Чёрные на белом

Чёрные на белом

Чего только не найдёшь в старых библиотеках!

Неспешно шагая между рядами заполненных стеллажей, которые кажутся не имеющими ни начала, ни конца — ещё и оттого, что я немного близорук — я то и дело снимаю с полок какую-нибудь книгу, привлёкшую моё внимание. Взвешиваю её рукой и взглядом, потом открываю и прочитываю несколько строк или страниц. С самого начала или просто наугад:

"Катастрофа случилась слишком быстро, чтобы я успел понять, что именно послужило её причиной. Я спокойно говорил о чём-то малосущественном — кажется, пересказывал сюжет какого-то недавно отсмотренного фильма с психоаналитическим подтекстом — когда Виталий помянул "м-мать твою!" и резко вывернул руль, инстинктивно откидываясь назад. Я начал поворачивать голову, поймал краем глаза летящую в лицо тупую морду КамАЗа, тёмно-красную, словно заранее облитую запёкшейся кровью...

И всё. Если и были ещё какие-то ощущения, их перемешал в кашу чудовищной силы удар. Я не забыл пристегнуться, но при лобовом столкновении на таких суммарных скоростях бесполезны любые ремни.

Боли я не запомнил".

Хм. Почти оригинально. Убить главного героя на первой же странице — это, знаете... Хотя бывали прецеденты, бывали. Многие герои мировой литературы сделали после смерти просто потрясающую карьеру. Достаточно вспомнить — навскидку — Радаманта или Влада Дракулу. Так, а вот здесь о чём?

"...не шуметь и не выдавать себя.

Минута тянулась за минутой. Серая Шляпа тоже затаился, и темнота давила на нервы всё сильнее. Темнота, тишина и сердце, упрямо стучащее в груди. Дик усмехнулся одними губами. В Касталии он вдоволь нахлебался таких же ночей, когда однополчане благословляли артобстрел, вытеснявший прочь тишину — и даривший облегчение. Когда орудия молчали, иные из пехотинцев за одну ночь становились совсем седыми. В Касталии было то же самое, только не в пример больше жарко и душно. А Дик вернулся оттуда. Живым. И с одной-единственной седой прядкой на виске.

Шорох. Конечно. Не выдержав, Серая Шляпа попытался уйти. Усмехнувшись шире, Дик поднял свой..."

Дик — сокращение от Ричарда. Перевод. И не из лучших, как видно. Нет, пожалуй, это не интересно. Вот только Касталия... Но имеет ли смысл читать боевик — полтысячи страниц карманного формата — из-за названия незнакомой страны?

А что тут? Ещё перевод?

Глава 1

Брэд отбросил окурок. Светящаяся точка, как чья-то догоревшая жизнь, прочертила темноту и канула в затянутые туманом глубины ущелья.

— Слабо, поганцы? — ухмыльнулся Брэд в лицо темнеющим небесам. — Слабо, а? Брэд Сиррин не грязь какая, его поганцам не достать.

— Потому что ты сам наполовину поганец.

Брэд развернулся к своему двухколёснику.

— Заткнись, жестянка! — рыкнул он добродушно. — Не порть мне кайф. Мы снова улизнули от поганцев, Звезда — что может быть лучше?

"Что-то мне этот текст очень сильно напоминает... Что?"

— Лучше? Своевременный техосмотр.

Брэд сплюнул и снова повернулся к ущелью.

— Куда мы хоть угодили-то? — спросил он минутой позже.

— Спроси мертвеца. Этот мир мне неизвестен.

— Вот оно как.

Брэд задумался. Частью это было хорошо, частью же плохо. Неизвестный, не занесённый в каталоги реальностей мир был вряд ли доступен для агентов Сети. С другой стороны, вставала проблема этого чёртова "своевременного техосмотра", питания и припасов. И как назло, осталась только одна пачка сигарет, да и та — неполная.

— Эй, Звезда!

— Хозяин.

— Внеси этот мир в каталог под названием Вечерний Туман.

— А это вежливо? У местных должно быть своё название для планетки.

— По праву первооткрыва... Стоп! Какие ещё местные? Ты же сказал, что это неизвестный мир!

— А то. Но неизвестный и ненаселённый — это две ба-альшийе разницы.

Брэд покрутил головой.

— Ну дела! А откуда ты узнал о существовании аборигенов?

— Радио.

Из динамика полилась непривычная, но приятная музыка. Вполне человеческий голос пел что-то печальное — наверно, о разлуке. Вот только Брэд не понимал ни слова, ибо ни один из пяти диалектов Сети не имел с языком песни ничего общего.

— Ну, дела! — повторил Брэд. — Будь я проклят!

По ущелью полз туман, а где-то за горами, невидимое, опускалось всё ниже солнце. В мире, которого не могло быть во Вселенной, начиналась ночь.

Глава 2

Пирл Шерк, чрезвычайный агент Сети на Мориоле, полоснул ножом по пальцу. Его невыразительное плоское лицо с оттопыренными ушами ни на йоту не изменило своего выражения, когда капли крови упали в заранее подставленную пиалу со спиральными узорами. Отсчитав ровно двенадцать капель, Пирл Шерк дунул на порезанный палец, и кровь с порезом бесследно исчезли. Отложив нож, он резко накрыл ладонями пиалу. Минуту спустя на его лице выступил пот, а на руках вздулись жилы. Установка "моста" при его невеликих способностях всегда давалась тяжело.

Спустя ещё минуту глаза агента остекленели.

Контакт. Интерес под маской недовольства.

— Как дела, Пирл?

— Плохо.

— Он что, опять телепортировался?

— Хуже. Он прыгнул так, что все наши ясновидцы не могут отыскать его.

Взрыв холодной ненаправленной ярости. Затем, внезапно — спокойствие.

— Кого ты использовал?

— Сарга и Лину.

— Мне это всё больше и больше не нравится, Шерк. Я знаю эту пару, и...

- Да, сэр?

— Я пришлю вам Заруни. Дело приобретает чересчур странный оборот.

Пирл Шерк ответил взрывом смятения, впрочем, подавленным почти столь же быстро, как и ярость "собеседника".

— Понял.

— Сомневаюсь. Впрочем, это уже не твой уровень. А что до этого Брэда Сиррина, то инструкции будут изменены.

— Сэр?

Сразу после обнаружения его следует уничтожить. Любым путём. Хоть S-бомбу ему на колени телепортируйте — но уничтожьте.

- Ясно.

— Встречайте Заруни, Пирл.

Чао.

Чао, конец контакта.

По выходе из ТП-транса Пирл Шерк обнаружил, что у него дрожат руки.

Глава 3

— Зачем мучиться? Давай слетим на п-гравах!

— Не дури, Звезда. Поляризаторы гравитации можно просечь детекторами за сотни миль.

— А то для матрицы преобразователя детекторов не существует...

— Существуют. Работающие в пределах прямой видимости. Если любопытствующие подберутся к нам с такой техникой, мы их и сами увидим. Так что никаких п-гравов.

Колёса тяжело бухали и шуршали по каменистому склону, подбрасывая мощную машину вместе с седоком, как кулёк конфет.

— Эй, Брэд!

— Ну.

— Тормози же, дуралей! Вот так. Знаешь, тут вроде как дорога.

— Где?

— Правее. И вообще, ты сумасшедший.

— Ага, и ещё поганец-псич. Знаю.

— Нет, серьёзно. Только последний псих может ехать по горам ночью, не зная дороги и рискуя раздолбать свою башку каждые две секунды.

— Не трясись за свои потроха, дружок. На мне инфракрасные очки, и потом не забудь: на самый крайний случай существует своевременный техосмотр.

— Дерьмо.

Брэд довольно хмыкнул и вывернул руль, добавляя газу. Двухколёсник со скрежетом шлёпнулся на дорожное покрытие с невысокого каменного уступа, зашипел тормозами, вильнул и покатил ровно.

— Вот так. А ты боялся.

— Да ну тебя. Полоумный, чокнутый, спятивший придурок. Шизанутый, сдвинутый, почти припадочный и...

Двигатель рыкнул. Конец фразы отстал от размазавшейся в чёрную молнию машины.

— ...ненормальный идиот, — переключился на динамики шлема Звезда. — И лишнее тому доказательство — те 65... нет, 70 миль в час, что мы сейчас делаем.

— На мне ИК-очки, не забыл?

— А иди ты! Мы сейчас, возможно, вовсю чешем по встречной полосе, а ты...

— Что?!

— Что слышал. Правостороннее движение — не закон природы, а всего лишь произвольное правило, придуманное людьми.

— Чёрт!

— Так точно. Сбавь скорость вдвое и езжай по разделительной. Нелишне также будет включить габаритные огни. И не нервничай уж слишком сильно: первый же дорожный знак прояснит ситуацию.

Брэд почти машинально последовал совету и снова задумался об этом удивительном феномене: населённом мире вне Сети.

Власть псичей простиралась на все 17 населённых миров, а также на несколько десятков миров и реальностей, для жизни умеренно непригодных, связанных друг с другом лишь возможностями псичей-телепортаторов да нитями телепатических контактов. Поговаривали, что некоторые ясновидцы могли наблюдать панорамы сотен тысяч и даже миллионов реальностей, но людям всё равно не было от них толку из-за отличий в законах физики. Жить можно было только на мирах Сети.

И только по милости псичей. Дыши в унисон — или сдохни.

"Что-то мне это начинает надоедать. Впрочем... посмотрим".

...Положение не менялось уже многие века, и грязь — 95 из каждой сотни — ненавидело его лютой беззубой ненавистью. 17 миров, 9 миллиардов людей, сколько-то десятков миллионов богачей и десять тысяч псичей. Бессмертных. Всемогущих. Неуязвимых.

А теперь вот вам. Новенький с иголочки мир, населённый и взаимно неосведомлённый о существовании Сети.

Или осведомлённый? Ничего странного, если знакомые с порядками поганцев люди не имеют желания влиться в Сеть. Если существует способ скрыться о ясновидцев, и если...

Сколько тогда вообще может быть таких миров, как этот?..

А вот это уже интересный вопрос. И всё же — читать дальше не стоит. Текст, в общем, неплох, стиль приятен и лёгок; книги вроде этой можно даже перечитывать, если хочется развеяться после трудов праведных. Но слишком уж чётко расставлены акценты, слишком прямолинеен сюжет. Заранее можно сказать, что Брэд Сиррин, этот облагороженный вариант Чёрта Таннера, встретит в дивном новом мире (то есть на хорошо нам всем знакомой Земле) свою Любовь, доблестно разгромит — возможно, не без помощи боевой подруги и Верных Друзей — зондеркоманду, посланную по его следам псичами, а затем перейдёт в наступление, более-менее успешное. В финале обязательно наступит благорастворение воздухов, то бишь полная и убедительная победа над пси-диктатурой "поганцев". Люблю такие вещи, незамутнённо-подростковые и сладко-простые, как арбуз. Но только под настроение.

Погляжу-ка я лучше, о чём повествуется вот здесь, под чёрной обложкой. Любопытная картина изображена на ней: полная луна вверху, дикая скала внизу, а посередине — шпили и башни полупризрачного, полуоблачного замка, соединённого с вершиной скалы уходящей ввысь лестницей, ступени которой изваяны из тумана. Справа от лестницы — сова, слева — нетопырь, на ступеньках — облитая лунным серебром фигура в чёрном плаще с торчащими сбоку ножнами шпаги. Плащеносец поднимается вверх; и тут проводник гасит холодно сияющую лампу, тихо шуршит чем-то. В панели открывается блескучий кружок потайного глазка. Слышится чей-то голос — тихий, но усиливающийся, если выглянуть в глазок, и вполне разборчивый:

— Конечно! Конечно, расскажу, мой повелитель. Это — Книга, и преудивительная. — Выговорил шут, пританцовывая и размахивая руками. — Я уже забыл, какой она предстала моему скудному уму, когда я читал её впервые, и это ничуть не печалит меня. Но тогда, в первый раз, я одолел её всю; больше уж не удавалось мне повторить это, да, не удавалось.

— Рассказывай, рассказывай. — Молвил сидящий у камина.

— Когда я взялся перечитывать её, меня сразил неповторимый стиль сией Книги. Каждое, воистину каждое слово её было на своём месте и блистало, как россыпь бриллиантов на черни бархата. И эти слова, как те же бриллианты, ослепляли. О! О! Многие слова повторялись, но это не имело никакого значения: каждое слово всё равно было новым, как первый день Творения. Невыносимая, невозможная яркость! Страшась ослепнуть, я отложил Книгу — и понял, что совершенно не помню смысла только что прочитанного. Я иногда бываю ужасно упрямым, хи-хи-хи... Мой повелитель, конечно, знает это. Я тут же, не сходя с места, схватил Книгу вновь и открыл её на первой странице — и, поверите ли, это было, точно в первый раз!

— Рассказывай... шут.

— Я мгновенно ухватился за нить чудесной истории некоего юноши, истории, полной захватывающих приключений. Поистине, в этой истории было всё, способное увлечь скучающего читателя: погони, дуэли, прекрасные дамы, затмеваемые прекраснейшей, замки на скалистых вершинах, магические зеркала, парусники, яркое солнце, — а также, разумеется, любовь. И любовь великая, приходящая в мир ради великих испытаний единожды в столетие, если не реже. Надо сказать, в повествовании, воистину сплетённом искуснейшим из мастеров пера и слова, мелькали и вещи малоприятные: подземные казематы, кровная месть, скрюченный годами и артритом король с жёлтым от избытка желчи лицом, на ухо коему нашёптывал колдун в алой мантии с подбоем цвета ночи; а сверх того — кинжал во тьме и яд в бокале вина. Но сии предметы, введённые в ткань рассказа для равновесия, лишь улучшали интригу подобно перцу, насыпанному в красный соус. О! О! Ей-богу, я бы весь остаток своей жалкой и никчёмной жизни не отрывался от этой предивной повести, страстно желая, чтобы Книга, в которой сокрыто столько чудесного, была бесконечна — но увы! В тот самый миг, когда герой её, юноша, уже подросший и вполне достойный звания кавалера, в третий раз встречается с юной принцессой, вызволяя её из грязных лап разбойников — да-да-да, в тот самый миг мой повелитель призвал меня, дабы я, ничтожный червь, своими убогими глупостями заглушал шёпот чёрного ангела печали, севшего моему повелителю на левое плечо. И я, рыдая, отложил Книгу, чтобы идти и веселиться. Даже и сейчас, вспоминая об этом, я готов хохотать, как безумец, которому надоело притворяться нормальным — ха, ха, ха, ха! Но кому интересно, что творится у меня внутри? Скажу, но под большим секретом: это неинтересно даже мне! И ведь я рассказываю не о себе, но о преудивительнейшей из книг; посему да продлится моя речь далее — конечно, с благословения моего повелителя.

— Говори, говори, мой шут. Ты забавен сегодня.

— Как будет угодно... — Визгливее прежнего протявкал человечек, скрючиваясь втрое и словно обнюхивая пол. — Итак, вновь принявшись за чтение — опять с самого начала — я неожиданно обнаружил за чередой приключений второй план, подтекст, ничуть не менее интересный, чем сами приключения. Блестящая и увлекательная история юноши, добивающегося руки принцессы, наполнилась для меня глубинным смыслом. Я обнаружил, что главный герой не слишком честолюбив; просто он ещё молод, неискушён и сам не знает своих желаний. Принцесса, которую он любит, для него скорее просто символ любви, цель его поисков и усилий, перенесённая из внутреннего мира в мир внешний. И потому совершенно неважно, что на самом деле этот символ любви не вполне таков, каким предстаёт глазам юноши. Неважно, что принцесса с наполовину детским, наполовину женским пренебрежением относится к чувствам героя и к нему самому; неважно, что принцесса обманывает его и насмехается над ним; что она, даже если станет его женой, будет по-прежнему следовать своей природе, потакать своим капризам и в итоге непременно разрушит свой брак. Всё это не имеет ровно никакого значения, поскольку в центре повествования находится всё-таки юный кавалер, для которого принцесса и любовь к ней — всего лишь один из этапов долгого пути к взрослению. Вот тут-то, когда я понял это окончательно, мне в голову пришла мысль вернуться к началу Книги и бегло просмотреть первые главы, уже зная, на что именно следует обращать внимание. Так я, дурак, и сделал; и должен заметить, о мой повелитель — это было неглупо. Листая страницу за страницей и не обращая много внимания на содержание, я открыл для себя новую истину. Да-да, совершенно новую! Я осознал, что держу в руках не рядовую поделку и даже не плод успешного союза ума и таланта, нет — великое произведение искусства! Ибо с каждой страницей, с каждой главой, с каждой очередной частью Книги перед моим мысленным оком выстраивалась величавая, как сама Красота, картина. Следуя авторскому замыслу, я видел, как безмолвная музыка обращается в грандиозный собор человеческих судеб. Ещё недостроенный, поскольку финала Книги я не помнил; но я уже мог проследить намеченные автором линии, чистые и мощные, до их завершения — и эта, бесплотная, часть собора была прекрасней полностью реальной части. Глуп я и немею, когда пытаюсь передать неуклюжими словами своими ту высочайшую гармонию, которая проглядывала сквозь рисунок разрозненных реплик, тем и эпизодов. Но я могу узнать печать мастерства, достойного моего повелителя, когда встречаю его лицом к лицу.