Впереди, в утренней дымке

Впереди, в утренней дымке

Ниночка проснулась и захныкала.

— Куколка моя, куколка! Борька, ты зачем ее сломал?

Соседняя кровать ожила, из-под одеяла высунулся десятилетний мальчишка — нос пуговицей, светлые кудряшки, хитрые глаза. Весь полуденный сон он строил корабль под одеялом, снимался с якоря и уходил в открытое море. Дальше Борька скорее всего уснул, потому что началась буря и на него напали пираты.

— Какую куклу? Нинка, ты че?

— Мусю мою! Мусю! Ты ее сломал! Ууууу... Руки оторвал и голову открутил, она теперь глазки не закрывает!

В комнату вошла Марина, привычным жестом распахнула шторы. В окна хлынуло июльское солнце. Марина потрогала все детские лобики, вспотевшие от жары и сна, и ласково пропела:

— Здоровы, здоровы! Просыпаемся. Встаем...

— Борька, дурак! — снова запищала Ниночка, — Сломал мою куколкууууу...

Боря сел и поджал под себя ноги:

— Ничего я не ломал, глупая! Вон она, под кроватью валяется.

— Тебе, наверное, приснилось, Ниночка. — Предположила Катя. Она расчесывала черную косу красным гребнем, слегка склонив голову и скрестив ноги. "Как русалка" — подумал Пашка. Он тоже встал и принялся одеваться.

— Конечно, приснилось! — подтвердила Марина, — А слова такие говорить некрасиво! Вот, держи свою Мусю. А теперь — все в туалет и одеваться. Нас ждет море! — и Марина вышла, не притворив дверь.

— Не очень-то я хочу на море... — призналась Катя. — Вот если бы купаться можно было по-настоящему.

— Раньше купались...— ответил Пашка, натягивая футболку на толстенький животик.

— А ты откуда знаешь? — Катя даже расческу положила.

— Знаю, и все.

В поселке было семь домов и одна дорога. Домики, маленькие и разноцветные, лукаво выглядывали из-за своих садов: яблонь, груш, сирени, бузины и прорвы разных других деревьев и кустов, названия которых ребята не знали. Вдоль дороги росли тополя, высокие и стройные, точно воткнутые в землю индейские стрелы. Справа сады останавливались у берега залива, всегда тихого, до самого горизонта светло-зеленого. Вправо, через сосновый лес бежала вторая дорожка — к морю. Но и залив, и море надежно закованы железной сеткой. Разве что в лягушатнике поплескаться — но это для малышни. Впрочем, летом и в лесу чудесно. А зимой и того лучше. Хоть весь день на лыжах, горка-Ореховка для санок, а озеро-Лапоток для коньков. И пикники на дюнах хороши в любое время года. Летом костры, зимой костры. Чайки ходят вокруг людей по-хозяйски и горланят — попрошайничают. С моря прилетают ветра, холодные и жаркие, свежие и пахучие, щекочущие ребячьи носы неизвестным, волнующим. Надежно горит костер, ветер ему нипочем, а песня убегает в леса, прячется за деревьями и там звенит.

Море есть море, но лес — все-таки лес!

Вдоль тропинки рос подорожник и лопух, величиной с Ниночку. Бабочек налетело с моря видимо-невидимо, капустницы и голубянки звездочками мигали меж сосен. Пахло сухим мхом и землей. Где-то высоко в кронах резвился ветерок, и стучал дятел: "Дум-дум-дум".

Пашка и Боря шли позади, пинали ногами сосновые шишки и спорили.

— С чего ты взял, что там глубоко? Просто сетку поставили, что б мы не разбежались.

— Или чтоб не потонули. — Резонно добавил Пашка.

— Еще скажи, там акулы?

— Вряд ли. Медузы одни. Ерундовые медузы — не жгутся. Я вот читал — есть такое море -Океан. Больше нашего.

— Больше? Больше не бывает.

— Там медузы считай с таз, — не слушал Паша. — Эти как обожгут — мало не покажется.

— Насмерть?

— Вроде того...

Впереди шагали подружки Ляля и Маша. Они, точно близняшки, всегда вместе, играми своими не делятся, и тайны у них одни на двоих, девчачьи семилетние тайны. И ссорятся сами и мирятся, спросишь что — молчат, или фыркнут: отстань, мол, не до тебя. У них в руках ведра, лопатки и грабельки. Но девочки несут игрушки неохотно — надоело — каждый день одно и то же. Вот бы заполучить воздушного змея, — другое дело. Тянешь за упругую веревочку, а шея ноет, потому что змей высоко танцует, желто-красная птица в синеве, ему сверху все видно, но нипочем не расскажет. Девочки и мечтали вместе.

— Ах, Мариночка! Ты не представляешь, — щебетала Катя, — как хорошо было бы научиться плавать. И почему нельзя? Русалки же плавают!

— Это в сказке, — улыбнулась Марина, — Ты ведь не русалка!

— Вот и стала бы! Я если волосы распущу — то очень даже похожа буду. Правда?

— Правда — правда! — Марина погладила Катюшину косу. — Волосы у тебя прекрасные!

Паша фыркнул, но улыбнулся. Катя ему нравилась.

Ниночка держала Марину за руку и пела. Марина принялась подпевать красивым нежным голосом. И песня была красивая. Марина знала их тысячу. В этой говорилось о девушке, ждущей на берегу корабль с возлюбленным. Но корабля все не было, и девушка горевала. Когда песня кончилась, Марина сказала Кате:

— Знаешь, я бы тоже хотела научиться плавать. Но раз нельзя, значит — нельзя.

— Ты бы тогда не стала корабль ждать. Поплыла бы, да?

— Нет, — улыбнулась Марина, — Я бы не поплыла.

— Но почему же?

— Опасно!

— Опасно... — проворчал Боря, — И что с того?

Ребята поднялись на песчаный холм, и перед ними распахнулось море, синее, как глаза Марины.

На берегу сверкали загорелыми плечиками ребята семи домов. Плескались, смеялись, строили из песка замки, окружали их рвами, и пускали по воде щепочки — вражеский флот. Паша и Боря бросили одежду на песок, а затем отыскали глазами Ваню. Это оказалось легко. Ванька был весь рыжий, с головы до ног, в том смысле, что на коленях у него тоже водились конопушки. Но его не дразнили, потому что Ванька слыл самым веселым, отчаянным и неутомимым в играх из всех детишек семи домов. Он жил в красном доме, почти на самом берегу залива. И ходили слухи, что Ванька сделал веревочную лестницу, чтобы бегать по ночам, где вздумается.

Сейчас он возился у самой кромки берега, вдалеке от своих. Паша и Боря подошли. Поковыряли ногами воду — море как всегда теплое. Ваня молча кивнул, он рисовал палкой на песке очень большую картину и не собирался отвлекаться.

— Это чего у тебя? — спросил Боря.

— Красиво... — присел на корточки Пашка.

Ваня поднял зеленые глаза. Никто никогда не видел, чтобы он плакал.

— Я все равно убегу...

— Не убежишь. — Резонно ответил Паша, — Так бы все и бегали.

— Убегу! Видишь, это дорога, а это человек на дороге. Только он не ребенок — другой. И волосы у него длинные, по самый пояс. Вот. Мне часто снится... — Ваня вдруг поднялся и уставился на Пашку, точно думал и сразу советовался. — А помнишь, был у нас в доме Сашка-Нос? С дерева упал, сломал ногу. В тот же вечер исчез и больше не появлялся. Девчонки болтали — на звезды улетел. Только я не верю. Может, ногу сломать?

— Мысль! — рассмеялся Борька.

— А куда, к примеру, мусор, девают? — сказал Паша, — И откуда все появляется? То-то. А тебя вернут. Ты маленький еще...

— Сам ты маленький! — процедил сквозь зубы Ванька. — И вообще — дуйте-ка отсюда.

— Ты рисуй, рисуй! У тебя хорошо получается! — подразнил Борис, и ребята отошли. Сели у воды.

— Что это с ним?

— Не знаю. Вопросы, наверное. Если правду говорят, и Ванька по ночам всюду болтается, значит — видел чего лишнего.

— В смысле?

— В смысле — тайны. Пойдем, клады проверим.

Там в осоке, где песчаный берег поднимался холмиком по всему необъятному побережью, у ребят прятались клады. Прятались друг от друга, и от невидимой силы, глядящей на них издалека. В песчаных кочках, держащихся травой, клады охраняли большие черные жуки. Они умели в секунду закапываться глубоко в песок и так же быстро возвращаться на свет. Лишь жуки знали много, но читать они не умели.

Паша спрятался в осоке и запустил руку в горячий песок, нащупал, раскопал край коробочки и ласково потянул на себя. В коробке лежала книга. Край переплета слегка подмок. "В следующий раз пакет принесу", — подумал Паша и зашуршал страницами.

Вдруг берег встрепенулся, точно испуганная птица. Паша поднялся на макушку песчаного холма. Море казалось спокойным. Марина вязала не глядя, спицы в ее руках блестели на солнце. Неподалеку с ведерком устроилась Ниночка, — розовый колобок в синих трусиках. Дети разбрелись по берегу. Старшие девочки сидели далеко в тени, по одиночке. Казалось, сеть еще придвинулась к берегу. Вот-вот и вовсе свободной воды не останется. Закуют ее, голубушку, отгородят море. Мы здесь, оно — там, в другом мире. Недалеко за сетью то появлялся над водой, то пропадал из виду огненный шар.

— Ванька... — ахнул Паша и заорал.

Мгновением раньше на берегу кто-то тоже закричал. И подхватили. Поднялся галдеж. Мальчишки бросились к сети. Девчонки, напротив, к старшим. Пашка бежал и глядел, не пропала ли рыжая макушка. Ванька тонул, конечно! Никто из детей не умел плавать. Мимо пролетела Марина. Так стремительно, что Паша даже упал. Затем среди криков послышался плеск, еще и еще. Наступила тишина. Все смотрели, как Марина ловко перемахнула через сетку, и быстро поплыла. Руки мелькали, летели брызги. Секунда и добралась до Ваньки, обхватила мальчика поперек живота и потащила на берег. Недалеко он уплыл, но дна за сеткой явно не было. Обратно Марина добиралась долго. Пашка подумал: "Ванька, хоть и худой, а ей наверняка тяжело. Девочка все-таки, хоть и старшая. Надо бы помочь, вместо того, чтобы сидеть тут в песке и пялиться". Тем временем Марина миновала сеть и вытащила Ваньку на берег. Тот откашлялся и впервые в жизни заплакал.

Марина набросила полотенце прямо на мокрое платье и медленно, словно очень устала, пошла в сторону дома. Ее ребята направились следом. Катя взяла за руку Ниночку. Ляля и Маша собрали игрушки. Они были очень аккуратными.

В дороге никто не разговаривал, но и так ясно, что каждый думал о Ванином поступке. Зачем он это сделал? Вопрос! Плавать ведь не умеет.

Домой добирались к вечеру. Марина с трудом поднялась по лестнице, зашла в свою комнату и прикрыла дверь. Все постояли в нерешительности. Перед ужином Марина так не поступала. Впрочем, в комнату к ней вход был заказан всегда. Пашка лишь однажды переступал туда порог. Когда сильно простудился, и Марина ставила ему горчичники. Он помнил строгий порядок, аккуратно застеленный полосатым пледом диван, блестящий экран компьютера и... телефон. Телефон, по волшебству которого в доме появлялось все, что необходимо. Стоило Марине закрыться в комнате, снять трубку и вежливо надиктовать вкусные обеды, памперсы для малышек, новые голубые рубашки и теплые шерстяные штаны, полосатые мячи и красные совочки, упакованные в синих ведрышках с медвежатами. На следующий день все в точности появлялось в прихожей, в коробках с надписью — "КЗ 127".

Но сейчас за дверью было тихо, как на чердаке в ночь под рождество. Пашка прислонил ухо к замочной скважине. Где-то в глубине, точно в чреве посудомоечной машины что-то тихо гудело "шик-шир-шик". "Хоть бы таблетку какую выпила", — подумал он и, вдруг, сам того не ожидая, постучал. Ему не ответили.

— Пойдем, — потянула его за рукав Катя, — вдруг, спит...

— Что это с ней? — удивился Пашка.

— Может быть, ее медуза укусила? — невесело предположил Боря.

— Испугалась она.— Неуверенно произнесла Катя. — А плыла-то как! Точно русалка! Еще говорила — не умею...

На поселок опустились сумерки, и выкатила из-за леса луна, белая и круглая, как молоко, налитое в стакан по самый край. Марина из комнаты не выходила. Тишина в доме стала пугающей. Все дети, кроме Пашки с Борисом, сидели по кроватям, взъерошенные и сердитые, как голодные воробьи. Катя подумал, что теперь, на правах старшей, ей надо приготовить для малышей молоко и тосты. Она направилась на кухню и, не удержавшись, тронула ручку Марининой комнаты. Дверь с легкостью подалась.

Пашка и Борис сидели в своем укромном месте под бузиной и глядели на луну.

— Вон, гляди, еще ракета взлетела. — В небе чиркнули серебряным карандашом с живым оранжевым хвостиком. — Зачастили чего-то... Вчера три, сегодня...

— Ракета... — протянул Боря. — А ты почем знаешь, что это ракета? Выдумываешь все, Пашка!

— Неа, не выдумываю, ракеты — это такие машины, которые летают в небе. Вот на луну может полететь и даже дальше. Только машины не игрушечные, — настоящие. Их взрослые делают, понимаешь.

— Ну вот, опять врешь! Кто это — взрослые? Эти большие дети, которых в книжках рисуют? Так то сказки! Ты вот их видел что ли, чтоб болтать?

— Видел! — сказал вдруг Пашка. — Хочешь, и тебе покажу? Если не сдрейфишь, конечно...

Борис поглядел на ракету, ползущую за верхушками тополей. Ракета превращалась в звезду. Ему стало до тоски обидно, что другу знакомы мучившие его, Бориса, тайны. Ничего умнее не получилось, как потереть кулаком нос и злобно сказать:

— Если б ты не друг мне был — засветил бы тебе промеж глаз. Чтоб не врал! Ясно?

— Ясно! Сдрейфил.

— Слушай, а может эти ракеты твои и не ракеты вовсе, а звезды?

— Балда ты, звезды! Звезды, они, как солнце — огромные. Только ужасно далеко.

— Покажи мне взрослых, — вдруг тихо сказал Борис. — А то от этих вопросов скоро башка треснет. Покажешь — поверю!

— Вот то-то! — засмеялся Паша. — А ответы на кое-какие вопросы у меня есть. И не проболтайся. Тайна это. Если Марина узнает, что я ключ от подвала нашел — отберет. И все.

— А что там в подвале?

— Книги! Много!

— С картинками?

— Есть и с картинками. Только эти книги нам читать нельзя.

— Это еще почему?

— Не знаю! — признался Паша. — Хотя постоянно об этом думаю...

В тишине.... Раздался девчачий визг, такой, что даже вороны с тополей разлетелись. Мальчишки переглянулись и бросились в дом.

Дети стояли перед распахнутой дверью в Маринину комнату и ревели. Катька, испуганная и красная, держала на руках Нинку. За дверью все было белым-бело от лунного света. Ровнехонько в квадрате окна, брошенного луной на пол, лежала Марина.

Пашка включил свет и вошел. Все потянулись за ним, окружили лежащую девочку, и наперебой зашептали свое детское, испуганное. Пашка не слышал, он склонился над Мариной и увидел в ее широко раскрытых глазах себя — толстенького, курносого одиннадцатилетнего мальчишку, что тайком по ночам лазил в закрытую библиотеку.

Пашка жевал бутерброды и тыкал фонариком то в детектив, то в энциклопедию. Книги отвечали на одни вопросы и задавали другие, конца этому не было.

— Катюх, — очнулся он. — Принеси зеркало из ванны, маленькое.

Катя не стала спорить, все знали — Пашка самый умный, хоть и придумывает лишнее. Она притащила зеркало. Паша протер его и поднес Марине ко рту. Зеркало сохранило ясное отражение плотно зажатых губ.

— Не дышит. — Произнес Пашка. — Умерла.

Катя села прямо на пол и заревела.

— Ты уверен? — спросил Борис.

— Если б дышала — зеркало бы запотело. Я читал.

— Ну, мало ли что ты читал. Давай ее хоть на диван положим.

Все вместе перенесли Марину на диван. Она оказалась ужасно тяжелой. Руки и ноги не двигались, точно приросли к телу. На диване, укрытая пледом, она выглядела большой доброй куклой.