепард и его команда... могут нанести огромный вред. Интересам наших покровителей, — не расшифровывая детали вслух, ответил Призрак. — И как только этот вред будет нанесён — последует ответный удар. Наш ответный удар. — Харпер набрал на клавиатуре код. — Я переслал тебе установочные данные и дал доступ к инфокаталогу группы, занятой подготовкой 'веера ситуаций'. Возьми на себя контроль и кураторство. Уже сейчас.

— Согласна. — Миранда шагнула к двери каюты, остановилась. — Считаешь, её можно будет сломать?

— Здесь важно не сломать. — Призрак отпер каютную дверь, нажав на клавиатуре наручного инструментрона несколько сенсоров. — Здесь важно, чтобы он никогда не увидел её прежней. Иногда, а временами — очень часто — это — больнее всего.

— Хорошо. — Миранда взялась за ручку, потянула на себя. Каютная дверь стала открываться. — Я займусь.

— Докладывай по обычной схеме. — Призрак крутнулся в кресле, пересел на полку, достал из коробки, лежащей на столике, сигару, щёлкнул зажигалкой, закурил, видя, как за Лоусон закрывается каютная дверь.

Мерцнул экранный индикатор, развернулось 'окно', проступил текст. Первое донесение от группы: Дэйна взята под наблюдение. Теперь каждый её шаг, каждое её действие, каждое слово будут известны 'Церберу'.

Закрыв экранное 'окно', Призрак развернул одним нажатием на сенсор все остальные окна, выстроил их 'лесенкой' в порядке отметок о важности и взялся за изучение. Руководитель должен быть в курсе мелочей постоянно. Иначе он не выстроит правильную стратегию. Потому — внимание на детали.

Лиара. Полёт на Терум

Прошёл только час с того момента, как транспортный корабль отстыковался от станции. До самого старта Лиара не знала покоя, сознательно лишая себя права на ничегонеделание. Те несколько минут плача что-то в ней пробудили такое, с чем она не смогла до сих пор справиться. Воспоминание о маме и о папе оказалось столь сильным и острым, что младшая Т'Сони не сумела погасить его привычным усилием воли и теперь чувствовала, что очень скоро многое в её жизни может измениться так, как она никогда не хотела. Не хотела с того момента, как, не обернувшись, ушла из дома, ушла от матери. Ушла, не сумев простить маме лжи, обмана и... предательства. Стараниями Бенезии вся раса азари блуждала в потёмках. Уже несколько десятилетий культ Атаме подвергался сильным нападкам, множились ряды азари, не верящих в Атаме и её помощников. Оказалось... оказалось, что в Атаме вообще нельзя было верить. Нельзя, потому что никакой азари Атаме никогда не было!

Лиара пыталась занять себя делом с первой минуты полёта и теперь, идя к своей каюте, обдумывала план работы на ближайшие несколько суток полёта. Грузовые транспортники никогда не летали быстро, да ещё со столь объёмным оборудованием на борту. Вышки, составные части ангара, тоннельные сегменты, крышки люков. Несколько десятков страниц спецификации. Интересное и познавательное чтение.

Рука азари скользнула к поясу, достала ридер, палец привычно коснулся сенсора, зажигая экран. Занять мысли, занять память, занять сознание. Да, это — насилие над собой, но если не будет этого насилия... вся экспедиция, вся будущая работа окажется под серьёзной угрозой. Нельзя упускать руководство, нельзя показывать свою слабость.

Взгляд азари скользил по строчкам, губы шевелились, голосовые связки вибрировали — Лиара тихо-тихо проговаривала вслух каждую позицию, каждую цифру. Пока она дошла до двери своей каюты, она смогла озвучить четверть списка. Нащупав пальцами левой руки клавиатуру замка, азари набрала код, подождала три-четыре секунды, пока дверь скользнёт влево, переступила порог, замерла, ощущая, как с лёгким шелестом дверное полотно встаёт на место.

Сейчас Лиара не смогла бы сказать, что она... недовольна наступившей тишиной и одиночеством. Лёгкая дымка окутала отростки, и молодая азари опустила голову, закрывая глаза. Первый раз за долгое время она дала такую существенную слабину. Несколько десятков лет она избегала любых мыслей о родителях, а особенно — о матери. Об отце она думала крайне редко и раньше, до ухода из дома — Бенезия никогда не была сколько-нибудь разговорчивой, если касалась этой темы, а Этита вообще отмалчивалась, не желая говорить о том, чем занималась большую часть суток.

Иногда Лиара стремилась увидеть и почувствовать себя со стороны. И сейчас она ощущала, что теряет спокойствие, теряет душевное равновесие. Когда она только начинала учиться в университете, она стремилась всё успевать, всё запоминать, всё понять. Со стороны, наверное, это выглядело как минимум комично. Но тогда она была первокурсницей. Позже она смогла успокоиться и поняла одну важную вещь: одна и та же реакция может указывать на разные причины. На первом курсе она хотела впитывать знания, умения и навыки как губка, а сейчас она просто растеряна, потому что... потому что слишком многое, от чего она когда-то отказалась, теперь возвращается к ней и снова становится частью её сути.

Лиара чувствовала, что начинает нервничать. Не из-за того, что кому-то из разумных плохо или какая-то часть работы под угрозой невыполнения, а потому, что она не контролирует себя саму. Следовательно, сначала пострадает работа, а потом кому-то из разумных будет плохо. Круг замкнулся и всё потому, что сейчас в её сознании нарастает столь ненавидимый ею беспорядок.

Сколько раз она представляла себя спокойной, уверенной, умело справляющейся с большими и малыми проблемами. Тогда, в такие минуты, она чувствовала себя... красивой. Не внешне, прежде всего — внутренне. А сейчас она ощущает, как её красота куда-то исчезает, растворяется. Наверное, это — расплата. Расплата за то, что она ушла тогда от матери. Ушла, оскорбившись тем, что её мать ввела в заблуждение тысячи, десятки тысяч, миллионы азари. Ввела в заблуждение, спасая их от кризиса веры, от кризиса восприятия окружающей действительности. Что лучше — такой кризис, такие кризисы — или ослабление расы или — поставить всю расу перед угрозой разумения своей... искорёженности?!

Лиара ушла от матери. Ушла — и скрылась. Отказалась от любых контактов, заблокировала все свои адреса, все свои коды связи. Погрузилась в изучение протеан, достигла определённых, признанных результатов. Не всеми и не всегда признаваемых, но и не отрицаемых. Полагала, что этой работы хватит ей очень надолго. В какой-то мере она была права в своих предположениях — и сейчас, спустя несколько десятков лет, она могла с уверенностью сказать, что должна посетить очень многие планеты, где всё ещё сохранялись в относительной неприкосновенности протеанские руины, хранящие в себе ценнейшие артефакты. Лиара верила в то, что за свою долгую жизнь она сможет побывать на этих планетах и увидеть памятники протеанской культуры своими глазами. Сейчас эта вера была поколеблена, потому что... потому что рядом с работой по изучению протеанского наследия спустя многие годы вставала, грозя получить равный приоритет, проблема взаимоотношений с мамой. А если подумать о том, что придётся ещё налаживать взаимоотношения с отцом... — Лиара почувствовала, что уже не может выпрямиться, не может поднять голову и не может успокоиться. Хорошо зная себя, Лиара понимала, что придётся очень скоро делать выбор между работой и... семьёй. Делать выбор сейчас, когда впереди — высадка на планету, создание лагеря, разметка и расчистка площадки.

Столько дел и теперь рядом с привычной и обычной работой встали взаимоотношения с матерью. Лиара ощущала, что выбирать придётся и работу и взаимоотношения с родителями. Не только с матерью, но и с отцом. И боялась, что с двумя такими проблемами она не справится. Эта боязнь походила на часть 'синдрома отличницы'. Об этом синдроме Лиара знала слишком многое. И не хотела, чтобы хоть когда-нибудь он получил власть над ней.

Не хотела. Замерев и привалившись спиной к дверному полотну, Лиара ждала. Чего она ждала — вряд ли она смогла бы сейчас внятно пояснить. Глаза молодой азари по-прежнему сами собой закрывались, и Лиара не препятствовала потяжелевшим векам. Дыхание становилось поверхностным, редким. И вдруг она почувствовала аромат. Обычно она не обращала внимания на запахи, а тут — цветочный аромат, который азари не спутают ни с каким другим. Так пахнут большие жёлтые цветы, которые растут только на Тессии. Ощутив этот аромат, Лиара не заметила, как за несколько секунд она успокоилась.

Прислушиваясь к себе, Лиара удивлялась, происходящим вот прямо сейчас с ней изменениям. Глаза открылись, дымка над отростками рассеялась. Веснушки побледнели, почти слились с голубизной кожи. Мышечное напряжение в шее, заставившее опустить голову, слабело. Уже можно было повернуть голову вправо и влево, но поднять пока было нельзя — мышцы не настолько расслабились.

Теперь она могла различать цвета, хотя в каюте был полумрак. Лиара не отошла от плотно закрытой двери, светлячков-индикаторов пульта не хватало для того, чтобы чётко видеть интерьер каюты. А вот видеть цвет комбинезона она уже могла достаточно чётко. И это радовало молодую азари. Радовало сейчас. Немного, но радовало. Немного, потому что Лиара где-то в глубине сознания чувствовала — слабость, бессилие, неуверенность вернутся. Несколько минут назад её накрыла 'волна', сейчас отступающая. Волнам свойственно возвращаться.

Меньше всего на свете сейчас Лиаре хотелось ощутить на себе тяжесть возвращавшейся волны. Напряжение в шее продолжало уменьшаться. Лиара почувствовала, что ей хочется поднять взгляд вверх. Пусть там темно и нельзя разглядеть крепления 'плиток', нельзя чётко увидеть пятна. Это — каюта грузового транспортника, а не круизного туристического лайнера. Хорошо, что для археологической экспедиции и её груза удалось арендовать хотя бы такой корабль.

Сейчас Лиару не интересовала грязь на потолке каюты. Младшая Т'Сони смотрела дальше, туда, где по верованиям азари, был мир Высших Сил. Атаме была только аватарой этих сил, неподвластных разумным органикам, обитавшим в этой галактике. Руки Лиары согнулись в локтях, пальцы и ладони соединились в молитвенном жесте. При других условиях от кончиков пальцев до локтей засияло бы биотическое свечение, а сейчас Лиара молилась. Слова молитвы она выбирала сама, изумляясь, как чётко и в то же время мягко звучали они в её сознании.

Несколько минут молитвы. Лиара никогда не считала себя особо набожной, но сейчас, в такие минуты ей было понятно — ей нужна эта молитва. Именно эта молитва и именно сейчас. Сколько времени длилась молитва — вряд ли она когда-нибудь скажет точно. Едва только в сознании прозвучали последние слова, Лиара опустила голову и повернула её чуть влево. Руки опустились, но не повисли вдоль тела — она смогла согнуть их в локтях и коснуться пальцами обеих рук своей талии — жест, придающий раз за разом ей уверенность и спокойствие. Помогло — напряжённые губы расслабились. И выпрямилась спина. Сейчас Лиара могла бы посоперничать с матерью в степени горделивости осанки. Это странно, но в эти секунды мысли о матери не причиняли Лиаре беспокойства и неудобств.

Рука младшей Т'Сони коснулась сенсора пульта управления освещением. Софиты зажглись, в каюте постепенно стало светлее. Шагнув к столу, Лиара открыла крышку инструментрона, опустила руки на клавиатуру, набрала разблокирующую комбинацию. Волна напряжения с каждой секундой ощущалась всё слабее. Не хотелось садиться в рабочее кресло, ноги обрели прежнюю прочность и устойчивость. Чуть наклонившись вперёд, Лиара сильнее согнула руки в локтях. Набирать текст стало удобнее. Обычный служебный документ из тех, которые она запланировала оформить во время полёта к Теруму. Хорошо, что она научилась печатать вслепую, всеми десятью пальцами. Можно было не смотреть на клавиатуру, не думать, каким пальцем какую клавишу нажимать.

Лиара вспомнила, как часами стояла на балконе семейной квартиры и смотрела на вечернюю Тессию. Мама и папа не мешали Лиаре, не нарушали её одиночества и младшая Т'Сони могла о многом подумать. Огни окон небоскрёбов расплывались в разноцветные пятна. За каждым окном была жизнь. Лиаре хотелось верить, что огни тессийских небоскрёбов так же будут гореть и тогда, когда ей исполнится тысяча лет и она окажется на пороге смерти. Ничего не изменится на материнской планете азари уж очень серьёзно. Только она, Лиара Т'Сони уйдёт из жизни. А там, за Гранью на самом деле нет никакого другого мира. Есть только небытие. Вера в другой мир нужна очень многим разумным. По самым разным причинам нужна. Может быть и странно ей, едва приблизившейся к стапятнадцатилетнему рубежу, думать о собственной смерти, но Лиара Т'Сони была ксеноархеологом и работала с артефактами, принадлежащими ныне вымершей расе протеан. Вымершей. Мёртвой. Потому для неё мысли о смерти стали привычными и она чётко и глубоко осознавала, что и сама не вечна и смертна.

Протеане вымерли в результате какой-то галактической катастрофы. До момента своей гибели они успели оставить немало свидетельств высочайшего уровня своей культуры, науки, технологий. Причиной катастрофы Лиара никогда не интересовалась — ей вполне хватало хлопот с исследованиями артефактов и руин. А когда ей стало понятно, что под богиней Атаме и её помощниками следует видеть не азари, а протеан... Она стала часто ловить себя на мысли о том, что ярко представляет гибель азарийской расы. Раз за разом представляет по-разному, но с одним и тем же результатом. Представляет, но никогда не напишет об этом статью и тем более — книгу. Всё это останется в её памяти. И — только там.

Лиара отвлеклась, взглянула на погашенные настенные экраны. Пришлось повоевать с корабельным завхозом — он не хотел устанавливать крепления для мониторов. Как руководитель экспедиции, Лиара переговорила с капитаном корабля. Тот согласился, что археологи имеют право не бездельничать во время перелёта к Теруму. Выйдя из капитанской каюты, Лиара поняла, что капитану просто не хотелось в ближайшие несколько десятков часов видеть на борту своего корабля толпу праздношатающихся разумных органиков.

Установить на стенах кают экраны капитан посчитал меньшим злом. И сейчас, глядя на своё отражение в настенном экране, Лиара понимала: что-то в галактике очень изменилось. Настолько изменилось, что вряд ли можно найти какие-то приемлемые рамки и пояснения для таких изменений. Не позитивных, нет. Опасных и негативных.

Терум — вулканически активная планета. Пальцы правой руки младшей Т'Сони коснулись сенсоров настольного инструментрона. Секунда — и экран на стене осветился, проступила карта Терума. Схема, поясняющая картину вулканической активности. Лиара получила её в последние полчаса перед отлётом со станции. И сейчас видела, что картина ухудшилась по сравнению с той, какая была отмечена на схеме, полученной всего сутки назад. Если скорость, с какой происходит ухудшение картины, сохранится... придётся обойтись минимумом. Не будет стационарного базового лагеря, не будет нормального склада. Хорошо, если они успеют добраться до этого артефакта. Придётся бурить быстро, прокладывать и укреплять тоннель ещё быстрее. Уточнять картину и план работы — по месту, быть готовыми к изменениям каждый час. Обычные экспедиционные сложности — за последние несколько лет Лиара уже дважды попадала в подобные ситуации. Вспомнив детали этих экспедиций, младшая Т'Сони поняла, что её настораживало. Тогда у неё не было столь неприятных предчувствий, а в работе археолога предчувствие иногда важнее, чем знания, умения и навыки.

Хорошо, что она не села в кресло — не придётся вставать. Взяв со стола ридер, Лиара перегнала на его накопитель несколько файлов, в том числе карту района базового лагеря археологов и, отшагнув от стола, постаралась взглянуть на схему так, словно видела её в первый раз. Иногда такой взгляд помогал приходить к правильным выводам. Да, до высадки на Теруме ещё несколько суток, но если ситуация будет ухудшаться столь же быстро... придётся всё же залезть в долги и оплатить капитану грузовоза ускоренный полёт к планете. Терять артефакт, ещё не найденный 'чёрными' археологами, Лиара не хотела.

Что-то особенное было в этом артефакте. Не зря же протеане упрятали его на такую глубину. Да, по имеющимся у младшей Т'Сони данным там — пещера, но схема пещеры была построена автоматикой зонда очень и очень приблизительно.

Взгляд вправо, на противоположную стену каюты. Там — тоже экран. Сильно ругался завхоз корабля. Редко когда Лиаре приходилось слышать такие выражения от разумных, но, наверное, завхоз не считал, что руководитель археологической экспедиции — женщина. Он, скорее всего, воспринимал Лиару как бесполое 'оно'. На станции Лиаре пришлось разговаривать с представителями многих рас, но только земляне согласились за минимальную, а может быть — оценки-то разные бывают — и демпинговую цену отвезти археологов к Теруму со всем их... как 'экипажники' тогда сказали 'барахлом'? Да, именно так они и сказали. И всё же — согласились отвезти, сделать изрядный 'крюк'. Так уж получилось, что земной грузовоз был почти пустым и менеджер корабля не желал выпускать его в полёт недогруженным. Тут и появилась Лиара со своей проблемой. Как тогда сказал капитан грузовоза? 'Не индивидуальной, а коллективной проблемой'. Члены экипажа, кстати, очень немногочисленного, согласились со своим шефом. Земляне — странные разумные. Очень странные. Но если бы не они — Лиаре пришлось бы залезть в страшные долги, чтобы всё же избежать срыва экспедиции.

Несколько нажатий — и на других настенных экранах появились кадры, снятые разведывательным зондом над Терумом. Зонд шёл низко, поэтому можно было достаточно чётко разглядеть скалы и лавовые потоки. Малоприятная планета, но другой пока в плане не было — для того, чтобы направить экспедицию к любой другой планете из списка, пришлось бы увеличить количество долговых обязательств до неприемлемого уровня. А ценные находки в работе археологов — достаточно редкие события.

Положив ридер на стол, Лиара скрестила руки на груди и отступила к стене. Теперь можно было опереться о металлические пластины и расслабить ноги. Надо было обдумать складывающуюся ситуацию. Ещё раз обдумать. Если бы не отростки, можно было бы опереться головой о стену, но... отростки не позволяют — они слишком нежные и чувствительные. Младшей Т'Сони только сто с небольшим лет, её ровесницы справедливо полагают, что у них как минимум двести лет, чтобы делать глупости и пробовать свои силы в самых разных областях. Эта справедливость — их, а не Лиары. Пятьдесят лет она занимается протеанами, участвует и организует археологические экспедиции. Копается в земле, спускается в пещеры и лазает по протеанским башням. Старается сократить до минимума перерывы между экспедициями. Ей гораздо спокойнее и удобнее сразу по окончании работы одной экспедиции войти в состав другого археологического коллектива, который только-только начинает работу. И лучше, если этот новый коллектив формируется как можно ближе к границам Пространства Азари.

В центральные материнские области Лиара старалась не летать. Максимум — аудио или видеосвязь с агентами и снабженцами. Только деловые разговоры, никакой лирики. Никаких нерабочих взаимоотношений. Редко когда она соглашалась прилететь или приехать лично для переговоров и подписания документов. Потому нечасто когда меняла свой научный комбинезон на красивое многоцветное деловое азарийское платье. Теперь только иногда видела своими глазами знаменитые азарийские небоскрёбы и огромные мегаполисы.

Да, азари — многочисленны, но Лиара гораздо лучше себя чувствовала вне больших городов и поселений. Археология не терпит толп, не терпит суеты и поспешности. А сейчас придётся делать всё, чтобы добраться до этого артефакта как можно быстрее. Потому что в противном случае либо лава зальёт пещеру, либо возникнут ещё какие-нибудь непреодолимые для небольшой археологической экспедиции обстоятельства.

Выпрямившись, Лиара почувствовала, как бледнеет радужка её глаз. Такое бывало очень редко, не чаще нескольких раз в год. И почти всегда потом были проблемы. Самые разные. Ей необходимо всё ещё раз обдумать. Грузовоз доставит археологов на Терум и уйдёт дальше по своему маршруту. Когда артефакт будет найден и извлечён... теперь ясно, что это должно произойти намного раньше запланированного срока... можно будет подумать об аренде грузовоза. И постараться побыстрее демонтировать всё оборудование в лагере и на месте раскопок. Обычная рутина.

Что-то очень изменилось. Настолько, что она, привыкшая иметь дело с памятниками исчезнувшей великой цивилизации, не может даже себе самой пояснить суть и смысл этих изменений, понимает только то, что они страшны и многогранны. Пожалуй, страшны. Даже больше, чем многогранны.

Лиара боялась. Боялась, что у неё уже нет двухсот лет на всякие пробы, безответственные выборы. Взгляд младшей Т'Сони с трудом нащупал на стене каюты участок, свободный от экранов. Страх не уходил. Да, времени на пробы и глупости у неё уже нет. Но как совместить отсутствие времени с её возрастом? Пусть даже и календарным. Сто одиннадцать лет — это не триста одиннадцать лет. Первые несколько лет тогда, когда она ушла из дому, её не воспринимали всерьёз. Пришлось временно забыть о своём дипломе доктора ксеноархеологии и начать работать на низовых должностях, где много рутины и мало прав и возможностей делать что-то действительно важное и тем более — своё. Пять десятков лет она занимается изучением протеанской цивилизации, точнее — того, что от неё осталось. Не сделала ли она ошибку? Свою собственную ошибку. Да, она была с раннего детства крайне любопытна, часами читала, задавала маме и папе десятки вопросов. А потом... потом решила, что сможет сделать что-то большее. И вот результат — она получила диплом доктора ксеноархеологии. Помогло ли это ей? Где-то помогло, а где-то нет. Пять десятков лет работы, десятки экспедиций. Несколько статей в очень известных журналах. Сейчас ей сто с небольшим лет.

Хотелось заплакать. Снова заплакать. Азари изначально — водная раса, для них вода тессийского Океана — родина и самая привычная среда обитания. Когда-то азари другой среды обитания и не знали. Поэтому азари часто плакали, хотя старались плакать только тогда, когда становилось очень тяжело. Сейчас Лиаре было как раз очень тяжело. От понимания глубинной сути предчувствий. Той самой сути, которую невозможно выразить словами, сказанными вслух. Хотелось заплакать. Проходили секунды, минуты, а Лиара всё медлила, колебалась. Ей вспомнилось, как она совсем недавно плакала, как чертили свои дорожки по её щекам непрошеные слёзы. Как горько было осознавать, что она дала слабину. Непростительную, непозволительную слабину. Она... она вспомнила очень полно, остро и чётко то, о чём постаралась забыть, что гнала из своей сути и из своей памяти раз за разом долгие годы. А сейчас, когда впереди — работа на вулканически активной планете, она ослабела и допустила в свою суть то, что резко ослабило её. Хотелось заплакать, но сейчас Лиара чувствовала, что пока может сдержать слёзы. Надолго ли? Как сказать...

Она до сих пор не избавилась от детской привычки держать рот полуоткрытым. Для дев азари это было привычно и считалось приличным, но... Лиара не считала для себя приемлемым во всём походить на своих ровесниц. Да, внешне она выглядит очень молодо, внешне она вполне соответствует своему календарному возрасту. Ей можно не стесняться своей внешности и своего возраста — она действительно очень молода, а для доктора ксеноархеологии и руководителя археологической экспедиции — вообще непозволительно молода. Эта внешняя молодость ей раз за разом вредила при организации экспедиций — далеко не все снабженцы и иные контрагенты умели воспринимать Лиару как достойную внимания заказчицу.

Потому иногда Лиара остро ненавидела свой календарный возраст и накрепко связанную с ним внешность обычной девы азари. Да, она помнила и знала о том, что далеко не всегда внешность соответствует внутренней зрелости, но... разумных органиков быстро не переделаешь, не перепрограммируешь их восприятие. Особенно — на обыденном рутинном уровне. Слишком уж современные разумные органики зациклены на ежедневной и ежечасной рутине. Для них постоянно думать о тех, кто уже ушёл за Грань, кто оставил после себя только материальные свидетельства, которые, б-р-р-р, приходится раз за разом извлекать из земли, чистить и только потом подвергать внимательному изучению — неприемлемо. А если учесть, что эти материальные свидетельства малоотличимы от тех, которым разумные отводят место разве что на свалках...

Несколько раз Лиаре предлагали в самых разных выражениях — от вполне парламентских до откровенно непристойных — стать обычной азари, пойти на танцпол к шесту или вступить в ряды наёмников. Тогда приходилось включать биотику и наказывать нахалов действием, поскольку слова на них не действовали. Хорошо ещё, что она много раз видела, как тренируется её мать. Биотическое совершенство Бенезии она никогда не подвергала сомнениям. Редко когда ей удавалось видеть тренировки Этиты, но и из того, что ей удалось увидеть, со всей определённостью Лиара сделала важный для себя вывод — оба матриарха были мастерами биотики. Не только мирной, но и боевой.

Каюта уже не была полутёмной, софиты своими 'конусами' и лучиками освещали в достаточной степени большинство закоулков этого временного обиталища, но Лиара, сдерживая подступающие к глазам слёзы, чувствовала, что боится обернуться. Что-то очень страшное стояло позади неё. Что-то очень страшное, настолько сильное и мощное, что если будет малейшая возможность — оно подойдёт очень близко, обойдёт стоявшую деву-азари с боков и покажется спереди. Тогда... Тогда не нужно будет оборачиваться, ибо то, что порождает в душе такой страх, будет везде. И от него... не будет нигде спасения. Вот совсем нигде.

Можно заставить себя обернуться, чтобы убедиться — в каюте ничего нет из того, что может так напугать, вселить в сознание такой ужас. Лиара боялась, что тогда глаза наполнятся слезами и она не увидит это нечто, а значит, не успеет даже попытаться спастись от него. Мысли о родителях как-то незаметно и полно отступили на дальний план сознания и их место заняли мысли о том, что это нечто угрожает всем разумным органикам. Всем, независимо от расы. Младшая Т'Сони много читала о таких предчувствиях и знала, что иногда они оправдываются, сбываются. Разум девы-азари цеплялся за это 'иногда', цеплялся, поскольку очень не хотелось, чтобы это 'иногда' превратилось в 'сейчас'. Очень не хотелось.

Лиара почувствовала, как веки начинают закрывать её глаза. Не полностью, остались узкие щёлочки. Слёзы так и не залили глаза, можно было видеть интерьер каюты по-прежнему чётко и ясно, но младшая Т'Сони понимала — эти 'щёлочки' означают, что внутренняя суть напугана, дестабилизирована, разбалансирована. Мало что могло так повлиять на суть Лиары. Очень мало что. И сейчас не было внутреннего ощущения, что испуг напрасен. Оборачиваться по-прежнему не хотелось, и Лиара чувствовала, как липкий текучий страх заползает в её суть именно сзади. Не с боков, не сверху, не снизу и тем более — не спереди, а именно сзади. Означало ли это, что угроза... исходит из прошлого?

Слишком долго Лиара занималась вымершими протеанами. Слишком долго и слишком много. Никогда она не хотела задумываться всерьёз над тем, что стало причиной гибели протеанской цивилизации. Имперской цивилизации. А надо было бы задуматься, иначе картина будет неполной, очень неполной. Да, если задуматься над этим, то придётся отвлечься от протеан, заняться изучением того, что к протеанам не имеет прямого отношения. Да, повлияло на судьбу протеан, но не порождено самими протеанами. Внешний фактор? Внешний враг? Тогда почему — из прошлого? Почему она не может дать даже приблизительного определения этому врагу? Только ли потому, что никогда не задумывалась вплотную о том, что стало причиной гибели протеан? Тех самых протеан, которые... Богиня, если они действительно влезли в суть азари, если они действительно взяли на себя управление эволюцией расы азари...

Вера — одна из немногих особенностей разумных органиков, способная пережить в почти неизменном состоянии десятки тысяч лет, постоянно укрепляясь и совершенствуясь, часто — независимо от желаний и стремлений своих носителей. Можно не понимать, но верить. Вера часто не требует понимания деталей, она... может быть, она требует понимания сути, что гораздо ценнее и важнее?

Лиара верила своим родителям. Ей вспомнилось то, как она гуляла по Тессии вместе с Этитой и Бенезией. Два матриарха — и она, молоденькая, маленькая азари. Очень часто она шла между Этитой и Бенезией, и ей было так спокойно, так комфортно. Такое острое чувство безопасности... потому что рядом были и мама, и папа. Лиара тогда верила, как, наверное, свойственно маленькому ребёнку любой расы, что её родители поистине всемогущи. Только потом она поняла, что ни Этита, ни Бенезия не всемогущи, что им тоже бывает очень страшно, очень больно и очень некомфортно.

Ни Бенезия, ни Этита никогда не навязывали Лиаре то, во что ей следует верить. Может быть и потому, что с раннего детства Лиара много читала, задавала сотни вопросов и размышляла очень долго и глубоко над получаемыми ответами? Может быть и потому, что ни Этита, ни Бенезия никогда не указывали ей, какие тексты следует читать, а какие нет? Может быть потому, что они строго уважали её право быть задумчивой, погружённой в свои мысли даже в казалось бы, совершенно неприемлемых для этого обстоятельствах? Они просто не мешали ей развиваться и формироваться, не считали, что она обязана оправдать какие-то их индивидуальные родительские надежды.

Да, они беспокоились о том, чтобы Лиара вовремя поела и достаточно долго поспала, чтобы поиграла со сверстниками и подышала свежим воздухом материнской планеты. Они давали Лиаре доступ к банкам данных и хранилищам оцифрованных текстов и спокойно относились к тому, что их единственная дочь практически глохнет и немеет, погружаясь в океан вполне взрослой информации. Рисковали ли они? О, ещё как рисковали, потому что она была их единственной дочерью, а законы развития вряд ли можно обмануть безнаказанно. И всё же они рискнули, и Лиара с детства стала очень отличаться от своих ровесниц. Очень и очень. Не телесно, внутренне.

Когда Лиара пошла в школу, она полюбила одиночество. Бывало, что она находила тихий уголок, садилась, обхватывала колени руками и, опустив голову на колени, замирала. Тогда она могла погрузиться в размышления очень глубоко и потому ценила эти минуты полной сосредоточенности.

Если на Теруме будет найден тот странный артефакт, то, может быть, она сможет приблизиться к пониманию причины гибели протеанской расы? Это будет достойный результат, способный окупить любые расходы.

Очнувшись, Лиара сделала несколько шагов к рабочему столу, опустила пальцы на клавиатуру, стала просматривать файл за файлом. Надо было сделать всё, чтобы разговор с капитаном о сокращении времени полёта к Теруму был достаточно аргументирован. Да, капитан запросит мнение менеджера, свяжется со своим финансистом, может быть, попросит консультацию юриста, всё же случай почти исключительный. Да, экспедиция, возглавляемая Лиарой, явно не относится к числу богатых и капитан не захочет рисковать. Никто из разумных в большинстве случаев не склонен к простой благотворительности. Для такой помощи, о которой Лиара собиралась попросить капитана грузовоза, должны быть достаточные основания и сейчас Лиара пыталась сформулировать эти основания. Вряд ли капитан будет в восторге от предложения соединить свой разум с разумом младшей Т'Сони через 'объятия вечности', потому придётся всё постараться облечь в понятную словесную форму. Письменную или устную — всё равно. Разговор с капитаном будет непростым — в этом младшая Т'Сони была убеждена уже сейчас.

Некоторые документы придётся капитану показать в ридере, на экранчике прибора. Текстов должно быть немного — у капитана дел хватает, и тратить время на чтение 'простыней' он не станет. Разговор не должен затянуться, не должен утонуть в словесных потоках. Надо кратко и по-деловому. Вряд ли получится напрямую поговорить с пилотом — люди иногда бывают такими формалистами... Скорее всего пилот сошлётся на необходимость получить прямой приказ капитана и откажется проявлять излишнюю самостоятельность. Хотя здесь... многое зависит именно от пилота, ведь ему придётся решать, по какому маршруту лететь, сокращая время прибытия на Терум. Люди — очень сложные субъекты для любых переговоров, а капитан вообще не видит в ней даму, женщину и надавить на это видение ей не удастся. Люди — разные и капитан здесь не желает идти на уступки, руководствуясь некими 'рыцарскими правилами'. Пилот тоже не будет идти на уступки, поскольку, насколько успела понять младшая Т'Сони, тоже не видит в азари ничего, кроме бесполого субъекта. Странного и непонятного. Именно такого, от чего люди инстинктивно желают держаться как можно дальше.

Перелопачивая файлы, набирая тексты, Лиара чувствовала, что успокаивается. Пусть не полностью, пусть неглубоко, но успокаивается. Хорошо, что она оказалась способна вернуться хотя бы к простой, где-то даже канцелярской работе. Это — только начало. Надо обязательно договориться с капитаном, надо убедить его в том, что ускорить прибытие грузовоза на Терум — крайне необходимо. Хотя бы сократить путь до двух суток вместо пяти-шести по стандартному расписанию — и это будет уже очень хорошо. Вряд ли капитан сочтёт необходимым так существенно сократить время полёта. Но тогда крайний срок — трое-четверо суток. Никак не шесть и не пять.

Добиваться успеха в предстоящих переговорах можно самыми разными способами и средствами. В школе Лиаре приходилось гримироваться, использовать парики и носить одежду, привычную для других рас — она иногда участвовала в школьных театральных постановках. Но здесь, на борту грузовоза она не сможет воспользоваться этим опытом. Пусть — полезным и ёмким, но — в данных условиях неприемлемым. Смешно будет выглядеть попытка натянуть парик и женское платье. Очень смешно. Нет, придётся обойтись минимумом, сделать упор на словесное убеждение, на факты и на возможности, понятные людям. Хорошо, если удастся убедить капитана грузовоза в том, что археологи будут рады вернуться в Пространство Азари на борту его корабля. Над этим тоже следует подумать и подготовить варианты разговора, — решила младшая Т'Сони, просматривая на экране инструментрона очередные файлы. Садиться в рабочее кресло по-прежнему не хотелось, усталость физически почти не ощущалась. Наверное, сказывалось нервное напряжение.

Открыв папку с файлами и просмотрев их список, Лиара решила, что не будет заниматься внешним перевоплощением. Видел её капитан грузовоза в научном комбинезоне — значит, увидит и ещё раз. В конце концов, он ей только временный партнёр, никак не больше. Так что незачем изменять свои настройки. Как бы ни были сложны в общении земляне, они всё же достаточно разумные и адекватные органики. Надо не просто хорошо подготовиться к разговору, но и просто поверить в успех переговоров. Нет никаких признаков того, что у капитана будут сколько-нибудь серьёзные основания для отказа в сокращении времени прибытия грузовоза к Теруму. Именно так — к Теруму, а не на Терум. Грузовые шаттлы вполне в состоянии безопасно и быстро опустить на планету все грузы, принадлежащие археологам. Главное — безопасно, а потом уже — быстро.

Взгляд скользил по строчкам текстов, пальцы нажимали нужные сенсоры. Лиара умела быть упрямой, когда этого требовали обстоятельства или интересы дела или когда она сама хотела быть неуступчивой. Но здесь нужно было проявить не только упрямство, но и готовность понять и услышать собеседника. Пусть и в интересах дела. Потому следовало сначала подготовить материалы, а потом обдумать — и хорошо обдумать — как эти материалы следует предъявить и когда.

Как всегда, время за работой текло совершенно незаметно. Закончив набирать текст, Лиара перегрузила его на ридер — тащить в капитанскую каюту настольный инструментрон не хотелось совершенно при всей допустимости такого действа. Ещё во время набора она хорошо запомнила текст, поэтому, погасив экраны ридера и инструментрона и оставив в готовности клавиатуру, она подняла взгляд чуть вверх и задумалась, планируя разговор и возможные варианты развития общения — от самых приемлемых до самых неприемлемых.

Сейчас главное, чтобы капитан понял: внешность обманчива. Лиара, может быть, и выглядит как малолетняя дева-азари, но внутренне она уже давно не дева. И потому надо сделать всё, чтобы капитан на внешность собеседницы обращал как можно меньшее внимание. Очень многие земляне склонны видеть в азари объекты для самых разных сексуальных домогательств, а капитан грузовоза по всем признакам — вполне нормальный мужчина. Да, трудно землянину, способному прожить максимум сто пятьдесят лет, проявить понимание, что перед ним — столетняя азари. Не каждый человек на это способен. Придётся отказаться от обычных широко открытых глаз, ведь предстоит разговор с человеком. Это азари спокойно относятся к таким широко открытым глазам — расовая особенность, а вот люди... Не все и не всегда способны на это.

Разговор будет сложным. Но он должен быть очень коротким и результативным. Нельзя утопить решение в словах. Нужно добиться понимания и разумения. Нужно добиться, время сейчас невероятно дорого. То ощущение опасности, нарастающей угрозы — далеко не блажь, не сбой в восприятии. Что-то должно произойти в ближайшее время. И потому надо добиться скорейшего прибытия на Терум. Пусть потом до места назначения грузовоз ползёт со скоростью улитки, но до Терума корабль должен добраться как можно скорее.

Люди слишком быстро распространяют своё влияние и своё присутствие по Галактике. Они — почти единственная раса, спокойно и свободно залезающая далеко за пределы исследованной части Пространства Цитадели, уверенно действующая в Траверсе и Терминусе. Ещё немного — и они будут составлять серьёзную конкуренцию всем трём ключевым расам Совета Цитадели. Неприятно такое осознавать, но это — факт. Что-то подсказывало Лиаре, что и ей в самое ближайшее время предстоит узнать о людях что-то очень серьёзное и что-то очень важное. Такое, что невозможно понять без прямого общения, без тесного контакта. Не сексуального, конечно. Сексуальный контакт — это всего лишь средство для реализации узкой программы. Очень узкой. А вот любое другое общение — гораздо ценнее и шире и глубже. Потому что — разнообразнее. А в разнообразии заключена, как была убеждена Лиара, великая сила, позволяющая развиваться и совершенствоваться.

Голову младшей Т'Сони объяла лёгкая биотическая 'дымка'. Работа по планированию предстоящего разговора подходила к концу. Не любившая откладывать дела до бесконечности в будущее, Лиара понимала — появление 'дымки' означает, что ещё несколько минут — и предстоит пройти в капитанскую каюту. Разговор с капитаном грузовоза нужно начать как можно раньше, потому что... потому что капитану нужны будут если не часы, то десятки минут на обычные консультации с финансистом и менеджером, на оформление документов, того же бортового журнала, к примеру. Ничто не будет сделано без подготовки. Земляне умеют быстро делать очень многое, но умеют быть и ужасно медлительными.

Сказано — сделано. Погасив дымку, Лиара берёт ридер, укладывает его в поясную 'складёшку', оглядывает каюту и направляется к двери. Несколько минут — и она у двери капитанской каюты. Короткий стук. Из-за двери доносится 'Войдите' и младшая Т'Сони переступает порог каюты, прикрывая за собой дверь.

Разговор получился не очень продолжительным, и Лиара добилась своего. В её присутствии капитан переговорил с пилотом, с менеджером и финансистом, заручился их согласием и официально внёс необходимые записи в бортовой журнал и некоторые другие документы. Покидая капитанскую каюту, Лиара отметила, что и члены экипажа грузовоза уже приступили к выполнению полученных от капитана приказов. Это лучше всего говорило о том, что землянин, стоявший во главе команды корабля, слов на ветер не бросает. Он мог по-разному относиться к руководителю археологической экспедиции, мог считать её слишком молоденькой для такого поста, но он согласился с её доводами и теперь корабль придёт к Теруму намного быстрее. Ещё двое суток — и грузовоз окажется над планетой. А там — несколько часов разгрузки и экспедиция сможет начать работу. Грузовоз уйдёт дальше по маршруту.

Идя по коридору, Лиара приглядывалась и прислушивалась к происходящему вокруг. Несколько раз временные партнёры пытались выдать желаемое за действительное, пытались её обмануть и теперь младшая Т'Сони чисто автоматически отслеживала ситуацию, обращая внимание на мельчайшие детали. Пока она добралась до двери своей каюты, она смогла убедиться, что и капитан грузовоза и его подчинённые держат слово и выполняют взятые на себя обязательства. Корабль изменил курс — Лиара специально просмотрела данные оперативного обмена между навигационными буями — и теперь расстояние до Терума сокращалось гораздо быстрее.

Вернувшись в каюту, Лиара подошла к рабочему столу и позволила себе опуститься в кресло. Откидываться на спинку не стала. Подавшись вперёд и опёршись локтями о столешницу, она задумалась на несколько минут, подводя итоги состоявшемуся разговору. Да, капитан поступил правильно, и его приказы команда выполнила в полной мере. Никакого обмана не было — корабль изменил курс и теперь до Терума двое суток полёта, а не пять и не шесть. Двое суток. Много, очень много времени.

Набрав на клавиатуре код вызова, Лиара переговорила со своей заместительницей — азари Ватри, передала ей несколько файлов с информацией об изменениях в плане, попросила ознакомить с их содержимым всех членов экспедиции. Ватри обещала сделать всё в ближайшее время.

Надавив сенсор отбоя, Лиара задумалась. Теперь она могла подумать о чём-то приятном, не относящемся к делам экспедиции и к разговору с капитаном. Теперь двое суток она сможет заниматься обычной рутинной работой, зная, что появился резерв времени. Этот резерв очень понадобится её экспедиции там, на Теруме.

Встав с кресла, Лиара вышла на середину каюты, сформировала между ладонями светящуюся биотикой полупрозрачную сферу. За хлопотами, связанными с отлётом и разговором с капитаном, она проигнорировала расписание биотических тренировок и теперь решила наверстать упущенное. Пока можно было уделить внимание мирной биотике, а заодно — и успокоиться. Сейчас ей нужно было расслабиться и стать более спокойной, ведь своей, пусть и промежуточной, цели она добилась — корабль доставит экспедицию на Терум в кратчайшие сроки. Требовать ещё большего сокращения времени было глупо — капитан и так по согласованию с финансистом и менеджером согласился на оплату только четверти всех расходов. В присутствии капитана Лиара подписала необходимые документы своим личным световодом-кодатором. Официально. И... скрывая радость и удовлетворение под маской деловитости и собранности.

Сейчас можно было расслабиться и отдаться обычной схеме тренировки. Биотика успокаивала Лиару, давала ей возможность расслабиться. Младшая Т'Сони отметила, что её губы снова приоткрылись — можно было теперь дышать не только через нос, но и ртом. Пусть. Хорошая вентиляция будет полезна и мозгу и телу.

Минуты биотической тренировки истекли достаточно быстро. В этот раз Лиара не переходила к включению боевой биотики — в этом не было никакой необходимости. Даже если кто-то из команды грузовоза и наблюдал за тренировкой — чего только не бывает в этом мире — всё равно ничего необычного он бы не увидел. Азари, в отличие от людей, были природными, естественными биотиками и свои мирные биотические возможности и способности не делали тайной или секретом.

Ватри прислала на инструментрон информацию о том, что ей удалось сделать. Ознакомившись с содержимым файла, Лиара удовлетворённо опустилась в кресло у рабочего стола, пододвинула к себе упаковку пайка. Потратив не больше четверти часа на обед, младшая Т'Сони сложила обёртки в 'кубик', включила инструментрон. Надо было поработать. Теперь до прибытия на Терум оставалось не больше сорока часов, и терять даже час из этого срока на безделье не хотелось.

Вторую половину дня Лиара потратила на проверку состояния оборудования, размещённого в трюмах корабля. Один из трюмов был закрыт на кодовые замки — там располагался чужой груз. Отметив это, Лиара сконцентрировалась на изучении состояния грузов археологической экспедиции. Пришлось, конечно, полазать по контейнерам и упаковочным плёнкам, но это было необходимо — лучше проверить, чем потом подвергаться всяким неприятностям.

Изредка в трюмы заходил завхоз, интересовался, не надо ли чем помочь. Лиара мягко отказывалась и понимала, что завхоз доволен: археологи не ходили бесцельно по кораблю, не искали приключений и не мешали членам экипажа. А если за скорость доставки грузов ещё будет и доплата в кредитах — совсем хорошо.

Сверяя данные грузов со спецификацией, Лиара размышляла о том, что ей удалось узнать о членах экипажа. Нечасто археологам приходилось летать на кораблях, принадлежащих людям, потому этот полёт был ценным и важным опытом. Что-то подсказывало Лиаре, что в ближайшем будущем ей придётся очень близко познакомиться с людьми. Настолько близко, что любые официальные и деловые контакты остаются далеко позади по степени полноты, сложности и глубины. Ожидание такого опыта знакомства было приятно младшей Т'Сони, не настораживало, не нервировало и не заставляло готовиться к подлостям и противодействию. Что-то действительно должно было произойти в самое ближайшее время. Очень сложное, трудное и... важное.

Поужинав пайком, Лиара проверила, закрыта ли на защёлку дверь каюты и позволила себе лечь на жестковатую койку. Сон пришёл быстро. Проспав до семи часов корабельного 'утра', Лиара умылась, быстро позавтракала пайком и уселась за рабочий стол с твёрдым намерением поработать как минимум восемь часов над очередными статьями и главами своей книги. Если статьи она собиралась рано или поздно опубликовать, то книгу писала только для себя. Пока — для себя. Завтра рано утром корабль окажется над Терумом и наступит время больших хлопот — разгрузка, организация лагеря, разметка площадки. Обычная рутина, которая сейчас для младшей Т'Сони приобретала особое значение.

Часы, проведённые за клавиатурой, были потрачены с пользой. До обеда Лиара вчерне написала несколько статей, а после обеда смогла написать две-три главы своей книги, в которой сугубо научные данные и выкладки перемежались с отвлечёнными размышлениями на самые разные темы, далеко не всегда связанные с наукой. Работалось хорошо, Лиара чувствовала странное успокоение, глаза не уставали от экранов ридеров и инструментронов. Конечно, были времена, когда она работала лучше и больше, но и сейчас она могла бы утверждать, что поработала хорошо. Взведя будильник, Лиара откинулась на спинку кресла, кое-как умостила голову на жестковатом подголовнике, стараясь не нажимать на отростки, задремала.

Надо было восстановить силы для вечерней биотической тренировки. Потом — ночной сон и за два часа до прибытия грузовоза на орбиту Терума ей нужно быть в форме.

Дремота, как всегда, чуткая и в то же время глубокая, быстро овладела Лиарой. Редко когда она запоминала свои сновидения. Вот и в этот раз, проснувшись, она отметила, что ей не снились кошмары.

Погасив все софиты в каюте, Лиара подождала несколько минут и зажгла биотическую 'сферу'. Её слабое свечение настраивало на спокойную, размеренную тренировку. Опустив 'сферу' на столешницу, азари притушила её сияние и вернулась на середину каюты. Несколько глубоких вздохов — и вокруг тела младшей Т'Сони заклубилась биотическая 'дымка'. Тренировка началась. За два часа Лиара выполнила полную программу и, включив каютные софиты, уселась за рабочий стол, пододвигая к себе пайковый 'кубик'. Тело требовало подзарядки энергией, и пища была очень кстати.

Ближе к полуночи на инструментрон стали поступать первые данные со спутников и зондов, расположенных около Терума. Лиара копировала изображения на накопители своего инструментрона, вглядывалась в картинки, запрашивала и получала уточнённые данные по конкретным районам планеты. Да, Терум формально принадлежал землянам, а точнее — Альянсу Систем. Да, на нём было немало месторождений полезных ископаемых, способных принести добывающим и перерабатывающим компаниям огромную прибыль. В то же время Терум был сложной планетой для полномасштабного освоения. Вулканическая активность, скалы, горы, непростой для колёсных и даже для гусеничных транспортов рельеф, осложняющий обустройство путей сообщения, начиная от простых автодорог и кончая монорельсами. Земляне уже начали строительство мостов над наиболее широкими каньонами и ущельями, было заметно, что именно мостовые переходы станут опорными точками будущей развитой транспортной сети. Людей не останавливает повышенная вулканическая активность на планете — вероятнее всего, земляне считали, что извержения вулканов и лавовые потоки не станут препятствиями, способными заставить прекратить колонизацию и освоение Терума.

Отдав с клавиатуры несколько команд, Лиара вызвала на экран инструментрона снимки, показывающие район, где предполагалось разместить базовый археологический лагерь. Система моделирования смогла разместить на трёхмерной модели необходимый минимум построек. Оказалось, что вблизи находится крупный мостовой переход через глубокое — больше восьмидесяти метров — ущелье. Рядом с мостовым переходом Лиара запланировала установить резервный выход из системы естественных тоннелей, а чуть дальше — основной вход в эту систему. В полутора километрах протекал лавовый поток, к счастью, пока не затрагивавший район предполагаемых буровых работ.

Чуть изменив настройки нескольких зондов, Лиара вызвала на экраны обзорные снимки. Планета была... красивой. Суровой, неприветливой, но — красивой. Неспроста протеане обратили внимание на эту планету и колонизировали её очень существенно. Сейчас, конечно, большое количество протеанских руин, расположенных на поверхности Терума, разграблено самым варварским образом силами горнодобывающих компаний, но тем ценнее будет добраться и увидеть, а также изучить тот странный протеанский артефакт, который, к счастью, расположен не на поверхности, а в пещерах Терума. Да, придётся обратить особое внимание на тектоническую и вулканическую активность, постоянно отслеживать соответствующие изменения, но — не в первый и, даст Богиня, не в последний раз.

За изучением снимков Лиара не заметила, как время перевалило за полночь. В четыре часа утра по корабельной трансляции разнёсся голос капитана, проинформировавшего команду и пассажиров о том, что корабль вышел на орбиту Терума. Наступило время подготовки к выгрузке. Лиара облачилась в скафандр — лёгкий, гражданский научный — и направилась в трюмы, откуда корабельные челноки должны были доставлять контейнеры и упаковки с грузами и оборудованием на выбранную для размещения склада площадку рядом с площадкой, предназначенной для создания базового лагеря археологической экспедиции. Начиналась работа.

Лиара. Прибытие на Терум. Начало работ по обустройству площадки и лагеря

Лиара, сидя в кресле в своей каюте, читала информацию о планете, на которую предстояло высаживаться и где предстояло неизвестно сколько времени работать, ведя поиски ценных протеанских артефактов. Азари листала файл за файлом и злилась.

Терум — удалённая от оживлённых космических маршрутов, но богатая и даже в некотором, пусть и весьма условном смысле, индустриальная планета, принадлежащая, как убеждали молодую азари большинство просмотренных источников, Альянсу Систем.

На планете были обнаружены сравнительно богатые залежи тяжёлых металлов. Их разработка стимулировала имевший место в недавнем прошлом промышленный рост на материнской планете людей — Земле. Биологи подсуетились, объединились с археологами, провели серию исследований и доказали, что в коре планеты присутствуют ископаемые остатки простых организмов, основу которых составлял кремний. Потому был сделан достаточно аргументированный вывод о том, что Терум — вторая планета звёздной системы Кносс в скоплении Тау Артемиды, был когда-то более обитаем, чем сейчас.

Впрочем, изыски биологов Лиару интересовали мало, а вот к данным, поступившим и поступающим от других археологов, она относилась более внимательно. Причина этой внимательности была проста и очевидна: на Теруме на поверхности были расположены многочисленные протеанские руины, основная часть которых к моменту появления археологической партии, в состав которой входила и группа Лиары Т'Сони, была разграблена горнодобывающими корпорациями. Именно протеанские руины и привлекали молодую докторессу ксеноархеологии. Как и многие её коллеги, она не разделяла широко распространённого мнения, что нельзя ничего найти там, где побывали горнопромышленники, обожавшие баловаться с взрывчаткой и буровыми лазерами.

Терум был интересной планетой не только потому, что на нём в изобилии наличествовали протеанские руины. Продолжительность суток в двадцать восемь с небольшим часов, низкое атмосферное давление, высокая температура поверхности, немного повышенная против нормальной сила тяжести. Формально планета была передана людям, но... разве одна раса в состоянии охватить всю планету своим вниманием? Нигде и никогда! Или — очень редко, в особых случаях. Здесь год длился в шесть с небольшим раз дольше, чем обычный земной, так что люди на Теруме особо не задерживались. Как утверждали наиболее популярные сайты Экстранета, на таких планетах остаются жить и работать самые стойкие и самые приспособленные.

Оставаться на планете дольше, чем это требовал план проведения раскопок, Лиара не хотела: денег на счету её группы было мало, младшая Т'Сони с трудом выговорила себе право вести автономные раскопки во внешне малопривлекательном районе, потому сразу настраивала себя на изолированное от множества разумных существование. Молодая азари помнила о том, что здесь, на Теруме, столичным городом является Новый Екатеринбург, названный так в честь имперского российского города Екатеринбурга, расположенного в некоей Свердловской области рядом с горами, именуемыми землянами Уральскими. Где именно располагался этот город на материнской планете людей, Лиару никогда особо не интересовало — она запомнила только координаты местной терумской столицы — Нового Екатеринбурга, вбила их в память своего инструментрона и посчитала на этом свои обязанности по привязке к центру власти на планете пока что выполненными. Об остальном, считала Лиара, позаботятся руководители археологической партии — им по должности это положено, а ей необходимо, экономя средства, организовать масштабные раскопки в этом избранном районе.

Высокая температура, царившая на Теруме, заставляла членов экспедиции и членов группы носить защитные скафандры. Если немногочисленным людям такая температура была не в новинку, то азари, составлявшие почти весь штат группы Лиары, страдали от жары постоянно. Саларианцам, коих в группе насчитывалось не больше десятка, может быть жара и была более приятна — эти умники сразу облачились в теплоизолирующие скафандры. Остальные же члены группы ворчали и уже начинали выказывать недовольство: большая разница между тем, что говорилось в доступных для изучения материалах о планете и суровой реальностью, сказывалась самым неприятным образом.

— На поверхности мы не будем долго, — сказала младшая Т'Сони на одном из первых общих собраний группы, проведённых на борту космического грузовоза. — Как только позволят условия и техника — мы уйдём в глубины Терума. Наша основная цель — там. А в глубине, как доказали контрольные сканирования, температура на десять — двадцать единиц ниже, чем на поверхности.

— Сколько ждать? — послышался голос из задних рядов.

— Несколько суток — максимум, — ответила младшая Т'Сони. — Автоматы достаточно быстро закончат проходку наклонного тоннеля. Дальше нам всем придётся поработать вручную: в пещере, обозначенной как 'полость' и 'пустота' в наших документах, надо будет ставить вертикальный лифтовый подъёмник и рушить лишнюю породу горными лазерами, измельчая её. Техники обещали обеспечить бесперебойное снабжение всем необходимым, энергии запасено достаточно.

— Долго, — послышался тот же голос.

Лиара нахмурилась:

— Быстрее — нельзя. Наша группа — не настолько богата. У нас основные расходы — на лазеры и подъёмник. Остальное финансирование уйдёт на всякие мелочи. Придётся поскромничать.

— Если недолго — поскромничаем, — голос смолк и больше до конца собрания не проявлялся.

Лиара знала, кто это был, но не придала этому факту особого значения. Не она одна работает — часть, притом значительную часть работ, выполняют техники, входящие в состав основной археологической экспедиции. У неё — небольшая задача. Если подтвердятся данные, полученные ею, то группу ждёт успех — они смогут обнаружить, а если получится — и изучить одну из передовых протеанских технологий. Ради этого стоило ужаться в потребностях и в нуждах, перетерпеть начальный период и постараться не нарушить график работ, уйдя под поверхность Терума.

Горячая планета. Очень горячая и под поверхностью — вряд ли будет холоднее. Там будут другие сложности — ограниченное пространство, угроза прорыва вулканической лавы, нагрев от горных лазеров, без которых невозможно осуществить все необходимые подземные работы, пробиваясь к месту, указанному в полученных Лиарой сведениях.

Неуютная планета. Группа Лиары — маленькая, финансируется недостаточно, установка подъёмника и работа горных лазеров действительно съест основную часть выделенных фондов. Приходилось заранее привыкать к ожидаемым нехваткам, сложностям и трудностям.

— Руководителю археологической экспедиции — подойти в каюту капитана, — ожила корабельная трансляция. Негромкий щелчок означал, что канал выключен. Или — переключен.

Лиара встала. Ей не нравился предстоящий разговор. До Терума остались считаные десятки минут пути, значит... Значит, скорее всего, капитан изменил несколько раз уже согласованный ранее план высадки группы, а может быть — и план выгрузки контейнеров с оборудованием.

Что-ж. Этого — следовало ожидать. Сложная планета. И — сложные владельцы корабля. Люди. Земляне. Одно к другому присоединяется. И планета отдана людям — единственным, за небольшим исключением, разумным органикам, способным, как оказалось, очень долгое время ради дела терпеть неблагоприятные природные условия и при этом много и тяжело работать.

Встав с кресла, младшая Т'Сони вышла из каюты и через несколько минут уже входила в капитанскую каюту.

— Должен вас огорчить. Мы получили информацию с планеты, — капитан был немногословен, строг и сух.

Плохой признак. Очень плохой. Люди были сложными собеседниками. И работать с ними бок о бок было сложно для очень многих соплеменниц Лиары. О том, насколько непросто общаться и сотрудничать с землянами другим Старым Расам, сейчас Лиара не вспоминала.

Капитан подал ей ридер.

Экран прибора был уже включён и на нём светился недлинный текст. Лиара пробежала по строчкам документа взглядом. Если это — правда...

— Хорошо. Тогда... С несколькими техниками десантируйте основную массу оборудования в район, — сказала Т'Сони. — А основная часть экспедиции, как и указано в документе, прибудет в район на транспортах. Хотя, не буду скрывать, это осложняет выполнение наших задач.

— На что-либо другое власти Терума не согласились, — отметил капитан, стоявший у иллюминатора и смотревший на обычный космический 'пейзаж'. — И так пришлось надавить, выговорив право на такой вариант. Обычно...

— Я помню, — прервала собеседника Лиара. — Все выгружаются в местном космопорте, и потом всё на транспортах везут на 'точку'. Это — долго. И — дорого, — подчеркнула она. — У нас нет таких возможностей.

— Вы уже говорили, что вам придётся заниматься буровыми работами и знаю, насколько это недешёвое и затратное занятие, — не оборачиваясь, сказал капитан корабля. — Проинформируйте своих сотрудников и готовьтесь к контролю над десантированием груза и части технического персонала экспедиции. Я вас больше не задерживаю.

Вернувшись в каюту, Лиара по аудиоканалу наручного инструментрона согласовала план осуществления высадки нескольких азари-техников вместе с основной частью контейнеров. Получила уточнённый план доставки остальных членов экспедиции с носимым багажом на транспортах к месту будущего лагеря. Заказанные машины — и легковые и грузовые, если верить полученным кратким письменным автоматическим квитанционным сообщениям, уже направлялись в космопорт, так что как только корабль совершит посадку задержек с отъездом к месту лагеря быть не должно.

Грузовоз совершил штатную посадку. Лиара помнила, что капитан корабля заинтересован в том, чтобы как можно быстрее покинуть планету и изредка подгоняла, используя аудиоканал конференцсвязи, своих коллег.

Три десятка минут назад с грузовоза, ненадолго зависшего над Терумом, вниз ушли платформы на гравитяге. На них на поверхность планеты были спущены большие контейнеры с несколькими горными лазерами. А также — частями сборных конструкций для тоннеля и технических построек основного, называемого по традиции ещё "базовым" лагеря. И — всяким другим 'крупняком', какой тащить на грузовых транспортах через несколько мостов и тоннелей представлялось — и не только самой Лиаре, но и её коллегам — совсем уж излишним.

Выгрузка в космопорту вышла за заранее обозначенные пределы, и пришлось уплатить штраф за сверхнормативный простой корабля и за сверхплановое использование космодромной погрузочно-разгрузочной техники.

Наконец колонна из более чем десятка транспортов, большинство из которых были грузовыми, ушла от периметра планетного космопорта.

В скафандре было жарковато. Привыкшая к прохладе азари думала о том, что в подобной 'парилке' предстоит провести минимум несколько суток и старалась заранее свыкнуться с подобной перспективой, глядя на унылые почти одноцветные пейзажи, расстилавшиеся за окнами пассажирского транспорта.

Коллеги переговаривались, используя личные каналы аудиосвязи, редко когда рискуя говорить, приоткрыв шлемы, чтобы их услышали и услышать других сокомандников, находившихся в салоне. Многие молча работали с информацией, выведенной на разноразмерные экраны наручных инструментронов. Кто-то дремал, кто-то смотрел в окна, кто-то, открыв носимые контейнеры, в который раз перебирал их содержимое — всякую мелочёвку.

Неприветливая планета. Вулканическая активность оценивалась почти всегда как высокая, иногда — как критическая. Горы, холмы, лишённые всякой растительности. Лиара знала, что есть растения, способные выдержать высокие температуры в круглосуточном и даже в круглогодичном режиме, но на Теруме таких было немного и встречались они достаточно редко.

Пришло сообщение о старте грузовоза. Хотя бы с этим порядок. Земляне — сложные собеседники и ещё более сложные партнёры по работе. Неофиты Большого Космоса. Три десятка лет, а активность этой расы не снижается. Вот и Терум, которым брезговали заниматься вплотную почти все Старые Расы, приглянулся людям, которые восприняли трудные природные условия как вызов.

Земляне не тратятся на дороги, они оборудуют только магистральные трубопроводы — 'плети' из нескольких толстых труб, которые заковывают в пластобетонные упоры и тянут от одного мостового перехода к другому с упорством, достойным уважения.

Первый такой мостовой переход Лиара по привычке разглядывала очень внимательно, благо, как руководитель экспедиции, она занимала место рядом с водителем в головной машине колонны.

К мосту шёл трубопровод — та самая 'плеть'. Считать новые и новые пластобетонные упоры уже наскучило — их было ровно столько, сколько нужно: никаких опасных разрывов, грозивших провисанием, а значит — и прорывом труб, в этой череде серых параллелепипедов не было, значит, хоть здесь всё было нормально. Дорога часто проходила у края обрыва, изредка заглядывая за его грань, Лиара внутренне вздрагивала — здесь было очень высоко — несколько десятков метров, как минимум. Конечно, в биотическом коконе почти любая азари смогла бы легко спуститься туда и не убиться и не ушибиться, но... Внизу часто было или дно каменного ущелья или, что гораздо хуже, очередной поток сверхгорячей лавы.

Подумав о том, что весь этот неблизкий путь, если так сложатся обстоятельства, надо будет преодолеть пешком, Лиара ещё раз внутренне вздрогнула и стала внимательно рассматривать конструкции приближающегося мостового перехода. Для трубопроводной 'плети' здесь был обустроен отдельный 'короб'.

Взгляд азари привычно выделил вышку — внешне необитаемую, но, по "открытым" данным, размещённым в Экстранете, было известно, что земляне оборудовали в такой вышке несколько помещений. Пусть и технического характера, но вполне пригодных для жизни разумных органиков. Защищённых от зноя и от ветра, а также — от прочих негативных воздействий окружающей среды.

Земляне оставались верны себе — они насыщали свои постройки системами с ручными режимами управления, тогда как большинство Старых Рас перешли к системам, где эти режимы давно были редким исключением из правил.

По сравнению с транспортёрами, даже грузовыми, мостовой переход поражал своей монументальностью — тоннель позволял организовать движение грузовых транспортёров в несколько рядов — по два-три потока в каждом направлении. Похоже, земляне действительно закреплялись на этой негостеприимной для разумных органиков планете всерьёз и надолго.

Показательно, что имперцы-земляне дали после нескольких дней, использованных для консультаций, разрешение на использование названий своих имперских населённых пунктов. Если бы разрешение не было получено по официальным каналом, смельчаков, рискнувших использовать названия имперских городов, ждали бы большие и разнообразные неприятности: имперцы умели жестоко и эффективно наказывать разумных органиков, посягнувших на их интересы.

Примостовые проезды, ведущие к нескольким техническим площадкам и слабоосвещённым параллелепипедам балков, предназначенных для хранения техники и инвентаря, были выкрашены в тёмные цвета.

Колонна подходила к мостовому переходу, который уверенно занимал теперь почти всю площадь, доступную для взгляда. Гигантское, производящее впечатление доказанной прочности сооружение. Лиара вспоминала полузаброшенный завод, который видела мельком, когда колонна только-только удалилась от космопорта на первые несколько десятков километров. Несколько помещений — цехов явно производственного назначения, но... Что-то мешало сделать окончательный вывод о заброшенности этого комплекса. Вероятнее всего, земляне не бросали свои постройки так просто — они почти всегда их разбирали и вывозили, особенно — на таких сложных для строительства и эксплуатации зданий и техники планетах. Так что этот комплекс... Нет, он не производит впечатления окончательно заброшенного. Возможно, он действует, работает, пусть и не в полную силу. Нет, он не заброшен.

За всё время, прошедшее с момента выезда колонны за периметр территории космопорта, Лиара не увидела ни одного пешехода. Редкие колёсные и даже гусеничные грузовые и легковые машины — были, их молодая азари насчитала около десятка, а вот пешеходов — не было. Значит, можно сделать предварительный вывод о том, что земляне — не большие энтузиасты пеших прогулок в таких неблагоприятных условиях. Да, на площадках предприятий и в жилых посёлках встретить пешего разумного органика было гораздо легче, а вот на дорогах... Которые здесь были и не дорогами вовсе, с чётко обозначенными тротуарами и проезжей частью, скорее, направлениями, кое-как едва-едва 'провешенными'. На них пешехода встретить было сложно.

Летающие машины — как грузовые, так и легковые — встречались часто. По понятным причинам нередко Лиара и её коллеги видели и грузовые колёсные машины. На высоте жар ощущался иногда менее остро, чем на поверхности, хотя пилотировать технику рядом с потоками горячей лавы было достаточно сложно. Автоматика, как помнила Лиара из просмотренных профильных материалов по Теруму, часто 'глючила' и приходилось использовать ручные режимы, чем земляне и занимались с похвальным постоянством и упорством.

Немногочисленность и малая обозначенность дорог компенсировалась возможностью переброски разумных органиков и грузов по воздуху, что ещё раз подтверждало: земляне закреплялись на Теруме всерьёз и надолго.

Активировав экран инструментрона, Лиара просмотрела предварительные план-схемы проходки тоннелей. Одним тоннелем здесь обойтись было сложно. Да, только один тоннель будет достаточно глубоким, остальные два-три — не более чем разведочные. Моделирующая система разместила малодетализированные изображения шлюзов и трапов тоннелей в пространстве виртсреды в соответствии с расчётами. От лагеря — несколько сотен метров, которые раз за разом редко когда придётся преодолевать на транспорте. В основном — пешком и туда и обратно. Придётся привыкать заниматься физкультурой, потому что когда будут пробиты тоннели — особенно основной — надо будет заниматься физическим трудом уже под многометровой толщей скальных пород. Возможно, там будет и попрохладнее, но и сложностей тоже будет немало. Как всегда, когда речь идёт о предстоящих подземных работах.

Разумные органики плохо переносят пребывание в ограниченных пространствах, а если постоянно вспоминать о многометровом слое камней над головой... Работа быстро превратится в кошмар и пытку. Что-ж, у археологов такая судьба: лезть туда, куда большинство разумных органиков и под дулом штурмовой винтовки не сделают и шагу.

Виртсреда, повинуясь движению пальца Лиары по сенсорной площадке, предъявила вид шлюза главного тоннеля. Сюда, на обеспечение буровых работ, придётся бросить почти всех археологов — работы очень много и не всю можно спокойно доверить автоматам или полуавтоматам. Как в глубокой древности, ручной труд здесь был особенно необходим, хотя и оценивался и оплачивался он... довольно слабо. Проще и резче говоря — недостаточно.

Круглый 'оголовок' шлюза, поднятая на лёгких опорах техническая площадка с лёгкими балками для хранения инвентаря и оборудования, мостик, ведущий к складскому навесу. Вокруг — серо-чёрные горы, скалы и тёмное, редко когда грязно-светлое небо. Вулканически активная планета. Знойная планета. 'Кубики' пустых, полупустых и заполненных деталями и инвентарём контейнеров. С помощью гравитяги их можно будет расположить более-менее удобно, но на это уйдёт много времени.

Мостовой переход... впечатлил. Несколько минут колонна, снизив скорость, двигалась в тоннеле по крайней левой полосе. Серые сегменты, редкие вспышки дежурных сигнальных ламп, свет транспортных фар-искателей, шарящих по командам автоматики по сводам тоннеля и поверхности дороги. Гул двигателей, закономерно ставший слышнее.

В открытом проёме мелькнула башня с ярким номером и уходившей ещё выше мачтой сигнального огня. Конечно, как помнила младшая Т'Сони, там, на этой мачте — не один сигнальный огонь, там — несколько светильников разной мощности и там же расположены антенны планетной и межпланетной связи. Да, 'опирающиеся' на немногочисленные спутники, но... Люди использовали мостовые переходы по полной программе, 'нагружая' их по максимуму.

Редкие встречные легковые и грузовые транспорты проходили мимо. Несильный удар воздуха ощущался привычно, хотя вокруг был тоннель, а не открытая всем ветрам трасса.

Пришли первые доклады от группы техников, десантированных вместе с основной частью тяжёлых грузов. Автоматы уже начали монтаж складского помещения, навесов, баков для накопления извлечённых артефактов и хранения мелких деталей и узлов. К бурению основного тоннеля техники пока что не приступали — согласно плану оно будет начато вскоре после прибытия основной части состава экспедиции на место. Палатки — до балков ещё дело не дошло, да Лиара и сомневалась, что дойдёт — уже стояли, так что на первые часы можно будет ненадолго спрятаться от зноя планеты.

Основное внимание — подготовке площадки для главного тоннеля. Он — сложнее всего. Два-три других тоннеля вполне смогут пробурить и оборудовать автоматы и полуавтоматы, присутствие и участие в этой работе разумных органиков оценивалось — по самым плотным прикидкам — как минимальное.

Понаблюдать. И — понадзирать надо будет, но... Главное — пробить тоннель внутрь скалы, пройти эти несколько десятков метров крайне неподатливой горной породы и выйти к пустоте, столь ясно видимой на нескольких снимках, полученных от разведочных археологических спутников. Сложно было добиться необходимой точности и чёткости, многое придётся уточнять на месте, но основа уже была: пустота, 'полость'... не производила впечатления естественной.

Природа иногда способна на такое, но... Здесь, если верить данным, полученным от одной из сотрудниц Объединённого Аппарата Советников Цитадели, кроме вполне обычных протеанских артефактов было что-то новое. И этим новым Лиара планировала заняться лично. Для остальных коллег работы хватит и на поверхности, и в тоннелях, и в лагере, и во внутрискальной пустоте, а ей надо будет прорваться к этому странному артефакту.

Дороги, точнее, 'направления', перемежались с мостами-тоннелями. Эта смена стала незаметно, а главное — быстро — привычной. Лиара уже не так внимательно рассматривала детали конструкций путепроводов, обращала внимание разве что на надписи, иногда встречавшиеся на стенах. Машина шла достаточно медленно, потому молодая азари успевала прочесть надпись. Была бы скорость побольше — не удалось бы воспринять текст надписи полностью... А так... вполне нормально.

Пришли очередные сообщения от группы техников. Конечно, за несколько десятков минут они успели сделать немногое, но... полуавтоматы и автоматы облегчили задачу и теперь, по меньшей мере, складской навес уже стоял, были подготовлены площадки рядом с местами, отмеченными для бурения тоннелей.

Когда колонна придёт на место — из самого сложного останется разгрузить, установить и подключить буровые лазеры к блокам питания и генераторам. Остальное — в деле бурения — сделают автоматы и полуавтоматы. Члены экспедиции... Для них тоже работы и хлопот будет предостаточно.

Лиара и сама не отметила момент, когда наблюдение за дорогой и за окружающим, весьма простым и временами — очень унылым пейзажем Терума ей начало всё больше нравиться. Мама... всегда говорила: надо уметь видеть что-то положительное, чувствовать что-то положительное и стремиться к чему-то положительному. В каждый момент времени, отпущенный для жизни. Это стремление, это видение, это чувство... помогают делать жизнь ярче, полнее, глубже, разнообразнее.

Посмотрев на экраны системы обзора, младшая Т'Сони увидела длинную колонну транспортов. Да, 'хвост' временами терялся, уходил за скалы Но... поломок не случилось, не было отставших транспортов — ни легковых, ни грузовых. Значит, задержек с началом активной работы... не будет. Это — хорошо.

Бурение главного тоннеля займёт несколько часов — сейчас Лиаре не хотелось заглянуть в файл, где хранилась точная расчасовка, полученная после многократных перерасчётов, где были учтены большинство факторов, могущих как ускорить, так и замедлить работу.

Этот заброшенный завод... Почему-то он беспокоил Лиару. И чем ближе становилась площадка, на которой предстояло поставить лагерь и начать бурение основного тоннеля... Не всё ли равно, основным или главным его называть... Чем ближе была эта площадка, тем Лиаре всё острее казалось, что впереди её и коллег-археологов ждут большие сложности. Которые для многих из учёных и исследователей вполне могут закончиться гибелью. Их гибелью.

Такие мысли посещали Лиару нечасто. И... бывало, воплощались в реальные проблемы. Так что приходилось этим мыслям доверять. Многое, конечно, сделать не удастся, но... следует хотя бы попытаться смягчить остроту момента и сгладить жёсткость последствий. Это — вполне в её власти, как руководителя экспедиции.

Пейзаж уже не навевал тоску, не отдавал в виски ощущением безысходности. Хотя... Видеть столь молодую планету, ещё пока что брыкающуюся, пышущую жаром вулканов. Перекраивающую свою поверхность по одной ей ведомым программам и правилам. И — знать, что возраст Терума слишком большой даже для неё, азари, способной прожить тысячу лет, было психически тяжело. Многие терумские протеанские артефакты были уже разграблены, в том числе и горнодобывающими компаниями. Но этот странный артефакт, о котором не так много и было известно... Он не был столь легкодоступен. На первых порах мало кто из власть имущих поймёт, зачем очередная археологическая экспедиция столь упорно бурит какой-то тоннель. Возможно, кто-то знает о пустоте под толщей скальных пород, но... Знать что-то — ещё не означает знать всё.

У каждого разумного органика предостаточно своих больших, средних и малых проблем. Именно на их решение уходит почти вся энергия, почти всё время — и рабочее и то, что привычно обозначается как время отдыха. Потому можно надеяться на то, что удастся найти что-то, до чего ещё не добрались жадные до ценностей искатели артефактов. Природа умеет защищать свои тайны. Гораздо лучше, чем это научились делать органики, пусть даже и мнящие себя разумными.

Водитель головной машины вёл транспорт аккуратно — близко к озёрам и рекам лавы подъезжать было опасно: резкий скачок температуры и... Будут проблемы. И с транспортом, и с его пассажирами.

В пропасть рухнуть тоже не хотелось — здесь не было привычных 'отбойников', не было даже бетонопластиковых столбиков, хоть как-то обозначавших опасный край, заезжать на который — смертельно опасно.

Глядя на реки лавы, на озёра, светившиеся опасным жёлто-оранжевым светом, Лиара думала, что надо было как-то извернуться и десантировать всё оборудование сразу на место, а там... Там удалось бы начать работы ещё быстрее. Но планета оказалась слишком обжитой, и потребовалось соблюдать протоколы и ритуалы.

Пока было время до прибытия на площадку колонны транспортов, Лиара в который уже раз оценивала 'фронт работ'. Предполагалось, что к полости, из которой можно было бы, воспользовавшись горным лазером, попасть в смежную полость, где и должен был находиться протеанский артефакт, следовало проложить тоннель и затем установить лифт. С этой частью расчётов и планов были знакомы большинство коллег младшей Т'Сони. Не хотелось думать о том, что в этой первой полости ничего ценного из протеанских артефактов обнаружить не удастся, хотя Лиара допускала такую возможность — работа археолога не всегда сопровождается бесконечным числом ценных находок. Иногда придётся перелопатить немало пустой породы, прежде чем блеснёт какая-нибудь относительно ценная вещица, способная заполнить — после внимательного изучения, конечно — один или несколько пробелов в сложной картине прошлого, связанного с ключевой расой предшествующего Цикла.

Вирт-среда исправно показывала процесс бурения наклонного, достаточно длинного тоннеля, по которому предполагалось на гравитележках доставить детали лифта, а смонтировав подъёмник — спуститься на дно полости и уже там, устроив походный лагерь, приступить к изучению содержимого этой полости и к проходу в смежную полость. Туда, где находился этот ценный и сложный, возможно, что и большой по размерам протеанский артефакт.

Что заставило протеан, ключевую расу разумных органиков предшествующего Цикла, разместить этот артефакт на столь молодой — а тогда ещё более молодой планете — оставалось пока что только гадать. Самая общая информация, однозначно указывающая лишь на то, что на этой глубине и в этой полости может находиться очень ценный протеанский артефакт. Если же никаких особых находок в первой полости обнаружено не будет, то... Это только сэкономит средства и энергию на получение доступа к соседней полости. Сначала, конечно, младшая Т'Сони планировала обследовать артефакт самостоятельно, очень желательно — в полном одиночестве, а потом... потом можно будет привлечь к его изучению и коллег. Они заслужили. Череда жертв, связанных с участием в экспедициях, возглавляемых ею, начинала тяготить уже и саму младшую Т'Сони. И это ощущение опасности, грозящей гибелью многих её нынешних коллег по экспедиции... Как всё это совместить, успокоить?

Два-три часа дороги и колонна, выгибаясь дугой, заезжает на обозначенную невысокими вешками-индикаторами площадку и останавливается. Азари покидают салоны пассажирских транспортов, начинают разгрузку. Шипят, активируясь, гравиплатформы и гравитележки.

Лиара, открыв боковую дверцу головной машины, сидит, оглядываясь по сторонам, отмечая нажатиями на экран своего наручного инструментрона, что уже успели сделать реально прибывшие намного раньше основного состава экспедиции техники и что ещё предстоит сделать.

Складской основной навес стоит, стоят и три огромных цилиндрических хранилища. Светятся огни — и навигационные и осветительные. Значит, с энергией — хотя бы на первое время — проблем не будет. Уже есть складской навес, под который на гравиплатформах сейчас направляются снимаемые с грузовых транспортов контейнеры с мелочёвкой.

Несколько палаток уже стоят — техники позаботились о своём минимальном комфорте. Потом, позже, через несколько часов, палатки будут дополнены балками — более капитальными строениями, хотя... На планете, где кругом — скальная порода и вулканическая лава о какой-либо капитальности говорить, как минимум, преждевременно.

Лёгкий наблюдательный дрон взмыл в небо Терума, за ним через несколько секунд поднялся второй. Автоматы разошлись в разные стороны, поднявшись на заданную высоту, и теперь младшая Т'Сони видела на экране своего наручного инструментрона всю площадку с высоты. Терумцы называли эту высоту — несколько десятков метров — 'высотой птичьего полёта'. Странные всё же эти земляне, очень непривычны они для азари, слишком непохожи они на любую из Старых Рас.

Дроны совершили облёт площадки, сделали десятки снимков, которые пригодятся и археологам и техникам. По отмеченным, вычисленным и закреплённым координатам компьютерные программы построят — в самое ближайшее время — уточнённые трёхмерные модели и можно будет думать о том, как начинать бурение основного тоннеля.

Глядя на ряды снимков, теснившихся на экране, Лиара выбрала один из них, развернула во весь экран. На нём отчётливо видны все три цилиндрических хранилища, виден складской навес, видны места, уже обозначенные вешками — там будут установлены горные лазеры, с помощью которых начнётся проходка тоннелей. Видно озеро лавы — красное, значит лава очень горячая — несколько сотен метров от хранилища и ещё ближе — от отметок, где совсем скоро начнёт работать большой горный лазер, пробивающий основной тоннель.

Вдалеке видны отметки, где будет пробит один из малых тоннелей — неглубоко, сотня-другая метров, для того, чтобы уточнить некоторые данные. Второй такой же тоннель не виден с этой высоты, надо было бы поднять дрона повыше, ну да ладно, пусть пока летает на прежней высоте. За складами-цилиндрами всё серо-чёрное, там почти ничего нет интересного, да и подойти проблема — дорога слишком узкая.

Комплекс путепровода с мостовым переходом отсюда виден так, словно он в нескольких сотнях метров, а на самом деле он намного дальше. Размеры его конструкций настолько большие, что скрадывают расстояние.

Археологи быстро разгрузили транспорты, занесли в палатки немногочисленные контейнеры и укладки с личными вещами и разошлись по рабочим местам. Времени было мало, а сделать, как всегда, следовало много.

Лиара следовала своему заранее сформированному плану — она поработает над оборудованием 'оголовка' главного тоннеля — это займёт, возможно, несколько часов, потом поработает на площадках, где будут подготовлены 'оголовки' двух-трёх других тоннелей, а уж потом можно будет уделить время обустройству лагеря и административным обязанностям. Сейчас главное было показать, что руководитель экспедиции не чужд физическому труду.

Азари, конечно же, активно использовали биотику и потому легко справлялись со значительными тяжестями, редко когда привлекая гравитележки и гравиплатформы, а также домкраты.

Лиара поработала на сборке кольца-'оголовка' тоннеля, включающего в себя шлюз, поучаствовала в сборке и установке наклонного пандуса — по нему будут подниматься гравиплатформы, несущие на себе большой горный лазер. До этого ещё далеко, а пока надо установить опоры 'оголовка', проверить точность установки шлюзов и колец, провести измерения.

За работой, как всегда, время текло незаметно.

Четыре могучих 'лапы' надёжно зафиксировали шлюзовой контур главного тоннеля и археологи стали устанавливать опоры для возведения площадки, на которой очень скоро будет смонтирован склад-балок и площадка с поручнями для техников и для осуществления наблюдения за множеством приборов и датчиков, уже устанавливаемых по всей территории площадки.

Понаблюдав, как на шести гравиплатформах по пандусу начинает подниматься к зеву шлюза большой горный лазер, мерцающий огнями предварительной готовности, Лиара вспрыгнула на гравитележку, которая поехала к площадке, где пятеро азари уже устанавливали шлюз и пандус для одного из малых тоннелей.

Поучаствовав в сборке 'лап' и опор для технической площадки и шлюза, Лиара переехала на гравитележке на третью площадку. Там поработала над сборкой стен технического балка. Пятеро её коллег уже успели смонтировать и шлюз, и пандус и 'лапы'. Так что когда на Терум начала опускаться ночь, работа по обустройству зон бурения и жилой зоны со складскими площадками была в основном завершена.

Сидя за столом в палатке — пока балки решили не монтировать, чтобы сэкономить силы и время, Лиара крутила в виртсреде конструкции 'оголовков' всех трёх шахт и пыталась понять, что же её так напрягает. Ну ладно там две вспомогательные шахты, где всё просто и справятся звенья из тех же пяти азари на каждой из двух площадок. А вот главная шахта... И вообще... площадка...

Почему-то младшей Т'Сони казалось, что территория раскопок будет атакована в очень скором времени. Не больше нескольких ближайших суток. Максимум — декада. Конечно, жить с осознанием неминуемости нападения, причём вооружённого, на место, где ты работаешь и обитаешь — несладко, но... в практике археологов постоянно возникали именно такие ситуации.

Не всем разумным органикам казалось, что археологи имеют право работать именно так — изолированно, спокойно, неспешно. Возникали — и не раз — стремления подчинить этих 'отшельников' своим сиюминутным интересам. Извлекаемые из земли ценности любого рода, конечно, были в приоритете для нападающих, а иногда целями становились сами археологи. Их похищали, убивали, избивали. Или — издевались. Иногда — пытали, понимая, что археологи далеко не всё из найденного представляют на широкое обозрение.

Этот странный завод. Не тот, что остался рядом с космопортом, другой, не отмеченный, как оказалось, на общедоступных картах. То ли заброшенный окончательно, то ли как минимум полузаброшенный. Он тоже сможет стать причиной неудобств для археологов, если на площадку будет совершено вооружённое нападение. Кем — не важно, важно, что будет совершено и именно вооружённое.

Вызвав на экран инструментрона план-схему этого завода, Лиара задумалась, затем несколькими нажатиями сенсоров отправила в район завода оба дрона. Пусть машины покрутятся там, поснимают, надо будет создать виртмодель, подумать над перспективой прихода оттуда неких нападающих. Какими бы ни были их намерения относительно площадки, её живого и мёртвого содержимого, они вряд ли будут дружественными. Потому...

Нажав сенсор на браслете инструментрона, Лиара активировала конференцсвязь и попросила всех своих коллег вооружиться как минимум двумя пистолетами с полным боекомплектом, а некоторым — что-ж, придётся смириться с неудобством — взять винтовки тоже с полным боекомплектом. Да, пусть и винтовки и пистолеты непременно будут в пределах досягаемости...

Коллеги поняли и приняли указание главы экспедиции к исполнению. Трудное острое чувство опасности не пропадало, но и не усиливалось. Значит, в самое ближайшее время нападения можно не ждать. Но и расслабляться тоже нельзя. Придётся побыть в готовности.

Всё отчётливее ощущалось, что наступает вечер и скоро вокруг будет очень темно, а Лиара не хотела думать об отдыхе. Она лично облазила все три цилиндрических хранилища-склада, проверив качество сборки и изоляции, проверила крыши и мостик складского навеса, осмотрела опоры навеса. Убедилась, что в правильном порядке выложены составные части и контейнеры с крепежом для мостика, который должен соединить складскую площадку с техплощадкой у входного шлюза главного тоннеля.

Становилось всё более темно и света редких мачтовых осветителей, расставленных по территории площадки, было явно недостаточно. Младшая Т'Сони, включив на половину мощности скафандровые осветители, облазила за несколько часов окрестные скалы, добралась даже до лавового озера, сняла показания с установленных там хлопотливыми техниками датчиков и сенсоров, убедившись попутно в том, что лава здесь крайне горячая. Да, это создавало явную угрозу для тоннеля. Но... расчёты со всевозможными критическими допусками всё же показывали, что в ближайшие несколько суток даже столь горячая лава не доберётся быстро и свободно до шахты. Потому — тоннель не окажется в опасности, а значит, работы удастся провести вовремя и осуществить план полностью.

Приняв участие в проверке систем большого горного лазера, глава археологической экспедиции пробежалась — вечер выдался прохладным и жар от лавовой реки был уже не столь опасно ощутимым — до площадок, где намечалось бурение вспомогательных тоннелей.

Приняв участие в монтаже и установке конструкций 'оголовков' и шлюзов, Лиара изучила новые снимки, сделанные продолжавшими свои полёты над площадкой двумя дронами, уже вернувшимися с облёта завода. Обсудила снимки с коллегами и, взобравшись на карачках на ближайшую скалу, встала на ноги. Выпрямилась и долго смотрела на мостовой переход, дожидаясь момента, когда загорится беловато-лунный свет на мачте над башней управления. Свет вспыхнул. В этот момент Лиаре подумалось о том, что нападение неведомых врагов на площадку не будет фатальным. Слабое, конечно, утешение, но уж какое есть.

Постояв несколько минут на скале и вдоволь насладившись видом яркого мачтового огня, доказывающего, что планета Терум по-прежнему обитаема. Потому и цивилизация, а значит и необходимая разумному органику поддержка — близко, Лиара осторожно и неспешно спустилась к дороге. Потратила несколько десятков минут, чтобы добраться до периметра площадки и войти в свою палатку.

Поужинав пайком из саморазогревающегося пакета, азари сняла скафандр, переоделась в чистый свежий комбинезон. Снова надела скафандр и, улёгшись на жёсткую полку, приказала себе забыться и уснуть.

Дэйна. Спектры-турианцы. Они — рядом с Джоном. Об этом надо подумать

Соревнования завершились. Получив очередную медаль и приз — красивую статуэтку с поясняющей гравированной надписью, Дэйна собрала вещи в чемодан и две-три сумки и покинула гостиничный номер, тепло попрощавшись с администратором и дежурными по этажу.

Такси плавно и неспешно несло девушку к аэропорту, вечерний город, как всегда, немного бурлил: люди отдыхали и расслаблялись после рабочего дня.

Активировав инструментрон, удобно устроившаяся на заднем сиденье таксомотора Дэйна несколько секунд потратила на то, чтобы пробежать пальцем по заголовкам присланных на электронную почту файлов, собранных автоматической поисковой системой по запросу о работе членов экипажа фрегата 'Нормандия' на Идене. Пока шли соревнования, у Дэйны не было много времени на то, чтобы выбрать и просмотреть очередные статьи, заметки, комментарии и видеоролики со снимками. Теперь, когда впереди — недлительное ожидание в аэропорту и полёт, который займёт несколько часов, можно было уделить ознакомлению с содержимым найденных материалов гораздо больше времени. И это обстоятельство Дэйну очень радовало.

Джон никогда не настаивал на том, что Дэйна должна поступать именно так, а не иначе. Она всегда имела полное право и полную возможность выбирать и придерживаться своего собственного выбора. И сейчас, читая заголовки файлов, девушка решала, какие материалы она отберёт для ознакомления во время полёта, а какие — оставит для следующих 'сеансов'.

Конечно же, материалов о происшедшем на Иден-Прайме с каждым днём становилось всё больше: над этой интереснейшей темой активно работали и официальные средства массовой информации и обычные разумные органики, не обязанные следовать корпоративной этике или приказам какого-либо руководства. Уже сейчас казалось, что пребывание членов экипажа 'Нормандия' у планеты и на планете зафиксировано едва ли не посекундно, но... современные технологии и техника делали такую плотность слежения обычной.

Дэйна помнила, что фрегат 'Нормандия' ушёл от 'поля комплектации', имея на борту Спектра Совета Цитадели — Найлуса Крайка. Просмотрев некоторые справочные материалы, Дэйна теперь немало знала об этом турианце. Потом, уже на Идене Шепард спас жизнь и суть другого турианца-Спектра — легендарного своей жестокостью Сарена Артериуса. И теперь оба Спектра желают остаться на борту фрегата-прототипа даже в качестве простых воинов-стрелков. Многие комментаторы сделали обоснованные предположения, что Совет Цитадели, недовольный тем, что Маяк, найденный землянами на Иден-Прайме, теперь не будет передан на Цитадель, поскольку у него появился реальный, легальный и законный владелец — протеанин Явик. Большая неожиданность для Советников. И — не только для них. Зато теперь у обоих турианцев появилась приемлемая для них перспектива. Да, Советники могут лишить обоих Спектров их статусов и званий, но это уже сейчас не критично. И Сарена и Найлуса знают, уважают и любят на Иден-Прайме. Их числят в составе экипажа и команды фрегата-прототипа.

Почему? Потому, что нормандовцы дали возможность обоим турианцам действовать по-новому, в соответствии с требованиями времени, а не по схемам, прописанным Советниками. Для фрегатовцев Найлус и Сарен — не Спектры, а соратники, товарищи, друзья и партнёры, коллеги.

Сарен... Он изменился. Не внешне — внутренне. Да, его по-прежнему очень многие разумные органики знают и помнят, как Спектра, не останавливающегося ради выполнения задачи перед необходимостью пойти на крайнюю жестокость. А сейчас... сейчас он — снова наставник и учитель Найлуса и два турианца составляют неразрывное единство. Найлус, кстати, чему есть немало свидетельств, очень возмужал и повзрослел. Сарен... не навязывает своему ученику и напарнику свой способ мышления, свой взгляд на мир. Он даёт ему и право и возможность действовать так, как ему удобнее, так, как он привык. И учит его лучшим, другим вариантам деятельности. Сарен — старше, опытнее, мудрее. И для Найлуса это не составляет никакой проблемы. Молодой турианец понимает, что в предстоящей войне любое умение, любое знание, любой навык могут пригодиться. По меньшей мере — могут оказаться полезными. Так или иначе.

Мало, очень мало было информации о внутрикорабельной жизни нормандовцев. Это — понятно, это не вызывает недовольства или непонимания. Фрегатовцы не стали отсиживаться на борту 'Нормандии', они не только усмирили Жнеца, пусть даже временно, они помогли очень многим иден-праймовцам.

Сарен и Найлус... вспомнили, а может быть — по-новому, более глубоко и полно осознали, что значит быть правоохранителями. Настоящими, реальными, а не теми, кто лишь обязан механически выполнять задачи, поставленные Советниками, которых, кстати, разумные органики разных рас всё чаще называют 'цитадельскими сидельцами'. Турианцы на Идене действовали самостоятельно. Именно как правоохранители. Им никто из фрегатовцев не указывал, как следует общаться с иден-праймовцами.

Включился короткий ролик. Диалог корреспондента с обычным жителем планеты — мужчиной лет сорока, отцом семейства:

'— Спектры Сарен Артериус и Найлус Крайк... О, да, конечно помню! Они... очень помогли нам. Да, турианцы — они обычно высокорослые, возвышаются над нами, землянами, подобно башням, но... Сарена мы знаем как легендарно-жестокого Спектра. Найлуса — как самого молодого сотрудника Спецкорпуса. И мы знаем, что Сарен — учитель Найлуса. Это — привычно для нас землян, это — нормально. Они общались с нами, жителями района, над которым состоялся бой земного военного фрегата со Жнецом, общались не как офицеры полиции, сориентированные на карательную деятельность, а как друзья, готовые оказать любую доступную и необходимую помощь. Их общение... Я редко встречал столь понимающих нас, землян, турианцев. Сарен и Найлус — они лучшие Спектры из тех, с кем мне удалось пообщаться лично. Жаль, что 'Нормандия' ушла, но она... Я уверен, вернётся. И мы будем очень рады снова увидеться с её обитателями. Для многих из нас, иденцев, члены экипажа и команды этого корабля стали добрыми приятелями и искренними, настоящими друзьями'.

Слова иденца побудили Дэйну задуматься. Она расплатилась с водителем таксомотора, вошла в центральный зал аэропорта, огляделась по сторонам, увидела информационное табло, подошла поближе, нашла взглядом строку с информацией о нужном рейсе. Время до отлёта ещё было.

Подошедшая гравитележка коротко и негромко тренькнула, привлекая внимание клиентки. Дэйна усмехнулась, поставила на платформу тележки багаж, направилась к стойке регистрации. Клерк — молодой парень лет двадцати с бейджем стажёра быстро оформил необходимые документы. Просканировал багаж: сумки и чемодан даже не потребовалось снимать и ставить на платформу возле стойки. Сделал отметки на экране своего настольного инструментрона, вернул посадочный талон и идент-карту. Улыбнулся и кивнул, давая клиентке понять, что всё в порядке и основные формальности закончены.

Дэйна не стала улыбаться ответно. Забрала и вложила в кармашек куртки идент-карту и посадочный талон. Повернулась и направилась к рядам кресел, на ходу активируя свой инструментрон. Мерцнувшее зарницей браслетное табло индикатора местного времени проинформировало девушку о том, что несколько десятков минут до посадки в самолёт у неё есть.

Усевшись в жестковатое кресло, Дэйна сделала тележке знак. Та послушно замерла, перейдя в режим ожидания. Экран наручного инструментрона развернулся, быстро достиг среднего размера, осветился. Список файлов, отметки о желательности просмотра.

Новый короткий ролик. Из свежих. Разговор корреспондента одного из местных иденских телеканалов с хозяйкой одного из ферм, располагавшихся в окрестностях стояночного поля:

' — Я не приемлю насилия, но... то, что показали нам, иденцам, нормандовцы... Это какое-то другое насилие. Более высокое, что ли. Мы знаем Сарена Артериуса как крайне жестокого Спектра-турианца, а вернувшийся Сарен... Он какой-то другой. Да, возможно, он остался жестоким, он вполне мог научиться скрывать свою ненависть, злость, что угодно, но... Мои дети... остро чувствуют настроение других разумных органиков. И они... они в один голос говорят мне и моему мужу, что Сарен... научился сдерживать свою жестокость. Вот, — она достала ридер, включила прибор, показала снимок, — это — мои дети рядом с Сареном и Найлусом. Случайная встреча. Никакой заданности. И мои дети... Они два дня подряд взахлёб восторгались общением с обоими Спектрами! Это — очень редко случалось. Потому я... Я склонна верить своим детям, их ощущениям, их восприятию. Спектры-турианцы стали... нашими защитниками. Да, они и раньше защищали многих разумных органиков от серьёзных и сложных проблем, но сейчас... Сейчас я и мои дети видят, что Спектры — хотя бы некоторые — теперь стоят на страже интересов не абстрактных Советников, а вполне реальных разумных органиков. Обычных разумных органиков, — женщина выключила ридер и спрятала прибор. — Я говорила со многими моими соседями. Они придерживаются примерно такой же точки зрения. Да, не все Спектры именно такие, какими стали Сарен и Найлус. Но хорошо, что в Спецкорпусе теперь есть такие сотрудники. Я верю, что их число со временем быстро увеличится'.

Нажав на сенсор паузы, Дэйна задумалась. Джон всегда говорил, что работать и взаимодействовать надо с теми разумными органиками, которые находятся рядом. На поиски других, возможно лучших, может не быть времени, а иногда — и возможности организовать и провести эти поиски, которые вполне могут закончиться безрезультатно.

Турианцы. Безусловно, Найлус провёл больше времени на борту 'Нормандии', чем Артериус. Но он... Он молод, а Сарен... Он... стар. И Артериус вернулся из хаскококона, а Найлус... Найлус стал самым молодым Спектром Совета за всю историю Корпуса. Такая вот сложная и неоднозначная мозаика складывается. Теперь Сарен — снова рядом с Найлусом и оба турианца — счастливы. Учитель и ученик теперь вместе.

Джон — старший помощник командира корабля. Он постоянно вникает во все детали, отслеживает взаимосвязи, вмешивается, как только в этом возникает малейшая необходимость, но... одновременно он верит в возможности и способности своих коллег. Не подчинённых, а именно коллег. И потому даёт им полную возможность действовать самостоятельно. Он... верит в то, что среда может воспитывать, среда может формировать.

Турианцы — хищники. В этом никто из разумных органиков не сомневается. Потому что изначально все разумные органики должны были научиться давать отпор. Ожесточаться за секунды и действовать предельно чётко и быстро.

Просмотрев несколько статей, Дэйна закрыла ненужные экранные 'окна' и откинулась на жестковатую спинку. На гомон и мельтешение, царящие вокруг, она не обращала ни малейшего внимания. Привыкла 'отстраиваться' от внешних раздражителей и помех.

Люди тоже показали себя хищниками. Можно считать чистой случайностью то, что столкновение со Жнецом произошло над человеческой колонией Иден-Прайм. Просмотрев — урывками, конечно — несколько десятков видеофайлов, когда выпадала спокойная и свободная минута, Дэйна уже знала о том, как было сложно операторам климатических и энергетических установок решиться вывести аппаратуру на закритические режимы. Месяцами и годами на бесконечных инструктажах их убеждали, что этого делать ни в коем случае нельзя, потому что это приведёт к тяжелейшим последствиям. Оказывается, эти последствия бывают... очень положительными для иден-праймовцев. Благодаря наземной поддержке фрегат 'Нормандия', его экипаж и команда смогли усмирить легендарного Жнеца. Не разрушить, не распылить, а... остановить! Да, только одного Жнеца, но раньше не только сугубо гражданский разумный органик, но и многие высокопоставленные военные и представить себе не могли, что небольшой по размерам и слабовооружённый фрегат будет способен атаковать сверхдредноут.

Человечество оказалось на пороге войны с внегалактическим врагом. С того момента, как полуторакилометровая 'креветка', спелёнутая силовыми полями, улеглась на землю Иден-Прайма, стало ясно, что даже такого страшного и сильного противника можно победить. А когда Жнец встал на свои лапы, но закрыл все орудийные порты, стало ясно, что война будет сложной, тяжёлой, а главное — длительной.

Палец правой руки Дэйны проскользил по экрану, остановился над одним из заголовков файлов. Видеозапись одного из репортажей иденского новостного канала об отлёте с планеты Жнеца и 'Нормандии'.

'Мы ведём свой репортаж со стояночного поля, где готовится отлёт двух кораблей — огромного Жнеца и земного военного фрегата 'Нормандия', — пошли кадры, теперь хорошо знакомые большинству землян и особенно — иден-праймовцам. — Совместными усилиями экипажа и команды фрегата и персонала энергетических и климатических планетных установок удалось остановить атаку Жнеца на планету, предотвратить похищение недавно найденного протеанского Маяка. Несколько дней назад мы, жители планеты, впервые увидели легендарного Жнеца над планетой, а затем — на планете. Мы увидели его оружие в действии. Мы поняли, что Жнецы — не легенда, не миф, осознали, что они реальны, — корреспондент не появлялся в кадре, стремясь, вероятнее всего, дать возможность зрителям сполна увидеть всю картину. Оператор, сразу видно, старался: передвижение камеры было плавным, рывки почти отсутствовали. Далеко не каждый оператор был способен так мягко работать без штатива. В кадр попали сначала фрегат, а затем Жнец. Оператор взял общий план, а затем прошёлся по корпусу Жнеца сверху вниз и снизу вверх. Вовремя. Корпус гигантского корабля покрывался какой-то плёнкой. Под ней контуры и детали брони... расплывались. Для землянина, посмотревшего хотя бы несколько фильмов ужасов или, к примеру, фантастических фильмов, было очевидно: корабль-гигант включил какую-то систему маскировки. Несколько секунд — и Жнец довольно быстро 'растворился' в воздухе. Голос корреспондента послужил доказательством увиденного. — Мы видели, как гигант задействовал какую-то маскировочную систему. Сколько раз мы видели это в фантастических фильмах, и теперь мы увидели это в реальности. Не только увидели своими глазами, но и сумели и успели записать. Теперь у нас есть доказательства, много доказательств, что Жнецы — уже не легенда, уже не миф! — голос корреспондента зазвенел от возбуждения'.

Дэйна нажала сенсор паузы. Картинка на экране инструментрона застыла, воспроизведение аудиодорожки прекратилось. Теперь было известно, что Жнец тогда не только замаскировался — он покинул пределы планеты, ушёл от Иден-Прайма. С тех пор о нём никто из разумных органиков не получил никакой информации.

Повинуясь движениям пальца по виртуальной клавиатуре, открылись несколько текстовых экранных 'окон'. Статьи, посвящённые рассмотрению разных аспектов активности Жнеца, побывавшего на Иден-Прайме. Предположения, гипотезы, теории. Среди всего этого богатства, иногда производившего впечатление рутинной жвачки, были несколько моментов, которые сейчас интересовали Дэйну гораздо больше, чем все мудрствования.

Нормандовцы не скрывали, что Жнец, прибывший к планете, был особым, условно говоря — не 'линейным'. Он — разведчик, наблюдатель. Его задача — определить момент, когда остальным Жнецам будет необходимо начать Вторжение, а, следовательно — и Жатву.

Прочитав два-три текста, Дэйна деактивировала экранные 'окна' с уже ненужными файлами, закрыла глаза. Фрегатовцы не скрывали, что найти Жнеца будет невозможно, как только он уйдёт с Идена. Для большинства разумных органиков — невозможно.

Джон... Он говорил с пилотом этого корабля, общался с ним. Ни в одном письме он ни словом не обмолвился о каких-либо деталях этого общения. Дэйна не настаивала на том, чтобы он рассказал об этом ей сколько-нибудь подробно. Понимала, что для Джона... этот рассказ был бы очень тяжёлым. Психически тяжёлым. Захочет — сам расскажет. В этом Дэйна была убеждена.

Следующий видеоролик. Корреспондент районного телеканала запечатлел прибытие Джона, его командира — капитана ВКС Андерсона, протеанина Явика и обоих Спектров в районный центр. На встречу с руководителями местной 'пирамиды власти'.

Дэйна видела, как плавно, даже величаво опускается челнок с опознавательными знаками фрегата 'Нормандия' на площадку перед административным зданием, как открывается боковая дверь и первыми выходят Джон и его командир — Андерсон. За ними вышел протеанин. Дэйна отметила, как дёрнулись к нему пишущие и снимающие журналисты, но затем почти мгновенно отшатнулись. Следом за Явиком вышли Артериус и Крайк. Кажется, у спецслужб такое 'построение' называется 'коробочка' и применяется оно для защиты и охраны важных разумных органиков. Конечно, как теперь знала Дэйна, Явик и сам в состоянии позаботиться о своей безопасности так, что мало нападающим не покажется в любом случае, но два высоченных турианца — это мощный эскорт даже для протеанина, особенно если оба турианца — Спектры Совета Цитадели.

Журналисты, конечно, ринулись к прибывшим, теперь присутствие Явика их не смущало, ведь не один же протеанин прибыл, а с сокомандниками.

Андерсон коротко сказал 'Без комментариев' и, как отметила Дэйна, сказал это так, что быстро и эффективно пресёк посыпавшиеся было вопросы. Нет, командир фрегата-прототипа не был чрезмерно резок или не вежлив, он, как ясно увидела и услышала Дэйна, уточнил, правда менее громким голосом, что всё, что можно, будет сказано после окончания переговоров с руководством колонии.

Журналисты, среди которых закономерно первенствовали люди, оказались весьма настойчивы. Они и хотели бы продолжить расспросы. Но Явик, ни разу не нарушивший установленный и согласованный порядок 'строя' при движении от челнока к дверям административного здания, прошёлся по асам пера, клавиатур и видеокамер таким взглядом, что Дэйна сразу отметила: корреспонденты и на этот раз быстро, почти мгновенно поняли, что настаивать — не стоит.

Высившиеся слева и справа за спиной протеанина турианцы-Спектры держали толпу журналистов на расстоянии нескольких метров от прибывшей группы — для таких случаев это большое расстояние. Сработало и негласно установленное общеизвестное для разумных органиков правило, согласно которому присутствие двух Спектров Совета Цитадели указывает на недопустимость вмешательства в события со стороны. Коряво сформулировано, конечно, но...

Съёмка на встрече нормандовцев с руководителями района. Если и велась, то в Экстранет записи не попали. По нескольким, довольно развёрнутым комментариям можно было заключить, что разговор получился напряжённым и сложным. Ситуация боя над Иденом, над территорией района была слишком нестандартной и, как это часто бывает, местные власти к такому экстриму оказались не готовы.

Как ни пытались сотрудники пресс-службы районной администрации пресечь утечки информации о ходе и результатах встречи нормандовцев с руководством, они всё же не сумели сделать всё необходимое. Комментаторы, пусть и в завуалированной форме, поведали посетителям сайтов и порталов Экстранета немало интересного, в частности, указали, что именно Спектры-турианцы предъявили руководителям района записи, однозначно свидетельствовавшие о наличии у Жнецов установок сплошной быстрой и медленной индоктринации.

Пятиминутный ролик... Произведший на управленцев весьма тяжёлое и сложное впечатление. Там же, на встрече, Явик официально заявил управленцам, что берёт под свой контроль судьбу всех протеанских артефактов, находящихся на Идене. Комментаторы, рисуя далеко не самую детализированную картинку, всё же отмечали, что лязгающий металлом голос протеанина действовал на управленцев весьма мощно... Настолько мощно, что они и не пытались противодействовать странному гостю.

Сарен, который, кстати, по слухам, пока что отказался от операций по приведению своего лица и тела в нормальное состояние — всё же Жнец поработал над своим пленником-рабом весьма плотно. Турианец, по тем же слухам, весьма эффективно напомнил управленцам, что рядом с протеанином присутствуют аж два Спектра Совета Цитадели и это разом переводит ситуацию в категорию 'особой важности'.

Потом состоялось обсуждение, продемонстрировавшее опешившим местным управленцам, что гости прибыли на встречу уже подготовленными к большинству возможных сценариев.

Фактически районной власти был представлен план, позволявший населению района Идена выжить под ударами Жнецов. В качестве платы за оказываемую помощь и поддержку нормандовцы потребовали от местных управленцев устами Явика предоставления 'зелёной волны' всем планам фрегатовцев. Затем, как доказывали авторы нескольких статей, повторно просмотренных Дэйной, состоялось обсуждение. В весьма конкретном ключе. Детали этого раунда встречи держались до сих пор в секрете, но какой толк в секретности, если большинство иденцев видели результаты — конкретные дела, а не слышали и читали пустые, 'дутые' слова?

Иденцы получили приоритет в большинстве областей, связанных с организацией и подготовкой Сил Сопротивления. Работы, как понимала Дэйна, предстояло много, но, как свидетельствовали сводки, подготовленные на основании множества проверенных и перепроверенных свидетельств, очень многое уже реально делалось и при этом — поразительно быстро и с высочайшим качеством.

Похожие ролики были посвящены и отображению встречи нормандовцев с руководителями колонии Иден-Прайм. Чиновники — они везде одинаковы, везде не хотят работать быстро и эффективно. Медлят и тупят. Не все, конечно, но очень многие. Такое наплевательское отношение к выполнению своих служебных и профессиональных обязанностей в 'особый' период стоит очень дорого. Потому... просматривая тексты профильных заметок, комментариев и статей, Дэйна внутренне соглашалась с тем, что нормандовцы поступили правильно. Они предупредили чиновников и районного и общепланетного управленческого уровня о том, что с 'тормознутостью' и откровенной ленью пора заканчивать.

Ещё один видеоролик — корреспондент местного планетного телеканала, стоя на ступенях, ведущих ко входу в административный корпус, сообщает о том, что на встрече нормандовцев и местных управленцев был подписан ряд 'рамочных' документов.

Андерсон выполнил своё обещание: после окончания переговоров с руководителями колонии он вышел на площадку перед административным зданием и провёл короткую, чёткую и конкретную пресс-конференцию. Командир фрегата, как отметила Дэйна, просмотревшая несколько дополнительных видеороликов, дал возможность высказаться всем своим спутникам, отказавшись от 'солирования'. Затем фрегатовцы на своём челноке отправились к археологам.

Просматривая видео, Дэйна, конечно же, обращала внимание не только на то, что и как делают турианцы-Спектры, но и на Джона. Она видела его в реальных, не постановочных условиях, видела на работе, видела его реальную жизнь, в которой не было места безделью и лени.

Джон всегда и везде работал, действовал, служил. Помогал, страховал и защищал. И те разумные органики, кто был в это время рядом с ним, спокойно и свободно принимали такой сценарий деятельности, делали этот сценарий своим.

Мелодичный голос диктора объявил о начале посадки. Дэйна поднялась с кресла, сделала знак 'проснувшейся' гравитележке и та последовала за девушкой к порталу, над которым на табло светились номер рейса и маршрут.

Быстро пройдя таможенный и паспортный контроль и повторную регистрацию, совмещённую с предпосадочной проверкой, Дэйна сдала чемодан в багаж, поставив его на ленту большого грузового транспортёра. Сняла с гравитележки сумки. С ними она прошла по 'рукаву' прямо на борт самолёта.

Стюардесса проводила пассажирку в салон бизнес-класса, приветливо улыбнувшись, указала на нужное, уже забронированное ярким транспарантом, установленным на сиденье, кресло, пожелала приятного полёта и отошла — её ждал другой пассажир.

Дэйна засунула сумки в багажные отделения — она не привыкла брать с собой много вещей, сумки были не тяжёлыми, так что справиться с их тяжестью не составило труда.

Усевшись в кресло и пристегнувшись, девушка чуть откинула назад спинку кресла, устроилась поудобнее и активировала развернувшийся экран инструментрона.

Общение фрегатовцев с иден-праймовскими археологами тоже было достаточно неплохо освещено как в текстовых, так и в видео и аудиоматериалах, доступных в Экстранете, но сейчас Дэйна хотела, пока самолёт выполняет рейс, поглубже познакомиться с работой турианцев-Спектров. Она чувствовала, что Сарен и Найлус станут постоянными спутниками её Джона, и он не будет против этого сопровождения. Они — Спектры, он — высококлассный, элитный спецназовец. В предстоящем полёте будет немало высадок на планеты — обитаемые и необитаемые, а там... там могут возникнуть самые разные ситуации. В том числе — и опасные.

Прочтя несколько статей, Дэйна вникла в ситуацию. Фрегатовцы после общения с руководителями планетной колонии вернулись в район и решили плотно 'сконтактировать' с местными властями. Как-никак, на территории района было организовано стояночное поле, где разместились и Жнец и земной боевой фрегат-прототип. Значит, с руководством района контакт у нормандовцев должен быть налажен качественнее и чётче, чем с руководством планетной колонии. Это ясно и без дополнительных пояснений.

В комментариях к статьям и заметкам, просмотренным Дэйной, за несколько минут, отмечалось, что на районном уровне фрегатовцы решили разделиться: командование корабля, то есть Шепард и Андерсон возьмут на себя общение с частью управленцев, а турианцы-Спектры с полисменами пообщаются с армейскими офицерами, ополченцами и правоохранителями.

Джон, как доказывалось в ряде текстовых материалов, плотно пообщался с журналистами в районном Доме Информации.

Бегло просмотрев несколько текстов, обзорно обрисовывавших эту встречу, Дэйна пробежалась пальцем по выведенному на экран наручного инструментрона списку файлов, вывела в отдельные экранные 'окна' видеоролики и текстовые документы, посвящённые встрече турианцев-Спектров с воинами и военными правоохранителями.

Ожидать развёрнутого, полного и точного повествования о столь специфическом общении было бы по-меньшей мере неосмотрительно и глупо. Всё же секретность в военной и правоохранительной сфере никто из разумных органиков отменить так и не смог. Но... к удивлению Дэйны, кое-какие материалы, 'нарытые' автоматизированной поисковой системой всё же были найдены на серверах и сайтах Экстранета. Это обрадовало девушку — через несколько минут уточнённый список находок был выведен в отдельное окно и выстроена 'мозаика' из экранных окон — Дэйне не хотелось терять время на последовательную загрузку видеороликов и текстов.

Прочтя несколько коротких текстов, Дэйна узнала о том, насколько велик был интерес воинов и правоохранителей к встрече со Спектрами-турианцами. Первая часть встречи, оказывается, была одновременно и пресс-конференцией и собранием офицеров. Турианцы провели её совместно со своими коллегами по фрегату — полисменами-десантниками, а затем предложили устроить параллельные собрания.

Общаясь с офицерами, Спектры не стремились занимать главенствующую позицию и разговор сразу пошёл о конкретных мерах по организации противодействия атакам Жнецов. Турианцы использовали проекторы, экраны, позаботившись о наглядности и не зациклившись только на устном общении.

Был показан короткий фильм о том, как был обездвижен Жнец. Дэйна знала, что события боя, разгоревшегося над Иденом, были засняты многими местными жителями, но офицерам Спектры показали бой с точки зрения фрегатовцев, причём — со многими техническими деталями, оставшимися недоступными в 'гражданской' версии записи.

Разведфрегат, да ещё и прототип. Его аппаратура позволила записать происшедшее с максимальной полнотой. Найлус и Сарен использовали также многочисленные ролики, которые были отсняты гражданскими обитателями планеты и уже попали на сервера и сайты Экстранета и планетного Интернета.

Офицерам армейского контингента Идена был показан список посещённых Жнецом-наблюдателем звёздных систем, среди которых было и немало миров, заселённых к тому моменту разнорасовыми разумными органиками. Карта, составленная на его основе, впечатлила присутствовавших на встрече землян и поспособствовала тому, что дальнейший разговор был предельно чётким и откровенным.

Конечно же, многие специальные детали в силу соблюдения режима секретности не попали ни в видеозаписи, ни в тексты, но... Турианцы-Спектры, оказывается, уделили внимание возможным вариантам участия в предстоящих боях всех родов войск, размещённых на Иден-Прайме, даже таких экзотических, как военно-морская флотилия. Спектры аргументированно доказали, что военные моряки должны деятельно и эффективно объединить свои усилия с гражданскими моряками для того, чтобы остановить, а затем — уничтожить врага, который, конечно же, придёт к Идену и атакует планету. Оба Спектра аргументированно доказали своим коллегам-воинам, что предстоящая война не будет похожа на все предшествующие вооружённые конфликты, в которых приходилось принимать участие разумным органическим обитателям Галактики.

Ни Сарен, ни Найлус не рассчитывали, как поняла Дэйна, просматривавшая короткие ролики и читавшая недлинные комментарии и заметки, что все участники встречи сразу признают их правоту. Турианцы выдали на экран дополнительные материалы и дали полную возможность землянам с ними внимательно ознакомиться. Вопросы, конечно, были, но как убеждали заметки и видеоролики, участники встречи получили чёткие и исчерпывающие ответы на них.

Оба турианца всё больше нравились Дэйне. Сарен... ведь совсем недавно он был хаском — безвольным инструментом, полностью подчинённым Жнецу. Найлус — бывший наёмник, ныне — самый молодой Спектр Совета Цитадели. Фактически Советники его подставили — послали на миссию, которую он мог и не выполнить должным образом. И тогда... Тогда, вполне возможно, Найлус был бы лишён звания и статуса Спектра. Советники, как всё глубже убеждалась Дэйна, блюли только свои личные и узкогрупповые интересы. На всё остальное им было в большинстве случаев наплевать. Чиновники и политиканы.

Военные моряки, присутствовавшие на встрече, были довольны и приятно впечатлены тем, что предметный и крайне деловой разговор начался с обсуждения деталей применения военно-морских сил для отражения космической и орбитально-атмосферной, а также десантной угрозы.

Сарен и Найлус удивили участников встречи тем, что в следующей части разговора уделили внимание роли пилотов челноков. Как немногочисленных военных, так и более многочисленных и разнообразных гражданских. Особо настояв на том, что все 'штатские' челноки должны быть в обязательном порядке вооружены, а их водители и пилоты — обучены должным образом применять всё бортовое оружие.

Неожиданный поворот разговора заинтересовал Дэйну. Оказывается, Спектры подготовились к разговору с воинами весьма фундаментально. Конечно, в подготовке поучаствовали все без исключения фрегатовцы, но сам факт признания и утверждения большой роли и значения гражданских разумных органиков в предстоящей войне...

Артиллеристы и раньше были уверены в том, что без их участия не обойдётся ни одно мало-мальски значительное сражение и им очень понравилось, что Спектры-турианцы чётко, полно и конкретно обрисовали возможности применения артиллерии в отражении Вторжения Жнецов и разгроме сил 'креветок'. Благодаря поддержке остальных нормандовцев и большой самостоятельной предварительной работе, Найлус и Сарен представили участникам встречи новые сценарии, подходы, варианты применения артсредств, учтя реалии Иден-Прайма и настояв на необходимости теснейшей интеграции артиллерийских подразделений в структуру и действия других родов войск.

Танкисты Иден-Прайма были обрадованы ходом и результатами обсуждения деталей организации, реорганизации, обучения, перевооружения и переоснащения танковых подразделений Идена настолько, что разговор прошёл в рекордно короткие сроки и, как доказывали в своих заметках участники встречи, достиг максимально возможного результата. Война приобретала характер всеобщей. Глупо было бы ожидать высочайшего уровня неоправданной секретности в освещении деталей, которые касались не только воинов, но и штатских обитателей Идена.

Жнецы, как утверждали офицеры самых разных родов войск, принявшие участие в разговоре со Спектрами, утратили в понимании воинов ореол непобедимости, стали обычным противником, которого можно и даже нужно было бить и уничтожать.

Пехотинцам, представители которых тоже присутствовали на встрече. Им понравилась краткость, точность и чёткость изложения Найлусом основных положений плана реформирования пехотных сил Иден-Прайма. Не только наземной, но и космической пехоте будет, как понимала Дэйна, читавшая краткие заметки и комментарии и просматривавшая немногочисленные очень короткие видеоролики, нелегко и эта встреча с турианцами-Спектрами помогла воинам-пехотинцам понять, что врага даже такого уровня подготовленности и вооружённости можно ослабить и уничтожить.

Турианцы — раса воинов. Сегодня они ведут бои с неизвестным остальным разумным органикам врагом на Дальних пределах, продолжают накапливать и активно осваивать и использовать реальный боевой опыт. Возможно, в пределах 'мирной' части Галактики турианцы не проявляют всей своей 'армейскости', но... Если сюда придут Жнецы, турианцы постепенно, может быть — быстро, во всяком случае — достаточно быстро станут одной из важнейших частей Сил Сопротивления. Тех самых Сил, которые начали и продолжают формироваться именно на Иден-Прайме. А эта встреча турианских Спектров с офицерами стала одним из важнейших моментов осуществления формирования Сил Сопротивления.

Дэйна помнила о том, что офицер-биотик, техник фрегата лейтенант Кайден Аленко неравнодушен к командиру подразделения космопехоты — сержанту Уильямс. Внучке генерала, сдавшего турианцам важный пункт обороны землян и тем самым избежавшего многочисленных человеческих жертв. Космопехоте, как понимала Дэйна, придётся тяжелее всего. Конечно, всем разумным органикам будет нелегко, но пехотинцам — хоть наземным, хоть космическим — будет, возможно, тяжелее всех. Им придётся часто отказываться от поддержки автоматики и полуавтоматики и активно использовать ручные режимы работы оборудования и оружия, им придётся нередко оставлять машины и пешком преодолевать десятки километров по сильно пересечённой местности, под огнём опытного и жестокого противника — Жнецов. Дэйна могла чётко и определённо представить себе, какие огромные физические — да и психические тоже — нагрузки предстоит выдерживать пехотинцам.

На этой войне разумных органиков ждут большие потери. И Найлус и Сарен в своей беседе с офицерами иденского контингента ВКС уделили вопросам идентификации погибших и фиксации мест их захоронений достаточно большое внимание. Воин — будь то профессионал или ополченец — должен знать, что он будет похоронен, что его не забудут, и он в большинстве случаев не станет ещё одной строкой в списке пропавших без вести.

Турианцы-Спектры сделали особый акцент на том, что в предстоящей войне со Жнецами не будет пленных. Будут... только живые и... и мёртвые. Это было тяжело принять и воспринять даже профессиональным воинам, а насколько же тяжело это принять и воспринять гражданским...

Дэйна на несколько секунд прервала чтение заметок и комментариев, прикрыла глаза, задумалась. Турианцы-Спектры сделали немало для того, чтобы не только запустить, но и отладить и усовершенствовать механизм, саму систему подготовки разумных органиков и прежде всего, кстати, землян, к предстоящей войне со Жнецами. Сарен и Найлус отодвигали противоречия, продолжавшие существовать между людьми и турианцами, в прошлое. Потому что в Противостоянии все разумные органики должны быть едины. Только тогда можно будет обоснованно надеяться на победу над гигантскими полумашинами.

Армейских сил и возможностей в такой войне будет крайне недостаточно. И потому... может быть и неожиданно для офицеров-профессионалов, Сарен и Найлус уделили огромное внимание организации Ополчения Идена и развёртыванию партизанской войны с захватчиками. Не только слова, озвученные или написанные на пластобумаге, но и схемы, таблицы, графики. Это всё — только начало. Все материалы, представленные на той встрече и подготовленные, конечно, при активном и деятельном участии всех остальных нормандовцев, уже сегодня стали основой масштабной и совершенно реальной программы подготовки к войне. Той подготовки, которая уже преодолела пределы Иден-Прайма и перешла во многие человеческие — и не только человеческие — обитаемые миры.

Дэйна просматривала ролики, читала заметки, статьи и комментарии и чувствовала, как во всей этой подготовке проступает активность протеанина Явика. Для него и его выживших соплеменников — Дэйна до сих пор сомневалась в том, что Явик действительно, как пытались и стремились утверждать это СМИ, остался один — война со Жнецами — это война со старым врагом. И теперь протеане пойдут на всё, чтобы старый враг нашёл свой конец. На этот раз — реальный конец, пусть даже и обеспеченный усилиями, жертвами, страданиями многих других разнорасовых органиков, а не только протеан. Явик уже вмешался в происходящее на Идене. Он защищал не только протеанское наследие, в чём бы оно ни заключалось, он стремился одержать победу над старым врагом. Окончательную победу.

Теперь Иден-Прайм — другой. Это — не только Академия, готовящая лучшие и самые профессиональные кадры для Сил Сопротивления, это научно-производственный комплекс, на мощностях которого осуществлялось проектирование, строительство, испытание и ввод в строй многих новейших образцов военной техники и вооружения. Если бы не Явик, если бы не его вмешательство в ситуацию, если бы не его постоянное, едва ли не круглосуточное участие... Люди бы... погибли. А вместе с ними — погибли бы и другие разумные органики самых разных рас. Жнецы снова бы одержали полную победу. И впереди галактику ждали бы тысячи лет пустоты и тишины. Прошло бы снова немало тысячелетий, прежде чем разумная жизнь разовьётся, выйдет из младенческого и детского возраста в подростковый...

Хорошо, что Джон выдержал трансформацию. Дэйна понимала, сердцем и душой чувствовала, насколько тяжёлой было для её Джона эта процедура. Как Джон боялся, что сокомандники — прежде всего люди — увидят его, старпома, слабым, почувствуют его уязвимость...

Джон... Можно сказать, что он вбил себе в сознание, а возможно — и в подсознание — постулат о том, что он, как высококлассный спецназовец, не имеет права на слабость. Джон... он стремился быть всегда одиноким, потому что... Вероятнее всего, ему самому было так легче и проще. Он не хотел 'грузить' других разумных органиков своими проблемами. Никогда. И — нигде. Он, как чувствовала, а может быть — даже знала теперь Дэйна, не желал напрягать своими проблемами даже врача корабля — любимую им Карин Чаквас.

Да, такая квалифицированная врач, конечно же, понимала, чувствовала, когда у Джона возникали проблемы с самочувствием, а значит, и со здоровьем. Но даже тогда Джон делал всё, чтобы избежать перспективы попадания в Медотсек, делал всё, чтобы не стать пациентом. Он рисковал, напрягался, но... не хотел 'грузить' своими проблемами других разумных органиков.

Даже его командир и непосредственный начальник, тоже высококлассный спецназовец Дэвид Андерсон не мог ничего сделать. Он понимал, вероятнее всего, что прямые устные или письменные приказы здесь... малоприменимы. И понимал Джона безмолвно, как мужчина — мужчину, как спецназовец — спецназовца.

Джон 'терял' себя в работе и был... может быть, он действительно был счастлив, когда действовал, когда работал. А работал он постоянно, круглосуточно. Дверь в его каюту, как знала и помнила теперь Дэйна, была всегда открыта, а он сам — всегда доступен для общения. Формального или неформального — всё равно. И эта его страсть к работе, эта его потрясающая работоспособность лучше всех уговоров, убеждений и многословных лекций доказывали фрегатовцам, что можно и даже нужно работать больше, лучше, качественнее.

Нельзя отрицать, что и Сарен Артериус и Найлус Крайк не были лентяями, не относились к своим служебным обязанностям формально и тем более — наплевательски. Они тоже много и тяжело работали. И всё же... Всё же Джон Шепард, землянин, показал им, воинам-турианцам, правоохранителям, Спектрам Советам Цитадели: можно работать больше, лучше, эффективнее.

Благодаря такому показу, такому влиянию — только собственным примером, без многословия и рекламирования — оба турианца-Спектра сами провели на Иден-Прайме большую работу. Сами, полностью автономно, хотя бы физически. Конечно, духовно они были рядом и вместе с другими нормандовцами. Невозможно теперь для Дэйны было отрицать тот факт, что именно благодаря 'разделению труда' и предоставлению всем без исключения фрегатовцам максимальной свободы и потрясающей любую закоснелую бюрократическую душу автономности. Благодаря всему этому, экипаж и команда фрегата в короткие сроки — всего-то за несколько суток — смогли запустить в действие — и даже отладить — гигантскую структуру, которая теперь обеспечивала подготовку разумных органиков к войне с полумашинами-Жнецами.

Спектры-турианцы не забыли о тылах, хотя... сейчас ясно, что тыла не будет нигде. Везде будет фронт. И слова 'Всё — для фронта, всё — для Победы', столь знакомые и столь привычные для землян-имперцев, обретут новое звучание, новое современное содержание, новый, понятный не только людям, глубочайший и ярчайший смысл.

Иден-Прайм — сельскохозяйственная планета. Люди не стремились сделать из неё очередную военную базу, хотя, как знала Дэйна, такие предложения были озвучены и даже задокументированы на самых разных уровнях управленческой земной 'пирамиды'. Всё же победил здравый смысл, и теперь Иден-Прайм — житница землян, планета, поставляющая на рынки обитаемой части галактики огромное количество предельно натуральных продуктов питания.

Голод для Найлуса и Сарена был... знаком. Можно утверждать, что и на собственном опыте. Сарен прошёл через хаскококон и стараниями Джона вернулся в мир, вернулся к своей прежней жизни. Да, он изменился, он стал мудрее, сильнее и одновременно — спокойнее. Да, он — по-прежнему воин, он может проявить предельную жестокость. Если потребуется, то он эту жестокость — проявит. Но он хорошо помнит о том, через что прошёл и эта память позволяет ему деятельно и действенно предостерегать от возможных ошибок теперь уже других разумных органиков.

Найлус — бывший наёмник, привыкший действовать чаще всего нестандартно, вне рамок, стандартов и протоколов. Он не слишком удобный объект для управления и для командования. Но в войне со Жнецами сейчас крайне востребован нестандартный подход. Даже Явик, как знала теперь Дэйна, понимает, что эта, предстоящая война со Жнецами будет уже другой. Не той, через какую протеане прошли пятьдесят тысяч лет тому назад. Прошли и чуть не погибли.

Нажатием на сенсорную клавишу, Дэйна запустила воспроизведение одного из видеороликов, развернув его окно на весь экран. В наушниках зазвучал ровный голос Сарена Артериуса:

'Я повторяю. — Сарен легко перекрывал своим мощным и густым голосом нараставший гул. — Кораблям ВКС планеты предстоят тяжёлые бои с кораблями флотов и эскадр Жнецов и их приспешников. В ходе этих боёв придётся рисковать не только экипажами и командами, но и самими кораблями, потому что придётся стоять насмерть против врага, превосходящего нас, обитателей Галактики, и по силе, и по мощи, и по тактико-техническим и иным характеристикам кораблей. Нам придётся привыкнуть к тому, что там, где стоят наши корабли, проходит последний рубеж обороны и врага за этот рубеж пропустить ни в коем случае нельзя. Позади будет планета, на которой — тысячи женщин, детей, стариков, — громыхнул Сарен, снова преодолевая нарастающий гул голосов офицеров. — Армейцам и пилотам ВКС Иден-Прайма придётся рисковать почти постоянно. Всем нам, разумным органикам, придётся рисковать, напрягаться, выкладываться по полной, делать всё, что будет в наших силах и даже больше для достижения очередной победы над Жнецами. — Сарен кивнул Найлусу, и тот выдал на настенный экран новую порцию таблиц, графиков и схем. — Мы будем готовиться, будем вооружаться. Но врага придётся уничтожать. Его нельзя будет оставить в живых, нельзя будет оставить раненым, нельзя будет оставить контуженным или потерявшим сознание. Только мёртвый враг будет для нас приемлем!'

Этот монолог вполне можно счесть программной речью или важной частью программной речи. Но в этих словах Сарена Артериуса, турианца-Спектра, прошедшего через хаскококон, была горькая правда. В земных средствах массовой информации уже прошли новостные выпуски, сюжеты которых однозначно доказали: многие страны Земли, в том числе Россия, Китай, Япония, Австралия, Бразилия — начали подготовку к войне со Жнецами, объявили мобилизацию. Учитывая размеры этих стран, численность их населения, мощь экономик нельзя было усомниться в том, что подготовка будет масштабной, а мобилизация — полной.

За этим роликом, привлёкшим, кстати, внимание пассажиров самолёта, сидевших и рядом с Дэйной — справа и слева от неё, а также спереди и сзади, пришла очередь и второго ролика, где Сарен, оказывается, продолжил свою речь. Что-ж, тоже надо, ведь разумные органики — не киберы узкозапрограммированные, надо уметь влиять на их чувства и эмоции.

Дэйна, уступив просьбам соседей, включила на самый минимум звук, затем нажала сенсор воспроизведения. И Сарен рубанул, да так...

Жестокий Сарен Артериус предстал перед офицерами-землянами совершенно в другой ипостаси:

'Мы, жители Галактики, не должны забывать никогда, кто мы есть и за что мы боремся. Мы — живые, мы — разумные, мы родились в этой Галактике. Наш враг — не из этой Галактики! Он — пришлый, внешний. И мы должны уничтожить этого врага. Должны победить его! Должны прервать эту цепочку Циклов, завершить эту цепочку, сделать всё, чтобы никаких Жатв больше никогда не было! И потому мы должны сделать многое для того, чтобы в любых схватках, в любых боях помнить о том, за что мы сражаемся. Мы сражаемся за жизнь, за свободу, за независимость. За наших детей, за наших женщин, за наших матерей и отцов. За наших дедов и прадедов. Сколько бы нам ни пришлось воевать, мы должны помнить, что мы не созданы для войны, мы созданы для мира. И потому нам нужно будет сделать очень многое для того, чтобы защитить памятники и ценности своих культур от угрозы уничтожения. И сделать очень многое для того, чтобы постоянно напоминать себе и другим разумным органикам о том, что у нас есть богатая общая и расовая культура. Культура мира, а не культура войны. Солдат и офицер на фронтах, в линии соприкосновения с противником должен осознавать себя не как инструмент войны, а как личность. Потому мы предлагаем и ряд мер по воспитанию воинов. И убеждены, что это — важная часть работы офицеров с личным составом подразделения'.

Дэйна чувствовала, что слова, сказанные Сареном Артериусом, турианцем-Спектром, произвели большое впечатление на пассажиров самолёта. Она выключила динамики наручного инструментрона, переведя звук на наушники, но теперь понимала, что к тому, что она читает и просматривает, проявляют живой интерес соседи по салону. Да, многие пассажиры её, возможно, узнали и опознали, но... Всё же, как хорошо, что они столь положительно воспринимают такие видеозаписи, а не тот факт, что их просматривает на своём инструментроне известная спортсменка.

Дальше была неофициальная часть встречи, запечатлённая в коротких, любительских роликах. Тогда Спектры-турианцы и присутствовавшие на собрании офицеры-земляне говорили о многом.

Полисмены-десантники провели свою встречу с рядовыми воинами и обе стороны, как принято выражаться в официальных информационных сообщениях, остались довольны и ходом и результатами состоявшегося обмена мнениями по вопросам, представляющим взаимный интерес.

Следующая встреча ждала Сарена и Найлуса, как знала Дэйна, в местном Центре Полицейских сил и проходила она в Зале оперативных совещаний в присутствии Шепарда, вошедшего в зал, как отмечалось в немногочисленных, но достаточно информативных заметках и комментариях, последним. Такой поступок спецназовца-старпома был оценён правоохранителями, как отмечалось в заметках, весьма положительно.

Дэйна читала статьи, заметки, комментарии и дивилась, насколько же полно запомнилась иденцам и эта встреча с турианцами-Спектрами. Казалось бы, разговор шёл о достаточно специальных для рядового жителя планеты вопросах и проблемах. А оказалось, что Найлус и Сарен успели достаточно хорошо изучить земную историю и земную культуру, чтобы аргументированно, доказательно и уверенно говорить о многом. И об охране археологических раскопок, и о патрулировании городов и иных населённых пунктов — как в предвоенный, так и в военный периоды, и о работе с 'проблемными' разумными органиками.

Один из комментаторов сделал обоснованное предположение, что когда-нибудь в будущем стенограмма этой встречи будет одним из самых ценных исторических документов и Дэйна внутренне согласилась с этим мнением, не найдя оснований для противоречия.

На встрече с правоохранителями присутствовали, кстати, не только Шепард и оба Спектра-турианца, но и полисмены-десантники. Снова присутствовавшие в Зале разделились на две большие группы, одну из которых возглавили Шепард и Сарен с Найлусом, а другую — прибывшие на фрегатском челноке полисмены-десантники.

Встреча не затянулась. Именно тогда, когда она подходила к концу, появились первые свидетельства практической реализации разработанных и согласованных планов: под охрану армейскими и ополченческими иденскими контингентами брались археологические раскопки, в их защите и обеспечении стало принимать активное участие местное гражданское население. У воинов-профессионалов и ополченцев формировался своеобразный, но, как понимала Дэйна, вполне действенный резерв. Подготовка к войне приобретала всеобщий характер, а значит, вполне возможно, Жнецам не удастся теперь застать разумных органиков врасплох.

В файле-списке был перечень видеороликов и статей — с заметками и комментариями — посвящённых работе турианцев-Спектров после окончания официальных встреч с районным и планетным руководством Иден-Прайма.

Взглянув на браслетные часы, Дэйна легко улыбнулась — времени полёта как раз хватало на то, чтобы ознакомиться — и весьма внимательно — с большинством материалов.

Двадцать минут девушка дремала в кресле. Ровный шелест двигателей не мешал, даже убаюкивал. Быстро засыпать и быстро просыпаться Дэйна научилась очень давно: в спортивной жизни такое умение крайне важно и очень высоко ценится. Сберечь физические и душевные силы, восполнить их потерю, накопить.

Открыв глаза, Дэйна коснулась сенсора, пробуждая экран инструментрона из режима ожидания. Вот они, выстроенные 'лесенкой' 'окна' файлов с текстами и видеороликами. Порядок уже установлен, так что и смотреть, и читать будет легко и интересно. Да, среди материалов будут, конечно же, официальные и даже полуофициальные, но ещё более важными и нужными будут материалы, созданные обычными жителями Иден-Прайма.

Спектры — Найлус и Сарен, решили заняться правоохранительной системой Иден-Прайма вплотную. Тогда, когда стало известно, что отлёт фрегата откладывается ещё на одни шестидесятичасовые сутки.

В заметках и комментариях отмечалось, что работа фрегатовцев с иденскими правоохранителями поначалу не оценивалась обоими турианцами как достаточно эффективная. Некоторые комментаторы и авторы заметок даже предположили, что Спектры недовольны и даже разозлены тем, что иденцы не хотят ничего менять. Все обитатели планеты, ставшей человеческой колонией, знали, что ни Найлус, ни Сарен ни на секунду не забывают о том, что они — члены Спецкорпуса, а значит, отвечают за галактическую безопасность. Которая, в свою очередь, складывается из безопасности отдельных населённых миров.

Потому-то оба Спектра взяв колёсный транспортёр 'МАКО' из ангара фрегата, отправились контролировать и наводить порядок на территории района — а со временем — и за пределами этой территории — собственными силами и своим непосредственным участием.

Дэйна открыла файл со снимком этого транспортёра, выезжавшего за пределы стояночного поля, и восхитилась, насколько органично в строгие боевые формы тяжёлой колёсной машины вписалась полицейская 'люстра', которую земляне называли иногда ещё и 'цветомузыкой'. Рассмотрев снимок в деталях, Дэйна сократила его размеры до стандартного экранного 'окна' и на первый план вывела комплект 'окон' с текстами заметок, статей и комментариев.

О том, что случилось потом, на Земле узнали очень быстро и очень полно. Вроде бы ничего особенного — реализация обычного, где-то даже стандартного сценария воплощения человеческой глупости, густо подкреплённой ощущением вседозволенности.

На этот раз на пути стритрейсерши встали не обычные полицейские, а Спектры, да к тому же — на оснащённом боевым оружием бронетранспортёре. Да, колёсном, но при необходимости такая машина с помощью импульсных ракетных двигателей могла бы и подпрыгнуть ох как высоко и неожиданно, а в прыжке — открыть прицельный огонь по нескольким целям сразу.

Сцену погони 'МАКО', сверкавшего 'люстрой' и стробоскопами, как оказалось, вполне предсказуемо засняли многие видеокамеры — и общественные и частные. Всё же земляне учли горький опыт Третьей Мировой Войны и увешали свои селения такими густыми гроздьями 'всевидящих глаз', что 'мёртвых' зон практически не осталось. Классическая фраза: 'Всё пишется' стала приговором многим правонарушителям. И теперь военный бронетранспортёр преследовал спорткар.

'МАКО' нёсся следом за резво уходившей машиной, блистая огнями и изредка включая сирену. А следом за бронетранспортёром ехал полисмен на мотоцикле. Значит, полиция Идена действительно очнулась достаточно быстро, хотя бы... хотя бы частично.

Как показали попавшие в Экстранет снимки с беспилотников, базировавшихся на 'МАКО', трасса следования спорткара была впереди достаточно оперативно перекрыта тяжёлыми грузовиками. Всё же спортивная машина — это не танк, тяжёлый грузовик она подвинуть не сможет, а гибнуть стритрейсерша не захотела, понадеялась, что и в этом случае уйдёт от наказания, ведь у неё такой 'крутой' папа.

Оказалось, что папа недостаточно 'крут', ведь его дочкой и её деяниями заинтересовались не обычные полицейские, а Спектры, которые подчинялись только Совету Цитадели, а этот уровень гора-а-а-здо выше даже Совета Колонии Иден-Прайм.

Стритрейсерша вполне предсказуемо и потому обычно съехала с перекрытой трассы и решила объехать преграду из тяжёлых грузовиков через виноградники. Аппетит, возможно, и приходит во время еды, но тогда девушка за рулём спорткара только множила правонарушения. Беспилотники цепко держали спортивную машину в своих прицелах, 'МАКО' продолжал сокращать расстояние до спорткара, а следом ехал обычный полицейский на мотоцикле.

Треск ломаемых стеблей резанул слух Дэйны. Одно дело — проломить забор, он всё же не живой, а тут — лоза, за которой люди ухаживали вручную годами.

Заслон машина стритрейсерши обошла. 'МАКО' продолжал висеть 'на хвосте', мотоциклист-полисмен — тоже. Дэйна отметила, что перед тем, как съехать с трассы, 'МАКО' притормозил. Очевидно, один из турианцев, сидевший за рулём транспортёра, задумался. Возможно, что тяжёлые грузовики успели бы разъехаться и пропустить нормандовскую машину, но... Спектры приняли решение ехать следом.

Светофоры на трассе, как доказывала видеозапись, были почему-то не переключены в оперативный, называемый ещё и ручным, режим. Потом, позднее, руководителя участка, ответственного за переключение светофоров, расстреляли, но это уже станет известно позднее, через несколько часов, а пока ревущая двигателем на предельных или почти предельных оборотах спортивная машина рвалась к райцентру. Город был в опасной близости от идущего тараном спорткара.

Момент, когда бампер машины сносит с 'зебры' пешеходного перехода коляску с грудным ребёнком и отбрасывает на обочину, а точнее — на тротуар, тело молодой беременной женщины, как оказалось, засняли больше чем десяток видеокамер. И сейчас Дэйна с замиранием сердца просматривала эти кадры. Спорткар, не снижая скорости, уносился дальше, направляясь к пригородам райцентра.

Сбить пешехода на пешеходном переходе. Одно из тягчайших нарушений правил дорожного движения, стопроцентное преступление. Не проступок, а именно преступление. Потом, позднее, станет известно, что стритрейсерша убила сразу трёх землян: маму, её дочку и ещё не родившегося ребёнка — девочку.

Спектры, вероятнее всего, благодаря беспилотникам, видели всё. Потому подготовили, а затем и применили оружие по спорткару. Сначала машина заискрилась — сработала система визуального выделения нарушителя правил дорожного движения. Встречные машины вполне ожидаемо стали прижиматься к обочине, попутные — тоже. Два других беспилотника, как доказывала запись, взяли под свои прицелы колёса спорткара и по команде, отданной одним из Спектров, превратили шины задних колёс машины-нарушительницы в лохмотья. Спорткар, после того, как Спектры применили дистанционное 'гашение' двигателя, сорвался в занос, неуклюже развернулся и остановился.

Сарен выволок из машины упиравшуюся девушку, сковал ей за спиной руки, но та извернулась, плюнула в лицо Спектра и грязно выругалась. Система, конечно, 'запикала' ругательства, но и Сарен не промедлил — он ударил нарушительницу по щеке бронеперчаткой. Удар был быстр и страшен — стритрейсерша потеряла сознание и сползла на землю.

Беспилотники продолжали виться — теперь уже втроём — над местом происшествия и, благодаря записям их аппаратуры происшедшее было зафиксировано во всех деталях. Подъехавший мотоциклист-полисмен переговорил со Спектрами — в заметках, как прочла Дэйна, было сказано, что он сообщил турианцам о том, что впереди был детсад, а там в эти минуты уже закончились занятия у первой смены дошколят...

Спектры забрали это дело в ведение Корпуса. Возразить местным обычным правоохранителям было нечего — они в своём большинстве достаточно полно и чётко понимали, что такое галактическая безопасность. Присутствие сразу двух Спектров, одним из которых был легендарный своей жестокостью Сарен Артериус, фактически очень быстро снимало и пресекало любые возможные даже теоретически возражения.

Полисмен-мотоциклист остался рядом с покорёженным немного спорткаром — он, как доказывали статьи и заметки, с которыми ознакомилась Дэйна, довёл машину до процедуры полной разборки и продажи на запчасти.

Один из Спектров — в этот момент Дэйне было как-то не важно, был ли это Сарен или Найлус, пристегнул нарушительницу к десантной скобе на броне транспортёра. Что-ж, разумно. Пусть девица-стритрейсерша проветрится, охладится, да и в салон военного транспортёра её пускать незачем — невелика цаца.

После того, как она, походя, снесла с дороги девочку и её беременную мать... Жестокость Спектров была, на взгляд Дэйны, более чем оправдана.

Остальную картину работы Спектров-турианцев с задержанной Дэйне пришлось восстанавливать и уяснять уже без видео. По понятным причинам детали были зафиксированы в письменных заметках и комментариях. Статей по этой теме в Экстранете поисковая автосистема обнаружить не смогла. Видеозаписи, вероятно, так и не покинули отключённые и от Экстранета и от планетного Интернета сервера правоохранительной системы Иден-Прайма. Всегда что-то остаётся 'за кадром'.

Гражданские видеокамеры зафиксировали, что Найлус снял с брони скованную по рукам за спиной девушку и потащил её ко входу в полицейское управление. Те же видеокамеры зафиксировали, как со стоянки перед зданием сорвались, сверкая 'маячками' две патрульные полицейские машины и через несколько минут — наверное, не больше десяти, вернулись. Полисмены вывели из салона одной из машин скованного по рукам за спиной мужчину, в котором Дэйна узнала отца девушки-стритрейсерши — известного бизнесмена. Сейчас было уже известно, что он был арестован на законных основаниях официально и, вместе с дочерью, также подвергнутой уже не задержанию, а аресту, вскоре отправлен на тюремном доставщике с Идена на Цитадель.

Трагедию, постигшую молодую мать, её дочку и неродившегося ребёнка, оказывается, зафиксировали и видеорегистраторы, установленные в нескольких проезжавших мимо машинах, так что отвертеться от ответственности за содеянное стритрейсерша уже бы не смогла даже в том случае, если бы дело перешло к местным полисменам. Контроль Спектров был бы, как доказывали вполне аргументированно и чётко многие комментаторы, в данном случае крайне жестоким и чётким. Смухлевать бы не удалось.

Как говорилось в небольшой статье, достаточно быстро прочитанной Дэйной, стритрейсерша и её отец нанесли ущерб, исчисляемый несколькими миллионами кредитов. И Спектры-турианцы сделали всё возможное, чтобы оба правонарушителя возместили этот ущерб собственным трудом. На Идене они смогли бы избежать столь строгой и жестокой ответственности, а вот на Цитадели, в Тюрьме Спектров — нет. Потому-то под давлением Сарена и Найлуса отца с дочерью как можно скорее отправили на тюремном транспорте прямо на Станцию. Разумное решение. И — разумный выбор.

Прочтя ещё несколько заметок и комментариев, Дэйна в очередной раз задумалась, осмысливая складывающуюся картину. Благодаря современным информационным технологиям жизнь почти любого разумного органика фиксировалась и прослеживалась достаточно точно и последовательно. Это ни хорошо, ни плохо, это — реальность, трактовать которую можно по-разному. И оценивать — тоже.

Мама маленькой девочки — не выжила. Не выжил и неродившийся ребёнок.

Дэйна не была идеалисткой. Спортивная дисциплина быстро приучила её мыслить реалистично и воспринимать окружающий мир без соплей и излишних эмоций. Люди — разные. Есть жестокие, есть мягкие. Есть слабые, есть сильные. Но сейчас... Такие экземпляры, как эта стритрейсерша, не способная самостоятельно отвечать за свои поступки, становилась, как, впрочем, и её отец, крайне опасной для человеческого сообщества. Потому — подлежащей наказанию. Как минимум — лишению свободы.

О многом, что потом произошло с девушкой-стритрейсершей, Дэйна догадывалась — какой-никакой жизненный опыт у неё уже был. Сила Спектров для этой дочки бизнесмена оказалась непреодолимой и, соответственно, противопоставить этой силе привыкшей к безнаказанности 'тёлке' не удалось ничего существенного. Можно даже утверждать, что вообще ничего.

Истерика? Для турианцев, срок жизни которых примерно равен человеческому, она — не показатель. Птицемордые привыкли к лишениям, к проблемам, к трудностям, о которых эта изнеженная бездельница не имеет ни малейшего понятия. И теперь на Цитадели она вкусит этих лишений и трудностей в полной мере.

Спектры, в чём Дэйна не сомневалась, плотно пообщались и с отцом стритрейсерши. У него — свой список прегрешений, за которые он, будущий узник Тюрьмы Спектров, понесёт жестокое и эффективное наказание.

С дальнейшим 'собранием' файлов знакомиться было трудно. В основном это были комментарии, заметки, несколько статей. В них говорилось о работе Сарена и Найлуса с руководством полицейского районного Управления. Формально речь шла о передаче дела бизнесмена и его дочери в ведение Корпуса Спектров.

Желание — желанием, а формальности... Их можно вполне счесть реально вечными. Спектры не только занимались рутинными процедурами, они стремились изменить стиль и методы работы полицейских, подготовили и раздали офицерам методички. Возможно, они продолжали верить, что правоохранители Идена очнутся от смертельно опасной спячки, но пока... Дэйна не могла не признать, что пробуждение затягивалось.

Опираться на руководителей полицейских сил района и тем более — планеты Спектры опасались. Эти опасения не были беспочвенны. Потому и Сарен и Найлус старались повлиять не только на 'верхушку' полицейской 'пирамиды', а на рядовых полисменов. Да, понимая при этом, что и эти офицеры неоднородны. Далеко не все из них пригодны для реальной, тяжёлой работы — какая и потребуется, если Жнецы явятся к Идену и атакуют планету.

Спектры поехали на штрафплощадку, решив проконтролировать судьбу спортивной машины. Формально — да, она конфискована, а фактически, как в общих чертах помнила Дэйна, автомобиль было решено разобрать на запчасти. Унификация и стандартизация дадут возможность использовать узлы и детали на других машинах.

'МАКО' засняли несколько видеокамер на всём пути к штрафплощадке. Камеры, как оказалось, засняли многое, что происходило на штрафплощадке, в том числе и разговор Спектров с полисменом-офицером, занимавшимся машиной. Видеозапись показала разговор Сарена и Найлуса с персоналом штрафплощадки. Как часто бывало, простые люди были едины и в своём неприятии жизни, какую вели бизнесмен и его дочь и в своей решимости помочь, причём деятельно, вдовцу, лишившемуся и жены и всех детей. Иденцы, узнавшие по 'гражданскому телеграфу' о случившемся, открыли счёт и начали перечислять на него деньги — кто сколько мог. Иденцы поддержали жестокость Спектров по отношению к стритрейсерше и её отцу. Они-то хорошо знали, видели и чувствовали, что это была за семейка. 'Проблемная' — самое слабое определение и, вероятно, самое мягкое.

Спектры вдвоём поехали к вдовцу на квартиру. Записи, зафиксировавшие эту поездку, равно, как и встречу с вдовцом смотреть было очень тяжело. Дэйна нередко нажимала на сенсор, ставя воспроизведение на паузу, чувствовала, ощущала, что на экран наручного инструментрона в эти секунды смотрит не только она, но и соседи по салону самолёта. Такие моменты... объединяют землян.

Дэйна смотрела, как Спектры подходят к людям, столпившимся у подъезда, как звучат первые, тихие, несмелые, скупые фразы: 'Спасибо вам', 'И не думайте, что вы поступили неправильно', 'Вы поступили правильно'. И думала о том, что местная полиция действительно, снова опоздала. Должным образом отреагировать — не успела, а точнее — не сумела.

У этой стритрейсерши, как доказывали скан-копии официальных протоколов, и раньше были десятки нарушений правил дорожного движения. Но папаша 'отмазывал' дочурку от ответственности, а большие полицейские чины районного и общеколониального уровней были рады получать дополнительный, довольно регулярный доход. Как после этого осуждать людей за стремление к нетрудовым доходам, если представители правоохранительных органов постоянно нарушают закон? Как?!

Боль беременной женщине, матери причинила другая женщина. Дэйна знала, что дочку бизнесмена с того момента, как стало известно о трагедии в деталях, никто из иденцев женщиной не считал. Все обозначали её только как 'лицо женского пола'.

Снимки и видеоролики, запечатлевшие церемонию похорон. Дэйна видела, как дрожали руки вдовца, закрывавшего лицо подруги белым пологом. Мужчина... заплакал.

Родители не должны хоронить своих детей. Дети не должны умирать прежде своих родителей.

Спектры решили изучить обстановку на дорогах Идена. Немногочисленные комментарии и заметки свидетельствовали, что кое-что изменилось в лучшую сторону. Реально изменилось. Но даже стороннему наблюдателю было ясно: этого недостаточно. Для войны со Жнецами — недостаточно. Да, сейчас пока что — мирное время, но оно... слишком скоротечно. А когда начнётся Противостояние такая неорганизованность дополнительно и очень серьёзно усложнит ситуацию, приведёт к потерям и жертвам.

О Найлусе Крайке Дэйна знала точно только то, что он — самый молодой или один из самых молодых сотрудников Спецкорпуса. О Сарене — чуть больше, но в основном — легенды. Если в легендах есть хотя бы небольшая часть правды, то нельзя не признать, что Сарен — изменился. В лучшую сторону. Да, он по-прежнему жесток, но... он стал немного другим. И, как показывали комментарии и заметки, по-прежнему люто ненавидел показуху. Что-ж, следует признать, что Артериус, прошедший через ад хаскококона, имеет право быть жестоким и жёстким больше, чем любой другой разумный органик. В том числе и ненавидеть показуху.

Найлус и Сарен проинспектировали работу пеших и моторизованных патрулей. Лично. Использовали, конечно, технику и технологии, но многое они увидели и почувствовали самостоятельно. Каждый по-своему.

Пригородные трассы Спектры 'просмотрели' достаточно быстро. И, как понимала Дэйна, известие о том, что по дорогам движется военный бронетранспортёр космического класса, заставляло полисменов отказываться от мыслей об отдыхе и приятном времяпрепровождении на постах и в нарядах.

О том, как Спектры сняли с трассы патрульных, неправомерно задержавших одного из водителей, рассказывалось в комментариях и заметках достаточно подробно. Статей не было. Дэйна поняла почему — это показатель. Неприятный показатель, свидетельствовавший о том, что в полиции Идена действительно полно проблем. Если появятся статьи... Поисковые системы Экстранета 'поднимут шум'. Может, это и не слишком удобное определение и даже не слишком понятное, но уж какое есть. А шум, поднятый программными роботами Экстранета — это уже серьёзное основание для реагирования со стороны разумных органиков, облечённых властью.

Затем, как Дэйна узнала из серии комментариев и заметок — только тексты без снимков и роликов, встроенных в текстовые файлы — оба Спектра направились в Константу — столицу Иден-Прайма. К тому времени конфискованный спорткар был уже полностью разобран на запчасти, а те — проданы. Работники штрафплощадки оставили себе законные десять процентов от вырученной суммы. На личное имущество бизнесмена и его дочери — наложен арест, оно было описано, собрано в контейнеры и отправлено на склад. Деньги — нашли и конфисковали почти все. И наличные, и безналичные.

Константа. Ситуацию в столице описывали тексты нескольких десятков комментариев и столько же текстов заметок. Были и три-четыре статьи, а также несколько видеозаписей.

Показуха. Форменная, явная показуха. Дэйне хватило одного взгляда на мозаику из кадров, отснятых тогда в Константе, чтобы ни на секунду не усомниться в первичном мнении.

Чисто, опрятно. Всё блестит и, если бы снимки и видеоролики могли бы передавать запахи, наверно можно было бы сделать вывод о том, что и пахло бы весьма приятно. Едва ли не шампунями, мылом и прочей парфюмерией.

То, что устроили Сарен с Найлусом в Главном Управлении Полиции Иден-Прайма... Дэйна не могла определить и обозначить только одним словом. Да, все узнали Сарена Артериуса, большинство на уровне какой-то памяти, может быть, даже генетической, хотя, кто знает, кто знает... Поняли, что легендарный своей жестокостью Спектр теперь не будет останавливаться на протоколах и ритуалах. Возможно, кто-то из обитателей периметра Управления и надеялся на какую-нибудь милость со стороны Спектров, но... Наверное, эти обитатели надеялись на мягкость Найлуса. Молодость, возможно — неопытность.

Читая один текстовый файл за другим, Дэйна обдумывала прочитанное, пытаясь делать это параллельно с чтением. Как же всё стандартно в этой жизни. Многие, очень многие разумные органики пытаются делать вид, а не быть теми, кто они на самом деле. А на предстоящей войне выжить и победить смогут только те, кто умеет быть настоящими. Война... она умеет срывать покровы и обнажать суть. Самую горькую и трудную суть.

Уютная территория, ухоженная, чистая. Да, на официальном портале были снимки 'внутренностей' периметра Управления. Тогда это великолепие воспринималось по-другому, как минимум — нормативно. А сейчас... Сейчас Дэйна смотрела на эти снимки и... не одобряла эту прилизанность, подстриженность, чистоту. Потому что Сарен и Найлус видели то, что обитатели периметра Управления не видели даже в страшных, самых страшных своих снах. Откормленные, в недешёвых мундирах старшие офицеры. Как всё стандартно и как всё это... неприятно и отвратно.

Территория Управления 'простреливалась' видеокамерами едва ли не насквозь и... Как эти видеоролики попали в Сеть? Наверное, хакеры постарались. Впрочем... Здесь нет ничего секретного — картины территории Управления. Никаких сканов секретных документов, никаких машин без номеров и опознавательных знаков. Ничего, что указывало бы на нарушение режима закрытости.

Сарен и Найлус разделились и устроили проверку. Сверхплотную, а может быть — и свержестокую проверку. В комментариях отмечалось, что Спектры уклонились от участия в 'званом обеде', спешно приготовленном по приказу высших полицейских начальников. А потом... потом заставили адьютанта, который попытался было пригласить их обоих на этот 'обед', пожалеть о своём рвении, а также о причине его проявления.

В Сеть попали и ролики, отснятые в кабинете генерала полиции как раз в то время, когда там же появились Спектры. Тайное всегда становится явным. Или — почти всегда.

Лживые, скорректированные, прилизанные данные о ситуации с охраной правопорядка на Идене не первый день ложились на генеральский стол. И генерал полиции ни разу не усомнился в их правдивости, в их правильности.

Дэйна замерла... Одна короткая мысль молнией блеснула в её сознании и... пропала. След... Хорошо, что след остался. Боясь обмануться, девушка обдумывала то, что сохранил этот след. Получается... получается, что разумные органики... сами ослабляли себя? И Жнецы раз за разом только добивали ослабевших и резко поглупевших обитателей Галактики?!

Очень остро девушке хотелось спросить саму себя: как такое могло случиться? Как такое могло... получиться? И Джон... и его коллеги-нормандовцы должны теперь едва ли не наизнанку вывернуться, но заставить всех разумных органиков, независимо от расы, пола, возраста, социального положения встряхнуться?!

Взгляд Дэйны продолжал то ли механически, то ли автоматически следить за происходящим на экране. Девушка увидела, как начальник штаба метнулся к выходу из генеральского кабинета, как на его пути встал Найлус. В тот момент младший Спектр был... страшен. В наушнике послышался спокойный голос Сарена...

Спокойный?! В такой момент?! Да будь на месте Сарена она... Она бы перестреляла всех полицейских офицеров... Потому что всё равно уже было известно — спецкомиссия, прибывшая с Земли, сняла с должностей всё высшее полицейское руководство Иден-Прайма через сутки после ухода 'Нормандии'. Собранная фрегатовцами доказательственная база оказалась сокрушительной даже для привыкших к всяким 'укрывательствам' чиновников Управления Полиции Альянса Систем.

Сейчас Дэйне не хотелось думать о дальнейшей судьбе генералитета полиции Идена и о чинах полиции рангом-двумя помельче. Девушка задавала себе один и тот же вопрос: почему друзей — так мало, а врагов — так много? И — не находила ответа. Никакого — ни внятного, ни невнятного.

Обличающая речь Сарена продолжала звучать в наушниках. Дэйна чувствовала, что на экран её инструментрона смотрят, следя за происходящим, многие, если не все ближайшие соседи по салону самолёта, хотя... наверное, некоторые из них видели эту запись, этот ролик, ведь они общедоступны в Экстранете. 'Эти данные свидетельствуют о практически полной неготовности полицейских сил Идена, — говорил Сарен, — к работе в условиях войны'.

Турианец-Спектр, получивший широчайшую известность среди разумных органиков за свою неуёмную жестокость, был прав. Тогда, несколько суток назад, полиция Идена не была ни в коей мере готова к работе в условиях Противостояния со Жнецами. Да и сейчас, если совсем честно, она тоже не готова... А времени до Вторжения полумашин остаётся всё меньше! Если Иден захлестнёт волна бесчинств... пострадают фермеры, а значит... Значит, может начаться голод. Едва ли не самое страшное, что может случиться в ходе большой войны. И тем более — войны галактического масштаба.

Спектры — и Найлус и Сарен — начали чистку высшего полицейского аппарата Идена. Пришлось удалить с постов самых... слабых?! Да, наверное, эти офицеры были... слабы. А в предвоенное время нужно быть сильными.

По комментариям и заметкам Дэйна поняла, что Сарен провёл с оставшимися на своих постах офицерами Управления большую воспитательно-разъяснительную работу. Спектры вмешались, возможно, в последний момент. Они долго — Дэйна полагала, что очень долго — выжидали, давая возможность столичным полицейским отказаться от показухи и осуществить реальные, эффективные действия по подготовке к вторжению на Иден.

Сарен и Найлус, распределив этажи и части здания Управления, начали сплошную проверку. К тому моменту почти все сотрудники уже поняли, что останавливать Спектров не только бесполезно, но и опасно. Офицерам Службы Собственной безопасности пришлось потрудиться, переселяя вычисленных 'ослабевших' из кабинетов и рабочих залов в камеры внутренней тюрьмы ССБ.

В одном из достаточно объёмных комментариев Дэйна прочла о том, в какую ярость впал Крайк, когда сотрудники одного из проверяемых молодым Спектром подразделений Управления попытались утаить информацию. Других подтверждающих этот факт открытых источников автопоисковая система не обнаружила, но у Дэйны не возникло никаких сомнений в правдивости изложенной в комментарии информации. Найлус, снова обретший наставника, усовершенствовал свои навыки до возможного на тот момент предела и теперь желал доказать, что способен действовать полностью самостоятельно. И, как понимала Дэйна, Крайк это успешно доказал.

В короткой заметке Дэйна прочла о второй встрече Спектров с главой полицейских сил Идена. Деталей в тексте было, конечно же, немного, но... Наверное, хорошо, если турианцы действительно увидели в генерале не тупого служаку, а обычного человека — со слабостями и пороками.

Спектры пояснили генералу, что до вторжения осталось слишком мало времени. И, как следовало из текста заметки, генерал... проникся осознанием того, что ещё можно успеть подготовиться к борьбе.

'Проникся или не проникся' — подумала Дэйна. Такие, как этот генерал полиции — готовые слуги Жнецов, их пособники, приспешники, подельники, как угодно можно их назвать. Они ослабляют других разумных органиков, как минимум — ведут своих соплеменников и соотечественников к гибели. К поражению!

Опять эмоции. Опять! Она держала себя в руках все дни соревнований, все дни тренировок. И теперь... теперь она снова дала слабину. Пусть даже допустив такие... неровные мысли. А как она ещё может отреагировать на такое... прозрение?! Впрочем... вряд ли она в этом прозрении... одинока. Это могут понимать и другие люди, другие земляне. По-разному понимать.

Спектры, как указывалось в нескольких комментариях, покинули Константу.

Дэйна поняла, ознакомившись с текстами, что Сарен и Найлус хотели дать руководителям полицейских сил последнюю, возможно — самую последнюю возможность исправить ситуацию. Такая мягкость — в натуре Найлуса, хоть он и бывший наёмник, но никак не может быть частью натуры Сарена. Очень многим разумным органикам хорошо известна жестокость Артериуса. Многие были свидетелями её проявления.

Бронетранспортёр с опознавательными знаками 'Нормандии' уходит из Константы. Генерал полиции остался жив и относительно здоров, Спектры не стали вершить ни над ним, ни над его заместителями и помощниками свой суд и расправу. Приближалось время отлёта корабля с Идена.

Дэйна просмотрела галерею снимков, запечатлевших уходивший по автостраде из Константы 'МАКО'. Тот самый, со Спектрами-турианцами на борту. Наверное, Сарен и Найлус знали о том, что машину заснимут многочисленные камеры и засекут не менее многочисленные датчики. Разумным органикам пришлось привыкнуть к тому, что их жизнь и деятельность теперь не только просматриваются почти насквозь, но и записываются. Понятие 'личной жизни'... изменилось. Хотя... оно никогда не было точным и полным. Даже на словах.

Найлус и Сарен возвращались в райцентр. Что-ж, разумное решение. Город — недалеко от стояночного поля, так что задержек со стартом корабля не будет. Дэйна понимала, что оба турианца-Спектра хотели навести порядок в работе правоохранительной системы райцентра — за оставшееся до отлёта время нельзя было рассчитывать на положительный результат аналогичной работы в масштабах всей планеты. Лучше сделать что-нибудь, чем безуспешно пытаться сделать всё. Иногда и так бывает.

Заметки, повествующие о том, как Спектры заехали на штрафплощадку, чтобы уточнить ситуацию с возмещением ущерба. Хорошо сработали журналисты. Да и финансисты не подвели — имущество и бизнесмена, и его дочери было продано в рекордно короткие сроки и все нуждающиеся получили очень достойную компенсацию. И вдовец, и фермеры, выращивавшие виноград.

Сарен и Найлус тепло и спокойно пообщались с полисменом-мотоциклистом, который занимался вопросами продажи запчастей, снятых при разукомплектовании со спорткара. Очень хорошим человеком оказался этот полисмен. Свидетели, написавшие свои комментарии, отметили, что он отказался от отпуска, даже самого короткого, в счёт накопившихся отгулов. Сказал, что... 'сейчас уже не до отпусков, Спектр. А скоро вообще об отпусках придётся забыть. Так что... буду продолжать работать. Дел — много'. Эти слова офицера полиции свидетели записали и запомнили дословно. И отметили, что обоим Спектрам такие слова пришлись по душе.

Турианцы заехали на кладбище, побывали на могиле. Их заметили продавщицы цветов. В одной из заметок был почти полностью воспроизведён разговор Сарена с Найлусом, состоявшийся там, на кладбище, у могил. Да, турианцы говорили очень тихо, им это привычно при столь остром слухе. Но и у людей тоже бывает очень острый слух и этот свидетель... Точнее — слушатель... Он процитировал всё, что сказали друг другу Найлус и Сарен... 'Только вот три человека никогда не будут сидеть. Не будут сидеть, стоять, ходить. Потому что мы не успели, Най. Мы с тобой не успели. Я не успел. Может быть, я и шагал по трупам, но в этот раз я не успел, — сказал Сарен. — Понимаю, что вдовец может думать по-иному. Возможно, ему будет просто легче так думать. А мне — нет. Для меня так думать — не достаточно. Я знаю, что я не успел'.

Какая горечь была заключена в этих словах! Взгляд Дэйны скользил по строкам, замирая на пробелах на доли секунд, а сердце девушки сжималось. Она всё глубже узнавала этих двух турианцев. И всё чётче их понимала, хотя ни Сарена, ни Найлуса никогда в своей жизни раньше не встречала и, возможно, не знала ничего существенного ни об их жизни, ни об их работе. Разве что самые общие сведения...

А теперь... Теперь Дэйна очень хорошо знала и Сарена и Найлуса. Они сами были очень достойными разумными органиками. А рядом с Джоном, рядом с Явиком... Они стали ещё лучше, ещё мощнее, ещё сильнее. Потому что фрегатовцы-земляне дали обоим турианцам развить свой внутренний потенциал.

Рядом с Джоном Сарен и Найлус смотрелись... очень органично. Шепард, Крайк и Артериус составляли команду, способную решать сложнейшие задачи на высадках, которых, конечно же, в ходе предстоящего, очень длительного полёта, будет немало. И не всегда эти высадки будут спокойными, мирными и безопасными.

Сарен так искренне и глубоко сожалеет, что не успел остановить эту стритрейсершу... Дэйна, перечитывая заметки, чувствовала, что Сарен едва сдержался, заставил себя не убивать гонщицу. А ведь тогда он мог её убить. Мог. И ему бы за это ничего не было! Он — Спектр, поставленный Советом Цитадели над сонмом противоречивых, непроработанных, часто — откровенно глупых и тупых законодательных установлений. Поставленный для того, чтобы быстро, чётко и эффективно решать сложнейшие проблемы и вопросы. Решать действиями, а не словами. Прежде всего — действиями.

Жестокость. Разумные органики стесняются своей жестокости, которая является неотъемлемой частью их сути. А раз стесняются, то не умеют с ней, с жестокостью своей, обращаться. Умеют — и то плохо, держать жестокость в неких, часто — очень слабых и противоречивых рамках. И умеют осуждать. И наказывать. За применение и проявление этой жестокости. Даже если жестокость была применена во благо... Противоречия... Вечные спутники разумных органиков. Всех и любых.

В коротких заметках был описан визит обоих Спектров к вдовцу. Обзорно конечно, без излишних деталей. Авторы заметок обратили внимание на закрытые занавесями окна в квартире вдовца. Без комментариев, без пояснений. Кто-то из авторов одной из заметок отметил, что в квартире у вдовца было немало старых, бумажных книг. Огромная ценность и даже роскошь по нынешним временам. Вдовцу помогали. И он... был благодарен за помощь. Искренне благодарен.

Кратким по времени получился этот визит. Соседи вдовца в своих комментариях отметили, что Спектры не пробыли в квартире и часа. Первым вышел Сарен, за ним — Найлус.

Турианцы прибыли к зданию районного Управления Сил Полиции Идена через четверть часа, может быть — через двадцать минут. Снимок подруливающего к корпусу 'МАКО' был 'отловлен' автоматической поисковой системой в Экстранете и скопирован.

Разговор с начальником Управления, полковником полиции, по понятным причинам в Сеть ни в виде аудиозаписи, ни в виде стенограммы, не попал. В считаных комментариях — предельно кратких и конкретных, между тем отмечалось, что разговор был предельно деловым.

Сразу после окончания разговора Сарен и Найлус отправились на объезд райцентра и затем покинули пределы города, решив, как отмечали авторы немногочисленных заметок, проконтролировать ситуацию с обстановкой на дорогах района. Любых — от автострад до просёлков. Несколько десятков снимков запечатлели 'МАКО' в самых разных местах — и на улицах райцентра и на загородных дорогах.

Спектры — работали. В комментариях отмечалось, что они собрали немало информации о реальном положении дел, систематизировали её и направили в адрес сотрудников райуправления полиции.

Самолёт снижался над аэропортом, заходя на посадку. Дэйна отметила вспыхнувшее табло, проверила замок кресельных привязных ремней, сложила экран наручного инструментрона. Предстояло пересесть на рейсовый автобус, а там... Там несколько часов пути и, к позднему вечеру она будет уже в Честере-на-Ривер-Ди.

По крытому переходу девушка вышла в зал прилёта, взяла с транспортёрной ленты чемодан, поставила его и сумки на подошедшую гравитележку и не спеша зашагала к порталу выхода, за стёклами которого желтел прямоугольник указателя автобусной остановки.

Несколько минут — и стюард помогает Дэйне погрузить чемодан в багажный отсек, а сумки — заносит в салон. Дэйна предъявила билет водителю, прошла к своему креслу, села, отметила, что сумки уже в багажных нишах и благодарно кивнула стюарду. Тот кивнул ответно и занял своё место рядом с водительским.

В назначенное расписанием время автобус отъехал от перрона, притормозил у 'выходного' шлагбаума и выехал с приаэропортовой территории.

Дэйна активировала инструментрон, развернула экран. Проступили 'окна', подгрузились тексты, видеоролики и картинки. Развернув во весь экран 'окно' с файлом-списком, девушка посмотрела в окно, перевела взгляд на экран инструментрона, открыла ещё несколько файловых 'окон', расположила их в хронологической последовательности.

Вернувшись на территорию района, где теперь на отдельном стояночном поле находились Жнец и 'Нормандия', Спектры-турианцы решили использовать время, оставшееся до отлёта с планеты, чтобы проверить работу линейных отделов полиции на железнодорожном и монорельсовом транспорте.

Посмотрев на упорядоченный список, Дэйна вздохнула. Мужчины... они почти все такие. Для них главное — дело, главное — быть занятыми чем-то, если возможно — круглосуточно. Да, видеоролики есть — и достаточно много, есть несколько статей, есть заметки, есть комментарии.

Хотела она узнать, кто такие турианцы-Спектры? Хотела. Узнала? Узнала. Желает ли она узнать больше? Она обязательно узнает больше. По многим причинам. А эта пауза, эта задержка... Она обычна. Слишком много информации. Разнообразной, пусть даже и упорядоченной. Наверное, всё же что-то такое есть в природе человека, а может быть — и не только человека, способное запретить или, точнее — воспрепятствовать знать всё или почти всё об окружающем мире в целом или о конкретной ситуации.

Вопрос в том, готовы ли разумные органики действительно знать всё? Не просто знать — понимать.

Джон никогда не 'грузил' подругу необходимостью что-либо понимать. Любые вопли 'пойми меня!' он считал слабостью того, кто эти вопли издавал. Если кто-то захочет, чтобы его поняли, он может достичь желаемого другими способами, средствами и методами.

Люди... трудно свыкаются с мыслью о том, что существует, действует и развивается инорасовая, инопланетная логика, что далеко не всегда человеческое понимание является лучшим и самым эффективным.

Автобус катил по дороге — не самой ухоженной, не самой основной. В салоне слышались отдельные реплики, приглушённые разговоры, иногда 'проступали' фрагменты озвучки из передач, транслируемых через инструментроны. Два кресла слева, через проход два — справа. Обычная салонная автобусная компоновка и планировка.

Турианцы-Спектры не согласились с перспективой спокойно и свободно вернуться на фрегат. Возможно, что и там для них нашлось бы дело, но несколько часов до отлёта... Может быть, их действительно лучше было потратить на работу вне пределов стояночного поля? Спектры сделали свой выбор и не вернулись на фрегат за несколько часов до отлёта.

Вот снимки — они доказывают, что 'МАКО' с Сареном и Найлусом на борту проследовал с трассы на просёлочную дорогу, а затем поехал к шоссе, проходившее достаточно близко от центральной усадьбы винодельческого хозяйства.

Вот другие снимки — транспортёр подъезжает к главному порталу, его встречают земляне в праздничных одеждах. Турианцы выходят — заметно, что Спектрам нравится получить возможность размять ноги. Гостей угостили — и не тем, что первым попалось под руку, а самым лучшим.

Дэйне было приятно увидеть на снимках, что крестьяне чётко понимали: Спектры на службе, потому — никаких горячительных напитков. Только соки. Ещё приятнее было просматривать снимки, запечатлевшие Сарена и Найлуса за общением с виноделами. В заметках и комментариях указывалось, что разговор шёл о многом, затрагивались самые разные темы.

Гостям устроили длительную и содержательную экскурсию, показали всё самое интересное и ценное, а перед отъездом вручили коробки с бутылками вина, контейнеры с соками и виноградными гроздьями. Традиционный подарок. Благодарность за работу.

Фиксирующая аппаратура... безжалостна. В галерее снимков Дэйна увидела кадр, на котором отчётливо было видно, как напрягся Сарен, получая коробку с бутылками вина. Рядом был кадр, запечатлевший, как Найлус что-то объясняет наставнику. Тот неохотно соглашается, но для Дэйны было очевидно — старший Спектр только делает вид, а на самом деле остаётся при своём мнении.

Спектры приступили к выполнению заранее сформированного плана. Общение с полисменами на стационарных и передвижных постах, участие в досмотрах. Заметки, комментарии доказывали, что обстановка на дорогах района стала лучше. И не только потому, что водители и пешеходы знали о безжалостности Спектра Артериуса или о горячности Крайка. Ясно было очень многим обитателям планеты, что 'Нормандия' не останется надолго на Идене. А Жнецы наоборот, могут очень быстро придти. И — с недобрыми намерениями.

Сбор информации об обстановке на дорогах района не занял у Спектров много времени. Как доказывали комментарии и заметки — немногочисленные, но информативные, Сарен и Найлус поехали в Управление Полиции на железнодорожном и монорельсовом транспорте. Там ознакомились с общей картиной и деталями реальной обстановки, пообщались с офицерами, сержантами и старшинами, поприсутствовали и в Дежурной части Управления. Затем — разделились и осуществили проверку работы сотрудников Управления. Разумные органики уже привыкли к тому, что Спектры действуют традиционно в одиночку, поэтому, как отмечали авторы нескольких заметок, особых сложностей не возникло. Проблемы и вопросы, конечно, были выявлены, но это воспринималось как обычное явление.

Пока Спектры работали в Управлении, для них подготовили специальный поезд, на одну из платформ которого был погружен фрегатский транспортёр. Как только Сарен завершил совещание с сотрудниками Управления, он прибыл к поезду. Вскоре три беспилотника снова стартовали с посадочных площадок транспортёра — Спектры решили собрать побольше оперативной информации об обстановке.

По комментариям, оставленным членами экипажа спецпоезда, Спектры приняли решение о том, чтобы ограничиться выяснением деталей реальной ситуации с железными дорогами района и с районной частью Монорельсовой дороги.

Вызвав на экран карту района, где теперь размещалось стояночное поле, предназначенное специально для 'Нормандии', Дэйна убедилась в том, что это решение Спектров было самым разумным — территорию района нельзя было назвать маленькой, а до отлёта оставалось меньше суток. Конечно же, информацию об обстановке района с помощью своих средств собирали и сотрудники поста РЭБ фрегата и другие нормандовцы в рамках своих служебных и должностных обязанностей. Особенно — сотрудники инженерной службы фрегата, которые участвовали в восстановлении климатических и энергетических установок, "спеленавших" гигантский корабль и не позволивших ему уйти с Идена.

Поисковая система подобрала и скопировала разнообразные материалы о том, как сейчас совершенствовались транспортная и энергетическая система Идена. Теперь всё делалось для того, чтобы обе системы сохранили работоспособность и в условиях противостояния со Жнецами. Формируемые на Идене военные и ополченческие контингенты сразу получали под свою ответственность конкретные районы и конкретные объекты и в дальнейшем обучались непосредственно на их территориях. Это сокращало время подготовки и обеспечивало достаточный уровень эффективности работы.

О том, что по одной из районных железных дорог двигается спецпоезд с двумя Спектрами на борту, жители Идена, конечно, знали. И, как была уверена Дэйна, вполне могли попытаться самостоятельно навести порядок в служебных делах и вопросах, чтобы не попасть под внимательный взгляд Спектров и затем — под оргвыводы. Сарен и Найлус это учли, поэтому собирали информацию о реальной обстановке одновременно несколькими средствами и способами. Любая попытка 'приукрасить' картину при таком варианте сбора информации выявлялась как чёрное пятно на абсолютно белом фоне Потому... Нет, конечно же, несколько таких попыток жители района сделали — всем же хочется сделать вид, что ситуация гораздо лучше, чем она есть в реальности. Но... Не успевали. Спектры реагировали на попытки приукрашивания быстро и жёстко.

О Сарене, славящемся своей неуёмной жестокостью, земляне за три десятка лет узнали достаточно. Поэтому неудивительно, что они изумлялись изменениям, происшедшим с легендарным Спектром, неведомо каким путём оказавшимся на Иден-Прайме. Наверное, ещё больше удивлялся новому Сарену Найлус, знавший своего наставника гораздо лучше, чем все иденцы вместе взятые. Что-ж, изменения в разумных органиках происходят иногда так и оставляют такой след, что остаётся только искренне удивляться. И им и тому, как они изменяли общую картину.

Спектры приняли решение заняться изучением обстановки на одной из ближайших железнодорожных станций. Обычное решение для правоохранителей. Может быть, оно не было слишком уж обычным для Спектров? Может быть, но и ситуация, в которой оказались Найлус и Сарен, тоже была очень необычной.

Первый комментарий, заинтересовавший Дэйну, был написан охранником грузового двора, в периметр которого прошли оба Спектра. Охранник-землянин отметил, что впервые видел легендарного Спектра Сарена столь близко, равно как и Найлуса. Он, конечно же, знал, что Найлус — ученик и последователь Сарена, знал, что Крайк должен был сопроводить протеанский Маяк на Цитадель. Охранник долго смотрел вслед уходившему Артериусу и дивился изменениям, происшедшим в этом разумном органике. Да, внешне Артериус — страшен. Сразу видно, что он побывал в жестоких переделках, часто стоял лицом к лицу со смертью. Но — не кланялся, не отступал, не трусил.

Сотрудники грузового двора, видевшие Сарена и Найлуса, в своих заметках написали, что Спектры привычно разделились, распределив между собой сферы проверки. Так было действительно быстрее. И можно было сохранить качество, сэкономив немало времени. Дэйне нравилось, что опытный и знающий Сарен так доверяет Найлусу, несмотря на его молодость и горячность. Если уж Крайк стал Спектром, прошёл все проверки и тесты, то почему ему нельзя доверить сложную работу?

Расправа Найлуса над экспедитором, посмевшим непечатно обратиться с незаконным требованием к сотруднице грузового двора. Она, как оказалось, была запечатлена не только на инструментронах других работников предприятия, но и камерами охраны и слежения. Так что о происшедшем Дэйна получила самое полное представление. Экспедитор явно не ожидал, что встретится не с обычным полисменом, а со Спектром, да ещё и учеником легендарного Сарена Артериуса. Но ещё большей неожиданностью для привыкшего, что ему никто не возражает, экспедитора, была сумма, которую он должен был выплатить в качестве компенсации ущерба. Найлус в кратчайшие сроки добился увольнения экспедитора, поставил его под контроль полиции Идена, закрыл выход с планеты. В краткой заметке Дэйна прочла, что теперь бывший экспедитор живёт в однокомнатной социальной квартире и получает мизерное пособие, позволяющее только не умереть с голоду. Что-ж, расправа в этот раз настигла виновного быстро и эффективно.

В своём комментарии девушка-приёмщица восторгалась способностью молодого Спектра быстро переключаться с холодного и строгого стиля общения и обращения на нормативно-приятный и мягкий. Отмечала, что долго смотрела вслед уходившему Крайку, сказавшему ей, что 'у вас на вашей работе теперь всё будет хорошо'. И действительно, у неё было по-прежнему всё хорошо. Её, конечно, не повысили в должности, не увеличили зарплату, не выплатили никаких премий, не выдали похвальную или почётную грамоту. Для руководства предприятия оказалось достаточным вмешательство Спектра в ситуацию и теперь приёмщиков и приёмщиц плотно 'опекали' сотрудники службы военизированной охраны. Водители и экспедиторы старались соблюдать нормы общения. И были вполне вежливы. Видимо, опасались, что какой-нибудь другой Спектр может оказаться поблизости.

Грузчики-операторы плотно пообщались с Сареном — этот момент тоже был заснят как на личные инструментроны, так и камерами охранной и следящей систем грузового двора. Артериус и Крайк на память цитировали параграфы и абзацы из нормативных документов, вводя проштрафившихся сотрудников грузового двора, пойманных Спектрами 'на месте преступления' в совершеннейший ступор. Многие комментаторы и авторы заметок — те самые застигнутые сотрудники — отмечали, что впервые видели, как Спектры, которые по идее должны были заниматься обеспечением некоей галактической безопасности, столь профессионально вникают и исправляют детали реальных малозначительных, в общем-то, ситуаций.

Дэйна, просматривая короткие видеоролики и читая недлинные комментарии и заметки, удивлялась тому, как Найлус и Сарен сдерживают себя. Не пользуются огромными правами, предоставленными им, как сотрудникам Спецкорпуса и не чинят жесточайший суд и расправу над провинившимися работягами и менеджерами. Во многих роликах были запечатлены моменты, когда виновным грозило физическое уничтожение, если бы Спектры приняли такое решение — слишком значительны были их проступки. И всё же Артериус и Крайк сдержались.

Станция, на которой работали оба Спектра, должна была быть в короткие сроки планово взята под охрану и оборону подразделением Ополчения. Колонна этого подразделения, как поняла Дэйна из комментариев, уже двигалась к станции в тот момент, когда Сарен и Найлус решили проверить работу пассажирского терминала станции и его служб.

Экспедитор, попавший под горячую руку Найлусу, был схвачен ополченцами, включён в бригаду землекопов и должен был поработать теперь уже физически минимум декаду. В короткой заметке отмечалось, что он фактически проработал два дня, а потом был направлен на принудительный физический труд в другой район Иден-Прайма. Что-ж, такое решение находилось в пределах ограничений, наложенных Спектрами на человека, виновного в конкретном правонарушении.

На пасстерминале оба Спектра появились как обычные пассажиры, войдя не через служебные проходы, а с улицы. Дэйна не сомневалась: как профессионалы-правоохранители, Крайк и Артериус многое видели не так, как штатские разумные органики, но такой взгляд и был необходим, чтобы выделять проблемы и нарушения, а затем — устранять их.

Приближение галактической войны ощущалось всё сильнее — полиция работала — если не в усиленном режиме, то в каком-то весьма близком к этому уровню. Торговцев и попрошаек, прорицателей, а также прочих любителей халявы, гоняли нещадно, патрулирование, как отчётливо видела Дэйна в видеороликах, было усилено и усложнено — во всяком случае, количество парных полицейских нарядов резко возросло, подключились и ополченческие патрули. Крупная железнодорожная станция — ценный объект и её и защита, и охрана во время противостояния со Жнецами должны быть достаточны для сохранения её работоспособности. На автотранспорт надежды мало, надо сохранить железную дорогу и подвижной состав в целости и в максимально возможной сохранности.

С привокзальной площади Спектры вошли в здание терминала. Здесь, как увидела Дэйна, просмотрев несколько коротких видеороликов, снятых камерами наблюдения, Спектры занялись устранением проблем, связанных с взаимодействием сотрудников терминала с пассажирами. Далеко не всегда и далеко не везде Сарен и Найлус вмешивались явно — они, как видела Дэйна, часто передавали по аудиоканалам информацию правоохранителям, действовавшим в пределах терминала и те, прицельно сориентированные, делали всё остальное.

Наверное, так же, предположила Дэйна, оба Спектра будут действовать и во время стоянки 'Нормандии' у Цитадели. Да, конечно же, они пообщаются со своими коллегами, а также с командованием Корпуса, но в основном будут наблюдать, контролировать и направлять СБЦ и других правоохранителей Станции на конкретные проблемы и ситуации, требующие немедленного правильного и справедливого решения.

Пункты упаковки багажа, стойки регистрации пассажиров и ручной клади — всё это стало объектами пристального внимания Сарена и Найлуса. Дэйна поймала себя на мысли, что ей крайне интересно наблюдать за реальной работой ближайших коллег Джона. Турианцы переставали быть ужасом и страхом в одном лице для землян — время Войны Первого контакта всё дальше отодвигалось в прошлое. Теперь турианцы и земляне, вполне возможно, одними из первых встанут плечом к плечу против Жнецов. И — одержат победу над гигантскими 'креветками'. Как же хочется верить, что на этот раз Жнецов удастся победить, и они перестанут существовать как угроза для многих поколений разнорасовых разумных органиков!

Автобус неспешно катил по дороге. Дэйна закрывала экранные 'окна' с просмотренными заметками, комментариями и видеозаписями, открывала новые, стараясь соблюсти хронологию и увидеть развитие ситуации в жёсткой последовательности. До городка Честер было ещё далеко — в этот раз Дэйна решила прилететь в один из больших аэропортов — туда оказалось легче достать билеты, а то пришлось бы день-два подождать в гостинице после окончания соревнований.

Не хотелось ждать. Время приобрело важность и ценность, возможно, даже немыслимую ранее.

Теперь, подробно знакомясь с работой Спектров-турианцев, совершенно реальной и обычной работой, Дэйна ощущала, как ещё глубже и полнее она начинает понимать своего Джона.

Уже сейчас она знала, что Шепард принял участие в работах по восстановлению космопорта — автопоисковой системой были скопированы из Экстранета повествующие об этом видеоролики, заметки, комментарии и статьи, но было важно и очень, очень интересно проследить всю работу Спектров-турианцев, понять, кто они такие не в парадно-выходной обстановке, а в рутине трудовых будней.

На одном из видеороликов, снятых вокзальной камерой наблюдения, Дэйна увидела, как оба Спектра уходят в дверь с короткой надписью 'Багажное отделение'. Прочтя несколько близких по хронологии заметок и комментариев, девушка убедилась в справедливости своего предположения: Сарен и Найлус проверили работу этого подразделения 'от и до'. Значит, Спектры не ограничиваются внешним наблюдением, продолжают вникать и интересоваться мельчайшими деталями и, конечно же, взаимосвязями. Пара, тандем, связка — как угодно можно обозначить сотрудничество Найлуса и Сарена, но работа Спектров 'нового времени' проступала перед Дэйной во всей красоте, полноте и чёткости, доступной стороннему наблюдателю. Конечно же, мало кто из иденцев вот так специально интересовался деятельностью Артериуса и Крайка, многим жителям планеты вполне хватало информационных выпусков планетных СМИ, а вот в такой форме... Хорошо, что теперь у разумных органиков есть такие возможности увидеть и почувствовать ситуацию в деталях, в развитии.

Упорядоченные по строгой хронологии видеоролики рассказали Дэйне о том, как Спектры действовали дальше. Возможно, они предварительно запланировали ознакомиться и с работой билетных касс, и с залами ожидания, и с платформами, с каких осуществлялась посадка пассажиров в вагоны, и с автоматическими и ручными камерами хранения, и с работой залов ожидания, и с деятельностью сотрудников медпунктов и полицейских частей. Короткие ролики, отснятые видеокамерами вокзальной системы наблюдения, рассказали Дэйне о том, как Спектры проверяли залы ожидания, как крайне редко вмешивались в ситуации и проблемы лично, в основном только передавая по аудиоканалу информацию о проблемах и вопросах соответствующим вокзальным службам. Пассажиры привыкали к присутствию многочисленных полицейских и ополченческих патрулей, к проверкам документов и багажа. Приближение войны ощущалось физически.

Дэйна видела, как Сарен и Найлус, обходя залы ожидания, постоянно общаются, негромко — по турианским, конечно, меркам — разговаривают, иногда поглядывают друг на друга. Мужчинам не требуется постоянно держать контакт 'глаза в глаза', им вполне достаточно слышать и понимать друг друга. Трудно, конечно, понять, о чём именно говорят Сарен и Найлус — иногда они отключают автопереводчики или вообще переходят на свои, родные для турианцев и сложно понимаемые в деталях людьми и представителями других рас диалекты. Автопереводчики — тоже не панацея: они не могут справиться с переводом сложных выражений или тем более — многозначных слов. Так что... не следовало даже пытаться читать 'по губам', ведь губ в человеческом понимании у турианцев вообще нет.

Спектры, как смогла убедиться Дэйна, проверяли всё достаточно въедливо. Само присутствие двух высоченных — по сравнению с землянами — турианцев в боевых бронированных скафандрах с яркими, легко читаемыми на расстоянии знаками Спектров, заставляло и сотрудников вокзала и пассажиров держаться в рамках приличий и правил. Хороший терапевтический эффект, ведь все знали, что турианцы — раса воинов и перед применением агрессии они не остановятся.

Несколько видеороликов запечатлели процесс ознакомления Спектров с работой автоматических и ручных камер хранения. Дэйна читала заметки и комментарии. Статей по этой теме автосистема поиска не нашла, но, может быть, это и к лучшему. Сканеры, позволявшие Спектрам выявлять подозрительный багаж, были, конечно, на порядки совершеннее тех, которыми располагали сотрудники багажных служб терминала. Дэйна была уверена в том, что отнесись 'багажники' к своим обязанностям более въедливо и рьяно — и уже этим можно было компенсировать — в немалой степени — отсутствие 'спектровских' сканеров. Всегда должны быть системы, позволяющие сделать больше. Но они не должны быть повсеместно распространены. Парадокс? Может быть. А может быть — и нет.

Около десятка видеороликов показали Дэйне, как Спектры проверяли платформы и поезда. Видео, как всегда, отсняли не только камеры наблюдения терминала, но и пассажиры, впечатлённые тем, что могут вблизи увидеть легендарного Сарена Артериуса и его ученика.

С виду — ничего не обычного, обычный обход. Да, иногда заметно, как Сарен и Найлус, снова разделившиеся, что-то говорят в спикеры, а также набирают на виртуальных клавиатурах инструментронов, но и только. Никаких впечатляющих погонь и тем более — перестрелок, никаких проявлений жестокости по отношению к нарушителям. И такое обхождение... успокаивало. Заставляло поверить в то, что такие правоохранители, как Артериус и Крайк, смогут даже в условиях галактической войны удержать ситуацию под контролем и управлением. И не важно, где тогда будут оба Спектра, они всё равно будут влиять положительно и позитивно, потому что их пример окажется настолько заразительным и позитивным, что ему будут — осознанно или неосознанно — следовать очень многие разумные.

Спектры несколько раз поднимались на пешеходный мост — воплощение одной из земных традиций. 'Змейкой', что было отчётливо заметно на видеозаписях, они прошлись пешком по платформам, вошли в несколько вагонов. Их обоих видели, их чувствовали. Понимали, что если два Спектра рядом, значит проверка будет жесточайшей и даст нужные, положительные результаты. Пусть и не всегда понятные пассажирам.

Заметки и комментарии сотрудников пасстерминала и пассажиров были немногочисленны. И, по содержанию — вполне обычны.

Спектры погрузились в вагон спецпоезда, и тот ушёл от станции. Проверка на дорогах района продолжилась. Теперь в поле зрения Спектров попали обстановка и ситуация на других железных дорогах. Конечно, по большей части и Сарен, и Найлус собирали и обрабатывали информацию с помощью датчиков и сканеров беспилотников — три аппарата поставляли достаточное количество данных. Программное обеспечение 'спектровских' инструментронов обрабатывало их и сводило в удобные для восприятия разумными органиками форматы. В том числе, конечно же, таблицы.

Очень скоро Спектры вплотную займутся ознакомлением с тем, как обстоят дела на Монорельсовой дороге — гордости иден-праймовцев. И сделают это не на спецпоезде, не только на бронетранспортёре, но и пешком. Большой по размерам видеоролик выложил в Экстранет смотритель одной из станций Монорельсовой дороги. Такая дорога на Идене была одна, потому-то её и называли вполне официально именно так, без всяких ухищрений.

Видеокамеры, установленные на станции, засняли общение турианцев-Спектров со смотрителем. А также то, как Сарен и Найлус лично и самостоятельно осматривают станцию. Как всегда, Артериус и Крайк разделились, чтобы сэкономить время.

Коротко, спокойно и по-деловому переговорив со смотрителем станции, турианцы-Спектры погрузились в прибывший 'МАКО'. И — поехали по просёлочной дороге вдоль одной из трасс Монорельса. Расположенные на столбах линий энергопередачи видеокамеры засняли момент, когда один из трёх беспилотников снялся с посадочной площадки на крыше транспортёра и ушёл в сторону космопорта — Спектры решили заблаговременно собрать информацию о происходящем там. И, обработав, передать замечания и предложения службам оперативно, а не после того, как сами прибудут к периметру космопорта.

В комментариях, сравнительно немногочисленных, отмечалось, что Спектры доказали необходимость возврата к практике ручных проверок состояния Монорельсовой дороги и её частей. Да, во время войны, тем более такой, как предстоящая, автоматике — в тех масштабах, что и в мирное время — верить будет нельзя. Потому уже сейчас, как знала Дэйна, интересовавшаяся выпусками новостей с Идена, на планете развернулась подготовка специалистов, способных вручную проводить большинство проверок оборудования и машин. Подготовка к противостоянию со Жнецами была конкретной и чёткой и Спектры-турианцы своей поездкой поспособствовали повышению уровня готовности к сложностям, обычным для военного времени.

Видеокамеры нескольких частных дронов запечатлели Спектров, стоящих на вершине холма и рассматривавших 'петлю' Монорельсовой дороги.

Приближение 'МАКО' к площадкам климатических и энергетических установок засняли видеокамеры охранных, следящих и контрольных систем. Было хорошо и чётко видно, как Спектры встречаются с сотрудниками одной из энергетических установок. Люди вышли встречать подъезжающий фрегатский транспортёр, узнав о его приближении заранее. Турианцы поднялись на смотровую площадку под шпилем установки вместе с одним из работников.

Из комментариев и заметок Дэйна узнала, что теперь места расположения и энергетических и климатических установок взяты под усиленную охрану подразделениями ВКС Альянса Систем и подразделениями планетного Ополчения. Установки 'прикрыты' артиллерией и охраняются пешими и моторизованными патрулями, способными задержать и уничтожить десантников и диверсантов врага. Иденцы первыми стали учиться и обучать других разумных органиков воевать с гетами-шагоходами. Войне с роботами не уделялось раньше достаточного внимания. Попытка Жнеца высадить десант гетов, вовремя пресечённая нормандовцами, заставила иденцев, а за ними — и обитателей других населённых миров понять, что предстоящая война — это война не только с полумашинами Жнецами, но и с машинами — гетами, оснащёнными передовым сетевым ИИ.

Следующую остановку Спектры сделали на климатической станции. Турианцев встречали — и руководители, и рядовые работники. В видеороликах было заметно, что Сарен и Найлус снова разделили между собой сферы деятельности — Сарен решил пообщаться с сотрудниками, а Найлус — посмотреть за общей обстановкой на станции и вокруг неё.

Частные дроны случайно засняли, как Спектры устроили привал. Они свели транспортёр с дороги, позаботившись о том, чтобы не создавать затор. Разостлали полог, расставили контейнеры и укладки, достав из них пайковые 'кубики'. На видеозаписях было заметно, что Спектры спокойно разговаривают, обмениваются мнениями. Дэйне нравилось наблюдать за Сареном и Найлусом в такие неформальные, можно сказать — нерабочие моменты. Разумные органики решили отдохнуть от трудов праведных и подкрепиться. Они не стали затруднять ни работников энергетической, ни работников климатической станции. Решили отдохнуть вот так, спокойно и автономно. Было заметно, что Сарен стремился свести время привала к возможному минимуму, а Найлус наоборот хочет, чтобы его наставник имел возможность не только плотно поесть, но и отдохнуть, насладившись мирной природой и, конечно же, тишиной.

Из немногочисленных комментариев и заметок Дэйна узнала, что за время своего продвижения к космопорту, Спектры выявили немало проблем, о которых незамедлительно проинформировали местные районные и общепланетные службы. Некоторые проблемы были решены почти сразу после получения оповещения. Некоторые — чуть позже, но уже сейчас, через несколько суток после ухода 'Нормандии' с Идена было ясно — большинство проблем были решены полностью.

Космопорт Идена — вроде бы закрытая режимная территория. И потому нельзя было ожидать большого количества комментариев, заметок, и, тем более — видеороликов. Их и не было много. Но все они, все, какие смогла найти автопоисковая система на просторах Экстранета, и не касались, согласно сформулированному Дэйной запросу, жизни космопорта в целом. Они касались работы нормандовцев в пределах космопорта. Именно работы, а не праздного времяпрепровождения.

Прервавшись на несколько минут и взглянув в салонное окно, давая отдых глазам, Дэйна подумала, что значительная часть жизни разумных органиков всё же до сих пор остаётся незафиксированной, незадокументированной. А ведь интересно было бы, к примеру, узнать, о чём думали или, к примеру, говорили между собой Найлус и Сарен. Всё равно ведь разумный органик многое, очень многое не озвучивает. Читать мысли друг друга разумные органики, к сожалению, а может быть — к счастью, ещё не научились. Хотя есть устойчивые свидетельства того, что дело идёт к появлению первых телепатов. Да, у почти всех рас разумных органиков, пусть и не одновременно, конечно.

Спектры сняли 'МАКО' с платформы, попрощались с экипажем спецпоезда, и состав ушёл за пределы космопорта. Сарен и Найлус снова разделились, чтобы успеть получить побольше оперативной, актуальной информации о состоянии дел в пределах периметра 'космической гавани'.

Здесь оба турианца работали не только умственно, но и физически. Так Найлус, как и было показано на видео, отснятом системами наблюдения космопорта, охотно и подолгу работал на уборке территорий отдельных участков космопорта. Садился за рычаги ремонтно-строительных машин, взаимодействовал с инженерами и техниками. Успел поработать на станках и создававших запасные части для ремонта повреждённого оборудования.

Сарен тоже, кстати, не отказывался поработать физически. Иденцы, что было хорошо заметно на видео, вели себя в присутствии турианцев-Спектров абсолютно естественно, они не считали Сарена и Найлуса только правоохранителями, контролёрами и тем более — только начальниками и распорядителями. Жители планеты радовались любой возможности помочь и подсказать что-либо Спектрам-турианцам, потому что видели и ощущали: их помощь и поддержка будут восприняты нормативно, с благодарностью.

Рядом с турианцами появился Шепард — без всякого предупреждения, совершенно обычно и тихо. Дэйна не удержалась, остановила воспроизведение видеозаписи и прикоснулась пальцем к экрану, погладила Джона по скафандру. Затем снова запустила ролик на воспроизведение и увидела, как Шепард уклоняется от предложений устроить собрание для всех присутствовавших в этом секторе космопорта иденцев.

Джон взял какой-то прибор и приступил к рутинной проверке привезённого на электрокаре повреждённого оборудования. Дэйна отчётливо чувствовала, что в представлении многих иденцев старший помощник командира боевого фрегата, тем более — разведывательного и ещё тем более — прототипа. Он — не должен нисходить до таких мелочей, поскольку это-де не соответствует ни должности, ни званию. Сарен, изредка поглядывавший на работавшего рядом землянина-спецназовца, как понимала Дэйна, чётко знал, что именно такая линия поведения наиболее приемлема для Шепарда.

В многочисленных комментариях и заметках — со статьями Дэйна запланировала ознакомиться позднее — отмечалось, что капитан Шепард обменивался с турианцами только служебными репликами, весьма естественно и спокойно обходясь без шуточек и обычных разговоров ни-о-чём.

Поисковая система подобрала несколько свежих обзорных видеороликов по теме о современной жизни космопорта. Дэйна, просмотрев их, убедилась, что сейчас такой важный и сложный объект находится под гораздо более плотным контролем и лучше защищён, чем раньше. Вокруг космопорта, как доказывалось в роликах, уже встали на дежурство зенитные и иные противовоздушные и противокосмические подразделения. Район космопорта был закрыт плотной сеткой противодиверсионных и противодесантных групп. О подробностях, конечно, никто не распространялся ни устно, ни письменно. Но в том, что дело обстоит именно так, сомневаться не приходилось — там, где появлялись Спектры-турианцы и другие нормандовцы, к делам начинали относиться крайне серьёзно. И это не было очередной кратковременной кампанией.

Многие иденцы отчётливо осознали: новая, галактическая война не начнётся с каким-либо первым выстрелом с той или другой стороны фронта. Она фактически уже идёт. 'Мобилизация есть война' — совершенно правильные, справедливые, верные слова.

Отснятые личными инструментронами видеоролики показали обеденное время: нормандовцам иденцы приготовили не стандартные, привычные пайковые брикеты, пакеты и 'кубики', а домашнюю еду, сделанную в значительной части, что, собственно, и не скрывалось, вручную. Так что обед получился очень сытным и спокойным.

Дэйна видела, как Шепард скромно устраивается в сторонке, как он хочет всего лишь быстро перекусить в одиночестве. Но старпома заметили и пригласили, причём — весьма настойчиво, за ближайший столик, который вскоре окружили многие другие иденцы и нормандовцы. Обычное дело — за едой всегда активнее разговор, ведь можно приемлемо совместить приём пищи телесной с обменом пищей духовной.

Сарен и Найлус тоже не дистанцировались, участвовали в разговорах, не навязывая другим своё мнение.

Шепард ушёл от стола не один, в плотном кольце разумных органиков. Разговор и общение продолжались. Дэйне очень нравилось, что теперь она может не только увидеть, но и услышать, что и как говорит её Джон в совершенно неформальной обстановке. И раньше люди, несмотря на запреты со стороны всяких 'первых отделов' записывали на аудио и на видео такие моменты своей жизни. А сейчас, с развитием и миниатюризацией техники и технологий это стремление вообще приобретало характер эпидемии. Может, люди чувствовали, как истончается 'плёнка мирной безопасности'? Может быть.

Несколько роликов запечатлели Найлуса и Сарена за работой — как раздельной, так и совместной. Артериус, как увидела Дэйна, принял участие в демонтаже жилого балка, где ранее жили мигранты, не получившие права на выход за периметр космопорта. Вид Сарена, конечно, необычен и непривычен, но... Дэйна отмечала, что к Сарену относятся как к обычному турианцу, а не как к Спектру, от которого, вообще-то следует по многим причинам держаться как можно дальше. Сарен не гнушался, как увидела девушка, никакой ручной работой. Надо привести площадку, где раньше стоял балок, в нормальное состояние? Нет вопросов — Спектр становится в шеренгу землекопов и начинает вполне приемлемо махать лопатой. Да, такие видеозаписи ломают шаблон у многих разумных органиков. Может, сейчас так и надо делать, чтобы Спектры перестали восприниматься как беспредельщики, для которых жизнь разумных органиков почти ничего не стоит?

Найлус поучаствовал в демонтаже старой локаторной 'тарелки'. Всё меняется, техника и технологии совершенствуются, а войну нельзя встречать не во всеоружии. Тем более — галактическую. Дэйна видела, что молодой Спектр не форсит, не пренебрегает правилами техники безопасности. Он разумно осторожен, деловит и очень последователен.

Рядом с Найлусом появился Джон. Этот момент засняли не только космопортовские камеры наблюдения, но и личные инструментроны фрегатовцев и иденцев. Человек и турианец поработали с чашей, спустили её на платформу. Никакого вандализма, никакого стремления тупо и бездумно разрушать. Локаторная чаша — тонкий и сложный инструмент, в её конструкции использованы редкие металлы и сложные пластики, так что нет необходимости брать в руки кувалду и с тяжким 'хэканием' опускать её на изгибы основного приёмного элемента локаторной установки.

Дэйна невольно залюбовалась слаженностью действий Джона и Найлуса. Чувствовалось, что оба разумных органика составили прекрасную команду и их единство — не показное, не демонстративное, а истинное.

Уж как это удалось заснять камерам наблюдения — Дэйна в деталях не знала, да и не стремилась даже понимать. Но то, что она увидела и услышала в коротком видеоролике, целостном, без признаков неумелого монтажа, ей очень понравилось: Шепард, прощаясь с инженерами, техниками, другими работниками космопорта, сказал Найлусу: 'Хорошо поработали, Най'. Молодой Спектр ответил Джону: 'Да, хорошо. Теперь космопорт будет реконструирован и защищён...' Турианец добавил: 'По-фронтовому'. Дэйна, вглядевшись в лица землянина и турианца, отметила, что Найлус понял человека без дополнительных пояснений. Даже ей, насквозь гражданской, понятно, что на космопорты Жнецы будут обращать всегда особое внимание. Эти объекты, безусловно, будут стоять у 'креветок' в списке целей, подлежащих немедленному и полному уничтожению.

Иденцы уже тогда, когда 'Нормандия' стояла на временном поле, начали готовиться к отражению атак Жнецов на планетные космопорты. И — намеревались защищать их всеми силами и средствами.

Дэйна видела, как Джон и Найлус подошли к месту, где с очередным прибором работал Сарен. Несколько минут — и Шепард устраивается за рулём 'МАКО', турианцы ныряют в салон, дверца закрывается, и машина направляется к стояночному полю.

О работе Спектров на борту фрегата Дэйна по вполне понятным причинам знала намного меньше. Там не приветствовалось слежение за жизнью и деятельностью обитателей корабля с помощью технических средств и тем более не одобрялось выкладывание информации об этом в открытый доступ.

Автобус прибыл на автостанцию Честера-на-Ривер-Ди. Дэйна вышла из салона, положила на гравитележку сумки, достала из багажного отсека машины чемодан и переместила его на платформу гравитележки.

Четверть часа — и она получает у служащей гостиницы ключ от одноместного номера. Поднявшись на нужный этаж и открыв дверь, Дэйна порадовалась тому, что ей предоставили хорошо знакомый ей номер — не надо будет привыкать к пусть и стандартной, но в деталях не слишком привычной обстановке.

Расположившись по-походному, девушка села в кресло, включила наручный инструментрон и открыла в экранных 'окнах' файлы статей. Теперь пришла их очередь — они большие, в них много ссылок и заниматься ими в самолёте или автобусе было бы не слишком удобно. Зато сейчас, в номере гостиницы — самое время и место.

Узнав столь много и о Сарене, и Найлусе, Дэйна успокоилась. Рядом с Джоном — очень достойные турианцы. Джон — высококлассный спецназовец, Артериус и Крайк — Спектры. Все трое — профессиональные воины. Формально — да, Сарен и Найлус не являются членами группы высадки, которой командует Шепард. Но... галактическая война требует гибкости в подходах к решению задач, потому если двое турианцев-воинов составят компанию землянину-спецназовцу — что в этом может быть плохого?

'Клинок Ярости'. Выход на Илос. Ожидание

Таэла в своей командирской каюте надолго задерживалась редко — слишком много было работы в других отсеках корабля, а сейчас, когда почти все женщины-протеанки переселились в Медотсек, приходится брать на себя функции, задачи и обязанности временно выбывших из строя коллег.

Когда закончилось время командирской вахты, Таэла не собиралась оставаться в своей каюте — забежала на несколько минут. Посмотрела на настенный экран, транслировавший изображение карты с яркой линией курса корабля — запланированного и пройденного и... замерла.

Выход на Илос — близок. Да, пройдёт ещё несколько суток — как протеанских, так и земных. За это время нормандовцы успеют побывать и поработать на Цитадели, может быть — отправятся дальше. Пока сложно рассчитать и спланировать время подхода: как всегда надо соблюсти секретность, скрытность и быстроту с полнотой сбора информации.

Пока что, как показывают данные разведперехватов и сканирований, почти все мысли фрегатовцев заняты предстоящей работой на Цитадели. Отдыхать и развлекаться никто из нормандовцев не желает: все понимают, что за несколько часов, ну хорошо — десятков часов — предстоит сделать очень много и прежде всего — заложить основу для Штаб-Квартиры. На Станции остаётся научная группа. Она будет состоять не из фрегатовцев — там поработают другие разумные органики, которых ещё предстоит набрать, создать коллектив и объяснить... очень многое.

'Земляне не так уж и не правы, — подумала Таэла, продолжая смотреть на экран, — утверждая, что быстрее всего на свете мысль человеческая. Так-то оно так, но только в ограниченных масштабах'.

Впереди — несколько суток полёта, даже на привычных для 'Клинка...' крейсерских скоростях. Нельзя всё время нестись напрямую к Илосу, это демаскирует конечный пункт полёта. К тому же, нельзя забывать о необходимости маскироваться, шифроваться и скрываться.

Современных разумных органиков нельзя недооценивать, среди них появляются такие уникумы, что могут на 'раз-два' просчитать ситуацию и 'пальцем ткнуть' в несущийся по очередному району космоса 'Клинок...'. Затем — начнётся погоня, развернётся преследование. Потому приходится тянуть, отказываться от желанной и такой понятной перспективы спрямить курс к Илосу, к Илу.

Таэла знает, что решением, отодвигающим момент выхода 'Клинка...' на орбиту Илоса обитатели протеанского корабля очень и очень недовольны. Но... Как военнослужащие они понимают, что в галактике, в её, как традиционно говорят разумные органики, исследованной части, сейчас разворачивается подготовка к противостоянию со Жнецами. Фактически объявлена — пусть и не везде — мобилизация. Потому... сложности и трудности предсказуемы.

И всё же, всё же... Так хочется обрести под ногами планетную твердь. Обитать в корабле — для протеан... может быть и привычно, но лучше планеты для разумного органика мало что можно счесть сравнимым...

Таэла смотрит на настенный экран, видит звёздочку Илоса-Ила. Взгляд протеанки меряет расстояние от звёздочки планеты до звёздочки корабля. Далеко. Очень далеко. А когда курс будет в очередной раз случайным образом откорректирован... Может быть, будет ещё более далёк Илос от 'Клинка...' чем даже сейчас. Нельзя вскрывать местоположение наиболее вероятной новой базы протеанской расы, возможно — будущей новой материнской планеты. Небезопасно это.

И... что-то не то с Илом. Уже сейчас. И с самой планетой, и с той протеанской базой, которая, безусловно, размещается на планете, а вероятнее всего — не на поверхности, хотя там тоже могут быть строения, а под ней. В глубинах планетной тверди. Протеане понимали, что разумным органикам часто придётся зарываться в землю и желательно — как можно глубже.

Зарывались, уходили на десятки, на сотни метров вниз. Скрывались. И оттуда, из-под поверхности, наносили удары по Жнецам и их пособникам.

С Илосом определённо будут сложности. И с планетой и с протеанской базой. Да, это — предвидение, может быть — предсказание. Его трудно сейчас доказать и даже пояснить логически, внеэмоционально и внечувственно.

Протеане относились к таким 'вывертам' сознания спокойно. Долгоживущая раса, для которой и пять тысяч лет жизни — далеко не предел, должна была освоить, сделать для себя привычным очень многое из того, к чему новые, нынешние расы разумных органиков ещё не пришли и вряд ли придут в самом ближайшем будущем. У них — свои пути, а у протеан — свой путь. Да, возможно, пути будут пересекаться, будет кое-какое взаимодействие, но... Об этом ещё рано судить с должной определённостью. Впереди — галактическая война, в которой протеане теперь явного участия принимать не будут.

Впрочем... Почему — не будут? Будут! Будет воевать Явик. И будут воевать другие протеане, потому что они сами приняли решение всемерно помочь своему соплеменнику, оставшемуся 'на свету'. Или, как ещё красочно и точно выражаются земляне, 'в миру'. В то время как остальные протеане, как часто определяют это те же земляне, скрываются в некоем 'скиту'. Тайном убежище.

Придётся пока минимум несколько суток скитаться.

Таэла, стоя перед настенным экраном — два-три шага до стены, не больше, продолжает мерять взглядом расстояние от 'звёздочки' корабля до 'звёздочки' Илоса. И ловит, снова ловит себя на мысли, что с планетой и с базой на ней — большие, даже огромные сложности. Кажется, земляне по этому поводу говорят 'из огня да в полымя'. Вполне возможно. Значит...

Значит, надо готовиться. Только как?! Если бы ей, командиру корабля в этот момент кто-нибудь внятно пояснил, как следует готовиться к тому, что может ждать экипаж фрегата 'Клинок Ярости' на Илосе. Да что там на самом Илосе — на подлёте к Илосу уже будет сложно! Разведсистемы 'Клинка...' работают постоянно, в круглосуточном, усиленном режиме! И кто знает, что эти системы смогут 'накопать' всякого-разного, когда корабль придёт в звёздную систему Убежище.

Ответа от неведомых посторонних сил нет. И, вероятнее всего, не будет. Значит, надо самой. Опираясь на коллег, на их помощь, на их разумы, но — самой. Ты — командир и ты — должна. Планировать и решать — должна. Стратегически и тактически — должна.

Отвернувшись от настенного экрана, Таэла подходит к двери каюты, открывает её, переступает порог, закрывает. Привычные, много раз выполненные движения. Рутинные, автоматические. Сейчас они — успокаивают. Пока ещё можно считать, что фрегат 'Клинок Ярости' выполняет обычный, 'доставочный' рейс. И всё же, всё же нельзя не признать, что этот рейс — особый. Хотя бы потому, что нет одинаковых рейсов.

Командир фрегата неспешно идёт по коридору. Немного не привычно не встретить за несколько минут ни одной протеанки. Тангрис сейчас — в Центральном Посту. Она любит заменять Таэлу, любит сутками пропадать в сердце корабля. Она... она будет хорошим командиром 'Клинка...'.

Скорее всего, Таэле придётся сойти вниз, на Илос, возглавить планетную колонию, а Тангрис... Она останется на фрегате, который встанет на охрану планеты. И — не только планеты, но и звёздной системы. Пока...

Пройдёт немало времени, прежде чем удастся детально разобраться в ситуации на Илосе и определить, что же ценного сохранилось или хотя бы осталось на той, подземной, скорее всего, протеанской совершенно секретной базе.

Легенда протеан — Илос. О нём мало говорили, мало знали что-либо определённое. Даже физические условия — стандартный минимальный набор — были малодоступны праздным любопытствующим. И вот теперь...

Таэла входит в Центральный Пост. За пультами — мужчины-протеане. Несколько пультов пустуют — работают автоматические системы, пока оснований для беспокойства нет.

Подойдя к своему пульту, Таэла останавливается у командирского кресла, в котором сейчас восседает Тангрис.

— Я... жалею о том, что мы не можем... спрямить курс, — негромко, понимая, что к этим словам, скорее всего, не будут прислушиваться соплеменники, говорит старпом, даже не обернувшись к подошедшей подруге. — Мне... мне так хочется увидеть эту планету и поверить, что она... станет нашей новой материнской планетой. Я... я повторяюсь, да?! — она оборачивается к стоящей рядом Таэле.

— Повторяешься, — соглашается командир фрегата. — Но это — нормально. Мы, разумные органики — не идеальны и не слишком, в общем-то, совершенны. Это — хорошо. Это — даёт простор для развития. Мы сохраняем свободу, мы сохраняем право сделать выбор и воплотить его в реальность. Это — не так уж и мало. — Таэла садится в свободное кресло рядом с подругой. — Дай мне последнюю сводку по Медотсеку, Тангри.

— Вот, — молодая протеанка подала ридер.

Таэла включила прибор, вчиталась. Несколько секунд — и она откладывает ридер в лоток слева от себя в столешницу пульта.

— Прочла? — Тангрис почувствовала, что подруга ознакомилась со всем содержимым ридера, но всё же решила задать уточняющий вопрос.

Общение... такое общение... В новых условиях, спустя пятьдесят тысяч лет... Невозможно остаться прежними полностью. Придётся меняться, постоянно решая, что следует менять, а что непременно надо оставить в неизменном виде, форме, содержании.

— Да... — задумчиво и негромко говорит Таэла. — Есть о чём подумать... Надеюсь, что 'бэби-бум' нам удастся оттянуть до момента, когда колония — хотя бы в пионерном варианте — будет отстроена на планете. Или — под ней, — уточнила командир фрегата.

— А пока... женщины и дети должны быть на корабле? — Тангрис повернула голову и взглянула на старшую коллегу.

— Да, — не стала отрицать Таэла. — Сама ведь, Тангри, понимаешь, что наш 'Клинок...' был рассчитан на гораздо большее число плотно и полно экипированных пассажиров. И, если сейчас этими пассажирами будут наши дети... Что-ж, это — хороший, годный вариант развития событий.

— Здесь... — Тангрис оглядела Центральный Пост, медленно поворачивая голову вправо и влево. — Просторно.

Таэла чувствовала, что подруга смотрит на стены поста, а видит другие отсеки. Видит в своём воображении, конечно, хотя... протеане могли 'просветить' взглядом многие материалы на несколько десятков метров. Иногда — даже несколько сотен. А сейчас, как понимала и чувствовала Таэла, Тангрис обошлась воображением. Корабль она знает очень хорошо. И 'Клинок...' послушен ей. Пилоты, как и моряки — суеверные разумные. Возможно, суеверие, причём сильное и развитое, помогает им жить и... выживать.

— Да. Здесь — просторно, — отзеркалила Таэла и Тангрис обрадованно кивнула подруге. — Дай мне ридер со сводкой событий и протоколы за последние два часа.

— Вот. — Тангрис подала командиру фрегата прибор. Таэла привычно включила прибор, пробежалась когтем по экрану, выбирая файлы, открыла несколько 'окон', вчиталась. На этот раз чтение заняло больше времени.

— Всё вроде бы в норме, — сказала командир корабля, кладя выключенный ридер рядом с первым. — Ладно, я — на обход.

— Я буду здесь, Таэ, — откликнулась негромко Тангрис.

Не ответив, Таэла покинула пределы Центрального Поста.

Обход... Сначала 'Клинок...' летел к Иден-Прайму, загруженный полностью, как говорят земляне — 'под завязку'. А теперь... Теперь в нём и десятой доли 'пассажиров' не наберётся. Медотсек, конечно, расширился — под его нужды теперь заняты многие отсеки и каюты. Готовятся места для детской кухни, детской столовой, детских учебных и игровых комнат, детских спален. Словом, всего, что протеанским детям понадобится или может понадобиться в том случае, если их пребывание на корабле по разным причинам станет слишком длительным.

Уже сейчас выделяются помещения для подросших протеан, отдельные от остальных. Пусть с малых лет привыкают к самостоятельности и к тому, что теперь жизнь, работа и служба начинаются едва ли не одновременно.

Таэла переходила от поста к посту, из отсека в отсек. Где-то задерживалась ненадолго — только для того, чтобы выслушать доклад, прочесть по ридерам уточнённые таблицированные данные, пройтись взглядом по индикаторам, чтобы самой убедиться в отсутствии проблем, а где-то — надолго, поскольку приходилось самой становиться к пульту, вникать в работу по-полной программе.

Протеане-мужчины взяли на себя практически все служебные обязанности своих подруг. Никто не возмущался, не высказывал недовольства. Все понимали, что расу, её численность, во-первых, а во-вторых — качество придётся восстанавливать едва ли не с нуля и лучше это делать не под ливнем зарядов и бомб, а в относительно спокойное довоенное время. Перераспределились по отсекам и постам, освоились за несколько часов и теперь пробелов и проколов не отмечалось. А ведь поначалу, пока стартовали, пока решали вопросы с беременностями, проблемы — были и — не одиночные. Теперь — полегче.

Скоро, по мере приближения к Илосу, проблемы снова проявятся. Новые, хорошо, если не старые. Вечное 'скольжение' между 'ничего не сделано' и 'всё сделано'. Информация накапливается, сортируется, обрабатывается. Режим дня — поддерживается. В целом — всё нормально и обычно... Если, конечно, не считать того, что вокруг — не территория Империи и не война со Жнецами.

Война с 'креветками' — впереди. Новая война. А Империя... Империю придётся возрождать. В галактике и сегодня предостаточно малоисследованных и вообще неисследованных скоплений и туманностей, а также звёздных систем. Даже среди уже открытых есть такие, которые 'не по зубам' современным расам разумных органиков, а вот протеане в этих мирах бывали, жили и действовали пятьдесят тысяч лет тому назад. И успешно действовали.

Медотсек Таэла оставила в своём списке отсеков и постов на финал. Был в этом списке ещё один пункт. Хранилище тел погибших протеан. Тех, кто погиб на Иден-Прайме. Не в изолированных частях Базы, нет. Во время боёв со Жнецами. На поверхности и на Базе. Сложно сейчас, за давностью лет всё это достаточно чётко разделить, но вряд ли нужно.

Потому... У Таэлы ещё будет время подумать в тишине. Постоять, может быть — посидеть. Протеане — не спят. 'Поспать', даже предельно снизив уровень активности, командиру боевого протеанского фрегата вряд ли удастся — не та ситуация сейчас. А впереди, как вопит подсознание — будет ещё сложнее.

Пост за постом, отсек за отсеком. Да, корабль... пустынен. Идут, конечно, работы по адаптации помещений и уровней с этажами под новые нужды, всё же никто из протеан почти никогда не думал, что в пределах боевой единицы протеанского флота придётся заниматься возрождением расы. Таэла согласовалась с Тангрис, и теперь информация о жизни кварианцев на борту кораблей Мигрирующего флота изучается особо внимательно. Не в приоритетном порядке, но — достаточно глубоко и полно.

Время, когда ты чем-то занята — идёт незаметно. А вот когда бездельничаешь — тянется как... У каждой расы — свои сравнения. В общем — слишком медленно идёт. Непривычно даже для неглубокого восприятия разумного органика, а если вчувствоваться — вообще тошно может стать.

Таэле жаловаться на недогруженность не нужно — она достаточно много обязанностей и функций перевела на себя, так что, как выражаются земляне-имперцы, только успевай поворачиваться.

Протеане работают. Почти сотня разумных... Хорошо, что не меньше. У людей есть убеждение, что достаточно одной разнополой пары, но... Только в случае, если удастся обеспечить генетическое разнообразие, а это в таком случае достаточно сложная задача на человеческом уровне знаний, умений и навыков. Протеане могли бы обойтись одной парой, но без базы и без корабля, опираясь только на мощь стандартных индивидуальных саркофагов — такое сложно быстро осуществить.

Саркофаги — есть, корабль — есть, да и разнополых протеан оказалось достаточно. Угроза вырождения из-за малочисленности выживших, конечно, присутствует, она никуда не делась, но не является столь уж острой. Тем не менее, бдительность терять нельзя. Образно говоря, протеане удержались от падения в пропасть окончательного забвения, остановившись в шаге от Грани. Можно долго говорить о том, что было бы, если бы Шепард не 'учуял' Явика в его саркофаге, но... Сейчас надо думать над тем, как жить в изменившихся условиях, а не только над тем, как выжить.

Когда корабль почти пуст... он кажется таким большим. Даже если его можно обойти достаточно быстро, ведь многие помещения не заняты разумными органиками. Да, они закрыты, запечатаны, многие — даже загерметизированы. Наверное, правильно говорят, что женское восприятие многократно острее мужского. Так захотели и природа, и эволюция. Потому то... Явику обстановка на корабле может вполне показаться обычной и даже рабочей, а вот Таэле — нет. Напрягает такая пустынность и тишина. Да, изощрённый многоканальный слух протеан легко в этой тишине вычленит отдельные звуки и шумы, 'отработает' и классифицирует их, если надо — усилит. Протеане долгое время активно эволюционировали, потому это для них — не проблема.

Проходя мимо обесточенных, пока что ненужных постов, Таэла всё же останавливалась у некоторых из них, считывала на инструментрон данные со следящих систем и контуров, 'прогоняла' собранные данные через поисковые и аналитические программы. Где-то находила ошибки и вопросы, где-то нет. Часто устраняла проблемы сама — всё равно на все пульты сейчас нет свободных членов экипажа и команды, а накапливать проблемы нельзя. Бывало — вносила информацию в чек-лист общего сервера корабля — будет у кого-то возможность — подойдёт и исправит. Да, вроде бы командир корабля лично и не должна всем этим заниматься, но... ситуация уж больно нестандартная, потому и приходится самой действовать. Да и практику тоже надо совершенствовать и накапливать — мало ли как сложатся обстоятельства в будущем.

Пока Таэла добралась до Медотсека — прошло несколько часов. Хорошо. По меньшей мере, нет ощущения, что время потрачено впустую. Протеане привыкли работать и автономно и коллективно, потому командиру корабля нет необходимости 'стоять над душой' и заниматься мелочным контролем всего и вся без особой на то необходимости.

Старший врач корабля — протеанка Ирлис — встретила Таэлу у входа в Медотсек:

— Выглядишь устало, Таэл, — коротко сказала она.

— Есть на то причины, Ирли, — так же коротко и негромко ответила Таэла, переступая порог главного помещения Медотсека и закрывая за собой дверь. — Ты тоже...

— Угум, — совершенно по-человечески ответила медик. — Знаю, признаю. Я истощена психически, да и с физической формой тоже есть проблемы. — Ирлис сопроводила командира фрегата в свой небольшой кабинет, усадила в кресло, сама села в другое кресло напротив. — Работала, помогала, воевала. Всё — как всегда.

— Ненамного ты восстановилась, Ирли, — сказала Таэла, окидывая внимательным взглядом подругу.

Та спокойно выдержала взгляд и кивнула:

— Не буду спорить. Работа... тонизирует. Не даёт застаиваться. Знаю, ты предприняла и осуществила детальный многочасовой обход корабля. И у тебя есть несколько причин для беспокойства и волнений.

— Есть. — Таэла посмотрела на дверь кабинета, убедилась, что та закрыта достаточно плотно. — Боюсь я, Ирли, что при подходе к Илосу у нас... будут большие проблемы. Не с кораблём, не с экипажем...

— Понимаю, — чуть прикрыла глаза собеседница. — С планетой и с тем, что на ней.

— Именно, — подтвердила Таэла. — Вот делала обход и думала, что... Мы ведь аппаратуру слежения не выключаем, вывели её на полный режим, так что информация и данные, образно говоря, текут рекой, обрабатываются. Система Убежище, сама понимаешь, новая, а там... Там свежих данных будет намно-о-о-го больше. И эти данные, вот почему-то уже сейчас мне представляется, нам не понравятся. Они не будут положительными, Ирли.

— Предвидение, — вздохнула медик. — Знакомо. Изматывает оно нас, Таэ.

— Изматывает, согласна, — подтвердила Таэла. — Иногда думаю, что нас, женщин, наши мужчины берегут, защищают от физических перегрузок, в том числе и для того, чтобы мы не только породили и воспитали здоровые новые поколения, но и... справились с океаном чувств, эмоций, с нашей весьма чувствительной психикой. А мы... прямо говоря, не особо стремимся изучить этот внутренний психический океан. Ленимся, откладываем самопознание в этой сфере на 'потом'. И... страдаем. Особенно... — Таэла помолчала несколько секунд. — В такие вот моменты.

— Так мы ведь развиваемся, Таэ, — мягко возразила собеседница. — Потому и не стремимся спешить познать и усвоить сразу всё. Остановка в развитии — страшная штука, — чуть усмехнулась грустной и усталой улыбкой медик. — Иными словами, ты боишься, что там... не осталось никого из живых?

— И это — тоже, Ирли, — кивнула Таэла. — Планета, уверена... предварительно, конечно, но уж как сумела осознать, так и сумела. Планета — пострадала. Следовательно, пострадали и все разумные органики, которые размещались на ней. Канцелярски, конечно, звучит, но... Даже если большинство протеан по понятным причинам скрывались под поверхностью, они всё равно пострадали. У меня нет никакой уверенности в том, что хоть кто-нибудь из протеан... выжил. И у меня есть предвидение, что смерть наших соплеменников в данном случае не была естественной. Возможно, они успели уйти в капсулы-саркофаги, но... вряд ли сумели выжить за такой большой промежуток времени. Могло просто не хватить ресурсов следящей и обеспечивающей аппаратуры.

— Хм, — вздохнула Ирлис. — Ну у тебя и предвидение, Таэ. Продирает хорошим таким морозцем, как могли бы выразиться земляне. Я не буду утверждать, что там всё прекрасно, но... Может, ты себя просто 'накручиваешь'?

— Нет, — тихо сказала Таэла. — Не 'накручиваю'. Я пока шла по кораблю, делала обычный обход, прислушивалась к психическому фону. Многие наши коллеги думают так же. Насколько вообще для них это возможно — так думать. Сама знаешь, мне положено думать над многим более глубоко, полно и детально.

— Положено, Таэла. Спорить — не буду, — собеседница взглянула на подругу. — Ты сама-то...

— А что я? — чуть удивилась командир корабля. — Не, я понимаю, что ты — врач, а я вроде как пациент и нахожусь у тебя во владениях. Но...

— Именно, подруга. — Ирлис встала. — Я действительно — врач, а ты — действительно пациент, — медик нажала несколько сенсоров на настенном пульте. — Давай-ка, разоблачайся. Осмотрю, обследую тебя. Надо подкорректировать 'лист рекомендаций'. И, думаю, — добавила врач, наблюдая, как вставшая со своего кресла Таэла послушно снимает свой скафандр, затем — комбинезон и подходит к простому стулу, — следующая такая массовая корректировка будет, когда мы войдём в систему Убежище.

Таэла подчинялась молчаливым указаниям подруги-медика. Та проводила осмотр — пока что предварительный — быстро и чётко. Протеане-воины, тем более — офицеры, проходили курс углублённой медицинской подготовки, но сейчас проявлять излишнюю осведомлённость не было необходимости — всего лишь контрольный осмотр.

Усевшись по просьбе Ирлис на стул, Таэла усмехнулась своим мыслям: вот как бывает, если попытаться отвлечься — и вроде бы и не хочешь попадать в пациентки, но для врача любой другой органик, даже коллега по профессии и по специальности — всегда пациент. Так устроен мир разумных органиков.

— Тонковата ты, Таэ, — закончив предварительный осмотр, Ирлис отошла к пультам, начала просматривать листинги сканирующих и следящих систем. — Надо тебе подпитаться.

— Подпитаюсь, — согласилась командир фрегата. — Вот как разберусь с оперативными задачами...

— Не надо, Таэ, — чуть недовольно возразила медик. — У тебя никогда не будет перерыва в оперативных задачах. Так что постарайся найти время вне их потока. Надо будет — отодвинь или делегируй выполнение некоторых оперативных задач.

— Угум, — не стала перечить Таэла. — Полумёртвый командир мало кому нужен.

— И это — тоже, — безжалостно подтвердила врач. — Я понимаю, что Явику ты нужна всякая и вся целиком, но... Ты — права, так что изволь соответствовать минимальным требованиям. — Ирлис положила на столик перед сидевшей на стуле Таэлой, уже неспешно натягивавшей комбинезон, ридер с включённым экраном, на котором светились строки сформированных автоматикой и вручную откорректированных Ирлис рекомендаций.

— П-постараюсь. — Таэла натянула скафандр, пристегнула шлем, проверила оружие и подошла к настенным экранам. — Эк меня развезло-то, — сказала она, обозрев информацию, выведенную автоматикой на пластины.

— Тут ты права, — подтвердила врач. — Развезло. И кажется мне, что после обхода Медотсека ты себе запланировала этак три часа тяжёлых впечатлений и не менее тяжёлых раздумий. — Ирлис умела быть чёткой и беспощадной, как всякий профессионал-медик. — Пойдёшь в корабельное Хранилище?

— Пойду. — Таэла отошла от экранов, направилась к двери. — Но это — после Медотсека. А потом... Потом вернусь в Центральный. Надо сменить Тангрис, — она помолчала несколько секунд, взявшись за ручку двери. — Ирли, проверь, пожалуйста, Тангрис. Пригласи к себе, как только она закончит работу в Центральном. Она... поймёт. Кроме всех прочих предположений, у меня есть и такое, что... Шепард сможет прибыть на Илос очень быстро. Потому, мне хотелось бы, чтобы Тангрис к тому времени тоже... восстановилась.

— Предполагаешь отдать ей право на командование 'Клинком...'? — спросила врач. — Я понимаю, выбор — стандартный. Тебе самой придётся спуститься... и остаться на Илосе очень надолго, а Тангрис... пусть она почувствует всю тяжесть командирского бытия. Пора ей вкусить полностью самостоятельной корабельной работы с максимумом ответственности. Защищать колонию... придётся очень жёстко.

— Здесь ты права, — кивнула Таэла, открывая дверь и переступая порог. — Я пойду, пройдусь по Медотсеку.

— А я пока останусь здесь, надо разобраться с тем, что насобирала автоматика. — Ирлис уселась в кресло у рабочего стола.

Таэла в течение часа побывала во всех помещениях Медотсека, переговорила с коллегами Ирлис, пообщалась с протеанками. Ещё час с небольшим она потратила на то, чтобы поговорить с медиками, работавшими в помещениях, находящихся вне периметра Медотсека.

Хорошо, что пока удалось всех пациенток и немногочисленных пациентов разместить в основном периметре Медотсека, хотя... Предусмотрительные медики озаботились возможностями быстрого расширения и, как поняла Таэла, закончив обход владений врачей и медсестёр, подготовились к развёртыванию Медотсека в госпиталь. А ведь это развёртывание — потребуется. Потому что... Как бы там, в реальности на Илосе дело ни обстояло, основной базой для выживших протеан ещё долго останется корабль.

Явику, если его ранят, тоже придётся вернуться на 'Клинок...' отдаться в руки медиков, чтобы подлечившись, снова вернуться в 'мир'. Если он исчезнет надолго, его отсутствием заинтересуются, начнутся поиски и тогда... Мало интересного будет. Всё — стандартно. Так что придётся Ирлис и её коллегам сделать всё, чтобы восстановить Явика быстро и надёжно. Медики это сумеют, но для этого им нужно подготовиться, а для подготовки лучше всего подходит мирное или, в худшем случае — предвоенное время. В военное время трудно сделать всё правильно — количество ошибок и недочётов возрастает в силу самых разных причин и обстоятельств.

Медотсек — его основные и дополнительные части, остались позади. Таэла, поглядывая на раскрытый экран инструментрона и одной рукой быстро набирая на виртуальной клавиатуре заметки и команды, шла в трюм, туда, где размещалось Хранилище.

Нельзя было сказать, что это место на корабле было малопосещаемым. Всё же выжившие протеане бок о бок жили и воевали с погибшими долгие годы, так что командир фрегата и не рассчитывала на то, что она в Хранилище будет в одиночестве. Возможно и, вероятнее всего, действительно, там будут и другие протеане. Пока ещё можно было предполагать, как следует поступить с телами, но... Если уж такое предвидение было оформлено... Значит, придётся подождать с переносом саркофагов на Илос.

Протеанская культура предусматривала множество способов погребения тел погибших и умерших. Сейчас было важно не спешить, не торопиться. Если на Илосе уже есть погибшие протеане, то... прибывшие на борту 'Клинка...' их соплеменники только присоединятся к ним. С соблюдением тех ритуалов, которые окажется возможным выполнить. Никакой спешки, никакой торопливости.

Почему же так тяжело на душе? Вроде бы и побеседовала с Ирлис нормально, и рекомендации толковые и нужные получила, и с медиками и с пациентами пообщалась, а мысли о том, что на Илосе полсотни тысяч лет тому назад произошло что-то очень страшное и тяжёлое — не оставляют. И, наверное, не оставят. До тех пор, пока самой не придётся реально убедиться в том, что дело обстоит так, а не иначе.

Таэла спустилась в трюм, прошла через ряд отсеков, остановилась перед большой дверью с неяркой относительно свежей надписью 'Хранилище'.

Створка плотно закрыта и заперта, значит... внутри никого из протеан нет. Что-ж, это очень хорошо. Нельзя сказать, что Таэле сейчас не хотелось видеть в Хранилище кого-то из сокомандников, но... Наверное, в такие минуты всё же ценится возможность остаться в одиночестве.

Отперев дверь — традиция поддерживается, командир может открыть любую дверь и любой замок на вверенном ему корабле — Таэла вошла, закрыв створку за собой.

Включать свет — ни потолочные, ни настенные софиты — не стала. Незачем. Протеане — хищники, для них темнота — даже полная — друг и союзник.

Неспешно двигаясь от стеллажа к стеллажу, командир фрегата вчитывалась в проступавшие на саркофагах надписи. Этого протеанина она знала хорошо, он — из 'старослужащих', а вот этого — плохо, его прислали в подразделение буквально за неделю до отлёта на Иден-Прайм.

Надпись за надписью. Всё тяжелее на душе, всё медленнее и тише шаги. Протеанка иногда останавливалась, взгляд 'рвано' скользил по надписям. 'Во тьме привыкаешь ты видеть невидимое'.

Тяжёлые думы. Сразу всплывают в памяти отдельные моменты, связанные с тем или иным погибшим. Этот погиб на дальнем посту, но не пропустил хасков... А эта... погибла, оказывая помощь тяжелораненому соплеменнику.

Хотя и считается, что медик должен быть безоружен, но в войне с полумашинами пришлось очень быстро понять, что это правило — вредно. Потому медики тоже стреляли и были вооружены. Лёгкое и среднее оружие — в обязательном порядке. Какая разница, если враг стреляет в любого разумного органика, независимо от того, воин он или медик? Врач, фельдшер, медсестра защищают жизнь. Значит, они могут защищать её и с оружием в руках.

Таэла потеряла счёт времени. Понимала и знала, что сокомандники ведают, в каком отсеке корабля находится командир, потому... Справятся сами, если что — Тангрис подключится, поможет. Молодая она, закономерно — горячая, действовать ей хочется, не любит простаивать. Так что — пусть покомандует. Вероятнее всего, старпом понимает, что очень скоро она станет хозяйкой 'Клинка...'. И готовится к этому.

Вечерами — Таэла это не раз видела, Тангрис сидела над десятками ридеров, восстанавливала в памяти опыт боёв с флотами Жнецов. Не только с полноразмерными, конечно, но... Совершенствуется Таэла, сама, приказывать — не пришлось. Хорошим она командиром корабля будет. Экипаж, команда и выжившие ей — верят, знают, что Таэла не подведёт. Это — уже немало, а остальное — приложится. Новая война со Жнецами будет другой. Да, в ней будут отдельные повторяющиеся моменты, но в целом она не будет 'клоном'. Потому... Надо готовиться. Чтобы поменьше было этих саркофагов с мёртвыми телами соплеменников внутри.

Далеко не всегда удавалось хоронить протеан в их личных саркофагах. Далеко не всегда удавалось хоронить даже в случайно оказавшихся поблизости и пустых.

Таэла понимала, что оказалась права, не решившись проводить ритуал погребения на Иден-Прайме. Пусть погибшие протеане обретут покой на Илосе — тайной протеанской базе. А Иден-Прайм... Там предостаточно погибших соплеменников. Оказавшихся индоктринированными и замурованных в нижних частях огромной подземной базы.

Люди... вполне возможно, они пройдут в эти запечатанные уровни. Любопытство землян хорошо известно Старым Расам, а Старшей Расе протеан оно известно ещё лучше. Пусть люди увидят, что такое индоктринация. Пусть почувствуют её тяжесть.

Тихие медленные шаги тонули в темноте и немоте Хранилища. Таэла наслаждалась возможностью побыть наедине со своими мыслями — не так уж часто выпадают командиру корабля такие минуты.

Взгляд скользил по табличкам, строки впечатывались в память. Вспоминались отдельные моменты общения с погибшими, нашедшими последний перед погребением приют соплеменниками. Строки письменных донесений, фразы устных сообщений, картины, когда приходилось видеть погибших протеан ещё живыми на экранах следящих систем и инструментронов.

Как же много может вместить в себя память разумного органика! Да, нынешним расам ещё очень долго придётся расти даже до минимальных уровней возможностей и способностей, уже освоенных протеанами, но начало — положено. Очень скоро, может быть и при активном участии Шепарда, среди нынешних разумных органиков появятся первые телепаты. Вероятнее всего ими станут азари — на эту расу протеане возлагали особые надежды. Теперь пришло время этим надеждам воплотиться во что-то вполне реальное и осязаемое.

Тишина, темнота, взгляд, привычно скользящий по едва заметным 'рамкам' табличек. Подсознание очень многое берёт на себя. Сознание разумного органика, скорее всего, спасовало бы перед валом задач и функций, ежесекундно выполняемых подсознанием. Так захотели природа и эволюция, рассчитывавшие 'программу' даже не на тысячи и десятки тысяч, а на миллионы и миллиарды лет вперёд. Да, возможности изменить эту 'программу' — в определённых, естественно, пределах, у разумных органиков тоже имеются, но...

Протеанка изредка останавливалась, замирала, погружалась в воспоминания. Если Явик... прибудет уже на Илос, а в том, что он прибудет туда при первой же возможности, у Таэлы сомнений не было, то, может быть, он согласится стать отцом детей Таэлы? И станет её законным мужем. Все ведь выжившие протеане знают, какого уровня достигли взаимоотношения командира фрегата и командира десантного подразделения. Никому ничего словесно пояснять не требуется. Вполне обычное дело. А раз обычное — оно должно иметь закономерное продолжение. Явик... Если он сделает Таэле предложение...

Странно, может быть, думать о таком среди мёртвых тел соплеменников, но ведь... 'Живым — жить'. Так говорят многие разумные органики, принадлежащие к самым разным нынешним расам. Так многие столетия говорили протеане. И вслух, и письменно. И думали так тоже — много раз. Очень много раз. Потому... Это нормально. У землян-имперцев есть такие строки очень древнего поэта: 'Наши павшие нас не оставят в беде. Наши мёртвые — как часовые'. Возможно, что именно так. Да, Таэле продолжает казаться... Хотя... Нет, она почти уверена, что жившие и работавшие на Илосе протеане погибли... Умерли в мучениях, страшной смертью, вызванной совсем не собственными, индивидуальными желаниями. И... что ощущается смутно, но не даёт усомниться в своей вероятности... не от воздействия оружия полумашин и их приспешников.

Теперь на Илосе очень скоро будет новое, свежее кладбище. Место последнего упокоения, место захоронения. Что-ж, если так должно случиться... Придётся сделать всё, чтобы хотя бы попытаться исправить последствия. Но погибшие на Иден-Прайме соплеменники должны найти последний приют на планете, принадлежащей протеанам. На планете, где долгие столетия и тысячелетия существовала и действовала секретная протеанская база.

Иногда Таэла позволяла себе прикоснуться рукой к поверхности капсулы. Через ощущения протеане считывали очень много самой разнообразной информации и командир фрегата спокойно и свободно ныряла в этот океан, каждый раз новый, ведь в очередном саркофаге находился другой протеанин. Или... протеанка.

Терять протеанок... тяжело. Да, женщины пошли в армию осознанно, по своему собственному выбору. Их никто насильно туда не завлекал и не загонял. Протеане прошли через многие ступени осознания того, что же должны представлять собой вооружённые силы расы. Потому... Далеко не сразу приняли решение о свободном доступе женщин-протеанок в армейские ряды.

Когда началась война со Жнецами, протеанки... Они согласились, что и в тылу, вдруг ставшем таким условным, для них тоже найдётся немало задач, справиться с которыми смогут только они. Тысячи протеанок встали в ряды ополчения, многие сотни стали солдатессами, десятки — офицерами. Тем не менее, армия оставалась в значительной степени средой, где комфортнее всего чувствовали себя мужчины-протеане.

Едва только прогремели первые залпы войны с полумашинами, мужчины... Конечно, это просчитали, как вариант, но видеть такое в массовом 'применении'...

Мужчины-протеане отодвинули женщин-протеанок от большинства угроз и опасностей. Даже если протеанка была ополченцем, солдатессой, офицером — она всё равно была на 'второй линии'. Очень редко, когда в 'первой'.

Потому что на уровне инстинктов в большинство сознаний и душ разумных органиков эволюция и природа вбили максиму: 'приказано выжить'. И как бы ни изощрялись умники-разумники, в органиках сильна тяга к естественному. Тем более, если речь идёт о продолжении рода. Потому протеанками старались не рисковать. И защищали всемерно.

Да, случалось, когда протеанки рисковали сами, по собственному выбору и по собственному решению или в ситуации крайней необходимости. На войне такое допустимо и обычно, если не приобретает массового характера. Риск и мужество объединили протеан. Наверное, они объединят и нынешних разумных органиков, ведь протеане теперь не будут везде и всюду, они продолжат скрываться и вести с полумашинами свою собственную войну.

Подготовиться к 'беби-буму' на корабле придётся до прибытия в систему Убежище. Кто знает, сколько времени придётся провисеть на орбите Илоса, пока удастся понять, что произошло на планете и как следует организовывать наземную колонию. Ясно, что вероятнее всего существовавшие постройки уничтожены бомбардировками, обстрелами и десантами Жнецов, а о том, что можно найти будет в подземных частях базы — и думать сейчас особо подробно не хочется. Слишком тяжелы эти думы.

Протеанки — члены экипажа и команды корабля — будут рожать детей от известных им отцов. Установились, составились пары. Никакой безотцовщины, никакой анонимности. Но... сразу несколько детей. Даже для протеанки средних лет это тяжело, а для молодой это может оказаться непосильной задачей. Потому сейчас все медики 'Клинка...' — на 'товсь', как сказали бы земляне. Проще говоря — в полной готовности к устранению больших проблем и решению сложных вопросов.

Таэла слышала, как врачи, медсёстры, медбратья и фельдшера с санитарами и санитарками часто говорили о том, что не собираются давать ни одной из рожениц пострадать или умереть. И это, как понимала Таэла, были не пустые слова. Профессионалы собирались в очередной раз доказать, что им под силу преодолевать огромные трудности.

Медики корабля. По понятным причинам они остались на своих постах. Хотя... среди них тоже немало женщин. И, как слышала Таэла, они уже решили, что если ситуация более-менее войдёт в норму, то они тоже станут матерями. У всех у них уже были женихи, об уровне взаимоотношений все выжившие протеане были осведомлены в достаточной степени, так что безотцовщины и внезапных отказов от обязанностей по воспитанию и обеспечению потомства ожидать не приходилось. По меньшей мере — в массовом порядке.

Командир корабля понимала, что ситуация в целом достаточно необычна, и никто точно не знает, как отреагирует психика протеанина, пережившего гибель Империи и сон в саркофаге в течение пятидесяти тысяч лет. Определённые меры были уже предприняты, но... Предстояло ещё долго находиться в готовности номер два.

Остановившись у двери Хранилища, Таэла медленно обернулась. Её глаза привыкли к темноте и уже не угадывали, а вполне чётко видели контуры саркофагов, рядами уходивших в сгущавшуюся темноту. Хорошо, если удастся добраться без особых проблем до Илоса... А там... на планете... точно будут большие проблемы, которые предстоит решать. Пока что... надо готовиться.

Открыв дверь, Таэла переступила порог, закрыла створку за собой. Мигнули еле заметные индикаторы — автоматика приняла охрану и вахту.

Повернувшись направо, командир корабля увидела знакомый коридор. Взгляд отметил даже лестничный марш, уходивший вверх, на палубный уровень. Трюм есть трюм. Здесь редко кто бывает, вся основная работа делается наверху.

Надо возвращаться в Центральный Пост. Отпустить Тангрис. Пусть отдохнёт, сменит обстановку на каютную. Ей тоже надо подумать о многом в тишине и покое, подготовиться, почитать новую порцию собранных поисковыми системами материалов. Да и поесть тоже не мешает — ей понадобятся силы — и в самое ближайшее время, и когда 'Клинок...' приблизится к Илосу. И пусть зайдёт в Медотсек. Проверится. Выжившим протеанам нужен будет здоровый работоспособный командир.

Да, конечный пункт путешествия теперь стал известен всем фрегатовцам. Но... работа продолжается по прежнему плану. Нельзя давать возможным внешним наблюдателям 'радиус' на планету, где расположена секретная протеанская база. Да и информацию о ситуации во многих звёздных системах — как обитаемых, так и необитаемых — тоже необходимо собирать, поддерживать в предельно актуальном состоянии.

Собранные данные протеане скоро передадут на 'Нормандию' по глубокошифрованному каналу шифрованными пакетами. Явик обработает её, и часть сразу передаст людям, турианцам и азари, а часть оставит в запасе. Нормандовцы сами решат, какую информацию делать достоянием узких или широких 'кругов' общественности. Возможно, данные потребуются на Цитадели, возможно — на Илосе, возможно — на Земле. О других точках потребления пока что можно сейчас не беспокоиться, а вот после ухода 'Нормандии' от Цитадели... Тогда надо будет скорректировать отбор и накопление. Ситуация немного, но изменится и надо будет соответствовать.

— Таэ... — негромко сказала Тангрис, привставая с командирского кресла. — Я... я знаю, что ты... была в Хранилище.

— Была, — подтвердила командир корабля, дожидаясь, пока старпом переместится из командирского кресла в старпомовское, и неспешно устраиваясь в своём кресле. — О многом подумала, — секундная пауза. — Дай мне сводку ситуации и сводку по накопленной информации.

— Вот. — Тангрис подала два ридера. — Ты и в Медотсек успела...

— Успела, — не стала отрицать Таэла, просматривая содержимое файлов на экране одного из ридеров. — Не буду скрывать от тебя, Тангри, сама думала о том, что если Явик даст согласие, я не буду тянуть с беременностью.

— И со свадьбой — тоже? — негромко спросила Тангрис.

— Да, — кивнула командир фрегата. — Явик — надёжен. Я знаю, что он любит меня, а я — люблю его. Всё должно иметь своё закономерное и нормативное продолжение. — Таэла закончила просмотр содержимого файлов обоих ридеров. — Вахту приняла. Тангри, иди, отдохни и подкрепись. Можешь даже подремать. Не устраивай многочасовых бдений, дай себе отдых. Пока это можно. Кстати, тебя хотела видеть Ирлис, — командир фрегата знала, что остальное подруге пояснять вслух не надо.

— Постараюсь воспользоваться твоими советами, Таэла, — старпом встала, отмечая на пульте время ухода. — Успешного дежурства.

Полуобернувшись, Таэла проводила взглядом уходившую из Центрального Поста подругу и коллегу, затем повернулась к пульту, включила экраны.

Явик. Продолжение дистанционной борьбы с 'чёрными копателями' и 'чёрными археологами' на Идене

Явик уже несколько часов не покидал свою каюту. Чувство времени у протеан было врождённым, потому он очень жалел, что уже сейчас, спустя каких-то несколько часов приходится переходить к решительным и бескомпромиссным мерам. Первый этап 'влияния' на иден-праймовцев носил комплексный характер и, по идее, должен был сыграть роль своеобразного предупреждения.

Протеанин, оставшийся 'на свету', очень рассчитывал на то, что иденцы — в данном случае речь шла именно о них — правильно воспримут суть предупреждения.

Поначалу всё было в рамках, а потом... Видимо, уверовав в то, что нормандовцы слишком далеко улетели и сейчас к Цитадели фрегат гораздо ближе, чем к Иден-Прайму, обитатели планеты — не все, некоторые — пытаются вернуться к обычной неразберихе, которую упорно принимают за нормальную жизнь. Для мирного времени, когда нет никаких глобальных угроз, такая настройка была бы очень кстати, ведь нельзя же двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году пребывать в полной боевой готовности и напрягаться, напрягаться, напрягаться.

Нельзя отрицать, что иденцы кое-что существенное за эти часы сумели сделать. И нельзя отрицать, что консервативная часть населения земной колонии сохранила свои позиции, не давая возможности напрячься остальным, менее 'зашоренным'.

Привычно деля всех жителей Иден-Прайма на три части, Явик считал, что 'консерваторы' — это одна треть, 'болото' — вторая и 'активисты' — третья. Получалось, что 'консерваторы' блокировали 'болото', не позволяя 'активистам' забрать из него всех, кто хотел что-то делать реально, а не виртуально. Для мирного, стабильного времени такая тактика была вполне приемлемой, а вот для предвоенного — нет. Надо было 'ломать' 'консерваторов'.

Хорошо, что появились 'активисты'. Хорошо, что они получили реальную поддержку от 'колеблющихся', составляющих часть 'болота', но... Надо было активизироваться ещё больше. Надо было напрячься, дать возможность всем жителям Идена сделать ещё больше. 'Волна' начинала шириться, её усиление требовалось поддержать, но...

Начался закономерный, вполне предсказуемый 'откат', вызванный тем, что большинство разумных органиков, обитавших на Иден-Прайме, не привыкли напрягаться, не привыкли жить полной жизнью. Для них вполне комфортным было элементарное малонапряжное существование, ленивое переползание из дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц. А сейчас, как был не только уверен, но и убеждён Явик, каждый день мог стать последним предвоенным. Не довоенным — предвоенным! 'Завтра была война' — вспоминал протеанин имперское выражение, уже успевшее закрепиться в качестве названия неплохих видеофильмов и ещё более качественных художественных произведений. Человечество столетиями жило ожиданием большой войны.

Не всё, конечно, человечество, но... Значительная его часть. Потому что война — средство принудительного отбора. Слабые — погибают, сильные — выживают.

Жестоко? Ещё как жестоко! Но... Не будь этой слабости, столь многоликой, что оторопь берёт, не было бы и Жнецов. Не было бы у 'креветок' возможности ослабить разумных органиков.

Имперцы-земляне всё больше и больше нравились Явику. Да, их не любили очень многие земляне, но... имперцам не нужна была любовь всех и каждого разумного органика. У них — огромная страна, в недрах которой до сих пор — предостаточно крайне ценных полезных ископаемых, у них — развитая культура, мощная промышленность, развитое сельское хозяйство.

Если имперцы действительно хотели помочь нормандовцам, то это был их собственный выбор. Альянс Систем не мог ни согласиться с этим — пострадал бы престиж, ни воспрепятствовать этому — слишком неравными были весовые категории даже на геополитической арене, не говоря уже о чисто политической, экономической, социальной и прочих.

Для того чтобы имперцы встали рядом с нормандовцами всерьёз и надолго, надо было делом, а не словом доказать, что и сами нормандовцы способны действовать, опираясь только на себя, свои возможности, свои способности, свои ресурсы.

Потому любой 'прокол' в деле усиления Иден-Прайма и его жителей был сейчас для членов экипажа и команды разведфрегата 'Нормандия' крайне нежелателен.

Для протеанина не было тайной то, что люди, турианцы и азари очень рассчитывают на него. Да, для многих нынешних рас он, оставшийся 'на свету' оставался 'неизвестным фактором', 'неизвестной величиной'.

Явик не стремился показывать вовне и стотысячную часть своих возможностей. Наверное, Шепард был прав: незачем использовать, незачем применять нечеловеческие возможности, если ты не задействовал чисто человеческие в полной мере. Потому Явик сделав 'предупреждение' очень многим иденцам, теперь мог отреагировать грубее, жёстче и безжалостнее. Как шутили имперцы: 'первый выстрел — в воздух, второй — по рубке'. Теперь настало время сделать этот второй выстрел.

Нет, нельзя выходить за рамки. Надо продолжать сжимать удавку на горле воротил теневого бизнеса, укрепившихся и усилившихся за счёт оборота протеанских артефактов. Значит, надо обратить самое пристальное внимание на фильтрацию сотрудников археологических партий.

Кое-какая работа в этом направлении уже проведена. Не только Явиком, но и другими нормандовцами. Теперь важно было показать, что 'удавка' никуда не делась, она по-прежнему на горле воротил. И — может быстро и эффективно перекрыть кислород кому угодно из них. В прямом и в переносном смысле, если какой-нибудь разумный органик или группа разумных органиков хотя бы попытаются вернуться к прежней практике обогащения и усиления за счёт оборота протеанских артефактов, у которых теперь есть реальный владелец и распорядитель.

Снова надо было обратить особое внимание на сотрудников археологических партий. Иден готовился к войне, земля, свободная от полей, садов, сельскохозяйственных построек, была на вес большого мешка с драгоценностями. Схемы и карты, переданные археологам нормандовцами и указывающие места расположения минимум нескольких не самых малозначимых артефактов, постепенно теряли свою актуальность, но...

Одновременно со всей этой 'почти благостью' резко возросло давление на простых археологов-тружеников. Разделение труда никто из разумных органиков, как ни пыжился, был не в силах отменить полностью. И те, кто не желал часами копаться в земле, пытались надавить на психику 'землекопов от науки', заставляя их скрывать добытое от регистрации и от учёта. А это уже — проступок. Это уже — нарушение. Это уже — преступление.

Да, формально преступником разумного органика мог по-прежнему назвать только полномочный суд, но... Всем было хорошо известно, насколько это неповоротливый механизм, перегруженный бюрократическими заморочками снизу доверху. Потому... Не только в личных приватных беседах, но и на вполне официальном уровне разумные органики с завидным постоянством называли друг друга преступниками, иногда — даже не опускаясь до необходимости озвучивать детализацию любой степени определённости.

Конечно, 'наскоки' на археологов со стороны групп 'горячих ребят' на машинах без номеров и прочих идентификаторов быстро прекратились. Полиция, ВКС и ополченцы поняли, что ещё немного сибаритства — и их всех обвинят в служебном несоответствии. А это уже серьёзно, поскольку за этим уровнем виднелись вполне определённые — и не самые приятные — организационные 'выводы'.

Желающие по-прежнему продолжать обогащаться за счёт 'теневого' оборота протеанских артефактов вынуждены были теперь действовать тоньше, тише и менее заметно. А здесь простая, часто — туповатая полиция, не слишком хорошо осведомлённые о правилах и возможностях тайной войны ополченцы и ВКС, считающие, что эти моменты вообще-то дело исключительно гражданских властей, не могли сделать ничего особо эффективно исправляющего ситуацию. Как всегда!

Требовалось повторное комплексное внешнее вмешательство. Явик, конечно же, отслеживал и контролировал ситуацию с протеанскими артефактами, действуя через своих агентов, в том числе — осведомителей. Стандартная практика. Теперь же требовалось показать, что для протеанина не составит труда дистанционно и жестоко наказать всех, кто покусится на то, что протеанин считает только своей собственностью.

Не любят разумные органики жестокость. Не знают её мощи, силы. Боятся жестокости. Не приемлют её. Для протеан, столетиями выдерживающими адскую по напряжению конкуренцию с сотней наиболее активных нетитульных рас Империи, жестокость была обычной частью бытия, частью окружающей их действительности. Протеане знали о жестокости многое и умели применять её искусно — и явно и тайно. Иначе нельзя было удержаться на вершине пирамиды имперской власти, нельзя было сохранить определяющее влияние на миллиарды разумных существ, населяющих пространства, входящие в состав Протеанской Империи.

Большие дела делаются не сразу. Эту истину Явик признавал и чтил. Потому эти несколько часов он потратил на то, чтобы попытаться добыть обо всех археологах, работавших в эти сутки на Иден-Прайме максимально возможную информацию.

Пришлось, конечно, пойти на взломы баз данных и серверов, но против протеанских разработок современные средства защиты не были приспособлены никоим образом. Проникновения и копирование информации осуществлялись едва ли не мгновенно, хорошо, если в течение нескольких миллисекунд, так что засечь, выявить, определить и блокировать протеанские 'жучки' нынешние системы ограничения доступа не могли.

Теперь на экранах на двух соседних стенах каюты теснились табличные и текстовые 'окна'. Явик привычно распределил глаза между экранами и, вчитываясь, одновременно сортировал, ранжировал и совмещал информацию. Кое-что пришлось перепроверить по множеству других прямых или косвенных источников, но это — обычная работа.

Протеанину было трудно 'опускаться' на уровень, столь привычный и обычный для нынешних разумных органиков. Сразу вспомнилось весьма острое реагирование нормандовцев на недовольно-резкое стрекочущее 'примитивы'. Привыкли повзрослевшие Старые Расы — да и неофиты Большого Космоса, к которым сейчас относились земляне, считать себя, если не 'пупами космоса', то уж точно разнокалиберными господами и хозяевами. А на самом деле...

На самом деле всё — так плохо, что хуже — некуда. Это, если посмотреть с точки зрения протеанина — имперского офицера-спецназовца и диверсанта. Как говаривал один земной политик 'Стена-то стена. Да — гнилая. Ткни — и развалится'.

Жнецы потому и были уверены в своей очередной победе, что видели и чувствовали, а также — осознавали и понимали многогранную и безусловную слабость нынешних разумных органиков. Следует самокритично признать, что протеане тоже имели немало нерешённых проблем и вопросов, но... Две тысячи лет противостояния. Две тысячи лет! А сейчас... сейчас и десяток лет сопротивления 'креветкам' будет сродни чуду. Чтобы этот десяток лет стал временем, позволяющим разумным органикам перейти от обороны к паритету и затем к наступлению, предстояло сейчас, в довоенный период сделать очень много.

Казалось бы, какое отношение к предвоенным приготовлениям имеют протеанские артефакты? Для большинства нынешних разумных органиков было ясно, что — никакого. Вполне нормальное и даже предсказуемо-ожидаемое мнение. У каждого разумного органика немало социальных ролей, с которыми он обязан худо-бедно, но справляться. Далеко не всегда он должен вникать в детали проблем, которые напрямую его, в общем-то, и не касаются. Протеанские артефакты? Ну и что? Мало ли всяких-разных артефактов на Идене находили, находят и ещё найдут в ближайшем или отдалённом будущем? Пусть этими артефактами, даже протеанскими, занимаются те, кто за это деньги получает.

Деньги-то получали. Археологи, занятые на раскопках, места которых указали нормандовцы — в том числе. Деньги, крайне недостаточные для того, чтобы пресечь любые поползновения к 'хождению налево'. Выражаемому, в том числе и в готовности за энную сумму кредитов передать найденные артефакты 'не по официальному адресу'. Археолог — прежде всего разумный органик, у которого обязанностей больше, чем возможностей их все выполнить надлежащим образом. А стимулов, в первую очередь приятных и действенных — мало. Да и напрягаться, работая за словесную, чаще всего — устную и редко когда письменную благодарность, как-то не особо много желающих находится.

Потому надо ещё раз повнимательнее отнестись к тому, кто составляет штат этих археологических экспедиций, упорно называемых ещё 'партиями'. Терминологическую разноголосицу можно оставить на потом, а пока...

Профессор Сташинский. Почти единственный, кто прошёл полное непосредственное программирование и теперь имеет защиту от считывания строго конфиденциальной информации. С ним, насколько Явик понимал, ознакомившись с протоколами мониторинга, пока никаких хлопот не предвиделось, а вот с остальными...

Дружеские беседы со многими археологами, как в формальной, так и в неформальной обстановке, например, в ходе того полёта на челноке, оказались, к сожалению, слишком мягким средством. Да, они тоже были предупрежденем, но тут надо учесть, что далеко не сразу и не вдруг разумные органики в большинстве своём способны согласиться с тем, что у протеанских артефактов любого типа, вида и размера, нашёлся и обнаружился вполне реальный владелец и хозяин. И не какой-нибудь представитель Старой Расы или землянин-неофит Большого Космоса, а настоящий протеанин.

Шок от осознания окончания периода 'приятностей', конечно, был, но он, как теперь чувствовал Явик, оказался слишком слабым. Вполне ожидаемо. Профессор Сташинский занимался подземной скальной базой, так что пока там хватало и работы и вопросов и проблем не только ему, но и его ближайшим ассистентам и работникам. Опасаться, что на этой базе внезапно обнаружатся залежи протеанских артефактов, не приходилось. На ближайшие несколько месяцев у профессора Сташинского не будет сколько-нибудь достаточного времени, чтобы вернуться к протеанской тематике.

Сложнее было с другими его коллегами. Да, Явик вспомнил многие детали общения с ними, каждый раз приходя к выводу о том, что предупреждение оказалось слишком мягким и имело весьма кратковременный эффект. Всего несколько суток.

Конечно же, стандартная отговорка, которую Явик предвидел, заключалась в том, что 'ты, протеанин, улетишь, а нам здесь жить, работать, зарабатывать'. Были и другие варианты отговорок, но эта, как понимал протеанин, наиболее 'верхняя' в списке возможных, а значит, самая вероятная и прямо напрашивающаяся на употребление.

Что-ж, всё в русле сугубо мирного времени, когда можно было обогащаться самому, не обращая особого внимания на тех разумных, кто рядом и вокруг тебя. Для Явика это сугубо мирное время давно — ещё пятьдесят тысяч лет тому назад кончилось и теперь... Оно должно было кончиться для слишком многих археологов. Независимо от учёных званий, научных степеней, должностей, стажа работы и прочих 'идентификаторов'.

Остановившись у одного из экранов, протеанин дал глазам возможность 'соединить усилия' и внимательно прочёл таблицу, развёрнутую на всю площадь настенной пластины. Сводная 'сетка', позволяющая предварительно оценить, с кем как следовало поступать. Сотни фамилий, имён, вторых имён, которые у имперцев-землян до сих пор называются 'отчествами'. Другие подробные характеристики, отмеченные условными обозначениями. Не было необходимости вызывать на соседний экран таблицу-легенду.

Несколько секунд Явик просматривал таблицу, мысленно поделив её на три части-уровня. В 'подвале' — консерваторы, наиболее опасные из-за своей закоснелости и уверенности, что им-то точно ничего не грозит. Несколько сотен фамилий.

Таких протеанин жалеть и щадить не собирался. 'Огребут по полной'. Как же ярок и чёток земной имперский русский язык! Не зря земляне, желая выразиться непечатно, переходят на русский мат, который после Третьей Мировой стал интернациональным явлением, понимаемым без перевода.

Чуть выше — вторая треть. Эти традиционно 'колеблются', пытаясь усидеть — если не на трёх, то на двух стульях точно. Флюгерируют, мечутся, ищут, где лучше. И не понимают, не разумеют, что лучше нигде уже не будет. С ними можно методом 'кнута и пряника', но, поскольку они, видимо, ещё не уразумели, что 'лафа кончилась', надо сначала по полной программе задействовать именно кнут. Время пряников придёт потом, позднее. Возможно — много позднее. Как получится.

Сейчас основной маркер — Цитадель. Что-то решать надо будет — в целом и, в общем — только после того, как маяки огромной станции окажутся далеко за кормой уходящей на крейсерской скорости 'Нормандии'. А пока... Пока надо нажимать. Так нажимать, чтобы хребтина у этих 'колеблющихся' трещала. И не в переносном, а в прямом смысле.

На самом верху таблицы — те, к которым можно применить мягкую, но очень чёткую и точную, а главное — непременно глубокую коррекцию. Они — активисты, но их нужно сделать практически несменяемыми активистами, такими, каких легче уничтожить физически, чем заставить отступить или сдаться.

Явик сделал два шага вправо, остановился у другого экрана, нажал когтями на сенсоры вспыхнувшей виртуальной клавиатуры наручного инструментрона.

Верхняя треть сводной таблицы плавно и быстро скопировалась на пространство экранной пластины. Теперь — можно работать. Воздействие будет дистанционным, изощрённым и главное — малозаметным. И — непонятным. Может, реципиент, как тот же Аленко, к примеру, попавший под воздействие со стороны пережившего значительную по силе и мощи встряску Шепарда, что-то и ощутит, но вряд ли он поймёт точно и чётко, откуда и что ему 'прилетело'.

Здесь не нужно особо напрягаться или даже входить в 'однозадачный' режим. Явик скользил взглядом по строкам с фамилиями и идентификаторами и ощущал, как на Идене очередной разумный органик становится чуть-чуть другим. Таким, каким он должен быть, а точнее — стать, чтобы закрепиться в ранге 'активиста', 'локомотива'. Как угодно можно было обозначить людей, сориентированных на реальное полное решение достаточно широкого, но всё же достаточно ограниченного спектра задач и проблем.

Главное, чтобы Иден остался кузницей кадров Сопротивления. Главное, чтобы планета была надёжно защищена и в кратчайшие сроки её сельское хозяйство было развито максимально полно. А там — и промышленность, в первую очередь — перерабатывающая — подтянется. Следом — транспортники, кладовщики, складские работники. Надо сделать всё, чтобы Иден сохранил свою ценность как мощнейшая, входящая в пул самых грандиозных поставщиков продовольствия житница.

Минута истекала за минутой, но Явик не обращал на это особого внимания. Взгляд протеанина продолжал скользить слева направо по строкам, в поле зрения всё чаще появлялись изменяющиеся в лучшую сторону показатели людей, уже прошедших процедуру мягкой коррекции.

Явик не стремился непременно жалить, он позволял себе растянуть воздействие на несколько секунд или даже минут. Да, приходилось учитывать состояние здоровья, тела, психики, обстоятельства, в которых пребывал конкретный разумный органик. А то ведь вздрогнет или дёрнется всем телом, другие заметят, начнутся расспросы. Возрастёт непонимание. Кто-то возьмёт случившееся 'на заметку', сложит 'два и два'... Вряд ли он докопается до полной истины, но до частичной — вполне может докопаться. Нельзя недооценивать оппонента или собеседника. Потому что он — личность. Сложная, неоднозначная, незашоренная на чём-то единственном.

Час, другой, третий. Спешить, торопиться здесь нельзя. Фамилия за фамилией, строка за строкой. На каждого разумного органика — когда несколько секунд, а когда несколько минут требуется потратить. Зато можно надеяться, что эти — не только люди, кстати, но и представители многих других рас разумных органиков — не отступят, сделают всё так, как надо.

Явик дошёл до последней строки таблицы, погасил экран, отошёл на середину каюты, опустился на колени, замер. Надо отдохнуть. Работа с теми разумными органиками, которые составляли 'болото', требует внимательности и большей сосредоточенности. Минимальными усилиями здесь не обойдёшься. Потому... Надо хотя бы на час 'выключиться', снизив активность до предела.

Протеанин закрыл глаза. Расслабление пришло в тело и разум почти мгновенно.

Время отдыха всегда быстро заканчивается. Очнувшись, Явик поднялся на ноги, подошёл к экранам, привычно активируя инструментрон. Вспыхнули два знакомых экрана. На одном развернулась во всю площадь пластины главная таблица. На другом, повинуясь командам, отданным протеанином с инструментрона, проявилась копия средней части таблицы. 'Болото', 'колеблющиеся'. Могут переметнуться к 'консерваторам', а могут стать резервом для 'активистов'. Могут, конечно, продолжить 'выбирать', 'тормозить'. Одной трети 'активистов' может не хватить для достижения гарантированного успеха в противостоянии, даже если эти 'активисты' будут тянуть как магистральные грузовые звездолёты или их маневровые станционные 'коллеги'. Нужна, крайне необходима вторая треть. А будет ли она состоять из консерваторов или из 'болотовцев' — не столь уж и важно.

Главное — две трети, а не одна. Потому что одна треть — это гарантированное поражение в противостоянии со Жнецами. Противник — силён, мощен, отлично вооружён. 'Креветки' и их пилоты учли опыт предыдущей войны. Сложной, тяжёлой, а главное — длительной. Вряд ли все павшие расы сопротивлялись столетиями или тысячелетиями. Может быть, были среди них несколько, сумевших столь долго огрызаться... Но и их усилий, хочется верить, максимально возможных, не хватило для окончательной победы над Жнецами. Да, нельзя исключать, и, может быть, следует даже верить в то, что им, погибшим, перед смертью удалось один или несколько раз нанести серьёзный ущерб гигантским полумашинам.

Теперь становится опасным долго обмениваться ударами с 'креветками'. Война должна окончиться победой над ними. Окончательной и бесповоротной. И для этого протеанину придётся применить некоторые свои расовые возможности и способности. Понравится ли это нынешним разумным органикам? Нет, не понравится. Потому что никому из них не хочется чувствовать себя слабым или глупым. Или — и тем и другим.

Нельзя ослаблять Иден и его жителей. С Идена чуть не началась Жатва. Наблюдатель-Назара ушёл в не изученные районы Галактики, но он, безусловно, передал максимум информации о происшедшем. Другие Жнецы теперь осведомлены, а значит, успеют выработать меры противодействия. И зачислят 'Нормандию' в список приоритетных целей, куда попадёт, а возможно — уже и попал Иден-Прайм.

Число таких целей будет расти. Достаточно нормандовцам появиться на Цитадели — и Станция окажется в этом 'списке на уничтожение'. Удастся ли 'креветкам' на этот раз нанести гигантскому сооружению тяжёлые множественные повреждения — неизвестно. Вероятнее всего, Жнецы — постараются. Именно постараются. Пытаться — не будут. Будут стремиться к тому, чтобы разумные органики поняли и осознали — Цитадель больше не является для них защитой.

Если так... То надо сделать всё, чтобы в самое ближайшее время на Станции остались только те разумные органики, которые ведают, что Станция — не такое уж и комфортное место для бездумного времяпрепровождения.

Разум протеанина делал своё дело, выводил из спячки нужные возможности. Взгляд Явика заскользил по строкам. Возможно, что эти разумные органики, не все конечно, некоторые из них... почувствуют что-то необычное, но вряд ли поймут, что это и откуда.

Далеко не все медики могут чётко и точно диагностировать болезнь по нескольким слабым симптомам, которые приходится едва ли не вслепую нащупывать — пациенты и сами не знают, как обрисовать свои ощущения словесно и главное — понятно для медика.

Постепенно протеанин нащупал разумы тех людей, информация о которых была в средней части таблицы. Началась работа.

Час. Второй. Третий. Четвёртый.

Явик смутно видел строки, графы, столбцы. Расстояние — достаточно большое, на поддержку импульсов уходит много сил. Да ещё надо учитывать, что цели — разумные органики — далеко не всегда в пределах 'прямой видимости'. Потому процесс — и дольше и сложнее. А впереди — самое сложное: консерваторы. По ним придётся 'бить' комплексно. И отдыхать после работы с 'болотовцами' можно будет не больше двух часов — время сейчас очень дорого, Цитадель — всё ближе.

Можно было бы начать работу с 'консерваторов'. И направить на них значительную часть 'перевоспитывающего влияния'.

Можно. Только... Не следует торопиться, не следует проявлять свою мощь сразу и полностью. 'Консерваторов' достаточно немного одёрнуть, продёрнуть и передёрнуть. Не надо их вводить в искушение, перед которым невозможно устоять. Разумный органик так устроен, что бесконечно долго в постоянном, так сказать, режиме, он не способен 'гнуть свою линию'. Всякие уникумы, которым это реально удавалось — явления единичные и общей картины не меняющие. Надо и среди консерваторов видеть тех, кого надо 'подкорректировать', а остальные... Пусть и дальше охраняют стабильность всеми силами и средствами. Должно же быть что-то достаточно постоянное в этом мире взаимоотношений? Должно. Так что консерваторы вполне подходят на эту роль. Многие. Не все.

Чёткость контуров предметов в поле зрения всех четырёх глаз восстановилась за несколько минут. Явик прикоснулся когтями к сенсорам своего наручного инструментрона. Экраны погасли, протеанин привычно отошёл на середину каюты.

В этот момент в дверь постучали. Не поворачивая головы, Явик уже понял: пришёл Шепард. Что-ж, напарнику позволительно видеть своего коллегу в не слишком боевом состоянии. Щёлкнул дверной замок, повинуясь нажатию сенсора на браслете.

Шепард переступил порог, остановился:

— Яв... Прости, я чувствую, ты сейчас должен отдохнуть. Я не...

— Пустое, Джон, — проговорил протеанин негромко и без тени стрекотания в голосе. — Я действительно несколько утомлён работой, но мне потребуется всего два часа. Максимум — два часа, — уточнил он. — Потом я буду снова в форме. — Явик остановился в центре каюты, опускаясь на колени. — Я подремлю. Ты можешь остаться, можешь уйти. Через два часа у меня — особо сложный этап запланированной работы. Полагаю, он займёт не меньше четырёх часов. Очередные сутки будут... закончены, — чуть запнувшись, уточнил протеанин, касаясь когтями нескольких сенсоров на вспыхнувшей виртуальной клавиатуре инструментрона. — Пересылаю тебе несколько файлов. Можешь просмотреть. Это — ход и результаты работы, которую я сегодня планирую завершить. А сейчас... Прости, мне необходимо снизить активность до предела, чтобы накопить энергию для сложной и напряжённой работы. — Явик чуть склонил лобастую голову и закрыл глаза.

Старпом, не говоря ни слова, развернулся — быстро и почти бесшумно — 'на месте кругом' и вышел из каюты, плотно закрыв за собой дверь.

Щёлкнула задвижка. Отметив это, протеанин погрузился в расслабленное состояние.

Старпом шёл по коридору, направляясь в БИЦ, просматривая на экране наручного инструментрона переданные протеанином файлы. Явик и раньше надолго уединялся в своей каюте и не для того, чтобы отдохнуть в тишине и покое. Нет, он напряжённее всего работал в своей каюте, да ещё и очень ценил, когда его оставляли в полном одиночестве.

Ничего удивительного в таком стремлении единственного, оставшегося 'на свету' протеанина не было — не всем и далеко не всегда следовало знать, какие возможности или какие способности применяет Явик для того, чтобы решить очередную сложную проблему или задачу.

Вот и в этот раз протеанин попросил напарника уйти. Выглядел Явик неважно, был слаб. Не предельно, конечно, но, вероятнее всего, он снова влиял на ситуацию на Иден-Прайме, возможно, что и не ограничивался своей сферой ответственности — протеанским наследием, размещённым на этой колонизированной землянами планете. А там, насколько мог судить Шепард, было сложно.

Первый шок, вызванный столь многоуровневым и эффективным воздействием со стороны экипажа и команды 'Нормандии' у иденцев, вероятнее всего, прошёл или очень ослабел. Местные жители попытались вернуться к своим привычным занятиям, вполне резонно полагая, что если фрегат уже приблизился к Цитадели, значит... его обитатели не будут влиять на жизнь иденцев столь же эффективно и результативно, как раньше, когда фрегат вместе со Жнецом находились на одном стояночном поле.

Возможно, кому-то из иден-праймовцев и казалось, что протеанин — не так прост, но... В разумных органиках, не избалованных частыми встречами и близким общением с представителями Старших Рас, поистине трудноистребимо стремление создать для себя сверхкомфортные условия жизни. Ясно же, что большинство иденцев совсем не знают, насколько могуч Явик. Может, это неведение нормативно? Хорошо, если большинство иден-праймовцев об этом не догадываются, а ещё лучше — если вообще не задумываются.

Явик... он по-прежнему считает почти всех нынешних разумных органиков примитивами. В любом возможном смысле этого слова. Пятнадцать рас против сотни... И — протеане, тысячелетиями возглавлявшие управленческую структуру Империи. Явик вынужден начать активно использовать свой расовый потенциал, потому что иначе практически невозможно или невероятно трудно будет развернуть развитие ситуации в нужное русло, добиться необходимых результатов, способных обеспечить переход к паритету с 'креветками', а затем — и к победе над расой полумашин.

— Джон, — из отсека, где размещалась теперь служба РЭБ, вышел Андерсон. — На Иден-Прайме усилилось брожение. Явик... действует, — полувопросительно-полуутвердительно произнёс командир фрегата-прототипа.

— Вероятнее всего, дело обстоит именно так, командир, — остановившись в шаге от 'первого после бога на борту', Шепард повернулся к собеседнику лицом. — Я только что был в каюте у Явика. Он очень утомлён.

— Наверное, не сделав никакого перерыва для отдыха, использует дистанционные методы воздействия на ситуацию на Иден-Прайме, — задумчиво сказал Андерсон. — Что-ж, в данной ситуации, когда нам нужно удержать Иден под контролем... Это — разумно. Цитадель — ближе, обстановку на ней мы отслеживаем плотно. Готовим списки проблем и вопросов, которые нужно решить. Взгляните, — командир фрегата достал из поясной скафандровой укладки ридер, подал его старпому. — Собранная РЭБовцами свежайшая информация по Идену.

Шепард взял ридер, включил экран, вчитался в заголовки файлов, скользнул пальцем по сенсорам, выбрал самые крупные по размерам файлы, открыл их в отдельных 'окнах', стал читать. Андерсон ждал — время пока позволяло, да и Шепард, скорее всего, склонен осуждать себя за вторжение в личное пространство протеанина, каким, собственно, все нормандовцы считали каюту своего уникального сокомандника. Формально — да, выгородку, но фрегатовцы привыкли называть и считать выгородки каютами. Небольшая уступка стремлению к психическому комфорту, вполне допустимая в предвоенное время.

— Я это предполагал, — произнёс Шепард, выключая прибор и передавая его Андерсону. — Значит, он приступил к чистке. И сейчас... скорее всего...

— Вы правы, Джон, — сказал Андерсон. — Ингвар с коллегами убедили меня, что Явик начал с простых случаев, а закончит — самыми сложными. Теми, кого он — и не только он — обозначает как 'консерваторы'. Конечно, убивать он их не будет ни физически, ни психически, но, как минимум некоторых из них — 'подрихтует' весьма существенно. Нам не нужно огромное количество 'твердолобых' тогда, когда потребуется невиданная ранее гибкость.

— Я предполагал, что он займётся профилактикой обстановки с протеанским наследием на Идене, Дэвид, — сказал Шепард. — Но... в данном случае я оказался неправ, считая, что он сразу займётся сложными случаями, какими, без сомнения, являются 'консерваторы'. Правило Триады, конечно, уникально, но... Что, интересно, побудило Явика начать с лёгких и продолжить средними по сложности случаями?

— Возможно, Джон, нежелание сразу привлекать внимание. — Андерсон прислушался к короткому устному докладу, прозвучавшему в наушном командирском спикере. — Вот. Ингвар доложил, что некоторые 'консерваторы' оказались 'обложены флажками' и вынуждены под самыми разными предлогами покинуть свои должности и посты. Уточнения, — командир уловил сигнал наручного инструментрона, активировал экран, вчитался, развернул экран к старпому. — Посмотрите сами, Джон.

Шепард вчитался в объёмный текст, занимавший отдельное 'окно' на экране командирского инструментрона. Явик не просто 'обложил' 'консерваторов' 'флажками', он заставил одну треть из них вообще уйти в отставку и прекратить любые попытки поактивничать в прежних "заметных" режимах, а вторую треть побудил резко умерить пыл и войти в некие, достаточно чётко очерченные рамки.

— М-да, — произнёс старпом. — Может, так и надо было поступить. И хорошо, что это сделал именно Явик. Его сфера — ему и решать, что и как в ней делать. А то — пришли на готовенькое, забрали у бедных, почти вечно безденежных археологов очередную порцию разнообразных свежедобытых артефактов. И — устроили очередной 'закрытый распределитель'. Прямо 'кот из хаты — мыши в пляс'.

— Явик им воли — не даст, — сказал Андерсон. — Он ведь вам сказал, что будет отдыхать?

— Да, — подтвердил старпом.

— А сам — не стал делать перерыва и — сразу перешёл к работе с 'консерваторами', — продолжил командир фрегата. — Не спорю, это вполне предсказуемо. У нас у всех впереди — тяжёлая и длительная война, — он свернул экран. — Джон, прошу ко мне в каюту. Там будет удобнее поговорить о многом.

— Хорошо, Дэвид. — Шепард последовал за своим старшим коллегой по коридору к лестничному холлу.

Явик, едва только за Шепардом закрылась дверь, заставил себя открыть глаза и встать. Минутная слабость. Может быть, не минутная, а полуминутная. Вряд ли секундная. Но сейчас... расслабляться нельзя. Надо додавливать ситуацию с обстановкой на Иден-Прайме. Да, ограничиться пока что исключительно своей сферой — защитой протеанского наследия, но... и о других направлениях и особенностях обстановки на Идене тоже ему, представителю Старшей Расы, забывать не следует.

Победить внегалактического врага, каким, безусловно, являются Жнецы, можно только использовав вовремя и полностью все доступные возможности. Без малейшего исключения. Надо создать перевес и постоянно усиливать и увеличивать его.

Шепард, вне всяких сомнений, отследил психическое состояние напарника. Насколько сумел, конечно. Для него — достаточно. Недоволен Джон собой. Корит себя за то, что вошёл в каюту напарника в неурочное время.

А какое сейчас время урочное? В некоторых предприятиях, учреждениях и организациях вообще не считается необходимым, входя в кабинеты стучаться в створки, предупреждая о своём приходе. Шепард соблюл традиции и обычаи, оповестил хозяина каюты.

Может быть, приход Джона и не позволил Явику потратить несколько часов на отдых? Может быть. Хорошо, что не позволил расслабиться и предаться ничегонеделанию. Не время сейчас отдыхать. Дальше будет сложнее, но... Война фактически уже идёт. Ползучая, не слишком заметная, можно считать, что непривычная. Потому что гибридная. О такой в учебниках по военному делу не написано — слишком нова она для восприятия старших поколений нынешних разумных органиков. Что у них в активе-то? Борьба с кроганами, на которых огромное влияние оказали саларианцы и война с рахни, которую без помощи кроганов азари с турианцами и саларианцами проиграли бы почти гарантированно. Плюс-минус несколько мелких по масштабам межрасовых конфликтов. Торгово-финансовые и кланово-политические конфликты с противостояниями в расчёт можно и не брать. Такой войны, какая здесь, в исследованной части галактики, скоро начнётся, ни у какой из нынешних Старых Рас в активе нет.

Может быть, это и хорошо, что нет. Потому что если бы она была... Старые расы, скорее всего, вышли бы из неё крайне ослабленными. Примерно такими, какими сейчас были выжившие протеане. И то — в очень лучшем случае.

Стандартные фразы. Стандартные мысли. Они привычны для протеан, хорошо знающих, что на самом деле жизнь разумного органика чаще всего лишена каких-либо особых деталей. Социальные роли, социальные функции — тоже не слишком большое разнообразие. Выбор — тоже невелик. 'Да', 'нет', 'не знаю'. Для разумных органиков очень выгодной является позиция 'не знаю', позволяющая маневрировать, лавировать, пребывать в поиске наилучшего и наивыгоднейшего решения. Трудно сказать однозначное 'нет' или однозначное 'да'. На это нужны и смелость, и уверенность и понимание, и многое другое.

Пришлось 'обложить' этих 'консерваторов' по всем правилам большой охоты. Ударить по дипломам, по квалификационным свидетельствам, по результатам переподготовки, по многим другим направлениям. Сложно найти разумного органика, у которого в этом бюрократическом 'буреломе' было бы всё в порядке настолько, что, как выражаются земляне-имперцы, 'комар носа не подточит'.

Явик прошёлся также по финансово-деловой сфере 'консерваторов', найдя немало слабых мест и обратив на них своё пристальное внимание. Настолько пристальное, что ему могли бы позавидовать налоговые, фискальные и правоохранительные структуры ряда нынешних рас. Если бы они успели и сумели.

Возможно, когда-нибудь нынешние разумные органики или их потомки, если удастся победить Жнецов, достигнут сопоставимого уровня реагирования, но... Скорее всего они пойдут своим собственным путём. Каждая раса и все вместе. Пусть и не рядом, но... Полигон — един.

Детали проделанной за несколько десятков минут работы сейчас Явика не интересовали. Главное — результат. О процессе надо думать или до его начала или во время осуществления. Когда выполнение процесса окончено — можно подвести итоги, но сейчас в этом особой необходимости не было — все задачи решены, значит, нужный результат достигнут.

Неблагонадёжных археологов среди 'консерваторов' нашлось немало. И информации, подтверждающей их неблагонадёжность, Явику тоже удалось найти достаточно много. Так что, с точки зрения нынешних писаных законов и чиновников, оснований для реагирования было больше чем достаточно. В некоторых случаях чиновники отреагировали более-менее самостоятельно, в некоторых — их пришлось немного подтолкнуть, простимулировав передачей компрометирующей информации, а в некоторых — заставить. Здесь уже доказательств вредоносности оказалось недостаточно. Потребовалось убедить другими средствами и способами, а также — методами.

Непривычными. Потому — и действенными. Одна стотысячная, может быть — одна десятитысячная часть возможностей Явика была задействована. Без этого выправить ситуацию с охраной и защитой протеанского наследия на Иден-Прайме в кратчайшие сроки было бы нелегко. Как минимум, потребовались бы дополнительные несколько суток.

Почти всегда всё упирается в недостаток времени. Современные разумные органики настроены на медлительность, неспешность, которые часто склонны путать с ложно понятой основательностью. На самом же деле до основательности, совместимой с протеанским уровнем, нынешним Старым Расам, да и землянам, как неофитам Большого Космоса, ещё очень и очень далеко.

Иденской 'четвёрке' Явик направил несколько десятков файлов с информацией о 'проявившихся' 'консерваторах' и 'болотовцах'. Они, эти проблемные фигуранты, должны чувствовать 'удавки' на своих шеях постоянно. И лучше будет, если эти 'удавки' будут держать те разумные, которые находятся на Иден-Прайме. Разумные, которым можно доверять. Разумные, которые заинтересованы в том, чтобы Иден-Прайм выстоял в войне со Жнецами и сохранил своё очарование галактической житницы и крайне приветливой к разумным органикам планеты.

Да, члены 'четвёрки' — очень молоды, но... Им — жить в мире, свободном от Жнецов. Они увидят войну с 'креветками', примут в ней участие, сделают свой вклад в победу над полумашинами. И примут Галактику под свою ответственность. Хорошо, что люди теперь могут жить двести лет. Не все, конечно, но... Со временем продолжительность жизни землян может увеличиться. Ненамного, конечно. Война, как это часто бывает, даст толчок профильным разработкам. Тем более — война с загалактическим врагом.

Явик отошёл от экранов, нажимая сенсорные клавиши на виртуальной клавиатуре. Экраны тускнели и гасли один за другим. На сегодня работа окончена. По меньшей мере, он в эти сутки поработал хорошо и эффективно. Кроме него никто не смог бы разобраться в хитросплетениях взаимосвязей, обеспечивающих безопасность протеанского наследия, оказавшегося в силу ряда обстоятельств, на Иден-Прайме.

Явик сделал всё, что смог для того, чтобы не 'засветить' себя. Поймут ли разумные органики, что он поучаствовал? Может быть, и поймут. На самом деле это не так уж и важно.

Опустившись на колени в центре каюты, Явик чуть склонил лобастую голову — шея должна отдохнуть. Глаза закрылись медленно, сразу тело охватило знакомое оцепенение.

— Считаете, что Явик нервничает из-за близости Цитадели. — Андерсон, войдя в свою каюту, сел в кресло, стоявшее не у рабочего стола, а в уголке отдыха, коротким выразительным жестом указывая Шепарду, закрывавшему дверь командирской каюты на защёлку, на второе свободное кресло, стоящее напротив. — Предполагаю, у него для этого оснований — больше чем достаточно.

— Застрелить свою индоктринированную подругу-азари, дважды или трижды высаживаться на Цитадель после её захвата Жнецами, — негромко и чуть задумчиво сказал Шепард. — О таком обычно многим не рассказывают. Пятьдесят тысяч лет сна в криостазисе даже для столь долгоживущей расы — тоже непросто. Да и сам криостазис как способ решения многих проблем... Тоже не слишком однозначно воспринимается самими протеанами. Почувствовал это достаточно остро. — Шепард помолчал несколько секунд. — И теперь... Балансировать между искушением применить почти полный спектр расовых возможностей и способностей, подкреплённых мощью сохранённых в саркофаге техники и технологий и стремлением дать нам, нынешним разнорасовым разумным органикам, проявить себя в полной мере... Непросто. Очень непросто. — Шепард замолчал, не стремясь поднимать взгляд на сидевшего напротив командира фрегата.

Высший офицер корабля не спешил с репликами, молчал, обдумывая услышанное:

— С тем, что он балансирует, — сказал Андерсон, — согласен. Здесь вы, Джон, правы. И Цитадель по многим причинам для него тяжела. И по личным, и по служебно-должностным. Он — воин, но он — живое разумное существо. Вы правы, трудно ему совмещаться с нами, нынешними... — Андерсон встал с кресла, прошёлся по каюте, остановился у иллюминатора, закрытого бронезаслонкой. — Не удивлюсь, если подтвердится, что он по-прежнему считает нас и — вполне заслуженно — примитивами. Мы действительно оказались намного худшими потомками, чем могли бы стать. Он, безусловно, понимает, что у нас, у каждой нынешней расы, свой собственный путь, теперь уже очень отличающийся от того, какой вообще могли предполагать протеане в годы всевластия своей Империи. Многое изменилось в исследованной части галактики. Очень многое.

— И в этом 'многом' нам предстоит теперь действовать. Протеане теперь — не в центре и не на передовых позициях, — сказал Шепард. — Боюсь только, что Явик и сам приготовил цитадельцам массу 'напрягающих моментов'. Мы-то более-менее привыкли к его 'странностям', а вот цитадельцы...

— Думаю, он предполагает, что на Цитадели придётся действовать тоже в прежнем формате: сначала — мягко, а потом — жёстко. Я тут прочёл немало отчётов, полученных от Ингвара и его коллег. — Андерсон подошёл к креслу, опёрся о его спинку обеими руками. — И не хотелось бы давать Явику возможность проявить свои расовые возможности, но... придётся. В наших же интересах будет дать ему 'карт-бланш'. Понимаю, что ходить по Цитадели, бывать во многих её районах, нашему уникальному сокоманднику будет очень тяжело психически, но... Это — наш первый прилёт на главную станцию галактики после инцидента на Идене... И, думаю, Явик понимает, что рубить сплеча — не лучший вариант начала нашего присутствия на Цитадели.

— Присутствия? — Шепард поднял на командира удивлённый взгляд. — Дэвид, мы же...

— Да помню я, что мы списываем на берег этого ворюгу-интенданта и на этом потери в экипаже корабля заканчиваются. Небоевые потери, подчеркну, Джон, — уточнил Андерсон. — А то, что мы будем набирать в штат Научной группы 'Нормандии', оставляемой нами в новосозданной на Станции Штаб-Квартире только разумных, никогда не входивших в состав экипажа и команды нашего корабля. Это — вполне предсказуемый вариант, если мы действительно хотим избежать вхождения в состав высшего командования Силами Сопротивления, — командир несколько секунд молчал, глядя на столешницу журнального столика. — Знаю, что ты, Джон, понимаешь, что мы — разведчики и нам излишняя известность, популярность и заметность — совершенно ни к чему. Мы должны собрать побольше профильной, очень разнообразной информации о реальном положении дел в Галактике. Для этого от Цитадели мы уходим в очень длительный полёт. И вряд ли быстро вернёмся даже с полдороги. — Андерсон снова, теперь уже на полную минуту — замолчал.

Шепард не торопил своего старшего коллегу, он смотрел на закрытый бронезаслонкой иллюминатор. Любит командир стоять у этого 'окна в космос'.

До сих пор разумные органики не пришли к единому мнению по поводу необходимости таких иллюминаторов на военных кораблях. Одни говорят, что иллюминаторы нужны, ибо вслепую вести корабль в бой — проблематично, ведь разумному органику нужно многое, а временами очень многое видеть своими глазами. И — желательно не на экранах. Другие колеблются, не зная, чему окончательно отдать предпочтение. И таких неопределившихся очень много. А третьи категорически против таких сквозных отверстий в корпусе корабля. Потому что это 'снижает прочность корпуса и его устойчивость к ударам и попаданиям зарядов'. Что-ж, такая позиция не лишена логики и разумности.

— Понимаю, что повторяюсь, Джон, — продолжил Андерсон. — Все мы, отмечаю, повторяемся всё чаще и чаще... Может быть — потому, что чувствуем близость грани, а может быть — потому, что хотим поглубже вглядеться, пока ещё возможно, внутрь самих себя, — он сел в кресло, откинулся на спинку, положил руки на подлокотники. — Я распорядился. Явика будут охранять. Конечно, мы учли, что против его технологии невидимости наши средства слежения бессильны, но тогда, когда потребуется, мы постараемся его 'прикрыть'. Надо будет многое пояснить тем, кто попытается 'нестандартно' приблизиться к нашему сокоманднику.

— Можем не успеть, — коротко бросил Шепард. — Явик сам решит проблему 'контакта'.

— Решит, — согласился Андерсон. — А мы ему — поможем. Ему надо чувствовать нашу поддержку. Знать, что мы ему поможем. Всем, чем сможем — поможем. Это — важно. Я не убеждаю ни тебя, ни себя, Джон, в этом, но чувствую важность озвучивания этих слов. Явик, уверен, знает, что мы, можно сказать, обречены возвращаться на Цитадель. Вряд ли сможем в ближайшее время организовать базу на какой-нибудь другой станции, даже на 'Омеге'. Цитадель — важна. И думаю, Джон, пусть даже эта мысль покажется тебе крамольной... Цитадель — выстоит войну со Жнецами. И станет уникальной космической станцией послевоенного, послежнецовского периода. Потому нам будет важно, чтобы Явик почувствовал себя на Цитадели спокойно и свободно. Здесь, думаю, наша помощь и поддержка будут необходимы.

— Я читал разработки по направлениям деятельности Штаб-Квартиры на Цитадели, — сказал Шепард. — Впечатляет. Полагаю, что многое...

— Очень многое, — подтвердил Андерсон, — надо будет сделать быстро и качественно уже в ходе первого визита на Станцию. Явик, уверен, будет в режиме невидимости посещать многие районы Цитадели. Мы — тоже, пусть и не в режиме невидимости. Максимум — в режиме скрытности.

— Найлус и Сарен будут очень недовольны, если мы не воспользуемся их помощью, — отметил Шепард.

— У них у самих будет полно проблем, — уточнил Андерсон. — Им придётся 'отработать' Корпус Спектров, а там, по предварительным данным, собранным стараниями Ингвара и его коллег, проблем — предостаточно. И без Сарена и Крайка там... не разобраться. Так что... если и уделят наши турианцы внимание нашим общим проблемам — хорошо, но лишать их возможности действовать самостоятельно... Нет, этого делать не следует.

— Понимаю, — коротко ответил Шепард. — Вы правы, Дэвид. Пусть турианцы сами разбираются с членами Корпуса Спектров. Сарен — легендарный Спектр, Найлус — самый молодой. Такой тандем остановить и затормозить — проблематично, — продолжил старпом. — Всё же, командир, надо сделать всё, чтобы подстраховать наших партнёров.

— Намекаешь, что Спектры заберут нас и фрегат под своё покровительство? — Андерсон внимательно посмотрел на Шепарда.

— Это — самый легкопросчитываемый вариант, командир, — не стал отрицать старпом.

— Что-ж, согласен. Самый легкопросчитываемый, — сказал Андерсон. — Вы правы, Джон, — командир фрегата помолчал несколько секунд. — Чиновники нас попытаются ещё не раз запихнуть в официальные структуры верховного командования сил Сопротивления. Этот вариант им привычен, комфортен, удобен и всякое такое прочее. А нам... Нам такое — противопоказано. В этом я — уверен. Нельзя впутывать в эту чиновничью карусель ни Бенезию, ни Крайка, ни Артериуса, ни, тем более, Явика, — добавил Андерсон. — Мы будем связаны по рукам и по ногам, а нам это — вредно. Так уж получилось, Джон, что чиновники Альянса Систем недосмотрели и вы стали моим заместителем, а я — командиром фрегата-прототипа. Сам, уверен, понимаешь, что в нормальных условиях чинуши такого бы не допустили. Я — в опале, ты — отстранён, потому что бюрократы сами не разобрались, что такое произошло на Акузе.

— Разобрались, — негромко, почти шёпотом сказал Шепард. — Только озвучивать и делать доступной эту информацию им... небезопасно, что ли.

— Правильно говоришь — небезопасно, — согласился Андерсон. — Потому-то на Цитадели, нам обоим — может не поздоровиться. Есть там посол Альянса. Удина его фамилия. Довольно тёмная личность. Своеобразная, я бы сказал. Коротко скажу тебе, Джон. Он — опасен. Ты ведь подозреваешь, что к происшедшему на Акузе приложил руку 'Цербер'?

— Подозреваю, — сказал Шепард. — Продолжаю подозревать.

— Вот. Я думаю, что Удина как-то связан с 'Цербером'. Без этой структуры, как убеждает меня Ингвар, теперь в Альянсе мало что обходится.

— 'Цербер' слился с Альянсом, — громкость голоса старпома упала до шёпота.

— Слился, — подтвердил Андерсон. — Это следовало ожидать. Сам Альянс — изначально проблемен. А тут... Структура повышенной маневренности, для которой закон не писан. Ни официальный, ни моральный. Кроме одного — выжить и сохранить своё влияние в любых условиях и при любой власти, — командир фрегата замолчал на несколько секунд. — Ты прав, 'Цербер' плотно 'пасёт' Цитадель. По самым разным причинам. И если он не проявлял себя на Иден-Прайме, то на Цитадели... думаю, попытается поактивничать... в нашем направлении. Потому, Джон, Явика, обоих турианцев и Бенезию придётся охранять. Им это, знаю, может не понравиться. И — не понравится. Но... Если 'Цербер' служит Жнецам. То... Сам понимаешь, он попытается нажать на нас, повлияв на наших партнёров. Как — сам знаешь, озвучивать не буду.

Шепард коротко кивнул. Ситуация завязывалась в непростой узел. И ведь не разрубишь такой узелок одним ударом... Осторожно придётся, неспешно. А времени на такие 'реверансы' — мало. И с каждым часом — всё меньше. Война — ползучая, гибридная, уже идёт и может в любой момент перейти в острую, активную, открытую фазу. И тогда — будет сложно. Гораздо сложнее, чем сейчас. Для спецназовцев уровня Андерсона — вполне нормальная рабочая обстановка, но таких спецназовцев мало для галактической войны.

Андерсон прав. Нельзя сейчас втискивать нормандовцев в прокрустово ложе чиновничьих игр.

Явик делает всё, чтобы удержать ситуацию с протеанскими артефактами на Идене под контролем. Кроме него это никто лучше не сделает. Его сфера, его ответственность, его право. Вмешиваться остальным расам — хоть Старым, хоть неофитам вроде землян — нельзя. Навредить — легко, а поступить правильно, не зная многих деталей и взаимосвязей — трудно. Пока фрегат в полёте, все нормандовцы — рядом, а на Цитадели придётся каждому выделить отдельный участок работы. Иначе — не успеть.

— Джон... — послышался тихий голос Андерсона, снова вставшего с кресла и отошедшего теперь уже не к иллюминатору, а к рабочему столу. — Идите к себе. У вас осталось совсем мало времени до вахты у Карты. Отдохните. Если сможете — подремлите.

Шепард встал, подошёл к двери каюты, разблокировал защёлку и, отодвинув створку в сторону, вышел. Автоматика вернула створку на место.

Андерсон не стал активировать защёлку. Незачем.

Мигнул светодиод на экране настольного инструментрона, коротко и мелодично тренькнул сигнал. Командир фрегата нажал несколько сенсоров. Экран осветился, выстроились 'лесенкой' окна с новоприбывшими от службы РЭБ докладами.

Первыми стояли три файла, содержащие информацию об изменениях, происшедших на Идене. Читая текст, Андерсон дивился тому, как много успел сделать протеанин. Профильтровал весьма успешно всех сотрудников археологических партий, лишив бонз теневого бизнеса по обороту протеанских артефактов очень многих ценных источников 'новых поступлений'. Многих — отстранил, использовав законные основания, многих — отодвинул в сторону, лишив возможности продолжать участвовать в прибыльном 'деле'.

Протеанин 'закручивает гайки'. Его первое, мягкое предупреждение — оказалось краткосрочным по воздействию. Что-ж, этого следовало ожидать. На Цитадели, скорее всего, придётся поступить так же — сначала действовать мягко, а потом, в следующий прилёт на Станцию, придётся добавить жёсткости.

Сдерживать Явика можно только в этот раз. Да и он сам не будет проявлять агрессию. Хотя... Может. Предусмотреть всего — невозможно. Пусть уж лучше цитадельцы знают, что даже один представитель Старшей Расы — очень силён. Надо цитадельцам почувствовать, пусть и в первом приближении, кто такой Явик.

Иденская 'Четвёрка'. Результаты и ход очередного этапа борьбы за сохранение протеанского наследия

Несколько суток. Суммарно — несколько десятков часов прошло с момента ухода 'Нормандии' с Иден-Прайма. Можно было бы и уточнить, что эти сутки следует мерить по земным стандартам, а не по иденским, но... Какая разница-то?!

Джессика полностью самостоятельно исследует уже восьмую по счёту башню. Та, которая была ближе всего к селению, тоже вошла в это число. Теперь освоение башен идёт на Идене поистине 'ковровым' методом. Терять такие сооружения, оставлять их стоять просто так? Да никогда!

Теперь башни оживали. Возможно, они вспоминали свою молодость, когда протеане, осваивавшие Иден, только-только начали их строительство. Эти шпили, на многометровую высоту поднимавшиеся в небо Идена, утверждали своим присутствием непокорный дух разумных органиков. Если уж эти каменные исполины — ну нравится людям всё мерить на свои стандарты — выстояли пять десятков тысяч лет, то ещё одну тысячу, как минимум, они точно простоят. Благодаря собранным Джессикой данным строители и инженеры с проектировщиками разработали 'веер' технологий, позволяющих укрепить башни, сделать их маловосприимчивыми к ударам зарядов и к возможным землетрясениям. Чем чёрт не шутит, может Жнецы и тектоническим оружием побаловаться вздумают.

С башен очень удобно было вести наблюдение. И дедовским методом — с помощью подзорных труб и биноклей и с помощью видеокамер и всевозможных сенсоров. Потому на башни была возложена ещё одна задача — обеспечение плотного контроля недоступности продолжавшихся археологических раскопок для чужаков. Конечно же, было сделано всё, чтобы поставить под наблюдение и контроль поведение и деятельность — как гостей, так и сотрудников археологических экспедиций и партий. Недоверие друг к другу — тоже хороший останавливающий фактор. Знаешь, что за тобой следят — и ведёшь себя в строгих рамках. Не знаешь — тоже ведёшь себя нормативно, потому что подозреваешь: рыпнешься — не помилуют, ввалят по самые гланды.

Мальчишки... Луис и Мигель... Неугомонные, заводные. Они взяли на себя все проблемы, связанные с физическими нагрузками. Так что Ванессе и Джессике осталась чисто интеллектуальная работа. Повышенное внимание к деталям дополнилось воспитанным и укреплённым стараниями протеанина вниманием к взаимосвязям — и девочки образовали тандем, способный, как это часто бывает, свернуть горы в прямом и в переносном смысле.

Приходилось согласовывать свои действия, координировать работу многих сотен других детей и подростков, распределяться по площадкам. Надо было ориентировать охранников-взрослых — будь то ополченцы, полицейские или военнослужащие — на задержание чужаков, как минимум ведущих себя хоть в малой степени подозрительно, принимать участие в опознании задержанных нарушителей периметров территорий археологических площадок.

Явик оказался прав, намекнув всем четверым, что эта работа будет продолжаться и после того, как 'Нормандия' покинет планету.

Так и случилось. Да, однотипной работы оказалось с избытком. Взрослые часто называют такую работу рутинной и шутят, что жизнь человеческая, да, наверное, не только человеческая, состоит из рутины процентов этак на восемьдесят. Что-ж, вполне возможно.

Явик был чёток и последователен в своих рекомендациях и советах. Он сразу предупредил, чтобы 'четвёрка' и её добровольные помощники и сподвижники не пытались выходить за рамки, очерченные основной задачей — контроль протеанского наследия. Да, на первый взгляд эта работа была не слишком объёмной и не слишком сложной, но все члены 'четвёрки' быстро и полно убедились в том, насколько первый взгляд бывает и обманчив и ошибочен. В границах района, если бы Явик того пожелал, работа по охране и контролю над протеанским наследием была бы выполнена за эти несколько десятков часов. Или несколько земных суток — кому как удобнее считать, тот пусть так и считает. Но... Явик сразу сориентировал 'четвёрку' на то, что эту работу необходимо выполнять в масштабах всего Идена. А это — совершенно другие, резко расширившиеся рамки, разом усложнившие задачу.

Одно дело — разбираться в коврово-индивидуальном режиме, пусть и ежедневно, с десятком — тремя археологических площадок и пятнадцатью — тридцатью протеанскими башнями. И на этом остановиться, начав поиск других направлений для приложения своей активности. И другое — иметь возможность защищать протеанское наследие в пределах атмосферного щита целой планеты!

Информации оказалось — Ниагара отдыхает со своими объёмами водосброса. Луис и Мигель скооперировались, но у них оказалась 'долгоиграющей' и проблема поддержки изучения обнаруженной на территории района подземной скальной, ни разу не протеанской базы, а это... Это уже — слишком серьёзно.

Удалось, правда, доказать, что иннусанонцы не являлись строителями этой базы, но, по ряду признаков, использовали её пространства для удовлетворения собственных потребностей. Что-ж, закономерно. То, что создано одним разумным органиком, может быть применено и адаптировано другим разумным органиком, а также — перестроено или вообще разрушено.

Проявились и другие направления. 'Четвёрка' изучала свой родной район под новыми углами зрения, с новых, ранее неведомых позиций. Ряды последователей, сочувствующих и помощников Мигеля, Луиса, Ванессы и Джессики множились, работа приобретала системность и последовательность, распределялась и контролировалась 'пирамидально'.

На стратегическом уровне далеко не всё выглядело заслуживающим определения 'тишь да гладь'. Всё же прошли только несколько земных суток, удалось, конечно же, развернуться, придать своей деятельности общепланетный характер, но одновременно, как и предупреждал протеанин, 'полезли' вперёд и вверх многочисленные проблемы. А за ними — ошибки и неизбежные в таких условиях вопросы, вплоть до полупанического: 'Да что же это такое деется-то, а?!'.

Приходилось отвечать на самые неожиданные и сложные вопросы, быстро спускаться со стратегического на тактический уровень и не менее быстро возвращаться 'наверх', потому что из окопа вид совсем другой, более узкий, чем с наблюдательного пункта планетарной армии. Именно армией и становилась 'четвёрка' — особой, предельно нестандартной, потому что в ней были только дети до шестнадцати-восемнадцати лет. Да, были поползновения расширить рамки вверх, доведя предельный возраст лет этак до двадцати пяти, но... Остановились вовремя, потому что тогда пришлось бы 'четвёрке' делиться с более старшими новоназначенцами-командирами не только формальной и фактической властью, но и информацией. А вот этого уже нельзя было допускать ни в коем случае. У взрослых — свои уровни доступа, протеанин, как знали все члены 'четвёрки', поработал с юношеством, взрослыми и пожилыми иденцами очень серьёзно и сейчас у каждого 'этажа' 'возрастной пирамиды' были свои сферы деятельности и ответственности.

И тут... То ли Луис, то ли Мигель — кто-то из них успел первым. То ли оба руководителя 'мужского сектора' 'Четвёрки' одновременно. Они доложили Ванессе и Джессике о том, что взрослые. Как бы выразиться помягче. Оправились, похоже, от шока, вызванного бурной и эффективной деятельностью протеанина.

— Джесси. — Луис не скрывал своей озабоченности, густо пересыпанной недовольством, когда говорил с подругой-коллегой по аудиоканалу шифрованной связи. — Сложности нарастают, прогноз — вообще неутешительный. Я понимаю, что это — взрослые люди, которым, в общем-то, меняться поздновато, но... Если мы прошляпим, то грош цена будет нашей 'четвёрке'. Потому я переслал тебе файл с 'мыслями по поводу'. Просмотри, обсуди с Ванессой. Надо 'разворачивать' свои контрмеры, иначе мы утратим контроль над значительной частью протеанского наследия.

— Получила, Луис. — Джессика отметила мерцание индикатора приёма файлов на браслете наручного инструментрона. — Действуй пока в рамках 'мыслей по поводу'. Знаю, что они у тебя дельные и работоспособные. Я с Ванессой обговорю и мы — подключимся, как только сможем. Постараемся побыстрее. Пока! — она переключила каналы — надо успеть пообщаться с командирами групп, действовавшими в другом полушарии планеты.

'Очередь' на связь с 'четвёркой' не уменьшалась, даже если и была ограничена аудиоканалом и каналом передачи текстово-графических сообщений. Видеоканалы члены 'четвёрки' старались использовать по-минимуму.

Короткое аудиообсуждение с получившей такой же файл Ванессой не принесло Джессике облегчения. Следовало ожидать, что Явик не упустит этого негативного момента и... отреагирует. Да так, что мало взрослым обитателям Иден-Прайма точно не покажется! А пока... пока надо сделать всё, чтобы со своей стороны удержать ситуацию под контролем. Как там говорится у имперцев, если чуть перефразировать? 'На Явика — надейся, а сам — не плошай'? Именно так! А значит, надо действовать. И — как можно быстрее.

Трудно, очень трудно за несколько суток, считай — несколько десятков часов, хоть по иденским, хоть по земным стандартам исчисления времени. Трудно за это время переломить откровенное и твёрдо укоренённое не только в сознании — в подсознании, а может быть и в самой сути разумных органиков — отношение взрослых к детям как к... досадному недоразумению. Нет, конечно же, никто не призывал всех взрослых землян всерьёз любить всех детей поголовно только потому, что они — дети. Но... Это балансирование, это флюгерирование иногда проявляло и даже порождало такие призывы. Не получалось полноты. И взрослые... не пускали детей в свою жизнь слишком уж глубоко и полно. Разумно? Да, разумно! У каждого возраста должны быть только свои территории. Должны! Только не тогда, когда погибать, умирать и травмироваться будут не только взрослые — будь то мужчины или женщины — всё равно, но и подростки, и дети! Все! По той простой причине, что они — разумные органики, а не разумные синтеты вроде гетов, умудряющихся три сотни лет подряд держать в страхе все Старые Расы. Таком страхе, что кроганы вполне могут достаточно долго покурить в сторонке, нервно оглядываясь. С рахни — сложнее. С этими жукообразными и тем более — с их королевами... как-то и сравнивать сложновато, но...

Трудно. Потому что прошло несколько суток в очень лучшем случае. Не недель, не декад, не месяцев. Несколько! Суток!

За такой срок больших и прочных изменений ожидать — по меньшей мере, глупо. А надо не только ожидать, но и получать эти изменения! Реально получать. Не на пластобумаге — в действительности! А тут...

Страх прошёл, и рутина вернулась! Привычка, как говорят имперцы, вполне может быть второй человеческой натурой. Для чего? А чтоб лень потешить и не напрягаться особо часто и помногу!

Джессика держала эмоции при себе, внешне оставалась спокойной, а внутри... Внутри она дала себе немножечко свободы. Потому что чувства и эмоции, если их очень-очень часто и по-серьёзному сдерживать, когда-нибудь могут в самый неподходящий момент окончательно исчезнуть. И больше никогда-никогда не появиться. А для человека, как для разумного органика, да ещё девочки-подростка, чувства и эмоции играют далеко не последнюю роль. Так природа захотела. Или, может, эволюция повелела.

Ванесса, возможно, и чувствует острее, потому ей стоит побольше доверять там, где дело касается и чувств и эмоций.

Джессика пыталась сдержаться, но ей это сейчас плохо удавалось. Не нравилась укрепляющаяся перспектива. Очень не нравилась.

Снова... Снова придётся возвращаться на тактический уровень. Несколько суток, во всяком случае — первые двое суток после ухода 'Нормандии' от Идена, члены 'четвёрки' провозились именно с налаживанием узлов и взаимосвязей тактического уровня. Приходилось думать, как организовать охрану территорий археологических раскопок, как отслеживать и классифицировать изменения так, чтобы не поднимать 'в ружьё' каждый раз ополченцев, а то и полицию с воинами гарнизона ВКС.

Джессика вспоминала, как набираясь опыта, она и её трое ближайших друзей и сподвижников 'обезопасили' первые несколько археоплощадок. Казалось бы, чего проще-то, ан нет! Да, археологи нечасто работают там, где вокруг предостаточно разумных органиков или рядом с хорошо заметными издалека строениями искусственного или естественного происхождения.

Разнообразие? Да, было разнообразие. Среди этих нескольких площадок одна располагалась прямо на окраине соседнего селения, другая — на берегу озера, третья — в карьере, где добывали песок и глину, четвёртая — у скальной гряды. Так что разнообразия очень даже хватило на первый раз, к счастью, не оказавшийся последним.

Дети любопытны по своей природе, так что наблюдение за происходящим на археоплощадках четвёрка во главе с Ванессой вели, распределившись, по нескольку часов подряд. Рисовали план-схемы, выясняли расписание — у каждой археологической экспедиции оно своё. Да, обед — по расписанию, ужин с завтраком — тоже, но...

Остальное очень и очень индивидуально. Одно дело — работать на открытом месте, куда солнечные лучи достают свободно. Полдень — он и на Идене полдень и жарковато бывает даже больше чем где-нибудь на южных пляжах на Земле. Так что днём на археоплощадке людей можно было застать только по очень большой надобности — все отлёживались или отсыпались непременно в глубоком тенёчке, под плотными тентами.

Лезть отдыхать в балки или в машины, которые не прикрыты навесами?! Да ни в жизнь! Археологи, конечно, рисковые люди, но не самоубийцы. Когда жара только-только крепчала, ещё не достигнув своего пика, люди на площадке заканчивали работы на открытом лучам местного светила пространстве, а когда спадала — постепенно активизировались, рассчитывая эффективно, а главное — результативно поработать в вечерние и в ночные часы. Благо с энергией у археологов почти всегда было всё в порядке — и генераторы, и солнечные батареи и накопители, и осветители со штангами — всегда в большом количестве и в готовности.

Как только светило покатилось подальше от зенита, жизнь на археоплощадке не замирала, как можно было бы предположить, а наоборот становилась всё более активной. Подлетали и подъезжали машины, выгружались и грузились контейнеры, оглядывались по сторонам и осваивались нечастые гости из числа разумных органиков.

Эти-то разумные органики и напрягали членов 'четвёрки' больше всего. Каждого приходилось пропускать через фильтры баз данных, к которым протеанин — спасибо ему большое за это — помог 'четвёрке' получить свободный доступ. С открытыми базами и половины с четвертью информации о гостях археологов получить бы не удалось, потому что снова слишком педалировалась тема личной жизни и служебной тайны, а так... Хоть удавалось понять, кто есть кто и что он такое по служебной и должностной иерархиям.

Прибывающим в лагерь гостям археологи часто передавали всевозможные контейнеры, которые приходилось отслеживать, а иногда — и обыскивать, если удавалось это сделать тихо и быстро, а главное — незаметно. Постепенно именно здесь, в такие моменты вовлекались в практическую работу 'четвёрки' местные ребятишки. Да, гоняли сорванцов археологи нещадно. Руководствуясь самыми разными причинами и основаниями. Но... Разве что-то может остановить или задержать быстроногих и крайне любопытных мальчишек? У которых стремление испытать себя в трудном деле, сопряжённом с какой-никакой опасностью и желанием преодолеть очередной запрет, в этом возрасте часто превышает все и любые тормоза?

Девочки в это время держались на заднем плане, собирая и обрабатывая информацию, выполняя наблюдательные и координирующие функции. Звучит казённо, но хочешь заниматься взрослым делом — учи и используй соответствующую недетскую терминологию и не морщись от возможного канцелярского привкуса и аромата!

Мальчики бегали, прыгали, крались, подолгу лежали и сидели за кустами и за камнями, таились и мелькали там и сям, часто заставляя взрослых археологов — и самих учёных и рабочих, приданных в помощь исследователям, сомневаться в том, что они действительно видели человеческий силуэт.

Самое веселье наступало вечером или ночью, тогда ведь далеко не всё пространство археологической площадки освещали софиты на мачтах, потому удавалось получше и маскироваться и таиться. Главное — добыть информацию, главное — отследить, главное — успеть и суметь понять и общую картину, и её детали.

Приходилось знакомиться и с новосозданными ополченческими подразделениями, и с местными шерифами-полицейскими и их помощниками, и с командирами небольших групп воинов ВКС Альянса Систем. Гражданский арест применить к выявленному нарушителю-одиночке не всегда возможно — к детям продолжают относиться, как к склонным любое дело представлять вариантом игры... Не всегда, далеко не всегда взрослые понимают, что дети не только играют, они заняты и серьёзными делами. А уж конкуренцию со стороны детей далеко, далеко не все взрослые согласны терпеть хоть в какой-нибудь мере!

Так что надёжный контакт и взаимопонимание с представителями силовых структур — как военных, так и правоохранительных — очень помогали четвёрке, благо Явик передал немало информации, позволявшей гарантированно устанавливать и поддерживать взаимовыгодные отношения. Доказательства — они везде доказательства, а понимание их сути... Да, оно бывает разным, но если доказательств много и они не одинаковые... Редко какой взрослый, ознакомленный с ними не в одиночку, сможет отмахнуться.

Одно успешное задержание, второе, третье, четвёртое. Поток обретает силу далеко не сразу, потому важно было не допустить 'проколов' на начальном этапе работы. Джессика и Ванесса, понимая желание мальчишек поактивничать физически в любом опасном предприятии, всё же старались их сдерживать. Луис и Мигель — сорванцы ещё те, но... Главное — собрать побольше информации, зафиксировать и картину в целом, и её детали, и взаимосвязи.

Взрослые — они любят потом месяцами, а бывает — и годами разбирать всякие мелочи. Хоть в ходе следствия, хоть в судебных заседаниях, хоть в приватных встречах. На месяцы и годы рассчитывать не приходилось — Жнецы могли придти в галактику и на следующие сутки, потому... Приходилось прилагать максимум усилий в единицу времени.

Джессика знала, что и Ванесса, и Мигель и Луис не устают благодарить Явика. Своими мыслеобразами он столькому их научил, столько пояснил, столько поведал... Три полноценных элитных института с пятнадцатилетним сроком обучения — и это тот минимум, который сумел передать протеанин своим маленьким помощникам-землянам.

Теперь предстояло оправдать доверие и сделать всё, чтобы никто из разумных не мог больше никогда вольготно обогащаться за счёт протеанского наследия.

Беспризорное имущество — и то не всегда можно использовать всем и каждому, кто его нашёл, а если у имущества есть владелец и хозяин — тут уже вступают в дело рамки и морали и писаного закона. Шаг в сторону, за пределы 'полосы допустимого' — уже кража. И — дальше по списку.

Сама Джессика тоже благодарила Явика. Чаще — безмолвно и очень редко — вслух, да и то, когда была одна. Знала и понимала, что Явик работает не за благодарности и материальные стимулы любого рода. Он работает для того, чтобы эта война стала для полумашин последней. И для того, чтобы протеане выжили, прошли сквозь эту войну, усилились и стали частью семьи разумных рас, которая обязательно будет сформирована в первом послежнецовском Цикле.

Как будет называться послевоенная эпоха — об этом можно поспорить и поговорить, но ещё важнее сделать всё, чтобы она наступила реально. И потому 'четвёрка' не знала в первые дни покоя.

Луис и Мигель, когда лично, а когда и по связи уговаривали Джессику и Ванессу отдыхать побольше. Приятно, конечно, когда о тебе заботятся хорошо знакомые мальчики. Но... Дело есть дело и сначала надо сделать всё по максимуму. А потом... Отдохнуть, если получится хотя бы подремать минут двадцать — и то уже хорошо.

Мальчики взяли на себя все технические вопросы, обеспечив 'четвёрку' и её множащихся помощников надёжной связью и снабжением необходимыми вещами. Так что... Удавалось сделать очень много.

На переговоры по системам планетного Экстранета — хоть районным, хоть региональным, хоть общеиденским — приходилось по-первости тратить десятки минут. А иногда — и часы, но все члены 'четвёрки' понимали: это только поначалу, пока поток не набрал силу, скорость и мощь. А там такие долгие разговоры уйдут в прошлое, общение приобретёт телеграфный, сугубо деловой характер. Дело — прежде всего, а обсуждения — по возможности. Хвалы и награды — в самую последнюю очередь.

Иденские дети любили с малолетства ходить пешком долго и много. В пределах района этого было достаточно, а вот в пределах региона и планеты передвижение 'на своих двоих' оказалось... проблематичным. Расстояния — серьёзные, а неспешная ходьба... На неё не было столь много времени, сколько бы потребовалось.

И взрослые, и дети чувствовали, как сжимается предвоенное время, как оно в буквальном смысле истончается. Потому 'четвёрке' пришлось освоить пассбусы, попутки, полюбить передвигаться автостопом. Вроде и привычно это для сельских ребятишек, но... Не для всех и не для каждого — индивидуальные особенности приходилось теперь учитывать в гораздо большей степени, чем раньше. Одновременно пришлось вызубрить 'картинки', план-схемы и карты путей сообщения — от просёлочных дорог до автострад общепланетного значения и веток Монорельсовой дороги.

Джессика с каждым часом, отдалявшим в прошлое момент старта 'Нормандии' с Идена, чувствовала всё острее, как она взрослеет и понимала: примерно то же самое чувствуют и её трое ближайших друзей. А уж как страдала Ванесса... Ведь ей ещё приходилось и эмоционально взрослеть ураганными темпами, а это... совсем не сладко. Совсем!

От переговоров между собой — деловых, пусть и многословных поначалу, 'четвёрке' приходилось довольно быстро переходить к делу, ведь разговор хорош для координации действий до начала работы, ну ещё — в небольшой, даже незначительной степени — во время работы, а действовать всё же лучше всего молча. Распределились по площадкам — и начали.

У каждого члена 'четвёрки' — свои задачи, свои обязанности и своя область деятельности. Даже если Мигель или Луис, меняясь, сидят в родном посёлке, это ведь не означает, что они отдыхают, развлекаются или бездельничают. Совсем не означает!

Надо было всё чаще лично встречать подразделения правоохранителей и военнослужащих — альянсовцев-вэкээсовцев, ополченцев, пояснять им детали изменения обстановки в контролируемом периметре очередной археологической площадки и направлять прибывших по служебной надобности 'гостей' туда, где в этот самый момент точно находились разумные органики, представлявшие как минимум следственный интерес.

Взрослая жизнь нахлынула полновесным потоком, но, благодаря стараниям Явика, её приход не оказался для 'четвёрки' фатальным. Ясно, что далеко не сразу следователи поверили, что 'четвёрка' поставляет исключительно точную и проверенно-перепроверенную, подкреплённую документами информацию, но это было предсказуемо и ожидаемо. Чем дальше, тем меньше недоверия и настороженности было между 'четвёркой' и сотрудниками оперативных и следственных подразделений Иден-Прайма.

Рисковали ли Ванесса, Джессика, Луис и Мигель? Ещё как рисковали! Для взрослых, понявших, что дети их отследили, застали за неблаговидными занятиями, да ещё и 'навели' правоохранительные подразделения, члены 'четвёрки' быстро стали врагами. Несмотря на свой юный возраст.

Очень-очень быстро разумный органик начинает понимать, что опасным может быть всё, что угодно. А уж если дело коснётся собственной безопасности и собственного выбора, то тут вполне ожидаемым является и переход к крайним мерам.

Если бы не Явик, передавший Ванессе, Джессике, Луису и Мигелю мыслеобразами немало 'профильной' информации, то исполнители и посредники смогли бы нанести членам 'четвёрки' невосполнимый ущерб в самом начале. В первые часы, когда ещё не схлынула печаль, вызванная уходом 'Нормандии' с Идена.

Предаваться вполне понятной заторможенности было тогда нельзя. Надо было действовать. И Мигель с Ванессой и Луис с Джессикой действовали. Рисковали, но действовали.

Редко кому из земных детей попадались на жизненной дороге такие наставники, каким стал протеанин. И потому 'четвёрке' и её множившимся помощникам и сподвижникам удавалось избегать многих 'сетей', расставляемых воротилами теневого оборота протеанских артефактов. На всех и любых разумных органиков, посмевших хоть как-то воспрепятствовать делу, в котором, как всегда, 'ничего личного — только бизнес'. Ан нет! Бизнес, тем более — теневой, становился личным делом для любого из его участников. Потому что приходилось в него вкладывать очень много личного — деньги, влияние, время, материальные ресурсы. Можно спорить, было ли всё это сугубо личным. Но — без личной заинтересованности теневой оборот не смог бы почти мгновенно реанимироваться после периода 'задавленности'.

Был такой период, был! И наступил он, как отметила Ванесса, достаточно быстро. Что являлось на тот момент лучшим доказательством эффективности воздействия, оказанного протеанином на ситуацию с оборотом протеанских артефактов.

Да, Явик сейчас действовал не лично — через посредников. Какими и являлась 'четвёрка' и её множащиеся с каждой минутой добровольные помощники и сподвижники из числа детей и подростков, живших на Иден-Прайме.

Видя, ощущая, чувствуя, как протеанские артефакты перестают быть предметом торга и средством незаконного обогащения разумных, ни в коей мере не приложивших руки и разумы к их созданию и сохранению. Видя и чувствуя это, члены 'четвёрки' с трудом сдерживали законную гордость и удовлетворение. Явик поручил им реальное, большое, сложное дело. Детям так хочется быстро стать взрослыми, что они жаждут поучаствовать в таком деле почти всегда!

Средства массовой информации Иден-Прайма следили за работой 'четвёрки'. В новостных выпусках — районных, региональных, общепланетных — регулярно появлялись репортажи о том, что удалось сделать Мигелю, Луису, Джессике и Ванессе, а также их помощникам для того, чтобы Иден сохранил за собой славу сокровищницы протеанского наследия.

Музейщики искренне благодарили 'четвёрку'. За то, что теперь имеют возможность и представить широкой общественности в своих экспозициях и внимательно и подробно изучить многие артефакты, которые раньше надёжно исчезали в недоступных множеству разумных частных коллекциях. Учёные Идена, как знали все члены 'четвёрки', получали возможность исследовать всё новые и новые артефакты. А главное — Явик им присылал профильную информацию, резко облегчавшую их изучение и описание.

Большинство артефактов переводилось в хранилища, в лаборатории, в музеи. Ясно ведь, что когда к Идену придут Жнецы, нельзя будет допустить потери артефактов. Да, многие собрания и коллекции будут уничтожены и повреждены. До этого момента ещё пока, хочется верить, далеко. Потому и исследователи, и музейщики заработали в усиленном, а кое-где — и в авральном режимах.

Артефактам, прошедшим полное описание, классификацию и большинство разрешённых Явиком исследований, предстояло переселение в залы подземной скальной крепости — части гигантского комплекса. Профессор Сташинский стал главой команды учёных, для которых этот комплекс становился и местом обитания и местом работы и местом славы. Речь ведь шла не о протеанах, не об иннусанонцах, а о тех расах, о которых у нынешних разумных органиков не сохранилось вообще никакой исходной, пусть и крайне фрагментированной информации.

Здесь была новизна, здесь была настоящая научная целина. А сам комплекс стал крупнейшим открытием, едва только было доказано, что его несколько уровней простираются на сотни и тысячи метров под поверхностью Иден-Прайма. И — включают в себя десятки помещений разного размера и назначения.

Исследования, конечно, только начинаются, но уже сейчас ряд залов уже используются под склады и хранилища. Условия под землёй, среди мощных скальных массивов оказались предельно комфортными для очень многих 'применений'. Так что протеанские артефакты будут в гораздо большей безопасности там, чем на поверхности Идена.

'Четвёрка' участвовала в опознании задержанных. Ванесса и Джессика видели и исполнителей, и посредников. Случалось — даже некоторых воротил. Пытались эти разумные, в большинстве своём — земляне, обогатиться за счёт того, что им ни в коей мере не принадлежало, что они рассматривали только как средство обмена на всякие блага...

Приходилось опознавать и через одностороннее зеркало, и по изображениям на экранах видеокамер. Каждый раз возникало ощущение... Сложное такое.

Слишком мало современные разумные органики знают о... себе самих. И о том, что было отрицательным в их сути, и о том, что было положительным.

Хорошо, что период 'вседозволенности' для осмелевших теневых дельцов оказался коротким. Явик отреагировал — члены 'четвёрки' это сразу почувствовали. Где — мягко, где достаточно жёстко, а где — и жестоко. Так что ситуацию с контролем над протеанским наследием удалось пока что удержать на необходимом и безопасном уровне. Как сказал Луис: 'Похоже, что Явик способен 'достать' любого разумного органика через биллионы километров пространства и повлиять на его разум и плоть очень, очень эффективно. Сильная раса. Могучая раса. Имперская раса'.

Луис, как признали Джессика, Ванесса и Мигель, был прав. Протеане, действуя через своего соплеменника, оставшегося в кажущемся одиночестве 'на свету', возвращались в Галактику, в её исследованную часть, всерьёз и надолго. И — не собирались отдавать своё расовое наследие в чужие руки.

Иденская 'четвёрка' — Башни протеан на Идене. Память зримая и ощутимая. Раздумья о будущем

Очередная башня. Высоченная, с двумя шпилями, похожими на привычные для землян антенны систем связи и передачи информации...

Джессика приехала к ней ранним утром. Светило звёздной системы только-только начало побеждать тьму долгой иден-праймовской ночи.

За эти тридцать часов темноты Джессика 'отработала' восемь башен. Эта была девятой и — далеко-далеко не последней.

Можно было бы поступить привычно: начать 'прочёсывать' башню снизу вверх, но в этот раз Джессика решила, что поступит по-другому: сначала поднимется на самый верх, если захочется — взберётся и на сами 'антенны', а потом — неспешно спустится вниз. Несколько часов — и башня перестанет быть 'неизвестной величиной'.

Работа поглотила большинство мыслей и чувств. В башнях было интересно: не было двух одинаковых, все были разными, в каждой находилось что-то особенное. Да, рутины тоже хватало, надо быть очень-очень внимательной, потому что очень легко было пропустить какой-нибудь тёмный закуток, в котором... Так что спешить и торопиться Джессика себе категорически запретила.

Поднимаясь по ступеням каменной лестницы, уходящей, казалось, к самым небесам, девочка видела, как светлеют плиты внешней оболочки башни, меняя чёрный, ночной цвет на белый — утренний и дневной. К вечеру, вероятно, эта башня снова почернеет. Предстояло разобраться и выяснить, почему так происходило. Глава 'четвёрки' уже знала, что далеко не все башни выполняют этот 'ритуал' в таком порядке: некоторые башни наоборот днём темнели, а ночью — белели. А некоторые ухитрялись, по неведомым сейчас причинам, полночи простоять белыми, а полдня — чёрными и наоборот. Разнообразие и... неизвестность. Научники, конечно, радовались. Они нутром чувствовали, что за этой 'цветомузыкой', растянутой на тридцать часов, что-то кроется — интересное и важное. Потому — напряжённо работали и не жаловались на отсутствие новизны и актуальности.

Сейчас можно было не задерживаться на этажах, спокойно и неспешно подниматься по древним каменным ступеням. А наверху, на крыше башни... Оттуда открывался такой вид! Такой... Слов не хватало, зато чувствам и эмоциям становилось очень и очень просторно! С вершины каждой башни открывалась своя, уникальная панорама! Краси-и-ва-я!

В редких небольших окнах, таких маленьких, если смотреть с поверхности и достаточно значительных по размерам, если видеть их с лестничных маршей, уже виднелось светлеющее небо, а если посмотреть в окно, находясь на лестничной площадке, чуть выше, то... была видна и земля Идена.

Земля родной планеты Джессики. Иден стал её родиной, которую невозможно было назвать малой. Целая планета — малая родина?! Нет! Она — большая, она — великая! Потому что это — планета. На которой нет отдельных искусственно 'нарезанных' стран, а есть единая человеческая колония, в которой, кроме землян, живут представители почти всех пятнадцати инопланетных рас.

Люди не стали закрывать Иден, который Джессика внутренне называла планетой-садом, для других разумных органиков, не стали создавать монорасовую колонию. Они остались верны себе, снова встали прочно и твёрдо, соединяя между собой многие-многие расы. Имперцы сравнивали такое поведение людей с цементом, намертво скрепляющим самые разные материалы. Может быть и так. Может быть.

Сейчас во всех школах Иден-Прайма введены большие, университетского уровня курсы азарийской истории. Их читают синекожие красотки: девы, матроны и матриархи. Кстати, матриархи, после того, как увидели и поняли, на примере Бенезии Т'Сони, какими они могут стать, очень существенно изменили своё отношение к маленьким землянам.

Джессика, продолжая учиться преимущественно дистанционно, отмечала, как куда-то исчезает холодность, недоступность, неразговорчивость представительниц расы-дипломата. А раз дипломата, значит и курсы истории других рас — тоже академическо — университетского уровня — за какие-то считаные часы стали очень привычными для землян.

И раньше люди изучали в школах историю и культуру инорасовых разумных органиков, но крайне редко допускали практическую возможность для представителей этих рас читать профильные курсы и проводить профильные занятия. А теперь... Теперь это становилось общепринятой на Иден-Прайме практикой. И всем нравится.

Дети землян — в восторге от таких нововведений. Когда курс расовой истории или расовой культуры читает человек — это одно, а когда представитель этой расы — совсем, совсем другое!

Большое видится на расстоянии. Много, очень много было сделано за эти часы, что прошли с момента старта фрегата 'Нормандия' со стояночного поля. Теперь на этом поле строится, точнее — продолжает строиться уникальный космопорт, предназначенный для одного корабля — фрегата — прототипа. Конечно, посадочных мест там запроектировано несколько, минимум, как помнила Джессика, два-три, но... Главной на этом стояночном поле теперь всегда будет 'Нормандия'.

Мальчишки... Луису и Мигелю техника — ближе, они, конечно же, каждый по-своему, отслеживают ситуацию со стояночным полем и недавно, несколько часов тому назад нашли очередное подтверждение, что стояночное поле только формально предназначено для нескольких кораблей. Включая, конечно же, 'Нормандию', но... Взрослые... тоже изменились. В лучшую сторону. Не измениться было просто невозможно — столь мощным, даже могучим оказалось влияние нормандовцев. Всех. И — каждого! Потому...

Было принято официальное деловое решение, что стояночное поле будет... Будет предназначено для модернизированной 'Нормандии', которая должна, обязана, непременно увеличиться в размерах и стать полноценным боевым кораблём, преодолеть рамки 'прототипа'! И наступит, обязательно наступит день, когда на Иден придёт повзрослевшая 'Нормандия'. Большая! Корабль, который уже стал легендой. Пусть пока что для иденцев, но надо же с чего-то начинать! Многие, очень многие и не начинают никогда! А нормандовцы начали! И их стартовой площадкой стал корабль-прототип. Не какая-нибудь стандартная 'лоханка', а прототип!

На Идене сумели узнать многое о том, что происходило на 'поле комплектации'. Не всё, конечно, но... И того, что удалось узнать... хватило. Чтобы понять, что далеко не все разумные органики, да что там, далеко не все земляне смогли бы выпутаться с честью из ситуации. В которую альянсовские чиновники, а кто же кроме них-то, сумели как-то 'запихнуть' тех, кого сейчас знают только как 'нормандовцев' и уж конечно как фрегатовцев. Не сложилось что-то у бюрократов, не сложилось. А вот у обитателей прототипа — сложилось! Да так сложилось, что теперь любой из фрегатовцев — командир по уровню своей подготовки и компетенции. Профессионал своего дела. И — развитая личность!

Эмоционально?! Да, эмоционально! Но как без эмоций воспринять в максимальной полноте то, что сумели сделать нормандовцы?! Они сумели остановить Жнеца! И — не стали отказываться от помощи иден-праймовцев. Более того, они проявили смекалку, выдумку и сумели поступить крайне, крайне нестандартно! Потому-то и смогли остановить Жнеца! Разведфрегат, небольшой корабль, который и по правилам-то не должен был участвовать в каких-нибудь линейных боях, смог остановить сверхдредноут! И, наверное, смог бы его уничтожить! Очень, очень вероятно, что смог бы, если бы возникла необходимость. Но — фрегатовцы приняли другое решение и смогли заключить со Жнецом, оказавшимся наблюдателем, пусть временный, но выгодный договор. Не союз, нет, вряд ли нормандовцы не понимали, что со Жнецами союз невозможен в принципе.

Договор о ненападении. Когда... когда начнётся вторжение, этот договор, конечно же, потеряет всякую силу, но до того момента вряд ли Жнец-наблюдатель станет ещё раз атаковать Иден-Прайм или любую другую, населённую разумными органиками, планету. Даже если там и будет какой-нибудь другой протеанский Маяк... Ведь существуют способы, методы и возможности изъять этот Маяк тихо и скрытно!

Иден готовится к Вторжению, готовится так активно и результативно, что за ним всего за несколько прошедших часов прочно закрепился титул Академии подготовки кадров Сопротивления!

К башне уже направляется колонна с воинами, техниками, оборудованием. Когда Джессика через несколько часов спустится вниз, колонна будет совсем рядом! К тому времени башня будет изучена досконально!

Остановившись на одной из площадок, Джессика огляделась по сторонам. Темновато, конечно, но ведь... это — рассвет. До заката — тридцать часов! Больше, чем земные сутки. Потому — надо работать. Надо действовать!

Мальчишки... Они неисправимы. Луису и Мигелю в головы втемяшилось, что Джессика и Ванесса должны отдыхать больше, чем работать! И они мало что об этом постоянно говорят вслух и письменно, они всё для этого делают! И другие девочки — хоть старшие, хоть младшие — прислушиваются к этим словам и более того — относятся к ним с бо-о-льшим пониманием! Потому уже несколько ночных часов Джессику и Ванессу их подружки и сподвижницы заставили отсыпаться самым обычным способом — в постелях и в домах. Пусть не в своих родных, но... другие дети, решившие принять участие в работе по программам 'четвёрки', и того лишены, потому что работают не в посёлках и не в селениях, а далеко за их пределами. Сельскохозяйственная планета — здесь поля, сады и фермы занимают огромные пространства, а вот жилые дома... Для них выделено мало места.

Отсыпаться пришлось, потому что подружки заперли обеих девочек в разных комнатах, выключили все электроприборы, сняли с рук инструментроны и убрали все средства связи.

Устроили рукотворную темноту. Хорошо ещё, что кровати оставили с полным комплектом постельного белья. Хотя... по нынешним временам... этого — слишком много. Спального мешка в минимальной конфигурации вполне хватило бы для счастья, пусть и очень кратковременного. Но если подружки и друзья решили, что нужна кровать... Вряд ли их что-либо или кто-либо способны остановить.

Знали, что если Джессика и Ванесса будут рядом друг с другом — разговоры на всю ночь затянутся. А так... даже 'перестучаться' не получилось. Всё предусмотрели коллеги.

Пришлось подчиниться, бухнуться в постель и... То ли Джессика слишком утомилась, то ли ещё что... Но глаза закрылись через считаные секунды и сон не пришёл, а буквально обрушился на сознание.

Так хорошо Джессика редко когда высыпалась. Никакой, даже самомалейшей усталости, никакого желания повернуться на правый бок и снова закрыть глаза. Завтрак пролетел... За какие-то минуты. Аппетит — прекрасный!

Мигель потряс Джессику. Оказывается, пока она спала, её друг договорился... С кем и как он договаривался — для Джессики осталось тайной, которую, если честно, она и не стремилась разгадать, но выйдя из балка, она увидела багги. Простую, крепкую машинёшку. Ничего лишнего. А на сиденье лежал ридер... Включённый! И на экране — несколько строчек. Джессика не поверила своим глазам — Мигель написал, что эта багги теперь принадлежит Джессике. И только ей!

Трудно было в такое поверить, но... Мигель никогда не лгал своей подруге. Ни одного раза. Даже в сущих мелочах!

Усевшись за руль, Джессика включила двигатель и на экране водительского пульта прочла официальное сообщение о том, что 'данное транспортное средство зарегистрировано и используется легально и законно'.

Эта багги! Мигель угадал! Она — великолепна, восхитительна, потрясающа! Скорость, проходимость, прочность — всё на высочайшем уровне! Ясно, что мальчики поколдовали над ней, знали, что Джессика по нескольким деталям это сразу определит. Они так хорошо и глубоко понимают своих подруг!

Миновав ещё несколько лестничных маршей, Джессика подошла к окну, взобралась на подоконную плиту и посмотрела вниз. Метров тридцать вполне будет! Вот она, её машинёшка, стоит у входа в башню. Теперь работа намного ускорится. С такой машинкой можно до очередной башни добраться едва ли не напрямик. Даже ручьи и овраги не будут препятствиями!

Комфорт у багги, конечно, относительный, но не время сейчас задумываться ни о нём, ни о его уровне. Главное — сделать всю работу быстрее. Да, можно было бы начать как всегда, пройти башню снизу вверх, но... Может быть, лучше попробовать что-то новое? Надо, надо попробовать по-другому. Надо выйти за пределы рутины, преодолеть желание остаться в границах повторов.

Явик... он буквально 'на пальцах' пояснил, насколько губительной для нынешних обитателей галактики будет предсказуемость действий.

Жнецы — сложный противник. Опасный. Сильный. И — опытный. Потому... Нельзя сейчас готовиться к войне со Жнецами так, словно впереди — очередное противостояние с кроганами или с рахни. Нельзя! Губительно это.

Глядя на небольшую машинку сверху вниз, Джессика понимала, что если война придёт на Иден, то... придётся привыкать обходиться без машин и надеяться только на свои тела, на свои силы, на свои мышцы и на свой разум. Надо будет понять, что стоит каждый, каждый разумный органик в одиночку. Как там у землян-имперцев? 'Тварь ли я дрожащая или — право имею'? Да, именно так. Нельзя будет дрожать, нельзя будет пугаться, страхаться. И нельзя будет отступать! Потому что тыла — нет!

Джессика знала, помнила и понимала: мужчины — воюют, женщины — ждут. На них — ответственность за детей, за стариков, за инвалидов. И за то, чтобы у мужчин было вдосталь оружия и боеприпасов. А главное, чтобы мужчины знали, что их ждут матери, жёны, сёстры, подруги. Ждут! Как много смыслов в этом коротком, как выстрел, слове.

Теперь... Теперь впереди — другая война. Даже протеане такой не знали, потому что они могли позволить себе воевать десятилетиями и столетиями. Сотня рас, объединённых общим названием, признавших верховенство протеан, дрались отчаянно, не только отступали, но и огрызались! Две тысячи лет противостояния...

Нельзя сейчас рассчитывать на столь же длительный срок противоборства. Нет таких ресурсов у полутора десятков рас. Нету! Сотня рас дралась пятьдесят тысяч лет назад. И всё равно — была уничтожена. Выжили, да и то — едва ли не чудом — только несколько десятков протеан. И теперь они — позади, можно сказать, в тылу, а пятнадцать рас — впереди.

Будет другая война. Совсем другая. Может быть, действительно, Жнецы уже знают о том, что протеане выжили?! Это мало что меняет, потому что сейчас тыла не будет. Снова — не будет. Как тогда, полсотни тысяч лет тому назад.

Как же трудно сейчас Явику. Когда он ещё сам верил в то, что остался один... Может быть, тогда ему было легче?! Сложно тогда было ему поверить в лучшее. Явик — воин, он скорее поверит, что всё очень плохо, чем в то, что хоть что-нибудь — хорошо. Такая настройка спасает жизни и позволяет остаться в здравом уме. А теперь... Теперь он стоит на границе между миром выживших протеан и миром нынешних разумных органиков.

Слезая с подоконника и выпрямляясь, опёршись руками о каменные поручни, Джессика чуть помедлила, затем отшагнула от окна. Надо идти вперёд и вверх. Надо дойти до крыши. Там можно будет четверть часа отдохнуть и начать спуск. Ярус за ярусом, уровень за уровнем, этаж за этажом. Привычная работа. Тогда отвлекаться на посторонние мысли будет нельзя.

Последний такой момент, когда ещё можно будет задуматься о чём-то неслужебном, наступит там, на крыше, перед тем, как придётся перешагнуть с крыши на чердачную лестницу. И надо будет заглядывать во все углы, не доверять датчикам, не верить сканерам, проверять буквально всё и стараться прочесать всю башню сверху донизу.

Каменные ступени, которым всяко больше полусотни тысяч лет. Научиться бы землянам так строить: не на века, на тысячелетия. Пока что лишь полуразрушенные в ходе Третьей Мировой войны египетские пирамиды могут поспорить с безжалостным временем.

Джессика поднималась по лестнице, светила мощным лучом поискового фонаря в углы ближайших помещений, иногда — в проёмы, за которыми были комнаты побольше, которые вполне можно назвать залами... Сканеры и локаторы тоже работали — автоматика составляла карту. Пусть предварительную, но, по меньшей мере, не придётся плутать. Сейчас минимальная план-схема будет очень кстати.

Ярус за ярусом. Этаж за этажом. Пока можно вот так — спокойно и свободно — подниматься. Башня — пуста, необитаема. Возможно, какие-нибудь местные мальчишки и знали — в общих чертах, конечно — что здесь, на уровнях и как, но... Так, плотно и последовательно это гигантское сооружение никто из обитателей Идена ещё не исследовал.

Что-ж, как говорил Явик, в ходе обмена мыслеобразами... Сейчас — не важно, какого... А он говорил, что всё когда-нибудь бывает в первый раз. Десятки лет эти башни не привлекали пристального внимания жителей Идена. Почему? Да не только желания — средств не хватало. Любые ресурсы в этом, вполне материальном мире — очень ограничены. Важно их перераспределить, только... Не всегда получается. А должно получаться, потому что иначе сколько-нибудь долго продержаться не удастся. Какие там сотни лет, даже десяток лет — и тот вечностью покажется!

Нервничает Джессика. Сама это понимает и чувствует. А как тут не нервничать? Сколько раз она читала о войне в книгах, рекомендованных в школьной программе? И не только в электронных текстах, но и в бумажных книгах, по нынешним временам — редкости неимоверной и огромной ценности. Там... Там было столько боли и крови...

Люди всегда воевали между собой. Столетиями. Тысячелетиями. Убивали, калечили друг друга. В очередной раз полагали, что одержали какую-то окончательную, пусть даже небольшую победу. А эта победа окончательной — не была! Не оказывалась! Снова и снова. Снова и снова.

Война возвращалась. Потому что... потому что... Она действительно, реально никогда не заканчивалась. А люди... Люди продолжали верить в то, что никогда не заканчивается мир. Тот самый мир, который постоянно, с пугающей и ошеломляющей регулярностью прерывался войной. Уносившей в небытие новые и новые жизни детей, подростков, юношей, девушек, мужчин, женщин, стариков и старух. Не разбирая ни возрасты, ни степень достатка.

Думали ли люди о том, что когда-нибудь всё закончится? Не для отдельной группы землян, не для населения отдельной страны, не для жителей одного континента? Для всего человечества. Думали! По-разному, конечно думали, в разных ситуациях, в разной степени глубины.

А потом пришло знание. Знание о том, что через миллионы и миллиарды лет Земля станет непригодной для жизни. Потому что всё в этом мире имеет не только начало, но и конец. Солнце — взорвётся, преобразуясь... сейчас не важно, во что преобразуясь, но... третья планета от местной звезды станет непригодной для жизни разумных органиков, возомнивших себя венцами эволюции.

Миллионы и миллиарды лет... Такие величины человеческое сознание воспринимает очень плохо. В лучшем случае — очень неглубоко. Без должного понимания. Не потому ли люди с пугающим постоянством ставили свою расу на грань выживания? Может быть, и поэтому. А ещё может быть и потому, что ничто в этом мире окончательно не предопределено. Всё может измениться в любой момент. Всё — или очень, очень многое. А значит... значит можно и не дожидаться, пока пройдут эти миллионы и миллиарды лет и закончить существование расы намного раньше.

Иногда хотелось неопределённости. А иногда — определённости. Выбор. Тянущий, давящий, возмущающий выбор. Не дающий понять себя до конца, до донышка

Луч поискового фонаря скользил по углам, поднимался к потолкам, шарил по проёмам, в которых, конечно же, не осталось и намёка на какие-нибудь створки. Крыша башни — всё ближе. Уже чувствуется ветер. На высоте на Иден-Прайме — почти всегда гуляют ветры. Сильные, средние, слабые. Редко когда устанавливается безветрие. Для сельскохозяйственной планеты отсутствие ветра может быть губительным. По самым разным причинам.

Марш за маршем, поворот за поворотом. Сейчас можно не сходить с лестницы. Посветить в стороны, вверх, вниз и — продолжить подъём. Потом, позже, когда крыша останется позади, надо... надо будет лезть во все углы, не пропуская и десятка сантиметров, хоть квадратных, хоть обычных.

Мигель, Луис, Ванесса надеются на Джессику. Башни — важны. Башни — нужны. Луис с Мигелем каждую, обследованную Джессикой башню, обживают по-своему. Кроме них двоих, конечно, там теперь народу хватает. В основном — земляне, здесь люди держат неоспоримое первенство, но и азари и турианцы присутствуют. И — подчиняются. Понимают, что не в большинстве, что не первенствуют: и — вообще и — в частности.

Мальчики работают... Отказывают Ванессе в малейшей возможности понапрягаться. Можно сходу перечислить две-три причины, почему они так делают, но... Не надо перечислять. Надо понимать. И это понимание — приятно.

У человека должно быть что-то такое, ради чего он пойдёт на всё. Наверное, для Мигеля и Луиса этим в какой-то мере стали Джессика и Ванесса. Мужчины — воюют. Женщины — ждут. Хорошо, что теперь земляне — и не только земляне — будут воевать не между собой, а с сильным, достойным противником. Требующим объединения усилий.

Вот и последний марш, точнее — два марша. Уже чувствуется хороший такой ветер. Свежий, чистый, неотягощённый индустриально-сельскохозяйственными запахами. Такой, какой бывает только на большой высоте.

Джессика остановилась. Огляделась. До крыши осталось совсем немного. Там — четверть часа на отдых и относительное ничегонеделание, а потом... Работа.

Так всегда было есть и будет. Чередование. Отдых — работа — отдых — работа. Сложно отдаться в очередной раз чему-то одному. Всегда чего-то не хватает.

Наверное, и в этот раз надо было подниматься сюда, проверяя этаж за этажом, уровень за досконально. Наверное, тогда было приятнее выйти на крышу, ощущая за собой проверенную, просмотренную и изученную башню. Переставшую быть неизвестной сущностью.

И всё же... Всё же разумный органик отличается стремлением к нестандартности, если не к непредсказуемости. Потому Джессика и решила проверить эту башню сверху вниз, а не снизу вверх. Выбор-то тут небольшой — только так, а не иначе. Нельзя проверить башню с середины, хотя... Если постараться, то... можно.

Но эта башня — не последняя. На других, последующих, можно будет и так сымпровизировать. Хоть какое-то разнообразие.

Каждый разумный органик — уникален. И все разумные органики — неотъемлемые части целого. Пусть противоречивые, нестабильные, но... неотъемлемые.

Шаг, другой, третий, четвёртый, пятый. Ступенька за ступенькой. Вот и площадка. Можно повернуться налево и увидеть дверной проём, за которым — родное, иденское рассветное небо.

Тридцать часов дня. Тридцать часов ночи. Десять-одиннадцать лет такого режима дня — привыкнешь. И перестанешь считать его каким-то необычным.

Джессика ставит ногу на первую ступеньку лестничного марша. Приподнимается, не хватаясь за поручень, ставит рядом вторую ногу. Неспешно, спокойно.

Странно. Словно... она прошла эти этажи, заглядывая во все закоулки, а не только по лестнице. Явик называл это взрослением. Оно приходит — и в такие моменты проявляется особенно остро. Что-ж, вероятно другого времени у Джессики для взросления не будет. Придётся принять это... как должное.

Перешагивая порог портала, выходящего на крышу башни, Джессика вспомнила строки, прочитанные на одном из имперских порталов: 'Времена — не выбирают, в них — живут и умирают'. Хотелось жить. Очень хотелось. И нельзя было легкомысленно относиться к перспективе своей смерти. Значит... Значит надо сделать всё, чтобы смерть любого разумного органика оборачивалась для Жнецов и их сообщников огромными потерями. Огромными!

Для этого надо было постараться подготовиться как можно лучше, как можно качественнее. Будут ещё минуты для отдыха и расслабления, но они... будут редкими. Потому... Надо собраться, настроиться на работу и... выполнить задачу.

Остановившись, Джессика огляделась по сторонам. Солнце вставало над Иденом. Небо светлело, медленно теряя ночную черноту. Темнеющие вдалеке несколько башен проступали в дымке всё отчётливее. Три — слева, три-четыре — справа. Самые дальние. Ближние — две слева и три справа 'читались' уже хорошо. Глаза быстро привыкли. Контуры 'шпилей' были чёткими.

Зелень... Привычная для землян зелень радовалась наступлению очередного дня. Жизнь... хотела продолжаться.

Джессика смотрела на ближайший к башне посёлок. Белые 'кубики' балков, сероватые 'ленточки' переходов, 'кирпичная кладка' обнажившегося нутра ближайшего к посёлку почти отвесного обрыва.

Все эти башни, большинство из них, все, какие она сейчас видела, отметив в своей памяти, предстоит исследовать в ближайшие часы, чтобы этот посёлок не оказался беззащитным. Ясно, что Жнецы могут начать не с десанта, а с орбитальной бомбардировки. По квадратам, по секторам. Это... страшно. И для того, чтобы орбитальная бомбардировка захлебнулась в самом начале, надо сделать всё, чтобы башни стали неприступными цитаделями.

Те башни, которые Джессика уже исследовала, становились такими цитаделями. Чуть похожими на протеанскую цитадель подземной базы. Насыщались орудиями противокосмической, противовоздушной, противодесантной обороны. Ярус за ярусом башни плотно осваивались жителями Иден-Прайма. Формировались гарнизоны и вспомогательные охранно-защитные части. Ополченцы и вэкээсовцы теперь работали плечом к плечу при полной поддержке мирного, штатского населения.

Вокруг башен вставали на боевое дежурство отряды, группы, подразделения Сил Ополчения. Недостатка в желающих 'вломить' Жнецам не было, зато конкурс в ряды ополченцев был — как в лучшие планетные учебные заведения. Формировался резерв Ополчения, шла напряжённая, почти круглосуточная учёба.

Башня, на крыше которой стояла девочка, белела всё сильнее. Джессика отошла от входного портала, приблизилась к краю крыши, остановилась. Ветер ласково, совсем не страшно трепал её волосы.

Ветер родной планеты. Ветер планеты, подарившей людям возможность ощущать себя почти на Земле. Редчайший случай. Потерять такую планету — нельзя. Её нужно будет защищать, оберегать. А потом — восстанавливать хозяйство, инфраструктуру, налаживать мирную жизнь.

Всё это — будет. Потом. А пока... Пока надо готовиться к борьбе с гигантскими кораблями-полумашинами, желающими отправить всех и любых разумных органиков в небытие. Нельзя надеяться на то, что Жнецы будут 'фильтровать' своих оппонентов. Гораздо легче, привычнее и честнее будет ориентироваться на то, что теперь, в эту новую Жатву, уничтожению силами Жнецов подлежат все разумные органики без малейшего исключения. Тогда не будет возможности заколебаться, проявить нерешительность, смалодушничать.

Башня светлела всё больше — теперь Джессика это отмечала без особого напряжения. Остальные башни посветлели далеко не все. Ближайшие три-четыре так и остались чёрными, две, расположенные справа, чуть посветлели, две расположенные слева — тоже, а третья, расположенная слева, чуть ближе, тоже осталась чёрной.

Знать бы, почему так происходит, чего хотели добиться протеане, установив и, возможно, запрограммировав башни на такое разнообразие смены черноты и белоты... Пожалуй, можно подождать с обращением с такими вопросами к Явику. Сейчас это — не критично. Сейчас критично другое — надо сделать всё, чтобы башни стали узлами обороны Идена.

Башен на Идене — много. Явик рассказывал о том, что когда-то между башнями были проложены дороги, похожие на земные шоссе. Подвешивались эти дороги на вантах и были очень красивыми. Да, функциональными, но и красивыми тоже. Таких дорог от башни к башне было несколько, располагались они на разных уровнях. Были и пешеходные дороги, и автомобильные и такие, какие сегодня назвали бы монорельсовыми. Значит, башни не зря делали такими прочными — выдерживать такой вес и вибрацию — надо и самим быть намного твёрже и в то же время гибче. Упругими должны были быть башни.

Джессика отошла от края, опустилась на корточки и села, вытянула ноги, почувствовав, как расслабляются мышцы, как уходит напряжение, грозящее перейти в судорогу. Подъём сюда по такому количеству лестничных маршей — непростое дело. Да, она привыкает, но до того момента, как это станет обычной нагрузкой, по всей вероятности, ещё очень далеко.

Нельзя допускать расслабления, нельзя допускать самоуспокоения. Может, взрослым и привычно считать детей слабенькими и нежными, но... После плотного многоуровневого общения с Явиком никто из 'четвёрки' таким себя уже давно не ощущал.

Казалось бы, несколько часов, но... В эти десятки минут изменилось очень многое. Изменились Джессика, Ванесса, Луис, Мигель. Изменились очень многие их помощники. Неизвестно как, но Явик... сумел сделать то, что было сродни чуду. Пообщавшись с нормандовцами, изменились очень многие иденцы: пожилые, средних лет, молодые. И ведь не было, не было никаких 'особых' разговоров. Не было агитации, не было пропаганды. Было... Было то, что сложнее всего достигается, но ценится высоко, а временами — очень высоко.

Пообщавшись с доктором Чаквас, с матриархом Бенезией, с женщинами-военнослужащими, очень многие иденцы изменились.

Похоже, не обязательно обмениваться мыслеобразами. Можно достичь хорошего, достойного результата другими способами, методами, средствами. У каждой расы — свои 'игрушки'. Возможно, это хорошо.

Протеане не подавляли другие расы, они давали им возможность занять достойное, временами — единственно возможное место в иерархии. Всякое, конечно, могло быть, по закону разнообразия, но... огромных проблем, вероятнее всего, не было, иначе бы протеане не организовали бы сопротивление, сдерживавшее Жнецов долгие две тысячи лет.

О многом приходится теперь думать по-взрослому. Да, мама с папой стараются, насколько это вообще возможно, дать Джессике понять, что она — маленькая девочка. Потому должна не только мотаться по 'точкам' и исследовать башню за башней, но и играть, развлекаться, дурачиться, шутить. И уж, конечно, учиться.

С последним — сложно. Не хватает времени. Каждая башня отбирает столько сил, а ведь надо ещё и руководить, и контролировать других, менее опытных, не знающих того, что знают члены 'четвёрки', благодаря плотному общению с протеанином.

Необходимая информация. Только необходимая информация. Так лучше всего.

Мальчики... Они хотят, чтобы девочки выжили. Чтобы они остались целы, чтобы не попали под индоктринацию. Десять-одиннадцать лет, максимум — двенадцать. Подростковый возраст, а взрослеть приходится... Наверное, журналисты назвали бы такое 'ураганными темпами'. Может быть и не ураганными, но быстрыми — точно.

Считалось, очень долгое время, что женщины не должны воевать. Может, и не должны. Почти всегда — не должны. Потому что им — продолжать род человеческий, но... Бывают моменты, когда женщины тоже должны уметь не только постоять за себя, но и воевать с врагом не хуже, чем мужчины.

Вторая линия? Может и вторая линия, но эта линия должна быть действенной, мощной. Потому-то мальчики и стремятся отодвинуть девочек себе за спины. Мальчики — первая линия, девочки — вторая. Сдаваться теперь в плен женщинам нельзя, потому что никакого плена не будет. Будет переход на сторону врага и, если выразиться покороче, то... этот переход будет безвозвратным.

Потому... надо готовиться к тому, чтобы не стать слабым звеном в системе обороны. Надо напрягаться, надо действовать. Мальчики будут против такого, но... Они... поймут.

У них — своё восприятие мира. Не девчоночье. Это — нормально. И — ценно.

Минуты отдыха... Редкие и очень, очень ценные и желанные. Можно отдохнуть до работы, можно отдохнуть после работы. Можно. Иногда — не нужно.

Джессика легла навзничь, взгляд упёрся вверх, коснулся облаков. Пришло небольшое расслабление. Можно даже немного снизить чёткость, это сейчас допустимо. Джессика переводила взгляд с облака на облако. Не все они были лёгкими, перистыми, во многих угадывалась предгрозовая сила. Вероятно, будет дождь. Не сейчас, через несколько часов.

По прогнозу, полученному несколько минут назад автоматикой инструментрона, выходило, что дождь не исключается. Не надо было даже разворачивать экран — мерцнувший на браслете значок 'тучка с тремя каплями' был достаточно информативен.

Пиликнул короткий сигнал. Четверть часа, зарезервированная для отдыха, закончилась.

Джессика села, плавно согнула ноги, подпрыгнула, выпрямляясь. Небольшая встряска не повредит. Надо сразу войти в обычный режим. А то привыкнешь медлить — плохо будет.

Несколько шагов — и вот она, чердачная лестница. Теперь, когда крыша позади, надо собраться и настроиться на то, чтобы не пропускать ни одного непросмотренного участка...

Выходя из портала первого этажа, Джессика услышала гул моторов множества транспортных мобилей — подходила передовая колонна группы освоения.

— Мисс Джессика, — соскочивший на землю с резко затормозившего переднего мобиля сержант-ополченец козырнул девочке. — Спасибо вам.

Не хотелось ничего отвечать. Этот путь вниз, лазание по закоулкам... Вымотали так, что и говорить-то не только не хотелось — не моглось. Потому Джессика только кивнула, поспешив, насколько это вообще было возможно, к своей машинёшке.

Если она и багги, то... уже ставшая привычной и родной. Когда имеешь мало вещей, бывает, что к каждой или к почти каждой привязываешься. Машинёшка — маленькая, юркая, быстрая. Хорошо. В одиночестве... можешь расслабиться, подумать. Немного потряхивает, конечно, подвеска здесь не лимузинная.

Ехать — хорошо. Гораздо лучше, чем идти пешком. Хотя... Надо ведь ещё учесть, что это с высоты до ближайшей, ещё не исследованной башни вроде бы рукой подать, а на самом деле — метров полторы тысячи вполне реальных наберётся. Как минимум. Так что пешком идти — долговато и нудновато, а ехать — так сплошное удовольствие. И подумать несколько минут можно, когда руки на полном автомате рулят, благо управление здесь — автомобильное, а не как на боевых транспортах, рычажное.

Башня приближалась. Конечно, хотелось бы поехать напрямик, но, увы, здесь бы, как показывала на экране водительского пульта простая план-карта, пришлось прыгать с обрыва глубиной метров пятнадцать, а это для лёгкой багги — многовато. Поберечь машину надо, да и самой не особо хотелось травмироваться. Так что пришлось ехать цивилизованно — по дороге, пусть и просёлочной. Карта — пластобумажная — в наличии, есть ещё в инструментроне, так что заплутать — не получится.

Эту башню Джессика наметила 'отработать' обычно — снизу доверху. А потом, где-то с четверть часа посвятить заслуженному отдыху на крыше, под уже совсем-совсем рассветным небом, переходящим в небо дневное. Тридцать часов — это серьёзно, закаты и рассветы здесь можно отследить, особенно — если привыкнуть отмечать соответствующие детали.

Мигель спрыгнул с крыши микромобиля, выпрямился и бросил быстрый взгляд вправо и влево. Футболист он или не футболист, в конце-то концов! А если футболист, то к таким трюкам должен быть всегда готов. И потому, что только так, напрягаясь и совершенствуясь, поддерживая себя в постоянной готовности, можно будет победить 'креветок'. Любых. Больших, средних и маленьких.

Несколько часов ушли в прошлое, а, кажется, что прошло несколько декад или даже месяцев. Вот что уплотнение нагрузки способно сделать с восприятием разумного органика!

Подземная скальная база... О, туда теперь так просто и не пройдёшь. Там теперь и вэкээсовцы, и ополченцы, и музейщики с археологами. Кого там только нет! Разве что пиратов с любителями лёгкой наживы ну и некоторых других 'отрицательных' персонажей. Или даже групп этих самых 'отрицательных' персонажей.

— Миге. На связь, — раздалось в бусинке наушного спикера.

Мигель просиял, узнав голос. Это — Луис. Обещал позвонить и позвонил. Тогда, когда ничто не мешает поговорить.

— Рад слышать, Луис. — Мигель прижал ладонь к уху, так и слышно голос собеседника чётче и самому можно говорить не очень громко.

— Я — тоже. Получил информацию о деяниях нашей славной орлеанской девы Джессики, да славится имя её в веках, — неугомонный Луис сказал чуть по-книжному, нимало не заморочившись столь нестандартным, а для него, так и слишком высоким стилем. — Пересылаю тебе файлики, ознакомься и возрадуйся! Ещё одна башня пала к ногам нашей несравненной Джесси и обязалась — безмолвно и чётко — служить иденцам верой и правдой. На основаниях, конечно, взаимности, — уточнил друг. — Получил? — осведомился Луис.

— Получил. — Мигель посмотрел на тренькнувший инструментрон, отошёл к обочине, присел на бордюр, раскрыл малый экран. — Наша Джесси, как всегда, быстра и основательна. О, её назвали 'мисс Джессика', — изумился Мигель, просмотрев короткий видеоролик. — Насколько я знаю, этот сержант не склонен просто так раздавать такие уважительные обращения направо и налево.

— Во-во, — довольно подтвердил Луис. — А Джесси наша — сподобилась. И это — без всякого насилия с её стороны, заметь, Миге. Мне тут Ванесса позвонила не так давно, так она... Впрочем, чего я тебе буду пересказывать, перешлю часть аудиозаписи. Сам убедись. — Луис помолчал несколько секунд. — Получил?

— Получил, получил, — негромко ответил Мигель, прослушав коротенькую аудиозапись. Любит Луис уточнять, так в этом ничего плохого нет. Впереди война, в боевой обстановке от качества связи и точности понимания полученных указаний очень многое будет зависеть. — Наша Вана утверждает, что Джесси очень серьёзно думала о нас с тобой?!

— Тщу себя надеждой, что не только о нас двоих, Мигель, — ответил Луис. — Но и о других мальчиках из нашей структуры, — он помолчал несколько секунд, затем продолжил. — А как же иначе-то?! Доверяет она нам, очень доверяет. А доверие... оно такое... Особой свободы не дающее. А вот ответственности — с избытком.

— Это верно, — посерьёзнел Луис. — Джесси очень ценит нашу с тобой формальную и неформальную поддержку, Мигель.

— Луи, не надо... — понизив громкость голоса до шёпота, сказал мальчик. — Сам понимаешь.

— И ты — пойми. Выбирает — она, — ответил Луис. — И, похоже, она сделала выбор. Только, между нами, Миге. Я — не понял до сих пор, кого из нас двоих она выбрала.

— И я тоже не знаю, Луи, — честно признался Мигель. — Да и...

— Я понимаю, Миге. Для тебя важна, даже очень важна Инори, но...

— Не форсируй, Луис. — Мигель добавил в тон голоса твёрдости, и друг правильно понял этот намёк:

— Ладно, ладно, не закипай. Я уже отправил согласованное заранее оборудование в адрес того самого сержанта. Башню надо будет укреплять и 'упаковывать'. Дело это, конечно, не быстрое, но члены группы сержанта обещали постараться сократить срок работы на час или два. А к тому времени, может быть, Джесси даст добро на освоение ещё одной башни. Ванесса утверждала в одной из присланных за эти часы записок... Могу, кстати, переслать...

— Не надо, — голос Мигеля помягчел.

— Ладно, не буду, — согласился Луис. — Так вот, она утверждает, что Джесси решила за световой день отработать порядка шести-восьми башен.

— Устанет она, — проговорил Мигель.

— Во-во, — подтвердил друг. — Если не возражаешь, я её на два-три часа верну с помощью наших друзей в посёлок. Пусть отоспится часов пять-шесть у родителей в доме.

— Согласен. Думаю, она это оценит очень высоко, Луи. — Мигель был рад, что друг не стал настаивать на своём мнении. — Действуй. До связи.

— До связи.

Цитадель. Прибытие тюремного доставщика с Иден-Прайма. Отец и дочь помещены в Тюрьму Корпуса Спектров

— Входим в зону дальних маяков Цитадели, — пилот тюремного транспорта-доставщика бодрым голосом оповестил охранников-конвоиров о том, что полёт подходит к закономерному концу и очень скоро корабль, освободившись от своего груза, отправится в обратный путь.

— Как там наши заключённые? — спросил старший команды охранников.

— Лежат на своих полках. Ведут себя тихо, — ответил младший конвоир.

— Вот ты пойди — и проверь. Визуально, — отрезал старший команды. Младший помялся для приличия — не новичок уже и этот рейс у него — не первый, так что сломя голову бежать незачем. Встал с кресла у столика, за которым разыгрывал сам с собой очередную партию в шахматы. Направился к блоку, где в разных камерах находились бизнесмен и его дочь-стритрейсерша. Взглянув поочерёдно в глазки, он убедился, заставив себя задержаться у двери каждой камеры на несколько секунд — как ни хотелось возвращаться в 'караулку', порядок остаётся порядком и его требования следует выполнять.

Не то что бы эти двое были проблемными, но... бдительность терять нельзя. Вседозволенность очень портит людей — хоть пожилых, хоть молодых. Относительно, конечно, портит, но...

— Всё тихо. Лежат на полках, — доложил младший, войдя в помещение для охраны. — Девка мурлычет какой-то мотивчик без слов, мужик тупо смотрит в потолок. В камерах — всё без изменений. Да там...

— Стоп, — коротко бросил старший команды. — Не расслабляемся. Полными дураками эти двое, судя по документации, которую нам разрешили изучить, никогда не были. В космосе да, тут бежать некуда, даже на спасательной шлюпке замаешься лететь до ближайшего более-менее приличного куска камня, да и проблематично это по ряду причин, которые я — для краткости — не озвучиваю. Так что вы двое, — он посмотрел своим внимательным, пронизывающим взглядом на напарников, — подготовьтесь к выгрузке этих двоих. Раньше начнём подготовку, раньше закончим. И — мешки на головы не забудьте. Молчком всё, молчком, — подчеркнул он. — Ясно?

— Ясно, — нестройно ответили средний и младший охранники. — Выполняем, — средний встал с лежака, на котором разложил два-три ридера с 'лёгким' чтивом, направился к двери. За ним, шагавшим по обыкновению быстро и бесшумно, пристроился младший охранник.

Старший, проводив их взглядом, подошёл к иллюминатору, закрытому бронекрышкой. Полёт подходил к концу, но, сколько же было на его памяти за двадцать с небольшим лет попыток самых разных разумных органиков сбежать именно в этот момент.

Что двигало заключёнными? Желание избежать запечатывания в 'коробку', из которой и в самом деле сбежать будет гораздо сложнее и труднее? Наверное, не только это.

Экраны передавали изображение внутренностей обеих задействованных в этом рейсе камер. Заключённые вели себя... спокойно. Нет, не нарочито вяло, скрывая подготовку к побегу или к 'рывку' — в этом старший охранник за годы службы научился разбираться интуитивно. Богатая практика была... Всегда и везде разумные органики стремились нарушить установленные рамки. Любые. Приходилось загонять их обратно. Со всей жестокостью. И — не только 'пролетарской', как шутил замначальника отряда конвойной службы. Весельчак и балагур, а заключённые его боялись и сейчас боятся до дрожи в коленках и нервного тремора не только рук и ног, но и всего тела. Как он этого достигает? Загадка, которую можно и не разгадывать. Добивается — и хорошо.

Вроде бы и не положено конвоирам об этом знать, но кое-что о порядках, царящих — в относительно доступных для постороннего взгляда частях структуры, обозначаемой как 'Тюрьма Спектров' — было известно. Так или иначе, конвойная служба — часть правоохранительной системы и особых тайн вроде бы не должно быть — одно дело делают, но...

Тюрьма Спектров — совершенно особое подразделение. Редко кто из разумных органиков 'удостаивался' чести стать её 'сидельцем'. Для этого надо было постараться, совершить что-нибудь этакое, разом опрокидывающее многие, очень многие рамки.

Наверное, а возможно и в самом деле, порядки, царившие в этих, доступных для постороннего взгляда, частях Тюрьмы Спектров, весьма были похожи на те, которые на Земле практиковали разве что имперцы. У них, кстати, наказания за проступки, и, тем более, за преступления — о-о-чень строгие. Может быть, Спектры, на Цитадели базирующиеся, кое-что и подсмотрели для себя, издалека наблюдая за жизнью землян. Как-никак люди тоже десятилетиями пялились в небо — когда невооружённым взглядом, а когда — очень серьёзно вооружённым. Так что информацию собрать можно было заблаговременно.

Вот и собрали. В Экстранете, кстати, кое-какая информация о том, как происходит приёмка заключённых в Тюрьму Спектров, имелась. То ли для острастки будущих или реальных правонарушителей, то ли для иных, большей частью — профилактических — целей. Сейчас это — не важно. Главное, что бизнесмен и его дочь вкусят того, до чего их равноранговые 'коллеги' не доходили даже на Земле. Имперцы, кстати, тоже не особо горели желанием прояснить 'до донышка' ситуацию в своих 'местах лишения свободы'.

Кое-что было известно, а кое-что оставалось надёжно скрытым. Эта закрытость... Она служила о-очень серьёзным предупреждением. Русские могли позволить себе обвальную жестокость по отношению к своим оппонентам. Любого ранга и уровня. А уж своих проштрафившихся... Можно сказать, гнобили по полной программе. Так гнобили, что те потом могильно молчали о том, что с ними 'там' происходило. Те, кто рисковал разинуть пасть, пропадали, а потом, по нескольким утечкам, видимо, срежиссированным по команде 'сверху', становилось ясно — в систему исполнения наказаний вносились быстрые и эффективные изменения. Система оставалась не просто работоспособной — эффективной.

В принципе интересоваться этим в порядке простого любопытства никто особо и не запрещает, но... Тюрьма Спектров тоже непрерывно совершенствовалась. Одно дело — удерживать соплеменника в рамках режима исполнения наказания. И совсем другое — существо другой расы. Бывает — и совершенно другой. Принципиально другой. Ясно, что в Тюрьме Спектров верховодят саларианцы — прекрасные учёные и медики, азари — дипломаты, психологи и бойцы спецназа. И, конечно же, турианцы, на которых здесь, по всей вероятности, падает основная нагрузка по надзору, конвоированию и работе с 'контингентом'.

— Дальние маяки — пройдены, — доложил пилот по громкой связи.

Сообщение слышали все охранники-конвоиры. Наступал момент, когда следовало открыть камеры и начать подготовку обоих заключённых к переселению в предбанник Тюрьмы Спектров. Хоть и ждёт эту 'сладкую парочку' 'лёгкий' режим, об этом прямо говорилось в сопроводительной документации, но... Для большинства европейцев — это невероятно строгий режим. Разве что имперцы могли бы оценить его как лёгкий, хотя и тут, как говорится, возможны варианты.

Пластины засовов вышли из пазов, створки дверей скользнули по направляющим. Ни мужчина, ни девушка не успели даже рыпнуться, как их подняли с полок, поставили в центрах камер, надели на головы изолирующие мешки и проверили, насколько качественно укреплены на руках и ногах оковы.

Кандалы, наручники. Как угодно можно назвать. Заключённые, вообще-то, склонны именовать их кандалами. Да, есть для этого основания — тяжелы и неприятны. А для охранников — простые наручники. Ручные и ножные. Пусть ревнители языка исходят желчью, пытаясь навязать свои стандарты, но профессиональный сленг никто никогда и нигде отменить не сможет. Так что если есть наручники, они не обязательно будут только на запястьях. Можно застегнуть при случае и на щиколотках. Да и разные наручники бывают, а для этих двух обормотов Спектры распорядились использовать только средние и тяжёлые, но никак не лёгкие. Так что...

Не обращая внимания на стоны и вздохи заключённых, охранники упаковали обоих в оковы. Если и не упаковали, а только проверили... Что-ж, тоже верно. Дополнительная пара оков на руках и ногах проштрафившегося разумного органика никогда лишней не была. Меньше будет мыслей о неповиновении. И тем более — о побеге. Бежать-то особо некуда: коридор перекрыт защитными полями, отключить которые отсюда — не получится. Механическая защита — в виде замков с засовами — тоже хо-о-р-роший такой 'охлаждающий' фактор.

Стоят эти двое. К мешкам — привыкли. Ну — почти привыкли. И к тому, что руки и ноги в тисках оков — тоже привыкают. Насколько известно сотрудникам земной конвойной службы, Спектры с правонарушителями, назначенными в Тюрьму Спектров, не церемонятся. Вполне возможно, что там тоже оковы будут применяться. И прочие строгости, даже перечислить которые затруднительно. Богат и изобретателен разум органика на такие пакости.

— Доступ к причалу — открыт, — доложил пилот, снова на несколько секунд активировав громкую общекорабельную связь. — Приступаю к процедуре подхода.

Умница. Не желает ориентировать заключённых. И — не надо. Пусть пребывают эти двое в неведении относительно того, где они теперь будут. Не надо предупреждать, не надо информировать их.

Причал — понятно. Да и о том, что им обоим — и мужику и девке — 'светит' ровным таким мертвенным светом Тюрьма Спектров, оба заключённых разумных органика, что называется, в курсе. Не вечно же кораблю-доставщику шнырять от планеты к планете, от станции к станции. Должны быть и стоянки.

Для заключённых эта поездка, вероятнее всего — в один конец. Обратного пути не будет. Слишком много планов нарушило ожидаемое Вторжение Жнецов. Но — пока возможно, надо работать, надо действовать, надо выполнять свои обязанности.

Охранники-конвоиры хранят привычное профессиональное молчание. Заключённые — и мужик, и девка — тоже помалкивают. Проняло их. Никаких развлечений в течение нескольких часов — сурово. Для таких неженок, привыкших к комфорту и к тому, что их желания все окружающие разумные торопятся исполнить и быстро и в лучшем виде — тем более сурово.

Ладно там мужик-бизнесмен, он знает, что в бизнесе ничего личного быть не может, там сурово и жестоко, но девка... Она, пока что, сдерживается. Непривычно ей быть слепой и почти полностью глухой, очень непривычно. А ещё больше ей непривычно то, что нельзя в любой момент раскрыть пасть и высказаться в типично безответственной бабской манере 'по широкому кругу вопросов'.

Кажется, у имперцев в ходу такая поговорка: 'От сумы да от тюрьмы не зарекайся'. А эти, похоже, зареклись. И — пострадали. Потому что их обоих ждёт теперь тюрьма. С нетерпением, но спокойно ждёт. А потом... Потом их обоих ждёт сума. Социальная квартира и пособие.

Хотя... В документах, полученных охранниками-конвоирами, чётко прописано: 'пожизненное заключение'. Так что сума плавно так и в то же время — неотвратимо — перемещается в тюрьму. Всё они, эти двое, будут там, в месте заключения, которое, кстати, тоже не слишком-то по нынешним временам отдалено от Земли, иметь по самому драконовскому минимуму. Пошиковать им больше — не удастся.

Плавно и неспешно качнувшись, доставщик выполняет швартовку. Включаются механизмы открытия грузовой аппарели, затем начинают раздвигаться тяжёлые створки грузового люка. Не баре эти заключённые, для них и грузовые 'сходни' — роскошь неимоверная.

На борт доставщика поднимаются — почти бесшумно и очень быстро — шестеро турианцев в чёрных скафандрах. Не 'Тёмная Стража', конечно, о которой, кстати, по обитаемой части Галактики ходят жуткие легенды, но тоже серьёзные ребята — тюремный спецназ.

Шестеро против двоих... С запасом работают. Так что ни рыпнуться, ни пискнуть, ни сбежать у бизнесмена и его дочери — не получится.

Старший группы охранников-конвоиров обменивается ридерами с информацией с подошедшим к каюте охраны рослым турианцем.

По знаку командира прибывшего отряда его коллеги берут мужика и девку под руки и выводят из камер. Одного за другим. Впереди — мужик, девка — за ним. Незачем отцу идти позади дочери, а вот дочь будет чувствовать отца и идти спокойно, понимая, что если попробует забузить, то отцу достанется даже не вдвойне, а втройне. Потому что отец, потому что он отвечает за дочь, которую воспитывает. Матери может и не быть, но если он — отец, то обязан нести ответственность. Хотя... довольно условная эта ответственность в данном конкретном случае. Как это часто бывает, мужик откупался от дочери, считая, что деньги, машины, цацки и тряпки могут заменить родительское тепло, участие и... понимание. Да, да, понимание!

Крытый туннельный переход. Двое охранников-конвоиров идут позади 'коробочки', образованной четырьмя спецназовцами-турианцами. Может и не следовало присылать сюда столь мощный конвой, но... Эта с виду безобидная деваха угробила трёх людей — взрослую женщину и двух её детей. А этот мужик — тоже далеко не ангел и не только потому, что не воспитывал должным образом свою дочь. Он и в бизнесе оказался тоже не слишком чист на руку.

Командир группы турианцев остановился у выходного портала, повернулся к подходившим охранникам-землянам, отрицательно покачал головой. Можно понять без перевода: дальше идти нежелательно. Проще говоря — хода нет.

Серьёзно тут у них... Впрочем, Тюрьма Корпуса Спектров была одной из лучших в исследованной части Галактики. Многочисленные источники в Экстранете весьма аргументированно доказывали, что убежать отсюда — крайне непростая задача и с ней пока что не справились все, кто хотя бы предпринимал такие попытки.

— Возвращаемся на корабль, — распорядился командир группы конвоиров-охранников. — Младший, ты проверял заказы?

— Да, — кивнул тот. — Пилот готов перелететь на обычный причал. Сколько у нас времени?

— Сейчас уточню, — старший группы уткнулся взглядом в засветившийся малый экран своего инструментрона. — Три часа — максимум. Всем ясно, — он обвёл холодным взглядом сокомандников. — Так что — грузимся, перелетаем на причал и через два с половиной часа — всем быть на борту. Помните, что теперь действуем по законам военного времени. На борт — марш!

Считаные минуты — и тюремный доставщик отшвартовывается, разворачивается и на самой малой скорости направляется в сторону обычных причалов. Не пассажирских — служебных. Так что лишних глаз и ушей там не будет, как и праздношатающихся разумных.

— У нас стоянка — три часа, — уточнил пилот по громкой связи, когда кораблик пристыковался к причалу. 'Шланг' крытого перехода присосался к внешней пассажирской двери. — Диспетчера — торопят, так что не опаздывайте. Даже четверть часа подождать — не смогу. График. Резко уплотнилась схема прибытия. Эшелоны дают — со скрипом, — пилот переключил каналы и в динамиках системы громкой связи послышались несколько не слишком тихих щелчков.

— Все слышали? — командир группы остановился перед шлюзом. — Жду всех через два с половиной часа. И — ни минутой позже.

— Есть, — охранники-конвоиры один за другим нырнули в шлюз, прошли через 'кишку' и ступили на плиты причального 'балкона'.

Пилот был прав — было очень заметно увеличение количества разноразмерных кораблей, снующих вокруг Цитадели.

— Разбегаемся, — сказал заместитель старшего. — Каждый знает, что и как делать. Встречаемся через два часа здесь. Максимум — через два часа пятнадцать минут. И — сразу идём на корабль. Всем — удачи, — он первым направился к лестнице, уводившей с 'балкона' вниз, на этажи, где традиционно размещались залы прилёта.

Его коллеги, бросив внимательные взгляды за огромные стёкла иллюминаторов 'балкона', спустя несколько секунд последовали за ним, доставая ридеры и включая их экраны.

Конвоиры-турианцы привели отца и дочь в помещение, которое люди, знавшие внутреннее устройство мест лишения свободы, назвали бы 'предбанником'. Четверо турианцев снова образовали вокруг доставленных землян 'коробочку', а двое ушли, нырнув в проём, открывшийся в стене. Свет, заливавший 'комнату', чуть померк.

Двое турианцев-конвоиров, которые сопровождали доставленных бывших иден-праймовцев, вошли в кабинет начальника отделения 'приёмки', положили на стол перед турианцем-секретарём ридеры, переданные охранниками-конвоирами.

— Те самые, — сказал секретарь-турианец, ознакомившись с содержимым ридеров. — Корпус точно пока не принял никакого решения относительно Сарена и Найлуса?

— Никакого, — подтвердил, усевшись в кресло у своего стола, начальник отделения. — И, думаю, пока Советники не скажут, какое решение приняли они, командование Корпуса не будет ничего менять. А значит — эти двое заслуживают помещения в наше заведение. Перевести их отсюда в тюрьму СБЦ или куда пониже — всегда успеем, но... — он просмотрел содержимое ридеров, положенных на стол турианцем-секретарём. — М-да. Эта парочка слишком серьёзно отметилась. Я бы сказал, что у Советников, привычно не желающих вникать в детали, не будет особых оснований для того, чтобы приказать передать этих двоих куда пониже — в обычные места лишения свободы. Может быть, даже землянам не придётся их передавать. И так скандал — слишком заметный. У меня лично нет сомнений в том, что на Земле в их Альянсе уже кое-кто серьёзно с этим делом разбирается, вникая в большинство деталей.

— Как будем действовать? — спросил турианец-секретарь.

— А как ещё надо действовать?! Землян-охранников у нас здесь, в Тюрьме Спектров, нет, офицеров охраны — тем более. Если бы капитан Андерсон стал первым человеком-Спектром, тогда да, было бы хотя бы несколько землян в штате Тюрьмы, а так...

— Альянсовские нормы... — задумчиво сказал турианец-секретарь. — Для них они привычны, но Сарен особо настаивает, — секретарь красноречивым взглядом коснулся одного из ридеров.

— Знаю и понимаю, — сказал начальник отделения. — Нет, альянсовские нормы для них — слишком мягкие, — он включил настольный инструментрон, набрал несколько команд, просмотрел появившиеся на экране в 'окнах' тексты. — Сарен настаивает на достаточно жёстком, даже жестоком режиме. И я его — понимаю. Он всегда был жесток, даже очень жесток, но это, — рука турианца-начальника легла на один из принесённых конвоирами-турианцами ридеров, — слишком явное и я бы сказал — достаточное основание для жестокости. Убить троих соплеменников вот так просто...

— Она, эта девка-стритрейсер, — сказал турианец-секретарь, — она до сих пор искренне полагает, что убила только двоих.

— Да? — деланно изумился начальник отделения. — А нас должно интересовать то, что она там полагает? Сарен сказал — пожёстче, значит, пока Артериуса официально не лишат статуса и звания, будем действовать пожёстче. И — не по Альянсовским, вполне курортным стандартам, — подчеркнул он, набирая ещё несколько команд на клавиатуре инструментрона. — Посмотрите, коллега, вот то, что можно задействовать. Старые стандарты Империи, — он подождал, пока секретарь активирует свой настольный инструментрон. — Они, конечно, уже не свежие, но... с нашими наработками совместить и — вполне себе жёсткий режим можно обеспечить. Думаю, Сарен будет доволен. А Найлус — удовлетворён.

— Если позволите, я проведу совмещение, — сказал секретарь.

— Разрешаю, — коротко бросил турианец-начальник отделения. — Подождите, — он поднял взгляд на двух турианцев-конвоиров. Те остались недвижимы, а это лучше всего указывало, что они согласны.

Секретарь-турианец вызвал дополнительные 'окна', свёл несколько десятков абзацев текста, взятых из разных 'окон' воедино, упорядочил их логически и переслал на инструментрон начальника.

— Я закончил, — коротко сказал турианец-секретарь. — Переслано.

— Ладно, — начальник отделения просмотрел текст. — Согласен. Хоть и считается подразделение, куда этих двоих отправили для отбытия наказания 'лёгким'... Лёгкость — понятие, как утверждают люди, весьма и весьма растяжимое. И для этих двоих не должно быть никакой настоящей лёгкости. Сарен, знаю, настаивает, чтобы они помучились подольше. Но... Как говорят земляне-имперцы, война 'многое спишет'. Потому, особо лёгкой жизни у них обоих не будет, — начальник отделения встал. — Подготовьте распоряжения службам, получите квитанции в приёме к исполнению. Как будет получена последняя квитанция по перечню два, — он взглянул на турианцев-конвоиров, — ваши могут быть свободны.

Двое конвоиров остались недвижимы, выразив тем самым полное согласие с распоряжением начальника отделения.

Через несколько минут секретарь-турианец встрепенулся, посмотрел на экран своего настольного инструментрона, пробежался когтями по сенсорам клавиатуры:

— Докладываю, — сказал он обычным служебным тоном. — Квитанции поступают. Осталось половина с четвертью, половина, четверть... Все квитанции получены.

— Ваши — свободны, — начальник отделения повернулся к турианцам-конвоирам. — Благодарю.

Те коротко, едва заметно кивнули, прощаясь с начальником отделения и его секретарём, затем синхронно повернулись и покинули кабинет.

Войдя в комнату, где в окружении четвёрки конвоиров стояли двое доставленных, турианцы коротко проинформировали сокомандников о принятых решениях. Острый слух турианцев помог им и здесь — они говорили настолько тихо, что земляне их не услышали, находясь буквально в нескольких метрах от разговаривавших конвоиров.

— Начнём, — сказал старший команды спецназа. — Остаются трое. Я и ещё двое, — сказал он, повысив громкость голоса так, чтобы на этот раз люди его услышали. — Сейчас, если в целом, то их ждёт маркировка, переодевание и сканирование, после чего они будут помещены в изолированные капсулы мужской и женской зон. По распоряжению руководства сегодня оба будут привлечены к физическим работам — надо же им начинать отрабатывать свои огромные долги и платить штрафы.

— Но... — попытался буркнуть бизнесмен. Спустя секунду он уже хрипел, ощущая, как на шее всё теснее смыкаются пальцы турианца-конвоира, поднявшего мужчину в воздух одной рукой.

— Мол-чать, — прошипел турианец. — Говорить будешь тогда, когда тебе разрешат! Уяс-нил?

— Д-да, — выдавил мужчина, чувствуя, как пальцы турианца-конвоира продолжают сжимать горло. — Сни-и-мите м-е-е-ш-ок!

— Потерпишь. — Рявкнул турианец-конвоир так громко, что девушка инстинктивно чуть присела. Если бы не оковы на руках, она бы, возможно, прикрыла голову, но...

— Мол-чать! — раздался рык турианца, продолжавшего держать мужчину за шею.

— Трое — свободны, — распорядился старший группы конвоиров. — Ты, — обратился он к оставшемуся коллеге. — Возьми за шею эту, — он указал взглядом на девушку. — И — вперёд.

Тот кивнул. Девушка, ощутив на своей шее пальцы турианца, почла за лучшее не возникать.

— Вперёд, — скомандовал старший группы конвоиров и его коллеги вывели из комнаты сначала мужчину, а потом — девушку.

Коридор был достаточно длинным — турианцы вели по нему землян несколько минут.

Наконец новоприбывших землян конвоиры ввели в небольшую комнату с двумя столами.

— Снимите с них одежду, — распорядился старший конвоя. — Обувь — тоже. Подготовьте снятое к отправке на Иден.

Турианцы-конвоиры за несколько секунд сняли с мужчины и девушки арестантские комбинезоны и 'шлёпанцы'.

— Пусть постоят, привыкнут.

— А... бельё?! — взвизгнула девушка, поняв, что лишилась любой одежды. — Моё бельё где?!

— Бельё тебе — не положено, — спокойно ответил один из конвоиров — тот самый, которому поручен был контроль и управление новоприбывшей заключённой на время прохождения приёмки. — У нас здесь, в Тюрьме Спектров, свои порядки. О-очень отличающиеся от тех, к каким привыкли вы, альянсовцы.

— Я... Да как вы... — начала было девушка, но удар бронеперчаткой по щеке прервал её потугу и заставил осечься на полуслове. — Б-бо-о-льно!

— Будет ещё больнее, если не заткнёшься, — прошелестел командир конвоиров-турианцев. — Так что — помалкивай.

— Вы не имеете пра... — начал было мужчина, но два удара бронеперчатками по щекам заставили и его замолчать.

— Имеем, — негромко сказал конвоир, отвечавший за управление и контроль над новоприбывшим заключённым. — Имеем, — повторил он. — Здесь — наша территория. Здесь — Тюрьма Спектров. Заткнись. Или — тебе будет хуже. Намного.

Командир конвоиров упаковал снятые комбинезоны и 'шлёпанцы' в пакет, опломбировал его, оформил на инструментроне сопроводительные документы, уложил пакет в контейнер.

— Ведём дальше, — распорядился он.

Девушка и мужчина почувствовали пальцы турианцев на своих шеях. Щёки, испытавшие на себе удары бронеперчаток скафандров, саднили достаточно сильно, так что продолжать 'возникать' как-то не хотелось.

Конвоиры вывели обнажённого мужчину, за ним — обнажённую девушку из комнаты, провели по недлинному коридору и ввели в зал, где стояли сканеры.

— Очередные заключённые, — к командиру конвоиров подошла азари-матриарх в бронескафандре. — Умм, — протянула она. — Земляне. Те самые? — она взглянула на экранчик своего наручного инструментрона. — Быстро же Сарен с Найлусом отреагировали, — она дочитала информацию в файловом комплекте до конца, выключила экран, взглянула на мужчину. — Его — в левый сканер и — закрепить, её — в правый сканер и — закрепить, — распорядилась она. — И не беспокойтесь, мешки на головах не помешают аппаратуре. Хорошо, что у землян на Идене были наши новые разработки, — добавила она, подходя к пульту и нажимая несколько сенсоров. — Побузили — и хватит. Теперь бузить — не будут. Теперь будут работать. Оба. Тяжело. Физически, — хотя матриарх и говорила негромко, но и мужчина и девушка слышали её отчётливо. Услышанное им очень не нравилось — сопровождающие и их командир отметили, как напрягся мужчина, и как вздрогнула девушка.

Турианцы-конвоиры закрепили в фиксаторах тело мужчины, опустили прозрачную крышку, затем закрепили в фиксаторах тело девушки, так же опустив крышку.

— Несколько минут, — произнесла матриарх. — Старые сканеры требовали четверть часа, эти — несколько минут.

Для кого она это сказала? Конвоиры-турианцы и так об этом были прекрасно осведомлены. Значит, для землян, привезённых на Станцию для отбывания наказания. Только для них.

Командир турианцев усмехнулся. Владелица зала — матриарх азари была ему хорошо знакома. Сотни раз он приводил к ней разумных органиков, которых Спектры приговаривали к заключению в Тюрьме Спектров. За серьёзные, а бывало — и за очень серьёзные проступки.

— Лёгкий режим? — задумчиво спросила азари, наблюдая за тем, как на экранах пульта проявляются таблицы с показателями, снимаемыми с тел новоприбывших землян. — Ладно. Посмотрим. Тут ведь ещё и указание — показать им спецрежим... М-да. Я им — не завидую, — дальнейшее она озвучивать не стала, отметив, как ещё больше напрягся мужчина, и как резко вздрогнула зажатая в фиксаторах сканера девушка. — Ну-ну, спокойно оба. Для вас путь заключённого Тюрьмы Спектров только начинается. Лет через триста он для вас может и закончится, — сказала матриарх. — А вероятнее всего — намно-о-го раньше. С моментом вашей смерти, — припечатала азари. — Та-а-к. Данные — получены. М-да. Ещё немного — и ваши организмы пошли бы в такой капитальный разнос, что просто ой-ой-ой.

Конвоиры-турианцы и их командир отошли к креслам, стоящим у стены, разместились в них. Минимальный комфорт есть минимальный комфорт. Всё равно из зала эти земляне никуда не денутся.

— Перечень два? — мурлыкнула азари, продолжавшая наблюдать за процессом накопления данных. — М-да. Я им обоим точно теперь не завидую. Этот перечень — для тех, на которых Богиня о-о-чень разгневалась.

Турианцы — все трое — усмехнулись — азари-матриарх была не только в немалом воинском чине — на уровне полковника планетной армии Альянса, но и очень большой любительницей всяких новинок, появляющихся у землян. Ей не раз приходилось бывать на родной планете людей в командировках — раз двадцать за последние десять лет и каждый раз она привозила на Цитадель очень интересные и полезные данные.

Информационный обмен между спецслужбами продолжался, а служба Тюрьмы Цитадели интересовалась передовыми и наиболее эффективными специализированными технологиями очень плотно.

— Сканирование завершено, коллеги. Освобождайте обоих, — распорядилась матриарх, гася экраны. — Теперь об их потрохах мы знаем достаточно.

Турианцы-конвоиры быстро освободили мужчину и девушку от зажимов, поставили на ноги и взяли за шеи. Почувствовав хватку костлявых сильных пальцев, затянутых в бронеперчатки, заключённые поникли.

— Ведите их дальше, коллеги, — мурлыкнула азари, садясь в кресло. — Перечень два есть перечень два. Богиня ими очень недовольна. И это недовольство — надолго, — сказала она, раскрывая экран настольного инструментрона и углубляясь в обработку полученных данных.

По недлинному коридору мужчину и девушку турианцы-конвоиры провели в небольшую комнатку, где поставили у стола, за которым сидели азари-матрона и турианец.

— Те самые? — осведомился хозяин кабинета. — Что-ж. — Он взял в руки ридер с личным делом мужчины, включил, просмотрел данные. — Это — его личное дело, — он положил включённый ридер на столешницу. — Здесь сомнений нет. Что говорит наша волшебница? — спросил он, беря в руки другой ридер и активируя экран. — О... Вот что значит новые сканеры. Накопала солидно. Да, эти данные ещё не слишком упорядочены, но, как я вижу, с идентификацией здесь полный порядок, — он положил включённый ридер рядом с первым. — Что-ж. Пусть мой коллега осмотрит заключённого. Уведите, — распорядился он и конвоир, державший за шею мужчину-бизнесмена, шагнул в сторону боковой двери, увлекая за собой заключённого.

— Та стритрейсерша... — протянул турианец, беря в руки ридер с личным делом девушки. — М-да. Права купила, ездить — не купила, как говорит мой приятель из России. Что-ж, здесь он прав. Машина есть, дорога есть, а умение совместить эти две вещи — начисто отсутствует. Не сформировано. Совсем, — припечатал он, дочитывая содержимое ридера до конца. — А что наша волшебница накопала? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь и забирая у подошедшего командира конвоиров ридер с данными, собранными сканером. — Ого... Вот это — плотность информации. Это я — понимаю. Хорошо, что нам поставили новые сканеры, — резюмировал он. — Коллега, — обратился он к конвоиру девушки. — Отведите её в соседний кабинет, там её осмотрит медик, — он подождал, пока турианец уведёт заключённую из комнаты, повернулся к командиру конвоиров. — Список два?

— Да, — кивнул тот.

Молчавшая всё это время азари-матрона, посмотрела на старшего команды конвоиров:

— Жестоко. Сарен в своём репертуаре. Да и Найлус, насколько я смогла понять, — азари взяла один за другим все четыре ридера, просмотрела информацию. — Да, молодой Спектр ни в чём не отстаёт и очень быстро учится. Если они считают, что... эти двое заслуживают такого режима... Что-ж, я не возражаю, — она взяла со столешницы стилус, поставила свою подпись на экранах всех четырёх ридеров, поочерёдно передавая их сидевшему рядом турианцу. — Пусть испробуют на себе, что такое подчинение и повиновение.

— Пусть испробуют, — согласился турианец, расписываясь на экранах ридеров своим стилусом и передавая ридеры командиру турианцев-конвоиров. — Будете ждать их в послесмотровой?

— Да. Мои коллеги — справятся, — коротко кинул командир турианцев-конвоиров. — Медик всего лишь проведёт наружный осмотр доставленных, запишет результаты осмотра, а также особые приметы в медицинские амбулаторные карты. На этом возня с медицинско-идентификационными протоколами будет завершена. Сарен и Найлус, — продолжил он, — молодцы, они обеспечили полное соответствие личных дел доставленных нашим не самым простым требованиям. Так что... Думаю, что особых проблем с документацией у нас не будет.

— Когда Сарен и Найлус прибудут на 'Нормандии' на Цитадель... — сказал сидящий за столом турианец.

— Сомневаюсь, коллега, что они захотят пообщаться с этими двумя заключёнными, — ответил командир конвоиров. — Насколько я смог понять, они не желают этого делать. Полностью доверяют нам и считают, что мы вполне в состоянии обеспечить весьма напряжённую жизнь этим двоим 'возмутителям спокойствия'.

— Да уж. Ухлопать троих... На регулируемом наземном переходе... — задумчиво сказала азари-матрона. — Это — суметь надо. Люди... весьма нестандартные разумные, но такое и в их среде — далеко не средний уровень социальной опасности. Сарен и Найлус правомерно вмешались в эту ситуацию и смогли сделать всё, чтобы она не стала совсем уж критической.

— Вы правы, — турианец-командир взглянул на свой инструментрон. — Медики уже завершили осмотр.

— Идите, — разрешил сидевший за столом турианец. Его соплеменник обменялся взглядами с азари и покинул комнату.

— Я что, так и буду ходить всюду голая? — спросила девушка. — Ваш врач... Я...

— Мол-чать, — четыре удара — несильных, скользящих, пришлись точно по щекам заключённой, и та подавленно замолчала. — Всё, что тебе нужно будет знать — тебе скажут. А возникать ты не будешь, — сказал командир конвоиров, беря в руки оба ридера и просматривая новые файлы. — Да, наши медики знают своё дело. Всё заполнили, все графы. Теперь эти двое для нас не являются сколько-нибудь неизвестными величинами. Ведём обоих дальше, — распорядился он.

В следующей комнате, куда конвоиры ввели новоприбывших, их ждали двое турианцев и две азари-матриарха.

— Новенькие, — негромко сказала одна из азари. — Ладно, — она нажала несколько сенсоров на своём инструментроне. Из стены выдвинулись две широкие полки. — Вы, двое, сейчас мы вас обыщем. Вещи... — она взглянула на командира группы конвоиров.

— Никаких, — бросил тот.

— Это облегчает нашу работу. Приступайте, коллеги, — сказала матриарх.

Двое турианцев подошли к мужчине и, подхватив его под руки, мгновенно уложили на один из столов. Щёлкнули захваты. Понимая, что если он что-нибудь скажет или воскликнет, то его будут избивать, мужчина постанывал, когда турианцы проводили личный обыск-досмотр его тела.

Азари-матриарх подошла к девушке, легко подняла её на руки и разложила на втором столе. Вдвоём с соплеменницей они провели за несколько минут полный осмотр-обыск тела новоприбывшей.

— Давайте их личные дела, коллеги, — матриарх подождала, пока её коллега поставит девушку на прежнее место. — Так, хорошо, — сотрудница расписалась своим стилусом на экране. — Эта — просмотрена. Можете вести дальше.

— Вот его личное дело, — командир конвоиров подал второй ридер. Просмотрев файл, оформленный турианцем-контролёром, его соплеменник ставит свою подпись стилусом в нужной графе. — Чистый?

— Чистый. Сарен и Найлус нам не добавили хлопот, — говорит турианец-контролёр, убирая в стену полку. Азари-контролёр тоже убрала полку в стену и вернулась к столу, возникшему у дальней стены. — Ведите их дальше.

Когда за конвоируемыми и их сопровождающими закрылась дверь, турианцы и азари уселись вокруг стола:

— Список два — это сила, — сказала азари-матриарх, проводившая досмотр девушки. — Согласно ему, прибывшие в исправительное учреждение осуждённые подвергаются полному обыску, а принадлежащие им вещи — досмотру. Вещи и предметы, продукты питания, которые осуждённым запрещается иметь при себе, получать в посылках, передачах, бандеролях, либо приобретать — изымаются в установленном порядке, после чего — передаются на хранение или уничтожаются по решению начальника исправительного учреждения, о чём составляется соответствующий акт.

— Твоей памяти можно только позавидовать, — сказал один из турианцев. — Ты ведь всегда славилась способностью дословно запоминать самые мозговывихивательные формулировки в скучнейших документах.

— Спасибо за комплимент, — искренне улыбнулась азари. — Давайте пока составим промежуточные рапорта. Порядок есть порядок. Хорошо, что Сарен и Найлус избавили нас от составления всяких-разных актов. Лишняя работа никому не нужна. Так что составим необходимые документы и можем расслабиться. Ненадолго, — уточнила она, включая свой наручный инструментрон.

Короткий коридор — и перед двумя дверями турианцы останавливаются, дёрнув немного назад за шеи обоих землян.

— Санитарная обработка, — сказал командир конвоиров. — Раздельная, — добавил он. — Ведите.

Мужчину втолкнули в правую дверь, девушку — в левую. Конвоиры действовали слаженно: секунда — и двери за турианцами, которые быстро ставят землян на белые квадраты, закрылись. Ещё одна секунда — и руки и ноги конвоируемых оказываются в зажимах подвесной тросовой системы, расходясь в стороны. Руки доставленных поднимаются над их головами.

Турианцы-конвоиры покидают комнаты. Едва только за ними закрываются двери, как включаются мощные сопла, изрыгающие воду, пар и тугие струи пастообразных чистяще-моющих веществ. От неожиданности, высокой температуры и силы струй девушка и мужчина завопили, но на их вопли никто не отреагировал — звукоизоляция была очень надёжной.

Наблюдавшие за происходящим на большом экране турианец-командир и его коллеги довольно скалились:

— Санитарная обработка. Комплексная, — сказал один из конвоиров — тот, кто сопровождал мужчину. — Производится в соответствии с требованиями Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений после прохождения осуждёнными полного обыска.

— Да, — согласился второй конвоир, сопровождавший девушку. — Имперцы — мастера осуществлять такие 'процедуры'. Зато заморачиваться не надо, например 'тереть спинку'. Автоматика всё сама сделает. Здесь, насколько я знаю, у нас с имперцами до сих пор весьма полный паритет. У них, кстати, в последнее время пожёстче с санобработкой стало.

— Возможно, — сказал командир конвоиров. — Подождём установленное время, таймер ещё не обнулился, — он указал коллегам взглядом на меняющиеся ежесекундно синеватые значки на верхнем табло, расположенном над экраном. — После санобработки они оба попадут в раздельный карантин. Ненадолго, всего на час-другой. Посканируем, посмотрим в динамике состояние.

Ждать пришлось недолго. Таймер 'обнулился', звякнул короткий мелодичный сигнал и турианцы-конвоиры, войдя в комнаты, стали освобождать от 'упряжи' обоих землян. Минута — и те выходят в коридор, чувствуя на шеях холод брони перчаток даже сквозь ткань мешков.

— Ведём дальше, — бросает командир конвоиров, отметив, что двери 'помывочных' камер закрылись. Экран погас, что означало — автоматика камер приступила к обеззараживанию внутренних пространств, готовя системы к санобработке новых заключённых.

Очередная небольшая комната. Два стола, за которыми сидят турианцы в бронескафандрах. Обоих землян их конвоиры ставят на сероватые квадраты.

— Список два, — констатирующе озвучивает один из сотрудников. — Сурово. Но — не жестоко, — добавляет он, подходя к мужчине. — Свежеотмытый, — турианец переводит взгляд на девушку. — Она тоже отмыта качественно, — он просматривает поданные конвоирами-турианцами ридеры с личными делами, отмечает что-то на экране своего наручного инструментрона. — Карантин будет им обеспечен. Два часа понаблюдаем, потом — будет видно. Заводите.

Турианцы-конвоиры активируют свои шлемы и поочерёдно — сначала мужчину, потом девушку — вводят землян в разные капсулоподобные камеры карантинной зоны. Внутреннее пространство 'кубиков', оснащённых системами полной автономности, когда входят заключённые и их сопровождающие, заливает тускловато-сероватый свет.

Турианцы сажают мужчину и девушку на полки-нары, снимают мешки с их голов. Слышатся вздохи то ли облегчения, то ли возбуждения.

— Сидеть спокойно. Пищу вам принесут, — одновременно говорят конвоиры, не обращая особого внимания на то, что заключённые пытаются рассмотреть их лица за затемнёнными забралами шлемов. — Это — карантин. Здесь вы пробудете больше часа. Мы убедимся, что вы — безопасны. За вами будут наблюдать. При выявлении проблем любого рода тот, у кого они будут выявлены, будет переведён в изолятор. Вы прослушаете информацию о порядке и условиях отбывания наказания, вас ознакомят с правами и обязанностями, установленными законами, применяемыми к заключённым Тюрьмы Спектров. Вы пройдёте вводный инструктаж о мерах безопасности. Вас предупредят об ответственности за нарушения установленного порядка отбывания наказания в Тюрьме Спектров. Вас проинформируют о пределах применения по отношению к заключённым физической силы, спецсредств и оружия и ознакомят с порядком применения в Тюрьме Спектров средств надзора и контроля над заключёнными.

Почти одновременно замолчав, конвоиры быстро покидают камеры и за турианцами закрываются двери камер-'кубиков'.

— Доставка завершена, — командир группы конвоиров ставит свою подпись в ридере-журнале.

— Доставка завершена, — зеркалирует его соплеменник, ставя свою подпись. — Можете быть свободны. — турианец-контролёр нажимает несколько сенсоров на своём наручном инструментроне и в камерах включается аудиотрансляция.

Спокойный мерный голос начинает зачитывать новоприбывшим заключённым 'информационный комплект'.

— Два часа как минимум на это уйдёт. Зато — проймёт. Свободны, — говорит турианец-контролёр, устраиваясь в кресле.

Турианцы-конвоиры покидают комнату, выходят в коридор. Дверь карантинного блока за ними закрывается.

— Согласно списку два потом будет принято решение о распределении обоих заключённых по камерам и отрядам с учётом их личностных особенностей, — сказал командир конвоиров. — Это — чистая формальность. Потому что, как вы, коллеги, уже знаете, Сарен и Найлус настояли — и аргументированно — на скорейшем привлечении их к физическому — прежде всего — труду. Пока поработают оба физически — руководство Тюрьмы примет решения более конкретные. А пока — эти двое землян будут отрабатывать свои долги и штрафы. Оба. Свободны, — разрешил он обоим младшим коллегам покинуть коридор и вернуться в расположение казармы.

— Хорошо, что сообщать некому, — сказал один из конвоиров, повернувшись к старшему команды.

— Это — верно. Сообщать некому и не надо будет напрягаться, — подтвердил командир. — Идите.

Сам он направился к лестнице, выводившей к крылу, где размещались кабинеты руководителей 'направлений'. Надо было сдать комплекты файлов и ридеры.

Имперцы, думал командир конвоиров, поднимаясь по лестнице, весьма поднаторели в 'зажимании' осуждённых. По списку два, например, не позднее десяти дней со дня прибытия осуждённого в исправительное учреждение, по его письменному заявлению одному из родственников осуждённого направляется уведомление. Там указывается почтовый адрес учреждения, перечень вещей и предметов, продуктов питания, которые осуждённым запрещается получать в посылках, передачах, бандеролях, либо приобретать. Там же перечисляются чётко сформулированные основные требования, регламентирующие переписку, порядок получения и отправления денежных переводов, предоставления осуждённым выездов за пределы исправительных учреждений, свиданий и телефонных разговоров.

Если суммировать всё, что известно ему, офицеру конвойных войск, то становится ясно — некому, действительно некому ни девке, ни мужику направлять это уведомление. Люди, конечно, достаточно редко — пока что — попадали в Тюрьму Спектров, но порядок здесь был единым и отработанным заблаговременно. Изменения — отслеживались, а наблюдение за землянами — хоть пассивное, хоть активное — Старые Расы вели на протяжении последних нескольких столетий. Так что информации было предостаточно и без тех крох, которые удалось за три десятка лет выцарапать у Альянса и равных ему по статусу управленческих структур землян.

Почтовый адрес учреждения? Смешно. Достаточно написать в соответствующих графах 'Цитадель. Тюрьма Спектров' — и почта доставит посылку, бандероль или письмо в Карантинное Управление, а там уже решат, стоит ли давать ход этому 'отправлению' или надо уничтожить присланное — по причине вредоносности.

Вещи? Осуждённым, попавшим в Тюрьму Спектров, всё выдавалось на месте. Об этом мало кто знал за пределами Тюрьмы Спектров, считалось, что заключённые могут пользоваться теми мелочами, которые упоминались в соответствующем перечне, но... То — внешнее представление, а для сотрудников Тюрьмы Спектров всегда было очень важным лишь внутреннее представление. Оно очень-очень отличалось от внешнего.

Продукты питания? Прислать, конечно, можно, есть небольшой список разрешённого, но зачем напрягаться, проверять всё это и передавать заключённому? Витамины и минералы он получит в достаточном количестве, больше ему и не нужно — сотрудники, отвечающие за питание заключённых в Тюрьме Спектров — профессионалы своего дела — умереть заключённому от голода никто не даст. Если потребуется, то будут кормить насильно — есть десятки способов, учитывающих все расовые и телесные особенности. Потому присылаемые — в рамках разрешённого списка — продукты питания до заключённых не доходили никогда, их утилизировали сразу же после получения посылок.

Приобретать продукты питания в пределах Тюрьмы? Это вообще не предусмотрено. Заключённых кормят достаточно плотно, согласно режиму и рекомендациям медиков. По минимуму, конечно, всё же тюрьма — не курорт, но... Нет, необходимости в приобретении продуктов питания самими заключёнными не существует. Хотят получать продукты питания в любое время вне предусмотренных режимом приёмов пищи — пусть не попадают в Тюрьму Спектров, а если попали — пусть подчиняются общим правилам. Тюрьма экономит выделяемые на её работу деньги и старается быть эффективной. Если на что-то можно не тратиться — это будет вычеркнуто из списка, озаглавленного 'возможно' в кратчайший срок. Почти мгновенно.

Денежные переводы? Зачем они осуждённым, если не на что эти деньги в пределах Тюрьмы тратить? Нет здесь возможности заключённому что-то приобрести ни за наличные, ни по безналичному расчёту. Ни продукты нельзя купить, ни вещи приобрести. Так что денежные переводы разрешены и достаточно значительные, но все переведённые деньги автоматически зачисляются на спецсчёт Тюрьмы и расходуются как резервный фонд, на развитие Тюрьмы.

Выезды за пределы исправительно-трудового учреждения? Не предусмотрены. Попавший в Тюрьму Спектров разумный органик — крайне опасен для сообщества разумных органиков. На то, чтобы его обнаружить, задержать, транспортировать и осудить были затрачены огромные ресурсы. Предоставлять такому правонарушителю возможность покинуть Тюрьму Спектров? Нет. Такого Правилами Тюрьмы не предусмотрено. Попавший сюда разумный органик может выйти из стен Тюрьмы только после полного отбытия срока наказания. Или — не выйти никогда — по причине смерти.

Свидания? Это — можно. Это — предусмотрено. Но — обставлено таким количеством ограничений и уточнений, что получить право на свидание осуждённый может в исключительных случаях. Крайне редко и на очень недолгий срок — до одних суток по среднегалактическому стандарту. Где-то в районе тридцати часов. Такие длительные свидания — ещё большая редкость. Обычное свидание — несколько десятков минут. Максимум — час, тоже по среднегалатическому стандарту.

Переговоры по линиям текстовой, аудио и видеосвязи? Допускаются для заключённых, ведущих образцово-показательную жизнь и не замеченных даже в поползновениях на что-то предосудительное. Малейшее сомнение, пусть даже и не основанное на каких-то фактах — и режим информационной изоляции продолжает довлеть. Да и сами переговоры записываются, тексты сообщений хранятся, протоколы — копируются на отдельные серверы, установлена жёсткая цензура. Малейшее нарушение правил и протоколов — и аудиоканал с видеоканалом перекрываются, а сообщение подвергается жёсткой коррекции.

Тюрьма Спектров с самого начала создавалась как учреждение, в котором предусмотрены условия для содержания представителей всех Старых Рас — от азари и турианцев с саларианцами и до элкоров с ханарами. За первые десять лет после окончания Войны Первого Контакта были в Тюрьме Спектров созданы условия и для содержания землян, благо люди весьма быстро приобрели славу очень заметных правонарушителей и стандартные места лишения свободы далеко не всегда справлялись с задачами перевоспитания и содержания столь нестандартных 'сидельцев'. Тюрьма Спектров своим строжайшим режимом была почти единственной в масштабах исследованной разумными органиками части Галактики, которая могла бы аргументированно заявить о своей способности усмирить любого землянина.

Вопросы информирования представительств всех Старых Рас, а также представительства Землян о прибытии в Тюрьму Спектров осуждённых представителей этих рас в Тюрьме решал отдел, в котором работало больше тридцати разумных — по два на каждую расу. В последний десяток лет численность персонала отдела пришлось расширить до сорока потому что надо было быстрее реагировать на факты поступления осуждённых землян в Тюрьму Спектров.

Далеко не всегда, конечно, приходилось выдерживать полную процедуру информирования — многие расы были рады 'по умолчанию' избавиться от своих наиболее беспокойных и проблемных соплеменников. Исчезли — и дело получило желаемое завершение. Можно больше не напрягаться. Тюрьма Спектров — серьёзное заведение и очень строгое и суровое учреждение. Здесь осуждённые не забалуют — их быстро окоротят. Скоро бывшему землянину-бизнесмену и его непутёвой дочке придётся убедиться в этом на собственном опыте.

Оснований для приёма в Тюрьму Спектров новых заключённых было два. Особая опасность конкретного разумного органика, доказанная и подтверждённая высшими судебно-следственными и экспертными расовыми органами — во-первых. Во— вторых — решение Спектра Совета Цитадели. Совет Цитадели, точнее его отдельное специальное подразделение проверяли и перепроверяли факт 'особой опасности' и давали своё заключение по всей собранной расовыми органами информации. Только после получения заключения от главы этого подразделения разумный органик доставлялся на Цитадель и помещался в Тюрьму Спектров.

Те разумные органики, решение по которым было принято единолично Спектром Совета Цитадели могли попасть в Тюрьму Спектров и пройти карантин — несколько суток по среднегалактическому стандарту. Профильные подразделения Тюрьмы и Совета Цитадели проверяли обоснованность решения Спектра, но в подавляющем большинстве случаев разумный органик из карантина переходил во внутренние части Тюрьмы и становился обычным заключённым, а не освобождался, переводясь в расовые места лишения свободы.

Учитывая, что Спектрам было дано право убивать любых проблемных органиков при выполнении заданий Совета Цитадели, факты полного освобождения разумных органиков были огромной редкостью.

Побывав в кабинетах нескольких руководителей направлений, командир группы конвоиров прошёл по крытому переходу в расположение казармы, переоделся в другой бронескафандр, перезарядил оружие и открыл дверь своей комнаты-каюты. Теперь у него были несколько часов на отдых.

Турианец, просмотрев на малом экране наручного инструментрона поступившие сообщения, присел в кресло и, расслабившись, откинулся на спинку, закрывая глаза.

В камерах, где находились мужчина и девушка, звучал мерный голос автоинформатора. Громкость, частота, скорость речи, множество других параметров были подобраны так, чтобы сказанное с первого раза запоминалось, понималось и становилось высшим императивом в поведенческой матрице разумного органика. Доля гипнотичности тоже присутствовала — важно было лишить осуждённых возможности двигаться, например — встать, лечь или заткнуть уши руками.

— С первого раза не пройдёт, — сказал один из турианцев-контролёров, наблюдая за показателями, сведёнными в простую таблицу.

— Не пройдёт — повторим. Хоть несколько часов — но будем вдалбливать, — сказал второй турианец-контролёр. — В этот раз Сарен и Найлус сэкономили нам кучу времени, которую пришлось бы при других обстоятельствах убить на канцелярскую работу и согласования. Здесь — всё просто и точно: пожизненное заключение за экономические и финансовые преступления и за тройное убийство. Случай, конечно, непростой, но наказание — вполне стандартное. Надо будет — сутки талдычить автоинфор будет. Мозги проест, но заставит запомнить. А не запомнят — им же хуже, охране постоянно хочется размяться. Разомнётся, эти двое заслуживают, чтобы их не раз помяли.

— Тут ты прав, — согласился с коллегой второй турианец-контролёр. — Хорошо, что земляне делятся с нами специнформацией. Да и мы сами её добываем постоянно.

— Хорошо, — подтвердил старший. — И хорошо то, что эта информация теперь не лежит мёртвым грузом. Застоялись мы, закостенели и закоснели. Нельзя. Надо развиваться, совершенствоваться, соответствовать.

— Если будет война со Жнецами... — осторожно заметил второй турианец-контролёр.

— То наше учреждение никакие особые новшества не затронут. Наш контингент останется у нас. Пусть другие расовые места лишения свободы сами решают, стоит ли освобождать своих сидельцев с условием смыть свою вину кровью в боях с врагом. Наши сидельцы при нас и останутся.

— А побеги...

— Тут ты прав, — сказал старший турианец-контролёр. — Могут усилиться позывы и участиться попытки. Так у нас полно превентивных мер заготовлено. Постепенно будем вводить, менять, в целом — разнообразить. И даже если Станция подвергнется атакам — мы сможем удержать свой контингент под контролем и управлением. Не забыл о праве массовой ликвидации?

— Не забыл. У нас такой контингент, который заслуживает смерти. В данном случае — мгновенной и гарантированной, — сказал младший.

— Именно, — старший турианец-контролёр бросил быстрый взгляд на панель индикаторов. — Включи-ка полную усиленную запись. Эта не произвела на них впечатления. Лучше потратить ещё несколько часов, чем потом встречать любое сопротивление с их стороны. Они уверены в своей непогрешимости настолько, что потребуются определённые усилия для 'перековки'. Впрочем, учитывая, что они к нам попали навсегда, у нас времени для 'переформатирования' этих двоих — более чем достаточно.

— Включаю, — сказал младший турианец-контролёр, нажав на клавиатуре своего наручного инструментрона несколько клавиш.

Ровный размеренный голос автоинформатора дочитал за десять минут прежний вариант сборки данных, которые следовало довести до сведения любого новоприбывшего заключённого. Минутная пауза. Автоматика потратила её на перекомпоновку блоков сборки.

Чуть изменившийся в тональности и громкости синтезированный голос начал зачитывать 'Основные права и обязанности заключённых, находящихся в Тюрьме Спектров': 'Заключённые имеют право: получать информацию о своих правах и обязанностях, о порядке и об условиях отбывания наказания. А также — об изменениях порядка и условий отбывания наказания. На нормативное обращение со стороны персонала Тюрьмы. На охрану здоровья и личную безопасность. На обращение к руководству Тюрьмы с просьбами и заявлениями. На распоряжение личным временем, предусмотренным распорядком дня при условии соблюдения установленных правил поведения. При осуществлении прав заключённых не должны нарушаться порядок и условия отбывания наказаний, а также — ущемляться права и законные интересы других лиц. Заключённые обязаны: выполнять требования Правил Тюрьмы Спектров. Соблюдать распорядок дня, установленный в Тюрьме. Проходить медицинские осмотры и необходимые обследования. Являться по вызову администрации и давать письменные объяснения по вопросам исполнения требований Правил Тюрьмы. Бережно относиться к имуществу Тюрьмы. Соблюдать требования пожарной безопасности. Добросовестно относиться к труду и обучению. Быть вежливыми между собой и в обращении с персоналом Тюрьмы и иными лицами, выполнять их законные требования. Содержать в чистоте и порядке жилые помещения, рабочие места, одежду, заправлять постель, соблюдать правила личной гигиены, носить одежду установленного образца. Принимать в порядке, предусмотренном Правилами Тюрьмы и по решению администрации Тюрьмы участие в работах по благоустройству Тюрьмы. Осуждённым запрещается: нарушать линию охраны объектов Тюрьмы или границы территории Тюрьмы. Выходить без разрешения администрации за пределы изолированных участков жилых и производственных зон. Находиться без разрешения администрации Тюрьмы в жилых помещениях, в которых они не проживают, либо на производственных объектах, на которых они не работают. Пользоваться, обмениваться, принимать или присваивать продукты питания, предметы и вещества, не получив на это разрешения от администрации Тюрьмы. Приобретать, изготавливать, хранить и использовать запрещённые Правилами Тюрьмы вещи. Играть с целью извлечения материальной или иной выгоды. Курить и принимать пищу в не отведённых для этого местах. Наносить себе и другим разумным органикам татуировки. Употреблять нецензурные и жаргонные слова. Давать и присваивать клички. Менять оснащение спальных мест и производственных участков, любых других помещений и отсеков. Без разрешения администрации Тюрьмы находиться на спальных местах в не отведённое для сна время. Приготавливать и употреблять пищу в не предусмотренных для этого местах. Входить в запрещённые для посещения заключёнными зоны. Проводить забастовки или иные групповые неповиновения. Заключённые обязаны при встрече с работниками Тюрьмы и иными лицами, имеющими статус 'посетителей Тюрьмы', вставать, обращаться к ним на 'Вы', и по занимаемой должности'.

Сделав недлинную паузу — всего несколько секунд, автоинформатор, который сотрудники Тюрьмы именовали часто 'автоинфором', продолжил чтение:

'В Тюрьме установлен строго регламентированный распорядок дня, построенный с учётом особенностей работы с конкретным составом заключённых, местными условиями Станции и другими обстоятельствами. Распорядок дня заключённых включает в себя время подъёма, отбоя, туалета, физической зарядки, принятия пищи, развода на работы, нахождения на производстве, учёбе, культурных мероприятиях. Предусматривается сон заключённых достаточной продолжительности, и предоставление заключённым личного времени. Заключённые регулярно подвергаются проверкам-смотрам, во время которых проверяется их внешний вид, состояние одежды и обуви. В установленное распорядком дня время заключённые выстраиваются в отведённых местах для вывода на работы и съёма с работ. При этом проверяется их внешний вид и производится обыск. Установлен строгий порядок поведения заключённых на производственных объектах, предусмотрен инструктаж и другие мероприятия, обеспечивающие нормативное выполнение производственных заданий. Приём заключёнными пищи производится в часы, установленные распорядком дня — в столовой или в особом раздаточном помещении на объектах, куда направлены заключённые. Заключённые, содержащиеся в камерах, пищу принимают покамерно или — в раздаточных помещениях на объектах, где участвуют в осуществлении работ. Для поддержания должного порядка во время приёма пищи заключёнными в столовых, камерах и раздаточных присутствуют представители администрации Тюрьмы. Проверки наличия заключённых в Тюрьме осуществляются три раза в день, в часы, определённые распорядком дня. Одновременно проверяется внешний вид заключённых. При необходимости проверки проводятся в любое время суток по среднегалактическому стандарту. Проверки производятся в установленном месте на общем построении путём количественного подсчёта и пофамильной переклички. Применяются технические средства идентификации заключённых. От построения на проверку заключённые не освобождаются. В особых случаях проверка их наличия осуществляется в индивидуальном порядке. Передвижение групп заключённых по территории Тюрьмы осуществляется только строем в установленном администрацией Тюрьмы порядке. В личное время осуждённые могут передвигаться вне строя в пределах изолированного участка, определённого администрацией учреждения, а по остальной части территории Тюрьмы — с разрешения представителей администрации Тюрьмы. В период от отбоя до подъёма нахождение осуждённых за пределами жилого помещения без разрешения администрации не допускается. Передвижение осуждённых, отбывающих наказание в условиях, отличных от 'лёгкого режима', за пределами изолируемых помещений, осуществляется только в сопровождении представителей администрации. К заключённым, подозреваемым в стремлении к побегу или причинению вреда окружающим или себе в пределах и за пределами жилых камер могут применяться наручники и ножные кандалы, а также иные фиксирующие и ограничивающие устройства. Запрещённые вещи, обнаруженные у заключённых, изымаются представителями администрации Тюрьмы и переводятся на склад Тюрьмы до принятия решения об их дальнейшем использовании. Медицинская и лечебно-профилактическая помощь заключённым оказывается в пределах, предусмотренных Правилами Тюрьмы'.

Голос автоинформатора посуровел и начал пункт за пунктом перечислять то, что новоприбывшим — бизнесмену и его дочери — было категорически запрещено. Синтезированный ровный и уверенный голос не оставлял ни малейших сомнений в том, что все запреты и строжайшие ограничения администрация Тюрьмы Спектров будет выполнять в максимальной точности и полноте:

'Получение и отправление заключёнными писем и иных текстовых сообщений не предусмотрено для избранного для вас режима отбывания наказания. В рамках избранного для вас режима отбывания наказания не предусмотрено предоставление осуждённым права на аудиоконтакты и видеоконтакты. Не предусмотрена для избранного для вас режима отбывания наказания подача и приём предложений, заявлений и жалоб, адресованных администрации Тюрьмы. Свидания для избранного для вас режима отбывания наказания предусмотрены только при условии отличного поведения в течение минимум месячного срока. А также — отличных результатов выполнения производственных и иных заданий администрации Тюрьмы и отличного выполнения всех требований Правил Тюрьмы Спектров. Свидания с лицами, не относящимися к категории заключённых, для избранного для вас режима отбывания наказания не предусмотрены. Приём и получение посылок, передач и бандеролей для избранного для вас режима отбывания наказания не предусмотрены. Приобретение продуктов питания, вещей, предметов, оказание дополнительных услуг для избранного для вас режима отбывания наказания не предусмотрено. Выезды за пределы Тюрьмы для избранного для вас режима отбывания наказания не предусмотрены.

Голос автоинформатора ещё более посуровел:

'Вы находитесь в карантине. В установленный администрацией Тюрьмы срок вы будете переведены в жилые камеры капсульного типа. Режим отбытия вами наказания установлен как 'лёгкий'. В дальнейшем, согласно Правилам Тюрьмы, вы будете привлечены к среднему и тяжёлому физическому труду для оплаты штрафов и иных выплат, предусмотренных решением сотрудников Корпуса Спектров. За вами установлено и ведётся круглосуточное наблюдение. Активированы системы контроля поведения и общения. При передвижении в границах Тюрьмы вы будете находиться под конвоем. Перемещение без конвоя — запрещено. В случае выявления малейших нарушений Правил, вы будете переведены на 'строгий' режим отбытия наказания, предусматривающий усиленную изоляцию от других осуждённых, находящихся на иных режимах отбывания наказаний, лишение многих прав и возможностей, предусмотренных 'лёгким' режимом отбывания наказания. Вы будете привлечены к среднему и тяжёлому физическому труду в гораздо больших масштабах. При этом коэффициент соответствия отбытого срока наказания будет изменён так, что исчисление срока замедлится. В случае злостного неповиновения и серьёзных нарушений режима к вам будут применены меры физического воздействия, а также специальные средства, режим отбытия наказания изменён на 'Особо строгий', изоляция усилена до максимума с одновременным увеличением объёмов выработки и сроков привлечения к тяжёлому физическому труду.

Автоинформатор умолк.

— Повтор будем делать? — спросил младший турианец-контролёр, поочерёдно вглядевшись в изображения, транслируемые двумя экранами.

— Будем, — сказал старший турианец-контролёр. — Сейчас у нас время завтрака, так что пусть немного насытятся. К вечеру, возможно, они перейдут уже в капсулы, а затем их выведут на работы. Начнут отрабатывать свои долги пострадавшим и обществу.

Двое турианцев-контролёров принесли упаковки с пайками. Не гражданскими, не военными — тюремными. Эти пачки походили на плитки земного шоколада. Сантиметра полтора толщиной. Никаких столовых приборов не предусматривалось. Заключённый должен был взять эту плитку руками и сжевать её полностью в присутствии контролёра, который потом давал выпить только один стакан воды.

— Прониклись, — спросил один из пришедших контролёров.

— Да. Но, вижу, что не до конца, — ответил старший турианец-контролёр. — Зато вечером, когда их направят на тяжёлые работы — проникнутся. Земляне-европейцы, они такие... мягкие. Чуть тронешь когтем — едва не рассыпаются в порошок. Стойких среди них — очень мало, — подытожил он. — Ладно, — нажатием нескольких сенсоров он разблокировал двери камер-капсул. — Кормите этих двоих, и запустим информацию по-новой. А потом — переведём уже в основные капсулы. Нечего им тут прохлаждаться в безопасных карантинных условиях.

— Именно, — сказал один из принёсших пайки турианцев-контролёров, входя в капсулу-камеру, где находился мужчина. Его младший коллега зашёл в камеру, где находилась девушка.

Двери синхронно закрылись.

— Это что? — мужчина бросил быстрый недовольный взгляд на плитку, уже освобождённую от упаковки.

— Пища, — ответил турианец-контролёр. — Ешьте в моём присутствии. Потом получите стакан воды.

— И как это есть? — недовольство в голосе бывшего бизнесмена нарастало.

— Руками. Как бутерброд. Берёте одной или двумя руками и откусываете. Прожевали — откусываете ещё и ещё. Затем — получите стакан воды, — спокойно и безэмоционально пояснил турианец-контролёр.

— Я не буду это есть, — бывший бизнесмен отвернулся к стене.

— Вас будут кормить насильно, — сказал турианец-контролёр. — Это — больно и неприятно.

— А оставить? — бизнесмен, видимо, начал осознавать, что голод — не тётка и второй раз он получит пищу очень не скоро.

— Нет. Ешьте в моём присутствии. Потом получите воду, — сказал турианец-контролёр, сохраняя ровность голоса и безэмоциональность.

— Её тоже накормят? — мужчина повернул голову к лежащей на подносе плитке пайка. — Мою дочь... — он никак не мог поверить, что высившийся над ним турианец с первого раза поймёт намёк.

— Её кормить никто не будет, — ответил турианец-контролёр. — Она — взрослый человек. Сама поест.

— Что, действительно руками? — мужчина протянул руку к плитке, взял её двумя пальцами, повертел. — Твёрдая.

— Не настолько, чтобы её невозможно было размять зубами, — сказал турианец-контролёр. — Ешьте.

— М-м-м, — бывший бизнесмен откусил кусочек, прожевал, проглотил. — И такая еда...

— Предусмотрена для установленного для вас режима исполнения наказания, — ответил турианец-контролёр. — Ешьте плитку до конца. И побыстрее — время, предусмотренное распорядком дня на приём пищи, подходит к концу, — он указал на горевшие над входом в камеру цифры часового табло. — Как только цифры покраснеют — время приёма пищи закончится. И я заберу и плитку, и воду. Независимо от того, успеете ли вы поесть и попить, — уточнил он. — И я поясняю это только один раз. В дальнейшем вы должны будете и съедать плитку, и выпивать стакан воды без понуканий. Будете сопротивляться — вас будут кормить насильно.

— Строго тут у вас, — пробурчал бывший бизнесмен, прожевав очередной кусок плитки. — И плитка... жестковатая.

— Это — Тюрьма Спектров, а не курорт, — равнодушно бросил турианец-контролёр. — Быстрее. Осталось пять минут.

— Ем, уже — ем, — пробубнил мужчина, запихивая в рот очередной кусок и со страхом поглядывая на постепенно краснеющие цифры. — И только стакан воды?

— Этого — достаточно, — турианец-контролёр дождался, пока мужчина дожевал последний кусочек, открыл клапан на скафандре, нацедил в развернувшийся из 'таблетки' стаканчик воды, подал заключённому. — Пейте. Из моей руки. Свои руки — держите вдоль тела, — он поднёс стаканчик к губам бывшего бизнесмена, подождал, пока тот допьёт до конца, убрал стаканчик в скафандровый карман. — Скоро вас переведут в мужскую зону Тюрьмы. С дочерью вы больше не увидитесь.

— А свидания? — спросил мужчина, протерев губы тыльной стороной ладони.

— Для вашего режима отбывания наказания — не предусмотрены, — турианец-контролёр направился к двери камеры. Несколько секунд — и створка закрывается за ним.

Младший контролёр-турианец зашёл в камеру, где находилась девушка. Та взглянула на него и инстинктивно прикрылась. Вошедший остался спокоен, протянул, подойдя к полке-топчану, уже освобождённый от упаковки паёк.

— И это — всё? — в голосе заключённой просквозило удивление, граничащее с нарастающим возмущением и недовольством.

— Здесь — достаточно витаминов, микроэлементов и минералов. Стандартный паёк, — ответил младший турианец-контролёр.

— И как мне это есть... эту подошву? — спросила девушка, чуть подавшись назад от подноса.

— Руками. Обеими или одной — на выбор, — сказал турианец-контролёр. — Ешьте, пока цифры на часовом табло, — он сделал короткий резкий жест левой рукой в сторону входной двери камеры, — не стали ярко-красными. А они уже — краснеют, — добавил турианец.

— А вилка? Или... Или нож? Ведь такой кусок я сразу не прожую и тем более — не проглочу.

— Столовые приборы — не предусмотрены для применённого к тебе режима отбывания наказания, — безэмоционально и спокойно ответил турианец-контролёр. — Съешь всю плитку — получишь воду.

— Не хочу, — девушка ещё дальше отодвинулась от подноса.

— Будем кормить насильно. Это — больно и крайне неприятно, — сказал турианец-контролёр.

— Но это...

— Не более чем надлежащее исполнение режима предусмотренного для тебя наказания,— скучным тоном произнёс молодой турианец-контролёр. — Ешьте. Съешьте — получите стакан воды.

— А... А если я захочу ещё? — спросила девушка, не торопясь, однако, придвигаться ближе к подносу.

— Ты же прослушала сообщение информатора. Приём пищи — только в установленное время, в установленных местах, — спокойно сказал турианец-контролёр. — Ешь, — коротко бросил он.

Девушка вздохнула, плотнее свела ноги и, не убирая левую руку с грудей, правой рукой взяла с подноса плитку.

— М-м-м-м. Невкусная, — протянула она, с трудом прожевав и проглотив первый кусочек.

— Зато — полезная. Всё необходимое для твоего организма с учётом, что тебе предстоит много физически работать. Уже сегодня, — уточнил турианец-контролёр.

Заключённая откусила ещё кусочек от плитки, стала медленно разжёвывать, проглотила.

— И такое...

— Да, — подтвердил турианец-контролёр. — В ближайшее время вас переведут в женскую зону, с отцом вы уже не увидитесь.

— Разве... свидания не положены? Это действительно так?! — в голосе девушки, прожевавшей очередной кусочек, послышались нотки отчаяния. — Но он же...

— Ваш отец, — сказал турианец-контролёр. — Нам это известно. Правила Тюрьмы едины для всех заключённых. Свидания вам — не положены. Дожёвывайте и доедайте быстрее. — Турианец, не поворачивая головы, бросил быстрый взгляд на табло часов. — Цифры уже начали сильно краснеть. Если они станут алыми, то я забираю недоеденную плитку, а воду вы вообще не получите.

— Жую уже, жую, — девушка, поняв, что, по меньшей мере, сейчас с ней никто шутить не собирается, стала поспешно прожёвывать кусочек за кусочком. Несколько минут — и она вытирает тыльной стороной ладони правой руки рот. — А одежду...

— Тюремный комбинезон, — уточнил турианец-контролёр. — Принесут, когда вас переведут в отдельную жилую капсулу, — турианец нацедил из скафандровой ёмкости воду в небольшой пластиковый стаканчик, подал девушке. — Пейте. Двести граммов. Больше — нельзя.

— И ни капельки? — бывшая стритрейсерша, отхлёбывая глоток за глотком, попыталась 'надавить на жалость'.

— Не положено, — сказал турианец-контролёр, забирая из правой руки девушки опустошённый стаканчик. — Всё. Ожидайте перевода. А может быть, что раньше вас направят на работы.

— И что... никак нельзя какую-нибудь офисную? Пожа-а-луйста! — девушка с откровенной мольбой взглянула на турианца. — Я вас очень-очень прошу!

— Нет. Только физическая. Средняя и тяжёлая, — уточнил турианец-контролёр. — Ожидайте, — сказав это, он вышел из камеры. Дверь закрылась с лёгким стуком и 'чавком', обозначившим нормативное срабатывание системы изоляции.

— Поели, — сказал старший турианец-контролёр. — Выкаблучивались. Думаю, это выкаблучивание они продолжат. Повторят, как минимум несколько раз. При самых разных обстоятельствах.

— Поначалу они все пытаются 'качать права'. Это обычно, — сказал старший пары, принёсшей пайки. — Ладно, мы пойдём, нам ещё ряд камер посетить надо. Не в карантине, кстати.

— Успешного дня вам, — ответил старший турианец-контролёр, поудобнее устраиваясь в кресле и кидая внимательный взгляд на экраны и индикаторы.

— И вам — того же, — сказали почти одновременно двое турианцев, покидая комнату.

— Поступило сообщение от админов Тюрьмы, — сказал младший турианец-контролёр. — Вывожу на экраны.

— Почитаем, почитаем, — сказал старший. — Да. Их сначала переведут, два часа дадут на адаптацию в капсулах, а затем — направят на физические работы. Тюрьма Спектров совершенствуется, тяжёлой работы предостаточно, надо будет разобраться с внутренностями нескольких старых корпусов. Там и пригодятся силёнки этих двоих. Пусть сразу почувствуют, что такое физическая нагрузка. Разленились. Слышал, девка прямо пожелала себе получить офисную работу. Как таких имперцы-земляне называют?

— Слышал, что неженками. Да и другие, эм, эпитеты тоже 'там', где слышал, присутствовали. Неприятные, — ответил младший. — Через полчаса прибудет конвой — пара наших знакомых, другая.

— Значит, полчаса понаблюдаем. Пока с ними — на 'вы', а как переведут в капсулы — будут только на 'ты'. Заслужили они, — резюмировал старший. — Автоматика автоматикой, но и самим расслабляться — не следует.

— Не будем, — сказал младший, подсаживаясь ближе к экранам.

Ровно через полчаса дверь в комнату, где находились турианцы-контролёры, открылась. Вошли двое турианцев из группы конвоя, доставившей привезённых на доставщике землян в недра Тюрьмы Спектров.

— Накормлены, — констатирующе сказал старший прибывшей группы, взглянув на экраны. — Я беру на себя мужика, ты — девку, — сказал он своему напарнику. Тот едва заметно прикрыл веки, шагнув к двери камеры, где содержалась бывшая стритрейсерша. — Переведём их обоих быстро, опомниться не успеют, как окажутся в капсулах.

— Людям... — начал было младший турианец-контролёр, но взгляд, брошенный старшим прибывшей пары, был красноречивее несильного пинка в спину.

— Он — нанёс огромный экономический и финансовый ущерб, — процедил старший пары. — Она — убила трёх людей, женщину и её двоих детей. Так что — потерпят. Пострадают. Теперь — их очередь, — он открыл дверь камеры, вошёл и с порога приказал, — Встать. Руки за спину. Лицом — к стене.

Бывший бизнесмен повиновался.

Старший пары конвоиров видел, что делать это ему непривычно, но... по первости всем непривычно, затем привыкнут, да так, что психика капитально деформируется в этом пункте. Захотят избавиться — не смогут. А этим двоим — сидеть пожизненно. Сарен Артериус — жесток, но теперь его жестокость — ох как будет нужна. Со Жнецами и их пособниками, особенно, если в их роли будут выступать синтеты-геты, надо быть предельно жестоким.

— Пшёл вперёд, спокойно. Шагом — марш, — подал команду старший пары конвоиров. Обнажённый мужчина повиновался.

Выведя заключённого в комнату, где находились контролёры, конвоир тычком стека заставил мужчину встать лицом к стене у выходного люка. В этот момент из камеры вышла девушка. Младший пары подталкивал её ударами стека по спине.

— Позвольте мне прикрыться! Пожа-а-луйста! Он, — заключённая бросила недовольный взгляд на сопровождавшего её турианца, — меня избил своим стеком! Бо-о-льно!

— И ещё добавлю, если будешь проявлять неповиновение, — произнёс молодой конвоир-турианец. — А закрываться тебе — не положено. Руки держи за спиной. Пальцы — сплети. Рыпнешься — получишь. Мало — не покажется.

— Ты, — старший пары конвоиров коснулся своим стеком плеча бывшего бизнесмена. — Встал перед коридорной дверью. Руки — держать за спиной, пальцы — сплетены.

Младший конвоир тоже времени не терял — он ударами стека по спине заставил обнажённую девушку встать за нагим мужчиной не дальше чем в двух шагах. Секунда — и её шея стиснута пальцами левой руки младшего конвоира — тот не обращал никакого внимания на то, что заключённая ощутимо вздрогнула, ощутив холод пластометалла бронеперчатки.

— Пшёл. — Старший конвоир взял бывшего бизнесмена за шею. — Шагай! — добавил он.

— Увели, — сказал младший турианец-контролёр, наблюдая, как автоматика закрывает створку выходной двери. — По меньшей мере, наши камеры теперь свободны. Включить обеззараживание?

— Включай, — согласился старший контролёр-турианец. — Полный режим. А лучше — самый полный. Людей у нас пока что в Тюрьме мало, так что лучше подстраховаться.

— Включил, — доложил младший турианец-контролёр, наблюдая за пляской показателей на экране своего наручного инструментрона. — Надо подстраховаться. Много мы ещё о землянах не знаем, очень много.

Конвоиры вели мужчину и девушку по длинному глухому коридору. Карантинный сектор и приёмное отделение оставались позади, а впереди был корпус с капсульными камерами — одиночками.

Оба турианца-конвоира хорошо помнили строки из 'сопроводиловки', написанной Сареном — 'рекомендовано изолированное содержание в одиночных камерах и привлечение к индивидуальному физическому труду средней и большой тяжести. Необходимо избежать любой возможности перекладывать тяжесть отбытия наказания на других разумных органиков'.

Может, землянам и не привычно в полном обнажении пребывать среди инопланетян, но... Эти двое точно заслужили попрание большинства любых личных прав. Их вина — доказана. Сарен по пустякам не будет звереть, Найлус тоже умеет сдерживать удаль молодецкую и юношескую беспощадность. Так что и мужик, и девка заслужили тот режим отбытия наказания, который им был назначен и теперь осуществлялся.

Называется-то он 'лёгким', но для изнеженного вседозволенностью бизнесмена и недалеко ушедшей от папочки безбашенной дочки этот 'лёгкий' режим стал полнейшей неожиданностью и довольно сложным испытанием. Ничего, будут хаметь или попытаются побузить — узнают, что такое 'обычный' и даже 'строгий' режим. А пока — пусть 'поварятся' в 'лёгком', который для них — совсем не 'лёгкий'. Так уж сложилось, всё дело в индивидуальности восприятия. Накуролесили — теперь пришло время отвечать.

Коридор закончился. Заключённых конвоиры ввели в комнату побольше, чем предшествовавшие, но всё же поменьше размером, чем один из залов.

— Здесь вам предстоит попрощаться, — сказал старший группы конвоиров. — Дальше ваше совместное пребывание прекращается. Мужская и женская зоны, — уточнил он, справедливо полагая, что дальнейших уточнений не потребуются: эти заключённые — не дети малые, понимать должны, что к чему. — У вас — пять минут на прощание. Можете обняться, поговорить. В нашем присутствии, — подчеркнул он.

Пока отец прощался с дочерью, конвоиры отступили от них на несколько шагов, но продолжали внимательно наблюдать за происходящим. Старший группы конвоиров смотрел на часовое табло — хоть какое-то занятие, но и за заключёнными присматривал. Всякое бывало.

— Всё, — сказал старший. — Заключённую — увести.

Один из конвоиров-турианцев подошёл к девушке, отодвинул её от отца, вполголоса приказал заложить руки за спину. Девушка вздрогнула, попыталась было помедлить. Стоило конвоиру начать сжимать пальцы правой руки в кулак, обхватывая шею сильнее, как она послушно выполнила приказ и направилась к одной из двух дверей. Мужчина смотрел ей вслед.

Пусть смотрит. Больше он свою дочь не увидит. Во всяком случае — рядом. Издали — возможно, но этого — недостаточно. Родственные души как-никак.

За конвоиром, сопровождавшим девушку, закрылась дверь. Старший группы конвоиров подождал ещё несколько минут, затем сделал едва заметный знак своему младшему коллеге — веди его. Тот понял, подошёл к мужчине, сразу заложившему руки за спину и даже не попытавшемуся 'взбрыкнуть'. Да и как было бы ему брыкаться, отвыкшему от элементарной достаточной физической нагрузки?

Девушка, шедшая чуть впереди своего сопровождающего, увидела ряды одинаковых дверей, расположенных по обе стороны длинного коридора. Все двери были наглухо закрыты.

Остановив заключённую у одной из дверей, турианец-конвоир подождал, пока щёлкнет замок, а створка чуть приоткроется.

— Вошла. Остановилась в шаге от двери, — скомандовал он.

Девушка повиновалась, поняв, что малейшая задержка будет стоить ей очень дорого.

Подошёл ещё один турианец, не конвоир, контролёр. В руках у него был пакет. Передав пакет конвоиру, контролёр вошёл в камеру, подошёл к девушке и быстро обыскал её тело. Порядок есть порядок. Турианцы уже убедились на собственном не слишком приятном опыте, насколько изобретательными могут быть земляне.

Закончив обыск, контролёр подвёл девушку к столу — простой плите, прикреплённой к стене, подождал, пока в камеру войдёт конвоир и взял у него пакет. Развернув упаковку, достал комбинезон, протянул девушке:

— Надевай, — коротко приказал он.

— А... А бельё? — спросила девушка, вертя в руках свою новую одежду.

— Не положено, — коротко ответил контролёр. Конвоир кивнул, подтверждая справедливость слов своего коллеги.

Девушка посмотрела на контролёра-турианца, затем помедлила несколько секунд и послушно надела комбинезон. Конвоир-турианец и его коллега, конечно же, услышали недовольный неглубокий резкий вздох, но должна же была заключённая хоть как-то — в допустимых пределах, конечно, выразить вовне своё недовольство. Вздохи допускались, а вот что-нибудь большее — уже нет.

Убедившись в том, что заключённая правильно надела комбинезон, конвоир и контролёр покинули камеру. Дверь закрылась, и девушка осталась одна.

— Смотрит по сторонам. Заметила рукомойник и унитаз, — вполголоса говорил контролёр, глядя на небольшой экран своего наручного инструментрона. — Попробовала открыть кран и спустить воду в унитазе, убедилась, что ни там, ни там воды нет. Поняла, что упиться, затопить камеру, захлебнуться водой — ей не удастся.

— Конечно, — так же негромко ответил конвоир. — Привыкнет. Сегодня их уже кормили, так что посидит немного — и поведут её на работу. Пусть понапрягается физически.

— Её папаша? — спросил контролёр.

— Наверное, тоже уже на пути к своей камере-капсуле. — сказал конвоир. — Я — к себе в казарму. Служба.

— Хорошо, — контролёр зашагал по коридору, поглядывая на экран своего инструментрона и изредка переводя взгляд на двери камер.

Конвоир покинул коридор через другой выход и вскоре добрался до лестницы, уходившей вниз, к вестибюлю, откуда по переходу можно было пройти в казарменные корпуса.

Мужчина тоже увидел коридор, по обе стороны которого тянулись ряды одинаковых дверей. Впечатление — тяжёлое, неприятное, но тюрьма — не мать родна. Потерпит.

Подошёл турианец-контролёр. Вдвоём они довели заключённого до полуоткрытой двери.

— Вошёл. Остановился в шаге от двери, — скомандовал турианец-контролёр.

Мужчина подчинился. Он с большим интересом заглядывал в щель, понимая, что это — его жилище на ближайшие минимум несколько лет. Всё же он достаточно взрослый, чтобы понять: шутки — кончились.

Турианец-контролёр держал в руке пакет с комбинезоном.

— Любопытный, — негромко, так, чтобы заключённый не услышал, сказал контролёр. — Пусть освоится. Спокойнее будет, — добавил он.

Турианец-конвоир остался недвижимым. Пусть землянин реально поймёт, что бежать отсюда — невозможно. Углов — нет, зацепиться — не за что. Полка, умывальник, унитаз — всё в антивандальном исполнении по турианским стандартам, не по земным. Учтены все мелочи, которые могли бы помочь заключённым получить в своё распоряжение орудия для побега. Ничего ему не 'светит' здесь. Силы у него не те, да и технологии Тюрьмы ему не известны.

Один за другим турианцы — контролёр и конвоир, вошли в камеру. Контролёр подвёл заключённого к столу — такой же плите, прикреплённой к стене, посмотрел на стоявшего рядом конвоира. Тот обыскал мужчину — порядок есть порядок, хотя заметно, что этот заключённый никогда не был в местах лишения свободы такого серьёзного уровня. Тем временем контролёр-турианец вскрыл пакет, встряхнул комбинезон, подождав окончания обыска, подал одежду бывшему бизнесмену:

— Надевай, — коротко рыкнул он.

— А бельё? — спросил мужчина, с некоторой опаской беря комбинезон обеими руками.

— Не положено, — рыкнул контролёр-турианец.

Поняв, что посопротивляться — не удастся, мужчина натянул комбинезон на тело. Контролёр поправил комбинезон, оглядел камеру, направился к выходу. За ним пошёл конвоир. Мужчина провожал их взглядом, в котором читались боль, бессилие и страх.

Закрыв дверь камеры, контролёр взглянул на экран своего наручного инструментрона:

— Освоится, — произнёс он. — Предварительно, конечно, но основное он быстро поймёт.

— Я — в казарму, — сказал конвоир.

— А я — пройдусь. Надо проверить камеры, — сказал контролёр.

Конвоир-турианец вышел из коридора, называемого на сленге работников Тюрьмы 'камерным' через другую дверь. Пока он добирался до казармы, успел представить себе, как мужчина убеждается в том, что в комбинезоне нельзя ничего спрятать, а воды ни в унитазе, ни в умывальнике — нет. Поймёт ли он, что вода появляется и там и там только при необходимости? Наверное, поймёт, всё же он не так и молод, какой-никакой жизненный опыт у него имеется. Не тюремный, конечно, но теперь...

Именно тюремный опыт, очень, кстати, деформирующий, для него станет определяющим. На всю оставшуюся жизнь. Пока не расплатится со всеми долгами и штрафами. В том, что этот землянин не расплатится за оставшиеся ему пятьдесят-шестьдесят лет жизни — тюрьма всё же не курорт и долголетию не способствует — турианец-конвоир был уверен. А раз не расплатится, значит, будет сидеть пожизненно. И — работать ежедневно по восемь-пятнадцать часов физически. Мужик должен работать физически. И он будет работать именно физически. Как и его дочь. Церемониться с ними обоими никто в Тюрьме не будет.

Их счастье, что пока двери всех остальных камер закрыты. В этих двух коридорах мужской и женской 'зон' содержатся те, кому свободно выходить из камер запрещено категорически. Здешние сидельцы даже пищу принимают в камерах.

Единственная возможность выйти — на работы. Но и туда всех заключённых Тюрьмы водят поодиночке, под конвоем. И работа организована так, что рабочие участки очень удалены один от другого. Ни пообщаться словесно, ни перемигнуться, ни жестами обменяться — ничего нельзя. Срабатывает, хорошо срабатывает опыт наблюдений за землянами за последние несколько сотен лет. Богатый опыт.

Мужчина отказался садиться на полку — его право. Заключённый походил по камере. Ощупал всё, что только можно — унитаз, рукомойник, полку, стол, стул. Пусть, по первости все разумные органики, попадающие в места лишения свободы, примерно так и поступают.

Контролёр-турианец продолжал ходить по коридору, изредка поглядывая на экран своего наручного инструментрона. При желании можно было высветлить любую дверь — полностью или частично и увидеть, чем реально занят находящийся там заключённый. Но пока в этом особой необходимости не было.

Пришло текстовое сообщение — скоро мужчину должны были повести на работы. Пусть понапрягается физически, а то вряд ли он что-нибудь тяжелее стилуса в последние пять лет своей жизни поднимал. Зато теперь понапрягается, как и полагается напрягаться мужику. Серьёзно и много. Отправив сообщение в шифрованный архив инструментрона, турианец-контролёр продолжил своё движение по коридору.

Смена ещё не скоро, контролёры менялись хаотично, так, чтобы заключённые не могли составить графики смен и воспользоваться ими 'в своих интересах'. Каких? Да для побега, конечно же. Земляне — они такие, у большинства в мозгах плотно засела одна мысль: 'Первая заповедь узника — бежать'. Это — правильно, разумный органик не предназначен для жизни в местах лишения свободы, но... Из Тюрьмы Спектров не смогли совершить побег никакие разумные органики, принадлежащие к Старым Расам. Вряд ли неофиты Большого Космоса — земляне — будут в своём большинстве стремиться непременно покинуть периметр Тюрьмы. Слабы и глупы они для такого финта. В большинстве случаев преступники — трусливы и слабы. Настоящих лидеров, вожаков, способных выживать в одиночку, среди ни х мало и ни мужик, ни его дочь на роль таких лидеров 'не тянули'.

Девушка тоже, как заметил ходивший по коридору турианец-контролёр, привычно поглядывавший на экранчик своего инструментрона, обошла всю камеру. Ощупала она и все предметы в ней. Пусть. Познакомится — успокоится.

Нет, не успокоилась. Попыталась постучать по двери — то ли хотела привлечь внимание, то ли поговорить с контролёром, пусть даже через дверь, то ли ещё что. Одиночное заключение способно сломать психику почти любого разумного органика — турианцу-контролёру это было очень хорошо известно — не первый десяток лет он служил здесь, в Тюрьме Спектров, где турианцы составляли большинство персонала.

Попыталась постучать — и получила удар током по рукам. Ощутимый такой удар. Больше в ближайшее время стучать не рискнёт. А попробует постучать в стенку — получит ещё более сильный удар током. Хороший дрессирующий фактор.

Вскрикнула? Вскрикнула. Отскочила рефлекторно? Отскочила. Хорошо, что рефлекторно, а то могла бы и поплясать — система безжалостна и беспощадна, запрограммирована сразу 'ломать' буйных землян-заключённых. Женщины — они всегда пытаются выгадать что-либо вроде послаблений, пытаясь сослаться на свой вроде бы слабый пол. Нет. Никакого слабого пола не существует. Есть другой пол. И он — не слабый.

Турианцы были готовы вбомбить землян в каменный век, лишив их всех достижений цивилизации. И вбомбили бы, не приди вовремя — для землян вовремя, не для турианцев — приказ с самого 'верха'. Тем не менее, турианцы наблюдали за землянами. Раса воинов очень плотно интересовалась расой, практически непрерывно воюющей. Междусобойчики — постоянные, количество жертв — огромно.

Высветлив часть двери в камеру, где находилась бывшая стритрейсерша, турианец-контролёр смотрел, как она подозрительно ощупывает ткань своего комбинезона. Швов нет, всё цельное, порвать — силёнок не хватит, поджечь — тоже. Да и спрятать что-либо — не получится. Нету ничего в камере из мелких вещей, что можно было бы спрятать в комбинезоне.

Пришло текстовое сообщение — Контрольная Башня извещала, что скоро, где-то через сорок минут, заключённую поведут на работы. Пусть понапрягается. Работа будет гораздо тяжелее, чем ворочание рулём спорткара. Гора-а-здо тяжелее. Старые корпуса Тюрьмы надо привести в порядок, а там физической работы — на всех землян-заключённых хватит. Поработает, никуда не денется. Понапрягается.

Турианец-контролёр убрал 'высветление' с двери камеры, пошёл дальше, изредка поглядывая на экранчик своего инструментрона. Женское крыло, в камерах — одни женщины-землянки. Разновозрастные, конечно. Но девочек-подростков и девочек здесь — нет, они находятся в другом женском крыле. А кто из умников-разумников доказал, что женщины не способны совершать правонарушения в любом мыслимом возрасте, хоть в самом молодом, хоть в весьма почтенном? Правильно, никто не доказал. Потому в Тюрьме Спектров содержались и девочки и девочки-подростки. Они все — разумные органики, а в разумных органиках, особенно — в таких молодых, как земляне, всегда очень сильно животное, инстинктивное начало. Как там в максимах-то? 'Убей первым'? Именно так. А женщины-землянки способны на такие правонарушения — любой мужчина-землянин нервно покуривает, как выражаются земляне-имперцы, в сторонке.

Кстати, как раз немного даже удивительно — среди заключённых Тюрьмы Спектров не было ни одного землянина-имперца. Во-первых, потому, что на Цитадель они, как правонарушители, физически не попадали, а во-вторых, потому, что Империя наказывала своих правонарушителей — и на Цитадели и в любом другом месте — почти мгновенно и очень, очень эффективно. Так что до Тюрьмы Спектров такие правонарушители 'не доходили'. А вот всех остальных землян — хватало. Может быть, кого-то было меньше, кого-то больше, но почти полный 'спектр' наличествовал. К тому же, в Тюрьму Спектров попадали традиционно очень и очень серьёзные правонарушители. Мелкота и середняки до Тюрьмы не доходили — в Галактике, слава Духам, предостаточно других мест лишения свободы.

А вот и конвоиры. Двое. Разумно, очень разумно. Пусть девица сразу поймёт, что шутки кончились.

— Прибыли за новенькой? — спросил турианец-контролёр, подходя к двери камеры, где находилась бывшая стритрейсерша.

— Да, — ответил старший пары. — Отведём её пока на лёгкую работу. Пусть полы в залах старой тюрьмы помоет.

— Самая женская работа. Как раз для девки-землянки. — фыркнул контролёр, отпирая дверь камеры. — Эй, ты, встала и руки — за спину. На выход.

— Куда это меня? — раздалось в ответ раздражённое. Я — устала! Не хочу! И — не пойду никуда!

— Пойдёшь, — твёрдо сказал контролёр, отшагивая в сторону. Два турианца-конвоира прошли в камеру, подошли к полке, на которой сидела бывшая стритрейсерша. Ни слова не говоря, они подхватили её под руки, подняли с полки, завели руки за спину и поволокли к двери. Вытолкнув её в коридор с такой силой, что заключённая, пролетев несколько метров, носом впечаталась в стену, оба турианца-конвоира покинули камеру, дверь которой турианец-контролёр тотчас же закрыл на замок.

Девушка, помотав головой — всё же удар о стену получился сильным, ощутимым, посмотрела на подходивших турианцев с недовольством, переходящим в ненависть.

— Встала нормально, — рыкнул младший конвоир.

— Не хочу! И вы мне ничего не сделаете, птицемордые! Я — женщина, а женщин бить — нельзя! — выкрикнула девушка, не стремясь в то же время отлепиться от стены.

— Здесь ты — не женщина, — сказал старший пары конвоиров, делая шаг к девушке и награждая её двумя пощёчинами.

Взвизгнув, девушка попыталась закрыть лицо руками, но следующие два сильных удара — турианец отреагировал почти мгновенно — пришлись по плечам и руки заключённой сразу безвольно повисли.

Развернув девушку лицом к себе, старший пары конвоиров отодвинул её от стены и, встряхнув, заставил выпрямиться.

— Вот так стоять надо, — рыкнул он, не обращая ни малейшего внимания на ненавидящий взгляд. — И гляделки свои — в пол опустила! Живо, — чуть сильнее рыкнул он, беря девушку за подбородок правой рукой. — Живо, я сказал!

Через две секунды голова девушки мотнулась сначала влево — турианец левой рукой отвесил ей хорошую затрещину, а ещё через две секунды — вправо — в ход пошла правая рука, пальцы которой вовремя отпустили подбородок девушки.

— Ты здесь — заключённая. Без пола, — рыкнул старший пары конвоиров. — Чем быстрее ты это уяснишь, тем быстрее будешь избавлена от многих физических проблем, — добавил он.

— Лицом — к стене. Руки — за спину в замок, — скомандовал младший турианец-контролёр.

Девушка, поняв, что сейчас у неё нет малейшей возможности оказать какое-нибудь сопротивление, послушно, пусть и медленно, повернулась спиной к турианцам и заложила обе руки за спину, сплетя пальцы.

— Вот так и постой, — рыкнул старший пары конвоиров, отшагивая от заключённой и поворачиваясь к напарнику. — Резвая какая, — бросил он, понизив громкость голоса. — Мы эту резвость быстро укоротим. Не ты первая — не ты последняя будешь в нашей богатой практике.

— Ведём её? — спросил младший пары. — Больше времени она потратит на работу, а не на передвижение туда — сюда.

— Тоже верно, — согласился старший турианец-конвоир. — Ладно, мы её повели, — он повернулся к соплеменнику-контролёру.

— А я пока обыщу её камеру, — сказал тот. — Мало ли что. Эти земляне... изобретательные.

— Зато мы — опытные. Столько десятилетий за ними наблюдали, — сказал старший пары конвоиров, беря девушку за шею. — Ты — два шага назад, затем — повернулась налево и пошла. Не бежать, идти спокойно, глядеть в пол. И — молчать.

В каком либо ответе он не нуждался — для него важно было, чтобы заключённая землянка выполняла требования правил, протоколов и процедур и он будет добиваться этого любыми средствами, способами и методами. Новеньких надо сразу ломать, тогда их жизнь в Тюрьме Спектров будет налажена быстро и надолго.

Проводив обоих конвоиров, уводивших девушку-заключённую, турианец-контролёр зашёл в камеру и приступил к стандартному углублённому обыску. Надо проверить камеру очень внимательно, а то эти новенькие... Всякое бывает

Чувствуя на своей шее пальцы турианца, ощущая холод бронепластика, девушка шагала, стараясь не спешить, но и медлить не получалось — турианец шёл достаточно быстро, он был рослым и его шаги... Там, где она делала два шага, он делал один, так что приходилось поторапливаться.

Коридор... Обычный, пустой и гулкий. Два кабеля на упорах — слева, два кабеля — на потолке, точно по центру, свет — полосами, светильники — непонятно где скрыты, их не видно. Коридор — длинный, метров пятьдесят минимум. А дальше виднеется за некрутым поворотом — ещё такой же коридор.

— Я устала, я не могу так быстро идти, — девушка попыталась пойти помедленнее, но почувствовала, как её поднимают в воздух. Турианец оказался настолько сильным, что поднял её, держа только за шею. Конечно же, его пальцы сдавили девичье горло, дышать стало трудно.

Девушка закашлялась.

— Идти ты будешь так быстро, как мы того потребуем, — чётко и строго сказал старший пары конвоиров. — Отдыхать будешь — тогда, когда мы тебе это разрешим. Отлынивать ты не сможешь — долг будет накапливаться, расти. И ты его обязательно отработаешь. Ты проведёшь в Тюрьме Спектров всю оставшуюся жизнь, потому нам всё равно, что с тобой будет в ближайшее или отдалённое время — ты поработаешь физически и понапрягаешься так, как будет необходимо администрации Тюрьмы. А теперь, — турианец поставил девушку на ноги. — Пшла вперёд, молча и быстро!

Тяжело дыша и чувствуя позывы к кашлю, девушка сделала несколько шагов. Хватка турианской руки на шее не ослабевала — контроль был плотным. Рыпаться расхотелось в очередной раз.

Шаги младшего конвоира она слышала далеко не всегда. Знала ведь, что турианцы — воины, умеют ходить бесшумно.

Коридор кончился, начался второй. Этот был длиннее, метров восемьдесят. Турианцы-конвоиры вели заключённую по-прежнему быстро, не останавливаясь и на секунду. Третий коридор, четвёртый, пятый.

— У меня ноги отваливаются, — взвизгнула девушка. — Дайте хоть минуту постоять!

— Иди вперёд, — рыкнул старший пары конвоиров. — И молча! — добавил он таким тоном, что желание посопротивляться в очередной раз куда-то скрылось. Девушка зашагала дальше, понимая, что останавливаться конвоиры не будут. И отдыхать — не дадут.

Вскоре она потеряла счёт коридорам. Тупо переставляя ноги, заключённая думала только о том, чтобы не споткнуться, не дать турианцу, по-прежнему сжимавшему её шею, повода усилить захват.

Внезапно 'прямоугольные' коридоры остались позади. Конвоиры вели девушку-землянку теперь уже по сводчатому коридору, старому, со следами протечек. Кое-где виднелись похожие на металлические полоски — то ли крепёж, то ли ещё что.

Этот коридор был тоже длинным и гораздо более тёмным. Нет, полной темноты здесь не было, хотя и света было явно недостаточно. Главное — он был очень извилистым.

Конвоиры-турианцы молчали. Минута, две, три, пять... Сложно в таких условиях уследить за временем. Становилось холодно, видимо, комбинезон не был рассчитан на слишком низкие температуры. Не защищал он от них человеческое тело.

— Согреешься, когда будешь работать физически, — рыкнул младший конвоир, отметив, как вздрогнула, почувствовав холод, шедший от стен тоннеля, заключённая. — Обязательно согреешься, потому что будешь работать много и хорошо, — добавил он.

Захотелось ответить, но пальцы, впившиеся в шею, чуть сжались. Турианец предупреждал — делом предупреждал, не словом, что глупить — не следует. И рыпаться — тоже.

Потому приходилось шагать дальше, через 'не могу'. С непривычки было сложно, ноги ныли, саднили и, казалось, что их вот-вот где-нибудь да хватит судорога, заставляя упасть, как минимум, на колени, а может быть и вообще ничком.

Смотреть только себе под ноги было непривычно, но... Сопротивляться не хотелось, потому что пальцы турианца готовы в любой момент сжаться и тогда... Тогда очень быстро перестанет хватать воздуха. Померкнет сознание. Наверное, её будут бить. Турианцы, они такие. Любители подраться в 'полном контакте'. Если уж они женщин-землянок избивали и 'на свободе' раз за разом, то девушку, только-только попавшую в Тюрьму Спектров, имевшую, кстати, предельно зловещую славу у землян, да и не только у землян, изобьют до полусмерти. И им за это ничего не будет.

Пожизненное заключение... Только теперь бывшая стритрейсерша начинала осознавать, что это такое, да ещё и в условиях Тюрьмы Спектров, расположенной на Главной Станции Галактики — Цитадели.

Несколько взглядов — быстрых, коротких, всё же удалось бросить по сторонам. В коридоре, в этом страшном полутёмном и давно заброшенном — по большей части — коридоре — были ответвления. Одно запомнилось особенно чётко — там была кладка стен, напоминающая древнюю, кирпичную. Почти земную, хотя... Вряд ли на Цитадели практиковались земные технологии и техники. Так что, может быть, эта кладка только внешне напоминала кирпичную, а на самом деле была другой. И цвет этой кладки был обычным — светло-коричневым. Там, в этом ответвлении, было грязно, по полу змеился какой-то кабель, изгиб мешал заглянуть за поворот. По центру была какая-то промоина или, точнее сказать, канава. Влажная — её стенки блестели в неверном свете. Какой уж был тут свет, такой и был.

Хорошо, что в этом коридоре есть хоть какие-нибудь ответвления, а то страшно становится. Такое впечатление, что все боковые входы заблаговременно перекрыли и откроют, обязательно откроют только тогда, когда она пройдёт, выйдет за пределы этого коридора.

Должен же этот коридор странный, сводчатый, когда-нибудь кончиться-то? Должен! Тяжело здесь дышать. И — страшно. Очень страшно. Цитадель... Никогда не думала, что Станция — действительно такая старая. Нет, не старая — древняя. Так будет точнее выразиться.

Непривычно здесь. Стены — давят, потолок, даже сводчатый — ещё как сильно давит. То ли дело нестись на мощной спортивной машине по автостраде. Там вокруг — простор, места много, даже в городах на главных улицах его хватает, а в посёлках и селениях — да пролетают они за секунды мимо и остаются далеко позади. А здесь... Тяжело. Давит. Чувствуется объём и... и то небольшое, очень небольшое место, какое ты, лично ты занимаешь в масштабах огромной, нет, не гигантской, а огромной станции. Крайне небольшое место. Почти — песчинка.

Младший конвоир. Топает сзади. Точнее — идёт. Учится на ходу? Вполне возможно, вероятнее всего — внимательно наблюдает за тем, что и как делает старший.

Поворот направо, пологий спуск и... комната?!

Нет, скорее — небольшой такой зал. Четыре голых стены, других выходов — нет. Стены на вид — капитальные.

— Стоять, — раздаётся негромкая команда. Заключённая послушно останавливается, чуть отдёрнутая назад — шея-то по-прежнему в захвате турианской руки пребывает. Не рыпнешься тут особо.

Старший пары конвоиров отпустил шею девушки.

— Твой фронт работ на ближайший час, — сказал старший конвоир. — Вёдра, щётка, — левой рукой птицемордый указывает на находящийся неподалёку инвентарь. — Твоя задача — вымыть качественно пол. Во всём зале. Без малейших исключений. Приступай. Время — пошло. И мой качественно — мы будем проверять время от времени. Не уложишься в отведённое время — будешь наказана. Физически. Мало — не покажется, — рыкнул турианец и вышел из зала. Следом вышел его напарник.

Бывшая стритрейсерша осталась одна. Обошла зал, заглянула во все углы, потрогала стены. Нет, явно не кирпич и тем более — не бумага. Твёрдые. Пластобетон или что-то вроде этого. Не сбежишь — других выходов, кроме того, куда ушли оба конвоира — явно ведь наблюдают за ней, хотя в проёме и не показываются — здесь нет. А убежать от двоих турианцев — это проблема. Жестокие они. Церемониться — не будут. Точно — не будут.

Склонилась над тремя вёдрами, поболтала рукой в воде. М-да. Выйти за водой — не будут же конвоиры ей, заключённой, воду таскать — не получится. Воды должно хватить на весь зал. И на черновую помывку пола, и на чистовую. Покрутив в руках и осмотрев щётку, проведя рукой по щетине, бывшая стритрейсерша вздохнула, понимая, что уж на такой-то её вздох сейчас никто из конвоиров внимания не обратит. Похоже, вздыхать здесь — разрешается. Не особо громко и сильно, конечно.

Делать нечего, придётся мыть пол, пусть даже и щёткой. Обычная швабра со щетиной. Если турианцев-конвоиров устраивает такой инструмент, то... Надо работать. Покоя ведь не дадут.

А это что? — над выходом вспыхнуло часовое табло?! Несколько секунд назад его там точно не было. И по виду оно напоминает... проекцию. Сразу и не понять, откуда идёт луч. Или — несколько лучей. Ладно, надо работать, и так уже пять минут впустую потеряла.

Впустую? Но ведь понять, что к чему тоже надо?! Надо, только, по-видимому, это надо будет делать побыстрее. Очень даже побыстрее.

Вздохнув ещё раз, почувствовав, как судорожно раздвигаются крылья носа, бывшая стритрейсерша обмакнула щётку в ведро, взболтнула, приподняла над водой, подождала, пока стечёт большая часть влаги, встряхнула и, пройдя к дальнему краю зала-комнаты, стала мыть пол.

Приходилось изредка поглядывать на часовое табло. Время шло своим чередом. Минута за минутой.

Изредка входил то старший, то младший конвоир, подходил к уже вымытому участку пола, наклонялся, а иногда и приседал на корточки, проводил пальцем по ещё влажному камню, вставал, молча поворачивался и выходил. И не понять, доволен он качеством работы или — не доволен. А если её ждёт наказание 'по совокупности'? Плохо, очень плохо, когда тебя никто не ориентирует в том, верно ли ты что-либо делаешь.

Женская ли это работа — мыть полы? Вроде да, женская. Женщина и внимательнее к деталям относится, и усидчивее, и точнее в движениях, даже в мелких и до ужаса часто повторяющихся. Впрочем, надо признать, что и мужчины тоже пол моют, особенно в армии — там уборщиц и техничек нет, всю работу приходится делать воинам. Был, конечно, период, когда подобные работы попытались 'спихнуть' на гражданских — индивидуалов и фирмачей, только Третья Мировая война, насколько известно, быстро доказала порочность и вредоносность такой практики. Так что воины после недолгого 'запоя' вернулись к полной самостоятельности. А дома... Дома вроде бы, разумеется, что если женщине хочется, чтобы было очень-очень чисто, она сама помоет пол. Привычно и нетрудно.

Бывшая стритрейсерша замывала участок за участком, ходила к вёдрам, с сожалением во взгляде отмечая, как быстро уменьшается уровень воды в первом ведре. А ведь придётся ещё и начисто помыть, опять начав с дальнего края...

Да, работу подкинули конвоиры... Впрочем, конвоиры ли они? Тут ведь сразу не разберёшь, кто есть кто из персонала Тюрьмы Спектров. Эта Тюрьма — не землянами создавалась и просуществовала гораздо дольше.

Тот турианец в 'камерном' коридоре... Кажется, он — контролёр. Надзиратель, проще говоря. Смотрит за порядком, пресекает неповиновение и препятствует побегам. А эти двое — нет, они точно не 'многостаночники'. Хотя и работу конвоиров, и работу контролёров — знают очень хорошо. Не теоретически, практически. Может, их регулярно меняют местами? Или, точнее сказать, переводят с должности на должность?

Снова в зал вошёл старший пары конвоиров, наклонился, провёл пальцем в бронеперчатке по полу, рассмотрел палец в неверном свете неизвестно где размещавшегося светильника. Ничего не сказав, ушёл. В следующий раз придёт он, а может быть — придёт младший.

Поясница ноет. Какое тут удобное кресло?! Нету тут такого. В согнутом или полусогнутом положении уже два-три десятка минут приходилось находиться. Иначе не помоешь качественно. Щётку-швабру не просто водить туда-сюда надо, пол надо было чистить, отмывать, а для этого — прикладывать усилия.

Всего час? Значит, ей будет поручена ещё какая-нибудь работа. Может быть, в этом зале, а может быть — и в каком-нибудь другом месте. Станция — большая. А вблизи — так очень большая.

Можно придвинуть ведро поближе, чтобы каждый раз не ходить к выходу из зала. Конвоиры к такой новации отнеслись... более-менее спокойно. Значит, такое здесь — допускается. Хоть небольшое, но облегчение. Впрочем, качество — за ним-то турианцы-конвоиры следят. Копят информацию, копят. Молчат — и копят.

Спина начинает похрустывать... С непривычки, конечно. Одно дело — сидеть в удобном водительском кресле-капсуле, другое — вот так корячиться. Домыть надо вовремя, а времени осталось... Мало. Меньше двадцати минут.

Ведро — первое, 'черновое', уже пустое, второе — пустое наполовину. Вода теперь — на полу, высыхающем и от этого чуть-чуть блестящем. Света в этом зале маловато, а то бы можно было и полюбоваться на свою работу, но... Миловаться некогда — время поджимает.

Бывшая стритрейсерша пальцами отжимает щетину щётки, макает в третье ведро и начинает мыть пол начисто. Ждать нет ни минуты времени, так что...

Турианцы-конвоиры заходят с прежней частотой, видимо, эта практика у них очень хорошо отработана. Проверяют, смотрят, заглядывают в вёдра. К щётке не прикасаются, может, это им и не надо?!

Метр за метром, полоса за полосой. Спина начинает затекать, разгибаться всё сложнее, сгибаться всё больнее, а тут приходится часто наклоняться и не менее часто выпрямляться. Всё отчётливее простая и неприятная мысль: это — не последняя работа на сегодня. А усталость... Её не обманешь. Непривычная эта работа, ох, непривычная.

У отца были уборщицы в доме и на вилле. Где теперь этот дом и где теперь эта вилла?! Наверняка получили новых хозяев. Пусть даже и временных. На вилле... Там, если учесть хотя бы размеры участка, вполне может разместиться какой-нибудь детский дом отдыха или пансионат.

Это теперь — прошлое. А настоящее — вот оно, щётка и ведро с водой. И пол, который так трудно отмыть с первого раза. Да и со второго — тоже трудно. У уборщиц, которые прибирались в доме и на вилле — у тех целый арсенал скребков, щёток, тряпок, чистяще-моющих химсредств, а тут... Тут ничего этого нет. Простота и минимализм. И как этим достигать нормальных результатов?

— Домывай, — рыкает вошедший в зал старший турианец-конвоир. — И побыстрее. Времени — мало остаётся. Не уложишься — накажем физически, — напоминает он. Да качественнее, качественнее три пол щёткой. Скользить на спорткаре ты была горазда, так теперь покажешь класс в поломойном искусстве.

Стоит промолчать. Перчатка у турианца — тяжёлая, а удар, сразу заметно и чувствуется — поставлен хорошо. Своротит челюсть набок — и скажет, что так оно и было всегда.

Вошёл второй турианец. Встал в проёме. И ведь не выскочишь, хотя мыть пол приходится уже у самого выхода. Старший турианец прошёл по залу, изредка наклонялся, касался бронеперчаткой пола, рассматривал перчатку в свете... Тусклом, но всё же... Если слух у турианцев вполне очень острый, то и глаза тоже зоркие. Видит он детали хорошо, но молчит, не озвучивает. Чего он тянет-то?!

Наконец последний квадрат исчез под щетиной. Бывшая стритрейсерша подошла к ведру, макнула туда щётку, подняла, отжала щетину рукой.

— Оставила щётку у стены. Прислонила, — распорядился младший. — Вёдра тоже — не трогай, — добавил он, видя, как заключённая поворачивается к ближайшему ведру. — Их другие заключённые уберут. Лицом — к стене. Носом — в стену и руки — в стороны на уровень плеч. Ноги — тоже расставь.

Секунда задержки стоила бывшей стритрейсерше очень дорого — сильный удар бронеперчатки по спине свалил её на пол. Успела понять, что били, вероятно, кулаком. Не ладонью. Хотя ещё неизвестно, что было бы лучше.

— Когда тебе отдана команда, выполнять её ты должна быстро. В ту же секунду, — рыкнул стоящий над распростёртой ничком заключённой-землянкой старший пары конвоиров. — Встала на ноги — и к стене. В указанное положение. Живо, — в рыке послышалась сдерживаемая злоба.

Вставать было больно. Колени саднило, да и туловищу тоже досталось, хорошо, что хоть носом не ткнулась в пол, успела приподнять голову. И челюстью вроде бы не ударилась об пол. Но всё равно, неожиданным, очень неожиданным было падение.

Сначала встав на карачки, потом — на колени, потом на корточки, бывшая стритрейсерша поднялась на ноги и шагнула к стене, занимая предписанное положение. Старший конвоир охлопал комбинезон, затем ощупал ткань.

— Спиной к стене в то же положение, — рыкнул он, охлопав и ощупав комбинезон спереди. Закончив обыск, старший турианец-конвоир добавил, — Отошла от стены на два шага, повернулась на месте кругом, руки за спину в замок, пальцы сплела.

Пришлось повиноваться. Этот птицемордый ящер находился столь близко, что... Какой там 'Парк Юрского периода' — он и рядом не стоял по богатству негативных ощущений. Одно дело — обычный турианец, гражданский, а другое дело — птицемордая бестия, от воли которой ты, человек, зависишь в очень большой степени. Тут уж приходится выбирать, что окажется легче — повиноваться или быть в очередной раз избитой. И хорошо, если не до полусмерти. Судя по всему, что уже удалось испытать, здешние конвоиры избивать умеют и даже любят. Попрактиковаться — тоже любят.

— Пшла из зала, — старший пары конвоиров привычно взял шею заключённой-землянки в захват.

Вырвешься тут, ага. Эти когти неведомо как могут и сквозь перчатку вылезти, а если один коготочек такой — пятисантиметровый — жваркнет по шее — недолго музыка будет играть. Похоронная.

Дальше был другой коридор, совсем другой. Не слишком извилистый, зато очень часто перекрываемый каменными блоками, так что пока не подойдёшь почти вплотную — не увидишь, что там дальше.

Одинокий длинный, нигде не прерываемый кабель слева по стене змеится. Высота потолка — метра полтора, не больше. Даже ей, не слишком высокорослой землянке, приходится опасливо втягивать голову в плечи, насколько это вообще возможно, но турианцы — они и вприсядку идут — не сгибаются. Вот что значит богатая и постоянная практика! И не сбежишь — плана нет, схемы нет, карты нет, никто не сказал, в какую сторону сворачивать, если что... Так что лучше пока даже не пытаться вырываться. Земляне хорошо знали — турианцы бегают очень быстро. Плавают, да, плохо, почти не плавают, часто тонут, но бегают — на уровне коренных жителей континента Африка, а те всегда славились быстроногостью.

Коридор сужается, стены его становятся грубыми, будто бы собранными из отдельных блоков или плит. Вместо ровной поверхности — грубая лестница. Ступени — едва-едва намечены. И впереди — решётчатая дверь с замком. Такие — не редкость и на Земле. В складских помещениях, например, таких очень много.

Младший конвоир обгоняет старшего, прикасается к замку, отодвигает створку в сторону, ожидая, пока старший конвоир проведёт заключённую в проём...

Оу, тут... Намного интереснее. Если бы не знать, что это — внутренности Станции Цитадель, то... Ни дать, ни взять — какой-нибудь полуразрушенный дом-многоэтажка. Из тех, что изготавливались из бетона. 'Панельки'? Может быть и 'панельки', кто их теперь, после Третьей Мировой войны отфильтрует-то слишком качественно?!

Странные надписи синей краской. Символы непонятные, может быть, да не может быть, а точно — не земные, не человеческие... Хотя...

В первый раз бывшая стритрейсерша поняла, насколько же она мало интересовалась человеческой, земной культурой. Много, очень времени было 'убито' за рулём очередного спорткара. И вот — результат. Пожизненное заключение. И где? На Цитадели в страшной неприступной Тюрьме Спектров.

Ей что, надо будет и здесь что-то мыть? Например, эти стены, пусть и не бетонные, но очень, очень похожие на бетонные? А пол... Нет, пол засыпан чем-то очень похожим на песок.

Турианцы не говорят ничего. Ведут дальше, по длинной извилистой анфиладе таких комнат, где проёмы без дверных 'коробок' и оконные проёмы — без рам. Голые стены, без любой мыслимой отделки, разве что самой-самой черновой.

Страшно становится. И — жутко. Понимаешь, всё сильнее понимаешь, насколько стара эта Станция. Вряд ли её жители, тем более — земляне, бывают в таких закутках достаточно часто. Может, сюда изредка экскурсии и водят, только вряд ли на этих экскурсиях всегда аншлаг. Эти вояжи — точно на любителей. На больших любителей.

Турианцы ведут заключённую дальше, вводят в проём и останавливаются, отдёрнув бывшую стритрейсершу чуть назад за шею.

— Это — твой фронт работ до позднего вечера, — рыкает старший турианец-конвоир. Работы тебе здесь хватит на несколько дней, но в твоих интересах — сделать всё быстрее и качественнее. О сроке ты узнаешь потом, а сейчас — вот тебе стремянка, вот тебе щётки, вот тебе вёдра с водой и скребки, вот тебе лопаты и ящики-накопители. Ты должна будешь очистить пол от песка, заполировать его скребками, затем почистить стены и потолок. Зал — большой, работы тебе хватит. Можешь начать с потолка — стремянка тебе пригодится. Других инструментов не будет, пользуйся этими аккуратно и бережно, — конвоир отпустил шею бывшей стритрейсерши и встал в проёме, перекрыв выход. Младший конвоир, как увидела девушка, куда-то уже ушёл. — Приступай.

Что было делать? Подошла к стремянке, поднялась на площадку, провела рукой по потолку. Да... Работы тут — очень много. Хорошо ещё, что разрешили начать с потолка, затем перейти на стены. А то есть некоторые... оригиналы, которые требуют начать с пола, а потом продолжить стенами и закончить потолком И как тогда сделать всё быстро и качественно, если стены и пол потом по-любому придётся перемывать и отчищать?

Спину саднило, но, по меньшей мере, теперь сгибаться не приходилось. Бывшая стритрейсерша сошла со стремянки, прошла к вёдрам и скребкам, перенесла несколько вёдер и скребков поближе к стремянке, поднялась на площадку и взялась за работу. Зал — большой, с непривычки — даже очень большой, но делать уборку надо. Конвоиры спуску не дадут. Опытные они. И суровые. Надавить на жалость — не получится. Можно, конечно, попробовать, но тогда надо быть готовой к проблемам. Прежде всего — физическим. Типа повреждений. Телесных.

И ведь других заключённых рядом — никого. Ни мужчин, ни женщин. Можно было бы попробовать, точнее — попытаться, кого-нибудь 'запрячь'. Напугать, надавить, но... Вряд ли здесь, в одной из лучших тюрем галактики такое допустят. Придётся всё делать одной. Может, так даже и лучше.

Двое конвоиров-турианцев появились в 'мужской' зоне точно в назначенное время. Турианец-контролёр уже ждал их, стоя у двери камеры, где находился бывший бизнесмен.

— Ему придётся хорошо поработать. Физически, — сказал старший пары конвоиров. — Открывайте, — он посмотрел на соплеменника-контролёра.

Тот открыл дверцу камеры и отшагнул в сторону. Старший конвоир вошёл, сразу подошёл к сидевшему на полке мужчине. Тот нехотя поднялся.

— Руки — за спину в замок, — сказал старший конвоир. — К стене возле выхода — встал лицом, — добавил он.

Мужчина повиновался. Но — слишком медленно. Лёгкий, почти неощутимый толчок и зубы лязгают, а на лбу вспухает шишка — конвоир отправил заключённого к стене ударом бронеперчатки.

— Команды выполнять — быстро, точно и в срок, — рыкнул старший конвоир, подходя к распластанному по стене заключённому. — Руки за голову на затылок, пальцы сплести, ноги расставить на ширину плеч, носом в стену — встал!

— Б-б-ольно, — еле двигая саднившей челюстью, проговорил бывший бизнесмен.

— Будешь проявлять неповиновение — ещё больнее будет, — сказал старший конвоир, проводя привычный обыск. — Ты у нас на пожизненном сроке, так что... От тебя зависит, сколь долго ты проживёшь здесь, — турианец-конвоир отшагнул на два шага. — Повернулся ко мне лицом, положение рук и ног — прежнее!

Продолжив обыск, турианец развернул заключённого спиной к себе, заломил его обе руки за спину:

— Пальцы сплёл. Пшёл на выход. Живо, — скомандовал старший пары конвоиров.

Мужчина повиновался, послушно вышел из камеры, остановился в двух шагах от проёма. Его шея тут же оказалась в захвате младшего пары конвоиров.

Контролёр вошёл в камеру, несколько минут пробыл там, проводя внимательный и быстрый обыск-осмотр. Вышел, запер дверь камеры.

— Ведите, — сказал он.

— Уже, — бросил старший пары конвоиров, беря шею бывшего бизнесмена в 'захват' пальцев своей правой руки. — Пшёл. Будешь идти быстро, нам медлить некогда. Ты должен как можно быстрее приступить к полезному физическому труду на благо Тюрьмы Спектров. Останавливаться на отдых — не будем. Так что и не проси. Будешь медлить — будешь избит, а по возвращении в камеру — наказан согласно Правилам Тюрьмы.

— Я... Я не могу идти быстро. Начну задыхаться, — выдавил из себя, насколько позволял хват турианских пальцев, подкреплённых бронированной перчаткой скафандра, бывший бизнесмен.

— Это — твои проблемы. Умел пакостить — умей и отвечать. Ты — пожизненник, помни об этом, — рыкнул старший пары конвоиров и повлёк заключённого к выходу из 'камерного' коридора.

Турианцы своё слово сдержали. Через несколько минут мужчина понял, что задыхаться — это ещё не самое страшное. Сводчатый потолок, полукруглый, давил и на психику, а казалось и на тело так, что казалось, сдавливает тебя каким-то уникально сильным прессом. Полутьма и полумрак навевали ужас, граничивший с первобытным, да ещё и темп... Коридор казался бесконечным, он петлял, поднимался, опускался, изгибался.

Момент окончания этой гонки по коридору и хотелось бы пропустить мимо сознания и восприятия, да не получилось. Впереди забрезжил явно искусственный свет — беловатый, немигающий и какой-то очень холодный. Приглядевшись, мужчина увидел висевшую на двух то ли проводах, то ли тросах лампу дневного света. Рядом был узкий — одному турианцу еле-еле протиснуться — проём, а за ним... Взгляд сразу цеплялся за... то ли трубу, её оголовок, то ли иллюминатор. Скорее всего — трубу, но так хотелось верить, что это не какая-нибудь канализационная кишка, а всё же иллюминатор. Пусть и фальшивый. А может быть — и не фальшивый.

— Прибыли, — чуть заметно, но ощутимо рванул на себя шею заключённого старший пары конвоиров, едва войдя в узкий проход и остановившись. — Твой фронт работ на ближайшие два часа, — рыкнул он. — На бывшей кровати — перчатки, ломик и всё, что надо. Твоя задача — смотать эти кабели в бухты, — он указал на несколько довольно толстых кабелей, извивавшихся по полу то ли каюты, то ли комнаты то ли зала — сразу и не определишь точно. — Затем — снять этот фальшпотолок — стремянка есть, так что для тебя это труда не составит. Потом — снять все направляющие и фиксаторы потолка. Сроку тебе, повторяю, два часа. Приступай.

— Дайте хоть... отдышаться, — выдавил бывший бизнесмен, ощущая, как сминаются лёгкие, не привыкшие столь быстро насыщать кровь кислородом.

— А ты что, запыхался? — деланно удивился старший пары конвоиров. — Ты давай, работай. А я пока включу часики, чтобы ты видел, сколько тебе времени вкалывать до экзекуции осталось. Не уложишься с работой в срок — будешь наказан. Физически. У нас так тут принято и заведено, — рыкнул старший конвоя, отметив, что его напарник уже встал в проёме зала-комнаты. — Работай, работай, — старший конвоир отпустил шею бывшего бизнесмена. — И — быстрее, — палец правой руки турианца указал заключённому на белевшие над узким проёмом цифры часов. — Как начнут краснеть — значит, ты не укладываешься. Заалеют — будешь наказан, так как не уложился. Работай, — рыкнул турианец, отходя к проёму.

Осознав, что посопротивляться на этот раз не получится — слишком неравны силы, бывший бизнесмен поплёлся к чему-то внешне напоминающему кое-как застеленную кровать. Обнаружил на покрывале или что это там такое было — все упомянутые турианцем-конвоиром инструменты. Забрал ломик и с тоской посмотрел на грязный, кое-где сильно повреждённый потолок.

Ладно эти плиты, они не очень и тяжёлые, во всяком случае на Земле они никогда тяжёлыми не были. Придётся ещё разобраться, какие они здесь, а вот эти чёрные 'профили'. Они не выглядели такими, которые можно легко сломать и снять.

Чувствуя на себе внимательные взгляды обоих турианцев-конвоиров, заключённый направился к стремянке. Пододвинул её к ближайшему к проёму углу, поднялся по ступеням, встал на площадку и стал отодвигать в сторону квадрат панели подвесного потолка.

— Ты давай, поживее работай, а то — как сомнамбула двигаешься. Огонька добавить? — сказал старший конвоир, потянувшись к скафандровой укладке.

Вздрогнув, заключённый напрягся — плитка оказалась совсем не такой уж и лёгкой, наверное, килограммов пять-шесть минимум. Сдвинул её в сторону, осмотрел открывшееся пространство.

— Не медлить! Взял плитку, снёс вниз, уложил рядышком. Поднялся, снял вторую, снёс вниз, уложил на первую, чтобы ровная стопка получалась. И так — весь потолок, — рыкнул старший пары конвоиров. — Быстрее, быстрее!

Немного обрадовавшись — всё же объяснили, как и что следует делать, а то пойми их тут — бывший бизнесмен засуетился.

С непривычки напрягаться было тяжеловато — было несколько раз, когда почти полностью терял равновесие, казалось, что сейчас, секунда — и свёрзнется с высоты пары метров. На каменный пол это, учитывая мягкий комбинезон, больно. Даже очень больно. Но удалось не упасть и продолжить работу.

Турианцы не вмешивались, не помогали, только наблюдали. Бежать всё равно некуда — за фальшпотолком, пусть и подвесным и каким ещё угодно — оказалось запылённое, загаженное и тёмное пространство, но там не было ни одного отверстия, в диаметре превышавшего пару-тройку сантиметров. Ни люков, ни воздуховодов, ничего. Как же тут дышат разумные?

— Работай быстрее, не задумывайся! — поторопил заключённого старший пары конвоиров. — Быстрее, быстрее. Работы — много, а времени — мало. Уже четверть часа провозился почти впустую! Активнее, активнее!

— Да тяжёлые они... заразы, — сказал бывший бизнесмен, снося по стремянке очередную плитку и водружая её на стопку. — Пять-шесть килограммов каждая. У нас...

— Не разговаривать! — прервал его старший конвоир. — Работать, работать. Быстрее и качественнее. Стопку — подровнял! Подровнял живо! — рыкнул турианец. — Вот, теперь — иди за следующей плиткой. И чтобы через полчаса половина потолка в зале была очищена от плиток. Живо, живо, живо!

— Да не могу я быстрее, — сказал, задыхаясь, и всё же пытаясь пошустрее взобраться на верхнюю площадку стремянки, бывший бизнесмен.

— Как у вас, землян, говорят, — хохотнул старший конвоир, — не хочешь — заставим, не умеешь — научим?! Так?! Точно, так и говорят! А раз говорят, так и будешь ты двигаться быстрее, — с угрозой произнёс старший пары конвоиров. — Иначе тебе плохо будет!

— Так говорят имперцы, а я родился и вырос в Альянсе! — крикнул мужчина.

Очнулся он уже лёжа ничком на полу. Над ним стоял, поигрывая дубинкой, старший пары конвоиров.

— Пришёл в себя? — холодно осведомился турианец. — Встал, нечего прохлаждаться! Десять минут, которые ты был в отключке, я уже учёл — отработаешь. Бегом — работать! В следующий раз — будет больнее, а время на работу будет сокращено. Получишь наказание — строгое, а не обычное, — сказал он, видя, как землянин, тяжело перекатившись со спины на живот, пытается подняться.

— Бегом, я сказал! На четвереньки — и вперёд, к стремянке! Там выпрямишься! — приказал турианец.

— Да иду я, иду, — бывший бизнесмен едва сумел встать на карачки, как ощутил пинок по пятой точке и едва не пропахал носом бетон — или что там такое было — пола. — Вы же мне...

— Молчать! — рявкнул старший пары конвоиров. — За твои художества ты ответишь по полной программе! И за финансовые, и за экономические. За все ответишь, пожизненник!

Пришлось постараться забыть о боли и прошкандыбать к стремянке. Схватившись за ступеньки, постараться побыстрее разогнуться и взобраться на верхнюю площадку. Сложно было поднять руки. Два сильных удара по телу. М-м-м. Ощутимо и очень, очень больно.

— Живее, живее! Время работы сокращено на десять минут, которые ты провалялся в отключке. У тебя осталось меньше часа. Работай! — рыкнул старший конвоир.

Отвечать как-то вслух уже не хотелось — было ясно, что турианец 'на взводе'. И — не замедлит с очередным ударом. Который может оказаться намного сильнее уже полученных. Тело болело, плохо слушалось, но кого из конвоиров — двоих на одного — это интересует? Никого.

Пришлось бывшему бизнесмену напрячься. Дедлайн, форменный дедлайн. И очень, очень близкий. Захочешь — не сможешь не спешить.

— Качественнее, качественнее работай! Аккуратно подвигай, аккуратно вынимай! — командовал старший пары конвоиров.

Младший статуей — попробуй его такого обойди — замер в проёме. Умеют эти птицемордые замирать и превращаться в монументы. Сразу и не поймёшь, что они дышат и могут двигаться. Очень быстро двигаться.

— Быстрее! Будешь медлить — получишь несколько ударов, — сказал старший конвоир. — Работай, работай!

— Да работаю я, работаю, — буркнул бывший бизнесмен.

— Ты молча, молча работай, — подал голос младший турианец. — Много говоришь, на это силы тратишь. Молча!

Как уж удалось освободить 'профили' от всех плит — заключённый и сам не помнил. Снял последнюю плиту, снёс, уложил в стопку, вернулся к стремянке, ноги подогнулись — хорошо ещё успел повернуться и прислониться, а то так бы и растянулся на полу.

— Бедненький, — раздался рык старшего конвоира сквозь такую плотную пелену, сильно смахивающую на вату, что до сознания дошла сначала только интонация — совсем не жалостливая, а не смысл сказанного. — Упарился, прыгая по ступенечкам. — Не знал бывший бизнесмен, что турианцы способны уменьшительными суффиксами манипулировать. Вроде бы военной расе это и не свойственно, в общем-то, но... Бывают, конечно, исключения. — Ладно, — рык построжел. — Полежал, отдохнул, пора и продолжать!

— Да какое продолжать-то, — просипел бывший бизнесмен, силясь хотя бы приподняться. — Сил никаких нет.

— Не лги! — рыкнул старший конвоир. — Разлёгся — вставай! Работа не ждёт. Приступай к снятию профилей. Надо закончить с потолком. Нельзя несделанное оставлять на потом.

— А может... — с затаённой надеждой заключённый посмотрел на нависавшего над ним башней птицемордого. — Может, я... того, кабелями займусь, а?! Там тоже понаклоняться и понапрягаться придётся.

— Нет, — рыкнул старший пары конвоиров. — Это тебе — на финал останется. А пока — приступай. Возьми перчатки, ломик и лезь на стремянку. Плиток на потолке нет, а с профилями тоже придётся поупражняться. Ломать — не разрешаю, необходимо их аккуратно размонтировать и сложить у входа.

— Ломиком... размонтировать, — губы бывшего бизнесмена тронула усмешка. Сам не понял, откуда она взялась.

— Поулыбайся тут, — рыкнул старший конвоир. — Давай, вставай и — на стремянку. Время не ждёт. Таймер запущен. Наказание — получишь по итогам всей работы, включая кабели.

— Может, кабели... того, на следующий раз?! — спросил заключённый, поднимаясь на ноги и нетвёрдо шагая к стремянке.

— В следующий раз у тебя будет другая работа. Фронт работ у нас большой, успеешь вспотеть не раз, — рыкнул старший конвоир. — Работай, время пошло!

Первый час тянулся... как резина. Вполголоса охая и вздыхая, бывший бизнесмен всё же наловчился после нескольких неудачных попыток относительно аккуратно извлекать 'профили' из пазов и складывать их в 'плеть' у выхода из зала. Старший конвоир — заключённый неоднократно удивлялся его стойкости и энергичности — не ленился сам всходить на стремянку и проверять пазы не только визуально, но и пальцами. Так что снизить качество работ не удавалось — любая промашка сразу фиксировалась. И это — простой конвоир?! Ох, не обычный тут, в этой Тюрьме персонал, очень необычный. Это не 'обезьянник' в каком-нибудь участке где-нибудь в глуши, да и не сыщешь таких спецов и в крупных поселениях, не только земных.

Передвигая стремянку и снимая всё новые плети — да, тяжёлые, длинные и не слишком удобные, бывший бизнесмен работал. Мышцы то ли одеревенели, то ли утратили значительную часть чувствительности, то ли ещё что-то. Иногда начинало казаться, что всё, после снятия и укладки последнего профиля в 'плеть', уже не удастся и двинуть ладонью. Но... Сразу взгляд падал на несколько змеящихся по полу кабелей, за которые несколько раз довелось зацепиться ступнями — и приходило нелёгкое, неприятное понимание, что до конца работы ещё очень, очень долго.

Есть захотелось... довольно ощутимо. Да и как иначе — очень редко, когда приходилось вот так, только физически работать. В основном-то приходилось разговаривать, орать, кричать, ещё — документы составлять и подписывать. Ну там переговоры вести всякие. Бывало, что и длительные, но так напрягаться физически, как сейчас. Потому живот 'подводило' весьма ощутимо. Особого голода не ощущалось, может быть, в той 'подошве', которую съел здешним станционным утром, и содержались все витамины, минералы и прочие микроэлементы полезные. Но... Может, с непривычки? А кто знает, кто знает-то?! Ясно, что до вечера поесть не дадут.

— Поешь завтра утром, перед работой, — подал голос младший конвоир.

Бывший бизнесмен вздрогнул и на секунду даже замер, едва не уронив очередной, уже извлечённый из пазов 'профиль'.

Вот так?! Выходит, младший не только вход блокирует, но и за заключённым в оба посматривает. Сурово тут у них. Не забалуешь.

— Так... это... Уже сейчас бы... перекусить, — запинаясь, хватая ртом воздух, сказал бывший бизнесмен. — А то живот... бурчит.

— Тебе было сказано — поешь завтра утром! Перед работой, — сказал, остановившись в нескольких шагах от заключённого, старший конвоир. — Продолжай работать, продолжай!

Пришлось постараться забыть о голоде и продолжить извлекать профили. А их много оказалось. Хотя по первому впечатлению, когда пересчитывал эти металлопластиковые — или какие они в действительности — полосы — и не скажешь, что их больше трёх десятков. Зал-комната оказался капитально обшит этими профилями.

— Так, — раздался рык старшего конвоира. — Фиксаторы — начал снимать! Живо, живо, время по-новой запущено. Полчаса тебе на всё! Давай, давай. И пазы — не рушь!

Чертыхнувшись безмолвно, землянин вздрогнул.

А куда денешься — этот башнеподобный конвоир в момент окажется рядом и начнёт избивать. В этом-то сомневаться теперь не приходится.

Строго тут у них, без миндальничания с заключёнными обходятся.

Залез на стремянку, нащупал пальцами паз, вытащил, напрягшись, фиксатор. Хорошо — перчатки есть, а то голыми пальцами было бы сложно, поскольку колючие эти фиксаторы, грани там тоже острые. В момент порежешься, а кровь. Да нечем тут её-то останавливать.

В скором таком темпе, подавляя позывы голода, взбираясь на стремянку, спускаясь, опуская очередной фиксатор — только по одному. По два уже не получалось удержать, стремянка-то высокая оказалась. Да и фиксаторы просто так не вытащишь. Надо ещё их складывать в коробку то ли из пластика, то ли из металлопластика — так сразу в полутьме и не разберёшь. Передвигая стремянку на новое место, так чтобы не пришлось тянуть руки к очередному фиксатору слишком уж далеко, заключённый обошёл зал 'по периметру'.

Когда он подошёл к стремянке, стоящей у входа, ноги уже не держали. Сел прямо на 'пятую точку', до лестницы два-три шага осталось.

— Это ещё что такое?! — взрыкнул подошедший старший конвоир.

— Н-не мо-мо-гу б-б-бо-ль-ше, — выдавил из себя полушёпотом-полувскриком бывший бизнесмен. Опустил голову, втягивая её в плечи и уже не сомневаясь — сейчас его будут бить. А может — избивать.

Но получилось по-другому. Не успел он вздохнуть, как увидел руку турианца-конвоира, скользнувшую спереди к его горлу. И вот он, взрослый зрелый мужчина уже висит, суча ногами и размахивая руками. Дотянуться до тела и головы турианца нет никакой возможности — рука у этого конвоира оказалась неожиданно длинной и очень, очень сильной. Всё же девяносто пять килограммов держать на вытянутой руке — далеко не всякий взрослый землянин может. А для этого турианца видимо такой вес — далеко не предельный.

— Можешь! — турианец-конвоир рыкнул так, что сразу заложило уши и задрожали колени. Звук возгласа заполнил зал, надавил ощутимо на барабанные перепонки. И как турианцы при их тонком и остром слухе умудряются выдерживать такие громкие звуки?!

— Я... я... я задо-задохнусь! — просипел заключённый, продолжая дрыгать ногами и размахивать руками.

— Повисишь — поймёшь! — рыкнул турианец уже тише и спокойнее. — Умел вредить — умей и отвечать и возмещать вред!

— Я... я не один такой, — выдавил бывший бизнесмен.

— Да, — подтвердил старший конвоир. — Не один. Много вас. Ничего. Война — заставит измениться. А мы — поможем войне заставить вас, бизнесменов, измениться, — рыкнул он. — Сейчас ты займёшься сматыванием кабелей в бухты. Сроку на это тебе — сорок минут. — Турианец поставил заключённого на ноги, разжал пальцы. — Стой прямо. И — приступай к работе! Давай, давай, работай! Отрабатывай долги и штрафы!

Вполголоса чертыхаясь, бывший бизнесмен убедился, что перчатки вроде остались на руках, пальцы ломик не выпустили — хоть и левая рука, а удержали. Но эти кабели...

Стоило наклониться и попробовать поднять 'кишку' — мышцы не обманешь: сразу доложили, что кабель — в толстой изоляции. И его жилы — или чего там у него внутри, под оболочкой — изготовлены из очень плотного и тяжёлого материала. С таким провозишься... Долго провозишься.

Мельком взглянув на таймер, светившийся над проходом, в котором по-прежнему маячил младший конвоир. Он там что, 'прописался' и ни разу позу не изменил? Или изменил, но совсем незаметно? Прям воин роты почётного караула. Истукан какой-то...

Пришлось понять, что вместо сорока минут уже тридцать пять осталось. А учтя вес кабеля, да не всего, а его небольшого участка... Надо очень будет постараться, чтобы управиться. Кабелей всего-то три-четыре 'кишки'. Но если каждая из них весит под три сотни килограммов минимум...

Оставшееся до срока время бывший бизнесмен провёл в полусогнутом положении — надо было где руками, а где ломиком поддеть 'кишку', стараясь не особо высоко поднимать её над полом — тяжёлая оказалась, очень тяжёлая. Затем — постараться согнуть кабель, так чтобы образовалось подобие кольца, а затем, напрягшись, подтаскивать остальные концы. Приятного, конечно, мало, но... Турианцы не мешали, не подходили, но их взгляды... Не подбадривали — подгоняли.

С одной кишкой провозился минут восемь, если таймер не соврал. С другой — чуть дольше, поскольку накапливалась усталость, где-то минут десять. Итого минус восемнадцать, округлённо — двадцать минут. Осталось поработать всего-то четверть часа, но...

Третья и четвёртая плети оказались очень тяжёлыми, хотя внешне не особо отличались от первых двух. Напрягаясь, бывший бизнесмен всё же свернул последнюю, четвёртую кишку в бухту и сел рядом с ней, хватая широко раскрытым ртом и без того не слишком комфортно-холодный воздух.

— Упарился?! — раздался над ухом заключённого злой рык. — Думаешь, что на этом — всё?! Думаешь, что рабочий день для тебя на сегодня — закончен?! Встал, живо! А то подниму — мало не покажется. Взвоешь!

Подняв голову, заключённый встретился взглядом с конвоиром. Да. Такой заставит взвыть. И не поморщится, и не напряжётся. Наверное, не только землян усмирял, но и с элкорами не церемонился. С этакими гигантами-то... Разумные они, но большие по размерам и — тяжёлые. Вот и настропалился, видимо. Что ему после такой тренировки какой-то землянин — на один зуб. Если, конечно, у турианцев действительно зубы имеются. А они у них — имеются, у птицемордых. У многих имеются. В этой расе такие странные подрасы есть — биологи-земляне от восторга до потолка прыгают. Попрыгали бы они вот здесь, в таких ситуациях. Нет. Прыгать они — не будут. Ползать — будут. И скулить будут. А вот прыгать — сил не будет у них.

— Подумал?! Отдохнул?! Встал!!! — вторично рык старшего конвоира заполнил зал. Бывший бизнесмен почёл за лучшее подняться на ноги. — Видишь этот кругляш? — турианец-конвоир указал на то, что заключённый принял то ли за иллюминатор, то ли за выход какого-то трубопровода. — На 'подставке' есть скребки, приведёшь стену по обе стороны от него — в порядок. Стремянка тебе тоже пригодится. Стена должна быть чистой в обе стороны. Уяснил?! Выполняй!

— Но я... — попытался было задержать 'распорядителя' бывший бизнесмен. — Я устал...

— Отдохнёшь после смерти. Окончательно. Так у вас, сам слышал, имперцы говорят, — старший турианец-конвоир посмотрел на заключённого. — И да, я помню, что ты — не имперец. Те вообще — кремни. Знаю, приятели рассказывали. По сравнению с ними вы, альянсовцы — слизни. Мягкотелые.

— Зато вы — костля... — начал было заключённый.

Окончание слова было вбито в лицо бывшего бизнесмена ударом бронеперчатки. Так что никакого окончания и не было. Заключённый снова распластался, теперь уже слишком вольготно, навзничь, на грязном 'бетонном' полу.

Два-три удара по щекам заставили его открыть глаза. Бывший бизнесмен сразу увидел страшную морду турианца-конвоира и громко икнул.

— Икать он ещё начал, — рыкнул старший пары конвоиров. — Встал быстро и начал выполнять полезную работу! Всё штрафное время — отработаешь! Живо, живо!

Подумав несколько секунд, заключённый решил, что будет лучше не просто подчиниться, а повиноваться. Потому достаточно резво встал на ноги и направился к 'постаменту'. Там действительно обнаружились скребки, а обращаться со стремянкой он уже и так научился достаточно хорошо. И всего-то за несколько часов!

Скребя стену и начав, разумно рассудив, что так будет лучше, с околопотолочной зоны, бывший бизнесмен опасливо оглянулся назад. Увидел, как младший конвоир по-прежнему стоит в проходе, а старший мерно ходит по залу, внимательно поглядывая время от времени на стоящего на стремянке подопечного.

Старая краска и неровности скребкам поддавались туго. Надо было сделать быстро и чисто — старший конвоир зыркал глазами, которые, вне всяких сомнений, отлично адаптировались к полутьме и видели, каковы результаты работы. А если этот птицемордый ещё и фонарь достанет, который, конечно же, у него есть... Тогда он сможет придраться к любой мелочи... И снова — изобьёт. Умеют эти полуптицы бить. Любят они 'полный контакт'. Да так, что представители других рас от этого 'контакта' быстро стонать начинают. И — громко. А турианцы, вероятнее всего, этим стонам и рады.

И ведь не установил старший конвоир срок на такую работу. Если покормили утром, то... Сейчас, наверное, давно уже вечер. Столько часов работать! И ведь так работать придётся, вероятнее всего, каждый день. Месяцы, кварталы, годы! Сколько там ему осталось? У него — дочь взрослая, ей уже около двадцати. Плюс-минус, конечно, но... Не так уж и много. Тут нельзя рассчитывать на то, что удастся прожить сто-сто пятьдесят лет. И тем более — двести. Да, турианцы живут примерно столько же, сколько земляне. Но... Не при такой работе. А тут физической работы очень, очень много.

Таймер. Не часы — таймер. Если и есть в этом таймере режим часов, то конвоиры его включать не будут. А зачем — незачем информировать заключённого о том, что сейчас давно уже поздний вечер или даже ночь? Пусть работает, пусть вкалывает.

И это — в первый же день?! Никакого отдыха, никакого карантина!

Переставляя стремянку, бизнесмен чувствовал ломоту в суставах и боль, которая усиливалась. Успокаивать себя, что это — с непривычки, не хотелось. Какая тут непривычка-то? При таком режиме пожизненное заключение превращается в фикцию. Тут не протянешь на такой интенсивности физических работах и лет десять. Тем более — двадцать. А всего лишь первый день подходит к концу. Точнее — первые сутки.

— Не задумывайся о постороннем, работай, работай! — рыкнул старший конвоир, отметив, что движения бывшего бизнесмена, стоявшего на верхней площадке стремянки, стали очень уж медленными и плавными. — Резче, резче, а то ты гладишь, а не скоблишь. У тебя в руках — скребок, а не кисточка. Работай, работай!

Пришлось отбросить мысли в дальний угол сознания. И — уделить внимание работе. Физической.

О сидении в уютном офисе бывший бизнесмен теперь вспоминал как о несбыточной мечте. Всё это, вся эта несомненная приятность осталась в далёком, далёком прошлом. Хотя... прошло всего несколько суток. А сколько всего изменилось... В худшую для него сторону.

— Работай, — снова раздался рык старшего конвоира.

Двужильный этот птицемордый или как? Ведь ни разу не присел, ни разу ничего не съел. Хотя... Мог когда-нибудь перекусить, но, вероятнее всего, сделал это настолько незаметно для заключённого, что... Нет, это положительно тюрьма очень строгого режима. Может быть — даже экстремально строгого. Теперь ясно, почему её все разумные органики так боятся. Не уважают, но — боятся. Очень, очень боятся.

Время за работой шло незаметно. И сейчас не было особо интересно знать, который сейчас час и означает ли это, что уже давно ночь. Одна мысль о том, что предстоит пешком проделать весь путь до камеры, наводила оторопь, потому приходилось её, эту мысль, неумело, но пытаться и стремиться прогнать.

— Давай, давай, ещё две полосы осталось! — снова раздался рык. — Быстрее, время! — старший конвоир выбросил руку в направлении таймера. Оглянувшись, бывший бизнесмен увидел, как цифры немного покраснели.

Пришлось напрячься. Сложно это, когда только и помнишь снование туда-сюда по стремянке и тупые резкие сильные движения скребком по стене. Рука ныла, в локте сгибалась уже плохо, а эти две полосы...

Как он их отчистил — бывший бизнесмен сам не помнил.

Снова уселся, теперь уже спиной к свежеотчищенной стене, подальше от этого странного 'постамента', чем бы он этот 'параллелепипед' не оказался. Разбираться в этом — нет, не хотелось. Мысли ворочались, как будто впали в прострацию. Думать ни о чём не хотелось. Усталость наваливалась.

— Встал! Руки — за спину в замок. Пальцы — сплести. Марш к проходу! — рыкнул старший конвоир.

Пришлось подняться на ноги и пусть неспешно, но пойти к проходу. Младший конвоир чуть отшагнул в сторону, пропустил.

Толчок и рука старшего конвоира прижимает тело бывшего бизнесмена к стене. Здесь — светлее, эта 'лампа' светит достаточно ярко. Другая рука, кажется правая, охлопывает комбинезон.

Обыск? Снова — обыск?! Да сколько же раз его обыскивать будут-то?!

И ведь не возмутишься — предупредили, этот уверенный ровный, явно синтезированный голос предупредил, что обыски здесь, в Тюрьме Спектров — самое обычное дело. Выступать против них — себе дороже обойдётся. Как говорят в таких случаях имперцы — 'пенять придётся только на себя самого'. Раз предупредили — значит, они — в своём праве.

— Повернулся ко мне лицом. Руки раскинул в стороны на уровне плеч, — рыкнул старший конвоир.

Обыск ещё не закончен?! Капитально тут рыщут. Захочешь — не утаишь. И комбинезоны такие, что любая вещь, даже самая мелкая — сразу заметна. Как — это другой вопрос, но заметна — факт.

— Руки — за спину в замок, пальцы сплести. Пшёл! — шея землянина уже привычно напрягается под пальцами правой руки старшего конвоира. Младший конвоир топает чуть сзади — бывший бизнесмен отчётливо чувствует его взгляд и понимает: рыпнется — будет только хуже.

За какой-то час, если, конечно, это действительно был привычный земной шестидесятиминутный час, конвоиры привели заключённого в 'камерный' коридор.

Другой контролёр — это было заметно по скафандру, так как лица, а может быть — всё же морды видно под затемнённым забралом шлема не было сколько-нибудь отчётливо — отнёсся к появлению конвоируемого спокойно. А что — привычное дело: увели — привели. Главное — не сбежал.

— Встал лицом к стене! Носом в стену — упёрся! — рыкнул конвоир.

Контролёр-турианец отпер дверь камеры, отступил в сторону. Младший конвоир скользнул внутрь, огляделся, вышел.

— Заходи, — рыкнул старший пары конвоиров, не ослабляя хватки руки на шее заключённого.

Бывший бизнесмен вошёл в камеру, взгляд коснулся полки и...

— Стоять! — в третий раз мощный рык турианца заполнил собой не такое уже большое — по сравнению с залом-то — пространство камеры. — Снял комбинезон. Полностью!

— А спать-то как? — вполголоса, опасливо поинтересовался бывший бизнесмен, стягивая с тела удивительно сухой и даже относительно чистый комбинезон.

Младший конвоир, войдя в камеру, забрал комбинезон из рук заключённого, вышел.

— Не положено. Утром — получишь. После того, как поешь, — рыкнул старший конвоир. — Оправься и — спать. 'Штрафные' — присоединены к завтрашнему нормативу. Так что — не пытайся халявить, — с этими словами турианец-конвоир повернулся на месте кругом и покинул камеру.

Закрылась створка, щёлкнул, пресекая любые надежды, замок. Сколько там засовов, в этой камерной двери, понять бывшему бизнесмену так и не удалось. И — вряд ли удастся.

Воспользовавшись туалетом — на этот раз вода в 'чаше' была, но явно техническая и пить такую — грязную и плохо пахнувшую — не захотелось, хотя жажда чувствовалась, бывший бизнесмен открыл кран рукомойника. И здесь вода была, чуть лучше качеством, но и её пить тоже как-то не хотелось. Потому плеснул в ладонь, растёр лицо и, закрыв кран, подозревая, что вода и так будет очень скоро перекрыта где-то за пределами камеры, шагнул к полке-топчану.

Выбирать не приходилось. Улёгшись на правый бок, выпрямился, вытянулся и — провалился в сон.

Бывшая стритрейсерша работала, чувствуя, что ещё немного — и она рухнет. Если не замертво, то в обморок — точно.

Очень легко вопить о равноправии мужчин и женщин. Очень легко говорить о том, что женщина тоже может много и тяжело физически, прежде всего физически — работать. А когда самолично попробуешь этой физической работы — очень быстро поменяешь это мнение, навязанное со стороны. Очень и очень быстро поменяешь.

Фронт работ оказался огромным. Очистить пол от песка — притом не абы как, а качественно — два часа с небольшим. Решила вроде бы начать с потолка и что её заставило прекратить его очистку, слезть со стремянки и заняться полом? Подумала, что собрать 'песок' в контейнеры будет легче? Ан нет, не легче. Труднее. Только время и силы впустую потратила.

А установленное время на всю работу — три часа. И цифры таймера потому уже краснели весьма так заметно. Ещё бы замешкалась, и — начали бы её эти двое птицемордых бить.

А так... Уложилась — и ладно. Не били — совсем хорошо. Всё же чувствовалось, что все огрехи, допущенные в работе, эти двое конвоиров 'взяли на заметку'. И — сформировали что-то вроде списка 'штрафных очков'. Когда он будет применён этот список — об этом сейчас задумываться не хотелось.

Только потом, уже приступив к зачистке стен от грязи, копоти и надписей на непонятных языках, она поняла, как сглупила. Не надо было сразу переходить с очистки потолка на очистку пола этого странного зала. Не надо. А теперь... Теперь надо будет работать ещё быстрее, чтобы осталось время.

Эти двое птицемордых спуску — не дадут. Сразу заставят почистить пол. Качественно почистить, не тяп-ляп!

Потому, прервав работу со стеной — и что её потянуло на стену, а не на потолок-то сразу — до сих пор нельзя понять самой. Со стороны эти метания вообще дико выглядят. Пришлось влезать на стремянку и, уворачиваясь от комьев грязи, чистить потолок. На это ушло три часа с небольшим. Контрольное время — три часа тридцать минут.

И на этот раз ей удалось приблизиться к контрольному сроку вплотную — две-три минуты осталось.

А она — устала. Утомилась. Выдохлась. И это время, сэкономленное, можно сказать, что и выигранное у таймера она хотела потратить на отдых.

Не удалось. Подошёл старший конвоир. В безапелляционной, предельно доходчивой манере сказал, что отдыхать — некогда. Ей ещё пол чистить. Да и стены — целых четыре, ну пусть три со значительной частью четвёртой — надо тоже почистить.

Она попыталась возразить. Словесно, конечно, она ведь не полная дура, чтобы лезть в драку с турианцем. И эти 'резервные' минуты провела в беспамятстве.

Пять! Пять хлёстких, сильных, точных ударов опрокинули её на свежеочищенный, но теперь — снова загаженный счищенной с потолка грязью пол. Эти птицемордые... Они — не церемонятся. Они сразу бьют! Бьют заключённую, бьют женщину, ну пусть — девушку. Всё равно.

Это казалось таким диким... Раньше. А теперь... Ей этому нечего противопоставить. Даже один турианец-конвоир сильнее её минимум раза в три. Он — воин, он привык убивать и избивать, он точен, вёрток, привык терпеть боль и работать по врагу в полную силу, в 'полный контакт'. А она... Она большую часть жизни провела в кабинах спорткаров. Ну иногда — в барах, на танцполах. Развлекалась... И теперь... Получается, что теперь эти развлечения ей аукаются? Боком выходят?!...

Похоже, что так.

— Встала! Чисть стену. Затем — почистишь и заполируешь пол, — рыкнул старший конвоир-турианец, нависая башней над распростёртой на полу навзничь заключённой. — Живо! — громче рыкнул он. Девушка сочла за лучшее попробовать хотя бы сесть. А потом — попытаться встать. — Живее. Работа — не ждёт! Ты допустила много ошибок. Все они включены в штрафные очки. Которые ты, — рыкнул чуть тише турианец, — отработаешь в самое ближайшее время. Если потребуется — за счёт сна!

— Но... — попыталась было возразить девушка, едва стоя на ногах, — сон ведь...

— Поговори ещё! Ты — пожизненница! Не забывай об этом. А значит, срок твоей жизни напрямую зависит от качества твоей работы. Отрабатывать долги и штрафы ты будешь самолично! Своим физическим трудом, — этот птицемордый говорил штампованные, хорошо знакомые ему фразы, но они били по нервам бывшей стритрейсерши, как электрохлысты. — Марш к стене и чисть, а потом — почистишь пол. Ты его ещё должна будешь пол заполировать, на это у тебя тоже уйдёт несколько часов. Так что застаиваться тебе — некогда. Работай! — сказав это, старший турианец-конвоир отошёл к проёму, в котором продолжал маячить младший.

Стену она зачистила. Но в контрольный срок — не уложилась. Увидела краснеющие, алеющие цифры — четыре нуля — и...

Турианец-конвоир избил её. Со вкусом, смаком, качественно. До потери сознания. Хорошо, что не до потери пульса.

Полежать в беспамятстве ей не дали и несколько минут. Турианец склонился над ней, затем встал на корточки и тихо так, на почти полном ультразвуке произнёс только одно слово 'Встать!'.

Говорят, что человек не воспринимает ультразвук. Ложь! Она-то этот турианский ультразвук в тот момент очень даже хорошо восприняла. Неведомо откуда и силы взялись. Вскочила, вытянулась.

Пришлось приступить к работе. На полчаса ведь контрольное время превысила. Отступать — некуда, придётся навёрстывать. Хотя бы попытаться. А то ведь... Даже думать не хочется, что там назапоминали эти двое птицемордых.

С иденскими полисменами — хоть землянами, хоть турианцами, хоть азари — удавалось договориться. А с этими... Прямо волкодавы какие-то. Похоже, они действительно не чувствуют, да и не видят никакой разницы между мужчинами и женщинами. Все они для них едины — заключённые и всё тут. А раз заключённые, то должны работать. Физически. Тяжело и долго.

Пол пришлось чистить. Дольше контрольного срока. На целый час дольше. Эта потолочная грязь... Оказалась жутко прилипчивой. Нет, не надо было начинать с чистки пола от 'песка'. Не надо. Да что жалеть-то, уже не вернёшь и ничего не исправишь.

Избитая ещё раз бывшая стритрейсерша снова не получила никакой возможности отлежаться. Щелчок стека — и она уже стоит, не понимая, почему она вдруг на ногах оказалась и в вертикальном положении. Похоже, у этих птицемордых — богатый ассортимент средств принуждения.

— Лицом — к стене! Носом — в стену упёрлась. Руки — в стороны, ноги расставить, — рыкнув, старший конвоир подождал несколько секунд, пока бывшая стритрейсерша распластается на ближайшей стене. Качественно и сильно охлопал-ощупал комбинезон. — Кру-гом, в то же положение — стано-вись! — скомандовал он, снова выждал несколько секунд и продолжил охлоп-ощуп-обыск. — Руки за спину в замок, пальцы сплести. Пшла к выходу!

Конец рабочего дня называется. А может быть — и рабочих суток. Не только поесть — в туалет не захотелось. Хотелось одного — лечь и уснуть. Даже на жёсткой постели.

Турианец привычно взял в захват её шею, чуть сдавил пальцами, предупреждая, чтобы даже и не думала о глупостях всяких. А затем...

Затем — пришлось бежать. Быстро бежать по этим длинным, извилистым коридорам. Ту решётчатую дверь она — на обратном пути — даже и не запомнила: слишком быстро та преграда осталась далеко позади.

В 'камерном' коридоре уже был другой контролёр — как ни устала, но по нескольким деталям скафандра определила — другой на дежурстве. Другой, свежий.

Контролёр-турианец подошёл, посмотрел на посеревшее лицо бывшей стритрейсерши.

— Лицом — к стене, — распорядился старший конвоир.

Пришлось повиноваться.

Контролёр открыл дверь камеры, младший конвоир вошёл внутрь, через несколько секунд вышел. Проверяет. Может, так здесь положено... Во избежание всяких-разных неприятностей.

— Заходи, — рыкнул старший пары конвоиров.

Зашла, остановилась в шаге от двери. Никто не приказывал, никто за шею не держал. Сама поняла, где и как остановиться.

— Комбинезон — сняла. Полностью, — в камеру вошёл старший конвоир.

— А спать как?

— Одежда — не положена, — скучным тоном рыкнул старший пары конвоиров.

— Поняла, — бывшая стритрейсерша стянула с себя не особо запачкавшийся комбинезон, сложила его вдвое или, может быть, даже вчетверо — не запомнила. Подала вошедшему в камеру младшему конвоиру. Тот взял одежду и тотчас же вышел из камеры.

— Оправишься — и спать. Вода будет выключена быстро, так что — не медли, — сказал старший конвоир, разворачиваясь 'на месте кругом' и выходя из камеры.

М-да, турианцы мало того, что не могли употреблять человеческую пищу, да ещё и не воспринимали человеческих женщин как сексуальные объекты. Многое учли руководители Тюрьмы, очень многое. Правильно говорят и даже утверждают, что инопланетяне за землянами наблюдали не десятилетиями — столетиями. Если среди них и турианцы затесались — а почему бы, собственно, и нет, то... Информации о людях у этих птицемордых — много. Очень, очень много.

Плеснув на лицо грязноватой водой — другой-то в рукомойнике всё равно не было и воспользовавшись унитазом, бывшая стритрейсерша подошла к полке. Жёсткая и не особо удобная, но... Сил никаких почти не осталось.

Как легла — помнила, а вот как заснула — уже нет. Слишком быстро провалилась в сон. Без сновидений.

'Нормандия' включает разведконтуры. Начало сканирования Станции

— Мы приблизились к Цитадели на расстояние, исключающее любые сомнения в том, что очень быстро окажемся рядом со Станцией. — Шепард посмотрел на настенный экран — один из нескольких, передававших уточнённые карты района размещения Цитадели. — Командир, мы не можем дальше лететь к Станции, не воспользовавшись корабельными спецсистемами в полной мере. — Старпом посмотрел на Андерсона, сидевшего на своём обычном месте — за рабочим столом. — О нас, по докладам Ингвара и его коллег, говорят на Цитадели простые обитатели, о нас говорят Советники. Слухи множатся. Мы становимся заметны. Слишком. Явик достаточно давно собирает информацию о происходящем на Станции и вокруг неё своими средствами, способами и методами. И мы тоже должны что-то делать достаточно активно, чтобы подготовиться хотя бы частично, а желательно — в значительной мере — к тому, что нас может ждать и, скорее всего, ждёт на Станции.

— Эк вас проняло, Шепард. — Андерсон бросил на своего младшего коллегу быстрый взгляд. — Я знаю, что Явик уже давным давно собирает и систематизирует самую разнообразную информацию о происходящем на Станции. Знаю и о том, насколько Советники обеспокоены тем, что 'Нормандия' находится достаточно близко от Цитадели. Знаю о том, насколько этих 'сидельцев' наш прилёт к Станции, мягко говоря, нервирует. Но...

— Командир, — не меняя тон голоса, сказал Шепард. — Я понимаю. Ситуация на Идене потребовала от нас нестандартных действий, которые напрочь выламываются из большинства известных протоколов, инструкций и законоуложений, исключая разве что самые экстренные, предназначенные для задействования в гипотетически вероятных случаях. И сейчас это — тот самый гипотетически вероятный случай — не начинает своё существование и воздействие. Он его — продолжает, — подчеркнул старпом. — Явик мёртво держит ситуацию на Идене под своим контролем, расходует на это свои силы и средства. Положение таково, командир, что мы, люди, начинаем глупо выглядеть. Он — работает, а мы...

— А мы боимся отказаться от необходимости выполнять эти самые инструкции, протоколы и законоуложения, Шепард, — сказал Андерсон. — Может быть, и не боимся, но, действуя в рамках, не хотим ломать эти рамки и отдавать всё на откуп 'экстренности' ситуации.

— А ситуация действительно, командир, экстренная, — сказал Шепард, взглянув ещё раз на настенные экраны. — На Идене мы, как выражаются земляне-имперцы, 'навели шороху', затем — потратили несколько суток на полёт к Цитадели. Думаю и даже уверен, что цитадельские 'сидельцы' знают, что на что-то большее, чем дальний внешний рейд Станции мы — не согласимся, потому...

— Потому у цитадельских 'сидельцев', — сказал Андерсон, — будут слишком серьёзно ограничены возможности по влиянию на нас.

— Именно, — согласился Шепард. — Адмирал Михайлович сам не понимает, что такое наша 'Нормандия' и как её 'вписать' в состав дивизиона подчинённой ему флотилии разведкораблей. Да, наш фрегат — прототип. Но — всё меняется, старое уходит, отмирает, новое — приходит и укрепляется. Михайлович — консерватор, может быть — даже ретроград. Ему — не двадцать лет, он уже — сложившийся взрослый человек. Может быть, и не планировался наш полёт к Цитадели с такими задачами, но... Как только мы встанем на внешний рейд, пусть и на дальний, я не исключаю, что мы будем вынуждены постоянно быть в контакте с Михайловичем и его штабом.

— А там — протокол един: 'отдайте Советникам Маяк', — негромко сказал Андерсон.

— И это — тоже, — подтвердил старпом. — А ещё Михайлович неглуп и понимает, что наличие на борту нашего фрегата-прототипа двух, подчёркиваю, двух Спектров Цитадели, даёт все возможности и все основания для того, чтобы штаб флотилии и лично Михайлович утратили право командование нашим кораблём и нашим экипажем. Согласно протоколу, подписанному Альянсом...

— Корабли и иные транспортные средства, на которых находятся один или два Спектра Совета Цитадели немедленно передаются под их командование и управление, — близко к тексту процитировал документ капитан Андерсон. — Что-то в этом роде я предполагал, Шепард. Но... протеанин...

— Дополнительная головная боль для штабистов и Михайловича, — сказал старпом. — Но по-иному — нельзя. Война с таким врагом — новая, она не будет вестись по лекалам, известным Михайловичу и вышестоящим адмиралам и генералам. Не думаю, что Михайлович не понимает, как сильно факт появления протеанина Явика рушит все протоколы. Потому... Вряд ли он пойдёт на отдачу прямого приказа о передаче Маяка Советникам Цитадели в таких условиях.

— Понимает он или не понимает, ясно одно, — негромко сказал командир фрегата. — Адмиралитет Альянса не готов признать факт, что война со Жнецами уже идёт. Не буду спорить — мало, кто и за пределами Адмиралитета Альянса готов признать этот факт. Такова уж человеческая психика — она до конца сопротивляется любому вредному негативу. И невредному, кстати, тоже. — Капитан Андерсон помолчал несколько секунд, глядя на настенный экран, транслировавший карту района, где сейчас находилась 'Нормандия'. — Сами знаете, старпом, на включение разведконтуров нашего корабля в боевом реальном режиме в таком месте, как это... Весьма близкое к главной Станции галактики... В обычных условиях требуется столько согласований и виз, что запаришься их собирать.

— Советники уже знают, что мы за ними наблюдаем о-о-чень внимательно, — сказал Шепард. — Даже если они не понимают, откуда у нас столь полная и точная информация, я уверен — они способны сложить 'два и два' и списать нашу осведомлённость, точнее — её причину — на протеанина. Неизвестная величина есть неизвестная величина. А раз неизвестная — все возможности запредельного характера автоматом переносятся на неё.

— Тоже верно. — Андерсон продолжал раздумывать. — М-да. Придётся вызвать сюда нашего гуру РЭБ, — он набрал на клавиатуре настольного инструментрона несколько команд. — Ингвар, зайдите ко мне в каюту. Есть разговор, — сказал он.

Выслушав короткий ответ, переключил каналы, погасил клавиатуру.

Несколько минут — и Темпке входит в командирскую каюту, закрывает за собой дверь на защёлку и, увидев жест-разрешение хозяина каюты, усаживается в свободное кресло.

— Доложите последние результаты сканирования, — коротко бросает Андерсон.

Ингвар уложился в десять минут. Андерсон слушал его молча, только изредка кивал. Вопросов не задавал, не прерывал, но проявлял всем своим видом серьёзную заинтересованность, так что Темпке докладывал с удовольствием — подробно и чётко.

— Хорошо, — сказал Андерсон, когда руководитель службы РЭБ фрегата умолк. — Ингвар, тут назрела необходимость задействования разведконтуров фрегата в полном боевом режиме. Ваше мнение?

— Виртуально мы просчитывали этот вариант, командир. — Ингвар остался спокоен и пока что Шепард не мог определить, по нраву ли Темпке сказанное командиром фрегата или нет. — В большинстве случаев планировали включить все разведконтуры фрегата в боевой активный режим чуть раньше, — сержант посмотрел на часовое табло над дверью, — где-то часа три тому назад, командир, — уточнил он. — Явик поставляет нам информацию, мы пока работаем в пассивном режиме, так что информация Явика нам очень помогает — проявляет многие детали и взаимосвязи.

— Иными словами... — произнёс Андерсон.

— Командир, необходимо как можно скорее включать разведконтуры корабля в боевой активный режим, — твёрдо и чётко сказал Ингвар. — Да, 'фонить' будем гораздо сильнее, но нам нет необходимости красться и скрываться. Известно, что о нашей сверхдостаточной осведомлённости о происходящем на станции Советники Цитадели уже знают. Потому — не вижу необходимости и дальше держать контуры только на пассивном режиме.

— Хорошо. — Андерсон принял решение, активировал клавиатуру настольного инструментрона и стал набирать команды. — В конце концов 'Нормандия' — разведывательный фрегат. Информация — наша цель и наш хлеб. Потому... — он продолжал набирать команды. — Ингвар, спасибо. Свободны. Возвращайтесь к себе и готовьтесь к активации контуров в боевом режиме.

— Есть, командир. — Темпке встал, пододвинул кресло к столу, открыл дверь командирской каюты, бросил быстрый взгляд на Шепарда. Тот едва заметно кивнул и сержант, уже довольно давно ставший полноправным главой службы РЭБ 'Нормандии', покинул обиталище 'первого после бога на борту'.

На стенах командирской каюты один за другим зажигались экраны, на их поверхностях проступали картинки, снимки, схемы, планы, карты. Шепард отметил, что на одном из экранов проявилась уточнённая карта района размещения Цитадели.

— Именно так, Джон. Именно так, — сказал Андерсон, продолжая набирать команды. — Давно хотел опробовать реальную мощь разведконтуров 'Нормандии', давно. Ещё со времени стоянки на 'поле комплектации'. И теперь, — командир корабля бросил быстрый взгляд на настенные экраны. — Очень, очень доволен тем, что вижу, какова эта мощь на самом деле. Не в виртсреде — в реальности.

— Явик... — осторожно заметил Шепард.

— У Явика сейчас — тоже много работы, — продолжил Андерсон. — Он действует теперь уже в четырёх основных направлениях: контролирует ситуацию на Идене, обучает наших сокомандников, контактирует с выжившими соплеменниками и отслеживает ситуацию на Станции. Теперь и мы подключимся. Нам нужна полная картина. И она у нас — будет.

— Придётся 'закопаться' в ситуацию на Цитадели, командир. — Шепард встал, подошёл к настенному экрану, на котором светилась подробнейшая план-схема Станции. — Может, следует начать с 'азов'?

— Начнём. — Андерсон покинул своё кресло, встал в шаге от своего помощника. — Не будем углубляться в историю, это сейчас — не нужно. Нам нужны, — он активировал свой наручный инструментрон, набрал на засветившейся клавиатуре несколько команд, — только реальные данные. Без 'воды'.

— Если без 'воды', командир, то... — Шепард активировал клавиатуру своего наручного инструментрона, экран раскрывать не стал — незачем, когда перед глазами — стационарный настенный. — Космическая станция, одновременно, о чём мало кто знает — масс-ретранслятор. Построена, если верить общедоступным данным, протеанами, а реально — Жнецами или, если ещё точнее — их хозяевами. Статус — главный узел сети ретрансляторов массы и одновременно — центр галактической цивилизации разумных органиков. Расположение — галактика Млечный Путь, туманность Змея, звёздная система — Вдова. В этой звёздной системе нет планет, но есть несколько десятков масс-ретрансляторов. Вдова — звезда класса 'голубой гигант'. Срок жизни таких звёзд — около десяти миллионов лет. Что, конечно же, намного меньше того срока, в течение которого, по достаточно пионерным предположениям, осуществлялись Циклы Жатв. И, потому, не будет большим преувеличением сказать, что, либо туманность Змея была неизвестными ныне средствами, способами и методами сформирована вокруг Станции, в том числе — и под воздействием её, считающегося главным, генератора полей массы, работающего сейчас 'на пониженных оборотах'. Либо эта станция была перемещена в звёздную систему откуда-то ещё. Кроме станции и нескольких десятков ретрансляторов в системе присутствует огромный и мощный топливный склад. Космокорабли заправляются в большинстве случаев там, хотя возможность заправки топливом предоставляется и на самой Станции.

— Думаю, с началом войны Станция полностью примет на себя эту функцию, — сказал Андерсон, уловив паузу в речи старшего помощника. — А этот топливный склад... Не думаю, что Жнецы будут столь любезны, что сохранят его в целости и сохранности. Серия взрывов — и этот объект прекратит своё существование. Он — относительный новодел, а значит, построен не из того материала, из которого изготовлен внешний корпус Цитадели. Продолжайте, Шепард.

— Сама Цитадель в большинстве источников — не только экстранетных, позиционируется как космическая станция. О том, что она может выполнять ещё и функцию гигантского ретранслятора, в Экстранете есть информация, но ей мало кто из разумных органиков верит. Считается, что станция построена. Если не протеанами, то Жнецами. Учитывая, что Жнецы до недавнего времени считались легендой, в эту версию происхождения станции мало кто из представителей Старых Рас верит. Ещё меньше тех, кто хотя бы приблизительно допускает, что станцию могли построить не сами Жнецы, а те, кто стоит за ними. В большинстве случаев наиболее известной и признаваемой является протеанская версия происхождения Цитадели.

— Не любят у нас далеко заглядывать в прошлое, — задумчиво сказал Андерсон.

— Если долго смотреть в бездну, то... — негромко ответил Шепард.

— Бездна начинает всматриваться в тебя самого, — закончил Андерсон. — Наверное, потому и не любят разумные органики интересоваться слишком уж далёким прошлым. Любят жить сегодняшним днём и не любят, к тому же, слишком серьёзно задумываться о будущем. Своём. Или — чужом. Без разницы. Продолжайте, Шепард.

— Притяжение на Станции создаётся посредством вращения. Уровень силы притяжения в живых секторах достигает комфортного, в том числе и для людей значение в один с небольшим 'же', а в районе Президиума бывает снижен временно и до отметки ноль целых три десятых 'же'. Неудивительно, — уточнил старпом. — Там — Совет, там — 'сердце' Станции и там же — Кольцо. Всё это требует наличия возможностей для варьирования показателей, в том числе и силы притяжения.

— Может быть, может быть, — сказал командир фрегата. — Общая длина станции — если свести все лепестки в положение, когда их длина будет максимальной — достигает сорока четырёх и семи десятых километра.

— Почти пятьдесят километров, — уточнил Шепард, округлив озвученную Андерсоном цифру. — Если взять среднего Жнеца... Что и говорить, строительство приобретает масштаб, который вряд ли привычен даже для большинства Старых Рас. Если развести лепестки в 'ромашку', то диаметр будет достигать двенадцати и восьми десятых километров. Отмечу, что с цифрами, характеризующими Станцию, наблюдается непонятная путаница, командир. Отношу её существование только на счёт необходимости соблюдения весьма странного режима секретности. В космическую эпоху межзвёздных полётов такой разнобой в показателях насторожит любого здравомыслящего разумного органика, а тут...

— Мало кто верит, что Станция может развернуться в 'ромашку', Шепард, — негромко сказал Андерсон. — Хотя... Не буду спорить и не буду отрицать — конструкция Станции позволяет даже не особо сведущему в технике разумному органику предположить, что такой 'разворот' возможен. А вот предположить, что Станция для чего-то вот так сильно разворачивается... Хотя... Если предположить, что в развёрнутом положении она ещё и принимает относительно горизонтальное положение... Можно допустить и такой вариант — обычная космостанция. Но в космосе понятия 'низа' и 'верха' очень и очень относительны.

— Население станции, — продолжил Шепард. — Здесь — разные цифры, но минимальная — тринадцать и две десятых миллиона разумных органиков, если, конечно, не считать Хранителей, численность которых остаётся до сих пор неизвестной величиной.

— Население не самой маленькой европейской страны, — задумчиво и чуть повысив громкость голоса, сказал Андерсон. — Далеко не все из этих тринадцати миллионов — бойцы. Большинство — изнеженные, физически и психически нестойкие разумные органики. Да, несомненно, будет нужна ротация. Серьёзная и... что самое сложное, быстрая. Для этого нам будет нужна полная информация о происходящем на Цитадели. Вы были правы, Джон, — помолчав несколько секунд, продолжил командир фрегата. — Нам надо было включить разведконтуры нашего корабля в активный боевой режим.

— Мы их включили, командир, — сказал Шепард, бросив короткий взгляд на развернувшийся на несколько секунд и осветившийся малый экран своего наручного инструментрона. — Информация — поступает и уже обрабатывается.

— Продолжайте, Шепард, — мягко сказал Андерсон.

— Общая масса станции — семь целых и одиннадцать сотых миллиона тонн. Наверное, мы не скоро достигнем уровня, позволяющего совместить высочайшую прочность и долговечность материалов с их несомненной легковесностью, — отметил старпом.

— Да... Не скоро, — подтвердил Андерсон. — Тут вы правы, Шепард. — У нас сейчас уже нет... столько времени на подобные работы. Успеть бы сделать минимально необходимое... — он замолчал. Старпом воспринял молчание старшего коллеги как согласие на продолжение рассказа.

— В основном, считается, что Станция была создана более миллиарда лет назад. На данный момент на Цитадели в основном проживают дипломаты, торговцы и иные представители элиты. Станция — место размещения Совета Цитадели, формально осуществляющего руководство и управление большей частью исследованного и населённого разумными органиками к данному моменту пространства Галактики. Хотя, конечно, Траверс и Терминус не являются пространствами, в полной мере подчинёнными властям Цитадели, — уточнил Шепард. — Теперь-то ясно, что Цитадель, равно как и сеть ретрансляторов были созданы в общем случае Жнецами и многие сотни лет исполняли роль ловушки, заставляющей цивилизации разумных органиков развиваться по заданному пути и при том — достаточно быстро. Цитадель и сеть ретрансляторов были и остаются очень привлекательными для разумных органиков, они искусно отвлекали новые и новые расы от разработки своих собственных методов, средств и способов продвижения по космосу. Цитадель раз за разом становилась центром очередной совокупности рас разумных органиков, а, следовательно — и центром очередной галактической цивилизации разумных органиков. Ревнители терминологической чистоты могут обкричаться, но путаница в системе понятий и терминов до сих пор не преодолена полностью, — не сдержал своего недовольства старпом.

— В нашем цикле первыми обнаружили Цитадель азари, — сказал Андерсон. — Учитывая то, что нам, нормандовцам, теперь известно о роли протеан в развитии этой расы, это не кажется ни удивительным, ни непонятным. Всё покатилось по заранее просчитанному и спланированному Жнецами и теми, кто стоял за этими полумашинами, сценарию.

— В течение тысяч лет Цитадель хранит множество тайн, — отметил Шепард. — До сих пор разумные органики не сумели, как ни старались, установить точный возраст Станции.

— Неудивительно. Их же каждый раз вырезали 'под корень' в масштабах исследованной части галактики, — отметил Андерсон. — Могли и не успеть. Откладывали до последнего момента, а потом... Потом уже было не до таких изысков.

— К тому же до сих пор химики не смогли определить состав материалов, из которых изготовлена Станция, — добавил Шепард. — Расположение основных механизмов Цитадели, её 'блока управления', систем регулирования, жизнеобеспечения, навигации — остаются скрытыми.

— Именно поэтому мне было... сложно решиться на включение разведконтуров 'Нормандии' в боевой реальный полный режим, Шепард, — тихо сказал Андерсон. — Думаю, вам ясно, что в структуре 'пирамиды' Альянса три десятка лет действует строгий приказ... Может быть, он не известен текстуально, но его смысл ясен. Особенно — сейчас. Он сводится к запрету на повышенное внимание к Цитадели. Повышенное, подчеркну.

— Такой же запрет существует и относительно расы, считающейся постоянным обитателем Станции — Хранителей, — уточнил Шепард. — Их запрещается изучать, за ними запрещается следить, наблюдать. И — запрещается пытаться вступить с ними в контакт.

— Ещё более сложным является то, что Станция — реальный ретранслятор, самый крупный, самый мощный и самый непредсказуемый. То, что она напрямую связана с Тёмным Космосом... потому — самым дальнобойным, раз за разом делало задачу организации и задействования Сопротивления Жнецам крайне сложной.

— Часто — невыполнимой. Из-за неожиданности, — подтвердил старпом. — Признаться, командир, я иногда думаю о том...

— Что война со Жнецами могла начаться там, над Иден-Праймом? — спросил Андерсон, посмотрев на своего младшего коллегу усталым, но по-прежнему внимательным взглядом. — Не буду скрывать — у меня тоже такие мысли появились, едва только мне доложили... да я и сам увидел Жнеца... — хозяин кабинета отошёл на два шага от настенного экрана, повернулся к столу. — Если бы мы не подготовились... Хотя бы как-то... Война была бы начата... И сразу ситуация сложилась бы... далеко не в нашу пользу.

— Цитадель, так или иначе, остаётся гигантским ретранслятором, командир, — продолжил Шепард. — Активация этой функции Станции позволяет Жнецам войти в Млечный Путь по кратчайшему маршруту, сразу оказаться прямо в центре пространства, кое-как освоенного очередной цивилизацией разумных органиков. А значит — гарантированно уничтожить верховные органы управления этой цивилизации. Традиционно, в чём у меня уже почти не осталось сомнений, размещаемые раз за разом на Цитадели. Выключить все ретрансляторы. И — тем самым прекратить все осуществляемые разумными органиками на тот момент времени межзвёздные перелёты. Затем, воспользовавшись установленным режимом изоляции — начать геноцид всех рас разумных органиков, проходя 'огнём и мечом' систему за системой. Здесь действительно не всегда важно, могут ли Жнецы использовать ретрансляторы в своих целях и интересах или они могут всегда и везде свободно и спокойно обходиться без помощи этих гигантских катапульт. К тому времени все, более-менее обитаемые звёздные системы оказываются плотно 'завязаны' на систему ретрансляторов.

— Цитадель... к тому времени уже гарантированно зачищена, — сказал Андерсон. — От всех и любых разумных органиков. Исключая разве что Хранителей, которые, думается, пережидали раз за разом очередное нашествие полумашин в изолированных от внешнего мира помещениях где-то в дебрях Станции. С этим всем тоже придётся разбираться, хотя... мне представляется, что эти Хранители... как-то очень странно 'завязаны' на Станцию. Они служат не Станции, они служат её управляющему центру, на роль которого больше всего подходит очень совершенный, пусть и крайне ограниченный в степенях своей свободы, искусственный интеллект. Или — что-то близкое к этому уровню. В ту или иную сторону, — добавил командир фрегата, глядя на столешницу своего рабочего стола. — Есть и ещё один момент, Шепард. — Андерсон повернулся, шагнул к настенным экранам, одновременно активируя свой наручный инструментрон. — Это — один из снимков, сделанных туристом, побывавшим на Цитадели не так давно. Несколько суток тому назад. А это, — капитан активировал ещё один экран, — снимок, сделанный тоже туристом, но — месяц тому назад. Я заметил разницу, но, думаю, вы её тоже уловите.

— Монумент Ретранслятора, — сразу узнал главную деталь на обоих снимках старпом.

— Именно, — согласился командир фрегата. — И так памятники обычно не выглядят, будучи простыми материальными объектами. Конечно, они могут выглядеть по-разному, да и то, что постоянно перед глазами, часто перестаёшь замечать, но...

— Если протеане действительно смогли получить 'Канал' на Цитадель... Пусть и в первом приближении, но освоить технологию, одну из многих основных, на которых работают гигантские катапульты, — размышляя, говорил Шепард, — То, получается, что сказание о группе десантников, побывавших на Цитадели... Не миф? И они пришли на Цитадель именно через монумент Ретранслятору? Но зачем и почему?

— Зачем и почему? — спросил Андерсон. — Шепард, это ведь не человеческая логика. Даже причины действий своих соплеменников мы, люди, не всегда можем логически объяснить, а тут... Тут — другая логика, а, следовательно — и другие основания. Жнецы могли сделать этот вход на Цитадель... Точнее, вполне возможно, что могли допустить его существование, понимая очень хорошо, что у разумных органиков мозгов не хватит полностью использовать этот 'канал' для того чтобы реально, серьёзно и ощутимо помешать выполнению жнецовских планов. А раз так... Значит, пусть этот Монумент Ретранслятору раз за разом мозолит глаза разумным органикам, пусть он находится в их поле зрения, но дотумкать, что здесь к чему и тем более — почему — будет этим разумным органикам очень сложно.

— Явик... — сказал Шепард.

— Да, помню, он говорил, что на Цитадель отправлялись десанты. В том числе и тогда, когда Цитадель уже была захвачена Жнецами и зачищена от всех и любых разумных органиков, — подтвердил Андерсон. — И о Монументе Ретранслятору он тоже упоминал и рассказывал. Были у него подозрения, были. Не буду спорить и не буду отрицать. Такая война... В ней любая хронология становится очень быстро предельно грубой. Потому что слишком много событий происходит в единицу времени. Слишком много, — подчеркнул командир фрегата. — Если статуя... Этот Монумент Ретранслятору — и есть выходной ретранслятор 'канала', созданного протеанами, то это ещё не значит, что Жнецы не оставили эту возможность как ловушку даже для самых отмороженно-безбашенных смельчаков и авантюристов, Шепард. Явик рассказывал, что прошедшие по Каналу учёные, — командир помедлил, — о многом наш сокомандник, кстати, уверен, умолчал, впрочем, по понятным без озвучивания причинам. Так вот эти самые учёные только попытались, попытались, подчеркну, предотвратить повторение цикла уничтожения, изменив, как уверен Явик, сигнальную систему Хранителей. Да, протеане могли считать — не все поголовно, конечно — что Хранители — неразумная раса рабочих, запрограммированных Жнецами. В том числе и на активацию Цитадели в режиме ретранслятора при получении нужного сигнала. Не совсем понимаю, зачем было заниматься предотвращением новой попытки активации Цитадели, но... успокаиваю себя тем, что здесь вижу проявление нечеловеческой логики.

— Да, — сказал Шепард. — Командир, если в галактике в период между Жатвами находились не один, а несколько Жнецов, то... как бы очередные разумные органики ни влияли на Хранителей, они не могли выключить...

— Систему оповещения о необходимости начать очередную Жатву, — закончил мысль своего коллеги Андерсон. — Назара — Жнец-наблюдатель, осуществлял наблюдение за развитием цивилизации разумных органиков — и ждал удобного момента. И, думается, он не одинок.

— М-да, — раздумывая над сказанным командиром, произнёс Шепард. — Вот и основание понять, что если нам удастся расправиться со Жнецами и отправить их в небытие, то... нам придётся... Я имею в виду всех разумных органиков, независимо от расы... Нам придётся очень и очень измениться. И в смысле логики — тоже.

— Всё течёт, всё изменяется, как говорили древние, — ответил Андерсон. — И теперь, следует признать, что этими древними могли быть не только люди. Продолжайте, Шепард.

— Фактически Цитадель в 'развёрнутом' в 'ромашку' виде представляет собой конструкцию, схожую с пятиконечной звездой, до сих пор активно используемой, к примеру, имперцами-землянами. Отмечу так же, что на своих парадных одеяниях действующие члены Совета Цитадели носят знаки, которые изображают именно развёрнутую Цитадель, хотя по последним, известным мне данным, никто из разумных органиков, принадлежащих к нынешним Старым Расам, не упоминал ни об одном факте 'разворота' Цитадели в такое положение. Допускать такой 'разворот' могли, думается, очень многие, а вот видеть в реальности... — Шепард две-три секунды молчал, затем продолжил. — Центральное 'кольцо', диаметр которого в большинстве случаев оценивается в десять километров, занимает 'центр' Цитадели, окружённый пятью 'рукавами', каждый из которых по большинству оценок, имеет длину в двадцать пять километров и ширину в пять километров. — Раньше вы упомянули цифру в сорок четыре километра, Шепард, — спокойно сказал Андерсон.

— Да, командир, — подтвердил Шепард. — Отсюда, думается, и происходит значительная часть путаницы в показателях. Есть подозрение, что лепестки Станции...

— Имеют изменяемую длину и обладают способностью к мягкой малозаметной трансформации, — уточнил Андерсон. — Конечно, технология такого уровня нам, нынешним разумным органикам... представляется уникально-сложной и потому недоступной, но... Возможно, что двадцать пять километров — это неточный минимум, а сорок четыре километра — это неточный максимум. Ширина есть?

— Есть, командир, — сказал Шепард. — Только одна оценка. Пять километров. Хотя и это тоже условно. Мне лично не особо верится, что ширина лепестков всегда и везде составляет такую незначительную величину.

— Редко кто из разумных органиков пешком ходит на большее расстояние, — задумчиво сказал Андерсон. — Взять тех же волусов. Для них и стометровка — проблема. Даже шагом прогулочным. Элкоры — могут выдержать, они привычны к таким переходам, но, если верить статистике, они тоже предпочитают ездить, а не ходить. Подозреваете, что здесь тоже имеет место изменяемая теперь уже не длина, а ширина?

— Да, командир, — не стал отрицать Шепард. — Если учесть, что Цитадель, как мы теперь знаем, может при определённых условиях быть развёрнута в 'ромашку'...

— И даже раствориться, образовав чёрный круг, из которого потоком хлынут корабли Жнецов, — добавил Андерсон.

— То нет ничего удивительного в том, что такая конструкция может быть подвергнута процедуре капсулирования. Проще говоря — свести лепестки воедино. Для обороны станция может сложиться в цилиндр. И, учитывая, что внешнюю обшивку лепестков Цитадели пробить крайне трудно, а в большинстве случаев — практически невозможно. Изменяемая геометрия по ширине — вполне обычное решение и для земных инженеров-людей, позволяющее маневрировать твёрдостью, жёсткостью и прочностью. В достаточно широких пределах, в том числе и залечивая возможные пробоины.

— Цитадель... — Андерсон переключил изображение на ближайшем настенном мониторе. — Она была привлекательна для очень многих органиков ещё одной своей особенностью, Шепард.

— Да, — подтвердил старпом. — В основании Кольца, у лепестков расположены... наглухо закрытые для исследования и физического доступа системы рециркуляции отходов. Оказалось — и Старые Расы об этом знают с момента высадки на Цитадель первой азарийской экспедиции — что эти системы производят разного рода органику... Искусственную, конечно, но эту органику, как оказалось, можно употреблять в пищу. Она удобоварима для подавляющего большинства нынешних разумных рас. Хорошо ещё, что азари сумели пресечь неоднократные и довольно ощутимые, если верить древним расшифрованным текстам, поползновения к коммерциализации и установили, что эта пища, какая бы она неприятной ни была на вид... Я помню также, что она и не имеет никакого вкуса... остаётся бесплатной. Бедные обитатели Цитадели, а там, на Станции, есть и такие, охотно ею питаются, добавляя соусы и специи.

— Привозная еда на Станции — роскошь и одновременно — знак благосостояния, — добавил Андерсон. — Неприятно, конечно, но факт остаётся фактом.

— Большая часть населения Цитадели размещается в так называемых 'жилых секторах' — пяти массивных секциях-лепестках. — продолжил Шепард, подойдя к ещё одному экрану, высветившему уточнённую план-схему Цитадели. На соседнем экране светился чертёж с 'разрезом' одного из 'лепестков'. — В них, а точнее — на них — расположены жилые и коммерческие, а также немногочисленные промышленные и обеспечивающие районы. Многие расы разумных органиков основали и поддерживают здесь свои культурные сообщества. Уровень населённости и стоимость жизни на Цитадели в целом — чрезвычайно высоки. Аналогами можно считать земные города — Гонконг и Сингапур. И современные, и те, какими они были до Третьей Мировой войны, — уточнил старпом. — Жилые сектора Цитадели имеют 'открытую' структуру, небоскрёбы — а их на Станции немало — выступают за пределы краёв лепестков, можно сказать — за пределы Станции. Башни небоскрёбов имеют герметичную конструкцию. Причина: толщина поддерживаемого генераторами полей массы слоя атмосферы на Станции в большинстве районов не превышает семи метров.

— Атмосфера поддерживается центробежной силой и плотным слоем газообразного гексафторида серы, которому не позволяют рассеяться те же контролируемые поля массы, — сказал Андерсон. — С этим всем придётся разбираться очень предметно, нам нужно готовиться к мощной ротации населения Цитадели и переформатированию назначения большинства построек на лепестках.

— На Цитадели отсутствует смена дня и ночи, — продолжил Шепард. — Станция синхронизируется с галактическим временем из политических соображений, но предпринимательская деятельность на Цитадели почти никогда не прекращается, а обитатели привыкают к собственному, можно сказать — индивидуальному распорядку дня в зависимости от личных нужд.

— Это нам удобно, — отметил Андерсон. — Пора и землянам привыкать к тому, что протеане не спят. В первое время нам тоже придётся — и в этот прилёт — особенно — обойтись без сна все те сутки, которые проведём на Станции.

— Подозреваете, что и здесь придётся задержаться, командир? — спросил Шепард.

— Уверен, что придётся, старпом, — сказал Андерсон. — Потому что работы — слишком много. Мы набираем научную группу, которая фактически станет пусть и временным, но всё же ядром персонала Штаб-Квартиры. Плюс другие дополнительные задачи. Быстро, за несколько часов... Нет, не получится, — размышляя вслух, заметил хозяин каюты. — Могло бы получиться, но Ингвар, Явик, Адамс и Чаквас мне достаточно аргументированно доказали, что пытаться 'скоростить' сейчас — не следует.

— Центральное 'кольцо', — продолжил старпом. — В нём находится Президиум — определяемый как огромный паркоподобный комплекс с офисами управлений и отделов 'галактического' правительства. Здесь же расположены офисы посольств всех рас, представленных в Пространстве Цитадели.

— Вот-вот. Туда нам придётся пойти, чтобы поговорить с Удиной. Туда придётся пойти, чтобы встретиться с Советниками. И — решить многие бюрократические вопросы, — не скрывая перед старпомом явного сильного недовольства, сказал Андерсон, глядя на подсвеченный район Президиума. — Присосались. Далеко не каждая улица ведёт к раздаточным узлам станционной системы переработки отходов, — добавил он. — Нет, определённо надо будет ротировать население Цитадели. Серьёзно ротировать. Такое количество чиновников, привыкших к роскошной жизни. Во время войны они могут стать...

— Камнем на ноге, — сказал Шепард.

— И этим — тоже, — согласился Андерсон, подсветив по очереди лепестки Станции и посмотрев в табличку, высветившуюся в правом нижнем углу рядом со схемой-разрезом лепестка. — Странно. Тут говорится, что общее население Цитадели составляет более сорока миллионов. Представлены почти все расы Галактики. Помнится, назывались другие цифры, Шепард. Гораздо меньшие.

— Так точно, — подтвердил старпом. — Это — минимум, зафиксированный за ближайшие пять-восемь тысяч лет. Вероятнее всего, в расчёт не брались первые две тысячи лет, когда азари на Станции только обживались. Там — цифры другие. Я помню, что эта раса способна в короткий срок заполонить своими представителями любую пригодную планету. Тринадцать и две десятых миллиона разумных органиков, — уточнил Шепард.

— Придётся подумать, как организовать эвакуацию большей части разумных органиков с Цитадели. На их место придётся взять тех, кто готов много и тяжело работать, а также — воевать, — сказал Андерсон, внимательно разглядываю высветившуюся на ещё одном экране план-схему Кольца. — А это место. Ох, придётся его чистить. Обитателей — серьёзно, я бы сказал — драконовски — ротировать. А многие здания... перепрофилировать. Кольцо — это ведь замкнутое круговое пространство, которое соединяет жилые сектора. На внутренних 'стенах' Кольца размещаются посольства наиболее влиятельных рас и частные резиденции галактической элиты. Учитывая, что через Кольцо Жнецы, уверен, попытаются влезть внутрь Станции... — задумчиво и неспешно произнёс командир фрегата. — Придётся переселять послов и их помощников подальше от Кольца, в том числе — и на лепестки. Предполагаю массовое недовольство, временами переходящее в открытое неповиновение, но... Что будет — то и будет.

— Президиум придётся основательно чистить, — подтвердил Шепард. — Это мы будем делать однозначно. Не в первый наш прилёт, конечно, но и без глубокой разведки 'по месту' ясно, что именно в Президиуме есть множество ресторанов, баров и роскошных мест отдыха, которые, кстати, располагаются на верхнем, так называемом 'открытом' уровне Станции. Здесь сила тяжести равна одной трети земной. На 'потолок' Президиума постоянно проецируется голографическое изображение 'неба'. Здесь же, в Президиуме, в отличие от жилых кварталов, где жизнь круглосуточно высокоактивна, шесть часов в сутки — при общей их продолжительности по станционному стандарту примерно в двадцать часов — продолжается ночь, на время которой свет огней приглушается, а небо переводится в 'ночной' режим.

— Обычные причуды богатых и условно знаменитых. — Андерсон не скрывал своего недовольства и неприязненного отношения к большинству обитателей этого района гигантской станции. — Я ещё помню из общих материалов Экстранета, что там, в этом Президиуме и Кольце, многие офисы и резиденции даже нормальных стен не имеют. Среди таких офисов и резиденций и посольства попадаются. Не буду говорить, какие именно. Ладно там непонятная для многих людей открытость, но она-то действительно возможна и допустима только тогда, когда территория находится под контролем средств внешнего наблюдения и усиленно охраняется патрулями СБЦ. Потому-то в большинстве случаев сам факт, к примеру, кражи, как и личности воров, устанавливаются почти сразу. Прямо коммунизм в его минималистичном исполнении. — Андерсон, сдерживая злость, прикоснулся пальцами к браслету своего наручного инструментрона. — Думаю, как бы нам не завязнуть в прочистке этого гадюшника. На самом деле, Шепард, эти разумные, те, кто в Президиуме или работает или живёт или и то и другое сразу, они-то и виновны в торможении развития большинства Старых Рас. Серьёзном, многоуровневом торможении. Оказавшемся крайне вредным. Не будь у этих функционеров таких круглосуточно-райских условий жизни и деятельности — Жнецы бы поопасались навязывать нам даже гибридную, а точнее — ползучую войну. Не говоря уж об открытом противостоянии.

— Возможно, что и так, командир, — сказал Шепард. — Предполагаете дать цитадельцам — всем — время до нашего второго прилёта на Станцию, чтобы... образумиться?

— А у нас есть другой выход, Шепард? — спросил Андерсон, бросив быстрый и прямой взгляд на лицо старпома. — У нас нет другого выхода. Если мы в первый же прилёт на Станцию займёмся 'полным форматом'...

— Мы завязнем, командир, — поспешил сказать капитан. — Что-ж, здесь это — реальная перспектива. При таком раскладе, — добавил он.

— Явик мне целый час доказывал, что почти всё население Цитадели заслуживает того, чтобы его 'построили' и прогнали через 'краткий курс молодого бойца'. Да, тогда были бы летальные исходы. Во множестве, — чуть громче сказал Андерсон. — И что? Если Жнецы атакуют Цитадель — а они это сделают обязательно — таких летальных исходов — хоть полуестественных, хоть принудительных — будет столько, что замаешься регистрировать. Явик мне весьма аргументированно доказал, что население Цитадели в своём большинстве заслуживает подобной строгости и подобной жестокости. Заслуживает, — повторил Андерсон. — Потому... Мне стоило больших трудов убедить нашего сокомандника в том, что необходимости вот так сразу применять 'тяжёлые' методы воздействия — нет. Явик, я знаю это точно и твёрдо, очень сложно... относится к тому, какими он увидел нас, потомков протеан.

— Слабыми и глупыми, — подтвердил Шепард. — Да, я помню, что он не называет нормандовцев 'примитивами' столь же часто, как раньше, но... полагаю, он продолжает считать большинство нынешних разумных органиков 'примитивами' и имеет для этого слишком серьёзные основания. Уверен, что разведку Цитадели он предпримет... драконовскую. Пусть и в режиме невидимости, но... Старо, как мир, но я уверен: от него мало что укроется из происходящего или имеющегося на Цитадели.

— Нам, Шепард, нужны будут любые козыри. Но и нам самим, нынешним разумным органикам, тоже придётся понапрягаться уже в первый прилёт. А там... Там — будет видно, — подчеркнул командир фрегата, едва удержавшись от того, чтобы не выразить своё возмущение энергичным 'рубящим' жестом. — Важно, старпом, то, что в Кольце находится большинство космопортов Цитадели, — он взглянул на настенный экран, транслировавший увеличенное изображение Кольца. — Узкое место. Очень узкое. И — проблемное. Хотя, не буду отрицать, близость к центру вращения Станции облегчает маневрирование при посадке, а сниженная до предела гравитация — упрощает работу с грузами. Всем известно, что каждый день через расположенные в Кольце основные космопорты Цитадели — я сейчас не беру в расчёт то, что обеспечивают резервные и дублирующие космопорты, располагающиеся на лепестках 'ромашки' — проходят сотни кораблей. А если учесть, что каждой из более чем десятка рас, при условии наличия на Станции посольства полагается ещё и собственный док... Тут не только ближний — дальний рейд будет забит кораблями всех типов и размеров едва ли не полностью.

— Меня, командир, напрягает ещё один момент, — негромко сказал Шепард, сменив картинки на одном из настенных экранов. — Эта Башня, которая находится в центре Кольца. В ней заседает Совет Цитадели. Башня, как вы видите, вытянулась на расстояние более километра от Кольца внутрь Станции, если учесть способность Цитадели сворачиваться в довольно компактный цилиндр.

— И что же в этой Башне такого напрягающего? — спросил Андерсон. — Вроде бы обычное сооружение. Хотя... — 'первый после бога на борту' пригляделся. — Вы о том, что поскольку Башня находится в центре Станции, да ещё и вытянута по оси вращения, центробежная сила в ней крайне мала, а сила тяжести поддерживается полями эффекта массы?

— И об этом тоже, командир, — подтвердил Шепард. — Известно, что в верхней, а фактически — фундаментной части Башни находится консульский стыковочный шлюз, который обычно используется для кораблей, закреплённых за дипломатическими курьерами и агентами СПЕКТР.

— Вроде бы стандартная практика, — протянул Андерсон. — Согласен, при недостатке мощности в энергосети Станции могут отключиться поля эффекта массы. Да и сама башня не стоит на столь же прочном фундаменте — переход там, мягко говоря, довольно хлипкий. И крепёжное 'перекрестие' оставляет желать много-много лучшего в плане прочности и стойкости к закритическим нагрузкам. И... Я ещё помню, что в Башне, в её фундаменте, в том же консульском стыковочном шлюзе. Там находятся челноки, предназначенные для осуществления аварийной эвакуации членов Совета.

— Вот-вот, — подчеркнул Шепард. — Вы правы, командир. Выделили сразу несколько 'болевых' точек. Конечная точка путешествия этих челноков — всего лишь дредноут 'Путь Предназначения'. Ясно, что в реальной боевой ситуации Кольцо будет атаковано столь плотно скомпонованными силами противника, что вырваться эти челноки не смогут. Системы Башни и Кольца тоже не защищены сколько-нибудь непробиваемой бронёй — я говорю сейчас об атаке со стороны Жнецов. Которые точно знают слабые места Цитадели.

— Значит, нынешний Совет Цитадели убежать на дредноут — не сможет, — сказал Андерсон. — Что-ж, в таких условиях при таком сценарии — это весьма вероятно.

— А ещё более вероятно, командир, — продолжал старпом, — что если Совет Цитадели и сбежит из этой Башни и улизнёт со Станции на 'Путь Предназначения', эта неповоротливая туша, лишённая даже намёка на орудия ближней и средней дальности, далеко уйти тоже — не сможет. Такую крупномасштабную цель Жнецы, осуществляющие атаку Станции, расстреляют с превеликим удовольствием. Быстро и качественно, — добавил Шепард.

— Итого имеем гибель Совета Цитадели. В полном составе, — сказал Андерсон. — Других средств спасения у этой клики — не предусмотрено?

— Да, — согласился Шепард. — Не предусмотрено, — подтвердил он. — Потому-то Советники и не считают, что война со Жнецами уже идёт. Потому-то они и раздражены и обозлены и недовольны. Уверен, командир, вам РЭБовцы уже приносили радиоперехваты, из которых следует, что Советники не горят желанием адекватно воспринимать складывающуюся ситуацию.

— Не горят желанием — заставим, — отрезал Андерсон. — Поначалу — очень мягко, не будем доводить дело до массовой ликвидации, но, как и доказал мне буквально на пальцах Явик своими мыслеобразами — эта троица самых активных и упёртых будет нам ещё долго погоду портить. А убрать их физически... Можно было бы конечно, но потом — хлопот и проблем точно не оберёшься. Так что пока попробуем в последовательно усложняемом режиме.

— Я бы ещё сказал, что без Советников... будет поспокойнее, командир, — то ли возразил, то ли согласился, то ли дополнил Шепард. — Они и в самом деле ничего реально — не решают. Я говорил с Ингваром, он мне показал интереснейшую таблицу. Там ясно видно, что большинство решений Совета Цитадели нынешнего состава — хоть стратегического, хоть тактического уровня... не выполнены даже наполовину, а многие и не начинали выполнять.

— Обычное явление, — сказал Андерсон. — Советники играют. Что-ж, как и сказал Явик, пришло время подготовить их к 'задвижке'. Наш сокомандник уточнил: в кладовку, подальше от обычной реальной жизни. Заигрались.

— Может быть, и заигрались, — ответил Шепард. — Теперь придётся привыкать к тому, что на Цитадели галактсутки составляют двадцать часов. То в шестьдесят не укладывались, а тут...

— А тут придётся укладываться в двадцать, старпом, — негромко парировал Андерсон. — Понимаю. Сам не любил сталкиваться с тем, что вместо земного общепонятного выходного дня, который на Земле приходился обычно на воскресенье, выходной день в офисе или в магазине, да что в магазине — в какой-нибудь лавчонке вдруг приходился на понедельник. Или ещё круче — на среду. Сколько трудов стоило Альянсу убедить бизнесменов Европы сдвинуть часы работы сферы обслуживания на раннее утро или на самый поздний вечер...

— М-да, — подтвердил Шепард. — Многое поменялось. А сколько ещё предстоит поменять...

— Поменять — чтобы выжить. — Андерсон вернулся за стол, утвердился в кресле, посмотрел на экран настольного инструментрона. — Так что двадцать часов или шестьдесят четыре часа в сутках — это всё дикие условности, внедрённые из-за стремления выделить частности, а не наладить общее.

— Если учесть, что двадцатичасовые стандартные галактические сутки, — усмехнулся Шепард, — из-за вполне диковатой для землян арифметики, применяемой при 'укладке' промежуточных единиц вроде часа, минуты и секунды, составляют не двадцать четыре, а двадцать семь и восемь десятых земных часов...

— Не слишком большая разница с двадцатью четырьмя часами, старпом. — Андерсон просмотрел на экране настольного инструментрона пришедшие за последние несколько минут рапорты и отчёты. — Похоже, действительно, наше прибытие к Станции обеспокоило слишком многих.

— С полицией, то есть с эсбецешниками придётся общаться плотно, тут я не спорю, командир, — продолжил мысль 'первого после бога на борту' старпом. — Я не думаю, что с эсбецешниками у нас возникнут какие-нибудь сложности в этот прилёт. Да, мы — новички на Цитадели, но...

— Не думаешь? — Андерсон коротким жестом указал Шепарду на кресло, стоявшее напротив рабочего стола, и добавил. — Садись, садись. Ты ведь говорил о необходимости включения разведконтуров 'Нормандии' в боевой режим? Говорил, — командир фрегата развернул к присевшему в кресло старпому экран своего настольного инструментрона. — Вот, полюбуйся.

— Угм, — только и смог выдавить Шепард, прочитав объёмный текст сводного отчёта, подготовленного РЭБовцами. — Развернулись ребятки... Я не спорю, с эсбецешниками нам надо законтачить. Надо, поскольку слишком многое зависит в нашем устройстве на Цитадели и от этой структуры. Но такое...

— А как ты думал? — не слишком оптимистично заявил Андерсон. — Если мы включили разведконтуры, то ты ведь понимаешь, что накопать столько, казалось бы, простой информации, в том числе и из разряда так называемых 'больших данных', да ещё используя наработки Явика, прекрасно, скажу откровенно, старпом, сработавшегося и с Ингваром и с его коллегами, для нас — несложно. Сложность в другом...

— В том, как эту информацию теперь подсунуть эсбецешникам, — начал понимать Шепард.

— В том числе и это, — согласился Андерсон. — Но главное — даже не это, а то, как добиться того, чтобы эта информация не была проигнорирована, а сработала, — командир фрегата развернул экран настольного инструментрона к себе. — Вы ведь не будете отрицать, что в полном виде это — приговор директорату эсбеце?

— Да тут и отрицать-то глупо, командир, — ответил Шепард. — Я — не специалист в полицейских вопросах и проблемах. Но... Двести тысяч сотрудников, которые обеспечивают, находясь в подчинении непосредственно у Совета Цитадели, не минуя, конечно, собственную служебную властную пирамиду, охрану порядка на густонаселённой станции. Да ещё плюс к этому производят таможенный контроль, занимаются преследованием пиратов на Станции и в звёздной системе. А также осуществляют в Туманности Змея поисково-спасательные операции. Это — серьёзная структура. Я о деталях знаю немногое. И, если за какие-то несколько минут мы через РЭБ и с поддержкой со стороны Явика накопали такое. Нам придётся искать кого-то — хоть в единственном, а лучше — во множественном числе — кто сможет начать реформирование СБЦ, находясь внутри неё. Реальное, а главное — быстрое и полное реформирование, — подчеркнул Шепард.

— Да, двести тысяч. Это для такой Станции — с учётом предстоящей жёсткой ротации — маловато будет, — отметил Андерсон.

— А с учётом перевода на осадное и даже только на военное положение — без реформирования СБЦ нам вообще будет трудно полностью и качественно осуществить такую ротацию, — сказал Шепард. — Надо будет усилить эту службу и увеличить численность сотрудников.

— А без землян это будет сделать очень сложно, — согласился Андерсон. — Но... На Найлуса и Сарена здесь надежды мало, они ведь — Спектры, потому...

— А если... того Гарруса Вакариана привлечь? Он — из этой структуры, но не зашорен, умеет и любит действовать нестандартно, — поинтересовался Шепард.

— Я уже отдал распоряжение нашим РЭБовцам присмотреться к этому турианцу, старпом, — сказал Андерсон. — Думаю, что вы понимаете, старпом — наскоком СБЦ за короткое время изменить — не получится. Это, прежде всего — сложная пирамидальная бюрократическая структура. Будем, конечно, что-то стремиться и пытаться сделать. Но опять же, срабатывает предвидение Явика: первые устойчивые изменения, хоть положительные, хоть отрицательные, произойдут не раньше, чем 'Нормандия' вернётся на Цитадель. А у меня, если откровенно, такое ощущение. Я не называю это предвидением, оно не дотягивает до такого уровня. Ощущение, что мы вернёмся на Цитадель не так уж и скоро.

— Значит... — сказал Шепард.

— Значит, нашу научную группу придётся 'дрессировать' драконовскими способами и методами. Да, формально, конечно, она будет 'научной'. А на самом деле — этаким мини-вместилищем многопрофильного ядра Штаб-Квартиры. И заниматься, как ты сам понимаешь, эти разумные будут не только наукой — хоть практической, хоть теоретической.

— На Явика падает огромная нагрузка, — отметил Шепард.

— Так ведь он меня и убеждал полчаса, что ему нужно это сделать как можно быстрее, полнее и качественнее. Он понимает, что без него такой объём работы мы и за неделю и за декаду — точно не провернём. Доказал всё это мне достаточно доходчиво, — подчеркнул Андерсон. — Да, я спорил, противоречил, задавал крайне неудобные вопросы, но — я в очередной раз убедился, что старшеофицерское звание наш сокомандник носит не за красивые глаза и не за то, что он — чистокровный протеанин. Умели протеане учить своих армейцев, умели! — со смешанными чувствами, чётко читаемыми Шепардом, заявил командир фрегата.

— РЭБовцы и Явик отметили особую важность внимания к Отделу информационной безопасности ЭсБеЦе, командир, — отметил Шепард. — Значит ли это...

— Значит, значит, — подтвердил Андерсон. — Если принять за доказанный факт, что древней станцией управляет нечто рангом не ниже ИИ, то сам понимаешь, нам нельзя будет упускать из поля зрения это направление. А если учесть, что ни одна раса из полутора десятков не прекратила работы над ИИ, то...

— Надо будет подготовиться к взаимодействию с искусственными интеллектами, — сказал Шепард.

— Гаррус Вакариан работает в Отделе расследований. — Андерсон нажатиями нескольких сенсоров на клавиатуре настольного инструментрона сменил 'окна', выведенные на экран. — И у него в этом деле есть большие успехи. Если бы он не был столь нестандартен, он мог бы претендовать на должность одного из заместителей нынешнего директора ЭсБеЦе.

— Я бы отметил, что для нас проблемными станут ещё два подразделения ЭсБеЦе, командир. — Шепард пододвинулся к рабочему столу поближе. — Отдел Специального Реагирования — он занимается освобождением заложников, обезвреживанием взрывных устройств и захватом особо опасных преступников, а также, в случае считающегося маловероятным, но всё же возможным, штурма Цитадели извне — принимает первый удар противника на себя. Потому предполагается — предстоит ещё уточнить, как обстоит дело в реальности, что сотрудники этого отдела и вооружены и подготовлены на уровне космической пехоты.

— Я говорил с Кайденом Аленко, Шепард, — уточнил Андерсон. — Он в курсе этой проблемы и сказал, что поговорит с Эшли. Она — специалист и, думаю, сможет оказать нам хотя бы дистанционную консультативную помощь. Вы правы — в свете необходимости перевода Станции сначала — на военное, а потом, уверен — и на осадное положение — работе этого отдела и её совершенствованию придётся уделить самое пристальное внимание. Пока что идёт сбор информации, а потом, оказавшись на Цитадели и предварительно разместившись, мы сможем что-то решать и что-то уже реально — делать. — Андерсон уделил несколько минут просмотру новопоступивших отчётов и рапортов. — Вторым подразделением является Отдел патрулирования?

— Именно он, — подтвердил старпом. — Известно, что корабли этого подразделения рассредоточены по туманности Змея. Мне также известно, командир, что, в отличие от сотрудников других подразделений, сотрудники Отдела патрулирования нечасто появляются на самой Цитадели, а их корабли — редко задерживаются на одном месте. Специфика службы. Уверен, что нам придётся многое изменить в их работе, поскольку придётся совершенствовать систему защиты Станции от нападений силами флотилий и флотов, в том числе и имеющих в своём составе сверхдредноуты.

— М-да. Одна атака на одну планету одного Жнеца вызвала столько проблем... — протянул Андерсон. — А тут — Станция.

— Не уверен, командир, что Жнецы будут разносить Цитадель на мелкие кусочки. Они до сих пор, думаю, уверены в своей непобедимости и пожелают сохранить Станцию в более-менее целом виде. Хранители, эти жуки-невольники, работяги. Они, конечно, понапрягаются, приводя бронекапсулу Цитадели в порядок. А также чиня и восстанавливая внутреннее 'базовое' убранство, — он помолчал несколько секунд. — Цитадель не раз и не два окажется и под обстрелами. Причём — массированными. И — под осадой. Цитадельцев Жнецы могут попытаться взять измором. Потому флоты обороны Цитадели тоже придётся реформировать. А Отдел патрулирования... — Шепард несколько секунд молчал, делая паузу и давая себе возможность собраться с мыслями. — Он и так будет на острие атаки ещё до того момента, как будет сделан первый выстрел по бронекапсуле Станции.

— Активация преступных элементов из-за вполне возможной и где-то — даже неизбежной неразберихи при начале переформатирования населения Станции? — спросил Андерсон. — Вполне, вполне вероятно. Вы правы, кораблям Отдела Патрулирования придётся забыть о долгих стоянках на Станции и на ближнем рейде, — командир фрегата сделал несколько отметок стилусом на экране настольного инструментрона.

— Придётся обратить особое внимание на подбор кадров в ЭсБеЦе, — заметил Шепард. — Поскольку эта, с позволения сказать, структура, подчинена напрямую Совету Цитадели, что я лично нахожу весьма глупым, в неё набирают разумных, которые, мягко говоря, покупают право на поступление. Всякими-разными способами.

— Согласен, Шепард, — кивнул Андерсон. — Работа в ЭсБеЦе — очень престижна. Мне известно, что к резюме кандидата должны прилагаться рекомендации — или члена Совета Цитадели или посла соответствующей расы. Да, обычно кандидаты на службу в этой структуре имеют за плечами годы безупречной службы в рядах вооружённых сил. Или — органов правопорядка своей расы. Но, к сожалению, наряду с ними рассматриваются, и, бывает, довольно часто удовлетворяются — заявления от претендентов, не имеющих большого опыта. В том случае, если эти претенденты проявляют некоторые 'заметные способности'. Что считать способностями заметными, а что нет, решается, конечно, в узком кругу. И к этому процессу решения руководство ЭсБеЦе, как я понял из докладов коллег Ингвара, имеет о-очень ограниченное отношение. — Андерсон посмотрел на настенные экраны. — Будем, будем менять. Но — не сразу. Даже если наш второй прилёт на Цитадель будет через несколько недель. Всё равно придётся в этот срок втиснуть большую работу 'научной группы' и большую работу нашего экипажа и команды. А у нас — посещение новых точек и там, конечно же — тоже хватит работы на всех нормандовцев, — он замолчал на несколько секунд, потом продолжил. — Как всегда перед самыми сложными временами... Появляются цепочки дел, которые необходимо сделать в срок. Иначе... Будет очень сложно.

— Нам ещё придётся улаживать конфликты, часто возникающие между ЭсБеЦе и Спектрами. — Шепард опёрся о столешницу локтями, затем всё же откинулся на спинку кресла. — Вечный спор между свободой и процедурностью.

— Как только начнётся реальная война и атаки флотов Жнецов на Цитадель, Шепард, — немного успокоившись, произнёс Андерсон, — и ЭсБеЦе и Спектры будут вынуждены или работать в одной упряжке спокойно и согласованно, или — исчезнуть, трансформировавшись в какую-то другую структуру. Две правоохранительные 'пирамиды' такого уровня на одной станции — слишком, слишком много. Ясно, что политики-Советники не любят слушать аргументированные возражения, поскольку не умеют в них профессионально разбираться и пытаются всё свести едва ли не к лотерее из трёх выборов 'да, нет, не знаю'.

— Особо они поднаторели в выборе 'не знаю', влекущем за собой качественное бюрократическое затягивание. — Шепард поудобнее устроился в кресле. — Боюсь, что придётся пресекать надежды командиров кораблей Флота Цитадели на то, что при необходимости к ним сразу же — или в разумные сроки — на помощь явятся боевые корабли из других населённых разумными органиками звёздных систем.

— Да. Главное — преодолеть упрямство командира дредноута 'Путь Предназначения', — подтвердил Андерсон. — Без согласия этой упёртой азари-матриарха другие командиры кораблей чихнуть боятся, не то что бы надеяться на собственные силы попробуют. А как доказал Явик, в предстоящей войне придётся надеяться, прежде всего, на собственные силы. Согласование, к сожалению, придётся налаживать не заблаговременно, а уже в боях, ибо теория от практики здесь слишком отличается. Теория-то старая, уровня войн с кроганами или рахни... Не буду спорить — это тоже были очень серьёзные оппоненты, но... Не сравнить их со Жнецами, не сравнить, — отметил командир фрегата. — А вот практика будет предельно новая. Я повторяюсь, конечно, но при подготовке это, уверен, допустимо. Назара передаёт актуальную информацию о состоянии дел в галактике в целом и в населённых разумными органиками мирах в 'штаб' Жнецов достаточно регулярно. У меня в этом нет никаких сомнений, да и возмущаться и возражать — глупо. Это — обязанность Жнеца-наблюдателя. Не будет он выполнять её должным образом — пришлют другого. Мы о нём можем и не узнать.

— Если Жнецы деактивируют сеть ретрансляторов — будет сложно, — сказал Шепард.

— Потому-то и надо ориентировать экипажи кораблей Флота Цитадели на то, что важен каждый корабль и каждый экипаж, — уточнил Андерсон. — Придётся им научиться драться со Жнецами в одиночку. Согласование нарабатывать — в ходе в полном смысле этого слова боевой учёбы и — в реальных боевых условиях. Постараемся, конечно, сделать им что-то вроде курсов повышения квалификации, но... поскорее надо это всё делать, поскорее.

— Иденцы же справляются... — протянул Шепард.

— Там восемьдесят процентов — по самым грубым оценкам — люди, земляне, а здесь — придворные подразделения, которые считают, что близость к Цитадели для них — основание для расслабления и самоуспокоения, — ответил Андерсон. — Да, согласен, что Цитадель Жнецы разносить на кусочки не будут, но корабли Флота Цитадели — это не Цитадель и Жнецы беречь их не подписывались. Значит, если экипажи кораблей не научатся воевать качественно и эффективно в кратчайшие сроки — придётся нести серьёзные потери и вводить в действие системы защиты станции, которые, кстати, ещё предстоит установить в ходе перевода Цитадели на режим военного и осадного положения. Об этом надо будет ещё и ещё раз серьёзно подумать, Шепард. — Андерсон выключил настольный инструментрон, встал, прошёлся по каюте, остановился у двери. — Девять миллионов разумных органиков посещают Цитадель каждую неделю. Огромная цифра.

— Следует ожидать огромного количества беженцев, — сказал старпом. — Вряд ли в галактике сыщется ещё хотя бы одна такая станция, которая способна будет выдержать удары главных орудий разумных гигантских кораблей.

— Беженцы — будут, — тихо сказал Андерсон. — Я уже говорил с Ингваром — он взял эту проблему на контроль. Если каждую неделю к Цитадели будут прорываться корабли с сопоставимым количеством разумных... Придётся заблаговременно подготовиться к такому наплыву и устроить жесточайшую ротацию.

— Визгу будет... — произнёс Шепард.

— Издержки ситуации, — отрезал командир фрегата. — Придётся перетерпеть. И — сделать всё, чтобы не допустить захват Станции десантом Жнецов. В том, что такие десанты будут организованы и даже осуществлены, у меня — после общения с Явиком и Ингваром — сомнений не осталось.

— У меня — тоже, — негромко уточнил старший помощник. — Я помню, что Цитадель может выступать и в роли оружия. Сверхдальнобойного и очень разрушительного. Способного разрушать планеты.

— А ещё эта станция может двигаться, — добавил Андерсон. — Жнецы, думается, просчитали большинство сценариев.

— Кроме одного — сценария, ведущего расу разумных гигантских звездолётов к гарантированной гибели, — предположил Шепард.

— Мало сыщется разумных, которые бы всерьёз писали сценарий своей собственной смерти. Знаю, что очень многие и завещания-то писать отказываются, хотя эти документы бывают ох как нужны. — Андерсон вернулся к столу, но садиться в кресло не спешил. — Сколько на станции землян?

— Два с половиной миллиона. — Шепард не воспользовался инструментроном, назвал цифру по памяти. — Плюс-минус двадцать тысяч.

— Хорошо. — Андерсон наклонился над столом, активируя инструментрон. — Я пересылаю вам комплект файлов. Ознакомьтесь и примите свои оперативные решения. Мы уже достаточно близко от Станции, отступать некуда, потому ясно, что сканированием Цитадели займутся теперь все нормандовцы. В рамках своих специализаций и профессий.

— Мне... — Шепард активировал свой инструментрон, принял пакет файлов.

— Джон. — Андерсон поднял голову, посмотрел на старшего помощника. — Если уж Явик применит свои расовые способности и возможности, точнее — он их уже применяет, то почему бы вам тоже не заняться их использованием? Оружие должно действовать. Так что... Пользуйтесь своими новыми возможностями и способностями. Я знаю, вы сумеете ими воспользоваться так, как надо.

— Ясно. — Шепард свернул экран своего наручного инструментрона, подошёл к двери каюты вплотную, чуть обернулся. — Разрешите идти?

— Идите. — Андерсон уселся в своё рабочее кресло и активировал большую виртуальную клавиатуру.

Остановившись у лестницы, Шепард несколько минут раздумывал, куда следует идти в первую очередь. Затем, приняв решение, поднялся на одну палубу выше и направился к пилотской кабине.

Джеф Моро уже знал о включении разведконтуров корабля в боевой режим, но пока это не мешало ему управлять фрегатом, а значит, можно не обращать на данный факт особого внимания. Да, вокруг Цитадели — туман, затрудняющий пилотирование, но благодаря включению разведконтуров, на экранах пилотского пульта проявились трассы всех кораблей, находящихся в звёздной системе Вдова, а это уже серьёзное подспорье. Все трассы показывались в динамике, не приходилось самому гадать, куда реально полетит в следующую секунду тот или иной корабль.

Навигатор Прессли, работавший за штурманским пультом, судя по его сверхдовольному виду, ловил настоящий кайф от изучения лавины профильных данных, выплёскивавшихся на экраны пульта. Такой плотности информации он давно не наблюдал, хотя и понимал, что это — результат согласованной, совместной работы Явика, РЭБовцев и БИЦевцев.

Увлёкшись работой, Прессли и Моро не заметили, как в пилотскую кабину вошёл Шепард. Старпом не стал ничего говорить вслух — незачем отвлекать занятых людей. Молча встал за спиной навигатора и стал изучать показания приборов и данные с экранов.

Прессли нравилась молчаливость старпома. Он продолжал работать, привыкнув к тому, что Шепард не будет вмешиваться без особой необходимости. Он доверяет своим сокомандникам и не считает себя специалистом во всех вопросах и проблемах, хотя, как уже успел неоднократно убедиться Прессли, подготовлен очень хорошо.

— Моро, выполняйте подход к дальнему рейду Станции, — раздался в динамиках кабины голос Андерсона.

— Слушаюсь, командир, — ответил пилот. — Тут диспетчера...

— Пусть настаивают на своём, — прервал пилота командир фрегата. — А нам надо освободиться от излишней опеки. Запросите место на дальнем рейде в краевых секторах. Нельзя допустить, чтобы нас под благовидным предлогом 'зажали'. И посматривайте там, чтобы в нашем секторе, вокруг нашего места не становились на дрейф 'случайно' крупные корабли. Да и средние — тоже нежелательны, — уточнил Андерсон. — Вообще любые.

— Есть, командир. — Моро пробежал пальцами правой руки последовательно по трём засветившимся виртуальным клавиатурам, отдавая команды. — Двадцать минут до постановки. Данные по месту — на экранах. Возможны изменения во времени прибытия на постановку.

— Принял, вижу, — сказал командир фрегата и переключил каналы.

Моро посмотрел на индикаторы, считал их показания, перевёл взгляд на экраны. Никакой автоматики — только ручной режим. Он же себя уважать перестанет, если доверит пилотирование в таких интересных условиях тому же ВИ, к примеру. А сейчас, при таком вале новых, уточняющих данных — привычный для пилотов здешний туман — не проблема.

Шепард отошёл от штурманского пульта и отметил, как облегчённо вздохнул Прессли. Не любит навигатор, когда стоят над душой и за спиной — вполне понятная и даже предсказуемая индивидуальная настройка. Данные у него есть все необходимые? Есть. Пусть спокойно работает.

Моро уже не нервничал при появлении рядом старшего помощника, потому продолжал работу на пульте спокойно и в то же время — очень быстро. Профессионал — он везде профессионал, где есть необходимость проявить свою подготовленность, а тем более — такой профессионал, как Джеф, кому 'Нормандия' подчиняется и повинуется с видимой и даже ощутимой готовностью. Вряд ли какому другому пилоту фрегат-прототип повиновался бы так быстро и чётко, разве что коллеге Джефа, уроженцу Германии.

Германия... Искренняя и давняя союзница России, нынешней Империи Российской...

Подходя к пилотскому креслу, Шепард успел подивиться тому, как быстро сознание выстроило немудрёную логическую цепочку. Ясно же, что экипаж крейсера 'Волга' внимательно наблюдает за деятельностью нормандовцев.

Следит? Да. Мешает? Нет, нисколько. У них сейчас — свои задачи, у имперских крейсеров разведки они — всегда объёмные, сложные и требующие много времени и сил. По пустякам Империя такие большие корабли не гоняет, значит... Значит, можно будет спокойно работать.

Если и представить, что 'Волга' проявится рядом с дальним станционным рейдом... Что-ж, там — территория, по которой космические корабли могут летать свободно. В рамках, конечно, но — свободно. Как говаривал известный политический деятель, немного искажая реальность и факты, 'свобода есть осознанная необходимость'. Впрочем... Не он это первым сказал, не он.

Эрих Гебен сейчас отдыхает. Или в кубрике, или в каюте или в спальной капсуле. Надо что-то делать со спальными местами, впереди — трудный и очень длительный напряжённый полёт, а тут... Тут спальных мест на всех не хватает. Спят разумные органики посменно. Да, в коротком полёте это — вполне нормально и допустимо, но в длительном, да ещё когда можно сразу прогнозировать очень и очень сложную работу... Нет, определённо надо озаботиться решением проблемы спальных мест. Явик — и тот только делает вид, что спит, до возможного предела снижая уровень активности — хоть телесной, хоть психической, а остальные разумные органики — нет, им сон — необходим. Пытка сном — одна из самых эффективных — об этом земляне, пережившие Третью Мировую войну, очень хорошо знают.

Да ещё... Бенезии, кстати, в силу почтенного возраста, тоже сон нужен. Но у неё — салон и на его спальные места — второе и третье, а если поднатужиться — то и четвёртое — никто из фрегатовцев не претендует. Понимают, что рядом с пожилой азари относительно быстро появится её дочь, с которой матриарх не общалась — для человека это вообще страшно представить — никоим образом пятьдесят лет подряд. Ни ответа, ни привета... Разумному органику такого почтенного возраста сон — и особенно спокойный сон необходимы в гораздо большей степени, так что о подселении в салон к матриарху азари даже временных постояльцев речь не может идти в принципе.

К Спектрам-турианцам? Тоже не выход, они и так в своём салоне едва разместились. По-разному, конечно, можно воспринимать размеры этих птицемордых, но то, что они почти всегда на голову выше любого разумного органика из прямоходящих на двух ногах — доказанный факт. Нет, Спектров тоже уплотнять нельзя.

Шепард думал обо всём этом, изучая показания многочисленных индикаторов и нескольких экранов пилотского пульта. Пришла мысль и о Светлане Стрельцовой, но... Слишком сильна привычка к одиночеству, к автономности, к полной самостоятельности.

Дэйна... Она знала Шепарда с детства, она знала его как облупленного, но... Её нельзя привязывать к себе, ей нужно дать свободу, хотя сейчас она единственная подходила на роль постоянной подруги старпома фрегата-прототипа.

Светлана Стрельцова? Она — имперка, а не британка. Разница в культурном коде — ошеломляющая и труднопреодолимая. Да, эволюции и природе все эти заморочки неинтересны — им новые комбинации генов подавай, но... Можно долго фантазировать на тему будущих взаимоотношений, но нельзя сразу думать о хорошем, надо думать о плохом.

Надо признать, что Стрельцова тоже не ищет развлечений, она работает, служит, командует, руководит. И она, столь заметная своим каперанговским статусом среди других женщин-офицеров земного имперского командного корабельного звена — до сих пор одинока. Явик, конечно, многое поведал Шепарду своим фирменным способом — мыслеобразами. Заставил задуматься, раскрутить 'шестерёнки' в голове до приличных скоростей.

Да, она... Как бы это помягче сказать... Она до сих пор 'не знала' мужчин. И — не хотела знать — в близком отношении. В служебном, обычном — сколько угодно — 'букой' Стрельцова не была, разве что не по годам серьёзной и отстранённой, но... Когда командуешь сотнями соотечественников, а не просто соплеменников, навыки общения в самых разных областях... редко подходят к этому пределу.

Мало того, что она — разведчик и пилот, да она ещё и снайперскую мастерскую подготовку имеет. Разносторонняя личность, очень разносторонняя. Впрочем, у имперцев таких — хватает, буквально каждый второй, если не каждый первый.

Гнал Шепард от себя мысли о Стрельцовой, гнал. Дисциплина памяти, дисциплина мышления. Без них полноценного спецназовца нет. Работы на борту для старшего помощника по мере приближения к Цитадели только прибавлялось и Шепард был этому очень рад — меньше времени оставалось для пассивного ничегонеделания, а значит — и для посторонних мыслей. Всё же он человек и, в известных, жёстко контролируемых пределах ему мало что человеческое чуждо.

Убедившись, что Моро полностью погружён в работу, Шепард покинул пилотскую кабину. Когда фрегат встанет на своё место на дальнем рейде — тогда можно будет с Джефом обменяться мнениями по широкому кругу вопросов, а сейчас шеф-пилоту фрегата-прототипа лучше не мешать. Да, стараниями РЭБовцев и Явика он теперь имеет предостаточно дополнительной и уточняющей профильной информации, но и без этого массива он бы привёл фрегат к Цитадели быстро и качественно. Пусть теперь знает, что есть возможность получить и усиленную поддержку.

Идти сразу прямо в БИЦ — не хотелось. Там сейчас все пульты заняты, у экранов, установленных на стенах — тоже толпится народ, все при деле, все работают. Нечего туда праздношатающимся шастать. Хотя, какой он старпом — праздношатающийся, но тогда... Тогда — не надо мешать, пусть фрегатовцы освоятся с лавиной данных, поставляемых теперь не только Явиком с его уникальными расовыми возможностями и способностями, но и РЭБовцами, получившими доступ к включённым в боевой режим спецконтурам фрегата-разведчика. Надо выждать время, а пока...

— Джон... — раздался тихий голос.

Шепард остановился. У выхода на палубу с площадки лестницы стояла матриарх.

— Бена... — вырвалось у Шепарда.

Секунда — и он стоит перед азари. В двух шагах.

— Я рада, Джон... — негромко сказала матриарх. — Рада, что у вас всё получилось и на этот раз. Я уже видела — благодаря Ингвару и Явику, насколько много теперь мы получаем разнообразной информации. Мне тоже передают многое. То, что касается азари — от Советницы, сотрудниц Аппаратов и ниже... Интересно.

— Бена... Я прошу. — Шепард коснулся мягким приветливым взглядом глаз подруги.

— Джон, я — не перетруждаюсь, — ответила матриарх. — Но сидеть в салоне и не видеть всего, что происходит сейчас на корабле — не могу. Душа не позволяет, Джон. Я... я многое узнаю о людях, продолжаю узнавать. И — не только о людях. Явик разрешил придти к нему в каюту. Я там провела полчаса, но за это время я узнала больше и поняла больше, чем за несколько лет. О многом, Джон, — продолжила азари. — Я знаю, что моё появление на Цитадели... вызовет определённые сложности и, благодаря помощи Явика и Ингвара... готовлюсь к их преодолению. Они говорят... Что не...

— Мы не выдаём своих, Бена, — сказал Шепард, скользя взглядом по лицу подруги. — Даже если...

— Я тоже кое-что сделала для облегчения нашего положения. Восстановила некоторые контакты на Цитадели, отправила и получила ряд сообщений, — матриарх не скрывала своего удовлетворения. — Я передала некоторый массив информации Ингвару и тем, кто сейчас работает в БИЦ, а также — Спектрам. Знаю, турианцам придётся... очень нелегко. На них будут оказывать сильное давление. Они... они подозревают, что их могут лишить статуса Спектров. Это... это тяжело осознавать.

— Мы всё равно оставим их на борту. И Сарен и Найлус уже согласились на это, — негромко сказал Шепард, продолжая 'сканировать' лицо подруги. Ниже взгляд он принципиально отказывался опускать и ощущал, что Бенезия это очень ценит и правильно понимает — азари хорошо знает, насколько пристальный и внимательный взгляд у старпома-спецназовца.

— Знаю, — коротко ответила старшая Т'Сони. — Я говорила с ними. Явик уже десять минут, как ушёл из своей каюты. Сказал мне перед уходом — мы расстались с ним в коридоре — что пройдётся по кораблю, поможет. Знаю, он поможет. Но, в основном, как он сам сказал, будет работать в БИЦ. Я понимаю... там — вся информация, которую надо отработать и... найти применение.

— Да. Я вот... тоже. — Шепард оглянулся назад, на лестницу, кивнул поднимавшемуся технику, тот кивнул ответно. Все уже привыкли к тому, что старпом-спецназовец плотно общается с матриархом азари, все фрегатовцы знали, насколько эти двое близки друг другу.

— Прессли в восторге, — сказала азари. — Слышала его разговор с Моро в пилотской кабине. Моро сейчас занят... Не хочет во всём полагаться на столь роскошные возможности, которые получил благодаря включению разведконтуров...

— Бена, ты здесь — не чужая и не лишняя. — Шепард понял, к чему клонит подруга. — Разведконтуры работают, но это не значит, что ты не можешь спокойно и свободно ходить по кораблю.

— Спасибо, Джон, — улыбнулась старшая Т'Сони. От улыбки азари у Шепарда сильнее застучало сердце, и он не усомнился в том, что собеседница это почувствовала и отметила. — Я знаю. Убедилась в этом лично. Меня везде пропускают, поясняют, снабжают информацией. Адамс расширил память моего инструментрона до предела и сказал, что потребуется — расширит ещё настолько же. Добрый он... И очень, очень умелый и знающий. Моро... Я очень ценю его готовность довольствоваться крайне малым. У нас на военных кораблях любят автоматику, полагаются на полуавтоматику, а вот ручные режимы... Недолюбливают, мягко говоря. Теперь-то я убедилась в том, что их просто боятся использовать — знаний и умений не хватает для уверенности и результативности. Ладно, Джон. Заболтала я тебя. Пойду в свой салон, надо посмотреть, чем там заняли блоки памяти, разобраться, подумать.

— Спасибо, Бена, — тихо сказал Шепард.

— И тебе спасибо, Джон, — азари плавно повернулась, обошла Шепарда и стала спускаться по лестнице.

Шепард несколько секунд смотрел вслед подруге, затем направился к Медотсеку, стараясь не спешить и внимательно приглядываясь к картинкам, выдаваемым на настенные экраны. Даже самый общий беглый взгляд давал понять, что сюда направлялась только общая информация о ситуации на Цитадели.

Чаквас, по обыкновению поудобнее устроившись в рабочем кресле, смотрела на экраны. В центре стены, занятой мониторами, несколько экранов традиционно транслировали показатели медицинской обстановки на фрегате, а остальные... Остальные включились как-то очень уж неожиданно, хотя Адамс с помощниками потратили минут сорок на установку двадцати новых настенных мониторов.

М-да. Грабанули они иденских поставщиков. Хотя... Какой там грабёж-то? Иденские продавцы сами в очереди толпами стояли, чтобы только предложить свои ассортименты, соглашались на чуть ли не демпинговые цены. Нормандовцы — молодцы: хотя счёт фрегата и не слишком полон — денег на нём, как сказал Дэвид, было немного и не доверять его оценке нет оснований, но никто из фрегатовцев не согласился платить слишком низкие цены. Подарки? Да, на небольшие подарки пришлось соглашаться. А как иначе?!... Пытались ограничивать, конечно, но... не хотелось обижать, оставлять по себе недобрую память.

Потому ушли упакованными весьма... по воинским-то меркам. Адамс остался верен себе — забил кладовки инженерной службы корабля всем, что лишь гипотетически могло пригодиться. Не только в ходе стоянки у Цитадели, но и дальше.

Этот длительный полёт... Не зря Карин казалось, что дело не закончится простым доставочным рейсом. Не зря. Когда живёшь достаточно долго... Жизнь теряет непредсказуемость. Начинаешь... предвидеть, что-ли. Не всё, но многое.

Установили техники экраны на стену, пояснили, что они — пригодятся в недалёком будущем. Готовиться, конечно, надо. Вот и готовилась инженерная служба фрегата. Наверное, редко в каком наставлении указывалось, как осуществлять такую подготовку. Зато теперь — будет написано. В новых наставлениях. Способных спасти много-много жизней разнорасовых разумных органиков.

Эти двадцать экранов... Включились одновременно, едва только прошёл по общей связи фрегата кодированный приказ об активации разведывательных контуров. И — пошла информация. Сначала — общая, а потом — сугубо медицинская.

Карин впилась взглядом в экраны — сначала в один, потом — в другой, в третий... И поняла, что к мощи и могуществу Явика добавилась мощь и могущество приборно-программных разведывательных комплексов 'Нормандии'.

Фрегат впервые показывал свои 'зубы'. Не полностью, конечно, далеко не полностью. Но сознавать, что это — результат работы созданных землянами приборов — приятно. Даже очень приятно.

Теперь Карин видела в деталях, иногда — даже в мельчайших — как организована и работает медицинская служба огромной Станции. Намёк? Да ясный намёк.

Никто из фрегатовцев не сомневается в том, что Карин Чаквас не будет терять времени и постарается как можно быстрее устроиться 'на практику' в какое-нибудь лечебно-профилактическое учреждение Станции.

Карин и сама об этом думала, глядя сначала на силуэт, а затем — и на Станцию, проступившую из тумана подобно сказочному замку. Предельно технизированному и модернизированному, конечно и нисколько не похожему на земные средневековые крепости, но... Уже было известно, что Цитадель окажется под атаками Жнецов. По-иному и быть не могло... Война галактического уровня затронет всех и каждого. Никто не сможет остаться в стороне.

Зажёгся сигнал — Шепард подходил к Медотсеку. Коснувшись сенсора, Чаквас открыла главную дверь. Шепард сейчас занят, очень занят. И потому нельзя заставлять его ждать под дверью.

Люк, дверь. Какая разница? Терминология в такие моменты играет слишком малозаметную роль. Главное — понимание.

— Карин... — послышался голос... Такой знакомый и... родной. Шепард продолжает её любить, но отступил, отошёл в сторону, чтобы не мешать её взаимоотношениям с Дэвидом. Кто бы ни был матерью и отцом Джона... Они были прекрасными людьми. И воспитатели в приюте многое сделали для того, чтобы поддержать и развить задатки Джона. Богатые, очень положительные задатки. Позволившие ему стать лучшим выпускником Академии Эн-Семь, выдержать Акузу... Этот ужас нападения Молотильщиков.

— Да, Джон. — Чаквас оторвалась от созерцания 'ожерелья' дополнительных мониторов. — Вот... Изучаю 'медицинскую ситуацию' на Станции, — мягко сказала врач. — Я понимаю... Явик способен на многое, но, оказывается... Очень приятно, что и мы, земляне, тоже кое-что можем... — она посмотрела на Шепарда, стоящего рядом с рабочим столом. — Хотя... Меня не покидает очень плохое предчувствие. Вот, смотрю на показатели и вижу... что если с медобслуживанием обычных жителей мы ещё справимся, хоть и это будет сложно сделать, то с медобслуживанием беженцев... Не знаю. Это — очень сложно прогнозировать, но у меня нет положительных зацепок, Джон. Нет, — повторила медик негромко и горестно. — Я как представлю, что придётся проламывать эту медицинскую бюрократию... — она осеклась. — Понимаю, что придётся преодолевать сопротивление всей бюрократической пирамиды, но... Здесь же почти нет военврачей, Джон! Только гражданские! А они... Они не готовы к той ситуации, какая очень скоро станет реальностью!

— Будем учить, — вполголоса сказал Шепард.

— Я понимаю, Джон. И сама готова принять участие в обучении гражданских врачей премудростям военной и военно-полевой медицины, но... Врачей моей специализации, — Чаквас не хотела упоминать о своей квалификации, и Шепард отнёсся к этому спокойно, — здесь очень мало.

— Предполагаю, что в составе научной группы должны быть такие врачи, Карин, — сказал Шепард. — И я очень хочу, чтобы вы... отобрали лучших из лучших. Таких, кто сам способен научить очень многому других, менее подготовленных.

— Это — вариант, Джон, но... — Карин встала с кресла. — Не знаю. Вот смотрю на эти цифры... Умом — понимаю, что можно сделать это... А чувства... Бунтуют, говорят, что я безбожно фантазирую. И ведь они правы, Джон. Ладно там Явик... Ему, протеанину, Старшей Расе, позволено ломать нас, примитивов, через колено, если потребуется. И в массовом, а не только в индивидуальном порядке. А вот как нам самих себя заставить уверовать в то, что мы тоже будем ломать других?! Мы ведь и так серьёзно отличаемся от остальных... Ты ведь не будешь отрицать этих отличий, Джон? — она повернула голову, нашла взглядом лицо оставшегося стоять у стола старпома.

— Не буду, — негромко произнёс Шепард. — Для меня это — очевидно.

— Для меня, как для медика — тоже. Вот Дэвид говорит, чтобы я и не думала покидать борт фрегата без тяжёлого медицинского бронескафандра и полного комплекта вооружения. Включая штурмовую винтовку. — Чаквас замолчала на несколько секунд, зная, что собеседник отнесётся к этому с полным пониманием, затем продолжила, немного успокоившись. — Дэвид... Я понимаю, он обо мне заботится. Это — приятно, важно, но... Я же врач, а не...

— Карин, ты — военный врач. И имеешь полное право носить и применять боевое оружие, — сказал Шепард. — Понимаю, звучит казённо, бюрократически, но это — факт. Подозреваю...

— Ты прав, Джон, — прервала собеседника Чаквас. — Я не родилась военным врачом. Я родилась женщиной, которой все эти вооружённые, да и физические тоже... разборки — чужды по определению. И потому...

— Карин, мы не можем позволить себе оставить тебя без должной защиты, — сказал Шепард. — Как бы там ни было, но ты — единственная врач на корабле. И не защищать тебя... Мы не можем позволить себе такой... вольности. — Шепард подбирал слова, понимая, ощущая всю неоднозначность ситуации.

— Об этом говорит и Дэвид, Джон, — подтвердила врач. — Понимаю, что он прав, а... То ли я чего-то не знаю, то ли просто тяну время, стремлюсь не только почувствовать, но и увидеть, как оно будет в реальности на Цитадели. Тем более, мы все туда пойдём, на высадку. Надо строить и формировать Штаб-Квартиру. Надо, — повторила Чаквас. — А значит, я пойду туда.

— Не одна, Карин. Рядом будут другие женщины, рядом будет Бенезия.

— Понимаю, что не всегда и не везде, Джон, но... спасибо. — Чаквас повернулась к рабочему столу, взглянула на экраны, активировала инструментрон. — Взгляни, вот сводка по медицинской обстановке на настоящий момент. В пределах десяти минут, — уточнила Карин.

Говорить ничего не пришлось. Обсуждать — тоже. Карин была медиком-профессионалом, для Шепарда в этой таблице тоже особых 'непоняток' не обнаружилось.

— Я знаю о необходимости ротации населения Цитадели, Джон, — сказала Чаквас. — Дэвид... пояснил. Многое. Я не всё поняла... правильно и полно, но... Меня в оторопь бросает от осознания того, насколько жестоко мы должны будем поступать с обитателями Станции.

— Они — тоже жестоко поступали. С другими, менее обеспеченными и менее обустроенными разумными органиками, — тихо сказал Шепард. — Закон бумеранга никто ещё отменить не смог. Если большая часть этих бездельников вернутся на планеты. Думаю, для многих это будет лучше. И для Станции — в первую очередь.

— Я понимаю. — Чаквас запнулась. — Но ведь...

— Карин... — чуть укоризненно произнёс старпом. — Пока волна приготовлений дойдёт до планет... Будет уже поздно выставлять противодействие, способное оставить всё, как было раньше. А значит... На планетах эти 'упакованные' окажутся в явном меньшинстве. Здесь полно реальных бездельников, а на планетах... спасибо Экстранету, они не будут столь заметны. Станция... — помедлил Шепард, — нужна нам готовая к борьбе. Сдавать её — нельзя. И оставлять её защитников без медицинской помощи — тоже нельзя.

— Я... понимаю. Хотя... Нет, в голове не укладывается, — честно призналась Чаквас. — Я знаю, что должна, как старший офицер, быть холодной, спокойной, уверенной. Но сейчас, когда на меня обрушилась эта лавина 'больших данных', когда я хоть как-то научилась выделять в этом океане важное и нужное. Я... Я не знаю... Хватит ли цитадельцам этих недель или декад, которые пройдут до момента нашего возвращения на Станцию?

— Не хватит. — Шепард удержался от вполне уместного вздоха, и Карин это уловила. — Не хватит, — повторил он. — Думаю, что и Дэвид и Явик это знают. Хорошо и твёрдо. Нелёгкое знание, согласен. Но... Нельзя применять огонь и меч, если можно обойтись меньшими по силе средствами. А пока, уверен, можно обойтись ими.

— Уверен? — Чаквас посмотрела прямо в глаза Шепарда. И поняла, что да, он — уверен в том, что сказал. — Значит... Будем ждать и готовиться? Но ведь...

— Жнецы могут напасть в любой момент, — подтвердил Шепард. — И в большинстве случаев, в большинстве вариантов мы окажемся... Не готовыми. Это — факт и глупо его отрицать и приукрашивать. Даже пытаться отрицать или приукрашивать — уже глупо, — подчеркнул он. — Карин, медицинский сектор — весь твой. Мы постараемся прикрыть тебя, но...

— Соберусь, Джон. — Чаквас уселась в кресло, повернулась к рабочему столу, включила настольную виртуальную клавиатуру. — Куда же я денусь. Пока, слава богу, мы ещё не на Цитадели. Вот тогда, когда наши челноки совершат посадку на причалах... Тогда — будет сложно. Иди, Джон, — она нажала сенсор, открывая створку главной двери Медотсека.

Шепард плавно и бесшумно повернулся и направился к проёму. Состоявшийся разговор ему не нравился — в некоторых деталях, но в целом... Понятно, что чем ближе момент прибытия нормандовских челноков на причалы Станции, тем нервознее будет обстановка на 'Нормандии'. Органики — не синтеты, у них есть чувства и эмоции, держать которые в узде — сложно, а часто — и невозможно.

За спиной старпома закрылась главная дверь Медотсека.

Большого выбора у Шепарда не оставалось — до момента заступления на старпомовскую вахту у Звёздной Карты он успевал побывать разве что в Инженерном отсеке и в БИЦ, у пультов 'ожерелья'. Позднее — уложиться бы в оставшееся время — его ждало кресло у Карты.

— Капитан, — уже спускавшийся по лестнице Шепард обернулся и увидел быстро идущего к нему Адамса. — Вы, я так понял, направляетесь в Инженерный?

— Да. — Шепард остановился и подождал, пока Адамс не подойдёт и не остановится рядом. — У меня не слишком много времени осталось до старпомовской вахты.

— Понимаю, — сказал главный инженер, сделав шаг и повернувшись к Шепарду всем телом. — Я вот тоже — был у техников в ангаре. Они проверяют челноки. Готовят их к работе. Есть, конечно, проблемы, вопросы, но... Всё же хорошо, что у нас челноков теперь побольше, чем было... в исходной комплектации.

— Хорошо, Грег. — Шепард продолжил спускаться по лестнице, отметив, что Адамс последовал за ним, отставая не больше чем на шаг. — Покажите мне промежуточные результаты. И, если не возражаете, мы их обсудим, когда придём в Инженерный.

— Не возражаю, капитан. — Адамс достал из поясной скафандровой укладки и подал старпому выключенный ридер. — Я и сам рад, что получил возможность в очередной раз активно и много поработать. Тонизирует, знаете ли, очень хорошо.

Шепард, не ответив собеседнику, взял ридер, включил экран и, сойдя с лестницы, неспешно направился к люку, ведущему во владения Инженерной службы корабля. Адамс теперь шёл рядом со старпомом, внимательно наблюдая за выражением лица старшего офицера, хотя, как отметил спецназовец, не особо надеялся на то, что сумеет проникнуть за привычную маску 'абсолютного спокойствия и полной уравновешенности'. Хорошо учили в Академии владеть собой, очень хорошо.

Чтение содержимого файлов ридера Шепард продолжил уже в кабинете Адамса в Инженерном отсеке. Старпом не стал садиться на указанный главным инженером табурет, отошёл к ближайшему стеллажу и легко опёрся о какой-то металлический контейнер.

Адамс сел за стол, поёрзал, устраиваясь поудобнее, включил виртуальную настольную клавиатуру и вывел на настенные экраны несколько схем.

— Иными словами... — негромко сказал спецназовец, выключая ридер и кладя прибор на столешницу. — Грег... Вы хотите...

— Обеспечить надёжный 'мост' между фрегатом, стоящим в готовности к немедленному вылету на внешнем рейде Цитадели и Станцией. Челноков на это у нас теперь хватит, — сказал Адамс. — Не буду спорить, и с тем количеством челноков, которое у нас было исходно тоже можно было бы хоть попытаться обеспечить 'мост'. Но теперь, когда идёт информация о техническом состоянии самой станции, содержимом её технических складов, деталях инженерной инфраструктуры, — главный инженер не скрывал от старпома своего удовлетворения. — Это... это грандиозно, капитан! Я, конечно, кое-что знал, кое-что предполагал, но действительность оказалась выше большинства моих ожиданий. Теперь я могу сказать, что знаю о Цитадели, во всяком случае — о её технических характеристиках, а также о характеристиках нынешней инфраструктуры, созданной разумными органиками, больше любого инженера-землянина. Возможно, я несколько преувеличиваю, — искренне усмехнулся Адамс, — но, чёрт возьми, как приятно, что мне не придётся напрягаться, бегая и разъезжая, а также летая по Станции для того, чтобы только попытаться собрать хотя бы часть этой информации, — он посмотрел на Шепарда. — А...

— Нет, — ответил капитан-спецназовец. — Мы не будем выключать разведконтуры фрегата всё время, пока стоим на рейде Станции.

— Это... Это — очень хорошо! — ещё шире улыбнулся главный инженер. — Получается, что я смогу собрать побольше информации о кораблях очень многих рас?! Я понимаю, что они в значительной степени унифицированы. Но тем важнее иметь полное представление о деталях, не относящихся к исходной спецификации. И теперь я надеюсь, что буду гораздо лучше ориентироваться в этих деталях. Каждый корабль — уникален, капитан! И нам... Нам может потребоваться многое знать заранее о деталях, обеспечивающих и обусловливающих значительную часть этой уникальности. — Адамс взглянул на настенные экраны, отметив, что туда же смотрит и Шепард. — Я вот думаю, капитан... А ведь эти внутрилепестковые уровни... В них же почти никто из разумных органиков не спускался слишком уж часто. Нет, я помню о том, что там проложены тоннели для автомобилей и даже для флайеров. Там есть предостаточно тоннелей для кабельного, трубопроводного и канализационного хозяйства. Но всё это — несколько самых верхних уровней. А те уровни, которые глубже, скажем, пятого-шестого, они ведь, согласно этим новейшим схемам, полученным в результате разведсканирований, вообще никак не задействованы. И уровни, близкие к многослойной бронеобшивке любого лепестка — три-четыре уровня — они ведь, насколько я могу судить, вообще не использовались нынешними разумными органиками. Ни разу. Я не отрицаю, что какие-нибудь диггеры или иные авантюристы или любители острых ощущений могли иногда туда заглядывать. Но масштабы этих уровней... Они — грандиозны, капитан!

— Потому-то мы и оставляем на Цитадели 'научную группу', Грег, — сказал Шепард. — Её сотрудники проведут подготовительную работу, в том числе и изучат, хотя бы предварительно, обстановку в этих уровнях — не всех, конечно, в ближайших к указанным вам, задействованным сейчас пятому и шестому уровню. Мне ясно, — Шепард ещё раз взглянул на ближайший к нему экран, — что даже за несколько декад эти самые ближние уровни не удастся изучить сколько-нибудь фундаментально. Но хотя бы собрать информацию о том, кто, когда, с какими результатами бывал в каких-то их районах — думаю, это научная группа вполне сможет.

— И ещё ведь надо определить предварительно, капитан, то, какие есть возможности у инженерных сетей станции для поддержки переформатирования застройки 'лепестков', — с воодушевлением заявил Адамс. — Да и... Это будет тем более необходимо сделать в том районе, где мы запланируем построить городок Штаб-Квартиры.

— Целый городок? — искренне удивился Шепард. — Помнится, командир говорил мне только об одном-двух зданиях. А вы, Грег, замахиваетесь сразу на городок... Интересно.

— Думаю, капитан, это вполне реально. — Адамс включил ещё один экран настольного инструментрона, развернул его к подошедшему к рабочему столу старпому, вывел изображения план-схем нескольких кварталов, расположенных на разных лепестках Цитадели. — Узнаёте?

— Вполне, — подтвердил капитан-спецназовец. — Это — те районы, которые мы отобрали как приоритетные для осуществления более внимательной разведки.

— Именно, — подтвердил Адамс, убирая все схемы, кроме одной. — Не возражаете, если я поясню свои задумки?

— Нисколько, Грег. — Шепард поудобнее устроился на табурете, посмотрел на экран. — Излагайте.

Пока главный инженер сжато, точно, чётко характеризовал 'технические особенности' выбранного для более внимательного 'ознакомления' квартала, Шепард слушал, не перебивал и не задавал никаких вопросов. Адамс изредка касался коротким взглядом лица собеседника и отмечал, что 'маска' никуда не исчезла, она стала тоньше и чуть-чуть подвижнее, чем раньше.

— М-да, — произнёс старпом, когда Адамс умолк, оставив на экране настольного инструментрона прежнюю схему и переведя взгляд на один из настенных экранов. — Что называется... нарыли.

— Я тоже был... не очень приятно впечатлён, — чуть витиевато выразился главный инженер, — когда мне на инструментрон стали поступать файлы со схемами отобранных предварительно кварталов, уже 'отработанные' с учётом данных, отработанных разведконтурами. Я понимаю, конечно, что нам... в целях безопасности, стабильности и защиты от всяких-разных неожиданностей придётся дойти до самого внешнего бронеслоя обшивки Станции, но... Это — необходимо. Район квартала, где будет размещена наша Штаб-Квартира, придётся сразу перекрыть не только до брони Станции, но и до высоты в несколько сот метров. Там нет небоскрёбов, но высотные дома, — инженер сверился с данными, выведенными на первый экран настольного инструментрона, — высотой до трёх десятков этажей — имеются. Не уверен, что нам сразу удастся получить их в своё распоряжение, но... Уже сейчас ясно, что останавливаться на одном-двух зданиях мы... не сможем, — инженер умолк, посмотрел на неподвижно сидевшего в кресле старпома. — Скажете, что не справится 'научная группа'?

— Почему не справится? — спросил Шепард, взглянув на Адамса и переведя взгляд на один из настенных экранов. — Грег, у меня скоро — трёхчасовая вахта у Звёздной Карты. За это время прошу вас с коллегами провентилировать вопрос о ранжировании предварительно отобранных для размещения Штаб-Квартиры фрегата-прототипа кварталов — на основании уточнённых данных, конечно. Самых последних, какие удастся получить к моменту полной швартовки и начала дрейфа в пределах внешнего рейда Станции.

— Сделаем, капитан. — Адамс встал. — Интересная, сложная работа — это — по мне. А с такими полными и разнообразными данными — она вдвойне интересна! Сделаем, — повторил он, провожая Шепарда до двери своего кабинета.

Проходя по Инженерному отсеку, Шепард успел переговорить с несколькими коллегами Адамса. Главный инженер остался в своей 'комнатушке'. Капитан охотно допускал, что Грег вдохновился открывающимися перед ним перспективами. Теперь он спать почти не будет и про еду, возможно, тоже забудет. Но научная группа (даже набранная из обитателей Цитадели и гостей Станции) будет — с технической точки зрения — обеспечена по максимуму.

Выходя из Инженерного отсека и направляясь к лестнице, Шепард подумал о том, что неплохо бы теперь проработать вопрос о питании нормандовцев с точки зрения привлечения в экипаж фрегата квалифицированного повара. Конечно, придётся расширять и модифицировать имеющуюся небольшую корабельную кухню. Но если впереди — длительный и сложный полёт, то... Лучше всё же кормить фрегатовцев не пайками, а вполне домашней, в том числе — и вручную приготовленной пищей. Сытые люди и работают лучше и эффективнее, и более спокойны и уверены в себе и в своих спутниках — это аксиома. А к пайкам... К ним придётся возвращаться ещё не раз — в тренировочном режиме, чтобы не забывался вкус. И — не утрачивались навыки обращения с этими 'комплектами'.

Подходя к порталу, за которым находился БИЦ, Шепард выделил из нестройного гула голосов, трелей автосистем оповещения, гудков индикаторов энергосистем фразу, которая его заинтересовала. Секунду спустя Шепард выделил из общей 'картины' БИЦ три настенных экрана, возле которых уже собралась толпа нормандовцев. Здесь присутствовали Бенезия, Явик, Ингвар, два полисмена-десантника.

— Дрон приближается к одному из лепестков, — говорил один из полисменов-десантников. — Мало ли дронов летают вокруг станции-то? Технические, следящие, коммуникационные... Если их все перечислять даже по типам...

— Их не нужно перечислять, — сказал Ингвар. — Этот дрон, — руководитель службы РЭБ набрал серию команд на клавиатуре своего наручного инструментрона.

На одном из экранов все искусственные объекты, сновавшие вокруг Станции, обзавелись ясно видимыми, но сохранившими полупрозрачность линиями курсов.

— Он идёт по нестандартной траектории. Система слежения выдала, что им управляет разумный органик, — сказал Темпке.

— Он идёт в ручном режиме? — спросил второй полисмен-десантник.

— Да, — подтвердил Ингвар. — И намерения у этого дрона, а точнее у того, кто им управляет — не слишком нормативные, — он набрал на клавиатуре своего инструментрона новую серию команд.

На втором настенном экране изображение мерцнуло, сменившись 'картинкой', демонстрирующей дрона во всём его детально-техническом великолепии.

— Стандартная вроде бы конструкция, но вот этот баллон и сопла... — сказал первый полисмен, задумавшись и внимательно глядя на увеличенное изображение дрона, продолжавшего свой полёт над 'лепестком' Станции. — Он что, собирается покрасить какой-то участок внешней брони Станции? Я не помню случая, чтобы в этом была необходимость. Нет, я не говорю, что просмотрел все доступные в Экстранете изображения внешней обшивки лепестков и Кольца Станции, а также её Башни, но... Ни мелких, ни крупных надписей или рисунков я не помню ни на одном изображении. Если бы хотя бы что-то такое было — я уверен, что обратил бы на это внимание.

— Дрон действительно управляется в ручном режиме, — сказал Ингвар, посмотрев на малый экран своего инструментрона. — Я просмотрел данные по техоборудованию Цитадели — такие дроны там есть, но все они — на своих местах. Никаких данных о пустых ячейках. Мы могли бы ошибиться, используя стандартные методы, но поддержка Явика, — Темпке бросил короткий взгляд на стоявшего поодаль воина древней расы, хранившего неподвижность и молчание, — и включение разведконтуров корабля в боевой реальный полный активный режим, — он опустил взгляд на экран своего наручного инструментрона, затем посмотрел на настенный экран, показывающий летящего над внешней бронеобшивкой Цитадели дрона, — не дают возможности усомниться в том, что он не принадлежит к стандартному оборудованию станции, которым, если вы, коллеги помните, управляют Хранители.

— То есть вы хотите сказать, что этот дрон — личный? — удивлённо посмотрел на главу корабельной службы РЭБ второй полисмен-десантник. — Он же гору кредитов стоит! Сразу надо исключать бедных и среднеобеспеченных в финансовом и материальном смысле обитателей и гостей Цитадели. Хотя, — говоривший посмотрел на третий экран, — здесь, на Станции таких не так уж и много.

— Можно исключать, — не стал возражать Темпке. — А можно и не исключать, — добавил он. — Когда прижмёт и захочется пофорсить напоследок — и не на такие траты пойдёшь.

— Слушая вас, Ингвар, — сказала Бенезия, — я уже не сомневаюсь, что это — одна, к примеру, сотая часть той информации по данной ситуации, которая уже находится в вашем распоряжении.

— Вы правы, матриарх, — уважительно кивнул азари глава службы РЭБ. — Дело в том, что это — первый такой случай за последние несколько десятков лет. Не буду спорить — мы нашли информацию о таких ситуациях, имевших место в более ранние периоды истории. Единичных. Тем не менее, уже сейчас, — Ингвар нажал несколько сенсоров на клавиатуре своего наручного инструментрона. Изображение на третьем экране мерцнуло и сменилось мозаикой из девяти 'картинок', транслирующих снимки, сделанные камерами внутристанционной системы наблюдения. — Вы видите, что стены на станции, обычно — чистые. И на них размещается только то, что допускается довольно строгими правилами и регламентами.

— А также то, что допускают Хранители, — сказал первый полисмен-десантник.

Ингвар коротко кивнул, обозначив своё согласие с услышанным.

— Вы видите в углах картинок даты и время съёмки, — продолжил глава службы РЭБ. — И можете сами сделать вывод о том, что это уже — эпидемия. Всевозможные 'граффити' захлестнули Станцию, размещаясь в самых неожиданных местах. Хранители, как вы можете также видеть, не обращают особого внимания на эти рисунки — для них важно, чтобы инфраструктура станции осталась в целостном и рабочем состоянии.

— Если они знают, что при очередном захвате Станции Жнецами все эти картинки будут автоматом стёрты... — произнёс первый полисмен-десантник. — То действительно, зачем им как-то возбуждаться по этому поводу. Это, скорее, компетенция СБЦ.

— А СБЦ блокирована Советниками, — сказал Темпке. — Если большинство виновных в нанесении на любые поверхности этих текстов и картинок — дети, подростки и молодые разумные органики, у которых, кхм, весьма влиятельные родители и прочие родственники до пятнадцатого колена включительно, то, сами понимаете, коллеги, СБЦ не будет на эти художества реагировать по протоколу. Сочтёт мелкими детскими шалостями и оставит всё, как есть. Сейчас у эсбецешников хватает других проблем.

— Хватает, — подтвердил второй полисмен. — Особенно — в последние несколько декад. То есть... Эпидемия вышла за пределы станции и теперь особо безбашенные пытаются...

— Это — вполне ожидаемо, — заметил Ингвар. — Огромные площади внешней брони лепестков — чистый 'холст', который манит 'художников' и 'текстовиков' — граффитчиков, как промышленный магнит. Вот это — первая проба пера, — он указал рукой на экран, транслировавший изображение летящего над лепестком Станции дрона с баллоном. Никто из стоящих у экранов разумных уже не сомневался в том, что в баллоне — именно краска.

— Начнут с одноцветной картинки или текста... — произнёс первый полисмен-десантник. — Судя по баллону — довольно значительных по размерам.

— А закончат — всей доступной для рисунков и текстов площадью внешней брони Станции, — сказал второй. — Если успеют до момента начала массированного вторжения Жнецов, конечно.

— Можно ли утверждать, что мы вовремя это заметили? — спросила Бенезия.

— Смотря для чего, — сказал второй полисмен-десантник. — Формально мы можем никак на это не реагировать. Есть же Служба патрулирования ЭсБеЦе, есть патрульные катера — пусть их экипажи и разбираются. Если им дадут разобраться в ситуации согласно писаным процедурам и протоколам, конечно.

— В чём я лично сомневаюсь, — сказал первый полисмен-десантник. — В очередной раз не дадут наказать 'развлекающегося дитятю'. Независимо от половой принадлежности. Зато прилежно учтя размер счёта его родственников. Как ближайших, так и отдалённых.

— У нас за такое, — произнёс Явик. — Казнили на месте. Без суда и следствия. Окружающая среда должна быть чистой и приемлемо-комфортной. Выходить за рамки — нельзя.

— Явик, я помню, вы говорили, что у вас категорически были запрещены азартные игры, тем более на деньги, — сказал второй полисмен-десантник. — И даже понимаю теперь — более-менее, конечно, как могу — причины такой строгости, но...

— Станция в данном Цикле, — сказал протеанин, указав лапой на 'мозаику' кадров на одном из экранов, — принадлежит всем разумным органикам, которые живут в Галактике. Нельзя допускать, чтобы общий дом превратился в локальный кошмар.

— То есть... — первый полисмен кинул на воина древней расы опасливый взгляд. — Полагаете, что ЭсБеЦе... просто ждёт, когда... этот дрон... начнёт рисовать на обшивке Станции?! Но ведь и тогда нет никакой гарантии, что ЭсБеЦе вмешается и накажет пилота дрона.

— Вы правы. — Явик продолжал смотреть на 'мозаику' картинок. — Нет никакой гарантии.

Шепард, не торопился подходить к группе сокомандников и наблюдал за происходящим у настенных экранов обсуждением с достаточного расстояния — больше пятнадцати метров. Он успевал ещё и читать переданные Андерсоном материалы, требовавшие оперативных решений, а также — одновременно набирать на клавиатуре краткие распоряжения. Первый и второй полисмены-десантники синхронно посмотрели на Бенезию, но та осталась неподвижной и молчаливой. В её фигуре появился прежний, хорошо знакомый большинству разумных органиков любой известной расы холод отчуждённости. Намертво отрицающий любую возможность просто и легко пообщаться со столь пожилой азари.

Взгляды обоих полисменов-десантников переместились с матриарха, изучавшей 'картинки' на экранах и продолжавшей хранить полное молчание и неподвижность, на воина древней расы.

— Явик. — Ингвар тоже посмотрел на протеанина. В его взгляде ясно читался немой вопрос.

— Ладно, — протеанин чуть повернул голову к руководителю корабельной службы РЭБ. — Всё равно ваши системы снятия информации тоже теперь работают в боевом режиме, так что... Показывайте, Ингвар, показывайте.

— Хорошо. — Ингвар активировал виртклавиатуру своего наручного инструментрона, набрал какую-то длинную команду. Изображение на двух экранах из трёх сменилось форматками.

Первый экран показал форматки логов, а второй — единственную форматку, так называемый профиль-файл личного дела.

— Подождите, — ошарашенно произнёс второй полисмен-десантник, обозрев то, что теперь показывал второй экран. — Значит ли это, что нам удалось вычислить пилота этого дрона? — говоривший указал рукой на третий экран, продолжавший транслировать изображение летящего над лепестком аппарата.

— Значит, — сказал Явик. — Подтверждаю. Нам он теперь — известен. Хорошо известен, — добавил воин древней расы. — Вопрос в том, стоит ли нам вмешиваться в эту ситуацию? А если стоит, то в какой степени и мере.

— Хороший вопрос, — негромко произнёс первый полисмен, которого больше заинтересовали файл-форматки логов на первом экране. — Тут, если я не ошибся в своих выводах, данные на тех, кто изрисовал стены — и не только стены на Станции, — он помедлил. — Я правильно понял, что эти картинки на мозаике — только часть вскрытого и зафиксированного нашими следящими и аналитическими системами?

— Да, вы правы, коллега, — сказал Ингвар. — Только часть. И, благодаря включению спецразведсистем корабля в боевой реальный полный режим, равно как и благодаря поддержке и помощи Явика, задействовавшего часть своих возможностей и способностей, у нас действительно есть информация по всем исполнителям этих художеств.

— И не только этих художеств, — почти шёпотом сказал второй полисмен, следивший за полётом дрона над лепестком Цитадели.

— Не только, — подтвердил Темпке. — Но в данном случае нас интересует эта ситуация. Которая подходит под критерии 'переформатирования жизни на Станции в предвоенный и военный периоды'.

— А какова практика СБЦ в подобных случаях? — спросил второй полисмен-десантник. — Я имею в виду требования протоколов и инструкций, а также процедур. Плюс то, как наказываются исполнители, и что происходит с инструментарием.

— Практика стандартна, — сказал Ингвар. — Протокольная беседа с виновным — это если найдут. В большинстве случаев — не ищут. Потому что хлопотно это и напрягаться не хочется. Затем — беседа с виновным в окружении его родителей, родственников или лиц их заменяющих. В редких случаях взрослые и состоятельные родственники оплачивают устранение ущерба. В ещё более редких — сдают инструменты, с помощью которых наносились надписи. Процедура затягивается на декады, часто — на месяцы. Крайне, крайне редко дело доходит до суда. Но и те были проведены в закрытом режиме, без допуска прессы и публики. Основная масса жителей станции считает, что эти картинки и тексты — непонятны, нестандартны. Воспринимает их как 'шумовой' фон или как неизбежное зло. Потому никто особо и не требует 'по-быстрому' убрать эти 'маркеры'. Тем более что они появляются снова и снова.

— То есть... — второй полисмен явно заинтересовался — У вас...

— У нас есть логи всех камер наблюдения, зафиксировавших такие случаи за последние сто лет, — сказал Явик. — Конечно же, коллеги Ингвара провели сравнительный анализ, — протеанин коснулся своего наручного инструментрона когтем правой руки. Картинка на первом экране сменилась на несколько графиков и диаграмм. — Можете видеть, что количество таких художеств растёт. Сначала — в арифметической, а затем — в геометрической прогрессии. Переход к геометрической прогрессии был осуществлён незадолго до ухода фрегата с Иден-Прайма. Это можно не считать случайностью, а можно считать. Факт остаётся фактом — началось 'загаживание' станции, что характерно для периода упадка. Точнее — для одного из знаковых проявлений этого периода, — сказал воин древней расы, умолкая и давая возможность коллегам повнимательнее ознакомиться с данными графиков и диаграмм.

— Если это — геометрическая прогрессия, — задумчиво и неторопливо сказал второй полисмен-десантник, переводя взгляд с графика на диаграмму, — то... Нам известны все исполнители этих художеств и... Мы можем активировать процедуру возбуждения дел по вновь открывшимся основаниям. Но потянет ли это нынешняя ЭсБеЦе? Времени у нас осталось слишком мало, чтобы следовать по процедуре, — он перевёл взгляд на Ингвара, затем — на протеанина.

— Потянуть-то потянет, — как-то странно мягко ответил Ингвар. — Вопрос в том, нужны ли нам, всё ближе подлетающим к Станции, именно такие 'потягушки'. На которые она сейчас окажется способной.

— То есть, если я правильно поняла, — в разговор вступила Бенезия, внимательно разглядывавшая графики, диаграммы на одном экране, форматки 'виновников' 'графического беспредела' на втором и полёт дрона-художника на третьем, — Вы, Ингвар, предполагаете возможность нашего вмешательства в ситуацию? В какой такой мере и в каком виде, потрудитесь пояснить, пожалуйста.

Шепард, услышав такое, восхитился. Вот что значит религиозный лидер расы азари. Спокойно так, с полным политесом и протоколом поставила Ингвара перед необходимостью сделать непростой выбор. Впрочем, к этому выбору Темпке, вполне вероятно, уже готов. Не зря же он столь плотно работал с Явиком — пусть даже часто в дистанционном взаимодействии — последние несколько десятков часов.

— Убивать этих горе-художников — как-то экстремально будет, — сказал второй полисмен. — И этот... пилот дрона-художника. Он ведь ещё даже рисовать на обшивке не начал. Его, конечно, тоже можно убить, все разумные органики — смертны, но...

— Я бы — убил, — негромко произнёс Явик, не обративший никакого внимания на то, что на нём скрестились взгляды коллег, принимавших участие в обсуждении. — Мы и за меньшее убивали. Потому что следовали правилу 'соблюдения рамок'. И смогли удержать Империю, лишившуюся верховного руководства. Погибшего на Цитадели за несколько минут. От практически гарантированного довольно быстрого и окончательного развала, — воин древней расы замолчал на две-три секунды, потом продолжил. — Я чувствую, что убивать этих художников и в том числе — пилота этого дрона — никто не желает. Понимаю доводы, основания и предпосылки, — уточнил он. — Но если мы сейчас не вмешаемся — нам будет трудно наладить взаимодействие с Хранителями. Я знаю, что им эти картинки и тексты — тоже очень не нравятся. Проще говоря, они им — мешают. Мы также не можем потворствовать медлительности следователей ЭсБеЦе. У нас нет столько времени на стандартные процедуры реагирования на правонарушения. А это, — протеанин указал на экран, продолжавший транслировать изображение дрона над обшивкой Станции, — по законам Цитадели — правонарушение. По писаным законам, подчеркну и уточню. А здесь и сейчас законы — не читают. Их — не знают, хотя понимают, что незнание закона — не освобождает от ответственности. — Явик перевёл взгляд на экран своего наручного инструментрона. — Расширенное толкование установленных рамок, очень расширенное.

— Расширительное, — попробовал уточнить второй полисмен.

— Может быть и так, — согласился протеанин.

— И что вы предлагаете? — спросил первый полисмен, посмотрев на воина древней расы чуть искоса.

— Я бы — убил всех виновных. Данные на них у нас теперь — есть. Они — точные, — сказал Явик, сохраняя полное спокойствие.

Шепард, наблюдавший за партнёром, отметил, что лицо воина древней расы по-прежнему было непроницаемо-бесстрастным. Мимика отсутствовала. К немигающему взгляду 'единственного выжившего' фрегатовцы уже более-менее привыкли. А вот ко многому 'остальному' — не везде и не всегда и точно — не во всех случаях.

— Но, понимаю, что сейчас такое действо будет малооправданным экстримом, — продолжил Явик. — Потому — важно не впасть в грех всепрощенчества, предоставив СБЦ и Советникам возможность в очередной раз "замять" происходящее, — протеанин посмотрел на экран, транслировавший полёт дрона над лепестком Цитадели. — Полагаю, он скоро доберётся до удобного для нанесения рисунка места, — воин древней расы взглянул на экран своего инструментрона. — Ингвар.

— М-м-м-да. — Темпке вынырнул из 'тумана размышлений', немного оживился, даже переступил с ноги на ногу. — Я в курсе вариантов, предложенных Явиком. Не могу сказать, что они мне нравятся, но правонарушители — они везде правонарушители. Тем более что в истории человечества есть аналоги.

— Что вы имеете в виду, Ингвар? — матриарх повернулась к Ингвару и даже сделала шаг к руководителю службы РЭБ корабля.

— Он имеет в виду татуировку, — сказал Явик. — Специфическую.

— Клеймо?! — ошарашенно произнесли почти синхронно оба полисмена-десантника. — Уж не на лоб ли?

— Нет, — уточнил протеанин. — На всё тело.

— Это как?! — взгляды участвовавших в обсуждении разумных органиков зашарили, хаотично перемещаясь от Ингвара на Явика и обратно.

— Сэр, получены данные на пилота дрона, — раздался в наушнике Темпке голос одного из его помощников. — Передал на ваш инструментрон.

— Хорошо. — Ингвар снова вызвал клавиатуру, набрал несколько команд. — Нам удалось установить анкету пилота этого дрона, коллеги, — пояснил он, чувствуя вопросительные взгляды собеседников. — Есть видео, есть картинки, есть форматка анкеты.

— Полагаю, что если его — останавливать, то — надо знать, с кем мы имеем дело, — сказал первый полисмен-десантник.

Два из трёх экранов одновременно мерцнули. На первом экране высветилась форматка анкеты пилота дрона-художника. На втором — мозаика из картинок, показывающих видеоролики и снимки с камер наблюдения Цитадели, запечатлевшие 'виновника ситуации' во всех деталях.

— Не человек, — выдохнул первый полисмен.

— Впору без ЭсБеЦешников обходиться, — произнёс второй, — малолетний правонарушитель оказался турианцем. Если я правильно понял, то...

— Нет, к Валерну он не имеет ни малейшего отношения, — подтвердил Явик, глядя на экран своего наручного инструментрона. — И ни к одному из турианцев или турианок, входящих в состав сотрудников его аппарата, как и других аппаратов уровня Советников — тоже.

— Это — радует, — второй полисмен посмотрел на форматку анкеты малолетнего правонарушителя. — Каков шкет...

— Угум, — сказал первый полисмен. — Всегда знал, что ты, Билли, проявляешь большой интерес к имперско-российскому сленгу, но чтобы так глубоко...

— Папаша у него, — весьма обеспеченная личность, — сказал второй полисмен-десантник. — Хватит ли ума у ЭсБеЦешников на этот раз не пропустить этот финт мимо своего внимания? — говоривший посмотрел на Явика. — Если дрон уже почти на месте, стоит ли нам...

— Не стоит, — негромко сказал Ингвар, набирая на клавиатуре своего наручного инструментрона короткую команду. — Дрон — остановлен. Управление с пульта — блокировано. Никуда не полетит и сопла с краской не активирует.

— А подрыв? — спросил второй полисмен. — Эти папенькины сынки бывают такими вредными... Во многих смыслах, — добавил он. — И меня интересует, побежит ли этот турианец-подросток к ближайшему патрульному офицеру ЭсБеЦе с просьбой 'достать воробышка'.

— Не настолько он отмороженный, — сказал Ингвар, наблюдая, как на экране в одной из ячеек мозаики оживилась 'картинка' — Смотрите трансляцию в реальном времени, коллеги. Как видите, этот малолетний правонарушитель решил списать всё на пульт управления. Долго, вероятнее всего, он будет 'доходить' до простой мысли, что не он — 'пуп галактики'.

— Зато полезно такое осознать как можно раньше, — негромко сказала матриарх и сжала губы 'в ниточку', всем своим видом показывая, что продолжать словесные пояснения не намерена.

Видеокамера наблюдения исправно транслировала, как турианец-подросток лет пятнадцати перепробовал все сенсоры и рычажки на довольно большом пульте, потом раза три сменил элементы питания, но желанного результата — оживления дрона, так и не сумел добиться.

Правонарушитель замер, наконец-то дав себе труд задуматься над происшедшим.

— Угум, — сказал второй полисмен-десантник. — Наверное, думает: 'Папа заругает'. С вариациями и дополнениями, которые вот так просто с ходу и не перечислишь, озвучивая.

— Важно то, как мы будем реагировать. Дрона мы остановили, к нему никаких претензий быть не может, — сказал первый полисмен.

— Может, — чуть громче, чем обычно, ответил Ингвар. — Ещё как может, — уточнил он. — В памяти этого дрона зафиксировано его полётное задание — нарисовать картинку размером двадцать на сорок метров. Довольно сложную, но — одноцветную. Только одна — и та чёрная краска не даёт разгуляться воображению, но для этого подростка и такой шаг разом выдвигает его в какие-никакие, пусть даже и временные, но реальные лидеры. К которым автоматом начинают принюхиваться, приглядываться и прислушиваться, прежде всего, ровесники. Да и не только они. И — давать с разными основаниями — всякие ништяки. Это — не важно, — подчеркнул глава корабельной службы РЭБ. — Важно то, что полётное задание — уже состав преступления.

— Налицо — покушение на совершение правонарушения, — подтвердил первый полисмен. — Но вот является ли оно преступлением — это ещё придётся постараться доказать.

— Докажем. — Ингвар набрал на клавиатуре своего наручного инструментрона несколько команд, подождал две-три секунды. — Явик?

— Картинку — на тело? — спросил воин древней расы. — Послойно? — протеанин свернул инструментрон, выпрямляясь чуть сильнее. — Ингвар?

— Да. На всё тело. Да. Послойно. Выполняйте, Явик, — ровным безэмоциональным голосом сказал глава службы РЭБ фрегата.

— Хорошо. — Явик чуть сузил веки всех четырёх глаз.— Эффект проявится через четыре, три, две, одну. Проявление.

'Картинка', транслировавшая видеоизображение с камеры наблюдения, державшей в своём 'прицеле' пятнадцатилетнего турианца с пультом управления в руках, развернулась на весь экран.

— Всегда считал такое невозможным, — произнёс первый полисмен, наблюдая, как на коже головы и на костных пластинах головы турианца-подростка проступает чёрно-белое изображение. — Это то самое изображение, которое содержится в файле полётного задания? — удивлённо спросил он. — М-да, парень определённо 'попал' и отвертеться теперь ему — не светит. О, уже и на лапах изображение проявилось... Он... он кричит?!

— Притом — громко кричит и — долго, — подтвердил второй полисмен.

Крик турианца-подростка, увидевшего, как на коже и костных пластинах рук проступает хорошо знакомый и памятный ему рисунок, теперь слышали все участники обсуждения. Чтобы не отвлекать остальных сокомандников, работавших в БИЦ, звук был предварительно переведён на наушные спикеры и приглушён автоматикой инструментронов и скафандров до вполне приемлемого минимума.

— Переходит в ультразвук, — предположил первый полисмен. — Убеждён, что Сарен и Найлус — уже в курсе ситуации.

— Пусть. По всем канонам — это не уровень ответственности Корпуса Спектров, — сказал Ингвар. — Здесь нет ничего даже отдалённо соответствующего уровню 'галактическая безопасность'. Мелкая шалость, которая тянет на стопроцентное правонарушение. А по военному времени — на преступление.

К визжащему подростку-турианцу бросились сразу несколько турианцев-офицеров СБЦ. Из лифта к месту происшествия бежали две азари в комбинезонах медиков — машина оперативного реагирования на ситуацию, выходящую за пределы 'зоны безопасности', наконец-то заработала.

Кто-то из эсбецешников накинул на голову 'возмутителя спокойствия' покрывало, сорванное с одного из кресел — не время думать о целости отростков, не тот момент.

Визг продолжался до тех пор, пока правонарушителя, зажатого со всех сторон в 'коробочку' из эсбецешников, не сопроводили под медэскортом в лифт. Как только двери закрылись — как отрезало. Включилась камера, установленная в кабине лифта.

— Визжит, — отметил второй полисмен, ещё больше приглушив звук в своём наушном спикере. — И откуда силы-то берутся?...

— Многие бы визжали, — сказал первый полисмен. — Увидишь, как рисунок — вполне узнаваемый — появляется на твоей собственной коже и костях — ещё не так бурно отреагируешь. Хорошо, что он буянить не стал, — добавил говоривший. — Хотя... Скрутили бы.

— Его и скрутили. Под покрывало запихали, а он — орёт, — отметил Ингвар. — Продолжает орать. Да так громко, что я тоже удивляюсь, откуда у этого мальчонки столько физических сил. Я помню, что у турианцев развита способность общаться, используя, в том числе, и ультразвук. Но... Если учесть, что турианцы ненамного отличаются от нас по продолжительности жизни...

— Всё, его запихнули в Медотсек, — сказал второй полисмен. — Точнее в какую-то клинику. Картинка оттуда есть? — деловито осведомился он, взглянув на руководителя корабельной службы РЭБ.

— Есть, — не стал отрицать тот. — Есть кое-что поинтереснее. Вы сконцентрировались на этом подростке-турианце и забыли о дроне. А его, кстати, уже отбуксировали в ангар дока Совета Цитадели. От лишних глаз подалее. И вскрыли. В общем и целом — наша с Явиком задумка продолжает реализовываться и развиваться. ЭсБеЦе уже получила необходимую дополнительную информацию. Скоро дрона осмотрят эксперты службы, найдут файл с полётными заданиями.

— Иными словами, мы уже вступили в режим 'изменение реальности'? — спросил первый полисмен.

— А мы всегда находимся в этом режиме, — грустно пошутил Темпке. — С того момента, как сделали первый вздох вне материнского лона и — до момента последнего вздоха при смерти, — он посмотрел на экран своего инструментрона. — Вот и ответ. Ситуация — частично, конечно, была заснята на инструментроны присутствовавшими в том помещении разумными. Ролики — во множестве, кстати — уже выложены на сайтах и порталах Экстранета. — Здесь главное — не картинка, главное — комментарии, — набрав несколько команд на клавиатуре, Темпке сменил изображение на двух экранах. — Можете почитать. Затем — перейдём ко второй части проблемы, — он кивнул в сторону третьего экрана, на котором продолжали светиться 'форматки' художников и текстовиков.

Окружавшие руководителя службы РЭБ фрегата понятливо закивали. Затем обратили самое пристальное внимание на то, что показывали первые два экрана.

Несколько минут у экранов царила почти полная тишина.

Бенезия, прочтя недлинные тексты, мягко и бесшумно подошла к Шепарду:

— Джон... — тихо сказала она. — Мы вот так... вмешиваемся? Даже не ступив на станционные палубы? Снова... дистанционно?

— Да, — односложно ответил Шепард.

Уточнять что-то сейчас ему не хотелось — и так всё ясно, а также понятно, что начинать как-то влиять на ситуацию на Цитадели надо и лучше это сделать вот так, совместными усилиями. Матриарх большую часть обсуждения только слушала и смотрела, говорила предельно мало. Впрочем, как и Явик.

— Я много раз прилетала на Цитадель, Джон, — ещё больше понизив громкость голоса, сказала азари. — Но вот так... Такого... В таком сочетании... У меня точно не было, — она посмотрела на лицо собеседника мягким тёплым взглядом. — Я... гуляла по фрегату и вот... Остановилась послушать. А тут... такое... Не знаю даже, как и сказать. Мыслей — много, а слов — мало.

— Иными словами, Ингвар, вы настаиваете на применении к этим подросткам и юношам такого же воздействия? Я правильно понимаю? — послышался громкий голос первого полисмена-десантника. — А Явик с этим согласен? Их там, если что, три десятка разумных. Да, не все из них — исполнители. Многие выполняли функции поддержки, но...

— Если мы сейчас не совместим эти два момента во времени — может быть поздно реагировать, — ответил Темпке.

Явик хранил молчание. Независимое управление каждым из четырёх глаз давало ему неоспоримые преимущества, о части которых фрегатовцы уже знали. Он слушал, смотрел и не собирался, как понимал Шепард, в ближайшее время что-то говорить вслух. Что-ж, обычное настроение перед сложной и трудной работой.

— Я пойду к себе, Джон, — негромко сказала матриарх. — До момента стабилизации корабля на выделенном нам участке внешнего рейда, — азари повернулась к выходу из БИЦ.

Шепард едва заметно кивнул, Бенезия отзеркалила и вошла в портал.

— Через минуту все выявленные художники будут 'маркированы', — голос Явика ворвался в сознание старпома, провожавшего уходившую азари взглядом. — Думаю, это вызовет определённые 'подвижки' в нужных нам направлениях.

— А снять эту... 'татуировку'? — спросил первый полисмен-десантник.

— Она исчезнет, когда я этого захочу, — негромко ответил протеанин. — Поскольку мы ещё не стабилизировали фрегат на выделенном нам участке внешнего рейда... Я должен завершить некоторые работы, — с этими словами воин древней расы повернулся 'на месте кругом' и покинул БИЦ.

Три экрана мерцнули и высветили изображения пятерых 'художников', весьма бурно реагирующих на столь необычные дополнения к своему внешнему облику. Реакция была разная — от ступора до истерики, но, в общем-то, предсказуемая.

— Весело. В кавычках, — сказал первый полисмен-десантник, переведя взгляд с экрана, на котором демонстрировалась часть 'мозаики' из кадров, иллюстрирующих 'постфактную' реакцию 'творцов', не ожидавших такой 'ответки' на своё внешне вроде бы даже очень безобидное 'самовыражение'. — Ингвар... Жестоко это как-то.

— Жестоко, — не стал отрицать Темпке. — Но вы сами видели — эти граффити начали покрывать стены и прочие плоскости интерьеров станции сравнительно недавно. И мы едва успели остановить переход этих граффити на внешние поверхности станции. Фактически...

— Да я понимаю... Мораль... рушится. По самым разным причинам, — произнёс первый полисмен-десантник. — Но всё равно — это же дети. Недостаточно разумные, согласен. И кто знает, когда наш сокомандник сочтёт необходимым снять с их тел эти рисунки. Этак и два-три года они должны будут ходить в таком виде.

— Если у нас будут эти два-три года, — ответил Ингвар. — Спокойных года. А то ведь у нас их вообще может не быть. Ни спокойных, ни бурных. Явятся Жнецы и... — махнув рукой, руководитель службы РЭБ направился к своему пульту и через несколько секунд был окружён помощниками. Работа продолжалась, а то, что произошло с художниками — это уже стало историей.

— Даже если не будет у нас этих двух-трёх лет, — произнёс первый полисмен-десантник. — Всё равно. Жестоко так поступать, — он посмотрел на экранчик своего наручного инструментрона — там засветился значок напоминания о стрелковой тренировке. — Может Ингвар и прав. А может — и не прав, — пробормотал он, выходя из БИЦ, и неспешно спускаясь в трюм фрегата.

— Будет. Не будет, — задумчиво сказал второй полисмен-десантник. На Станции, уверен, найдётся предостаточно разумных, умеющих сложить 'два и два' и понять, что такое воздействие — нестандартное, быстрое и жёсткое — связано с фактом нашего приближения к станции. Поймут... И... Будет у нас встреча... 'На причале'. И неудобные вопросы журналюг, прибежавших прямо туда — тоже будут. И осложнения, когда начнём работу — тоже будут. Влезли, называется, — он посмотрел, как мерцнув, экраны сменили 'картинки' и, ощутив вибрацию браслета инструментрона, почти бегом направился к выходу из БИЦ — служба властно призывала его.

Шепард подошёл к Звёздной карте. Андерсон работал в своей каюте — он решил не смущать своим присутствием сокомандников и редко появлялся в БИЦ. Остановившись у Карты, Шепард посмотрел на вирт-пространство, отметив, что и здесь детализация выросла на несколько порядков, чем, конечно, вовсю пользовался вахтенный офицер. Цифры часового табло едва заметно мерцали, отмечая уход в прошлое очередных секунд.

— Вахту по фрегату 'Нормандия' — сдал, — произнёс протокольную фразу вахтенный офицер, поворачиваясь к поднявшемуся на постамент Карты остановившемуся у третьего кресла старпому.

— Вахту по фрегату 'Нормандия' — принял, — сказал капитан-спецназовец, ещё раз оглядывая карту, экраны дополнительных 'рамочных' пультов и садясь в своё 'старпомовское' кресло.

Вахтенный офицер сошёл с постамента и вышел из БИЦ, намереваясь пообедать. А затем — поспать обычные восемь часов. Пока ещё можно давать себе столь длительный отдых.

Фрегат приближался к Цитадели. Осталось не так уж и много времени до входа в зону ближних маяков Станции. Тогда, как предполагал Моро, к кораблю устремятся яхты, катера и челноки с 'любопытствующими' и журналистами, желающими узнать подробности, детали и насытиться новыми впечатлениями.

Пройдёт несколько десятков минут после входа на 'внешний рейд' — и с борта 'Нормандии' к причалам Станции пойдут челноки. Техники как раз заканчивают их отладку и проверку. Начнётся работа. Теперь уже — станционная.

Явик. Трудный и долгий разговор с Сареном и Найлусом. Передача турианцам информации о Корпусе

Явик не лукавил, когда сказал сокомандникам, собравшимся у настенных экранов, что ему надо завершить некоторые работы.

В своей каюте протеанин, едва войдя внутрь, закрыл дверь на замок, прошёл к большим настенным экранам, расположенным на противоположной от входа стене, активировал их, несколько минут потратил на уяснение изменений.

Автоматика сработала штатно — все четыре направления держались в 'допустимых секторах', сбоев не было зафиксировано. 'Ручная' проверка подтвердила их отсутствие. Информация собиралась, обрабатывалась, складировалась.

Цитадель — сложный участок работы, отмеченный в общем плане как 'перспектива', потому несколько часов тому назад на системы, ответственные за слежение за ним, Явик направил дополнительные ресурсы. Сейчас воин древней расы знакомился с наиболее существенными 'отметками', сделанными автоматикой и требовавшими осмысления.

Иден оставался позади и в прямом и в переносном смыслах. Там всё равно всё будет так, как позволят местные условия. Смешно и глупо было бы надеяться, что вмешательство одного протеанина сможет что-то кардинально изменить — для этого иденцам придётся проделать свой собственный, уникальный путь, в том числе и под обстрелами, десантами, бомбёжками. Предстоящая война будет не похожей на предшествующие, потому что в этой войне поставлена задача: добиться сначала паритета, потом — перевеса, а затем — победы над разумными гигантскими кораблями и их пилотами.

Да, повторяться приходится. Иначе — не убедить, не заставить задуматься, не привести к мысли о необходимости изменений. Мысль материальна, она — основная движущая сила в Галактике, во всяком случае — в той, какая была известна протеанам. Может быть, иннусанонцы и думали как-то по-иному, но у них и стартовые и 'ходовые' условия были иными, в чём-то — принципиально другими. Наверное, и нынешние разумные органики, независимо от расы, тоже мыслят не так, как протеане. Причины этого понятны — другие стартовые условия, другая эволюция.

И с себя, как представителя ключевой расы предшествующего Цикла, ответственность снимать нельзя. Да, протеане вмешались в эволюцию ряда рас. Пусть учёные строят свои схемы, пусть выдвигают гипотезы, пусть формируют теории и даже создают учения — это всего лишь частный взгляд на очень сложную многоуровневую систему, какую определяют часто просто и кратко — 'окружающая действительность'.

Не свойственно разумным органикам глубоко задумываться о своём прошлом. Многие и своего раннего детства не помнят — разве что отдельные детали, моменты, события. А так — тёмная пелена. И без спецметодов её преодолеть не получится: самоделки здесь не сработают.

Если протеане вмешались в эволюцию ряда рас — что-ж, придётся это признать и попытаться использовать это в интересах победы над 'креветками'. Да, раньше изменения были необходимы, чтобы Жнецы 'не заметили' слишком молодые расы разумных органиков и не посчитали их для себя угрозой, а теперь... Теперь пришло время 'вскрыть пакеты', дать возможность проявиться их новым способностям и возможностям, в том числе и заложенным протеанами.

Бенезия — матриарх, член Матриархата, религиозный лидер расы. Ей-то хорошо известна проблема ардат-якши, 'демонов ночного ветра', убивающих своих сексуальных партнёров из-за генетического сбоя. В последние несколько сотен лет эта проблема проявилась, а в последние несколько десятков лет — стала обращать на себя внимание представителей почти всех ключевых рас. Если к такому 'вниманию' подключатся периферийные расы — быть беде. Потому... Придётся вмешаться.

Цитадель — первый населённый мир, в котором земляне пока что не играют сколько-нибудь заметной роли. Да, они присутствуют, участвуют, но не более того. Всем руководят азари, турианцы и саларианцы.

Бенезия боится. Она очень боится. И — страдает. Потому что здесь, на Станции, у неё нет столь мощного прикрытия, какое она имела на Идене — там люди составляют численное, а временами — и качественное большинство, всё же это — человеческая колония. А Цитадель — нет, здесь земляне на пятых-шестых ролях. Иногда по своему значению они даже опускаются ниже ханаров и кварианцев. Есть особенности, есть. Нельзя этого отрицать, но нельзя также заниматься самоуспокоением.

Матриарх уверена и, может быть, даже убеждена в том, что нормандовцы её защитят во время пребывания на Станции. Но... Она также знает и понимает: цитадельские обитатели, в первую очередь — Советники — не будут вникать в мелочи и детали. Да, Бенезия виновна во множестве преступлений и правонарушений, которые она совершила, находясь под полным управлением Жнеца. Но само это основание. Оно настолько пионерно, непривычно и необычно. Стандартные 'смягчающие обстоятельства', принятые в нынешнем писаном законодательстве — хоть расовом, хоть межрасовом — здесь почти бессильны.

Медленно, слишком медленно изменяется письменное законодательство. Чиновники не любят напрягаться, утруждать себя рутинной работой. Можно назвать ещё минимум десяток причин, по которым межрасовое законодательство не является примером для расового, хотя, в принципе, оно и должно быть лучшим, чем любое расовое — такое количество разнообразнейших прецедентов не в каждом расовом можно найти. А тут...

Почему мысли пошли в сторону законодательства? Да потому, что надо поговорить с турианцами-Спектрами. Серьёзно поговорить. О многом. Придётся говорить о стратегии и тактике, о политике, экономике, социальной сфере и многом другом.

Разговор предполагался трудный. Хорошо ещё, что Цитадель была поставлена 'под мониторинг' вскоре после старта фрегата с Иден-Прайма и к настоящему времени мало того, что был накоплен богатейший фактический материал, но и сделаны — где полностью автоматически, а где и вручную — ценные и важные выводы.

Основываясь именно на них, Явик предполагал инициировать преобразование Корпуса Спектров в структуру, которая займётся только правоохранительной деятельностью. Не секрет, что она ею занималась и раньше, но, как могли бы вполне аргументированно доказать многие разумные органики, Спектры очень часто занимались тем, что внезаконными способами, средствами и методами исправляли ошибки, допущенные членами Совета Цитадели. А это уже серьёзное основание для того, чтобы данную структуру боялись, а не уважали.

Любить Спектров не требуется, но их следует... подкорректировать. Иначе в предстоящем Противостоянии со Жнецами Специальный Корпус Тактической Разведки Цитадели ждёт крах и ликвидация. В большинстве спрогнозированных вариантов развития событий — жестокая и принудительная. А это — судьбы слишком многих разумных органиков, это их личное, семейное, родовое, клановое будущее. Да какое угодно по уровню будущее. Допустить крах Спектров — значит ослабить силы разумных органиков тогда, когда любое преимущество, любой ресурс становятся критически важны.

Сарен — понятно, пятьдесят лет или чуть меньше его практически редко кто из разумных органиков видел, а если и видел, то издали или в последний момент своей собственной жизни. Артериус успел приобрести славу Спектра, известного, прежде всего своей жестокостью и стремлением добиваться результата любой ценой, даже самой страшной.

С Найлусом — сложнее. Ученик Сарена, фактически приведённый в Корпус Артериусом, бывший наёмник, а к таким, с позволения сказать, персонажам, профессиональные воины, работающие преимущественно на государство или ему подобные структуры, относятся, мягко говоря, негативно. Может быть, ему было легче, чем Сарену, но... Хорошо ведь известно, что оценочные суждения редко бывают однозначно-справедливыми.

Потому... То, что Спектры-турианцы, столь разные и в то же время — тесно связаны между собой, составляет одну из ключевых особенностей, обусловливающих тяжесть, трудность, сложность и конфликтность предстоящего разговора.

Надо дать возможность младшему и старшему Спектрам обдумать свою роль в изменившихся условиях. Нельзя их отпускать с борта фрегата без подготовки, в том числе — и 'накачки': иначе 'съедят' их обитатели Цитадели, как выражаются земляне-имперцы, 'и фамилии не спросят'.

Найлус всерьёз увлёкся историей Российской империи, сидит в Экстранете, постоянно что-то скачивает, перечитывает, пишет заметки. Нет, о воинском ремесле и подготовке Спектра он не забывает — Сарен им доволен, но... Крайк молод и это накладывает существенный отпечаток на его поведение и мышление. Да ещё и возвращение наставника из почти что небытия... Тоже встряска для психики — значительная.

Нет, крейсер 'Волга' в ближайшие две-три декады у Цитадели не появится — его маршрут, зона работы находятся далеко в стороне от главной станции исследованной части галактики. Так что... придётся справляться своими силами.

Шепард больше думает о Дэйне и Бенезии, чем о Светлане Стрельцовой. И он прав: как там ещё сложатся эти отношения, станут ли они действительно близкими — неясно.

Бенезия изредка видится с Шепардом, но чаще он ходит к ней в салон, чем она к нему. Поведенческие стандарты. Считается, что женщина — а для Шепарда матриарх азари Бенезия — безусловно, является женщиной, не должна часто ходить к мужчине, пусть даже формально-официально холостому. Да и лучше, когда Шепард сам, сообразуясь со своим, весьма напряжённым рабочим графиком, приходит к Бенезии, а не она отвлекает его от работы с экипажем и командой корабля, от решения множества больших, средних и малых проблем.

Конечно же, Шепард строго уважает право матриарха на уединение в салоне, потому старается сначала отправить текстовое сообщение — запрос, а потом, получив согласие, придти минута в минуту, да и не задерживаться уж слишком надолго

Азари тоже работает — пишет книги, думает, вспоминает, готовится к встрече с мужем и дочерью, а прежде всего — к тому, как она появится перед цитадельцами. Одни воспримут её как члена Матриархата, другие — как религиозного лидера азарийской расы, третьи — как пожилую азари-матриарха — холодную и немногословную, четвёртые — как правонарушительницу, которую неплохо бы привлечь к серьёзной ответственности за содеянное.

Потому... Сложно сейчас старшей Т'Сони. Она нервничает, волнуется и... да, боится. Потому что Шепард совершил настоящее чудо: подарил азари возможность вернуться к обычной полноценной жизни из жестоких объятий 'хаскококона'. И, конечно же, он любит Бенезию. Любит как личность, а потом уже — как женщину. И пожилая азари расцветает, чувствуя такую любовь, позволяющую относительно легко преодолеть разницу в возрасте, в психологии, в культуре, во многом другом.

Она рада общаться и видеться с Шепардом, активно интересуется его жизнью и работой и старается, стремится ему помочь всем, чем возможно.

Могут ли у Шепарда и Бенезии быть более близкие взаимоотношения? Те самые, которые предполагают рождение и воспитание детей. Да, азари, но и Шепард и Т'Сони не на словах, а на деле доказали, что для них это не является препятствием. Могут, конечно, почему нет?! Чаквас подтвердила, что если Шепард применит свои особые способности, пусть даже в минимальной степени, матриарх сможет стать счастливой многодетной мамой.

Специфика пути Бенезии как религиозного лидера наложила сложный отпечаток на этот аспект жизни азари, а сейчас... Сейчас ей крайне ценно, важно и нужно ощущать себя полноценной женщиной. Эти заморочки — женщина или не женщина азари — для Шепарда не имеют ни малейшего значения. Он любит не тело Бенезии, а её личность и душу. Хотя, чего уж там отрицать, азари-матриарх Бенезия привыкла следить за своим внешним видом очень пристально и сейчас, в столь почтенном возрасте 'сохранилась', как выражаются земляне, на диво хорошо. Так что она, безусловно, чувствует и внимание Шепарда к своей внешности, к своему телу и это внимание ей, как ощущал Явик, очень нравится.

Без Спектров-турианцев будет сложно решить проблему скорейшего "снятия" с борта фрегата-прототипа низложенного 'интенданта', проще говоря — снабженца. Потому надо сделать всё, чтобы Советники и их помощники отложили принятие решения о целесообразности дальнейшего пребывания Сарена и Найлуса в рядах Спецкорпуса на возможно более длительное время. А для этого, прежде всего надо правильно настроить как Артериуса, так и Крайка.

Приглашать их сюда, в свою каюту нет необходимости — теперь турианцы живут в достаточно просторном салоне, потому лучше такой разговор провести на 'их' территории. Шепард скоро заступит на обычную старпомовскую вахту по кораблю, а турианцы... У них и своих хлопот хватает.

Протеанин активировал наручный инструментрон, набрал на клавиатуре текст обычного запроса на визит, закрыл экран и свернул клавиатуру, после чего вернулся к ознакомлению с данными, выведенными на экраны. Четыре глаза, способные двигаться независимо, да ещё и снабжённые двумя зрачками, позволяли с недоступной современным разумным органикам скоростью, точностью, чёткостью и полнотой следить одновременно за несколькими объектами, попутно считывая с них информацию, но... Главное — не лениться, работать, совершенствоваться, действовать. И успех — придёт, задача будет решена, а цель — достигнута.

Потратив несколько минут на ознакомление с информацией: в первую очередь — той, что касалась Цитадели и обстановки вокруг Станции, во-вторую — той, что касалась Иден-Прайма и обстановки в его планетной системе, а в третью — той, что касалась ситуации на борту 'Клинка Ярости', протеанин почувствовал небольшой нагрев запястья. Пришло ответное сообщение. Развернув малый экран, Явик прочёл недлинный текст, сложил в заранее приготовленные две коробочки кристаллы с файлами, которые могли понадобиться в ходе разговора. Выключил настенные экраны, переведя аппаратуру в скрытый режим работы. И, убедившись, что каюта выглядит жилой, но не производит впечатления информационного центра, вышел в коридор, привычно активировав охранную систему.

Дверь салона, где обитали Спектры-турианцы, была, как отметил протеанин, заранее приоткрыта. Вообще-то птицемордые обитатели не переняли привычку старпома-землянина оставлять дверь приоткрытой почти постоянно, но... У каждого разумного — свои настройки и если Сарен и Найлус согласились поступать именно так... Почему, собственно, нет?!

Явик вошёл в салон, увидел Сарена, сидевшего в рабочем кресле перед столом и что-то набиравшего на клавиатуре настольного инструментрона. Экран прибора был предусмотрительно развёрнут тыльной стороной к входной двери, так что 'полюбопытствовать' не удалось.

Найлус сидел на койке-полке и, судя по его довольной морде, получал большое удовольствие, читая очередной текст из Свода Имперской истории — яркая обложка комплекта дата-кристаллов лежала поодаль. Не было никаких сомнений, что именно часть этого собрания и изучает сейчас турианец.

Протеанин сделал ещё один шаг, полуобернулся и закрыл за собой входную дверь.

Сарен, отвлёкшись от набора текста, бросил короткий понимающий взгляд на гостя:

— Садитесь, Явик. Кресло свободно. Я правильно понял, вы пришли поговорить о Цитадели и о Корпусе? — старший Спектр вернулся к набору текста.

— О Цитадели... — Явик сделал секундную ясную паузу, затем продолжил. — О ней можно было бы долго говорить. Даже с помощью мыслеобразов. Это — слишком обширная тема. Потому я пришёл поговорить именно о том, что касается вас обоих, — протеанин говорил негромко, чётко и спокойно и это хозяевам салона понравилось.

Усевшись в указанное кресло, Явик продолжил:

— О Корпусе. И — о его влиянии на Цитадель и на обстановку в галактике. В целом в предвоенный период.

— Согласен. Дело нужное, — произнёс Сарен, поворачиваясь в кресле к протеанину. — Найлус, пересаживайся с кровати на кресло, так удобнее будет разговаривать, — добавил старший Спектр.

— Уже, — молодой турианец 'перетёк' с полки на кресло, устроился поудобнее. — Явик, я знаю, мы ещё будем выбирать себе позицию на внешнем рейде, так что время у нас есть.

— Есть, — подтвердил протеанин. — Но — мало. А обсудить придётся многое. Поэтому будем общаться и словесно, и, если потребуется, с помощью мыслеобразов. Сразу скажу — для передачи и приёма мыслеобразов совсем не обязателен телесный контакт, так что брать вас за запястья мне не потребуется.

— А раньше... — сказал Найлус.

— Я это делал потому, что было необходимо приучить ваши тела и сознания к такому способу передачи и приёма информации. Этот период уже завершён — теперь вы привыкли. И нет необходимости каждый раз обеспечивать телесный контакт, — уточнил воин древней расы. — Поэтому... давайте начнём с обзора общеизвестной информации о Корпусе, а потом, по мере необходимости, будем уточнять обзор и говорить о вещах необщеизвестных.

— Желаете уточнить полную картину, Явик? — спросил Сарен, сохранявший спокойное выражение лица. У турианцев лица — на взгляд землянина — слишком костистые, но даже они способны к очень выразительной мимике.

— Да, — коротко подтвердил Явик.

— Хорошо, — сказал Найлус, бросив короткий взгляд на наставника. Тот, как отметил протеанин, едва заметно кивнул.

И в самом деле, пусть 'молодой' понапрягается — ему полезно, а Сарен освоится и будет вставлять дополнения и замечания, о сути которых Найлус, по понятным причинам, может и не знать.

— Полное название — Специальный Корпус Тактической Разведки. — Крайк помедлил несколько секунд, затем продолжил. — Вообще-то название многих разумных вводит в заблуждение, но оно стало традицией, да и не всегда надо обеспечивать полное понимание и прозрачность. Могу утверждать, что сокращённое наименование организации — 'СПЕКТР' — известно большинству разумных органиков, а вот полное — не всем. Может, потому, что все за столетия привыкли к аббревиатурам и прочим сокращениям длинных фраз, а может и по какой иной причине. Не мне об этом судить. Формально, согласно открытому письменному законодательству, Спецкорпус является правительственной организацией.

— Тут... возникают ещё большие сложности, которые сейчас усугубляют ситуацию, — вставил Сарен. — Формально Совет Цитадели не выполняет правительственных функций, поскольку существуют и активно действуют расовые правительства и подчинённые им чиновничьи структуры. Но... Насколько я сумел понять, вернувшись из хаскококона, нам, разумным органикам, легче что-нибудь из окружающего нас мира просто 'обозвать', не особо задумываясь о смысле.

— Многие небезосновательно подозревают, что Корпус занимается шпионажем, диверсиями, саботажем и ликвидациями, — продолжает Найлус. — Как бы Спектры ни прятались, как бы ни легендировали свои действия, большинство разумных органиков понимает, что в основном мы занимаемся, если уж совсем по-книжному, силовыми акциями. Объекты которых имеют немало шансов покинуть этот мир, уйдя заодно из жизни.

— Нахватался ты, Най, — чуть одобрительно лениво говорит Сарен.

Найлус на похвалу или, может, это замечание было, не реагирует — оно ему привычно.

— В составе Корпуса в основном азари и турианцы. Саларианцы... предпочитают 'не светиться', они большие поклонники 'тайной войны', поэтому столь откровенная реклама им ни к чему, как они полагают, — продолжает свой рассказ младший Спектр. — Но в Корпусе они есть, свою принадлежность к организации — не афишируют. Учитывая их славу и специализацию, на эти попытки 'зашифроваться' особо внимания никто не обращает.

Найлус несколько секунд молчит, собираясь с мыслями и, вероятно, формулируя то, что предстоит сказать. Явик отмечает, как волнуется молодой Спектр и понимает, что для таких волнений есть все основания — прибыв на Цитадель, придётся решать многие вопросы и проблемы 'силовыми' средствами, а для этого нужны веские, очень серьёзные основания.

— Теоретически Спектром может стать представитель любой известной в галактике расы разумных органиков, — уточняет Крайк, — но на практике чаще всего ими становятся представители рас, входящих в Совет.

— Точнее — в лидирующую, ключевую 'тройку', — негромко, но чётко и уверенно добавляет Сарен. — Азари, саларианцы и турианцы. Да, для этого есть немало оснований, но с другой стороны, Совет Цитадели, как сказали бы земляне, давно превратился в некий 'триумвират'. Формально — Советников почти десяток, фактически из них активно работают только трое, а остальные играют роль 'массовки'. Для меня это — во всяком случае — теперь, после выхода из хаскококона — слишком очевидно, но, думаю, и для Найлуса тоже. Сколько усилий, времени, ресурсов каждая раса тратит на то, чтобы получить место в Совете Цитадели, а потом выясняется, что доступ к принятию действительно важных и сложных решений, достойных стратегического уровня управления, надёжно перекрыт несменяемой 'троицей'. Советники, уверен, изо всех сил поддерживают 'сказочку' о том, что для любой расы огромной честью является зачисление её представителя в ряды Спецкорпуса, а фактически... Фактически многие расы не получают такой возможности на протяжении столетий.

Сарен склоняет голову, прикрывает глаза. Явик отчётливо ощущает, что сказав это, Артериус внутреннее постарел как минимум на год.

— Мы, турианцы, оказывается, живём не намного дольше, чем люди, но... до сих пор нас считают 'цепными шавками Совета Цитадели', — говорит он с явным волнением в голосе. — Расу — шавками?! Это... сложно воспринять спокойно, безучастно и взвешенно.

Сарен умолкает и в каюте воцаряется тишина. Протеанин обдумывает услышанное. Разговор получается с самого начала сложным, напряжённым и... нервным. Предположения, как и ожидания, начинают оправдываться.

Время поджимает — неизвестно, сколько Моро, общаясь с диспетчерами Станции, сможет кружить 'Нормандию' вокруг Цитадели, подыскивая самый лучший, по его мнению, участок на внешнем рейде. Ясно, что на место на внутреннем рейде он не согласится, а к причалам 'Нормандию' пока и сами диспетчера не пропустят — невелико значение у прибывшего военного разведфрегата, да и прототипов здесь перебывало немало, так что...

— Если бы люди более 'плотно' вошли в состав Совета Цитадели, вполне возможно, что Советники разрешили бы им претендовать, причём реально, на право направлять своих соплеменников в состав Корпуса Спектров, — продолжает Найлус. — Во всяком случае, по документам предусмотрена именно эта процедура, но... Советники любят внезаконные ходы, которые часто становятся откровенно незаконными. Так что... в случае с Андерсоном они, вероятнее всего, посчитали, что лучше будет сделать наоборот: сначала ввести землянина в состав Корпуса, а там...

— Там и о месте для человека в составе Совета можно будет подумать, — продолжил мысль Крайка Сарен.

Молодой Спектр никак не отреагировал на услышанное дополнение, но это лучше всего свидетельствовало о его согласии со сказанным наставником.

— Официально Корпус был основан в шестьсот девяносто третьем году, но фактически эта дата весьма условна, — сказал Крайк. — Она считается именно официальной датой, к тому же в те времена была известная разноголосица с месяцами и днями, потому посчитали за лучшее обозначить привязку события к хронологии только годом. Считается, между тем, что Спектры появились после того, как в состав Совета Цитадели вошли саларианцы, — уточняет Найлус. — В течение ряда лет Спектры действовали тайно, осуществляя незаметное решение множества проблем. Когда произошло восстание кроганов, Совет был серьёзно обеспокоен угрозой вторжения ящеров в Пространство Цитадели. Тогда было принято решение — детали этой процедуры мне, конечно, неизвестны — рассекретить деятельность Спектров. С того момента Спектры стали действовать более-менее легально и открыто, получив право требовать и получать всемерную поддержку от любых учреждений, предприятий, организаций и от отдельных разумных органиков. — Найлус помедлил, шумно выдохнув и вдохнув воздух. — Мне говорили на инструктажах... Это, конечно, нельзя назвать обучением, скорее 'введением в специальность', что первые Спектры были выбраны из числа лучших саларианцев, а среди них лидерство держали агенты Группы Особого Реагирования — легендарной ГОР. Я не всё понял в истории Корпуса, особенно — в первом, начальном периоде его существования. Мне стало ясно, что он был создан, как выражаются в таких случаях люди, 'по образу и подобию' саларианской Группы Особого Реагирования. Тогда, когда членами Корпуса стали саларианцы... Корпус начал меняться. Стали очень сильно использоваться чрезвычайные полномочия, ставившие сотрудников Спецкорпуса над любыми законами. Корпус потерял чёткую организационную структуру — количество агентов нарастало, а Советники не знали, как с этим следует совладать. Мне не всё ясно в истории о первом Спектре Совета Цитадели Било Гюрджине, саларианце, но, насколько я сумел понять, он точно не был образцом чести и достоинства и прочих добродетелей, которыми, вроде бы должен быть наделён кадровый сотрудник Спецкорпуса. Прекратилась — в первом периоде истории Корпуса — и практика тренировок, зато развилась практика 'выборов' новых членов СПЕКТР. И когда... я попытался только намекнуть, что мне для выполнения задач на Земле потребуется материальная поддержка. Мне резко ответили, сославшись на решение Совета Цитадели, которое мне, впрочем, отказались предъявить — теперь-то я понимаю, что это решение могло быть и устным — что я, как агент Корпуса должен обеспечивать себя сам. Я — наёмник, привык к самостоятельности. Но поначалу считал, что Корпус всё же правительственная, вполне официальная организация. Это обстоятельство... То, что я должен был сам себе всё искать и добывать, хотя действую не в своих собственных интересах... Я достиг определённых успехов в начале выполнения задания Совета. Но и представить себе не смог, каким будет продолжение и главное — финал, — честно и открыто признался Найлус.

Несколько минут в салоне было тихо. Три фигуры, неподвижно замершие в своих креслах, приглушённый свет, позволяющий не напрягать глаза. Услышанное надо было обдумать.

Найлус успокаивался, как отметил Явик, медленно. Немудрено, ему досталось больше сложностей и трудностей, чем он мог бы даже вообразить. Но всё же с ними он сумел справиться. И — обрёл своего наставника и учителя. Снова получил возможность совершенствоваться. И — верить, что его поддержат, ему помогут.

Крайк посмотрел на Явика, перевёл взгляд на Сарена, после чего продолжил:

— На втором месте по значимости стояли десантницы-азари. Когда я улетал с Цитадели на Землю, я узнал, что по перепроверенным данным... Тогда я не стал уточнять, насколько и как перепроверены эти данные... Так вот, по перепроверенным данным, за всё время существования института Спектров лишь два матриарха азари отказались от предложения стать членом организации. Среди матрон не было ни одной, кто бы подписал официальный отказ, а по правилам устные отказы — не принимаются и не имеют юридического и практического значения. Мне также доказали, основываясь на уже обработанной и изрядно обезличенной статистике, что дев азари в Организацию не брали принципиально: наёмничество и танцы возле шестов, даже в соединении с хорошей биотической подготовкой никогда не являлись достаточными основаниями для официального приёма в ряды агентов Спецкорпуса. — Найлус помолчал секунду-две. — Так дело было в прошлом, так оно обстоит сегодня. Не буду отрицать, что идея расширения личного состава Спецкорпуса владеет многими умами. Перед отлётом на Землю я видел рекламу нового фильма, точнее — новой серии фильма о вымышленном Спектре-ханаре. По имени Бласто. Я посмотрел несколько серий в перерывах между выполнением заданий Совета и могу сказать, что сериал пользуется спросом, но почти никто из зрителей не воспринимает его содержание серьёзно. Может быть потому, что ханары... слишком экзотичны не только в качестве Спектров, но и в обычных рутинных условиях? Не знаю. Расширение — это проблема, которую придётся как-то решать уже сейчас, но идти на такие крайности, какие показаны в том сериале... на мой взгляд, это — преждевременно. Ханары... может быть они и хороши при выполнении отдельных задач, но пока их диапазон применения представляется мне, во-первых, неясным, а во-вторых — очень ограниченным. — Найлус снова кинул короткий взгляд на наставника. — С древних времён было принято считать, что в основном Спектры выполняли наблюдательную функцию, а также являлись некоей 'первой линией обороны Совета'.

— Совет уже тогда... мнил о себе слишком много, — с неудовольствием в голосе негромко отметил Артериус. — Если б не хаскококон, наверное, я бы спокойнее к этому сейчас отнёсся, а после пребывания в этих тисках... Нет, я не могу спокойно это воспринимать.

— Ты и раньше, Сар, не мог, — негромко отметил Найлус. — Тебя не зря считают самым жестоким Спектром за всю историю Корпуса. По-разному можно посмотреть на твои методы, средства, способы и стили работы, но...

— Ты сам знаешь, Най, — ответил Артериус, — что турианцы подключились позднее. Гораздо позднее. А сначала-поначалу всем рулили только азари и саларианцы. Которые, к тому же, как теперь мне хорошо понятно, а не только известно, оказались против ящеров слишком слабы. Вот так — слишком слабы, — подчеркнул наставник. — У азари до сих пор нет нормальной регулярной армии — на десантницах и наёмницах много не навоюешь, особенно если враг — многочисленен и опытен, способен не останавливаться перед необходимостью нести большие потери в боестолкновениях. Саларианцы — те вообще большие поклонники исключительно тайной, теневой войны, а там... Там многого достичь можно только в том случае, если удастся хорошо просчитать и понять противника. Я искренне сомневаюсь в том, что Жнецы позволят саларианцам 'просчитать' себя и уж тем более допустят к высоким уровням 'понимания', — заявил старший Спектр. — Так что...

— Ты прав, Сар, — коротко сказал Найлус. — Когда восстания кроганов начались — а не начаться они не могли по ряду причин — то... Считается, что Спектры — азари и саларианцы — оказались готовы к этому. Они реально начали войну исключительно диверсионными ударами, в некоторых не слишком открытых 'источниках информации' определяемыми как стратегические. Мне пришлось об этом узнавать... залпом, я — наёмник и доступа к таким высокосистематизированным и специфическим данным у меня раньше не было. Теперь я знаю, что вследствие этих ударов планеты, населённые кроганами, погрузились во тьму — были осуществлены множественные диверсии на энергостанциях, которых у кроганов и так было не особо много. Экстранет, имевший свои собственные энергосети, оказался наводнён компьютерными вирусами. Кроганы не привыкли жить в минимальном комфорте — это умение пришло к ним потом, после поражения, а тогда... Тогда, как я узнал, Спектры блестяще применяли партизанскую тактику ведения боёв. В результате Спектрам удалось замедлить наступление кроганов. И продержаться в таком сдерживающем прыть ящеров режиме до вступления в войну нашей расы.

— Вот так и расширялся Совет Цитадели. Принудительно-вынужденно, несистемно. — прошептал Сарен. — До сих пор мы — турианцы... Люди называют таких, как мы, 'чернорабочими'. Мы, как я понял после возвращения из хаскококона, действительно стали ими и до сих пор, до сих пор не приобрели для Совета какую-нибудь исключительную значимость, ценность, важность. 'Цепные шавки Совета'... — произнёс он чуть громче. — Что-ж, это — про нас. Я только надеюсь, что до войны нам, турианцам, удастся — не на словах, на деле — вспомнить, что мы — раса воинов. Если мы это забудем... Если не сможем воевать на два фронта... Мы... мы погибнем.

Сарен умолкает. Явик не смотрит на него, понимает, что сейчас взгляд, пусть даже короткий, будет... слишком остр и болезненен для турианца, сумевшего — с посторонней помощью, конечно — вырваться из тисков хаскококона. Сарен — уникален и эту уникальность и Корпус и Советники попытаются использовать в своих личных и узкоклановых интересах. Важно не дать им это сделать, важно сохранить за Сареном, да и за Найлусом тоже — право на звание и статус Спектра. А там... Там можно и сам Совет с Корпусом 'почистить'. Сарен и Найлус начнут чистку Корпуса, навербуют себе осведомителей и исполнителей, а там... 'процесс пойдёт'.

Лишившись Корпуса, как 'инструмента своей воли', Советники вынуждены будут понять, что время их всесилия и безнаказанности закончилось. Без Корпуса — фактически 'карманной армии', Совет мало что стоит.

— Все отчёты Спектров... — продолжает Крайк. — Считается, что они 'запечатаны'. Неточное определение, конечно, но бюрократам, чиновникам, они роднее кровных живых и мёртвых реальных родственников. Доступ к отчётам Спектров посторонний разумный органик может получить только с официального письменного коллективного решения Совета Цитадели, оформленного документально по всем бюрократическим правилам. — Найлус на несколько секунд умолкает — эта словесная эквилибристика не нравится ему, напрягает, но молодой турианец пересиливает себя и продолжает. — Только Совет знает точное количество действующих на любой момент времени агентов-Спектров.

— Я говорил с Шепардом, — негромко вклинивается Сарен. — По его словам разведка Альянса Систем предполагает, что их — около сотни.

— Возможно, — отмечает Найлус и продолжает. — Совет Цитадели не стремится постоянно и существенно расширять ряды Корпуса Спектров и сегодня. Считается, что каждый кандидат в Спектры должен доказать Совету, что он обладает исключительными способностями, уверенностью в своих силах, умением принимать трудные решения.

— Вот слушаю я тебя, Най. Вроде бы ты всё правильно говоришь. — Сарен поворачивается в кресле к своему ученику, смотрит на него мягко и как-то испытующе. — Как по писаному, так, кажется, называют такой стиль речи люди. Я тебя слушаю, примеряю ситуацию, описываемую тобой к реальности... И вижу совершенно другое. Мало того, что вижу, пусть и внутренним взором — с этим я бы смирился, но я чувствую. Чувствую как минимум двусмысленность. А как максимум — лживость того, что говорят Советники и того, что они делают, и того, что они планируют сказать и сделать. И того, что они уже сделали и сказали. Кругом — ложь. И особенно она густа — вокруг Советников. Они сами не видят и не чувствуют этой густоты. Я покопался в Экстранете, поговорил с Шепардом. Не всё можно найти в Сети и не всему там можно верить. Важны личные, индивидуальные впечатления, а Шепард, как спецназовец высокого ранга, может отделить важное от неважного. Он... не настаивал ни на чём. Только предоставил данные. И посчитал, что дальше я разберусь сам. Я разобрался. Пришлось, конечно, посидеть, подумать. Я пришёл к выводу, что Советники ведут себя так, словно руководят не огромной многонаселённой частью галактики, где жителей — миллионы и все они — очень разные. А... максимум небольшим селением. Кажется, земляне именуют такие селения хуторами. Решили они привлечь в ряды Спектров человека, выбрали на эту роль Андерсона. У них были все возможности провести огромную, важную и нужную подготовительную, предварительную работу. Они всю эту работу, как я теперь понимаю, спихнули на исполнителей, не проконтролировали их деятельность, вполглаза и бездумно просмотрели их отчёты. В результате...— В результате Андерсон повёл себя не так, как хотели Советники, — сказал Артериус. — Не буду отрицать, тогда я был... слишком инфицирован верой в безгрешность Советников. Потому, посчитал, что людям... ещё не время принимать на себя ответственность Спектров. Только недавно я получил, пусть и кружными путями информацию, что такой же точки зрения придерживается и мой соплеменник, нынешний Советник от турианцев Спаратус. Не удивлюсь, если он будет всемерно противиться принятию решения о предоставлении звания и статуса Спектра Шепарду и Андерсону. Уж не знаю, кому из этих двоих он будет антипатизировать больше, — старший турианец помолчал несколько секунд. — Отбор в Спектры даже внешне представляется как очень непростая многоступенчатая процедура. Да, есть случаи приёма в ряды сотрудников Спецкорпуса разумных органиков, у которых нет за спиной многих лет успешной службы в вооружённых силах или в силах правопорядка. Я знаю также, что каждый кандидат на должность агента Корпуса некоторый период времени находится под наблюдением, в ходе которого проверяется его биография, психологическое состояние. Советники, конечно, принимают своё решение, но чаще оно совпадает с мнением сотрудников Аппарата Совета — как общих отделов, так и расовых. Агент Спецкорпуса — не кабинетный сиделец, поэтому неудивительно, что Советники всемерно способствуют тому, чтобы кандидат прошёл проверку боем, выполнив задание под руководством наставника-Спектра. Сейчас, после возвращения из хаскококона, я по-иному смотрю на очень многие вещи, но... Сравнивая ситуации, в которых мне пришлось побывать самому, ситуации, о которых я знаю со слов других сотрудников Спецкорпуса, я не могу понять, почему Советники приняли негативное решение относительно Андерсона. Понимаю, что это могло быть обусловлено рядом причин, о части которых мы, вероятнее всего, никогда и не узнаем. Но... Даже если Андерсон, а не я, сжёг бы тот завод, хотя я и не отрицаю, что я свалил вину за это кровавое действо на Андерсона. Вряд ли Советники, получающие точные и чёткие отчёты о почти каждом шаге сотрудника Спецкорпуса, выполняющего их задание. Вряд ли они не поняли, что кто бы из нас двоих ни был инициатором такого действа, это не должно влиять негативно на право Андерсона стать Спектром, — Сарен замолчал на минуту, повернул голову вправо-влево, разминая затёкшие мышцы шеи. — Спектры, да и Советники тоже. Они привыкли, что я решаю проблемы именно так. Что их удивило в том, что так мог поступить и Андерсон? Только ли несоответствие психологических характеристик прогнозной карте? Нет. Тут — что-то другое. Возможно, что-то большее, чем простое и понятное нежелание расширять ряды Спецкорпуса за счёт привлечения на службу в него землян. — Артериус снова замолчал, но теперь уже на несколько секунд, затем продолжил. — Я собираюсь сделать всё, чтобы и Шепард и Андерсон стали Спектрами. Андерсон заслужил это право и честь ещё раньше. А Шепард... Таких Спектров, как он, в Корпусе... очень мало. Они есть, я не сомневаюсь, но их действительно очень мало. А сейчас... Сейчас нам всем очень надо, чтобы таких Спектров стало больше.

Артериус умолк.

Явик продолжал неподвижно сидеть и слушать. Пусть турианцы-Спектры сами разберутся во многом, обсудят многое, обдумают многое. Когда челноки 'Нормандии' придут на причалы Станции, может получиться и так, что протеанин не сможет быть постоянно рядом с турианцами и им придётся самостоятельно 'работать' с коллегами-Спектрами. Это — только их ответственность, потому... Да, наблюдать, следить, контролировать протеанин будет — такова у него сейчас работа, но... Основную часть общения с членами Спецкорпуса Сарен и Найлус возьмут на себя и будут действовать автономно. Пусть сейчас, пока 'Нормандия' кружит рядом со Станцией, турианцы-Спектры разберутся во многом. Когда придёт время действовать на Станции — они совершат меньше ошибок и достигнут более важных и нужных результатов. Не надо вступать в беседу младшего и старшего Спектров, не надо мешать их общению.

Оба турианца знают и чувствуют присутствие представителя Старшей Расы — Явик и не особо скрывается, сам ведь пришёл. Нельзя отрицать, что Спектры-турианцы тоже много думали об этом и обговаривали между собой отдельные моменты предстоящей работы. Всё же учитель — очень важен для ученика, он почти всегда, если достоин — второй по значению после родителей. Так что... Пусть сами многое продумают, а если потребуется — проговорят вслух.

— Не уверен, — произносит Найлус. — Я много материалов прочёл об Аните Гойл, но... Её преемник, посол Доннел Удина... Не кажется мне заслуживающим такой чести — быть пусть и формальным, но всё же представителем человечества на Цитадели. Анита, не буду отрицать очевидного, она тоже немало ошибок совершила, но... С одной стороны, первым такое... более простительно, чем тем, кто идёт следом, а с другой стороны... Первые вроде бы и не имеют права на такие ошибки, которые Гойл уже успела совершить. Её отношение к проекту 'Андромеда'... Слишком неоднозначно и... у меня есть такое ощущение, что оно... слишком вредоносно.

— Я читал об этом проекте, — сказал Сарен. — Ты, Най, прав. С одной стороны Гойл не могла позволить, чтобы человечество приняло участие в проекте, который предусматривает уход нескольких десятков тысяч соплеменников в почти полную неизвестность. А с другой... Вполне возможно, что она кое-что знала о грядущем вторжении Жнецов. И, пусть ограниченно, но способствовала тому, чтобы часть соплеменников и их новых соседей по Галактике... получили шанс спастись, — он помолчал две-три секунды, затем продолжил. — После выхода из хаскококона эта неопределённость... Иногда она сильно, очень сильно бесит меня. Я помню, что Анита Гойл была женщиной. Крайне подверженной, как и большинство её сестёр по полу, эмоциям и чувствам. Понимаю, что она выступила с минимальной поддержкой проекта 'Андромеда' только потому, что в тот момент значительная часть работ по проекту была уже выполнена и 'отрабатывать назад' было бы сложно. Но... Я усматриваю в её отказе от активного содействия проекту ещё одну причину, которую, как мне представляется, мы, Спектры, тоже должны очень серьёзно учитывать в своей работе.

— Если не ошибаюсь, — осторожно заметил Найлус, — ты, Сар, указываешь на то, что кораблями Проекта в значительной степени управляют ИскИны?

— Да, — подтвердил старший Спектр, внутренне, как отметил Явик, порадовавшись сообразительности и проницательности своего ученика. — Именно. Если учесть, что Станция столетиями стояла покинутой, то предполагать не меньше, чем развитого ИскИна на месте-посту 'управителя' Станции, который многим 'рулит' напрямую, без посредников и одновременно держит в повиновении расу Хранителей — вполне работоспособный вариант. Если так подумать, то... Запрет Совета Цитадели, оформленный законодательно, так или иначе, укладывается в общую логику ситуации: Советники опасаются конкуренции разумных органиков с Искусственными Интеллектами. Потому всячески — как умеют и могут, конечно, то есть бюрократическими средствами и методами, противодействуют развитию исследований в области искусственного интеллекта. Которые между тем, продолжаются, невзирая ни на какие запреты и реальное, пусть и даже очень слабое, неэффективное противодействие со стороны сателлитов Совета.

— Назара говорил, что противостояние разумных органиков и разумных синтетов, — осторожно и почти шёпотом сказал Крайк, — является основной причиной начала любой Жатвы.

— Может быть и так, — согласился Артериус. — Назара прекрасно чувствует ситуацию и говорит то, что ему и его расе выгодно. Как бы там ни было, Жнецы, как и их прародители не были оригинальны. Они всего лишь действовали в рамках, обусловленных природой и эволюцией. С этих позиций Цитадель с ретрансляторами, которые явно управляются не вручную какими-то покорёнными Хранителями, а минимум ИскИном, выглядит не решением проблемы, а способом её заморозить. Порочным, нестойким и крайне неудобным способом, — подчеркнул старший Спектр. — Если мы, нынешние разумные органики, не можем обойтись без ВИ. Если мы не можем теперь очень многое передоверить ручному управлению, где всё определяет подготовка и профессионализм обычного разумного органика, независимо, кстати, от расы. То нам надо очень хорошо подумать над тем, как решить эту проблему взаимодействия и сосуществования с ИскИнами.

— Если удастся доказать, что Станцией действительно 'рулит' ИскИн... — задумчиво, опустив взгляд на пол салона, сказал Крайк. — Советники будут бледно выглядеть со своим запретом на исследования в области искусственного интеллекта. Так или иначе, но я уверен — им придётся признать, что, по меньшей мере, просто сосуществовать разумные органики и разумные синтеты могут. Очень долгое время — могут. Да, согласен, что ИскИн Цитадели долгое время не проявлял себя никак. Хотя ещё вопрос — как на это посмотреть и на что обратить внимание. Хранители не выглядят полностью свободными от внешнего сильного влияния. И такое влияние могут обеспечивать не только Жнецы, но и ИскИн, который постоянно находится на Цитадели. И является её неотъемлемой частью.

— Потому нам действительно надо думать уже сейчас о взаимодействии и сосуществовании с ИскИнами, — сказал Артериус. — С одной стороны, ясно, что ИскИн может являться и, скорее всего является истинным управляющим центром не только Станции, но и Сети Ретрансляторов. А с другой — ясно, что вернуться в 'доИскИнную' эпоху никакая из ныне известных рас разумных органиков не захочет. Остаётся одно — выстроить взаимоотношения с ИскИнами и их материальными платформами, которые будут, не сомневаюсь, очень разнообразны, на паритетных взаимовыгодных началах.

— Надо будет прочесать Станцию вдоль и поперёк, — отметил Крайк. — И... Постараться найти места 'узлов' ИскИна. В том, что он использует 'распределённую' модель, я не сомневаюсь.

— Я — тоже, — сказал Сарен. — Только... Мне известно, например, что Андерсон весьма неоднозначно относится к перспективе оснащения 'Нормандии' каким-нибудь, пусть и очень сильно ограниченным ИИ. Мне трудно сказать, чего в этом отношении к ИскИнам у командира больше — принятия или отрицания. Но ясно, что ему очень не хочется уступать синтетам. Да и... Если только представить себе, что мы каким-то образом докажем, что Станцией столетиями рулит именно ИскИн, а не сообщество Хранителей. Это вызовет... Весьма нервную реакцию. Одно дело — мириться с расой разумных органиков, пусть и низведённой до уровня чернорабочих и другое дело — знать, что твоим металлопластиковым обиталищем управляет искусственный интеллект. Помнится, у землян подобная технология носила очень даже говорящее название: 'умный дом'.

— Мне становится страшно от одной мысли, что если предположение об ИскИне, управляющем Цитаделью, подтвердится. То, не кому-нибудь другому, а именно нам, нормандовцам, придётся взять на себя миссию по установлению с ним контакта. И впоследствии — заключению договора, — произнёс Найлус.

— Договор с ИскИном раз за разом отправлявшим сообщества разумных органиков в пасть Жнецам? — удивлённо спросил Артериус, удостоив соплеменника весьма красноречивым неодобрительным взглядом. — Это как вообще понимать, Най?

— Так и понимать, — ответил Крайк. — ИскИн — существо разумное, но весьма ограниченное в своей свободе. Тут ведь просто — если пришёл правильный сигнал, обладающий всеми признаками истинного — у ИскИна нет другого выхода, кроме как включить определённую процедуру реагирования. Он, не знаю, к счастью или, к сожалению, не настолько свободен в проявлении своей сущности. Если Цитадель и строили Жнецы, то программировать ИскИна могли и не они. А те, кто для Жнецов являлся прародителями. Это всё же меняет дело. Можно сколько угодно раз воздействовать на Хранителей, заставляя их игнорировать сигналы Жнецов об активации Станции в режиме гигантского ретранслятора. Но если кроме Хранителей доступ к исполнительным механизмам имеет ИскИн. И этот доступ обладает признаками приоритетного... Тут уже роль Хранителей сводится к уровню 'статистов'. Противостоять ИскИну Хранители не могут. Условно говоря, ИскИн Цитадели и является душой Станции. А с душой — не шутят. — Крайк замолчал.

Явик понимал: молодой Спектр-турианец не привык к столь длительным разговорам и тем более не приучен произносить столь длинные речи. Наёмничество и служба в Корпусе не предполагают многословия. Там ценят действия, а не цветистые суждения.

— Во времена Аниты Гойл к синтетам относились ещё более нетерпимо, — делает предположение Найлус. Сарен молча кивает — правильно. — А сейчас, когда человечество представляет Донелл Удина... Возможно, стало полегче. Но — очень ненамного.

— Не буду отрицать очевидного: и Гойл и Удина работали и работают над тем, чтобы люди становились Спектрами. И затем — вошли в состав Совета. Равными среди равных, — говорит Сарен. — Так уж получилось, что первым кандидатом в Спектры от людей стал Дэвид Андерсон. Не знаю в деталях, чем руководствовались земные альянсовские чиновники и чем руководствовались тогдашние послы. Не сомневаюсь, у них были или могли быть какие-никакие формальные и логические основания. Но результат... Сейчас я полагаю, что и сам не знал, как действовать правильно. Много думал об этом. Пришёл к выводу, что нам, турианцам, 'цепным шавкам Совета', очень многим не нравилась перспектива, прорисовывавшаяся очень ясно и чётко: люди, которых нам, турианцам, не дали вбомбить в каменный век, встанут рядом с нашим Советником на трибуну Зала Совета Цитадели. Тогда... Я не задумывался о том, кто должен стать Советником Цитадели от землян. Но Андерсона в этой должности я точно ни тогда, ни сейчас не вижу.

— А Шепард? — спросил Крайк.

— Шепард — воин-профессионал, а не чиновник-политик, — ответил Артериус. — Думаю, он также откажется занять формальный пост Советника — не к этой роли его годами готовили в сверхзакрытом учебном заведении. Не для этого он с восемнадцати лет в армии служит. Нет, не для этого, — повторил старший Спектр. — Уверен, что Советники попытаются заблокировать рост его влияния, но... Шепард не согласится принять статус Советника, не захочет тратить время на чиновничье-бюрократические игрища.

— Нам придётся признать, что в предстоящей войне... Потери среди разумных органиков будут гигантскими, — негромко сказал Крайк.

Сарен отчётливо и медленно кивнул, признавая правоту суждения, высказанного соплеменником.

— И в этой связи то, что сделал ты, Сар... — продолжил Найлус. — Многие, не только Советники, оценят и воспримут уже по-иному. А значит... Будет больше оснований признать и твою правоту и правоту Андерсона, изначально выступавшего против такого жестокого варианта выведения ситуации к финалу, — чуть витиевато выразился младший Спектр.

Сарен ответил соплеменнику и напарнику далеко не сразу. Прошло не менее минуты, прежде чем Артериус внимательно посмотрел на Крайка и произнёс:

— Может быть и так. Я помню... Явик часто повторяет одну и ту же фразу. Не только её, конечно. Он часто говорит: 'Полигон — един', а вот отношение разумных органиков к тому, что происходит на этом полигоне — может и будет очень, очень разным.

— Совет отказался принять Андерсона в ряды Спектров, — продолжил Найлус. — Я не отрицаю, он может и сейчас отказать.

— Может, — подтвердил Сарен. — Если мы, фрегатовцы, ему позволим это сделать. А мы ему это сделать — не позволим. Советников надо давить. Профилактически, реально давить.

— В первый прилёт это... давление будет сложно организовать, — усомнился Крайк. — Больше времени и ресурсов придётся потратить на разведку.

— Разве? — изумился Сарен. — Я многое знаю о Советниках, в том числе и нынешних, такого, что практически гарантирует их ослабление. Не знаю как с лишением поста, но ослабить их позиции во многих областях та информация, которой я обладаю, да и не только я, может очень существенно.

— А так ли необходимо, Сар, начинать сразу с 'крутых' мер воздействия? — спросил Найлус.

— Я бы начал сразу давить, — ответил старший Спектр. — Словами не смогу сейчас объяснить почему. Но... Понимаю, что так могут сложиться обстоятельства, что иного выхода не будет. Да, любое моё давление — индивидуальное или наше объединённое давление — я имею в виду давление со стороны всех фрегатовцев — сможет и весьма существенно, к тому же, ослабить Советников. Но — не более того. Мы — слишком явные новички на Цитадели, учитывая ситуацию с Маяком. Потому рассчитывать на сколько-нибудь большой успех в давлении сразу — не приходится. А Советники... они все и каждый из них сильно укоренены на Цитадели и придётся потратить очень много времени на то, чтобы постепенно, далеко не сразу, лишить их права и возможности и в дальнейшем бездельничать и заниматься межусобной грызнёй.

Сарен не стал смотреть на Явика, но протеанин ощутил острое желание старшего турианца задать вопрос. Или, точнее, несколько вопросов. Сдержался — и хорошо, что сдержался.

— Как бы там ни было, надо будет менять направленность работы Спектров, — сказал Найлус.

— Да. Ты — моложе, тебе всё кажется, что можно легко взять и изменить то, что не по нраву, — отреагировал Сарен на слова соплеменника и напарника.

— Не отрицаю, — мотнул головой Крайк. — Да, я моложе и никогда особо не был связан с регулярной армией. С юности я — наёмник, а наёмники действуют за пределами строгих правил и рамок, обычных, привычных и даже необходимых для кадровых воинов-профессионалов. Речь о том, что Спектры должны перестать чувствовать себя воинами 'карманной армии' Совета Цитадели. Новая война требует новых, нестандартных и необычных решений. И одним из таких решений является вывод Корпуса Специальной Тактической Разведки из подчинения Совета.

— И какую же роль ты видишь необходимой для Спектров в изменившихся условиях? — спросил Сарен, с любопытством взглянув на напарника.

— Уж во всяком случае — не роль 'исправляльщиков' ошибок, допущенных Советниками, — чуть вспыхнул молодой Спектр. — Первые Спектры появились как ответ на необходимость, но они действовали по большей степени тайно. Были диверсантами, становились убийцами, действовавшими 'по наводке Совета'. Для мелких и средних стычек с оппонентами, может быть это — лучше всего, но когда впереди у тебя маячит такой враг, как Жнецы... Тут одними диверсиями и партизанской войной — не обойдёшься, — подчеркнул Крайк. — Здесь нужна системность, организация и готовность сплачивать и направлять большие коллективы разумных органиков, чётко знающих, что они воюют не за интересы группы разумных, окопавшейся где-то там, далеко в тылу. А за гораздо близкие интересы: жизнь, свободу безопасность своих родителей, жён, мужей, дочерей, сыновей, каких угодно дальних кровных и не очень родственников. А также — своих боевых товарищей. Спектры должны поставить право Советников использовать Корпус для исправления допущенных просчётов и ошибок гораздо ниже права Корпуса быть во главе Сопротивления, объединяющего огромное количество разумных органиков.

— Интересно, кто из разумных органиков после того, как Спектры зарекомендовали себя как вершители воли Совета Цитадели, поверит в то, что мы способны на большее? — спросил Сарен. — Нас, напомню, Най, выбирали Советники. Или их помощники — это здесь не имеет критического значения, поскольку последнее слово, каким бы оно ни было, оставалось всегда за Советниками. А конкретно — за этой 'троицей'.

— Тем не менее, оружие не всегда остаётся неизменным, — заметил младший турианец.

— Что ты хочешь этим сказать? — поинтересовался Сарен, сдерживая недовольство и раздражение.

— Я хочу сказать, что выбору надо не противопоставить, а предпоставить именно тренировку, — уточнил Найлус, не обратив особого внимания на настроение, владевшее соплеменником. — Сам ведь помнишь: 'Спектров — не тренируют, их выбирают'. А теперь нам нужны будут не только выбранные Спектры, но и не выбранные. И всех их придётся тренировать. Для того чтобы они смогли выстоять в борьбе со Жнецами, — подчеркнул Крайк. — А эти 'креветки' и их пилоты — пострашнее кроганов и рахни вместе взятых будут, — чуть повысив голос, заявил младший Спектр.

— С тем, что пострашнее будут — согласен, — ответил Артериус. — Но совместить выбор и тренировку... Будет отсев и, как предполагаю — значительный.

— Будет, — подтвердил Найлус. — Будет, — повторил он. — Но будет и нечто другое, важное и необходимое. В Корпус придут не только азари и турианцы. В Корпус придут не только саларианцы. В Корпус придут люди, придут многие другие расы. И это — усилит наши позиции Специального Корпуса. Потому что надо быть готовыми к боям не только на Цитадели и вокруг Станции, но и в расовых пространствах. Ретрансляторы, в чём я уверен, Жнецы могут и отключить. Тогда... Всем расам придётся опираться на местные силы. И — на местные ресурсы.

— Борьба в окружении? — то ли спрашивает, то ли констатирует Сарен, задумавшись и немного уйдя в себя.

— Хуже, — уточняет Найлус, успокаиваясь. — В осаде. Жнецам, насколько я понял, необходим материал для строительства новых 'креветок'. Поэтому наиболее сильные расы, вроде тех же азари и нас, турианцев, Жнецы будут стараться не уничтожить, а подчинить. Индоктринацией в том числе.

— Тоже — проблема, — соглашается Сарен, сделав особый упор на слове 'проблема' и явно понимая под ним 'индоктринацию', а не что-нибудь другое. — А как насчёт 'Своими поступками они ставят себя превыше всех званий и должностей'? Что ты об этом думаешь, Най? Как это изменится по смыслу, едва только начнётся Противостояние со Жнецами.

— Звание у нас всех будет только одно — разумный органик, а должность... — Найлус задумался, но ненадолго. — Защитник галактики и всего богатства жизни в ней. Хоть органической, хоть не органической. Больше того — защитник всего, что существует в галактике, что в ней находится. Мёртвое и живое. Это — наш мир. Жнецы здесь — агрессоры, захватчики, оккупанты. Не более того, — подчеркнул Крайк. — И они должны быть вышвырнуты из галактики туда, откуда пришли. В Тёмный Космос. Где их ждёт окончательный разгром от силы и мощи нашего оружия.

— Люди бы сказали, Най, что тебе — прямая дорога в политические деятели, — явно впечатлённый 'спичем' напарника и ученика, Сарен довольно скалится, но в остальном сохраняет серьёзность. — Или — в идеологи.

— Я хочу не только говорить, я хочу действовать. И действовать я хочу больше, чем говорить, — отвечает младший Спектр. — Но... Я понимаю, что надо будет менять душевную, духовную, моральную, этическую... Многие настройки личности разумного органика придётся менять. Потому... Да, потому надо будет и говорить с жителями Галактики. Говорить о многом. Наталкивать на определённые мысли, заставлять задуматься, учесть какие-то детали. А уже потом — убеждать, доказывать.

— Лучшей является власть, которой разумные органики не замечают, — грустно заметил Сарен. — Я вот, побывав в шкуре хаска... Причём — стопроцентного... По-иному воспринимаю теперь смысл этой фразы. Казалось бы, немудрёное высказывание. Но... И оно, оказывается, не настолько уж и справедливо во всех мыслимых случаях.

— Таких фраз, которые были бы справедливы всегда и везде... — Найлус на несколько секунд замолкает, потом выпаливает с вполне взрослой убеждённостью. — Таких фраз не существует! Каждая фраза имеет свой сектор воздействия, где она сработает лучше всего. А власть... Тут одна власть: хочешь ты жить свободным или хочешь переродиться и стать... рабом Жнецов. Послушной их марионеткой. Тупым исполнителем их воли, бессильным обойтись без их направляющего воздействия-влияния. Никаких средних выборов Жнецы нам не оставляют. — Найлус посмотрел на Сарена, отметив, как наставник напрягся и внешне постарел ещё больше. — Сар... Тебе придётся многое объяснить членам Спецкорпуса. Никто из турианцев не знает о хаскизации того, что знаешь ты.

— Боюсь, что я не смогу обойтись здесь без помощи Бенезии, Най, — заметил Артериус. — Да, я понимаю, что многое должен пояснить соплеменникам сам, но в Корпусе много агентов-азари. И надо как-то пояснить Бенезии, что и без её воспитательно-разъяснительной работы здесь будет трудно обойтись.

— Если Бенезия получит статус Спектра... — задумчиво говорит Найлус. — Это — тоже вариант. Вернувшись на Тессию, она сможет действовать более свободно. Напасть на Спектра... Матриархатовцы, уверен, пойдут на такое только в самом крайнем случае.

— А для них этот крайний случай и наступит, едва только Бенезия окажется на причале любого космопорта Азарийского Пространства, — возразил Сарен. — Нет, думаю, она — не согласится. Я с ней говорил, она... в силу своего возраста и в силу своего статуса — мудрая и очень опытная. Ни разу я не отметил в ней желания или стремления стать Спектром. Нет. У неё — свой путь. Именно — идеолога своей расы, её духовного руководителя и наставника.

— Матриарх Азарийской Расы? — спросил Крайк. — Нет, я понимаю... Это — тоже вариант, но Матриархат... будет ожесточённо сопротивляться влиянию Бенезии. Она... уникальна для азари. Потому что единственная смогла вернуться из тисков хаскококона.

— Тем более она будет в Азарийском Пространстве под постоянной угрозой, — заметил Сарен. — Её могут просто запереть в каком-нибудь жутко секретном научном центре и разобрать на запчасти. Под благовидным предлогом поиска ответа на вопрос о том, как же ей удалось вырваться из тисков Жнеца. Матриархатовцы могут захотеть и себе урвать частичку такого могущества. А если захотят — будут делать ощутимые поползновения к реализации такого сценария. Предсказуемого и неприемлемого, — он взглянул на Явика. — Яв, прости, но вы, протеане...

— Я помню, что мы существенно повлияли на азари, Сарен, — ответил протеанин. — И я со своей стороны сделаю всё, чтобы Бенезия стала сложным противником для Матриархата и его приспешников. Матриархат — неоднороден, но и там есть здоровые силы, на которые, уверен, Бенезия сможет опереться. Я сделаю, что смогу. Этот процесс — не быстрый.

— Понимаю, — кивнул Сарен. — Сейчас важно прикрыть Бенезию на Цитадели. Потому что её могут потребовать выдать для осуществления суда. За преступления, которые она совершала, находясь под полной властью Жнеца. Или — выкрасть. Или — убить. Её не оставят в покое на Станции — в этом я уверен. Потому, — он снова посмотрел на воина древней расы. — Яв, я догадываюсь о том, что ты предпримешь разведрейд — и не один — по Станции...

— Понимаю, Сарен, — Явик посмотрел на старшего Спектра. — Что-ж. Я думал об этом варианте. Когда я буду на Станции — Бенезия будет под моей защитой и охраной, — внешне протеанин остался спокоен и неподвижен, но оба турианца почувствовали, что обидчикам Бенезии придётся несладко.

— Этого пока достаточно. Со своей стороны я попрошу её поприсутствовать в Корпусе Спектров и сам сопровожу её, — сказал Артериус.

— Хорошо, — кивнул Найлус. — Если потребуется — я её тоже сопровожу. И в Корпусе и по Станции. Нельзя её выпускать из-под нашей охраны. Нельзя, — добавил он.

Явик смотрел на молодого турианца и ясно чувствовал, что тот немного влюбился в Бенезию. Да и Сарен, похоже, не избежал этой участи. Не незавидной, не сомнительной. Наоборот, очень почётной. Нет никаких сомнений в том, что Бенезия сохранит верность Этите, нет также сомнений в том, что она глубоко и верно любит, кроме Этиты и Лиары, конечно же, только Шепарда. Но влюблённые в матриарха азари турианцы — далеко не дети и не подростки. Шепард поступил очень хорошо, не ослабив Бенезию беременностью в такое сложное и неоднозначное время. И Бенезия это очень высоко оценила. Есть определённые признаки того, что чуть позже она согласится на новую близость с Шепардом. Не по обязанности отплатить за спасение — по своей свободной воле, по своему свободному выбору.

Вряд ли Шепард и на этот раз даст возможность Бенезии забеременеть... Значит, он принял решение 'отложить до победы над Жнецами'. Теперь многое предстоит отложить до победы над 'креветками'. Очень многое. И Шепард не торопится удовлетворять свои вполне понятные и предсказуемые мужские желания. Не стремится пойти на поводу у эволюции и у природы.

Среди новых последователей и сторонников Бенезии будут, конечно же, теперь не только азари, но и представители многих других рас разумных органиков. И это — очень хорошо, поскольку, как минимум, поспособствует объединению рас перед лицом реальной, серьёзной угрозы. А Бенезия обретёт новый смысл своей жизни: помочь разумным органикам, принадлежащим к разным расам, не только выстоять под прессом Жнецов, но и победить эти гигантские разумные корабли.

— Не забыть бы большинству из нас, что не следует пытаться встать над всеми, — погрузившийся в размышления Сарен, кажется, перестал чувствовать энергетику распалившегося Найлуса.

Явик не спешил озвучивать свои суждения. Не настаивал на том, чтобы турианцы не делали пауз в обсуждении проблем Корпуса Спектров в связи с приближающимся Вторжением Жнецов. Паузы в разговоре нужны. Они дают возможность разумным органикам подумать над сказанным, над услышанным, над понятым. Сделать выводы. Сформулировать то, что ещё предстоит озвучивать. 'Своими поступками'.... 'В делах, в боях обретёшь ты Право своё'...

'Как же всё запуталось, как же всё смешалось, — думал протеанин. — Ещё немного — и придётся уверовать, что Империя никуда и не уходила. Верно говорили иннусанонцы — пока жив последний иннусанонец — Иннусанония — так предки свою звёздную империю называли — жива. Очень верно говорили'.

— Много времени прошло с того момента, как меня принимали в ряды Спектров, — задумчиво сказал Сарен. — Очень много. Сейчас, наверное, пусть редко, но в Зале Совета на официальной церемонии звучат слова, которые далеко не сразу стали постоянной формулой: 'Спектры — это идеал, это символ. Воплощение смелости, целеустремлённости и самоотдачи. Они — правая рука Совета, инструмент нашей воли'. Я, если честно, закопался в Экстранет, — сказал Артериус, посмотрев на Явика. — Найлус подтвердит. И поинтересовался, всегда ли Спектры составляли именно идеал, смысл, воплощение смелости, целеустремлённости и самоотдачи. Ответ на такой вопрос оказался ожидаемо сложным и неожидаемо — неоднозначным. Прямого ответа я получить не смог, но, проведя в поисках несколько часов, уверен, что этот ответ формулирует каждый разумный органик лично для себя. Для меня... Оказалось — далеко не всегда. Снова — выдача желаемого за действительное, снова словесная шелуха, лишённая и намёка на смысл. А смысл, если откровенно, совсем откровенно — в последней фразе этой формулы. И, в отличие от всех предшествующих фраз формулы, эта фраза — действует. Реально действует, — подчеркнул Сарен. — Не знаю, как насчёт правой руки, как по мне, так Советники сами предпочитают быть своими собственными правыми руками и соответственно, полностью владеть и управлять ими самостоятельно. Но вот относительно 'инструмента нашей воли' — здесь всё совершенно точно. Спектры предназначались для того, чтобы внезаконными способами, средствами и методами решать накопившиеся в результате некачественной, непрофессиональной и откровенно вредной работы Советников Цитадели — кем бы они ни были в разные периоды — проблемы.

— Потому-то Спектры и держат ответ только перед Советом Цитадели, — сказал Найлус. — С одной стороны это — удобно, поскольку поддержка 'верхов' в реальном мире стоит дорого и очень востребована, а с другой — слишком напряжна и чревата всякими-разными серьёзными неприятностями.

— Формально, конечно, Спектры, они действительно — лучшие воины разных рас. Но вот в том, что они действительно заботятся о мире и стабильности, у меня теперь, после столь длительного пребывания в хаскококоне — большие сомнения, — сказал Сарен. — Я не сомневаюсь — нет у меня таких оснований, что Спектры решают проблемы и задачи любым способом, какой сочтут необходимым. У них, образно говоря, 'развязаны руки'. Но... Если мы настолько включены в ткань эволюции и природы, то зачем нам столь большая свобода, которая приводит к таким финалам, как Жатва?

В салоне ненадолго воцарилось молчание. Было о чём задуматься, вспомнить, поразмыслить. Никто из троих разумных органиков не спешил продолжать говорить вслух. Явик молчал, только слушал, но для обоих турианцев молчание воина древней расы не означало недовольства или чего похуже. Они уже привыкли к тому, что Явик мало говорит, но много делает. И сейчас понимали, что как бы там ни было, всем фрегатовцам придётся на Цитадели столкнуться с огромным количеством разных сложностей и трудностей. Нормандовцы, конечно, готовились, но ко всему подготовиться... Нет, невозможно.

— Спектры действительно до сих пор работают поодиночке, — сказал Сарен. — Я нашёл немало свидетельств этого в Экстранете. Бывает, конечно, но очень-очень редко, когда Спектры работают группами по двое — по трое. Главное, что я уяснил, не скрою, со смешанными чувствами, Спектры сохранили свою индивидуальность. Одни из них — миротворцы, улаживающие конфликты дипломатическими способами, средствами и методами, другие — боевики, устраняющие возмутителей спокойствия физически. По Экстранету, его материалам, конечно, сложно судить. Но, в большинстве случаев, тенденция — сохранена: задача, поставленная Советом, всегда оказывается выполненной. Хотя нельзя отрицать, что для её выполнения Спектры часто идут на многие нарушения общегалактических и расовых законов.

— Отправка Спектра, как мне объяснили, — вставил Найлус, — это ещё не военное вмешательство. Чаще это — свидетельство, что Совет обеспокоен складывающейся ситуацией. Может оно и так, а может и не так. Я бы обратил внимание сейчас ещё и на то, что именно 'обеспокоенность складывающейся ситуацией' даёт возможность Спектру действовать далеко за пределами необходимости.

— Не буду спорить и отрицать, — вставил Сарен. — Совет очень часто закрывал глаза на те методы, которыми я пользовался, чтобы выполнить поставленную задачу. Меня и других Спектров Советники ориентировали на то, чтобы мы действовали так, как сочтём нужным. Применяя как дипломатические способности, так и грубую силу. Должен подтвердить, что официально и раньше и сейчас Спектры — выше любого закона. Хоть межрасового, хоть расового. Это, мягко говоря, вызывает активную, но чаще пассивную негативную реакцию. Мне известно, например, что нынешний глава СБЦ турианец Венари Паллин относится к Спектрам резко негативно именно из-за того, что сотрудники Спецкорпуса не связаны рамками законов. Да и киномагнаты постарались — ради получения дополнительной прибыли от проката новых и новых фильмов они, как я смог убедиться, за прошедшие годы создали Спектрам репутацию супергероев, спасающих Галактику.

— Не всем же нравится думать, что спасти Галактику можно только коллективными, но никак не индивидуальными усилиями, — отметил Найлус. — Да и проще эта 'одиночность' главного героя воспринимается зрителями, пришедшими в видеозал или в видеотеатр не напрягать мозги, а расслабиться и отдохнуть.

— Тоже верно, — согласился старший Спектр. — Хотя я бы сказал, что индивидуальные усилия каждого разумного органика будут сейчас... критически важны.

— У меня есть интересная информация, — сказал Явик. — Она касается тех самых усилий, — он достал из укладки скафандра кристалл и подал его Сарену. — Просмотрите. На носителе — единственный файл. Там — всё. Делить на части не пришлось. Краткое изложение.

Артериус вложил кристалл в ячейку считывателя на браслете инструментрона. Развернулся экран.

Минуту или две старший Спектр хранил молчание, затем, понимая, что от него ждут хотя бы короткого рассказа о прочитанном, закрыл экран:

— Дело касается Гарруса Вакариана, коллеги. В ходе отслеживания, выполняемого теперь не только Явиком, но и спецконтурами фрегата, удалось выяснить и подтвердить стремление этого молодого турианца — сотрудника СБЦ и следователя, стать членом Корпуса Спектров.

— Вот так всегда и бывает, — негромко сказал Найлус. — Планируешь, что разумный органик выполнит определённую работу, сыграет определённую роль, а он проявляет похвальную самостоятельность и упорство. Насколько я сумел, конечно, заочно, узнать Вакариана-младшего, я могу сказать лишь одно: нет никаких сомнений, что если он подаст документы в Управление Кадров Спецкорпуса, то вряд ли у командиров найдутся основания ему отказать.

— Он работает на Цитадели, известен практическими достижениями, склонен к самостоятельности, ответственен. Для того чтобы убедиться в его высоких качествах — любых — не надо снаряжать отдельного агента Спектра и направлять его на другой конец исследованной части Галактики, — сказал Сарен. — Но... Если он станет Спектром, а в том, что он может получить и статус и звание, у меня лично никаких сомнений нет, нам придётся в срочном порядке искать другую кандидатуру на должность Паллина. Жаль, если Гаррусу придётся менять специализацию.

— Да и профессию тоже, — уточнил Найлус. — Спектр чаще всего — боевик, а Гаррус, как следователь, уделяет огромное значение бумажно-бюрократической работе. Сложности — будут... Надо бы обсудить это с Андерсоном и Шепардом. Я лично выступаю за то, чтобы Вакариан-младший продолжил службу в рядах сотрудников СБЦ, избавляя станцию от присутствия разнообразных преступников. Это сэкономит ему много времени, а главное — сил, которые могут понадобиться... очень скоро, — молодой Спектр перевёл взгляд на протеанина, но тот продолжал сидеть неподвижно и сохранять молчание. — Мне тоже пришлось... столкнуться с такой ситуацией.

— Расскажи, Най, — заинтересовавшийся Сарен повернул голову и прямо взглянул в глаза своего ученика. — Это, наверное, важно.

— Это касается Авитуса Рикса, — уточнил Найлус.

— Авит? — удивился Сарен. — Один из моих учеников. Очень способный. Больше десяти лет прослужил в Корпусе.

— Он ушёл из Корпуса и вступил в 'Инициативу 'Андромеда', — пояснил Найлус. — По данным, которыми я располагал на момент убытия с Цитадели на Землю, его назначили старшим помощником Первопроходца турианского ковчега. Корабль называется 'Натанус'.

— Не знал. — Сарен чуть выпрямился. — Надеюсь, он нашёл то, что искал и будет доволен найденным... какое-то время, — старший турианец пристально посмотрел в глаза Найлуса.

— Насколько я могу почувствовать, Сар... Это далеко не всё, что было в файле. — полувопросительно-полуутверждающе сказал Найлус.

— Да, — не стал отрицать справедливость предположения своего ученика Сарен. — Явик нашёл информацию, что одна из Спектров... возможно ты её тоже знаешь, она — азари и работает в Корпусе достаточно давно, её, кстати, зовут Тела Вазир.

— Слышал о ней, — кивнул Крайк. — Всякое-разное. Продолжай, Сар.

— Явик предполагает, что она работает не только на Корпус, — сказал Артериус и резко замолчал.

Услышанное очень не понравилось не только Артериусу, но и Найлусу. Старший Спектр едва сдержался, чтобы не ударить кулаком по близстоящей тумбочке.

— Я знал её, — наконец произнёс Сарен. — Она провела много результативных, и я бы сказал... эффективных расследований. Не всегда, далеко не всегда следовала моему примеру. Насилие в таких масштабах, которые были обычны для меня, ей, определённо, было чуждо. Да, она не останавливалась перед крайностями, но... Больше она уделяла времени и внимания сугубо кабинетной работе, изучению материалов, экспертизам. А теперь я узнаю, что она... служит одновременно Корпусу и Серому Посреднику. Такой агент... — Сарен секунду помедлил. — Заслуживает смерти. У Посредника, насколько я помню, есть своя 'карманная' армия, состоящая из наёмников. Подозреваю, что своего нанимателя они никогда в глаза не видели, но в наше время это уже не является необходимым условием службы нижестоящего вышестоящему. У Совета существует чёткая инструкция насчёт того, что делать в случае предательства Спектра. — Сарен сжал пальцы обеих рук в кулаки. — В том, что это — предательство я не сомневаюсь, — он помолчал две-три секунды, справился с волнением, добавил. — Предателя Советники должны официально лишить звания и статуса. А затем — поручить другому Спектру выследить и арестовать. Или, если потребуется, убить предателя, — он посмотрел на Крайка. — Предполагаешь...

— Да, — сказал, вступая в разговор Явик, отметив облегчение, испытанное Найлусом, избавленным от необходимости отвечать на сложный вопрос наставника. — Не исключено, что это задание будет предложено кому-то из вас двоих в качестве проверки лояльности интересам Совета Цитадели, — протеанин посмотрел на замерших в креслах турианцев и продолжил. — Также я не исключаю, что нам, фрегатовцам, придётся войти в контакт с Серым Посредником, о расовой принадлежности которого в Экстранете до сих пор ведутся ожесточённые споры. А также — понять, что же стало причиной столь экстремального выбора, сделанного не самой последней по возможностям и способностям агентессой Корпуса.

— Вопрос в том, способствует ли такой экстремальный выбор сохранению стабильности в Галактике в предвоенный период, — сказал Сарен. — Пока мы не вышли на Серого Посредника — мы не сможем дать точного или хотя бы приемлемого — в первом приближении — ответа на этот вопрос. И такой выбор сейчас даже мне лично не кажется оптимальным. Советники, на мой взгляд, уклоняются от формализации рамок, в которых должны действовать Спектры Совета Цитадели. А это ставит под сомнение необходимость существования писаного права — хоть расового, хоть межрасового. Это — путь не к стабильности, а к беспорядку. Сейчас, перед столкновением со Жнецами...

— Нам старые инструкции уже не помогут, Сарен, — прервал турианца Явик. — Может, и хорошо, что Телла Вазир сделала такой, кажущийся чрезмерно экстремальным и потому непривычным выбор. Возможно, она тоже не видела вживую или на экране своего босса. Но, по меньшей мере, её нестандартный выбор подтверждает, что нынешние разумные органики способны построить систему Сопротивления на основах, которые позволяют надеяться хотя бы на паритет с разумными гигантскими кораблями. А потом, в перспективе — на победу над 'креветками' и их пилотами.

— Возможно, — сказал Артериус. — Вы, протеане, воевали со Жнецами две тысячи лет. Не думаю, точнее — не уверен, что мы, нынешние, сможем продержаться хотя бы сотню. Понимаю, что можем повоевать один или два десятка лет, но вряд ли больше. Не вижу оснований питать пустые иллюзии.

— Разве вся история Корпуса специальной тактической разведки не указывает на то, что в определённые моменты надо суметь встать над законом, моралью, нравственностью для того, чтобы выполнить задачу? — спросил Явик. — Разве мы не стоим сейчас перед единственным в нашем общем положении выбором: жизнь в свободе или смерть в неволе? Хаскизация — это сразу и навсегда, — подчеркнул протеанин. — Нельзя же отрицать хотя бы такого простого факта, что мощи Шепарда, какой бы значительной она ни была, не хватит на то, чтобы вытаскивать раз за разом из тисков хаскококона десятки и сотни разумных органиков. Наша задача в общем виде формулируется предельно просто: победить Жнецов. Для этого придётся напрячься. Быстро и по страшному. — Явик встал с кресла, выпрямился. — Если так не напрягутся две трети ныне живущих разумных органиков — на победе можно ставить крест.

— Но посопротивляться-то мы сумеем? — спросил Найлус.

— Сумеем, — подтвердил Явик. — Вопрос только, во что нам, нынешним, обойдётся такое сопротивление, и как долго мы сможем эффективно сопротивляться. То есть — с минимальными материальными и разумноорганическими потерями. Если мы не будем напрягаться в режиме хотя бы 'пятьдесят на пятьдесят' круглосуточно и ежедневно, на протяжении нескольких десятков лет — наше сопротивление не продлится очень долго. И, в конечном итоге, мы станем историей. Все. В очередной раз, — Явик выпрямился ещё больше и внимательно посмотрел на обоих турианцев. — Спецкорпус тактической разведки Цитадели должен начать нормальную работу в предвоенный период и продолжить её успешно осуществлять тогда, когда в галактику массово вторгнутся Жнецы. Галактическая безопасность — основная цель Корпуса, закреплённая на страницах сотен сайтов и порталов Экстранета и планетных Интернетов. Если в галактику вторгнутся первые несколько Жнецов... Не исключено, что очень многие разумные органики зададутся простым вопросом: 'А кто, собственно, должен защищать их, гражданских-штатских от таких страшилищ?'. Полезут эти многие разумные органики в Экстранет, который первые декады ещё будет работать относительно устойчиво. Найдут ссылки на Спецкорпус и... Если мы не напряжёмся сейчас, то тогда, когда посыплются с разных сторон вполне резонные вопросы — напрягаться может быть слишком поздно, — Явик на несколько секунд замолчал, потом достал из скафандровой укладки два футляра с носителями данных и положил на стол. — Это — информация, собранная мной о Корпусе Спектров. Я начал собирать её с момента старта 'Нормандии' с Иден-Прайма. Уже сейчас пошли повторы, потому я выполнил систематизацию и предварительный анализ собранного массива. Остальное предлагаю осмыслить вам обоим. Это — ваша сфера, в которой вы — специалисты. Часть информации собрана с помощью сотрудников службы РЭБ фрегата, в том числе и та, что была получена после включения в боевой режим разведывательных спецконтуров корабля, — уточнил протеанин. — Она касается не только настоящего, но и прошлого и возможного, подчёркиваю, возможного будущего Спецкорпуса. Как структуры и как совокупности разумных органиков, привыкших действовать в экстремальных условиях. — Явик повернулся к двери, но обернувшись к сидевшим в креслах турианцам, добавил. — Мы о многом важном и ценном поговорили. До прибытия фрегата на участок внешнего рейда Станции есть ещё время, — протеанин нашарил взглядом часовое табло на стене салона. — Не думаю, что нас так быстро допустят на стояночное место, поэтому вполне возможно, будет и дополнительное время, — он шагнул к двери салона. — Я буду у себя или в БИЦ. Если будут вопросы — отвечу. Если смогу, — с этими словами протеанин открыл створку, переступил порог и бесшумно вернул створку на прежнее место.

— Ушёл, — выдохнул Найлус.

Сарен промолчал, чувствуя, как нервное напряжение спадает. Ненамного, но спадает. Протеанин старшего Спектра до сих пор 'напрягал', но разговор... Он был полезен. Хотя... Можно ведь счесть это не разговором — воин древней расы больше времени молчал и сидел абсолютно неподвижно, никак не влияя на общение двух турианцев Спектров. Или, всё-таки влиял? Кто теперь сможет точно ответить на этот вопрос?

Найлус встал, склонился над столом, открыл укладки. Сарен успел заметить, что кристаллов в каждой из коробок было очень много. И все кристаллы — средней плотности записи.

— Хорошо, что не высокой, — словно 'услышав', о чём думает наставник, сказал Крайк. — Полагаю, Явик прав. Пока в нашем присутствии в БИЦ нет особой необходимости и вряд ли 'прицеливание' продлится долго — у нас обоих есть время ознакомиться с этой информацией. А пока будем лететь в челноках к причалам Станции — обдумаем детали наших действий на Цитадели. Мне почему-то кажется, что посадку в челноки вахтслужба фрегата объявит не скоро. — Найлус взглянул на Сарена. — Будем делить коробочки между собой?

— Бери себе любую, — решил Сарен. — Всё равно их не много. Разделим работу, распараллелимся. Пододвигай кресло к столу. Я тоже пододвину, сядем, включим инструментроны и поработаем. Предлагаю, — Сарен встал, пододвинул своё кресло к столу, — сесть рядом, а не напротив друг друга. Меньше придётся двигать кресла, если потребуется что-то увидеть одновременно и обсудить.

— Согласен. — Найлус активировал свой настольный инструментрон, вложил в приёмный отсек первые несколько кристаллов, взятых наугад из коробочки. — Поработаем, — он открыл на экране первый файл и удивлённо посмотрел на Сарена. — Явик как всегда очень скромен. Мало того, что он дал нам возможность обсудить ситуацию с Корпусом, он ещё предоставил нам предельно конкретную и полную информацию, собранную им лично и РЭБовцами. А так же, как я уже увидел в первом же открытом файле — варианты решения многих проблем и вопросов. — Найлус продолжал читать текст файла и через несколько секунд добавил. — Это сможет нам помочь в реальной работе на Станции. И даже до того момента, как мы окажемся на причалах.

Сарен выслушал напарника, включил свой настольный инструментрон, загрузил в приёмный отсек прибора несколько кристаллов, активировал экран.

— Действительно, — сказал он. — Явик провёл огромную работу. Ты прав, Най. Это нам очень поможет в реальной работе на Цитадели. Теперь наша очередь напрягаться, — сказав это, Сарен опустил взгляд на экран и в салоне воцарилась рабочая тишина.

Цитадель. Разговор 'тройки' Советников о ситуации в связи с 'Нормандией' и Иденом

Тевос нервничала. Сейчас ей было решительно всё равно, как она выглядит со стороны и какое производит впечатление: огромная личная квартира недалеко от Президиума — хорошее место для того, чтобы хотя бы недолго побыть самой собой — обычной азари-матриархом, а не чиновницей высшего ранга.

Эти земляне... Раньше, всего несколько десятков лет назад, ей с огромным трудом удалось согласовать приказ, остановивший турианский военный флот, уже направлявшийся к вскрытому людьми ретранслятору. Птицемордые хотели 'вбомбить' землян в их 'каменный век', вбомбить так, чтобы эти прямоходящие бесхвостые обезьяны — и куда эволюция подевала их хвосты, спрашивается — больше никогда не стали даже полукосмической расой.

Флот был остановлен, а скрежет челюстей турианцев, составлявших экипажи его кораблей, слышали, кажется, и на Цитадели. Недовольство было очень сильным, но... турианцев за столетия приучили к дисциплине и повиновению. Потому... Подчинились, никуда бы не делись эти 'цепные шавки'.

В Совете до сих пор 'рулят' азари и саларианцы. А турианцы... Они так, для мебели тут присутствуют. Сбивают остальных, менее значимых Советников с толку и порождают у них очередные, новые ложные надежды на то, что когда-нибудь, в обозримом будущем, им тоже удастся заменить турианцев, встать на место Спаратуса.

Турианцы сыграли свою роль в борьбе с кроганами и больше такого шанса на пусть и временное, но величие, им давать нельзя. Если эти птицемордые захотят... Армейцы — тупы, но — эффективны. Потому... лучше их держать на коротком поводке. Всю расу.

Хорошо. Удержать. Но они — хитры, они чем-то таким занимаются на Дальних Пределах, куда у остальных рас Пространства Цитадели нет доступа. Не потому, что корабли этих рас турианцы туда не пускают, нет. Очень далеко эти Дальние Пределы расположены. Именно туда турианцы регулярно отправляют новые и новые Флоты. Именно туда. А здесь, в пространстве Цитадели они... Не напрягаются, если выразиться коротко. И не обращают особого внимания на недовольство со стороны азари и саларианцев.

Не даёте развернуться здесь? Не проблема, мы развернёмся на Дальних Пределах. Там... Там даже интереснее. Вот. Именно так написал в своём отчёте один из агентов-наблюдателей. Что стоит за этим интересом? Да что угодно. Дальние Пределы есть Дальние Пределы, турианцы — раса, привыкшая к колонизационной активности, для них расселиться о-о-чень далеко — вполне привычно и обычно. Для азари, впрочем, тоже, но... У турианцев в чести минимализм потребностей, а вот азари так... Не могут, если не вдаваться в подробности.

И вот теперь... Теперь возникли очередные сложности. Много было их за последние сто лет? Очень много. Но таких — точно раньше не было. На борту этого земного фрегата прототипа — два Спектра Цитадели. Оба — турианцы. Вроде бы в этом нет ничего особенного, но... Один из них — Сарен Артериус. Тот самый, исчезнувший несколько десятков лет тому назад. Все идентификаторы, как один — совпали. И сомнения — исчезли. Это — он, тот самый легендарный Сарен Артериус, одно имя которого заставляло дрожать любых правонарушителей. Почему? Да потому что он ни во что не ставит жизнь разумного органика.

Нервничает она? А как тут не нервничать?! Пришёл Советник-саларианец, хорошо, что пришёл в кабинет, а не куда-нибудь ещё. И... с порога, буквально с порога заявил, что он с помощниками не успевает измыслить ничего, что позволило бы вскрыть 'Нормандию' в прямом и в переносном смысле. За несколько среднегалактических суток короли шпионажа и убийств из-за угла не смогли ничего измыслить такого, что помогло бы ответить на очень многие вопросы!

Саларианец мялся, шатался, но всё равно пытался донести до своей собеседницы-Советницы одну важную на его взгляд мысль: они обязательно что-нибудь измыслят, но — позже. Сейчас им хронически не хватает, прежде всего — времени.

Это — стандартная отговорка. Не только времени не хватает этим рогатикам. Да и смешно рассуждать о нехватке времени существам, скорость обмена веществ у которых в разы превышает свойственную представителям большинства других рас Пространства Цитадели.

Стоп. А если времени не хватает быстро думающим и быстро действующим рогатикам, то... То дело может оказаться действительно очень сложным. Саларианцев все знают, как непревзойдённых мастеров тайных операций, способных доставать информацию — и не только информацию — из самых защищённых мест. А этот фрегат... Да разве только Советник-саларианец расписался в своём бессилии?!

Только очень недалёким и приземлённо мыслящим разумным кажется, что Советникам Цитадели докладывают одни профессора и академики, а вот простые исполнители ничего напрямую доложить не могут. Могут. Ещё как могут!

Тевос не только со слов Советника-саларианца знала о сложностях, с которыми столкнулись службы Цитадели, пытавшиеся получить доступ к информации, находящейся на приближавшемся к станции земном боевом корабле. Нет, того, что на сленге технарей называется 'отлупом', проще говоря — активным противодействием, они не получали. Их попытки просто вязли то ли в болотной жиже, то ли в тумане... Неизвестно. По-разному, очень по-разному описывали спецы то, с чем им пришлось столкнуться при штурме 'информационного поля' фрегата 'Нормандия'.

Да, прототип. Да, турианская разработка. Двухвековой давности, кстати. Но... С того момента, как на борту фрегата появился протеанин... Службы Цитадели, да и не только Цитадели, всё чаще стали откровенно и чётко заявлять о своём бессилии. Старшая Раса.

Советник-саларианец не всё знает — он живёт-то, как и большинство его соплеменников, не больше сорока лет. Не всё знает и Спаратус — продолжительность жизни представителей его расы сопоставима с продолжительностью жизни землян: сто — сто пятьдесят лет. Какое это имеет значение? Простое: надо учитывать не только настоящее, но и прошлое.

Иден-Прайм никогда не числился привлекательной планетой. Советники держали его в 'запасниках'. Там, конечно, были небольшие разнорасовые поселения, но никаких особых работ, тем более — масштабных, никогда не проводилось.

Да, оба Советника — и турианец, и саларианец, пусть даже саларианец — в меньшей степени, а турианец — в большей, но они оба имели непосредственное отношение к процессу и итогу принятия решения о передаче Иден-Прайма в распоряжение землян. Если бы...

Если бы командиры крейсеров разведки турианского флота выполнили протокольные требования... Была бы найдена и капсула с протеанином, и подземная протеанская база и многие, многие протеанские артефакты. В том числе — и протеанский Маяк.

Поленились, не захотели напрягаться, не захотели проводить полномасштабное обследование планеты.

Результат — не замедлил. Теперь у землян — огромное преимущество. Теперь в их распоряжении — Маяк и живой взрослый протеанин. Воин, офицер высокого ранга. Знаток своего дела. И очень, очень развитая личность. Вот так сразу столкнуться с фактом возвращения протеан — пусть даже одного-единственного, хотя в этом теперь можно и усомниться... И начать чувствовать свою слабость и уязвимость. Поневоле подумаешь о том, что противопоставить протеанину Совету Цитадели нечего. Нечего!

Горечь. Острая горечь. Такой горечи Тевос не знала даже тогда, когда шла война с кроганами, шла война с рахни. Эта горечь — другая. В галактику вернулась высшая, лучшая раса предшествующего Цикла. Можно было бы поистине бесконечно строить предположения о том, как протеанину удалось прожить эти пятьдесят тысяч лет. Но — факт оставался фактом: пока этот протеанин на стороне фрегатовцев, службам Станции не удастся достичь малейшего успеха. А значит... значит, не удастся выполнить распоряжения Совета Цитадели.

Тевос подошла к столу, переворошила ридеры. Да. Вот последний отчёт станционной службы слежения. Фрегат включил разведконтуры и теперь 'читает' Станцию. Ещё немного — и он вполне может взять Цитадель под 'информационный колпак'. Возможно — почти такой же, какой уже был применён им на Иден-Прайме.

Ладно, Иден — всего лишь отдельная, сравнительно малонаселённая колонизированная землянами с разрешения Совета Цитадели планета. Но центральная Станция исследованной части Галактики... Это... Это же совершенно другое дело! Если фрегату удастся взять Станцию под 'колпак'... А в том, что при поддержке протеанина нормандовцам это удастся сделать сомнений у Тевос уже почти что и не оставалось... То...

Неприятно, очень неприятно чувствовать себя слабой, бессильной и... глупой. Да, да, глупой, несмотря на свой почтенный возраст и статусы матриарха и Советника.

Какой там жизненный опыт? Протеане были списаны! Списаны, как вымершая раса! И — забыты! За-бы-ты! Потому что... Потому что если кто-нибудь, хоть в индивидуальном, хоть в массовом порядке узнает о том, каким-таким образом азари умудрились стать практически несменяемым членом Совета Цитадели и закрепили за собой статус ключевой расы... Быть беде.

Быть беде для азари. Такое инорасовые разумные органики не простят никогда. И среди синекожих красоток тоже найдётся немало тех, кто отринет расовые предрассудки и поддержит требование наказания для своей расы. На-ка-за-ни-я! А ведь как привычно рассчитывать на то, что все азари, стройными рядами...

Нет, теперь — не получится. Особо отвязные умники-разумники вообще с цепи сорвались: им сравнительно недавно стало казаться, что кто-то за ними очень внимательно наблюдает, а временами — даже следит. За каждым шагом, за каждым вздохом, за каждой мыслью. Это для столь тонких натур, как эти учёные... Оказалось слишком непереносимым. И они начали писать во все инстанции.

Совет... А точнее она сама, матриарх-Советница Тевос вынуждены были рявкнуть, но...

Очень быстро пришлось убедиться, что слежку за собой ощущают едва ли не все разумные, населявшие или хотя бы побывавшие на Цитадели за последние несколько суток. Очень плотную, внимательную и глубокую слежку. Неприятную — слов нет. Непривычную? Ещё какую непривычную!

Получается, протеанин в одиночку втихую сканировал и держал под контролем, наблюдением и информационным колпаком всю Цитадель со всем её живым и мёртвым содержимым несколько десятков часов. Ясно, что за это время он собрал немало интересной, в том числе и компрометирующей информации. И теперь...

Теперь поздно что-либо предпринимать, что-либо менять. Потому что на все эти изменения требуются минимум часы. Которых у обитателей Станции и её гостей — нет. Фрегат 'Нормандия' — уже рядом с Цитаделью, его разведывательные контуры всё определённее, всё плотнее 'обнимают' Станцию.

Советники привыкли к тому, что свободу их действий, их решений ничто не ограничивает. Для обеспечения этой свободы и был создан Корпус Специальной Тактической Разведки. Да, формально — для обеспечения безопасности галактики, точнее — галактической безопасности. Но, во-первых, вся галактика — очень большая, на все планеты, звёздные системы, пояса астероидов, скопления и туманности власть Советников Цитадели физически не может быть распространена. Ведь Советники — вполне обычные разумные органики, не являющиеся богами. А, во-вторых, галактическая безопасность кроме высокого смысла имеет и второй, вполне приземлённый: безопасность самих Советников от силы общественного мнения.

Если простые разумные органики прознают о том, чем руководствуются Советники, принимая решения... Совет Цитадели перестанет физически существовать в рекордно короткие сроки. Никакой дредноут не сможет их быстро забрать со Станции. И вот теперь...

Тевос остановилась, почувствовав на своём лице дуновение ветра. Странно... В огромной квартире не могло быть сквозняков — здесь установлена система принудительной вентиляции, но сейчас не включён режим проветривания. Значит...

Значит, это можно тоже счесть предупреждением. Ясно, о чём.

Взяв со стола ридер, Советник-азари включила прибор и вчиталась в текст. Так и есть: стенограмма, пусть и очень сокращённая, переговоров диспетчеров Цитадели с пилотом 'Нормандии'. Не соглашается этот землянин-лейтенант Моро ни на что, кроме места для корабля на внешнем рейде Станции. Можно, конечно, согласиться и на это, но ведь... На борту прибывшего к Станции земного военного фрегата-прототипа — протеанский Маяк. И пока что рано думать о том, что Маяк не удастся получить в распоряжение цитадельских умников-разумников.

Руководитель научного Центра, о котором, кстати, мало кто из обитателей Станции знает, уже десять раз обращался к Совету с просьбой поточнее сообщить срок, когда Маяк будет на причалах Станции. Написал этот салар и о том, что его коллеги готовы забрать артефакт даже с причалов космопортов, расположенных на лепестках Станции.

Тоже выход, но... Не хотелось бы допускать малейшую огласку. Очень не хотелось. Эти журналисты... Да и просто любопытствующие зеваки... Ох, трудно работать на перенаселённой станции, где почти каждый разумный органик мнит себя не меньшим, чем пупом галактики.

И как теперь выковыривать Маяк с фрегата? Ясно, что если на борту кроме артефакта ещё и протеанин, то... Вряд ли теперь удастся безболезненно извлечь контейнер с артефактом с земного корабля и перевести его на причал Кольца Станции, а затем — в лабораторию, подчинённую непосредственно Совету Цитадели.

Протеанин не даст — всё на его стороне, даже законодательство Пространства Цитадели, которому, пусть и нехотя, но подчиняются большинство рас разумных органиков. В общих чертах, конечно, подчиняются, но на стратегическом уровне управления и это считается успехом.

А вот поражением будет невозможность или даже того хуже — неспособность Совета Цитадели забрать с фрегата-прототипа Маяк. Если подтвердится информация, пришедшая в Совет весьма кружным путём...

Пальцы матриарха азари пробежались по боковым граням стопки ридеров. Ага, вот этот носитель. Включив прибор, Тевос вчиталась. Действительно, агентура Совета, размещённая на Идене, сообщает, что теперь стало крайне сложно вывозить протеанские артефакты с Иден-Прайма или переправлять их в частные коллекции. Не помогают даже статусы дипломатической почты и военного груза. Артефакты-то непростые, не какая-нибудь мелочёвка, которой, в случае чего можно и пожертвовать, а ценнейшие экземпляры. И теперь... Теперь таможенная служба Иден-Прайма вылавливает контейнеры с этими артефактами в любых местах и под любыми прикрытиями.

А если... Нет, это... это слишком пионерно, это слишком, слишком немыслимо. Получается, что протеанин через тысячи километров космического пространства в режиме реального времени продолжает отслеживать ситуацию на Идене? И не просто отслеживать — управлять этой ситуацией — хоть в целом, хоть в деталях?!

Ей, Советнице в это поверить нелегко. Почему? Да потому, что поверь она в это — и доказательство того, что протеанин способен творить настоящие чудеса обретёт черты неопровержимого факта. Не доказательства — факта. Доказательства можно ещё отвергнуть, а вот как отвергнешь такой факт?!

Да, агентура Совета на Идене сообщает, что невероятную активность развернули дети землян. Подростки — от десяти до шестнадцати лет. Есть данные, которые, впрочем, никто особо и не скрывает, что во главе этого детского общественного движения стоят две девочки и два мальчика. С ними, как утверждают агенты Совета, протеанин встречался и общался. Не только с ними, но и с их родителями. А это значит... Это значит, что трогать этих четверых и всех их родственников нельзя ни в коем случае — ясно же, что все они контролируются и защищаются протеанином. Если уж он в одиночку сумел заблокировать вывоз с Идена протеанских артефактов, напугал частных коллекционеров — хоть тайных, хоть явных — до лёгкого заикания, то уж защитить своих ключевых — и не очень ключевых сторонников он точно сумеет. Эффективно сумеет.

Старшая Раса. Как же этот протеанин появился не вовремя. Жнецы... Да, это — угроза, но неизвестно ещё, нет никаких точных указаний на то, что они нападут на галактику в самое ближайшее время. А протеанин — уже действует. Причём действует так, что поневоле поверишь в то, что именно эта раса являлась ключевой для предшествующего Цикла.

Пальцы правой руки матриарха азари нервно пробежались по граням собранных в неровную стопку ридеров.

Схватив нужный, Тевос утопила сенсор включения — трудно переучиваться на сенсоры с механических кнопок. Спасибо разработчикам, учли особенности психики долгоживущих рас, таких, как кроганы и азари.

Так... Вот и 'писания' некоей Лиары Т'Сони. Посвящённые, конечно же, протеанам. И только им. Может, эта азари и дева, может, она и подросток по возрасту, но ей-то явно не только за красивые глаза и смазливую мордашку с веснушками дали степень доктора ксеноархеологии. Она потрясающе последовательна и похвально упряма в своих научных изысканиях. Вот и сейчас она направилась... Куда же она направилась?

Тевос пробежалась пальцами по клавиатуре настольного инструментрона, взглянула на экран. Вот и расписание движения грузовозов, автоматика выделила нужную строку.

Терум. Вулканическая планета, на которой верховодят, кстати, тоже земляне. Добывают в весьма неблагоприятных для разумных органиков условиях ценные минералы. Сейчас не важно, какие именно, важно то, что на этой планете тоже отмечены протеанские артефакты. Мелочи вряд ли заинтересуют младшую Т'Сони, а вот крупняк. Он на этой планете тоже имеется. Полевая агентура и агентура Совета на Теруме в один голос утверждают, что не имеют никакого точного представления о том, на какой артефакт (или на какую совокупность артефактов) в этот раз нацелилась слишком молодая доктор ксеноархеологии.

Тем не менее... Тевос чуть заметно мотнула головой, прогоняя непрошеные мысли. Тем не менее, от этой археологини цепочка тянется... Цепочка тянется к её матери. Агентура Совета, располагавшаяся на небольших кораблях в космическом пространстве Цитадели, клянётся всеми богинями и богами, каких только можно сыскать в пантеонах, что не имеет ни малейшего точного понятия, откуда на Иден-Прайме взялась мать Лиары. Никто не может внятно пояснить Совету, каким-таким образом она оказалась на этой колонизированной землянами планете.

Хотя... Если обычные агенты затрудняются ответить на такой вопрос... Может быть, самое время обратиться к необычным агентам? К тем, которые не останавливаются перед необходимостью преодолеть рамочные требования? Такие среди агентов Совета тоже есть. Их — мало, но они — есть.

Снова пальцы правой руки матриарха зашарили по граням сложенных стопками ридеров. Информации — вагоны, а времени в сутках — то же самое количество, что и сто и двести лет тому назад. А сейчас... Если подтвердится, что этот протеанин держит за горло не только обитателей Идена, но и всех обитателей Станции... Вообще кисло всем будет. В масштабах исследованной части галактики — будет. Ничего хорошего тогда не будет. Если протеанин применит хотя бы часть своих скрытых возможностей... Кисло и очень плохо, хорошо, если не больно — будет всем!

Ага, вот. Единственный ридер, незаметный такой. Нет, не серенький, стандартный, фабричный. Проверенный-перепроверенный, конечно, опломбированный. Но именно в нём собиралась информация от таких вот 'безбашенных' агентов. Кто знает, когда она может потребоваться, чтобы решить правильно, а главное — быстро очередную проблему. Не самую простую, кстати.

Сенсор утопился в панель — визуально, конечно, на самом же деле он никуда не утапливался. Виртуальность восприятия, такая виртуальность.

Экран осветился, проступили строки 'содержания'. Или 'оглавления'. Или 'списка файлов'. Как кому из разумных органиков угодно это воспринимать, так он эти ровные строчки и воспринимает.

Взгляд матриарха побежал по строкам 'содержания'. Палец левой руки замер над сенсором, позволявшим осуществлять перелистывание страниц — ясно же, что на экране весь 'список' не уместится. Слишком много файлов, ёмкость у нынешних ридеров — похвально запредельная.

Вот и нужный файл. Открытие — секунда времени, не больше. Взгляд Тевос уцепился за первую строчку, побежал по символам, складывавшимся в слова, предлоги, фразы.

М-да. Что-то вроде этого следовало ожидать. Вряд ли матриарх азари, тем более такая, как Бенезия Т'Сони, смогла бы долгое время скрываться на Иден-Прайме, там ведь большинство жителей составляют земляне, а матриархи азари — они выделяются... Слишком многим выделяются. Даже внешне. А если учесть и психическую ауру...

Нет, скрыться на Иден-Прайме матриарху уровня Бенезии не удалось бы. Слишком за ней всякого-разного негативного числится. Видели её в разных населённых мирах, видели в разных звёздных системах. И не всегда она была там, мягко говоря, законопослушной. Нет, в розыск её не объявляли — до такого уровня её социальная опасность, слава Богине, не повышалась ни разу. Но на заметку — взяли.

И теперь Бенезию слишком много разнорасовых разумных органиков видели именно на Иден-Прайме. Видели, чувствовали и общались с ней. Разговаривали! С матриархом азари разговаривали так, словно она только-только готовилась стать матроной. Она сама себя вела совсем не как матриарх — это утверждали десятки агентов Совета, расквартированных на Иден-Прайме. А уж 'отвязные' агенты... Кстати, как они предпочитают представлять момент появления матриарха на Идене?

Тевос вчиталась. Пролистала несколько страниц. Вернулась к первой прочитанной странице. Перечитала эти несколько страниц ещё раз. Задумалась.

Нет, она, конечно, предполагала, что наиболее 'свободомыслящие' агенты Совета могут удумать всякое-разное, но чтобы заявить о том, что матриарх была пассажиркой Жнеца?! Этого гигантского корабля?!

Такое не укладывалось спокойно и тихо-мирно в голове даже у Тевос, готовой ради достижения цели пойти на очень многое.

Стоп. А если действительно предположить, что Бенезия Т'Сони, которая 'засветилась' за прошедшие годы в ряде населённых миров и совершила там разнообразные правонарушения, которые многие юристы до сих пор считают подходящими под определение 'преступление'... Если предположить, что она действительно была пассажиркой этого Жнеца... То...

Получается, что всё это время, когда она творила противоправные 'художества' в десятках населённых миров, за её спиной стоял этот Жнец?!

Тевос глубоко вздохнула, пытаясь успокоить бешеный бег мыслей. Нет, в это крайне трудно поверить. Именно крайне трудно. Потому что тогда... Тогда придётся поверить в то, что война со Жнецами уже идёт. И все россказни турианцев, помешанных на армейских порядках, в том числе и россказни помощников Спаратуса — Советника от Турианской Иерархии — не миф, а реальность?! Война — никогда не кончается?!

О, Богиня! Зачем тогда дипломаты?! Зачем тогда переговоры, зачем тогда эти бесконечные обсуждения, зачем вся эта бюрократическая многомесячная переписка, временами очень похожая на бесцельное перебрасывание мяча с одной половины поля на другую?! Зачем всё это?! Если Жнецы уже здесь — хотя бы один, если он оказался способен подчинить себе многоопытную — а другими матриархи азари уровня старшей Т'Сони и не бывают — Бенезию, члена Азарийского Матриархата, то... Впору заказывать себе персональный погребальный саркофаг и договариваться о 'выстреле' им в сторону ближайшей звезды.

Война со Жнецами никогда не заканчивалась. Она сводилась к минимуму, к уровню тайной войны. И — продолжалась! Продолжалась, а не заканчивалась!

С такой точки зрения выглядят незавершёнными и противостояние с рахни и противостояние с кроганами. С рахни... Не всё так ясно и понятно, а с кроганами, даже придавленными беспощадностью и безжалостностью генофага... С ними-то как раз ясно, что они — не смирились. И если проявить малейшую слабину — волна ящеров захлестнёт галактику! Так мощно и быстро захлестнёт, что никакие Жнецы не потребуются!

И вот теперь... Теперь ясно, что Жнецы уже здесь. Хотя бы один. Но и с ним никакие корабли флотов рас Пространства Цитадели могут и не справиться.

Могут! Не надо питать ложных иллюзий, основанных на вере в лучшее. Жнецы — такой противник, который заставляет думать только о худшем. О лучшем думать... невероятно трудно.

Почему? Да потому что многое, что имело место в прошлом, предстаёт в совершенно другом свете. Та же младшая Т'Сони — 'у меня нет доказательств, но я знаю, что права!'. Знала она... Знала! Но и она, получается, не знала, насколько могущественны протеане. Даже один...

Мысли путаются... Сразу надо думать о многом, может быть — даже одновременно, но... возраст. Старость — не радость. Так не только люди говорят.

Вдох. Выдох. Нет, до конца — не успокоиться. Нет на это времени. Надо дочитать писания этих 'безбашенных', затем — ещё раз перечитать писания младшей Т'Сони. Без этого даже начать решать столь многоуровневую проблему нечего и пытаться.

Несколько минут тишины. Если бы не бешеный бег мыслей... Можно было бы счесть их временем отдыха. Но — нет, отдыха в очередной раз не получилось. А ведь мысли о почтенном возрасте даже в простом календарном исчислении всё равно настойчиво лезут в голову. Напоминают о том, что эту войну, это нашествие, она, Тевос, может и не пережить. Может, это даже и к лучшему. После такой войны все обратятся к событиям прошлого. Начнут 'копать'. И — найдут. Много интересного найдут. Негативного. А потом... Потом начнут искать фигурантов этого интересного и негативного. И если найдут фигурантов, то — не помилуют. Восприятие окружающего мира после такой встряски меняется... бывает, что и кардинально. До сих пор вспоминают войну с рахни, до сих пор вспоминают войну с кроганами. И теперь... Теперь впереди война с этими гигантскими кораблями.

Средства массовой информации уже разнесли подробности о битве над Иден-Праймом по всем населённым мирам. Рейтинг землян повысился сразу на несколько десятков пунктов. Ещё немного — и людей перестанут считать недоразумением и выскочками. А это — уже плохо.

Для Старых Рас это — очень плохо. Потому что теряется уважение, снижается уровень почёта, падает уровень признания былых заслуг... Кого будут интересовать теперь былые заслуги-то?! Сейчас все будут интересоваться только нынешними заслугами. А таких у Совета Цитадели — немного. Их почти и нет, если уж совсем честно. Перед самой собой какой смысл рисоваться-то? Выбрать надо, выбрать.

Глава Ассоциации СМИ на Цитадели — турианка, кстати, недавно, несколько десятков минут тому назад прислала на инструментрон Советницы-азари какое-то сообщение. Короткое. Но дела, вечная круговерть позволили тогда Тевос только пробежать по строкам взглядом. Нет ничего 'оперативного' и экстренного — значит, можно отложить. Дооткладывались!

Где, кстати, этот ридер? Надо найти и перечитать это сообщение. Потому что, если верить оперативному извещателю — вот и его 'баллон' всплыл на экране настольного инструментрона, то... Журналисты всех мастей уже готовы окружить прибывшую к Цитадели 'Нормандию' настоящим 'коконом'. И сделать всё, чтобы добиться хоть какой-нибудь новой, а лучше — новейшей информации. Эксклюзив, приоритет — для журналистов это — очень важно. Очень!

Снова нервные, чуть подрагивающие пальцы правой руки матриарха бегут по граням сложенных в стопки ридеров. Снова в голове появляются мысли о том, что ридеров — много, а времени на чтение их содержимого — мало.

Так и есть. Турианка-журналистка, настоящая, как сказали бы люди, 'акула пера и клавиатуры', предупреждала свою знакомую, невзирая на разницу в рангах, о том, что журналисты готовы понизить рейтинг Совета до минимума. А это уже — плохо. Очень плохо! Потому что политикам и чиновникам рейтинги нужны — высокие и стабильные. Если власть перестанут уважать и побаиваться — нет, о любви тут и речи не может быть, но сохранить уважение и боязнь надо бы любыми путями и средствами...

И вот теперь... Если вся эта армада челноков и катеров ринется к прибывшему фрегату... Будет сложно! Журналисты — невероятно настойчивы и пронырливы, они способны на многое.

Только вот окажутся ли они способны добыть информацию с борта корабля, уже включившего специальные разведывательные контуры? Да ещё и с борта корабля-прототипа, на борту которого находится протеанин. Не факт, далеко не факт, что окажутся способны. Значит... Значит, придётся журналистам довольствоваться стандартной процедурой.

Стоп. А ведь эта стандартная процедура невероятно усложняет работу по перегрузке Маяка на Цитадель. И понятно, и ясно, что протеанин не позволит это сделать теперь, но... надо же исчерпать все возможности! Надо. Исчерпать. Все. Возможности. Надо!

Плохо только, что былого единства в рядах сотрудников Аппарата Совета Цитадели — хоть общего, хоть расового — не наблюдается уже несколько десятков часов. С того момента, как 'Нормандия' сняла 'инфококон' с Иден-Прайма сюда пошла всякими-разными путями такая информация, которая способна зарезать без ножа.

Задумались разумные органики. Над многим задумались. Для долгоживущей Советницы-азари это — более чем очевидно, благо, как минимум, ей есть с чем сравнивать, в отличие от представителей и представительниц более короткоживущих рас.

Если нет единства, значит... Значит, возможно неповиновение. Причём — массовое. Проще говоря — бунт. И это тогда, когда и так, в относительно спокойной обстановке противопоставить приближающемуся военному земному боевому фрегату у цитадельцев, если уж говорить совсем откровенно, практически нечего. Протеанин... Оказался ой как не прост и ой как силён... Не было бы его... Было бы всё намного спокойнее и легче. Благо, сценарии имеются и для их реализации — хоть одного, хоть нескольких, можно было бы дать временный карт-бланш тому же Спаратусу. Пусть пожилой турианец вспомнит молодость, возомнит себя лихим лейтенантом, желающим воинской славы, почестей и наград. Сегодняшний-то Спаратус даже половины из всего из этого не желает ни в коей мере. Вот и встряхнула бы Советника от Иерархии такая возможность.

Разведфрегат... Он ведь не предназначен для участия в линейных боях. Собрал информацию, забрал диверсантов — и улетел, тихо и малозаметно. А если повезёт — так и вообще незаметно убрался из сферы досягаемости.

Теперь такое — не получится. Азари не зря называют и считают расой дипломатов — синекожие красотки приучены взвешивать все варианты и все возможности очень качественно и тщательно. Не все поголовно, конечно, но те, кто взлетает на определённые этажи чиновничьей иерархии, должны пройти переподготовку. Серьёзную и жестокую. Тогда-то их всех и приучают к такому 'взвешиванию'.

Значит, вероятнее всего, журналистам и прочим работникам СМИ Цитадели, а также тем, кто сумеет прилететь к Станции, учуяв возможность поживиться какими-никакими, но 'жареными' фактами, пока фрегат не встанет на выделенный ему диспетчерами Цитадели участок на внешнем рейде, ничего не 'светит'. В том, что фрегат продолжит собирать информацию о происходящем на Станции, используя как возможности протеанина, так и свои стационарные специализированные разведывательные устройства, у Тевос не возникало ни малейших сомнений.

Придётся входить в контакт с командованием фрегата. А там командиром — тот самый Дэвид Андерсон. Который, вероятнее всего, слишком хорошо помнит, как Советники поверили не ему, непосредственному исполнителю задания Совета Цитадели, а его куратору — Сарену Артериусу. Который, кстати, вот совпадение-то, тоже находится на борту того же фрегата-прототипа и за эти несколько прошедших суток стал очень, очень известной личностью не только в пределах Иден-Прайма. О его рейде по правоохранительным органам Идена многие жители планеты до сих пор вспоминают с содроганием.

Сложная слава у Артериуса. Сложная и неоднозначная. Если так, то...

Придётся, придётся предположить, что договориться с фрегатовцами не удастся. А давить на Удину — бесполезно. Узнав о том, что протеанин прописался на борту фрегата, этот землянин заявил, что теперь он не властен над происходящим на 'Нормандии'. Похоже, с этим согласны и руководители посла человечества, находящиеся на Земле. Краткое название у планеты. Очень краткое. И говорящее. Слишком ясно и чётко говорящее. Удина не сможет повлиять... В том числе и потому, что на борту два Спектра Цитадели.

До сих пор Тевос, как ни старалась, не смогла добиться от ключевых Советников — о неключевых как-то даже и не вспоминалось — хоть какого-нибудь единства во мнении о том, стоит ли лишать статуса и звания Спектра обоих или хотя бы одного из находящихся на борту 'Нормандии' турианцев.

Какое там... Информация творит с разумными органиками поистине страшные вещи: узнав о том, как лихо работали оба турианца на Идене, Спаратус восхитился и вообще отказался участвовать в любых обсуждениях вопроса о лишении своих соплеменников — хоть обоих, хоть одного — статуса Спектра. Более того, он заявил, что именно так и должны поступать настоящие Спектры. И даже сказал, пусть и весьма тихо, понадеявшись, что саларианец-Советник и советница-азари не услышат, что завидует и Артериусу и Крайку.

Завидует он, как же. Впрочем, как соплеменник соплеменникам он им может позавидовать. Может. И потому — завидует.

А раз завидует, значит... Значит единогласного решения 'тройки' по поводу лишения Сарена и Найлуса званий и статусов Спектров не удалось принять до нынешнего момента. Если случится что-нибудь похожее на чудо и удастся протащить такое решение сейчас, даже спустя час-полтора... Нет, это уж вряд ли. Спаратус ушёл к себе, снова нажирается и не желает не только принимать посетителей, но и выходить на связь. А без него... Такое решение — по любым протоколам и правилам — принять будет невозможно. Не доводить же дело до экстренной ситуации. Это вообще будет за гранью понимания большинства населения Цитадели и так не слишком лояльного к Совету и его членам.

Сама Тевос и хотела бы лишить и Сарена и Найлуса звания и статуса Спектра, но... Если бы у обоих турианцев за плечами не было активной и, надо признать, положительно-результативной работы на Идене... Это было бы сделать легче. А сейчас, когда Экстранет едва ли не ломится — во всяком случае, в отдельных своих сегментах — от всё новых и новых подробностей воспринимаемой исключительно в восторженных цветах и красках деятельности турианцев-Спектров в пределах этой человеческой колонии. Идти на слишком резкие движения, пусть и чиновничье-бюрократические. Как-то не слишком оправданно это. Не доводить же, в самом деле, ситуацию до экстренного уровня. Тогда вообще можно потерять управление. И получить гору неприятностей самого разного характера.

М-да. Тут есть о чём подумать. И о том, что протеанин категорически откажется передавать на Цитадель Маяк — так, кажется, называется этот артефакт — тоже следует подумать очень серьёзно, как и о том, что же тогда делать-то придётся.

Тевос задумалась, привычно поднимая из глубин памяти отдельные моменты, факты, взаимосвязи, события. Минута уходила за минутой, а матриарх азари сохраняла полную неподвижность.

Полчаса прошли. Мельком глянув на часовое табло, Тевос выключила ридеры. Как бы там ни было, придётся предпринять определённые усилия. Для того чтобы хотя бы попытаться забрать Маяк. Надо также сделать всё, чтобы попытаться лишить Сарена и Найлуса статуса и звания Спектра, а также... Также нужно сделать всё, чтобы заставить фрегатовцев выдать Службе Безопасности Цитадели матриарха Бенезию. Что бы там ни было, как бы там ни было — она виновна по ряду статей как расового, так и межрасового законодательства. Составы преступлений ясны не только юристам, но и неспециалистам в области права. Потому...

Потому надо постараться упредить ситуацию, насколько это вообще возможно. А для этого... Для этого придётся пообщаться сначала со Спаратусом — всё же он — Советник от Иерархии, а Сарен и Найлус... Кроме того, что они Спектры, они ещё и офицеры Армии Иерархии. Сейчас — не до точности названий — ухватить бы ситуацию в целом и не дать ей развернуться 'не в ту' сторону. А до деталей... время дойдёт. Позже.

Выключив ридеры и сложив их аккуратной стопкой, Тевос вышла из квартиры и направилась в гараж.

Можно было бы и пройтись пешком, конечно, но... Не время сейчас показываться на глаза многим разумным. Надо занять кабинет в хорошем ресторане и пригласить Спаратуса туда. От еды и выпивки турианец-Советник не откажется. Возможно, что и беседа тогда пройдёт в нормальной обстановке. В официальных кабинетах о таком разговаривать как-то не хочется, а вот в ресторанном кабинете — почему бы и нет?!

Усевшись в кресло двухместного флайера — своего, личного, не служебного какого-нибудь, Тевос помедлила, занеся руку над панелью управления.

Торопиться не хотелось. Почему-то подумалось, что Советник-Саларианец тоже захочет принять участие в разговоре. Он умный, мыслить любит и умеет очень нестандартно, потому... можно и не предупреждать.

Задав маршрут и подождав, пока машина, повинуясь автопилоту, вылетит за пределы гаражного отсека, Тевос поудобнее устроилась в кресле и стала рассеянным взглядом шарить по окрестностям.

Она любила летать вот так, одиноко и свободно. Ей тогда легче и лучше думалось. Сейчас, пока флайер, следуя по сильно удлинённому маршруту — сама выбрала, так что пенять не на кого — летел над жилыми районами — промышленные были далеко в стороне, где-то слева, у края лепестка — Тевос снова ощутила внутренний, едва заметный укол. Для себя она обозначила его 'как напоминание о возрасте'.

'Возможно, что я — дипломат и даже — любитель компромиссов, но есть вещи, которые я никогда не оставлю без своей защиты и поддержки, — подумала матриарх. — Слишком рьяные 'мастера клавиатуры и стилуса', особенно из числа землян... Всё же тридцать лет прошло с того момента, как эта раса вошла в пределы Большого Космоса... Они считают, что я эти вещи буду защищать как... как пантера, вот. Советник-саларианец Валерн... По-своему он — опытен, но... ясно, что в их расе всем рулят не саларианцы, а саларианки. Это, если следовать человеческой логике, соответствует некоторым признакам матриархата, хотя... всё условно. Пусть он тоже скажет своё слово, а то 'триумвират' ещё чего доброго начнут считать 'дуумвиратом', а это уже будет плохо для стабильности. Не люблю платить стабильностью. Я всё же дипломат и именно стабильность для меня — цель и основа'.

Флайер плавно снизил скорость, мягко притёрся к плитке посадочной площадки. Ресторан был старым — мало кто в Президиуме помнил, когда и кем, а также при каких обстоятельствах он был основан. Выйдя из машины, Тевос привычно внимательно огляделась по сторонам, пока крыша салона вставала на своё место.

Тренькнул сигнал, сообщивший владелице, что охранная система включена и Тевос неспешно направилась ко входу. Она любила этот ресторан, хотя, если совсем честно, крайне редко в нём бывала. Сейчас он казался ей лучшим местом для серьёзного разговора с Советником-турианцем и Советником-саларианцем.

Далеко не все беседы следует вести в официальной обстановке. Надо иногда давать понять и почувствовать, что Советники — разумные органики, а уж потом — чиновники и политики.

Двери плавно распахнулись, точнее — разъехались в стороны, открывая широкий проход. Старая система, очень старая. У людей, кстати, она тоже есть и, если не изменяет память, пользуется большой популярностью.

Можно, конечно, не вспоминать о людях столь часто, но сейчас придётся, потому что основу экипажа фрегата 'Нормандия', уже наделавшего много шума в информационном пространстве Экстранета и планетных Интернетов, составляют именно земляне.

Приветливо кивнув метрдотелю, Тевос прошла следом за турианцем к двери отдельного кабинета, подождала, пока сопровождающий приоткроет створку, убедилась, что столик на три персоны уже приготовлен и, передав в руки метрдотеля кредитный чип с беловатой каймой — аналог 'иридиевой карты' у землян, вошла внутрь.

Дверь она оставила приоткрытой — незачем от кого-то прятаться, встреча деловая, никаких вольностей не планируется и не предвидится. К тому же не все участники предстоящей встречи пришли, незачем им осложнять жизнь — пусть поймут, что, несмотря на тему предстоящего разговора, вокруг всё же не стены официального правительственного учреждения, а вполне доступный для простых разумных органиков ресторан. Да, да, здесь было специальное меню для малоимущих цитадельцев и их, если они, конечно, не выходили за строгие общепонятные рамки, никто не гонял и не преследовал. Это не воспринималось как популизм: цитадельцы считали, что так и должно быть. Потому что это — нормально.

Тевос прошла к столу. Особо что-то в сервировке поправлять не пришлось: официанты — саларианцы, азари, турианцы — сделали всё очень хорошо.

Усевшись в одно из кресел — полумягких, не располагающих к расслабленности, Тевос посмотрела на часовое табло, цифры которого мерцали над входом в кабинет. Надо подождать остальных.

Советник Спаратус встал из-за стола, прошёлся по кабинету. Если бы не сообщение от Тевос, он бы уехал к себе на квартиру и предался бы... расслаблению. С вином и обильной пищей. Всё равно, что о нём подумают. Он воспринимал свою роль Советника не как честь, а как ссылку, как изгнание. На территории Иерархии он нашёл бы себе более достойное занятие, а тут... Здесь, на Станции больше лентяев, бездельников и глупцов, чем где-либо ещё в исследованной разумными органиками части галактики.

Теперь эта ситуация с прибывающей на внешний рейд Цитадели 'Нормандией'. Она уже усугубляется. Взволновала она обитателей Цитадели. Очень взволновала — этого отрицать нельзя: все станционные СМИ пестрят статьями, заметками, комментариями, видеороликами. Мнения — самые разные, можно найти на любой вкус, под любое настроение. И — никто в действительности не знает ничего существенного. Да, знают, как повели себя нормандовцы на Иден-Прайме, почти всё понимают, что к чему и почему. Почти всё. А то, что не понимают — домысливают.

И теперь... Теперь Иден-Прайм стремительно, иного слова и не подберёшь — меняется. Мало того, что азари — эти синекожие красотки — пришли в местные школы читать курсы своей расовой истории и культуры, так теперь туда же, в местные школы подтянулись и турианцы. И многие другие расы, включая таких экзотов, как ханары и волусы. Земные дети, потомки фермеров, крестьян берут новых преподавателей в осаду, просят и даже требуют рассказывать подробности. Учат, запоминают, находят такие взаимосвязи, что наставники изумляются — им самим такое и представить было сложно... Другой взгляд, со стороны — и такое. Поневоле задумаешься: а так ли необходимо было отряжать сразу флот для того, чтобы наказать землян?

И многое, многое другое. Сейчас ни о чём другом не хочется думать, кроме как о предстоящей беседе с Тевос. Возможно, и Валерн придёт — он любит посидеть с глубокомысленным видом. Любит на себя напялить плащ с капюшоном — ему кажется, что тогда он выглядит более привычно, поскольку капюшон скрывает рога. Бывают же безрогие саларианцы? Бывают. А у Валерна это — пунктик.

Остановившись у окна, Спаратус чуть обернулся и гаркнул:

— Лейтенант!

Две-три секунды — и молодой турианец в повседневном мундире появляется на пороге, вытягивается. Ждёт указаний, приказов. Взгляд — не то что бы очень тупой, но и исполнительной готовности в нём найти можно не много. А это — плохо. Адъютант всё же, у Советника Цитадели служит, а не на блок-посту каком-нибудь на Духами забытом астероиде.

— Подготовьте машину. Отвезёте меня в пункт двадцать восемь, — посторонним совершенно не обязательно знать, куда направляется Советник-турианец, а лейтенант уже выучил многочисленные таблицы кодовых обозначений — это было первое, что потребовал от новоназначенного адьютанта Спаратус. — Затем вернётесь и продолжите работу в приёмной. Вопросы?

— Никак нет, — вытягивается молодой офицер ещё больше.

Спаратус отметил, что исполнительной готовности в глазах подчинённого стало чуть больше, но всё равно — недостаточно.

— Выполняйте. У вас — восемь минут. Время — пошло, — говорит Спаратус, цедя слова командным тоном, не оставляющим никаких сомнений в их официальной значимости.

Лейтенант-турианец исчезает за дверью. Спаратус подходит к столу. Ничего с собой брать не нужно — предстоит обмен мнениями, а для этого никаких ридеров и тем более пластобумаг не потребуется. Отойдя от стола и повернувшись к окну лицом, Спаратус замирает. Дал подчинённому восемь минут — не следует торопить и стоять над душой. Лейтенант сам проверит машину, подготовит её к полёту, ему тоже надо собраться — не по тревоге ведь, пусть не спешит, но... Время у него всё равно ограничено.

Он не знал, что лейтенант, закрыв за собой начальственного кабинета и выйдя из приёмной, прошёл по коридору, спустился по лестнице — лифта ждать было слишком долго, да и не хотелось. Всю дорогу он пытался успокоиться.

Не так молодой офицер себе представлял службу у соплеменника, старшего офицера, Советника Цитадели от Турианской Иерархии. Совсем не так представлял. Он, конечно, знал о некоторых проблемах, вопросах, с которыми как-то придётся совладать, но... Советник в обращении с адьютантом оказался очень сложным и неровным. Он, конечно, слюни не распускал и не лез с распростёртыми объятиями и словесными заверениями в вечной дружбе и полном расположении, а среди старших офицеров ВКС Турианской Иерархии, как знал лейтенант, были и такие 'кадры', но...

Чем острее ощущалась угроза Жнецов — а её ощущал уже сейчас так или иначе практически любой разумный органик, тем Спаратус становился... мягко говоря, неуравновешеннее. К его стремлению хорошо поесть и выпить лейтенант уже научился относиться более-менее спокойно. К его командно-распорядительной интонации, столь обычной для общения с теми соплеменниками, кто был намного ниже его по званию — тоже пришлось как-то привыкнуть. Но к его страху и неготовности вспомнить о том, что он не просто носит форму старшего офицера Армии Турианской Иерархии, но и принимал присягу и прослужил достаточно много лет 'в рядах'... Лейтенант привыкнуть не мог, как ни пытался.

И вот сейчас Спаратуса надо везти в ресторан. Со стороны распоряжение Советника-турианца выглядит пристойно — офицер отдаёт своему младшему коллеге ясный, точный и чёткий приказ, который, если разобраться, не требует пояснений. Но если знать, что скрыто под кодовым обозначением... Вряд ли останешься спокойным: в ресторан? В рабочее-то время? А у Советника-турианца оно всегда считается рабочим, он — офицер и потому на службе пребывает не восемь-десять часов, а полные сутки. У него нет неслужебного времени, оно у него, формально конечно, всё служебное.

И — ресторан? Мало Спаратусу наедаться по четыре раза в сутки, запершись в своём служебном кабинете. Теперь ещё и ресторан добавился. И эти повелительные интонации, сделавшие бы честь какому-нибудь бандитскому вожаку...

Делать нечего, приказ надо выполнять, да и время поджимало. Благо невысоко, в здании, занимаемом аппаратом Советника от Турианской Иерархии, было не больше девяти надземных и трёх подземных этажей.

Спустившись на первый подземный, лейтенант прошёл в гараж, открыл крышу двухместного флайера, быстро проверил машину, включил двигатели и приборный комплекс на прогрев. Можно было бы, конечно, связаться со Спаратусом по аудиоканалу, но сейчас Советник в таком состоянии, что лучше доложить лично. Значит, придётся проделать путь по гаражу, лестнице и коридору в обратном порядке.

Вздохнув, лейтенант закрывает крышу салона флайера и направляется к выходу из гаража.

Ровно через семь минут с момента отдачи приказа молодой офицер открывает дверь советнического кабинета:

— Машина готова, — докладывает лейтенант стоящему у окна старшему офицеру.

Хорошо, что в таких условиях можно воспользоваться правом на безличное обращение.

— Идёмте, лейтенант. — Спаратус поворачивается. Секунда — и он стоит рядом с адьютантом. — Идёмте, — повторил Советник, переступая порог своего кабинета и выходя в приёмную.

Спустившись в гараж, офицеры-турианцы подошли к машине. Спаратус подождал, пока лейтенант откроет салон, уселся в кресло и пристегнулся, проверил, как защёлкнут механический замок привязных ремней, посмотрел на лейтенанта, набиравшего на клавиатуре пилотского пульта команды:

— Полетели, — коротко бросил он. — Не гони. Обычная скорость. Торопиться, слава Духам, нам пока некуда.

— Слушаюсь, — лейтенант поднял машину в воздух.

Всю дорогу до ресторана Спаратус молчал, глядел куда-то за ветровое стекло флайера. У лейтенанта, изредка поглядывавшего на своего начальника, создалось впечатление, что Советник смотрит в одну точку и о чём-то глубоко задумался. Может, так оно и было на самом деле. Спаратус часто 'выключался' из реальности, но в этот раз, возможно, он 'выключился' особенно глубоко и полно.

Не решившись помешать Спаратусу остаться наедине со своими мыслями, лейтенант-турианец рулил флайером, радуясь возможности воспользоваться ручным режимом управления. Автоматический режим в машине тоже был, но сейчас младший офицер не хотел его включать, почему-то полагая, что Спаратус этого не одобрит.

Флайер опустился на посадочную площадку перед рестораном. Подождав, пока крыша салона поднимется на достаточную высоту, Советник отстегнулся, встал с кресла и вышел из машины, привычно прогибаясь.

— Можете возвращаться, лейтенант, — коротко распорядился Спаратус, полуобернувшись к адьютанту. — Разберитесь с документами, с сообщениями, со звонками. Для всех, кто будет интересоваться, где я и чем занят — я на встрече с другими Советниками Цитадели. Когда вернусь — вы не знаете. Вопросы?

— Никак нет, — лейтенант выжидающе посмотрел на Спаратуса.

— Возвращайтесь в офис, лейтенант, — повторил Советник и нажал на крышу машины, давая автоматике флайера приказ закрыть салон.

Крыша пошла вниз, лейтенант включил двигатели, поднял машину в воздух. Посмотрев на Советника, направившегося ко входу в ресторан, лейтенант положил машину на курс возврата и включил полуавтоматический режим.

Да, Советник изменился. Непонятно только, причём — в очередной раз, в лучшую или худшую сторону. А что сейчас можно определить как лучшую сторону? Или — что можно однозначно определить, как худшую. Чем ближе момент начала Противостояния — тем подобных вопросов у лейтенанта-турианца и, вероятнее всего, не только у него, возникало всё больше и больше.

Вернув машину в гараж, лейтенант поднялся на этаж офиса Советника от Турианской Иерархии, вошёл в приёмную, уселся за свой рабочий стол. Экраны настольных инструментронов почти одновременно осветились. Советник оказался прав: было много входящих сообщений, записей о зарегистрированных звонках, извещений о ждущих рассмотрения документах. Взглянув на дверь кабинета шефа, молодой турианец принялся 'разгребать завалы'.

— Тева. — Спаратус вошёл в кабинет, кивнув метрдотелю и, убедившись, что сопровождающий ушёл, подошёл к азари, сидевшей в кресле. — Ты взволнована больше обычного. Это из-за того фрегата?

— И из-за него — тоже, Спарат, — не стала отрицать Советница. — Садись, подождём Валерна. Думаю, он придёт сам, не будет присылать помощников. Что бы там ни говорили далатрессы, он — работает. И достаточно много.

— Если ты так полагаешь... — задумчиво сказал Спаратус, усаживаясь в кресло, стоящее рядом с тем, в котором восседала Советница-азари. — Может, так оно и есть на самом деле, — он придвинул своё кресло к столу. — Эк сколько приготовили здешние повара. Считаешь, что всё это мы съедим? — он повернул голову влево, взглянул на собеседницу.

— Если не съедим, Спарат... То попросим отвезти в офисы, — ответила Тевос. — Часть отдадим помощникам — пусть тоже порадуются, а часть заложим в холодильники. Чувствую, у нас впереди — очень напряжённая работа, — азари набрала на засветившейся виртуальной клавиатуре несколько команд. — Вот. Если мы не съедим — всё будет упаковано и затем — доставлено в офисы. А там — разберёмся.

— Если Валерн не будет задерживаться... Я вполне могу и подождать, — сказал Спаратус, обозревая блюда, стоящие на столе. — Я понимаю, мне многое нельзя из этого разнообразия, но даже то, что мне подходит... Выглядит очень привлекательно. И я с трудом заставляю себя не протягивать руку и не хватать аппетитный кусок, — признался он.

— Понимаю. Сама тоже с трудом сдерживаюсь, но... Когда сложности увеличиваются — я стараюсь не давать себе воли, — едва заметно усмехнулась Тевос.

Когда долго работаешь рядом с кем-нибудь, поневоле начинаешь воспринимать его не только как некую 'трудовую функцию', не только как исполнителя какой-то определённой работы. Начинаешь интересоваться им, как личностью. У Спаратуса, как знала Тевос, было немало проблем. В основном личных. Он держался, но... Всему, очевидно, есть предел. И сейчас азари видела перед собой турианца, который на несколько минут позволил себе сбросить всегдашнюю маску Советника и стать тем, кем он был — пожилым разумным органиком. Ощущающим всё сильнее и бег безжалостного времени, и ограниченность собственных сил, и невозможность успеть сделать всё как можно лучше.

Спаратус молчал, вертя в пальцах правой руки бокал и глядя на 'батарею' сосудов с напитками резко расфокусированным взглядом. Тевос знала этот взгляд. Он появлялся у Спаратуса тогда, когда тот был в растерянности.

Вот так сразу узнать о том, что выжил Сарен Артериус... Получить все доказательства — документальные, неопровержимые и... знать, что именно ему, Советнику от Иерархии предстоит окончательно засвидетельствовать перед Примархом, что Сарен Артериус действительно жив и вернулся... Это — сложно, трудно, тяжело и... больно.

Турианцев... учат смиряться с потерями. Многими. Очень многими. И Спаратус смирился, что Артериус, его соплеменник, кадровый офицер Армии Иерархии и Спектр — не пропал, а погиб. И вот теперь... Несвойственно, очень несвойственно разумным органикам встречаться с теми, кого они уже давно считают погибшими, умершими, пропавшими. Так, вероятно, устроена психика, что она старается не акцентировать внимание на том, что сейчас, в этот момент, не так уж важно.

— Я не нахожу оснований, Тева, чтобы требовать снятия с Артериуса и Крайка статусов и званий Спектров, — негромко сказал Спаратус. — Из того, что я знаю, следует, что... Найлус Крайк не мог выполнить приказ Совета Цитадели по независящим от него причинам. Если бы не протеанин... Можно было бы говорить о невыполнении приказа Совета, а так... Не может нынешний турианец, к тому же — самый молодой Спектр Совета, выстоять и составить любую конкуренцию протеанину, — с горечью заметил Спаратус. — Не может, — повторил он. — Если... если подтвердится то, о чём продолжают талдычить в своих статьях самые 'отвязные' умники-разумники...

— То, что протеане ели живых и мёртвых турианцев, Спаратус? — спросила Советница-азари. — Так я тоже поинтересовалась. Протеане и азари ели. Как живых, так и мёртвых. Наверное, они и саларианцев... употребляли.

— Употребляли. — Советник-саларианец Валерн появляется, как всегда, неожиданно и тихо.

Тевос бросила на пришедшего в кабинет внимательный взгляд: снова он обрядился в этот плащ с капюшоном. Ладно там далатрессы — им это положено по возрасту, но Валерн... Он что, намеренно себя старит? Или как?

— Или как, Тевос, — кидает саларианец, усаживаясь в свободное кресло и пододвигаясь к столу. — Я и опоздал-то только потому, что хотел добиться от разведки Саларианского Союза хоть какой-нибудь внятности. Единственное, чего я смог добиться — заверений, что все сколько-нибудь способные мыслить спецы находятся в глубоком шоке от того, что успел учинить протеанин на Иден-Прайме. А ещё больше от того, что им так и не удалось ничего противопоставить влиянию, которое протеанин оказывает и продолжает оказывать. Как на обстановку на Иден-Прайме, так и на сбор информации о происходящем на Станции. На таком фоне я... — саларианец залпом выпивает стакан воды, ставит сосуд на блюдце и несколько секунд внимательно смотрит на лицо Спаратуса. — Я не нахожу оснований для того, чтобы потребовать лишить статусов и званий Спектров Совета Сарена Артериуса и Найлуса Крайка. Они... Каждый по-своему, конечно, но — не виноваты в том, что ничего не могут противопоставить протеанину. В первую очередь не может противопоставить, конечно, Найлус Крайк, — уточнил Валерн. — О Сарене Артериусе... Это — более сложная ситуация. Мне, перед тем, как я сумел сесть в свой флайер, пришлось выслушать немало гипотез. От самых предсказуемых даже для моего уровня образованности и понимания до самых пионерных. Вполне можно подтвердить, что он воскрес из мёртвых. Если информация о... индоктринации, используемой Жнецами, подтвердится... То вряд ли даже ГОР в её нынешнем... распределённом состоянии... сможет что-либо противопоставить протеанину, его силе, возможностям и способностям. Мне раз пятнадцать заявили, что даже слежку за ним не смогут организовать... полномасштабную. Пришлось связаться с далатрессами. Те обещали... нажать. А потом, после разговора с главами их сообществ... — Валерн помедлил. — Я и сам понял, что мы... Не сможем ничего противопоставить протеанину. Ни-че-го! Чувствовать себя отодвинутым на... Нет, не на второй план! На пятый или на десятый! — воскликнул Валерн. — Это... Это невыносимо больно!

— А Шепард? — спросил Спаратус, до этого момента спокойно и молча взиравший на сильно нервничавшего саларианца-Советника. — Каково мнение Саларианского Союза об этом... феномене?

— Не надо, Спаратус. — Валерн с мольбой во взгляде посмотрел на турианца. — Не надо! Не добивайте меня! Я и так уже не слишком-то и молод и здоров. Землянам... Землянам, которых мы, саларианцы, не считали способными на что-нибудь стоящее, неожиданно достались одни из главных призов, если, конечно, в данной ситуации можно так выразиться.

— Можно, можно, — мягко и негромко заявил Спаратус.

— Найлус... Я уверен, не от него зависело назначение Шепарда старшим помощником командира фрегата 'Нормандия', — заявил Валерн. — Потому...

— Найлус — не ребёнок, — сказал Спаратус. — Спектр Совета. Воин. Потому должен был держать ситуацию мёртво. И отслеживать — в деталях.

— Легко рассуждать, — вздохнул Валерн. — Очень легко рассуждать, находясь за миллионы километров от места событий. Найлус — молод. Да, он — не ребёнок, согласен. Но он и не патриарх-турианец, умудрённый богатейшим жизненным опытом. А резать и расстреливать всех глупцов... Это — не выход.

— Иногда — требуется, — заметил Спаратус.

— Иногда, — снова вздохнул Валерн. — Согласен. — Но не тогда, когда всё следует сделать так, чтобы не привлекать излишнего внимания. Сами знаете, набегут журналисты с воплями 'Общественность имеет право знать!' — и все наши ошибки — будут вытащены на свет. А мы будем... глупо и жалко выглядеть. Оно нам надо?! — воскликнул Валерн. — На нас же отыграются! Будто мы — боги. А мы — обычные разумные органики.

— Нам дана власть, Валерн, — рыкнул Спаратус. — Большая власть. Политическая — в первую очередь. Затем — экономическая, финансовая.

— Ага, — кивнул саларианец. — И для чего нам вся эта власть, если вон там, — он неопределённо махнул рукой куда-то в сторону, — летит космический корабль землян, на котором такой квартет проблем и вопросов собран, по сравнению с которым рахни и кроганы выглядят невинными детьми, играющими в какой-нибудь песочнице. Идиллия — закончилась, — с горечью выдохнул Валерн и замолчал.

— Проблемы и вопросы были всегда, Валерн. — Спаратус неодобрительно посмотрел на саларианца. — А вы — размякли. Вы, сумевшие обуздать кроганов.

— Кроганов мы обуздали, — согласился Валерн. — Тут вы правы, Спаратус. А вот Шепарда-землянина и протеанина мы, саларианцы, обуздать не сможем. Потому что за ними стоит что-то внегалактическое, по сравнению с чем даже Жнецы выглядят бледновато. Мягко говоря, — подчеркнул Советник.

— Коллеги, — мягко вступила в разговор Тевос. — Дело не в том, кто сейчас бледно выглядит. Дело в том, что без протеанина и без землянина Шепарда мы не сможем эффективно противостоять Жнецам.

— Чего? — Спаратус развернулся в кресле к Советнице-азари, сохранявшей полное спокойствие и уже тянувшейся рукой к бокалу с чем-то очень ароматно пахнущим. — То есть...

— Можно подумать, коллеги, что мы с вами втроём что-то там решаем, — заявила Тевос. — Особенно — сейчас, — она помолчала несколько секунд. Кварианцев мы объявили изгоями?

— Объявили, — согласился Спаратус. — Даже оформили это Законом Цитадели.

— Вот. И до сих пор мы не вытурили кварианцев за пределы Станции, — заявила Тевос. — Какова цена, коллеги, нашему общему решению, если оно до конца не исполнено?

— Было бы оно единственным таким... — недовольно пробурчал Валерн. — А оно ведь — не единственное.

— Да, я помню. Второе наше решение — запрет на разработки в области ИИ. — Тевос отпила глоток из бокала, поставила сосуд на столешницу. — И кто этому запрету полностью подчинился? Да никто! Разведка Матриархата Азари, разведка Совета однозначно доказывают... Доказывают, коллеги, что работы в области совершенствования искусственных интеллектов про-дол-жа-ют-ся! Какова цена нашему решению?! Ноль кредитов! Впору заявлять о том, что наше решение и не начали выполнять. Каждая раса — и моя в том числе — продолжают работы в области ИИ. Потому что не считают возможным останавливать их по самым разным причинам. И этих причин гораздо больше, чем причин запрещать и останавливать эти работы.

— ИИ поставят нас, разумных органиков, 'в угол' и оставят там, — проскрежетал Валерн. — Я, поскольку моя раса занимается пионерными разработками, несколько больше осведомлён. В том числе и о последствиях. Кварианцы тоже побаловались с ИИ. И где они теперь? На кораблях скитаются по Галактике. Фактически, советница Тевос, — саларианец кинул недовольный взгляд на азари. — Триста лет тому назад геты — создания кварианцев уже выполнили наш закон о придании кварианцам статуса изгоев. У нас нет другой расы разумных органиков, которая бы несколько сотен лет обитала не на планете, не на станции, а на космических кораблях, — подчеркнул он. — И сейчас не важно, сколько у кварианцев кораблей. Сейчас не важно, в каком эти корабли техническом и ином состоянии. Сейчас важно то, что мы должны были действенно запретить работы над ИИ, а мы этого не сделали. Я и мои предшественники предупреждали вас, Советница. Предупреждали о том, что запрет на разработки в области ИИ нельзя ограничивать только формальными рамками. Вы же помните о том, что мы предлагали реализовать целую программу.

— Помню, — не стала возражать Тевос. — Отлично помню. Но и вы, Валерн, помните, что я и вам, и вашим предшественникам объясняла и доказывала, что невозможно весь личный состав Корпуса бросить только на решение этой проблемы.

— Говорили и доказывали, — Валерн откинулся на спинку кресла, посмотрел на Советницу.

Азари передёрнуло от взгляда этих больших водянистых глаз. Неприятное ощущение. Очень неприятное.

— Корпус немногочисленен, — продолжил саларианец. — Он и должен быть немногочисленен. Иначе мы, Советники, не сможем эффективно его контролировать. А если...

— Так или иначе, ясно, что если мы затеем хотя бы что-нибудь похожее на процедуру лишения Сарена и Найлуса званий и статусов Спектров — это не удастся скрыть, — сказал Спаратус. — Журналисты рыщут по станции. Как будто им прижгли — всем и каждому — одно неназываемое вслух в приличном обществе место. Я ещё раз повторяю — сейчас это скрыть не удастся.

— Уж не готовы ли вы, Спаратус... — начал было Валерн.

— Я — готов, — повернулся к саларианцу-Советнику турианец-Советник. — Я — готов. Я готов признать, что мы сглупили, когда поверили Сарену и отказались принять в ряды Спектров Дэвида Андерсона. Нынешнего командира фрегата 'Нормандия'. Прошлое имеет обыкновение быть рядом и возвращаться. В самый неподходящий момент возвращаться, — подчеркнул Спаратус. — А два таких 'возврата'... Я имею в виду...

— Мы поняли, Советник, что вы имеете в виду, — произнесла Тевос. — Андерсона и Сарена, — она помолчала, снова потянувшись к бокалу. Только сейчас Спаратус увидел, что тот пуст только на четверть. — Согласна, такой 'возврат' игнорировать нельзя. Ясно, что выбор у нас, коллеги, небольшой. Лишить Сарена и Найлуса званий и статусов Спектров мы не сможем: Станция бурлит, все — ну, почти все — настороже, внимание к нашим действиям и словам — резко повышенное. В такие времена даже только озвученные голосом слова могут быть очень быстро и точно приравнены к действиям. Потому... Думаю, никаких движений в сторону попыток лишения Артериуса и Крайка званий и статусов Спектров предпринимать сейчас не следует. Я подчёркиваю, коллеги, сейчас. — Азари сделала большой глоток, отодвинула бокал от губ, но ставить на столешницу не стала. — Как бы нам ни хотелось всевластия и всемогущества, у нас сейчас выбор очень ограничен. Одну возможность мы уже использовать не сможем. Или нас... сметут. Быстро и эффективно. Хорошо, если оставят в живых. Могут и не оставить, — уточнила Тевос. — Никто из нас не молод, а в такие времена... Стариков очень легко и быстро убивают. Полагаю, вы знаете причину такого отношения? — она посмотрела сначала на Спаратуса, потом на Валерна и перевела взгляд на бокал, чуть-чуть покачав его в пальцах, любуясь игрой света на гранях.

— Опыт... Необходимый в изменившихся донельзя резко и существенно условиях опыт — отсутствует, — выдавил Валерн.

— Вы правы, Советник. Именно поэтому, — согласилась Тевос. — Потому нам придётся, всем троим — об остальных Советниках я и не говорю — это решение только наше, оно — нашего уровня — нам, всем троим, придётся согласиться с тем, что лишать Найлуса Крайка и Сарена Артериуса статусов и званий Спектров сейчас — нельзя. Может быть потом, когда нибудь, в обозримом будущем, но сейчас — нет. Если мы хоть шажочек в этом направлении сделаем — нас сомнут.

— С участием этого... протеанина, — с чётко различимым яростным неудовольствием уточнил Валерн.

— Да и без него желающих — предостаточно, — коротко, как от надоедливого мелкого насекомого, отмахнулась левой рукой Тевос, крепко удерживая бокал в правой.

— Если мы оставляем звания и статусы Крайку и Артериусу... Это придётся как-то мотивировать, — задумчиво произнёс Спаратус. — Да и мне перед Примархом легче будет отчитаться по полной программе, а не на основе, хм, эпизодов.

— Для особо непонятливых, Спаратус, — Тевос чуть снисходительно глянула на Советника, — существует такая полезная вещь, как общедоступные средства массовой информации. Вы — турианец, вам и решать, как заставить журналистов напрячься и выполнить задачу наилучшим образом, — азари перевела взгляд на Валерна. Тот едва заметно, но вполне отчётливо даже для Советника-турианца кивнул. — Вот. И Советник Валерн поддерживает. Со своей стороны, уверена, он напряжёт подчинённые Саларианскому Союзу профильные СМИ — и всё будет в лучшем виде. Я тоже выполню свою часть работы со СМИ Азарийского Пространства. Так что с этим — проблем, думаю, во всяком случае — больших — не будет.

— С этим-то возможно и не будет, — согласно кивает Валерн. — Но вот с Шепардом и Андерсоном... Та ещё проблема. Я помню, проходила информация о том, что Сарен и Найлус готовы остаться на борту фрегата простыми воинами-стрелками.

— Примарх не озвучивал желания лишить их офицерского статуса и званий, Советник, — сказал Спаратус.

— Если ваш Примарх, Советник, так считает. Наверное, у него есть для этого весомые причины, — ответил Советник-саларианец. — Я в этом не имею оснований сомневаться, — подчеркнул он. — Вопрос в том, что если мы даём статусы и звания Спектров и Шепарду и Андерсону... Я рассматриваю это сейчас лишь как возможный вариант развития событий. То... Нам придётся пообщаться с адмиралитетом и генералитетом Альянса Систем. При этом нам, здесь сидящим, думаю, не следует пытаться продолжать выдавать желаемое за действительное. И считать, что этот Альянс Систем представляет всё человечество. Мы ведь в том числе и потому не даём землянам место в Совете, что они до сих пор не создали организацию, действительно представляющую интересы всей расы. Я убеждён и уверен, что Альянс Систем — не та организация, которая способна представлять интересы всего человечества. И потому для меня Донелл Удина — только землянин и посол. Не более того. До Советника ему... мягко говоря, — Валерн кидает короткий взгляд на азари. — Слишком далеко. Слишком, — подчёркивает он, делая короткий взмах рукой, и умолкает.

— Шепард и Андерсон до сих пор — капитаны, — задумчиво говорит Тевос. — Насколько я осведомлена в военных проблемах Альянса Систем, там царит невероятная и крайне неприемлемая для военной структуры этой организации путаница с воинскими званиями. Формально и Андерсон и Шепард должны носить звания полковников. То есть — коммандеров. А никак не капитанов. Капитан, если я не ошибаюсь, это средний офицерский состав, их достаточно много. А вот коммандер — старшеофицерский состав. Их уже — гораздо меньше. — Тевос помедлила несколько секунд. — Если оба упомянутых офицера имеют высший спецназовский ранг 'Эн-Семь', то я лично считаю, что Альянс попытается воздействовать и на Андерсона и на Шепарда в том ключе, чтобы напомнить им, что они, прежде всего — люди, а уж потом — Спектры Совета Цитадели.

— Да, — кивнул головой Спаратус. — Вы правы, — лёгкий уважительный кивок в сторону азари. — Но, коллеги, согласитесь... Четыре Спектра Совета Цитадели на одном корабле...

— Скажите "спасибо" или даже "большое спасибо", Спаратус, что фрегатовцы не педалируют тему передачи в их распоряжение более крупного корабля, — недовольно бурчит Валерн.

Тевос, слушая саларианца, понимает, что он кругом прав: формально для четырёх Спектров Цитадели Совет должен наплевать на правило "самообеспечения" Спектров и предоставить более крупный корабль, как минимум уровня крейсера. Дредноут... Это — вряд ли, но крейсер... выглядит почти обязательным дополнением.

— Только где Совету взять этот корабль, — замечает Спаратус. — У Совета, насколько я могу судить из почерпнутого в ежедневных пресс-релизах, и так достаточно проблем.

— Не буду отрицать, коллеги, — вставляет Тевос. — Наша власть становится всё более декларативной. И это — плохо. Но, к сожалению, в последнее время, думаю, вы все это отметили, большинство рас пространства Цитадели занялись своими внутренними проблемами и мало что остаётся на долю внешнего взаимодействия. Торговля — да, экономика — да, перевозки — да. А остальное — почти всё... Теперь это всё — внутренние дела рас. Каждой расы. Оставшееся общим нам приходится удерживать с огромным трудом и большими затратами времени и сил. Да и других ресурсов, которые, уверена, нет нужды здесь озвучивать.

— Именно так, — чуть менее раздражённо говорит Спаратус.

Валерн молча кивает:

— Четыре Спектра Цитадели — большая сила. Двое людей, двое турианцев, — размышляя, негромко добавляет Советник-саларианец. — Такого раньше никогда не было. Я, естественно, заинтересован в том, чтобы понаблюдать за развитием этой ситуации, но... Одновременно... Должен признать, что я не верю в то, что нормандовцы согласятся сменить корабль.

— Нам же легче будет, — замечает Спаратус. — У меня нет возможности попросить Примарха пригнать сюда к Цитадели даже лёгкий крейсер. Я наперёд знаю, что получу отрицательный ответ. И хорошо, если без дополнений, — отметил Советник-турианец. — А ведь нормандовцам, если на борту окажутся четыре Спектра — лёгкий не подойдёт, им — тяжёлый подавай. А такие — только с особого согласия Примарха передаются. И я таких случаев передачи знаю не много. Очень немного, — подчеркнул Спаратус.

— Можем сыграть на том, что удалось накопать моим 'безбашенным', — вдруг заявил Валерн. Взгляды азари и турианца устремляются на лицо 'рогатого' собеседника. — Собственно, нет ничего реального. Одни предположения, правда, даже, на мой взгляд, не особо смыслящего в хитросплетениях доводов — весьма и весьма работоспособные. Если подтвердится угроза Вторжения Жнецов.

— А она может не подтвердиться? — с кислой усмешкой вопрошает Спаратус.

Азари-Советник молчит и сохраняет внешнее спокойствие.

— Может и не подтвердиться. — Валерн, сказав это, выдерживает трёхсекундную паузу, затем продолжает. — Если мы не хотим массовой паники на Станции, не следует педалировать эту тему. Иначе на Цитадели воцарится хаос. А он нам — не нужен, — подчеркнул Советник-саларианец. — Я могу продолжать, Спаратус? Или вы познакомите нас с выкладками ваших 'безбашенных' умников-разумников?

— Продолжайте, коллега. Крайне интересно послушать, что такого нарыли ваши 'безбашенные', — лицо Спаратуса на несколько секунд искажает ироничная усмешка, — наши турианские 'безбашенные' в этом направлении пока что не могут составить вашим 'безбашенным' достойную конкуренцию, — сказав это, Советник-турианец умолкает и внимательно смотрит на саларианца.

— Так вот, — подавив вспышку недовольства, продолжает Валерн, — наши, слишком свободные в своих выводах умники-разумники доказали, насколько это вообще возможно, что на Земле формируется второй реальный космический клуб. В первый, как вы знаете, входят двадцать стран Земли, а ведь есть ещё две сотни стран, которые в обычных условиях никогда бы не стали членами никакого, подчёркиваю, никакого космического клуба. И этот новый космический клуб возглавляется такими монстроподобными странами, как Австралия, Япония, Китай и Россия. Плюс минус одна-две страны. Наши свободолюбивые умники-разумники в своих построениях пришли к более интересным выводам, коллеги. Они мне не так давно — буквально несколько часов назад — доказали, уложившись меньше чем в четверть часа и преодолев страсть к многословию, что за 'Нормандией' маячит тень имперского российского разведывательного боевого тяжёлого крейсера.

— Хорошо, что не Жнеца, — кидает Спаратус. — Но... Всё равно, коллега, мысль у ваших разумников-умников — по-прежнему на высоте. Нечто такое наши разумники-умники предполагали, но ваши, как всегда, используя интенсивность, сумели накопать больше деталей. Признаю, здесь вы нас опередили. И, — осторожно осведомляется Советник-турианец, — известно ли название этого тяжёлого разведкрейсера?

— Известно, — кивает чуть небрежно Валерн. — 'Волга'.

— Прилетели. — Спаратус, сделав короткий выдох, резко встаёт с кресла, делает поспешный шаг от стола. Останавливается, поворачивается к саларианцу. — Знаю я об этом крейсере. Много всякого-разного. Не всё, конечно, но... Нашептали мне. Раньше шептали мало, а в последнее время — всё больше.

— И чем этот крейсер так знаменит, коллеги? — спросила Тевос. — Признаюсь, я не очень внимательно слежу за последними новостями земной военной сферы. Так что просветите меня, дремуче-необразованную, пожалуйста.

— Охотно, — сказал Валерн. — Дело в том, что командует этим крейсером девушка, не достигшая и тридцати лет. При этом она, как и положено, имеет чин капитана первого ранга, подготовку профессионального, весьма высококлассного пилота и ко всему прочему — мастера-снайпера. На неё в Имперском Российском Астрофлоте, если и не молятся, то что-то очень близкое... наблюдается. Да и экипаж у неё... Не просто сборка разных случайно-намеренно собранных разумных, а семья.

— Там, где появляется женщина — там появляется семейственность, — хмыкнул Спаратус.

— Дело не в семейственности, Советник. — Валерн кинул на Спаратуса короткий недовольный взгляд. — Дело в том, что родственные взаимоотношения тоже требуют развития и совершенствования. А у землян был период, когда семью пытались разрушить. В общепланетарном масштабе. Пытались, подчёркиваю! И достигли в этом разрушении немалых успехов, — уточнил саларианец. — Немногие, очень немногие страны избежали печальной участи. И Россия — одна из стран, которая сумела устоять. Семья там — крайне важна, потому институт семьи сохранён, развит и укреплён максимально. Я подчёркиваю, максимально! — чуть повысил громкость голоса Валерн. — Командир крейсера — из многодетной семьи. У неё — два старших и один младший брат. И она, насколько мне удалось понять из озвученных рассуждений наших умников-разумников, 'заряжена' на многодетность.

— Вы от нас что-то скрываете, Валерн? — матриарх-Советница меряет саларианца вопросительным тяжёлым взглядом. — Ваша информированность... Не знаю, приятно или неприятно, но потрясает, а также указывает, что вы в очередной раз говорите намного меньше, чем знаете.

— Да ничего я не скрываю, — сделал короткий взмах рукой Советник-саларианец. — Есть у меня один умник-разумник. Молодой саларианец-учёный. Психолог. Так он, ознакомившись с разведперехватами... В общем, он заявил, что командир крейсера влюбилась в старпома Шепарда.

— А он? — задал вполне ожидаемый вопрос Спаратус.

Тевос насторожилась.

— Насчёт этого у моего 'кадра' чётких суждений нет, — ответил Валерн. — Тем не менее, психолог, пусть даже и молодой годами, кровь бродит и всё такое... Он отмечает, что эта девушка... с высокой вероятностью станет для Шепарда единственной.

— И... — выдыхает Спаратус.

— На этом фоне психолог предположил возможность объединения в недалёком, вполне, на его взгляд, обозримом будущем, двух кораблей в единое подразделение, — продолжил Советник-саларианец. — И даже обозначил его как 'Отряд'.

— С каждым вашим высказыванием Валерн, ситуация закручивается всё туже и туже, — сказала Тевос. — Вы предполагаете, что Империя... скрыто следит за 'Нормандией' и, в случае необходимости, даст своё согласие на то, чтобы тяжёлый разведкрейсер 'Волга' встал рядом с фрегатом 'Нормандия'?

— Да. Я предполагаю, что такой вариант возможен. В нынешних условиях, — уточнил Валерн. — Россия входит в число крупных стран Земли, которые не подписали Фариксенские соглашения. И потому не обязаны сдерживать себя в строительстве средних и больших кораблей, — уточнил он. — Потому, предполагаю, что как только на борту фрегата 'Нормандия' окажутся четыре Спектра Совета Цитадели, среди которых — двое землян, следует ожидать присоединения к 'Нормандии' разведкрейсера 'Волга'. Это — два мощных современных разведкорабля.

— Но у Цитадели 'Волга'... вряд ли появится, — отметил Спаратус.

— Имперские корабли не становятся даже на внешний рейд Станции, это правда, — сказала Тевос. — Но что-то мне подсказывает, что для нормандовцев Цитадель станет чем-то вроде базы.

— Это ещё один момент, на который я бы хотел обратить ваше внимание, коллеги, — сказал Валерн. — Если даже фрегат и встанет на внешний рейд станции, вероятность того, что нормандовцы отдадут нам Маяк — ничтожна. Но на Цитадель они — высадятся. По ряду причин, которые я не вижу необходимости озвучивать в силу их понятности. Журналисты приготовят фрегатовцам свою встречу, официалы из местной администрации — свою. Думаю, фрегатовцы не преминут постараться войти с нами в контакт. В том числе и минуя посла Удину, — уточнил Советник-саларианец. — Будем слушать нормандовцев?

— Почему бы не выслушать? — спросила Тевос. — Посмотрим поближе на них всех. Думаю, у них нет оснований кого-то оставлять на борту фрегата на всё время стоянки. Да, меняться они будут, в этом у меня сомнений нет, но уверена, что все фрегатовцы побывают на Цитадели. А общее время их пребывания вполне может растянуться до полновесной декады, — уточнила Советница-азари. — Поговорим с командным звеном, с турианцами встретимся. Надо будет — устроим встречу с почти всем личным составом команды и экипажа фрегата.

— Они по некоторым данным, — несколько уклончиво заявил Валерн, — собираются основать на Станции свою Штаб-Квартиру. Я бы обозначил это как вполне предсказуемый и нормативный ход. С их стороны, — подчеркнул Советник-саларианец.

— Но оставлять на Станции они никого не планируют, разве не так? — спросила Тевос, отметив подтверждающий кивок Валерна. — Получается, что весь персонал они будут набирать или из местных обитателей или приглашать из других населённых миров? Это может потребовать минимум двух-трёх суток.

— Может и так, — сказал Спаратус. — Я знаю, например, что у них на борту есть некий субъект, которого они хотели бы побыстрее отправить на Землю. Он... мягко говоря, проштрафился. Как я понимаю, дело находится в компетенции Альянса Систем и лично посла Удины. Но и нам, Совету тоже следует хорошо и плотно понаблюдать за развитием этой ситуации. Много интересного и полезного, уверен, сможем узнать в первую очередь о землянах.

— Будем считать, что это — компетенция Альянса Систем. Будем наблюдать, а вмешиваться — только в крайнем случае, — подытожила Тевос. — Возражения есть? Нет. Так и отметим.

Азари не делала никаких записей, но и Валерн и Спаратус знали, что представительница расы-дипломата способна за несколько минут так точно и чётко сформулировать сложнейшие тексты официальных документов любого уровня так, что они требовали минимальной правки и согласования. Отметка — пусть и виртуальная — сделана, а значит... Можно перейти и к другим вопросам.

— Что будем делать с Бенезией, Советник? — Валерн бросил на Тевос вопрошающий взгляд.

— Полагаю, что Совету вмешиваться на данном этапе напрямую нельзя, — ответила Советница-азари. — Пусть ею сначала займутся СБЦ и местные гражданские чиновники. Это — их уровень ответственности. И компетенции — тоже. Совет в данном случае может лишь поддержать правильные и откорректировать неправильные действия.

— Есть предположение, Советник, что в силу ряда обстоятельств фрегатовцы не выдадут ЭсБеЦешникам матриарха азари, — сказал Валерн. — Это предположение основано на известных вам агентурных сведениях, полученных, в том числе и с Иден-Прайма, — подчеркнул саларианец. — В основном — оттуда, — уточнил он. — Видеоролики, снимки. Против них трудно выдвигать опровержения.

— Я напомню, Советник, что люди рассматривают азари как сексуально-доступных, — заявила Тевос. — Шепард — молод, ему нет и тридцати. Да, у него на Земле осталась любимая девушка, но он не давал обета безбрачия. Обета целомудрия он тоже не давал. И вообще в монахи он, насколько мне известно, не постригался. Даже если он и вёл себя с Бенезией весьма вольготно. Не буду этого отрицать — моя агентура тоже представила мне снимки и видеоролики, а уж в комментариях я едва не утонула. То я, ознакомившись, пусть и бегло с этим массивом, могу лишь сказать, что всё здесь более чем нормативно. Если действительно Бенезия была спасена из корпуса Жнеца и каким-то, пусть и непонятным мне образом возвращена в нормальное состояние. Я сейчас не сомневаюсь в том, что все свои преступления она совершала под непреодолимым внешним воздействием этой гигантской креветки. То она имеет право далеко выходить за рамки, обычные для сопоставимых по возрасту и статусу, пусть и прошлому, матриархов азари. Надо признать как факт, что Бенезия Т'Сони выжила и вернулась. Мы, конечно, — подчеркнула Тевос, поймав недовольные взгляды Спаратуса и Валерна, — со своей стороны должны сориентировать и сориентируем СБЦ и гражданских чиновников на то, что они всесторонне, насколько это вообще будет возможно, проверили Бенезию. Но нельзя забывать, что она находится в близком контакте с Шепардом, а согласно психопортрету, он не склонен оставлять тех, кто ему дорог, без защиты и опеки. Так что экстремизма допустить в этой ситуации ни в коем случае нельзя. И это — уже наш уровень компетенции, коллеги.

— Ладно, — сказал Валерн. — Согласен. Вы всё в общем верно расписали, Советник. Но, боюсь, что местное чиновничество и часть персонала СБЦ не будут готовы проявить подобную гибкость, пусть и необходимую в нынешних условиях. Возможен бунт.

— Подавим, — чуть раздражённо сказала Тевос. — Мы не можем не дать СБЦ и местному гражданскому чиновничеству исполнить свой долг. Но не можем и допустить того, что действия по старым схемам и протоколам нанесут дополнительный ущерб многому и многим. Так что придётся, коллеги, мониторить ситуацию, — азари отхлебнула из бокала несколько глотков, поставила сосуд на столешницу. — Будет возможность и тем более — необходимость... Я сама встречусь с Бенезией. Мне она... интересна. Не для всех эта информация и детали, коллеги, но уж для нашего с вами уровня это будет... необходимо. Хотя... думаю, настаивать на встрече я не буду.

— Почему? — спросил Спаратус.

— Потому что 'Нормандия' не последний раз прилетает к Цитадели, Советник, — ответил Валерн. — Если здесь они намереваются основать свою штаб-квартиру, то, учитывая, что на борту фрегата-прототипа теперь находятся четыре Спектра-Цитадели, следует поспособствовать нормандовцам в выборе места для офиса. Сориентировать СБЦ и местное чиновничество. Не исключаю, что фрегатовцы заинтересуются подземными уровнями и внимательно, даже очень внимательно изучат надземное пространство над тем местом, где они согласятся разместить офис. Как бы он ни назывался — Штаб-Квартира или ещё как.

— Сложности возрастают, — буркнул Спаратус.

— Да. Тем не менее, коллеги, мы собрались здесь не только разговаривать, но и покушать, так что давайте уделим внимание еде. А потом, если будет необходимость, продолжим обсуждение ситуации и её деталей, а если нет — вернёмся в свои офисы, — сказала Тевос, пододвигая к себе чистую тарелку и начиная с помощью столовых приборов накладывать на неё порции еды, взятой с больших блюд.

Час прошёл в почти полном молчании. Тевос отмечала, что Советники обдумывают и сказанное, и услышанное, многое вспоминают, стараются уложить в схемы, сценарии. Может быть, и не нужно будет ни о чём другом говорить. Разве что вскользь.

Так и произошло. Валерн поел как всегда быстрее всех и, встав из-за стола, обошёл кабинет по периметру.

— На Цитадель не так давно прибыл тюремный доставщик с Иден-Прайма, — сказал саларианец. — Привёз мужчину-бизнесмена, за которым — хвост в основном экономических и финансовых преступлений, а также — его дочь, умудрившуюся убить сразу троих — беременную женщину и её маленькую дочь. Они помещены в Тюрьму Спектров.

— Надо бы подтвердить правомерность этого решения, — сказал Спаратус, вставая. — Я знакомился с детальными отчётами. Нигде нет никаких нарушений протоколов и процедур. Всё в рамках. И приговор — законен и полностью, я подчёркиваю — полностью обоснован.

— Поддерживаю, — сказал Валерн. — Я смотрел материалы. Сопоставил с материалами разведперехватов с Идена. Действия Сарена и Найлуса — правомерны и находятся в допустимых пределах. Приговор — обоснован. В нынешних условиях — жестоко, но справедливо.

— Я ознакомилась с ситуацией только в общих чертах, коллеги, — сказала Тевос, отодвигая тарелку и вставая с кресла. — Могу сказать, что у меня нет замечаний или возражений. За такое... надо наказывать серьёзно. И даже жестоко. Не было бы перед нами угрозы вторжения Жнецов — возможно, я бы первая выступила против и настояла на переводе заключённых в другое место лишения свободы, пусть даже и на Станции, но сейчас... Это необходимо.

— Тогда — утверждаем, — подытоживает Спаратус.

"Его соплеменники приняли решение — ему и утверждать" — отметила матриарх-азари.

Турианец-Советник неспешно направляется к двери, Валерн следует за ним в двух шагах. Тевос, оглядевшись по сторонам — ничего никто не забыл, не будет ли каких сложностей — и выходит из кабинета следом за Валерном.

Пока шли по залу ресторана — Спаратус и Валерн вызывали флайеры. Тевос порадовалась своей предусмотрительности: свой флайер она не отсылала обратно в гараж офиса, оставила на стоянке. Так что...

— Мы подождём свои машины, Советник, — учтиво кивает Спаратус, останавливаясь на крыльце и отходя чуть в сторону. — А вам — успешного возвращения в Офис. И — спасибо за разговор. Многое прояснилось.

— Рада, Советник, — Тевос кивает искренне, без тени фальши или игры. Спаратус — нормальный разумный. Да, со странностями. А у кого их нет?

Подойдя к своей машине, азари-Советник подождала, пока поднимется крыша и откроется вход в салон. Оглянулась, посмотрела на о чём-то беседовавших Валерна и Спаратуса, села в кресло, опустила крышу и подняла машину в воздух.

Когда азари-матриарх вошла в приёмную, наручный инструментрон дважды проиграл короткую музыкальную фразу, означавшую, что Советники вернулись в свои офисы.

Помощницы на месте не оказалось — видимо, отошла по делам. Открыв дверь кабинета, Тевос вошла, прошла к столу, активировала настольные инструментроны. Предстояло разобраться с накопившимися документами.

Спаратус прошёл в свой кабинет, не обратив на сгорбившегося над рабочим столом адьютанта ни малейшего внимания.

Как бы ни был приятен и полезен разговор, его ход и результаты требовали и обдумывания и осмысления. Чем Советник-турианец и занялся, едва угнездился в своём сверхпривычном рабочем кресле.

Саларианец вошёл в кабинет, где его уже ждали две далатрессы. Между ними состоялся длинный разговор, в ходе которого были обсуждены малейшие детали состоявшегося общения Советников.

Мнения. Мнения. Мнения. Их надо учитывать, увязывать и — использовать. Саларианцы всё это умели гораздо лучше многих других рас и от этого своего преимущества отказываться не собирались. Ни под каким видом.

Вахтслужба 'Нормандии'. Прошлое, современность, будущее

Выходя из кубрика, отведённого под размещение вахтслужбы фрегата, главный вахтенный офицер корабля, первый лейтенант Чарлз Такер увидел на браслете своего наручного инструментрона мигающий светодиод, означавший получение текстового сообщения.

Раскрыв малый экран, Чарлз отступил в сторону, освобождая проход и закрывая створку двери, после чего открыл прибывший файл.

Командир Андерсон сообщал, что время вахты Чарлза у Звёздной Карты перенесено на более поздний срок. Заместитель Такера, второй лейтенант Томас Грин уже принял вахту у старшего помощника — капитана Шепарда.

Такое уже происходило раньше и не означало, что на корабле или в экипаже возникли какие-то сложности.

Оглянувшись на закрытую дверь кубрика, Такер направился в импровизированную столовую, чтобы там, устроившись за столиком, обдумать складывающуюся обстановку.

В столовой никого из фрегатовцев не было — корабль готовился к постановке на участок внешнего рейда Станции, включение разведконтуров в боевой реальный режим потребовало усиления вахт на постах и в отсеках.

Конечно, непривычно вот так, менять настройку, ведь в ближайшие три часа Чарлз должен был принять на себя значительную часть ответственности за корабль и экипаж, но, вероятнее всего, командир Андерсон решил, что второму лейтенанту Грину будет полезнее попрактиковаться в сравнительно стабильных, пусть и резко усложнившихся условиях. Что-ж, такое тоже может быть.

Мысли коснулись содержания последнего письма от жены. Маленькие дети — близняшки, сын и дочь. Им едва исполнился год. Конечно же, они — неотлучно рядом с мамой, перешедшей на надомный режим работы. Обычное дело для недавно родившей — да ещё и двойню — женщины-британки.

Много всего произошло за последние несколько суток. Джейн активно интересовалась, конечно, насколько это возможно при её возросшей загруженности, происходящим на Идене, а также — на борту 'Нормандии', смотрела все выпуски новостей, в которых появлялись сюжеты об этом и... очень остро и глубоко понимала своего мужа. Не пеняла ему за то, что долго не писал, пока на Идене соблюдался режим 'информационной блокады', не выговаривала за редкие письма — всего два-три небольших 'записки' за те часы, что прошли с момента старта фрегата-прототипа с Идена и до момента прихода к Цитадели.

Чарлз радовался пониманию подруги, был ей очень благодарен за поддержку и за спокойствие. Другая бы... Нет, у Чарлза есть Джейн и её с детьми ему вполне достаточно для счастья.

Несколько лет учёбы в высшей военной школе, офицерское звание — второй лейтенант и сразу после церемонии выпуска — женитьба. Нет, не поспешная, не необдуманная. Джейн знала Чарлза давно: все четыре года учёбы в военной школе они часто встречались и общались. Их семьи тоже познакомились и — подружились. Не было никаких конфликтов, а непонимание, временное, недолгое, вполне ожидаемое и понятное — преодолевалось спокойно и по-деловому, без эмоций и без каких-либо 'резких движений'.

Подруга забеременела. Её шеф — пожилой известный финансист, ценивший трудолюбивую и знающую младшую коллегу, без долгих раздумий и разговоров сразу перевёл Джейн на облегчённый график работы. И Чарлз немного успокоился: по меньшей мере, женщины обеих семей уже взяли над будущей мамой ненавязчивое шефство, а молодому офицеру надо было зарабатывать авторитет и вес в армейской среде.

Одно дело — курсант, другое дело — действующий офицер. Пришлось помотаться по гарнизонам Британии, удалось отговорить Джейн от необходимости следовать за мужем везде и всюду.

Служить, заниматься реальным делом было интересно, полезно и увлекательно. Да, нагрузки были большие, но ещё в военной школе преподаватели предупредили своих курсантов о такой перспективе и постарались со своей стороны сделать всё, чтобы будущие офицеры наилучшим образом подготовились к физическим и психическим перегрузкам.

Были, конечно, и длительные — до двух-трёх недель зарубежные командировки. Пришлось послужить в армиях Германии, Америки, Канады, Франции, зато опыт был не только богатым, но и разнообразным, не позволял останавливаться на достигнутом.

Командование оценило серьёзность отношения Чарлза к службе. И, когда Джейн стала счастливой многодетной мамой, Такер получил звание первого лейтенанта. Возросла зарплата, усилился и увеличился социальный пакет, что, надо признать, было весьма кстати для молодой семьи.

Теперь после службы Такер спешил домой, к жене и детям. Джейн радовалась — главный друг не избегает общения с сыном и дочкой, не наследует негативный пример многих сослуживцев, которые не знали, как подойти, что сказать, что допустимо в обращении со столь маленькими детьми.

В выходные дни — к счастью, были и такие, почти каждую неделю — Чарлз охотно оставался с детьми на несколько часов, давая возможность подруге отдохнуть от хлопот по дому. Сходить к подругам, к родителям, посидеть в кафе с коллегами. Джейн успокоилась и восстановилась, у неё ни разу не пропало молоко, она убедилась, что Чарлз вполне способен управиться с заботами о близнецах и не допустит, чтобы с детьми произошло что-либо плохое.

Конечно же, супруги отметили десятимесячный юбилей дочери и сына — ну нравились им обоим 'круглые' даты. Год — ещё два месяца надо ждать, а тут десять месяцев — вполне достойная 'отмечания' дата.

И, как чувствовали, что не придётся им отмечать вместе, всей семьёй первую годовщину. Пришёл Чарлзу вызов на корабль — да ещё какой: фрегат-прототип 'Нормандия', совместная турианско-человеческая разработка.

Джейн удивлялась, изумлялась, но... была удивительно спокойна. Это спокойствие подруги очень помогло Такеру — он собрался, попрощался с родителями, женой, детьми и отправился на 'поле комплектования', где фрегат-прототип готовился к полёту на Иден.

Сложности? А в каком деле их нет. Были сложности, были.

Чарлз был назначен главным вахтенным офицером фрегата. Специфика службы в разведке такова, что многие стандартные схемы и протоколы здесь не действуют — свои имеются. Более эффективные и привычные. Потому пришлось Такеру доучиваться уже на практике — командир Андерсон сразу загрузил молодого перспективного офицера работой, выделил ему помощника и заместителя в одном лице — второго лейтенанта Томаса Грина и добился, чтобы прислали ещё трёх вторых лейтенантов на должности вахтенных офицеров. С тех пор и закрепилось в понимании фрегатовцев, что Такер — главный вахтенный офицер корабля, Грин — старший вахтенный офицер корабля, а три вторых лейтенанта — вахтенные офицеры корабля. Эту 'тройку' часто называли просто 'вахтенными' и никто из вторых лейтенантов не усматривал в этом нарушения или оскорбления. Главное — реальное дело, а не внешнее представление о нём.

Вроде бы и не нужно Такеру всё вот так снова и снова вспоминать. Но если ты круглосуточно живёшь службой, знаешь и любишь свою работу, разбираешься в её тонкостях и способен делать пусть не большие, но вполне реальные успехи, иногда сравнимые с чудесами. То... Почему бы и не вспомнить, тем более что в этом полёте, обещавшем быть вполне рутинным, как определяли его сами фрегатовцы, 'доставочном', случилось много всего важного и сложного. Что, даже если судить только по сухой служебной статистической отчётности далеко не в каждом походе космического боевого корабля происходит.

Хорошо поступил старпом Шепард, очень хорошо. Побудил, не заставил, а именно побудил фрегатовцев облачиться в лёгкие космические скафандры, дал понять, что это — не блажь, не самодурство второго по значению офицера на борту корабля, а необходимость.

Сейчас Такер отчётливо представлял себе, сколько жизней нормандовцев спасли скафандры, когда фрегат атаковал гигантского Жнеца. Да, по всем нормативным документам разведкораблям категорически запрещалось вступать в бой, если противником является такой корабль, но... Шепард и Андерсон делом доказали фрегатовцам, что бывают моменты, когда атаковать такие громадины не только разрешается — их необходимо атаковать.

Хорошо, что успели провести ряд тренировок, полноценно использовали вирт-системы фрегата. Устали нормандовцы, конечно, но... Тренировки дали возможность фрегатовцам 'проснуться' и поверить в себя. А когда начался бой — не полигонный, не стрельбищный, не виртуальный, Такер почувствовал, как пробуждается в нём что-то такое... чему сразу-то и названия не подберёшь. Взрослость, мудрость и... готовность пойти до конца. Эти минуты противостояния с легендарным Жнецом Чарлз запомнил на всю жизнь. До мельчайших деталей запомнил. И знал, и понимал, что так же, строго индивидуально запомнили эти мгновения и остальные нормандовцы. Доклады, команды, визг и вой исполнительных механизмов оружия и — гигантская креветка, переставшая быть персонажем устных и письменных сказаний о древних временах...

Потом... потом началась работа на Иден-Прайме. Да, пришлось 'встать на охрану' поверженного Жнеца, пришлось поспособствовать обустройству отдельного стояночного поля. Это всё — обязанности вахтенных офицеров корабля, часть их работы.

Такер ощутил такую острую востребованность своих знаний, умений и навыков, что почти и забыл о таких вещах, как сон и еда. И никто из старших офицеров корабля не пенял ему за эту забывчивость. Наоборот, все фрегатовцы работали столь же интенсивно, потому что... Потому что дел всегда много, а времени всегда мало. Так уж заведено в этом мире, в этой реальности.

Сразу и не перечислишь всё, чем пришлось заниматься членам вахтенной службы фрегата-прототипа. Многим. И обычным, рутинным и необычным, даже пионерным. Участвовал Такер во многих работах — его никто не загонял в рамки: может человек поспособствовать — пусть попробует, лишних людей всё равно на борту военного корабля нет, все нужны, все необходимы, все важны.

Трудно было? А как же без этого?! И личные трудности тоже были. Обходя корабль, стоя на вахте у Звёздной Карты, Такер видел, как трудно переносят фрегатовцы невозможность увидеть своих родных и близких на экранах, услышать их голоса, получить от них письменные весточки.

И сам страдал, понимал, что Джейн переживает, волнуется, беспокоится. Да, ясно, что часть информации о происшедшем ушла с планеты. Десятыми дорогами, может быть и тайными, но — ушла. Людской телеграф — работает, без этого нет общества разумных органиков. Потому Джейн... многое знала, а ещё больше — понимала и чувствовала. Она... Она страдала. И — терпела. Офицерская жена. Не каждая, ох, не каждая женщина способна так ждать. Джейн... сумела.

Как же был рад Такер, когда смог написать Джейн большое письмо, в котором пояснить очень многое. Знал, понимал, чувствовал, верил — это письмо необходимо его главной подруге.

Джейн получила это письмо — оно отправилось с борта фрегата по 'золотым каналам'. Андерсон разрешил всем фрегатовцам отправить несколько писем, воспользовавшись этой уникальной специальной системой связи. И прислала ответ — сообщение и несколько видеофайлов. Такер увидел своих подросших детей — и сына, и дочку. Услышал их... И понял, что ему есть что защищать, есть за что бороться и за что страдать — за то, чтобы его подруга и дети выжили. Угроза вторжения Жнецов стала ощущаться... Гораздо яснее, точнее, чётче и сильнее, чем раньше. Не только на Идене, но и на Земле и в других человеческих колониях.

Происшедшее на Идене стало на декаду центральной темой для большинства средств массовой информации в исследованной части галактики. Роль и значение военнослужащих, как отметили все фрегатовцы, быстро и ощутимо возросли. Выросли конкурсы в офицерские школы, военные училища, толпы юношей осаждали вербовочные конторы.

Силуэт Жнеца стал узнаваемым символом новейшего времени для большинства разумных органиков любой расы, перестав быть только зримым воплощением некой легенды. Теперь это была угроза — реальная, страшная и неотвратимая. Очень многие понимали, что если проявился один Жнец — следом очень быстро придут и другие 'креветки' и тогда... тогда придётся воевать всерьёз.

Когда на борту появился протеанин... Такер, как и многие другие фрегатовцы, впервые реально ощутил, что значит общаться со своим — в каком-то крайне сложном смысле — предком. Да, было время, когда он опасался Явика, в том числе и потому, что быстро понял: нечего ему противопоставить четырёхглазому разумному органику, который всех остальных разумных органиков почти постоянно именовал — и вслух, и письменно — не иначе, как 'примитивами'.

К вполне понятному шоку добавилось и потрясение от возможности увидеть рядом с собой легендарного Спектра Цитадели Сарена Артериуса. Оказалось, что Найлус Крайк — действительно его ученик и верный последователь.

Двое турианцев-Спектров объединились в неразрывный тандем и уже на Иден-Прайме зарекомендовали себя как очень знающие и строгие беспощадные правоохранители. Одна эпопея со стритрейсершей стала для иден-праймовцев темой номер один на добрых четыре дня. Турианцы добились отправки девушки-убийцы троих землян не куда-нибудь в колонию-поселение, а в легендарную своей неприступностью Тюрьму Спектров, размещавшуюся на Цитадели. Туда же вместе со своей дочерью-убийцей отправился и её отец, осуждённый Спектрами за многочисленные экономические и финансовые преступления.

Теперь бывший бизнесмен и стритрейсерша оба работают физически на благо Станции и её обитателей. И будут работать так всю оставшуюся жизнь. Такие порядки в этой тюрьме, что отлынивать от физического труда там... невероятно сложно. Почти невозможно.

Матриарх азари Бенезия Т'Сони... Редко, очень редко матриархи посещали родную планету человечества или Солнечную систему. Им, вполне вероятно, хватало азарийского пространства и многочисленных обитаемых миров Большого космоса, где селились синекожие красотки. Все фрегатовцы знали, что её, как и Сарена Артериуса, спас из хаскококона старпом Шепард, рискнувший своей сутью и одержавший впечатляющую победу.

Оказалось, что хаскизацию можно победить, но для этого... Нужно очень и очень постараться, напрячься и рискнуть... очень многим.

Сарен занялся решением правоохранительных проблем на Идене, продолжил обучать Найлуса. Теперь турианцы стали, можно сказать, неотъемлемой частью экипажа и команды фрегата. Да, предполагалось, что они могут быть отозваны Советом Цитадели или Иерархией, но... Слишком это маловероятным представляется и не одному главному вахтенному офицеру, но и почти всем фрегатовцам.

Отношения Бенезии и Шепарда — это только их дело. Личное. Так решили нормандовцы, поняв, что старпом выстроил ситуацию. Сориентировал выжившую — в полном смысле этого слова — пожилую азари на скорейшее воссоединение и полное восстановление взаимоотношений как с дочерью — той самой Лиарой Т'Сони, сделавшей себе в ксеноархеологии имя исследованиями о протеанах, так и с Мятежным Матриархом Этитой — одной из ключевых фигур Матриархата Азари.

Фрегатовцы очень высоко оценили стремление Шепарда остаться для Бенезии не на вторых, а на третьих и пятых ролях. Да, между Шепардом и Бенезией было единение. И что? Это не оскорбило и не обидело Бенезию и Шепард не сразу, далеко не сразу пошёл на это — только тогда, когда убедился, что азари действительно хочет этого, а не делает вид.

Но и тогда Шепард остался верен себе: он не стал разрушать семью Т'Сони, не стал осложнять жизнь пожилой азари. Да, она хотела ребёнка от Шепарда. Нормальное вполне предсказуемое желание для разумного органика. И дело тут не в том, что этим старшая Т'Сони хотела отблагодарить Шепарда за своё спасение, нет. Дело в том, что она полюбила молодого необычного землянина. Полюбила той самой последней, острой, горькой и глубокой любовью, свойственной и доступной далеко не всем матриархам азари.

Такер и его младшие коллеги не раз и не два видели, как Шепард и Бенезия гуляют вместе по Идену и по фрегату, как Шепард спокойно и легко несёт далеко не миниатюрную азари на руках и она не скрывает своего удовлетворения и радости.

А уж прощание Бенезии с соплеменницами перед отлётом... Старшая Т'Сони осталась в памяти иденцев как очень и очень необычная матриарх азари. И теперь, совсем скоро в этой необычности убедятся и обитатели Цитадели.

Сидя за столиком, Такер скользил взглядом по интерьеру столовой и думал о том, что теперь он может написать письмо сыну, а Джейн прочтёт его. Прочтёт так, что сын, несмотря на своё малолетство, поймёт. Многое поймёт. Сын должен знать, чем сейчас занят его папа. Это — необходимо, это — нормально.

Надо постараться за оставшееся время... сформулировать основные положения, можно сказать — тезисы этого письма. Джейн многое понимает. И знает о том, чем занят её главный друг большую часть времени суток: тут и скрывать-то особо нечего — рутина есть рутина. Журналисты, освещавшие события на Идене, связанные с пребыванием 'Нормандии' на планете, больше раскопали вполне правдивого и обоснованного, чем озвучили или показали сами фрегатовцы, но для Джейн всё равно важно мнение мужа и друга. Сумеет она пояснить детям многое: дочка тоже интересуется, очень интересуется происходящим вокруг. Познают близнецы мир. Большой и... сложный.

Интересно, как бы он пояснил сыну то, чем занимается сейчас, вот эти несколько суток, прошедшие с момента входа в систему, где располагался Иден-Прайм? Современные дети рано осваивают всякие гаджеты и это — нормально, обычно и привычно. В этом нет ничего вредного — с этими гаджетами новым поколениям разумных органиков жить долгие десятки лет...

Если эти десятки лет у них будут. Жнецы — серьёзный противник. Большинство СМИ не скрывают этого факта, да и не скроешь такое.

Сверхдредноут. Один. А если таких сверхдредноутов будет хотя бы сотня? Явик доказал, в том числе и с помощью своих уникальных, предельно информативных мыслеобразов, что таких гигантских кораблей были... тысячи. Пространство Империи Протеан намного превышало по площади нынешнее Пространство Цитадели — даже если к нему добавить и территории Траверса и Терминуса — всё равно будет намного меньше. Но защищаться, обороняться, нападать и наступать не десяток лет, не сотню, а две тысячи лет... Сильны протеане, очень сильны!

Нормандовцы знают многое о возможностях и способностях Явика, но они понимают, что он не проявил и сотой доли своего потенциала. Возможно, цитадельцев ждут большие сюрпризы, сложные, тяжёлые и опасные. Много сюрпризов. Но... Старшая Раса должна действовать привычными для неё способами, средствами и методами. Потому-то Явик больше всего доверяет именно нормандовцам, а среди них — Шепарду.

Теперь-то фрегатовцы знают, что Явик выжил не один — за ним теперь как минимум сотня соплеменников, успевших и сумевших уйти с Идена на своём боевом фрегате с говорящим названием 'Клинок Ярости'. Они — скрываются, а Явик... Явик делает вид, что выжил только он один.

До поры, до времени это будет срабатывать. Старшая Раса может себе такое позволить. Лучшая власть та, которую не замечаешь. Так говорили земные, а оказалось — не только земные — мудрецы. Протеане примут своё, уникальное участие в предстоящем Противостоянии со Жнецами, теперь уже не в качестве ключевой расы, а как 'одни из'.

После войны, после победы над расой гигантских кораблей, протеане сделают свой выбор и либо останутся в безвестности, либо войдут в обновлённую семью разумных органических рас.

Многое, очень многое зависит от того, как будет осуществлена запланированная работа на Цитадели. Потому-то в столовой нет никого из фрегатовцев — все принимают пищу, проще говоря — завтракают, обедают и ужинают на рабочих местах. Командование фрегата не настаивает на том, чтобы делались предусмотренные распорядком дня общие перерывы, ясно, что до момента постановки корабля на участок внешнего рейда надо сделать очень много, а времени... Времени, как всегда, не хватает.

Джейн пояснит многое сыну и дочери. Удивительно, но в свой годик — теперь уже с небольшим 'дополнением', мальчик и девочка изумляют и маму, и папу, и врачей, и нянь. Они развиты не по годам. Понятно, что планшеты и ридеры для них стали обычными и привычными вещами очень быстро — не прошло и нескольких месяцев. Всё меняется во внешнем мире, ничто не остаётся постоянным, значит... Значит, и люди тоже меняются, развиваются, совершенствуются.

Сын и дочь с гордостью рассказывают сверстникам, что их папа служит на той самой 'Нормандии'. Пояснений часто и не требуется: название корабля, остановившего Жнеца над Иден-Праймом известно теперь большинству землян и — не только землян. А уж добывать информацию из планетного Интернета и межзвёздного Экстранета дети разумных органиков учатся теперь очень, очень рано. Тексты, конечно, малюток пока интересуют мало, а вот картинки, видеоролики — это для них привычно. Джейн показала мужу во время одного из последних сеансов связи рисунки детей: там изображены весьма похоже, и фрегат, и Иден-Прайм. Коряво, конечно, в общих чертах, в полном соответствии с особенностями детского восприятия, но главное — очень узнаваемо. А значит... значит, очень скоро можно будет с Цитадели, если получится, рассказать детям о том, чем приходится заниматься не в общем, а конкретно. Дети любят конкретику, это для них важно и даже необходимо.

Потому... Потому надо уже сейчас, если выдалась такая возможность, подумать очень серьёзно над тем, как рассказать сыну и дочке о своих обязанностях и о своей работе. А работа — сложная, интересная и во многих деталях непохожая на общепринятые армейско-флотские стандарты.

Столик чист, вокруг никого. Чарлз Такер достал из поясной скафандровой укладки служебный ридер, включил прибор, вывел на экран содержимое файла Устава ВКС, быстро нашёл нужный раздел. Да, формулировки привычны для взрослого человека, офицера, а вот для ребёнка надо это изложить как-то по-иному, проще и доступнее. Да, сложно это и сразу такое не осуществишь, тем более — с наскока, но... Кое-какие моменты вполне можно озвучить и даже показать.

Обычная фраза: 'Вахта — особый вид дежурства на кораблях Военно-Космических Сил, требующий непрерывной бдительности и неотлучного пребывания на посту'. А для ребёнка её можно изрядно сократить и сказать, например, что папа во время вахты отвечает за корабль и экипаж в ничуть не меньшей степени, чем командир или старпом. Потому ему нельзя ни на что другое отвлекаться, нельзя покидать свой пост и нельзя быть невнимательным или неосмотрительным.

Да, такое сложно звучит, но... когда это озвучивает не какой-нибудь чужой посторонний дядя, а родной папа — можно рассчитывать на высокий уровень понимания. Далеко не всё можно сказать вслух, очень многое можно дать понять безмолвно, так, что и объяснить словесно вслух — вряд ли быстро получится.

А объяснить — надо. И самому себе и своему подрастающему сыну. Дочке — тоже, кстати, надо объяснить, но, думается, она и сама поймёт многое. Или мама ей пояснит. Так, как может только родная мама.

Андерсон, конечно, развернулся, выдавил из адмиралитета и генералитета Альянса всё по максимуму. Можно сказать, что успел выдавить, пока давали то, что можно было давать и получать выдавленное. Когда у тебя из команды и экипажа волевым решением списывают на берег высококлассных специалистов, без которых и корабль — не корабль, а так, лоханка непонятного назначения, приходится думать, как из этой ситуации выходить и желательно — с минимальными потерями.

Нет, пока о том, что смог сделать старпом Шепард, говорить не надо, надо говорить о том, что Андерсону удалось 'провернуть' непосредственно с вахтенной службой фрегата-прототипа. А 'провернуть' удалось не так и мало. Главное — пять человек высококлассных офицеров-практиков не попали 'под раздачу' и смогли избежать 'списания на берег'. Потому что без вахтслужбы новейшим кораблём-прототипом очень трудно управлять. Можно, конечно, глупо такое отрицать, но — сложно.

Пять человек, вошедших в состав корабельной вахтслужбы способны справиться со многими задачами. Основная сфера их ответственности, конечно же, корабль, но и на экипаж и команду они влияют очень серьёзно. Главный вахтенный офицер, старший вахтенный офицер, вахтенные офицеры — у них у всех дел на корабле всегда хватает. Да, старшие и средние и младшие офицеры корабля тоже имеют своё вахтенное расписание и также стоят вахты, дежурят, обеспечивают активную и пассивную защиту и безопасность фрегата и его экипажа и команды, но вахтслужба всегда и везде несёт основную нагрузку.

Как главный вахтенный офицер, Чарлз Такер руководит всей корабельной вахтой, а также специальными вахтенными постами в отсеках, обеспечивающих управление кораблём, применение оружия и разведку. В этом полёте уже несколько раз было так, что вахтенные обходились без 'отдыхающей' смены.

Если бы не группа охраны и защиты корабля. Так называемая 'дежурная группа', в состав которой приказом командира Андерсона были зачислены полисмены, не имевшие кроме воинской, никаких иных специальностей, но успешно прошедшие ускоренную десантную подготовку и сдавшие зачёты и экзамены, то такая практика могла бы стать постоянной.

Многое решает обстановка, складывающаяся как на корабле, так и вокруг него — от неё зависит длительность вахты для отдельного члена экипажа, продолжительность патрулирования или обхода. Многое зависит, иногда — очень многое.

Впереди — новая стоянка. Уже не на планете, а всего лишь у Станции, да ещё на внешнем рейде. Командир Андерсон не согласился на стыковку со Станцией, а ведь предлагали диспетчеры Кольцо, указывали и на возможность посадки на любом из 'лепестковых' космодромов. То ли Советники дали такое указание, то ли глава ЭсБеЦе Паллин активность проявил. Службист птицемордый.

На стоянке корабля — на рейде у Станции — на борту останется минимальный экипаж и, конечно же, вахтенные. Командир Андерсон особо подчеркнул, обратившись к фрегатовцам по громкой связи, что все нормандовцы обязательно получат возможность побывать на Цитадели. И не просто побывать, а пожить там на несколько суток. Минимум декаду кораблю придётся простоять у Станции...

Надо будет вахтенным напрячься, впереди — трёхсменные вахты, кто-то один должен оставаться в готовности подменить любого из четверых, заступивших на посты. У фрегатовцев на Цитадели предстоит столько работы, что уже сейчас командир Андерсон предполагает задержку с вылетом от Станции ещё как минимум на декаду. Итого — почти месяц стоянки. Да, двадцать семь часов, не шестьдесят четыре, но и не двадцать четыре часа, привычные для землян. Долго, очень долго придётся простоять у Станции. И не просто простоять — а поработать. Активно, результативно, интенсивно. Иначе — нельзя, потому что Жнецы могут атаковать в любой момент.

Минимум, максимум... На Земле, как знал Такер, внимательно наблюдают за тем, как фрегат подходит к Цитадели, как его встречают, что говорят на Станции о предстоящем пребывании нормандовцев на Станции. Разные, конечно, есть мнения и суждения, но так всегда было, есть и будет. Одни делают и действуют, другие наблюдают со стороны и обсуждают. А бывает — и осуждают. Редко когда одобряют или возвеличивают. Да и превозносить пока особо не за что.

Если впереди действительно длительный полёт, а сомневаться в этом — пока оснований нет. Дальше может быть и, скорее всего, будет тяжелее. Первый Жнец проявился, остальные — не замедлят.

Как всё это объяснить детям? Джейн — не сможет. Многое надо видеть своими глазами, в репортажах почти нет сюжетов о внутрикорабельном житье-бытье фрегатовцев. Секретность, специфика корабля-прототипа и разведфрегата. Привычно, конечно, можно и нужно понадеяться на то, что через какое-то время Джейн с детьми сможет побывать на борту, но... Не скоро это будет.

Уже сейчас вахты надо усиливать — всё больше и больше челноков и катеров появляются возле корабля. Внешне это частные 'кораблики', но среди них есть и зарегистрированные как принадлежащие станционным СМИ, а значит, на их бортах может быть установлена следящая и иная разведывательная аппаратура. Повод для такой специфической активности есть: всем хочется узнать побольше и о протеанине, и о матриархе азари, и о турианце Сарене Артериусе. Да и о том, как удаётся фрегатовцам столь много сразу узнавать о происходящем на Цитадели.

О том, например, что произошло с несколькими турианцами-подростками вся Станция уже несколько часов как знает. СМИ дают полный спектр оценок: от самых положительных, до самых отрицательных. Никто из обитателей и гостей станции, вероятнее всего и не сомневается, что это сделал протеанин. Ни у одной из нынешних Старых Рас, не говоря уже о неофитах Большого космоса, землянах — нет таких возможностей. И многие, очень многие разумные органики — и не только те, кто обитает на Цитадели — радуются тому, что протеанин сдержался, не стал убивать 'вышедших за рамки' подростков. Откуда цитадельцы и не только они узнали, что Явик действительно хотел, а точнее — мог убить всех 'заигравшихся'? Убить, не ступив на причалы Станции. Убить, не приближаясь к Станции.

Впрочем... Особого выбора у Явика и не было: либо проявить крайнюю жестокость, либо сдержаться, либо вообще счесть увеличение количества граффити на стенах Станции внутренним делом нынешних рас разумных органиков. Он — сдержался. Но и не сделал вид, что происшедшее его — не касается. Отреагировал. Потому в том числе, что и для протеан Цитадель многое значила. И — продолжает значить. Она — средоточие многих 'долгоиграющих' проблем, но она же, как это часто бывает, и средоточие решения многих проблем, корни которых далеко не всегда находятся здесь же, на Станции. Часто они очень, очень далеки от неё.

Можно и нужно будет сказать сыну, что прежде, чем стать главным вахтенным офицером фрегата 'Нормандия', папа много учился, прочёл десятки книг, решил сотни задач и примеров, а затем — сдавал зачёты и экзамены. После этого командир фрегата своим официальным приказом допустил старшего Такера к самостоятельному несению вахты.

Для сына и дочки будет важно узнать, что никто, кроме командира корабля и старшего помощника командира корабля не могут приказывать папе, а все остальные члены экипажа и команды обязаны выполнять — точно и в срок все распоряжения и требования главного вахтенного офицера.

Можно будет пояснить сыну и дочке, что папа должен много знать и уметь, за многим — постоянно и внимательно следить, должен быть готов действовать самостоятельно, командовать и руководить членами экипажа корабля, если возникнут сложности и проблемы, а времени на доклад командиру или старшему помощнику — не будет.

Благодаря тренировкам, проведённым на фрегате до момента входа в звёздную систему, где располагался Иден-Прайм, вахтенным офицерам — и не только им — удалось подготовиться к реальным, практическим действиям в случае разгерметизации корабля вследствие, к примеру, повреждения обшивки. Сейчас уже хорошо известно, что многие иденцы засняли начало боя 'Нормандии' со Жнецом с самого начала, но это — извне, а изнутри... Вряд ли эти записи быстро станут достоянием широкой общественности. Кое-что можно будет рассказать и показать и детям и подруге, но... Важно, чтобы они это увидели своими глазами, а с такой возможностью... придётся подождать.

Не время сейчас для экскурсий на борт фрегата-прототипа, хотя... Двадцать дней стоянки у Цитадели. Почему бы Джейн не прилететь на Станцию на несколько дней? Гостиниц — и неплохих, кстати, на Цитадели — больше чем достаточно, номеров свободных хватает, потому проблем с поселением не будет. Надо бы предложить подруге такой вариант, пусть обдумает его неторопливо и спокойно и примет решение. У неё на руках двое детей, ей виднее, стоит ли так делать.

И... Она знает, что главный друг не будет обижаться на неё, если она откажется прилетать на Цитадель: сейчас дети — главное и они должны быть в безопасности. Полёт и Станция... Для годовалых детей это сильная физическая и психическая встряска. Джейн, конечно, посоветуется с врачами, с мамой. Это — обычно и нормально. И — примет своё решение.

Тогда, во время боя для Такера окончательно перестали быть сухой теорией строки Устава, определяющие обязанности вахтенных офицеров в экстремальных условиях. Те самые, где говорится о борьбе за живучесть корабля, об аварийных тревогах, о ситуациях возникновения биологической и радиационной опасности.

Такер всегда знал, что и Андерсон и Шепард внимательно наблюдают за происходящим на фрегате и вокруг него. Они — высокоподготовленные спецназовцы, 'эн-семёрки', но... удивительное дело, а может быть — и ничего в этом удивительного и нет: они не ставят себя выше остальных нормандовцев, не кичатся своей подготовленностью, уровнем своей готовности к таким сложностям, как бой со сверхдредноутом над населённой разумными органиками планетой.

Вахтенные офицеры знают, что и Андерсон и Шепард всегда придут на помощь своим младшим коллегам, но не будут везде и всюду их замещать, не будут везде и всюду проявлять свою подготовку. Часто бывало — и Такер об этом хорошо знал — что командир фрегата и его старший помощник появлялись в проблемных постах и отсеках вовремя, но и тогда — лишь наблюдали, направляли — не командами, а советами и — не вмешивались, если фрегатовцы действовали нормативно.

Такер твёрдо знал, что в случае чего, у него, как у главного вахтенного офицера корабля есть право действовать полностью самостоятельно. Да, позднее, когда ситуация стабилизируется, придётся представить командиру и старпому полный отчёт и ответить на множество непростых вопросов, но это будет позже. Сначала придётся действовать самостоятельно и брать на себя всю ответственность. Всю!

Для того чтобы соответствовать столь высоким требованиям (на разведкораблях лишних людей нет — и никогда не было) Такер и его младшие коллеги в свободные от вахт часы напряжённо учились. И помнили о том, что им категорически запрещено во время несения вахт отвлекаться на какие-либо занятия, не относящиеся к служебным обязанностям.

Как всё это и — не только на словах — показать сыну и дочери? Многое изменилось с того момента, как на Идене появился Жнец. Многое, этого отрицать нельзя. Словесно, вслух — для детей, которым едва исполнился годик — это будет сложно, тут в пятнадцать минут — не уложишься.

А... А если не рассказать, а показать?

Такер задумался. Тут было два варианта. Первый — все нынешние дети любят виртуальные развлечения, когда они сами могут создать и запрограммировать понятный им мир, населённый сказочными персонажами. Если в качестве сказочных персонажей будут выступать вполне реальные люди, точнее — их воплощения, то... Почему бы и нет? Можно будет и самому создать такую простую, точнее — упрощённую виртуальную среду, запрограммировать её и пусть дети сами увидят, чем занят их папа, находясь на вахте. Не надо вдаваться в излишние подробности, а вот общую картину можно будет создать достаточно быстро и легко — если уж с программированием интерьеров и персонажей справляются годовалые дети, то уж взрослый человек справится с этим и быстрее и лучше. Второй вариант... Нет, он хуже. Хотя бы потому, что годовалые дети не в состоянии выдержать спокойно просмотр полуторачасового видеофильма. Так что... придётся обойтись без них, хотя там тоже показана работа вахтенных офицеров космических кораблей. С ошибками — явными или неявными, искажениями — куда же без них, ведь секретность никто не отменял, но — показана. И всё же полтора часа для маленьких детей — слишком много. Вот когда они подрастут... Тогда, может быть, они и сами научатся видеть эти ошибки, искажения и недочёты. А пока... Нельзя обманывать их доверие. Придётся остановиться на реализации первого варианта — использовать виртуальную среду.

Нет никаких сомнений в том, что у вахтслужбы корабля на стоянке у Цитадели будет немало работы, но уже сейчас Андерсон и Шепард делают всё, чтобы понятие 'отдыхающая смена' не превратилась в фикцию.

С некоторым изумлением Такер отметил, что ему совсем не хочется возвращаться к стандартному варианту, прямо предусмотренному действующим Уставом ВКС, являвшемся, по сути, совокупностью нескольких десятков специализированных Уставов, регламентировавших отдельные стороны жизнедеятельности 'военного крыла' Альянса Систем. О 'гражданском крыле', тем более — о политиках главному вахтенному офицеру сейчас не хотелось не только думать, но даже и вспоминать.

Когда командир и старпом сойдут на причалы Станции, фактически — на саму Станцию, он, главный вахтенный офицер, первый лейтенант Такер останется на корабле полновластным хозяином.

Со стороны может показаться, что у вахтенных на стоянке на внешнем рейде Станции будет меньше забот и хлопот, но это — неверное впечатление. Потому что на борту остаётся Маяк, или, может быть, его муляж или макет — кто из разумных органиков точно может знать, где кончаются возможности протеанина? А если цитадельцы будут хотя бы немного уверены в том, что Маяк — по-прежнему на борту 'Нормандии', значит...

Значит, они будут пытаться проникнуть на борт корабля и выкрасть этот артефакт. Сейчас не важно, найдут ли они сам маяк или нарвутся на его имитацию. Сейчас важно знать и понимать, что вахтенной службе 'Нормандии' придётся быть постоянно начеку: разумные бывают очень изобретательны. Вряд ли следует рассчитывать на то, что они не учтут могущество Явика.

Да, обязанностей у вахтенных во время движения корабля гораздо больше, чем на стоянке, но сейчас важно как можно лучше подготовиться к предстоящему длительному и сложному полёту. Дальше, после отлёта 'Нормандии' от Цитадели на это может не остаться достаточно много времени.

Стоянка на внешнем рейде вряд ли тоже будет спокойной. Сейчас Такер уже знал: Андерсон сумел убедить диспетчеров Станции в необходимости предоставления участка для стоянки 'с краю'. Но... Это не должно быть основанием для расслабленности. Учитывая несомненные 'вкусности', скрытые на прототипе, разумные органики — независимо от расы — пойдут на всё, чтобы узнать о новинках поподробнее и побольше. А если получится — попытаться выкрасть новшества. Всё стандартно, всё обычно и даже иногда — предсказуемо. Нет, нельзя рассчитывать на предсказуемость.

Надо будет усилить наблюдение как за другими участками стояночного поля дальнего рейда Станции, так и за ближним рейдом, а также внимательно смотреть за областями, приближёнными и удалёнными к зарейдовому пространству. Надо обеспечивать непрерывность дрейфа и положение постоянной готовности к немедленному отлёту, надо сделать всё для контроля над содержимым — живым и мёртвым — прибывающих и отлетающих с борта фрегата челноков.

Колёсные транспортёры здесь использовать не удастся — небольшое облегчение, очень небольшое. А вот челноки придётся использовать все и один держать на борту в резерве, в готовности к немедленному вылету. И контролировать и его и его содержимое очень и очень плотно, постоянно. Нельзя будет допускать приближения к борту корабля чужих челноков и катеров, а также — малых и средних космических кораблей. Вряд ли кто-то будет рисковать подгонять к небольшому военному фрегату крупный корабль, но и этой возможности тоже исключать нельзя.

Надо будет строго держать фрегат в пределах выделенного участка, чтобы у диспетчеров Цитадели не было оснований для предъявления формальных и неформальных претензий.

Приём и отправка челноков — тоже забота вахтслужбы 'Нормандии', а учитывая предстоящую активность фрегатовцев на Цитадели можно смело прогнозировать, что челноки будут сновать туда-сюда с минимальными интервалами. Значит, как минимум двух вахтенных офицеров надо будет направить в трюм на постоянное дежурство — им там, на месте, будет легче разбираться с мелочами и деталями.

Отсюда, от Звёздной карты можно будет точнее уловить и контролировать общую картину с движением 'корабликов', их разгрузкой и погрузкой, посадками и взлётами.

Не скоро, очень не скоро надо будет выполнять требования, изложенные в Уставе в подразделе об обязанностях вахтслужбы при подготовке корабля к полёту. Придётся редко бывать в кубрике, выделенном для размещения сотрудников вахтслужбы и большую часть суток проводить или в обходах, или в патрулировании, или у Звёздной Карты.

Двум вахтенным офицерам в трюме фрегата придётся работать едва ли не круглосуточно — оборот челноков будет очень напряжённым, Андерсон предупредил об этом всех сотрудников вахтслужбы в специальном письменном сообщении. Этой паре вахтенных офицеров надо будет контролировать посадку и высадку разумных органиков, проверять все отправляемые и принимаемые грузы, вести учёт и фиксацию событий в вахтенных журналах.

Можно было бы вспомнить и об обязанностях вахтенных офицеров 'Нормандии' при осуществлении стыковки 'Нормандии' с Кольцом Станции, но... если этого не будет в самое ближайшее время — стоит ли о таком говорить? Минимум необходимого прописан в Уставе ВКС, в соответствующих подразделах, а максимум... Максимум надо будет устанавливать 'по факту', учитывая множество неочевидных деталей и особенностей, которые невозможно выявить заранее — только при непосредственном контакте.

Многое, очень многое можно и нужно будет воплотить в виртуальной среде. Пусть и сын и дочь узнают и увидят, чем занят их папа в рабочее время, называемое ещё и служебным. Им необходимо это знать полно и точно уже сейчас, чтобы понимание происходящего было правильным и исчерпывающим.

Убрав выключенный ридер в поясную скафандровую укладку, Такер встал из-за стола и покинул столовую, возвращаясь в кубрик. У него оставался час до заступления на вахту у Звёздной карты. Всего один час, за который надо было прочесть несколько десятков сообщений, освежить в памяти тексты нормативных документов, уточнить множество деталей в ходе общения с другими вахтенными офицерами.

Потом, после вахты у Звёздной карты будет несколько часов и тогда можно заняться программированием виртсреды. Детям и подруге будет интересно и полезно знать детали. В этом Такер не сомневался.

Подход "Нормандии" к Цитадели. Джеф Моро: "Фрегат — моя судьба, моё второе "Я""

Джеф вышел из пилотской кабины. За пультом управления кораблём находился сменщик, немец-лейтенант.

Ещё месяц-два назад Моро и в страшном сне не мог бы себе представить, что он добровольно, спокойно и даже с большой охотой уступит кому-нибудь место 'за рулём' фрегата-прототипа. А сейчас он радовался тому, что не должен сидеть восемнадцать, двадцать, а то и двадцать два часа в пилотском кресле.

Теперь он может пройти по кораблю, придти в свою каюту, которую, впрочем, сейчас он делит со своим напарником-пилотом, отдохнуть, расслабиться, подумать о чём-нибудь другом, кроме управления кораблём.

Да, идёт он медленно, осторожно. Со стороны его походка выглядит... мягко говоря, нестандартной, но... После Третьей Мировой войны появилось столько инвалидов, что человечество вынуждено было привыкнуть воспринимать без эмоций очень многое.

Можно ли считать, что его болезнь, крайне осложнявшая ему жизнь и судьбу с самого рождения — отголосок той, Третьей Мировой? Врачи разводят руками — они сами немногое понимают в таких тонкостях. Вопросов — больше чем ответов.

Джеф неспешно прошагал по коридору, кивая встречавшимся по пути фрегатовцам, обменялся с несколькими короткими репликами. Подъём по лестнице — надо нагружать мышцы, надо — и вот она, дверь каюты пилотов.

Открыв дверь, Моро включил свет — надо не забывать многое делать руками, поддерживать и развивать мелкую моторику — вошёл, присел на табурет — спина привычно напряглась, выпрямляясь. Тоже — полезно.

Что он помнит сейчас о своей жизни? Многое. Хотя, следует признать, что немало вспоминается обзорно, без деталей и... как-то не особо и хочется эти детали ворошить. Родился, потом... рос дома. Потом — детский сад, школа. Двадцать восемь лет прошло, а, кажется, что многое было буквально вчера.

Интересная вещь — человеческая память. Непостоянная, изменяющаяся, да так, что и не догадаешься, какой она будет через несколько минут или завтра, что даст вспомнить просто, а что — только после определённых, иногда — очень немаленьких усилий. Разных причём.

Думал ли он, помнил ли о своей болезни? О том, что малейший удар, малейший ушиб нанесут ему повреждения, немыслимые для обычного человека. Думал, как не думать?! Да и родители, спасибо им за это, постоянно, но как-то очень ненавязчиво напоминали об этом. До детского сада — до пяти лет, он рос и воспитывался дома. А дом у него был особенным — станция 'Арктур'. Отец остался на Земле, а Джеф с мамой четыре года, даже чуть больше провели на Станции. У мамы тогда был контракт с Альянсом — обычный, гражданский. Времени хватало и на то, чтобы выполнить ежедневную норму работы и на то, чтобы уделить внимание сыну. Никаких яслей.

Позднее, когда четыре с небольшим года срока контракта истекли, Джеф прилетел на Землю, к отцу. Через несколько месяцев вернулась с 'Арктура' и мама. Теперь она могла не работать, а заработка отца вполне хватало для того, чтобы не бедствовать и не ходить голодными и босыми.

Станция 'Арктур' позволила Джефу определиться, пусть даже в самых общих чертах, с тем, чему он посвятит всю свою будущую жизнь. Конечно же, космические корабли.

Джеф, едва научившись сносно ходить — спасибо медикам, да ещё более безопасным, чем земные, станционным условиям, пропадал в ангарах и технических мастерских Станции. Можно считать, всё раннее детство Моро-младший провёл среди космических кораблей, потому не считал чем-то удивительным то, что он по достижении совершеннолетия решил связать свою судьбу с ВКС. Не сразу, конечно, но... Он очень скоро после окончания высшей школы поступил на службу в космические вооружённые силы Альянса.

Игры во дворе, с ровесниками, с приятелями? А как же без этого-то? И на станции у Джефа было немало товарищей по играм, по забавам, по проделкам. Да, сдерживал он себя, но как-то, если смотреть из сегодняшнего дня, это получалось естественно. Бегал? Да, бегал. Прыгал? Да, прыгал. Покажите ему мальчишку, который не бегает и не прыгает хоть немного. Нету такого мальчишки, не родился он ещё.

Считал ли он себя тогда, в раннем дошкольном и додетсадовском детстве инвалидом, каким-то особенным ребёнком? Нет, не считал. Как-то получилось и у родителей, и у врачей-педиатров поставить дело так, что он вёл, в общем-то, почти обычную жизнь.

И не надо говорить, что все дети только бегают, прыгают, дерутся и ищут приключений. Не надо. Не соответствует это действительности, которая бывает ой какая разная. И дети тоже — не клоны, они очень... неодинаковые.

Любил Джеф смотреть на самолёты, на флайеры, на шаттлы, на челноки, словом — на всё, что способно летать. И сам, конечно, хотел летать, как летают, к примеру, птицы. Нормальное детское желание и стремление. Обычное.

Потом, позднее, младший Моро узнает, что когда дети хотят летать, это — показатель того, что они нормально растут и развиваются. А ещё лучше говорит об успешном развитии и росте ребёнка то, что он и во сне летает. Джеф много летал во сне, спокойно взлетал, набирал высоту, парил, а потом безбоязненно снижался и... чувствовал под ногами твердь.

С годами, конечно, он летал во сне меньше, но тогда... Тогда ему больше понравилось не летать, а ходить. На своих собственных ногах. Ходить много и долго.

Стараниями мамы Джеф и до детского сада успел научиться и читать, и писать и считать. Но в детском саду — сначала в старшей, а потом — в подготовительной группе — ему тоже было очень интересно. Игры — постоянно на свежем воздухе, игрушек — хватит на каждого ребёнка, никто не останется без занятной вещицы, воспитатели и их помощники организовывали познавательные и полезные занятия: лепка, рисование, танцы, можно было заняться музыкой — научиться играть на простейших музыкальных инструментах. А какие праздники были: и дни рождения каждого воспитанника отмечали, и местные — общинные, районные, региональные 'даты', и государственные праздники.

Младший Моро не сидел 'букой' в уголке на стульчике — он старался принять участие в делах, какие тогда ему казались интересными, важными и полезными. Да, он любил собирать модели самолётов, челноков, шаттлов, флайеров, дронов. И был очень рад, что в детском саду у него была возможность этим заниматься.

Как уж воспитателям и их помощникам удавалось сглаживать 'необычность' Джефа — тогда он сам об этом и не задумывался: жил, играл, общался, рос и развивался. И не один он был такой в группе и в детском саду — были и другие дети 'с особенностями'. Сейчас, вспоминая отдельные моменты, Джеф понимал, что ему ещё повезло: у других детей были гораздо большие проблемы со здоровьем.

Год, проведённый в старшей группе... Да, вспоминались Рождество, Новый год, государственные, местные праздники. Яркие моменты, точные, чёткие 'картины'. Детей не только развлекали, их учили, их развивали. Не всех одинаково, нет.

Когда мама, а когда и папа отводили Джефа в детский сад и он почти всегда с радостью и охотой бежал к своим одногруппникам, поднимался по ступеням на крыльцо, входил в гардеробную, открывал дверь своего шкафчика с яркой ягодкой 'клубникой' на дверце. Никакого пластика — живое, настоящее дерево. И пол — деревянный, крашеный.

Сейчас... То ли не хотелось вспоминать детали, то ли особой нужды в этом уточнении не ощущалось. Да, помнились окна, большие, светлые, сквозь стёкла льётся утренний свет. Окна комнат старшей группы выходили на восточную сторону, потому утром там было всегда много света, а ближе к вечеру... было спокойнее, был рассеянный свет.

Привыкнуть к тихому часу после сытного обеда для Джефа было легко — он любил сохранять полную телесную неподвижность, а возможность расслабиться, убедиться, что никто его не заденет и не ударит... стоила очень дорого.

Играл ли он во время тихого часа? Да, конечно. И подушками бросался, и кричал. Смешно, конечно, такое сейчас вспоминать, но ведь... Это — его жизнь, это — его детство и с тех пор он начал постепенно задумываться о том, как совместить болезнь и реальную жизнь, которая, как он уже тогда ощущал, дальше будет только усложняться.

Одногруппники спокойно воспринимали Джефа, уважали его за малоразговорчивость. Отмечали ли они, как он странно двигается? Да, отмечали. По-разному отмечали. Когда — положительно, когда — нейтрально, когда — отрицательно. Да, дети бывают жестоки, но Джеф как-то сумел поставить себя, что к нему и не лезли почти никогда непременно с кулаками и желанием побить и поиздеваться. А на слова... обидные, в том числе, он привык не обращать особого внимания. Папа и мама многое объяснили. Так, как могут объяснить только они. И с тех пор Джеф не беспокоился и не боялся.

Понимал ли он, что может умереть в любой момент? Ещё как понимал. Остро, глубоко и полно. Да, на детском уровне. Взрослые очень ошибаются, считая, что дети — это недоразвитые, недоделанные сущности, из которых можно слепить всё, что угодно. Джеф был очень благодарен родителям за поддержку, помощь, а ещё больше — за понимание. Глубокое, полное и... молчаливое. Часто слова, сказанные вслух или написанные на пластобумаге... не нужны. Важно поведение, важны его детали, важно отношение, какое словами — не исчерпывается.

Праздники сейчас вспоминались лучше всего. Почему-то именно они... Может быть, потому, что впереди точно будет очень немного праздников — больших, ярких. А будет много крови и смертей. Будет много боли и горя. Потому что... Потому что разумные органики снова оказываются слабыми перед лицом внешнего врага. Слабыми, ленивыми и потому — не подготовленными к противостоянию.

Переход в подготовительную, предшкольную группу детского сада был отмечен, конечно же, праздником. Застольем и концертом.

Концерты вспоминались сейчас хорошо — на них Джеф декламировал стихи и пел песни. Танцевать его никто не заставлял и не принуждал — не хочет — пусть, зато он — хороший рассказчик и надёжный друг. И поёт он тоже неплохо — воспитатели помогли усовершенствовать навыки и умения, так что 'петухов' Джеф не допускал и позднее, когда стал подростком и у него стал меняться голос.

Некоторые люди говорили, что своим голосом Джеф иногда способен сильно влиять на поведение людей. Сам он далеко не всегда отмечал за собой какие-то особые возможности, но если это говорили другие люди... Что-ж. Иногда... со стороны — виднее.

В подготовительной группе, комнаты которой располагались уже на втором этаже, Джефу было интереснее — там кроме игр воспитатели организовывали и проводили занятия, очень похожие на школьные. Приучали к дисциплине, порядку, старались закрепить навыки индивидуальной и коллективной работы. Это сейчас младший Моро может рассуждать так спокойно, а тогда... Тогда он привыкал ежеутренне взбегать по довольно крутой лестнице — два лестничных марша, каменные, с железными перилами и пластиковым поручнем — на второй этаж, открывать деревянную дверь и входить в гардеробную.

На дверце его шкафчика по прежнему была 'клубника' — он привык к этому значку и никто не стал оспаривать его право на него. Шкафчики не закрывались на замки, только на фиксаторы — простые деревянные чурбачки на гвоздиках. Позднее, в школе, на шкафчиках будут замки на шифрах — механические, а в целом... В целом Джеф как-то привык, что воровство — порок, подлежащий немедленному суровому наказанию. За два года в детском саду он столкнулся только с двумя-тремя случаями краж, да и то украли не у него. Неприятно было не только видеть последствия кражи — воришек нашли быстро и наказали и их и их родителей. Сурово наказали. Тогда, в детстве, это воспринималось как-то спокойно и, может быть, даже и не задевало особо, а сейчас... Сейчас это было лишним доказательством того, что многие разумные органики давали себе слишком большую свободу. Отказывались от многих вполне понятных и даже необходимых ограничений.

Занятия. Столы — деревянные. Стульчики — низкие детские — тоже деревянные. Светлая большая комната. Негромкий голос воспитательницы. Две помощницы — молодые девушки. Джеф помнил и поваров, и медсестру, и заведующую. Воспитательницы в старшей и в подготовительной группах были разные, и всех их Джеф вспоминал с благодарностью — они очень много сделали для детей полезного и хорошего, а главное... Главное они любили их всех. Может быть, чуть меньше, чем своих собственных, а бездетных на такую работу уже давным-давно не брали. Хорошо, что любили — любовь часто целительна.

Джефу было подниматься и спускаться по лестнице трудновато, но он старался обходиться без посторонней помощи и находил в этом стремлении спокойствие и удовлетворение. Да, он спускается и поднимается медленно, осторожно, но зато он не спешит, его трудно сбить с ног, он крепко держится за поручень и старается не поддаваться общей ребячьей беготне и толкотне. Толкали ли его? Да, толкали. Сам понимал, да и родители подтвердили, что толкаться — это вообще в природе людей, а у детей в силу их, хм, активности, так и вообще очень-очень распространено. Так что к толчкам Джеф относился философски и считал, что главное — устоять на ногах.

А ещё его научили падать так, чтобы причинять себе минимальный ущерб. Конечно, многое зависело ещё и от того, кто толкнул, как толкнул, куда толкнул и что было вокруг и что было дальше. Но, как ему пояснил один пожилой врач-педиатр, к которому родители как-то попали, отстояв длинную очередь, можно всё равно сделать так, чтобы остаться почти целым и почти невредимым.

Услышав такое, Джеф... Не сказать, что очень воспрял духом или сразу поверил в нечто сказочно-волшебное, но... Если это действительно так, то почему бы не найти себе место в жизни, чтобы остаться почти целым и почти невредимым, а в остальном — стать очень полезным и ценным. Не для себя только — прежде всего для других людей.

Взросление? Да. Возмужание? Да. Потому уже в подготовительной группе детского сада Джеф серьёзно озаботился поисками ответа на вопрос 'кем быть?'. Модели — очень хорошо. Полезно. Развивает, совершенствует, заставляет отказаться от любой мысли о том, чтобы бросить начатое на полдороге. Важно это? Ещё как важно.

Потому-то Джеф и обратил особое внимание на то, как и где работают люди. Обычные взрослые люди, ничем, казалось бы, не примечательные. И тут... Может быть это и странное дело, но его неторопливость помогла ему почувствовать, увидеть, а главное — понять то, что другие дети, быть может, понимали уже тогда, когда вступали в подростковый возраст, а иногда — только тогда, когда оканчивали среднюю или высшую школы.

Сразу и не сформулируешь словесно то, что он тогда понял. Или — начал понимать. Или — продолжил. Но... Что-то тогда ему указало путь. И более того — повело по этому пути. Потому что иначе он не оказался бы в кресле разведывательного боевого фрегата-прототипа, не принял бы — единственный сейчас из пилотов любой расы — непосредственного участия в битве с переставшим быть бесплотной легендой Жнецом.

Тогда же... он стал часто ходить вечерами по городку, в котором он родился и вырос, и наблюдать за тем, как трудятся самые обычные люди. Что и как они делают, почему именно так, а не иначе. Да, он выделялся из толп пешеходов и походкой, и манерой держаться, но... После Третьей мировой войны таких, как он 'странных' было достаточно много и отношение к ним быстро перестало быть агрессивным, основанным на непонимании, на отторжении.

Занятия в подготовительной группе детского сада оканчивались в четыре часа дня. К этому времени позади уже были завтрак, обед, прогулки, несколько часов уроков в 'классной' комнате группы. Теперь Джеф не просто шёл домой, придерживаясь привычного, одного из немногих освоенных им маршрута. Он внимательно смотрел по сторонам, он прислушивался, он... внимал. И его стремление понять и почувствовать было вознаграждено.

Велосипед он так и не освоил — катался только на трёхколёсном, а двухколёсный... Он и сам понимал, что этот вариант — не такой устойчивый и потому — почти неизбежны частые падения, а значит — ушибы и переломы. Это было для Джефа неприемлемо: при всей мощи современной медицины постоянно попадать в травматологические пункты, а оттуда — в больничные травматологические отделения, где задерживаться — когда на два-три дня, а когда и на неделю — не хотелось совершенно. Слишком многое надо было теперь успеть увидеть, услышать и понять, а главное — осознать.

Если не велосипед, причём двухколёсный — привычное, в общем-то, для мальчишек — да и для девчонок тоже — транспортное средство, то веломобиль буквально спас Джефа. Четырёхколёсный, лёгкий, быстрый. В небольшом городке — равноправный транспорт, который спокойно допускали не только на велодорожки, но и на обычные дороги. Хотя... и он не был всемогущ.

Потому однажды Джеф решил съездить в местный космопорт. Что-то его туда потянуло. Интерес? Возможно.

Автобус, точнее — просто 'бус', иногда именуемый 'пассбусом', домчал до терминала за каких-то полтора часа. Всё это время Джеф провёл у окна, удобно устроившись в полумягком кресле и стараясь побольше запомнить из того, что происходило 'за стеклом'.

Посмотреть было на что — например, на взлетающие небольшие космические кораблики, именуемые в просторечии 'доставщиками'. Немногие некрупные космические корабли могли спокойно и свободно совершать посадки на полях земных космопортов, не везде для них физически хватило бы места, если не углубляться в детали.

Джеф смотрел и на поля, и на фермы, и на хутора, и на лесополосы, и на многое другое, всё же сто двадцать километров от посёлка — это не только по детским, но и по взрослым меркам — значительное расстояние. Тем не менее, именно космические корабли стали для Джефа 'точкой притяжения номер один'.

Моро-младшему приходилось читать о временах, когда космопорты делали свои первые, не слишком уверенные шаги по Земле. Богатая история была у космической отрасли. Разнообразная. Сложная и трудная. Тогда космопорт был режимным объектом, своеобразной 'перевалочной базой' для людей и для грузов. Прибыл в космопорт, погрузился в корабль и вышел из корабля в другом космопорту на другой планете в Солнечной системе. Больше ста лет подряд именно так и было. Это потом будет найден и активирован Харон. За которым откроется для землян путь в Большой Космос.

Пока же выйдя из 'буса', Джеф не торопился куда-то бежать, как другие пассажиры, а вертел головой, стараясь понять, что же его заставило решиться на такой шаг. Мало того, что он уехал больше чем на сотню километров от своего родного селения, да ещё и оказался в космопорту, из которого, если уж совсем честно, тоже многие стараются улететь, потому что это — та самая 'перевалочная база'. Всего-то разницы — из автобуса на борт доставщика, а там — космический корабль и вот она — другая планета. Или — станция. Сейчас да, в Большом Космосе много человеческих колоний, ещё больше смешанных, а тогда и улететь-то особо не было куда. Как же много изменилось вокруг за тридцать-то лет!

Сколько он тогда простоял на остановке — сам Джеф сейчас не помнил. Ясно, что на ребёнка — дошкольника обратили внимание, но мало ли — здесь не столичный город, даже не районный или земельный центр, а космопорт. Обстоятельства у людей разные бывают. Присматривали за Джефом, конечно. Он помнил, как смотрел на него пожилой офицер местной полиции. Внимательно и... по-доброму.

Нет, к Джефу никто не подходил, никто не навязывал ему своё общество, не задавал вопросов. Джеф сам увидел не слишком большую вывеску 'центр любителей космоса' и... Наверное, в тот момент, когда он эту вывеску в первый раз достаточно чётко увидел, приглядевшись, что-то всё же его 'толкнуло'. И... нет, не потребовало, не попросило. Именно побудило пойти туда, к этой вывеске, а дальше — по указателям.

Мудро поступили те, кто организовал этот Центр. Никаких скучных 'ресепшенов', никаких охранников на входе. А сразу — огромная застеклённая обзорная площадка с видом на почти всё пространство, занятое космопортом. И — небольшие пюпитры — стойки с оптическими приборами, позволяющими в деталях рассмотреть заинтересовавший объект — будь то деталь окультуренного ландшафта или транспортное средство.

Для тех, кто желал получить ещё больше информации — две стены разноразмерных экранов — правая и левая. Включай любой экран и смотри видеоэкскурсию. Звук автоматом переносится на наушные спикеры — одно из чудес техники, к которым, впрочем, люди быстро привыкли. Главное — не мешать другим. И в этом спикеры очень помогали.

Джеф тогда потерял счёт времени. Наверное, больше часа он простоял у стекла обзорной площадки. Разве что делал несколько шагов вправо или влево. В тот раз он не воспользовался ни биноклями, ни подзорными трубами, ни экранами. Смотрел, слушал, впитывал реальную жизнь космопорта. Не приукрашенную, не порезанную на части ушлым монтажёром-видеомастером.

Ему никто не мешал. Может быть, в зал и заходили другие люди, но... Они, вероятнее всего, вели себя очень тихо и старались быть незаметными. Можно ведь сразу понять, что стоящий у самого стекла площадки мальчик — не совсем обычный? Можно. Ещё как можно — теперь в этом Джеф был не просто уверен — убеждён.

Столько впечатлений и — столько информации. Новой, свежей, той, какую ты сам выбираешь. Сейчас Джеф был склонен поверить, что простоял на этой площадке до позднего вечера — отчётливо помнил зажёгшиеся разноцветные огоньки, расцветившие рулёжки, стартовые поля, стояночные платформы.

Отец приехал за ним в полночь. Услышав его шаги, Джеф обернулся — пожалуй, это был единственный звук, способный тогда его отвлечь от созерцания насыщенной деталями жизни реального, пусть и очень небольшого космопорта.

Отец молча положил сыну руку на плечо. Главное — молча. И Джеф понял: отец одобряет его поступок. Поддерживает его выбор. Пусть, вполне возможно, ещё и не понимает и не знает, какой это выбор в деталях. Потому что это — не его собственный выбор, а выбор сына, которому ещё предстоит жить, а точнее — выжить в этом суровом мире. Строгом, тяжёлом, не прощающим слабости.

Сейчас Джеф осознавал — тогда отец... страдал. Потому что, как мужчина, как отец, как муж, понимал — в том, что случилось с сыном — есть и его прямая вина.

Синдром Вролика — генетическое заболевание. Известны случаи возникновения синдрома и без генетических сбоев и отклонений, но их было изучено и описано мало. А зафиксировано... Наверное, тоже очень немного. Нет никакого интереса в том, чтобы поставить медикам и учёным, которых всё чаще именовали умниками-разумниками, в вину очередной факт незнания. Именно незнания.

Ещё час Джеф с отцом вдвоём простояли у стекла площадки. Простояли молча. Отец смотрел на разноцветье огней, его взгляд был... рассеянным. Он, как тогда думал Джеф, о многом вспоминал. Может быть, вспоминал о том моменте, который определил и его жизненный путь? Почему нет? А может быть, думал о чём-то другом, вспоминал что-то другое?

Тогда Джеф об этом и не задумывался. Для него было важно, что целый час он простоял на обзорной площадке рядом с отцом. Не один. Для мальчика очень важно, чтобы в определённые моменты жизни рядом с ним был не любой мужчина, а именно отец.

Возвращались они вдвоём на ночном рейсовом автобусе. Не последнем. Отец молчал, сидел прямо, смотрел куда-то вдаль сквозь ветровое стекло. Джеф, откинув голову на подголовник кресла, смотрел в окно на огни, стены деревьев и вспоминал то, как он с отцом вышли из помещения Центра, прошли через вестибюль и вышли к остановке автобусов.

С того дня Джеф определился. Он захотел стать пилотом космического корабля. Не любого — лучшего. Обычная мальчишеская мечта. Сейчас младший Моро понимал, что да, он мог десять или сто раз передумать, принять другое решение. Но — не принял. Остался верен своему решению.

И первой ступенькой на этом пути стал этот Центр. Теперь Джеф уже спокойно, а главное — легально ездил на автобусе в космопорт, слушал лекции, участвовал в практических занятиях, бывал на экскурсиях, которые никогда не проводят для туристов. И очень скоро убедился, что находится среди единомышленников, для которых физический недуг Джефа не имеет никакого негативного значения.

Через несколько дней он услышал разговор родителей. Отец стоял на веранде, мама возилась на кухне. Разговор родители вели о сыне. И Джефу очень понравилась фраза, которую отец сказал: "Пусть Джеф прорвётся к своей мечте. Я в него верю". Мама... Тогда она помолчала с минуту и негромко ответила: "Пусть. Ты прав. Он... может прорваться. И — прорвётся".

Джеф тогда сделал всё, чтобы не проявить свою осведомлённость. Теперь у него было чем заняться по возвращении из детского сада. Полтора — два часа на автобусе туда, там — часов четыре-пять и обратно полтора часа — поздней ночью машин на трассах было меньше, потому было можно чуть увеличить скорость автобуса — это разрешалось и графиком движения и правилами.

Джеф научился подрёмывать в кресле автобуса, а затем, едва войдя в комнату, бухаться в постель и засыпать крепким сном до шести часов утра.

И ведь высыпался же. Сколько бы ни спал, всё равно сна хватало. Спал теперь крепко. Отец шутил: "как убитый". Джеф отмалчивался, но шутку принимал, потому что понимал.

Когда мужчина занят делом, он живёт настоящей, полной жизнью. Эту истину Джеф познал на собственном опыте. Год подготовительной группы пролетел... Как... Трудно даже сравнить, но факт: очень быстро пролетел.

Традиционный выпускной праздник. Кто-то считал его "утренником", кто-то "праздником", кто-то даже "выпускным вечером". Но главное — всем понравилось — и детям, и их родителям, и воспитателям, и их помощникам.

Месяц свободного времени между детским садом и школой.

Хм... Свободного?! Не было у Джефа тогда свободного времени. Весь месяц он пропадал в космопорту. Стал там своим человеком, его узнавали, его пропускали туда, куда далеко не всех сотрудников пускают — всё же там всё поделено на зоны и сотрудник одной зоны никогда за всю свою долгую жизнь может и не войти в десяток других зон.

Знали ли космопортовцы о том, что Джеф, мягко говоря, не совсем здоров? Знали, конечно. А главное — правильно понимали и нормально относились к этому факту. Моро-младший, конечно же, чувствовал, как именно к нему относятся окружающие люди. Этому и учиться не надо — само приходит. Потому что ты... отличаешься от многих других людей: ходишь по-другому, говоришь по-другому... Можно найти много отличий и люди в своём большинстве эти отличия легко чуют и выделяют. После чего... Следует реакция. Разная. Игнорирование, например. Или непонимание. Или холодность. Или возмущение. Долго перечислять.

Те люди, с кем Джеф сидел на лекциях в Центре, были очень разными. Вокруг космопорта — небольшие городки, все друг-друга знают, скрыть что-либо очень сложно или почти невозможно. Да, сельская местность, но не всем же людям жить в мегаполисах и в домах-башнях. И не строят сейчас снова много высотных домов, вернулись к малоэтажности. Третья мировая война многому научила.

Сам Джеф знал, что он — вольнослушатель. Мог приходить и уходить, когда вздумается. Но этот месяц... Он провёл в Центре почти безвылазно — только на выходные, на два дня за декаду уезжал домой, к родителям. Но и там занимался, искал информацию, читал, думал, слушал трансляции Интернета, выходил в Экстранет. Тогда ведь человечество только-только осваивалось в Большом Космосе, новости следовали одна за другой.

Хорошо, что в Центре среди слушателей были не только взрослые, но и подростки, и дети. Даже более младшие, чем Джеф. И все пришли для того, чтобы побольше узнать о космосе и о том, как теперь будет человечество обживать пространство Большого, заретрансляторного космоса. Лекции, практические занятия, экскурсии. Казалось бы, это — просто и легко. А если заниматься в полную силу — то это трудно, сложно, но... прекрасно.

Джеф знал, что сделает всё, чтобы и, учась в школе, не прерывать связь с сотрудниками Центра. Ему нравилось, что космическая гавань — маленькая, одна из многих — стала для него понятной, даже в каком-то смысле своей. Он понимал её, а она понимала его. И... не отталкивала от себя, не закрывала дорогу к мечте.

Родители... Им нравилось, что Джеф определился со своим жизненным путём.

Сентябрь — первый школьный месяц — Джеф провёл в школе, стремясь получше уяснить, как именно следует организовать совмещение школы и Центра. В эти несколько декад он в полной мере изучил возможности дистанционного обучения и изумился, поняв, что домашнее воспитание образование и две группы детского сада крайне облегчили ему освоение школьной программы не только первого, но и второго и третьего классов.

Джеф очень опасался загордиться, поверить в свою исключительность, поэтому постарался до Нового года уделить максимум внимания школьной учёбе. В Центр он ездил на несколько дней каждую неделю, преимущественно в выходные дни и старался возвращаться в поселение так, чтобы успевать немного поспать и утром уже быть на занятиях в школе.

Совмещение младшему Моро нравилось, он был занят делом — полезным, важным и интересным. Да и учителя стали выделять Джефа из общей массы младшеклассников. Нет, не для того, чтобы ставить его в пример другим школьникам, а для того, чтобы облегчить ему путь к мечте.

Может быть, Джеф действительно рано повзрослел. Потому что человеку "с особенностями" надо прилагать гораздо больше усилий для того, чтобы постоянно быть на уровне с более-менее здоровыми людьми. И Джеф был рад приложить эти усилия. Младшую школу он закончил, завоевав серебряную медаль по точным наукам. И в Центре он уже был "старожилом", много знал и умел, а главное — многое понимал. Теперь его воспринимали как своего, как коллегу. Без всяких "почти". Ясно же, что мало кто согласится вот так просто тратить своё свободное время на не такие уж и краткие поездки туда и обратно. А также — на то, чтобы искать, находить, обрабатывать и усваивать информацию, изложенную весьма специальным языком. Изобилующим терминами и понятиями, которые и выговорить-то вслух сложно, а уразуметь — ещё сложнее.

Средняя школа понравилась Джефу. Он видел, как многие ранее не блиставшие рвением и усердием одноклассники и однопоточники словно просыпались, брались за ум, проявляли похвальную, одобряемую и поддерживаемую учителями активность, как они определялись с тем, чем им предстоит заниматься за пределами старшей школы. Далеко не все стремились непременно получить высшее образование — прошли те времена, когда вуз был практически обязательной ступенькой для любого молодого землянина. Теперь гораздо больше ценили людей, умеющих что-то хорошо делать своими руками.

Космопорт давал возможность слушателям Центра приблизиться к достаточно высоким уровням понимания того, что скрывается за словосочетанием "Большой Космос". Десятки профессий, сотни специальностей. Умственный и физический труд. Сейчас Джеф мог со знанием дела утверждать, что поспособствовал успешному продвижению человечества в космос, приложив собственные усилия.

Среднюю школу младший Моро тоже закончил с серебряной медалью по точным наукам и с бронзовой медалью, присуждённой за вклад в научные достижения школы. Как-то так получилось, что пришлось не только много думать, но и много работать руками, а это всегда нравилось Джефу, понимающему важность сохранения силы мышц для слабых костей скелета. Помогали и поддерживали родители, вокруг Джефа образовался кружок единомышленников из числа слушателей космопортовского Центра.

Знал ли он тогда, что за ним наблюдают? Наверное, точно — не знал, но — догадывался. Потребности у людей бывают разнообразными, иногда они возникают неожиданно. Успехи Джефа в освоении школьной программы и программы Центра тоже не остались без внимания.

В старшей школе Джефу понравилось ещё больше: всё, чем он занимался в младшей и средней школе, теперь составило мощный фундамент, позволивший убедиться, что решение, принятое несколько лет назад, не изменилось.

Взросление. Осознание необходимости приложить ещё больше усилий для того, чтобы мечта стала явью. И — письменная рекомендация руководства Центра в Штаб ВКС Альянса Систем, благодаря которой Джеф Моро стал участником программы испытательных полётов фрегата-прототипа "Нормандия".

Да, пришлось на несколько месяцев в середине учебного года снова перейти на дистанционное обучение, но зато он увидел корабль своей мечты. И почувствовал, что не сможет нормально жить до тех пор, пока не почувствует этот корабль именно как пилот.

Большую часть времени Джеф просто присутствовал на борту фрегата. Помогал, чем только мог. О его интересе к пилотированию знали очень многие земляне, рядом с которыми теперь приходилось работать. Были в команде, занятой реализацией программы испытательных полётов и турианцы — пилоты, инженеры, навигаторы, учёные. Всех и не перечислишь. Большая была команда.

Работали увлечённо, всё же прототип, первая совместно турианско-человеческая разработка. Адаптация, подгонка, привыкание. Как угодно можно было определить.

Джеф не знал многого. Многого не замечал. На многое не обращал внимания. Тогда ему не удалось сесть в пилотское кресло. Нет, не по той причине, что вдруг всем стало очень хорошо известно об "особенностях" младшего Моро. А потому, что возникли сложности. О сути которых даже сейчас Джеф и знал-то очень мало.

Потом, спустя декаду ему объяснили, прислав текстовое сообщение. Впрочем, объяснили ли? Да, формально "Нормандия" — секретная разработка. Совместный турианско-человеческий проект. Но до сих пор мало кто знает, а те, кто знают — молчат о том, что фактически "Нормандия" уже десять лет назад — летала и жила. Считается, что фрегат — свежий итог сотрудничества двух рас. О деталях мало кто задумывается.

Программа испытаний завершилась. Фрегат увезли в док, на стапель, на верфь. Моро не интересовало, куда именно — он с горечью смотрел вслед уходившей "птице". Понимал, что воплощение мечты снова отодвигается в будущее, которое становилось неясным. Очень неясным.

Вернувшись в школу, младший Моро стал навёрстывать пропущенное, догонять своих одноклассников. Старшая школа — не шутка, там всё по-серьёзному, по-взрослому. В СМИ Земли о результатах испытаний "Нормандии" сказали очень глухо и мало — на уровне простой констатации факта, достаточно малозначимого для большинства людей. Учитывая, что турианцы создали проект, как теперь знал Джеф, ещё два века тому назад, для них корабль не представлял почти никакой ценности. Для расы птицемордых фрегат устарел.

Джеф окончил школу, получив серебряную медаль за успехи в точных науках и бронзовую — за научно-практические достижения. Теперь уже — не просто научные, а именно — научно-практические. Считалось, что эта медаль — выше по статусу. С такой медалью младший Моро мог поступить в любой колледж, в любую техническую школу.

Мог поступить. И поступил бы — сам Джеф в этом нисколечки не сомневался. Но... Перед самым выпускным вечером в старшей школе, где традиционно выдавали дипломы и сертификаты, его пригласил к себе... Именно пригласил, а не вызвал — начальник того космопортовского Центра. Нет, Джеф не прерывал связь с Центром ни на день, ни на больший срок, продолжал посещать занятия и напитываться информацией: всё ведь менялось очень быстро — человечество осваивалось в Большом Космосе, данные поступали в огромном количестве. И их надо было изучить и осмыслить.

Как обычно, приехав в космопорт на рейсовом автобусе — водители уже знали Джефа не только в лицо, но и по имени, потому проблем никогда не возникало, Моро-младший обнаружил, что в кабинете начальника Центра присутствует ещё один человек в чёрном довольно дорогом костюме-тройке. Редко когда Джеф видел костюм-тройку, чаще мужчины носили 'двойку'. Жилетка...

Впрочем... Оказалось, что важно не то, во что был одет этот посетитель, а в том, что он сказал, когда Джеф, закрыв дверь кабинета, проковылял к свободному креслу и неспешно уселся.

Поначалу разговор был обычным: начальник Центра поздравил Джефа с окончанием школы и выразил надежду, что и дальше младший Моро будет активно участвовать в работе Центра. Джеф согласился — ему и в самом деле не хотелось прерывать общение с сотрудниками космопорта, не хотелось терять контакт со слушателями и преподавателями Центра, многие из них стали его приятелями и даже друзьями.

Уловив и отметив интерес Джефа к гостю, начальник Центра коротко пояснил, что это представитель высшего командования ВКС Альянса Систем.

Изумлённый Моро-младший плохо помнил, как этот 'представитель' вступил в разговор. Нет, никаких безапеляционно-командных ноток, никакого 'барства'. Но то, что он сообщил... У Джефа поначалу слишком плохо укладывалось в голове. Совсем не хотело укладываться.

Если дословно, то он сказал — сначала — следующее: 'Мы знаем о вашей работе над Проектом, мистер Моро. Считайте, что приняв участие в Проекте, вы сдали вступительный экзамен в Высшую школу ВКС Альянса Систем. На факультет подготовки лётного состава'.

Моро, как сейчас помнил, бросил очень красноречивый вопросительный взгляд на начальника Центра — почти никто в космопорту не знал точно всех деталей, связанных с состоянием здоровья Джефа.

Перехватив этот взгляд, 'представитель' без улыбки добавил: 'Мы умеем не обращать внимания на многие вещи, мистер Моро. Потому скажу коротко: вы нам — подходите. У нас были самые разные курсанты и слушатели. Мы не первый год работаем'. Здесь он замолчал, посчитав, что собеседнику надо дать время и возможность 'переварить' услышанное.

Несколько минут Джеф обдумывал сказанное 'представителем'. Он-то прекрасно знал, какие жёсткие требования по здоровью предъявляются к членам экипажей и команд военных космических кораблей и тем более — к пилотам.

Одно дело, если бы этот 'представитель' был командирован сюда от какой-нибудь гражданской высшей школы — там и требования пониже и возможностей вести обычную жизнь больше.

Хотя... Ясно же, что такой проект военного разведывательного корабля Командование ВКС Альянса Систем держало под усиленным контролем и кому попало такие предложения — не делало. Во всяком случае, Джефу о таких предложениях, сделанных кому-то другому, не было ничего известно. Да, тайна переговоров и тому подобное, но... Неожиданно, очень неожиданно.

Был конец июня, заканчивалась вторая декада. Через два дня был назначен выпускной вечер и... Прощай, высшая школа, здравствуй, взрослая жизнь.

Нет, умеют, определённо умеют вояки действовать быстро. Когда захотят, конечно. Вцепились в Джефа крепко, стараются удержать, завлечь к себе. Понятно. Пришлось, конечно, перед попаданием на борт 'Нормандии' подписать гору пластобумаг, впечатляющих набором запланированных кар за нарушение запретов. Такой разговор — он гораздо серьёзнее и... осязаемее.

'Представитель', как помнил Джеф, внимательно наблюдал за ним. Растерянность Моро-младшего не стала для гостя чем-то неожиданным и он, помедлив несколько секунд, добавил: 'Вашим родителям послана вся необходимая информация. Официальная. Мы готовы предоставить им возможность непосредственно ознакомиться с условиями, созданными в нашей Школе для курсантов и слушателей, — он помолчал, затем продолжил. — Если у вас сейчас есть какие-либо другие планы, мистер Моро, то мы готовы подождать. У вас есть... Пять лет. Не больше'.

Если бы тогда, когда прозвучала эта цифра, в кабинете начальника центра хлопнула задвижка окна — а она там, бывало, хлопала и, кстати, довольно громко, то, вероятнее всего, Моро бы поспешил и дал положительный ответ. В конечном итоге решать-то всё равно ему.

Джеф до сих пор хорошо помнил, как тогда колебался. Пять лет — большой срок. Их где-то надо было провести. Работая ли, учась ли. Но... Такие предложения редко повторяют. По идее их и делают-то однажды, может быть — только один раз за всю жизнь.

Начальник Центра молчал. 'Представитель' тоже молчал. Они и не смотрели на Моро-младшего, давая ему возможность успокоиться и подумать. А что тогда было думать-то?

Паузу прервал 'представитель': 'Думаю, вам, мистер Моро, будет лучше не спешить. У вас впереди — выпускной вечер, бал, а там — месяц заслуженного отдыха после учёбы. Поговорите с родителями, взвесьте все 'за' и 'против'. В течение оговоренного срока — тех самых пяти лет — наше предложение для вас — остаётся в силе, — он прикоснулся к браслету наручного инструментрона. — Примите пакет файлов, мистер Моро. Там — информация о школе и все координаты. А сейчас прошу меня извинить, меня ждут дела'. — 'Представитель' на удивление лёгкой и быстрой походкой, свойственной, скорее, очень молодому человеку, чем высокопоставленному чиновнику, направился к двери кабинета. Спустя несколько секунд коротко и тихо хлопнула дверь.

Начальник Центра не торопил Моро-младшего, и Джеф смог собраться с мыслями. М-да. Такого поворота событий он и представить-то себе не мог. С его-то заболеванием — и в пилоты? Да легче было бы прыгнуть с какого-нибудь холма без надежды на то, что переломы будут лёгкими. Сейчас даже сравнения хромали — Джеф это отчётливо понимал, а тогда...

В кабинете воцарилась тишина. Начальник Центра продолжал сидеть в своём кресле, Джеф — в своём и... Эта тишина была самой необходимой. Всё же... мужское общение оно... более привычно, что-ли. По понятным причинам. Без всяких эмоций, чувств, двусмысленностей и недомолвок.

Предложение сделано. Если родители действительно получили все необходимые документы и смогут сами приехать в школу, всё увидеть своими глазами... Вряд ли стоило ожидать большего, но... Факультет подготовки лётного состава, фактически — пилотский факультет, как его и подобные ему в просторечии и именовали. Это — слишком обязывающе. Надо будет заняться своим здоровьем, подкачаться, усовершенствовать координацию движений. Всего и не перечислишь, чем придётся теперь озаботиться.

И ещё... Забрезжила надежда. В тёмном, дальнем уголке сознания забрезжила надежда снова увидеть 'Нормандию'. И — не просто увидеть, а на этот раз уже сесть в её пилотское кресло. Не просто сесть — реально взять на себя управление этим красивым и сильным кораблём. Потому... Надо было сделать очень многое.

Пять лет срока? Хорошо, пять лет. За эти пять лет можно сделать очень многое. Не можно — нужно сделать. Так тогда думал Джеф, сидя в кресле у рабочего стола начальника Центра.

Тишина не мешала, она наоборот, помогала, способствовала. Джеф думал, выстраивал варианты, просматривал взаимосвязи. Обычная работа для человека, привыкшего к строгости и чёткости техники и науки.

'Представитель', судя по всему, не лгал. Да, вполне вероятно, в адмиралитете и генералитете Альянса уже хорошо знали, что и как происходило тогда, когда испытывался прототип 'Нормандии'. Знали и о том, что в этих испытаниях непосредственное участие принимал некий Джеф Моро. Да, инвалид, да, на вторых и третьих ролях. По понятным причинам. Но теперь Джеф Моро вырос, закончил с отличными результатами высшую школу и вполне может выбрать свой дальнейший путь.

Ясно, что в Командовании ВКС Альянса Систем сидели не дураки и не идиоты. Там крайне нуждались, причём — постоянно — в профессионалах, в людях, увлечённых идеей и способных идти напролом, преодолевая все и любые сложности и трудности.

Напролом? Чудеса медицины, конечно, сыграли свою положительную роль: лет сто назад с таким диагнозом Джеф не прожил бы и года с момента рождения. Но и сейчас сложностей медицинского — и не только медицинского — характера у него хватало, чтобы весьма осторожно подходить к любым перспективам выхода за пределы относительно безопасного 'коридора'. Этот нынешний реальный мир — он всё же далеко не полностью соответствует и нуждам и потребностям инвалидов. Этот мир не создан инвалидами и не населён одними только инвалидами. А значит...

Значит, придётся доказать почти здоровым людям, принятым на обучение в эту высшую школу да ещё на пилотский факультет, что он, Джеф Моро, не инвалид, не человек 'с особенностями', а пилот. Причём не хороший пилот, не отличный, а лучший пилот во всём космофлоте Альянса Систем. На меньшее теперь соглашаться было нельзя. Или... Или его отодвинут в сторону, а затем — оттеснят назад, к гражданской жизни. В которой... В которой ещё долго не будет кораблей, хоть немного походящих на стремительную и хищную 'Нормандию' — турианско-человеческую разработку, уникальный для землян корабль-прототип. Может быть, для турианцев — привычный, но не для людей. А он, Джеф Моро — человек. И этот корабль считает своим. Он должен прорваться к пилотскому креслу 'Нормандии' и не дать никому себя опередить.

Молчание затягивалось, но оно не давило, не воспринималось как чуждое и ненормативное. Начальник Центра не смотрел на Джефа, а тот не спешил смотреть сколько-нибудь часто на хозяина кабинета.

Теперь... Теперь нельзя будет рассчитывать ни на какие послабления. Потому что кругом будут гораздо более здоровые, сильные, ловкие, свободные в движениях люди, для которых летать столь же естественно, как дышать.

Даром что ли он провёл раннее детство на станции 'Арктур', а потом годами занимался в этом Центре при космопорте? Нет, не даром. А раз не даром, то и упускать возможность стать лучшим пилотом ВКС Альянса Систем, пусть даже и среди пилотов фрегатов — нельзя. Теперь — нельзя. Раньше было можно. До того момента, как 'представитель' озвучил столь нестандартное предложение. Теперь — нельзя.

Эти пять лет... Предстояло употребить на что-то такое, что реально позволит подготовиться к немаленьким нагрузкам, стопроцентно ожидающим Джефа в стенах факультета подготовки кадров лётного состава. Как угодно можно было называть, но теперь за пределы этого факультета Джеф не хотел даже смотреть, не то что выходить.

Начальник Центра дал возможность Моро-младшему достаточно полно обдумать сложившуюся ситуацию. Нет, хозяин кабинета не сидел неподвижно, он работал на инструментроне, вполголоса отвечал на аудио и видеозвонки, но эта 'активность' не мешала Джефу думать, вспоминать и размышлять.

Вызов-приглашение от начальника Центра пришёл утром, где-то в шесть-полседьмого, а сейчас на кабинетных часах стрелки показывали полдень. Время, как это часто бывало в такие моменты, шло совсем незаметно.

Джеф бросил взгляд на часовое табло, встал, повернулся к начальнику Центра. Негромко, спокойным тоном сказал: 'Я поеду домой, сэр. Поговорю с родителями. И — приму решение'.

Моро помнил, как услышавший это хозяин кабинета поднялся из-за стола и подошёл к юноше, протягивая руку и говоря: 'Поезжай. Будем рады видеть тебя у себя. И — успехов тебе. У тебя — всё получится'.

Выходя из кабинета, Джеф подумал, что начальник Центра тоже волновался. Он, безусловно, наблюдал за младшим Моро, страховал и помогал ему. Когда — явно, а когда — тайно.

Через день Джеф получил из рук директора старшей школы стопку дипломов, коробочек с нагрудными знаками и медалями, после чего славно 'оторвался' с одноклассниками сначала в стенах школы, а затем в ресторане и на борту небольшого прогулочного теплоходика. Гулять так гулять. Нет, в этот раз Джеф не сидел 'букой' в углу, он смеялся, шутил, декламировал стихи и вообще чувствовал себя своим среди своих.

Пришлось сказать одноклассникам — они теперь на всю жизнь остались именно его одноклассниками, как и он для них одноклассником — что решил пока 'подкачаться', а там... Там будет видно. Понимающие улыбки, подмигивания, смех. Школьные друзья знали, каким упрямым и результативным может быть Джеф, если он что-то задумал и к чему-то решил стремиться.

Они знали о его успехах в космопортовском Центре, знали об увлечении, об интересе к космическим кораблям. И — верили, что Джеф достигнет ещё больших высот. У каждого из них впереди — своя дорога, своя судьба и не факт, что через несколько лет они легко, просто, а главное — быстро соберутся на встречу выпускников. Главное, что они навсегда — одноклассники и теперь — навсегда выпускники этого года, этой старшей школы. Этот факт навечно прописан в их биографиях.

Несколько дней после выпускного вечера Джеф отдыхал и отсыпался. Родители были не против — он имел право немного расслабиться. Тем более что расслаблялся Джеф умеючи, без излишеств и без крайностей. Гулял, ел, думал. Мама и папа читали и перечитывали присланные из Командования Альянса материалы, Джеф тоже успел несколько раз заглянуть в полученное от 'представителя' собрание файлов. Не торопился с решением — ни с положительным, ни с отрицательным, ни с нейтральным.

Варианты? Были. Аж три: продолжить работу в космопортовском Центре, поступить и окончить какую-нибудь высшую техническую или научную школу — срока в пять лет как раз на это хватало или... Или пойти, завербоваться в армию Альянса, начав с самого 'начала'. И, наконец, можно было вплотную заняться своим здоровьем: детство и подростковый возраст остались позади, юность тоже не вечна, а такое заболевание требует постоянного внимания и хорошей поддержки, прежде всего — силами самого пациента.

К таким неприятным, если прямо сказать, 'терминам' Джеф уже давным-давно относился спокойно, с философской рассудительностью: есть определённое явление, его надо как-то обозвать, обозначив, чтобы потом не тратить время на поиски и 'повторное понимание'. Да, он — не здоровый человек. Но никто не сможет остановить его, если он чего-нибудь захочет. Потому что он привык добиваться своего, даже рискуя своей жизнью и тем более — своим не таким уж и крепким здоровьем.

О прототипе 'Нормандии' в Альянсе знали. СМИ раскопали эту тему настолько, насколько им это позволили. Но кадры кое-какие в планетный Интернет 'ушли'. Так что инфа имелась. Джеф не собирался останавливаться только на 'Нормандии' — фрегат служил для него ориентиром, некоей путеводной звездой. А начинать нужно было — с рутины. И с медицинской — в том числе.

Можно сколько угодно убеждать себя, что ты имеешь право на отдых. Важнее убедить себя в том, что ты такого права не имеешь. Потому Джеф, отдыхая и отсыпаясь, не забывал о том, что надо двигаться, надо развиваться.

Куда двигаться — было более-менее ясно. Вопрос стоял точнее и безжалостнее: как.

Проснувшись утром и взглянув на часовое табло, Моро-младший встал, ощущая, как сон привычно отступает куда-то в тёмные уголки сознания. Значит, выспаться удалось. Иначе эта 'пелена' вряд ли отпустила бы Джефа даже во время чистки зубов. Завтрак был вкусен и полезен: мама готовила, а она-то уж точно знает, что необходимо сыну, чтобы он был полон сил и бодр.

Меньше четверти часа на сборы и Джеф выходит из дома, направляясь к остановке пассбуса — городок хоть и небольшой, но с его-то скоростью движения добраться до местной больницы — часа полтора придётся потратить, не меньше. Сегодня Моро-младший запланировал отдать себя в руки эскулапов: пусть посмотрят, поисследуют, может, чего интересного скажут.

Пассбус подошёл быстро и Джеф, поприветствовав знакомого водителя, сел на свободное место в салоне — благо, месячный проездной он не забыл, как иногда бывало, дома в другой футболке. Меньше двадцати минут — и вот она, больница.

Приёмное отделение? Нет, туда пока рано, надо идти в поликлинику, чтобы пройти первичное обследование. Врачи сами скажут, что надо уточнить и тогда придётся обратиться уже в стационар.

К медицинским обследованиям и осмотрам Джефу пришлось привыкнуть очень рано — а куда денешься, если есть постоянная серьёзная угроза получить перелом, а бывало — что и не один, а несколько, да ещё сложных и со смещениями. С годами, конечно, он научился предупреждать более-менее точно многие опасные моменты, но... От всех неприятностей застраховаться не удастся — это он тоже точно знал с раннего детства.

Врачи, сразу определив, что перед ними — выпускник старшей школы, а значит, уже взрослый человек, взялись за Джефа по-серьёзному. Час, второй, третий... Моро-младший стоически терпел эти осмотры, обследования и анализы, хотя и не раз и не два ему хотелось возопить 'Что же вы делаете-то! Я ведь не лабораторный объект какой-нибудь!' Вряд ли к этому воплю медики бы прислушались — они и не такие 'цирки' в исполнении пациентов видели, но...

Джеф вышел из поликлиники только после того, как часы на башне главного въезда на территорию больницы показали, что наступило обеденное время — два часа дня. В руках юноши был ридер, переполненный файлами с медицинской тарабарщиной, сверху лежал файл-ориентировка, чётко информировавшая пациента, куда ему следует идти в первую очередь, а куда — позднее. Вздохнув и отогнав мысли об изуверстве эскулапов, Моро-младший побрёл к крыльцу приёмного покоя.

Пришлось пройти метров сто — сто пятьдесят по дороге, повернуть направо и потом пройти ещё метров двести в гору, а там... Там его ждали автоматически распахнувшиеся двери приёмного покоя и улыбчивая медсестра, сразу выхватившая из руки Джефа ридер и уткнувшаяся в его экран взглядом.

Не говоря ни слова, медсестра мягко, но очень настойчиво и уверенно повлекла Моро по коридорам, по лестницам, пандусам, переходам.

Если бы не она... Он бы потратил на 'больничные хождения' часов шесть, не меньше, но и с ней тоже пришлось основательно так подзадержаться. Хорошо ещё, что медсестра ни разу не оставила его одного, ждала в коридоре, а бывало — и помогала другим врачам и медсёстрам.

Впрочем, ничего удивительного нет. Заболевание у Джефа было, мягко говоря, нетипичным, да ещё и две достаточно грозные бумаги — официальные, к тому же, чётко ориентировали медиков в ответе на почти неизбежный вопрос 'а зачем это вообще нужно?' Раз молодой человек желает получить полную информацию о своём здоровье — что-ж, медики для того и существуют.

Заикнувшись, что неплохо бы перекусить, Джеф выдержал такой остро-непонимающий взгляд, каким одарил голодного пациента очередной эскулап, что пришлось дать внутренний зарок и не вспоминать о пище телесной в ближайшие несколько часов. Считают медики, что любая пища способна 'смазать' результаты исследований и показания приборов — и пусть считают. Может, им даже виднее. Моро, кстати, в больнице, так что с ним здесь, точнее — с его здоровьем, не может ничего плохого случиться.

Не случилось действительно ничего плохого. И в восемь часов вечера Моро вышел на крыльцо приёмного отделения, огляделся по сторонам и, чувствуя, что сил у него осталось — разве что дойти до остановки пассбуса, неспешно поковылял к воротам больничного городка.

Врачи оказались на высоте: Джеф ждал, что они решат направить настойчивого пациента аж в земельную, а может быть даже в столичную широкопрофильную клинику, но... обошлось. Написали, конечно, много всякого-разного, но это как раз и не удивительно. Удивительно было другое — медики дали разрешение и на службу в ВКС, и на работу на производстве и на 'научные свершения'. Конечно, с известными ограничениями, но... Моро-младший ждал стандартного штампа 'не годен', но... штамп был другим 'годен с ограничениями'.

Теперь предстояло подумать, как уменьшить силу и власть этих ограничений. Потому что всё равно придётся работать больше, лучше и качественнее чем другие, более здоровые люди.

Пассбус пришёл к остановке строго по расписанию и Моро, кивнув знакомому водителю, сел в свободное кресло недалеко от двери, посмотрел в окно. Дремать не хотелось, спать — тоже. Ясно, что придётся дома хорошенько поесть, но... Один раз — можно. А вот повторять такие эксперименты с голоданием... Нежелательно, мягко говоря.

Дома Джефа ждал плотный ужин. И родители ни о чём не расспрашивали — увидели, почувствовали и поняли, как их сын устал. Сказали коротко и тихо: 'Быстро ужинаешь и ложишься спать. Завтра, если захочешь — расскажешь. Всё равно — выходные и торопиться некуда'. Они правы. Надо думать, как сделать всё по-умному.

Правильно говорят имперцы-земляне: 'Утро вечера мудренее'. Проснувшись, Джеф ощутил, что у него уже есть чёткое и простое решение: он будет работать в космопорту, а затем... затем встанет в армейский строй.

Нельзя терять времени. Минимум четыре года у него есть, надо теперь не только теории уделять внимание, но и практике, а потому следует приехать в космопорт и переговорить с начальником Центра. Если будет необходимость, то и с начальником космопорта. Хотя предприятие это и гражданское, но космическая техника там, прежде всего, конечно же, корабли — самая разная, бывают и новинки, а значит, он ничего не потеряет. И, очень вероятно, что приобретёт богатую практику.

Сказано — сделано. Позавтракав, Джеф собрал вещи. Теперь он взял с собой и те, что могли потребоваться, если он решит жить в гостинице при космопорте. Не наездишься туда-сюда за два-четыре часа ежедневно, надо устраиваться официально на работу. И потому надо и жить где-нибудь поблизости.

Попрощавшись с мамой и папой, Моро-младший неспешно вышел из дома и направился к остановке. Объяснять знакомому водителю пассбуса ничего не пришлось — на такой работе люди очень быстро учатся разбираться в самых разных жизненных ситуациях, поэтому, уплатив за проезд, Джеф устроился в кресле и продремал всю дорогу до космопорта: путь был знаком, его никто ни разу не побеспокоил.

Выйдя из пассбуса, Джеф прошёл по недлинной аллее к зданию гостиницы — большого пятиэтажного корпуса. Войдя в холл, направился к 'ресепшену', не удивившись тому, что его быстро опознали — всё же он не первый раз бывал в космопорту, а здесь привыкли очень внимательно наблюдать за прибывающими и отбывающими разумными органиками. Требование безопасности и разумной предосторожности.

Одноместный номер по льготной цене достался Джефу без малейших задержек и хлопот — настолько быстро, что Моро-младший был склонен усмотреть в этом некое распоряжение начальника Центра 'о всемерном содействии'. Что-ж, вполне обычное дело: умелых, знающих и работящих везде любили, уважали и старались поддержать. Потому, войдя в номер, Джеф переоделся, оставил большую часть вещей и с небольшим рюкзаком направился в кабинет к начальнику Центра.

Тот принял его не сразу — пришлось подождать в небольшой приёмной. Джеф оглядывался по сторонам, усевшись на стуле в углу, недалеко от входной двери и прислушиваясь к обрывкам реплик и разговоров посетителей. Вроде бы обычное дело — конец финансового года, надо многих отправить в отпуска, дать обещанные отгулы, решить проблемы с финансированием на следующий год, который традиционно начинался в сентябре, но... Было и другое, а вот что — Джеф никак не мог уловить, как ни старался.

Начальник Центра сам вышел в приёмную, отключая наушный спикер. На лице его ясно читалась усталость, но, увидев встававшего со стула Моро-младшего, хозяин Центра чуть-чуть расслабился и, как показалось Джефу, даже немного обрадовался.

Сделав короткий жест и отступив в сторону, он пригласил юношу войти в кабинет, подождал, пока гость пройдёт к ряду кресел, закрыл дверь кабинета:

— Есть сложности, — коротко сказал начальник Центра. — Сам увидел и отметил, я понимаю, — он уселся в своё кресло, крутнулся, поворачиваясь лицом к сидевшему напротив Джефу. — Ты пришёл... устраиваться по-взрослому? — без обиняков и вступлений спросил он.

— Да. — Джеф не удивился такому вопросу — он его предполагал. — Хочу несколько лет поработать в космопорту, сэр. И — продолжить работу в Центре, конечно же, — добавил он.

— Одобряю, — подумав несколько секунд, сказал начальник Центра. — Надеюсь, ты понимаешь, что сразу вот так посадить тебя за пульт управления даже грузовиком, пусть и для начала только доставщиком на орбиту — я не могу.

— Понимаю, — кивнул Джеф. Начальник Центра был прав — нельзя, не пройдя обучения, не сдав цикл зачётов и экзаменов, не пройдя провозную практику получить доступ даже на такую малооплачиваемую и с виду сравнительно простую работу. — Готов приступить к обучению немедленно, сэр.

— Знаю. Ты уже поселился в гостинице, — негромко уточнил начальник Центра. — Хорошее решение, — он набрал на клавиатуре настольного инструментрона номер, затем с огромной скоростью — какое-то сообщение. — Начальник космопорта — согласен. Иди в кадры, оформляйся, затем, — он пододвинул по столешнице небольшой ридер, — здесь всё написано, что и как тебе следует сделать. Извини, у нас здесь ситуация складывается тревожная, больше времени уделить тебе не смогу. И — не вмешивайся, прошу. Сами разберёмся, — начальник Центра поднял руку, пресекая попытки встававшего с кресла Джефа, уже сграбаставшего ридер, задать вопросы. Или — выразить готовность помочь. — Сами, Джеф, сами, — повторил начальник Центра. — Всё, свободен.

Вот так всегда. Стоит человеку получить малейшую власть над другим человеком — и рабовладельческо-феодальные замашки активируются — восхищение неподдельное охватывает. Плакали, горючими слезами плакали в очередной раз умники-разумники. Те, которые с пеной у рта доказывали, доказывают и, вероятнее всего, будут ещё энное количество лет доказывать, что рабовладение и феодализм — это дела давно минувших дней. Что это теперь — невозможно. Что возврата к этому — нет и быть не может.

Выходя из кабинета начальника Центра, Джеф взглянул на экран полученного ридера: карта-схема, координаты кабинетов, номера для связи по аудио и текстовым каналам — видео, вероятнее всего пока что находилось вне 'листа доступа', присвоенного Джефу Моро. Что-ж, придётся наведаться в кадровую службу, а затем, вероятнее всего — в учебный центр при космопорту. К начальнику космопорта на приём попадать незачем — это не его уровень ответственности и компетенции, да и Джеф здесь далеко не новичок — много пришлось раньше походить по космопорту, так что он здесь не заблудится.

Сказано — сделано. Побывав в кадровой службе космопорта, Джеф получил все необходимые допуски и пропуска, в вещевом управлении переоделся в форменную одежду, прикрепил на 'липучки' знаки и шевроны сотрудника Космопорта.

Одно дело — быть посетителем, а затем — слушателем Центра при космопорте, а другое — быть сотрудником космопорта: официалом с правами и обязанностями. Жёсткими и чёткими. Правда, как понял Джеф, побывав на инструктаже — была и такая 'услуга' в кадровой службе предприятия — пока что у него было больше обязанностей, чем прав. О том, что ему предстоит пройти обучение, подготовку, тренировку — кадровики знали 'из первых рук' — их это не удивляло. Так что... Путь Джефа лежал в Учебный Центр.

Вспоминать детали не особо и хотелось. Да, при случае, конечно же, он вспомнит это достаточно подробно, но сейчас только отметил, что курсантам Центра пришлось очень быстро убедиться в железобетонной решимости Джефа достичь максимальных результатов. Грузовик? Отлично! Доставщик? Восхитительно! Стаж работы на грузоперевозках? Без проблем!

Только так, а не иначе! Научиться, конечно, пришлось многому. Из тренажёров Джеф раз за разом выползал вусмерть уставший и едва переставлявший ноги. Хорошо, что он привык быть осторожным и теперь эта осторожность, а точнее — привычка к её соблюдению — работала автоматически, спасая от крупных и средних неприятностей. К ушибам пришлось привыкнуть, но Джеф постоянно совершенствовал своё умение безопасно падать и потому все три месяца обучения прошёл 'голова к голове' с другими курсантами. В смысле физической целостности.

А вот в смысле результативности Моро-младший уже через месяц стал одним из лучших, а через два месяца — лучшим из лучших курсантов и эту позицию, это звание, этот статус он сберёг и приумножил до момента получения сертификата о прохождении полного курса пилотской подготовки водителей грузовозов.

С того времени Моро мог считать себя хорошим пилотом. Начинающим, да, но уже прошедшим тренажёры с сотнями не самых простых сценариев, а также — провозные полёты с инструктором и без инструктора. Так что где-то в октябре Моро уже прикреплял к своей формёнке знаки пилотского состава космопорта. И — принимал дела у уходившего в запас пилота небольшого грузовоза-доставщика. Как лучшему выпускнику Центра Моро-младшему предоставили право выбора корабля из нескольких — на тот момент всего пяти. Джеф указал на этот 'грузовик'. Чем он его привлёк — он и сам не понимал, но очень скоро убедился, что выбор не был ошибочным.

Первые реальные рейсы. Самостоятельные, конечно. Да, не надо было включать салонную трансляцию и представляться пассажирам — мёртвому грузу это без надобности. Но... Начало было положено. И стало чертовски успешным началом.

Далеко не все курсанты получили допуск к полётам. Многие остались на наземной службе, их ждала доподготовка. Как обычно, как всегда было. Уровневость, этажность. Нельзя всем сидеть на лучших этажах, кому-то надо обживать и худшие.

Родители видели записи полётов Моро и им... понравилось. Они убедились, что сын нашёл свой путь в жизни и не собирается останавливаться на достигнутом. И мама, и папа несколько раз приезжали в космопорт, жили по несколько дней в гостинице и видели своими глазами, как Джеф поднимает свой грузовик-доставщик к орбитальному причалу, а затем возвращает его к погрузочному терминалу космопорта.

Вроде бы простая, вроде бы рутинная, вроде бы отупляющая и изматывающая работа, но Джеф не был бы прилежным слушателем Центра при космопорте, если бы не попытался что-то улучшить, углубить, а проще говоря — изменить, чтобы добиться чего-то большего.

Вечерами Джеф выкраивал два-три часа, чтобы посидеть над расчётами. Смотрел ситуацию так и эдак. Чёркал нарисованные блок-схемы. Искал и находил слабые места. Старался их укрепить, а если получалось, то и исключить. Не спешил, не торопился, потому что как бы там ни было, он ещё слишком мало знает о реальной работе грузоперевозчиков. До него люди на этих должностях работали десятилетиями, не следует вот так сразу всё крушить, ломать и отменять. Надо осторожно, постепенно и неуклонно. Если, конечно, для этого есть причина.

Причина, как всё отчётливее понимал Джеф, есть: ему стали видны те моменты, на которые его более здоровые телом коллеги обращали, вполне закономерно, слишком мало внимания. Для них они были, мягко говоря, некритичны. А вот для него — ещё как критичны. Дело даже и не в том, что можно было сделать что-то быстрее, полететь повыше и сделать грузовик мощнее. А в том, что нельзя останавливаться на достигнутом.

Да, для здоровых физически людей такая работа привычна и обычна, а ему приходится напрягаться и выкладываться каждый раз. Иначе он не может, иначе он не удержится на позициях, не улучшит свои показатели и не получит право водить сначала сверхбольшие грузовики — и не только на орбиту Земли, а намного дальше, в пределах всей Солнечной системы, а затем — и сверхбольшие пассажирники. Потому что впереди его ждёт учёба и служба в военной пилотской школе, точнее — на пилотском факультете такой школы, а там... Там нужно будет выкладываться ещё больше. Потому что когда говорят пушки, всё остальное пугливо замолкает. Или — трусливо замолкает.

Пока до пушек дело не дошло — Джеф работал. Именно работал. Не выкаблучивался, не выпендривался и не строил из себя самого умного. Да, он уставал. Да, он выматывался, потому что... Потому что ответственность за груз и за корабль лежала только на нём. Можно сколько угодно пытаться спихнуть хотя бы часть ответственности на тех, кто принимает груз и на тех, кто сдаёт, но на маршруте за груз отвечает пилот. А за корабль — и не только на маршруте, но и в конечных точках и даже между полётами. Не проверишь корабль, не будешь знать его досконально — ответка прилетит. Рано или поздно, но — прилетит, не сомневайся.

Вроде бы и однообразная работа: принял груз, доставил, сдал. Принял груз, доставил, сдал. Но это — работа. Одна из многих работ, какими люди занимаются в своей жизни. В том числе и потому, что далеко не всё можно и нужно доверять полуавтоматам и тем более автоматам. На борту 'грузовика' были ВИ, но Джеф старался так вникнуть в суть происходящего, чтобы научиться предугадывать действия ВИ, уметь их компенсировать, а при необходимости — блокировать. Иначе... Иначе он рисковал превратиться в придаток к машине. Простой и... не нужный. А он этого не хотел. И — не мог себе позволить. Он желал стать лучшим, пусть не сразу, не вдруг, но лучшим. Сначала — в грузоперевозках, затем — в пассажирских перевозках, а затем и в военном пилотском ремесле, которое намеревался поднять на уровень высокого искусства, доступного далеко не всем и не каждому, кто оказывается в пилотском кресле.

Уставал он. И сам это видел и чувствовал. И знал, что другие люди тоже видят это и чувствуют. Но усталость после хорошей работы — это нормально, это — необходимо, это то, что придаёт вкус жизни, какой бы рутинной временами она ни была и ни казалась.

Расчёты расчётами, но Джеф запрещал себе спешить с их обнародованием и тем более — с 'публикацией' их результатов и выводов, сделанных на их основе. Надо было поработать не только на результат, но и на авторитет, на имя, может быть даже на брэнд.

Дневные рейсы, утренние, вечерние, ночные. Всё обычно. Космопорт действовал круглосуточно. Джефу нравилось — хоть какое-то разнообразие. Погодные условия тоже разные: незаметно прошла осень, наступила зима. Какой бы она ни была малоснежной, в том, что это зима сомневаться не приходилось — забортная температура уверенно скакнула 'ниже нуля', а это для европейцев и тем более — островитян — показатель. Обогрев кабины, обогрев стёкол — давно такими вещами люди пользуются, хотя... Приходится и рукой с тряпочкой иногда стёкла 'ветровых' иллюминаторов протирать. Пусть это, конечно же, не совсем те стёкла, первые, 'оконные', но... Сильна инерция мышления человеческого.

Джеф вёл записи — карандаш в его правой руке был необходимым инструментом. Рукописные заметки в разграфлённых листах пластобумаги — очень важны. Свой опыт надо нарабатывать, личный. Не просто нарабатывать — совершенствовать, развивать и, конечно же, осмысливать.

В перерывах между полётами — вечерами, ночами, днём, утром — можно будет просмотреть заметки, подумать, покрутить ситуацию так или иначе, просчитать варианты, свериться по базам данных и по форумам. В общем, уйти на время от механических строго запротоколированных и необходимых действий пилота. Для кого-то из непосвящённых может показаться, что современный пилот грузовика в рейсе мало что делает и уж тем более — редко когда напрягается. А на самом деле Джефу приходилось напрягаться почти постоянно хотя бы для того, чтобы оставаться лучшим и не давать другим возможности 'зубоскалить', поминая его никуда так и не девшуюся инвалидность.

Хотя... Чем дольше Джеф работал, а время приближалось уже к рождественским и новогодним праздникам, тем меньше среди членов лётного и наземного составов находилось желающих в очередной раз 'проехаться' по 'ограниченности возможностей' Джефа Моро. Потому что он раз за разом стабильно делал больше, точнее, быстрее и главное — лучше, чем те пилоты, к здоровью которых у строгих медиков вообще не было претензий.

Джеф хорошо понимал, как рискует начальник космопорта и как рискует начальник космопортовского Центра. Они вдвоём рискуют гораздо больше Моро-младшего. Их ответственность несоразмерима с ответственностью пилота обычного небольшого грузовоза.

Потому надо проверять и перепроверять расчёты. Надо уметь выжидать. Надо заставить себя отказаться от мысли о возможности проявить торопливость, нетерпение. Нельзя спешить. Лучше придти к начальнику космопорта с готовой продуманной системой изменений, чем с чем-то напоминающим отмычку, решающую только часть проблем и вопросов. Надо делать лучше всё, а не часть. Только так можно подняться, только так можно усовершенствоваться.

Новогодние праздники. Застолье. Джеф не стал надевать форменный комбинезон, хотя родители были очень не против. Теперь он — работает, зарабатывает, и он чувствует себя на своём месте. Он — счастлив. И он стал гораздо более уверен в себе. Для сотрудников космопорта он теперь — свой человек, проверенный и перепроверенный. Его успехи в работе отмечают, замечают и даже рекламируют. Он уже стал одним из лучших и, вполне возможно, скоро станет лучшим пилотом грузовоза в этом космопорту. Премии — денежные — ему выплачивают не за то, что он отработал энное количество часов за штурвалом, а за результаты работы, которые хоть в чём-то, но всегда лучше, чем у большинства других пилотов 'грузовиков'.

Родители неоднократно убедились за прошедшие месяцы, что все награды и поощрения, полученные их сыном, были им честно заработаны: никто и никогда не давал ему поблажек. Все знали что-нибудь существенное о его болезни, но ни разу проблемы со здоровьем не послужили основанием для послаблений. Такую практику Джеф всецело одобрял и намеревался поддерживать. Если у него впереди служба в ВКС Альянса Систем, то уже сейчас надо сделать всё, чтобы синдром Вролика не стал приговором или непреодолимым барьером на пути совершенствования. Война — строгий экзаменатор, а воин всегда готовится не к миру, а к войне, к бою, к противоборству с врагом. И — со смертью.

Джеф часто вечерами сидел в кафе при гостинице. Когда получалось по графику полётов. Нет, он не утыкался в экран инструментрона, не исписывал мелким чётким почерком листы пластобумаги. Он спокойно ел, смотрел в окно, прислушивался, бывало, к разговорам других посетителей. Убрав посуду в утилизатор, Моро-младший выходил из гостиницы, гулял несколько десятков минут по скверу, расположенному неподалёку. Своеобразная 'зелёная полоса', отделявшая гостиницу от оживлённой автострады, ведущей к терминалам космопорта. Изредка садился в веломобиль и ехал к лесу, обрамлявшему периметр космопорта. Кивал охранникам, патрульным, и продолжал путь.

Останавливался, выходил из 'капсулы' и гулял. Столько, сколько хотел. Смотрел по сторонам. И наслаждался спокойствием и тишиной. Не мёртвой, нет. Обычной тишиной, в которой столько привычных для человека звуков.

Появились приятели, даже друзья. Джеф не спешил углублять и упрочнять отношения, но и не стремился самоизолироваться. Бывал в пилотском баре-ресторане, играл в кегельбане. И радовался тому, что сам устанавливает пределы допустимого и возможного для себя. Беря полную ответственность за последствия.

Возвращался в свой номер, закрывал дверь и садился за расчёты. Думал, чёркал, писал новые блоки текста, чертил таблицы, графики, схемы.

Многое можно улучшить. Почти всё. Если хорошо подумать, если всё взвесить, если не отказаться провести полный анализ, выполнить необходимое прогнозирование — можно достичь успеха. Не сразу и не вдруг, конечно, но — успеха. Не для себя лично, а для многих других.

Начинать придётся, конечно, с самого себя. 'Испытано на себе' — далеко не пустые слова. Кому, как не ему поручит начальник космопорта проверить многие 'пункты' итоговой 'записки'. Остальным поручить — потерять время и силы на преодоление недовольства и вполне оправданного сопротивления. А если сам автор на себе проверит, достигнет успеха, то будет гораздо больше оснований для того, чтобы не только побудить, но и заставить других пилотов принять нововведения.

Общаться с другими пилотами можно. Даже нужно. Но — не необходимо. Человеческую природу не улучшишь вот так сразу и тем более — не переделаешь себе в угоду. Джеф понимал, что им, гораздо более здоровым, сильным и развитым. Им — трудно смириться с тем, что какой-то инвалид летает лучше, быстрее, качественнее, точнее, чётче, чем они. Потому зависть — и не только зависть — скрыть не удаётся. А уж она-то питает и простое неудовольствие. И — более сложное желание 'насолить'. Иногда — желание унизить, поставить всячески — чем получится — на место этого 'выскочку'.

Любят люди серость. А ещё больше они любят стабильность. Проще говоря — неизменность. Не хотят напрягаться.

Между тем напрягаться приходилось. Потому что вместо одной какой-нибудь расы инопланетян — да хоть тех же птицемордых турианцев, к примеру, перед землянами предстали аж пятнадцать рас. В общей сложности, конечно, плюс-минус, но — не одна раса, не две, не три — больше десятка. Это означало только одно: если люди не будут напрягаться и превозмогать — их задвинут на задворки, а затем... Затем — забудут об их существовании, хотя формально вроде бы никто человечество не выдавливает из Большого Космоса, никто не стремится запереть людей в их материнской Солнечной системе.

Джеф помнил о том, что впереди у него — служба в ВКС Альянса Систем. А значит, гражданские вопросы и проблемы очень скоро отойдут на второй план. Потому, отложив расчёты и схемы с графиками, Моро-младший нырял в военную проблематику. Изучал всё, что связано с турианцами, с их ВКС, с их Флотами. И многое Джефу не нравилось. Очень не нравилось. Потому что стремление и желание птицемордых 'вбомбить' непокорное человечество в 'каменный век' было подкреплено не бравадой, а силой — физической и вооружённой. Человечество, как всё острее чувствовал Джеф, не было готово к противостоянию даже с одним Флотом Турианской Иерархии, а если этих флотов будет несколько, то... Вряд ли земляне смогут сопротивляться слишком долго.

Хорошо, что приказ Совета Цитадели прервал движение турианского военного боевого Флота к Солнечной системе. Очень хорошо. Но... Именно турианцы 'продавили' Фариксенские соглашения, заставившие руководство Альянса прервать любые работы по довооружению, перевооружению и совершенствованию ВКС. Турианцы лидировали по всем ключевым, и, бывало — не только по ключевым показателям мощи ВКС. Если же учесть, что турианцы были не единственными, а только 'одни из'... Ситуация для землян оставалась сложной и очень, очень неблагоприятной. Если найдётся повод для коллективной агрессии против человечества... ВКС Альянса Систем выдержать такой натиск... не сумеют.

Нельзя, в чём был твёрдо убеждён Моро-младший, рассчитывать на то, что Старые Расы любят конкурентов. Они их, как водится, ненавидят и стараются ослабить и зажать. Человечество за три десятка сумело несколько раз встряхнуть 'болото' Большого Космоса.

Джеф читал Манифест, авторство которого его сейчас не интересовало. Читал и поражался тому, насколько некоторые мысли, высказанные составителем, созвучны его собственным мыслям. Человечество не может себе позволить отступить. Не может себе позволить ослабеть.

С другой стороны, если учесть географию поставок грузов... Да, тех самых, что идут с орбиты и на орбиту. То... Альянс Систем много на себя берёт. Всего-то двадцать стран, не самых крупных территориально, а гонору и самомнения — вагонами тяжеловесов не вывезти в разумные и экономически обоснованные сроки. Ещё на Земле есть больше сотни стран, которые тоже деятельно желают приобщиться к космическому клубу. А если им не дадут в очередной раз приобщиться, то... Вероятность, что они создадут свой космический клуб и начнут бешено вкладываться в его развитие, возрастает слишком сильно. Пока этого нет, но нет и ощущения, что это в принципе нереализуемый вариант. Всё же двадцать стран и двести стран — большая разница.

Может показаться, что это — не его дело. Но если Джеф хотел стать лучшим — а он этого очень-очень хотел — то приходилось влезать и в то, что формально — 'не его' дело. Чтобы быть зубастым там, где эта зубастость может понадобиться по той простой причине, что оппонентами изначально не предполагается. Чего взять с еле передвигающегося инвалида, вообще-то, а? Мало что можно взять. А Джеф хотел отдавать только то, что считал достойным 'отдавания'. И никак иначе. Отдавать только тем, кто тоже был этого 'отдавания' достойным.

Новогодние праздники прошли, два-три дня законных выходных, оплаченных к тому же, работодателем, после чего 'вперёд, вперёд, труба зовёт'. Первое полугодие нового года и второе полугодие — условное, конечно — финансового. Вот так и приходилось жить — в ненормальном ритме с ненормальным графиком. Потому что — работа. Потому что — надо. Потому что платят именно за это, а не за что-нибудь другое.

О том, что Джеф вечерами, а иногда — и не только вечерами, что-то подсчитывает — и явно не собственные небогатые пока что капиталы — знали многие пилоты. И не только пилоты. Относились к этому спокойно — если Моро-младший полагает это необходимым, то почему он не может этим заниматься? Да, он — не душа компании, он не лезет вперёд, не влезает во все разговоры и не стремится всем без исключения понравиться и стать 'своим в доску' для всех, но... Каждый живёт так, как может и так, как хочет. В рамках допустимого и возможного, конечно, но это как-то понималось на полном автомате и словесных пояснений и бесконечных озвучиваний не требовало.

Джеф в перерывах между полётами интересовался работой других пилотов, подолгу говорил с техниками, инженерами, диспетчерами. И те относились к этому спокойно, потому что чувствовали: прежде чем начать разговор, Джеф не поленился поинтересоваться хотя бы основами. А иногда — и не только основами.

Разговор сразу становился деловым и взаимно-приятным, а это — немаловажно. Джеф не только задавал вопросы, он умел и любил слушать. Говорил мало, только по делу, но так, чтобы собеседник был заинтересован в дальнейшем общении.

Картина происходящего в космопорту с каждым днём становилась для Джефа понятнее, чётче и ярче. Нормальное, в общем-то, явление, сопровождающее почти любое 'умное погружение'. Хоть в детали, хоть в общую ситуацию или картину. Джеф не спешил говорить о своей системе, о своих, пусть и промежуточных, но важных результатах работы. И за это его уважали ещё больше — людям нравится обоснованная серьёзность и действий и слов.

Январь, февраль, март. Зима закончилась, наступила весна. Первый календарный год работы Джефа на должности пилота подходил к концу. Файлов, содержащих расчёты и иные выкладки, становилось всё больше, но Моро-младший не спешил идти с ними к начальнику космопорта. Да и к начальнику Центра — тоже. Иногда приходил в Центр на занятия, как на лекции, так и на практикумы, изредка вёл семинары — ему нравилось разнообразие и нравилось незаметно для многих 'обкатывать' некоторые идеи и мысли, составлявшие сущность системы.

Важно ведь было не просто усовершенствовать работу одного из подразделений космопорта. Джеф небезосновательно полагал, что уже это повлечёт за собой ряд почти неизбежных изменений в работе других служб предприятия, ведь всё взаимосвязано. Важно было успеть подняться выше, стать ещё более лучшим пилотом, ещё более высококлассным специалистом. Нельзя останавливаться на достигнутом, ведь впереди — закономерный перевод на пассажирские перевозки, а там... Там и до службы в ВКС немного времени останется.

Джеф продолжал летать и накапливать информацию, необходимую для совершенствования разрабатываемой системы. Нельзя давать полуфабрикат, надо сразу давать работающую систему. Которой люди — самые разные — смогут воспользоваться буквально через час, а ещё лучше — немедленно. Да и самому останавливаться в развитии нельзя: система — системой, но её неминуемо будут дорабатывать, а значит... Если он остановится — его сначала отодвинут в сторону, а затем — оставят далеко позади. Потому... Потому придётся, чтобы оставаться впереди постоянно, не идти, а бежать, причём — быстро.

Посмотрев на календарь, Моро-младший вздохнул: лето наступило, а значит — никакого затишья. Вроде бы должно быть наоборот: какое-никакое, но отпускное время, потому и коммерческая активность должна по идее поутихнуть, но... Желание заработать лишние деньги очень быстро становится круглосуточным, а затем — навязчиво обязательным.

Потому очень хорошо, что начальник космопорта лично разрешил Джефу досрочно пройти доподготовку и поздравил с получением сертификата, дающего право водить не легкотоннажный, а среднетоннажный грузовой доставщик. Оборот грузов в порту возрастал, машины и их пилоты не простаивали, потому Джеф передал свою машину молодому пилоту и в свою очередь принял машину у уходившего на крупнотоннажник специалиста. Облазил 'птичку' от носа до кормы, влез во все мыслимые — и немыслимые тоже — щели, но остался доволен: машина была прекрасной, прежний пилот за ней смотрел и проводил все регламентные работы вовремя и в полном объёме.

Подписав необходимые пластики и файлы, Джеф уселся в пилотское кресло, огляделся по сторонам и, устроившись поудобнее, позволил себе подумать о том, что очередную высоту он всё-таки взял, а главное — никто не усомнился даже мысленно в его праве 'расти'. Да, среднетоннажник, но зато — более мощная и вместительная машина. Всё закономерно — надо соблюдать постепенность. Да и взглянуть на систему изнутри, теперь уже с нового рабочего места — всегда полезно. Могут 'вылезти' разнообразные уточнения и дополнения, которые необходимо будет учесть — всё меняется и притом — постоянно.

Три считавшихся летними месяца — по июль включительно — Джеф летал, осваивая новую для себя машину. Теоретически, конечно, он эту марку и модель знал неплохо, но практика — это совершенно другое дело. Разграфлённые листы пластобумаги заняли законное место на площадке подлокотника и стали покрываться заметками, отметками, цифрами, рисунками. Кое-что Джеф вводил в свою практику немедленно, с чем-то не торопился, но большинство просчитанных сценариев пока оставлял без движения — только в теории. Не надо сразу всё показывать другим. В том, что за ним и за его работой продолжают — с разными целями — наблюдать? Моро-младший никогда не сомневался. Оступись, снизь темп — и тебя вышвырнут. Не потому что ты ошибся, а потому что эта работа официально — не для инвалидов. А Джеф Моро официально — стопроцентный инвалид, причём с таким диагнозом, который, если уж совсем честно, вообще не предусматривал возможность устройства на какую-нибудь подобную работу. Так, разве что в офисе бумажки перекладывать. Непыльно, но зато — ненапряжно для мышц и скелета.

Джеф работал и более того — летал. Много и постоянно. Не гнался за поощрениями любого рода — от благодарностей в приказах до премий на банковский счёт. Завязал немало полезных знакомств, обзавёлся приятелями и друзьями и в космопорту и за его пределами.

С девушками, правда, был осторожен: встречаться, проводить вместе время — пожалуйста, а вот относительно женитьбы и детей — пока к этому решил не переходить. Не всем девушкам, вполне ожидаемо, такое нравилось, но Моро-младший давно уже решил, что не обязан всем и каждому нравиться. На это никаких сил даже у здорового человека не хватит. Так что предохранялся и перепроверялся Джеф хорошо и особой активности ни себе, ни партнёрше не позволял: память о слабости и ломкости костей была слишком сильной.

Говорят, что секс отбивает желание мыслить рационально, но... Это сказано было явно не про Джефа. Он-то даже в самом пике страсти головы не терял, что, кстати, очень злило партнёрш. Потому-то Моро-младший и заработал репутацию — если не недотроги, то очень сложного для дам 'собеседника'.

Это позволяло не тратить время на неперспективные взаимоотношения и раз за разом дорабатывать систему и совершенствовать свои навыки пилотирования: получив право управлять среднетоннажным грузовиком, Джеф снова прописался в тренажёрном центре космопорта и опять часто выползал из 'капсулы' взмокший и уставший вусмерть, но — удовлетворённый. А бывало, пусть и редко — что и довольный.

Персонал Центра относился к младшему Моро как к своему коллеге. Ведь он проверял на тренажёрах многие свои теоретические 'построения'. А за этим в космопорту велась самая настоящая непрекращающаяся охота: рутину полётов надо было изредка и безопасно разбавлять. За Моро закрепилась слава очень осторожного, но знающего и умелого пилота, мнению которого стоило доверять.

Работа — работой, а вот взгляды родителей. Моро-младший старался хоть на несколько часов, но более-менее часто и регулярно приезжать к ним и... Чувствовал себя паршиво. Кому, как не маме с папой известно, что одной работой жизнь человека не исчерпывается. Кому, как не им известно, что Джефу приходится осторожничать гораздо больше, чем любому другому юноше. Да, да, юноше, а не молодому человеку, ведь продолжительность жизни увеличилась, и теперь можно было рассчитывать дожить лет этак до ста почти с гарантией. Если не стопроцентной, то очень близкой к этому пределу.

Маме так хочется понянчить внуков. И она-то хорошо понимает, что к внукам прилагается невестка. Какой она будет? Вряд ли сверхпонимающей и сверхпокладистой. Папа тоже не прочь заняться воспитанием внука или внучки или обоих сразу. Ему есть, что рассказать им, кроме сказок из книжек. Только... И мама, и папа понимают: Джеф опасается, боится, что дети тоже унаследуют эту комбинацию генов, которая один раз уже привела к проявлению синдрома Вролика. Эта ненавистная, неприятная ломкость костей, которую практически невозможно устранить, даже понадеявшись на всемогущесть взросления.

Обычно, когда человек переступает двадцатипятилетний рубеж своей жизни, он перестаёт расти, его скелет формируется на девяносто процентов окончательно и тогда можно рассчитывать, что слабых мест не будет, но... Для Джефа это нереализуемая мечта. Потому что и в двадцать пять и в тридцать пять его кости останутся — в этом уверены практически все врачи — столь же ломкими. Потому... Говорить о том, что синдром успокоится и тем более — ослабит свои проявления — не приходится. Потому... Если родятся у избранницы Джефа дети... Далеко не сразу этот коварный синдром может проявиться. Иногда его симптомы становятся заметны и на пятом году жизни ребёнка. А иногда — и на десятом. Ждать столько, живя в постоянном страхе... Это же не жизнь, это каторга какая-то получается.

И в то же время нельзя отрицать, что Джеф — молод, что он интересуется девушками, а те интересуются им. Требования эволюции, требования природы. Чем моложе папа с мамой, тем здоровее их дети. Нет, речь не идёт о том, чтобы рожать в пятнадцать лет, Джеф уже старше, у него высшая школа за плечами и скоро он встанет в строй ВКС Альянса. А о том, что нельзя исключать влюблённости, а затем — свадьбы и детей. Всё обычно, стандартно и потому — предсказуемо. А в случае с Джефом — опасно. Крайне опасно. И не только для него, а прежде всего — для детей.

Отпуск — двухнедельный, кстати, Джеф провёл в уютном доме, стоявшем на берегу затерянного в лесах Британии небольшого озера. Владельцы — семья с тремя детьми — улетели в Австралию на всё лето, и охотно согласились, чтобы Джеф пожил в... на усадьбу это не тянуло, да и на одиночное бунгало тоже — вполне приличный двухэтажный... коттедж. До виллы было совсем рядом, но это была точно не вилла. Без излишеств, но зато с минимально необходимым 'обвесом'. И то хорошо.

Джеф радовался тишине, возможности спать столько, сколько хотел, есть то, что хочется, а не только то, что надо, а главное — гулять вокруг озера по хорошо натоптанной тропе, не портившей окружающий пейзаж даже в малой степени. Часто останавливаясь — не потому что устал, а потому, что хотелось повнимательнее посмотреть вокруг, Джеф вдыхал чистый лесной и озёрный воздух и считал — не без оснований — что именно такой отпуск ему нравится. Он один, ему никто не мешает и он никому тоже не мешает.

Подумать времени хватило. О многом. И о системе тоже. И о последствиях внедрения её в практическую деятельность грузового крыла космопорта. И о реакции персонала космопорта на это внедрение — не секрет, система затрагивала — а как же иначе-то? — и их интересы и их работу. О многом.

Сказать, что ему нравилось отдыхать — ничего не сказать. Джеф остро ощущал и осознавал, что этот двухнедельный отдых он — заработал. Своим трудом. Собственным. Личным. Над ним теперь не было наставников, учителей, надсмотрщиков, контролёров. Он сам работал и сам действовал. Сам жил. Одиноко, да, но — спокойно. Даже размеренно. Сколько там это 'представитель' ему отмерил? Четыре-пять лет? Максимум — пять? Хорошо, пять. Значит, через год Джеф получит право управлять тяжёлым грузовозом, это — следующая вполне предсказуемая ступень, на которой он долго не задержится и ещё через год сдаст цикл зачётов и экзаменов, получит право управлять маломестным пассажирником.

Тогда уже будет очень всё по-серьёзному: позади будут не грузы, которым, в общем-то, всё равно, даже если это скот или птица, а живые разумные органики, желающие комфортно и быстро добраться до орбиты, а там пересесть на пассажирник и отправиться туда, куда необходимо. Поработает на малом пассажирнике год — тем более там уже не придётся 'изобретать велосипед' и пытаться изменить систему пассажироперевозок в целом и — спокойно перейдёт на службу в ВКС Альянса.

У него будет главное: опыт, практика и знания, умения и навыки, какие ни одна теоретическая подготовка, даже самая фундаментальная, дать не может.

Так и получилось. Вернувшись в космопорт, Джеф провёл расширенную диагностику своего 'грузовичка' и 'встал в график', продолжив дорабатывать и совершенствовать свою систему, накапливать для неё материал, прежде всего — фактические данные.

Новый год, два дня оплаченного отпуска Джеф провёл с родителями. Они были рады: наслышаны о его успехах, о лестных отзывах грузоперевозчиков, о новых премиях и благодарностях. А главное, они были рады тому, что Джеф адаптировался к реальной, взрослой, самостоятельной жизни. Смог в этой жизни стать своим. Не замкнуться на 'инвалидском' уровне, не опуститься куда-то в самые низы — удержаться и подняться. Далеко не каждый человек-инвалид мог работать там, где сейчас работал их сын.

Джефу было приятно побыть с родителями. Они приезжали в космопорт, в гостиницу, наблюдали за работой сына, персонал космопорта их знал в лицо, пропускал туда, куда не было хода обычным посетителям и пассажирам. Доверие — великая вещь. Но там Моро-младший работал, а в родительском доме он отдыхал так полно, как, пожалуй, нигде не мог бы отдохнуть. Здесь всё было знакомо до мелочей. И не заставляло напрягаться, ожидать неприятностей и проблем.

Нет, он не стремился уйти из родительского дома как можно быстрее. Честно, до конца пробыл оба свободных дня. Хотя и чувствовал... понимание родителями того простого факта, что сын вырос и ведёт теперь совершенно самостоятельную жизнь. Да, одинокую, но, всё же, может быть, только временно одинокую? Дочь да, она может вернуться — и не раз. Сын — вряд ли. Он — мужчина, привык действовать, а не говорить, не топить действие словами, хоть написанными, хоть высказанными вслух.

В июле Джеф сдал цикл экзаменов и зачётов и получил сертификат на право управления тяжёлым грузовозом. Нет, чуда не произошло: никаких протекций, никаких облегчений. Всё точно в соответствии с протоколами. Зато машина и на этот раз ему досталась нормальная. Не 'убитая' в хлам — и такие в космопорту тоже были. Да, пришлось проверить её основательно на стендах, но бывший пилот нисколько не возражал — он знал Джефа не первый год и видел его работу, считай, ежедневно. Так что за новичка Моро-младшего он уж точно не принимал, потому сам помог и проверить и отрегулировать и подготовить к очередному полёту.

Расстались Джеф и бывший пилот тяжёлого грузовоза — близкими приятелями. Нет, о дружбе не думалось, хотя... почему бы и нет? Главное, что теперь и груза можно на борт взять больше и соответственно заработать на этом больше, да и ответственность тоже возрастает: тяжёлый, объёмный грузовик стыковать и швартовать хоть к космическим кораблям, хоть к станциям всё же, по понятным причинам, сложнее и немного дольше. Над сокращением сроков и сложности выполнения рутинных, в общем-то, операций Джеф привычно задумался, продолжая совершенствовать свою систему.

Кое-какие части этой системы уже несколько месяцев как активно применялись многими пилотами грузовозов. Джеф не считал себя экспертом и не становился в позу оскорблённой знаменитости, всегда выслушивал замечания и уточнения, вникал, вносил исправления и учитывал чужой практический опыт и чужие особенности. Да и воспринимал он эти опыт и особенности не как чужие. Одно дело делают все пилоты грузовозов, работающие в этом космопорту. Именно одно, а значит — общее. Каждый по-своему, придерживаясь стандартов, но — для общего блага. Так что Джефа за тупого реформатора, готового ради своей идеи идти буквально по трупам, никто в космопорту не считал и то, что он предлагал, чаще всего принималось без сопротивления и возражений.

Постепенное врастание системы в жизнь, быт и рабочую среду космопорта Джеф считал лучшим способом адаптации своей разработки. Можно, конечно, придти к начальнику космопорта со всеми материалами, но... Тот посмотрит, да не один, а с младшими коллегами, с начальниками служб и подразделений, те подключат своих коллег. Зачем эта круговерть, начатая с верхов? Гораздо эффективнее и быстрее действовать снизу. Пилоты, водители, техники, инженеры — они быстро поняли, что у Джефа есть ещё много всего такого всякого-разного, да ещё и увязанного в большущую и сложную систему. Потому и задумались и сами стали считать, а затем — начали предлагать. Не только Джефу, это само собой — начальству своему. Пусть даже самому малому.

Начальство же в основной своей массе само прошло всю лестницу должностей и званий — от низов к верхам, потому не особо выступало против разумных, просчитанных, да ещё и проверенных вполне осязаемой практикой нововведений. Привыкать к новинкам — сложно, люди вокруг в основном взрослые, сложившиеся. Но система — работала. Это видели и чувствовали все. В системе не было подвохов. И не было пробелов. Во всяком случае — крупных, ставящих её под угрозу. Космопортовский Центр проверил выкладки и расчёты Джефа, признал — официально — их соответствующими всем требованиям стандартов и потому заслуживающими внимания и изучения.

Тяжёлый грузовоз ещё больше отвечал желаниям и стремлениям Джефа, чем средний и лёгкий. Да, всё пришлось осваивать последовательно, но зато теперь практический опыт — шикарная и мощная платформа, с которой Моро-младшего так просто сковырнуть никому из профильных и тем более непрофильных спецов не удастся. Объёмный трюм, в котором можно было установить несколько герметичных переборок, мощные двигатели, хорошая аппаратура, новейшее оборудование. Отличному пилоту — а Джеф именно таким пилотом и был — предоставили возможность работать на прекрасной технике.

Ничего, что позади — не пассажиры, а груз, зато основные — и не только основные — операции Джеф мог теперь выполнять с закрытыми глазами, буквально наощупь, руководствуясь одному ему ведомыми ориентирами и сигналами. Пилоты космопорта шутили, что Моро-младший способен весь рейс — туда и обратно — провести с непрозрачным мешком на голове. Повязка на глаза — сколь угодно непрозрачная и широкая — на таком фоне смотрелась, мягко говоря, несерьёзно. В чём-то они были правы, но до такого экстрима дело, к счастью, не доходило.

Когда мужчина занят любимым и хорошо оплачиваемым, а главное — своим делом — он счастлив, доволен, уравновешен и спокоен. Джеф именно в таком режиме и провёл очередной год — с сентября по июль-август. Не спешил, не торопился, но — готовился. Понимал, что как только он сядет за руль маломестного пассажирника очень многое изменится. Он уже не сможет самолично накапливать информацию, касающуюся доработки его системы, а значит... Значит, пришло время эту систему обнародовать.

К удивлению Джефа почти ничего организовывать и не пришлось: начальство — снизу доверху — оказалось 'в курсе', так что вводная презентация, предусмотрительно отодвинутая на поздний вечер, прошла в переполненном зале и при активированной системе видео и аудио конференцсвязи космопорта. Запись, кстати, тоже велась — самая полная: пилоты — и не только они, но и водители, и инженеры, и техники, и комплектовщики — все пожелали ознакомиться с докладом очень внимательно. Этот июльский день — жаркий, душный и в то же время — солнечный — Джеф запомнил на всю жизнь. Его система незаметно встала в строй. От неё не шарахались, её не избегали, её изучали, понимали и — применяли. А для автора, разработчика, это — высшая похвала.

Джеф получил премию — в размере годового оклада. И не по расценкам труда пилота тяжёлого грузовоза, а по расценкам пилота среднего пассажирника, хотя формально он совсем недавно получил право управлять только маломестными пассажирскими доставщиками. В него верили — и руководство и рядовые сотрудники космопорта. А это — немаловажно. Сюжеты о его работе и — о системе — прошли по местному и земельному телевидению, но, как и хотел Джеф, корреспонденты, журналисты — как пишущие, так и снимающие — не стали делать из Моро-младшего очередную телезвезду. Рассказали интересно и — по-деловому: о его работе, о системе. Показали, что система уже практически применяется и приносит пользу.

Родители были довольны и горды. Джеф на один день — взял в счёт ежегодного отпуска — приехал после презентации к ним и они долго говорили. О многом, о разном. Смотрели, конечно, выпуски новостей, где были и сюжеты о Джефе и о космопорте. Части системы стали применять и в других космопортах, учитывая местные особенности. Знатоки шутили, что эта система оказалась неожиданно гибкой, легко адаптируемой, и сохраняла значительную часть теоретически достижимой эффективности. А уж о полезности-то — сколько было разговоров — и не досужих, не праздных: предельно точных, чётких и деловых.

Возить пассажиров на орбиту Джефу понравилось. А пассажиры были уверены в пилоте: они знали о том, что он прошёл долгий путь, далеко не сразу сел в это кресло и имеет богатый практический опыт. Быстрота, мягкость, чёткость — всё это Джеф обеспечивал в необходимой мере. Количество благодарных откликов и отзывов от пассажиров росло в геометрической прогрессии. Джефу почти единственному разрешали превышать установленную скорость на магистральном отрезке полёта, а также 'нестандартно' маневрировать при подходе к пассажирнику или к станции или к космолифту. Верили и знали: Моро-младший не подведёт. И Джеф не подводил.

Знал ли Джеф, кого он возит? Да, знал. Для пилотов информацию о пассажирах, равно как и о грузе — не делали тайной. Не было необходимости. В один из дней, кажется, снова под новый год, где-то за неделю до 'красной даты', мама и папа поднялись на борт доставщика, пилотируемого Джефом. Ничего особенного: решили прогуляться на космическую станцию — одну из нескольких, находившихся на околоземной орбите.

Джеф разрешил и отцу и матери поприсутствовать во время полёта в пилотской кабине. Нет, взлёт — это дело святое, тут никаких исключений ни для кого: пристегнулись, спинки кресел в вертикальное положение, не курить и всё прочее, а после взлёта — почему бы и нет? Зато теперь он сам и чувствовал и видел счастье и гордость обоих родителей. Ему было очень приятно, а уж как было приятно им... Подлёт к станции, маневрирование, подход — всё это родители увидели своими глазами. Потом, конечно, Джеф вполголоса попросил их вернуться на места и пристегнуться. Никаких возражений не последовало. Полёт не особо длительный — всего каких-то сорок минут, если считать время в один 'конец', но зато теперь можно будет не пояснять родителям очень многие детали — сами всё видели и чувствовали.

Обратно, кстати, родители тоже возвращались на доставщике, пилотируемом Джефом. Видимо станционные клерки что-то такое прознали и родители сами были не против. Теперь Джеф показал им обычный подход к космопорту и посадку на площадку. Экраны в салоне доставщика были установлены ещё на заводе, пассажиры часто интересовались тем, как происходит и посадка, и взлёт, поэтому мама с папой посмотрели на весь процесс из пассажирского салона — никаких нарушений правил техники безопасности и регламентов Джеф не допустил. Знал ведь, с какой лёгкостью, а главное ожидаемо 'ломаются' на этом моменте очень многие пилоты. А он — не 'сломался'. И родители правильно его поняли.

В новогоднюю ночь Джеф снова о многом говорил с родителями. Те же два выходных дня. Впереди было полгода — максимум — работы на пассажирском малом доставщике — или маломестном, как его ещё называли, а затем Джефу предстояло прибыть на учёбу в расположение факультета подготовки лётного состава ВКС Альянса Систем.

Этот факультет за каких-то полтора года разросся до размеров института и теперь у Джефа, да и у отца тоже не было никаких сомнений: такое может быть только перед серьёзными боевыми действиями. Уровня межрасовой войны, как минимум.

Полгода спокойной результативной безаварийной работы. Это — немало. Джеф привык пилотировать пассажирники, пассажиры ему доверяли и стремились попасть на доставщик, который пилотировал именно он. Не всегда и не у всех это получалось, но — по строго объективным причинам. За эти же полгода Джеф ввёл в действие всю систему — в основном, конечно, в грузовом секторе перевозок, но и в пассажирский сектор ушло — для немедленной или отложенной до самого ближайшего будущего реализации — немало частей. Так что с этой стороны долгов у Моро-младшего не было.

Начальник космопорта написал Джефу самую лестную характеристику, в которой, впрочем, не было ни слова неправды. Всё точно, всё чётко и всё строго по делу. Выдал все необходимые документы, сказал, что всегда будет рад видеть его в составе пилотов — хоть грузовиков, хоть пассажирских доставщиков и распорядился предоставить Моро-младшему оплачиваемый десятидневный отпуск.

Джеф провёл эти дни с родителями. Собрался, уточнил, что может его ждать на вступительных экзаменах в этот новообразованный институт. Хотя, если честно, знал уже давно: у него не будет никаких проблем с поступлением. Командование института знало о практической и научной работе Моро-младшего всё и учло все достижения, все успехи и все наработки. Джефу предоставили комнату в курсантском общежитии — одноместный номер. Немногие первокурсники получали такие роскошные номера в своё исключительное распоряжение, но — Джеф и не думал гордиться, понимал, что это нужно будет использовать для дела.

Наступил день, когда мама и папа проводили Джефа в аэропорт. Можно было до Института добраться и поездом, но Джеф хотел побыстрее и родители согласились с решением сына.

Моро-младший долго смотрел на фигурки самых близких людей, пока их ещё можно было видеть из иллюминатора взлетающего небольшого 'рейсовика'. Очередная страница его жизни закрывалась и сразу же, почти одновременно — открывалась новая. Служба в ВКС Альянса Систем. Военный пилот космического боевого корабля.

В следующий раз он увидел обоих родителей на церемонии принятия воинской присяги. До этого три месяца Джеф провёл в учебном подразделении, прошёл обычный курс 'молодого бойца'. Командиры, ясное дело, поначалу пытались и стремились как-то облегчить его службу и жизнь. Но Джеф постарался показать, что в послаблениях не нуждается. И чуть позднее с удовлетворением отметил, что его стали уважать гораздо больше. 'Учебку' он закончил одним из десяти лучших и, хотя до принятия присяги он ещё не был полноправным воином, а являлся только новобранцем, он не раз слышал, как сержанты, старшины и офицеры в разговорах между собой отмечали, что у Моро есть 'военная косточка'. Сам Джеф в этом сомневался, не желая преувеличивать свои возможности и способности, потому не обращал на эти мнения особого внимания: он служил, работал, совершенствовался и считал, что ему очень повезло.

На церемонии принятия присяги молодыми воинами Джеф, как сказали родители, ничем не отличался от других солдат. Да, может быть, он ходил более осторожно и медленно, но шагистике в армии Альянса уделялось — по сравнению с довоенным временем — гораздо меньше внимания и ему не пришлось напрягаться, отрабатывая строевые приёмы. Для Моро-младшего осведомлённость многих командиров о его медицинских проблемах не являлась новостью, но и в армии он решил продолжать прежнюю линию: никаких послаблений из-за болезни ему предоставлять не должны. А остальное он сделает сам. Наилучшим образом.

Теоретические занятия, лекции, семинары, практикумы, тренажёры, полигоны, участие в маневрах — Джеф был счастлив принимать во всём этом самое активное участие. Да, приходилось мало спать и очень быстро кушать, но... Он твёрдо нацелился на то, чтобы стать лучшим из лучших. Если он — военный пилот, то он должен быть самым лучшим пилотом. Не хорошим, не отличным, а лучшим. И держать эту позицию за собой везде и всегда.

Многие детали воинской службы Джеф помнил до сих пор очень отчётливо. И рассказывать о них мог бы очень долго, красочно, в подробностях. Сейчас, находясь в каюте, Моро-младший хотел вспомнить только основные моменты. На большее не хватило бы времени — надо и поспать, и поесть и написать письма родителям, и перечитать письма от них.

Джеф вспомнил, как инструктор лётно-практической подготовки после первого же совместного полёта на 'спарке' назвал его 'Джокером' — 'Шутником'. Более здоровые курсанты могли улыбаться и шутить, могли расслабляться и даже вести полугражданскую жизнь, а у Моро-младшего такой возможности не было: он решил стать лучшим и сил и возможностей для улыбок, смеха и расслабления у него не хватало. Поэтому он улыбался очень редко — только тогда, когда хотел сам и когда момент, по его мнению, заслуживал этого.

Ясно, что и курсанты, и инструкторы — сержанты, старшины и офицеры — понимали: тренировки тяжелы для не слишком крепкого здоровья Джефа, потому ему уж точно не до веселья и улыбок — выполнить бы все требования надлежащим образом. А Моро-младший не просто стремился выполнить все требования, он старался выполнить их наилучшим образом, быстрее и качественнее всех остальных курсантов. Это требовало большого физического и психического, а также нервного напряжения, да и после таких тренировок оставалось мало сил на что-то вроде веселья и шуточек.

Джеф дневал и ночевал в классах, на тренажёрах, на космодроме и в ангарах. К этому все достаточно быстро привыкли, командование распорядилось пропускать его в эти сектора беспрепятственно и не мешать его тренировкам и учёбе.

Со временем Джеф стал летать лучше, чем все курсанты и даже очень многие инструкторы. Мало кому это нравилось, его пытались затормозить, вывести за пределы 'пятёрки лучших', но — безрезультатно. Хмурый и сосредоточенный Джеф не давал возможности даже подумать о том, что кто-то может быть лучше его в лётной и боевой подготовке. Он работал на износ, недосыпал, довёл многие движения до полного автоматизма, а о быстроте его реакции на изменения обстановки по институту очень скоро стали ходить многочисленные легенды. Кто-то считал их байками — возможно, ему было легче так воспринимать рассказы о мастерстве Моро-младшего, но большинство, увидев это на тренажёрах и в видеозаписях реальных полётов — а курсанты летали по всей Солнечной системе — быстро понимали, что рассказы — это не легенда, это отражение реальности.

На последнем курсе перед выпуском Джефа постарались затормозить по-серьёзному. Инструкторы поставили на тренажёры самые сложные программы, какие смогли найти, а программа экзаменационных полётов была составлена так, что при одном взгляде на её конспект бледнели не только почти все курсанты, но и очень многие инструкторы. Джеф с каменным лицом выполнил с отличными результатами всю программу тренажёрных экзаменов, а затем с такими же отличными результатами — программу реальных полётов в самых кошмарных для курсантов районах Солнечной системы.

Оппоненты Джефа попытались было затянуть процесс анализа результатов экзаменов, подали ряд апелляций, но и это не помогло: слишком очевидно было, что Моро-младший не только выполнил, но и многократно перевыполнил нормативы, предусматривающие выставление только отличных экзаменационных оценок. Да, на два-три дня объявление окончательных экзаменационных результатов было отложено и об этом командование Института сообщило всем курсантам, но в итоге Джеф занял высшую ступень в итоговом рейтинге и был официально признан лучшим выпускником Института этого года.

Родители. Они знали о том, с какими сложностями и трудностями сталкивается их сын, чувствовали его напряжение — и физическое, и психическое, и нервное. Таковы все родители. Зато на церемонии выпуска и мама, и папа с удивлением увидели как их сын, ставший за последние месяцы крайне сосредоточенным и серьёзным, улыбается во весь рот. Возможно, как предполагал Джеф, эта улыбка лучше всяких слов доказала родителям, что их сын способен выдерживать большие нагрузки и стал не только отличным пилотом, но и отличным воином.

Выпуск отзвенел, церемония была закончена. Джеф собрал вещи и покинул свой одноместный номер в курсантском общежитии. В кармане новенькой лейтенантской формёнки-комбинезона лежал пластолист, сложенный вчетверо, с текстом, определявшим жизнь молодого офицера на самое ближайшее время: 'предоставить отпуск сроком на десять суток с правом выезда в любой населённый пункт Земли'. И никакой определённости с будущим местом службы.

Пять дней Моро-младший провёл в родительском доме. Переоделся в гражданское и, казалось бы, внешне забыл о том, что теперь он — военнослужащий. Родителям такая перемена образа нравилась, а вот Джеф напряжённо думал о том, почему ему, лучшему выпускнику пилотского факультета Института, так и не выдали документ с указанием места службы.

Только тогда, когда 'Нормандия' встала у 'Арктура' для того, чтобы на её борт поднялся новый старший помощник, Джеф от своего хорошего знакомого, получившего назначение в штабные структуры ВКС Альянса Систем, узнает многое о том, почему случилось так, а не иначе, а тогда...

Тогда, раньше, он отдыхал, общался с родителями, побывал в космопортовском Центре и двое суток провёл в периметре космопорта, разговаривая и работая бок о бок с пилотами, инженерами, техниками, комплектовщиками. Большинство из них знало, что Моро-младший — лучший выпускник пилотского факультета Института, всё же журналисты местных СМИ — и не только местных — постарались, но для сотрудников космопорта было важно, что Джеф нашёл время и прибыл к ним, чтобы увидеться и пообщаться.

В космопорту было много приятных и важных изменений: система работала, многие её части были адаптированы для нужд пассажирского подразделения, а грузовое отделение использовало систему по максимуму. Вносились изменения, дополнения, улучшения, но все помнили о том, что систему разработал и создал один человек.

Моро побывал у начальника космопорта, пообщался с диспетчерами и сотрудниками служб терминалов, затем долго говорил с начальником Центра в его кабинете. Несколько часов провёл на занятиях — посетил две лекции и два семинара.

Джефа немного тяготила неопределённость. Он многого не знал. Почти все его однокурсники получили назначения и уже разъехались и разлетелись, покинув общежитие, а он вынужден был ждать вызова. Какого? Куда?

Думал Моро-младший и о том, что быть пилотом гражданских кораблей — достаточно безопасно, быть курсантом — тоже, в общем-то, не особо опасно, а вот быть реальным офицером-пилотом — здесь уровень опасности, не говоря уже об уровне нагрузок любого рода, возрастает скачкообразно. И за инвалидностью, которая никуда не делась, уже не спрячешься.

Ясно, что став лучшим гражданским пилотом — в масштабах даже одного космопорта, ага. А затем — лучшим военным пилотом — в масштабах факультета одного из военных Институтов, ага. Джеф поломал многие привычные стандарты и схемы, вызвав недовольство и раздражение у немаленьких по весу — хоть физическому, хоть ранговому, хоть политическому — опогоненных и неопогоненных чиновников Альянса Систем. Думать, рассуждать, анализировать, причём очень быстро, почти мгновенно — военных пилотов в Институте учили хорошо. Даже очень хорошо. Потому Джеф и думал о причинах задержки с присылкой вызова.

Родители чувствовали, что их сын думает о неприятных для него вещах, но не хочет озвучивать ничего из предметов раздумий. Джеф понимал, что мама сомневалась уже тогда в том, умеет ли её ребёнок — а для любой мамы сын — всегда ребёнок — расслабляться и отдыхать. Да, Джеф очень изменился, вырос, возмужал, но... Синдром Вролика никуда не делся, и он по-прежнему ограничивает возможности тела и духа. Одно дело — водить гражданские корабли, хоть пассажирские, хоть грузовые и совершенно другое — водить боевые военные корабли.

Один из приятелей, получивших назначение в штаб одной из флотилий ВКС Альянса Систем, сообщил Джефу, что в одном из тяжёлых космических грузовозов — гигантских 'Мамонтов' к 'Арктуру' прибыл фрегат-прототип 'Нормандия'. Джеф заинтересовался этим фактом, попросил приятеля найти и передать дополнительную информацию. Тот не отказал — сам почувствовал, что за этим стоит что-то большее, чем рутинная 'доставка'. В новом сообщении были кое-какие уточнения, но... Джеф сам убедился — это та самая, достроенная 'Нормандия', уже прошедшая значительную адаптацию под человеческие нужды. А он-то видел её интерьеры ещё в 'турианском формате'. Теперь, значит, она больше пригодна для людей? Хорошо. Очень хорошо. В конце сообщения приятель отметил, что экипаж — достроечный, не основной — уже укомплектован, и свободных мест в 'пилотском секторе' нет. Знал приятель, на что следует обратить самое пристальное внимание, знал.

Джеф полночи провёл в раздумьях, сидя в кровати и держа в руке ридер с сообщением. Получается, что 'Нормандия', корабль его мечты, уже прошла достройку и адаптацию. Уже переведена к 'Арктуру' — а куда же ещё турианцы должны были перевести 'очеловеченный' корабль, проект которого отметил недавно двухвековой юбилей с момента создания первой версии документации? И вот, пока шли экзамены, шёл выпуск, Альянс Систем втихую решил, что такому кораблю не нужен лучший пилот. Достаточно вполне обычного, может быть даже и рядового по своим способностям и возможностям?

Удерживаясь в рамках протокола воинского формата общения, Моро-младший обратился в Командование ВКС Альянса с рапортом. Долго он его писал, чёркал, исправлял, переставлял местами фразы, играл с формулировками. Отправил. И стал ждать отклика. Благо отпуск ещё не закончился — несколько свободных дней оставалось в запасе.

Угум. Несколько дней. А оказалось — ни одного дня свободного нет. Как плотину прорвало. Едва Джеф отправил рапорт, как на почту стали приходить файлы. Открыл, начал читать и... понял, что его отпуск резко сократился. До нуля часов. Максимум несколько десятков минут у него ещё оставалось свободных, но — не больше часа в общей сложности. Потому что его проинформировали: на должность пилота 'Нормандии' действительно назначен другой человек. А ему, пусть и получившему чин лейтенанта ВКС Альянса Систем и прошедшему полный курс подготовки пилота военного космического корабля, следует помнить о том, что инвалидность с него не снята и болезнь, судя по медицинской телеметрии, никуда не исчезла.

Проинформировали столь подробно, что... крыть было почти нечем. А в финале, в одном из файлов было... приглашение на борт фрегата 'Нормандия'. Как было написано: 'для продолжения сотрудничества'. Там было ещё много всякой бюрократической текстовой казуистики, но эта фраза... Она ударила по Джефу слишком сильно и слишком больно.

Несколько минут Джеф сидел неподвижно, глядя в экран и не видя, точнее — не различая ни строчки текста, ни отдельные слова, ни буквы. Всё расплывалось. На что рассчитывали составители этих текстов? На то, что он отступится? Возможно. И отказать ему в праве продолжить бывать на 'Нормандии' они не могли — чувствовалось влияние тех, для кого Джеф Моро был как минимум 'перспективным кадром'. Но...

Мечта... стать пилотом 'Нормандии', ставшая в момент получения диплома столь близкой к воплощению в реальность, снова отодвигалась, отдалялась, становилась труднодостижимой. Бюрократы из Командования ВКС Альянса Систем оказались правы: да, Джеф Моро по-прежнему болен и да, он остаётся инвалидом. Потому за пилотский пульт прототипа легче и безопаснее посадить здоровяка-пилота, чем офицера-инвалида.

В файлах называлась фамилия этого здоровяка-пилота. Некто Крук. Джеф быстро навёл справки, благо Интернетом он пользоваться научился очень хорошо. Добрался до послужных списков, использовав свой офицерский статус и допуск. Прочёл десяток файлов — внимательно и вдумчиво и укрепился в мысли, что с таким 'лётчиком' Альянс точно потеряет корабль.

Если бы дело было в Круке, то даже будь он сынком какого-нибудь альянсовского адмирала или генерала — это можно было бы разрулить, пусть и не сразу, но наряду с фамилией новоназначенного на фрегат пилота мелькала и другая фамилия, гораздо более весомая: Инвектус. Турианский генерал, которому Иерархия поручила присутствовать на испытаниях доработанного фрегата перед передачей корабля в распоряжение ВКС Альянса Систем.

Иерархия, как понял Джеф, покопавшись в Интернете и Экстранете, внимательно отслеживала ситуацию вокруг фрегата. Ясно, что от внимания задействованных в слежении турианцев не укрылось участие в испытаниях прототипа некоего Джефа Моро, который уже тогда был в восторге от характеристик этого корабля и неоднократно в самой явной форме выражал желание стать пилотом фрегата. Но тогда Джеф не был офицером ВКС Альянса Систем, тогда он был моложе и... Может, турианцы и понадеялись на то, что со временем болезнь Моро-младшего станет менее выраженной, что ли, но... Не случилось такого 'облегчения'. Если в деле появился турианский генерал, то... Иерархия действительно вела серьёзную игру, не желая выпускать такой проект из-под своего полного контроля. Значит, у Иерархии есть все рычаги, позволяющие не пустить лейтенанта Джефа Моро к пилотскому пульту фрегата-прототипа. И генерал Инвектус совсем не новичок в бюрократических и властных игрищах. На этом поле он точно переиграет молодого офицера-землянина.

Джеф сидел над экраном и думал, просчитывал варианты, тасовал информационные блоки. Получается, что болезнь в очередной раз может помешать ему достичь цели: из-за синдрома Вролика он не сможет стать пилотом фрегата 'Нормандия'.

Нельзя не признать: бюрократы строго следуют правилам. Инвалид с таким заболеванием не может быть пилотом корабля-прототипа. Ни временно, ни постоянно. Джеф специально поинтересовался этим вопросом и перебрал десятка три страниц с разных сайтов Интернета. Руководствоваться Экстранетом как-то не особо и хотелось — там земляне фаворитами и уважаемыми не были, потому их проблемы мало кого из представителей Старых Рас интересовали.

Но что делать, если представитель Старой Расы блокирует доступ Джефа к пилотскому пульту 'Нормандии'? Что делать-то? Кажется, у имперцев-землян это очень популярный и часто даже ключевой вопрос. Получается, что не только у имперцев. А у любого человека этот вопрос может однажды стать ключевым. И не один раз.

Перещёлкивая закладки — а их пришлось сделать немало, Джеф скользил взглядом по случайно выбранным строкам и думал о том, как же ему прорваться к пульту. Легально — вряд ли. Оставалось — нелегально. То есть — внерамочно. А как тут внерамочно, если теперь он — не штатский, а армейский человек, да ещё и офицер, пусть и младший?

Других способов, кроме внерамочных, Джеф не видел. В этот момент он остро ненавидел свою болезнь. Только её. Не родителей, не себя — болезнь, которая закрывала ему доступ к пилотскому креслу фрегата-прототипа 'Нормандия' и более того — толкала на внезаконные действия. Именно внезаконные. Потому что... Потому что теперь у Моро-младшего не было надежды на то, что он когда-нибудь сможет увидеть 'Нормандию' вблизи — ещё несколько суток и ему пришлют вызов в какое-нибудь подразделение, которое максимально дистанцировано от мест, где будет летать 'Нормандия'.

Надо успокоиться. Надо привести себя в порядок. Надо встряхнуться и развеяться. А для этого... Для этого надо будет на несколько часов покинуть родительский дом.

Так думал Моро-младший, выключая экран и собирая в сумку комплект самых необходимых вещей.

Куда он пойдёт? Прогуляется по городу, а затем... Затем, вполне возможно, он улетит с Земли. Потому что нельзя оставлять ситуацию в таком виде. Ещё немного — и его отодвинут куда-подальше от фрегата.

Джеф попрощался с родителями, вышел из дома. Понимал, чувствовал, что им тоже тяжело. Хотел ведь стать пилотом именно этого фрегата. Полагал, что надо стать лучшим, а оказалось, что формальные признаки и факторы для бюрократов Альянса Систем — хоть штатских, хоть опогоненных — важнее.

Ноги сами понесли Джефа к остановке рейсового пассбуса. А куда же ещё? Полтора часа — и он выходит у терминала 'В' космопорта. Знакомого теперь до мелочей.

Хорошо, что надел гражданский костюм, а форму и всё, что к ней прилагалось, упаковал в сумку. Может, дело дойдёт до необходимости надеть форму, а может, и не дойдёт. Усевшись на каменный 'куб' недалеко от остановки пассбуса, Джеф смотрел на взлетающие грузовые и пассажирские доставщики и продолжал думать о том, как же ему следует поступить, чтобы всё же прорваться к пилотскому пульту 'Нормандии'.

Фрегат манит его? Манит. Его характеристики Моро-младший мог бы озвучить в любое время дня и ночи в любом порядке, а характеристик там — на сорок с лишним листов пластобумаги хватит. Далеко не каждый пилот их запомнит так, как запомнил их Джеф. Ясно, что теперь, после доработки под нужды людей, многие характеристики поменялись, но основа-то осталась прежней. И эта основа Джефу очень нравилась. Он считал, что это — его корабль, хотя и понимал: в лучшем случае его задвинут на какой-нибудь военный доставщик, и будет он выполнять рейсы 'туда-сюда' с той лишь разницей, что и грузы и пассажиры теперь будут военными.

Стоило так гробиться на гражданке? Стоило так напрягаться в Институте? Как же трудно поверить в то, что не стоило. Джеф знал, а может быть, просто ощущал, что не только трудно — опасно поверить в это. Тогда... Тогда синдром может обостриться и... Врачебно-лётная комиссия и так с великими предостережениями подписала визовые документы, а если синдром 'покажет зубы', то военмедики сразу подпишут дисквалификацию, заберут визу и поставят вопрос об увольнении 'из рядов'. Значит и в гражданские пилоты его уже не возьмут — никому из топ-менеджеров не интересно создавать даже предпосылки угрозам для пассажиров и грузов.

Пилотом 'Нормандии' официально утверждён некий Крук, о котором даже на военных порталах Альянса информации — минимум и она не даёт возможности составить об этом офицере полное представление. Значит, для того, чтобы получить доступ к пилотскому пульту фрегата-прототипа, следует сделать всё, чтобы отодвинуть этого Крука в сторону. Да, может быть, Крук и неплохой пилот, может быть даже и очень неплохой, если уж его выбрали и 'без звука' утвердили на должность пилота фрегата-прототипа, но...

Выбор, свобода выбора. И сложность изменить этот выбор, особенно если он сделан другими.

Фрегат сейчас где? Ясно, что у станции 'Арктур'. Место такое, что и хорошо контролируется и хорошо охраняется. Значит, там новинка будет в полнейшей, хочется в это верить, безопасности.

Джеф уцепился за это название 'Арктур'. Правительственная и одновременно — военная космическая станция. Своеобразный управляющий центр и военная база в одном лице. Не было ресурсов у человечества, чтобы построить две такие станции, пришлось делить одну, да ещё и не на равные части. Что-то удалось поделить бескровно, а что-то нет. Если фрегат, как утверждают СМИ, находится рядом с 'Арктуром'...

Придётся лететь на 'Арктур'. Там можно будет принять решение, увидев и почувствовав то, что нельзя увидеть и почувствовать, находясь на Земле.

Джеф встал, нашаривая взглядом портал входа в терминал. Если он — лейтенант ВКС Альянса, то он может в свой отпуск посетить эту станцию на вполне легальных основаниях. Воинское звание и отпускной сертификат помогут ему получить туда доступ, а попав на станцию, он уж чего-нибудь, да придумает. Главное, что рядом будет 'Нормандия'.

Войдя в терминал, Моро-младший подошёл к билетной кассе, предъявил свой 'ай-ди', в котором уже были проставлены соответствующие отметки. На 'Арктур' летали многие гражданские — и не только по вызову, а уж о военнослужащих и речи не было — это была в первую очередь их станция, она изначально строилась как военная база, это потом штатские засуетились и постарались урвать себе кусок. Успели. Впрочем, сейчас тонкости того, кто начал, и кто успел первым, Джефа не интересовали.

Получив билет, он прошёл к стойке регистрации и быстро получил стрип-код для посадки на ближайший доставщик, поднимавший обилеченных пассажиров к лайнеру 'Линкольн', ходившему по маршруту Земля — станция 'Арктур' — Цитадель уже несколько лет.

Узнали ли его в кассе и на регистрации? Конечно, узнали, хоть и ходил он последние несколько лет почти всегда через служебный вход. Космопорт — маленький, все сотрудники друг о друге что-то да знают.

Сел в кресло, пристегнулся, посмотрел на загоревшееся табло 'Пристегнуть ремни. Не курить'. Как и очень многие пилоты Джеф не любил чувствовать себя пассажиром. Но в этот раз перетерпел, если и волновался — то самую малость.

Доставщик быстро поднял два десятка пассажиров к ангару 'Линкольна', несколько минут — и Джеф обустраивается в кресле в общем салоне. Можно было бы и каюту оплатить — средства позволяли, но на этот раз Джеф решил обойтись минимумом: кто знает, как там, на 'Арктуре' сложится, может, придётся в пожарном порядке возвращаться, чтобы сразу уехать или улететь к месту службы. Такое уже бывало — не с ним, а со многими его приятелями по пилотскому факультету Института. Люди общаются между собой и мало какие препятствия могут свести на нет интенсивность и результативность этого общения.

'Линкольн' и на этот раз не подвёл — вовремя встал на рейд у 'Арктура'. Несколько минут — и юркие доставщики переправили пассажиров, для которых эта станция была конечным пунктом путешествия, в 'арктурские' пассангары, а оттуда, предъявив 'ай-ди' карту Джеф прошёл в гостиничный сектор, где ещё во время полёта на лайнере заказал себе одноместный номер. Не хотелось ни с кем делить временное обиталище. Неспокойно было на душе. Если и будет форс-мажор, то его сподручнее переживать в режиме полной автономности.

Разместившись в номере, Моро не стал переодеваться в форменный комбинезон. Почему-то решил, что так будет лучше. 'Ай-ди карта' обеспечит проход везде, куда пускают только военнослужащих, а доступ для гражданских лиц он и так уже имеет — автоматика и компьютеры оповещены о том, что Джеф на станции 'Арктур' пребывает легально.

Время приближалось к обычному для очередного приёма пищи. Когда работаешь пилотом и возишь грузы или пассажиров круглосуточно, то понятия 'завтрак', 'обед' и 'ужин' становятся, мягко говоря, очень условными. Потому, поразмыслив, Джеф решил посетить местное учреждение общественного питания. Не ресторан, конечно — шиковать ни к чему, но и не 'забегаловку для бедных', всё же офицерский статус есть офицерский статус и ему надо соответствовать. Взяв с собой минимум вещей, сложив их в поясные укладки, Джеф вышел из номера, плотно закрыв за собой дверь.

Нарвался. Подозревал, что такое может быть, но... Если всех подозрений опасаться — жить станет не только сложно — вообще невозможно.

— Лейтенант Моро? — раздался позади Джефа, свернувшего на перекрёстке переходов к сектору, где размещались кафе, голос, однозначно принадлежащий турианцу.

— Да, сэр. — Моро автоматически, но не слишком быстро повернулся — всё же он был в гражданском костюме, что исключало необходимость выполнения строевых приёмов.

— Наслышан о ваших успехов в учёбе и работе. — генерал Инвектус жестом показал, что тоже не против пройтись к сектору с кафе. — Желаете принять участие в очередном испытательном полёте 'Нормандии'? — без предисловий сразу перешёл к делу птицемордый военачальник.

— Желаю, — твёрдо и чётко ответил Моро, стараясь держаться вровень с широко шагавшим турианцем. Нельзя было показать, что он слаб, нельзя. Да, придётся снова понапрягаться, ведь нарвался — теперь придётся терпеть.

— Что-ж. Учитывая то обстоятельство, что за вас поручились... — негромко продолжил Инвектус, входя в одно из кафе и направляясь к свободному столику. — Могу разрешить вам поприсутствовать на борту.

Моро едва удержался от внешнего выражения возмущения. 'Поприсутствовать' в устах турианца-генерала могло означать только одно — молодого офицера-пилота на ракетный выстрел не допустят в пилотскую кабину. Инвектус оставался верен себе — он сразу прояснял ситуацию и ограничивал её жёсткими рамками.

— Кстати, — сделав заказ, турианец отложил ридер с меню в сторону. — Я знаю о деталях вашего участия в испытаниях прототипа 'Нормандии'. И у меня есть к вам предложение, лейтенант.

Моро подобрался. Турианцы — раса воинов. И этот птицемордый видит в собеседнике офицера и пилота... Интересно, что за предложение?

Как раз принесли заказы. Уделив несколько минут закуске и первому блюду, Моро вопросительно посмотрел на Инвектуса.

— Думаю, вы и сами догадаетесь, лейтенант, — продолжил генерал. — Хочу, чтобы вы отвезли меня на челноке на борт турианского дредноута 'Аствелсс'. Он как раз будет тут проходить, неподалёку. Мы пробудем на его борту, — турианец посмотрел на малый экранчик своего наручного инструментрона, — где-то час-два, не больше. Затем вы доставите меня на том же челноке обратно на 'Арктур'. Согласны?

Если Инвектус желает, чтобы молодой пилот-землянин его отвёз туда-обратно... Это — шанс. Генерал — суров, но, по всей вероятности, не настроен лично против Моро. Потому надо сделать всё, чтобы он поверил и убедился в его возможностях и способностях.

— Да, сэр, — ответил Моро.

— Тогда, — генерал не спеша допил турианский коктейль, расплатился с подошедшим официантом и встал, — Через пятнадцать минут я жду вас в ангаре пятнадцать. Платформа двадцать шесть.

Сказав это, Инвектус быстро покинул кафе.

Моро две минуты потратил на то, чтобы успокоиться. То ли Инвектус так издевается — тонко и жёстко, то ли он раздумывает, то ли он решил почему-то дать лейтенанту-землянину какой-нибудь, пусть и призрачный шанс.

Много непонятного. Слишком много. Тем не менее, Инвектус учёл физическое состояние землянина и потому выделил целых четверть часа на то, чтобы лейтенант добрался до ангара. За это время, конечно же, генерал сообщит куда следует о своём решении сменить пилота, оформит — для генералов это быстро — необходимые документы на полёт 'туда — обратно' и поднимется на борт челнока. Явно турианского. А какого же ещё? У кого в Большом Космосе самый крупный флот, если брать в целом — и военный и гражданский? У птицемордых.

Расплатившись с официантом — угум, ещё генерал за лейтенанта будет платить — размечтался — Моро вышел из кафе, сориентировался, взглянув на настенные указатели, и направился к лифтам, доставляющим пассажиров в ангарные пояса станции.

— Вы точны, лейтенант, — сказал Инвектус, уже сидевший в кресле, когда Моро поднялся на борт челнока и хотел пройти в кабину. — Что-ж, полетели, — генерал скучающим взглядом окинул фигуру землянина. — Действуйте, офицер.

Садясь в пилотское кресло — ох и насиделся же он в таких во время учёбы на факультете — Джеф выполнил все необходимые процедуры, и челнок ходко вылетел из портала ангара. Нет, никакого лихачества, всё точно, ну... почти точно по протоколам и инструкциям.

Инвектус сидит, пристегнулся, смотрит в салонный иллюминатор. Птицемордый он и есть птицемордый, лицо — любая маска позавидует. Глаза — птичьи, почти ничего и не выражают, холодные и полубезжизненные какие-то. Сидит спокойно — и хорошо, главное — не встаёт, не идёт в кабину и не пытается показать, какой он крутой знаток пилотирования.

'Аствелсс'. Знал Моро этот дредноут. Знал. Один из лучших кораблей в турианских Флотах. Тех, какие птицемордые от чужих взглядов не прятали. И парадным нельзя назвать и рабочим кораблём эта огромная 'скорлупка' особо никогда не была. Дредноут — он и есть дредноут. Не хотелось сейчас Джефу вспоминать все эпитеты, какие бойкие на язык журналисты любили приклеивать к этим кораблям. И ведь не только земные журналисты, нет. С тех пор, как к Интернету Земли и Солнечной системы добавился Экстранет Большого Космоса и некоторые входы в планетные Интернеты других расовых пространств... Появилась возможность сравнивать.

'Марка' дредноута появилась на экранах пилотского пульта в точно рассчитанный момент времени — для Моро-младшего такие расчёты были привычны, выполнял он их автоматически, никогда особо не планируя их осуществление. Когда надо — выполнил, учёл-запомнил результат и забыл. Вот и сейчас 'марка' дредноута приближалась.

На экране салонного обзора Моро видел лицо Инвектуса — генерал смотрел на корабль. Внимательно так смотрел. Большего сказать нельзя — слишком закрытая раса. Никакой особой мимики, да ещё и логика... Нечеловеческая. Говорили, предупреждали умники-разумники земные о том, что нельзя будет всех инопланетян мерить земной меркой. Не слушали. Не понимали. Не верили. А получилось так, как они и указывали: инопланетян не понимали. То есть — почти не понимали. Гору кредитов потратили на автопереводчики, пару десятков премий — научных и технических выдали тем, кто вложился в разработку этого чуда современных технологий, но... Даже с автопереводчиком понять инопланетянина — проблема из проблем.

Подвёл Моро челнок к борту дредноута, ввёл в портал ангара, приземлил на платформу. Всё чётко, без ошибок, плавно и спокойно.

Генерал встал. И, едва открылась боковая салонная дверь, привычно уползшая вверх, вышел, сойдя по короткому металлопластиковому трапу. Моро увидел, как вытягиваются в струнки находившиеся в ангаре турианцы — как же, целый генерал к ним пожаловал внезапно. То есть неожиданно.

Инвектус ничего не сказал насчёт того, что должен делать Джеф, да и не хотелось Моро-младшему куда-то идти. Генерал-то может и сказать — час-два, а вернуться через несколько минут — и надо будет лететь обратно на 'Арктур'. У больших начальников — хоть штатских, хоть воинских — так часто бывает.

Пока Инвектус где-то в недрах дредноута, продолжавшего лениво идти по маршруту, 'решал вопросы', Моро осмотрел — снаружи и внутри — весь турианский челнок. Отличия, конечно есть и немалые — другая раса, несовместимая с людьми даже биологически. Культурно — тоже, ведь люди не строят свои сообщества на армейско-воинских принципах, а вот турианцы как раз без этого себя буквально не мыслят, хотя и гражданская сфера у них достаточно хорошо развита.

Через час Инвектус вернулся, сразу сел в кресло, пристегнулся, взглянул на вышедшего в салон землянина:

— Возвращаемся, офицер, — бросил генерал. — Мне рекомендовали вас допустить к участию в ближайшем тестовом полёте 'Нормандии', но я думаю, что вы достойны большего. Так что на двое-трое суток вы вполне сможете задержаться на 'Арктуре'. Корабль приведут в его ангар. А вам — предоставят номер — одноместный — в офицерской гостинице. То, что вы — в гражданском, здесь — никого не напрягает. И — не удивляет, — сказав это, турианец-генерал замолчал и, как убедился очень скоро Джеф, надолго.

Если неприятности ожидать — они обычно приходят. И если не ожидать — тоже приходят.

Обратный путь до станции 'Арктур' Джеф преодолел так же — строго по инструкциям и протоколам, но допустив 'чуть-чуть шика'. Почему-то ему верилось, что Инвектус воспримет это 'чуть-чуть' спокойно. Поймёт. И правильно оценит. Не столь важно знать сейчас то, кто турианцу-генералу порекомендовал дать прибывшему на 'Арктур' лейтенанту-землянину чуть-чуть больше свободы. Важно понять: Инвектус за Моро-младшего или всё же против него.

Инвектус молчал долго. До того момента, как челнок замер на посадочной платформе в ангаре 'Арктура'. Другом, кстати ангаре, не том, откуда стартовал несколько десятков минут назад.

Турианец встал, сошёл по трапу на плиты палубы ангара, повернулся к челноку. Моро выключил двигатели, обесточил пульт, вышел в салон и спустился по трапу, не спеша, впрочем, подходить к генералу.

— Неплохо, — произнёс Инвектус, отметив, что лейтенант-пилот покинул борт челнока. — Только, лейтенант, хочу, чтобы вы знали: калеке-пилоту 'Нормандию' не доверят и через миллионы лет.

То ли у Инвектуса была в ходу такая манера поведения, то ли ещё какая причина заставляла его действовать именно так, а не иначе, но турианец больше ничего не сказал Джефу, молча повернулся и вышел из ангара.

Пискнувший на руке браслет инструментрона привлёк внимание Моро-младшего: на экранчике высветилось сообщение о предоставлении номера в офицерской гостинице, вспыхнула мини-карта с маршрутом от ангара к этажу.

Сначала надо вернуться в тот одноместный номер, забрать вещи. Расплатиться тоже надо — как-никак, а несколько часов номер был забронирован за ним.

Инвектус правду сказал: прежний номер дожидался своего хозяина. Все вещи оказались целы и на своих местах. Мог генерал распорядиться перенести вещи лейтенанта в другой номер? Мог. Но — не захотел или посчитал это излишним. Во всяком случае, вещей изначально было не так уж и много, поэтому, разгрузив поясные укладки и проверив сумку, Джеф покинул номер, спустился в административный отсек, расплатился и перешёл по нескольким коридорам в офицерскую гостиницу.

Номер ему понравился. Минимум мебели, но всё необходимое — на месте и достаточно приличного качества. Разместившись, Моро уселся на стул — кресел в номере не было, ведь он явно предназначался для младших, максимум — средних офицеров. Должны же номера для старших офицеров чем-то отличаться-то? Должны. Вот в них, наверное, кресла изначально предусмотрены. А здесь... Впрочем, кресло не нужно, да и стул тоже. Был бы табурет, а в крайнем случае и полужёсткая койка армейского образца — тоже неплохо.

Пискнул инструментрон. Пришло очередное сообщение, точнее — сразу несколько файлов. Военный Информационный Центр 'Арктура' давал новоприбывшему офицеру 'ориентировки' по основным событиям. Был Джеф рядом с генералом Инвектусом? Был. Значит, вот вам, лейтенант Моро, информация по вашему пассажиру и собеседнику. А также — по предстоящей работе.

Хм. Инвектус, оказывается, действительно наблюдал за строительством 'Нормандии' и, похоже, активно участвовал в её проектировании. Да, турианцы живут не намного дольше, чем люди — где-то лет до двухсот, генералов молодых в Иерархии не так уж и много, Инвектус — не из них, он из старших, потому... Вполне, вполне мог участвовать в проектировании изменений, вносимых в реанимируемый проект корабля. Нет ничего постоянного, всё временное, вот и пришлось многое менять. Да, проект — двухвековой давности, Инвектус не мог быть среди его 'основателей', но как инспектор, турианский генерал успел проявить себя неплохо.

Перечитав все файлы два-три раза, Джеф задумался. Он не мог забыть той фразы Инвектуса. О 'калеке-пилоте'. Получается... А получается то, что на каждый факт существуют как минимум несколько точек зрения. И эти точки зрения защищают неодинаковые результаты восприятия того самого факта. Мало того, что турианцы передавали землянам проект двухвековой давности, они ещё и контролировали его адаптацию, больше похожую на элементарную принудительную реанимацию и при этом серьёзно заботились о том, чтобы никаких особых послаблений на всём этом пути земляне не получали.

Пискнувший в очередной раз инструментрон снова привлёк внимание Джефа. На этот раз файл-сообщение был одним и содержал он расписание испытательных полётов на завтра. В конце файла была приписка, сделанная, вероятнее всего, кем-то из адьютантов Инвектуса: 'Лейтенант, вы выступаете только в качестве наблюдателя. Пилот 'Нормандии' уже выбран, назначен и утверждён. Не питайте ложных иллюзий'. Подписи не было, хотя для Джефа нетрудно было догадаться — это слова самого Инвектуса. Вот так, как говорят имперцы, 'мягко стелет — жёстко спать'.

Что-ж. Завтра, значит завтра. Отметив, что в ангаре, где была размещена 'Нормандия' надо быть ровно в девять утра, Джеф разрешил себе отдыхать и растянулся навзничь на полужёсткой койке. Сон пришёл быстро.

Утром Моро-младший проснулся рано — не спалось. Так всегда бывало перед ответственными полётами. И — необычными. Позавтракав в гостиничной столовой — не пришлось даже выходить из отсека, Моро переоделся в форменный комбинезон, придирчиво оглядел себя в зеркало, предвкушая встречу с фрегатом. Напрягало только то, что кроме 'Нормандии' придётся встретиться и с назначенным на неё официально пилотом, а также с членами минимального экипажа — человек пять-восемь. Вряд ли они ничего не знают о том, кто такой Джеф Моро. А если знают, то как отнесутся к его стремлению стать пилотом этого корабля?

Пока Джеф размышлял, он параллельно действовал: собрал в укладку минимум необходимых вещей, ещё раз крутнулся перед зеркалом, убеждаясь в полном соответствии требованиям устава своего внешнего вида, и вышел из номера.

Испытания начинались только в девять — на это время был назначен выход фрегата из ангара. Сейчас на часах было только семь. Два часа. За эти два часа надо было сделать всё, чтобы именно он стал пилотом 'Нормандии'. Как это часто бывало, у него был только один шанс и одна попытка. В любом случае ясно, что Инвектус не является его непримиримым врагом — генерал, возможно, осторожен, не более того. А раз так... У него сегодня есть возможность доказать всем, что именно он достоит быть пилотом этого уникального без всяких натяжек и преувеличений корабля.

До ангара Джеф дошёл быстро. Охранник проверил 'ай-ди карту', жестом попросил пройти через рамку универсального сканера. Моро подчинился справедливому и законному требованию — ему скрывать было нечего, никаких запрещённых вещей у него с собой не было. Главное — внутри, а опыт нельзя уловить никаким сканером: техника была ещё не настолько совершенна.

Маршрут полёта в Тестовом квадрате Моро-младший помнил хорошо. Предполагал, а точнее подозревал, что на нём будут сложности — как явные, так и замаскированные. Имеющийся в инструментроне план полёта был, мягко говоря, обзорным, а если будет определено, что за пультом фрегата-прототипа сидит не официально назначенный пилот, а другой человек... Могут и стрелять начать — такое уже было, но конечно, не афишировалось. Обычная мера реагирования.

С трудом заставив себя не останавливаться на пороге входного портала ангара, чтобы разглядеть получше 'Нормандию', Джеф прошагал к трапу, поднялся на борт и первым кого он увидел, был пилот Крук, работавший за техническим пультом ангара.

— А, инвалид-пилот пожаловал... — бросил Крук, обернувшись на звук шагов. — Не спится? Чего так рано пришёл? В девять старт, в девять.

Что произошло дальше — сам Джеф в деталях не помнил. Всё было как в тумане. Окончательно очнулся он только тогда, когда увидел Крука, лежащего в каком-то полупрозрачном контейнере, закрытом на все замки и находящемся на борту челнока. Вроде бы этот 'кораблик' входил в состав оборудования фрегата-прототипа.

Выбежав из челнока, Джеф постарался максимально быстро, насколько вообще тогда был способен, добежать до пилотской кабины. Он чувствовал на себе недоумённые взгляды двух-трёх человек — не один же пилот был тогда на борту, хотя поднять фрегат может и один человек, если всё правильно и точно сделает...

Включив кинетические барьеры и забаррикадировавшись в пилотской кабине, задействовав противоабордажную стенку, Джеф упал в пилотское кресло и, преодолевая желание насладиться моментом, стал проводить предотлётную проверку.

Так быстро он ещё никогда не действовал.

Ворота ангара стали медленно раскрываться — испытательный полёт, потому формально разрешалось совершить вылет из ангара раньше назначенного срока. Был бы этот полёт не испытательным — вот тогда было бы сложно столь быстро и безнаказанно покинуть борт 'Арктура' — военно-правительственная станция славилась своими продуманными системами защиты, охраны и обороны.

Поглядывая на экраны пилотского пульта, где уже светилась карта прохода к Тестовому квадрату, Джеф активировал корабль и вывел его за пределы ангара.

'Проснувшаяся' охрана отреагировала быстро — едва 'Нормандия' 'встала' на курс прохода к Тестовому квадрату, пятёрка истребителей покинула внешние платформы 'Арктура' и пристроилась позади. Пилоты 'корабликов' пока не стреляли — то ли решили присмотреться, то ли ждали приказа на открытие огня...

Инвектус, вполне возможно, был извещён об инциденте в числе первых, но почему-то среди усилившейся разноголосицы его голос так до сих пор и не прозвучал. Джефу было некогда думать над причиной такой пассивности турианского генерала — он-то понимал, что рано или поздно истребители попытаются остановить 'Нормандию', а значит — будут либо опасно маневрировать, либо — откроют стрельбу. Вряд ли на поражение, но повредить фрегат так, чтобы остановить его — попытаются.

Нажатием сенсора Моро включил ещё один экран и убедился, что Крук, запертый в контейнере на челноке, по-прежнему без сознания. Значит, он не сможет поднять тревогу. Да и добраться до него остальным членам экипажа будет проблематично — Джеф не зря зубрил устройство 'корабликов', добиваясь максимальной полноты представления о 'тонкостях'. Именно этими 'тонкостями', мало кому известными, он и воспользовался, чтобы на возможно больший срок пресечь успех любых попыток освободить из заточения 'назначенного' пилота фрегата-прототипа.

'Тестовый квадрат' приблизился быстро — Моро не стал выводить фрегат на крейсерскую скорость, не желая привлекать к кораблю излишнее внимание. Сопровождают истребители фрегат — и пусть сопровождают. Рядом — военная станция, здесь такое — вполне обычно.

Едва граница 'Тестового квадрата' осталась позади, и фрегат вошёл в Периметр Полигона, истребители открыли огонь.

Джеф отметил, что преследователи стреляют по курсу, стремятся затормозить движение или пытаются остановить, но корабль задевать не хотят. Или это делать им не разрешил Инвектус?!

Как бы там ни было, надо пролететь по заранее утверждённому маршруту. Джеф плавно увеличил скорость, истребители пока не отставали, держались рядом или чуть позади. Стреляли изредка, неприцельно.

Пока от снарядов удавалось уворачиваться, но... Где-то здесь, как чувствовал Моро-младший, были скрыты более серьёзные орудия, ведь фрегат-разведчик должен был быть испытан в условиях, максимально приближенных к боевым, потому...

Ага, вот и первое орудие отметилось — выстрелило. Неизвестно, сколько секунд уйдёт у автоматики или у расчёта, состоящего из солдат-органиков на перезарядку, но уворачиваться теперь придётся по-серьёзному — маршрут только начат и впереди много сюрпризов — так всегда бывает в Тестовых квадратах.

— Я — капитан Диллард, — раздалось в наушнике спикера. — Фрегату 'Нормандия' — лечь в дрейф! Фрегату 'Нормандия' — лечь в дрейф! Немедленно лечь в дрейф, выключить двигатели и оружие! — говоривший явно был на грани полной потери и душевного равновесия и терпения.

Моро узнал говорившего — этот офицер был назначен ответственным за проведение испытательных полётов 'Нормандии'. Фактически он был руководителем полётов и сейчас действовал строго по инструкции, вероятнее всего ещё не зная, что за штурвалом находится именно Моро, а не кто-нибудь другой из членов экипажа, оказавшегося на борту корабля.

Даром что ли Джеф отрабатывал на тренажёрах сценарии активного противодействия. Оказалось, что недаром. Вот и пригодились тренировки, повторявшиеся ежедневно на протяжении нескольких месяцев. Теперь всё по-взрослому, всё — реально.

— Пилот 'Нормандии'! Немедленно положить корабль в дрейф, отключить оружие и двигатели. В случае неподчинения через минуту открываем огонь на поражение! — снова раздался в аудиоканале голос Дилларда.

Можно было и на этот раз промолчать, продолжить держать связь отключённой, но Моро уже освоился с управлением фрегатом — помогли бдения на тренажёрах, очень помогли, да и практика на доставщиках — хоть грузовых, хоть пассажирских — тоже сыграла свою положительную роль. Потому Джеф надавил сенсор:

— Пилотом фрегата 'Нормандии' является Джеф Моро. Повторяю — Джеф Моро, — сказав это, лейтенант отключил связь, оставив только приёмный аудиоканал.

— Какой Моро? — взвизгнул Диллард. — Вас нет в списке допуска к управлению!

— Я уже за управлением. — Джеф, снова надавил сенсор и едва удержался от озвучивания крепкого ругательства. — И уже начал проходить Полигон. Попробуйте меня догнать или поймать, — не хотелось Моро-младшему сейчас как-то обращаться к собеседнику — хоть по фамилии, хоть по званию.

В эфире воцарилась тишина — то ли Диллард отключил связь, то ли прижал к микрофону ладонь.

Ожидать ответа Дилларда Моро не стал — не до того ему было: одна за другой активировались новые огневые точки, приходилось бросать фрегат по сложным траекториям, чтобы увернуться, не дать зарядам пройтись по силовым полям корабля. Стрелять не хотелось, да и необходимости в этом не было. Боезапас был — в этом Джеф убедился сразу, едва сел в пилотское кресло, посчитав, что его лучше приберечь на крайний случай.

Маршрут оказался составлен заковыристо — видимо, постарались не только турианские, но и человеческие специалисты. То ли кому-то из этих двух подгрупп хотелось досадить оппонентам, то ли они таким образом решили не допустить принятия фрегата в состав флота ВКС Альянса Систем, но... Двадцать минут прошли для Джефа в непрерывном маневрировании. Пилоты истребителей тоже не дремали — постреливали, но им приходилось ещё сложнее: уворачиваться от вполне реальных зарядов им надо было едва ли не раньше, чем пилоту фрегата.

Моро взглянул на автоматически запущенный таймер учёта времени прохождения маршрута — тот показывал количество секунд, прошедших с момента пересечения границ Полигона. На другом табло Моро ещё раньше заметил неподвижные цифры — отметка контрольного времени.

Ещё десять минут — Моро продолжал уводить корабль из-под обстрела, избежал попадания в силовые поля, а также в тоннель, образованный астероидами. Не надо думать о том, что ждало корабль в конце этого полуестественного тоннеля — ясно, что ничего хорошего.

— Пилот фрегата! Немедленно положить корабль в дрейф! Отключить оружие, двигатели, щиты! Немедленно положить корабль в дрейф! — в голосе Дилларда продолжали звучать панические нотки. — Немедленно! Положить! Корабль! В. Дрейф!

Даже сейчас, спустя много дней после случившегося на Полигоне Джеф помнил эту интонацию до деталей, а тогда он понимал, что Диллард близок к панике не в теории, а на практике.

Ясно, что Моро и в мыслях не держал подчиниться требованиям, постоянно озвучиваемым Диллардом. Кто бы что капитану там ни посоветовал, за пределы инструкций он не пойдёт — Моро это знал, чувствовал и был уверен — Диллард не пойдёт на отдание 'крайних' приказов. Вполне возможно, он уже знает, кто такой Моро, сидящий за штурвалом фрегата-прототипа. Ну так и что? Фрегат находится в пределах полигона, а здесь он не просто летает там и сям, а выполняет программу испытательных полётов, идёт строго по маршруту.

Да, быстро идёт, но ведь за пультом сидит не неумеха Крук, которому только лёгкий грузовоз можно более-менее спокойно доверить, да и то на очень короткий срок — до первого нарушения. Моро отмечал, что по времени норматив начинает не только выполняться, но и перевыполняться, а значит... Значит, оснований для крайних мер у командования будет меньше. Насколько меньше — можно поспорить, но ясно, что меньше, ведь главное — показать все возможности корабля, а с этой задачей может справиться только лучший пилот. Крук, ясное дело, таким пилотом не был, а вот Моро — был. И сейчас у него был шанс доказать, что он лучший пилот, а потому именно он достоин стать штатным, основным пилотом фрегата-прототипа.

Моро не знал, да и не мог знать, что Инвектус уже стоял рядом с капитаном Диллардом, согнувшимся над диспетчерским пультом. Не знал Джеф и о том, что именно Инвектус приказал Дилларду не задействовать пока план с теми самыми 'крайними мерами'.

Турианец-генерал смотрел на экраны, транслировавшие изображение фрегата, карту маршрута и табло с отметками прохождения контрольных пунктов. И — молчал.

Диллард же нервничал и был по-прежнему близок к панике. Он-то знал, что генерал следит за испытаниями адаптированного под человеческие нужды фрегата и такой 'прокол' без внимания и без реакции не оставит. Доложит в ВКС Иерархии и... Этот фрегат турианцы могут забрать себе. Имеют право.

Пока Диллард взывал по аудиоканалу к пилоту, Инвектус на экране своего наручного инструментрона просматривал краткие досье офицеров, которые могли бы стать командирами такого корабля. С пилотом было более-менее ясно: весь опыт Инвектуса говорил о том, что Крук таким пилотом быть не может. А вот Моро, этот лейтенант-инвалид. Что-ж, если ему удастся пройти сложнейший маршрут за минимальное время и при этом — сохранить корабль в целости. То... Почему бы ему не доверить этот корабль? И — не сделать именно этого лейтенанта штатным, основным пилотом фрегата-прототипа?

Внимание Инвектуса привлекло содержимое файла-досье капитана Дэвида Андерсона. Перечитав короткие абзацы несколько раз, генерал задумался. Этот человек... Да, он, возможно, не любил турианцев, но... Сарен исчез, его редко кто когда видел, а если и видел, то... кого-то похожего на Сарена, но не того легендарного своей жестокостью Спектра. Не того. Какого-то похожего на него. Можно, для душевного спокойствия, считать, что Сарен 'пропал без вести'.

А вот Андерсон... Он — не пропал, его списали, отправили 'в тень', а точнее — в почти что отставку. Трудно такое назвать 'в запас'. Потому... Может, эта нестандартность ситуации позволит сойтись, сработаться этому пилоту-выскочке и капитану, едва не ставшему первым Спектром-человеком? Надо, конечно, будет посоветоваться с другими чиновниками Иерархии, но Примарх... Вряд ли он будет против.

— Генерал, сэр, может... — Диллард обернулся к Инвектусу.

— Не может, — резко ответил турианец. — Продолжайте.

— Слушаюсь. — офицер повернулся к пульту, снова забубнил, не особо надеясь, что захвативший фрегат пилот-инвалид откликнется или того больше — подчинится повторяемым в эфире канала требованиям остановиться, снять щиты и отключить двигатели и оружие.

Джефу было не до ответов на бубнёж Дилларда. Полигон 'показывал зубы' и непрекращающийся орудийный и зарядомётный обстрел и сложная трасса полёта были только первыми реализованными неприятностями из очень многих ожидаемых. Постепенно приходилось активировать всё новые и новые системы. Хорошо ещё, что не требовалось их все сразу включать, тогда было бы сложно, но... Уже приходилось напрягаться — руки Джефа порхали над несколькими клавиатурами, глаза быстро-быстро 'цепляли' взгляд за очередной экран пульта, затем переводили взгляд на другой, третий, четвёртый. Скорость полёта тоже возрастала, а ещё надо было уворачиваться от зарядов и уходить от истребителей, часто выходивших вперёд и подставлявших себя под удар корпуса фрегата.

Время фактического прохождения уменьшалось по сравнению с заявленным расчётным временем и это обстоятельство Джефа немного, но радовало. Корабль подчинялся всё лучше и лучше, похоже, он принял пилота. Окончательные выводы делать пока, конечно, рано, но... Положительные изменения — уже хорошо.

Инвектус наблюдал за яркой точкой отметки фрегата, идущей точно по маршруту. Вот корабль в очередной раз избежал ловушки — огневого 'мешка', вот он резко вильнул, уходя из-под обстрела тяжёлых зарядомётов, батарея которых размещалась на астероиде. Автоматика тупила, расчёты зарядомётов элементарно не успевали, ВИ не справлялись — их программы не были рассчитаны на такую скорость движения немаленького по размерам корабля — это же не истребитель, но двигался фрегат временами почти как истребитель.

Значит, всё же чутьё не подвело генерала: Джеф Моро — умелый и знающий пилот. Является ли он самоучкой? Может и да, а может, и нет. Главное, что официально утверждённый пилот Крук, где бы он сейчас ни находился, уже потерял большую часть шансов на то, чтобы остаться на этой должности, а вот Моро...

Да, он виновен в захвате корабля, но ведь он не угнал его... Хотя почему не угнал? Угнал, потому что его только пригласили на борт, заранее предупредили о том, что пилотировать фрегат — не дадут. Сам Инвектус его об этом предупредил недвусмысленно. Принял Моро это предупреждение к сведению? Вряд ли. Такой пойдёт до конца, пойдёт на крайности, но сделает по-своему.

Крук — неплохой пилот, даже хороший, но против Моро он не стоит ничего. У этого лейтенанта-инвалида уже фора в десяток минут от предела контрольного времени образовалась — неслыханный результат, абсолютно недостижимый для Крука — тот еле-еле укладывался в норматив времени прохождения. Конечно, полигон только начал оживать, но вряд ли этот лейтенант-инвалид так прост, что сдастся. Нет, такие не сдаются. И фора в тот же десяток минут ему поможет.

А если он её ещё и улучшит... Придётся подумать о том, чтобы отдать право на управление фрегатом-прототипом ему. И что, что он формально, да и фактически — инвалид? Зато летает — как мастер очень, очень высокого класса. А Крук... Тоже может летать, но так — явно не сумеет. Иссякнет, ляжет и сдастся. Причём — быстро. А этот лейтенант-инвалид — нет, этот не сдастся. У него — богатая практика: сначала водил грузовозы-доставщики, прошёл все ступени — от лёгких до тяжёлых, а перед поступлением на службу в ВКС Альянса Систем ему даже доверили маломестные пассажирские доставщики и там он тоже был не среди лучших, а самым лучшим. Так что... Фрегат ему можно доверить. Да, прототип, но именно такие пилоты способны сделать из прототипа легенду флота.

Джеф чувствовал, что ему становится жарко. И внутри и снаружи. Полигон... можно так выразиться или нет, всё равно — зверел. И уворачиваться от зарядов становилось всё сложнее, а ведь приходилось и зависать, и рыскать в стороны, и вставать на горку, и переходить в пикирование и кабрирование. Фрегат, конечно, лёгкий и вёрткий корабль, но... Это — разведчик, а ему главное — тихо и незаметно. Но... кто знает, что может произойти во время разведрейда?

Система невидимости? Да, она полезна. Джеф прислушивался к рекомендациям, озвучиваемым ВИ, продумывал цепочки действий, вживался в нормативы. Да, приходилось осваивать новую технику, новую аппаратуру прямо за штурвалом, в реальном, пусть и тестовом полёте, но сейчас вопрос стоял гораздо жёстче и сложнее: не только выполнить норматив, пройдя полигонный маршрут 'плотно и чисто', но и доказать, что он — лучший пилот для этого корабля. И — не только для этого.

'Нормандия' сложна в управлении даже в обычном полёте — это Моро-младший успел понять остро и полно. А ещё более она сложна в управлении на экстремальных режимах. Тогда все новшества могут не помочь, а навредить.

Если бы можно было просто пролететь маршрут за минимальное время... Но — такой лёгкости не предполагалось и не предусматривалось. Всё оказалось гораздо сложнее.

Джеф взглянул на экран пульта с картой маршрута — ага, уже половина расстояния пройдена. Это означает... это означает, что дальше будет не проще, а тяжелее. И остановок-зависаний и рысканий будет надо делать больше, чем раньше.

Так и получилось. Чем дальше углублялся фрегат в 'маршрутную линию', тем чаще срабатывали 'триггеры', за секунды открывавшие всё новые и новые 'секреты' и 'секретки' полигона. Может и турианцы постарались, программируя маршрут, а может и альянсовцы не захотели показать себя слабыми и неумелыми, но Джеф, сидевший в кресле, остро чувствовал, как врезаются в плечи лямки ремней привязной системы — он забыл о спинке и это означало только одно: начались реальные сложности, которые впору называть полуполигонными.

Ясно, что на полигоне сконцентрировали большинство 'неприятностей' на единицу площади, но... Ясно также, что постарались разработчики маршрута на славу. Не время было думать о том, прошёл бы этот маршрут офицер Крук, но ведь за что-то его всё же назначили пилотом фрегата-прототипа, не за красивые глаза же.

Диллард уже не бубнил в микрофон — понял, что это бесполезно. Теперь офицер только молча смотрел на экраны, понимая, что автоматика полигона взяла управление действом на себя. Это — не полуавтоматы, это — автоматы, которыми командовала почти сотня ВИ. До ИИ... Хорошо, что до ИИ тут ещё дело не дошло, всё же неподалёку штабная станция Альянса и размещать рядышком с ней полигон под управлением ИИ — недопустимый экстрим.

— Сэр. — Диллард обернулся к Инвектусу. — Мы до сих пор не смогли установить, где пилот Крук. Знаем только, что он там, на борту. Но жив ли он, не ранен ли...

— Он — офицер. И знал, на что идёт, когда подписывал контракт и принимал присягу, — сказал генерал-турианец. — Или я что-то пропустил и теперь в ВКС набирают слюнтяев?

— Нет, сэр, — ответил Диллард. — Только... С борта фрегата, идущего по маршруту полигона... прибыл пакет данных, его послал один из членов экипажа. Сообщил, что уверен: корабль захвачен, точнее — похищен. Пилот... Не знаю, сэр, как ему это удалось сделать, но он лишил других членов экипажа возможности... большинства возможностей повлиять на происходящее на борту.

— Вы ещё скажите, что этот пакет данных прибыл... Как это у вас, землян, говорится... Непрямыми путями? — Инвектус продолжал смотреть на экраны.

— Имперцы-земляне говорят 'окольными', — уточнил Диллард.

— Пусть так, — генерал-турианец остался недвижим. — Сколько уже составляет опережение контрольного времени?

— Больше тридцати минут, сэр, — ответил Диллард.

— Большая часть маршрута... — Инвектус ткнул когтем в экран, на котором светилась карта. — Пройдена?

— Да, сэр, — подтвердил офицер.

— Интересно, — скрежетнул турианец. Но от дальнейших комментариев воздержался.

Если с таким качеством и на такой скорости пилот-инвалид прошёл не самый простой вариант 'уставки' полигонного маршрута... Крука надо гнать из пилотского состава, написав ему в характеристике всё, что практически гарантирует увольнение из рядов без права ношения формы. Генерал Инвектус знал таких выскочек и среди своих соплеменников, получается, что и среди людей таких экземпляров тоже немало... имеется. Надо сокращать их количество. Турианцы это делали исправно, а вот люди... Жалели. У землян в ходу искажённое, очень искажённое понимание гуманизма. Всепрощенчество это, а не гуманизм. Военный пилот, который едва-едва вытягивает контрольное время — это позор. А вот этот пилот-инвалид... К нему надо присмотреться повнимательнее.

Чем больше наблюдал Инвектус за тем, как идёт по маршруту управляемый лейтенантом Джефом Моро фрегат-прототип, тем глубже он утверждался во мнении о том, что надо сделать всё возможное и в итоге — закрепить за этим пилотом исключительное право на управление фрегатом-прототипом. Может, корабль и старый, если судить по дате утверждения первоначального проекта, может и его адаптация к расовым требованиям землян тоже проблемна, но если у людей есть такие пилоты, то... Эта раса не выглядит заслуживающей 'вбомбления в каменный век'.

'Кобра' — раз, нырок, 'Кобра' — два, пикирование, 'Кобра' — три — кабрирование, 'Кобра' — четыре — скольжение. Две-три тускло светившиеся сенсорные виртуальные клавиатуры стали для Джефа привычными. Мощное ядро позволяло выделывать такие фигуры, которые вполне могли бы разрушить фрегат с менее крупным ядром, но 'Нормандия'... Она всё больше нравилась Моро-младшему, а он, ему хотелось в это верить, нравился фрегату.

О том, что кто-то из экипажа добрался до аварийного передатчика и отправил командованию пакет данных с информацией о происходящем на борту, Джеф, конечно же, знал. Предсказуемыми бывают люди. Очень предсказуемыми. А если у этих людей на плечах — погоны, а на рукавах — шевроны, то уровень предсказуемости возрастает не только в разы, но и на порядки. Пусть командование Альянса тоже понапрягается — большая часть второй половины маршрута осталась позади и впереди, конечно же, ключевые 'пакости', но...

Зато и Джеф и фрегат понимали теперь друг друга и с полуслова, и с полувзгляда, и с полудвижения. Быстро пришлось учиться понимать 'напарника', но в бою эта скорость — залог выживания. Если корабль — боевой, да ещё и разведывательный и пилот — не штатский, а офицер, пусть даже и младший, то... Команда может получиться и очень плохой и никакой и очень хорошей. Вряд ли лучшей. Потому что это — уже идеализм. А идеализмом Джеф уже давным-давно не страдал. С такой болезнью как у него предаваться мечтаниям — нельзя. Так как надо не просто жить, а выживать в суровом мире. Выживать! И сейчас, когда впереди — финальный отрезок маршрута — надо будет выжить.

Если его после приземления в ангаре 'Арктура' не застрелят патрули военной полиции, то уж от трибунала его точно ничего не спасёт. Даже заступничество Инвектуса, на которое пока что глупо рассчитывать. Значит, не надо рассчитывать на заступничество турианского генерала. Для Инвектуса может быть важным только то, что фрегат прошёл испытания в Тестовом Квадрате, значит, можно подписать кипу пластобумаг и забыть об этом эпизоде, потому что надо будет решать другие вопросы, проблемы и задачи. Так всегда бывает — текучка заедает очень быстро. То, что было важным сегодня совершенно не важным может оказаться завтра.

Вспоминая сейчас события тех нескольких десятков минут, Джеф соглашался с мыслью о том, что тогда он физически ощущал, как делается — или творится — история. И его личная и история фрегата-прототипа, которому рано или поздно предстоит стать обычным серийным фрегатом. Да, первенцем в серии, но — уже не прототипом. Да, сейчас, находившийся в каюте Джеф знал о существовании фрегатов серии 'Нормандия' — их было меньше трёх, судя по последним статистическим данным, один-два, но... Тогда такой, адаптированный под нужды и потребности землян корабль был единственным. Турианцы могли отозвать проект и корабль, альянсовцы — не принять корабль в состав флота ВКС Альянса Систем. Всё балансировало на грани Выбора.

Ситуация на маршруте усложнялась. Предвидение о том, что дальше будет только труднее — оправдывалось стопроцентно. Джеф подключил четвёртую виртуальную клавиатуру и понял, что Крук не смог бы воспользоваться даже двумя, а уж четырьмя — и подавно. Вполне возможно, что через несколько минут такой гонки и четвёртой клавиатуры может быть мало, но земляне, игравшие на органах и с пятью — шестью клавиатурами справлялись вполне виртуозно, приводя раз за разом слушателей в экстаз, а тут... Почти та же ситуация. С поправкой на воинские потребности.

— До конца маршрута осталось несколько пунктов, сэр, — доложил Диллард.

— Вижу, вы уже распорядились направить в ангар подразделения военной полиции, — сказал генерал Инвектус. — Прикажите им пока не стрелять и не применять ни физическую силу, ни специальные средства.

— Но... — Диллард обернулся к продолжавшему неподвижно стоять турианскому генералу.

— Выполняйте приказ, офицер, — негромко рыкнул Инвектус. Диллард почёл за лучшее повиноваться. — Вот так-то правильнее, — продолжил турианец. — И впредь не советую вам пререкаться со старшим по званию. Даже пытаться пререкаться.

Диллард промолчал. Возможно, Инвектус прав. Неизвестно ещё, что происходит на борту. Пилот жмёт по трассе как на гоночном болиде. Как он всё успевает — большой и интересный вопрос, но на него придётся отвечать не только угонщику, но и многим другим спецам. Инвектус душу вытрясет, но добьётся своего, получит ответы на очень многие вопросы. А как же иначе-то, проект ведь турианский изначально. Птицемордые здесь — в своём праве, они и платят и заказывают музыку.

Мерцнула зарница, обозначившая конец маршрута. Джеф убрал ставшие лишними клавиатуры, взглянул на карту-схему. Теперь можно лететь к 'Арктуру'. Там наверняка приготовлена 'тёплая' встреча. По стандартам — полно чинов военной полиции, готовых и стрелять и бить.

Первыми, вполне ожидаемо, 'под раздачу' попадёт Крук — его извлекут из челнока и из контейнера, затем — остальные члены экипажа фрегата. Хорошо, что удалось быстро их всех отрезать от любых 'критических' систем, а с оставшимися они и так слабо знакомы, так что навредить не смогли бы уж очень серьёзно. А потом... Потом военные полисмены примутся за пилота. Взломать противоабордажную перегородку у них сил вполне хватит — в стационарном-то положении корабля есть свои минусы, как есть и преимущества. В данном случае минусы — важнее.

Фрегат вышел за пределы полигона и направился к 'Арктуру'. Спокойно и неспешно. Из всей эскадрильи истребителей рядом удержались только две машины — их пилоты показали себя и как наиболее умелые и как наиболее стойкие. Что-ж, из таких парней будет толк.

Опустив фрегат на платформу, Джеф выполнил все необходимые операции по переводу корабля в стояночный режим, опустил аппарель, услышал по трансляции топот множества ног — это на борт фрегата бегом поднимались подразделения военных полисменов. Послышались вопли, крики, скороговорка, мат.

Ага, вот и Крука извлекли из челнока. Живой и относительно здоровый... пи-лот. Многим захочет рассказать, как проспал в наглухо запечатанном контейнере?! Хорошо ещё, что не герметизированном — задохнулся бы довольно быстро, неумеха.

А вот этот звук шагов Джефу очень хорошо знаком. Генерал Инвектус, собственной персоной. И этот говорок... Тоже узнаваем. Диллард, капитан Диллард. Интересно, они между собой сговорились или будут собачиться?

Джеф осторожно встал с кресла, проделал несколько упражнений. В противоабордажную стенку застучали. То ли прикладами штурмовых винтовок, то ли ещё чем. Чётко стучали, уверенно. Пока стучали, а ведь скоро и ломать будут. Так что лучше опустить стенку. Джеф нашарил на пульте позади себя сенсор, нажал.

Стенка ушла в пол, Моро-младший увидел десятерых военных полисменов в полном боевом облачении. 'Как дебоширов в кабаке разгонять экипировались' — успел подумать лейтенант, прежде чем увидел высокую фигуру генерала Инвектуса.

— Опустить оружие, — рыкнул турианец. Полисмены подчинились, но расходиться не спешили. — Выходите, лейтенант. Вы задержаны. И, вероятнее всего, вам придётся дать показания перед военным судом.

Джеф вышел из пилотской кабины, остановившись в двух шагах от генерала. Несколько минут турианец и человек меряли друг друга не самыми приветливыми взглядами.

— Вам удалось, лейтенант, — продолжил Инвектус, — успешно уклониться от всех атак и пройти маршрут с очень большим запасом времени. Это — хорошо. Я впечатлён вашими способностями, — он посмотрел на сержанта-полисмена. — Сопроводите лейтенанта в камеру. А оттуда — на заседание военного суда.

— Слушаюсь, сэр, — вытянулся тот.

Сопроводили в одиночную камеру тюремного крыла 'Арктура'. Было здесь и такое. А как иначе? Ведь всякое может быть, потому о местах временного содержания нарушителей тоже требовалось позаботиться заранее. Вот и позаботились.

Заседание военного суда было очень коротким: сначала судья в чине полковника военной юстиции выслушал информацию, озвученную одним из офицеров Полигона. Затем судья на десять минут ушёл в комнату 'для принятия решения' и вернувшись, озвучил солидный и очень длинный список обвинений. Со ссылками на вполне конкретные и очень серьёзные, учитывая санкции, предусмотренные за нарушения, статьи Военного Кодекса. Здесь упоминались и захват, и похищение, и незаконное удержание, и угон военного боевого корабля. Моро слушал перечисление спокойно: пока всё соответствовало действительности — и это он сделал, и это он сделал, и это он сделал. Всё это он реально совершил, ничего судья не приписывал и не преувеличивал.

Формально выступление судьи шло в рамках предварительного слушания, поэтому сам суд был ещё впереди. Закончив оглашать список обвинений, судья перешёл к резолютивной части. И сказал буквально следующее: 'По ходатайству генерала ВКС Турианской Иерархии Инвектуса, поддержанному Примархом Турианской Иерархии и, учитывая, что программа испытаний фрегата-прототипа 'Нормандия' была в ходе испытательного полёта выполнена полностью и с опережением и по графику и по объёмам, обвинения с лейтенанта ВКС Альянса Систем Земли Джефа Моро снимаются. Подсудимый подлежит освобождению в зале суда'. Формулировка решения была, конечно, как и сейчас помнил Моро, 'интересной'. Жизнь редко страдает любовью к повторам, она любит изменения, даже в мелочах.

Выйдя из зала суда Моро остановился у выхода на закрытую галерею, услышав позади шаги Инвектуса.

— Примарх впечатлён результатами испытаний фрегата, лейтенант, — без предисловий сказал генерал. — Я принял решение официально назначить вас шеф-пилотом фрегата-прототипа 'Нормандия'. Начата процедура ввода корабля в состав флотилии разведкораблей ВКС Альянса Систем Земли под командованием адмирала Михайловича. Вам дан полный доступ на корабль, лейтенант.

Сказав это, турианец повернулся и ушёл в боковой проход.

Несколько минут Джеф не мог не только двинуться с места, но и даже что-то сказать вслух. Его не только оправдали и не отдали под суд военного трибунала, но и назначили пилотом этого красавца-фрегата. Теперь он может управлять прототипом вполне легально. И его право на это никто не будет оспаривать — ни турианцы, ни земляне.

Моро хорошо помнил, как от 'Арктура' он увёл фрегат на Поле Комплектации, где встретился с новоназначенным командиром корабля — тем самым Дэвидом Андерсоном.

Дни на поле оказались насыщенны самыми разными событиями — простыми и сложными. Теперь право на пилотирование фрегатом-прототипом было не только утверждено, но и подтверждено участием 'Нормандии' и Джефа в боестолкновении с Жнецом. А это уже такая заявка, проигнорировать которую не сможет никто из разумных органиков.

Фрегат подходит к Цитадели. Да, неспешно, осторожно. Торопиться некуда, надо собрать побольше информации. Скоро, совсем скоро будет выход на Цитадель, скоро корабль встанет на Внешний Рейд, а там от "Нормандии" к Станции пойдут челноки. Впереди — не только стоянка у главной станции исследованной части галактики. Впереди долгий и очень сложный поход. Дальний поход. Без всяких скидок и условностей — уникальный.

'Нормандия' стала для лейтенанта ВКС Джефа Моро воплощением судьбы и вторым 'я'. Для того, чтобы достичь такой высоты и удержаться на ней, для того, чтобы получить право непосредственно участвовать в столь сложном полёте, план которого уже разрабатывался и постоянно корректировался, стоило понапрягаться в "Тестовом Квадрате". Стоило рискнуть всем и — победить.

Джеф перешёл на кровать, улёгся навзничь и глубоко вздохнул — это всегда помогало ему заснуть. Отдых он заслужил. Фрегат — в надёжных руках и потому можно поспать, восстановить силы и энергию. Глаза Моро младшего закрылись и он провалился в сон.

'Нормандия'. Взаимоотношения между фрегатовцами и остальными разумными органиками. Раздумья Андерсона

Командирские заботы имеют обыкновение становиться бесконечными и одновременно — разнообразными. Казалось бы, фрегат ушёл от Иден-Прайма всего несколько стандартных, кое-где именуемых ещё 'земными' суток назад. А изменений на борту уже сейчас — предостаточно. Происшедшее на Идене странным и неожиданным образом встряхнуло фрегатовцев. Во многих смыслах встряхнуло. И, конечно же, заставило посмотреть на свою жизнь более внимательно.

Долгая стоянка была на Идене? Очень долгая. Работы у всех нормандовцев там было много. Никто не бездельничал. Жизнь, между тем, не состоит из одной работы. Или, скажем, из одной общественно полезной деятельности, если говорить более 'расширительно'. Любому человеку, да вообще любому разумному органику приходится решать вопросы, касающиеся и его персонально. Например, хочет ли он остаться одиноким, установить дружеские отношения или согласен на семейный уровень взаимоотношений?

Выбирать надо было, выбирать осознанно и чётко. Так, чтобы двусмысленностей не допустить. Потому что после Иденского происшествия жизнь фрегатовцев закономерно и даже вполне ожидаемо, оказалась, насколько это вообще возможно, под 'увеличительным стеклом' общественного мнения. Благодаря Экстранету, планетным и станционным Интернетам любая информация копируется, передаётся и складируется темпами, невиданными ещё несколько лет тому назад. А пятьдесят-сто лет тому назад в такие темпы вообще никто из землян не поверил бы.

Интересная ситуация получается. Позади — Иден-Прайм, на котором у многих фрегатовцев остались разумные органики — и не только люди, кстати, с которыми теперь были установлены или приятельские или дружеские или вполне семейные отношения. Да, обошлось пока без регистрационно-документирующих процедур, но сейчас, после Третьей мировой войны, с этим стало как-то попроще. Не всё же сводить к бюрократии и штампованию всяческих бумажных и пластобумажных писулек.

Капитан Андерсон привычно подошёл к закрытому бронезаслонкой иллюминатору. Несколько часов пришлось привести за столом, теперь тело просило физической нагрузки, хотя бы самой простой.

Выходить из каюты не хотелось, а вот пройтись было необходимо. Да и думалось в движении как-то легче. Одно дело — документы, другое дело — раздумья и размышления.

Экипаж фрегата — небольшой по численности. Каждый член команды — важен и необходим. Взаимозаменяемость — поддерживается, но... Впереди — Цитадель и, пока корабль не встал на выделенный диспетчерами Станции участок, ещё есть возможность подготовиться, спрогнозировать, спланировать работу, которую придётся осуществлять на Цитадели.

Здесь к фрегатовцам будут проявлять острый интерес. В том числе и такой, какой в определённых кругах называют 'брачным'. Во все времена и всегда именно так пытались заложить основы системы воздействия на жизнь членов другого сообщества разумных органиков. Привычнее, конечно, думать о людях, но сейчас, спустя три десятка лет после активации Харона следовало привыкать думать и об инопланетянах, свыкаться с фактом существования нечеловеческой логики мышления и поведения.

Было бы проще, если бы на борту фрегата были только люди. Намного проще. В этом у Андерсона не было никаких сомнений. Но... Первым на борт фрегата прибыл Спектр, турианец Найлус Крайк и заявил о том, что он должен теперь находиться на борту очень долго — аж до самой Цитадели, куда следовало отвезти Маяк, а тот в свою очередь забрать с Иден-Прайма.

Потом на борту фрегата появились вытащенные Шепардом буквально с 'того света' турианец Сарен Артериус и азари Бенезия Т'Сони. Ситуация ещё более усложнилась. А уж когда на борту появился протеанин Явик... Андерсон был близок к тому, чтобы подумать о выходе ситуации за многие, ох, многие безопасные пределы. Или рамки — как угодно можно здесь определить. Так что о монорасовости теперь можно твёрдо и прочно забыть.

Да, Иден — человеческая колония. Не монорасовая. Там, кроме людей, живут азари, турианцы, саларианцы, даже кварианцы имеются. И ханары, и дреллы. Почти полный интернационал, как сказали бы в старину.

Есть, конечно, ограничения, вызванные несовместимостью биологии. Например, невозможно людям рассчитывать на то, что в браках с турианками или турианцами у них могут родиться дети. Ряд других моментов всякого рода тоже приходится учитывать — от религиозных, к примеру, предпочтений и до продолжительности жизни.

На Цитадели, безусловно, многое знают о происшедшем на Иден-Прайме. И заинтересованы — не только узнать, но и понять намного больше. В том числе и проявив стремление к конкретным фрегатовцам. Не всегда только платоническое, к сожалению, нет. Разумные органики при всей разнорасовости действуют, почему-то удивительно однообразно. Уже сейчас Ингвар докладывает о десятках сообщений на электронную почту фрегата, содержащих, если совсем упростить, три пункта: 'люблю, жду, целую, обнимаю'.

Не всегда понятно, кому данное обращение адресовано, но задуматься об этом лучше сейчас, пока первый челнок фрегата не оказался в форменной осаде чересчур любвеобильных цитадельцев обоего пола. Можно спрогнозировать, что и другие челноки будут взяты в такие же осады. И этому надо будет как-то противодействовать.

Угроза вторжения Жнецов тоже заставляет нервничать и фрегатовцев и иден-праймовцев и цитадельцев. Доказательств тому — сотни и тысячи. Ингвар уже запустил автоматические программы, собирающие информацию о 'зацепках', на эти доказательства указывающих. Цифры счётчиков — зашкаливают, постоянно требуется добавлять разрядность, восьми привычных, стартовых давно не хватает.

С кого начать? С тех, у кого есть пары и вполне официальные по нынешним временам семейные отношения? Или — с тех, кто почти окончательно записался в хронические одиночки?

Сам-то ты, командир, к какой категории себя относишь? Карин тебя, может и любит, но ей не нравится та неопределённость, в которой ты пребываешь уже долгое время. Бракоразводные процедуры ты не завершил, свидетельство о разводе — официальное, зарегистрированное и заверенное — так и не получил. С законной женой отношений не поддерживаешь — твоё право, но дети-то в чём провинились? Для них ты — отец. Почему 'дети', а не ребёнок? Да потому, что совсем недавно, несколько часов тому назад Ингвар принёс тебе ридер с файлом, который... мягко говоря, выбил тебя, командир, из душевного равновесия на несколько десятков минут. Согласись, что для спецназовца твоего уровня подготовки, это — слишком долгий срок.

В этом файле содержались доказательства, что у тебя не один ребёнок, а двое. Один — сын, а второй — дочь. У тебя двое детей, командир. Двое, а не один. И как теперь выглядит твой союз с Карин? Как теперь выглядят твои стремление и желание — во что бы то ни стало развестись с законной женой совершенно официально? Как теперь выглядят твои взаимоотношения с Кали Сандерс?

Три женщины рядом с тобой, командир. Три. Не вопрос, если ты согласен на многожёнство, это — вполне работоспособный и главное — реальный вариант. А ты уверен, что каждая из них согласна делить тебя с двумя другими женщинами? Да ещё знать, что у тебя уже есть двое детей?! Ты уверен, что Кали согласится ждать тебя? Ты уверен, что Карин посчитает такой сценарий взаимоотношений нормативным? Она, кстати, не так уж и молода. И если захочет отодвинуть рождение ребёнка куда-нибудь в будущее, года на два-четыре, то согласись, у неё для этого шага должны быть железобетонные основания. А ты сам-то как считаешь, можешь ты лично стать хотя бы частью этих оснований?

Молчишь? Выбор и впрямь непростой. Ладно, с Кали Сандерс понятно — она далеко и сейчас говорить о ней, как о супруге... Может даже преждевременно. Станция 'Академия Гриссома' — особая. Там работы всегда хватает и Кали там — сверхвостребована. Ясно, что она не собирается менять такую интересную и напряжённую, а главное — постоянную работу на роль домашней хозяйки и матери энного количества детей. Для того чтобы даже подключить к своему ежедневному коктейлю всё, что связано с семейной жизнью, ей нужны очень и очень серьёзные основания.

А какие тут основания-то? Ты летаешь, она сидит на Станции. Письма, аудиоконтакты, видеоконтакты? Ты считаешь, что этого будет достаточно? Для кого будет достаточно? Для тебя? Возможно. Ты — мужчина, тебе мало что надо. А Кали — женщина. Ей надо — закономерно при том — гораздо больше. В том числе и прежде всего — того, что и относится к семейной жизни.

Как она посмотрит на твой затянувшийся развод? Как она оценит то, что у тебя — двое детей? Она, между прочим, молода, а значит конкурентов у тебя в борьбе за её руку и сердце уже сейчас — предостаточно.

Да, вы сказали друг другу, что любите. И что? Это разом решает все проблемы? Нет. Это только порождает новые. Потому что едва по каналам Экстранета прошла информация о происшествии на Идене, на станции 'Академия Грисома' сразу заинтересовались деталями случившегося. Ты сам знаешь, командир, как умеют 'копать' умники-разумники. И Кали здесь — не счастливое для тебя исключение. А приговор.

Приговор твоему стремлению не только напомнить о себе, но и... поддержать огонь страсти. Можно в одном видеоконтакте сказать 'люблю', но семья — это не серия 'люблю' ежедневно через биллионы километров. Это — тесное взаимодействие. Может, Кали и решится забеременеть от тебя. На Станции это можно счесть нормативным вариантом развития событий. А дальше что? Дети, растущие без отца, видящие его только на экранах? Ты сам-то уверен в том, что это — нормально будет? Не уверен, ясно, что не уверен.

Кали будет требоваться не только твоя помощь — финансовая, к примеру, но и твоё физическое и не кратковременное, заметь, присутствие рядом. А у тебя, командир, впереди — дальний полёт. Можно сказать — дальний поход. Не кругосветка вокруг 'шарика' — гораздо дальше. И прервать этот поход, прилететь несколько раз на Станцию ты сможешь? Нет, ясное дело, что нет. Потому... Лучше будет не держать Кали даже в качестве некоего запасного варианта.

Значит, что у тебя остаётся, командир? Только бывшая, хочется верить, что действительно бывшая жена и Карин? Думаешь, это проще, чем ситуация с Кали? Жалко тебя разочаровывать, но — не проще. На Землю тебе тоже в самое ближайшее время прибыть — не удастся. И нет ничего, что хотя бы в малой степени говорило о том, что твоя бывшая жена согласится прилететь, к примеру, на ту же Цитадель и тем более — на 'Омегу'. Одна или с детьми — не слишком уж и принципиально. А каково ей будет узнать о том, что ты знаешь о втором ребёнке? Она-то это пыталась, стремилась скрыть и вдруг — ты об этом знаешь. Столько трудов, надежд и планов — насмарку. Считаешь, что тебе это позволит легче и бескровнее развестись?

Не тешь себя иллюзиями, командир. Женщины, обиженные, а в данном случае, при всей иррациональности это именно такой случай — бывают чрезвычайно изобретательны. Может, физически они и слабы, хотя не все и не всегда, но зато в искусстве построения и реализации схем взаимоотношений мало кто из мужчин сможет составить им действенную конкуренцию.

Ты же об этом знаешь, командир. Не зря тебя учили психологии и многому прочему целый год в Академии Эн-Семь. Да, с тех пор, как ты окончил курс, многое изменилось, но ведь и переподготовку и доподготовку ты проходил более-менее регулярно, так что твои знания в этих областях не устарели очень уж намного.

Карин — трудяга. Она работает, она действует, на неё истово молятся не потому, что она красиво говорит, а потому что она спасает жизнь. И даёт возможность человеку — и не только человеку — выздороветь, ощутить себя нормальным, сильным и — счастливым. Она вышла замуж за свою работу. А ты способен составить какую-нибудь конкуренцию этой работе? Вряд ли, командир. Не строй пустых иллюзий.

Да, Карин — женщина и ей, может быть, свойственно жалеть мужчин. Есть у неё основания жалеть мужчин, есть. Самые разные. Когда общие, а когда — строго индивидуальные. И тебя она жалеет. По-своему жалеет. Чем она уж в точности руководствуется — сейчас это не столь уж важно. Но жалеет она тебя — факт. Понимает. Чувствует. А ты её?

Она к тебе, командир, ближе всех. Ближе Кали, ближе бывшей жены. Чисто физически — ближе. Это тоже немаловажно. Речь ведь не идёт о том, что она вот так сразу должна от тебя забеременеть, командир, не так ли? Она — единственная врач на корабле, да к тому же — хирург. Травматолог, если уж совсем удариться в повышенный уровень точности формулировок.

Считаешь, что перед дальним походом высшей категории сложности ты имеешь право вывести из строя единственного врача? Да, при всей естественности причины, именно вывести из строя. Есть в экипаже те, кто имеет фельдшерскую, медсестринскую или медбратовскую подготовку, но это — максимум. А врач в экипаже — одна.

Ты — спецназовец, командир. И должен понимать — в группе может и не быть второго медика, обладающего врачебным уровнем подготовки. Чаще всего так и бывает. Поэтому тебе надо сделать всё, чтобы защитить Карин, а не добавить ей вроде бы вполне понятных и даже где-то извинительных хлопот. Да, природу и эволюцию не обманешь, но... Не дело сейчас всё сводить к стандартному сценарию. Даже если институт семьи, красочно выражаясь, весь в трещинах — мелких, средних и крупных, это не значит, что этого института нет вообще. Он есть. А пока он есть — надо держать себя в рамках.

Шепард, кстати, тоже попал в сложную ситуацию. Впрочем, в жизни человека вряд ли много простых ситуаций. Это ещё вопрос, потому что по-разному эти ситуации можно оценивать.

Когда он только появился на борту, у него была единственная любовь — Дэйна. Девушка, знавшая его едва ли не с раннего детства. Хорошо, с детсадовского возраста. А сейчас Джону больше двадцати пяти. Дэйна знает Джона двадцать лет. И да, она знает его прекрасно. Если она до сих пор не ушла от него, значит, по меньшей мере, он ей не отвратителен. Было бы по-иному — ушла бы и не вернулась.

Джон... он и её бережёт, считает, что она должна завершить спортивную карьеру, а уж потом думать о детях. И, соответственно, о семье. Это означает, в общем случае, что до свадьбы-женитьбы у Шепарда — минимум десять лет. Как ты считаешь, командир, у Джона и у Дэйны точно будут эти десять лет? А затем — ещё минимум десять лет семейной жизни?

О Жнецах ты теперь помнишь. Постоянно помнишь, командир. А раз Жнецы явятся в количестве, намного большем, чем один, то... Надо быть честным перед самим собой и признать, что ни у Джона, ни у Дэйны может и не быть этих десяти лет до свадьбы и десяти лет — минимум — после свадьбы. То есть в общей сложности — двадцати лет.

С рождения каждый разумный органик ходит под единственной непреодолимой и неотвратимой угрозой — смертью. И не ведает, не знает, когда она, эта смерть, его настигнет. А она может настичь — поздно или рано. Настигнет. А тогда, когда речь идёт о вторжении Жнецов, для которых разумные органики любой расы — только материал для строительства новых 'креветок' по принципу 'одна полностью умерщвлённая раса — одна 'креветка'', сам понимаешь, что вероятность гибели и Джона и Дэйны возрастает в разы.

Джона будут убивать или — пытаться убить уже на том основании, что он, пережив жуткую трансформацию, получил внегалактические способности и возможности. А Дэйну будут убивать или пытаться убить хотя бы для того, чтобы через неё воздействовать на Джона. Сам понимаешь: канал воздействия здесь — безотказный. Трудно что-то противопоставить. Потому... Ты ведь знаешь, что Джон фактически отпустил Дэйну. Но она его — не отпустила.

Она верит в него. Верит и этим уже очень помогает Джону. Она понимает, очень хорошо понимает, пусть и только на чувственно-эмоциональном уровне, что Джон ходит по краю пропасти и часто бывает там, где смерть — полновластная хозяйка. А сейчас — особенно хорошо понимает. И, тем не менее, продолжает верить в Джона и ждать его. Ждать, невзирая на то, что по стечению обстоятельств рядом с Джоном теперь — матриарх азари Бенезия Т'Сони.

Да, она вроде бы тоже замужем за Этитой — азари, Мятежным Матриархом, практически изгоем. Оказывается, не любят пророков в своём отечестве, не только у людей, но и у многих других рас разумных органиков. И хотя можно долго перечислять причины, по которым напрашивается вывод о 'свободности' Бенезии, Джон принял другое решение.

Почему? Да потому что он учёл именно угрозу вторжения Жнецов. А в таких условиях семья — наиболее прочная структура и родственные связи здесь и сейчас будут иметь критически большое значение. Потому Джон и не стал применять свои внегалактические способности и возможности. Не стал осложнять Бенезии жизнь.

Азари хотела детей от Джона? Хотела. Она любит его, да, любит, пусть и последней любовью матриарха азари. У неё впереди — двести лет. Максимум двести лет. На большее она и не рассчитывает по ряду причин, которые, в том числе, долго озвучивать. И она была бы счастлива большую часть этого срока прожить рядом с Джоном. Прожить как жена, и, конечно же, как мать его детей. Но — Жнецы сейчас — это такой фактор, который игнорировать не получится. А у Бенезии, к тому же, ещё и взрослая, пусть и единственная дочь имеется. Да, да, Лиара Т'Сони.

Шепард не желает разрушать семью, не желает быть клином, разрезающим единство Бенезии, Этиты и Лиары. Какое угодно, командир, но — единство, не подлежащее никакому сомнению. Это — семья и во время противостояния со Жнецами, сколько бы времени оно ни длилось, семья будет той основой, которая обеспечит прочность единения очень многих разумных органиков. Разнорасовые браки, межрасовые браки — сейчас не редкость. Далеко не редкость. Потому... сам понимаешь, что Шепард не пойдёт на что-либо, могущее нанести малейший урон единству Бенезии, Этиты и Лиары.

Полюбит Лиара Шепарда — это будет её выбор. Может быть, тогда и Джон полюбит Лиару, как полюбил её маму. Захочет Лиара углубить и упрочить отношения с Шепардом, согласится на это Джон — тогда вхождение Шепарда в семью Т'Сони и с азарийской и с человеческой точки зрения можно будет считать нормативным и даже безопасным.

А Бенезия... Она будет любить Джона. Просто любить. Без прицела на беременность, без прицела на детей от него. Можно быть уверенным — и обоснованно уверенным, что Бенезия будет счастлива стать бабушкой для нескольких азари. А Этита, вполне возможно, согласится стать дедушкой. Всё же не всегда надо противоречить, вставать в оппозицию. Можно изредка, хотя бы недолго разрешать себе насладиться жизнью. Обычной, немного грешной жизнью, командир.

Если же Бенезия решится, то — вряд ли Этита или Лиара смогут что-то возразить. Сам ведь знаешь и понимаешь: Джон вполне мог стать отцом детей Бенезии уже здесь, на фрегате. И — не пошёл на это. Не стал доводить ситуацию до крайности. Да, да, до той самой — появления детей. Но ведь в будущем, даже во время войны ситуация — и ты сам это прекрасно понимаешь, командир, может сложиться и так, что Бенезия согласится и тогда Джон тоже может согласиться. Тогда у матриарха азари и молодого землянина появятся дети.

Вроде бы и уникальный случай, но... В условиях войны с гигантскими разумными кораблями такие уникальные случаи будут, думается, множиться. Ибо придётся привыкнуть к крайностям. Ко многим крайностям, командир.

Одна из этих крайностей — уже на борту. Это — протеанин Явик. Многое сделали нормандовцы для того, чтобы иденцы — и не только они — поверили в то, что он — единственный выживший протеанин. Многое, но не всё. И Ингвар тебе, командир, уже не раз приносил очередные доказательства того, что далеко не все разумные органики верят в то, что Явик — единственный выживший протеанин. Может, эти разумные органики основывают свои убеждения на том, что одному вообще очень трудно жить, тем более — через полсотни тысяч лет после того, как твоя Империя была фактически уничтожена. А может, они, эти разумные органики, что-то такое чувствуют. И понимают — им говорят далеко не всё.

Явик — сложен, Явик — страшен, Явик — малопонятен. Это в полной мере ощутили и фрегатовцы, и иденцы. Старшая Раса. Не Старая, как те же азари с турианцами и саларианцами, а именно Старшая.

Можно не сомневаться в том, что соплеменники Явика сделают всё для того, чтобы остаться неизвестными, невидимыми и неощутимыми. Протеане это умеют — ты сам в этом не раз мог убедиться. Это — их выбор. Им совсем не обязательно снова выходить вперёд. Для чего? Для того чтобы их гарантированно уничтожили Жнецы? Так ведь в случае поражения Сопротивления Жнецы уничтожат вообще всех нынешних разумных органиков. И вряд ли на этот раз протеане уцелеют.

Можно, конечно, понадеяться на некое чудо, на некий случай, но... Лучше — не надо питать ложных и не нужных надежд. А понимать, что вопрос стоит именно так: 'или — или'. Или разумные органики убивают всех Жнецов подчистую, либо Жнецы упаковывают всех разумных органиков в пасту и строят почти два десятка новых 'креветок', которые переводятся в Тёмный Космос.

У Явика, ты сам знаешь, есть любимая протеанка. Таэла. Командир протеанского боевого корабля. Твоя коллега, кстати. А у Таэлы есть старпом — протеанка Тангрис. Которая, как ты знаешь, весьма и весьма неравнодушна к Шепарду.

У протеан, согласно последним сообщениям, полученным Явиком, всё поставлено в систему. Надо возрождать расу — и почти все протеанки обзаводятся женихами и мужьями, беременеют от них и теперь часть корабля, продолжающего 'прочёсывать' Большой Космос в поисках пригодного для протеан уединённого мира, напоминает, а точнее — является большим таким родильным домом.

Очень немногие протеанки остались свободны от этой почётной, но очень обременительной роли. Среди них, конечно же, Таэла и Тангрис. В целом понятно, почему именно они: Таэла — командир корабля, да ещё, если будет найдена колония — фактическая глава Совета Расы. У протеан так принято, они привыкли к этой схеме, она у них не даёт сбоев. А Тангрис... Как только будет найдена колония, молодая протеанка оставляет старпомовскую должность — кандидатов на неё уже сейчас предостаточно — хоть среди протеан, хоть среди протеанок — и становится командиром корабля. Потому что Таэла стопроцентно будет нужна на поверхности планеты, выбранной для колонизации.

Скажешь, Таэла не хочет родить от Явика детей? Сам же говорил с протеанином и знаешь, что ещё как хочет. Но — дисциплина и порядок у протеан — глубже, чем в крови. Благодаря строгим установкам они две тысячи лет сопротивлялись Жнецам. Вряд ли в истории Жатв было много подобных случаев столь успешного, а главное — длительного сопротивления.

Не нравились Жнецам такие упорные и устойчивые расы. Очень не нравились. Потому-то родные планеты протеан и были распылены Жнецами. Со всем их живым и мёртвым содержимым. Горькая страница в истории расы, очень горькая.

Тангрис, кстати, тоже не прочь родить от Шепарда детей. А теперь посмотри, в какой ситуации оказывается твой коллега и старпом: у него уже фактическое многожёнство в полном масштабе вырисовывается. И Шепард не бегает от такой перспективы, но... Он категорически уклоняется от реализации массового стандартного сценария — женитьба и дети. Причём и от того и от другого он отказывается очень умело и в то же время — непоколебимо. А значит и Бенезия, и Лиара, и Тангрис сохраняют главное в жизни любого разумного органика: свободу выбора. Своего собственного выбора, заметь. Они-то прекрасно понимают, что, даже если они выбрали Шепарда, то это ещё не значит, что он непременно выбрал их всех. Или — каждую из них. Кого-то из них.

Дэйна — особый случай, поэтому её можно здесь и не рассматривать внимательно как часть этой схемы. Лиару и Тангрис — тоже. Остаётся Бенезия, но и она тоже как-то быстро покидает схему.

Что это означает? Это означает, командир, что твой старпом — однолюб по природе. И, следовательно, ни одна из этих женщин так и не заняла в его сердце, душе и сути главного места. Это место по-прежнему вакантно.

Да, ты можешь вспомнить о некоей Светлане Стрельцовой. Да, она, вполне возможно, влюбилась в Шепарда. И Джон, так или иначе, ответил на её чувства. Но с ней ситуация ещё более сложная. Она — землянка, но одновременно — имперка.

Сложная нация. Очень сложная. Для европейцев — непонятная. Для британцев — крайне непонятная. Думаешь, легко они сойдутся — Джон и Светлана? Быстро? Ясно, что нет.

Потому... Не следует торопиться с выводами, командир. Да, очень хочется поверить, что именно Светлана Стрельцова станет единственной для Шепарда. Этот вариант — легче и безопаснее всех других, исключая разве что вариант Дэйны. Но здесь главное — время. Сам понимаешь, что 'притираться' Светлана и Джон будут очень долго. Очень, подчёркиваю, командир. Потому давай лучше вернёмся к Явику и Таэле.

Протеанин и протеанка. Любят друг друга и... не могут отдать себя во власть главного природного и эволюционного сценария. Потому что война уже идёт. Война с врагом, способным поставить жирный крест на всех разумных органиках вместе взятых.

Можно спрогнозировать, что если протеане и найдут для себя удобный и безопасный мир, к примеру, какую-нибудь уединённую звёздную систему или отдельную планету, то Явик постарается почаще бывать рядом с Таэлой. Возможности у протеан для этого — достаточно богатые и значительные, хотя сам Явик по понятным причинам и не поясняет никому из фрегатовцев ни общую схему, ни детали. Меньше знаешь — не только крепче спишь, но и не скажешь, в случае чего.

Тангрис — молода. Слишком молода — даже по протеанским меркам. Если действительно протеане живут десятки тысяч лет, то... сам понимаешь, для Тангрис землянин Шепард — эпизод, не более того. Потому многое можно списать на девичью влюблённость эмоционально-чувственную по большей-то части.

С остальными фрегатовцами — легче. Если не особо вдаваться в детали, командир, то здесь — либо убеждённые одиночки, среди которых есть и мужчины и женщины, либо — те, кто ещё не встал окончательно на путь образования полномасштабных семейных союзов.

Найлус ещё себе пару не нашёл, Сарен — тоже, да они даже и на Иден-Прайме себя ограничивали в контактах с турианками. Да, общались, но основное время и силы уделяли службе и работе. По самым разным причинам. Хотя ты сам знаешь, что Сарен очень активно настраивал Найлуса на большую свободу во взаимоотношениях, всё же Крайк молод, моложе Сарена. А Сарен... он опасается вступать в сколько-нибудь близкие взаимоотношения из-за своей изломанности. И физической, и психической и любой другой. Всё же пребывание в тисках хаскококона сильно меняет разумного органика. Во многих смыслах, если не во всех. Потому Сарен и не хотел ни с кем из турианок сближаться. Да и старше он Найлуса. Годами.

Работа, напряжённый график сделали своё дело. Если и сформировались какие-то взаимоотношения между нормандовцами и иден-праймовцами, то они редко когда достигали стабильного уровня, граничащего с образованием обычной семьи. Всё же одно дело встречаться и общаться, живя, к примеру, на одной планете и совершенно другое — когда между тобой, оставшимся на планете и твоей условной половинкой — биллионы километров совсем не виртуального, а предельно реального пространства. Не каждый разумный органик готов месяцами и годами поддерживать высокий уровень взаимоотношений в таких условиях.

Потому пока что обоснованных сигналов об образовании 'предсемейных связей' у Андерсона не было. И это — несмотря на то, что в силу необычности ситуации фрегатовцы очень и очень внимательно следили за тем, чтобы не 'накосячить' во взаимоотношениях с иден-праймовцами, будь то люди или представители любой другой известной разумноорганической расы.

Нет, нельзя было исключать, что ситуация изменится. Андерсон был уверен, что она должна измениться в самое ближайшее время. И произойдёт это, точнее — может произойти, уже тогда, когда 'Нормандия' ляжет в дрейф на внешнем рейде Станции.

Цитадель — большая, густонаселённая и потому глупо было бы утверждать, что никто из нормандовцев не захочет завести полезные и важные знакомства, уровень которых быстро преодолеет расстояние от приятельства к 'половинке'.

Вот и получается, что уже сейчас фрегат — 'между двух огней' — между Иденом и Цитаделью. Дальше к этому списку добавится 'Омега' и... Да практически на любой населённой планете у фрегатовцев будут знакомые, друзья и будущие 'половинки'. А там и до свадеб дело дойдёт.

Казалось бы, зачем ему обо всём этом думать? Люди на фрегате сплошь взрослые, дееспособные, у большинства на плечах — погоны.

Если кратко, то, во-первых, Андерсон не хотел, чтобы через 'половинки', друзей, приятелей и просто знакомых некоторые силы, а в перспективе — очень многие силы — получали бы один или несколько рычагов воздействия на фрегатовцев. Вступать в бюрократические структуры формируемого достаточно стихийно расового и межрасового Ополчения нормандовцы отказались. В персональном, а не в коллективном порядке. И Андерсону осталось только официально, как высшему офицеру корабля, подтвердить этот отказ документально. Потому не следовало кому бы то ни было давать малейшую надежду, что использовав дружеские, приятельские или более высокоуровневые взаимоотношения, чувства и эмоции, можно будет 'вертеть' экипажем 'Нормандии' в целом. Или — какими-нибудь его членами отдельно.

Во-вторых, дальний полёт-поход, который и начнётся от Цитадели, не предполагал длительных стоянок на планетах или у станций — надо было за очень короткий промежуток времени посетить множество миров и собрать максимум актуальной информации о положении дел во многих областях. Это означает, что никаких гарантированных длительных свиданий — даже на несколько часов и тем более суток — никакие 'половинки' рассчитывать не могут.

Да, будут, в чём сам Андерсон не сомневался, более-менее длительные остановки, но они далеко не всегда будут запланированными, предсказуемыми и совместимыми с неслужебными интересами и потребностями нормандовцев.

Не надо давать разумным органикам ложных надежд — это будет честнее. Получится встреча — хорошо, не получится — фрегат в походе, а не на прогулке по просторам космоса. Это — военный корабль и у него достаточно специфические задачи.

В-третьих, если действительно собирать информацию в ходе длительного и дальнего похода-полёта, то одновременно придётся участвовать в неизбежных боестолкновениях. Основные цели: Жнецы, 'церберовцы' и Коллекционеры. Плюс к этой 'цветистой компании' добавлялись оборзевшие наёмники, рабовладельцы, пираты и все, кто подходил под категорию 'возможные или реальные прислужники Жнецов'.

Здесь придётся вспомнить о важном принципе, гласящем, что в некоторых случаях лучше на задание направлять неженатых и бездетных мужчин. А в разведке таких заданий — больше, чем в любом другом армейском подразделении. Потому — нельзя допускать 'пограничности', неопределённости во взаимоотношениях между фрегатовцами и теми разумными органиками, которые остаются вне корпуса военного боевого корабля.

В-четвёртых, нельзя забывать об опытности и крайней изворотливости Жнецов, а также о результативности и пугающей действенности их оружия — индоктринации.

Присутствие Явика снимает многие вопросы и проблемы, но... Нельзя бесконечно долго 'грузить' протеанина сложностями и трудностями, порождёнными неосмотрительностью землян. Уйдут с борта фрегата в Азарийском Пространстве Бенезия и Лиара. Турианцы-Спектры останутся на борту — они уже сейчас согласны стать простыми воинами-стрелками, если уж так сложатся обстоятельства, и изменить эти рамки не удастся никоим образом. Но и тогда надо будет насторожённо проверять очень многие внешне безобидные вещи.

Вот и получается, что пока не следует форсировать углубление и укрепление взаимоотношений между фрегатовцами и всеми остальными разумными органиками.

Да, надо быть трезвомыслящим и признать, что чуда не произойдёт и далеко не всё можно предусмотреть, предвидеть и предупредить, но стремиться к максимум не просто надо — необходимо. А значит... Значит, надо привыкнуть к одиночеству на корабле и одиночеству корабля.

Война со Жнецами — тот момент, когда очень точно определяется, сколько реально стоит и что собой представляет каждый разумный органик отдельно. Сложно с таким тезисом согласиться, ещё сложнее — смириться, но доказать, что он — неработоспособен — ещё более сложно. Почти невозможно.

Было и ещё одно обстоятельство, о котором Андерсон часто задумывался: неопределённость момента начала Вторжения Жнецов. Вряд ли будет какое-то одно событие, скорее всего война с гигантскими разумными полумашинами приобретёт ещё более выраженный гибридный характер, а значит... Значит уже сейчас экипаж фрегата 'Нормандия' действует и живёт в условиях реальной войны. На войне разумные органики тоже знакомятся, приятельствуют, дружат, влюбляются, женятся, выходят замуж, рожают и воспитывают детей, но... Надо будет на многое посмотреть очень критически.

Война с 'креветками' — предельно нестандартна по своей сути и старые протоколы, правила, планы могут и не сработать. Если нет точного момента начала Противостояния, то оно фактически уже идёт. Для фрегатовцев это — очевидно, а вот для всех остальных разумных органиков — вряд ли.

Как всё это совместить так, чтобы избежать потерь среди фрегатовцев и среди тех, для кого фрегатовцы стали очень дороги? А таких разумных органиков, для которых фрегатовцы — далеко не чужие, уже сейчас, после Иден-Прайма и до Цитадели — очень много.

Андерсон понимал, что ответы на эти вопросы он сразу не найдёт. И знал, что будет искать ответы на эти вопросы очень долго. Столько времени, сколько потребуется. А ещё ему потребуется несколько раз отвечать на эти вопросы в новых условиях.

Довоенный период сменится военным и, очень хочется верить в то, что военный период сменится достаточно быстро послевоенным.

Взгляд командира корабля упал на настенный экран, транслировавший упрощённую карту-схему. После Цитадели — 'Омега', а там пойдут расовые миры. И — не только расовые. Терминус с Траверсом тоже очень сложны.

После Иден-Прайма в жизни нормандовцев очень многое изменилось. И ещё больше изменений принесёт с собой пребывание фрегатовцев на Цитадели. Позднее эти изменения будут следовать с пугающе-настораживающим постоянством, множиться и усложняться, комбинироваться между собой.

Хочется, очень хочется, конечно, верить, что разумные органики — и те, кто на борту 'Нормандии' и те, кто за её пределами, выдержат груз этих изменений, не сломаются и не отступят. Но одной веры — мало. Надо помнить о том, что поставлена задача: не только выдержать первый удар разумных гигантских кораблей, но и победить эти 'креветки', а также всех их помощников-приспешников.

Нельзя увлекаться позиционным противостоянием, надо делать всё, чтобы сократить период неопределённости. И постоянно помнить, что цена Победы над Жнецами может оказаться огромной. Слишком часто Жнецы одерживали верх над разумноорганической жизнью и уходили в Тёмный космос победителями. Слишком часто. Потому надо очень внимательно смотреть на многие привычные и обыденные вещи и ситуации. В том числе и на межличностные взаимоотношения. Быть, а не казаться, хотя иногда так хочется именно казаться, а не быть.

Дженкинс. Воспоминания о семье — родителях и сестре. Цитадель совсем рядом

Дженкинсу не спалось. Сон, словно туман, то приходил, то уходил. Снилось всякое-разное. Жнецы, расхаживающие по Иден-Прайму и вспахивающие землю планеты ударами своих излучателей. Горящие поля, рушащиеся ажурные конструкции тепличных комплексов, взрывающиеся фермы. Бегущие люди, трупы животных и тушки птиц.

Не первую ночь снилось такое. И — не только ему, капралу ВКС Альянса Систем. Не надо было специально спрашивать других фрегатовцев — сами рассказывали. Когда в столовой, а когда в коридорах. В кубриках — редко, всё же надо было соблюсти меру и не нагнетать напряжение.

Иден остался позади, а впереди — Цитадель. Простой доставочной операции, венцом которой была бы перегрузка на Станцию протеанского Маяка, теперь точно не будет: фрегат включил разведконтуры и собирал информацию. Не только собирал — обрабатывал, сортировал, систематизировал, нащупывал взаимосвязи и взаимозависимости.

Многое, очень многое становилось понятным. Вскрывались многие тайны Станции и её обитателей. Вскрывались с таким громким скрежетом, что, казалось, стон 'металла' слышен был и на Цитадели. Богатое всё же у людей воображение. Оказалось, что реальная жизнь — ещё более разнообразна.

Кто раньше думал, что Жнецы — это не миф? Да почти никто из разумных органиков. Когда опасность где-то там, далеко, она не воспринимается серьёзно. Появился один совершенно реальный и, к тому же — материально осязаемый Жнец над Иденом — и очень многим разумным органикам пришлось максимально быстро 'протрезветь'.

Иден — позади. Цитадель — почти рядом. И это 'почти' — уверенно сокращается, хотя даже ему, капралу, ясно, что Андерсон не торопит Джефа Моро, и пилот не спешит подводить 'Нормандию' к Станции. Цитадель уже проступила сквозь туман, но... Огромная металлопластиковая конструкция пока ещё достаточно далека от фрегата-прототипа.

Командование корабля не спешит отдавать приказ о подходе фрегата к Станции вплотную. Если же быть совсем точным — о подходе корабля к зоне внешнего рейда, который иногда называют ещё дальним рейдом. Там, конечно же, диспетчера уже подготовили для военного фрегата местечко-участок. Так положено и так принято. Не спешит командир. И хорошо, что не спешит.

За то время, пока фрегат летал вблизи Цитадели, фрегатовцы многое узнали о её конструкции, возможностях, истории. В том числе и благодаря Явику. Если бы не его 'мыслеобразы'... Нескольких часов не хватило бы на то, чтобы чётко изложить всю совокупность имеющихся и дособранных данных. А так, порциями — изложили. Да так, что показ в очередной раз заменил собой рассказ. Увидеть однажды — лучше, чем прочесть десять раз. Старая истина, формулируемая каждый раз по-новому, оставалась актуальной и действенной.

По аналогии с Иденом — и Ричард об этом очень хорошо знал — многие фрегатовцы примеряли атаку Жнеца к Цитадели. Ясно, что Жнецы не будут в большинстве случаев стремиться разложить Станцию на составляющие. Почему? Да потому, что Жнецы настроены на победу над разумными органиками, а Станция — удобный центр системы путей сообщения, к которой очень удобно не только привлекать, но и приковывать новые и новые разумные органические расы, надёжно отучая их от стремления изыскать альтернативу 'гигантским катапультам'.

Если Жнецы не будут стремиться уничтожать станцию, то это ещё не означает, что они не будут её обстреливать и не будут, к примеру, высаживать на неё десанты. На Идене Жнец попытался высадить десант, состоящий из гетов. Хорошо, что смогли остановить. Если учесть то, что Явик успел рассказать фрегатовцам с помощью мыслеобразов о хасках — перепрограммированных, точнее — индоктринированных разумных органиков, частично переработанных в полусинтетов, то несколько таких десантов, заброшенных в Цитадель с разных направлений способны вызвать панику.

Если же Жнецы будут массово использовать перепрограммированных гетов, то... Шепард прав, современные разумные органики не готовы воевать сколько-нибудь эффективно с машинами, управляемыми искусственным интеллектом. Хоть индивидуальным, хоть сетевым.

Слишком много непонятного и откровенно страшного всплыло на Цитадели, едва были включены разведконтуры фрегата-прототипа. Ясно, что системы этих контуров были частично турианской, частично — человеческой разработкой, может быть, что созданных людьми систем было больше, но ведь действительно, насколько сильно отличается теперешнее представление нормандовцев о главной станции нынешней Галактики от столь распространённого 'туристического'. Очень, очень сильно отличается в лучшую сторону. Казалось бы, это должно приносить удовлетворение, а на самом деле...

На самом деле нормандовцы уже высказывали обоснованные сомнения в том, что Цитадель будет достаточно легко и просто, а главное — быстро сделать воюющей и командной станцией. За то, что удастся предотвратить раскрытие Станции в гигантскую 'ромашку'-ретранслятор всех участников этой военной и одновременно — научно-технической операции следовало бы наградить минимум орденами из 'второго списка'. А может быть — даже из 'первого', если трогать 'высший' не захочется. Страшную картинку-мыслеобраз показал Явик-протеанин фрегатовцам. Впечатлились все. Можно сказать, что поголовно впечатлились. По-разному, конечно, строго индивидуально, но невпечатлившихся не было.

А если добавить к этой военно-технической операции привлечение на свою сторону Хранителей, поиск и локализацию размещения частей системы Станционного ИИ, изучение легендарных Архивов Цитадели? То количество наград — и не самых малозначимых — резко увеличивалось. Хотя... О наградах, благодаря воспитательно-разъяснительной работе, проведённой офицерами 'Нормандии' при поддержке Явика думалось в последнюю очередь. Важно было выстоять под первыми, возможно, самыми сильными ударами Жнецов, а затем сделать всё, чтобы Жнецы стали историей. Страшной, опасной, горькой — но историей, у которой не будет шансов снова вернуться в реальность. Проще говоря, Жнецы должны были стать прошлым Галактики.

Эти сны о Жнецах, разгуливающих по Иден-Прайму... Да, частично их постоянство можно объяснить горячностью и впечатлительностью, столь свойственным молодости. А можно — тем, что опять же с помощью мыслеобразов показал Явик. Да, да, те самые дни обороны Иден-Прайма от нашествия Жнецов. Может быть, что 'нашествие' слишком сильно сказано, но пусть историки будущего, когда Жнецы уйдут в прошлое, спорят о терминологии. Явик своими мыслеобразами дал понять точно, чётко и определённо: Жнецы — страшный, умелый, опытный и очень изворотливый и изобретательный враг. С ним могли бы сравниться рахни, но... Явик, например, сказал, что Жнецы — древнее рахни. А значит — более опасны. Кроганы при всей их впечатляющей физической и телесной мощи, да ещё помноженной на любовь к войнам, конкуренции ни рахни, ни, в общем случае, Жнецам, составить не могли.

Так уж устроено мышление у многих людей, что предпочитает опираться на то, что знакомо, привычно, понятно. Может быть — даже осязаемо. В конце концов, Ричарду в предстоящем Противостоянии со Жнецами придётся защищать не эфемерный и слабый Альянс Систем Земли, а вполне конкретных, самых дорогих для него людей — маму, папу, сестру.

Потому сейчас, когда рядом была Цитадель, Дженкинс имел возможность подумать о многом гораздо более полно, глубоко, подробно. По самым разным причинам он не мог раньше сконцентрироваться на таких раздумьях. Может, потому, что он никогда раньше так быстро не взрослел? Может быть и поэтому.

Когда он узнал о назначении на фрегат, ему показалось, что это — всего лишь замена одного подразделения, где предстояло служить, на другое. А оказалось, что такое подразделение очень отличалось от многих, в каких Ричарду приходилось служить. Или — хотя бы бывать или слышать о том, как живёт то или иное подразделение. При всей своей зарегламентированности воинская служба мало походит на неподвижную схему, потому...

То, что фрегат уходит именно на Иден-Прайм, взволновало Дженкинса — он летит на родину. Одновременно Ричард благоразумно вспомнил, что фактически он опоздал с прибытием на борт корабля, а значит... Значит, ни о каких увольнениях с борта фрегата, который прибудет на Иден, нельзя даже подумать. Дисциплина, уставной порядок, всё такое. И как бы дело ни обернулось, вряд ли его отпустят повидаться с родителями и сестрой.

Встреча с изменившимся Шепардом в том салоне не могла не повлиять на Дженкинса. Да, новый старпом, фактически — первый старпом в истории этого корабля-прототипа, не стал сразу 'закручивать гайки' или пускать всё на самотёк. Он нашёл не только срединный, но и самый оптимальный путь. И к Иден-Прайму фрегат пришёл, имея на борту, как сказал Андерсон — и Дженкинс это слышал, 'единый' экипаж. С такой оценкой Ричард был согласен: благодаря Шепарду и Андерсону ещё до выхода в звёздную систему, где располагался Иден-Прайм, фрегатовцы преодолели путь от случайного во многих деталях набора людей до действительно целостного экипажа военного корабля.

Иногда Дженкинс думал, что теперь он на 'Нормандию' не опоздал бы даже в том случае, если бы ему пришлось до неё ползти по-пластунски. Потому что только здесь он начал по-серьёзному, глубоко понимать, что значит быть унтер-офицером ВКС Альянса Систем. Раньше, если честно, он об этом как-то мало задумывался.

Происшедшее на Иден-Прайме столкновение со Жнецом, переставшим быть легендой и для жителей планеты и для фрегатовцев, безусловно, до сих пор было ярчайшим событием в жизни Ричарда. Возможно, он никогда и не задумывался раньше о том, что обстоятельства могут сложиться так, но теперь... Он определённо повзрослел и даже, может быть, помудрел. Такие происшествия глубоко и полно влияют на многое в жизни разумного органика. Заставляют задуматься и по-иному оценить своё личное и семейное прошлое.

Если раньше Дженкинс довольно прохладно относился к самому факту своей службы в ВКС Альянса Систем Земли, то теперь... Ему очень хотелось верить в то, что никакая сила не сможет заставить его написать рапорт об отставке. Несколько дней — и он смог стать не только довольно умелым и знающим воином, но и понять, глубоко и полно, что означает быть офицером. Пусть и небольшого чина, но — офицером. А значит — отвечающим за жизнь своих подчинённых, за их службу и очень многое, что часто не озвучивается, но, безусловно, понимается как накрепко связанное с этими двумя понятиями — жизнь и служба.

Вроде бы за три десятка лет землянам надо было привыкнуть ко многому, что связано с фактом 'неодиночества' людей в Галактике и во Вселенной в целом, но... Вряд ли какой другой унтер-офицер мог бы сказать, что в его руках была сущность Жнеца, его пилот. Пусть не в буквальном смысле в его руках, но, во всяком случае, пока что Ричард был единственным в ВКС Альянса Систем Земли капралом, видевшим очень близко и ощутившим не только 'дыхание' Жнеца, но и влияние его Пилота. Такое невозможно придумать, такое можно описать, только испытав лично, на себе самом. И теперь Дженкинс мог это описать, но... Уважая секретность и 'тайну экипажа фрегата', он не собирался никому постороннему рассказывать о многом, накрепко соединённом с 'инцидентом на Идене'.

Матриархи азари были редкими гостьями в Солнечной системе и тем более — на Земле. Потому столь близко увидеть одного из религиозных расовых лидеров для Дженкинса было... И важно, и сложно. Да, сейчас люди могут доживать до ста пятидесяти лет. Пусть не все и не всегда, но — сто лет перестали быть пределом, а затем перестали быть пределом и сто двадцать лет.

Видеть же рядом азари — инопланетянку, возраст которой далеко шагнул за 'дипломатические' восемьсот лет. Да, Ричард — молод и в таком юном возрасте многое воспринимается, прежде всего, чувственно и эмоционально, Но... Увидеть рядом с собой довольно известную азари, о которой большинство каналов Экстранета уверенно говорили, как о давно пропавшей без вести. А потом — узнать, что у неё есть столетняя дочь — та самая Лиара Т'Сони, автор самых обсуждаемых статей о протеанах. Это было... По меньшей мере — очень необычно. И потому не было ничего удивительного в том, что Ричард раз за разом восстанавливал в памяти детали событий, связанных с рейдом в глубины Жнеца. Правы были более старшие и по возрасту, и по званию офицеры: многое открывается человеку постепенно.

Прошло всего несколько дней после окончания довольно длительной стоянки фрегата на Иден-Прайме, потому столь частые воспоминания о происшедшем, стремление и желание восстановить в памяти детали, на которые немного раньше не было обращено почти никакого внимания — нормальны. Когда фрегат встанет на дальний рейд у Цитадели, когда его челноки пойдут к Станции, наступит время вытеснения этих воспоминаний из кратковременной в долговременную память. На Цитадели у фрегатовцев будет много работы и мало возможностей предаваться воспоминаниям. Это — закономерно. А пока... пока можно и повспоминать.

Шепард не был, как теперь понимал Ричард, настроен непременно гнобить всех, кто младше его по званию и по должности. Может быть, действительно в жизни разумного органика мало тайн, а может быть их очень много, но ведь как-то удалось Ричарду, пусть и не лично узнать о предложении, сделанном Шепардом Андерсону. Том самом, когда старпом предложил командиру корабля отпустить капрала Дженкинса в увольнение, чтобы он повидался и с родителями и с сестрой. Ясно, что для любого военнослужащего эта встреча важна и необходима, но... Андерсон отказал и причину отказа Ричард понял, согласившись с тем, что тогда действительно было не до увольнений. Не всё было ясно, ведь только-только окончилась операция по обездвиживанию Жнеца. А сколько впереди было всякой-разной работы — может, не все представляли её объёмы сколько-нибудь чётко, но вряд ли сомневались в том, что работы — самой разнообразной и в чём-то даже пионерной — будет очень много.

Ричард тогда по-другому посмотрел на всю свою прошлую жизнь. Возможно, он — не легендарный Юлий Цезарь, способный делать несколько дел одновременно и думать одновременно о нескольких разных вещах, но тогда он убедился в том, что приблизиться к этому уровню пусть трудно, но вполне возможно. Особенно, когда у тебя такие наставники, как старпом Шепард и командир Андерсон.

Кажется, имперцы говорят: 'С кем поведёшься, от того и наберёшься'. Ричард, только попав на 'Нормандию' пожалуй, впервые глубоко осознал не только текст, но и подтекст этой поговорки. Не опоздал бы капрал на свой прежний корабль, не нашёл бы его Шепард — или Андерсон — сейчас уже такие детали не были важны — и не было бы в жизни унтер-офицера ВКС Альянса Систем Дженкинса ни 'Нормандии', ни Иден-праймовского инцидента, ни встречи с протеанином.

Сейчас Ричард понимал, что особенно глубоко ему пришлось осознать справедливость этой поговорки тогда, когда он вместе с Шепардом летел к месту раскопок. Тех самых, благодаря которым в экипаже фрегата появился протеанин Явик. Да, тогда Дженкинс вспоминал гигантскую 'креветку', уложенную на Иден-Прайм и воображение — молодое, живое, незашоренное, рисовало поистине апокалиптические картины атак таких же 'креветок' на родную планету Ричарда.

Эти картины... Они не были досужим вымыслом, нет. Они были сродни предвидению, а может быть, даже откровению. Потом, благодаря Явику, фрегатовцы увидят мыслеобразы, запечатлевшие реальные бои протеан со Жнецами на Иден-Прайме. Это будет позже, а тогда... Тогда эти картины были действительно похожи на предвидение. Острое, горькое и очень страшное.

Такие гигантские, поистине огромные корабли одни не ходят — в этом Дженкинс был абсолютно убеждён. Он, конечно, знал о том, что Жнец попытался высадить десант гетов — самоходных платформ, оснащённых достаточно мощным оружием, а главное — ведомых искусственным сетевым интеллектом. Сетевым — вот что было страшнее всего. Одна такая платформа — ну пусть даже ведомая отдельным ИИ — вполне уязвима. А вот если таких платформ несколько и они постоянно между собой общаются — тогда такие 'шагоходы' становятся крайне трудноуязвимы для воина, которого специально воевать с машинами, точнее — с роботами, не учили. Хорошо, что фрегатовцы успели нейтрализовать гетов. Если бы не успели... потери среди иденцев были бы слишком большими.

Те мыслеобразы... подтвердили худшие предположения, сделанные Ричардом. Жнецы одни не ходили по Иден-Прайму. Они были окружены более мелкими сообщниками, в том числе и преобразованными в полусинтетов и полностью покорными воле 'креветок' бывшими разумными органиками. Несколько раз тогда, увидел капрал этих хасков в мыслеобразах, переданных протеанином — и с тех Дженкинса преследовали ночные кошмары. А как же ещё психике человека реагировать на такое? Ведь Иден — его, Ричарда, родная планета. А тут... тут такие картины, в правдивости которых нельзя усомниться. Очень, очень хочется, но — невозможно.

Такое качество проекции и картинки... Ни один квадрокинотеатр современности, даже самый-самый элитный такого качества не даёт. И в самое ближайшее время — не даст.

Всё вроде бы просто: от категорического 'нет' к не менее категорическому 'да' путь идёт через очень сложный пункт-остановку, обозначаемую чаще всего как 'не знаю'. В этом пункте ещё можно задержаться, ещё можно поколебаться и ещё там можно... вернуться к 'нет', а не переться через любые преграды к 'да'. Выбора особого нет. Только один из трёх пунктов. Возможен и обратный путь — от 'нет' к 'да', но это уже детали.

Ричард был очень рад узнать, что фрегат направляется на Иден-Прайм. Тогда, возможно, его не особо волновало то, зачем разведкорабль идёт именно туда. Ясно, что он хотел верить в возможность увидеться и пообщаться с родителями и с сестрой. А после инцидента... Ему хотелось этого ещё больше, ведь он сам понимал и ощущал, что разительно изменился в лучшую сторону, стал профессионалом.

Рисковали ли Андерсон и Шепард, принимая согласованное решение о том, чтобы дать возможность Жнецу встать? Ещё как рисковали — в этом Ричард был убеждён. Тем не менее, Жнец был оживлён: пилота вернули на место в ту бронированную капсулу и гигантский корабль встал на лапы. Встал, но не стал активировать оружие, открывать излучатели и включать их в рабочий режим.

Мог — но не стал. Выбор? Ещё какой выбор! Жнецу, как был уверен Дженкинс, ничего не стоило открыть огонь сначала по фрегату — корабль был достаточно близко от 'креветки' и промахнуться она просто не смогла бы — не тот класс подготовки Пилота у неё и не тот класс оружия, чтобы промахнуться на столь мизерном расстоянии. А затем... затем случилось бы то, что Дженкинс сам раз за разом наблюдал в кошмарных видениях, а затем — в мыслеобразах, переданных Явиком.

Многое, очень многое менялось. Не оставалось прежним ни в целом, ни в деталях, ни во взаимосвязях. Сам Ричард теперь смотрел на то, что происходило на родной планете во многом 'другими глазами'. Повзрослев и помудрев, он стал интересоваться вещами, которыми ему, крестьянскому, в общем-то, сыну, раньше и в голову бы не пришло поинтересоваться сколько-нибудь существенно.

Фрегатовцы не стали формировать о себе представление как о жителях некоей осаждённой крепости, основной задачей которой, если вольно таковую сформулировать, было пресечение вольготного поведения почти двухкилометроворостой 'креветки'. Дженкинс не особо понимал, как Шепарду удалось уговорить пилота Жнеца не переходить ко вполне предсказуемым и жестоким сценариям деятельности, но то обстоятельство, что Жнец всего лишь встал на лапы и замер, не проявляя ровным счётом никакой активности, по достоинству оценили и фрегатовцы, и иден-праймовцы.

На скорую руку оборудованное явно внеплановое 'стояночное поле' стало плацдармом, с которого фрегатовцы начали очень существенно и многопланово влиять на жизнь иден-праймовцев. Дело нашлось буквально для всех членов экипажа корабля — никто не остался в стороне. Считать ли это увольнением 'на берег'? Нет, пожалуй, нет. Это была работа. Да, непривычная для нормандовцев, но — необходимая. Хорошо, что во главе экипажа стояли двое спецназовцев высочайшего уровня подготовки. Это позволило поступить предельно нестандартно и одновременно — добиться очень большой эффективности воздействия.

Всё острее понимали нормандовцы, а следом за ними — и очень многие иденцы, что планету придётся всемерно защищать от очень серьёзного врага. Не виртуального — реального. Сильного, опытного, быстрого и очень, очень изворотливого, обладающего поистине колоссальным опытом по усмирению, а затем — уничтожению разнорасовых разумных органиков.

Не было бы на борту фрегата протеанина — многое бы не удалось сделать качественно и быстро. Именно благодаря воину древней расы, с самого начала поставившему дело так, что нынешние разумные органики делают буквально всё, а также отвечают буквально за всё, что происходит в исследованной ими части галактики, удалось избежать многих ошибок и неверных шагов.

Явик не вмешивался, если видел, что всё складывается нормативно, но все фрегатовцы и очень, очень многие иденцы понимали: если он почувствует или увидит, что впереди — плохой вариант развития событий — и это ещё мягко сказано — он реально пойдёт по трупам. Его недовольное и уничижительное 'примитивы' каждый фрегатовец запомнил — если не на всю оставшуюся жизнь, то очень-очень надолго.

Если бы не Явик, если бы не Шепард, если бы не Андерсон. Офицеры корабля, принявшие на себя самую большую и сложную нагрузку. И сделавшие всё, чтобы остальные нормандовцы не чувствовали себя отодвинутыми куда-подальше. Ричард неоднократно, в разной степени, конечно, чувствовал и понимал, что вот сейчас и именно здесь пишется история. Вряд ли он когда-нибудь раньше чувствовал это столь остро. Были похожие моменты, но только очень-очень приблизительно похожие. А вот таких — острых и чётких... Не было. Потому что...

Потому что Явик доказал со всей определённостью, что Жнецы — опаснейший и сильнейший враг, подходить к противоборству с которым с прежними мерками межрасового конфликта — смертельная ошибка. Протеане две тысячи лет сражались с разумными гигантскими кораблями и их пособниками.

Две тысячи лет! Мало какая азари и тем более — кроган, не говоря уже о турианцах или землянах, могли бы прожить столько и увидеть и почувствовать содержимое этого отрезка времени в полной мере. Две тысячи лет непрерывной войны. Да, люди тоже воевали много и долго, бывало, что с перерывами — даже сто или двести лет, но непрерывно воевать две тысячи лет?!... Против одной единой расы?! Такого опыта Дженкинс в истории человечества не нашёл. Он не был знатоком истории турианцев или азари, да и глупо было бы надеяться очень полно, детально и точно изучить за тридцать лет хотя бы общую расовую историю новых соседей землян по Большому Космосу.

Потому... Наверное, Высшие Силы сжалились, наконец, над разумными органиками и помогли им обрести... надежду. Именно надежду, а не только прошедшего жесточайшую трансформацию Шепарда или выжившего протеанина Явика. Сам факт того, что землянин, человек, пусть и получивший внегалактические и загалактические возможности, смог вытащить из тисков хаскококона сути, души и тела двух разумных органиков — весьма, кстати, нерядовых — доказывал, что эволюции, а возможно и самой природе надоела непобедимость гигантских разумных кораблей-'креветок'. Имперцы-земляне, как помнил Дженкинс, по этому поводу высказывались точно и коротко: 'Сколько верёвочке не виться, а конец всё равно будет'.

Лейтенант Аленко по приказу командира Андерсона стал активно, а главное — очень результативно — подготавливать капрала Дженкинса к выполнению обязанностей заместителя командира десантной группы. Не группы высадки — ею, как уже привык Ричард, уверенно и точно командовал старший помощник Шепард. К тому же Аленко не стал скрывать от Дженкинса того, что подготовка будет проходить по германским лекалам, потому что уровень сержанта — слишком недостаточен, а фрегатовцам очень нужны будут именно офицеры, пусть и младшие. Не унтеры, а полные. Полуфабрикатами вряд ли можно впечатлить Жнецов.

Потому количество свободного времени у Ричарда сразу ощутимо сократилось, но он был доволен и даже немного счастлив. Все фрегатовцы получили возможность работать в полную силу, использовать максимум своих возможностей и способностей. Шепард прав: для того, чтобы победить машину, разумный органик должен выложиться на сто процентов. Не меньше, чем на сто. Если меньше — машина одержит верх и уничтожит разумного органика.

Полисмены достаточно быстро постигали новую для них воинскую специальность и становились весьма профессиональными десантниками. Отставать от них Дженкинс не желал ни под каким видом. И потому сам тянулся изо всех наличных сил. Не роптал, не жаловался, понимал, что на такой войне с таким врагом может быть всякое. Если выйдут из строя, а такое тоже может быть, Шепард и Аленко, то именно ему, как младшему офицеру, ну пусть унтер-офицеру, капралу, придётся брать на себя управление, руководство, командование единственным боевым подразделением, способным действовать вне пределов корпуса корабля.

Стоянка на Иден-Прайме позволила Дженкинсу резко подтянуть к 'верхам' уровень своей общей и специальной воинской подготовки. Возможно, что и полисмены-десантники тоже отмечали, что их младший командир наконец-то вкусил армейской службы в должных объёмах и теперь точно понимает 'что к чему и почему'.

Имперцы говорят, что 'военному делу следует учиться настоящим образом'. И строго следуют этому древнему правилу. Последовали ему и фрегатовцы — Дженкинс, например, очень хорошо помнил, как потратил несколько часов на оборудование стрельбища недалеко от места, где стояли Жнец и 'Нормандия'. Полукилометровое стрельбище получилось, благодаря стараниям инженеров и техников корабля, настолько профессиональным, что очень многие нормандовцы сразу выстроились в очередь, желая попрактиковаться не виртуально, а реально. Расстояние до мишеней теперь было приличным, да и оборудование позволяло разнообразить сценарии в весьма широких пределах.

Хотелось ли Ричарду побывать у родителей, повидаться с сестрой? Ещё как хотелось. Но он же не слепой и не глухой, он видит и чувствует, что нормандовцы влияют на иден-праймовцев в очень правильном ключе. Они быстро и доходчиво — а как ещё иначе-то — объясняют им, мирным и гражданским в основной своей массе, людям, что война на пороге. И она может реально начаться через несколько часов, в крайнем случае — завтра рано утром. Потому иден-праймовцы, что называется, прониклись. Не могли не проникнуться. И перешли на усиленный график работы. Информация, подготовленная и распространённая фрегатовцами по множеству каналов — как формальных, так и неформальных — сработала.

Родители поступили мудро — посоветовали дочери придти на 'стояночное поле'. Сами не стали прерывать свою работу, отвлекаться. Знали, что сын поймёт правильно.

Лейтенант Аленко разрешил Ричарду сойти с корабля. Конечно же, офицер знал причину желания Дженкинса получить увольнительную — у него у самого здесь же на Идене появилась 'партия'. Не пара, именно партия, потому что Кайден, следуя своим моральным установкам и беря пример с Шепарда, не настаивал на скорейшем прохождении всех предсказуемых этапов взаимоотношений, потому и не считал, что ему позволено больше чем другим.

Как полагал сам Дженкинс, Аленко был очень неплохим командиром. Нормальным. Избавившись от постоянных сильных головных болей, Кайден воспрял духом и принялся навёрстывать упущенное с удесятерённой энергией, быстро достигнув в этом деле очень существенных успехов. Теперь у Кайдена были не подчинённые, а коллеги, которые слушались его не потому, что он был старше их по званию, а потому, что им было на кого равняться в своём ближнем кругу: Кайден не стремился отделиться от своих сослуживцев, используя своё должностное и любое другое положение. Работал он много, довольствовался малым и ни в коей мере не шиковал.

Иден-праймовцы прониклись. Очень глубоко прониклись и решили, что лучше понапрягаться сейчас, чем рвать жилы тогда, когда над планетой зависнут несколько таких гигантских разумных кораблей, с бортов которых, вероятнее всего, посыплются геты-десантники. Пехотинцы, ракетчики, снайперы, охотники. Полный ассортимент. Вроде бы простое дело — организовать из мирно-штатских крестьян и фермеров хоть какое-нибудь вменяемое ополчение, но и его невозможно осуществить, если сами фермеры и крестьяне того очень-очень не захотят.

Потому-то Дженкинса не особо и интересовало то, чем заняты его родители — сельскохозяйственными работами или чем-другим — Ричард верил, что они в любом случае делают что-то очень полезное. Потом, позднее, когда фрегат покинул Иден-Прайм, Дженкинс получил от родителей и от сестры несколько писем, в которых нашёл ответы на почти все свои, не высказанные чуть раньше вслух или письменно вполне ожидаемые вопросы. Сам написал несколько писем, отправил и почувствовал, что хоть так, но сможет поддерживать тесную связь с самыми родными для него людьми.

Для человека, привыкшего, что к его услугам круглосуточно — аудио и видеоканалы связи, ограничиться текстовыми сообщениями, отправляемыми по Экстранету и затем — планетному Интернету — сродни подвигу по уровню серьёзности самоограничения. Но Дженкинс, ощутивший себя не вешалкой для кителя и брюк, а реальным, пусть и младшим командиром и офицером, такое ограничение не казалось ни крахом, ни крушением надежд на лучшее. Надо было заставить себя потерпеть — и Ричард собирался терпеть лишения столько, сколько надо, чтобы Жнецы окончательно стали историей, стали прошлым.

Хорошо, что у него сейчас есть и мама, и папа. И очень хорошо, что у него есть сестра. Да, возможно, брат — хоть младший, хоть старший, тоже был бы далеко не лишним для Дженкинса, но и сестра — тоже очень хорошо. Особенно, если она — младшая и потому нуждается в защите, в заботе, в обеспечении всем необходимым.

Родители были заняты. Дети знали, что они — рядом друг с другом, что они делают полезное и хорошее дело. Хорошо, когда у тебя есть близкий человек, которому ты можешь доверять всецело. И хорошо, когда ты знаешь, что у тебя есть дети — и дочь и сын.

Один ребёнок... Сейчас Дженкинс понимал, насколько это противоестественно и для мужей и жён, и для этих единственных по воле своих родителей детей. Нельзя, чтобы у ребёнка не было брата или сестры. Нельзя.

Родители — взрослые, сложившиеся люди. Да, они родили, вырастили, воспитали детей, но они должны иметь право жить своей собственной жизнью, а подросшие дети — своей. Нельзя, чтобы девочка или мальчик, девушка или юноша выходили во взрослую жизнь в одиночестве. Неестественно это.

У Ричарда не было брата. Но зато была младшая сестра. И он уже давно считал, что ему очень повезло в жизни. У него был очень близкий человек, о котором он мог заботиться поистине круглосуточно и знать, что эта забота будет оценена по достоинству и не будет забыта. В том числе и потому, что сестра может позаботиться о брате так, как никакой брат о брате позаботиться не сможет.

Реджина. Реджа. Колдунья и ведунья. Красавица и умница. Может быть, для журналистов всяких, писак и снимак это — проходные фразы, но для Ричарда, знавшего сестру с младенчества, это не было пустыми словами. Он нашёл и до сих пор находил им предостаточно подтверждений.

Реджа прилетела к 'стояночному полю' в одиночестве. Может, сама решила и добилась 'увольнительной', а может, и родители поспособствовали. Эти детали не интересовали Ричарда тогда, на Идене и не интересовали сейчас. Главное — он увидел сестру, а значит — увиделся и с обоими родителями. Потому что для него сестра тогда была воплощением всего дома Дженкинсов.

Когда ты очень хорошо знаешь и понимаешь, что эта мирная жизнь в любой момент может закончиться... Такие моменты настолько чётко и полно запоминаются, что потом раз за разом вспоминаешь и дивишься, сколько деталей и взаимосвязей осталось в сознании, в сути, в памяти.

Реджа... Ну пусть родители поговорили с ней, пусть они поговорили с руководителями бригады, где Реджа работала, пусть поговорили с руководителями предприятия — это всё предсказуемо, нормально и потому обычно.

Только... Реджа — девушка, а ты, Ричард, парень, мужчина, воин. Ей привычнее мир, да и тебе тоже но... За время, проведённое на фрегате, Дженкинс изменился настолько, что сам очень часто удивлялся, насколько же глуп, туп и смешон он был совсем-совсем недавно.

Шепард... Нет, он не собирал митингов, не выступал на собраниях — хоть стихийных, хоть организованных, не агитировал. Он вообще говорил очень мало, больше показывал. А если говорил — то не всем и не всегда. Потому Ричард очень внимательно прислушивался к тому, что говорят другие нормандовцы. Из этих 'осколков' собиралось то богатство, которому он собирался следовать, потому что оно стало и его богатством.

Формально, да, личная жизнь каждого разумного органика — почти полное, а иногда и полное табу для других разумных органиков в смысле проявления любопытства или излишней осведомлённости, выносимой 'на публику'. Может быть, подобное действительно стремится к подобному, но никакой уравниловки — хоть добровольной, хоть принудительной, на фрегате среди нормандовцев не существовало до сих пор, и Ричард был твёрдо уверен, что и не будет ни в ближайшем, ни в отдалённом будущем.

Между опасностью и женщиной должен всегда стоять мужчина. Шепард таких слов не говорил, Андерсон — тоже, но... Странным образом нормандовцы чувствовали, что эти двое высококлассных спецназовцев живут, в том числе и руководствуясь этим принципом.

Шепард отпустил свою любимую девушку — Дэйну, признал за ней полное и неоспоримое право самой строить свою судьбу. В том числе и потому, что понимал — в самое ближайшее время он не сможет физически ни на день, ни на несколько часов вернуться на Землю.

Шепард отказался применять свои внегалактические способности и возможности, чтобы матриарх Бенезия забеременела и родила от него, молодого землянина хоть одну азари. Да, стопроцентную дочь старпома Шепарда — Дженкинс был абсолютно убеждён, что Шепард автоматически признает ребёнка своим и даже не попытается оспорить отцовство. Но Шепард не стал разбивать семью Т'Сони своим вмешательством. Более того, он сделает, обязательно сделает всё, чтобы возвращённая к нормальной жизни из тисков хаскококона пожилая азари — сейчас Ричарду не хотелось вспоминать, сколько же именно Бенезии Т'Сони лет — воссоединилась и со своей дочерью. Ушедшей от неё пятьдесят лет тому назад. И — со своим мужем — легендарной Мятежным Матриархом Этитой. Уникальная семья.

Шепард понял эту уникальность не внешне, а внутренне. Понял и решил защищать эту семью, а прежде — объединить и сделать всё, чтобы, когда фрегат покинет Азарийское Пространство, три азари были обеспечены и защищены всемерно и по нормам военного и по нормам мирного времени. Сам Ричард сомневался, что сможет сразу перечислить все меры, которые предпримет старпом Шепард, чтобы Матриархат и его марионеточные организации на местах оставили семью Т'Сони в покое. Но был убеждён, именно убеждён в том, что эти меры будут действенны и эффективны. Отнюдь не в краткосрочной, а именно в долгосрочной перспективе.

Андерсон... Да, все фрегатовцы знали так или иначе, что он до сих пор окончательно не развёлся с женой, что он очень хочет почаще видеться с сыном и участвовать в его воспитании. Все фрегатовцы знали, что он неравнодушен к врачу фрегата — доктору Карин Чаквас, уникальному специалисту, раз за разом отказывавшейся от весьма лестных предложений от руководителей медотсеков на крейсерах и дредноутах Альянса Систем, а также от главных врачей лучших медицинских центров — как военных, так и гражданских.

Может быть, майор Чаквас и вышла замуж за свою работу, но... Как говорят имперцы, 'человек — предполагает, а судьба — располагает'. Карин Чаквас не родилась врачом, она родилась женщиной. И потому... Ни для кого из нормандовцев не была секретом её любовь к командиру Андерсону. Искренняя, глубокая и чистая.

Командир Андерсон не спешил с прохождением обычного сценария — свадьба, дети, но он понимал, что именно это является крайне желанным для Карин Чаквас.

Андерсон и Чаквас любят друг друга. И пусть нарушают тем самым некие традиции, пусть преодолевают своими тесными взаимоотношениями извечную отчуждённость командира корабля от остального экипажа. Сейчас, когда впереди — либо победа, либо гибель, нельзя руководствоваться правилами мирного времени. Да и правила обычного военного времени далеко не все и не всегда подействуют теперь правильно и точно. Потому...

Лейтенант Кайден Аленко, непосредственный командир Ричарда — тоже теперь не свободен. Он влюбился в сержанта космопехоты ВКС Альянса Систем Эшли Уильямс. Внучку того самого мятежного генерала. Казалось бы, несмываемое пятно — на всём роду Уильямс, но... Эшли делает успехи, её уважают и ценят в ВКС Альянса, а при поддержке Кайдена она, как был склонен теперь верить Ричард, очень скоро продвинется по иерархической лестнице намного выше и поймёт, что любые 'пятна' — временные.

Реджа понимает, очень глубоко понимает, с чем придётся иметь дело нормандовцам теперь, после столкновения со Жнецом над Иденом. Да, разведфрегат и сверхдредноут — слишком разные весовые категории. Но... Наверное, правы мудрые, утверждавшие, что крайности — сходятся и подчёркивавшие, что невозможного не существует. Вот так и стал возможен бой фрегата со сверхдредноутом. Да, поддержка иденцев была крайне ценна и необходима, но основную роль, как полагал Дженкинс, сыграла подготовка фрегатовцев. Если бы не беспощадность Шепарда... Жертв среди нормандовцев было очень много.

Реджа понимает и другое: нормандовцы очень рискуют. С того момента, как фрегат атаковал Жнеца, очень вероятно, что и корабль и его экипаж внесены в 'список ликвидации', причём — первоочередной. Может быть, она понимает это не сколько логически, сколько чувственно, но это дела не меняет.

Реджа красива и это означает, что у неё уже сейчас отбоя нет от ухажёров, а может быть — даже женихов. Которые, между прочим, ценят не только исключительно внешнюю красоту, но и красоту внутреннюю. Реджа далеко не глупа, мама её воспитывала как будущую хозяйку дома и многодетную маму. С малолетства Реджина не отходила от матери, но не потому, что боялась окружающего мира, а потому, что мама постоянно поручала ей посильные для малышки дела, требующие задействования именно тех качеств, которыми природа обычно щедро наделяет именно женщин.

Работящая, знающая тысячи мелочей и умеющая, если не понять, то почувствовать, Реджина с детства стала первой маминой помощницей и, едва пойдя в школу, получила право на самостоятельное решение многих семейно-бытовых вопросов. Что также требовало умения налаживать и поддерживать разнообразные взаимоотношения, не только родственные, кстати.

Ясно, что крестьянский и фермерский труд — не сахар. Он очень тяжёл и к тому же цикличен. Потому Реджина если и улыбалась, то только одними губами. Она редко смеялась, но её улыбка... Она была настоящим чудом. Казалось, что лицо Реджины вспыхивает как фонарик, освещается каким-то тёплым, мягким, исключительно внутренним светом. Не отражённым, собственным.

Ричард надеялся и, как ему казалось, небезосновательно, что если Реджина выйдет замуж за очень достойного — а как же иначе-то — человека, то она, возможно, подарит ему уникальную полную улыбку. Нет, не тридцать два сверху, не лошадиную, а такую, за которую любой мужчина отдаст не только своего коня, пусть и железного, но и полцарства в придачу бросит к ногам такой волшебницы.

Улыбка Реджины уже сейчас в понимании мужчин — хоть молодых, хоть пожилых — стоила очень дорого, а отец даже шутил, что на одной улыбке Реджа может сколотить неплохой капитал. Только вот банков для такого капитала ни люди, ни другие разнорасовые разумные органики пока ещё не придумали.

Хорошо, что Реджина — младшая сестра для Ричарда. Она могла не только рассчитывать, но и быть абсолютно уверенной в том, что старший брат ей поможет во всём, что он её не бросит ни при каких обстоятельствах. Может быть, мудрые и правы, говоря, что девушки со своих братьев, а также с отцов снимают 'кальку', по которой выбирают себе суженого, а затем и мужа, но и сейчас она не только брала от Ричарда, но и очень многое давала ему. То, что может дать только сестра и притом — младшая. Она и целовала Ричарда всегда по-особому. Возможно, для жениха, а затем для мужа она изобретёт какой-нибудь другой, но, безусловно, особый поцелуй. Почему нет? И родители видели и понимали, точно и чётко чувствовали: брат и сестра едины. Непоказно, но очень прочно.

Ричард знал, что Реджина очень мудра. И охотно признавал за ней право на эту особую мудрость. Потому во многих вопросах спрашивал её мнения, а то и совета, не формально, а фактически прислушиваясь к их тексту и сути. Реджа понимала, что старший брат не обязан сразу действовать именно так, как она сказала, предоставляла Ричарду полную свободу и... воспитывала в нём особую ответственность: брата за сестру.

Проведённая нормандовцами на Идене работа позволила перенастроить многие направления в информационной политике и информационной картине, потому действительно, на Идене очень многое понимали не только полно, но и очень быстро. После такой картины, как бой небольшого фрегата с огромным сверхдредноутом только слепоглухонемого не проймёт до самых тёмных глубин физики и психики.

Потому даже от штатских фермеров и ещё более штатских крестьян мало что скрывали — Ополчение Иден-Прайма формировалось устойчиво, объёмы подготовительных работ множились в геометрической прогрессии. Возможно, всё благодаря тому, что крестьяне, фермеры ценят стабильность и безопасность и потому готовы сделать для их поддержания на должном уровне не только всё возможное, но и то, что чаще всего признаётся невозможным.

Реджа была очень чуткой и проницательной. Эти качества не раз помогали ей избегать острых, а также кризисных ситуаций и более того — двумя тремя словами, а бывало и взглядом давать понять окружающим, что действовать вот так — опасно, а вот так — безопасно и необходимо. Да, Реджина умела читать состояние собеседника. А тогда, на краю стояночного поля, ближе к лесу, Ричард понимал, что сестра читает его всего, до донышка, понимает, осознаёт и страдает от того, что брат улетает, а она остаётся.

Иногда полезно посмотреть на ситуацию чужими глазами. Школа матери для Реджины оказалась чрезвычайно ценной — сестра стала очень опытна в житейских вопросах и к тому же не скрывала от брата то, что во многих вещах она совершенно не разбирается, как например, не понимает, как совместить боевой корабль и разведывательный. Ричард тоже редко когда скрывал от сестры, что далеко не во всём является специалистом. Тем не менее, ни Ричард, ни Реджина не 'грузили' друг друга, пусть даже на основе взаимности и родственности, проблемами и вопросами. И очень не хотели отдаляться друг от друга.

Ясно же, что рано или поздно Реджина выберет себе в мужья достойного молодого человека, выйдет замуж и родит нескольких детей, а значит, вероятнее всего, станет хозяйкой в другом доме. Ясно так же, что и Ричард, скорее всего, не останется одинок, влюбится, женится, станет отцом и главой новой семьи. Но разве это основание для того, чтобы забыть о существовании где-то рядом родной сестры? Нет. И Реджина, стараясь не форсировать, не обострять ситуацию, намекнула Ричарду о том, что и она и родители будут очень ждать от него писем.

Понятно, что во время войны почта — и электронная и традиционная будут работать очень плохо. Потому любая весточка будет очень важной, а иногда — и необходимой. Реджина понимала — Ричард был в этом уверен — что многое брат в письме не напишет: и потому, что соблюдает секретность, и потому, что ни за что не захочет волновать ни сестру, ни родителей. У них будет предостаточно причин для волнений здесь. Да, они будут волноваться и беспокоиться о сыне, так уж у людей — и не только у людей — заведено, но зачем же умножать эти волнения и наращивать беспокойство? Вот и Реджина тогда уклонилась от рассказа — краткого ли, подробного ли — о проблемах, которые её и беспокоили и волновали.

Ричард обещал Реджине писать и пока выполнял своё обещание, хотя времени свободного у него почти не оставалось — были дни, когда он падал в постель почти без чувств и засыпал мгновенно. Это сейчас, а когда придут Жнецы... Напряжение — и физическое, и нервное, возрастёт ещё больше. Тем не менее, даже если не удавалось писать ежедневно или накапливать 'заметки по поводу' для очередного большого письма, почти всегда можно было обдумать отдельные новые моменты или откорректировать старые, уже нашедшие отражение в файлах инструментрона или на листах пластобумаги.

Письма писали — родным, близким, знакомым — очень многие нормандовцы. Особых запретов и ограничений на аудиосвязь пока не налагалось, с видеосвязью было плоховато, но не потому, что Жнецы начали какую-либо охоту на буи связи у ретрансляторов, а потому, что специфика корабля не допускала применения гражданских стандартов видеосвязи. И фрегатовцы с этим ограничением смирились. Зато письма ходили туда-обратно очень интенсивно.

Для воина, максимально близкого к смертельной Грани даже в мирное время, письма — воплощение особой, можно утверждать, что многоканальной связи со многим очень дорогим и важным.

Тот камень, о котором Ричард напомнил Реджине — это была их детская реликвия, которую они почитали и став достаточно взрослыми. Обычный валун, не искусственный, естественный. Сначала на нём любил сидеть Ричард, а затем его облюбовала для своих уединённых посиделок и Реджина. Между братом и сестрой никогда не возникало конкуренции за место на этом валуне — бывало, они вдвоём умещались на нём и чувствовали себя равными и счастливыми: валун принимал их обоих и не заставлял делать однозначный выбор в пользу кого-то одного. Если Ричард теперь надолго улетел с Идена... То Реджина сможет пояснить это духу валуна... Поверья, верования... Они поддерживают человека — и не только человека — придают его жизни дополнительный, глубинный индивидуальный смысл.

Прощание с Реджиной у входа на стояночную площадку. Тот взрыв чувств... Глаза сестры, столь много давшие ему понять, осознать, почувствовать. Мало слов в человеческом языке, очень мало, чтобы полностью передать всё это.

Иногда считается, что женщина всегда старше мужчины. Потому что она его мудрее или умнее. Иногда считается, что женщина всегда моложе мужчины. Потому что она... потому что она — другая. Реджина знала брата очень хорошо. Было бы очень странно, если бы она его не знала. И умела и могла быть рядом с ним очень разной. Потому что верила ему, потому что знала — он тоже знает её очень хорошо. И никогда её не предаст. Она в это верила. Хотела верить — и верила. А значит, боялась того, что однажды Ричард может не вернуться.

Возможно, что женщины всегда надеются на лучшее. По многим причинам. Им рожать детей, им их воспитывать, им выводить в жизнь. Реджина боялась и не пыталась и не стремилась показной весёлостью прикрыть свой сильный страх.

Может быть, в том, что нормандовцы на несколько суток задержались на Иден-Прайме, был свой глубинный смысл? За это время, например, очень многие местные жители сами ознакомились с большинством ставших доступными и известными материалов, собранных из независимых источников и смогли сделать свои собственные выводы. Ричард считал, что это помогло пойти дальше того рубежа, который предусматривало понимание неизбежности Противостояния. Пойти к пониманию необходимости окончательной победы над этими разумными кораблями. Да, гигантскими, да, страшными, да, опасными.

Легко ли сделать такой переход? Нет, не легко. И не каждый разумный органик такой переход совершает быстро и безболезненно.

Возможно, что Реджина очень остро хотела как можно более быстрого и непременно победного завершения войны со Жнецами. Может быть, она как то чувственно и эмоционально догадывалась или понимала, что длительного противостояния нынешние разумные органики выдержать не смогут. И потому придётся напрячься уже сейчас, чтобы не быть вынужденными прилагать титанические усилия тогда, когда на населённые миры обрушатся эскадры и флоты Жнецов.

Родители... Им — сложнее всего. Они — фермеры и крестьяне. Их дело — растить урожай, а не воевать. Тем не менее, впереди — война, которую невозможно выиграть, если не напрячь все силы уже сейчас, а потом — выдерживать всё большее напряжение, всё большее давление.

Тогда к готовому к отлёту с планеты фрегату пришли очень многие иден-праймовцы. Пришли, потому что невозможно остановить вечный сценарий жизни: люди встречаются, люди общаются, люди влюбляются. Может быть и хорошо, что дело до образования официальных пар между нормандовцами и иденцами не дошло. Может быть и хорошо, что ни одна из женщин-нормандовцев не забеременела — Чаквас, конечно, не стала бы скрывать такой факт как минимум от командира корабля. Тайное всё равно всегда становится явным, а фрегатовцы... Они очень изменились в лучшую сторону. Повзрослели и помудрели.

Иден-Прайм — позади, Цитадель — впереди. А дальше... Хорошо, если Терум, куда, возможно, отправилась дочь матриарха Бенезии Лиара. Обстоятельства могут сложиться и так, что придётся менять маршрут, а не только курс. И тогда впереди у фрегата после Цитадели окажется не Терум, а, например, станция 'Омега'.

Ричард поворочался в постели, повернулся на спину, прикрылся лёгким одеялом до плеч. Закрыл глаза и сам не заметил, как уснул.

Сташинский. Получение известия о подходе 'Нормандии' к Цитадели. Воспоминания о работе с нормандовцами и Явиком

Профессор археологии. Вспомнив о формулировке своего учёного звания, Сташинский, стоявший у окна балка-кабинета, грустно усмехнулся.

Рассвет над Иден-Праймом вступал в свои права, отодвигая ночную темень в прошлое. Жаль, что нельзя так легко, пусть и постепенно, но неотвратимо, отодвинуть в прошлое Жнецов...

Кому как не ему, отдавшему долгие годы служению науке о прошлом, очень хорошо было известно целительное воздействие воспоминаний и размышлений на психику разумного органика. Не всех и не всяких, конечно, но... Неприятные и калечащие — всего лишь одна треть из возможного спектра, остальные — нейтральные и приятные. Даже нейтральные в столь сложной обстановке, как нынешняя, были полезны. Приятные? Да, да, они именно были целительны.

Пришлось, конечно, поработать на вторых ролях, далеко не всегда — на первых. Бывшая руководительница археологической экспедиции по уточнённым и перепроверенным данным действительно ушла в 'Цербер'. Большего узнать — не удалось. Да и не нужно, наверное. Зато хорошо, что он был приглашён на пост главы этой экспедиции не только для того, чтобы должным образом завершить работу с Маяком. А то ведь... часто приходилось заменять своих коллег именно в таких ситуациях.

Оказалось, что Маяк — не последний сюрприз Идена. Далеко не последний.

Рабочий день окончен. Да, ненормированный, но несколько сравнительно тихих и спокойных часов теперь у руководителя экспедиции есть. Могут быть, конечно, внезапно возникшие вопросы, проблемы, но это — обычный коктейль. А если так... Почему бы и не предаться воспоминаниям? Тем более что многое действительно гораздо лучше видится и чётче и полнее воспринимается на расстоянии. Пусть и временном, а не пространственном. Это, право слово, детали.

'Нормандия', как следовало из недавно присланного из Штаба Обороны Иден-Прайма официального уведомления, преодолела весь не самый короткий путь от Иден-Прайма до Цитадели. И сейчас, насколько можно было судить из достаточно скупых сообщений межрасовых средств массовой информации, фрегат-прототип неспешно кружит вокруг центральной станции галактики.

Нормандовцы не спешат с высадкой и, по слухам, не подтверждаемым официально, продолжает 'снимать' с Цитадели всё новые и новые порции разнообразнейшей информации. Не только 'снимать', но и обрабатывать. Это означает, что фрегатовцы готовятся не только к массированной высадке на Станцию — они готовятся закрепиться на Цитадели очень надолго.

Нервирует ли эта неспешность цитадельцев? Сташинский был убеждён, что нервирует и очень сильно. А ещё больше, как он подозревал, цитадельцев будет нервировать стремительность и многоплановость практической деятельности нормандовцев, которую обитатели фрегата-прототипа развернут с того момента, как на причалы Кольца опустятся первые челноки с опознавательными знаками 'Нормандии'.

Археологическая партия, археологическая экспедиция. Если её бывшая руководительница, доктор Уоррен действительно была кандидатом на какую-либо должность в структуре 'Цербера', то... Слуги трёхголового пса могли быть в курсе мельчайших деталей работы археологов с Маяком. Вовремя всё же Уоррен была отозвана, но рассчитывать на то, что среди археологов не было тогда 'засланцев' Цербера не приходится. Потом, когда появился и поработал протеанин — тогда можно было посчитать, что таких шпионов не осталось, всё же против технологий Старшей Расы у 'Цербера' пока, слава Богу, противоядий не нашлось. Или — засланцев не так много, как церберовцам хотелось бы.

Хорошо, что он тогда, следуя своей привычке, зарезервировал за собой только общее руководство — новые коллеги поняли своего руководителя правильно, а теперь и вовсе не числили в ранге какого-нибудь чинуши-надзирателя. Если начальник сам вкалывает на любых, даже самых что ни на есть лаборантских участках, то... Можно ведь такого начальника и поуважать немного больше. Не только можно, но и нужно. Хотя... С возрастом понимаешь, что всё это мишура и тлен. Главное — чувствовать, что ты ещё что-то можешь, на что-то способен — полезное, важное, большое.

Сташинский чувствовал это и был счастлив. Он работал, а не сидел безвылазно в офисном балке, он занимался мелочами, деталями и не переставал видеть общую картину — впечатляющую, многоцветную.

Шепард Тимуру Лавровичу понравился. Как специалист и как профессионал. И — как человек. Немногословный, серьёзный, преданный делу. И очень, очень внимательный и чуткий.

Иногда Сташинскому казалось, что от Шепарда практически ничего нельзя скрыть. А уж от протеанина — тем более. Очень по-деловому старпом 'Нормандии' подошёл к проблеме раскопок — и лишней информации преждевременно не разгласил и о важных деталях не забыл. Сам делал очень много, но и другим людям давал возможность проявить себя не в словах, а в делах. Не подавлял никого своей подготовкой и своим должностным и служебным положением.

Сложно было совладать с собой, узнав, что, а затем — кого Шепард намеревается извлечь из-под земли. Можно долго спрашивать и себя и других археологов о том, что они увидели и о том, что они запомнили, но, наверное, в одном моменте все будут едины: Шепард не хотел никем рисковать. Зато собой рисковал — постоянно. То ли так было принято среди спецназовцев высшего ранга, то ли это была индивидуальная психонастройка самого капитана-старпома, но...

Протеанин оказался под стать Шепарду — деловой, немногословный, чёткий в движениях и в высказываниях. Потом, чуть позднее, Сташинский не раз слышал в разговорах археологов мнение, что Шепард и Явик-протеанин — прекрасные напарники. А ведь тогда ещё никто не мог и представить, как будет продолжено сосуществование протеанина и землян.

Явик не скрывал своего... достаточно негативного отношения к нынешним разумным органикам. Его 'примитивы' археологи слышали не раз и очень хорошо запомнили даже интонацию, с какой воин древней расы произносил это слово. Неприятная интонация, уничижительная. Но, вполне возможно, заслуженная.

Протеанин и Шепард несколько минут сидели на саркофаге. Этот кадр — археологи всё же не утерпели, запечатлели эту сцену на свои инструментроны — стал поистине знаковым. Редко когда можно было увидеть своими глазами такое, а уж кадры получились — уникальные и в полном смысле этого слова документальные. И живых разумных свидетелей этого момента было тоже очень много. Так что просто и быстро опровергнуть реальность этой сцены — не получится. Сташинский не сомневался, что нормандовцы тоже постарались запечатлеть эту сцену своими средствами, а у экипажа разведфрегата для этого возможностей закономерно гораздо больше, чем у штатских археологов.

Сташинскому было приятно вспоминать многое, связанное с пребыванием экипажа фрегата 'Нормандия' на Идене. Да, с тех пор прошло несколько не только земных, но и иденских шестидесятичасовых суток. Но важность пережитых моментов не меркла, острота восприятия и памяти не притуплялась. Удивительно. А может быть — закономерно? Может быть. Очень даже может быть.

Шепард не стал дистанцироваться от Сташинского впоследствии. Поверил ему? Возможно. Хотя... Спецназовец и профессор-археолог — что, казалось бы, может быть между ними общего? Разные сферы, разные уровни деятельности. Оказалось — нет. Оказалось, что сфера — одна: противодействие Жнецам. И для того, чтобы выдержать первые удары этих гигантских кораблей оказалось мало силы военного разведфрегата. Ни Шепард, ни Андерсон и не думали отрицать очевидного факта: без наземной поддержки со стороны персонала энергетических и климатических установок 'Нормандии' и её экипажу не удалось бы обездвижить Жнеца, принудить его прекратить агрессию. Чем не ярчайший пример воплощения известного имперского российского принципа 'народ и армия — едины'?!

Конечно же, Шепард позаботился о том, чтобы далеко не вся информация о находках ушла в 'свободное плавание'. Потому-то он и проинформировал Сташинского о том, что надо будет закрыть весь район, где предполагалось пробурить первую шахту, ведущую — тогда очень приблизительно, конечно — на уровень, от которого можно было продвинуться, пробурив горизонтальный тоннель, к протеанской базе.

Потом, чуть позже, пришлось фрегатовцам озаботиться охраной и второго шахтного ствола, о назначении которого информации было ещё меньше. То ли Шепард действительно дозировал данные, следуя военным традициям и протоколам, то ли он опасался негативных последствий слишком быстрого и полного введения этого, поистине уникального информационного пакета в планетный Интернет, а затем — в межпланетный Экстранет. Как можно было угадать, сколько и чего можно сказать, а что говорить преждевременно и — не только сейчас?

Только теперь Сташинский узнал совершенно точно: после того, как Явик поселился на борту 'Нормандии', Шепард озаботился судьбой протеанских артефактов, которых на Идене было очень много и они до сих пор были наиболее ценным предметом не только легального, но и нелегального оборота. Профессору археологии было слишком хорошо известно об успешности 'чёрных археологов', 'чёрных копателей' и примыкающих к ним группировок.

Если бы не вмешательство Явика... Иден бы за несколько лет лишился бы большей части поистине уникальных артефактов.

Явик до сих пор 'держит за горло' иденских перекупщиков, транспортировщиков, кладовщиков и снабженцев — словом, всю цепочку, на которой держится прибыльный теневой бизнес по перепродаже и выведению 'за скобки' протеанских артефактов. Держит так уверенно и плотно, что в местной полиции и таможне на протеанина готовы молиться: уровень раскрываемости весьма сложных преступных схем и противоправных деяний давно пересёк недостижимую ранее отметку в шестьдесят процентов. А ведь было время, когда и тридцать процентов раскрываемости были основанием для премий, равно как и для и награждений сотрудников этих двух ведомств ценными подарками и медалями.

При этом протеанин даёт возможность иденской полиции сполна проявить себя. И полисмены... 'проявляют'. А куда деваться-то? За полисменами Явик, как оказалось, тоже присматривает. Очень-очень внимательно. Неофициально, конечно, на уровне кулуаров и курилок полисмены — и рядовые и в больших чинах состоящие — говорят одно... Образно выражаясь: ощущают когтистую лапу на своих шеях. Постоянно. И мало у кого из служителей закона сейчас хватит духу что-либо сделать такое, чтобы эти пальцы... сжались.

Можно было бы уверовать в то, что Явик ограничится общим надзором, но, видимо, он тоже был настроен заниматься делом 'от и до', а не 'как получится'. Закрыв возможности вывоза протеанских артефактов за пределы Идена — Сташинский, несмотря на довольно обширные знакомства среди таможенников и полисменов с армейцами до сих пор не мог уяснить себе, как протеанин умудряется действовать так эффективно — Явик вплотную занялся контролем над движением протеанских артефактов по Иден-Прайму.

Планетные СМИ обрадованно взвыли: такое количество 'жареных' материалов они раньше редко когда получали возможность не только готовить, но и немедленно выпускать в свет. Количество просмотров и количество скачиваний возрастало скачкообразно и легко преодолевало десятитысячную отметку, иногда приближаясь к миллионной. Это, конечно, проходные материалы, возможно, что завтра о них никто, кроме историков-профильников и не вспомнит-то по-серьёзному, но...

Оказалось, не всё можно исчерпать за несколько дней. Как невозможно сразу изменить к лучшему человеческую — и не только человеческую, но и в целом разумноорганическую природу. Стремление выйти за рамки оказалось в очередной раз практически вечным.

Если стараниями Явика при поддержке таможенников, транспортников и местной полиции, а также контингента ВКС с Ополчением путь для вывоза протеанских артефактов за пределы планеты оказался надёжно перекрыт, то... С местным внутрипланетным оборотом оказалось всё не так просто.

Возможно, протеанин здесь — в своём праве. Он хочет, чтобы находящиеся на Иден-Прайме артефакты, принадлежащие его расе, не покидали пределы планеты. И он этого добивается всеми доступными ему средствами. Бывает, что и жестоко.

Оказалось, что у протеанина на Идене — немало сторонников и даже сподвижников. Например 'четвёрка'.

Дети? Дети. А как ещё дети могут обеспечить себе нормальную жизнь в мире, который взрослые постоянно подстраивают исключительно под себя, а не под своих и чужих детей? Только проявляя заметную активность.

Дети — действовали. Причём — эффективно и результативно. Может быть, они и малы годами, но в уме им отказать трудно. Особенно — после того, как все члены 'четвёрки' пообщались с протеанином. Сташинский остро понимал — Явик умеет убеждать. Не пытками, не насилием, нет. Его мыслеобразам противопоставить что-либо очень сложно. Может быть — почти невозможно, но...

В данном случае он всего лишь помог детям Иден-Прайма повзрослеть. Остальное они сделали сами. Так, как могли, так, как умели.

Излишне говорить, что каждый взрослый когда-то был ребёнком. Может быть, многие взрослые разумные и не хотят об этом вспоминать. Их право. Только... Когда за дело берутся дети, это чаще всего означает, что взрослые проявляют, мягко говоря, непозволительную слабость. Какую угодно — умственную, физическую, моральную, нравственную. В преддверии Удара Жнецов такая слабость непростительна. Она катастрофически опасна!

Явик не оставлял 'четвёрку' и её сподвижников и сторонников без внимания. Помогал, советовал, предостерегал и предупреждал. Как он это мог делать, не используя или, точнее, почти не используя стандартные каналы связи — вряд ли удастся понять в ближайшие месяцы и годы.

'Четвёрка' действовала, вокруг неё множились сторонники, сподвижники, немало было и сочувствующих. Противников, кстати, тоже хватало, но 'четвёрка' работала и достигала успехов.

Дети — вездесущи. Трудно что-то укрыть от их любопытных глаз и трудно рассчитывать, что хоть один любознательный ребёнок не окажется недалеко от взрослого или группы взрослых, очень желающих сохранить в тайне свои разговоры или свои действия. Поэтому именно 'четвёрка' стала неформальной разведкой, позволяющей крайне осложнить жизнь дельцам, вся прибыль которых держалась на теневом, пусть и внутрипланетном обороте протеанских артефактов. Здесь не было возможности изготовить много подделок, но 'поиграть' со стоимостью артефактов, применяя спекулятивные схемы — можно было много-много раз. Почти вся деятельность этих теневиков и держалась на возможности получать реальные деньги за 'игру' со стоимостью артефактов. Аукционы, биржи, игровые дома — много средств придумали разумные органики для того, чтобы выйти за 'рамки' возможного и допустимого.

'Четвёрка' поступила мудро — она передавала точную, снабжённую задокументированными доказательствами информацию в правоохранительные органы, а те, в свою очередь, простимулированные как фрегатовцами-землянами, так и Спектрами-турианцами, не говоря уже о страшном, жестоком и непредсказуемо-влиятельном протеанине, жёстко и быстро расправлялись как со схемами, так и с их фигурантами.

Благодаря работе правоохранителей исследователи, тоже находившиеся под контролем и местных служителей Закона, и 'четвёрки', и Явика, получили возможность свободно и спокойно исследовать уникальные артефакты.

Не все, конечно. Некоторые, будучи вырваны из теневого оборота полицией или таможенниками, затем исчезали, причём так, что не было никаких сомнений: их изъял сам Явик. Как уж он это делал — оставалось тайной, к которой и приближаться-то никто из иден-праймовцев не желал, но ведь далеко не всё можно на данном этапе, буквально сегодня подвергать научным исследованиям. Уровень разумности нынешних органиков мог вполне оказаться опасно-недостаточным. Потому-то протеанин и убирал 'проблемные' артефакты из сферы досягаемости. А взамен давал доступ к таким жемчужинам, что количество диссертаций, уникальных научных статей и исследований прикладного и общего характера позволило иден-праймовским учёным не только быстро захватить, но и прочно удерживать приоритетно-лидирующие позиции в научном информационном обороте.

С согласия Явика учёные Иден-Прайма получали доступ к ценнейшим протеанским артефактам. Да, далеко не всем. Но и те артефакты, которые находились в хранилищах научно-исследовательских институтов Идена, по предварительным расчётам обеспечивали работой — ежедневной и круглогодичной — два-три поколения учёных. Это означало... Это означало, что дети и внуки многих иден-праймовцев не будут знать, что такое безработица и что такое не иметь возможности, получив среднее специальное и высшее образование, устроиться на профильную работу и достичь в ней больших и важных результатов. Чем не свидетельство веры протеанина в то, что Жнецы в конце концов будут уничтожены и уйдут в прошлое, из которого вернуться в настоящее не смогут?

Более того, Сташинский понимал и другое: и во время Противостояния учёные будут продолжать свою работу. Будут осуществляться разнообразные, разноуровневые исследования. Война — войной, а наука — наукой. И — никак иначе. Весьма вероятно — об этом тоже свидетельствовали предварительные расчёты и прогнозы — что результаты этих исследований помогут приблизить день окончательной победы над гигантскими разумными кораблями и их пилотами. А параллельно — решить многие текущие проблемы, с которыми разумные органики неизбежно столкнутся во время Противостояния.

То, что теперь учёные-археологи не перекапывают — очень часто впустую — гектары иден-праймовской земли, а работают 'прицельно', побудило очень многих молодых людей поменять свои взгляды на академическую науку. И вполне ожидаемо, чему Сташинский был сам свидетелем, молодёжь решила поподробнее узнать на практике, что же такое реальная наука.

Отбор? Отбор. Другого способа понять, что собой представляет разумный органик, претендующий на право заниматься определённым видом деятельности, ещё не придумали. Потому...

Маленькая поправка... Сташинский усмехнулся: все без исключения молодые люди независимо от происхождения, расы, пола, прежних образовательных заслуг и даже состояния здоровья — в некоторых, жёстко контролируемых случаях — начинали с самых низовых должностей. Да, да, именно — 'подай — принеси'. В случае проявления достаточного интереса к археологии молодёжь сразу направлялась 'в поле', на самую грязную, нудную, монотонную работу.

Тех, кто выдерживал — поощряли, отступивших — увольняли быстро и ставили отметку в планетной базе данных, как о неспособных к такой работе. Потом, позже, ситуация могла и измениться — почему нет, но тратить время и ресурсы на 'дотягивание' этого не оправдавшего надежд кандидата возможности не было — Жнецы могли 'проявиться' рядом с Иденом через несколько часов. А значит, как говорили имперцы-земляне, 'либо — грудь в крестах, либо — голова в кустах'. Ничего ведь страшного не происходило — никто никого не избивал, не убивал и не сдавал на опыты. Человеку отказывали в возможности заниматься определённым видом деятельности. Но ведь другие виды деятельности от этого человека автоматически ведь не закрывались! И человек мог сделать ещё одну попытку, а затем — ещё одну. Подучится, повзрослеет — сможет найти себя где-нибудь ещё.

Подобная практика действовала и в отношении уже остепенённых исследователей. Не справляешься, не тянешь, не выполняешь жесточайшие нормативы — тебя будут понижать в должности, пока ты не найдёшь уровень, которому будешь соответствовать. Тот же Закон Триады: кто-то тянет, как локомотив, кто-то едет, как вагон, а кто-то играет роль тормоза. От 'тормозов' чаще всего сейчас следует избавляться, потому что потеря темпа — это возрастание вероятности поражения в Противостоянии со Жнецами.

Опыт протеан изучался не только воинами ВКС Альянса Систем, но и ополченцами, а также очень многими штатскими. Впрочем... Даже сугубо штатские массово теперь шли учиться военному делу. После весьма впечатляющих и пробирающих до костей мыслеобразов Явика мало кто из разумных органиков и прежде всего иденцев всерьёз полагал, что предстоящая война с гигантскими разумными кораблями будет лёгкой и непродолжительной. О той первой лекции, прочитанной протеанином, уже легенды ходят.

Лекции — лекциями, но и академическим учёным на Идене стало жить гораздо комфортнее. И не только жить, но и работать.

Теневые дельцы нет-нет, да и пытаются прощупать 'стенку', отделяющую Иден-Прайм от остальной галактики на предмет возможности беспрепятственно вывезти за пределы планеты очередную партию протеанских артефактов. Сложно было бы надеяться на одномоментный успех предпринятых Явиком и его сторонниками и сподвижниками усилий по пресечению вывоза артефактов за атмосферный щит планеты. Потому контроль, наблюдение и слежение осуществлялись теперь постоянно.

Сташинский вспомнил, как всполошились его коллеги, когда через считанные часы после отлёта 'Нормандии' к зданию расположенного в пригороде Константы филиала Института Археологии подрулил грузовик с фургоном, на стенках которого была яркая надпись 'Перевозка ценностей'.

Серьёзные молчаливые тяжеловооружённые мужчины в бронескафандрах окружили фургон, выйдя из сопровождавших грузовик нескольких колёсных транспортёров, предъявили немного ошарашенному заведующему ридер с документами, из которых следовало, что в распоряжение специалистов передаётся партия задержанных таможней и полицией протеанских артефактов.

Конечно же, артефакты, как очень скоро убедились исследователи, были разложены по амортизирующим кофрам, к каждому кофру прилагался ридер со всей профильной информацией, полно и чётко отвечавшей на большинство типовых вопросов: 'где, когда, куда, откуда, почему, зачем и как'. Количество кофров приятно впечатляло.

Заведующий филиалом тотчас же распорядился переправить кофры в институтское хранилище. Кладовщики изумились, но со своими обязанностями справились похвально быстро и чётко.

Когда же кофры начали открывать — грузовик и сопровождавшие его транспортёры уже уехали — исследователи-археологи впечатлились ещё больше: в их руки попали не какие-нибудь 'проходные' малозначительные протеанские артефакты, относимые к уже исследованной-переисследованной 'мелочёвке', а настоящие раритеты. А когда исследователи стали знакомиться с файлами сопроводительных ридеров. Тогда стало ясно, что всё это богатство, если бы не внимательность и придирчивость полиции и таможенников, а также — работа разведсети 'четвёрки'. Всё это могло бы очень быстро покинуть пределы Идена. "Чёрные копатели", "чёрные археологи" и их снабженцы пустяками не интересовались. И брали только самое лучшее, самое ценное и самое дорогостоящее хоть на "чёрном", хоть на "белом" рынках.

Сташинский до сих пор помнил, с каким посветлевшим лицом заведующий филиалом объявил по громкой связи о том, что продолжительность рабочего дня для сотрудников увеличивается до двенадцати-четырнадцати часов. За меньший срок ежедневной работы — и в этом было убеждено большинство учёных — справиться с исследованием такого количества ценнейших артефактов было невозможно.

Это произошло всего сутки-двое назад, а эффект... Он был потрясающим. И такой грузовик пришёл к зданию филиала института ещё и ещё раз, всегда заполненный до отказа. Само собой разумеется, что сопровождавшие кофры с артефактами мужчины не рассказывали о деталях своей работы. Но и без того было ясно: теневики не прекратят делать попытки прорваться за атмосферный щит. А значит... И 'четвёрка', и ополченцы, и полиция, и таможенники Иден-Прайма не останутся без работы на ближайшие год-два. А потом... Потом предстоит сделать всё, чтобы даже в условиях противостояния со Жнецами не дать теневикам возможности наладить внепланетный и планетный оборот протеанских артефактов.

Явик, конечно, будет делать всё, что зависит от него, но и самим иденцам, как понимал Сташинский, придётся уделять этому направлению много внимания и ресурсов.

Когда-то, совсем недавно академические учёные не видели смысла появляться в стенах Иден-Праймовского филиала Института археологии чаще, чем раз в неделю. Даже до графиков неких 'дежурств' доходило. Пустые гулкие коридоры, кабинеты и лаборатории часто не запирались. Что там воровать-то? Самые ценные артефакты раньше 'академистов' забирали чёрные копатели, оснащённые по последнему слову техники и технологии, а когда приходили 'академисты' — им редко что кроме 'мелочёвки' доставалось.

Сканеры, локаторы. Р-раз — и вся картинка расположения артефактов — у 'чёрного копателя' на экране. С разметкой по дальности с точностью до десятка сантиметров. Промахнуться — невозможно. Редко-редко когда 'чёрные археологи' оставляли что-то важное без внимания. Эти 'редкости' очень часто были даже труднообъяснимы — легко ведь уверовать, что при такой технике 'площадку' зачистить плохо — это надо очень-очень постараться.

А когда пришёл тот первый грузовик — через считаные десятки минут на работу вышли все сотрудники филиала. Не было особого смысла даже перекличку проводить — свободных рабочих мест в лабораториях и кабинетах не осталось. Свет в окнах корпуса тогда не гас до двух часов 'ночи'. Люди питались пайками, не отходя от рабочих и лабораторных столов.

Работники пищеблока подсуетились: организовали доставку горячих обедов прямо в кабинеты. Думали, сотрудники будут прерываться на полчаса и дольше. Какое там! Пять, максимум десять минут — и исследователь, дожёвывая кусок и выпивая до дна содержимое пластикового стакана, бежит к рабочему месту.

Загонять на работу тогда не приходилось никого. Думали, конечно, что 'запал' пройдёт, но он не прошёл ни через сутки, ни через двое суток. А грузовики продолжали приходить. И тогда стали принимать на стажировку молодёжь. После жестокой и точной многопрофильной и многоуровневой проверки, конечно.

Деталей этого действа Сташинский не знал — только общую картину, но ведь каждый занимается своим делом, а тогда... Тогда было важно изучить полученные артефакты как можно лучше.

Присутствие Явика временами, по свидетельствам ряда знакомых и коллег профессора ощущалось физически и потому исследователи работали истово. Другого слова Сташинский сейчас и не желал употреблять.

Профессор и раньше не любил бездельничать, а теперь он радовался тому, что после успешного участия в раскопках протеанской базы продолжает до сих пор ежедневно заниматься профильными исследованиями, и одновременно — участвовать в раскопках, писать новые статьи, словом ощущать полноту жизни по максимуму. Возраст — возрастом, но лучше заниматься любимым делом и видеть результаты, чем лениться и считать, что отсутствие результата — тоже результат.

Вспоминал ли он события, связанные с подземной протеанской базой? Да, изредка. Основное внимание Тимур Лаврович уделил за эти двое-трое прошедших суток той странной подземной базе, построенной, как он имел полную возможность не раз убедиться за эти часы, не протеанами. Если уж Явик не возражал против активного использования иден-праймовцами этой второй базы... Кто, в самом-то деле, кроме протеанина сможет однозначно сказать, протеанская ли это база или всё же нет. Вот Явик и сказал, что эта, вторая база — не протеанская. Потому и не было у Явика оснований как-то ограничивать обитателей Идена в праве и в возможности её использовать.

А там... там оказалось столько всего интересного, что работа по исследованиям залов, коридоров, переходов и разноразмерных комнат по своей продолжительности и сложности вполне укладывалась в нормативы ближайших двадцати лет. Такой подарок!

Протеанская же база... С ней было сложнее. Во-первых, Явик сразу предупредил, что доступ туда иденцы получат только в случае возникновения кризисной ситуации, а значит... Значит ни о какой возможности проникнуть туда раньше и думать не приходилось.

Сташинский убедился в этом лично. Спустился в шахту и увидел, что вход в тоннель перекрыт такой мощной 'стенкой', что нечего было и думать о том, чтобы как-то её преодолеть. А если эта база ещё и не 'читается' никакими сканерами и локаторами — профессор специально 'напряг' своих многочисленных знакомых — то... Явик не шутил. Вполне возможно, что база имела свои системы не только пассивной, но и активной защиты. Во-вторых... Хоть и не приходилось Сташинскому сомневаться в том, что покидая Иден, протеанин позаботился о базе в полной мере, но... кто знает, что для протеанина 'кризисная' ситуация. Для такой расы сопоставимой ситуацией может оказаться та, которая по человеческим меркам оценивается как апокалиптическая. Успеют иденцы скрыться в Периметре протеанской базы, если наверху, на поверхности будет действительно что-то похожее на Апокалипсис? Панику-то никто не отменял, да и военные действия придётся продолжать...

Вопросы, вопросы. Хорошо ещё, что вторая подземная 'непротеанская' база сейчас активно не только изучается, но и осваивается иден-праймовцами. Надо использовать любые возможности, чтобы сохранить и жителей Идена и материальные ценности от угрозы повреждения или утери, а также от угрозы гибели.

Под землю уйдут не только люди, но и представители всех других рас разумных органиков — никто из землян не собирается из подземной непротеанской базы делать монорасовое убежище. Не по-людски будет не пустить другие расы в какой-никакой, но безопасный 'мирок'. Воевать придётся всем расам. И обязательно — друг другу помогать. Без этого невозможно будет не только выстоять, но и в близкой перспективе — победить гигантские разумные корабли.

Сташинский каждый день урывал до получаса, чтобы записать очередную порцию 'заметок по поводу'. Хотелось, конечно, верить, что рабочие и лабораторные, а также полевые журналы тоже помогут после победы над 'креветками' многое вспомнить, но личное мнение, личный взгляд и личная оценка тоже немало значат, потому — как ни устаёшь, а записать надо.

Заботы, связанные с адаптацией археологов к жизни и работе в условиях подземной непротеанской базы. Работа в лабораториях и кабинетах филиала Института археологии. Они, наряду с работой 'в поле' забирали у профессора когда четырнадцать, а когда восемнадцать часов ежедневно. Без всяких выходных и праздников.

Иденцы готовились к войне галактического уровня. И, беря с них пример, к войне со Жнецами начинали активнее готовиться и другие, населённые разумными органиками миры — планеты, колонии, станции, базы.

Журналисты и прибытие фрегата на Цитадель

Саманта Трейнор — Альянс

Небольшой одноместный номер в маленькой гостинице, затерянной в середине жилой зоны одного из лепестков Цитадели, был погружён в приятный для глаз полумрак. Лежавшая на кровати девушка, укутанная до плеч лёгким покрывалом, спала. Старые стрелочные часы на тумбочке, стоящей рядом с кроватью, негромко тикали. Часовая стрелка стояла на отметке '9', а минутная вплотную приблизилась к отметке '12'.

Едва секундная стрелка коснулась отметки, рядом с которой находилась минутная стрелка, циферблат осветился неярким красноватым светом и зазвучал негромкий прерывистый сигнал будильника.

Девушка открыла глаза, взглянула на часы, откинула покрывало в сторону, села в кровати, чувствуя, как уходит расслабленность и отступает дремота. Спать больше не хотелось.

Отпуск? Почему бы нет? Целая декада? Ещё лучше. А на Цитадели она находится всего лишь второй день. Сутки были потрачены на неспешную адаптацию — и можно считать, что некоторой скованности в движениях и в мыслях, вызванной вполне понятной неуверенностью от вала новых ощущений, уже не чувствуется. Значит, удалось-таки привыкнуть. На Цитадели много-много нового и непривычного. Утро вторых суток выдалось более-менее спокойным.

Встав с кровати, Саманта посмотрела на занавешенное окно. Хорошо, что здесь можно ложиться спать в любое удобное время — гостиница расположена на лепестке, искусственного неба со сменой дня и ночи нет, так что... Да, ещё и службы гостиничные работают круглосуточно. Удобно, не надо терять время на ожидание начала рабочего дня.

Обнажённость своего тела Саманту не пугала — на этаже жили одни женщины, мужчин не было — специально узнавала у администратора, просила номер именно в таком окружении. Не хотелось видеть этих мужиков — любой расы и возраста. У них постоянно одно на уме... Даже мысленно озвучивать не хочется. Думают, что если у девушки 'кукольное' лицо и ладная фигурка, так она...

Нет и нет. Мужчины Саманту давным-давно не интересовали. Разве что как коллеги по работе или сослуживцы. Дальше этой границы Трейнор никого из мужчин не пускала и не собиралась пускать хоть в ближайшей, хоть в отдалённой перспективе.

Девушка подошла к окну, коснулась рукой ткани занавесок. Плотная, тяжёлая. Можно было и ставню пластиковую надвинуть, но это уж совсем-совсем лишнее. На Цитадели — спокойно. Очень спокойно. Хотя... как аналитик по обработке данных, Трейнор выделяла в этой пелене спокойствия многочисленные и ощутимые диссонирующие нотки напряжения. Для неё — ощутимые. Она привыкла искать, находить и ловить именно такие 'нотки'. Выходящие за 'рамки'.

Повинуясь лёгкому взмаху руки, ожил настенный экран. Миловидная азари-диктор зачитывала очередную сводку цитадельских и галактических новостей:

'Фрегат-прототип 'Нормандия', приписанный к ВКС Альянса Систем Земли продолжает находиться в 'сфере выбора направления' недалеко от станции Цитадель. Мы не располагаем какой-либо точной информацией о намерениях командования корабля. Нашему корреспонденту, обратившемуся в Объединённый Секретариат Совета Цитадели, удалось лишь выяснить, что на борту фрегата, прибывшего к Станции, находится протеанский Маяк, который, по договорённости с руководителями Альянса Систем Земли должен быть передан в распоряжение Совета Цитадели. Советники, как сообщили нашему корреспонденту в Объединённом Секретариате, ожидают прибытия фрегата на внешний рейд Станции, после чего, по всей вероятности, будет осуществлена операция по перевозке Маяка с 'Нормандии' на Цитадель с помощью нескольких челноков. Артефакт, как пояснили нашему корреспонденту эксперты, достаточно большой, поэтому, вероятнее всего, его доставят на Цитадель в контейнере на внешней подвеске. К другим новостям мы вернёмся через минуту'.

Рекламная подборка была отключена умным ВИ, выдавшим на экран 'геометрическую' заставку и выключившим звук. Если бы не значительная сумма отпускных, выданных руководством подразделения Альянса Систем, где работала Саманта, пришлось бы мириться с зазывными воплями и мельтешащими картинками, но теперь целую декаду можно провести в относительной тишине и покое. 'Переключиться' — так, кажется, шутила одна из подруг и сослуживиц Саманты, которая и порекомендовала Трейнор пробыть несколько дней на Цитадели, а также — подсказала небольшую, уютную и дешёвую, но не третьесортную гостиницу.

Пройдя в санкомнату, Саманта включила воду, отрегулировала температуру и встала под 'дождик'. Можно было бы задействовать и 'струю', но сейчас хотелось понежиться. В конце концов, она целый год работала достаточно интенсивно и теперь может расслабиться. Декада здесь, затем — четыре-пять дней у родителей — надо будет ещё определиться с датой вылета с Цитадели в Терминус — туда не особо часто ходили рейсовые корабли — по самым разным причинам, о которых Саманта, конечно же, была осведомлена.

Вода приятно массировала кожу, побуждала не фокусироваться даже мысленно на проблемах и вопросах, но куда же от них денешься-то?

'Нормандия'. Как гражданский специалист ВКС Альянса Систем, Саманта знала немного больше, чем насквозь штатский землянин или инопланетянин любой известной расы. Этот корабль не был в полном соответствии с процедурой принят в состав ВКС Альянса Систем. Только формально он был приписан к флотилии, которой командовал адмирал Михайлович. Но... Об этом адмирале говорили, как о 'сидящем не на своём месте'. Высший офицер 'бредил' крейсерами, а ему под командование дали флотилию, состоящую только из фрегатов. Ни одного крейсера! Впрочем, 'бредил', возможно, слишком резкое и сильное определение: любил Михайлович порассуждать о крейсерах. И что тут такого страшного и опасного? Командиром флотилии он был неплохим, со своими обязанностями, насколько знала Саманта, справлялся хорошо, начальство его, если не любило, как родного, то ценило и не притесняло.

Диктор новостной программы сказала правду. 'Нормандия' действительно была отправлена на Иден-Прайм для того, чтобы забрать оттуда найденный и выкопанный археологами Протеанский Маяк. Интересная штука. Трейнор догадывалась, что информации — самой свежей, ценной, а главное, новой, в этом артефакте больше чем предостаточно, но... Как часто бывает, политики Альянса Систем решили в очередной раз прогнуться перед Советом Цитадели. В ВКС ходили упорные слухи, что для ускорения вывоза Маяка на Цитадель Совет приказал контролировать процесс Спектру-турианцу Найлусу Крайку. Одному из самых молодых Спектров и к тому же — ученику и последователю известного своей жестокостью Спектра Сарена Артериуса.

Ощутив, что расслабление достигло нужного предела, Саманта взяла с полки кусок мыла и, включив воду в кране над раковиной, намылила руки. Положив кусок мыла обратно на полку, девушка стала намыливать плечи, руки, шею и продолжила размышлять о том, что теперь было известно о 'Нормандии'.

В ВКС Альянса было известно, насколько Спектр Крайк оказался нетерпелив и жёсток. Хорошо, что не жесток. Многие утверждали, что он буквально выпер 'Нормандию' в полёт, не позволив завершить все процедуры по приёмке корабля в состав ВКС Альянса Систем. И всё потому, что хотел, возможно, наследуя пример своего учителя, выполнить поставленную задачу в кратчайшие сроки и любой ценой.

Саманта продолжала намыливать тело, не спеша становиться под 'дождик'.

Спешка с организацией полёта на Иден-Прайм и оттуда на Цитадель была более чем ощутимой. Настолько сильной, что командование ВКС Альянса Систем не успело завершить процедуру подбора и назначения старшего помощника командира корабля.

Командиром, кстати, был назначен опальный капитан Дэвид Андерсон, тот самый, кого Альянс чуть раньше рекомендовал на пост первого Спектра-человека. Не получилось. И, оказалось, что куратором у Андерсона был тот самый Сарен Артериус. Вот так причудливо переплетаются ниточки, формируя полотно Судьбы.

Капитан Джон Шепард был назначен на пост старшего помощника командира 'Нормандии' едва ли не в самый последний момент, когда фрегат уже направлялся к 'Арктуру'. Новый корабль, да ещё прототип, совместная человеческо-турианская разработка. Большинство других кораблей стартовало в свои первые полёты-походы от пределов 'Поля Комплектации', но, учтя наличие на борту фрегата Спектра Совета Цитадели, было принято решение об отправке 'Нормандии' к 'Арктуру', куда должен был прибыть новоназначенный старпом.

Мало того, что высшими офицерами на корабле были два спецназовца 'эн-семёрки', да ещё и вместо двенадцати специалистов, без которых фрегат-разведчик и прототип не может нормально выполнять свои функции, на борт прислали двенадцать полисменов. Обоснование? Стандартное, как выражаются острословы, которых среди имперцев-землян немало, 'как бы чего не вышло'. В смысле — плохого не случилось. Потому посчитали, что обычных военных полисменов в чине сержантов будет достаточно.

Может быть и достаточно. Для простой доставочной операции по типу 'взял, перевёз, выгрузил'. А полёт 'Нормандии' сразу осложнился так, что до сих пор многие подструктуры ВКС Альянса трясёт — и периодически и достаточно долго непрерывно — так, что не остаётся сомнений: такого в Альянсе Систем даже спланировать в самых апокалиптических сценариях не смогли. А может быть, не успели? Или — не захотели?

Если проще обрисовать ситуацию, то к Иден-Прайму явился Жнец. Да, да, сверхдредноут, легендарный гигантский корабль. Во плоти. Не эфемерный какой-нибудь прозрачный, а вполне себе металлопластиковый. И из чего бы ни был изготовлен его корпус, находившиеся на Иден-Прайме воины контингента ВКС Альянса Систем, впечатлились. Весьма сильно. А затем — очень сильно впечатлились, когда фрегат-прототип при поддержке персонала климатических и энергетических станций Иден-Прайма принудил 'креветку' — ох и быстро стало это обозначение Жнеца привычным для землян — опуститься на поверхность Иден-Прайма, а говоря проще — лечь. Двухкилометровый корабль — даже турианцы не рисковали при всей своей оснащённости и обеспеченности такие строить — лёг и замер.

Попытался, правда, высадить десант, но... Не получилось. Фрегатовцы отработали по гетам прицельно и весь десант не смог уйти сколько-нибудь далеко от 'креветки'.

О том, что было дальше — а случилось тогда всякого-разного очень много, Саманта кое-что знала. Благо СМИ — и экстранетные и интернетные — разошлись не на шутку, особенно, когда уходивший к Цитадели фрегат снял с Идена 'информационную блокаду'.

Происшедшее на Идене — и в целом и любая составная часть — заставляли Трейнор по-новому оценивать свою жизнь и строить совершенно другие планы на будущее.

Намылив ноги, девушка растёрла их, затем встала под 'дождик', чувствуя, как струи воды, стекая сверху вниз, массируют, расслабляют и чистят кожу, снимают нервное напряжение.

Эмоции, чувства. Происшедшее на Иден-Прайме Трейнор застала только частично — пассажирник, следовавший с Земли на Цитадель, прошёл сравнительно близко от Иден-Прайма. И Саманта кое-что видела из интернетных новостей, редко когда прорывавшихся в Экстранет. Получалось, что Иден-Прайм, переживший вторжение Жнеца, становился очень сильной Академией, готовившей командные и рядовые кадры Галактического Сопротивления.

Война со Жнецами — на пороге. От одной такой фразы, даже услышанной, сжималось сердце, холодело в висках. Не какой-нибудь, пусть даже очень большой межрасовый конфликт — галактическая война с гигантскими кораблями. А если учесть ещё и то, что стало известно об одном из самых эффективных средств, используемых Жнецами в борьбе с разумными органиками — так называемой 'индоктринации'... Против такого оружия... У большинства нынешних разумноорганических рас не было никаких противоядий. Никаких!

Выключив воду, Саманта вытерла тело банным полотенцем, надела на ноги шлёпанцы и вышла из санкомнаты. На кухонной стойке — специально попросила, чтобы такая была в номере — быстро приготовила простой завтрак: тосты, травяной чай, немного фруктов.

Теперь фрегат 'Нормандия' находится рядом с Цитаделью. И, вероятнее всего, очень скоро он ляжет в дрейф в указанном диспетчерами Станции квадрате внешнего рейда и...

В том, что теперь Советники получат Маяк, Саманта очень сильно сомневалась. На борту фрегата находился единственный выживший протеанин и, как знала Трейнор из материалов пресс-релизов ВКС Альянса Систем, были определённые признаки того, что на самом деле протеанин не одинок. Только вот доказать что-то определённо — либо то, что он действительно один, либо то, что он не один — пока что соответствующие службы Альянса Систем не могли. Саманта понимала, что поиском ответа на этот важный вопрос заняты и профильные службы других разумноорганических рас, но...

Если протеанин, пусть даже один-единственный, пусть даже самый последний — на борту 'Нормандии', то он не отдаст Маяк Советникам. Это — артефакт его расы и вряд ли он захочет его отдавать нынешним разумным органикам. Да, руководителям, но пятьдесят тысяч лет разницы... Перед такой цифрой бледнеют любые притязания.

Подойдя к креслу, стоявшему возле кровати, Трейнор надела бельё и развернула небольшой коврик, уложив его на свободное пространство под потолочным светильником. Двадцать упражнений в достаточно быстром темпе с несколькими подходами прекрасно активировали мышцы, убрали 'сонное' онемение и разогнали кровь.

Свернув коврик, девушка положила рулон рядом с кроватью, выпрямилась и шагнула к столу. Усевшись за стол на простой табурет, Саманта принялась за еду. Неспешно и размеренно. А как ещё иначе? Мало кто знал — медицинская тайна, личная информация, служебная информация — что у Саманты были проблемы с желудочной секрецией. Потому — диета и ещё раз диета. Строгая. Того — нельзя, этого — нельзя, это — редко и по чуть-чуть. В общем, ограничений — масса. И если бы медицинские проблемы исчерпывались только этим...

Поневоле поверишь, что судьба, щедро давая, одновременно очень многого лишает. Трейнор-младшая страдала аллергией на весьма обширный список различных веществ и потому была вынуждена постоянно принимать антигистаминные препараты. Да ещё и желудочная секреция. Медики и Саманта, конечно, знали, что проблема здесь — комплексная. Протонная помпа — это не какое-нибудь техническое устройство, как могли бы подумать не слишком осведомлённые в деталях разумные органики, а фермент, выполняющий важнейшую роль при секреции соляной кислоты в желудке.

Ингибиторы, которые Саманта вынуждена была принимать пожизненно, должны были исключать возможность производства излишков соляной кислоты. Подробности вспоминать Саманте не хотелось — ограничения были разумны, понятны и не делали жизнь очень пресно-однообразной.

Прибрав вымытую посуду в шкафчик, девушка огляделась, подошла к шкафу, открыла створки и сняла с 'плечиков' полувоенный комбинезон — куртку и брюки. Плотная ткань, преимущественно чёрного цвета, вставки более светлой ткани с 'сетками', позволявшими обеспечить достаточную вентиляцию. Никаких знаков различия, никаких эмблем, хотя во время рабочих будней приходилось прикреплять знаки Альянса Систем и бейдж с фотографией и фамилией и именем, а также полоской с машиночитаемой информацией. В отпуске во всём этом необходимости не было никакой, и Саманта наслаждалась возможностью побыть не сотрудницей, не профессионалом-аналитиком по обработке данных, а обычным человеком.

Хоть и не полагалось сразу после завтрака заниматься физкультурой, но тело, ощутившее возможность почти полностью расслабиться, просило небольшой мышечной нагрузки, и Саманта решила устроить пробежку.

Кое-что на Цитадели она, конечно, видела из окна такси-флайера, но то был вид сверху и сбоку, а вот чтобы окунуться — пока не удавалось. Впереди была минимум неделя, и хотелось знать, в каком окружении находится эта небольшая и уютная гостиница.

Переобувшись в лёгкие кроссовки, и придирчиво оглядев себя в зеркало, Саманта вышла из номера, спустилась вниз и покинула гостиницу.

Ограда осталась позади. Саманта бежала медленно, понимая, что надо дать себе возможность и время для дополнительной адаптации. Нельзя, вредно сразу давать максимальную нагрузку сразу после еды, если, конечно, нет никаких экстренных случаев, когда обычные условности и ограничения надо отвергать. Многорасовое окружение Трейнор не напрягало: за тридцать лет людям пришлось привыкнуть, что они теперь точно не одиноки во вселенной.

Хотя никаких особых экзотически выглядевших инопланетян вокруг не было — разве что ханары и может быть, элкоры не вписывались в рамки человеческого восприятия, а так... Всё обычно, две ноги, две руки и тело почти человеческое. Ладно, хоть так. А вот... эти Жнецы... Да, 'каракатицы', но сразу чувствуется острая и сильная чуждость. Могилой тянет от них. В ВКС Альянса Систем говорили, что это — полумашины, а не чистые машины, что только ещё больше запутывало и усложняло картину. Геты — это чистые машины, без примеси органики, созданные чистыми органиками. И вот, появилось 'среднее звено'.

Обычная улица, таких и на Земле предостаточно. Яркая разноцветная реклама, гомон разговоров, обрывки реплик, звуковые сигналы — когда мелодичные и негромкие, а когда резкие и очень хорошо слышимые. Группки разнорасовых органиков, стоящие на тротуарах — их надо было обходить — мало ли по каким причинам остановились вот так просто посереди 'полосы' несколько разумных. Этикет требовал невмешательства и, может быть, так поступать было правильно.

В ВКС Альянса Систем все гражданские специалисты проходили большой курс начальной военной подготовки. Для мужчин он был обязателен, с женщинами же контракт старались не заключать, если военные медики не давали своё 'добро'. А если дали, значит, хоть и гражданский специалист, а нормативы по общей и специальной физической подготовке, владению лёгким стрелковым оружием, маскировке, рукопашному бою и выживанию — изволь сдавать.

Саманта вздохнула — это всё европейские требования, а вот в Российской Империи подавляющее большинство женщин служат в армии в обязательном порядке. И там точно начальной военной подготовкой дело не ограничивается. Впрочем, везде по-разному.

Широкая лестница привела Трейнор на другой уровень. Конечно, бежать по лестнице было труднее, появлялись мысли о том, что споткнёшься — и кубарем полетишь вниз, но в рамках курса начальной военной подготовки всех гражданских специалистов в обязательном порядке учили правильно и безопасно падать. Всякое может быть, а уйти с линии огня и из зоны поражения иногда гораздо легче, к примеру, прыжком или по-пластунски, то есть ползком, прижимаясь всем телом к земле. А значит, надо уметь падать в почти любых условиях — быстро и надёжно. В смысле — безболезненно для тела, конечно.

Саманта посматривала по сторонам, отмечая в памяти интересные магазины, кафе, рестораны, всякие маленькие и средние 'бутики'. Если у неё есть неделя отдыха, то сидеть безвылазно в номере — это как-то странно. Надо двигаться, надо гулять, надо, если будет интересный собеседник или собеседница, пообщаться.

Трейнор видела нескольких бегущих землян — те тоже занимались физкультурой — кто в рамках программы оздоровления и поддержания формы, а кто и полупрофессионально и профессионально. Те, заметив новенькую, чуть притормаживали, кивали. Саманта кивала в ответ — этот жест её ни к чему не обязывал. Да и трудно говорить, если хочешь сохранить ритм дыхания и ритм движения. Можно, конечно, но пока лучше уделять максимум внимания чему-то одному — либо разговорам, либо движению вперёд.

Пробегая мимо большого торгового центра, Трейнор услышала обрывок дикторского текста программы аудионовостей: 'Фрегат 'Нормандия' вышлет челноки на один из причалов Кольца. Как сообщили нашему корреспонденту в Секретариате Посольства Земли, командование фрегата заявило о своём намерении основать на Цитадели свой офис. Что не выходит за рамки полномочий, предоставленных командованием ВКС командирам разведкораблей. Предварительное согласие СБЦ и гражданской администрации Цитадели, как подтвердили нашему корреспонденту в Управлении делами Станции, было получено. В ближайшее время часть экипажа фрегата 'Нормандия' будет осматривать здания, предложенные Управлением Делами Станции для организации офиса.

'Круто берутся нормандовцы, — подумала Саманта. — Очень круто — целое здание под офис экипажа военного фрегата. Пусть даже разведывательного и прототипа... Впрочем, наверное, по-другому после Иден-Прайма им поступать нельзя. Не поймут цитадельцы другого поведения. Интересно, а Явика-протеанина многим цитадельцам удастся увидеть? Насколько помнится из информационных сообщений, он обожает уходить в некую 'невидимость'. И тогда его ни увидеть, ни почувствовать не могут не только разумные органики, но и любые следящие системы. Старшая Раса — этим всё сказано'.

Трейнор сориентировалась по указателям, висевшим над тротуаром на очередном перекрёстке, подождала, снизив скорость бега, разрешающий сигнал и вовремя перебежала улицу, повернув налево. Надо было начинать 'замыкать кольцо', чтобы вернуться к гостинице.

Предстояло прочесть немало книг, слава богу, не по специальности и не по работе — всего лишь отдохнуть в кресле за лёгким, не напрягающим мозг чтением, которое современная молодёжь снова именует 'чтивом'.

Разумных на тротуарах было немало, но бежать было можно довольно быстро. Редкие патрули СБЦ, иногда — врачи и фельдшеры, но те исключительно по вызовам и всегда рядом маячил специальный флайер. Скамейки — где полупустые, где пустые, а где и занятые полностью. Пустых — мало. Воздух... достаточно чистый, во всяком случае, как городской — вполне обычный.

Вот так бывает — попадаешь в другую среду, а все привычки и все стандарты привозишь с собой. А точнее — в себе. Так было и в жизни Саманты — её родители долгое время жили в Лондоне — старой британской столице. Затем... многое изменилось и в лучшую и в не очень хорошую стороны — не хотелось сейчас погружаться в разбирательство в деталях, но... им пришлось уехать, а точнее улететь с Земли и найти себе новый дом — в одной из человеческих колоний в системах Терминуса.

Отдалённый регион, расположенный за Аттическим Траверсом и славящийся своей кажущейся 'неуправляемостью'. Да, этот регион не контролируется расами Совета Цитадели. Хотя, как свидетельствуют многочисленные проверенные и перепроверенные, а потому — фактические данные, представители этих рас активно расселяются в данном регионе, столицей которого является широкоизвестная станция 'Омега'. С раннего детства Саманта много слышала о её правительнице — азари-матриархе Арии Т'Лоак.

Экспансия рас Совета Цитадели в этот регион продолжается, там существуют множество колоний, которые, к тому же, полностью независимы — законы Совета Цитадели в этих мирах не имеют никакой реальной силы. О кварианско-гетских проблемах Саманта к моменту поступления в школу знала столько, что могла бы составить уверенную конкуренцию многим дипломированным экспертам, гораздо более старшим хотя бы по возрасту.

Несмотря на то, что вроде бы системы Терминус — средоточие порока и криминалитета, немалое количество колонистов продолжали поддерживать тесные связи с родными мирами и, особенно — с материнскими планетами своих рас. Не забыла о Земле и Саманта — родители не позволили. Много времени и внимания уделили тому, чтобы дочка не стала глупой и тупой поселенкой, для которой пределы колонии часто совмещались с пределом мечтаний. Трейнор-младшая и сама не желала останавливаться на достигнутом, приложила максимальные усилия для того, чтобы стать одной из лучших учениц школы. До медалей дело не дошло — в причины этого Саманта тоже сейчас углубляться не хотела. Но... должности среднего и высшего уровня 'светили' выпускнице очень ровно и, как оказалось, вполне реально.

Совет Альянса Систем по продвижению программ ротации кадров обратил внимание на оценки, которые были многократно подтверждены на протяжении всех лет учёбы в школе. И потому — предложил Саманте Трейнор и обучение в Оксфорде, и стипендию. Благодаря усилиям родителей и собственному упорству Саманта ничем не отличалась в худшую сторону от ровесниц, оставшихся жить на Земле, которые тоже штурмовали эту твердыню высшего образования. Абитуриенток, попавших в одну учебную группу с Трейнор-младшей, почти наповал сразил её приятный лондонский акцент. И это при том, что подруги быстро выяснили: Саманта очень долгое время прожила и вне Земли и вне Солнечной системы.

Саманта вгрызлась в 'гранит науки' с присущей ей последовательностью и обстоятельностью, окончила курс обучения, став одной из лучших. По условиям контракта с Альянсом, оплатившего ей и обучение и платившего на протяжении всех лет учёбы немаленькую стипендию, она проработала в структурах Альянса Систем несколько 'послевыпускных' лет, после чего окончательно сделала выбор в пользу занятий наукой. И — перешла на работу в одну из научных групп, работавших в структуре Совета Альянса Систем по науке.

Поскольку Альянс ориентировался в первую очередь на работу с колониями, расположенными за пределами Земли, а сотрудники научных групп часто работали в малоосвоенных или вообще не освоенных мирах, военная подготовка считалась обязательной и проводилась не формально, а фактически. Сборы, полигоны, стрельбища, учения, маневры. Виртуальные миры, генерируемые в Тренировочном Центре Альянса, иногда заставляли всерьёз опасаться за свою телесную и умственную целостность, а часто — и за жизнь. Потому Саманта представляла себе, даже не имея доступа ко всем данным и документам, что именно произошло на Иден-Прайме и какие могут быть последствия этой ситуации.

Обратный путь до гостиницы не занял много времени.

Взбежав по лестнице на этаж, Трейнор-младшая подошла быстрым шагом к двери своего номера, щёлкнул замок — ВИ узнал постоялицу и разблокировал замки — и первое, что увидела Саманта, переступив порог своего временного обиталища, был яркий сигнал пришедшего по электронной почте официального сообщения на экране настольного инструментрона.

Закрыв дверь, девушка подошла к столу, присела в кресло, активировала инструментрон своим кодом.

Прочитанное сообщение её не обрадовало. Не зря она думала о 'Нормандии', не зря вспоминала о ситуации, связанной с Иден-Праймом. Руководство подразделения просило, а фактически — приказывало аналитику Трейнор повнимательнее присмотреться к событиям на Цитадели, связанным с прибытием к Станции и пребыванием на её борту членов экипажа фрегата-прототипа.

Отдых-отпуск закончился, так и не начавшись. Возможно, у неё и будет несколько свободных часов ежедневно, но... Всё остальное время придётся чередовать виды вполне рабочей нагрузки: сидеть над инструментроном, прочёсывая базы данных, которые с Цитадели 'достать', возможно, и легче, но времени на это 'доставание' надо потратить тоже немало. А уж на изучение их содержимого — двойная и тройная норма здесь будет вполне адекватной оценкой предстоящих трудозатрат. Надо будет побывать во всех точках, которые уже отобраны фрегатовцами под возможные места расположения офиса, это тоже дело не быстрое. Плюс надо присмотреться и к самим нормандовцам и при этом постоянно помнить, что и они будут тоже присматриваться к окружающим их разумным.

Весело будет. Хотела отдохнуть, называется. Впрочем... Она же профессионал или? Если профессионал, да ещё и аналитик по обработке больших объёмов данных, то почему она боится такой, в общем-то, достаточно безопасной работы, которую, кстати, придётся вести 'в поле', но не где-нибудь на едва исследованной первично планете, а на вполне оборудованной, освоенной и густонаселённой станции. Под названием 'Цитадель'. Так что вполне можно совместить полезное — работу и приятное — отдых. На Цитадели всё для этого есть.

В конце текста сообщения приводились кликабельные ссылки на адреса местных представителей соответствующих служб Альянса Систем, которые были, оказывается, уже в курсе того, что Трейнор-младшая прибыла на Цитадель. Значит, в случае необходимости, ей смогут предоставить и лабораторию, и доступ к местным компьютерным мощностям. Тоже существенно облегчит работу, но главное... Главное — можно будет попрактиковаться в уникальных условиях.

Выключив настольный инструментрон, Саманта отодвинула кресло от стола. Мысли привычно вернулись к теме 'Нормандия'. Сейчас фрегат — в 'междусферье Выбора' — так на профессиональном сленге аналитиков называлось пространство, в котором пилотам космических кораблей давалась возможность спокойно и свободно избрать или, если надо, несколько раз достаточно безопасно поменять направление движения их 'скорлупок'.

Ясно, что фрегат рано или поздно пойдёт — или уже пошёл, что следует уточнить особо — к назначенному диспетчерами участку внешнего рейда. Не хочет командир фрегата-прототипа стыковать корабль к Кольцу — его право. Не желает, чтобы 'Нормандия' вставала на внутренний рейд, где и оплата будет в разы больше — тоже его право. Важно не упустить момент прибытия первого челнока и внимательно, а временами — очень внимательно присмотреться и к деталям этого действа и к взаимосвязям между ними. Первое впечатление — оно очень важно, в том числе и потому, что свежо.

Покрутившись в кресле, Трейнор переобулась в мягкие тапочки — можно было оставить и 'выходную' обувь, но в своём номере она должна иметь возможность 'добавить 'домашности'. До халата на голое тело вряд ли дело дойдёт, а расслабить ноги — почему, собственно, и нет?

Военный фрегат. Была бы Саманта насквозь гражданским специалистом — она, чего доброго-то, написала бы тут же рапорт об отставке с должности и быстренько удалилась — куда-нибудь, в более спокойное место. На Цитадели тоже есть такие. Если 'Нормандия' пришла к Цитадели, то, скорее всего, следующей станцией, которую фрегат рано или поздно посетит, будет 'Омега'. А значит... Возможно, фрегатовцы от Цитадели действительно полетят не к Земле, а в сторону 'обители зла и порока'. Может, и в колонию, где живут родители Трейнор-младшей 'Нормандия' прибудет. Хотя бы на орбиту. Колония эта очень звучно и необычно называется — 'Горизонт'.

Впереди — война. Значит, колонистам придётся теперь напрягаться, вооружаться и заниматься военной подготовкой. Иначе... выстоять под ударами таких гигантских кораблей не удастся. Возможно, а точнее — очень вероятно, что иден-праймовцы стали первопроходцами, получившими уникальные возможности и уникальный опыт. Явик — отметился, Шепард, о нечеловеческих способностях которого ходят десятки легенд — тоже, остальные нормандовцы — почти все — тоже не сидели внутри фрегата в бездействии. Если так дальше пойдёт...

Никто из фрегатовцев не стремится занять какие-либо штабные и командные должности в структуре формирующегося Галактического Сопротивления. Название, конечно, условное, во многом — рабочее, но Саманта не видела оснований его менять. Пусть будет таким. Важно не название, важна суть и направленность деятельности организации.

Противостояние Жнецам — очень сложная задача. Если протеанин выжил, то он, безусловно, многое рассказал, а может быть — и показал фрегатовцам. Иден-праймовцы — многие, но, конечно, не все поголовно, в восторге от его 'мыслеобразов'. Уникальная технология, повторить которую даже в очень приблизительном масштабе — не получится ни в самое ближайшее время, ни в отдалённом будущем.

Впереди — галактическая война. И Цитадель... окажется под ударом Жнецов. Мнения на этот счёт, безусловно, существуют самые разные. Но в большинстве случаев есть чёткое понимание, что станцию Жнецы будут как минимум обстреливать, а как максимум — стремиться высадить десанты. Каждая такая 'волна' незваных гостей, учитывая факт 'засветки' гетов, попавших в полное подчинение к Жнецу, будет весьма многочисленной. Значит, цитадельцев ждёт, как минимум, введение на станции режима военного, а в перспективе — осадного положения. Да и крупную ротацию обитателей Станции тоже исключать нельзя: раньше Цитадель воспринималась — и небезосновательно, кстати, как место пребывания — хоть временного, хоть постоянного — весьма обеспеченных разумных органиков, а теперь. Теперь богатым и знаменитым придётся искать более удобные, а главное — защищённые и безопасные уголки. Для того чтобы попытаться и постараться выжить, несмотря на всю призрачность такой надежды.

Встав с кресла, Саманта прошлась по номеру, открыла шкаф и переоделась в футболку и спортивные штаны. Да, нарушение формы одежды гражданского специалиста Альянса Систем, и, к тому же отпуск-то официально не отменили. Но... Такое сообщение ставит на отпуске либо большой и жирный знак вопроса, либо большой и не менее жирный крест. Увы.

Так что лучше, если предстоит бдение над экранами инструментронов, одеться чуть комфортнее. А форма — подождёт. Вполне возможно, придётся поближе познакомиться с фрегатовцами. Если информация о том, что они желают при офисе организовать какую-то научную группу... Тоже — вариант и начальство, думается, не откажет. Удастся устроиться на постоянную работу на Цитадели — это хорошо, не удастся — у Трейнор-младшей предостаточно работы в структурах Альянса на Земле. Пока вроде бы беспокоиться не о чем, но... Эта предстоящая война... Она — волнует и напрягает.

Сильно понервничать придётся, если не удастся избежать контакта с фрегатовцами. Это Саманта предвидела уже сейчас, когда поудобнее усаживалась за стол, намереваясь провести за экранами двух инструментронов — настольного и наручного — несколько ближайших часов.

Странные эти нормандовцы, очень странные. Впрочем, в присутствии единственного выжившего протеанина, выжившего Спектра-турианца Сарена Артериуса, выжившей матриарха азари Бенезии Т'Сони трудно остаться прежним. Обстоятельства и внешняя среда способны очень круто изменить или, как выражается не только нынешнее молодое поколение, но и вполне взрослые разумные, 'переформатировать' личность. Сразу и не поймёшь, как надо будет вести себя, общаясь с разумными, выдержавшими такое...

Быстро и слова подобрать нужные не удаётся... Эмоции, чувства — они проявляются автоматически, пусть даже и неосознанно, а вот слова... Слов не хватает. И, возможно, не хватит и при первом разговоре с нормандовцами. Где и когда состоится этот разговор? Кто знает...

Сняв с запястья браслет наручного инструментрона, Саманта уложила его на стол, активировала, разворачивая экран и клавиатуру. Из поясной укладки достала небольшой футляр, в котором хранились азарийские шахматы — 'Кепеш Якши'. Раздумывая над очередной проблемой, Саманта любила играть в этот аналог человеческих шахмат. Коллеги по научной группе, в которой она работала, говорили, что далеко не каждая азари рискнёт потягаться с ней, хотя, конечно же, может попытаться, если и не выиграть, то хотя бы свести результат партии к 'ничьей'.

Активировав экран настольного инструментрона, Саманта набрала на клавиатуре несколько команд и впилась взглядом в экран. Началась работа.

Келли Чамберс — 'Цербер'

Обитатели Цитадели, как свидетельствовали социологические опросы, всё чаще прислушивались к выпускам новостей. Крутившийся вокруг Станции фрегат 'Нормандия' привлекал всеобщее внимание не только тем, что пока не стремился занять место на внешнем или внутреннем рейде, но и тем, что, по всей вероятности, очень плотно 'снимал' информацию о происходящем на Станции. Кто-то из цитадельцев относился к этому равнодушно — и таких было довольно много, но немало было и тех, кому это очень не нравилось по самым разным причинам и тех, кому эта повышенная внимательность и восприимчивость фрегатовцев к происходящему на Цитадели очень были по душе.

На один из причалов 'Кольца' прибыл челнок с рейсового 'пассажирника'. Миловидная невысокого роста зеленоглазая девушка, выделявшаяся из толпы разве что своими рыжими волосами, быстро прошла таможню и паспортный контроль, наняла флайер и направила машину к гостинице, где, как она уже знала, её ждал номер.

Пока флайер, придерживаясь установленного диспетчерами маршрута, летел в потоке, изредка поворачивая то вправо, то влево, ныряя вниз и поднимаясь чуть выше, девушка, удобно устроившись в кресле, вспоминала то, как получила от одного из руководителей 'Цербера' задание: временно поселиться на Цитадели. И постараться узнать как можно больше о фрегате и его экипаже. По заведённой в 'Цербере' практике она не знала, кто именно из руководителей отдал ей это распоряжение, возможно, что даже сам неуловимый Призрак — глава организации, а может быть — кто-то из его немногочисленных, но особо доверенных помощников. В 'Цербере' ходили упорные слухи о том, что Призрак мало кого принимает у себя из сотрудников лично, ещё меньше тех, кому он доверяет.

Выйдя на площадь перед гостиницей, девушка вытащила сумку, поставила её на подлетевшую гравиплатформу и пошла к порталу входа в гостиничный комплекс — всего пять этажей, но довольно новое здание, ещё не проходившее ни одного капитального ремонта. В конечном итоге, номер заказывала не она и вряд ли её поселят в какой то 'общий'. Хорошо, если одноместный, соседки и тем более соседи — нежелательны.

— Мисс Чамберс? Келли Чамберс? — обратился к девушке администратор, бросив быстрый взгляд на экран настольного инструментрона.

Девушка, подойдя ближе к стойке, кивнула, предъявив клерку свою 'ай-ди' карту. Почему бы и не использовать свои настоящие имя и фамилию? Она ведёт вполне легальную жизнь, имеет профессию, специальность, позволяющую получать достаточный доход и иметь хорошую практику.

— Ваш ключ, мисс, — администратор проверил ай-ди карту, выложил на столешницу брелок с ключом. — Третий этаж, левое крыло. Номер триста двадцать семь, мисс.

— Хорошо, спасибо. — Келли обернулась к тележке, та на секунду 'опоясалась' колечком из светодиодов, подтвердив готовность следовать за нанимательницей. — Когда у вас тут завтрак, сэр?

— В девять, — клерк взглянул на часовое табло. — Через сорок пять минут, мисс. В обеденном зале этажа, мисс.

— Хорошо. — Келли направилась к лестнице.

'Замисскался, — думала она. — Я, конечно, рыжеволосая и у многих — не только мужиков — считается, что обладательницы рыжих волос какие-то очень нестандартные. Пусть. А этот клерк... Он, вероятнее всего, ещё не врубился в рабочий режим. Пересменка закончилась, на ночной смене его не было — психофон другой, свежий. Так что об усталости — хоть физической, хоть психической говорить не приходится. Может он и не выспался, что элементарно, но 'мисс'. Ему что, в очередной раз 'не дали'? Впрочем, мне без разницы'.

Лестница осталась позади. Келли некоторое время назад, пока не оказалась на лестничной площадке между 'маршами', чувствовала на себе взгляд клерка, оставшегося стоять за стойкой, но не придала этому обстоятельству особого значения. Возможно, этот клерк — рядовой осведомитель местной Службы Безопасности. Работа у него такая — наблюдать за постояльцами. Вот он её и делает. Так, как умеет.

Коридор третьего этажа оказался обычным — двери справа, двери слева. Хорошо ещё, что двери располагались в 'шахматном' порядке, так что постояльцы не могли проявлять незаметный интерес к тому, что происходило в номерах, расположенных напротив их номеров.

Открыв ключом дверь своего номера, Келли пропустила вперёд гравитележку, с интересом оглядываясь по сторонам, вошла и закрыла дверь на защёлку. Не хотелось никого видеть, хотя сотрудники гостиницы имели обыкновение, как помнила Чамберс из 'ориентировки', использовать эти десять двадцать минут после вселения нового постояльца для предложения всяческих услуг — как гостиничных, так и внешних. Работа у 'гостиничников' такая, так что нет причин для возмущения.

Поставив сумку в угол, где стоял большой платяной шкаф, Келли проводила гравитележку до входной двери, снова закрыла створку на защёлку. Почему-то никто из персонала не спешил с рекламой своих и не своих услуг. Впрочем, всякое могло быть.

Ещё в салоне флайера Чамберс на экране своего наручного инструментрона — благо машина шла на автопилоте, потому и отвлекаться на управление не было необходимости — просмотрела сводку последних новостей Станции. Среди массива разнокалиберных событий она выцелила то, что представляло для неё особый интерес: сообщения о том, что фрегат 'Нормандия' продолжает вращаться вокруг станции и, по всей видимости, его экипаж занят обработкой 'снимаемой' с Цитадели информации. Разведфрегат, а значит... Значит там аппаратуры слежения предостаточно. И теперь нормандовцы, формально уже получившие право на вход на внешний рейд Станции и даже знавшие номер участка для постановки корабля в дрейф, набирают, если не критическую, то близкую к ней массу данных, позволяющую иметь почти полное представление о происходящем на Станции.

Не торопятся. Значит и у неё, сотрудницы 'Цербера', есть ещё время для подготовки. Одно дело — готовиться к работе, находясь в салоне обычного пассажирника и совсем другое — находясь на Станции.

Келли достала из сумки укладку, открыла застёжки, развернула карманный клапан. Ай-ди карта с отметкой 'Пресса'. Аккредитация — Чамберс посмотрела на экранчик своего наручного инструментрона — принята, значит, проблем, скорее всего, не будет. Журналистов на причале, куда придут первые челноки с фрегата, будет предостаточно, так что затеряться в толпе можно без особого труда.

Келли смущал один пункт в задании, а именно 'попытаться завербоваться в состав экипажа фрегата'. Основания для отдачи такого распоряжения у руководства 'Цербера' были: с борта корабля 'списывали' — пока можно было ограничиться таким определением сути ситуации — одного из членов экипажа. Некоего снабженца, впрочем, теперь уже бывшего. Задавать вопросы о том, откуда у 'Цербера' столь детальная информация Келли не хотела — и так было понятно, что руководство организации всё нестандартное отслеживает очень и очень внимательно, а происходящее на 'Нормандии' вопило о своей нестандартности.

Остаётся приложить определённые общие и специальные усилия — и можно многое узнать. Чего-чего, а 'узнавать' церберовцы умели и любили. Даже если 'узнавать' приходилось, преодолевая, а то и ломая сопротивление осведомлённых в деталях разумных органиков. Аппаратура ломалась на раз-два, это даже не было сколько-нибудь сложно. Как всегда, сложнее всего было именно с разумными органиками.

М-да. Завербоваться... С какой именно стати-то? Она — гражданская, а по ориентировкам, ходившим среди подключённых к решению проблемы сотрудников организации, на борту не было никого из гражданских. Разве что за исключением матриарха азари Бенезии Т'Сони, но ведь это совсем другой случай. Сравниться с пусть и бывшим, но религиозным лидером расы землянка Келли Чамберс не считала возможным, не улавливая 'момента совместимости'. Судя по тем же 'ориентировкам', Бенезия на борту фрегата — не навсегда. Она, скорее всего, покинет 'Нормандию' где-нибудь в Азарийском пространстве.

В 'ориентировках' чётко указывалось, что после стоянки у Цитадели фрегат 'Нормандия' пойдёт не к Земле и не к 'Арктуру', а к пределам Азарийского пространства. Данные о следующем пункте маршрута корабля у церберовцев, как чувствовала Чамберс, были очень предварительными, но ведь и окончательного решения командование фрегата-прототипа ещё не приняло, а значит, всё могло измениться очень быстро. И на эти изменения повлияют и ход, и результаты работы фрегатовцев на Цитадели.

Так что 'доставочного' рейса — не получилось. Для 'Цербера' не было секретом, что фрегат принял на Иден-Прайме на борт протеанский Маяк, который должен был быть доставлен согласно предварительной договорённости с Советом Цитадели на станцию. Все 'расклады' спутало появление живого протеанина. Формально — единственного выжившего, хотя та же разведка 'Цербера' небезосновательно, надо думать, утверждала, что протеанин совсем не так одинок, как это представляется на первый взгляд. Ладно, одинок — не одинок. По-разному бывает.

Именно присутствие среди нормандовцев протеанина, представителя не Старой, а Старшей Расы было способно поставить крест на любой попытке Чамберс завербоваться на службу на фрегат. По тем же 'ориентировкам', с которыми Келли успела ознакомиться, протеанин ещё на Иден-Прайме повлиял на многое, а Цитадель... Она, как утверждали аналитики 'Цербера', не будет представлять для него ни малейшей проблемы. В любом смысле.

Можно, конечно, посчитать руководителей 'Цербера' упрямцами, но хотя бы попытаться завербоваться следовало. Иначе в отчёте придётся написать всё, как есть, а значит, признать, что поставленная задача не была выполнена. Вряд ли Призрак и его ближайшие порученцы нормально воспримут 'провал' миссии Чамберс. Речь даже не шла о том, чтобы рассчитывать на поощрение. Речь шла о том, что за невыполнение миссии к Чамберс могли быть применены санкции.

Да, формально 'Цербер' представлялся сугубо гражданской организацией. Ага. Гражданской. Военная — не полувоенная, а именно военная дисциплина, иерархичность, форма, конспирация, сделавшая бы честь большинству земных официальных спецслужб и прочее, и прочее и прочее. Так что с точки зрения Келли 'гражданскостью' от 'Цербера' даже не пахло.

Усевшись в кресло, Келли включила инструментрон, развернула экран и углубилась в чтение 'ориентировок'. Следящая автоматика молчала, значит, 'жучков' в номере не было. Потому можно было читать спокойно и свободно.

Эмоции многих обитателей Цитадели зашкаливали. Это Чамберс, как психолог, сразу отметила. Как же, приход нашумевшего на Иден-Прайме фрегата к Станции — какое-никакое, но отвлечение от рутины, очередной выход за опостылевшие рамки. Долго можно было перечислять признаки. И картинку чёткую и полную — нарисовать. Но... Задача оставалась прежней — попытаться прорваться на борт фрегата и заменить этого снабженца.

Келли усмехнулась: руководители 'Цербера' хоть и не шутили, но вряд ли видели хоть один внятный путь для легализации своего агента на 'Нормандии'. Попытаться, конечно, стоило, но не привлечёт ли эта попытка повышенное внимание нормандовцев к 'Церберу'?

В том, что фрегатовцы обратили пристальное внимание на бывшую руководительницу археологической экспедиции и, возможно, связали её ускоренный отлёт с Идена с вербовкой в 'Цербер', Чамберс не сомневалась. Как и в том, что сотрудники 'Цербера' уже включены — поголовно — в 'стоп-лист' и 'красный список'. Проще говоря — объявлены врагами фрегатовцев. Со всеми соответствующими последствиями. Как бы там ни было, но попытаться следовало.

Нет, на причале нечего даже пытаться завербоваться. Тупой номер. Нормандовцы такие решения спонтанно не принимают, они будут медлить, что, в общем-то, не только допустимо, но и вполне предсказуемо. Так что придётся идти кружным путём. Ждать удобного момента и стараться быть поблизости.

В 'ориентировках' указывалось, что фрегатовцы намерены создать на Цитадели свою штаб-квартиру. Офис? Именно офис. Обычная практика. Найдут помещение, приведут его в порядок, адаптируют под свои нужды. По тем же ориентировкам выходило, что фрегатовцы обычными несколькими комнатами в бизнес-центре или на первом этаже какого-нибудь жилого дома не ограничатся — разведчики доказали, что аппетиты нормандовцев распространяются на уровень 'корпус' и 'квартал'. А это уже — очень и очень серьёзно.

Значит... Значит, нормандовцы, едва оказавшись на Цитадели, развернут бурную многоканальную деятельность. Проще говоря, вероятно, что они уже распределили между собой обязанности, намереваясь действовать приблизительно так же, как они уже действовали — и довольно успешно, кстати — на Иден-Прайме.

В журналистское прикрытие полностью поверить Чамберс не могла. И не только потому, что в составе экипажа 'Нормандии' плотно и прочно 'прописался' протеанин, но и потому, что обмануть двух высококлассных спецназовцев — это надо было очень и очень постараться. Эта троица — Андерсон, Шепард, Явик — нагоняла на Келли жуткую тоску, сигнализировавшую о высокой вероятности провала возложенной на неё миссии. И дело ведь не только в психологии или журналистской легенде, а в том, что всё оказалось гораздо сложнее.

На эмоциях и на чувствах сыграть, конечно, можно и она попытается это осуществить, но... В каком же качестве ей 'прописаться' на фрегате-то? Военный корабль, а она — гражданская, проще говоря — штатская. Личный секретарь? Смешно, но... Возможно, эта легенда сможет сработать. В конечном итоге Келли никогда не считала себя глупой и тупой, да и её коллеги тоже не числили девушку среди 'тормознутых'. А потому, учитывая, что журналистами именовали себя не только дипломированные 'акулы' клавиатуры и камеры, но и те, кто довольно сносно умел писать разнообразные разнотемные тексты и снимать ролики и отдельные хроникально-документальные, а также постановочные кадры. Можно было совместить журналистскую легенду с легендой молодой девицы, желающей устроиться на должность личного секретаря старшего помощника командира фрегата.

Да, да, ясно, что такое не предусмотрено регламентами, правилами, нормативами и инструкциями. Но и то, что уже удалось 'провернуть' нормандовцам на Иден-Прайме не вкладывалось ни в какие мыслимые рамки. Прямо операция 'Немыслимое' в своей очередной вариации какая-то!

Относительно азари-матриарха Келли не беспокоилась — Бенезия рано или поздно уйдёт с борта, так что особых проблем не будет — ни сначала, ни потом. Да и 'покопать' эмоциональное состояние мультирасового экипажа будет очень интересно. К тому же на борту фрегата уже двое Спектров и если Совет Цитадели не лишит турианцев их званий и статусов, уже это обстоятельство позволит далеко выйти за протокольные рамки, а значит. Значит, удастся устроиться на работу в экипаж фрегата пусть даже и на экзотическую для военного корабля должность.

Если уж совсем честно, то Келли в успех вербовки не верила совершенно. Но — приказ есть приказ, его следовало выполнять, а значит — проявлять инициативу. И даже — быть нахальной. Но прежде надо будет покрутиться возле фрегатовцев и нормандовцев, присмотреться и прислушаться ко многому. А если её вычислят, в чём Чамберс и не сомневалась, то можно и пустить в ход легенду о желании поработать на борту корабля. Такого красивого, заметного и значительного.

Да, фрегатовцы быстро прокачают её, поймут, что она по образованию психолог, а значит её профдеформация, выражающаяся и в поведении и в манере говорить вполне объяснима.

Что-ж, попытаться стоит, но... Страшно-то как! Важно ведь понимать, что мультирасовый экипаж в приложении к 'Нормандии' — это коллектив из личностей далеко не последних по своим качествам. Да и кривить душой и выдавать желаемое за действительное, утверждая, что важна только личность, а не раса и не пол. Как-то не получится в полной мере. На самом деле важна и личность, и раса, и пол. Всё придётся учитывать, чтобы хотя бы попробовать прорваться на борт 'Нормандии'. А затем, если получится — надо будет очень-очень постараться — закрепиться в команде и в экипаже.

Формально экипаж — это те, кто никогда не сходит с борта корабля, не действует за его пределами. А вот команда — это экипаж плюс те разумные органики, которые могут действовать вне корпуса корабля. В ориентировках указывалось на существование на борту фрегата 'группы высадки', которая как раз и была таким подразделением, способным действовать за пределами фрегата. И командовал этой группой, как ни странно, спецназовец — капитан Шепард, выполнявший также обязанности старшего помощника командира 'Нормандии'.

Что и говорить, сложный 'кадр'. И — опасный. Агентура 'Цербера', действовавшая на Иден-Прайме в один голос свидетельствовала о потрясающей эффективности и результативности работы этого человека, прозрачно намекая на то, что обычный разумный органик с такими задачами не справился бы в кратчайшие сроки.

Вероятнее всего, если удастся закрепиться на борту фрегата, Келли будет обязана подчиняться, прежде всего, капитану Шепарду. М-м-м. Секретарша. Ладно, в интересах дела можно и пострадать и потерпеть. При всей своей ультраподготовленности Шепард — обычный человек, мужчина-землянин. А потому ему будет приятно иметь помощницу, которая проинформирует о новых сообщениях, пришедших на его имя по сети Экстранета, напомнит о запланированных и подготовленных встречах старпома и членов экипажа корабля.

Да, да, Чамберс читала все-все 'ориентировки', в которых были любые данные, касающиеся экипажа и команды фрегата 'Нормандия'. Любые схемы крайне непостоянны, а значит, можно рассчитывать найти щёлку, проскользнуть в неё и — закрепиться на новых позициях. Легально и законно полученный диплом о присвоении учёной степени магистра психологических наук тоже сыграет — Келли в этом была не просто уверена, но и убеждена — положительную роль в успехе трудоустройства. А вот о том, что она — сотрудник 'Цербера', приписанная к ячейке 'Лазарь', Шепард знать не должен. Во всяком случае — не должен узнать от неё самой. А там — как будет. Интересно будет ей, как квалифицированному психологу, понаблюдать изнутри за жизнью экипажа и команды этого корабля, отследить психическое и физическое состояние фрегатовцев не только в статике, но и в динамике.

Для психолога привычно давать своему клиенту разнообразные советы. Шепард и другие фрегатовцы могут, конечно, не прислушиваться к тому, что скажет Чамберс. Это — их выбор, а свою работу она попытается и постарается делать надлежащим образом. Сказано — завербоваться — следует постараться завербоваться. А там, дальше — она всё же не ребёнок, сориентируется и найдёт возможность задержаться на борту фрегата подольше.

Ну хорошо, благоразумие требует рассмотреть и вариант 'расшифровки'. Ну узнает Шепард, что она работает в 'Цербере'. И что? Он что, тут же распорядится её, молодую девушку, убить? Или прикажет разобрать на органы? Или подвергнуть допросу с пристрастием? Последнее — вероятно. Как психолог, Келли склонялась к мысли о том, что с Шепардом удастся поговорить. Он же не считает, что перед ним всегда — не разумный органик со своими индивидуальными личностными особенностями, а простая и туповатая трудовая функция? А раз не считает, то... Может же он поинтересоваться мнением Келли о 'Цербере'? Может, почему нет. Всегда надо постараться или хотя бы попытаться просчитать побольше разнообразных вариантов — это придаёт необходимую гибкость общению.

Если Шепард спросит мнение Келли о 'Цербере'... Что-ж, она скажет именно так, как думает. Пусть и со стороны этот ответ будет выглядеть... м-м-м-м... своеобразно. Она может сказать, что 'Цербер' вовсе не является организацией, ориентированной на подавление остальных разумноорганических рас Галактики. Может сказать, что 'Цербер' всего лишь стремится обеспечить человечеству в целом необходимые преимущества, не подавляя никого из инорасовых разумных органиков. Без излишней нужды, конечно. Сама Келли может чистосердечно признаться, что не верит в сориентированность 'Цербера' на нанесение умышленного вреда представителям других разумноорганических рас, которые не противостоят человечеству.

Шепард сможет убедиться, что Келли Чамберс к инопланетянам относится без предубеждений и способна об их душевном благополучии заботиться не меньше, чем о душевном благополучии землян-членов экипажа и команды фрегата. Может быть, впоследствии, уже после ухода от Цитадели, на борту корабля появятся — в том числе и в силу спектровского статуса — новые члены экипажа и команды. Тогда Келли сможет дать психологическую оценку новичка и предложить командованию фрегата варианты наилучшего 'подхода' к новобранцу.

Именно к новобранцу — она понимает, что Шепард и Андерсон рано или поздно поставят вопрос ребром: или Чамберс принимает присягу воина Альянса Систем, или — отправляется в короткое безвозвратное путешествие — хоть на ближайшую станцию, хоть на борт ближайшего пассажирника, хоть на причал ближайшей планетной колонии. Полувоенный, а временами — очень даже военный стиль и уклад жизни в 'Цербере' привили Келли любовь и уважение к форме, протоколу соподчинённости, иерархии, дисциплине. Так что она не видела особых препятствий в процедуре адаптации к своему новому военно-служивому статусу в рамках ВКС Альянса Систем. Формально она из Альянса Систем никуда не выходила, поскольку 'Цербер' — часть структуры Альянса, пусть и не афишируемая.

Хм. Интересно, а как Шепард будет к ней обращаться? Строго по фамилии, коротко так 'Чамберс' или всё же, например, 'Советник Чамберс'? А может, его удастся уговорить звать её по имени? И в дальнейшем Шепард будет называть её 'Келли'? Ясно, что до таких вольностей и до таких сценариев ещё очень далеко, но помечтать-то можно. Она ведь девушка, а для девушек мечты, как известно, живительны.

Возможно, удастся поговорить с капитаном. Ну, например, почти наедине. У Келли, как у психолога, язык подвешен очень-очень неплохо. И поговорить она любит. Может и Шепард хотя бы послушает её рассуждения. Нет, совсем не требуется ему отвечать как-либо на её реплики. Вполне достаточно взгляда, кивка, какого-нибудь короткого жеста рукой — разведка 'Цербера' узнала, что для старпома именно такие жесты наиболее характерны. Хотя... Шепард — слишком сложная личность.

В конце концов, Шепард — прежде всего мужчина. И очень редко когда мужчина никак, ну вот совсем никак не реагирует никоим образом на присутствие рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки привлекательной телесно женщины. Ну... девушки. Если он... как выражаются земляне-имперцы, приударит за ней как-либо, то... Что-ж, она не будет против. Её научили быть пластичной, гибкой, в определённых пределах — податливой. А сама она, изучив доступные материалы о Шепарде, в том числе и добытые разведкой 'Цербера', посчитала для себя самой вполне возможным установление с Шепардом некоей романтической связи.

Известно, что Шепард не одинок. Дэйна — спортсменка, профессионал. Но она — далеко, на Земле. И — строго следует, как утверждает Служба Наружного Наблюдения, своему правилу — ни шагу за пределы атмосферного щита материнской планеты людей. Что-ж, Земля — большая, у Дэйны много возможностей профессионально проявить себя.

Рядом с Шепардом сейчас — другая женщина. Можно ведь азари считать женщинами? Можно, для людей это весьма распространённая точка зрения. Матриарх азари Бенезия Т'Сони. Много, конечно, неясностей с тем, как Шепарду удалось её вытащить и из Жнеца и из хаскококона. Но... Некоторые 'отвязные' аналитики 'Цербера' утверждают, что между Шепардом и Бенезией отношения перешли на 'постельный' уровень. Но вроде бы вполне понятных и даже ожидаемых последствий в виде беременности пока не наблюдается, несмотря на все потуги разведчиков 'Цербера' узнать об этом побольше и поточнее. А значит... Значит, Бенезия для однолюба Шепарда не является 'светом в окошке'. Почему 'однолюба'? Так ведь Шепарда 'прокачали' в структурах 'Цербера' достаточно 'плотно' и этот психотип-психопрофиль был признан наиболее полно описывающим ряд особенностей личности старшего помощника командира фрегата 'Нормандия'.

Может, Келли и удастся 'разбавить' своими близкими взаимоотношениями с Шепардом его известную и вполне понятную сориентированность на поддержание взаимоотношений — и, как утверждают спецы 'Цербера' — достаточно близких — с Бенезией. И о том, что матриарх азари при проходе 'Нормандии' через Азарийское пространство — а в том, что курс разведфрегата проляжет и там, нет никаких обоснованных сомнений — покинет борт корабля, тоже забывать не следует. Потому... Почему бы не поразнообразить жизнь капитана спецназа ВКС лёгкими, ни к чему особому вроде детей и алиментов на них, не обязывающими? Не факт, что Келли понравится Шепарду уж очень-очень. И не факт, что она сочтёт его достойным действительно серьёзных и близких, пусть и очень стандартных взаимоотношений.

Она любит поговорить — и Шепард вполне может с ней разговаривать в любой удобный момент времени. Она же вроде секретарём при старпоме будет или как?! А раз секретарём, то и о психологической подготовке забывать не следует. Шепард не одинок, так что вроде бы рыбок ему заводить пока что точно ни к чему. Даже в необслуживаемом аквариуме. Но... можно изыскать какой-нибудь другой предлог для регулярных вторжений в его каюту.

Да и дать ему возможность увидеть своего секретаря в чём-то отличающемся от стандартного скафандра и форменного комбинезона тоже вполне обычный ход. Мало, очень мало мужчин, не желающих реагировать на женское тело, ставшее чуть-чуть, самую малость более доступным, чем раньше. Латексный костюмчик, который используется стриптизёршами в ночных клубах Цитадели, Келли предусмотрительно захватила с собой. Если сложатся обстоятельства, то Келли сможет выбрать, что ей будет лучше сделать. Во-первых, она может исполнить несколько танцев, используя как фон одну из стенок в старпомовской каюте. Во-вторых, она может недолго посидеть на коленях у капитана. И в-третьих, она может, не снимая костюма, полежать рядом с Шепардом в его кровати. Можно будет, если сложатся обстоятельства, и скомбинировать эти варианты между собой. Можно будет даже создать цепочку из этих вариантов. Играть надо, играть. Мужчины любят такую игру, да и для Келли эта игра будет безопасна — она ведь не собирается беременеть от Шепарда вот прямо сразу. Предохранится — она умеет это делать качественно. Да и Шепард. Он... если покопаться в его сложном психопрофиле, то можно, к примеру, легко понять, что на женщину он не набрасывается. Считает, что она — прежде всего личность, а уж тело — это, во всяком случае, только во вторую очередь. Потому опасаться невоздержанной животной реакции Шепарда на полуобнажённое тело Келли может — случайности исключать нельзя. Но, в общем и целом — вряд ли эта реакция будет именно такой.

Готова ли Келли мириться с тем, что на разведфрегате-прототипе ей придётся столкнуться со многими... мягко говоря, психологически острыми моментами? Но ведь... Если ей предстоит потратить столько времени и сил на устройство на работу в состав экипажа фрегата, то ведь это означает одновременно и то, что она будет должна пробыть на борту 'Нормандии' как можно дольше, не так ли? А раз так. То... Придётся потерпеть, попытаться и постараться приноровиться, привыкнуть. Иначе задачу, поставленную руководством 'Цербера' выполнить не удастся.

Сложно будет? Да, будет сложно. Трудно будет? Да, будет трудно. А когда Келли было легко? Да никогда, пожалуй. Чем больше взрослеешь, чем больше цифра прожитых лет, тем острее понимаешь всю ограниченность человеческой жизни. Её... запрограммированность.

Готова ли она смириться с необходимостью хотя бы внешне поменять своё отношение к 'Церберу'? Да, готова. Другой вопрос — насколько ей удастся это сделать полно, точно и чётко. Нельзя же считать фрегатовцев круглыми дураками и непрофессионалами. Да ещё этот протеанин. В интересах сохранения дистанции можно будет вспомнить о широкопрофильном курсе подготовки, который пришлось пройти в 'Цербере'. А там неплохо научили, в том числе и решать технические вопросы. Потому можно будет уйти в инженерный отсек фрегата, на должность техника. Соответствующие документы 'Цербер' подготовил. Лежат в сумке в кармашке.

Вздрогнув, Келли встала, подошла к окну. М-да, пейзаж... хорошо, что не индустриальный, но... какой-то безликий. Очень безликий. Ясно, что Цитадель — дорогое удовольствие, потому каждый старается продать — подороже, а купить — подешевле. Рекламы — квадратными километрами можно мерить, от мерцания-моргания вывесок быстро устают глаза и мысли начинают путаться. Словно в транс впадаешь какой.

Да, она — психолог. Но знают ли люди, как трудно идти в казалось бы, нужном и должном направлении. По тонкому льду. Понимая, что за тонкой и ломкой стенкой под подошвами ботинок — десятки метров холоднющей воды. Десятки метров! Несколько минут — и всё, потому что сознание отказывается принимать в себя факт утопления. А утонуть, провалившись под лёд — проще простого.

Потому что в психике любого разумного органика всё так нестойко... Кисель, который может превратиться за несколько секунд в туман. А затем — в непрошибаемую стенку. И снова в туман, а затем — в кисель. И так — несколько раз за минуту. А если потребуется — за десяток минут. А если надо — то и за час, два, три.

Во что она ввязалась?! Почему в 'Цербере' так уверены, что ей удастся, ну пусть не с первого раза прорваться на борт фрегата и стать своей там, в многорасовом экипаже. Она читала отчёты разведки 'Цербера'. Там чёрным по белому было написано, что с появлением на борту фрегата 'Нормандия' протеанина-воина, большинство отработанных и даже результативно-эффективных схем можно списывать в архив. Потому что с этим разумным органиком они категорически на срабатывают так, как нужно. Ни в смысле психического давления, ни в смысле физического влияния.

То, как вертел протеанин разумными органиками на Иден-Прайме, то, как он влияет сейчас — и не в одном направлении, кстати — на ситуацию в этой человеческой колонии — просто уму непостижимо. Сценаристы могли бы озолотиться, сняв пару десятков остропсихологических триллеров. Может, со временем и озолотятся. А может, и нет. Не успеют. Или — не смогут.

Верить в то, что её, агента 'Цербера' не 'вскроет' протеанин... Самой Келли не хотелось. Она не была глупа, тупа и тем более безрассудна, но остро чувствовала, что воин древней расы... Ей точно не по зубам. И если Явик всегда с фрегатовцами, всегда рядом с Шепардом, то это означает только одно: путь на 'Нормандию' для Келли Чамберс очень резко осложнился. Так осложнился, что... не высказать словами. Нет таких слов в человеческом языке. Это надо понимать и... чувствовать.

Нет, серьёзно. Ну хорошо, не удастся поговорить с кем-нибудь из командования фрегата прямо на причале у челноков. Но ведь и дальше у нормандовцев, вероятнее всего сутки расписаны по минутам. Глупо надеяться на то, что вопрос с 'трудоустройством' Келли на фрегат будет решён положительно за несколько минут. Скажем, за пять. За такой срок, как чувствовала сама Чамберс, её скорее 'пошлют' куда нибудь далеко и очень-очень надолго. А в трудоустройстве — откажут. Категорически откажут.

Очень хотелось бы знать, на каком-таком основании 'Цербер', точнее его руководство, решили, что психолог-агент Келли Чамберс вот так прямо сразу войдёт в состав экипажа и команды фрегата 'Нормандия' и задержится в нём очень надолго?

В поисках ответа на этот вопрос девушка, снова усевшись в кресло, за несколько десятков минут перечитала содержимое всех файлов в подборке, переданной ей в 'Цербере'. И ответа не получила. Ни точного, ни приблизительного. Никакого.

Вполне в духе Харпера: поставил задачу, а исполнитель должен решить её и 'о выполнении — доложить'. Иначе будет больно и очень неприятно. Во многих смыслах.

Можно, конечно, надеяться, что когда фрегат пришлёт челноки на причал Кольца, ситуация сама сложится так, что удастся хотя бы начать прорываться на борт фрегата. Но... Так же ясно, что фрегатовцы торопится назад, на корабль не будут — они будут почти полностью поглощены проблемами и вопросами, связанными с организацией и укреплением своей штаб-квартиры. Или, точнее, офиса. А может, всё же штаб-квартиры — на Цитадели. Подбор места, оборудование, заселение. Да вопросов — десятки. И всеми ими фрегатовцы будут заниматься. Будут!

А ещё они будут изучать Цитадель. Будут! Теперь уже — изнутри, а не снаружи. Всё логично: собрав доступную информацию в ходе многочисленных облётов, нормандовцы будут проверять её и неизбежно вмешиваться во многое, что происходило, происходит или будет происходить на Станции.

И как ей, обычной девушке, не желающей вот так сразу заявлять, что 'здрасьте, я к вам из 'Цербера'. Примете?', пробиться в такой плотный график загрузки делами-проблемами?

Хотя... Почему бы на этой 'неожиданности' и не сыграть? Ясно же, что протеанин, всех или почти всех иден-праймовцев, независимо от пола, возраста и расы впечатливший, а то и запугавший мощью своих мыслеобразов, сразу может понять, откуда пришла эта рыжеволосая девушка. Психологи сегодня очень-очень хорошо умеют смотреть на самих себя со стороны. Дорого это умение им далось, очень дорого. Но зато... помогает. И в профессиональной деятельности, и в обычной жизни. Эхо Третьей мировой.

Ладно. Надо ещё раз всё обдумать. А то необдуманные шаги могут вынудить... Да, да, покончить жизнь самоубийством. Призрак, насколько Келли знала, стал очень строг. А временами — беспощаден. Если ему доложат, что некая Чамберс не сумела стать своей среди фрегатовцев — он раздумывать не будет. Да и выбор у него небольшой: всего лишь поставить запятую в классической фразе: 'казнить нельзя помиловать'. Шутка-то эта — имперская, человеческая, но ею, спасибо Экстранету и Интернету пользуются не только имперцы-русские, но и люди многих других наций и народностей Земли. Вот так вот...

Подумав об этом, Келли вздохнула, пересела за стол — обычный, небольшой и бестумбовый, но вполне официально считавшийся и являвшийся то ли обеденным, то ли письменным. Пододвинула к себе сумку и достала футляр с настольным инструментроном. Пока фрегат не зашёл на внешний рейд и не лёг в дрейф в выделенном для него участке пристанционного пространства — можно решать. И — нужно готовиться.

Эмили Вонг — Цитадель — расследования

— Короче, Эмили, — редактор отдела криминальной хроники 'Future Content Corporation' неодобрительно посмотрел на сидевшую в кресле женщину. — Передавайте начатые вами расследования младшим коллегам — пусть тоже привыкают работать на износ, без выходных и обедов по полчаса, а сами... — он сделал короткую двухсекундную паузу. — Подчёркиваю, сами займитесь всем, что связано с 'Нормандией'. Если фрегат и его экипаж сумели провернуть такое на Иден-Прайме. То и у меня лично и у моих шефов нет никаких сомнений, что ещё большего в любом смысле этого слова от них следует ожидать с момента входа на внешний рейд Станции. И тем более — тогда, когда часть фрегатовцев окажется на Цитадели. Стыковаться со Станцией они не будут, а вот на челноках организуют переброску — это очень и очень вероятно.

— Я не... — начала было Вонг, но редактор поднял руку — в обычном своём жесте — ладонь на уровне плеча. И журналистка умолкла.

— И пока даже не пытайтесь использовать фрегатовцев в своих интересах, Эмили, — жёстко сказал хозяин кабинета. — Я понимаю, вы считаете, что если на борту два Спектра Совета Цитадели, то фрегатовцам всё позволено. И всё — или почти всё — они могут сделать очень легко. Совет Цитадели, по моим сведениям, пока ещё думает относительно того, оставлять ли Сарену и Найлусу статусы и звания Спектров. И пока что нет никаких данных, свидетельствующих, что то или иное решение уже принято или находится в стадии принятия. Нам нужно знать окончательное решение по этому вопросу. И только тогда будет многое ясно. А пока неясно — не пытайтесь взвалить свои проблемы на нормандовцев. Они могут это неправильно понять. И тогда у нас будут дополнительные сложности. Разнообразные, — редактор строго посмотрел на журналистку. Та опустила взгляд, которым несколько секунд назад сканировала лицо и фигуру собеседника. — О ещё большей проблеме я не буду вам напоминать. Вы — профессионал и понимаете, что не следует делать поспешных шагов, если неясен результат.

— Протеанин, — произнесла Вонг. — Вы хотите, чтобы...

— По той информации, которой я располагаю, — сказал редактор, — фрегатовцы не задержатся на Цитадели надолго. Да, они планируют основать здесь офис — вполне предсказуемое действие. Но, по информации, которую мне недавно передали, там будет пока что размещаться только научная группа. Иными словами, фрегатовцы хотят изучить ситуацию на Цитадели и, соответственно, ситуацию во многих других населённых мирах Пространства Цитадели, воспользовавшись базой на Станции. И — её возможностями. Мне также сообщили, что весь персонал научной группы будет набран на Цитадели. Часть, думаю, что небольшая — приглашена из других населённых миров. В том числе и с Земли. Возможно, будут приглашены учёные с Иден-Прайма.

— Но это тоже может стать предметом моего расследования, редактор, — сказала Вонг.

— Может, — согласился хозяин кабинета. — Но я не зря попросил вас передать все начатые вами расследования молодым коллегам. Дело в том, что я и мои наниматели ждут от вас полномасштабного расследования.

— Вы хотите, чтобы я... Просмотрела ситуацию на Иден-Прайме. Потом — ситуацию, связанную с прибытием фрегатовцев на Станцию. Ситуацию с выбором места под офис. Ситуацию с набором и началом работы научной группы. Ситуацию с направлениями работы этой группы на станции. И — ситуацию, связанную с отлётом фрегата? — спросила Эмили.

— Именно так, — кивнул редактор. — Я в вас в очередной раз не ошибся. Сами понимаете, такое будет очень трудно совмещать с проведением других, непрофильных журналистских расследований. Скажу больше — к этому факту — и к тому, что произошло на Иден-Прайме, и к тому, что фрегатовцы намереваются здесь открыть офис и набрать пока что, подчёркиваю, пока что только научную группу. К этому факту проявляют большой интерес и другие средства массовой информации, — редактор отодвинул клавиатуру настольного инструментрона на несколько сантиметров от края столешницы. — Мало кто из них занимается расследованиями, а сейчас нам нужен ответ на главный вопрос, Эмили: что ждёт Цитадель в результате подготовки к войне со Жнецами. Какова будет судьба очень многих жителей и гостей Цитадели.

— В предвоенный период? — поинтересовалась Вонг.

— Да, именно, — согласился редактор. — В предвоенный период. Потому что, если будет война, то та подготовка, которую уже проводят иден-праймовцы, будет неизбежно осуществляться и здесь. А это — крупные изменения в ряде сфер жизни Станции. И — её обитателей и посетителей. Уверен, что те настроения, которые отмечаются на Иден-Прайме... Мягко говоря, они имеют под собой очень серьёзные основания, Эмили. Если коротко, то война может начаться в любой момент. Как выражается одна знакомая вам скандальная репортёрша, 'Люди должны знать правду. Они имеют на это право'. И вы, с вашим талантом проводить серьёзные профессиональные расследования, здесь — незаменимы, — твёрдо сказал редактор. — Это — не комплимент, Эмили. Это — констатация факта. Пока фрегат идёт к внешнему рейду — у нас есть время подготовиться. Но после того как он встанет на назначенный ему участок рейда — события будут следовать одно за другим. А многие, уверен, будут запараллелены. И нам нельзя будет упустить ни одной детали из доступной для СМИ мозаики.

— И попытаться выйти за рамки доступной мозаики, — сказала Вонг, вставая. — Хорошо, сэр.

— Вот, — редактор открыл ящик стола, достал ридер. — Это вам поможет в составлении плана. Некоторые материалы, — он положил ридер на столешницу и пододвинул по направлению к Вонг. — Возьмите.

— Ладно. — Эмили взяла ридер, покрутила его, спрятала в сумочку.

— Можете идти, — редактор пододвинул к себе клавиатуру, включил экран.

Вонг развернулась на месте с такой скоростью, что едва не сломала один из каблуков, но привыкший к чрезмерной эмоциональности журналистов редактор не обратил на это никакого внимания.

'Как мне заниматься таким масштабным расследованием, имея всего лишь стол и стул в общем зале? Компьютер — понятно, инструментроны — тоже понятно, терминал — ещё более понятно. Но... Он что, хочет, чтобы я вообще погрязла в этом расследовании? — так думала Эмили, шагая по коридору, ведущему к залам, где размещались рабочие места корреспондентов и журналистов. — Он хочет, чтобы я тратила на это расследование не только своё рабочее, но и нерабочее время? А платить он мне будет только за рабочее?'

Войдя в зал, Вонг направилась к своему столу, уселась в жалобно скрипнувшее кресло и взмахнула рукой, привлекая внимание старшего группы журналистов-стажёров.

— Да, мэм, — молодой человек подошёл, остановившись у стола.

— Вот. — Эмили пробежала пальцами по стопке ридеров, вытащила один из середины, придержав стопку сверху другой рукой. — Здесь — информация о проводимых мной расследованиях. Основная. Не вся, — уточнила она. — Направлений немного, но они... Достаточно сложные. Как раз на вашу группу хватит. Берёте — и раскручиваете. Отчёт мне — ежедневно вечером. Если будут сложности — ты докладываешь мне обо всех сразу. Я буду занята одним масштабным, — её губы тронула усмешка, — расследованием. Мне его поручил редактор. И я должна уделить этому расследованию максимум времени. Вы хотели самостоятельной работы, — Вонг подала ридер собеседнику. — Она — ваша. Идите и устройте совет. Сами. Сами, — повторила она, включая последовательно виртуальные клавиатуры компьютера, терминала и настольного инструментрона. — Ты ещё здесь? Давай, распределяйтесь и принимайтесь за работу. Время дорого!

Молодой человек ушёл, но Вонг уже погрузилась в изучение материалов из Экстранета. Надо было составить план и постепенно наполнять его ссылками на профильные материалы, время для изучения которых придёт позже.

Первый пункт — Иден-Прайм, второй — перелёт от Иден-Прайма к Цитадели, третий — Цитадель. Самый простой — это пункт о перелёте. Надо будет поговорить с диспетчерами, штурманами и наблюдателями, это просто и не займёт много времени. Изложить связно основные события, создать картинку курса перелёта, обозначить ключевые точки, связать с хронологией. Всё это можно будет сделать на основе данных, предоставленных специалистами. Главное — графика, придётся попросить виртинженеров поработать. Здесь особо напрягаться не надо будет — картинка простая. Первый пункт об Иден-Прайме... Здесь придётся давать ретроспективу. Страшно признать, но — полную, потому что частичной — не обойдёшься. Надо будет связаться с корреспондентскими пунктами на Идене. Посмотреть, что они могут дать. Даже если это и было представлено зрителям, можно будет переделать, по-иному расставить акценты. Съёмки всё равно не игровые, а документальные, так что особо возникать по поводу авторских прав никто не будет. Ретроспектива есть ретроспектива, здесь ничего уже из 'основы' не исправить. А взгляды на происшедшее... могут быть очень, очень разными.

Расследование? Будет редактору расследование. Масштабное и полное? Будет и масштабное и полное. Всё же хорошо, что в ближайшую декаду-две не надо будет пытаться совместить несовместимое — можно будет спокойно заниматься единственным проектом.

Вонг просматривала информацию на экранах, набирала на клавиатурах новые и новые команды, оценивала изменения в 'кадрах' и 'картинках'. Может быть, редактор и на этот раз не требует от неё невозможного? Всего лишь внимательно посмотреть на интересную и сложную ситуацию, которую точно не 'зевнут' другие СМИ Цитадели? Он же не требует от Эмили гнаться за новостями? И, к примеру, уже сейчас дневать и ночевать рядом с Кольцом, ожидая, когда на причалы придут первые челноки с 'Нормандии'? С этой задачей прекрасно справятся другие корреспонденты, для которых новости — самый важный и самый нужный хлеб.

Редактор, возможно, прав. Надо удовлетворять самые разные запросы: для кого-то из цитадельцев важны новости и он не желает вникать в детали. А для кого-то эти детали очень и очень важны, потому он не интересуется 'осколками'.

Проработав до позднего вечера за экранами и клавиатурами, Вонг собрала в сумочку ридеры с накопленной информацией, выключила технику и встала, подавив вздох. По меньшей мере, теперь у неё был хотя бы план, а остальное... Остальное она может додумать и у себя дома. Чем ей ещё заниматься-то? Женщина она одинокая, в постоянном мужском внимании не нуждается: надо будет, она его добудет, а это расследование. И в самом деле-то, ведь оно связано с протеанином. А цитадельцы такой факт не пропустят, потребуют и деталей и общей картины. Их без расследования, без обращения к прошлому, к взаимосвязям — не показать.

Выйдя из здания редакции, Вонг привычно огляделась по сторонам. Сколько раз она видела эту картину? Десятки и сотни. Ничего особо не изменилось. Есть отдельные новые нотки в общей симфонии. Главное, что этих ноток будет больше, когда фрегат приблизится к Цитадели. Тогда действительно придётся уделить особое внимание сбору самой актуальной, детальной, в полном смысле новостной информации. И — постараться уяснить и эту информацию, и внутренние взаимосвязи с оставшимися в прошлом фактами и событиями. Можно будет очень осторожно и обоснованно сделать предположения. А то и прогнозы.

Эмили любила ходить пешком. Может, имперцы-земляне и правду говорили, что 'волка ноги кормят', но пока что это было действительно так. Не научишься быстро и много ходить — будешь всюду опаздывать. Техника может подвести в любой момент, а вот ноги... Редко когда подводят они.

Не чувствуется пока старость. Так, отдельные намёки, уколы. А, в общем и целом, средний возраст есть средний возраст. Внешне-то она выглядит молодо, потому что старается держать себя в хорошей физической форме. Самой-то очевидно, что первая половина жизни очень скоро будет пройдена. А там... там будет неспешное, неохотное продвижение к старости. Пока можно, надо будет трепыхаться. Социальная пенсия маленькая, а кушать хочется много и всякого-разного вкусного и полезного.

Войдя в квартиру, Вонг заперла дверь, не зажигая свет в прихожей, переоделась. Прошла в комнаты, включила настольную лампу. Мягкое кресло — хорошо. Есть возможность расслабиться и подумать.

Если подумать более глубоко, то... Какая социальная пенсия? Тут, к сожалению, надо постоянно помнить о том, что Жнецы раз за разом побеждали, а разумные органики — раз за разом проигрывали. Со всеми вытекающими последствиями. И сейчас... Ей ли, привыкшей 'копать' много, долго, а главное глубоко, не ясно, что здесь, на Цитадели, собрался совершенно небоеспособный 'контингент'. И это ещё очень мягко и дипломатично сказано.

Нормандовцы... Да, известно, что, во-первых, они планируют открыть на Цитадели офис. А, во-вторых — на базе этого офиса организовать и заставить работать некую научную группу. Обе 'новости' проверены и перепроверены. Конечно, фрегатовцы могут взбрыкнуть и переменить планы. Но... У них тоже нет особого выбора: если стоянка корабля у Станции не будет слишком длительной, то рано или поздно и офис, и научная группа окажутся предоставлены сами себе.

'Старо... Старо... По-старому, мыслишь, Эмили, — укорила себя Вонг. — Считаешь, что два турианца-Спектра, матриарх-азари — религиозный лидер расы, Шепард, по слухам обретший внегалактические возможности и способности, наконец — протеанин, который, в общем-то и не обязан быть непременно одним-единственным выжившим представителем Старшей Расы — такой ансамбль на 'Нормандии' собрался просто так, 'чайку попить'? Нет и нет. Такой ансамбль — вещь о-о-очень долгоиграющая, Эмили. Если даже они ни одного из 'своих' не оставляют на Цитадели и даже научную группу и первичный персонал офиса набирают из числа 'внешних', то это совсем не значит, что они отпускают ситуацию на волю случая. Вспомни, хотя бы, сколько ты получала прямых, а сколько — косвенных свидетельств того, что протеанин на огромном расстоянии — вполне космическом — держит за горло воротил теневого оборота протеанских артефактов. И ведь влияние этого жукоподобного только растёт. В том числе и потому, что ему помогают. И не только взрослые люди, но и дети. Да, да, Эмили. Та самая 'четвёрка', на которую теперь уже, всего через несколько суток после ухода фрегата-прототипа с орбиты Иден-Прайма, начинают не только надеяться, но и молиться. Дети, Эмили! Дети! Подростки! Можешь, конечно, возопить: 'куда катится этот мир?!', но от этого вопля не будет никакого толка. Если протеанин держит Иден 'под колпаком', а по ряду данных это именно так, то так же, даже в биллионах километров от Станции он может держать и Цитадель. Нет никаких данных о том, что это он не сможет сделать. Ни-ка-ких, Эмили. Ты это должна понять глубоко, полно и точно для того, чтобы это могли понять многие другие разумные органики. Независимо от пола, возраста и расы. Независимо ни от чего. Потому что если не поймут именно так — глубоко и полно, а также точно — Цитадель в очередной раз будет превращена в кладбище и попросту зачищена, как и подавляющее большинство освоенных разумными органиками и заселённых миров. Жнецы могут победить. Мо-гут, Эмили! Если разумные органики кое-что быстренько и полненько не поймут, не осознают и не затрепыхаются на порядки интенсивнее — Жнецы победят. Не напрягаясь. Редактор твой видит далеко не всё. Но он, по меньшей мере, не ошибается в главном. Да, возможно, что фрегатовцы не согласятся формально возглавить рождённое на Идене Галактическое Сопротивление. Которое продолжает формироваться, совершенствоваться и укрепляться. У нормандовцев и без того хватает проблем. Проблем, Эмили, всегда хватает. Иначе ты осталась бы без работы очень быстро и очень надолго. Твой хлеб — это те самые проблемы. Твоя работа — расследовать эти проблемы — как поодиночке, так и в комплексе. Ты любишь видеть детали и взаимосвязи между ними? Ты любишь понимать эти взаимосвязи? Так действуй! Не тормози, а действуй!'

Вонг села в кресло, пододвинулась к столу, достала ридеры из сумочки, активировала экран и клавиатуру настольного инструментрона. Ожили два настенных экрана — столик маленький. При засильи электронных материалов в огромных столах теперь необходимости особой и не было. Так что можно было обойтись настенными экранами.

Работая на клавиатурах и просматривая на экранах 'кадры', 'ролики' и тексты. Когда — сухие, а когда — и изрядно сдобренные таблицами, графиками и диаграммами. Эмили продолжала размышлять, посматривая изредка на часовое табло и ожидая вечернего звонка старшего группы стажёров.

'Позвонит, обязательно позвонит, никуда не денется. Это не только доклад младшего старшему, это гораздо более многогранное общение. До вторжения Жнецов, этих гигантских креветок-полумашин, осталось не так уж и много времени. Трудно ожидать, что они явятся в галактику вот прямо завтра утром. Или — сегодня поздно вечером. Но и этого исключать — тоже не следует. Потому надо признать, что до самого последнего момента большинство разумных органиков продолжат жить обычной жизнью, которую можно обозвать мирной, обывательской, штатской. А также — озвучить десятка полтора других, хм, эпитетов. Всё же надо согласиться: время вокруг уже не мирное, а в очень, очень лучшем случае — предвоенное. Многие разумные органики, в том числе и из числа тех, кого привычно именуют 'горячими головами', могут посчитать, что война уже идёт. Что-ж, они тоже правы. Пусть и не во всём. Странно, очень странно для разумного органика быть во всём правым. Вот буквально во всём. Божественностью попахивает. А это — непорядок'.

Вонг достала из стола ещё один ридер, включила, взглянула на экран. Коррупция, в том числе и на Цитадели — явление неустранимое. Даже загнать его в рамки — и это часто воспринимается как задача для богов, а не для вполне смертных и, в общем-то, обычных разумных органиков. Эта тема была для Эмили близка: расследованиями коррупционных действий она занималась практически круглый год. Когда — в большей степени, когда — в меньшей. Журналистский статус облегчал задачу по добыче профильной информации. И — неплохо защищал от многих проблем и вопросов. Но риск — огромный, а вот плата за риск... Весьма скромная. К тому же нельзя отрицать, что расследованиями такого уровня мужчина мог бы, в силу объективных причин, заниматься гораздо эффективнее. Эмили не чувствовала себя способной идти на слишком большой риск везде и всюду, а уж если ты вмешиваешься в более-менее отлаженный механизм, то ставки возрастают скачкообразно. И в результате жизнь окажется не такой уж и значительной платой за успех. Поиск документов, поиск доказательств, их обработка, публикация отрывков, намёков, изложений — всё это каждый раз сопряжено с огромной опасностью. Журналист, корреспондент редко когда защищены полностью от большинства возможных посягательств. Да, удавалось доводить дело до суда. Но и суды тоже не безгрешны — часто было так, что подсудимых освобождали прямо в зале суда — обвинения рушились как карточные домики от порыва ветра.

Доказательства... Тоже сложно и трудно. Редко когда они лежат открыто, а если они скрыты... Приходится осваивать многие смежные, не всегда законные умения, навыки. Развивать способности и возможности. И — пытаться балансировать, чтобы однажды не оказаться самой на скамье подсудимых.

С одной стороны — надо увлечься расследованием, чтобы добиться максимального результата. И, если повезёт, профессионального успеха. А с другой — нельзя слишком уж увлекаться и выходить за определённые рамки. Эмили хорошо помнила одну фразу из 'правила Миранды': 'всё, что вы скажете, может быть использовано против вас'. И эта фраза — работала через более чем сто лет с момента первого озвучивания. Люди не изменились. Потому коррупция на Цитадели среди землян очень и очень распространена. Работы хватит на ближайшие двадцать лет. И — даже больше, лет на двести-триста.'

Просмотрев содержимое ридера, Эмили убрала его в стол, вернулась к набору команд и заметок.

'Я-то занимаюсь не только расследованием фактов коррупции, но и, например, расследованием фактов нарушений техники безопасности, — думала Эмили, просматривая на экране инструментрона содержимое очередных файлов из Экстранета. — Вот сейчас веду расследование тяжёлых нарушений, связанных с фактами, указывающими на то, что работодатели обожают устраивать под разными предлогами сверхурочные работы. И — не оплачивать работягам их сверхнормативный труд. С этим тоже, к сожалению, мало что можно поделать, чтобы окончательно устранить эту проблему. Но приходится тратить время и силы для того, чтобы работодатели не выходили за определённые, пусть и весьма слабые, даже условные рамки. Мне-то известно, что это нельзя пресечь раз и навсегда. По той простой причине что люди, в большинстве своём, не могут вот так сразу измениться непременно в лучшую сторону. А это значит, что и расследований в области нарушений техники безопасности мне хватит надолго. Очень надолго. До самого начала войны со Жнецами. А там, позднее... Может быть и удастся продолжить такие расследования. Но — с обязательной поправкой на уникальную ситуацию. Знать бы, какой должна быть эта поправка. А ситуация будет действительно уникальной'.

Несколько часов работы пролетели как всегда — незаметно. Взглянув на часовое табло, Вонг встала, прогнулась: возраст сказывался, да и сидячая работа... не полезна для здоровья. Совсем не полезна.

'Осталось не так уж и много времени до вечера, можно будет сейчас сделать перерыв. А затем ещё два-четыре часа поработать, — подумала Эмили, делая несложный комплекс физических упражнений. — Потом минимум полчаса надо будет уделить разговору со старшим группы стажёров — пусть доложит, как продвигаются расследования. И затем до полуночи придётся ещё часа четыре посидеть над материалами — попытаться создать 'скелеты' ретроспективы. И — изложения информации о полёте 'Нормандии' от Иден-Прайма до Цитадели. Хорошо, если вторую часть можно будет написать хотя бы вчерне сегодня. Тогда завтра можно будет активно подвигаться. Ведь не будет же 'Нормандия' ещё несколько суток вращаться в этом 'предбаннике'. А раз не будет, то надо быть готовой выехать или даже вылететь — время будет очень дорого — на место, на причал, куда должны будут прибыть челноки с фрегата-прототипа. Да, причалы стандартны — те, что предназначены для обычных челноков. Потому много времени на предварительный осмотр не будет потрачено. Главное — не упустить момент прибытия челноков и оказаться на нужном причале до того, как туда прилетят 'кораблики' с фрегата. Этот 'эпизод' крайне важен. Не исключено, что протеанин так и не покажется публике, а зевак и журналистов с корреспондентами, да и 'официалов' там, на причале будет предостаточно. Толпа будет большая. Может быть — даже очень большая. Нельзя будет упустить ничего, ни малейшей мелочи. Собрать всю информацию, до которой удастся дотянуться. Ясно, что не только она будет собирать информацию — десятки других работников станционных СМИ тоже напрягутся. Потому надо будет задействовать дронов. А значит — зайти в редакцию, в техотдел. Два-три дрона вполне будут... не лишними. С остальным она справится — это не первое расследование в её практике'.

Можно было и не вздыхать, но вздохнуть медленно и глубоко Эмили захотелось так сильно, что она не смогла отказать себе в удовлетворении этого вполне естественного, в общем-то, желании.

Отвлеклась от работы, откинулась на спинку кресла и вдохнула воздуха столько, сколько смогла и сумела. Задержала дыхание. И — выдохнула.

'Редактор прав... С фрегатовцами надо быть очень осторожными. Это — экипаж, это — команда. И даже если никто из них не останется на Цитадели, — думала Вонг, — их влияние с самого первого шага по Станции будет только нарастать. В ряде сфер, которые сейчас и перечислить-то сложно. Потому редактор прав, как ни горько мне это признавать. Чего уж проще-то: подошла, попросила посодействовать и поспособствовать. Шепард, насколько я сумела понять, практически неуязвим и может быть вездесущ. Подготовка позволяет, он всё же 'эн-семёрка'. А такой ранг только за атлетическую фигуру и отличное здоровье не дают. К другим фрегатовцам и обращаться-то страшно, особенно к Спектрам-турианцам. Они-то, ясное дело, рискуют. Ещё не известно, что скажет Совет по поводу их статусов и званий. Но... Они — часть экипажа фрегата-прототипа и — часть его команды. Неотъемлемая. Да, они самостоятельны. И ни Шепард, ни Андерсон их на 'коротких поводках' не держат. Но у них и без того будет немало забот, хлопот и задач во время пребывания на Станции. Вероятнее всего, они будут загружены всю декаду, которая предварительно заявлена как срок стоянки на участке внешнего рейда Цитадели. Так что... придётся на время наступить на горло своему стремлению пусть и на время, но заполучить умелого, а главное — результативного помощника. И — стараться очень многое сделать самой'.

Несколько раз вздохнув и выдохнув, Вонг смогла успокоиться достаточно, чтобы продолжить размышлять, глядя расфокусированным взглядом на экран настольного инструментрона.

'Хорошо, что редактор не знает, что работа на него для меня — далеко не единственный источник заработка. Проще говоря — дохода, — продолжала 'перебирать чётки' Эмили. — Он хоть и знает, что я иногда подрабатываю диктором нескольких новостных цитадельских каналов. И считает, что там мне платят, в общем-то, неплохие дополнительные деньги. Но он даже не догадывается — и хорошо, что не догадывается о том, что мне платит ещё и Серый Посредник, который заинтересован в моей работе. А также в том, что я даю целостную картину, а не рассыпающуюся от лёгкого дуновения ветерка мозаику. Он-то, Серый Посредник, которого я, по правде говоря, в глаза так и не увидела, платит мне столько, что я могла бы спокойно открыть новостное агентство или агентство журналистских расследований. И — работать полностью автономно. Пусть уж лучше редактор пребывает в заблуждении относительно моих заработков и доходов. А я скоплю себе приличную сумму на старость... Если, конечно, Жнецы будут действительно уничтожены, и я сумею выжить'.

Эмили сфокусировала взгляд на экране инструментрона и продолжила набирать команды, заполняя файл с 'заметками по поводу'. Два-три часа такой работы — и основа для второй части, повествующей зрителям, читателям и слушателям о том, как фрегат 'Нормандия' летел от Идена к Цитадели, была в общих чертах готова. 'Скелет есть, он — неплох, а мясо и мышцы я наращу. Позже, — подумала Эмили. — Не следует торопиться и увлекаться этим. Главное — факты, главное — то, что будет происходить с момента появления на причале Станции первых челноков с 'Нормандии''.

'Для того чтобы не допустить ошибок, когда самой надо будет быть на причале и видеть всё не только через объективы дронов, но и собственными глазами, надо провести большую подготовительную работу. Надо вгрызться в материал, надо проникнуться им, вжиться в него. Иначе... Такое расследование, которое, как уже сейчас чувствуется, будет ценно не только обычному зрителю, читателю и слушателю, но и редактору. И, тем более, Серому Посреднику, не может быть сделано кое-как. Да, на многие вопросы в силу самых разных причин ответить не удастся. В том числе — полно. Но главное — зацепить внимание людей, заставить их поподробнее всмотреться в ситуацию. А там и до вчувствования и до желанного для журналиста понимания дело дойдёт. Должно дойти!'

Два часа пролетели незаметно и Вонг, выключив экраны, встала, прошагала к кухонной стойке, приготовила себе обильный обед. Возможно, в течение получаса после 'приёма пищи' она будет слаба, глупа и медлительна, но морить себя голодом сейчас, когда даже о том, является ли нынешнее время предвоенным идут жаркие споры, не порождающие, впрочем, однозначных выводов, как-то не хочется. Да и на вечерние и ночные бдения до полуночи надо 'зарядиться'.

Всё стандартно. Как шутят имперцы-земляне, 'война — войной, а обед — по расписанию'. Не получилось в полной мере выдержать это стандартное расписание, не удалось покушать ровно в два часа дня. Но на Цитадели всегда так. Если ты не живёшь постоянно в районах с искусственным небом, то, не поглядывая изредка на часы, можно вполне потерять счёт времени.

Не садясь на стул, Эмили поела. Вымыла посуду, расставив на сушилке чашки, блюдца, тарелки, уложив на места столовые приборы. Движения, физическая нагрузка были ей приятны и не воспринимались как досадные перерывы в работе над расследованием. Жизнь должна быть разнообразной — иначе она очень быстро приедается. И тогда начинают проявляться и усиливаться разнообразные проблемы.

Война... Эмили знала, что на Цитадели есть военные корреспонденты, прошедшие полную профессиональную военную подготовку. Пусть даже только пехотную, но всё же... Значит, большинство эпизодов и картин этой войны, небывалой, галактической, будут запечатлены — техника есть, самая разнообразная. Есть и люди, умеющие эту технику использовать в полной мере.

'Возможно, я и не останусь на Цитадели, — подумала Вонг. — Почему-то мне кажется, что многие земляне вернутся в Солнечную систему. Как минимум. А как максимум — вернутся на Землю. Чтобы там принести ощутимую пользу своей семье. Своему народу, нации, расе. Высокие слова, но без них жизнь становится никчемным времяпрепровождением. И обычно быстро заканчивается. Бесславно заканчивается'.

Раздался сигнал инструментрона и Эмили поспешила к рабочему столу. Старший группы стажёров не подвёл — говорил чётко, последовательно, строго по делу. Его коллеги сделали немало. Значит расследования, вынужденно прерванные из-за получения срочного задания, не будут прерваны. Будут получены желаемые и нужные результаты. Потратив на разговор со старшим группы около часа, Эмили отключила связь и, глядя на экран, на который уже вползала заставка, откинулась на спинку кресла, задумавшись. У неё было немного времени, чтобы прокрутить в памяти сообщённое собеседником.

Полчаса или, точнее, сорок минут Эмили обдумывала то, что ей удалось услышать, понять и запомнить. Параллельно она делала заметки стилусом на экране ридера. Умная машинка преобразовывала каракули журналистской скорописи во вполне читабельный печатный текст, к которому придётся впоследствии ещё не раз обратиться.

Выключив прибор, Вонг активировала экраны и клавиатуры инструментронов и погрузилась в работу над 'скелетом' расследования, намереваясь до полуночи завершить тезирование и создание 'конспектов'.

Аль-Джилани — Цитадель — слухи и сплетни

''Вестерландские Новости', 'Вестерландские новости', — вполголоса пробурчала сидевшая за столиком на веранде небольшого кафе черноволосая женщина. — На Цитадели новостей столько, что иногда не знаешь, за что хвататься. Железный остров, — она посмотрела на подошедшего официанта-саларианца, скороговоркой озвучила заказ и несколько секунд смотрела, как салар забирает ридер с меню и стелит на столешницу салфетку. — Нас, землян, людей, на этом железном острове не так и много. Всего около двух миллионов — точной статистики до сих пор никто не имеет. Ну, разве что спецслужбы. А так... Посмотришь — будто обычный проходной двор: кто-то прилетает, кто-то улетает, кто-то остаётся надолго, кто-то — на короткое время. Редко кто остаётся навсегда. Очень мало тех, кто живёт здесь больше двух десятков лет. — Официант принёс поднос с заказом, сменил сервировку. Саларианцы всегда торопятся, всегда спешат, всегда боятся не успеть. Расовая особенность, вызванная краткостью жизни. — Женщина достала ай-ди карту, провела по экранчику поданного официантом ридера. Взглянула на высветившуюся табличку, кивнула. Официант кивать в ответ не стал, 'испарился'. — Всё, теперь салар меня беспокоить не будет. Подойдёт, только если я его позову, — женщина неспешно принялась за еду. — Пытаешься быть последовательной, исполнительной, точной, чёткой. Но кому здесь это надо... В этом многорасовом окружении столько всего намешано... Островитяне теряются среди жителей континентов и материков. Всегда теряются. Мы привыкли к небольшим миркам, ограниченным пространствам, привыкли вытягивать максимум из минимума. Почти как салары, но... — Женщина повертела в руках свою ай-ди карту. Прочла несколько раз 'основные данные': 'Калисса Бинт Синан аль-Джилани. Корреспондент. 'Вестерландские новости'. Корпункт — Станция 'Цитадель'. Отодвинула в сторону пустую тарелку из-под салата. Пододвинула суповую тарелку, взяла ложку. — Всем подавай горячие, а если можно — жареные новости. Вот и приходится искать слухи и сплетни. Землян здесь не особо любят и не ценят — это факт, который даже в доказательствах сколько-нибудь серьёзных и не нуждается. Потому... Приходится заниматься тем, что остаётся после набегов всех остальных... хм, 'желающих и могущих'. А остаётся, — Калисса вздохнула, зачерпывая ложкой суп, — не так уж и много. Два миллиона землян здесь, девять тысяч жителей на моём родном острове в Северной Фризии. Удивительно, что после Третьей мировой войны мы сумели удержать численность населения в прежних рамках. Всякое, конечно, бывало, но — удержали ведь, — она наклонила тарелку, зачерпывая ложкой остатки. — Двуязычие для меня привычно, а вот многоязычие — не очень. Местные языки учить даже с применением общедоступных техник, облегчающих этот процесс — старовата я для такого экстрима. Да ещё и то, чем приходится сейчас мне заниматься... здоровья совсем не добавляет. — Отставив в сторону пустую суповую тарелку, Калисса пододвинула поближе тарелку со вторым, взяла с блюдца кусок белого хлеба и вилку. — Остров. Железный остров. Нет. Лучше — каменный остров. Маленький, но свой родной, а Цитадель... Всего лишь место работы. Мало кто из землян желал лететь в такую даль. Считается, что здесь жить — дорого. — Она поддела вилкой кусок мяса, отправила его в рот, прожевала. — Да, дорого. Если не крутиться, если не работать круглосуточно, то — дорого. А для меня, привыкшей довольствоваться малым — вполне обычно и нормально. Субъективное восприятие. Очень субъективное восприятие. Я — репортёр и меня считают наглой. Имперцы-земляне, кстати, шутят, что наглость — второе счастье. Не знаю, первое, второе, десятое или сто двадцать пятое, но... Если я не буду наглой, я не буду хорошо зарабатывать. И меня никто не будет приглашать на видео, в радиостудии и печать мои статьи и заметки. Никто. Очень быстро выпрут с Цитадели. Придётся лететь на Землю. А там... Перенаселённость. Отсутствие возможности устроиться на работу на длительный срок. Альянс Систем занимается в основном колониями, а те, в свою очередь, всеми силами пытаются отделиться. Кто меньше, кто больше, кто мягче, кто жёстче, но почти все хотят вкусить прелестей самостоятельного 'существования'. Колония — тоже остров. Небольшой, имеющий возможность как вырасти, так и зачахнуть. Жители континентов и материков этого не понимают. Для них маленькая колония — экстрим, часто — неприемлемый. А для меня... Я делаю своё дело, пусть маленькое, но... Я спокойна, насколько это вообще возможно. — Калисса продолжала пережёвывать запеканку, которую повара сделали то ли очень мягкой, то ли передержали на огне слишком долго. Кто их, этих цитадельских мастеров половника и кастрюли поймёт. — Цитадель — дом. Большой дом. Железно-пластиковый дом. Может быть, самый большой и густонаселённый, но... Остров. И одновременно — дом для... Нет, не бездомных, а очень, очень состоятельных, богатых и активных разумных. Мало похожа Цитадель на мой родной Вестерланд, на мой родной остров, который и после Третьей Мировой войны продолжает восприниматься как 'дом для бездомных'. Там до сих пор немало древних, старых кладбищ, на которых традиционно хоронили погибших моряков. Море, океан, тоже могут быть кладбищами, но... Всё же человек должен упокоиться в земле, его должна хоронить не стихия, а люди. Должны, — с грустью подумала Калисса. — Не всегда получается. Люди стараются, стремятся, пытаются. Но... Есть то, что сильнее нас. Стихия, природа. Часто моряка хоронят в безымянной могиле. Это... страшно. Есть тело человека, но никто не знает его имени. 'Безымянный матрос'. Сколько таких могил с такими табличками я видела. До сих пор так хоронят на моём острове очень многих погибших и умерших. Мы, люди, продолжаем оставаться обычными. Простыми. Не стремящимися к совершенству. Потому — очень много безымянных. Я как-то прочла на одном из имперских сайтов 'От большинства людей остаётся только 'тире' между двумя датами — рождения и смерти'. Правильно сказано. — Калисса сдержала вздох, отодвинула тарелку, придвинула бокал с соком. Взяла с салфетки коктейльную трубочку, опустила в бокал. — Очень правильно. Вот и от нас очень-очень скоро может остаться... Да ничего не может остаться! — оборвала она мягкое тягучее размышление, едва не проговорив последнюю фразу вслух, пусть и негромко. — Ничего. Не. Может. Остаться. Горько это сознавать, но... От одного такого корабля вздрогнул весь Иден, а если таких кораблей будет десяток?!... Вздрогнет, уверена и даже убеждена в этом, вздрогнет Цитадель. Здесь же... — Она посмотрела по сторонам, стараясь дольше секунды не задерживать свой взгляд ни на фигурах, ни на лицах немногочисленных разнорасовых разумных органиков, занимавших места за столиками на веранде. — Здесь нет бойцов, нет воинов. Офисный планктон, богатенькие и очень богатенькие. Настолько рыхлые, что пробежать стометровку для них — сродни подвигу. А уж прыгнуть с высоты больше метра — вообще за гранью допустимого. — Калисса опустила взгляд в бокал, взболтнула сок. — Потрепыхаться... Конечно, потрепыхаемся, куда денемся, но будет это трепыхание сродни агонии рыбок на полу у разбитого аквариума... Недолго будем трепыхаться, очень недолго. — Сделав глоток, Калисса разжала губы, отпустив трубочку 'на волю'. Поставила бокал на столешницу. — Сижу здесь и... понимаю, что большинство посетителей ничего, кроме слухов и сплетен, неспособны воспринять. Большее им и не нужно. Они не желают напрягаться, не желают 'выкладываться'. Салар-официант по сравнению с ними — трудяга, каких следует поискать. А найдя — наградить не просто 'спасибом' или 'большим спасибом', а чем-то посущественнее. Не награждают, считают, что он — всего лишь обслуживающий персонал. Будто бы они сами — не обслуживающий персонал. Самомнение... Иногда оно бывает... слишком заметным. А это — вредно. — Вынув коктейльную трубочку, Калисса положила её на салфетку и взяла бокал в руки, поднеся его к губам и делая очередной глоток. Теперь уже — большой. — Надо собираться и топать работать. Слухи и сплетни — мой хлеб. Они, кстати, тоже информация, только признать это решаются и соглашаются далеко не все разумные органики. Может, это и хорошо. — Калисса допила сок, поставила бокал на салфетку, встала. — Уберёт, это его обязанность, а не клиента, — жёстко улыбнулась репортёрша. — А мне надо подумать над тем, где добыть побольше слухов и сплетен по очень-очень интересной теме. — Она вышла с веранды и влилась в поток пешеходов, направлявшийся к ближайшей площади'.

Небольшая однокомнатная квартира встретила свою хозяйку тишиной и всполохами от рекламных вывесок, которых вокруг было очень много.

'Вместо освещения, когда хочется поразмыслить — вполне сойдёт. — Калисса закрыла дверь. Не включая свет прошла к шкафу, открыла створки, быстро переоделась. — Приходится носить такое платье... закрытое. Потому что не хочется, чтобы тебя ещё и лапали за все места, пока валяюсь в отключке. Да, таких журналистов бьют. Возможно, что бьют за дело, а на самом деле — потому, что мы слишком на них, обычных обывателей, хоть землян, хоть цитадельцев, не похожи. А также — потому, что мы часто говорим вслух и пишем и показываем то, что они так и не осмелились сказать или написать. Сколько раз мне приходилось менять съёмочного дрона? За то время, пока я на Цитадели — несколько раз, где-то около восьми. Раздражительными становятся разумные — очень быстро. Очень. — Женщина закрыла дверцы, прошла к кровати. — Посидела в кафе и надо бы полежать. А — нельзя. Надо посидеть, подумать. Если я сейчас лягу — я усну. Потому — лучше поработать. — Отойдя от кровати, Калисса присаживается в кресло, пододвигается к столу, включает инструментрон.

На экран в 'окно' вываливается официальный портрет капитана Шепарда. — Вот как я к нему подойду?! Явно ведь получу по физиономии. Да ещё хорошо, если обойдётся без сотрясения мозга. Все ведь норовят постучать своими верхними конечностями по физиономии. В смысле — моей физиономии, не своей. Иногда — получается. У них. А у меня получается иногда уклониться от их верхних конечностей. Журналистская этика запрещает мне отвечать теми же телодвижениями и, как выражаются земляне-имперцы, 'рукомашеством'. Те, кто писал этические принципы, не бывали 'в поле' — ни дня, ни секунды.

Или — бывали... Очень мало и очень недолго. Испугались, посчитали, что другие журналисты тоже должны быть пугливыми и безответными. В этом смысле. — Калисса задумалась, глядя на портрет старпома 'Нормандии'. — Радикальная часть моих читателей требует, чтобы я продвигала прочеловеческие взгляды. В случае с Шепардом это не получится, нутром чувствую: у него в партнёрах-напарниках — протеанин, в любовницах, скажу прямо, матриарх азари, в личной охране — два турианца-Спектра. Вообще-то по всем стандартам охрана старшему помощнику командира фрегата-разведчика, пусть даже и прототипа, не положена. Но... так уж сложились обстоятельства, что теперь будет именно так. И ведь Шепард, этот хитрый мужчина, — губы Калиссы тронула улыбка столь многозначительная, что не продержалась и нескольких секунд — угасла за несколько мгновений, — никого из этих ксеносов не сдерживает: умеют хорошо делать — пусть делают, он не в обиде. Они развиваются, совершенствуются, а он — счастлив. Все начальники в чём-то одинаковы, но таких, как Шепард — точно поискать придётся. А значит — напроситься к нему на интервью. Что мы имеем? — Калисса набрала на клавиатуре запрос и посмотрела на строчки текста в другом открывшемся на экране 'окне'. — М-да. Хотят организовать свой офис, подыскивают место. Наверняка уже имеют несколько вариантов. Могут сразу после прибытия на причалы заняться именно этим, а не искать встречи с Советниками. Вероятно, вероятно, очень вероятно. Надо просмотреть варианты, насколько это вообще возможно. Придётся понапрягаться, но, чувствую, интервью с капитаном Шепардом окупится. Вот могу поклясться, что окупится. Хотя, не могу не признать, что уже на причалы слетятся очень многие мои, хм, коллеги. — Калисса вызывает на экран третье окно и начинает привычно просматривать новостную ленту. — Т-э-э-кс. Ого, он, оказывается, уже успел на Станции и фанатов завести. Значит, и в Спектры может пойти. А почему нет? Может, у него же два турианца-Спектра в партнёрах и напарниках ходят, да и командиром у Шепарда кто? Правильно, первый кандидат на пост сотрудника Спецкорпуса из числа людей-землян. Как там имперцы говорят на полном серьёзе: 'молодым — везде у нас дорога'? Да, так именно и говорят. Так что Шепард — молод, Андерсон, скажем так, стар, потому почему бы и не стать Джону Шепарду Спектром Совета Цитадели? А от выкрутасов фрегатовцев Советники могут, хм, пойти и на то, чтобы и Андерсону присвоить статус и звание Спектра. Это что же получается? Четыре Спектра Цитадели на одном корабле? Насколько я помню... Это очень, очень редкий случай. Собирая долгое время всякие сплетни и слухи, и не такие вещи начнёшь воспринимать абсолютно нормально, — вздыхает Калисса. — Ну ладно, если я зайду с прочеловеческих позиций, на чём и настаивают мои почитатели-радикалы. То... Вряд ли Шепард окажется настолько глуп и туп, сочтя, что это — мои истинные убеждения. Он не так уж и прост, этот старпом. — В ещё одном "окне", открытом на экране, журналистка быстро просматривает скупые сведения о практике сотрудников Корпуса Спектров. — Нужен же Спектрам корабль? Нужен! И, если учесть, что Совет пока что не отказался от своей идеи о самообеспечении своих Спектров. То... Скорее всего, таким кораблём для двух турианцев — Спектров и двух землян — Спектров станет... 'Нормандия'. Короткий путь — он бывает хорошим и эффективным путём. Это — как раз тот самый случай. Вряд ли Совет сейчас, даже слишком сильно встряхнутый событиями на Иден-Прайме, исхитрится изыскать какой-то другой корабль. Потому, скорее всего, больших изменений ожидать не приходится. — Калисса открывает ещё одно окно на экране, набирает несколько команд, прочитывает появившийся в окне текст. — Хм... Мне придётся задавать Шепарду неудобные вопросы. А что тут, собственно, такого? Я — журналистка и я буду задавать ему вопросы! А его дело — отвечать или не отвечать. И — выбирать, как именно мне следует отвечать. Моё же дело — добиваться нужных ответов. Даже если вопросы Шепарду покажутся, да они и будут такими, если уж совсем честно, провокационными. Ох, чувствую, моё лицо пострадает от его кулаков. Помню, как меня били, помню. Работа у меня такая — иногда битой быть. Кроган — понятно, но волус исхитрился тоже. Шустрые эти 'колобки' иногда бывают... чрезмерно. Ханар, правда, меня не ударил, но я чувствовала, что ещё немного и он меня попросту удушит своими щупальцами. Осьминог разноцветный! На радугу стал похож, пока с ним говорила... Они все такие мелкие в своих... проявлениях. Моя хорошая знакомая азари в тысячу раз лучше любого из них... Ладно, невесело, конечно, терпеть побои. Но зато я — скандальный репортёр. И потому мои заметки будут читать ещё и ещё больше читателей, чем раньше. Мне-то это и надо, а будет ли интервьюирован Шепард или кто другой — это не важно. Главное — будут читать, смотреть и интересоваться моими материалами. — Калисса отодвигается от стола, кладёт руки на подлокотники, расслабляется, прикрывая глаза. — И ещё я чувствую, что... Этот Шепард станет едва ли не постоянным персонажем моих заметок и статей. Он попадёт в разные ситуации. И будет, обязательно будет возвращаться на Цитадель. Рано или поздно он вернётся, и я возьму у него очередное интервью. Я хоть и с маленького острова на Земле, но... Иногда и на небольших клочках суши творятся, без всякого преувеличения, великие дела. — Калисса довольно улыбается. — Два-три синяка под глазом стоят хорошего интервью? Стоят! Я в этом — уверена! — Женщина поудобнее устраивается в кресле, протягивает руку, выключает инструментрон и засыпает'.

Выход 'Нормандии' на внешний рейд Цитадели. Подготовка к высадке

Тевос была недовольна. С самого утра день — не задался. Такое уже было — и не раз, но сегодня... Ладно, азари-матриарху как-то удалось не переколотить гору посуды у себя на кухне, но ведь очень хотелось! Ещё как хотелось!

Хорошо ещё, что включила автопилот и тихо и спокойно добралась на личном флайере до квартала, в котором традиционно располагались Аппараты Советников Цитадели. Благодаря автопилоту — тихо и спокойно. Что ей перед самой собой-то скрывать? Хотела ведь взять управление на себя. Ещё как хотела! Несколько раз касалась пальцами панели с сенсорами системы приоритетного управления. Это ведь её личная машина или чья? Её. А значит — имеет право ею рулить. Вот и хотела рулить, но странное дело, как только она несколько раз прикасалась пальцами к сенсорам, желание порулить очень быстро слабело. Какими-то странными волнами приходило — и снова слабело.

'Весёлой' полёт-поездка получилась.

Выйдя из салона на площадке, Тевос огляделась по сторонам и не спеша направилась к порталу входа.

Поклоны, улыбки, подобострастные взгляды. Изо дня в день одно и то же. Как только ты пересекаешь весьма условную границу возраста матриарха и достигаешь сколько-нибудь высокого должностного положения, очень многие разумные, которые всего этого не достигли... начинают считать тебя чем-то вроде 'службы помощи попавшим в беду'.

Просьбы, мольбы, слезливые рассказы о тяжёлом беспросветном житье-бытье. Всё это водопадом рушилось на сотрудников отдела внешних связей Аппарата Советника Азари. А ведь казалось, что в этот отдел будут направляться важные и нужные письма. Поначалу так и было, но потом... Азари ведь очень многочисленны — миллионы и миллиарды живут в самых разных мирах исследованной части галактики. Потому ждать даже приблизительного единообразия в поведении... Глупо. Для матриарха азари — глупо вдвойне. А может быть — втройне.

Поднимаясь по лестнице — кровь бурлила, недовольство и раздражение уменьшаться не желали, и, если бы матриарх-Советник выбрала лифт... В тот момент она не была уверена, что кабина доберётся до нужного этажа в целости и сохранности. Со всем живым содержимым внутри. Поэтому, волевым усилием подавив стремление пойти к лифтовому холлу, Тевос прошагала к лестничному холлу и, чувствуя нарастающее изумление, удивление, а временами даже форменное, как выражаются земляне, охренение сотрудников Аппарата, стала подниматься по лестнице. И хотелось бы останавливаться на каждой третьей или пятой ступеньке, но... Нельзя показывать перед клерками свою слабость. Нельзя.

Вот и нужный этаж. Кто-то угодливо распахнул дверь, отступая в сторону, кто-то поспешно юркнул в какой-то кабинет, кто-то, преодолевая 'возрастную' слабость, добежал до коридорного перекрёстка, стремясь уйти из поля зрения идущей неспешным шагом Советницы-азари.

Обычная картина. Кто-то радуется твоему появлению, но таких — мало, кто-то равнодушно воспринимает сам факт твоей 'материализации' здесь и сейчас — таких тоже не так уж и много. А самое поганое, что очень много недоброжелателей. Всяких-разных. Вот эти зыркнут глазами — так хоть вешайся. А уж о всяких репликах за своей спиной, пусть и озвученных шёпотом... Тевос знала достаточно много.

Приходилось терпеть. И уметь не замечать. Как говорят земляне: 'На каждый чих не наздравствуешься?' Именно так. Иногда получается не замечать, иногда — нет. Разнообразие. Хоть такое, а то ведь... Чем дольше живёшь, тем... меньше встречаешь этого разнообразия.

Прошла в крыло, где располагался рабочий кабинет, вошла в приёмную, поздоровалась с секретарями и ассистентами. Прошла в свой кабинет, привычно огляделась по сторонам. На ближайшие часы — это её убежище.

Надо ведь как-то разобраться со своим внутренним настроением и состоянием. Потому что... Пока дошла до своего крыла, того самого, где кабинет... Два-три раза хотелось активировать биотику и устлать коридоры и переходы трупами. И кто бы ей объяснил, почему такой раздрай в душе.

Дверь плотно закрыта, окно — занавешено. Вот стол, обычный, рабочий, вот кресла, вот стулья. Вот стол для совещаний, вот уголок отдыха. Всё вроде привычно и обычно, но спокойствия даже самого минимального — нет.

На столешнице теснятся ридеры. Напротив кресла — две стопки ридеров с самыми важными документами, отчётами, подборками. Заведённый порядок позволяет держаться в рамках. Позволяет... Но — не сегодня.

Надо собраться и надо заставить себя поработать. Хотя бы полчаса, час, а там, может, этот раздрай утихнет. Хотя... Очень неспокойно на душе и очень, очень горько.

Что-то вокруг слишком стало быстро многое, слишком многое меняться. Стара она, матриарх азари Тевос, для таких быстрых и многочисленных изменений. Стара. А как подумаешь, что тебя отодвинут в сторону, дадут пенсию, пусть и очень большую и выпрут за пределы политики и власти... И снова решаешь, что только став трупом, покинешь это кресло и этот пост. Может быть, азари — все такие. Может быть — большинство, а может быть — значительная часть.

Из тех, кто прорвался к таким высотам — наверное, всё же, большинство. Наркотик? Возможно, что и наркотик. Но без этого наркотика жизнь превращается в простое бессмысленное переползание из одних суток — в другие, из одной недели — в другую. Из декады — в декаду, из месяца — в месяц. Из года — в год.

Ладно. Надо сесть и поработать. Хорошо ещё, что утро здесь достаточно, хм, безусловно, всё же один из самых элитных районов станции, можно себе позволить даже голографическое небо созерцать.

Пока что видеть Тевос пришлось только собственный кабинет, погружённый в полумрак.

Подойдя к креслу, азари-матриарх хотела было присесть, но её внимание внезапно привлекло марево в правом дальнем углу кабинета. В комнате и так было достаточно темно, но... Это марево в рост азари... Какое-то оно слишком необычное.

— Не садись, — прошелестел голос в сознании Тевос.

Странно знакомый голос. Вроде и слышала его когда-то, но сейчас даже под пыткой, наверное, вспомнить бы не смогла.

— Ты и под пыткой не вспомнишь меня. Но мне и не нужно, чтобы ты меня вспомнила. Мала ты слишком для такого, — продолжал голос.

Физически он исходил из марева. Во всяком случае, Тевос была в этом уверена. А фактически... Фактически он звучал, продолжал звучать в её сознании. И азари-матриарх понимала, что если она хоть полсловечка кому-нибудь из помощников, секретарей, референтов скажет, что слышит голоса — она в момент лишится поста. И тогда...

— Ты быстрее лишишься поста, если не будешь выполнять мои приказы, — прошелестел голос. — И да, я тебя слышу. Слышу, что ты думаешь, слышу, что ты сказала бы вслух.

Марево оформилось в фигуру пожилой азари-матриарха. Лицо соплеменницы Тевос было незнакомо. Хотя... Её же предупредил этот голос, что вспомнить обладателя голоса она не сможет? Предупредил.

— Именно, — подтвердил голос. — Предупредил. А сейчас — к делу. Ты отдашь приказ об обстреле подошедшего к Станции фрегата 'Нормандия'.

— Я не... — попыталась было возразить Советница.

— Не 'некай', азари, — оборвал потуги Тевос голос. — Я же сказал, что мала ты слишком для такого. Возьми верхний ридер из правой пачки прямо перед тобой. Включи — и ознакомься с файлами. Сразу скажу — файлы уничтожатся сразу по прочтении. Так что предать их огласке ты не сможешь, — фигура азари стояла неподвижно, но губы... Губы определённо шевелились в такт слышимому Тевос голосу. Могло вполне показаться, что эта азари говорит вслух, но в кабинете стояла полная тишина.

— Давай, открывай файлы и читай. Времени мало, а тебе надо отдать распоряжения, — поторопил голос. — Да, я — беспощаден. А ты — ленива. Давай, читай!

Тевос протянула руку, взяла указанный голосом ридер, включила и открыла первый файл.

— Читай, читай. И выполни всё так, как там написано. В твоих интересах повиноваться, азари, — продолжил голос, дав Советнице несколько секунд тишины. — Действуй.

Активировав настольный инструментрон, Тевос отдала несколько устных распоряжений. Вполне нейтральных. Внешне.

— Тебе страшно? Понимаю. Стрелять по военному кораблю расы-неофита — страшно. Могут последовать ответные меры. Возможно, что крайние, — голос уютно угнездился в сознании Тевос. — Продолжай.

— Но... Дальнейшие мои приказы... — пролепетала Тевос.

— Будут выполнены, — голос посуровел. — Ты думаешь, ты одна на меня работаешь? Нет. Ты — одна из очень многих. И те, кто будет выполнять эти твои приказы, будут повиноваться мне. У них нет другого выхода. И да, ты их не узнаешь, а они — не признаются. Наше влияние — выше вашего понимания, азари. И не спрашивай меня, много ли нас. Отвечу сразу — много. Очень много. Продолжай отдавать приказы, азари. Время — дорого.

Тевос, поглядывая на экранчик ридера, склонилась над столом, набирая на клавиатуре инструментрона тексты распоряжений. Может быть, действительно голос — влиятелен.

— О, да — прозвучал снова в сознании Советницы тот же голос. Спокойный, размеренный и уверенный. — Я — очень влиятелен. Работай, работай.

Тевос примерно представляла себе цепочку, по которой пойдут отданные ею письменные распоряжения.

— Концов никто не найдёт, — уточнил голос. — Так что не силься понять — это выше твоего уровня понимания, азари. Работай.

Если на каждом этапе сидят те, кто повинуется голосу точно так же как она... Какой смысл тогда во всей этой пирамиде?

— Никакого, азари. Вы сами придали этой пирамиде смысл и всемерно держитесь за этот смысл, защищаете его, — голос по-прежнему звучал уверенно и чётко. — Смыслов — много, а жизнь у разумного органика — одна. И шарахаться из стороны в сторону — сами так захотели — приличествует только в юности и в молодости. Дальше менять выборы как-то становится всё труднее и труднее. Работай, азари, работай.

Тевос набирала распоряжение за распоряжением, смутно понимая, что делает что-то не то и не так. Но остановиться и воспротивиться — в эти минуты она чувствовала, что у неё просто не хватит ни смелости, ни духу даже попытаться.

— Правильно думаешь. Не хватит, — снова прозвучал в сознании Тевос голос. — Ты слаба. Возраст, болезни, усталость. Всё в комплексе подготавливает твоё тело к переходу в тлен. Тлен! — возглас заставил Тевос вздрогнуть всем телом. Разве что руки не задрожали, а так... Вздрогнула матриарх очень сильно. — Скоро будет и твой момент передать своё тело нам для Тлена.

— Я как-то... — пробормотала Тевос, продолжая набирать тексты распоряжений.

— Не собираешься умирать? Тебе напомнить, что смысл вы, разумные органики, создаёте сами. И поддерживаете сами. А так ничего из происходящего вокруг особого смысла не имеет, — продолжал голос. — Будешь послушна и исполнительна — проживёшь подольше. Не будешь послушна и исполнительна — умрёшь мгновенно, а твоё тело достанется нам. Душа, кстати, тоже. Мы умеем ловить и тела разумных органиков и их души. Хотя... Совсем не считаем себя великими и всесильными. Работай! — чуть повысил свою громкость голос.

— Работаю, работаю, — поспешно пробормотала Советник.

Голос не лгал. Если бы Тевос знала... Но она не знала, для неё пирамида исполнителей была достаточно эфемерной, на уровне голой, составленной кое-как схемы. Исполнители — повиновались. То ли распоряжения были составлены особым образом, хотя внешне были совершенно обычными, то ли ещё что, но указания достигали нужных исполнителей и те начали воплощать их в реальность.

— Командир. — Джеф кивком поблагодарил собиравшегося уходить на отдых сменщика-пилота и уселся в кресло, активируя канал аудиосвязи с каютой Андерсона. — Если уж журналисты нас взяли в оборот...

— Понимаю, Джеф, — откликнулся 'первый после бога'. — Что-ж, давай потихонечку двигай 'Нормандию' к внешнему рейду. Потихонечку, понял?

— Как не понять, командир, — подтвердил Моро. — Тут до сих пор вокруг нас немало их катеров и челноков вращаются. Того и гляди, попытаются таранить.

— А ты постарайся сделать так, чтобы обошлось без таранов, Джеф, — сказал Андерсон.

— Ясно, сэр. — Джеф поправил свою кепку и активировал две дополнительные клавиатуры, выходя на связь с Диспетчерской Службой Цитадели. — Цитадель-главная, я — фрегат 'Нормандия'. Прошу радиус и курс на выделенный для фрегата участок Внешнего Рейда. Повторяю: Цитадель-главная, я — фрегат 'Нормандия'. Прошу радиус и курс на выделенный для фрегата участок Внешнего Рейда.

Первой жертвой внутренней силы не слишком обычных 'распоряжений', пришедших 'с самого верха' стали диспетчеры Службы движения. Тогда-то и была выключена связь с бортом фрегата. Временно, но — в нужный момент.

Андерсон встал с кресла, подошёл к каютной двери. Что-то беспокоило его. Очень беспокоило. И не катера и челноки журналистов, продолжавшие виться вокруг корабля — инженеры, техники, РЭБовцы сделали всё, чтобы охочие до сенсаций и секретов писаки и снимаки не получили никаких данных, позволяющих выйти за пределы обзорных заметок и статей.

— Вахтенный, — командир фрегата прикоснулся к наушному спикеру.

— Здесь вахтенный, командир, — откликнулся офицер, стоявший у Звёздной Карты.

— Боевая готовность — номер два. — Андерсон открыл каютную дверь, переступил порог, прикидывая, за сколько секунд он успеет добраться до постамента Звёздной Карты.

Выходило, что за минуту-полторы. Можно было бы и быстрее, если бежать, но бежать — не хотелось. Вспомнилось, как он впервые узнал, что бегущий старший офицер вызывает в военное время не смех, а панику.

— Есть, командир. Боевая готовность номер два, — ответил вахтенный офицер, склоняясь над Картой и прикасаясь к сенсорам нескольких клавиатур. — Выполнено, командир.

— Особое внимание — на оружие Станции — в секторах, рядом с которыми проходит курс корабля. — Андерсон в этот момент уже был на лестнице.

Второй жертвой странных распоряжений, пришедших ' с самого верха' стали командиры батарей орудий противокорабельной обороны Станции, вынужденные отдать серии протокольных приказов на активацию орудийных систем в боевом режиме. Именно к этой работе они готовились месяц за месяцем и год за годом. Привычное дело, которое когда-то должно было перерасти из тренировок в боевое применение. Есть орудие. И есть цель для этого орудия. Задача — уничтожить цель. Обычная и привычная. А значит — 'будет исполнено'. И — никак иначе.

— Есть, командир, — отозвался вахтенный, заметив мерцание в одном из секторов Карты. — Вижу движение. Станция активировала пять бортовых противокорабельных систем. Секунду...

Третьей жертвой странных распоряжений, пришедших 'с самого верха', стали командиры нескольких кораблей, нёсших боевое дежурство по охране Станции. Рутина, перемежаемая тренировками. И в самом деле-то: кто будет атаковать Станцию, находящуюся под такой мощной охраной? Скорее дойдёт до того, что в очередной раз корабли охранения получат боевой приказ на уничтожение какой-то 'скорлупки', нарушившей одно или несколько правил. А то, что такой 'скорлупкой' вдруг оказался разведфрегат-прототип — случайность, не более того. Приказ на активацию орудийных систем в боевом режиме многие члены экипажей фрегатов Флота Охраны Цитадели восприняли как желанную перемену в унылой череде воинских будней.

— Три фрегата Флота Охраны Цитадели тоже активировали оружие, — доложил вахтенный офицер. — Подтверждаю. Пять станционных противокорабельных систем и три фрегата — против нас. Приказ?

— Поддерживать боеготовность-два. Скрытно активировать средства подавления наведения. — Андерсон подошёл к постаменту Звёздной Карты, поднялся на постамент, сел в кресло. — Похоже, у многих на Станции не выдержали нервы. — Он вчитался в выводимые автоматикой на экраны Карты данные. — Да, определённо не выдержали.

Командир 'Нормандии' не знал, как много разумных органиков вовлечены в это действо. И он заблуждался вполне добросовестно, не зная, что для выполнения отдельных частей этого действа совсем не требуется нервное потрясение, перенапряжение или чего-нибудь похуже. Всё гораздо проще и одновременно — страшнее.

— Командир, докладывает пост РЭБ, — в наушнике спикера прорезался голос Ингвара. — Активацию оружия Станции и нескольких кораблей Флота Охраны подтверждаем. Выданы приказы сопровождать нас как цель.

— Вот как... — произнёс Андерсон. — Подавление целеуказания?

— Выполняем, командир. В скрытом режиме. У них пока нет данных о включении наших систем.

— Продолжать, — бросил Андерсон.

— Есть. — Ингвар переключил каналы.

— Командир, вести корабль к внешнему рейду становится сложнее, — в аудиоканале проявился голос Джефа. — Нет, проблема — не в журналистских 'скорлупках', они не мешают, даже постепенно начинают уходить. В разные стороны. Такое впечатление, что фрегаты Флота Охраны и обороны Цитадели оттирают нас к Станции. Если точнее — принуждают к стыковке к Кольцу. В Карантинных доках. Расчёт конечной точки — подтверждён.

— Связь? — спросил Андерсон, подозревая реализацию одного из худших в данной ситуации сценариев.

— Не отвечают, командир, — доложил Моро. — Я уже пять раз запросил диспетчерскую службу о радиусе и курсе. Ответа нет. Иду по рассчитанному нами курсу. Прессли — за пультом, сэр.

Обращений пилота фрегата-прототипа в зале Диспетчерской службы не слышали — связь по этому каналу была выключена. Точнее — подвергнута фильтрации. Канал 'Нормандии' был блокирован. Остальные корабли получали указания вовремя и в полном объёме.

— Хорошо. Продолжай двигаться потихоньку.

— А иначе и не получится, командир. Пока что журналистских 'скорлупок' вокруг — слишком много. Да и эти 'проснувшиеся' фрегаты Флота охраны... Мягко говоря, они слишком близко. Не дают ускоряться, сэр. А на крайности...

— С крайностями — подождём, Джеф. — Андерсон вгляделся в изображение, транслируемое основным экраном-виртсредой Звёздной Карты. — Продолжай двигаться. Потихоньку.

— Понял, сэр. Выполняю. — Джеф переключил каналы.

— Командир. — Титов прикоснулся к наушному спикеру, ещё раз прошёлся взглядом по экранам своего пульта. — Цитадель активировала бортовое противокорабельное оружие и навела его на 'Нормандию'. До пяти фрегатов Флота Охраны и Обороны Станции также держат фрегат-прототип в прицелах. Информация от наших агентов как на кораблях вокруг Станции, так и с самой Станции подтверждена.

— Ясно. — Светлана выпрямилась, дописав абзац текста на экране настольного инструментрона. — Держите меня в курсе этих событий, Станислав.

— Есть, командир. — Титов переключил каналы.

Андерсон просматривал протоколы журналов, стремясь понять, куда цитадельские бунтовщики хотят вывести ситуацию. В том, что действует небольшая сплочённая группа разумных органиков, пожелавших в очередной раз 'выйти за рамки', он не сомневался.

Командир 'Нормандии' многого не знал. По вполне понятным причинам.

В диспетчерский зал Цитадели вошли десять турианцев в полувоенных скафандрах без каких-либо знаков различия. Птицемордые быстро оцепили плотной 'стенкой' одно из кресел, занятое матроной-азари. Один из турианцев, оказавшийся внутри 'кольца' жёстко и бесцеремонно вытолкнул диспетчера-азари из кресла, уселся и сразу включился в канал связи с фрегатом-прототипом. Молчание Диспетчерской Службы Цитадели, столь сильно нервировавшее Джефа Моро и навигатора Прессли, было прервано резким и неожиданным для фрегатовцев образом.

— Внимание. Фрегату ВКС Альянса Систем Земли 'Нормандия'. Запрет входа на внешний рейд. Повторяю: запрет входа на внешний рейд. Следуйте к Кольцу. Координаты дока для стыковки высланы. Повторяю: следуйте к Кольцу. Координаты дока для стыковки высланы, — в спикерах командира фрегата и вахтенного офицера внезапно проявился голос турианца.

— Командир, — тут же вышел на связь Моро, — Раньше всё азари озвучивали. Это, предполагаю, не диспетчер говорил. Нам что, войну объявили? Персональную? Файл с координатами — получил. Те же, что мы и предполагали. Один из причалов Карантинного дока. Кольцо, — добавил пилот.

— Возможно, — негромко проговорил Андерсон, видя, как стоявшие за пультами БИЦ сокомандники всё чаще посматривают в сторону Звёздной Карты. — Пока продолжай двигаться к внешнему рейду, Джеф. Есть ещё отрезок...

— Есть, командир, подтверждаю, — ответил пилот. — Двигаюсь и буду двигаться, хотя фрегаты... сокращают дистанцию. И эти противокорабельники станционные... Не хотелось бы получить от них несколько зарядов в борт...

— Думаю, что начать стрелять сейчас для них... нежелательно. — Андерсон с трудом удержался от озвучивания крепких выражений. — Продолжай, Джеф.

— Есть, командир. Выполняю. — Моро переключил каналы.

Пять противокорабельных систем. Учитывая, что зашевелились и несколько фрегатов Флота охраны... Возможна классическая 'вилка'. Фрегат получит серьёзные повреждения. Пока ясно, что земной корабль пытаются принудить пристыковаться в Карантинных доках Кольца. Оттуда так просто вырваться не удастся — отдельные системы управления и мощная система удержания кораблей вплоть до крейсера... М-да. Бунт на Станции крепчает. Локальный. Хорошо, что не всеобщий.

То, что Андерсон принимал за бунт, на самом деле никаким бунтом не являлось. Система выполняла свои функции, всего лишь использовав другой вектор. Если есть то, что разрешено, значит, обязательно есть то, что запрещено. А также — то, к чему Система относится более-менее безразлично, проще говоря — равнодушно. На этот раз вместо 'разрешено' вывесилось 'запрещено', а был ли в этом вывешивании смысл — Система объяснять не обязана, да и не приучена.

Звёздная Карта засвидетельствовала, что 'вилка' имеет место быть. Марки прицелов противокорабельных орудий Станции сошлись на фрегате — РЭБовцы сумели получить к их системам наведения пассивный доступ. С фрегатами Флота Охраны было сложнее, но их марки прицелов тоже 'проявились' и сошлись на 'Нормандии'.

— Командир, похоже, по нам собираются стрелять. Мы уже на полдороге к Внешнему Рейду, — в спикере проявился голос Прессли. — Курс проложен и уточнён, но выдерживать его стало сложнее. Эти журналисты... Остались полтора десятка 'скорлупок'. Двигаются хаотично, предполагаю, что там самые отвязные пилоты, какие только в медиакорпорациях и нашлись. Начнём стрелять... Даже если 'по площадям'... Эти кораблики попадут под заряды, командир.

— Рассчитали. — Андерсон снова едва удержался от крепких выражений. — И подставили, — добавил он. — Не нас, журналистов подставили. Даже если там одни пилоты... Хотя, судя по продолжающейся вакханалии в СМИ Цитадели — там далеко не одни пилоты, а как минимум журналисты с операторами видеосъёмочного оборудования.

— Командир. Цитадель переходит к активному выдавливанию 'Нормандии' в направлении причала Карантинного дока Кольца. Журналистские 'кораблики'... Подозреваю, что там за управлением — одни камикадзе и остались. — Титов сверился с изменившимися показаниями в таблицах на нескольких экранах. — 'Нормандия' продолжает следовать прежним курсом.

— Они верят в то, что Цитадель по ним стрелять не будет, — сказала Стрельцова. — Ни Станция, ни корабли Флота Охраны, — приподняв пальцы над сенсорами, Светлана вызвала на настенный экран дубли 'картинок' экранов на пульте Титова. — Вижу.

— Получена информация по спецканалам, командир, — продолжил Титов. — Действует ограниченная группа чиновников. Похоже, та самая, которая предполагалась. Код 'одна треть'.

— Приняла, — вздохнула Стрельцова. — Наша агентура...

— Пишут, снимают, накапливают и обрабатывают информацию. Санкции на вмешательство пока не получили. — Титов вызвал на дополнительные экраны тексты пришедших файлов. — Да и... вмешиваться как-то... Преждевременно, как минимум. Можем испортить 'поляну' нормандовцам. А это — нежелательно.

— Согласна. Значит, пока — пассивно, — отозвалась Стрельцова.

— Вроде как, командир, — согласился Титов. — Но... Жмут фрегатовцев сейчас, наблюдаю, весьма конкретно. Не удивлюсь, если Андерсон просматривает варианты активного огневого противодействия. В том, что РЭБовцы готовы от пассивных средств перейти к задействованию активных — уверен.

— Наше 'торговое' представительство на Цитадели? — спросила Светлана.

— Готово вмешаться, командир, — подтвердил старпом. — С учётом того, что все понимают, насколько многогранно действует Империя, особого удивления по поводу проявления интереса к неторговым делам — не ожидается.

— Что-ж, подождём. — Стрельцова просмотрела изменившиеся 'картинки'. — Ситуация может и не затянуться.

— Остроты особой — не наблюдается, — сказал Титов.

— Фрегату 'Нормандия'. Запрет входа на внешний рейд, — прозвучал в канале связи корабля с Диспетчерской Службой Цитадели голос турианца, присвоившего себе диспетчерские полномочия. — Повторяю: Запрет входа на внешний рейд. Следуйте по полученному курсу к Кольцу Станции к указанному причалу. Повторяю: Следуйте по полученному курсу к Кольцу Станции к указанному причалу.

— Не хотят афишировать попытку 'бунта'? — спросил вахтенный офицер.

— Похоже. — Андерсон активировал ещё несколько экранов, раскрыл экран пультового инструментрона, просматривал на нём варианты прохода к зарезервированному для фрегата участку внешнего рейда. — Если не успокоятся — подготовьте на синтезаторе речи ответ: отказ от швартовки к станции. По формуле. Без отступлений.

— Есть, командир, — вахтенный развернул ещё один пультовой инструментрон, начал выбирать в меню формулировки, слова и подстраивать голос, которым предстояло озвучить ответ 'Нормандии'.

— Джеф, попробуй реализовать этот вариант, — негромко сказал Андерсон, проверив ещё раз расчёты. — Пересылаю.

— Получил командир, — откликнулся пилот. Помедлив несколько секунд, он продолжил. — Готов, командир.

— Начинай выполнять предварительную часть, Джеф. Основную начнёшь позднее, по отдельной команде. Главное — продвинуться к внешнему рейду и занять указанное настоящими диспетчерами место, — сказал Андерсон. Уточнять вслух, что он, командир корабля, не считает турианца 'настоящим диспетчером' было излишне.

— Понял, командир. Пока что отмены резервирования Диспетчерская Служба не подтверждала, значит, там никто не встанет из 'середняков' и 'крупняков'. — Моро ввёл с клавиатуры данные курсопрокладки. — Готово, сэр. За секунду по вашему приказу начну реализацию основной части варианта.

— Пока ждём, Джеф, — сказал Андерсон, просматривая на боковых экранах Карты журналы координат кораблей Флота Цитадели.

— Да, сэр. — Моро переключил каналы.

— Фрегату 'Нормандия', — резкий голос турианца-квазидиспетчера снова возник в аудиоканале связи корабля с Диспетчерской Службой Цитадели. — Немедленно измените курс на рекомендованный вам. Повторяю: Фрегату 'Нормандия'. Немедленно измените курс на рекомендованный вам. Дальнейшее продвижение по прежнему курсу будет пресечено применением оружия. Повторяю: дальнейшее продвижение по прежнему курсу будет пресечено применением оружия.

— Командир, они что, реально готовы стрелять? — повернулся к 'первому после бога на борту' вахтенный офицер.

— А что им ещё остаётся? — спросил Андерсон, не прерывая работу с журналами. — Как говорят имперцы-земляне, 'взялся — ходи'.

— Гм... — вахтенный смутился. — Но тут — определённо не шахматы, сэр.

— Согласен, — кивнул Андерсон. — Здесь — сложнее. Здесь — реальная жизнь. И переиграть — не получится.

— Продолжаю движение по прежнему курсу, командир, — доложил по аудиоканалу спикера Моро.

— Принято, — коротко отозвался Андерсон.

Если Моро продолжает продвигать корабль по прежнему курсу, значит... Значит, добраться до назначенного участка внешнего рейда он считает вполне достижимой целью. Много ли бунтовщиков среди чиновников на станции? С учётом автоматики и полуавтоматики — не так уж и много. Если же применили ручное управление... То всё равно — немного.

— Их немного, командир, — на постамент поднялся Явик. — И стрелять они — не будут. Пугают. Но стрелять — не будут, — повторил он, встав рядом с креслом, в котором сидел 'первый после бога'.

— Явик... — чуть громче сказал Андерсон.

— Я вмешиваться не буду, командир. Нет необходимости, — ответил протеанин. — Хотя, конечно же, могу. Я уже знаю, что во многих событиях цитадельцы учуяли моё влияние. Это несложно предположить. Сложнее — доказать, — подчеркнул воин древней расы. — Да и на Станции — та же 'триада'. И сейчас... в дело вступают силы стабилизации. СБЦ и прочие структуры, ответственные за спокойствие и равновесие на этой... гигантской конструкции, — уточнил Явик. — Так что выстрелить им — ни со Станции, ни с кораблей — не дадут. — Протеанин повернулся и сошёл с Постамента. — Я — к себе. Ситуация скоро разрядится, командир, — он вышел из БИЦ.

Явик как всегда, сказал кратко и не стал использовать ни мыслеобразы, ни длинные словесные пояснения хоть вслух, хоть с помощью текстовых выкладок. Хотя никто из землян, находившихся на борту 'Нормандии' и не сомневался: при необходимости их необычный сокомандник воспользуется всем этим разнообразием.

Адъютант Венари Паллина шёл к своему шефу и молился всем Духам одновременно. А как ему было не молиться-то — произошло нечто, во всех известных ему документах называемое чётко и ясно — 'экстренным случаем'. В некоторых, хм, руководствах оно определялось ещё жёстче: 'ситуация кризиса первой категории'. Может, относительно категорийности и надо было бы поспорить, но спорить не хотелось. Ибо слишком много было непонятного.

Прошагав по коридору, турианец-адьютант чётко повернул налево и вошёл в крыло, где располагался кабинет Директора СБЦ. Поднявшись по неширокой и довольно короткой лестнице, адьютант открыл дверь и вошёл в кабинет.

Сидевший за столом турианец средних лет поднял голову.

— Прошу разрешения доложить, генерал, — адъютант вытянулся в струнку, одновременно доставая из поясной скафандровой укладки ридер. — Ситуация кризиса первой категории. Материалы, — он подал ридер своему шефу, успев включить экран и развернуть так, чтобы Паллин сразу увидел текст. — Мы вытрясли всё, что смогли, генерал. Но... Это надо остановить. Без вашей санкции спецназ СБЦ не может пойти на боевое применение сил и средств.

Паллин взглянул на экран. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы схватить суть.

— Даю санкцию. — Венари расписался на экране ридера, вернул его адьютанту. — Действуйте.

— Есть, сэр, — чётко повернувшись на месте кругом, турианец торопливо прошагал к двери кабинета.

Информация о том, что сам директор СБЦ санкционировал массированное применение сил Спецназа СБЦ, дошла до командиров подразделений меньше чем за полминуты. Ещё через полминуты сигналы тревоги зазвучали в казармах и ровно через две-три минуты флайеры, нагруженные тяжеловооружёнными турианцами-спецназовцами, отправились по адресам, указанным в ориентировке, которую, собственно, и подписал директор СБЦ.

Паллин сидел за столом. Смотрел на дверь, давно закрытую ушедшим адьютантом. И вспоминал. Сейчас он — ветеран с тридцатилетним стажем службы, связующее звено между СБЦ и Советом Цитадели. Его считают — и небезосновательно — исполнительным и требовательным. Знают, что он следует букве закона и не терпит, когда пренебрегают общими правилами.

О том, что содержалось в ридере, принесённом весьма расторопным адьютантом, Паллин кое-что уже знал раньше. Такие новости до 'верхов' пирамиды СБЦ доходят быстро. А как же иначе — такое количество нарушений законов, да ещё образующее цепочку взаимосвязанных между собой эпизодов. Нельзя такое 'зевать', нельзя. Так учили Паллина его наставники два-три десятка лет тому назад, когда он только-только начинал службу. И уже тогда Венари верил в то, что надо придерживаться каких-то рамок.

Надо. А ситуация, о которой его проинформировали, была не только за рамками допускаемых законом и правилами вольностей, а вообще за гранью понимания Паллина. Попытаться стрелять по военному разведкораблю землян?! Это как?! Кем или чем надо вдохновиться, чтобы на такое решиться?!

Теперь-то известно, что приказ пришёл с самого 'верха'. А значит — из Совета Цитадели.

Удивительно, что на этот раз Советники — хоть один, хотя больше верится в коллегиальное решение, но и индивидуальное тоже допустимо, не воспользовались своей 'карманной' армией — Спектрами. Да, понятно, что Спектры не могут заменять собой всех и вся. Да и сил не хватит — Спектры призваны действовать далеко за пределами Цитадели. Исследованная часть Галактики весьма обширна, так что... Вполне вероятно, что на Цитадели не нашлось достаточного количества свободных от заданий Спектров для осуществления такой комбинации.

Диспетчер Службы движения и операторы систем противокорабельной обороны Станции — те, кто оказался 'крайними' в этой ситуации. Без их содействия добиться успеха не удалось бы. Хорошо, что добровольные помощники сработали на опережение — как сказали бы земляне-имперцы, 'настучали' куда следует'. Потому адъютант и успел, пришёл со всей поспешностью. Пока ещё прокрутится пирамида исполнителей.

Разделение труда, разделение ответственности, разделение компетенции. Благодаря этому разделению и удалось пресечь развитие ситуации до логического конца. Пока — технически, а через несколько минут... Хотелось бы побыстрее, конечно, но — нельзя, и так дежурные группы спецназа СБЦ действуют сейчас со всей скоростью, на какую способны. Быстрее только взрывая всё на своём пути, и устилая палубы и уровни Станции трупами ни в чём, в общем-то, особо и не повинных разумных органиков.

Эти Советники со своей 'карманной армией' Спектров — заигрались. Забыли, что есть Закон, что есть общие правила, которые созданы, сформулированы и введены в действие не просто так, а чтобы уравновесить ситуацию, не давать ей, раз за разом не давать сползать к любой крайности.

Именно такая крайность и пресекалась сейчас Спецназом СБЦ, получившим верховную для своей структуры санкцию — от самого Директора Службы.

Выше? Можно и повыше, но обычно Советники Цитадели не склонны сами себя наказывать. Потому придётся наказывать их силами представителей других структур. В том числе — силовых и правоохранительных.

Эта 'карманная армия' Спектров... С каждой декадой в течение тридцати лет она становилась всё проблемнее и проблемнее. Паллин пришёл на службу в СБЦ тогда, когда люди только-только пробились в Большой Космос. Жёстко пробились. Можно даже сказать — остро.

Впервые ли следователи СБЦ приходили к нему, директору, чтобы получить санкцию на разработку, а затем и привлечение к ответственности по закону и суду кого-нибудь из Спектров? Нет, не впервые. Помнится, особенно остро помнится Паллину, что к нему приходил некий Гаррус Вакариан, который просил, а фактически — требовал санкции Директора на проведение расследования в отношении Сарена Артериуса — самого результативного и одновременно — самого жестокого из сотрудников Спецкорпуса. Улик этот Спектр не оставлял. Во всяком случае, таких, которые позволили бы хоть в чём-нибудь его обвинить и, соответственно, заставить ответить перед Законом.

Спектры стояли над Законом. Во всяком случае, так считали Советники. Но так не считал Паллин. Да, Гаррус Вакариан, следователь СБЦ, качественно провёл расследование, хотя... Как он мог вообще добиться хоть каких-нибудь результатов, если вся деятельность Спектров замкнута на Совет Цитадели? Он ведь просил дать ему возможность 'выйти' непосредственно на Совет! Просил. Но для Паллина удовлетворение такой просьбы означало бы немедленное завершение карьеры, а пойти на такое Венари не мог — не хотел. Потому это расследование было закрыто распоряжением Директора СБЦ, а Гаррусу Паллин устно приказал вернуться к своим обязанностям. Короче говоря — вести другие расследования, ведь 'в производстве' у любого следователя СБЦ находятся одновременно несколько дел. Пусть не простаивает и не прохлаждается.

Венари встал, неспешно подошёл к окну. Большое, почти во всю стену, хотя архитектурно оформлено как некая лоджия или застеклённый балкон. Офис директора СБЦ традиционно располагается неподалёку от посольств в Президиуме. Здесь тихо, спокойно, всё усиленно охраняется и просматривается как видеокамерами, так и датчиками локаторов и сканеров. Потому преступлений мало, правонарушений в целом тоже. Так, мелочь. Всё же здесь живут и работают не узкозапрограммированные киберы, а вполне свободные разумные органики. Потому... Да, иногда бывают... случаи.

Стрелять по земному кораблю — разведчику. Военному. Да ещё и прототипу?! Экстрим, как выражаются молодые земляне, полнейший.

С какой стати стрелять-то? Фрегат крутился вокруг Цитадели? Крутился. И довольно долго. Имеет право — он находился в районе, который предназначен для выбора направления движения кораблей, а точнее — в некоей двойной 'сфере'. Только пересекая границу второй, ближней к Цитадели 'сферы' фрегат терял бы право выписывать такие траектории, а внутри этого района — да пожалуйста, сколько угодно.

Пилоты должны иметь право выбрать курс и возможность положить на него свой корабль? Должны. Тут вокруг Станции, кстати, находятся несколько десятков ретрансляторов. Своеобразный центр 'паутины'.

Далеко не сразу вылетев со Станции или покинув её внешний или внутренний рейды, пилоты однозначно понимают, куда следует направить корабль. Для принятия решения о направлении дальнейшего движения и предназначена эта двойная 'сфера'. Вблизи ретрансляторов пролегает граница 'внешней сферы', за которой пилоты обязаны следовать строгим правилам Службы Движения Цитадели. Так что очереди у ретрансляторов — обычное явление, а вот толпы из разноразмерных кораблей там не формируются. Порядок есть порядок.

Люди составляют большинство членов экипажа этого военного разедывательного корабля. Почти повторяется ситуация Первого Контакта. И на этот раз, хочется верить, что стрельбы не будет. Спецназ СБЦ остановит излишне ретивых исполнителей. Ну помнут их немного, так медики откачают и приведут в должное состояние. Допросы? Будут, как же без этого, но... Если приказ действительно пришёл с самого верха... Будут сложности, обязательно будут. Большие и... разнообразные.

Люди. Паллин повернулся спиной к окну, шагнул к столу, активировал экран наручного инструментрона. Да, фрегату был выделен участок для дрейфа в пределах внешнего рейда. Чем бы ни руководствовалось командование военного боевого разведывательного фрегата — здесь оно в своём праве. Участок забронирован, стоянка оплачена. Не так уж и надолго — меньше месяца. Точная продолжительность сейчас не важна.

Земляне знают, что директор СБЦ очень недолюбливает кроме Спектров только людей. Ни одна другая раса, даже ханары и дреллы с волусами и элкорами не вызывают такого сильного неприятия у главы центральной правоохранительной станционной структуры. Так что в офисе директора СБЦ земляне — очень редкие гости. Да, бывают случаи, когда от таких 'контактов' нельзя уклониться, но массовости не наблюдается.

Похоже, если удастся пресечь попытку пострелять, нормандовцы — и прежде всего их командование — явятся в СБЦ для получения более полного представления о случившемся. Это — по легенде, а если серьёзно, то...

Хватит того, что уже сейчас на этом корабле — два Спектра-турианца. И Совет до сих пор не предпринял никаких шагов для того, чтобы как-то решить эту проблему.

Предполагалось-то всего лишь вывезти с Иден-Прайма, отданного Советом под человеческую сельскохозяйственную в основном колонию, некий протеанский Маяк. Приходилось Паллину слышать об этих штуках. Хотя бы потому, что СБЦ контролировала подступы к причалам, на которые прибывали челноки с этими странными 'шпилями'. И вот теперь на борту фрегата — ещё один такой артефакт. Впрочем, ему ли не знать, что очередные 'умники' утверждают — и им верят — что на борту 'Нормандии' никакого Маяка уже нет. А вот протеанин там имеется. Единственный выживший.

Единственный ли? Вот в чём вопрос. Очередной вопрос. Самый сложный. Если бы на борту фрегата-прототипа, прибывшего с Иден-Прайма не было бы протеанина, всё было бы более-менее понятно, предсказуемо и подчинялось бы простым правилам. А этот разумный уже на Идене проявил себя столь многообразно, что о Явике — так кажется он представился — уже легенды по этой сельхозколонии землян ходят.

Единственный или не единственный — не суть важно. Важно то, что этот протеанин... способен накопать на Цитадели немало компромата на всех разумных органиков, которых он, чего доброго, продолжит интенсивно обзывать 'примитивами'. И устно, и письменно.

А если учесть, что его расовые возможности и способности дают результаты, которые очень многими опытными разумными органиками обозначаются как чудо, то... Сложный этот 'посетитель', очень сложный.

Придётся выставлять опять патрули и посты сотрудников СБЦ возле причала, на который придёт челнок с Маяком? Придётся, куда денешься. И контролировать эту перегрузку тоже придётся. Лично. Потому что не каждый день Маяки привозят на Цитадель.

И почему его не покидает мысль о том, что Маяк протеанин Советникам не отдаст? Имеет, кстати, полное право. Этот артефакт создан и принадлежит его расе. Так что всё — по закону. А раз по закону, то...

Получается, что он, директор СБЦ, должен в очередной раз пойти против прямого приказа Совета Цитадели. В резко усложнившейся ситуации. Да и... Что-то не особо верится, что за время, прошедшее с момента отлёта 'Нормандии' с Цитадели Спектры Сарен и Найлус непременно сошлись во мнении, что Маяк должен быть передан Совету Цитадели и поступить как-то иначе нельзя. Не верится в это Паллину.

Получается, что два Спектра Совета Цитадели — на стороне протеанина. Если учесть возможности и способности этого 'единственного выжившего' — условно или безусловно — это другой вопрос, то... у обоих Спектров нет другого выбора. Может быть, действительно, иногда Галактика нуждается в услугах Спектров? Но тогда... надо бы, по меньшей мере, тщательнее отбирать кандидатов в Спектры.

Появляются же такие жестокие и беспощадные Спектры, как тот же Сарен Артериус. Затем этот турианец — да, он соплеменник Паллина, но он — другая личность, а не клон Венари. Потому... Так вот, затем этот турианец становится куратором землянина Дэвида Андерсона. Который, кстати, командир этого фрегата-прототипа, вот судьба взбрыкнула-то. И благополучно, в кавычках, конечно, выводит дело к провалу землянина на пути к званию, должности и статусу Спектра Совета Цитадели. Первого Спектра-человека.

Теперь же Сарен влияет на Найлуса, которого Совет, оказывается, не так давно отрядил на Иден Прайм за протеанским Маяком.

Маяк Совет, скорее всего, не получит.

И каков результат? Совет обложен со всех сторон. Если поверить в то, что Сарен — это тот страшный и поистине неуязвимый турианец, которого, случалось, видели, что называется, там и сям. И, случалось, заставали за весьма неблаговидными поступками. Если он был найден не где-нибудь, а именно на борту Жнеца — того гигантского корабля, по сравнению с которым все турианские дредноуты выглядят сущими недоразумениями. То... Похоже, как выражаются земляне — и не только имперцы, кстати, 'бумеранг вернулся'.

Придётся Совету думать, как выйти из этой весьма и весьма неоднозначной и щекотливой ситуации. В том числе подумать над тем, чтобы дать статус и звание Спектров не только Андерсону, но и Шепарду. Если Андерсону — понятно за что и почему, то Шепарду... А как ему не дать, если он, по данным разведки Цитадели, стал практически несменяемым напарником протеанина Явика.

И иденцы практически не сомневаются в могуществе протеанина. Этот жукоподобный держит не иначе как за горло всех разумных органиков любой расы, которые раньше, следует признать, весьма вольготно обогащались за счёт теневого — и потому незаконного — оборота протеанских артефактов. Как внутрииденпраймовского, так и межпланетного, если так, конечно, можно выразиться.

Можно. Можно и нужно. Потому что на этот раз земляне, составляющие подавляющее большинство в экипаже фрегата-прототипа, сорвали 'банк' и выиграли 'джек-пот'. Шепард, если верить донесениям той же разведки Цитадели, вырвал из хаскококона — та ещё проблема, с которой предстоит разбираться и разбираться — и Сарена Артериуса и азари Бенезию Т'Сони. Относительно бывшего расового религиозного лидера у Разведки Цитадели тоже предостаточно компромата имеется. Такого, что азари эта имеет возможность, а скорее всего — необходимость — надолго 'присесть' и не куда нибудь, а в Тюрьму Спектров. В одну из малокомфортабельных камер.

Только вот проблема: фрегатовцы теперь её не отдадут. А чиновники Цитадели — любого уровня, вне всяких сомнений попытаются — и неоднократно — привлечь её к ответственности. Страшна была эта матриарх, которую изредка видели, страшна. Если это действительно была Бенезия Т'Сони, то... Пожалуй, придётся порекомендовать видеопродюсерам свернуть надоевший цитадельцам сериал про ханнара Бласто и снять действительно блокбастер. С турианцем и азари в главной роли. Сладкая и смертельно опасная пара.

Не позволят этому произойти те же фрегатовцы. Все сразу и каждый по отдельности — не позволят. Если правда, что Бенезия и Шепард, хм, были в весьма близких отношениях, то этот суперспецназовец, о котором, кстати, среди иден-праймовцев тоже легенды — и весьма правдивые — ходят, не отдаст ту, кого он вытащил из хаскококона. Нравится ли чиновникам или нет такой поворот, но они, скорее всего, вынуждены будут смириться. Несмирение им очень дорого обойдётся. 'Эн-семёрка' при поддержке протеанина может Цитадель пересобрать. И не утомиться при этом особо. Так что Бенезия теперь для чиновников Цитадели тоже, считай, недоступна. К примеру, как центр Галактики.

М-да. 'Джек-пот' сорвали именно земляне. Значит... Советники должны будут утереться. И помолчать.

Сам Паллин теперь очень хорошо понимал, почему Совет предоставлял Альянсу всё новые и новые уступки. Фрегат-прототип формально принадлежит теперь именно Альянсу Систем Земли. На нём летают преимущественно земляне. Напрягались ли земляне, вырывая этот джек-пот у судьбы? Ещё как надрывались. Потому что далеко не каждый экипаж военного боевого корабля Турианских ВКС смог бы вот так, с минимальными — это перепроверенные, между прочим, данные — потерями противостоять — и ещё при полной наземной поддержке — гигантскому кораблю, легендарному Жнецу.

Экипаж и команда фрегата 'Нормандия' — смогли. То, что они сделали над Иденом... Три часа подряд не сходило с экранов всех новостных СМИ, которые лидировали в пространстве Цитадели и далеко за его пределами. Экстранет копировал на десятки серверов и порталов ролики, кадры и тексты, посвящённые этому 'смогли' со скоростью, однозначно засвидетельствовавшей: случилось нечто совершенно необычное.

Вот так и получилось, что самая неперспективная раса оказалась способной оставить далеко позади полтора десятка Старых Рас. Вряд ли удастся теперь кому-то, не принадлежащему к расе людей даже попытаться повторить хотя бы часть успехов, уже достигнутых землянами. Разве что теперь могут начаться и уже, кажется, если верить сводкам Разведки Цитадели, начались поиски других протеанских баз и отдельных саркофагов, но... Как-то в успех этих поисков не особо верится. Иден-праймовцы захватили здесь категорическое лидерство, противопоставить которому по большому счёту-то и нечего. Человечество определённо наращивает аппетиты.

Внутренняя разведка СБЦ доложила недавно, что фрегатовцы как-то очень остро заинтересовались тем самым Гаррусом Вакарианом. Казалось бы, что особенного в этом следователе СБЦ, но Вакариан, точнее сказать — Вакариан-младший — весьма известная личность. Звание 'лучшего снайпера Иерархии' Примарх кому-попало не присвоит. Это совершенно точно.

Непростой интерес проявляют фрегатовцы к этому молодому турианцу, очень непростой. Как бы они его не забрали к себе на борт. Хотя... Как снайпер, Гаррус там будет очень даже на месте. И если правы те разведчики, которые утверждают, что дальше фрегат пойдёт в очень дальний полёт, то... Вакариан-младший будет счастлив принять участие в этом полёте, ведь там будет гораздо меньше рамок, которых в работе следователя СБЦ ожидаемо больше.

Нужны такие рамки?! Нужны. Хотя... После такого 'прокола'... придётся многое перестраивать. Возможно, что Гаррусу полёт на 'Нормандии' позволит научиться терпению и большему уважению к законам и правилам. Все взрослеют. И этот молодой турианец не избежит этой участи. Потому что молодость, как любят шутить земляне, это очень быстропроходящий 'недостаток'.

Самому Паллину тоже придётся о многом подумать. Теперь уже — очень и очень серьёзно. Впереди — война со Жнецами. Не межрасовый конфликт, а столкновение галактического уровня. Воевать будут все расы. С врагом, который придёт извне.

Горько осознавать, что у Жнецов вполне могут оказаться среди нынешних разумных органиков пусть и хорошо замаскированные, но эффективные и результативные сподвижники и помощники. Такие, например, как те, что готовились стрелять по 'Нормандии'. Земляне теперь, особенно иден-праймовцы, захватившие лидерство в деле подготовки к отражению Вторжения, весьма активно преследуют, например 'церберовцев'. Да, формально это — весьма прочеловеческая организация землян, но фактически она на вполне официальном уровне уже признана террористической. Как люди совмещают в своём разуме две такие противоположные оценки — Паллину было непонятно. Вполне возможно, как предполагал Венари, что и, придя на Цитадель, нормандовцы 'прокачают' станцию и её обитателей на предмет выявления агентов этой организации. С соответствующими последствиями — мягкими, средними и тяжёлыми для обнаруженных 'проводников'. Всё меняется. И взгляды фрегатовцев на эту организацию, равно как и на её деятельность, тоже, вероятнее всего, очень поменялись. Тянется такая 'ниточка' ещё с Иден-Прайма и нет никаких гарантий, что на Станции нет сотрудников этой структуры. Кое-какие данные на церберовцев у СБЦ имеются уже сейчас, и со временем их вполне может стать больше. Намного больше.

На инструментрон Директора пришёл первый текстовый доклад спецназовцев.

Раскрыв файл, прочтя текст, Паллин удовлетворённо выдохнул: теперь стрельбы не будет. Группы спецназовцев СБЦ захватили всех — и тех, кто готовился стрелять из противокорабельных орудий, и тех, кто отстранил от работы диспетчера службы движения.

Ясно, что фрегатовцы очень чётко определили, что вместо азари на связь почему-то вышел турианец. Нарушение традиции — очень, очень заметный факт. Потом, позднее придут доклады более подробные, а сейчас ясно главное — фрегат достигнет назначенного ему участка на внешнем рейде Станции, ляжет в дрейф и очень скоро его челноки придут на зарезервированный причал. Обычный, а не тот, куда пытались направить не челноки — саму 'Нормандию' заговорщики.

Сказанное необычным сокомандником подтвердилось спустя минуту в полной мере.

— Фрегату 'Нормандия'. Продолжайте следовать к выделенному для вас участку Внешнего Рейда, — послышался в аудиоканале наушных спикеров вахтенного офицера и командира голос диспетчера-азари. — Повторяю: Фрегату 'Нормандия'. Продолжайте следовать к выделенному для вас участку Внешнего Рейда.

— Я — фрегат 'Нормандия', — откликнулся Моро. — Двигаюсь к назначенному участку Внешнего Рейда.

— Командир. — Титов коснулся дужки спикера. — Кризис на 'Цитадели' — преодолён. Фрегату дали 'дорожку' на зарезервированный участок Внешнего Рейда. Пересылаю файлы.

— Приняла. — Стрельцова включила экран третьего настольного инструментрона, вывела в отдельных 'окнах' содержимое файлов. — Вижу. Согласна, кризис — преодолён. Продержите ситуацию под контролем до момента прибытия на Станцию первого фрегатского челнока, Станислав.

— Есть, командир. — Титов посмотрел на пультовые экраны. — Получены данные от наших агентов. Подтверждение преодоления локального кризиса. СБЦ сработала. Спектры не подключались.

— Ясно. До связи, Станислав. — Светлана погасила экран третьего инструментрона.

— До связи, командир. — Титов коснулся пальцами сенсоров пультового инструментрона, отдавая серию приказов.

Переключив каналы, пилот вышел на связь с Андерсоном:

— Командир, похоже, там... взялись за ум?!

— Может быть, Джеф. Может быть, — негромко ответил Андерсон, продолжая внимательно читать строки логов. — Напряжение... спадает. Фрегаты Флота Обороны...

— Отходят на позиции, командир, — вклинился Ингвар. — Марки прицелов с нашего корабля — сняты. Будем требовать объяснений?

— Будем. Как только прибудем на челноках на станцию. — Андерсон взглянул на вахтенного офицера, тот коротко кивнул и внёс в файл запись с пометкой 'выполнить'. — Но сначала — дрейф в пределах участка.

— Принято, командир. — Ингвар переключил каналы.

— Есть, командир, — отозвался вахтенный. — Разрешите продолжать работу?

— Разрешаю. — Андерсон сошёл с постамента, стал обходить пульты БИЦ. Надо поговорить с людьми, принять доклады по ситуации, выслушать рекомендации.

— Командир. — Шепард подошёл, когда Андерсон отходил от пульта РЭБ. — Последние данные по ситуации на Станции. Пришли только что, — старпом подал ридер. Андерсон включил экран прибора, вчитался.

— Значит-таки закон 'одной трети' в данном случае — консерваторов — сработал, — резюмировал 'первый после бога на борту'.

— Похоже, что сработал, — кивнул Шепард. — Считаю, что в среде Советников царит большой раздрай. И этот раздрай... не будет нам однозначно на пользу.

— Там стабильности никогда не было. — Андерсон встал на первую ступеньку лестницы, повернулся к стоящему рядом старпому. — Считаете...

— Да, командир. Всех вооружить, всем — скафандры, полный боезапас, готовность к немедленному применению оружия и переходу на режим полной изоляции — как скафандров, так и челноков с фрегатом. Доверять очень многим разумным органикам на этой станции... мы уже не можем. — Шепард подождал, пока Андерсон преодолеет несколько ступенек. — И... командир, считаю, что сейчас на Станцию нельзя идти... Во всяком случае — пока — ни Спектрам, ни Бенезии, ни Явику.

— Я пойду на Станцию именно сейчас, коллеги, — рядом с командиром и старпомом проявился из 'невидимости' протеанин. — Самый лучший момент для проведения скрытой разведки — сейчас.

— Он прав, командир, — к офицерам подошёл Сарен, за спиной которого привычно встал Найлус. — Чем раньше мы проведём полную разведку, а я не сомневаюсь в талантах и способностях Явика, тем меньше времени нам потребуется на то, чтобы решить все наши вопросы и проблемы, связанные со Станцией. Список, как вы знаете, командир, большой, потому уточнять не буду.

— Многие вопросы и проблемы по-прежнему будем решать параллельно, — сказал Андерсон. — Этот инцидент... пока не будем на нём акцентировать внимание местных жителей. Ни простых, ни властью облечённых. Сами проявятся. Тогда и реагировать будем.

— Согласны, командир, — турианцы кивнули.

Сарен посмотрел на Андерсона:

— Всё же нам придётся спуститься всем, командир. Кроме Бенезии. Когда решим вопрос с размещением Штаб-Квартиры и проведём полную проверку — тогда она сможет появиться на Станции, — старший Спектр посмотрел на протеанина. Тот в знак согласия едва заметно прижмурил все четыре глаза. — И... надо по минимуму с экипажем. В основном — военные силы. После такого финта — особенно нежелательно кого-то из экипажников подставлять.

— Да? — к говорившим подошёл инженер Адамс. — И как прикажете оценивать пригодность выделенных нам помещений и зданий? Дистанционно? Нет и нет.

— Инженер. — Сарен неодобрительно посмотрел на Адамса. — Мы заботимся о безопасности всех фрегатовцев. С нас двоих оборзевшие Советники могут вполне быстро и относительно безопасно снять статусы и звания. Потому рисковать всеми сразу — нельзя. Группа высадки — другое дело.

— Нет и нет, Сарен, — воспротивился Адамс. — Дистанционно такие вопросы — не решаются!

— Сар, он прав, — в разговор вступил Найлус. — Без инженеров и техников нам нельзя будет качественно провести разведку предложенных нам вариантов размещения. А проводить разведку подуровней лепестков под кварталом... Вообще очень сложно будет без наших технических кудесников. Мы, Сар, не можем везде и всюду подменять узких специалистов. Нашей универсальной квалификации на всё — не хватит.

— Адвокат, — произнёс Сарен. — Ладно, — турианец-Спектр взглянул на Адамса. — Тогда — самый полный обвес скафандра и оружие по полной схеме, инженер.

— Уже иду. — Адамс повернулся и направился ко входу в Инженерный отсек.

— У нас есть проблема, — сказал Сарен, глядя вслед уходящему главе Инженерной службы фрегата. — И эта проблема — отстранённый снабженец, — турианец помедлил, переводя взгляд на Андерсона. — Командир, если в проблему вмешалось СБЦ, вряд ли сейчас Гаррус Вакариан сможет отказать себе в возможности заняться предельно нестандартным делом. Потому...

— Ему ничего особо и делать не придётся, Сар, — сказал Найлус. — Только прибыть, проследить за погрузкой в фургон и за отправкой в КПЗ. А дальше — стандартная процедура. За этим субъектом такой список тянется — любой шлейф свадебного невестиного платья обзавидуется. Не найдётся оснований для освобождения из-под стражи. Не найдётся, — подчеркнул младший Спектр.

— Идеалист, — рыкнул Сарен, чуть недовольно, но вполне добродушно. — Основания можно измыслить, разумные органики всегда этими талантами славились. Машина посчитает одно, а разумный органик прикажет другое. Впрочем... Я — согласен, от Гарруса тут мало зависит. Думаю также, что и Паллин не позволит 'отвязному' следователю 'порезвиться'. Невыгодно это командованию СБЦ, очень невыгодно. Но всё равно. Надо проследить за этой 'проблемой' до двери КПЗ. А там пусть 'процедурники' думают. Мы им подскажем, в каком направлении, остальное они сами... скомпонуют, — ядовитая усмешка Сарена показала немалую степень готовности старшего Спектра проявить вовне свою легендарную жестокость. — Не сбежит, командир. Некуда ему бежать. Я говорил с Явиком, он поставил его под слежение. А также очень грозился ограничить его в возможности свободно передвигаться... бегом. Я отговорил, сказал, что это пока — лишнее. Протеанин согласился, но я уверен — сделает эта 'проблема' шажочек в сторону от линии курса — и это будет его последний свободный шаг в оставшейся жизни. Хорошо, если он сможет хоть как-то передвигаться... в инвалидном кресле.

— Значит, решено. — Андерсон дошёл до двери своей каюты первым, остановился в шаге от створки, обернулся. — Вы все знаете, что и как делать. Найлус, Сарен, можете идти, — подождав, пока турианцы не дойдут до лестничного 'стакана', он посмотрел на Шепарда. — Джон, переговорите, прошу вас, с Бенезией. Поясните ей... Словом, знаете.

— Знаю, командир. — Шепард кивнул. — Разрешите идти?

— Идите. — Андерсон несколько секунд смотрел вслед уходившему старпому, выслушал короткий доклад по аудиоканалу наушного спикера, пришедший от инженера Адамса. — Согласен. Задействуем два челнока. — Переключив каналы, он увидел идущих по коридору Аленко и Дженкинса. — Кайден, Ричард, подойдите.

— Да, командир, — лейтенант и капрал приблизились, остановившись в двух шагах от Андерсона, козырнули.

— Берёте второй челнок, сажаете туда 'проблему' под усиленный конвой, — сказал 'первый после бога' — С вещами. И — часть группы выделяете — сами решите, кто полетит, из более опытных — для организации прикрытия и охраны пассажиров первого челнока. Небольшую часть группы — двух-трёх полисменов-десантников — можете посадить и в первый челнок. По согласованию с Шепардом. Задача ясна?

— Ясна, командир. — Аленко козырнул. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте. — Андерсон открыл дверь каюты, вошёл внутрь, механически закрыл створку на защёлку, прошёл к столу, сел в кресло, положил обе руки на столешницу.

Несколько минут сидел молча, смотрел в одну точку.

'Началось. Как прав был Явик, когда говорил о проблемности и Станции в целом, и её населения и Советников. А теперь... Теперь в нас, военный боевой разведывательный корабль ВКС Альянса Систем Земли цитадельцы намеревались стрелять. Не случайно. А могли ведь и таранить. Три десятка лет прошло... Хотя, что им, Советникам и их окружению, три десятка лет — они за три сотни лет не справились с кварианско-гетской проблемой, не решили проблему батарианцев, — подумал Андерсон. — А теперь накапливают проблемы, даже не пытаясь начинать их решать. Хоть как-то. Классическое 'после нас — хоть потоп'. И повод очень-очень уважительный: нашествие Жнецов, после которых вообще никаких разумных органиков не оставалось в живых. Мёртвые тела, возможно, были и во множестве, но ведь проблемы создают не мёртвые, а живые. Вот нас, фрегатовцев, и постарались перевести в категорию 'мёртвых'. Привычно и стандартно, следуя одному из самых вероятных сценариев'.

Шепард шёл к салону, в котором жила Бенезия. Знал, что она недавно вернулась с прогулки по кораблю — хоть и пожилая азари, но двигаться себя заставляет, следит за своей физической формой, напрягается.

Как ей объяснить, что сейчас нельзя появляться на Цитадели? Нет сомнений в том, что РЭБовцы — и не только они — сделают всё, чтобы матриарх была полностью в курсе происходящего на Станции — как в общем, так и детально, но... Как всё же сложно, что не можешь внятно пояснить другому разумному обычную вроде бы ситуацию. Потому что это — не чужой тебе разумный.

Традиционный красный сигнал на панели ВИ замка быстро сменился зелёным. Дверь ушла в сторону.

Матриарх, сидевшая за письменным столом, обернулась ко входу, крутнувшись в кресле. Работает. Пишет книгу. Напрягается.

— Заходите, Джон. — Бенезия встала, чуть прогнулась, подождала, пока капитан войдёт в салон и закроет за собой дверь. — Ингвар уже сообщил. И я убедилась, что вся информация о происходящем на Цитадели... мне теперь доступна. Много... интересного, — она говорила рвано, видимо приход старпома отвлёк её от обдумывания очередного абзаца текста, а может быть целой страницы. Непростое повествование, очень непростое. — Присаживайтесь, — она взглядом указала на стоящее рядом со столом свободное кресло.

— Бена. Я прошу... — Шепард сел в кресло, повернулся к вернувшейся в своё кресло собеседнице. — Не надо сейчас стараться попасть на Цитадель. Там, мягко говоря, сложно.

— Джон, я понимаю. Сама не ожидала, что цитадельцы решатся применить Флот Охраны и оружие станции, — ответила Бенезия. — Но... Вы же, уверена, понимаете, что у них нет другого выхода. Они действуют стандартно: нет корабля, нет экипажа — нет проблемы. Я... уверена, что они начали бы стрелять. Прицельно. На поражение, — матриарх сделала паузу в несколько секунд, затем продолжила. — Не привыкли они к вашей человеческой активности. Я-то понимаю, мне пришлось... Переключиться, что ли.

— Бена... — чуть укоризненно произнёс Шепард.

— Пустое, Джон, — коротко махнула рукой пожилая азари. — Я знаю, вы считаете, что пришли не вовремя. Но... У меня... Вы же помните, Джон, что я всегда, в любое время очень рада вас видеть. А книга... Книга может немного и подождать, тем более что никакая книга не сможет соперничать с реальностью. Так что... не берите в голову, это — сущая мелочь, Джон. Я рада вас видеть, — сказав это, азари взяла руки сидевшего напротив землянина в свои руки. — Очень, очень рада, — её голос стал более звучным, глубоким. — И я счастлива, что именно вы пришли меня... отговаривать, — она едва заметно усмехнулась. — Не буду скрывать, Джон, очень хотела быть в числе первых пассажиров, прибывших на причал Станции с борта фрегата, но... Выбирать не приходится. Понимаю, что моё физическое появление там может вызвать всплеск ненужной активности одной трети чиновников, желающих выслужиться перед своим начальством и перед Советниками, — она рвано вздохнула, задержала дыхание, вздохнула глубже и спокойнее. — Вам пришлось бы меня ограждать от эсбецешников и гражданских чинуш, желающих повысить свой личный рейтинг в глазах начальства за мой счёт, — она внимательно посмотрела в глаза Шепарда. — Джон, скажите, только честно. Когда вы... разрешили бы мне прибыть на Цитадель?

— Только тогда, когда проверили бы предложенные нам все 'точки', Бена, — ответил Шепард. — И 'лепестки' под ними. На полную глубину.

— Это, заняло бы минимум несколько часов, — задумчиво сказала азари. — Не меньше двух-трёх.

— Да. Примерно, — согласился капитан. — Потом надо было бы проверить здания, предварительно освоиться. Ещё несколько часов. Мы бы не торопились, так что провозились бы около суток. Хоть цитадельских, хоть земных.

— Явик рвётся в автономную разведку? — Бенезия чуть сильнее сжала руки Шепарда.

— Да, — подтвердил капитан. — Он считает, что должен высадиться на Станцию с первой группой. В режиме 'невидимости'. Утверждает, что это — лучший момент.

— Может быть и так, — сказала матриарх. — Не всем следует знать о его реальных возможностях и способностях. Даже в малой степени. И не всем нужно знать, что он — уже не на корабле. Как и Маяк, впрочем.

— Да, — согласился Шепард. Хорошо, что Маяк мы передали на борт 'Клинка'. Не скрою, многие фрегатовцы до сих пор делятся впечатлениями о процессе передачи контейнера с артефактом. Думали стандартно — на челноках перевозить будем, на подвеске, а оказалось всё гораздо проще. Неяркое свечение вокруг контейнера, две минуты игры красок в ограниченном пространстве — и всё. Ни одна ищейка, ни один сканер ничего не найдут. Впечатляют возможности 'Клинка...' — Шепард усмехнулся, быстро погасив улыбку, посмотрел на собеседницу. — Бена, так ты не будешь рваться вперёд?

— Не буду, Джон. Теперь — точно не буду, — ответила азари. — Спасибо, что пришёл. Иди. У тебя много дел. А у меня... У меня появилось дополнительное время на работу над книгой. Я думаю, что первые её главы я очень скоро 'выглажу' и смогу представить цитадельцам, — матриарх отпустила руки Шепарда.

Старпом встал. Ему не хотелось уходить, но предстояло ещё много сделать для организации и осуществления высадки с челноков на Станцию, а это требует его личного присутствия и участия.

Заставив себя повернуться к двери и дойти до створки, Шепард отодвинул полотно в сторону, вышел и, закрыв дверь за собой, неспешно пошёл по коридору. Надо было спуститься в трюм, где уже началась подготовка челноков к полёту.

— Дэвид, это как?! — Чаквас вошла в каюту Андерсона. — Ты считаешь?!

— Да, Карин, я — считаю. — Андерсон встал из-за стола, подошёл к гостье, стоящей у двери, закрыл створку на защёлку. — Понимаю, сам хотел и планировал, что ты полетишь на первом челноке, но после того, как на нас Станция навела противокорабельные орудия и ещё пяти фрегатам приказала 'вмешаться'... Скажу прямо, Кари. Мне, как командиру корабля, не хочется терять единственного врача. И мне, как человеку, не хочется терять тебя, — он посмотрел сверху вниз в глаза своей подруги. — Понимаю, что выгляжу, да и являюсь в данном случае человеком, который не держит своего слова, но... Вот честно скажу, Кари, не знаю, что нас теперь там, — он коротко кивнул в сторону иллюминатора, — ждёт. Едва челноки приземлятся на причале, Советники могут извернуться и лишить наших Спектров званий и статусов, а там и до ареста хоть турианцев, да хоть всей нашей группы высадки, мало отличающегося от силового захвата, может дойти. После такого 'всплеска' верить цитадельцам у меня — да и не только у меня — получается с большим трудом. Классическая 'ложка дёгтя в бочке мёда'. А дальше, уверен, будет только хуже. Некоторые пункты этого 'хуже' я уже сейчас могу перечислить, озвучив, но не думаю, что это нужно. Сама понимаешь и знаешь, Кари. — Андерсон на несколько минут умолк, затем продолжил. — Так что прости. Но ни одна женщина и девушка до того момента, как мы не установим периметр охраны в нашей станционной Штаб-Квартире, борт фрегата — не покинет.

— Может ты и прав, Дэвид, — негромко сказала Чаквас. — Я тебя слушала и думала: ты во многом прав. Понимаю, что если кто-то из цитадельцев рыпнется на 'захват', целью которого станет кто-то из женщин и девушек... Может начаться стрельба, а уж о физическом противостоянии я не говорю — это будет в любом случае. А Бенезия?

— С Бенезией поговорит Джон. Уверен, она его — послушает. И... Сама ведь знаешь, Кари, у неё сейчас много работы над книгой об индоктринационном воздействии. Мне она как-то намекнула, что намерена опубликовать первые главы своей книги именно на Цитадели. Насколько я понял, она будет придерживаться такого решения. Пока это будет возможно. И потому... пусть азари тоже пока побудет на фрегате. Рано ей появляться на Цитадели. Да, она появится на Станции, я в этом уверен и даже убеждён, но... Не раньше, чем мы наладим 'мост' между причалом, отданным нам в пользование и периметром Штаб-Квартиры, — негромко сказал Андерсон. — Не раньше, Кари. Решай сама, будешь ты об этом говорить с Бенезией или не будешь. Но... Рисковать вами мы — не можем. Ни сейчас, ни в будущем. За Беной может, уверен в этом, начаться на Станции форменная охота, да и за любой из вас — тоже. — Андерсон отступил на шаг, сверху вниз глядя на свою подругу. — Прости. Мне неловко признавать, что я... пытался выдать желаемое за действительное, но... Если уж в нас попробовали прицелиться, готовились к стрельбе по фрегату... Это такой клубок проблем... Быстро — не раскрутишь.

— Понимаю, Дэвид. — Карин шагнула вперёд, взяла руки Андерсона в свои руки. — Понимаю и принимаю твоё решение, — она помолчала несколько секунд. — Если будет необходимо... Я поговорю с Бенезией. А с остальными женщинами и девушками я переговорю в самое ближайшее время. Знаю, что они сами многое поняли, поэтому особо не стремятся попасть в первые группы высадки.

— Это — хорошо, — вставил Андерсон.

— Хорошо, — согласилась Чаквас. — Но я всё же усилю эту настройку, Дэвид, — с этими словами Чаквас повернулась и, открыв створку двери, вышла из командирской каюты.

'Она справится, — подумал Андерсон. — Никто кроме неё лучше не поговорит с женщинами. Мне вмешиваться не следует. Карин сделает так, что... Найдёт нужные слова, повлияет — и на чувства и на эмоции. Я так не сумею. Могу, конечно, попытаться, но если есть человек, который сделает это лучше — вмешиваться не нужно'.

Активировав инструментрон, Андерсон прочёл последние рапорты, отдал несколько письменных распоряжений. И хотелось бы порассуждать и подумать о случившемся более подробно, но сейчас важнее было провести нормально высадку. Нельзя медлить. Надо действовать. Иначе... Цитадельцы опомнятся и тогда начнутся большие сложности. Дело может дойти до взятия фрегата-прототипа на абордаж. Экстрим, конечно, но загнанные в угол крысы, а Советников в эти минуты Андерсон по-иному и не воспринимал, бывает очень опасна.

Шепард пойдёт с первой группой, его присутствие необходимо. Явик — тоже в первой группе, но, вероятнее всего, он уйдёт в невидимость ещё в трюме фрегата, а затем... Интересно, но почему-то верилось, что протеанин спокойно может 'прогуляться' с фрегата на станцию и без челноков. Говорил ведь, что в течение часа способен спокойно выдержать и вакуум, и невесомость, и прочие 'прелести' открытого космоса. Но в этот раз он, скорее всего, погрузится в первый челнок, сумеет для нормандовцев обозначить своё присутствие и заблокировать попытки сканирования челноков, выходящих за пределы защитного поля фрегата-прототипа, которые вполне могут предпринять цитадельцы. После такого финта с активацией противокорабельных систем... Некоторые 'горячие головы' могут пойти и дальше и на большее.

— Капрал. — Шепард недовольно посмотрел на бывшего снабженца, терявшегося на фоне двух облачённых в тяжёлые бронескафандры полисменов-десантников.

— Здесь, сэр. — Дженкинс остановился в двух шагах от капитана, козырнул.

— Гаррус предупреждён. На причале его, — короткий кивок в сторону конвоируемого, — ждёт патруль СБЦ, которому приказано доставить взятого под стражу в КПЗ. Вам — сопроводить его, — на этот раз кивка не последовало — и так было всё ясно, — до самой двери камеры и сдать с рук на руки, оформив все документы. Все до единого, капрал. Задача ясна? — взгляд на стоявшего по стойке смирно унтер-офицера.

— Так точно, сэр. — Дженкинс козырнул. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте. — Шепард отступил на несколько шагов от челнока. Хоть и не хотелось допускать провоз бывшего снабженца в головном 'кораблике', но... Пусть уж лучше Гаррус видит, что всё очень серьёзно и 'клиента' надо будет прессовать по полной программе. Практика необходима и объект для очередного раунда очень даже сложный. Гаррус таких любит.

— Пшёл, — один из конвоиров толкнул прикладом бывшего снабженца. — Зашёл, сел и пасть — на замок. Глаза можешь закрыть — целее будешь. Откроешь без команды — будешь наказан.

Снабженец похвально быстро поднялся по короткому неширокому трапу в салон челнока, где его уже ждал другой конвоир, сел в указанное кресло, тотчас закрыл глаза и безучастно воспринял то, что кроме обычных привязных ремней его тело было закреплено ещё и предохранительной скобой. Как только конвоир проверил замки, в салон вошёл второй конвоир, находившийся уже на трапе, и встал чуть сбоку от бывшего снабженца. Первый конвоир встал с другой стороны.

Явик, подойдя к трапу, привычно для фрегатовцев замерцал, настраивая в очередной раз систему 'невидимости'. В этот раз он воспринимал высадку на Цитадель как проникновение на неизвестную территорию. Слишком много изменилось. Потому повозиться с настройками надо было более основательно и подольше. Остальные нормандовцы — как включённые в состав группы высадки, так и провожающие, ждали, понимая, что присутствие протеанина, пусть и ушедшего в 'невидимость', не позволит бывшему снабженцу повыступать. Да и остальным фрегатовцам, которым предстояло подняться в салон первого челнока, будет спокойнее — они-то точно знают, что протеанин — рядом. А куда он пойдёт после приземления — это решать только ему.

Шепард не торопился подниматься по трапу. Стоял у второго челнока, разговаривал с лейтенантом Аленко. Капрал Дженкинс подошёл к трапу первого челнока, переговорил с одним из конвоиров.

В ангар вошли турианцы-Спектры, одетые в полностью снаряженные скафандры. Оружие — по самому полному комплекту — и винтовки, и дробовики, и пистолеты. Боезапас в укладках. Сарен и Найлус поднялись в салон первого челнока, сели на лавку, проигнорировав кресла. На сгорбившегося и скукожившегося бывшего снабженца оба Спектра не обращали никакого внимания, предпочтя пообщаться на родном языке между собой, предварительно отключив переводчики.

Пришедший в ангар Андерсон пообщался с техниками, инженерами. Небольшое оживление, вызванное появлением командира, быстро сошло на спад. Ничего вроде особенного не происходило, но — нормандовцы готовились к высадке на Цитадель после иден-праймовских событий и после того, как их фрегат побывал под прицелами орудий как Станции, так и кораблей Флотов Охраны. Командир пообщался с каждым членом группы высадки — хоть несколько секунд, но все поняли: для Андерсона это очень важно.

Аленко разрешил грузиться в салон второго челнока полисменам-десантникам только после того, как самолично проверил их скафандры и оружие. Водитель челнока провёл контроль бортового вооружения и систем подавления сканирования. На отдельном экране пилотского пульта светилась упрощённая схема челнока — на ней в случае поступления сигнала должно было проявиться изображение прицела. Звуковое извещение было настроено инженерами и техниками под руководством Адамса — 'трюмачи' проверили оба челнока 'от и до' несколько раз.

В салон первого челнока поднялся капрал Дженкинс. Присутствие младшего командира напрягло бывшего снабженца, но Ричард не обратил внимания на состояние и настроение конвоируемого, он, усевшись рядом с турианцами на лавку, увидел, как Шепард повернул голову к входному порталу ангара. Там, в полутьме, обычной для трюма, угадывалась фигура матриарха азари.

Капитан видел Бенезию, а она видела его. И Ричард был готов засвидетельствовать где угодно, что этого им было вполне достаточно. Азари не требовала от Шепарда, чтобы он отвлёкся от предполётной работы, от общения с сокомандниками. Она провожала капитана, и никто из фрегатовцев не видел в этом ничего предосудительного или особенного. Двое разумных любят друг друга.

Шепард переговорил с Андерсоном, прошёл ко второму челноку, поднялся в салон, переговорил с несколькими полисменами-десантниками, передал Кайдену ридер с последними служебными файлами, подождал, пока лейтенант скопирует файлы на свой наручный инструментрон, вышел на трап, огляделся по сторонам и неспешно спустился вниз, на палубу трюма.

Андерсон не спешил уходить, он поговорил с Адамсом, несколькими техниками, работавшими у колёсных транспортёров и ещё одного челнока.

В салон первого челнока поднялся Адамс. Поднявшийся со своего места Дженкинс помог инженеру разместить укладку с инструментом и приборами под лавкой, указал на свободное кресло и помог застегнуть ремни привязной системы, после чего вернулся на своё место, снова найдя взглядом Шепарда, стоявшего у второго челнока.

Старпом, внимательно оглядев челнок, кивнул водителю, тот кивнул в ответ. Как понял Дженкинс, это означало, что погрузка на борт второго челнока полностью завершена. Пошла вниз салонная дверь, перекрывая проём прохода. Шепард не торопился, внимательно наблюдал. Что он ждал? Неприятностей? Проблем? Вопросов? Неполадок? Ричард привык к тому, что старпом очень внимателен к мелочам, к деталям и к взаимосвязям между ними. Сейчас, когда вроде бы на Цитадели всё улеглось, фрегаты Флотов охраны вернулись на свои позиции, капрал не понимал, почему Шепард медлит. Ведь без его команды техники не откроют ангар?

— Командир, мы — на месте, — раздался в динамиках громкой связи голос Джефа. — Корабль — в дрейфе. Вокруг — более менее чисто, четыре челнока и три катера. Все — официалы, новостные СМИ Цитадели. 'Подстав' не отмечено, мы проверили. РЭБовцы 'прокачали' и 'кораблики' и тех, кто сейчас у них на борту.

— Подтверждаю, командир, — послышался в динамиках голос Ингвара. — Замечаний нет. Оружия на бортах нет, фрегаты Флотов Охраны своих позиций не меняют и оружие не активируют. Цитадель тоже деактивировала свои системы противокорабельного оружия.

Шепард открыл инструментрон, ознакомился с пришедшими текстовыми сообщениями. Андерсон ждал его доклада, тоже просматривая на экране своего наручного инструментрона снимки Звёздной Карты и данные со сканеров и локаторов.

Дженкинс, видя такую неспешность, понял, что старшие офицеры корабля не желают подставлять челноки под возможный удар. А такой удар, насколько теперь мог понять Ричард, вероятен и возможен. Вряд ли недоброжелатели на Цитадели окончательно успокоились. Фрегат достиг выделенного Диспетчерской Службой Цитадели участка Внешнего рейда, лёг в дрейф. Теперь начался отсчёт промежутка времени, когда вполне ожидаемо прибывший корабль выпускает челноки.

— Капитан Шепард. — Андерсон свернул экран наручного инструментрона, посмотрел на стоящего у трапа первого челнока старпома. — Ваше мнение?

— Выпускаем челноки, командир, — ответил спецназовец, поднимаясь по трапу и входя в салон. — Надо лететь.

— Открыть ангар, — отдал команду Андерсон.

Ричард не удивился: право на такой приказ — только у командира корабля. Шепард покидает борт, пусть даже и временно, а Андерсон остаётся. Хотя... Может было бы и лучше, если бы вместо Шепарда полетел Андерсон? Дженкинс не знал правильного ответа на этот вопрос, но был уверен, что в любом случае кто-то — либо командир, либо старший помощник обязаны оставаться на борту 'Нормандии'. Так требует устав, традиция, здравый смысл, наконец.

Салонная дверь первого челнока плавно пошла вниз, перекрывая проём входа.

Шепард садиться в кресло не стал, взялся за поручень, подошёл к закрывшейся двери, посмотрел в иллюминатор.

Техник взмахнул 'факелами-указателями', давая водителям челноков знак 'Приготовиться'. Оба кораблика приподнялись над платформами — водители провели последние предполётные проверки систем.

Мерцнули два зелёных индикатора над перекрытым защитным полем проёмом портала ангара.

Вставший слева по ходу движения челноков техник выписал 'факелами-указателями' фигуру, означавшую приказ 'Взлёт-Вылет' и первый челнок, придвинувшись к порталу, пробил марево защитного поля. Через несколько секунд со своей платформы следом за ведущим устремился второй челнок. Высадка на Цитадель началась.