Блуждающие огни

= 'Пасхальный союз'. =

Альтернативно — историческое произведение в 'руританском' стиле с элементами шпионско — политического детектива и с некоторым архитектурно — краеведческим уклоном.

Книга первая.

= 'Блуждающие огни'.=

Только государство и его мощь могут

быть для настоящих патриотов истинной

путеводной звездой. Остальное — 'блуждающие огни'.

П.Б.Струве.

Пролог.

Мартовская ночь неудержимо тянула его в непонятную свою глубину. В свете фар поблескивали лужи, мелькали деревья и кустарники...

Он остановил машину, черный 'паккард', не доезжая окраин Касл Комба — живописной деревушки в двух часах езды от Лондона и некоторое время сидел, стиснув пальцы на автомобильном руле, пытаясь усмирить чувства. Потом он вышел на обочину дороги — на пустынном шоссе не было ни одного путника. Он стоял опустив голову, лицо его охолодело.

Он неспеша вынул сигарету, чиркнул спичкой и чахлый огонек взметнулся возле рта. Он вдохнул едкий, пахучий крепкий табачный дым и свежий ночной воздух. Внезапно он принял решение, бросил только что прикуренную сигарету, сел в машину и помчался в Лондон.

Дома, скинув шляпу, не снимая твидового пальто, он сел за письменный стол и торопливо набросал письмо...

'Мне довелось присутствовать недавно на полуофициальном собрании, самым неожиданным образом открывшим для меня огромную тайную и в высокой степени опасную, на мой взгляд, работу. Подобные инициативы, свидетелем которой я стал в одном из лондонских снобистских клубов, по — моему могут иметь единственно гибельный результат: толкнуть Россию в кровавую политическую и бесконечную борьбу, обрекая народы, не только российский, но и европейские, на новые нечеловеческие страдания. Участники полуофициального собрания готовы с энтузиазмом взяться за восстановление рассыпавшегося в прах прежнего международного порядка. Это все борцы за мировой статус — кво, которого давно уже нет. Это предельно озлобленная 'старая гвардия', желающая реванша и до сих пор не смирившаяся с итогами мирного договора, подытожившего Большую войну. У этих людей много союзников, они будут требовать самых решительных действий. И таковые последуют — можно не сомневаться...'.

Память услужливо напомнила ему о свекольном поле близ Монса, где со стрелками 3-й Шотландской дивизии довелось ему рыть траншею, а на соседнем поле французский крестьянин сажал капусту. Когда земляные работы были закончены и стрелки залегли, на краю темнеющего перед ними леса показались серые пятна: передовые части Британского экспедиционного корпуса вплотную подошли к правому флангу германской линии фронта. Тяжелые орудия немцев, установленные у деревни Бетанкур, начали разносить траншею, в которой он находился. Снаряды стали разрываться слишком близко от его левого уха, и он собирался положить бинокль и несколько минут посидеть на дне траншеи, чтобы передохнуть. Он не сразу понял, что произошло. Удар был похож на падение молота, в нем было ощущение сумасшедшей скорости. В мгновение ока ему представилось поле боя, затем это видение сменилось алыми кругами и чей — то голос сказал: 'Он свое получил'. Шотландцы к вечеру отошли, а он всю ночь пролежал на свекольном поле. Только утром немцы нашли его и передали французскому Красному Кресту, поскольку оценили его положение безнадежным...Потом были долгое лечение и плен...Он увидел, что представляет собой немецкий ум: машина, которая работала с единственной целью — сокрушить европейскую цивилизацию и подчинить её тевтонским идеям.

...Он сидел в предрассветном сумраке, в своей лондонской квартирке, уставясь покрасневшими глазами в письменный стол, на котором лежал аккуратный конверт с адресом: 'Лондон. Бречейн плейс. Российское посольство'...

Глава Первая.

Первый акт многоактной пьесы.

26 марта 1932 года. Пятница.

Подмосковье. Сенежское озеро.

...Дача в глубине яблоневого сада, обнесенная сплошным забором, была хорошо упрятана от посторонних глаз. Прямо за калиткой начиналась узенькая аллея, тянувшаяся до террасы. Сама терраса была застекленной.

На террасе в плетеных креслах сидели двое. Один, пожилой старик в великолепной твидовой паре с первоклассными брюками из 'Мюр и Мерилиза', курил папиросу, рассеянно стряхивая пепел прямо на пол. Другой, грузноватый, не менее пожилой, одетый в приличествующий скромный, не слишком новый, костюм, читал брошюру. Рядом с плетеными креслами стоял стол. На нем лежали несколько свежих газет, русских и английских, мраморное пресс — папье, а в карандашной подставке из хризолита торчали несколько простеньких, ученических, перьевых ручек и разноцветных карандашей.

-Ну, и как вам на покое, генерал? — спросил тот, что был одет скромно.

-Хорошо. Я тишину люблю. — улыбнулся куривший папиросу. — Отдыхается хорошо и работается с толком.

-Работается? — переспросил второй, откладывая брошюру на край стола.

-Консультирую на досуге...

-Разве сейчас — работа? Вот раньше вы, да, дела проворачивали — ноготок не брякнет.

-Раньше...Дык, душа все еще просит, горит. Она ведь не каменная. Ей тоже кусок хлеба нужен. В виде дела.

-Это верно.

-Потому и заехали ко мне, старику?

-Да какой вы старик. Фору многим еще дадите. А заехал, так по пути было, дай, думаю, навещу.

-Жизнь — процесс, предполагающий, но не гарантирующий нечаянную встречу...

-Глубоко... — второй покачал головой одобрительно, окинул террасу взглядом, — Аскетом живете?

-Некоторый аскетизм не такое уж страшное зло, как многим кажется. Человек должен сам ограничивать себя.

-Резонно.

-Николай Николаевич, уж на что мы с вами крепкой веревочкой связаны, а ведь и сейчас разговор вы зачинаете с уверточками. Темните?

-Есть немного. Даже мой статс — секретарь, человек, проверенный сугубо и долгое время состоящий возле меня, не знает где я, куда поехал...

-Настолько плоховаты дела? — спросил тот, что курил папиросу.

-Да как сказать, ваше превосходительство. Есть определенная нервозность. Особливо в последние дни. Вот, взгляните на сей отчетик. Вчера получили из Лондона. С вложением. Письмецо в конверте. Как говорится, из самого логова — места, откуда Форин офис практически черпает силу для формирования своей внешней политики.

Первый быстро пробежал глазами письмо, полученное из Лондона. Затем прочитал еще раз, стремительно. Прочитав письмо, поднял глаза.

-Чувствуете уровень? — спросил второй.

-Давайте — ка порассуждаем вместе. — сказал первый. — До недавнего времени русский консенсус базировался на взаимопонимании с Западом о том, что обе стороны будут двигаться к более тесному сотрудничеству, обе стороны будут с пониманием относиться к интересам друг друга и идти на взаимоприемлемые компромиссы. Однако эти условия на практике выполняли только мы. Не отказываясь полностью от идеи национальных интересов, Россия показывала, что готова ими частично жертвовать ради сотрудничества с Западом, чтобы являть собой его часть. Но так называемый Западный, или 'цивилизованный' мир, несмотря на обилие ободряющих слов, мыслил иными категориями. По сути своей, Запад — единственная сохранившаяся коллективная империя. Запад истово верит в то, что он — вершина общественного прогресса, и весь мир должен стремиться к западной модели. Эдакий примитивный культурный шовинизм. В принципе это примитивный культурный шовинизм, характерный для многих народов и стран — от небольших племен до крупных цивилизаций, считавших всех вокруг варварами, а себя — центром мира. Отличие современного Запада — в его масштабах. Внешняя политика Запада основана на вере в необходимость присоединения 'варварских' народов и стран к миру европейской свободы, подчинения их политическому влиянию через экономические и политические союзы. А для этого в 'нецивилизованных' странах к власти должны прийти , понимающие, что им самим это выгодно, то есть ориентированные на Запад. А Запад будет этому всячески сопособствовать.

-К чему клоните? — спросил второй. — Что с Россией случилась накладка и она отказалась полностью входить в западную систему? Да еще смеет настаивать на собственных подходах, хотя бы по некоторым особо важным для нее вопросам?

-Точно так.

-Можно ожидать возможности создания нового кризиса? — спросил второй.

-Да. Безусловно. Надо ждать острого кризиса. Запад ищет 'новый курс' в отношениях с нами. Ищет, и полагаю, найдет. Пока же ситуация отчасти напоминает былое состязание небольших подвижных особей с медлительным гигантом. От нас требуют уступок, а взамен — только пустые обещания.

-Чем мы можем ответить? Или вернее так: как мы можем противодействовать Лондону? Обычного комплекса мер мне кажется, окажется недостаточно...

-Чем ответить? Смелостью, непоколебимым упорством, мужеством, точным расчетом и изобретательным разумом государственных мужей.

-Вот давайте, вместе покумекаем над этим...

-Отвечать трудно. — первый покачал головой. — Полагаю, речь идет об отказе Лондона как — то менять свою стратегию по формированию мирового порядка, в том числе и с применением военной силы?

-Примерно так. И присовокупите к сему отказ России признавать за Великобританией права устанавливать британский порядок.

-Это вкупе делает почти невозможным налаживание диалога и взаимодействия.

-Причина ухудшения двусторонних отношений кроется глубже и заключается, на мой взгляд, в серьезных, кардинальных расхождениях в интересах двух держав. — сказал второй. — В Англии, в Лондоне и в Сити есть достаточное число людей, вхожих в мир большой политики, которые называют Россию 'страной, которая все портит' и мешает 'всему миру' нормально жить и строить мировой порядок. За некоторыми исключениями британские премьер — министры не имели хорошо проработанных рабочих стратегий. Были какие — то общие планы, добрые намерения, реализация которых требовала взаимодействия обеих сторон, а британские и российские цели были весьма разными как по общим вопросам мировой повестки, так и по отдельным проблемам. Кроме того, многие в Лондоне считали, и продолжают так считать и сейчас, что декларации о новых подходах и продекларированные во всеуслышанье добрые намерения, могут решить все проблемы без выработки всесторонней стратегии.

-О том, что стратегия Даунинг — стрит выстраивается на постулате о неотъемлемом и исключительном праве британской короны обустраивать мировой порядок, известно давно. — усмехнулся первый. — Но сегодня пока еще считается как бы само собой разумеющимся, что суверенитет — неотъемлемое свойство всякого государства.

-Гоббса, поди, читывали?

-Читывал, не без того...Все государства признаются равными, не имеющими права вмешиваться во внутренние дела друг друга и обладющими полнотой власти в пределах своих территориальных границ.

-Так...

-Принципы так называемой Вестфальской системы международных отношений вошли в плоть и кровь юридической науки и официальной дипломатии. Вместе с тем, если перестать удовлетворяться привычными декларациями и хорошенько оглядеться вокруг, становится ясным, что с мировым правопорядком, основой которого до сих пор было национальное государство, или, как говорят наши английские партнеры, — nation state*, в последние десятилетия происходят серьезные изменения. Хотя кого — то, возможно, такой вывод и удивит, но отказ от прежних, 'вестфальских' принципов уже фактически происходит.

-Ну, это и неудивительно. — сказал второй. — Со времен Большой Коалиционной войны и утверждения новой международно — правовой нормы мир не раз имел возможность убедиться в том, что устоявшиеся представления о суверенных правах национальных государств остались в прошлом. Даже наиболее сильные национальные государства не могут признаваться в качестве верховной и суверенной власти ни вне, ни даже в рамках собственных границ. Вот, пожалуйста, Германия и Рейнская республика. И дело здесь отнюдь не только в неизжитых колониальных привычках западных 'великих держав'. Само государство начинает вести себя как корпорация, в которой все определяется экономической эффективностью. Яркий тому пример — Великобритания. В Лондоне подходы к решению проблем мировой политики приобрели уже вызывающий характер, и удивительно то, что в поддержку этого курса выступают и в столицах некоторых европейских стран. Встает вопрос: они хотят войны или мира? Они готовы слепо вести крайне рискованную игру, балансируя на опаснейшей грани между войной и миром?

-Лондон действует умело. Все эти разговоры о страхе войны порождают политику страха, единственная цель которой — дезориентировать и разобщить нас. Политика страха культивируется политической элитой Европы, в первую очередь политэлитой Англии, и довольно охотно принимается европейскими народами.

-Европа нуждается в политике доверия, а не в политике страха.

-Заблуждение.

-Это, кстати, не мои слова, генерал, это утверждения отдельных европейских политиков.

-Да хоть бы и ваши...Страх, политика страха...Мы живем в мире, где 'дела делаются' исходя, в том числе и из страха. Для общества опасен не сам страх, а его парализующий эффект. Англичане это поняли и используют страх как одно из условий для принятия решений, оправдывая необходимость действий теми или иными угрожающими факторами. Главное зло нынешнего времени не война, не угроза войны, а борьба за безопасность, обещание которой заставляет цепенеть сознание и волю целых народов. Следует попросту перестать скулить по поводу 'конца правил игры', а открыть глаза и понять, что хотя мир опасен, в другом нам не жить.

-Именно так вы предлагаете мне изложить вашу точку зрения государю? — спросил второй.

-Ну добавьте что — нибудь от себя...Я все же не исключил бы того обстоятельства, что действует неумолимая предопределенность раскручивания спирали взаимной подозрительности. — сказал первый, закуривая новую папиросу. — И мы могли бы использовать те хрупкие и немногочисленные шансы...

-Дипломатия?

-Отчего нет? Хотя для меня война или угроза оной выглядит предпочтительнее.

-Стремление Москвы делать ставку на дипломатические подходы к решению проблем европейской безопасности доводилось до сведения Англии не раз. — бесцветно возразил второй. — Но оно наталкивается на полное отсутствие понимания с британской стороны.

-Изменение политики России всего лишь вопрос времени...Россия, как и всякая страна, имеет право защищать собственные интересы, более того, неизбежно будет защищать эти интересы в том виде, как их понимает ее элита и большинство населения.

-Вот вы говорите — война?

-Резкая реакция Москвы явно застанет Запад врасплох. — задумчиво сказал первый. — Состояние мира всяко порождает нарастающие сомнения: имеет ли перспективу политика универсальной коллективной безопасности? Война — проекция принуждения, подчинения или сопротивления — то есть действие посредством радикальных средств, несущих дезорганизацию и смерть. Это разрушительное усилие, сумма действий, решительно опровергающих сложившийся политический консенсус, радикальный аспект нападения, борьбы и защиты, институализация агрессии и обороны. Однако военная машина — это еще и мощь, способная воздействовать на обстоятельства, не только извергая огонь и железо, но и отбрасывая влиятельную тень.

-Любопытно.

-Учитесь смотреть чуть вперед, Николай Николаевич. — улыбнулся первый. — Помимо разного, интересного, вы увидите как меняется сам язык войны, как растет значение мастерства в создании ситуаций превосходящих возможности анализа, выработки правильных решений и их реализации неприятелем. Увидите, что стремление к нанесению разрушений и потерь замещается захватом стратегической инициативы, моральным сокрушением неприятеля, организацией замешательства в круге лиц, принимающих решения, подавлением воли и подведением к принятию критически неверных решений. Вот, что такое война — искусство, сопряженное с огромным выбором возможностей и рисков.

-Вы намекаете на активизацию действий?

-Разумеется. Война обретает более широкий, нежели только милитарный смысл. Война, экономика, культура, мораль и политика — все в кучу. И потом...У Лондона нет реальной и хорошо проработанной стратегии в отношении к Москве. Стратегии нет. Есть установка на доминирование везде и всюду. Чтобы не было препятствий для реализации мировых целей. Россия, таким образом, попадает в разряд самых серьезных препятствий. Так она виделась раньше, так это видение сохранится. Вдобавок, британские государственные институты все более подчиняются логике коммерческих структур...

-Не стоит ли с этого и начинать? — спросил второй.

-С чего? С коммерческих структур? С тактики?

-Да.

-Хотите предоставить Лондону попытку использовать в качестве оружия своего рода 'небоевые военные операции'? Что ж...Можно попробовать растворить потуги бриттов, навязав контригры. Необходимо укрепить коалицию Кремля и крупных промышленников, разумеется тех из них, кто согласен принять правила игры, кто готов выполнять определенные функции в интересах как самого государства, так и власти. От промышленников с их амбициями можно ожидать изменения предпочтений. Под влиянием внешней среды. И тогда, не исключаю, крупный капитал станет субсидировать новую внутриполитическую оппозицию, имея все возможности игнорировать интересы старой. Сегодня возможность внутриполитической контригры против нас равна нулю. Настоящей и сильной политической оппозиции не существует.

-У нас и консерваторы обычно не были сторонниками активной внешней политики. Активная внешняя политика обычно, наоборот, проводилась либералами. Большинство либералов считают, что модернизированная и даже вестернизированная Россия должна стать отнюдь не подчиненной частью Западного мира, но ее законной и мощной частью с собственными интересами. Многие также полагают, что миссией России должна стать европеизация и вестернизация стран Востока, которые она лучше понимает вследствие географического положения и того факта, что в самой России имеется значительное мусульманское и буддийское население.

-Слава богу, что верх чаще одерживали консерваторы. — улыбнулся первый. — И патриотизм понимался консерваторами в России как сохранение ресурсов страны и жизней ее жителей и протест против растрачивания ее богатств на чуждые и непонятные внешние цели. Мне трудно представить себе, чтобы Александр Пушкин выступил бы сторонником превращения реформированной России в младшего партнера Англии или Франции, не говоря уже о возможности ее раздела.

-Между тем идея возможности и даже желательности раздела России на 'несколько мелких зажиточных Швейцарий' довольно широко распространена среди отдельных российских либералов. Я впервые услышал такое предложение от ныне сидящего в Лондоне господина Коновалова.

-Лет пятьдесят назад такие взгляды не были характерны для либерального большинства и представлялись скорее курьезными.

-Значит, возникают новые реалии, которые пока не являются нашей 'головной болью', но могут ею стать, если от них отмахнуться...

-А вы не отмахивайтесь.

Первый покачал головой.

-Ох уж эти новые либералы...Недостаточная образованность, плохое знание истории и культуры собственной страны...В подобных предложениях поражают два момента. — сказал он. — Во — первых, полное непонимание того, что раздел страны не может быть бескровен. Во — вторых, план раздела собственной страны говорит о непризнании ее исторической и культурной ценности.

-Генерал, может вам взяться за организацию контригр? — спросил, помедлив, второй. — Я готов доложить государю...

-Погода нынче препротивная, — поежившись, сказал первый собеседник. — Не люблю март, не самые лучшие воспоминания у меня с этим месяцем...Такие, что и вспоминать — то не хочется...

-Принимаете ли вы мое предложение?

-Разумеется, принимаю...Пройдемте в дом, поговорим обстоятельнее...

=======

nation state — национальное государство (государство, население которого по преимуществу принадлежит к одной нации или этнической общности, в отличие от многонационального государства).

Картинки из прошлого — I.

...Войска проходили через фольварк не останавливаясь, почти сплошной, извивающейся гусеницей лентой. Жители фольварка с фарфоровыми радушными улыбками на лицах, то и дело выносили к дороге крынки молока, нарезанный аккуратными ломтиками хлеб, огурцы, луковицы, наливали молоко в глиняные кружки, совали хлеб и улыбчиво рвали из рук мятые рубли и трешки, сыпали в подолы и карманы мелочевку. Рядом вился лохматый, добродушный хозяйский пес, доверчиво ластился и незлобно полаивая, усердно вилял хвостом...

На закате дня, владелец аккуратного хуторка, посмеиваясь чему — то, вздернул на глазах проходящих мимо войск, в леске, годовалого кобеля...Казнил из — за того, что не мог научить пса злобе...Войска шли через фольварк, а на суку, в соснячке, облепленный роем жирных, синих мух, висел добрый барбос...

Ночью проходящие через фольварк русские войска спалили аккуратный хуторок. Возле повешенного пса качался теперь хозяин хозяин фольварка...

27 марта 1932 года. Суббота.

Москва. Староваганьковский переулок.

Государь с раннего вечера работал в отдельном кабинете Царской библиотеки с бумагами. Случилась обычная для семейного человека размолвка с супругой и Федор Алексеевич, не желая усугублять скандал, пешком ушел из Кремля через Боровицкую башню в Старое Ваганьково, в Царскую библиотеку.

В Старом Ваганькове располагался исторический комплекс зданий бывшего Аптекарского приказа. Раньше Аптекарский приказ находился в Потешных палатах Московского Кремля, поскольку связь его с царской фамилией была достаточно тесной и именно при нем находились царские врачи. Важными составляющими частями приказа были государева аптека, так называемый Аптекарский огород (то есть место, на котором выращивались лекарственные растения), кабинет редкостей, где собраны были в первую очередь гербарии, и...царская библиотека.

Из книжного собрания Аптекарского приказа появилась царская библиотека, старейшую часть которой составили книги, находившиеся у основателя династии, царя Бориса Федоровича Годунова, его сына, Федора Борисовича, ближнего боярина Семена Никитича Годунова, умершего в 1612 году и западноевропейские издания, привезенные в Москву английскими купцами Флэтчером и Голсуортом в начале 1609 года.

В середине семнадцатого столетия Аптекарский приказ перевели из Кремля в Старое Ваганьково. В обширном Аптекарском дворе, обустроенном в Староваганьковском переулке, в каменных палатах, подвергшихся значительным переделкам и перестройкам, теперь разместилась Царская библиотека.

...Меньше всего государь хотел выделяться, хотел, чтобы к нему относились, как к остальным. Отчасти ему это удавалось, хотя напоминания о его обособленности порой выглядели очень жестким образом.

С того момента, как он, будучи наследником престола, был торжественно 'посажен' на коня, что означало первый шаг на пути к серьезному обучению военному делу и часто происходило в присутствии не только самого царя, но и иностранных послов, к Федору Алексеевичу относились так, как к любому другому мальчику его возраста. Вместе с другими сверстниками наследник шалил, участвовал в проказах, и соответственно, как и другие, подвергался наказаниям воспитателями. Потом он посещал Лазаревский институт восточных языков, взявшись за обучение фарси, быстро влился в университетскую жизнь, завел множество знакомств. Однако через два года бросил институт, так и не докончив курс восточных языков. Федор Алексеевич уединился в Звенигороде, целыми днями возился со своей обширной библиотекой. Это было успокаивающим занятием.

Суровость придворной жизни, тусклые формальности и тяжелое бремя долга лежали огромным камнем на плечах царевича. Царь относился к наследнику престола сурово, порой даже чрезвычайно сурово, придирчиво. Реакция на отцовские упреки была показательной — царевич в сердцах и не стесняясь в выражениях клялся отказаться от престола и уезжал на некоторое время в Козьмодемьянское, демонстрируя упрямство и легкое пренебрежение последствиям своих действий. Когда отец задумал женить наследника, Федор Алексеевич проявил характер и заартачился. Опасения того, что царевич в один день станет государем и начнет править, будучи холостым, были настолько велики, что премьер-министр даже был вынужден переговорить с ним с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной и внушить ему, что уверенность в наследниках крайне важна для поддержания государства. В какой — то момент для Федора Алексеевича даже был составлен список из девяти молоденьких представительниц европейских королевских семей.

В королевских домах Европы брак был серьезным делом. Естественно там почти не было места для любви, страсти или романтики. Царские браки организовывались, капризам сердца было не место перед неумолимыми требованиями долга и династии. Родители царевича Федора, царь Алексей и царица Ольга были типичными представителями кастовой системы, где члены одной монархической семьи женились только на членах другой королевской семьи. Годуновы обычно вступали в брак с немецкими представительницами королевских семей. Но наследник отверг предлагаемые кандидатуры немецких принцесс и выбрал, вопреки династическим соображениям, ту, которую полюбил всем сердцем с первого взгляда — княгиню Анастасию Добророльскую.

Газеты, специализирующиеся на великосветских сплетнях и околопридворных слухах, находили ее 'щедрой, доброй, настоящей хозяйкой с практическим складом ума, готовой к активности'. Родители наследника престола были против, объясняя, что в одной из ветвей семейства Добророльских текла 'плохая кровь' — сумасшествие. Но царевич был непреклонен, упрямо и резко отверг родительские доводы о первостепенном факторе для царской фамилии — психической устойчивости. В конце концов царь отступил, признав за сыном право не принимать его осторожности и не заключать брак, чтобы угодить семье. В июле 1927 года Федор последовал зову сердца и обвенчался с княжной Добророльской, положив, таким образом, конец поискам невесты ради выгодного брака.

Государыня Анастасия Федоровна основной чертой своего характера являла резкую противоположность государю. На ней была написана властность, величественность. Никогда она не теряла сознания своего положения, разве только в детской. Многим она казалась гордой. Но государыня не была гордая в грубом значении этого слова, она постоянно сознавала и никогда не забывала своего положения. Поэтому она всегда казалась Государыней. Их брак был основан на чувстве сильной взаимной любви. Государь любил ее как женщину. Она любила его как мужа, к которому привело ее сильное чувство любви. Это была взаимная любовь 'как у остальных'. Государыня была 'крышей' для всей семьи, сократив свое участие в различных церемониальных и представительских мероприятиях и 'опекала' ее, порой чересчур рьяно, отчего, как и во всякой другой семье случались споры, скандалы и размолвки.

...Именно в библиотеке царь принял явившегося с докладом председателя правительства Николая Николаевича Балк — Полева.

-Что у вас, Николай Николаевич? — осведомился царь, кивая на папку в руках премьер-министра. — Прожекты, проекты?

-Не без этого...— ответил Балк — Полев.

Потомок майора шведской службы, избравшего служение русскому царю и оказавшегося не случайным искателем выгодной службы у щедрых работодателей, которыми была когда-то заполнена Европа, отлично знал свое дело, добросовестно его выполнял и по праву являлся ближайшим помощником государя в делах державных.

-Попалась мне давеча в одной околонаучной газете любопытная статья... — сказал царь. — Суть примерно такова: настоящее реформирование, имеющее основной целью приноровиться к непростому и быстроменяющемуся миру — это не модернизация инструментов, и даже не перемены в правилах игры. Да — с. Это — изменение структуры, которая осуществляет управление, то есть — изменение власти, той самой, что проектирует идеи, воплощает их в реформах. Нужно только прийти к осознанию значения перемен на практике...

-Новизна обладает серьезными конкурентными преимуществами, которые нередко осложнены высоким уровнем риска. — спокойно ответил премьер — министр.

-Так, что у вас, Николай Николаевич? — снова спросил государь.

-Ваше Величество, в соответствии с нашим видением мирового порядка, есть все основания полагать, что Россию загоняют в стратегический тупик. Нам предлагают либо смириться с положением вещей в мире, либо столкнуться с остракизмом и изоляцией. Несколько лет назад мы позволили себе дать слабину, отступали, сдавали позиции, завоеванные за предыдущие столетия. Любые наши попытки утвердить право надзора и контроля в привилегированной сфере интересов соседями нашими осуждаются как 'рецидив русской экспансии'. С вашим восшествием на престол ныне связывается конец 'отступления', хотя мы и не отказываемся от попыток договориться о новых условиях фактически прежней стратегии.

-Надеюсь, вы понимаете, что статус России как великой державы не может быть подарен или отозван высшими силами. Он является неотъемлемой частью ее природы и судьбы. — сказал царь.

-Именно об этом я и хотел доложить Вашему Величеству и представить некоторые соображения, кои мы имели смелость составить вместе с генералом Хитрово....

-Ну — с, продолжайте, Николай Николаевич...

5 апреля ( 23 марта по русск.ст.) 1932 года. Вторник.

Прага. Улица Коруновачны 34. Российское посольство.

-Вам все ясно? — второй секретарь российского посольства в Праге глянул прямо в лицо дипломатическому курьеру Шеферу.

-Ясно. Передать лично в руки.

-Надеюсь на вас...

-Пока у нас не пропал ни один документ... Надеюсь, что так же будет и дальше.

Второй секретарь посольства подошел к окну, закуривая на ходу.Взглядом предложил папиросу из портсигара дипкурьеру, но тот отрицательно помотал головой. С улицы доносилась траурная музыка. Второй секретарь взглянул в окно. Из — за перекрестка, пересекая улицу, показалась похоронная процессия. Второй секретарь проводил ее взглядом...

Здание особняка, в котором располагалось российское посольство, было построено в 1927 году по проекту французского архитектора Терио в стиле неоэклектизма. Особняк и прилегающая территория находились на границе парка Стромовка, бывших королевских охотничьих угодий, а ныне — крупнейшего парка в Праге. Совсем рядом с парком находилось еврейское кладбище.

-И часто у вас такая музыка? — спросил Шефер.

-Почти каждый день.

-Не позавидуешь...

=================

9 Апреля (27 марта по русск. ст.) 1932 года. Суббота.

Карлсбад. Земли Чешской короны.

В Чехии парадоксально было многое, начиная с ее официального названия ( Королевство Чехии, Богемии и Моравии). Это множество национальных меньшинств, живших на ее территории. Это политический строй — по сути, единственная в Центрально — Восточной Европе конституционная монархия на западный демократический лад. Чехия не создавалась подобно моноэтническим национальным государствам, на основании лишь 'естественного права на самоопределение'; не менее важным, чем национальная идея, для идеологии чешского государства были мировоззренческие идеалы, цели и задачи 'общечеловеческого характера'. Иначе говоря, чешская монархия не являлась тождественна идее наличия совместного государства чехов, словаков и немцев — это была своего рода идеологическая платформа, направленная на реорганизацию буквально всех сфер жизни чешского общества.

Из тихой европейской провинции Чешское королевство превратилось в начале века в своеобразную площадку, на которой в атмосфере свободной дискуссии происходили столкновения идей, наиболее актуальных для Европы. Чехия, с удовольствием примерив на себя наряд одного из глашатаев европейской гуманности и социальной справедливости, стала важным звеном в деле международного сотрудничества европейских наций. Считалось, что и в чешском Карлсбаде теперь делалась 'большая европейская политика'. Благодаря заинтересованности в Европе (и в России) в нейтральном статусе Чехии по примеру Швейцарии, чешско — немецкий (в большей степени, конечно немецкий) Карлсбад был одним из излюбленных мест европейских политиков, участвующих в бесконечных переговорах. Вообще, в Богемии* то и дело устраивались международные конференции, заключались соглашения, озвучивались меморандумы. 'Богемский треугольник' — Прага, Мариенбад и Карлсбад, являлся средоточием европейской и международной политики. Спокойные и уютные отели и рестораны Карлсбада, его живописные окрестности использовались для дипломатических зондажей и политических сделок. За ланчем в гостинице 'Бристоль' на берегу реки Тепль, разделяющей Карлсбад на две части, или в гостинице 'Олимпия', находившейся напротив прекрасного парка, или в 'Кайзергофе', в облюбованной французскими дипломатами 'Ривьере', в 'Тиволи' — сходились главы английской, русской, французской, итальянской и германской делегаций и вели беседы о международных проблемах. Здесь молодые и честолюбивые политики проходили курс наглядного обучения европейской дипломатии.

В Чехии, политически и морально ориентированной на Запад, внимание уделяли также организации Центральной Европы, то есть отношениям с ближайшими соседями королевства. А так же с Россией, как величайшей славянской державой. Чехи осознавали важность союзнических отношений и международного сотрудничества.

Впрочем, несмотря на то, что Чехия была конституционной монархией, и имелся парламент, скроенный по лекалам французской Третьей республики, русский государь Федор Алексеевич отмечал наличие у чехов потребительской психологии и выражался о Чехии, о ее прочных международно — политических позициях, о ее двухпалатном парламенте, формально обладающем огромной властью (но обесцененной рамками действующего законодательства), достаточно резко — он называл эту центрально — европейскую монархию 'любимым дитяткой европейских политиков и политиканов'...А венгерский ученый Миклош Кесеги дал ироничное определение принадлежности страны к Центральной Европе: '...та часть Восточной Европы, которая всегда мечтала принадлежать к Западной Европе, но в той или иной форме всегда оставалась частью Европы Восточной'...

...Из окна карлсбадского отеля 'Карлтон', в котором остановился профессор Сергей Семенович Радкевич, открывался вид на скверик, засаженный высоченными тополями. Сергей Семенович невольно подумал, что под их могучими корнями было, наверное, здорово собирать огромные шампиньоны: двух — трех вполне могло хватить на суп. О том, что есть грибы, выросшие в центре города, не стоит, Сергей Семенович предпочитал не задумываться...

-Любуетесь тополями? — гость Радкевича, Алексей Коновалов, председатель русского эмигрантского Политического Центра, обосновавшегося в Лондоне, с усмешкой смотрел на седоватого профессора. — А из окон моего лондонского жилья виден парк, а за ним — таверна, кстати тоже называемая 'Карлтон', как здешний отель. Здание с причудливой судьбой: построенная в 1860 году, в мае 1915 — го таверна была полностью разрушена прямым попаданием бомбы с немецкого дирижабля, во время одного из четырех налетов 1915 года. После этого, в 1920 — м здание было восстановлено Френком Поттером, и теперь оно радует глаз прохожих своим видом, а завсегдатаев — своим пивом. Отменным английским пивом!

-Любите английское пиво?

-Люблю. И много чего еще английского люблю.

-А русское? Русское пиво любите?

-Нисколько. Но мы ведь с вами разве о пиве решили говорить? Может, не стоит отклоняться от темы нашей беседы?

-Итак, вы хотите предложить мне...

-Мы могли бы объединится. У вас большой опыт политической борьбы, — медленно, но уверенно произнес Коновалов.

Профессор Радкевич, казалось, ждал подобного предложения и уже приготовил ответ:

-Мы слишком разные люди. Наша возможная коалиция будет дисскредитировать и вас, и меня.

-Помилуйте, я мог бы принести пользу, в Лондоне. В Париже. Как ваш политический представитель. Надо же поднять ваши акции среди англичан и французов. У меня есть возможности, связи, в конце концов вы можете перебраться в Лондон или в Париж, средства на представительство получите незамедлительно.

-В Лондоне, в Париже...Я положительно затрудняюсь вас понимать, господин Коновалов. — спокойно сказал Радкевич.

-Вы достаточно умный человек, полагаю, и поэтому я не открою вам большого секрета. Политический центр в Лондоне — организация достаточно серьезная. В России есть много сочувствующих тем целям и задачам, которые ставит Центр. Не скрою, серьезную помощь оказывают не только отечественные финансисты и промышленники из числа сочувствующих, но и иностранные организации, особенно деньгами...

...Главными авторами идеи о монополии власти монарха, как фундаментальной характеристики режима в России, были русские социалисты, социал — демократы и демократы социал — радикальной ориентации, претендовавшие. Если не на власть, то на участие в ней, но совершенно лишенные такой перспективы. Именно, прежде всего русские социал — демократы иих печатный орган — журнал 'Революционный вестник' -стали главными экспертами по текущей политике и экономике России, используя свои, особые, источники внутри страны. Затем им конкуренцию составил 'Бюллетень революции' Коновалова, очень удачно решавший задачу описания актуальной и будущей действительности России, практики, а после и пропагандистского сопровождения антироссийских акций Европы. Коновалов, близкий по взглядам к конституционным демократам, в выборе средств политической борьбы негушался ничем и сумел установить фактическую монополию, сосредоточив в своих руках деятельность экспертов по русской политике и экономике, из круга социал — демократов, социалистов и их последователей, слегка разбавленных социал — радикалами. Примечательно, что именно Англия предоставила Коновалову и его 'Бюллетеню' активно действующее убежище, и экспертам, сотрудничающим с ним. Коновалов учредил в Лондоне 'Политический центр', ставший существенным интеллектуальным кадровым резервом для формирования экспертного состава 'русского отдела' секртеной британской службы и именно Коновалов и курируемое им направление мысли в двадцатые годы были центром критики и прикладного и пропагандистского анализов годуновской России...

-Как — то, перед своим отъездом в Европу, вы, господин Коновалов, на прощание сказали, что хотели бы превращения монархической России в республику всеобщего счастья. Но счастье — наивный идеализм. И потом, у нас с вами разные политические цели и задачи. Не могу понять, как вы предполагаете сосуществование наших организаций...

-Вы хотите сохранить монархию в России? — спросил Коновалов. — А что такое современная монархия? Рабство, припудренное демократической кремлевской фразеологией.

-Меня величают монархистом, но это не так. Я — личный империалист. Я страстно желаю создания из России империи воинствующего разума. Россия должна быть первой империей во всем: в войне, в мире, в промышленности. в науке, в искусстве, в исследовании планеты.

-Кто из нас больше идеалист, вы или я? — улыбнулся Коновалов. — Лично я полностью разочаровался во всяких призрачных идеалах. Историю творят сильные личности.

-Наш разговор приобретает бессмысленный характер. — сказал Радкевич.

-Историю творят сильные личности. Но с народом, для народа, от имени народа. Стихийных революций и удачных мятежей не бывает. Их всегда кто — то подготавливает. И этот кто — то — сильная личность. Вождь. Полководец. Пророк с револьвером, ежели хотите. — Коновалов говорил снисходительно, с покровительственными нотками в голосе.

-А вы, стало быть, пророк? — усмехнулся профессор Радкевич, приподняв густые брови. — Где же ваш револьвер?

-Мой револьвер — это Политический центр. Вы же понимаете, что любое окружение властителя живет собственной жизнью и вынашивает свои интересы. И когда руководитель уже не может обеспечить им гарантии выживания, они выходят из подчинения и формируют структуру перехвата власти. Если помнить, что любая монополия, а власть в России именно что монополия Годуновых, — то можно прогнозировать тенденции углубления внутриэлитного раскола в России. Стратегия нынешней элиты сегодня сводится к тактике — каждый день избегать смертельных угроз и не совершать ошибок. Наша стратегия — заставлять элиту совершать побольше ошибок и подвергаться смертельным угрозам. Внутренним и внешним.

-Внешним? Вы говорите — внешним? Каким образом русский патриот может быть в настоящее время сторонником какого бы то ни было иностранного вмешательства в русские дела?!

-А как насчет взаимной выгоды и пользе для обеих сторон?

-Господи, какой же вы циник, господин Коновалов...

-Сегодня цинизм разъедает умы и сердца похлеще серной кислоты. Для циника не существует благородства, чести, клятвопреступления. Важен лишь конечный результат. Сегодня трудно оставаться стерильным. Пора взрослеть! Поэтому, милейший Сергей Семенович, не на ту лошадку вы поставили.

-Ошибаетесь. Вы слишком доверяетесь Западу. Запад делает вид, что готов поддержать вас и готов предоставить некие политические гарантии. Но исторический опыт наглядно демонстрирует, чего стоят гарантии Запада.Так что, не я, вы ошибаетесь.

-Нисколько. — Коновалов пожал плечами. — Вопрос времени...

-Что же касается раскола элиты...Все эти внутрироссийские распри, создание окраинных 'плацдармов' и иностранные попытки повлиять на русские дела нужны и выгодны лишь узкосословным элементам, непосредственно потерпевшим от русской политики.

-По — вашему выходит, что для нас, для нашей борьбы с царизмом, интересы России решительно не при чем?

-Именно.

-И поэтому вы так настойчиво, и с такой горячечностью, обращаетесь ко всем зарубежным русским, с призывом забыть партийные разногласия в 'великом деле'?

-А вы неплохо осведомлены...Только, уточню, не интересов царизма, как вы говорите, а интересов своей Родины от западных и восточных агрессоров!

-Вот даже как?! — Коновалов удивленно поцокал языком. — Я, стало быть, Россию люблю меньше вашего?

-Именно так! Я прекрасно понимаю, что русская политическая эмиграция может стать, и пожалуй, стала уже, немаловажным инструментом в руках европейцев — врагов России. И посему вижу для себя целью всячески постараться расширить и укрепить влияние оборонческих установок в эмигрантской среде.

-Где? В Праге?

-В Праге, в Карлсбаде, где я сейчас нахожусь. И сделано мною немало: создан русский комитет, который объединил русских людей из состава русской колонии в Чехии. Комитет сей готов всеми средствами противиться замыслам врагов Отечества и всемерно способствовать укреплению России. Я верю в Россию. Отцы наши верили. Это наша общая вера, это есть подлинный фундамент нации. Это и есть лакмусовая бумажка для проверки подлинных русскости и российского. Кто этой веры в Россию не разделяет, тот не настоящий русский, и Россия для него не Отечество, а объект.

-Напомните — ка, милейший Сергей Семенович, сколько человек в вашем русском комитете? — усмешливо спросил Коновалов. — Не больше десяти, кажется?

-Это не имеет решительно никакого значения! Влияние русского комитета распространяется на значительную часть русской колонии в Чехии.

-Да будет вам, профессор, не фантазируйте попусту.

-Тогда зачем вы здесь, в Карлсбаде? Зачем прикатили из Лондона?

-Поговорить с вами хочу.

-Есть о чем?

-Есть. Я хотел бы прояснить некоторые препозиции.

-Не вижу нужды.

-Сделайте исключение.

-Знаете ли, я всю жизнь изучал особенности русского мира. По первой своей специальности я экономист. Окончил экономическое отделение Дерптского университета. В ходе проводимой мною работы мне стало ясным, что самозаконность и своеобразная самодостаточность присущи культурно — исторической, хозяйственно — географической и политической структуре русского мира. Я понял, что эта самодостаточность и самозаконность есть одна из основных ценностей русской жизни и русской истории. Понять это — значило для меня целиком отказаться от своих прежних, противоправительственных взглядов и установок. Я и отказался от них и принял уроки истории.

-Вы не уроки истории приняли. — желчно ответил Коновалов. — Вы приняли деньги от царя.

-Отчего вы так говорите? — спросил Радкевич. — Оттого ли, что ныне пребываете в числе отринутых политиков?

-Политика является скучным делом. Порядочные люди вообще ею брезгуют, политику делает серая посредственность, которая видит — то на два шага вперед, а то и вообще на полшага. Политику делают тактики, ловкачи. Выигрывают может быть рубль, теряя при этом сотню.

-Вы политикой не занимаетесь?

-Вынужден. Вынужден заниматься. Меня всегда интересовало, почему в мировой политике почти нет ни одной яркой личности? Есть ли здесь закономерность? Сильная личность может откуда — нибудь выскочить, пойти на риск...

-Это вы сильная личность? — усмехнулся Радкевич. — Никогда вас таковой не считал, а уж ежели действуют гигантские силы инерции...А посему полагаю, не можете простить тех, кто вас от политики отстранил.

-Эх, знаете ли, в достатке на Руси и других прочих, отмеченных храбростью на полях сражений, честно ратоборствовавших всюду, где нужен был нелегкий воинский труд. Я из служилого дворянства, а таким и допрежь редко когда доводилось дожить до глубокой старости, да своей смертью и в своем доме почить.

-Жалобить меня решили?

-Господь с вами. Я не несу ответственности за моих предков, но весь род наш, несмотря на все обиды и насилия от московских государей, воевал отважно и честно. Наш род — не исключение из служилых родов, Сергей Семенович. Зато уж не всякий мог повеличаться родственными узами с патриархом всей Руси.

-Родословная справка вашей фамилии мне интересна менее всего. Не трудитесь понапрасну.

-Справка не причем, вы правы. Но я толкую вам про то, что путь к вершинам власти бывает необычен. И легкостью не отличается.

-Именно поэтому вы пребываете ныне вне пределов отчизны?

-Как и вы...

-Ныне при царском дворе уж слишком много советников. И не каждый их них желает созерцать мои твердость и неуступчивый нрав, но ждут больше послушания и безответности. Но в Москве видят, что нет в моих деяниях стремления нажиться, обмануть кого-то или сделать какой — нибудь 'гешефт'. Это все миссии низкого пошиба, я же говорю о высшей, культурной, цивилизационной человеческой миссии России. У нас есть вера в это. У нас есть много других верований!

-О, да! Целые симфонии верований! Геополитических! Но вы, профессор, лучше моего знаете, что вакханалия имперской, шовинистической, антисемитской риторики под видом 'геополитики' вызывает понятное отторжение. Мне кажется, проблема в том, что профессор Радкевич случайно забрел туда, куда приличному человеку ходить не стоит, — в шатер бродячего шапито под названием 'геополитика'. Там скачут по кругу лошади, летают гимнасты и подвизаются разного рода фокусники. Ваши геополитические верования обладали определенной интеллектуальной свежестью, но в последнее время изрядно заплесневели. Их пора отправить куда подальше, в темный угол чулана.

-Тогда давайте на сем покончим разговор.

-Геополитика в России заменила правящему классу и вам, профессор!, — критический взгляд на внешний мир, предлагая вместо него мессианские мифы и переливания из пустого в порожнее болтовни типа 'национальных интересов' и 'борьбы за ресурсы'. Вы всерьез уверовали, что мир состоит из унитарных государств, обладающих 'интересами' и политической волей и живущих в дарвиновской борьбе за ресурсы?

-Решились порассуждать о геополитике? — спросил Радкевич.

-О геополитике рассуждают в основном неудачники, в оправдание своей отсталости. Ведь для того, чтобы преуспеть в современном мире, практически не имеет значения, где вы находитесь.

-А вы преуспели?

-Представьте, да. Геополитика — это прельщение, это соблазн. И сутью этого соблазна является ненависть к другому и отрицание человеческого лица у человека. То есть, на самом деле, отрицание человеческой свободы. Потому что, пытаясь навязать естественнонаучный закон человеческому обществу, вы, и такие как вы, профессор, отрицаете за человеком, за обществом как совокупностью людей, способность своей свободной воли контролировать, определять и направлять свои естественные желания.

-Стало быть, вы, горстка скандальных маргиналов, готовы взять ответственность за дискредитацию геополитики?

-Мы не горстка. И в наших обличениях можно найти немало справедливого!

-Вы, которые 'не горстка', желаете внести 'коррективы'? — усмехнулся Радкевич. — Только пока ваши концепции вынуждены оставаться публицистическими, то бишь конъюнктурными и сиюминутными. В угоду вашим лондонским хозяевам.

-Ну — ну, сразу про хозяев...

-Отрицать станете? Ваша принципиальная зависимость от британской внешнеполитической конъюнктуры видна невооруженным взглядом. Любой чрезмерно надутый пузырьрано или поздно лопается. Мое отношение к вашему Политическому центру, мягко говоря, неодобрительное...

-Да уж говорите как есть! — раздраженно крикнул Коновалов. — Так и говорите — погромное!

-Нет, пожалуй, вернее будет критическое. — возразил Радкевич и продолжил ровным бесстрастным голосом, — В настоящий момент мы не видим возможности для поиска путей примирения с вашим центром, даже учитывая то обстоятельство, что этот шаг мог бы явиться свидетельством сплоченности тех групп, которые противостоят интриганам в Москве, сохраняя при этом свои политические убеждения и свободу от давления извне. Политическая и материальная история вашего Лондонского центра предельно проста, ибо создан он по решению британского кабинета, частично на британские деньги? Я знаком с историей вашего проекта и впечатление мое весьма плачевное. Ваша борьба — фикция. Вы за опечатками усматриваете преступный умысел, или как минимум, непрофессионализм, а там где их нет, — создаете впечатление об отсутствии необходимой информации и подсовываете свою, ангажированную. Ваш политический центр имеет все признаки вырождения, да и к тому же работает под непосредственным контролем британской разведки, чувствующей себя хозяином положения. Когда ваш Центр пытается охватить собой все вопросы международных отношений, права, ценностей, миграций, экологии, технологического развития, экономики, культуры, он точно превращается в 'соблазн'. В морок.

-Полноте. — сказал Коновалов. — У меня лично нет никаких сомнений, что Москва финансирует вас. И делается ставка на раскол и нейтрализацию политической эмиграции, идейное ее подчинение. Москва желает обеспечить полную политическую лояльность русской эмиграции. Сочные и пахучие образцы вашей, господин профессор, пропаганды, явлены в многочисленных текстах и выступлениях. Почти как в официальной риторике Кремля про 'собирания земель' и 'русский мир'.

-Ваш политцентр — это примитивное предприятие и инструмент гонорарного подкупа эмиграции. Вы превратились в самодостаточный прозападный институт, но даже не поняли, где и когда утратили собственную субъектность. Но вы исчерпали себя и свой пропагандистский смысл. Вы — политически бессмысленны. Вы — Курбский, который побежал за помощью к полякам. Но судьба Курбского сложилась достаточно печально.

-Разве? Его ведь называют первым русским иномыслителем...

-Иномыслитель весь на пшик изошел ради житейских выгод. И вас тоже самое ждет. Но не это хотел я сказать. Я уже несколько лет как почувствовал, что Запад подготовляет новую попытку ликвидировать самозаконность и самобытность структуры русского мира. И опять замысел и попытка исходят из той же среды, которая управляется из Лондона. Из Сити. У меня же теперь одно желание, одно стремленье — всемерно бороться с этим замыслом и с этой попыткой.

-Замысел, попытка...Вы говорите передовицами московских официозов. Между тем, вся стратегия нашей политической борьбы в отношении царизма предусматривает процессы естественного разложения режима.

-А, вы просто ждете, когда в Москве начнется схватка внутри элиты?

-Да. Созерцаем.

-Думаю, у вас не получится.

-Получится. Монолитная сплочённость в Москве вокруг царя и его сакральных целей обманчива. Скоро не останется никого, кто станет поддерживать этот устаревший тренд по прагматичным соображениям, просто оставаясь к нему равнодушными. Все идет к тому, что в разворачивающейся борьбе Москва всё больше будет превращаться из игрока даже не в фигуру, а в шахматную доску, на которой другие фигуры, двигаемые другими игроками, разыграют свои партии.

-Я с вами не соглашусь.

-Ибо вы считатете себя в числе тех, кто поддерживать станет до конца, не так ли?

-Да. Под каким стягом встал, под тем и стой до конца...

-А что ж тогда вы оказались здесь? В эмиграции?

-Жизнь — загадочная штука, скажу я вам...А в России она еще и интересная. Знаете, я некоторое время жил в Австрии. Так там не принято говорить ни о чем серьезном. Вот есть в Австрии проблема католицизма. Австрия — католическая страна. А вот поди же, ни с одним австрийцем нельзя об этом поговорить. А как унас, где ни попадя, обсуждается все, этого в Австрии нет.

-А отчего же вам просто не вернуться в Россию? — поинтересовался Коновалов.

-У меня есть полная финансовая и техническая возможность выехать из Чехии в Россию.

-Так что же вас останавливает?

-Непреодолимые обстоятельства личного характера, скажем так. Как только я их решу, то немедленно покину гостеприимную чешскую землю и вернусь в Россию.

-А что станет с вашим русским комитетом?

-Я полагаю, что у членов нашего русского комитета совершенно сознательно нет желания очутиться во власти недругов России и послужить орудием в их игре!

-Вы собираетесь распустить комитет?

-Человек иногда призван сделать фундаментальный выбор. Выбор между собой и высшей реальностью: семьей, народом, верой.

-А, это вы про готовность жертвовать собой?

-Необязательно, что он при этом должен пожертвовать своей жизнью. Это уж экстремальный случай. Но он действительно должен сделать выбор, чтобы действовать. Причем действовать не в своих интересах, а в интересах чего — то, что не совпадает с ним самим, что противоположно его природным склонностям. Такова этическая ситуация.

-Вы намеренно лишаете своих соратников права выбора...

-Господин Коновалов, извольте перестать ходить вокруг да около! Я прекрасно понимаю, зачем вы здесь! Приехали поторговаться со мною? Приехали попытаться прибрать наш комитет? Не выйдет.

-Не понимаю, кто вас уполномочил говорить за весь ваш, так называемый, русский комитет? Отчего решили вы, что имеете моральное преимущество и своего рода карт — бланш для дальнейшей бесконтрольной болтовни?

-Давайте завершим нашу беседу, господин Коновалов. Ни к чему хорошему она не приведет.

-Не желаете продолжать разговор?

-Нет. Мне он неприятен.

-Как вы там сказали про жизнь? — 'загадочная'? В жизни предостаточно неприятностей. Гораздо более значимых, поверьте мне...

-Вы, что, угрожаете мне?

-Предостерегаю. Погодите, все еще впереди. Может быть, ваше имя Москва станет склонять в качестве затаившегося и двоедушного попутчика и врага, из — за угла поджидающего крах царизма. А может посмертно станет вас чтить...

-Не вздумайте мне угрожать! — воскликнул Радкевич и осекся: боль в груди полыхнула внезапно, отдалась под лопатку и жгуче, до рези в глазах, стрельнула в локоть. Дышать стало трудно, голова закружилась и стала легкой, словно воздушной.

-Эге, профессор, вам плохо? — участливо спросил Коновалов, не делая, однако, попыток помочь.

-Негодная грудная жаба...

-Надо лечиться. Хотите, помогу? Из Германии вот — вот должен приехать доктор Габер. Могу переговорить со светилой — эскулапом. Покажетесь ему.

-Я...прошу...вас, покиньте номер. Я...я не желаю с вами говорить...

-Неволить не стану и навязывать помощь не буду. Житейски присоветую: расстегните верхнюю пуговицу рубашки, ослабьте галстук и не делая резких движений, прилягьте на диван. Авось боль отпустит быстро. Негоже вам загибаться от грудной жабы.

-Подите, прошу...вон...

31 марта 1932 года. Среда.

Москва. Кремль.

...Место было близкое, а главное, достаточно укромное. В кремлевском Тайницком садике, у церковки Дмитрия Солунского, справа от башни Тимофеевских ворот, у крутого косогора, возле старенькой березки, стояла почернелая скамейка, обструганная будто второпях, неумелой рукой, неизвестно когда и для какой надобности. Поговаривали, что лавочка сия была сработана самолично государем Алексеем Николаевичем, отцом ныне здравствующего монарха, любившим, выкроив немного времени перед обедом, прийти в Тайницкий сад и поразмышлять о приятных пустяках, не о делах: дел — то всегда было много, и все неотложные, и обождать не могли ни час ни два, потому как все непременно жизненно — важные. Государь не хотел праздно разгуливать по Кремлю или по аллейкам Тайницкого сада, считал это неудобным. Зато на почерневшей скамейке, где ни души, вдали от любопытствующих глаз, думалось легко...

-Визиты, визиты, визиты...Подобное я наблюдал аккурат перед Большой войной. — отложив 'Ведомости' на скамейку подле себя, негромко, вкрадчивым голосом, проговорил Иван Иванович Бутурлин, состоявший в специально под него учрежденной скромной должности экономического советника государевой 'Тайной канцелярии'*, а по сути являвшийся 'царевым дядькой' — воспитателем и наставником ныне правящего монарха, государя Федора Алексеевича. — Тогда в Москву зачастили европейские коронованные особы, высокопоставленные личности.министры и политики...Всем непременно хотелось втравить нас в общеевропейскую бойню, на худой конец заручиться нашей поддержкой, нашей военной силой и нашими ресурсами...

Иван Иванович Бутурлин, дважды упомянутый в московском журнале 'Мужской клуб' в числе десяти самых элегантных мужчин России был высоким стройным человеком, с орлиным носом и выцветшими, редеющими волосами. Держался он по — щегольски прямо, не желая поддаваться старости, однако чувствовалось, что это стоило ему немалых усилий. Большие, неопределенного цвета глаза смотрели сосредоточенно, напряженно, но не без юмора.

Бутурлин, и это знали многие, являлся весомой политической фигурой. Московский Кремль не был, конечно, всесильной структурой, принимавшей в обход правительства и Земского Собора определенные политические решения. Речь, однако, шла об очень сильной, самой сильной в России, но все же 'всего лишь' — с одной стороны, группе влияния, с другой — о том, что можно было бы назвать в Северо-Американских Штатах рекламно — политическим агентством. Кремль не был и замкнутой системой; если интеллектуальное, 'идеологическое' ядро его более или менее сохранялось, то политическое могло видоизменяться. Политическим центром Кремля была личная 'Тайная' канцелярия государя — фактически не предусмотренная никакими подзаконными актами структура, которая, однако, играла довольно заметную роль в политике. Канцелярия организовывала работу государя, следила за соблюдением протокола, официально контактировала с правительством и Земским Собором. Однако это была лишь 'надводная часть айсберга'. Канцелярией царя была сформирована собственная сеть 'информаторов', журналистов, политиков, банкиров, сотрудников партийных секретариатов, тайно представлявших сведения о событиях в партиях, закулисных политических переговорах и интригах. Свои 'информаторы', работавшие не всегда только за идею, вербовались канцелярией. Организация сети оправдывалась Кремлем как и акт самозащиты, как и частью закулисные, частью публичные кампании по дисскредитации политических оппонентов, представлявших по тем или иным причинам угрозу гегемонии 'сердцу России' или самой Российской державе. Кремль оказывал влияние на политику различными способами — прямо, через свои 'крылья' в политических партиях, закулисно, путем организации 'политических афер' или оказания давления на общественное мнение — через подконтрольные газеты и журналы, через Церковь...В понимании некоторых Кремль был 'элитой элит', то есть концентрацией того лучшего в политических и интеллектуальных кругах России, что могло бы стоять на страже идеологического фундамента государства. В результате, Кремль, правительство, Земский Собор и партии оставались 'центрами' политической жизни, посредником между которыми выступал, в случае необходимости, сам государь...

-Ну, кое — что у этих визитеров все — таки вышло. — собеседница Бутурлина, женщина лет тридцати с небольшим, со стройным телосложением, со светлыми рыжеватыми, безукоризненно причесанными волосами, в строгом пальто, и в элегантной фетровой шляпке женского фасона, взглянула на Ивана Ивановича. Во всем ее облике чувствовались спокойные решительные манеры, которые совершенно не портили очки по последней английской моде на веснушчатом лице. Улыбка мелькнула — и погасла.

Тонкие губы под седыми ухоженными усами Бутурлина растянулись в улыбку:

-Но нам не пришлось расхлебывать европейское варево своими ложками.

Собеседница снова улыбнулась.

-Итак, в чем, на ваш взгляд, суть миссии, о принятии нас которой запросила британская сторона?

-Британское правительство приняло решение организовать зондаж Москвы с целью обозначить возможность нового диалога и, как говорят в наше время, 'определить красные линии' возможного соглашения. Иначе говоря, миссия призвана уточнить, на каких началах мы готовы пойти на уступки и договоренности с Англией и с Западом в целом.

-Безусловно, такую миссию должны представлять дипломаты определенного уровня или чиновники достаточно высокого ранга. — сказала тридцатитрехлетняя княгиня Стефания Сабурова, обладавшая удивительными лингвистическими способностями (знала в совершенстве четырнадцать языков) и беспощадным очарованием. Она была одной из тех, кто составлял 'первую линию' неофициальных контактов между европейскими державами — коронованных особ, богатых посредников, влиятельных банкиров, отставных политиков, чьи связи не были оборваны и после ухода на покой, и чьим мнением продолжали в одинаковой мере дорожить и не пренебрегать, аристократов высочайшей пробы. Она была секретным оружием Кремля и 'Тайной канцелярии' в борьбе за политические сердца и разум европейцев.

-Я что — то не заметил дипломатов в представленном списке. А коль так, формат миссии не позволит вести политические переговоры. И с главой миссии Лондон еще не определился. Так что пропорции пока не соблюдены. Впрочем, агентство 'Рейтер' сообщало, что, в состав английской делегации для поездки в Москву, возможно, будут включены генеральный контролер департамента внешней торговли Квинтин Хилл и начальник экономического отдела МИД Англии Лайсл. И совершенно точно известно, что Роберт Хадсон будет выполнять функции секретаря делегации.

-Полагаю, Лондон определится с кандидатурой главы миссии чуть позже. — сказала Стефания. — Рассчитывая на то, что переговоры будут вести равноценные персоны. В этом случае слово Москвы вызовет доверие.

-Может быть, замысел в том и состоит, чтобы миссию возглавило лицо такого уровня, что могло бы говорить о невозможности достижения каких — либо результатов? Если удастся достичь каких — то решений, то и достаточно, а вот смысла пойти дальше согласованной повестки дня уже нет.

-Значит, не важен глава будущей миссии и его ранг? — спросила Стефания Сабурова. — Значит, важнее то, что он в Москве побудет?

-Рамки миссии будут очерчены четко. Добыть что — то сверх этих рамок не суждено. Следовательно, весь смысл поездки британской делегации в Москву в ...поездке. Показать Европе, что Лондон пытался с Москвой говорить, но русские разговаривать особо не захотели и подобная формула уже не несет практичного результата. И значит, с Москвой больше не стоит разговаривать вообще. О пустяках — можно. Создавая иллюзию ведущегося диалога.

-Резюме: запланированная британская миссия осуществляется для галочки, как говорится, и создания нужного информационного шума и фона перед конференцией пяти европейских держав.

-Точно так.

-И как нам следует себя повести?

Иван Иванович Бутурлин прикрыл глаза, сделав вид, что задремал и, после долгой паузы, ответил:

-Прежде чем действовать в современном мире, нужно научиться думать по — другому. В нынешнем мире играть следует на упреждение: смотреть вперед и выстраивать долгосрочные стратегии, хотя бы на несколько лет. И надо понимать, что Россия не способна сделать все собственными силами. Нам нужно создавать альянсы. А тут дело обстоит довольно плохо.

-Следует ли нам разъяснять даный постулат?

-Ничего объяснять публично не нужно. Нет ничего хуже объяснений. Я полагаю, вас больше заботит соблюдение приличий?

-Не скрою, заботит. В чем на ваш взгляд, причина, заставляющая нас мириться с ситуацией? Как бы вы могли их объяснить?

-Однако я не вижу особой необходимости в щепетильности сложившейся ситуации. Мы не связаны какими — либо обстоятельствами, нам не перед кем не надо отчитываться. Обращаясь по дипломатическим каналам нам не стоит давать каких либо разъяснений по поводу нашей позиции. Мы просто ставим перед фактом. Все остальное лишь комбинации слов и последующие комментарии. Стороны должны прийти к классическому статус — кво, если будет возможно. Главное — согласие. Особенно, если под согласием понимать взаимное доверие.

-Которого нет.

-Да. Которого нет...Облик европейской дипломатии по — прежнему в значительной мере характеризуется противостоянием Востока и Запада. Это определяет и специфические черты жесткого 'торга' между ними, и особенности ведения переговоров — как двусторонних, так и многосторонних. Улавливаете? Специфика...

-Да, специфика...

-Вороны... — с прищуром глянул Бутурлин на деревья, где сидели нахохленные птицы. Их было в Тайницком саду великое множество. — Мне они чудятся некими вестниками.Чего-то зловещего...Посмотрите, сударыня, сколько их, как они облепили купола и крыши старинных соборов и дворцов...

-Я слышала, дворцовая охрана напускает на ворон соколов, с такой яростью, будто отбивает штурм Кремля. — сказала Стефания.

-Это не так. — Бутурлин покачал седой головой. — Соколы обленились и летают теперь с трудом.

-Заметили ли вы, что люди задолго до легендарного Икара мечтали о крыльях? — княгиня Стефания кротко улыбнувшись, посмотрела на своего собеседника.

-Что вы хотите этим сказать, сударыня? — Бутурлин приоткрыл глаза, достал из кармана пальто папиросы.

-Так, реплика, мимоходом, глядя на ворон...Вот столетия миновали, вот человек стал крылат. Год от года он поднимается все выше и выше. А стал ли он счастливее?

-Не думаю. — Бутурлин изящно, элегантно закурил.

-Господи, Иван Иванович! Вы все еще тянете этот яд?! Коробка папирос 'Кинь грусть' — это же самая настоящая отрава!

-Марку не меняю. Привык.

-Было бы к чему привыкать!

-Вы предпочитаете сигары?

-Предпочитаю.

-Я, ваше сиятельство, пожил достаточно. И привык уж. А по поводу птиц...Всех птиц объединяет одна характерная черта: когда они на земле, то постоянно голову держат на бок...Замечали такое? Птицы наблюдают за небом. Не покажется ли там силуэт стервятника или иного какого смертельного врага? Так и человек...Стал крылатым, а все как птица, голову набок и вынужден смотреть по — птичьи в небо.

-Значит, продолжаем смотреть в небо по — птичьи?

-Прошу ознакомиться поближе...

С этими словами, Бутурлин протянул княгине несколько листков желтоватой бумаги.

-Читайте, наслаждайтесь...

'Его Высокопревосходительству товарищу министра внутренних дел. ?101. Не подлежит оглашению. Совершенно секретно. В собственные руки. Сотрудник 'Ракитин' сообщает:

29 мая с.г. в Лондоне, в помещении русского Политического Центра состоялся деловой ужин Коновалова с представителем социал — демократической партии, проходящим в розыскных циркулярах Департамента Государственной Охраны как 'Глаз'. На ужине имел место довольно продолжительный разговор, из которого было совершенно ясно, что 'Глаз' очень недоволен англичанами, поскольку последовал целый поток ядовитых замечаний о том, что они везде опаздывают, что они всегда импровизируют, что они не любят рисковать и так далее. Закончил 'Глаз' громким возгласом: 'Англичане есть англичане!' и при этом пожал плечами.

В пояснение настроений 'Глаза' сотрудник 'Ракитин' сообщает следующее: у 'Глаза' имелись трения с англичанами, причина которых в том, что британская сторона настаивала на более тесном сотрудничестве с политической организацией социал — демократического толка, а 'Глаз' в свою очередь, заявлял о полной независимости. В конечном счете восторжествовала, кажется, точка зрения англичан, но отношения с ними 'Глаза' сильно испортились.

Следствием продолжительной деловой встречи Коновалова и 'Глаза' явилось, во — первых, замечание 'Глаза' о том, что Коновалов не умеет объединять около себя какие — либо русские политические силы, и, во — вторых, явное нежелание 'Глаза' входить в ядро того Политического Центра, который представляет Коновалов. По словам 'Глаза', политический комитет Коновалова есть эмбрион 'какого — то правительства в изгнании', которое 'так и останется говорильней', и когда ситуация изменится и изменится ли вообще, в данный момент трудно сказать.

Поскольку означенный 'Глаз' славится в кругах социал — демократии как один из наиболее опытных конспираторов (руководил делом постановки наблюдения за лицами, подозревавшимися в сношениях с Департаментом Государственной Охраны), были предприняты меры к тому, чтобы организовать за ним поставленное филерское наблюдение. По окончании делового ужина 'Глаз' проявил особую осторожность и не входя ни с кем в соприкосновение после того как расстался с Коноваловым. Взял таксомотор, поменял его в центре города на другой таксомотор, а за сим оторвался от поставленного филерского наблюдения, используя проходные дворы Ист — Лэнда'.

'Его Высокопревосходительству товарищу министра внутренних дел. ?107. Не подлежит оглашению. Совершенно секретно. В собственные руки. В порядке информации.

Получена из Лондона копия секретного письма от 26 мая с. г., которое было направлено из канцелярии министра внутренних дел Великобритании в адрес Коновалова.

Сообщаю текст этого письма:

'Я счастлив сообщить Вам, что правительство Его Величества в Соединенном Королевстве готово рассматривать Русский Политический Центр как орган, объединяющий русскую политическую эмиграцию, где бы она не находилась. Правительство Его Величества готово иметь сношения с русским национальным политическим комитетом по всем делам, касающимся сотрудничества со всеми признающими Ваше верховенство, делая это сообщение, я хочу, однако, с полной ясностью констатировать, что правительство Его величества не выражает никаких взглядов по различным конституционным и юридическим вопросам будущего государственно — политического устройства российского государства. Будучи счастливо сохранять Ваше представительство, правительство Его Величества не может вступать в какие — либо официальные сношения'.

'Его Высокопревосходительству товарищу министра внутренних дел. ?112. Не подлежит оглашению. Совершенно секретно. В собственные руки'.

Сотрудник 'Быстрый' сообщает:

Вчера квартиру Коновалова в Лондоне посетил бывший поверенный в делах Королевства Богемии, Чехии и Моравии в Румынии Якуб Вилимек, который сказал, что чешский министр Рипка посоветовал ему обратиться к Коновалову как к видному представителю русской политической эмиграции в Англии со следующим предложением от министра. Чешское правительство желает установить с Политическим Центром постоянный контакт, однако в настоящий момент в русском эмигрантском политическом движении, которое патронирует Коновалов, имеется немало людей с крайне реакционными воззрениями. Связь же с представителями Политического Центра необходима не только для урегулирования текущих вопросов, но и для уточнения вопросов внешней и внутренней политики будущей России. По словам Вилимека соратники Коновалова представляют собой толпу без связи с Россией. У них нет даже радиоцентра. Много болтающих, но мало организованных.

Вилимек также сказал, что чешская сторона хотела бы иметь в России для связи людей, так как считает, что это необходимо для укрепления отношений будущей России и Чехии, что современная Чехия настроена прогрессивно. Вилимек предложил Коновалову посетить Прагу и обещал содействовать в организации постоянного радиовещания на коротких волнах, где основными передачами были бы новости, лекции, музыка и литература.

'Его Высокопревосходительству товарищу министра внутренних дел. ?115. Не подлежит оглашению. Совершенно секретно. В собственные руки'. Сотрудник 'Пан' сообщает:

Представитель Пражского русского эмигрантского национал — демократического комитета Радкевич сообщил по телефону с собственной квартиры неназванному абоненту, что им получено из Лондона письмо от Русского Политического Центра с предложением об установлении прямого контакта, поскольку это было бы 'полезным, принимая во внимание тот факт, что имеется одна общая цель — это свержение существующего правящего режима в России'.

Следует также, продолжил Радкевич, 'иметь в виду, что свержение царской династии в России неизбежно поставит перед политическими группировками задачи, которые не всегда могут понять и принять во внимание приверженцы различных политических течений и взглядов'. Поэтому, добавил Радкевич, продолжая цитировать полученное письмо, 'было бы очень важно, если бы Политический Центр и пражский комитет установили прямой контакт'.

=================

государевой 'Тайной канцелярии'* — Та́йная канцеля́рия — орган политического сыска в России, в обязанности которого входило разбирать приходящие на имя государя челобитные и осуществлять общий надзор над административным, военным и дипломатическим аппаратом. Помимо этого, канцелярия занималась политическим сыском и контрразведкой — наблюдением за чиновниками, действующими политиками, представителями средств массовой информации, промышленниками, банкирами, с целью выявления измены, а также борьбой с наветами на государственную власть и контролем за целевым расходованием финансов.

14 Апреля (1 апреля по русск. ст.) 1932 года. Четверг.

Карлсбад. Земли Чешской короны.

Русский консул в Карлсбаде Александр Яковлевич Нарымов получил по телефону сообщение о смерти профессора Радкевича, произошедшей в холле гостиницы 'Карлтон', в результате покушения, и тотчас выехал на место. Он был поражен размерами толпы, которая буквально закупорила вход в отель 'Карлтон'. Нарымов даже вынужден был остановиться на противоположной стороне улицы, у самой кромки тротуара. Ему хотелось вклиниться в толпу, растолкать ее и войти в пределы отельного холла. Но тут толпа начала расступаться сама. На улицу вынесли носилки с Радкевичем. На лицо была накинута большая белая салфетка, вся пропитавшаяся потемневшей уже кровью. Правая рука профессора бессильно свесилась с носилок, почти до земли, едва не касаясь ее.

Когда наконец Нарымов вошел в холл отеля, полиция почти закончила осмотр места происшествия. Убийцу вывели на глазах Нарымова. Убийца прямил спину, держал голову и сдержанно улыбался: в нем не чувствовалось ни смятения, ни тем более раскаяния. Он всем своим видом показывал, как доволен собой, и как ему все равно.

-Идеальный инструмент преступления... — кивая на убийцу, сказал негромким голосом полицейский комиссар, когда Нарымов представился ему и показал дипломатическую карточку.

-Как вы сказали?

-Идеальный инструмент преступления. Вошел в холл, сделал несколько шагов в направлении несчастной жертвы, кажется, вашего соотечественника, при этом держал правую руку в кармане брюк. Выхватил револьвер, прицелился в голову, чуть повыше правого уха, и выстрелил...Затем убийца выстрелил второй раз, для эффекта, или чтобы напугать других. После чего проследовал в ресторан, заказал коньяку. Он даже не предпринял попытки скрыться и остался дожидаться полиции. Никаких эмоций, никакого смятения. Хладнокровен, спокоен, выдержан...Поведение абсолютно не соответствует современным представлениям о поведении убийц после совершения ими заказных убийств.

-Убийца был вооружен револьвером или пистолетом? — спросил Нарымов.

-Револьвером. Впрочем, в заднем кармане его брюк мы также обнаружили браунинг.

-В протоколе это упомянуто? Я к тому, не исчезнет ли он после странным образом из истории убийства профессора Радкевича?

-Не волнуйтесь.

-Револьвер и пистолет — это высокий уровень подготовки теракта, вы не находите, господин полицейский комиссар? Один — аксессуар нищего фанатика, второй, резервный пистолет — принадлежность подготовленного убийцы. Замечу, что браунинг — оружие людей в смокингах. Осечки быть не должно, так?

Полицейский комиссар внимательно посмотрел на Нарымова и зевнул.

-О браунинге так просто не скажешь, что 'продал некий Болек из типографии'. Наличие второго пистолета серьезно меняет схему и значительно усложняет историю организации покушения.

-Хотите сказать: кто же в Карлсбаде вручил этот запасной пистолет?

-Хочу.

-Для консула вы хорошо разбираетесь в столь специфических вопросах. — заметил полицейский комиссар.

-Что вы намерены предпринять? — спросил консул.

-Что и полагается в подобных случаях: произведем следствие и известим вас о результатах расследования по факту убийства вашего соотечественника. Он, если я не ошибаюсь, политический эмигрант?

-Не ошибаетесь. — сухо сказал Нарымов.

-Во — т...Не думаю, что он должен выглядеть исключительно положительным героем. Или даже так: героем -мучеником. Кстати, вы ведь не станете сейчас же утверждать, что всякое нападение на российских подданных в архиблагоустроенной Чехии возможно только с ведома и попустительства властей?

-Вы, господин комиссар, займитесь расследованием. — сухо ответил Нарымов. — Уверен, что если вы поведете его должным образом, в скором времени в дознании всплывет чужая, совершенно сознательная рука, совершившая подлый выстрел в подданного российского государства...

17 Апреля (4 апреля по русск. ст.) 1932 года. Воскресенье.

Прага. Земли Чешской короны.

...Коновалов вошел размашистой, уверенной походкой, сразу решив показать, что держится приветливо и просто.

Визит в Чехию дался ему нелегко, но это было вынужденно. Иссякал, к сожалению, не только ручеек ценных информаций из России, которые Коновалов мог использовать в своекорыстных целях, прикрываясь Политическим Центром в Лондоне. Иссякал текущий счет организации, а стало быть, в скором времени его 'детище' вышвырнут за полной ненадобностью.

Накануне отъезда в Чехию, Коновалов имел малоприятный разговор с высоким чином из британской секретной службы, курировавшей его Политический Центр. Высокий чин без обиняков заявил, что слышал о том, что Коновалов и его организация нуждаются в деньгах для своего дела в России и может эти деньги предоставить. Но при одном условии — от Политического центра Коновалова британцы желали получить только нетенденциозную информацию о России. Только в обмен на информации в Лондоне готовы были вкладывать деньги в политические интриги русской эмиграции, если это дело не затяжное. Вне всякой зависимости от успехов или поражений эмиграции британцы должны получить от Коновалова, вернее, от сети его информаторов в России абсолютно точную объективную картину того, что происходит там сейчас в экономических и политических сферах...

В небольшой, сильно прокуренной комнатке у скудно сервированного стола, поставленного перед нешироким грязноватым окном, стояли двое мужчин. В невысоком, болезненно — худом, с тонким породистым лицом, Коновалов без труда узнал Ивана Ивановича Аскольдова, эллиниста, переводчика Платона, бывшего помощником и правой рукой профессора Радкевича в Пражском комитете. Второй, мордатый крепыш, с серыми колючими глазами, был ему не известен.

Они представились друг другу. Коновалов удовлетворенно отметил, что безошибочно узнал Аскольдова, между тем как видел его только раз, года два назад, в Лондоне. Вторым оказался некий Половинкин. Он предложил выпить водки.

-Господа, прошу принять мои самые искренние соболезнования со скоропостижной кончиной Сергея Семеновича... — начал Коновалов. — Я знал, что вы были больше чем соратники, вы были ему друзья...

-Подождите! — поморщившись, осадил его Половинкин, разливавший водку по рюмкам. — О какой скоропостижной кончине вы толкуете? О чьей смерти вы сказали?

-Ах, вы разве не знаете? Ведь в газетах...

-Профессор Радкевич был убит. В Карлсбаде.

-Как убит? — изумленно, искренне, воскликнул Коновалов. — Да мы ж с ним третьего дня в нумере, в Карлсбадском отеле, встречались. У него случился приступ грудной жабы. Я немедля выехал во Фрайбург, хотел вызвать доктора Габера...Не успел...так не сердце? Убит, говорите вы?

-Убит. Застрелен в холле отеля. В Карлсбаде. — сказал Половинкин.

-Вот так так...Я хотел выразить соболезнования Варваре Николаевне, но...

-Вдова в трауре и не принимает. — резко сказал Половинкин.

-Может, оно и к лучшему... — пробормотал Коновалов.

Все трое выпили водки — Коновалов внимательно смотрел, как Половинкин смаковал свою порцию, благоговейно молчал, насыщаясь вкусом. Аскольдов и Половинкин, выпив, довольно бесцеремонно разглядывали Коновалова. А он тоже не терял времени даром и наблюдал. У Аскольдова были умные, усталые глаза. Половинкин, тот был попроще, но зато во взгляде его серых глаз чувствовались напористость.

-Почтим усопшего молчанием, господа. — скорбно сказал Коновалов, ставя рюмку на стол.

-М — да, прекрасно как — то заметил Розанов, — усмехнулся Половинкин. — 'Все наше образование...лошадиного способа...Наша цивилизация ничего не нашла, не выдумала, не выдавила из своей души. Встаньте, господа! — вот и вся любовь. Вот и вся мудрость...Это до того рыдательно в смысле наших способностей, в смысле нашей 'любви', в смысле нашего 'уважения' к человеку, что остается только поставить точку'...

Коновалов почувствовал себя после этой тирады неуютно.

-Стало быть, вы ездили во Фрайбург? — спросил Половинкин. — И сюда прямо оттуда?

-Да.

-Как добирались?

-Проверяете? — фыркнул Коновалов. — Обыкновенно добирался. Сел ближайшим вечером во Фрайбурге на парижский поезд, в вагон Прага — Базель. А вы хотели, чтобы я вас заблаговременно известил о дне приезда?

-Вы желали говорить с комитетом? Мы слушаем вас, — чуть наклонил голову Аскольдов.

-Вы представляете русский комитет?

-Да.

-Я представляю Политический центр русской эмиграции в Лондоне. Центр либеральных демократов, что, кстати заметить, не очень точно выражает суть нашей организации. Мне хотелось бы вести речь об объединении наших усилий с русским комитетом в Праге.

-Если говорить серьезно, переговорам должна предшествовать подготовка, — спокойно, без всякого нравоучительства сказал Аскольдов.

-Именно этим я и занимался в Карлсбаде, когда мы встречались в отеле с профессором Радкевичем. Признаюсь, разговор наш не получился, вышла типичная для русской интеллигенции неуправляемая болтовня.

-Да, да, это я понимаю... — ответил Аскольдов необыкновенно серьезным и озабоченным тоном. — Все — таки удивительно и страшно это уменье русской интеллигенции — топить суть дела в пустопорожних разговорах.

-Что ж, изложите суть... — сказал Половинкин со злой улыбкой.

...Когда Коновалов закончил, Половинкин негромко заметил:

-Довольно наивная постановка вопроса.

-Но она абсолютно точно выражает суть дела, — ответил Коновалов. — Вам, точнее, нам, всем нам, предложены великолепнейшие условия: никого не нужно убивать, ничего не нужно взрывать, только давать объективную информацию. И наконец, информация может оказаться такой, что они решат сделать ставку на вас, простите, вернее сказать — на нас.

-Отрицая всякую связь с иностранными кругами, вы на эту связь всячески намекаете и предлагаете не отказываться от заграничной помощи, — сказал Аскольдов с иронией.

-Вы, господа, надеюсь, не иностранцы, а русские люди, — горячо возразил Коновалов. — И все же не понятно, почему в эмигрантских кругах наблюдается такая истерика с иностранной помощью? И это на фоне Европы, когда все страны по христиански стремятся помочь друг другу встать на ноги и совсем не называют это иностранным вмешательством.

-Будьте аккуратнее и не забывайте: Запад оказался в плену своего рода секулярного хилиазма — представления о том, что его нынешняя мощь и сила 'не прейдут вовек', 'на них нет судьбы', мягко говоря, ошибочны. — сказал Аскольдов.

-России эта помощь ничего хорошего не принесет, — добавил Половинкин.

-Мы ведь живем у них, — ответил Коновалов со злой улыбкой.

-И что? Прикажете радоваться европейскому вмешательству в русские дела, которое, по вашему, способствовать будет пробуждению национального достоинства русского народа?

-Да и дороговато выйдет. — добавил Аскольдов.

-Тут все зависит от цены за помощь. — мягко сказал Коновалов.

-Давайте условимся: Россия — это внутреннее дело русских. И если сами русские сделать ничего не могут, значит, они достойны иметь именно такую власть, какая нынче в Москве.

-А если помощь будет бесплатной? — спросил Коновалов, и его умные глаза грустно улыбались.

-Это, извините, вовсе не похоже на западные страны, — еще мягче ответил Аскольдов. — Для них политика — еще один бизнес.

-А вам не приходило в голову, что существование нынешней России для западных держав вопрос жизни и смерти? — спросил Половинкин, подойдя близко к Коновалову и смотря ему в лицо.

-Не знаю, не знаю...Но, наверное, можно поверить, что вы безвозмездно существуете на всем готовом здесь, в Чехии.

-Ваши слова отдают местечковой дипломатией.

-Я сожалею о своей откровенности... — сказал Коновалов, багровея от злости. — Пожалуй, кончим разговор...

-До свидания, — рассеянно ответил Аскольдов.— Я вас провожу. Пожалуй...

Коновалов и Аскольдов вышли в коридор. Бормоча извинения, Коновалов смотрел в глаза Аскольдову и как — то странно улыбался, не то он извинялся, не то выказывал иронию.

-Всего два слова, господин Коновалов, — тихо произнес Аскольдов. — Вы не откажите в любезности, посетите

меня завтра, часиков в пять. Вечера, разумеется. Я готов с вами встретиться тет — а — тет и сделать вам хорошее предложение. Вот адрес...

Он протянул Коновалову бумажку:

-И здесь же мой телефон. Можете подумать, а потом позвоните, пожалуйста, и скажите ваше решение: готовы вы встретиться или нет.

-Хорошо. — помедлив чуть, ответил Коновалов, раскланиваясь с Аскольдовым...

18 Апреля (5 апреля по русск. ст.) 1932 года. Понедельник.

Прага. Земли Чешской короны.

Глава чешского правительства Антонин Швегла, поднявшись из — за массивного письменного стола, быстро пошел навстречу российскому послу по толстому персидскому ковру, который скрадывал звук шагов.

-Здравствуйте, господин премьер — министр...

-Здравствуйте, простите, что я задержал вас...

Швегла выждал паузу, и протянув левую руку, указал на два кресла возле камина.

-Прошу вас. — сказал он.

Российский посол сухо кивнул:

-Благодарю.

Садиться в кресло, посол однако не стал, а достал из кармана пиджака несколько листочков бумаги. Посол доставал их медленно, неуклюже. Чешский премьер — министр, талантливый мастер политических компромиссов, но при этом демократ по натуре и в некотором смысле воплощение идеала 'маленького чешского человека', смотрел на посла с явным замешательством. Не имевший высшего образования и не говоривший на иностранных языках, Швегла был силен 'сельским разумом' позволявшим ему за партийными спорами не забывать о государственных интересах, и даже ему было удивительным видеть, как посол шуршит официальным документом, принесенным в кабинет главы чешского правительства в кармане, а не в папке. Швегла слегка растерялся.

-Господин премьер — министр, я уполномочен своим правительством выразить обеспокоенность в связи с событиями, произошедшими два дня тому назад в карлсбадском отеле 'Карлтон'.

-О каких событиях идет речь? — спросил Швегла, набычив крестьянскую голову.

— Позавчера в карлсбадском отеле 'Карлтон' при невыясненных пока обстоятельствах, весьма туманных, обнаружено тело российского подданного, профессора экономики Сергея Семеновича Радкевича...

-Если мне не изменяет память, господин посол, профессор, кажется, пребывал в Чехии в статусе политического эмигранта...

-Это не имеет значения. Значение имеет то, что профессор Радкевич являлся подданным российского государства.

-Вы сделаете официальное заявление? Протест?

-Нет, господин премьер — министр. Протест воспоследует чуть позже, сейчас же я выражаю обеспокоенность, поскольку официальные органы Чешского королевства до сих пор никоим образом не проинформировали российскую сторону с обстоятельствами смерти профессора Радкевича.

-Я дам указание разобраться во всем этом.

-Министр иностранных дел Чехии давал указание, министр внутренних дел давал указание, — сказал российский посол, заглядывая в свои листочки. — Однако сотрудники российского консульства по — прежнему не имеют никаких сведений о ходе разбирательства.

-Мы живем по своим законам, господин посол. — с некоторым вызовом в голосе, сказал премьер — министр, и испугался своих слов: жизненная необходимость союзничества с Россией, объяснялась не только геополитическими факторами ( без русской поддержки Чехия оказывалась изолированной в потенциально враждебном окружении), но и факторами 'идеалистическими' — 'судьба нации прямо связана с Россией' и внешнеполитическая ориентация на Москву поэтому, не подлежала сомнению и пересмотру, что на символическом уровне подчеркивалось и неизменностью фигуры русофила до Карела Крамаржа на посту министра иностранных дел; однако Швегла нашел в себе силы и продолжил, — Если речь идет о каком — либо криминальном следе, то полиции нужны неопровержимые улики...Иначе мы не сможем предпринять те шаги, которые вы подразумеваете...

-Правительство уполномочило меня довести до вашего сведения, что оно не намерено более терпеть подобного рода отношения, допускаемые государством, с которым мы поддерживаем тесные и дружественные дипломатические отношения.

-Что же вы предлагаете?

-Я не уполномочен давать вам советы. Это можно расценивать как вмешательство в ваши внутренние дела. Но я хотел бы, чтобы те уважаемые господа, которым вы поручите это дело, с должным вниманием отнеслись к тому, что правительство России не намерено далее терпеть подобного рода пренебрежительное отношение при явном попустительстве соответствующих властей...

-Я понимаю эти ваши слова...

-Это не мои слова, господин премьер — министр, — жестко поправил его посол.

-Русское правительство угрожает нам? — Швегла насупленно посмотрел на посла.

-Мы никому не угрожаем. Убивают наших подданных, попирают наши законные интересы, в местной прессе подвергают беспрецедентным нападкам мою державу — конец всякому терпению чреват действием!

-Но я готов вам повторить, господин посол: для выводов относительно насильственной смерти вашего профессора, у полиции должны быть улики неопровержимые. Вы согласны? Между тем, вы, господин посол, явившись в мой кабинет, позволяете себе угрожающий тон.

-Мое правительство не поймет, если со стороны чешских властей и дальше будут продолжаться подобные эксцессы.

-Я не могу не отметить, господин посол, что ваша позиция неразумна.

-Примите к сведению обеспокоенность моего правительства и дайте указания по самому полному и подробному информированию нашего дипломатического ведомства и уполномоченных лиц о ходе проводимого дознания и предпринимаемых мерах. Это все, господин премьер — министр...

19 Апреля (6 апреля по русск. ст.) 1932 года. Вторник.

Прага. Земли Чешской короны.

С большим трудом Коновалов отыскал улицу, которую ему назвал Аскольдов, затем и нужный дом — двухэтажную халупу с отвалившейся штукатуркой.

Аскольдов встретил его дружески. Показав на покрытые плесенью стены, сказал:

-Это вам наглядности для — живем в эмиграции, на всем экономя. Бр — р!

-Мне данное обстоятельство вашего стесненного положения абсолютно все равно, — холодно произнес

Коновалов, осторожно, с брезгливой миной на лице, садясь на замусоленный диванчик, оглядел квартирку. Сев на диван, Коновалов молча ждал, когда Аскольдов начнет разговор. Аскольдов тоже молчал, ему трудно было начинать этот разговор. Наконец, он решился и заговорил:

-Не думаю, что ошибусь, ежели скажу вам о чем вы подумали, садясь на диван.

-Да? И что же?

-вы подумали, что неплохо бы нам иметь побольше денег.

-Не ошиблись — сказал Коновалов.

-Деньги нужны всегда. — резонерски сказал Аскольдов. — Когда в кармане шелестят ассигнации, не страшны никакие катаклизмы и потрясения.

-Деньги, деньги, — задумчиво проговорил Коновалов. — Их нужно немало...

-Англичане могут ведь предложить немало? — хитро улыбнулся Аскольдов. — Господин Коновалов, я верю вам, и тому, что вы вчера говорили. Но мне хотелось бы знать еще кое — что. Допустим, я предоставлю вам выходы на своих информаторов в Москве. Это все очень надежные люди, мои соратники. Многие прошли школу каторги и конспирации. Они представляют наш комитет в России. Вернее, часть его. Наша организация достаточно сильна, чтобы с ней считались идущие рядом и к той же цели другие организации. Но у нас в эмиграции, как вы понимаете, есть разные течения и формации.

-Вот именно — разные! Вот именно! — сказал Коновалов. — А мы союзников себе выбираем по принципу единства идей. Идея — это душа всякой борьбы.

-Группа, которую я представляю в Русском комитете в Праге, к сожалению, ныне оттеснена на задний план.

-Насколько мне известно, вы были близки к руководству комитета? — осторожно заметил Коновалов.

-Расхожее мнение, к сожалению, не имеющее под собой основы. С нами не считаются. Мы протестовали, но наши протесты отвергнуты. Вероятно, со смертью профессора Радкевича ситуация несколько изменится к лучшему.

-Надеюсь на это. — сказал Коновалов и осекся: черт его знает, как воспримет его слова Аскольдов, бывший ближайшим помощником профессора Радкевича в делах Русского комитета.

-Ответьте мне, господин Коновалов, просто и ясно: стремление англичан использовать информации, получаемые русской эмиграцией из своих источников, имеет у вас успех и...востребованность?

-Да. Это объективная ситуация.

-Об этом я догадывался, — с добродушной улыбкой сказал Аскольдов. — Некоторые члены нашего комитета решили содействовать вашим делам, связанным, как я понимаю, с просьбами Англии. Последнее продиктовано достигнутым в нашем комитете пониманием, что Лондон на определенном этапе борьбы может стать даже нашим союзником или, во всяком случае, дверью в Европу.

-Так, так.

-Англичане могут ведь предложить немало.

-Вероятно.

-В подобных случаях не стоит торговаться. Не в деньгах счастье.

Коновалов погладил ладонями рук свои коленки, легкая тень усмешки мелькнула на его губах.

-Ваше предложение надо еще обдумать...

-Помилуйте, предложение прозвучало вчера. Прозвучало оно от вас, не от меня. — ответил Аскольдов.

-Мне необходимо посоветоваться с товарищами.

-Вот еще лук — чеснок, — удивился Аскольдов — Не вы ли вчера толковали об сем, как о деле почти что решенном и просили нашего содействия?

-Давайте условимся о нашей новой встрече. — уклончиво ответил Коновалов. — Когда мы сможем увидеться вновь? Сегодня у меня много дел...

-Не стану задерживать. — Аскольдов развел руками.

Коновалов поднялся с диванчика.

-Да, а встречаться нам с вами более не стоит. — сказал вдруг Аскольдов.

-Вы опасаетесь встречаться ради осторожности? Или есть на то другая причина?

-Другая. Конечно же другая.

-Что вас смутило?

-Смутило. Да, пусть будет так, смутило. — согласился Аскольдов.

-Но послушайте, я должен быть уверен...

-Я не уверен даже в самом себе. Господин Коновалов.— резко ответил Аскольдов. — Но я был согласен с вашим предложением о сотрудничестве наших организаций.

-Такие дела требуют разумного риска и великой осторожности.

-Кто не рискует — тот и не выигрывает. Вы были спервоначалу готовы рискнуть, теперь же идете на попятную. Бог вам навстречу, господин Коновалов.

-Вы говорите, что ваши люди связаны с Москвой, так?

-Да.

-И вы готовы предоставить мне возможность воспользоваться их информациями?

-Да. Это весьма и весьма повысит ваши котировки в Лондоне. А коль так, то и мы окажемся полезными.

-Весьма дальновидно.

-Да уж, вывод на будущее, и все. Похоже, наступают решительные времена и для Европы, и для России. Пора Великобритании увеличить свои расходы на финансирование русской оппозиции.

Коновалов закурил сигару, не предлагая, однако, собеседнику,выпустил из крепких губ ароматное кольцо дыма, повел глазами по комнатке.

-И еще вопрос, позволите? — Аскольдов смешливо потер руки. — А что же будет взамен, когда победит ваша идея?

-Будет обновленная монархия...

11 апреля 1932 года. Воскресенье.

Москва. Красная площадь.

...На Красной площади в Москве с вечера еще закипела работа. Накануне, на урчащих дизельных 'ярославцах'* свозили строевой лес и доски. У Спасских ворот аккуратно разгружали и разносили по плотницким артелям. Точный расчёт всего технологического цикла и необходимых материалов, естественно, сделан был загодя. Как говорится, начиная дело, о конце помышляй. Для распиловки бревен наняли специальную бригаду ручных пильщиков. Обычно этим занимались приезжие татары. По традиции работа пильщиков на Красной площади проходила в предпраздничные дни большого религиозного праздника. Распиловка бревен тяжёлая, изнурительная, однообразная работа, но татары народ очень трудолюбивый, и вскоре появился на площади штабель свежепиленых досок нужной толщины и оструганные бревна.

Всю ночь округа оглашалась стуком топоров и визгом пил — под светом прожекторов с кремлевских стен, и переносных ламп, установленных промеж плотницких козел, ставили шатры, помосты, растягивали канаты. Плотники работали споро — начинавший собираться на площади, несмотря на довольно свежую погоду, московский люд, желая приободриться и согреться, громко восхищался их работой: известное дело, русский мастеровой 'для топора не мелит мелом' и не размеряет циркулем; прямой глаз и привычка, и верная рука делают работу. Иные искусники из удальства показывали на публике высокую степень совершенства, вырубали фигуры в досках, что можно было подумать на долото, ножи и разные столярные инструменты'...

Дело быстро продвигалось. Часам к семи на площади работы были завершены. Плотницкие артели, окончив свое дело, поспешили скрыться. А 'вся Москва' уже валом повалила в Кремль и на Красную площадь, так как объявления градоначальства Москвы оповещали всех, что в этот день 'состоится Высочайший выход' из Успенского собора через Спасские ворота к собору Покровскому. Народ русский должен был видеть воочию своего царя в сердце России. Московское градоначальство заблаговременно печатало и расклеивало по всем видным местам обращение к москвичам, в котором доступ публики на Красную площадь, в Кремль и даже на площадь у Архангельского собора объявлялся вполне свободным, безо всяких пригласительных билетов. Вербное воскресенье было днем единения, — и все мелочные житейские заботы были заброшены ради такого зрелища.

На церемонию 'Входа Господень в Иерусалим'* дипломатический корпус, аккредитованный в Москве, также начинал съезжаться заранее, и уже за полчаса до назначенного времени все приглашенные, как правило, были на Красной площади. Иностранных гостей, представителей дипломатического корпуса, впускали через специальный вход и размещали у кремлевской стены вблизи Спасской башни. Здесь иностранцы могли вблизи наблюдать русский религиозный обряд.

Дипломаты прогуливались возле гостевой трибуны, что — то озабоченно обсуждали с вдумчивым видом, убежденные в собственной важности, на ходу обменивались любезностями и пустыми бесполезными замечаниями, с торжественным и непререкаемым выражением лиц высказывали 'на ногах' мнения и предположения о предстоящей церемонии. Иные, молодые, дипломаты, с лощеными взглядами, позволяли себе дерзостно смеяться в голос, не скупились на насмешки и сдержанное ехидство в адрес русских, продолжающих держаться за средневековые традиции и даже в веке двадцатом вынужденных ежегодно утверждать сакральность царской святительской власти.

Дипломаты косились. Они косились, поглядывая на державшего несколько особняком от них и группки британских представителей, высокого англичанина, чей дипломатический статус был неопределенно — размыт и неясен...

Прошедший 1931 и первая половина нынешнего, 1932 года оказались богатыми на международные события...

Большая Коалиционная война, едва не закончившаяся вытеснением англичан с континента и поражением Франции, принесшая неисчислимые бедствия и страдания Европе, завершилась осенью 1915 года, когда уже определился характер этой бойни, подписанным в голландском Маастрихте 'миром без победителей'. Война принесла качественную трансформацию европейского общества, грозившего потерей контроля над ситуацией в собственных странах.

Европа все же нашла в себе силы, проявила политическую волю и принялась за конструирование общерегиональной системы коллективной безопасности на континенте. Однако, по прошествии нескольких лет, политическая воля европейских государств сошла на нет, уступив место взаимной демонизации и потребностью взвалить ответственность за совсем 'неевропейское' кровопролитие на противника.

'Выпадение' России из обоих лагерей участников коалиционной войны коренным образом изменило расстановку сил в послевоенной Европе. Теперь Россию почти не приглашали на совместные европейские мероприятия, изредка делая формальные приглашения к участию, скажем, в конференции, но при этом не принимая во внимание ее мнения по рассматриваемым вопросам. Более того, некоторые европейские державы посчитали возможным даже вмешиваться во внутреннюю политику России, пытаясь создать новую идейную и ценностную платформу сотрудничества с Москвой путем ее 'цивилизационной интеграции' в западный мир на западных же условиях, фактически отказывая русским в суверенной модернизации, которая обеспечивала независимость державы и ее право на историческое творчество. В конце концов, Россия, несмотря ни на что, в том числе идеологическое родство с Германией, интуитивно последовала собственным путем, который на уровне практической политики нашел выражение в геополитических императивах. На протяжении трех веков Россия была неотъемлемой частью европейского баланса сил, служила надежной гарантией от установления одной из континентальных держав контроля над континентом. Сейчас же она добровольно отказывалась выступать в роли гаранта европейского равновесия. Это была политика, уже не отвечавшая нравственному императиву в русле библейской мудрости о 'жизни своей за други своя'. Москва приступила к переходу на более высокий геополитический уровень — к созданию глобального евроазиатского проекта. Это проявилось в частности, в вызревшем прорыве в новое искусство в форме русского авангарда и в кардинальном решении проблемы положения женщины в обществе, оказавшемся, между прочим, недосягаемым для большинства стран Запада. Россия, впервые с XVII века, самоустранилась от европейских дел, ушла в изоляционизм, и не принимала участия в создании нового послевоенного европейского порядка, что превращало его в неустойчивую и недолговечную конструкцию.

Маастрихтский мир 1915 года был слишком мягок, он сохранил государственное единство Германии и потенциал для превращения ее в сильнейшую державу Европы, он был лишь временным компромиссом, демонтаж которого становился вопросом времени...

К концу двадцатых годов ясно стало, что без России и против России создать жизнеспособную систему международной коллективной безопасности невозможно по определению.

Первой это поняла Франция, лишившаяся потенциально мощного и бесценного союзника. Справедливости ради, у России много раньше были серьезные сомнения, надо ли идти на союз с тогда еще монархической Францией или нет. Когда в 1882 году, в Потешном дворце Кремля, в присутствии монархов обоих государств, русский министр иностранных дел Николай Карлович Дессау должен был подписать соглашение о военно — политическом союзе вместе с французским коллегой, он вдруг отложил перо, закрыл глаза, задумался. Французский министр недоуменно спросил его, почему возникла пауза, Дессау ответил, что молит Бога, чтобы тот отвел его руку, поскольку вопреки очевидности союз с Францией может оказаться гибельным для России. Какой — то внутренний голос говорил Дессау, что этот шаг рискованный. И даже геополитические интересы не могли взять верх над ним. Процедура подписания была отложена, разразился жуткий дипломатический скандал, а вечером следующего дня из Парижа пришли вести о том, что Генрих V, представитель королевской династии Бурбонов, внук короля Карла X*, низложен, правительство отправлено в отставку, во Франции Национальная ассамблея провозгласила Четвертую республику. В планы республиканской Франции, в общем, не входило поступательное развитие традиционалистских монархических режимов Европы, противостоявших тогда революционному сепаратизму и революции как таковой. Париж готов был противодействовать России не только по причине хозяйственного или политического, но даже и мировоззренческого либерально — революционного свойства.

Министру иностранных дел Дессау в Москве, на Ильинке, поставлен был памятник, один из самых курьезных в столице — Дессау был изображен 'как в жизни': в виде темпераментного оратора в момент выступления, полусогнутым, с характерным жестом правой руки и устремлённой вперёд фигурой.

К возможности русско — французского союза стороны вернулись только спустя десять лет и ограничились подписанием военно — политической конвенции, ни к чему не обязывающей. Россия, после Балканской, а вслед за нею и Болгарской, кампаний, когда огромным напряжением собственных сил Москва, по сути, подарила сербам государственность, грекам — проливы и Константинополь (взамен получив остров Порос в Эгейском море и российско — греческий кондоминиум над Ионическими островами), и добилась замены прямого Османского управления Болгарией на собственное косвенное влияние, вкупе с влиянием австрийцев и немцев, московская бюрократия стала куда более осторожна с покровительством разнообразным балканским славянам, а уж тем паче с 'обязывающими договорами и союзами' с кем бы то ни было — известно теперь было, куда такие союзы могут привести.

В Европе поначалу обрадовались — Россия фактически добровольно отказывалась от статуса великой державы. Уж такова была плата, которую Москва вносила за свой высокий международный статус. Но вскоре в Европе огорчились: теперь в планы России не входило встретить вместо 'беспечных турок' вооруженное сопротивление ведущих европейских держав. Теперь Россия не была заинтересована в войне за Проливы, ибо это стало заботой европейцев. Теперь Россия вообще была не заинтересована проявлять усердие, участвуя в войне во имя чьей — либо выгоды.

Тем не менее, русско — французская конвенция 1882 года стала серьезным фактором сдерживания попыток сближения России и Германии. В отличие от англо — германского торгово — экономического соперничества, противоречия Франции и Германии носили вполне иррациональный характер: немецкая одержимость возвратом Рейнской области была столь же сильной, как и французское стремление к обладанию этой территорией во что бы то ни стало и под любым предлогом. Тогда никто и не догадывался, во что действительно встанет одержимость правящих кругов европейских стран старыми культурно — историческими комплексами.

Конвенция 1892 года оказала Франции огромную услугу: когда всевластие экономического эгоизма в умах французской, английской, германской буржуазии оказалось поистине едва ли не смертельно опасным для судеб Европы, Берлин не решился оголить свои восточные границы и в первый, наиболее драматический период Большой Коалиционной войны, продолжал держать против России крупные силы, которых так не хватило для сокрушения англо — французской коалиции. Германия была заворожена русской мощью. К тому же у немецких психологов был такой термин: 'люди с пониженным инстинктом самосохранения'. Так немцы называли русских солдат. Они не могли понять, почему русские всегда дерутся до последнего человека, до последнего патрона, умирают даже не пытаясь спасти свои жизни, даже когда их поражение абсолютно очевидно. Нелогичность 'русских варваров' их пугала. На самом деле все было гораздо проще. Русские верили, что защищают свою державу от захватчиков, свои дома, свои семьи. За свою историю, за прошлое и будущее. Поэтому русские победы выглядели невероятными.

Франция должна была быть благодарной России, но в первые послевоенные годы не стремилась продолжать числить ее в союзниках, хотя и не желала все же терять ее в предстоящей борьбе с Германией. Германия, чья территория не была затронута Большой Коалиционной войной, сохранила свою экономическую мощь, которую в любой момент могла пустить 'в ход'. Но сейчас же, в случае конфликта с Германией, Франция не могла рассчитывать на спасительную военную помощь Москвы. Ни Польша, так любящая по традиции устраивать шляхетские игры в демократию, ни центрально — европейские государства, не могли заменить Россию и создать при необходимости полноценный Восточный фронт. Драматическое ухудшение своего геополитического положения Франция пыталась компенсировать предельно жестким подходом к 'германскому вопросу'. В отсутствие союзника в лице России ее безопасность могло бы надежно гарантировать только расчленение Германии, чему решительно воспротивились Англия и Америка. Удалось лишь создать 'вал на Рейне' путем провозглашения 'независимого Рейнланда', фактически являвшегося 'индустриальным сердцем Германии' и получить частичный контроль над рурским углем — полностью этого сделать не удалось, поскольку французы лишились поддержки Великобритании, продемонстрировав, таким образом, неспособность самостоятельно получить стратегические преимущества. В результате франко — германские противоречия превратились в 'квадратуру круга', непреодолимый и неразрешимый антагонизм.

Развитие событий на международной арене и внутри страны настоятельно требовало от французского правительства проведения политики защиты и укрепления европейского мира на основе коллективной безопасности. Но с кем было укреплять мир? Франция проигрывала Германии в деле индустриализации все больше и больше. Соперничать с Германией в экономическом плане было нелегко. Опыт Большой Коалиционной войны ясно продемонстрировал французским политикам и военным роль природных ресурсов, прежде всего угля и стали, для ведения войны. Амбициозные планы французской дипломатии по достижению выгодного соглашения с промышленниками Германии постепенно 'канули в Лету'. Международная ситуация исключала давление на Германию и французам пришлось нелегко. Пришлось даже пойти на серьезные уступки во время переговоров по заключению Международного Стального Картеля, что отразилось в распределении квот в картеле: по их итогам Германии досталось сорок процентов от общего производства, в то время как Франции — тридцать, Голландии — двенадцать, Люксембургу — восемь, Саару — шесть, Рейнланду -четыре.

В Париже считали, что война с Германией неизбежна, и война эта для России не только представляется выгодной тем, что ввиду отсутствия общей германо — русской границы русская армия окажется вне конфликта, но и тем, что Москва выступит в роли арбитра перед лицом Европы, истощенной новой войной. Британские верхи по — прежнему не могли совладать с проблемой введения гомруля в Ирландии, приведшей к двум кровавым восстаниям 1915 и 1922 годов и в русле традиционной политики 'блестящей изоляции' рассматривали англо — французский 'сердечный союз' простой, ни к чему не обязывающей формальностью. Налицо была неспособность Великобритании сделать четкий стратегический выбор в качественно изменившейся ситуации, и это пугало Францию. Яростное британское противодействие впечатляющему росту российской хозяйственной мощи было объяснимо логически. А вот смена Лондоном многолетнего нежелания делить с германцами лавры 'мастерской мира' и допущения кого бы то ни было к 'управлению морями', очевидное всем и всегда, на протяжении всего существования Британской империи, на взаимодействие и сотрудничество, было малопонятно. Англичане были настроены на ведение в отношении Германии 'политики умиротворения' и в целом Лондон делал ставку на сильную Германию как противовес Франции и противоядие России, ведя закулисные переговоры о широком экономическом и политическом соглашении с немцами. Эта ставка, по мнению французской элиты, не имела себе равных в истории Европы по политической безответственности и близорукости. Париж ожидал катастрофических последствий в виде новой европейской войны, в которой Россия не собиралась принимать участия и не предполагала в очередной раз разделять с Францией европейскую трагедию. Некоторые сотрудники Кэ д' Орсе*, как ни странно, представляли Россию как 'возможный балансир' Германии — каким бы солидным ни был защитный барьер, возведенный на Рейне, он не мог защитить Францию от активной политики со стороны Германии. 'Примирение' с Германией при следовании политике, которая постоянно настраивала Берлин против Парижа, не представлялось возможным, хотя и могло стать наилучшим средством предотвратить опасный для Франции русско — германский альянс. Поэтому французские правящие круги искали пути для непрямого зондажа позиции Москвы по тому или иному политическому вопросу, не решаясь пока вступать в открытый и прямой диалог, но подготавливая почву для договоренностей, кои облегчали бы в будущем согласие между двумя державами. Русская сторона реагировала соответствующим образом: Москва не считала себя связанной какими — либо обязательствами и предлагала французам поломать голову над возможностью англо — германского соглашения, выводящего Францию из игры, или над вероятностью русско — германского сближения, также оставляющего французов вне игры.

Берлин, прилагавший усилия к тому, чтобы так или иначе нейтрализовать Россию на французском направлении, не скрываясь, потирал руки, предвкушая свое очевидное доминирование в Европе: ничья в Большой Коалиционной Войне и мягкий Маастрихтский мир Германию только раззадоривали. Крайне маловероятным к началу тридцатых годов представлялось, чтобы британская и французская армии когда — либо смогли бы самостоятельно одержать победу над германской военной машиной...

Одной из главных интриг в международной политике в первой половине 1932 года являлась возможность восстановления отношений России и Англии хотя бы до того уровня, коими они имели место быть до Персидского кризиса 1931 года.

В мае 1931 года англичане, недовольные решением персидского правительства о предоставлении русской стороне восьми эксплуатационных участков на севере страны для разведки и разработки нефтяных месторождений, и о создании под русской эгидой консорциума нефтедобывающих компаний, в который, помимо трех русских, вошли одна голландская и одна французская компании, сконцентрировали у берегов Персии эскадру в составе трех тяжелых и шести легких крейсеров. Англия позиционировала события в Персии как пример 'враждебного поведения тегерана' и 'угрозу Великобритании' и попыталась спровоцировать серьезный вооруженный инцидент в Персидском заливе. Британская эскадра в течение месяца совершала устрашающие маневры. Затем, недолго поколебавшись, но оценив шансы, что ослабленная и так до сих пор не оправившаяся от последствий войны Англия не сможет единолично справиться с ситуацией в Персии, угрожающей интересам Англо — Персидской Нефтяной Компании, Лондон ввел санкции в отношении России и Персии.

Россия ответила, ужесточив свою позицию, но не сразу, а взяв для начала двухмесячную паузу. И только убедившись в действительной деградации двусторонних связей, ввела контрсанкции. К осени 1931 года у Москвы, похоже, терпение стало истощаться. Отказ России от консультаций по улучшению 'политической стабильности в Персидском заливе', а затем и перерыв, на неопределенное время, переговоров по новому торгово — экономическому соглашению, означали, что Кремлю надоело подыгрывать англичанам.

Персидский кризис наиболее отчетливо подтвердил тот факт, что Великобритания оставалась одной из ведущих мировых держав, но уже...второго ранга... Проклинаемый всеми 'ненавистный ирландец' премьер — министр Конноли вынужден был подать в отставку в начале января 1932 года. Новым премьером стал прогрессивный консерватор Макмиллан, считавший, что Англии требуется новая внешнеполитическая стратегия, которая придаст ей динамизм и укрепит пошатнувшиеся международные позиции. Контуры такой новой стратегии очерчивал предложенный Макмилланом план военно — политического и экономического союза Лондона с европейскими странами. По сути это был проект создания новой европейской, 'антирусской' коалиции с Великобританией в качестве лидера. Вскоре Лондон с оптимизмом сообщил, что в целом европейские страны настроены благожелательно в отношении британского проекта. Однако начавшееся в европейских столицах обсуждение британского проекта выявило наличие существенных разногласий между возможными участниками коалиции. Франция заняла неоднозначную позицию, что было связано со сложной внутриполитической ситуацией в стране и нерешенностью франко — германских проблем. Сдержанное отношение Франции к плану, предложенному Лондоном, было следствием не столько нежелания Парижа обсуждать именно британский проект, сколько его стремлением решать другие внешнеполитические задачи, не связанные с вопросами создания антирусской коалиции. Явный политический подтекст отказа Парижа продолжать переговоры был очевиден британскому правительству.

Конечно, надежды на то, что русско — английские отношения войдут в нормальное русло, не исчезли совсем. Кое — кто в Лондоне верно оценил ситуацию как возрождение на континенте старых подозрений о том, что Великобритания находится отдельно от Европы и безразлична или даже враждебна европейскому единству, и предпринимал определенные шаги. Но стоило при этом задаться вопросом: остались ли в принципе возможности, чтобы в близкой или среднесрочной перспективе отношения между Россией и Англией, как ожидали многие политики, дипломаты и общественные деятели, превратились бы в партнерство по стратегическим вопросам? Развитие событий показывало, что вероятность этого была крайне невысока.

...В ожидании начала церемонии высокий англичанин, граф Александр Мюнстерит вынужден был выслушивать заумные сентенции своего секретаря майора Гиннеса. Граф Александр Мюнстерит, несдержанный на язык бонвиван, карьерный дипломат, прекрасно говоривший на множестве языков, включая русский, был по происхождению литовцем, натурализовавшимся в Великобритании и самолично возложившим на себя обязанность способствовать сближению между Великобританией и Россией. Вместе с женой — англичанкой он обосновался под Москвой, в окрестностях Усова, что по Рублево — Успенскому шоссе, отстроил целую усадьбу со свечной и парфюмерной мастерскими, кузницей, пивоварней. С одной стороны поместье было обнесено каменной оградой, за которой начинался ландшафтный парк в английском стиле. С другой же — опоясывался рекой Москвой. C легкой руки Мюнстерита неподалеку от усадьбы заработала самая настоящая литовская корчма 'Трактериус' и в меню появились блюда, которые входили в кулинарное наследие Великого Княжества Литовского. Мюнстерит даже оборудовал поля для выезда лошадей. При графе состояли два секретаря, один из которых, майор Гиннес, не скрывал своей принадлежности к секретной службе британского правительства. Мюнстерита на Москве называли 'наш британский агент', он не обижался. В дипломатическом корпусе граф был на особом положении. Он чаще встречался с русскими дипломатами и министрами, получал из первых рук интересующую его информацию. В Мюнстерите русские видели доброжелателя, поэтому создавали для него привилегированые условия. Он не раз заявлял, что Россия является поборником мира и выступал против традиционного британского имперского антирусского синдрома. Граф преследовал две цели: политическую и разведывательную. Он стремился убедить ведущих русских деятелей в том, что России и Великобритании нужно держаться вместе, чтобы противостоять германской угрозе. Для этого он приглашал в поместье, помимо прочих, генералов, адмиралов, журналистов и многих своих московских друзей...

-Удивительно, как русские упорно держатся за ветхие традиции. — говорил Гиннес. — И к тому же они никак не могут понять, что, по — видимому, слишком очевидное распределение ролей в сегодняшнем торжественном шествии окончательно дискредитировало данный ритуал.

-Сегодня мы увидим, что русские цари готовы, как и прежде, демонстрировать смирение. — ответил Мюнстерит.

-Смирение и простота русских венценосных правителей смотрится вульгарно...

-Восставшие английские крестьяне пели: 'Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?'. -усмехнулся Мюнстерит. — В России нынешней, как и в России средневековой, одним из ключевых принципов легитимности власти является степень ее причастности божественному и церковной традиции. К тому же, сегодняшний ритуал в общем ряду придворных русских церемоний значителен и масштабен.

-Да уж. — фыркнул майор. — Шествие на осле очень масштабное зрелище в век поголовной механизации и моторизации. Лет двести назад еще куда ни шло, но сейчас?! Русские с той поры так и не нашли иных форм выражения легитимности претензий монарха на неограниченную власть?

-Исключительную ценность данной церемонии придает легший в его основу евангельский сюжет. — Мюнстерит позволил себе легкую улыбку. — 'Вход Господень в Иерусалим' является одним из центральных событий евангельской истории.

-Что общего между отголоском помазания царя Соломона на царство, а ведь именно так можно интерпретировать прибытие Христа в Иерусалим на осле, и сегодняшней демонстрацией незрелой системы русского государственного управления? — пожал плечами Гиннес и с усмешкой посмотрел на графа. — Бр — р, меня просто трясет!

-Замерзли? Но сегодня погода солнечная, плюс десять или около того...

-Дело не в погоде. Хотя сегодня ночью, говорят, были заморозки, и сейчас, в самом деле очень уж свежо. — сказал Гиннес. — Я о другом. Целый час мы будем лицезреть церемонию, в центре внимания которой будет лошадь, изображающая осла, и укрытая попонами до земли.

...Церемония 'Входа Господень в Иерусалим' в России, с 1558 года, когда обряд 'шествия на осляти' в Вербное воскресенье пришел в Москву из Новгорода, отмечалась с особой пышностью, необычайным великолепием и торжественностью.

С раннего утра Красную площадь заполнили полки лейб — гвардии и московского гарнизона. Участие войск в церемониале было традиционным. Этим подчеркивалось, что без веры нет государства, а защищая православие, русское воинство стоит на страже интересов Отечества. По случаю торжественной церемонии 'Входа Господень в Иерусалим' лейб — гвардия была одета в парадную форму, шитую по образцам XVII века. Цвета 'государевых служилых платьев' русской лейб — гвардии были показателем их элитарности, а не парадными мундирами. Они различались по полкам и представляли собой богатую палитру: черевчатый, белый, светло — зеленый, малиновый, 'мясной', луковый, 'серо — горечный' (то есть цвета самородной серы, светло — желтый), темно — зеленый, брусничный, 'хринный' (насыщенно — зеленый), гвоздичный, синий, светло — лазоревый, багровый, вишневый, красно — малиновый, 'осиновый' (бледно — зеленый), крапивный, коричневый, песочный, темно — коричневый, голубой...

Пока царь стоял раннюю литургию у себя в 'Палатах', лейб — гвардия побатальонно выстраивалась по пути торжественного шествия, от кафедрального Успенского собора, через Спасские ворота до Покровского собора. Позади выстроившихся сплошной стеной войск расставлены были кадки с пучками вербы, предназначенной для раздачи московскому люду.

В момент торжественного выхода государя из 'Палат' с колокольни Ивана Великого подан был сигнал к трезвону всемосковскому: гулко ударили там в тысячепудовый колокол, и потом начала заливаться звоном вся Москва. Все сорок сороков. Царь в праздничном наряде в сопровождении придворных, одетых под бояр и окольничих, направился в Покровский собор: шествие открылось младшими придворными, наряженными в богатые золотые кафтаны времен Бориса Федоровича, первого государя более чем трехсотлетней династии Годуновых. За нижними чинами шли государственные чиновники — 'дьяки', придворные, затем сам царь, замыкали ход министры — 'бояре' в богатых шубах и высоких шапках, лица из ближайшего окружения царя, члены царской фамилии, депутации дворянства, купечества, московского чиновничества, представители мещанства и крестьян.

Навстречу царскому шествию из дверей Успенского собора выносили хоругви, кресты и иконы, шли чернецы, диаконы и священники, успенский и благовещенский протопопы, певчие, поддьяки, ключари, затем Патриарх в малом облачении, справа от него дьякон нес евангелие, слева — несли 'на мисе крест золотой, жемчужный, большое да малое Евангелие'.

Оба шествия прошли через Спасские ворота и остановились перед Покровским собором лицом к востоку. Царь и патриарх в сопровождении высших государственных чинов и духовенства, под вспышки фотокамер и стрекот аппаратов кинохроники, вошли во Входо — Иерусалимский придел Покровского собора. Остальная свита оставалась по обе стороны от Лобного места. Во время службы в соборе царь и патриарх облачались в праздничные одежды. Тем временем Лобное место устилалось бархатом и сукном, на него устанавливали аналой, укрывали его пеленою и возлагали на него Евангелие, которое окружали иконами Иоанна Предтечи, Николая Чудотворца, Казанской Богородицы. У Лобного места поставили 'осля', в роли которого выступала лошадь под белым сукном, с привязанными длинными ослиными ушами. Коня дрессировали целый месяц, приучая ходить медленно, а в течение последних трех дней почти не кормили, чтоб он ненароком не испортил торжества исправлением естественной надобности. 'Осля' окружали пять придворных и патриарший 'боярин'. Чуть в стороне помещалась колесница, на которой стояла 'верба', окруженная решеткой. 'Вербу' представляло большое дерево, украшенное зеленью, бархатными и шелковыми цветами, яблоками, грушами, изюмом, финиками, виноградом и орехами. Путь от Лобного места до Спасских ворот был огражден обитыми красным сукном надолбами — решетками.

Выход патриарха из Покровского собора к Лобному месту отличался еще большим великолепием. Под песнопения государь поднялся на помост, устланный коврами, три раза перекрестился перед Евангелием 'в переплете, отделанном золотом, и с золотой застежкой', 'смирил себя', отдавая скипетр и корону, которую клали на золотое блюдо, и после благословения получил из рук патриарха вайю, 'иерусалимскую ветвь', освященную веточку вербы. Такие же пушистые веточки раздавались придворной знати, духовенству, народным депутациям, а остальные разбрасывались толпе.

Сразу за раздачей начинался крестный ход. Патриарх благословил крестный ход и святыни вернуться обратно в Успенский собор. Архидиакон, повернувшись на запад, прочитал описание празднуемого события в Евангелии. Во время чтения протопоп и ключарь Покровского собора подошли к патриарху под благословение и в качестве 'двух учеников Христа' отправились 'по осля'. Коня под уздцы держал 'патриарший боярин', который, выдержав небольшую паузу, в ожидании, когда утихнет Красная площадь, спрашивал пришедших, кто требует 'осля', те отвечали ему: 'Господь требует'.

По приставной лесенке на коня, дополнительно укрытого несколькими разноцветными попонами (красным сукном спереди и зеленым — сзади), поднялся патриарх. Он сел боком, так, как изображают Спасителя на иконах, держа в левой руке Евангелие, а правой с крестом благословляя честной народ.

Обратное шествие открыли 'дьяки', придворные чины с вербами в руках, за ними везли на колеснице 'вербу'. Под деревом на колеснице стояли два мальчика из патриаршего хора — 'певчие поддьяки меньших станиц' в белых одеждах, которые пели 'стихиры цветоносию' и 'Осана Сыну Давидову! Благословен грядый во имя Господне!'. За 'вербой' с иконами, горящими кадилами, рапидами шло московское духовенство в шитых золотом ризах, в скуфьях и камилавках, с иконами и хоругвями. Шли министры во главе с председателем совета министров и министром Государева двора, они несли окованный золотом государев жезл, вербу, свечу и полотенце. За ними следовал, поддерживаемый двумя придворными царь, ведший за повод 'осля'. Для царя выполнение данной роли во время шествия, которая могла бы считаться унизительной в обыденной жизни, в праздник являлась демонстрацией не только почтения к патриарху, но, и в большей степени, личного благочестия и праведности государя, смирения гордыни и самоуничижения перед Богом. Государь, ведущий под уздцы 'осля', воспринимался как причастный к Христу. По бокам шли обер — гофмаршал и обер — церемонимейстер, церемонимейстеры и шталмейстеры, генерал — адъютанты, флигель — адъютанты, кавалеры, прочие придворные и свитские чины, государственные чиновники с вербами в руках.

Патриарх, выступавший в момент шествия в роли Спасителя, становился проводником божественной благодати для всех, кого он благословлял крестом и евангелием, восседая на 'осляти'. Благословлял он 'всю Москву', — считалось, что проезд патриарха на 'осляти вокруг города', сохранял город и всех его жителей от несчастий, пожаров и эпидемий, а человек принявший благословение очищался от грехов и получал божественную защиту. Поэтому шествия на 'осляти', приуроченные позднее исключительно к Вербному воскресенью, пользовались особенной популярностью и любовью у простого народа, собиравшегося во множестве на площади, чтобы подпасть под благословение патриарха.

По всему пути процессии дети расстилали перед государем и патриархом сукна разных цветов, на которые еще кидали кафтаны и однорядки. Чтобы сукна не сбились, подростки лежа придерживали их. Дети непременно участвовали в церемонии. За точным следованием апостольскому тексту, согласно которому дети приветствовали Мессию, следили строго.

Как только шествие вошло в Спасские ворота, на колокольне Ивана Великого вновь зазвонили в колокола, благовест подхватили остальные московские храмы. Когда царь и патриарх вошли в Успенский собор, колокольный перезвон стих. В соборе протодьякон дочитывал в Евангелии описание Входа Господа в Иерусалим, а патриарх, приняв из государевых рук вербу, благословил царя и поцеловал ему руку, царь в ответ сделал то же самое. После этого государь возвратился в 'Палаты', где проводилась литургия, а патриарх служил литургию в Успенском соборе. Со службы он направился к колеснице с вербой, молился и благословил дерево. Ключари отрубили большой его сук и отнесли в алтарь, где с него срезали ветви и на серебряных блюдах отправили их в государевы палаты. Часть ветвей получили придворные чины и духовенство, остальное раздавалось народу.

На сем торжественная церемония 'шествия на осляти' в Вербное воскресенье, олицетворявшая торжественный вход Царя Небесного в Новый Иерусалим, более все же соотносившаяся с преображением рода Годуновых в богоизбранную царскую династию, хотя и 'выкрикнутую' народом на Земском соборе в феврале 1598 года, закончилась. Начался разъезд. С Красной площади отъезжали десятки автомобилей, тяжелых, пузатых автобусов, с заливистым треньканьем и металлическим скрежетом разбегались трамваи. Люди спешили к столам — по традиции, в этот день, во время продолжающегося строгого поста, можно было отведать рыбу. По всей Москве начинались праздничные угощения.

Дипломатический корпус тоже спешил разъехаться. По посольствам, по дипломатическим миссиям. Послы и посланники, секретари, атташе и советники, торопились засесть за отчеты о прошедшей церемонии.

В ожидании отъезда дуайена дипкорпуса, главы шведской миссии Эриксона, майор Гиннес исходил желчью.

-Поистине, странное зрелище.

-Что же тут странного? В веке нынешнем, как и в прошлые века, в России существуют неизменные государственные институты, в числе коих было единение царской власти и православной церковью. Пастырская миссия церкви не ограничивалась духовным окормлением простых мирян. Участие патриарха во всех официальных мероприятиях царского двора, когда принятие верховной властью важнейших решений предусматривало их санкционирование высшими иерархами церкви, и прежде всего патриархом — норма жизни.

-Странная норма...

-Даже массовое приобщение русских к нормам европейской культуры не привело к ослаблению конфессиональной сплоченности национального сознания. Русский народ оставался и остается устойчивым хранителем отечественных традиций как в сфере бытовой культуры, так и в области вероисповедания. Духовные потребности пополнялись не беспорядочно, не в формах случайных заимствований европейской мысли.

-Я наблюдал, как целые полки русской гвардии лежали ниц, покрывая своими телами базарную площадь... — говорил Гиннес.

-Базарной главная площадь Москвы была раньше. — сухо заметил Мюнстерит.

-Ужасная традиция, вы не находите?

-Во всяких традициях есть и положительное. У русских неизменна традиция, по окончании празднества жаловать послов иностранных держав 'кормом с царского стола'.

-Кормом? С царского стола?

-Традиционно, с Вербного воскресенья 1665 года, 'корм' состоит из шестидесяти четырех блюд и соответствующего количества напитков. — сказал Мюнстерит.

-Сколько? Да ведь с ума можно сойти! — воскликнул майор Гиннес.

-Это всегда была рыба, а именно: осетр, очень крупная семга, щука, красная и черная икра, стерлядь, морской язык, размером, наверное два фута в квадрате, все с разными приправами. Жалуют также паштеты, пироги с икрой, с чесноком и луком, большие пироги и печенье из толченой рыбы, которые сильно пахнут, грибы в масле, печень, жаркое из осетра.

-Действительно, только рыба. И грибы...

-У русских великий пост, иное, скоромное, естественно под запретом...

-Черт с ней, с рыбой! Беда русских традиций в том и состоит, что русские не учитывают неизбежных изменений, — пустился в разглагольствования Гиннес. — Европейские армии активно переходят на механизацию, а русские все еще падают ниц. Русские не в силах уяснить, что может возникнуть новая, не предусмотренная традициями опасность.

-На эту мысль вас навела сегодняшняя церемония? — улыбнулся Мюнстерит. — Церемония — миф? Миф предстает истиной просто потому, что он миф. В этом своем качестве он не нуждается в подтверждении чего — либо, кроме себя самого. Точнее, любая наличная реалия интерпретируется в мифологических формах. Миф не компрометирует никакая совокупность фактов, предъявленных индивиду. Например, как было предъявлено сегодня вам, майор. На этом, в частности, основана устойчивость 'ложных смыслов' и механизмов смыслозначения. Например, образ 'доброго царя', одна из ключевых мифологем русской жизни, отнюдь не разрушается при столкновении с 'не очень добрым'. Более того, механизм смыслозначения сохраняется, даже если указанный образ создать не удастся. И, возвращаясь к церемонии...У нас ведь тоже хватает традиций. Собственно, традиции складываются на основе условий жизни, которые различны у представителей разных национальностей. У русских так, у нас — иначе.

-Наша англосаксонская модель мира в основе построения общества ставит именно закон, а традиция не только игнорируется, но и сознательно подавляется. — заметил майор Гиннес. — Вы можете вспомнить, где стояло знаменитое в прошлом Тайнбурское дерево?

-Это место, где стояла виселица о трех петлях? — усмехнулся граф. — Помню.

-Если верить лондонским путеводителям, на том месте, в течение шестисот с лишним лет, вешали по строго определенным дням мужчин, женщин, а случалось, и детей. Ныне это место — почему его и не все знают — скромно обозначено как Тайбурнское дерево. Попробуй догадайся, что так звалось это трехглавое чудовище.

-Послушайте, Гиннес, — почти с жаром заговорил Мюнстерит, — Не в обиду будет сказано вам...Вы все еще не понимаете России.

-Свободным людям довольно трудно понимать увязнувших в дремучей ортодоксии. — возразил Гиннес, — Свободным людям трудно понимать тех, кто не имеет возможности непосредственно заявить о политическом интересе и не может поставить вопрос о санации власти.

-Главная ценность русского общества — единство. Добиться единства возможно только при предельно искреннем желании каждого в обществе быть понятым. Отсюда все правила — писанные и неписанные — понятны всем. Все вещи называются своими именами. В нашем, западном в понимании русских, обществе, взаимоотношения строятся на естественных, не разумных основаниях. Правила жизни основаны на праве силы — физической, экономической, политической. Единство общества отрицается принципиально, так как каждый считается уникальным и стремится к абсолютной свободе, объявленной высшей ценностью.

-Но ведь это же естественно...Для нас свобода. Для русских — ярмо. Самодержавие лишено валентности -силы, способной к сочетаниям. Она есть тупая власть над подданными и национальным продуктом и исключающая трансформацию. Мы с вами наблюдаем не религиозно — традиционалистское, а исторически неэффективное явление. Строй, обреченный на перманентную стагнацию. В такой парадигме подданные лишены возможности влиять на принятие решений. Никаких рычагов, чтобы не то, что снять, но даже повлиять на деятельность правительства, русский народ не имеет.

-Русская власть стяжает и умение и желание править. Русская власть предвосхищает реформы, русская власть консолидирует нацию. Краеугольный камень благоустройства власти — благоустройство народа. Русским это удается.

-Что — то не замечал. Управляют не специалисты, а подобострастники. Холопы царя.

Мюнстерит вздохнул:

-Мне доводилось видеть, как русские солдаты, под пулеметным огнем на фронте, разрывали колючую проволоку голыми руками.

-Чего еще ждать от дворовых слуг, то и дело требующих себе царя — тирана? А вообще...Вы это к чему?

-Русская дилемма такова: судьба державы — судьба народа.

-Эту дилемму русским пора бы и снять. Для их же блага.

-Русские люди очень чувствительны, впечатлительны и неустойчивы. С ними нужно обращаться крайне бережно, особенно нам, англичанам. Вы сейчас своими словами лишний раз доказываете гибельность курса западного эгоизма и пренебрежения в русском вопросе.

-Вы не станете отрицать, что для русских культ личности есть стержень мировоззрения?

-Это один из мифов. Точно так же, как мифом является то, что будто бы для нас стержнем являются деньги. Формирование и развитие русского и нашего, европейского, англосаксонского общества, происходит на основе двух разных древнейших традиций. Все это видно невооруженным глазом в наше время.

-Разумеется, видно. Сильный и богатый всегда прав.

-Нет, дорогой мой. Вы не увидели главного. И не поняли главного. Как не видят и не понимают этого в Лондоне. Россия ждет от Европы понимания, а Европа ждет от русских покорности. Это и есть главное отличие.

-Вы сейчас приведете и самый весомый аргумент русских? О да, они достаточно могущественны, чтобы справиться с любой угрозой. Потому что до сих пор справлялись. Но все когда — то заканчивается, дорогой граф. Политика — не лавка древностей. Наступает время, когда Россию пора вытолкнуть из возможной политической игры.

-Россию трудно вытолкнуть из любой возможной политической игры. — возразил Мюнстерит. — Вы слышали о 'дилемме Щербатова'?

-Нет.

-В 1914 году русский министр иностранных дел Щербатов задал свой знаменитый вопрос: 'С кем мне встретиться, если я хочу поговорить с Европой?'. Поверьте, Гиннес, Россию невозможно удалить из Европы. Участвует она в переговорах или не участвует, но она все равно присутствует на них незримо, она все равно в игре. И ее голос не может быть не услышан и не учтен, если даже Москва будет говорить шепотом. Подумайте об этом, когда станете составлять свой отчет для Лондона...

=====================

дизельных 'ярославцах'* — дизельные грузовики производства Общества Ярославского автомобильного завода 'Лесснер и Лебедев'.

'Вход Господень в Иерусалим'* — Согласно библейской традиции, Исус Христос, приближаясь к Иерусалиму, пришел в Виффагию к горе Елеонской. Он послал вперед двух учеников, сказав им, чтобы они шли в селение и привели ослицу и молодого осла. Ученики исполнили просьбу Иисуса. На осла положили одежды, на которые воссел Христос. Встречавший его народ постилал на дороге свои одежды и устилал его путь ветвями деревьев. Вход Господень в Иерусалим, Вербное воскресенье — христианский праздник, отмечаемый в воскресенье, предшествующее неделе Пасхи, т. е. шестую неделю Великого поста.

Верба* — символ процветающего и вознаграждаемого благочести.

Генрих V, представитель королевской династии Бурбонов, внук короля Карла X* — осенью 1871 года возникла возможность возвращения нафранцузский трон представителя королевской династии Бурбонов. Генрих V, граф Артуа, герцог Бордосский, более известный как граф де Шамбор, принял предложение монархического парламентского большинства (и легитимистов, и орлеанистов) и признал революционный триколор государственным флагом королевства.

Кэ д' Орсе* — Орсейская набережная Сены в центре Парижа, где находится здание французского министерства иностранных дел. В дипломатическом обиходе под Кэ д' Орсе понимается само министерство иностранных дел Франции.

11 апреля 1932 года. Воскресенье.

Москва. Красная площадь.

Гроссмейстер Александр Александрович Алехин с супругой покидал Кремль в числе последних. Можно было пройти через Никольские ворота, но жена почему — то потащила Алехина к Спасским. У Спасских ворот, через которые хорошо просматривалась вся Красная площадь, великий русский шахматист с досадой заметил, что неподалеку от Лобного места дежурила кучка фотографов. Они о чем — то спорили, оживленно жестикулируя.

-Уже поджидают! — с досадой сказал Алехин.

Обычно внимание прессы его не раздражало, даже напротив: он привык и умел находиться под градом фотовспышек. Но сегодня нервы шахматиста были натянуты до предела.

-Что ты там высматриваешь? У тебя шнурки не завязаны! — Надежда, супруга Александра Александровича, привычным движением на ходу припудривала лицо.

-У Капабланки небось шнурки не развязываются. — усмехнулся Алехин.

-Ха! — тут же воскликнула супруга, — Капабланка! Шахматный гений, человек широчайшего кругозора, блестящего происхождения и неограниченного обаяния!

-Не начинай. — негромко сказал Алехин.

Но Надежду уже понесло:

-Кто в сравнении с ним Алехин? А? Шахматист — пьянчуга, вынужденный веселить публику сеансами вслепую, трудяга, наживший свое мастерство регулярными тренировками! Вот ты кто! Ты не так изящен, не так легок, не так успешен, как Капабланка...

-Ты ошибаешься, Наденька. У гроссмейстера мирового уровня, коим я являюсь, материальных проблем нет вовсе. Я Алехин! Я выигрываю или занимаю высокие места во всех турнирах, где принимаю участие, не говоря уже о многочисленных турне с сеансами одновременной игры, нередко вслепую! Я могу отправиться в путешествие вообще без документа, коротко бросив на паспортном контроле: я — Алехин! Помнишь, как в прошлом году при пересечении польской границы я заявил: 'я — Алехин, чемпион мира по шахматам. А это мой кот. Его зовут Чесс. Надеюсь, этого достаточно?'.

-Да, прекрасно помню! Эта и подобные истории быстро становятся достоянием журналов светской хроники. Но что мы здесь делаем? Только что мы вернулись из заманчивого кругосветного путешествия. Шесть месяцев! Шесть! Алехин пересек Атлантический океан, Алехин в Сан — Франциско начал гастрольные выступления по Америке! Алехин посетил Гонолулу, Кобе, Гонконг, Манилу, Сингапур, Суматру, Яву, Новую Зеландию, Цейлон, Александрию, Иерусалим, Геную, откуда, наконец, вернулся в Париж! Впечатляющая гастроль, ты не находишь?

-Да, но я не выдержал тропического климата Голландской Индии и был вынужден прекратить кругосветку. — заметил Алехин, устало пожимая плечами.

-Великий русский шахматист, гений, в Москве златоглавой находится как проситель денег на отложенный турнир женщин — шахматисток, за звание чемпионки мира! Который сам же организовал! Да еще и на собственные средства! Таких дураков поискать, не сыщешь на всем белом свете!

Турнир вызвал в Европе и в САСШ широкий интерес, что было вполне обосновано. Первоначально он должен был состояться в июне, в английском курортном Фолкстоуне, однако его организаторы оплошали, взявшись провести сразу два международных шахматных соревнования, умудрившись втиснуть в те же сроки еще и пятую всемирную шахматную олимпиаду. Так и не сумев должным образом все подготовить, в последний момент организаторы отказались от турнира женщин — претенденток. А между тем, этот турнир обещал вылиться в решительную борьбу между представителями двух школ, русской и европейской, различных по своему пониманию существа шахмат. Алехин, участвовавший в фолкстоунской олимпиаде, несмотря на чудовищную усталость после кругосветного путешествия, крайне болезненно воспринял известия об отмене турнира женщин — шахматисток. Он бросился через Атлантику, в Чикаго, на Всемирную выставку 'Век прогресса'. Там Алехин выступил с грандиозным сеансом одновременной игры вслепую на тридцати двух досках и тем самым установил новый мировой рекорд в этом виде шахматного творчества, превзойдя свое собственное достижение 1925 года. Благодаря этой блестящей победе гроссмейстер нашел среди американских финансовых воротил меценатов, вложил часть своих собственных средств, и сумел собрать приличную сумму для проведения турнира женщин — претенденток. Америка организовала бешеную рекламу, ажиотаж был невиданный. Алехин обратился к известнейшим шахматистам мира, те выступили с заявлениями о поддержке турнира, Русский Шахматный Союз решил организационные вопросы и обеспечил площадку для проведения турнира, избрав в качестве таковой богемский Карлсбад, тем более, что фаворитом турнира (и по праву), а такожде и всенародной богемской любимицей считалась двухкратная чемпионка Вера Францевна Менчик, дочь чешки и англичанина, родившаяся в Москве и, хотя и проживавшая в последние годы в Англии, но выступавшая под флагом России. Вера Менчик с огромным преимуществом побеждала на женских турнирах за звание чемпионки мира (проиграла однажды немке Генчелль и три партии в двух матчах против шахматной куртизанки Сони Граф — Стивенсон), участвовала в престижных мужских соревнованиях и неоднократно 'снимала скальпы' с ведущих шахматистов — мужчин. Эйве (дважды), Решевский, Земиш, Мизес, Томас, Султан — Хан, Ейтс, Голомбек, Колле, Александер, Штейнер и некоторые другие мастера стали жертвами Веры Менчик и были автоматически зачислены в так называемый 'клуб Веры Менчик'. 'Основателем' этого 'клуба' стал венский профессор — математик Алберт Беккер, проигравший Менчик на турнире в Карлсбаде в 1929 году. Именно там перед партией с Менчик он предложил название для 'клуба' и сразу же стал его членом. Помимо Менчик, в турнире под эгидой ФИДЕ и Русского Шахматного Союза участвовали еще девять претенденток: полька Роза Германова (Алехин сделал за нее необходимый взнос), две англичанки, Эдит Мичелл и Эдит Прайс, шотландка Мэри Гилкрист, француженки Люси д'Отремон и Полетт Шварцман, американка Граф — Стивенсон, итальянка Аугуста Тонини и сестра Веры Менчик — Ольга, заявленная в последний момент, вместо некстати заболевшей австрийской шахматистки Гарум.

На международный женский турнир в Карлсбад, намеченный на первую половину мая, должен был съехатьсяпрактически весь европейский шахматный бомонд — Видмар, Каждан, Флор, Штольц, Нимцович, Боголюбов, Бернштейн, Тартаковер, Зноско — Боровский, Андрэ Лилиенталь, Эрнст Грюнфельд. Алехин надеялся устроить небольшой благотворительный турнир для популяризации шахмат, и заодно презентовать книгу Лилиенталя 'Жизнь шахматам'. Он был готов выступить с сеансами одновременной игры и даже играть заочно. В Карлсбад должны были стянуться сливки европейской элиты — коронованные и титулованные особы, промышленники, финансисты, дипломаты, авантюристы всех мастей, светские львицы и звезды мирового синематографа...Первый день турнира должен был почтить своим присутствием король Чешский и Богемский Рудольф, опытный дипломат и политик, 'Богемский лис', большой жизнелюб, необычайно эрудированный, знавший толк в охоте, женщинах, хорошей кухне и французской литературе.

Алехин с громким щелчком открыл портсигар...

-Саша...

-Это всего лишь первая!

-Как скажешь. Ты сам просил за тобой следить. — Надежда придирчиво оглядела себя в зеркало и, тяжело вздохнув, взяла с кровати сумочку и зонтик. — К тому же курить здесь нельзя....

Алехин с силой убрал незакуренную папиросу обратно в портсигар. Проходя следом за идущей впереди супругой перед помостом для иностранного дипломатического корпуса, Алехин машинально перевел взгляд на карманную доску с шахматной позицией, установленную прямо на ограждающих перилах, и невольно замедлил шаг. Над шахматной доской, близоруко щурясь, томился в одиночестве господин азиатской наружности. Алехин кашлянул. Позиция на доске была не абы какая, хотя и представляла из себя эффектную ловушку, в которую черные заманивают белых в самом дебюте партии.

Азиат поднял взгляд, полный задумчивости и несколько суховато кивнул, приветствуя великого русского гроссмейстера. Алехин негромко бросил вослед Надежде:

-Погоди, радость моя!

И приостановился прямо перед доской с шахматной композицией.

— Рюбопытыный етюда. Не находютуете, Арексадр Арексадровович? — на ломаном русском поинтересовался азиат.

Алехин слегка растерянно пожал плечами.

-Мы знакомы? — спросил он по — английски.

-Да помилуйте, кто же в Европе и в России не знает великого гроссмейстера Алехина! — также по — английски ответил азиат.

-Рискну предположить: конь эф — три на е пять, ферзь дэ — восемь на гэ — пять. Вот здесь сама ловушка, ферзь и ладья намеренно подставляются под 'вилку'. Конь е — пять на эф — семь, ферзь гэ — пять на гэ — два, ладья аж — один — эф — один. — сказал Алехин.

-Да. Ход черных, но при этом положение белых уже безнадежно. Ферзь гэ — два на е — четыре, берется пешечка.

-Саша! — томно позвала Надежда, остановившаяся в двух шагах от мужа.

-Минуточку, радость моя...Белые еще могут оттянуть проигрыш потерей ферзя...

-Ежели не закроются слоном. — подхватил азиат. — Слон эс — четыре на е — два.

-Тогда черным остается 'сходить лошадью' и поставить мат. — улыбнулся Алехин. — Играете в шахматы?

-Пытаюсь любительствовать. — с улыбкой ответил азиат.

-Неплохо, неплохо.

-Господин Алехин, я слышал о том, что готовится большой турнир в Карлсбаде...Пресса много писала...

Алехин кивнул.

-Осень холосо. — по — русски сказал азиат.

-Вы японец? — неожиданно спросил Алехин. — Мы были в Японии несколько месяцев тому назад. Удивительная, знаете ли страна, господин, э — э...

-Сато. — подсказал японец.

-Очень приятно. Мы возвращались из Японии на японском пароходе. Хотелось, знаете ли, продлить эффект впечатлений от знакомства с вашей удивительной страной. Пришлось даже отказаться от заманчивых предложений проделать вояж на английской посудине, коими кишит весь Крайний Восток. Почти кругосветное плавание.

-Это великолепно! — подхватил японец. — Если бы германский и японский флоты сотрудничали с русскими, океанское соглашение перестало бы быть кабальной по отношению к Англии сделкой, превратившись в равный договор.

-Вероятно, так.

-Такова позиция моих прозорливых соотечественников, с которыми я беседовал на эту тему, и на этой позиции они явно стояли и гораздо раньше.

-Это интересно. — супруга гроссмейстера, подошедшая к помосту, внимательно, не стесняясь, рассматривала собеседника мужа. Она грациозным движением положила свою ладонь на руку Алехина.

-Моя супруга, Надежда...Я, представьте в Японии познакомился с японскими шахматами, принялся за их изучение и продолжал его всю дорогу, присоединив к ним китайские. — увлеченно рассказывал Алехин. — Еще я вывез с собой целую библиотеку, посвященную шахматам.

-Это большая честь для меня. Мне было бы чрезвычайно приятно побеседовать с великим русским гроссмейстером о шахматах. — суетливо забормотал Сато, но лицо его оставалось невозмутимым. — Я с удовольствием осваиваю этот вид спортивного единоборства.

-А мне казалось, что японцы более преданны своему го... — улыбнулась супруга гроссмейстера.

-Один из принципов японской духовности — усваивать новое, не отказываясь от старого. Этот принцип лежит у нас в основе всего — и традиционного, и нового. Надеюсь, ваше стремление к изучению японских шахмат поможет вам понять нашу духовность, узнать, чем дорожат японцы. Кстати, русская музыка, балет и другие виды искусства уже давно известны в Японии и имеют много поклонников в нашей стране. Несколько лет назад у нас вышел новый перевод романа Достоевского 'Братья Карамазовы', который разошелся небывалым для классической иностранной литературы тиражом — больше миллиона экземпляров...

-Что вы говорите?! — всплеснула руками Надежда. — Никогда бы не подумала...Достоевский ведь очень сложный писатель...

-Надеюсь, многие японцы смогут побывать в России, прикоснуться к богатствам ее природы и искусства. — ответил Сато. — Я, например, намерен прикладывать все усилия для развития контактов, создающих фундамент для роста доверия между нашими странами...

-Эти усилия имеют перспективу. — сказала Надежда. Она явно хотела подбодрить японца, словно подталкивая его к серьезному разговору.

-Да! — подхватил Алехин. — Говорю вам, как человек, имеющий некоторое отношение к делам международным. Одно время я даже служил при русском консульстве в Берне по юридической части и переводчиком...Ведь что происходит?! Наработанные практики взаимодействия с Западом рушатся на наших глазах, иерархия внешнеполитических приоритетов ветшает. В результате открывается пространство для движения на Восток. Новые приоритеты, новые предпосылки для экономического роста и успехов по развитию восточных территорий державы нашей!

-В политике трудно предвидеть результат, когда авантюрное начало сталкивается с традиционным, классическим. Простая арифметика здесь не помогает. — ответил японец.

-Как в шахматах, не правда ли? — ввернула Надежда и посмотрела на мужа.

-Верно. Нужно встречаться с людьми. Странами правят не теории, а живые люди. Знакомства, общие интересы, заставят считаться людей всех оттенков политических и социальных взглядов. И поэтому...И поэтому, вы непременно должны принять приглашение откушать вместе, господин Сато!

-С удовольствием!

Супруга гроссмейстера согласно кивала головой и улыбалась. Она вспоминала разговор с Куратором...

Картинки из прошлого — II.

-...Значит. Теперь слушайте. Я буду предельно краток. Я дам грубую схему...Лондону вскоре станет известно, что Москва и Токио организовывают сугубо засекреченную связь.

-Скоро? Как скоро?

-Вопрос дней, может быть, недель.

-Есть же совершенно безопасные дипломатические каналы...

-Каналы — то есть, но нужен надежный личный контакт, а для этого нужно иметь своих людей, которым можно было бы довериться.

-И?

-Лондону предлагается найти одну из линий связи.

-Будут искать? Чистая фантазия.

-Не думаю. Расстараются.

-Разумеется, теоретически рассуждая, у всякого, пусть самого запутанного, клубка где — то обязательно есть два конца, и если терпеливо искать и найти один, то потом найдешь и второй. Но все равно подключиться к ней неимоверно трудно.

-Да, нелегко. Ну пусть бритты попотеют. А мы понаблюдаем. Никогда не помешает поглядеть за предметом особой заинтересованности 'туманного Альбиона', а заодно осуществить подход, провести оперативную игру, направленную как на получение информаций, так и с продвижением информаций, идущих от нас. Наконец, можно больно щелкнуть бриттов по носу, что в свете последних событий международной жизни представляется более интересным и перспективным для высоких сфер.

-Все это замечательно и лежит в русле наших профессиональных обязанностей. Но...Кто потеть — то будет? Думаете, бритты творчески подойдут к исполнению возложенных задач, а не ограничатся формальным исполнением?

-Допускаю...

-Но кто?

-Думаю тот, кто располагает знакомствами в высшем московском кругу, общителен, часто беседует с людьми на злободневные темы и иногда составляет обзоры своих бесед и наблюдений.

-Мне на ум приходит только одно имя...Граф Мюнстерит?

-Не исключено. У натурализованного литовского графа, представляющего номинально отдел исследований одного крупного британского концерна обязанности не слишком обременительные. А содержание, которое графу Мюнстериту обеспечено вовсе не доходами от подмосковного поместья с выгулом лошадок, позволяет ему жить в полное свое удовольствие...Пусть попотеет.Тут, как мне представляется, ежели грамотную тактику выстроить, мы и сами вполне реально сможем от бриттов информации получать.

-В виде хорошо подготовленной дезинформации?

-Допускаю. Ведь что такое дезинформации? Это те же самые информации, только извращенные. И в очень многих случаях, по глупости или дурости человеческой, а то и просто из-за матушки лени, буквально точно наоборот. Вывернутая наизнанку. Вывернуть обратно, встряхнуть и можно даже обойтись без поиска дополнительных источников.

-Нужен план, я так понимаю?

-Да. План. Хороший. Подробный. Скрупулезный.

-А там, наверху, знают?

-Пока государь не в курсе.

-Осмелюсь спросить, почему?

-Вы же знаете, нынче в России политическая коалиция разделена на два лагеря, и достижение согласия по основным вопросам дело нелегкое. Государь взял на себя роль своеобразного порседника в коалиции между двумя лагерями. При всех остоятельствах, даже в самые критические для монархии моменты, он содействует удержанию той или иной политической группировки в составе коалиции.

-Государь должен обладать умением и решительностью использовать свою власть....

-Все так, все так. А для этого он должен обладать верными информациями, должен уметь выслушивать и неприятные советы и рекомендации. И поэтому, чтобы наша работа шла гладко, без зацепок, она не должна выглядеть как лично наша с вами инициатива. Было бы идеально, чтобы эту самую инициативу проявил кто — то. Конфиденциальной просьбой, намеком. Чтобы кто — то, на самом верху, упросил посодействовать. В этом случае, по цепочке иерархов это все неизбежно спустится вниз. И тогда сие приобретет законченный характер: мол, не сами с усами, а токмо по воле непосредственного начальства...

11 апреля 1932 года. Воскресенье.

Москва. Красная площадь.

В многоактной пьесе жизни Надежде Алехиной предстояла новая роль. И чтобы сыграть ее, необходимо было ответить на вопрос: как организовать постоянное знакомство с японцем. С этой проблемой все теперь было более или менее ясно — подходящий и естественный случай представился как нельзя кстати...

Ни гроссмейстер Алехин, ни японец Сато не видели, как Надежда, слегка отвернув голову к Спасским воротам, аккуратно, еле уловимым движением поправила прическу. Ее лицо, еще недавно разглаженное, напряглось, а глаза заблестели...

11 апреля 1932 года. Воскресенье.

Москва. Красная площадь.

-Граф, вы так и не почтите посла Его Величества даже кивком своего внимания? — хмуро спросил майор Гиннес, распахивая перед Мюнстеритом заднюю дверцу автомобиля. В этот момент он сосредоточенно глядел на помост для дипкорпуса у Спасских ворот.

-Нет. — ответил Мюнстерит, бросив молниеносный взгляд в том же направлении, куда смотрел Гиннес. — Опасаюсь вступить с ним в дискуссию о внешней политике Англии. Современные дебаты на эту тему до сих пор окрашены воспоминаниями о былом имперском могуществе Британии.

-Для посла Его Величества это плохо?

-Я вполне понимаю обстановку, в которой послу приходится действовать. Увы, я сам нахожусь в унизительно — неопределенном положении. Ко мне приходят указания одно глупее другого. Это указывает на непонимание здешней сложной ситуации. Я отправляю отчёты в Лондон, да, но моя 'линия партии' происходит в первую очередь от правительственных чиновников в Лондоне, которые, по существу, говорят мне ничего не делать. Послу также вменяется в обязанность гарантировать, что не будет сделано ничего, способного вовлечь Британию в любые региональные споры.

-Наш посол представляет страну с мировыми обязательствами.

-Как сказать...Британия все больше похожа на одну из дюжины стран, соревнующихся за чье — то внимание. Английский дипломат неизбежно отражает достоинства и недостатки своих политических руководителей. Я уже отмечал как — то, что министерство иностранных дел и кабинет министров предпочитают своих оптимистичных послов своим пессимистичным и считают тех, которые предостерегают их против надвигающихся опасностей и бедствий, 'немного неуравновешенными', 'нервными' или 'нездоровыми'. Посол, который провел свою жизнь на дипломатической службе и который знает, что понятия и склад ума иностранцев и английских джентльменов не всегда одинаковы, часто бывает ошеломлен ребяческим спокойствием министров. Если он — честный человек, с большой силой воли, он охотно снесет неприязнь, которая преследует пророка несчастья, и сыграет роль Кассандры. Но если он — человек помельче, он будет склонен отражать спокойствие своих правителей и даже способствовать ему. Это может нанести огромный вред внешней политике Великобритании. С другой стороны, английский дипломат прав, избегая всякой неосторожности, всякой несдержанности, которая поставила бы его правительство в неловкое положение...Эй, куда вы смотрите, майор?

-Наблюдаю за тем, как русские совершают восхождение на Фудзияму...— усмехнулся Гиннес.

-На самом деле правильнее говорить Фудзисан, а не привычное нам Фудзияма. — граф Мюнстерит пустился в разглагольствования. — В данном случае 'сан' — это не вежливая частица, использующаяся при обращении к собеседнику, как например, Сато — сан, господин Сато. Это заимствованное из китайского языка слово 'гора', ну, а по — японски гора будет 'яма'. Безусловно, назвать священную гору Фудзиямой не будет считаться ошибкой, но японцы, снисходительно улыбнувшись, поправят вас: 'Фудзисан'. Это в своем отчете для Лондона можете не указывать, майор, укажите лишь фамилию японца — Сато. Господин Сато. Он представляет в Москве интересы торговой фирмы 'Ицуми'...

26 апреля (13 апреля по русск.ст.) 1932 года. Вторник.

Лондон. Уайтхолл.

Кабинет постоянного заместителя министра иностранных дел, курировавшего в числе прочих, вопросы политической разведки, располагался в углу первого этажа, выходя на Даунинг — стрит одной стеной и на Хорс — Гардс — роуд — другой. Близость расположения к премьер — министру служила индексом власти, и для Форин — оффис составляло предмет гордости то, что его постоянный заместитель сидел прямо напротив зала заседаний кабинета министров, и мог явиться к премьеру по вызову за две минуты.

Постоянный заместитель министра иностранных дел бросил взгляд на часы на каминной полке:

-Итак, Гамильтон, вы подготовили шифровку в Москву?

-Да.

-Ну — ка, давайте ее сюда...

Стол постоянного заместителя министра был завален бумагами различных цветов: белыми, розовато -лиловыми, светло — синими, зеленоватыми, голубыми. Позади стола, на стене, висела огромная картина — чересчур натуралистичное батальное полотно, изображающее один из драматических моментов 'Битвы за Ла — Манш'.

-Довелось побывать там, а, Гамильтон? — спросил постоянный министр, и небрежно кивнул головой на картину позади себя.

-Порой у меня складывается такое ощущение, что там побывала вся Англия...

-Не вся...Мы потеряли во Фландрии чуть больше четверти миллиона англичан или три процента всего мужского населения в возрасте до сорока пяти лет. Теперь наши политические лидеры всячески стремятся избежать повторения такого побоища на континенте, а журнал 'Панч' публикует строки выражающие мнение среднего английского патриота: 'Зачем идти мне с вами в бой, коль этот бой совсем не мой?'...

...В конце мая 1914 года союзные Франции английские войска во Фландрии, в результате прорыва германского генерала Гофмана были отброшены к Ла — Маншу, прижаты к морю и с трудом удержали клочок земли в районе Кале и Дюнкерка. Английская армия только убитыми потеряла около шестидесяти тысяч человек, цвет нации, и встал вопрос о скорейшей эвакуации войск в метрополию. В Лондоне, в высших сферах, шли бурные дебаты, но в конце концов было решено плацдарм удерживать, ибо его потеря и эвакуация армии означали бы выдворение Великобритании с континента. Со всеми вытекающими политическими и военными последствиями. 'Битва за Ла — Манш' длилась почти четыре месяца. Но даже применение под Дюнкерком нового оружия — танков, не принесло англичанам успеха, за исключением захвата отдельных участков германской оборонительной линии 'Зигфрид'. Сражение во Фландрии и на песчаных отмелях Дюнкерка поглотило в итоге без малого жизни двухсот тысяч англичан (притом, что британская армия продолжала комплектоваться на добровольных началах и к концу 1914 года насчитывала около миллиона человек) и примерно столько же немцев...

Постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании вставил в глаз монокль и принялся за чтение.

-Япония, Япония...Опять Япония... — пробормотал себе под нос постоянный заместитель министра иностранных дел...

С возвышением японского принца Кая британские правящие круги не покидало ощущение, что на дальнем Востоке почва начала уходить из — под ног. В конце июня британское министерство иностранных дел получило информации, что принц Кай рассчитывает сыграть на русско — английских противоречиях, чтобы получить от России экономическую помощь. Сообщения эти, исходившие якобы 'от близкого окружения' принца Кая едва ли были такими уж сенсационными, но они дополнялись ссылками на то, что политика японского правительства определяется его 'прорусскими симпатиями'...

-Та — а — ак...Странно...

-Что именно?

-Вы ведь в курсе, что эффективность работы любой разведки определяется в первую очередь объемом и достоверностью сведений о неприятеле, добываемой ее агентами?

-Разумеется.

-Между тем, московская станция нашей легальной резидентуры не получила даже косвенных информаций о том, что русские что — то затевают на Дальнем Востоке.

-Что тут странного?

-Русские чиновники — бюрократы. Работают с оглядкой на Кремль. Любят проводить бесконечные совещания, заседания, любят составлять указы и циркуляры. Русские обожают страховаться бумажками. А тут — полная секретность. И никаких намеков на происходящее.

Постоянный заместитель министра иностранных дел вздохнул.

-Вы завизировали текст?

-Да.

— Отправляйте...

'Секретно. Особой важности.

Дипломатической почтой. Шифром ИС.

По прочтении уничтожить.

Москва. Посольство Его Величества.

Резиденту ИС.

Согласно сведениям из некоторых дипломатических источников Япония намеревается вступить в торговые переговоры с русскими. Ориентируйте резидентуру и источники на поиск подтверждений либо опровержений того факта, что российское царское правительство готовит заключение с рядом азиатских государств, в первую очередь с Японией, и рядом стран Ближнего и Среднего Востока, торгово — экономических, а возможно, и политических соглашений. Полученную информацию докладывать незамедлительно.

Д.Гамильтон'.

Глава вторая.

Главное — конец.

5 июля 1932 года. Понедельник.

Москва. Шаболовка.

...Москва еще спала. Первые трамваи Замоскворецкого трамвайного парка, покачиваясь на ходу, только — только начинали выезжать из вагонного сарая. Редкие грузовички и пикапы подмосковных крестьянских хозяйств неспешно тащились к Даниловскому рынку. Вдоль Шаболовки к Донскому монастырю катил маленький угловатый буро — желтый трамвайчик с выгоревшей нечитаемой надписью 'Конь...Шус..ва' на боку и круглыми фарами — глазами. Дверей у трамвайчика не было, вместо них был просто широкий проем, обрамленный резными деревянными перилами, с потолка вдоль всего салона свисали лианы поручней — они были почти черными и гнутыми, даже извилистыми. По бокам тянулись ряды сидений, точнее сказать, скамей. Салон был довольно чист, лишь на полу кое — где виднелись темные пятна, да по углам блестела паутина. Сквозь мутные стекла пробивались розовые рассветные лучи.

Трамвайчик тихо катился по путям, слегка громыхая внутренностями на стыках рельс. Машин почти не было видно, прохожие тоже попадались редко. Некоторые из них запрыгивали в трамвайчик, но пока что их было слишком мало. Возле старинного Храма Троицы Живоначальной в салон проворно прыгнули двое, протиснулись внутрь салона. Первый, в неброском костюме служащего, с приветливой улыбкой скосил глазами влево — вправо, осматриваясь, второй, в потертом пиджаке, в кепке, надвинутой по самые глаза, скользнул по салону равнодушным взглядом. Никто за ними торопливо не метнулся в вагон, лишь на соседней площадке неуклюже взгромождалась раскрасневшаяся толстуха в фетровой шляпке 'клош', способная своими формами привести в неземное восхищение великого Рубенса. Она таращилась по сторонам с тем туповато — философским выражением, какое нередко бывает у русских баб из простонародья. Распахнутую по — домашнему кофту 'разлетайку', из — под которой торчала ситцевая рубашка, она даже не озаботилась застегнуть...

Двое заскочивших в трамвай уселись в заднем левом углу салона, рядышком уселась толстуха, сонно всматриваясь в хмурые, помятые лица ранне — утренних пассажиров и еле слышно забурчала себе под нос что — то про рынок и про какую — то Аглаю 'с под Бронниц, будь она неладна со своими огурцами'.

-Какие новости при дворе? — негромко спросил первый, в неброском костюме.

-В подлунном мире нет новостей...А вот Европа от новостей буквально захлебывается.

-Что вы говорите?! Какими же, ежели не секрет?

-Какой там секрет, тем паче от вас? — хихикнув, ответил второй, в кепке. — Представьте, дорогой мой, с превеликим удивлением узнал на днях, что Бремен, Гамбург и Любек вернули себе старые официальные названия.

Он глянул на собеседника с лукавинкой и четко, но негромко, по — немецки, произнес:

-Hansestadt Bremen, Hansestadt Hamburg, Hansestadt Lubeck.

-Слово 'Ганза' становится необычайно популярным. Я слышал, что в последнее время возникают всякие — разные инициативные неправительственные организации. Новый Ганзейский союз вырисовывается. — заметил первый.

-Особенно на уровне правительств заинтересованных стран. — ввернул второй. — Знаете, у меня складывается впечатление, что Германия в последнее время всерьез рассматривает вопрос о Ганзе. О новой Ганзе, но со старыми задачами: монопольное посредничество. Только теперь не между производящими районами Северной, Западной, Восточной и отчасти Центральной Европы и даже Средиземноморья, а между Европой и Азией. Если в предшествующие времена тезис об азиатской природе русского 'варварства' входил в число наиболее распространенных в Европе русофобских стереотипов, то теперь встреча с русской цивилизацией становится для страждущих европейцев ближайшим оазисом в их паломничестве на Восток.

-Из чего сие следует? Из переименования городов?

-Не только. Немцы удивительным образом чуют вероятные изменения и перспективы. В частности изменения и перспективы именно в регионе Балтийского моря...

-Ну что ж, удивительного ничего не вижу в этом. Германские позиции на Балтике традиционно сильны. Тем более что исторический аналог такого сотрудничества — Ганзейский союз, по — видимому предоставляет немцам неоценимый практический опыт.

-А Япония? — лениво поинтересовался 'неброский костюм'. — Япония хочет воспользоваться выгодами или нет?

-И Япония. — кивнула 'кепка'. — Через Балтийское море российский транзит идет более тысячи лет, меняется только товар — сначала мед, воск, соль, сегодня станки, текстиль, нефтепродукты, древесина. Но неизменен такой неисчерпаемый ресурс этого региона, как его географическое положение. И чем больше этот ресурс эксплуатировать, тем богаче он становится. А следовательно — богаче становятся и те, кто этим ресурсом пользуется.

-Макиндера читали?

-Кое — что читал. Вернее сказать — почитывал. Во — первых, Германия рассматривает Новый Ганзейский союз как возможность сыграть роль моста между Европейским и Азиатско — Тихоокеанским экономическими пространствами. Классик вашей, западной, геополитики, Макиндер в статье 'Географическая ось истории', которая справедливо считается главным, исходным текстом теоретической геополитики, где обобщены все предыдущие достижения европейской политической географии, утверждает, что для любого государства самым выгодным географическим местоположением является 'срединное'. Россия как раз и обладает этой географической выгодой. Германия же хочет воспользоваться открывающимися перспективами и поучаствовать в реализации этой выгоды. Во — вторых, в Германии крепнет убежденность в примирение сейчас и соединение в будущем русских и немцев.

-Я слыхивал краем уха о новой чеканной германской формуле внешней политики: 'Россия слишком велика для России, Германия слишком мала для Европы'. — сказал 'неброский костюм'.

-Немецкие националисты утверждают, что Россия не в силах уладить все проблемы Восточной Европы и Германия, волей природы и обстоятельств призвана взять решение этих проблем на себя. — ответила 'кепка'. — И принять участие в будущей человеческой истории, чтобы иметь воздух для дыхания, простор для движения и время для развития.

-Означает ли это, по — вашему, что Германии настоящая борьба только предстоит?

-Да.

-Ну, допустим...Россия имеет все, чего недостает Германии, а Германия обладает всем, в чем нуждается Россия...Германия говорит России 'да' и это означает 'нет' Западу...

-Полагаю, и другие заинтересованные страны испытывают желание принять участие в перспективном деле?

-Разумеется. Есть и другие заинтересованные страны...

-Это в — третьих?

-В — третьих, скажу вам откровенно, вы, англичане, бездарно упускаете исторический шанс создать многосторонний, согласованный с другими центрами силы миропорядок. Сколько войн и кризисов, а главное, недоразумений в отношениях с Россией можно было бы избежать! А теперь для вас воссияла новая угроза: Германская континентальная империя, которая вне всякого сомнения устремится в сторону Британской Индии и Китая. Для Берлина нынче одними из главных целей являются разворот Москвы в русло германской внешней и внутриимперской политики, и недопущение превращения России, пусть даже при значительных германских инвестициях в ее экономику, в преобладающую экономическую державу Европы. На это указывают высокие темпы экономического роста России. По некоторым германским оценкам, еще лет десять такого ускоренного развития — и Россию будет не догнать с ее людскими и природными ресурсами. И можно только гадать, как дальше будут разрешаться противоречия европейского общества. Надежды могут быть связаны только с развитием противоречий внутри Германии и с результатами ее соперничества с вами, англичанами. Однако следует иметь в виду, что маккиндеровский Хартленд, то есть континентальная Европа с Азией, целиком окажутся под контролем Германии. Балтийское, Черное, Средиземное море станут внутренними морями для Германии, британский флот вряд ли сможет там действовать...

...Со стороны Александровских казарм еле слышно доносились сурны, барабаны, медные, старинной работы 'воеводские' набаты — их по традиции вывозили на ежеутреннюю побудку на четырехконных упряжках. Раньше ими подавали общие команды: 'вперед', 'по коням', 'спешиться', 'на вылазку', а нынче их медные вопли дополняли общую команду на подъем. На паперти перед Храмом Троицы Живоначальной два бородатых монаха негромко переговаривались между собой:

-Андрюха, ты ж глянь: не успел англичанин в вагон вступить, как захотел сразу определить — а не начнется ли прямо от трамвая наблюдение?

-Да я приметил уж. Улыбка евонная не приветливая, скованная. Настороженная улыбка. И оглядывался несколько медленнее, чем полагается в таких случаях — голову вертел равномернее, так обычно не делают.

-Угу.

-Мельчают шпиены. — усмехнулся один из монахов. — Не тот нынче шпиен пошел.

-Ежели он так примитивно светится, едва вступив на подножку трамвая, что он будет вытворять дальше? — возмутился другой монах. — В ресторане, к примеру? Я как — то 'работал' одного такого 'осторожного', ей — богу, даже жалко было смотреть, как он себя то и дело одергивал, словно сам себя обухом по голове темяшил — не хотел контроль потерять!

-Боится сорваться, точно. Боится перестать контролировать каждый свой шаг и каждое слово. — поддакнул первый монах. — Оттого напрочь забывает девиз разведки: не привлекать к себе внимание, уметь растворяться в массе похожих на тебя, потеряться. А с другой стороны, посуди сам. Дипломат, что звезда синематографа: он всегда невольно привлекает внимание. Ну, а ежели ты и дипломат, и говоря грубо — шпион? Ты же находишься тогда все время как бы в освещенном прожектором круге!

-Ладно, хрен с ним. — махнул рукой другой монах. — Слушай — ка, Маришка просто молодец! Так достоверно дуру — бабу разыгрывает. Я буквально хохотал, глядя как она в трамвай лезла. Готов спорить, что от нее едва уловимо пахнет мясными щами и корицей. Ни в жисть не догадаешься, что она филер!

-Да уж, ничего не скажешь...— покачал головой одобрительно первый монах. — Филигранная работа...

5 июля 1932 года. Понедельник.

Москва. Остоженка.

Одна из конспиративных квартир Департамента Государственной Охраны помещалась на углу двух московских улиц, у Пречистенки и Остоженки, возле бывшей усадьбы боярина Бориса Юшкова. Купцы Обуховы в свое время выкупили усадьбу и отстроили трехэтажный конторский дом. Это был неплохой пример новой городской застройки. Поставленное на горке трехэтажное здание аккуратно выходило торцом на Остоженку. Центр здания выделялся пилястровым портиком с арками на втором этаже и высоким фронтоном. Старинные каменные 'красные палаты' остались позади конторского дома, в глубине двора — владельцы крупнейшей в России сталелитейной компании, Обуховы, приспособили их под второстепенные конторские помещения и архив. Летом главный дом усадьбы был почти не виден в зелени, зато зимой открывалась красивейшая панорама, в которой все выглядело взаимосвязано.

...В одном из конторских помещений, переоборудованном в конспиративную квартиру, заведующий наружным наблюдением ротмистр Бегунов, сидя за неказистым столом, пил чай с ореховым печеньем и принимал с докладом старшего летучей филерской бригады...

-...Итак, вы его потеряли? — тон заведующего наружным наблюдением ротмистра Бегунова был миролюбивым.

-Как сквозь землю провалился, аспид, — старший летучей филерской бригады смотрел на ротмистра исподлобья. — К сожалению, мы не смогли взять это неустановленное лицо под наблюдение. Вели визуально до момента окончания разговора в трамвае. Мария Скворцова вела. А он, 'кепка', спрыгнул у 1 — го Верхнего Михайловского проезда, сиганул дворами в сторону Донского монастыря. И там пропал.

-А второй? — ротмистр задумчиво перебирал, будто тасуя колоду карт, две фотографии. Два человека.

-Англичанин? — филер потер широкий квадратный лоб рукой, стараясь сосредоточиться и сформулировать ответ. — Этого довели до Бекетовского пруда на Загородном шоссе. Там он сел в метрополитен, доехал до станции 'Никольская' и пешком добрался до Старого Английского двора, до британской торгово — дипломатической миссии.

-Хитрован... — Бегунов покачал головой, — Станция на Загородном шоссе с разнесенными по сторонам платформами, и уехать можно только в одном направлении, а для того, чтобы отправиться в другом, нужно перейти по переходу на другой перрон. Улавливаешь?

-Само собой. — филер обиженно пожал плечами — Ежели кто — то повторит маневр, когда, допустим, наблюдаемый замешкался, да и остался перед закрытыми дверями вагона, то будет он торчать прямо перед глазами. И не укроешься. В центре еще туда — сюда, можно в сторонку вильнуть, а тут никуда не денешься.

-То — то. Москву он знает неплохо. И предпочитает, как я понял, в оперативных целях пользоваться только проверенными старыми, классическими линиями. Проверялся англичанин? — ротмистр отложил фотографические карточки, долил из стоявшего на столе чайника кипятка в стакан, взял со стола ореховое печенье, аккуратно откусил.

-Профессионально. — с легкой ноткой уважения в голосе ответил старший филер. — Хотя поначалу и выглядел довольно скованным. Был в напряжении. Но не оглядывался, шнурки не завязывал, из — за угла не выглядывал...

-Шнурки у англичан никогда не развязываются — они специально вощеными сделаны. — вздохнул ротмистр Бегунов. — Сами — то не наследили? Чисто работали?

-Обижаете. Ничем не насторожили. Держали в серединке, работали втроем, менялись по кругу: с задней линии налево, левый — направо, правый — назад, чтобы он одновременно двоих видеть не мог.

-А в метро как вели? Час — то ранний. Метро пустое, 'хвост', коли он есть и тянется, 'срисовать' легче...

-В вагон за ним не садились. Протелефонировали со станции метрополитена на Загородном шоссе и две тройки наблюдения пустили на следующих платформах. Держались на максимальном удалении, и как заведено — костюмы простенькие, парики, грим под рабочих. Благо, с утра их порядочно уж было, в раннюю смену спешат...

-Значит так получается...

-Обставился англичанин по всем правилам. — сказал старший филер. — Вот что получается. Иначе говоря, создал гарантированные условия, чтобы его конфидент не попал в поле нашего зрения...

-Ишь ты, словечки мудреные... — Бегунов покачал головой, смежил веки. — Условия — то он создал, но отнюдь не гарантированные, ежели вы конфидента все — таки зафиксировали. Контрнаблюдения не было?

-Нет.

-Надо бы подумать, прикинуть, а кто мог быть этот в кепке? Есть соображения на сей счет?

-На встречу резидента с источником информаций не похоже.

-Вот как? — Бегунов с интересом глянул на старшего филера. — Почему не похоже?

-Дык, знамо дело, для резидента главное в его деле — избегать контактов. А уж с источником и подавно. И не только с источником, а и с человеком, который выводит на источник. Вообще с кем бы то ни было.

-В общем, мысль верная...

Бегунов молча налил в стакан заварки, кивнул старшему филеру. Тот понимающе кивнул, долил кипятка из чайника, присел за стол и шумно отхлебнул.

-У меня есть смутное предчувствие, пока смутное, но я ему верю, что скоро с нас потребуют результаты наблюдения по второму, по 'кепке'. — сказал Бегунов. — Потребуют, как это всегда бывает — срочно. Кровь из носу. Немедлено. А результата пока нету...

5 июля 1932 года. Понедельник.

Москва. Угол 2 — го Николо — Песковского переулка и Собачьей площадки. Здание Министерства Внутренних Дел.

...Министр ткнул золотым карандашом в лежавший перед ним на письменном столе английский журнал 'Weekly political review', выходящий в Лондоне, внимательно посмотрел на Директора Департамента Государственной Охраны Георгия Васильевича Эккервальде, курившего в глубине кабинета в мягком, малинового цвета, вольтеровском кресле:

-Сыровата сплетня, а? Или не сплетня это вовсе, а вполне конкретный материал, составленный на основе сведений, предоставляемых весьма информированным источником?

Фон Эккервальде покосился на журнал и на письменный стол, ломившийся от бумаг. У министра не было, кажется, никакого желания их читать.

-С текстом статьи успели ознакомиться? — спросил министр.

Он только что вернулся из соборного комитета по делам разведки и контршпионажа, от людей, которых считал болтунами и политическими лицемерами. Люди, входившие в соборный комитет, вечно считали себя самыми важными. А чтобы быть еще более важными, им нужно было владеть информациями. Они требовали сведений, все больше сведений. И если в повестке не значилось выступление главы министерства внутренних дел, люди из соборного комитета недоуменно спрашивали: 'Что насчет внутренних дел?'. И министр ходил на соборный комитет регулярно. Это было само собой разумеющимся.

Фон Эккервальде кивнул:

-Да, еще с вечера. — фон Эккервальде смотрел на министра в упор.

Он знал его много лет. Знал как не дилетанта, лишь выдающего себя за профессионала. Знал как высококлассного и ответственного профессионала, никогда не служившего 'по шаблону' и исполнявшего свою работу прилежно и хорошо. Министерство внутренних дел всегда славилось профессионализмом сотрудников. По мнению фон Эккервальде министерский пост достался заслуженному человеку, достался по праву. Но, странное дело, едва во главе ведомства оказывался профессионал высочайшего уровня, полный уникальных идей, он как будто забывал обо всем и начинал больше тратить времени и сил для создания видимости своей работы и игр в кабинетные интриги, которые зачастую приводили к принятию неверных решений. Когда — то знавший, что такое работать своими собственными руками, министр теперь все больше протирал штаны и разыгрывал комбинации, в собственных интересах. Фон Эккервальде понимал, что министр, беря на себя общие вопросы общения со 'сферами', помимо демонстрации 'флага', еще и произносит множество слов в оправдание по наиболее щекотливым вопросам ведомства. Но министр вставал также на путь предвзятости и угодливости взглядов. Как же так? Получается, что в державе российской сложилась качественно новая сила, стоящая выше даже монаршей воли?! Эту новую силу можно определить вполне конкретным и емким словом — 'сферы'! Это практически незримая, нацеленная сила, которая совершенно лишена дара видеть исторические перспективы. 'Сферы' служат лишь своим интересам? 'Сферы' не думают, к чему может привести их безответственное следование в русле собственных интересов? А кто в конце концов будет расплачиваться по счетам?

Фон Эккервальде вздохнул...

-И что скажете? — спросил министр.

Статья Тома Парфитта и в самом деле была из числа тех, что заслуживали внимания. Самого пристального внимания. Поскольку содержало публикацию письма, адресованного русскому военному министру: 'Я знаю, что под руководством моего отца вооруженные силы нашей державы будут реконструированы и усилены. Мы в Акционерном обществе Ф.Г. Калепа и Е. Р. Шпицберга 'Мотор', хотели бы участвовать в этом процессе. Мы надеемся, что станем вашими поставщиками запасных частей и небольших сборочных линий'. Подпись под этим кратким, но исчерпывающим призывом гласила: 'Дмитрий Измайлов, товарищ председателя правления по сбыту'.

Компания Ф.Г. Калепа и Е. Р. Шпицберга 'Мотор', находившаяся в городе Рига, была известна, как производитель авиационных двигателей и запасных частей для самолетов. Дмитрий Измайлов являлся одним из самых молодых русских предпринимателей и заодно, так уж вышло, — старшим сыном председателя правительства России Александра Александровича Измайлова.

Вступление старшего сына премьер — министра — ему было тридцать пять лет — в должность фактического вице — президента компании 'Мотор' состоялось за полгода до публикации занимательного письма в британской прессе. Обосновывая это назначение, глава компании Федор Георгиевия Калеп с обезоруживающей искренностью заявил: 'Все мы пытаемся заработать на жизнь'.

Тогда — то, после опубликования письма в британской газете в Москве начал завихряться очередной политический скандал. Разумеется, не потому, что кто — то пожелал погреть руки на предстоящей 'реконструкции и усилении' авиации. И даже не потому, что имело место явное злоупотребление семейным положением со стороны автора письма.

Общественность, сначала британская, а после и российская, была шокирована циничной формой этого уникального образчика эпистолярного жанра. Кроме того, в памяти еще свежи были воспоминания об аналогичных эскападах прошлого премьер — министра, обогатившего себя приличной суммой в рублях за содействие отечественным лесопромышленникам.

Реакция Кремля на разоблачение 'Таймс' была в основном предупредительно — защитительной: поскольку, мол, Дмитрий Измайлов — 'частное лицо', он имеет право заниматься 'свободным предпринимательством', невзирая на свои родственные связи. Однако несколько позже представители аппарата председателя правительства заявили, что впредь юридический советник премьера 'будет давать время от времени неофициальные консультации Дмитрию Измайлову, чтобы он мог полностью пользоваться своими правами как частное лицо, не нарушая при этом своей особой ответственности как член семейства главы кабинета, близко стоящего к особе Государя'.

-Прежде всего, надо начать с того, как письмо попало в руки британского щелкопера. — сказал фон Эккервальде. — Я бы рекомендовал начать с цепи. Установить наблюдение за Парфиттом и дать указание нашей резидентуре в Лондоне проследить все его контакты. И попробовал бы обратить этого самого Парфитта в нашего... ну, если не приятеля, то хотя бы в... невольный источник информаций.

-Есть сведения, что сие письмо кто — то подбросил журналисту. Подбросили в Литве, где он собирал материальчик о русском проникновении. А уж оттуда оно вместе с ним перекочевало в Лондон и было опубликовано. Вкупе со статьей.

-Следовательно...

-Следовательно, речь может идти о существовании утечки совершенно секретных информаций, что может нанести непоправимый ущерб интересам державы. Кое — какие данные позволяют мне прямо сказать вам: есть наличие утечки совершенно секретной информации. За англичан пора браться всерьез. Начните раскопки. Последний штрих, завершающий печальную картину, — информация агентуры. Подключайте ее. Комбинируйте. Реализация информации займет еще какое — то время, видимо, немалое. Пока мы не в состоянии не то что ликвидировать, но даже локализовать источник или источники. Не знаем, где предатель. Или предатели, если их несколько. Я полностью исключаю возможность того, что этот самый Том Парфитт столь талантлив, что обладает даром предвидения. К большому сожалению, пока не удается определить, где 'течет': боюсь представить, ежели с самого верха...

Фон Эккервальде внутренне напрягся: самым верхом в службе принято было считать статс — секретаря при Председателе правительства, Ивана Андреевича Новосильцова...

Фамилия Новосильцовых не сходила со страниц русской истории с XIV века. Принадлежавшие к узкому кругу потомков бояр первых московских князей и записанные в первую официальную родословную книгу — Государев Родословец середины XVI века, — Новосильцовы знали времена взлетов и падений, но в каждом поколении выдвигали личностей, славных своей государственной службой, дипломатической и военной деятельностью, общественных деятелей и известных литераторов. Согласно официально утвержденной родословной легенде, окончательно сложившейся только в конце XVII века, родоначальником Новосильцовых являлся некий Шель, приехавший в 1375 году из 'Свейского королевства', то бишь из Швеции, в Польшу, а оттуда в Москву к великому князю Дмитрию Донскому и крестившийся под именем Юрия. Впрочем, в Государевом родословце легенды не было, а прозвище родоначальника — Шалай, имело явно русское происхождение. Первые русские Новосильцовы упоминались в летописях как окольничие князя Владимира Андреевича Храброго, наместники ими же отстроенного Серпухова. В дальнейшем Новосильцовы думных чинов не получали, хотя продолжали служить на почетных должностях, да при особах государевых, да возле Двадцати родовитейших*...

Нынешним статс — секретарем являлся Иван Андреевич Новосильцов, пользовавшийся при Государевом дворе абсолютным доверием. Он был в числе 'ближних' друзей государя и как царский фаворит, но преклонных лет, возглавил 'аппарат'.

Что представлял собой в действительности 'разведывательный аппарат' России — политический, военный, экономический и дипломатический, летом 1932 года?

Это была странная, громоздкая мешанина. В России этот 'аппарат' находился под контролем статс — секретаря Председателя Правительства, который координировал деятельность секретных и специальных служб, оценивал и проверял информацию, готовил продуманные резюме для кабинета министров при принятии решений. Контроль за соблюдением специальными службами законов был не более чем декорум, реверанс в сторону норм, законов и прав, пропагандистское прикрытие для некоего поддержания спокойствия общественного мнения. Зачастую 'координация' носила случайный характер; часто в это дело вмешивались непрофессионалы, а статс — секретарь принимал скороспелые решения, основываясь на неподтвердившихся слухах. Временами регулируемо выпускался пар, давалась санкционированная утечка нарушений в деятельности специальных служб, следовало парламентское или журналистское расследование, шум, скандал, поиск виновных, публичная порка 'стрелочников', а тем временем работа разведывательных и контрразведывательных служб шла своим чередом. Истинное же предназначение статс — секретаря заключалось в надзоре за лояльностью специальных служб к правящим кругам, высшему государственному руководству, поддержание требуемого внутриполитического баланса.

Согласно принятой в России системе осуществления разведывательной, специальной и контрразведывательной деятельности, практически каждый министр или глава ведомства являлся главой соответствующей службы.

Министр внутренних дел отвечал за разведывательную и контрразведывательную работу Департамента Государственной Охраны. Круг вопросов, находящихся в ведении Департамента Государственной Охраны предопределил его специальный статус. В нем были сосредоточены все дела, связанные с разведывательной и контрразведывательной работой, революционным, противоправительственным и оппозиционным движением, и борьбой с ними. Огромная важность для правительства этой сферы деятельности Департамента, обусловила предоставление Госохране более широких прав. В то же время, большой объем выполняемых им работ, делал его учреждением в учреждении. Он имел довольно большой штат и совершенно особую структуру. Департамент делился на отделения, каждое из которых по своим функциям, численному составу и организацию работ мало чем отличалось от любого из делопроизводств министерства. Военный министр отвечал за работу особого делопроизводства отдела генерал — квартирмейстера Главного Управления Генерального Штаба; политическая разведка действовала под руководством министра иностранных дел. При министре имелся секретный Цифирный комитет, о существовании которого было известно всего нескольким людям. Все члены Цифирного комитета числились по штатам других подразделений МИДа. Цифирный комитет состоял из политической канцелярии, в сферу деятельности которой входили дела, относящиеся к международной полиции, шпионажу и контршпионажу, и двух Экспедиций. Первая (Цифирная) Экспедиция занималась разработкой и изготовлением новых шифров, ключей и кодов для Министерства, шифрованием и дешифрованием всех текущих бумаг ведомства, Вторая (Дешифровальная) — ведала дешифровкой перехваченных иностранных депеш, дипломатических кодов, ключей и шифров. Дешифровальной части также подчинялся 'черный кабинет' — служба перлюстрации иностранной дипломатической почты. Экспедиции возглавлялись управляющими, при которых были помощники. Свои отделы разведки и контрразведки имели морской министр и начальник Главного Штаба ВВС, министру связи, почт и телеграфов подчинялся Департамент правительственной связи, у министра финансов была собственная Информационная часть, занимавшаяся сбором сведений о валютном и финансовом положении иностранных государств ( ее курировал товарищ министра по внешнеэкономическим вопросам). Министру финансов также подчинялись Отдельный Корпус Пограничной Стражи, имевший собственные разведывательное и контрразведывательное отделения и Департамент таможенных сборов, располагавший небольшим контрразведывательным аппаратом. У министра юстиции был небольшой секретный аппарат — Политический отдел, у министра печати имелся цензурный комитет, а на министра промышленности и торговли работало Центральное Бюро Технической Информации, попросту говоря — экономическая и научно — техническая разведка. И даже у Дворцового Коменданта, подчинявшегося министру Государева двора и уделов, была своя секретная служба — Особый Отдел Осведомительной Агентуры.

Это разделение носило в основном номинальный характер, поскольку царь и премьер — министр, как правило, являясь постоянными получателями препарированных для руководства страны материалов, проявляли большой интерес к разведывательным делам и могли по своему усмотрению назначить лицо для непосредственного контроля за работой разведывательного сообщества.

Предоставляемые министрам разведывательные сводки поступали, как правило, непосредственно от аппарата, добывающего информацию. Министры исправно направляли отчеты и сводки статс — секретарю, у которого в подчинении имелось небольшое информационное отделение, отвечавшее за подготовку текущих разведывательных оценок. Статс — секретарю вменялось в непосредственную обязанность рассматривать окончательные варианты выходных документов. Но он не руководил работой разведывательных и специальных служб, хотя фактически для контроля их деятельности располагал собственным, небольшим аппаратом, в который входили отделение юрисконсульта, отделение генерального инспектора, проводившее проверки и расследования работы специальных служб, и отделение финансового ревизора. Да и министры норовили докладывать все самое 'вкусное' в обход статс — секретаря, напрямую. В итоге, должность Координатора секретных служб представляла собой почетную синекуру для человека, пользующегося высоким уровнем доверия со стороны государя, лично преданного ему, но отошедшего, в силу преклонного уже возраста, от важных государственных дел и не игравшего практической роли в деле осуществления непосредственного функционирования 'аппарата'. Его компетентность, профессионализм, опыт играли роль не более чем вторичных факторов. Тем не менее, в статс — секретариате оседали кое — какие важные информации.

-В — общем, ищите. Копайте. Вычисляйте. Вы в курсе парадокса, так сказать, больших чисел. Одного предателя вычислить легче, чем группу. Да, вот еще что...У государственных чиновников довольно своеобразные представления о том, что важно для высших сановников. Сферы часто находят, что доклады подчиненных содержат лакуны, особенно в тех случаях, когда речь идет о плохих новостях, разногласиях, склоках, неприятных сплетнях. Сферы узнают об этом от других людей, через какое — то время, через несколько дней или даже недель. Их начинают посещать тревожные мысли, что они просто не будут должным образом извещены о разразившемся серьезном кризисе, о котором их не посчитали нужным поставить в известность. Посему, все свои действия постарайтесь засекретить как следует, а докладывать следует только мне. Мне лично!

Фон Эккервальде кивнул.

-Но это только первая часть нашего с вами разговора Георгий Васильевич. Та часть, ради которой мы с вами по земле ходим и ее роем носами. А теперь вторая часть, из — за которой я в высоких сферах витаю. На предполагаемой в ближайшее время встрече глав четырех великих держав в Лиссабоне англичане намерены поставить 'русский вопрос'. Каково? Русский вопрос! И это, заметьте, вкупе с письмом, которое получено нами по линии дипломатического ведомства в марте месяце из Лондона, дает весьма любопытную картинку. Вот, что пишут негодяи — 'Россия есть 'пораженный проказой' вековечный соперник британской короны'! Знаете, я как — то случайно оказался свидетелем того, как английский посол отзывался об одном нашем дипломате: 'Он весьма приятный и умный человек, безукоризненный джентльмен во всех отношениях — в манерах, одежде, поведении, даже французский посол не может превзойти его в этом, но он... — русский'. Каково?!

-С подобным приходится мириться, тут уж ничего не поделаешь...

-Мириться?! К черту!

-Англичанам вообще свойственно считать свой образ жизни неким эталоном, любое отклонение от которого означает сдвиг от цивилизации к варварству. — ответил фон Эккервальде. — Представление о том, что 'туземцы начинаются с Кале' отражает склонность подходить ко всему лишь со своей меркой, игнорируя даже возможность существования каких — то других стандартов.

-На полном серьезе предлагается нас, 'прокаженных', антагонизировать, выйдя за пределы определенного уровня! Нас потом ведь будут принуждать, чтобы мы выполнили, все, что они там еще назапланируют в Лиссабоне, на конференции, а нас заставят пойти еще на новые уступки. Не скрою, дорогой Георгий Васильевич, я в тревоге. Я встревожен. Причины моей тревоги в настроениях англичан. Их пресса в последнее время, словно по команде, с цепи сорвалась: идут откровенные нападки на Россию. Печатаются материалы о росте оппозиционных настроений в России, при этом ссылаются на наших отечественных, доморощенных либералов и возмутителей государственного спокойствия...

'Откуда он все это берет?' — подумал про себя Директор Департамента Государственной Охраны? Фон Эккервальде стало вдруг скучно...Раз в две недели он приходил на доклад к министру с синей картонной папкой, в которой содержались доклады о 'настроениях'. Составленные сухим, лаконичным, канцелярским языком, доклады не всегда были интересны, но министр знал, что собиратели 'настроений' никогда не ошибались в своих прогнозах и не допускали промахов. Министр знакомился с докладом, потом какое — то время 'витал в сферах' и спускался с 'небес' совершенно иным человеком — будто бы не было вовсе докладов фон Эккервальде, и начинал очередные игры втемную.

-Я элементарно представляю, как устроена английская пресса. — продолжал разглагольствовать министр. — Нам твердят, что британские газеты ведут независимую редакционную политику, но признаться, немногие в это верят. При всей их демократии и при всем их парламентаризме, эти антирусские нападки не могли быть напечатаны без того, чтобы не было команды с самого верха. Поэтому у меня нет никаких сомнений, что это делается с ведома, а может быть, и с разрешения британских верхов. Вопрос: зачем это делается?...

...Госохрана всегда верно улавливала настроения простого народа, высших сфер и загодя информировала о них министра. Никогда не бывало так, что из — за нехватки информаций, или по каким — то иным причинам, 'собиратели настроений' не могли сделать выводов. Никогда они не просили дополнительного времени, никогда не ссылались на нехватку материалов для беспристрастного анализа. Министр был приучен полагаться на доклады фон Эккервальде и в благодарность позволял себе не выказывать излишней щепетильности в отношении методов работы Госохраны, закрывал глаза на грехи департаментских, и не жалел средств из 'рептильных фондов' для финансовой поддержки. Нельзя сказать, что фон Эккервальде это не устраивало. Наоборот, устраивало. Но Директор Департамента ловил себя на мысли, что вся работа по 'собиранию настроений' делается зазря...

-Вся наша работа я имею в виду службу нашу, снизу доверху строится на доверии. — сказал фон Эккервальде, глядя на министра. — Если нет доверия, информациям и работе грош цена, а вся многосторонняя деятельность попросту теряет смысл. Если я не пользуюсь вашим доверием, мне не место в этой службе.

-Я доверяю вам, Георгий Васильевич. Вы можете быть в этом абсолютно уверены. Цените это доверие и не злоупотребляйте им. Ваши доклады о настроениях, к счастью, не носят печать очковтирательства. Иначе они уже давно бы потеряли свою значимость. А вы бы потеряли всякий авторитет.

-Благодарю.

-Не стоит благодарности. От нас ждут действий.

-Каких именно?

-Георгий Васильевич, вы даже примерно не представляете, какая наверху идет свара. — сказал министр.

-Представляю.

-Сейчас наверху идет борьба. Есть серьезная группа влиятельных лиц, которые желают как можно сильнее грохнуть кулаком по столу. Им нужна соответствующая информация. Для оправдания производимого грохота в посудной лавке. И есть те, кто хотел бы договариваться с Западом, причем любой ценой, естественно за счет покрытия издержек Россией, не Европой. И им нужны информации, но совершенно иного характера — о покладистости Запада. А золотую середину, умеренно — хватких, готовых на разумный компромисс, на умелое маневрирование, чтобы не допустить ухудшения отношений с Америкой и Англией, а, быть может, и поладить с ними, но с соблюдением государственных интересов, представляют немногие.

-Государь в их числе?

-Да.

-Это весомая фигура.

-Весомая, да...Но, представьте себе, как его рвут на части, желая переманить в тот или иной лагерь. Государь наш достаточно молод, ему еще нет и тридцати лет. Он не имеет большого опыта в делах государственных и политических. Каждый норовит вставить свое лыко в строку. Всяк ныне норовит выйти и очаровать царя прожектами мирового масштаба. Но беда в том, что по большей части проекты составлены людьми посредственными. И получается хаос и неразбериха. Много ошибок, за которые расплачиваться придется державе нашей.

-Ваше превосходительство, ответьте мне откровенно: вы, лично вы, ищете повод избежать конфронтации с Западом?

-Допустим, ищу. И не я один. А что в этом плохого? Или надо заварить очередную кашу, а потом всем дружно ее расхлебывать?

-И от вас ждут действий?

-Да. Действий. И информаций. Всякий предпочитает именно сейчас иметь конфиденциальную информацию. В любом важном деле иногда достаточно своевременной информации, чтобы придумать более конкурентоспособную комбинацию и раздавить всех других конкурентов. Нас ставят перед фактом: мы должны подобрать побольше сведений для сооружения фигового листка всеобщего одобрения на тот случай, если потребуется не останавливаться перед решительным ударом. И в то же самое время от нас требуют информаций о покладистости Запада.

-Вас самого не воротит от всего этого?

-От чего этого? Договаривайте. — министр сделал непроницаемое лицо.

-От лжи и от беспрестанных игр.

-Не воротит. Скажу откровенно. Сегодня нет почетнее службы, чем сыск. Разве не ведомо вам, как скверна разъедает наше государство? Скверне не мстят, ее вычищают. Работа такая у нас с вами такая. Грязная. По этой грязи мы и идем. А игры...Что ж, игры...Игры продолжаются, поскольку все понимают, что эскалации войны или крупного политического кризиса не избежать. Требуется масса усилий и времени, чтобы остановить нежелательное развитие событий.

-Значит, нужны правильно поданные информации? — спросил фон Эккервальде.

-А — а, улавливаете? Верно, правильно поданные...За политикой, как и положено, следят только те, кому это положено, простите за каламбур! Во всем мире — и это хорошо известно — политические комбинации разыгрывают первые лица, а министры подбрасывают варианты и делают ходы по заранее подготовленным планам... Так, что...'Верхи' поддержат. Они будут кушать любые блюда с нашей кухни, если мы станем подавать их именно под нужным соусом: 'англичане бяки' и 'англичане душки'. От иных блюд станут воротить нос и сменят трактир и трактирщика. Так что будем готовить блюда и поливать их привычным соусом. Но не забудем и о десерте.

-О десерте?

-Да. Пикантности и подробные мелочи. 'Верхи' неглупы, но и они время от времени любят посмаковать нюансы. Все будет по — настоящему. Взаправду. Блюдо должно пахнуть очень натурально. Во всех смыслах. Так — то. Есть по этому поводу мыслишки? Планы?

-Планы есть, да в коробочку надо влезть.

-Вот и влезьте. — министр выглядел уставшим. На его плечах лежал груз всех тайн, с которыми ему приходилось сталкиваться в силу занимаемой должности. — Идите, Георгий Васильевич, я более вас не задерживаю...

7 июля 1932 года. Среда.

Подмосковье. Козьмодемьянское.

...От Казанского Головинского монастыря, что в Ховрине, на севере Москвы, до Петровского — Лобанова можно было добраться обычным рейсовым автобусом. Или воспользоваться пригородным поездом.

Подмосковное село Петровское — Лобаново не было облюбованной дачниками местностью, но здесь, на гребне, на откосе, обосновались в нескольких уютных виллах, за строгими неокласическими фасадами которых скрывались причудливые интерьеры, поражавшие своей экзотической роскошью. Одни из них становились местом пиров — праздников, и устроители не раз поражали гостей невиданной пышностью и изобретательностью. Были, впрочем и другие виллы, отстроенные в спокойной манере, без архитектурной вычурности. И жизнь там протекала почти что камерная. Среди владельцев вилл были известный табачный магнат Стамболи, купцы — миллионщики Второвы и Денисовы, писатель — политик Николаев, нефтепромышленник Манташев, московский заводчик Прохоров, бывший председатель Земского Собора Алексеев, музыковед Леонид Сабанеев, актер Осип Рунич и другие.

Село образовало собою нечто вроде подвижного 'парламентского клуба' из беспрестанно наезжавших и пропадавших здесь целыми днями литераторов, депутатов Земского Собора, профессоров, отставных министров, артистов, сановников и 'именитых людей'.

А совсем рядом, в двух верстах от небольшой железнодорожной станции, на речке Химке, посреди холмов, помещичьих усадеб с прудами напереди и с густыми садами позади, посреди полей, растворилось сельцо Козьмодемьянское, с церквушкой, со старыми деревянными, но добротными домами. Исконная вотчина царская. Годуновская. В 1585 году в документах появилась запись: 'За боярином за конюшим Борисом Федоровичем Годуновым вотчина купли село Козьмодемьянское, на речке Химке, а в нем церковь Кузьма и Демьян'.

Род Годуновых вел родословную от татарского мурзы Чета, в крещении Захарии, который в 1329 году выехал из Орды к великому князю московскому Ивану Даниловичу Калите и построил Костромской Ипатьевский монастырь. Старшая линия потомков Чета — Сабуровы, в конце XV века уже заняла место среди знатнейших родов московского боярства, тогда как младшая — Годуновы, выдвинулась столетием позже при Иване Грозном, во время опричнины. Основатель династии, Борис Федорович Годунов через свою сестру, Ирину Федоровну, породнился с московскими царями и это обстоятельство немало поспособствовало его избранию на царство в 1598 году. За его спиной спесивые бояре, кичившиеся своей родовитостью, постоянно плели интриги, распускали нелестные слухи о 'неприродном царе'. Казалось, неустранимой была двойственность статуса первого Годунова, сохранялась шаткость положения в качестве царя. Борис Годунов устоял. Династия не пала, удержалась. Сын основателя, Федор Борисович, правивший сорок с лишним годков, преодолел тяжелый династический кризис, подавил смуты, прекратил соперничество в борьбе за трон, укрепил власть. Боярская знать не заявляла своих поползновений на царские скипетр и державу. Династия вполне легитимировалась, основательно укоренилась в русской почве, превратилась в монолит.

Селение Козьмодемьянское, облюбованное царями, как было крохотным, так и осталось им, разве что числилось за Государевым двором и уделами, да чуть в сторонке стоял старый государев, Борисов, дворец, тяжелый, крепкий, на красно — кирпичных стенах которого можно было увидеть вековую замшелость. Нынешний царь наведывался в Козьмодемьянское редко и то лишь, чтобы побродить по дорожкам дворцового сада, который сам и сажал. И до него государи сажали сад. С любовью сажали, с надеждой на долгое цветение...

...Царь шагал по дорожкам сада, по шуршащей под ногами листве. Рядом с ним, почтительно отстав на шаг, шел министр иностранных дел князь Василий Михайлович Долгоруков...

-...В Японии есть весьма влиятельные силы, которые видят в России не только врага и конкурента своим азиатским проэктам, но и потенциального партнера в экономическом освоении Дальнего Востока. И союзника в грядущем противостоянии экспансии европейских держав и Америки. — сказал государь, слегка замедляя шаг.

-Ваше Величество, в этом случае следует четкий вывод: для обеспечения политической, военной и экономической безопасности японцам нужно сочетать укрепление позиций на материке, прежде всего экономических, в силу зависимости Японии от корейских и китайских ресурсов. — ответил министр иностранных дел Василий Михайлович Долгоруков. — Вся японская континентальная политика, по моему глубокому убеждению, сводится в настоящее время к одной цели: эксплуатация природных богатств Кореи, Центрального и Южного Китая, создание там относительно мощной индустриальной базы. Этому есть объяснение. В Японии отношение к государственному пространству подверглось в период революции Мэйдзи кардинальной ревизии. До того времени сёгунат Токугава проводил изоляционистскую политику и не стремился к расширению подвластной ему территории на том простом основании, что земля, на которой проживают японцы — наилучшая, а потому нет никакого смысла стремиться выходить за ее пределы.

-Соглашусь с вами, Василий Михайлович. — сказал царь. — Мыслители того времени полагали, что 'уважаемость' страны никак не коррелирует с обширной территорией. Эту мысль хорошо выразил японский географ и астролог Нисикава Дзёкэн. Формулировка мне понравилась: 'Если страна большая, то это не значит, что она уважаема. Ее уважаемость определяется правильностью чередования четырех времен года, достоинствами и недостатками ее людей. Если же страна чересчур велика, то чувства людей и их обычаи весьма разнообразны и сделать их одинаковыми трудно. А потому Китай хоть и является страной священных мудрецов, но все равно династия приходит через какое-то время в беспорядок, и управление делается на долгое время трудным...Что до Японии, то ее размеры не малы и не велики, обычаи и чувства ее людей одинаковы, управлять ими легко'.

-В период Мэйдзи восторжествовала совсем иная идея: чем больше территория страны, тем престижнее. — проговорил Долгоруков. — Это находилось в полном соответствии с западной концепцией державного пространства, которая предполагает приобретение колониальных владений, являющихся признаком 'уважаемой' страны. Оказавшись пленницей этой концепции, Япония вынудила себя пересмотреть и вековую подозрительность по отношению к морским просторам, которые ранее расценивались как препятствие для нежелательных иноземных влияний.

-И тогда в Токио стали мечтать о гигантской 'зоне азиатского сопроцветания' под эгидой Японии. — усмехнулся государь. — Флот, колонии, светоносность империи...Япония мыслит себя находящейся в центре мира на том основании, что является источником света...И свет сей предполагается транслировать в самые темные уголки мира...Избитая тема. И не вполне удачная. С точки зрения оценки действительности это все откровенно провальные проекты, но недостаток обоснованности и трезвости восполняется напыщенным поэтическим и метафорическим дискурсом, к которому не применимы критерии формальной логики.

-Для успеха реализации 'зоны азиатского сопроцветания' требуется политическая и военная стабильность.

-Да. Но поскольку Япония приняла западную концепцию расширяющегося государственного пространства, которой придерживается и Россия, две державы с неизбежностью вступили на этом поле в конкурентные отношения. Судьба российско — японских отношений стала заложницей прежде всего территориального фактора. А это предполагает высочайшую степень вовлеченности военных в решение всех государственных вопросов. Мирное решение проблем теперь оказывается затруднительным.

-Но возможным. — подхватил Долгоруков. — Наша 'вина' и 'вина' Китая заключается только в географии.

-Что? В географии?

-Очевидно, что императивы внешней политики России определяются не разного рода благопожеланиями, но вполне объективными факторами — географией и историей. Ведь даже французский генерал Бонапарт признавал, что политическое руководство страны может изменить в жизни все — кроме географии.

-Ну, а наша 'вина' в чем?

-Смысл в том, что Россия и Китай оказались соседями 'Страны Восходящего Солнца'. Но агрессивная политика Японии не имеет конкретно антикитайской или антироссийской направленности, она является следствием взятой на вооружение концепции развертывающегося государственного пространства.

-Ежели в японской внешней политике нет конкретной антироссийской направленности, то вероятно, может возникнуть сотрудничество с Россией на основе раздела сфер влияния, чтобы предотвратить возможные конфликты в будущем? — спросил государь.— Следовательно, гарантиями обеспечения политической стабильности на Дальнем Востоке может явиться наличие прочного партнерства России и Японии?

-И Германии. — как эхо добавил Долгоруков. — Я бы еще добавил и Китай...Хотя, применительно к нашим азиатским делам, Ваше Величество, сие маловероятно.

Царь с любопытством взглянул на министра. Почти все европейские дипломаты признавались, что иметь дело с князем Долгоруковым не только скучно, но даже несносно. Стремясь затянуть переговоры, князь нередко прибегал к наивным хитростям. То вместо обещанного текста договора, переписанного набело, министр иностранных дел России вручал английскому посланнику здоровенный апельсин и при этом церемонно осведомлялся о здоровье дипломата, то вдруг в ответственный момент беседы с французским представителем он с самым серьезным видом начинал рассказывать историю мира от сотворения до дней сегодняшних, или внезапно выспрашивал итальянского дипломата, женат ли он, и рассказывал при этом забавную историю. Сам процесс переговоров с царским сановником был мучителен. Особенно раздражала европейцев тягучая медлительность переговоров, стремление князя отложить, затянуть рассмотрение спорных вопросов, постоянное возвращение к одним и тем же, по сути уже решенным, проблемам или формулировкам. Можно было десять, двенадцать, двадцать раз сходиться на совещания с русскими министром, и всегда он с утомительным однообразием повторял одни и те же вопросы.

Классическим примером подобной тягучей медлительности переговоров 'по — долгоруковски' могло служить одно вечернее заседание русско — норвежской конференции по вопросу о рыбных квотах и льготах на Мурмане, когда измученные бессмысленным топтанием на месте, заснули и русские представители и норвежские уполномоченные. А итогом стало подписание сонными норвежцами хитроумной конвенции, выгодной Москве и ограничивающей интересы Норвегии. Медлительный Долгоруков после подписания соглашения неспешно смаковал шампанское вместе с норвежцами, а текст конвенции уже зачитывали в собрании Земского Собора. Министр иностранных дел загодя попросил собрать кворум и уже в ночи депутаты ратифицировали договор. Молниеносное решение Собора ошеломило норвежцев и они не сразу решились опротестовывать спорные моменты конвенции, а когда опротестовали, Долгоруков повел дело столь медленно, что гордые наследники воинственных викингов плюнули и...смирились.

Политический облик князя был сложен и не лишен противоречий. Убежденный монархист, Долгоруков всегда оставался верным слугой царю и его оппозиционное отношение к официальной российской государственности никогда не перерастало рамок фронды. Долгоруков не посягал на устои государственных порядков, не примыкал к политическим группировкам и течениям, он просто выражал возмущение бездарностью отдельных правительственных чиновников и государственных деятелей, неумная деятельность которых могла привести к кризису системы власти в России.

-Про географию вы начали...Россия. Как географическая реальность — есть,строго говоря, сумма Восточной Европы и Северной Азии. Поэтому экономические и политические отношения, например, между Россией и Китаем — это внутриазиатские отношения, в той степени, в какой внутриевропейскими являются наши отношения с Германией. В этой связи, можео ли говорить о том, что у внешней политики России не может быть какого — то важнейшего для нее направления:

-Россия слишком велика и обильна, чтобы иметь безусловные внешнеполитические приоритеты, Ваше Величество.

-Василий Михайлович, вы видите предпосылки для создания континентального союза России, Японии и Германии? Я понимаю, конечно, необходимость русско — японских контактов на высшем уровне с каждым днем становится все более очевидной. Вот и вице — премьер Утида четко выразил свои, смею надеяться, заветные мысли, не маскируя евразийское кредо обычной дипломатической фразеологией. Я говорю о его письме, которое было получено и доложено вами на днях.

-Предпосылки давно обозначились, Ваше Величество. Я на днях получил еще одно преинтереснейшее письмо. На сей раз от своего старинного приятеля, профессора — русиста Кабаяси.

-В Японии есть русисты? — слегка удивился государь.

-Да, Ваше Величество. Их немного, правда, но они есть. Кабаяси — один из них. Кстати, весьма близок к окружению принца Коноэ...

-Коноэ? Но он, насколько мне известно, считается в Японии главным пропагандистом лозунга 'Азия для азиатов' и так называемого 'желтого расизма'.

-Ваше Величество, каждый японец призван не щадя живота своего распространять дух японизма на земле.

-Вот как? — государь улыбнулся: из всех политических деятелей Японии его почему — то больше всего привлекала фигура принца Коноэ Фумимаро. В японских и европейских журналах ему встречалась фотография принца — ему можно было дать сорок с небольшим. Хищный, не 'японский' нос, усики, узкие глаза под густыми, высоко взметенными бровями...В этом лице угадывалась недобрая энергия; густые черные волосы, словно бы взъерошенные, только усиливали это впечатление.

-И что же в письме? — полюбопытствовал царь.

Любопытствовал государь, впрочем, не совсем искренне, лишь делал вид: содержание письма профессора Кабаяси, адресованное Долгорукову, было ему известно — 'черный кабинет' Департамента правительственной связи министерства почт и телеграфов работал отменно, подвергая перлюстрации корреспонденцию министров, директоров департаментов, генералов, губернаторов, прочих высших администраторов государства. Да и как же иначе? Иногда содержание писем этих достойных мужей позволяло узнавать о вопиющих случаях злоупотреблений.

-Письмо носит частный характер. Начинается, как и положено с комплиментов. Но весьма показательных. — Долгоруков извлек из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист тонкой рисовой бумаги, осторожно развернул его и зачитал, — 'Русско — японская проблема, которой вы уделяете столь много ценного внимания, требует новых усилий со стороны всех, кто видит в дружбе двух наших народов залог мира, порядка и процветания на дальнем Востоке и на Тихом океане вообще'.

-Интересно. Интересно весьма, Василий Михайлович. А как быть с русофобскими настроениями среди германских и японских, особенно японских, политиков, военных, да и просто в общественном мнении? Они сильны. Очень сильны. Да и Япония...Обращает свои взоры к Германии и Польше, исходя из их враждебного отношения к России...Возможно, кое — кто в Токио рассчитывает на тройственный союз Японии, Германии и Польши?

-В таком случае японцы совершают серьезную ошибку: они явно недооценивают непримиримый антагонизм Германии и Польши.

-Это мы с вами знаем, а в Токио может и невдомек, по причине отдаленности Японии в географическом и геополитическом смысле от Европы. — улыбнулся государь. — Впрочем, я готов признать, что союзником Токио может стать держава, находящаяся вдали от 'Страны Восходящего Солнца'. И не мешающая ей...

-Ваше Величество, в Токио мы можем рассчитывать на сторонников союза с Россией, Германией и вероятно, новым Китаем. Их позиции сейчас достаточно сильны. Могу назвать несколько имен: Накано Сэйго, бывший депутат парламента, а ныне глава информационного агентства Дзидзи Цусин. Он задает информационный тон, настраивает общественное мнение на союз с Россией, а не с Великобританией...Еще: генерал Танака, принц Кай...

-А в Германии? — быстро спросил государь.

-Хаусхофер — основатель Немецкого института геополитики, Брюннинг, бывший канцлер, генерал Маркс, длительное время занимавший пост военного агента в Токио, фон Хемниц, министериаль — директор германского внешнеполитического ведомства*, ряд крупных германских промышленников и финансистов. Я имею в виду конечно тех, кто так или иначе связан с Азией и кто оказывает достаточно сильное влияние на курс германской внешней политики на Дальнем Востоке.

-Василий Михайлович, вы понимаете, что политика должна быть многовекторной. Не европейской, не азиатской...

-Наша политика должна быть евразийской. Русская внешняя политика должна носить евразийский характер.

-Что это значит?

-Это сближение с независимой самобытной Европой, и с самостоятельной Азией, Ваше Величество. Продуманное стратегическое партнерство. Япония -союзник евразийского проекта.Хотя и не принадлежит к евразийской цивилизации.также, как и Китай. Япония самобытна, сильна с точки зрения своей идентичности.

-А Европа?

-Европа — континентальная.самостоятельная — приоритетный партнер, Ваше Величество. Она близко. Она наш экономический партнер. И мы должны Европу не просто имитировать и стараться ей понравиться. Необходимость усилить восточный вектор нашей внешней политики не имеет ничего общего с идеей дистанцировать Россию от Европы, что нелепо хотя ы потому, что нельзя дистанцироваться от самой себя.

-Ну, Василий Михайлович, теоретически можно все же смоделировать политический и экономический 'разворот' России на Восток, подразумевая при этом также и поворот спиной к остальной Европе. — сказал царь. — И аргументы можно для этого найти весомые.

-Ваше Величество, России выгодно сохранить и развивать свои позиции и на Западе и на Востоке. И на юге. Стремление удерживать Тихий океан в зоне своего стратегического военно-политического и экономического контроля не должно ослабить влияние России в Европе. Напротив, усиливая здесь свою роль, Россия будет более привлекательным партнером для азиатских стран. Эти два вектора внешней политики должны рассматриваться как две стороны одной медали.

-А мы готовы к осуществлению масштабных задач в Азии?

-Дело за тем, чтобы наполнить евразийскую конструкцию реальным промышленным и финансовым содержанием.

-Итак, переговоры — дело решенное?

-Полагаю, что да.

-Кому поручите повести переговоры с японцами?

-Хитрово.

-Василий Михайлович, я в целом удовлетворен вашими пояснениями. Теперь вот что: вы азиатский вопрос знаете прекрасно, вам и карты в руки, как говорится. Полагаю, было бы неплохо, ежели ваше ведомство, я имею в виду руководимую вашим ближайшим помощником Хитрово Азиатскую Часть Министерства Иностранных Дел, помимо официальных, открыто предпринимаемых шагов по нормализации отношений с Японией, изыскало возможности к сближению русско — японских позиций, так сказать, исподволь. Думаю, неплохо было бы вести дело параллельно. Не афишируя имена тех, к кому, как вы полагаете, стоит обратиться, и с кем нам следует вести диалог. Частный, доверительный диалог. Кстати, кто по — вашему, мог бы представлять японскую сторону на переговорах с нами в случае положительного зондажа?

-Сато, принц Кай, вице — премьер Утида, курирующий внешнеполитическое направление в японском кабинете, наконец, принц Коноэ. Это из наиболее значимых, весомых фигур. — сказал Долгоруков.

-Хорошо. — кивнул царь. — В Европе нас, к сожалению, по — прежнему считают азиатами и наследниками византийской, коварной и изворотливой политики. Так и говорят: 'русские — азиаты в Европе и европейцы в Азии'. Давайте пока не будем Европу в этом разубеждать...

-Ваше Величество, сразу хочется вспомнить слова известного китайского политика, Юань Шикая, который считал идеальным вариантом союз Нового Китая с Японией и Россией: 'Если Япония действительно хочет видеть Азию управляемой азиатами, она должна развивать свои отношения с Россией. Русские — азиаты. В их венах течет азиатская кровь. Япония должна объединиться с Россией для защиты от экспансии англо — саксов'.

-Хорошо сказано. — улыбнулся государь. — Князь Василий Михайлович, как у вас сегодня со временем? Побудете в Сенеже? Сегодня вечером у нас небольшой домашний концерт. Будет Дмитрий Алексеевич Смирнов*. Будет Монтвид*. Будут Шаляпин с дочерьми, Зилоти*...Они, кстати, только что вернулись из турне по Дальнему Востоку. Между прочим, были и в Японии, и в Китае. Вдруг, да перекинетесь парой слов о том, какие умонастроения в японском музыкальном обществе витают?...

====================

Будет Дмитрий Алексеевич Смирнов*. Будет Монтвид*. Будут Шаляпин с дочерьми, Зилоти* — Дмитрий Алексеевич Смирнов — выдающийся русский оперный певец, лирико — драматический тенор; Екатерина Дмитриевна Воронец — Монтвид — артистка оперы (лирико — драм. сопрано) и концертная певица; Фёдор Иванович Шаляпин — русский оперный и камерный певец; Александр Ильич Зилоти — русский пианист, дирижёр и музыкально — общественный деятель.

7 июля 1932 года. Среда.

Москва. Большой Черкасский переулок.

-Стоит ли удивляться? — вздохнув, ответил вице — директор Департамента Государственной Охраны и с тоской подумал, что его ответ будет угоден витающему в 'сферах' Директору. — Есть страны, которые не дружат, но и не воюют, пытаясь при этом все равно достичь определенных политических целей. И это было всегда. Изменились приемы, но я бы не сказал, что воевать, не воюя, стало легче или сложнее сегодня. Последние лет сто пятьдесят, Европа, в первую очередь Англия, упорно старается использовать Россию в собственных интересах. В ход идут всяческие инструменты: от дипломатического нажима и прямой агрессии, до подлых интриг и прямой поддержки противоправительственных элементов. Не слишком это у них получается, но всякое лыко норовят все же в строку вставить.

-В том числе и наших либералов, ниспровергателей, от которых чужеродный дух за версту слышен.

-Если возьмем век XVIII, или XIX, то для того, чтобы свергнуть корону, нужно было всего три — четыре аристократа, которые поддержали бы переворот. — задумчиво проговорил вице — директор. — Найти этих трех — четырех, заплатить им, или как — то иначе привлечь их на свою сторону было сложно, поскольку речь шла о людях, у которых были свои собственные убеждения. Большое количество неудавшихся переворотов тому свидетельство. Когда мы беремся изучать историю различных удавшихся и неудавшихся переворотов и революций, мы понимаем, что все эти перевороты начинались, когда для заговорщиков была понятна структура международных отношений и они заручались активной или пассивной поддержкой стран, заинтересованных в смене режима. Ныне легче донести революционные идеи ло масс. Однако это не означает, что увлечь их революцией или призывом к перевороту стало легче. И это также не означает, что роль элит уменьшилась. Легитимную власть по — прежнему можно подорвать с помощью элит, но для этого все равно необходимы революционизированные массы. Без масс не получится.

-К чему клоните? — спросил фон Эккервальде. — Идея поддержки оппозиции в лагере врага для того, чтобы ослабить его политическую легитимацию берет начало еще от Римской империи. В самой этой идее не вижу ничего нового.

-Да, феномен давно существующий.

-В чем же подоплека? Либералы присвоили себе статус революционеров, мечтающих сменить существующий строй, организовать переворот, в меру своих сил готовящих 'восстание масс'?

-Наши так называемые 'революционеры' из числа либеральной оппозиции отличаются тенденциозностью в отборе информаций, которые с удовольствием рассылают в европейские редакции — исключительно негативного характера, акценты на неудачах России в прошлом и настоящем. Ненависть к правительству порой приводит иных к утрате здравого смысла; призывы к уменьшению роли государства в экономике и принимаемые ими на практике меры приводят, однако, к зависимости от иностранных держав; уменьшая роль и значение своего государства, воспринимая его как империю зла, они усиливают присутствие другого, грехов которого не видят, только лишь достоинства.

-Как реагировать будем? — спросил фон Эккервальде. — Закроем глаза и рукой махнем на протестную ажитацию, так что ли?

-Полагаю, что речь идет не об уничтожении оппозиции, ведь, что ни говорите, разумная оппозиция нужна и полезна, а об ограничении ее возможностей деструктивно влиять на процессы. Это не означает упования на обстоятельства. Напротив, здесь есть элемент конструирования будущего, исходя из национальных интересов, исключая внешние вмешательства. Россия является самостоятельным игроком в большой политике, отстаивает свои интересы, а не интересы иностранных государств, претендующих на статус носителей высших ценностей.

-К чему клоните?

-Так почему бы нам не воспользоваться ситуацией и не попробовать обыграть этот материал, изложенный в статье?

-То есть? — Директор сделал непроницаемое лицо, — Я все еще не пойму вас...

-Мы должны в полном объеме владеть инструментами противодействия нападкам извне и изнутри. В Европе, с подачи Лондона, развернута широкомасштабная кампания против России: искажают ее внутреннюю политику, представляют внешние усилия правительства как агрессивные, призывают к политическому и экономическому бойкоту державы нашей на международной арене. В организации этой кампании главную роль играют западные спецслужбы, которые опираются на агентуру внутри нашей страны и на эмигрантские круги за рубежом. Такие действия наносят заметный ущерб престижу Российского государства на международном поприще, мешая развитию нормальных внешних сношений и торгово — экономических связей.

-Хотите сказать, что у вас намечены действия по активному повышению авторитета России в международных делах?

-Я предлагаю создать условия для ведения 'активной разведки' на основе предвидения и упреждения шагов противника. В идеале такие условия должно было бы создать специальное отделение внутри Департамента Государственной Охраны, точнее, внутри политической разведки.

-Вот как?! Еще одно отделение плодить предлагаете?

-Кому, как не разведке, взяв весь богатый опыт из арсенала мировой и отечественной дезинформации на вооружение, не выступить на защиту интересов власти от посягательств иностранных секретных служб и их правительств? Мы провели анализ антирусских акций в области политики, экономики, торговли и выявили два вида 'активных мер': открытые — официальная пропаганда и тайные — скрытая пропаганда в устном, письменном и документальном видах.

-Как же намереваетесь развертывать работу по противодействию тем, кто дезинформирует мировую общественность и в ложном свете выставляет намерения и конкретные действия русского правительства?

-Мы разыграем комбинацию. — сказал вице — директор тусклым бесцветным голосом, проклиная себя за податливость.

-Комбинацию? 'Подставу' что ли?

-Именно. Мы должны самым действенным образом активизировать свои усилия по дезинформации наших контрпартнеров. Ввести в заблуждение и спутать их карты. 'Подстава', целью которой было бы проникновение в планы, а средством бы служил человек, или группа людей, с отлично отработанной легендой.

-Стоп! Насколько я понимаю, мы, замыслив эту комбинацию, тем самым преследуем цель как бы запутать англичан?

-Да.

-И посеять в них вечную нервозность? И даже, вполне возможно, чувство некоторой обреченности?

-Да.

-Одного человека явно недостаточно, чтобы эмиграция поверила в существование противоправительственной организации в России.

-Организация есть.

-Чтобы ваша задумка могла успешно сработать и развиваться, необходим непосредственный физический контакт. И контакт, желательно, зафиксированный.

-Мы введем в организацию своего человека. Или своих людей.

-Может возникнуть вопрос, каким образом организации удается избежать арестов и разоблачений?

-Можно возразить: а опыт конспирации на что? Находясь в состоянии непрерывной борьбы и опасности, организация требует от своих чинов максимального напряжения и жертвенности и максимальной же скрытности, конспирации...

-Хорошо, это все детали...В чем смысл комбинации?

-Крупномасштабная и долговременная операция по проникновению в эмигрантские зарубежные организации.

-Что нам это даст?

-Прежде всего, мы сорвем попытки эмиграции организовать противогосударственную деятельность в России. Чего греха таить, эмигранты доморощенные не брезгуют и диверсиями заняться, и террором. Да — с, соответственно обстановке изменилась и форма борьбы, приняв характер террористической работы по расшатыванию устоев власти и нанесению ударов по ее представителям и организациям. Нам удалось бы также дезорганизовать путем дискредитации перед правительствами государств — противников России, подобные организации. После завершения операции все эти организации в глазах секретных служб Запада станут считаться контактирующими с Государственной Охраной, то бишь с нами. Мы тем самым посеем сомнения в тех сведениях, что они до сего времени получали через эмигрантские круги. Чем плоха идея с дисскредитацией утеклецов? Мы прекрасно знаем, как английская секретная служба любит уяснять для себя психологические портреты. Обычно бриттам удается выйти на мотивы, способные склонить того или иного, как говорят господа анархисты, индивидуума к вербовке. Чаще всего побуждающими моментами при этом являются: политические или религиозные убеждения, стремление к власти, преувеличенное мнение о своих способностях, месть, материальные затруднения, страх, жадность, житейские слабости и пороки. Англичане поддерживают нашу внутреннюю оппозицию, привечают политэмигрантов, субсидируют их, попутно получая с их помощью информации, интересующие бриттов в выстраивании приемлемой для Лондона конфигурации мира. Чтобы проникнуть через забор, не нужно искать в нем дырки, достаточно найти их в душах человеческих! Что ж...Мы же подсунем англичанам 'дырку', эдакую 'карманную' оппозицию, которая будет давать дезинформации, будет дискредитировать, будет ограничивать процессы, направленные против России. Англичане должны ухватиться за подсовываемый нами лакомый кусок.

-Отчего вы так думаете? Отчего ухватятся?

-Мы же учитываем факт подмоченной репутации Интеллидженс Сервис после их последних неудач. Следовательно, в глазах правительства, парламента, налогоплательщиков, секретная служба Великобритании должна себя как — то реабилитировать громким успехом. Им позарез нужен успех и они захотят зацепиться хотя бы за кого — нибудь или за что — нибудь. Мы им с 'успехом' поможем. — сказал вице-директор.

-Хорошо. Только...Эта комбинация...Она потребует времени?

-Разумеется. Подобная спланированная операция должна быть искусной выполненной, а быстро такое дело не сладить.

-Есть предварительный план? Или вы намереваетесь только приступить к обдумыванию его?

-План есть. Необходимы условия — фон начала крупномасштабной акции по дезинформации стратегического значения. Мы представим 'верхам' доклад о том, что Лондон затевает очередную политическую интригу, а мы намерены ей противостоять, опираясь на неподтвержденные пока сведения и источники. 'Верхи', естественно, поднимут шум...

-Как только что — то попадает наверх, оно начинает жить собственной жизнью.

-Это пугает?

-Конечно. Это означает выход из — под контроля.

-Дело должно пахнуть очень натурально. Во всех смыслах.

-Это больше похоже на браваду.

-Православным все нипочем, был бы ерофеич с калачом! Мы будем работать именно так. Без глупостей, не отвлекаясь на сантименты.

-Не стану скрывать, что не все в этой истории мне нравится. Видите ли, я усвоил для себя одну истину: вступая в драку, не зная замысла врага, основной идеи задуманного, можно обречь себя на поражение.

-Не перебарщивайте с профессиональной этикой, Георгий Васильевич. Это работа. Жестко? Да. Жестоко? Да. Но мы должны беспокоиться за правительство. Вернее, беспокоиться за весь государственный механизм, он стал, образно говоря, каким — то невезучим. Вот — вот пойдет вразнос. Впрочем, подобное в порядке вещей и не у нас одних. Ошибки случаются, их исправляют. Все приходит в норму. Но в нашей державе в последнее время этот естественный процесс восстановления, похоже, не происходит. Или происходит, но как — то вкривь и вкось. Правительство ныне представляет одно сплошное разочарование. И началось это еще при прежнем государе. А нынешний похоже, не лучше. Все это беспокоит нас всех. И никто, кажется, не знает, что делать.

-Не слишком ли преувеличенно?

-Нет.

-Ну — с, хорошо. Что с вопросом по вероятной утечке к англичанам секретных сведений? Увы, но является фактом, что британская резидентура имеет в Москве довольно хорошо осведомленный источник. Этот источник осведомляет бриттов ценными сведениями, значительная часть которых составляет секретные данные. Я предлагаю вам немного порассуждать на эту, весьма злободневную тему. Итак, поставим себя на место нашего неприятеля, коим, естественно, в первую очередь, являются для нас англичане. Я имею в виду британскую секретную службу, которая, как мы полагаем, получила сигнал относительно направленности будущего интереса. И которая, как мы имели возможность почувствовать, восприняла этот сигнал со всей степенью серьезности. Уж коли британская резидентура развила столь бурную деятельность на Москве, иначе и быть не может. Англичане проводят активные операции по получению сведений от предполагаемого московского источника ценных и секретных информаций. Учтите, от успешного пресечения утечки зависит и комбинация с 'подставой' для англичан вашего 'надежного источника' информаций. Меры принимаются?

-Работаем в этом направлении... — неопределенно ответил вице — директор.

-Ну, хорошо, работайте...

8 июля 1932 года. Четверг.

Москва. Гагаринский переулок

...Июльский зной окутал окруженный небольшим садиком одноэтажный московский особнячок в Гагаринском переулке, чей причудливый фасад был украшен фигурами грифонов, символами надежной стражи, фантастических животных с телом льва и орлиными крыльями.

С переулка особнячок, с атрибутами (над входом) профессии архитектора и строителя — циркулем, топориком, кайлом, треугольником был почти не виден: мешала густая листва тополей. Особнячок, числившийся за Департаментом Государственной Охраны Министерства Внутренних Дел, надежно хранивший от всего мира свои тайны, состоял ныне в ведении вице — директора, превратившего здание в свою рабочую резиденцию. Фактически же, в интерьерах особнячка, логично вписанных в его объемы, один из руководителей Департамента уединенно работал с бумагами, принимал высоких гостей, желавших конфиденциальной беседы или отдыхал на своеобразном 'плэнере' в центре столицы...

Штат обслуживающего особнячок персонала был невелик и многократно проверен. В основном это были отставные филеры из службы наружного наблюдения — люди все больше благонадежные, трезвые, смелые, откровенные, но не болтуны, дисциплинированные, сознательно относящиеся к делу, крепкого здоровья, с хорошим зрением, слухом и памятью, и с внешностью, которая давала им возможность не выделяться из толпы. 'Заведование' особнячком осуществлял барон Борис Михайлович Эргардт, бывший официальный представитель МВД при русском посольстве и французской полиции и пользовавшийся абсолютным доверием у руководства Департамента.

Совещание проводилось в холле особнячка. Кроме вице — директора и барона Эргардта присутствовали немногие ближайшие сотрудники — и вовсе не оттого, что скромные размеры помещения не позволяли вместить всех желающих. Из всех окружающих его людей вице — директор полностью доверял только двоим: генералу Брюханову, с коим был связан многолетней дружбой и Гарничь — Гарницкому, выполнявшему время от времени особые поручения. На них вице — директор мог положиться в трудную минуту, только им мог открыться, только их считал верными и преданными друзьями и соратниками, разделявшими его взгляды.

-...Перед нами открываются новые, блестящие перспективы и возможности, но мы рискуем навлечь на себя осуждение наших потомков, если не сумеем воспользоваться ими...

...Вице — директор Департамента Государственной Охраны взглянул на собравшихся и пару минут ждал, когда кто — либо из подчиненных, вызванных к нему на совещание, выскажется первым. Однако все молчали.

Вице — директор сурово, предостерегающе зыркнул:

-Не раз нам приходилось сталкиваться с серьёзными ситуациями. Нам необходима генеральная стратегическая концепция...В наших руках безопасность и спокойствие подданных Его Величества...Мы должны постоянно заботиться о том, чтобы работа Госохраны* была более продуктивной и носила реальный, а не показной характер...Мы должны быть активно действующей силой, а не пассивным наблюдателем...

Подчиненные за глаза называли его 'хроническим вице' — он был из числа тех государевых служак, которые дело знали досконально и, несмотря на длительное пребывание на административной работе, оставались компетентными профессионалами.

-Господа! Мы некоторое время назад начали операцию. Длительную по времени, крупномасштабную и сложную в проведении. Раньше мы не могли начать подобное дело потому, что не было повода и потому, что не имели подходящих кандидатур, без которых немыслима завязка задуманной нами игры. К тому же не было, как говорится, 'отмашки сверху'. Теперь, когда отмашка сверху получена, когда мы получили возможность подобрать нужные кандидатуры, мы можем начать активную фазу. Мы в свое время подготовили план создания большой легенды — организации, которая должна будет подмять под себя многие зарубежные эмигрантские общества, навязать им политическую линию, гарантирующую им дискредитацию и разложение от бездействия. Но и это не все. Мы загодя планировали внедрить свою агентуру с целью дезинформации и дезориентации секретных служб и штабов некоторых европейских стран.наша агентура выступит в нескольких ипостасях: информации для нас, о приемах и способах работы бритаснкой секретной службы, дезинформация в области политических отношений России с Англией, сбор сведений для последующей компрометации англичан и дисскредитации их секретной службы в глазах британского общества и собственного правительства. Замысел — то, в общем, был прост. Он сводился к следующему: предвидение и упреждение действий англичан для решения сверхзадачи — дезорганизации планов в отношении России на международной арене. Упреждающий характер операции заключается в пресечении работы английской разведки путем контроля канала создания агентурной сети в России. Предположим, некие лица задумали издавать за границей особый информационный орган для осведомления представителей западноевропейских правительств, парламентов, общественных деятелей, военных, ученых, журналистов о сущности и ходе развития политической борьбы в России между правительством и оппозиционно настроенными общественными силами. Издание проектировалось как на русском, так и на английском языках. С рассылкой всем государственным деятелям, парламентариям, редакциям газет и журналов. Средства для задуманного информационного органа надеялись легко собрать путем подписки в торгово — промышленных кругах. Осведомлять, взамен поддержки Западом программы 'национальной революции' нашей политической оппозиции, предполагалось во всей полноте: общество, государство, экономика, культура, социальная политика, оппозиционные течения. Ну, а по сути — шпионаж.

-Шпионаж?

-Говорю сразу: пресечь полностью утечку сведений нам вряд ли удастся. Но знать, что за сведения, какие и кто передает, мы должны. А при случае должны и направлять поток информаций в нужное нам русло, иными словами — снабжать противника дезинформациями и контролировать его шаги.

-Уверены, что это скушают?

-Скушают. Эта 'организация' очень серьезно задумана, хотя руководство ее и не лишено некоторой наивности, так свойственной русской интеллигенции. Ее козырь — связь с Россией, знание того, что происходит. Но речь все же идет о политической игре. И понадобятся игрокам новые колоды, которые они будут использовать для продуманных тактических ходов, вариантов игры. Охотники на информации найдутся где угодно. Америка, Германия, Франция и Англия — конкуренты, которые бдительно следят друг за другом. Предположим, ну разве нельзя будет сказать, под большим секретом, конечно, что организация работает под контролем со стороны англичан?

-Всякая ложь однажды разоблачается.

-Это уже проблема организации. Вернее, того полена, которое бросим в огонь и в котором оно должно будет сгореть. Прогореть без остатка. Но так, чтобы от него шло тепло и к нему тянули руки. Для этого нужно время. И терпение...Мы начерно создали организацию. Пока она без названия. Но мы можем ее назвать...Скажем, назовем организацию попросту, без затей — Национальное действие....Да, Национальное Действие. Эн Дэ.

-Может быть, народное? Народное действие? — подал голос барон Эргардт.

-Нет. Не стоит давать намека на массовую организацию. Лучше пусть это будет классическое традиционалистское объединение, в меру ограниченное повторением общих принципов, встречающихся почти в любых подобных течениях: упор на парламентаризм, порядок, собственность, справедливость, модернизацию экономики и прочее. Девизом подобной организации должно стать что — нибудь вроде такого: 'справедливость, труд, собственность'. А? Мне кажется, неплохо звучит? По крайней мере, есть что — то от романтических и экономических идеалов. Словом, следует подумать относительно идеологических соображений, которых будет придерживаться создаваемая нами мнимая политическая организация, и какие внешние атрибуты фразеологии она станет использовать.

-Иными словами, необходимо создать представление об эрозии государственной власти в России, и о том, что наше 'Народное Действие' в этом участвует? — спросил Гарничь — Гарницкий.

-Вы правильно уловили суть будущей комбинации. Необходимо прописать программу организации. Она должна отражать элементы социальной демагогии и обещания всяческих преобразований, что так любят на Западе. Главный же аргумент комбинации — внутри России имеется противоправительственная организация, не связаться с которой было бы просто преступно. Для искушенных от политики дельцов, евразийский, скажем, вариант организации был бы, пожалуй, наиболее подходящей идеологией. Простая политическая модель, с которой Запад пожелает выстраивать отношения на перспективу. Ничего определенного о будущей форме правительства, побольше интеллектуализма, подражания иностранному и риторики об улучшении отношений между трудом и капиталом. Предлагаемая схема такова: мы должны убедить заинтересованные в Европе силы в том, что в России есть структура, в меру оппозиционная, готовая, при благоприятной ситуации и при достаточной политической и финансовой помощи извне, пойти на изменения государственно — политического строя. Запад в такое поверить может. И должен.

-Почему?

-Не далее, как вчера удалось перехватить на почтамте письмо без подписи. Конверт на конспиративный адрес одного из московских общественных деятелей — по своему содержанию совершенно исключительный. Смысл письма в следующем: сообщается, что удалось уговорить некое неназываемое лицо, которое долгое время не соглашалось, но наконец, под влиянием доводов сдалось и обещало содействие. Из фраз письма довольно явственно проступает, что узкий круг лиц из числа нашей, доморощенной, политической оппозиции предпринимает активные шаги в смысле личных переговоров с представителями иностранных держав о возможности смены нынешнего политического режима в России.

-Да ведь это настоящий заговор! — воскликнул Брюханов.

-Именно. Заговор. И в заговор должны поверить в Европе. Ведь там давно известный штамп о продажности русской чиновничьей системы, продажной сверху — донизу, прижился крепко. Корни пустил. Как не поверить в возможность заговора 'совестливых и справедливых', не желающих будто бы жить по принципам взаимного дополнения и круговой поруки?

-Логично. — кивнул головой барон Эргардт.

-И пожалуй, такое возможно. — добавил Гарничь — Гарницкий — На Западе сильны сложившиеся традиции дипломатического диалога с Кремлем. Тамошние политики относятся к России с предубеждением. Знают, что русские в процессе поиска политических компромиссов не обращаются за пределы существующего механизма. Такова она, русская политическая культура, таков он, механизм принятия решений.

-Это означает, что поддержки среди заинтересованных кругов и групп России при обсуждении внешних дел, с целью повлиять на них в нашу пользу, ожидать не приходится, поскольку русское общество — монолит. — дополнил Брюханов.

-А поверив, Запад должен проникнуться к организовываемой нами структуре доверием. — подхватил вице — директор. — Естественно, что появится желание прибрать такую организацию к рукам, установить над ней контроль.

-Примерно так. — сказал Эргардт и в голосе его послышалась некоторая ехидца. — И вот, мы дадим Западу инструмент, который мог бы этот самый пресловутый русский монолит сокрушить. В самом деле: куда мы без Европы? Россия во тьме была, ибо не знавала по — настоящему Ренессанса.

-Вы поосторожнее, барон. — ответил Брюханов. — Европейская цивилизация не имеет права отождествлять себя с цивилизацией как таковой: она не более чем продукт истории определенной этнической группы.

-Мы дадим Западу контакты. — сказал вице — директор, жестом останавливая начавшуюся среди подчиненных пикировку. — Людей дадим. Внушим, что основная тяжесть предстоящей борьбы — выработка стратегии и тактики. По убеждениям организации это должно быть возложено на внутренние силы. Эмиграции отводится как бы вспомогательная роль. Но вся вообще структура будет мифом. И действовать этот миф будет под нашим контролем. И чтобы на Западе не разгадали, что это миф, мы должны действовать очень умно, точно, четко, наполняя придуманную структуру деятельностью. Нам нужно разгадать и парализовать направленные против нас усилия.

-Западные разведки будут друг дружке в затылок дышать, лишь бы заполучить в России такую организацию. — усмехнулся Гарничь — Гарницкий. — Ну, а мы явим им ее в качестве бесценного подарка: для получения информаций, для оправдания расходов в конце концов!

-Такая организация, да под международным покровительством, на европейской политической бирже может котироваться достаточно высоко.

-Господа, прошу не забывать, Интеллидженс Сервис стремится заполучить документальные информации. -сказал Эргардт. — Трепу, пусть даже в высоких сферах, англичане вряд ли поверят безоговорочно. Именно характер информаций с точки зрения ее достоверности определяет оценку полезности агента.

-Этим займутся квалифицированные сотрудники. Конечно, это будет стоит некоторых расходов...

-Кстати о расходах. — усмехнулся Эргардт. — Мы рискуем профукать весь бюджет на некоторые сомнительные прожекты. Простите, господа, но я не мог оставить без комментария эти слова. И давайте будем откровенны: против кого конкретно будет направлена задумываемая комбинация? Англия! Именно Англия является врагом России. И много лет назад и сейчас.

-Последние лет двести Англия всерьез осознавала себя одним из двух совладельцев Земли. Именно Лондон занимает наиболее русофобскую позицию среди всех западноевропейских стран, именно Лондон является мотором многих антироссийских инициатив, зачастую противоречащих континентальным европейским интересам.

-К чему вы клоните, Борис Михайлович?

-Англичане научились понимать нас, русских — упрямых, непроницаемых, уклончивых, жестоких, порою двуличных, способных договариваться с Богом и чертом, отменяющих любые договоренности и правила игры. Одно дело — страдать от понимания русских в каком — нибудь Колпачном переулке, в посольстве, и совсем другое дело видеть страшную картину проявления чужой силы на расстоянии вытянутой руки — в снегах Гиндукуша, на жемчужных плантациях Бахрейна, в Египте, в Греции, в Канаде, в Европе...Следовательно, игру с нами они поведут самым серьезным образом. И не станут жалеть денег. Нам, значит, также придется вложиться по — крупному, чтобы соответствовать.

-Это уже детали. — поморщился вице — директор. — Уверен, что мы обойдемся гораздо меньшими средствами...

-Остается еще вопрос... — произнес Брюханов.

-Вопросов остается много. — перебил вице — директор.

-В их числе вопрос о том, кто возглавит организацию? — упрямо гнул свое Брюханов. — Организацию нужно с чего — то начинать. С подбора людей. Кандидат на роль главы организации должен обладать выдающимися качествами: умом, волей, обаянием, артистизмом. Ему предстоит сыграть игру. Смертельную игру.

-Необходимо поэтому подобрать несколько кандидатур, чтобы было из чего выбирать. — добавил барон Эргардт.

-Об этом уже позаботились. Кандидатура есть. — сказал вице — директор. — И она уже работает...

Картинки из прошлого — III.

-...До Густава Флобера мне далеко, — хохотнул чиновник Цензурного комитета, разглядывая британца, — Вы, кстати, знаете, как он работал? В пору работы над романом 'Госпожа Бовари' Гюстав Флобер обычно придерживался следующего распорядка дня: сон с четырех до десяти утра. С десяти до полудня он просматривал газеты, корреспонденцию, выпивал стакан холодной воды, принимал горячую ванну и беседовал с маменькой.

-С маменькой...

-Что? Не расслышал...

-Я говорю, это так мило — беседовал с маменькой...

-А? Да...Так вот. В полдень Флобер слегка перекусывал и выпивал чашку горячего шоколада. Затем следовала часовая прогулка, и ещё в течение часа Флобер давал уроки. С трех дня до семи вечера писатель читал. Ещё два с половиной часа уходили на ужин и разговоры с маменькой. Наконец, в половине десятого вечера писатель садился непосредственно за свою литературную работу, которая продолжалась пять с половиной часов, до четырех до утра. Такого распорядка Гюстав Флобер придерживался с 1851 по 1856 год, пока шла работа над романом 'Госпожа Бовари'.

-Откуда у вас столь глубокие знания о Флобере? — спросил Гарет Ричард Воган Джонс, британец, представлявший в Москве журнал 'Weekly political review' и явившийся, с разрешения министра печати, в Цензурный комитет с целью написания статьи о русской цензуре.

-Увлекался им в свое время, интересовался творчеством. Ну да ладно, черт с ним, с Флобером...

-Итак, что у вас по плану? Будете терзать свободолюбивых русских журналистов? Хочу посмотреть, как вы поедаете младенцев.

-Простите, мой английский друг, но у нас Цензурный комитет в свое время много лет возглавлял Петр Чаадаев, который по идее должен был ограждать Россию от влияния ложных учений Запада, а на деле действовал наоборот. Так что младенцев мы есть не приучены. В отличие от вас.

-И слава богу. — британец пропустил мимо ушей чиновничью колкость.

-Да, слава Богу. Благодаря ему число учащихся в высших учебных заведениях не сократилось, а росло, росло многократно. А число бездарностей, возомнивших о себе, праздных умников, упоенных сомнительными успехами в салонах и кружках, уменьшалось.

-Да. Это так. Но вы покажете мне, как работает русская цензура? Ведь я за этим здесь, господин Клинцов...

...Вызванный в комитет помощник редактора московского окололитературного журнала Кациус держался уверенно, хотя и был бледен.

-...Его Величество удостоил бросить взгляд на сие издание. Он заметил определенные мысли, которые счел предосудительным и нашел все направление издания таковым, что властям не следовало его терпеть...— голос чиновника Цензурного комитета был торжественно — сух и лишен какой — бы то ни было интонации. — Но государь не повелевал его запрещать. Вам, милостивый сударь, выпало самое большое несчастье, какое может выпасть в монархии верноподданному и доброму гражданину, а именно — быть опозоренным в глазах своего государя.

-Но я...Мы...Мы хотели бы воспользоваться милостью и с упованием на справедливость, и мудрость державного судьи, надеясь на то, что он снизойдет до ознакомления с нашей защитой...

-Я полагаю, что самое лучшее, что вы можете сделать для того, чтобы доказать, насколько ваши действительные взгляды отличны от того смысла, который государь придал вашим публикациям, это представить в последующем такое изложение мыслей, чтобы они могли заслужить доверие Его Величества по предмету, которого вы коснулись.

-Но журнал предполагал быть чисто литературным произведением...

-Позволю себе усомниться в этом...

-Если бы мне было дозволено продолжать...

-Повторяю: запрета на ваше издание не воспоследует. Просто помните, что в сердце каждого русского прежде всего должно жить чувство доверия и благодарности к своим государям. И это должно руководить в общественной жизни. Вы не выполнили своего высокого призвания и на вас нынче нельзя положиться. Молча работайте и постарайтесь создать себе общественную нравственность, которой у вас еще не имеется. На этом все, более не задерживаю вас!

Джонс в недоумении проводил взглядом вышедшего из кабинета помощника проштрафившегося журнала и удивленно спросил Клинцова:

-И что даст такая отповедь несчастному? Он ведь попросту плюнет и забудет, что вы ему тут сказали.

-Его издание будет лишено всякой аккредитации. Его журналисты не смогут более свободно общаться с чиновниками различных рангов. Он не получит эксклюзивных материалов для публикаций, в типографиях негласно поднимут расценки. В сферах откажутся принимать. Это, так сказать, для затравки. Потом пойдут всяческие комиссии, инспектора будут терзать всевозможными придирками и проверками. Штрафы, запреты... Жизнь издателя станет невыносима. В конце концов журнал просто закроется.

-Интересно. — пробормотал британец. — Но где же свобода прессы печатать независимые материалы?

-Он свободен печатать независимые материалы.

-Это нажим...

-У вас не так? — усмехнулся чиновник Цензурного комитета.

-Конечно не так.

-Я знаю как у вас...Предположим, дорогой мой английский друг, вы приехали в Москву. Вы журналист, немного прозаик, а не только газетчик с плантаций Флит — стрит. У вас в биографии маленькое пятнышко: где — то, когда — то, по молодости лет, вы взяли чуть — чуть не туда и тиснули пяток строк, скажем, про Россию — матушку, представив ее в светлом тоне. И этого окажется достаточно, чтобы вас всюду почти перестали печатать и издавать. Издатели, ведомые солидарностью, исходящей из властных кабинетов, так решили. Но вот вы, газетчик, в Москве. У нас отлично поставлена информация и мы, разумеется, все знаем о вас, о новом корреспонденте. Мы решаем вам помочь. Поддержать. Как? Организовываются интервью, выправляются всяческие разрешения, корреспонденции за вашей подписью наполнены эксклюзивом на загляденье. Мы думаем, что помогли. Напротив! Мы создали друга России. Имя это сопряжено с неудобствами: вас и прежде печатали мало, а теперь отказываются печатать вовсе. И тогда вы, благородный и свободный выражать свое журналистское мнение, пропагандист России, делаете кульбит — покинув Москву, вы вдруг заявляете, что Россия — это сплошное разочарование. Вы ошиблись, вы не друг русских, а совсем даже напротив. Вы — на коне. Вы — на первых полосах газет. Вы выгодно и по очень хорошей цене продали все, что приобрели в России. Дальше — слава, приятные гонорары, почет, сытая жизнь и спокойное сочинительство романов. Так у вас. И попробуйте мне что — либо на это возразить, сударь!

9 июля 1932 года. Пятница.

Москва. Останкино, недалеко от Фондовой оранжереи.

-...Вы вытащили меня, чтобы просто погулять по летней Москве?

-Что вы! Разве я стал бы по пустякам отвлекать вас от дипломатической рутины?!

-Да и времени у нас маловато для пешей прогулки в столь красивом месте...

-Понимаю.

-...Что это?

-Это, так сказать, наброски к одному документу, адресованному в Генеральный штаб. Соображения. Скандинавия.

-Скандинавия?

-Да. Скандинавия — это не только шведская руда, редкоземельные металлы и лес. Это еще северные аэродромы. И порты. Главным образом в Норвегии. Ближайший хорошо оборудованный и защищенный порт имеется в Тромсе, единственная оперативно — маневренная база есть в Альтен — фьорде, окруженная горами. Стоянка, прикрытая двумя аэродромами истребительной авиации в Бардуфоссе и Банаке. Альтен — фьорд считается почти неуязвим и потому может стать местом базирования британского соединения: ну, там, парочка тяжеловооруженных линейных кораблей, в охранении двух тяжелых крейсеров и семи — восьми эсминцев. Британские линкоры могут достать. Тяжелые бомбардировщики, использующие возможности северных аэродромов. Поэтому Генеральный штаб начал развертывание против Альтен — фьорда минно-торпедного авиаполка и трех тяжелобомбардировочных эскадрилий...Ну, а здесь излагаются некоторые предварительные соображения на сей счет...

9 июля 1932 года. Пятница.

Москва. Малый Гнездниковский переулок.

Ночь с четверга на пятницу подполковник Виктор Николаевич Татищев, исполнявший должность заведующего 'английским столом' Четвертого отделения Департамента Государственной Охраны*, секретного, осуществлявшего контршпионаж против разведок и спецслужб иностранных государств, а также наблюдение за иностранными представительствами и надзор за иностранными подданными на всей территории Российской Империи, вынужденно провел на службе. Дежурил по отделению. Новшество сие завел вице — директор Департамента, поскольку время было непростое. Беспокойное и тревожное. В то лето над Москвой висели тучи. Холодный туман, гонимый на Европу и Россию от ирландских и британских берегов сменялся дыханием жаркого североафриканского ветра. Эти резкие смены погоды раздражали нервы людей, и без того взвинченные политической обстановкой. Непрекращающиеся политические кризисы во Франции и Германии, грандиозные маневры итальянского флота в Восточном Средиземноморье привлекали к себе не меньшее внимание мировой общественности, чем вскрывшиеся финансовые махинации цюрихских банков и ситуация в Рейнской области.

Третьего дня злоумышленники проникли в квартиру оппозиционно настроенного депутата Земского Собора Лымарева, с парадного входа, ночью, когда хозяева съехали на выходные за город. В трех комнатах все перерыли, замки были взломаны, однако почти ничего не исчезло, если не считать кое — каких документов, мелких предметов и американского купального халата. Это и удивляло, потому, что воры имели возможность выкрасть вещи более ценные, находившиеся в этих же комнатах. Полицейские чины были догадливы и сокрушили депутата своими упрямыми догадками:

-У ваших воров видать очень хорошие резоны были. Очень! Чай, вы в оппозиции, как выражаются, режиму? Личность известная? В Земском Соборе речи всякие говорите? И все с документами, все с изобличениями! А документы — разные. Не то интересно, откель вы их достали, а кто взял. И что взяли. Ну, понятно? Бумажки искали и нашли — вот потому и замки во всех ящиках и шкафах взломаны. Денег не взяли, да на что им деньги?! Мелочишку и халатик прихватили нарочно — замести следы, симуляция одна, да и только!

Депутат, понятное дело, пробовал возражать, мол, воры испугались популярного политика от оппозиции, но полицейские чины были непреклонны в своих суждениях, добродушной и мягкой иронии Лымарева не принимали. И стало быть, следовало теперь же выяснить, что за документы. Но депутат отмалчивался, ссылаясь на свою депутатскую неприкосновенность и пустяшность похищенных бумаг — так мол, партийная переписка и внутрифракционное обсуждение повестки дня...

Нравы? Нравы. Ну и нравы! Ну и система! Что позволяют себе делать с ним — народным представителем, известным общественным деятелем. Боже мой, что делается в России?! Больно за Россию! Стыдно за условия русской жизни!...

А накануне вечером в Москве, как стало модно говорить, Четвертое отделение 'литернуло'* очередного иностранного шпиона. Третий секретарь посольства Венгрии в России Ференц Пете часов около семи вечера накинул на летнюю рубашку пиджачок попроще, натянул штаны с матросским клапаном и голубоватые парусиновые туфли, и отправился в Кунцево, на встречу, которая должна была стать крупным успехом в его карьере кадрового сотрудника венгерской политической полиции. Ведь в ходе этой встречи с информатором, он должен был получить переснятые криптографические материалы из чешской дипломатической миссии, окончательно закрепить вербовку 'помощника', передать ему крупную сумму денег и инструкции по связи.

Венгров Татищеву было жалко. Это был уже второй их серьезный прокол. Зимой произошел курьезный инцидент с ранее 'подаренной' немцам руководителем криптографической службы венгерского генерального штаба копией турецкого дипломатического кода, который германские ловкачи, через клуб эсперантистов, тотчас продали венграм в Москве как собственное достижение. Когда в Будапеште венгерские разведчики решили похвастаться своими успехами перед военными криптографами, неприглядная история вскрылась и стала причиной немалого скандала. Венгерский резидент публично отхлестал своего немецкого коллегу по лицу в московском ресторане и позднее по — тихому был выдворен за пределы державы.

На 'расчехленного' шпиона в Кунцево никто из Департамента не приехал посмотреть. Событие подобного рода уже стало обыденностью. Экая невидаль, шпиона поймали...А ведь шпион Пете придавал грядущей встрече большое значение и экипировался соответствующе: пара париков, чтобы, изменив внешность, оторваться от возможного наружного наблюдения, очки. Хозяйственный венгр даже компас прихватил с собой. И каково же было его разочарование, когда выяснилось, что все эти детективные ухищрения оказались совершенно напрасными. Горе — дипломата схватили на месте встречи поздним вечером, причем задержание прошло жестко, шпиона приземлили мордой в булыжную мостовую и заломили руки. Светлый косматый паричок напрочь слетел с лысеющей головы венгра.

Подполковник Татищев был единственным относительно высоким чином Департамента, который выехал в полицейский участок в Кунцеве и присутствовал при исполнении процедуры официального разбирательства: после задержания Пете, обыска и краткой беседы с ним, совместно с представителями внешнеполитического ведомства известил венгерское посольство, проследил за оформлением соответствующего протокола и прочих положенных в подобном случае бумаг, дождался приезда венгерского консула и передал ему Пете, хлюпающего расквашенным носом. Венгру Татищев искренне посочувствовал, передал в качестве утешительного подарка бутылку выдержанного армянского коньяка и выкурил с консулом по сигаре, после чего, уже посередь ночи, вернулся к себе в Малый Гнездниковский, где располагался 'английский стол', призванный осуществлять постоянное наблюдение за британской дипломатической миссией и проводить контрразведывательные мероприятия против резидентуры 'Интеллидженс Сервис' в Москве..

По странной иронии судьбы 'английский стол' Четвертого отделения Департамента, 'курирующий' практически непрерывно дипломатов английского Питбуля, одного из главных недоброжелателей России, обходился невеликим числом сотрудников. А работы было немало. На каждого англичанина было открыто дело, куда заносился его возраст, род занятий, должностные обязанности, виды деятельности и возможная роль в секретной службе. Дело пополнялось сведениями от агентуры и наружного наблюдения, фиксировалось все: так, например, вызывали интерес недавно прибывшие в посольство сотрудники среднего звена, которых регулярно видели за обедом со старшими дипломатами, что могло быть признаком принадлежности к разведке. Отмечались места, где совершали покупки жены дипломатов, места, которые они посещают. В дело вносились сведения о служебных и личных поездках на спортивные и светские мероприятия, об осмотре достопримечательностей, о занятиях вне службы. Что ел, что пил, где и с кем спал, чем болел, какие сигары курил, какое имел пристрастие, тайное или явное, с кем и когда беседовал и даже — о чем думал...Попытки отдельных англичан уйти от слежки также фиксировались — любые действия по отрыву от наблюдения филеров вызывали вполне обоснованные подозрения.

Лишь в последние месяцы высшие сферы нахмурили брови и в 'полку' Татищева прибыло: появился синклит больших и малых чинов, — помощник, референт, пара даровитых сотрудников, собственный аналитик и 'технари', и даже особо выделенная бригада филеров из летучего отряда. 'Английский стол' стал напоминать настоящий маленький департамент.

Подполковник Татищев предполагал усиленно поработать с бумагами, доделать все, что накопилось за неделю. Дел в 'столе' всегда было порядочно. Из вороха разрозненных информаций, отчетов филеров, докладов необходимо было умело выстроить логические цепочки, соединяя в уме и на бумаге самые несовместимые фигуры, сверяя догадки с аналитическими выкладками и донесениями сменных нарядов филерской службы. Татищев сутки просидел над аналитическими справками, отчетами филеров, работал с дополнительными материалами, заказанными в картотеке Департамента — документы легли на стол к ночи, и с утра подполковник был намерен ознакомиться с ними самым пристальным образом.

Татищев почти каждый день долгими часами рылся в громадном, во всю стену, шкафу, установленному в смежной с его кабинетом комнате. В шкафу помещалось тайное тайных всего подполковничьего 'стола'. Кроме него, еще один или два человека, из особо доверенных и проверенных многократно сотрудников, и никто более, по обязанности своей службы, не имел права обозревать содержащееся в шкафу. Это была собственная разработка Татищева — 'горыныч', 'лист сведений об объекте и лицах наблюдаемых'. 'Горыныч' был, как и положено, о трех головах. Первая 'голова' — в нее заносились все сведения о британском посольстве по агентуре и оперативным делам. Вторая 'голова' служила для сводок всего наружного наблюдения, причем были в ней конфиденциальные рапорта филеров, которые в общие отчеты не попадали. Третья 'голова' 'горыныча' — список всех сотрудников британской дипломатической миссии в Москве. Все три 'головы' Татищев накладывал по порядку. Один на другой. Подполковник занимался этим 'горынычем' как настройщик клавиатурой рояля, по нескольку раз в день проверял 'чистоту' 'правильность' звука, неустанно следил за любым чихом 'трехголового'. Бумаги 'горыныча' были трех цветов. Стоя у шкафа, подполковник Татищев, всякий раз, с любовью, просматривал каждый цветной листочек. 'Тэк — с. Про этого хлопчика подзабыли. Нехорошо. — неслышно говорил он сам с собой, — Надо бы вспомнить, пощупать, проверить...' И потом Татищев, чуть брезгливым тоном. Говорил Бегунову, отвечавшему в Четвертом отделении Департамента за филерскую работу: 'Позволю заметить, Петр Петрович, давно что — то о господине Уолтоне ничего не слышно, ничего не известно...Не освещается должным образом. Будто покойник. Вы этого 'покойника' пощекочите, да посмотрите'. Бегунов неизменно отвечал 'Слушаюсь', с интонацией человека, будто бы ото сна, а Татищев обязательно говорил: 'Умозаключаю, что в нашей службе непрозрачность человека есть достижение сомнительное. Вы извольте подать его готового, сквозь хребет его просмотрите, каждый нерв его прощупайте. За крылья его, орла, подержите. И сведения мне на стол, на цветном листочке'.

Однако не тут — то было. Помощник (дежурили вместе) настиг Татищева в небольшом холле, у входа, коротко доложился, при этом находясь в состоянии легкой паники.

-Что — нибудь еще случилось? — поинтересовался Татищев у помощника.

-Наружное наблюдение сообщило о проявлении одновременной активности наблюдаемых лиц из британской дипломатической миссии.

-Как так одновременной? — поначалу не понял Татищев.

-Все наблюдаемые нами персоны чрезвычайно активны. Все находятся вне стен посольства.

-Что это может означать? — скорее по привычке, чем в надежде получить точный ответ, спросил Татищев.

-Не могу знать. По всей видимости, англичане проводят какую — нибудь операцию.

-Какого рода активность?

Помощник молча протянул подполковнику рапорт старшего смены филеров, осуществлявшей 'негласный надзор' за британским дипломатическим представительством. Татищев просмотрел рапорт — три с лишком страницы, исписанные крупным.

-Тэк — с, половина десятого вечера, три машины, в разных направлениях, крутили по городу как хотели..., тэк — с, отменное знание города, тэк — с, что тут еще?...А — а, одна из машин, 'ройльс — ройс', оторвалась от наблюдения в районе Останкино, недалеко от Фондовой оранжереи, контакт был утерян, тэк — с...Черт, а это что такое?! 'Пришел на вокзал..., с вокзала поехал на таксомоторе в магазин,...был сверточек в руках. В виде пачечки бумаги'...Что за служба?!

-В каком смысле, Виктор Николаевич?

-Это все из рапортных книжек наружного наблюдения! Сверточек, пачечка...Зря жалованье платим!

Помощник — высокий, холеный, туго затянутый в мундир, с аккуратным пробором возле уха, расчесанным волосок к волоску, пахнущий духами, участливо вздохнул:

-Работаем с теми, кто есть, Виктор Николаевич...

-Плохо работаем.

-Ставлю в известность, что обеспечить полноценное наблюдение за передвижениями всех наблюдаемых нами лиц не представляется возможным. У нас нет в наличии такого количества филеров наружного наблюдения.

-А что говорит ротмистр Бегунов?

-Говорит, что недостаточно информаций, что осуществляется сбор и анализ данных наружного наблюдения, что и так съедается колоссальный ресурс его службы, давит на нас центральным аппаратом...

-Понял. — вздохнул Татищев. — Что ж, пусть ведут кого смогут, наличными силами. Утром — доклады и отчеты подробнейшие.

Татищев убрал бумагу в служебный портфель:

-Ну, так что же? Выход на связь с агентом?

-Вероятно.

Татищев снова вздохнул. Иногда он считал сотрудников 'английского стола' приспособившимися к делу служаками, без инициативы и без внутренней преданности идее своей службы, и к тому же людьми, ограниченными. В его представлении это были ремесленники, умевшие исполнять работу, но большей частью не умеющие. Сыскная служба по контршпионажу представлялась подполковнику наиболее острой и интересной из всех иных. Она, во — первых, требовала изощренности и ловкости. Во — вторых — хитрости и ловкости, и в — третьих, полного проникновения в настороженную психику врага. А враг казался притаившимся, расползающимся по всей державе, и находить его, угадывать и обезвреживать — для этого требовалось своего рода искусство. Большая часть сотрудников Четвертого отделения и его 'английского стола' не владела этим искусством, они даже не старались постичь его, и Татищев презирал в душе своих бесталанных подчиненных и ленивых начальников.

-Кто из британских дипломатов в 'ройльс — ройсе' был, выяснить удалось?

-Предположительно. Второй секретарь посольства Кларк.

-Соображения какие — нибудь имеете по этому случаю?

-Полагаю, что происходила заранее обусловленная конспиративная встреча. У кого — то, видимо, была серьезная необходимость ожидать высокопоставленных господ, разъезжающих в 'ройльс — ройсах', да и 'ройльс — ройс' из — за пустяков не рискнул бы на вечернюю поездку по городу.

-Резонно.

Татищев задумался. Посольская резидентура 'Интеллидженс Сервис' в Москве отличалась малочисленностью и высокой конспирацией сотрудников. В этом проявлялась разумная экономия средств, требования конспирации, английская целесообразность, основанная на рациональности и существовавший контрразведывательный режим — Четвертое отделение Департамента Государственной Охраны старалось оказывать акциям британской разведки активное противодействие.

Было известно, что уже установленная посольская резидентура англичан насчитывала не более четырех — пяти человек и выполняла большой объем работы. Несколько человек занимались агентурной работой под крылом паспортного бюро британского консульства. И вот, в самом центре российской столицы, чуть ли не у стен Кремля, британские секретные службы проводят серьезную операцию, задействовав практически все свои наличные силы.

-Я хочу докопаться до правды, — высокопарно заявил Татищев, — Законное желание, верно?

-Разумеется. — ответил помощник. — Но вы не хуже моего знаете, что факты не всегда совпадают с логикой и хронологией.

-Ну, да. Ну, да...А что с этим..., который в понедельник с англичанином с самого с ранья, в трамвайчике по Шаболовке катался? Удалось выяснить, кто это был?

-Пока не удалось...— помощник замялся с ответом.

-И? В чем причина? Тэк — с. Вот что: сообщите Бегунову об отмене сегодняшних занятий с филерами из наружного наблюдения. К девяти тридцати утра, а не к десяти, соберите вчерашнюю дежурную смену для циркуляра и инструктажа в моем кабинете. Было бы желательно к этому же часу увидеть и заведующего наружным наблюдением Бегунова. Я буду присутствовать на инструктаже лично.

-Дважды телефонировали из Департамента. Справлялись о вас, Виктор Николаевич...

-В такой — то час? — хмыкнул Татищев, — Только справлялись или что — то еще? Распоряжения, указания?

-Только справлялись, господин подполковник.

-Хорошо. Телефонируют в третий раз, не сочтите за труд, передайте, что приеду позже. Сейчас поеду к Фондовой оранжерее.

-Слушаюсь, Виктор Николаевич.

Татищев вышел на крыльцо, шагнул во двор, к машине, и тотчас откуда — то вынырнул личный шофер, Филипп Медведь, преданный, неизменный, служивший при подполковнике уже лет пять. Шофер подхватил служебный портфель, устремился вперед, открыл дверцу перед Татищевым, потом закрыл ее и на немецкий манер щелкнул каблуками.

Подполковник недовольно поморщился:

-Филипп, что ты все время каблуками норовишь щелкнуть? Оригинальничаешь?

-Не могу знать, ваше высокобродь. — дурашливо ответил Медведь, заводя машину. На правах 'своего' человека в ближайшем окружении подполковника, он иногда позволял себе фамильярничать с начальством. Впрочем, меру знал, лишнего не позволял...

-Куда поедем, Виктор Николаевич? — спросил Медведь, усаживаясь за руль.

Татищев глубоко вздохнул.

-Устал, страсть как. Кофе хочется, — сказал подполковник, — И побольше. Поедем — ка, Филя...В...

-Не домой? — шофер повернулся и вопросительно взглянул на подполковника.

Татищев покачал головой.

-В Останкино, к Фондовой оранжерее.

-Слушаюсь.

Медведь вырулил через Леонтьевский переулок к Никитским воротам, и погнал — по Тверскому бульвару, через Страстную площадь, по Страстному бульвару, мимо Петровских ворот, на Трубную, через Самотеку, через Александровскую улицу, крутанулся проездами Марьинской слободки, вышел на Шереметьевскую, пролетел до Мариинского поста, пересек Николаевскую железную дорогу по эстакаде и рванул по Останкинскому шоссе...

Фондовая оранжерея располагалась почти сразу за Останкинским дворцом графа Шереметьева, у парковых прудов. Оранжерею, в которую граф напривозил со всего света живых тропических и субтропических растений, где воочию посетители видели и знакомились с деревьями, травами и кустарниками с разных континентов, едва ли можно было назвать популярной городской достопримечательностью — большинство москвичей никогда о ней не слышали, а если и слышали, то никогда не заходили, а зря! В хмурой Москве она стала царством вечного лета и настоящим тропическим раем — не об этом ли мечтают горожане долгими осенними или зимними вечерами? Фондовая оранжерея со стороны выглядела тепло и по-домашнему — как большой крытый сад, и посетить её мог любой желающий. Однако вблизи оранжерея 'радовала' глаз запущенностью, изношенностью старых, покосившихся от времени конструкций, жутко скрипящими на ветру. К своему детищу Шереметьев довольно скоро охладел и передал оранжерею на баланс города, у которого вечно ни на что не хватало средств.

Татищев приказал остановиться у главного входа в оранжерею. Вышел, огляделся. Что ж, место малопосещаемое, рядом парк, с каскадными прудами и лодочной станцией, с множеством выходов, розарий, клумбы. Вполне в английском стиле — британские агенты имели обыкновение встречаться со своими осведомителями в самых неожиданных местах: прогуливаясь в парках воскресным вечером, разъезжая в пустых купе поезда, расхаживая в безлюдных музейных залах и даже на кладбищах, где британцы появлялись с охапками цветов, видимо в знак траура по противникам.

Пока Татищев осматривался, шофер метнулся к багажнику, открыл, зашуршал какими — то свертками...

-Что ты там, Филя, удумал?

-Ваше высокобродь, я чего — сь подумал: верно кушать желаете? Весь день давешний не емши и ночь почти всю...

-Ну и?

-Я давеча в пахомовскую ресторацию отлучался, взял чего — нито перекусить... — Филипп Медведь сноровисто засервировал складной столик, выложил снедь, дьюаровский термос*.

Подполковник Татищев усмехнулся. У Пахомова, в ресторации, помещавшейся недалеко от Малого Гнездниковского, на первом этаже доходного дома Нирнзее, кормили круглосуточно, а к завтраку обычно подавали не только московскую прессу — были и варшавские газеты, и берлинские, были и парижские, выписываемые прямо на столики и доставляемые ежеутренне железнодорожным экспрессом. Татищев взял из рук шофера холодный бутерброд с ветчиной, кофе со сливками, неторопливо вгрызся во все это. Он любил хорошо поесть, в меру выпить (но не слишком, так как во всем, что касалось еды и алкоголя с некоторых пор ценил умеренность), у него была образцовая семья и он искренне старался оставить свой след на ниве охранения престола от преступных посягательств.

С аппетитом поедая бутерброд, Татищев размышлял о том, что сытость, восходившая из бездны желудка, достигала мозга, погружала его в сладостную сонливость. В голове зашумело, мешало сосредоточиться. А день — то предстоял загруженный...

Медведь быстро прибрал столик, бутерброды:

-Теперь домой, Виктор Николаевич?

-В Малый Гнездниковский...

Картинки из прошлого — IV.

-Когда?

-Недели через две. Все будет по — настоящему. Взаправду. От тебя должно пахнуть очень натурально. Во всех смыслах.

-Ясно.

-Я не хочу, чтобы ты испытывал иллюзии. Ты — полено. Обычное березовое полено. Тебя бросят в огонь, и ты должен сгореть. Прогореть без остатка. Но так, чтобы от тебя шло тепло и к тебе тянули руки.

-Это мне тоже ясно.

-Никакой помощи. Никакой поддержки. Один. Никто не будет тебя страховать. Никакой системы оповещения, сигналов об опасности, никаких встреч, весточек с воли. Так будет лучше, поверь. Даже самая надежная конспирация не сможет выдержать проверки временем. Где — то, когда — то, в чем — то может наступить сбой. Так лучше пусть все идет естественным образом.

-Долго?

-Что долго?

-Идти естественным образом будет долго?

-По моим прикидкам не меньше полутора лет. Возможно, два года. Но это я беру с запасом. Операция, сам понимаешь, носит характер стратегический.

-Не мне тебе объяснять, что любая стратегическая операция изначально имеет узкие места. И самой узкой частью является конечная цель.

-Ты еще можешь отказаться. Я пойму. Разбежимся и будем считать, что ничего не было.

-Я не отказываюсь. Где гарантии того, что я окажусь полезен?

-Окажешься. Эта организация очень серьезно задумана, хотя руководство ее и не лишено некоторой наивности, так свойственной русской интеллигенции. Ее козырь — связь с Россией, знание того, что происходит. Но речь все же идет о политической игре. И понадобятся игрокам новые колоды, которые они будут использовать для продуманных тактических ходов, вариантов игры. Охотники на информации найдутся где угодно. Америка, Франция и Англия — конкуренты, которые бдительно следят друг за другом. Предположим, ну разве нельзя будет сказать французам, под большим секретом, конечно, что организация имеет осведомителей, чьи сведения могут идти без контроля со стороны англичан? Или наоборот?

-Ну-ну...

-Между прочим, англичане на тебя уже клюнули. Задел кое — какой уже есть. Заметочки мы для тебя, добродушного малого сочинили весьма неодобрительные. Из иностранных газет вроде ты как переписывал...Из одной взял, из другой ухватил, из третьей, а вместе так скроено, что вреднейшая вещица получается. И все с намеком, все с киванием в сторону 'сфер'...

-Всякая ложь однажды разоблачается.

-Это уже проблема организации. Мы же тонко, ненавязчиво подтолкнем тебя к ней. Для этого нужно время. И терпение...

9 июля 1932 года. Пятница.

Москва. Большой Черкасский переулок.

В 'столе' Татищева ждали...Помощник, с осоловелыми от недосыпа глазами, молчаливо кивнул в сторону кабинета подполковника.

-Что?

-Ждут — с...

Кабинет подполковника Татищева был невелик. Тяжелая старомодная мебель красного дерева делала его несколько мрачным. Книжные шкафы мутно поблескивали зеленоватыми стеклами. Почти посредине кабинета помещался массивный письменный стол с целым 'поставцом', приделанном к одному продольному краю, для картонных папок, бумажных ящиков, с карнизами, со скобами, с замками, ключами, выкованными и вырезанными 'для нарочности' московскими ключных дел мастерами из Измайловской слободы. Стол выглядел чуть ли не иконостасом, он был уставлен бронзой, кожаными папками, мраморным пресс — папье, карандашницами. Фотографические портреты (несколько), настольный календарь в английской стальной 'оправе', сигарочница, бювар, парочка японских миниатюрных нэцкэ ручной работы, некоторые канцелярские принадлежности были размещены по столу в известном художественном порядке. Два резных шкафа с книгами в кожаных позолоченных переплетах сдавливали кабинет к концу, противоположному окнам, выходившим во внутренний двор. В одном из шкафов Татищев хранил свою 'гордость' — дорогую коллекцию книг по истории архитектуры Восточной Азии, переплеты к которым Виктор Николаевич заказывал и выписывал лично, и лично же за ними ездивший в Дрезден. Несколько изданий коллекции были уникальны — их не было ни у кого, даже и в Публичной библиотеке, в которой, по слухам, хранилось все когда-либо напечатанное на Земле. Две жанровые, 'ландшафтные' картины русских 'традиционных' художников в черных матовых рамах и несколько небольших японских подлинных, семнадцатого века, акварелей на 'журавлиную тему', уходя в полусвет стен, довершали общее убранство и обстановку кабинета.

-Неплохо устроились, Татищев. — одобрительно пророкотал генерал — майор Брюханов, начальник Четвертого отделения Департамента Государственной Охраны, по — хозяйски сидевший за столом подполковника. — С комфортом.

-Вечер добрый, ваше превосходительство. — сказал Татищев.

-Ночь. — хмыкнул генерал Брюханов, поднимаясь из — за стола навстречу подполковнику и здороваясь крепким рукопожатием. — Голодны?

-Давеча перекусил бутербродами и кофе. Шофер расстарался.

-Когда успели, подполковник?

-Выезжал только что к Фондовой оранжерее в Останкино. Что — то англичане захлопотали, активничают. Огляделся на местности, там же и поснедал....

-Англичане?

-Точно так, ваше превосходительство.

-Докладывайте.

Татищев коротко изложил суть дела.

-Соображения?

Татищев высказал соображения.

-Значит, конспиративная встреча?

Во всем облике и в манере поведения генерала Брюханова проглядывала основательность. Высокого роста, плотный, немножко, может быть, тяжеловесный; лицо не отличалось особой красотой, но приятное, потому что в нем виделась доброта, особенно когда он смеялся. Брюханов был медлителен. Ходили слухи, что ему почти шестьдесят, но выглядел он гораздо моложе. За свою долгую департаментскую карьеру он уже успел познать благорасположение и немилость тех, кто занимал высокое положение, побывал в опале, но смог удержаться на плаву, поскольку считался незаменимым в делах, грозивших неприятностями. Лучший специалист по щекотливым вопросам, Брюханов руководил службой нескольких 'столов', державших 'под колпаком' иностранный дипкорпус, имел в своем распоряжении один из лучших филерских летучих отрядов, обширную сеть осведомителей, собственные информационно — аналитический и технический отделы, первоклассную фотолабораторию, картотеку, архив, экспертов — лингвистов, искусных парикмахеров и гримеров.

Генерал долго извлекал из кармана портсигар с папиросами, медленно закурил, держа папиросу толстыми пальцами, предложил закурить Татищеву. Портсигар был с монограммой. Вынимая ароматную абхазскую папиросу, предложенную Брюхановым, Татищев мысленно прикинул, что за портсигар отвалено было не меньше тысячи рублей. Подполковник слыхивал, что некоторые государственные чиновники отказывались брать 'барашка в бумажке', но снисходительно принимали в благодарность всякие памятные 'пустячки': булавки с бриллиантом для галстука, кольцо с изумрудом для 'дражайшей половины', золотой портсигар с крупным рубином...

-Значит не голодны? — переспросил Брюханов. Говорил он тоже неспешно, очень обдуманно и подробно. Если ему задавали вопрос, отвечал не сразу, не смущаясь паузой, не торопясь обдумывал ответ. — А то, едем за город, а? Хочется посидеть в каком — нибудь маленьком кабачке — только там я чувствую себя самим собой.

В Химках знаю одно прелестное местечко.

Татищев вежливо отказался, сославшись на занятость по службе.

-Ехать все же придется. В Департамент. С докладом. Машину не берите, на моей поедем. Потом я вас завезу обратно...

...Они спустились во двор. Брюханов подождал, когда Татищев устроится на заднем сиденье, сам сел за руль тяжелого 'тэлбота' и погнал машину по тихим, пустынным ночным московским улицам.

-Хороша машина, Виктор Николаевич? — поинтересовался Брюханов, выруливая на Рождественский бульвар.

-Автомобили франко — британской компании 'Talbot' всегда отличались безупречными техническими характеристиками. — скучным голосом ответил Татищев. — Впрочем, я предпочитаю 'Делоне — бельвилль'...

-А 'ройльс — ройс'? — голос генерала был бесцветен и сух.

-Совсем не нравится... — осторожно ответил Татищев, взвешивая сейчас каждое свое слово.

Брюханов хмыкнул:

-Мне тоже.

Татищев бросил на генерала короткий выразительный взгляд, оставшийся для Брюханова незаметным.

Когда подъехали к Департаменту, Брюханов окинул взглядом внушительную семиэтажную громаду здания, выстроенного в суровых аскетических формах раннего конструктивизма.

Департамент Государственной Охраны, разместившийся в Большом Черкасском переулке, был немал и объемлющ. В числе его основных задача были и охрана иностранного дипломатического корпуса, и охрана членов правительства, государственных объектов и специальных грузов, для чего Директору Департамента подчинен был Корпус Жандармов.

С докладом ждал вице — директор Департамента. Небольшая комната напоминала американизированную гостиную: полукруглые диваны, обитые красноватой замшей; кабинет был обставлен скромно, с деловитой скупостью, но создавал атмосферу некоторой доверительности. Скопище телефонов на столике указывало, что это — служебный кабинет.

-Татищев, доложите коротко, что там у вас за кавардак с англичанами. — сказал вице — директор. — Мелкие детали опустите, только самую суть.

Подполковник Татищев изложил самую суть.

-Какой из этого можно сделать вывод, господа? — спросил вице — директор.

-Полагаю, британской резидентурой, действующей под дипломатическим прикрытием, проводилась типичная тайниковая операция или личная встреча — ответил Татищев. — Для операции использован тактический прием веерного выезда из посольства нескольких автомобилей.

-Я тоже так думаю. — кивнул вице — директор. — Мы же с вами должны еще вести речь идет о 'мистере Хе', который имеет доступ к секретным сведениям. А я полагаю, что сие именно так и обстоит, коль англичане так дерзко обставляют встречу с ним.

Вице — директор откинулся на спинку кресла и, щелкнув зажигалкой, закурил. Сделав глубокую затяжку, продолжил:

-Вы понимаете, о чем я говорю? У кого — нибудь есть замечания по поводу моего вывода?

-Ваше превосходительство, ваш вывод можно назвать смелым, но, увы, не лишенным смысла. Более того, можно пойти еще дальше и предположить, что 'мистер Хе' работает не один, а в составе некой группы. В таком случае наша задача по выявлению 'Хе' может усложниться.

-Группу исключать нельзя, но, выйдя на 'мистера Хе', можно потянуть наверх всю цепочку, — подал голос Татищев.

-Вы сначала выявите 'Хе'. — раздраженным тоном сказал вице — директор. — После потянете ниточку, откуда бритты черпают источники вдохновений для своих внешнеполитических комбинаций, обращенных в первую очередь против нас с вами. Что у вас есть? Аккуратные прикидки? Интуитивные предчувствия? И почему эти..., ладно, мы 'Интеллидженс Сервис' бранными словами не обзываем..., эти добропорядочные английские дипломаты ночами не спят, разъезжают по Москве где ни попадя? Да, подполковник, я уже в курсе того, как ваши подопечные хозяйничают под самым носом и без вашего короткого доклада! Это не служба, а бардак!

Татищев не слишком взволновался. Такие разговоры были частыми и обычно мало к чему приводили.

-Что тут сказать? Активно работают английские дипломаты. — аккуратно начал оправдываться Татищев.

-Слишком активно! — резко сказал вице — директор.

-Ваше превосходительство, нам известно следующее: 'легальная станция' английской секретной службы располагается под прикрытием посольства, торгово — дипломатического представительства и под традиционной вывеской паспортного бюро консульства. Вероятно, есть сотрудники 'Интеллидженс Сервис' в штате Русско — Британской торговой палаты. Работа 'легальной станции' построена по линейному и функциональному принципу: политическая разведка, разведка ВВС, военная разведка, работа с паспортами, визами и прочее. Пока неизвестно, сколько главных агентов включает в себя агентурный аппарат 'станции'. Есть стойкое убеждение, подкрепленное фактами, что руководящий состав консульств и прочих британских дипломатических учреждений подобран исключительно из сотрудников 'Интеллидженс сервис', хорошо знающих быт и условия русской жизни. Это, так сказать, первый момент...

-А второй момент?

-Помимо 'легальных' резидентур англичанами сформирован нелегальный разведывательный аппарат. — сказал Татищев. — По замыслу создателей, эти разведывательные 'станции' не замыкаются в своей работе на дипломатическое представительство Великобритании, а действует как бы независимо от него, имея собственную агентуру и отдельные линии связи с Лондоном. Но руководить 'станцией' может и дипломат, вернее, разведчик под личиной дипломата. Из посольства.

-Вот, кстати, об условиях русской жизни. — тотчас вставил Брюханов и вице — директор несколько оживился. —

Мы полагаем, что одним из руководителей бритаснкой резидентуры в Москве может являться коммерческий советник британского посла Малькольм Каррингтон.

-А есть чего — то такое, что вас смущает в этом господине? — спросил вице — директор.

-В том — то и дело, ваше превосходительство, что на первый взгляд нет ничего такого. Ведет себя здесь вполне корректно. Общителен, охотно вступает в контакты, но разговоры обычно ведет самые нейтральные. Имеет тесные связи в купеческих кругах Москвы.

-Что ж, общительность легко объяснима. Он ведь почти русский, не так ли? — вице — директор щеголял своей памятливостью к докладным запискам своих подчиненных. — Что настораживает?

-Что настораживает? Тут, ваше превосходительство, два вопроса. Во — первых, некоторая... избыточная, я бы сказал, пестрота биографии. Родился и учился в России, затем в Англии. Свободно владеет четырьмя европейскими языками, не считая русского...

-А как говорит по — русски?

-Как мы с вами. Это, кстати, странная деталь. Чистота речи такая, что невольно наводит на мысль об особой филологической подготовке. Будь он, скажем, филологом, славистом, это было бы объяснимо; но зачем бы торговому атташе, пусть и родившемуся в Москве, прожившему в Москве несколько лет, но все — таки природному англичанину, так шлифовать язык? В этом случае можно объяснить его филологические способности. Общаться приходится больше вне официоза.

-Эдак впору изречь 'Язык — это война, но другими средствами'. Язык — это тоже орудие, применяемое в борьбе государств. Каков второй вопрос? — напомнил вице — директор.

-Второй вопрос заключается в том, что филерская служба не так давно зафиксировала контакт Каррингтона с неустановленным пока лицом. Предполагается, что в данном случае имела место личная встреча сотрудника 'Интеллидженс Сервис' со своим московским конфидентом.

-И эта встреча могла быть встречей с неким 'Хе', коего мы теперь розыскиваем?

-Не исключено. — осторожно заметил Брюханов.

-Кроме того, ваше превосходительство, ранее установленным наблюдением была выявлена сотрудница британской секретной службы, действующая под дипломатическим прикрытием. По всей видимости, она привлекалась к выполнению второстепенных заданий, вела себя достаточно осторожно и аккуратно. По линии отделения поступили сведения, что она готовится выехать по посольским делам в Литву. Мы передали ее на сопровождение филерам Летучего отряда.

-Генерал Брюханов, дополните. — коротко приказал вице — директор.

-Дело в том, что мы предположили: в Вильне может пройти встреча опытного кадрового сотрудника британской секретной службы с информатором или агентом, из числа русских подданных. Встреча предполагалась в Вильне, но поехал в Литву сотрудник посольства из Москвы, следовательно, можно было сделать вывод, что обеспечение встречи возложено на посольскую резидентуру. Естественно, личность прибывшего в Вильну сотрудника 'Интеллидженс Сервис' нами была установлена, за ним, вернее, за ней, велось неослабное наблюдение. Делалось все необходимое, чтобы обнаружить того информатора или агента, с которым намечалась встреча. В Литву для координации мероприятий был командирован один из лучших специалистов по контршпионажу подполковник Клыков. Он не стал раскрывать литовцам из Полевого Контроля* всех деталей операции, и в частности не сказал, что за британской подданной параллельно была пущена слежка филеров, прибывших вместе с ним из Москвы. Московские филеры сумели засечь момент, когда в Реформатском сквере*литовской столицы пересеклись на встречном движении маршруты англичанки и литовца из Полевого Контроля. После этого англичанка ретировалась в Москву, так и не встретившись с предполагаемым информатором. Однако перед отъездом англичанка посетила театральную постановку и со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что в театре она условленным знаком или определенным предметом на одежде передала своем информатору 'сигнал опасности'. Это, собственно, все.

-Какой из этого можно сделать вывод, господа? — спросил вице — директор.

-Первое: в Москве действует хорошо информированный источник, или агент, встречи с которым в виду важности передаваемых им сведений, британцы обставляют с особой тщательностью и подготовкой. Второе: в Вильне фактически выявлен литовец из местной контршпионской организации, работающий на британскую разведку. — сказал Брюханов.

-Литовца оставим литовцам. — ответил вице — директор. — Пусть они с ним разбираются. Может быть, спасибо скажут. Подведем итог. А итог пока таков. Похвастаться нам нечем. Что ж, будем работать. Прошу не забывать, что оперативное обслуживание посольств иностранных государств не нарушает их дипломатического статуса и дипломатических привилегий их персонала. Это лишь защита государственных интересов. Посему перед вами стоит задача: наладить работу против английской резидентуры таким образом, чтобы на основе собственных мероприятий контрразведывательного характера, а также используя промахи и ошибки бриттов, выйти на разоблачение агентуры, с которой 'Интеллидженс Сервис' поддерживает шпионские отношения...

...Брюханов отвез подполковника Татищева в Малый Гнездниковский.

-Что предпримете в первую очередь, Виктор Николаевич?

-Начнем работу по выявлению источника или информатора. А возможно, существующей агентурной сети. Будем действовать по нескольким направлениям.

-Хорошо. Устанавливайте усиленное наблюдение за британским посольством, в первую очередь за выявленными или подозреваемыми сотрудниками английской секретной службы. Выявляйте контакты, все маршруты поездок и любых передвижений по городу. Проанализируйте контакты и маршруты. Людьми усилим. Ротмистру Бегунову укажу работать усерднее в интересах вашего 'стола'. Пустим в работу человек пятнадцать — двадцать. Сразу. Дадим лучших. С подходящим типажом. Необходимо создать систему очень конспиративного наблюдения. Нужна не примитивная, на уровне двух — трех висящих на хвосте шпиков, слежка. Нужна настоящая облава! Чтобы вокруг бриттов все кишело наблюдателями. Тогда масштабы наблюдения позволят ему оставаться невидимым. Ну, а я займусь определением того, на чем мы сможем выявить информатора. На передаче сведений в момент конспиративной встречи, на сборе сведений или на чем — то еще. Ну и какие наиболее важные темы в настоящее время представляют интерес для британской стороны. К посольству агентурные подходы у вас имеются? Воспользуйтесь ими.

-Сложно, Павел Андреевич. — вздохнул Татищев.

-Что так?

-Прежний руководитель 'московской станции' Ричард Хупер... — Татищев замялся...

-Ну?

-Он не имел достаточного опыта в руководстве столь сложным хозяйством. Погряз в растрате казенных денег, выделенных на оплату агентуры. Его отозвали. Новый руководитель резидентуры нами пока не выявлен.

-М — да, везде воруют... — генерал поцокал языком. — Даже бритты. Вот же спортивная нация...На чем хоть погорел этот Хупер? Водка, девочки?

-Будто бы проворачивал сомнительные авантюры со счетами в банках.

-Деловой... — протянул Брюханов. — Лучше бы на баб тратил, ей — богу. Не так обидно и в отставке будет что вспомнить. Долгими английскими вечерами...

==========================

Департамента Государственной Охраны* — Департамент Государственной Охраны Министерства Внутренних Дел, сокр. ДЕПО, разг. Гохран.

'литернуло'* — то есть провели 'литерную операцию', 'литерное мероприятие' — задержание преступника.

дьюаровский термос* — сосуд, предназначенный для длительного хранения веществ при повышенной или пониженной температуре. Изобретение Джеймса Дьюара, шотландского химика и физика.

из Полевого Контроля* — Полевой контроль* — служба в структуре Департамента охраны края (ДОК), литовская тайная полиция. Занимается государственной охраной Великого Княжества Литовского.

в Реформатском сквере* — сквер в Старом городе Вильны. Расположен на месте кладбища Вильнюсских реформатов.

возле Двадцати родовитейших* — Двадцать родовитейших старобоярских фамилий России имели почти безусловное право и особые привилегии при дворе, в знак традиции соблюдения знатности происхождения и влиятельности. Это Долгоруковы, Лопухины, Хитрово, Ромодановские, Куракины, Воротынские, Голицыны, Морозовы, Одоевские, Пронские, Романовы, Темкины — Ростовские, Буйносовы — Ростовские, Репнины, Трубецкие, Урусовы, Хованские, Черкасские, Шеины и Шереметевы.

Картинки из прошлого — V.

-...Надеюсь, мы поймем друг друга. Культурные и образованные люди всегда говорят на одном языке.

-Вы так полагаете?

-А вы полагаетет иначе? Ну, да ладно, поговорим о ваших играх в так называемую объективную историческую закономерность. Кажется, это модно нынче у просвещенных господ — играть в революцию и в ниспровержение власти? Даже у дам от либеральных слов головы кружат.

-Все, что вы мне предъявили, господин хороший, это не улики. Это наши политические разногласия. Вы, сторонник власти, и у вас одни идейные убеждения, у меня — другие...

-Из двух мнений одно ошибочно.

-Не собираюсь спорить, ибо сие очевидно. Вы по одну сторону стола и после нашего разговора отправитесь домой, а я отправлюсь в камеру.

-К ответственности вас привлекают не за политические или идейные убеждения, а за противоправительственную деятельность.

-Я не отрицаю, что вел переписку со своими единомышленниками, приватно высказывал некоторые свои выводы и давал оценку современным событиям. Я стою на позиции ненасильственной парламентской борьбы в рамках конституционной законности.

-Хотите выглядеть идейным противником, но никак не шпионом, так что ли?

-Я расцениваю ваши слова, как провокационные. И отвечать отказываюсь.

-Ну, да, ну, да...Вы Шекспира в подлиннике читаете, Гете читаете на немецком, по латыни у вас гимназическая пятерка. Но венец идейного мученика вам надеть на себя не придется. Улики полностью подтверждают, что вы встали на изменнический путь.

-Уликами пусть займутся в суде присяжных.

-Хотите опровергнуть? Любопытно.

-В суде поговорим.

-Пока вы можете изменить свое положение. Все, как говорится, в руках человеческих.

-Стоит ли менять предначертанное?

-Пока предначертано вам эдакое: 'виновным себя не признал и никаких объяснений не дал'. Именно это я намерен записать в протоколе, откуда формулировочка перекочует в обвинительное заключение. Чуете, чем пахнет?

-У меня нет нюха на подобное.

-Верно. Так я вам скажу, чем пахнет. Судом пахнет, признанием по суду виновным и нераскаявшимся, с лишением всех прав состояния и ссылкой в каторжные работы.

-Без признания вины?

-А улики? Показания сотоварищей? Суду будет достаточно. Между прочим, те из ваших подельников, кто вину признал, из — под стражи освобождены, для пресечения же способов уклониться от следствия и суда впредь до решения дела отданы под гласный надзор полиции.

-Все ваши так называемые улики ничего не стоят. А вам начальство за такую грубую работу и подтасовку фактов намылит холку...

-Ах, ты, сволочь!

9 июля 1932 года. Пятница.

Москва. Малый Гнездниковский переулок.

Лицо подполковника Татищева было бледным, до синевы бледным. Он сидел за столом, вытянув перед собою руки с зажатыми в них разноцветными карандашами, и было видно, что пальцы его сейчас ледяные, ногти даже посинели.

Помощник Татищева испуганно кашлянул.

-Выпьете со мною? — подполковник Татищев открыл шкафчик и выставил на стол бутылку коньяка и две рюмочки, величиной с ноготок. — В России традиционно все напитки делятся лишь на две категории: крепкие и слабые. На правах хозяина кабинета предлагаю сразу армянский коньяк...

Картинки из прошлого — VI.

-Приятно иметь дело с интеллигентным человеком. Тем паче и в камере надоело.

-Скучное общество?

-Ну, как вам сказать? Компания подобралась славная, одно слово — сливки общества. Один крупный профессиональный бандит, из 'могикан' этого дела. По внешнему виду, по манерам, языку это был вполне интеллигентный человек, владевший, кстати, кроме русского, французским и итальянским языками. Другой -рыбный делец. Весьма колоритная фигура. Могучего сложения и необъятной толщины, с огромным животом и соответствующего объема противоположным местом, веселый и неунывающий. И вид у него такой, будто он приехал на курорт. В Охотном ряду у него фирменный рыбный магазин, а в Астрахани — рыбные промыслы с заводом, производившим консервированную, копченую и соленую сельдь, белугу, осетрину, севрюгу и стерлядь. Ворочает он миллионами. А попался на мелкой афере — в каждую бочку сельди, проданной государству, он влил по лишнему ведру воды. При крупной партии сельди это могло составить большую сумму, да — с...Знаете, в чемоданчике, который ему, в порядке исключения, разрешили взять в камеру, кроме белья, лежат всякие съедобные деликатесы, а главное — несколько блоков хороших папирос по сотне штук в каждом. У нас пачки вскрывали, и папиросы передавали нам навалом.

-Тюрьма — дом родной...

-Не соглашусь решительно...Режим, отсутствие приличной вентиляции и прогулок...Хочется, наконец, подышать вольным воздухом Сибири. Или русского Севера. Вы знаете, я уже давно не был на Севере.

-Мне нравится ваше игривое настроение. Но по долгу службы не могу приветствовать ваше скоморошничание. Посему немного остужу вас: вы слыхали, что на Печоре на реке, открыты залежи каменного угля и их уже вовсю взялись разрабатывать?

-Не слыхал. Так что же?

-А то, что не едут на Печору вольные шахтеры. Потому и приходится гнать весельчаков вроде вас. Вгрызаться в вечную мерзлоту Печорской земли. Такой Север — в шахтах, вольным воздухом не пахнет, там пахнет угольком. А свежесть и бодрость духу придают полярный ветер и вечная мерзлота...

10 июля 1932 года. Суббота.

Москва. Теплый Стан.

'Английские кварталы' Теплого Стана на юго — западе Москвы представляли собой ступенчатую гряду одноэтажных коттеджей с индивидуальными входами и садиками, соседствующую с блоками многоквартирных домов и восьми — девятиэтажными башенными зданиями. Дома были разбросаны на холмах, среди бережно сохраненных вековых деревьев, лужаек и садов. Тщательно продуманная планировка создавала впечатление, будто здания выросли как раз там, где это подсказано природой. Ощущение естественности усиливалось тем, что основные транспортные магистрали лежали в стороне, а между домами были проложены не только дорожки, посыпанные песком, но и тропинки. На траве можно было и посидеть и полежать, так, как это принято было в английских парках...

Первые виллы Теплого Стана, совершенно в британском, 'лондонском', стиле были впечатляющими знаками респектабельности — 'приветливости, элегантности, утонченности', как говорилось в брошюре того времени. В Англии этот ореол окружал пригороды британской столицы на протяжении двух столетий. Выражение 'keeping up appearances' (поддержание внешнего вида, соблюдение приличий), возможно, было создано именно для лондонской пригородной жизни.

В России, в Москве, появление пригородных вилл почему — то оказалось совершенно противоположным британскому 'keeping up appearances' — здесь было не до соблюдения приличий, лишь бы добраться до постели. Хотя на благовоспитанных и респектабельных улицах жили с семьями 'профессионалы' — чиновники, промышленники и ответственные служащие, ездившие на работу в город.

Версты и версты маленьких красных домиков на маленьких тихих улочках Теплого Стана в количествах, превосходящих воображение символизировали жизнь безопасную, сидячую, респектабельную.

Сон и респектабельность, возможно, были именно тем, что требовалось новым поколениям москвичей. Пригороды стали воплощением новой цивилизации, которая сулила преуспеяние, не обремененное привычными городскими атрибутами. Когда в 1900-е годы застраивался Теплый Стан, пригород среднего уровня для клерков и квалифицированных рабочих, — владельцы земли старались сделать новый пригород как можно менее похожим на старую Москву. Хотя идея коттеджа понесла при этом немалый урон, все же строительство террас из двухэтажных домов с маленькими задними двориками не только повысило репутацию жилья в Теплом Стане, но и изменило образ москвича. Теперь типичный москвич не обязательно был жителем узких и кривых московских улиц.

Загородный дом, к которому подъехал вице — директор Департамента Государственной Охраны, построенный в английском стиле, густо зарос плющом и выглядел как — то отрешенно, явно выпадая из общего вида местных построек. Построил его еще в десятых годах один из акционеров металлургической промышленности на берегу озерца, на южном склоне холма, поросшего лесом.

Солнце слабо просвечивало сквозь утреннюю дымку...

-Небось костерите меня за то, что я вызвонил вас с утра в субботу? — фон Эккервальде встретил вице — директора на пороге дома, намереваясь выгулять своего пса, породистого бульдога. В руках он держал темно — коричневую кожаную папку.

-Конечно.

-Не сердитесь. В дом не зову, давайте уж тут, на свежем воздухе. — совсем негостеприимно сказал фон Эккервальде. — Вот, почитайте — ка, пришло только что. Из Лондона.

-Не иначе квартирное расписание московской гвардии?* — усмехнулся вице — директор.

-Смешно. Но нет. На сей раз речь идет о разрабатываемых русской стороной мерах противодействия чересчур энергичному, нахрапистому нажиму британского промышленника Хеерварта на переговорах о предоставлении медных концессий. Письмо снова 'слили' в прессу через Тома Парфитта: 'Таймс' радостно опубликовала его...

...Лесли Хеерварт, шотландский миллионер и промышленник, половину жизни проведший в России, свободно владевший русским языком, отзывавшийся с неизменной улыбкой на 'Лесли Ивановича', но в свое время потерпевший неудачу с концессионным проектом (участвовать капиталом участвовал, но исключительных концессионных прав не имел), после публикации послания в 'Таймс' вмиг ставший яростным ненавистником Москвы, заявил, что иностранный капитал не должен иметь доверие к русской экономической системе. Сказано было сильно. И сказано человеком, совсем недавно являвшимся горячим 'русским поклонником'.

Передача некоторых объектов государственной собственности во временное пользование, или концессию, иностранным компаниям представляла собой коммерческую сделку. Концессионными объектами могли быть предприятия добывающей и обрабатывающей промышленности, сельскохозяйственные работы, рыбные промыслы, лесозаготовки, транспортные предприятия. Государство ограничивало монопольное положение концессий, их деятельность определенными районами, лимитировало прием на службу иностранцев. В обиходе концессионные объекты назывались просто концессиями, а получившие их иностранные фирмы -концессионерами. Для управления концессиями в России открывались представительства этих фирм. Концессионерам создавались благоприятные условия, концессионные предприятия имели некоторые льготы, например, право беспошлинного ввоза и вывоза сырья, материалов, машин, оборудования.

Однако иностранный капитал в форме концессий так и не стал одной из важных составляющих российской экономики. Концессий с правом исключительной разработки и пользования иностранными частными владельцами в России было немного, по пальцам можно было пересчитать. Но эти немногие 'частные владельцы' — иностранцы, получавшие баснословные прибыли, являлись самыми верными и ревностными сторонниками сближения с Россией, самого тесного сотрудничества и крупных политических уступок в пользу Москвы. В их числе был и Хеерварт, наговоривший России столько любезностей, что казалось порой, вот — вот в русское подданство запросится и орден выхлопочет. Но потерпев поражение в борьбе за контроль над крупнейшими медными, цинковыми и железными рудниками на Урале, в Восточной Сибири и в Казахстане, он в одночасье превратился в жгучего ненавистника всего русского.

-Последствия публикации примерно представляете? — поинтересовался фон Эккервальде.

Породистый бульдог зарычал при этих словах своего хозяина.

-Биржу будет лихорадить несколько дней, котировки на медь поскачут вверх — вниз... — пожав плечами, ответил вице — директор.

-А уровень, откуда информации капают в Лондон? Вот об этом и поговорим.

-Только об этом?

-Еще про Клауса фон Герделера. Официального представителя германо — русского общества торговли нефтяными продуктами 'Дероп' и по совместительству — представителя фонда Эберта...

-М — да. Час от часу...

'Фонд Эберта', основанный в 1925 году политиками и учеными социал-демократической ориентации после смерти лидера немецких социал-демократов Фридриха Эберта, упомянувшего в своем завещании о необходимости создания подобного института, со стартовым капиталом, составленным по большей части из траурных пожертвований, начинал с поддержки 'способных молодых людей в их стремлении к высшему образованию', очень скоро превратился в посредника между конкурирующими политическими силами, давая им возможность сойтись на 'нейтральной территории для обмена мнениями'. Для этого, собственно, фонд обзавелся представительством в Москве, чуть ли не первым в Европе, чтобы выстраивать 'улицу с двусторонним движением', и для этого фонд был довольно активен в темах о внешней политике, об экономических отношениях. Среди сотрудничающих с фондом в Москве были Союз Русских Промышленников, Торговая палата...

-Что с ним не так?

-Последние дни фон Герделер крайне активно зондирует тему о Новом Ганзейском Союзе...

Фон Эккервальде протянул вице — директору папку.

-Вот, держите, — сказал он. — Я отметил здесь несколько вопросов, по которым фон Герделер желал бы получить уточнения из достоверных источников.

С любопытством вице — директор ознакомился с бумагами. Материалы были достаточно интересными. Помимо краткого исторического экскурса в историю Ганзейского союза, к торговой системе которого относились и русские города северо — запада Руси, в том числе Великий Новгород и Псков, где имелись фактории ганзейцев, помимо значения Балтийского моря пассажей о региональной экономической специализации и 'важных направлений международного разделения труда', Герделер 'приводил' цифры и крайне любопытные факты, нуждающиеся в уточнении...

...'Балтийский регион — один из самых динамично развивающихся регионов Европы. Около 40% российского экспорта и третья часть всей русской внешней торговли осуществляется через Балтику, включая, помимо российских, морские порты Литвы и Финляндии'...

...'Даже осуществив все долгосрочные планы по строительству новых собственных морских портов, Россия не сможет обойтись без морских портов своих соседей'...

...'Рост экспортных поставок грузов из России ожидается и впредь. Согласно последним прогнозам экономических специалистов добыча нефти в России возрастет на 44%. При этом российская промышленность будет способна переработать не более 35 — 40% этого объема'...

...'Объем перевозок по транспортным коридорам Восток — Запад ежегодно возрастает на 3 — 4%. Грузооборот в русских портах Балтийского моря уже сегодня способен увеличиваться ежегодно на 3 — 5%'...

...'Предложение портовых и транспортных инфраструктур превышает спрос на эти мощности в 2 — 2,5 раза'...

...'Объем перевозок через порты Балтики возрастет в 4 — 5 раз'...

...'Стратегия развития железнодорожного транспорта России и Литвы в ближайшие десять лет предусматривает строительство девятисот километров новых линий, а также модернизацию существующей инфраструктуры'...

-Оно конечно. — пожал плечами вице — директор. — Считается, и вполне справедливо, что германская политическая разведка является средоточием дилетантов, скопищем людей, неспособными служить на других участках. Многие немцы, например, уверены, что разведка не то место, где можно сделать карьеру и предпочитают отказываться от назначений на эту службу, именуя подобную возможность 'поцелуем смерти'. Как следствие этого — отсутствие достаточного количества квалифицированных людей в области политической разведки, что препятствует быстрому увеличению персонала. Да, горстка германских высших государственных и военных чинов, имея доступ к разведывательной информации, не имеет ни опыта, ни теоретических знаний для работы в области стратегической разведки; германские чиновники от разведки попросту не могут адекватно оценить значимость информации, не умеют анализировать. Они также не могут соотнести ее с другой доступной информацией. Но ведь сие касается сведений по большей части военного характера. А в области сбора информации для достижения коммерческой выгоды дело обстоит совершенно иначе. Тут немцы могут фору дать.

-Вы про промышленный шпионаж? — быстро спросил фон Эккервальде.

-Про него тоже...

============================================

-Не иначе квартирное расписание московской гвардии?* — По традиции гвардейские полки (сведенные в 1 — ю гвардейскую гренадерскую, 2 — ю гвардейскую гренадерскую дивизии, гвардейскую стрелковую дивизию, гвардейскую дивизию Государевой Надворной Пехоты, 1 — ю и 2 — ю гвардейские кавалерийские дивизии), квартируются в Москве и по московским слободам. Московцы и 'привилегированный' Лейб — гвардии Конный Государев полк — в Кремлевских казармах, Конно — гренадеры — на Знаменке, новгородцы — в Дорогомиловских казармах близ Поклонной Горы, ростовцы — в Ростовских казармах на Плющихе, владимирцы — в Крутицких казармах, измайловцы занимают 'старые' казармы в Измайлово, азовцы — в Спасских казармах, преображенцы — в Александровских казармах возле Свято-Даниловского монастыря, бутырцы — у Бутырской заставы, астраханцы — в Астраханских казармах, Лейб — гвардии Конная артиллерия — в казармах Артиллерийского Депо на Каланчевке, лейб — гвардии саперный батальон — в Николаевских казармах; 1 — я лейб — гвардии гренадерская артиллерийская бригада — в Покровских казармах, Лейб — гвардии Гусарский полк — в Манеже, на Моховой, гвардейские уланы — в Хамовнических казармах, Лейб — гвардии Драгунский полк — в Солдатской слободе близ Серебряного Бора, Собственный Его Величества Конвой, составленный из отборных взводов казачьих войск, Лейб — гвардии Казачий полк и лейб — гвардии артиллерийская бригада расположены в Казачьих казармах в 'Федоровском городке', севцы — в Сокольничьих казармах, 2 — я лейб — гвардии гренадерская артиллерийская бригада дислоцирована в Петровских казармах недалеко от Страстной площади. Исключение составляют лейб — гвардии артиллерийская стрелковая бригада, которая располагается за пределами столицы — в местечке Медвежьи Озера Богородского уезда Московской губернии, по Стромынскому тракту, конные егеря и гвардейские кирасиры (Лейб — гвардии Кирасирский полк), дислоцированные в Больших Вяземах, смоленцы и лейб — егеря, расквартированные в Звенигороде.

Картинки из прошлого — VII.

Каторгу Кациус отбывал в Заполярье, в Хибинах. Езды от Москвы, от знаменитых Пресненских 'Крестов'* до саамской тундры — две ночи и два дня. Пустяки.

История 'Хибинки', Хибинской каторги, брала свое начало в 1919 году, когда был установлен первый заявочный столб на Расвумчоррском месторождении от имени первооткрывателя, отставного полковника артиллерии Александра Лабунцова, обнаружившего наличие промышленных запасов апатитовой руды. До этого Лабунцов, бывший военный агент в Швеции, и, помимо артиллерии, занимавшийся минералогией, подробно ознакомился с результатами шведско — финляндских экспедиций Берга, Петрелиуса, Рамзая в Лапландию. Участники экспедиций пересекли Хибины в нескольких направлениях, собрали сведения о геологическом строении. Были предприняты и дополнительные маршруты в Ловозерские тундры. Полученные полевые данные позволили определить область распространения нефелин — сиенитовых пород на Кольском полуострове. Находясь в Стокгольме, Лабунцов проделал огромную работу по систематизации опубликованных и неопубликованных данных об исследовательской работе финляндских ученых на территории Русской Лапландии. Интерес финляндцев — ближайших соседей России, с которыми она делила такой район, как Лапландия, к ресурсному потенциалу данного региона вряд ли носил исключительно научный характер. Да в истории России было также немало примеров геополитически необходимой 'маскировки' инициированных государством экспедиций под частные мероприятия с совершенно другими политически нейтральными задачами — экспедиции Колчака, Чичагова, Русанова и других. По выходу в отставку, в 1912 году Лабунцов уехал в Крым, где решил продолжить свои кадетские увлечения: коллекционирование минералов и экскурсии в предгорья Кавказской Яйлы. Раньше это представлялось непостижимой странностью и служило пристрелянной мишенью для шуток. Теперь неосознанная привязанность к минералам — художественному материалу Земли, сложилась в потребность. В крымском селении Тотайкой, ныне слившемся с Симферополем, в имении своего дяди, химика Кесслера, отдыхал тогда молодой профессор минералогии, действительный член Крымского общества естествоиспытателей и любителей природы Александр Ферсман. Лабунцов и Ферсман встретились в горах. Так соединились обстоятельства, приведшие вскоре к раскрытию загадки хибинских недр. Весной 1915 года Лабунцов оказался на Урале и возглавил исследовательское дело в горно — рудной компании Рязанцева, которому принадлежали Соликамские калийные месторождения. Отставной полковник сумел заинтересовать 'калийного короля' захватывавшими дух перспективами освоения Кольского полуострова и получил средства на организацию Северной научно — промысловой экспедиции. С деньгами и людьми Лабунцов отбыл в Мурманск, и в 1917 году основал там Апатито — Нефелиновую Компанию (АНК), заручился поддержкой Колонизационного отдела Мурманской железной дороги. И приступил к геологоразведочным изысканиям...

Заполярье — край малообжитой. Здесь русские никогда не жили. Десять месяцев зима, остальное осень. В конце мая — начале июня частенько идет снег. Зимой доходит до минус сорока. Осень в Заполярье — тоже неласковое время. Постоянная слякоть, ветер, холод. Палаток в отряде Лабунцова не было. Все продовольствие, снаряжение и тяжеленные образцы переносили на себе. В ведре варили гречневую кашу, сдабривая ее грибами или черникой. Чтобы экономить время, готовили еду один раз в день, а ведро с пищей несли на палке. Ночи были морозные. Днем доводили до исступления комары и мошка. Шли без дорог и троп. Вброд переходили реки. Спотыкались и падали в коварном кочкарнике, опутанном карликовыми березками. Грузно брели по болоту, проваливались по колени, до кровли вечной мерзлоты. Во второй год работы исследователи нашли между южными отрогами Кукисвумчорра первый кусок апатитовой руды, в 1920 году — целую россыпь апатитовых глыб на Расвумчорре, в 1921 году — многочисленные россыпи апатита, а летом 1922 года — коренные выходы руды на горе Расвумчорр. По составу хибинские руды сильно отличались от известных марокканских руд, и получать из них удобрение тогда не умели. В первую очередь надо было найти дешевый способ разделения руды на апатитовый и нефелиновый концентраты, способ обогащения апатита. 20 сентября 1922 года геологоразведочная экспедиция Фивега, созданная на деньги АНК, по просьбе Лабунцова и академика Ферсмана, излазившего Западные и Восточные Хибины и Ловозерские тундры вдоль и поперек, отправилась на Расвумчорр, чтобы добыть апатит — нефелиновой руды, необходимой для проведения экспериментальных работ по обогащению апатита.

К началу ноября группа Лабунцова заготовила девяносто пудов руды, которую на оленьих упряжках по льду замерзшего озера Большой Вудъявр доставили к железной дороге и отправили в Москву. Исследования проводились в двух независимых организациях — в сельскохозяйственной академии в Москве и в фирме Гумбольдта в Германии. Немцы оказались расторопнее и впервые в мировой практике методом флотации удалось получить чистый апатит, отделив его от всех примесей, в том числе и от нефелина.

Тогда — то учеными и был сделан окончательный вывод о том, что апатит можно использовать как сырье для производства фосфорных удобрений. Тогда — то 'калийный король' Рязанцев ухватился за Хибины (хотя скептики, которых в то время было немало, сомневались в целесообразности освоения апатит — нефелиновых месторождений, ссылаясь на неизученность, труднодоступность и малую населенность района). Рязанцев лично приехал на Большой Вудъявр, снарядив для этого роскошный поезд с купе, сауной, холодильником, и даже вагоном — лабораторией. Для проведения промышленной разведки Кукисвумчоррского месторождения Рязанцев направил геолого — разведочную партию под руководством академика Ферсмана. Целью экспедиции было изучение Кукисвумчоррского месторождения, его точная топографическая съемка и химические анализы проб руды. Ежедневно, в любую погоду рабочие экспедиции поднимались на склоны Кукисвумчорра, сдирали мох и с обнажившейся породы отбивали куски руды для лабораторных исследований.

У подножия Хибинских гор немедля заложили опытный рудник и горнорудный поселок, затем еще один рудник. За открытием руд, содержащих полезные минералы, формировались большие геологические партии, производились масштабные разведочные работы, определялись запасы.

Мурманская железная дорога 'в срочном порядке' приступила к постройке железнодорожной ветки. Она начиналась от вновь созданной в полутора верстах к югу от железнодорожного разъезда Белый станции Апатит и потянулась на двадцать две версты до месторождения в Хибинах.

Тогда же возле горы Карнасурт, в самом сердце саамской тундры, с подачи все того же Ферсмана, нашли залежи лопаритовой руды...

...Железнодорожный разъезд Белый находился на старом русле речки Жемчужной. В месте впадения реки Белой в одноимённую губу озера Имандра, располагался переселенческий посёлок Белая Речка. Там и обосновались строители железнодорожной ветки. В поселок за Полярным кругом потянулись на вербовку законтрактованные, обездоленные крестьяне... и, крестясь, через некоторое время, побежали обратно в Россию — темно, холодно и вообще страшно! В первые два года на 'колониальных территориях' Мурманской железной дороги было 'водворено' всего две с половиной тысячи 'колонистов'. Коль не хотят ехать добровольно, пускай едут принудительно — и в одночасье у разъезда Белый и поселка колонистов возникла каторжная тюрьма. И погнали через Кемь и Кандалакшу сотни каторжан в Хибинские горы.

Железную дорогу строили споро, круглосуточно и уже через год ветка протяженностью в двадцать две версты к подножью Хибин была построена. Лето 1923 года стало началом строительства каменных домов. В южной части Хибинского массива, на берегу чарующего озера под названием Большой Вудьявр по соседству с полноводной рекой Белая в долине Умптек расположился горно — рудничный поселок Хибиногорск. Было возведено здание научной базы АНК — знаменитой рязанцевской 'Тиетты', двухэтажного дома — станции на два десятка научных работников, с лабораториями для геологических, минералогических, ботанических, биологических и других работ, начато строительство Нивской гидроэлектростанции, железных дорог и других промышленных объектов. На деньги 'калийного короля' был основан Полярно — Альпийский Ботанический сад — институт, уникальный в своем роде, ибо являлся самым северным из всех ботанических садов России. В Хибиногорске отстроили горно — заводское училище. Рязанцев планировал начать строительство в Кандалакше горно — химического производства, обогатительных фабрик, планировал наладить добычу металлов: алюминия, титана, железа, щелочных минералов. История не знала подобных примеров несомненно жесткого, но интенсивного и, главное, комплексного индустриального освоения 'арктических пустынь'. Исследования, начатые в начале XX века, привлекли в этот край гор и озер энергичных и деятельных людей. Их трудами из хибинских недр начата была добыча руды, из которой намечалось производство подавляющая часть фосфатных удобрений в России.

Была еще одна веская причина, на которую в Москве не сразу обратили внимание: запасы попутных ценных компонентов в Хибинских рудах ранее не оценивались и не числились на Государственном балансе. Тем самым недропользователь (в лице государства) был освобожден от ответственности за нерациональное использование принадлежащих ему недр. Все досталось Рязанцеву, чуть не в одночасье ставшим очередным русским Рокфеллером...

В воображении 'калийного короля' виделся новый город, расположенный на берегу горного озера Вудъявр, город, опоясанный кольцами улиц, обрамленный двумя колеями железных дорог, город — парк с общественными зданиями, клубами, столовыми, гимназиями, школами. Город с населением в тридцать тысяч жителей залит светом мощных электрических установок на реке Ниве. Поодаль от города расположены промышленные предприятия, обогатительные фабрики, технологические лаборатории, научные учреждения. По долинам, ущельям и перевалам Хибинских гор проложены автошоссе; они веером расходятся на север через весь горный массив, где в сосновом бору озера Гольцовое расположены дачные участки и парки. Шоссе соединяет город с Умбозером, с главной пристанью, узлом трех морей — Белого, Студеного и Балтийского. Дух захватывало...

Для проектирования и постройки Хибиногорска Рязанцев выписал из Германии Швагеншайдта, работавшего в архитектурных бюро знаменитых Крайса и Риммершмидта. Перед немецким архитектором открылась перспектива реализации собственных идей в градостроительном проектировании. И он сотворил чудо.

Хибиногорск Швагеншайдта структурировался на 'жилой', 'индустриальный' и 'деловой'. 'Жилой город' полностью отделялся от 'индустриального', и они связывались между собой транспортной артерией, общественно-деловой 'Сити' включался в территорию 'жилого города'. Структуру города формировали 'пространства' (внешние, внутренние и переходные), которые организовывали все элементы городской среды — улицы, жилые и общественные зоны, парки...

Новацией стало использование строчной застройки и размещение её перпендикулярно улицам. Прежде всего, самостоятельные 'пространственные группы' образовывали комплексы жилой застройки с прилегающими общественными территориями (открытыми дворами) — центрами социальной жизни. Жилые дома располагались исключительно перпендикулярно улицам и обращались окнами к озеленённым дворам. В проекте Хибиногорска зоны жилой застройки с двух— и четырёхэтажными меридиональными строчками были разделены широкими зелёными полосами, а в структуру города включались обширные зелёные пространства. Город был лишён сквозного движения, через него были протянуты лишь 'жилые' улицы, рассчитанные на внутригородское перемещение. Они являлись также связующим звеном как с транзитной магистралью, проходившей по северной границе Хибиногорска, так и с окружающим его пространством. Главная транзитная магистраль с интенсивным движением располагалась за пределами жилых пространств, которые могли члениться только дорогами со второстепенным движением, не разрушающими целостность среды. 'Жилой город' должен был быть растворён в природе, его образ складывался только во взаимосвязи с ней. Особенности ландшафта диктовали архитектурное решение и задавали разнообразие городского облика...

...Хибинская каторга начиналась с транзитно — пересыльного стана на разъезде Белый. Стан представлял собой городок из нескольких деревянных бараков, обнесенных со всех сторон деревянным частоколом и колючей проволокой. Между бараками был проложен деревянный помост, который каторжане прозвали 'Хибинским проспектом'. Рядом со станом располагались электрическая станция, мастерские, склады, конюшни, казармы для тюремной стражи, домики надзирателей и железнодорожных служащих, штабеля шпал и заготовленного леса. Отсюда начиналась дорога на Коашву. Тянуть дорогу вглубь Кольского полуострова, в тундру, к месторождениям редкоземельных элементов, к рудникам и лесным дачам сразу не стали...

Всех новоприбывших гнали легкой трусцой в карантин — отдельно стоявший добротный одноэтажный кирпичный корпус, в просторные сухие, светлые камеры с дощатыми, крепко сколоченными нарами. И заковывали. 'Хибинка' была кандальной тюрьмой. Заковывали в ножные кандалы весом в пять с половиной фунтов. Споро, деловито работали кузнецы, заклепывая кандалы, остро пахли сыромятной кожей поджильники. Кузнецы шутили:

-Кандалы с неделю потаскает и ржу с них снимет. Серебром заблестят!

Кузнецы похохатывали над тем, как каторжане делали свои первые, рожденные кандалами шаги. Так, с шутками и звоном проходил первый каторжный день. В первую ночь в карантине Кациус, до этого шесть месяцев проведший в следственной тюрьме, испытал приступ тихого, медленно душившего отчаяния. Он знал, что это предвестник душевного заболевания. Он захотел увидеть себя свободным от тюрьмы.

Из карантина кандальников уже через день — другой переводили в транзитные бараки. Они были дрянной постройки, низенькие, грязные, с клопами, с голыми нарами из жердей без клока сена или соломы. Некоторым приходилось лезть под нары — не хватало места. И в такой могиле провести год и даже больше? Жутко. Поневоле охватывало отчаяние. Из еды — черпак теплой воды, с протухшей соленой тюлькой, с чечевицей или перловкой, называемый супом (получалась горьковатая и дурно пахнущая мутная жижа), фунт хлеба, плохо пропеченного, и кружка кипятку. На весь день.

Некоторая теснота и бестолочь настораживали каторжан: им казалось, что пробыть здесь можно неопределенно долго, а недобрая слава о транзитной пересылке утвердилась прочно. Но в этапных бараках люди долго не задерживались, не больше трех — пяти дней. Этапы сбивались ежедневно, утром приходили отбирать из этапа мастеровых: слесарей, сапожников, портных и прочих, крепких физически. Отправляли с утра, партиями по сорок — пятьдесят человек. Пешком.

Подготовка к переправке арестантов была серьезной, так как путь предстоял немалый. Партия каторжников снабжалась пищевым довольствием до Коашвы с прибавкою в пять дней запаса и полным хозяйственным инвентарем: котлами, ведрами, чайниками, котелками, кружками, ложками и прочим хозяйственным скарбом, необходимым в пути. Одежда выдавалась на руки арестантам та, которая могла быть пригодна в пути и в это время года. А вся остальная находилась в тюках.

Большие партии шли на Четвертую версту — там, у маленького поселка Титан, находилась Дорожная тюрьма, где содержались кандальные, строившие промышленные объекты в Хибиногорске, ширококолейную железную дорогу к подножью горы Кукисвумчорр и железнодорожную ветку Айкувен — Коашва. Режим в Дорожной, относящейся к 'Хибинке' был сносный, кормили лучше, бараки были тесаные, просторные, чистые. Арестантам на дорожном строительстве, в зависимости от рода работ и степени выполнения или перевыполнения урока, выплачивалось от двадцати двух до двадцати семи копеек в день. Тут вообще было больше льгот. Всем, участвующим в строительстве, разрешено было делать скидку со срока каторжных работ, то есть срок отбывания каторги им значительно уменьшался. Десять месяцев кандальникам в Дорожной считался за год.

Вдоль будущей трассы размещались времянки, где в летний сезон располагались дорожные команды — рыли канавы, резали дерн, возили песок, срезали кочки, строили мосты, прокладывали гати, прорубали тайгу, словом, прокладывали дорогу, но не по сухим местам, а по болотам, вопреки здравому смыслу. Одновременно шла распиловка леса, подготавливались телеграфные столбы, строились станции, железнодорожное депо, почтово — телеграфные посты и железнодорожные будки. Зимой дорожные работы прекращались и каторжане переводились на заготовку леса, ремонт инвентаря, кольев, шпал, пиломатериала.

Партии на Коашву проходили мимо Дорожной, завистливо глядя на частокол и вышку охранников. В Дорожной выдавали каждодневно по фунту мяса, по три фунта хлеба, выдавали овощи, масло, сахар, плиточный чай, выдавали махорку. На Коашве такого не было.

Конвоиры каторжан толкали и материли нещадно, особенно на первых верстах. Партия кандальных на Коашву в день проходила не больше шести — семи верст, поэтому весь путь до 'Хибинки' растягивался на два — три дня. Дорога — каменистая, часто с крупными камнями. То путь пролегал через вырубленный лес, то по неплохо наезженной грунтовой дороге, то по хибинской тундре, то через горы, то по тайге, то вдоль живописных речек с зеленой водой. А горы...Слишком уж красивые горы...А облака...Облака заходили в гости к вершинам...

На второй день конвоиры перестали награждать каторжан зуботычинами, требовать, чтобы шли рядами, не заставляли трусить. Удостоверившись что никто не замышляет побега, нет опасных смутьянов, допустили послабления: удлинили этапу дневки.

Ночевали кандальные на этапных станах — посреди вырубленной в тайге поляны частокол с приземистыми воротами и вышкой, один барак, точно такой же, как на 'транзитке' разъезда Белый. К скудному этапному пайку добавлялась сухая рыба. Хочешь — грызи, хочешь — с собой неси. И в обязательном порядке давали кружку хвойного настоя для предохранения от цинги. На Коашву кандальная партия приходила совершенно измученная, изголодавшаяся и почти безразличная ко всему происходящему.

В Коашве, рядом с горой, чье название с саамского языка переводится как 'гора у болота', располагалась вторая каторжная тюрьма 'Хибинки', основанная при Восточном руднике, где добывались апатито — нефелиновые руды. Особенностью работы рудника являлось наличие значительного притока грунтовых вод в течение всего года и потому затраты на содержание такого хозяйства оказывались весьма ощутимы. Себестоимость добычи руды на Восточном руднике была выше, чем на других рудниках. Поэтому в Коашве широко использовался труд кандальников.

Через карьер протекала река Вуонемийок, в переводе с саамского — 'Тещина речка' отдыха, и десятки ручьев, все сплошь с легендарными и саамскими названиями, завершающими полноту топонимической картины в 'саамской семье' — 'ручей чертовой бабушки', 'мыс Сыновьего волока', 'болото с ивами'...

Кандальным, конечно, было не до отдыха. Восточный рудник разрабатывался открытым способом. Впрочем, было и несколько подземных штолен, например Ньорпахкская.

Коашва считалась 'сердцем' Хибинской каторги. Вставший вопрос: как вывозить сырье с рудника решили начатой постройкой железной дороги. Для этого на Коашву, в тюрьму, нагнали несколько сотен каторжан. По тридцативерстной грунтовке пока еще курсировали подводы с рудным концентратом, но полотно будущей дороги уже было отсыпано. И даже станция была готова — Рудная...

Коашва находилась в горах, где нет деревьев и почти круглый год лежал снег. Тупиковое место. Дальше идти некуда. Дальше только горы, тундра, карликовые березки, ягель, олени и саамы. Заснеженная гора, пронизывающий ветер, рудник. А в каторжной тюрьме — снова карантин. Чистота, в бараках — вагонки, то есть двухэтажные сдвоенные койки из строганых досок; белье и одеяла; сносная — на кандальные мерки кормежка. И немалое благо: малолюдство.

В тюрьме, да к тому же каторжной, даже самые разумные и нужные меры обращаются в тягость: то дрогнешь на морозе в очереди на помывку, то белье дают стираное, но не высушенное, то в карцер отправляют за ответ невпопад, то ждешь стригаля, наглого ухаря с грязными руками, в засаленной рубахе и с тупой машинкой, не дождешься. В карантине брили половину головы. Попутно в карантине распределяли на каторжные работы. В карантине кандальные узнавали, что работать они будут по 'Урочному положению', но тюремное начальство совершенно игнорировало одно существенное правило, гласившее: 'При определении на разного рода работы принимаются в основание физические силы рабочего и степень навыка к работе'. Работы в апатит — нефелиновом руднике, на строительстве моста, узкоколейной дороги, при рудничной конюшне (на несколько сотен лошадей) и на лесозаготовках считались 'общим уроком': руду складировали у места будущей станции, или понемногу вывозили на подводах и грузовиках, а лес шел на собственные нужды и на шпалы строящейся дороги. Работы на отстроенной лесопилке с пилорамой, в шпалорезке и внутри тюрьмы считались легкими.

Отчего же каторжные? Кому нужен этот подневольный труд? За Полярным кругом. Из — под палки? Такие вопросы задавал себе Кациус. Ответ же был прост и ясен и ответил старший надзиратель Рындин.

-Нам не труд нужен, а ваша кровь. — сказал он в присутствии Кациуса, и того поразила не столько откровенность слов, сколько деловитый тон, с каким это было сказано. И лицо Рындина — спокойное и беззлобное, с задумчивыми желтоватыми совиными глазами.

Ссылка в каторжные работы особо опасных преступников предусматривала строгую изоляцию, содержание, отягощенное суровыми условиями, сочетавшимися с непосильным принудительным трудом. Создавая такие условия, правительство стремилось устрашить и жестоко наказать уголовных преступников, не пытаясь их исправить. 'Настоящая', в Коашве, Хибинская каторга была сделана для умирания. Людей бросили в приполярный холод, к сопкам, в болота, где смерть расчетливо, без азарта, со сладострастным садизмом подбирала все новые и новые жертвы. Не брезговала слабыми, больными, потерявшими человеческий облик, калечащими ноги, пьющими махорку с солью, в надежде убежать на время в тюремную больницу. Цинга, сыпной тиф, голод, антисанитария косили людей...

После десятидневного 'рая' — карантина Кациус попал на постройку моста. Пробыл он там недолго, недели три. Мост разметало ливнем, речка словно взбесилась, водный поток прорвался сквозь не укрепленные своевременно берега. Тюремным начальством был объявлен аврал, и всех — здоровых и больных, даже температурящих, погнали на укрощение взбушевавшейся речки. В четыре цепи (человек по двести) передавали из рук руки булыжники, которые выковыривали из тундры и болот. Верхние цепи наполняли мешки грунтом и сталкивали вниз. Хуже всего было находившимся в первой и второй цепях, стоявшим по колено в ледяной воде. От изнеможения и лихорадочного холода подкашивались ноги, и люди падали в воду. На третий или четвертый день ливень, слава Богу, унялся, наступило похолодание, речка притихла, а тюрьма превратилась в лазарет. Более трети людей заболели воспалением легких, их сжигала высокая температура. Лекарств не хватало, и люди в бреду умирали прямо на нарах, в рабочих бараках. Каждый день похоронная команда на грабарках увозила несколько трупов, их раздевали, цепляли бирку с номером на левую ногу и наспех закапывали. Два барака, специально отведенные для легочников, не вмещали и половины больных с высокой температурой. У нескольких человек отнялись ноги. Многие — добрая половина — заболели фурункулезом. Начальство же словно в рот воды набрало.

Кациус простуду перенес на ногах, несколько дней он был занят при тюремной больнице, заготавливал дрова для отопления, кипятил воду. Помог фельдшер, поволжский немец, к которому Кациус иногда заходил в его амбулаторию — отгороженную в бараке тесную конуру с топчаном, табуретом и столиком, накрытым грязной салфеткой. Фельдшер, осужденный в каторжные работы за соучастие в убийстве сельского священника, был рад звукам родной речи, рассказывал про своих Frau und Kindern. Он раздавал порошки соды, совал пациентам под мышку шершавый от грязи градусник и в общем резонно объявлял всех здоровыми: не было ни лекарств, ни возможности положить в крохотную больничку, набитую до конька.

Кациус отъелся слегка, отогрелся. На постройку моста он больше не попал. Там оставили десятка три кандальных, остальных за 'нерадивость' отправили в рудник, на 'общий урок'. На дне карьера две сотни кандальных рубили штольни, дробили руду кайлами, еще две сотни каторжан измельченную породу поднимали и вывозили в основном на тачках и гужевой тягой по готовым деревянным сходням, а на поверхности сортировали: в отвал или на склад.

Почти все лошади, задействованные в штольнях, становились слепыми из — за работы в условиях полного отсутствия света.

Вскоре в штольне оказался и Кациус. Каска, иногда фонарь, иногда резиновые сапоги, самодельные защитные штаны и куртка... Температура в штольне неизменно плюс три градуса. 'У нас всегда осень', — шутили кандальные. Под ногами вода, она же временами лилась сверху. Местами трудно было дышать: в воздухе — мелкодисперсная апатитовая пыль. Кандальные сами делали из лоскутов повязки и прикрывали лицо. Порой наверх из штольни подняться не было сил. С нижних горизонтов после такой работы пешком подняться на такую высоту — это надо силы и сноровку. Впрочем, человеческие возможности необозримы.

С другими кандальными Кациус вставал в четыре часа утра, наспех завтракал, стоял на молитве и перекличке, затем ломал апатит, гонял тачку по хлипким сходням, махал кайлом или киркой, гремя кандалами, таскал доски. Крутился, вертелся, как умел. По десять часов в день, с часовым перерывом на обед. Десятичасовой труд с кайлом, лопатой и тачкой давался тяжело. Чтобы добыть пуд апатитового или нефелинового концентрата, надо было перетаскать больше шестидесяти пудов руды. Компоненты апатитовой руды использовались для получения глинозема, соды, поташа, цемента, галлия. Из апатито — нефелиновых руд получали сфеновый концентрат. 'Урок' был сумасшедший, за невыполнение грозили страшные кары — карцер, побои. Иных нерадивых 'катали в бочке' — сажали в обыкновенную бочку из — под рыбы и с час — другой волочили по камням. Летом для особо провинившихся имелся 'столбик' — врытое в каменистую землю бревно, к которому привязывали голого каторжника и оставляли на некоторое время наедине с самым страшным зверем...Комарами и мошкой.

Каторжный завтрак — хлеб и чай. Дважды в день арестантов кормили горячей пищей. Обед состоял из хлеба и супа, сваренного из трески (часто с червями), на ужин подавали хлеб и кашу из гречки или проса. Без масла. На воде. Раз в неделю давали полстакана сахара, фунт мяса, полфунта масла и столько же табаку. По большим праздникам давали рисовую кашу с бараньим салом. Кандальные в Великий пост три дня говели, тюремная церковь, окруженная конвоем, производила удручающее впечатление. На каторге, где половина — за убийства, а другая половина — политические, богомольных арестантов было мало. Каторжные чернорабочие обыкновенно в церковь не ходили, занимаясь в праздники личными делами.

-Заметили, что на 'Хибинку' народ попадает все больше квелый, не мастеровой? — как — то, во время перекура, заметил сотоварищ Кациуса, бывший телеграфист Хлопкин. — Куда ни плюнь — в интеллигента попадешь. Студентики, а не люди! Господи, как же я ненавижу русскую интеллигенцию! Русский массовый интеллигент не знает своего дела и не любит его! Врач — дрянной, инженер — плохой, непрактичный землемер, некультурный учитель, необразованный врач, хамоватый техник. Каторге, как и стране, нужны квалифицированные работники, а не пустобрехи, мрущие десятками!

Хлопкин считал себя политическим, но Кациус вскоре узнал, что телеграфист оказался на каторге за убийство. Воспользовавшись аграрными беспорядками в родной Судогде, он пытался ограбить кассу, но при взломе его застал артельщик. Хлопкин артельщика убил, под следствием стал выкаблучиваться, объявил себя социалистом — индивидуалистом, совершившим акт 'мести' из политических побуждений. Суд все же 'закатал' телеграфиста по чистой уголовной статье. Телеграфисты были нужны на каторге, с киркой в руке, или с пилой...

Вши ползали по телу, по голове, и не было от них спасения. Раз в неделю устраивали баню с прожаркой одежды и белья, но это не помогало. Голову мазали керосином или соляркой — действовало какое — то время. В белье вши оставались. Стирать можно было только в той воде, в которой моешься, больше не полагалось; прокипятить белье было негде. А в бараке не было света. Кое — где по углам горели каганцы — фитили из бинта, опущенные в бутылку с керосином. И дрожащими бликами светились дверцы железных печек. Искать вшей на мороз не пойдешь, да и весь световой день приходится быть на работе — там не разденешься. Разложишь одежонку на полено и дубасишь обухом топора...Кациус сохранил зачем — то шелковый шарф, белый с синими полосками, и его берег. И вот клал он шарф на снег, а тот шевелился. Так много на нем было вшей — крупных, отъевшихся, едва не с клопа ростом. В другой жизни шевелящийся вшивый шарф вызвал бы омерзение, ужас, а тут ничего, все привыкли.

Клопы сидели гроздьями под досками нар. От них не было спасения. К счастью, Кациус научился мгновенно засыпать и только утром чувствовал, как горит искусанное за ночь тело. Многие кандальные не могли спать по ночам. Зачастую трудно было различить чесотку и зуд от вшей и клопов. Периодически устраивался 'клопомор': в рабочие часы плотно закрытые бараки окуривали внутри едким сернистым дымом.

Через четыре месяца Кациус, заведший через поволжского немца — фельдшера 'нужные' знакомства, слег в тюремную больницу. Врач 'признал' двухстороннее крупозное воспаление легких. Начиналась зима, пришла полярная ночь. 'Общий урок' не прерывался, но кандальные еще выводились на работы для заготовки леса и дров, на расчистку дорог. Самое изнурительное после работ в руднике — перевозка леса в зимнее время. Этот труд был совершенно невыносим. Приходилось стоять по колено в снегу, отчего бывало трудно двигаться. Огромные стволы, срубленные топорами, падали на кандальных, иногда убивая их на месте. Руки и тело промерзали насквозь от мучительного холода. Минимальное дневное задание таково: четыре арестанта должны срубить, наколоть и сложить две кубических сажени леса. Сначала двое валили лес, а двое обрубали и сжигали сучья. Затем двое разделывали очищенные от сучьев стволы на хлысты, двое других в это время протаптывали снег от места валки до дороги. Затем все четверо по этой протоптанной дорожке трелевали хлысты к дороге, где укладывали их на сани, специально изготовленные для того, чтобы в них впрягались не лошади, а люди. И люди впрягались. Все четверо натягивали на себя постромки и тянули лес на катище, под заунывный голос надзирателя запевали — раз, два — взяли! — и тянули по снегу бревно, иногда дальше, чем за версту. Здесь они сгружали хлысты и штабелевали их в восемь — девять рядов. Можно себе представить, каково было людям одновременно выполнять и человеческую, и лошадиную работу! Ведь в нормальных, а не рабских условиях лесоруб валит, разделывает и укладывает лес, а вывозят его лошадьми или тракторами.

Кациусу, осужденному в каторжные работы на пустяковый срок, в два года, всего этого удалось избежать. Всю зиму он провел в больнице, потом — при бане. Топил снег и лед. И потому счастливо избежал соблазна положить на стол начальника каторги бумагу с собственноручно написанным: 'Доверительно сообщаю, что я, Людвиг Кациус, осужденный в каторжные работы, в обстановке, не вызывающей подозрений у сотоварищей. Готов сообщать подробные сведения, обнаруживающие лиц, участвующих в противоправительственной преступной деятельности'. Формула ясная — отказ от прошлого и служба осведомителем.

В начале марта в 'Хибинку' пришел большой этап, человек триста, почти сплошь составленный из 'гопы'. Суетливая, бестолковая, орущая на все голоса, вольница. Рецидивисты. Одеты во что попало, медвежатники, бандиты, насильники...короче, полный набор уголовных профессий. Один имел на себе только штаны, подвязанные веревкой. Живот его был не живот, а сплошной багровый рубец. Как потом объяснили Кациусу, уголовники, спасаясь от неустраивающих их каторжных тюрем (у каждого был свой расчет), оттягивали на животе кожу и резали ее. Рана образовывалась внушительная, хотя и не опасная, но от этапа до поры до времени уберегала. Другой был страшно обезображен рубцом на лице, видимо, от удара топором: глаз выбит, глубокие шрамы на подбородке и поперек носа. Квазимодо! Ночью встретишь, сам кошелек отдашь!

В этом этапе, среди уголовников, оказалось несколько 'политических' — московских социалистов и анархистов. Кациус встретил столичных знакомых — несостоявшегося доктора Милованова, анархиста — романтика Евсея Савина, этнографа Горева, бывшего баса из Большого театра Бернштама и Александра Штединга, сына московской учительницы, участницы 'хождения в народ'.

Штединг сотрудничал до своего ареста с группой Кациуса. Он передал привет от 'друга', Гарета Ричарда Вогана Джонса, из британского журнала 'Weekly political review'.

-Помнят тебя. Хлопочут. — многозначительно сказал Штединг.

-Даже так? — усмехнулся Кациус.

-Скоро выйдешь на волю.

И Кациус вышел. В начале лета его перевели в Дорожную и через пару месяцев, по зачтению срока, он был освобожден...

=================

от знаменитых Пресненских 'Крестов'* — одиночная тюрьма, построенная в 1893 году на Пресне, состоявшая из двух крестообразных по форме корпусов, насчитывавшая свыше тысячи одиночных камер.

Глава Третья.

Начинай взбираться вверх снизу.

11 июля 1932 года. Воскресенье.

Подмосковье. Акулово.

Селеньице Акулово близ Одинцова, рядом с полустанком Отрадное Смоленской железной дороги, известное года так с 1627 — го, было крохотное. Раньше такие селения давали в поместье — на прокормление за не слишком важную службу. Крестьянских дворов Акулово отродясь не знало — поместьем владел Андрей Иванович Загряжский, занимавшийся при Федоре II Борисовиче писцовыми и приказными делами. Рассчитывать при этом на получение земли в вотчину не приходилось, но Загряжскому повезло: с окончанием службы 'деревенька на пруде' досталась ему и его сыновьям. Загряжские оказались хозяевами рачительными и вотчину свою содержали, хотя и скромно, при небольшом достатке, но крепко.

Хозяева рачительные, но без связей. Однако повезло и тут — одну из дочерей худородных Загряжских присмотрел в жены Алексей Иванович Сабуров, близкий к царской семье не только сродственными узами, но и преданной службой. Вотчина Акулово поднялась, разбогатела. После смерти Сабурова селеньице в наследство получила незамужняя дочка Аграфена Михайловна, завещавшая его одному из своих племянников, сыну известного полководца Ивана Михайловича Долгорукова. Так Акулово стало родовым владением князей Долгоруковых, их маленьким подмосковным поместьем.

Относительно богатая княжеская усадьба, раскинувшаяся на берегу небольшого пруда недалеко от Сетуньки, ленивой и неглубокой речки, со временем пришла в некоторый упадок и лишь в последние годы стала обживаться заново. Каменный княжеский дом, хотя и претерпел немало перестроек, все же позволял угадать постройку XVIII века, стилизованную под тип староанглийского дома, двухэтажного, облицованного подкрашенной глиной и перепоясанного по фасаду массивными темно — коричневыми досками. К XVIII веку относились и двор и хозяйственные постройки. Флигель с затейливой башенкой и каменная часовенка свидетельствовали об увлечении владельцев псевдоготикой. Английский парк зарос, но все же оставался парком, напоминавшим о всех затеях садово — паркового искусства.

Именно в парке Долгоруков встретился с титулярным правителем Феодоро, Готии и Алании Федором фон дер Лауницем. Согласно одному из родовых преданий первый из остзейских фон Лауницев появился на Руси в свите племянницы последнего византийского императора и жены великого князя Московского Софьи Палеолог. Прибыл он из Италии в 1472 году. После падения княжества Феодоро в 1475 году и гибели старших представителей династии владетелей княжества, фон Лауниц, чьей супругой была дочь 'аффента' самодержца Исаака, прибавил к своей фамилии родовые имена последних императоров Византии. Для династии князей Феодоро, Готии и Алании на протяжении двух веков лишенных трона, собственной территории, подданных, всем 'Божьим светом' оставался небольшой дворец в Венеции. Феодоро женились на принцессах крови сиятельных домов, принцессы дома Феодоро были желанны для принцев и герцогов по всей Европе. Феодоро жили с королевским размахом и аппетитом, принимая щедрые суммы от дружественных и родственных дворов и отслуживая за это отстаиванием интересов чужих кабинетов в политических интригах. В 1697 году Феодоро улыбнулась еще одна удача — русский царь восстановил номинально прежнее княжеское владение в Крыму, женил одного из собственных сыновей на племяннице титулярного правителя, присовокупившего к своей остзейской фамилии фон Лауницев родовые имена последних императоров Византии, даровал Приоратский замок в Серебряном Бору, выделил содержание, не очень большое, но регулярное, разрешил завести маленький двор с собственным гофмаршалом и титулованными особами при 'дворе'. За это титулярные князья Феодоро, Готии и Алании из рода Гаврасов, породнившиеся с русскими самодержцами, навсегда отказались носить мундиры чужих армий, отказались принимать субсидии от европейских банкиров, негоциантов, дипломатических агентов, родственных и дружественных владетельных домов. И служили русскому престолу. Верно и преданно. Титулярные владения правителя Феодоро в Крыму простирались до речки Бельбек, включали в себя Балаклаву, Федюхины горы, опоясывающие Авлиту* с востока, Херсонес, Инкерманскую долину и долины речек Кача и Альма. Князья Феодоро даже сохранили за собой право иметь собственную гвардию — Крымский конный полк, расквартированный на Северной стороне Авлиты, в белоснежных, из инкерманского камня, казармах.

Нынешний титулярный правитель Феодоро, Готии и Алании из рода Гаврасов Федор Иоанн Шмидт фон дер Лауниц Комнин Палеолог являл собой человека энергично необыкновенного. Он получил, кроме военного, юридическое образование, свободно владел несколькими языками. Везде и всюду можно было видеть его в орденах, в театре, балете, синематографе, на скачках, автомобильных гонках, на приемах, обедах и ужинах высших сановников. Он, казалось, вовсе не спал, и его было всюду много. Чем он занимался на самом деле, не знал пожалуй, никто: почетная синекура в Департаменте государственного протокола Министерства Иностранных Дел, посреднические услуги, нужные знакомства, светские рауты, и еще много чего, не слишком важного, но с мишурой и блеском.

В парке, называемом просто, 'Английским', было тихо...

-Парк, парк, хороший парк...Вы не находите, князь?

-Типичный английский парк. Насытили парк элементами садовой архитектуры, понаставили аллегорической скульптуры, памятников и прочего. Я предпочитаю все же русский парк. Несмотря на большое сходство, русский парк свободнее английского в своих формах. Да и лесов хватает.

-Да. Вы правы, Федор Иоганнович. В Англии со второго десятилетия XIX века вошли в моду пейзажные парки, которые начали противопоставляться как явления природы созданию рук человеческих. Пейзажная планировка стала некой подделкой под сельскую местность, но без лишней натуралистичности...

-Так сказать 'без навоза'? — съехидничал фон дер Лауниц.

-В какой — то мере, да. Искусные садовники передвигали с места на место горы земли и, кажется, даже небеса, не побоявшись назвать свое творение 'Райскими полями'. Парк и сад для англичанина — продолжение жилища, прибежище для размышлений и созерцания уголка природы. В английских садах деревья и кустарники располагаются свободными живописными группами, дорожки следуют очертаниям рельефа, а вода оживляет пейзаж плавным течением рек и водной гладью прудов. Сады создают ощущение естественной красоты, князь. От английского парка остается ощущение свободы и естественности, непринужденности и нерегулярности. Но он обманчив в своей простоте: на самом деле его композиция строго продумана, стиль выдержан очень тонко. Прогулка должна успокаивать, создавать умиротворенное настроение — это самый романтический парк.

-Определенно, вы начитались Джейн Остен и ее романов про ' уездных барышень'. — убежденно сказал фон дер Лауниц.

-Она блестяща и метафорична в описании Зеленой Англии, — ответил Долгоруков, — Остен блистательно справлялась с пейзажными деталями.

-И с не блистающими умом почтенными дамами, себялюбивыми и эгоистичными красотками. — заметил титулярный правитель Феодоро.

-Английский мир отнюдь не безоблачен. Здесь властвуют эмоции и чувства.

-И тут англичанка гадит. — хмыкнул фон дер Лауниц. — Да и мы хороши! Повальное увлечение 'всем немецким', 'всем французским', 'всем английским'...

-Всякое явление только тогда становится частью культуры, когда получает идеологическое осмысление. Именно поэтому не Италия или перенесенные в Европу внешние впечатления от садов Китая явились родоначальниками пейзажных парков, а идеологическая интерпретация их англичанами. Они рекомендовали не оставлять природу в естественном состоянии, а перерабатывать, сохраняя впечатление естественности. При этом имелось в виду не только дикая природа, но и природа 'обработанная', — потому англичане рекомендовали использовать в садовом искусстве 'нивы', устраивая среди них прогулочные дорожки и прибавляя этим нивам 'немного искусства'.

-А 'немного искусства', что такое, позвольте полюбопытствовать? 'Парковые безумства' в виде строительства 'павильонов' из сучьев или коры, разных 'хижин угольщиков' и 'молочных домиков' с нарочито грубой обстановкой? Крестьянская пастораль? Ну — с, нет, благодарю покорнейше! Пусть в Англии, где так дорожат каждым клочком земли, устраивают картинную идиллию!

-Кстати, князь, вы знаете, что и в России в XIX веке, как ранее в Англии, парки занимают все большие пространства?

-Что вы говорите? — шутливо осклабился фон дер Лауниц, — Никогда бы не подумал.

-В Англии эта тенденция привела к серьезному преобразованию английской природы. К концу XIX века лесные массивы исчезли. Осталось там и сям по клочку леса, да чащи, насажденные для дичи...Но все же ландшафт не кажется безлесым: живые изгороди, разбросанные по всей стране, много деревьев в парках...

-И много старых деревьев...

-Что? Ах, да. В Англии, да и у нас, существовал культ старых деревьев, причем в Англии он жив до сих пор. Считалось, что старое дерево несет в себе больше индивидуальных черт, чем молодое.

-И с чем сие связано? Культ старых деревьев?

-Это связано с тем, что люди XIX века стали больше обращать внимание и ценить такое качество, как индивидуальность. Стало считаться, что дуплистость и отмершие ветви скорее украшают дерево, чем портят его декоративные качества. За старыми ветвями был особый уход. Их, если было надо, подпирали столбами, бревнами, чтобы они не падали. Это выглядело красивым, наводящим на меланхолические размышления. Особенно ценен дуб. Дуб был самым любимым деревом, и это не случайно. Связано это с тем, что дуб традиционно воспринимался как индивидуальность, что особенно ценили как в людях, так и в природе. Дуб не поддавался стрижке, кроме того он — долгожитель, а, значит, свидетель прошлого...

-Однако, что мы все про англичан, да об англичанах?

-Времени — то свободного выкроил я себе с лихвой, штудирую труды британца Маккиндера...О главной задаче англосаксонской политики. Хорошо пишет о 'евразийском Хартленде', стервец.

-Как там у него? 'Кто контролирует 'Хартленд', тот контролирует мир'? — спросил Долгоруков. — Мир... А что миру нужно в первую очередь? Мир! Миру нужен мир. Чтобы убедить весь остальной мир в чем — то, нужна позитивная повестка дня.

-Вы уж простите, за камешек в наш общий огород...Но мы, дипломаты, по сути, всегда и все сводим к войне. Потому, что идет передел мира. Насколько Россия может претендовать сейчас на моральное лидерство? Насколько обоснованно именно то, что Россия должна вести за собой мир? Нам же в открытую говорят: вы не имеете права!

-Тенденция в Европе сейчас такова: все хотят наказать Россию. Просто на Западе сейчас владеют инициативой. А мы не всегда владеем. К тому же, и это есть факт, Западная Европа постепенно вырастает в мощный противовес России. По ряду ключевых экономических показателей Старый свет все еще превосходит Россию. Особенно заметно это превосходство в темпах роста производства, объема и темпах расширения внешней торговли и заграничных капиталовложений.

-Эк, вы...Я Маккиндера штудирую, а вы — политическую экономию.

-Приходится. Я по совету сына вложил кое — что в акции нашего калийного короля Рязанцева. А поначалу хотел броситься в объятия франко — германского калийного синдиката. Да вовремя отвели: их специалисты фальсифицировали данные анализа калийных и магниевых солей Верхне-Камского месторождения. Мухлевали, иначе говоря, монополисты чертовы.

Долгоруков и фон дер Лауниц подошли к небольшому столику, врытому около скромной парковой беседки. На столике, небрежно застланном газетой, стояли бутылка минеральной воды и два маленьких 'уршельских'*стаканчика. Долгоруков налил себе в стаканчик минеральной воды, выпил не торопясь, смакуя.

-Присядем в беседке или пройдемся еще? — спросил Долгоруков.

-Пройдемся. — ответил фон дер Лауниц. — Значит, вы, дорогой мой Василий Михайлович, еще и в калийных солях дока?

-Не я. Сын. Как начнет рассказывать про кизериты, да про сернокислые соединения — заслушаться можно. Я, знаете, совсем не в курсе был, что содержащие малый процент хлористого натрия калийные соли, оказывается, важны как удобрительный материал для культуры винограда, табака, хлопка и даже тропических растений.

-Век живи — век учись.

-Такие нынче времена... — вздохнул Долгоруков. — Информации — это товар, и, надо сказать, с хорошим спросом товар. Вот известно ли вам, что Франция почти не вывозит на мировой рынок сернокислые калийные соли? Вывозим мы и немцы.

-С голоду вы не помрете в тяжелые времена, Василий Михайлович.

-Я с голоду не помираю, но и питаться желаю регулярно, лучше бы, если четыре раза в день. -усмехнулся министр.

-Ну, так не приспело ли время изменить положение дел? — воскликнул фон дер Лауниц.

-А как? На ваш взгляд, как?

-Выковать прочный щит для России, непробиваемый панцирь, через систему перекрещивающихся между собой двухсторонних договоров о ненападении и нейтралитете со всеми основными державами Европы, а также с соседями по периметру наших границ.

-Прочный щит...Мы будем ковать прочный щит, а Европа будет устанавливать особый 'санитарный кордон' вокруг нас.

-Да, это предусматривается некоторыми нынешними международными дельцами от политики: усиливают Швецию, Польшу, Турцию. Вы этого опасаетесь, князь?

-Опасаюсь такого положения, когда Россия все более и более будет чувствовать себя изгоем, все более уязвимой и ущербной. Когда в Лондоне увидели, что в России назревает что — то новое, тогда решили, что для Англии это уже слишком...

-Вы знаете, Василий Михайлович, в недрах британских правительственных кабинетов не так давно рожден был секретный меморандум, в первой части которого констатировалось, что Европа на данный момент состоит из трех сегментов: великих держав, малых наций и России. — сказал фон дер Лауниц.

-Всяк нынче норовит составить меморандум. — по старчески посетовал Долгоруков. — Да такой, в коем бы, ни много ни мало, указывалось на ключевую геополитическую проблему: будь то предложение считать Карпатскую Русь 'пупом Средней Европы' или указание на необходимость провозглашения польской монархии, причем монархом непременно должен стать какой — нибудь германский принц. Подобными меморандумами европейская дипломатия буквально завалена. И по каждой такой ерунде ведется грандиозная переписка, с горами бумаг. Все пишут, все пишут, на приемах и раутах разглагольствуют, делают вид, что хитросплетения являются плодами реального сотрудничества в сфере политики.

-В связи с тем, что Россия, как влиятельный фактор в составе европейских держав создает некое чувство неустойчивости, подтачивающее благосостояние западноевропейских стран. Но в том случае, ежели изолированность России станет фактом, эта диспропорция будет таить в себе наибольшую угрозу британской устойчивости. В Европе неизбежно возникнет неразбериха — одни не смогут примириться с потерями, другие — побоятся за свои приобретения, а малые нации подвергнутся притеснениям. Тогда для Англии становится главной задачей нейтрализация России. Или сохранение России в качестве дружественного государства, не допустив ее сползания к какому — либо союзу.

-Вы знаете, у бриттов, как ни странно, тоже бывают проблески разума. — кивнул министр. — Давеча я получил текст меморандума, да..., меморандума..., начальников штабов трех видов вооруженных сил Англии. Он был представлен британскому кабинету. Генералы открыто говорят о необходимости достижения с Россией соглашения. В противном случае, утверждают они, Англии будет нанесено серьезное дипломатическое поражение, которое повлечет за собой нежелательные военные последствия. И тем не менее для британских политиков политические аргументы против союза с нами остаются гораздо более существенными, чем соображения военного характера.

-Увы.

-Лондон исходит из собственной политической конъюнктуры, будет делать вид, что предпринимает какие-то шаги к сближению с Москвой. Но только ради создания впечатления. Мы не станем отвергать эти демонстрационные шаги Лондона. В конце концов мы преисполнены стремления достигнуть соглашения со всеми, кто пожелает. Такова одна из основ нашей миролюбивой внешней политики.

-А Франция? Какую позицию может занять Франция?

-Париж следует в русле британской политики, следовательно будет придерживаться обструкционистской позиции. Вопрос только в том, насколько откровенно обструкционистской она будет.

-Интуиция мне подсказывает, что необходимы нестандартные, нетрадиционные решения для того, чтобы вывести наши отношения с Европой на новый уровень. — сказал фон дер Лауниц.

-Есть у вас наметки для таких решений? Я, однако, убежден в том, что внешнеполитическая работа должна вестись только через традиционные и устоявшиеся государственные институты.

-Нет ли здесь противоречия? — спросил фон дер Лауниц. — Вы про одно, я про другое.

-Нет. Работу пусть ведут традиционные институты, но нетрадиционными средствами.

-С кем или против кого? Я допускаю, что не надо быть Маккиндером или, допустим, британским министром иностранных дел лордом Чэшэмом, чтобы сделать банальное заключение: сотрудничество с русскими не является приоритетным с точки зрения британских интересов.

-Поскольку судьба Британской империи от этого не зависит. По крайней мере подобные настроения характерны для части британской политической элиты. Но, думаю, возможная консолидация России и Азии привела бы именно к той геополитической конфигурации, которую Великобритания старается во что бы то ни стало предотвратить как минимум с начала ХХ века. А именно — к появлению в Евразии единого противостоящего Западной Европе силового центра, располагающего к тому же превосходящей ресурсной, демографической, а в перспективе — и экономической базой.

-Ах, вот куда вы клоните, Василий Михайлович? — фон дер Лауниц с интересом взглянул на министра.

-Это не удивительно, куда клоню. — усмехнулся Долгоруков. — Россия всегда помнит про имперские амбиции англичан, считающих, что именно Англии надлежит управлять всем миром.

-В возможность заключения англо-японского соглашения вы верите?

-Верю. Но соглашение может носить лишь формальный характер. Что может предложить Англия японцам? Не препятствовать достижению чего — то там в Китае? В Азии? Ерунда! А мы можем предложить. Много чего.

-Итак, сближение с Китаем?

-С Японией. Китайский дракон сейчас не в том положении. Он слаб. Японии же предназначено сыграть очень большую роль в будущности Дальнего Востока. Я убежден: она пойдет по своему пути с непоколебимой решительностью.

-Но китайского дракона может поддержать русский медведь. И тогда он может окрепнуть. А японский ослабнет.

-Тогда и поговорим.

-Значит с Японией...Что ж...Я очень скоро буду готов изложить вам основные пункты плана русского — японского сближения.

-Даже так? Похвально. Выслушаю с интересом...

=============

опоясывающие Авлиту* — Севастополь.

два маленьких 'уршельских'*стаканчика — гранёные стаканы Уршельского стекольного завода, емкостью в 'кабацкую чарку' (1/10 штофа = 130 мл).

Картинки из прошлого — VIII.

-Как он вышел на вас? — резидент Интеллидженс Сервис в Москве лениво покосился на Каррингтона.

-Один из консульских переводчиков и по совместительству наш сотрудник, был на днях на Арбате, в гостях у сестер Страховых. Из Общества Английского Флага. Там оказался Кациус, их общий знакомый. Бывший оппозиционер. Переводчик принес несколько номеров журнала, издаваемого эмигрантом Коноваловым в Бирмингеме. Кациус, мало говоривший о политике, отозвался об эмиграции не без иронии, но статьи в номерах просмотрел и сказал, что они ему понравились. 'Вот с такими людьми мы согласились бы работать!' — сказал он, заявив также, что в России происходят перемены, с которыми нельзя не считаться; что эмиграция в целом не понимает этого. И что именно из России, из подполья, должны направлять ее на путь истинный. На следующий день Кациус попросил у сестер Страховых номера коноваловского журнала. Они телефонировали в консульство, переводчику. Тот сообщил мне...

-У вас есть какие — нибудь соображения на этот счет?

-Этот Кациус неглуп, не болтлив, но легок на подъем. И не из тех, полагаю, чью жизнь газеты со временем назовут кинематографической лентой. О нем самом известно пока мало. Родился в Двинске, учился в гимназии в Риге, затем в Дерптском университете. Интересовался телепатией. В 1923 году отчислен из университета и уехал в Витебск. Там познакомился с известным русским художником, Малевичем. Затем, по состоянию здоровья переехал на юг. Четыре года жил в Крыму, служил в акционерном обществе, кем — то вроде юридического консультанта. Поэт, литератор, эсперантист. Состоял в организации 'объединенных максималистов', был связан с неким Жук — Жуковским, радикалом, поклонником трудов Лаврова и Михайловского. Подозревался в переправке статей для еженедельника русских политических эмигрантов, состоял в активной переписке с Коноваловым.

-С Коноваловым? Тем самым, что проживает в Лондоне?

-Да.

-Хм — м, официально Лондон не приветствует и не поддерживает оппозиционные движения против России, но...

-Разумеется. Русские политические эмигранты все сплошь бескорыстные и благородные бессребреники. Настоящие патриоты.

-Не надо сарказма, Каррингтон. Что еще?

-Укрывал беглого приятеля. Переехал в Москву в начале 1929 года. Основал литературный кружок и журнал. Печатал злободневное, в основном пасквили и желчные фельетоны. Был связан с умеренными оппозиционными группами и сам называет себя 'умеренным элементом'. Имеет широкий круг знакомств в Москве, среди 'сливок' здешнего общества, артистических и писательских кругах, балетных трупп.

-Господи, еще и среди балетных трупп?

-Балерины пользуются успехом у политической элиты, многие министры и чиновники покровительствуют им. К тому же пристальное внимание балету уделяют иностранные, главным образом, немецкие, дипломаты.

-Хорошо.

-У меня создалось впечатление, что Кациус по — прежнему связан с оппозицией, но не прямо. В его словах хорошо просматриваются евразийские мотивы.

-В словах? Вы, что, беседовали с ним? — резидент осуждающе покачал головой.

-Дважды. Ничего существенного. Треп. Я просто прощупывал его.

-Или он вас. В том случае, если он хорошая 'наживка'.

-Не исключено. — кивнул Каррингтон. — И все же мы не должны упустить возможности привлечь к сотрудничеству организацию, находящуюся в околоподпольном или подпольном положении. Вам не меньше моего известно о тех непростых условиях, в которых мы вынуждены работать в России.

-Вам это известно все же в большей степени, Каррингтон. Вы родились в России, вкусили местные прелести с молоком матери, я же родился в Англии.

-Это упрек?

-Ни в коей мере. Иначе стал бы я вас рекомендовать на свое место?

-А вы рекомендовали?

-Рекомендовал. Вам известно, вероятно, что в Лондоне давно и серьезно питают ко мне ярко выраженную антипатию. Известно?

-Известно, — после паузы сказал Каррингтон.

-Я имею все основания полагать, что эта антипатия начала переходить с меня на вас. Я решил парировать удар и с некоторой поры распускаю слух, согласно которому мы с вами в весьма натянутых отношениях. Согласно слуху, в частности, вы то и дело выражаете свое недовольство моими методами руководства резидентурой, вы не всегда сдержанны в выражениях. Ваше же поведение, надо сказать, делает слух это достаточно правдоподобным и доказательным. Оно даже импонирует кое — кому в Лондоне. Это, своего рода, не самая худшая рекомендация. Поверьте мне, Каррингтон. Я продолжаю намекать и аккуратно сберегаю вашу голову от дрязг. Поэтому, не исключено, что в определенный момент вы займете мое место в Москве.

24 июля (11 Июля по русск..ст.) 1932 года. Воскресенье.

Лондон. Бречейн плейс.

Российское посольство в Великобритании располагалось в роскошном особняке в двух кварталах от Кромвель роад, на Бречейн плейс.

Посол стоял у окна своего узкого кабинета. Его секретарь и помощник, совсем еще юный сотрудник дипломатической службы Андрей Карташов, сидел за рабочим столом, разложив деловые бумаги.

-Как же мне недостает резиденции, — вздохнув, сказал посол, повернувшись к Карташову. — Нынешние казенные здания, выстроенные на современный лад, отнюдь не греют душу. В Лондоне полно такой безвкусицы: самое заурядное здание, какая — то, я бы сказал, образцовая контора фирмы по продаже вязаных гульфиков.

Посол Иван Сергеевич Саблин был карьерным дипломатом. Уже будучи чиновником консульской службы, он женился на дочери посла, что еще больше укрепило его позиции в мире дипломатии, но и наложило также, еще больше обязательств. Саблин стал более замкнут, осмотрителен и старался не допускать никаких мезальянств случайного знакомства, старался избегать всяческих неудобств в карьере.

-Сегодня запланирован визит в британское министерство иностранных дел. — сказал Саблин рассеянно. -Будете меня сопровождать, чтобы быть под рукой.

-Для представительности? Но я на такую роль не особо гожусь...

-Не только для представительности. У дипломатов принято появляться в официальном качестве не одному, а в сопровождении кого-либо из сотрудников дипломатической миссии. В случае, ежели предстоит встреча, всегда полезно иметь сопровождающего. Один памятливый человек — это хорошо, а два — много лучше. К тому же сопровождающий всегда может оказаться свидетелем.

-Свидетелем чего? И насколько мне кажется, возможная встреча может носить и конфиденциальный характер. С глазу на глаз, так сказать...— сказал Карташов.

-Поэтому лучше всего иметь при себе свидетеля. Полагаю, что сегодня речь пойдет о британской ноте относительно поддержания равновесия в Европе, предотвращения новых войн, то есть всего того, что является основными линиями внешней политики Англии. Речь пойдет о ноте, которую мы отклонили. Бриттам не нравится наша деловая активность в Персии, на Балканах, на Ближнем Востоке. Они хотят навязать нам разговор о дележке между собой первенства в этих регионах. Давайте — ка пробежимся по сценарию предстоящей беседы. Так будет легче вести разговор. Полагаю, что британский министр иностранных дел лорд Чешэм оседлает своего любимого конька об общих обязательствах по отношению к Европе.

-В этом случае стоит ответить лорду Чешему так: российская сторона не возражает против того, чтобы британский министр говорил о наших общих обязательствах. — предложил с ходу Карташов.

-Верно. Неплохая формулировка. — согласился посол. — Далее, следует сказать так: мы отклоняем британскую ноту как необдуманную, несостоятельную и не выражающую искренней заинтересованности британского правительства в добрых отношениях с Россией.

-Да, довольно четко и без неясностей. — согласился Карташов.

-Что ответит лорд Чешэм, как думаете?

-Ответит в том духе, что станет протестовать, заявит о том, что нота выражает волю британского правительства и представляемого им английского народа. — предположил Карташов. — Ну, и скажет обязательно о своей глубокой тревоге в связи с происходящими международными событиями, про попытки дружеским сопособом, посредством ноты, разрешить эти проблемы.

-Британская нота содержала скрытые угрозы. И намеки. Намеки на политические решения запланированной на осень конференции четырех держав. А замаскированные угрозы не очень — то похожи на обращение одной дружественной державы к другой. — ответил посол, размышляя вслух. — Она свидетельствует о явной враждебности и содержит в себе подозрения и угрозы. Вот почему мы и отклонили британскую ноту, не выражающую истинной политики Великобритании.

-На это лорд Чешэм мог бы возразить, что официальной задачей британской дипломатии является обережение незыблемости Британской империи. — заметил Карташов и порозовел.

-Не стесняйтесь, молодой человек. — поощрительно улыбаясь, сказал Саблин. — Вы верно излагаете. Продолжайте.

-Лорд Чешэм может также сказать, что любой вопрос он привык рассматривать с точки зрения интересов Британской империи.

-Верно. В — общем верно. Англия заключает соглашения, договоры, союзы, блоки, гарантийные пакты и все остальное. Все, что обеспечивает британскую национальную неприкосновенность. Что ответить нам на сие?

-Что мы препятствуем образованию других блоков и союзов, которые могли бы угрожать нашей безопасности и тем правам, которыми мы пользуемся на территории других стран. Мы стоим на страже наших жизненно важных интересов. А поскольку эти интересы охватывают значительную часть земного шара, мы всегда остро ощущаем свою ответственность за положение в других государствах.

-Вы далеко пойдете, молодой человек. — одобрительно сказал посол. — Эк, вы ловко перевели тему на запланированную международную конференцию. Мы уже высказали свое отношение к запланированному в Лиссабоне совещанию. Неплохо будет подпустить 'шпильку' еще раз.

-Англия предложила еще и торговые переговоры, кажется? — спросил Карташов.

-Мы ни очем не договариваемся. Мы лишь обмениваемся с английской стороной информациями. Тут и договариваться не о чем...

13 июля 1932 года. Вторник.

Москва. Ильинские ворота.

Кабинет товарища министра иностранных дел Хитрово располагался возле Ильинских ворот, в модернистском здании с куполом и башенкой. Из окна кабинета открывался прекрасный вид на Лубянскую площадь и конструктивистское офисное здание Московского Биржевого Комитета.

Здание, новая по стилю конструкция углового здания, заметно выделялось среди старой скучной архитектуры из арок и колонн и возвышалось над старыми малоэтажными домами, простирая, как крылья, свои надстройки и подавляя эти дома. Архитектор сделал фасад с использованием алюминия, а верхние этажи — из железобетона. Фасад здания был украшен полосами и скульптурными элементами, что придавало ему динамичные и футуристические формы ...Хитрово стоял возле окна, любовался видами и неспешно отхлебывал из грубоватого граненого стакана почти густой как деготь, черный чай.

Александр Дмитриевич Хитрово второй год занимал пост товарища министра иностранных дел Российской империи. Его дипломатическая карьера, начавшаяся в 1906 году, тесно связана с Азиатским Департаментом МИДа. Тогда, в 1906 — м, он, двадцатидвухлетний юноша, был зачислен по Министерству Иностранных Дел и приступил к переписке бумаг в так называемом японском столе Азиатского департамента. Департамент разделялся на два отделения: Ближнего и Дальнего Востока. Состав Азиатского департамента был двойственный. Туда поступали такие, как Хитрово, молодые люди, стремившиеся получить дипломатические посты, и специализирующиеся по восточным языкам, окончившие соответствующие высшие учебные заведения и предназначенные для драгоманской и консульской службы на Востоке. Отбыв воинскую повинность, в 1907 — м, в Лейб — гвардии гренадерском Измайловском полку, Хитрово вернулся обратно на службу в Азиатский департамент, где последовательно служил в политическом столе (так называемом архиве) и в японском столе, которым временно заведовал. Через год его неожиданно назначили вторым секретарем русской дипломатической миссии в Штутгарте, 'пообтесаться'. В 1911 году Хитрово в качестве второго секретаря миссии был направлен в Сеул, в 1912 — м году около шести месяцев исполнял там должность первого секретаря миссии, потом принял должность первого секретаря миссии в Пекине и, наконец, в начале 1915 — го года был назначен первым секретарем миссии в Токио. В 1922 — м году, отозванный в Москву, Хитрово возглавил в министерстве японский стол. Прожив в Японии около семи лет, вернувшись в Россию, он то и дело демонстрировал себя чистым японцем: улыбался, всплескивал руками, голову втягивал в плечи так, как это делают исключительно японцы. В министерстве, за глаза, его стали именовать 'самураем'. Речь Хитрово была, также как и повадки, не менее причудлива: сочетание старомодных русских слов, произносимых с японскими интонациями. Не сразу, через два года, Хитрово согласился принять назначение, больше похожее на синекуру — посланником в Копенгагене. Назначение на дипломатическую службу в Европу было связано с тем, что министр иностранных дел, князь Долгоруков желал присмотреться к Хитрово перед назначением на более высокую и самостоятельную должность. В Копенгагене Хитрово прослужил в течение двух лет, с 1924 — го по 1926 — й, затем, уже в ранге посла вернулся в Японию. Отставка Бориспольского, главы Азиатского департамента, в 1930 — м году вновь вызвала перемены в дипломатической карьере Хитрово. Он возвратился в Москву в начале 1931— го года, чтобы уже более не покидать ее на длительный срок — принял Азиатский департамент, позже переименованный в Азиатскую Часть Министерства Иностранных Дел, стал товарищем министра. Богатый опыт дипломатической службы на Дальнем Востоке помогал ему разбираться в хитросплетениях японской политики, хотя в Японии ему, пожалуй, было труднее, чем на всех прежних дипломатических постах...

-...План, собственно, состоит из трех этапов. — разглагольствовал фон дер Лауниц, удобно устроившись за письменным столом товарища министра иностранных дел. — Благополучным результатом переговоров о нормализации отношений по линии прессы и культурных связей, о принятии взаимного уважения друг к другу, завершился бы первый этап. Второй этап должен состоять в нормализации торгово — кредитных отношений. А вот после этого следует переходить к третьему этапу, поставив вопрос о политическом сближении.

-Чай пить будете? — предложил Хитрово. — Или позволительно испить рюмочку джина? Джин, скажу вам, отменный.

-Джин. И не разбавляйте, как англичане, лимонным соком со льдом.

-Варварство, бр — р...

-Сплошное. — засмеялся фон дер Лауниц.

-Что мы сможем предложить японской стороне для предметного обсуждения? — спросил, поворачиваясь к фон дер Лауницу Хитрово. — Для начала?

-Прежде всего: решение вопроса о японских рисовых концессиях на озере Ханка, рыболовную конвенцию и гарантии японских экономических интересов на крайнем Востоке. Сперва попытаемся поднять перед японцами в обычной дипломатической манере какой — нибудь безобидный, но неотложный вопрос, чтобы убедиться в том, что они готовы вести деловой разговор.

-Неудобно говорить, обсуждая вопросы чисто кредитно — торгового характера, об улучшении политических отношений. Это нелогично. — задумчиво сказал Хитрово.

-При известных условиях, за разговором о кредитно — торговых вопросах, последовали бы далеко идущие политические беседы, позволяющие выяснить возможность заключения между двумя странами хотя бы временного соглашения.

-Мне кажется, в этом есть неуместное и неудобное забегание вперед.

-Разговор будет носить ни к чему не обязывающую форму.

-Как вам видится это?

-Я полагал бы желательным направить в японское министерство иностранных дел не посла, а скажем, торгового атташе, чтобы он, упомянув о каких-нибудь экономических вопросах, мог бы лично, от себя, в произвольной форме, заявить, что он — де не хочет касаться политики, но считает, что между Россией и Японией остаются открытыми все возможности. Предложим японцам высказаться о политических намерениях. Это была бы абсолютно неофициальная форма контактов...

-Это в Японии, мы, возможно добьемся от японцев конкретизации интересов Токио. — сказал Хитрово. — А здесь, в Москве? Возникнут сложности. Известно, что японский посол симпатизирует Англии.

-Говорят, что вера японского посла покоится на двух китах: англофилии и русофобии. Я верю и в то, и в другое.

-Русофобия его убедительна. — подтверждающе кивнул головой товарищ министра иностранных дел. — Так чем ответим англичанам? Они ведь практики.

-Не думаю, что англичане сильнее нас в исторической перспективе.

-В Токио могут так далеко не заглядывать. Не решатся. А вот, говоря о тактических преимуществах, мяч, по — футбольному, конечно на стороне англичан. Тут преимущества у Лондона.

-Но может быть, есть возможность лишить Англию этих преимуществ? Или по крайней мере, дать понять, что не все козыри у Лондона, а?

-Есть мысли на этот счет?

-От Англии ничего хорошего ждать не приходится. Но...,почему бы не указать японской стороне на ее главную опору — суверенное право народа, нации, быть сильной и процветающей? В союзе с Россией?

-Это что же, прессу собрать и ей втолковывать про преимущества русско — японского континентального союза? — пробурчал Хитрово. — Да нас с потрохами сожрут своры европейских газетчиков! Всю мировую прессу развернут против нас!

-Разговор с мировой прессой отложим на потом. А прежде поговорим с Токио о невозможности действия права навязывать суверенной державе свою волю. Ведь именно этим определяется господствующая в сластолюбивом Лондоне точка зрения.

-Предлагаете японцам выбор: прозябать на задворках, под плотным политическим, военным и экономическим колпаком Англии, или утвердиться на мировой сцене в числе ведущих держав?

-Континентальный союз не решит проблемы возможности или невозможности войны в будущем, но сделает, во — первых, Японию неуязвимой в вопросах экономики и, во — вторых, приведет к отказу от взгляда на Японскую империю как на мир низшего порядка.

-А не находите ли вы, что такая постановка вопроса, как вы ее тут излагаете, вызовет в Европе толки о том, что Россия сталкивает Запад и Азиатский Восток и тем провоцирует войну?

-Пусть вызовет.

-В Европе скажут: противопоставив Азию Западу, мы сталкиваем эти две силы не без умысла.

-Ну, скажут. Пусть. Мы печемся об интересах России, а заодно желаем восстановления справедливого порядка — даже в Европе не возьмутся отрицать, что нынешние ее отношения с Китаем или с Японией носят полуколониальный, а следовательно, несправедливый характер.

-И как будем говорить с японской стороной?

-Почему бы не создать канал для неофициальных контактов? Для связи? По — которому мы будем вести истинный обмен информациями, по — которому мы будем договариваться с японской стороной, и который будете курировать вы?

-Канал? Почему канал?

-Известно, что в России все тайно, но ничего не секрет. Так сделаем тайну, которая кое для кого будет большим секретом. Кто более всего заинтересован в том, чтобы расстроить наши контакты с Японией? Англия. У англичан богатая фантазия, посему они могут представить себе ближайшие перспективы сближения Москвы и Токио. И перспективы долгосрочные. Если мы выиграем битву за сердца и умы японцев, что помешает нам заключить настоящий союз с Японией? Англия перед Японией в долгу неоплатном. В конце концов, японскому терпению, как и всякому другому, есть конец. Ничего не получая взамен, блюсти интересы Великобритании на Дальнем Востоке? Не хватит ли? Таким образом, налицо кризис доверия японо — английских отношений.

-Погодите — ка, князь, дайте разжевать ваше блюдо...

-Что?

-Если ваша догадка верна, и между Лондоном и Токио существуют разногласия, — сказал Хитрово, — Есть и спор. Что может быть предметом спора? Будущее Японии? Китай? Дальний Восток, британские колониальные владения? Торгово — кредитные отношения? Это насущные вопросы. Здесь явно может попахивать англо — японской потасовкой. Если интересам Великобритании, короне, угрожает опасность, то она таится в том, что между Москвой и Токио может возникнуть прямой диалог. Тогда это угроза великоимперским амбициям и вожделениям Лондона.

-К этому я и подвожу!

-Я бы не стал радоваться. Пока не стал бы. Все еще неопределенно. Первый момент. Наибольшие затруднения будет представлять обсуждение вопроса о компенсациях в Китае. Японцы обязательно пожелают обсуждать пределы 'жизненного пространства' для своей империи на материке. Постановка вопроса о 'жизненном пространстве' ясно и точно продемонстрирует, что японская сторона с самого начала зондажа думает о переделе, в смысле практического захвата, китайских территорий. В этой связи мы должны постараться убедить японцев, что стремимся к установлению добрых союзнических отношений, а не намереваемся покупать благосклонность Токио в обмен на согласие захвата Китая. Теперь момент второй. Англичане вынуждены будут считать своим нынешним политическим призванием воспрепятствование тому, чтобы между Россией и Японией установился доверительный канал. А есть у нас способы и возможности обмануть бдительных британских стражей?

-Создадим второй канал — для дезинформации.

-Для дезинформации кого?

-Заинтересованных сторон. Согласитесь, когда начнется интенсивный обмен информациями, когда неофициальные контакты начнут обретать силу, трудно будет сохранить все в тайне? Наш второй канал возьмет на себя миссию дезинформировать англичан о поиске доверительных контактов с японской стороной и неудаче в их установлении! Канал будет фонтанировать правдоподобными сведениями, конфиденциальными слухами, неофициальными отчетами, он будет наполнен кипучей деятельностью. Пусть в Лондоне зреет уверенность, что Япония предлагает формат ни к чему не обязывающих разговоров, что переговоры могут претерпеть серьезный ущерб, что японцы намеренно затягивают их. Одним словом, все постепенно сводится в тупик и стороны подумывают о смене внешнеполитических приоритетов. Обратившись, например, к Пекину.

-К Пекину?

-Да. Посадим в Азиатском департаменте нескольких сотрудников и поручим им делать вырезки из китайских газет. Будем собирать сведения о пышно расцветающем, ничем не прикрытом, великодержавном китайском шовинизме. Обхаживать китайских дипломатов. Кормить их икрой и блинами, накачивать водкой из запотевших графинов. Сочувственно цокать языком на все их речи про китайскую гегемонизацию мира, про китайские амбиции устрашать и потрясать земной шар, распоряжаясь государствами и тесня пять континентов.

-Кто будет курировать второй канал? Вы?

-Номинально курировать буду я. Каналом же официальным займется Чебышев, Владимир Иванович. Это дело как раз ему сподручнее вести, по линии заведующего политической канцелярией Цифирного комитета. Основной канал, первый, будете курировать вы.

-Хорошо. В больших делах не до мелких недостатков. Приступайте. Есть необходимость согласовать все со статс — секретарем*? Согласуйте со статс — секретарем, если это потребно. Только не вы, а Чебышев пусть согласовывает. Продумайте все, определитесь с организатором основного канала связи. Желательно, чтобы это был человек, знакомый с подобного рода деятельностью, но возможно вне службы, государевой или частной...Самое трудное впереди, в конце...Как говорят азиаты, 'для проходящего сто ри половина пути — девяносто ри'*.

==============

Согласуйте со статс — секретарем* — статс — секретарь Председателя Совета Министров координировал деятельность специальных служб.

'для проходящего сто ри половина пути — девяносто ри'* — цитата из китайского древнего письменного памятника 'Планы сражающихся царств', означающая, что самое трудное — последний шаг, завершение дела.

14 июля 1932 года. Среда.

Москва. Головин переулок.

-Какие новости, милый Кациус? Обсуждали аграрный вопрос по Михайловскому? Вижу по вашему виду, что в том, что вы имеете мне сказать, не столь уж много приятного...

Кациус и коммерческий советник британского посольства Каррингтон сидели в подвале жилого дома в Головином переулке и неспешно пили кофе. Здесь располагалось маленькое уютное артистическое кафе, устроенное при театральной студии Мансурова. Каррингтону нравилось здесь бывать. Всего несколько ступенек вниз вели в небольшое фойе, оформленное в стиле арт — нуво. В кафе, почти всегда пустовавшем, было восемь столиков и почти никогда не бывало посетителей. А те, что бывали, всегда оказывались на виду. Очень удобно. И кофе подавали отменный. В маленьких, словно лилипутских, чашечках, по здешнему обычаю густо — коричневым, без сахара.

Кациус поморщился.

-Что вы, Леонид Фридрихович? Чем недовольны?

-Ваша речь напомнила мне скверных одесситов. Я не смею вас задерживать, но действительно готов вам кое — что сообщить.

-Я вас слушаю. — произнес англичанин, откладывая газету на край столика.

-Кто бы ни стоял за вами, господин Каррингтон, правительство, 'Интеллидженс Сервис', банковские дельцы Сити, все равно я не верю в их здравый смысл в русском вопросе. Вы не можете не свихнуться в противорусские цели. Поэтому полностью доверяться вам наивное дело. Вами можно пользоваться, только с осторожностью и в каких-то пределах. Ваша сила в деньгах. И в подкупе.

-Глаз у нас кривой, так что ли прикажете вас понимать?

-Вы, все ваши действия, заточены на разрушение национальной государственности под соусом разрушения неугодного политического режима.

-И что? Вы — то, милейший Леонид Фридрихович, спокойно сотрудничаете с врагом русской национальной государственности.

-Пока вы субсидируете и направляете принудительно единство борьбы против нынешнего политического режима России, у нас сохраняется возможность повлиять на судьбу противоборства.

-Как ваше опереточное движение намерено бороться с Кремлем? Войной? Ну не думаете же вы всерьез, что воевать будут англичане с Россией в интересах русского государства? Это ведь абсурд.

-Военный разгром России невозможен. А вот успешное реформирование русской политической системы возможно только изнутри. Недовольство, вызревающее в обществе, пока не может вылиться в массовый политический протест в масштабах всей страны. В России легальная оппозиция есть. Но она почти одомашненная, беззубая и рыхлая. Та группировка в высших сферах, назовем ее 'реформистской', может усиливать свои позиции только при условии крайне осторожных действий, укрепления своей защищенности со стороны окружающих ее структур, имеющих иное представление о необходимых шагах. Поэтому ключевое значение для выбора варианта реформ и момента их начала, имеет скрытое выдвижение реформистов в высшие эшелоны власти. Сигнал к нарушению равновесия может подать группировка, неуязвимая со стороны других. До поры она должна камуфлировать свои планы под соусом осторожного реформизма, усложняя и запутывая социальную расстановку сил, замысловато переплетая интересы, на которые накладываются противоречия политических тенденций.

-Так вы, стало быть, запутываете? Усложняете и переплетаете, опираясь на благословенную Англию?

-Между прочим, сегодня Британская империя символ регресса...

-Все проходит, пройдет и это. Изменится. И тогда станут говорить, что империя полезна людям. Половина человечества говорит по — английски.

-Пока не произошло. — заметил Кациус. — Так, что, стоило бы вам заручиться хотя бы каплей русского расположения и доверия. Я догадываюсь, что вам, англичанам с нами, с русскими, всегда было трудно и сложно работать. Но сотрудничество необходимо. И вам стоит проявлять терпение настолько, насколько существует хоть малейший шанс того, что оно проявится в ближайшее время. Ибо и вам, англичанам, хочется, чтобы мы, русские, помогли испечь пирог.

Каррингтон вскинул глаза на Кациуса:

-Стоп, милейший. Начинается сфера русских и британских интересов. Вы готовы стоять за свое. Я готов биться ради своих. И вот еще...Желание печь пирог я вижу. А вот насчет готовности к совместной стряпне, на это, наверное, не сможет ответить и Букингемский дворец.

-Мы от своих взглядов не отказываемся. Но и в решающие атаки, способные изменить нынешний режим не переходим. Мы пока готовимся к такому наступлению, к решающей борьбе за умы общества и верхов. В некоторой степени вы можете опереться на представителей интеллектуальной элиты. Настроения витают? Витают. Осторожное сближение с западом, расширение гражданских прав и свобод — эти идеи распространены среди русской элиты.

Кациус вздохнул.

-Что, Леонид Фридрихович, осточертело все хуже редьки?

-Хуже горькой редьки. — поправил Кациус.

-Один хрен. — медленно ответил Каррингтон и засмеялся, глядя на удивленно — вытянутое лицо Кациуса. — Что, не ожидали от меня эдакое услышать? А? Я, к вашему сведению, родился и первые четырнадцать лет прожил в Москве, в Замоскворечье, мама моя русская, и я говорю по — русски. Но, простите, ради бога, это так, небольшая разрядка.

-Первый раз встречаю такого англичанина. Просто удивительное исключение. Игра в русскую душу?

-Я англичанин. — улыбнулся Каррингтон, — Но с русскою душою. И поэтому сам склонен, иногда погрязнув в фантазиях, оглядываться на историю, черпая эрудицию с первой страницы учебника. И снисходительно смотрю на то, как в Москве иностранцев водят глядеть на самый большой колокол, который никогда не звонил, и на самую большую пушку, которая никогда не стреляла.

-Удивительный город, в нем достопримечательности отличаются нелепостью. — тихо пробормотал Кациус.

-Что вы говорите, Леонид Фридрихович?

-Вы мне только что процитировали слова Чаадаева, я лишь дополнил их...

-Так это Чааадаев говорил? В самом деле? А я по сию пору был уверен, что эта мысль пришла мне в голову первому.

15 июля 1932 года. Четверг.

Москва. Новоблагословенное кладбище. Владимирский тракт. Окрестности Дангауэровской слободы.

Двое прогуливались по аллеям Новоблагословенного кладбища. За кладбищенской стеной, на Владимирском тракте, сновали в Электрогородок и к электрорынку*, и обратно трамваи, то и дело раздавались трамвайные трели и стук железных колес, хлопали, переключаясь, стрелки рельсов...А на кладбище было относительно тихо. Высокого роста, стройный, плотный, седовласый Владимир Иванович Чебышев, потомок величайшего, наряду с Лобачевским, русского математика XIX века Пафнутия Чебышева, неторопливо ступал по аллее Новоблагословенного кладбища. Шагал он легко, не сутулился, плечи были развернуты, голова поднята...Рядом с ним шел человек, помоложе лет на десять, одетый с безукоризненным иностранным шиком — титулярный правитель Феодоро, Готии и Алании из рода Гаврасов Федор Иоанн Шмидт фон дер Лауниц Комнин Палеолог. Фон дер Лауниц был не в духе.

-Почему люди, приближенные к высшим сферам, любят выбирать для встреч такие уединенные места как кладбища? — спросил фон дер Лауниц.

-Мне по сердцу версия с фэншуем. — сказал Чебышев.

Титулярный правитель мысленно рассмеялся — он решительно не мог представить себе Чебышева сентиментальным, способным на тонкие порывы души: грубоват, лишен манер, крестьянский сын (вспомнилось вдруг, как кто-то рассказывал как однажды был приглашен к Чебышеву на семейный обед и услышал, что тот, оторвавшись от застольной беседы, напомнил своей жене: ' — Оленька, скажи, чтобы горошку не забыли в суп положить')...

-Фэншуй — слово не русское. Однако...Любопытно. — хмыкнул фон дер Лауниц и скользнул по лицу заведующего политической канцелярией Цифирного комитета цепким профессиональным взглядом.

-Фэншуй пространства использовался при строительстве церкви. Церковь строилась на более возвышенном месте, поближе к богу, где сама природа помогала обрести единение с богом. Кладбища располагались недалеко от церкви, среди деревьев, чтобы подарить покой усопшим и душевное успокоение для людей, приходящих почтить память. Впрочем, эти места выбирались, не только следуя названным условиям. Для выбора места постройки дома звали людей, которые обладали даром видеть и определять пригодность таких мест. Они же указывали место для рытья колодца. Назывались они по разному 'рудознатцы', 'лозоходцы'. Определялось три важных места — место для храма, кладбища и для жилых домов.

-А мы с вами, стало быть, рудознатцы?

-Стало быть. Во всяком случае есть что — то схожее.

-Владимир Иванович, позвольте уж мне без предисловий. — нетерпеливым тоном сказал фон дер Лауниц.

-Хорошо, хорошо. Без предисловий.

-Похоже, я слишком затянул свое вступление. Зато теперь буду краток: нужно быстро, скажем, в течение полугода — года добиться установления совершенно новых отношений с Японией. Отношения эти должны быть исключительно честными, доверительными и непременно динамичными. Для этого нужно найти кратчайший путь на самый политический 'верх'. А как известно, самый краткий путь — это прямая. Нам надо установить прямой канал между Москвой и Токио, в обход всех внешнеполитических ведомств. Они в данной ситуации будут лишь тормозить дело. По линии министерства иностранных дел уже есть в этом направлении какое — то шевеление, есть какие — то подвижки, но это может затянуться и затянуться надолго. Нам же необходим результат сегодня, самое позднее — завтра, естественно, я говорю в фигуральном смысле, но никак не через пять или десять лет. Для начала нам необходимо с японцами открыто объясниться — кто что может и кто чего хочет. Пока же между нами глухая стена из взаимных претензий и подозрений. Каждый слышит только самого себя.

-Так...

-Это я вам излагал о стратегии, — сказал фон дер Лауниц. — Теперь — о тактике. Для поддержания действенного контакта на высоком уровне необходимо быть постоянно и хорошо информированным. Информационный канал между руководителями двух таких держав не может быть улицей с односторонним движением. Необходим живой обмен идеями, информациями, а потому следует быть в курсе самых последних событий. События же, которые будут прежде всего интересовать наших японских друзей, или оппонентов, происходят здесь, в Москве. Потому и канал следует здесь организовать здесь, дома, а в Японии его иметь лишь по необходимости. Где встречаться — вот вопрос. Как встречаться, под каким предлогом, все эти проблемы нужно решать здесь. В Москве.

-Кто будет встречаться?

-Вот. Вопрос. Тактический. Люди будут встречаться.

-В таком случае, какая по — вашему роль, во всей этой комбинации, отводится мне?

-Нужно организовать некий центр, бюро, агентство, с названием вы сами определитесь. Этот центр, при министерстве, разумеется, либо при вашей канцелярии, займется работой и поведет дело. Но состоять он будет как бы из двух сфер — одна внутри другой...

-Как матрешка? — спросил Чебышев.

-Да. Внешняя сфера будет вести сбор информации, анализ, подбирать материалы, готовить обзоры и бюллетени для министра. Или для вас. А внутренняя, скрытая оболочка, или сфера, займется наведением мостов с Токио. Займется налаживанием связей. Такая конструкция надежна и удобна. Не привлекая внимания, она позволит проводить различные встречи, переговоры, устраивать неафишируемые визиты и прочее. Эдакий канал.

-Туннель или канал? — задумчиво спросил Чебышев.

-А вам как видится?

-Скорее все — таки туннель. Его копают с двух сторон друг навстречу другу. Кроме того, было бы неплохо определиться, кто будет копать: официоз отпадает.

-Тут вы правы. — согласился фон дер Лауниц. — Официозу не нужны два уровня дипломатии — открытый и тайный. Официозу комфортно и спокойно, когда дипломатия едина, когда она ясна и сосредоточена в чьих — то одних руках. В этом случае не так видны недостатки и слабости официальной дипломатии.

-Если канал связи заработает, по многим вопросам можно будет достичь согласия и найти компромиссы. Этот канал связи должен быть застрахован от вбросов сведений, имеющих целью дезинформирование сторон. Что будет проходить по каналу, должно быть совершенно точным и верным. В этом его отличие от всякого дипломатического манипулирования.

-Согласен. Обе стороны получат возможность заранее обсуждать и корректировать позиции по важнейшим вопросам и направлениям внешней политики. — сказал фон дер Лауниц. — Итак, ваша задача: объять необъятное, сделать невозможное. И сомнения, раздумья — не окажется ли канал ненужным, искусственным — отбросить!

-Интересно — получится ли? Токио может запросить высокую цену.

-Вы несколько забегаете вперед...

На лице Чебышева проступило сомнение:

-Канал — это хорошо. Вопрос — с кем?

-Подбирать людей всегда трудно. Да, и...нельзя предугадать сопротивление, которое могут вызвать эти инициативы. Владимир Иванович, вы смогли бы взяться за создание центра?

-Я в некотором смысле профессионал в области разведочной деятельности. А вам профессионал только мешать будет.

-Не будет. Да и вопрос согласован на высоком уровне.

-Я?

-Вы. Куратор. Нужно ваше принципиальное согласие. Всего лишь.

-Что же...Я также мог бы порекомендовать кое — кого еще, но боюсь, все они, в той или иной мере относятся к государственной охране. Это несколько другая специфика, не совсем то, что нам необходимо. Да и потом...

-Много людей не понадобится. Один — два надежных человека, не более. Исключительно для технической работы по налаживанию канала. Или по рытью туннеля. Дело совершенно секретное и знать о нем будет крайне малое число людей. Даже статс — секретарь не посвящен в детали предполагаемой комбинации. Я пытался говорить с ним. Но он наотрез отказался меня слушать, сказав, что желал бы сохранить свои уши чистыми на случай, если ему придется давать объяснения перед соборным комитетом.

-Итак, нужен мне работник...

-Повар, конюх, плотник... — насмешливо продолжил титулярный правитель. — Один или два. Не отставники, но, скажем так, не в активной службе, уже или почти отошедшие от дел. Способные. Желательно. Служившие по линии контршпионажа. Желательно, соприкасавшиеся с делами 'английского стола', или 'японского', имеющие связи, кое — какие знакомства в околодипломатическом мире. Словом, такие, за кем не было бы никаких больших грехов, и на первый, да и на второй тоже, взгляд, не имели бы ничего общего с рыцарями плаща и кинжала. Присоветуйте кого — нибудь, Владимир Иванович. С ответом не тороплю, но было бы желательно, ежели скорее...

-Хорошо. — резко оборвал Чебышев. — Хотя я считаю, что спешка может только повредить.

-Вот еще...Внешняя оболочка канала возьмет на себя миссию дезинформировать англичан, да и не только их, о поиске доверительных контактов с японской стороной и неудаче в их установлении. Необходимо создать иллюзию, что Москва и Токио обсуждают и корректируют позиции по важнейшим направлениям внешней политики, минуя неповоротливые, инертные дипломатические структуры.

-Дурить англичан? Интересная мысль...

-По нашим сведениям англичане пытаются внушить высшим сферам в Токио мысль о том, что русские внешнеполитические инициативы используются лишь как беззастенчиво подготовленная мошенническая уловка, с помощью которой Москва хочет заполучить возможность на какое-то время нейтрализовать Японскую империю. Ну, так пусть у бриттов возникнут основательные доказательства, что сие так. Курировать внешнюю оболочку нашей 'матрешки' буду я.

-Тогда понадобится еще один человек. Или два.

-Задумка с каналом обретает очертания снежного кома...Не хотелось бы, не люблю, когда посвященных много...Неудача ведь ляжет на меня.

-Вам неудача может легко обойтись, при ваших связях...

-Не завидуйте, Владимир Иванович. Успех разделим пополам. Когда все закончится, вас наградят орденом или медалью. В конце концов, одно дело делаем. Альбион туманен, но угроза, идущая с острова вполне конкретна.

======================================

сновали в Электрогородок и к электрорынку* — В конце 1911 года к северу от Владимирского тракта, на краю Артиллерийской рощи, между Всехсвятским заштатным девичьим монастырем при Новоблагословенном кладбище и артиллерийской лабораторией, возник обширный комплекс сооружений Российского Электротехнического Общества (РЭО), спроектированный молодыми архитекторами братьями Владимиром и Георгием Мовчанами. В 1914 году в Дангауэровской слободе отстроили, для получения дефицитной в ту пору рафинированной меди, электролитический завод 'Акционерного общества Московских электролитических заводов И.К. Николаева' и кабельный завод 'Товарищества для эксплуатации электричества М. М. Подобедова и Ко'. От Рогожской заставы к Дангауэровке, вдоль монастырских стен и Владимирского тракта протянули трамвайную линию с кольцевым разворотом. Тотчас под Горбатым мостом, построенном через железнодорожные пути Московско — Курской и Нижегородской железной дороги, возникла стихийная 'толкучка', как грибы после дождя повыскакивали ларьки, в которых продавались радио — и электрические товары, материалы для конструирования электротехнических радиоприборов и всякая прочая сопутствующая дребедень. 'Толкучка' превратилась вскоре в известный рынок по продаже электротоваров — в 1924 году правительство ввело новые правила контроля за торговлей в стихийных ларьках и это вынудило продавцов переместиться в магазины, воздвигнутые возле железной дороги. В зданиях электрорынка, под Горбатым мостом, расположились небольшие торговые секции, отдаленно напоминающие о старых ларьках. Вокруг и около конечной трамвайной станции, у разворота, разместились типичные торговые заведения — большие магазины бытовых электроприборов, беспошлинные магазины и прочие секции розничной торговли.

В середине 20 — х, напротив комплекса РЭО выросли две поставленные в виде буквы 'Т' призмы здания Московского военного электротехнического училища. Неподалеку появились Высоковольтная лаборатория Розинга, административные корпуса РЭО и здания учебных электротехнических мастерских. Весь район от Проломной заставы до Дангауэровки, и к югу от Артиллерийской рощи, с легкой руки кого-то из московских бытописателей, был назван Электрогородком.

16 июля 1932 года. Пятница.

Москва. Покровское — Стрешнево.

Ресторанчик 'Загородный' в Покровско — Стрешневе находился на победу того или иного фаворита, краешком приобщиться к роскошной жизни владельцев Глебовских конюшен, расположенных за парком и Покровско — Стрешневскими прудами. В 'Загородном' подавалась зернистая икра в серебряных ведерках, руанские утки, выписанные из Франции, красные куропатки, котлеты 'а ля Помпадур'...

Около часу дня в 'Загородный' вошел человек, одетый по последней моде, завезенной американцами: короткий пиджак с подложенными плечами, прикрывающий пояс жилет, широкие классические брюки со стрелками, длинный галстук ярких цветов, полубашмаки с острыми носками, соломенная шляпа канотье. Он быстро прошел через первый зал с накрытыми для завтрака столиками, опустился за самый дальний стол, у окна. Тотчас подскочил официант:

-Что угодно, сударь?

-Водки, борща и сметаны... Шучу. Что порекомендуете? — спросил человек, принимая из рук официанта меню, и откладывая его в сторону.

-Сегодня прекрасный выбор блюд. На закусочку рекомендую устриц..

-Средиземноморские?

-Как можно — с? — деланно возмутился официант, — Мы берем исключительно каркинитские. Исключительно по цене и качеству!

Человек кивнул.

-Вино?

-На ваше усмотрение. Шабли или мартель.

-Шабли — отличное вино. Свежее.

Человек усмехнулся и отрицательно покачал головой.

-Тогда мартель?

-Да.

-Еще какие — нибудь закуски? — осведомился официант.

-Легкий салатик. Можно 'славянский' с физалисом, свежей зеленью и кимчи со свининой.

-Первое?

-Разумеется. Ростовской ушицы с форелью. На второе — завиванцы из свиной вырезки под белым соусом.

-Десерт?

-Без десерта. — сухо ответил человек, — Только кофе.

Человек едва оглянул зал, когда за столик к нему подсел бледный, медлительный, слегка полноватый господин в темном пиджаке. В руке он сжимал вычурную трость, вырезанную из бука.

-Здравствуйте, князь. — сказал он и буркнул подлетевшему официанту, — Водки с морсом, 'Екатерининскую' соляночку. И чтоб в горшочке...

-Здравствуйте, Сергей Владимирович. Скажите сразу, удивлены?

-Не скрою, удивлен.

Когда Сергей Владимирович Чечель получил пришедшее на домашний адрес письмо на бланке титулярного правителя Феодоро, Готии и Алании из рода Гаврасов, первой его мыслью было, что это шутка. С тех пор как он удалился от службы или, вернее, с тех пор как извилистые тропки государственной службы пролегли мимо него, утекло слишком много воды, чтобы он мог вообразить, будто сильные мира сего по каким — то неведомым причинам прибегнут к нему. Еще более странным было то, что на письме стояла гербовая печать канцелярии титулярного правителя крымского княжества.

-Поди, подумали, на кой ляд я, скромный консультант, сдался остзейцам?

-Подумал. На кой черт я понадобился наследнику византийского императора?

-Ох, спасибо вам за 'наследника'. — засмеялся собеседник Чечеля. — Сидя в Приоратском замке, уже забывать стал свои корни. Сергей Владимирович, я ведь к вам с просьбой. Посодействуйте по знакомству.

-Хоть и шапочному.

-Если не возражаете, позавтракаем и я перейду к изложению сути дела. — сказал фон дер Лауниц, князь Феодоро.

-С удовольствием позавтракаю. На голодный желудок всё вкусно. — весело ответил Чечель. — Князь, уж не обессудьте, но сразу замечу, что после того, как я ознакомлюсь с вашей просьбой, у меня могут возникнуть два серьезных вопроса.

-Какие?

-Первое: смогу ли я чем — то помочь. Второе: стоит ли мне это делать.

-Меня, Сергей Владимирович, терзают догадки, а не воспринимаете ли вы ситуацию, как очередную интеллектуальную задачу?

-Не вопросы губят, а ответы. — Чечель вежливо кивнул. — Из разряда бесед о судьбах мира.

-Вы сейчас чем на жизнь зарабатываете? — поинтересовался фон дер Лауниц.

-Можно сказать, вольные заработки. Консультации. Частное лицо. Вы сейчас обращаетесь к частному лицу.

-И что за консультации?

-Представляю интересы инженерной фирмы 'BURO Happold', сотрудничающей с Фрэнком Ллойдом Райтом...

-Райт? Что — то знакомое...

-Фрэнк Ллойд Райт — основатель 'юсоновского', 'североамериканского' архитектурного стиля. Разрабатывает дома умеренной стоимости для среднего класса.

-Так что же? Вы юрист, а с Райтом клиенты судятся, что ли?

-Вы наверное слышали, что Райт изобрел так называемые 'текстильные' блоки?

-Текстильные блоки?

-Способ удешевить строительство с помощью стандартизации. Бетонные блоки нестандартной кубической формы, полые внутри, с отверстиями сверху и снизу, нанизывались на арматурные стержни, как бусины на нитку. Или как на поперечную нить в плетении ткани — не случайно Райт назвал свои блоки 'текстильными'. При такой конструкции цементного раствора нужно было гораздо меньше, поверхность стены выглядела опрятнее и могла восприниматься как единая декоративная плоскость. Железобетонные блоки отливались в формы со стилизованным орнаментом. Из них возводились двойные стены с небольшим зазором для тепло — и звукоизоляции. Теоретически для отливки блоков не требовалась квалификация, это мог делать кто угодно за минимальную плату. Сочетание ручного труда со стандартизацией должно было придать дому уникальную фактуру и сделать его финансово доступным для масс. В теории всё было замечательно, но здесь, в России, на практике возникли проблемы. Блоки, отлитые неумелыми рабочими, часто приходилось переделывать по нескольку раз. Арматура внутри блоков начинала ржаветь, и через какие-то пару — тройку лет блоки трескались и иногда разваливались...

-В активную службу не тянет?

-Не особо. Отчего вы решили, что мне хочется чему — то содействовать, быть к чему — то причастным, участвовать в заговорах мировой закулисы?

-Присягу вы давали?

-Да.

-Не мировой закулисе, а вполне конкретному российскому монарху?

-На том и стою.

-А надо не только стоять, но идти. Что, если завтра война?

-Завтра и посмотрим.

Фон дер Лауниц сделал вид, что разочарованно вздохнул:

-Мне рекомендовали вас, как профессионала. А профессионал, известно, всегда профессионал...

-Проверить желаете? — Чечель шутливо привстал. — Вот, видите, через два столика от нас, только что села прелестная дама. Рассказать вам о своих ощущениях?

-Ну, извольте.

-По — моему, она близорука, по крайней мере щурится то и дело. Кисти рук, кажется, слабоваты, руки словно плети...Полагаю, профессиональная машинистка. Или стенографистка и машинистка.

-Похоже на то, Сергей Владимирович. — фон дер Лауниц рассеянно глянул в сторону дамы.

-И к тому же не наша соотечественница.

-Вот как? В самом деле?

-Смотрите, как она заказывает, как проговаривает официанту название блюда. Чувствуется привычка к построению речи, мысля нерусским языком.

-Неубедительно.

-Пока неубедительно. — неохотно согласился Чечель, рассеянно поглядывая в сторону дамы. Она достала из сумочки пахитосу. — Князь, проявите такт, подойдите, поднесите даме спичку и спросите какой — нибудь пустяк. Уверен, вы, знаток нескольких европейских языков, по достоинству оцените ее легкий, э...прибалтийский акцент.

-Вижу, вы такой человек, — с вами нужно быть откровенным. — сказал фон дер Лауниц. — Я о вас услышал, беседуя приватно с э-э, особами, и ныне пребывающими в чинах и при должностях. Я хотел бы через вас получить некоторые консультации и содействие...Обставлено будет вполне корректно.

-У вас недостаточно знакомых, способных дать необходимые консультации?

-Отчего же...

-Зачем же понадобился я?

-У меня есть идея. Моя идея строится на других людях. Отчасти люди эти вне круга моих нынешних знакомств и связей. Идея большая — грандиозное дело.

-Ваша идея?

-Моя. Отчего спрашиваете?

-Не думаю, что ваша. И пахнет авантюрой. Я не играю в авантюрные игры.

-Вы практически всю свою сознательную жизнь на государевой службе играли в авантюры.

-Вы, князь, тоже ведь в службе?

-Да.

-Не проще ли вам обратиться в соответствующие инстанции, с полномочиями, возможностями и средствами?

-В том — то вся и закавыка. Не проще. Нужен нетривиальный подход. Сергей Владимирович, мы, я имею в виду — наша держава, где — то из — за упрямства, неповоротливости, а где — то и из — за недальновидности некоторых наших 'сильных мира сего', попали в достаточно неприятное положение, близкое к политической изоляции. Если нам в ближайшее время не удастся выкарабкаться, мы нанесем себе серьезный ущерб...

Фон дер Лауниц поиграл стоявшей на столе стопкой и отложил ее резким движением в сторону.

-Порой в политике блефование допустимо, но это занятие в любом случае не для глав государств. На этом уровне нужно быть, а не казаться. Согласны?

-Согласен.

-Значит, тем лучше поймете меня. Настало время наводить мосты. Настала необходимость сегодня проводить нашу внешнюю политику, как сказал бы Клаузевиц, 'другими средствами'. С англичанами это сложно.

-Отчего же?

-Они с нами на равных говорить не станут, не пожелают. Нам нужно строить свой дом и тут без союзников не обойтись. Без партнеров не обойтись.

-И кого вы намерены выбрать в партнеры?

-Японцев.

-Японцев? У меня есть для этого необходимые предпосылки?

-Есть. Вы обладаете крайне важным и, к сожалению, крайне редким сегодня качеством: умением слушать. Еще. Есть знания. Есть знакомства. Перспективные. Эти знакомства вам и предлагается развить таким образом, чтобы организовать канал. Информационный. Или туннель.

-Дополнительный туннель?

-Сомнения?

-Станет ли сей принцип основополагающим для нашей, да и не только нашей дипломатии? Я о 'тайной дипломатии'. Касаемо 'тайной дипломатии', скажу вам откровенно, она вызывает у меня массу сомнений.

-Почему? Вы столь щепетильны стали? Ну, да у всех есть секреты. Всем есть, что скрывать. Например, посредством 'тайной дипломатии'. В носу ковыряют все, только предпочитают делать это непублично.

-Некоторые ковыряют в носу, когда думают, что их никто не видит.

-Вот и вы будете ковырять в носу, делая вид, что вас никто не видит. — тихо сказал фон дер Лауниц. — И довольно уже про ковыряния в носу.

-Погодите, я не дал вам никакого ответа. Тем паче — согласия меня во все это втягивать. Если я вас верно понял, вы хотите втянуть меня в тайный, я подчеркиваю, в тайный, — сговор с японской стороной?

-Вас втянуть? Нет. С вашей помощью мы намерены организовать иной канал. Канал для направленных информаций. Понимаете, что это такое? Что такое направленные информации? Это в большинстве случаев вполне достоверные сведения и вместе с тем, отдельные элементы дезинформации. В совокупности они подаются, однако, таким образом, чтобы заставить людей, для которых они предназначены, предпринимать шаги в желаемом, скажем, для нас — направлении.

-То бишь — ширма? — спросил Чечель. — Вам нужна ширма?

-Не просто ширма. Ширма качественная.

-Не кажется ли вам, что в ваших, далеко идущих планах, есть ошибки?

-Ошибки?

-Две самых частых ошибки, которые совершают люди, подготавливая политические интриги. Они связаны с переусложнением. Это представление о политике, как о подобии шахмат, и вера в работающие планы. Историческая практика показывает, что чем проще политическая интрига, тем с большей вероятностью она сработает. Сочиняя интригу важно не перекрутить. А по мере усложнения плана всегда существует вероятность того, что его сбой возрастет.

-Все верно. Никто не спотыкается, лежа в постели. Как бы хорошо ни был выстроен план, он выстроен людьми и исполнен людьми, а значит не может не содержать ошибок, случайностей или преднамеренных сбоев. Даже самые опытные политики, как правило сначала принимают решение на эмоциональном уровне, а потом уже обосновывают его на логическом, и не потому, что они глупы, а потому, что они такие же люди, как и все прочие.

-Вот именно: такие же люди как и все. Для которых личные предпочтения, религиозные взгляды и родственные узы сплошь и рядом играют куда большую роль, чем здравый политический расчет.

-Поверьте, Сергей Владимирович, я и не жду от вас проявления здравого политического расчета. В конце концов, вы лишь один из факторов.

-Благодарю за откровенность.

-Не стоит за это благодарить. Я просто продолжаю рисовать перед вами картину. Для наглядности. В задуманном деле сторон может быть существенно больше. Эффект многофакторности, так сказать. Интрига может иметь достойный характер, и при этом слегка смахивать на вид интеллектуальной порки. — фон дер Лауниц сдержанно засмеялся. — Пустая бочка громче гремит, как говорят японцы. Сейчас вы в стороне. Вне службы. Вне внимания некоторых заинтересованных персон. Это, поверьте, дорогого стоит. Конечно, вы не невидимка, и ваше появление, скажем, возле персоны японского дипломата, разными людьми может быть истолковано по — разному. Невозможно предугадать, что кому придет в голову во всех этих политических хитросплетениях. Но тут подспорьем ваша прежняя служба. Карты вам в руки, вы все — таки в 'английском столе' Департамента Государственной Охраны служили, знаете про дипломатический мир все и вся.

-Эге, кажется, начинаю что — то понимать, коль речь зашла и об 'английском столе'. — усмехнулся Чечель.

-Хороший купец не выкладывает весь товар сразу.

-Ну, так пусть вопросами, интересующими вас, занимается Департамент Государственной Охраны.

-Представьте, что они идиоты...

-Только представить?

Чечель явно пребывал в шутливом расположении духа.

-Не зарывайтесь, милостивый государь. — резко оборвал его фон дер Лауниц.

-У кого веселый нрав, тот и сквозь железо пройдет.

-Веселье, дошедшее до крайности, рождает скорбь. — ответил титулярный правитель Феодоро. — Но довольно сыпать прибаутками!

-Вы уж меня простите, Бога ради, князь...Под утро дочитал сборник восточных мудростей, нахожусь под впечатлением и сыплю азиатскими афоризмами направо и налево...

-Вы, Сергей Владимирович, будете принимать участие в проведении акции внешнеполитического характера. — сказал фон дер Лауниц.

-Целью комбинации, многоходовой и сложной, должно быть следующее: создание канала для дезинформирования Лондона, прикрытие настоящего канала связи с Токио. Так?

-В общем и целом — верно излагаете.

-Пыль, нагромождаясь, образует горы, верно?

-Не хватит ли цитировать японских мудрецов?

-Перспектива оказаться главным действующим лицом захватывающего политического бестселлера меня почему — то не устраивает. — задумчиво сказал Чечель. — Люди иногда или вовсе исчезают, или их находят завязанными в мешке.

-До этого не дойдет. — уверенно ответил фон дер Лауниц.

-В самом деле? А вдруг дойдет? Я как — то слышал замечательные слова: 'Я служу монарху и в этой службе есть правило — не соблюдать никаких правил'.

-Сейчас задача ваша сводится к следующему: изложите варианты, письменно, как вы все это себе представляете, только коротко, и принесите мне, я скажу куда.

-А разве я уже дал вам свое согласие?

-Сколько времени вам на это понадобится? Два дня? Четыре дня? Шесть? В дальнейшем вы также продолжите заниматься консультациями — это вас избавит от многих вопросов любопытствующих. Ну, а проведем мы вас по линии экономического департамента министерства.

Чечель налил стопку водки, выпивать, однако, не стал.

-Сергей Владимирович, я предлагаю вам службу. — сказал фон дер Лауниц. — Нам нужны отношения не на месяц — два, а на годы. Нужны мосты. Сначала — наведение мостов, затем детальный и плодотворный обмен мнениями, участие в создании благоприятной почвы для углубленного обмена мнениями о перспективах взаимоотношений между нашими державами. Далее — поддержание и прикрытие прямого канала связи в обход всех бюрократических учреждений между Москвой и высшим руководством в Токио, причем все это будет находить полную поддержку на самом верху. Вы понимаете, где это на самом верху?

-В Кремле?

-В Кремле. Не скрою, некоторые выражали сомнения. Да и решение начать тур вальса с японцами далось нелегко: раздумья — не окажется ли канал ненужным, искусственным образованием?

-Забавные существа, однако, эти государственные деятели...Что ж, не стану вас больше ни о чем спрашивать. Я вас понял. И, полагаю, большого пакета тем для обсуждения пока не предлагается?

-Да. Токио, по всему, не готов к широкому сотрудничеству.

-Понял.

-Спасибо, Сергей Владимирович, — улыбнулся фон дер Лауниц.

-Пока благодарить не за что.

-С чего начнете?

-Верный Уставу о служебном старшинстве бояр, окольничих и других думных людей, начну свои попытки с пресс — атташе посольства Японии в Москве.

-В ваших силах его убедить?

-В моих силах рассказать ему о плане. Решать будет он.

9 августа (27 июля по русс.ст.) 1932 года. Вторник.

Москва. Воробьевы горы. Комплекс зданий северо — американского посольства.

Со времен царя Бориса, основателя династии Годуновых на российском престоле, так называемый Посольский квартал на Москве традиционно располагался в бывшей Немецкой слободе и около нее. Много иноземцев появилось в Москве во время Ливонской войны: тогда русские войска взяли так много пленных, что ими торговали в городе — за мужчину давали по гривне, а девка шла по пяти алтын. Часть ливонских пленников Иван Грозный поселил отдельно, и они — то образовали первую в Москве Немецкую слободу, получившую такое название из — за того, что москвичи всех иноземцев прозвали 'немцами', 'немыми', то есть не говорящими по — русски. Находилась слобода на правом берегу Яузы, возможно, несколько ниже по течению, чем основанная позже. Ливонцев было около четырех тысяч, и их поселение оказалось довольно крупным. Улицы в нем носили название по тем городам, откуда были родом их обитатели: Дерптская, Нарвская... Чтобы не тратиться на содержание пленных, царь Иван разрешил им выделывать и продавать вино, пиво и другие напитки, что обычно было монополией казны.

Вскоре милости, оказанные Борисом Годуновым, покровителем многих иностранцев, еще и приумножили богатства и достаток поселения. В начале XVII века Немецкая слобода была вполне благоустроенна, имела даже три лютеранские церкви ( в одной из которых был похоронен принц Иоанн Датский, жених царевны Ксении, дочери царя Бориса), одну реформатскую, одну католическую и одну англиканскую. Возле них были отведены небольшие места под католическое и английское кладбища.

С 1608 года в Немецкую слободу стали постепенно переноситься 'посольские дворы'. В те времена привилегии послов в Московском государстве состояли, прежде всего, в личной неприкосновенности и беспрепятственном проезде, а затем — в освобождении от пошлин и в бесплатном содержании. Для послов, особенно часто приезжавших в Москву: польско — литовских, крымских, ногайских, были устроены особые дворы, другие послы располагались в частных домах, а с начала XVII века на Ильинке уже существовал Посольский двор для всех иностранных послов. Первыми 'посольскими дворами' в Немецкой слободе стали французское посольство и посольство Ганзейского Союза. Потом появились австрийское, шведское, венецианское, голландское...

Впрочем, предприимчивые иностранцы на Москве селились в разных местах — там, где им было удобно. Более или менее крупные поселения существовали в районе Покровки, Огородной слободы, в Замоскворечье. На Ильинке традиционно остались 'старые' посольства — дипломатическая миссия папского нунция, польское, несколько позднее, после разрыва польско — литовской унии, Великого Княжества Литовского. Много позже, в веке XIX, на Ильинке расположились посольства 'великих держав' — германское и испанское, на Покровке — норвежское, сардинское, португальское, на Софийской набережной, прямо напротив Кремля — резиденция датского посла, на Варварке — посольства абиссинское, сиамское, итальянское, у Арбатских ворот — японское и турецкое, на Маросейке — дипломатическая миссия Персии, в Выползовом переулке, в тихой Мещанской слободе устроились посольства Афганистана, Хивы, Бухары и Коканда...Сербское, греческое и болгарское посольства разместились у церкви Святых Кира и Иоанна на Солянке, китайское — на Чистопрудном бульваре. Все остальные иностранные дипломатические миссии и представительства располагались отныне исключительно в Немецкой Слободе...Несколько неожиданно почти идеальный ранжир размещения посольств на Москве был смят и нарушен. Это сделали американцы в середине XIX века. Для своего нового посольского здания они облюбовали Воробьевы Горы. Не на набережной Москвы — реки или хотя бы на Варварке и Волхонке, а на Воробьевых Горах, стоящих в стороне от больших дорог столицы. Комплекс построек северо — американского посольства включал в точности скопированное поместье третьего президента САСШ Томаса Джефферсона в Монтичелло.

Фон дер Лауниц любил бывать на коктейлях и фуршетах в 'домике Джефферсона' или, в 'Sparrow Hills House' — как его еще называли, в 'доме на Воробьевых горах' — бывшем особняке промышленника Чоколова, превращенном практичными американцами в гостиницу и административные офисы.

Полномочные министры и чрезвычайные посланники, атташе, промышленники средней руки, светские бездельники, съезжались на запах вкусной еды, в надежде попутно выудить какой-нибудь эфемерный политический секрет, чтобы переслать его в свою столицу, разнести по салонам и удостоится похвалы.

Увеличение капитала знакомств фон дер Лауница интересовало мало, на подобных мероприятиях он предпочитал 'поохотиться'. Изобразив на своем лице скромность и нежность, титулярный правитель Феодоро доверительно брал под локоток какого — нибудь скромнягу — дипломата из португальского посольства и шепотом излагал ход работы по составлению каталога книг Аптекарского приказа, хранящихся в фондах Государевой библиотеки. Или, осторожно оглядевшись по сторонам, доверял швейцарскому посланнику абсолютно достоверную информацию о том, что итальянский чрезвычайный и полномочный министр возможно свой отпуск проведет в поместье валашского господаря в Синайе, но летом там жарко, что он еще не решил, хотя валашский князь так настойчиво приглашает...Болгарскому дипломату фон дер Лауниц рассказывал, разумеется, тет — а — тет, о переносе сроков рассмотрения новых тарифов в Международной дирекции Дунайских гирл*, с французским атташе по культуре беседовал, напустив мрачный вид, о книге 'Христианство у вотяков со времени первых исторических известий о них до XIX века'. Или, к неожиданности многих, фон дер Лауниц отходил к окну со специальным советником Секретаря Рейнского 'Союза народов'*, бездарным графом Гронингом, которого пытались двигать по службе, но в связи с полной неспособностью к чему — либо назначили в Секретариат Комиссии и отправили с длительным вояжем в Москву...

Полагая, что в задуманную комбинацию необходимо вводить Сергея Владимировича Чечеля, титулярный правитель Феодоро, пользуясь положением в Департаменте государственного протокола Министерства Иностранных Дел, выхлопотал для того приглашение на раут в 'домик Джефферсона'. И теперь он с удовольствием наблюдал, как Чечель 'обрабатывает' британского торгового атташе Малькольма Каррингтона и его спутницу — сотрудницу шведского посольства Гудрун Нильссон

...Гудрун Нильссон была обворожительна. Пепельные волосы ее были аккуратно подстрижены и эта прическа шла к овальному лицу с несколько выдающимися скулами. Ее можно было бы назвать просто красавицей, если бы не глаза богини. Зеленые, с золотистыми искорками, они представляли собой первую линию обороны от всего мира, взгляд их, неизменно пристальный, настороженный, держал собеседников на расстоянии. Как и подобает богине, вставая за сервированный фуршетный столик, она смерила Чечеля столь уничтожающе — ледяным взглядом, что Сергей Владимирович невольно поежился.

-Не обязательно было приглашать меня в американскую харчевню. — сказала она, обращаясь к своему английскому спутнику. — Это бесполезно. Американская едальня — это почти всегда лотерея. Никогда не узнаешь, вкусная ли еда и можно ли вообще это есть, прежде чем не попробуешь.

-Не любите лотереи? — улыбнулся Каррингтон.

-Я не люблю лотереи. Я не люблю жирные котлеты. Я не люблю сэндвичи. Это ерунда, а не еда.

-Предпочитаете азиатскую кухню? — делая вид, что накладывает бутерброд с консервированной ветчиной, встрял в разговор Чечель и тотчас извинился. — Простите, что невольно вклинился в ваш гастрономический разговор...

-Азиатская стряпня, по-моему, еще хуже американской. — фыркнула Гудрун.

-Американская кухня — это сплав различных стилей и способов приготовления пищи. Из — за того, что вначале страну заселяли английские колонизаторы, большое распространение получили именно национальные блюда Англии. — сказал Чечель и небрежно глянул на англичанина.

-Однако со временем местная кухня изменилась и не в лучшую сторону: привычки коренных народов Америки, а впоследствии и жителей других стран, переселившихся в США, смешались и адаптировались друг под друга. Ужасная смесь всего, бр — р...

Чечель обсмотрел ее наново.

-Вы ошибаетесь. — мягко, успокаивающе, ответил он. — Азиаты — одна из немногочисленных рас, представители которой могут похвастаться идеальными формами. Проблема лишнего веса им неизвестна. Все дело в том, что они выстроили особенный рацион питания — низкокалорийный и полезный, богатый овощами, фруктами, морепродуктами, которые не только препятствуют накоплению новых жировых отложений, но и способствуют активному сжиганию старых.

-А мяса почти нет. — вставил, улыбаясь Каррингтон.

-Азиатская диета ограничивает употребление всех видов мяса, зато может похвастаться изобилием рыбы и морепродуктов.

-Мне нужно мясо. — сказала шведка. — Мы ведем войну с русским генералом Рыдзевским.

-В каких сражениях отличился генерал Рыдзевский? — спросил Каррингтон, переходя от темы кухонно — диетических приоритетов к приятной праздно — деловой беседе.

-В спортивных.

-В каких?

-Генерал Рыдзевский ведет 'спортивную войну' с нами. В прошлом году на легкоатлетических соревнованиях в Стокгольме, по мнению генерала, мы вели себя в отношении русских спортсменов столь бесцеремонно и вызывающе, что им было решено взять реванш. Рыдзевский инициировал 'ответный ход': как представитель России в Международном Олимпийском Комитете, накануне Олимпийских игр в Барселоне он возбудил дело о 'профессионализме' знаменитого шведского бегуна Пааво Нурми, заявленного на играх на дистанции в пять, десять тысяч метров и на марафонский бег, где ему не было равных и где он должен был победить. Рыдзевского поддержали некоторые представители международных спортивных организаций, в итоге Нурми не разрешили выступить в Барселоне. 'Русская интрига' сильно ударила по спортивному престижу Швеции и отняла у нее три верные золотые медали. Рыдзевский, однако, на этом не успокоился: он привел в действие все рычаги, чтобы вытолкнуть наших спортивных руководителей из Олимпийского движения, где они занимали прочные позиции. Под русским давлением большей части шведов был вынесен вотум недоверия. А Бу Экслунд, председатель Шведского Спортивного Союза оставил свой пост после скандала о дутых рекордах шведских легкоатлетов.

-Я слышал о нем. — сказал Чечель. — Рыдзевский предъявляет спортсменам жесткие требования. Особое значение он придает волевым качествам. Он требует, чтобы спортсмен всегда помнил, что защищает честь державы, а потому выкладывался полностью, особенно на международных соревнованиях. Вам будет непросто.

-Нам и так непросто. — вздохнула обворожительная шведка.

-Генерал отмежевывается от узких социальных рамок, протестуя против того, чтобы считать спорт уделом круга избранных и выступает за массовый спорт, в котором видит одно из могучих средств политического объединения нации. Это значит, что русским спорт нужен не в качестве таблетки от кашля и просто физического здоровья, а как национальное обновление, приток гордых национальных чувств, сознание национальной способности и силы.

-А это уже политическая позиция. — сказала Гудрун.

-И что теперь? — спросил Каррингтон.

-Теперь идет бешеная переписка. Мы настаиваем на возвращении Бу Экланда, русские протаскивают свою кандидатуру.

-Это все, чем ответила великая Швеция? — с легкой улыбкой, но без малейшей тени насмешливости, поинтересовался Чечель, осторожно пробуя 'чили кон карне' — острое блюдо из мяса с перцем чили.

-На 'спортивную войну' Швеция ответила мерами политическими и экономическими: с июня введен бойкот российских внешнеторговых фирм, выдвинуты требования разорвать торговый договор с Россией, был ограничен вход русских торговых судов в шведские порты...

-Да, я слышал...

Чечель был осведомлен о том, что шведов крайне беспокоила позиция России в отношении Финляндии, за последние пятьдесят лет превратившейся из 'смирной покорной окраины' по сути во враждебное Швеции 'государство в государстве', откормленное и разбогатевшее за шведский счет.

-По всем этим вопросам ведется усиленная переписка и обмен нотами. — сказала Гудрун, посматривая на Каррингтона. — Понимаете, Малькольм?

-О, да.

-Бумаг выше русского Эльбруса.

Каррингтон деловито кивнул — ему было известно, что Стокгольм готовится отозвать своего посла для 'консультаций', что начались прямые провокации в отношении России — пограничные инциденты, угрозы взорвать русское консульство в Гельсингфорсе. Апофеозом стала неудачная попытка похищения с последующим убийством, председателя умеренной шведской народной партии Карла Стольберга — труп его намеревались подбросить на русскую территорию близ пограничной станции Ловиса. В последний момент похищение сорвалось и Стольберг с женой благополучно выехали в Копенгаген, где готовились дать показания международной комиссии. Курс шведских ценных бумаг на европейских биржах резко понизился, Швеции отказали в новых кредитах, международный авторитет королевства оказался изрядно подпорчен.

-Гудрун, попробуйте тыквенно — картофельный суп со сливками. — посоветовал Каррингтон. — Обещаю, после этого мы отправимся в лавку за антиквариатом. Она здесь, недалеко. Я сделаю вам небольшой подарок за вашу самоотверженную попытку приобщения к американской кухне в Москве.

Гудрун Нильссон улыбнулась в ответ.

-Кстати, русский Эльбрус выше французского Монблана на каких — то восемьсот метров. — заметил Чечель. — А вы слышали историю про покорение вершины Эльбруса?

Гудрун отрицательно покачала головой.

-Году эдак в 1874 — м, решено было покорить западную, наиболее высокую вершину Эльбруса. Английскими альпинистами во главе с Гроувом и проводником из местных жителей.

-Вот как? Английскими? — вскинулся британский торговый атташе.

-Да. Позвольте обрисовать вам природу, а там пойдет суть дела. Островерхие вершины гор, покрытые вечными снегами, неприступные массивы горных громад...Круторогие утесы каменистых кряжей...Уходящие в небо отвесные скалы, от одного взгляда на которые у опытных альпинистов кружится голова...И вот, одновременно с Гроувом и его альпинистской группой, в Приют Одиннадцати — это, знаете ли такой временный лагерь в районе скальной гряды, прибыла русская воинская команда горных стрелков. Прибыла для соответствующей учебы на местности. Русские и англичане познакомились. Попили чаю, так сказать, на лоне природы. Грове подробно рассказал, куда они хотят забраться. какой у них маршрут намечен...

-И что?

-Ранним утром, еще до выхода альпинистов Гроува на маршрут, на западную вершину Эльбруса русские отправили...музыкантскую команду.

-Зачем? — Гудрун отставила тарелку с бутербродами и с неподдельным интересом слушала рассказ Чечеля.

-Ну, пожелали сделать приятное англичанам. — Сергей Владимирович развел руками. — Встретить ободряющей музыкой в знак уважения и приветствия, и под звуки походного марша или вальса проводить их на штурм вершины. Так вот. Музыканты поднялись к западной вершине по еще никем и никогда нехоженному маршруту. Даже барабанщик не отстал и тащил свой инструмент. Пришли на площадку, крохотную, но все же было место куда поставить барабан и ледорубы...

-Потрясающе...

-Музыканты успели закусить и даже чего — то там выпили...А через час — полтора к вершине вышли английские альпинисты. Трое. Их встретили веселым маршем...Представляете — музыка среди вечных снегов. Волшебно...

-Я бы даже сказала — изумительно... — пробормотала Гудрун.

-Но, в конце концов, вершину покорил Гроув? — спросил деловито Каррингтон.

-Разумеется.

-Отличный исторический анекдот...

-Это не анекдот. — покачал головой Чечель, поглядывая на Гудрун. — Мне эту историю рассказала Кэти Гарднер. Ее отец был одним из тех, кто с Гроувом поднялся на западную вершину Эльбруса...

Когда Каррингтон отошел, под благовидным предлогом необходимости пожатия десятка знакомых рук, шведка недовольно передернула плечами и бесцеремонно спросила Чечеля:

-Вы слишком пристально меня рассматриваете, не так ли? Почему?

-Это наказуемо?

-Нет, но...

-Я рассчитываю на продолжение нашей милой светской беседы...

-А — а, понятно...Что, крепость отказалась выбросить белый флаг, однако вы не теряете надежды продолжить ускоренную атаку?

Чечель споткнулся о ее вопрос, словно о камень:

-Поражен вашей наблюдательностью, сударыня.

-Невелик труд заметить то, как я вбила вас в паркет по пояс одним своим взглядом.

-Я, собственно, пока не тороплюсь вступать в поверженный город на белом коне. — ответил Сергей Владимирович, отвесив шутливый поклон.

Она удивилась, или сделала вид, что удивлена, усмехнулась, оглядела его с ног до головы.

-Мою крепость вы, пожалуй, не взяли бы ускоренной атакой, — наконец сказала она.

-Не торопитесь с выводами, сударыня. Они могут оказаться поспешными и...неверными. — заметил Чечель снисходительным тоном.

Она обернулась к нему с недовольным выражением на лице, похожая в эту минуту на великовозрастного ребенка, закурила легкую испанскую пахитосу*, выпустила тоненькую струйку серовато — белесого дыма и спросила:

-Откуда вы такой взялись?

Чечель, слегка возбужденный, ответил с неожиданной молодецкой удалью:

-Боюсь, что мой ответ может показаться вам скабрезным.

-Я люблю скабрезности. — серьезно сказала она и прищурившись, выпустила в потолок струйку дыма.

-От скабрезности до пошлости идти недолго.

-Говорю как есть. — резко ответила она, — Это располагает к откровенности. Вы так не думаете?

Чечель пожал плечами.

-Боитесь быть откровенным? — насмешливо спросила она.

-Я предпочитаю изо всех сил притворится взрослым, сильным и уверенным, — усмехнулся Чечель, — К тому же, момент искренности рано или поздно минует, и станет даже неловко за излишнюю откровенность.

-Боитесь продемонстрировать своё настоящее 'Я'?

-Не люблю чувствовать себя неуютно.

-Но сейчас вы откровенны?

-Отчасти. А вы?

-Такие минуты откровенности, чаще всего, у меня происходят со случайными попутчиками в поезде, когда каждый уверен, что это последняя остановка и больше он никогда не увидит другого. Как вас зовут?

Чечель представился.

-Гудрун. — ответила она просто.

-Прекрасное имя. — пробормотал Чечель.

-И зачем вы строите из себя загадочную личность? — перебила она Чечеля, — Хотите произвести на меня впечатление?

-Мне кажется, я все — таки произвел на вас хорошее впечатление. — сказал он.

-Вам кажется.

-Тогда ответьте, я хотел бы знать: какое впечатление я на вас произвел?

-Это вы и сами должны понять. Да и трюк довольно старый.

-Вероятно, многие пытались проделать этот трюк с вами.

-Многие.

-Ну, положим, во мне — то ничего загадочного нет. И все — таки, произвел я на вас впечатление?

-Вы достаточно скучный человек.

-Не люблю утомлять людей своими рассказами.

-Предпочитаете удивлять холодной эрудицией больше чем безрассудной страстью? — язвительно спросила Гудрун.

-Когда как. Например, сегодня я готов удивить вас безрассудной страстью, сударыня.

Она окинула его полным значения взглядом и ответила:

-Вы самоуверенны. К тому же я никогда не строю планов на столь долгое время. И уж тем более в моих планах вряд ли найдется место для вас. Уж простите мне мою откровенность.

-Мы с вами едва знакомы. Может все же стоит исправить эту ошибку и...

-Сергей, э — э...

-Просто Серж...

-Серж, знаете ли, тоже люблю брать все, что мне приглянется, но я не позволяю, чтобы кто — то завладел мной.

Чечель предложил, несколько грубовато, что в — общем-то, ему, столбовому дворянину, лицеисту и выпускнику 'Кадашей'*, было не совсем присуще:

-Я все же хотел бы продолжить наше знакомство. Планировал сегодня вечером дух перевести за городом. Поедемте и поужинаем?

-Вы назойливо настойчивы, Серж. Настырны. Полагаете, я вот так, запросто, согласившись поехать, помогу заодно раскрыть вашу душу, душу маленького, испуганного ребенка...глубоко чувствительную и влюбчивую натуру?

-Не поможете?

-С чего вы взяли, что помогу?

-Вы не боитесь показывать своё неистребимое желание быть открытой всем и каждому.

-Не боюсь. Если не давать выхода своему желанию быть открытой, то оно так и будет погребено в хламе пустых разговоров.

-Мне это импонирует. — кивнул Чечель. — В ваших словах тоже есть что — то от безрассудной страсти. А без страсти невозможно существование настоящих убеждений. Чувства — корень всех глубоких идей.

-Убедительно. — ответила шведка, — Вы вдобавок ко всему еще и льстец, каких поискать. Нахваливаете то, чего женщина лишена, но чем она на самом деле очень бы хотела обладать.

-Не находите в себе безрассудности? Не верю. Все же очевидно.

-Считаете, что подготовили меня к доверительной беседе?

-Почему бы нет?

-Однако вы сейчас испугались. Собственных слов испугались. — сказала она.

-Испугался. — ответил Чечель. — По — моему, нормальная реакция.

-Самое ужасное, что, даже не стесняясь обнажить тело, человек боится обнажить душу. — тяжело вздохнула она. — Мы много говорим, глядя на античные статуи, о том, что греки, не стесняясь, восхищались красотой человеческого тела — заметьте, обнажённого тела! Но нельзя забывать, что ещё больше они восхищались красотой обнажённой общением души. И именно это позволяло не превратиться восхищению телом в пошлость.

-Увлекаетесь древними греками и античными временами?

-Меня больше увлекает социология. Я занимаюсь проблемами женской миграции из России в Швецию.

-Что вы говорите?! Наверное интересно?

-Я работаю над темой 'Миграция между Россией и Швецией: женские стратегии'.

-Даже так?! И есть подвижки?

-Есть. Ну, а кто вы? Чем занимаетесь?

-Я юрист. Специализируюсь на международном праве.

-Впервые встречаю столь откровенного юриста.

-А я очаровательного знатока социологии.

-Так кто вы?

-Обыкновенный советник и консультант. — уклончиво ответил Чечель.

-Набитый деньгами? — насмешливо спросила Гудрун.

-Что вы! Советую и консультирую.

-Вы женаты?

-В каком — то смысле. — сказал Чечель.

-Живете отдельно?

-Разъехались. — это было похоже на допрос, но он отвечал терпеливо.

-Бедняга.

-Кто? Она или я?

-Вы шутите, да?

-Шучу.

-Но вы по — прежнему питаете к ней нежные чувства, не так ли?

-У каждого мужчины должно остаться воспоминание о своей мисс Чаворт...'Вам небом для меня в улыбке Мэри милой//Уже не заблистать', так, кажется у поэта?

-У какого?

-У Байрона.

-А... — протянула Гудрун без всякого выражения. — Вы дворянин, надеюсь?

-Разумеется. Самый что ни на есть. Столбовой. Так поедем или нет?

-Разумеется, нет. — она покачала головой. — Вы очень прямолинейны.

-Не люблю тянуть кота за хвост. И потом, я ведь предлагаю вам общение душ, а не тел. Простой ужин без намека на пошлость, как вы сейчас, наверное, предполагаете. Вы согласны или не согласны?

-Почему вы решили предложить поужинать?

-Мне не хватает ваших...глаз. Вашего взгляда. Я готов взять и прямо сейчас умереть именно за этот ваш взгляд, пристально — настороженный.

-Почему? — кажется, она впервые смутилась, услышав его комплимент.

-Я знавал много людей с таким же взглядом. Люди, которым жизнь, походя, наносит удары, уходят в себя, становятся более ранимыми, недоверчивыми, менее приветливыми и более сосредоточенными.

-Вот как? Знавали? А мне кажется, вы родились с серебряной ложкой во рту, — усмехнулась Гудрун.

Кто — то из гостей 'домика Джефферсона' шутливо — приветливо окликнул ее и она тотчас вскинулась, слегка прикусив губу. Чечелю показалось, что в ней что — то дрогнуло, в глазах вспыхнула едва уловимая искорка потаенной боли.

-Не без этого. — сказал он, — Как говорят мои знакомые кавказцы — 'Родился под счастливой звездой'. Так едем? Думаю, наше с вами пребывание на празднестве можно считать исчерпанным: нужные слова произнесены, почтение засвидетельствовано, самое время откланяться.

-Нет. Не едем.

-Жаль. В таком случае...

-Спрашивайте, спрашивайте. Вы ведь спросить хотите? Или попросить?

-Пожалуй, попросить. Известно давно: все плохое тянется нестерпимо долго, зато все хорошее пролетает, как один миг. Могу ли я в дальнейшем рассчитывать на то, что наше знакомство не примет вид мимолетного свидания, но перерастет в более доверительные отношения?

-Вероятно. — ответила Гудрун едва слышно. Она не смотрела на Чечеля, а разглядывала присутствующих в зале. И снова в глазах ее вспыхнуло потаенное, на этот раз — грустное...

-Тогда, может быть, поужинаем завтра?

-А почему бы не позавтракать завтра?

-Позавтракать? — Чечель был слегка ошеломлен.

-По заведенному обыкновению я встаю рано, в пять сорок пять утра, выпиваю чашку ароматного чая с лимоном и с сахаром и после еду в Химки, где располагаются одни из лучших в Москве крытые теннисные корты.

-Корты?

-Да, корты, принадлежащие пивоваренным королям Казалетам*, вы верно их знаете? Я играю там около часу в лаун — теннис...

-Одна играете? — с легким оттенком ревнивости в голосе спросил Чечель.

-Одна или с традиционными партнерами, такими же ранними 'жаворонками'. — пожав плечами, сказала Даурия. — Например с немецким посланником, с русским князем Юсуповым, графом Сумароковым — Эльстоном, совладельцем известного московского футбольного клуба 'Вега', или с князем Мещерским...Затем возвращаюсь домой, принимаю ванну, завтракаю по — английски...

-Наша очаровательная Гудрун не любит нарушать устоявшийся распорядок жизни. — сказал подошедший в этот момент Малькольм Каррингтон, с бокалом эля в правой руке. Он с легкой рассеянностью во взгляде глянул на Чечеля.

-Соблаговолите адрес. — сказал Чечель. — Я заеду к восьми часам утра и мы отправимся завтракать. За английским завтраком и поговорим. Я по утрам больше расположен пить по чай, обычно — черный, крепкий, но иногда — жулан, настоящий жулан*, вывезенный из Кяхты.

-Жулан? Это какой — то напиток? Специфический? Как кумыс?

-Кумыс — это лошадиное молоко? — уточнил Каррингтон по — русски.

-Кобылье.

-Монголы его пьют. Я читал. — с серьезным видом сказал англичанин.

-Вы знаете, настаивается жулан до багряного цвета, а ароматом, не сильным, не пряным, как пахнут садовые цветы, но благоухающим, тонким, лесного цветка, не пьянящим, не дурманящим, бодрящим, освежающим и запоминающимся, попросту сражает наповал. — сказал Чечель. — Чай пью не спеша, как принято пить по — сибирски. Чай — напиток, за которым думается лучше. Посему, не понимаю, как чашку с сиропом неторопливо опорожняют завсегдатаи павильонов сладких вод. А вообще, заварка чая — это искусство. Сугубо русское.

-Как и иконопись. — вставил Каррингтон. — Русское искусство.

-Англичанам, к примеру, заварка чая не дается. Рационализм, знаете ли...А чтобы хорошо приготовить чай, нужно быть немного поэтом.

-Знаете, я вдруг представила вас с куском черного рижского хлеба, луковичкой и стаканчиком водочки с утра. Вкусно ж до жути! — неожиданно фыркнула Гудрун и рассмеялась.

-Я признаться, грешен, могу стопарик опрокинуть, не дожидаясь 'адмиральского часа'*. — засмеялся в ответ Чечель.

-Кто вы, коллега? — улыбаясь, поинтересовался британский торговый атташе.

-Коллега...

-Он юрист. — сказала Гудрун. — Большой дока в международном праве.

-Юрист? Очень интересно. Наверное, работы у вас сейчас прибавилось?

-В настоящее время я занят свинским делом. — ответил Чечель. — Причем, в буквальном смысле свинским. Мы ввезли немцам через Венгрию большие партии свиного сала, тогда как поставки американских мясных промышленников в Германию резко сократились. А американцы запротестовали, начали предъявлять ноты, начали кампанию в прессе. Упирают на квоты. Но немцы берут наше сало — оно дешевле.

-Как скучно. — сказала Гудрун.

-Именно поэтому вы здесь, в американском посольстве? — спросил Каррингтон, обращаясь к Чечелю.

-Поэтому, да...

Чечель обратил все свое внимание на Гудрун:

-Так вы занимаетесь женскими стратегиями?

-Представьте. В своих размышлениях по поводу женских брачных стратегий, я выделила несколько путей, используемых русскими девушками для достижения брачной цели: поиск партнера через брачные агенства, поиск работы, поиск учебы, стажировки. И пришла к выводу, что основная возможность для эмиграции русских женщин в Швецию — это брак.

-Я знаю, что у вас в Швеции в последнее время существует тенденция распада браков, построенных на равноправных условиях. — сказал Каррингтон. — Когда я работал в Стокгольме, мне доводилось слышать о стремлении шведских мужчин заключать 'патриархальные' браки с русскими женщинами.

-Да, такое не редкость в последнее время. — подтвердила Гудрун, пристально глядя на Чечеля.

-Полагаю, шведская наука достигла значительных результатов в гендерных исследованиях, которые несомненно занимают видное место в современной научной жизни Швеции. — совершенно серьезным и скучным, почти что академическим, тоном сказал Чечель, стараясь не смотреть на шведку.

Гудрун явно не уловила сарказма в словах Чечеля, Каррингтон бросил быстрый цепкий взгляд, усмехнувшись уголком рта.

-Да. — ответила Гудрун. — Это важная проблема. Равноправие полов. Проблема затрагивает все аспекты политической, экономической, социальной и повседневной жизни...

...Когда прием в 'домике Джефферсона' заканчивался и гости разъезжались, фон дер Лауниц на крыльце остановил Чечеля.

-Как дела? О чем вы так мило беседовали с британским торговым атташе и этой, обворожительной, дамой?

-Ничего, щупал почву...

-Удачно?

-Вероятно, да. Вы же знаете, в большой политике, а мы ведь с вами играем в большую политику, не так ли, не бывает случайностей. Если событие кажется случайным — это всего лишь означает, что нет информаций об его истоках.

-А почему именно Каррингтон?

-Не хотел отбивать у вас ваш хлеб: вы так мило смотрелись в кучке гостей, сознающих собственную малозначительность, что, право, тревожить разочарованных насмешников, мне показалось неудобным. Да и иронические комментарии из вашего угла в адрес блестящих и знаменитых гостей, вероятно, были особенно пикантны. Вы должны были сполна насладиться этим перцем. А Каррингтон...Мы с ним старые знакомые, но, конечно же, заочно. Я работал против него в 'английском столе', а он тогда заведовал консульской службой британского дипломатического представительства...

-Вот как?

-Вы, знаете, одним из этапов по разработке британской резидентуры в Москве стало создание стационарного поста наружного наблюдения. Мы расположили его напротив входа в консульский отдел: взяли в аренду кафэшку, на кухне и в квартире выше, оборудовали фотоаппаратуру и даже киносъемку. И фотографировали всех посетителей консульского отдела. Через некоторое время почти весь штатный состав английской 'станции' секретной службы Его Величества в стольном граде Москве был идентифицирован.

-Значит, Каррингтон установленный сотрудник секретной британской службы? Отлично!

-Рутина. К тому же нам не удалось окончательно получить улики его деятельности: не пил, шельмец, в карты не играл, за женщинами не волочился...

-Ну, что — то же все же выявили?

-Что — то выявили, да...Активную работу на пишущей машинке и визиты в респектабельные особняки в пригородах.

-Как вам обворожительная дама?

-Шведка? О, magnifique*, как говорят в одном приятном европейском городке, слывущем законодателем мод. Но, сдается мне, ушки прелестницы могут расти с острова Кунгсхольмен, что в славном городе Стокгольме.

-Что за остров?

-Там находится отделение политической полиции государственного полицейского управления Швеции...

-Вот как! Однако, простите, глаз на нее вы успели положить! Намерены нынче прощупать скандинавские ушки?

-Надеюсь.

=====================

в Международной дирекции Дунайских гирл* — Международная Конвенция 1921 года приняла решение о создании Международной дирекции Дунайских Гирл, для управления и поддержания судоходного режима на Дунае.

со специальным советником Секретаря Рейнского 'Союза народов'* — 'Союз народов' ('Union des Peoples').

Предтечей современной Международной Юридической Организации стала созданная в 1803 году Международная администрация судоходства, ответственная за взимание централизованной платы с судов, проходящих по Рейну, а также за установление международных правил судоходства и сбора пошлин по рекам Мозель, Маас и Шельда, которые служили границей государств или же протекали через владения нескольких государств. Договором от 15 октября 1804 года официально образована Центральная комиссия судоходства по Рейну. Членами Комиссии стали представители государств, граничащих с Рейном, штаб — квартиру в Майнце Комиссия унаследовала от Международной администрации.

В марте 1911 года по предложению американского президента в Майнце была созвана международная конференция для учреждения главного координирующего органа международной политики. 31 марта была подписана Майнцская Конвенция, согласно которой в Майнце, для содействия идеям открытой дипломатии, свободы морей, разоружения и признания суверенитета государств, учреждалась Свободная Ассоциация Наций — 'Рейнский Союз народов'. За основу идеи был взят проект русских юристов Ротштейна и Сабашникова. Основными органами организации были Собрание ( где все члены организации имели по одному своему представителю), Международный Постоянный Арбитражный суд, Постоянная исполнительная комиссия и Постоянный Секретариат ( в него рекомендовалось набирать представителей всех государств путем ротации). Главной ее задачей являлось поддержание мира и предотвращение новых войн, арбитраж, равенство всех государств.

лицеисту и выпускнику 'Кадашей'* — московский университет, расположенный в Замоскворечье, в бывш.Кадашевской слободе.

закурила легкую испанскую пахитосу* — Пахитоса*: тонкая папироса из табака, в виде соломки, в которой вместо тонкой бумаги используется лист, покрывающий кукурузный початок

пивоваренным королям Казалетам* — Эта шотландская фамилия была хорошо известна в России. Казалеты являлись основателями и хозяевами канатной фабрики, первого в России промышленного пивоваренного производства — 'Казалет, Крон и K®', которое в 1862 году было преобразовано в 'Калинкинское пивоваренное и медоваренное товарищество' (его учредителями были указаны великобританский подданный Уильям Миллер, потомственный почетный гражданин Эдуард Казалет и прусский подданный Юлий Шотлендер). Среди прочего, предприятие поставляло элитные сорта пива и к императорскому двору. Казалеты же были инициаторами открытия в Москве и в Нижнем Новгороде первых коммерческих банков, владели в столице несколькими доходными домами. Кроме того, Казалеты оставили свой след в истории Нижегородского стеаринового товарищества, Товарищества русских паровых маслобоен, а также, основанного шотландскими коммерсантами Арчибальдом Мерилизом из Абердина и Эндрю Мюром из Гринока (с 1867 года московский купец 1-й гильдии) сначала в Риге, а затем и в Москве, промышленного и торгового Товарищества 'Мюр и Мерилиз' (в 1886 году в результате раздела фирмы в Риге образовалось товарищество 'Оборот', которое вело оптовую торговлю во взаимодействии с московским 'Мюр и Мерилизом'). Казалеты вошли в историю московского игрового спорта как великолепные организаторы и как меценаты. Кроме того, с их помощью развивался спорт и в подмосковных Химках и Малаховке, где у Казалетов были собственные дачи.

жулан* — калмыцкое название (перешедшее в русский язык), зелёного чая высшего сорта с крупными чаинками. Относится к байховым, т. е рассыпным. зеленый листовой чай. Жулан продавали в бумажных пакетах или коробках. Этот чай прекрасно тонизировал и обладал неповторимым ароматом.

не дожидаясь 'адмиральского часа'* — Адмиральский час: укоренившееся со времени царя Федора Борисовича шуточное выражение, обозначающее час, когда следует приступить к водке перед обедом.

magnifique* (франц.) — великолепный.

28 июля 1932 года. Среда.

Москва. Патриаршая слобода. Трехпрудный переулок.

...Таксомотор остановился.

-Ваш дом? Я прощусь с вами здесь. — сказала Гудрун Нильссон.

-А зайти ко мне не опасаетесь?

-Можно.

-Только предупреждаю сразу — у меня беспорядок. — сказал Чечель. — Я как на бивуаке, как говорят военные.

...Когда Гудрун вошла в квартиру, поставила свою сумочку на трюмо и остановилась, поправляя волосы, Чечель, совсем просто, подошел к ней сзади и обнял выше талии. Гудрун была изумлена, или сделала вид, что изумлена.

-Ну, что это с вами?

Чечель не ответил, покрывая жадными поцелуями золотистый пушок на белой шейке. Он держал ее всю, прижимая свои колени к ее ногам и сливаясь грудью с ее плечами. Она закричала:

-Пустите же меня!

Чечель поступил ровно наоборот: он поднял Гудрун как куклу, держа одной рукой за талию, а другой под коленями, прошагал в спальню и бросил ее как куклу на кровать.

Гудрун сопротивлялась, но недолго, ради соблюдения 'приличия'.

-Довольно же!

-Сейчас!...

Когда все было кончено, он поднялся, безупречно корректный. Не говоря ни слова Гудрун приподнялась, села на кровати, распустила волосы, потом стала хохотать. Чечель стоял, слегка смущенный, покусывал губы. Он волновался.

-И это все? — вдруг спросила Гудрун.

-Нет. Вы слишком потрясающе, вы прелестны. — с корявой галантностью ответил Чечель.

Она посмотрела на него с нежной иронией, улыбнулась, встала с кровати, слегка подавшись вперед и платье окончательно соскользнуло к ногам. Под ним ничего не было. Кроме ажурных французских чулок, прозрачно — тонких. Чечель смотрел на Гудрун: от прежней богини почти ничего не осталось — бледная кожа, кое — где родинки и веснушки, маленькая аккуратная грудь, талия, плоский живот, ожерелье на шее. И глаза — зеленые, бездонные глаза...

-Я начинаю сожалеть.

-О чем?

-Что в мире существуют подобные вещи. Вы разочаровываете меня, Серж. Я склонна думать, что преувеличивала силу русских мужчин.

-Всех скопом? — уточнил Чечель и она вдруг поразилась резкой перемене в его голосе: от коряво — учтивой галантности не осталось и следа, в голосе звенел металл.

-Всех.

Гудрун приблизилась к Чечелю и ее рот, жадный и проворный, в одно и тоже время, прижался к его рту. Чечель даже не пытался избежать ее прикосновения, но не потерял своего хладнокровия.

-Не кажется ли вам, что я вправе претендовать на лучший прием?

Чечель вдруг рассердился:

-С чего бы?

Шведка пожала плечами:

-Что за вздор? Вы ведете себя как мальчишка. Не ожидала, что вы окажетесь столь безумным и столь безразличным...Смешно. Мальчишка...

Чечель усмехнулся и неожиданно поцеловал Гудрун в губы. Но не жадно, а нежно коснувшись её губ. Потом поцеловал её под ушко, потом захватил мочку уха и нежно потянул, втягивая в рот. Положил ладони на горящие, раскрасневшиеся щеки. Водя пальцами по лицу, словно слепой, ощупывая с нежностью и нос, и уши, и губы, он обжег Гудрун ласковыми прикосновениями. Ответом, как и полагается, был томный вздох...

29 июля 1932 года. Четверг.

Москва. Патриаршая слобода. Трехпрудный переулок.

Гудрун Нильссон вышла из ванной комнаты в короткой юбке для лаун — тенниса и маечке, облегающей ее небольшую грудь. Чечель, расхаживающий в спальне по мягкому ковру, охнул, увидев ее, с голыми щиколотками, в носочках и теннисных тапочках, со слегка подкрашенными губами и глазами.

-Что? — спросила она, услышав его вздох, и добавила скучным голосом, — Признаю, я выгляжу очень волнующе.

-Более чем. — кивнул Чечель. — Спортивная форма вам к лицу. — Она все время была в вашей сумочке?

Гудрун кивнула, слегка пригладила волосы, поправила голубую ленту на голове и подошла к большому зеркалу в спальне.

-Предполагали, что после светского раута окажетесь..., э — э, не в своей...квартире?

-Разумеется, не предполагала. — она глянула на Чечеля и ему показалось, что глаза шведки не зеленые, какими он увидел их вчера, а льдисто — голубые, цвета утреннего озера. — Я была в этом уверена...

-Вы...

-Нет. — мгновенно парировала Гудрун, — Предвосхищая вопрос: я не отношусь к тому типу женщин, о которых вы сейчас подумали.

-Но...

-Без всяких 'но'! И условимся так: что, да как, да почему — не обсуждается. Хорошо?

-Хорошо. Ахилл умер оттого, что стрела попала ему в уязвимое место — его пятку. Не будем касаться уязвимых мест.

-Вы неплохо устроились, Серж. Не ожидала...

...Квартировал Чечель в Трехпрудном переулке. В начале XVII века, по смерти Его Святейшества Иова, на месте Козьего двора устроена была резиденция Патриарха Иоакима, а на месте болота — Патриаршая Слобода. Иоаким приказал вырыть близ слободы три пруда для разведения рыбы и разнообразия постных трапез. Такие пруды или рыбные садки были устроены в разных частях Москвы. На Пресне, к примеру, разводили дорогие сорта рыбы, в Патриарших прудах — более дешевые, для ежедневного обихода. Местность для Патриарших прудов была очень подходяща. С XVII века, постоянно освежаемые подземными ключами, содержались они в порядке и чистоте, а после 1760 года вокруг них разбили сквер. От этих 'Трёх прудков', как говорили в старину, появилось название Трехпрудного переулка.

Район, прилегающий к патриаршему подворью, очень быстро стал относиться к числу престижных. Ручьи и речушки убрали в трубы, овраги закопали, поверхность земли по возможности выровняли. Территории вокруг Патриаршей слободы были разделены на участки, которые город раздавал под застройку. Задумано было создание вокруг прудов и подворья Его Святейшества места, удобного для жизни, с садами и со скверами, с широкими площадями и удобными улицами. Конечно, аристократия и богатеи предпочитали шумный респектабельный центр, зато служилое дворянство и простые горожане предпочитали селиться именно здесь.

Почти все дома были небольшими, в один — два этажа, в основном, каменными. Но промышленный бум стал быстро менять облик города. Население увеличивалось, жилья требовалось больше. Соответственно, земля стремительно дорожала. На месте дворянских городских усадеб повсеместно стали возникать многоквартирные доходные дома, то есть, многоэтажные здания в которых квартиры сдавались внаем. Патриаршие пруды постепенно обретали современный облик и превращались в довольно престижный жилой район. Не элитарный, а скорее, интеллигентский, академический, немного богемный. Впрочем, здесь появлялись дома разного уровня, аренда квартир в которых и стоила по — разному.

Целый район в Трехпрудном переулке был возведен на средства графской семьи Волоцких, строил их архитектор Эрнст — Рихард Нирнзее. Забавно, что почти все подъезды в домах были разные — владельцы не имели достаточно средств, а кредит брать не хотели, посему возводили их постепенно, по мере накопления ресурсов. При этом учитывали запросы жителей и по ходу меняли проект...

Квартира Чечеля была меблирована довольно экзотично и безалаберно: диван и кресла разных эпох, трюмо из грубых неструганных досок, лоснившихся от полировки, мало совместимые между собой обои, люстра, гардины, потертые стулья с фантастической обшивкой, китайская ширма. Все же Гудрун не могла не признать, что во всем этом хаосе цветов и стилей, во всем противоборстве эпох определенно чувствовался некий стиль.

-О вас тоже можно сказать, что вы не из бедствующих. — ответил Чечель.

-Да, мой дядя, Арнес Бильдт, хорошо известен в России. — сказала Гудрун. — Во время Большой войны он возглавлял российско — английское акционерное общество 'Транзито', созданное для контроля над транзитными грузами и получения транзитных лицензий.

-Хорошие были времена для вас, шведов?

-Уж такова сила нашего географического положения и уровня промышленного развития. Швеция оказалась важна для обоих противоборствующих альянсов в качестве поставщика товаров и страны транзита.

Гудрун Нильссон подобрала под себя ноги, по — домашнему усевшись в кресле. Ее, казалось, ничуть не заботило то, что он мог видеть часть гладких белых бедер.

-Действительно, волнующе. — сказал Чечель.

-Ничего не поделаешь. — ответила шведка, покусывая ноготок.

Она все же одернула юбочку, слегка прикрыв заголившиеся ноги и озорно хихикнула. Над правой бровью, у самой переносицы, у нее появилась нежная ямочка.

-Давно хотела вас спросить, Серж...Вы сильно хромаете...Последствия ранения? Вы из военных?

-Хромаю? Да...Право слово, не самые приятные воспоминания, Гудрун. Я, знаете ли, не спортсмен. А моя хромота — последствия неудачного падения с лошади.

Картинки из прошлого — IX.

...Поезд был очень хороший, настоящий, санитарный. Княжеский. Оборудованный на средства княгини Веры Игнатьевны Гедройц из древнего и знатного литовского княжеского рода Гедройц. Кригеровские вагоны с ярусными койками во всю длину. Вагоны II — го и III — го класса со станками Коптева на рессорах для легкораненных и больных. Перевязочная, аптека, вагон — кухня, столовая, прачечная, кладовая с ледником, багажная. Служебные вагоны. Свет, чистота. Внимательные врачи, сестры, няни.

...'Ягеллончики' протиснулись в вагон — лазарет для тяжелораненных, оборудованный станками Кригера, с примкнутыми штыками, и увидели деревянные носилки, вставленные в специальные подставки, заполненные раненными.

-Пся крев!

-Назад!

-Нех их!

-Не трогайте раненных!

-Нех их вишеци дьябли ведмо!

-То нет!

-Забичь вшистских!

-Прекратите!

-Драни! Закончичь!

-Гниде безрадне!

-Люди вы или нет?!

-Выйщце!

...Поляки перебили всех раненых — они разбивали им головы прикладами. Раненые солдаты вопили от ужаса. Затем 'ягеллончики' принялись за сестер милосердия — с них срывали одежду, и слышно было на перроне, как женщины визжали...

...Возле пакгауза стоял рев, как на соревнованиях по боксу. Пьяный польский офицер в барашковой шапке стоял посредине пакгаузного двора, у наспех сооруженной виселицы, где уже болталось несколько раздетых до исподнего трупов и безумно хохотал. Сестер милосердия из санитарного поезда гнали через двор раздетыми догола с руками за головой. С их ног стекала кровь. За ними тащили доктора и старуху княгиню в разорванном платье. Всех подогнали к виселице. Когда 'ягеллончики' вешали первую из сестер милосердия, пьяный хохочущий офицер сам выбил у нее из — под ног кирпичи, на которых она стояла. Чечель больше не мог на это смотреть...

-Почекай, москаль, почекай. — злорадно крикнул 'ягеллончик' и сильно ткнул Чечеля штыком в ногу.

От боли Чечель потерял сознание...Он уже не видел, как польский солдат, прижав шею молоденькой сестры милосердия к кирпичной стене пакгауза, деловито вспорол ее тело от живота до горла...

Глава Четвертая.

'Начало индикту, сиречь новому лету'.

1 августа 1932 года. Воскресенье.

Москва. Симонов монастырь.

В день праздника 'Происхождения Честных Древ Креста Господня', 1 августа, всегда бывал крестный ход на воду. Накануне этого дня государь выезжал в Симонов монастырь, где слушал, по традиции, вечерню и в самый праздник заутреню и обедню. Напротив монастыря, на Москве — реке, устраивалась в это время иордань, подобно как и в день Богоявления. Государь, в предвестии крестного хода, выходил 'на воду', но, конечно же, не погружался торжественно в иордань, как бывало раньше, не купался в освященной воде для здравия и спасения, а символически лишь возлагал на себя три заветные креста и принимал патриаршее благословение. После этого духовенство освящённой водою кропило заранее привезенные знамёна полков лейб — гвардии и назначенные в сопровождение их знаменные команды, а желающим разливалась святая вода...

...Раскланиваясь с отъезжающими от ворот Симонова монастыря представителями дипломатического корпуса, товарищ министра иностранных дел Алексей Дмитриевич Хитрово на мгновение остановился в шаге от секретаря Политического отдела посольства Японии в Москве Масатанэ и обменялся несколькими общими фразами.

-Как вам нынешняя церемония? — спросил Хитрово. — На мой взгляд, удалась.

-Безусловно. — ответил Масатанэ. — Очень умиротворяющее зрелище, проникнутое торжественностью и ощущением мира.

-Жаль, что таких же ощущений недостает в политике, господин масатанэ, — сказал Хитрово. — Я считаю, что хорошие отношения между державами, без сомнения, явились бы успокаивающей гарантией сохранения мира и добрососедства...

-Я с вами абсолютно согласен. — кивнул головой Масатанэ и многозначительно взглянул на Хитрово. — У дипломатов есть выражение 'найти общий язык' — надо его искать.

-Я готов этому способствовать.

-Я тоже готов. Я действительно считаю, что Японии стоит искать общий язык с Россией.

-Может быть, нам стоит это обсудить в более доверительной и неформальной обстановке?

-Нам? — уточнил Масатанэ.

-Вероятно, речь также может о тех персонах из нашего окружения, кому и я, и вы, можем доверять.

-Как вам будет угодно.

-Но, я слышал, вы на днях уезжаете?

-Ненадолго. На несколько дней. Протокольное действо. Позавтракать кое с кем из австрийских Габсбургов, пообедать с кем-нибудь из немецких Гогенцоллернов. Короткая, обременительная обязанность.

-Хорошо. О времени и месте нашей встречи договоримся чуть позже.

-Не возражаю.

-Я телефонирую вам в посольство, после вашего возвращения...

...За короткой встречей Хитрово и японского дипломата в отдалении наблюдал вице — директор Департамента Государственной Охраны. Рядом с ним находился генерал Брюханов...

-Итак, что мы имеем? — спросил вице-директор департамента. — Дипломаты планируют собственную комбинацию. Цель комбинации, вернее одна из целей, нам в общих чертах известна. Так?

-Так. Канал, по которому все, что будет проходить, должно выглядеть совершенно точно и верно. В этом его отличие от дипломатического манипулирования, в коем допускаются, хотя часто не оправдываются, хитрость и блеф.

-А почему им напрямую не обратиться к нам за помощью?

-Полагаю, корпоративная честь...

-В смысле?

-Дипломатия осталась уделом аристократов — выпускников наших Кадашей и Итонского колледжа Оксфорда или Кембриджского университета. Что наше дипломатическое ведомство, что Форин офис всегда были консервативными министерствами, за это и подвергались критике. Поэтому ищут окольные пути.

-К тому же предполагается работать в обход МИДа, действовать тактично, не вызывая противодействия...

-Да. Дипломатия не годится. Это прекрасно одетые люди, которые вежливо разговаривают друг с другом, работают по правилам, у них есть протокол, есть традиции. МИД — это официальные каналы общения.

-Ладно. Пусть так. Пусть играют свою комбинацию, а мы сыграем свою. Подведем заодно к комбинации и нашу доморощенную 'ЭнДэ'. Исключительно в интересах дела. Детали продумаем, а в общих чертах, это будет выглядеть так: наш человек осуществляет организацию канала двусторонней связи с японцами, обеспечивает оперативную работу, а 'Народное действие' получает сведения и нас это устраивает: мы будем уверены, что важная информация, сообщаемая им, всегда дойдет до Лондона...

================================

Ясачное знамя* — царское знамя. Белого цвета с вышитым золотым орлом. Использовалось в торжественных случаях, например, во время Шествия на осляти, обряда водосвятия в праздник Богоявления Господня. Разворачивание ясачного знамени означало начало церемонии.

22 августа ( 9 августа по русс.ст.) 1932 года. Понедельник.

Лондон. Клуб 'Бирмингем'.

Днем шеф русского отдела 'Интеллидженс сервис'* доктор Дени Гамильтон обедал в клубе 'Бирмингем' с Алексеем Коноваловым и Нэвиллом Хинкли, который в числе немногих негласно определял внешнюю политику правительства Соединенного Королевства.

Официально он значился как младший министр, финансовый секретарь Казначейства, но фактически являлся 'направляющей рукой' лондонского Сити в нынешнем кабинете. Такие обеды в аристократическом лондонском клубе давно стали традиционными, между сменой блюд происходил обмен важнейшей информацией, иногда подписывались документы, решавшие судьбу целого государства, не говоря уже об отдельных политических деятелях. Но иногда это были просто приятные совместные трапезы с ни к чему не обязывающими светскими беседами. Хинкли, не блиставший происхождением и почти лишенный джентльменских манер, был завсегдатаем 'Бирмингема', что первоначально вызывало у Гамильтона крайнее удивление. Он как — то спросил Хинкли:

-Как вас пускают в клуб?

На что Хинкли лукаво прищурился и беззаботно ответил:

-Старина, из всякого правила есть исключения. Приятные или неприятные. В данном случае — приятные.

В этот раз Гамильтон Коновалов и Хинкли встретились за обычным обедом, сервированном в приватном кабинете. Разумеется, затрагивались и деловые вопросы, но вскользь, как бы предварительно, примеривающе. Речь зашла и о политике.

-Потепление в отношениях Англии и России? — равнодушно осведомился Хинкли. — Я уже слышал об этом. Как говорят наши русские друзья, все это вилами на воде писано. Не так ли, мистер Коновалофф?

-Так. Говорят.

-Ну да, кое — кто в Сити всерьез ожидает каких — нибудь стоящих совместных с русскими проектов и желал бы выгодно поместить часть денег...

-Я, впрочем, тоже считаю, что для вложения капиталов русские все-таки перспективны. — сказал Коновалов.

-Так значит, Уайтхолл предполагает, а Сити предполагает? Ну и кто может вкладывать деньги в русский бизнес? — осторожно поинтересовался Гамильтон.

-У русских есть еще одна прекрасная пословица: 'человек предполагает, а Бог располагает'. — сказал Коновалов.

-В поместье 'Чекерс'* все еще считают, что с русскими возможно стоит договариваться, а в Сити кое — кто полагает наоборот. Впрочем, не надо быть картографом с геополитическим уклоном Маккиндером или, допустим, главой Форейн — оффиса* лордом Чэшэмом, — Хинкли деланно усмехнулся, — чтобы сделать банальное заключение: нам на руку недопущение германо — русского сближения или японо — русского сближения. Ну, или другой возможный вариант выигрышного геополитического эндшпиля — успешная международная изоляция Москвы, последовательное вытеснение ее на обочину мировой политики и экономики, как можно более плотная промышленная и финансовая блокада, поэтапное превращение России в 'страну — изгоя'.

-Я не очень понимаю, как мы можем этого добиться? — спросил Коновалов. — Лорд Чэшэм...

-Кто вообще обращает внимание на это сборище политических кретинов? Вы думаете, что политика правительства зависит от мнения таких вот людей, как лорд Чэшэм? Подумаешь, политические круги! Есть в мире силы покрупнее, чем нынешнее правительство. Мы еще увидим, кто фактически делает политику. — Хинкли засмеялся, коротко, сдержанно. — Надо дать понять Москве, что европейские дела успешно могут решаться и без нее.

-Но, предположим, вы все — таки добьетесь этой практически недостижимой цели. И Россия в итоге окажется в положении 'осажденной крепости'. Но задумывались ли вы о долгосрочных последствиях такого эндшпиля для системы мировой политики? — спросил Коновалов.

-Эндшпиль...Играете в шахматы? Повторяю, в Сити практически решили, что о Москве в качестве политического и делового партнера всему цивилизованному обществу лучше забыть навсегда.

-От русских можно ожидать всего, чего угодно. — заметил Гамильтон. — В том числе и того, что в одно прекрасное утро нам сообщат — лидер мировой торговли теперь не Англия, а Россия.

-Гамильтон, вы не преувеличиваете? Мне казалось, что ваша разведка в Москве вымерла, или она занимается исключительно игрой в теннис.

-Не только в теннис.

-Вот как? — Хинкли отложил столовые приборы, вытер губы салфеткой, — Сейчас меня интересуют в первую очередь такие подробности, когда стоит вопрос о том, что правительства могут вмешаться в международную торговлю. Тем или иным образом. Есть у вас такая информация о русском правительстве?

-Мне кажется, у нас есть такая информация. — с нажимом произнес Гамильтон.

-Что за информация? Поделитесь?

-Секреты его Величества, — подмигнул Гамильтон.

-У меня тоже есть кое — какие сведения, хотелось бы присовокупить к ним и ваши.

-А у меня есть устойчивое впечатление того, что в Москве сейчас заняты поиском отправной точки в формировании новой экономической системы, схожей по эффекту и последствиям с открытием Америки Колумбом...— сказал Коновалов.

-Вот как? Любопытно...Русское открытие Америки...Звучит неплохо... — Хинкли прищурился, подмигнул Гамильтону, — Впечатление ваше ведь на чем — то основано, дружище?

-Разумеется. — ответил Коновалов.

Шеф русского отдела 'Интеллидженс сервис' доктор Дени Гамильтон переключил все свое внимание на обед. Излишняя откровенность Коновалова должна насторожить. Гамильтон понимал, что информация, отдаваемая по частям, ценится куда как выше; Хинкли может не оценить избыточной открытости, это будет свидетельствовать о шаткости позиции чиновника (как правило, откровенничают люди, стоящие на грани краха, или же глупцы, все остальные ведут свою партию, иначе говоря, продают и перепродают знания).

-Вы заинтриговали меня, мистер Коновалофф. — сказал Хинкли. — Последние русские деловые инициативы многим в Сити не нравятся. Кое — кто серьезно теряет капиталы и рассчитывает изменить существующее положение дел. И вдруг вы заявляете о готовящемся русскими коренном переломе в деле организации мировой торговли.

-Я не делаю заявлений, Нэвилл, — усмехнулся Коновалов. — Но я говорю о некоторых ощущениях, подтверждаемых отчасти сведениями, полученными из России.

-А вы в состоянии узнать поточнее?

-Вероятно, я в состоянии сделать это, но потребуется время. — помолчав мгновение, сказал Коновалов. — И возможно, деньги.

-Сколько?

-Я не готов сейчас назвать цену. Но предполагаю, что она может быть впечатляющей.

-Цена...Впечатляющая. — сказал Хинкли, — Сколько по — вашему может составлять впечатляющая цена? Сто тысяч? Миллион? Между прочим, годовая аренда особняка в Лондоне с дворецким обойдется в сто фунтов. В год. И для многих эта цена кажется весьма впечатляющей.

Сквозь приоткрытую дверь приватного кабинета он бросил взгляд в клубную гостиную, увидел пересекающего зал местного завсегдатая 'старину Уилли' и, усмехнувшись, добавил:

-За секреты, за хорошие секреты, платят хорошо. Но не окажется ли так, что вам дадут время, вам дадут миллион, а взамен получат кота в мешке? Заметьте, мои опасения вполне справедливы, ибо речь может идти о крупной сумме...

-Кстати, Нэвилл, я не рассказывал вам, что мой младший брат — финансист? — пробросил, словно невзначай, Гамильтон. — Если он мне что — то и рассказывает, то, конечно же, только в общих чертах. Вы осведомлены о том, что происходит на европейском финансовом рынке? Я имею в виду рост учетных ставок. С одного и трех четвертей почти до трех процентов. Это огромный рост, и он произошел всего за несколько недель. Как я полагаю, вам известны причины.

Хинкли кивнул:

-Русское министерство финансов повысило налогообложение на пятнадцать миллионов рублей в сравнении с обычным уровнем, чтобы укрепить свою армию, уже ставшую самой мощной в Европе. Некоторые русские концерны приступили к широкомасштабной реструктуризации своих финансов — они повсеместно требуют немедленной выплаты долгов, накапливая наличные и скупая золото. Пройдет еще несколько недель, и русские соберут все, что им должны другие финансисты, а взятые у них кредиты продлят на неопределенный срок, в то время как их собственные капиталы достигнут невиданных прежде размеров.

Гамильтон повернулся к Коновалову:

-Алекс, где же ваш обещанный приятель? Вы обещали дать нам пощупать пульс нынешней России...

-Вот он, уже идет. — кивнул на зал Коновалов.

...Николай Александрович Воронцов — Вельяминов, чей род происходил, по сказанию древних родословцев, от легендарного князя Шимона Африкановича, якобы выехавшего из Норвегии в 1027 году в Киев к Ярославу Мудрому, был высок, строен и всем своим видом являл образцовую принадлежность к древней фамилии. Глава Русского Общества Английского флага в Лондоне оказался по приглашению Алексея Коновалова, политического эмигранта, руководившего Русским научным институтом.

Общество Английского Флага, имевшее своей целью 'широкое ознакомление русского народа с благожелательно настроенной к нам Англией и ее государственных и общественных учреждениях' было достаточно весомой организацией. В Москве Общество частенько устраивало свои 'академические' заседания на квартире председателя и носили вид так называемых 'банкетов сближения'. Банкеты имели весьма определенную цель: русские англофилы ( а их было немало) старательно подчеркивали симпатии к Англии. Нередко бывал на банкетах британский посол и всякий раз трогательно заверял собравшихся, что Англия имеет одну цель — 'поддержать Россию', много говорил о 'сходстве двух наций', о глубоких политических и экономических связях, о 'близко понятных друг другу политических идеалах'.

Коновалов представил князя и тот степенно расположился за столом, между Гамильтоном и Хинкли.

-Ко мне не раз и не два обращались представители деловых кругов Лондона. — сказал Воронцов — Вельяминов. — Предлагали немедленно начать торговые переговоры и просили моего совета. Настоятельно намекали на то, что сейчас и надо действовать, мол, ждать чего — то — это допустить, чтобы русская торговля продолжала идти по своему старому пути. Настаивали на необходимости подготовить в Англии возможно большего числа квалифицированных торговых агентов из числа способных молодых англичан. Предлагают расширить сотрудничество с Русским научным институтом в Лондоне.

-Что за фрукт сей институт? — спросил Хинкли.

-Скорее, не институт, бюро. Оно не имеет достаточных средств для проведения самостоятельных исследований. Но оно опубликовало несколько 'Меморандумов о состоянии российской экономики' на английском языке. Это очень подробные информационные бюллетени о развитии русской экономики. 'Меморандумы' читают многие ваши правительственные служащие, бизнесмены и экономисты. — пояснил Коновалов.

-Основная его задача — изучение русской духовной и материальной культуры и распространение о ней знаний среди русских и иностранцев, а также содействие русской молодежи в деле получения высшего образования в Англии. — степенно дополнил Гамильтон. — В институте четыре отделения: духовной культуры, права, экономики и сельского хозяйства...

-Мистер Коновалофф предлагает вам участие в деятельности этого института? — прищурившись, спросил Воронцова — Вельяминова Хинкли.

-Да.

-Он рассчитывает, что мы намерены поддерживать его?

-Резонный вопрос. — сказал Гамильтон. — Но я бы поставил его иначе. Кого мы намерены поддерживать в восточных странах, чтобы помешать продвижению России? Вот, что вы должны спросить, дорогой Нэвилл.

-Не смешите меня, господа. Англичанам свойственно считать свой образ жизни неким эталоном, любое отклонение от которого означает сдвиг от цивилизации к варварству. Представление о том, что 'туземцы начинаются с Кале' отражает склонность подходить ко всему лишь со своей меркой. Меряют все на свой собственный английский аршин, игнорируя даже возможность существования каких — то других стандартов. Вот и вас присовокупили, человека с именем. Но при этом не стесняются демонстрировать свою вопиющую неосведомленность о русских, о России вообще. И умудряются претендовать на познание души русского народа! Институт, агенты квалифицированные...Смешно, ей — богу.

-Мы намерены поддерживать людей умеренных, основательных. — ответил Гамильтон. — Людей уравновешенных. Всех тех, кто оказывает разумное сопротивление ортодоксальным азиатским имперцам. Все они могут рассчитывать на нашу поддержку.

-Вы можете охарактеризовать эти группы уравновешенных, умеренных и основательных людей, на основе которых можно создать мощное английское лобби в России?

-Первая группа — это наши соотечественники. — сказал Гамильтон. — В России проживает некоторое количество наших соотечественников из различных волн эмиграции, сохранивших интерес к своей исторической родине, ее языку и культуре. Они добились заметных успехов на новой земле. К этому следует добавить их детей, внуков, правнуков. Кстати, многие представители последних волн эмиграции сохраняют британское подданство. Вторая группа — финансисты, промышленники. Поскольку Россия обладает громадными сырьевыми ресурсами и высококвалифицированной рабочей силой, а также представляет собой огромный потенциальный рынок для сбыта товаров и услуг, то она является притягательной для многих наших бизнесменов которые не прочь заработать большие деньги. Третья группа — прагматики. К ним относятся те, кто понимает, что в современном мире существовать без участия Англии будет невозможно. Четвертая группа — представители различных конфессий.

-Вы всерьез рассматриваете католиков, пресвитерианцев, баптистов, лютеран и всех прочих как основу для проанглийского лобби в православной России? — удивился Хинкли.

-Мы предлагаем интеллектуальный вызов. — сказал Гамильтон. — В России у нас есть определенные силы. Сторонники есть. Работа ведется. Но нужны новые возможности. Создание проанглийского лобби в России — это, прежде всего, интеллектуальный вызов. Нашим элитам сложно смириться с тем, что русская политика по — прежнему в высшей степени конкурентна, что ее исход не предзадан. В России можно наблюдать, как разворачивается реальная внешнеполитическая дискуссия, а полемика в обществе, прессе и Земском Соборе, русском аналоге нашего парламента, не является оркестрованным представлением. Многих в Сити удивляет, что даже само русское правительство прикладывает значительные усилия, чтобы склонить на свою сторону строптивую прессу.

-Простите, господа... — Воронцов — Вельяминов, перед которым стояло прямоугольное фарфоровое блюдо с кусочком телятины, размером со спичечный коробок, в подливе из лимонной травы, прекратил вяло ковыряться в тарелке. — Вы силой хотите обуздать вот это...— и он ударил себя рукой по лбу. — А никакая сила не может помешать распространению идеи. Не потому ли вы хотите прибегнуть к силе, что у вас нет идеи, которую можно было бы предложить взамен русской идеи? Для русских же?

-А что предлагаете вы?

-Политический диалог взаимных уступок. Но не силу.

-Хорошо. — согласился Гамильтон. — Взаимные уступки и компромиссы.

-Для русских не существует веских аргументов. — вздохнул Хинкли.

-Не в первый раз Англия делает нам предложения о сотрудничестве, потом берет их обратно. — возмущенным тоном проговорил Воронцов — Вельяминов. — Словно мы для вас человек, которого сначала в гости зовут, потом просят не приходить, потому, что, видите ли, другие гости встречаться не желают, а после вовсе не зовут или норовят выставить за порог. Так лучше уж совсем не зовите.

-Все дело в том, чтобы суметь подойти к русским, — сказал Гамильтон, сделав вид, что не обратил на тираду Воронцова — Вельяминова никакого внимания. — Вы смотрите глубже, Нэвилл. Речь идет о складывании новой структуры мира и нового соотношения политических и социальных сил.

-И вопрос состоит в том, насколько противостоящие друг другу державы, а в дальнейшем и блоки смогут адаптироваться к новым условиям, принять те новые реалии, которые нарастают в мире. — добавил, осторожно кашлянув, Коновалов. — При нынешнем состоянии русско — британских отношений Лондон, скорее всего, согласится на смягчение своих подходов. Для общего блага.

-Полагаете, у этой позиции имеются некоторые козырные элементы?

Официант подал чай, крепкий, с небольшой порцией молока, по — английски.

-Попробуйте. — сказал Гамильтон Воронцову — Вельяминову.

-Типичный английский чай. Хорошо. Так что, собственно говоря, вы хотите от меня, господа?

-Важно, очень важно, ваше мнение.

-Какое значение имеет мое мнение?

-Вы авторитетный человек. Ваше мнение имеет вес.

-Ну, положим.

-Вам ведь известно о двух подходах в британском правительстве к проблеме России? — спросил Гамильтон.

-Проблема России! — воскликнул Воронцов — Вельяминов. — Извольте поподробнее...

-В частности, мы могли бы иметь неплохих союзников в лице англичан, которые выступают за 'мягкий' подход с предоставлением всевозможных экономических льгот России. — сказал Коновалов.

-Вот вам мое мнение: для Лондона вырисовывается два сценария действий. Первый: несмотря ни на что идти на сближение с Россией, создавая ситуацию, при которой Москва окажется вынужденной проводить желаемые для Англии политические и иные преобразования. За этот сценарий, в частности, ратуете и вы, и ваш политический клуб. Второй: продолжать держать Москву на отдалении, но под прицелом жесткой критики, постоянно угрожая. Цель — играть на чувствах европейской идентичности части русского правящего класса, подталкивая к противостоянию с царем. Этот сценарий, кажется, ныне востребован в Англии больше первого. А посему...Рассматривать британские гарантии и обещания становится просто неуместным времяпрепровождением. — сказал Воронцов — Вельяминов.

Хинкли нарочито пожал плечами.

-А вы, за какой подход выступаете вы? — скорее из вежливости поинтересовался у него Коновалов, уже зная ответ.

-Я получаю указания от своего министра и правительства и следую им. Я могу лишь рекомендовать.

-И каковы же могли бы быть ваши рекомендации?

-В отношении России нужно жестче использовать методы политического давления. Вкупе с экономическими рычагами. Хотя, именно эти пункты вступают в явное противоречие с требованием Лондона к России о более глубинном открытии рынков!

-Еще лучше! — громко воскликнул Воронцов — Вельяминов, и Коновалов испуганно сделал успокаивающий жест рукой, — Что еще за требования Лондона?!

-Николай Александрович, сдержаннее... — тихо сказал Коновалов, но Воронцов — Вельяминов только отмахнулся. — Англичанам стало изменять чувство реальности! Вам следует понять, что Россия не желает предлагаемого вами 'тесного сотрудничества', каким видится оно вам.

Хинкли не откликнулся на реплику русского. Сделав маленький глоток чая, он поморщился.

-Правительство не пойдет ни на какие уступки, вредные для державы. — заметил Хинкли. — А Россия все равно пойдет к Западу.

-Вот только с кем и как? — усмехнулся Воронцов — Вельяминов. — От вас, кажется, такой поддержки и помощи не дождаться. У вас, простите, все русское вызывает подозрения. Они ни к чему хорошему не приведут, поверьте.

-Западничество для российского самосознания — это не провал и не обреченность, это необходимость и творческое задание, ежели хотите. По крайней мере, для меня это очевидно. — сказал Коновалов.

-Относительно этого я и не спорю. — пожал плечами Гамильтон. — Только дальше этого мысль у вас, и у ваших соратников, не идет. А должна бы идти: о продуктивном синтезе двух культурных систем, о двух способах мышления и формах социальной организации жизни — русской и западно — европейской. Я, однако, знаю, что идеи более тесного сближения с Западом широко распространены в среде интеллектуальной элиты России. Ваше общество тому наглядный пример.

-Вы так полагаете?

-Да. Я так полагаю.

-Если вы добиться чего — то желаете, вам стоит понемногу раскрываться и самим. Не приходится ожидать, чтобы другая сторона предлагала вам то, чего вы хотите.

-При желании мы сможем, без особого ущерба, достичь нужного нам результата.

-Русский ум, напитавшись и позаимствовав западные идеи, живет своим умом, творчески освоив достижения западной науки и культуры. — морщась, словно от зубной боли, проговорил Воронцов — Вельяминов. — Тут бы не ехидничать, не вставлять палки в колеса, а содействовать, культивируя ценности свободы, рожденные в лоне православной христианской цивилизации. Но нет. Вместо способствования общественному прогрессу, плохо скрываемая неприязнь и ухмылки относительно косности социального и политического порядка. Гляньте вокруг, посмотрите! Русская политическая сила имеет в своем распоряжении энергию одного из величайших в мире народов, ресурсы богатейшей национальной территории в мире, и движется глубокими и мощными течениями русского национального патриотизма. Кроме того, Россия обладает развитым аппаратом для оказания влияния в других странах, аппаратом поразительно гибким и многообразным, которым руководят люди, чей опыт и навыки не имеют равных в истории! Программа русская — сверхактуальна. Она предполагает дальнейшее развитие социальных институтов, создание разумной прагматической инфраструктуры жизни — культурной и экономической, оздоровление общественной нравственности с доминированием ценностей труда, интеллекта, знания, а также ценностей Дома и семьи — тех идеалов, которые были выношены и подтверждены духовными традициями народов России.

-Я знаком с концепцией либеральной государственности. — произнес Хинкли. — Но я не уверен, что она жизнеспособна в ваших реалиях.

-Отчего же у вас такая неприязнь к России? — спросил глава Русского Общества Английского флага с потаенной грустью. — Что, у вас воздух чище? Жизнь цветаста и харч получше?

-Харч? Что такое харч?

-Еда.

-Нет. Не поэтому. У нас человек всегда будет зависеть от себя.

-Вы не преувеличиваете? Мы, русские, как — никак, за триста лет тоже считать научились. Похлеще англичан. Природой, слава Богу, не обделены, богатств не счесть, на всех хватает. И потому — то и важно так: уметь считать.

-Русский человек научился считать? Смешно. — фыркнул Хинкли.

-Зря фырчите, мистер из Сити. — заметил Воронцов — Вельяминов. — Земля наша золотая, человек наш под стать земле. Золотой человек. Толков, бережлив, хозяйство холит. Не меркантилен как французишка, не расчетлив как немец. Русский силен, трезв, думает лихо, считает лихо. А вы все норовите мордой его по столу. Русское государство следует путем реформ, следует культуре хозяйствования и развивает институты гражданского общества. Россия есть конституционная и правовая держава. Пусть и в форме конституционной монархии. Но вам и этого мало? Вам подавай возможность иного развития в длинной логике истории? Революцию вам подавай?

-Я уважаю чужие взгляды даже в том случае, если их не разделяю. — ответил Хинкли. — Разумеется, если речь идет об истинных убеждениях. И еще...Я не считаю нужным обращать кого — нибудь в свою веру. И не хотел бы, чтобы кто — то обращал в свою веру меня...

-Господь с вами, господин Хинкли. — засмеялся Воронцов — Вельяминов и перекрестился. — Не собираюсь я вас агитировать. Но давайте подведем итоги нашей с вами встречи. Говорить об англичанах как о серьезных самостоятельных игроках в важных международных вопросах лично для меня уже нет особого смысла.

-Вы отрицаете то, что Британия играет и дальше намерена играть доминирующую роль в Европе?

-Англия как великая держава приказала долго жить и больше не может претендовать на роль главного арбитра в Европе. Только флаг демонстрировать. Вот, что я утверждаю. — жестко ответил Воронцов — Вельяминов. — Вместо торжества колониальной империи мы переживаем зрелище постепенного развала этой империи. До нас доносится треск гниющего здания. Я убедился сегодня, что не стоит доверять вашим мотивам, которые представляются мне далекими от представлений о свободе, а единственное ваше намерение — всех перессорить. Увы.

-Торопитесь вы с похоронами Англии. — с угрожающей ноткой в голосе сказал Хинкли. — Те, кто перестал видеть в ней великую державу, глубоко ошибаются. Англия еще не сказала своего последнего слова.

-Ну, так поторопитесь, а то скоро совсем поздно будет что — то говорить. Я же вынужден вас покинуть, господа. — Воронцов — Вельяминов поднялся стремительно и, сухо кивнув, порывисто устремился в зал, на выход.

-Ну — с, господа, пощупали пульс? — спросил Коновалов, провожая усмешливыми глазами прямую спину соотечественника, князя Воронцова — Вельяминова.

-И это председатель общества Английского флага в России? — Гамильтон покачал головой.

-Исследовательская группа при вашем Русском институте — это хорошо. — неожиданно сказал Хинкли. Прищурившийся, он также провожал Воронцова — Вельяминова, шествовавшего через зал, взглядом. — Отличная основа для проекта. Полагаете, через ваш институт, или бюро, возможно установить прямые контакты с наиболее надежными источниками в русских правительственных кругах?

-У меня остались связи.

-Мы присмотримся к вашему проекту, а вы не сочтите за труд снестись по старой дружбе с вашими знакомцами. Или порекомендуйте кого — нибудь, с кем можно было бы переговорить в Москве. Пора, наконец, выработать позицию по русскому вопросу.

-Вы достаточно резко формулируете данный вопрос. Впрочем...Если иного выбора нет, тогда горе этому миру.

-В наше время всякий выбор резок и грозен. Пора вам привыкнуть к этой мысли. На легкие решения лучше не надеяться.

-Уж лучше умереть сразу. — усмехнулся Коновалов.

-Рано или поздно вы так и сделаете. — совершенно серьезно ответил Гамильтон и по его тону не было понятно, шутит ли он или нет.

23 августа (10 августа по русс.ст.). Вторник.

Лондон. Чешэм — Хаус. Российское посольство.

В Англии — клубы, в России — салоны. Британский клуб — это истеблишмент, это — власть, информации и секреты государства. Московские салоны — примерно то же самое. Но если в Лондоне, в клубах, счет допущенных завсегдатаев идет на десятки, в Москве — считанные единицы. Решения, принимаемые за бокалом брэнди в стенах какого — нибудь лондонского 'Гаррик — клуба' проходят в кабинетах на Даунинг — стрит 10, предложения, высказанные в курительном салоне светлейшего князя Ливена на Ордынке, ложатся на подпись государю российскому.

Уильям Тед — Вудроу, или попросту, 'старина Уилли', был завсегдатаем 'Бирмингема'. Своеобразным, конечно, но в Лондоне привечали чудаков, впрочем, если они не выходили за рамки приличий. Уильям Тед — Вудроу не выходил. Он был младшим сыном Роджера Тед — Вудроу, чиновника среднего эшелона, удачливо женившегося в свое время на греческой красавице Софии Маврокордато, чья семья сколотила состояние на торговле железным ломом. Уильям унаследовал красоту отца и элегантность матери, витиеватость прирожденного дипломата и презрительность дочери крупного торговца, получил блестящее образование в Итоне и Оксфорде. Его называли 'подающим надежды карьерным дипломатом', который, однако, надежд не оправдал, ибо решился представлять интересы британского бизнеса, заявив, что коммерция не грех, а торговля позволяет странам развиваться. Мать к серьезным делам, ввиду чудаковатости отпрыска, старалась его не подпускать и он пробавлялся ее поручениями, был на 'подхвате', лоббируя интересы компании, и целыми днями пропадал в лондонском клубе 'Бирмингем'. Опустив голову, Уильям пересекал огромную гостиную залу клуба из одного конца в другой, делая вид, что где-то там, на другом конце увидел старого знакомого и торопится к нему. Он слонялся без дела, раскланивался, улыбался, махал рукой, отпускал ничего не значащие и никому не адресованные реплики. Время от времени он организовывал встречи матери с представителями лондонского Сити. Члены клуба иногда заговаривали с ним, когда возникала необходимость что — то получить от семьи Маврокордато или предложить, но больше молчали — чудаковатый 'старина Уилли' мало чем был им полезен и мало кому из них мог быть обязан.

А Уильям...слушал. Он хватал обрывки разговоров, отдельные фразы, даже слова. И запоминал. Память об услышанном у него была отличная. Ежевечерне выкладывал он свой 'клубный улов' матери, а та сортировала 'добычу'. Что — то она использовала в интересах бизнеса семьи Маврокордато, а что — то передавала второму секретарю российского посольства в Лондоне, который слал в Москву шифровки, адресованные Департаменту Государственной Охраны.

...Второй секретарь российского посольства, а по совместительству — резидент Гохрана, Фаддей Алексеевич Кроуни, между прочим, шотландских кровей, довольно быстро набросал шифровку в Москву.

Текст был незамысловат: 'Состоялась конфиденциальная беседа младшего министра, государственного казначея Великобритании Н.Хинкли с высокопоставленным сотрудником британской секретной службы Гамильтоном, русским политическим эмигрантом Коноваловым и присоединившимся к ним в процессе беседы неустановленным лицом. В ходе беседы Хинкли высказался в отношении того, что британские деловые круги намерены предпринимать шаги, направленные на противодействие политической и экономической активности России. Вопрос о противодействии практически решен'. Далее следовали 'нюансы' — обрывки разговора, облеченные в удобоваримый вид.

Кроуни показал текст шифровки своему помощнику, Ивану Ивановичу Тутышкину, числившемуся в дипломатическом представительстве скромным служащим посольского архива...

-У вас есть добавления по поводу шифрограммы?

-Добавлений нет, разве что только замечания.

-Давайте.

-Текст довольно расплывчат.

-Из того, что нам стало известно по агентурным данным, этого вполне достаточно. В Москве проанализируют и подумают. Тогда и нам укажут нужное направление. Пускай в Москве решают, а мы таких выводов делать не можем. — сказал Кроуни. — Мы с вами можем жить ощущениями, но их к рапорту или к шифровке не подошьешь, там нужны только факты. Голые факты.

=======================

'Интеллидженс сервис'* — 'Секре́тная разве́дывательная слу́жба МИД Великобритании'.

поместье 'Чекерс'* — официальная загородная резиденция британского премьер-министра в графстве Бакингхэмшир к северу от Лондона.

Форейн — оффис (Фо́рин — о́фис, или Фо́рин О́ффис) — внешнеполитическое ведомство Великобритании, один из департаментов британского правительства.

12 августа 1932 года. Четверг.

Москва. Кремль.

Старый русский домашний быт русских великих государей со всеми своими уставами, положениями, формами, со всей своей патриархальной традиционностью, чинностью, порядливостью и чтивостью, наиболее полно выразившийся в веке XVII, конечно же, не мог сохраниться незыблемым в веке XX, ибо давным — давно отжил свое при полном господстве исторического начала, которое было выработано и водворение которого в жизни стоило стольких жертв и такой долгой и упорной борьбы. Все, что необходимо было, случилось, неоспоримо и несомненно, и в умах самого народа, и для всех соседей России, когда-либо протягивавших руки за ее землями: политическое единство Русской земли, недосягаемая высота московского великого государя, самодержца всея Руси, о которой едва ли помышляли далекие предки, величие и мощь державы, необъятные просторы, грандиозные богатства.

Канули в Лету приказные, дьяки, тиуны, ситники, ближние бояре. Упразднили местничество, ушли в историю стольники, стряпчие, шатерничие, хоромные наряды...Великолепие и азиатский блеск уборки царских палат уступили место обыкновенным украшениям государевых приемных комнат...Но отдельные обычаи старого времени, впрочем, оставались незыблемы и в XX веке, веке моторов, паровозов, телефонии, авиации. Оставались незыблемы и чтились. Например, по обычаям старого времени, нельзя было подъезжать близко не только к царскому крыльцу, но и вообще ко дворцу, где пребывал государь. Царский указ 1654 года, по которому в Кремль въезжать дозволено было только старым, первостатейным подъячим, и то не более трех человек, никто не отменял. И он продолжал действовать.

Всем, кто въезжал в Московский Кремль, назначено было останавливаться почти у самых ворот и отсюда идти пешком. Все другие люди входили в Кремль пешком. Таким образом, самый подъезд ко двору соразмерялся с честью, или чином, каждого приезжавшего лица. Само собой разумеется, что это был особый этикет, принадлежавший к древним обычаям и сохранявшийся не только во дворце, но и в народе, особенно в высших, старинных его разрядах. Для иностранцев такой обычай воспринимался как гордая недоступность и высокомерие. Для русских людей в этом были почет, особенная почесть, воздаваемая хозяину дома.

Правом свободного входа во дворец пользовались придворные чины, но и для них, смотря по значению каждого, существовали известные границы. Кто — то мог прямо входить в Верх, то есть в непосредственно жилые хоромы государя, в его покои, в царский кабинет, для участия в Выходе Его Величества или для доклада, назначенной аудиенции. Для всех прочих царский Верх оставался совершенно недоступен. Всем прочим служилым людям дозволено было входить в некоторые дворцовые помещения, прилегавшие к Верху, например, в Теремной дворец, вход в который запирался медной золоченой решеткой. Двенадцать кремлевских дворцовых подъездов были расписаны указом, включавшим двенадцать статей, кому именно, на какие подъезды и по каким лестницам и переходам дозволялся вход в разные помещения дворца. Круг лиц, допущенных к государю, также был строго регламентирован: только 'ближние' и только 'уждав время'.

Человеком, ставшим ныне ближе всех к царю, был Дворцовый комендант, генерал — майор Петр Иванович Болтин. До недавнего времени — начальник 1 — го отдела Управления Военных Сообщений Главного Штаба, отвечавший за передвижение войск и воинских грузов по всем железным дорогам России. Неизвестно, как и почему приглянулся он молодому государю и стал особо доверенным и надежным лицом 'у трона'. Вероятно, тому послужили личные качества — Болтин был человек, чуждый политиканству, честный, прямой, монархист по убеждениям, а не по личной корысти.

Прежний дворцовый комендант, генерал Михаил Никитич Матвеев, пользовавшийся одинаковым уважением двора, земцев и народа за свою неподкупную честность, справедливость и отвращение к дворцовым интригам, бывший в отдаленном родстве с князьями Черкасскими, чей предок, кабардинский правитель Инал был связан происхождением с египетскими султанами, а потомки чьих — 'однородцы' с кабардинскими князьями Темрюковичами, из коих 'кабардинская девица' Марья Темрюковна стала второй женой Иоанна Грозного, умер внезапно. Встал от обеденного стола — и у него хлынула изо рта кровь. Призвали врачей, да уж поздно. Кровь унять так и не смогли. Умер генерал молча. Прямо в обеденном зале.

Неизвестно, кто первый указал государю на кандидатуру генерала Болтина. Что за человек был Болтин, царь не знал. Из 'приказного семени'. Таких обыкновенно не замечали в генеалогических исследованиях. Одно дело — дворянство, служилые люди, а другое — чиновники, в редких случаях добивавшиеся вымечтанного занесения в 'дворянские списки'. У 'приказного семени' зачастую свои ступени и мерила власти, честолюбия, богатства. В этом, последнем, они и в самом деле могли бы сравняться едва ли не с самыми состоятельными аристократическими, старобоярскими родами — все зависело от службистского рвения, усердия, собственной ловкости и умения оказаться вовремя под рукой у сильных мира сего и власть имущих, услужить, а главное не забыть и о собственных нуждах.

Царь приглядывался к Болтину, о котором слышал несколько раз от Матвеева. Слышал хорошее. Но одно дело слышать, другое дело — самому убедиться в правдивости услышанного. Особенно ежели Дворцовый комендант по должности своей один из немногих людей, входивших в число самых доверенных и ближайших к государю лиц. В конце концов царь решился, предложил должность Дворцового коменданта.

Не обладавшего весом в высших придворно — политических кругах, его рассматривали в качестве очередного царского каприза: мол, взяли приживалку во дворец, не желая обидеть обычной отставкой, подсластили пилюлей придворной должности. В то и дело разыгрываемых политических пьесах Болтин участия пока не принимал, ролей в этих пьесах ему, по сути придворному генерал — церемониймейстеру, не предлагали. В действиях генерала видели лишь заботу о духе самодержавия, его высоком, национальном смысле подданичества всех воле одного, помазанного божьей милостью на неограниченное властвование. Ну, вхож к царю, ну при случае может поспособствовать, нашептать нужное. Не более. Что взять с бывшего начальника отдела Управления Военных Сообщений?

Однако генерал Болтин не был жалок. Он был с жалом. Цепко всматривающийся в происходящее. На момент вступления Болтина в должность, Управление Дворцового коменданта, вместе с другими пятнадцатью управлениями, подчиненное министру Государева Двора и Уделов, состояло из управляющего делами (начальника канцелярии), его помощника, чиновника канцелярии, трех чиновников и одного штаб — офицера по особым поручениям, трех обер — офицеров, состоявших в распоряжении Дворцового коменданта, заведующего 'дворцовым телеграфом' (личной шифровальной частью его Величества) и 'почтового чиновника'. В круг прямых обязанностей Дворцового коменданта входили общее наблюдение за безопасностью царских резиденций, надзор за охраной государя и его семьи, безопасность при передвижениях Его Величества по стране и во время поездок за границу. Ведению Дворцового коменданта подлежали также полиция Царского Села под Звенигородом, все охранные команды дворцовых управлений и полицмейстеры государевых театров. Дворцовому коменданту подчинялись Собственный Его Величества Конвой, составленный из отборных взводов казачьих войск, и команда ОА (охранная агентура), имевшая привилегированный статус. Формально задачами ОА являлись охрана путей проезда царя и внешнее наблюдение за лицами, находящимися в зоне охраны. В команде ОА насчитывалось около сотни сотрудников, осуществлявших охрану высочайших выездов в столице.

Все правительственные учреждения должны были информировать Дворцового коменданта обо всех поступавших сведениях и сигналах, которые могли повлиять на безопасность царя и оказывать ему всяческое содействие. На деле всю оперативную информацию, необходимую для выполнения задач по охране царя, Дворцовый комендант получал из Департамента Государственной Охраны, который был подчинен председателю совета министров. Осмотревшись при дворе, Болтин обратился к царю с просьбой о расширении полномочий Дворцового коменданта, в первую очередь касающихся получения информаций. Безопасностью, разведкой, контрразведкой в России ведало сразу несколько правительственных учреждений — считалось, что мало — мальски значимое ведомство должно иметь собственную 'службу': военное министерство, морское министерство, Особый отдел Департамента полиции Министерства Внутренних Дел, 'черный кабинет' Департамента правительственной связи Министерства почт и телеграфов, Цензурный комитет Министерства печати, 'Цифирный комитет' Министерства Иностранных Дел, информационно — статистическая часть Министерства финансов, Департамент Государственной Охраны при председателе совета министров, Центральное Бюро Технической Информации Министерства торговли и промышленности, Главный Штаб ВВС...Даже Министерство Государева двора и уделов вело самостоятельную зарубежную агентурную разведку. Эта агентура занималась, главным образом, собиранием всяких придворных сплетен и слухов, выяснением и освещением дрязг, склок, и вообще закулисной интимной жизни иностранных дворов. Мимоходом, в зависимости от наклонностей и способностей агентуры, изредка освещались также вопросы политические, дипломатические и военные. Агентура Государева Двора по количеству действовавших в ней лиц была не очень обширной, но зато прекрасно обставлена и снабжена весьма крупными суммами денег...Поистине, адское варево, которое никакой ложкой не расхлебать. Каждый сам себе змеиный царь...Деятельность всех этих служб координировали статс — секретарь председателя правительства и председатель Комитета Земского Собора по разведке и безопасности. Генерал Болтин добился того, чтобы в число координаторов, негласно, был включен и Дворцовый комендант, что в мгновение ока вывело его на весьма высокий уровень информированных лиц державы. При команде ОА Болтин создал секретное отделение, куда стекалась вся получаемая информация, и где она тщательным образом изучалась и анализировалась. В отличие от предшественников, далеко не все свои указания подчиненным фиксировал он формальным приказом; окружив себя несколькими единомышленниками, которых привел из Управления Военных Сообщений и Главного Штаба, Болтин стал использовать в отношениях с ними не только слово, но даже взгляд: хочешь служить идее, хочешь расти — изволь понимать все так, как мать понимает дитя. С кивка головы, по выражению глаз.

Дворцовый комендант, недавно назначенный, теперь часто появлялся в газетах, в разделах светской хроники и в новостных обзорах, посвященных церемониальным встречам. Во всем облике и в манере поведения генерала Болтина проглядывала основательность. Высокого роста, плотный, немножко, может быть, тяжеловесный; лицо не отличалось особой красотой, но приятное, потому что в нем виделась доброта, особенно когда он смеялся. Болтин был медлителен. Ходили слухи, что ему почти шестьдесят, но выглядел он гораздо моложе. За свою недолгую придворную карьеру он уже успел познать благорасположение и немилость тех, кто занимал высокое положение, побывал в опале, став жертвой подковерной борьбы возле трона, но смог удержаться на плаву, поскольку считался незаменимым в делах, грозивших неприятностями. Глаза и уши царя. Специалист по щекотливым вопросам, предпочитавший действовать за кулисами и оставаться в тени. Царь верил ему безоговорочно, а Болтин был лично предан ему.

...Именно к нему в копии попало сообщение из лондонского посольства от Кроуни и он решил быстро навести справки, кое — что прояснив для себя, в том числе и про личность Коновалова, засевшего на туманном Альбионе. После этого он обратился к статс — секретарю Председателя Правительства Ивану Андреевичу Новосильцову, который координировал деятельность секретных и специальных служб, оценивал и проверял информацию, готовил продуманные резюме для кабинета министров при принятии решений.

-Читал, знаю. — сказал Новосильцов, когда Болтин изложил ему суть дела. — Это не ново.

-Этот Коновалов..., эмигрант политический?

-У него есть собственная терминология. Он сознательно не принимает действующую власть, к которой он 'политически враждебен'. Он готов идти в Россию с помощью каких угодно иностранных сил.

-Вот как?

-Коновалов выражает лишь мнение ограниченной группы людей. Весь план Коновалова, в общем, сводится к следующему: издавать за границей особый информационный орган для осведомления представителей западноевропейских правительств, парламентов, общественных деятелей, политиков, военных, ученых, газетчиков о сущности и ходе развития политической борьбы в России. К еженедельнику со всякого рода информациями из внутренней и международной жизни прилагается превосходный обзор международной экономической печати, полный проверенных предположений. Еженедельник пользуется спросом. Информации о положении дел в России представляли Коновалову его корреспонденты. Сведения содержат самый разнообразный характер. Пишет о сплочении русской нации, о совместной деятельности, которую должны осуществлять объединенные политические силы, ища пути сближения с теми, кто стоит на близких позициях. Объясняет необходимость именно политического согласия тем, что России нужны идейные политики. Издание проектировалось одновременно на английском и русском языках, с рассылкой всем государственным деятелям, парламентариям, редакциям газет и журналов. Средства для задуманного информационного органа Коновалов берет у брата и собирает путем подписки в торгово — промышленных кругах. Ну, а заодно, Коновалов агитирует на Западе против России. Клевета, как говорится, не уголь: не обожжет, так замарает.

-На Москве связи у него крепкие?

-Куда крепче. Старший брат — один из крупнейших русских финансистов, банкир, промышленник. Входит в двадцатку русских богачей. Его активы по большей части скрыты от фискального ока.

-Так прямо и скрыты? — Дворцовый комендант посмотрел на Новосильцова.

-Так прямо и скрыты. Пример желаете, ваше превосходительство? Пожалте! Наглядный пример, который позволяет понять, что я подразумеваю под непрозрачностью коноваловских богатств! Коновалов — старший осуществлял финансирование строительства новых механических цехов в Брянске. Львиную долю вложили братья Джангаровы, тоже промышленники, а Коновалов в основном проводил необходимые операции через свой банк. Проект новых цехов, оказалось, был в техническом отношении не совсем зрелым. В ходе начавшихся работ выявилось, что по данному проекту Джангаровых ожидают крупные потери, первоначально оценивавшиеся в шестьдесят или около того миллионов рублей. Эту сумму Джангаровы, по совету Коновалова, изымают из общей массы финансовых средств своего концерна и 'омертвляют'...

-Это как, 'омертвляют'? — удивился Болтин.

-Сумма переводится на особый счет и ее уже нельзя использовать для проведения в жизнь текущей политики компании. — пояснил Новосильцов. — Если Джангаровы понесут потери, они будут покрыты как раз за счет этих отчисленных средств.

-А в чем здесь подвох?

-Такая практика не вызывала бы никаких возражений, если бы использование подобного рода отчислений полностью отвечало тем целям, на которые они предназначены. Но закон об акционерных обществах оставляет решение вопроса о величине отчислений на усмотрение правления самого общества, то есть на усмотрение Джангаровых. Они же в этом деле могут руководствоваться тем, что необходимо с разумной коммерческой точки зрения. Это резиновая формулировка предоставляет широкие возможности для разного рода рискованных операций с размерами ожидаемых затрат.

-Противоправно это? — нахмурился Болтин.

-Противоправность таких операций зачастую не могут доказать даже инспекторы фискального ведомства. — сказал статс — секретарь. — Более того, Джангаровы, через того же Коновалова, могут эти фонды, созданные за счет отчислений, ликвидировать в любое время, едва только они найдут это нужным. Ведь фонды образуются на добровольной основе. Можно сказать, что закон как бы поощряет манипулирование балансовыми позициями. И к тому же, поскольку данные о поступлении средств в подобный фонд, создаваемый за счет таких отчислений, и их расходовании, не публикуются, то весьма трудно проверить обоснованность направления средств компанией на те или иные цели.

-Спасибо за познавательную лекцию о коммерческих балансах. — засопел Болтин. — Есть что — то более конкретное? Меня интересуют биржевые дела Коновалова, а также то, что может связывать его и некоторых наших доморощенных финансистов и промышленников, например, тех же братьев Джангаровых.

-Предположим, есть некий государственный фонд, который имеет определенный доступ к конфиденциальной биржевой информации.

-Погодите с предположениями... — поморщился генерал. — Фонд есть или нет?

-Я могу только предполагать.

-Кто стоит за фондом?

-Вернее бы так: кто может стоять за фондом? Коль фонд государственный, то может кто — то из правительства. А может кто — то из промышленников.

-Не факт, но допускаю. Фонд может быть заинтересован в реализации неких проектов некой группы финансистов и промышленников?

-Разумеется. Фонд может иметь доступ и может точнее отслеживать движение акций...

-Акции — это биржа. — внушительным тоном сказал Болтин. — Биржа увязана с политикой...

-Знаю.

-Биржа — это связи. Это ходы в правительственные коридоры, к министрам, к тем, кто принимает определенные решения и оказывает определенное влияние на политические решения. Я допускаю, что биржевой воротила с хорошими связями может в некоторой степени влиять на политику государства.

-Вы сможете собрать побольше сведений о фонде? И вообще, вы можете разъяснить мне всю эту возню?

-Постараюсь.

-Кто из правительства может контролировать или направлять деятельность фонда?

-Тот, кто располагает информациями. — пожал плечами Новосильцов.

-Кто конкретно?

-Да кто угодно: министр финансов, председатель правительства...

-И как это они не боятся? — пробормотал Болтин.

-Чего?

-Появится кто — то, поймет, что позиция кого-то из правительства продиктована своекорыстными интересами, что в дело вовлечены люди, завязанные на выгоду. Начнет формировать правильную гражданскую позицию?

-Не исключено. Для этого, на всякий случай, в Лондоне сидит Коновалов — младший. Правдоруб — социалист, весьма информированное лицо.

-Но дельце — то может попахивать дурно?

-Может попахивать. Хотя...Большие деньги не пахнут.

-Еще как пахнут. — возразил Болтин. — А когда речь идет о нарушениях закона, то те, о ком вы говорите, те, кто будут формировать правильную гражданскую позицию, станут копать месяцами. Годами. И все их действия будут строго санкционированы.

-На самом верху?

-Да

-Тогда и вопрос — кто будет на самом верху? — спросил Новосильцов.

-Что вы имеете в виду?

-То и имею. — вздохнул Новосильцов. — Просматривается политическая комбинация вкупе с экономической. И может так статься, что речь в конце концов пойдет об охранении чести государя и государева двора. Коновалов, тот, который в Лондоне, привечает не только всякое непригожее, непристойное слово, произносимое в царском дворце, но и всякий неприличный поступок вблизи царского величества, который может оказаться крайне щекотливым и отнесенным к бесчестью двора. А это уже что?

-Что?

-В России доктрина самодержавной соборности возникла на основе национальных управленческих традиций. Основные ее черты — Россия есть последний оплот православия. В соответствиии с доктриной самодержавной соборности власть царя установлена Богом...

-Так...Следует ожидать прихода иных фигур в правительство?

-Данный сценарий все еще остается актуальным. — сказал Новосильцов. — К примеру, министру промышленности и торговли Никольскому можно продолжать, в рамках этого сценария, драматизировать всю эту историю, поднимать ставки. Очевидно совершенно, что сейчас будет просто откровенный удар по правительству.

-И по премьеру?

-И по премьеру и по правительству в целом.

-Никольский пытается спровоцировать отставку правительства?

-Нельзя убрать председателя совета министров, не убрав все правительство. Поэтому Никольский подбирается мягко, крадучись, подкапывает под слабые фигуры, в расчете выйти на ключевые позиции. Старая гвардия премьера теряет свои позиции, позиции министра промышленности и торговли Никольского, на фоне ослабления соперников, наоборот, несколько укрепились в последнее время. С чем это связано — не знаю. Какие настроения в высших сферах — мне до конца не ясно. Принимаемые на самом верху решения не освещаются, ввиду их крайней закрытости. Судьба нынешнего председателя правительства зависит прежде всего от его персональной близости с государем.

-А связь их с каждым днем слабеет. Государь сократил время докладов премьера и выделил для аудиенции всего один день в неделю — по вторникам.

-Откуда знаете? Ах, впрочем, что я спрашиваю, и у кого...

-Земля слухами полнится.

...На премьер — министра уже, не скрываясь, косились как на образец 'средоточия косности и упорности, а не умственных сил'. Но, невзирая на это, премьер наслаждался всем, что было связано с его высокой должностью. Ему нравилось закладывать здания, которые символизировали дух нового времени, открывать железнодорожный мост через Волгу под Самарой, или шлюз на уже готовом участке Ивановского канала, спускать на воду такие крупнейшие суда Русского Добровольного флота, как 'Москва' и 'Смоленск'...

-Игры, игры... Голову могут свернуть запросто. Всяк сверчок — знай свой шесток.

-Я глубже стал понимать, что действовать в интересах Родины, в интересах ее безопасности — это не все.

-Слова. Все это слова. — засмеялся Новосильцов. — А на самом деле, вы ставку сделать хотите? Не знаете, на кого поставить, чтобы не прогадать, и просите моего стариковского совета? Извольте...При всем моем уважении к нынешнему главе правительства, у меня, да и многих наблюдателей, складывается вполне объяснимое, основанное на ряде фактов, ощущение того, что он теряет контроль над ситуацией в державе нашей. Наш премьер находится в трудном положении. Он вынужден идти на уступки проевропейски настроенным членам кабинета и депутатам Земского Собора. В тоже время военный блок закулисно, а где и в открытую, пытается навязать ему свою стратегию. Добавьте к этому непрекращающиеся слухи о взятках, о лоббировании интересов отдельных, наиболее удачливых в 'подкатах' с 'черного хода' промышленников, финансистов, банкиров...Что в этих условиях остается делать? Надо понять, премьер контролирует положение дел или нет? И если выяснится, что нет, то кто тогда обладает полномочиями принимать государственные решения?

-И все же я вас не понимаю. Возле трона полно горлопанов. — сказал Болтин.

-Согласен. — кивнул печально Новосильцов. — Хватает. Отчасти и по нашей вине. Но что уж, идеи все более тесного сближения с Западом широко распространяются в среде интеллектуальной элиты страны. А интеллектуалов при дворе всегда было в избытке.

-Горлопанов, а не интеллектуалов. — вставил Дворцовый комендант. — Развели бардак! Они уже сейчас провозглашают: 'Надо вытаскивать общество из летаргии и равнодушия!', 'Надо подключать народ к процессу перемен!'. Эк, ловко стелить стали! Вот так и к топору позовут, когда момент настанет. И пойдет — поедет: круши, жги, режь! А нам бы тишины. 'Тишины', как оплота политической стабильности, об границы которой должны разбиваться волны революций, грозящих разрушить христианскую государственность.

-Я рад, генерал, что вы мыслете сообразно со мною. Хотя 'тишина', когда мы находимся в зените военно — политического могущества, не раз приводила к объединению против нас Запада. Тем не менее, задуманные 'реформы', в кавычках, могут приобрести такие угрожающие благополучию державы последствия, что мало не покажется никому. А истинные же 'реформаторы', из — за океана и со скалистых обрывов Английского канала* будут руки потирать, довольные.

-Это уж точно.

-Сейчас образовались две социально — политические коалиции. В первую входят так называемые 'консерваторы': к ним теперь причисляются вообще все сторонники старины и традиционных ценностей. Во вторую входят 'реформисты' — либералы и часть ведомственных пуритан. Вот эта самая, вторая группировка, пользуется, в большей степени, поддержкой торгово — промышленного капитала. Уже и команду свою проталкивают.

-Команду?

-Да. Команду, способную начать так называемые 'преобразования'. Дело за малым: оттеснить консерваторов от власти, отбить притязания и сменить их у руля власти...

-Ого!

-Например, насколько соответствуют действительности сведения, что внешне мягкому, послушному, исполнительному и податливому министру промышленности и торговли господину Никольскому удалось подмять под себя премьера и стать действительно вторым центром принятия решений на уровне кабинета министров? Он такой великий? У него накоплен огромный политический ресурс? Может, не зря он в Англию частенько выезжает, позволяет себе при премьере такие откровенные встречи, которые другим непозволительны. Это говорит о многом. Пока достаточно сообщить, что политические взгляды господина Никольского заслуживают доверия определенных политических кругов Великобритании.Можно добавить, что в их числе есть влиятельные люди.

-Полагаете, он хорошо затаился и неплохо играет свою роль? — спросил Болтин.

-Да, полагаю. И сейчас выигрывает у гораздо более именитых соперников, влияющих на председателя правительства. Есть и другие 'фактики', что будто бы в правительстве формируется зародыш параллельной власти, где втихую, в очень камерной обстановке обсуждаются очень разные вопросы. И может быть, обсуждаются в рамках, в которых обсуждать нельзя.

-'Фактики'?

-Что будто бы Запад протестировал министра и решил, что он может стать следующим премьером. Не секрет, что Никольский надеется на благоволение англичан. Никольский — это связь с концернами и синдикатами. Это — внутренняя информация об индустрии. Это — финансы.

-Ну, это же Россия. Здесь все причастны к секретам и ни черта не знают, что под носом творится. Самолюбивы мы, закрыты. На все пуговицы застегнуты. Все против всех интригуют. Византия — Россия. Но сказанное вами больше похоже на слухи. — сказал Болтин. — При смене власти могут поменяться какие — то из представителей элиты, кто — то из стоящих у рычагов власти. Не более того. Любой политик, который получит законную власть в России, ежели он, конечно, самостоятельный политик, а не откровенная марионетка в руках неких хозяев, будет стараться сохранить имперский вектор развития государства. И во внешней политике будет всегда доминировать один и тот же постулат, рубленный, незыблемый: 'Мы — великие, мы — многонациональные, мы — империя!'. А еще: огромные территории, политическая и экономическая мощь, подкрепленные необъятными ресурсами и многовековую историю, которую иногда следует начинать со слов из 'Откровения Иоанна Богослова': 'Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых'.

-Кстати, похожая формула существовала и в античном мире, в частности, в Древнем Риме в виде фразы 'Кто воюет мечом, от меча и погибает'. — заметил статс — секретарь. — Но, возвращаясь к слухам. Вот и надо для подтверждения фактов или опровержения их, собрать материалы. Сведения. Информации. Из разных мест и разными способами. Вы, Петр Иванович, не думайте, мы занимаемся...

-Вот все эти биржевые, финансовые игры...Почему бы не обратиться напрямую в 'Кредит — контору'*?

-К Клячкиным?

-Да. 'Соломон Клячкин и сыновья' — это ведь не просто имя. Это — гарантия качества.

-Помилуйте! 'Кредит — контора' — есть предприятие частное.

-Но она обладает опытом подобного рода деятельности, к тому же есть у нее целая армия осведомителей и агентов.

-Вот именно. Целая армия. Поручить дело Клячкину — это все равно, что дать в утренней газете объявление: 'Ищу немножко секретных сведений'. А у нас тут игра. И игра может быть вдолгую. А мы слишком мало информированы.

-Я полагал, что дело обстоит несколько иначе.

-У вас сложилось ощущение, что наша служба — придаток монархических и консервативных сил, которые считаются ее полновластными хозяевами? Это не так.

-Не так?

-Мы не хранители традиций, Петр Иванович. Мы просто приспосабливаемся...

===========================================

со скалистых обрывов Английского канала* — Ла — Ма́нш или Английский канал — пролив между побережьем Франции и островом Великобритания.

в 'Кредит — контору'*? — Крупнейшей универсальной конторой, специализирующейся на информационно-аналитической деятельности, с огромным штатом агентов и осведомителей, была компания Соломона Клячкина 'С. Клячкин и сыновья', которая имела правление в Москве, шестнадцать отделений, в том числе четыре заграничных, три агентства, а также соглашения о сотрудничестве с пятью иностранными справочными фирмами. 'Кредит — контора' занималась сбором сведений о кредитоспособности фирм и их финансовой состоятельности, подготовкой справок об организациях, готовила отчеты о финансовом балансе фирм, о случаях непогашения задолженности, о репутации фирм в торговой среде, о биржевой активности, представляла биржевые справки и рекомендации для заказчика — о согласии или отказе от сделки. Кроме того, фирма занималась и коллекторской деятельностью — принимала заявки от клиентов на возврат долгов по векселям и распискам или же перекупала долговые бумаги и сама занималась взысканием этих средств. Помимо штатных решершеров, при местных конторах, у Клячкиных имелась целая армия корреспондентов, многие из которых служили в банках, финансовых органах и учреждениях связи. 'Кредит — бюро', стремясь извлечь доход из своей информационно — аналитической деятельности, использовало почти шестнадцать тысяч штатных и внештатных агентов, добывавших данные на интересовавшие их персоны или хозяйствующие коммерческие субъекты.

Картинки из прошлого — X.

-...Жил бы хорошенько, да денег маленько...

Алексей Дмитриевич Покотилов приоткрыл веки, встал из — за письменного стола, подошел к окну и облокотился на подоконник.

Штаб — квартира Алексея Дмитриевича Покотилова, одного из соучредителей Русской Северо — Западной финансово — промышленной группы*, одного из крупных русских финансистов и богатых промышленников, располагалась на одиннадцатом этаже башни, в здании, выстроенном напротив Брянского вокзала, в самом начале Дорогомиловского проспекта. Здание, воздвигнутое всего за пятнадцать месяцев, по проекту немецкого архитектора Якоба Керфера, работавшего преимущественно в стиле так называемого 'кирпичного экспрессионизма', состояло из шести симметрично расположенных корпусов переменной этажности — от двух до восьми. В центре выходящего на проспект корпуса была установлена девятнадцатиэтажная башня, оснащенная девятью лифтами, в том числе двумя самыми высокими в Европе патерностерами — хитрыми машинами, лифтами непрерывного действия, с двадцатью шестью кабинами, соединенными в цепь и двигающимися без остановки с медленной скоростью. Фасад здания украшали скульптуры голов животных и людей. На втором уровне между оконными проемами были установлены пять статуй, символизирующие пять континентов Земли. С внутренней стороны, во дворе, был разбит небольшой сад, спускавшийся к Москва — реке (здание стояло на искусственном возвышении) маленькими террасами, окруженными палисадником.

В обычные дни Покотилов любовался видом на заречные Пресненские Большой и Нижний пруды, на излучину Москва — реки и высокий берег, называемый 'Бережки', или Мухиной горой, на которой был выстроен, в стиле ар — деко, характерном больше для североамериканских небоскребов, чем для московских высоток, величественный комплекс 'Русской Генеральной Нефтяной Корпорации'*. Комплекс аккуратно огибал возведенную на месте архиерейской Ростовской слободы Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы на Бережках, отметившую в 1913 году пятисотлетний юбилей.

Сейчас же Алексею Дмитриевичу было не до любования.

-Ну и? Кто еще хочет выйти из дела? — Покотилов повернулся к своей гостье, Иветте Семеновне Ткаченко, известной на Москве своей решительностью, самоуправством и способностью вмешиваться в чужие дела. Она была чем — то вроде Марфы — Посадницы в московском обществе, а власть, силу и уважение приобрела с помощью капиталов мужа, члена правления Русского общества вывозной торговли, доставшихся ей в наследство и ею преумноженных, в том числе и с помощью посредничества в тяжбах и делах житейских — их она решала приговором своим.

Та пожала плечами и даже слегка поежилась под тяжелым взглядом Покотилова, зашарила глазами по кабинету, будто наново разглядывая обстановку.

-С чего вдруг?

-Мои юристы предупредили о рисках. Я не хочу рисковать, я просто хочу сохранить свои деньги.

-Сохранить путем изъятия? Это разумно?

-На войне и поросеночек божий дар. Я хочу сохранить хоть что — то. Акции падают каждый день.

-Акции торгуются нынче по восемьдесят пять с лишком рубликов. — осторожно возразил Покотилов.

-А в мае акции шли за сотню целковых, Алексей Дмитриевич. С начала лета они упали. На пятнадцать процентов. И падению пока не видно конца. И хватит о деньгах. В понедельник я начну изымать свои вклады из банка.

...Все началось со статей голландского экономического еженедельника 'Elsevier'. Сам по себе, как и большинство подобных европейских журналов и газет, 'Elsevier' особого интереса не представлял, но некоторые статьи еженедельника на экономическую тему заставляли серьезно заняться его изучением. Нельзя сказать, что голландский еженедельник представлял дутую финансовую информацию, больше основанную на слухах и предположениях малоизвестных экономистов и биржевых аналитиков. Еженедельник вел себя неторопливо, солидно, с уверенностью опытного банкомета-шулера, сдающего, вперемешку с краплеными, и настоящие карты, — правда, мелкие, не имеющие существенного значения в игре, но ценные возможностью доказать 'честную игру' в мире биржевых 'акул'.

Вслед за короткими и откровенно куцыми публикациями еженедельника началась игра. Были замечены странные движения вокруг акций Западно — Русского общества пароходства, чье представительство располагалось в литовском Мемеле. Созданное для осуществления перевозок пассажиров и грузов между российскими, в первую очередь балтийскими, и иностранными портами Общество, одним из главных учредителей которого выступил Русско — Балтийский Торгово — промышленный банк Алексея Дмитриевича Покотилова, впоследствии ставший основным акционером компании, имело первоначального основного капитала что — то около трех миллионов рублей, поделенных на тридцать именных акций, владельцами коих могли являться исключительно российские подданные. Однако позднее основной капитал компании был увеличен втрое, что было обусловлено расширением деятельности Общества. В 1922 году компания имела одиннадцать пароходов совокупной грузоподъемностью в 45 тысяч тонн, в 1926 году Западно — Русскому обществу пароходства принадлежало двадцать семь судов, работавших на рынке международных грузоперевозок. К 1930 году Общество заслужило репутацию надежного и профессионального делового партнера и выступало как агент океанской судоходной компании 'Северо — Германский Ллойд', в которой до недавнего времени влияние американского капитала было чрезвычайно сильным. Представительства Общества располагались в крупнейших портах Балтики — Данциге, Ростоке, Ревеле, Риге, Штеттине, Мемеле. Правление компании находилось в Москве.

Алексей Дмитриевич Покотилов, мысля на перспективу, планируя закрепление компании на европейском рынке, разместил на амстердамской бирже акции Западно — Русского общества пароходства и это не оказалось громом среди ясного неба, европейский финансовый рынок принял очередных русских благосклонно.

Вступление судоходной компании на биржу под присмотром Покотилова в свое время прошло хорошо. Но ему не удалось сохранить контроль над обществом в полной мере: его 'Русско — Балтийскому Торгово-промышленному банку' принадлежало всего шестнадцать процентов акций. Голландская пароходная компания имела восемнадцать процентов акций, немецкий трансокеанский 'Северо — Германский Ллойд' и датчане поделили между собой лакомый кусок пирога в двадцать восемь процентов, остальной состав вкладчиков был довольно широк и включал в себя несколько мелких шведских, голландских фирм, специализирующихся в области морской торговли и бесконечное число мелких акционеров, так называемых 'плавающих' держателей. Однако время шло и вот кто-то, после публикаций в 'Elsevier', начал снижать цену за единицу товара, начал игру. Признаки игры были видны только опытному глазу. Но этот опытный глаз мог сделать вывод.

А вывод мог быть такой: организованная группа давления, часто именуемая заинтересованной группой, ставила по всей видимости своей целью оказать влияние на различные политические и финансово-промышленные институты с тем, чтобы обеспечить принятие благоприятных для себя решений...

-Иветта Семеновна, ну зачем же спешить? Я прикупил часть акций германо — литовского судостроительного завода 'Балтия', расположенного в незамерзающем порту города Мемель. Завод являлся одним из крупных промышленных предприятий в Литве, а также одной из немногих верфей на Балтике, способной строить суда под ключ. Это выгодное дело.

-Люди, как известно, учатся на примерах и анекдотах. — сказала Иветта Семеновна. — Очень впечатляют рассказы о том, как кто — то из друзей или знакомых продал дом за миллионы, а кто — то обогатился, скупая акции. Я стараюсь подобные истории на веру не принимать.

-Мне позарез нужны деньги. Для дела нужны.

-Дело идет плохо. Такая вот петрушка получается. — Иветта Семеновна участливо вздохнула. Она рассеянно рассматривала Покотилова, но Алексей Дмитриевич был уверен, что она оценивает его. Что ж, пусть оценивает. Одежда на нем была дорогой, хотя и не новой: в свое время он потратил немало денег, чтобы производить хорошее впечатление но, достигнув успеха, уже не относился к портным с Кузнецкого моста с должным пиететом, как когда — то в молодости. Покотилов неторопливо сел за стол, перебрал стопку газет, отодвинул ее и раскрыл зеленую папку.

-Вас пугает ситуация на бирже? — спросил он.

-Моя позиция по отношению к фондовому рынку и к бирже коренным образом отличается от моей же позиции, касающейся отношений потребителя и, скажем, Солодовниковского пассажа*. Я не стану реагировать на распродажи на фондовых рынках и биржах, но помчусь в пассаж скупать по даровой цене соломенные шляпки. — ответила Цыплятева. — Есть, конечно, рациональные игроки, получающие прибыль в результате бумов и паники на рынках и на биржах. Но их число невелико. Рациональное поведение на практике подавляется силой толпы и никакие меры не помогут.

-Хорошо. Выбор вами сделан. — сказал Покотилов. — Обойдемся без продолжения светской беседы. В конце концов, не мое это дело — нет у вас желания рисковать деньгами, ну что ж. Но есть другие, кто вложился в дело.

-Другие тоже начнут уходить, Алексей Дмитриевич, — гостья Покотилова слегка кивнула головой. — Не пожелают регистрировать убытки, продавая активы по упавшим ценам. Процесс лавинообразный, вы знаете, как это обычно бывает.

-Кто — то возможно, да, уйдет. Но те, кто останется, кто рискует вместе со мной, те и придут в конечном итоге к успеху. Вас среди них не будет, но я переживу.

-А выйдет дело — то? — со спокойствием акулы спросила Ткаченко, поднимаясь с полукруглого дивана, — Сомневаюсь я...

-Сомненья прочь! — Покотилов изобразил на лице улыбку, больше похожую на кривую ухмылку пирата.

-Алексей Дмитриевич, я пережила на своем веку немало бурь. Переживу и эту. Переживу даже ваш возможный успех, а уж вашу неудачу — подавно.

-Я вас услышал, дорогая моя Иветта Семеновна. Возможно, я даже сочту возможным вернуться к этому нашему разговору позже.

Гостья Покотилова улыбнулась:

-Пугаете?

-Предупреждаю. Об упускаемой вами выгоде.

-Выгода вилами на воде писана.

-Выйдете из дела сейчас, потеряете потом, когда дело выгорит. Тогда несчетное количество людей начнет покусывать свои локти. Вы будете в их числе.

-Жаль только, что в эту пору прекрасную, жить не придется ни мне, ни тебе. — негромко продекламировала собеседница Покотилова и направилась к выходу.

-В финансовом мире нет ничего постоянного.

-В том — то все и дело, Алексей Дмитриевич. — ответила Ткаченко.

Она уже положила руку на ручку двери, намереваясь выйти из кабинета, но остановилась и, не оборачиваясь, сказала:

-Я знаю, вы, Алексей Дмитриевич, начнете тонуть и пойдете на дно вместе со своим кораблем, как настоящий капитан, который не сможет покинуть мостик. Но я не капитан. И я не горю желанием тонуть за компанию. Вы меня поняли?

========================

соучредителя Русской Северо — Западной финансово — промышленной группы* — один из крупнейших концернов России. В состав группы входят: вторая в России сахарно — импортная компания 'Брандт, Родде и Ко', Общество Сибирских лесопилен братьев Сибиряковых, Торговые дома 'Кнопп' ( с Кренгольмской и Измайловской хлопчатобумажными мануфактурами), 'В.Ф. Плюснин и К®' и 'Михаил Пьянков с братьями', Общество Кажимских заводов, 'Невская верфь', Товарищество Рижского механического завода 'Рюквард и Вагнер', Акционерное Судоремонтное Общество 'Рижский патент — слип — док', Общество 'Балтийские верфи' (Мюльграбенские верфи в Риге, рижская судоверфь Ланге), Акционерное Общество Мюльграбенских химических заводов, Общество Московско — Балтийской железной дороги, Русско — Балтийский Торгово — Промышленный банк, Общество Виндавско — Московской железной дороги, Московское общество электромеханического завода 'Крамм и сыновья', Фабрично — Заводское Товарищество Растеряева в Москве, Московское товарищество резиновой мануфактуры, Общество Московского химического завода 'Фабверке', Русское Акционерное Общество 'Шеринг', Товарищество механического завода Щеглова (в Москве), Московское Общество механического завода 'Вулкан', 'Общество Русской торговли металлами', Олонецкое 'Товарищество Лейкина и Пинеса 'Металл', уральские металлургические и механические заводы Общества 'Белый металл', Общество Северо — Западных лесопильных заводов, Новгородское товарищество спичечных заводов 'Солнце', Северное Общество Целлюлозного и Писчебумажного производства 'Сокол', Вологодское товарищество целлюлозного производства 'Север', Восточно — Сибирское горнозаводческое общество, Общество Восточно — Сибирской розничной торговли, Западно — Русское общество пароходства, Акционерное Общество Мальцевских заводов в Калуге и ряд других предприятий.

'Русской Генеральной Нефтяной Корпорации'* — 'Русская генеральная нефтяная корпорация' (РГНК) — мощный холдинг, который владел почти половиной российского рынка и контролировал треть европейского. Он вобрал в себя независимые компании Степана Лианозова, братьев Мирзоевых, братьев Гукасовых, обладавших развитой инфраструктурой.

Солодовниковского пассажа* — пассаж купца Солодовникова, крупный торговый комплекс в Москве в виде пассажа. Прямоугольный в плане дом имел две галереи с параллельными проходами на Петровку и Неглинный проезд и являлся частью большого торгового квартала от Кузнецкого Моста до Театральной площади — к нему примыкали Голофтеевский (бывший Голицынский) и Александровский пассажи, а с угла Театральной площади находился флагманский магазин 'Мюр и Мерилиз'. В галереях Солодовниковского пассажа размещались многочисленные магазины: музыкальный П. И. Юргенсона, картин и эстампов Бюргера, ювелирный Хлебникова, товарищества А. И. Абрикосова, парфюмерный Буиса, меховой Б. Штурма, восточных товаров А. Тамирова, 'Ремесленный базар', кондитерская Сиу, модные магазины Бовара (Мегрона), Камбеня, Бурновиля и Флориана и многие другие.

18 августа 1932 года. Среда.

Москва. Всехсвятское.

В Братской Роще, во Всехсвятском, носился холодный августовский ветер, швырявший пригоршни дождя в лица немногочисленных утренних прохожих. Было около половины девятого утра. Недалеко от трамвайного круга, в маленькой деревянной беседке, укрывшись от колючего дождя, сидели двое: Малькольм Каррингтон и Леонид Кациус. Они неторопливо курили и также неторопливо беседовали.

-Холодновато для первой половины августа, вы не находите, Леонид Фридрихович?

-Да. Чуть больше двенадцати градусов тепла. Пока почти все дни августа — пасмурные.

-Прогулка на свежем воздухе сильно взбодрила бы.

-Прогулка придает разговору чересчур интимный характер.

-Что плохого в доверительном тоне?

-А что плохого в этом простом невзрачном месте? — возразил Кациус. — Обстановка действует успокоительно. Особенно, если на вас не смотрят как на чужого. И вообще...Мне нравится наблюдать за кислыми лицами прячущихся под зонтами прохожих, кидать солидарные взгляды на редких наслаждающихся и весело шлепать по лужам. Дождь с утра — это обновление, перезапуск дня. Ну, если он короткий. Еще мне нравится приходить сюда, на это место. В эту беседку. Посмотрите, как поэтично и в тоже время весьма величаво выглядит открывающийся отсюда шпиль Адмиралтейской Канцелярии*! Только вдумайтесь, как красиво звучит — 'Адмиралтейство Песчаных улиц...'*

-Да, очень поэтично, — втягивая голову в плечи и поправляя руками приподнятый воротник плаща, сказал Каррингтон. — И величаво. Все это вполне в русском стиле.

-Что именно? — спросил Кациус.

-Адмиралтейство Песчаных улиц...Иметь здание морского ведомства вдали от моря, на берегах заключенной в трубе речки Таракановки. Вполне по — русски.

-Язвите?

-Немного.

-Язвите, язвите. — качнул головой Кациус, — Между тем, ежели хотите, это вполне в духе противостояния между морскими, атлантистскими и сухопутными, континентальными цивилизациями. Вы язвите как типичный представитель атлантистской школы геополитики. И пространственной экономики. Вы словно стражник интересов океанических держав. Я — будто бы представитель евразийского направления российской экономической и геополитической мысли.

-Хотите сказать, встреча наша здесь, сегодня, в этой беседке, носит некие символические элементы?

-Может быть. — кивнул Кациус.

-Это потрясающе. Это так по — восточному. По — евразийски, я бы сказал...

-Ну и зря вы так сказали.

-Почему?

-Во всем вы желаете сыскать восточный символизм. Откуда в вас это, господин Каррингтон? Как ни странно, но вы, критик евразийства, редко обращаете внимание на одно весьма примечательное обстоятельство: любовь евразийцев к тюркам. К монголам. К азиатам — заочна, так сказать, платонична. Возьмите меня — что я могу знать о монгольских аймаках? О киргизских аулах? Я, хотя и не выросший в родовом поместье, я, чье детство не прошло с французскими гувернантками и английскими дворецкими? Мое знакомство с евразийскими народами исчерпывается знакомством с дворником — татарином. И вообще...Мало кто обращает внимания на прекраснодушное невежество евразийцев, толком не знающих ни Азии, ни Евразии.

-И на ваше невежество, я имею в виду ваше личное, тоже?

-И мое тоже.

-А Запад? Запад вы знаете?

-О, господин англичанин, я большой обличитель Запада. Смею думать, что знаю его. Но не приемлю. Латиницу называю нечестивой, английский язык для меня — 'тарабарский язык'.

-Но английский знаете прилично.

-Знаю хорошо.

-А между тем, вас иногда называют евразийцем. Вы и сами мне заявляли, что являетесь представителем евразийского направления российской экономической и геополитической мысли.

-Напрасно вы стараетесь выжать из меня мое политическое кредо.

-Но ведь называют.

-Я не отказываюсь. По нескольким причинам. Но считаю, что евразийство в — общем обречено. В нынешних условиях.

-Почему?

-Понимаете, Малькольм...Евразийцы остаются людьми православными, многие — глубоко верующие. Основу духовной жизни они видят только в православии. Но большинство восточных, степных народов, столь любезных сердцам евразийцев, исповедуют ислам или буддизм. А к этим религиям у евразийцев отношение пренебрежительное. Или прямо враждебное. В их глазах догматика ислама бедна и банальна, а мораль — груба и элементарна. К буддизму отношение и того хуже: его прямо считают разновидностью язычества. — Кациус заерзал, суетливо достал портсигар, закурил.

-Вы ведь занимаетесь политикой профессионально? — у Каррингтона был тщательно отработанный голос выпускника Оксфорда, в котором, однако, иногда слышались повелительные нотки, приобретенные на Даунинг — стрит.

-В некотором роде. В министерские кабинеты меня, бывшего каторжанина, конечно не пускают. Но мне и с черного хода удобно влезать к высшим сферам.

-И искренне информируете об этом своего патрона в Лондоне?

-Патрона?

-Господина Коновалова. У него, кстати, неприятности...

-Что вы говорите?

-Не может найти общий язык с теми, кто его привечает в туманном Альбионе. Да, и потом...В Лондоне, между нами говоря, свой взгляд на все эти эмигрантские скопища, группы, группки. Считается, что это не соответствует задачам сегодняшнего дня. Подстрекательство, жульничество, расходование средств, провокация — назовите как хотите. Группа, сплотившаяся вокруг Коновалова и его Русского Политического Центра в Лондоне отнюдь не монолитна. Там есть течения, фракции, группки. Каждая группка блюдет свой интерес. Фракции не могут прийти к согласию.

-Уверен, что Коновалов и его центр не стоили вам баснословных денег.

-Что? О чем вы?

-Я говорю о том, что экономически он вас мало стеснил. Вы прекрасно знаете, он обеспеченный человек...

-И терпеть не может брать от нас денег? — улыбнулся Каррингтон.

-Он не хочет себя привязывать к вам. Коновалов больше верит в тех, кто фактически правит страной, чем в тех, кто ею формально правит. Он беззаветно верит в разумную администрацию. Политика для него имеет смысл лишь как средство просвещать администраторов, влиять на них и даже направлять их. Вот почему он занимается политикой. Я помогаю ему. Отчасти. Но, запомните пожалуйста, Малькольм — он мне не патрон. Пока я загибался в Хибинах на каторге, он кушал омаров в Лондоне. Он видит вокруг себя партию русских консервативных европейцев, а сам он будто бы с энергией солнца продвигает интересы национального бизнеса на самом высоком уровне.

-О, да, я прекрасно понимаю вас и преклоняюсь перед вашими страданиями, перед тем, что пришлось вам пройти...

-Оставьте, вы тарахтите без капли искреннего сочувствия...

-Хорошо, оставим...Вы, как и ваш патрон, простите, ваш политический партнер Коновалов...

-У которого, между прочим, свой институт в Англии, а брат финансист в Москве...

-Да, простите...Вы тоже занимаетесь политикой. Но в России политика монополизирована ортодоксальной церковью и монархом.

-Не соглашусь с вами. Монополизация идей ведет к духовному оскудению народа. Но разве вы, в России, имеете дело с обществом кретинов? Скорее наоборот. В православной традиции сформировалось определенное представление об идеальной форме церковно — государственных отношений, которое получило название симфонии Церкви и государства. Суть ее в обоюдном сотрудничестве, взаимной поддержке, взаимной ответственности, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой. Государство при симфонических отношениях с Церковью ищет у нее духовной поддержки, ищет молитвы за себя и благословения на деятельность, направленную на достижение целей, служащих благополучию подданных, а Церковь получает от государства помощь в создании условий, благоприятных для проповеди и духовного окормления своих чад, являющихся одновременно гражданами государства.

-Однако в России, в государстве, признающем православную церковь величайшей народной святыней, иными словами, в государстве православном, симфония церкви и власти не существовала в совершенно чистой форме. — возразил Каррингтон. — Церковь в России неоднократно оказывалась объектом притязаний со стороны государства.

-Да. Отступая от норм симфонизма, цари то и дело претендовали на монопольное устроение церковных дел. Хорошо известен ответ царя Ивана V патриарху Аввакуму, одному из неистовых 'ревнителей благочестия' — 'Ныне бывает вси царским хотением!'.

-Как, как? 'Все бывает царским хотением'? Абсолютизм чистой воды!

-В конечном итоге церковь вынуждена была уступить часть своей власти государству, лишившись ряда политических и экономических прав. Тем не менее, Церковь не утратила совершенно, способность к каким-либо самостоятельным выступлениям. Церковь оставалась на позициях русского православного традиционализма, была единой, в ее среде не выделялось никаких раскольнических течений. Церковь поддерживала авторитет государственной власти, который в России всегда был высок, несмотря на то, что, к неудовольствию церковных иерархов, не без попустительства государства, новоевропейский рационализм все более проникал во все слои жизни: политической, экономической, культурной, социальной...

-Кстати, а каково, на ваш взгляд, место монархической идеи в евразийстве?

-Монархическому принципу в общественном устройстве России евразийцы отводят довольно слабое место. Монархическая идея может быть, а может не быть. Не нам, говорят евразийцы, предрешать выбор народа. Главное — не попасть 'к немцам на галеры'.

-Как, простите? 'К немцам на галеры'? Очень интересно. Поясните.

-То есть к вам, к европейцам. Это самое главное. Мы не хотим быть у немцев на галерах. Англичане, немцы, французы, я убежден, могут быть лишь хитроумными эксплуататорами. А между тем, евразийский тезис таков: надо искать не врагов. Их хватает. Надо искать друзей. Друзья — это самая главная ценность в жизни. И союзников надо искать. И находить их — искренних, настоящих.

-Европа вам не друг? И не союзник?

-Разумеется. Какая может быть искренняя дружба с Европой, ежели нам, ощущавшим себя частью Европы, нам, входившим в систему европейских держав, то и дело давали понять и почувствовать, что мы только лишь третьестепенная Европа? Установка такая у вас была, понимаете? Эта установка максимально затрудняла творческий вклад России в мировую культуру. Нет, когда надо было, когда политические условия диктовали необходимость, когда к выгоде европейской надо было — вы признавали нас державой, имеющей политическую силу и волю. Но чуть только минует надобность — вы снова норовили отодвинуть нас на зады европейской цивилизации. А может быть истинное союзничество, может быть истинная дружба с Европой, чье пренебрежение являлось единственно возможным отношением к этим задворкам? Решительно не может быть! Ни союзничества, ни дружбы.

-А что есть в таком случае?

-Взаимные интересы.

-Стало быть, Россия не часть Европы?

-Россия — это 'третий мир' старого света. Россия не составная часть ни Европы, ни Азии. Россия -это отличный от них, но в тоже время соразмерный им мир, особый исторический мир.

-С Европой вам не по пути?

-Чтобы сблизиться с Европой, нужно стать духовно и материально самодавлеющим миром. В настоящее время этот процесс реализовывается. Россия имеет все предпосылки к такой независимости.

-Но географически...

-Послушайте, Малькольм! Россия представляет собой своеобразную географическую среду, в своих простых, широких очертаниях. Резко отличную от дробного строения Европы. В России есть самостоятельная культурная традиция, достаточно сильная для того, чтобы наглядным образом обосновывать независимое от Европы культурное развитие. В этой культурной традиции запечатлено много начал, связанных с Востоком и чуждых Западу. В России единство политическое и единство внутреннее, я говорю о взаимной тяге населяющих ее народов, в ряде проявлений своих резко контрастирующего с теми национальными ненавистями и отталкиваниями, коими полна Европа.

-Но знаете, для большинства незападных стран Россия по — прежнему остается европейской имперской державой. Критика критикой, дорогой князь, новый элемент в традиционной теме русской историософии новым элементом...Критикуйте Запад, отрицайте Россию как европейскую державу, но не так уж легко оказывается, порвать с Европой.

-Да, не так уж легко.— согласился Кациус. — Триумфальное шествие Европы пока продолжается. Европейская культура продолжает коварно очаровывать. По большому счету ни в политическом, ни в экономическом отношении господство Европы не удалось поколебать значительно. Но это пока...

-Зависимость от Европы сохраняется...

-Но будущее России не в том, чтобы оставаться европейской державой, а в том, чтобы стоять во главе всемирного антиевропейского движения.

-Великобритания тоже не вполне европейская держава. — заметил Каррингтон. — Остров. На острове тоже хватает антиевропейских настроений. Значит, пока мы с вами партнеры?

-Да.

-И можем рассчитывать на сотрудничество? С вашей партией? 'Народное действие'?

-В какой — то мере. Пока мы с вами, я имею в виду Россию и Англию, можем называться партнерами. Я допускаю даже создание русско — английской коалиции. Я исхожу из того, что в Англии нам противостоят по сути, две силы: здравомыслящие политики, а их, мне кажется, все — таки немало, и исконные противники, ничего не поделаешь. Вопрос в том, на каких принципах будет существовать эта коалиция и каковы ее исторические перспективы.

-Союз с Англией вы не рассматриваете?— поинтересовался Каррингтон.

Кациус улыбнулся:

-Видите ли, Малькольм, русско — английские отношения представляют собой классический исторический конфликт между двумя великими державами. Но это не просто национальный конфликт. Это также борьба между двумя имперскими системами и впервые в истории она означает ни больше, ни меньше как соперничество двух наций за мировое господство.

-Но согласитесь, Леонид Фридрихович, ведь ситуацию можно исправить. — ответил Каррингтон. — Для прочного и надежного сотрудничества двух великих держав необходим кардинальный пересмотр внешнеполитических ориентиров с обеих сторон.

-Следует признать, что и ваши и наши лидеры оказались неспособны к смягчению позиций в международной политике. Амбиции с обеих сторон были подогреты. Поэтому всякое подозрение в Москве или в Лондоне относительно намерения другой стороны получить новые преимущества создавали и продолжают создавать сейчас, основания для недоверия.

-В Англии есть те, кто, по — вашему, относится к здравомыслящим политикам. В России тоже есть здравомыслящие люди. Почему бы им не осведомлять друг друга о своих шагах, и таким образом влиять на принятие некоторых решений, ослабляющих позицию тех, кто настроен на откровенную конфронтацию? И тем улучшить общий политический климат? Выстроить мосты?

-Вы, Малькольм, сейчас заняты выстраиванием подобных мостов для 'обмена любезностями'?— насмешливо спросил Кациус. — Ну, так мы с вами такие мосты уже навели.

-Мы не в идеальном мире живем. Мы живем в мире, который все более и более становится непокорным. Ну, а коль скоро мы с вами партнеры, то и обязательства по отношению к миру у нас общие.

-Я не возражаю, чтобы британский дипломат говорил о наших общих обязательствах. — сказал Кациус. — Главное, чтобы при этом не забывал говорить о своих обязательствах.

-О каких именно? — спросил Каррингтон.

-О тех, например, которые бы фиксировали сложившийся статус — кво и не допускали бы их интерпретации, попыток использования для получения тех или иных выгод и преимуществ, чаще же для удержания прежних позиций любой ценой, даже и ценой усиления конфронтации.

-Я готов заверить вас, что принадлежу к тем кругам в Англии, кто выступал за такой подход, который уменьшает конфронтацию и снижает поляризацию политических и идейных установок. — высокопарно сказал Каррингтон.

-Отрадно слышать. — Кациус картинно развел руками. — Однако пока британские дипломаты предпочитают рисовать общую картину мира все тем же старым методом дихотомического рассечения — Англия по одну сторону, и это силы Добра, Россия по другую сторону, и эта сторона олицетворяет силы Зла. А сие приводит к устоявшейся позиции — с силами зла невозможно вести никакие переговоры по общепринятым правилам, их необходимо остановить и с ними не стоит считаться. И можно забыть про свои обязательства.

-Почему же вы так думаете? — в голосе коммерческого советника британского дипломатического представительства послышалась обида. — Когда, например, британская сторона ведет переговоры с какой — нибудь державой, существует попытка обеих сторон понять точку зрения другой и в конечном счете прийти к соглашению, которое будет представлять компромисс между обоими этими государствами. Когда соглашение достигнуто, строятся отношения между этими странами, пока не понадобится новое соглашение. Такие отношения подразумевают честность, признание обязательств по договорам, надежность соглашений. Уверяю вас, что и в отношении России моя страна придерживается такого же мнения.

-Однако время от времени ваша страна придерживается также мнения о том, что русские невосприимчивы к логике разума, но очень чувствительны к логике силы...

-Ну, преувеличенного пренебрежения хватает и у вас.

-Отчасти соглашусь с вами. Будем считать, что обменялись 'шпильками' в адрес друг друга.

===============

шпиль Адмиралтейской Канцелярии* — Адмиралтейская Канцелярия или Адмиралтейство — государственное учреждение, часть Морского Министерства, в компетенцию которой входили хозяйственные и финансовые вопросы. К решению задач боевого управления флотом Адмиралтейская Канцелярия не привлекалась.

'Адмиралтейство Песчаных улиц...'* — строка из стихотворения Джулии Коронелли. Здание Адмиралтейской Канцелярии располагалось недалеко от Всехсвятского, на краю Ходынского поля, в районе Песчаных, 1-ой и 2-ой улиц.

19 августа 1932 года. Четверг.

Голландия. Амстердам. Вибаутстрат.

-...Я всю жизнь мечтала побывать в мастерской художника. Ведь это самая настоящая лаборатория волшебства!

-Я вообще — то, и не вполне художник. — сказал Нильс Болей, рассматривая с интересом прекрасную незнакомку, которую он впустил в свою мастерскую. — Я творю камины в свое собственное удовольствие.

-Да? Это тоже прекрасно. Одно дело — художник. Он берет кисти, холст и краски, работает несколько часов, а то и дней, и даже месяцев и лет, а потом, из под его руки выходит произведение искусства. Дай неумехе в руки краски, он только холст испортит и все. А художник с их помощью сотворит необыкновенную красоту. А вы..., вы творите то, что будет заметной деталью любой комнаты...

Нильс Болей бросил на нее мимолетный взгляд. Ее вид говорил о спокойных решительных манерах. Улыбка мелькнула — и погасла. Она была намного ниже Болея, ее каштановые, безукоризненно причесанные волосы, собранные в узел на затылке, подчеркивали скулы. Сшитое по моде темно — синее платье свидетельствовало не столько о чрезмерных затратах, сколько о хорошем вкусе. Синие кожаные туфли с Т — образным ремешком и кожаной пуговицей сбоку выглядели скромно, но стильно. Общий вид завершала изящная кожаная сумочка.

-Чем могу быть полезен? — осведомился Болей,

-Тем же, чем и всегда вы можете быть полезны представителю торгового отдела фирмы 'Краузе'. — произнесла незнакомка то, что должна была произнести в качестве пароля.

-Голландские камины ручной работы теперь не в ходу. Но что — нибудь я для вас постараюсь сделать. Если, разумеется, сойдемся в цене, — учтиво ответил, наклонив голову, Болей.

Они обменялись рукопожатием. Ладонь незнакомки была сухая и прохладная. Умные глаза блестели доброжелательным юмором.

-Как дела?

-Плохо, — пробурчал Болей.

-Неприятности? — спросила незнакомка, нахмурив брови.

-И да, и нет, — ответил Болей разочарованно. — У меня хандра.

-Мне говорили, что у вас всегда хандра, — язвительно заметила незнакомка.

-У меня жуткие предчувствия. Я не сплю по ночам.

-Обратитесь к врачу. В наши дни врачи умеют лечить депрессию. Купите себе модитен.

-Что это?

-Очень эффективный медикамент, действующий на центры высшей нервной деятельности. В Амстердаме такого нет. Но он есть в Берлине.

-За подсказку благодарю, — вздохнул Болей недоверчиво.

Вдруг она резко спросила:

-Есть что — нибудь интересное?

Он вынул из внутреннего кармана своего твидового пиджака — элегантного пиджака с росчерком лондонского портного на серо — черной нашивке, толстый коричневый конверт и быстро сунул его в руку незнакомке. В обмен та передала ему несколько сложенных вчетверо листков, которые голландец тотчас же сунул во внутренний карман.

-Урожай неплохой. Я заслужил комплимент, — сказал Болей, кивнув на коричневый конверт. — Среди бумаг есть черновик пояснительной записки к ценам на машинную часть контракта одной британской фирмы — производителя, действующей на германском и русском рынках, с указанием цен по позициям. И с небольшим разъяснением: для России ценовой коэффициент составляет два — вся сумма за поставляемое оборудование увеличивается в два раза. Получение этих сведений оказалось трудоемким и опасным.

-Не сомневаюсь.

-Надеюсь, вы располагаете средствами? — вкрадчиво спросил Болей.

-Естественно.

-Вы не думаете, что справедливость требует выплатить мне небольшую дополнительную премию? — поинтересовался каминный мастер. — В некотором роде за предполагаемый риск.

Незнакомка колебалась. Затем сказала с упреком и предостережением:

-Вы неблагоразумны, дорогой друг. Финансовый вопрос, как мне представлялось, был решен раз и навсегда. Могу ли я допустить, чтобы вы его стали пересматривать при каждой встрече? Договор есть договор. Тем не менее, за последние три месяца, как мне известно, вы уже в третий раз требуете маленькую премию. Однако раньше вы безоговорочно принимали наши условия.

-Я мог бы ограничиться выполнением контракта, — возразил Болей.

-Что вы хотите этим сказать?

-То, что сказал. Я мог бы передавать вам текущую информацию и сведения, попадающие мне под руку. И более ничего. Вы ни в чем не могли бы меня упрекнуть, и это избавило бы меня от риска, на который я иду.

-Я не спорю, — согласилась незнакомка, — Ваши сведения очень ценны. Но вы могли бы, по крайней мере, оставить за нами инициативу в начислении ваших гонораров. Я не против жеста, но я против, чтобы нас на него вынуждали.

И она добавила не без горечи:

-Я принимала вас за идеалиста, но теперь мне кажется, что вы человек корыстный.

Лицо Болея исказилось.

-Вы ошибаетесь, — сказал он изменившимся голосом. — Если бы я был корыстен, то давно бы уже занимался другим делом, более прибыльным.

-Каждый сам правит своей лодкой.

-Вы оскорбили меня, обвиняя в корысти.

-Поставьте себя на мое место, — ответила незнакомка.

-Я для себя, что ли прошу деньги? — сказал Болей. — Моя информационная сеть обходится мне теперь гораздо дороже.

-Хорошо, дорогой друг. Я попрошу пересмотреть вашу ставку. Через две недели я дам вам ответ. Не обещаю вам ежемесячную добавку, но..., если вы снабдите меня дополнительной информацией, которой мой шеф придает большое значение, то, может быть, и я добавлю от своих щедрот.

-Коли вы так настаиваете, я сделаю все, что будет в моих силах, — заверил Болей. — Однако пока не будем делить шкуру неубитого медведя, так?

-Так. Теперь вот, что...Вы слыхали, в городе Зволле местные активисты в поисках вдохновения для торжеств, посвященных очередной годовщине города, перерыли весь муниципальный архив, но ничего примечательного не обнаружили...

-А что они искали? Доказательства того, что Зволле — родина европейских слонов? Город посреди непроходимых болот. Скука.

-Кстати городу исполнилось семьсот тридцать лет. Вас, как голландца и патриота, это должно было бы заинтересовать...

-Даже и не вполне круглая дата. Что ж, мы лишний раз доказали, что являемся чрезвычайно скучным народом.

-Не скажите, господин Болей. Между прочим, фортуна может смилостивится над организаторами городского праздника, как смилостивилась когда — то и над судьбой самого Зволле.

-Каким же образом?

-Предположим, случайно на глаза одному историку, архивисту, попадется письмо, датированное, скажем, тысяча двести девяносто четвертым годом, в котором сообщалось бы, что Зволле был первым городом, признавшим Любек 'столицей Ганзы'!

-Ганзы?

-Да. Ганза к тому времени существовала уже более сотни лет как аморфное объединение купеческих гильдий и торговых городов Германии. И лишь на рубеже тринадцатого и четырнадцатого веков возникли исторические предпосылки к созданию формального союза. На роль 'предводителя' союза претендовал германский Любек.

-И что?

-Как что? Любек добровольно, и самое главное — за счет собственной казны финансировал корабли, которые защищали и охраняли торговые пути на Балтике от пиратов!

-Вы кто? — спросил Болей.

-Это не важно. — ответила незнакомка. — Мне вас рекомендовали. Я обратилась к вам. И прошу вас выполнить маленькое поручение, которое имеет для меня определенное коммерческое значение. Никакого криминала, никакого шпионажа, если вы этого опасаетесь. Вы поедете в Зволле и поможете найти там это письмо. У вас ведь есть знакомые, так или иначе связанные с историками? Знаю, что есть. Представляете? С вашей помощью найдется письмо, которое сможет послужить неожиданным поводом для превращения очередной некруглой даты местного праздника в событие поистине европейского масштаба! Зволле поддержал Любек!

-Зачем это вам?

-Ну, как зачем? Может быть, я испытываю соблазн представить возрождение давно усопшей и старомодной коммерческой структуры в Европе как игру капризного случая или очередную костюмированную фантазию. Только представьте себе, как это можно будет подать: 'возрождение идей и духа европейского города на основе не признающих границ принципов Ганзейского союза'. И все это, разумеется, на благо упрочения экономического и гражданского единства Европы! Мне будет о чем писать в обзорах для экономического еженедельника. Только коммерческая информация. И чуть — чуть политической. Я работаю на статистическое бюро. И по совместительству, так сказать, на экономический еженедельник господина Холманна. Он этим интересуется. Я хорошо вам заплачу.

Нильс Болей внутренне напрягся — старый знакомец и однокашник по университету, Корнелиус Холманн, когда — то служивший в голландской секретной службе. С подобной репутацией он мирился, саркастически улыбаясь. Болей время от времени помогал приятелю: подобная работа щекотала нервы и ему это нравилось. Собственно, такие люди, как Болей, есть у каждой секретной службы. 'Штучный товар — довоенная работа'...С одной стороны, они работают кем угодно, иногда даже умудряются делать успешную карьеру. Они могут быть писателями, репортерами, преподавателями, врачами, архивистами, каминными мастерами. Но это всего лишь прикрытие, удобная ширма. Такие люди нужны для связи, для сбора информаций в других городах, или в других странах, куда они прибывают, не вызывая ненужных подозрений.

-Я должен буду протелефонировать Холманну...

-Конечно. Звоните. Можете прямо сейчас. Или сделаете это чуть позже?

-Позже...

-Хорошо. Но вернемся к делу, вы не против?

-Но почему именно Зволле?

-Поддержка кандидатуры немецкого Любека будет выглядеть весомее, если будет исходить не от германского, а от голландского города, причем в тот период истории, когда Голландия уже безоговорочно определилась как торговый конкурент немецкого купечества.

-Вы немка? Почему бы вам самой...

-Это исключено, господин Болей. Могла бы сама, я тогда бы и не пришла к вам, в вашу мастерскую.

Незнакомка достала из маленькой сумочки конверт плотной бумаги.

-Вы можете, я знаю. И там же задаток. Часть вашего гонорара.

Болей взял из рук незнакомки конверт, вытащил несколько десятифунтовых банкнот.

-Да вы что, спятили? Платите фунтами за какую — то чепуху, а за настоящие информации скупердяйничаете положить хорошую цену! — ошарашенно воскликнул он.

-Как только у вас язык поворачивается говорить такое? Я вовсе не спятила. Вы можете спокойно взять деньги. У меня они не последние.

-Во мне растет смутное предчувствие. Я только не могу понять, откуда оно появилось.

-Не надо беспокоиться. Придет время, и вы поймете. Это статистика. Это кругозор. Это мировая экономика. Везде так заведено.

-А письмо? Оно действительно существует?

-Конечно! Разве стала бы я обращаться к вам с просьбой помочь отыскать подделку? Вы же специалист в подобного рода делах.

-И я помогу найти документ в муниципальном архиве Зволле?

-Да. Я просто подскажу, где его искать. Вы подскажете специалистам. А в остальном полная свобода.

-Бумагу с подсказкой я должен буду сжечь?

-Лучше съесть. Шутка.

-Это попахивает импровизацией, состряпанной кое — как на коленке. Такое меня не устраивает. Я слишком рискую.

-Ничем вы не рискуете. — поморщилась незнакомка.

-И к чему эта интрига? — спросил Болей.

-Никакой интриги. Я же объяснила вам, в чем смысл. Вы же не только каминный художник, но и коммерсант. Все просто: бросьте камень и пойдут круги по воде. Вы бросили камень, круги пошли. Я тоже брошу камень, напишу, увидят, услышат, прочитают и станут развивать идею дальше и выше. Возникнет интерес — к акциям, к ценным бумагам, к рынку. Начнется игра. А в этой увлекательной игре ставки растут, либо понижаются. Но те, кто играет, в любом случае остаются не внакладе.

-Ну, допустим...

-Бросьте камень, отыщите подлинное письмо, перекиньтесь несколькими умными фразами и все...

Она достала из сумочки записную книжку, черкнула в ней что — то. Затем вырвала страничку из своей записной книжки:

-Вот адрес маленького кафе в Зволле. Называется 'Люмен'. Он расположен в бывшем полицейском участке, построенном в 1614 году, и представляет собой идеальное сочетание исторического и современного. В наличии богатый выбор прекрасного вина и много видов сыра в меню. Там играют в го или как там еще называется эта игра. Пусть это, однако, вас не смущает. Меня вы можете застать там дней через шесть — семь. Каждый вечер. Отыщете письмо, загляните. Пароль и отзыв прежние. Я познакомлю вас с одним господином, моим коллегой. Он обожает камины ручной работы...

19 августа 1932 года. Четверг.

Москва. Никольская улица.

...Виктор Николаевич Мещерский являлся одним из самых авторитетных промышленников страны. Предприятия Мещерского входили в число самых современных в России и в Европе, производя многие виды технической продукции: паровозы, вагоны, пароходы и теплоходы, сельскохозяйственные машины. Мещерский занимал не менее восьми должностей в руководящих органах различных компаний с правлениями в Москве (был председателем правления Русского сельскохозяйственного товарищества 'Работник', занимавшегося производством сельскохозяйственной техники; являлся директором — распорядителем Общества Коломенского машиностроительного завода, Общества железоделательных, сталелитейных и механических заводов 'Сормово' и Общества 'Шестерня — Цитроэн'; был членом правлений Общества механических заводов 'Братья Бромлей', Общества Выксунских горных заводов, Пароходного Общества 'Океан' и Русского судостроительного общества), а также входил в совет Международного коммерческого банка. К слову, продукция его заводов отмечалась многочисленными призами, в том числе и на международных выставках.

К нему — то и обратился Алексей Дмитриевич Покотилов. Обратился с предложением встретиться и переговорить...

Не вхожий в Кремль, несмотря на все свои богатства и положение в финансовом мире России, Покотилов позвонил Мещерскому рано утром, в четверг:

-Покотилов беспокоит. Приветствую, дорогой мой Виктор Николаевич.

-И я рад приветствовать вас. Хотя час и ранний.

-Поднакопилось дел, времени не хватает все разгрести, — натянуто хохотнул Покотилов, — Вы тоже службу служите? Не уделите мне несколько своего времени?

-Отчего же, уделю. Не боитесь? Я ведь в опале нынче...

-Когда вам удобно будет? Давайте, пообедаем вместе. Хотелось бы обмолвиться с вами парой — тройкой фраз.

-У вас в офисе пообедаем, что ли? — в голосе Мещерского явственно послышалась издевательская нотка.

-Ох, не люблю я этого американизма — офис, офиса, в офисе. — деланно рассмеялся в трубку Покотилов. — А что делать? Приходится шагать в ногу со временем, отказываться от приятных слуху доморощенных старомодных анахронизмов. Не так ли?

-Так ли, так ли.

-Так что насчет обеда, Виктор Николаевич? Часика в два вас устроит? Давайте в 'Московском'?

-Вполне устроит, Алексей Дмитриевич.Тем паче, в России живем. Пусть в Европе встречи назначают на службе или же в кафе за стаканом сельтерской.

...Покотилов не стал вызывать к подъезду своего офиса на Дорогомиловском проспекте прекрасный, хотя и несколько старомодно смотревшийся семидесятипятисильный 'ролльс — ройс', типа 'Сильвер Гоуст ту' — 'Серебряный Дух — 2', двумя неделями назад доставленный из Англии через Архангельск. Жаль, что нельзя отправляться на встречу с деловым партнером на 'роллс-ройсе' — Мещерский из старинного русского дворянского рода, ведущего свое начало, по сказаниям древних родословцев, от татарина Кутлубуга, выехавшего в Московию в первой половине XIV столетия из Большой Орды, мог и не понять, вызывающая роскошь его не трогала, скорее раздражала. Жаль...Латунные ручки 'ролльс — ройса', петли, рожки сигналов, маленькие фонарики у лобового стекла всегда так весело блестели, начищенные старательным шофером. Тончайшая замша подушек была готова принять в свое лоно седока. Мягкость сидений удачно сочеталась с двойными рессорами задней оси, создававшими поистине королевский комфорт. Алексей Дмитриевич потому и заказал себе такой автомобиль, что знал — британское королевское семейство пользуется только произведениями фабрики компаньонов Ролльса и Ройса. И он не прогадал. Авто было действительно чудом британской техники. Впрочем, и дороговизны. Одно только шасси стоило около тысячи восьмисот фунтов стерлингов — состояние. Кузов — седан, выполненный за особую цену лучшим каретником Манчестера Джозефом Кокшутом, работавшим на Ролльса и Ройса, настоящее произведение искусства.

Покотилов поскромничал, взял таксомотор, доехал до Арбатских ворот и дальше пошел пешком. Он решил прогуляться немного перед деловым обедом, хотя погода и не располагала к прогулке: было довольно прохладно. Алексей Дмитриевич неспеша миновал Воздвиженку ( ее открывал чудесный, будто бы из сказки, терем, здание Главного архива Министерства Иностранных Дел, 'дедушка русских архивов' — с фигурными наличниками, крутой крышей, острыми башенками, и шатровой колокольней церкви, соединенной переходом с главным зданием; все это сказочное разнообразие было окружено ажурной каменной оградой со стройными башенками), ворота с прорезными бойницами проездной Кутафьи башни, белеющей, точно шатер без крыши, остановился у перил моста через Неглинку, засмотрелся на Кремлевский сад*, раскинувшийся между речушкой и кремлевскими стенами. Это позволило ему уйти от тревог сегодняшнего дня.

Тревог хватало. В России все как — то, в последние года три, стало тянуться дело, кредиту нет, денег нет, всякие сделки с ужасными проволочками. Да и вообще, был Покотилов в последнее время в брезгливо — раздражительном настроении. Эта Москва и сердила, и подавляла его, и совершенно раздражала его. Он остро чувствовал ее 'русопятость', несмотря на отовсюду лезущую европейскость.

Внизу темнели аллеи сада. Сбоку на горе уходил в небо бельведер Румянцевского музея с его стройными павильонами, точно повисший в воздухе над обрывом. Чуть слышно доносилась езда по оголяющейся мостовой...

Покотилов через Троицкий мост прошел в Верхний Кремлевский сад (с моста можно было спуститься в сад по чугунным лестницам) и пошел дальше. Справа, за кремлевской стеной, сухо и однообразно желтел корпус Арсенала, слева, за площадью, у Моисеевской церкви*, белели корпуса Московского военно — топографического училища*. Гул соборных колоколов разливался тонкою заунывною струей. Он скорыми шагами прошел сад, вышел за ограду, повернул вправо, миновал здание бывшего Земского приказа, ныне превращенное в исторический музеум, поднялся на Красную площадь.

Возле Иверской у Воскресенских ворот готовили справлять торжество — 'Московский' трактир праздновал открытие своей новой залы. В самом начале Никольской улицы, на том месте, где еще три года назад доживало свой век длинное двухэтажное желтое здание старых присутственных мест, высилась теперь четырехэтажная, в американском стиле, тяжелая громадина кирпича стали и стекла, построенная для еды и попоек, бесконечного питья чаю, трескотни дансинга. Над третьим этажом левой половины дома блестела синяя вывеска с аршинными буквами: 'Ресторан'.

Покотилов уже успел побывать там двумя днями ранее, на 'предварительном открытии', по частному приглашению хозяев ресторана, с коими время от времени проворачивал интересные 'гешефты'. Как не отнекивался, как не хотел идти в очередное купеческое бахвальство, а пришлось пойти. За владельцами — сплошь старомосковские купеческие фамилии, а за фамилиями — вековые традиции. Нельзя не 'уважить'. 'Тит Титычи'. Но Покотилов не любил 'Московский', называл его 'типичным купеческим ватерклозетиком'; старая зала трактира ничем не отличалась на вид от первого попавшегося заведения средней руки. Эдакий осколок старой Москвы со спертым влажным воздухом, запахом кипятка, половиков и пряностей, типично московскими купеческими обедами; с выписной рыбой 'barbue', со щами, с гурьевской кашей, с расстегаями, с ботвиньей. Еще и шато — икем и 'ерофеич'. Длинный коридор с кабинетами, отделением под свадьбы и вечеринки, с нишей для музыкантов. Старая зала ресторана — это чугунная лестница, вешалки обширной швейцарской со служителями в сибирках и высоких сапогах. Покотилов сплюнул.

Площадь перед Воскресенскими воротами полна была дребезжания таксомоторов. 'Таксеры', коих московская публика по — прежнему кличет извозчиками — лихачами, выстроились в ряд, поближе к трамвайным рельсам. Трамваи, редко в один вагон, больше в два, в три, то и дело ползли вверх, к собору Святой Троицы на Рву (к храму Василия Блаженного), вдоль Верхних торговых рядов, и вниз, к Тверской, к 'Националю', грузно останавливаясь перед Иверской. На паперти в два ряда выстроились монахини с книжками. Две остроконечные башни Воскресенских ворот с гербами пускают яркую ноту в этот хор впечатлений глаза, уха и обоняния. Минареты и крыши Главной аптеки давали ощущение настоящего Востока. Справа была темно-красная кирпичная стена Кремля...А за стеной виднелись огромные золотые шишаки кремлевского храма Святая Святых и семиярусной колокольни 'Ивана Святого', колокольня 'Ивана Великого'.

Покотилов бесшумно отворил дверь, неторопливо вошел в старую залу 'Московского' и внимательно — цепким взглядом окинул ресторан. Зала ресторана уже начала пустеть. Это был час 'китай — городских биржевых маклеров' и 'зарядьевских зайцев' почище, час поздних завтраков для приезжих и ранних обедов для тех, кто любит проводить целые дни за трактирно — ресторанной скатертью. Американцев, англичан и немцев тотчас можно было признать по носам, цвету волос, коротким бакенбардам, конторской франтоватости, броской деловитости костюмов. Они вели за отдельными столами бойкие разговоры, пили не много, но угощали друг друга, посматривали на часы, охорашивались, рассказывали случаи из практики, часто хохотали разом. Тут же сидели мелкие шустрые маклаки из жидков, таинственного вида носатые греки...

Русских в зале было немного. Ближе к буфету, за столиком, на одной стороне выделялось четверо военных — и в старом ресторане обычно сиживали гвардейцы из первых полков...*: трое лейб — гвардии драгун из Гундертмаркова полка* и лейб — гусар в жупане из жёлтого сукна с серебряными нашивками на груди, с воротником персикового цвета. Они 'тянули' портер и дымили бриннеровскими* сигарами. В одной из ниш два сибирских купца — лесопромышленника в корейских собачьих жилетках, крестились, усаживаясь за стол. Каждый дал лакею по медному пятаку. Они потребовали одну порцию селянки по-московски и едва усевшись, залпом, одну за одной, выпили по три рюмки травнику, молниеносно поданных расторопным буфетчиком.

За большим столом, около самого бассейна, поместилось только что, по — видимому, приехавшее из провинции семейство: дородный отец при солдатском Николае Чудотворце на сером пиджаке, с двойным подбородком, субтильного, болезненного вида мать, одетая в платье от 'Джоан Кроуфорд' с расширенной юбкой, уравновешивающимися пышными многослойными воланами на рукавах, что зрительно сильно расширяло плечи, гувернантка, одетая по последней американской моде, в темное платье с белым воротничком, с широкого кроя плечами, и в туфлях на гуттаперчевой подошве, трое подростков, в стандартных костюмах с приталенными пиджаками и широкими плечами, родственница — девица, в женственном и невероятно стильном вечернем платье в стиле Чикаго, бойкая и сердитая, успевшая уже наговорить неприятностей суетливому лакею, тыча ему в нос 'вы', к которому, видимо, не была привычна с прислугою. Семейство, с поезда, с утра, наверняка успевшее побывать в нескольких близлежащих модных магазинах (а таковых в Москве, на Кузнецком мосту, было великое множество: знаменитые русские модные дома 'Поль Пуаре', 'Джон Редферн', 'Дреколль', 'Катрин Парель', создательницей которого была графиня Тея — Екатерина Бобрикова, знаменитая манекенщица Дома 'Ланвэн', 'Мэгги Руфф', 'Жак Дусе', 'Мадам Шерюи', 'Сестры Калло', а также 'Мейнбохер', основанный американцем Мэйном Руссо Бохером, 'Робер Пиге', 'Аликс Бартон', 'Эльза Скьяпарелли', 'Жак Фат', 'Жан Дэссе', 'Кристобаль Баленсиага' — столица России по праву считалась законодателем моды в Европе) обедало с запасом, на целый день, отправляясь осматривать московские соборы, и до ужина попасть в Денисовский пассаж, где родственница должна непременно купить себе подвязки и пару ботинок и надеть их до театра. А билеты рассчитывали добыть у барышников.

Рядом с семейством восседали и плотно закусывали несколько молодцов в деловых костюмах. Они завистливо поглядывали время от времени то на иностранцев, то на лесопромышленников. 'Московский трактир' доедал свои поздние завтраки и ранние обеды. Оставалось пять минут до двух часов.

Алексей Дмитриевич прямиком направился через ряд комнат, набитых мелким торговым людом, мимо 'чистых кабинетов', отделанных березой, липой, сосной, известных тем, что там пьют чай и завтракают воротилы Гостиного двора. Покотилов расслышал голос Алексея Денисова, российского, а пожалуй и мирового, 'льняного короля', владельца Денисовского пассажа: поплевывая и слегка шепелявя, он громко рассуждал о политических делах. Покотилов взглянул на половых, вытянувшихся, словно гвардейцы на параде: здесь служили иначе, чем в других залах ресторана; ходили едва слышно, к гостям обращались с почтительной сладостью, блюда подавали с ошеломляющей быстротой, приборы меняли молниеносно...Половые — с неподвижными и напряженными лицами слушали разговоры, от которых в воздухе пахло миллионами рублей.

Новая зала ресторана поражала приезжих из провинции, да и москвичей, кто в ней успел побывать, своим простором, светом сверху, движеньем, архитектурными подробностями. Чугунные выкрашенные столбы и помост для дефиле, выступающий посредине, крытый блекло — голубой ковровой дорожкой, с купидонами и завитушками, наполняли пустоту огромной махины, останавливали на себе глаз, щекотали по — своему смутное художественное чувство даже у заскорузлых обывателей. Идущий овалом ряд широких окон, с бюстами русских писателей в простенках, показывал изнутри драпировки, светло — голубые обои под изразцы, фигурные двери, просветы окон, лестниц. Бассейн, с аккуратным в модернистском стиле фонтанчиком, прибавлял к смягченному топоту ног по асфальту тонкое журчание струек воды. От них шла свежесть, которая говорила как будто о присутствии зелени или грота из мшистых камней. По стенам залы стояли пологие диваны темно-малинового трипа и массивные, вольтеровские кресла. Они успокаивали зрение и манили к себе за столы, покрытые свежим, глянцевито — выглаженным бельем. Столики поменьше, расставленные по обеим сторонам помоста и столбов, сгущали трактирно — ресторанную жизнь. Черный, с украшениями, буфет под часами, занимающий всю заднюю стену, покрытый сплошь закусками, смотрел столом богатой лаборатории, где расставлены разноцветные препараты. Справа и слева в передних стояли сумерки. Служители в голубых рубашках и казакинах с сборками на талье, молодцеватые и степенные, молча вешали верхнее платье. Из стеклянных дверей виднелся обширный, только недавно обустроенный, вход в ресторан, с огромным лифтом, с лестницей наверх, завешенной триповой веревкой с кистями, а в глубине мелькала езда Никольской улицы, блестели вывески и подъезды. Большими деньгами дышал и вся новая зала ресторана, отстроенная американцами, на русские деньги, на славу, немного уже затоптанный (за два — то дня!), но все — таки хлесткий, бросающийся в нос нью — йоркским комфортом и убранством.

В новой зале в одиночестве, возле бассейна, сидел старик. Он был похож на высохшего отставного французского генерала с нафиксатуаренными усами с карикатуры времен начала века: продолговатое восково — желтое лицо, лысая голова — видать, большой барин. Он ел медленно и брезгливо, вино пил с водой и, потребовав себе полосканье, вымыл руки из графина.

...Мещерский расположился в углу, заняв, как и подобает, лучшее место. Он видел одновременно всю залу, буфет, стеклянные двери входа и лестницу. В поле его зрения попадало все, что происходило в зале. С левой стороны министра прикрывала стена. Он был одет в строгий 'сэлфриджский' костюм. В таком костюме мужчина сразу приобретал прямую 'английскую' осанку и солидный внешний вид. Мещерский поднялся, протянул Покотилову обе руки и пожал свободную правую руку Алексея Дмитриевича. Во всех этих движениях проскользнула искательность; но улыбающееся благообразное лицо сохраняло достоинство.

-Пожалуйте, пожалуйте, Алексей Дмитриевич. Я уж распорядился закуской!

-Только имя ваше назвал, так меня сейчас же провели в залу.

-Я приказал заранее. — сказал Мещерский.

-Приказали? — Покотилов рассмеялся задыхающимся смехом. Мещерский, тонко пошутивший, ему вторил.

'Московский трактир' был своеобразной вотчиной 'китай — городских'. Покотилов не принадлежал к выходцам из старинных купеческих фамилий 'Китай — города', московским миллионщикам. Он также не принадлежал и к выходцам из 'Зарядья', где верх держали представители еврейской финансовой и торговой верхушки — так, в пику Уолл — стриту, именовали себя центры московских заводчиков и фабрикантов. Китай — городом называлась в Москве ее торговая, центральная часть, состоящая из трех главных улиц — Никольской (центр книжной торговли, здесь был самый известный и крупный книжный магазин Сытина), Ильинки (МИД и иностранные посольства) и Варварки (банки, биржа, торговые конторы), и еще так называемого Зарядья. В Зарядье находилось Глебовское подворье — единственное место в Москве, где предпочитали останавливаться в Москве еврейские купцы. Все это соединялось переулками и различными проездами. Поехать в 'город', пойти в 'город', значит отправиться в эту часть города. Вся территория от Никольской до Варварки представляла собой некий московский Сити, а дальше — на отрезке между Солянкой и набережной — был уникальный квартал еврейской застройки. О нем не писали в путеводителях, но упоминали во многих мемуарах: возник почти что московский Житомир, настоящая новая торговая слобода. Здесь скапливалась вся торговая сила, здесь сосредоточены были огромные капиталы, здесь, так сказать, была самая сердцевина всероссийского торгового мира. Район сделался уже настоящим деловым центром Москвы. Зарядье не было еврейским гетто в его европейском понимании. Вообще-то, со времен Средневековья, это был довольно престижный район. Зарядье — это один из древнейших посадов города, возникший возле главной Речной пристани на Москва — реке. В XVI — XVII веке этот район был довольно плотно застроен богатыми двух — и трёхэтажными каменными зданиями, владельцами которых были известные богачи. В нижних этажах находились лавки и склады, а верхние были жилыми. 'Китай — городские' 'мерковали'* против 'зарядьевских' — половчее старались прижать иудейских конкурентов, равно как и польских, и армяно — татарских, и включить их в себя, подчинить своим интересам. 'Зарядьевские', за которыми стояли интересы заграничного капитала, упорно сопротивлялись. Торгово — финансовые войны сотрясали московский Сити. Сталкивались интересы доморощенной московской заводско — банковской группы и европейски ориентированных фабрично — банкирских еврейских кругов.

Покотилов же, как и Мещерский, представлял третью силу русского Уолл — стрита — потомственное дворянство. Интенсивное развитие сферы коммерции, происходившее в России, заставило представителей многих традиционных сословных групп, ранее не связанных с ней или даже относившихся к предпринимательской деятельности с явным предубеждением, обратить на нее внимание. Выходцы из дворян приобрели существенное представительство в среде 'торгово — промышленного сословия'. Немало дворян к этому периоду входило в состав деловой элиты страны, то есть слоя крупнейших и влиятельнейших коммерсантов. 'Третья сила' русского Уолл — Стрита играла по своим правилам...

-Помнится, был я в одном старокупеческом банке. — смешливо сказал Мещерский. — При мне выдали какому -то мужику в тулупе двадцать тысяч рублей с устным условием возврата денег через полгода. Мои справедливые опасения в вероятном обмане, высказанные мною, как человеком, безусловно разумным, были отвергнуты со смехом. Мне сказали, что такого не может произойти, поскольку все не только хорошо знакомы, но и дорожат взаимными отношениями. К тому же о делах друг друга каждый неплохо осведомлен, и обмануть удастся только один раз. После чего и глаз не показывай и не живи на свете. Да, вот такое оно, русское маклерство. Доверие и кредит, с участием сердца и опыта.

-Русское купечество отвергает напрочь и безусловно финансово — денежные операции и очень подчеркнуто избегает банковско — кредитной сферы.

-Все меняется в этом мире. — вздохнул Мещерский. — Уж давным — давно век двадцатый наступил. Исконные предписания морали блюсти невозможно.

Мещерский и Покотилов сели за стол. Тотчас же подошли двое официантов, по старинке именуемые половыми. Стол в минуту был уставлен бутылками с пятью сортами водки. Балык, провесная белорыбица, икра, сыр и всякая другая закусочная еда заиграла в лучах искусственного солнца своим жиром и янтарем. Не забыты были и ранее затребованные Никольским соленые хрящи. Покотилов ко всему этому столовому изобилию, заказал еще паровую севрюжку и котлеты из пулярды с трюфелями. Указано было и красное вино.

-Какой номер — с? — спросил лакей.

-Да все тот же. Я другого не пью.

И Покотилов ткнул пальцем в большую карту вин.

-Груши разварные с рисом не желаете ли — с?

-Нет.

Кушанья поданы были скоро и старательно. Подано было и шампанское.

-Давайте к делу, Алексей Дмитриевич, или перекусим сначала? — спросил Мещерский. — Время выкроил для вас, но оно поджимает...

-А ведь на ловца зверь. Я хочу с вами союз заключить.

-В каком смысле? — спросил Мещерский.

-Да в том, что вам надо быть моим доверенным лицом в одном, думается мне, весьма перспективном и грандиознейшем проэкте. Сей проэкт нуждается, как бы сказать — выразиться? Ну, скажем, в некотором обеспечении именно по вашей линии...

-Агентом? — переспросил Мещерский, переставив ударение.

-Именно! Ха, ха! Не удивляйтесь, мой разлюбезный. Я ж не в сыщики вас беру. Не в соглядатаи. В компаньоны. Я предлагаю соединиться. На перспективу. Ну не пойдете же вы ко мне в конторщики или нарядчики? Предлагать подобное одному из богатейших людей России — нонсенс! А вот компаньоном — у вас капитала предостаточно...

Покотилов помолчал, сказал резко, деловито:

-Пай предложу вам с удовольствием. Хотя, что вам пай? Вы можете быть весьма и весьма полезны нашим операциям и теперь и после...И наоборот. У меня в голове много прожектов. Я целые дни занят, разрываюсь, как каторжный, и страшно от этого теряю...Тут надо человека отыскать, туда заехать, там понюхать, тут словечко замолвить. Вот и необходим компаньон! Но какой? Вы не обижайтесь...такой, чтобы стоил компаньона.

-Понимаю, понимаю. — тихо повторил Мещерский.

-Дык, не вы ко мне пришли. Я к вам.

-Вы, я слышал, теряете верных вкладчиков...

-Есть такое.

-Акционерный капитал вашей компании слишком распылен. Нет единого лидера. Группа ослаблена.

-В этом моя слабость.

-Увы, не единственная.

-Что вы этим хотите сказать?

-Я тут посмотрел...В середине мая было куплено около полутора тысяч акций. В начале июня — уже четыре тысячи, в конце того же месяца — шесть. В июле — семь тысяч. На минувшей неделе — одиннадцать тысяч акций.

-Немного? — Покотилов закурил и с любопытством посмотрел на Мещерского.

-Да. Немного. Всего около тридцати тысяч акций. Но тенденция к увеличению скупаемых акций наблюдается ежемесячно. И в чьи именно руки перешли эти акции? И почему они перешли?

-Почему, объяснить как раз не сложно, так?

-Не знаю. Это было бы здорово знать, но у меня складывается ощущение того, что некие игроки, обладая кое — какой информацией, хотят заполучить в обозримом будущем блокирующее меньшинство. Чтобы потом делать погоду в предприятии. Возможно, это делается с целью извлечения прибыли, будущей, перспективной. Тогда это один коленкор, как говорят среди извозчиков — таксеров. Возможно, это делается с целью серьезно осложнить дела ваши, помешать вам. Тогда уже другой коленкор. Но вот, что интересно: кто — то из европейских финансовых воротил начал организовывать прессу. В газетах появились статьи о предстоящем крахе тех компаний, которые вложили свои сбережения в акции русских транспортных фирм. Они были сконцентрированы в основном вокруг будто бы высоких политических рисков в России. Оттого и определенное волнение на биржах — падают котировки русских ценных бумаг. Ваших — тоже. Вложения были поначалу чисто портфельными — бумаги скупали в момент падения их котировок. Но теперь они могут превратиться в стратегические, особливо ежели воспоследуют падения резкие и глубокие.

-Понятия не имею. Кто воротила? Известно?

-Нет. Затаился, замер. Он ждет. Его биржевые дилеры ждут.

-Ждут? Чего?

-Некоего события. Или событий. Едва что — то произойдет, дилеры начнут стремительно скупать подешевевшие акции на открытом рынке, скупать тотально, заручившись пакетом блокирующего меньшинства и подбираясь к контрольному пакету акций. Потом пойдет взвинчивание цены на акции. Прибыль, чистый барыш составит баснословную сумму.

-Есть наметки, кому могла быть выгодна подобная комбинация?

-Имеются некоторые предварительные материалы. Я набросал список фамилий...Несколько европейских брокеров, способных провернуть подобную операцию. Они достаточно крепкие. Но это все лишь наметки, так сказать...

-Как вы глубоко прониклись в дела моей группы. — сказал Покотилов, — Так по рукам?

-Смотря, какое дело. Не криминал же, в самом деле?

-Нет, упаси вас Господь! Идея и дело хороши! Если выгорит — весь мир в карман положить сумеем.

-Прямо так и весь?

-Согласен. Не весь. Всю мировую морскую торговлю и, пожалуй, все транспортные железнодорожные перевозки. Мало?

-Немало. — сказал Мещерский.

-Я тоже полагаю, что в самый раз будет. Да и государственный резон есть. Как — никак, русские мы, должны и о государстве Российском радеть. И тянуть нечего. Проволочка всякому делу — капут!.. А положение простое — процент. Вам наверное сказывали, что я умею платить и делиться?

-Сказывали. Я такой же.

-Так вот. Я вам вкратце изложу идейку, а вы, как человек стратегического ума, ее оцените. А после прикиньте будущие перспективы.

-Хорошо.

-С полгода — год тому назад, не важно, послал я своего старшенького, Вадима, в Америку благословенную. Образовался хороший подряд на поставку виргинского хлопка и шерсти. М — да, хороший подряд, хотя схема и выглядела несколько замысловатой. Ну да ничего не поделаешь, тому виной Великая Американская Депрессия — разучились американцы по — деловому работать, былую хватку в дансингах профукали...Словом, по контракту хлопок и шерсть доставляться должны были в порт Хобокен, это в Нью — Джерси. За доставку отвечала одна автотранспортная компания. А оттуда, нашими пароходами, перевозилось в Ригу. Судам приходилось подолгу ждать очереди на погрузку в порту. Погрузка производилась крайне медленно — грузчики с машин переваливали тюки с грузом по одному, цепляя их к стропам. Тоже — и в Риге, в порту, с трюмов в вагоны...В — общем, имели место некоторые финансовые потери. Старшенький-то у меня хват, дока в финансовых хитросплетениях, Оксфорд в свое время окончил блестяще. Его предпринимательская изобретательность позволила нащупать принципиально новый подход к морской перевозке грузов.

-Вот как?

-Да, у него зародилась идея, как более эффективно использовать морские суда при перевозке грузов и избавиться от проблем, связанных с весовым ограничением, ремонтом шин и затрат на топливо и работу водителей. Он понял, что можно использовать при погрузке только сам трейлер, никаких колес. И не один трейлер, не два, не пять, а сотни — на одном судне. Сотни контейнеров.

-Подобные идеи уже появлялись раньше у американских бизнесменов. — как бы между делом заметил Мещерский.

-Но, к сожалению, они не смогли выдержать противостояния с крупными железнодорожными компаниями. Однако Вадим подошел к делу грузоперевозок комплексно, он долго и много работал над оптимизацией процесса транспортировки грузов, искал способ сократить время погрузо — разгрузочных работ, и снизить затраты. Весной Вадим побывал на детройтском автосалоне и сделал заказ незатейливого жесткого прицепа, который впоследствии американцы окрестили 'крытым вагоном Шермана'. В этом прицепе он в свое время совершил несколько длительных переездов по Америке. И этот же прицеп сподвиг Вадима на мысль о том, чтобы грузы лишь один раз были загружены в контейнер в точке отправки, и выгружены в точке назначения, а на всем пути следования погрузкам и разгрузкам подвергалась только тара целиком, вместе со всем своим содержимым. А для этого нужно выполнить несколько требований, вытекающих одно из другого: во — первых, необходима стандартизация контейнера под автоприцеп и под стандартную железнодорожную платформу. Предполагается, что это будет стандарт в двадцать футов.

-Лучше шестнадцать футов. Вполне вписывается в наши железнодорожные реалии и возможности. — быстро сказал Мещерский, доставая из внутреннего кармана несколько тонких листов писчей бумаги и карандаш. — Вы ведь знаете, я в прошлом по железнодорожному ведомству...

-Как же — с, помню...

-И что же?

-Соображения имеете? Я весь во внимании...

-Вы предполагаете стандарт контейнера для перевозок в двадцать футов.

-Для повагонных отправок более целесообразны крупнотоннажные контейнеры. При перевозках грузов мелкими отправками будут использоваться универсальные контейнеры массой брутто до пяти тонн. И в три тонны, и в десять.

-Вы же замахнулись на всю мировую торговлю, значит и перевозки будут крупнотоннажные? — спросил Мещерский, делая быстрые пометки на листках бумаги. — По большей части?

-Да.

-Стандартная длина, показатель которой в переводе на английскую меру и равен двадцати футам. Несложно подсчитать, я, правда, воспользовался международной метрической системой, что такой контейнер будет иметь следующие размеры: длина — шесть метров и шесть сантиметров, ширина — два метра сорок сантиметров, высота — два метра шестьдесят сантиметров. Внутренние размеры тары: длина — пять метров девять сантиметров, ширина — два метра тридцать пять сантиметров, высота — два метра тридцать четыре сантиметра. При этом вместимость такой тары достигнет двадцати двух тонн. Без малого полторы тысячи пудов. Двухосная платформа грузоподъемностью в двадцать тонн может не выдержать. Понадобятся четырехосные платформы грузоподъемностью пятьдесят тонн. От платформы грузоподъемностью в двадцать тонн четырехосная будет выгодно отличаться меньшим коэффициентом тары, большей нагрузкой от оси колесной пары на рельсы и большей погонной нагрузкой. Однако удельная площадь пола, существенно влияющая на использование грузоподъемности вагона, у четырехосной платформы будет меньше. Ладно, предположим горизонтальные и вертикальные балки вы выполните из прокатных двутавров... — быстро сказал Мещерский не отрываясь от листков бумаги с пометками. — Грузоподъемность четырехосной платформы с продольными балками из прокатных профилей возрастет с пятидесяти до шестидесяти тонн, а тара — с восемнадцати с половиной до двадцати одной — двадцати двух тонн. Предположим, что перевозки будут осуществляться на универсальных платформах длиной тринадцать с половиной метров, а может быть и на специализированных, длиной восемнадцать с половиной метров, шириной два метра восемьдесят семь сантиметров...

-К чему вы все это?

-К тому, чтобы вы были готовы — возможны ограничения по максимальному весу, который может принять порт, а также весовые ограничения по перевозке внутри России. Вы сможете, я допускаю это, отправлять контейнер с весом груза двадцать шесть — двадцать семь тонн в контейнере. Для двадцатифутового контейнера у морских линий должны будут существовать различные ставки фрахта для легких и тяжелых контейнеров. При перевозке внутри страны учитывайте также вес самого контейнера.

-Максимальный вес товара в контейнере будет оговариваться с перевозчиком...

-То есть с вами? Вы ведь владеете судоходной компанией?

-Да.

-А потянете? Максимальный объем товара, который можно загрузить в предполагаемый контейнер, а мы считаем его, умножая геометрические размеры ящиков, длину — ширину — высоту, на количество ящиков в заказе, зависит от ассортимента товаров заказе. Например, если в контейнере все ящики одного размера, их можно уложить более плотно. Таким образом, например, в двадцатифутовый контейнер, при погрузке без деревянных настилов — паллет, входит до тридцати кубических метров товара. Если ассортимент большой, удастся загрузить двадцать семь, ну двадцать восемь кубических метров, тут конечно, нужно прикидывать тщательнее...При этом вместимость такой тары достигает двадцати двух тонн. Ну, или около того. Средние габариты двадцатифутового контейнера предназначены для транспортировки небольших или штучных грузов. Сколько будет весить морской контейнер? Вес пустого составит, думаю, эдак около или больше двух тонн. При подборе контейнера необходимо будет учесть важный параметр, сколько кубов составляет его объем? Масса груза должна, быть немного меньше внутренней площади тары...

-К чему мне все эти цифры? Есть люди, они занимаются всеми расчетами и проектированием...

-Люди — это хорошо. Но я это к тому со всеми своими цифрами, что мало одного только вашего желания заграбастать мировую торговлю. Нужна подготовка. Качественная. А не кавалерийский наскок.

-Да? Что ж, обсуждаемо, хотя мы подсчитывали и так и эдак, и сошлись все же на двадцатифутовом стандарте.

-Это во — первых? — уточнил Мещерский.

-Да. Это во — первых. Во — вторых, нужна продуманная, универсальная, простая система крепления тары, то есть контейнера, и в — третьих, наконец, нужны суда для перевозки этих самых контейнеров.

-И не менее важно было бы обеспечить возможность портов и крупных железнодорожных узлов проводить погрузку и разгрузку стандартизированной тары. — негромко сказал Мещерский.

-Я наполняюсь уважением к вам все в большей и большей степени, Виктор Николаевич. — удовлетворенно произнес Покотилов. — Теперь, когда вы примерно представляете масштабы и цели задачи...

-Вот кстати! — чересчур резко перебил Мещерский, так, что Покотилов поморщился. — О масштабах, коих еще не вполне себе представляю. Цена вопроса?

-Ну, представьте себе. Ежели размещение тонны обычного груза на судне среднего размера, скажем на моем судне, обходится в пять рубликов восемьдесят три копейки, то аналогичная операция с контейнерами обойдется...,обойдется...всего в шестнадцать копеек за тонну. Это предварительные цифирьки, конечно же...

-Ого! — уважительно и шумно вздохнул Мещерский.

-Дух захватывает? Как говорят американские шалопаи от бизнеса — оцените дивиденды! — рассмеялся Покотилов.

-Да, дух захватывает. — поцокал языком Мещерский. — Не оттого ли и суета вокруг ваших акций?

-Мой Вадим подсчитал: на загрузку и разгрузку одного моего парохода виргинским хлопком потребовалось сто двадцать шесть рабочих, которые управились за восемьдесят четыре часа. А это большие деньги, выбрасываемые на американский ветер. Да при копеечном интересе. Накладно.

-Да уж. — улыбнулся Мещерский. — Разорение...

-Вам ли не знать, Виктор Николаевич, бывает, что крах с копейки зачинается. — назидательным тоном произнес Покотилов. — Ну, да ладно. Потом о деньгах. Сперва дело!

-От меня что требуется, Алексей Дмитриевич?

-Не требуются, а просятся совсем уж сущие пустяки. Необходимо заинтересовать проектом кого — нибудь в правительстве. Государя. Но конфиденциально. Не стоит сообщать о предстоящих работах, кои я намерен развернуть в литовском Мемеле.

-Почему там?

-Верфи, мастерские, судоремонт. Незамерзающий порт близко к Европе. Относительная периферия, которая не привлечет пристального внимания акул мирового капитала к кое — каким работам, способным в обозримом времени произвести мировую транспортную революцию и отобрать лавры первой мировой торговой державы у надменных бриттов и американских шалопаев.

-Алексей Дмитриевич, превалирующими в экономике остаются все — таки торговые войны и протекционизм. Да и потом, нельзя забывать о других рисках. Что вы погрузите в свою тару? Основная часть груза, как я полагаю, будет составлена из импортных товаров. Потребительских. Они оперативно реагируют на изменение таких показателей как уровень доходов населения, потребительский спрос. Предположим, вам удалось наладить всю транспортную структуру. Но вдруг — торговая война? Дороги и железнодорожные пути, протянутые к портам, могут опустеть, суда останутся в гаванях, грузооборот упадет. Убытки? Убытки, да еще какие!

-Непростые вопросы...

-Конечно, для вас удобнее было бы переваливать грузы через собственные порты...

-Моя разработка понравится деловым людям. Перевозки грузов, это касается крупных поставок в первую очередь, можно будет осуществлять по четкому графику...

-Не сомневаюсь, Алексей Дмитриевич. Немцам очень понравится. Они на своем орднунге буквально помешались.

-Я предлагаю не только новую идею перевозки, но и транспорт для нее. Нужно время. Для окончательной 'доводки' проэкта до ума, до предварительных моделей и опытных образцов, для испытаний в конце концов! За этот период я отберу и подготовлю опытнейших юристов для оформления патента европейского уровня, подготовлю также промышленные мощности для того, чтобы сразу, с размахом, начать изготовление стандартной тары, судов и прочего. А то, чего доброго, англичане или американцы опередят. Скорее всего, американцы, шалопаи, да палец в рот им не клади. Работают широко, с ориентиром сразу на общемировые потребности.

-Вам также понадобятся соглашения с железнодорожными компаниями, вам понадобятся железнодорожные платформы, заводы, где их будут изготавливать, понадобятся новые тарифы, вам понадобится разработать заново среднюю техническую норму загрузки двухосного вагона по фактическому соотношению прямых и перегрузочных вагонов. — задумчиво сказал Мещерский. — И много чего еще понадобится.

-Не думайте, что все вами названное упускается из вида... — ворчливо, совсем по — стариковски, сказал Покотилов. — Мы настроены произвести мировую транспортную революцию и отобрать лавры первой мировой торговой державы у надменных бриттов и американских шалопаев. Для этого нужно время.

-И правительство вам окажет необходимую поддержку? — усмехнулся Мещерский. — Пролоббирует, скажем, ваши железнодорожные интересы? Но, вопрос даже не в этом.

-А в чем вопрос?

-Вопросов на самом деле много. Морские перевозки особенно уязвимы перед Англией, которая сохраняет доминирующие позиции на морских просторах и обладает огромными возможностями обеспечить проблемы вашему проекту. С учетом непростых отношений между Россией и Англией вы, как вероятный перевозчик, рискуете попасть под тяжелую руку Лондона. Причем шанс на подобное развитие событий тем более велик из — за того, что ваша активность вызовет крайнее раздражение, если не сказать жестче — Англии, поскольку может быть воспринята как угроза положению главенствующей в мировом океане силы. Это, так сказать, политическое...

-Политические угрозы?

-Они самые. Многое определяет фактор политической стабильности. Я речь веду о взаимоотношениях России с великими державами. Один неосторожный шаг и можно попасть в жернова международной политики с неизвестным результатом. Теперь другое...Алексей Дмитриевич, как вы думаете, сколько в России заводов потенциально смогут обеспечить проект железнодорожными платформами? Я вам скажу. Восемь. Хорошо, девять, Воткинский казенный я и в расчет не беру. А фактически потянут шесть: мои Коломенский и Сормовский, Русско — Балтийский в Риге, Гартманское 'Русское общество машиностроительных заводов' в Луганске, Мытищинский Егорова и Брянский братьев Джангировых. Клепают они нынче тысячу нужных вам вагонов в год. Значит, нужно будет разворачивать дополнительные производственные мощности, возможно даже, обращаться за границу с заказами. К кому? К немцам? К Круппу? А как с кораблями? Тоже нужны. Верфей может не хватить. Возникает вопрос — где взять деньги?

-Об этом и речь. Один не потяну.

-Да. Вряд ли.

-Кто потянет? Или лучше так — с кем потяну? Мне вот давеча одна банковская группа, проявившая заинтересованность в русском рынке, предложила переговоры по вопросу создания коммерческого банка, целью которого стало бы финансирование будущих операций. Но они европейцы, они не хотят пользоваться моим банком. Им нужен такой банк, где они могли бы контролировать все предложения, проходящие через банк. Что, если ваш банк предложить?

Покотилов замолчал, внимательно глядя на Мещерского.

-Помилуйте, я с вами откровенен. — сказал Покотилов, с легкой возмущенностью в голосе. — Открылся весь. Нараспашку.

-Но не до конца, Алексей Дмитриевич. — улыбнулся Мещерский. — Давайте без экивоков и недомолвок — кто еще участвует в деле?

-Вот вы от меня откровенности требуете. Но вы же понимаете, что есть причины для соблюдения конфиденциальных условий проэкта?

-Вполне. — кивнул Мещерский. — Не хотите пока назвать своих контрагентов — не называйте. Сделаете это потом. Теперь вот, что...Предположим, я соглашусь и мой банк будет финансировать все необходимые операции. Предположим, создадим общество с уставным капиталом. Предположим, я мог бы заинтересовать кое — кого в правительстве Его Величества вашим прожектом...

-Нашим прожектом, Виктор Николаевич. — улыбнулся Покотилов.

-Пока еще вашим прожектом.

-Было время, когда правительство весьма ценило такие компании, как моя... — сказал Покотилов задумчиво и спохватился, — Но, я отвлекся! Заинтересовать надо подо что — то. Голого экономического размаха маловато для помазанника Божьего. Тем паче, государь наш не имеет возможности полностью контролировать правительственную деятельность или направлять ее самостоятельно, согласно нуждам державы. А ежели царь получит действительный государственный интерес, ежели его заинтересует всерьез, то, может статься, он бесчисленные щупальца правительственной бюрократии поотрывает.

-Стало быть, нужно достойное политическое обрамление вашей задумки?

-Вы очень хорошо уловили суть. Его Величеству нужен политический проект. Он — истинный патриот, он одинаково дорожит охранением отечества и его преуспеянием.

-А под преуспеяние — ваша идея?

-Наша идея.

-Пока еще ваша. Коммерческая идея. А под нее нужна идея политическая.

-Я не могу рассчитывать, что вкупе с вами могу определять, для вящей пользы государства, политику. Не правда ли? Но я могу просить вас способствовать этому.

-Что вы сейчас и делаете — просите.

-Вот потому и прекрасно было бы, ежели вы государю предложите что — то охватное. Государственное. Соответственное. Ежели от вас придет.

-Тут надо крепко подумать, Алексей Дмитриевич. Трудновато определить, когда можно доверять людям, а когда нет. Вы мне не совсем доверяете. Ну да ладно, ведь живем мы с вами по другим законам, коммерческим. Не так ли? Во всяком случае, должны бы. Я это понимаю. Ваши сомнения. И не осуждаю.

-Даже так?

-В конце концов, у нас общие цели, даже если методы немного различаются.

-Думайте, Виктор Николаевич. К чему там в сферах склоняются, о чем сферы мыслят, вам — то лучше моего известно. Вы вхожи, не я...

-Я не вхож... — заметил Мещерский.

-Да, полноте...Узок круг вхожих и страшно далеки они от нас, финансистов. Но я пришел к вам.

-Я ценю это, Алексей Дмитриевич.

-Поверьте, у меня есть возможности обратиться с идеей к кому — то еще, близкому к царю. Поверьте, рычагов хватает и я могу пустить их в ход в любой момент. Однако я выбрал вас.

-Почему?

-Вы в значительной мере мозговой трест и источник вдохновения для кое — кого в правительстве. И для государя. И хоть государь ныне фигура больше декоративная, но не как в Англии, да и народ, уверовавший в высокое призвание царя, благоговейно чтит и все знаки его величия. А значит, примет все то, что исходить будет от царя.

-Один ретивый журналист из 'Биржевых ведомостей' прозвал меня 'карманным богачом'. — усмехнулся Мещерский.

-Пусть его... — засмеялся Покотилов.

-Вы в игры своекорыстные не играете, как мне кажется. От идеи русской государственности, насколько знаю, себя не отделяете, а сие нынче не то, чтобы не в почете, но в загоне. Сейчас норовят протащить на европейский лад просвещенное, гуманистическое. Но, как говорится, не все в коня корм.

-Виктор Николаевич, я слушаю вас, и все больше мне кажется, что вы меня в какие — то дремучие реакционеры записываете. А ведь это не так.

-Помилуйте! В какие реакционеры?! — изумился Мещерский. — Истинная консервативная приверженность по отношению к созидающим основам государственности не исключает благоговейного отношения к заветам прошлого, к деятельной заботе о политическом, экономическом и культурном росте родной земли. Родной, заметьте. Наша держава — великая империя. Я думаю, что таковой она и должна остаться.

-Держава наша в трудном положении, Виктор Николаевич.

-Но, пожалуйста, не думайте, что вы единственный патриот.

-Ну, хорошо, не буду. — согласился Покотилов. — Но у каждого из нас позиция своя, заслуживающая уважения. Так возьметесь?

-Надо думать. — ответил Мещерский. — Много думать. Проект требует крайне осторожного подхода и тщательной всесторонней проверки, ввиду наличия в нем ряда слабых пунктов. И что же дальше?

-Дальше? — переспросил Покотилов. — А дальше мировое господство в области торговли. Устраивает?

-Надо подумать. — повторил Мещерский. — Наметки имеются? А то знаете...У нас в последнее время промышленность строится в пустое пространство...

-Дык, я вам только что, как на духу...Но мне необходима поддержка на высшем уровне. Ваша поддержка.

-Не скромничайте, Алексей Дмитриевич. Поддержка у вас наверняка есть. И за рубежом, полагаю, имеется...

-А как же — с?

-Но вам еще и страховка нужна. На всякий случай...Дайте подумать...Голландцы? — быстро спросил Мещерский. — Голландская группа, которой принадлежат восемнадцать процентов акций. Внешние хищники... Голландцы — прагматики, относятся к числу финансистов так называемой 'новой волны', которые полагают разумным развитие связей с Восточной Европой и с Россией. По их мнению, это угодно европейской тенденции. Разумеется, связи должны быть под европейским контролем.

Покотилов пожал плечами.

-Немцы? Кажется, ваша пароходная компания является агентом северо — германского Ллойда. Но там слишком велико влияние американского капитала У немцев двадцать два процента акций. Совсем чуть — чуть не хватает до контрольного блокирующего пакета. Или те же американцы со своей технологической активностью? Может быть, другие европейцы, англичане, скандинавы?

-Отношения европейцев к русским капиталам все больше напоминают военные действия. Главная цель — не допустить наших к себе. Боятся, что наши российские купцы просто скупят оставшуюся часть старушки — Европы.

-Слишком много денег скопилось у наших.

-Так решили, Виктор Николаевич?

-Чем черт не шутит, может мышь и родит гору?

=======================================

Кремлевский сад* — сад, протянувшийся вдоль стен Московского Кремля от Воскресенского моста через Неглинную реку до Кремлевской набережной. Сад разбит на две неравные части: Верхний Кремлевский (от Воскресенского моста до Троицкой башни и одноименного моста) и Нижний (от Троицкого моста до впадения реки Неглинная в Москва — реку, у Кремлевской набережной).

у Моисеевской церкви* — церковь на месте бывш.Моисеевского мужского монастыря, на одноименной Моисеевской площади.

белели корпуса Московского военно — топографического училища* — старейшее в России военное училище.

обычно сиживали гвардейцы из первых полков...* — 'Первыми полками' называли старейшие гвардейские части: Лейб — гвардии Конно — гренадерский Государев полк, Лейб — гвардии гренадерский Московский, Лейб — гвардии гренадерский Бутырский, Лейб — гвардии Новгородский государевой огнестрельной пехоты, Лейб — гвардии Егерский и Лейб — гвардии гренадерский Измайловский полки.

Гвардия как отборная часть войск возникла в глубокой древности. Она выступала, преимущественно как личная охрана глав государств и опора их власти. В средние века, в новое и новейшее время в большинстве стран Западной Европы это были небольшие отряды, постоянно сопровождавшие монархов и выступавшие на театр боевых действий только в случае прибытия туда государя. Эти отряды нередко формировались из наемников-иностранцев, представлявшихся более надежными. Серьезной боевой роли такая гвардия играть не могла.

В России с XVI века при царе состояла почетная охрана — рында, набираемая из отпрысков знатных семейств. Но численность ее была незначительной и никакой боевой роли она не играла. Собственно же русская гвардия возникает в XVII веке, в связи с преобразованиями Федора II, и сразу получает характер отборных боевых частей, сформированных из русских людей.

В период царствования Бориса Федоровича было создано особое подразделение иностранных наемников, состоявшее из трех сотен солдат, несших службу по охране внутренних покоев царского дворца. Общее руководство дворцовой стражей было сосредоточено в руках боярина Басманова, одновременно возглавлявшего Стрелецкий и Панский (Иноземский) приказы. В ведении панского приказа находились наемные сотни, командование которыми осуществляли иностранцы, находившиеся на русской службе ( Розен, Яков Маржарет, Матвей Кнутсон и Альбрехт Лантон).

С момента учреждения Иваном Грозным в Москве в 1550 г. первых отрядов выборных стрельцов из пищалей московские стрелецкие приказы составляли ядро постоянного военного гарнизона царской столицы. К началу XVII в. сложилась самобытная структура организации службы московских стрельцов, основанная на принципе внутренней иерархии, которая предполагала наличие определенного статуса у каждого подразделения. 'А на Москве безотступно живут пять приказов стрелцов, а в приказе по пяти сот человек; а у них головы стрелетцкие, сотники, пятидесятники, десятники. А один приказ болшой, всегды с Государем, куды Государь пойдет'. Остальные приказы в зависимости от текущей ситуации распределялись по воеводским полкам или отправлялись на 'осадную' службу в приграничные города.

По указу царя Федора II осенью 1612 года, после окончания успешного Азовского похода, отличившемуся при взятии Азова 1 — му Московскому стрелецкому приказу Степана Караулова, даны были особые 'царские' сотенные знамёна и знамёна голов, и велено было впредь именоваться Первым Московским выборным (то есть отборным) приказом (ныне — Лейб — гвардии гренадерский Московский полк). В 1614 году царским окольничим Артемием Измайловым и царским стольником, юным двадцатитрехлетним князем Михаилом Скопин — Шуйским отобраны были лучшие пищальники из московских стрелецких приказов. Принятым на русскую службу голландским офицером Букведеном было начато интенсивное обучение 'начальных людей' из дворян и детей боярских для новых приказов 'конного и пешего строя' по голландским военным уставам. В 1615 году Измайлов и Скопин — Шуйский сформировали два 'выборных' приказа 'нового солдатского строя' из обученных 'голландскому уставу' московских слобожан, лучших стрельцов московских стрелецких приказов, новобранцев, 'даточных людей' и стрелецких детей — Второй Московский выборный приказ нового солдатского строя (ныне — Лейб — гвардии гренадерский Азовский полк) и Третий Московский выборный приказ нового солдатского строя (ныне — Лейб — гвардии гренадерский Бутырский полк). Особенностью было то, что даже начальные люди (начальники) в эти два приказа, организованные по образцу армий западноевропейских государств, назначались отличившиеся в сражениях русские ( в числе которых: сотник Андрей Подбельский, сотник Андрей Клеусов, сотник Андрей Ртищев, принимавшие участие в обороне Новгород — Северского, Михайло Козецкий, Казарин Бегичев, одним из первых взошедший на стены крепости Азов, Федор Брянченинов, сотник Алексей Микулин и др.). Иностранцев — единицы. Второй Московский выборный приказ нового солдатского строя первоначально возглавил Посник (Кирилл) Огарев. Третий Московский выборный приказ нового солдатского строя принял князь Михаил Петрович Барятинский, а после его смерти в 1618 году — шотландец Александр (Авраам) Лесли, состоявший с 1613 года на русской службе. Приказ Огарева первоначально размещался в Арбатской стрелецкой слободе, а приказ князя Барятинского расположился в Бутырской слободе.

В 1618 году обрусевший швед Лоренц Биугге и еще один швед, офицер Монс Мортенсон, поступивший на русскую службу, сформировали в Новгороде 'иноземный регимент', в который входили, кроме природных шведов и финнов, шотландцы, англичане, французы, датчане, голландцы, немцы (ныне Лейб — гвардии государевой огнестрельной пехоты Новгородский полк). Позднее, в этот приказ, ставший Четвертым выборным приказом нового солдатского строя, были направлены ратники из северных уездов Российского государства (с Вологды, Белозерья, Каргополя, Устюжны Железнопольской, Поморья, Устюга Великого, Ваги, Северной Двины, Вычегды и других северных городов и земель). Командовать приказом был назначен воевода Семен Кузьмич Игумнов. В помощь ему был дан шведский военачальник голландского происхождения Христофор (Кристофер) Сомме, бывший комендант Нарвы, состоявший с 1608 года на русской военной службе.

В 1619 году Конрад Буссов, по указу царя, сформировал Пятый 'выборный' приказ 'нового солдатского строя', составленный из выделенных несколькими московскими стрелецкими приказами стрельцов и принятых на службу 'охочих людей' (ныне — Лейб — гвардии Егерский полк), в обязанности которого входило выставление караулов при дворцах (потешных сёлах), сопровождение государя и его свиты во время путешествий. В 1622 году Артемием Измайловым был сформирован Шестой 'выборный' приказ 'нового солдатского строя' (ныне — Лейб — гвардии гренадерский Измайловский полк). Позднее, в 1623 году были сформированы Рейтарский 'регимент' 'иноземного строя' из отборных дворян и детей боярских (ныне — Лейб — гвардии Гусарский Его Величества полк) под командованием Франца Пецнера, 'Регимент латных рейтар' под командованием французского наемника Шарля д'Эберта (ныне Лейб — гвардии Кирасирский Его Величества полк) и приказ 'Тульского драгунского строя' (ныне — 4-й драгунский Тульский полк) из 'шкотских немцев' (шотландцев) и 'ирлянских немцев' (ирландцев). В январе 1626 года шотландец Александр Лесли (старший полковник и рыцарь Александр Ульянович Лесли, командир Первого Московского выборного приказа) был отправлен в Швецию нанимать 'охочих солдат пеших'. Он заключил договоры с четырьмя полковниками — двумя англичанами и двумя немцами, которые обязались доставить в Россию четыре 'регимента' (полка) общей численностью около пяти тысяч солдат. Один из четырех 'региментов', полк Сандерсона, был полностью набран в Англии и состоял целиком из англичан и шотландцев. В Полоцком походе во время русско — польской войны 1623 — 1626 г.г. приказы нового солдатского строя и 'регименты иноземного строя', отличились, наряду со старыми стрелецкими приказами.

В 1628 году иноземный 'регимент' Сандерсона возглавил шотландец на русской службе Яков Краферт. В 1634 году 'регимент' Краферта стал основой для формирования новых солдатских полков русской армии, однако ядро командного состава было сохранено. Позднее ( после 1640 года) 'регимент' Краферта стал именоваться 1 — м Солдатским полком иноземного строя (ныне Лейб — гвардии государевой огнестрельной пехоты Смоленский полк). Тремя другими 'региментами' также командовали иностранные офицеры, принятые на русскую службу. В 1637 эти 'регименты' были частью распущены, а частью пошли на укомплектование московских стрелецких приказов и 2 — го Солдатского полка иноземного строя (ныне Лейб — гвардии гренадерский Ростовский полк).

Кроме того, по царскому указу было создано несколько охочеконных компанейских 'хоругвей' или полков. Эти 'хоругви' формировались из добровольцев иррегулярных конных частей. В их числе находился охочеконный полк, составленный из людей 'Литовского списка' и литовских татар. Под 'казаками литовского списка' подразумевали выходцев из Великого Княжества Литовского, вне зависимости от их национальности (поляк, литовец или белорус). В 1617 году, преимущественно из литовских и касимовских татар, был сформирован конный полк Государевой Передней стражи (ныне — Лейб — гвардии Уланский Литовский Его Величества полк). В 1621 году, в предверии войны с Польшей, из касимовских, городецких и темниковских служилых татар были сформированы два конных полка Государевой Передней Стражи — Царев (Шигалеев) и Сеитов ( ныне — Лейб — гвардии Конно — Егерский Его Величества полк).

В 1629 году царь Федор II повелел набрать 'ратных людей' в костромских вотчинах Годуновых и в подмосковных селах, числившихся за дворцовым ведомством, и сформировать из них выборные полки 'нового солдатского строя' — Подольский (ныне 1 — й гренадерский Подольский полк), Волынский (ныне — 2-й гренадерский Волынский полк), Угличский (ныне 3 — й гренадерский Углицкий полк), Воздвиженский (ныне 11 — й гренадерский Фанагорийский полк), Вяземский (ныне 5 — й гренадерский Полоцкий полк) и Алексеевский (ныне 4 — й гренадерский Несвижский полк), а также рейтарские и драгунские полки.

В 1633 г. правительство Федора II приступило к военной реформе. Царём было принято решение о расформировании стрелецкого войска как рода оружия. Четырнадцать существовавших на тот период московских стрелецких приказов (полков) и приказ Патриарших стрельцов были переименованы в полки 'государевой надворной (т. е. придворной) пехоты', а составлявшие их сотни 'старых служб служилых людей' — в роты. Также расформированы были городовые и жилецкие 'служилых людей' приказы в других городах и острогах. По окончании реформы в 1640 году, из четырнадцати московских полков 'государевой надворной пехоты' составлены были семь выборных полков (ныне сведенные в Лейб — гвардии Государевой Надворной Пехоты Севский, Преображенский и Владимирский полки) и три полка 'нового солдатского строя' (позднее сведенные в 6 — й гренадерский Апшеронский, 7 — й гренадерский Самогитский и Лейб — гвардии гренадерский Астраханский Его Величества полки).

трое лейб — гвардии драгун из Гундертмаркова полка* — В 1650 году датчанин Иоганн Гундертмарк, представитель незнатного дворянского рода из Дании, прибыл в Москву вместе с четырьмя другими офицерами и рекомендациями от датского короля, с прошением принять их на русскую службу. Они были приняты, получили денежное и земельное жалование. В августе 1652 года Гундертмарк, принявший православие, сформировал драгунский полк. После 1660 года полком этим командовал его сын — стрелецкий полковник Тихон Гундертмарк.

С 1672 года полк неофициально именовался Драгунским Гундертмарка полком. Традиционно в его рядах служат потомки Иоганна Гундертмарка. Позднее этот полк стал Лейб — Гвардии Драгунским Его Величества полком.

дымили бриннеровскими* сигарами — сигары из второсортного табака островов Ява и Борнео, изготовлявшиеся табачными предприятиями владивостокского купца Бриннера. Имели чрезвычайно широкое распространение среди населения Дальнего Востока.

'мерковали'* — от мерковать, то есть обдумать, порассуждать.

23 августа 1932 года. Понедельник.

Москва. Варсонофьевский переулок.

Трехэтажный дом из бурого кирпича в Варсонофьевском переулке, соединяющем Рождественку с Большой Лубянкой, ничем не отличался от десятков других зданий в этой части старой Москвы. Узкий фасад в шесть небольших окон, завешанных толстыми шторами. Двухэтажный мезонин с острой башней, возвышавшейся над крутой основной крышей.

В кабинете заведующего Центральным Бюро Технической Информации генерал — майора Ронжина собрались три человека: хозяин кабинета, советник — консультант главноуправляющего министерством торговли и промышленности Петр Ермолаевич Греве и директор Департамента Государственной Охраны фон Эккервальде. Генерал — майор Александр Георгиевич Ронжин, военный инженер по образованию, бывший гвардейский сапер, предпочитавший теперь статское платье, возглавлял Бюро Технической Информации последние несколько лет. Он был на короткой ноге с министром финансов Огаревым, с детства дружил с прежним министром торговли и промышленности Барком, который и поручил Ронжину создание службы информации правительства по финансово — экономическим вопросам, а фактически — центра промышленного шпионажа при министерстве.

Значение экономической разведки было столь велико, что еще в 1908 году остро был поставлен вопрос об организации межведомственного особого центрального органа для сбора получаемых различными ведомствами сведений об экономической жизни вероятного противника — центрального бюро экономической разведки. В качестве источников получения необходимых сведений намечалось использовать заграничные организации и представительства всех ведомств и военно — цензурные комиссии. Данные добывались официальными агентами, находившимися при заграничных дипломатических представительствах. Сбор сведений они производили, главным образом, из официальных и неофициальных периодических и других специальных изданий, посредством банков, коммерческих и промышленных предприятий. Для этих целей они старались использовать услуги отечественных коммерсантов и финансистов, имевших дела с заграничными коммерческими предприятиями и банками. В итоге бюро через некоторое время превратилось в очередное учреждение, где велась обработка корреспонденции, выдержек из прессы иностранных держав и подготавливались пространные отчеты по газетно — журнальным публикациям. Организация стала синекурой для предотставных чиновников правительства и Департамента Государственной Охраны, в место, куда большие начальники пристраивали своих детей и родственников 'посидеть на время'...

Генерал Ронжин взялся за реорганизацию структуры, по сути создав ее наново, практически с нуля. До Ронжина Бюро снабжало правительство информацией о ведущих финансовых и промышленных компаниях Европы и мира, о структуре экспорта и импорта в экономике ведущих держав, о тенденциях экономического развития в тех или иных отраслях, о теневых фигурах крупного бизнеса и его политических лобби. В задачу Бюро входила подготовка обширных обзоров для 'высших сфер'. Главным коньком Ронжина было обоснование тенденций развития на стыке отраслей науки и техники в той или иной области знаний. Причем свои аргументы Ронжин дополнял конкретными документами, которые далеко не всегда носили открытый характер.

'Бюро Ронжина' представляло собой комбинацию двух отделов: один определял потребности сбора информации, другой их удовлетворял. В первый отдел входило несколько 'столов', выявлявших потребности в разведывательных данных: в областях финансов и банковского сектора, в химической, металлургической, электротехнической промышленности, в секторах обрабатывающей промышленности, транспорта и путей сообщения, нефтедобычи, сельского и лесного хозяйства, в сфере научно — исследовательской деятельности. Это были основные ипостаси, осмысленные и выстраданные Ронжиным как основные направления по проникновению в секреты Запада. Второй отдел включал в себя восемь региональных 'столов': английский, германский, французский, североевропейский, европейский, ближневосточный, дальневосточный и американский. 'Столы' обеспечивали сбор требуемых сведений. Было во втором отделе еще одно направление, информационное — для разработки разведывательных заданий и реализации добытых материалов в организациях и ведомствах, выступавших под именем 'заказчик'. Главным из них была могущественная военно — промышленная комиссия, которая анализировала интересы промышленности, тщательно сортировала заказы и спускала разведывательное задание главе ЦБТИ. Был и еще один 'стол', 'особый', чьи функции не были прописаны достаточно подробно: в его деятельность входила подготовка характеристик на иностранных коммерсантов для передачи коллегам из контрразведки, главной задачей которых являлось выявление кадровых сотрудников разведок западноевропейских стран и связанных с ними деловых людей. Подсказка, кто может подозреваться в связях с иностранными спецслужбами, — это экономия сил и средств, и выход на нужный объект контрразведывательного интереса.

Служба информации и промышленного шпионажа была организована генералом Ронжиным тщательно и добротно, располагала приличным бюджетом. В непродолжительные сроки Ронжин вывел линию экономической разведки в число приоритетных.

Директор Департамента Государственной Охраны впервые оказался в кабинете Ронжина и, слушая генерала, с интересом разглядывал огромный портрет царя Бориса — основателя ныне правящей династии Годуновых.

-Хорош портретик, а? — подмигнул Ронжин, заметив взгляд вице — директора. — Работа Репина...

-Репина? — непритворно удивился тот.

-Его, Ильи Ефимовича...Отцу моему подарено, в году одна тысяча восемьсот девяносто восьмом, на трехсотлетие династии...Удивительно...Всякий раз смотрю на сей портрет и удивляюсь...И восхищаюсь тому, как Годуновы сумели сохранить на протяжении трех с лишним веков родовую дисциплину и верность родовым традициям.

-Петр Ермолаевич, у меня во внутреннем кармане пиджака лежит листок, который я, строго конфиденциально, могу направить в высшие сферы. — обращаясь к Греве, сказал Директор Департамента Государственной Охраны. — Это 'компромат', который может подпалить кое — кому одно место, ибо в нем содержатся сведения о принципе завышения цен британскими коммерческими партнерами в два раза на экспортируемое в Россию оборудование. Если учесть, сколько Россия покупает ежегодно английского оборудования, нетрудно представить и посчитать, сколько наши купцы переплачивают английским фирмам!

-Это не ново.

-Так вы в курсе? Зато внове эффективность системы обсчета конъюктурного рынка в министерстве промышленности и торговли. Вернее, отсутствие эффективности.

-Вы полагаете?

Фон Эккервальде передал Греве листок:

-Петр Ермолаевич, посоветуйте, как быть?

-Подобные сведения жгут вам руки? Я так понимаю, что Гохран задался целью утереть нос своим коллегам? — подал голос генерал Ронжин. — Желаете посмотреть, как мы пустим в дело переданные вами материалы, а после продолжим вчитываться в отчеты об изучении прошлогодних подшивок 'Бежевых книг'*? Мы также проштудируем путевые записки капитана Адамса или братьев Лэндэров, направленных в свое время на Нигер по заданию министерства колоний Великобритании и почерпнем интереснейшие сведения об организации регулярного пароходного сообщения между Нигером и Англией. Можно составить полезные рекомендации для частновладельческих пароходных компаний на реках Западной Сибири.

-Не кипятитесь попусту. И не прибедняйтесь. Насколько эффективно ваше Бюро осуществляет операции по промышленному шпионажу, известно. Об этом можно было судить хотя бы по закрытому отчету Союза Немецкой Промышленности, который волею случая не так давно оказался на моем рабочем столе. По оценке Союза ежегодные потери германской промышленности от кражи технологий русскими составляли в прошлом, 1931 году, почти двести миллионов марок в год. В числе особенно удачных операций были получение материалов о производстве приборов для полетов вслепую, гирокомпасов. И многое другое.

-Предоставленные материалы наверняка крайне интересны. — сказал Греве. — Но вам это не нужно?

-Петр Ермолаевич, эти пресловутые британские 'два раза' ведомство Никольского не в состоянии уловить. — ответил фон Эккервальде. — Или не хочет?

-Я от политики отошел...Скучно.

-Но я уверен, что вы хотя бы вполглаза следите за политической повесткой дня.

-Слежу. А вы рассматриваете Бюро генерала Ронжина как один из рычагов влияния на экономический блок правительства и крупные компании.

-Ведь мы теснейшим образом сотрудничаем с ним в деле предоставления информаций, Петр Ермолаевич.

-Конечно, я не исключаю, и это может показаться странным, что позиция Великобритании и Франции, занятая ими в прошедшие несколько месяцев, как — то повлияла на все эти ценовые колебания...В расчете на более жесткую позицию Лондона и Парижа давление на Россию будет расти...

-И тогда следует ожидать прихода более жестких фигур в правительство?

-Данный сценарий все еще остается актуальным. — сказал Греве. — К примеру, моему патрону, министру торговли и промышленности Никольскому можно продолжать, в рамках этого сценария, драматизировать всю эту историю, поднимать ставки. Очевидно совершенно, что сейчас будет просто откровенный удар по правительству.

-И премьеру?

-И по премьеру и по правительству в целом.

-Никольский пытается спровоцировать отставку правительства?

-Методами, в основе которых лежит принцип: цель оправдывает средства, нельзя привести к созданию нормального общества. Сложнейшие проблемы проведения реформ экономического характера у нас в России по — прежнему не рассматриваются как проблемы, требующие приложения интеллекта, как проблемы, требующие решения сложнейших вопросов, а рассматриваются как вопрос политической борьбы и интриги: кто кого обыграет. Посему, предлагаю все материалы, добытые трудами вашими, передать в распоряжение генерала Ронжина, а уж его специалисты изыщут возможности использовать их в нужном направлении. По линии министерства торговли и промышленности.

-Я искренне верю, что творю правое дело, Петр Ермолаевич. — ответил фон Эккервальде и на недоуменный взгляд генерала Ронжина, добавил, — Когда раскрываю глаза на нечестные игры наших западных конкурентов с ценами.

Ронжин прочитал текст, переданный ему Греве, нахмурился, быстро взглянул на фон Эккервальде, снова перечитал текст, и убрал бумагу в темно — коричневую папку.

-Что мне от вас нужно сейчас? — сказал фон Эккервальде. — Соответствующую бумажку подпишите, что я вам передал кое — чего...Я ведь тоже крупный бюрократ, без бумаженции, прикрывающей мое ретирадное место, никак не могу.

-Иногда приятно в чем — то перещеголять коллег, получить собственные возможности для сбора, оценки и анализа сведений научно — технического и промышленного характера, заполучить выходы на британское торговое представительство и на английское патентное бюро, — задумчиво сказал Ронжин, подписывая необходимые документы. — Образно говоря, руку на пульсе держать, это хорошо. Но мы практически не занимаемся агентурной работой и вербовочной деятельностью.

-Ключевое слово — 'практически'. — хмыкнул Директор Департамента. — Ваш английский 'стол' получает обширную информацию из Англии, например, по специальным материалам: смазкам, покрытиям и каучукам для нужд авиационной техники. Это для ваших специалистов и ваших экспертов работа. Мне же по роду нынешней деятельности приходится проверять иностранцев по учетам на предмет их возможной связи с зарубежной разведкой и контрразведкой. Я также готовлю предложения по активизации работы с иностранцами, разрабатываю разведывательные и контрразведывательные задания, исходя из возможностей ведомства, и даже готовлю характеристики на иностранных коммерсантов. Вы, заполучив материалы и я, с кем вы поделитесь точно такой же доверительной информацией для проведения самостоятельных агентурных разработок, сможем продемонстрировать и интенсивность, и эффективность в интересах Родины, в интересах ее безопасности. Это плюс...

===================

подшивок 'Бежевых книг'* — 'Бежевые книги': сборники документов, подготовленных чиновниками британского правительства, предназначенные для внутреннего пользования и рассылаемые дипломатическим торговым представителям Англии за границей. Содержат официальную переписку по экономическим вопросам, сообщения технических и промышленных комитетов, статистические сведения, планы проведения промышленных выставок и т.д.

24 августа 1932 года. Вторник.

Москва. Гранатный переулок.

...Постепенное изменение представительных органов государственной власти в некое юридическое агентство аппарата премьер — министра, лихие кавалерийские наскоки на газеты, превратили вялотекущую схватку 'бульдогов под ковром' в открытое противостояние. Министры — тяжеловесы упорно подминали под себя один ресурс за другим, шли напролом в Земском Соборе и не боялись скандалов. Крупный отечественный капитал спешно перегруппировывал силы, не желая сдавать позиции. Общество наблюдало, кивало головой и переглядывалось. Схватившиеся бульдоги то и дело смотрели на Кремль, даже предпринимали отчаянные шаги, чтобы заполучить 'из — за стены' какой — нибудь очередной указ. Но Кремль оставался над схваткой, 'бобровые шапки' предпочитали не участвовать в подковерных играх.

Однако подобная позиция, с пребыванием над схваткой, могла привести к бездарной растрате беспрецедентного политического капитала и утрате какого — либо значения Кремля, все больше превращающегося в формальный атрибут власти, наподобие шапки Мономаха. 'Китайгородские' все еще сохраняли монолитную силу, не признающую ни новомосковской спеси 'зарядьевских', ни гонора дворян, открыто заявляли, что 'Третьему Риму мир не указ'. 'Зарядьевские' не признавали закатывающих рукава купцов, первородства дворян и ни в грош не ставили действующую власть.

Элита раскалывалась и истощалась в многомесячных войнах. Брожения и растерянность 'верхов' били в глаза. Бесконечные пересуды, тайные встречи, доверительные беседы, альянсы и контральянсы, измотали 'бобровые шапки'. Уже пошли глухие разговоры о перемирии, о том, что необходим новый глава правительства взамен становившегося бесполезным нынешнего...

...Наконец, кое — как удалось договориться о встрече представителей всех трех враждующих экономических группировок: 'китайгородских', 'зарядьевских' и торговой дворянской верхушки. От 'верхов' приглашены были генерал Хитрово, отец нынешнего товарища министра иностранных дел, и министр торговли и промышленности Никольский — его рассматривали именно в качестве возможного нового премьер — министра, кандидатуры, в принципе могущей устраивать всех.

Министр был деловым человеком, хотя никаких коммерческих дел никогда не предпринимал. Он был политиком, хотя на первый взгляд политических амбиций не имел. Приглашение генерала Хитрово было не вполне объяснимо, уповали разве на его добросовестность.

...Служилые люди — значит беспокойные, в бесконечных разъездах, на все новых и новых 'службах', в походах и на мирных должностях. До высоких чинов не всякий дослуживался. А жизнь в постоянных разъездах проводил почти каждый. Родством старательно считались, каждую должность родных помнили — то была своя гордость, своя замкнутая каста. Служилому роду Хитрово было что вспомнить. Предок славный, Дементий Елеазарович Хитрово, по прозванию 'Темка', предпочел смерть присяге самозванному 'царевичу Димитрию': 'вору — расстриге креста не целовал', говорили документы. Потому и был убит в 1604 году. Брат его, взявший заботу об осиротевшем семействе, нашел свой конец в Полоцком 'королевичевом' походе 1621 года: первым ворвался на стены Полоцка и в числе первых же пал в бою.

Хитрово от службы не укрывались, облегчения не искали. Познали и славу, и опалу. И с царями в родстве были. Сибирскими. Потомки сыновей сибирского царя Кучума связали судьбы свои с Хитрово. На Москве они не только пользовались высоким титулом, но и необычными даже для самого родовитого дворянства правами, и имели немалые преимущества при царском дворе. Правда, только до 1717 года. Неудачное вмешательство одного из рода Кучумов — Хитрово в династические дела лишило весь род царского титула — былые царевичи и царевны стали отныне именоваться 'простыми' князьями. Впрочем, как — то серьезным образом на положение рода это не повлияло: 'за многия их службы, за раны, за нахождения в полону и за смерти' он по — прежнему 'стоял у государева копья'. Служилые люди Хитрово отлично знали свое дело, добросовестно его выполняли и нередко становились ближайшими царскими помощниками в государственных делах.

Встреча была намечена в Гранатном переулке, в юридической конторе известного московского адвоката Кунавина. Контора занимала бывший дом купчихи Федотовой — эклектичный особняк, стилизованный в духе неоготики с элементами модерна. Романтизированные мотивы поздней французской готики в архитектуре здания сочетаются здесь со строгостью английской. Ориентация на Англию вполне естественна, ведь и сама неоготика пришла именно оттуда. Лет тридцать назад, когда он не был стиснут соседними более высокими домами, особняк выглядел как небольшой замок с башенками.

Адвокат Кунавин согласился выступить в качестве посредника и третейского судьи...

...Высокие стороны, 'сливки' торгово — промышленной Москвы расположились друг напротив друга, в адвокатском кабинете, отделанном дубом и кожей, в мягких удобных кожаных креслах. Стола для переговоров не было, его функции номинально исполнял аккуратный, небольшой журнальный столик.

Тон задавали шумливые 'китайгородские'. Без малого шестьдесят процентов промышленности и банковского сектора России контролировалось 'китайгородскими' купеческими семействами. Хлебную торговлю во всемирном масштабе вели они, организовав центр на Волге, в Балаково. Даже шутка такая ходила, что цены на хлеб на Лондонской бирже сперва устанавливаются не где — нибудь, а в Балакове. Основательность 'китайгородских' позволила накопить капиталы, а природная смекалка — вложить их в выгодные производства. 'Китайгородские' кучковались возле Григория Дмитриевича Строганова, главы самого богатого дома Строгоновых, бесчисленных 'королей' чугуна, стали, никеля, золота, торфа, электроэнергии, пушнины, соли, леса и еще черт — те чего сверхприбыльного.

Не князья и не бояре, не воеводы и не высокие дьяки, но 'именитые люди' в тяжелые годины смутного времени правления второго из династии Годуновых поддержали Московское государство Огромными, буквально сказочными деньгами. Около двух миллионов рублей в первой трети XVII века равнялись без малого восьми миллионам в конце XIX столетия. За такую сумму можно было дать семейству Строгановых все те немалые преимущества, которыми располагали именитые люди, — а было у них право строить по своему усмотрению города, держать вооруженное войско, лить пушки, воевать с народами Сибири и беспошлинно торговать с азиатскими народами и при всем том подчиняться только одному царскому суду. Да и кто бы стал судить таких, разве что заискивать перед всемогущими владельцами солеварен и купцами, простиравшими свои торговые дома едва ли не до самых канадских северо — западных провинций, на Аляске. Строгановы быстро вышли за пределы первоначально освоенных ими двинских и пермских земель. Именитое семейство Строгановых располагало по — прежнему бескрайними имениями великопермскими, зауральскими, сольвычегодскими, устюжскими, новгородскими, колымскими, якутскими. Не скупясь, дарили царям деньги. Не ссужали — дарили: знали, возврат ссуды всегда непрост, а с царским домом и вовсе опасен, зато безвозмездно данные государям деньги возвратятся сторицей в бесчисленных привилегиях, о которых нужно расчетливо и к месту просить. Строгановы никогда не упускали удобного случая, чтобы лишний раз подчеркнуть значение своей семьи и исключительность ее положения, однако ни разу не приняли придворных титулов, предлагаемых щедрой царской рукой.

'Дворянство' сохраняло степенное молчание и только многозначительно переглядывалось. 'Зарядьевские' держались отдельно, негромко и быстро обменивались репликами, загибали пальцы, то и дело поправляли пиджаки, и со стороны походили на кучку взъерошенных воробьев. Особняком держался председатель правления Международного коммерческого банка Коновалов — он поддерживал ровные отношения со всеми группировками, но не хотел демонстрировать к кому — либо особого предпочтения.

Разговоры в адвокатском кабинете некоторые из собравшихся вели приглушенными голосами:

-...Помилуйте, по нашим газетам нельзя составить мнение о нас. У нас прессы нет, а то, что есть, — кривое зеркало...

-...Немцы отказываются признавать за 'Русским Треугольником'* товарный знак...

-...Вам не кажется, что последние действия Кремля кажутся попыткой остановить лавину криком 'Не сметь!'? В краткосрочной перспективе такая политика, наверняка, сведет на — нет отдельные инициативы, отобьет у людей охоту что — то делать, а у некоторых — желание оказывать финансовую поддержку...

-...Персидское правительство вопреки соглашениям с англичанами, повело переговоры с Тер — Гукасовым о разработке нефти в пяти северных провинциях Персии...

-...Директор 'Дрезденер Банк' сообщил доверительно следующее: кредитование всех заграничных сделок, в частности и всех сделок с русскими, производилось германскими банками с подстраховкой в тайном страховом объединении во главе с 'Ллойдс — банком'. Это объединение распалось четыре месяца назад, и поэтому германские банки не сочли возможным принимать участие в предоставлении новых кредитов...

-...Я мог бы согласиться с тем, что брожение нарастает, а меры устрашения приводят к увеличению опасений и недовольства...

-...А что биржа? Она не реагирует пока никак...

-...Я заключил сделку с Фегелеровским стальным трестом на поставку труб для нефтепровода Баку — Батум на двадцать миллионов марок сроком на тринадцать месяцев...

-...Мы долго мирно уживались с регулируемой сверху системой...

-...Одного облигационного займа он получил на семь миллионов рублей золотом, да под шесть процентов годовых...

-...Значит, ликвидируем акции 'Амэрикэн электрик'? Вы согласны?...

-...Бюджетная комиссия отклонила предложение о повышении пособия безработным. Говорят, премьер был взбешен и энергично ругался...

...Генерал Хитрово, выглядевший лет на двести старше, чем на самом деле, прибыл первым. Он упал в первое попавшееся кресло со вздохом, словно это был предсмертный хрип, и хозяин квартиры испуганно глянул на него. Ответив на приветствия ворчанием, кивнув, через несколько минут генерал уже задремал: его усы трепетали на вздохе. Адвокат Кунавин немедля, очень тихо, поведал собравшимся, как однажды, присутствуя на официальном приеме, генерал беседовал с группой в несколько человек, разных национальностей, отвечал на их вопросы на испанском, немецком, французском языках. Происходило это так легко и непринужденно, что Кунавин, уловив какую — то свободную минуту в этой беседе, подошел к Хитрово и спросил на русском языке: 'Не трудно ли так внезапно переходить в разговоре с одного языка на другой?'. 'Я как — то не обращал на это внимания' — ответил по — русски генерал...

Министр Никольский прибыл последним, когда участники встречи уже собрались.

-Господа, министр торговли и промышленности! — торжественно провозгласил Кунавин. Он отворил дверь.

В комнату стремительно вошел Никольский. Он был слегка бледен, упавшим голосом, почти мистическим полушёпотом поздоровался с присутствующими, бухнулся в кресло у камина, откинулся на спинку, картинно, на секунду призадумался, и еле слышно выдавил из себя, — Ну — с...

Про себя министр усмехнулся, обвел взглядом ряды книг в добротных переплетах, небольшие картины на стене, выдержанные в темных тонах: не переговоры пока, так, разведка боем...

-Господа, министр торговли и промышленности Борис Викторович Никольский любезно согласился уделить полчаса своего времени. — сказал Кунавин. — Прошу вас, Борис Викторович.

-Я не собираюсь держать речь, господа. — сказал Никольский негромко. — Риторики в последнее время вы слышали много. Впереди нас ждут трудности экономического и политического характера. Требуется продавить новую программу, твердую и трезвую. Эта программа потребует сильной власти. Хочу повторить лишь то, что вам уже известно: если меня назначат и утвердят председателем правительства, государство наше, наконец, получит твердую, но осторожную и бережливую исполнительную власть. Обещаю в первую очередь не допускать бюджетных дефицитов. Как человек прекрасно знающий, что это занятие требует ежедневных отчаянных усилий, скажу: не все сразу, но я намерен поправить дело, ибо мне известно, за какие веревочки надо тянуть.

Все посмотрели на генерала Хитрово, кто — то из 'зарядьевских' громким шепотом предложил встряхнуть генерала, но тот и сам встрепенулся, приоткрыл свои желтоватые веки и сказал негромко:

-Не тот век, увы, не тот век. Людишки распустились.

Никольский внутренне напрягся.

-Господин министр, — произнес Григорий Дмитриевич Строганов. — Меня интересует одно: вы по своей воле заявляете о намерениях бороться с бюджетным дефицитом, или вас спровоцировали на это?

-Я уже давно намереваюсь сделать этот вопрос частью правительственной программы. Я разбираюсь в его тонкостях. — ответил Никольский.

-Лучше, чем министр финансов? — запальчиво воскликнул 'русский калийный король' Рязанцев.

-Возможно. — уклончиво ответил Никольский.

-Вопрос — эта часть правительственной программы, предлагаемой вами...Это расчетливый ход или очередная случайность и импровизация? Я что — то не могу в толк взять.

-Прожженные политиканы видят в этом вопросе именно случайность. — жестко ответил Никольский. Он умел огрызаться. — Но на то они и прожженные, чтобы поднимать переполох и смущать не умудренных политическим опытом лиц.

-Не переполох, значит? Жизненно важный вопрос? — сурово бросил реплику массивный, тяжело дышащий Денисов. — Не игра?

-Ставки куда как выше. — сказал Никольский. — Если я не стану премьер — министром, не проведу программу, бюджетный дефицит останется, он сожрет весь национальный доход. И ваш, господа предприниматели, тоже.

-Вы продаете заведомо воздух. — выпалил 'зарядьевский' Манус. — На сегодняшний момент вы не уверены, что правительственная программа будет продавлена. Иначе бы...

-Про бюджетный дефицит — это больше все для затравки? — спросил Коновалов. — Вы мне виделись врагом всякой политики, а тут именно политика, при этом в самом чистом ее виде? Не так ли?

-Конечно, это же очевидно. — неожиданно подал голос генерал Хитрово.

Все снова посмотрели на генерала и кто — то, кажется один из братьев Джангаровых, 'металлопрокатных королей', еле слышным голосом пробурчал, что громоздкая старая калоша проявила некоторую проницательность.

-Что? — спросил генерал, вздрогнув.

-Ну, что же, политика, — вздохнул Никольский. — Коль скоро есть правительственная программа, будет и политика. Придется заниматься и ею. Но, господа, необходимо предпринимать шаги. И незамедлительно. Посмотрите вокруг — смута продолжается уже больше года. Тринадцать месяцев бесконечных раздоров. Не пора ли, наконец, прекратить?

-Вы нас смутой припугиваете? — лениво вопросил Мещерский. — Концепция сия века пережила. И сохранила свою значимость для русской политики.

-Согласен. С одной стороны, смутные времена воспринимались как период национальных унижений, но, с другой стороны, как способность преодолевать их. Это ли не свидетельство того, что русские притязания на великодержавный статус обоснованы?

-Эк вас несет. — насмешливо сказал кто — то из собравшихся.

-А что плохого в том, чтобы вывести государство из кризиса, сплотить людей, покончить с вредными влияниями и укрепить Россию в статусе признанной великой державы? — возразил Никольский.

-Дело в том, что идея об исконной великодержавности, присущей России, — далеко не единственный миф, утвердившийся ныне в российской политике. — насмешливым тоном сказал Манус. — Столь же влиятельна идея о возвращении в русскую жизнь 'смутных времен'.

-Банкиры и промышленники не станут говорить о будущем, пока прошлое не будет улажено, — отрезал Мещерский с воинственностью, которую он до сих пор не обнаруживал.

-За всех — то не говорите! — выкрикнул Денисов и его одобрительным гулом поддержали Маврин, мануфактурщик, у которого числилось свыше восьмидесяти тысяч одних ткачей, и хватало прядильщиков и прочего фабричного люда, Второв, Коновы, отец и сын, и Кузнецов, владелец 'Русского фарфора'.

-Давайте уладим прошлое, господа. — согласился Никольский. — Я разговаривал на днях с министром финансов. Он заявил мне, что правительство поддержит все ваши начинания, в том числе и предоставлением кредитов. Но правительству в складывающихся условиях хотелось бы иметь гарантии, что вы не начнете новую смуту. Некие постулаты о том, что 'отечественный бизнес полезен власти, так как может корректировать ее действия на пользу обществу', кажутся не вполне приемлемыми. Получается, что в перспективе все крупные промышленники и предприниматели так или иначе вступят в полемику с правительственными структурами на почве разногласий по поводу государственного устройства?

-Вам нужны наши поддержка, присяга, убеждение в том, что власть крепка и никуда не уходит? — спросил Мещерский. — Иначе говоря, вы требуете поддержать вашу политическую диктатуру?

-В какой — то мере. Сильный национальный лидер, сплочение народа...Чтобы осуществлять мелкую, повседневную, утилитарную политику, направленную на сохранение старых структур и институтов, элите достаточно иметь в своем распоряжении послушный государственный аппарат. Деятельность аппарата просто и предсказуемо регулируется рутинными бюрократическими процедурами: ведомственными совещаниями, правительственными постановлениями, министерскими циркулярами и прочим. Однако чтобы по — настоящему начать управляемую эволюцию, элите надо обратиться к более эффективным и надежным инструментам. Лучшим из них является режим политической диктатуры.

-Это похоже на ультиматум. — заметил Мещерский. — Ультиматум в завуалированной форме — поклониться какому — то дяде...

-Нам уже как — то указали место! — выкрикнул кто — то из 'зарядьевских'. — Предложили не считать себя 'солью земли русской'!

...Намек был более чем прозрачный. Намек на Самуила Полякова. Пытавшийся нажиться на железнодорожных концессиях Самуил Соломонович Поляков, и без того фантастически богатый человек, раздавал обещания направо и налево. Взялся для военного ведомства возвести патронный завод в Подольске и к нему железнодорожную ветку, получил кредит — дело заглохло на стадии фундамента. Обещал построить рельсовый завод — не построил. Обещал строить Курско — Харьковско — Азовскую железную дорогу качественно — строил безобразно, экономя на всем: с использованием мерзлой земли для насыпей, с укладкой скверных маломерных шпал. Строил под кредиты — закладывал собственные ценные бумаги, под них получал займы и тотчас выпускал новые. Едва дорога была построена, Полякова взяли за цугундер. Полгода шло разбирательство. Все эти полгода Поляков сидел в пресненских 'Крестах', с почти что королевским шиком — ел и пил ресторанно — дорогущее, спал на шелковых простынях под балдахином, вызывал элитных проституток, приглашал именитых адвокатов и продолжал руководить семейным кланом. И хорохорился, считал, что поймал судьбу за яйца. Но вот, суд. Открытый. 'Зарядьевские' раскошелились и в Москву прикатили европейские адвокаты во главе с Вандервельде. Они были допущены на судебные заседания. Государственный обвинитель провел свою партию лихо. На всякие возражения защиты он, словно фокусник из рукава, выкладывал суду новые неопровержимые факты и улики, и все дело поставил таким образом, что присяжные буквально оцепенели от поляковских 'штучек'. Вандервельде с европейской компанией адвокатов укатил восвояси, не дождавшись конца процесса и предоставив подзащитному 'выкручиваться' самому. Судья чикаться не стал и приговор оказался весьма суровым — у ахнувшего от изумления Полякова, ожидавшего штрафа, в крайнем случае — содержания в арестном доме с месячишко, но услышавшего в судебном присутствии 'лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы в отдаленные места Сибири*, сроком на четыре года', говорят, выпала вставная золотая челюсть. 'Зарядьевские' взвыли, бросились обивать всевозможные пороги, сулили несметные взятки, а Самуила Соломоновича закатали тем временем в Сибирь, на Тыретский казенный солерудник, 'за реку за Оку, за станцию Зиму', приковали к тачке. Первые семь месяцев он из забоя не вылезал, жил в руднике. А государство кроило и перекраивало поляковскую империю судебными исками, процессами, конфискациями. Через год от былых фантастических богатств Полякова ничего не осталось. Собственно, вообще ничего не осталось — полная потеря по суду прежнего правового статуса с прекращением семейных и имущественных отношений...И как раз из Сибири привезли в Москву 'на доследование' Самуила Полякова — полуразбитого параличом, с трясущейся головой, ходившего под себя...Привезли, показали 'зарядьевским' (и 'китайгородским' тож) и оставили досиживать в 'Крестах'. А через четыре месяца Самуила Полякова как полного инвалида выпустили по царской амнистии. Это был урок. Довольно наглядный. Параллельно с поляковским процессом прошло еще несколько судов, 'провинциальных', где действующими лицами выступали нечистые на руку банкиры и предприниматели рангом пожиже. Крупный капитал закусил губу, вспомнил, что с Кремлем шутки бывают плохи, коль играть не по его правилам.

Все разом загалдели, зашумели и адвокат Кунавин, выступающий в роли третейского судьи, уже было вознамерился объявить перерыв, но министр в упор посмотрел на него и покачал головой.

-Где гарантии, что претворение в жизнь основных положений вашего, господин Никольский, плана, не повлечет за собой, допустим, отказ от услуг иностранного капитала или более крутые меры? — спросил Коновалов.

-М — да. — хмыкнул министр. — Что вам возразить? Но я не думаю, чтобы иностранный капитал захотел портить отношения с Россией.

-Вилами на воде писано. — запальчиво сказал Манус.

-Создается впечатление, что многие из вас представляют отношения с властью как череду хитроумных заговоров умнейших и изворотливейших людей. — усмехнулся Никольский. — На деле это все история о блужданиях в трех соснах, о мутных обещаниях, о запутанных скандалах и об неинтересной публике рутинной работе. Миф. Политический.

-Политические мифы представляют собой убеждения, разделяемые всеми. — громко произнес Манус.

-Вопреки общепринятому пониманию, фактическая истинность политического мифа не имеет отношения к определению его политического потенциала. — заметил Денисов и 'китайгородские' одобрительно зашумели, закивали головами, — Успешный политический миф либо просто считается истинным, либо применяется так, будто его считает истинным большая группа людей. В силу своей природы политические мифы выдвигаются и поддерживаются властью. В тех случаях, когда они успешны, их включают в политические практики.

-Вы чего хотели, господа? — рассмеялся Коновалов. — Грезили о власти капитала в виде, который ей принято приписывать — всемогущей и всезнающей? Такого, разумеется, никогда не было, и никогда не будет.

-Значит, все — таки ультиматум? А Кремль сохранит глухие и тщательно скрываемые претензии к нерадивым?

-Согласитесь, когда ультиматум ставят столь крупные фигуры, то это будет посильнее 'Воли к власти' Шопенгауэра или где — то совсем рядом. — сказал Никольский.

-Устоять действительно трудно. — сказал Мещерский. — А если честно, то просто невозможно. Другими словами, закулисный режиссер задействовал настолько убедительных суфлеров, что...

-Вопрос так не стоит. — внезапно сказал Хитрово четким и ясным голосом и все снова посмотрели на него: удивленно, растерянно, озадаченно. Никто из присутствующих не ожидал, что в инертной генеральской массе, в этом впечатляющем, палеолитическом, окажется вдруг столько энергии.

Престарелый генерал рывком поднялся из кресла, с ожесточением выпрямился:

-Просто нужны гарантии. Этого требуют интересы Родины...

-Генерал, как вы аккуратно подытожили!

-Подведение итогов — занятие для дураков. Это может сделать каждый...

=====================================================================

за 'Русским Треугольником'* — 'Товарищество Российско — Американской резиновой мануфактуры', промышленное предприятие, занимавшееся производством товаров из резины

в отдаленные места Сибири* — В 'Уложении о наказаниях' 1815 года все места ссылок разделены были на 'отдалённые' и 'не столь отдалённые'. К 'отдалённым' относили Сахалин и сибирские губернии, а к 'не столь отдалённым' — Карелия, Вологодская, Архангельская губернии и некоторые другие места, расположенные всего в нескольких днях пути от Москвы.

25 августа 1932 года. Среда.

Москва. Кадашевская слобода.

Гудрун Нильссон позвонила Каррингтону утром, около девяти часов.

-...Едем в Кадаши. — сказала Гудрун Нильссон тоном, не терпящим возражений и только потом, спохватившись, смущенно добавила, — Прошу простить за столь ранний звонок.

-Зачем в Кадаши? — лениво поинтересовался в телефонную трубку Малькольм Каррингтон. Обворожительная шведка позвонила ему в девять утра, когда он еще как следует не продрал глаза после вчерашнего коктейля в резиденции посла Швейцарии, устроенного по случаю приезда какой — то светской львицы — модельерши с ворохом модных кашемировых пальто. — Я достаточно насмотрелся на британские Итоны и Оксфорды. В сравнении с русскими они уверенно держат верх...

-Нас ждет встреча с русским профессором.

-Вас ждет встреча с профессором, а меня — встреча с детскими воспоминаниями. Это наводит на меня чрезвычайное уныние. Как — никак, я уроженец Замоскворечья. Тутошний я...

-Вы мне нужны.

-Вы только что с теннисных кортов?

-Я сыграла два отличных одиночных гейма с князем Юсуповым, потом провела пару геймов в паре с германским торговым атташе. Но он был неловок и, кажется, вывихнул лодыжку.

-Горячий душ вы уже успели принять?

-И даже позавтракала и теперь готова заехать за вами. Вы мне нужны. — повторила шведка.

-Ладно. Заезжайте за мной через час.

-Я заеду за вами через двадцать минут.

-Вы будете одна, а то я ужасно ревнив? — шутливо поинтересовался Каррингтон.

-Да...

...В начале Большой Ордынской улицы, где надо съезжать с Балчуга по Малому Каменному мосту на Водоотводную набережную, стоит славная Кадашевская слобода, или Кадаши. Давным — давно, при Иване Грозном еще, здесь жили бондари — кадаши. Кадки они мастерили, лохани, бочонки — окоренки, потому и получила свое название Кадашевская царская слобода. Освобожденные от повинностей при Федоре Борисовиче, бондари наладили мелкотоварное производство. Жители Кадашевской слободы представляли достаточно зажиточную часть ремесленного люда и имели некоторые финансовые излишки, чтобы за свой счет построить двухэтажный каменный храм Воскресения в Кадашах, вокруг которого объединилась вся слобода.

Но после великого пожара 1616 года на выгоревшем пустыре обосновались уже другие люди — монахи. Выбрали место напротив Болотной площади, за Водоотводным каналом для возведения Храма Великомученика Георгия Победоносца, а при нем — подворья Спасо — Преображенского Соловецкого монастыря, которое стало впоследствии центром богословских, риторских наук и просвещения. В подворье монастырское, 'ради российского рода просвещения, свободных мудростей учения' выписаны были ученые соловецкие монахи во главе со старцем Порфирием. Старец тот призван был к государю для беседы на тему, как соединить науку и церковь. И дал простой ответ: надо, чтобы ученые были верующими, а монахи — учеными...

Спервоначалу попечению старца Порфирия дана была Справная школа, где стали готовить печатников (справщиков), а такожде разрабатывали русский гражданский шрифт для печатания светских книг. На прирезанных к подворью участках отстроены были каменные двухэтажные палаты Справной школы, явились государевы печатники, поставили в Кадашах, в Черниговском переулке штанбу (печатный стан) и стали печатать, вкупе с церковными книгами и гражданские. Порфирий взялся и за упрощение алфавитного состава и начертания букв, что должно было способствовать развитию просвещения. В Справную школу стали отправлять не только печатному делу учиться: посылали московскую приказную молодежь — учиться языкам, грамматике славянской, греческой и латинской, 'даже до риторики и философии'. Словом, эта школа явилась предтечей первого вольного братства на Руси — 'Училища Славенския грамматики' при церкви Великомученика Георгия Победоносца. За Справной школой возникла в Кадашах Государева Цифирная школа, где стали обучать для Руси счетоводов. Вослед за монахами пришли в Кадаши государевы толмачи, обосновавшиеся в Татарской слободе, у церкви святого великомученика Никиты, близ Большой Ордынской дороги.

Весной 1624 года старец Порфирий помер, а его ближайший помощник монах Иоаким (будущий монастырский настоятель, а позже патриарх Московский и Всея Руси) поднес царю Федору Борисовичу на утверждение 'Книжную Привилегию', которая являлась уставом высшего учебного заведения — Училища. Привилегия состояла из предисловия и четырнадцати пунктов, и касалась большей частью предметов, предлагаемых к обучению: 'наук гражданских и духовных, наченше от грамматики, риторики, пиитики, диалектики, философии розумительной, естественной и нравной, даже до богословия, учения правосудия духовнага и мирскага и прочих всех свободных наук'. Обучение в Училище должно было быть бесплатным, ученики — обеспечиваться стипендиями, а престарелые учителя — пенсиями. Выпускников предполагалось трудоустраивать в зависимости от происхождения: 'приличные чины по их разуму' или 'в государские чины для благородных'...

18-го сентября 1624 года, в день, когда почитается в народе Святая великомученица Ариадна, Федором Борисовичем был именной указ на устройство 'Универсума — Училища Славенския грамматики' — первого в России университета.

Через несколько лет архив и обширная библиотека Училища переехали на Никольскую улицу, в Заиконоспасский монастырь. Училище же возглавил, по царскому именному указу, Игнатий Алексеевич Кучкин — один из первых 'русских робяток' перед которыми в бытность царем Бориса Федоровича открыли свои двери лучшие учебные заведения Англии — Винчестер, Итон, Кембридж и Оксфорд.

Стараниями Кучкина Училище стало всесословным...Приступлено было к постройке новых палат, которая проходила по четкому градостроительному плану того времени. После пристраивали к ним все новые и новые палаты, учебные корпуса, типографию с издательством, библиотеку, астрономическую обсерваторию, университетскую больницу, ботанический сад, музей...

К концу XIX века, когда прекратились перестройки, столичный университет в 'Кадашах' представлял собою не просто высшее учебное заведение, но и целый культурный городок. Он включал в себя около сотни зданий, в которых располагались несколько научно — исследовательских институтов, без малого два десятка факультетов, более сотни кафедр. Его территория была спланирована таким образом, что все находилось в десяти минутах ходьбы. Студентов, 'учительное братство', расположившихся в Кадашевской слободе, по традиции называли 'кадашами'. При университете функционировали автономные исследовательские центры (экономической теории, литературной критики, архитектуры), обсерватория, университетская больница. В 'Кадашах' имеются собственная библиотека и музей, а также свое издательство. Половина лицеистов состояла из выпускников престижных частных гимназий. Они с детства были натасканы в спорте, благодаря элитному обучению интеллектуально превосходили выходцев из среднего класса, привыкли к богатству и власти.

Собственно, окончание элитной частной гимназии и престижного лицея давало юноше высокий шанс на поступление в университет, особенно если частная гимназия была связана с определенным университетом. А окончание университета давало юноше хороший старт для политической или государственной карьеры. Частные гимназии и лицеи играли в русском обществе очень важную роль. Они не позволяли новым поколениям российской элиты, консервативной по своей сути, воспринять развивающиеся в Европе капиталистические ценности и становится частью новой экономической системы. Традиционной России нужны были лидеры с традиционными ценностями...

...Профессор Павел Федорович Балкен, потомок майора шведской службы Николая Балкена, перебравшегося в Россию при Федоре Борисовиче Годунове, в середине XVII века и принятого служить с чином полковника, был невысокий, лысоватый человек, словно скрепленный шарнирами. Он не мог спокойно сидеть на месте, то и дело вскакивал, бурно жестикулировал, раздувал ноздри, беспрерывно стряхивал с костюма несуществующие крошки и пылинки.

Профессор уже около получаса вел свой монолог о функциональной роли старой Ганзы и постепенно перешел к русской истории...

-...Видите ли, российская цивилизация несмотря ни на что, несмотря на более чем трехсотлетний опыт приращения к Европе, не является цивилизацией европейского типа, для которой характерно доминирование общества над государством, а все еще напоминает цивилизацию восточного типа, с характерным для нее господством государства над обществом. — профессор Балкен говорил с упоением, слегка закатив глаза. — При этом для каждого типа цивилизаций характерен свой способ развития. Для цивилизаций европейского типа, где общество доминирует над государством, характерен линейный тип развития. В этом случае между обществом и государством существует прямая и обратная связь, с помощью которой общество при содействии государства проводит реформы в собственных интересах, при этом качестве внутреннего импульса для проведения реформ выступают потребности развития данного общества. По — другому развиваются восточные цивилизации, в том числе и Россия, в которых государство доминирует над обществом. Способ их эволюции получил название догоняющего типа развития. Поскольку для цивилизаций восточного типа характерно отсутствие внутреннего импульса развития, то они меняются, ориентируясь не на потребности своего общества как цивилизаций западного типа, а на внешнюю политическую цель, в качестве которой выступает враждебное иностранное государство. В борьбе с этим государством цивилизации восточного типа проводят внутренние реформы до тех пор, пока внешняя угроза не исчезает. Особенностью цивилизаций восточного типа является наличие у них только прямой связи — от государства к обществу при почти полном отсутствии обратной связи — от общества к государству, а также то, что без наличия внешнего противника такие цивилизации не в состоянии развиваться. При этом, если в восточной цивилизации проводить реформы по — европейски, то есть начиная с демократических реформ, то в ней начинаются дезорганизация и хаос, заканчивающиеся ее распадом. Эта особенность российской цивилизации не сразу была понята и первым отечественным реформатором, царем Борисом, считавшим, что Россия — европейская цивилизация, и начавшим было проводить в ней реформы по европейскому образцу. И эти реформы чуть было не окончились катастрофой поистине вселенского масштаба...

-Пожалуй, не соглашусь, — осторожно заметил Карингтон. — В старомосковском православном самосознании не возникало и мысли о принадлежности России к Западу или Востоку. Россия была сама собой, без комплексов, без зависти к чужим достижениям, с чувством морального превосходства и уверенности в своем будущем. Да и первым отечественным реформатором, насколько помнится из гимназического и училищного курсов истории, называли Ивана Васильевича...

-Да, отчасти так. Отчасти. Примером первого в российской истории подобного неудачного проведения реформ стали преобразования Ивана IV Грозного. На начальном, как бы сказали наши доморощенные веками либералы, демократическом этапе реформ Избранной рады в России был создан первый представительный орган власти — Земский собор, приказы — органы исполнительной власти, а судебные функции передавались в руки выбранных населением судей. Таким образом, делалась попытка проведения европейских реформ, то есть разделения власти на законодательную, исполнительную и судебную. Но нельзя не отметить, что предпринятые попытки выйти на мировую арену, то бишь, 'прорубить окно в Европу', Иваном Грозным предпринимались на его собственных условиях. Он трепетно относился к своим титулам, создавая легенду о древности своего происхождения. Любил в своих многочисленных посланиях ссылаться на славные страницы русской истории, говорить о славных российских правителях. Иоанн IV в переписке с европейскими монархами подчеркивал божественное и наследственное происхождение своей власти. Он был тем правителем, который выступал воплощением старомосковской самодостаточной российской православной идентичности. Добиться эффективного управления страной демократическими мерами Иван Грозный не смог, так как ослабление централизации было воспринято нашим народом — христолюбцем не как переход к самоуправлению, а как сигнал к дезорганизации, к отказу от уплаты налогов и к увеличению числа уголовных преступлений, иначе говоря — к анархии, смуте и к ослаблению страны. Ответом на это стала попытка Ивана IV укрепить государственную власть с помощью политики опричнины, что привело к падению Избранной рады и террору против всех сословий российского общества, не оправдавшего его доверия. В то же время Иван Грозный был первым, кто обратил внимание на непосредственную связь между демократическими реформами и ослаблением российской государственности, результатом чего стало прекращение им демократических преобразований Избранной рады и возвращение к политике централизации, принявшей форму опричнины. Однако это понимание не было характерно для всего российского общества, по-прежнему стремившегося к демократическим реформам по европейскому типу. Поэтому прекращение правящей династии Рюриковичей предоставило российскому обществу возможность повторения попытки демократического реформирования страны. Этому способствовало то обстоятельство, что все вероятные российские правители с 1598 года, а их и не так много — то и было: Шуйские, Романовы, Годуновы, Бельские — являлись бы выборными и должны были бы в своей деятельности учитывать интересы российского общества, объективно заинтересованного в предоставлении ему большей политической свободы. В связи с этим их деятельность неизбежно приобретала бы более демократический характер и по своему характеру соответствовала бы периоду реформ Избранной рады, являясь по сути дела его логическим продолжением. Что в таком случае следовало бы ожидать? Какого результата?

-Ежели следовать вашим препозициям, полагаю, что при повторной попытке проведения в России демократических реформ европейского типа и европейскими же мерами, стал бы распад страны и возникшая в этой связи угроза потери национальной независимости. — негромко сказал Каррингтон.

-Верно. Данное обстоятельство на какой — то период убедило большую часть российского общества в гибельности для страны дальнейшего движения по этому пути и способствовало принятию решения о возврате к традиционному для России образу жизни, основанному на самодержавии в политике, крепостном праве в экономике и православии в религии.

-Скорее, это стало ясно государю Борису, а не российскому обществу?

-Вспомните, как Борис на царство взошел! Борис Годунов, избранный на царство Земским собором! Да и как взошел — успех, триумф, небывало урожайный первый год правления!

-Помнится, Карамзин сообщал о его первых двух годах царствования как лучших во всей российской истории.

-Именно так, — подхватил профессор. — В это время был издан Указ о восстановлении выхода крестьян в Юрьев день, строились школы, для борьбы с пьянством была запрещена свободная продажа спиртных напитков, расширились контакты с Западной Европой, откуда в Россию стали приезжать на службу чиновники, ремесленники и врачи. Никто из прежних российских правителей не отличался такой благосклонностью к иностранцам, как Борис Годунов. Царь приобрел огромную популярность в стране благодаря заботам о бедных и нищих. Но даже он вскорости понял, что своей сбалансированной политикой в отношении всех слоев российского населения навел на себя негодование чиновников земли Русской, то есть боярского сословия, ожидавшего от Бориса больших привилегий, но не получивших их. И царь 'закрутил гайки'. Но в то же самое время царь Борис истинно понимал-за боярами, за шапками соболиными, за рясами черными стоит самолюбивое: 'Мы Третий Рим!'.

-Упрекаете? А ведь Борис Годунов был первым русским самодержцем, который попытался внутреннее, духовное осознание сакрального преемства Древний Израиль — Рим — Византия — Россия закрепить внешне — посредством грандиозного архитектурного проекта.— сказал Каррингтон.

-Не упрекаю, нет. — возразил Балкен. — Борис Годунов не 'почивал' на троне — он трудился, служил Церкви и воспитывал народ. Как в 381 году Константинополь был назван на Вселенском Соборе Новым, Вторым Римом, так в 1589 году, еще до своего воцарения, Борис способствовал тому, чтобы в Уложенной грамоте Московского Освященного Собора, утвердившего в России патриаршество, давняя мечта Русской Церкви, между прочим, была официально закреплена идея России как Последнего, Третьего Рима. При царе Борисе началось массовое церковное строительство: будучи благочестивым человеком, правитель тратил огромные средства, делая грандиозные пожертвования монастырям. В этот период продолжилась характерная для времен Стоглавого Собора симфония духовной и государственной властей. Во время коронации нового царя, 3 — го сентября 1598 года происходила сознательная ориентация на чин византийских василевсов, и Борис стал первым русским царем, венчанным на царство одним из пяти патриархов Вселенской Церкви. Неудивительно поэтому, что Посольская книга по связям России с Грецией зафиксировала обращение к русскому царю как к царю России — Третьего Рима: 'Богом поставленному и Богом избранному самодержцу святому царю всеа Руси и всех благоверных христиан'. А патриарх Иерусалимский Софроний V писал в письме Борису, что 'кроме Бога инаго помошника не имеем и заступника и покровителя во днях сих, и на тебя возлагаем все наше упование и надежду'. Царь Борис не только достойно нес свое служение, но и совершил деяния, к которым его, казалось бы, никто не обязывал, и которые вместе с тем демонстрируют всю глубину личности царя Бориса Федоровича, равно как и глубокое проникновение им в суть русской национальной идеи. Он вознамерился создать в Москве новый, главный, собор — в честь Воскресения Христова: Святая Святых. При этом нельзя не обратить внимание на то, что русский царь явно апеллировал к двум более ранним событиям.

-Каким?

-Утверждение праздника Обновления храма Воскресения Христова в Иерусалиме, Воскресение словущее, принадлежит святому византийскому императору Константину. А еще раньше царь Соломон, правление которого было расцветом древнееврейского государства, стал основателем иерусалимского храма — по образу и подобию Скинии, внутренней частью которой и была та Святая Святых, которую хотел воссоздать Борис и которое воссоздал его сын Федор Великий. Все посещавшие Москву иностранцы отмечали, что никогда прежде русский царь и его дворец не были столь великолепны. В архитектуре, иконописи, стенописи, ювелирном искусстве и книжной миниатюре в правление Бориса Годунова, а после и сына его, Федора, происходило бурное цветение, традиционно именуемое 'годуновским стилем'. Цари покровительствовали книгопечатанию и образованности, боролись с питейными заведениями, продолжили освоение Сибири, развивали городскую инфраструктуру, вели продуманную хозяйственную политику. Царь Борис, например, ввел запрет на бездумную рубку леса, регламентировал добычу 'мягкой рухляди', запретил вывоз детей из родных мест. Он регулировал демографию и запретил отбирать землю у аборигенов Урала, Сибири и Дальнего Востока, взимать подати с больных и увечных и прочее. Царь Борис не вел войн и отношения с соседями строил только при помощи дипломатии. Это время характеризуется поощрением торговли и отодвиганием русской границы, заметьте, без войн, все южнее и южнее. Царь умело использовал борьбу Речи Посполитой и Швеции за Ливонию и ослабление Крыма, не забывая при этом и о турецком направлении: он поддержал Молдавию против Турции. Так как же я могу упрекать? Я о другом.

-О другом? О чем? А что же 'Третий Рим'?

-Соболиные шапки на лавках готовы были сидеть и преть до скончания века, в кислых шубах, но только чтоб мошна полна и звон повсюду колокольный. А вся остатняя Россия — пускай в рубищах гнойных ходит, да в язвах, пускай и остается такая— слепая, темная, безграмотная...Понимаете ли...На развитие русской цивилизации изначально неизгладимый отпечаток наложило принятие христианства в его православной разновидности с характерными для православной хозяйственной этики низкими оценками мирского труда, обрядоверием и цезаризмом.

-Но христианская доктрина признает в принципе ценность преобразовательного труда. И тем отличается, например, от буддизма, который видит в земной жизни одно лишь страдание. — сказал Каррингтон.

-Однако, и вы не будете этого отрицать — сам труд рассматривается различными христианскими конфессиями существенно по — разному. В отличие не только от появившихся позднее протестантских вероисповеданий, но и от современного ей католицизма, восточно — христианская религиозная традиция рассматривала труд как неприятную необходимость, наказание человечеству за первородный грех. Русское православие не давало высших духовных санкций для активной работы в миру. Физический труд, производство потребительских благ, занял в православной культуре подчиненное место по сравнению с трудом духовным, молитвой. Сфера земного, материального благополучия котировалась не высоко, материальный труд нигде не ставился в один ряд со спасением и терпением.

-Читал, читал...Самоутверждение было направлено внутрь себя, на 'устроение' собственной личности. Так как-то, ежели не путаю...

-Не путаете. Вы демонстрируете отменные знания русской истории. Нетипично для иностранца. И...Потрясающе! Как вам удалось так блестяще овладеть русским языком? Вы говорите совершенно без акцента, по — московски. Подозреваю, язык вы познавали в семье. И в чтении и разговорно.

-Дык эта, тово — самово...Здешний я, стало быть, прохфессар... — ответил дурашливо Каррингтон и, глядя на вытянувшееся в немом удивлении лицо профессора, засмеялся. — Не скрывал никогда. Родился я в Замоскворечье, совсем недалеко от Кадашей, пятнадцать лет прожил в Москве. Мать у меня русская по крови...Да и теперь работать подолгу и помногу приходится в России.

-Нравится работать в Москве?

-Конечно! — улыбнулся Каррингтон, кротко, как — то застенчиво. — Это же мой отчий дом. Тем не менее меня угнетает чрезмерная бюрократизация русских. Порой на простое согласование уходит очень много времени. А в делах коммерческих, коими приходится мне заниматься, это не очень хорошо. Проволочки нередко приводят к упущению выгоды.

-Многие принципиальные решения должны приниматься расчетливо, о нюансах забывать нельзя. — возразил профессор.

Оба сдержанно засмеялись. Гудрун Нильссон старалась не мешать, предоставляя мужчинам вволю наговориться, лишь наблюдая за ними.

-Вот видите, налицо противостояние двух разных коммерческих систем! — воскликнул Каррингтон.

-Иногда для достижения консенсуса не мешает, чтобы и перья немножко полетели. Однако, мы слегка отвлеклись, я продолжу. Подобные факторы обусловили 'нерыночность' русского национального характера, преобладание этики выживания, отношение к накопительству и собственности как к отрицательным ценностям. Царь Борис с этим вынужден был считаться. И посему, Борис, отыграл немного назад. Но все же не оставил надежды поднять Россию на дыбы, сломить упрямство боярское...Отыграл, затормозил...

-И тем спас Россию. Объективно ведь так.

-Да. — профессор Балкен с благодарностью посмотрел на британца. — А иначе бы смута стала бы Смутой с большой буквы. И полякам бы войну проиграли, и внутренние враги бесчинствовали бы в России. Может быть и католической церкви в лице папы римского удалось бы подчинить себе Россию. Впрочем, нет худа без добра. Общеизвестно, что степень проникновения новшеств в толщу старомосковского уклада жизни при Борисе и при сыне его, Федоре Великом, была различной...В одних случаях, как например, в быту, преобразования коснулись узкого слоя общества, оказав влияние прежде всего на его верхи. Множество поколений крестьян и после принятия Органического Регламента не расставалось ни с бородой, ни с сермяжными зипунами. Но в области строительства флота, в области строительства структуры государственного аппарата, внешней политики, промышленного развития, архитектуры, живописи, распространения научных знаний, градостроительства, наконец, были столь глубокими и устойчивыми, что позволяют нам считать Федора первым в России 'рэволюционэром', причем не ординарным, а 'рэволюционэром на троне'. Стремление реформировать Россию все — таки сохранялось, но и враждебное окружение, что внешнее, что внутреннее, тоже никуда не делось. В условиях борьбы с этим окружением в конце концов и удалось провести модернизацию государства и внутренние реформы. Страшно и подумать, как бы решался сейчас земельный вопрос, не введи Федор Великий в 1630 году 'крестьянские артикли'.

-Это из серии про его величество случай? — спросила, очаровательно улыбнувшись, Гудрун.

-Случай? Вероятно...— задумчиво сказал Балкен. — Еще Бонапарт говорил: 'Случай — это единственный законный царь вселенной'...Случай решает многое. А в политике и в истории — так и подавно. Случай решает зачастую все. Вот представьте себе, что 20-го января 1605 года самозванный царевич Димитрий не возглавил свою первую и последнюю в жизни атаку, поведя за собой польскую кавалерию? Если бы под самозванным царевичем не убит бы был аргамак и он бессильно не опрокинулся бы на снег, а наемник — иноземец Розен не хватил бы его в тот момент палашом по башке? Возможно, царские воеводы так и не решились бы ввести в дело главные силы и самозваный царевич Димитрий, ну то есть тот самый пресловутый Гришка Отрепьев, мог бы праздновать победу своего сбродного войска над царской армией? Неизвестно, как бы тогда повернулась история России...

-И Польши...

-Да, и Польши. И случай, его величество случай, вернее сказать, сразу несколько случаев, решили судьбу самозванца. С Отрепьевым было покончено к вечеру того же дня — всю его разношерстную толпу русские разбили, уничтожили и рассеяли. Самого лжецаревича в Москву на цепи привезли и судили, и казнили на Лобном месте. В течение зимы и весны 1605 года все бунты Годунов усмирил, а всего через несколько лет его сын, Федор Великий, разбил польско — литовское войско Яна Сапеги, подавил мятеж Болотникова, отразил набег ногайцев...С русской смутой было покончено. Царь Федор развернул все свои европейские реформы и взял матушку Русь не токмо в батоги. Ведь ему почти удалось сделать то, чего не смогли ранее сделать разрушительные войны: погубить историческое самосознание и чувство преемственности по отношению к своему прошлому. Рецепция импульсов западной модернизации чуть было не исказила и не отделила самосознание народных масс.

Каррингтон усмехнулся, покачал головой:

-Так это сделано было в последующем, насколько я помню из русской истории?

-Не совсем так. Лишь в какой — то мере и степени.

-Федор сделал. Великий...

-Федор Борисович...Вот уж повезло России с царем, истинно повезло...Известно, что Федор Годунов с малых лет готовился отцом к управлению государством и занимал положение соправителя, сохранилась даже их совместная печать. До Федора цари осознавали жизненную необходимость завоевания для России балтийского побережья. Но Федор пошел дальше этого интереса. Он воплотил его в конкретные внешнеполитические цели, создал средства их достижения и успешно достиг их. Иван Грозный воевал за Балтику двадцать четыре года и не только не приобрел вершка побережья, но потерял его важнейшие части. Он потерпел полное поражение и совершенно разорил страну. Федор Великий за восемь лет разгромил опаснейшего врага, завоевал на огромном протяжении балтийское побережье, а затем заставил Европу признать эти справедливые и оправданные приобретения. Далее...Ни Федор Иоаннович, ни Борис Годунов так и не сумели добиться решения внешнеполитических задач России во взаимоотношениях с Ганзой. Основной неудачей русской дипломатии во взаимоотношениях с Ганзой стал провал проектов по возрождению русского балтийского мореходства через Нарву и Ивангород. И в этом нет вины Ганзейского союза, который в те годы пытался выстроить более прочные отношения с Россией, засылая в Москву посольства за посольством, поскольку ганзейский, преимущественно торговый, флот не мог пробить для Москвы балтийскую блокаду со стороны Швеции, обладавшей первоклассным военно — морским флотом.

-Вот этот момент хотелось бы прояснить поподробнее. — сказала Гудрун. — Взаимоотношения Ганзы с русскими городами составили целую эпоху в истории последних. Если я не ошибаюсь, наиболее тесные отношения с Ганзой поддерживал Великий Новгород, в котором даже находились одни из крупнейших филиалов Ганзы — Готский и Немецкий 'дворы' иноземных купцов?

-Не ошибаетесь. — ответил профессор Балкен. — Кстати, мы вероятно, скоро увидем самый настоящий ренессанс некогда влиятельного торгового союза. Уже создан в России международный клуб со штаб — квартирой в Великом Новгороде...

-А где же ещё? — усмехнулся Каррингтон. — Профессор, так царю Федору, выходит, удалось проанализировать

причину провалов проектов по возрождению русского присутствия на Балтике?

-Да, он сумел — таки выстроить правильную дипломатическую игру со шведами. Результат, как говорится, налицо. При Федоре Борисовиче Нарва превратилась в русский торговый порт на Балтике. В устье реки заложили крепость, налепили причалов. Крупные торговые суда на рейде десятками вставали. В несколько лет Нарва разрослась неимоверно, ощетинилась на европейский лад отстроенными фортами и бастионами, складов понастроили, факторий европейских...Вот уж воистину, кто в Европу окно прорубил — Федор! Кстати, еще при Борисе было положено начало российскому 'академическому зарубежью', а при Федоре продолжилось. Борис отправил в Европу восемнадцать боярских детей 'для науки разных языков и грамот', его сын Федор уже отправлял десятками! Не все его представители достигли больших высот в науке, не все вернулись в Россию образованными специалистами. А иные и совсем не вернулись. Россия давно уже нуждалась в людях с европейским образованием. Без этого невозможно было вести дипломатическую деятельность, осуществлять экономические и политические меры, способные хотя бы частично ликвидировать отставание страны от ведущих держав. Говоря шире, вообще невозможно было занять сколько — нибудь достойное место среди своих соседей по Европе. В какой — то мере потребность в специалистах с образованием европейского уровня удовлетворялась путем приглашения на русскую службу иностранцев. Федор Великий пуще прежнего Россию стал на дыбы ставить, через колено ломать. В отличие от Иоанна Грозного, Федор был воспитан не на духовной православной литературе, а больше общением с обитателями Немецкой слободы. Он оказался восприимчив не только к западным модернизациям, но и западным нравам и обычаям, чем вероятно отравил, онемечил национальное сознание высших классов русского общества. Проводя вестернизацию, Федор — реформатор обрек интеллектуальную элиту страны и русское общество на неизбежный европоцентризм. С этих пор российский византизм стал казаться фикцией, так как плоды западного просвещения лишили страну его ярких внешних проявлений, и тем не менее византизм остался. Обретя европейские формы, Россия сохранила византийское содержание, но утратила при этом понимание своего византизма, стала страной с расколотым сознанием. Это противоречие между европейскими формами и византийским содержанием дало о себе знать, вылившись в спор славянофилов и западников — первое явное свидетельство поразившего русское общество кризиса национальной и культурной идентичности. Потеря преемственных связей по отношению к собственной истории и культурное обособление правящей и образованной элиты от народных масс после реформ, укрепление государства и превращение его в мощную державу, включенную в европейские международные отношения, привели к тому, что хранительницей русской культуры стала церковь. Она, как живой и действующий институт, стала тем источником, благодаря которому можно было укреплять русское самосознание в условиях постоянного давления западно — европейского общественного мнения, повсеместной вестернизации элиты.

-Да уж...Уж больно осторожен он был, Федор...

-Осторожен? Да. Правил Федор осторожно, с оглядкой, тщательно взвешивая 'за' и 'против' при решении как сложных, так и второстепенных проблем. Советников вокруг него было, понятно, много, рекомендаций, порой взаимоисключающих одна другую, они давали изрядно. Но чем и удивителен был молодой царь, так умением выбрать оптимальный вариант из обилия предложений. Большинство указов Федора являлись столь содержательными и дальновидными, что их и сейчас было бы полезно изучить монархам, президентам и премьер — министрам.

-У Новой Ганзы есть хорошие перспективы, на ваш взгляд? — спросила Гудрун, подводя профессора к нужной ей теме беседы.

-Конечно. Жизнь учит нас чувствовать смену исторических периодов. Но годы, они как учитель. Нас объединяет будущее и оно сильнее трагического прошлого.

-Но Новая Ганза — это прежде всего союз немецко — русской дружбы? — уточняюще спросила Нильссон. — Ведь именно немцы желают воссоздания Ганзы.

-Вас задевает это? — улыбнулся профессор Балкен.

-Задевает? — Гудрун возмущенно дернула плечиком. — Как и любого шведского подданного. Существование немецко — русской дружбы может разрушить равновесие на Балтийском море. Продолжение динамичной силовой политики этих держав заключает в себе опасную угрозу всем малым странам Балтийского моря и их самостоятельности. Для Швеции, так же как и для всего Севера в целом, наибольшее значение имеет, чтобы статус — кво в Балтийском море был сохранен, и тем самым осталась бы незатронутой система государств на его берегах.

-Не понимаю, как торговый союз может затронуть систему государств на Балтике? — недоуменно покачал головой Балкен.

-В Европе распространяются слухи о русских планах против Швеции и их желании заполучить автономную Финляндию. — вступился Каррингтон. — Шведское общественное мнение отмечает, что изо дня в день наблюдается прирост давления России на Скандинавию...

-В Стокгольме поступили бы мудро, не придавая значения слухам...

7 сентября (25 августа по русск.ст.) 1932 года. Среда.

Лондон. Флит — стрит.

На Флит — стрит, газетной улице Лондона, по праву заслужившей звание центра британской журналистики, вечернее оживление шло на спад. Лондонские туристы, насмотревшись не только на фасады известных изданий, но и на великолепные по своей архитектуре церкви и судебные палаты, отправлялись через Стрэнд к Букингемскому парку или в сувенирную лавку возле собора Святого Павла. Напоследок, покидая Флит — стрит, они бросали любопытные взгляды на здание газеты 'Дейли экспресс', поражающее огромными застекленными окнами, чередующимися с полированным черным стеклом, которым были облицованы стены, и на парадный въезд в Сити, где у высокого постамента с крылатым грифоном, по освященному традицией обычаю, лорд — мэр встречает монарха, когда тому вздумается побывать в Сити, и, вручив ключ от города, пропускает его через 'границу', и спешили заглянуть в 'Йе олд чешир чиз' ( 'У старого чеширского сыра') — один из старейших пабов британской столицы, основанный в 1667 году: здесь перед входом висела табличка 'Тут обслуживают только джентльменов', а рядом с дверью — доска, где были написаны имена монархов, во время правления которых существовал паб. Кто только не перебывал в этом пабе! Принцы крови, премьер-министры, епископы, знаменитейшие писатели! А сколько в старинной таверне остроумных эпиграмм было прочитано и веселых застольных песен спето — не счесть!

Постепенно становилась безлюдной и редакция газеты 'Вест Ньюс кроникл', располагавшаяся в двухэтажном особняке построенном в викторианском стиле, прямо за зданием королевского суда, в месте слияния Стренд — стрит и Олдвич — стрит. Сотрудники газеты разъезжались домой после трудного рабочего дня или спешили опрокинуть в небольших 'кантинах' — закусочных, какими изобилует Флит — стрит, по кружке эля.

В этом же викторианском особняке, под прикрытием редакции 'Вест Ньюс кроникл', помещался так называемый 'русский' отдел английской разведки 'Интеллидженс сервис'. Он занимал цокольный этаж, 'отданный' под контору с незамысловатым названием 'Бюро технического перевода'.

...Уайтхолл, Вестминстер, Даунинг — стрит, Сити, Флит — стрит, Скотленд — Ярд давно уже стали синонимами размещающихся в них государственных институтов и ведомств Великобритании, своеобразными символами английской жизни: королевский дворец, олицетворяющий британскую монархию, парламент, старейший в Европе и мире; могущественное и лукавое ведомство внешней политики — министерство иностранных дел; финансово-деловой район города — один из бастионов мировой финансовой системы; газетно-журнальная империя; центральное управление полиции — гроза криминального мира.

У Интеллидженс сервис, чья штаб — квартира располагалась в Бродвей — Билдингсе, что у станции лондонского метро 'Сент — Джеймс — парк', здания были разбросаны по всему Лондону и даже в его пригородах. И чуть ли не в каждом из них разрабатываются планы и сценарии хитроумных разведывательных операций, подбираются люди, которые будут воплощать их в жизнь, и необходимый для этого реквизит. Из штаб — квартиры исходят приказы и инструкции, стекается для анализа и реализации в различных правительственных инстанциях информация, добываемая резидентурами. А 'черновая работа' ведется в особняках и зданиях под незамысловатыми вывесками: 'Служба эксплуатации Лондонского Регионального Транспорта', 'Отдел снабжения Объединенной компании электрического освещения Свана', 'Бюро городских перевозок', 'Чертежная мастерская Брюса — Партингтона' на фасадах.

В просторном кабинете редактора газеты расположились пятеро джентльменов. Четверо из них были одеты в черные, хорошо сшитые костюмы и походили на сотрудников Форин Оффиса*, прибывших не в 'Бюро технического перевода', а на дипломатический прием — глава 'Интеллидженс Сервис' Дэвид Росс, шеф русского отдела 'Интеллидженс сервис' доктор Дени Гамильтон, его помощник Уильям Кларенс, и Гарри Маллет, отвечавший за составление аналитических обзоров 'русского отдела'. Пятым джентльменом, одетым в очень толстый свитер с высоким горлом, поддетым под пиджак, и единственным из присутствующих действительно являвшимся сотрудником Форин оффиса, был советник главы внешнеполитического ведомства Стивен Герберт Кинг.

Дэвид Росс неторопливо раскурил сигару и еле заметным кивком предложил начать совещание.

-Джентльмены! Я рад приветствовать в стенах нашей конторы мистера Стивена Герберта Кинга, известного ученого и политика, любезно согласившегося выступить с небольшой, э — э, лекцией, посвященной отдельным аспектам геополитической концепции Великобритании и коснуться вопроса о том, что в американских трудах именуется 'большой стратегией'...— с этими словами Гарри Маллет поправил шейный платок — поднял его повыше и затянул чуть потуже, милостивым взглядом окинул помещение.

Кинг негромко откашлялся:

-Джентльмены! Я, конечно же, не могу претендовать на то, что тема хартленда, цитадели сухопутной мощи на великом мировом материке, будет исчерпана в моем выступлении. Но я заранее благодарю вас за внимание. Меня попросили развить некоторые темы, которыми занимался в своих работах Хэлфорд Маккиндер, географ, преподававший в Оксфорде и в лондонской школе экономики политическую и историческую географию. В частности, поразмыслить над вопросом, не умалилась ли в какой — то степени значимость стратегического понятия 'хартленд' в нынешних политических условиях. Но чтобы представить это понятие в надлежащем контексте, я вынужден начать с краткого рассказа о том, как этому понятию, я говорю о понятии 'хартленд', изначально случилось сформироваться. Так получилось, что слово 'хартленд' было введено в научный обиход Хэлфордом Маккиндером. 'Хартленд' — 'серцевинная земля' или лучше, 'средоточие', впервые появилось в его работе 'Географическая ось истории', которую он имел честь представить весной 1904 года в Королевском Географическом обществе. Слово появилось, было введено в научный оборот, но лишь мимоходом и на правах описательного выражения, а не в качестве термина. Вместо него там использовались обороты 'осевое пространство' и 'осевое государство'. Например, я тут позволю себе процитировать: 'Опрокидывание силового баланса в пользу осевого государства, ведущее к экспансии последнего в окраинные земли Евро — Азии, позволило бы использовать обширные континентальные ресурсы для строительства флота — и затем глазам нашим могла бы предстать мировая империя. Так могло бы случиться, если бы Германия в качестве союзницы присоединилась к России...'.

-Стивен, продолжайте пожалуйста про хартленд. — мягко вставил реплику Дэвид Росс. — К вопросу о Германии мы, думаю, еще вернемся.

-Итак, хартленд. Хартленд — это северная и внутренняя часть Евро — Азии. Он простирается на юг от арктического побережья до срединных пустынь, и широкий перешеек между Балтийским и Черным морями образует его западные пределы. Но это понятие не допускает скрупулезно — дотошного определения на карте, потому что основывается на трех разных физико — географических аспектах, которые, хотя и подкрепляют друг друга, совпадают не до конца. Прежде всего, мы имеем в этом регионе широчайшую из низменных равнин на поверхности земли. Во — вторых, через эту равнину протекают несколько больших судоходных рек: одни из них впадают на севере в Арктическое море и недоступны с океана, поскольку оно загромождено льдами, тогда как другие впадают в закрытые водоемы, вроде Каспия, из которых нет выхода в океан. В — третьих, здесь налицо зона пастбищ, которая лишь в последние полтора столетия прекратила предоставлять кочевникам — скотоводам на верблюдах и лошадях идеальные условия для развития высокой мобильности. Из трех указанных особенностей речные бассейны легче всего представить картографически: водораздел, выделяющий всю группу арктических и 'континентальных' рек в единое целое, четко обособляет на карте тот обширный и неразрывный ареал, каковой и является хартлендом сообразно с этим частным критерием. Однако же простое исключение морской мобильности и морской мощи — это сугубо негативная, хотя и важная отличительная черта; а равнина и пояс пастбищ образовали позитивные условия, соответствующие другому типу мобильности, именно — свойственному степям. Что же касается пастбища, то оно пересекает равнину во всю ширь, но не вполне покрывает ее поверхности. И все же, несмотря на эти явные несовпадения, хартленд, как понятие и представление, обеспечивает достаточный физико-географический базис для стратегической мысли. Идти дальше и искусственно упрощать географию — значило бы вступать на ложный путь.

-Давайте скажем несколько слов о России. — снова подал реплику Дэвид Росс.

-Для наших нынешних целей будет достаточно корректным сказать, что территория России эквивалентна хартленду во всех направлениях, кроме одного. И чтобы отграничить это исключение — исключение поистине великое! — прочертим прямую линию, примерно в пять тысяч пятьсот миль длиной, с востока на запад — от Берингова пролива до Румынии. В трех тысячах миль от Берингова пролива эта линия пересечет реку Енисей, текущую от границ Монголии на север — в Арктический океан. На восток от этой великой реки в основном лежит глубоко изрезанная страна гор, плоскогорий и межгорных долин, почти сплошь из конца в конец покрытая хвойными лесами; вслед за Маккиндером я буду называть ее 'землей Лены', по главной ее примете, великой реке Лене. Эта земля не входит в Россию-хартленд, 'Россию — Средоточие'. Россия 'земли Лены' объемлет пространство в три и три четверти миллиона квадратных миль, но с населением лишь около шести миллионов человек, из коих почти пять миллионов обосновались вдоль трансконтинентальной железной дороги, от Иркутска до Владивостока. На оставшейся части этой территории имеем в среднем свыше трех квадратных миль на каждого обитателя. Богатые природные запасы — лес, водная энергия и полезные ископаемые — все еще практически не тронуты. К западу от Енисея лежит то, что Маккиндер описал как 'Россию — хартленд', — равнина, простершаяся на две с половиной тысячи миль с севера на юг и на две с половиной тысячи миль с востока на запад. Она включает четыре с четвертью миллиона квадратных миль и население более чем в двести миллионов. Это население прирастает со скоростью четыре миллиона в год.

-Неплохо было бы привести сравнения. Для наглядности. — пробормотал Кларенс.

-Сравнения? Пожалуйста! — тотчас откликнулся Кинг. — Простейший и, пожалуй, самый эффективный способ представить стратегически значимые параметры российского хартленда — это сравнить их с такими же параметрами Франции. Подобно России, Франция — компактная страна, одинаково протяженная в длину и в ширину, но не столь удачно округленная как хартленд и потому имеющая, пожалуй, меньшую территорию в пропорции к длине той границы, которую надо защищать. Ее всю, за исключением северо-востока, обрамляют море и горы. Россия воспроизводит в основных чертах паттерн Франции, но в укрупненном масштабе и с границей, открытой на запад, а не на северо — восток.

-В вероятной, будущей, войне российская армия развернется, перекрыв открытую часть границы. — заметил Кларенс. — На политическом уровне это фактически означает признание ведущей роли России в стратегическом смысле.

-Да. — подтвердил Кинг. — В тылу у русских будет огромная равнина хартленда, подходящая и для глубокой обороны и для стратегического отступления. А еще дальше позади армии, эту равнину замыкает на востоке природный крепостной вал, образуемый 'недоступным' арктическим побережьем, усиленный Русским Грумантом*, пустошами земли Лены за Енисеем и горной цепью от Алтая до Гиндукуша, за которой и Гоби, и тибетские, и иранские пустыни. Эти три заграждения — широкие и весьма вещественные, далеко превосходящие в своем оборонном значении те побережья и горы, которыми окаймлена Франция.

-Но, справедливости ради, надо сказать, что арктическое взморье уже более не является недоступным в том абсолютном смысле, в каком это выражение было в силе до самых последних лет. — сказал доктор Гамильтон и выразительно посмотрел на Кинга. — Караваны кораблей, подкрепленные могучими ледоколами и самолетами, разведывающими водные проходы между массами плавучего льда, уже проложили торговые маршруты рек Оби и Енисея и даже самой реки Лены.

-О доступности или недоступности русского севера лучше спросить наших военных специалистов. — ответил советник главы Форин оффиса. — Но что — то мне подсказывает — вражеское вторжение через огромное пространство приполярных льдов, через мшистые тундры и таежные леса Северной Сибири представляется почти невозможным ввиду русской воздушной обороны наземного базирования.

-Стивен, мы спросим мнение военных. Но мне видится, что Россия могла бы прийти к победе только в состоянии полной обескровленности, экономической разрухи и политического развала. В таком виде она не была бы страшна никому. — пробурчал Росс словно бы про себя, ни к кому не обращаясь. — Ни она, ни ее идеи!

— Слишком глубоко лезть мы им не позволим. — сказал Гамильтон.

-Продолжайте пока, Стивен — буркнул Росс.

-Благодарю вас, Дэвид. — с легкой усмешкой ответил Кинг. — Завершая сопоставление Франции и России, скажу только о сопоставлении относительных величин некоторых параллельных данных. Россия хартленда шестикратно превосходит Францию по населению и четырехкратно — шириной открытого сектора границы, но двадцатикратно — площадью. Мистер Кларенс, кажется, впечатлен цифрами?

-Не скрою, впечатлен.

-Однако громадные возможности, предоставляемые хартлендом, не говоря уже о природных запасах земли Лены, со стратегической точки зрения удачно распределены в пространстве. Промышленность стремительно растет в таких краях, как Южный Урал, — в самой что ни есть осевой точке осевого пространства! — и в богатом Кузнецком угольном бассейне, под защитой великих естественных заграждений, поднявшихся к востоку от верховий Енисея. Поправьте меня, господа, если я где — то назову неверные цифры, но в 1930 году Россия превосходила любую другую страну мира в производстве следующих продуктов питания: пшеницы, ячменя, овса, ржи и сахарной свеклы!

Росс и Гамильтон почти одновременно устремили свои взоры на Кларенса. Тот порылся в бумагах на столе, что — то нашел, бегло просмотрел и торжествующе произнес:

-Вот скорбная для России статистика...За последние тридцать лет у них девять раз случался недород, и ...

-Кларенс, вы хороший разведчик, и прекрасно знаете, что в периоды между войнами разведку интересует глубокий тыл противника, его экономические ресурсы, все, из чего складывается военный потенциал. — сказал Росс. — Мировое положение России выражается в цифрах, против которых не поспоришь. Четверть мирового сбора пшеницы, треть мирового сбора овса, четверть мирового сбора кукурузы, треть мировой добычи угля, треть добычи меди, половина мировой добычи цинка, не говорю уж про остальные полезные ископаемые, которыми Россия необычайно, преступно, богата. Железные дороги России составляют без малого четверть всей мировой сети, торговый флот — десять процентов мирового тоннажа. Наконец, число действующих автомобилей составляет около двадцати процентов мировой наличности. Половина мирового запаса золота — у русских. Национальный доход в полтора раза больше национального дохода благословенной Англии, в два раза — Франции, Германии, Голландии, в три раза — Японии, Австрии, Италии вместе взятых. Вот эти цифры решают все! Они пробьют себе дорогу и на суше и на море, и в воздухе. Что эти цифры предрекают Англии? Ничего хорошего. Но сейчас меня интересуют в первую очередь такие подробности, когда стоит вопрос о том, что правительства могут вмешаться в международную торговлю. Тем или иным образом. Есть у вас такая информация?

Кларенс растерянно пожал плечами.

-Простите, что прервали вас, Стивен. Продолжайте.

-В России добывалось марганца больше, чем в какой бы то ни было другой стране. Она стоит вровень с Соединенными Штатами на первом месте по железу и идет второй в мире по добыче нефти. Относительно угля русский экономист Михайлов утверждает, что оценочных запасов, будь то Кузнецкого или Красноярского угольного бассейнов, хватило бы для удовлетворения потребностей всего мира в течение трехсот лет. И я, ознакомившись с его выкладками и работами других, общепризнанных мировых экспертов в области экономики, готов согласиться. Да — да, господа, готов согласиться...

-В конце концов, русские уже пятьдесят лет как не закупают наш кардифф...— вставил Гамильтон.

-Рассмотрев все эти данные, с неизбежностью заключаю, что если Россия и далее продолжит развитие подобным образом и в подобных же масштабах, которые ныне видим мы, она должна будет считаться величайшей сухопутной державой на планете. Более того, она будет державой в стратегически наисильнейшей оборонительной позиции. Хартленд — огромнейшая естественная крепость на земле. Впервые в истории она обеспечена гарнизоном, адекватным ей и численно, и качественно. Я уже очертил понятие хартленда, о котором Маккиндер, не колеблясь, говорит как о более действенном и полезном сегодня, чем оно было хоть двадцать, хоть сорок лет назад. Теперь позвольте, я коснусь темы геополитики...Как вам известно, базовые принципы геополитики были сформулированы немецким географом Ратцелем, который называл новую науку 'политической географией', шведом Рудольфом Челленом, американцами Мэхэном и Николасом Спайкмэном, немцем Карлом Хаусхофером, русским ученым Петром Савицким и Маккиндером. Все эти авторы, несмотря на существование глубоких расхождений в идеологических и политических симпатиях, были согласны относительно базовой, основополагающей картины мира, вытекающей из данных этой уникальной науки. В основе ее лежит противостояние двух типов цивилизаций, предопределенных географическими категориями. С одной стороны, речь идет о 'талассократических', морских цивилизациях, связанных с островным или береговым типом существования, мореходством и торговым строем. Примерами этого типа можно назвать Карфаген, Афины, Испанию, Португалию, Британскую империю. Вторым полюсом является теллурократическая цивилизация — континентальная, авторитарная, сухопутная. Ее древнейшими примерами могут служить Рим, Спарта, позже Россия. Англосаксонские геополитики, применяя научные данные к конкретной политической действительности, делали на этом основании вывод о принципиальной и структурной противоположности собственных интересов интересам континентальных держав — в первую очередь, России и Германии. Германские геополитики внимательно рассматривали выводы англосаксов и приходили к аналогичным выводам, только с обратным знаком. Так, Карл Хаусхофер, глава немецкой геополитической школы, выступал, и выступает ныне, за создание 'континентального блока' по оси Берлин — Москва — Токио. Это представляется ему адекватным ответом на наш, англосаксонский вызов.

Кинг сделал небольшую паузу, оглядел присутствующих и продолжил...

-А вот русский...Савицкий...Савицкий является фигурой, ничуть не уступающей по масштабу Хаусхоферу или Спайкмэну. Или Маккиндеру.

-Мы обязательно поговорим о русской геополитической концепции. — сказал Росс. — Я полагаю, чтобы, так сказать, уравновесить данную тему, надо будет несколько слов посвятить также и той личности, я говорю о Савицком, которая достаточно адекватно и последовательно, на мой взгляд, дала в какой — то мере осмысленный и полноценный ответ на проблему, поставленную геополитикой как наукой. Но несколько позже, Стивен, вы не возражаете?

-Я перехожу к рассказу о некоем подобии пояса, как бы обвитого вокруг тяготеющих к Северному полюсу регионов. Он начинается с пустыни Сахара, затем, если двигаться на восток, обретает свое продолжение в арабских, иранских, тибетских и монгольских пустынях и через пустоши 'земли Лены', Аляски и Лаврентийской возвышенности в Канаде дотягивается до засушливой зоны на западе Соединенных Штатов. Этот пояс пустынь и пустошей — черта первостепенной важности во всемирной географии. Внутри него обретаются два взаимно соотнесенных явления почти равной значимости: хартленд и бассейн Средиземного океана, то есть Северной Атлантики, с его четырьмя придатками — Средиземным, Балтийским, Арктическим и Карибским морями. За пределами этого пояса — Великий океан. Под этим термином подразумевается и Тихий, и Индийский и Южно — Атлантический океаны, и земли, отдающие им свою речную влагу. Это — азиатские муссонные края, Австралия, Южная Америка и Африка к югу от Сахары. Еще Архимед говорил, что мог бы поднять мир, если бы нашел опору для своего рычага. Нельзя поднять весь мир за раз, вернув его к процветанию, но регион между Миссури и Енисеем, с его будущими великими воздушными магистралями коммерческого флота Чикаго — Нью — Йорк и Лондон — Москва и со всем, что будет ознаменовано их развитием, должен быть первостепенным предметом заботы, ибо призван стать той самой Архимедовой опорой. Мудро было бы несколько повременить с покорением Японии. В свое время Китай получит капитал щедрой мерой как наш долг чести, чтобы помочь ему в его романтическом предприятии созидания новой цивилизации для четверти человечества — цивилизации не вполне восточной и не вполне западной. Кстати, в этом месте можно снова вернуться к идеям Савицкого.

-Да, китайская идея и идея русского евразийства в какой — то мере перекликаются между собой... — согласился Росс. — Но это так, небольшая ремарка.

-После этого упорядочение Внешнего Мира будет относительно нетрудным, с Китаем, Соединенными Штатами и Соединенным Королевством как путеводителями на этом пути, по которому за каждой из последних двух держав последует целое сообщество свободных наций, ибо хотя их, Америки и Великобритании, история была различна, результаты окажутся сходными. — подхватил Гамильтон.

-Хартленд, господа, встраивается в свой широкий пояс естественных оборонительных сооружений — из одетого льдом Полярного моря, лесистой и изрезанной горными складками земли Лены и центрально — азиатских гор и засушливых плоскогорий. Тем не менее, этот пояс незамкнут из — за открытых 'ворот' в тысячу миль шириной, ведущих с полуостровной Европы на внутреннюю равнину через обширный перешеек между Балтийским и Черным морями. На протяжении достаточно длинного исторического периода внутри этой громадной естественной крепости мы видим гарнизон достаточный, чтобы не позволить войти захватчику. Если учесть этот факт, а также описанные Маккиндером оборонительные укрепления на флангах и в тылу, то сама ширина открытых 'ворот' оказывается преимуществом, поскольку создает возможность победить врага, принуждая его растягивать вширь свой человеческий потенциал. А на поверхности хартленда и в глубинах его — богатый запас почвы для возделывания, руд и топлива для добычи, равный — или примерно равный всему, что залегло на поверхности и в глубинах Соединенных Штатов и Канадского Доминиона. Теперь о наших интересах. Макиндер отождествлял свои интересы с интересами англосаксонского островного мира, то есть с позицией 'внешнего полумесяца'. В такой ситуации основа геополитической ориентации 'островного мира' ему видится в максимальном ослаблении хартленда и в предельно возможном расширении влияния 'внешнего полумесяца' на 'полумесяц внутренний'. Макиндер подчеркивает стратегический приоритет 'географической оси истории' во всей мировой политике и так формулирует важнейший геополитический закон: 'Тот, кто контролирует Восточную Европу, доминирует над хартлендом; тот, кто доминирует над хартлендом, доминирует над Мировым Островом; тот, кто доминирует над Мировым Островом, доминирует над миром'.

-Стивен, что вы скажете о необходимости приручения России, Германии, Китая, Японии? — спросил Росс.

-Это укладывается в теорию, представленную Маккиндером. — пожал плечами Кинг. — Дело в том, что контроль над территориями должен идти по следующей схеме: Восточная Европа — 'сердцевинная земля' — 'мировой остров' — земной шар. Исходя из этого, Маккиндер считает, что главной задачей англосаксонской геополитики является недопущение образования стратегического континентального союза вокруг 'географической оси истории' — России. Следовательно, стратегия сил 'внешнего полумесяца', то есть наших сил, должна состоять в том, чтобы оторвать максимальное количество береговых пространств от хартленда и поставить их под влияние 'островной цивилизации'. Нетрудно понять, что именно Маккиндер вкладывает в англосаксонскую геополитику, о какой основной тенденции он говорит: любыми способами препятствовать самой возможности создания евразийского, континентального блока, созданию стратегического союза России, Германии и Японии, геополитическому усилению хартленда и его экспансии. Ибо в таком случае Западной Европе будет противостоять германо — русско — японская комбинация, оформленная на высшем геополитическом уровне как континентальный блок. С возможным подключением азиатского гиганта — Китая, как европейско — евразийская антибританская конструкция мироустройства, самая впечатляющая из всех, с которыми англо — саксонскому Западу когда — либо доводилось сталкиваться...

-Следовательно, есть смысл и способы бороться со злом, олицетворением которого в данном, конкретном случае, выступает Россия?

-Безусловно. — ответил Кинг. — Россия занимает в целом мире столь же центральную стратегически позицию, как Германия в отношении Европы. Она может осуществлять нападения во все стороны и подвергаться им со всех сторон, кроме севера. Полное развитие ее железнодорожных возможностей дело времени. Отсюда вывод — любыми способами препятствовать самой возможности создания евразийского блока, созданию стратегического союза России и Германии, геополитическому усилению хартленда и его экспансии. И полагаю, необходимо, в качестве противодействия России создать, скажем так, братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке.

-С Америкой?

-Да. Такого рода ассоциация, в рамках выстраивания системы особой, англосаксонской геополитики, предполагает совершенно особые отношения между Соединенными Штатами и Британской империей. Такая ассоциация потребует не только растущей дружбы между родственными системами общества, но и сохранения близких отношений между военными ведомствами, правительствами, обмена военно — политическими сведениями, совместного использования всех военно — морских и воздушных баз, что удвоит мощь Соединенных Штатов и увеличит мощь имперских вооруженных сил. Как вы понимаете, мы исходим из худших возможностей...

-Исходите из лучших возможностей. Если начнется война, и русские войска не станут переходить на нашу сторону, европейские армии неизбежно потерпят поражение, так как у русских тройное превосходство в силах. А если они войдут в Европу, дойдут до Ла — Манша и Пиренеев? Их военный потенциал, со всеми богатствами Европы будет огромным.

-А не получится ли так, что создание англоязычного военного блока, противостоящего России, окажется предостережением не только Москве, но и жестким предупреждением некоторым европейским странам, например, Испании, Германии, Франции и Италии? — спросил Кларенс.

-И не только им, — улыбнулся Кинг, — Но и азиатским державам: Японии и Китаю. Они будут поставлены перед фактом создания качественно нового блока. Это должно подействовать отрезвляюще...

-И на Польшу?

-И на Польшу.

-А на Литву?

-И на Литву. При благоприятном стечении обстоятельств. Хотя, и в Литве сейчас набирают обороты некоторые процессы. Литовский ученый Пакштас, его еще называют 'министром без портфеля' и 'тракайским Цицероном', говорит о превращении Литвы в таллассократическое государство, с укреплением его позиций на международной морской арене...

-Он, что, блаженный? — смеясь, спросил Кларенс. — Взялся за превращение литовцев в морскую нацию?

-Практические идеи Пакштаса заслуживают внимания. — ответил Кинг. — Они, будучи утопичными и наивными, оказались вдруг востребованы литовской общественностью, обсуждаются как серьезные проекты и главное!, — речь Пакштас ведет об укреплении суверенитета посредством заключения союзов с влиятельными государствами. Не Россией, а Великобританией, Америкой, Швецией — Балтоскандией!

-Балтоскандия? Это еще что за чудо? — подал голос Гарри Маллет, до этого молчавший.

-Еще шведский географ Стэн де Гир в 1928 году включил в Балтоскандию, 'божественно сбалансированный регион, идеально овальный в своих контурах и составляющий гармоничное географическое единство', по признакам геологической и географической связей, христианства в форме протестантизма, идей северной расы, Швецию, Данию, Норвегию, Исландию. Пакштас стал включать еще и Литву, сознательно оставляя за рамками Польшу, Германию и Россию. Он убежден, что находясь в окружении этих держав, Литва не сможет сохранить свою независимость. Пакштас тянет Литву к Атлантике. Нам он отводит роль доминирующую.

-Это естественно и даже такой чудак, как ваш литовский ученый, понимает нашу силу и влияние. — сказал Гарри Маллет.

-По мысли Пакштаса Англия и Северо — Американские Штаты должны являться мировыми лидерами. -произнес Кинг. — А Балтоскандия, и Литва, обеспечат им моральную и военную поддержку, предоставив морские и воздушные базы.

-А вот теперь давайте поговорим о способах. — сказал Росс. — Победить русских в войне, по всей видимости, невозможно. Знаете, как они сами о себе говорят? 'Мы — чудесный народ: в драке не поможем, в войне победим!'. Русских не сломить даже силами объединенной коалиции. А вот ослабить — можно. Вчера утром лорд Чешэм предостерег английский кабинет от опасности германо — русского сближения. Форин оффис считает вероятным, что Германия и Россия окажутся в одной упряжке, поскольку они имеют общие экономические интересы. А если это так, от нашей службы правительство потребует установить размеры общих русско — германских экономических интересов. Чтобы переговоры сорвать, чтобы создать условия, при которых Берлину окажется невыгодным иметь с Россией общие экономические интересы. В свою очередь, Англия должна достичь с немцами договоренности по всем важным проблемам. Это, так сказать первый момент. Теперь момент второй. Ознакомительные поездки представителей нескольких крупных японских концернов по балтийским портам определенно демонстрируют возросший интерес Токио к торговым возможностям Балтики. Можно предположить, что Москва и Токио могут договориться об увеличении японского транзита в Европу, и наоборот, через русскую железнодорожную сеть. Не случайно русские заказали в Германии несколько морских железнодорожных паромов и ведут работы по расширению своей железнодорожной сети в Прибалтике и в литовском Мемеле. Слышите, Стивен? В литовском Мемеле! Момент третий: представителями некоторых промышленных кругов Японии, при поддержке военно — морского ведомства, крупнейшего потребителя нефти в стране, было задумано создание японо — русского нефтяного объединения. Его организацию в размере трех миллионов иен, готов финансировать директор — распорядитель компании 'Асахи — Силн' Манзоо Ода. В случае недостатка капитала финансовую поддержку обществу обещали оказать предприниматели Кинита Фудзита и Наокити Канэко. За организацию переговоров с русской стороной взялся Кодзиро Мацуката, сын известного и весьма влиятельного в Японии политического деятеля Масаёси Мацуката. Японская фирма 'Ицуми' направила в Россию своего представителя, вести торговые переговоры. А фирма, между прочим, занимается транспортными механизами, измерительными приборами и судостроением. Момент четвертый, пожалуй, в свете всего сказанного уважаемым Стивеном, самый тревожный. По некоторым сведениям из Москвы, в окружении русского царя зреет идея о 'русском развороте на Восток'. В печать уже просочилась информация о том, что предстоят переговоры на высшем уровне между Москвой и Пекином. В Москву прибывает Ши Чжаоцзи, торговый представитель Пекина. Стивен, как вы оцениваете перспективы сближения двух держав?

-Скажу так. Россия, как страна — перевозчик вынуждена иметь несколько взаимоувязанных стратегий. Ей необходимо понимание с Европой, являющейся крупнейшим и наиболее платежеспособным импортером. Для развития транспортных коридоров надо взаимодействовать с Китаем и Японией. Кроме того, Москва ведет свою игру, нарабатывает авторитет и доверие, постепенно занимает роль мирового морального лидера. Сближение вероятно. Не совсем ясно пока, на какой основе. Предположим, Россия предлагает всем азиатам большую Евразию. Возможно, вопрос лежит в сфере взаимных торговых интересов сторон. К тому же...Я рассматриваю такой вариант: скоро крики 'банзай' совсем не будут слышны. Отсутствие для промышленности и энергетики Японии собственной сырьевой базы, а также крайне мизерные ресурсы метрополии в продовольствии могут создать обстановку экономического хаоса и голода в самы неподходящий момент.

-По вашим словам выходит, что в торгово — экономическом альянсе с Россией более всего заинтересована все же Япония, не Китай? — спросил глава Интеллидженс Сервис.

-По сообщениям из Москвы китайский дипломат Чжаоцзи на переговоры к русским прибывает со своим зонтиком. — ответил Кинг. — Заурядный управляющий средним банком.

-Стивен, ответьте просто: британские экономические интересы на Дальнем Востоке могут быть уязвлены?

-Да. Могут пошатнуться. Причем, весьма болезненно для нашей островной империи. Да и для европейской экономики тоже. Для германской, например. Если, конечно, Берлин не реализует собственную стратегию в азиатском вопросе.

-Если Германия не присоединится к русско — китайскому переговорному процессу?

-Да. Я не исключаю подобного развития событий. — сказал Росс задумчиво. — Поэтому надо предупредить немцев.

-Вы полагаете, что можно объяснить немецкой стороне пагубность мысли о сближении с русским колоссом?

-В Германии есть люди, убежденные в нежелательности сближения с Москвой. — сказал Кинг. — В конце концов есть исторические примеры. Есть факты социального, культурологического, экономического различия...

-Исторические примеры...Исторические примеры... — негромко проговорил Кларенс. — Есть старая истина: 'Бойтесь своих желаний — они могут исполниться'. Как показывают многочисленные исторические примеры, эта истина применима не только к отдельным людям, но и к целым государствам.

-Кларенс, прошу вас, — поморщился Дэвид Росс, — Поменьше этой всей лирики и сантиментов. Если отношения между Берлином и Москвой останутся прежними, то внутренняя борьба в Германии представляет для нас скорее академический интерес. Гамильтон, что говорят наши предприниматели?

-У меня на руках меморандум Форин оффиса, в котором подчеркивается, что отрасли нашей промышленности отчаянно нуждаются в новых рынках. — сказал Росс. — Премьер встречался со многими предпринимателями и они даже испугали его своими прогнозами на предстоящие восемнадцать месяцев. Заказы не поступают, потребители не хотят покупать. Ведущие банковские дома, впрочем, настроены целиком против какого — либо торгового соглашения с русскими. Однако наш премьер склоняется к переговорам. Есть очевидные моменты. Потребность британской экономики в торговле с Россией подчеркивается тяжелым кризисом и падением промышленного производства на треть. Примерно на столько же сократился объем внешней торговли. В ближайшие год — полтора мы окажемся в пучине торговой депрессии. Часть промышленников выступает за новое торговое соглашение с русскими. Россия готова торговать, готова разместить заказы после заключения нового торгового соглашения. Премьер — министр нашел поддержку умеренных тори, где тон задают Чешэм, Хорн, Бейли, Монтегю. Против линии премьера выступает группа министров — консерваторов: Лонг, Родни, Роберт Сэсил вероятно — Милн. Разногласия между двумя группами больше касаются выбора направления политики Англии. Сошлись на том, что в Москву на переговоры поедет лорд Милн. Он, правда, пока еще не дал окончательного согласия. Но склоняется к поездке.

-Будем считать, что это уместный выбор правительства. Консерваторы предпочитают послать совершенно не подготовленного к политической деятельности министра.

-Лорд Милн из тех, кто не обладает никаким политическим опытом. — сказал Гамильтон. — Пусть он его получит.

-Я понимаю премьера. — произнес шеф секретной службы. — Логика его проста. Нельзя бесконечно говорить и не заключать соглашения. Если мы не заключим соглашения, у нас не будет никакого средства политического давления на Россию. Какая польза говорить, если мы не можем торговать? Мы обязаны прежде всего заботиться о своих интересах, ибо впереди плохие времена. Так рассуждает премьер. И посылает лорда Милна в Москву. Гамильтон, вы успели подключить кого — нибудь из своих парней порасторопнее к участию в миссии лорда Милна?

-Одного. Все делалось в последний момент, в спешке. Получилось несколько топорно.

-Ничего. Пусть побегает. Внесем некий дух соревновательности и скрытого соперничества. Надо непременно нацелить наших людей в Москве на поиск сведений о русско — японском сближении. Зондаж необходимо вести с нескольких направлений: дворец, Генштаб, МИД, военное министерство, морское министерство. Пусть роют в Москве носом.

-Оправданно ли комбинировать? — засомневался Кларенс. — Каждый комбинировать будет по — своему. Никакой кооперации действий между ними не будет. Историческая практика показывает, что чем проще политическая интрига, тем с большей вероятностью она сработает. По мере усложнения плана политической интриги вероятность сбоя при ее реализации возрастает.

-Вот и посмотрим, кто будет действовать попроще, кто посложнее. — усмехнулся Росс. — В конце концов, мы торгуем даже с людоедами на Соломоновых островах, так пусть министр внешней торговли ведет переговоры, а наши люди работают на своем направлении.

-Если бы удалось добыть некоторые документы о русско — японских и русско — китайских контактах, это было бы просто здорово! — сказал Гамильтон.

-Ориентируйте на это людей в Москве.

-Это несколько охладило бы пыл министра иностранных дел. — заметил Кларенс.

-Лорд Милн охладит. Он использует переговоры для попыток навязать России ряд требований. Надеюсь, на это его опыта хватит. Нам выгодно как можно дольше избегать открытого разрыва с Москвой, который несомненно последует. Пока будут вестись переговоры, мы постараемся прервать дружественные отношения между Россией и ее южными соседями, изолируем Ближний и Средний Восток от Москвы. Прозондируем азиатов. Нажмем на немцев. В этом ключе поездка лорда Милна во главе делегации сначала в Берлин, потом в Варшаву, а затем только в Москву, удачно вписывается в общую картину. Пусть министр переговорит в Берлине, переговорит в Варшаве с представителями польской политической элиты, попробует внушить им мысли о необходимости удержать Германию от сближения с русскими. Он хочет встретиться с бывшим министром Сапегой? Пусть. Поляк никогда не был врагом бутылки, насколько помнится. Его супруга не единожды напоминала ему, что может пересчитать ночи, в которые он не был пьян, по пальцам.

-Это нынешний польский министр грешит напитками и позволяет лишнего. — заметил Кларенс.

-Да? Не Сапега? — удивился Росс. — А мне казалось, что все поляки пьяницы...

=======

Русским Грумантом* — Шпицберген, вплоть до установления над ним, в соответствии с Лондонским договором 1872 года, суверенитета России, считался никому не принадлежащей ничейной землей. Однако ни у кого, в том числе и на Западе, никогда не возникало сомнений в наличии особых прав и интересов России в отношении этого полярного архипелага. В 1871 году шведские власти приняли решение основать на островах поселок и переселить туда на постоянное жительство несколько сот выходцев из Северной Норвегии ( в ту пору Норвегия находилась в унии со Швецией), взять поселок под государственную защиту, а затем, воспользовавшись этим обстоятельством, аннексировать архипелаг Шпицберген и присоединить его к своим владениям. Западноевропейские правительства принципиальных возражений против шведских планов не выдвинули, однако русское правительство и особенно общественное мнение России заняло по этому вопросу резко отрицательную позицию. Россия направила к берегам Шпицбергена клипер 'Опричник'. Командир клипера поднял на берегу бухты Нур — фьорд, в районе старинного поморского становища, российский коммерческий флаг и установил столб с надписью на английском и французском языках: 'Принадлежит России. Капитан Абаза. Клипер 'Опричник''. Демарш России возымел свое действие: шведский посол в Москве официально заявил, что его правительство не имело намерения занять архипелаг. В 1872 году, Россия, используя благоприятную международную обстановку, на II — й Лондонской арктической конференции подняла вопрос о пересмотре в свою пользу международно — правового статуса Шпицбергена. После острых дискуссий, 9 февраля 1872 года, представители Великобритании, Франции, Дании, Италии, Нидерландов, Швеции, САСШ, Испании и России подписали договор о признании российского суверенитета над архипелагом Шпицберген и примыкающим к нему рядом арктических островов: Надежды, Медвежий, Земля Короля Карла, Белый.

26 августа 1932 года. Четверг.

Москва. Большая Якиманка. Азиатская ресторация Ковальского.

...Место действительно было довольно уютное, готовили в ресторации с азиатским национальным стилем, преимущественно это была китайская и японская кухни. Заведение Ковальского рестораном традиционной азиатской кухни, конечно же, не являлось — устланного бамбуковыми циновками и уставленного низенькими столиками возвышения здесь не было, и разуваться при входе было не нужно. Ресторация пользовалась успехом у заезжих европейцев, помешанных на всем восточном, и совершенно не в почете была у москвичей. Азиаты здесь были и вовсе редки, японские и китайские дипломаты заглядывали к Ковальскому нечасто, поэтому Чебышев не опасался встретить здесь неожиданных посетителей, случайных гостей, сослуживцев и знакомых. И появление в ресторации Масатанэ, захаживающего к Ковальскому регулярно, выглядело естественным и замотивированным — напротив ресторации находился небольшой антикварный магазинчик, и туда обязательно заглядывал перед каждым посещением ресторации у Ковальского Масатанэ.

Чебышев пришел минут за пятнадцать до назначенного времени. На входе его встретил сам хозяин заведения. Никто с таким мастерством не мог организовать обед или ужин, встретить и проводить гостей. Уже само присутствие Ковальского придавало любому мероприятию солидность.

-К вашим услугам. — Ковальский вежливо раскланялся.

-Завтрак на двоих организуете?

Ковальский вынул маленькую записную книжечку, пометил в ней 'обед на две персоны'.

-По какому разряду?

-По первому. В японском стиле. Рыба, рис...

Ковальский отметил в своей записной книжечке и это. Официант — азиат в темно — синем костюме, с лица которого, по — видимому никогда не сходила сладкая улыбка, непрерывно кланяясь, провел Чебышева по полутемной зале. Чебышев по — хозяйски расположился в дальнем конце небольшого зала, за столом, скрытым за деревянной, довольно симпатичной баллюстрадой.

Вскоре появился Масатанэ. Чебышев встал поприветствовать гостя и пригласил его занять место напротив. Масатанэ понял, что заказ уже сделан, и, пока вокруг стола ходил официант, он обменялся с Чебышевым несколькими общими фразами.

Завтрак был молниеносно сервирован по — японски: на деревянном столе без скатерти вместо тарелок стояли деревянные лакированные ящички, в которые были уложены лакированные коробочки с едой. На маленьких деревянных фигурках в виде зверьков с прогнутыми спинами лежали тёмные бамбуковые палочки. Официант принес сакэ и перед каждым гостем поставил сакадзуки, чуть больше напёрстка. Гости взяли горячие и влажные махровые салфетки, протёрли ими руки, официант налил сакэ, и тут же на стол были поставлены тонко нарезанная сырая рыба и рисовые шарики.

-Первый тост у нас положено пить за наше японское Солнце, за императора, но будем считать, что у нас на двоих — два государя: у меня — мой, у вас — ваш. — сказал Масатанэ.

-Узнаю в ваших словах черту профессионального дипломата. — улыбнулся Чебышев.

За государей выпили стоя.

-Интересная вы нация, японцы, — сказал Чебышев. — Едите никакую рыбу, сырую и даже несолёную, и пьете никакую водку, а всё вместе получается вкусно. По крайней мере, забавно!

Сакэ было горячим, чуть подслащенным, с нежным запахом.

-Ваша водка очень легкая. — сказал Чебышев.

-Не скажите, друг мой. Она кажется легкой, но только до той поры, пока вы не встали из — за стола. А от вашей водки у меня ноги отказывают сами и сразу. — ответил японец и добавил с сильным японским акцентом, — У меня никогуда не быро такобо. Я пурохо сэбя чуфусутуфую.

И сам рассмеялся шутке. Чебышев подхватил легким смешком, взял кусочек рыбы, обмакнул её в остром васаби, разведённом в соевом соусе, выпил сакэ и закусил. Масатанэ одобрительно хмыкнул:

-А вы так ловко пользуетесь палочками! Словно прирожденный японец!

-Это вам так кажется, Кендзи — сан. В Европе отвыкли от своего, национального, теперь вам каждый неряха с палочками кажется виртуозом.

Масатанэ вздохнул, развел руками, размеренно выпил, совершенно естественно, по — русски, крякнул, закусил и сказал:

-Завтрак окончен, пришла пора излагать суть дела.

-Кендзи — сан, я ведь к вам с просьбой. Посодействуйте по знакомству...

-Уж не обессудьте, но сразу замечу, что помогу, чем смогу. А чем не смогу — не помогу. — И Масатанэ вежливо кивнул.

Чебышев сделал вид, что разочарованно вздохнул:

-Кендзи — сан, я посчитал излишним оглашать наше предложение официальным порядком. Это могло бы вызвать нежелательные последствия, хотя, я уверен, сведения о нашей с вами беседе все равно достигнут заинтересованных лиц. Но это случится чуть позже.

-Если вы прибегли к таким мерам предосторожности, могу судить, что ваше предложение по — настоящему серьезно.

-Кендзи — сан, помогите организовать приезд в Россию знаковой фигуры, близкой к императору и правительству.

-А ко мне вы, господин Чебышев, обращаетесь потому, что со знаковой фигурой уже определились?

-Приятно иметь с вами дело, Кендзи — сан. Все — то вы сразу понимаете.

-Согласитесь, много ума не надо, чтобы понять о какой знаковой фигуре идет речь — ведь я в дружественных отношениях с принцем Каем, кузеном императрицы Нагано. Я его сопровождал в европейском турне три года тому назад.

-Я наслышан.

-Вот как?! — усмехнулся Масатанэ. — И о том, что произошло во время визита британского посланника в Кобленце тоже?

-А что там произошло?

-Вы знаете, не люблю англичан. — вздохнул Масатанэ.

-Кто ж их любит? — поддакнул Чебышев. — Английскую политику иначе как произволом не назовешь.

-Произвол разный бывает. Есть узаконенный. На палевой бумаге, скрепленный сургучными печатями, в сафьяновом переплете, хранящийся в министерском сейфе...

-Верно говорите.

-Англичане...Насмотрелся я на эту нацию торгашей в Рейнланде, в начале двадцатых. Время было непростое, вы помните?

Чебышев кивнул.

-Англичане с французами года два как дали гарантии Рейнской Республике, ввели оккупационные контингенты и тянули за это с рейнландцев непомерные репарации...Двенадцатилетние немецкие девочки отдавались французским зуавам за пару чулок, черный рынок, рейнская контрабанда...К чему это я? Один англичанин в Кельне рассказывал мне, например, такой спекулятивный вариант, думал, что я оценю по достоинству британскую сметливость: английский офицер или солдат переводит в Голландию семьдесят пять фунтов стерлингов, это ему дозволялось французскими 'дружественными' властями. Затем это офицер или солдат сам ехал в бельгийские голландские провинции и брал с собой еще двадцать пять фунтов, это ему также дозволялось. В Валлонии, или во Фландрии, или в Льеже, он покупал на все деньги сливочное масло и по возвращении продавал его на черном рынке. Прибыль достигала соотношения один к ста...

-М — да...Так что случилось в Кобленце, Кендзи — сан?

-Принц посещал Кобленц с обычным визитом. Произошла встреча, рутинная в — общем — то, с британским посланником. Едва англичанин передал письмо своего министра иностранных дел, Хентсворта, кажется, в котором речь шла о возможной встрече между японскими и китайскими представителями с участием уполномоченного лица от британского правительства, принц Кай вознегодовал и заявил британскому дипломату, что не желает встречаться с китайцами, добавив при этом, что ему плевать и на британского представителя. Принц сказал буквально следующее: 'Старая дерьмовая собака, должно быть, взбесилась, если думает, что может навязывать свои штучки'. Надо было видеть лицо британца — он был бледен, взволнован, он буквально обливался потом, и дрожа от ярости, еле слышно сказал в ответ: 'Если принц, говоря о старой дерьмовой собаке, имеет в виду министра иностранных дел Великобритании, я могу заверить его высочество, что подобные оскорбления не останутся без ответа и я донесу их до правительства и королевского двора, потребовав самым решительным способом извинений'.

-Скандал...— Чебышев покачал головой. — А что же принц?

-Если буквально, дословно на русский перевести...'Мнение жополиза меня не волнует' — так ответствовал принц Кай...

-Потрясающе. Посланник великобританский нашел в себе силы воспроизвести слова принца крови, потомка богини Аматерасу, в телеграмме, адресованной в Лондон?

-Полагаю, что посланник продиктовал что — нибудь вроде того — 'эпитеты, примененные в адрес министра, не могут быть повторены в гостиной'.

-Разрыва не последовало, так ведь?

-Конечно, нет. Англичане послушно проглотили полупьяный бред избалованного и распустившегося мальчишки.

-До чего же предупредительны английские дипломаты! — иронически заметил Чебышев. — Вообще, политические режимы в Европе все еще остаются в руках старых господствующих классов. Но столь мягкая реакция англичан не удивляет.

-Отчего же?

-Я рискну настаивать, что мы имеем дело с прямым выражением идеальной сущности предпринимательского класса. Война, конфликт, драка, противоречат его интересам и чужда его культуре. Это культура денежного расчета, а не кулачного боя.

-У англичан достаточно сильно развиты комплексы.

-Комплексы?

-Комплексы, комплексы. Комплекс аристократизма, например. Элемент аристократической культуры.

-А, понимаю. — Чебышев улыбнулся. — Вы хотите сказать, что старые высшие сословия полностью господствуют в британской дипломатии и в британской армии?

-Безусловно. Офицерский кодекс чести имеет, безусловно, феодально — рыцарское происхождение. Сохранить честь — значит 'не уступить'.

-Отсюда ведь можно провести прямую связь между милитаризмом и аристократизмом. Надо четко понимать, что агрессивная политика — это кредо англосаксов, Для них важнее собственное господство, ради которого они готовы поставить на кон все. Политика, нацеленная на военный успех, политика, заботящаяся о военной мощи. Все остальные интересы, помимо военно — политических, принимаются во внимание, только если служат главному интересу. Благодаря этому любые дипломатические маневры не поддаются полной рационализации. Особенно опасна в таких ситуациях стратегия устрашения, или 'блеф'.

-Но англичане спасовали. И уступили. Полагаю, реликтовые представления о 'чести' уступили инстинкту самосохранения. Возможно, в описанном вами случае, мы наблюдаем результат сплава интересов монополистической буржуазии и государства. — сказал Чебышев. — Замечено, что за денежными расчетами стоят материальные ценности. Говоря современным языком, судьба сражений и военных кампаний англичанами теперь решается не на поле боя, а в результате соответствующих записей в бухгалтерских книгах. Сражаются на бирже. Изменить это свойство, теперь присущее западным элитам, мы наверное, не сможем...

-Почему? — тотчас вскинулся японец.

-У современной буржуазии совершенно иной кодекс чести. Для нынешнего бритта дело чести — заплатить по счету, а не бравировать задолженностью.

-Политический авторитет Старого мира остается высоким...

-Хотя исторически он чувствует себя обреченным, Кендзи — сан. Старый мир готов прибегнуть к любым средствам, чтобы продлить свое существование. А англичане...Англия подошла к поворотному моменту своей истории. Из — за самоуверенности, рожденной чувством имперского превосходства, Англия упустила инициативу. Вместо укрепления морального авторитета и обеспечения устойчивого превосходства, способного продвинуть цивилизацию вперед, Англия два десятка лет упивалась своей безнаказанностью, наводила свои порядки и насаждала свои взгляды. Англия готова прибегать к любым средствам, чтобы консолидировать свою нацию и подтвердить тем самым легитимность собственного господства. Во времена тяжелых политических кризисов ссылка на внешнего врага — обычное дело.

-Да...Полдесятка войн развязали, дюжину конфликтов по всему миру спровоцировали! — закивал Масатанэ. — Лондон слишком увлекся ролью мирового полицейского и великой державы. И допустил ряд просчетов у себя под носом. Англичане вогнали в депрессию основных союзников в Европе, вывели на мировую арену новых экономических колоссов, я говорю о России и Америке, которые аккуратно сдвигают бриттов с пьедестала 'кузницы мира'. Зачем — то еще нас унизили, не дав надежно закрепиться в Китае.

-Между прочим, в Карлсбаде, совсем недавно, мне довелось разговаривать с одним американцем австрийского происхождения, приехавшим из Рима. — сказал Чебышев. — Он там состоит корреспондентом одной американской газеты. Этот американец, ссылаясь на секретаря английского посольства в Праге, процитировал мне слова британского посла...

-Любопытно...

-'Было бы желательно, чтобы Россия и Япония возможно сильнее потрепали друг друга, чтобы не исчезли между ними такие географические районы на Крайнем Востоке, в которых возможны трения. Япония в таком случае не будет угрожать Англии в Малайе, а Америке — в южных морях'. Каково?

-Да уж...— японец покачал головой.

-Я позволю себе немного поразмышлять. Вслух.

-Прошу.

-Мы можем только постараться заставить их поменять отношение.

-Так как же собираетесь менять?

-Ни шага, ни полшага уступок. Это первое. Ультиматумом на ультиматум. Это второе. Надо показать, что мир — это улица с двусторонним движением.

-Понимаю. — согласился Масатанэ. — Вы настроены достаточно серьезно.Только такой разговор Запад может воспринимать.

-Кендзи — сан, выбор названной вами персоны связан отчасти с тем обстоятельством, что принц весьма близок к японскому генералитету и вхож в круги, симпатизирующие адмиралам. Посредническая роль принца Кая в вопросах урегулирования трений между армией и флотом известна далеко за пределами Токио.

-Это имеет определенное значение?

-Да.

-И вы хотели бы, что бы я уговорил принца приехать в Россию?

-Да.

-В качестве кого?

-Было бы желательно, если его высочество совершит короткое турне в Москву. Исключительно как частное лицо. Впрочем, поездку можно и замотивировать к обоюдному интересу сторон. Скажем, обставить ее как частный политический зондаж...Миссия мира, поиск компромиссов и путей сближения двух держав.

-И вы готовы гарантировать безопасность принца в России?

-Разумеется. О чем речь, Кендзи — сан?!

-Понимаете, одно дело, если его высочество подавится вишневой косточкой в императорском дворце в Токио, и совсем другое, если по приезде в Москву с кузеном императрицы случится почти фольклорная история...

-Фольклорная? Не понимаю...

-'Шел трамвай десятый номер, на Зацепе ктой — то помер'...— негромко продекламировал Масатанэ.

Чебышев был готов поклясться, что декларировал японец с истинно одесскими нотками в голосе.

-Кендзи — сан, вы не перестаете меня удивлять. Кто из нас больше русский — вы или я?— улыбнулся Чебышев.

-Я ведь около года работал во Владивостоке, на нелегальном положении. — снисходительно пояснил японец, — Изображал из себя торговца — разносчика. И знаком с образчиками русского бытового и уголовного фольклора.

'Ах, ты ж макака желтолицая!' — весело подумал про себя Чебышев. — 'Ну, получай тогда плюху!'. Он плеснул себе сакэ, быстро выпил, крякнул по — русски, тихо сказал:

-Один мой знакомый, тоже японец, соотечественник ваш, Кендзи — сан, как — то изображал из себя дворника. Кто — то из моих коллег обратил внимание, что дворник Рахметуллин, служивший при воздухоплавательном парке, отдавая дань уважения вышестоящим лицам, посещавшим аэродром, делал движение, напоминающее японский ритуальный поклон 'рэй — со'...

-Браво!

-По опыту своей службы мой коллега хорошо изучил движения этого поклона. По своей последовательности они неповторимы и вырабатываются у японцев автоматически. Нарочно подделать их невозможно. Ну, а остальное, как вы понимаете, рутина — он составил рапорт, дворника взяли под негласное наблюдение и...

-Еще раз браво!

-Кендзи — сан, может быть все — таки посодействуете с приездом принца Кая?

Масатанэ пожал плечами.

-В русской лавке много товаров. Для всех желающих.

-И как понимать вашу фразу о лавке, полной товаров?

-Фразу можно понимать в том смысле, что Россия готова предложить Японии на выбор все, что угодно — от политического и экономического сближения до открытой конфронтации, уважаемый Кендзи — сан.

-Открытая конфронтация — это война?

-Если война — это не синоним политической борьбы или экономической конкуренции, а продолжение того и другого, то мы должны иметь в виду 'войну' как специфический способ решения конфликта, а именно: решение конфликта вооруженной силой. Склонность к войне в этом специфическом смысле слова проявляет тот, чьи цели могут быть достигнуты только военными средствами, кто привык решать таким образом конфликты и кто готов идти до конца для решения проблемы.

-Это не относится к России?

-Если только тот из названных мною пунктов, где речь идет о готовности идти до конца. Россия готова.

-Вы слоняетесь предложить не войну, а сделку? На каких условиях?

-Предлагается сделка, выгода от которой будет достаточно велика, что многократно перевесит иные возможные преимущества, которые Япония только предполагает получить или рассматривает.

-Рынки сбыта? Концессии?

-В том числе. Но вероятно, и что — то большее.

Японский дипломат, хищно улыбаясь, спросил, словно бы невзначай:

-Развейте мои сомнения: прав ли я, полагая, что Россия желает нормальных отношений со всеми странами, не ущемляющих русских интересов, и относится ли это также и к Японии?

-Уважаемый Кендзи — сан, я не могу не скрыть своего восхищения. Вы демонстрируете образцовый пример умения опытного, пристрастного дипломата заполучить высказывания, нужные для отчета, нацеленного на продолжение процесса сближения двух наших держав. Разумеется, Россия искренне желает со всеми странами нормальных отношений и надеется на подобные отношения с Японией, без ущемления интересов двух великих держав. И начать можно с малого — с установления доверительных контактов. Канала.

-Вы будете наделены такими полномочиями?

-Я получу при необходимости такие полномочия. Давайте представим, что мы с вами саперы. Мы готовим плацдарм. Серьезные предложения требуют серьезной подготовки. Обычно переговоры готовятся заранее, в течение нескольких месяцев. Определяются формат темы, формируются вопросы, вырабатываются соглашения.

-Согласен.

-Мы с вами вполне могли бы провести предварительные репетиции, чтобы не сорвать спектакль.

-Благодарю вас, — Масатанэ слегка кивнул головой в знак удовлетворения ответом русского. — Я доволен в высшей степени, почти что академическим характером нашей беседы, хотя она сейчас вряд ли приведет нас к какому — то положительному результату. Я также рад, что наша беседа была столь дружественна и носила самый сердечный тон. Уверен, что обе наши державы продолжат продвигаться дальше, осторожно и без всякого давления, в том числе и извне.

-Если наши предложения понравятся принцу Каю...

-А если не понравятся? Лягут поперек интересов Японии, как его высочество их понимает и визит окончится ничем? И переговоры провалятся?

-Вот нам и надо проговорить все возможности. Подготовить не один, не два, а сразу несколько вариантов сценария предстоящей встречи. Кендзи — сан, думаю вы согласитесь со мною — в политической области уже сказано достаточно.

-Безусловно. — улыбнулся Масатанэ. — По моему мнению и в области экономической сделано достаточно. В области же политической можно было бы, на основании сказанного, пожалуй, попытаться продвинуться дальше, однако не торопясь, поэтапно. Между Японией и Россией, конечно, при улучшении экономических отношений — могут улучшиться и политические отношения. Но только вы, русские, можете сказать, в чем конкретно должно выразиться улучшение политических отношений. Если теперь вы искренне меняете вехи и действительно хотите улучшения политических отношений с Японией, то вы обязаны сказать нам, как представляете себе конкретно это улучшение. Дело зависит целиком от вас. Всякое улучшение политических отношений между двумя державами мы, конечно, приветствовали бы. В Японии происходят процессы, которые отражают нынешние политические веяния в мире. Япония хочет дружить с Европой. И с Россией.

-Вот мы и готовы сказать об этом. Принцу крови. Что грядет, как сложится? Изменения в экономике естественным образом влекут за собой изменения в политике. В лучших традициях нашего ведомства я это опускаю — и так все понятно или, наоборот, непонятно. Клубок интересов и противоречий велик и завязывается все туже, лично мне напоминает пресловутый гордиев узел. Как бы ни стали разворачиваться события, изменения в политике европейских стран грядут грандиозные.

-Сильно сказано...

-Кендзи — сан...Драгоценный камень нельзя отполировать без трения. Также и человек не может стать успешным без достаточного количества трудных попыток. — процитировал Чебышев слова Конфуция.

-Сколько ни шлифуй черепицу, драгоценным камнем она не станет. — Масатанэ, улыбнувшись, 'катнул' ответную фразу — шар молниеносно, легко.

Чебышев кивнул головой:

-Мне понятна ваша позиция, Кендзи — сан. Позиция самурая, привыкшего действовать по-эдосски.* И понимаю, что для вас предпочтительнее разбиться драгоценным камнем, чем уцелеть черепицей*. Но давайте попробуем и может быть, увидим золотой лотос*.

=================================

действовать по — эдосски*— Эдо — название Токио до 1864 года; с начала XVII века был резиденцией сегуна, фактического правителя Японии и главы верховного сюзерена, всего самурайства.

разбиться драгоценным камнем, чем уцелеть черепицей* — старинная японская поговорка.

увидим золотой лотос* — по буддийским представлениям, золотой лотос — аксессуар рая.

9 сентября (27 августа по русск. ст.) 1932 года. Пятница.

Лондон. Официальная правительственная резиденция премьер — министра Великобритании. Даунинг — стрит 10.

Молодой секретарь премьер — министра ожидал лорда Милна в конце коридора, который вел к залу заседаний Кибинета, расположенному в задней части здания.

-Премьер — министр ожидает вас, лорд Милн. — сказал он.

-Один?

-С ним лорд Чешэм. Я доложу, что вы приехали...

Секретарь вернулся через пять минут, слегка запыхавшийся:

-Премьер — министр готов принять... Прошу вас в кабинет Первого лорда Казначейства*.

Лорд Милн вошел в кабинет премьер — министра и церемонно раскланялся с главой правительства и министром иностранных дел.

Рабочий кабинет премьер — министра был просторный и светлый. Премьер сидел спиной к окну, склонившись над письменным столом. Правой рукой он писал, в левой держал сигару. Лорд Чешэм стоял у окна, справа от стола премьер — министра и курил длинную гаитянскую черную папиросу.

Премьер прервался, чтобы сделать затяжку, и попросил секретаря:

-Пожалуйста, распорядитесь, чтобы приготовили эг — ног для сэра Монти. Только скажите, чтобы не лили в него виски.

-Да, немного джина. — сказал лорд Милн. — Это приведет меня в чувство, и я буду готов к деловому разговору.

-Думаю, наша легкая попойка не станет поводом для дебатирования в палате общин. — пошутил лорд Чешэм.

-Монти, я очень рад, что вы согласились взвалить на себя бремя миссии в Москву и совершить европейский вояж, прежде чем приступить к переговорам о новом торговом соглашении с русскими. — сказал премьер -министр. — Нам кажется, что вы именно тот человек, кто может и должен возглавить нашу делегацию на переговорах с Москвой. Они воспримут это, как свидетельство того, что мы относимся к ним без предубеждений. Я очень вам признателен. Официальное приглашение уже прислано. Русские приветствуют ваше решение и обещают, что вы встретите в Москве теплый и радушный прием.

-Надеюсь.

-Не вызывает сомнений, что вам нелегко далось это решение.

-Это действительно так. — ответил министр внешней торговли. — Я допускаю даже, что после возвращения из Москвы меня могут освистать в палате общин...

-Ну, до этого, думаю, не дойдет. — не слишком уверенно произнес глава правительства.

Лорд Милн усмехнулся про себя...Премьер, получивший свой пост благодаря умению выступать с речами о международной политике и кажущимися возможностями самому устанавливать правила игры, все же, по мнению многих, не обладал задатками лидера и не был годным для столь важной должности ввиду несостоятельности и врожденной посредственности.

-Я опасаюсь, прежде всего того, что дезавуировать нашу инициативу в том случае, если русские предадут огласке состоявшиеся переговоры, было бы довольно трудным делом.

-Слишком многие не хотят даже намека на наметившееся было потепление отношений с Россией. — сказал премьер. — Это старая доктрина, должен заметить, которой в Англии по — прежнему придерживаются: Великобритания должна подавлять любое усилившееся на европейском континенте государство. Франция, Германия, Россия — они всегда будут для Англии конкурентами.

-Если хотите знать мое мнение, если я правильно понимаю русских, мы ни о чем с ними не договоримся. Настала пора менять нашу политику по отношению к Москве, Гарольд. Время реверансов и сантиментов прошло.

Министр иностранных дел при этих словах лорда Милна неодобрительно закивал головой. Он смотрел на министра внешней торговли глазами пожилого, умудренного опытом человека. В комнате повисла тишина. Премьер застучал карандашом по столу, очевидно пытаясь отыскать подходящие возражения на выдвинутые лордом Милном доводы.

-Россия — конкурент для нас на арене большого политического предприятия. — продолжил развивать свою мысль лорд Милн. — Мы должны подавлять всех. Вопрос в том, кто конкретно заботит нас сейчас? И я отвечаю — Россия. У русских сейчас достаточно внутренних проблем и было бы грехом не воспользоваться этим для достижения определенных целей.

-Наше противоборство идет на пользу потенциальным конкурентам — Франции, Германии, Соединенным Штатам. — сказал лорд Чешэм. — Если вы посмотрите какими темпами развивается Америка, то сразу увидите, где находится настоящая угроза. Не стоит забывать и про европейские дела. Представьте, если германцы ринутся в объятия русского царя?! Этого монстра, джентльмены, нам не одолеть даже в союзе с французами, венграми, австрийцами, поляками и прочими турками. Объединенной мощи Европы не хватит, чтобы победить германо — российский континентальный альянс.

-Что вы предлагаете?

-Изменить нынешний политический курс и немедленно повернуться лицом к России.

-Я предпочитаю, чтобы у России было как можно меньше свободы действий, чтобы были установлены ограничения для России. — ответил лорд Милн. — Слишком глубоко лезть мы им не позволим.

-Вас ведь рынки беспокоят? — спросил премьер.

-Не скрою, да. Проблема рынков действительно очень осложнилась с тех пор, как Россия объявила чуть ли не монополию внешней торговли, а в Китай все глубже проникают японцы, — глубокомысленно заявил министр внешней торговли.

-Нас спасут колонии, — сказал лорд Чешэм. — У нас их теперь больше, чем когда — либо.

-Если вопросы России и Китая как наших рынков не будут разрешены в течение ближайшего десятилетия, мы задохнемся, — сказал премьер — министр. — Поэтому я соглашусь с Монти, что проблема стоит достаточно остро.

-Линия правительства ясна: миром должна управлять твердая рука. — заявил лорд Милн. — Тем скорее вы должны признать правоту тех, кто стремится в первую голову покончить именно с Россией.

-Годы не умерили вашего оптимизма, — усмехнулся лорд Чешэм

-Ваш личный опыт должен вам подсказывать, что тут опять можно просчитаться, — с ехидством ответил лорд Милн.

-Джентльмены, прошу без пикировки. — вмешался премьер. — Прежде, чем мы перейдем к деталям предстоящей поездки, я полагаю, нам следует поговорить о наших целях в более широком масштабе.

-Будем брать большой политический подряд?

-Большой и крайне важный.

-Я весь во внимании. — ответил лорд Милн.

-Мы стоим у власти достаточно давно и в связи с этим возникают определенные проблемы. — сказал премьер — министр.

В кабинете повисла тишина, премьер крутил в руках карандаш, очевидно пытаясь отыскать нужные слова.

-Мы должны создать новый, возможно более свежий образ нашего правительства, нашего политического курса. Различный подход к оценке международной ситуации можно объяснить боязнью консерваторов старшего поколения критики дорогостоящих программ перевооружения со стороны лейбористской оппозиции и связанной с этим возможной потери части электората. В качестве возможного решения внешнеполитических проблем ныне предлагается добиться компромиссного соглашения с русскими.

-Это очень интересно и я с вами в какой — то мере согласен. — заявил лорд Милн.

-Не так давно было выдвинуто предложение о более широком сотрудничестве между четырьмя европейскими странами — Англией, Германией, Францией и Голландией. В определенной степени в таком сотрудничестве видится ключ к безопасности Великобритании. Однако позиция Берлина и Амстердама не вполне ясна. — сказал премьер. — Для сговорчивости голландцев и немцев нам и понадобился 'вальс' с русскими.

-И кроме того, мы покажем, что всегда нацелены на диалог, что мы исходим из необходимости развития двусторонних отношений в интересах народов, и ответственно относимся к публичным заявлениям по различным, в том числе сложным, переговорным вопросам. — заметил лорд Чешэм. — Это не так просто, как кажется со стороны...Но, поверьте мне, соглашение, пусть даже несущественное, предпочтительнее отсутствию всякого соглашения. Здравый смысл диктует, что необходимо решаться на наименьшее зло, чтобы избежать наихудшего.

-Монти, — премьер скосил глаза на министра иностранных дел, — Я хочу избежать всего, что может привести к ненужным недоразумениям. Мы с лордом Чешэмом еще раз обсудили вопрос о наших политических требованиях на переговорах с русскими, и мы того мнения, что в конце концов, когда настанет вопрос об ультиматировании или неультиматировании, не надо будет, в случае выполнения русской стороной других наших условий, срывать наш дипломатический раунд. Вы сможете выставить все наши политические требования как одно неразрывное целое, но по поводу этих политических требований вам лучше не принимать такого абсолютного тона, который бы делал для вас неудобным впоследствии уступку по этому вопросу. Самое разумное в нынешней ситуации — это приложить усилия, чтобы вопрос войны оказался отложен.

-Прошу простить, господин премьер — министр. — торжественным тоном сказал лорд Милн. — Можно, таким образом, констатировать, что победила линия компромисса?

Лорд Чешэм кивнул. Он относил себя к группе старых политиков во главе с премьер — министром и не могла расстаться со старым стереотипным видением Европы двадцатых годов: ему рисовалась мощь империи, незыблемое финансовое положение, а отсюда — возможность достижения компромиссного урегулирования за счет определенных уступок.

-Если бы вы знали, какое давление на меня оказывают. — вздохнул премьер — министр. — Я должен в ряде случаев действовать без предварительного детального обсуждения, хотя в принципе стараюсь всегда заранее договориться и дополнительно сообщать обо всем правительству. Но я всегда получаю согласие и одобрение кабинета.

-Сити, кажется, занимает позицию, противоположную вашей?

-Деловые круги Сити решили втянуть нас в мясорубку. — мрачным тоном сказал лорд Чешэм. — Сити хочет войны. Но война с Россией станет мировой. Нам предстоит сражаться с русскими в Европе, на Средиземном море, на Ближнем Востоке, в Азии. При таком раскладе, осмелюсь заявить, само существование империи оказывается под большой угрозой.

-Чьей империи? — насмешливо спросил лорд Милн. — Британской или русской?

Премьер — министр бросил взгляд на часы на каминной полке:

-Я готов к любым возможным вариантам. И я часто должен сдерживать кое — кого, чтобы не было совершено необдуманных действий.

-Антирусские настроения сейчас сильны в деловых кругах. — сказал лорд Чешэм. — Но также сильны голоса тех, кто считает, что два великих народа должны поддерживать нормальные отношения. Подкомитет по нуждам обороны Комитета имперской обороны представил в марте месяце правительственный доклад, в котором отмечалось, что Англия должна придерживаться долговременной оборонной политики.

-Для защиты обширных британских владений необходимо было воплотить в жизнь серьезную программу перевооружения, требовавшую длительного времени и значительных капиталовложений. — добавил премьер. -В практическом плане это означало пойти на определенные жертвы и в первую очередь — послевоенным финансовым благополучием империи. — сказал лорд Чешэм. — Против чего неизменно возражают некоторые влиятельные финансовые круги страны.

Премьер — министр все никак не мог успокоиться:

-Монти, вы выдвинете политические требования, как составную часть будущего нового торгового соглашения, а если встанет вопрос, что должно стать ультимативным, — немедленно снесетесь с Лондоном по телеграфу.

-Обуславливать наше согласие на заключение с русскими нового торгового договора такими политическими требованиями, значило бы создать неизгладимое впечатление о создании нами искусственных препятствий для прикрытия нашего нежелания участвовать в работе по подписанию соглашения. Такое впечатление подорвет веру в наши постоянные заверения о мировой торговле. — сказал лорд Чешэм.

-Я прекрасно вас понял, господа. — ответил лорд Милн.

Премьер — министр поднялся из — за стола:

-Думаю, разговор за ланчем будет исключительно полезным. Перейдем к ланчу и заодно обсудим детали...

==========

Прошу вас в кабинет Первого лорда Казначейства * — премьер — министр Великобритании исторически занимает должность Первого лорда Казначейства. И Даунинг — Стрит, 10 является официально резиденцией именно Первого лорда Казначейства.

9 сентября (27 августа по русск. ст.) 1932 года. Пятница.

Лондон. Клуб 'Бирмингем'.

Джентльмены, собравшиеся к обеду за одним из столов 'Бирмингема', ничьего внимания не привлекали. Нэвилл Хинкли, младший министр, финансовый секретарь Казначейства, член правления Англо — Персидского нефтяного синдиката Роберт Ходжсон и парламентский секретарь Эдуард Бербери...В 'Бирмингеме', случалось, сходились и более разношерстные компании.

...Отложив газету, Нэвилл Хинкли поднялся: появился лорд Милн.

-Прошу простить за опоздание, господа. — начал лорд Милн, — У меня веская причина: ланч у премьер — министра. И потому я голоден. Чертовски хочу есть.

Заметив удивление на лице Хинкли, министр внешней торговли пояснил:

-Ту дрянь, что подали на Даунинг — стрит, есть просто невозможно. Парадокс: самый могущественный человек в Англии не может получить приличного ланча.

-Сейчас он больше думает о трех миллионах молоденьких женщин — хохотнул Бербери. — Эта тема положительно занимает его с 1929 года*.

Хинкли еле заметно кивнул, и возле столика засуетились, забегали официанты.

-Обсуждали с премьером политические методы на внешней арене? — с легкой ухмылкой на брезгливо -неподвижном лице, поинтересовался Бербери.

-Не без этого. Были на то веские причины.

-Затрагивался вопрос об Англо — Персидской компании? — спросил Ходжсон.

-В числе прочих. Вы же знаете, что часть моих капиталовложений связана с вами, а потому я предпочел коснуться вопроса лично.

-Нельзя не отметить, что нынешняя политика премьера и лорда Чешэма означает низведение Англии до положения Голландии. — сказал Бербери. — С моей точки зрения такой упадок влияния и мощи — бедствие для народа, который столько времени был ведущим в области культуры и демократических традиций.

-На днях едете в Москву? — спросил Хинкли, обращаясь к лорду Милну.

-Да. В ближайшие дни.

-Вы дали окончательное согласие?

-Да.

-Круг вопросов для обсуждения с русскими очерчен?

-Да. В основе — вопросы экономического характера: концессии, новое торговое соглашение. К ним прилагается пакет политических требований.

-Но перед Москвой вы намерены посетить еще и Берлин?

-И Варшаву.

-Я посмотрел последние данные по экспорту и импорту. — сказал Хинкли. — В прошлом году наш импорт уменьшился в восемь раз по сравнению стридцатым годом. Виной тому, как считают в Сити, некоторые дискриминационные меры против нашего экспорта, введенные в Германии три года назад.

-Безусловно.

-Намекните славным немецким ребятам, что их последние предложения о возможности предоставления Германии крупных кредитов в стадии рассмотрения.

-Курьезный факт... — лорд Милн усмешливо посмотрел на Хинкли. — Меня сегодня посетил некий Роулз, поверенный Манчестерского банка, который стал чуть ли не требовать, чтобы я воздействовал на немцев и добился предотвращения возможной или вероятной дискриминации в погашении займа на сорок миллионов фунтов, предоставленного банком германским электротехническим концернам. Немцы предлагали кредиторам погасить свои долговые обязательства лишь частично, в результате чего последние, возможно, могли рассчитывать на получение не более одной трети ссуженного им капитала.

-И что вы сказали Роулзу? — спросил Хинкли.

-Я сказал Роулзу, что правительство Его Величества не имеет никакого отношения к займам и мы только неофициально можем подсказать германским властям, что нарушение соглашений нанесет ущерб экономическому престижу Германии. Он покинул меня совершенно взбешенный. А я отправился на Даунинг — стрит.

-Ничего. Это поправимо. В Сити положительно смотрят и на заключение между германской и английской промышленными группами соглашения о рынках и ценах, в частности соглашения об угле. — сказал Хинкли. — В обмен на отмену дискриминационных мер против британских экспортных товаров. И в обмен на отказ от сотрудничества с Россией. Германия и Англия, выступая поодиночке в конкурентной борьбе против всех промышленных государств, не могут и отдаленно добиться такого большого экономического подъема, который станет возможным при планомерно организованном сотрудничестве между нами. Скажите немцам прямо: если было бы желательным установление германо — английского сотрудничества во всех областях, то, поскольку мне, министру внешней торговли, известны взгляды видных английских политиков и промышленников, я считаю возможным обеспечить сотрудничество между двумя крупнейшими промышленными нациями Европы на длительный период.

-Боюсь, германской стороне намек Сити и мои слова покажутся уже недостаточными. — заметил лорд Милн.

-И все же мы должны договориться. — подал голос Роберт Ходжсон.

-Предчувствую, что здесь произойдет заминка. Мне кажется, в Германии все же пожелают объединить решение торговых и политических вопросов.

-Например? — спросил Бербери.

-Перечислить? — спросил лорд Милн.

-Извольте.

-Германо — английское заявление о совместной политике в области снабжения обеих стран сырьем и продовольствием, восстановление связи между европейскими рынками капитала, урегулирование валютного вопроса соглашение о вывозе германской и английской промышленной продукции на главные рынки, Рейнские провинции, Саар...

-Саарский вопрос? — Бербери удивленно приподнял брови.

-Да. Насколько мне известно, немцы просят содействия в нажиме на Париж.

-Хм — м, сложно... — задумчиво произнес Бербери. — Очень сложно...В силу экономических причин французы не собираются отказываться от владения Саарским угольным бассейном и как — то удовлетворить Германию восстановлением границы 1866 года, ибо это оставило бы значительную часть Саара вне пределов Франции. Франция прежде всего хочет иметь уголь для национальной обороны. Уголь для французов один из жизненных элементов военного потенциала Франции...

-Можно было бы рассмотреть вопрос об увеличении поставок английского угля...— заметил Хинкли.

В этот момент лакей принес крепкие коктейли и Хинкли сразу ухватился за темно — вишевый 'манхэттен'.

-Французам удобнее удерживать саарские шахты, сохраняя сложившуюся после 1866 года границу, что означает французское господство во всей Саарской долине восточнее Мерцига. — ответил Бербери, рассеянно взглянул на 'старину Уилли', Уильяма Тед — Вудроу, только что вышедшего из курительного салона и приветливо кивнул ему.

Тот улыбнулся, сделал движение, намереваясь подойти и поприветствовать парламентского секретаря и его собеседников, но передумал, понимающе кивнул головой и, остановившись в нескольких шагах от их столика, раскрыл портсигар, поймал официанта, начал ему что — то говорить о послеобеденных сигарах и выборе портвейна к ним...

-Поэтому вопрос о возвращении Саара то и дело откладывается, Франция требует в качестве условий своей безопасности окончательного отделения Рейнланда от Германии и стратегическую границу, идущую южнее Трира до пункта на Рейне севернее Ландау. — продолжил Бербери, все еще рассеянно поглядывая на 'старину Уилли'. — На будущей конференции в Лиссабоне французская сторона хочет заявить о желании иметь выдвинутый военный барьер по Рейну. Только после этого Франция готова рассматривать Саарский вопрос с подчинением Сааарского промышленного района специальному режиму, для того, чтобы облегчить эксплуатацию шахт французами.

-Мы никогда не желали и никогда не поощряли мысли о том, чтобы хотя бы небольшая часть Германии была отделена от нее и превращена в своего рода независимую республику на левом берегу Рейна, для того, чтобы образовать новое буферное государство между Францией и Германией. — проговорил лорд Милн. — Это никогда не входило в политику правительства Его Величества и германской стороне все это известно...

-Однако, и это тоже известно немцам, правительство Его Величества ничего не сделало в пользу возвращения Германии потерянных провинций. — заметил Хинкли.

-К стратегическим соображениям германской стороны, равно как и французской, в этом вопросе всегда примешивались элементы чувств...— Бербери глотнул апперитива и неспеша отставил бокал.

-Позиция лорда Чешэма по Саарскому вопросу известна? — спросил Ходжсон.

-Он все еще колеблется...

-Господи! — вздохнул Хинкли, воздев руки в потолку. — В нашей прессе и в прессе европейской постепенно утверждается некий культ Чешэма. Гладкая речь, элегантность, прекрасная осанка, почтительность. Звезда дипломатии и лидер консерваторов...Но его осторожность в словах и в поступках кажется сверх чрезмерной. Не выдвигает спорных идей, придерживается девчоночьих правил и не идет на обострение. Майская реконструкция кабинета мало что изменила.

-Лорд Чешэм, кстати, восторженный почитатель пасхальных служб русской православной церкви. — доверительным тоном сказал лорд Милн. — И вообще мистик...

-Мне рассказывали, что у него в гостиной стоит гроб. — хихикнул Ходжсон. — Будто бы целая домовина, вывезенная им из Архангельска. Это правда?

-Точно такая же правда, как и то, что супруга лорда Чешэма увлекается фольклором Полинезии. — усмехнулся лорд Милн. — Она убеждена, что сказки дикарей в чем — то схожи с европейскими мифами.

-Некоторым умам нужно прощать их оригинальность...

28 августа 1932 года. Суббота.

Москва. Ильинка.

...Бахнуло в Москве...Неожиданно...Срочно прибывший в российскую столицу трансильванский министр иностранных дел Октавиан Гога бахнул. Беспорядочный в своих манерах, но с холодным разумом, сбивчивый в словах, но методичный в действии, с парадоксальными суждениями, основанными, что удивительно, на прекрасном знании документов и на всестороннем знакомстве с международным правом, Октавиан Гога всегда сбивал своего собеседника с позиций. Министр маленькой Трансильвании, едва ступив на московскую землю, принялся делать большую политику.

...Еще в ХVII веке территорию между Рыбным переулком и церковью во имя Дмитрия Солунского, занимал Посольский двор — внушительное по размерам строение, составленное из отдельных корпусов с арочными переходами между ними, в которых останавливались все прибывшие в Московское государство послы и их свита.

К концу 60 — х годов ХVII века здание Посольского приказа наряду с остальными приказными палатами сильно обветшало, так что многие службы из — за аварийности сооружений пришлось переселить в другие места. На месте старого Посольского двора появляется вместительное здание, построенное в классическом стиле с обязательным портиком, колоннами коринфского ордена, а так же, как напоминание о былом строении, арочными сводами оконных проемов первого уровня. В середине ХIХ столетия здание было перестроено в стиле эклектики с элементами французского барокко. Пышный скульптурный декор, два барочных куполообразных завершения и богатое скульптурное убранство, представленное поддерживающими балконы фигурами атлантов, всевозможными гирляндами и маскаронами, а также львиными головами у парадного подъезда, выделяли дом на фоне остальной застройки улицы и притягивали взгляд.

Когда в Посольском приказе дипломатам стало тесновато, позади него, на месте обширной усадьбы бояр Юшковых, славившихся на Москве богатством и роскошными праздниками, построили четырехэтажное здание в национальном духе, с использованием элементов 'нарышкинского стиля'. Зданию придали необыкновенный парадный вид, в отделке, кажется, не забыли ничего: наличники с висячими гирьками, восьмиугольные окна, орнаментированная декоративная резьба. Центр главного фасада был выделен крытым крыльцом, украшен богатым декором и башенкой с высоким шпилем.

Однако вскоре дипломатам вновь стало не хватать места. Был выкуплен обширный участок на углу Ильинки и Новой площади. В него вошли несколько владений, принадлежащих ранее купцам и занятых трехэтажными строениями. Конкурс на постройку проводило Московское Археологическое Общество, пекущееся о сохранении Китайгородской стены и архитектурного облика Москвы. Участвовало больше двадцати проектов. Победил же проект под девизом 'Центр' — Ильи Голосова. Архитектор удачно использовал весь полученный участок. Рациональное размещение строений, представляющих комплекс из нескольких корпусов, объединяющая их сложная структура переходов и внутренних дворов прекрасно сочетались с новой архитектурной эстетикой.

Все здания комплекса были прекрасно вписаны в окружающую среду. Близость барочной церкви Николы Большой Крест, а также Ильинской башни Китай — города была умело учтена в организации угла, выходившего на Ильинскую улицу. Сочетание западного корпуса со стройной часовой башней и восточного с мощной неоклассической ротондой представляло собой монументальную композицию и выглядело как единый ансамбль.

Здесь, в новом комплексе министерства иностранных дел России князь Долгоруков tête à tête* принимал своего коллегу из Трансильвании...

...Октавиан Гога был громогласен, оглушителен и монументален...

-Если Россия отказывается от своей священной миссии защитницы малых держав, мы обойдемся без нее! Боги еще не настолько забыли нас, чтобы мы не смогли найти более лояльных и более смелых друзей!

-Не боитесь в таком случае и вовсе остаться одни? — с еле уловимой ехидцей в голосе спросил князь Долгоруков.

-Нет!

-Вы желаете произвести сильное впечатление на Москву? Ведете поиски новых комбинаций союзных стран с участием традиционных субъектов, например, самостоятельной Трансильвании? Или просто подвержены соблазну ждать от Рима, Лондона или Парижа больших благ?

Яростный противник утопической идеи Дунайской федерации, которую трансильванский министр иностранных дел воспринимал как форму сохранения венгерской гегемонии в регионе, Гога являлся сторонником концепции, что Трансильвания, фактически сословно — представительная монархия, управляемая князем из рода Ракоци, секейского происхождения, должна была остаться независимым, суверенным, целостным государством, входящим в состав союза Дунайских держав*.

-Помилуйте, князь, о каком еще сильном впечатлении мне еще надо говорить, если венгерская сторона прямо заявила нашему дипломату в Будапеште, что венгры только ждут приказа для занятия Секлерской земли*, чтобы затем самим войти в Трансильванию? — срываясь на фальцет, задыхаясь, произнес Гога. — И кто говорит? Граф Лоняи, венгерский премьер — министр, либерал, масон, стремящийся с помощью Германии достичь для дважды битой Венгрии новых территориальных приращений, прикрывая эту линию разговорами о 'Дунайской федерации'! Двусторонние отношения Трансильвании и Венгрии обострились до предела! Будапешту уже мало простого изменения границ! В Будапеште говорят о превращении всей Трансильвании в вассальное государство, которое стало бы в провенгерской конфедерации частью Венгрии.

-Военные приготовления проходят по обе стороны границ, не так ли?

...Было известно, что венгерское правительство готово решить трансильванский вопрос военным путем и по мнению генерала Гезы Лакатоша, начальника венгерского генерального штаба, Венгрия в случае войны нанесла бы поражение Дунайским державам. Однако, и это тоже было известно, у Венгрии были причины для беспокойства из — за позиции, занятой Москвой. Собственно, Октавиан Гога прибыл в Москву едва только в Трансильвании стало известно о том, что Иштван Чаки, венгерский министр иностранных дел передал через посланника в Москве следующие просьбы: поскольку переговоры с Трансильванией идут плохо и велика вероятность войны, Будапешт просил Россию не позволять войскам дунайских держав перейти на трансильванскую территорию, и чтобы русская печать была на стороне Венгрии в случае венгерско — трансильванского конфликта.

-Конфликт возможен. Международный конфликт.

-Конфликт, как известно, просто так, из ничего, возникнуть не может. Этот конфликт кто — то должен обязательно спровоцировать. Вопрос — кто?

...Кто? В Трансильвании шумело уже несколько лет. В стране оживленно обсуждалась идея создания венгерской автономии в Секельском крае на территории уездов Харгита, Ковасна и части уезда Муреш, где компактно проживало венгерское меньшинство. Причиной очередного венгерско — трансильванского конфликта стал мелкий спор об историческом флаге Секейского края, вывешенном в уездной управе Ковасны, легко перешедший в националистическую истерию. Флаг быстро сняли. После этого венгры стали демонстративно вывешивать секейские знамена на зданиях по всей Трансильвании. Достаточного количества секейских флагов не оказалось в наличии, поэтому их заказали для продолжения политической акции в Венгрии. 'Дело о секейском флаге' вышло на первые полосы прессы двух стран. Представители венгерского меньшинства в Трансильвании восприняли 'жест' префекта Ковасны, как оскорбление. Дело не ограничилось протестами трансильванских венгерских политиков. В дело вмешалась 'тяжелая дипломатическая артиллерия' официального Будапешта, который вступился за своих венгерских соотечественников в соседней Трансильвании...

-Конечно венгры! А вы им потворствуете!

-Я об этих слухах знаю, — ответил министр, — но все это неверно.

...Гога машинально кивнул: еще в феврале Дьердь Барца, венгерский посол в Лондоне передал дипломатическое письмо главе британского внешенеполитического ведомства, что Венгрия никоим образом не проводит совместные политические акции с Россией. Сделано это было для того, чтобы получить от британского правительства политические гарантии в случае венгерско — трансильванского конфликта. Рвение британской стороны могло подстегнуть подозрения насчет участия Великобритании в провоцировании Будапешта и Албы — Юлии*.

-Не веря моему правительству, вы толкаете его в объятия Англии и Франции.

-Так вы об этом приехали в Москву заявить? Или о том, что еще до визита в Москву вы вели переговоры с Англией и Францией о гарантиях?

-Правильно ли я понял, что Россия не станет поддерживать нас в конфликте с венграми? — запальчиво воскликнул Гога. — Что ж, тогда есть другие, куда более эффективные и реальные способы воспрепятствовать венгерским территориальным притязаниям — поддержка Франции и Англии, гарантирующих неприкосновенность границ.

Долгоруков сидел молча. Лицо его было бесстрастно. Но Гоге показалось, что в глазах министра что — то задорно блеснуло. А по лицу пробежало подобие улыбки. Долгоруков молчал. Он видел, как трансильванский министр оказался не на высоте, и сейчас, на его глазах, свершается падение Гоги.

Кажется, это понимал и трансильванский министр. Он прекрасно знал, что византийское искусство в Москве не утратили, но преумножили. В Кремле приподнятая бровь или еле уловимое 'кхе', или легкий кивок головы гораздо громче всяких слов говорили тем, кто умел трактовать знаки, о политическом будущем того или иного сановника. А уж по многозначительному молчанию всесильного главы внешнеполитического ведомства Российского государства становилась очевидной дальнейшая, не самая завидная теперь, судьба самого Октавиана Гоги.

-Мы сочли нужным договориться с теми государствами, перед которыми тоже возникла угроза со стороны венгерского экспансионизма. — осторожно сказал Гога. — Я могу доверительно сообщить вам, что сейчас такие переговоры происходят, но, с каким государством, не могу сказать без его согласия. Весьма сожалею. Но заверяю вас, что речь не идет ни о союзе, ни о взаимной помощи. Пока не идет, во всяком случае.

-Полагаю, мне не стоит просить вас лишний раз считать нашу беседу конфиденциальной? — спросил Долгоруков.

Октавиан Гога кивнул.

-Хочу предупредить, что закулисные переговоры трансильванских властей нанесут тяжелый удар отношениям России с княжеством. Я просил бы господина министра серьезно подумать над тем, что мы говорим.

-Вы подозреваете наличие неких особых отношений между Трансильванией и неназываемым мною государством?

-А такие подозрения, как известно, опровергнуть очень трудно. Тем паче, к сему примешивается еще одно обстоятельство.

-Это естественное осторожное отношение к русским. — вдруг выскочило у Октавиана Гоги и князь Долгоруков с легким недоумением посмотрел на трансильванского министра иностранных дел.

Гога закусил губу — он совершенно не понимал, как у него, у опытного дипломата, могла вырваться подобная фраза.

-Я должен выразить сожаление, — сказал Долгоруков, — по поводу яростных нападок на Россию в прессе Трансильвании.

-Общественное мнение моей страны сильно озабочено политикой, проводимой венграми и безмолвием, демонстрируемым Москвой.

-Кроме того... — словно не слыша трансильванского министра, продолжил Долгоруков ровным бесцветным голосом. — Вместо признательности за былое наше участие в судьбе народа Трансильвании, мы имеем теперь дело с вызывающей неблагодарностью, которая остается на совести некоторых политиканов, продолжающих спекулировать на том, что Россия якобы отказывается от своей священной миссии защиты и покровительства малых держав, прикрываясь фразами об 'осторожном отношении к русским'. Соответствующие выводы нами будут сделаны. Не сомневайтесь.

-Но, князь, вы неправильно меня поняли...Дальнейшие осложнения с Москвой, и я это готов признать, для нас нежелательны. — примирительным тоном ответил Гога.

-Повторяю. Соответствующие выводы нами будут сделаны.

-Князь...

-Полагаю, что к сказанному остается добавить немногое. Лично я не верю в не отличающийся тщательной подготовкой международный арбитраж в Вене, к которому так склоняются ныне власти некоторых государств, в частности Румынии. Но я верю в способность политических элит Дунайских держав, в том числе и Трансильвании, отказаться от взаимных претензий при перекройке межгосударственных границ на основе строгого соблюдения этнического принципа, принципа самоопределения и международного посредничества, в котором не последнюю роль играет Россия. — сказал князь Долгоруков. — А вы? Верите?

==============

Эта тема положительно занимает его с 1929 года*. — Особенностью парламентских выборов 1929 года было то, что они явились первыми, когда женщины были уравнены в избирательных правах с мужчинами. Жительницы Великобритании были допущены к участию в выборах еще в 1917 году. Тогда они имели возможность голосовать за кандидатов в парламент только с тридцатилетнего возраста, в то время как мужчины — с двадцати одного года. В 1929 году на избирательные участки получили право прийти все подданные его Величества, достигшие двадцати одного года. Это означало, что британский электорат увеличился на семь с лишним миллионов человек, примерно половина из которых были молодыми женщинами, ранее не принимавшими участие в выборах.

tête à tête (франц.) — вдвоем, с глазу на глаз.

входящего в состав союза Дунайских держав*. — политический альянс Румынии (Объединенного княжества Валахии и Молдавии, включавшего Валахию, Добруджу, Молдавию и Буковину), Баната и Трансильвании, покровителем которого по Московскому договору 1857 года выступала Россия. Проект объединения Дунайских княжеств под эгидой западных великих держав в середине XIX века, предусматривавший полностью лишить Россию влияния в Дунайских княжествах и в дальнейшем контролировать политическую ситуацию на Дунае, был сорван Москвой. Усилиями России на престол Объединенного княжества был возведен Константин I Кантемир — подконтрольный и лояльный к Москве господарь из рода молдавских князей Кантемиров, находившихся в родстве с Годуновыми.

ждут приказа для занятия Секлерской земли* — Секлерская земля или Секейфёльд — изолированная от Венгрии территория на востоке Трансильвании, а именно четыре из одиннадцати северотрансильванских уездов — Муреш, Чук, Одорхей, Трей Скауне, площадью 17 тыс. кв. км, компактно заселенная венгерской этнической группой секлеров, численностью от трехсот до пятисот тысяч человек, исторически развивавшихся совершенно самостоятельно.

Албы — Юлии* — Алба — Юлия — один из самых древних городов Трансильвании и всей Румынии, столица Трансильвании.

28 августа 1932 года. Суббота.

Москва. Сретенка.

...Гудрун Нильссон на фотографической карточке выглядела великолепно. Выше среднего роста, стройная, в черном платье...Жемчуг, чулки, туфли...Лицо и волосы, причесанные пальцами.

-М — да, хороша...— подполковник Лехмуссар, курировавший в Четвертом отделении Департамента Государственной Охраны 'скандинавское' направление, нехотя, будто с сожалением, вернул Чечелю фотографию и заказал официанту воды и лепешек.

...У конца улицы Сретенка, при выезде на Троицкую дорогу, вместо старых деревянных Сретенской башни и ворот, бывших частью последней, четвертой московской крепости — так называемого Скородома или Деревянного Города, построены были каменные двухэтажные палаты со сквозным проездом под ними и трехярусной башней, напоминающей западно — европейскую ратушу. Башня, увенчанная шатром в центре, считалась одним из символов Москвы. В ней разместилась астрономическая обсерватория, которой стал заведовать шотландец Мор. В последующие годы Сретенская башня использовалась по — разному: там были склады, учебные мастерские, библиотека, административные конторы...В середине XIX века башню капитально отремонтировали.

На первом этаже бывшей астрономической обсерватории теперь обосновался грузинский промышленник Лагидзе, из Кутаиса, занимавшийся как 'натуральными' минеральными водами, так и 'искусственными', то есть безалкогольными напитками. Владелец фирмы 'Воды Лагидзе' сначала пристроил в палатах заводик по производству воды, а затем оборудовал павильон, где продавали пиво, минеральные воды и безалкогольные напитки. В качестве атрибутов комфорта павильон освещался электрическими лампочками за счет личных электрических ресурсов Лагидзе, три раза в неделю выступал оркестрик, который являл собою связующую нить между технической модерностью и европейской культурой. Грузинское заведение Лагидзе заявило свои притязания на новую модерность ничуть не меньше, чем знаменитые московские литературные кафе. В нем не зародилось никаких литературных движений, оно не стало пристанищем представителей богемы, поэтому не могло похвастаться своей мифической историей, но оно представляло собой общую форму модернистской интеллигентской деятельности, чьей целью является прогрессивное преобразование повседневной жизни. В основе этой прогрессивной идеологии, образующей духовную основу 'новых интеллектуалов', лежали очень древние восточные представления о прогрессивной Европе и отсталой Азии, и именно этот разрыв между европейскими стремлениями и восточной реальностью возлагал, по мысли Лагидзе, на интеллигенцию ее историческую миссию — преобразование разнообразной национальной жизни на европейский манер.

Кафе Лагидзе продавало только безалкогольные напитки ('искусственные минеральные воды'), пользовавшиеся популярностью как среди мужчин, так и среди женщин, однако у последних — больше. С легкой руки Лагидзе пить воды стало модным: неважно, хочешь ты или нет, ты все равно должен купить хотя бы бутылочку воды, даже если ты не выпьешь и одного стакана. Это бессмысленная трата денег, но с этим ничего нельзя было поделать. К тому же холодная вода освежала. У Лагидзе потребление безалкогольных напитков выражало абстрактное равенство общества, поскольку напиток употреблялся лишь с целью утоления жажды, а общение велось только с целью поговорить. Женщины и дети чувствовали себя у Лагидзе вполне комфортно. В этом смысле такие места, как кафе Лагидзе, разительно отличались от ресторанов и баров, пристанищ мужского братства.

Впрочем, восточный духан сдаваться не пожелал и к замечательной воде с сиропом Лагидзе добавил горячие хачапури, которые пекли практически на глазах у посетителей. Стоило это удовольствие всего тридцать копеек. Можно было утолить жажду и перекусить с удовольствием: горячие хачапури с водой Лагидзе — это действительно нечто необычное.

Чечель и Лехмуссар расположились в уголке кафе, за мраморным столиком. В кафе было пусто — московский август не сезон для грузинского заведения с сиропом и сырными фирменными лепешками...

Когда Лехмуссар заказал воды и лепешек, и официант отошел от стола, приняв заказ, Чечель глянул в окошко и произнес негромко:

-Сентябрь выдастся дождливым...Как вы думаете?

-Пожалуй. Грибов порядочно будет...

-Константин Яковлевич, как живете — можете? Не женились?

Лехмуссар, наследник эстонских конунгов, убежденный бобыль сорока шести лет, отрицательно покачал головой. Другой бы поспешил налаживать жизнь наново, но Лехмуссар не захотел, оказалось, у него твердый, неуступчивый характер.

-А вы, Сергей Владимирович, как?

-Увы. — лицо Чечеля окаменело и это не укрылось от внимания подполковника.

-От дел не отошли, не затаились и продолжаете испытывать судьбу?

-У меня, Константин Яковлевич, есть несколько простых правил. Одно из них — ты должен быть незаменим. Если начальство считает тебя незаменимым, оно оставляет тебя в покое.

-То есть?

-Начальство не будет смотреть, чем ты занимаешься, и никогда не будет тебя проверять.

-А другие правила?

-Всегда делать вид, что занят. Всегда изображать из себя спешащего. Если казаться всегда занятым, можно делать все, что душе угодно.

Лехмуссар откинулся на спинку кресла, долго смотрел на вычурную трость Чечеля, сказал, после паузы:

-Я всегда буду благодарен вам Сергей Владимирович, за спасение своей дочери. Этого не забыть. Как такое забыть? С той поры вы безнадежно и заметно хромаете, а я счастлив, потому что моя дочь жива и здорова, в удачном замужестве, любима.

-Не будем ворошить прошлое. — вздохнув, сказал Чечель. — Давайте, Константин Яковлевич, к делу.

-Давайте.

-Что — то на сию красавицу у вас имеется? Какой — нибудь материальчик?

-Не особо богато. Весной 1929 года она мелькала, правда косвенно, так, краешком, в деле подполковника Корка.

-Корка? Что за дело? Не припомню что — то...

-В мае двадцать девятого года военное ведомство через шведскую фирму закупило у Бофорса несколько типов орудий и разных военных принадлежностей. Принимать заказ в Стокгольм выехал подполковник Август Корк.

-Корк...Корк...Он, кажется, земляк ваш?

-Да. Лифляндец. Ну, так вот...Заказ был не особенно велик, так как закуплены были по преимуществу одиночные образцовые вещи. И несколько опытных, экспериментальных. При заключении договора фирма 'Бофорс' представила общее разрешение шведского правительства, предоставляющее ей право вывоза изделий в разные страны. В том числе и в Россию. Корк поехал, и ехал неспеша. А в Швеции в это время произошли парламентские выборы, к власти пришло новое консервативное правительство и фирма 'Бофорс' внезапно получила отлуп и запрещение вывезти в Россию некоторые образцы из русского заказа. Подполковник Корк решил проявить инициативу — попросту полез раздавать взятки, что привело к нешуточному скандалу. Пресса раздула кадило, всплыли бумаги с номенклатурой некоторых изделий и 'образцов', шведская общественность взвилась на дыбы...

-А при чем тут наша обворожительная шведка?

-Подполковник Корк со взятками совался в различные инстанции, а эта Нильссон его сводила с 'нужными людьми' в дипломатическом ведомстве и в правительстве. И, как полагали наши коллеги из военного ведомства, попутно копировала или воровала бумаги с номенклатурой изделий, которые позже всплыли в прессе.

-Константин Яковлевич, вы этим делом занимались, хотя оно по другой епархии...

-Да, но там так получилось...Первый секретарь нашего посольства в Швеции уведомил министерство иностранных дел о возможной мошеннической сделке и ее вероятных дипломатических последствиях. Он обязан был доложить начальству о поведении в Швеции российского подданного, если заподозрил, что поведение этого подданного может оказаться пагубным для международных отношений двух государств. В конечном итоге подполковника с трудом удалось вернуть в Россию, через унизительную процедуру выдворения. Пришлось и нам 'прихватывать' какого — нибудь шведа для выдворения, чтобы, так сказать, око за око...Подполковника Корка естественно ошельмовали, выгнали в отставку, он озлобился, пустился в тяжкие. Ну, а после мы готовили справочку на Нильссон, когда она в Россию въезжала как атташе шведского посольства по культурным вопросам. Прямых концов ее участия в деле с 'Бофорсом' и Корком не сыскали, потому и не препятствовали со въездом...

-И более ничего на нее нет?

-Есть еще кое — что.

-Тоже косвенно?

-Тоже. Из нашего посольства в Стокгольме поступил сигнал: один из дипломатов написал в своем кабинете телеграмму в европейский департамент министерства иностранных дел. Написал в двух экземплярах: первый, черновой вариант, он, разумеется, уничтожил, как это и предписывается существующими правилами, уничтожил и второй, исправленный вариант, который и сдал для зашифровки. Ну, казалось бы, типичный случай: малоопытный дипломат совершенно забыл о том, чему учили — писать телеграммы, подлежащие зашифровке, исключительно на третьем этаже. И там же уничтожать оригинал после зашифровки телеграммы сотрудником шифровальной службы. Принес дипломат готовую телеграмму 'снизу'. Из своего кабинета, что шифровальщик заметил с несколько удивленными глазами. Ясно, что он предположил — дипломат по неопытности, или по умыслу, одну копию телеграммы оставил у себя, чтобы передать кому — то. О случившемся было сообщено в Москву.

-Текст телеграммы...Что в ней было?

-Черт его знает. Что — то из серии политических рекомендаций по выработке тактики курса в случае демарша определенных заинтересованных сторон на чрезмерное экономическое присутствие России на Балтике. Иными словами, соображения, что отвечать, сообразуясь с местными реалиями, если начнутся предложения сторговаться, взамен требуя уступок в политичсеких вопросах. Телеграмма была довольно значительная по объему, с цифрами и выкладками.

-И что дальше?

-За дипломатом установлено было негласное наблюдение, которое ничего не дало. Выяснилось, что дипломат сей был замечен в обществе обворожительной Гудрун Нильссон. И только.

-И только...

-Есть настораживающие моменты.

-Что настораживает?

-Два момента. Во — первых, некоторая...избыточная, я бы сказал, пестрота биографии Гудрун Нильссон. И там была, и сям жила...Сотрудница консульской службы в Варшаве, атташат по вопросам культуры в шведском посольстве в Вильне...Свободно владеет четырьмя европейскими языками, не считая русского...

-Да, по — русски говорит как мы с вами, Константин Яковлевич. Это, кстати, странная деталь. Чистота речи такая, что невольно наводит на мысль об особой филологической подготовке.

-Вот это есть второй настораживающий момент...

Картинки из прошлого — XI.

-...Какого черта вы вообще отправили этот великокняжеский поезд? Зачем? Чего вы хотели этим доказать и какой цели добивались?

-К нему прицепили вагон от состава, вывозившего персонал и архив русской дипломатической миссии в Варшаве: у поезда с дипломатами был разбит паровоз. И кроме того...Это был жест доброй воли...

-Какой еще к черту доброй воли?! Вы не видели, что творилось в Польше, когда посылали этот злосчастный поезд?! Вы не видите, что творится сейчас?!...

29 августа 1932 года. Воскресенье.

Москва. Кремль.Теремной дворец.

...Государь принял явившегося на аудиенцию начальника Генерального Штаба генерала Ордин — Нащокина запросто. Поздоровался и сразу оглушил вопросом:

-Как вы считаете, генерал, что нас ждёт в будущем, не очень отдалённом, лет эдак через пару или тройку?

Вопрос был неожиданный и, как показалось Ордин — Нащокину, неглавный в их беседе, и он пожал плечами.

— А всё — таки?

-Точно ответить не могу, Ваше Величество. Уточните, где?

-Везде. — государь вздохнул и взглянул в окно.

Из Теремного дворца открывался вид на кремлевский храм Святая Святых и семиярусную колокольню 'Ивана Святого', напоминавшую колокольню Ивана Великого... Когда — то, в конце шестнадцатого века царь Борис Годунов, в знак утверждения Москвой монополии на власть, удостоверившей свои права священными регалиями и идеологией державной исключительности, вознамерился возвести в центре Кремля иерусалимский храм Святая Святых: 'и камень, и известь, и сваи, — все было готово, и образец был деревянной сделан по подлиннику, как составляется Святая Святых'. Храм Соломона в Иерусалиме давно уже не существовал и образец был снят с храма Воскресения Христова, так как 'паче меры' собирались устроить в новой святыне Гроб Господень. Замысел 'перенесения' в центр Кремля, в цитадель, ставшую символом сакральной державности, где находились резиденция царя и митрополичье подворье, величайшей святыни христианского мира, был продолжением программы, заявленной Борисом Годуновым в коронационном чине. Идея построения вселенской святыни придавала целостность создаваемой модели Российского государства как последнего и единственного православного царства. Храм должен был стать главной святыней государства. Поговаривали, царь Борис даже намеревался разрушить Успенский собор (надо полагать и Воскресенский), а затем выстроить здесь единый огромный храм 'якоже в Иерусалиме, — во царствии сим хотяше устроити, подражая — мняся по всему Соломону самому..,' — а в храме 'тройческого состава единаго видимаго возраста Христа Бога Гроб, — Божественныя Его плоти вместилище, с сущаго от Их во Иерусалиме мерою и подобием'.

Проект Бориса Годунова имел, несомненно, и своих апологетов, которые готовы были создать в Москве Второй Иерусалим, однако он не был полностью реализован из — за смерти царя. Собор достраивали после кончины Бориса Годунова на протяжении нескольких лет, без конкретности в следовании первообразу. Практически вся застройка Московского Кремля, комплекса его церквей как символа двадцати пяти Престолов Небесного Града, была посвящена 'небесно — градской' символике. И храм Святая Святых с колокольней 'Иван Святый' был центральным в градостроительной композиции всей Москвы, поэтому он также не избежал изменений в русле новой грандиозной идеи. Эти изменения и были произведены в 'колокольном сюжете': собор оказался 'увешанным' со всех сторон колоколами. Был большой колокол 'между башней и церковью', о каковом писал еще Генрих Штаден в конце XVI века, и каковой можно видеть в изображении Воскресенского собора на плане 'Кремленаград'. Сам храм — с вычурными, не во всем правдоподобными формами: вертикальные волюты — высотой в целый этаж, вход в храм с востока, вверху — по бокам — пустые арки, как бы уже построенные для навески колоколов. В 1600 году Борис Годунов указал надстроить башню — колокольню, превратив ее в 'Ивана Великого', Повышение ее потребовалось еще и оттого, что вокруг Москвы в 1586 — 92 годах были построены каменный Белый Царев город и деревянный Скородом, а колокольня, да и храм Воскресения Христова должны были просматриваться с Поклонных гор — как это было в Иерусалиме.

В 1624 году к северной стене собора зодчий Бажен Огурцов пристроил шатровую 'Филаретову' колокольню, ставшую позже колокольней 'Ивана Святого'. Два чисто звоничных сооружения встали по сторонам храма. Колоколам оставалось только сомкнуться над ним, но это произошло не скоро: через двадцать лет, прежде, чем верхний кубический этаж храма под барабаном был окончательно перестроен под навеску самого большого колокола Успенской звонницы.

Церковный колокол на Руси был символом Святой Божественной Троицы; колокольный звон воспринимался как Божий глас, проповедь Евангелия, звук трубы Ангельской при созыве человечества на Страшный Суд в Конце Света. Всем этим легко объясняется высочайшее местоположение колоколов выше стен церкви (Небесного Града), но под барабаном церковной главы (Престолом Господним). Так можно объяснить главное символическое содержание гигантского звоничного сооружения Кремля, его определяющее значение в градостроительной композиции всей древней Москвы. Символ Небесного Града Иерусалима заключил здесь внутрь себя символ Иерусалима земного. Прообраз слился с образом в нераздельном единств.

Второй Иерусалим в московском Кремле проявлялся также в 'звуковой сфере', очевидно по библейской рекомендации: 'На стенах твоих, Иерусалим, Я поставил сторожей, которые не будут умолкать ни днем, ни ночью'. Кремлевская стража посреди ночей, традиционно, с века XVII и доныне, перекликалась примечательным образом: 'Славен город Москва!', 'Славен город Киев', 'Славен город Владимир', 'Славен город Смоленск'...

Указанная градостроительная символика Москвы, её Кремля, конечно, не всеми легко 'прочитывалась', воспринималась, — некоторому числу людей, особливо же иностранцам, может быть, вообще не раскрывалась. Русские же люди знали: могучий голос тысяч московских колоколов был голосом Святой Руси в ее столице. И Богдан Хмельницкий говорил на Богуславской Раде в 1650 году: 'Едино мы тело Церковное с православием Великой России, главу имея Иисуса Христа'. И над Москвой не умолкал с тех времен Глас Божий...

— Ладно, генерал, прошу вас, докладывайте о подготовке маневров...

...Традиционный лагерный сбор под Москвой, в окрестностях Тучково, завершался большими корпусными маневрами. Заканчивался годовой учебный период и войска возвращались на зимние квартиры.

Уже давным — давно тучковские маневры перестали быть только лишь хорошо отрепетированным за многие годы представлением, где все было известно заблаговременно, где действия войск тщательным образом были расписаны: такую — то возвышенность всегда полагалось атаковать с юга, такому — то полку дневку следовало устраивать там — то, а после дневки выдвигаться туда — то...Государи запретили пускать пыль в глаза и самолично следили за тем, чтобы не было отрыва подготовки войск от действительных требований военного дела. Была прекращена и такая порочная практика, когда выступление в лагерь гвардейских полков очень смахивало на красивый и веселый пикник: с роскошными палатками для офицеров, с персидскими коврами в них, с серебряной посудой, с буфетчиками и официантами из лучших московских рестораций, и при этом не имели иногда до половины офицерского состава — в лагерь выходила в большинстве молодежь, остальные, 'старики', разъезжались по своим имениям, на заграничные курорты, и их до осени никогда не видели.

Федор Алексеевич любил военное дело, считал себя профессиональным военным ( не однажды, в шутку, жаловался супруге, государыне Александре Федоровне, что застрял в чине полковника, а по восшествии на престол дальнейшее продвижение не положено по закону). Царь, в бытность свою наследником престола, в течение шести лет последовательно командовал батальоном лейб — гвардии Московского полка, эскадроном лейб — гусар, батареей в конной артиллерии, прослушал академический курс лекций по тактике, фортификации, истории военного искусства. Он чрезвычайно интересовался новейшими достижениями военного дела, с охотой использовал технические новинки в повседневной жизни. Неизменное удовольствие государь испытывал всякий раз, когда следил за ходом разворачивающихся маневров, за тем как батальоны ходят в атаку, как стрелки проделывают рассыпной строй, как лихо гарцует кавалерия, как выдвигаются на позиции артиллерийские и пулеметные запряжки. Во время тучковского лагерного сбора обязательно проводились длительные, с отрывом от лагерей, войсковые учения, на которых происходила отработка новых способов и форм ведения современного боя. Особое внимание уделялось взаимодействию пехоты, кавалерии, механизированных частей и артиллерии в различных видах сражения и управлению войсками. Учения производились, как правило, в интересной по замыслу, сложной и весьма поучительной для войск и командования тактической обстановке. По окончании каждого дня маневров для государя было правилом обязательно присутствовать на долгих разборах. Слушал он по обыкновению непроницаемо, но суть доклада схватывал быстро, отлично улавливал, зачастую с полуслова, смысл нарочито недосказанного. Федор Алексеевич был чуток к оттенкам формулировок, симпатизировал толковым докладчикам, особенно тем, кто умел ясно и кратко излагать запутанные вопросы, не выходя из разговорного тона. В его рассуждениях и репликах генералы чувствовали ясность суждений и остроту мышления.

Подготовка к нынешним манёврам сопровождалась немалыми сложностями. Первоначально для учений был выбран район Медыни и Волоколамска. Но место их проведения пришлось изменить — в районе учений шоссеированных дорог почти не было, а грунтовые лишь на пятнадцать — двадцать процентов были профилированными. Состояние дорог оставляло желать лучшего, многие мосты требовали ремонта. Поэтому ещё до манёвров пути сообщения привели в порядок, привлекая к работе в том числе местных жителей. Впрочем, ремонт дорожной сети был обыкновенным делом, и в этом плане нельзя говорить о 'показушности' манёвров. Масштаб учений пришлось уменьшить, а район их проведения сдвинуть к западу, к Можайску.

-Ваше Величество, войска разделены на две условные стороны: 'красных' и 'синих'. — докладывал Ордин -Нащокин. — Первоначальный состав войск, вызываемых на учения: Первая Гвардейская гренадерская дивизия, Вторая Гвардейская гренадерская дивизия и Гвардейская дивизия государевой огнестрельной пехоты, Первая Гвардейская кавалерийская дивизия и Вторая Гвардейская кавалерийская дивизия, Вторая пехотная дивизия, два полка Двадцать второй пехотной дивизии, Первый бронемеханизированный полк, Четвертая кавалерийская дивизия, Первая бронекавалерийская бригада, Сорок второй егерский полк, корпусная артиллерия, два инженерно — саперных батальона, понтонный батальон, авиадесантный батальон, три авиационные бригады. 'Красную' сторону представляет управление Гвардейского корпуса, а 'синюю' — управление Второго армейского корпуса. Силы 'красных' входят в условную Южную армию, а силы 'синих' — в условную Северную. Действия на армейском уровне не отрабатываются. Южная армия 'красных' имеет задачу: вклиниться в образовавшийся между двумя армиями 'синих' разрыв, овладеть районом Волоколамска и выйти на реку Лама. 'Синие' собирают оперативную группировку и обороной по реке Руза прикрывают Волоколамское направление. В дальнейшем конно — механизированными частями 'синие' имеют задачу разбить конно — механизированную группу 'красных', выходом в район Можайска прикрыть правый фланг условной соседней армии 'синих'. Таким образом, предполагается встречное сражение с активным участием подвижных соединений. В состав Южной армии 'красных' входят гвардейские части и бронемеханизированный полк, имеющий сорок шесть танков и несколько бронемашин. Им приданы понтонеры, Первая Гвардейская кавалерийская дивизия и Вторая Гвардейская кавалерийская дивизия. Армия 'синих' включает Вторую пехотную дивизию, два полка Двадцать второй пехотной дивизии, Четвертую кавалерийскую дивизию, Первую бронекавалерийскую бригаду, Сорок второй егерский полк, два саперных батальона и авиадесантный батальон.

Генерал расстелил на столе карту и уверенно показал предполагаемую обстановку маневров, районы сосредоточения войск.

-По срокам начала маневров определились?

-Да, Ваше Величество. Если все будет хорошо, начнем маневры утром девятого.

-Хм — м, я в это время буду в Новгороде...

-Восьмого сентября запланировано также учение по переброске железнодорожным транспортом пехоты из района постоянной дислокации к месту проведения учений. Намечена переброска одного полка Двадцать второй пехотной дивизии из Смоленска в район Можайска.

-Какова вводная? — спросил царь, вглядываясь в карту.

-Вводными на учение определена задача: разгром 'красными' 'синих' на реке Лама. После шестидесятиверстного марша с боями, Южная армия к двенадцатому сентября выходит в район Волоколамска. С утра тринадцатого сентября она продолжает наступление, чтобы уничтожить резерв 'синих', выйти на рубеж реки Лама и закрепиться на нем. Северная армия должна попытаться закрыть брешь подходящими подвижными резервами. Это должен сделать отряд, имеющий до сорока танков и бронемашин, в составе Четвертой кавалерийской дивизии и Первой бронекавалерийской бригады. Последняя будет усилена добавлением батальона пехоты из состава Двадцать второй пехотной дивизии.

-Верно. — сказал Федор Алексеевич. — На прошлогодних маневрах плохо был решен вопрос количества пехоты, несоответствие ее числу танков в бронекавалерийской бригаде сказывается особенно при действии в тылу противника и ночью. Нужно резко увеличить количество пехоты.

Царь задал еще несколько уточняющих вопросов, на этом аудиенция завершилась.

...Генерал Ордин — Нащокин тяжело плюхнулся на заднее сидение 'Руссо — Балта' и мрачно выдохнул:

-В Федоровский городок*...

Генеральский лимузин резко рванул с места, Ордин — Нащокин недовольно поморщился, однако ничего не сказал шоферу, отвернулся к окну и прикрыл глаза.

Из Боровицких ворот 'Руссо — Балт' вырвался стремительно, следом за ним выкатилась машина сопровождения — черный 'Паккард'. Автомобили на большой скорости напрямик устремились по Знаменке к Арбатской площади, наискосок пересекли ее, промчались по Поварской, у Кудринской площади свернули к зоосаду, выскочили на Большую Пресненскую и понеслись к Пресненской заставе. Перед заставой, не доезжая эстакады Пресненской линии городского метрополитена, машины ушли правее, на Воскресенскую, и через путепровод над железнодорожными путями товарной станции Александровского вокзала подлетели к Николаевским казармам. Здесь машина сопровождения приотстала, а генеральский лимузин свернул влево, через аккуратные ворота въехал на территорию Федоровского городка — комплекса зданий Военного Министерства Российской империи. От Кремля сюда совсем близко...

29 августа 1932 года. Воскресенье.

Подмосковье. Окрестности Барвихи.

-...Удивительно. Удивительно. Такая царственная бездонная тишина...Словно быстро промелькнувшая фильма или хорошо рассказанная сказка... — негромко восторгался Каррингтон, вглядываясь в тихие берега Москва — реки...

Коммерческий советник британской дипломатической миссии в Москве Малькольм Каррингтон проводил встречу со своим российским конфидентом Леонидом Фридриховичем Кациусом, в недавнем прошлом преуспевающим помощником редактора московского окололитературного журнала, а ныне — членом Центрального Комитета партии 'Национальное действие', эдакого правого ответвления 'объединенных максималистов', особенно интересного теми подвижками, которые делал ортодоксальный народнический эсеровский социализм в направлении сближения с либерализмом, в направлении поиска либеральных ценностей. По сути дела, и правые социал-демократы, представленные 'Народным действием', и правые социалисты — революционеры, и левые либералы, во многом независимо друг от друга, разрабатывали теоретическую платформу очередного российского центризма.

В это августовское утро Малькольм, словно типичный московский дачник, выбрался за город: не стал петлять по центру Москвы, на всякий случай проверяя наличие за ним наружного наблюдения русских (поведение его не должно было вызывать подозрение у профессиональных наблюдателей — если русские филеры отметят, что иностранец проверялся, у них появится стимул работать конспиративнее, изобретательнее и настойчиве, а иноземцу грозило попадание в разряд подозреваемых, что могло сильно осложнить жизнь), прокатился на метро, смешавшись с выезжающей загород на отдых публикой, электричкой со Смоленского вокзала доехал до Усова, конечной станции Барвихинской 'дачной' ветки, там съел мороженое, позагорал на пляжике. Поездка за город, впрочем, была залегендирована: в Усово проживал на собственной даче Сергей Чермаев — русский дизайнер, который родился в Грозном, учился в Хэмпстеде, работал в Латинской Америке и Франции, а позже получил британское подданство. С ним Каррингтон был шапочно знаком и давно напрашивался к нему в гости, чтобы обсудить, по просьбе посла, одно дело.

...Британскому дипломатическому представительству требовалась новая резиденция для посла. Архитектурный конкурс на лучший проект новой резиденции был в полном разгаре. Его председателем был герцог Глостерский. Уже был выставлен 'список' лучших проектов, отобранных для конкурса. Большинство из них не подходило или для выполнения служебных функций помещения, или как сооружение, не вписывающееся в архитектурный облик Москвы. Архитекторы — члены жюри были сторонниками проекта, напоминавшего ангар для дирижаблей. Послу очень нравился дизайн в неоклассическом стиле Чермаева, который был создан с таким расчетом, чтобы соответствовать московскому стилю и успешно функционировать в качестве роскошного отеля с рестораном, концертного зала и зала для заседаний — для чего, собственно, и предназначается посольская резиденция. Архитектурная пресса в Англии единодушно осудила его выбор на том основании, что новое здание 'не является символом британской архитектуры в центре Москвы'. А один комментатор кисло признал, что победивший проект вполне подходящее место, откуда посол и его супруга смогли бы исполнять свои функции. Но сам он, видимо, считал это еще одним критическим замечанием...

Именно сегодня Чермаева на даче не оказалось — он уехал в Смоленск, и 'огорченный' Каррингтон, оставив прислуге визитку и письмо с приглашением о встрече, решил хоть немного компенсировать свой выезд за город подмосковным отдыхом.

В Усове Каррингтон дождался Леонида Фридриховича Кациуса, который снимал скромный домик на окраине дачного поселка, что называется, у самой воды, и вместе с ним, будто бы случайным попутчиком, желая прокатиться, сел на речной трамвайчик. В качестве 'трамвайчиков' использовались небольшие мелкосидящие катера — пароходы конструкции инженера Туркова — речным трамваям доводилось швартоваться не только к стационарным пристаням и дебаркадерам, но и к причалам у самого берега. 'Трамвайчики' были достаточно неказисты на вид. Назначение этих судов состояло лишь в том, чтобы перевезти как можно больше пассажиров. Об изяществе 'трамвайных' катеров или об особом комфорте для пассажиров и речи не было. Для пассажиров предназначалось закрытое помещение в носовой надстройке, а также площадки на ее крыше и на главной палубе — за ходовой рубкой. Там устанавливались сорок шесть сидений, подобных тем, что применялись на 'сухопутных' трамваях. Остальным пассажирам в часы 'пик' приходилось стоять в проходах между креслами и вдоль бортов, у рубки. Во многих городах Европейской России владельцем этих линий выступало Московско — Нижегородское общество легкого пароходства, и пароходики получили в народе название 'москвич'.

Прогулочные катера отходили от Усовского причала каждые полчаса и следовали вниз по реке, через Рублевский гидроузел и Мякининское водохранилище к Щукино, по пути делая несколько непродолжительных остановок. После сооружения Екатерининского канала, постройки шлюзов у Рублева и села Спас, модернизации Рублевской водоочистной станции, ввода в строй системы вазузских и истринских водохранилищ, Рублевского и Мякининского водохранилищ на северо — западе столицы, регулярную навигацию довели от Щукинского плеса до Мухина, где располагались Тучковские летние лагеря лейб — гвардии. Маршрут по реке пользовался популярностью у дачников и праздной московской публики, выбирающейся из города на выходные, и был относительно дешев.

...Лесной коридор иногда расступался, открывая взору то далекий луг и косцов на нем, то деревеньку, живописно разбросанную по берегу.

-Это что там? Косцы? — удивленно спросил Каррингтон, указывая на фигурки людей в поле. — Не поздно ли косить?

-Поздно. — равнодушно согласился Кациус и пояснил. — Лучшим временем сенокошения считается промежуток от Петрова дня и до Прокла*.

-А что же они тогда косят?

-Но ведь это Подмосковье, средняя полоса...В средней полосе России сено начинают заготавливать со второй декады июня и продолжают заготовку до второй декады августа. А эти,...эти докашивают горох. Сегодня обещали солнечную погоду, аккурат подсушит сенцо. Под воздействием ветра и солнца. Этот способ позволяет получить самое качественное сено.

-В вас нет ничего поэтического, Леонид Фридрихович. — хохотнул Каррингтон.

-Поэтические настроения мои развеяны шестью месяцами одиночного заключения в Пресненских 'Крестах' и годом, проведенным в Хибинских горах на постройке рудника. Поверьте, такое времяпрепровождение, на излишне открытом воздухе за Полярным кругом, начисто отбивает всякую охоту к поэзии.

-Я осведомлен о ваших прошлых трудностях и я вам сочувствую...

...Журналистская деятельность Леонида Фридриховича не ставилась Карингтоном под сомнение. Время от времени Кациус работал в качестве профессионала и сотрудничество в журналах 'Аукционный вестник', 'Русский аукцион', 'Театр и искусство', 'Галерея' было для него куском хлеба. Он появлялся в редакциях довольно часто, загадочно улыбался костистым бледным лицом, пил жидкий чай и выкладывал 'материал', который, выражаясь языком газетчиков, всегда был 'ударный': либо полусекретные факты из мира искусства, рядовому сотруднику недоступные, либо интервью с видным 'лицом', недосягаемым для простых смертных работников печати. Особенный 'конек' Кациуса касался финансовых вопросов — он был поразительно осведомлен о ценах и прейскурантах престижных художников, оперных див, знал все и вся в сокрытом от глаз мире крупных аукционных домов и художественных салонов. Гонорары Леонида Фридриховича были повышенными, но получая деньги, он относился к ним довольно равнодушно. Он был на 'ты' с актерами и аукционистами, певцами и владельцами художественных галерей, не постучавшись, входил в уборные одевающихся артисток, туда — сюда телефонировал, знал кто, где обедает и кто у кого ночует, где можно было среди ночи оценить антикварную безделушку и кто из аукционистов дружит с 'зеленым змием'. Но это была деятельность, находящаяся на виду. На поверхности. Скрытым от посторонних являлось участие Леонида Фридриховича в нелегальной работе: он состоял в рядах партии 'Национальное действие', движения с нотками народничества, но с центристским душком, входившего в состав Русского Политического Центра, считавшегося главным эмигрантским экспертным ядром антирусских инициатив и имевшего штаб — квартиру в Лондоне. В 1930 году Кациус, будучи еще 'объединенным максималистом', радикалом — теоретиком, подвергся аресту и после шестимесячного следствия осужден на два года в каторжные работы. Освобожденный летом 1931 года, 'по зачетикам'*, он озлобился на власть, но стал осторожен и более конспирирован. В партии Кациус отвечал за сбор и получение сведений, необходимых для 'кропотливой работы во имя свержения режима' — попросту собирал информации, представляющие определенный интерес не только для Русского Политического Центра, но и для иностранных заказчиков политического объединения, подбрасывающих 'партийцам' 'товарищеские субсидии'...

...Речной трамвайчик неспешно ошвартовался у пристани 'Барвиха'. На палубу вспорхнула стайка молоденьких девчушек в военной форме, с погонами черно — малинового цвета и золотыми шифровками в виде цифр '4' и '2'.

-Это кто такие? — улыбаясь, спросил англичанин. — Милые создания!

-Сорок второй егерский*.

Каррингтон состроил серьезное лицо и понимающе кивнул. Он был наслышан про егерский полк, отличившийся еще в русско — турецкую кампанию 1826 года, год спустя вырезанный почти целиком во время подлого нападения курдов. Несколько отчаявшихся офицерских и солдатских вдов, по большей части местных уроженок — горянок, чудом уцелевших в жуткой резне, стихийно сбились в отряд мстительниц и на протяжении нескольких месяцев вели настоящую охоту за вождями курдского племени, участвовавшего в нападении. Позднее в полку, царским указом, на постоянной основе была сформирована особая команда женщин — стрелков. А сам полк, ныне дислоцирующийся в Лохино, недалеко от Рублевского гидроузла, превратился в учебное депо, элитный центр стрелковой подготовки, где обучали снайперов армейских частей. Принимали в его состав и женщин 'идеального здоровья', незамужних и исключительно православного вероисповедания. В Лохино, у реликтового озера Гнилая Яма, в глухом лесу, в обстановке строжайшей дисциплины и постоянного контроля, поощряя плевки, брань и жевания табака, из будущих стрелков инструкторы выбивали 'домашнюю дурь' и постепенно превращали в настоящих солдат, с трехсот пятидесяти казенных саженей* попадавших из снайперской винтовки между глаз.

-Славные девчушки. — пробормотал Каррингтон. — Вероятно, возвращаются после увольнительной в город? Может, сведем с ними мимолетное знакомство?

-Давайте лучше к делу. — резко сказал Кациус. — Вы ведете себя крайне неосмотрительно. Я нахожусь под гласным надзором полиции. Но я не могу поручиться, что надо мной не учрежден негласный надзор. Вы же тащите меня на прогулку на катере, но вместо серьезного разговора болтаете о подмосковных красотах и красотках в форме.

-Полноте, Леонид Фридрихович. Успеем и о делах поговорить. Дайте же насладиться местным воздухом. Я торчу в московских каменных джунглях целыми днями и неделями. Для меня выбраться на загородную прогулку, совместив дело и отдых — само по себе большая удача. Будьте снисходительны ко мне.

Каррингтон прищурил глаз, всматриваясь в лица девушек — егерей, широко улыбаясь, негромко сказал:

-Леонид Фридрихович, вы же сами позвали меня на встречу. Видимо, есть что — то серьезное у вас?

-Куда — то вы запропастились, мой английский друг. Аж в зобу дыханье сперло...

-Вы заболели? Что — то с сердцем? — забеспокоился Каррингтон.

Кациус засмеялся, негромко, раскатисто:

-Эх, англичанин, с русской душой...

-Леонид Фридрихович, у вас есть сильные, не афишируемые связи в обществе. Информация поступает к вам отовсюду. Вы располагаете достаточно авторитетными источниками.

-Безусловно.

-На днях секретарь северо — американской дипломатической миссии в Москве сказал мне, что русские носятся с идеей какого — то активного зондажа японской стороны.

-Весьма вероятно.

-Вам об этом ничего не известно?

-Что — то известно, что — то неизвестно. Сейчас идет очередной виток борьбы за господство. Приходится принимать во внимание массу различных обстоятельств, согласовывать внешнюю политику с другими державами. Союзы, коалиции, антикоалиции, поиск компромиссов...

-Позиция, занятая японцами, далека от вероятного компромисса. — возразил Каррингтон. — Токио ясно дает понять, что свою экспансионистскую политику менять не будет. И на уступки не пойдет.

-Рано или поздно японцам потребуется передышка. — сказал Кациус. — Эйфория от экспансии начнет спадать, и тогда Токио начнет бомбардировать, вынужденно бомбардировать, замирительными депешами. И встанет вопрос, какие условия предложит Россия.

-Не забывайте о том, что Япония зависит не только от русского, но и от американского экспорта. На чьей стороне окажется инициатива?

-Не знаю, интересно ли будет вам, дипломату, узнать, как немцы едва проведав, что в Москву для торговых переговоров прибывает особоуполномоченный китайского правительства Ши Чжаоцзи, тотчас командировали в Россию своего торгового эмиссара.

-Ши Чжаоцзи...

-Знаете, он один из тех китайских дипломатов, судьбы которых во многом схожи: уроженцы юго-восточных прибрежных провинций Китая, сыновья процветающих торговцев и государственных чиновников, получили классическое образование, потом учились в американских и европейских университетах...Каждый начинал свою карьеру секретарем в посольстве или учителем. Их дипломатическая деятельность в основном проходила в иностранных представительствах в Вашингтоне, в Лондоне, в Париже, Берлине, Москве...Ши Чжаоцзи, кстати, долгое время работал в Москве. Их всех их объединяет одна цель — борьба за отмену неравноправных договоров, навязанных западными державами, за восстановление суверенных прав своей страны и занятие Китаем равного места в международном сообществе.

-Россия кажется, настойчиво и последовательно выступает за соблюдение китайских интересов в международном сообществе...

-Китай ныне представляет собой лоскутное одеяло. Чуть не в каждой провинции свое 'суверенное', в кавычках, правительство. Власть в Пекине слаба и без поддержки великих держав не может рассчитывать на длительное существование. Давайте же признаем — Китай недоговороспособен сейчас. Его нельзя рассматривать как равного партнера. Пешка. Пешка в комбинационной игре великих игроков, которую разыгрывают по меньшей мере четыре ведущих игрока — Россия, Япония, Америка и Великобритания.

-Все может поменяться...

-Может. Не случайно же накануне китайское правительство вручило немцам ноту, в которой указывается, что германские поставки для Китая проходят неудовлетворительно, и что необходимо произвести поставки, особенно машин, станков и промышленного оборудования, в установленные сроки. Ибо иначе Китай будет вынужден изменить свое отношение к определенным немецким поставкам. Китайцы готовы просить Россию увеличить транзит, немцы будут просить о том же. Россия предложит заключить трехстороннее соглашение о железнодорожных поставках и транзите. Берлин, таким образом, аккуратно вписывается в выстраиваемый Москвой евразийский континентальный союз.

-Союз?

-Именно. Союз. Вот и китайский дипломат нынче в Москве. Просторные апартаменты особняка на Спиридоновке специально отведены под него — он не пожелал останавливаться в посольстве, тем самым подчеркивая частный характер своего визита в первопрестольную.

-В самом деле? И откуда пришла к вам такого рода информация?

-Один мой знакомый поделился новостью. Он отчасти связан с дипломатическим ведомством.

-Вот как?!

-Рискну предположить — он перед вами в некоем долгу? — Каррингтон, стоя у фальшборта, слегка облокотившись на него, смотрел на Кациуса снизу вверх.

-Прекрасное иносказание для слова 'осведомитель', вы не находите? 'Человек в долгу', 'люди в долгу'. — усмехнулся Кациус. — Люди в долгу у полиции, у начальства, у чиновников, у секретных служб. Таксисты, торговцы, секретарши, владельцы ресторанов, жокеи на бегах, швейцары, портье — список длинный.

-Эти люди периодически дают вам подсказки, важные намеки, делятся с вами наблюдениями, не так ли?

-А я делюсь ими с вами.

-Я в высшей степени приветствую ваши усилия. Уверен, что в деньгах вы не прогадали...

-Полагаю, вы мне сможете компенсировать некоторые затраты.

-Вы о деньгах?

-О них самых. У меня обширная сеть информаторов. Я их берегу и лелею, стараюсь помогать им, когда это требуется. Партийная работа тоже требует немалых расходов. Мои возможности, к сожалению, не безграничны. И чаще всего помощь выражается в денежном эквиваленте: этому дай, тому подай, третьему подкинь. Поэтому средства нужны всегда.

-Хорошо. Ваш намек мною понят.

-Вам это будет крайне интересно. Если смена политического режима в Москве относится к числу гипотетических вариантов, то вариант дальнейшего сближения России и Китая выглядит значительно более реальным. Судя по всему, вам очень хочется, чтобы у России с азиатами ничего не получилось. Чувствуется, что такое сближение вас сильно тревожит.

-А вас?

-Я сторонник сближения с Китаем. Но пока здание российско — китайского партнерства строится на шатких основаниях, в этом партнерстве неизбежно будут нарастать асимметрии...

-Все может поменяться...

-Может. Не случайно же британская сторона предпринимает шаги, чтобы оказать препятствия возможным переговорам между Россией и Японией, например? И о чем это говорит? О противоборстве сторон, не так ли? Опыт же истории говорит о том, что в противоборстве сторон, коалиции против антикоалиции, наступает определенный переломный момент, когда дальнейшие сдвиги в соотношении политических и военно-стратегических сил становятся больше совершенно неприемлемы для 'антикоалиции', и она переходит к решительным контрдействиям, не останавливаясь перед крайними средствами...

-Крайние средства — это война?

-А вы как думаете?

Кациус протянул англичанину сложенную вдвое газету, 'Новую Россию'. Каррингтон осторожно развернул ее — внутри оказался листок тонкой японской рисовой бумаги, размером с четвертушку, исписанный аккуратным почерком.

-Не возражаете, я бегло просмотрю? — спросил, улыбнувшись, англичанин.

-Пожалуйста. — великодушно ответил Кациус. — Можете даже оставить себе, вместе с газетой. Там, на третьей странице, я расписывал свою ручку и начертал несколько циферок. Ну, прикидывал, сколько могла бы стоить подобная публикация в Европе. Любопытство газетчика, понимаете?

-Понимаю. Понимаю вас очень хорошо, Леонид Фридрихович. Обязательно гляну и проконсультируюсь со своими знакомыми журналистами и издателями. Снесусь с Лондоном. Уверен, там подскажут истинную цену. Однако, я ограничусь лишь быстрым просмотром. Из ваших рук. Постараюсь запомнить.

Каррингтон просмотрел написанное.

-Неплохо. — сказал Каррингтон. — Особенно удался пассаж про алчных англичан. И про то, что русские исторически сделали много меньше гадостей, чем европейцы.

-Да, хорошая фраза. Я, кстати, не согласен с тем, что мы в принципе как — то хуже Запада. У нас нация открыта к вопросу справедливости. Русский человек ищет справедливости все время...

-На Западе привычно считается, что русский — это угрюмый, замкнутый, рефлексирующий...

-Рефлексирующий — да. — согласился Кациус. — Это точно про нас. Нам надо научиться управлять своим имэджем. А мы были всегда ведомыми в этом вопросе. Нас периферией Европы привыкли считать. Мы и сейчас для Запада остаемся людоедами какими — то. Варварами.

-Я, Леонид Фридрихович, готов понять — хотя это вовсе не моя точка зрения и не моя позиция! — тех людей, которые говорят, что никаким свободомыслием не прошибешь стены русской азиатчины. Такой политический пессимизм, облекающийся в 'пословищную' мудрость, всегда был и будет в известной мере неотразим.

-Весьма умно вы сейчас сказали.

-Да это и не я сказал. — засмеялся Каррингтон. — Это сказал господин Коновалов — очень энергичный представитель русской общественно — политической мысли на Западе.

-Это частности.

-Частности?

-Вы иностранец, вас частности более всего интересуют. Хотя и недурственно разбираетесь в русских делах.

-Недурственно, но все же не так хорошо, как хотелось бы.

-Читайте Пушкина. Это наше все... — сказал Кациус.

-Пушкин...Пушкин... Ну, он хотя бы не юлил, честно сказал: 'Черт меня подтолкнул в России родиться с умом и талантом'...

-Погорячился стихосложенец. — засмеялся Кациус. — Сердцем, душой ведь жил, не одной только практической жилкой...

-Кстати, как долго, на ваш взгляд, продлится кризис в отношениях Москвы с Западом?

-Долго. Должна произойти смена поколений. То поколение, что сейчас у руля, во власти, оно же выросло в предыдущие годы. Они привыкли к конфронтации, к войне. Они на это ставят, они по — другому даже не умеют. Придет новое поколение, для которого конфронтация — это история. У них будет другая повестка дня, другое ощущение самих себя, другие идеалы. Для нынешних же главное сейчас — не ввязаться в очередную войну. Сохранить мир и обеспечить развитие. Если обеспечат развитие и рост, все остальные проблемы решат.

-Интересно. — Каррингтон наигранно улыбнулся. — А как насчет сменить русского царя на другого?

-Это не просто. И это нужно в первую очередь вам, иностранцам...

-Нам?

-Вам. Вам нужен такой царь, который бы просто цеплялся за престол, и не лез с планами русской всеохватной экспансии. А что скажете по поводу прочитанного?

-Не знаю, как в смысле литературности и стиля, но вещь интересная. И познавательная. Леонид Фридрихович, познакомили бы меня с вашим автором, а? Впрочем, возможно, я его знаю.

-Весьма вероятно. — хитро улыбнулся Кациус. — В таком случае, сами с ним и переговорите о приблизительной стоимости издания...

-Вас, старого воробья, на мякине не проведешь, Леонид Фридрихович. — засмеялся Каррингтон. — Так у вас, у русских, говорится, да?

-Стреляного воробья на мякине не проведешь. — поправил англичанина Кациус. — А я воробей стреляный. И битый. И всеми собаками травленный.

Он тяжело вздохнул и продекламировал:

-'И выдали Ванечке клифт полосатый, с бубновым тузом на спине'...

-Ой! — воскликнул Каррингтон. — Что — то мы долго стоим, вы не заметили? Может, сойдем, пока не отчалили? Шут с ней прогулкой, и шут с ними, девицами.

-И то верно. — согласился Кациус. — Сойдем.

У сдвоенного причала, связанного между собой и берегом параллельными рядами мостиков, разыгрывалась в этот час веселая суматошная чехарда отправляющегося и причаливающего пароходиков. Под прощальный марш выстроенного на причале духового оркестрика с прогулочного трамвайчика сходили пассажиры. Смазливые девушки в кукольных мундирах терпеливо ожидали, когда схлынет поток и они смогут подняться на палубу.

Разговор свой Каррингтон и Кациус продолжили уже на берегу.

-Не секрет ежели, на чем вы столь близко сошлись со своим знакомым? — поинтересовался Каррингтон.

-У каждого в шкафу — свой скелет. Найти его — и дело сделано! Я нашел. Обложил его, словно волка, флажками, и отыскал брешь. Да еще какую! Знакомец мой имеет патологическую, болезненную тягу к коллекционированию. На этой страсти я и смог 'прихватить'. Коллекционированию он оказался привержен после нескольких лет работы в европейских странах и в Азии. Он коллекционирует предметы настоящего японского искусства, которые называют цуба. Знаете, что такое цуба?

-Признаться, нет...

-Цуба — круглая или овальная защитная пластинка на японских самурайских мечах, отделяющая рукоятку от лезвия, обычно украшенная орнаментом и изображениями. Эти небольшие овальные металлические изделия овальной формы можно было легко обхватить рукой. Они снабжены барельефными изображениями, иногда выполненными из металла, иногда инкрустированными медью, серебром или золотом. Среди цуба попадались истинные шедевры — работы в стиле камокура и наибан, плоды школ Гото, Якуси, Кинаи, Нара, Акасака, прошедшие сквозь века, произведения в стиле Фусиме, изделия Гокинаи и Каганами. О том, какой восторг могли вызвать цуба, свидетельствовали произведения в стиле Марубори, Дзоган, Хиконэбори, Хакаку...Что только не было изображено на этих маленьких овальных изделиях! Бог счастья Дайкоку, бог Сэннин, барсук, барабанящий по своему брюху, гуси, летящие по ночному небу, чайные домики за изгородью, речка, мудрец Лао — Цзы верхом на быке, златоокие карпы, осьминоги, каракатицы...Мой знакомый в Москве считается одним из видных коллекционеров и знатоков цуба, и это во многом облегчало его юридическо — дипломатическую деятельность.

-Так он юрист, ваш знакомый, или все же дипломат?

-Больше юрист. Занимается юридическим сопровождением дипломатических документов и международно -правовой практикой вообще.

-А каким боком ваш знакомый с китайцами шашни водит?

-Да, сошлись как — то после вузунских событий 1927 года*.

-Ясно...И вы, предприимчивый и беззастенчивый...

-И я, предприимчивый и беззастенчивый, на Хитровском антикварном рынке, пользующимся дурной славой среди торговцев антиквариатом, у скупщика с сомнительной репутацией, приобрел несколько десятков бесценнейших цуба работы Гото для коллекции моего знакомого. Я также 'раздобыл' целую кипу японских гравюр на дереве — там были работы Хиросиге, из серии его пейзажей озера Бива и Хокусаи — 'Тридцать шесть видов Фудзи'. Особое его восхищение вызвали листы из книги 'Зерцало прелестей зеленого дома', изданной в Эдо в 1776 году...И этого было достаточно, чтобы он стал время от времени подбрасывать мне конфиденциальные информации.

-Положительно, ваш знакомый все больше становится мне интересен...

================

Федоровский Городок* — Напротив Голицынского Дворца на Тверском тракте, выстроенного в 1763-1769 г.г. в русском неоготическом стиле, на Ходынском поле, в тридцатые годы ХІХ века, начал отстраиваться комплекс зданий Военного министерства — Федоровский городок. В более широком значении Фёдоровским городком позднее назвали все постройки в русском стиле XVII века, возведенные на Военном поле. Считалось, что прообразом Фёдоровского городка послужил сооружённый в XVII веке Царский дворец в селе Коломенском. Комплекс был задуман как посад и подворье, по образцу старинных монастырских или боярских усадеб, как правило состоящих из нескольких палат и теремов и обнесённых оградой. Главные здания, выходящие фасадами к Тверскому тракту и Путевому Дворцу, были спроектированы в русском стиле XVII столетия, а второстепенные и служебные постройки — в духе гражданских сооружений Новгорода и Костромы.

В плане комплекс представлял собой неправильный многоугольник. Своим внешним видом Городок напоминал Ростовский Кремль: здания были обнесены каменной зубчатой оградой с 'кремлевскими' бойницами и шестью 'сторожевыми' башнями по углам. Иллюзию подлинности древнерусских белокаменных палат усиливали отдельные мотивы внешнего и внутреннего декоративного оформления зданий: орнаментальная резьба по камню, зеленая черепица и вырезанная по рисунку дранка (гонт) для кровли, росписи сводов парадных помещений и лестниц.

В комплекс зданий Федоровского городка первоначально входили: находившийся несколько в стороне от основных построек Федоровский Государев собор — точная копия Московского Благовещенского собора Московского Кремля в его первоначальном виде — любимое место молитвы первых Царей из Дома Годуновых, Ратная палата (в которой расположилось Управление Дежурного генерала, ведавшее так называемой инспекторской частью — прохождением службы, наградами, пенсиями и т. п., а также всеми второстепенными задачами Генерального штаба), Белокаменная палата (Управление первого генерал — квартирмейстера, ведавшее вопросами устройства и образования войск в мирное время и службой офицеров Генерального штаба), Трапезная палата (здание для собраний военного духовенства), Георгиевская башня ( в которой с 1910 года размещалась Главная радиостанция Военного министерства), казарма для нижних чинов, дом для 'нижних служащих', стены ограждения, шесть угловых башен, ворота, дом диаконов Федоровского Государева собора (Розовая палата), дом причетников Федоровского Государева собора (Желтая палата), здание офицерского собрания, прачечная (Белая палата).

Комплекс представлял собой древнерусский город, обнесенный прямоугольной в плане, но сложной силуэтно крепостной стеной, включающей в себя палаты разной этажности и формы с внутренними дворами, башни, въездные ворота, главные из которых ориентированы на здание Путевого Дворца. Цоколи и внешние ступени всех зданий были выполнены из серого финляндского гранита. Главные и частично внутренние фасады были облицованы белым старицким камнем. Все здания были покрыты поливной зеленой черепицей кремлевского типа.

Позднее, в середине XIX века, к Федоровскому городку, с восточной и южной части были пристроены новые здания, сформировавшие обширный и сложный комплекс построек разного назначения, но единых по архитектурным формам. Федоровский городок должен был сформировать в северной части Ходынского поля своеобразный национальный заповедник, воссоздававший облик древнерусской архитектуры, которой императорская семья отдавала предпочтение. В качестве образцов для стилизации были взяты Поганкины палаты в Пскове, Теремной дворец в Москве и дворец царевича Дмитрия в Угличе (с элементами декора, заимствованными из архитектуры Московского Кремля и старинных русских построек на севере. В плане здание напоминало развитое палатное строение XVII века 'глаголем'). Последний не только расширил географию исторических прототипов комплекса (гражданские сооружения Пскова и Новгорода брались за основу при проектировании восточной не парадной стены Федоровского городка), но и обогатил ее символически как место смерти последнего из Рюриковичей, приведшей к власти новую царскую династию — Годуновых. В восточной части комплекса, напротив Солдатенковской больницы, возник старый русский городок с соборной площадью и улицами посада, где свободно размещены дворы с разновеликими постройками. Традиционная колокольня на площади городка стояла несколько в стороне от собора и соборной площади. Казалось, будто площадь застраивалась постепенно и вся планировка была лишена регулярного характера, но перетекание пространств и их взаимозависимость ясно прочитывались. Восточная часть Федоровского комплекса была занята Управлением второго генерал — квартирмейстера, Управлением Военных сообщений, Военно — Топографическим управлением, Военно — Ученым комитетом, Военно-судным управлением и Управлением военно — учебных заведений. В южной части комплекса были расположены Николаевские казармы, Казачьи казармы и здания Военного министерства (отданные под размещение главных управлений: артиллерийского, инженерного, интендантского, военно — медицинского и прочих). В обычном представлении казармы — рутинное по смыслу казенное сооружение предельно скучного вида. Здесь замысел ответственных за возведение построек архитекторов разительно отличался от такого понимания. Архитекторы продолжили оригинальное решение комплекса зданий в древних национальных формах, что соответствовало как их личному строю мыслей, так и пожеланиям свыше получить особо выдающееся архитектурное произведение: 'предположение о перестройке всех зданий в Федоровском Городке в древнерусском стиле основано на личном Их Величеств желании'.

Весь участок Николаевских и Казачьих казарм имел большую протяженность, растянувшись вдоль дороги на несколько сот саженей. К ним пристроили парадный двор с двумя башнями, служебный двор с конюшнями и здание Офицерского собрания, а много позже — в середине 10-х годов XX века — Авиационный городок. Он состоял из ряда нарядных деревянных построек на северной окраине Ходынского авиационного поля — сдержанная по стилю, традиционная по форме, и вместе с тем отражающая бытовые потребности людей начала XX века русская национальная архитектура. Наконец, в начале 20 — х годов была частично застроена западная часть Ходынского поля. Здесь возвели Дом Военного министра, Арсенал, здания Военного Архива, Азиатской Части Управления первого генерал — квартирмейстера, военной типографии, Канцелярии военного министра, Константиновского комитета о раненных и газеты 'Русский Инвалид'.

Лучшим временем сенокошения считается от Петрова дня и до Прокла* — от 12 июля и до 25 июля.

Освобожденный летом 1931 года, 'по зачетикам'* — срок каторги сокращался для тех, кто не подвергался взысканиям, причем десять месяцев действительных работ засчитывался за год. Осуждение к каторжным работам соединялось с лишением всех прав состояния и начиналось со дня ареста (для некоторых категорий со дня вступления приговора в законную силу, а когда приговор не был обжалован — со дня его объявления).

Сорок второй егерский* — в русской армии в 1932 году имелось три егерских полка: Лейб — Гвардии Егерский, Лейб — Гвардии Конно — Егерский и 42 — й егерский.

казённая сажень — утверждённая в 1641 году 'Государевым Соборным уложением', равная 2,16 метра и содержащая три аршина (72 см) по 16 вершков.

после вузунских событий 1927 года*. — антиамериканские беспорядки в Вузуне, вспыхнувшие после очередного инцидента между американским морскими пехотинцами и местными жителями, в ходе которых несколько китайцев были убиты, а среди морских пехотинцев имелись раненные.

29 августа 1932 года. Воскресенье.

Москва. 'Старое Английское Подворье'. Варварка.

Когда Каррингтон добрался до британского торгового представительства, на дворе был августовский день. Городовые у ворот представительства не подавали признаков жизни, укрывшись в своих будочках от неожиданно по — настоящему припекающего солнца. Ох уж эта изменчивая московская погода: то в холод бросала, то на исходе лета — в жар...

Должность коммерческого советника британского посла и по совместительству руководителя британской торговой дипломатической миссии являлась для Малькольма Каррингтона необременительным прикрытием его основного рода деятельности в России, осуществляемой в интересах правительства Его Величества и секретной службы 'Интеллидженс Сервис'. Именно эта деятельность доставляла ему многочисленные хлопоты и занимала практически все его время.

Каррингтон ни перед своими коллегами, ни во время официальных встреч и приемов не показывал, что в совершенстве владеет русским языком, и ограничивался его весьма приблизительным вариантом, к тому же говорил он на нем с сильным акцентом. Иногда это здорово ему помогало ловить обрывки весьма важных фраз, разговоров.

'Старое Английское Подворье' на Варварке было основным местом пребывания Малькольма Каррингтона, атташе по сельскохозяйственным вопросам, а также трех торговых атташе, секретарши, переводчика и технического сотрудника. Здесь же, на Варварке, располагалась и Российско — Британская Торговая Палата, в чьи задачи входило содействие по развитию и укреплению торгово — экономических связей между Россией и Великобританией, помогая компаниям в обеих странах находить торговых партнеров и представляя интересы компаний — членов Палаты независимо от размеров каждой отдельной компании.

Каррингтон поднялся в свой кабинет. Никого, кроме секретарши, не было, сотрудники торгового атташата разъехались на выходные кто куда. У себя за столом Каррингтон вспомнил прочитанный текст, переданный ему Кациусом. Сейчас углубленный анализ не требовался, суть была ясна. Передать шифровку в Лондон прямо сейчас или подождать до утра? А может быть, стоило выждать несколько дней? Каррингтон решил не суетиться, в конце концов несколько часов или дней ничего не решают. Он как мог, по памяти, воспроизвел текст материалов, с которыми ознакомился в Барвихе, на листках бумаги, внимательно перечел, подправил, переписал по — английски, набело.

Проверку полученных сведений Каррингтон решил начать с простого: с особняка на Спиридоновке, одной из самых респектабельных улиц Москвы. Особняк был лучшим творением в стиле неоготики в Первопрестольной. Его остроконечные башенки, стрельчатые окна, зубчатые стены, замысловатые фонари и кованая решетка, ограждающая территорию, будто переносили созерцателя в эпоху средневековья. Помимо готического стиля, в оформлении дома прослеживались и мотивы мавританской архитектуры, которые сводил воедино уже третий стиль — модерн. Оригинальность постройке придало и изящно выполненное смешение архитектурных элементов, живописи и скульптурных композиций. Автором проекта неоготического здания стал архитектор Федор Шехтель, построивший его по заказу марокканского султана Абд — Аль — Азиза IV, свергнутого с престола в результате восстания, начавшегося в 1907 году и пожелавшего найти убежище в России. До Москвы султан так и не доехал, скоропостижно скончавшись в Танжере, а особняк выкупило Министерство иностранных дел России под собственные нужды — для устройства больших дипломатических приемов и размещения иностранных делегаций с 'особым статусом'.

Наводить справки через протокольную службу русского внешнеполитического ведомства Каррингтон не стал. Он вызвал секретаршу Кристину Уинем — Рич.

Мисс Уинем — Рич была не только самой молодой в британской дипломатической миссии — всего двадцать семь лет, но и общей любимицей. Посольские мужчины млели при виде ее стройной фигурки и осиной талии, гадая, как же этот счастливец Каррингтон умудрился отхватить столь лакомый приз. При взгляде на ее беззаботное улыбчивое лицо с трудом верилось, что Кристина — широко образованный и очень опытный специалист. За плечами у нее был колледж Леди Маргарет в Оксфорде и семимесячная стажировка в Стокгольмском университете. Приехав в Москву прошлым летом, она не обманула возлагавшихся на нее надежд: напропалую веселилась на вечеринках с коктейлями, вконец измучила молодых и перспективных дипломатов в танцевальном зале, дочерна загорела на воскресных пикниках в Серебряном Бору. Но при всем этом мужчин всегда держала на расстоянии и аккуратно и точно выполняла собственные обязанности в канцелярии торгового представительства. Русские дипломаты прозвали ее Лебедушкой, хотя она была маленькой брюнеткой с большим ртом и вздернутым носиком.

Задачей мисс Уинем — Рич было отвлекать внимание и частично использовать легальные формы добычи информаций. Для этого она энергично рассылала запросы, письма, по научным учреждениям, банкам, кредитным организациям, коммерческим фирмам, концернам, предприятиям, в которых запрашивала об их экономическом состоянии, объясняя свой интерес необходимостью определения 'форм будущего торгово — экономического и финансового сотрудничества'.

Кристина Уинем — Рич явилась через несколько минут и молча положила на стол синюю кожаную папку.

-Что там?

-Как вы и просили вчера. Справка на Киемуру Юдзуру, представителя японской фирмы 'Ицуми'.

-Ну, зачитайте...

-'...Юдзура снимает большую квартиру в доме, где также проживает японский торговый агент, на Нижегородской улице. За последние четыре дня Юдзура посетил представительство завода 'Гаррис' в Солдатском переулке, контору мерительных мастерских Иванова, техническую контору фабрики 'Эльмер'. Все предприятия по трем вышеуказанным адресам никакими секретными заказами не занимаются, деятельность Киемуры законна и оговорена в соответствующих инстанциях'...

Каррингтон жестом руки остановил секретаршу и суховатым тоном предложил Кристине отправиться на Спиридоновку.

-Что я должна буду сделать? — спросила мисс Уинем — Рич, недипломатично и громко шмыгнув носиком.

-Поразнюхайте там все под благовидным предлогом, как вы это умеете. — недовольно сказал Каррингтон, и в голосе его явственно послышались издевательские нотки. — Выясните, кто, что и как. Зарезервирован ли особняк, кем, на какое время и с какого числа.

-И все?

-У вас какие — то планы на вечер?

-Нет, но...

-Исполните мое поручение и отправляйтесь по своим делам. Позже сообщите мне о своих успехах.

-Когда именно позже?

-Когда захочется. Вам, как блудному сыну, хотя вы наоборот, — блудная дочь, времени не назначаю. Но, прежде чем вы отправитесь вынюхивать, — Каррингтону очень понравился этот оборот и он, вручая Уинем — Рич записанный по памяти текст, не отказал себе в удовольствии воспроизвести его снова. — Перепечатайте эту записку в двух экземплярах и принесите мне...

Надежду на получение достоверных и точных информаций Каррингтон связывал с Кациусом, но в первую очередь — с 'Региной'.

Пожалуй, своим нынешним устойчивым положением он был целиком обязан 'Регине'. Все началось с того, что назад кто — то подбросил журналисту Тому Парфитту любопытное письмо, которое, помимо некоторых сведений экономического и политического характера, содержало приписку. Неизвестный автор желал получать регулярные гонорары за передаваемые информации. Он готов встретиться в Москве с представителем английской секретной службы для обсуждения условий сотрудничества, с оговоркой, что в случае отказа автор послания найдет других заинтересованных лиц, готовых платить.

Расторопный щелкопер немедленно передал письмо в Интеллидженс Сервис на Чаринг — Кросс*. Прошедшее по инстанциям письмо отправили в резидентуру в Москву. В русскую столицу срочно прибыл глава русского отдела Интеллидженс Сервис Дени Гамильтон. Экспертиза, проведенная в Лондоне, заключила, что все материалы, полученные от 'Регины', подлинные. Перепроверка сведений, занявшая достаточно много времени, показала, что источник данных 'Регины' — высокопоставленное лицо либо из Департамента Государственной Охраны, либо аппарата председателя правительства, либо военного министерства. Повторная, глубокая перепроверка привела к выводу о том, что 'Регина' имел также доступ и мог точнее отслеживать на товарной бирже объемы закупок и номенклатуру некоторых стратегических товаров.

Ознакомившись с письмом, Каррингтон настоял и вызвался сам встретиться с неизвестным, выбравшим псевдоним 'Регина'. Он с горечью вынужден был признавать, что агентурная сеть резидентуры в России была слабой, конечно же, бездеятельной, если нескольких жалких паразитов вообще можно было назвать агентурой. Британская резидентура в Москве — аванпост разведки, наиболее придвинутый к секретам, которые необходимо добывать. Главную ставку в своей работе британские разведчики делали на работу с агентурой. Их вербовке, 'обустройству' на нужных сообщениях придавалось большое значение. Каррингтон действовал, скорее по наитию, горя жаждой настоящего дела. Он пошел на встречу один. Так было оговорено в приписке 'Регины', но так бы не поступил ни один опытный профессионал. Ведь 'Регина' мог оказаться сотрудником русской политической полиции, в задачу которого входила вербовка агентов из числа работников британского посольства. Каррингтон решился пойти на развитие контактов с 'Региной' и посмотреть, что из этого получится. Подобные контакты были необходимой частью в оперативных играх противоборствующих сторон, и если появлялись какие — то шансы по вербовке человека, нельзя было упускать такую возможность

Встреча прошла на одной из дальних аллей Аптекарского сада, недалеко от Грохольского переулка: Каррингтон передал вознаграждение — две тысячи фунтов и получил небольшой пакет с бумагами и документами.

Вербовка и последующие контакты с 'Региной' стали серьезным успехом Каррингтона и всей британской резидентуры в Москве, а сведения, которые английская секретная служба получала, являлись весьма ценными и зачастую использовались при планировании и осуществлении политических акций Великобритании. Чем больше Каррингтон занимался 'региной', тем больше он увлекался этой операцией. Мысль о том, что перед ним открываются блестящие возможности сделать карьеру и наверстать упущенное, подстегивали малькольма. Его охватила творческая лихорадка, подобно той, которая овладевает писателем, приступающим к произведению, или художником перед полотном, на котором прорисовываются первые контуры его замысла. Пожалуй, ради таких минут, Каррингтон и любил свою профессию.

За полтора года сотрудничества Каррингтону так и не удалось узнать ни настоящего имени 'Регины' — кроме денег для продолжения контактов ( а выплачивались суммы и в три и в пять тысяч фунтов стерлингов), тот требовал строжайшего соблюдения своего инкогнито. Собственно, для дела это было несущественно, но Малькольм Каррингтон хотел знать, кто этот человек, так дешево и легко продающий русские политические и экономические секреты? Он предпринимал попытки установить личность агента, пытался производить скрытое фотографирование, чтобы затем сравнить снимки с фотографиями из картотеки резидентуры, устраивал скрытую слежку, анализировал, несколько недель изучал телефонные справочники, но это не помогло.

Британский информатор 'Регина' имел обыкновение встречаться со своими московскими кураторами из британской дипломатической миссии в самых неожиданных местах: прогуливаясь в парках воскресным вечером, в торговых пассажах, в пустых купе поезда столичного метрополитена, в безлюдных боковых пределах немногочисленных протестантских церквей и даже на кладбищах. Собственно, встречами, короткий, мимолетный контакт, обычно продолжавшийся менее трех — пяти минут, назвать было нельзя: 'Регина' быстро передавал пакет с материалами, забирал вознаграждение и назначал время и место следующего свидания. На встречи 'Регина' являлся всегда загримированный, и образы предпочитал самые разные: то однорукий старик — инвалид, то немолодая грузная женщина, то добродушный бородатый увалень — крестьянин, то степенный чиновник в очках с тяжелой и дорогой оправой, то немного рассеянный приват — доцент, то усатый шоффер в кожаном реглане. Наиболее удавались 'Регине' имитации инвалидности — отличное конспиративное прикрытие.

Все встречи, а происходили они нерегулярно, когда один раз в месяц, когда два раза в три месяца, тщательно обставлялись и планировались, а при проведении задействовались все наличные силы резидентуры. Два раза встречи происходили в Литве, и тогда туда приходилось выезжать сотрудникам московской резидентуры британской секретной службы, остальные — в Москве.

Кроме встреч, происходили и передачи информаций через тайники. Один из тайников был оборудован на Немецком кладбище, в надгробной плите на купеческой могиле некоего Франца Розенберга. Плита была закреплена четырьмя медными винтами, один из которых представлял из себя тонкую гильзу, полую внутри, с наружной резьбой. Британские техники в Лондоне заранее изготовили два совершенно одинаковых винта. 'Регина' вывинчивал один винт, вставлял другой, принесенный с собой, с уже вложенными в полость листками тончайшей папиросной бумаги, и уносил пустой с собой. Вся операция по закладке занимала менее тридцати секунд. Нехитрая и не слишком оригинальная штука, достаточно хорошо известная в практике тайниковых операций разведки...

Каррингтон постарался свести до минимума число лиц, посвященных в тайну 'Регины'. Кроме того, жесткая слежка со стороны русских за персоналом посольства и торгово — дипломатической миссии делала маловероятной возможность того, что высокопоставленному лицу, коим, несомненно, являлась 'Регина', свободно будут дозволены контакты с британским дипломатом, а значит, придется проводить тайные операции, и лучше, если о них будут знать как можно меньше людей...

Картинки из прошлого — XII.

...Тесно, по — восточному пестро и шумно в Казанных рядах, что в Кожевниках, недалеко от Саратовского вокзала. И там и тут купчишки в цветастых халатах, стеганых куртках, чалмах, тюбетейках, тростниковых шляпах, войлочных колпаках и фесках, криком заходились, орали, перебивая друг друга, предлагая свой товар. Не накричишься — не расторгуешься. Вокруг народ — Москва город людный. А это и вовсе столичное чудо — Московский восточный базар...Для каждого вида товара здесь существовали отдельные павильоны — лари, лари, лавки, ковровые, ювелирные, мебельные, фруктовые, золотые, с пряностями, с восточными специями, всевозможные ремесленнические мастерские, где обрабатывали медь и делали из нее различные восхитительные работы, чайные со вкусным чаем со специями и сладостями (сахаром, домашним козинаком, халвой, орешками и изюмом). В Казанных рядах найти можно все, что угодно: рисовую и тростниковую бумагу, кожу, благовония, тибетские амулеты, индийскую бронзу, шелк, атлас, ювелирные изделия тончайшей работы, ковры с причудливыми узорами, расписную посуду и резные сундуки. Торгуют здесь товарами со всего Востока, со всей Азии, а покупатели приезжают чуть ли не со всего мира.

Московский восточный базар издревле были не только местом торговли, но и местом встреч деловых людей. Общеизвестно, что одна из первых мусульманских общин в Москве сложилась на месте 'посольского квартала', или Ордынской Татарской слободы, и служила интересам международных торговых связей Москвы. Там же, в Замоскворечье, имелись конные рынки, а позже мастерские по выделке и обработке кожи, отчего и весь район получил название Кожевники. Из Ногайской степи татары приводили тысячи голов лошадей, которые использовались как тягловая сила для городского транспорта вплоть до конца XIX — начала XX века. Понятно, что именно в Татарскую слободу прибывали не только крымские и ногайские торговцы, но со временем и казанские, и астраханские, и персидские, и вообще восточные, а позже и азиатские купцы...

...Сергей Владимирович Чечель, тяжело ступая, прихрамывая на правую ногу, прошелся неспешно по центральному, ковровому ряду, что ему надо увидел и шагнул к лавке, в дверях которой стоял невысокий улыбающийся мужчина в пестром теплом халате и линялой турецкой феске. Тот, сложив руки у груди, с почтением низко склонился. Быстрые, острые глаза его без страха глянули в лицо Чечеля и спрятались под опущенными желтыми веками. Отступив назад, он широко распахнул звякнувшую хитрыми колокольцами дверь. Сергей Владимирович шагнул через высокий порог. В лицо пахнуло щекочущими запахами пряностей. Здесь, чувствовалось, не на копейки торговали. В лавке на полках тускло поблескивали длинногорлые медные кувшины, отсвечивали льдистым холодом серебряные пудовые блюда, чеканенные на жарком Востоке, лежали персидские, туркменские, афганские, бухарские, ручной работы, ковры. Далек был путь этих товаров, и цена им в Москве была велика.

Чечель прошел через всю лавку прямиком в конторскую комнатку. Купец вошел вслед за Чечелем, тщательно притворил дверь и хлопнул в ладоши. Тут же невесть откуда вынырнул юркий, чернявый мальчишка, расстелил перед гостем белый анатолийский ковер, разостлал скатерть, бросил подушки, принес бронзовые тарелки с миндальными пирожными и вяленой дыней. Купец округло, от сердца, показал гостю на подушки. Чечель грузно опустился на ковер. Купец легко присел на пятки, и его бескровные губы зашелестели неразборчивые слова молитвы. Сергей Владимирович поморщился и негромко буркнул:

-Асаф, заканчивай ты это представление.

Но тот и бровью не повел. Помолившись, купец из великого уважения к гостю сам наполнил чашки крепким, как вино, чаем. Чечель поднес чашку ко рту, отхлебнул глоток.

-Выкладывай, Асаф, что за разговор у тебя ко мне? — сказал Чечель и отщипнул от пирожного, бросил сладкую крошку в рот. Купец по — восточному мягко улыбнулся, отпил чай, едва касаясь губами края чашки.

-Не тяни, Асаф. — устало сказал Чечель, прикрыв глаза.

-Сергей Владимирович, дорогой, погодите, дайте соблюсти традиции и приличия восточного торгового гостеприимства. — ответил купец, поправляя линялую феску.

Он запустил руку в складки стеганого халата, достал блестящую коробочку и бросил щепотку порошка на угли. Порошок зашипел, и из жаровни поднялись тонкие струйки текучего ароматного дымка.

-Считай, что ритуал полностью соблюден. — махнул рукой Чечель. — Хотя от тебя, бухарского еврея, сие и не требуется. Молчать ровно столько, сколько того пожелает гость тоже не нужно. Говори, чего звал? Что за дело? — и упираясь кулаками в ковер, подался вперед.

Асаф Соломонович Ачильдиев, выходец из еврейской общины в Бухаре, один из тех еврейских купцов — 'азиатцев', к коим российское законодательство поощрительно относилось, всплеснул руками:

-Эх, Сергей Владимирович, сколько ж мы не виделись — то? С полгода наверное?

-Восемь месяцев.

-Стороной мою лавчонку обходите, будто обидел я вас чем — то. А ведь вы всегда можете рассчитывать на мою откровенность и искренность.

-Асаф, кончай мне этих одесских штучек! — рассердился Чечель. — И прекрати строить из себя всю мудрость востока.

-Ох, как ни тяни, а разговор надо начинать. — вздохнул купец, гибкими пальцами перебирая четки.

-Начинай не издали.

Но Асаф Соломонович не начинал, как будто собирался с мыслями. Он вновь наполнил чашки, откинулся на подушки. Неожиданно он взглянул прямо в зрачки Чечеля и спросил:

-Сергей Владимирович, дорогой мой и уважаемый гость, не поможете ли советом добрым?

-Излагай.

И Асаф стал излагать суть дела...Одна иностранная девица, по всей видимости англичанка, в достатке, время от времени посещала лавку Асафа, прикупая разную медную утварь. Иностранцы, а тем паче англичане, в Казанных рядах не в диковинку. Но эта кувшинами маскировала свои, отнюдь не благопристойные похождения, афишировать которые было нельзя — девица тайно встречалась в лавке с другой иностранкой, помоложе. Две респектабельные женщины превратили конторское помещение Асафа в щедро оплачиваемое место для экзотических амурных эскапад похотливых любовниц. Предприимчивый Асаф Соломонович Ачильдиев вел своеобразный журнал и дневниковые записи, и даже сделал несколько фотографий, разумеется, тайно от девиц. Записи, со временем превратившиеся в набор компромата, торговец рассчитывал продать за хорошую цену.

-Значит, их утехи происходили прямо тут? — поинтересовался Чечель.— Где мы с тобою так чинно распиваем чаи?

Асаф виновато развел руками.

-Давно твой тайный бордель функционирует?

-Месяца два, Сергей Владимирович.

-Показывай 'судовой' журнал и пикантные фотографические карточки. — вяло сказал Чечель.

Торговец запустил руку под белый анатолийский ковер, на котором он с гостем восседал, и протянул Чечелю небольшую тетрадку в кожаном коричневом переплете. Сергей Владимирович открыл тетрадь и в сердце его возникла необъяснимая тяжесть: на первой странице лежали плохенького качества черно — белые фотографии, на одной из которых в лесбийском поцелуе сплелись две совершенно нагие женщины, на другой они же, голые же, лежали в умиротворенных, нецеломудренных позах, распластанные на изящном ширазском ковре. Приглядевшись, Чечель, узнал на этой фотографии одну из женщин — это была секретарша британской торговой миссии в Москве, двадцатишестилетняя Кристина Уинем — Рич...

Впервые на Кристину Уинем — Рич он обратил внимание несколько месяцев тому назад, оказавшись на каком-то необязательном и оттого малолюдном дипломатическом приеме. К Кристине подошли тогда две девушки. Рослая брюнетка была в элегантном сером платье, низкая полная шатенка куталась в зеленую шерстяную шаль. Шатенка нежно приобняла англичанку, прижалась щекой к ее груди. Рослая брюнетка небрежно кивнула.

-А, что, брюнетка недурна, — негромко, словно бы невзначай, заметил Чечель, глядя, однако не на нее, а на Кристину.

-Две московские поэтессы. — небрежно пояснил случившийся поблизости второстепенный европейский дипломат и усмехнулся. — Бездарные, увы...И к тому же они слишком нежны друг к другу...Ну, вы понимаете... -добавил он, слегка презрительно скривив рот.

-Хм — м, а может быть в этом что — то есть? — ответил Чечель задумчиво, еще внимательнее разглядывая Кристину Уинем — Рич.

-Не предполагал за вами подобной широты взглядов. — второстепенный европейский дипломат неодобрительно покачал головой.

-Не надо ограничивать свободу личности ни в каких проявлениях. — сказал Чечель.

-Вы — вольнодумец. — второстепенный европейский дипломат подитожил короткую беседу и отступил к барной стойке...

С этого момента Чечель решил взять англичанку в 'разработку', на перспективу...И вдруг...Вот так поворот...

На прочих других фотографических карточках девицы вытворяли друг с другом разные непотребства...

-Поможете мне с этим? — спросил Асаф, пытливо заглядывая в глаза Чечелю и надеясь увидеть в них потрясение от увиденного. — Узнайте, сколько за это могут заплатить?

-Асаф, ты вроде бы неглупый человек, торговлю ведешь не грошовую, и не где — то там, а в Казанных рядах. В Москве. Зачем размениваешься на такое?

-Может, не размениваюсь...

-Я чай допью и сообщу тебе, сколько это стоит. — сказал Чечель и посмотрел в свою чашку. — Но ты и сам знаешь, сколько.

-Помилуйте, Сергей Владимирович, откуда мне знать?

-У тебя есть телефон? — со значением спросил Чечель.

-Есть. — Асаф удовлетворенно вздохнул, будто свалил с плеч тяжкий груз.

-Я сейчас протелефонирую одному своему знакомому раввину и узнаю, во сколько обойдутся похороны одного, будто бы хитрозадого, бухарского ишака. Ты, что, джаляб*, возомнил себя Сеид — ханом?!**Бурдюк с навозом! Кому еще ты показывал эти фотографии и эти записи?! Чертова бухарская собака!

-Сергей Владимирович, да я ...

-Что да я?! Идиот. Это может стоить совсем не золота, как ты полагаешь, а головы. Твоей головы. Кому ты это показывал?

-Аллах свидетель — никому. Вы — первый.

Чечель поставил недопитую чашку и придвинулся к растерянному купцу:

-Как думаешь, что с тобой сделают, когда узнают, как и на чем ты решил сделать гешефт в Казанных рядах? А узнают очень скоро, ежели ты все — таки эти фотографии и эти записи кому — нибудь показывал...

Асаф прямо на глазах покрывался липким потом.

-Что же делать? — уныло спросил он.

-Что за ковер? — спросил Чечель, помахивая фотографической карточкой перед носом Асафа.

-Королевский кашан. — ответил купец. — Выткан из высококачественной, мягчайшей шерсти, переливающейся, как шелк...

-Прочитай надпись, украшающую кайму ковра. — попросил Сергей Владимирович, отхлебывая чай.

-'Мубарак бад'...Благопожелание...

-Ты дважды идиот. — тихо сказал Чечель. — Ты, соблазнившись большими деньгами, положил двух иностранных шлюх на ковер, который представляет собой изображение райского сада с фантастическими растениями и экзотическими птицами. Ты всмотрись в фотографию, всмотрись. Мастер украсил ковер королевскими птицами. Вон там павлины, вон фазаны, вот попугаи с лирохвостами. Это не случайно. Полагаю, ковер был соткан для особого, торжественного случая, возможно для представителя шахской семьи. А может быть и для самого шаха. Ты видишь фигурные клейма? В них размещены каллиграфические надписи на фарси. И без эксперта могу тебе сказать, тебе, торговцу коврами со стажем и опытом — почти все надписи принадлежат придворному персидскому поэту Хафизу Ширази!

Асаф Соломонович поднял руки и закрыл ими свое внезапно потекшее потное лицо.

-Тебя удавят персы. — деловито сказал Чечель и откусил миндальное пирожное.

-Клянусь богом, я...

-Если ты хоть кому — то эти записи показывал и хвалился пикантными карточками, ты труп. И сделать ничего, что могло бы спасти тебя, увы, нельзя.

-Я клянусь богом. Аллахом клянусь, я всеми богами мира клянусь, никому и ничего, кроме вас, Сергей Владимирович, не показывал. — всхлипнул купец. — Спасите, я заплачу сколько надо...

Неловко подавшись вперед, он опрокинул чашку. Темно — красная жидкость пролилась на ворсистый белый ковер.

-Ты решил действовать вне правил. От жадности или по глупости. Мне собственно, все равно, отчего и почему. Но тебя следовало бы поставить на место, потребовать расплатиться собственной головой.

Асаф весь был в ожидании.

-Что еще у тебя есть, Асаф? — спросил Чечель. — Я уверен, что у тебя есть еще кое — что, чем ты хотел меня приятно удивить. Выкладывай, не мешкай.

Торговец коврами снова запустил руку под ковер и вытащил смятый листок.

-Так ты еще и в ее сумочке копался? Воистину, Аллах решил тебя лишить разума. Слышал историю про вора, укравшего два огурца? Вора связали, выстроили вокруг стенку из сырцового кирпича, после чего залили эту форму известью. Шесть часов спустя несчастный был еще жив, и его пришлось пристрелить.

Чечель небрежно взял листок из рук оцепеневшего от страха торговца и бегло просмотрел. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни одним движением не выдал он своего состояния. А оно было близко к шоковому. Один листок. Всего один листок с текстом на английском языке. Но какого взрывоопасного содержания!

-Записи я заберу. — сказал Чечель. — И листок. Вместе с фотографиями и негативами. Иностранку не смей пускать даже на порог своей лавки. Но сделай это деликатно, по — восточному. Рассыпься в рахат — луккум и с улыбкой пошли ее ко всем бухарским чертям. И упаси тебя Господь когда — нибудь вспомнить про этот несостоявшийся гешефт. Я не дам тогда и ломаного гроша за твою жизнь и, вероятно, за жизнь твоих близких.

=====================================

Чаринг — Кросс* — штаб — квартира британской секретной разведывательной службы Интеллидженс Сервис. Расположена на Чаринг Кросс роуд, в Вестминстере, недалеко от знаменитого вокзала Чаринг — Кросс.

джаляб* — сука (тюрк.)

возомнил себя Сеид — ханом?!** — Бухарский эмир Сеид Абдулахад — хан был известен мастерским политическим лавированием.

30 августа 1932 года. Понедельник.

Москва. Софийская набережная.

— ...Ну — с, собственно здесь, я и предлагаю разместить японского принца... — Чебышев широким жестом указал на бывший особняк первогильдейского купца Харитоненко на Софийской набережной. Прямо напротив Кремля, рядом с резиденцией датского посла.

Товарищ министра иностранных дел Хитрово приехал на Софийскую набережную для осмотра будущего места пребывания принца Кая в русской столице. Сам визит, как и его сроки, еще не были обговорены, и далеко еще было до этого, но, как говорится, сани лучше готовить летом...

-Японскую сторону вы уже как — то уведомляли об апартаментах?

-Само собой разумеется. — кивнул Чебышев. — Давеча привозил сюда госпожу Абгар...Старушка осталась довольна...

Хитрово улыбнулся. Он хорошо знал первую в мире женщину — посла, Диану Ованес Абгар, родившуюся в состоятельной армянской семье в городе Рангун, после свадьбы обосновавшуюся в Японии, в портовом городе Кобе, на берегу Тихого океана. Там же она с мужем основала компанию, которая занималась ввозом и вывозом товаров, а также открыла гостиницу 'Great Eastern'. Находясь в Японии, Диана Абгар обнаружила в себе дар написания романов, в 1882 году был опубликован её первый роман 'Сусанна', а несколькими годами позднее в свет вышел роман 'Рассказы с родины', с описанием жизни японского народа. Здесь у них родились пятеро детей, из коих двое умерли в раннем возрасте. После внезапной смерти своего супруга в 1906 году Диана продолжила свою деятельность на литературном поприще, одновременно до совершеннолетия сына взяв на себя управление делами компании. В скором времени Диана Абгар с детьми переехала в самый оживленный портовый город Японии — Йокогаму, что в тридцати километрах от Токио. Здесь, в районе Ямате, она открыла большой торговый дом, который вёл торговлю с Китаем, США и Европой. Вскоре ей начали заказывать статьи и влиятельные ежедневные газеты Европы — английская 'Таймс' и французская 'Фигаро'. Объективность ее экономических и политических обзоров, публикуемых в этих и других изданиях, обращала на себя внимание и в Америке. Через несколько лет Диане предложили работу в протокольном отделе Министерства иностранных дел Японии. Она охотно согласилась и в скором времени стала заметной фигурой в дипломатических кругах. Яркая внешность 'армянской леди' в сочетании с тонким умом и безупречными манерами позволили ей блистать на посольских приемах и проводимых правительством встречах для высокопоставленных лиц и дипломатов. Когда ослепительная Диана входила в зал приемов, мужчины невольно вскакивали с мест, втайне надеясь на тур вальса...С 1920 года Диана Агбар являлась дипломатическим представителем и генеральным консулом Японии в Палестине. Откликнулись на это событие ведущие газеты мира, запестрев сообщениями о первой в мире женщине — после. А в 1927 году Диана Абгар, будучи уже в преклонном возрасте, оказалась в Москве на должности председателя Российско -Японской торговой палаты...

Между прочим, с легкой руки госпожи Абгар, в начале 1926 года батумский предприниматель Георгий Беридзе, вдохновленный примером братьев Джеймса и Норманна Найрн (новозеландцев, которые организовали в Бейруте фирму 'Nairn Transport Company' и наладили первое на Ближнем Востоке междугородное такси — легковые машины, курсирующие между Бейрутом и Хайфой, значительно сократили время в пути: вместо изнурительного трехдневного путешествия на лошадях предлагалась поездка на машине, совершаемая менее чем за двадцать четыре часа) учредил фирму и получил подряд на организацию автобусного регулярного движения от Яффы до Дамаска. Первые три автобуса, построенные американской фирмой 'Six Wheel Company' из Филадельфии, были крепкими трехосными машинами, имеющими надежные амортизаторы и оснащенные шестицилиндровым мотором фирмы 'Континенталь', мощностью в сто десять лошадиных сил и с восьмискоростной коробкой передач. Автобусы развивали скорость до шестидесяти верст в час и были предназначены для перевозки шестнадцати пассажиров и двух тонн багажа. Салоны автобусов были оборудованы мягкими комфортными сиденьями с высокой спинкой, а использование двух водителей обеспечивало длительную безостановочную езду днем и ночью. Дело пошло успешно и для удобства пассажиров было налажено ежедневное курсирование машин по расписанию. В 1929 году фирма Беридзе в дополнение к имеющимся автобусам пустила на линию более скромные 'народные' автобусы, изготовленные Русско — Балтийским вагонным заводом, предназначенные для перевозки двадцати четырех пассажиров и оборудованные удобными сидениями, спинки которых могли откидываться назад в полугоризонтальное положение.

-Ну, ежели ей пришлось по вкусу, то... — Хитрово не договорил, оборвал себя на полуслове. — Что с 'киноканалом'?

...Поскольку общение по официальным каналам по интересующему вопросу практически не велся, да и наладить такое общение без утечки информаций было довольно трудно, тем более был затруднен обмен информацией, в этой особой ситуации появилась идея 'киноканала'.

-Госпожа Абгар изложила предлагаемую схему. — сказал Чебышев. — Вкратце, идея такова: под так называемым киноканалом подразумевается следующее: японское внешнеполитическое ведомство и русское посольство в Токио выделяют по одному сотруднику в качестве контактных лиц, которые под предлогом передачи кинофильмов для просмотра будут регулярно встречаться, передавая друг другу сообщения. Во время передачи пленок с кинофильмами связные могли бы спокойно беседовать.

-Где предполагается проводить беседы?

-Сначала, полагаю, эти беседы будут происходить в приемной посольства, а потом следует подумать на этот счет...

-Неплохо было бы, ежели связные встречаться станут в обычных японских ресторанчиках. Вместе бы сидели за столом и беседовали бы — так всем было удобно.

-Хорошо, предложим такой вариант.

-Через госпожу Абгар...— уточнил Хитрово и отправился осматривать особняк.

...Готическая лестница вела в главный холл. На ее перилах были выгравированы сидящий на жердочке орел, восседающий дракон, а также год сооружения дома — 1892-й. Частные апартаменты принца предполагалось расположить на втором этаже. Они состояли всего лишь из двух основных помещений — большой гостиной и уступавшей ей по размеру спальни. Помещения соединялись небольшой комнатой, разделенной в свою очередь перегородкой. По другую сторону перегородки находилась ванная, а также умывальник и уборная.

'Общие' комнаты 'резиденции', предназначенные для служебных нужд, были обставлены в невероятно эклектичном стиле. На втором этаже, рядом с лестницей, помещалась роскошная столовая. 'Белый с золотом' бальный зал в стиле рококо выходил окнами на реку и на Кремль.

Ренессансная комната, обшитая тяжелыми панелями, была украшена целой коллекцией картин английских маринистов XVIII века, которые очень понравились Хитрово, художнику — любителю. Из этой комнаты можно было выйти на террасу, с которой открывался вид на реку, или пройти в гостиную. Последняя была обшита еще более толстыми панелями, в ней находился громадный камин, на котором были выгравированы средневековые сцены охоты, а на потолке — гротескные садовые гномы. Однако все это было достаточно уютно для повседневной жизни. На этаже имелась разукрашенная ванная, откуда можно было пройти в комнату для гостей, где еще смутно угадывались художества в стиле Art Nouveau. На третьем этаже находились еще комнаты для гостей, переделанные из чердачного помещения. Попасть туда можно было только через кухню.

На первый этаж великолепие не распространялось. Слева от входа в здание находилась столовая и обшитая панелями библиотека с винтовой чугунной лестницей, по которой можно было добраться до верхних полок. Направо находилось еще несколько комнат для приемов.

В конце парадного холла начинался коротенький коридорчик, который вел в еще одну большую комнату, выходившую окнами в сад. Это был отдельный кабинет, предназначенный, по словам Чебышева, для уединенной работы принца с документами.

Внешний вид особняка был довольно приятным. Два отдельных флигеля вплотную примыкали к Софийской набережной, где и был возведен весь особняк. Оба флигеля стояли впритык к соседним зданиям. Главная часть здания, выкрашенная в светло — желтый цвет с архитектурными деталями белого цвета, с приподнятым навесом для экипажей и террасой сверху — располагалась в глубине двора. Сзади находился сад с аккуратным ухоженным теннисным кортом.

-Неплохо. — одобрительно сказал Хитрово. — И очень хорошо, что без японского колорита, всяких там циновок, пейзажей на стенах и прочих импозантных деталей. Впрочем, когда дело подойдет к решающей стадии, думаю, можно будет запросить мнение японской стороны на сей счет...

30 августа 1932 года. Понедельник.

Москва. Шведское посольство.

...Свен Бернер осушил свой бокал, но это не помогло...Он приехал в Москву из Стокгольма как член делегации шведской торговой делегации для переговоров по заключению нового пятилетнего торгового соглашения и не ожидал от визита ничего хорошего. В Москве делегацию встретили по первому классу, но было ясно, что переговоры будут довольно напряженными. Русские на фоне обострения отношений со Стокгольмом, весьма неохотно шли на уступки, хотя шведская сторона предполагала предложения сделать с учетом фактических потребностей России в тех или иных импортных товарах. Более того, в период подготовки к визиту в Москву, шведской прессе были даны указания относится к русским со спокойствием и сдержанностью, участились высказывания представителей шведских деловых кругов о том, что Швеции необходимо придерживаться традиционно сложившегося географического распределения своей внешней торговли, что у правительства остается все меньше возможностей регулировать внешнюю торговлю страны в соответствии со своими торгово — политическими соображениями...Но русские, похоже, оставались глухи. Москва дипломатично давала понять, что рассматривала двусторонние торговые отношения лишь как основу для дальнейших мер по расширению торгово — экономических связей со Швецией и тактично намекала, что готова к еще большим трудностям в торговле со Швецией.

Обед по случаю прибытия шведской делегации произвел сильное впечатление на Свена. Он отведал копченую форель с голубиной грудкой, и оленину, копчёную на яблоне. Прием в посольстве продолжался до позднего часа, за обедом последовал концерт Алексея Грановского — немного актера, немного пианиста, но больше известного в качестве театрального режиссера европейского масштаба. Он много работал в Швеции. В Германии, в Америке, его брат стал модным американским сценаристом и режиссером, его двоюродная сестра была актрисой во Франции. На прием явилась большая часть дипломатического корпуса и московского бомонда. Царила внешне сердечная атмосфера, и казалось, только трудности с языком несколько мешали разговорам.

Бергер упросил атташе по культуре, сногсшибательную Гудрун Нильссон быть его гидом во время посольского приема и по возможности посвятить его в полезные знакомства. Первой в списке представленных Свену оказалась пани Гонсевская, супруга польского посла. Она пребывала в волнении и сразу же заговорила о том, что ее муж выбивается из сил на службе и что вообще они живут как на вулкане:

-Англичане, — это просто сумасшедшие люди. Они снова хотят ввергнуть Европу в войну.

-Да, что — то тревожное в воздухе носится. — дипломатично — осторожно согласился Свен.

От пани Гонсевской Гудрун и Свен переместились к Грановскому, готовящемуся сыграть несколько вольных музыкальных этюдов.

-Вам ведь доводилось бывать в Америке? — поинтересовалась Нильссон.

-Да.

-Ну и как? Каковы впечатления?

-Музыка и театр отсутствуют. Их заменяют синематографы, кафешантаны и местный футбол. При встречах американцы обычно толкуют о сплетнях и о футбольных встречах. Еда невкусная и дорогая. Живут люди с материальным комфортом и вполне обходятся без газеты, без театра, без книжных магазинов. Жизнь тусклая и скучная. — разглагольствовал Грановский.

-Исчерпывающе. — рассмеялась Гудрун Нильссон. — Ну, а народ каков, американцы?

-Я американцев не считаю настоящими людьми. Какой — то заклепки у них явно не хватает. Хищники, прагматики, накопители. Вся доброжелательность помещается в практический интерес. А так...Убогая духовная жизнь...

Бергер попытался вставить в разговор свою реплику, но Гудрун Нильссон перехватила его с полным стаканом и наиболее соблазнительной из своих улыбок и отвела в сторону, чтобы познакомить с британским коммерческим советником Каррингтоном.

-Малькольм, как дела на Даунинг — стрит?

Каррингтон печально покачал головой.

-Боюсь, очень плохо, дорогая Гудрун. По правде говоря, я думаю, что наш премьер — министр не вполне понимает, как всё работает. Между нами, парни в Сити жутко недовольны нынешним ходом событий. Я даже могу зайти дальше и сказать — они встревожены.

Гудрун Нильссон машинально кивнула, но внимание ее было обращено на залу — она кого — то высматривала среди гостей.

-Настоящий дипломат должен быть настолько в курсе всех текущих дел, что одна фраза — шведская торговая делегация едет в Москву — объяснит ему многое. — сказал Малькольм Каррингтон, обменявшись со Свеном Бергером приветствиями. — Определит важное: зачем едут шведы в Москву?

-Мой коллега и соотечественник хотел бы испросить вашего совета относительно русских. -сказала Гудрун.

-Я глубоко убежден, что времена, когда дипломат был салонным шаркуном, прошли. — улыбнулся Каррингтон. -Теперь ценность дипломата определяется его знаниями о стране пребывания, и не только знаниями, так сказать, парадного входа, но и с противоположного. Дипломат должен видеть и понимать увиденное в стране, в которой аккредитован.

-Малькольм, поможете Свену рассмотреть противоположную сторону? — улыбнулась в ответ Гудрун Нильссон.

-О, да, безусловно! Хотя не уверен, что сегодняшний вечер будет способствовать возможности обсудить более важные дела.

Гудрун наклонилась, и Каррингтон посмотрел в вырез её платья.

-Господину Бергеру может понадобиться ваша консультация. — сказала Нильссон.

-А вот и деловое продолжение? Что ж...Получение обстоятельной консультации может стоить бог знает сколько денег. — засмеялся Каррингтон. — По этой причине я часто имею дело с правительством, с правительственными учреждениями, как с клиентами. Ибо только на таком уровне подчас возможно оплатить мои гонорары.

-Совершенно справедливо. Логично и справедливо.

-Хорошо, что вы это понимаете, прекрасная Гудрун.

Нильссон пожала плечами, но вид у нее в это время стал серьезно — сосредоточенный.

-Кого — то высмотрели, милая Гудрун?

Каррингтон глянул на нее, и ему показалось, что глаза у Гудрун не зеленые, какими он увидел их раньше, а льдисто — голубые, цвета утреннего озера.

-А, вижу, наш знакомец, коего мы повстречали в американском посольстве? У русских даже есть поговорка: идешь как рупь двадцать. — заметил Каррингтон с едва уловимыми нотками ревности в голосе, глядя, как Гудрун неотрывно смотрит на Чечеля, русского юриста из экономического департамента внешнеполитического ведомства, увлеченно беседующего о чем — то с французским консулом.

-Как? — удивленно спросил Бергер. — Как вы сказали?

-Рупь двадцать. — невозмутимым тоном ответил Каррингтон и пояснил, — Если подумать над этимологией выражения, то можно предположить, что 'идешь как рупь двадцать' может означать, что человек хромает. Так и с нашим общим знакомым. Он немного хромает, хотя мужчина видный...Предлагаю подойти поближе и познакомиться, если, конечно, очаровательная Гудрун будет не против и позволит нам это. Она явно благоволит этому русскому...

Каррингтон подмигнул Бергеру и тот, хватив из бокала изрядный глоток вина, глуповато осклабился.

-Это так заметно? — спросила Нильссон.

-Очень. И кажется, он тоже...

Бергер снова хлебнул из бокала, на что Каррингтон ободряюще кивнул головой.

-Известно давно: все плохое тянется нестерпимо долго, зато все хорошее пролетает, как один миг. — сказал он. — Господин Бергер, могу ли я в дальнейшем рассчитывать на то, что наше знакомство не примет вид мимолетного свидания, но перерастет в более доверительные отношения?

-Конечно...

...Чечель ответил на улыбку Гудрун Нильссон жалкой усмешкой...

-Я, кажется, действительно попала под небольшой спор, да? Или мне показалось, господа? — подошедшая к Чечелю и французскому консулу Гудрун одарила обоих ослепительной улыбкой.

-Как новорожденный котёнок. — пошутил, исключая колкость, Сергей Владимирович Чечель, и покосился на подошедших следом за шведкой Каррингтона и Бергера.

-Позвольте представить вам господа, Свена Бергера. Одного из тех, кому мы обязаны сегодняшней вечеринкой. — громко произнес Каррингтон, церемонно раскланиваясь с Чечелем и обмениваясь рукопожатием с французским консулом. — Итак, мы невольно прервали ваш увлекательный диалог? Или, как заметила милая госпожа Нильссон, спор?

-Не скрою от вас, господин Каррингтон. У нас действительно возник небольшой спор.-ответил Чечель.

-Надеюсь, не на политическую тему? — улыбнулся Каррингтон.

-Нет. Вопрос о переводе специальных терминов. Речь идет о некоторых буквализмах в русском тексте издания Пьера Тиссе о материалах инквизиционного процесса Жанны д'Арк.

-'Орлеанской девы'? Любопытно.

-Перевод специальных терминов — вообще самое слабое место издания. — сказал Чечель. — Увы, но наш русский автор перевода, и я признаю это, не знает и не берет на себя труд узнать, что inguisitio in officio — не просто 'инквизиционный процесс', а только первая его часть, представляющая собой собственно допросы обвиняемого. Что collecta нельзя переводить как 'сборный молебен' — это, скорее, совместная молитва. Что не существует никаких 'духовных юрисдикций', 'духовных судей' и 'духовного суда', во всех этих случаях используется прилагательное 'церковный'. Что термин confession не всегда переводится как 'исповедь' — в тексте судебного протокола это слово обозначает прежде всего 'признание'...

-Русские эквиваленты для средневековых судебных должностей давно подобраны и не нужно изобретать их заново, не так ли? — поинтересовался Каррингтон.

-Вместо 'публичного имперского присяжного' вполне можно написать 'секретарь инквизитора', вместо 'публичного нотариуса' — секретарь суда' — радостно подхватил французский консул. -Тут я согласен!

-А как по — вашему нужно переводить monition — 'увещевание' или 'увещание'? — лениво пробросил Чечель.

Гудрун наклонилась к Чечелю и прошептала ему на ухо:

-Теперь, если хотите отомстить Малькольму, уведите меня с вечеринки. Это неплохо его осадит, а я снова смогу увидеть ваш страшный шрам...

Чечель, казалось, был потрясен услышанным.

-Прежде чем мы начнем спорить, скажу, что глагола 'увещать' вообще нет в русском языке, господа. — пробормотал он. — Как впрочем, и глагола 'обетовать', существительного 'обетование'...

-А 'пророчество', а 'предсказание'? — французский консул чуть ли не вскричал и схватил Каррингтона за локоть...

-Малькольм будет тосковать, конечно. — продолжила шептать в ухо Гудрун. — Хотите попробовать?

Она немного потёрлась о его плечо.

-И поставить вас под удар? — шепнул он в ответ.

Брови Гудрун Нильссон удивлённо поднялись:

-О, вы говорите милые вещи. Вы ведь джентльмен, не так ли? Я тронута, правда...

Чечель пожал плечами, посмотрел на Гудрун с некоторым подозрением, будто она дразнила его, но искренность ее была очевидна.

-А как остальные отреагируют на наше исчезновение? — прошептал он, одновременно внимательно глядя на французского консула, распаляющегося толковать о термине reconfort, используемом во французском переводе протоколов процесса Девы.

-Как — нибудь...

Картинки из прошлого — XIII.

Ночью их, двенадцать человек, отвезли на окраину Вилянува. Предварительно связали за спиной руки проволокой. В Вилянуве им освободили руки от проволоки, велели рыть яму. 'Не ройте мелкую, чтобы лежать было удобней!' — смеялись 'ягеллончики'. Копать было трудно, мешали корни деревьев. Замучились. 'Ягеллончикам' надоело ждать. Снова связали им руки за спиной. Велели встать лицом к яме. Стреляли в затылок. Все упали в яму, кроме Чечеля. Он застыл, не шевелясь. Офицер скомандовал: 'Кругом!'. Потом сказал с издевкой: 'Видишь, как там, русские, твои соплеменники, в яме корчатся? А тебя, дипломат, мы много раз расстреливать повезем, и ты не будешь знать, когда это случится. Мы дождемся той минуты, когда ты начнешь скулить и ползать у наших ног, умоляя, чтобы жалостливая пуля тебя пронзила'...

31 августа 1932 года. Вторник.

Москва. Британское посольство.

Английское посольство поначалу разместилось на 'Английском подворье' (второе название — Старый Английский двор), которое располагалось на улице Варварка в Зарядье. Это подворье, построенное московскими купцами в XV веке, позднее, в эпоху царя Ивана Грозного, было передано для нужд английских торговых представителей (завозили в Россию сукно, металлическую посуду, порох, вывозили меха, пеньку и древесину). С середины 90 — х годов XIX века английская дипломатическая миссия наконец покинула ставшее крайне тесным даже несмотря на значительные переделки и пристройки 'Английское подворье' на Варварке, и переехала в Колпачный переулок, у Покровки, в любезно предоставленный представителем английской фирмы 'De Jersey & Co' Андреасом Кнопом особняк — настоящий готический замок с граненой зубчатой башенкой и щипцовыми фигурными завершениями, в прекрасный образец неоготического стиля, тяготеющего к 'тюдоровской готике'. Особняк был построен в неоготическом стиле архитектором Карлом Васильевичем (Густавичем) Трейманом в 1900 году. Здесь же, неподалеку от особняка, располагался евангелическо-лютеранский кафедральный собор святых апостолов Петра и Павла. На Варварке осталось британское торговое представительство.

Английское посольство в Москве возглавлял посол Его Величества, сэр Перси Лорейн, 12 — й и последний баронет Киркхарл в графстве Нортамберленд, непревзойденный дипломат, с интеллектом, энергией и немалым высокомерием. Он знал русский язык, немало занимался историей русской политики, очень высоко ставил русскую классическую литературу. На Ильинке* его не очень — то привечали за спесь, которую ошибочно полагали явлением типично британским, и даже не всегда скрывали этого — глава российского внешнеполитического ведомства князь Долгоруков не упускал случая дипломатично, но с тонкой издевочкой, 'поддеть' 'типичного Джона Питбуля'. Посол явственно чувствовал и всю тяжесть нерасположения к себе со стороны Форин — оффиса и Даунинг — стрит 10; премьер — министр при упоминании имени посла морщился и грубо, в стиле валлийских анекдотов отзывался об умственных способностях Лорейна, лорд Хардинг, помощник статс — секретаря по иностранным делам отказывался принимать доклады, в английском внешнеполитическом ведомстве кривили рты. Впрочем, посол спокойно и терпеливо относился к тому, что министерство иностранных дел и кабинет министров предпочитали своих оптимистичных послов своим пессимистичным и считали тех, которые предостерегали их против надвигающихся опасностей и бедствий, 'немного неуравновешенными', 'нервными' или 'нездоровыми'.

Тем не менее, сэр Лорейн однажды был удостоен личной аудиенции русского государя, продолжавшейся целых сорок две минуты — факт неслыханный, особенно если учесть, что его предшественник не имел личной встречи с Федором Алексеевичем ни разу за все время пребывания на своем посту. Дипломатическая Москва долго говорила об успехе сэра Лорейна и делала из этого выводы огромного политического масштаба.

Вторничное совещание аппарата британского посольства в Москве началось в девять часов утра. Обычно подобные совещания проводились в десять часов — это давало возможность с утра просмотреть почту, ознакомиться с русской прессой и текстами телеграмм, полученными накануне. Но посол Его Величества внес изменения в административный распорядок миссии, сделав совещания по вторникам частью дипломатической деятельности.

На совещание были приглашены 'сливки' посольства: начальник политической канцелярии посольства и первый секретарь Рэмси Алан Гордон, старший советник посла Дэвид Хардиндж, второй секретарь Хэмфри Уилсон, коммерческий советник британской миссии Малькольм Каррингтон и военный атташе полковник Чарльз Джеймс Эшби.

В ожидании, когда соберутся все приглашенные, посол молчаливо помешивал сахар в микроскопической чашечке кофе. На столе перед Лорейном лежала газета.

-Господин посол, вы уже читали? — спросил полковник Эшби, небрежно кивая на газету.

Посол кивнул.

-Неплохая статья, рекомендую. — полковник Эшби обратился к присутствующим. — 'Европа парализована страхом'...Звучит, а?

-С нее и начнем наше совещание, джентльмены, — откашлявшись, негромко проговорил посол, когда все приглашенные (последним явился Чарльз Энтони Вудвард Мэннинг, занимавший должность советника по международному праву в политическом отделе посольства) собрались в его рабочем кабинете. — Позавчера в пражской 'Господжарске Новины', газете, весьма близкой к политической канцелярии доктора Крамаржа, появилась прелюбопытная статья. Я позволю себе зачитать некоторые моменты, излагаемые в статье...

Сэр Перси Лорейн отставил чашечку кофе, взял газету и монотонно стал читать:

'Снова, в который раз, правительства нескольких стран Западной Европы заговорили о своей озабоченности судьбами стратегической 'сцепки' между военно — политическими системами, сложившимися в рамках Рейнского гарантийного пакта. Для этого им пришлось даже наметить созыв конференции в Лиссабоне на середину октября. 'Европа парализована страхом', — заявил министр иностранных дел Франции господин Моизи, объясняя это 'исчезновением условий безопасности вследствие логики ослабления военной мощи Европы и пресловутая русская угроза, вытекающая из существа договоренностей между Россией и некоторыми европейскими державами. По словам Маизи, западных европейцев напугала перспектива развития 'привилегированных' отношений между Россией и Германией. Об 'опасности' сокращения германского вклада в оборону Европы толкуют и по другую сторону Ла — Манша, запугивая англичан перспективой ослабления безопасности их страны и ее континентальных союзников. Маизи устрашает французскую нацию 'нейтрализацией' Германии, которая — де непременно произойдет, если зарейнский союзник Франции захочет и дальше идти по пути новых сближений с Россией и слишком открываться Востоку, как выразился, например, председатель военной комиссии французского национального Собрания Франсуа Фийон. Он даже выдвинул требование — не дать Германии 'сползти к слишком нейтралистской политике'. В том же духе выступает и премьер — министр Франции Анри Молле. В интервью нашей газете он, хотя и в несколько деликатной форме, но недвусмысленно, предостерег Берлин от нейтрализма, который, по его словам, обязательно толкнул бы Германию в объятия России и явно стал бы поводом для кризиса. Конечно, все эти тревоги беспочвенны: в Германии пока не наблюдается никаких признаков, на основе которых можно было бы предположить, что она помышляет впасть в 'нейтрализм', или хуже того, для западно — европейских 'партнеров', броситься в объятия матушки России. Несерьезно выглядят и страхи по поводу западно — европейской 'сцепки'. Если говорить не о широкой публике, а о правительственных сферах, осведомленных о положении вещей, то вряд ли можно всерьез поверить в их обеспокоенность. Дело, скорее, в преднамеренных пропагандистских формулировках, призванных обосновать и оправдать официальный курс Парижа и Лондона на сохранение по меньшей мере их собственных политических, экономических и военных потенциалов. И Париж, и Лондон по — прежнему полны решимости способствовать образованию западно — европейского военно — политического союза и объединению военно — экономических структур'...

Сэр Перси Лорейн отложил газету и сказал:

-Я просил подготовить обзор европейской и здешней прессы, в котором разбирается тема данной статьи.

Обзорами прессы обычно занимался аппарат советников посла. Собственно, аппарат советников, не более чем политический отдел, который организовывал сбор и обработку политической информации по стране пребывания, в британском посольстве в Москве был представлен всего двумя сотрудниками — русские власти с крайней неохотой шли на какие — либо увеличения 'дипломатической квоты' для английской стороны.

Дэвид Хардиндж начал свое сообщение раздраженным тоном, в котором сквозила некая безнадежность.

-...'Русский курьер' вчера поместил куцый комментарий к материалу чешской прессы, в которой взвешиваются шансы Москвы на продолжение курса на нейтрализацию Германии. Автор статьи пишет, что у России нет ни одного пункта в повестке вероятных переговоров, по которым русские и немцы смогли бы договориться. Ни одного. Русское правительство может добиться успеха только с помощью доброй воли неудачливого правительства Германии. 'Русскому курьеру' вторит проправительственная газета 'Вече', утверждающая, что нынешнее правительство потеряло все свои козыри, не имеет достаточной поддержки в верхах и среди русских политических партий...

-Что еще? — устало спросил посол.

-В 'Биржевых ведомостях', 'Голосе', 'Правительственном вестнике' довольно слабые материалы, в основном касающиеся вероятных перспектив экономического сотрудничества России и Германии. Отмечается понимание того, что продолжение интенсивного развития возможно при осуществлении активного присутствия на западных рынках.

-Собственно, все ваше сообщение сводится к одному: в русской прессе об интересующем нас вопросе вероятного русско — германского сближения не говорится ничего, либо говорится очень глухо?

-Именно так. Русских гораздо больше интересуют результаты парламентских выборов в Германии. Публикуют уточненные результаты голосования, сведения о партийном и персональном составе избранного рейхстага, знакомят читателей с позицией германского канцлера.

-Что еще?

-В России германские выборы оценивают следующим образом: произошло ослабление центральных и усиление правых партий. Впрочем, неослабленными оказались в центре — католическая партия 'центра' и на левой — социал — демократы. Они сохранили свое прежнее значение, и этим определяется возможность гладкого 'парламентского' развития политической жизни Германии. В эмоциональных комментариях, как обычно, недостатка нет. В 'Вечернем времени' высказано мнение, что эти выборы — 'русские', так как 'русский вопрос' на них главный. В то же время в 'Новостях' 'отмечают 'легкомысленную постройку этих выборов', что в результате не сулит ничего хорошего. Очень хорошо высказался Мартенс, бессменный руководитель русской академической Комиссии по изучению естественных производительных сил, давший политический комментарий выборам в Германии...

-Зачитайте. — распорядился посол.

-'Несмотря на весь 'антимодернизм' католичества, вся современная демократическая Европа, и не только одна Европа, считается с влиянием Рима как моральной и политической силы, пожалуй не менее, а более, чем абсолютистская Европа XVII и XVIII веков. Думал ли Вольтер, когда он произносил свое пресловутое 'Ecrasez I'mfame!'*, что в первом тридцатилетии века нынешнего ни в одной культурной и демократической стране Европы нельзя будет управлять без католиков? В Австрии и Франции нельзя управлять без католиков, премьер — министр преимущественно протестантской Голландии — католический священник, в Чехии глава кабинета — католический деятель. Теперь и во главе правительства Германии стоит католический священник — профессор'...

-Благодарю вас, Дэвид, — сказал посол Лорейн без тени благодарности в голосе и Хардиндж вдруг почему — то покраснел. — Есть у кого — нибудь дополнения?

-Есть. — Каррингтон поднял руку и шутливо помахал ею в воздухе, как бы привлекая к себе внимание присутствующих. — Это к вопросу о желании Германии 'броситься в объятия матушки России'. Вчера я виделся с германским торговым атташе Лорхером. Он поведал мне веселую историю о том, как министериаль — директор германского внешнеполитического ведомства* на днях, в Потсдаме, катал на лодке супругу русского посла и неожиданно затянул русскую народную песню 'Из — за острова на стрежень'. Супруга русского посла подхватила. Сцена в лодке была прямо — таки идиллическая...

-Анекдот. — буркнул старший советник посла Дэвид Хардиндж.

-Есть еще дополнения? — спросил посол.

Второй секретарь Хэмфри Уилсон принялся длинно и невразумительно излагать слух, который ему сообщил московский корреспондент парижской газеты 'Матэн', в свою очередь узнавший его от кого — то из посольских чиновников, который слышал его от кого — то, имевшего связи в неназываемых московских деловых кругах. Дело сводилось к тому, что будто бы кто — то из русских промышленников вел осторожные беседы со шведским посланником на предмет организации неофициальных встреч российских и шведских дипломатов.

-В неназываемых московских деловых кругах? — переспросил посол, доставая из внутреннего кармана костюма рабочий блокнотик.

-Составьте телеграмму в Лондон с изложением слухов. Пусть подошьют к делу. — с усмешкой в голосе сказал Малькольм Каррингтон.

Посол пометил что — то в своем маленьком рабочем блокнотике.

-Вреда не будет. — кивнул он, убирая черную записную книжечку во внутренний карман костюма и обводя собравшихся строгим взглядом. — Однако, вы зря посмеиваетесь, мистер Каррингтон: особые проблемы Швеция все — таки вызывает. В первую очередь своей нейтралистской самостоятельной политикой. Ее ближайшие соседи — Дания, Норвегия тоже не очень довольны тенденциями усиления нашего политического влияния. А русские весьма удачно оказывают поддержку этой линии, как бы закрепляя статус северных стран как 'вольных' торговых посредников. Теперь перейдем к указаниям общего характера: в связи с отмечаемым в эту среду русским религиозным церемониалом на Красной площади и в Кремле, все мы, здесь присутствующие, обязаны быть на гостевой трибуне. Мы получили из протокольного отдела русского министерства иностранных дел приглашения и стандартные пропуска для прохода на трибуну, отведенную под размещение иностранных дипломатов. Я имел честь разговаривать с дуайеном дипломатического корпуса в Москве и обсудил с ним вопросы, могущие возникнуть по ходу завтрашней церемонии. Русское внешнеполитическое ведомство получило заверения дуайена, что все главы дипломатических представительств почтят своим присутствием торжество. Надеюсь, вы все хорошо понимаете ответственность. Любой наш прокол, любую нашу ошибку, даже протокольного характера, русские воспримут крайне болезненно. Тем более, если это произойдет в день их религиозного торжества. Русские вообще люди очень ранимые. И не очень расположены к нам, англичанам. Мне, да и вам всем, представляется неоспоримым тот факт, что антибританская кампания Москвы нисколько не умерла. И отношения в настоящее время ничуть не лучше, чем прежде. Поэтому не стоит создавать лишних затруднений, которые могут поставить нас в неловкое положение.

-Во имя политической целесообразности. — добавил Хардиндж.

-Я вас понял, мистер Хардиндж. — с усмешкой ответил посол. — Я тоже привык рассматривать любой вопрос с точки зрения интересов Британской империи.

-Мы справимся, сэр, — ледяным тоном сказал первый секретарь Гордон. — Английская дипломатия гибкая, но стабильная. Мы умеем проявлять выдержку и умение широко смотреть на вещи.

-Но твердую решимость обеспечить наши национальные интересы и достигать успеха там, где это кажется недостижимым, никто не отменял. — добавил Хардиндж.

-Безусловно, мистер Хардиндж. — сказал посол, — Поэтому я также прошу довести до сведения всех сотрудников миссии, чтобы не было никаких демонстраций пренебрежительного отношения к русским религиозным церемониалам. Мы должны показать своим примерным поведением, что уважительно относимся к русским традициям.

-Этот день по русской церковной традиции называется началом индикта или новолетием. — сказал Гордон. — Это был день 'подведения итогов' урожая, уплаты оброков и пошлин, завершения действующих торговых договоров и заключения новых, сдачи в аренду земельных, охотничьих и рыболовных угодий. Сентябрьское новогодье имело под собой и церковную основу. В этот день русскими почитался преподобный Симеон, первый столпник, прозванный в народе Летопроводцем. В Русской Православной Церкви слово 'инди́кт' сохранилось в церковном Уставе и служит для обозначения годового круга богослужения. Начало индикта, или начало новолетия, является церковным праздником.

-Пожалуй, новолетие является самым незаметным православным праздником. — заметил второй секретарь Хэмфри Уилсон. — На Руси продолжают жить по старому византийскому календарю, даром что самой Византии уже нет.

-Дурацкая традиция, вы не находите? — буркнул полковник Эшби. — Русские отмечают новый год в сентябре. Они и в самом деле варвары.

-Полковник, принцип православной церкви таков, что святость не принадлежит к обычному и обыденному пространству и времени. — сказал Каррингтон. — Даже иконы, установленные на стенах храма, не должны часто менять свое месторасположение. Их не должно касаться перемещение с одного места на другое. Мощи, хранящиеся в специальных ковчегах и закрытых раках, не должны соприкасаться с устами грешника. Такой же неприкосновенностью обладают и церковные догматы и формулы, в которых не допускается вносить коррективы и исправления...

-Благодарю вас за разъяснение. — обидчиво выдавил из себя полковник Эшби.

-Полковник Эшби, вам следует получше ознакомиться с традициями и обычаями русской жизни. — сухо сказал Каррингтон. — В России, вот уже на протяжении веков первый день осени — это церковно — государственный праздник. В этот день совершается особая праздничная служба — 'чин летопроводства', во время которой епископ с процессией выходит на городскую площадь, где поются праздничные песнопения, читается Апостол и Евангелие, а затем под пение тропаря праздника все идут в храм, там совершается Божественная Литургия. Главное торжество по традиции происходит в Москве на Соборной площади Кремля. На площади воздвигается помост, на него поднимаются патриарх и царь и возвещают оттуда об окончании года. Патриарх, по обычаю, святит воду и этой водой кропит царя и стоящий вокруг народ, осеняя крестом государя, молится об его долгой и счастливой жизни, а народ в это время громко кричит: 'Великому Государю нашему и детям его многая лета!'. При этом все радостно поздравляют друг друга, желая каждому долгой жизни.

Слова коммерческого советника вызвали легкое оживление среди собравшихся, однако никто не стал возражать. Сэр Перси Лорейн сидел очень прямо за своим столом, и по его красивому лицу было видно, что он едва сдерживает неприязнь ко всем присутствующим.

-Я нахожу это анахронизмом и отсталостью русской цивилизации. — не сдавался Эшби. — Россия — это страна суровой и невежественной монархической диктатуры, погрязшей в своей ортодоксальности и стремящейся экспортировать мертвую азиатчину.

-Бывали ли вы, дорогой полковник, в русской церкви, на богослужении? — спросил Каррингтон.

-Нет.

-Вот — вот. Если бы бывали, то убедились воочию в том, что русские люди святые. А святых нельзя победить.

-Хватит. Полковник Эшби, находите, что хотите и чем хотите, но про себя. И пожалуйста, не афишируйте своего собственного взгляда на положение вещей. — сказал посол Лорейн. — Самое главное сейчас для нас — сохранить доверие со стороны русских властей.

-А между тем, русские то и дело дают понять нам, что мы их обидели. Чем — то. Не знаю, чем именно. — вставил Гордон. — Их отношение к нам подчеркнуто — холодное, мы находимся под постоянным наблюдением. Мы испытываем серьезнейшие затруднения в повседневных деловых контактах с их министерствами...

-Все объясняется просто. — сказал Малькольм Каррингтон. — Едва мы вырабатываем твердое мнение, позиция Лондона за какие — то часы меняется существенно. Мы должны начинать все сначала. Нам даже блефовать не с чем. Скоро вы все увидите это. На конференции в Лиссабоне. У нас всюду круглый ноль. Ноль былой мощи и ноль силы Британской империи, над которой никогда не заходит солнце...

Посол взглянул на коммерческого советника с легким неудовольствием. Ему было известно, что Каррингтон представляет в посольстве интересы 'Интеллидженс сервис'. Сэр Перси Лорейн был карьерным дипломатом. Он был весьма осмотрителен в выборе знакомств, старался избегать каких — либо неудобств в карьере и всегда сторонился людей из 'службы', не верил им и опасался их.

-Удивительно, почему же русские все еще готовы вести игру с полными нулями? — усмехнулся Мэннинг, до этого момента хранивший молчание. Посол Лорейн внутренне напрягся — взгляды Мэннинга по некоторым вопросам международной жизни зачастую вызывали скандальный резонанс из — за чрезмерной оригинальности и категоричности суждений. К тому же, по меркам британской дипломатической службы, он был еще сравнительно молод для занимаемого им поста, раньше занимался преподавательской деятельностью в Оксфорде и, вдобавок, не являлся даже англичанином по происхождению. Впрочем, опыта дипломатической работы ему было не занимать: некоторое время, больше года, Мэннинг был личным помощником Генерального секретаря Рейнской Лиги Наций.

-И почему же? — коммерческий советник столь откровенно ухмыльнулся, что Лорейн даже зажмурился от неудовольствия и возмущения.

-Вероятно потому, что есть ожидание разумной возможности соглашения. — ответил Мэннинг. — Двусторонние переговоры позволят рассеять недоразумения и устранить атмосферу беспокойства, создавшуюся в отношениях двух великих держав.

Посол перевел дух. Он ожидал, что Мэннинг 'закусит удила' и начнет всерьез спорить. Но тот решил проявить благоразумие. Однако Каррингтон решил поддеть молодого сотрудника:

-Я слышал, вы в Оксфорде учили школяров, а после перекладывали бумажки на столе самого главного в Рейнском 'Союзе народов'. Ни то, ни другое не идет на пользу практической деятельности, но предоставляет шанс поиграть в теории, что вы нам сейчас и продемонстрировали. Сказали бы уж проще: нам надо потянуть время. Как сложится конференция в Лиссабоне неизвестно. Нужно иметь запасной вариант. Если ничего не выйдет в Португалии, миссия лорда Милна окажется спасительной соломинкой — мы готовы к диалогу, чтобы там русские себе не думали, мы послали к вам, русские, славного парня, Монти Милна, целого министра!

Мэннинг сердито засопел, собираясь ответить, но взглянул на мертвенно — бледного посла и промолчал.

-Я не думаю, что русское министерство иностранных дел питает иллюзии относительно шансов проводить политику сближения с нами. — сказал Каррингтон. — Монти Милн в роли переговорщика? Абсурд! Переговоры не могут вестись ради переговоров, за исключением тех редких случаев, когда их проводят страны, пребывающие в состоянии конфронтации.

-Россия и Англия не находятся в состоянии войны или конфронтации, но сам факт встречи в Москве уже можно считать успехом. — возразил Мэннинг.

-Угу. После двух конференций: в Лондоне и в Генуе, идея сколачивания коалиции против России еще не испустила дух, но и не исторгнула из своего чрева никакого результата. Надежды кабинета Его Величества на встречу в Лиссабоне. Уж там сколотят блок! А пока не сколотили, можно пустить пыль в глаза и отправить в Москву лорда Милна. Порой мне приходит в голову, что может быть, было бы проще вообще не затевать этой интриги с поездкой сэра министра в Москву.

-Парламент настроен достаточно решительно...

-Те, кто направляет сюда рубаху — парня Монти, ни минуты не думали о серьезной повестки для переговоров. Британский министр едет в Москву только потому, что не может не ехать. Но, отправившись на переговоры, он заранее решил не делать ничего, что могло бы способствовать улучшению англо — русских отношений. Господин посол, сэр, позволите мне высказать мнение?

Посол кивнул.

-Поднимать идею общеевропейского договора, на мой взгляд, преждевременно. Я бы не советовал. Вся эта идея с антирусской коалицией окажется связана с ситуацией щекотливой. Нам бы стоило забыть на время о сколачивании блока против Москвы. Англия, вернее кабинет, делает ошибку.

-Англию легко пинать. — сказал Хардиндж.

-Да уж, пнуть старушку под зад несложно. — дерзко рассмеялся Каррингтон.

-Неслыханно! — Хардиндж чуть не задохнулся от возмущения. — Каррингтон, вы думаете, когда и что говорите?!

-Постоянно. — кивнул коммерческий советник. — Кстати, и вам советую.

-Довольно. Я слышал достаточно и прошу прекратить подобного рода разговоры. Это касается исключительно вас, Каррингтон. — сказал посол, решив поддержать своего советника. — Мы стоим на зыбкой почве. Что дальше?

Первый секретарь растерянно пожал плечами.

-Перейдем к частностям... — посол вновь вынул черную записную книжку из внутреннего кармана. Она неприятно, картонно, хрустнула, когда он раскрыл ее. — Вчера у меня была аудиенция у князя Долгорукова. Он, хотя и держался очень любезно, но совершенно отчетливо дал понять, что не потерпит никакого обсуждения российской внутренней политики.

-Есть повод? — подал голос полковник Эшби.

-Разумеется. — кивнул посол.

-Весомый?

-Русские крайне негативно оценили прибытие в Москву нашей правительственной делегации во главе с министром внешней торговли лордом Милном. Он едет в Россию, чтобы выслушать какие — либо конкретные предложения по восстановлению нормальных, дружеских связей, от русского правительства, поскольку сам он на это не уполномочен.

-Таких предложений лорду Милну сделано не будет. Это было ясно с самого начала. — сказал Каррингтон. — У русских на этот счет серьезные возражения.

Посол даже ухом не повел на реплику коммерческого советника:

-Основной упрек, который мне высказал князь Долгоруков — миссию лорда Милна он считает светским визитерством. И вдобавок, что лорд Милн намерен заниматься изучением внутренней социально — политической обстановки в России. Форин — оффис допустил утечку в прессу, чтобы успокоить оппозицию, заверив всех, что он тесно сотрудничает с русским правительством. Среди множества слов, видимо, промелькнуло и про интерес миссии лорда Милна к делам внутрироссийским.

-Насколько мне известно, в действиях лорда Милна никакой критики российской внутренней политики не отмечено. — заметил Гордон.

-Пока не отмечено. — тотчас ответил Каррингтон на реплику Гордона.

-Лорд Милн тоже получил приглашение на предстоящее торжество? — спросил Гордон, бросив едкий взгляд в сторону Каррингтона.

-Да. Но едва ли он поспеет к завтрашнему торжеству. Лорд Милн решил ехать в Россию через Германию и Польшу.

-Господи, кто в Россию ездит через Польшу? — воскликнул Каррингтон. — История не самый сильный конек лорда. Какого черта его понесло в польские хляби?

-Он пожелал встретиться с рядом германских и польских политиков, в частности с Сапегой, бывшим премьер — министром. — пояснил посол. — Это несколько увеличит срок прибытия лорда Милна в Москву, но, по всей видимости его желание посетить Германию и Польшу отвечает его замыслам.

-И русские спокойно реагировали на это? — спросил Каррингтон.

-Да. Русское правительство, по словам министра, готово к консультациям с кабинетом Его Величества и другими органами по всем вопросам, относящимся к улучшению как дипломатических, так и экономических отношений. Более того, князь Долгоруков уведомил меня о том, что царь вручил лорду орден...

-Даже так? — удивленно воскликнул Гордон.

Посол с неудовольствием, хотя и скрытым, посмотрел на своего советника:

-Это вызвало недовольство лорда Чэшэма и нашего внешнеполитического ведомства. Форин — оффис разразился пространной телеграммой, смысл которой сводится к тому, что принятие иностранных орденов членами Кабинета противно твердо установленному обычаю и потому должно быть отклонено.

-Что вы ответили лорду Чэшэму? — лениво поинтересовался Каррингтон.

-В самом деле? — спросил полковник Эшби. — Ситуация выглядит довольно пикантно. Возможны толки...

-Никаких толков. — решительно ответил посол. — Толки, кривотолки, суждения и прочее пусть останутся элементами, присущими провинциальным кумушкам, собравшимся посудачить. Орден вручен русским монархом, об отказе не может быть и речи. Я стараюсь получить указание из Лондона на исключительный характер миссии лорда Милна, что и снимет все вопросы вокруг щекотливого момента. Я позже ознакомлю вас с проектом моей телеграммы и мы вместе попробуем выработать приемлемый для Лондона вариант.

-У меня есть все основания полагать, что получение лордом Милном русского ордена — это единственное достижение его миссии в России. — хмыкнул Каррингтон. — Впрочем, я не удивлен — большие ожидания зачастую оборачиваются серьезными разочарованиями. Уверен, что у русских есть сомнения на счет визита лорда Милна, поскольку это только жест и тактические маневры, а не действительное стремление к сотрудничеству. Его ждут длинные и бесперспективные беседы.

-Теперь все, джентльмены, вы можете быть свободны. Мистер Каррингтон, прошу вас задержаться и уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.

31 августа 1932 года. Вторник.

Москва. Британское посольство.

-...Неслыханно, Каррингтон! Вы ведете себя совершенно недипломатично!

-Сэр...

-Ваши пикировки с полковником Эшби и мистером Мэннингом разлагающе действуют на других сотрудников миссии. — ледяным тоном сказал посол Лорейн.

-В самом деле? — усмехнулся Каррингтон. — Право, наши, как вы изволили выразиться, пикировки, не носят характера кровной вражды. Так, милые бранятся, только тешатся, как говорят наши русские друзья...

-Я напомню вам другую поговорку: умный любит учиться, а дурак любит учить.

-Сэр, я вас понял. Я сделаю выводы и извлеку уроки.

-Не паясничайте, мистер Каррингтон. Хватит. Все, черт возьми, имеет свои границы, в том числе и ваши, излишне вольные трактовки происходящих событий. Я жду от вас практических шагов, а не набора скабрезностей. Мы на грани нового противостояния с русскими. У нас не хватает сотрудников, посольство обескровлено, работа приостанавливается, а вы устраиваете балаган в моем присутствии!

-Сэр, я не сразу стал понимать...

-Что именно?

-Это наша проклятая сверхдержавная чопорность, — вздохнул Каррингтон. — Мы все думаем, что все происходящее в Европе и в мире, касается нас. Убейте, но я не могу понять — почему?

-А я не могу понять, отчего вы уверены, что вам все сойдет с рук?

-Дети и дураки говорят правду...

-Довольно шуток и дурацких поговорок! — посол повысил голос, — Я стою перед сложной проблемой, Каррингтон...

Сэр Лорейн нисколько не лукавил. В секретном письме Форин оффиса* послу Его Величества в Москве прямым текстом указали на необходимость предпринять шаги, способные помешать русским проводить более интегрированный политический и экономический курс, чтобы стеснить их собственное экономическое развитие, все более зависящее от технического сотрудничества с Западом. Представлялись в письме нежелательными и русские инициативы по созданию европейских консультационных механизмов...

-Понимаю, сэр. — сказал коммерческий советник. — Миссия лорда Милна, пожелавшего прежде набить брюхо польскими явствами, еще не началась, а уже как бы и закончилась. От него отделаются под любым вежливым предлогом, но, вероятно, сначала дадут ему вдосталь выговориться..

-Здесь я начинаю видеть некий заговор вокруг лорда Милна. — сказал посол. — Заговор с целью примирить нас с неизбежной неудачей вояжа в Москву.

-У министра внешней торговли весьма щекотливое положение. Ему не позавидуешь. С одной стороны, лорд Милн понимает необходимость формальных обязательств перед кабинетом, с другой — чувствует, что из его затейливых потуг ничего не выйдет, потому как направляют его разнообразные подспудные течения, которые всегда активно влияют на политику. Утешительный приз лорда, который он привезет в Лондон — русский орден. Тактика премьер — министра себя не оправдала. Хотя она и была многообещающей. Премьер — министр продемонстрировал, в первую очередь русским, способность, не оглядываясь по сторонам, принимать решения, идущие вразрез с общепринятым политическим курсом, ради урегулирования спорных международных вопросов. Он хотел, чтобы русские увидели, что есть тот, кто понимает их тревоги и опасения, тот, кто на их стороне, что с ним можно говорить. Он захотел уверить Москву, что предстоящая конференция в Лиссабоне может привести к созданию мостов между Востоком и Западом, что приезд лорда Милна — это инициатива проведения двустороннего совещания с желанием сближения и обмена мнениями, желание прояснить позиции России по ряду внешнеполитических вопросов перед конференцией. Все это наверняка сопровождалось шумом в прессе, выспренними словами о том, что кабинет давно ратовал за восстановление дружеских связей между Англией и Россией, что лорд Милн отправился в Москву в знак потепления отношений...

-Миссия лорда Милна могла иметь большое значение, наметив вехи будущего англо — русского сотрудничества. — медленно произнес посол. — Я некоторое время работал с лордом Чешэмом. Он всегда выступал за сотрудничество с Россией.

-Но с оговорками.

-Пусть с оговорками. — возразил посол. — Но я считал и считаю политику, проводимую лордом Чешэмом эталонной. Поэтому выступаю за всякую возможность договориться с русскими.

-Сэр, вы тоже склонны к теориям, как наш юный Мэннинг. — сказал Каррингтон. — Не увлекайтесь, это крайне заразная вещь...

-Премьер — министр ошибся?

-Да, сэр. Ошибся. Не учел того обстоятельства, что совещание нескольких держав за спиной России всегда вызовет в Кремле сомнения в отношении истинных намерений этих нескольких держав. Да и выбор главы делегации...Лорд Милн — известный сторонник того, чтобы не позволять 'русским медведям' закрепиться там, где имеются жизненно важные для обороны и экономики Великобритании точки. Иными словами, он сторонник конфронтации. И вдруг его присылают в Москву! Через Германию и Польшу! Я удивлен русскому терпению. Могли бы попросту завернуть лорда со всей его миссией. Москва встревожена, Москва возмущена. Понятно, что Польша — это всего лишь точка напряжения. Она нужна нам только как инструмент для поддержания напряженности. И не более того. Кусок земли, зажатый со всех сторон не очень дружественными государствами. Но русским наша активность в Польше не понравится. Конференция в Лиссабоне видится русским как очередное сколачивание антирусского блока. Рано или поздно Москва столкнулась бы с тем фактом, что новый военно — политический и, отчасти, экономический альянс возникнет в Западной Европе. Как только это произойдет, целью первостепенной важности русской политики будут попытки сдерживать угрозу своим интересам со стороны новой западной группировки.

-Министр князь Долгоруков мне заявил во вчерашней беседе, что в Кремле хотели отложить визит лорда Милна, ибо считали его пока бесполезным. — признался посол Лорейн.

-И они правы. Нельзя работать с людьми, которые норовят ударить в спину.

-Советник, на чьей вы стороне?

-Разумеется на нашей, сэр. Но я прагматик, я прекрасно понимаю, что демонстрируя 'русским медведям' заинтересованность в неуспехе миссии лорда Милна, мы можем потерять контроль за положением вещей, и тогда возможна эскалация конфликта, которая приведет прямиком к военному столкновению. Попытка выяснить каковы намерения России, не оказывая при этом излишнего давления, не увенчалась успехом. Топорная работа.

-Вы думаете? Между прочим, я настоятельным образом рекомендовал правительству Его Величества вести переговоры с русскими таким образом, чтобы Москва поняла всю серьезность вопроса.

-И напрасно, господин посол. — Каррингтон, не скрывая от Лорейна своих чувств, пренебрежительно скривился. — У меня есть все основания полагать, что именно этого и хотели в Лондоне. Теперь вам, господин посол, предстоит думать, как выбраться из этой ситуации. Но уверяю вас, сэр, это всего лишь милое недоразумение. Вы подготовите телеграмму, в которой сведете все в конечном итоге к общим фразам. Гораздо сложнее будет решить другой проблемный вопрос.

-Другой? О, Господи!

-Мы должны теперь ожидать от русских пропаганды идей общеевропейского сотрудничества, направленных против любой замкнутой западной политики, привлекая механизмы всеобщего внимания к огромным перспективам торговли Востока с Западом, которую будто бы 'приносят в жертву' ради идеи противостояния с Россией. И поверьте мне, сэр, русская пропаганда упадет на обильно удобренную почву.

-Что вы имеете в виду?

-Есть конкретный интерес Европы к восточным рынкам, особенно для тех стран, которые испытывают проблемы с торговым балансом и заинтересованы в расширении экспорта и импорта дешевого сырья.

-Здесь несомненным 'троянским конем' русских выступает Германия? — спросил посол. — Именно она активно саботирует притязания Лондона и Парижа на контролирующую роль в вопросах отношений с Россией.

-Не только Германия, но вы правы: русско — германское торговое соглашение 1921 года пробило брешь в общей политике Европы. И теперь в эту брешь могут устремиться и другие страны. Русские добились включения в новые торговые соглашения положений о том, что стороны не будут устанавливать или сохранять какие — либо ограничения в отношении ввоза и вывоза товаров. Русские гарантировали свои торговые и научно — технические интересы в Европе, прописав четкую договорно — правовую базу. Но не это главное.

-Не главное? А что тогда главное? — недоуменно спросил посол.

-Сэр, как вы относитесь к тому, что может возникнуть новая великая сфера сопроцветания в Восточной Азии?

-Старые азиатские империи, Китай и Япония, хотят завтра стать новыми мировыми державами? — улыбнулся Лорейн.

-Сэр, есть проблема...

-Какая?

-Проблема есть и она находится именно там. В Азии. Растущее японское присутствие в Индокитае — это угроза нам всем. Больше всего оно угроза для Индии. Японии требуется нефть, каучук и все другие виды сырья, которые может дать эта область. Ещё они зарятся на саму Индию, из — за её богатства и многочисленного населения. Больше всего они хотят большую военно — морскую базу, то есть Сингапур. Если они смогут обезопасить себя с севера, а после опереться на Индокитай, то ударят на запад. Если так случится, то Малайя и Сингапур будут потеряны, а наши владения в Индии в конце концов также будут оккупированы. Там японцы получат почти всё, в чем нуждаются. А остальное им сможет предоставить Россия.

-Военная промышленность Китая слаба, у них нет опыта современной войны, их армии плохо обучены, недооснащены и дезорганизованы. Их спасают только поставки из — за границы. Японская армия не представляет большого интереса для нас. Как и японский флот.

-Премьер — министр действительно хочет отдать азиатам каучук и пальмовое масло? — ухмыльнулся Каррингтон. — Экономическая потеря для ребят из Сити станет огромной, и к тому же не последней. Я не хочу показаться паникёром, но на самом деле считаю это жизненно важным.

-Я понимаю всё это, Малькольм, правда. Вы говорите об очевидном. Я думаю, что и большая часть государственных служащих понимает. Проблема состоит в том, что иного пути не видит Сити. Там считают иначе.

-Есть еще один нюанс...

-Какой?

-Россия готова к экономическому взаимодействию с Азией.

-Что?!

-Есть несколько основных принципов. К ним я склонен отнести поиск общего при наличии расхождений, взаимное уважение и равноправные отношения, взаимная выгода и благоприятствование, установление доверия и, конечно же, ориентация на будущее и совместное развитие. Ну и борьба с торговым протекционизмом, ликвидация торговой дискриминации, содействие развитию торговли...

-Дело зашло далеко? — посол Лорейн посуровел лицом.

-Полагаю, что зайдет в скором времени. Вы услышите восторженные вопли, когда континентальное соглашение начнет приобретать вполне реальные очертания. Создание континентального союза России и Китая, или России и Японии, или России, Японии и Китая, превратит Москву в крупнейшую экономическую силу и создаст ситуацию, при которой все европейские страны вынуждены будут либо идти на все более тесное сотрудничество с русскими на условиях, продиктованных Кремлем, либо искать поддержки и союзов с другими центрами политического и экономического притяжения. С Англией, например. При достаточной гибкости и оперативности нашей внешней политики мы могли бы на что — то надеяться и расширить связи с европейской периферией, усилить там наше влияние. Но, увы, — Форин оффис шлет в Москву лорда Милна, которого здесь на дух не переносят, а премьер — министр устраивает маловразумительные политические игры, вместо того, чтобы конфиденциально провести с русскими двусторонние переговоры, которые позволили бы устранить атмосферу беспокойства и рассеять недоразумения.

-У вас надежные источники этих информаций, советник? На что мне ссылаться в отчете для Лондона?

-У меня достаточно надежные источники информаций. В ближайшее время я намерен получить подтверждения этих сведений.

-Увы, я нахожусь в унизительном положении. У меня есть приказы от правительства в Лондоне, которые, по существу, говорят мне ничего не делать и гарантировать, что не будет сделано ничего, способного вовлечь Британию в любые региональные споры.

-Я вполне понимаю обстановку, господин посол. Ко мне точно также приходят указания одно глупее другого. Это указывает на непонимание здешней сложной ситуации.

-Еще раз, Каррингтон: у вас есть надежные источники информаций, могущие подкрепить указания на беспокойство по поводу растущего японского экспансионизма в Азии и возможного союза с русскими?

-Китайский дипломат, например. Слова китайского дипломата о том, что для него несомненно одно — для того, чтобы обеспечить успех их внутреннего реорганизационного плана, китайцы должны вступить в тесный экономический сговор с Россией, крайне показательны.

-Конечно, китайцы не рассчитывают на русские кредиты. — задумчиво сказал посол. — Им не может быть неизвестно, как лондонское Сити реагировало на сообщения, что русское правительство решило продолжать ослабление ограничений и удерживать Москву в качестве одного из мировых банковских центров.

-А как Сити реагировало?

-Это сообщение русских показалось Сити более забавным, чем интересным.

-Русские намереваются перевыпустить рубль на золотой основе, в качестве международной торговой валюты. Такой, которая исключает фунт стерлингов. Если они в этом преуспеют и утвердятся, то Сити потеряет свою роль крупнейшего финансового центра. И я могу представить по крайней мере, еще одну страну, которая будет очень рада, если это случится.

-Американцы... — тяжело вздохнул посол.

-Совершенно верно.

-Поэтому слова китайского дипломата об экономическом союзе с Россией могут иметь только политический смысл?

-Именно. Можно по — разному смотреть на русско — азиатский союз по существу, но совершенно ясно, что реально воздействовать на действительные политические соотношения и события на Дальнем Востоке могут и имеют право только те державы, имеющие там интересы и располагающие возможностями. Из европейских держав, как раз имеющих крупные интересы в Азии, — Англия и Франция.

-Но Франция занимает весьма сдержанную позицию, выжидательную, в стиле, скорее, дружественного нейтралитета. — заметил Каррингтон. — Французы пока дают ясно понять, что не пойдут с нами на переговоры по какому — либо вопросу. И не забывайте о том, что Россия есть страна азиатская. А следовательно, имеет весьма крупные интересы в Азии.

-Так вы думаете, мне стоит информировать Лондон? — спросил посол.

-Сэр, а вы как считаете? Желаете скорректировать внешнеполитическую линию Уайтхолла?

-Думаете, что подобного рода информация может оправдать себя в том случае, если появится разумная возможность соглашения с русскими? Лично я, будь в положении нашего правительства, считал бы, что Япония захватит Индокитай. Но я в Москве.

Коммерческий советник пожал плечами:

-Исходя из ваших же слов и моих собственных наблюдений, я не уверен, что лондонский Сити хочет соглашения с Москвой.

-Москва...Москва... — вздохнул посол. — Город, в котором начинались и заканчивались многие европейские начинания вот уже почти последние лет триста...

============

Министериаль — директор германского внешнеполитического ведомства* — глава Второго отдела Министерства иностранных дел Германии. Этот отдел занимался вопросами торговли, внешними сообщениями и связью, консульским делом, вопросами государственного и гражданского права, искусства и науки, личными делами немцев за границей, а также деятельностью органов юстиции, полиции и почты, эмиграцией, морскими делами, пограничными вопросами и т. д.

Форин Оффис — внешнеполитическое ведомство Великобритании, один из департаментов британского правительства.

На Ильинке* — Внешнеполитические ведомства многих стран принято эвфемически называть по именам улиц или набережных, на которых они расположены. Министерство иностранных дел Франции, к примеру, получило эвфемизм 'Кэ д'Орсэ', МИД Германии — Вильгельмштрассе, Австрии — Балльплатц, Англии — Уайтхолл, в то время как Министерство иностранных дел России, располагавшееся на Ильинке, напротив каменной церкви Николы Большого Креста стали называть 'Ильинкой'. Это выглядело солидно, изящно и красиво. 'Что там выдумали тонкие умы на Кэ д'Орсэ?' — спрашивала одна русская газета. 'Ответ Ильинки 'лягушатникам', — громко отзывалась на вопрос другая, более патриотично настроенная. И тогдашним культурным и образованным людям было ясно и понятно, о чём идёт речь.

пресловутое 'Ecrasez I'mfame!'*(фр.) — 'Раздавите гадину!'. Фраза французского писателя — просветителя Франсуа Мари Аруэ (Вольтера) о суевериях и Церкви, которая их эксплуатирует. Впоследствии эти слова стали лозунгом, под которым во Франции началась борьба с церковью.

31 августа 1932 года. Вторник.

Москва. Ильинка.

-...Господин посол, по нашим сведениям, венгерская армия начала передвижение и сосредоточение вдоль границ Трансильвании. — Начальник Генерального штаба генерал Ордин — Нащокин поправил ремень. Сидевший за столом министр иностранных дел Долгоруков усмехнулся. — Как человек военный, я вполне отдаю себе отчет в том, что означают мероприятия подобного рода...

-Господин генерал, я получил сообщение из будапешта: информации, которыми вы пользуетесь, не соответствуют действительности. — Тон венгерского посла был сух и безаппеляционен.

-Ваш ответ не может удовлетворить мое правительство — сказал Ордин — Нащокин. — Повторяю: на трансильванской границе началось массированное сосредоточение венгерских войск.

-Если вы выдвигаете обвинения против моего правительства, господин генерал, я вынужден буду просить Будапешт прислать мне официальный ответ на ваш протест.

Какое -то мгновение генерал неотрывно смотрел на венгерского посла, в глазах которого метались молнии -смешинки. Догадываясь, что русскому генералу они видны, посол даже не скрывал свое снисходительное презрение к тучному, неповоротливому генералу.

-Речь идет не о протесте, господин посол. — вмешался в разговор министр иностранных дел князь Долгоруков. — я полагаю, что два цивилизованных государства могут решить все возникшие вопросы между ними путем переговоров.

-Без сомнений. — ответил венгерский посол.

-Со своей стороны хотел бы информировать вас, господин посол, что в самые ближайшие дни Россия намерена перебросить в Трансильванию не менее шести тяжелобомбардировочных и истребительных авиаполков и авиадесантные части, исключительно в рамках намеченных совместных учений России, Трансильвании и других стран, входящих в пакт Дунайских держав. — сказал Ордин — Нащокин. — Сообщаю вам это в надежде, что вы донесете до своего правительства и посоветуете быть поосторожнее, особенно на трансильванской границе.

-Такая постановка вопроса звучит несколько странно. — заупрямился венгерский посол.

-Ничуть, поскольку Трансильвания является членом пакта Дунайских держав, коему покровительствует Россия. А Россия четко определяет свои внешнеполитические цели. Поэтому я информирую вас, предупреждаю вас на тот случай, если Венгрия собирается предпринять какие — то акции, входящие в противоречие с идеей пакта Дунайских держав. И еще: Трансильвания собирается защищать свои границы, откуда бы ни исходила угроза. Это, я думаю, не противоречит и не может противоречить международному праву.

-Хорошо. — ответил венгерский посол. — Я проинформирую свое правительство о нашей беседе.

Ордин — Нащокин поклонился. Поклонился и Долгоруков, вытянув левую руку, показывая венгерскому послу на дверь, дав понять, что время аудиенции истекло. Какое — то мгновение венгр раздумывал, как ему следует вести себя в этой ситуации, но все нормы международного протокола, словно назло, вылетели у него из головы. Молча поклонившись Долгорукову и Ордин — Нащокину, он медленно пошел к большой двери, чувствуя на спине тяжелые взгляды русских.

1 сентября 1932 года. Среда.

Москва. Кремль.

Сентябрьский Новый год в России традиционно встречали чинно и торжественно, как повелось испокон века. Богатые люди на праздник стремились приехать в Москву, в столице устраивались пышные торжества. 'Действо нового лета' в веке XX, как и в веке XVII проходило со строгим соблюдением церемониала. В столице на Соборной площади против северных дверей Архангельского собора устраивался обширный помост, огражденный решетками, расписанными разными красками. Помост покрывался турецкими и персидскими цветными коврами. Между Архангельским собором и колокольней Ивана Великого, на помосте устанавливали три столика, два — для двух Евангелий и один — для иконы Симеона Столпника Летопроводца. Перед столиком ставили большие свечи в серебряных подсвечниках, а также стол с серебряной чашей для освящения воды. Рядом устанавливали два места, слева для патриарха и справа для царя, более нарядное место по подобию трона, резное, позолоченное, посеребренное и расписанное красками. Это символизировало первенство светской власти над духовной.

Патриарх выходил на 'действо' из западных ворот Успенского собора в сопровождении духовенства, которое несло перед ним иконы, кресты и хоругви. Несколько позднее из дворца начиналось царское шествие. Патриарший и царский выход на площадь сопровождались звоном на Иване Великом во все колокола. При этом звон не прекращался до тех пор, пока патриарх и царь не вступали на свои места. Патриарх с крестным ходом приходил к месту прежде государя. Придя на место, царь прикладывался к Евангелию и иконам, потом принимал от патриарха благословение 'крестом и рукою'.

Духовные власти становились 'по чину' по обе стороны места государева и патриаршего, сановники и весь синклит по правую сторону государя и за его местом по чину. Соборная площадь еще задолго до царского выхода вся покрывалась служилыми людьми, стоявшими парадно в разных местах по заранее утвержденному регламенту. На помосте от Благовещенского и до Архангельского соборов стояли высшие государственные чиновники, судейские, выборные от дворян и прочих сословий, а от них поодаль располагались на помосте между Благовещенским и Успенскими соборами — чиновники младших разрядов. На паперти Архангельского собора, откуда была видна вся церемония, размещались иностранные послы, посольские чиновники и приезжие иностранцы, а также гости столицы из русских областей. На помосте между Архангельским и Успенским соборами выстраивались генералы, полковники и иные воинские чины. В задних рядах на помостах, а также на соборных папертях стояли депутаты Земского Собора и все прочие. А между помостами и за помостами на площади стояли особо назначенные парадные взводы лейб — гвардии, боевым строем, со знаменами, барабанами и с оружием. На кровле Архангельской и Благовещенской церквей и на Ивановской колокольне и по всей площади стояло множество простого народа.

В начале службы духовные власти — митрополиты, архиепископы, епископы и прочие — подходили по двое и кланялись сначала царю, а потом патриарху. После службы патриарх осенял крестом царя и желал ему здравствовать. Царя и патриарха поздравляли с Новым годом духовные власти, подходя по два и низко кланяясь. Государь отвечал поклоном головы, а патриарх благословением. Затем царя поздравляли светские сановники, причем один из старейших говорил поздравительную речь. Царь отвечал им также поздравлением. Все поздравляли патриарха, власти и весь освященный собор; старейший представитель чиновничества говорил речь, на которую духовенство отвечало поздравлением и благословением. Когда оканчивались эти обоюдные поздравления гражданского и церковного синклита с 'новым летом', царя поздравляла вся площадь. За обменом благопожеланиями между царем и народом следовали раздача царских подарков: пирогов приближенным и царской милостыни: раньше то была раздача денег народу, а с годами церемония превратилась в жертвования государя на благотворительные и богоугодные дела. На этом официальная часть празднования заканчивалась.

После окончания 'действа нового лета' объявили благовест к обедне, и народ стал расходиться. Министра иностранных дел князя Долгорукова поспешно остановил болгарский посланник, поражавший своим либерализмом и осведомленностью в европейских делах. Как и многие дипломаты малых стран, болгарин обнаруживал такую широту взглядов и понимание международного положения, каких не встретишь у послов великих держав, знал три языка и отлично разбирался в значительных эпохах истории Европы. Болгарский посланник поинтересовался у Долгорукова о позиции России по Дунайской конференции, предложение о созыве которой было выдвинуто не так давно. Затем министра немедленно перехватил уругвайский посланник. Отведя в сторону, взволнованным шепотом он сообщил, что, по полученным им сведениям, в Гран — Чако прибыла японская делегация, которая пытается купить нефтеносные земли и поселить там восемьдесят тысяч семей. Министр выслушал уругвайского дипломата с некоторым сомнением.

-...Господин министр! Князь! — британский посол, ловко выждав момент, приблизился к Долгорукову и доверительно взял под локоток. — С праздником! Итак, новолетие? Начало церковного года?

-Начало индикту, сиречь новому лету. С новым годом. — ответил министр.

Он рассеянно проводил взглядом парадный взвод новгородцев, полка с медведем на знамени*, в котором когда — то отбывал воинский ценз, и тихо, с грустинкой, вздохнул.

-Понимаю, сегодняшний день у вас крайне насыщен официальными мероприятиями. Но может быть, уделите мне минуту — другую?

-Вы правы, господин посол. Люди мы благочестивые и потому считаем своим долгом в первый день сентября не только побывать на всех богослужениях, но и помочь бедным, сирым, больным и убогим. А вечером перед новогодней ночью все члены одного семейства по традиции, обязательно должны собраться в дом старшего в роду — главы семейства. Будем угощаться мёдом, заморскими винами, пивом или медовухой.

-Я приглашен к Артамоновым. — сказал посол.

-Прекрасно. Там подадут неизменный русский квас с изюмом, в бутылках, который все русские светские люди вынуждены пить, чтобы подчеркнуть свою старомодность.

-Господин министр, как вы наверное знаете, я подключился к консультациям по поводу организации перехода к полноформатным переговорам по проблематике нового торгового соглашения между двумя нашими державами. Переговоры должны помочь выйти на взаимоприемлемые, ориентированные на долгосрочную перспективу решения.

-Прекрасно.

-Конференциям и переговорам всегда предшествовала большая предварительная переписка и соответствующая организационная работа по определению места и времени встреч, а также выработки вопросов повестки дня, которая, естественно, будет проходить в режиме секретности. Мне поручено передать меморандум с подготовленными предложениями, которые могли бы быть обсуждены во время переговоров в Москве между вами и миссией лорда Милна.

-Лорд Милн уже известил вас о точной дате приезда в Москву? У нас нет на этот счет никаких сведений.

-Пока не известил. Ожидается на днях. Когда мой торговый атташе сможет посетить вас и вручить меморандум по предложениям о новом торговом соглашении?

-Атташе? — удивился Долгоруков. — Думаю, будет удобнее, если ваш торговый атташе свяжется с руководителем отдела экономической политики и соответственно, передаст меморандум правительства Его Величества.

-Полагаете, и мой официальный визит по этому поводу преждевременен?

-Хм — м, полагаю, ваш визит будет удобным предлогом. — ответил Долгоруков. — Вы непременно воспользуетесь случаем и перейдете к политическим вопросам.

-Не без этого. — улыбнулся сэр Лорейн. — Ведь политическая повестка дня пока не исчерпана. Всегда найдутся вопросы, которые можно было бы обсудить. Не только говорить можно о погоде...

-Вероятно. — сухо ответил Долгоруков.

-О, мне многие говорили, что самые трудные переговорщики — русские.

-Те, кто говорил вам это, заблуждались.

-Переговоры с русскими всегда напоминают игру в рулетку. В русскую рулетку. Приходится делать высокие ставки.

-Легко просчитаться, господин посол.

-Но, послушайте, князь...

Министр Долгоруков терпеливо слушал велеречивого британского посла, с трудом сдерживая зевоту:

-...При всей универсальности стоящих перед нашими державами вопросов, с которыми всегда сталкиваются дипломатия и политика переломных эпох, нынешний период европейского развития имеет важную особенность: рождение нового европейского порядка происходит в мирных условиях, а не через войны, как это чаще бывало в прошлом. Данное обстоятельство подчеркивает особую роль дипломатии в процессе совместного творчества европейских народов, среди которых нет победителей и побежденных, в определении контуров будущей политической 'архитектуры' Европы...

— О, да, господин посол, — негромко сказал Долгоруков, — Именно поэтому мы в Москве весьма внимательно наблюдали за происходившим на днях Парижским торгово — экономическим совещанием, на котором присутствовали представители Великобритании, Франции, Испании, Италии, Голландии и, удивительное дело, Северо — Американских Соединенных Штатов. Это совещание дало обильную пищу для оценок будущего меняющейся Европы. Немного странно, что совещание происходило именно в таком, шестистороннем, формате: для участия в решениях об экономических судьбах Европы не были приглашены представители России и Германии, но нашлось место для делегации из Америки...

Это был мягкий укол, который позволил себе министр Долгоруков. Официального предложения участвовать в заседаниях Парижского торгово — экономического совещания в Москве так и не получили, последовали только зондажи. Лишь 20 августа Долгоруков сообщил государю, что запрос получен, но довольно странный. С Кэ д'Орсе сообщили, что если Москва пошлет в Париж представителя для связи с секретариатом совещания, русскому дипломату будут предоставлены материалы, доступные не участникам экономичсеской конференции. Москва была разочарована. Узнав 23 августа от посла в Париже о возможности получить приглашение прислать наблюдателя с гарантией дипломатического иммунитета, Долгоруков предложил сообщить в секретариат Парижского совещания о согласии России принять приглашение, но с оговоркой — на равных условиях с другими участниками и наблюдателями, с правом принимать участие во всех заседаниях, но без права принимать решения и, следовательно, не несущего за них ответственность. 25 августа французский посол в Москве объяснил Долгорукову, что Парижское совещание не предусматривает наличия наблюдателей, и в его работе будут принимать участие только представители определенных государств. С представителями России, отметил французский посол, участники совещания могли бы вести кулуарные беседы, что также представлялось 'определенно — важным'. Долгоруков отметил, что является противником любых кулуарных переговоров и отказался продолжать с французом беседу. 28 августа Парижское торгово — экономическое совещание начало работу. Без России.

...Британского посла 'шпилька' князя Долгорукова нисколько не смутила. Он очаровательно, легко, кивнул головой и сказал:

-Переход от односторонних действий различных групп государств, в прошлом направлявших значительную часть своих ресурсов на противостояние, к совместным и скоординированным действиям, составляет важную черту европейского развития. Полагаю, не стоит делать особый акцент на определении роли различных европейских государств, их институтов, в строительстве новой Европы. Также полагаю, что приоритетные направления взаимодействия в рамках таких институтов будут согласованы всеми заинтересованными странами, подчеркиваю это — всеми...

-Очень хорошо. — удовлетворенно ответил министр. — Мы заинтересованы увидеть в парижских решениях прообраз будущей системы коллективной экономической безопасности Европы. Однако не могу не отметить, что Парижское экономическое совещание, от которого многим сегодня хочется вести отсчет новой Европы, на деле поставило куда больше вопросов, нежели дало ответов. Принята резолюция: 'конференция признала важность обновления мировой торговли при условии полного воздержания от вмешательства во всякую политическую область'. Парижское совещание решило принять резолюцию об отмене экспортно — импортных ограничений и создать совещательный орган, который должен следить за рекомендациями экономической конференции, но собираться редко и на короткое время. К проекту резолюции приложены оговорки на двенадцати страницах. И это все? Парижское экономическое совещание так и не смогло прояснить главный, центральный для внешней политики России вопрос: каким будет место российского государства в экономических отношениях европейских стран? Более того, Парижское экономическое совещание даже не сочло возможным ознакомиться с нашей точкой зрения по обсуждаемым вопросам, в числе которых, например, были вопросы о создании европейского консультационного экономического комитета. При этом, правительство Франции не скрывало своего желания исключить из возможных участников совещания именно российских и германских представителей. Что, собственно, и произошло, при молчаливом согласии других участников совещания, среди коих были представители великобританского правительства.

Последовало короткое молчание, в течение которого оба дипломата обменялись выразительными взглядами. Британский посол покачал головой:

-Однако именно Россия дала понять, что не заинтересована участвовать в дополнительных европейских структурах вне рамок Рейнской комиссии Наций. Очевидно, уже только из нежелания поддержать инициативу Великобритании, а отнюдь не из боязни взять на себя лишние международные обязательства?

-Россия неизменно заявляет, что для развития торговых отношений главное — отмена запрещений по импорту и экспорту и таможенных барьеров, но с учетом интересов и возможностей всех государств. Без этого отмена пошлин будет означать расширение торговли для одних стран и полную зависимость других, экономически слабых. Поэтому и стал возможен приезд миссии лорда Милна в Москву. Хотя, и не скрою от вас, господин посол, ожидаю от британской стороны излюбленной тактики включения в новое торговое соглашение чрезвычайно важных политических пунктов, в которых Лондон заинтересован, но не желает в то же время вести политические переговоры.

-Парижская экономическая конференция всего лишь техническое совещание экономических экспертов. В случае успеха последует международная дипломатическая конференция.

-Уж не в Лиссабоне ли? — спросил Долгоруков.

...Лиссабонская конференция первоначально была намечена на середину августа, но тщательно отработанная повестка международного совещания начала рушиться: Франция заартачилась, не желая участвовать в обсуждении нового всеевропейского урегулирования взамен Маастрихтского мира. Французам вторила Италия, предпочитавшая иметь дело с каждой страной в отдельности. Для Испании предпочтительнее было воздерживаться от взаимных обязательств, а Голландия заявила вдруг, что рамки Лиссабонского совещания для Амстердама малоприемлемы. Пришлось начинать все заново: конференцию перенесли на октябрь, рассчитывая за оставшиеся недели утрясти все разногласия...

-Нет.

-Дай бог.

-Мы видим сейчас в Европе принципиально новую ситуацию... — улыбнулся британский посол. — Противостояние Востока и Запада, если вы на это намекаете, фактически ушло в историю.

-В самом деле?

-Сами понятия 'Запад' и 'Восток', кажется, утратили свое былое значение, господин министр, — аккуратно ответил британский посол. — Они характеризуют сегодня лишь сохраняющиеся политические и экономические различия между отдельными группами государств. Не стоит видеть продолжения политики 'Европы блоков'. Строгая блоковая дисциплина становится теперь достоянием прошлого, а новые линии взаимодействия уже перестают подчиняться прежней логике европейской политики.

-Дай Бог, дай Бог, — негромко проговорил Долгоруков. — Очень хочется думать, что новое качество европейской политики заключается теперь и в том, что в ближайшей перспективе направление и темы европейских перемен будут меньше всего зависеть от субъективной роли Великобритании и Франции.

-Разумеется, речь не идет о том, чтобы продемонстрировать какую — то очередную 'железобетонную' позицию, господин министр. — сказал британский посол, — Парижское совещание и меры, обсуждаемые на нем, отнюдь не направлены на то, чтобы демонстрировать британское или французское превосходство. Или чье бы то ни было еще. Вопрос скорее в политическом и интеллектуальном лидерстве, благодаря которому предлагаются достойные условия новых договоренностей.

-Ах, новые договоренности? Но, ежели судить о результатах, достигнутых в Париже, приходится отмечать некоторую, я бы сказал, несостоятельность 'узловых конструкций' предлагаемой концепции экономических отношений. Создается впечатление, что кулуарные, скрытые от европейской общественности предложения Парижского совещания — это средство нажима, а не программа сотрудничества. Акцент делается на создании механизма европейских экономических организаций при неучастии в них России. Это положительно повторение старого, не так ли? Но тогда о каком интеллектуальном лидерстве может идти речь? Россия готова была изложить свое видение надежных механизмов и инструментов экономического характера Парижскому совещанию, но не была приглашена, несмотря на имеющийся солидный политический опыт и умение в конечном итоге решать спорные вопросы политическими способами на основе взаимных компромиссов, делая тем самым такие компромиссы выгоднее односторонних силовых акций. Сейчас же нам видятся два крайних варианта: либо возвращаться назад, к традиционной концепции европейского баланса сил, либо продолжать дело углубления политического и экономического сотрудничества государств.

-Вы сейчас говорите о 'балансе сил'? Но эта доктрина стара как мир...

-'Баланс сил'? Может вы слышали, господин посол, начинают поговаривать, что в мире устанавливается 'английский порядок'. Происходят перемены, смещаются правительства, а Великобритания вмешивается во все процессы, желает вершить суд, выносить приговор и сама же его исполнять. А ведь речь идет о суверенных, независимых странах.

-Князь, ничто в балансе сил не дано от бога или от дьявола. Суть вопроса состоит в том, что государства заинтересованы лишь в балансе в свою пользу.

-Не равновесие, а существенное преимущество? Такова цель? Что ж, откровенно...Рассуждая о вечности доктрины 'баланса сил', все стараются как — то умалчивать о том, что такая политика с древних времен находилась на вооружении экспансионистской политики, составляя ее отличительную черту. Некоторые державы видят 'баланс сил' как обеспечение пресловутой 'свободы рук' на международной арене, то есть возможность, исходя из своих расчетов, расторгать старые союзы и договоры, вступать в новые, заключать новые договоры, резко меняя общее направление внешнеполитического курса. Практика 'баланса сил' базируется в основе своей на группировках и перегруппировках государств, когда кто — то выполняет исключительную роль в этих делах и по — прежнему желает выступать решающим разновесом в балансе сил. Вплоть до проявления беспринципной гибкости.

-Наверное, помимо двух названных вами вариантов, возможен и третий вариант?

-Да. Сочетающий в себе элементы двух первых. Уравновешивающий вес и влияние государств.

-Помимо экономических решений существуют возможности разрешения споров между державами путем арбитража. — возразил британский посол.

-Подобная идея пока не проработана досконально, насколько мне известно...Да и британская сторона не очень — то поддерживает идею арбитража.

-Пробелов немало, но за чем же дело стало? Давайте говорить, давайте обсуждать. Давайте избегать экономической изоляции европейских государств.

-Давайте уж не сегодня. — сказал министр Долгоруков.

-Что ж, не буду вас более задерживать, господин министр! Надеюсь, выстрел вестовой пушки в полночь вы услышите?

-Я буду бодрствовать и после полуночи, господин посол. — ответил Долгоруков...

========================

с медведем на знамени... — у Новгородского полка на полковом стяге было изображение медведя.

1 сентября 1932 года. Среда.

Ближнее Подмосковье. Окрестности Химок.

...Титулярный правитель Феодоро фон дер Лауниц издалека церемонно раскланялся с князем Долгоруковым. Тот в ответ суховато едва — едва кивнул, но подходить не стал, хотя и мог бы: рядом с титулярным правителем присутствовала и его супруга...По воле семьи юная английская принцесса Виктория Мелита стала женой титулярного владетеля Феодоро, Готии и Алании. Англиканское вероисповедание принцессы ни в малейшей степени не влияло на династические права сыновей титулярного правителя Феодоро. Оба они, Георгий и Владимир, носили титул князей и занимали в порядке престолонаследия определенное место, то есть являлись, хотя и номинальными, наследниками престола...

В начало индикта, в начало новолетия, фон дер Лауниц планировал встретиться с Чечелем, поэтому, расцеловав супругу и отправив ее домой, он поехал в Химки...

...В небольшой, по — крестьянски простоватой, но уютной харчевне, возле Химок, недалеко от Барашкинских прудов, образованных запруженной речкой Чернавкой, фон дер Лауниц заказал селяночку по — охотничьи, вареную картошку и сало, Чечель попросил принести мясной салат и коробовских щей. Разумеется, под такую закусь, подали и водку — покрытую инеем 'сороковку'*.

-Я за рулем, посему ею и ограничимся. — сказал фон дер Лауниц, глазами показывая на бутылку.

Чечель развел руками, мол, как скажете.

-Трактир приличный, как принято говорить, 'для чистой публики'. — сообщил Чечель. — Кормят здесь по — русски, я тут частый гость.

Фон дер Лауниц, разминая папиросу, кивнул.

-Вас поэтому попросили в отставку по третьему пункту*? — спросил он.

-Отнюдь. Не за это. — спокойным, ровным тоном ответил Чечель. — На будущее вам, титулярное превосходительство...Я играю в грязные игры и мне это иногда нравится. Но...Такие разговоры меня будируют...Кстати, интересная у вас манера разговора. Как в анекдоте: я спектаклей Мейерхольда не видал, но вот тот мужик, пятый слева в третьем ряду явно жене изменяет...

-Простите, коли задел вашу чувственную натуру...

Чечель отсалютовал фон дер Лауницу ложкой и нарочито шумно отхлебнул щец...

-Сам прост и пищу люблю простую. — сказал он, разливая водку по стопочкам. — И вам, ваше титулярное превосходительство, советую...

Фон дер Лауниц усмехнулся:

-Сергей Владимирович, вы уж не смотрите, что я Дерптский университет закончил. Тоже видал — повидал. Знаете ли, например, что селедку хорошо, обернув в газету, коптить в самоварной трубе?

-Прямо как в книжке 'Робинзон в русском лесу' — автора не помню, но лучшей детской книги не было написано, по-моему.. — одобрительно сказал Чечель и, не дожидаясь фон дер Лауница, опрокинул стопку.

-Я читал, у Осоргина кажется, когда он ссылку отбывал на Пинеге: 'Краткие практические советы домашнего обихода, как — то: отдача взаймы кошек, помощь правосудию, разведение бобовых, воспитание мнимого поросенка и многое прочее'.

-Ловко.

-Как продвигаются ваши дела с обворожительной шведкой?

-Ни шатко ни валко...

-Все — таки глаз вы на нее положили, признайтесь...

-У меня уже есть идеал и я его придерживаюсь.

-Идеал?

-Историк Катырев — Ростовский, любивший своего предка, современника царя Бориса, цитировать, описал: 'Царевна же Ксения... отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа... Во всех женах благочинийша и писанию книжному навычна, многим цветяше благоречием, воистину во всех своих делах чредима; гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне желаше'. Кроме того, Ксения была известна и как талантливая златошвейка.

-Златошвейка — идеал?

-Угу. Царской крови.

-Именно царской?

-Уж вам ли, потомку византийских императоров и мужу английской принцессы, насмехаться?

-Ну — с...Обменялись любезностями, пора и к делу переходить? — спросил фон дер Лауниц.

-Погодите с делом. Давайте — ка откушаем сначала.

Чечель набросился на немудреную снедь. Управившись с мясным салатом и со щами, он разлил по второй стопке, с аппетитом выпил, не дожидаясь фон дер Лауница.

-Теперь пора? — с усмешкой спросил титулярный правитель Феодоро.

-Пора. — кивнул Чечель.

-Я слушаю.

-Дело постепенно начало сдвигаться с мертвой точки.

-Вот как?

-Так. Вы же понимаете, дело выглядит самым будничным и в то же время сложным. С чего начинать? Ведь чтобы сыграть намеченную политическую многоактную пьесу, необходимо ответить на два вопроса: как организовать постоянный канал связи и через кого. С первым вопросом проблема более или менее ясна. А второй может и в тупик завести. Или на тропу сомнений и поисков. Ведь посыпятся предложения. Отставные или неудачливые дипломаты, приват — доценты, которые так и не смогли найти себя в жизни, чиновники с недостаточным опытом...Эх..

-Надеюсь, служебное рвение во славу Родины не выглядит навязчивым для заинтересованных сторон?

-Нет — нет, задействована цепь контактов, шуток, телефонных звонков, беззаботных предварительных бесед на светских и дипломатических раутах.

Подали местный 'десерт' — кофейник, блюдце с маленькими бутербродами, две чашки и маленький молочник с настоящими мологскими* сливками...

Чечель вытянул ноги, поднял крышку кофейника и с наслаждением вдохнул восхитительный аромат. Он налил себе кофе, попробовал его с легкой гримасой. Слишком горячий.

Фон дер Лауниц достал из футляра записную книжку. Для него специально по его любви к красивым вычурным канцелярским предметам, печатались записные книжки на золотообрезной бумаге в темно-зеленых сафьяновых переплетах. Он всегда носил собою очередную записную книжку и заносил туда самое важное, свои мысли, заметки. Записи эти его успокаивали.

-Мой японский знакомец, пресс — секретарь посольства, и ко всему прочему — добропорядочный христианин, согласился встретиться со мною. Мы долго говорили...

-О чем?

-О многом. Например, о том, что при переводе Священного Писания и богослужебных книг на японский язык ряд трудностей связан с тем, что многие иероглифы на протяжении веков использовались буддистами и синтоистами. Это придавало некоторым японским терминам определенный нехристианский смысловой оттенок, что делало рискованным их употребление в православном контексте. Знаете, сам перевод богослужебных текстов — едва ли не ключевой принцип миссии в иноязычной стране. С этим напрямую связано понимание веры. Допустим, как перевести ключевое для христиан слово 'Бог'?

-Об этом вы и говорили?

-А о чем же еще?! У японцев наиболее употребительным наименованием божества являлся термин 'ками', то есть нечто высшее, верховное, например, духи природы, не трансцендентные, а посюсторонние; нечто высшее в своем роде: высокое дерево, огромный камень — то, в чем проявлена природа в высшей степени. Даже начальников могли так называть. Но использовалось также выражение 'сю', обозначающее хозяина, господина, владыку, имеющего вассальных слуг, о которых он заботится. 'Сю' подчеркивает господство, контроль над ситуацией...

-Крайне интересно...

-Еще бы! Видели бы вы заинтересованное донельзя лицо моего японского собеседника! Оно буквально светилось восторгом. А когда мы поспорили о недопустимости примитивизации священных текстов и затронули просветительскую и миссионерскую деятельность епископа Илиодора...

-К чему вы мне об этом?

-Как к чему?! Вы же хотели мои знакомства развить таким образом, чтобы организовать информационный канал? Мой знакомый, и близкий знакомый японского политического деятеля Мацуката, с незашоренным взглядом на вещи и события, весьма подходит нам, ежели говорить о проблеме организации канала связи. Я имею все основания полагать, что идеи и мысли о перспективах сближения России и Японии лягут на благодатную почву. Он будет внимательным слушателем и приятным собеседником. Равно как и некоторые другие заинтересованные лица теперь будут внимательно прислушиваться к нашим беседам.

-Но разумно ли было предпринимать шаги навстречу столь откровенным образом? — засомневался фон дер Лауниц.

-А как же — с? Политики управляют решениями и действиями, а мы с вами создаем мизансцены, помещая их в ту или иную оболочку, ограничивающую и направляющую все 'прочтение пьесы'. В этой логике любой новый ход — это всего лишь очередная мизансцена, приложенная к решению текущих задач. Наши контакты со стороны должны смотреться, как имеющие конфиденциальный характер. Я бы даже сказал — конспиративный характер. А о чем мы болтаем — дело десятое. Установление отношений — лишь полдела. Настоящая же работа впереди.

-Резонно. Теперь на вас возлагается задача объяснить идею установления канала.

-Давайте рассмотрим несколько позиций. Первая позиция: Лондон нацеливает своих сотрудников на получение секретных сведений, в том числе и по дипломатическим каналам. Вторая позиция: резкая и, весьма вероятно, мотивированная активизация британской секретной службы в Москве, находящейся под дипломатическим прикрытием. Может ли это означать, что данная деятельность напрямую связана с внешнеполитическими решениями Лондона?

-Вероятно.

-Почему вероятно? Насколько помнится, в первую очередь задача британской политической разведки состоит в том, чтобы восполнять отсутствие сведений из враждебных государств посредством обычных дипломатических каналов. Вот мы и предоставим англичанам сведения. Причем достоверные и вполне проверяемые. Мацуката имеет прямые выходы на военных. Уж не знаю, в каких чинах они пребывают, но, несомненно, они смогут стимулировать японских продавцов нефтепродуктов к дальнейшему проникновению на русский нефтяной рынок. Чем не повод для взаимных контактов?

========================

попросили в отставку по третьему пункту* — увольнение по решению вышестоящей инстанции без прошения и без пенсии.

с настоящими мологскими* сливками — Мологский уезд в северо — западной части Ярославской губернии имел исключительно сельскохозяйственную специализацию, и главным его достоянием были заливные луга, сочная зелёная трава на которых достигала высоты по грудь человека. Сена здесь собирали по восемь миллионов пудов. Помимо использования на корм скоту, оно считалось и важным предметом сбыта. Мологское сено приобреталось для государевой кавалерии. Мологское сено вывозилось на продажу и стоило в два раза дороже обычного из-за своего отменного качества. Питательность мологского сена из-за малого наличия осок, была очень высокой. Молоко, сливки, масло, полученные от коров, выкормленных на мологском сене, так и назывались — 'мологскими'.

Картинка из прошлого — XIV.

...В коричневом 'руссо — балте' было холодно — шоффер не успел как следует прогреть автомобиль. Кристина Уинем — Рич сидела на заднем сидении автомобиля, зябко куталась в пальто, накинутое на голые худые плечи. Рядом восседал Чечель.

-Такие вот дела. — сказал он.

-Дела плохи. — голос Кристины прозвучал сдавленно. Она закурила сладкую, на меду, тонкую пахитосу, скрученную на заказ...

...Он подсел к ней в ресторанчике, где она постепенно накачивала себя выпивкой ( расстроена была, сил нет, злилась на патрона и представляла варианты жуткой мести), не спрашивая разрешения. Закурил и спросил прямо, в лицо:

-У вас горе? Может быть, я смогу чем — то помочь?

-Откуда вы вообще вдруг взялись?

-Откуда я? Я живу на облаке и имя мне — легион.

-Помочь хотите? Попробуйте. — ответила Кристина Уинем — Рич заплетающимся языком.

-У нас в России очень много доброхотов, следящих за чистотой помыслов человеческих и нравов. — сказал он и полез в карман пиджака за конвертом. — Поглядите, поглядите.

И он вытащил на свет божий чертов конверт с фотографиями, на которых Уинем — Рич мгновенно узнала и лавку Асафа, и ковры, и партнершу, и узнав, протрезвела почти мгновенно. Кровь ударила ей в лицо.

На фотографии обнаженная Кристина Уинем — Рич, секретарь британской торгово — дипломатической миссии в Москве, сжимала в объятиях свою верную подругу. Кристина быстро перетасовала снимки — ни одна пикантная подробность не ускользнула от объектива невидимого фотографа.

В первую минуту Кристина готова была провалиться сквозь землю от стыда. Она была подавлена и унижена, сидела, опустив голову, и чувствовала на себе пристальный взгляд русского. Когда она подняла глаза, к ее немалому удивлению русский вовсе не смотрел в ее сторону, а отвернувшись к окну, уставился на уличный пейзаж. Снимки были убраны в конверт...

...Мужчины не представляли для просвещенной Кристины интереса и не влекли ее. Первым и сильнейшим всплеском еще не разбуженной чувственности стало знакомство с преподавательницей в колледже Леди Маргарет в Оксфорде. Однако учеба не оставляла много времени для удовлетворения желаний, дремавших в глубинах подсознания. И только во время семимесячной стажировки в Стокгольме, в университете, а после в Москве, в кругу обеспеченных и 'раскрепощенных', у Кристины Уинем — Рич возникла сильная, испепеляющая страсть к дочерям Евы. Банальное любопытство сменилось порочной жаждой к прогулкам по краю пропасти, когда невероятно хотелось попробовать снова и снова то, на что накладывалось табу. Она превратилась в саркастическую богохульницу и блудницу.

В открывшейся новизне ощущений от запретного плода Кристина познала высшее сексуальное наслаждение. В Стокгольме ей посчастливилось войти в отдельный, 'продвинутый' круг лиц известных деятелей науки, культуры и бизнеса, для которого существовал закрытый клуб. Туда допускали лишь по рекомендации и строго придерживались конфиденциальности. Впервые очутившись в 'клубе', увидев, как участники и участницы оргии не утруждали себя полным освобождением от одежд, но при этом совокуплялись жадно и непристойно, Кристина едва не потеряла дар речи. А после того, как известная шведская писательница осторожно, словно прикасаясь к драгоценной вазе династии Мин, поглаживала ее бедро, забираясь маленькой, чуть тепловатой ручкой под юбку, все выше, Кристина чуть не испустила дух, но лишь едва слышно простонала. Писательница на миг даже приостановила свои действия: непререкаемое правило клуба — все должно происходить при обоюдном согласии сторон, неукоснительно соблюдалось. Только убедившись, что все в порядке, она одарила юную Кристину сладострастной улыбкой и вернулась к прерванному действу...

Кристина вскоре осознала, что ее способности телепатически чувствовать партнершу просто поразительны. Партнерше стоило только подумать, как она оказывалась сверху, сбоку, сзади, снизу между ног...Она схватывала на лету, ее тело было податливым, отзывалось благодарностью в виде многократной дрожи напряженного тела и внезапной секундной расслабленности. Можно было только догадываться о количестве оргазмов, которым казалось, не было конца.

В Москве консервативной, клуба, подобного стокгольмскому, не существовало и в помине, однако 'раскрепощенные' были и тут. Скрывались, таились, но были. И предавались общему блуду, традиционному и нетрадиционному. В лишенной свободного поиска без всяких ограничений Москве, Кристине нравилось чрезвычайно. Острые ощущения от порока, коему она предавалась в строжайшей тайне, не приедались, а вносили пикантное разнообразие в традиционный уклад жизни в рамках торгово — дипломатической миссии.

Даже появление русского с фотографиями ее 'игр' в лавке Асафа, Кристину, уже успокоившуюся, напугали не очень сильно. Ее эта опасность быть разоблаченной и опозоренной даже завела еще больше. С чертовым русским она готова была сойтись, приняв его предложение. Он ее не осуждал, но и не скрывал, что пороку Кристины, к ее влечению к дочерям Евы, относится неодобрительно. Он просто делал свою работу. Угадав, что Кристина сама желает ходить в опасной близости к краю пропасти, он предложил добавить 'остроты ощущений'. Порок и шпионаж теперь для Кристины были срождни балансированию на тонкой проволоке с завязанными глазами. От подобного захватывало дух, бросало в жар и в холод одновременно, поднимало ввысь...

-Где бы мы могли поговорить? На улице слишком холодно, чтобы я сумел удовлетворить ваше любопытство.

-Здесь.

-Тут слишком много ушей. Нам необходимо поговорить. И потом, я не люблю засиживаться в одном и том же ресторане или кафе. Велика вероятность примелькаться и запомниться официантам и половым. Поэтому я предпочитаю бывать в разных заведениях и заказываю самые разные блюда. Тогда обо мне останутся разные, подчас противоречивые, воспоминания. Давайте перейдем в другое место, где не так накурено, где потише, и где мы сможем обсудить все...

Незнакомец, грузноватый мужчина, средних лет, с неброской внешностью, с легкой неряшливостью в одежде, припадающий на ногу, привел Кристину в ближайший скверик — той уже было безразлично, куда ее ведут. В сквере стояла машина с урчащим двигателем.

-Садитесь в машину, на улице прохладно, а нам надо поговорить...

-Поговорить? Мы даже не представлены. — с дерзостью в голосе ответила Кристина.

-Может, обойдемся без формальностей? Вы Кристина Уинем — Рич, я — Чечель.

Она сделала непонимающее лицо.

-Фамилия такая... — пояснил он.

И вот теперь они сидели в машине и вели неспешный разговор...

-...Ваша проблема и не проблема вовсе. Может не стоит принимать случившееся так близко к сердцу?

-Вы предлагаете выпить мне чаю с бисквитами и лечь спать? — Кристина стряхнула пепел пахитосы на пол и рассеянно посмотрела себе под ноги.

Чечель усмехнулся:

-И хорошие пловцы тонут...

-Это ваш русский юмор?

-Японский.

-Вы мне сейчас напоминаете Алкивиада*.Такой вы бодрый, любезный, обольстительный даже...

-Вы мне льстите, но все равно спасибо.

-Не за что.

-В жизни все поправимо, дорогая моя. Утрата женщины, как писал один поэт, непременно обещает обретение другой...

-Писал это не 'один поэт', а Шелли. — Кристина помахала перед русским дымящейся пахитосой. — И писал он эти строки совсем по другому поводу. О любящей женщине, жертвующей собой ради счастья любимого с другой, настолько она его любила, обожала и боготворила.

-Как видно, разлука с любимой нагоняет на вас тоску. — установил Чечель.

-А вам это слово очень понятно? — спросила Кристина.

-Какое? — слегка наигранно изумился он.

-Любимая. Любовь.

-Думаю, что понятно.

-Мне кажется, что вы из породы тех людей, кто не способен испытать чувство любви.

-Я полагал, что добровольное подчинение возможно только в женской любви. А это похуже и пострашнее рабства. Еще я полагал, что слабый пол всегда тяготеет к сильному.

-Слова...Слова...Вы играете в любовь. — ответила Кристина Уинем — Рич и вызывающе посмотрела на Чечеля.

-Это кажется вам еще более отвратительным? — бесстрастным, ровным голосом спросил Чечель.

-Безусловно. Нечестная игра.

-Да я и не играю. Со мной играют.

Кристина вгляделась в Чечеля, как бы наново осмысливая его слова. Чечель подвинулся к ней ближе.

-Надеюсь, вы и в мыслях не допускаете ничего такого, что испортило бы нашу с вами беседу? — тихо произнесла Кристина.

-Я бы сказал так: я не сделаю ничего такого, что испортило бы наши с вами нарождающиеся отношения. — Чечель смотрел не на нее, а на шоффера, застывшего на улице в напряженном ожидании.. — Тут можете быть совершенно покойны, я ничем не усугублю вашу неприязнь ко мне. По крайней мере, приложу к этому все усилия.

-О, моя неприязнь к вам весьма умеренная. — заверила его девушка.

-'Ее ясные жаркие очи до конца рассмотрели врага...' — продекламировал Чечель с легкой, снисходительной улыбкой. — Гневаться изволите? А вы гнев свой смягчите. Я уже успел заметить, что неприязнь ваша относится не столько ко мне, сколько вообще к нашему полу.

-Да. Вы мужчина. Все мужчины мне отвратительны. Вы знаете почему...

-Но без них не обойтись, согласитесь...

-От этого они делаются еще более отвратительными.

-Пожалуйста, поосторожнее. — сказал Чечель. — Сначала вы меня древнегреческим красавцем нарекаете, потом я внезапно отвратительный тип... И потом, не будь на вашем пути мистера Каррингтона, вы бы не оказались в Москве. Это же он вас присмотрел для должности секретаря торгового представительства?

-Он. В Стокгольме. Я посмела отвергнуть его, и он удивился. А после предложил поехать в Москву. Знаете, за что меня выделил из толпы соискателей Каррингтон?

-Догадываюсь.

-Правда? За что же? Ответьте мне. Вдруг вы действительно такой проницательный, каким пытаетесь казаться?

-За то, что вы красиво курили и очень быстро печатали на пишущей машинке.

-Чувство юмора вам очень к лицу. Я и сейчас красиво курю, верно?

-Верно. Будем считать, что вы достаточно ясно обозначили свое отношение ко мне в частности и к мужскому роду вообще. Вы, конечно, возбуждены сейчас той интригой, о которой вам сердце поведало. Давайте перейдем к следующей стадии нашей милой беседы.

-Это вы о необходимости теперь дружить с вами?

-Почему бы и нет? Но я предпочитаю все же видеть в нашей с вами беседе некую стадию заключения сделки. Сделки между двумя индивидами. Я понятно выражаюсь?

-Предельно понятно.

-Раз имеет место быть сделка, значит, нет дружбы, сделке претят всякие чувства. А там, где дружба, не обойтись без чувств. Я имею в виду осознанные чувства. Понятно излагаю?

-Да. Итак, я должна быть польщена?

-Вы несколько вперед забегаете, милая Кристи. Не надо.

-Так о какой сделке вы говорите? Вы только что изволили назвать меня по имени, что дает мне ясное указание на то, что между нами все — таки устраиваются дружественные отношения, и дружба эта крепнет с каждой минутой.

-Дружба делится на разные виды, Крис. Очень важен также период ее развития...Давайте не будем форсировать события и вернемся к сделке, вернее, к некоторым ее условиям. Когда мы с вами снова увидимся?

-Как? — искренне удивилась девушка. — Вы больше не станете трясти пикантными фотографиями у меня перед лицом, вы не станете требовать от меня расписки в том, что я была завербована и теперь являюсь вашим агентом? Не станете пугать разоблачением перед всем британским посольством?

-А зачем, Кристина? Что я выигрываю при этом?

-Наверное, так поступают всегда. В подобных случаях.

-Да. Еще при этом говорят о верности, о предательстве, о подлости и героизме. Много хороших слов.

-Которые, кажется, имеют какой — то смысл, или вы считаете иначе? — спросила Уинем — Рич.

-Вероятно, хотя я полагаю, что абсолютно никакого. Но, возвращаясь к нашей беседе...Наш с вами случай, верней, ваш случай, скорее исключение. Во всяком случае, мне хотелось бы так считать. Когда у вас найдется для меня немного свободного времени?

-Я отвечу вам так: все мое время теперь, вероятно, принадлежит вам. Все внеслужебное время. — сказала Кристина.

Взгляд ее в этот момент был настолько рассеян, что, кажется, она смотрела куда — то в бездну, где не было видно дна.

-Прекрасно. — Чечель постарался ответить как можно нежнее.

-Но я не уверена, что вы поверите мне.

-Поверю. Охотно поверю.

-Боюсь, что я сейчас расплачусь от умиления при созерцании вашего скромного участия в моей дальнейшей судьбе. Я имею представление, какого рода выгоды вы можете преследовать или желаете от меня получить. Вслух я этого произносить не стану.

-Ваша мнительность в сложившихся обстоятельствах кажется мне вполне естественной. Но совершенно неоправданной. Вы видите уловку в каждом моем слове, не так ли? Чтобы я ни сказал, везде вы видите капкан. — пожав плечами, задумчиво сказал Чечель. — Шантажировать фотографиями я вас не собираюсь. Как — либо угрожать вашему благополучию — тоже. Найдете время пообщаться со мною, лучше бы вечерком, при условии, что и меры предосторожности будут предприняты, поскольку это, думаю, не повредит, и прекрасно. Даю вам слово.

-Слово офицера?

-Нет. Свое собственное честное слово.

-Сделка замечательная. Для вас. А для меня?

-Господи, что я с вас, кожу живьем собираюсь сдирать?

-Чувствую подвох. Какой же дьявольский подвох кроется за всеми этими вашими подходами?

-Не можете поверить в мою честность и в мои добрые намерения?

-Отчего же? Верю. Любая хитрость всегда основана на честности и добрых намерениях.

-Нет, Кристина. Нет. — запротестовал Чечель. — Никакой хитрости тут нет. Простое, уважительное предложение. Компромисс.

-В сложившихся обстоятельствах я буду вынуждена принять ваше предложение...

-Кристина, то предложение, о котором вы сейчас подумали, еще не сделано. Это первое. И я бы не хотел вас к чему — то принуждать, на что — то вас вынуждать, поверьте. Это второе. Я предлагаю пообщаться. Это третье. Надеюсь, вы меня понимаете?

-Да. Если, конечно, для вас это имеет какое — то значение...

-Естественно имеет. И четвертое. Все останется нашим с вами частным делом и не потребует ни от меня, ни от вас ничего, что уронило бы достоинство.

-Чье достоинство?

-Ваше. И мое.

-Оно у вас есть?

-Грубовато. — Чечель поморщился. — Грубовато вы сейчас...

-Думали, я буду демонстрировать к вам свое уважение?

-Не претендовал. Хотя и мечтал. У меня — то наоборот.

-Что наоборот?

-Уважение к вам не мешает мне презирать ваши иллюзии.

-У вас тоже хватает яда. И скепсиса.

-Стараюсь все оценивать скептически. Иногда это помогает в общении с людьми, в том числе и с некоторыми из ваших соотечественников.

-Переходите к делу. Где? Когда?

-В вас определенно чувствуется настоящая американская, деловая хватка.

-Это упрек?

-Похвала.

-Где и когда?

-Часиков в десять вечера. Завтра. Снова здесь. В скверике...

-Хорошо. Но почему здесь? Ведь это совсем рядом с моей квартирой.

-Для вас это будет выглядеть естественным. Со стороны.

-А для вас?

-И для меня.

-Подитожим. Вы предлагаете мне измену? — Кристина посмотрела в грустные, спокойные глаза Чечеля и снова закурила свою длинную пахитосу.

-Мы с вами топчемся на одном месте. — Чечель мотнул головой. — Это утомительно. Я не располагаю достаточным временем, чтобы ждать, надеяться и верить. Уж лучше сразу расставить все точки...Измена, измена...Согласитесь, удобный тезис для выстраивания общей иллюзии. Но, я вижу, вы как — то слишком чувствительны к теме измены. Я же не прошу вас раскрывать передо мною тайны Букингемского дворца или Уайтхолла. Не надо. И я не стану вас снабжать своими данными. Единственно, на что я рассчитываю, так это на ваше мнение и на ваш совет.

-Понимаю, что решение не может откладываться до бесконечности, но...Я ведь могу подумать?

-Конечно. И не надо себя сей момент накручивать: вот он кульминационный момент, вот вас толкают к измене! И при этом торжественно заверяют, что никакой измены не требуется, никакого предательства не надобно!

-Итак, мы с вами продолжаем наводить отношения?

-Это констатация или просто реплика?

-Думаю, что констатация...

=========================

Вы мне сейчас напоминаете Алкивиада* — Алкивиад, по преданию афинский политический деятель и военачальник ( ок.450 — 404 г. до н.э.) обладал привлекательной внешностью.

14 сентября (1 сентября по русск.ст.) 1932 года. Среда.

Германия. Берлин. Аэропорт Темпельхоф.

...Самолет снижался над Берлином. Сверкнули дюралюминиевые крылья над аэродромом, и двенадцатиместный пассажирский самолёт вынырнул из — за облаков навстречу выцветшему рыжевато — зелёному полю, обильно смоченному первосентябрьским дождём.

Самолет прокатился и стал. Двенадцать будущих пассажиров, сидя в поскрипывающих плетёных креслах зала ожидания, прильнув к окнам, улыбались несколько принуждёнными улыбками людей, умеющих владеть собой.

Британский министр внешней торговли не любил летать. Несмотря на комфортабельную пассажирскую кабину, журналы и каталоги, разбросанные на откидных столиках, на видимость безопасного уюта, — ему всё же, через силу, приходилось уверять себя, что в конце концов воздушное сообщение гораздо безопаснее, чем, например, пешком переходить дорогу.

Лорд Милн прибыл в Берлин всего на несколько часов. Он нанес краткий визит британскому послу, пообедал с бывшим членом германского кабинета министров Раумером, очень умным и интеллигентным человеком, который настойчиво пытался убедить министра внешней торговли Великобритании в необходимости заключения договора о льготных таможенных тарифах, накоротке встретился с доктором Вильгельмом Зольфом, бывшим германским послом в Японии, переговорил с парой — тройкой представителей германского капитала, в том числе с представителем Северо — Германского Ллойда Георгом Нолманом, вызвавшимся поехать в аэропорт лично, чтобы проводить своего компаньона.

Георг Нолман был близким другом германского кайзера и был тесно связан с правыми в руководстве германского государства. Во время Большой Коалиционной войны, в мае 1915 года, когда вся Северная Франция от побережья Ла — Манша до Мааса стала сплошным колоссальным полем боя, на котором стороны попеременно одерживали успех за успехом в Артуа, Шампани, Пикардии, на Марне, когда немцы подошли к парижским предместьям, во французской столице бастовало триста тысяч рабочих, а правительство спешно выехало в Бордо, британский кабинет выдал Нолману визу, и по поручению кайзера он отправился в Голландию, а оттуда, через Эдинбург — в Лондон, для выработки предварительных условий мира. Британское правительство, прежде чем окончательно разрешить ему выехать в Эдинбург, несколько дней выжидало, как повернутся события на фронте, где в те дни разворачивалось третье сражение на Марне, завершившееся 'блестящей победой' Франции — ценой жизни трехсот тысяч человек французы заставили германские войска отойти на заранее подготовленные позиции на реке Эн. Угроза Парижу наконец — то была снята, но 'третья бойня на Марне' поставила крест на возможностях Франции успешно продолжать войну. Нужно было спешить: в результате билля о гомруле Ольстер угрожал вооруженным восстанием, протестуя против автономии Ирландии, мятеж в ирландском Кэрэке разгорался, английские войска, размещенные в городе, отказались применить оружие против сторонников Эйре; генерал Гаф, командующий войсками в Кэрэке, подал в отставку вместе со своими офицерами, за ним подал в отставку начальник генерального штаба Джон Френч, после чего последовала отставка полковника Джона Сили, преемника Холдейна на посту военного министра; армия вышла из повиновения, страна была охвачена расколом и недовольством; Королевский Флот что — то лепетал о 'непроницаемой морской блокаде', что вот — вот поставит Германию на колени, как раз тогда, когда одна немецкая фирма по производству оружия, испытывая большие надежды в связи с Ирландским восстанием, отправила сорок тысяч винтовок и миллион патронов в Дублин; во Франции армия открыто выражала недовольство и целые полки отказывались идти в бой; в Германии назревала 'революция сверху', под которой подразумевалось ограничение прав кайзера, расширение полномочий парламента и прежде всего, включение правых социал — демократов в подлежавший неизменному созданию новый кабинет;

Положение других участников коалиционной войны — двуединой монархической Австро — Венгрии, Италии — также оставалось тревожным, а дальнейшая судьба — неясной. Бывшие апостолы 'победного мира' на глазах превращались в апологетов стратегии 'сохранить status quo'*. И англичане в конце концов дали согласие на прибытие Нолмана.

Лорду Милну довелось услышать о миссии Нолмана от своего тестя, но до сих пор ни в одной исторической работе, посвященной Большой Войне, ему не пришлось читать об этом, и вся история казалась ему весьма сомнительной, особенно если сравнивать ее с официально признанными и имевшими место быть историческими событиями — переговорами между воюющими державами в роскошном отеле 'Ораниенгоф', расположенном в Бад — Кройцнахе, на южных склонах живописного Таунуса, на берегу реки Нае.

...Нолман начал сдавать, как — никак семьдесят лет, но все наиболее важные дела он по — прежнему вел сам, не передоверяя даже самым близким, проверенным помощникам.

-Всю свою сознательную жизнь я занимаюсь судами и морем, но по — настоящему люблю аэропланы и небо. -сказал Георг Нолман.

Лорд Милн не поддержал беседы об авиации, он желал переговорить по поводу отношения германского промышленного капитала с Россией.

-Вы в курсе того, что в голландском Зволле планируется проведение конференции, посвященной возрождению Ганзейского торгового союза? — поинтересовался Георг Нолман. — Будто бы договорились уже и о создании комиссии, которая занялась бы этим вопросом. Глава правительства готов вложить в реализацию программы Ганзы Нового времени весь свой политический капитал. Он всерьез намерен закрепить за Германией в европе роль главного арбитра с Россией. И главного торгового партнера России.

-Что же, соблазн представить возрождение давно усопшей и старомодной коммерческой структуры велик. Но склонен считать подобное игрой капризного случая или очередной костюмированной фантазией на тему исторических игр.

-Ну, где — то вы правы, дорогой друг. Поначалу все так и подавалось. Однако 'Новая Ганза' декларировала своей главной задачей возрождение идей и духа Европы на основе не признающих границ принципов Ганзейского Союза. На основе принципов торговой привилегии и взаимной выгоды: все уступки и торговые привилегии, которые немецкие или голландские купцы получают, скажем в русском Новгороде, в полной мере компенсируются привилегиями и уступками купцам русским во всех остальных ганзейских городах. От Англии до, заметьте!, — России!

-Все это только слова. О благородном принципе представлений о торговле как о благородном занятии, основанном на чести, честности и нерушимости данного обещания.

-У русских именно так. — заметил Нолман. — Сначала репутация, потом — навар. Честное слово и взаимное доверие импонируют и нам, немцам, и русским. Это хорошо вписывается в универсальную картину справедливого мира, каким он представлялся европейской цивилизации еще в дохристианскую эпоху. Этот справедливый мир основывался на принципе осязаемой материальности, то есть ценностей, которые могли возникнуть только из материального труда.

-Слова. — упрямо повторил лорд Милн. — Ваше правительство не слишком честно поступает. Оно санкционировало распоряжение германским пароходным компаниям, по которому ни одно лицо, уезжающее из Германии, не может приобрести проездной билет на какой бы то ни было вид транспорта стоимостью более двухсот марок, или, иными словами, на какие — либо другие пароходы, кроме германских. Из — за этого английские пароходные компании сразу же лишились возможности конкурировать с немцами.

-Смею вас заверить, компаньон, вы ничего не потеряли.

-Но и не прибавил...

-Вы видимо еще не в курсе, что это решение отменено. — сказал Нолман.

-Вот как?

-Британские пароходные компании, а следом за ними и американские, сразу же заявили, что отныне всем англичанам и американцам рекомендуется избегать услуг германских пароходных линий. Подобные меры лишили бы германские пароходные линии шестидесяти процентов пассажирских перевозок. Правительство отменило распоряжение, причем с весьма жалкими оправданиями.

-Этот инцидент может служить наглядным примером грубых и недобросовестных действий германской стороны. — победоносно сказал лорд Милн.

-Разумеется. Но я хочу, чтобы вы знали о тех настроениях, что господствуют ныне в благословенной Германии. — бесцветным голосом заявил Георг Нолман. — Германия в непростом экономическом и политическом положении и долго не выдержит, если не оживится международная торговля. Германии нужно увеличивать свой промышленный потенциал и Россия ей в этом помогает. Она предоставляет концессии, дает немецким фирмам кредиты, германские банки принимают в этом участие. Германия не может позволить Англии одной командовать в Европе, Германии нужно остановить миллионы фунтов стерлингов.

-И именно поэтому 'Армстронг — Виккерс', наш крупнейший военно — промышленный концерн вел недавно переговоры в Берлине о продаже Германии военного сырья, а наше правительство согласилось на предоставление кредита в сумме пяти миллионов фунтов стерлингов для оплаты текущих поставок хлопчатобумажной пряжи из Ланкастера? — поинт䐵ресовался лорд Милн.

-У американских фирм 'Монтгомери Уорд' и 䂫Компани оф Чикаго' прио䐱ретено шестьсот тысяч кип хлопка. Уплачено товарами, которые американские фирмы пожелали импортировать. У русских пряжи приобретено на двадцать шесть миллионов марок. За наличный расчет. Ваш посол притворился удивленным, хотя он был, кажется, сильно взволнован.

-Полагаю, он мог быть взволнован. Совсем недавно он встречался с видными германскими промышленниками, уверяющими, что они в состоянии уплатить только два миллиона и им требуется кредит.

-Что касается России, господин министр, то немецкие фирмы активно и с большой выгодой сотрудничают с ней, не дожидаясь появления Новой Ганзы. — сказал Нолман и протянул лорду Милну газету, свернутую трубочкой. — Я бы хотел, чтобы вы при случае обратили внимание на сегодняшний пассаж 'Нойе Рейн — Цайтунг': 'Теперь промышленные предприятия на Рейне и в Руре, на Дунае и Шпрее будут поддерживать более тесные контакты с русскими индустриальными концернами между Брестом и Владивостоком'. Каково?

-И это все, что вы можете мне сказать? — спросил лорд Милн, вздыхая и косясь на летное поле, по которому выруливал огромный 'Русский Гранд'.

-Что? Мало? Полагаю, этого достаточно будет знать о настроениях Германии. И не забывайте, господин министр, что экономика — это лучшая политика...Кстати, вы помните, когда был дан старт к началу германской экспансии на Западе и к достижению политического соглашения на Востоке? Кронпринц Луи Фердинанд, в ноябре 1930 года, встретился с промышленниками и судовладельцами Бремена и изложил воротилам судоходства и промышленности внешнеполитическую программу правительства. Это было время, когда масштабы экономического кризиса в Германии резко увеличились. Выплавка стали упала на сорок процентов, производство чугуна снизилось на тридцать два процента. Промышленные предприятия были загружены менее, чем наполовину. Только официально зарегистрированных безработных насчитывалось два с лишним миллиона человек. Происходило сокращение рабочей недели, иногда до трех дней с соответствующим снижением заработной платы. И вот после выступления кронпринца поднялся лидер Католической партии Центра Карл Брюннинг и спросил: 'Вы действительно убеждены, что утверждение о том, что война разрушает экономику — сознательная ложь? Вы действительно убеждены, что Германия, лишенная источников сырья, должна эти источники, как и рынки сбыта, завоевать не только ловкостью купца, но и борьбой?'. Кронпринц кивнул на вопросы Брюннинга утвердительно и тогда поднялся сталепромышленник Шлеккер, возглавлявший мощный предпринимательский союз 'Объединение по охране общих экономических интересов в Рейнской области'. Он и выкрикнул на весь зал: 'Начните с Рейнланда и Саара!'.

-И вы начали?

-Начинаем. Сейчас я не вижу шансов, что мы можем объединится с русскими на основе политического соглашения. Но если в Берлине окончательно придут к выводу о необходимости установления добрых отношений с Россией, а именно такая германская политика — мир с Россией, является единственно верной, ситуация в Европе и в мире изменится моментально и европейским державам будет противостоять русско -германская комбинация. А представьте, если к ней присоединится и Япония? Это будет самая впечатляющая комбинация из тех, с которой Европе когда-либо доводилось сталкиваться. Я старый человек, многое повидал в этой жизни, поэтому иногда позволяю себе откровенно говорить о том, что нас ждет...И я скажу вам: тот день, когда Германия, Россия и Япония объединятся, станет днем, определяющим судьбу англо — саксонского мира. Этот день станет гибелью богов...

===============

status quo (лат.) — 'положение, бывшее до войны', 'возврат к исходному состоянию'.

15 сентября (2 сентября по русск.стилю) 1932 года. Четверг.

Польша. Варшава. Маршалковская улица.

...Генерал Эдвард Видронь, один из руководителей Второго отдела польского генерального штаба, попросту говоря, разведки, закончил раскладывать пасьянс и, как всегда, тихо и мягко сказал:

-Этот пасьянс выходил только у Дмовского.

Потом он погасил верхний свет и сел к гостю профилем:

-О чем вы хотели со мною переговорить, господин министр?

-О Польше, генерал. — сказал лорд Милн. — И о проблеме англо — русских отношений. Видите ли, у лорда Чешэма, главы британского внешнеполитического ведомства, свой собственный взгляд на проблему англо — русских отношений. Именно этим и продиктована задача моей миссии. Русская опасность, конечно, декларируется лордом Чешэмом, он, возможно, чувствует ее, я бы сказал внутренне, но в то же время он предлагает Москве заняться пересмотром англо — русских отношений.

-А это не находит должного понимания в деловом Сити?

-Примерно так. Лондонский Сити хотел бы, если дело дойдет до европейской драки, чтобы это не была драка между Англией и Россией.

-А это уже программа. Вы согласны, господин министр?

-Разумеется, генерал. В Сити увлечены мыслью, что можно измотать, ослабить Россию экономически. Вот так ставится вопрос, и он находит определенную поддержку в деловом мире.

-А при чем тут Польша?

-Пассивность Европы подогревает агрессивные намерения России, вам ли, как главе польской разведки, этого не знать. Сейчас важно единство, а также готовность защищать свои принципы и ценности с политической точки зрения. Что касается России, нельзя допускать ее в общее политическое пространство. Россия — главная и долгосрочная угроза Европе. Давайте не будем питать никаких иллюзий по этому поводу.

-Я отвечу вам, господин министр, с солдатской прямотой. Ни одна страна в Европе не имеет в настоящее время такого неустойчивого внутреннего положения как Польша. Вовлечение Польши в какие бы то ни было авантюры может привести к развалу государства. Польша лопнет как мыльный пузырь. Вы всерьез рассчитываете на поляков? Польша только считается относительно мощной военной державой. Но она рухнет в случае войны в считанные дни. Мы сейчас, в нынешних границах, в нынешнем своем положении — образование в большей мере искусственное, удовлетворяющее некоторым доктринам и комбинациям, но не отвечающее действительным потребностям и здравым правам народов Центральной и Восточной Европы.

-Вы впадаете в крайности.

-Жестокий опыт научил меня, что только крайности бывают разумны. — мрачно возразил генерал Видронь. — Я не любитель аристотелевой середины. Предпочитаю крайности.

-Для вас, человека военного, крайность — это война?

-А для вас разве нет? — усмехнулся Видронь. — Война имеет свойство — она довольно быстро приобретает тотальный характер. И тогда, очень скоро после начала войны, даже крысы не смогут отсидеться в норах. И если кто — то надеется, постоять в роли наблюдателя, этот кто — то жестоко заплатит за свои иллюзии. А у вас, у англичан, полно иллюзий. Вы никогда не были большой военной державой, у вас нет сухопутно — военных традиций, и ваше воображение плохо воспринимает все те опасности, которые связаны с наличием у России громадной армии.

-Два великана теснят вас каждый со своей стороны, генерал. — сказал лорд Милн.

-Все идет к тому, что мир будет принадлежать русским, вы это хотите сказать?

-Вы получите твердые политические, экономические и военные гарантии, генерал.

-Гарантии от вас?

-Да.

-Зачем? Долгой войны 'великие демократии' не в состоянии выдержать. Но я допускаю, что Европа этого не поняла.

-Это пока только ваши гадания, генерал.

-Есть еще вариант. Поиск третьего политического курса. Уравновешивающего силы так, чтобы ни одна из сторон не отважилась начинать решительное наступление. Польша должна искать свой особый путь. Путь, отличный от русского или от английского. Путь гуманности и самосохранения.

-Вы придерживаетесь этого варианта?

-Я? Нет. Я военный человек и исполняю приказ. Третьего варианта придерживается князь Сапега, бывший министр иностранных дел. Он представитель 'старой' аристократической дипломатии, которых не беспокоит, что их мнение может остаться в меньшинстве. Скоро мы сможем вновь видеть его во главе министерства. Дело практически решенное.

-'Старая' дипломатия угасает.

-Представители 'новой дипломатии' должны ассоциироваться с профессионализмом и эффективностью работы конкретного дипломата в системе национального дипломатического представительства. Но я пока не наблюдаю подобного. — рассмеялся генерал Видронь.

Видронь вновь принялся раскладывать пасьянс.

-У меня складывается ощущение, что Польша по — прежнему не раскрывает всех своих карт. — усмешливо сказал лорд Милн. — Отчего?

-Я нисколько не сомневаюсь, что в варшавских салонах есть и те, кто считает важным помнить, что Польша расположена не на острове, как Великобритания, или отдельном континенте, как Соединенные Штаты. — внушительным тоном сказал генерал Видронь. — Что у Польши есть соседи, с которыми в любом случае приходится жить в одном пространстве. Например, среди соседей Польши не только Россия, но и Германия. У меня есть сведения о секретной встрече высокопоставленного сотрудника Форин оффис Бакстона с влиятельным германским дипломатом. Великобритания изъявляет желание заключить с Германией соглашение о разграничении сфер интересов?

-Вы неплохо информированы.

-Я только регистрирую информации.

-Итак, в салонах есть те, есть эти. А в правительстве? — спросил лорд Милн. — Я склонен полагать, что никакой самостоятельной политики у Варшавы нет.

-У Варшавы вообще нет никакой политики. Правительство не является самостоятельным. Оно возглавляется личностями, случайными в политике, и бесцветными. В лице нынешнего президента я вижу прежде всего исполнителя чужой воли.

-Чьей же?

-Разумеется британской. Но вы заметили, что Варшава уже просто игнорирует давление Англии? Уступки Лондону в 'русском вопросе' решительно сузили бы свободу действий для Польши с непредвиденными последствиями для будущего страны.

-Боитесь русских?

-А вы? Англия так и хочет загнать нас в 'антирусский окоп', но сама в него залезать не торопится. Тоже боитесь? Россия — это 'третий мир' старого света. — проговорил Видронь, — Россия не составная часть ни Европы, ни Азии. Россия — это отличный от них, но в тоже время соразмерный им мир, особый исторический мир.

-Причем все это?

-Причем же тут мы, господин министр, и англо — русские отношения? Совершенно очевидно, что в настоящее время какая — либо европейская экспансия на Восток остановлена и единственной подлинной силой, как и прежде, является Россия. Ни Англия, ни Франция, ни кто — то еще, пока ничуть не способны эффективно действовать в Восточной Европе.

-Россия усиливает свои позиции, а в Варшаве не видят опасности?

-Видят, князь, видят. И Европу, и опасность. Отношения России и Польши парадоксальным образом сочетают в себе взаимный интерес, постоянное общение, напряженность. Самой большой проблемой для русско -польских отношений является то, что двусторонняя повестка не наполнена существенными вопросами. Общение практически лишено смысла из — за значительных расхождений и различия ролей в международной политике. Хочу заметить: польский генштаб сейчас находится в средоточии интересов ряда европейских стран. Я, в частности, имею контакты с французами.

-Вот как?

-Так.

-А с нами ваша разведка является равноправным партнером?

Видронь покачал головой:

-Что вы хотите от меня услышать, господин министр? 'Вероятно так'? Не услышите. По крайней мере сейчас, после визита в Пырский лес* британского генерала Клейтона и подполковника Шелли, представляющих интересы Интеллидженс Сервис. О, да! Мы, конечно же, представляем для вас, англичан, определенный интерес. Да, складывается именно такое впечатление. Доказательством этого является заинтересованность английской разведки возможностями изучения русско — немецкого сближения. Но чтобы англичане с нами как с равными? Упаси Боже! Этого не может быть.

-Так почему же не изменить такой подход?

-Я никогда не был идеалистом. — тихо, устало, ответил генерал Видронь. — Я прекрасно понимаю, что в государственном аппарате чиновники совмещают пользу для страны с собственной выгодой. Собственная выгода — принять именно такое отношение англичан к Польше. Мы для вас расходный материал в случае чего. С тем и живем. И пока будем жить. И, предупреждаю, дружески...В Варшаве сейчас мало кто разделяет мнение о том, что нам надо подружиться с англичанами в ущерб отношениям с русскими.

-Отчего же так?

-Просто многие уверены, да и вам не мешало бы знать, что Россия ни при каких обстоятельствах не начнет войну первой. Ее нужно будет хорошенько спровоцировать. Это настолько важно, что я лично хочу повторить это вам.

================================

Пырский лес* — недалеко от Варшавы. Место расположения польского радиоразведывательного центра Второго отдела генерального штаба.

15 сентября (2 сентября по русск.стилю) 1932 года. Четверг.

Польша. Варшава. Уяздовские аллеи.

Профессор Янош Новак представлял собой линию польской великодержавности. От него доставалось не только России, но и Западу. Новак решительно не соглашался с концепцией помещения Польши в некий буфер между Россией и Европой.

-Варшава имеет такое же право определять Европу, как Париж, Рим, или Берлин. — заявил он лорду Милну во время короткой личной встречи.

-Чем больше начинаешь вглядываться в Польшу, тем больше возникает вопросов, нежели ответов. — ответил лорд Милн.

-Это плохо или хорошо для вас? — грубовато поинтересовался профессор.

-Это говорит о том, что, к сожалению, пока нельзя сказать, насколько серьезный подход демонстрирует Варшава во внешней политике.

-Достаточно серьезный. Мы достаточно серьезны. В отличие от вас.

-От нас? — искренне удивился британец.

-Что происходит с Европой? Похоже, что ваши элиты расколоты противостоянием финансового и промышленного капитала?

-Некоторые ваши соплеменники говорили мне тут, в Варшаве, что Польша могла бы обратить внимание на маленькую по сравнению с ней Чехию, или Венгрию. — сочувственным тоном произнес англичанин, пропустив саркастический вопрос профессора мимо ушей. — Прага и Будапешт успешно разыгрывают русскую карту, что дает им основания более решительно разговаривать с Европой.

-Это все разговоры для слабых. — отмахнулся профессор Новак. — Россия в большей степени евроазиатская держава, отказавшаяся от европейской системы, и, соответственно, политически отошедшая от европейского континента.

-А какие разговоры у вас?

-О восстановлении старой границы. 1686 года. Лозунг восстановления границы, как известно, один из самых устойчивых программных постулатов польского национального движения. Также необычайную популярность приобретает идея федеративной связи с Литвой, основанной на унийных традициях Речи Посполитой и на допущении политического самоопределения народов русско — польского пограничья. Россию в Варшаве помещают за пределы европейского культурного круга.Собственно, вопрос ставится широко — о большей развитости, культурности нерусской западной периферии русского государства по сравнению с ее русским ядром.

-Такие разговоры востребованы?

-Конечно! В дискуссию включаются белорусы, украинцы, галичане...Сегодня Польша снова стоит на перепутье, она пытается выстроить политику, в которой будет чувствовать себя равноправным партнером!

-Это отвечает чаяниям и мнениям Лондона, господин профессор. Здесь я полностью с вами согласен. Как бы вы оценили мнение о необходимости создания европейского треугольника, ну, назовем его Бельведерским, в составе Парижа — Лондона — Варшавы?

-Такое возможно? Вы знаете, франко — польский союз больше не интересует Польшу.

-Такой треугольник вполне может состояться.

-Только не забудьте, господин англичанин: Польша противопоставляет себя России, сделав ставку на западных союзников. Заигрывая то с Римом, то с Парижем, то с Берлином, то теперь с Лондоном, Польша всегда оставалась в одиночестве. Запад то и дело разыгрывал нас как утешительный приз. А у нас развивается травма. Травма одиночества... мы, поляки, очень трудно переживаем эту травму.

-Так что вы желали бы получить от нас? — спросил лорд Милн.

-Твердых гарантий. И что вы не станете договариваться поверх наших голов и о них. Мы желаем решения главного польского вопроса...Мы желаем твердых гарантий безопасности...Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают по отношению к ней. И вам, и нам не нужны даже три четверти мира, пока существует Россия! — прорычал он.

-В Лондоне не настолько кровожадны. — ответил лорд Милн. — В Лондоне считают, что восточная граница Европы проходит не по Уралу, а по политической границе между Россией и ее соседями: Польшей, Литвой. Европа кончается там, где кончается европейская демократическая политическая система. Именно этим мы и должны обосновывать недопущение России до единого европейского пространства.

16 сентября (3 сентября по русск.стилю) 1932 года. Пятница.

Польша. Пружанское воеводство. Пограничная станция Береза — Картузская — Ружаны.

Несмотря на учебу в Голландии и наличие британского подданства, никогда не прерывалась прочная нить, связывавшая молодого польского аристократа, князя Евстафия Северина Сапеги с родовым домом, и благодаря этому обстоятельству он мог проводить там регулярно каникулы, в особенности зимние. В конце августа Евстафий Северин решил отправиться в Ружаны — родовое имение князей Ружанско — Черейской ветви Сапег, чтобы традиционно проведать отца и поохотиться. Что бы было не скучно в дороге, князь пытался пригласить в Ружаны своих приятелей и однокашников по колониальной школе в Антверпене, но желающих отчего — то не нашлось.

...Выпускники Антверпенской коммерческой колониальной школы составляли привилегированную касту правительственных чиновников, которых в Голландии называли 'коко'. Управленческая элита для голландских колониальных владений, которая, как оказалось, необходима и в самой 'стране тюльпанов', где правительства меняются с завидным постоянством, как времена года. Со временем школа 'коко' стала неким закрытым клубом, голландским Оксфордом, что ли...Выходцы из буржуазных семей, отпрыски громких фамилий, со всей Европы. Строгий отбор, рекомендации, конкурсные экзамены и прочее...Выпускники 'коко' отправлялись по всей Европе в ведущие учреждения своих государств: в государственные советы, в министерства, в концерны, в крупные фирмы, на ключевые посты в экономике, одним словом. Они поддерживали друг друга. Наподобие членов секты или масонской ложи. Антверпенские выпускники получали специализированную подготовку. В основе ее идея о превосходстве технократии. Идея о специалистах во всем, в том числе в управлении государствами. Будущий европейский объединенный промышленный клуб, технократический совет, который единственно способен решать судьбы Европы. Некоторые 'коко', особенно из числа выходцев из других стран, отсеивались в частный сектор, но сохраняли дух корпоративности и преданности школе.

...В последний момент, буквально в день отъезда, с Сапегой связался секретарь министра внешней торговли Великобритании лорда Милна, тоже выпускник 'коко' и, что называется, 'напросил' Евстана составить компанию британскому министру, — помимо того, что тот являл собой часть британского государственного механизма, он увлекался историческими и этнографическими исследованиями, вел свою колонку в британской газете 'Daily Herald', пописывая статейки и собирая всевозможные байки и сплетни.

Секретарь министра витиевато объяснил, что поездка чиновника в белорусскую глубинку и встреча с некоторыми влиятельными польскими политиками накануне официального визита в Россию, будет несомненно полезной. Министр и сам загорелся идеей посетить белорусскую глушь. По словам секретаря, для министра эта поездка могла стать исходной позицией. А вдруг в Ружанах он смысл отыщет для последовательной линии, коей британской делегации стоит придерживаться в Москве? Может получиться что — то интересное!

Лорд Милн совершил краткий вояж в Варшаву, где британский министр, никем не сопровождаемый, провел несколько встреч с президентом и чиновниками, сделал несколько обязательных визитов, имел приятную часовую беседу с папским нунцием, и на следующий день вместе с Евстаном Сапегой отбыл в Восточную Польшу.

Лорд Милн и князь Евстан Сапега отправились на станцию Береза — Картузская варшавским курьерским поездом. Местечко при одноименной железнодорожной станции, необычайно разбросанное вокруг станционных построек и подъездных путей, поражало своей однообразностью. Небольшие деревянные домики здесь тянулись длинными рядами, придавая всему местечку однородный, серый фон провинциального захолустья. Некоторую живость ландшафту местечка придавали живописный комплекс руин бывшего монастыря картузов, расположенный на расстоянии несколько сотен метров от Березы, да гостевой сапежинский дворец, когда-то предназначенный для приезда основателя, а ныне частично переделанный под гостиницу.

В Березе — Картузской царила полусонная, тихая жизнь, несмотря на близость станции, с железнодорожными мастерскими, депо, с десятками паровозов и вагонами: товарными, международными пассажирскими, местными 'подкидышами', цистернами, с пассажирами и с отстроенной поляками пограничной заставой с таможней.

Международные составы, наполненные дипломатами с семьями, торговцами и репортерами, направлявшимися в варварскую, коварную, непонятную, азиатскую Россию, или возвращавшимися обратно, в лощеные европейские столицы, делали на станции двухчасовую остановку: пока в мастерских меняли европейские колесные пары на русские, и обратно, с русской колеи переставляли вагоны на европейскую, пассажиры проходили рутинный таможенный досмотр и пограничный контроль. В городок они предпочитали не заходить — при вокзале имелся просто — таки шикарный ресторан, с великолепным оркестром и пальмами в кадках, с огромными, по — русски щедрыми бутербродами с красной и черной икрой и настоящей 'федоровской'* колбасой, с водкой, с армянским коньяком, с крымскими винами (европейские дипломатические дураки, а особенно европейские репортеры, ехавшие в Россию впервые, бешено скупали в ресторане всю снедь, полагая, что больше ничего подобного приграничному изобилию они не увидят. И сильно удивлялись: в Барановичах, в Минске, Смоленске тоже царила березовская вокзально — ресторанная сытость...).

Варшавский курьерский остановился у станционного здания, напротив международного экспресса. Лорд Милн, вполне еще энергичный человек, с любопытством рассматривал пассажиров из международного поезда, возвращавшимися туда, где, как им казалось, в президентских дворцах, министерских кабинетах, на официальных приемах и светских раутах, в тиши закрытых привилегированных клубов, в гостиных со свечами, за карточными столами, покрытыми зеленым сукном, решались вопросы европейской и мировой политики. (Глупцы, глупцы, любой житель Березы — Картузской, даже самый неграмотный мастеровой из еврейской механической артели Губельмана и Сноровского, что на улице Костюшковской, при большом Брестском шоссе, мог объяснить европейским дипломатическим дурням перипетии мирового политического закулисья, ибо прекрасно знал — вся европейская и частично — мировая политика, вершится ныне в небольшом, аскетически скромно обставленном кремлевском кабинете русского царя, по — домашнему спокойно попыхивающему папиросой не то сербской, не то болгарской марки).

Пассажиры международного поезда с удивлением, испугом, изумлением, некоторые со злорадством, плохо скрываемом на безупречно выбритых (до пугающей своей мертвенностью синевы) смотрели на сонный городок и на англичанина, прогуливавшегося по перрону. Он усмехался. Своему розовому лицу сорокатипятилетнего холостого жуира он придал вдохновенно — строгое выражение. Лорд Милн казался еще моложавым человеком, но при ближайшем рассмотрении помятое, хотя и румяное лицо и свинцовая седина, пробивающаяся сквозь густо напомаженные волосы, разделенные английским пробором, выдавали не столько возраст чиновника, сколько его образ жизни, привычку к 'шалостям'.

На привокзальной площади Сапега разъяснил министру местные нюансы, что называется, 'на пальцах'. Еще он сказал, что в Березе — Картузской им подадут автомобиль, встречать их будет личный шофер старого князя, бывшего министра иностранных дел Польши, Анджей Ласковский. Молодой князь упросит Ласковского немного повозить по окрестностям — хотелось показать британскому чиновнику польскую глубинку, чтобы тот мог составить представление о здешней жизни.

-Прислушивайтесь внимательно к местным говорам. В Ружанах вы услышите почти чистую белорусскую речь, изредка приправленную полонизмами. Это речь Понеманья, края, который раньше называли еще Черной Русью. В Пружанах, находящихся всего в полусотне километров от Ружан, речь совсем другая, более мягкая, с первого впечатления похожая на украинскую. И если ружанцы по говору без сомнений относят себя к белорусам, то коренные жители Пружан и окрестностей иногда сами затрудняются дать себе языковое определение.— с увлечением, с восторженностью в голосе и в интонациях, рассказывал Сапега Болею, — Диалектные различия существуют здесь, очевидно, с давних времен. Вы знаете, неожиданно простое объяснение этого явления дают сами местные жители. Между Ружанами и Пружанами проходит водораздел бассейнов Немана и Припяти. Граница водораздела была означена болотами и дремучим лесом. Лишь в конце прошлого века через эти глухие места была проложена 'царская дорога' — по ней русский царь до сих пор ездит на охоту в Беловежскую пущу. В глубокой древности эти места могли стать естественной преградой при расселении славянских племен. И если археологи по своим данным затрудняются точно определить границу между дреговичами и волынянами, то языковые и географические явления эту границу подсказывают. Здешние места оставались пограничными долгие времена.

-Они и сейчас остаются таковыми. — заметил лорд Милн.

-Да. В X — XII веках это была западная окраина Киевской Руси, с XIII по XVIII век — та же окраина, только Великого княжества Литовского, затем — снова России, только уже царской.

-Видимо, недаром в конце XVI века канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега, один из крупнейших и образованнейших магнатов, именно Ружаны выбрал местом своей резиденции?

-Говорят, что на краю всегда и земли хуже, и опасность ближе, но что обычно здесь поселяются люди стойкие, крепкие. Очевидно, такими и были ружанцы, если смогли, несмотря на близость посторонних влияний, сохранить в чистоте родной язык. Льву Сапеге, как редактору свода законов на белорусском языке, так называемого Статута Литовского, должна была льстить приверженность местных жителей к родному языку в условиях, когда после Люблинской унии 1569 года особенно усилилось польское влияние на древне — белорусскую культуру.

-Позвольте возразить мне, мой друг? — сказал министр. — Я бы не стал идеализировать образ Льва Сапеги как рьяного защитника интересов белорусского народа. Скорее польского. Уже сам факт устройства им собственной резиденции в Ружанах свидетельствует о его стремлении быть поближе и к Польше, и к России. И о признании главенства Варшавы над Вильной. Кажется, в 1623 году, тот же Сапега, если не ошибаюсь, возглавил судебную расправу над жителями Витебска, восставшими против униатского засилия. А то, что Сапега был инициатором издания Статута на белорусском языке и еще до событий 1623 года предостерегал витебских униатских правителей от излишне усердной борьбы с православием, говорит лишь о дальновидности умного политика, который понимал, что такое для народа насильственная и внезапная утрата собственной культуры.

-А я и спорить с вами не буду. — ответил Сапега, — Может, вы и правы.

-Скажите, Евстафий, почему ваш отец живет на самой границе с Россией, а не поглубже, в Польше? — поинтересовался министр.

-Отчего же? Отец живет по — прежнему в Варшаве. В Ружаны он выезжает по традиции, в сентябре, в сезон охоты, и на Святого Сильвестра. На новый год то есть. Чтит родовую и частную собственность. Да и потом, что бы ему, бывшему министру иностранных дел Ржечи Посполитой, не приезжать в Ружаны, если к нему прежде регулярно наведывался русский царь? Отец сделал немало для установления относительно добрососедских отношений с Россией. Он и Дмовского запросто привечает.

-Президента Дмовского? — уточнил лорд Милн.

-Может быть, в следующий раз выберемся с вами на новогодние праздники, вы и его в Ружанах увидишь. Хотя..., вряд ли...

-И я не уверен.

Лорд Милн помолчал.

-Ваш отец и Дмовский — друзья? — недоверчивым тоном спросил он.

-Что вы?! Политические оппоненты и оголтелые спорщики! Но Святого Сильвестра стараются всегда отмечать совместным пиршеством. По традиции.

Перекусывать на вокзале, в ресторане, не стали, машина уже подошла. Англичанин с сомнением посмотрел на сильно исцарапанный, но огромный 'Аустро — Даймлер', ничего не сказал. Отправились в путь сразу.

-Анджей, покатай нас по местечку. — попросил Сапега. — Наш гость несомненно хочет полюбоваться здешними видами.

-На рынок? — спросил Ласковский.

-Давай на рынок. — согласился Сапега и, обернувшись к англичанину, пояснил, — Местный рынок имеет идеальную прямоугольную форму. В четырех его углах сходится восемь улиц, и некоторые прирыночные упоминаются в инвентаре местечка под 1767 годом. Рядом с рынком, на перекрестке Церковной и Пружаньской улиц возвышается еврейская синагога, которая, как сообщает традиция, существовала на этом месте с самых давних времен. Она, вероятно старше регулярной Березы.

-Интересно.

-Потом посмотрим свайные дома.

-Свайные? Что это такое? — спросил лорд Милн.

-Дома на сваях. Они широко известны на Полесье, особенно в поселениях, систематически затапливаемых при паводках. Почти все здания на сваях, а это и жилые дома, и хозяйственные здания и административные постройки, почта, например, и сараи, находятся прежде всего в ниже расположенной части местечка. Сваи во влажных районах Березы — это необходимость при строительстве, продиктованная природными особенностями.

-Много воды?

-Да. Кругом болота. На южной окраине хватает больших непроточных углублений, заполненных водой. Они в результате высокого уровня грунтовых вод не высыхает даже во время летней жары, изменяя только границы своего охвата. Северную часть местечка прорезает река Кречет. Она берет свое начало в болотах, расположенных в окрестностях Блудня.

-Мне вполне хватило болотистых пустошей Дартмура. — ответил лорд Милн. — Я прожил в Англии...

-Э, да что в Англии за болота? — насмешливо ответил Сапега. — Ерунда, а не болота. В Великобритании более пятидесяти процентов болот исчезло полностью. И сейчас вы рады каждому восстановленному клочку. Вот у нас болота! Почти треть территории Синеокой составляют болота! Самые древние наши болота — полесские. Их возраст — около одиннадцати тысяч лет.

-Сомнительный повод для национальной гордости. Вы не находите? — съязвил англичанин. — Кстати, чьей гордости тут больше: польской или белорусской?

-Болота — легкие Земли. — уклонился от прямого ответа молодой Сапега. — Они поглощают углекислый газ и вырабатывают кислород, формируют климат и поддерживают биологическое равновесие.

-Да, это важно. — согласился Болей. — А как быть с тем, что болота в местном фольклоре предстают недобрым чуждым местом, населённом чертями, водяными и прочей нечистью? Местный болотный хозяин Багник нравом опасней, чем его родной брат Лесовик. Здешний дракон — цмок, белорусы его называют Змеем Горынычем, — тоже по народным поверьям обитает на болоте.

-Да. Сторожит 'скарбы'. — улыбнулся Сапега. — Вы неплохо знакомы с фольклором.

-Ничего удивительного. Я специально перед поездкой почитал литературу.

-Болото всегда считалось мистическим местом, населенным нечистью. Даже современному человеку не по себе, когда в сумерках на болотах начинают плясать болотные огни, хотя объяснение этого явления известно практически каждому со школьной скамьи: болота испаряют метан, который соприкасается с кислородом, и происходят вспышки. Но именно на болоте зацветает цветок папоротника, по-белорусски называемый папараць — кветкой. По давней легенде папоротник приносит белорусу счастье.

-'Полюби эту вечность болот...'. — процитировал лорд Милн. — Так, кажется, у поэта? Русского? Знакомы с творчеством Блока?

Сапега кивнул:

-Синеокая...

-Звучит неплохо. — сказал англичанин. — Вы больше считаете себя белорусом, чем поляком?

-Видите ли, сейчас я британский подданный...Но...Белорусы, как правило, люди очень надежные. Эта национальная черта и она формировалась веками: на болотах человек, на которого нельзя положиться в трудной ситуации, просто не выжил бы. Болота учат терпению и спокойствию, хладнокровию и выносливости, сообразительности и целеустремленности. Национальная черта характера 'людей на болоте' — доброжелательность. Когда веками живешь в замкнутом, многочисленном обществе, изолированно, на песчаном островке, а вокруг непроходимая топь, то если ты нервный, раздражительный, не можешь контролировать эмоции — недалеко до беды. Чтобы выжить в таких условиях, надо уметь находить компромиссы с соседями, принимать живущих рядом такими, какие они есть, уметь прощать обиды.

-И вы компромиссы находите? С русскими? Прощаете им обиды?

Молодой князь Сапега ничего не сказал. Немного покрутившись по городку, шофер Ласковский вывел машину на побитое Пружанское шоссе и погнал, что было духу. За полчаса 'Аустро — Даймлер' проскочил через Скорцы и Пружаны. За Пружанами Ласковский повел машину не торопясь: министру хотелось рассмотреть дорогу.

-Местные дороги называются у нас гостинцами. — сказал Сапега.

-Довольно узкие. — заметил лорд Милн.

-Ширина дорог колеблется в пределах семи — девяти локтей. Самый широкий так называемый русский тракт, за Слонимом. Он имел едва двенадцать локтей ширины.

-Русский тракт? Русские строили дороги в этой части Польши? — удивился лорд Милн.

-Да.

-Евстафий, когда мы подъезжали к станции, я видел из вагона чрезвычайно широкое шоссе. Что это за дорога? — поинтересовался британец.

-Брестское шоссе.

-Его тоже русские строили?

-Да.

-Какова его ширина?

-Ширина брестского тракта в пределах городка или местечка составляет чуть больше двадцати семи ярдов, за местечком — около сорока четырех ярдов. Это если по английским меркам.

-Такая ширина кажется довольно чрезмерной.

-Факт, являющийся результатом непредусмотрительного российского транжирства, неизвестного польскому дорожному хозяйству. — с ухмылкой ответил Сапега...

Наконец, 'Аустро-Даймлер' оказался перед Ружанами.

-Знаете... — задумчиво сказал Сапега, — Проезжая через Ружаны, хочется непременно остановиться в нем хотя бы на пару часов. Он расположен на пересечении протяженных дорог, соединяющих Беловежскую пущу с Минском, Гродненщину с Полесьем, и от долгого пути хочется немного пройтись, размять онемевшие ноги. Здесь захватывает ощущение непонятной тишины с едва различимыми звуками какой — то далекой мелодии. Может, это оттого, что все пути к Ружанам ведут через глухие леса, простирающиеся до самой Беловежской пущи, и при въезде в городок еще держится в сознании сумрак лесной дороги? Или оттого, что расположены Ружаны вдали от больших городов и путника удивляет, что раньше он ничего не слыхал об этой местности с таким красивым названием? А может, все это исходит от самого городка, от его расположения в долине, окруженной холмами, от зелени садов, устилающих ее, от крыш маленьких домиков, мелькающих среди деревьев, от белизны массивных стен старинных построек, пробивающихся, как седина веков, среди свежей зелени улиц и скверов, или от той вон горы, что обращена к поселку своей темной стороной и видна со всех его уголков, от грандиозных руин какой — то древней постройки, широко раскинувшей свои надломленные крылья на вершине этой горы и упирающейся в небо обломками старых стен?

-Однако не стоит гадать. — ответил лорд Милн. — Я читал. Большой российский топонимический словарь относит происхождение названия 'Ружаны' к довольно прозаическому слову 'рог', то есть угол.

-С таким определением, хотя и научным, вряд ли согласятся жители городка. — возразил молодой князь. — По их мнению, название 'Ружаны' прямо восходит к белорусскому слову 'ружа' — роза и как нельзя лучше соответствует облику городка. Первое, что бросается в глаза, это цветочное убранство главной улицы. Не изобилие, не пышность, а именно убранство. Вначале — центральный сквер на площади с аккуратными дорожками и цветниками, затем — улица, и опять цветники и целые композиции из цветов, камней и экзотических деревьев у административных зданий и городской гимназии. Многие старинные постройки Ружан уже покрылись растительностью и вроде тоже претендуют на незыблемость.

-Роза на болотах? Звучит несколько странно. Или двусмысленно...

На центральной площади Ружан возвышались два древних храма, между ними низкими белыми массивами разместились старые каменицы.

...Они немного покружили по ружанским околицам, о которых Болей так же хотел разузнать. Ружаны были известны на всю округу рестораном, принадлежавшим многие поколения некоей раввинской семье. Въезжая в Ружаны, князь Сапега предложил посетить этот гастрономический храм.

У ресторана машина остановилась. Ласковский настороженно поглядывал по сторонам — улица была практически пустынна, если не считать двух здоровенных мужчин в явно городского покроя одежде, стоявших в несколько напряженных позах возле огромного черного 'Паккарда'. Руки они держали в карманах и на старую потрепанную машину посмотрели с отчетливо видимым на лицах удовольствием. Ласковский приветливо помахал им рукой, мужчины махнули в ответ.

-Похоже сам князь пожаловал нынче в гости в Ружаны. — пробурчал Ласковский, — Видать, Эльжбета и впрямь заболела.

-Эльжбета — это бессменная повариха отца. — шепнул Сапега министру, и обратился к Ласковскому, — Анджей, так это сам отец сидит в раввинском ресторане?

-Эльжбета заболела. — серьезным тоном сказал шофер и добавил грубо, — И значит, жрать в доме нечего, а готовить некому.

-Идете же скорее! — весело воскликнул Сапега, — Познакомлю вас с отцом. Эх, жаль не на Святого Сильвестра мы приехали! Вы бы увидели, как паны пируют...Правда, пиры год от года становятся все скромнее — возраст у отца не тот, не до излишеств уже. Но Святого Сильвестра старается всегда отмечать преизрядным пиршеством. По традиции.

-Традиция чревоугодия? — усмехнулся британский чиновник.

-Особые традиции связаны у нас, поляков, с праздничным столом. В Новый год, как и в Рождество, польские хозяйки готовят двенадцать разных блюд, выказывая почтение двенадцати апостолам и двенадцати месяцам в году. Если же затронуть тему семейного праздника, то главное блюдо на новогоднем столе — карп, приготовленный по особому рецепту. Хозяин дома, он же глава семьи, съедает голову рыбы, что считается особым уважением и почётом. Еще, как правило, подается бигос — первостепенное блюдо праздника.

-Бигос? Что это такое? — спросил англичанин.

-Это тушеная капуста с мясом. Еще популярен борщ с пампушками, флячки — это фаршированные коровьи желудки, холодец, рыба, вареники с капустой, картофелем, шкварками...

-Все, Евстан. — твердо сказал лорд Милн, — Вы меня убедили. Я очень хочу есть.

...Дверь ресторана отворил и вышел уважаемый старый еврей и, узнав молодого князя заявил, что это не тот вход и указал дорогу к верному входу (первая улица налево, третий дом слева, там прошу громко постучать).

-Это тоже традиция? — поинтересовался лорд Милн у Сапеги на английском. — Почему ресторан находится за двором с утками, курами и индюками?

-Я прошу господ пройтись по настоящему ресторану и увидеть клиентуру с которой мы живем. — неожиданно ответил старый еврей. Ответил на английском, в котором лорд Милн с удивлением уловил оксфордские нотки. — Прежде всего это чиновники местной администрации, какие — то сапоги, я знаю, что господа назвали бы их сбродом. Напиваются и орут, проклиная нас, а о кухне знают столько же, сколько кони или ослы. Они не знают ничего ни о Мицкевиче, ни о Гражине, ни о настоящем литовском холоднике, который нужно молча быстро есть. Прошу господа, должен ли я объяснять этим людям из нижнего ресторана, что такое 'un fillet mignon' или 'sauce Bearnaise', о чем они ничего не знают и никогда не слышали. Они едят зразы с кашей, бульон с ушками, пироги с капустой или с мясом, и мы во всем этом специалисты, а значит мы даем им хорошую еду. Стекаются сюда со всей округи и я с того живу. Сюда, мимо уток, кур и по лестнице, они не пойдут, потому что это обижает их достоинство, и к тому же зачем? Во — первых, слишком дорого, а во — вторых, какие — то витиеватые и не известные кушанья. Я сейчас господ так накормлю, что как мне кажется, господам понравится.

-Сколькими еще языками вы владеете, сидя в этой глуши? — внезапно, резким голосом, спросил англичанин.

Хозяин ресторана укоризненно посмотрел на британского лорда:

-Я не жалуюсь. Свободно владею тремя европейскими языками. Не считая польского и русского.

-Русский язык вы относите к европейским? — спросил лорд Милн.

-Как говорил один хороший русский поэт — 'Россия — это не страна, она бесспорная часть света'. — тяжело вздохнув, сказал хозяин ресторана и, не дожидаясь ответа, шагнул следом за молодым князем.

Сапега уже неоднократно посещал сей ресторан именно таким способом, поэтому прошли оба гостя быстро. Князь постучал в большие деревянные ворота, которые открыла молодая девушка и впустив во двор, закрыла их за ними. Во дворе стоял еще один громадного роста мужчина в шляпе варшавского фасона. Он поглядел на Сапегу и лорда, но ничего не сказал. Вскоре после этого, старая, хорошо выглядевшая еврейка, вышла к прибывшим, попросила пройти через двор и подняться по ступенькам, больше напоминающим стремянку с поручнями, чем лестницу. Наверху, проходя через небольшую прихожую, министр увидел чистенькую кухню, уставленную невероятным количеством неизвестных ему кухонных приборов. Хозяйка провела гостей в небольшой зал столовой, где было только несколько столиков. За одним из столиков сидел старый князь Сапега.

-Отец! — воскликнул молодой Сапега, распахивая руки для приветственных объятий.

-Здравствуй Евстафий, здравствуй. — ворчливо сказал старый князь, поднимаясь из — за стола навстречу сыну.

-Позволь представить моего спутника — лорд Милн, мини...

-Не надо, мой друг. — тихо прервал молодого князя лорд Милн. — Просто историк, этнограф и совсем немного репортер газеты 'Daily Herald'. Пишущий о всяческих светских пустяках и сплетнях.

-Здравствуйте, господин министр. — сказал старый князь на хорошем английском.

-Здравствуйте князь. — ответил лорд Милн.

-Что поделываешь в Ружанах? — спросил молодой Сапега.

-Ездил в Свитязи.

-Что везешь обратно? Русалку?

-Соломенный сноп вместо елки. — усмехнулся бывший министр иностранных дел Ржечи Посполитой.

-Хорошая фраза. Вы не будете возражать, если я когда-нибудь использую ее? — вежливо встрял в разговор отца и сына лорд Милн.

-Не буду.

-Сноп — это тоже традиция? — поинтересовался англичанин.

-Да. — ответил Сапега.

-Наверное, еще русское наследие?

-Мы своего Святого Сильвестра празднуем со средних веков, а русские отмечают новый год в первый день сентября. — сказал назидательным тоном старый князь Сапега. — Однако замечу вам, мой друг: русским надо в пояс поклониться. Все эти годы Москва и никто более, вытягивал Польшу, не отказывая в праве на собственное государство.

-Странно.

-Что странно?

-Странно, как вы, при таких политических взглядах, привечаете лидера эндеков Дмовского, идеолога 'польской национальной идеи', базирующейся на постулатах христианской морали и существующей под лозунгом 'Бог и Отчизна!'? Мне не совсем понятно, что еще, кроме совместного празднования нового года, может связывать Дмовского и вас, князь? Вы готовы поклониться в пояс России. Дмовский ратует за ополячивание национальных меньшинств, в том числе немцев. Украинцев, литовцев, белоруссов он рассматривает как плохую разновидность поляков. Ратует за полное выселение евреев из Польши.

-По его мнению, еврейский народ нельзя ассимилировать, и он никогда не сможет стать частью польского общества, поэтому, сам факт их существования среди поляков и их участие в жизни Польши является убийственным для общества и надо от них избавиться. — сказал старый князь Сапега. — Дмовский — это великодержавник в самом худшем смысле слова. Неуравновешенный темперамент и множество разных политических превращений сделали из него полувменяемого человека с огромной толпой почитателей, бешеной популярностью среди правых и собственной шовинистической партией.

-Популярность Дмовского объяснима. — ответил лорд Милн. — Польша все еще полна планов на создание сильного и могущественного государства в Восточной Европе. Дмовский — ярый противник федералистской Польши, убежденный сторонник сильного унитарного, моноэтнического польского государства с выходом к Балтийскому морю.

-Еще более странно. — усмехнулся старый князь Сапега. — Странно, что в Польше многие все еще надеются на возрождение могущества.

-Многие ратуют за возрождение исторической Ржечи Посполитой и за восстановление польской государственности на исторических землях. — добавил молодой Сапега.

-Рассчитывают на чью — то помощь и поддержку?

-Не без этого. Ибо мы находимся в условиях, когда Россия продолжает распространять свое влияние и мы мало что можем против этого сделать. — сказал молодой Сапега.

-Отношение к России...Это вопрос давнего соперничества? — спросил англичанин.

-Польша расположена по соседству с Россией и так было всегда. Соперничество. Однако ж, пора отобедать, господа. — сказал старый князь.

-А что ты здесь обедать решился? Почему не дома? — спросил Евстафий Сапега.

-Анджей разве не сказал? — удивился старый князь, — Эльжбета заболела вчера, пришлось ехать сюда. И завтракать и обедать. Заодно и тебя повстречать.

Хозяин ресторана говорил безошибочно на правильном польском, почти без еврейского акцента. Спросил что бы гости хотели съесть, на что ему сказали, что полагаются на его выбор, но пришли сюда, не для того чтобы есть по — французски.

Начали с водки, после чего по просьбе хозяина ресторана, молодой Сапега спустился с ним в погреб, где действительно было из чего выбирать. Старый князь Сапега и лорд Милн остались за столом одни.

-Может, мы продолжим нашу беседу после того как пообедаем? — спросил министр.

Он с лихостью гусара хватил стаканчик водки и, поперхнувшись, закашлялся. Старый князь Сапега с благодушным видом взглянул на англичанина, аккуратно плеснул себе водки, половину стаканчика, неторопливо выцедил, крякнул от удовольствия.

-Что за странные времена! — сказал он, — В глуши Западной Белоруссии, в польско — еврейской корчме с поваром, знающим французский язык столь свободно, что с легкостью признаешь в нем истинного парижанина, нам подают английскую водку...

Сапега поднял стаканчик для водки и сделал вид, что рассеянно разглядывает его на свет:

-Может быть, вы согласитесь также поехать в Свитязи русалок смотреть? Вы, кстати, слышали про Свитязи?

-Нет.

-Хм — м. И сегодня от местных жителей можно услышать, что вокруг озера устраивают танцы призрачные существа. Это русалки, выходящие из озерной глади, которых издавна называли свитязянками. Если возникнет желание, можем проехать в Свитязи, посмотреть русалок.

-То есть вы хотите сказать, что русалки так вот запросто, купаются в холодном озере, в сентябре, и их можно посмотреть, как смотрят посетители в зоопарке на экзотических животных?

-Положим, что не запросто, но вдруг да повезет? — улыбнулся старый князь. — Будет, что вспомнить.

-При условии, что мне поверят на слово.

-Смело сошлитесь на меня. — сказал старый князь. — Про озеро Свитязь существует немало легенд. В одной из них говорится о том, что когда — то на его месте был замок. Его хозяин — князь, помогая соседу отбить нападение врага, оставил этот замок вместе с его жителями без защиты. Этим и воспользовался коварный враг, подойдя под самые стены крепости. И тогда красивая и гордая дочка правителя обратилась к Небу с молитвой, чтобы замок и жители не достались врагу. Не успела она промолвить последнее слово, как вокруг всё зашаталось и ушло под землю. На месте поселения возникло озеро с прибрежными цветами, которые удивительно сияли. Нападавшие чужестранцы рвали те цветы и сразу гибли...Впрочем, достопримечательностей в окрестностях озера хоть отбавляй: это церковь святой Варвары в деревне Раец, и источники 'мертвой' и 'живой' воды в деревне Косичи, есть также камень филаретов в деревне Корчево, который помнит собрания таких известных людей земли польской как Томаш Зан, Игнат Домейко и Адам Мицкевич. А если не поленитесь, то можно посетить и усадьбу Адама Мицкевича, расположенную в Заосье...

=================

настоящей 'федоровской'* колбасой — сорт русской деликатесной колбасы.

4 сентября 1932 года. Суббота.

Москва. Малый Гнездниковский переулок.

Подполковник Татищев посмотрел на ротмистра Бегунова:

-Рассказывайте, а я пока наплескаю вам чаю крепкого с лимоном и с сухариками. Как вы любите. Чай божественный, колониальный. Чистый индийский, в английской упаковке. Третью ночь не сплю, им только и держусь.

-А что так?

-У жены жар...

-Врача вызвали? — Бегунов слышал, что супруга татищева на постельном режиме уже с месяц.

-Самого Готтье. Из Солдатенковской. Специалист по внутренним болезням.

-А вы сами как себя чувствуете?

-Достаточно хорошо, но дня, увы, не хватает. Ну — с, излагайте...

Ротмистр кивнул и приступил к докладу.

...Вчера, приблизительно в десять часов вечера, на Шелепихе, у Ермаковской рощи, продавец киоска с немудреным лавочным ассортиментом — бутербродами, папиросами и газированной водой, когда настало время закрывать лавчонку, тем более и покупателей давно уже не было, увидел закрытую легковую машину, миновавшую киоск и остановившуюся невдалеке, близ посадки акаций. Там машина загасила фары и стояла не менее десяти минут. Продавца крайне удивляло то обстоятельство, что из машины никто не выходил. Он начал подозревать неладное — уж не собираются ли его ограбить, — и в нерешительности оттягивал закрытие киоска. Пока он раздумывал, на дороге, со стороны Звенигородского шоссе показалась вторая автомашина. Промчавшись мимо киоска, она развернулась и подъехала к притаившейся у акаций первой автомашине, которая предварительно сверкнула зажженными на несколько мгновений фарами. Теперь продавца изумило новое обстоятельство: вторая машина принадлежала одному иностранному дипломатическому представительству.

-Английского диппредставительства машина? — поинтересовался Татищев с легкой ленцой, но внутренне напрягаясь.

-Да, господин подполковник, — кивнул Бегунов. — И продавцу это показалось странным...

-Что еще показалось продавцу странным?

-Машина была запыленной. Пыль была, то тут, то там, крылья и капот по — видимому незадолго перед этим наскоро обмахнули тряпкой.

-Хм — м, издалека приехала. — предположил Татищев. — Ну ладно, продолжайте свой увлекательный рассказ о загадочной встрече у Ермаковской рощи...

...Под зарослью акаций обе машины стояли вплотную друг к другу: судя по стуку, открывались и закрывались дверцы, а минут через пять машины разъехались в разные стороны. 'Ройльс — Ройс', набрав с места быстрый ход, помчался в город. Вторая машина поехала в противоположном направлении, к железнодорожным путям. Заинтересовавшийся продавец старался разглядеть номер машины и уверял, что он хорошо рассмотрел номерной знак 42 — 45,по его мнению, это 'Форд'; кузов окрашен в темный, вероятно, черный цвет.

-Прекрасная информация. — кратко резюмировал Татищев. — Таперича чаю с сухариками попьем. Ясно, что произошла заранее обусловленная, конспиративная встреча. У кого — то, видно, была серьезная необходимость ожидать высокопоставленных господ, разъезжающих в 'Ролльс-Ройсах' на ночь глядя. Да и 'Ройльс — Ройс' из — за пустяков не рискнул бы на ночную поездку по Москве. Надо бы немедленно установить 'Форд' с номерным знаком 42 — 45. Установить, кто на нем ездит.

-И просмотреть заодно комбинации цифр номерного знака, — добавил ротмистр Бегунов, — У старика зрение неважное. Мог ошибиться.

-Комбинации? Какие?

-42 — 46, 42 — 48, 42 — 43, 48 — 45, 48 — 46, 48 — 43. Возможны и иные.

-Времени на это уйдет много?

-Не могу пока точно сказать. Машин марки 'форд' в Москве много.

-С искомой комбинацией цифр круг поиска, конечно же, значительно сужается. — сказал подполковник Татищев. — Установка займет день, или два. Нужно только запрос в дорожную полицию соответствующий соорудить.

-Возможно также, что имела место комбинация в виде перестановки номерных знаков с одной машины на другую. — возразил ротмистр Бегунов.

-Тогда времени на поиск уйдет гораздо больше. — вздохнул Татищев, откинувшись на спинку кресла. — Давайте — ка ваш рапорт. Я посмотрю.

Он долго и внимательно изучал донесение. Прочел, опять вернулся к отдельным страницам, перелистывая их и вновь просматривая. Закончив чтение, задумался, поднял телефонную трубку. Услышав голос телефонистки, назвал номер телефона генерала Брюханова.

-Слушаю, — тотчас отозвались в трубке.

-Извините, ваше превосходительство...Татищев беспокоит.

-На службе? Не спите? — послышалось в трубке.

-Не сплю, и погода, знаете ли...

-Важное что — то?

-Не то, чтобы уж, но...Кажется, начинается новый этап операции.

-Понятно. Буду через полчаса, — и генерал Брюханов положил трубку.

Короткий разговор закончился. Татищев собрал документы, положил их в папку, одернул и застегнул на все пуговицы китель.

-Сам едет. — сказал он Бегунову, кивая на телефонный аппарат.

4 сентября 1932 года. Суббота.

Москва. Большой Черкасский переулок.

Вице — директора департамента генерал Брюханов 'перехватил' во дворе.

-Что — то срочное у вас? — спросил вице — директор, глядя на портфель Брюханова — потрепанный, облезлый кожаный портфель, совершенно не контрастирующий с 'сэлфриджской' внешностью генерала. Портфель и в самом деле выглядел удручающе. Местами кожа на нем отслоилась и смотрелась так, будто портфель только что драли бродячие собаки. Портфель был дорог Брюханову прежде всего как талисман, служивший ему верой и правдой уже больше десяти лет. — Давайте, только быстро. Еду к Колтовским. На Якиманку. По случаю помолвки сына Колтовские сегодня дают бал с угощением. Давеча прислали приглашение с рассыльным — родители 'с превеликой радостью' оповещают 'о помолвке сына имярек с девицей имярек'. Эх, генерал, знали бы вы, как не хочется ехать! Пируют долго, и какой бы церемонный вид ни имело собрание в первые часы пира, хотя бы из уважения к обрученным, под конец русская натура возьмет свое, приветливость хозяев переспорит любое жеманство. Пойдет веселье нараспашку.

-Партия — то жениху досталась завидная, ваше превосходительство?

-В том — то и дело, что завидная, генерал...Отказаться от визита нельзя. Фуршет обязывающий.

...Да, отказаться было нельзя. Это был один из тех намечавшихся браков, которые так любили устраивать при дворе обязательно с участием царствующих особ — деньги к деньгам, титулы к титулам: граф Алексей Константинович Колтовский — княжна Варвара Петровна Шереметева. С обеих сторон несметные богатства, знатность и древность родов — и Колтовские и Шереметевы относились к старинным боярским родам, славились службой высокими государственными чинами, летописи пестрели их именами. Кроме родственников и друзей, на такую помолвку обязательно приглашались почетные и влиятельные люди, сливки общества.

-Не то, чтобы срочное...Помните, некоторое время назад один наш сотрудник расстарался с заагентуриванием сотрудника британского торгового атташата?

-Ну? Помню. Кажется. Кличка 'Вереск'? Много ценного дает агент?

-Попадается качественный материал. — ответ генерала Брюханова был очень обтекаем по форме.

-Прекрасно. — усмехнулся вице — директор.

-Может, стоит попробовать комбинацию? На перспективу.

-Как она вам видится, генерал?

-У нас есть возможность заиметь в нужный момент парочку черновиков официальных бумаженций и частное письмецо торгового советника Каррингтона. Он славный малый, но несколько небрежен в вопросах ведения служебной и частной переписки. Думаю, они представляют интерес.

-Полагаете, мы с помощью черновиков частной корреспонденции британского дипломата сможем сыграть против него?

-Да.

-Коротко если...Что такого интересного в частном письме вашего британского дипломата? Советы по организации заговора против государя? — спросил вице — директор.

-Он интригует против нас.

-Только — то? — фыркнул вице — директор. — Впрочем, если подумать, поприкидывать вариантики, может с этими черновиками и выйдет какая — нибудь дельная комбинация. Вы не слышали историю, связанную с высылкой в 1888 году британского посланника из Вашингтона?

-Нет. — вздохнул Брюханов.

-Ну, послушайте. На досуге можете разобрать идейку. В 1888 году Вашингтон особо не церемонился и выставил вон британского посланника Сэквилл — Уэста. Дело — то пустяшное...Сэквилл — Уэста правительство Северо — Американских Штатов обвинило в попытке оказания давления на...президентские выборы.

-Да?

-Да. В частном письме британский посланник высказал мнение, что в происходящих президентских выборах он предпочитает переизбрание президента Кливленда избранию нового президента Гаррисона. Политические группировки, которые стояли за Гаррисоном, добились опубликования частного письма британского дипломата в американской печати. Ходили упорные и видимо не лишенные основания слухи о том, что письмецо Сэквилл — Уэста американские ловкачи заполучили хитростью. Удачный ход предвыборного штаба Гаррисона — Кливлэнда обвинили в англофильстве. Более того — для закрепления успеха вокруг письмеца Сэквилл — Уэста был поднят большой шум. Газеты захлебывались в экстазе, смакуя все новые и новые 'подробности' частной корреспонденции британского посланника. Правительство после некоторых раздумий потребовало отозвания Сэквилл — Уэста. Лондон естественно отказался это сделать. Да и впрямь — где основания для подобного демонстративного внешнеполитического акта? Но...Государственный секретарь Бэйярд объявил Сэквилл — Уэсту, что его дальнейшее пребывание в Америке нежелательно. Сэквилл — Уэсту вручили паспорта ...

-Хорошая история. — кивнул Брюханов. — Ведь точно также можно организовать паспорта и бриттам.

-Думайте.

-Подумаем. Наши газетчики сумеют при случае разнести хорошенько... — сказал генерал Брюханов.

-Только не зарывайтесь, генерал. Не зарывайтесь. Известно, что шумиха зачастую поднимается для того, чтобы оказать давление по тому или иному вопросу, а то и просто, ввести в заблуждение общественное мнение. Возможную ангажированность источников надо принимать к сведению, но строить на ее основе гипотезы о правдоподобности фактов явно не стоит — иначе вы обречены самым анекдотическим образом стать заложником когнитивных диссонансов. О состоянии умов это будет свидетельствовать самым печальным образом. Казалось бы, единственная задача журналистов — сбор и распространение информации. Но, как сказал Честертон, 'каждый хочет, чтобы его информировали честно, беспристрастно, правдиво — и в полном соответствии с его взглядами'. В предоставлении информаций самом по себе ничего необычного или предосудительного для репортерской братии нет. Как позже выясняется, многие дела начинались с утечек в прессу...А вообще — то было бы лучше, ежели мы англичан сумели бы прихватить на 'горячем'. Например, на операции 'Регина'. Или подстегнув бриттов, чтобы они сами проявили инициативу и на ней же и погорели как следует.

-Мы работаем...Давеча появилась новая информация...Не скажу, что британская резидентура у нас теперь как на ладони, но кое — какие зацепочки здесь, в Москве, есть.

-В чем это выражается?

Брюханов заученным движением выпростал из дышащего на ладан портфеля тонкую папочку и протянул вице — директору. Тот бегло, по диагонали, просмотрел, вернул папку Брюханову.

-Соображения? — коротко спросил вице — директор.

-Пока только вилами на воде...Материала маловато...

-Агент или агенты собирают материалы, но когда эти материалы будут добыты и могут быть переданы, ни они, ни бритты предугадывать не могут. — жестко сказал вице — директор. — Ежедневно ожидать нельзя: это может броситься в глаза. Значит нужно каким — то путем обусловить заранее встречу, например, машин, и передачу материалов, где — нибудь в подходящих местах для незаметного обмена парой слов о встрече. Ищите машину, выявляйте цепочку. Я не сомневаюсь, что наш мистер Хе может ловко и незаметно обуславливать подобные встречи, но вы постарайтесь оказаться половчее.

-Положительно невозможно уследить, с кем британский дипломат перекидывается словечком.

-Как по — вашему, есть ли у английской разведки агенты, с которыми они работают в Москве, и если есть, то сколько их? — задумчиво поинтересовался вице — директор. — А скольких агентов вы собственными силами разоблачили?

-Ваше превосходительство, помилуйте, ведь с ног сбиваемся! Я вторую ночь не сплю! В Москве свыше шестидесяти дипломатических представительств. В этих представительствах, согласно дипломатическому листу насчитывается больше четырехсот человек. А вместе с их семьями получается свыше тысячи человек -шумная и большая дипломатическая компания. За всеми уследишь разве?

-Вы делаете немало, это неплохо, но не сделали главного. Вот уже примерно полтора года мы получаем подтверждения того, имеется утечка секретных сведений. Мы относимся к этим подтверждениям очень серьезно. Третьего дня открываю 'Биржевые ведомости' и на четвертой странице читаю материал с обзором положения на Крайнем Востоке, в том числе про наши военно — стратегические предположения. Что такое? Дал распоряжение выяснить...Сообщают — материал в 'Биржевых Ведомостях' перепечатан из одной парижской газеты. Газета серьезная, деловая. Откуда в парижской газете этот материал, эти сведения? Выясняется — и в парижской газете перепечатка. Из 'Франс Милитер'. И у 'Франс Милитер' перепечатка, но уже из газеты шанхайской. И между делом — приводятся целые пассажи из совершенно секретного, вернее, бывшего таковым до недавней поры, доклада начальника оперативного отделения штаба Заамурского военного округа, полковника Махина...'О стратегических соображениях нашего положения на Крайнем Востоке'...Мило...Откуда, в шанхайской газете секретные сведения? А в журнале 'Чайна Уикли Ревью' — статья о наших вооружениях на Крайнем Востоке. С цифрами, между прочим...Есть утечка, так?

-Есть.

-Утечку надо пресечь. Естественно, что здесь придется связываться по линии военной контрразведки и работать в контакте с военными. Но это, так сказать, для затравки...По сведениям нашей агентуры в Европе, текст выступления князя Долгорукова в Вене, на совещании, посвященному международному режиму Дуная, еще до ее начала, стал известен делегации Великобритании, а затем и Франции. Понятно одно: утечка сия произошла в Москве, так как в тексте выступления министра иностранных дел, оказавшемся у англичан и французов, отсутствовала правка, которую Долгоруков сделал во время работы над документом в поезде, направляясь в Вену. Стоит разобраться в этом вопросе, очертить круг лиц, возможно причастных к утечке. Есть соображения, кто мог оказаться источником информаций из числа лиц, имеющих касательство к этим проблемам?

-Очертить круг лиц представляется практически невозможной задачей. Секретариат министра иностранных дел в последнее время напоминает проходной двор.

-Значит, очертите как можно более широкий круг причастных и работайте по пресечению утечки. Непрестанно работайте. Канцелярия и секретариат министра иностранных дел — это мозговой центр. Туда стекаются информации со всего света. Туда приходит вся корреспонденция из посольств. Это самое главное подразделение министерства. Там готовят 'салат'.

-'Салат'? Какой салат?

-Докладные записки министра, наиболее важные донесения послов и другие дипломатические документы, которые ежедневно представляют государю для ознакомления.

Вице — директор сделал короткую паузу и продолжил:

-Течет все сильнее и сильнее. Мы уже имеем 'Регину', теперь к этому добавляется информатор в министерстве иностранных дел и еще кое — где. Является фактом, что британская резидентура имеет в Москве довольно хорошо осведомленный источник. Это источник осведомляет бриттов ценными сведениями, значительная часть которых составляет секретные данные. Не слишком ли? Мне кажется, мы стали зря кушать свой хлеб. У вас за спиной работают агенты, но вы о них мало что знаете. Нет выполнения основной функциональной задачи — разоблачений!

Картинки из прошлого — XV.

...Кристина Уинем — Рич и Чечель встретились в том же самом сквере, где стояла машина, в которой велся их первый разговор. Он предложил прогуляться и посидеть где — нибудь на свежем воздухе, однако Кристина, немного волновавшаяся, решила, что прогулка придаст разговору чересчур интимный характер, и предпочла зайти в кафе, надеясь, что убогая обстановка подействуют на нее успокоительно.

-И то верно. — сказал Чечель. — Нигде так хорошо не беседуется, как в простом, невзрачном месте.

-Если, конечно, на тебя не смотрят, как на чужого. — добавила Кристина.

-...'Они тайком тянули вино, проповедуя воду публично'... — весело продекларировал Чечель строки из поэмы Генриха Нейне 'Зимняя сказка', когда они зашли в маленькое питейное заведение неподалеку от сквера и он заказал Кристине 'радугу'.

-Что это за напиток? Коктейль? — спросила Кристина.

-Русский коктейль. — улыбнулся Чечель.

Ему подали бокалы как для шампанского и семь бутылок различных ликеров. В каждый бокал Чечель налил поочередно, капля по капле, начиная с более тяжелых жидкостей: таким образом, они не смешивались, но ложились одна на другую слоями алкоголя различной окраски, образуя радугу. Закончив, Чечель выпил свою порцию смеси одним глотком, как пьяница. Потом закурил.

-Это невозможно! — засмеялась Кристина.

-Невозможного в нашем деле нет, — преувеличенно — сурово ответил Чечель, но смеющиеся глаза и запьянцовский вид выдавали его истинный, несерьезный тон.. — Есть 'делаю' и 'не делаю'. Я сделал. Теперь вы, Кристи!

-Вы решили меня напоить перед тем, что мне предстоит, так?

-Вам не терпится, чтобы я как можно скорее услышал подтверждение вашего согласия помогать консультациями и советами? Не торопитесь. Если чему суждено свершится, то нет никакой разницы, случится ли это сегодня, завтра, через несколько дней. Просто хлопнем еще по 'радуге'.

Она выпила и почти мгновенно почувствовала опьянение и необычайную легкость.

-Определенно вы решили меня напоить. — сказала Кристина.

-А почему бы и нет? — небрежно ответил он. — Если я приглашу вас к себе, это будет маленькое безумство...

-Скорее безрассудство.

-Но вы не поддадитесь?

-Отчего же? Я готова вам это позволить, чтобы окончательно не превратится в ваших глазах в секретаршу, которой свойственно поведение пятидесятилетней гладильной доски, жалующейся на несварение желудка и приставание недалекого шефа. Надеюсь, вы меня понимаете?

-Как у вас со временем?

-Есть. Но помните о моей противоестественной страсти.

-Полагаете, не получится?

-Знаете, первое время, когда я отвергла своего патрона, Каррингтона, он с ума сходил по мне. А когда я почти уступила и стала нежной, он словно взбесился. Не желал, чтобы я отдавалась ему добровольно. Желал взять меня силой, все время затевал грубые игры, оскорблял. Мое противоестественное влечение к женщинам приводило его в ярость.

-А он знал?

-Знал. Я для него только животное, он представлял меня грязным животным, и я, по сути, должна была исступленно изображать из себя животное, не способное на нормальные человеческие чувства.

-Оно и понятно. Каррингтон искал в вас воплощение своего идеал, а вы не оправдали его надежд...

-Он держит меня при себе. Надеется выиграть схватку, слепить из меня свой, как вы говорите, идеал. Именно поэтому он не расстается со мною, не отправляет в Англию.

-Вас это тоже устраивает?

Кристина с остервенением щелкнула зажигалкой, закурила.

-Меня устраивает. — сказала она.

-Не совсем понятно — почему? Что вы выигрываете от этого?

-Может быть, мне тоже нравится эта иллюзия. Может быть я желаю достигнуть чего — то. И достигнуть я смогу в Москве.

-Честолюбивые помыслы?

-Я хочу быть тем, кто я есть на самом деле, понимаете? И почему бы не использовать для этого собственное честолюбие?

-И наша с вами дружба может сослужить тому определенную службу?

-Почему бы и нет? Если бы вы только знали, до какой степени я жажду видеть, как в один прекрасный день этот записной балагур, удачливый сотрудник Интеллидженс Сервис, окажется, как это по — русски: с простыми волосами?

-Опростоволосится. — терпеливо поправил Чечель.

...Они выпили еще по 'радуге'...

-Да. Опростоволосится.

-Хорошо, я понял вас. Не волнуйтесь. Вам это не идет.

-Я лучше знаю, что мне идет.

-Хорошо. Вы готовы совершить свою месть, воспользовавшись нашей с вами дружбой.

-Пусть вас не беспокоят угрызения совести.

-Меня беспокоит то, что в душе вы упиваетесь своим героизмом. Однако, часто так выходит, что подобный героизм выглядит глупостью. Или легкомыслием.

-Вам не все равно? — вызывающе спросила Кристина.

-Нет. Не все равно. Я считаю вас умной и не желаю вам зла. Я хочу сказать, что будет лучше и для вас и для меня, если вы по-прежнему останетесь секретаршей в торговой миссии, а затем безмятежно проживете на этом свете долгие счастливые годы. Ну, и добьетесь определенного социально — общественного положения.

-Еще по 'радуге'? — спросила Кристина...

-...Я тут подумал — подумал и даже псевдоним вам придумал. — сказал Чечель, когда они вышли из питейного заведения. Подхватив Кристину Уинем — Рич под руку, он повел ее к машине.

-Псевдоним?

-Ну, да, псевдоним. — сказал Чечель, глядя на ее ноги, пока она садилась в машину. — Как и положено каждому заагентуренному лицу.

На мгновение ему удалось насладиться зрелищем краешков ее чулок с подвязками.

-Какой? 'Пташка'? 'Ева'? — насмешливо поинтересовалась Кристина, устраиваясь на заднем сиденье автомобиля.

-'Вереск'.

-Как?

-'Вереск'. Помните, в балладе у одного английского поэта...'Из вереска напиток, забыт давным — давно, а был он слаще меда, пьянее, чем вино'...Как про вас прямо: и слаще меда и пьянее вина...

-Я согласна...

...Подполковник Татищев, выслушал доклад Чечеля о проведении контакта по заагентуриванию агента 'Вереск' и поднял на Сергея Владимировича глаза, покрасневшие от хронического недосыпа:

-Почему 'Вереск'?

-Баллада... — сказал Чечель и негромко, без выражения, продекламировал:

Тайну давно бы я выдал,

Если бы сын не мешал!

Мальчику жизни не жалко,

Гибель ему нипочем.

Мне продавать свою совесть

Совестно будет при нем.

Пускай его крепко свяжут

И бросят в пучину вод,

А я научу шотландцев

Готовить старинный мед!

-В чем тут смысл? — недоуменно пожал плечами Татищев. — Не пойму что — то...

-Наш свежеиспеченный агент, осведомитель, информатор, как угодно назовите, из породы тех, кто по вечерам, приняв ванну, с коробкой конфет, спешит нырнуть в кровать к подруге и елейным голоском шепчет: 'а теперь же поболтаем всласть'. Иначе говоря — привержена противоестественным отношениям. И вне всякого сомнения, порок свой, как бы тщательно она не скрывала, обязательно кому — нибудь да известен будет. Давайте исходить из того, что сей порок известен главе британской резидентуры Интеллидженс Сервис в Москве. И не просто известен. Судя по всему, он точно дал понять, что в курсе противоестественных склонностей наше свежеиспеченного агента. Вернее, агентессы. Справедливо ли, что он может подумать о том, что такая слабость обязательно да станет предметом вербовочных подходов со стороны русских, то бишь с нашей стороны? Справедливо. Однако, зная о противоестественной страсти, он нашу прелестницу держит в миссии. Секретарем. Вероятно, он желает использовать ее для нашего дезинформирования? Для передачи дутых информаций? Для отвлечения внимания? 'Мальчику жизни не жалко, гибель ему нипочем'? Резон же есть — чин небольшой, должностишка плевая, не жалко и провокацию устроить. 'Пускай его крепко свяжут и бросят в пучину вод'.

-Грубовато как — то. Неаккуратно, неладно. Неужто англичане не могут действовать тоньше?

-Закинув внутрь себя бочку пива, англичане обычно делаются откровенными хамами.

-Не все, не все...

-Значит, теряют хватку или предпочитают действовать нахраписто.

-От дальнейших контактов с агентессой нам лучше отказаться? Законсервировать или вовсе порвать отношения?

-Нет. Оставим для оперативных надобностей. Пусть хоть что — то капает непосредственно из миссии.

-Хорошо. 'Вереск'...Вы убеждены, что она пойдет с нами на сотрудничество?

-Основа проведенной вербовки совсем не противоестественная тяга к женскому полу, а недовольство своим положением по службе в миссии и определенная нелюбовь к своему непосредственному начальству.

-Руку под подол запускал, поди?

-Было. А в — общем — то, уязвленное самолюбие, месть начальнику, ну и желание ощутить опасность, пощекотать нервы. Пусть ощущает и щекочет, тем более свою главную информацию агентесса уже передала...

-Передала? Что за информация?

-Благодаря 'Вереску', теперь мы располагаем сведениями о том, что у мистера Каррингтона имеется крайне высокопоставленный и весьма осведомленный источник информаций. Агент 'Регина'.

-'Регина'?

-Более, пока ничего, увы, неизвестно. Но мы начнем поиск 'Регины'. Поле поиска примерно можно обозначить: финансы, военное дело, политика...

-Требуется узнать, кто 'Регина'. Придется раскидывать сеть широко...

-И глубоко.

5 сентября 1932 года. Воскресенье.

Москва. Кремль. Теремной дворец.

— ...русские архитекторы эпохи эклектики, с упоением и тщательностью копировавшие формы русских храмов середины XVII века, считали эти формы и весь стиль 'узорочья' наиболее ярким выражением русского духа. Но представьте, каково же было бы их изумление, если бы они смогли увидеть в ширинках и колонках Исторического музея, с беспримерной археологической сухостью воспроизводящих те же детали из каких-нибудь боярских палат или церкви в Останкине, не столько народную тягу к обильной и разнообразной декорации плоскости, сколько чуждое влияние архитектуры немецкого маньеризма?

На лице говорившего, известнейшего московского зодчего Щусева, блуждала ухмылочка, а в словах его, в интонации речи, чувствовалась академическая снисходительность ...

Щусев, казалось, не замечая недовольства государя, продолжал:

-После недолгого Смутного времени русская архитектура опоминалась медленно и имела в качестве образца, кажется, только зодчество конца XVI века, эпохи царей Федора Иоанновича, Бориса и Федора Борисовича.

-Вы имеете в виду годуновский стиль? — быстро спросил государь.

-Да, Ваше Величество. Зодчие и заказчики как будто наводили мостик через годы Смуты.

-Но, как мне помнится, в течение второй половины XVII века в русской архитектуре происходило быстрое вытеснение маньеристических элементов интерпретацией барочных мотивов.— неожиданно сказал государь.— Вплоть до появления национальных барочных манер — нарышкинского барокко, в первую очередь. Русское зодчество XVII века приобретало всё больше декоративных черт, и в нём продолжалась дальнейшая трансформация мотивов, связанных с классической архитектурой. Ну, вспомните хотя бы церковь Троицы в Никитниках в Москве, в которой были определены основные черты образа русского храма. Впрочем, было место и для иных явлений, связанных с менее массированным заказом, например, постройками Голицыных.

-Ваше величество, позвольте возразить. — все с той же неизменной академичной снисходительностью в голосе, сказал Щусев, — Русское зодчество эпохи возведения церкви Троицы в Никитниках ещё недостаточно классично для барокко.

-Разве? — слегка удивленно спросил царь.

-В нем высока роль традиционного московского декора, чересчур свободна трактовка ордера и слишком легко соединяются в одну художественную смесь различные по своему происхождению элементы.

-Такое положение ближе северному маньеризму с его смешением позднесредневековых, ренессансных и барочных элементов. — вступил в разговор Жолтовский.

-При царе Федоре Борисовиче и типы храмов, и их декор повторяли сложившиеся еще в предшествующем веке схемы. Только одну своеобразную тенденцию можно отметить в первое десятилетие после восшествия на престол государя Федора Борисовича: стремление к умножению и дроблению изначально цельного и строгого итальянизирующего декора 'годуновского' стиля. — сказал Щусев.

-Время правления царя Бориса и сына его, Федора Борисовича не вызывало стремления к изоляции и восстановлению всего обихода православного царства. — заметил государь. — Напротив, напомню вам — было понимание того, что без технических, военных, культурных и даже этикетных новшеств Запада существование страны не столько невозможно, сколько ущербно.

-Да, Ваше Величество. — усмехнулся Щусев. — Источником этих новшеств не могла быть соседняя Польша, столь близкая и опасная именно после беспокойных лет Смуты. А потому Польша и стоящий за ней католический мир, пожалуй, за исключением Австрии и союзных ей земель Германии и его архитектура на Московское царство влияния в первой половине века не оказывали. Гораздо привычнее были обеспеченные торговым обменом связи с протестантским миром Северной Европы: с Голландией, Англией, Германией и даже враждебной соседкой Швецией...

-Я понял, что вы хотите сказать. — перебил Щусева государь. — Что эти связи прямо отражаются в архитектурной ситуации. Но право, стоит ли перечислять и упоминать всех этих голландских, немецких и шведских мастеров? Тем более, с иностранными мастерами у нас происходили странные превращения. Итальянцы становились сдержаннее. Работы немцев приобретали 'итальянизированный' характер. Швейцарцы склонялись к северным вариантам барокко. Но...Наше совещание посвящено обсуждению концепций формирования нового облика столицы— представительного, достойного и вместе с тем— приветливого и человечного.

-Ваше Величество, основа для формирования новой столичной архитектуры имеется. — возразил Щусев. — Я говорю о том, что заметно хуже дело обстоит со стилем. Собственно, мое вступление как раз о выборе архитектурного стиля. Архитектура есть, стиля — нет!

-Вы речь ведете о двойственной природе культуры времени первых Годуновых. — заметил государь.— А клоните к чему? Что использование западных форм носило тогда и носит сейчас характер эпизодический, что это не прямой подход к усвоению всего стиля, а отдельные попытки, пробы и декоративные вставки? Кто ж спорит, что это происходит только в отдельных случаях, а в основной массе памятников стиль оставался адаптированным?

-Нам потребуется новое обращение к западной архитектуре.

-То есть, применительно к вашим словам, нам вновь может потребоваться что — то эдакое, сопровождавшееся бы сменой ориентации? При ранних Годуновых речь шла о смене ориентации с немецкого маньеризма на маньеризм голландский, и в конце концов — о создании нового, 'нарышкинского' стиля, первого стиля русской архитектуры? Я правильно вас понял, Алексей Викторович?

-Точно так, Ваше Величество. Стиля, в котором классические ордерные формы заняли ведущее место.

-Плоский ордер. — вновь подал реплику Жолтовский. — И линейный, графический характер фасадов. Стремление к простоте контуров и внутренней планировки зданий.

-Ну, это уже надобно адресовать вам, специалистам .— вздохнул Федор Алексеевич. — Трезвый анализ сложившейся ситуации приводит к непреложному выводу: Москва нуждается в серьезной и незамедлительной реконструкции. В мировой истории можно найти пример капитальной реконструкции огромного старого города.

-Ваше Величество, Париж?

-Да. Париж. Причем французская столица имеет схожую с Москвой радиально — кольцевую систему планировки. Префект Осман в середине прошлого века провел капитальную реконструкцию. Не будем сейчас говорить о том, удалось ли преобразовать Париж в город, пригодный для жилья. Очевидно — удалось. Перед нами же стоит совершенно другая задача. Застройка новых улиц и проспектов, капитальная реконструкция уже имеющихся улиц, должны сформировать совершенно иной облик Москвы. Решая данную задачу, мы можем опираться на парижский опыт, тем более многого для этого не требуется: выработать единый тип жилого дома и в соответствии с ним вести дальнейшую застройку улиц. Может быть, Москва в этом случае, при реализации единообразия, получит особый, московский стиль архитектуры.

-Но он лишь будет копией. — возразил Щусев.

-Я согласен с вами. Мне видится, что в Москве должны появиться не просто нарядные и чистые дома. Москва должна стать городом, имеющим собственный стиль и яркую архитектуру. Об этом мы с вами и переговорим, но прежде, господа, если не возражаете, сделаем небольшую паузу в ходе нашего совещания.

Государь взглянул на кабинетные часы:

-Сейчас около десяти часов утра. — сказал он, — Прервемся, господа, на сорок пять минут...

Царь вышел из залы. В соседнем кабинете государя ждал статс — секретарь, а по старинке — заведующий Собственной Его Величества Тайной канцелярией, Сергей Сергеевич Танеев...

...Должность заведующего Собственной Его Величества Канцелярией являлась весьма ответственной. И, пожалуй, незаменимой. Статс — секретарь зачастую представлял особу монарха в правительстве и на Земском Соборе. Он был ответствен за составление и проведение через Собор законодательной программы государя и правительства. Он осуществлял связь между государем, Государственным Советом, кабинетом министров и Земским Собором, вел всю деловую переписку царя. Статс — секретарь Танеев как никто более умевший глухо молчать о делах монарха, но при этом собиравший массу всяких полезных и интересных слухов и сплетен, был всегда собран, точен, неутомим, скрупулезен, держал в своей цепкой памяти все указания и пожелания государя, безошибочно угадывал настроение Федора Алексеевича. Всякий раз, зная какую и в каких пределах следует проявить инициативу, какие бумаги приготовить, кого и к какому времени вызвать, он ничего не забывал, не терял, следил за ходом дел государя, за его распорядком дня. И при этом он не был назойлив, заметен, словно бы его и не существовало вовсе...

У государя был сложившийся распорядок дня. Даже если светские мероприятия заканчивались очень поздно, Федор Алексеевич поднимался около семи часов утра. На первый завтрак (в семь тридцать утра) государь пил у себя в кабинете чай, а с восьми часов начинал рабочий день с рутинного доклада или приема. Как правило, утром следовало не более двух — трех докладов, коротких аудиенций по неотложным вопросам или приемов, которые занимали около трех часов. С одиннадцати часов в распорядок вклинивались 'представлявшиеся' и аудиенции. Завтрак подавали в полдень. С часу дня работа возобновлялась. В три часа следовал обязательный чай. После чаепития государь вновь работал до обеда, который подавали к пяти часам вечера. Обед продолжался около часа. После обеда время могло распределяться по — разному. Все зависело от степени занятости Его Величества. В восемь вечера следовал ужин. Рабочий день завершался около полуночи вечерним чаем. Но и после чая царь уходил в кабинет и проводил час — два за неустанным чтением представляемых ему докладов и подробных записок. Разумеется, наряду с докладами и работой с документами, были и необходимые представительские мероприятия и инспекционные поездки.

Миф о государе, который 'пахал твердой рукой и вспахал для нас русское счастье', как говорилось в одном детском стишке, начал складываться практически сразу после восшествия Федора Алексеевича на престол и, как предполагалось, должен был укрепляться с каждым годом, проведенным царем на троне. Миф поддерживался большим числом ритуалов. Сам государь был скромен в быту и не был создателем своего культа. Но ценность правления, исторические традиции, коим следовали и прежние монархи, — и себя на троне — царь очень хорошо понимал и не отказывался от почестей и ритуалов. Помпезные военные парады во главе с самим государем верхом на коне ( за глаза Федора Алексеевича изредка называли 'лошадником' — он любил помногу часов проводить в конном манеже лейб — гвардии драгун, наблюдая за конными вольтижировками), ритуалы в дни государственных и религиозных праздников — против всего этого царь не возражал, не говоря уже о памятниках, портретах и так далее. На массовом уровне культ государя поддерживали в бесчисленных брошюрах для народного чтения, тематических сборниках, в которых, собственно, и создавали миф о безошибочном, мудром и бесстрашном национальном вожде. Государь был прежде всего символом, веками объединявшим людей внутри России...

-Ну — с, Сергей Сергеевич, что — то серьезное?

Танеев кивнул головой.

-Опять мой младший брат начудил?

...Беспокойство по поводу поведения младшего брата, его беззаботного упрямства и пренебрежения последствиями действий, присутствовало у государя. Особенно пугали его амурные похождения брата — неизменно с замужними женщинами. Много старше по возрасту. Крайности в романтических отношениях совпадали с постоянными перепадами настроения, которые колебались от эйфории до отчаяния. В конце концов, государь 'закатал в службу' своего брата — отправил 'дрянного мальчишку' в обычный полк, на Кавказ, под надзор самых строгих наставников, не дававших поблажки никому. Но братец умудрялся чудить и там: то самовольно распорядился отправить немецкого ботаника, изучавшего кавказские травы, обратно в Германию, в качестве 'подарка' всучив ему несколько вагонов 'кавказского гербария' — душистого сена, то подал прошения о представлении к награде сразу двумя орденами Святого Николая — Чудотворца четвертой степени душетского исправника по фамилии Пригожий, отличавшегося крайне безобразною наружностью, то велел на завтрак приготовить блюдо, названное шашлыком — монстром: зажаренного на вертеле цельного быка, внутри которого теленок, а в теленке барашек, а в барашке — индейка, а в ней — цыпленок, а в цыпленке дрозд, и все это приправлено артистически вкусно...

Статс — секретарь отрицательно покачал головой.

-'Будь готов к непогоде', — учил японский мастер Рикю, выросший в эпоху 'брани княжеств'. — сказал государь. — Жизнь течет своим чередом, но ничто не должно поколебать внутреннего равновесия истинного мастера. Давайте, ошарашивайте...

-Из Лондона. Только что получено...

-Излагайте. Но покороче...

...Вчера британский посол в Польше сэр Арчибальд Сандс, человек весьма информированный и с обширными связями, чьим коньком были всяческие великосветские сплетни, в интервью польскому правительственному официозу, 'Ржечи Посполитой', заявил громко и довольно отчетливо: 'Англия готова объявить Буг своей восточной границей. Россия готова в любой момент развязать войну, а поэтому вся Европа должна объединиться против русских. Это необходимо, если мы не хотим, чтобы в один прекрасный день сотни русских самолетов забросали Европу бомбами и задушили газами. Теперь вся Европа должна днем и ночью следить за Россией, которую следует окружить, чтобы привести в случае чего, к ее экономическому краху'.

Словно по команде вечерние британские газеты внесли свой вклад в создание устрашающей не только общественное мнение, но и некоторых британских политиков, атмосферы, подсчитав, опираясь на цифры штаба ВВС, что имея 1230 самолетов в первой линии русские способны обрушить на беззащитные европейские города от семидесяти пяти до ста пятидесяти тонн бомб в день, а вскоре смогут сбрасывать и до семисот тонн бомб с возможным нокаутирующим ударом в три тысячи пятьсот тонн в первые двадцать четыре часа.

На ночь глядя русский посол в Лондоне посетил резиденцию премьер — министра на Даунинг — стрит 10 и вручил ноту, настоятельно требуя пояснить слова британского дипломатического представителя в Варшаве об якобы имеющейся угрозе со стороны России и дать ответ: официальная ли это точка зрения британского кабинета?

...Встреча происходила в сумеречных покоях британского премьера, при неярком освещении на старых деревянных панелях, звоне посуды, покашливаниях за стеной и трели телефонных звонков. Премьер — министр, высокий, чопорный, в сединах, стоял возле камина. Руки его были отведены за спину, во взгляде читалось полнейшее безразличие, какое только смог из себя выдавить глава британского правительства. Когда русский посол, тщательно скрывая усмешку, подошел к камину, премьер не без труда извлек руку из-за спины для рукопожатия. Посол церемонно — сухо кивнул и сделал мимолетно — театральную паузу перед тем как протянуть свою руку премьер — министру. Рука Первого лорда Казначейства* на мгновение оказалась протянутой в пустоту, затем посол и премьер обменялись рукопожатием — в меру радушным, в меру корректным. Однако посол знал, что у главы британского правительства остался 'осадочек', неприятный, оттого, что висела в воздухе его рука, а не русского посла. Посол подивился мелочности обиды британца, и особо отметил это обстоятельство в своем ночном донесении в Москву. Британский премьер — министр умно и красиво заговорил о радужных перспективах развития англо — русских отношений и критически отзывался о политике других великих держав, о том, что при определении будущего политического курса Европы и мира в целом, споры неизбежны, что в Европе, в мире, есть две реальные могучие державы — Англия и Россия, однако Россия не желает заключить джентльменский союз, определяющий судьбу наций и ведет активную политику, имеющую антианглийскую направленность. Русский посол рассуждения премьер — министра проигнорировал и покинул резиденцию на Даунинг — стрит 10, молча. Без соответствующих инструкций он и не стал бы ничего говорить.

-Тэк — с. — сказал государь. — И это инспирировано Лондоном накануне прибытия в Москву лорда Милна со своей миссией? Любопытно...Выходит, что успехи России на международной арене, уважение, оказываемое руководителями многих государств мне, русскому царю, — миф? Мы в какой — то мере сами породили миф о 'русских, как любимцах мира', пользующихся 'наибольшим восхищением народе в мире', а на практике — все с точностью наоборот? Мы подобные взгляды поддерживаем официальной пропагандой, стремившейся не допустить и слуха о том, что международно — политические позиции России вовсе не так прочны в последнее время, везде и всюду вдалбливаем в голову, что вся Европа, разинув рот, ждет, что скажет Кремль и что сделает Москва, а на деле европейцы выкидывают подобные коленца? Пригласите — как вы, Сергей Сергеевич, главу внешнеполитического ведомства и военных. Сегодня, часиков на пять вечера. Подумаем, как реагировать и что можно предпринять в данной ситуации...

====================

Первого лорда Казначейства * — премьер — министр Великобритании исторически занимает должность Первого лорда Казначейства. И Даунинг — Стрит, 10 является официально резиденцией именно Первого лорда Казначейства.

18 сентября (5 сентября по русск. стилю) 1932 года. Воскресенье.

Польша. Пружанское воеводство. Ружаны.

После обильного обеда лорд Милн предложил немного прогуляться по Ружанам и старый князь Сапега повел его по местечку.

Прогуливаясь возле замка князя Сапеги, англичанин признал, что планировка Ружанского комплекса действительно напоминала Версаль — символ могущества и абсолютной власти короля Людовика XIV. Дворец в Ружанах, заложенный в 1596 году канцлером Великого княжества Литовского Львом Сапегой и перестроенный в XVIII веке, представлял настоящую историко-культурную ценность.

Издалека был виден костел святой Троицы.

-Между прочим, костел построили в 1615 — 1617 годах благодаря финансированию Льва Сапеги. -словоохотливо пояснял старый князь Сапега, составивший лорду компанию во время прогулки. — До наших дней внутри храма сохранились лепнина, люстра и бра, ковка, амбон и многое другое. Уникален и алтарь, на котором изображен герб рода Сапегов. Церковь святых Петра и Павла построена по проекту архитектора Яна Самуэля Беккера, придворного архитектора Сапегов, который проектировал и строил Ружанский дворцовый комплекс, во второй половине XVIII века. Она больше похожа на костел, ведь возводилась как униатская. С 1596 года на этих землях существовало униатство, и все православные на территории Великого княжества Литовского, сохраняя православный обряд, подчинялись папе римскому.

-Скажите, князь, вот вы живете почти у самой русской границы. Не боитесь?

-Поляки хорошо относятся к русским. А русские хорошо относятся к полякам.

-А проблемы?

-Не без этого.

-Огромной проблемой остается политика, которую проводит русское государство. Поляки за последние два столетия не проявили себя ни государственно — политически, ни культурно. Уж извините, князь, что я так резок и прямолинеен, но...Поляки были пассивным, инертным элементом, неспособным к политическому созиданию.

-Есть веские доказательства?

-Помилуйте, князь... Политическая психология польских политических деятелей вам должна быть известна лучше меня. Она лишена реализма, трезвого и делового подхода, выдержки и хладнокровия. Мышление нынешней польской политической элиты направляется исключительно категорией желанного, и почти не считается с категорией реализуемого. Театральные эффекты, романтическая драпировка под старину, любовь к красивым сценам, и эффекты, эффекты...

-У нас есть претензии к России. — рассеянно ответил старый князь.

-Сколько?

-Что сколько?

-Претензий сколько? — спросил лорд Милн. — Я вам скажу. Их две. Во — первых, Россия проводит агрессивную внешнюю политику, в первую очередь в Восточной Европе. Во — вторых, источником подавляющего большинства проблем выступает российская сторона, от нее зависят перспективы их урегулирования.

-...Да послушайте, господин министр, русским надо в пояс поклониться! — загорячился старый Сапега. — Поляки за последние два столетия не проявили себя ни государственно — политически, ни культурно! Мы были пассивным, инертным элементом, неспособным к политическому созиданию! А между тем, все эти годы Москва и никто более, вытягивала Польшу, не отказывая в праве на собственное государство.

-Это довольно непопулярный взгляд...

-Да! Да, непопулярный! Польша все еще полна планов на создание сильного и могущественного государства в Восточной Европе. Предполагается возрождение 'Великой Польши' на федеративных началах, от моря до моря! Предполагается сплотить вокруг польского народа другие народы, проживающие на территории между Северным ледовитым океаном и Черным морем! Польская пресса обсуждает тему воссоздания Речи Посполитой от Одера до Смоленска и эта политическая химера до сих пор не утратила своей актуальности! Это смешно! Мы не смогли совладать даже с нищей Литвой!

-За Литвой стояла Россия.

-Лондон ныне пребывает в растерянности...— заметил Сапега. — Вы слишком нажимаете на Европу, не всем это нравится. Европа умнеет, в драке участвовать не желает.

-Европа умнеет, зато вы, простите за резкость, глупеете на глазах! Поляки, простите меня, люди экстравагантные. Вам, видите ли, хочется проводить политику, подобающую великой державе, но за душой ничего более нет. Даже демонстрировать свободу действий сообразно своему достоинству вы пока не в силах.

-Позволить преодолеть их могут исключительно шаги России. С инициативой налаживания партнерских отношений. А вы желали бы порывистых демонстраций провозглашения верности союзу с Англией? Ну, да успеете еще. Колонки для светской хроники и статейки на околоэтнографические темы сами пишете или кто-то помогает?

Лорд Милн сделал непонимающее лицо.

-Да не тушуйтесь так, господин министр. — засмеялся старый князь. — Вы еще не выехали вместе с моим сыном, молодым князем, а я уже знал о вас, и о вашем польском турне.

-Вероятно, вам, князь так же известно и о том, какого рода интересы я преследую в этой польской глуши?

-В белорусской глуши. — поправил собеседника старый князь. — Как ни тяжело мне это говорить, но в белорусской глуши. Полагаю, что причина вашего появления здесь уж никак не интерес к 'Черному напитку' старого князя Евстафия Каетана Сапеги, в чудодейственности которого, признаться, я и сам изрядно сомневаюсь. И уж никак не светские анекдоты, и не этнографическо-исторические байки о польских панах, выживших из ума и занимающихся разведением русалок в Свитязи. Я, правда, слышал, что вам настоятельно рекомендовали в ходе варшавских переговоров скорее касаться каких — либо вопросов, нежели обсуждать с нами конкретные проблемы. Будто бы и список специальный разработан. Скорее, ваш визит в Варшаву носил уведомительный характер. Ну, а весь ваш вояж имеет под собой скорее политическую подоплеку, чем экономическую: вы явно желаете, чтобы Россия была ослаблена и как можно дольше оставалась в таком положении.

-Я могу продолжить?

-Тезисы изложить? Пожалуйста. — Сапега кивнул. — Если пожелаете, но сначала я и сам хотел бы вам кое — что изложить. Как вы знаете, в идейном пространстве Польши столкнулись сейчас две концепции. Одна из концепций, так называемая 'ягеллонская', названная в честь польской королевской династии Ягеллонов, при которой была создана уния с Великим Княжеством Литовским, подразумевает 'возвращение на восток', на ранее входившие в состав Речи Посполитой земли, и оттеснение России от восточноевропейских дел. Суть второй концепции, 'пястовской', противостоящей 'ягеллонской', в укреплении польского национального государства по образцу первой королевской династии пястов. Поскольку это означает территориальные претензии к Германии, контролирующей многие исконно польские земли, акцент делается на германской, а не на российской угрозе. А теперь тезисы. Первое: Польша — не единственная страна в Европе, у которой холодные отношения с Россией. Второе: Россия не проводит 'агрессивной внешней политики' в Восточной Европе. Было бы так — все восточноевропейские страны постоянно об этом говорили. А этого не происходит. Чехия, Венгрия, Литва, Дунайские государства* самым активным образом сотрудничают с Россией. В Россию постоянно наведываются министры, совершаются ответные визиты в Будапешт, в Прагу, в трансильванскую Алба — Юлию, в Яссы, в Бухарест. Это факт. Третье: за последние два года Москва четырежды предлагала Польше тесные партнерские отношения, в первую очередь торгово — экономические. Официальная Варшава четырежды эти предложения отвергала. И четвертое: к сожалению, до сих пор из Варшавы в адрес Москвы идут заезженные нравоучения и упреки. Отсюда вывод — польская сторона разучилась творчески подходить к политике. Сплошные стереотипы. Жаль.

-Неплохо, господин Сапега. Однако не забудьте, насколько мне известно, и это то, что я вынес из своего краткого визита в Варшаву, перед тем как посетить вашу глушь...

-Кажется, наш министр даже не приехал встречать вашу делегацию на вокзал...

-Ну и дурак. Этим жестом он достиг совершенно противоречивого результата — пресса непременно сочтет его грубую выходку проявлением степени неучтивости.

-По газетам нельзя определять поведение и политику правительства. — досадливо проговорил старый князь Сапега. — Газеты часто врут, печатают слухи, сочиняют отсебятину. А министр пытался своим жестом подчеркнуть равенство Польши и Англии.

-Да, да. Газеты часто врут, хотя говорят обычно то, что хочется правительству. Польша все еще полна планов на создание сильного и могущественного государства в Восточной Европе. — усмехнулся лорд Милн.

-Вы ищите в России врага. — сказал старый князь. — Надо искать не врагов. Их хватает. Надо искать друзей. Друзья — это самая главная ценность в жизни. И союзников надо искать. И находить их — искренних, настоящих.

-Европа вам друг. И союзник. У русских наоборот.

-Господин министр, вы меня простите, но...Вы же умный человек, разве не понимаете вы, что Польша становится язвой на теле Европы? Вы не видите, что люди, мечтающие о культурном, здоровом и сильном польском народе, убедились в том, что вместо государства они имеют некое международное предприятие, а вместо здорового развития — прогрессирующий распад и гниение? Уж какая может быть искренняя дружба с Европой, ежели нам, ощущавшим себя частью Европы, нам, входившим в систему европейских держав, то и дело давали понять и почувствовать, что мы только лишь третьестепенная Европа? Установка такая у европейцев была, понимаете? Эта установка максимально затрудняла творческий вклад Польского государства в мировую культуру. Нет, когда политические условия диктовали необходимость, когда к выгоде европейской надо было — мы...

-Мы? Это кто — 'мы'? Вы себя к европейцам относите, господин министр? — раздраженно сказал лорд Милн.

-Да.

-Непохоже что — то, если принимать во внимание все, что вы мне тут лопочите.

-Если я не прав — возражайте. — спокойно ответил старый князь. — Только аргументированно. Я продолжу. Вы признавали нас державой, имеющей политическую силу и волю. Но чуть только минует надобность — вы снова норовили отодвинуть нас на зады европейской цивилизации. А может быть истинное союзничество, может быть истинная дружба с Европой, чье пренебрежение являлось единственно возможным отношением к этим задворкам? Решительно не может быть! Ни союзничества, ни дружбы.

-А что есть в таком случае?

-Интересы.

-Может быть, нас устраивают интересы.

-Устраивают обычно взаимные интересы.

-У англичан и русских возможно и есть взаимные интересы.

-Что мешает иметь такие же интересы вам?

-Ну что же...Как я понимаю, вас уполномочили провести со мною эту беседу, в высшей степени интересную.

-И не только беседу.

-Вот как? — старый князь картинно развел руками. — Экий вы нетерпеливый: только приехали, и сейчас же норовите быка за рога взять! А почему бы вам было сразу не обратиться с этим к кое — кому, в Варшаве? Напрямую, а? Там предостаточно желающих. Отбою не будет.

-Это само собой разумеется. Обратимся при случае. Но с вашей помощью, это бы выглядело, скажем, более доверительно и...кулуарно... — вежливо кашлянув, сказал лорд Милн. — Тем более, сейчас вы частное лицо.

-Ну, так и отвечу вам, как частное лицо. Польша хотела бы проводить политику, подобающую великой державе, и, наряду с провозглашением верности союзническим обязательствам, демонстрировать свободу действий сообразно своему достоинству.

-Значит, вопрос заключается в том, насколько далеко зайдут поляки в стремлении подчеркнуть свою важность? — засмеялся лорд Милн.

-Вы не профессионал. — покачал головой Сапега, — Я намеренно форсировал нашу беседу. Вы поддержали, не стали откладывать разговор до более удобного момента. Не очень скрываете свою заинтересованность. Вы стопроцентный англичанин. Из хорошей семьи, Итон, Оксфорд и все остальное. Вдобавок молоды.

-Ну, молодость не порок, — улыбнулся лорд Милн. — Давайте о другом поговорим? Вот кстати, политика нынешнего министра иностранных дел Польши терпит неудачу.

-Наша сегодняшняя элита — богатая коллекция международных каналий, не более того.

-Ваше правительство будет вынуждено пересмотреть свою внешнюю политику. Необходимо проводить ее более активно.

-Как знать, не предложат ли мне вновь возглавить внешнеполитическое ведомство?

-И это было бы прекрасно. В особенности, если вы станете учитывать некоторые британские интересы.

-Не уверен, что так разговаривают стороны с признанным державным статусом...Ну, да ладно...Дом в полном вашем распоряжении. Отдыхайте, веселитесь. Покатайтесь с Евстаном по окрестностям. Почревоугодничайте.

-Кстати, князь, почему вы сторонитесь столицы?

-В истории Ржечи Посполитой понятия столицы и провинции далеки от однозначности.

-Почему? Столица — это бесспорно местопребывание властей государства, средоточие элементов управления страной.

-Бесспорно? Ничего бесспорного в этом нет. Резиденция президента в Варшаве, но он по большей части пребывает в небольшом городке Всхове в Великой Польше. Министерские канцелярии находятся в Варшаве, но власть министров ограничена или попросту контролируется коронными магнатами и Сеймом, который располагается в Люблине. Высшие судебные органы заседают в Радоме, церковные римско — католические митрополии — в Гнезно, в Кракове и во Львове. Магнатские резиденции великих родов, как например Пулавы князей Чарторыйских, своей пышностью и притягательностью для людей искусства превосходят королевский дворец в Варшаве. Словом, понятие столицы Ржечи Посполитой носит чисто символический характер.

-Подобная децентрализация государства выглядит забавно. — улыбнулся англичанин. — Не удивлен, что претензии Польши на значимую политическую роль в Восточной Европе, при наличии нескольких провинциальных столиц, носят гипотетический характер. Согласитесь, провинция...

-Что провинция?

-Провинция — это территория, где время течет медленно, где чтят старинные благочестивые обычаи, где нет погони за новинками большого света....

-Новинка большого света — это бабы в штанах, что ли? — рассмеялся старый князь. — Варшава в какой — то мере провинция. Город отторгнут от европейского духовного движения. В нем нет места для политических споров и дискуссий, если величины такого масштаба, как я, избегают столицы.

-В Варшаве всего два посредственных театра. Есть от чего бежать. — сказал лорд Милн.

-Пожалуй. Краков — это и есть настоящая столица Польши. Исторический, политический, интеллектуальный центр. Город национальных реликвий, королевских гробниц, место паломничества для всех, кто хочет почувствовать себя поляками.

-Да — да. В Кракове и в самом деле полно крестьян — мазуров. Они все дышат польским духом и норовят забраться на курган Костюшко, на вашу национальную реликвию.

-Очень вы так злы на Польшу?

-Я зол на нынешний 'дух' Польши, в котором не осталось места для завещанных предками высоких этических норм.

-Вы чудак. Или циник. — сказал старый князь Сапега.

-Я не циник и не чудак, я верю в то, что делаю, в то, что должен делать. — тотчас возразил лорд Милн. — Я знаю, что сейчас я должен беспощадно и жестоко драться за свое отечество и за свое первородство; и не забывайте, что это и ваш долг!

-Еще и мой?

-Мы просто — напросто привлечем к исполнению миссии другие страны и Польша последует за ними.

-Любопытно.

-Я всегда был и всегда буду англичанином. Мне трудно сочувствовать какой — нибудь стране, кроме моей собственной. Но если вы своими силами не можете сдержать, остановить русских, то это должна сделать Европа. Для Англии, для всей Европы, нет будущего, если мы допустим, чтобы русские овладели Европой при помощи своей доктрины и своей все возрастающей мощи.

-И что это на вас нашло? Упрямо городите вздор.

-То, что вы называете вздором, я называю верностью долгу.

-У нас, выходит, разные понятия о долге.

======================================

Дунайские государства* — Румыния, Банат и Трансильвания.

6 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Балтийский вокзал.*

Неизвестно отчего, но 8 сентября внезапно принято было считать в Новгороде Днем Ганзы. После долгих споров историки так и не определились с точной датой, и решено было начать отсчет с момента приведения немецкой церкви в Новгороде в порядок, после большого пожара 1431 года, о чем приказчик Ганзейского торгового двора Тидеке Визе уведомил Дерпт. Трудно было сказать, чьими силами осуществлялся ремонт. Не исключено, что к этому делу были привлечены и новгородские мастера. Из той же записки Тидеке Визе было известно, что ганзейское купечество, предварительно договорившись с Дерптом, хорошо оплатило работу каменщиков, дав каждому сверх определенной заранее суммы сукно на кафтан.

По случаю Дня Ганзы в Новгород с визитом решил пожаловать государь. Перед отъездом царь строго — настрого приказал: никаких провожающих. Все же, несмотря на царское приказание, в зале первого класса Царскосельского павильона Балтийского вокзала собралось довольно много придворных, ожидавших приезда Их Величеств. С нетерпением они поглядывали на двери царского павильона, которые должны были быть открыты за пять минут до вступления в них императора с супругой.

Еще как следует не рассвело, когда на первый путь Балтийского вокзала паровоз, ведомый рукой опытного машиниста, бесшумно втащил государев состав. Дворцовая полиция сноровисто оцепила перрон, подходы к царскому павильону и залу первого класса, у которого столпились чины царской свиты.

Наконец, из темноты, со стороны Каланчевской площади показался царский автоэкипаж. Все облегченно вздохнули. Федор Алексеевич вышел из экипажа первым, провел рукой по лбу, рассеянным взглядом обвел станционные постройки.

Царь был одет в серую, аккуратно затянутую черкеску и папаху. Он выглядел не совсем здоровым: у него было желтое измятое лицо. Федор Алексеевич помог государыне, державшей на руках годовалого великого князя Александра, сойти из автоэкипажа, слегка придерживая ее под локоть левой руки, затем принял в объятия старшую дочку — великую княжну Ольгу, которой без малого было уже три года. К Их Величествам приблизились придворные, но государь досадливо поморщился и махнул на них рукой.

-Ну...что? — спросил он.

Из — за спин придворных появился человек в мундире железнодорожного ведомства — начальник Балтийского вокзала и, сделав шаг вперед, торжественным голосом сказал:

-Ваше Величество, состав к отправлению готов!

-Ежели все готово, чего же мы ждем? — пожав плечами, сказал царь.

Он оглянулся, словно не замечая ни людей, ни самого поезда. Дворцовый Комендант, Свиты Его Величества генерал — майор Болтин, почтительно — приглашающим жестом указал на дверь царского вагона, возле которого, вытянувшись во фрунт, замер подполковник Евгений Никифорович Фредерикс, любимец государыни, являвшийся фактическим руководителем дворцовой охраны. Государь медленно, словно нехотя, ведя Ольгу, прошел вслед за государыней, несшей Александра, на перрон, козырнул окаменевшему подполковнику Фредериксу коротким взмахом руки к папахе, взялся за поручень, и через мгновение скрылся в тамбуре вагона...

Любая поездка государя и его семейства по железной дороге всегда вызывала крупные осложнения. Ведь сколько инструкций надо было составить! Дворцовая полиция — организация охраны пути. Железнодорожный батальон — охрана мостов и тоннелей во время движения литерного поезда. Военное ведомство — выставление часовых на всем протяжении пути царского поезда. Министерство государева двора — кто и где будет представляться Их Величествам в дороге. Гофмаршальская часть — подготовка резиденции государя и оборудование ее всем необходимым. Инспекция царских поездов — утверждение маршрута и графика следования поезда. Личный кабинет Его Величества — подарки, которые необходимо взять на всякий случай, ибо нельзя было предугадать, кому, когда и в какой форме царь захочет сделать подарок, кто и где удостоится высочайшей милости.

Конечно, в устоявшихся передвижениях и в размеренном ходе жизни государя и его семейства, бывали исключения. Но чаще всего они носили запланированный характер: поездки за границу с частными и государственными визитами (по большому счету все это были посещения многочисленных венценосных родственников в Дании, в Германии, в Англии), путешествия по России, увеселительные прогулки.

Приготовления к путешествиям по железной дороге затруднялись еще и тем обстоятельством, что все поездки Их Величеств окружались с некоторых пор великой таинственностью. Царь, не любивший длительных отлучек из Москвы или из Больших Вязем, но вынужденный часть времени проводить в дороге, терпеть не мог отвечать на вопросы о том куда поедет, кто и когда будет ему представляться, кого он будет принимать. Генерал Болтин, один из немногих людей, входивших в число самых доверенных и ближайших к государю лиц (он умел глухо молчать о делах монарха, но при этом собирал массу всяких полезных и интересных слухов и сплетен; был всегда собран, точен, неутомим, скрупулезен, держал в своей цепкой памяти все указания и пожелания государя, безошибочно угадывал настроение Федора Алексеевича. Всякий раз, зная какую и в каких пределах следует проявить инициативу, какие бумаги приготовить, кого и к какому времени вызвать, он ничего не забывал, не терял, следил за ходом дел государя, за его распорядком дня. И при этом он не был назойлив, заметен, словно бы его и не существовало вовсе) зачастую не знал во сколько будет назначен отъезд. Поддерживая 'дружеские отношения' с дворцовой челядью, лакеями, горничными, скороходами, гоф — курьерами, Дворцовый Комендант узнавал от них, что государь или государыня 'изволили сказать' относительно предстоящей поездки. Само собой, разумеется, подобные 'дружеские' услуги не были бескорыстными: Болтин платил 'своей агентуре' золотом. Это обстоятельство позволяло ему слыть при дворе наиболее осведомленным лицом, его расторопностью нередко был удивлен и доволен государь, его дружбой дорожили, его расположением стремились заручиться, с ним считались.

В эту поездку генерал Болтин был достаточно взволнован. Посещение Новгорода вызывало крайне серьезную обеспокоенность человека, отвечавшего за жизнь государя и его семьи. Так называемые шведские активисты, которых сплотила в свое время борьба против независимости Финляндии и полученное военное образование, отождествляли себя с правыми радикалами и подчеркивали важность достижения целей активизма по сравнению с соблюдением статей закона. Активисты предпочитали действовать напрямую и в то же время не забывали заручиться поддержкой шведских властей и шведской политической элиты. Шведские активисты были заклятыми врагами России. Они презирали Россию, безусловно считали ее азиатской страной, которой не место в Европе. Они мечтали ослабить Россию и отбросить ее куда — нибудь за Урал или в Восточную Сибирь. Радикалы считали, что русские будут угрожать безопасности Швеции до тех пор, пока пограничная река между Россией и шведской Финляндией протекает по Карельскому перешейку. Главный страх активистов заключался в том, что Россия могла помешать планам существования Великой Швеции. Россия имела огромное влияние в автономной шведской Финляндии, которую некоторые даже рассматривали как русское вассальное государство. Несмотря на то, что Россия так и не вторглась в Швецию через Финляндию, планы подрывных актов шведских активистов не остались теоретическими проектами, а время от времени воплощались в жизнь.

Еще в 1919 году шведская партия Активного Действия сформулировала новую программу. В ней провозглашалось следующее: 'Нужно стремиться спасти Ингерманландию и захватить Приневье. Так или иначе, Ингерманландия будет присоединена к Швеции. Мы должны также ослаблять политическую значимость Москвы любыми способами, избегая при этом поспешного завоевания'.

Шведские активисты придерживались в отношении России 'бомбовой тактики'. Самой громкой их акцией была серия взрывов в Спасске — на — Неве в июле 1922 года. В планах было взорвать посреди ночи две водопроводные станции, электростанцию и несколько промышленных зданий. Таким образом, шведские активисты хотели парализовать подачу воды и погрузить стопятидесятитысячный город в темноту, а затем поджечь улицы и наиболее значимые здания. По их мнению, тушение пожаров в городе, лишенном света и воды, было абсолютно невозможно.

В этом отношении жестокость террористического акта раскрывалась в полном объеме: шведским активистам было ясно, какие человеческие жертвы повлечет за собой отключение питьевой воды в многотысячном промышленном центре, который благодаря пожарам должен был погрузиться в сплошной хаос. Речь шла о сознательной террористической политике, с помощью которой группа шведских радикалов хотела добавить к хаосу и пожарам Спасска — на — Неве многочисленные жертвы.

Несмотря на тщательную подготовку, операция шведских радикалов прошла сумбурно. Это произошло и из — за неисправностей нескольких часовых механизмов, которые не сработали в нужный час, и из — за ошибок при планировании, когда террористические группы не смогли вовремя выйти к назначенным для атаки объектам. Две бомбы все же взорвались. В час ночи 30 июля в окрестностях Невского казенного судостроительного завода жители проснулись от сильного взрыва. Исполнителя взрыва удалось быстро поймать. Через час на Главной водопроводной станции города на Александропольской улице, в котельной, также произошел взрыв, выбивший свыше пятисот окон. Негодяй, устроивший этот взрыв, оказался определенно неопытен и поэтому не смог осуществить должным образом задуманную подлость. Всего от двух взрывов убиты были два человека и пострадало свыше пятидесяти. Взрыв электростанции не удался, так как террористическая группа не появилась в назначенном месте.

Русские власти пришли в ярость после этих происшествий. В Спасске — на — Неве были арестованы девять шведских террористов, в Нарве на следующий день заарестовали трех ингерманландских 'автономистов', в Ямгороде взяли с поличным еще троих, и в их числе одного из лидеров Партии Активного Действия Рудольфа Вальдена, оказавшегося близким родственником шведского военного министра Ханнеса Вальдена. В Сестрорецке были задержаны Хенрик Ларссон, сотрудник шведского консульства и бывший сотрудник Третьего отдела шведского генерального штаба Рагнар Хайкель по кличке 'Моряк', у которого была изъята копия приказа военного министра 'Об организации известных актов саботажа на Востоке'.

Скандал был грандиозный. Шведское правительство немедленно начало биться над вызволением родственника военного министра и его подельников. Швеция отрицала всяческую причастность к террористическим актам, министр иностранных дел Швеции пытался заполучить международную поддержку. Но Москва предъявила неопровержимые улики и пригрозила столь суровыми карами, что Стокгольм поспешил отмежеваться от своих подданных, провел собственное расследование и даже вынужден был произвести аресты причастных среди партии шведских активистов. Шпионский мир, открывший путь шведской активистской политике в отношении России, придал ей ту силу, без которой она была бы совершенно банальным явлением. Под покровительством шведской разведки активистам и их приспешникам удалось осуществить тайные операции, которые в общественных интересах не стоило предавать и малейшей огласке. Активисты пытались повлиять на политические события с помощью интриг, провокаций и диверсионных актов, но действия России по стабилизации обстановки и вынужденное усиление контроля за Партией Активного Действия в Швеции уничтожили авторитет правых шведских радикалов. Военный министр Вальден подал в отставку, партия была запрещена...

Судебный процесс, прошедший в октябре того же года, в Спасске — на — Неве, и получивший международный резонанс, был громким: представшие перед судом шестнадцать террористов (сотрудник консульства Ларссон ранее был объявлен persona non grata* и выслан из России в двадцать четыре часа) были приговорены к длительным срокам каторжных работ...

Тем не менее, в последующие годы шведские праворадикалы пытались продолжать свои тайные террористические операции и провокации. Лишь после 1928 года они больше не предпринимали попыток террористических актов в России, но напряженность на Северо — Западе продолжала сохраняться...

Для своих путешествий и поездок по железной дороге царь располагал двумя поездами, внешне неотличимыми друг от друга — восемь вагонов синего цвета с гербами и вензелями Их Величеств. Государь с семьей и чинами свиты передвигался в одном из поездов, второй служил в качестве камуфляжа. Он шел пустым либо впереди, либо позади царского поезда. Даже начальники пассажирского отдела не знали, в каком из них едет царская семья.

В первом вагоне размещался конвой. Во втором помещались: кухня, оборудованная тремя плитками, ледник, винный погреб, купе для метрдотеля и поваров. Третий вагон служил гостиной и вагоном — рестораном — с тяжелыми драпировками на окнах, обшитый панелями из красного дерева, обитыми бархатным штофом. Одна треть вагона была оборудована под столовую. Здесь же стояло и пианино. Столовая была рассчитана на шестнадцать кувертов.

Государь с государыней располагались в 'своем', четвертом, вагоне. Первое купе, двойного размера, представляло собой рабочий кабинет государя. В нем стояли письменный стол, пара кресел и маленький книжный шкаф, в которой помещалась небольшая, 'походная', как ее называл царь, библиотека, собранная им лично. Составлена она была, главным образом, из всевозможных статистических справочников, подшивок 'Нового Времени', 'Русского Инвалида', 'Гражданина', 'Биржевых Ведомостей', 'Морского Сборника' и 'Вестника Европы'. Имелись и заграничные газеты, преимущественно немецкие. Художественной литературы было мало.

Федор Алексеевич, начиная с ранней юности, пожалуй как никто другой из царской семьи, стремился узнать все, что его могло бы заинтересовать в тот или иной момент, и поэтому читал очень много, даже не читал, а изучал то, что было написано в книгах (он и сам 'пописывал' — отметился несколькими 'бытовыми', очень живописными очерками о своем, почти что кругосветном плавании на крейсере 'Азов' в 1921 году, еще будучи наследником престола; очерки были написаны в подражании стилю известно морского беллетриста Харитоненко и даже имели некоторый успех у романтически настроенной флотской молодежи). Царь слыл человеком литературно грамотным, даже в своем роде стилистом, хотя и допускал иногда элементарные грамматические ошибки или описки. В придворных кругах его звали 'недурно пишущим царем' — преподносились его гибкий слог и чувство стиля.

Книги сопровождали Федора Алексеевича всегда и везде. Государь, однако, не был коллекционером книг, он не собирал, а отбирал их: в его библиотеках, и в 'походной', и в личной, и в Царскосельской, в Звенигороде, в дворцовой, в Больших Вяземах, были только те книги, которые он предполагал как — то использовать в будущем (Это обстоятельство, впрочем, не мешало заведующему Собственной Его Величества библиотекой Василию Васильевичу Щеглову представлять царю каждый месяц, по крайней мере двадцать интересных книг, вышедших в этот период. Такой порядок Федор Алексеевич установил самолично. Не все книги он прочитывал, иные и вовсе не брал в руки, возвращал в библиотеку с неразрезанными страницами).

Следом за кабинетом Его Величества шли ванная и спальня, отделанная по желанию государя в восточном, китайском стиле. Мебель в спальне была из красного дерева, покрытая темно — зеленым сафьяном. Белокафельная ванная комната была оборудована искусно сделанной купальней, вода из которой не выплескивалась даже на крутых поворотах.

Наконец, еще тройное купе представляло собою гостиную государыни Анастасии Федоровны. Мягкая мебель и стены гостиной были обиты ее любимым светлым кринолином.

В пятом вагоне помещались: великая княжна, трехлетняя Ольга Федоровна, годовалый великий князь Александр, обер — гофмейстерина Высочайшего Двора, статс — дама Ее Величества, Елизавета Алексеевна Нарышкина, воспитательница великой княжны Дарья Федоровна Тютчева и любимая фрейлина государыни — грузинская княжна Софья Орбелиани, двадцатидвухлетняя красавица, веселая и независимая девушка, совсем недавно занявшая место штатной фрейлины и еще не вовлеченная в придворные интриги. Она была прекрасной наездницей, отличалась веселым и открытым характером. Подобно многим молодым аристократкам, Соня прекрасно владела иностранными языками, хорошо рисовала, отлично танцевала и была богато одарена в музыке: играла на пианино, прелестно пела. Орбелиани была большой спортсменкой, она чудно ездила верхом и великолепно играла в теннис. Это был настоящий живчик, веселый, вечно в движении, всегда готовый на все, где можно было показать свою ловкость и лихость.

Шестой вагон по обыкновению отводился ближайшей свите государя. Он был разделен на девять купе, из которых одно, двойного размера, в середине вагона, предназначалось для министра Государева двора барона Владимира Борисовича Нольде. В остальных купе помещались самые необходимые придворные: начальник Собственного Его Величества Конвоя барон Александр Егорович Мейендорф (бывший 'дирижер' придворных балов, сумевший завоевать благодаря своему веселому и общительному характеру симпатии государыни, чрезвычайно симпатичный; все его любили, но никто с ним серьезно не считался), флаг — капитан Его Величества контр — адмирал Николай Николаевич Ломен, флагманский штурман ВВС Свиты Его Величества генерал — майор Андрей Федорович Челяднин, лейб — медики Иван Алексеевич Ронге и Сергей Петрович Федоров, Дворцовый Комендант генерал Болтин, главноуправляющий Собственной Его Величества Канцелярией, обер — гофмейстер, почетный член Академии Наук, Сергей Сергеевич Танеев. Девятое купе обычно не занималось, оставалось свободным. В нем располагались лица, представлявшиеся Их Величествам в пути и почему — то оставленные в царском поезде.

Все купе по уровню комфорта не уступали международным вагонам, имели на дверях таблички со вставленными в них типографски напечатанными карточками с именами лиц, их занимающими.

Седьмой вагон предназначался для багажа. В нем же, как могли, помещались канцелярия Двора и походная канцелярия. В восьмом вагоне следовали инспектор высочайших поездов, комендант поезда, свитская прислуга и походная аптека.

...Едва поднявшись в вагон, Федор Алексеевич поспешил пройти на свою половину. В кабинете горел тусклый свет настольной лампы.

Поезд тронулся так плавно, что государь этого и не заметил. Только когда открылась дверь в коридор вагона, он услышал глухой рокот колес. В дверном проеме возник генерал Болтин.

-Разрешите, Ваше Величество?

Государь кивнул, но глянул на Болтина настороженно — неужели он с какими — нибудь неотложными делами?

-Разрешите доложить, Ваше Величество. Поезд отошел согласно намеченного графика, в пять часов пять минут.

-Хорошо. — равнодушно сказал царь.

Он подошел к письменному столу, взял коробку папирос, спички, закурил, неторопливо затянулся, пододвинул папиросы поближе к краю стола

-Распорядитесь, пускай накроют легкий ужин здесь. — сказал государь генералу Болтину. — В кабинете. Постная ветчина, зелень, подогретый черный хлеб и крепкий чай с лимоном и сахаром.

-На сколько персон накрывать ужин? — полюбопытствовал Болтин.

-На три.

-Кто будет иметь честь быть приглашенным, Ваше Величество?

-Только вы и барон Нольде...

...За легким ужином в кабинете, выслушав доклад барона Нольде, недавно вернувшегося из поездки в Лондон, царь обратил внимание на газету, с которой пришел генерал Болтин.

-Ну, что там просвещенная Европа обо мне, тиране, пишет? — весело поинтересовался государь. — Это у вас, если не ошибаюсь, британский 'Экономист'?

-Хорошего пишут мало, Ваше Величество, — ответил Дворцовый Комендант, — Особенно стараются англичане. Вот, британский 'Экономист' начал самую настоящую травлю, разворачивает против нас политическую компанию. Пишут о России как о 'смердящем трупе', пугают немцев, французов и своих банкиров из Сити — Ревельстока, Ротшильда.

-Что ж, нападки Лондона объяснимы: англичане сильно обеспокоены ситуацией вокруг того, что устройство Европы может неизбежно нарушиться, а возможно — и полностью рухнет, лишь только изменится соотношение сил, на котором оно основывается. — сказал царь. — Поэтому в Лондоне сейчас лихорадочно ищут выход из непростой ситуации. Настраивают против нас Берлин и Париж. Но я, исходя из доклада Владимира Владимировича о визите в Англию, склонен считать, что никакой самостоятельной политики у бриттов нет. Британское правительство не является самостоятельным. Оно возглавляется личностями случайными в политике и бесцветными.

-Лондон ныне пребывает в растерянности. — сказал барон Нольде. — В политике Великобритании наметились изменения. Один из моих высокопоставленных собеседников из числа консерваторов, буквально накануне моего вылета в Москву, сказал мне, что с политикой умиротворения покончено. Лорд Чешэм, глава внешнеполитического ведомства этому не слишком рад, но ему нужно либо смириться с переменой взглядов, либо подать в отставку. Премьер — министр заявил, что нормализации наших двусторонних отношений до прежнего уровня, возможно, в ближайшее время, не будет.

-Откровенно. И ясно, по — моему? — спросил царь. — Что ж, это заставляет нас еще больше сосредоточиться на трех непременных условиях, выполнения которых мы должны добиться: создать международную обстановку, при которой ресурсы Европы и Америки ни при каких раскладах не смогут обратиться против России; поддерживать рост экономики, быстрый и устойчивый; иметь осмыленное и содержательное целеполагание...

Государь закурил, неторопливо затянулся, с печалью в голосе продолжил:

-Вот доктора запрещают мне курить эту дрянь. По утрам у меня случается жуткий кашель. И все равно — я не могу без табака, не нахожу себе места, если не закурю. А знаете почему? Нервы.

-Иван Алексеевич Ронге, знаменитый не столько врачебной эрудицией, сколько склонностью к афористичным высказываниям, в свое время выдал как — то: 'Никотин — это яд медленного действия. Я его принимаю пятьдесят лет подряд, и он ничего со мной не делает'. — сказал Болтин.

-Все хочу бросить, да никак не получается. — вздохнул царь. — Не хватает решительности.

-Ежели говорить начистоту: я утверждаю, что за кулисами британских эскапад стоит группа очень влиятельных людей. — негромко сказал Болтин. — Тайно стоит, фактически направляет политику Англии. И при этом не несет ответственности ни перед парламентом, ни перед английским народом.

-Выразители английских правительственных кругов видят себя в качестве верховных судей, эдаких арбитров для Европы и мира, от которых зависит предоставление того или иного бонуса. — осторожно вставил барон Нольде.

-Кто — то из великих говорил, что посмотрев миллион картин, вы начнете прекрасно разбираться в живописи. -задумчиво произнес государь. — Глядя на выкрутасы, иного слова не подобрать, британских политиков и дипломатов, я перестаю что — либо понимать в политике...

Генерал Болтин рассмеялся, барон Нольде сдержанно улыбнулся.

-Британская элита настроена в том смысле, что она считает себя выше других. — осторожно вставил министр Государева двора. — Британия всегда хотела править, оставаясь неподвижным центром, вокруг которого будут колонии.

-Не перецениваем ли мы англичан? — спросил царь, немного театрально разводя руками, — Ни для кого не секрет, что особенность английской политики, которая, уж исторически так сложилось, часто служит поводом для неблагоприятных высказываний: колебание, неопределенность, нерешительность, заключается в ее слабости.

Он скрестил руки и глубоко вздохнул. На его лице отразилась озабоченность.

-Однако, пожалуй, это ошибочный вывод. — сказал царь. — Перечисленные мною свойства легко могут произвести на других впечатление о слабости английской политики. Но сие не так. Сейчас же нам следует несколько иначе расставить акценты и обозначить новые приоритеты. Помочь себе. Пускай английский Питбуль опасается, что мы будем в состоянии угрожать британским владениям в Индии, приберем к рукам Афганистан, Тибет, Персию, утвердимся на берегах Персидского залива. Уверен, прибывающий в скором времени в Москву лорд Милн, обязательно поставит вопрос о Персии в качестве одного из политических требований на переговорах.

-В этом разубеждать Британскую империю, нам, пожалуй, ни в коем случае не следует. — заметил барон Нольде. — Пускай в Лондоне озабоченно похлопывают крыльями и думают, что Индия по — прежнему есть vulnerability England*. Пускай думают, что мы с сумасшедшинкой, даже более их самих. Это одно из преимуществ, которое у нас имеется...

-Впрочем, нам не стоит сейчас отказываться от переговоров и контактов с англичанами. — сказал царь. — Пусть даже в основе контактов будет лежать 'личная дипломатия', пусть даже это будут неофициальные встречи. Лондон надо убедить в том, что путем конфронтации он сможет получить много меньше, чем путем переговоров.

-Лондон надо убедить, что сколачивание очередной антирусской коалиции — путь в никуда. — сказал барон Нольде. — Надо предложить вернуться к поиску баланса. Устраивающего обе стороны..

-Да, было бы неплохо. — согласился царь. — Поиск баланса интересов предполагает возрождение дипломатии как искусства переговоров, как инструмента достижения согласия. А это связано с преодолением целого ряда стереотипов. Часто можно слышать: что ни шаг навстречу партнеру — то уступка. Надо сказать, что обращенные к политикам слова об уступках нередко звучат обвинительно. Но уступки бывают разные, да и потом как же без них? Без них компромисса и баланса не достичь. И еще раз: уступки уступкам рознь. Допустим, в начале переговоров одна сторона выдвинула десять требований, заведомо неприемлемых для другой, совершенно излишних с точки зрения собственных интересов. Но ведь в ходе переговоров три, пять или все десять таких 'балластных' требований могут быть сняты. Это уступка действительная или мнимая? Конечно, мнимая. Однако существуют и неизбежно должны быть уступки реальные. Но это уже — уступки разума, здравого смысла, они — то и делают возможным достижение баланса интересов всех сторон...

=======================

Балтийский вокзал.* — один из вокзалов Москвы. Современное здание вокзала построено в 1853-1857 годах архитектором А. И. Кракау. Прототипом вокзала послужил Восточный вокзал в Париже. По бокам здания располагались двухэтажные флигели, левый предназначался для императорской семьи. Перроны имеют стеклянное перекрытие. Обеспечивает северо — западное направление. Соединен линиями Московско -Балтийской железной дороги с Нарвой, Ревелем и Спасском — на — Неве, а через него — с Финляндией (через Сестрорецк).

был объявлен persona non grata* — ( персо́на нон гра́та) — 'нежелательная персона', 'нежелательное лицо' — дипломатический термин, означающий иностранное лицо (персона), которому властями принимающего государства или союза государств отказано в одобрении (агремане), а также дипломатический представитель, пребывание которого правительство государства или союза государств объявило нежелательным.

vulnerability England* — уязвимое место Англии (англ.).

8 сентября 1932 года. Среда.

Москва. Серебряный бор. 'Приоратский дворец'.

...Приоратский дворец в Серебряном Бору был построен в 1797 году архитектором Николаем Львовым как резиденция мальтийского посла графа Джулио Рене Литте, бывшего по совместительству приором Мальтийского ордена. Строительство резиденции для посла было поручено Николаю Александровичу Львову, архитектору известному своими опытами строительства землебитных сооружений (из спрессованного суглинка). Постройка домов из блоков земли было известно в некоторых европейских регионах, например в Испании, и в XVIII оно популяризировалась как новаторское направление в архитектуре. Русский монарх благосклонно относился к этим опытам и даже подписал в 1796 году указ о создании Училища земляного битного строительства.

Архитектор в своем проекте ориентировался не на модную тогда стрельчатую готику, а на более скучноватые швейцарские замки и лютеранские кирхи. При строительстве ему пришлось иметь дело с заведующим Дворцовой Частью генералом Обольяниновым, человеком грубым, малообразованным, и в достаточной степени бесталанным. Когда пришла пора выбора места под приорат, Обольянинов спросил, где Львов думает его построить, но на указанном месте строить не разрешил. Вместо присмотренного архитектором места, Обольянинов указал на болото возле Бездонного озера, в Серебряном Бору — не самое бросовое, но достаточно удаленное место. За баснословно короткий срок — три месяца, прокопали рвы и канавы, осушили болото. На образовавшемся из вынутой земли пригорке и был возведен Приоратский дворец.

Однако дворец недолго прослужил в качестве летней резиденции графа Литте — приора Мальтийского ордена. В 1801 году в Приорате поселилась оставшаяся 'не у дел' бывшая фаворитка царя фрейлина Васильчикова, затем некоторое время в нем размещалось Училище земляного битного строительства. Долгие годы Приорат служил обычным запасным гостевым дворцом, которым почти не пользовались, но тщательно сохраняли. Наконец, несостоявшуюся графскую обитель облюбовал один из потомков князей Феодоро, который буквально выпросил у дворцового ведомства дворец под 'представительские нужды'. Компактность дворца, его архитектурное и природное окружение создавало иллюзию, что он находится на островке, а это как раз и требовалось титулярным князьям Феодоро, Готии и Алании из рода Гаврасов — элитарное одиночество...

В интерьерах Приоратского дворца, логично вписанных в его объемы, семейство князей завело маленький двор с собственным гофмаршалом и титулованными особами. При 'дворе' теперь уединенно принимали высоких гостей, желавших конфиденциальной беседы или отдыхали на 'плэнере'...

...В полдень в Приорат явился подчеркнуто — невозмутимый Сергей Владимирович Чечель. Его тотчас провели в гостиную, где перед накрытым столом сидел фон дер Лауниц. Титулярный правитель Феодоро просматривал газеты.

-Люблю аккуратность и спокойствие — сказал фон дер Лауниц, обмениваясь с Чечелем рукопожатием. — Достоинства, совершенно необходимые для джентльмена.

Он разлил по рюмкам вино, снял салфеточку с закусок.

-Поговорим о делах на сытый желудок...

Чечель деловито кивнул.

-Из вин только немецкие, рейнские, и крымские.

-Давайте крымские, коль в доме титулярного правителя Южного побережья Крыма нельзя разгуляться французскими напитками...

После завтрака они прошли в кабинет. Фон дер Лауниц поудобнее устроился в кресле за письменным столом, закинул ногу на ногу, протянул Чечелю коробку с сигарами. В его движениях чувствовалась легкая цепкость...

-...Как вам мой нуй нон бо? — спросил фон дер Лауниц своего гостя.

-Нуй что?

-Нуй нон бо — 'гора в миниатюре', или зя шон — 'искусственная гора'? Вы ведь, кажется, живали одно время на Крайнем Востоке, должно быть слышали или знаете, что во многих домах и пагодах Тонкина и Аннама можно видеть наполненные водой тазы — бассейны, в центре которых возвышаются одна или несколько маленьких скал. На этих скалах растут карликовые деревья, цветы, мох. Очень часто среди этой растительности можно заметить модели домов, пагод, мостов. Фигурки людей и животных тоже любят ставить. А в воде бассейна, как правило, плавают красные рыбки.

-Подобная разновидность садов в миниатюре хорошо известна в Китае и в Японии, правда, под разными названиями. — сказал Чечель, закуривая сигару. — У китайцев 'пэнь цзай', а в Японии 'бонсай' или 'бонэ', что означает 'камни в тазу — бассейне'.

-Мы с супругой в Тонкине раз увидели такое и загорелись идеей устроить у себя нечто подобное. Она взяла на себя весь процесс. Техника выведения карликовых деревьев сводится к выбору хилых семян от растений, которым уже что — то мешает расти, к перерезанию основного корня, к посадке в тесный горшок с малым количеством земли, к уменьшенному уходу. Позже, когда растения начинают развиваться, на стволе делают узлы и перекручивают их. Циркуляции соков таким образом замедляются, а их путь увеличивается. Такая операция не только способствует хилому виду растений, но придает им искривленность, необычные формы. Узлы на стволе способствуют появлению странных наростов, которые можно видеть на большинстве карликовых фикусов и баньянов.

-У вас, кажется, клены?

-Да. Хотели что — нибудь хвойное или бамбук, но после решили что — то листопадное: клены или баньяны. Остановились на клене.

-Определенное число карликовых деревьев — особенно хвойные, фикус и баньян — приобретает известность только в преклонном возрасте. Речь может идти и о сотне лет и даже о двух сотнях лет.

-Вот как? Любопытно...

-Впрочем, даже если дерево и не достигло такого возраста, все равно скрюченность и хилый вид считаются признаками старости. Можно еще и цветы посадить: розы, хризантемы. Ирис подошел бы.

-Супруга не любит цветы. — со вздохом сказал фон дер Лауниц.

-Уход не утомляет?

-Уход? За уже посаженным деревом надо часто обрезать ветки в определенные периоды, проводить пинцировку концов веток, проводить прививки...Ну, еще подрезка, скручивание стволов, сгибание веток или же подвешивание к ним груза для приобретения известного извилистого вида. Также прибегают к частым пересадкам, но пока мы этого не делали.

-Для разведения карликовых деревьев необходим долгий опыт. Не помешала бы специальная литература...

-Я привез из Тонкина парочку руководств на китайском языке. — кивнул головой фон дер Лауниц. — С трудом заполучил их. Аннамские специалисты намеренно умалчивали о проблемах, желая, видимо, сохранить в секрете свой личный опыт.

-А камень у вас какой? Выбор камня крайне важен, как я слыхивал.

-Не касаюсь эстетических и прочих воззрений, но отмечу, что камень у нас правильный. Определяющее качество — пористость.

-Я видел звездчатые кораллы.

-Да, можно. Пористость важна как для подъема воды, так и для прохождения стелющихся корней.

-Устройство сада вы для известных пейзажей затеяли или пожелали воспроизвести естественную зону распространения растения?

-Как вам сказать...

-В одном из японских сочинений, посвященных 'бонсай' сие занятие описано как 'ради забавы воспроизводить высокие горы и знаменитые реки'.

-Интересно...

-Замечу, что я холоден к описаниям китайских, японских и прочих садов в миниатюре. Общие эстетические соображения и некоторые намеки на философию, выраженные в расплывчатых терминах восхищения природой — по мне этого вполне достаточно. И не хочется углубляться в детали. К тому же, по — моему, только богатые могут позволить себе платить за роскошь выращивания карликовых деревьев. А у вас есть еще и другой резон, не так ли?

-Резон?

-Да. С одной стороны, сейчас, когда Россия с интересом присматривается к восточному миру, много кого можно удивить карликовыми деревцами, выставленными в цветочных магазинах, в горшках с надписями 'для бонсай'. С другой стороны, представление о саде как блаженном месте — царстве вечного довольства и счастья, имеет древние корни и полагаю, может поспособствовать установлению более доверительных отношений с представителями Азии. Намек на сад — универсум, на сад — райскую обитель...В конце концов и правители древнекитайских империй сады возводили не ради забав, а для того, чтобы привлечь ко дворцу обитателей небесных чертогов. Миниатюрные сады хорошо известны и в Китае, и в Японии, и в Тонкине, и в Аннаме...Уверен, что азиатам ваш садик понравится и они правильно оценят сделанные намеки...

8 сентября 1932 года. Среда.

Путевой дворец на Ярославовом Дворище Торговой стороны Великого Новгорода.

'Город воли дикой,

Город буйных сил,

Новгород великой

Тихо опочил'...

Так писал в начале XIX века поэт Эдуард Губер о Великом Новгороде. Город мало изменился и к тридцатым годам XX века. Он практически не имел серьезной промышленности, но здесь сохранились в достаточно большом количестве памятники древней архитектуры.

Была в Новгороде и Духовная семинария, одна из лучших в России, имевшая книжное собрание Новгородского архиерейского дома, включавшее библиотеку Новгородской школы Лихудов и богатейшую коллекцию книг по истории эллинизма, собирателем и хранителем которой являлся до некоторого времени Иван Иванович Аскольдов, крупный эллинист, известный переводчик Платона и Аристотеля. Ее государь с семьей посетил тотчас, едва лишь остановился в Новгороде в Путевом дворце, и у генерала Болтина в ходе этого посещения неприятно щемило сердце: Аскольдов в свое время предоставил собственную квартиру под химические опыты 'революционизирующего юношества' — группке студентов, готовивших 'гремучую смесь' для самодельных бомб, одна из которых взорвалась преждевременно, смертельно ранив одного из изготовителей 'адских машинок' и покалечив другого. Эллиниста Аскольдова за сие закатали в каторжные работы, но вскоре чудесным образом освободили, дав возможность благополучно эмигрировать в Чехию...

Не посетить университетскую библиотеку и не увидеть коллекцию книг по истории эллинизма государь не мог, даже несмотря на то, что, как он был осведомлен, некоторые находили его не интеллектуалом в обычном понимании этого слова, называя 'особенности' — ограниченные интересы и узкий круг чтения, а в ряде вопросов считая просто несведущим, поскольку мышление Федора Алексеевича расценивали скорее прагматичным, чем философским...

...Внешнеполитические концепции русского монарха обычно связывали с традиционными принципами, основанными на православных церковных догматах, вере в универсальность монархии, как наиболее гуманной формы правления. А также на вере в особый цивилизационный путь России, в том числе по части морального лидерства в мире. Учитывал он и экономические реалии времени, в частности призывал развивать международную торговлю, ратовал за снижение таможенных тарифов, за ликвидацию 'особых интересов' монополий. Во взглядах царя наличествовали идеализм и реализм. И это отмечали многие. Мысли о месте России в мире заложили основы его внешнеполитической философии. Трудно поверить, что став государем, Федор Алексеевич приступил к формированию своей внешнеполитической программы с 'чистого листа'. Цели внешней политики России он связывал с экономическими интересами, но никогда не руководствовался своекорыстными интересами державы. Ровно также действовал и его отец, на протяжении двадцати двух лет своего правления и под конец жизни удостоившегося 'звания' 'консерватора в роли либерала', чья внешнеполитическая программа была попыткой сохранения государственной системы конкуренции XIX века, не устраняя признанного источника соперничества и вражды...

Политика как 'сфера морального действия', связывалась государем еще и с категорией 'целесообразности'. С одной стороны, есть обязанность верующего человека, его ответственность перед Богом, с другой — есть важнейший принцип отношений между людьми, допускающий во имя справедливости действовать всеми доступными средствами. Не случайно Федор Алексеевич очень часто прибегал к цитированию Аристотеля, утверждавшего, что главный вопрос политики — это 'как добиться максимально благоприятных условий для морального прогресса'...

Неподалеку, в гостинице Ганзейского торгового дома разместились прибывшие на празднество представители дипломатического корпуса: германский и голландский послы, датский посланник, Генеральный консул Польши в Риге, консул Генерального ведомства Литвы в Риге, шведский консул в Ревеле, шведский атташе по культуре в Москве и норвежский вице — консул в Риге. Отдельно держался посланник франкоязычного Квебека, недавно только вручивший свой дипломатический агреман и выглядевший слегка растерянным от своего статуса и положения, и смущенным от любопытствующих взглядов...

...Британская Северная Америка: шесть атлантических провинций — Онтарио, Верхняя Канада (южные земли, отделенные от Онтарио), Новая Шотландия, Нью — Брансуик, Ньюфаундленд и Лабрадор и Остров Принца Эдуарда, а также тихоокеанская Британская Колумбия вкупе с Юконом, Северо — Западными территориями и Нунавутом, по — прежнему находилась в совершенно особом положении — в полной зависимости от Великобритании. Внешняя политика осталась в руках британцев, Судебный комитет Тайного совета остался высшим апелляционным судом Британской Северной Америки, армия, полиция и гражданские власти — остались британскими.

Прежние владения Британии, 'юго — восточные земли Северо — западных территорий', сельскохозяйственные провинции Манитоба и Саскачеван, из — за небольшого размера называемые 'почтовыми марками', у которых оказалось довольно храбрости отказаться от дальнейшего 'содружества' с Британской империей, но не хватило сил для самоопределения, какое — то время выбирали между 'богатыми родственниками' — британским 'тяжеловесом' Онтарио и динамично развивающимися Северо — Американскими Соединенными Штатами.

Преуспевающие соседи — американцы настолько заинтересовались ими, что в 1867 году, во время очередной пертурбации Британской Северной Америки и после полного фиаско с переговорами о приобретении 'особых прав' в 'Русской Америке — Аляске', решили себя 'территориально компенсировать', незамедлительно предложив объединиться в рамках единого государства и, вслед за Небраской, 'степные провинции' Северо — Западных территорий Манитоба и Саскачеван, стоявшие как бы особняком в политическом плане от британских северо — американских колоний, стали тридцать восьмым и тридцать девятым штатами САСШ.

Тогда же, в 1867 году, после почти двадцатилетней 'тихой революции', определилось и будущее Квебека. Французская Канада, внезапно появившаяся на карте мира, не получила желаемые границы, полностью совпадавшие с границами прежнего Квебека. Эта провинция оставалась неоднородной по своему этническому составу; достаточно сказать, что в 1867 году двенадцать процентов ее населения составляли англоязычные жители, причем проживали они компактно, образуя довольно крупные анклавы, свободные от французского языка и французской культуры. Франкоговорящие сепаратисты, преуспевшие в своих усилиях по развалу Британской Северной Америки, были вынуждены отказаться от английской части долины реки Оттава, западного Монреаля и английских городков, расположенных на востоке провинции. Индейцы и эскимосы, проживавшие на территории Квебека, не приняли идею независимости французской Канады, посчитав, что Британская Северная Америка, даровав им кое — какие автономные права и свободы, более благосклонно отнеслась к их самоуправлению, нежели квебекские власти. Осенью 1868 года в ходе голосования о будущем Квебека коренные жители весьма недвусмысленно заявили о своей позиции и высказались против независимости. Столь бесспорное единодушие позволило британскому правительству в лице министра по делам коренных народов заявить, что индейцы и эскимосы — не 'скот', который можно запросто передавать из — под одной юрисдикции в другую. А в свете того, что они претендовали примерно на сорок процентов территории провинции, 'индейская проблема' сулила квебекским властям немалые неприятности. Квебекским сепаратистам в конце концов пришлось согласиться с потерей 'индейских территорий', объединившихся в британский дистрикт Унгава (территориально рассматриваемый английским правительством как часть так называемых Северо — Западных территорий) и дальнейшим существованием в сильно урезанном виде, но отнеслись они к этому со странной невозмутимостью. Одним из объяснений столь странной 'невозмутимости' национального духа квебекцев заключалось в том, что франкоязычная Канада — государство молодое, не познавшее тягот многовековой истории и благодаря этому избавленное от многих комплексов. Это государство не ведало, что значит владеть привилегией приятного геополитического соседства, не имело глубокой национальной традиции и поэтому утеря части территорий не слишком пугала значительную часть его граждан; точно так же ребенок, не понимающий, что такое 'плавать', не боится утонуть.

...Квебекский посланник скромно заселился в Университетскую гостиницу, построенную в начале прошлого века на месте старого ректорского особняка. Она пережила период, который можно было назвать 'благородным угасанием', после чего, перестроенная и капитально отремонтированная, превратилась в заведение, где охотно селились преподаватели, студенты и их родственники...

...Участие царя в торжествах по случаю Русских Ганзейских дней, проходящих под девизом: 'История объединяет' было расписано по минутам. Среди мероприятий — посещения ганзейского рынка и концерта епархиального хора, речь на открытии выставки промышленников. Вечером этого же дня государь намеревался отбыть в Москву.

Речь к открытию выставки государь готовил самолично и правил ее уже в поезде. Самолично, почти не заглядывая в бумажку с текстом, он ее и произнес...

-Сегодня, по случаю Дня Ганзы, мы собрались в Новгороде — крупнейшем торговом контрагенте средневековой Ганзы в Восточной Европе на протяжении всего периода его существования. Я рад приветствовать здесь, в Новгороде, на торжествах, представителей иностранного дипломатического корпуса. Это глубоко символично. В историю Ганзы, одного из могущественных торгово — политических объединений Средневековья, вписано немало имен талантливых дипломатов. С их помощью формировалась внешнеполитическая стратегия союза, утверждался его экономический и правовой статус в Европе, обеспечивался деловой успех, креп авторитет в пределах колоссальной коммерческой сети от Лондона до Новгорода, от Бергена до Брюгге. Активное расширение торговых связей, защита интересов, старых и новых привилегий, наличие заграничных факторий, — все это вынуждало Ганзу постоянно держать руку на пульсе международной жизни, максимально использовать талант и опыт своих дипломатов. Этого мы ожидаем от дипломатического корпуса и сейчас. Ганзейский союз — одно из интереснейших, но незаслуженно обделенных вниманием явлений средневековой Европы. Союз оставался существенной частью европейской истории на протяжении пяти столетий — с середины XII до середины XVII в. На пике могущества его влияние простиралось от Венеции на юге до Бергена на севере, и от Лондона на западе до Новгорода на востоке. Ганзейские корабли добирались до Архангельска, Лиссабона и Рейкьявика, до самых далеких портов Средиземного моря. Уже к началу XIV торговый флот Ганзы достиг тысячи судов. Для сравнения хотел бы отметить, что знаменитая Непобедимая Армада, развернутая ценой невероятного перенапряжения сил испанской сверхдержавы почти три века спустя, насчитывала около ста тридцати кораблей. В период своего расцвета в XV столетии число городов — полноправных членов Ганзейского союза приблизилось к двум сотням, а всего под влиянием Ганзы находилось до трех тысяч населенных пунктов на огромном пространстве севера европейского континента. Хотя Ганзейский союз порой вел войны, но никогда не пытался присоединить к себе новых членов путем использования военной силы или политического принуждения. Конечно, Ганза целенаправленно 'завлекала' новых членов в свои ряды, разъясняя многочисленные преимущества полноценного членства. Но в города не вступали в союз под страхом войны, оккупации и разорения. Добровольность вхождения в Ганзу была одной из гарантий выполнения новыми членами своих обязательств перед союзом: не готов подчиняться правилам союза — не вступай, а оставайся на положении внешнего партнера. Было бы неправильным воспринимать Ганзу как некий средневековый аналог союза нынешних промышленных концернов и синдикатов, располагающих только экономическими и финансовыми рычагами воздействия на мировую политику. И использование наемных или союзных вооруженных сил — это, скорее, исключение, чем правило в деятельности Ганзы. Основными инструментами политики Ганзы были экономические — торговые преференции и санкции, концессии на определенные типы деятельности (например, вылов рыбы), взаимные снижения тарифов, взаимные гарантии сохранности материальных ценностей и безопасности торговых представителей и т. п. Основные 'правила игры' для членов были зафиксированы в Большом Ганзейском статуте — поистине революционном для своей эпохи документе. Можно сказать, что Ганза стала первым в истории Европы настоящим торгово — экономическим союзом, крайне неохотно прибегающим к использованию военной силы. Мы прекрасно помним, что прежде всего, в каждом торговом договоре устанавливался общий принцип: обеим сторонам предоставляется право торговать, и им никто не будет ставить препятствий в этом направлении, они могут торговать без стеснений, без насильственного захвата у них товаров. Это выражалось словами 'вольное торгованье', 'путь чист', 'без пакости'. До наших дней дошло большого количества письменных сведений о торговой деятельности новгородцев. Уже в наше время, мы стоим на пороге создания Ганзейского союза Нового времени. В основу Новой Ганзы должно лечь развитие культурных связей между городами Европы, а так же развитие торговли. В Ганзейский союз Нового времени помимо городов, входивших когда — то в состав средневековой Ганзы, могли бы быть включены и города, которые, не входя непосредственно в сам союз, имели торговые связи с Ганзой в эпоху средневековья. Тот факт, что русские по своему происхождению принадлежат к европейской семье, не подлежит сомнению. Вопрос 'Принадлежит ли Россия к Европе?' красной нитью проходит через историю нашей страны и теперь он возник снова. Россия давала на него различные ответы, но в одном пункте, как представляется, ответ однозначен: по своей культуре Россия — европейская страна. Русские православная религия и язык являются, бесспорно, европейскими, ее литература, музыка, творения художников — неотъемлемый вклад в европейскую духовную жизнь. В славянский этнос, помимо русских входят чехи, словаки, поляки, болгары, словенцы. Внешние различия между представителями славянского этноса и другими народами Европы едва уловимы. Объединяет Россию с Европой и историческое родство. Россия всегда участвовала во всех европейских делах, начиная с XVII века, внося значительный вклад в ход событий, а порой и определяя его. В то же время, Россия всегда была государством промежуточным между Западной Европой и Азией. Она не сливалась с Азией в силу расового своеобразия тех племен, из которых она составилась. Но она же была вполне обособлена от Западной Европы, как наследницы древней греко — римской культуры. Территория и экономика России являлись передаточными звеньями в структуре торгового обмена между Западом и Востоком. Конечно, объемы этой транзитной торговли с Персией, Бухарой, Китаем, джунгарами и прочими не идут в сравнение с морской торговлей Европы на Востоке. Но благодаря торговле на новых территориях России формировался особый тип социальных связей и развивались социальные практики, вполне адекватные эпохе авантюрного европейского колониализма. Россия в составе Европы не может выступать в роли противника Запада. По этим и по ряду других причин, Россия единодушна в намерении сотрудничать с Европой. Но сотрудничество это должно строиться на взаимоприемлемых основах. Это не должно означать потерю суверенитета, твердых позиций в системе международных отношений. Сотрудничество не должно приводить к навязыванию невыгодных контрактов, не должно задевать интересы работающих на рынках Европы и России компаний. Экономический и промышленный потенциал должны получить достойное место на пространстве Европы, России и Азии, а в основу отношений должен быть положен принцип взаимной экономической выгоды, а не политические мотивы...

Первым, кто оценил речь Федора Алексеевича, был германский посол, подошедший к государю во время праздничного фейерверка, устроенного на набережной Волхова. До этого он меланхолично наблюдал, как светящийся дождь огней фейерверка падал в реку:

-Ваше Величество, полагаю, можно говорить о политике свершившихся фактов?

Эта фраза показалась Федору Алексеевичу искусным маневром, хотя допрежь германский посол не был в числе тех, кто понял тонкую материю дипломатической службы.

-Вероятно. — ответил государь после короткой паузы.

-Прежде всего, Ваше Величество, я желал бы, чтобы мои слова оставались секретными. Германия хочет двусторонней беседы с Россией, хочет искать вместе с ней основу для соглашения. Желания Германии скромны: принципы равенства...

-Мы всегда выступали за принцип равенства в отношениях между державами. — сказал царь.

...Германский посол деловито, понимающе кивнул...В основу первых внешнеполитических решений царя лег морализм, как главный ценностный приоритет. Определяя перспективы своей будущей азиатской и европейской политики еще в тронной речи Федор Алексеевич искренне заявил о приверженности принципам взаимного равенства и уважения, а главное — об отказе от достижений материальной выгоды...

-По моему мнению, Ваше Величество, между двумя нашими странами может и должно царить полное и тотальное взаимопонимание, с тем, чтобы в будущем никогда не мог встать между нами вопрос о распре.

-Вы делаете весьма любопытное и доверительное заявление...

-Я убежден, что переговоры между разными великими державами идут гораздо лучше и успешнее, когда ведутся через послов, а не в тех случаях, когда съезжаются главы правительств.

-Что такое посол? — усмехнулся царь. — Передающее звено политики. В этих пределах, не больше, он вправе действовать.

-Но, однако, в громадном большинстве случаев министры знают о делах гораздо меньше, чем послы, а претензий имеют гораздо больше. — возразил немец. — Кроме того, их поездки всегда вызывают шумную рекламу, всеобщее возбуждение и ненужную страстность.

-Вы желали бы, чтобы вам были поручены переговоры с нами?

-Почему бы вашему Величеству не поручить мне, послу Германии, организовать без всякой подготовки и без повестки дня встречу глав двух наших великих держав? Просто с целью установления личного и доверительного знакомства, сближения и обмена мнениями? Я уверен, что подобная встреча будет способствовать движению вперед, не оглядываясь по сторонам, принимать важные решения, идущие вразрез с общепринятым политическим курсом ради урегулирования спорных международных вопросов.

-Я уверен, что без повестки дня переговоров трудно вести конструктивный диалог. Подготовка все же нужна. Но подобное начинание, о котором вы, господин посол, только что упомянули, стоит приветствовать. Оно не просто необходимо. — сказал государь. — Оно неизбежно. Ибо вытекает из нынешних реалий и ближайших перспектив, скрепляемых усилившимся экономическим сближением России и Германии. Тому наглядным подкреплением служат сегодняшние торжества, посвященные Дню Ганзы, на которых мы с вами присутствуем. Вы, верно знаете, что будучи сентиментальным приверженцем правил поведения на международной арене, я не прочь руководствоваться известной концепцией 'предопределения судьбы'.

-Симбиоз России и Германии за весьма короткое время мог бы превзойти военную мощь европейских держав. — заметил германский посол вкрадчивым голосом.

-Я прекрасно понимаю, господин посол: при определении будущего политического курса Европы и мира в целом, споры неизбежны. — ответил царь. — Но мы, я имею в виду Россию и Германию, могли бы значительно сократить подобные споры, договорившись о совместной линии по выработке политического курса. Особенно, если при этом, мы станем смотреть гораздо дальше: вы на Восток, мы — на Запад...

-О, да, ваше Величество. В интересах Германии поддерживать прочные и хорошие торговые отношения с азиатскими государствами, которые невозможны даже по географическим причинам без установления доверительных связей с Россией. Германский канцлер не так давно заявил, что Европе нужны партнеры и союзники, чтобы справиться с огромными проблемами. Канцлер подчеркнул, что Азия становится одним из приоритетов германской внешней политики...

9 сентября 1932 года. Четверг.

Москва. Ермаковская роща.

Вечером, часов около семи, Татищев закончил служебную рутину и собирался отбыть домой. Взволнованный помощник передал подполковнику полученное по телефону приказание генерала Брюханова — немедленно ехать в отдел дорожной полиции на Шелепиху. Что произошло, и из — за чего такая спешка, помощник не знал.

В отделе дорожной полиции Татищева ждал Брюханов.

-Очень серьезное происшествие, подполковник. Очень. — Брюханов нервно покусывал губы. — Около двадцати минут тому назад у Ермаковской рощи сбит человек.

-У Ермаковской рощи?

-Да. М — да...Вы верите в предчувствие? Без него в большинстве случаев и делать нечего. Знаете ли, я посадил на Шелепихе своего сотрудника. Поискать, может кто — то чего слышал видел про 'фордик', что у Ермаковской рощи в акациях отстаивался...Услыхал свежую сводку происшествий...Екнуло у него что — то, глаз ли зацепился...Ермаковская роща, Ермаковская роща...он сразу мне телефонировал. У меня есть все основания предполагать самое худшее. Сбитый человек — торговец из загородного киоска. Я жду звонка из полиции, они устанавливают анкетные данные пострадавшего. Ежели подтвердится, что это и в самом деле продавец...

-Что тогда?

-Вариант один — несчастного убрали, поскольку он стал невольным свидетелем конспиративной встречи британского резидента со своим информатором, о которой вы мне давеча докладывали, и мог бы чего — нибудь брякнуть. Или опознать кого — то. Или увидел что — то. Поначалу та сторона не придала значения работавшему допоздна киоску с бутербродами и газированной водой, потом проанализировала ситуацию и приняла решение.

В дежурном помещении дорожной полиции раздался продолжительный телефонный звонок. Дежурный унтер — офицер молча поднял трубку и тотчас передал ее генералу Брюханову. Тот с минуту слушал, что говорили на другом конце провода, затем передал трубку дежурному и сказал Татищеву:

-Едемте.

...Машина остановилась, не доезжая сажен сорока до загородного киоска, в темном неосвещенном месте возле группы людей.

-Врача привезли? — крикнули оттуда.

Тотчас следом подъехала и остановилась полицейская машина. Оттуда вылезли врач, криминалист — эксперт и полицейский пристав.

На краю шоссе лежал навзничь пожилой человек, издававший протяжное хрипение. Пока врач осматривал его, Брюханов отозвал в сторону пристава. Пристав, высокий, холеный, туго затянутый в мундир, имел аккуратный пробор, расчесанный волосок к волоску, темными, с азиатским разрезом глаз, участливо заглядывал в лицо генералу Брюханову, в котором безошибочно признал высокое начальство, хоть тот и был в штатском. Пахло от ротмистра духами.

-Что случилось?

Оказалось поразительно наглое, вызывающее преступление. Подробности рассказали прохожие — очевидцы, которые стояли тут же, в ожидании пока их официально допросят. Свидетели видели, как к загородному киоску подкатила легковая крытая автомашина. Из киоска лавки вышел продавец, этот милый старикан, которого знали все в округе, и внезапно бросился бежать по шоссе в сторону города. Машина неожиданно взяла с места ход, настигла старика и сбила его. После чего автомобиль на огромной скорости исчез в наступающих сумерках. Два или три очевидца происшествия бросились к сбитому, который весь был в крови, оттащили его на обочину. Они же сообщили в полицию о происшедшем по телефону.

Татищев уже успел наскоро поговорить с очевидцами. Он подошел к Брюханову и тот кивком головы отпустил пристава.

-Ну? Есть что?

-Предположительно, что в этом случае автомобилем была черная легковушка, марки 'Форд'...

-А номерной знак очевидцы не разглядели часом? — спросил Брюханов.

-Только последние цифры. Сорок пять.

Брюханов пожал плечами. Он подошел к врачу, закончившему осмотр пострадавшего.

-Каково состояние?

-Безнадежен. Не позже чем через час скончается. У него прострелена грудь.

-Что?!

-Взгляните сами, если немного разбираетесь. Входное отверстие под диафрагмой, выходное — на уровне седьмого позвонка. Как видно по ожогу, выстрел был произведен в упор. К тому же сотрясение мозга; падая, расшиб затылок о камни. И да, вот еще что...Уже потом его переехали автомобилем, что вызвало множественные повреждения: проломлен череп, размозжены грудная клетка и брюшная полость с повреждением жизненно важных внутренних органов, многократные переломы костей голеней. Эти ранения могли возникнуть только при повторном наезде на жертву. Удивительно, как старик еще протянул столько, с такими — то травмами.

Генерал Брюханов и Татищев выжидательно оглядели друг друга в свете фар. Брюханов дал коллеге время опомниться и спросить эксперта — криминалиста, крутившегося поодаль:

-Если я верно информирован, здесь произошел не наезд?

-Вот именно, — буркнул эксперт, — Речь идет не о несчастном случае, а об убийстве.

-Это точно? — переспросил все же Брюханов.

-В нашем деле ничего не точно, — спокойно ответил эксперт, — Подозрения в данном случае весьма весомы.

-Есть еще что — нибудь? По вашей, экспертно — криминальной части?

-Обнаружены небольшие осколки стекла, видимо, из автомобильной фары, они подлежат тщательному изучению. Но, полагаю, ежели наезда не было, вернее, ежели пострадавшего переехали после, то вряд ли осколки фары будут принадлежать именно искомому автомобилю. Ну, что еще? Снимем протектор, но чуть позже.

-Значит, убийство, — констатировал Брюханов.

-Ничего не поделаешь, — уныло подтвердил врач.

-Значит...Его никто не сбивал. — сказал Татищев

-Не сбивал?

-Да. По всей видимости мужчина обернулся по направлению к машине, она поравнялась с ним и из автомобиля, с шоферского места, был произведен выстрел. За шумом двигателя очевидцы выстрела не слышали, а в сумерках подумали, со стороны, наверное так виделось, что старика сшибло машиной.

Брюханов надолго задумался, а потом негромко спросил Татищева:

-Как вы планируете работу?

-Думаю, убийством займется полиция, мы, как говорится, пойдем своим путем и общими силами добьемся результата, — спокойно пояснил Татищев.

-А как конкретно вы это представляете?

Татищев покусал губы, взглянул на генерала.

-Рекомендую розыск машины продолжать, пока не будет конкретного результата. — сказал Брюханов. — Посадите в городском отделе дорожной полиции пару своих сотрудников и пусть безвылазно сидят и работают по проверке в картотеке подходящих автомобилей. Пусть также ваши люди побеседуют со свидетелями. Держите связь с местной полицией. Пусть она постоянно информирует вас о ходе расследования.

Подполковник Татищев кивнул.

-Ладно, давайте дальше: что мы имеем на данный момент? — спросил Брюханов.

-Немного. Две исходные точки — это 'Ролльс — Ройс' и неустановленный пока 'Форд', с номерным знаком, оканчивающимся на сорок пять. — сказал Татищев.

-Не исключаете, что номер — пресловутый сорок два — сорок пять?

-Не исключаю. Следует по — видимому ожидать, что наш мистер Хе безусловно насторожится после убийства киоскера.

-Заигрались бритты, ох заигрались...Неспортивно ведут себя.

-Полагаете, смерть продавца киоска дело рук англичан?

-А вы полагаете, что этот экспромт с убийством киоскера разыграл наш неуловимый мистер Хе?

Татищев снова кивнул.

-Думаете, чего — то испугался?

-Уверен. Да вы пройдите, поглядите сами.

Генерал вслед за Татищевым подошел к киоску.

-Нам известно, что продавец из своей лавки увидел закрытую легковую машину, миновавшую киоск и остановившуюся невдалеке, близ посадки акаций. Там машина загасила фары и стояла не менее десяти минут. Думается мне, что продавец теоретически мог рассмотреть того, кто был в автомобиле.

-Темно было. Как он мог рассмотреть? И что? Силуэт?

-Машина фары выключила не сразу. Продавец наш был в легком испуге, опасался грабителей. Возможно тот, кто находился в салоне, мог зажигать карманный фонарик, подсвечивая себе для какой — то цели, или мог прикуривать. То есть, мог невольно осветить свое лицо на короткое время. А потом, по прошествии некоторого времени, испугался. Испугался, что продавец при случае сможет каким — либо образом на него указать или опознать. Ткнуть пальцем.

-Слабовато. При каком таком случае? Все это вилами писано.

-Но как основание для действа принять можно.

-Можно.

-Боялся. Испужался. С мыслями собирался. И конь о четырех ногах спотыкается, что уж о человеке говорить? -Будем исходить из этой мудрости. Итак?

-Это пусть полиция расследует.

-И все же?

-Сначала стрелял в упор, потом, для верности, переехал старика машиной.

-Непрофессионал?

-А может наоборот, весьма хладнокровный профессионал?

10 сентября 1932 года. Пятница.

Москва. Люблино — Капотня.

С раннего утра премьер — министр Балк — Полев отправился осматривать Люблино. Без помпы, обычно сопутствующей каждому подобному выезду председателя правительства России. В поездке его сопровождали статс — секретарь председателя правительства Николай Николаевич Кудашов — стройный малоросс с черными вьющимися волосами, архитектор Ладовский и московский банкир Рафалович. От Охотного ряда, от здания правительства, что напротив великолепного дома князя Долгорукова, на углу Моисеевской площади и Тверской улицы (почти точной копии кремлевского Потешного дворца, к которой позднее приткнулось громоздкое семиэтажное 'присутственное' здание — неудачный памятник роскоши, построенный без особых надобностей), кортеж из двух представительских автомобилей выехал еще затемно. Машины неспеша проследовали через Лубянку, Старую площадь, Варварку, Солянку, миновали одно из самых ярких и прекрасных многоэтажных московских зданий — небоскреб Российско — Американской Компании* (воздвигнутый в отлично выбранном месте: главная башня здания акцентировала важный градостроительный узел, слияние Москвы — реки и Яузы, а боковые корпуса закрывали корявую и неряшливую застройку Швивой горки), через Таганку, вышли на Нижегородскую улицу, проехали до Грайвороновской слободы и наконец, миновав поворот на Амбарную улицу, ведущий к Хлебной пристани* в Кожухове, свернули на Николаевский проспект.

Николаевский проспект, проложенный через Сукино болото, куда до строительства канализации и свозили в большинстве золотари городские нечистоты, а также прочий мусор, начинался от Грайвороновской слободы. Когда — то вся местность за Спасской заставой являла собой своеобразный мир. Здесь было царство отбросов. Унылая изрытая равнина с зараженной почвой, с отравленным воздухом. Даже в морозный день, когда валит хлопьями снег, люди, оказавшиеся волею судеб в этом районе, старались спрятать поглубже лицо в воротник, чтобы не слышать страшного запаха тления. Здесь были разбросаны по зловонной равнине приземистые заводские здания, высились красные трубы. Завод клееварный, завод утилизационный — заводы, перерабатывающие отбросы...В зловонной атмосфере кипела лихорадочная работа. Здесь же, при заводах, позабыв о свежем воздухе, жили рабочие, жили годами, с семьями...

Непосредственно к этой местности прилегали скотные дворы и бойни, где в 1871 году городские власти решили упорядочить скотобойное дело и стали сооружать комплекс Городских боен по самым современным тогда представлениям. В результате за Спасской заставой всего за три года (к 1874 году), благодаря городскому голове Николаю Алексееву, вырос грандиозный комплекс — не только бойни и скотопригонный двор, но и салотопенный, кожевенный, альбуминовый заводы. В то время они считались лучшими в Европе городскими скотобойнями. Бойня включала в себя: более пятидесяти зданий, пять заводов, специальную водокачку, скотопригонную площадку, загонные дворы, железнодорожные пути, станция биологической очистки, поля орошения на Сукином болоте, вблизи железнодорожной станции 'Угрешская'.

Тогда же началась прокладка первой московской канализационной сети. Она была построена к середине 1880-х годов. Канализационная сеть отводила все сточные воды к станции перекачки, находившейся у Новоспасского моста по Саринскому проезду. Отсюда нечистоты направлялись по Главному загородному каналу городской канализации, который шёл от Спасской заставы, вдоль Дубровского шоссе и далее по Перервинскому шоссе до Сукина болота и Люблинских полей орошения.

Следом началось возведение промышленных предприятий на юго — востоке Москвы, а параллельно с этим шла постройка Николаевского проспекта. Он проходил вдоль железнодорожных путей Московско — Курской и Нижегородской железной дороги, через Люблино, упирался в Люблинские поля орошения столичной канализации, отклонялся чуть в сторону, плавной дугой огибал аэрационные пустоши, пересекал мост Главного Загородного канала у Главной насосной станции, шел через Капотню и заканчивался у Николо — Угрешского монастыря.

Проспект, некогда служивший дорогой для царских богомольных походов в Николо — Угрешский монастырь, производил удручающее впечатление. Едва оказавшись на нем, можно было пасть духом — он выглядел запущенным и депрессивным.

Обширное промышленное гетто столицы тянулось на юго — восток по обе стороны Николаевского проспекта. За Грайвороновской слободой текстильные, шелкоткацкие и сукновальные фабрички и стекольные заводики с кирпичными трубами и заборами перемежались кирпично — бетонными производственными корпусами трех крупнейших московских предприятий — 'Русский Эриксон', 'Новый Лесснер', 'Русский Рено', побуревшими многоэтажными рабочими казармами, незначительным количеством зелени (которой в октябре, ясное дело, уже практически и нет) и парой церквей. У Печатников и дальше к югу, за Люблинскими прудами и речкой Коломенкой, впадающей в Москва — реку, у Перервы, начинались заводы, в основном, металлообрабатывающие — 'Общества меднопрокатного и трубного завода бывш. Розенкранц', Растеряева, братьев Пульман, Смита, Томпсона, Главные телеграфные мастерские акционерного общества русских электротехнических заводов 'Сименс и Гальске', 'Общества литейного и механического заводов Семянникова и Полетики', 'Акционерного общества механических, гильзовых и трубочных заводов наследников П. В. Барановского'.

В Люблино же располагались вагоностроительный завод концерна 'Продвагон', химический и газовый заводы Кухмистерова, завод 'Товарищества Российско — Американской резиновой мануфактуры', завод 'Прометей' и Чагинская бумагопрядильная мануфактура акционерного общества 'Воронин, Лютш и Чешер'. Дальше к юго — востоку начинались чагинские болота и Николаевский проспект несколько сужался. От Капотни до Николо — Угрешского монастыря проспект собственно, переставал быть таковым. Он больше смахивал на не очень ухоженную шоссейную дорогу с бесконечными колдобинами, промоинами, ямами и рытвинами, местами без асфальтового покрытия.

Премьер — министр ехал в гетто...Люблино — район с низкой квартирной платой, сплошная промышленная зона на юго — востоке Москвы, когда — то официально был признан вместилищем наихудших в Москве трущоб и позором города. Он воплощал в себе все то, что просвещённые люди с убеждённостью считают дурным, потому что это назвали дурным многие авторитетнейшие специалисты. Мало того, что Люблино вплотную примыкало к промышленным предприятиям, — в нем самом жилые помещения сложнейшим образом сосуществовали со всевозможными рабочими местами и торговыми точками. Здесь была наивысшая во всей Москве и одна из наивысших в крупных городах плотность жилых единиц на участках, используемых под жильё. Здесь было мало парков и скверов. Дети играли прямо на улицах. Здесь не было ни сверхкрупных, ни даже сравнительно крупных кварталов — все кварталы мелкие; дешёвые многоквартирные дома в четыре — пять этажей. Архитектор Щусев как — то сказал про Люблино, что район 'расточительно изрезан ненужными улицами'. Неудивительно, что Люблино стало постоянным заданием для студентов Московского архитектурного института и; снова и снова под руководством педагогов они на бумаге превращали его в совокупность укрупнённых 'суперкварталов' и парковых зон, ликвидировали неподходящие виды деятельности, преобразовывали район в образец порядка, элегантности и простоты, в нечто такое, что можно было выгравировать на булавочной головке.

В 1927 году в Люблино начались перемены. Банкир Рафалович решился субсидировать перестройку кварталов, заручился поддержкой на самом верху. Задумано было построить совершенно новый район, в пику кварталам акционерного общества русских электротехнических заводов 'Сименс и Гальске'. Рафалович взял за образец английский провинциальный городок старых времён, только вместо помещичьего дома с парком — общественный центр, а за деревьями чтобы были скрыты кое — какие фабрики.

Десятки и десятки домов были отремонтированы. Вместо матрасов, заменявших выбитые стекла, можно было видеть подъёмные жалюзи и свежую краску на стенах. Во многих маленьких переоборудованных домах теперь обитала одна семья или две вместо прежних трёх — четырёх. Некоторые семьи, жившие в дешёвых многоквартирных домах, получили больше простора, соединив две квартиры в одну и оборудовав там ванную, новую кухню и тому подобное; всюду аккуратно расшитая кирпичная кладка. Между жилыми домами имелось невероятное количество превосходных продовольственных магазинов и таких предприятий, как мастерские по обивке мебели, по металлообработке, по деревообработке, как пищевые предприятия. На улицах кипела жизнь: дети играли, взрослые делали покупки, гуляли, беседовали...И все же Люблино оставалось промышленной трущобой.

Председатель правительства в продолжении всей поездки от Охотного ряда в Люблино хранил молчание. От созерцания бесконечных заводских заборов, проходных, чахлых сквериков, у него разболелась голова. Он рассеянно слушал пояснения Ладовского, с кривой болезненной усмешечкой посматривал на разглагольствующего Рафаловича, кутался в длинное пальто. И Ладовский, и Рафалович чувствовали, что Балк — Полев недоволен, и не очень ловко пытались исправить ситуацию.

Наконец, когда кортеж подъезжал к Печатникам, и потянулись относительно радующие глаз и отличающиеся архитектурным стилем жилые кварталы 'Русского Сименса', глава правительства спросил:

-Почему?

-Я... — начал было Рафалович.

-Вот я вижу Печатники. Заводчик расстарался. Рабочий поселок никак не напоминает окраинное бестолковое фабричное село, грязное и лишенное всяких городских удобств. Протянули к поселку трамвайную линию, поднялись один за другим многоэтажные дома, к которым подведены коммуникации. Все квартиры получили электрическое освещение, водопровод, канализацию, центральное отопление. Ну, да, скажете вы мне -строили американцы. Компания 'Лонг эйр'. Дома — 'американки', с размашистой планировкой, благоустроенные и с озелененными просторными дворами. Почему в Люблино никто не желает вкладывать деньги и труд? Там же ничего не происходит! Вообще ничего! Трущоба!

-Помилуйте! — к премьеру обратился Ладовский, — Триста семьдесят пять жилых единиц на тысячу квадратных саженей жилой застройки! И нет хоть каких — нибудь шансов на займы для нового строительства. Это же совершенно неприемлемо.

-Подтверждаю. — шумно выдохнув, сказал Рафалович. — Никаких абсолютно! Это трущоба!

-Зачем же согласились взяться за подряд? — спросил статс — секретарь главы правительства.

Рафалович неприязненно посмотрел на статс — секретаря, мнившего себя докой в делах городских и строительных, знающим и толковым чиновником. Увы, времена его, однако, прошли...

...Всю жизнь Николай Николаевич Кудашов занимался политикой. Начал он свою карьеру делопроизводителем в Харьковской городской управе, затем дошел до заведующего канцелярией Киевской городской управы. Из Киева его забрал нынешний премьер — министр, тогда состоявший товарищем министра финансов. Последние десять лет Кудашов служил в аппарате председателя правительства.

-Ошибка моя...

-Вы, господа банкиры, — премьер — министр тяжело посмотрел на Рафаловича, — как и градостроители, действуете в больших городах на основании определённых теорий. Эти теории вы получили из тех же, что и градостроители, интеллектуальных источников. А теоретическое градостроительство не произвело на свет новых крупных идей за время существенно большее, чем одно поколение. Жалкое зрелище, господа, жалкое...Впрочем, не удивлен — градостроители — теоретики и финансисты сегодня находятся примерно на одном уровне...

Премьер закурил.

-На деревьях пыль... — задумчиво сказал он. — Или может, это заводская пыль?

Рафалович и Ладовский напряглись. Рафалович вздрогнул, а Ладовский тихонечко вздохнул...

-Что вздыхаете, Николай Александрович?

Ладовский пожал плечами.

-Вы все норовите обратиться к психологии восприятия, основанной, как и конструктивизм, на рациональной экономии энергии. Но не кажется ли вам, что проэкты ваши, зачастую лишь смелые фантазии и вследствие этого остаются на бумаге, большей частью? Когда же вы дадите идею, когда дадите проэкт и когда начнете его реализацию? Хватит парить в облаках и предлагать концепции 'летающих городов'! Дайте массовое жильё для малоимущих! Засучите рукава! Казалось бы: такая удивительная площадка Люблино. Почище экспериментального жилого района в Штутгарте! Вы, кстати, помните про Штутгарт? Район был показан на архитектурной выставке 1927 года. Шесть лет тому назад. Хорошо. Получили вы свою экспериментальную площадку. Люблино. Простор для реализации различных типов жилья: от компактных односемейных домов до малогабаритных квартир. И что же? Ничего — с, Николай Александрович...Решительно ничего! Что же, опять немцев с американцами звать?

-Денег нет. — сказал Ладовский.

-Хотите сказать, причина в том, что налицо отставание практики, стесненной житейскими обстоятельствами, от свободного полета мысли? Вот, что я вам скажу, господа. Юго — восточная часть Москвы весьма густо населена. Здесь одних рабочих что — то около ста пятидесяти тысяч человек. Представьте, что все эти ручейки потекут к центру столицы. Мощно. Внушительно. Шумно. Но откуда берутся эти ручейки, что потом превращаются в людские потоки, которые несут в центр гнев и ненависть, протест и осуждение? С окраин они берутся! С рабочих окраин! Сто пятьдесят тысяч человек, из которых по меньшей мере две трети до сих пор проживают в трущобах, в ветхих казармах! Это же бомба! Невероятная по мощности социальная бомба. И вот вы, Николай Александрович, как сапер, призваны мною, призваны правительством для того, чтобы обезвредить бомбу, разоружить ее. Остановить часовой механизм. И что же? Вместо энергичных действий мы уже который год наблюдаем как вы, архитекторы, спорите о концепциях: с какого ж боку надо подойти к решению проблемы?! А другие саперы, я говорю о наших банкирах, в это же самое время, в ожидании взрыва, могущего смести все и вся, еще не решили, стоит ли им покупать инструменты, с помощью которых можно было бы эту бомбу обезвредить! Вкладываться они, видите ли, не хотят! Глупость форменная! И очевидная — экономить сегодня на крохах, прекрасно понимая, что завтра можно потерять все!

...Весь оставшийся день премьер провел в Печатниках и в Курьяново, тихом и смирном фабричном пригороде столицы, зажатом между рекой и фабричными слободами побольше, грозно обступившими его со всех сторон, — такими как Печатники, Люблино, Перерва, Курьяново весь почти состоял из черных горбатых, мощеных булыжником и кое — где покрытых асфальтом, улиц, серых, вросших в землю домов и унылых 'дореформенных бараков'*. В Перерве было еще сносно — местные заводчики, братья Пульман, снесли бараки, но не стали роскошествовать, выстроили полтора десятка пятиэтажных корпусов скучнейшего, совершенно казарменного типа, не сделав даже слабой попытки придать этим домам хоть какую — то приветливость, не говоря уж о разнообразии. Но во дворах хоть зеленые насаждения присутствовали...

Жизнь на юго — востоке была загнана вглубь, пряталась в домах, в темных и мрачных городских закоулках. Премьер — министр ходил по Печатникам и Курьяново: по окрестностям фабрик, по заводам, по цехам. Он заглянул даже в тесные и сырые помещения кустарных мастерских у Самаровой горы, где выделывались аккуратные детские стулья и столики, — Печатники славились этим промыслом. Он побывал в Богословской земской школе, в гимназии, в закусочных и чайных, на задворках больших перенаселенных жилых домов. Премьер побывал даже в тесном помещении, с грязной выцветшей вывеской у входа, на которой было написано 'Консультация по гражданским и имущественным делам' — такие консультации организованы были теперь повсеместно при поддержке правительства и местных властей, для оказания помощи рабочим и разъяснения им их прав, на безвозмездной основе...

Напоследок статс — секретарь решил потрафить и предложил заехать в Капотню.

-Да, там есть на что взглянуть. — согласился премьер, порядком уставший от многочасового пребывания в рабочем гетто.

-'Дюфлон и компани'. Образец для подражания...

-Хм — м, вот как? — премьер настороженно взглянул на своего статс — секретаря, потом перевел взгляд на Ладовского. — Наверное, опять без немчуры не обошлось?

-Не без этого. — Ладовский пожал плечами.

-Но ведь хорошо строили. — добавил Кудашов.

Банкир Рафалович в этот момент готов был сожрать статс — секретаря с потрохами.

— Ну, заедем...

...Наследники и ближайшие ученики и сподвижники учредителей компании (швейцарского подданного французского происхождения Луи — Эдуарда Антона Дюфлона, его компаньона швейцарца Дизерена, русского физика с голландскими корнями, учёного, педагога, изобретателя русского телевидения и автора первых опытов по телевидению, за которые Русское техническое общество присудило ему золотую медаль и премию, Бориса Львовича Розинга и московского инженера — технолога Апполона Васильевича Константиновича) дело значительно расширили и приумножили, превратили его из полукустарной мастерской в крупную электротехническую компанию с множеством заводов.

'Товарищество электротехнических и механических заводов Дюфлона, Дизерена, Константиновича, Розинга и Ко' производило высоковакуумные телевизионные приёмные трубки, иконоскопы, радиоприемники, пневматические тормоза, электродвигатели, оборудование для телефонии, прожекторы, системы управления огнём для артиллерии и системы связи и управления для военных и коммерческих судов, электромоторы, медицинское оборудование, электрическое оборудование и точную механику для армии, ВМФ и торгового флота. Компания одной из первых в Европе ввела конвейерные сборочные линии на своих предприятиях и наладила выпуск пылесосов, электрических утюгов, фенов и других бытовых приборов, востребованных рынком. Не забывала компания и о международном бизнесе, основав совместные предприятия с американской фирмой 'Вестингауз', французской радиотехнической фирмой 'Sosiete francaise Radio — Electrique' (SFR) и американо — японской электротехнической фирмой 'Фуджи электрик компани'.

Поселок Капотня, являющийся лучшим образцом жилого комплекса, связанного с промышленным предприятием, был характерен не только разнообразной разработкой рациональных жилых ячеек, но и новыми формами крупных так называемых 'жилых' балконов, лоджий, лоджий — балконов, которые постепенно находили широкое применение в жилищном строительстве. Как планировка поселка, так и решение самих зданий являлись результатом рационального осмысления утилитарной функции жилья.

-Это же как в Германии, да? — поинтересовался премьер — министр, когда кортеж прибыл в Капотню и он смог оглядеть рабочий поселок.

При этом глава правительства смотрел на Ладовского и архитектор поспешно подтвердил:

-В этом смысле Капотня, как и жилые массивы, построенные в Германии в двадцатых годах, являются наиболее последовательным выражением складывавшегося нового, рационалистического направления в архитектуре...

-Дома из красного кирпича, и декор белый...Это, что, стилизация? — спросил премьер.

-Да. Стилизованы под голландскую архитектуру. Кстати, это чуть ли не первые у нас жилые дома с плоскими крышами. Здесь разместилось свыше тысячи одно -, двух — и трёхкомнатных квартир, причём восемьдесят процентов приходится на двухкомнатные квартиры. Все квартиры оснащены ванной и туалетом, имеют горячее водоснабжение и центральное отопление, благодаря чему район Капотни получил название 'бездымный'. — пояснил Ладовский.

-Кроме того, подавляющее большинство квартир имеет балкон или лоджию. — вновь вмешался Кудашов. — Помимо жилых квартир в зданиях предусмотрены помещения для нескольких магазинов. Каждый жилой дом имеет просторный двор с детскими площадками, хотя в пяти минутах ходьбы отсюда находится большой лесопарк. Одновременно с жилыми корпусами были возведены школа, прачечная, заводская амбулатория и теплостанция.

-И это в двадцати минутах езды от Люблино! — раздраженно воскликнул премьер. — Поразительный контраст, господа! За рекой государева резиденция у Царевоборисовских прудов! Под самым носом усадьба Дурасова*! Кое — кому есть о чем подумать!

Рафалович покраснел.

-Можно найти объяснения... — начал Ладовский. — Все эти города — предместья были частями одного экономического целого, сателлитами центральной московской агломерации. Ho, увеличиваясь, они дифференцировались: северные и восточные и юго — восточные стали рабочими окраинами, западные и юго — западные, напротив, сложились в аристократические пригороды. А результатом такой ситуации стал дисбаланс между различными периферийными общинами по части налоговых ресурсов. Независимое развитие пригородных общин, или, если хотите, коммун, имело неблагоприятные последствия для транспортных сообщений, для водо -, газо — и электроснабжения, для системы образования. Это коснулось и вопросов гигиены, социального страхования, защиты детства и тому подобного...

-С тех пор эти различия, о которых только что сказал господин Ладовский, только усилились. — произнес Рафалович. — Впрочем, здесь достаточно изучить сводки результата выборов: кому предпочтение отдают жители рабочих предместьев и аристократических окраин...

-Вот, что, господа! — резко сказал глава правительства, усаживаясь в автомобиль и подзывая к себе Рафаловича и Ладовского. — Сегодня для вас закончился организационный период. Завтрашний день открывает консультации экспертов. Мы планируем закончить экспертную часть до середины октября. Понятно, что основные трудности у инженеров, топографов и экспертов по архитектуре. Но отсрочек более не будет. Суетитесь. Нажимайте. Выкладывайтесь.

Балк — Полев уже готов был захлопнуть дверь автомобиля, но пальцем поманил Рафаловича поближе и негромко спросил его, почти что на ухо:

-Вы про результаты выборов зачем?

-Я...

-Упаси господь, играть вам, банкирам, в политические игры. Здешние буколические красоты покажутся вам раем по сравнению с теми местами, где можно очутиться после подобных игр...

=====

небоскреб Российско — Американской Компании* — Российско — Американская Компания (РАК) — монопольное объединение нескольких компаний в основном сибирских купцов, колониальная торговая компания, основанная Григорием Шелиховым и Николаем Резановым, и тесно связанная с государственными структурами. Осуществила реализацию грандиозного плана экспансии, в результате которого северная часть Тихого океана превратилась во 'внутренние' воды Российского государства.

Купеческое правление компании сохраняло полную самостоятельность в коммерческих делах.

ведущий к Хлебной пристани* — Хлебная пристань в Кожухове была построена на правом берегу Москвы — реки еще в XVII веке. Сюда с берегов Волги по Оке везли для экспорта рожь, пшеницу, крупу. Владельцами речного берега в этом месте были пастыри местного Николо — Перервинского монастыря. Почуяв наживу, монахи сняли клобуки и вступили в конкуренцию с купцами. К середине XIX века монастырь соорудил на Хлебной пристани сорок огромных складских помещений. От этих каменных амбаров пошло также название Амбарной улицы.

'дореформенных бараков'* — Барачное строительство в заводских районах и фабричных слободах рассматривалось как временная мера — рабочих гигантов индустрии и расширяющих производство старых заводов необходимо было срочно обеспечить хоть каким — то жильем. Бараки были в основном предназначены для размещения несемейных неквалифицированных рабочих, и строились фабрикантами, предоставлялись в пользование, как правило, на льготных условиях.

В 1911 году барачное строительство было официально приостановлено ввиду принятия нового жилищного регламента ( жилищной реформы).

усадьба Дурасова*! — Николай Александрович Дурасов был одним из богатейших людей своего времени. Свое огромное состояние он получил от матери — Аграфены Ивановны Мясниковой — наследницы уральских заводов Твердышевых — Мясниковых, владевших одиннадцатью металлургическими заводами. Благодаря своим обширным родственным связям с Козицкими, Белосельскими — Белозерскими, Толстыми, Лавалями, Пашковыми и другими знатными фамилиями, Николай Алексеевич принадлежал к кругу родовой аристократии.

Центральным зданием усадьбы, несколько отстоящим от остальных построек, являлся главный господский дом — дворец. Одновременно с господским домом были построены и другие усадебные сооружения, возведенные из кирпича, в отличие от сооружений большинства подмосковных имений. Рядом с дворцом находился большой комплекс театральных зданий, состоящий из театра, дома управляющего и здания театральной школы. Театр в Люблине создал славу своему хозяину и в начале XIX века входил в число двадцати крупнейших театров России. Руководил театром и обучал артистов актер и писатель — драматург П.А. Плавильщиков. Парк в люблинской усадьбе отвечал самым модным тенденциям ландшафтного искусства рубежа XVIII — XIX веков, когда на смену регулярным (французским) паркам приходят 'натуральные сады', или пейзажные (английские) парки. Роскошный дворцово — парковый ансамбль представлял собой гармоничный ландшафт, сочетавший классическую архитектуру и парк свободной планировки на холмистом рельефе над просторной водной поверхностью пруда (на русле речки Голедянки).

12 сентября 1932 года. Воскресенье.

Москва. Малый Гнездниковский переулок.

...Татищев слушал доклад ротмистра Бегунова, сумевшего отыскать 'Форд' — выяснилось, что легковой автомобиль с номером 42 — 48 принадлежал московскому цирку Чинизелли, шофером которого являлся некто Дарчия, в прошлом и сам цирковой артист, но по каким — то причинам прекративший артистическую деятельность.

-Стоп! — внезапно воскликнул Татищев. — Кстати, номер — то машины 42 — 48, а искомый номер 42 — 45. Как это объяснить?

-При случае я продемонстрирую вам каким путем можно провернуть махинацию с номером, — пообещал ротмистр Бегунов.

-Хорошо. Дайте — ка мне все последние рапортички наружного наблюдения по Каррингтону и выявленным сотрудникам британской секретной службы в Москве. И что у вас есть на циркача?

-Пока мало материалов.

-Цирк Чинизелли и британская резидентура...Нет ли тут закавыки? Что может связывать циркача и британского шпиона?

-Черт его знает. — откровенно ответил Бегунов.

-Мы двигаемся слишком прямолинейными шагами, не кажется ли вам, ротмистр? Искали 'Форд', теперь смотрим джентльмена из цирка Чинизелли и не используем других возможностей. Мы уподобились шахматистам, выдвигающим пешки, ходили по прямым линиям, а король с королевой оставались недосягаемыми. Надобно сделать ход конем, чтобы порвать их линию обороны.

-Что за ход?

-Теперь мы можем сделать некоторые выводы. Истекшие сутки я определяю как период накопления материалов и наблюдений. Во — первых, из факта обнаружения тайных встреч. Во — вторых, из сведений полученных от наружного наблюдения. Давайте предположим, что мы имеем следующее: есть некая цепочка, в которую входят шофер — циркач, некий информатор и англичане из дипломатической и торговой миссий. К некоему информатору сходятся сведения. Он же координирует сбор, обработку, по крайней мере первичную, добытого материала, и передачу сведений бриттам. Он непосредственно может контактировать с англичанином, либо направлять на контакт с ним кого — либо, например циркача на автомобиле, дабы не рисковать попусту. Мне представляется, что на контакт он выходит непосредственно с резидентом британской секретной службы — уж слишком серьезные сведения он может передавать, а заодно консультировать бритта по некоторым неясным моментам, давать пояснения. Абы кому не доверишь.

-Итак, господин подполковник, осталась самая малость — взять с поличным резидента и нейтрализовать его агентуру. — с усмешкой сказал ротмистр Бегунов.

-Да. А почему это вызывает у вас усмешку, ротмистр?

-Вопрос — как установить время и место встречи? Только путем негласного наружного наблюдения?

-Установить время встречи и день как раз особого труда не представляет, ротмистр.

Бегунов удивленно поднял брови.

-Как?

-Есть на это некоторые соображения, для подтверждения которых нам с вами предстоит съездить в пару — тройку прелестных заведений. Я ставлю на то, что искомый нами господин информатор лично назначает время и место встречи Каррингтону. Искомый нами информатор собирает материалы, но когда эти материалы будут добыты и могут быть переданы, ни он, ни англичане предугадывать не могут. Ежедневно ожидать нельзя: это может броситься в глаза. Значит нужно каким — то путем обусловить заранее встречу машин и передачу материалов.

-Ресторан?

-Вероятнее всего, ротмистр. Ресторан, к примеру, одно из таких подходящих мест для незаметного обмена парой слов о встрече. И я не сомневаюсь, что господин Каррингтон может ловко и незаметно обуславливать такие встречи. Положительно невозможно уследить, с кем он перекидывается словечком.

Татищев пошелестел бумагами с рапортичками наружного наблюдения:

-В течение вчерашнего и сегодняшнего вечера к нему все время подходят, он вертится тут и там, раздает комплименты, беседует на важные темы, шутит, закусывает, волочится за дамами, а ведь достаточно короткой условной фразы — и встреча назначена. Где Каррингтон чаще всего бывает?

-Он где только не бывает...— вздохнул Бегунов.

-Надо уточнить, навести справки. Поднять старые рапортички и отчеты. Вычислить...

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Большой Черкасский переулок.

-...Американский посланник в Варшаве Джон Уили сообщает в Вашингтон, что в недавних событиях Россия предвидит возможность германского разворота с запада на восток. Связано это, по мнению Уили с тем, что стоило только британскому, французскому и американскому давлению ослабнуть, Германия вновь обретает силы. Деликатное равновесие скоро не сможет сохраняться...Примерно то же самое докладывают и другие американские дипломаты: из Москвы Оуэн Норем, из Берлина — Янг...— генерал Брюханов пошелестел листами бумаги, которые он неуловимым движением достал из черной папки.

-Хорошо, хорошо. — сказал вице — директор департамента Государственной Охраны. — Вы доклад оставьте, я после посмотрю. -Теперь же прошу вас и вашу службу обратить особое внимание на информацию, в которой иностранцы будут сообщать о русско — японских отношениях...И не только иностранцы...

-Я как раз подготовил небольшой доклад. Собственно и не доклад, а отчет о перлюстрации частных писем. К отчету приложены несколько писем и выписки из них.

Вице — директор кивнул.

-И вот еще... — сказал он медленно. — Государь сподобился отправиться на маневры под Волоколамск. Однако, как говорят, эти маневры во всех подробностях срежиссированы заранее. Для иностранных наблюдателей. Маневры были устроены для них, и только для них. Впечатление, что все делается по заученному, вернее, зазубренному уроку; очень мало инициативы, чересчур пунктуальная выдержка частей. Надо бы на сей счет подготовить докладик для директора Департамента с выжимками из переписки иностранцев и их оценками маневров.

-Есть парочка любопытных сюжетов от американского военного атташе майора Уоллеса. — усмехнулся Брюханов.

-Вот как? Оперативно...

-'Мой человечек' расстарался...

-Да. Помню. Помню 'вашего человечка'...

...'Человечка', Говарда Дорсея, уорент — офицера Квартирмейстерского корпуса армии САСШ, исполнявшего обязанности секретаря военного атташе северо — американской дипломатической миссии в Москве, завербовали в прошлом, 1931 году, аккурат на 'день Благодарения'.

В американском посольстве в Москве, накануне Дня Благодарения объявился военный атташе из Варшавы. Вместо убывшего в Вашингтон, в двухмесячный отпуск, весельчака, 'рубахи — парня' майора Уоллеса, взамен никого не прислали, а бразды управления аппаратом атташата в России временно принял подполковник Симмз, военный атташе в Варшаве. Подполковник был фамильярен, развязен и всерьез полагал, что его присутствие в Восточной Европе вызвано необходимостью не столько представлять свою страну и вооруженные силы, сколько принимать меры по 'укрощению зверей — славян и черных'. К 'черным' подполковник Симмз относил и евреев. В первый же час по прибытии в миссию он собрал весь аппарат атташата на совещание.

Когда в кабинет, в котором, вокруг подполковника рассаживались офицеры миссии, вошел Говард Дорсей, Симмз удивленно повел на него глазами, пренебрежительно кивнул и, наклонившись вперед, громко пробурчал:

-Разве у вас в миссии есть цветные? Мне кажется, что это не вызвано какой — либо дипломатической или военной необходимостью. Ему уже давно пора на плантации. Держите разве только в качестве шута для славян? Понимаю, но не одобряю...

Говард Дорсей грузно опустился на стул...Говард Дорсей был цветным. Негром. Сыном оклендского кузнеца. Он работал с семи лет, разносил газеты, был рабочим на сигарной фабрике, испытал тяжелую жизнь безработного. Он изъездил и прошел пешком почти все штаты Северной Америки. Призванный на военную службу, Говард попал в тяньцзинский батальон Корпуса морской пехоты, отличился во время вузунских событий 1927 года*, хорошо показал себя в Тяньцзине в качестве техника — специалиста по связи. Замеченный начальством, он получил нарукавного золотого орла* и вскоре был назначен на техническую должность при военном атташате американской дипломатической миссии в Мукдене, а затем — исполняющим обязанности секретаря военного атташе в Вильне. Жизнь, кажется, налаживалась, американская мечта — карьера и заработок, сбывалась (пусть и не в Америке, а в России)...Говард Дорсей любил военную службу и хотел всерьез сделать ее своей профессией. И вдруг — такой афронт от старого клуксера* Симмза...

...На празднике 'Дня Благодарения' Дорсея не было. Он в этот день был назначен вне очереди на дежурство. Сменившись вечером, Говард отправился в харчевню подле Нескучного сада, крепко набрался и озверел — бросался на первых встречных, пудовыми кулаками бил жестоко, крепко ругаясь при этом. В конце концов, под утро, В конце концов Дорсей нарвался на городовых, мгновенно отхватил хороших 'pizduley' и очутился в русском полицейском участке. Пристав был не дурак, сразу установил, что цветной драчун — сотрудник американского военного атташата и немедленно связался с Департаментом. На счастье Брюханов лично приехал в участок, едва взглянул на побитого негра в разорванных куртке и брюках, с залитым кровью лицом и сказал:

-Е, уэл, бой, ю гадыт.

-Хи гат ми. — мрачно ответил Говард Дорсей и кивнул на мрачного городового — конвоира, стоявшего у стола коменданта.

-Айл геч ю. — пообещал Говард Дорсей и засмеялся. Засмеялись и Брюханов с приставом.

Задержанного за пьяный дебош Говарда Дорсея доставили в приемную Департамента Государственной Охраны. До прибытия в приемную представителя Министерства Иностранных Дел, который затем должен был вызвать сотрудника консульского отдела посольства САСШ, американца попытался разговорить генерал Брюханов. Говард Дорсей хмуро отмалчивался, но затем бросил такую фразу:

-Да, обстановка не самая подходящая, да и времени у нас с вами нет для обстоятельного разговора, так как скоро приедет представитель посольства.

Эту фразу можно было расценивать по — разному — и как просто ничего не значащий ответ, и как действительно сожаление, что не удалось поговорить, но в любом случае эта его фраза генералу Брюханову запомнилась. Он немедленно созвонился с вице — директором и тот, после короткого раздумья, сказал:

-Разговорите его. А с вызовом представителя североамериканского консульства можно и не спешить...

Брюханов продолжил 'беседу по душам' с американцем, и надо сказать, довольно удачно. Все остальное было делом пяти минут. Брюханов уладил все формальности:

-Ничего не бойся, старина. Мы никого вызывать не будем. Но помни — теперь ты будешь делать свою работу и для кого — то еще. А сам останешься в тени, призраком. Ты будешь снабжать нас хорошими и полезными сведениями, а мы будем тебе за них приплачивать. И не станем мешать тебе делать карьеру первого американского цветного генерала.

-Подполковник Симмз меня прибил. — равнодушно ответил Говард Дорсей. — Мне теперь надо готовить чемоданчик и убираться с военной службы.

-Твой подполковник Симмз скоро уберется в Варшаву, а в Москву вернется Уоллес. А ты, старина, пока сиди ровно, поменьше показывайся Симмзу на глаза и делай все так, чтобы у твоего ку — клукс — клановского подполковника чесались руки, а он ничего не смог сделать по формально — канцелярским причинам, то бишь, не мог бы отправить тебя в отставку...Ты хороший специалист, ты варишься в дипломатическом котле достаточно давно, хорошо знаешь местные реалии, без твоих услуг Америка, конечно, может обойтись, но не здесь и не сейчас — время нынче такое, что вашим правящим кругам не до жиру, на всем приходится экономить. Да что я тебе рассказываю, ты и сам это прекрасно знаешь...

Все вышло так, как и говорил русский. Говард Дорсей два дня отлеживался в своей комнате, в посольстве, не показывая подполковнику свою черную, побитую физиономию, а вернувшись к исполнению своих служебных обязанностей, уже не нашел в миссии военного атташе Симмза — тот, помимо того, что любил 'заложить за воротник' не дожидаясь 'адмиральского часа'*, умудрился за столь короткий срок нажить себе врагов буквально везде в посольстве, успел нахамить консулу, рассориться с советником посла и, отозванный телеграммой, отправился в Варшаву. До возвращения 'рубахи — парня' Уоллеса подполковник Симмз больше так и не появился в Москве. Чему все в посольстве и в аппарате военного атташе были несказанно рады. А уж с Уоллесом Говард Дорсей успел сработаться...Вообще, майор Уоллес был 'находкой для шпиона' — секретные и конфиденциальные документы им обрабатывались бесцеремонно. В его офисе ящики с бумагами терялись, находились, возвращались поздно, в неожиданный момент. Некоторые секретные документы просто лежали повсюду в его кабинете, некоторые даже хранили пятна от коктейльных бокалов. Один раз Говард Дорсей умудрился получить от своего босса, 'ошарашенного' хорошей русской вечеринкой и не имевшего сил подняться с постели, приказ — отвезти несколько пакетов с официальными документами в посольство. Говард Дорсей в течение трех часов терпеливо высиживал на конспиративной квартире в ожидании, пока русские тщательно сфотографируют бумаги...

-Уж вы оформите все должным образом. — сказал вице — директор. — Может статься, доклад уйдет к министру. А от него прямиком к государю...

=======================

во время вузунских событий 1927 года* — антиамериканские беспорядки в Вузуне, вспыхнувшие после очередного инцидента между американским морскими пехотинцами и местными жителями, в ходе которых несколько китайцев были убиты, а среди морских пехотинцев имелись раненные.

Получил нарукавного золотого орла* — нарукавная нашивка 'писарского' уорент-офицера в виде золотого орла*. Армейские полевые писари и полевые писари (Квартирмейстерский корпус) официально были превращены в уоррент — офицеров на основании Акта Конгресса от 4 июня 1920 года, и введены в армию Бюллетенем 25 Минобороны США от 9 июня 1920 года. 'Писарские' уоррент — офицеры получили свой нарукавный знак различия 12 мая 1921 года.

от старого клуксера* Симмза... — член организации Ку-Клукс-Клан.

12 сентября 1932 года. Воскресенье.

Москва. Британское посольство.

Посольство Великобритании устраивало торжественный прием в честь приезда в Москву министра внешней торговли лорда Милна. К посольскому особняку в Колпачном переулке весь вечер подкатывали, сверкая никелем и лаком, большие лимузины. Они останавливались на полминуты у длинного и пестрого, как зебра, навеса, защищающего от сентябрьской капели, и выпускали пассажиров. Зеваки, собравшиеся у ворот беспокойной толпой, встречали прибывающих соответственно их важности. Восторженным шепотом, обывательским любопытством, а иногда даже аплодисментами как бы обволакивали полномочных и чрезвычайных министров.

В Большом Зале приемов собрался весь политический бомонд во главе с верхушкой российского внешнеполитического ведомства, иностранный дипломатический корпус, работающий в Москве, начиная с советников — посланников и заканчивая вереницей представителей 'второстепенных европейских стран', парочка министров правительства России, журналисты, иностранные певцы, актеры, композиторы, художники, русские аристократические 'сливки'.

После официальной части, носившей нервозно — напряженный характер и растянувшейся, из — за спича посла на целый час, публика с радостным оживлением, но не теряя чувства достоинства, ринулась к накрытым ля — фуршет столам.

Вслед за одним — двумя бокалами шампанского, разговоры в зале приемов слились в один зудящий гул...

-...Кого считать врагом Запада в нынешней эпохе, в которой нужда в России, как в союзнике, иссякли?

-...Вы смотрели постановку 'Садко' в русском театре? Таких постановок я не видел ни в 'Ла — Скала', ни в 'Ковент — Гарден'. Голоса получше итальянских. Ратимов, Козловский — просто божественные теноры. А какие артисты!...

-...Москва скоро станет вторым Танжером. Кажется, все разведки мира обосновались здесь...

-...Ну, так что? Отказываетесь от джина, плавно переходя к португальским портвейнам?...

-...Французы хорошо осознают непрочность своего могущества, покоящегося не на естественной, а на искусственной основе: на дискриминациях, навязываемых Германии...

-...А что русский монарх? Готовит завтрашнюю речь в Земском Соборе?

-...Речь царя в Земском Соборе? Это будет очень красочно, с фотографами, с кинохроникой и прочим великолепием. Это для театра эффект чрезвычайно сильный, но позвольте вас спросить, господа...

-...А вы намерены присутствовать на речи царя в Земском Соборе? Нет?

-...Это всего лишь мнение. Мнение, которое не особо интересует тех, кто делает большую русскую политику...

...Гул в Большом зале посольства то нарастал, то слегка приглушался...

-Вы уже начали переговоры с русскими по экономическим вопросам? — спросил лорда Милна германский посол, подходя к британскому министру с бокалом теплого шампанского в руке.

-Пока нет.

-Царь примет вас?

-Не знаю. Проблематично, на мой взгляд. Русский монарх считает, что ему вполне удается не выходить за рамки своих официальных функций и не оказывает большого давления на государственный аппарат.

-Я слышал, вы собираетесь завести дополнительных торговых представителей в России?

-Вы, кажется, форсируете события, господин посол...

-Перспективы переговоров, несомненно, оценить успели? — германский посол действовал нахраписто, всеми средствами желая компенсировать недостаток политического влияния.

-При нынешнем состоянии англо — русских отношений мы, скорее всего, не согласимся на смягчение своих подходов.

-Как же тогда можно рассматривать вашу миссию в Москве?

12 сентября 1932 года. Воскресенье.

Москва. Британское посольство.

-Дорогая Гудрун, вы выглядите очаровательно. — Каррингтон весело улыбался, подходя к обворожительной шведке Нильссон. — Ради кого вы выкрасили свои волосы в каштановый цвет? Этот цвет сразу сделал вас старше.

-Вы бестактны, Каррингтон.

-Ну, не дуйтесь, милая Гудрун. Я также прямолинеен, как и бестактен. Вы должны мне помочь.

-Каким образом?

-Согласитесь, все дипломатические приемы невыразимо скучны. Особенно в Москве...Не желаете ли ускользнуть вместе со мною?

-Куда же?

-От ужина, переходящего в завтрак вы наверняка откажетесь. Тогда пойдемте просто посидим где — нибудь. Я знаю одно прекрасное местечко — ресторан 'Рыбарис'. Заведение славится своей сдержанной, не бьющей в глаза, роскошью и французско — азиатской кухней...

-'Рыбарис'? Где это?

-Рядом с Патриаршими прудами, на Спиридоновке. — ответил Каррингтон, рассеянно глядя на Гудрун, вернее на ее реакцию, — Воспользуемся удобным случаем и вашей машиной — мой синий 'остин' русская политическая полиция слишком хорошо знает...

12 сентября 1932 года. Воскресенье.

Москва. Улица Спиридоновка, ресторан 'Рыбарис'.

О выходе Каррингтона из британского посольства в сопровождении шведки Нилльсон, Татищев узнал через десять минут после того, как коммерческий советник британской торговой миссии покинул здание. Еще через пятнадцать минут подполковник выехал вместе с ротмистром Бегуновым в ресторан 'Рыбарис'.

Хотя вечером стояла невыносимая жара, без признаков дождя, Татищев отправился в ресторан с легким плащом в руке.

-Решили забыть плащ в ресторане после ужина? — шутливо осведомился ротмистр Бегунов.

-Ни в коем случае! Есть предположение, которое необходимо проверить, — коротко ответил Татищев и, аккуратно сложив, элегантно перебросил плащ через руку.

Придя в ресторан, ротмистр Татищев предварительно заглянул внутрь зала. Каррингтон и шведка оказались налицо.

-Отлично, идем в зал!

В гардеробной, взглянув внимательно на небольшое количество находившихся на вешалках легких накидок и плащей, Татищев повесил свой плащ рядом с другими.

-Будь добр, братец, положи — ка платок и папиросы в карман моего плаща, — попросил подполковник швейцара.

В ресторане Татищев и Бегунов заняли столик неподалеку от столика с англичанами и незаметно наблюдали за ними. Шведку несколько раз приглашали танцевать. Татищев внимательно перехватывал взгляды танцующих. Но мало ли что может выражаться на лице при виде прекрасно танцующей очаровательной женщины?

Где — то через час Татищев ненадолго отлучился в гардеробную. Вернувшись, подполковник шепотом попросил Бегунова:

-Сейчас я уйду минут на десять. Если в течение этого времени кто — либо будет выходить из зала, немедленно увязывайтесь за ним, не отставайте. Особенно в гардеробной.

Он вернулся, как и говорил, через десять минут. Затем, посидев еще минут пятнадцать и воспользовавшись тем, что в общем ресторанном шуме на них никто не обращает особого внимания, Татищев кивнул ротмистру и указал глазами на выходную дверь.

В машине Бегунов наконец решил поинтересоваться успехами шефа:

-Что — то удалось узнать?

-Завтра в десять часов вечера назначена очередная встреча британского джентльмена с его агентом.

-Каким путем вам это стало известно? — ошарашенно спросил Бегунов.

-Благодаря папиросам, ротмистр.

-Нет, я серьезно!

-И я вполне серьезно. Благодаря папиросам — я попросту залез в карман плаща нашего английского друга.

-Ах, черт! — хлопнул себя по лбу Бегунов, — Ну конечно же! Плащ, папиросы...Мало у меня наблюдательности, мало! Ведь я только сейчас заметил, что англичанин, несмотря на жаркую погоду, отсутствие дождя и закрытую машину, почему — то явился в 'Рыбарис' с плащом!

-Именно! Мне тоже не понравилось в прошлый раз, что путешествует англичанин в ресторан с плащом, явно ему ненужным. У нашего дорогого Каррингтона по — видимому ограничена возможность пересекаться с агентом. Не ровен час, еще узнает кто — то. Поэтому господин коммерческий советник использовал иной способ назначения встреч. Плащ привлек мое внимание и я не замедлил поинтересоваться содержимым карманов, дважды отправившись в гардеробную. Думаю, временная роль карманника мне оказалась вполне по плечу. Отослав под благовидным предлогом швейцара, я нащупал в кармане плаща англичанина папиросную коробку, которой в момент моего первого 'ощупывания' там не было. Как оказалось — коробка папирос. Ну, да фокусы с папиросными коробками не новость. Давно известный приемчик. Я просмотрел мундштуки папирос и на внутренней стороне одной из них обнаружил следующую надпись — '13с. в 10 в. Там же'. То бишь — тринадцатого сентября, в десять часов вечера на прежнем месте.

-Что за прежнее место?

-Вот это нам предстоит узнать...

-Звучит не слишком обнадеживающе.

-Будьте оптимистом, ротмистр!

-Оптимист — это не тот, кто думает, что все будет хорошо, а тот кто думает, что не все будет плохо...

12 сентября 1932 года. Воскресенье.

Москва. Улица Спиридоновка, ресторан 'Рыбарис'.

-Ну, что, с Каррингтона снимаем наблюдение? — спросил ротмистр Бегунов, глядя вслед английскому дипломату, покидающему 'Рыбарис', вместе с Гудрун Нильссон, которую он элегантно взял под локоток.

-Черт его знает. — Татищев пожал плечами. — Он парень тертый и можно накануне назначенной встречи его спугнуть ненароком. Снимайте филеров, ротмистр...

12 сентября 1932 года. Воскресенье.

Москва. Театральная площадь.

...Каррингтон простился с Гудрун в машине. Но сделал это не сразу. Сев в автомобиль, он ласково улыбался, поглядывая на Гудрун, а когда она тронулась с места, негромко попросил:

-Подбросьте до Трубной площади, а там я пешком пройдусь.

Нильссон кивнула. Она быстро промчалась до Тверской, через Страстную площадь вырулила к Петровке и на всякий случай. По привычке, слегка 'пометалась' по Колобовским переулкам, Третьему и Первому, после чего остановилась напротив цирка Чинизелли. На слова благодарности Каррингтона она не обратила никакого внимания, едва дождавшись, когда англичанин выйдет из салона, резко тронулась с места и почти мгновенно скрылась за поворотом на Петровский бульвар.

Каррингтон даже не проводил автомобиль шведки взглядом, поправил плащ, шляпу, рассеянно глянул в окна цирка и зашагал к центру города.

От Трубной площади Каррингтон свернул на Неглинную и пошагал к Театральной площади. Прохожих, главным образом выгуливающих своих домашних питомцев в скверах, протянувшихся вдоль речки, было, как говорили русские, раз — два и обчелся. Москвичи уже успели привыкнуть к Неглинке, ставшей одним из украшений центральной части столицы во многом благодаря стараниям генерал — губернатора князя Прозоровского, выигравшего 'санитарную войну'...

...Едва стало обнаруживаться, что речка Неглинная по всему своему течению от Трубной площади до Кутафьей башни превращается в зловонную клоаку, заражающую воздух, предпринято было, одновременно с ее очисткой, расследование причин этого явления. Обнаружилось, что владельцы домов, прилегающих к Неглинной, люди богатые или интеллигентные, или и то и другое вместе, во избежание лишних расходов на ассенизацию своих имуществ, соединили ватерклозетные трубы с водосточными и посредством этого фокуса устроили для своих нечистот и отбросов прямое сообщение с руслом Неглинки.

Домовладельцы, а с ними и некоторые ушлые торговцы — промышленники вздумали было противостоять предъявленным санитарным требованиям и взысканиям. Они обратились за поддержкой к генерал — губернатору князю Прозоровскому, всегда благоволившему им, и отнюдь не просто так. Но из Кремля недоуменно рыкнули и Прозоровский, вовремя смекнув, что нынче ветер дует не туда, жахнул тысячными штрафами, административными арестами и высылкой нескольких нерадивых торговцев — промышленников вон из Москвы. Дан был двухмесячный срок на исправление выявленных нарушений санитарно-гигиенических требований. По прошествии срока, всех вновь выявленных нарушителей санитарных правил князь Прозоровский обложил уже многотысячными штрафами, арестами, закрытием предприятий и высылками. Троих или четверых даже закатали в каторжные работы. Против Прозоровского поднялась кампания, завопили о грубом произволе и самодурстве. Однако в Кремле, а затем и в Земском Соборе, генерал — губернатора, затеявшего 'санитарную войну', поддержали. Москва ахнула и тотчас бросилась исправлять нарушения санитарных правил. Повсеместно.

Неглинка стала чистой и уютной речкой, по обеим берегам которой, от Самотеки до Театральной площади разбили роскошные скверы с аккуратными дорожками, выложенными плиткой, со скамейками и урнами повсюду.

...Каррингтон вздрогнул: около Сандуновского переулка кто — то сзади подхватил его под руку, пахнуло дорогим парфюмом. Однако оглядываться не стал, лишь слегка прибавил шаг. 'Надушенный' пристроился рядом...

-...Я придаю большое значение вопросам, которые обсуждаю с вами, иначе не следовало бы затевать эту конспиративную сходку. — сказал Каррингтон.

Выждав паузу, 'надушенный' ответил:

-Мы располагаем поддержкой в высоких кругах: среди крупных промышленников, финансистов...

-Вы сейчас стараетесь убедить меня, что я имею дело не с одиночкой — оппозиционером, а с солидной организацией, у которой уже имеется продуманный план? Но прежде чем начать действовать, вы хотели бы заручиться нашей поддержкой?

-Я и мои друзья рассчитываем на поддержку...

-Если ваша организация так широка и влиятельна, как вы отметили, то зачем вам нужна поддержка Англии? — поинтересовался Каррингтон и тут же пожалел — его вопрос вряд ли был самым удачным.

-Мы хотим заранее обеспечить поддержку со стороны великих держав. — ответил 'надушенный'. — Поэтому мы уже зондировали почву в немецких кругах.

От неожиданности Каррингтон пропустил удобный момент, чтобы спросить с кем из немцев были установлены контакты и как они отнеслись к инициативам 'надушенного'.

-Кроме того, мы рассчитываем на определенную денежную поддержку со стороны Лондона. — продолжил тот.

-Если среди ваших сторонников есть банкиры и финансисты, то почему они не обеспечат вам поддержку из собственных источников? — спросил Каррингтон.

-Тайное финансирование извне — самый безопасный путь. Но какие — то средства мы отыщем внутри России. — трудно было отказать 'надушенному' в логичности его выводов. — От Англии мы надеемся получить около семисот тысяч фунтов.

-Около семисот тысяч? Я не ослышался?

-Немцы предлагали нам семьсот пятьдесят тысяч марок.

-Стоит ли договариваться с Гогенцоллернами? Они так долго проповедуют агрессию против Востока, а немецкий народ так долго живет в атмосфере милитаризма, что Германия может вновь встать на старый путь политики времен Фридриха Вильгельма.

-Один мой знакомый, из тех, кто высоко забрался, на днях повстречал одного немца. Немец был подавлен, ему видится окружение Германии и возможно, новая война. Он спросил моего знакомого, в чем тот видит выход для Германии. Мой знакомый сказал ему совершенно конфиденциально, что немецкое правительство должно как можно скорее заключить с Россией ряд долгосрочных соглашений, что немецкий народ должен иметь более прогрессивный кабинет министров, настроенный на тесное взаимодействие с Россией. Для этого им нужно приложить усилия и заполучить в России такой же прогрессивный кабинет. Слышите — Прогрессивный...Он согласился. Кстати, сие уже вопрос времени...

-Прогрессивный кабинет...Широко глядите...— Каррингтон с сомнением покачал головой. — Вы знаете, 'широта взглядов' отдельных лиц здесь, в Москве, меня иногда просто поражает. А уж как они трактуют общественное благо! Это наглядно иллюстрирует нашумевшее дело Браудена. Помните?

'Надушенный' кивнул головой...

-Я все же напомню...На волне демократических настроений и преобразований, кое — кто всерьез стал рассматривать возможность смены монархической династии Годуновых с провозглашением царем одного из представителей старобоярского рода Романовых. Данный вариант был одним из способов консолидации властных групп, повышения легитимности правящего режима и одновременно, лица, желавшие подобного, намерены были составить некую правящую коалицию и увеличить свою самостоятельность. В контексте этого проекта предпринимались многочисленные шаги по 'соблазнению' и 'обольщению' фигур из рода Романовых, и 'прагматичному' сближению с ними. В этом смысле затея с Романовыми выглядела достаточно перспективно для формирования общественной повестки. Как квинтэссенции воззрений группы политически активной части московских верхов. Кое — кто, а именно ваш Брауден, сановник не слишком высокого полета, пожелал воспользовался 'мутной водицей' для того, чтобы сделать некий замер социальной напряженности, способной повлиять на определенные тактические решения. В итоге вышло что?

-В итоге вышел пшик.

-Именно. И где теперь тот сановник Брауден? Тот, который уверял, причем неосторожно уверял, громко, на каждом шагу, что премьер согласен на 'маленькую дворцовую революцию', даже и не революцию, а так, на маленький дворцовый переворот, будто бы желая не устранять Годуновых, а сменить лишь одного из них на более покладистого? Известно где. А развернувшийся было публичный дискурс слабо повлиял на реальные правительственные решения. В — общем...Ваши предложения для меня неожиданны. Я не имею права обсуждать их ни в принципе, ни в деталях. Если рассуждать пространно, отвлеченно, то...Мы могли бы эти деньги предоставить вам. Но при определенных условиях — от вас мы хотели бы получить только нетенденциозные информации на тему: Россия сегодня. Только это! Сейчас постараюсь пояснить. Мы — страна деловых людей. Мы готовы вкладывать деньги в политические дела, если это дело не затяжное, если после этого нам открыты еще более широкие возможности для бизнеса. Но когда все это затягивается на годы и еще ни черта неясно, чем все кончится, в такую игру мы не играем. Ваши нынешние политические дела и интересы остаются при вас, и мы, конечно, будем рады приветствовать вашу победу. Но вне всякой зависимости от ваших успехов или поражений мы должны получить от вас абсолютно точную объективную картину того, что происходит у вас в экономических и политических сферах. Вы согласны?

-Я понимаю вашу реакцию и иного не ожидал. — ответил 'надушенный'. — Хотя вам мы все же нужны более, чем вы нам, особливо в свете последних событий. Тем не менее, я считаю необходимым установить более плотные контакты с английской стороной.

Основное было сказано. Повторение пройденного ни к чему бы не привело. Следовало, по мнению Каррингтона, заканчивать конспиративную встречу.

-Тогда давайте — ка еще раз, дорогой мой...— сказал Каррингтон, на ходу закуривая 'бриннеровскую сигару' и прикрываясь рукой от легкого ветерка, — Что нам интересно в первую очередь?

'Надушенный' протянул Каррингтону плотный конверт...

-На сем и расстанемся. — сказал англичанин.

-Время и место нашей следующей встречи я сообщу обычным способом...

'Надушенный' исчез точно так же как и появился — неслышно, неожиданно...

12 сентября 1932 года. Воскресенье.

Москва. Малый Гнездниковский переулок.

-'Так — так — так — сказал пулеметчик, так — так — так — сказал пулемет'. — продекламировал ротмистр Бегунов.

-Веселитесь? Есть повод?

-Есть. Чуть не обставил нас ушлый бритт. Мы с него наблюдение сняли, полагая, что господин хороший не должен ощущать некоторое чувство тревоги накануне запланированной встречи. А он ее провел сегодня!

-Что?

-С Каррингтона мы наблюдение сняли, но вот с цирка Чинизелли и шофера Дарчия — нет. Филеры заприметили Каррингтона, потом повели и циркача. Он страховал англичанина, а тот на Неглинной провел конспиративную встречу с неизвестным, вел разговор и получил что-то, по наблюдениям филеров — конверт плотной бумаги.

-Тэк — с, контакт состоялся...— задумчиво пробормотал Татищев. — Нам урок на будущее — не надо все нахрапом решать, надо и в корень зрить — ежели в послании в папиросной коробке стояло '13', означает сие, что встреча назначена на двенадцатое число. Будем знать...А неизвестный? Удалось ему 'на хвост' сесть?

-Канул, как в воду. К тому же мои орелики опасались обнаружить себя — уж больно циркач ловко 'хвост' сек. Мог 'засветить' наружку.

-Правильно, что опасались. Распорядитесь премию им выписать.

-По пятерке?

-Хватит и трех рубликов....

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Кремль.

-...И что? Лорд Милн прямо так и просится на аудиенцию? — государь улыбнулся и посмотрел на князя Долгорукова.

-Не просто просится, Ваше Величество. Вчера я принял британского посла и тот просил отнестись к лорду Милну с максимальной благожелательностью, ибо миссия эта, якобы задумана и посылается с самым добрым намерением со стороны британского правительства. Посол надеется, что лорд Милн сможет способствовать урегулированию вопросов торгового порядка, однако задачи миссии значительно шире чисто хозяйственных. Никакой узкосвязывающей инструкции у лорда Милна от кабинета нет, он готов обсуждать в Москве любые вопросы — не только экономические, но и политические. Британский посол заявил мне, что лично он очень рассчитывает на то, что лорду Милну удастся рассеять те подозрения, которые существуют в Москве относительно намерений и внешней политики британского правительства, и тем самым подготовить почву для более тесного сотрудничества между обеими странами на международной арене.

-Союз Наций тонет в интригах и в пустых разговорах. Я с горечью вынужден констатировать, что Европа неспособна заключить вообще какой — либо пакт сейчас... — перебил репликой царь, махнул рукой, — Продолжайте, я вас прервал...

-В заключение британский посол еще раз просил всемерно помочь тому, чтобы миссия лорда Милна оказалась успешной.

-Лорд Милн и успешная миссия? — государь покачал головой. — Я до некоторой поры предполагал, что у него имэдж английской принцессы — никогда не отступает и не отходит от регламента: сух, приветлив, но расчетлив и не теряет лица. Лорд — кремень. Но потом мне навели справки....Да, пара стыдных привычек у всех найдется. Например, кто — то кушает в постели, а после спит прямо на крошках. Но, здесь...Лорд явно не тот человек, которого следовало бы посылать в Москву со столь деликатной миссией. В его характере есть очень опасная черта: он искренне стремиться доказать свою значимость во внешней политике, несмотря на свое 'неподобающее' происхождение.

-Да, он выскочка, сын нувориша, он страстно хочет себя проявить на дипломатическом поприще, явно преувеличивая свою роль и значимость. — сказал Долгоруков. — Амбициозен, склонен к интригам, карьерист, который таким образом пытается дать своей затухавшей карьере новый поворот.

-А зачем тогда надо было огород городить вообще с этой поездкой? — недоуменно спросил царь. — Если 'миссия Милна' носит только характер зондажа позиций, то это в целом нормально, хотя и оформить все это можно было путем простых консультаций и с помощью другой личности.

-Англичане тянут волынку. С самого начала было ясно, что миссия лорда Милна окажется пустой проформой. Сейчас он запросит Лондон, потом будет бесконечно корпеть над каждой запятой во втором черновике третьего проекта, снова запросит, предложит поболтать экспертам и так далее.

-Полагаю, вся эта тягомотина связана с Лиссабоном. — сказал государь. — Британская дипломатия приступила к сбору политических черепков, пытаясь склеить то, что еще может подлежать восстановлению. Я имею в виду очередную антирусскую коалицию. Ежели бритты сумеют это политически задекларировать, лорд Милн молниеносно свернет свою миссию и укатит к берегам Темзы, унося из Москвы орден и воспоминания о театре и гастрономических излишествах. А ежели у англичан в Лиссабоне толком ничего не выйдет, тот же лорд Милн продемонстрирует чудеса переговорной податливости и как можно скорее станет зондировать и фиксировать на бумаге преамбулы и предложения. Думаю, в ближайшее время Россия станет чем — то вроде богатой невесты, за которой все ухаживают. Примерно также, как было в первые месяцы Большой Коалиционной войны...

...Долгоруков кивнул — он в свое время был непосредственным участником трехсторонних переговоров в Москве в 1912 году...

Как в Англии, так и во Франции готовы были признать в самом начале Большой Коалиционной Войны, что победа Германии и ее верных сателлитов — габсбургской Австрии и Венгрии, могла бы принести мир и процветание европейскому континенту от Ла — Манша до Днестра в рамках 'Пакс Германика'. Под немецким господством могла существовать Европа, богатая и почти мирная, но этот мир был бы 'железным', и богатства производились бы для немецких хозяев массами людей, не пользующихся свободой и почти не имеющих национальной принадлежности. Ни интересы, ни склонности Англии и Франции не могли допустить распространения доктрины 'Пакс Германика'. В августе 1911 года, премьер — министр Великобритании лорд Дэвид Беррэнджер заявил, что Англия борется за то, чтобы противодействовать — в интересах не только собственной империи, но и всей цивилизации — наглым претензиям одной державы решать судьбы Европы и мира. Следом, в труднейшие дни 'битвы за Ла — Манш', британский военный министр генерал Слэтс заявил, что кабинет придерживается той точки зрения, что никакой мир не будет удовлетворительным, если он сохранит военное превосходство Германии на континенте.Тогда, в первые месяцы войны, складывающейся не самым удачным образом для союзных Великобритании и Франции, Лондон и Париж, тем не менее, были заняты уточнением собственных притязаний не только в Европе, но и на Ближнем Востоке, а заодно пытались всеми силами втянуть в противостояние с Германией Россию. Происходил беспрерывный ряд интриг, маневров, секретных приторговываний, сознательно распускаемых ложных слухов, 'дергания веревочек' за кулисами, попыток подольщаться, даже запугиваний и блефов. Рабочим материалом для переговоров с Москвой об условиях вступления в войну на стороне союзных держав, в числе прочего, стали предложения Герберта Самуэля, заместителя председателя либеральной партии, о дальнейшей судьбе азиатских владений Османской империи. В песчаных дюнах Дюнкерка, в болотах Фландрии тысячами гибли лучшие сыновья Англии и Франции, а британский кабинет уже кроил планы по политическому устройству Центральной Европы после войны и искал пути втянуть в противостояние с немцами Москву, с ее практическими неиссякаемыми людскими ресурсами. России сулили Проливы, уступки в Турецкой Армении и 'моральные компенсации' в Палестине. Москва обозначила на переговорах собственные условия по Ближнему Востоку: Проливы, турецкая Армения, преобладание в зоне Персидского залива, безопасность стратегических позиций в Восточном Средиземноморье, деятельное участие в развитии нефтяной промышленности, речной навигации и ирригационном земледелии в Месопотамии; особо оговаривалось создание при участии России 'международной зоны' в Палестине, контроль за Мосулом и право на сооружение железной дороги от Мосула через Багдад, Пальмиру до Хайфы с полным владением этой дорогой. Ни Великобритания, ни Франция не были готовы на признание столь радикальных претензий России, но торговлю за уступки начали. Притом весьма энергичную торговлю. В конце концов, после шестимесячных переговоров, Москва упрямо потребовала 'все и сразу', а после отказа Англии и Франции — переговоры свернула. Для Лондона и Парижа стало очевидным, что Россия в войну вступать не намерена, но предложения сыпались на Москву еще около полугода: не было дня, чтобы в Москву не прибывали всевозможные делегации 'уговаривателей'. Обозлившись, англичане и французы ввели в отношении России экономические санкции, отказали в займах и заморозили русские активы в своих банках. Москва ответила полным прекращением торговли с 'союзниками', увеличением поставок в Германию, замораживанием англо — французских вкладов, а кредиты успешно получила у немцев.

Англичане опубликовали часть материалов о ходе трехсторонних переговоров по разделу османской империи, желая вызвать у турок антирусскую истерику и возможно, спровоцировать вооруженное выступление против Москвы. Россия ответил публикацией всех, в том числе секретных, документов по переговорам о разделе Турции, одновременно начав с турками 'консультации' по Мосульской железной дороге. Англия и Франция повели дипломатическое и политическое наступление на Грецию, стремясь склонить Афины на выступление против Турции. Ради этого Лондон и Париж готовы были свергнуть с престола греческого короля Георга, дружественного России, даже силой собственного оружия. Грекам посулили Проливы, Константинополь и Смирну, вопрос о которой неминуемо привел к итало — греческой конфронтации — на Смирненский порт претендовала Италия.

Русские публикации о трехсторонних переговорах по разделу Турции вызвали чрезвычайно острую реакцию САСШ, чей президент не испытывал ни малейшего уважения к 'тайной дипломатии' европейских держав и имел собственные взгляды на послевоенное урегулирование. Англия и Франция тотчас стали уверять, что в их намерения входит 'освобождение народов, находящихся под тиранией турок: изгнание вон из Европы османской империи, решительно чуждой западной цивилизации'. С Вашингтоном Англия и Франция, вынужденные искать общий язык, так и не договорились и поддержки за океаном не нашли. Да и Россия успела подлить 'масла в огонь' — инициировала в Харькове, в начале 1914 года, созыв всемирного конгресса сионистов, в числе приглашенных на который оказались ведущие сионисты Европы, осаждавшие руководителей Франции и Англии со своими предложениями и идеями о Палестине, и которых англичане и французы предпочитали просто не замечать. Среди первых лиц на конгрессе присутствовал профессор химии из Дерптского университета Хаим Вейцман, сделавший удивительное открытие — после продолжительного изучения микроорганизмов, живущих на кукурузном стебле и других злаках, а также встречающихся в почве, ему удалось изолировать микроорганизм, который превращал крахмал злаков, в частности крахмал кукурузы, в смесь ацетона, химического продукта, являвшегося важнейшим элементом в процессе производства кордита, необходимого для патронов, обычно вырабатываемого путём разложения и дистилляции дерева. На практике антигерманская коалиция зависела в основном от импорта из России и Америки, но после введения экономических санкций против Москвы, значительная часть русского ацетона шла на экспорт в Германию. К весне 1914 года положение американского рынка ацетона стало весьма напряжённым. Британские кордитовые фирмы конкурировали друг с другом и с агентами союзников. Цены поднимались вверх. Американские поставщики продавали часто вдвое больше, чем могли поставить и не выполняли договоров, оказывалось невозможным получить с них неустойку. Это был срочный вопрос, так как без ацетона не хватало бы кордита для патронов и снарядов.

Германская пропаганда постаралась использовать факты безрезультатных действий сионистов, значительная часть коих придерживалась четкого пробританского курса и резко возражала против интернационализации Палестины, для дискредитации политики противостоящей Берлину европейской коалиции. Позиция влиятельного еврейского лобби в Америке по отношению к Германии стала более благосклонной. Скрепя сердце, Лондон и Париж вынуждены были начать очередной 'тур политического вальса' с русскими и в Москву вновь зачастили французские и английские делегации...

-Ваше Величество, зондаж?

-Зондаж...Ну, что же, пусть зондируют. Лондон, как мне представляется, совершил большую ошибку. Дружелюбная внешняя политика России по отношению к Западу, особенно в последние годы, ошибочно принята за слабость нашу. Одно время мы, русские, ничего так не боялись, как общественного мнения Европы. Нынче же не так. Отступаться от того, что особо нам дорого, что принадлежит нам по праву и кровью великой куплено, мы не намерены.

-Лондон попытается изолировать нас...

-От друзей, настоящих, верных, не отступимся.

-Лондон решит нас дожать.

-Уж не раз обсуждалось сие, князь. Но Лондон недооценивает готовности откровенно и действенно, ежели потребно станет, противостоять британскому натиску. Создается впечатление, что Лондон пребывает в мире грез и не знает элементарных фактов.

-У бриттов могут сдать нервы... — заметил министр.

-Да? И Лондон возьмется за старое и излюбленное — экономические санкции и торговая блокада?

-Может. Вполне. Схема применения механизма достаточно проста и примитивна. Предпримут против нас акции, нацеленные прежде всего на возбуждение нашей отрицательной реакции, затем выдвинут искусственные обвинения, подхватят и растиражируют в прессе.

-Самонадеянно. Так — то мы незлобливы, смиренны и просты. Но, простота, конечно, вещь хорошая до поры до времени. И Бог простоту любит, но не всякую.

Государь помолчал, раздумывая, наконец, пытливо глядя на министра Долгорукова, негромко сказал:

-Нет, аудиенции не будет. Примите вы. Переговоры будете вести вы и министр торговли и промышленности Никольский. И покончим на этом, спешу, с докладом ожидает министр внутренних дел, затем еду в Земский Собор, а после убываю на маневры...

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Голицынский дворец.

Накануне своего отъезда на маневры, назначенного на ранний вечер понедельника, государь почтил своим присутствием Земский Собор, открывавший очередную заседательную сессию.

Когда — то бывшее важной чертой Земского собора, вовсе не парламента и даже не зародыша оного, а нечто совершенно другого, принадлежащего принципиально иной политической традиции, право 'советывания', со временем само собой упразднилось. Земский Собор стал органом законодательной, судебной и исполнительной власти, а не простым консультативным учреждением. Государство нуждалось в разговоре со всем народом на постоянной основе — 'народоправство' позволяло избегать вспышек яростной вооруженной борьбы...

Влияние Собора было значительным. Собор — 'совет всея земли', как — никак. Выборный человек (причем жалование выборным не платилось), безусловно, ощущал себя представителем своего города, земства, видел в себе делегата, что выражалось формулировками типа: 'прислан к Москве', 'во всего города место', 'в выборе ото всего города'.

Даже переход от сословно — представительной монархии к абсолютизму, переход неизбежный и 'прогрессивный', не привел к исчезновению Земского Собора, хотя и ослабил его. При переходе к монархии конституционной он вновь обрел полноту власти, и он мог дать отпор бюрократическим кругам высшей администрации.

Западноевропейскому парламентаризму была противопоставлена идея народного представительства при монархической форме правления. Народное представительство являло собой орудие общения монарха с национальным духом и интересами. Оно дополняло самодержавие и подчеркивало присутствие народа через своих делегатов в государственных учреждениях. Русское самодержавие представляло тип монархии истинной, составляющей верховенство народной веры и духа в лице монарха, то есть соединение идеи верховенства власти и народного единства.

Раньше каждый Земский Собор открывался торжественной службой в кремлевском Успенском соборе, иногда случались и крестные ходы, после чего происходило торжественное заседание Собора в полном составе. Царь произносил речь и ставил задания. После устраивались совещательные заседания выборных между собой. Теперь этого обыкновения не было.

До 1707 года 'собрание лутших людей' российской державы заседало в Грановитой палате Московского Кремля. После, для Земского Собора государевой казной было выкуплено здание каменных палат боярина Голицына, 'дворцового воеводы и оберегателя царственной большой печати' в Охотном ряду, меж Тверской и Дмитровкой. Отныне там и проводились заседания выборных депутатов со всей России. Для депутатского корпуса в палатах было устроено 'особое размещение' — два роскошных парадных зала, Большая столовая и Шатровая палаты, разделенные сенями, были объединены в один. В нем установлены были пятьсот двадцать шесть аршин 'особых лавок', или 'скамей с откосками впереди, наподобие налоя или ученических столов'. Кроме того, сделано было четыре налоя из красного дерева, десять столов круглых, шесть столов длинных, поставлено пять с половиной дюжин стульев и устроено 'секретное место' для самого государя. По обеим сторонам 'секретного места' также были поставлены лавки, которые все были обиты, а равно и пол 'размещения' красным сукном, а столы были покрыты алым сукном. На обитых лавках восседала Верхняя палата Собора, составленная из наследственных, аристократических элементов, титулованных наследников старобоярских фамилий, иерархов русской православной церкви во главе с Патриархом, назначенных государем высших сановников и верховных судей. Верхняя палата представляла 'высшую политическую способность', а вовсе не обломки отжившего сословного порядка. Надлежащие устойчивость и влиятельность Верхней Палаты обеспечивались сочетанием различных способов ее формирования: по наследству, по должности, по выбору и по назначению монарха. Последнее было особенно важным обстоятельством, поскольку давало государю возможность исполнять роль умерителя, посредника между аристократией и демократией.

На прочих лавках, в зале, — Ответная палата, составленная из выборных людей, 'крепких, разумных, добрых, постоятельных', то есть знающих народные нужды и умеющих о них рассказать, для которых 'государевы и земские дела за обычай'. Количество выборных было определено в двести человек. Нашлось в Голицынских палатах место для размещения Соборных коллегий, комитетов, комиссий, в Верхней Крестовой палате расположилась Канцелярия, бывшие Конюшенная и Оружейная палаты были отведены под архив Земского Собора.

По традиции в зал для заседаний 'лутших людей' иностранные послы и представители прессы не допускались, но они могли лицезреть торжественный вход и выход государя в Голицынские палаты. Царь выступал тихо и торжественно, опираясь на богатый серебряный вызолоченный жезл. За ним следовало более тридцати человек свиты. Шел царь посреди четырех молодых людей, сильных и рослых: это были рынды, сыновья знатнейших 'горлатных шапок', старобоярских царедворцев. Одеты они были одинаково: в высоких шапках из белого бархата, с жемчугом и серебром, подбитые и опущенные вокруг большим рысьим мехом. Мундиры их были с большими серебряными пуговицами и галунами, подбиты горностаями. На ногах — белые сапоги с подковками. Каждый из рынд на плече нес красивый большой топор, блестевший серебром и золотом.

Послы иностранных держав в своем дипломатическом кругу говорили о старинных московских порядках, сохранившихся с прежних времен, как о порядках у папуасов, с той лишь разницей, что за русскими признавали их могущественность, и что с ними надо было считаться неизмеримо больше, чем с папуасскими племенами. Для русских иронический тон иностранцев по отношению к старым традициям и обрядовым действам был делом привычным и они почти не обращали внимания на насмешливых дипломатов, с которыми по — прежнему были если не любезны, то учтивы, и обязывали покупать в Москве все по тройной цене...

Торжественная, церемониальная часть открытия заседательной сессии проходила быстро, депутаты к работе приступали немедленно.

Государь спешил и потому ограничился краткой напутственной речью.

-Господа представители и господа Верхняя Палата! Хотел бы поблагодарить вас за ту ответственную работу, что вы осуществляете в стенах этого зала и сказать вам несколько слов! Соборное начало, которое вы, собравшиеся здесь, олицетворяете, было и оно остается русским явлением, глубоко индивидуальным. В глазах иностранцев это явление было и до сих пор остается 'великой несообразностью', чем — то непостижимым и вообще 'определенно непонятным', а, может быть, даже и ненормальным. Соборное начало, как явление, взращивалось и проверялось веками. Именно оно зародило и укрепило, подняло и раскинуло то, что известно человечеству под именем Исторической России. Именно оно, это соборное начало, вопреки всем окаянным условиям — климатическим, географическим и военно — политическим создало в России поистине самую совершенную форму демократического устройства, какая только известная Мировой истории, — Соборную Монархию или, выражаясь на современном языке, Демократическое Самодержавие, — такой режим, при котором Царь, Народ и Церковь совместными усилиями своей мысли, воли и православной совести ковали государственное благополучие своей страны. Число народных представителей от всего населения, от всех его слоев и категорий, — лиц, профессионально связанных с местом и со всей сферой своей работы и потому, конечно, максимально сведущих по линии той области государственного хозяйства, которую они представляют, как специалисты, невелико. Эти представители естественно заинтересованы не в том, как бы это половчее и понапористее дорваться до власти и сесть на шею народную, а исключительно в том, как бы возможно полнее и возможно вернее осветить, защитить и укрепить интересы государства по данной линии государственно — хозяйственной жизни. Этим лицам, чтобы быть избранным в Земский Собор, не надо ничего обещать, а, следовательно, и лгать своим избирателям, им не надо никого подкупать или соблазнять, обволакивать и обманывать какой бы то ни было пропагандой и тратить на нее бешеные деньги, иногда очень темного происхождения. Этим лицам требуется только одно — знать возможно полнее и понимать возможно глубже ту сферу труда, которую они представляют, и освещать эту сферу возможно честнее. Наиболее знающий, толковый и живой, наиболее честный и верный сын своего народа сам собою, силою своего труда, своей даровитости, своих познаний, своего опыта и своего душевного благородства автоматически выбрасывается на гребень жизни и посылается представителем народа на Земский Собор. Одаренные по природе, преданные своему делу и верные своей стране, эти люди — члены Земского Собора работают так, как никогда не работали, да и не могут работать никакие парламентарии...Надеюсь, крепко надеюсь, что вы, господа представители и вы, господа Верхняя палата, своей повседневной работой и делами сумеете дать четкий и обоснованный ответ на традиционный русский вопрос: 'Что делать?'. Полагаю, вы придете к общему решению. От нас от всех ныне потребуется одно принципиальное решение — отказ от прежней практики преодоления разногласий, когда в каждом ином и особенно в каждом противоположном мировоззрении, виделся враг, а не оппонент, с которым не следует обсуждать спорные вопросы, находить возможные согласованные решения. Но я, господа, надеюсь на вашу работу.

...Зал разразился громкими аплодисментами. Особливо неиствовали выборные от Аграрного союза — партии, выступавшей как политическая организация мелкого и среднего крестьянства, а вовсе не как партия аграрного капитала. В Земском соборе партия имела шестнадцать мандатов. Им вторили выборные от Русской Коалиционной партии, созданной в 1887 году из частей ранее враждебных партий староконсервативного толка и младоконсерваторов, объединившихся на умеренной националистической платформе — их идеалом были вполне определенные общественные ценности: национальное русское государство, в котором верховная власть заботилась бы о предоставлении прав основной, русской нации, и основному сословию — крестьянству, защищала бы его от давления, нападок и нажима со стороны крупного капитала...

Главное, как показалось выборным, было сказано. Но царь, сделав продолжительную паузу, продолжил:

-Почему я говорю, что надеюсь на вас и на принимаемые вами согласованные взвешенные решения? 'Я знаю силу слов', — так, кажется, сказал известный отечественный поэт — радикалист Маяковский. И мировая история дает многочисленные примеры, которые подтверждают признание слов поэта. Я также исхожу из глубокой убежденности в исторической оправданности курса на национальное единство, на национальное примирение, на искоренение различных крайностей и 'шатости', разъединяющих русское общество. Все, что позволяет 'сравнять', 'примирить' социальные, сословные и политические противоречия, все, что могло бы объединить вокруг общих национальных символов всех честных и добрых русских, все, что создавало бы 'гармонию' русского общества, должно быть решительно поддержано, должно укрепляться и пестоваться словом и делом Земского Собора! Вы — 'совет всея земли', и вам решать судьбу державную. Надеюсь, что вы не потеряли веру в Россию, и в то, что единство может нас привести к победе. Народы России призвали в ряды власти вас, самых лучших людей из всех партий. Вы собрали всё то доверие, все элементы народной организации и я надеюсь, что вы, господа выборные, будет достойны народного доверия. Это наилучшим образом служит России!

...Вновь грянули аплодисменты, но государь, не дожидаясь их окончания, милостиво кивнул народным депутатам и быстро покинул 'секретное место'.

Вослед за государем разъехались по посольствам и миссиям иностранные дипломаты и представители прессы. Разъехались, чтобы шутить, рассказывать анекдоты и обсуждать русских генералов, способных выпить бутылку водки, не отнимая ото рта, как если бы также обсуждали повадки и ужимки популярного орангутанга в зоологическом саду.

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Патриаршая слобода. Трехпрудный переулок.

Нильссон едва дождалась разъезда дипломатического корпуса от стен Голицынского дворца — по просьбе первого секретаря посольства Гудрун находилась при после, в качестве переводчицы. Она желала только одного — как можно скорее увидеть Чечеля. Однако Гудрун сумела взять себя в руки и сначала поехала посольство — ее служебная квартирка размещалась на первом этаже здания дипломатической миссии. Понедельник изрядно утомил Гудрун. Запарковавшись во дворе посольства, она почувствовала себя разбитой, опустошенной. В мыслях своих Гудрун упорно обходила действительную причину своего скверного настроения.

'Что это со мной?' — думала она, проходя посольским коридором в свою комнату. — Неужели этот русский со странной фамилией действительно задел ее душу? Нет, нет и еще раз нет. 'Собственно, почему нет? Он умен. Видимо, добр. Не слишком мужественен. Но великодушен. Впрочем, застенчив и несколько стеснителен. Боже, русский, стеснительный русский...А все — таки, когда я его встречу, когда я увижу его...' — она явственно представила растерянное лицо Чечеля.

Гудрун долго сидела на диванчике, подобрав под себя ноги, рассеянно смотрела в окно, потом решилась — она приняла душистую ванну, оделась, наскоро опрокинула в себя бокал вина, дрянного мозельского, села в свой автомобиль и поехала на Патриаршие пруды...

...Когда Чечель открыл дверь, стоявшая на пороге квартиры Гудрун Нильссон одарила его наиболее соблазнительной из своих улыбок.

-Вы? — удивился он, пропуская шведку в прихожую.

-Я.

-Удивительно, вы барабанили в дверь словно токмак — баба. Однако вы совершенно на нее не похожи...

-Токмак — баба? — удивилась Гудрун и наигранно — обиженным тоном попробовала уточнить услышанное. — Кто это? Русское ругательство, означающее незваного гостя?

-На Балканах, в Герцеговине упоминаются токмак — бабы, могучие женщины с большими деревянными молотами, которые еще называются долбнями. Молоты, кроме них, никто кроме них не может поднять. — пояснил Чечель. — Они только и делают, что, собравшись вместе в середине мира, ударяют молотами.

-Я ничего не поняла и я могу обидеться. Но я сделаю вид, что все поняла и не стану на вас обижаться, Серж. — быстро ответила Гудрун. — Просто потому, что я очень хотела увидеть вас.

Чечель слегка вздохнул.

-Я очень рад, что гнев оставил вас. — сказал он.

-Невозможно оставаться сердитым подле вас, Серж...Можно войти?

Гудрун улыбнулась, слегка подалась вперед, и платье соскользнуло с ее плеч к ногам. Под ним ничего не было. Кроме ажурных французских чулок, тонких, прозрачных. Несколько мгновений она стояла, совершенно обнаженная, освещенная светом из прихожей.

-Хочу, чтобы вы оценили...

-Я оценил. Честно...

-У каждого мужчины должно остаться воспоминание о мисс Говорт — сказала Гудрун.

-'Вам небом для меня в улыбке Мэри милой уже не заблистать' — процитировал Чечель негромко, но выразительно — волнующе.

Он завороженно смотрел на Гудрун Нильссон — бледная кожа, кое — где родинки и веснушки, аккуратная, размером с персик грудь с маленькими, почти незаметными, нежно — розовыми набухшими сосками, плоский живот, талия...Она стояла, прикрыв низ живота одной рукой. А он, не скрываясь, любовался округлыми очертаниями ее грудей.

-Я действительно свожу вас с ума, да? Или вы намеренно делаете столь восхищенный вид? — спросила Гудрун.

Он медленно покачал головой.

-Я сожалею. — сказал Чечель.

-О чем? — шведка заволновалась.

-Что не встретил вас гораздо раньше.

-Правда? — голос ее вздрогнул.

-Истинная...— он кивнул и добавил поспешно, — я чувствую, знаете, интуитивно чувствую. Что — то совпало в наших дорогах...

...Лицо Чечеля ушло вбок, и через мгновение Гудрун ощутила, как по ее шее снизу вверх, оставляя за собой чуть влажную полосу, медленно проскользнул язык. Затем она почувствовала, как сопровождаемый жарким дыханием язык переместился на ушко. По ее телу пробежала легкая дрожь.

Вслед за ушком язык его переместился к щеке, затем губы стали осыпать лицо Гудрун легкими, чуть суховатыми поцелуями. Гудрун ответила на это едва уловимой улыбкой. Губы Чечеля не прекращали своих трепетных прикосновений. Руки его потихоньку, осторожно, ощупывали грудь, скользили вниз по шелковистой коже. Ответом стал томный, еле слышный стон — вздох...

...Раскрасневшаяся, с перепутанными волосами, Гудрун быстро уснула, но Чечель лежал на спине, положив руки под голову, и смутные, неясные, тревожные мысли роились в голове: предчувствие какой — то подкрадывающейся беды постепенно овладевало им. Чечель ощущал страх, что он что — то недодумал, где-то допустил какой — то просчет, что он ошибся — жил в уме, то усиливаясь, то замирая...Ровное дыхание женщины в постели рядом с ним, успокаивало Чечеля, тревожные мысли постепенно таяли, будущее предвещало волнующий поворот в событиях и в жизни...И ему совсем непонятно было, контролирует ли он будущие встречи и действия, управляет ли он своей жизнью по — прежнему...

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Британское посольство.

-Вы все же предпочитаете остановиться не в посольстве, а частным образом? — спросил британский посол сэр Лорейн, наливая в высокий бокал немного бренди.

-Так будет удобнее. Я не стесню вас, вы не станете связывать мне руки. — улыбнулся лорд Милн.

Посол и лорд Милн беседовали в кабинете сэра Лорейна.

-Вы меня нисколько не стесните. Что касается связывания рук...Многие пытаются внушить мне мысль, что я должен исходить из интересов Британской империи...— сказал посол.

-А разве это не так? — с улыбкой возразил лорд Милн. — О русских пусть болит голова у них самих.

-Но пора бы уже понять — в современном мире интересы переплетены настолько тесно, что национальный эгоизм, совсем недавно считавшийся доблестью, сегодня не по карману и обходится весьма дорого. Так дорого, что теряет всякий смысл. В этом Англия могла убедиться во время 'битвы за Ла — Манш'.

-В июне месяце вы, господин посол, по поручению лорда Горринга, главного дипломатического советника британского правительства, подготовили записку, в которой был сделан анализ с целью ответить на вопрос: что может представить большую угрозу для старой доброй Англии — Германия или Россия. По безоговорочному мнению дипломатов в долговременной перспективе Россия может быть для Англии гораздо страшнее, и будет представлять серьезную опасность, нежели Германия с идеями о реванше. Ваш обзор изучен в Лондоне. Да, я помню ваш доклад. Писали вы обтекаемо, дипломатическим слогом, с вежливыми оговорками.

Сэр Лорейн улыбнулся.

-Но давайте все же взглянем на вещи трезво. Мы оказались низведены до положения второсортной державы! — лорд Милн проговорил это зло и громко. — Еще каких — то двадцать лет назад перед нами с почтением снимали шляпу в большинстве стран мира. Ныне слово 'англичанин' произносят словно какое — то ругательство. Черт знает что! Все нам ставят условия: голодранцы из карпатской глуши, японские макаки, вонючие персы! Все требуют прописать тысячи пунктов, одно немыслимее другого — при обсуждении с ними же двусторонних договоров о нашей помощи в их же экономическом развитии! Подумать только — о помощи им, в развитии их экономики! И кто виноват во всем этом?

-Откуда мне знать? — сэр Перси Лорейн пожал плечами, вскинул брови, взгляд его был недоуменно — беспомощным, хотя в уголках губ пряталась лукавая улыбка.

-Русские. — сказал лорд Милн. — Да, русские. Всюду они лезут, всюду они суют свой нос, везде у них дела — и в Азии, и в Европе, и в Африке, под самым нашим носом!

-Во имя всего святого, в Сити всерьез решили поссориться с русскими? — спросил посол.

-С чего вы взяли?

-Последние шаги Сити едва ли оставляют сомнения на этот счет.

-В Сити ориентируются на информации, что поставляет ваша дипломатическая служба, дорогой Перси. И по данным вашей службы, и по данным других служб Его Величества, потенциал русских довольно заметно превосходит наш.

-Так стоит ли ссориться?

-Разумеется, никто не хочет ссориться с русским медведем. Но Москве надо дать понять, что Англия не потерпит нарушения политического равновесия. Последние шаги Кремля в Персии заставляют усомниться в желании русских придерживаться паритета.

-От этого в газетах царит такая истерика?

-Англия свободная страна и никто не вправе запретить прессе высказывать свои опасения. И потом, биржа...

-Ах, вот в чем причина? Биржу лихорадит?

-Не просто лихорадит. Я чувствую, что вот — вот начнется столпотворение. Курсы акций Армстронга и Детердинга падают. Это не столь большая проблема, но всерьез теряет средний владелец акций. А его поддержка и его мнение в Сити не безразличны.

-Чтобы обуздать русских придется идти на жертвы. Англия готова? Вернее так: правительство готово?

-На этот счет есть разные точки зрения. — сказал лорд Милн, отпив бренди.

-Где? — спросил посол.

-В правительстве. Во дворце. В Сити.

-Россия...Вечная тема. Давайте — ка лучше поговорим о другом.

-Поговорим о нефти.

-Нефть? Извольте.

-Длительную экономическую и, следовательно, политическую стабильность нам может обеспечить лишь надежный контроль над месторождениями в районе Персидского залива и всего Ближнего Востока. — проговорил лорд Милн. — А там как раз активно хозяйничают русские, сэр Лорейн...

-Да, русские активны. Но не оттого ли, что мы вовремя не сумели с ними договориться?

-По поводу нефти? Зачем нам было нужно договариваться с русскими? После подписания англо — персидского союзного договора в 1926 году мы прочно гарантировали британские военно — стратегические и экономические позиции в Персидском заливе и в Месопотамии.

-Так нам тогда казалось. — заметил посол. — Мы полагали, ошибочно полагали, что все затеяно русскими, чтобы добиться от Англии уступок в европейских делах. А русские предлагали иное: сдержать рост национально — освободительных движений, устранить все сомнения в целесообразности крупных инвестиций в нефтяную отрасль Месопотамии и Персии и форсировать процесс выработки условий сотрудничества и соперничества между капиталами на Ближнем Востоке. Я напомню, что в 1928 году Москва предлагала начать переговоры с нами об освоении ресурсов Ближнего Востока.

-И это вызвало наше беспокойство. К тому же интересы Лондонского Сити были проигнорированы русской стороной.

-Русские предлагали персидскую нефть оставить персам, нефть Мосула и Кувейта — нам, нефть Бахрейна и Договорного Омана поделить между сторонами, вошедшими бы в международный консорциум, взамен соперничества иностранных нефтяных компаний.

-Да, я помню. — лорд Милн кивнул головой, соглашаясь с послом. — В эту многонациональную корпорацию должны были войти наша полуправительственная 'Англо — Персидская нефтяная компания', англо — голландский трест 'Ройял Датч Шелл' Детердинга, французская полуправительственная 'Франсез де Петроль', американская нефтяная компания 'Стандард Ойл оф Нью — Джерси'.

-По сути Москва предложила заложить фундамент системы контроля на мировом нефтяном рынке. Речь шла об основах политического и экономического альянса.

-Слова, слова...

-Москве нечего делать в Персии. У нее есть Баку, Грозный, Майкоп...

-И русские настойчиво протаскивали свою нефтяную корпорацию. — усмешливо ответил лорд Милн. — Эту свою РГНК*...

-Москва предлагала сохранить баланс интересов...

-Баланс интересов? Подмяв четверть мирового рынка нефти?

-Но другие — то три четверти рынка контролирует не Москва.

-Ну и что?

-Позвольте мне, дипломату карьерному, дать вам совет, лорд Милн. — сказал сэр Лорейн. — Вы собираетесь вести с русскими переговоры. Помимо вопросов экономических, вы намерены обсуждать также и политические.

-Да.

-Поиск баланса интересов предполагает возрождение дипломатии как искусства переговоров, как инструмента достижения согласия. А это связано с преодолением целого ряда стереотипов. Часто можно слышать: что ни шаг навстречу партнеру — то уступка. Надо сказать, что обращенные к политикам слова об уступках нередко звучат обвинительно. Но уступки бывают разные, да и потом как же без них? Без них компромисса и баланса не достичь. И еще раз: уступки уступкам рознь. Допустим, в начале переговоров одна сторона выдвинула десять требований, заведомо неприемлемых для другой, совершенно излишних с точки зрения собственных интересов. Но ведь в ходе переговоров три, пять или все десять таких 'балластных' требований могут быть сняты. Это уступка действительная или мнимая? Конечно, мнимая. Однако существуют и неизбежно должны быть уступки реальные. Но это уже — уступки разума, здравого смысла, они — то и делают возможным достижение баланса интересов всех сторон.

-Мы не сумели договориться отчасти из — за того, что у нас не было стратегии. Теперь настало время для детальной, серьезной, глубокой разработки 'нефтяной стратегии' в складывающихся новых условиях. Нам надо сделать ставку на Хиджаз, на саудитов и шейхов Договорного Омана. Нам надо сделать ставку на противоречиях в арабском мире.

-Да, Персия подложила нам крупную свинью. — согласился посол.

-Персия? Она здесь ни при чем. Свинью нам подложили русские. Осенью 1929 года Персия, при поддержке русских, заняла Бахрейнские острова. Мы заявили по этому поводу энергичный протест, но протестом дело и кончилось. Бряцать оружием в сторону России правительство не захотело.

-Наверное, правильно сделало...

-Но я оптимист. — сказал лорд Милн, улыбаясь. — Никогда не надо считать какой — то вариант абсолютно исчерпанным. Гибкость политика заключается в том, чтобы уметь отказываться от предвзятых точек зрения и догматических концепций. Мы изрядно переоценили свои силы и возможности в Персии. Но это вовсе не означает, что теперь мы должны навсегда отказаться от попыток реванша. Устойчивое положение может стать неустойчивым...

=================

РГНК* — 'Русская генеральная нефтяная корпорация' (РГНК — 'Ойл' ) — мощный холдинг, который владел почти половиной российского и четвертью европейского рынков. 28 июня 1907 года было принято знаковое для нефтяной отрасли России решение: Русско — Азиатским, Международным и другими банками, а также нефтепромышленниками С.Г. Лианозовым, Т.В. Белозерским и другими была учреждена 'Русская генеральная нефтяная корпорация' ('Ойл'). В корпорацию вошли крупнейшие российские нефтяные компании: 'Бакинское нефтяное общество', 'Товарищество Лианозова', 'Нефтепромышленное и торговое общество 'А.И. Манташев и К', 'Русское товарищество Нефти', 'Каспийское товарищество', 'Московско — Кавказское нефтяное и промышленно — торговое товарищество'. Участники 'Русской генеральной нефтяной корпорации', работая на рынках самостоятельно, составили мощную конкуренцию 'Товариществу нефтяного производства братьев Нобель' и Royal Dutsch Shell. К тому же РГНК — 'Ойл', как и другие российские компании пользовалась значительной поддержкой государства.

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Колпачный переулок — 'Бауманский сад'

Коммерческий советник сам вызвался отвезти лорда Милна после беседы министра с послом.

-Не желаете ли увидеть месторасположение 'Бауманского сада'? — спросил Каррингтон лорда Милна, едва тот устроился на заднем сиденье автомобиля коммерческого советника.

-Я много слышал о нем в Лондоне. — ответил министр. — Покажите.

-Охотно. — отозвался Каррингтон. — Сад действительно замечательный...

...И это было чистейшей правдой. В 1658 году вместе с датским посланником прибыл в Россию подполковник Николай Бауман, привезший с собой не только целый штат специалистов по созданию артиллерийского подразделения нового типа с разными видами орудий, но и 'мастера по устроению садов'. Этот мастер облагородил усадьбу Баумана, выделенную подполковнику от казны в Басманной слободе, устроив уникальный ботанический сад. Первыми посадками в саду стали яблони, сливы и тены, затем пошли кустарниковые и декоративные растения. Со временем в 'Бауманский сад' или в 'сад Баумана' люди и сами стали привозить редкие сорта растений из разных мест.

Бауман завел традицию раздавать урожай слив, яблок, груш, ягод и трав всем желающим, а на сентябрьский Новый год — букеты школярам.

Настоящей 'изюминкой' Бауманского сада были клематисы — многолетние травянистые растения из умеренной и субтропической зон. Широко использовавшиеся в декоративном садоводстве. 'Бауманские лютики' — клематисы привлекли внимание британских коронованных особ — король Эдуард VI, дважды побывавший в Москве, посещал сад, а королева Виктория, также посетившая Москву в 1867 году, даже увезла на туманный Альбион несколько деревянистых черенков и семена растения, зарегистрировав их в 'Королевском Садоводческом Обществе'.

В конце XVIII века потомки Баумана прикупили несколько приусадебных участков у Чулковых и Левашовых, отстроили искусственный грот и значительно расширили территорию 'Бауманского сада'. В состав сада также вошло здание особняка Голицыных с хозяйственными постройками — владелец передал его в общественное пользование. Помимо усадьбы Голицыных, в том числе и старинных палат, передан был саду и небольшой двухэтажный особнячок, пожалуй, один из самых интересных и загадочных домов на Старой Басманной. Порой этот дом называли путевым дворцом Великого Князя Московского Василия III. Но никаких документальных подтверждений тому до сих пор не обнаружено, поэтому считать эти старинные палаты великокняжеским дворцом было явно преждевременно. Старое здание, надстроенное вторым этажом, после длительной реставрации было превращено в общественный ботанический музей с хранилищем, гербарием и библиотекой.

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Колпачный переулок — 'Бауманский сад'.

Едва заурчал мотор и машина Каррингтона тронулась и выехала из ворот британского посольства в Колпачном переулке, по соседству с дипломатической миссией, в двухэтажном неприметном здании, дежурный наблюдатель стационарного наблюдательного поста Четвертого Отделения Департамента Государственной Охраны рутинно отметил в регистрационной книге: 'Желтый 'талбот' номер 021 БД 1876 выехал из посольства в 21 час 29 минут. В машине двое — коммерческий советник посольства Каррингтон и министр внешней торговли Милн (лорд)'.

За 'талботом' неспеша двинулись две машины наблюдения. Перед тем как повернуть с Колпачного переулка на Покровку, Каррингтон остановил машину, купил в цветочной лавке небольшой букетик и положил его возле переднего стекла. После этого 'талбот' понесся по Покровке, мимо Чистопрудного бульвара, Садово — Черногрязской, пересек площадь Земляного вала, по Старой Басманной, через путепровод, свернул налево, к зданию Управления Московско — Курско — Нижегородской железной дороги, затем направо, к 'Бауманскому саду'...Машины наблюдения держались позади, на приличном удалении...

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. 'Бауманский сад' — Бутырская слобода.

-До Королевских ботанических садов Кью этот сад не дотягивает. — сказал лорд Милн.

-Естественно. — вяло отозвался Каррингтон.

-Кустарник не мешало бы немного прорядить.

Каррингтон усмехнулся про себя — все лужайки и клумбы сада Баумана были безупречно ухоженны, кругом суетилась, несмотря на вечерний час, команда садовников, наводивших порядок буквально в каждом углу.

-И все же занятный садик. — сказал лорд Милн.

-Да, сэр. Но сейчас мы проследуем в Бутырскую слободу, там тоже есть частный ботанический сад.

-Москва — город садов... — хмыкнул лорд Милн.

-Завтра начинаете переговорный процесс? — поинтересовался Малькольм Каррингтон, выждав немного времени, пока лорд Милн наслаждался видами сада, в котором бывали английские коронованные особы.

-Вероятно. — уклончиво ответил лорд Милн. — Для начала выслушаем экспертов.

-Буду с вами откровенен, господин министр. Вам будет трудно.

-Да, правительство по — прежнему не согласовало позицию по вопросам, намеченным к обсуждению. В определенных кругах считают, что это говорит о слабости премьер — министра и о том, что внутри кабинета царят соперничество и недовольство проводимой главой правительства внешнеполитического курса. Иными словами, правительство не знает, что делать с русскими, вся надежда на мою миссию...

-Русские станут уклоняться от откровенных разговоров.

-Только со мной или вообще с английской стороной?

-Репутация британской дипломатической миссии в Москве считается подпорченной. Два года назад, во время похорон прежнего царя, наш тогдашний посол, сэр Оливер Гаскойн, в первой телеграмме, отправленной в Лондон после смерти русского монарха, отмечал, что главным его чувством было удовлетворение тем, что царя не стало, а в посольстве по этому поводу все веселятся. Часть текста телеграммы каким — то неведомым образом оказалась известна широкому кругу лиц в Лондоне, а затем и в Москве. К этому добавилось безобразное поведение некоторых наших сотрудников, откупоривавших бутылки с шампанским прямо на глазах у русских.

-Любопытно. — хмыкнул лорд Милн.

Автомобиль Каррингтона подъехал к 'парусиновому особняку' и британский министр с любопытством разглядывал здание

-Нынешний посол также не пользуется расположением российских властей. — сказал Каррингтон. — Сэр Лорейн на днях заикнулся было о желательности получения аудиенции в Кремле по ближневосточному вопросу, но русские ответили, что царь не занимается дипломатической деятельностью. В итоге в аудиенции было отказано.

-Малькольм, вы, кстати, включены в состав делегации и будете присутствовать на переговорах. Вы станете моим ближайшим помощником. Вы, как никто другой, разбираетесь во всей этой русской кухне.

-Да, это правда. Разбираюсь. Однако замечу, если ребенок объестся чем — либо, то отвращение к этому роду пищи остается нередко чрезвычайно стойким в последующие годы, а иногда сохраняется на всю жизнь. — заметил Каррингтон.

-Московская жизнь, стало быть, 'обкормила' вас?

-Чересчур. Я получил крепкую дозу антироссийской вакцины.

-А что, есть такая? — пошутил лорд Милн.

-Есть. Называется 'опахивание'.

-Что это?

-Опахивание — это обряд, проводившийся в русских деревнях при эпидемии среди людей и животных. Группа вдов и девушек, раздевшись до рубах, а то и донага, впрягалась в плуг или в соху и с пением и молитвами проводила борозду вокруг села. При опахивании, по рассказам старейшин, первый встречный и глянувший -колдун, который и наслал болезнь. Участники обхода бросались на встречного и зарубали топорами.

-Господи! Неужели такое практикуется в России? — лорд Милн был неподдельно изумлен.

-Разумеется...

...Неизвестно почему англичане облюбовали Бутырскую слободу. Возможно, непосредственное влияние оказал рельеф местности, а точнее, 'яма', в которой волей судьбы оказалась Бутырка. Помимо Бутырского пруда в низине лежали два обширных болота: к западу — Горелое, а к востоку — Пашенское. Сырая и заболоченная местность мало подходила для земледелия. Потому — то Бутырская слобода с давних пор была не земледельческим поселением, а служила пристанищем людей самого разного сорта.

С 1618 года в Бутырках стал квартировать Третий выборный полк 'иноземного строя', затем слободу заполнили поляки, взятые в плен в ходе очередной русско — польской войны. Поляки пробыли здесь недолго, после заключения мира их отпустили восвояси. Они оставили след в названиях двух улиц: Панской и Шпитальной*, а в истории Бутырской слободы начался новый и славный период: здесь стали селиться англичане. Английской Московской торговой компании уже недостаточно было места на Старом Английском дворе, в Зарядье.

У Бутырского пруда англичане разбили первый в Москве частный ботанический сад. Неподалеку от него англичанин Макгиди основал фабрику по производству хлопчатобумажных тканей, а другой англичанин, Ричард Браун организовал такелажную мастерскую. В 1809 году за Бутырской слободой, по западной стороне Дмитровской дороги, Обществом сельского хозяйства был построен Бутырский хутор для производства сельскохозяйственных опытов. Смотрителем хутора стал англичанин Рожер. В несколько лет возле хутора вырос целый благоустроенный поселок с несколькими улицами и двухэтажными кирпичными домами.

В 1837 году Московское общество сельского хозяйства признало необходимым основать в Москве земледельческий институт. Место под устраиваемый земледельческий институт было выбрано в Петровско — Прозоровском — некогда небольшой пустоши на речке Жабенке, притоке Лихоборки, принадлежавшей спервоначалу князьям Шуйским, затем Прозоровским. В 1662 году у села Семчино была построена церковь во имя Святых апостолов Петра и Павла. Именно от этой церкви и пошло новое название села — Семчино — Петровское. При Прозоровском, в 1692 году начинается устроение усадьбы и террасного парка, причем по классическому образцу французских регулярных парков. Так получилось Петровско — Прозоровское. Тогда же крестьяне построили плотину на реке Жабне, и образовался живописный каскад прудов, известных сегодня под названием Академических.

Московское общество сельского хозяйства арендовало в Петровско — Прозоровском территорию и здания усадьбы князя Прозоровского, которая в январе 1841 года по высочайшему повелению была выкуплена в казну 'с целью учреждения агрономического института, фермы и других сельскохозяйственных заведений'. 3 декабря 1845 года земледельческий институт был переименован в Московскую земледельческую и лесную академию. По своему статусу Московская академия была выше существовавшего к тому времени, недалеко от Могилева, Горы — Горецкого земледельческого института.

Главная слободская улица, Бутырская, особенно оживилась после открытия в 1845 года в Петровско — Прозоровском Московской земледельческой и лесной академии. Между академией и Бутырками (за огородами) появилось много дач московских жителей, и движение по улице настолько возросло, что в 1876 году по ней от Бутырской заставы до академии стал ходить 'паровичок' — маленький паровоз с пятью — шестью вагончиками трамвайного типа.

В Бутырской слободе появилось несколько предприятий: 'Товарищество скоропечатни Левенсон', художественно — строительно — слесарный завод Винклера, шерстяная фабрика Лутрейля, фабрика Цинзерлинга по выпуску тесьмы, ленты, шнуров, бахромы и кистей, парфюмерная фабрика Ралле, прядильная фабрика Анонимного общества, меднолитейный и арматурный завод Дергачева и Гаврилова, чугунолитейный завод Густава Листа, завод 'Московского Товарищества латунного и меднопрокатного заводов Мякишевых'.

Между тем, 'Английское предместье' продолжало строиться вдоль Дмитровского тракта и шагнуло дальше на север, за речку Лихоборку, по обеим берегам которой тянулись многочисленные частные кирпичные заводы, так называемые 'сараи', выпускавшие не менее миллиона кирпичей в год. На Лихоборке шотландцы братья Мюр обустроили химический завод

Относительно недалеко от Москвы, в Дмитровском уезде, основательно расположился шотландский купец Фрэнсис Гарднер, организовавший фарфоровое производство. Его предприятие стало лучшим частным фарфоровым заводом в России. С годами Гарднер наладил также и массовый выпуск фарфоровой посуды. Она высоко ценилась в России, и многие, кому не по карману было покупать импортный саксонский фарфор, охотно приобретали 'родной', гарднеровский.

Лорд Милн не без помощи коммерческого советника посла Каррингтона, назначенного опекать миссию министра внешней торговли Англии в Москве, обустроился в Бутырках. Бывшая британская подданная, вдова парусинового купца Вортледжа, имевшего несколько небольших фабрик по выработке парусины и брезента, с удовольствием предоставила британскому лорду и министру целый этаж в своем трехэтажном частном доме, что на углу Писцовой и Вятской улиц, возле частного ботанического сада. Здесь были несколько прудов, водоемов, ручьев, а на них стаи величественных лебедей, красные пеликаны, цапли, стоящие на одной ноге, выводки громко крякающих уток. Здесь были аллеи рододендронов, поля тюльпанов, голубых колокольчиков. Здесь была высокая красная пагода, возносящая свою резную главу над всем этим неистовством мировой флоры. Под деревьями и среди цветов бегали дети, а на скамейках и стульях устраивались старики, ищущие отдыха и спокойствия...

Дом вдовы Вортледжа был интересен. Вероятнее всего 'парусиновый особняк', как его называли на Москве, построили по собственному проекту известного столичного архитектора Хренова, однако достоверно не известно, сам ли он придумал этот экстравагантный ансамбль, который выделялся из общего массива построек и больше напоминает средневековый замок, нежели классическую городскую усадьбу, или ему кто -то подсказал. Основной особенностью строения стала полная асимметрия. Кроме того, для постройки практически всех элементов комплекса использовали не только привычные кирпичи, но и массивные валуны — это добавляло живописной композиции еще больший антураж Средневековья и наряду с разнящимися формами кровли и башенками создавал причудливый силуэт. Несомненно, ключевой доминантой ансамбля стал выразительный главный дом — эклектика с примесью модерна, обрамленная восьмигранным фонтаном, клумбами, цветниками и стеной хвойных деревьев. Фасад жилого дома как раз — таки больше всего и напоминал замок благодаря граненому эркеру с фигурным аттиком, прорезанным овальным окном и аккуратной башне.

Лорд Милн был доволен выбором Каррингтона...Однако хозяйка 'парусинового особняка' была не столь мила. Каррингтон представил лорда Милна вдове Вортледж и с хорошо скрываемым любопытством следил за реакцией министра.

Вдова была одета в черное вечернее платье с воротником — стойкой, простого фасона. Мрачность наряда не смягчал даже шейный платок.

Хозяйка была бледна, в ее взгляде читались скука и усталость.

-Хочу пожелать вам доброй ночи. Сэр. вы уж меня извините. — произнесла вдова низким грудным голосом. -Мне надо просмотреть еще несколько деловых бумаг и дать распоряжения по хозяйству на завтрашний день. Потом я намерена лечь отдыхать. У вас, господа, полагаю, тоже найдутся неотложные дела, и я не хотела бы вам мешать.

Лорд Милн пытался возразить, но хозяйка особняка, сухо кивнув, ушла в свою комнату, не дав министру возможности подобрать подходящие слова...

==================

Шпитальной*— Szpital (Шпиталь) Больница.

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Бутырская слобода. Угол Писцовой и Вятской улиц. Особняк вдовы Вортледж.

-Малькольм, предлагаю вам за приватной беседой распить бутылочку марочного портвейна, которое я привез из Лондона. — сказал лорд Милн, когда вдова Вортледж, откланявшись оставила министра и Каррингтона одних. — Я всегда в дальние поездки беру с собой бутылочку — другую. Так уж повелось со времен Большой войны. Я был в Колдстриме, в дворцовой страже в Буши. Пристрастился к хорошему вину. Под самый занавес войны оказался на Мадейре. Роскошный красный мундир колдстримской гвардии понадобился для демонстрации британской военной мощи португальцам, дабы развеять у некоторых из них ложные иллюзии...С Мадейры я вывез в Англию целый погребок настоящих портвейнов и желудочную хворь. Неприятное заболевание, да...

Министр поморщился, Каррингтон участливо кивнул головой:

-Что напугало португальцев больше — меховая шапка офицера — колдстримца или звезда Ордена Подвязки на воротнике*?

-И то, и другое. — хохотнул дорд Милн, которому было больше приятно повспоминать о времени, проведенном в полку, нежели о желудочной хвори.

-От портвейна не откажусь. — ответил Каррингтон. — Но прежде предлагаю почаевничать, как говорят здесь, в России: ароматный китайский чай и аппетитные тонкие сэндвичи. В посольстве перекусить толком не удалось? Или я ошибаюсь?

-Не ошибаетесь. Обед у сэра Лорейна был легкий, без мяса, без вина.

-Так теперь полагается, — смеясь, сказал Каррингтон.

-Что полагается?

-Обедать так, как сэр Лорейн — старый, пожилой англичанин, который начал внимательно следить за успехами медицины.

-Если дело обстоит подобным образом, что ж, можно и чай и сэндвичи.

-Стол уже сервирован. В гостиной.

-Приятный сюрприз.

Лорд Милн прошел с Каррингтоном в гостиную.

-Хм — м. — пробормотал министр. — Признаться, я не ожидал увидеть в этом строгом доме столь изысканную сервировку. Чувствуется, причем явно, женская рука...

-Хозяйка — любезнейшая женщина и гостеприимна. — сказал Каррингтон. — Вообще, с ней приятно побеседовать.

-А у ней нет крепкой дозы антироссийской вакцины, как в вас, Малькольм? — улыбнулся лорд Милн.

-Увы. — коммерческий советник посла развел руками. — Вдова обрусела до кончиков волос.

...Когда наконец с чаепитием было покончено, лорд Милн и Каррингтон, потягивая портвейн, приступили к неспешному приватному разговору. Вначале министр обсуждал с коммерческим советником коммерческие тонкости в деле торговых соглашений с русскими. Речь лорда Милна была суховатой и сдержанной, хотя слушать его Каррингтону было любопытно — министр был знатоком в этих вопросах и теперь с удовольствием демонстрировал свои знания.

-...Ситуация на российском рынке, с одной стороны, складывается необычайно благоприятная: огромная нехватка капитала и заведомо высокий процент прибыли. — говорил лорд Милн. Всеми манерами он напоминал доктора, искусного и тактичного. — По статистике каждый английский фунт, вкладываемый в Россию, возвращается через пару — тройку лет утроенный. Пока во всяком случае...

Неожиданно он прервал свои размышления и негромко сказал:

-Малькольм, вы дока по русским делам...

-Сэр, я...

-Хотите сказать, польщены? Но это так и есть. Вы безупречно говорите по — русски.

-Иностранцам тяжело дается этот язык, но мне много легче — я родился в Москве.

-Русский вопрос ваш конек. Вы сделали отличную карьеру, да еще в самом неприступном лондонском учреждении.

-Это вы про Форин — оффис, сэр? — тотчас вскинулся Каррингтон.

-А что, в Лондоне есть более неприступные учреждения? -спросил лорд Милн и посмотрел на коммерческого советника тяжелым цепким взглядом. — Вы неплохо разбираетесь в хитросплетениях российской внешней и внутренней политики.

-О, в этом нет моих особых заслуг. Сэр, мой московский знакомый, довольно успешный журналист, имеет доступ к различным досье на коммерческую тему, которые собирает его газета. В папки попадает все, что когда — либо было сказано, а точнее написано о том или ином интересующем человеке. Или персоне. Конечно, большей частью попадается макулатура, но иногда есть и шедевры. Порой откапываешь такие факты, что они тянут на сенсацию

-Просветите меня относительно политических раскладов Кремля?

-Сэр, во властных структурах Кремля существует, конечно же, группа людей, сочувствующих нам. Группа эта желает упаковать политическую капитуляцию России перед нами в приемлемые рамки легитимности...

-Даже так?

-Да. Ядро этой группы составляет слой государственных чиновников, видных банкиров и промышленников, и обслуживающей их профессуры и газет с выводком репортеров, не сильных моральных и этических принципов. Условно я бы назвал эту группу, это ядро 'голубями'.

-Русский министр...,этот...

-Никольский. — подсказал Каррингтон.

-Да. Никольский...Он не входит в число этой группы? Не 'голубь'?

-Отчасти.

-Познакомите меня с досье на Никольского?

-Я привезу вам его завтра после обеда.

Лорд Милн кивнул.

-Итак, 'голуби'... — продолжил Каррингтон. — 'Голуби' стремятся свести российскую внешнюю политику к имитации активности, обосновывая это тем, что Москва способна лишь к созданию иллюзии влияния везде и всюду...

-Однако это не совсем так. — заметил лорд Милн.

-Конечно. Есть и другие группы, прямо противоположных взглядов. Против них мы и ведем нашу работу.

-Трудная работа?

-Крайне трудная. Это же Россия...

===============================

меховая шапка офицера — колдстримца или звезда Ордена Подвязки на воротнике*? — Колдстримские гвардейцы носят красный плюмаж на правой стороне медвежьей шапки, на воротнике вышита звезда Ордена Подвязки.

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Ильинские ворота.

Хитрово, сидевший за письменным столом, увидел входящего в кабинет фон дер Лауница с коричневым кожаным портфелем в руках, порывисто встал навстречу:

-Депеша? — товарищ министра иностранных дел кивнул на портфель.

-Да.

Фон дер Лауниц подошел к столу, открыл портфель, достал синюю картонную папку и раскрыл ее. Хитрово взял папку, низко склонился над текстом, прочитал. Депеша завладела им, изложенное в ней было действительно важным.

-Что будем делать? — спросил Хитрово.

-Примем в Москве. — коротко ответил титулярный правитель Готии. — Разместим, как и предполагалось ранее, в особняке на Софийской набережной.

-Надо хорошенько подумать. — Хитрово взглянул на фон дер Лауница, не скрыв озабоченности. — Надо очень хорошо подумать.

-Необходимо сразу определиться с основой для переговоров. Вероятно, придется еще немного поторговаться. До начала переговоров. — спокойным тоном сказал фон дер Лауниц. — Прежде всего: торговый договор.

-Проект уже готов. Включим в него положение о товарах из Кореи, о беспошлинном вывозе японских товаров на Крайний Восток, о снижении пошлин и сборов для получения японцами паспортов для более упрощенного въезда японских подданных в российские пределы. Ну и положения о рыболовной конвенции, разумеется.

Хитрово помолчал, затем спросил:

-Значит, все — таки принц Кай?

-Мне доверительно сообщено, что он. — подтвердил фон дер Лауниц. — По крайней мере он, со всей категоричностью, какая только была возможна, поставил вопрос перед микадо.

-Что мы вообще о нем знаем? — задумчиво вопросил Хитрово. — Знаем, разумеется, немало. Принц в меру эмоционален. Чуть больше, чем это присуще японской нации. В то же время его действия могут опираться на директивы и указания высших сфер. Закрепленные, как это общепринято в такого рода обстоятельствах, в документе. Близок к микадо. Но само по себе это может и не иметь решающего значения.

-Японская сторона еще не сказала своего окончательного слова. — заметил фон дер Лауниц. — Наши предложения, так сказать, наметки, переданные с тактом и осторожностью, основываются на принципах, прямо противоположных тому, который так воодушевляет англичан, нынешних союзников Токио. Поэтому, могут возникнуть такие обстоятельства, при которых японская сторона изберет путь, как отвергнуть наши предложения.

-Мне думается, что в нашем анализе происходящего, не стоит изощряться. — сказал Хитрово. — С принцем Каем нужно быть практичными.

-Без изыска? Понимаю...

-Наш язык переговоров должен быть прост и ясен.

-Деловой язык? — уточнил фон дер Лауниц и товарищ министра иностранных дел кивнул в ответ.

-А что на это думает министр? — отозвался титулярный правитель Готии и взглядом показал на телефонный аппарат.

-Князь еще бодрствует. — сказал товарищ министра иностранных дел.

Хитрово взял трубку, не забыв взглянуть на тяжелые настенные часы. Его соединили с Долгоруковым и он начал излагать министру иностранных дел содержание полученной депеши, затем перешел к собственному пониманию ее:

-...Японцы отрядили специальную миссию. Ее возглавит принц Кай. Он имеет целью установить: как себе мыслят в Москве идею русско — японского континентального союза. Полагаю, глава японской миссии не сразу, а в ходе переговоров, очертит тот круг вопросов, кои интересуют Токио. И постарается обрести на них ответы. Да. Весь круг вопросов: торговля, экономическое сотрудничество, политические гарантии. Полагаю, если японцы решились на посылку миссии, значит у Токио есть интерес к российско — японскому договору, а наличие особых полномочий у принца Кая говорит о том, что намерения к заключению союза небеспочвенны. Хорошо. Подумаем.

Хитрово положил трубку, взглянул на фон дер Лауница.

-Идемте на Ильинку. Князь желает послушать нас вживую...

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Ильинка.

...В кабинете министра иностранных дел Долгорукова было сумрачно и душно.

-...Отчет посланника в Вене дает достаточно ясное представление...— говорил фон дер Лауниц.

-Ну — ну...— в голосе Долгорукова послышались скептические нотки.

-Беседа велась с глазу на глаз по — французски, хотя наш посланник Альфан мог изъясняться и по — японски, а японский посол Сато немного знает русский язык. — сказал Хитрово. — Японец был весьма любезен, сдержан и осторожен в выражениях.

-Это несущественные детали. Чья сторона инициировала встречу?

-Почин все — таки был японский.

-Скажите просто: от кого инициатива исходила? Посол Сато излагал от имени официального Токио?

-Сато и Хитрово обсудили проблемы Азиатского региона, поговорили о торгово — кредитном соглашении, в котором якобы заинтересована японская сторона, точнее торгово — промышленные круги, которые пытаются создать у российского правительства впечатление, что сотрудничества с Россией ищет Япония. Официальный Токио сейчас оперирует в основном через близкие правительству частные компании. Токио сорвал подписание рыболовного соглашения, общественное мнение Японии сильно этим озабочено. Дальнейшие осложнения с Москвой нежелательны, но лицо сохранить необходимо, поэтому японская сторона предпочитает задействовать деловые круги. Посол Сато до известной степени представляет некоторые японские деловые круги.

-Ну, а каковы настроения у посла?

-Его ближайшая задача — оказать воздействие на собственное правительство, направленное на улучшение связей с Великобританией, так как доступ японских товаров на рынки третьих стран сейчас затруднен. Сато считает, что Японии нужны крупные капиталовложения — без англичан тут обойтись трудно. В этом направлении, пожалуй, он и будет действовать.

-В принципе, он правильно считает. И правильно будет действовать. Что еще?

-На длительное улучшение отношений с Москвой японцы не рассчитывают, но они могут попробовать. После этого посол Сато передал Альфану письмо. В письме речь шла о направлении в Москву для переговоров миссии принца Кая.

-На мой взгляд, миссия принца Кая призвана уточнить принципиальное согласие сторон на заключение континентального союза. — медленно, словно нехотя, сказал министр Долгоруков, переводя при этом взгляд то на Хитрово, то на фон дер Лауница. — На каких условиях союз будет заключен, миссия обсуждать не предполагает. Она лишь наметит круг вопросов, которые и будут обсуждаться в дальнейшем, при выработке содержания соглашения.

-Мы ничего не знаем, как формировалась миссия принца Кая в Токио, кто стоял у ее колыбели, а между тем ответы на эти вопросы... — вставил Хитрово.

-А полномочия Кая не отвечают на эти вопросы? — спросил министр. — Я человек разумный, практического склада ума, посему думаю, что надо смотреть в корень — полномочия.

-Полномочия...скорее усугубляют наши сомнения, а не рассеивают их. — заметил фон дер Лауниц.

-Действительно, полномочия принца Кая были конкретны, удостоверяя личность главы миссии, и заметно расплывчаты, когда речь шла о прерогативах миссии. — согласно кивнул головой Хитрово.

-Но есть смысл постичь проблему глубже, я говорю о тайне того, как создавалась японская миссия, кто в Токио был причастен к этому? — Долгоруков выразительно посмотрел на Хитрово и фон дер Лауница

-Миссия предполагает, что представлять ее будут дипломаты определенного уровня и ранга. — сказал Хитрово. — Чтобы наше слово вызывало у японской стороны доверие, его должен произнести министр, по крайней мере.

-В том, что японскую миссию собирается возглавлять принц Кай, есть определенный резон. — после паузы сказал Долгоруков. — Если наше предложение японцы примут, принц может пойти и дальше, за рамки дозволенного или предварительно обговоренного; если предложение принято не будет, принц также может пойти дальше.

-Значит, более важным представляется не столько ранг и полномочия принца, а то, что его миссия сможет добыть в Москве. — подытожил товарищ министра иностранных дел и князь Долгоруков благосклонно мотнул головой, соглашаясь...

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Москва. Дорогомиловский проспект.

Алексей Дмитриевич Покотилов самолично вышел встречать гостью. О помощнице Виктора Николаевича Мещерского он был наслышан. И ожидавшая его у лифта женщина выглядела именно так, как он и думал: каштановые, безукоризненно причесанные волосы, строгое платье, спокойные решительные манеры. Улыбка мелькнула — и погасла.

-Я очень рада, Алексей Дмитриевич, видеть вас. — сказала она, отмечая про себя, как тут, в устланном толстым ковром коридоре, было непривычно тихо. Ни стука пишущих машинок, ни телефонных звонков, ни сотрудников, спешащих без пиджака, с закатанными рукавами по коридору, — ничего, что указывало бы на динамичную деловую обстановку.

-А уж я — то как рад...— пробормотал себе под нос Покотилов.

-Что? — тотчас вскинулась помощница.

-Рад нашему знакомству, сударыня, — постарался ответить как можно более учтивее Покотилов.

Разговор с помощницей Мещерского был краток. Она уложилась буквально в пару — тройку минут, прямо в коридоре, у лифта. Выслушав ее, Покотилов скрестил руки на затылке. Загадка...Поглощение, запущенное конкурентной группой, у которой сильные позиции? Или хитрованы, прознавшие о покотиловском проекте и решившие воспользоваться полученной секретной информацией? Ежели второе, то следует ожидать новых ударов. По всему его делу. По всей его империи.

-Что ж, поблагодарите от меня Виктора Николаевича. — сказал Покотилов. — Остается довериться специалистам.

-Каким способом?

-Сыграю на снижение акций. Покупатели спишут это на колебание курса перед крупным повышением, но будет организована кампания в прессе. Покупатели решат, что тянут пустышку и поспешат продать свои акции.

-У этого способа есть недостатки.

-Есть. Самый неприятный — я буду вынужден продавать свои акции за бесценок, чтобы искусственно спровоцировать падение курса. Но я выкуплю их позже и дороже. Когда стабилизируется курс.

-Сродни харакири. Не находите?

-Делать нечего...

-Виктор Николаевич Мещерский просил также передать вам, что вам пока не стоит убирать из своего окружения личность некоего Краснопольского.

-Да он, собственно, ни в каком моем окружении не состоит...— вяло ответил Покотилов. — Этот человек всячески напрашивался на какую — нибудь службу, намекая на имеющиеся у него широкие связи, пытался заинтересовать совместными делами и финансовыми прожектами, сообщал кое — какую конфиденциальную биржевую информацию, частично оказывающуюся верной. Ко мне самому сей тип, естественно, допущен не был...

-Виктор Николаевич предполагает, что он крутился близ ваших доверенных лиц и мог где — то что — то услышать, подхватить чей — то разговор, ну а поскольку этот Краснопольский имел опыт биржевого маклера, ему не составило большого труда оценить ситуацию с вашими акциями и предложить информацию заинтересованным лицам. — бесцветным тоном сказала помощница Мещерского.

-Это всего лишь версия? Одна из нескольких?

-Добавлю, что Краснопольский вел переписку с Сергеем Николаевичем Третьяковым, некоронованным европейским 'пеньковым королем', главой концерна 'Лен и пенька'. Третьяков в свое время очень сильно потеснил Рябушинских, они на него зуб точат. В последнее время Третьяков стал проявлять интерес к компаниям, занимающимся транспортировкой грузов, пытался приобрести пароходную фирму для организации бесперебойной доставки льна, пеньки, льняных изделий из России на европейский рынок.

-Третьяков?

-Да. В качестве небольшой справки...Третьяков пользуется хорошей репутацией в торгово — промышленных кругах. Обладает большими знаниями и широким кругом знакомств в различных сферах. Имеет связи во французских и голландских кругах и в правительстве. От семьи отошел, живет отдельно. Жена — Наталия Саввишна Мамонтова, располагает собственными средствами. Сын — Сергей, окончил Сорбонну, владеет яхт — клубом в Риге. Две дочери содержат на паях шляпную мастерскую. Сестра Третьякова, Ольга, художница, живет в Звенигороде.

-Благодарю вас, это мне известно...

-Тогда вам, вероятно, также известно, что живет она на даче у Николая Алексеевича Озерова, бывшего министра юстиции...

-А это мне зачем знать? — нахмурился Покотилов.

-Не стоит исключать версию о том, что он является одним из заинтересованных лиц...Однако вы не должны пока предпринимать каких — либо шагов...Виктор Николаевич Мещерский сам найдет время и возможность переговорить с Озеровым. Для уяснения положения.

13 сентября 1932 года. Понедельник.

Звенигород. Саввинская слобода. Дача бывшего министра юстиции Озерова.

Дача была крохотной. Небольшой домик, построенный в самом конце сада. Все окна были закрыты ставнями. Когда Виктор Николаевич Мещерский три раза постучал в неказистую дверь, она отворилась, и он вошел в домик. Открывшая дверь полная низкорослая женщина отступила в тень.

Бывший министр юстиции Николай Алексеевич Озеров, из новгородских дворян, потомок служилого кормового иноземца* сидел около дубового стола, заставленного горшками с карликовыми деревцами, посредине довольно обширной горницы, освещенной свечами, в резном деревянном кресле. Мещерский кивнул. С кресла поднялся хозяин — матерый старичище, нагладко остриженный, в теплой австрийской жилетке внакидку, в низких, обрезанных валенках.

-Не встречаю дорогого гостя на пороге. Ноги побаливают. — объявил старик, едва Мещерский приблизился к столу.— Чем обязан столь позднему визиту? Вы уж простите, но у меня старика, режим...

Озеров в свое время слыл расторопным и усердным чиновником. Но не это, вернее, не только это, способствовало тому, что скромный чиновник смог возвыситься до кресла министра юстиции. Иные качества привлекли внимание тех, от кого зависело его продвижение по службе. Карьере Николая Алексеевича Озерова содействовали незаурядная деловая предприимчивость, и весь его нравственный облик, соответствующий представлению о непреклонном патриоте, готовым вцепиться в горло каждому, кто посягнет на государственные устои Российской державы. 'Верхи' не могли оставить незамеченным человека, прослывшего аскетом, возводящего повиновение в первую людскую добродетель.

Николай Алексеевич Озеров любил действовать вне правил, и выглядел человеком с фантазией, сумевшим зарекомендовать себя 'новатором' по части приемов выслеживания 'политической измены'. Он был не очень разборчив в выборе средств, когда речь шла о достижении поставленных им целей. В свое время, столкнувшись с нежеланием Земского Собора удовлетворить его представление о создании министерской секретной службы, он попросту решил не считаться с особым мнением 'господ выборных'. Воспользовавшись тем, что Собор был распущен на каникулы, министр юстиции Озеров втихомолку учредил при ведомстве Политический отдел, чье поле деятельности было ограничено борьбой с уголовно — революционными элементами и бомбистами. Однако вскоре сыскари из министерства юстиции нашли работу поважнее и занялись созданием централизованной системы внутреннего шпионажа. Предварительно, для правительства и общества была организована пропагандистская кампания — в министерство юстиции широкой рекой потекли требования расправиться с 'изменниками', которые 'ни во что не ставят правительство', 'подстрекают к неповиновению'.

Осведомители поставляли министру информации, нередко разукрашивая свои донесения 'потрясающими' подробностями, призванными убедить даже маловеров в близости катастрофических событий, а заодно и в исключительной полезности политического отдела и авторов 'осведомлений'. Во время Большой Коалиционной войны патриотическое фанфаронство, широко разлившееся по всей стране, послужило прикрытием жестких мер. Министерство юстиции разработало программу 'бесшумных арестов', делая особый упор на необходимости привлечения к ее осуществлению Политического отдела, что. По мнению 'специалистов', давало ряд существенных преимуществ. Обычные аресты и длительная судебная процедура могли вызвать неблагоприятную реакцию российского общества. Напротив, осуществление плана Политическим отделом ведомства позволило бы избавиться от назойливого любопытства прессы, и, таким образом, блокировать организованный протест.

Осенью 1913 года события дали повод для разжигания страстей. Началась широкая кампания под лозунгом организации рабочих нефтяных приисков в Баку, Гурьеве и Грозном. Усиливалось брожение среди крестьян на Тамбовщине и в Поволжье. Стачки лесорубов в Карелии и Архангельском крае затронули интересы могущественных военных концернов. С подачи министра Озерова в ход была пущена версия о том, что на 'иностранное золото' (прямо не говорилось, чье оно, 'золото': германское, английское или французское) готовится организация саботажа на промышленных предприятиях в пользу 'заграницы'. С этого момента создалось такое положение, когда любая стачка, случись она даже на кондитерской фабрике Жоржа Бормана, немедленно отождествлялась с вражеским заговором. Цель, которую преследовал Политический отдел министерства юстиции, заключалась не только в дискредитации политической оппозиции в России, но и в конфискации принадлежавшей оппозиционным организациям официальной и частной переписки, материалов совещаний, списков членов, партийной литературы, бухгалтерских книг и прочей документации. Реквизировалось Политическим отделом все, вплоть до мебели и пишущих машинок. Захваченная пропагандистская и партийная литература, а также показания платных осведомителей о критических высказываниях членов оппозиционных организаций в отношении государственной политики, послужили основанием для осуждения ста девяносто трех активистов в каторжные работы на срок от трех до двадцати лет. Сотни людей вынуждены были эмигрировать. Многие из оппозиционных партий, движений и организаций от этого удара уже никогда не смогли оправиться. Результаты не замедлили сказаться. Подозрительность в отношении оппозиционных движений, неустанные поиски заговорщиков стали неотъемлемым элементом общественной жизни. В ловушке ура — патриотической истерии очень скоро оказались большие массы населения: средние слои, мелкая буржуазия, рабочие и значительная часть крестьянства. Именно этого, действуя согласно известному полицейскому правилу 'держать в руках обывателей', и добивались блюстители порядка.

Для того, чтобы восстановить широкие слои общества в каждом мало — мальски серьезном инциденте с оппозицией, стали усматривать признаки какого — то общего плана, якобы переданного по 'особым каналам', 'из заграницы' и ставящего целью насильственное ниспровержение правительства путем заговора и террора. Справедливости ради следовало сказать, что у правительства было предостаточно поводов для беспокойства, но вовсе не в том смысле, что кому — то удалось обнаружить следы таинственных пришельцев с секретными инструкциями в кармане, хотя по страницам печати кочевало немало доводов на сей счет.

Действительным признаком надвигающегося кризиса был рост радикальных настроений в обществе. С вступлением России в войну и в поисках выхода из создавшегося положения, министерство юстиции предложило, как оно полагало, оптимальное решение этой задачи — закон о шпионаже. Закон этот в трактовке юристов Политического отдела вовсе не предусматривал наличия состава преступления. Считалось достаточным быть заподозренным в сочувствии тем или иным 'подрывным организациям'. Доктрина признания ответственности за связи стала вытеснять юридическую концепцию, в основе которой лежит признание личного характера вины за определенное конкретное преступление против закона. Вооружившись этой формулой, политический отдел министерства юстиции приступил к массовым арестам. В течение нескольких дней места заключения оказались забитыми арестованными. Сотни их были направлены 'в места не столь отдаленные', многие оппозиционные активисты оказались в тюремных камерах по обвинению в нарушении закона о шпионаже.

С целью раз и навсегда замолчать противников закона о шпионаже и 'превентивных мер', страну решили поразить зрелищем кровавого террора. В один из сентябрьских дней 1914 года в Москве, в здании особняка Чибрарио де Годена, представителя кинофирмы 'Транс — Атлантик', в Леонтьевском переулке взорвалась бомба. В результате мощного взрыва особняк в Леонтьевском фактически превратился в груду обломков. В полу образовалась большая воронка диаметром почти в шесть аршин, оказались выбиты все стекла, сорваны рамы и двери. Железная крыша упала в сад. Погибли одиннадцать человек, в том числе и сам Чибрарио де Годен. В общей сложности ранения получили пятьдесят шесть человек. Еще дымились обломки внутренних перекрытий, а Политический отдел министерства юстиции уже поспешил объявить о том, что виновниками террористического акта являются русские анархисты. Далее все пошло по отработанному сценарию — полгода власти усиленно содействовали распространению слухов о подготовляемых беспорядках, принимались меры, напоминающие введение осадного положения. В апреле 1915 года устрашающие меры были подкреплены новыми террористическими актами. Сначала в Гаджибее, в квартире бывшего управляющего Юго — Восточными железными дорогами Петешева, взорвалось самодельное взрывное устройство. Затем, в адрес тверского градоначальника была получена посылка, завернутая в красную бумагу с надписью 'Посылка'. Пакет какое — то время пролежал нетронутым на пороге дома градоначальника, а вскоре его взяла в руки горничная. Тщательно упакованная в сверток самодельная бомба взорвалась в ее руках, искалечив женщину, и причинив ожоги дворнику. Никто не мог объяснить, какая связь существует между покушениями на тверского градоначальника, известного либерала, и на бывшего управляющего железными дорогами, давно отошедшего от практической деятельности, кроме того, что оба они были по всем признакам неподходящими объектами для террористов.

Происшествия в Твери и в Гаджибее не остались только сенсацией. Продолжение не заставило себя ждать. На сей раз местом действия вновь была Москва. Здесь молодой почтовый служащий Егор Шилов, узнав из вечерних газет о событиях в Гаджибее и в Твери, вспомнил, что из — за неполных данных в адресах он задержал шесть таких же, судя по описанию, пакетов. Самые худшие опасения подтвердились: во всех пакетах, предназначавшихся для разных лиц, содержались смертоносные заряды. С помощью почтового ведомства полиции удалось изъять еще несколько подобных 'подарков'. Немедленно вслед за тем слово было предоставлено Политическому отделу, который сразу же заверил, что располагает всеми данными о 'чудовищном заговоре' против царского правительства, нити которого ведут к 'заграничным сионистам', и представило на общее обозрение 'виновников' — анархиста Якова Шмидмана и его возлюбленную — Фейгу Ройтблат.

Ожесточение, охватившее всю страну, панический страх перед невидимыми убийцами, подстерегавшими каждого из — за угла, создали нервозную обстановку, в которой как — то сами собой растворились сомнения по поводу странного выбора жертв, предназначенных 'сионистами — анархистами' на заклание. Многие лица, для которых была уготована насильственная смерть, оказались из числа тех, кто пользовался репутацией либералов. Газеты этого обстоятельства предпочли не заметить. А вот о 'сионистском следе' своих читателей газеты не забыли оповестить, указав 'виноватых' аршинными заголовками. По России прокатилась волна еврейских погромов.

Вдобавок к этому, невообразимый шум был поднят вокруг покушения на жизнь самого министра юстиции Озерова. История с налетом 'неизвестных' на его дом преследовала двоякую цель: он должен был одновременно и потрясти население, и окончательно снять покров загадочности, окутывавший намерения заговорщиков. Все как бы становилось на свои места: истребление государственных деятелей в тот момент, когда держава вела войну, с целью сделать Россию неуправляемой принимало методический характер.

Подробности случившегося налета леденили кровь. Сообщалось, что злоумышленник не смог проникнуть дальше крыльца особняка министра юстиции в Обольяниновом переулке. Впоследствии это объясняли игрой случая. Так это было или не так, установить было невозможно, но фактом оставалось то, что механизм бомбы почему — то сработал раньше срока. Внушительной силы взрыв разорвал ночную тишину в Обольяниновом переулке. Особняк Озерова серьезно пострадал, но обитатели его остались невредимы. Единственной жертвой был сам покушавшийся, опознать которого так и не удалось, настолько деформированы были его останки. Впрочем, среди разбросанных взрывом частей человеческого тела, как писали потом газеты, были найдены две левые ноги и две кепки — 'малокопейки'*.

Однако полиция настаивала на причастности к покушению одного лица. Весьма любопытным фактом оказалось обнаружение на месте взрыва памфлета ультрарадикального противоправительственного содержания, который дал повод говорить о принадлежности незадачливого террориста к радикалистской оппозиции — газеты обмусоливали эту новость, размышляя о том, что погибший как будто заранее позаботился о том, чтобы оставить на месте преступления подобную улику.

Благодаря такой кровавой 'рекламе' репутация Озерова и министерства юстиции как блюстителя правопорядка и незаменимого выслеживателя внутренней крамолы быстро укрепилась. Но для того, чтобы сохранить ее, Озеров нуждался в постоянной подпитке доказательств собственной полезности. В конце концов 'политотдельцы' забыли об осторожности и осмотрительности, перестали избегать шумных эскапад в виде погромных операций, повальных арестов и 'изобличений' мнимых противоправительственных заговоров. Это привело к досадным срывам и промахам.

Война закончилась и неожиданно начались пертурбации, стоившие карьеры и потери немалых доходов некоторым лицам в министерстве юстиции, когда, казалось, ничто не угрожало их благополучию. Выяснилось, что в своем усердии Озеров зашел слишком далеко. Министерство юстиции за нападки и подстрекательства попало под перекрестный огонь весьма острой критики, вдруг обнажившей картину позорного самоуправства. Газетные разоблачения, проведенные в том числе и из — за рубежа, в какой — то степени способствовали отрезвлению российского общества. Озеров был отправлен в отставку, новый министр юстиции стал быстро преображать ведомство — последовали громкие публичные заявления о том, что политические убеждения частных лиц не должны интересовать Политический отдел, который правомочен брать в расчет только их поступки, да и то такие, которые несовместимы с законом. Девизом нового главы ведомства стали слова: 'Попранное — восстановим!'.

Озеров ушел в тень, вышел сухим из воды и уединился под Звенигородом на скромной даче. Однако он, в двадцатые годы, сойдя со сцены, продолжал сохранять политическую и финансовую силу...

-Вижу, Николай Алексеевич, всерьез вы занялись 'бонсаи'. — сказал Мещерский, делая вид, что разглядывает на дубовом столе горшки с карликовыми растениями.

-Желаете об этом поговорить?

-Полагаю, мы друг друга вполне поймем, ежели касаться будем только и исключительно бонсаи?

-Извольте, Виктор Николаевич, коль есть у вас стойкий интерес к этому вопросу, поговорим. О бонсаи. Признаться, я люблю людей осторожных, намеки понимающих. Вроде вас.

-Очень хорошо.

-Я хоть и городской человек, но уже не устраивает меня букет в вазе или цветок, пусть и редкий, в обычном глиняном горшке.. — пояснил Озеров. — Мне хочется получить изысканную цветочную композицию, а на окне лелеять и холить уголок живой природы.

-Помилуйте, Николай Алексеевич, на улицу выйдете — кругом природа.

-Я стар, мне много не надо, да и ноги не те, ходить — выходить. — ответил Озеров. — Бонсаи — это как раз уголок природы. Копия природы. В значительной мере цивилизованная и традиционная. Деревья с замшелыми корнями, камни, мох — и все это в миниатюре. Безусловно, мы преломляем древнюю китайскую и японскую культуру выращивания карликовых деревьев сквозь призму нашей, русской культуры, климатических условий и вкуса. Главное, что на этом мы культивируем в себе любовь к природе, инициируем эстетическое восприятие ее.

-И как давно увлеклись вы карликовыми деревьями?

-Благородному искусству бонсаи потребовалось не одно столетие, чтобы проделать свой путь к нам из Японии. Но в России отважных приверженцев, на ощупь пробирающихся к постижению бонсаи все еще немного. Я один из них. Тех, кто взирает на шедевры бонсаи и вежливо произносит слова удивления и восхищения, несколько больше. И делают они это, главным образом, испытывая трепет перед чем — то таинственным, сверхестественным, рожденным, возможно, из некоего загадочного обряда.

-Вероятно, так. — Мещерский пожал плечами — Я слыхал, что в японском языке слово 'бонсаи' означает не просто карликовое растение, а культуру выращивания растений на подносе. Или в неглубоких горшках. Или на блюде, на поддоне.

-Культура бонсаи — это нечто большее, чем просто раздел садоводства или ассортимент растений, которым придана миниатюрная форма. Это специфическая область. Современная цивилизация все в большей степени отдаляет человека от природы, от корней, вот почему я взялся за распространение бонсаи. Это дает человеку отдых, покой, и способствует вдохновению. Выращивание миниатюрных растений — еще более захватывающее увлечение, несмотря на то, что в основе его лежит обычная пересадка растений.

-А ведь бывает так, что деревцо — то уже прижилось, а садовод норовит его снова взять да и пересадить. А оно уж соками питается, в рост пошло, а?

-Бывает. — согласился Озеров, внимательно глядя на Мещерского. — В основе всякого подобного действия лежит обычная операция пересадки растений. Те, кто любит мир растений, но не имеет садового участка, может наслаждаться выращиванием миниатюрных растений на веранде или на террасе. Дома. Знаете, так это интересно: ежедневно ухаживать за маленьким живым растением, наблюдать, как оно повторяет со сменой времени года те магические превращения, что и настоящее большое дерево, как на нем появляются листочки, а затем и цветы, и плоды. Очень интересно наблюдать, как постепенно оно приобретает форму, задуманную садоводом — все это доставляет такое удовольствие, какое трудно с чем либо сравнить, и вносит в размеренное существование созидательный всепоглощающий интерес.

-Культура бонсаи предусматривает определенные основополагающие решения... — заметил Мещерский. — Изящный бонсаи может произрасти и развиться из семян, а можно воспользоваться черенками и отводками, не так ли?

-Я предпочитаю взять молодое деревцо из питомника. — негромко ответил Озеров. — Быть может, это лучший способ.

-Однако следует помнить, что в миниатюрном бонсаи лучше смотрятся растения с изящной листвой и мелкими цветками, чем растения с крупными листьями и цветами. — многозначительно сказал Мещерский. — Не лучше ли так, нежели приобретать бонсаи в питомнике? Тем паче, что и питомник на корню скуплен другим любителем карликовых растений?

-Знаете, господин Мещерский, для меня наибольший стимул этого увлечения заключается в принятии решения: что же все — таки хочет любитель бонсаи получить в результате своего труда? Будет ли конечным итогом уродливый бесформенный предмет или же это будет миниатюрное, но величественное дерево из леса, с поляны, выдержавшее не одно испытание в борьбе со стихией — дерево, которое будет долго дарить наслаждение своему создателю и, может быть, грядущим поколениям?

-Все. Сдаюсь. — Мещерский развел руками. — Больше ничего слышать не хочу про карликовые деревья. Просто скажите сразу — какую долю вы желаете иметь из проекта Покотилова?

-Это уже другой вопрос, Виктор Николаевич. Желаете чаю? С лимоном и с сушками?

================================

потомок служилого кормового иноземца* — кормовыми иноземцами в старину называли тех из иностранцев, которые, вступив в русскую службу и не получив поместий, содержались жалованьем, производившимся им от казны.

кепки — 'малокопейки'* — кепка — восьмиклинка с маленьким козырьком. Она придавала образу легкую небрежность и шик.