Уроки ирокезского 45

"Да, телефон — это замечательная выдумка, ведь с его помощью так просто стало позвать друга, чтобы поговорить о чем-то в уютной атмосфере" — думал Сэм, глядя на сидящего в кресле Генри. Собственно, звонок от старого друга и привел его в эту уютную гостиную — но о чем тот хотел поговорить, так и осталось непонятным: тот все еще сидел в кресле у камина с каким-то сердитым выражением на лице и мысли его явно бродили где-то далеко.

— Сэм, ты когда прочитал эту книгу?

— Какую именно? Я вообще-то довольно много читаю...

— Которую нам подарил этот сумасшедший русский.

— А... Сразу и прочитал. И, кстати, понял, почему он попросил сообщить о впечатлении не раньше чем через полгода.

— Ты написал ему? Что?

— Это, вероятно, самая необычная книга из прочитанных мною за всю жизнь. И если бы я написал ее, то гордился бы ею больше, чем "Гекльберри Финном". Больше того, скажу тебе честно: когда я ее читал, то у меня иногда даже возникало чувство, что я читаю написанное мною... нет, что я читаю то, что должен был бы написать сам. Но не сейчас, а...

— Я понял. И тебе, как другу, признаюсь: у меня было похожее чувство. Нет, не то что я должен был написать это... просто как-то странно читать собственный некролог.

— Наверное, мы все же по-разному ее восприняли. Скорее, это панегирик тебе, причем создается впечатление, что написан он лучшим твоим другом. Конечно, там многое выдумано, но по некоторым деталям можно догадаться, что герой книги списан все же с тебя.

— По некоторым деталям?! Да он описал такие "некоторые детали", о которых даже я успел забыть! И о которых, между прочим, никому и никогда в жизни не рассказывал! Тот эпизод о десятилетнем мальчишке с луком... и не он один! И ладно бы он писал про события, о которых все знают, или я знаю — но ему этого мало! Он описал что Я думал, когда делал то или иное... описал, почему Я это сделал, и даже описал то, что я НЕ сделал и почему! Но меня пугает даже не это... знаешь, я-то слова не сдержал, все руки не доходили, да и обещаний все же ему не давал. Книгу я прочитал пару месяцев назад, так в ней он еще за два года до событий точно описал что я БУДУ делать и почему! Но ведь так не бывает!

— Генри, в жизни я встречался и с более невероятными совпадениями...

— Сэм, ты ВНИМАТЕЛЬНО прочел его книгу?

— Думаю, да...

— Возьми мою, — Генри протянул Сэму знакомый томик, — посмотри последнюю главу. В твоей книге она была?

— Я думаю, что он нам дал одинаковые... а ты знаешь, этого точно не было. Про здоровый образ жизни я понял, а вот дальше... это о чем? Ты же знаешь, в финансовых делах я не силен.

— Это о том, как банкиры будут разрушать все то, что я выстраивал в течении всей жизни. И я не поверил... Сэм, а теперь я хочу тебе кое-что рассказать и мне очень нужен будет твой совет. Когда я все это прочитал, кое-что мне осталось непонятным... ладно, мне просто стало интересно, откуда он столько про меня узнал. За два последних месяца я потратил на разного рода детективов почти миллион долларов. Но сейчас не жалею ни о едином пенни из этой суммы, хотя и не узнал, что хотел. Но узнал кое-что другое — и мне теперь просто стало страшно...

— С тобой действительно что-то не в порядке — с тревогой ответил Сэм, — в стране просто нет столько детективов...

— Нет, но они щедро раздавали взятки, покупая людей и документы. Ты знаешь, за один документ я уплатил в конечном итоге почти четверть миллиона... не волнуйся, я пока не сошел с ума. А теперь по делу: ты помнишь тот кризис, что случился в Европе?

— Я тогда жил в Европе, если ты не забыл, но не представляю, какое он имеет отношение. В книге о нем вроде не упоминается...

— В Европе кризис бушевал, а у нас он лишь немного потрепал нервы банкирам. Так вот, теперь слушай. Все эти заведения Бариссона, Истмана, Голдберга, даже Гейтса — все это придумано Волковым и, более того, все это ему и принадлежит! Но именно из-за них у нас и не было кризиса, и не вовсе не потому, что они что-то особое делали, а потому, что они мешали что-то делать другим! Вся эта компания практически убила розничную торговлю в стране...

— Ты точно ничего не путаешь? Я где-то читал, что продажи только росли...

— Конкурирующую торговлю. Они заставили людей больше покупать — у них покупать — и тем требовали от нас больше производить. Больше народу получало работу — и, плату за эту работу, компании Волкова продавали все больше — дешево продавали, поддерживая тем самым спрос. Сэм, я умею считать деньги, и теперь, получив документы о работе этих компаний, понял: Волков зачем-то прилагал все силы, чтобы кризис не загнал страну в депрессию. Нашу страну!

— И чего тогда бояться?

— У него теперь есть своя личная страна, и у нас он выходит из бизнеса, переводя активы к себе. А когда он совсем выйдет... он ведь не отменил кризис, он задержал его, прижав торгашей. А если он их отпустит — кризис в Европе покажется детским писком на лужайке по сравнению с тем, что здесь начнется.

— Понятно... то есть не понятно: я-то в финансах не разбираюсь. Какого же ты ждешь совета от меня?

— Какого? Сэм, он написал эту книгу для нас. Для меня и для тебя, только для нас двоих. Для меня — финансиста, и для тебя — писателя. Он ведь и сам писатель, как и ты... Кстати, ты ведь сказал, что тебе казалось, что книга как бы тобой и написана? Сэм! Зачем ты писал эту книгу? То есть зачем ты бы ее писал?

— Воздать должное твоей памяти...

— Нет! Если бы ты ее писал мне еще живому?

— Я... я не знаю... Знаю!

— И зачем? — вкрадчивым голосом поинтересовался Генри.

— А вот за этим самым. Чтобы ты спросил у меня, зачем я ее писал.

— Ну так зачем!?

— Генри, но ее-то написал не я. Зато, я слышал, Черт Бариссон может связаться с Волковым по телефону...

— Ну, в одном этот Волков точно не ошибся: ты самый гениальный писатель Америки — уже повеселевшим голосом, но изображая недовольство, пробурчал Генри, схватив телефон и набирая запомнившийся ему номер.

— Чёрт? Это Адская гончая. Я тут книжку одну прочитал, и у меня появился вопрос к автору. Теренсу Хиллу, да, ты не можешь устроить разговор с ним? Что? Спасибо, я уже выезжаю. Сэм, я прямо сейчас еду в Балтимор. Не хочешь составить мне компанию?

К середине тысяча девятьсот шестого я, наконец, получил некоторое признание со стороны если не всей нынешней "элиты", то самой важной ее части. На моей стороне безусловно были все министерства КГБ и Красная Армия. Князь Хилков вместе со всем МПС меня точно поддерживал, ведь он смог (при моем непрерывном пинании, но и столь же непрерывном финансировании) за два года выстроить больше восьми тысяч километров только магистральных железных дорог, и тысяч двенадцать существенно улучшить. Еще "за меня" точно стояли финансы (государственные, в лице Коковцева) и культура. Но главное — на моей стороне оказался сам император, причем практически без моего сколь-нибудь деятельного участия.

Линоров со своей весьма немногочисленной группой и приданным ему Малининым расследовал попытку переворота "по верхам" — то есть среди высокопоставленных чиновников и царских родственников, а вот "по низам" все же расследование вело КГБ. И Вячеслав Константинович кое-что тоже нашел, правда, не "все концы", но ему удалось зацепить помощника военно-морского атташе Британии в Петербурге, и — уже с помощью моей охраны — тот был "нечувственно изъят" и доставлен в тихое место. Тщательно допрошен, а затем — продемонстрирован Николаю. Шлома Розенблюм (под скополамином) императору такого порассказал, что Николай теперь из моего городка предпочитал больше не высовываться даже на большие праздники. Но самым важным результатом общения царя со шпионом стало то, что он не просто перестал вмешиваться в дела Канцелярии, а, наоборот, все попытки царедворцев как-то на эти дела повлиять, он в Канцелярию и переадресовывал. Что было весьма забавно.

Но — вполне объяснимо. Этот самый Шлома императора ненавидел, впрочем, как и вообще всех русских. А под скополамином человек тупо отвечает на вопросы, причем отвечает правдиво, так что если вопросы задавать правильно... Евгений Алексеевич задавал именно правильные вопросы, и после встречи с "английскоподданным" Николай задал и мне вполне естественный вопрос:

— Почему они хотят убить именно меня? Ведь это же вы, как канцлер, всячески мешаете британцам в достижении их целей... подлых целей... они же не дураки, должны понимать, что ведь если они уберут вас, то...

— Николай Александрович, британцы, как вы верно заметили, не дураки. Но, как вы уже успели заметить, подлецы — и в силу этого считают, что и все вокруг такие же подлые. Что они видят? Русский император внезапно — о способах мы сейчас говорить не будем — разрушает их замыслы на Дальнем Востоке и, очевидно предвидя возможную реакцию, немедленно убывает в заранее выстроенную копию столицы. Недоступную британским агентам. Выстроенную каким-то писателем детских книжек на гонорары, в десятки, в сотни раз меньшие, чем стоимость строительства. И назначает этого писаку канцлером — мальчишку назначает, который занимается тем, что снимает фильмы, устраивает красочные парады... Страна тем временем — пока этот мальчишка занимается кинематографией — богатеет, причем богатеет в изрядной степени за счет отнятого у британских подданных промышленного капитала. А император, сидя где-то в глуши, занимается неизвестно чем — но в столицу не возвращается потому что там началась непонятная — и очень долговременная — стройка.

— Но вы-то все время на виду.

— Да, просто британцы искренне считают меня всего лишь подставной фигурой. Императорским шутом, призванным отвлекать внимание. Но они-то не дураки, все понимают... — я усмехнулся. — Понимают, что шут для того и поставлен, чтобы привлекать внимание — в том числе и показной охраной из юных девиц в разноцветных мундирах. Видите ли, примеривать короны желающих полно, а колпак с бубенчиком... ну кому он нужен?

— И что же, мне теперь здесь до конца жизни сидеть?

— Отнюдь. Через некоторое время до британцев все же дойдет мысль, что в дураках остались как раз они, но будет поздно — просто потому, что Россия станет действительно богатой и сильной державой. Достаточно сильной, чтобы очистить Британию от подлецов. Или, на худой конец, заставить их отказаться от совершения подлостей в отношении нашей Державы. Да, я вычистил в значительной степени явных и неявных британских агентов, и теперь большей частью те же люди, что и два года назад, работая на благо России успевают сделать в разы, на порядки больше. Собственно, я свою работу почти закончил, они теперь и сами справятся... большей частью. Я лишь еще некоторое время буду помогать им по-прежнему верить в свои силы, ну и финансово немного помогать, не без этого, конечно. Кстати...

— Что вы замолчали? Продолжайте.

— Насколько я в курсе, у вас за границей имеются довольно значительные средства. И не как канцлер, а как беспринципный бизнесмен, я бы вам посоветовал средства свои оттуда изъять. Отнимут ведь, поскольку подлость их пока еще не укрощена...

— Спасибо, я подумаю... А ваши планы каковы будут? Я имею в виду, как вы собираетесь заставлять англичан вести себя... прилично.

— Этим занимаются другие люди, и занимаются весьма успешно, как вы, вероятно, сами увидели. Этого одесского жида ведь Вячеслав Константинович нашел, я про него вообще не знал. КГБ и армия, МИД и Внешторг пусть и дальше выполняют свою работу без помех, а я займусь все тем же, чем и раньше: кинофильмы поснимаю, книжек понапишу... найду чем заняться.

Конечно же, Николаю я в глаза наврал: на самом деле на меня только за "нефтяное эмбарго" два покушения готовили. А всего их (неудачных конечно же, иначе я не смог бы царю врать) было уже раскрыто с десяток. Но так как служба Линорова их часто искала "от обратного" — то есть отслеживала, кому мои указы поперек горла встали и пытались разобраться, "почему он до сих пор не покусился" — то я о покушениях особо не беспокоился.

Но моему вранью Николай поверил. Не потому, что я глядел на него очень честными глазами, а, скорее, потому, что некоторые мои обещания — в которые он даже и поверить не мог — начали внезапно сбываться. Например, финский сейм обратился к нему (как к главе государства) с "нижайшей просьбой" остатки Великого герцогства окончательно присоединить к России в качестве новых губерний. Правда, Николай сразу не согласился (по-моему, он просто опешил), но и отказывать в просьбе тоже не стал. Решил подумать — причем думал он не только о финнах, благо информации для дум ему много подкинули.

Чем мне самому заняться, я действительно нашел, причем практически тем же, что Николаю и обещал. А вот Николай выпустил указ, запрещающий евреям въезд на территорию "Державы Российской": Шлома намеревался устроить покушение на Императора руками как раз своих единоверцев, навербованных в Европе из числа тамошних "социалистов". А то, что "люди канцлера" именно эту попытку и не заметили, Николая все же дополнительно испугало.

А я заодно подписал у царя указ о равенстве всех религий России. О равенстве в правах. Поначалу Николай даже не понял, "о чем это я", но объяснить ему пользу указа вышло буквально в двух словах. В смысле, "права без обязанностей не бывают"...

В январе еще я вместе со Степаном изготовил "электрический граммофон". Не граммофон с моторчиком вместо пружины, а то, что в моем детстве называлось, если я не путаю, электрофоном — с электрическим моторчиком и пьезоэлектрическим звукоснимателем. Изобилие сапфиров позволило поставить на головку иглу, которую не требовалось менять после каждой прокрутки пластинки, а присутствие рядом Камиллы позволило для записей применить недорогой (и уже достаточно доступный — хотя бы и чисто "теоретически") материал. Насколько я успел освоить "химическую терминологию", это был сополимер хлор— и ацетатвинила, и качество записей оказалось куда как выше, чем на довольно-таки шипящем шеллаке. Жалко только, что пока объемы производства пластмассы были маловаты для тиражирования: Камилла в лаборатории университета изготовила килограмма полтора и сообщила, что может повторить процесс еще раз или два, но в течение месяца...

Где-то в конце марта я изготовил диск из толстой (почти в миллиметр) лавсановой пленки, и тогда же выяснил, что "сынуля" — при активном участии сестры и ее мужа — наладил производство электрофонов. Не сказать чтобы уж совсем "массовое", но десяток в сутки выделенная мастерская на его заводе выпускала. Пришлось это дело срочно пресечь — в мастерской электролампового завода пресечь, выделив под производство один из строящихся заводиков и поставив энтузиастам уже серьезную "производственную программу" по выпуску минимум ста тысяч устройств в год. Ну, когда наладят это самое массовое производство, конечно...

Камилла задачу оценила и тоже где-то стала налаживать выпуск нужного сополимера. Полиэтилентерефталат-то оказывается и в производстве подороже пока выходил, и в других изделиях от него пользы больше. Ну а я начал потихоньку мечтать о массовом выпуске различной музыки в красочных альбомах, "теплом ламповом звуке"... и в процессе мечт сообразил, что для этого потребуется, кроме всего прочего, и полиграфию для выпуска собственно альбомов наладить, или хотя бы просто выпуск конвертов для дисков обеспечить. В принципе, где их печатать, было...