Теория Фокса

— Чего ты так боишься?

— Что у меня не хватит времени.

— На что?

— Чтобы понять, где мы.

Глава 1

— Скажи хоть, за что ты меня убил?

Они сидели, напряженно всматриваясь друг в друга.

— Так всё же за что? — повторил он, держа руки в карманах пальто. — Надеюсь, у тебя была хорошая причина. А то ведь, согласись, как-то глупо умирать из-за нелепости, а?

Он нервно рассмеялся, и его лицо передернуло судорогой.

— Я не понимаю, о чем ты, Нельсон.

— Не понимаешь, Джимми? Ну, так послушай. Забавная история вышла сегодня ночью. Забавнее не бывает. Давай я расскажу, и мы посмеёмся...

Шапки на нем не было, холодный ветер трепал непослушные темные волосы, уже слегка подёрнутые сединой.

— Ну, так вот, представь себе, Джимми, сижу я с покупателем лицом к лицу. Вокруг мрак — только я, он и лампа. Даже стен не видно. Вроде бы всё, как всегда, обычная продажа идеи. Деньги переведены ещё вечером. И вот я передаю ему идею. Твою идею, Джим. Наизусть, по словам — всё давно заучено. Рассказываю медленно, не спеша, как телеграмму зачитываю... И знаешь, что? Он с серьезным лицом выслушивает до самого конца. Затем встает и так спокойно, не говоря ни слова, протягивает мне утренний выпуск "Уолл Стрит Джорнал". И угадай, что я вижу?.. Прямо на первой полосе: "Японский золотой запас пропал". Дальше и читать не надо, всё и так понятно. Слово в слово — идея, которую я ему только что продал. Твоя идея, Джим!

Джим видел, как дрожали его тонкие губы, как широко зияли зрачки его глаз.

— И вот мы сидим напротив друг друга в кромешной темноте, и я вдруг понимаю, что сейчас, пожалуй, лишь самый последний бездомный в самом дальнем вонючем углу нью-йоркской подземки ещё не знает этой идеи... Что может быть хуже, Джим? Продать уже слитую журналюгам идею!

Он замолчал; доносилось лишь его шумное, обрывистое дыхание. Ноздри раздувались, его бледное лицо было все перекошено, как от зубной боли.

— Джим, ты когда-нибудь пробовал продать дилерам разбавленный кокаин? Целую тонну левого порошка, а? Причем так, что ты сам узнаешь об этом последним?.. Тебе когда-нибудь бывало страшно, по-настоящему страшно? Так, чтобы дрожали коленки и хотелось залезть под стол?

Он не сводил с Джима своего испепеляющего взгляда.

— Так вот, поведай мне, Джим, зачем же ты её слил? Зачем ты меня убил?

— Верни ему деньги, — выговорил Джим, каждое слово давалось ему с трудом.

— Вернуть?.. Ему?.. Деньги!? — Нельсон уставился на него. — Ты совсем потерял рассудок?! Ты забыл, кто я?! Это продавец ещё может вернуть деньги. И, может быть, покупатель даже его пощадит. Но я же не продавец, Джим! Я же оценщик, один из трех во всем Нью-Йорке, будь проклят этот город! Каждая третья сделка, каждая третья идея проходит через меня. Все эти чертовы деляги, когда хотят определить цену идеи, к кому они идут? Ко мне! Иначе как определить цену идеи, не зная её? Ведь какой продавец расскажет идею авансом? А если расскажет, то зачем ему платить? Они не могут существовать без оценщика, посредника при продаже идей... Без меня.

Он схватился за голову.

— И что требуется от оценщика? — некоторое время он с ненавистью смотрел на Джима, затем не выдержал и сорвался:

— Молчание! Всё держится на простом правиле: оценщик молчит! Молчит во что бы то ни стало, изо всех сил. Как рыба об лед! Так молчат каменные идолы на острове Пасхи, Джим. Ведь если начинает говорить оценщик, то... — он вдруг побледнел. — За последние тридцать лет через меня прошли сотни идей... Я знаю каждую... Все эти покупатели и их самые сокровенные секреты... Эти сумасшедшие коллекционеры, заплатившие за идеи миллионы...

Он говорил, судорожно хватая воздух.

— И знаешь, что они сейчас делают? Я прямо вижу их лица сейчас!.. Они все, все до единого, эти сотни моих покупателей, проснулись сегодня и узнали, что я заговорил. И прямо сейчас все как один в ужасе думают, что делать дальше... Как сохранить свои идеи... Ведь это беда, Джим, — разговорившийся оценщик... Ведь он подвешивает их всех. Слив одного сегодня, кого я солью завтра?

Он прикрыл глаза, затем продолжил:

— За всё время было лишь пять случаев, когда оценщик заговорил. И ни разу он не дожил до утра... Я мертв, Джим! У меня на груди мишень размером в пол-Манхеттена. И повесил её ты. Меня убил ты, Джим....

— Скажи им, что подвел продавец. Что это — не твоя вина, — тихо произнес Джим.

Глаза Нельсона вспыхнули, в горячке, в приступе отчаяния он смотрел на него, как будто отказываясь поверить, в то, что услышал.

— Джим!.. Ты сам себя слышишь?! Они же не знают о тебе! Не знают, что идеи — твои! Они думают, что продавец — это я. Понимаешь? Я! И продавец, и оценщик одновременно... Черт тебя возьми, да ты же сам настаивал, чтобы о тебе никто не знал! И ведь я, глупец, купился! О, дьявол, и я ведь сам согласился — быть продавцом и оценщиком в одном лице... Идиот, идиот! — Нельсон ударил себя кулаком по лбу. — И теперь не на кого перевести стрелки, потому что продавец — это я и есть! Идиот! Это капкан! Выхода нет! Конец...

Его всего трясло. Было видно, как дрожали его губы. Вдруг он резко развернулся и посмотрел на собеседника в упор:

— Ты же всё это знал, да? Ты ведь знал, что это мой приговор?

Джим сидел, уставившись перед собой. На виске у него пульсировала артерия.

Он кивнул.

— Ты знал, что если сольёшь идею, то убьешь меня? И все равно слил?

Он снова кивнул.

Нельсон надолго замолчал. Затем достал из кармана термическую гранату и поставил её на скамейку между ними. Взрыватель был взведен.

— Ты знаешь, что это, Джим?

Тот поднял глаза.

— Уничтожитель идей...

— В радиусе пяти метров не останется ни одного байта информации. Даже по ДНК не смогут опознать... А теперь, когда мы можем спокойно пообщаться, поведай мне, Джим. За что ты убил меня?

Джим откинулся на спинку скамейки. Он сам не знал, почему он любил эту часть Центрального парка — ту, где лес скатывается к озеру. Прелый запах листвы и грибов, торчащие из воды, все во мху, коряги. Уже почти опавшие кроны, красные клёны, держащиеся до последнего дубы и проникающий сквозь них свет, отдающий свое последнее тепло. Единственное место в центре бетонного муравейника, где ещё можно было остаться наедине с собой.

— Нельсон, твой покупатель работает на ЦБ Японии. Это государство.

В ужасе Нельсон подскочил.

— Быть этого не может! Я десять раз проверял...

— Может. И есть.

Джим достал из нагрудного кармана помятую фотографию и протянул Нельсону. На ней двое садились в машину.

— Того, кто слева, ты знаешь.

— Д-да... Это покупатель...

— А справа — это...

— Заместитель главы Центрального Банка... Откуда это фото? Ему можно верить?

— Так же, как и тому, что они потеряли своё золото... Это государство, Нельсон. Сто процентов. Твой покупатель — государство...

Нельсон согнулся, схватился левой рукой за голову. Трех пальцев на ней не было — он потерял их ещё в детстве. Его исковерканная рука казалась одним длинным щупальцем.

— Почему?! — взвыл он. — Почему ты не сказал мне раньше?

— Я сам узнал вчера вечером. Твой телефон был выключен...

— Нее-е-т!.. Треклятая Зоя!

— Я на неё и подумал. Но найти тебя не смог...

— Проклятый вирус! Телефон и сейчас не работает, — он дернулся, замер и посмотрел на Джима.

— Я сделал всё, что мог, Нельсон. Но ты сам нарушил наше единственное правило — никаких властей... Когда я узнал, единственное, что оставалось, это уничтожить идею. Рассказать её всем... И я её слил...

— Ты... Из-за своего глупого принципа ты убил меня? Один раз ты не захотел поступиться, чтобы меня спасти?!

— Это было моё единственное условие, Нельсон. Тогда, два года назад, мы договорились — никаких властей. Никаких государств. Ты обещал.

— Но один раз... Чтобы спасти меня? Неужели я для тебя совсем ничего не значу? Все эти годы... Ты же мог, ты мог?.. Поступиться? Закрыть глаза, сделать шаг в сторону, не обратить внимания... Всего один раз!

Джим лишь покачал головой.

— Да будь ты проклят, Джим! Трижды проклят. Ты не человек! Бездушный кусок дерьма! Вот кто ты...

Он вынул из кармана правую руку. В ней был зажат детонатор.

— Хоть напоследок скажи, почему?

— Ты сам сказал, я — кусок дерьма... Знал бы ты, Нельсон... Как я их всех ненавижу! Этих серых людей, в погонах и без. Так кошки ненавидят собак, всем своим нутром...

— Но почему? — простонал Нельсон.

— У нас не хватит времени.

— О, нет! В нашем распоряжении всё время Вселенной. И с этой скамейки мы уже не встанем. Так что рассказывай, ты, ублюдок! Я имею право знать...

Комок подступил у Джима к горлу, он старался не смотреть Нельсону в глаза. Где-то вдали, из глубин города, урывками доносился звук полицейской сирены.

— Дело даже не в государствах... Я ненавижу всех их — толпы, группы. Массы — вот кто страшнее всего... Государства — просто самые большие из них.

— Чертов Джим-одиночка... Джималоун... Поэтому так тебя называют... Будь ты проклят! Будь ты трижды проклят!

— Государство — это обман. Одна сплошная крысиная нора, группа, паразитирующая на людях. Сбивающая их в кучи...

— Проклятый, проклятый идеалист! — причитал Нельсон про себя. — Ведь знал же... И зачем? О, зачем я с ним связался?..

— Все эти дела, — продолжил Джим, — которые ты мне давал, которые мы распутывали. Идеи, которые ты просил достать... Неужели ты не замечал, что они все одинаковые? Насилие и обман, скрывающий паразитов... Мир, в котором за одним притворством следует другое, и так без конца. Обман — это суть этого мира. И государство — самый большой обманщик. Оно всё покрывает...

Нельсон замотал головой.

— Я не понимаю.

— Весь этот мир — обман. Что ни возьми, даже, казалось бы, самое благородное, — всё на поверку оказывается ложью...

— Не понимаю...

— Ну, например ты, Нельсон.

— Я!? Я обманщик и паразит!? — с ненавистью, исподлобья он уставился на Джима.

— Нет. Но ты экономист. Ты выпускник Гарварда. Ты потратил более десятка лет, изучая экономику.

— И?

— Неужели ты не заметил ничего подозрительного? Ничего крысиного? Каких-нибудь изъянов в экономике? Ты же наблюдателен, Нельсон. Ты замечаешь детали.

— Всегда есть изъяны. Нет ничего идеального. Это неизбежно.

— Вся экономика как наука — это гигантский обман, Нельсон. Созданный, чтобы манипулировать.

— Бред, — его собеседник замотал головой.

— И тем не менее, обман... Экономика — это лженаука. Скажи, какой самый главный, фундаментальный закон экономики?

— И? — Нельсон смотрел на Джима как смотрят на сумасшедших, не зная, чего от них ожидать.

— Закон спроса и предложения. Если цена растет, спрос падает, — Джим скрестил руки, как бы показывая кривые спроса и предложения. Практически все в экономике так или иначе основывается на нем, на этом простом правиле. Спрос и предложение... Убери его, и экономика как наука теряет всякий смысл. Она рассыпается, как карточный домик. Но есть ли у закона какие-нибудь исключения? Есть ли ситуации, где он не работает?

— Хлеб, — автоматически ответил Нельсон.

— Товары первой необходимости. Если цена на хлеб падает, люди не начинают его скупать. Они не покупают больше хлеба, чем могут или хотят съесть. Если цена падает, спрос не обязательно растет. Еще примеры?

— Роскошь.

— Если хочешь продать сумку Шанель, нужно установить на неё высокую цену, или люди не будут её страстно желать. Они просто не захотят её покупать. Для многих цена — это показатель желанности. Другие примеры?

Нельсон мотнул головой из стороны в сторону.

— А вот теперь представь, что тебе надо что-то продать какой-то компании. И у этой компании есть менеджер по закупкам. Вроде тебя — посредник. Именно он решает, какой продукт купить. Что ты должен сделать, чтобы увеличить продажи?

Нельсон молчал, не сводя глаз с Джима.

— Ты должен увеличить цену. Скажем, на двадцать процентов. И затем отдать половину посреднику.

— Взятка?

Джим кивнул.

— А теперь представь абсолютно законную взятку. Поднимаешь цену на двадцать процентов и направляешь эти деньги на рекламу. Взятка, но прямая. Ты подкупаешь конечного пользователя напрямую. В посреднике больше нет необходимости. Растет цена, а за ней и спрос. Что скажешь, по-прежнему исключение? Сколько компаний используют рекламу, чтобы увеличить продажи?

— Но так не может быть! — вдруг не выдержал Нельсон. — Ты утверждаешь, что закон спроса и предложения не работает? Вообще? Как такое может быть?

— Посмотри на рынок акций. Самый большой рынок из всех. Что происходит, когда стоимость акций растет?

— Больше людей хотят их купить...

— И что происходит, когда цена падает? Ты помнишь последний биржевой крах?

— Все пытаются продать...

Джиму на колено упал кленовый лист, и он подобрал его, тусклый солнечный луч просветил лист насквозь, высветив красные прожилки, как вены пульсирующие сквозь ещё недавно живую плоть.

— Так причем здесь государство? — проскрипел в ярости Нельсон.

Джим вздрогнул.

— Это лишь один из примеров. Всего лишь один экономический закон. Но то же самое повторяется снова и снова... Во всех остальных законах экономики. Экономика не работает. Это лженаука. Целая наука — с тысячами профессоров и сотнями тысяч студентов — обман.

Глаза Нельсона сузились, по лицу проскользнула гримаса боли. Но Джим продолжал говорить:

— Знаешь, почему экономика не работает? Большинство экономистов — это математики-неудачники... Какой традиционный путь карьерного роста для них? Из всего поколения лишь пара математиков станут известными. Один или два, ну, может быть, три — не более — станут новыми перельманами. А что делать другим сотням тысяч математиков с дипломами, ещё пахнущими типографской краской. Что остается? Кстати, какая у тебя изначально была специализация?

— Математика...

— Ну, так вот скажи, что остается делать математикам-неудачникам, вроде тебя? — спросил Джим. — Стать либо программистом, либо банкиром, либо экономистом. И когда они смиряются с правдой, обычно курсе на третьем-четвертом, то в другом конце здания видят экономический факультет, где на досках красуются до боли знакомые сложные формулы. Математикам переход на экономический факультет дается легко. Они просто переходят через коридор. И чтобы быть хорошо оплачиваемым экономистом, более не надо входить в тройку сильнейших. В экономике, в отличие от математики, никто не голодает. И поэтому большинство экономистов — математики... И вот тут происходит эффект человека с молотком.

Нельсон побагровел от злости, но Джим уже давно увлеченно говорил сам для себя, не замечая ничего вокруг.

— Человеку с молотком каждая проблема кажется гвоздем. Если ты умеешь решать уравнения, то будешь применять их ко всему вокруг. Но некоторые проблемы не имеют математического решения. Попробуй применить уравнения к психологии. Ты сам только что видел — товары роскоши, взятки, реклама, рынок акций. Экономика — это чистая психология... Это мягкая наука, а экономисты подходят к ней, как если бы она была точной. Рулеткой они измеряют душу...