Локон в медальоне: Флибустьерское море

Прошлое, далекое и недавнее, представляется нам галереей дивных лакированных картин; красивые легенды и реконструкции заставляют забыть о главном: прошлое когда-то было будничным настоящим, полным вечных изнурительных, тяжких забот, ничтожной суеты, несчастий и безобразий.

П. Рамбо

Наш мир и достаток зависят от Божьего промысла и военно-морского флота.

Карл II

Глава 1

В завершающий год ХХ века на пыльном чердаке старинного особняка обнаружили дорожную шкатулку красного дерева, окованную латунью. Эта находка, была продана за бесценок на блошином рынке Порт де Ванв, в 14-м округе Парижа — месте, которое мой отец посещал с завидным постоянством. Он, никогда точно не зная, что именно ищет, иногда приобретал старинные вещи, будоражащие его воображение.

После его смерти, я стал владельцем этого осколка истории, затерянного в углу, за старой вешалкой, среди прочих забытых вещей. Даже беглый осмотр шкатулки указывал на ее принадлежность когда-то состоятельному человеку. Она вышла из-под рук неизвестного мастера, вероятно, во второй половине XVII века, несколько сот лет назад. На крышке блестела латунная пластинка, где старинным английским шрифтом была выгравирована надпись: 'Sir Richard Graham, bart'.

Едва заметный зеленоватый налёт на латуни указывал на то, что шкатулка пережила морское путешествие, проведя некоторое время в соленой воде. Накладка с вертикальной скважиной скрывала механизм замка, облегчая вставку ключа даже в темноте. С боковых сторон миниатюрного бюро были прикреплены латунные пластины с кольцами. То, что слева, при открытом замке, позволяло выдвинуть находящийся сбоку ящичек, в то время как правое служило для удобства переноски. Изысканный орнамент представлял собой затейливые изображения фантастических животных.

На предназначенной для писем рабочей поверхности были видны пятна от рома и чернил. Подняв верхнюю крышку, я обнаружил три уровня отделений. Скорее всего, в них хранились навигационные карты и инструменты для определения местоположения корабля. К сожалению, в обитых зеленым сукном верхних ящиках не оказалось ничего, кроме следов ружейного масла и слабого запаха виргинского трубочного табака.

После того как я извлек центральный отсек, передо мной открылось пустое пространство, и частично стал виден следующий уровень. На самом дне дорожного бюро находилось отделение для музыкального механизма. Едва я убрал среднюю перегородку нижнего отсека, из глубины выскочил ящичек, ранее надежно скрытый и освобожденный потайной пружиной.

Внутри него находилась кружевная перчатка и несколько писем, перевязанных алой лентой и написанных изящным женским почерком. Мне также был открыт доступ к еще одному тайному ящичку, упрятанному от чужих глаз. В нем лежали старинные, овальной формы карманные часы и бронзовая сигнальная дудка с остатками серебрения — символ капитанской власти.

До сих пор не могу понять, что заставило меня тратить время на изучение этой старинной шкатулки. Наверное, магия легенд о тайнах, случайно обнаруженных после долгих лет забвения.

Я представлял себе ее прежних владельцев, когда открывал и закрывал крышку, выдвигал и задвигал ящики, тщательно простукивая каждую стенку и дно. Мне казалось, история, запертая в этом деревянном плену уже более двухсот лет, пытается вырваться на свободу. Возможно, до сих пор никто не обнаружил укромного уголка, где в те бурные времена владельцы надежно прятали свои тайны.

И вот, в один из моментов, в один из моментов, когда я уже почти отчаялся что-либо найти, раздался легкий щелчок. Мой ноготь наткнулся на едва заметную щель, и с тихим скрипом передняя планка шкатулки отделилась. Это было так неожиданно, что я отшатнулся, протирая глаза от сухой едкой пыли. До меня не сразу дошло, что тайник действительно существует. Внутри, бережно завернутые в грубую парусину, лежали судовой журнал, прошитый толстым кожаным шнуром и узкий пакет, запечатанный сургучной печатью.

Я вскрыл рыхлую бумагу и замер, когда на темную полировку стола выпала крупная черная жемчужина в серебряном ободке. Следом за ней выскользнул золотой медальон, на его слегка выпуклой крышке красиво переплетались между собой выгравированные буквы 'R' и 'G'. Сохраняя в себе тепло перламутра и в то же время холод подводного мрака, жемчужина завораживала, наполняя сердце трепетом. Казалось, приподнимая завесу грез, она говорит: — Я жду. Иди за мной. Я укажу тебе путь.

Судовой журнал распахнулся как бы сам собой, чернила на исписанных плохо читаемым почерком страницах под действием света приобрели интенсивный коричневый оттенок. Продолжая будто во сне держать на ладони открытый медальон с темной прядью женских волос, я перелистывал страницы и не мог припомнить столь пожелтевшей ломкой бумаги. Перед глазами вставали события трехсотлетней давности.

Корабль Его Величества 'Геркулес'. Плимут. 12-го мая 1667 года.

Я, капитан Ричард Грэм, принял командование этим бывшим французским трехсоттонным купцом. Построенный год назад голландским корабельным мастером Жаном де Вертом на верфи Бреста, 'Эркюль' был захвачен на переходе из Бордо в Кап-Франсуа. Перевооружили его на Девонпортской верфи и как 22-пушечный фрегат ввели в состав Королевского флота под названием 'Геркулес'.

На закрытой батарейной палубе находилось шестнадцать девятифунтовых полукулеврин, на квартердеке и форкастле — шесть трехфунтовых сакр. Несколько раздутый в боках, с ласкающими глаз обводами корпуса 'Геркулес' имел осадку в 11 футов и довольно высокую транцевую корму. Стеньги рангоута длиннее, чем на английских и испанских кораблях, а марсели намного превышали размерами нижние паруса. При слабом ветре фрегат должен отличаться быстротой хода.

'Геркулес' отправлялся к островам Вест-Индии, выбор офицеров предоставлен был моей воле. Во флоте Карла II были джентльмены и были моряки. Но моряки не считались джентльменами, а джентльмены не служили на кораблях. Я, сын 1-го баронета Нортон-Коньерс, не имеющего никакого влияния при королевском дворе, сумею проложить путь наверх, не вмешиваясь в политические интриги.

На рассвете 20 мая мы снялись с якоря и вступили под паруса. Идя бакштаг при риф-марсельном ветре, уже через полтора часа были на траверзе мыса Рэйм. Значительное волнение, килевая качка дополнялась изрядным бортовым креном. Изрядно улучшают настроение просветы ясной солнечной погоды.

К полудню 21-го числа за кормой оставалось около 190 миль. Северо-западный ветер свежел, а ночью зашел к юго-западу. Временами накрывают сильные шквалы, идет частый дождь.

Вторник, 24-е. Примерно в полдень небо слегка прояснилось. За первые четверо суток преодолено 547 миль. Плавание дается нелегко, люди находятся в постоянном напряжении.

Утром 30 мая мы преодолели широту мыса Финистерре, при этом ветер задул от северо-востока и немного утих. Небо чистое с редкими облачками, предвестниками хорошей погоды. До сих пор не встретили ничего примечательнее небольшого стада морских свиней.

Ночью с 3 на 4 июня океан сверкал и переливался, особенно на гребнях волн, покрытых белыми барашками. Это было яркое, почти волшебное зрелище. Прекрасным солнечным утром увидели летучих рыб, немного напоминающих больших стрекоз, а в полдень открылся португальский остров Порту-Санту, входящий в архипелаг Мадейра. Ветер упал в шесть пополудни и заштилевший у юго-восточного побережья одноименного острова, фрегат пришлось буксировать шлюпками.

Под защитой форта Сан-Тиагу встали на рейде небольшого города Фуншал еще затемно. Окруженные крепостной стеной, амфитеатром карабкались в гору его дома с крышами из красной черепицы. Английская экспедиция, отправленная в Португалию для участия в войне за независимость против Испании, стала ответом на призыв о помощи. Брак, заключенный его величеством с португальской принцессой из дома Браганса, укрепил союз между нашими странами, принеся короне Танжер и Бомбей.

Просьба позволить пополнить запасы пресной воды нашла у местного губернатора самый живой отклик и желание помочь. Я не собирался особенно мешкать, несколько испанских галеонов легко могли застать здесь одинокий фрегат. В тот же день 'Геркулес' продолжил свой путь, неся все возможные паруса.

Ночью одиноко плывущий кит поднялся с глубины прямо перед нашим бушпритом и с большим шумом снова погрузился в океан. К полудню западный ветер постепенно отошел на юг и ослаб. Облака редки и светлы, бескрайние просторы Атлантики точно вымерли, вдали на горизонте ни одного паруса.

Пятница, 17 июня. Около пяти вечера северо-восточный пассат зашел к западу. Горизонт был открыт, но тяжелые облака, клубясь, двигались быстро. С каждым часом небо темнело и вот, наконец, хлынул проливной дождь. В половине девятого пополудни шквалистый поньенте превысил силу крепкого ветра, убрали и закрепили брамсели и бизань. В течение следующих двух часов погода резко ухудшилась, волнение усиливается. Встречаем шторм с кормы, оставили только марсели фока и грота.

Продолжаясь с переменной силой, буря не ослабевала до утра субботы. В половину шестого утра волнение сильное, из-за частых шквалов принуждены нести марсели. Погода медленно улучшается. Корпус фрегата не имеет повреждений, в рангоуте дала трещину фор-стеньга. К ночи ветер стих настолько, что поставили летучие лиселя.

Вторник, 21 июня. На подходе к Карлайлской бухте, тридцать второй день с тех пор, как 'Геркулес' оставил Плимут. На переходе ничего особенно занимательного не случилось. Море спокойно. Больных не более трех человек.

* * *

Мерцающий свет фонарей на пустынной в этот час улице и мутно-бледная полная луна, казалось, делали ночь холоднее. Прислушиваясь к мерному шуму дождя за окном, я откинулся в кресле и закрыл глаза, продолжая думать о прочитанном. Это последнее, что помню, проваливаясь в темноту.

Проснулся от странного ощущения, мне чудилось мерное покачивание палубы, запах нагретого солнцем смоленого дерева и морского ветра. В голове все мешалось и путалось, с трудом переведя дыхание, я открыл глаза. Первой мыслью стало осознание того, что понятия не имею, где нахожусь.

Сквозь открытое настежь кормовое окно были видны бирюзовая поверхность воды и обещающее жаркий день ясное безоблачное небо. Поскрипывание дерева, слабая килевая качка и легкий крен — судно явно имеет ход. Тело, его движения ощущаются по-новому, на мне надет потертый синий камзол с потускневшим золотым галуном. Я встал, пригнувшись под низким потолком тесного спального места, переборка отделяла его от главной каюты.

От заваленного картами и книгами письменного стола в стиле барокко, легко дотянулся до висящего на кронштейне круглого бронзового зеркальца. В нем для меня отразился незнакомец лет двадцати двух. Темно-русые волосы, бритое лицо с пропорциональным подбородком, в голубых глазах читается бесстрастность и твердая решимость.

С трудом придя в себя, я был не в состоянии понять, что же делать, мысли теснились в голове и искали выход, как обезумевшие. Инстинкт подсказал открыть уже знакомый мне судовой журнал. Записи обрывались на дате 21 июня 1667 года, далее шли пустые страницы.

— Нечего плакать о пролитом молоке. — Я отхлебнул из початой бутылки хороший глоток темного рома, по-прежнему не выпуская зажатую в кулаке жемчужину. Теперь она казалась совершенно обычной. Задумчиво сделал еще глоток и тут же почувствовал, что мне стало намного лучше. Депрессия ушла, уступая место холодной ясности мысли. Тряхнул головой, пропустил шнурок через кольцо серебряного ободка черной жемчужины и надел ее как амулет.

— Если есть желание, то и способ найдется. — Мой послужной список был не хуже, чем у любого другого окончившего колледж морских дисциплин Глазго. Кроме того, 4-5 недель в году я участвовал в международных регатах на небольшом изящном бриге 'Роялист', признанном Регистром Ллойда 'самой красивой яхтой года. В общем-то, я знал, какая сторона хлеба намазана маслом. Не имея надежды выбраться из этой ловушки, мне впредь лучше продолжать оставаться Ричардом Грэмом.

Я хмыкнул при мысли о сумме одиннадцать фунтов и четыре шиллинга в месяц, что приносит командование кораблем пятого ранга. Затем распахнул дверь капитанской каюты и, придерживая рукой шляпу, вышел на квартердек. Бросились в глаза колдершток и украшенная ажурной резьбой высокая кормовая надстройка. Позолоченная носовая фигура вполне нашла бы свое место в экспозиции морского музея Портсмута

Над верхушками мачт ладного темно-синего фрегата, примерно футов девяносто длиной, кружили чайки. Судя по положению солнца, сейчас был полдень. Офицеры смотрели на меня, словно ждали чего-то. Через мгновенье, один из них откашлялся и обратился ко мне.

— Желаете принять командование, сэр? — Сэмюэл Дэвис, мой первый лейтенант, всплыло откуда-то из глубин памяти. Я перевел взгляд на форт, защищающий вход на рейд, торчащие из его амбразур стволы пушек утопали в жарком мареве зноя.

— Нет, будьте любезны, встать на рейде самостоятельно, мистер Дэвис.

— Слушаюсь, сэр. Боцман на бак! Приготовить оба якорь к отдаче!

'Геркулес' миновал гряду коралловых рифов и под наполненными ветром парусами вошел в бухту. Ближе к нам стоял, мягко покачиваясь на легкой волне, восьмипушечный кеч, за ним двухсоттонный флейт. С шестнадцатью четырехфунтовыми орудиями это было скорее торговое судно, чем военный корабль. У самого берега толпилась дюжина барок. Слишком малы и пузаты для королевского флота, они явно принадлежали местным жителям.

— Якоря к отдаче готовы, сэр, — доложил боцман.

— Пошел брасы, шкоты тянуть, — скомандовал Дэвис. — Право на борт!

Фрегат круто привелся к ветру, паруса заполоскали.

— Из бухты вон, отдать оба якоря!

С плеском уйдя в воду, они подняли со дна песок. 'Геркулес', содрогнувшись от киля до топов мачт, резко остановился. С бака сообщили, что якоря забрали.

— Закрепить канат! Паруса на гитовы!

Уже через пять минут, с выправленным рангоутом и спущенными на воду шлюпками, фрегат казался давно стоящим на рейде. Совершенно убежденный, что мой первый лейтенант отлично знает корабль, я с безучастным видом и без тени сомнения приказал ему подготовить 'Геркулес' к крейсерству.

Потом, ухватившись за трос, спустился по борту и спрыгнул в удерживаемый отпорным крюком капитанский катер, отваливший в мгновение ока. Матросы гребли слаженно и сильно. К моему изумлению шлюпку встречал секретарь губернатора Барбадоса. Судя по всему, прибытие фрегата стало здесь чем-то вроде праздника, и лорд Уиллоуби любезно приглашал меня к себе.

По отлогому склону холма улочки городка Бриджтаун поднимались к центральной площади с освященным два года назад кафедральным собором Святого Михаила. К резиденции губернатора, что располагалась на некотором отдалении, вилась мощеная камнем дорога. Вдоль нее тянулись колючие заросли полукустарника семейства бромелий с кожистыми листьями голубовато-зеленого цвета. Я с живым любопытством разглядывал их похожие на ананасы, но несколько уступающие ему по вкусу плоды.

Его лордство чрезвычайно благосклонно приветствовал меня у себя в кабинете.