Уроки ирокезского 28

Генри Роджерс в этот теплый полдень собрался прочитать присланный Сэмом только что напечатанный рассказ. Честно говоря, рассказ Сэм ему уже сам читал, еще на прошлой неделе — но текст на бумаге позволяет лучше заметить какие-то, на первый взгляд может и незначительные, детали и поэтому Генри предпочитал неторопливо пролистать — как, например, в этот раз — газету и подумать над каждый абзацем. Рассказы Сэма того стоили...

Но насладиться ему не удалось: лишь только он уселся поудобнее в кресле, вошел дворецкий и, протягивая поднос, доложил:

— К вам приехал мистер Бариссон, Демиан Бариссон. Просит принять по важному делу.

Генри взял с подноса карточку. То есть то, что Бариссон называл своей визитной карточкой, задумчиво покрутил ее в руках...

— Проси, приведи сюда, в кабинет.

Про "визитные карточки" книготорговца ходили легенды. Правда обычные золотые карточки — по слухам, сделанные из двадцатки — были всего лишь одним из дешевых, как считал сам Генри, способом пустить пыль в глаза. Но, по тем же слухам, те, кому Чёрт присылал именно такую карточку — золотую пластину толщиной в четверть дюйма с набранными из ярко-оранжевых сапфиров именем (просто именем, без фамилии) — обычно за год удваивали свое состояние.

— Что же, есть возможность проверить слух — подумал Генри. Правда, более глубоко обдумать эту мысль он не успел — в кабинет вошел владелец золотой безделушки:

— Добрый день, мистер Роджерс, я тут шел мимо вашего дома и подумал, что имеет смысл зайти к вам и познакомиться.

— Прогуливались из самого Балтимора?

— Да, что-то засиделся я за столом. А еще мой — и, как понимаю, и ваш тоже — хороший приятель попросил передать вам вот это письмо.

"Дорогой Генри, если ты читаешь это письмо, то, вероятно, уже в курсе что я нашел новую работу. Работа интересная, но мне очень пригодилась бы твоя помощь. Я знаю тебя как доброго христианина, у которого чужие страдания вызывают яростное желание оказать помощь страждущим, а поэтому я бы попросил сделать мне небольшой подарок..." — прочитал Роджерс.

— Да уж, приятель у меня действительно хорош... вы знаете, о чем это письмо?

— Должен признаться, что знаю. Он просит о небольшом подарке, и я бы на вашем месте с радостью и восторгом сделал его. Но если вам сейчас несколько затруднительно немного помочь нашему приятелю, я готов оплатить его каприз.

— Вы готовы оплатить всю сумму? — Генри изобразил на лице удивление, быстро пробежав глазами до конца страницы.

— Да, и готов выписать чек прямо сейчас. Но на вашем месте я бы дочитал и вторую страницу: свое я и так получу, а вот вы...

На несколько минут воцарилось молчание: Генри Роджерс, хотя и читал довольно быстро, очень не сразу понял, что же хотел сказать это "хороший приятель" в своем письме. Точнее говоря, написанное он понял — но разум отказывался принимать написанное всерьез. Но постепенно кое-что из написанного стало до него доходить:

— Почему мне?

— Он сказал, что с островитянами можете справиться только вы.

— Но сроки...

— У моего злейшего конкурента мистера Истмана пара дюжин сухогрузов по десять тысяч тонн будет простаивать еще месяц — ну, если их никто не захочет зафрахтовать, конечно, что маловероятно.

— Мне будет довольно трудно договариваться с акционерами...

— Мистер Роджерс, вы слышали когда-нибудь, что тем, у кого есть моя сапфировая карточка, Торговый банк Бариссона дает беспроцентный кредит на год?

— По слухам, до ста тысяч...

— Вам я могу дать кредит на всю сумму на срок до пяти лет под три с половиной процента — а это, согласитесь, тоже практически бесплатно. Ведь если не считать прибыли, то этого должно хватить? И в любом случае в убытке Ю-Эс Стил не останется.

— Мне надо подумать...

— Безусловно, мистер Роджерс, безусловно. Вот вам моя карточка — Бариссон протянул уже бумажную — если вы согласны с просьбой нашего приятеля, пошлите по этому адресу телеграмму со словом "благотворительность", если же вы предпочтете заключить контракт со мной, за деньги — со словом "признательность". Ну а если нет... как писал уже ваш друг мистер Клеменс, раз в жизни Фортуна стучится в дверь каждого человека, но человек в это время нередко сидит в ближайшей пивной и никакого стука не слышит. Будем считать, что вы предпочли пиво.

— Вы знаете, Черт, я все же предпочту благотворительность — внезапно произнес Роджерс, уже в спину покидающего кабинет Бариссона. — И чертовски рад, что случай познакомил меня с вами.

Тот обернулся, широко улыбнулся:

— Я тоже чертовски рад познакомиться именно с Адской гончей. Кстати, мой чек на кредит у вас на столе, но мне уже действительно пора идти. Чтобы много зарабатывать приходится много бегать, причем даже сидя в кресле. Но, надеюсь, вскоре мы все же сможем увидеться и просто поговорить никуда не спеша. Я слышал, что и так бывает, и хочется когда-нибудь попробовать...

Когда Черт ушел, Роджерс еще раз взял в руки тяжелую золотую пластину. И, почувствовав пальцами неровность на обратной стороне, он перевернул ее и с некоторым удивлением прочитал выгравированную надпись:

Baltimore 666-666

Any day, anytime

Just for holder

Война закончилась в июне, но закончилась она практически без меня — ну чего я реально-то понимаю в военном искусстве? Так что пока солдаты, офицеры и генералы громили японцев, я занимался совсем другими, совершенно не героическими делами. И дел этих было много...

Понятно, что самому всех этих дел не переделать — но для некоторых исполнители были уже "заготовлены". Правда, этих некоторых найти иногда получалось довольно непросто, взять хотя бы Вениамина Горянина. Удивительный инженер, мнение о котором у меня сложилось еще пару жизней назад: "может сделать всё, но не хочет". Он ведь на самом деле мог разработать все, что угодно — но единственным интересом в его жизни было коллекционирование каких-то средневековых миниатюр. Собственно и за работу он брался только когда какую-то интересную миниатюру ему удавалось найти и требовались деньги для ее приобретения.

В этой жизни поиском нужных людей у меня занялся Аркаша Мельников — сын царицынского предводителя дворянства. Юноша гимназию окончил средненько, однако все же не последним и положенными языками овладел — то есть мог как-то объясняться с французами и германцами. А еще овладел и неположенными: оказавшись восторженным почитателем рыцарских романов, он самостоятельно изучил испанский (чтобы прочесть в подлиннике "Дон Кихота") и английский (ради Вальтера Скотта). Ну а я "осуществил" его мечту "своими глазами увидеть места, где все это происходило" — и Аркаша с радостью мотался по Европам в поиске нужных мне людей. Горянина он разыскал в Гренобле, где тот торговался с местным музеем по поводу приобретения некоего манускрипта. Вероятно, инженер уже совершенно достал смотрителей этого музея и те (вероятно, чтобы настырный русский просто отстал) назвали Горянину совершенно неподъемную цену.

Аркаша мне об этом сообщил в телеграмме, а через день вместе с выкупленной у музея рукописью и инженером Горяниным в качестве "бесплатного бонуса" выехал в Петербург, где я с инженером и пообщался. Вениамин Александрович выслушал условия, при выполнении которых он манускрипт получит в собственность (в качестве премии за выполненную работу)... Ну а в том, что "премию" он получит, не сомневались ни я, ни он сам. "Особые условия" же его вообще не взволновали — по сравнению с обретаемой миниатюрой для него они казались незначащей мелочью.

Ну а Слава Петрашкевич практически не изменился с нашей предыдущей встречи. Ну, слегка, конечно, "помолодел", однако других существенных отличий я не увидел. И даже во время нашей первой встречи девятнадцатого мая он — в отличие от большинства прочих, с кем мне пришлось разговаривать — ни малейшей робости или настороженности не демонстрировал. Разве что немного удивился, увидев за столом в кабинете канцлера — еще в "Англии" — практически ровесника...

— Могу я поинтересоваться, чем обязан вашему вниманию? — спросил он первым делом после взаимного представления.

— Поинтересоваться можете, но я сохраню интригу.

— То есть? — удивленно поинтересовался Слава.

— То есть не скажу — засмеялся я. — Господин Петрашкевич, чтобы вы не начали задавать более идиотские вопросы, я очень вкратце ознакомлю вас с теми задачами, которые предстоит решить мне, а затем, когда вы представите их масштаб, обрисую ваше место в общей картине. Годится?

— Что — годится? А... да.

Я протянул ему довольно пухлую папку:

— Здесь эти задачи расписаны более подробно, но прежде чем вы займетесь чтением, я пройдусь по верхам. Это — план развития отечественной промышленности примерно на десять лет. И за эти десять лет нам нужно достичь производства стали и чугуна по тридцать миллионов тонн, то есть увеличить производство по сравнению с нынешним в десять раз. Производство зерна довести до не менее чем ста пятидесяти миллионов тонн, то есть в два с хвостиком раза больше нынешнего. Выстроить нужно будет с полсотни крупных машиностроительных заводов, сотни полторы помельче, но выпускающих высокоточную продукцию. С полсотни крупных химических заводов, прочего всякого фигову тучу... очень много в смысле, и проложить примерно тридцать тысяч километров магистральных железных дорог. Для всего выстроенного нужно будет подготовить рабочих, обучить их, обеспечить жильем, медицинским обслуживанием, я уже не говорю об одежде и обуви. Это я пока только по крупным проектам прошелся, но там обязательно всплывет раз в двадцать больше мелких, вспомогательных — и вы, Станислав Густавович, именно вы определите каких именно, затем мне все эти планы свяжете в единую систему, подсчитаете, откуда брать ресурсы и сколько их потребуется — в общем, придумаете, как эти планы воплотить. Понятно, что не в одиночку: наберете специалистов, распределите между ними задачи... разработаете методики расчетов...

Слава попытался осмыслить услышанное, но, похоже, пока картинка в голову ему не вмещалась — ведь великого волшебника, который мог взмахнуть своей палочкой и все описанное как-то устроить, на картине не было.

— А почему вы хотите поручить эту работу мне? — произнес он, скорее всего для того чтобы просто не молчать.

— Потому что все это строить будет такой же шалопай как и вы — господин Антоневич, я с ним вас чуть попозже сегодня познакомлю... надеюсь, что познакомлю. Потому что этот разгильдяй даже к канцлеру вовремя приехать не может, гад! Зато строит он все быстро, часто даже быстрее задуманного — правда, из-за того сметы постоянно превышает. Вы ему сможете объяснить, в чем он не прав, а мне просто некогда будет.

— Почему...

— Потому что я буду ругаться лишь с вами. Не может же канцлер ругаться со всеми — всех много, а канцлер один. Так что я для ругани выбрал вас, а уж вы ее далее по нисходящей сами спускать будете. Да, там, в папке, уже отмечено то, что уже строится. Это тоже нужно будет как-то в общую картину вставить... — дверь в кабинет распахнулась и вошел Саша Антоневич. — Станислав Густавович, знакомьтесь: господин Антоневич, Александр... Саш, извини, как тебя по отчеству? А то никогда не знал и вдруг забыл.

— Можешь называть меня просто "господин Антоневич" или даже проще: "мой господин". На худой конец "ваше превосходительство"... чего, точно не знал? Андреевич я. А почему задержался: папаше Мюллеру на цементный завод уголь нужен, по карте Ламанского вот тут на Мсте уголь есть... село Белое называется. Я к чему: раз уж ты канцлер, то напиши указ о принудительном выкупе земли на нужды державы. Село нищее, народу много а земли мало, ее никто продавать не хочет.

— Вот ведь сволочи, да? Других мест для шахт не нашел?

— Я на всякий случай спросил. Тогда подписывай выделение казенной земли вот здесь, тут и глина огнеупорная неглубоко, и уголь под ней — правда, чуть поглубже, чем в Белом. Мне потребуется четыреста тысяч на следующей неделе и два эшелона цемента.

— Уголь с Мсты нам без надобности, у него зольность за сорок процентов, для цемента не годится, а для химии калужский и тульский дешевле встанут.

— Слушай, канцлер, ты это жене своей расскажи. А мне дай денег и прикажи Мюллеру цемент выделить — он меня уже послал... к тебе послал.

— Я же сказал: не годится уголь!

— А жена твоя говорит, что годится — если цементную печь газом топить. Мюллер с ней согласился, газовый завод ему Луховицкий уже строить там приготовился, так что подписывай указ, давай деньги и не спорь.

— Ладно, землю бери — сказал я, подписывая бумагу, — передай в секретариат, пусть нормально указ оформят. А зачем тебе столько денег на одну шахту?

— Я же говорю: огнеупорная глина. Завод огнеупоров ставить буду, лишним всяко не окажется. А завод — это рабочий городок, школа, больница. Ты же мне врачей бесплатных не дашь, им платить нужно. Учителей — тоже. А мне, если с этим считать, сколько летом городов строить? Пять?

— Я восемь насчитал, но ладно, сам разберешься. Учителей дам, а с врачами... где брать думаешь?

— Козицинских ждать не могу, по университетам с сотню набрал.

— С Женского медицинского еще человек десять минимум набери — жены рабочих к мужчинам в гинекологию не пойдут. Скажешь Лениной, что я велел тебе выделить полмиллиона...

— Извините, господин канцлер, вы все вопросы таким манером решаете? — вмешался в нашу беседу Слава.

— Нет, что вы! Обычно мы просто деремся, а сейчас Саша, видимо, вас застеснялся...

— Я тогда пожалуй приму ваше предложение.

— Думаете, что меня побьете? Договорились, вы приняты, и сразу предложу еще кое-что. Видите ли, я рос и воспитывался в дикой Австралии, а там отчеств нет, все друг друга или по имени, или "уважаемый сэр, не будете ли вы так любезны пройти в задницу". Поэтому у меня обычно с соратниками общение на "ты", вас это устроит?

— Вполне, господин... Александр?

— Саша, так короче, а времени у нас лишнего нет. Сейчас секретарь покажет ваш номер — временно поживете тут, а потом... я бы попросил черновой вариант планов подготовить недели через две. Ваше сиятельство, господин Антоневич, ты еще здесь? Найди на шахты и огнеупорный завод кого-нибудь другого, а завтра поедешь строить завод в Старом Осколе. Кузьмина захватишь... на ужин приходи, уточню задачу. А сейчас — валите отсюда, мне еще страной поуправлять немного надо.

Управлять было весело. Коковцев, министр финансов, примчался ко мне девятнадцатого мая сразу после обеда и принялся убеждать в том, что строительство ГЭС на Волхове необходимо отложить — по крайней мере на несколько лет.

— Александр Владимирович! Боюсь, что вы совершили ошибку, и необходимо отменить ваш указ о строительстве электрической станции на Волхове, поскольку бюджет просто не справится со строительством. Я уже не говорю о грядущих убытках, но в любом случае денег на строительство выделить не могу.

— Ну почему же вы говорите об убытках?

— Я посмотрел проект господина Графтио, в нем указано, что станция выйдет в шестьдесят миллионов. Я должен официально заявить, что в бюджете просто нет таких денег, и если строительство все же начнется, то все потраченные деньги не дадут никакого результата: станцию-то достроить не выйдет из-за нехватки средств! То есть много лет мы будет вынуждены просто вкладывать деньги хотя бы для того, чтобы уже выстроенное не разрушилось само по себе, а когда все же станция будет закончена, то производимое ею электричество не найдет сбыта...