Локон в медальоне

(ознакомительный фрагмент) .

Прошлое, далекое и недавнее, представляется нам галереей дивных лакированных картин; красивые легенды и реконструкции заставляют забыть о главном: прошлое когда-то было будничным настоящим, полным вечных изнурительных, тяжких забот, ничтожной суеты, несчастий и безобразий.

П. Рамбо

Наш мир и достаток зависят от Божьего промысла и военно-морского флота.

Карл II

Глава1

В предпоследний год двадцатого века, ремонтируя крышу старинного особняка, рабочие нашли на чердаке, окованную латунью шкатулку красного дерева. По бросовой цене они продали это занятное дорожное бюро весом с небольшую собаку антиквару с блошиного рынка Порт де Ванв в 14-м округе Парижа. Никогда не зная наверняка, что именно найдет, мой отец всегда с увлечением отправлялся туда, иногда, как и сейчас покупая будоражащую воображение давнюю вещь.

Вскоре после его смерти я стал обладателем купленного им осколка истории, наткнувшись в углу за вешалкой на этот необычный ларец. Даже при самом беглом осмотре нетрудно было убедиться, что дорожная шкатулка вышла из рук неизвестного мастера несколько веков назад, вероятно в первой половины восемнадцатого столетия, и принадлежавшей когда-то достаточно богатому человеку.

Латунная пластинка ее прямоугольной крышки с надписью староанглийским шрифтом 'Sir Richard Graham, bart' таила за собой причудливый мир.

По легкому зеленому налету коррозии можно заключить, что шкатулка совсем недолго побывала в морской воде. Украшенная изысканным орнаментам в виде диковинных животных, замковая металлическая пластинка с вертикальной скважиной, закрывая укрепленный на передней стенке механизм, помогала попадать ключом даже в темноте. С боковых сторон миниатюрного бюро в дерево врезали пластины с кольцами. При открытом замке за левое выдвигался находящийся сбоку ящичек. правое использовалось при переноске.

Если откинуть верхнюю крышку, где на предназначенной для письма внутренней поверхности остались пятна от пролитого рома и чернил, обнаружатся три уровня отделений. Судя по всему, длиной 21 дюйм и шириной 11 шкатулка, в высоту равная 7,5 дюймам, служила для хранения складной подзорной трубы, морских карт и инструментов определения положения судна во время плавания.

Сейчас в обитых зеленым сукном трех верхних ящиках не было ничего, кроме следов ружейного масла и слабого запаха вирджинского трубочного табака. После извлечения центрального под ним открылось пустое пространство и стал частично виден следующий уровень бюро. В тот момент, когда я вынул левую стенку среднего отделения из глубины отсека выскочил освобожденный потайной пружиной надежно спрятанный до этого ящичек. В нем лежали кружевная перчатка и перевязанные алой лентой несколько писем, написанных красивым женским почерком.

Снятая правая стенка предоставила доступ к скрытому от посторонних глаз второму выдвижному ящичку. В нем находились не представлявшие большой ценности старинные, лишь с одной часовой стрелкой, испанские карманных часы в металлическом корпусе овальной формы и бронзовая сигнальная дудка с остатками серебрения, эмблема капитанской власти.

На нижнем уровне располагался только внешний выдвижной ящик, одновременно с его появлением начинала играть музыка. Не могу объяснить зачем тратил время на изучение этого раритета, принесшего мне больше хлопот, чем пользы. Думаю, подействовала магия легенд о тайнах, случайно обнаруженных спустя долгие годы. Открывая крышку, выдвигал ящики и, чувствуя, как пытается вырваться на свободу не меньше двухсот лет запертая в шкатулке ее история, самым добросовестным образом выстукивал стенки и дно.

Вполне возможно, что еще никому не удалось добраться до какого-либо скрытого от взглядов уголка, где в те неспокойные времена хозяева надежно прятали свои секреты. Не занятый внешним выдвижным ящиком остаток пространства на самом дне дорожного бюро приходился на отделение для музыкального механизма. Я совершенно случайно нащупал не замеченную ранее щель пытаясь до него добраться и на что-то нажал.Раздался легкий щелчок и с тихим скрипом отделилась передняя планка.

Это было так неожиданно, что я отшатнулся, протирая глаза от сухой и едкой пыли. До меня не сразу дошло, что тайник действительно существует. Открывшийся отсек все еще хранил завернутые в когда-то белый лоскут материи прошитый кожаным шнуром судовой журнал в обложке желтоватого цвета и запечатанный сургучом в нескольких местах маленький пакет из толстой и рыхлой, наподобие промокательной бумаги.

Я вскрыл упаковку и замер, на темную полировку стола выпал золотой медальон, на его немного выпуклой крышке красиво переплетались между собой выгравированные буквы 'E' и 'G', а следом за ним крупная черная жемчужина в серебряном ободке.

Сохраняя в себе тепло перламутра и в то же время холод подводного мрака, она завораживала, наполняя сердце трепетом. Казалось, приподнимая завесу грез, слеза луны говорит: — Я жду. Иди за мной. Я укажу тебе путь.

Судовой журнал распахнулся сам собой, под действием света чернила на исписанных плохо читаемым почерком страницах приобрели интенсивный темно-коричневый оттенок. Продолжая будто во сне держать на ладони открытый медальон с темной прядью женских волос внутри и перелистывая страницы, я не мог припомнить столь ломкой, давно пожелтевшей бумаги. Перед моими глазами вставали давно прошедшие события трехвековой давности.

КЕВ 'Геркулес', Плимут.

12-го мая 1667 года. Я, капитан Ричард Грэм, вступил в командование бывшим французским трехсоттонным купцом, всего год назад построенным голландским корабельным мастером Жаном де Вертом на верфи Бреста. Захваченный на переходе из Бордо в Кап-Франсуа 'Эркюль' перевооружили как 22-х пушечный фрегат и ввели в состав Королевского флота под названием 'Геркулес', На батарейной палубе установлены девятифунтовые орудиями, на шканцах и полуюте еще шесть трехфунтовых.

Несмотря на изящность обводов, плохую мореходность обуславливают несколько раздутый в боках корпус с осадкой в 12 футов и высокая транцевая корма. Стеньги рангоута длиннее, чем на английских и испанских кораблях, марсели намного превышают размерами нижние паруса. При слабом ветре фрегат отличается быстротой хода.

'Геркулес' должен отправиться к островам Вест-Индии, выбор офицеров предоставлен моей воле. Дворянству Англии и Шотландии не нравится морская служба и я, сын 1-го баронета Нортон-Коньерс, не имеющего никакого влияния при королевском дворе, сумею проложить себе путь наверх, не вмешиваясь в политические интриги.

На рассвете 20-го мая снялись с якоря и вышли в море. Через полтора часа, идя бакштаг при риф-марсельном ветре под фор-стеньги стакселем, зарифленным грот-марселем и фоком, были на траверзе мыса Рэйм. Значительное волнение, килевая качка дополняется изрядным бортовым креном. Просветы ясной солнечной погоды значительно улучшают настроение.

К полудню 21-го мая сделали добрых 190 миль, временами налетали сильные шквалы. Северо-западный ветер все свежел и ночью зашел к юго-западу, пошел сильный дождь. За первые четыре дня прошли 547 миль. Люди пребывают в постоянном напряжении, плавание идет тяжело. Около полудня небо несколько прояснилось.

В 4 часа утра 30-го мая миновали широту мыса Финистерре, ветер оставался северо-восточным и немного стих. Небо чистое с редкими облачками, предвестниками хорошей погоды. До сих пор не встретили ничего примечательнее нескольких морских свиней.

Ночью 4-го июня, насколько хватило глаз, вся поверхность море светилось, особенно гребни волн, сплошь покрытые белыми барашками. Ослепительным солнечным утром в первый раз заметили летучих рыб, а в полдень по носу открылся португальский остров Порту-Санту, входящий в архипелаг Мадейра.

Ветер упал в 6 часов пополудни и заштилевший у юго-восточного побережья одноименного острова фрегат пришлось буксировать шлюпками. На рейде встали на якорь уже затемно, соломенные крыши окруженного крепостной стеной городка Фуншал карабкались в гору.

Брак заключенный пять лет назад Его Величеством с португальской принцессой из дома Браганса, принеся короне Танжер и Бомбей. возобновил союз между нашими странами. Английская экспедиция в Португалию стала ответом на призыв о помощи в продолжающейся войне за ее независимость, поэтому просьба позволить пополнить запасы питьевой воды нашла у местного губернатора самый живой отклик и желание помочь.

Я не собирался особенно мешкать, несколько испанских галеонов легко могли застать здесь врасплох одинокий фрегат.

В 6 часов вечера 5-го июня вступили под паруса и продолжили переход. Норд-остовый пассат встретил нас к полудню и постепенно усиливаясь до свежего ровного ветра отошел к востоку. Облака редки и светлы, бескрайние просторы Атлантики пусты, она точно вымерла, ни единого паруса не виднеется на горизонте. Ночью одиноко плывущий кит поднялся с глубины прямо перед нашим бушпритом и с большим шумом снова погрузился в океан.

Четверг 17 июня, около 5 часов вечера ветер зашел к востоку. Небо потемнело, хлынул проливной дождь. Барометр падает, усиливается волнение и ветер. В половине девятого пополудни порывистый ост достиг силы 9 баллов, под глухо зарифленным грот-марселем и фока-стакселем скорость намного больше 7 узлов. В течение следующих двух часов погода резко ухудшилась, убавили паруса и несем только штормовой стаксель.

Продолжаясь с переменной силой, буря не ослабевает до утра субботы. В 5.30 волнение сильное, при крепком восточном ветре. Из-за частых шквалов принуждены нести зарифленные марсели. Давление медленно поднимается, Корпус фрегата не имеет повреждений, в рангоуте дала трещину фор-стеньга. Только к ночи ветер стих настолько, что смогли поставить все паруса

Тридцать второй день с тех пор, как 'Геркулес' вышел из Плимута. Море спокойно, в полдень 21-го июня бросили якорь в Карлайлской бухте. На переходе ничего особенно занимательного не случилось. Больных не более трех человек.

Мерцающий свет фонарей на пустынной в этот час улице и мутно-бледная полная луна, казалось, делали ночь холоднее. Я откинулся в кресле прислушиваясь к мерному шуму дождя за окном и закрыл глаза, думая о прочитанном. Это последнее, что помню, проваливаясь в темноту. Проснулся от странного ощущения, мне чудилось мерное покачивание палубы, запах нагретого солнцем смоленого дерева и морского ветра. В голове все мешается и путается, через силу переведя дыхание я открываю глаза. Первой мыслью стало осознание того, что понятия не имею, где нахожусь.

Сквозь открытое настежь кормовое окно видны бирюзовая поверхность воды и обещающее жаркий день ясное безоблачное небо. Поскрипывание дерева, слабая килевая качка и лёгкой крен, легко осознать, что судно имеет ход. На мне потертый синий сюртук с потускневшим галуном. Тело, его движения ощущаются по-новому. Я встал, пригнувшись под низким подволоком тесной спальной каюты, переборка отгораживала ее от главной.

От заваленного картами и книгами письменного стола в стиле барокко можно дотянуться до висящего на кронштейне круглого бронзового зеркальца, где отражается незнакомец лет на вид двадцать двух. Темно-русые волосы, бритое лицо с пропорциональным подбородком, в голубых глазах читается твердость и бесстрастность в принятии решений.

С трудом придя в себя, я был не в состоянии понять, что же делать, мысли теснились в голове, как обезумевшие ища выход. Инстинкт подсказал открыть уже знакомый мне судовой журнал. Записи обрывались на дате 20-го июня 1667 года, далее шли пустые страницы.

— Нечего плакать о пролитом молоке, — я отхлебнул из початой бутылки хороший глоток темного рома, по-прежнему не выпуская зажатую в кулаке жемчужину. Теперь она казалась совершенно обычной. Задумчиво сделал ещё глоток и почти тут же почувствовал, что мне стало лучше. Депрессия ушла, уступая место холодной ясности мысли.

Я тряхнул головой, продернул шнурок в кольцо на серебряном ободке жемчужины и надел ее как амулет.

— Раз рискнул пенни, нужно рискнуть и фунтом. Не имея надежды выбраться из этой ловушки, впредь лучше остаться Ричардом Грэмом.

При мысли о сумме три фунта и десять шиллингов в месяц, что приносит командование кораблем пятого ранга я хмыкнул, распахнул дверь капитанской каюты и, надо же с чего-то начинать, вышел на шканцы.

Ладный темно-синий фрегат длиной примерно футов восемьдесят, с закрытым палубой баком, колдерштоком на шканцах и высокой кормовой надстройкой украшенной ажурной резьбой, вполне нашел бы свое место в экспозиции морского музея Портсмута. Над верхушками мачт кружили чайки, судя по положению солнца, сейчас был полдень. Офицеры смотрели на меня, словно ждали чего-то. Через мгновенье, один из них откашлялся и обратился ко мне.

— Желаете принять командование, сэр?

Сэмюэл Дэвис, мой первый лейтенант, всплыло откуда-то из глубин памяти. Я перевел взгляд на форт, защищающий вход на рейд, торчащие из амбразур стволы пушек утопали в жарком мареве зноя.

— Нет, мистер Дэвис, будьте любезны встать в гавани.

— Слушаюсь, сэр. Боцман на бак! Приготовить оба якорь к отдаче!

'Геркулес' миновал гряду коралловых рифов и под наполненными ветром парусами вошел в бухту. Ближе к нам мягко покачиваясь стоял восьмипушечный кеч, за ним двухсоттонный флейт, с его шестнадцатью четырехфунтовыми орудиями скорее торговое судно, чем военный корабль. У самого берега толпилась дюжина барок, слишком малы и пузаты для королевского флота, они явно принадлежали местным жителям.

— Якоря к отдаче готовы, сэр, — доложил боцман.

— Пошел брасы, шкоты тянуть, — скомандовал Дэвис. — Право на борт!

Фрегат круто привелся к ветру, паруса заполоскали.

— Из бухты вон, отдать оба якоря!

С плеском уйдя в воду, они подняли со дна песок, разматываясь шуршали канаты. 'Геркулес', содрогнувшись от киля до топов мачт, резко остановился и с бака сообщили, что якоря забрали.

— Закрепить канат! Паруса на гитовы!

Уже через пять минут, с выправленным рангоутом и спущенными на воду шлюпками фрегат казался давно стоящим на рейде. Совершенно убежденный, что первый лейтенант отлично знает корабль, без всякого сомнения я с безучастным видом приказал готовить 'Геркулес' к крейсерству.

Затем, ухватившись за трос, спустился по борту и спрыгнул в, удерживаемую крюком за грот-руслень капитанскую гичку. Она отвалила в мгновение ока, матросы гребли сильно и дружно. К моему изумлению на пристани шлюпку встречал секретарь губернатора Барбадоса. Судя по всему, прибытие фрегата стало здесь чем-то вроде праздника, и лорд Уиллоуби любезно приглашал меня к себе.

По отлогому склону холма улочки городка Бриджтаун поднимались к центральной площади с освященным два года назад кафедральным собором Святого Михаила. Вдоль мощенной камнем дороги, ведущей к расположенной на некотором отдалении от нее резиденции губернатора, тянулись колючие заросли полукустарника семейства бромелий с кожистыми листьями голубовато-зеленого цвета. С живым любопытством разглядывал я их похожие на ананасы, но несколько уступающие по вкусу плоды. Его лордство чрезвычайно дружелюбно встретил меня у себя в кабинете.