Письмо домой

Письмо домой

Кронос — в древнегреческой мифологии

сын Урана и Геи, олицетворение

всепоглощающего времени.

Пожирал своих детей, зная, что будет

лишен власти собственным сыном.

В комнате было ужасно холодно. Единственным источником света служил крохотный светильничек, что примостился на углу деревянного столика, заваленного бумагами. Бумага тут была трех видов: сложенная в углу ровной стопкой, исчерканная черной ручкой и скомканная, а также вовсе изорванная на мелкие клочки.

Чуть не сломав зуб об авторучку — и так уже изрядно пожеванную — Кирик Брунилио скомкал и откинул в дальний угол своей комнатушки очередной неудачный вариант.

Это чертово письмо он писал с самого утра. Вернее, пытался писать. Отвлекающих факторов было множество: например, то, что через несколько дней его будет ждать назначение в группу настоящих экзекуторов — да не в какую-то, а в недавно вновь сформированную полулегендарную "Догму", куда кого попало отнюдь не брали...

Конечно же, он там не останется. Его приписали в последний момент, когда перерыли бумаги и выяснили, что снова собранной воедино ликвидационной группе не хватает целителя — тут-то начальство и вспомнило про него — но сразу дало понять, что это ненадолго. Всего лишь на одно краткосрочное задание. Но даже так...работать с настоящими церковными палачами из старого, прославленного (пусть слава местами и была более чем дурной) отряда...

Через несколько дней он с ними встретится. А сейчас он должен сделать то, что трусливо и малодушно откладывал столько лет. Просто потому, что другого шанса уже может и не представиться.

Ведь игры кончаются. Начинается работа.

Ручка снова принялась пачкать бумагу, выписывая одну аккуратную букву за другой. Остановившись в очередной раз, Кирик вгляделся в этот, черт знает какой уже по счету вариант письма, написать которое лично для него казалось делом более сложным, чем составить такой договор с дьяволом, в котором не осталось бы ни единого слабого места.

Взгляд снова заскользил по строчкам, уже немного косым — усталость давала о себе знать:

"Флориана. Аньелло. Карло. Мария. Это письмо я обращаю вам всем, тем из вас, кто найдет в себе силы прочесть его хотя бы дальше этих строк, не разорвав и не предав огню. Я не жду прощения. Я не жду, что его получу. Но я должен был написать это...

Я трус, и я этого никогда не скрывал. Я прекрасно знал, что меня не простит даже Господь наш, ведь я предал своих близких и меня ждет круг девятый...и зная это, я вновь поступил как последнее ничтожество. Я не пытался искупить свои грехи. Я лишь отгородился от них, приняв Восьмое Таинство в слепой надежде, что это меня защитит.

Я трус. Я обрек многих на муки, а кого-то, возможно, и на смерть своей трусостью. В том числе нашего отца. Я жалкий трус и я не ищу прощения у вас, ведь я сделал то, что не удалось больше никому и в трусости своей не подумал более ни о ком. Мы поклялись быть вместе. Умереть вместе, если понадобится, но прервать круг. Не дать Крону того, что он хотел. Не допустить новой Игры. Мы поклялись быть вместе, но я сбежал один...потому что так было больше шансов. Особенно после того, как первая наша попытка провалилась.

Я не жду, что вы меня простите. Но я скоро могу умереть, и потому я должен был написать вам. Должен был попытаться.

Простите меня. Пожалуйста. Я сделал то, что сделал, потому что у меня одного был шанс прервать круг. Ведь со мной говорил отец, за несколько дней до того, когда пришло бы мое время оказаться в Комнате Смирения.

Я узнал правду. Я узнал, почему в некоторых поколениях готовят целителей. Я узнал свою роль и понял, что только я могу не дать циклу продолжиться.

Я узнал, что должен был стать новым Кроном..."

Кирик не сразу понял, почему буквы на бумаге стали расплываться. Только через минуту до него дошло, что виной тому были слезы...

Стража дома, равно как и прислуга, состояла исключительно из гомункулов — людям доверять было в семье не принято. Эти же существа, в которых заложить послушание было куда как проще, имели помимо всех прочих преимуществ еще одно, которое так нравилось главам рода — жизнь достаточно короткую, чтобы они не успели развить в себе ничего человеческого, или, упаси Боже, привязаться к одному из тех, кому они служили. И за кем им было поручено надзирать.

Форма прислуги и надзирателей не менялась уже почти двести лет, разве что только по части материала, из которого ее изготовляли. Плотные, с медными пуговицами, серые плащи до пола — в каждый такой изнутри была вшита броня — высокие стоячие воротники, тяжелая обувь, обитая железом. И конечно, белые фарфоровые маски, не выражавшие ровным счетом ничего — равно как и глаза, что из-за них смотрели. Длинные острые алебарды, с которыми надзиратели расставались лишь на время сна и еды — да и то ставя их рядом с собой у изголовья кровати или прислоняя к столу — были оружием больше церемониальным, но это вовсе не значило, что его владельцы не умели им работать в случае необходимости, отнюдь.

На гербе рода Нардьер было могучее белое древо, чьи многочисленные ветви безнадежно перепутывались и уходили куда-то за верхний край самого герба, точно так же, как не менее многочисленные корни — за нижний. Короткий девиз дома — "Время придет для всех" — выписанный затейливыми буквами, знал наизусть даже последний слуга, впрочем, конечно, не во всем его множестве значений. Но прислуге это было и не нужно, а вот им, особенно на очередном неожиданном экзамене...

Базилио Нардьер — человек тщедушный и бледный, с детства одаренный непроходящим нервным тиком, плохим зрением и имевший не особо высокий рост, имел множество обидных прозвищ, которые цеплялись к нему, словно репей и были в ходу почти у всех членов семьи. Единственный, кто не называл своего отца даже Задохликом, был Кирик, по крайней мере, как слышал сам Базилио — слышал и, конечно же, не верил в это, не делая для своего младшего сына каких-либо исключений.

Экзамен был прост — в том плане, что на нем никогда не бывало ничего нового, и был невероятно тяжел — ведь тот объем информации, что пытался Базилио вколотить в свое потомство, запомнить целиком было почти что нереально — настолько эта информация была скучна и пресыщена ненужными подробностями, датами и ничего не говорящими детям именами. Но Задохлик даже и не думал сбавлять темп, ведь правило есть правило...

-В каком году Бальдо Нардьер был убит воинами ордена Дурной Головы? — растирая замерзшие руки, вопрошал Задохлик, расхаживая по холодной комнате с каменным полом и стенами.

Первым встал со своего места Аньелло, старший его сын. Встал и немедленно ответил:

-В одна тысяча девятьсот сорок седьмом, — отбарабанив этот ответ, он грохнулся на свою скамью.

-Правильно, — удовлетворенно кивнул Базилио. — А как умерла Илария Нардьер?

-Первая или вторая, отец? — переспросил, поднявшись, Карло, средний сын.

-Вторая, конечно же.

-Ей было предписано провести шесть месяцев в Комнате Смирения, — дрожащим голосом ответила, поднявшись со своего места, Мария Нардьер. — К моменту, когда ее извлекли, она сошла с ума от длительной изоляции и ее было решено упокоить.

-Правильно, — вздохнул Базилио. — Что сказал по этому поводу Крон?

-Человек должен жить во тьме, пока не поймет, — пробормотала Флориана, младшая дочь Задохлика. — Пока...простите, я...

-И что же должен понять человек?

-Я....

-Кто-нибудь может помочь ей?

-Я могу, — встал Карло. — Крон сказал, что человек должен жить во тьме, покуда не поймет — каждый день ты чуть-чуть умираешь.

-Правильно, — Задохлик жестом позволил сыну вернуться на место. — А теперь, скажите мне, в каком году...Кирик? Кирик!

Кирик дернулся, как от удара — и немедленно пришел в себя, отвернувшись от окна.

-Там, несомненно, что-то более важное, чем недельная проверка знаний? — ехидно поинтересовался Базилио.

-Я...я не хотел, — протянул Кирик. — Прости. Какой был вопрос?

-Да ты, я думаю, и на простейшие-то не ответишь, — вздохнул Базилио Нардьер. — Ну-ка, расшифруй наш девиз.

-Х-хорошо... — Кирик медленно поднялся на затекшие ноги, поднял голову, взглянув на отца. — Время придет для всех....это...это значит...

-Быстрее! Ну!

-Это значит...

По лицу Кирика бежал холодный пот. Он знал это все, конечно же, он все это знал. Но язык отказывался шевелиться, а мозг отказывался подать ему нужный ответ...

Его руки начали дрожать и он вцепился в деревянный столик.

-Безнадежен, — вздохнул Базилио. — Карло, может ты?

-Конечно, — поднявшись со своего места, Карло начал отвечать — четко и быстро, смотря в водянистые глаза отца. — Время придет для всех. Время придет сеять, время придет пожинать плоды. Время придет жертвовать, время придет принимать жертвы. Время придет для смерти, время придет для воскрешения. Время придет для каждого из тех, кто пожертвует, время придет для того, кто воскресит их всех. Время придет для Нардьера. Время придет стать богом. Неважно, сколько времени уйдет, неважно, сколько жертв будет принесено, но нужное время придет для Нардьера.

Отбарабанив то, что от него так хотели услышать, Карло плюхнулся обратно.

-Молодец, — Задохлик нервно улыбнулся. — Кирик, тебе бы стоило поучиться у брата, ты в последнее время что-то совсем сдал. Это не дело, совсем не дело. Через две недели состоится прибытие. Если Крону не понравятся ваши ответы...

Снова тяжело вздохнув, Базилио захлопнул пыльную папку, что до того лежала на столе.

-Ладно, на сегодня с вас хватит. Можете идти завтракать.

Едва только дверь была подперта изнутри тумбочкой, Аньелло набросился на него, встряхнув, словно тряпичную куклу.

-Ты что творишь, лопух? — зашипел он в лицо Кирику. — Совсем страх потерял?

-Я...я...

-Что ты? Что? Мы должны быть идеальны, идеальны во всем. Особенно эти две недели, болван, — отпустив брата, Аньелло отошел к дальней стене. — Иначе у них возникнут подозрения и тогда все покатится в такую задницу, что ты и представить себе не можешь!

-Я знаю, — выдохнул Кирик. — Простите. Я просто не выспался и...

-Болван, — уже спокойнее повторил Аньелло. — Тебе точно нельзя до Игры дотянуть. А то сольешься там первым.

-Можно не говорить об Игре? Пожалуйста, — жалобно произнесла Флориана, как обычно, сидящая на своей загнанной в самый дальний угол кровати, и закрывавшаяся большой пуховой подушкой.

-Прости, Флори, — Аньелло прошел к окну, распахивая его настежь и впуская холодный осенний воздух. — Кирик, постарайся хоть к следующему тесту не оплошать. Ведь ты знаешь, как все устроено...

-Знаю. Отец ни в чем не виноват.

-Никто не виноват. Кроме Крона, — в голосе Аньелло прорезалась злость. — Иди к себе и проспись, если от этого у тебя зависит все на свете.

-Не надо, — снова пробормотала Флориана. — Пусть он останется.

-Зачем еще?

-У меня голова болит. И эта пакость, — Флориана ткнула в свое замотанное бинтами предплечье. — Она тоже. Я всю ночь не спала из-за нее...

-Я могу посмотреть, если хочешь, — Кирик медленно направился в сторону сестры. — Не обещаю, что поможет надолго, но...

-Хотя бы на пару часов.

-Сделаю, что смогу...

Когда бинты упали на кровать, Кирику оставалось лишь присвистнуть. Он видел многое на старых рисунках и фотографиях, но такой Метки видеть ему еще не доводилось. Это больше напоминало опухоль самого серьезного порядка, и, будь Флориана не одной из них, была бы поводом бить тревогу.

Но она была Нардьер. А у Нардьер все было свое...

Насколько знал Кирик, практически никто не практиковал — да и был ли вообще кто-то на это способен? — то, что делали они. По многим причинам, конечно же, но одной из самых главных было то, что так далеко по пути изучения того, что делало мага магом — Цепей — не уходила ни одна семья. В этом они были лучше всех — по крайней мере, так считалось в былые времена. Все Нардьер, когда дело касалось Цепей, были своего рода механиками: извлечение и аккуратная, отточенная до идеала пересадка Меток, искусственное увеличение количества Цепей, дарованных с рождения, сложнейшие ритуалы по установлению прочной связи между двумя магами с целью передачи части "запаса" одного другому...

И, конечно же, полное наплевательство на старое и негласное правило, касающееся наследников. Магу всегда было за что бояться: видеть, как твои дети режут друг другу глотки, решая, кто же окажется тем счастливчиком, что получит накопленные семейные знания и силу прошлых поколений — удовольствие из разряда весьма сомнительных. Что только не делали со своими "лишними" отпрысками в типичных магических династиях...

Нардьер отличались и здесь. Во-первых, нужды спорить, кому достанется Метка, не было, ибо у каждого была своя. Долгая болезненная процедура ее создания — венец первоначального обучения будущего члена семьи, и к ней следовало подходить со всей возможной ответственностью, ибо второго шанса в случае ошибки тут могло уже и не быть: это дело было столь же опасным, сколь и пересадка собственных органов другому человеку.

Конечно же, их Метки были, в сравнении с настоящими, полным убожеством — куда там до той самой "памяти поколений". Но никто и не пытался прыгнуть выше головы — цель для каждого Нардьера очерчивалась весьма четко. Цель и область, ибо выходить за пределы своей специализации для одного из них не было ни возможности, ни нужды.

Ибо в конце пути, через месяц после создания Метки, которая означала, что свою часть программы Нардьер выполнил идеально, и готов присовокупить свою крупицу к общему багажу знаний, наступало время Игры...

Холодный ветер продирал насквозь, пусть даже Кирик и был закутан в теплое пальто и шарф. Замерзнуть не давали лишь однообразные движения граблями, каждое из которых, кажется, ничего толком не давало — опавшей листвы во дворе меньше не становилось. Определенно, он провозится тут до самого позднего вечера, вместо обеда и ужина снова перехватит какую-нибудь сухомятку вечерком, и вот так, голодный и усталый, завалится в холодную кровать, чтобы отключиться до утра.

Позади зашуршали листья. Обернувшись, Кирик слабо улыбнулся, увидев, что это всего лишь Флориана. Из всех остальных своих братьев и сестер с ней ему было легче всего общаться: возможно, дело было в том, что он был единственным, кто мог снимать ее частые головные боли, возможно, потому, что они оба были младшими детьми Леттеры Нардьер — и с матерью они успели прожить куда как меньше, чем остальные. Ее лицо было без характерных для последнего поколения резких черт — оно было простым, добрым и, чаще всего, напуганным чем-нибудь. Кирик часто вспоминал слова отца, что лет шестьдесят назад с ней бы вовсе не стали возиться — слишком слаба во всех отношениях, даже для простых испытаний, не говоря уж об основе семейства — Игре.

-Так и знала, что ты тут, — Флориана потерла руки в толстых смешных перчатках. — Тебе помочь?

-Сам справлюсь...наверное, — Кирик устало посмотрел на покачивающиеся от ветра деревья. — Если тут, конечно, еще не налетит...