Книга 2. На службе у Петра Великого

Идущий сквозь миры.

Книга 2. На службе у Петра Великого

Пролог

Под верхними городом, сверкающим на солнце десятками золотых куполов, блеском деревянных крыш причудливых теремов, раскинулся другой город, подземный, протянувшийся в разные стороны на десятки километров. Построенные еще при отце нынешнего правителя, каменно-кирпичные катакомбы верно служили уже не одному поколению заплечных дел мастеров. В неровном свете чадящих факелов здесь и днем и ночью кипит жизнь: туда-сюда снуют крепкие фигуры, волокут отчаявшихся жертв, стучат заржавленным железом решеток.

Государь всея Руси царь и великий князь Иван Васильевич стоял, облокотившись на влажную кирпичную стену и совсем не замечал, как по серебристому соболю его шубы стекали грязные струйки воды. Хмурый, с прорезавшими лоб глубокими морщинами и черными кругами под глазами, он думал о совершенно ином. "Паскудство сие... Людишки аки звери дикие. Все отринуто, забыто. Как тати последние измену рыкают. Иудушки...". Царь, угрюмо мазнув взглядом по висевшей на дыбе окровавленной фигуре, отвернулся к пышущему жаром очагу.

— Государь, дозволь огоньком спытать? — князь Курбский, высокий плотный мужчина, стоявший рядом, в нетерпении кивнул на висевшего бедолагу. — Для колдуна-то самое то. Чай сатанинское отродье ведь. Ха-ха, — криво хмыкнул он, махнув рукой. — Митюха, Государь, вона заждался ужо. Прикажи. Колдовское отродье поджарим.

Однако, царь молчал. Злость на своего ближника, князя Ядыгара, что еще недавно его обуревала, уже улеглась, оставив после себя лишь горькое сожаление. Ему уже не хотелось видеть кровавые сопли своего "молодшего брата", не хотелось слышать хруст его костей. Осталась лишь пустота... и боль от предательства, поселившаяся глубоко и надолго внутри него. "Как кровинушке своей веру имел. К себе приблизил, милостями одарил... Он же даров имать у ляхов стал. К латинянам, распроклятым, решил податься".

В этот момент раздался шаркающий звук и на свет факела из темноты вылезла сгорбленная фигура чернеца, бережно прижимавшего массивный деревянный оклад иконы. Тут же, увидев кряхтевшего старика, оживился висевший на дыбе. Исполосованное кровавыми рубцами тело сразу же вытянулось в струнку в сторону иконы, словно пыталось дотянуться до нее.

— Ближе, старик. Ближе подойди, — откашливая кровь забормотал висевший бедолага. — Плывет все. Ничего не вижу.

Чернец сделал шаг вперед и ... оступился глубокой выщербине в каменном полу. Тщедушное тело его повело и вместе с тяжелым окладом иконы повалилось прямо на висевшего узника.

— А-а-а-а! — надрывно закричал парень, рванувшись с дыбы. — А-а-а! — в полумраке темницы тело его вдруг окуталось теплым молочным светом. — А-а-а!

Ошарашенный царь отшатнулся, с испугу впечатавшись спиной в стену. Отступил назад и смертельно бледный Курбский, потянувший за рукоять саблю. Где-то в их ногах валялось скрюченное тело подвывающего от страха немого палача. Лишь только старый чернец остался на своем месте, продолжая еле слышно шептать слова молитвы и вжимать в ладонь простой деревянный крестик.

— Господи... мя, Господи, — шептал он снова и снова, пытаясь в привычной молитве обрести поддержку. — ... Уповаю...

Отошедший от столбняка, Иван Васильевич тоже начал размашисто креститься, левой рукой срывая со своей груди богато изукрашенный крест.

— Сатанинское отродье..., — расширившиеся от страха глаза князя казались едва ли не круглыми. — Я знал, знал. Я всегда знал, что он служит врагу человеческого рода, — он с шелестом вытащил саблю из ножен и выставил ее вперед. — Он сам дьявол, Государь. Его надо изрубить и сжечь. Изрубить и сжечь, — его срывающееся на истерический крик бормотание отдавалось гулким эхом, отправляясь гулять по протяженным казематам. — На куски...

Сабля поднялась к арке потолка и со свистом опустилась вниз. Чавкающая плоть тут же жадно вцепилась в клинок, не желая его отпускать. Бледный как смерть князь судорожно начал тянул рукоять сабли обратно. Когда же ему это удалось сделать, из открытой раны тут же хлынула кровь. В свете догорающих и немилосердно чадящих факелом она казалась совершенно черной и блестящей, как ртуть.

— Черная кровь, черная кровь, — горячо бормотал Курбский, тыча окровавленным клинком на черную лужицу крови. — Это дьявол! Сатана! — Нужен огонь. Где огонь? — князь бросился к почти потухшему факелу в стене и рванул его к себе. — Где-то здесь было жир..., — в углу темницы его взгляд наткнулся на небольшой криво сколоченный столик, на середине которого стоял светильник, низкая плошка с растопленным жиром и веревочкой фитиля. — Вот! Я отправлю тебя в ад. Там тебе место.

Князь плеснул содержимое светильника на висевшее тело и тут же ткнул в него факелом. Тело сразу же было охвачено пламенем, начавшим источать вонь сгорающей человеческой плоти.

— Всем про то колдовство молчати, — огонь выхватил из полумрака искаженное гримасой лицо царя, словно превратившегося в глубокого старика. — Всем! — красными глазами он обвел находившихся рядом с ними людей. — Митроплита звати треба...

Веревки, державшие тело узника на весу, прогорели и обугленная куча плоти свалилась на камни. Сознание бывшего ближника царя Ивана Васильевича, а еще раньше обычного русского парня из далекого-далекого XXI века, уже покинуло угрюмую темницу в виде бренного искалеченного тела и отправилось на очередной круг бытия...

1

Отступление 1.

Беспятых Ю. Н. Александр Данилович Меншиков: Мифы и реальность. — М. : Историческая иллюстрация, 2005. — 240 с. [отрывок].

"... Чем ближе знакомишься с архивными источниками, свидетельствами современников Александра Даниловича, тем больше удивляешься многогранной противоречивости его фигуры. С одной стороны, это был человек очень живого ума, обладающий глубокими познаниями в совершенно разных, подчас совершенно непохожих сферах; автор удивительных изобретений, далеко опередивших своей время; гениальный полководец, раз за разом ставивший в тупик противников своими непредсказуемыми действиями. С другой стороны, известны свидетельства удивительного незнания Меньшиковым церковнославянского письма и молитв; странные провалы в памяти, когда он не узнавал близких и знакомых; поразительная, почти звериная, жестокость к своим противникам, близко ничего не имевшая с христианскими заповедями.

... Кто этот человек, поразительно быстро возвысившийся с мелкого разночинца, торговца пирогами и сбитне, до одного из могущественных людей России и Европы?

Отступление 2.

Говард Фьюри II Арнгольд Апологетика фантастики. — Вашингтон, 1886 [отрывок].

"Виды фантастических литературных произведений своим появлением обязаны такому творческому инструменту писателя, как фантастическое допущение, то есть введение в повествование фактора, существование которого в реальном мире невозможно. Эволюция представлений человека об окружающем его мире, развитие знаний и древнейших технологий породили самый старый и первый вид фантастической литературы — волшебную сказку, в которой впервые и было использовано фантастическое допущение. В народном творчестве таким допущением чаще всего было появление мифологических животных (например, жар-птица, минотавр, медуза-горгона, змей Горыныч и т. д.).

Период античности подарил нам такое ответвление фантастической литературы, как парадоксографию. Произведения указанного жанра уже в меньшей степени базировались на мифологии и преданиях, а в большей на вторжении чего-то необычного в повседневную жизнь обычных людей. Показательной в этой связи является книга Флегонта из Тралла "Удивительные истории", представляющая собой сборник удивительных случаев и фактов (например, приводятся свидетельства найденных в земле костей людей и животных огромного роста и размеров).

В средневековье наряду с развитием парадоксографии из жанра волшебной сказки выделяется и оформляется в отдельный поджанр -причудливая смесь сказки, героического эпоса и рыцарского романа. Самыми известными произведениями этой эпохи стали такие романы, как "Персеваль, или повесть о Граале" а также такие произведения, как "Тристан и Изольда" и цикл сочинений про Короля Артура...

... На рубеже средневековья и нового времени, когда традиционные фантастические жанры становятся частью других — философского трактат, плутовского романа и идеологической сатиры, появляется совершенно новое направление — научная фантастика, эклектично соединившее в своей основе утопию, сатиру и реализм. Здесь фантастическое допущение представляет собой объективный фактор, который либо существует либо имеет возможность появиться в действительности. Основателем жанра, поднявшим планку научной фантастики на недосягаемую для современников высоту, единодушно признается выдающийся русской государственный деятель XVIII века — светлейший князь А.Д. Меньшиков. В свою очередь его произведение "Удивительное путешествие графа Одоевского в страну будущего" стало общепризнанным эталоном, где едва ли не каждая страница пестрит пророческим упоминанием потрясающих технических изобретений или достижений — движущихся в небе аппаратов тяжелее воздуха, способов передачи слов на разные расстояния, инструментов для лечения неизлечимых на тот период болезней, приборов для получения гигантских объемов энергии и т.д.".

_____________________________________________________________

"Приветствую тебя, о нашедший этот свиток! Ты достойнейший из достойных, раз смог преодолеть сотни верст пути через девственную тайгу, быстрые горные реки и бездонные ущелья в поисках моего последнего убежища, в котором я, повелитель одной шестой части земной суши, скрылся от всех в желании в одиночестве встретить свой последний миг. Возрадуйся, путник! Наградой твоему упорству станет приобщение к величайший тайне нашего мира, которая откроется на страницах этого свитка...

Позволь прежде назваться своим именем, которое здесь, в окружении беззаботных птах и диких зверей я не слушал уже целых шесть с половиной лет. Я бы известен под именем Александра Великого, именуемый так, подобно великому воителю седой древности, за то, что смог железной рукой объединить в одном царстве сотни народов и подарить им мир и благоденствие вместо бесконечных воин и болезней. Были у меня и другие имена, грозные прозвища, и пышные титулы, перечисление которых займет слишком много времени и сил, которых мне отмерено не так уж и много. Я расскажу лишь об одной своей жизни, с которой и началось мое путешествие сквозь время и пространство.

В той прошлой жизни, многие события которой уже благополучно стерлись из моей памяти и больше не докучают мне долгими ночами, меня звали Денис Антонов. Я был обычным человеком обычного прошлого, настоящего и обычного, как я был уверен, будущего. Однако у неумолимого рока или фатума, как видимо, на мой счет были совсем иные планы, в которых спокойствию и предсказуемости совсем не было места.

Я бредил одной картиной, в которою гениальный маринист вложил всю силу своих эмоций и наделил ее способностью переносить людей сквозь время и пространство. С самого детства, годами мне снились ее изумрудные волнистые линии, изображавшие полуденное море. Я бредил ею...

Первый раз я шагнул в пучину времени, когда лицом к лицу встретился с той проклятой картиной. Неведомой силой и волей меня забросило на десятки веков в прошлое, где я был обречен через кровь и боль искать путь домой. Я стал подручником одного из сильнейших правителей древнего мира, за могущество и жестокость которого проклинали и столетия спустя ...

Через ужасную смерть я обрел второй шанс вернуться домой, но рок вновь зло посмеялся надо мной. Теперь я был заточен в босоного незнатного юнца, Сашку Меньшикова, который добывал себе пропитание продажей пирогов на рынке и мечтал лишь о теплой кожаной обувке. Страшнее постоянного испытываемого мною голода, лютых побоев отчима, здесь было лишь терзающее меня знание о грядущих тяжелых испытаниях, ожидающих и меня, и окружающих людей, и страну. Приближался полный трагичных и страшных событий XVIII век, который словно борец на ринге переломит через колено мою страну и направит ход ее истории в совершенно ином направлении ...". Здесь на жарком июньском солнце, сидя в охапке душистой соломы, было так уютно, так приятно мечтать, что я едва не мурлыкал от испытываемого наслаждения. Нежась на солнце, я вспоминал, что было со мной и строил планы на будущее. "... Б...ь! Что за херня в голову лезет?! Прямо как начало из какого-то фантастического романа. Что-то я совсем расслабился, а мне нельзя расслабляться! Совсем нельзя расслабляться! Сейчас я Алексашка и только от меня самого зависит смогу ли я стать могущественным Александром Меньшиков, приближенного самого Петра Великого".

— Ах ты, зараза! Вона, паскудник, куды забрася, — мое убежище, наконец, было раскрыто; у сарая снизу вверх на меня глядел обозленный Ганс, или по нашему Гришка, слуга моего хозяина Франца Лефорта. — Хозяин его кличет, а он в ус не дует. Рожу отворачат. Быстро слазь! — задрав вверх свою жидкую бороденку, он яростно тряс жилистыми кулаками. — Говорил я хозяину, ужо говорил, шта палок тобе требытся. Пяток как дать, чтобы шкура-то лоскутами слезла, туточки бы ласковым стался!

Не став слушать его разглагольствования о пользе вымоченных в густом рассоле березовых прутков для воспитания неразумных отпрысков, я сиганул с сеновала и понесся к хозяйскому дому. Вот так я, Денис Антонов, бывший неплохой искусствовед и антиквар неполных тридцати лет, и оказался в шкуре не по годам развитого шестнадцатилетнего паренька Алексашки Меньшикова, бегущего на зов своего нового хозяина Франца Лефорта, полковника российской армии на службе у правительницы Софьи. И это была моя вторая попытка вернуться обратно, в свое время. Первая моя попытка вернуться домой из кровавого XVI века, из времени Ивана Грозного, окончилась трагичной гибелью на дыбе...

— Беги, зараза, беги, — несся мне вслед вопль сразу невзлюбившего меня Ганса. — Все равно бить тобе битым. Хозяину усе кажу...

Что мне угрозы этого зловредного мужичка высечь или наябедничать, когда я строил поистине наполеоновские планы. С первых же минут в этом времени, в личине юнца Меньшикова, я решил не повторять ошибок своей прошлой жизни, из-за которых и закончил ее в мучениях на дыбе. Больше никаких поисков картины-портала, пока я не встану крепко на ноги! "Хватит ныть про свою прошлую жизнь. Все! Все эти воспоминания о мягком диване, жестяном ящике с полупроводниками и микросхемами, пиве Яггер, гигантских бургерах, скорости под полторы сотни на хорошей тачке и т. д. нужно на время задвинуть на самые задворки моей памяти. Сейчас это только мусор, что отвлекает меня от цели! Выжить и возвыситься! Кулаками, зубами и ногтями прогрызть себе путь на верх. Ну, что Петр Алексеевич, надевай корону быстрее, а то это сделает кто-нибудь другой. Я, например, ...".

— Льеша, я тебья искал, — Лефорт, как всегда "при параде", затянутый в строгий мундир прусского фасона, уже меня встречал на крыльце дома, постукивая стеком по голенищу ботфорта. — У меня есть для тьебя поручение. Тебе идти к Монсу.