Уроки ирокезского 68

Хон Сунсин с удовольствием смотрел на разворачивающуюся перед взором стройку. Не простую стройку: на острове Чикусхом (который у японцев раньше назывался Кюсю) сейчас эта стройка была самой большой, настолько большой, что пришлось на работу нанимать даже японцев. Много японцев, только на строительстве дороги к Нобеоке их работало больше десяти тысяч. И Сунсин снова подумал, насколько мудр был дядя, позволивший остаться на острове "двум миллионам японцев, но лишь тем, кто заслужит это право усердной работой на благо Корё". Так что на постройке грандиозной плотины — пятьдесят метров в вышину и двести в длину — три тысячи японцев работали очень усердно...

Конечно, стройкой все же руководил Петер Лантер — однокашник Сунсина по Высшей технологической школе в Цюрихе. И он же спроектировал здание электростанции, но проект самой плотины был разработан все же самим Сунсином! Да, не зря он после окончания Школы два года практиковался на постройке русских электростанций на Вуоксе. Совсем не зря, ведь именно благодаря приобретенному опыту дядя и назначил его ответственным за электрификацию Чикусхома. А вовсе не потому, что Сунсин был племянником Руководителя Кореи...

Петеру все равно этого не понять, ведь любая неудача Сунсина бросит тень на репутацию дяди — но такого допустить просто невозможно. И именно поэтому строительством завода генераторов пришлось руководить самому Сунсину, ведь именно генераторы этого завода и будут работать на новой электростанции! И поэтому же приходилось самому следить за расширением близлежащих медных рудников, и за постройкой новых дорог: ведь три других электростанции можно будет строить только после запуска этой, но дорогу к верхней (и самой большой электростанции) тогда уже затопит. Однако ее — с плотиной высотой в сто десять метров — еще ставить рано. Потому что он, Хон Сунсин, такую плотину еще не совсем хорошо научился проектировать...

Но — обязательно научится, и через четыре-пять лет электростанции Центрального Восточного каскада выдадут мощность в шестьдесят, а может быть уже и сто мегаватт! Ну а первые двенадцать... Петер практически гарантировал, что запустит электростанцию к концу года. Если будут готовы генераторы...

Для меня семнадцатый год был знаковым. Но только для меня, ведь больше никто не догадывался, что же в этом году "уже произошло". Для всех же остальных это был обычный, к тому же мирный год. Не особо урожаем балующий, но и не голодный. Но очень "напряженный" — и мне напрягать извилины пришлось со страшной силой.

Когда-то в детстве я вычитал, что большевики полностью провалили свою первую пятилетку. То есть они, конечно же, ее "досрочно выполнили", но понастроили всего меньше половины от желаемого и успели цены на все товары тоже вдвое поднять. То есть это я где-то читал, но прочитанного не понимал. Раньше не понимал, а как раз в начале семнадцатого года на меня снизошло понимание.

Большевики-то деньги "по Марксу-Ленину" считали, а деньги — это вовсе не то, что бородатые классики изрекали. У них, большевиков, просто не было в достатке того, за что люди, собственно, работать-то и идут: товаров у них не хватало. И у нэпманов всяких тоже товаров не хватало, а если товаров мало, а денежных знаков много... Причем на самом деле неважно, знаки эти бумажные или вовсе золотые, но если товара не хватает, то он дорожает. Или, если опять же "по Марксу" считать, деньги дешевеют — ведь бородатый назвал их тоже "товаром". В любом случае это — инфляция, и государству это очень неполезно. И гражданам этого государства неполезно еще больше — а особенно неполезно гражданину, который работает канцлером.

Большевики (в своем времени) пошли по пути наименьшего сопротивления (как они сами считали) — просто установили фиксированные цены и ввели "распределение": то есть товар мог купить лишь тот, кому разрешили власти. Но по мне — это был совершенно тупиковый путь, ведь рабочие при этом теряют стимул больше зарабатывать (и, соответственно, лучше работать), а спекулянты получают огромное поле для деструктивной деятельности. И, конечно же, народ власти такой уже доверять не спешит.

Однако и путь повышения цен (который большевики сначала прошли против своей воли) тоже тупиковый: народ теряет доверие к постоянно обесценивающимся деньгам, качественные (а поэтому более дорогие) товары теряют рынок — потому что народ просто не успевает накопить нужные для покупки такого товара деньги, тратя их сразу, пока они не обесценились еще больше. И начинает расти криминал: людям важнее получить "много и сразу", а каким способом — это уже не так важно. И, опять же, доверие власть у народа быстро теряет.

У меня ситуация была вроде бы лучше, чем у большевиков: моим рабочим товаров хватало, цены были фиксированные и стабильные — но на самом деле все было даже хуже, чем в свое время у "верных ленинцев". У большевиков не было двадцати миллионов человек, уже успевших пожить в нормальных условиях и привыкших ко вполне определенному уровню достатка. Не очень-то и большого, но стабильного — и эти люди твердо знали, что дальше ДОЛЖНО быть только лучше. Канцлер же обещал!

Так что если я сделаю что-то "большевикоподобное", то тем самым обману двадцать миллионов человек. Ну а верить мне перестанет гораздо больше народу — что хреново даже не в моральном плане (хотя, может быть, и обидно будет). Хреново будет потому, что за прошедшие десять лет я успел очень сильно обидеть очень много народу: купцов, которые разорились, не имея возможности "конкурировать с госмонополией", дворян-бездельников, которые на ренту с поместий "красиво жили" в ниццах и парижах, про кулаков я и не говорю... а еще очень сильно на меня оказались обижены разного рода националисты. А раз Канцлеру доверия нет, то значит, эти "враги канцлера" правду говорят?

Национальных разборок и без того уже случилось довольно много. Иногда приходилось проводить очень жесткие зачистки (как, например, с дашнаками, которые терроризировали почти весь Кавказ), иногда получалось "договориться" с местными лидерами — как удалось в Калмыкии. А иногда "все само получалось": я все же, собравшись с силами, написал (сугубо для внутреннего рынка) "Насреддина в Бухаре", книгу кто-то перевел на узбекский — и отношение узбеков не только ко мне, но и к русским вообще стало гораздо более лояльным. Хотя, пожалуй, узбекская лояльность больше формировалась огромными закупками изюма, дынь и хлопка — но и книжка слегка все же помогла, показав узбекам уважение и понимание русских их культуры.

С казахами вообще все вышло замечательно. В разговорах с Айбаром я получил очень общее представление о нынешних авторитетах — и попросил специально нанятых (за существенную денежку) людей особо присмотреть за человеком по имени Ибрагим Кунанбайулы. Вовремя доставленная ему упаковка стрептомицина добавила ему, надеюсь, несколько лет счастливой и плодотворной жизни. Товарищ, как я понял, считался у казахов кем-то вроде "казахского Пушкина", пользовался всеобщим уважением (по крайней мере среди образованного народа) и был умеренным националистом. Но — борцун за "европейскую культуру с исламскими корнями", и — как большинство и русских интеллигентов — под словом "культура" понимал исключительно искусство. Поэтому после довольно непродолжительного общения (я специально съездил в Семипалатинск поговорить с ним после того, как он организовал какую-то "казахскую партию") он согласился эту "культуру" среди казахов возглавить. А дабы было ее проще распространять — принял "мое" предложение издавать казахские газеты, журналы и книги с помощью алфавита, придуманного статским советником Ибраем Алтынсариным. Правда, об этом Ибрае (как и о придуманном им алфавите) я в разговоре с Абаем (под этим прозвищем Кунанбайулы был известен местному народу) и узнал — но узнал я и то, что этот алфавит был с кириллической основой и вообще был первым именно казахским: пока что казахи использовали (причем с трудом) турецкую версию арабского алфавита без гласных букв...

В результате все "казахские националисты" были плотно задействованы в обучении народа, составлении разных учебников, периодически ругались между собой (иногда до драк) по поводу необходимости введения в алфавит какой-нибудь еще одной буквы — и с русскими у них разногласий вообще не стало потому что некогда разногласить вышло. А те из казахских дворян и просто образованных людей, кто особо национализмом не страдал, с видимым удовольствием (потому что за приличные зарплаты) приняли участие в моей "образовательной программе", и сами работая в местных школах, и привлекая друзей, знакомых, учеников... Правда, исключительно в силу территориальной близости к Центру этим в основном занимались казахи из Младшего жуза и кое-кто из Среднего, но потихоньку и представители родов Старшего стали подтягиваться.

Но вот южнее... Если в городе Верном со школами еще все шло довольно неплохо, то уже в остальной Семиреченской области школ было меньше чем в областной столице. Еще хуже с народным образованием дело было в Ферганской и Сырдарьинской областях: тут местное духовенство активно сопротивлялось учреждению школ, явно опасаясь, что дети из разных медресе и мактабов (начальных мусульманских школ) предпочтут "светское" образование. А этих мактабов — если учесть Закайспийскую область, Бухару и Хиву — было более семи тысяч. Понятно: их выпускники — будущая кормушка духовенства, и терять кормушку муллы не желают.

Михаил Ефремович Ионов — Семиреченский губернатор — рапортовал, что корнем проблемы является отсутствие "русских кадров": чиновники местными языками не владели, обычаев не знали, а потому все управление просто перекладывали на помощников из местного населения. Но так как в управах и сами чиновники были в чинах крайне невысоких, "местные помощники" чаще всего были вообще из "голытьбы" — и в результате "государственная администрация" ни авторитетом не пользовалась, ни на дела никак не влияла. То есть оклады жалования получала, от беев да мулл приварок к нему тоже брать не отказывалась...

Последняя "война с русскими" случилась как раз в год моего "прибытия" — и мне ну очень хотелось, чтобы она стала действительно последней. Но как этого добиться, я пока не представлял. Причем сильно подозревал, что и потом не представлю — а потому озаботил проблемой секретариат. Если мне склероз не изменяет, начальник секретариата в другое время (и в другой должности) эту проблему если и не решил, то существенно урезал...

Ладно, пусть он эту проблему и попробует решить, а то с "народным энтузиазмом" у него как-то кривовато вышло. На стройки-то народ (главным образом демобилизованная молодежь) радостно рванул, а что с рабочими местами в промышленности делать? Поток денег из-за рубежа существенно подсократился, там оборудование уже не купишь. Черт Бариссон тихонько скончался на руках любящего племянника (поскольку Борис Титыч предпочел провести остаток жизни на Родине, в фамильном поместье). А его "племянник" (на самом деле родной сын и нынешний владелец компании) сосредоточился на обмене зеленых бумажек (получаемых главным образом от телефонных компаний Голдберга) на желтые металлические диски и обоснованно обещал перетащить лет через семь-восемь в Россию процентов девяносто от имеющихся за океаном — в смысле, от того, что там еще случайно осталось... Конечно золото — тоже деньги, но его-то тратить особенно жалко...

Алеша Белов деньгами, сколь ни странно, тоже оказался небогат. Да, вложил он очень много и весьма выгодно: я получал от него ежегодно три с половиной миллиона тонн чугуна, еще почти сорок тысяч тонн шерсти от австралийских мериносов... а еще почти сто тысяч тонн мороженой баранины оттуда же (ну и кенгурятины, однако мясо — оно мясо и есть, когда другого мало, то и оно сойдет). Он же поставлял в Россию больше трех миллионов тонн бокситов из Австралии, полностью обеспечивал страну кофе и какао — из Южной Америки, опять же бананы в России стали довольно популярны — и, если считать по "мировым ценам", его поставки стоили чуть больше двухсот миллионов долларов ежегодно. Но деньгами он "помочь" не мог совсем, а продажи уже русских товаров в США составляли уже чуть меньше ста миллионов: очень многое теперь янки стали делать сами. А вот я этого "очень многого" делал все же мало, а еще больше вообще не производил — так что товарообмен с США даже не покрывал самых скромных потребностей.

И в результате всех моих (и не только моих) усилий год предыдущий обеспечил городским жильем почти четыре миллиона экс-крестьян, а вот рабочих мест в городах им так и не оставил... то есть мужики строили еще жилье, впрок — но пользы от этого было крайне мало, а строителям платить требовалось довольно много — и на этот счет приходилось очень напряженно думать.

Хорошо еще, что для обдумывания всякого не обязательно сидеть в кабинете канцелярии и напряженно морщить лоб, так что поздравить Машку с обретением дочки Лены мне ничто не помешало. Дочь наша пребывала в настроении весьма приподнятом — в том числе и потому, что родить успела в апреле ("не придется ребенку маяться"), и все разговоры у нас, естественно, сводились к обсуждению Леночки:

— Саш, ты вот только подумай: еще бы час, и день рождения пришлось бы праздновать в мае! Но я так старалась, так старалась... кстати, а если подумать, что предложение Иосифа не такой уж и дурацкое, каким выглядит на первый взгляд.

— Я все равно не понимаю, как можно стараться родить побыстрее... а какое предложение ты имеешь в виду?

— Да предложить народу самому фабрики строить. Мужики, конечно, сами ничего не построят — не потому, что не захотят, а потому что не из чего. Я не про дома, хотя и для жилья всё этим артелям мы же и даем, я про заводы. Не про цеха, они-то как раз уже есть, я про машины. Просто ты, как всегда, стараешься сразу сделать все самым лучшим — и считаешь, исходя из цен на это лучшее. И потому у тебя выходит, что денег не хватает — но это же неправильно! Зоя, вон, на доходы от продажи цветов устроила при школе барабанную фабрику...

— Какую такую барабанную?

— Ну, пионерам же нужны барабаны, а в магазинах их нет потому что никто столько не делает, вот пионеры и решили сами барабаны для себя делать. Не только для себя, а чтобы все школы могли их купить недорого. Два школьных токарных станка по восемьдесят рублей, сверлильный за пятьдесят. Еще рублей на сто тисков всяких, молотков, напильников... правда, стекло для окон нового цеха я им бесплатно выделила. Но теперь фабрика делает больше сотни барабанов в день и работает там двадцать человек. Ну и сами пионеры тоже немного помогают: больше, конечно, учатся, но по оценке мастера фабрики они чуть не половину работы выполняют.

— Ты это к чему?

— К тому, что затратив на оборудование около пятисот рублей Зоя создала два, а на самом деле четыре десятка рабочих мест для взрослых. Ну а так как цены на барабаны Мария Иннокентьевна им лично посчитала без учета пионеров, а как будто там взрослые рабочие трудились, то выручки хватило на покупку, причем "по мере возможности", то есть постепенно, за год, новых инструментов и станков на три тысячи. И стекло для новых цехов они уже на выручку за деньги покупали. То есть одно рабочее место обошлось не в пять тысяч, а всего в двадцать пять рублей — поначалу, конечно, но тем не менее, ну а при таких затратах и пару миллионов рабочих мест можно за месяц устроить.