Звезда пленительного 9

Вячеслав Константинович провожал посетителя взглядом. В душе его нарастало раздражение — но вызванное вовсе не этим молодым человеком, а из-за зря потраченного времени. Проверить смутные подозрения все же следовало, но ведь сразу же было понятно, что будет более чем достаточно просто попросить письменно прояснить некоторые не совсем ясные вопросы. Да и подозрения-то были изначально глупые: если бы визитер был хоть малость в деле замешан, не стал бы он предупреждать о нем загодя.

Да и какой ему вообще резон заниматься противоправными делами? Один из богатейших промышленников, даром что молодой, но образование заграничное — причем заграничное настолько, что со студентами-"социалистами" он и познакомиться-то не мог. Ему наоборот порядок нужен, а то, что в организации этого порядка на своих заводах он пользуется советами профессора Янжула — дело, как говорится, неподсудное. Советами профессора и Император не пренебрегает…

А молодой человек хоть и несколько забавен, впечатление оставлял приятное. В отличие от абсолютного большинства прочих людей, с кем Вячеславу Константиновичу приходилось встречаться в последнее время, в нем не было ни капли угодничества. Даже его слова "Рад был помочь, если что еще понадобится — обращайтесь без стеснения" прозвучали так, что было очевидно — он действительно рад тому, что помог и на самом деле готов и в будущем оказать любую посильную помощь. И не потому, что в чем-то полицию опасается, а потому что считает это правильным…

Увидев закрывающуюся за посетителем дверь Вячеслав Константинович открыл папку, в которой лежали требующие прочтения документы и кивком отпустил было стенографиста, но посетитель неожиданно вернулся:

— Извините, господин министр , чуть не забыл. Ко мне попали сведения чрезвычайной важности. Не срочные, то есть не совсем срочные, но все же вам они более чем пригодятся. Я постараюсь изложить как можно более кратко, и сейчас попрошу лишь записывать, а если возникнут вопросы, то задавайте их после того, как я закончу. У вас есть второй стенографист?

Никогда еще Вячеслав Константинович не слышал подобного: если закрыть глаза, то могло показаться будто этот молодой человек просто зачитывает отчет о проведенном расследовании. Даже не так: могло показаться, что театральный декламатор зачитывает пьесу, написанную в стиле полицейского протокола. Умом министр понимал, что известный писатель способен излагать мысли правильно и понятно, но вот так, не тратя времени на обдумывание каждой фразы, вдобавок интонационно расцвечивая сухой канцелярский язык… Причем, судя по всему, странный визитер и со стенографией был вполне знаком: в нужных местах, при произнесении имен и фамилий, он приостанавливался, а особо заковыристые диктовал стенографисту чуть ли не по буквам.

Поначалу Вячеслав Константинович решил, что сведения действительно могут представлять интерес для полиции и вслушивался в детали, но через некоторое время прекратил: в конце концов ему на стол положат расшифровку стенограммы, а подобный "концерт" еще раз увидеть вряд ли придется. С некоторым удивлением министр понял, что возникшее было раздражение исчезло, а речь молодого человека не просто успокаивает, но и доставляет удовольствие — что-то подобное он испытывал, когда бывал на представлениях чтецов-декламаторов. Но здесь речь звучала настолько естественно и ровно, что удовольствия она доставляла даже больше, чем давешние представления.

И уже не министр, а просто господин фон Плеве подумал, что нет ничего странного в том, что этот юноша стал знаменитым — причем не только в России — писателем. И когда юноша закончил, этот господин поинтересовался:

— Вы ваши книги так же пишите?

Дед покинул этот мир сразу после Рождества. Поэтому в начале января пришлось ехать в Петербург — договариваться с Беклемишевым насчет памятника. Фотографии, такой как в прошлый раз, у меня не было, но скульптора вполне удовлетворил мой рисунок и весьма смелый гонорар за работу. Кузен же успел вернуться в Петербург из своего плаванья, и мы договорились о том, что он проследит за установкой заказанной бронзовой скульптуры — традиционного размера, конечно. Затем произошла встреча с Менделеевым, на которой мы обсудили некоторые вопросы, и больше мне в столице делать было особо нечего.

А вот в "первой столице" дела появились, ими-то я и занялся. Заехав в Москву, я договорился об этих делах с Бенсоном — и он отправился уже к Менделееву осваивать производство бездымного пороха. Что же касается Юрьева, то с ним переговоры прошли еще проще, и в Царицын мы уже поехали вместе. Ох зря я это сделал!

Вениамин Григорьевич по приезде остановился у меня: даром что ли под гостевые комнаты целое крыло особняка было отведено? Квартира для него была, конечно же, выделена — но жить-то в голых стенах невозможно, и пока имущество подполковника неторопливо перемещалось к месту назначения, он у меня и жил. Что было удобно: после того, как у меня заканчивались дела на заводах, мы решали уже вопросы связанные с его будущей работой. Вопросов было много, а так вполне получалось не тратить на них "рабочее время". Но в первых числах февраля, когда Юрьев перебрался на новую квартиру, я неожиданно узнал, что жить он там будет не один…

Ладно бы он влюбился в Ольгу Александровну, так нет! В Суворову я бы и сам влюбился, если давно и прочно не воспринимал ее бы иначе как родную (и пожилую!) тетушку. Что, вообще-то, удивляло даже меня самого: в конце-то концов это только снаружи мне двадцать, а внутри… Но подполковник, потомственный дворянин предложил руку и сердце Дарье. На самом деле ей ведь сейчас было чуть за сорок — это я опять "по привычке" считал ее старой. А она ведь была вполне еще огого — и мы остались без пирожков. Совсем.

Есть вещи, которые очень трудно воспринять, прожив с людьми лет так… сорок пять? Да, Дарья Федоровна в "той жизни" за Векшиными присматривала и сопли им вытирала много-много лет, и поэтому для меня было естественно, что Дарья всех их (да и меня с Камиллой) воспринимала как членов семьи — собственно, как и все мы воспринимали ее. Но для самой Дарьи, которая сейчас сопли эти вытирала всего три года, а со мной чаще виделась лишь за завтраком или ужином, все мы были только "работодателями". Хорошими, добрыми — но все ещё чужими. Точнее, не совсем еще своими — но этого хватило.

А у меня хватило ума (правда, в самую последнюю секунду) не просить ее "заходить в гости, чтобы пироги испечь". Ладно, сопли мелким есть кому вытирать, а Машка и Степан сами уже достаточно большие. Ну а кухарку — найдем…

Собственно Дарья и нашла — какую-то свою подругу. Пироги, правда, Анна Петровна печь не умела (как Дарья не умела), но зато супы теперь стали дома отменными. Ну а мелкие полностью перешли в подчинение Васьки — у меня просто времени не хватало, хотя с детьми в "этой реальности" времени я проводил гораздо больше. С тремя мелкими: Евдокия весной тоже умерла и я забрал к себе Оленьку. Колька учился в открытой недавно "школе речников" на судового механика и был уже вполне самостоятельным парнем, а за девочкой смотреть было некому. Ну а я чувствовал себя обязанным перед ней: Дуня, как "заведывающая" общепитом, простудилась в поезде, возвращаясь из Перми, где как раз запускалась новая "Пончиковая", и с полдороги, где ее сняли с поезда и отправили в больницу, послала мне телеграмму с просьбой позаботиться о дочке.

Ну что, Дарья обрела свое семейное счастье (хотя и непростое: Вениамину Григорьевичу в ближайшее время предстояли командировки недели по три в месяц), да и свадьбу я все же устроил им запоминающуюся. А после свадьбы мне приснилась Камилла. Давно я ее уже не видел, а тут вот приснилась.

Немного странный был сон: мы с Камиллой сидели на кухне моей московской квартиры из "прошлого будущего", я суетился, пытаясь предложить ей чего-нибудь вкусненькое, но в холодильнике было шаром покати, и из-за этого я дергался еще больше — а Камилла молча смотрела на мою суету. Когда же я закрыл последний шкафчик, так ничего и не найдя, она улыбнулась и тихонько произнесла:

— Да не дергайся ты, я не жрать сюда пришла. Просто решила узнать, а не забыл ли ты то, что мне обещал? Времени-то уже сколько прошло, лет пять?

Я попытался вспомнить, сколько прошло лет — и проснулся. И тут же вспомнил самый первый сон, где я долго рассказывал Камилле о своих планах. Сон — вспомнил, а что рассказывал — нет. Но ведь наверняка какие-то планы были…

Спать я больше не хотел, поэтому встал, взял бумагу и карандаш, сел за стол. Вспомнил нынешние планы — не те, что во сне были. Простые такие: продукты, топливо, транспорт… А потом вспомнил огромные ватманы, висевшие в нашей спальне…

Меня разбудила Машка — оказывается, я так за столом и уснул. Очень паршиво спать, сидя за столом: все тело болело, а голова была совершенно чугунной. К счастью, "дочь наша" девушкой была самостоятельной и сообразительной, и через пять минут у меня появилась чашка кофе с коньяком и какими-то бутербродами. Петровна варку кофе еще не освоила, а Васька с керосинкой час бы воду кипятила…

— Ну ты что? За Дарью переживаешь? Подполковник хороший, с ним ей тоже хорошо будет, не переживай — да, в пятнадцать лет некоторые девочки уже совсем взрослые.

— Нет, я за нее не переживаю, хотя скучать по ней буду. Привык я к ней…

— Мы все тоже привыкли, а соскучишься — в гости сходишь, тут идти-то пять минут.

— Да не в том дело. Мне девушка приснилась…

— Камилла?

— Да. Но она умерла три года назад. А сегодня приснилась, и во сне спросила, помню ли я то, что ей обещал.

— А ты?

— А я не помню… нет, я не помню, что обещал во сне. А наяву я ей обещал…

— Опять забыл?

— Нет. Принеси сюда ватман… хотя нет, я сам все сделаю. Спасибо, Машка!

— Пожалуйста… а мне покажешь потом?

Три года, целых три года я жевал сопли! Ну ничего, еще время есть, я еще не опоздал…

Через четыре дня, в среду, в здании Правления состоялось первой совещание, первое из целой серии подобных совещаний. На первом присутствовали Чаев, Илья, Вася Никаноров и Оля Миронова. В этот раз у последних пока "большой любви" не сложилось — маловато было именно "совместной работы", но теперь, надеюсь, ситуация изменится:

— Итак, дамы и господа, у нас появилось несколько новых задач. Вот задача первая — и я открыл чертеж моего "прошлоразового" шестисильного дизеля. — Это — новый мотор, калильного типа. И чтобы запустить его в производство, каждому из вас придется очень усердно поработать. Госпоже Митрофановой предстоит найти сотню рукастых девушек и обучить их производству вот этих деталей… Илья, это топливная аппаратура мотора, не кривись, я точно знаю что у девушек при производстве столь прецизионных деталей производительность будет втрое выше. Не потому, что они быстрее работают, а потому что мы, мужчины, своей грубой силой четыре из пяти в брак загоним.

Господину Никанорову придется заняться грабежом на большой дороге, то есть объездить все крупные заводы России и сманить к нам лучших рабочих, специальности я отдельно укажу.

Господин Архангельский же займется подготовкой производства вот такой коробки переключения передач, и чуть позже я объясню, почему нужна именно такая. Ну а Евгений Иванович, посмотрев на мучения трех уже перечисленных тружеников, предложит и купит — или, скорее, изготовит — необходимые станки и оборудование. А теперь перейдем к деталям…

Второе совещание было созвано уже в пятницу — и на нем, кроме Луховицкого, Лихачева, Мешкова и Рейнсдорфа-младшего снова появился Чаев.

— Вы уж извините, Евгений Иванович, — начал я — но вам придется, видимо, привыкать уже к этим совещаниям. Кроме вас никто нужного не сделает…

— Александр Владимирович, а вы всерьез думаете, что я один сделаю в срок хотя бы то, что вы на прошлом наметили?

— Один вы точно не сделаете. Поэтому мы вам немножко, совсем чуть-чуть задание подкорректируем…

— Что сделаем?

— Немного поправим. Вас я попрошу не станки разрабатывать, а заняться руководством разработки станков и оборудования нужного. Я понимаю, что здесь, в Царицыне, развернуться физически негде, а потому в Харькове нынче выкуплен пустующий завод, а рядом вот господин Мешков этим же летом выстроит новый городок, с домами для инженеров и рабочих. Вы, Евгений Иванович, сейчас займитесь именно поиском хороших инженеров, а вы, Дмитрий Петрович, имейте в виду предоставление должного жилья в Харькове минимум для сорока таких инженеров-станкостроителей.

— Сколько? — Чаев был искренне удивлен.

— Ну это пока сорок, Дмитрий Петрович в этом году больше одного нужного инженерам дома не выстроит. Мы, Дмитрий Петрович, проект сегодня же обсудим, посмотрите пока — я протянул архитектору папку с эскизами. — А у всех оставшихся задача будет простой: строительство нового автомобиля. Ну и мотора к нему…

Когда в понедельник Чаев встретил на очередном совещании Рейндорфа-старшего, он лишь вздохнул. Но это был еще не конец…

Последнее "совещание" было назначено на вторник. Евгений Иванович зашел в кабинет, занял привычное уже кресло, оглянулся:

— Кого ждем на этот раз? — в голосе его прозвучало ехидство.

— А на этот раз, дорогой Евгений Иванович, мы больше никого не ждем. Потому что все предыдущие наши встречи касались станков, назовем так, обычных. Таких, какие много где уже есть, разве что точность нам требуется повыше, или размеры побольше, или просто подешевле потому что много их надо. А теперь мы с вами обсудим разработку и изготовление станков принципиально новых, каких еще ни у кого и никогда не было. И вот как раз этими станками займетесь уже лично вы. Просто потому, что я точно знаю: кроме вас их никто сделать не сможет. Смотрите, что я тут придумал…

Деньги на "придумки" были — еще прошлой осенью в Филадельфии было закончено строительство "Подземного города", который оказался единственным местом "активного отдыха в зимнее время" в радиусе миль пятисот. К тому же "проникать в Волшебную страну" посетителям теперь предлагалось с помощью "подземного" ролокостера, время от времени выскакивающего наружу как в мультфильме про альтернативную Красную шапочку. Да и желающих побродить по зимней "Волшебной стране" тоже оказалось немало. А после прогулки на морозе (диком — до минус пяти по Цельсию!) так хорошо в теплом трактире глотнуть чего-нибудь горячего или горячительного…

В отличие от Петербурга времен моего детства Филадельфия на самом была культурной столицей Штатов. В местных театрах в год давалось до полутора сотен премьер — что не удивительно, так как театров в городе было с полсотни и ни один не пустовал. Но теперь самый большой театр находился в "Изумрудном городе", и в нем аншлаг был вообще всегда. Альтемус выкупил права на первый мюзикл, и он "частями" — на разных площадках и с разными актерами шел бесплатно: каждые сорок минут на каждой такой сцене снова и снова игрался один пятнадцатиминутный отрывок. Всего "отрывков" было восемь, и экономные граждане могли весь мюзикл посмотреть за шесть часов — стоя, конечно, потому что "бесплатные" залы сидениями не обеспечивались. А ленивые могли посмотреть его же с "лучшими составами" дважды в день в театре Изумрудного города, но уже за денежку. А еще за такую же (от двух долларов на галерке до пятидесяти в ложе) могли ознакомиться и с выраженным в музыке житием Урфина Джюса.