|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 1
Темнота, боль, тихий плач, запах крови и бензина. Чёрт как больно! Я открываю глаза, и вижу лицо женщины, смотрящей на меня, ей 25 — 30 лет, тёмные волосы, и кровь, она вся в крови. Слышу её — Жив, — улыбка, и чувствую последний выдох, конец.
Странно, её смерть не пугает меня, нет никаких чувств: ни страха, ни даже удивления, только ярость от потери кого-то очень близкого, но всё это как-то отстранённо. Оглядываюсь, я нахожусь автобусе, кругом изломанными куклами лежат труппы людей. Рядом с водителем на ступеньке у двери сидит девочка, лет семи — восьми, она плачет.
Понимаю, что надо выбираться. Пробираюсь к двери. Чёрт, голова раскалывается, левая рука, кажется, сломана, в глазах всё плывёт. Кладу правую руку девочке на плечо и говорю ей — "Надо убираться отсюда", и слышу в ответ: "Не получается! Дверь не открывается!".
Пытаюсь открыть эту чертову дверь, не выходит, её заклинило. Ну нет! Я не дам девчонке погибнуть! Меня накрывает волной ЯРОСТИ, жар растекается по всему телу, в глазах появляется красная пелена, удар стопой ноги, выбитая дверь улетает куда то наружу, а на меня накатывает боль, в глазах темнеет. Я начинаю падать, и сознание покидает меня.
Прихожу в себя от боли, непроизвольно вырывается стон. Слышу: "Он очнулся". Чувствую укол, накрывает блаженство, темнота.
Когда сознание вернулось повторно снова, боль была уже терпима. Открываю глаза, белые кафельные стены, капельница... Ясно, я в больнице. Эмоций нет, мыслей тоже. В палату входит медсестра.
— О, ты уже очнулся. Как себя чувствуешь? Сейчас доктор подойдёт.
— Пить. — Прошу я. Она подносит стакан воды и поит меня. Через пару минут входит мужчина лет пятидесяти, в белом халате.
— Как себя чувствуешь?— спрашивает врач, приступая к осмотру.
— Слабость и тошнит, болит левая рука, и спина — отвечаю я, перечисляя свои болевые ощущения.
— Мальчик, а как тебя зовут? — спрашивает он.
Я зависаю, нет серьёзно, я только сейчас понимаю, что ничего не помню. Ничего, только лицо той умирающей женщины, будто до этого я не существовал. Это не вызвало волнения, только лёгкую злость.
— Сер, я не помню, я помню, как из автобуса выбирался, а раньше ничего, пустота.
— Так бывает, позже ты всё обязательно вспомнишь. — Ответил врач, успокаивая меня.
Прошло два дня, я стремительно выздоравливал, только память так и не возвращалась.
Ко мне в палату приходил полицейский, рассказал, что в результате аварии десять человек погибло сразу. Спаслись только я и восьми летняя девочка — Гермиона Грейнджер. Автобус вспыхнул, как только Гермиона немного оттащила меня от него. Погибших удалось опознать только по зубам. Предполагают, что моих родителей звали Николай и Анжела Черных. А я их сын Михаил Черных, мне восемь лет. Других родственников не имею.
Слёз не было, вообще чувств не было, лишь апатия и гнев. Ярость, она не покидала меня в эти дни ни на минуту. Я всегда её чувствую, она то едва ощущалась, то почти полностью захватывала моё сознание. Похоже, это единственное чувство, что мне осталось.
На следующее утро ко мне в палату зашла девочка из автобуса. Мне стало спокойно, впервые за все эти дни ярость улеглась. Гермиона рассказала, что возвращалась в тот день от дяди домой в Лондон, где её должны были встретить родители. Они у неё стоматологи, имеют маленькую клинику в пригороде Лондона, рядом с домом. Живут в небольшом двухэтажном коттедже с небольшим садом. Гермиона рассказывала о своей жизни и своей семье. Я молча слушал её болтовню и потихоньку оттаивал. В какой то момент я ощутил дикую тоску, и сбивчиво начал рассказывал ей о себе, о гибели родителей, о амнезии. О том, что я помню только лицо умирающей мамы и только одно её слово — "Жив"... Впервые за эти три дня я ревел, уткнувшись в копну её каштановых волос. Гермиона утешая, обняла меня и сама тихо заплакала. В таком виде нас и застали её родители. Выслушав рассказ своей дочери, они переглянулись, её мама подошла ко мне, села на кровать, обняла за плечи и заговорила:
— Мы узнали, что ты остался сиротой, три дня назад, и решили стать твоими опекунами и если ты не против, то уже через неделю мы заберём тебя из больницы к себе домой. Мы уже давно хотели усыновить ребёнка и поэтому все необходимые документы у нас были почти готовы, и теперь надеемся на то, что у нас кроме чудесной дочери появится сын.
— Это будет замечательно, — Гермиона уговаривала меня, — у меня чудесные родители, тебе обязательно понравится у нас.
Выбирать особо не приходилось, по закону я мог на три месяца оказаться в центре реабилитации, а потом меня всё равно отдали бы в чью-то семью. А тут Гермиона, а мне с ней спокойно, да и её родители мне кажутся вполне нормальными и поэтому я согласился.
Прошло два месяца моей новой жизни в семье Грейнджеров. Я оставался таким же угрюмым, ярость стала моим постоянным спутником, беседы с психологом, и антидепрессанты не помогали, я был вежливым и безразличным, жизнь была бессмысленна, хотелось сдохнуть.
Всё изменилось 25 июля. Я сидел в парке рядом с домом и увидел Миону. Грива её роскошных каштановых волос развивалась на ветру, а она как всегда читала на ходу и не замечала ничего вокруг. Когда к ней подбежали трое мальчишек её возраста и один из них сильно толкнул её, я почувствовал волну ярости. Мир окрасился в кровавые цвета, затем как бы выцвел, и остановился. Я обрёл цель: защищать эту девочку и её семью хоть от всего света. Так и не поняв, как я оказался рядом с Мионой и успел её поддержать, не дав упасть. Отодвинул её за свою спину и ударил открытой ладонью в грудь первому, я почувствовал, как под рукой хрустнуло, схватив его за футболку и используя его тело как опору, закрутил себя и ударил второго, ногой в челюсть. Третий, стоявший шагах в пяти, бросился бежать. Врагов больше нет, цели нет, и я вновь застываю. Гермиона в шоке глядит на двух лежащих парней, поднимает взгляд на меня, в нём читается непонимание и ужас. Она подходит ко мне и тихонько говорит: "Пойдём домой". Я всё вижу и слышу, но слова не доходят до сознания, мне всё безразлично и я просто стою. Она берёт меня за руку и ведёт, я подчиняюсь.
В себя я пришёл уже дома в своей комнате, Миона сидела рядом, гладила меня по плечу и шептала: "Всё закончилось Миша, всё уже хорошо, прошу, успокойся. Миша вернись, ты нужен мне. Я клянусь, ты не будешь больше один, я всегда буду рядом". Я слушал её, но до её клятвы, слова не доходили до моего сознания сквозь пелену безразличия, они просто по ней скользили. Но после, внезапно мир опять обрёл цвета, я очнулся и прошептал в ответ: "Я никогда не оставлю тебя, мы всегда будем вместе".
После этого признания Гермиона мне рассказала:
— Я даже не успела ничего понять, вот меня толкает Харви. Видно за то, что я в школе не даю им списывать, и я начинаю падать, а потом Харви и Джеймс лежат, Том убегает, а ты застыл весь белый как бумага и ни на что не реагируешь. Я так за тебя испугалась, слава богу, ты пошёл со мной.
С этого вечера, я стал чувствовать. Жизнь обрела краски.
Я жил в небольшой комнате на втором этаже, рядом располагалась комната Мионы. Джон и Джейн заняли гостевую спальню на первом этаже, уступив нам с Гермионой свою под комнату для занятий и игр. Там же, на первом, была гостиная, кухня и библиотека совмещённая с рабочим кабинетом.
С памятью у меня творилось что-то ненормальное, я не помнил, что я знаю, например, однажды услышав по телевизору русскую речь, я её понял, оказалось я могу говорить и писать на русском. Взяв учебник по высшей математике, я его понял. Выяснилось, что я знаю математику как минимум в объёме выпускника технического университета. Блин ну откуда я могу это знать? Мне всего ВОСЕМЬ! Не понимаю, зато многих элементарных вещей я не знал! Даже как открыть жестянку с колой. Хорошо хоть читать и писать на английском умел.
Гермиона и её родители старались правильно произносить мое имя, не смотря на то, что им было очень сложно его произносить. На все мои робкие попытки возразить, что я согласен быть Майклом, отец Гермионы сказал: "От твоих настоящих родителей у тебя осталось только имя и кто мы такие, чтоб отнимать его у тебя? Ты должен носить его с гордостью".
Посоветовавшись с родителями, мы решили, что я пойду в тот же класс что и Гермиона. И вот первого сентября я иду в школу. Если б я знал, насколько для меня будет трудно не сорваться, резкое движение, громкий звук... и меня уже опять захлестывает ярость, и я проваливаюсь в "боевой транс" как это состояние я назвал. К счастью Миона помогала мне успокоиться, стоило ей подойти и взять меня за руку, ... как я опять становился вменяемым. Отношения с одноклассниками по понятной причине не сложились, они меня боялись, причём и старшеклассники, пара сломанных рёбер, и всё нас не трогают. Конечно, о моих художествах стало известно социальным службам. И я был вынужден посещать муниципального психолога для снижения агрессивности. Психолог оказался профессионалом, и порекомендовал заниматься единоборствами, в качестве терапии повышенной агрессивности. С тех пор мы с Гермионой ежедневно занимаемся джиу-джитсу, а точнее его изначальной боевой формой Ки-Хаб у знакомого отца Гермионы мастера Кима. Несмотря на его семидесятилетний возраст, он прекрасный боец и учитель. И я счастлив, что по настоянию своего отца Гермиона тренируется вместе со мной.
Прошло полгода, с начала занятий у мастера Кима. 28 апреля я с Гермионой после учебы сидели на кухне и пили чай, родители были на работе в клинике, когда она случайно опрокинула со стола чашку своей мамы с чаем. Чашка вместо того чтобы упасть и обжечь её горячим чаем, зависла в пяти сантиметрах от её ноги. Я поражённо смотрел на парящую у пола жидкость и чашку. Миона же спокойно собрала повисшую в воздухе жидкость чашкой и подняла её на стол, и тут она увидела моё бледное лицо и ничего не видящий взгляд, пояснила: "Миша успокойся, иногда со мной происходят странные и непонятные вещи, летают предметы, кукла танцевала, но никому никакого вреда никогда не было".
А я сидел и вспоминал, как выбил дверь в автобусе. Ведь если судить реально, то мне просто физически не выбить дверь, силы просто не хватит. Но я же выбил! Значит, что я тоже эм... странный? Я попробовал повторить всё то, что тогда чувствовал, вспомнил свою всепоглощающею ярость, вызванную моей беспомощностью. Я вновь пережил все те чувства, что воскресила моя память. Ощутил, как ярость растекается волной по телу, в глазах появилась багровая пелена, которая налилась и лопнула, мир обрёл необыкновенную чёткость, и застыл в неподвижности. Я ясно видел, как медленно движется крылья застывшей в воздухе мухи, ощущал в теле какую-то тягучую обжигающую силу. Представив, как вся эта энергия сконцентрировалась у меня в правой руке и как она из руки бьёт по карандашу, лежавшему на столе. И о чудо! Карандаш действительно отлетел и от удара о стену раскололся...
После этого уже Миона удивлённо смотрела на меня. А мне пришлось пояснять: "Оказывается и со мной то же самое, вон карандаш улетает".
Мы весь вечер пытались повторить левитацию, но ничего не получалось. Ключом к успеху для меня стала ярость, стоило ей вспыхнуть, как злополучный карандаш послушно взлетел над столом. Увы, у Гермионы ничего не выходило, чашку она левитировала испугавшись, и повторить, никак не удавалось. И только на четвертый час бесплодных попыток, практически уверенная в провале осознанного использования левитации, разозлившись на меня за то, что я не давал ей всё прекратить, она в гневе, с криком: "Отстань уже от меня", взмахом руки отправила в стену стул! Надо было видеть наши лица в этот момент. Дальше пошло легче, для нас обоих ключом к "магии" были эмоции: гнев, страх или ярость.
Естественно, мы очень хотели научиться управлять своими новыми способностями, это же фантастически круто! Но, увы, наши занятия продвигались очень медленно. Почти два месяца ушло только на то чтоб научиться стабильно вызывать нужное состояние. Но дальше продвинуться не удавалось. Мы просто не знали, как тренироваться дальше. Мне опять повезло. Двадцатого июня, мы с Гермионой как обычно тренировались во владении телекинезом в своей комнате, когда отец Гермионы зашёл к нам и застал за левитацией пары блокнотов.
— О, дочка, я погляжу у нас в семье оба ребёнка "ЭСПЕРА", прям как у Хеберта в "Дюне".
— Папа ты видел — Гермиона была не столько напуганной, сколько смущенной.
— Да не смущайтесь вы так. Вы что думаете, мы с мамой совсем слепые и не видим чем вы занимаетесь каждый вечер?
— Ну папа...
— Дочка я просто хочу вам посоветовать завтра поговорить с мастером Кимом, он мой хороший друг, а с его сыном я служил вместе, а один раз я даже спас ему жизнь. Он не сможет мне отказать, а знает много такого, что вам может помочь.
Мастер Ким, внимательно выслушав отца и посмотрев на достигнутые нами успехи в освоении необычных умений, задумался, а потом торжественно заговорил: "Хоть в нашей семье уже много веков не рождались воины благословлённые небом, но знания как учить их мы храним. Я не хочу, чтобы знания моего рода умерли вместе со мной и почту за честь обучить вас".
С того дня мы каждый день проклинали наше решение, после каждого упражнения мы валились без сил, но проходило пять минут и всё повторялось. И так день за днём. Мы думали, нас ждут медитации, ага счаз, бег, растяжка, силовая, фехтование и спарринг с этим монстром, и всё это, до полного изнеможения, до потери сознания, короткий отдых и всё по новой. А его ехидные комментарии, сводящие с ума? И только когда от усталости темнело в глазах, благословенный отдых. Как он нас бесил, его ехидство, удары, которыми он задавал темп. Но всё это давало свои результаты, мы учились использовать ярость и боль. Всего через год мы научились входить в боевой транс, а главное полностью контролировать себя в нём. Мы изменялись, постепенно появилась бешеная регенерация и выносливость, правда регенерация сопровождалась не хилым аппетитом, даже прожорством. Со временем мы научились постоянно чувствовать свою силу. Я её ощущал как огонь всепожирающей ярости, который всегда готов прийти на зов, а Гермиона наоборот — как холодное бешенство. Наставник учил нас использовать силу наших эмоций, ярость в бою. А так же учил скрывать наши чувства, за маской безразличия и спокойствия. Что, увы, получалось из рук вон плохо. И так по четыре часа в день, шесть дней в неделю, в течение двух лет.
Глава 2
Двадцать седьмого июля 1991 года после тренировки мы отдыхали в гостиной, перекидываясь при помощью телекинеза парой тенисных мячей, когда услышали звонок в дверь. Положив мячи на стол, я прошёл в прихожую и открыл её. За ней стояла женщина лет пятидесяти в строгом деловом костюме тёмно зелёного цвета.
— Профессор МакГонагалл. Могу ли я видеть Гермиону Грейнджер? — спросила она.
— Конечно. Следуйте за мной. — Я провел её в гостиную.
— Мисс Грейнджер, вы зачислены в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс.
Слова женщины меня поразили до глубины души. Я похолодел от непонятно чем вызванного ужаса, который почти мгновенно сменился яростью.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
