= 'Пасхальный союз'. =
Альтернативно — историческое произведение в 'руританском' стиле с элементами шпионско — политического детектива и с некоторым архитектурно — краеведческим уклоном.
Книга первая.
= 'Блуждающие огни'.=
Только государство и его мощь могут
быть для настоящих патриотов истинной
путеводной звездой. Остальное — 'блуждающие огни'.
П.Б.Струве.
Пролог.
Мартовская ночь неудержимо тянула его в непонятную свою глубину. В свете фар поблескивали лужи, мелькали деревья и кустарники...
Он остановил машину, черный 'паккард', не доезжая окраин Касл Комба — живописной деревушки в двух часах езды от Лондона и некоторое время сидел, стиснув пальцы на автомобильном руле, пытаясь усмирить чувства. Потом он вышел на обочину дороги — на пустынном шоссе не было ни одного путника. Он стоял опустив голову, лицо его охолодело.
Он неспеша вынул сигарету, чиркнул спичкой и чахлый огонек взметнулся возле рта. Он вдохнул едкий, пахучий крепкий табачный дым и свежий ночной воздух. Внезапно он принял решение, бросил только что прикуренную сигарету, сел в машину и помчался в Лондон.
Дома, скинув шляпу, не снимая твидового пальто, он сел за письменный стол и торопливо набросал письмо...
'Мне довелось присутствовать недавно на полуофициальном собрании, самым неожиданным образом открывшим для меня огромную тайную и в высокой степени опасную, на мой взгляд, работу. Подобные инициативы, свидетелем которой я стал в одном из лондонских снобистских клубов, по — моему могут иметь единственно гибельный результат: толкнуть Россию в кровавую политическую и бесконечную борьбу, обрекая народы, не только российский, но и европейские, на новые нечеловеческие страдания. Участники полуофициального собрания готовы с энтузиазмом взяться за восстановление рассыпавшегося в прах прежнего международного порядка. Это все борцы за мировой статус — кво, которого давно уже нет. Это предельно озлобленная 'старая гвардия', желающая реванша и до сих пор не смирившаяся с итогами мирного договора, подытожившего Большую войну. У этих людей много союзников, они будут требовать самых решительных действий. И таковые последуют — можно не сомневаться...'.
Память услужливо напомнила ему о свекольном поле близ Монса, где со стрелками 3-й Шотландской дивизии довелось ему рыть траншею, а на соседнем поле французский крестьянин сажал капусту. Когда земляные работы были закончены и стрелки залегли, на краю темнеющего перед ними леса показались серые пятна: передовые части Британского экспедиционного корпуса вплотную подошли к правому флангу германской линии фронта. Тяжелые орудия немцев, установленные у деревни Бетанкур, начали разносить траншею, в которой он находился. Снаряды стали разрываться слишком близко от его левого уха, и он собирался положить бинокль и несколько минут посидеть на дне траншеи, чтобы передохнуть. Он не сразу понял, что произошло. Удар был похож на падение молота, в нем было ощущение сумасшедшей скорости. В мгновение ока ему представилось поле боя, затем это видение сменилось алыми кругами и чей — то голос сказал: 'Он свое получил'. Шотландцы к вечеру отошли, а он всю ночь пролежал на свекольном поле. Только утром немцы нашли его и передали французскому Красному Кресту, поскольку оценили его положение безнадежным...Потом были долгое лечение и плен...Он увидел, что представляет собой немецкий ум: машина, которая работала с единственной целью — сокрушить европейскую цивилизацию и подчинить её тевтонским идеям.
...Он сидел в предрассветном сумраке, в своей лондонской квартирке, уставясь покрасневшими глазами в письменный стол, на котором лежал аккуратный конверт с адресом: 'Лондон. Бречейн плейс. Российское посольство'...
Глава Первая.
Первый акт многоактной пьесы.
26 марта 1932 года. Пятница.
Подмосковье. Сенежское озеро.
...Дача в глубине яблоневого сада, обнесенная сплошным забором, была хорошо упрятана от посторонних глаз. Прямо за калиткой начиналась узенькая аллея, тянувшаяся до террасы. Сама терраса была застекленной.
На террасе в плетеных креслах сидели двое. Один, пожилой старик в великолепной твидовой паре с первоклассными брюками из 'Мюр и Мерилиза', курил папиросу, рассеянно стряхивая пепел прямо на пол. Другой, грузноватый, не менее пожилой, одетый в приличествующий скромный, не слишком новый, костюм, читал брошюру. Рядом с плетеными креслами стоял стол. На нем лежали несколько свежих газет, русских и английских, мраморное пресс — папье, а в карандашной подставке из хризолита торчали несколько простеньких, ученических, перьевых ручек и разноцветных карандашей.
-Ну, и как вам на покое, генерал? — спросил тот, что был одет скромно.
-Хорошо. Я тишину люблю. — улыбнулся куривший папиросу. — Отдыхается хорошо и работается с толком.
-Работается? — переспросил второй, откладывая брошюру на край стола.
-Консультирую на досуге...
-Разве сейчас — работа? Вот раньше вы, да, дела проворачивали — ноготок не брякнет.
-Раньше...Дык, душа все еще просит, горит. Она ведь не каменная. Ей тоже кусок хлеба нужен. В виде дела.
-Это верно.
-Потому и заехали ко мне, старику?
-Да какой вы старик. Фору многим еще дадите. А заехал, так по пути было, дай, думаю, навещу.
-Жизнь — процесс, предполагающий, но не гарантирующий нечаянную встречу...
-Глубоко... — второй покачал головой одобрительно, окинул террасу взглядом, — Аскетом живете?
-Некоторый аскетизм не такое уж страшное зло, как многим кажется. Человек должен сам ограничивать себя.
-Резонно.
-Николай Николаевич, уж на что мы с вами крепкой веревочкой связаны, а ведь и сейчас разговор вы зачинаете с уверточками. Темните?
-Есть немного. Даже мой статс — секретарь, человек, проверенный сугубо и долгое время состоящий возле меня, не знает где я, куда поехал...
-Настолько плоховаты дела? — спросил тот, что курил папиросу.
-Да как сказать, ваше превосходительство. Есть определенная нервозность. Особливо в последние дни. Вот, взгляните на сей отчетик. Вчера получили из Лондона. С вложением. Письмецо в конверте. Как говорится, из самого логова — места, откуда Форин офис практически черпает силу для формирования своей внешней политики.
Первый быстро пробежал глазами письмо, полученное из Лондона. Затем прочитал еще раз, стремительно. Прочитав письмо, поднял глаза.
-Чувствуете уровень? — спросил второй.
-Давайте — ка порассуждаем вместе. — сказал первый. — До недавнего времени русский консенсус базировался на взаимопонимании с Западом о том, что обе стороны будут двигаться к более тесному сотрудничеству, обе стороны будут с пониманием относиться к интересам друг друга и идти на взаимоприемлемые компромиссы. Однако эти условия на практике выполняли только мы. Не отказываясь полностью от идеи национальных интересов, Россия показывала, что готова ими частично жертвовать ради сотрудничества с Западом, чтобы являть собой его часть. Но так называемый Западный, или 'цивилизованный' мир, несмотря на обилие ободряющих слов, мыслил иными категориями. По сути своей, Запад — единственная сохранившаяся коллективная империя. Запад истово верит в то, что он — вершина общественного прогресса, и весь мир должен стремиться к западной модели. Эдакий примитивный культурный шовинизм. В принципе это примитивный культурный шовинизм, характерный для многих народов и стран — от небольших племен до крупных цивилизаций, считавших всех вокруг варварами, а себя — центром мира. Отличие современного Запада — в его масштабах. Внешняя политика Запада основана на вере в необходимость присоединения 'варварских' народов и стран к миру европейской свободы, подчинения их политическому влиянию через экономические и политические союзы. А для этого в 'нецивилизованных' странах к власти должны прийти , понимающие, что им самим это выгодно, то есть ориентированные на Запад. А Запад будет этому всячески сопособствовать.
-К чему клоните? — спросил второй. — Что с Россией случилась накладка и она отказалась полностью входить в западную систему? Да еще смеет настаивать на собственных подходах, хотя бы по некоторым особо важным для нее вопросам?
-Точно так.
-Можно ожидать возможности создания нового кризиса? — спросил второй.
-Да. Безусловно. Надо ждать острого кризиса. Запад ищет 'новый курс' в отношениях с нами. Ищет, и полагаю, найдет. Пока же ситуация отчасти напоминает былое состязание небольших подвижных особей с медлительным гигантом. От нас требуют уступок, а взамен — только пустые обещания.
-Чем мы можем ответить? Или вернее так: как мы можем противодействовать Лондону? Обычного комплекса мер мне кажется, окажется недостаточно...
-Чем ответить? Смелостью, непоколебимым упорством, мужеством, точным расчетом и изобретательным разумом государственных мужей.
-Вот давайте, вместе покумекаем над этим...
-Отвечать трудно. — первый покачал головой. — Полагаю, речь идет об отказе Лондона как — то менять свою стратегию по формированию мирового порядка, в том числе и с применением военной силы?
-Примерно так. И присовокупите к сему отказ России признавать за Великобританией права устанавливать британский порядок.
-Это вкупе делает почти невозможным налаживание диалога и взаимодействия.
-Причина ухудшения двусторонних отношений кроется глубже и заключается, на мой взгляд, в серьезных, кардинальных расхождениях в интересах двух держав. — сказал второй. — В Англии, в Лондоне и в Сити есть достаточное число людей, вхожих в мир большой политики, которые называют Россию 'страной, которая все портит' и мешает 'всему миру' нормально жить и строить мировой порядок. За некоторыми исключениями британские премьер — министры не имели хорошо проработанных рабочих стратегий. Были какие — то общие планы, добрые намерения, реализация которых требовала взаимодействия обеих сторон, а британские и российские цели были весьма разными как по общим вопросам мировой повестки, так и по отдельным проблемам. Кроме того, многие в Лондоне считали, и продолжают так считать и сейчас, что декларации о новых подходах и продекларированные во всеуслышанье добрые намерения, могут решить все проблемы без выработки всесторонней стратегии.
-О том, что стратегия Даунинг — стрит выстраивается на постулате о неотъемлемом и исключительном праве британской короны обустраивать мировой порядок, известно давно. — усмехнулся первый. — Но сегодня пока еще считается как бы само собой разумеющимся, что суверенитет — неотъемлемое свойство всякого государства.
-Гоббса, поди, читывали?
-Читывал, не без того...Все государства признаются равными, не имеющими права вмешиваться во внутренние дела друг друга и обладющими полнотой власти в пределах своих территориальных границ.
-Так...
-Принципы так называемой Вестфальской системы международных отношений вошли в плоть и кровь юридической науки и официальной дипломатии. Вместе с тем, если перестать удовлетворяться привычными декларациями и хорошенько оглядеться вокруг, становится ясным, что с мировым правопорядком, основой которого до сих пор было национальное государство, или, как говорят наши английские партнеры, — nation state*, в последние десятилетия происходят серьезные изменения. Хотя кого — то, возможно, такой вывод и удивит, но отказ от прежних, 'вестфальских' принципов уже фактически происходит.
-Ну, это и неудивительно. — сказал второй. — Со времен Большой Коалиционной войны и утверждения новой международно — правовой нормы мир не раз имел возможность убедиться в том, что устоявшиеся представления о суверенных правах национальных государств остались в прошлом. Даже наиболее сильные национальные государства не могут признаваться в качестве верховной и суверенной власти ни вне, ни даже в рамках собственных границ. Вот, пожалуйста, Германия и Рейнская республика. И дело здесь отнюдь не только в неизжитых колониальных привычках западных 'великих держав'. Само государство начинает вести себя как корпорация, в которой все определяется экономической эффективностью. Яркий тому пример — Великобритания. В Лондоне подходы к решению проблем мировой политики приобрели уже вызывающий характер, и удивительно то, что в поддержку этого курса выступают и в столицах некоторых европейских стран. Встает вопрос: они хотят войны или мира? Они готовы слепо вести крайне рискованную игру, балансируя на опаснейшей грани между войной и миром?
-Лондон действует умело. Все эти разговоры о страхе войны порождают политику страха, единственная цель которой — дезориентировать и разобщить нас. Политика страха культивируется политической элитой Европы, в первую очередь политэлитой Англии, и довольно охотно принимается европейскими народами.
-Европа нуждается в политике доверия, а не в политике страха.
-Заблуждение.
-Это, кстати, не мои слова, генерал, это утверждения отдельных европейских политиков.
-Да хоть бы и ваши...Страх, политика страха...Мы живем в мире, где 'дела делаются' исходя, в том числе и из страха. Для общества опасен не сам страх, а его парализующий эффект. Англичане это поняли и используют страх как одно из условий для принятия решений, оправдывая необходимость действий теми или иными угрожающими факторами. Главное зло нынешнего времени не война, не угроза войны, а борьба за безопасность, обещание которой заставляет цепенеть сознание и волю целых народов. Следует попросту перестать скулить по поводу 'конца правил игры', а открыть глаза и понять, что хотя мир опасен, в другом нам не жить.
-Именно так вы предлагаете мне изложить вашу точку зрения государю? — спросил второй.
-Ну добавьте что — нибудь от себя...Я все же не исключил бы того обстоятельства, что действует неумолимая предопределенность раскручивания спирали взаимной подозрительности. — сказал первый, закуривая новую папиросу. — И мы могли бы использовать те хрупкие и немногочисленные шансы...
-Дипломатия?
-Отчего нет? Хотя для меня война или угроза оной выглядит предпочтительнее.
-Стремление Москвы делать ставку на дипломатические подходы к решению проблем европейской безопасности доводилось до сведения Англии не раз. — бесцветно возразил второй. — Но оно наталкивается на полное отсутствие понимания с британской стороны.
-Изменение политики России всего лишь вопрос времени...Россия, как и всякая страна, имеет право защищать собственные интересы, более того, неизбежно будет защищать эти интересы в том виде, как их понимает ее элита и большинство населения.
-Вот вы говорите — война?
-Резкая реакция Москвы явно застанет Запад врасплох. — задумчиво сказал первый. — Состояние мира всяко порождает нарастающие сомнения: имеет ли перспективу политика универсальной коллективной безопасности? Война — проекция принуждения, подчинения или сопротивления — то есть действие посредством радикальных средств, несущих дезорганизацию и смерть. Это разрушительное усилие, сумма действий, решительно опровергающих сложившийся политический консенсус, радикальный аспект нападения, борьбы и защиты, институализация агрессии и обороны. Однако военная машина — это еще и мощь, способная воздействовать на обстоятельства, не только извергая огонь и железо, но и отбрасывая влиятельную тень.
