Отрицающий

Долгий пролог, или с чего все началось.

Если бог есть, то он справедливый. Я знаю это. Говорят, что из-за меня погибли мои родители, и если это так, то все что происходит со мной — вполне заслужено. Глядя в осколок зеркала, я вижу то же, что и всегда — свою унылую белесую физиономию с глазами синего цвета, и волосами цвета выгоревшей на солнце соломы. Единственные по-настоящему красивые вещи во мне — глаза, и волосы. От отца. Все остальное — бледная кожа, из-за которой я не могу загореть, даже если пролежу на солнце весь день, и шрамы на лице, и по всему телу, не исчезающие, вечные — это физическое проявление моего проклятья.

Я — джинчурики. Впервые я услышал, как меня так назвал один воспитатель. Тогда мне было девять лет. И уже в этом возрасте я понимал, что ко мне относились не так, как к другим приютским. И это множило вопросы. У меня появлялось очень много 'почему', на которые мне не давали ответов. Почему меня никогда не оставляли наедине с другими детьми. Почему меня не наказывали, чтобы я ни делал. Почему периодически у меня на теле появляются раны. Почему обычные раны заживают на мне практически мгновенно. Взрослые не отвечали, просто пытались заинтересовать игрой, или интересной историей. Мои 'почему' множились, и оставались без ответа.

Наша воспитательница, тетя Ичидори, часто говорила -ответы на все вопросы скрыты в книгах. Этим она пыталась заставить нас читать, начать учиться. Когда вопросов стало слишком много, я решил воспользоваться ее советом, и забрался в библиотеку. Я изучал полку за полку, в поисках книги, в которой есть ответы, хотя бы на один вопрос. Но находил лишь пустоту — взрослые надежно скрывали тайну. Постепенно я забросил поиски. И все же, как ни странно, нашел ответ в книге. Ее я нашел на чердаке, куда я один рискнул забраться, когда мы играли в прятки. Я не боялся взрослых — меня не будут ругать. Я не боялся упасть — мои раны быстро заживали, и я почти не чувствовал боли.

Книга была без обложки, и немало времени провела под крышей, не в самых хороших условиях. Ее я нашел случайно. Или же это было еще одним наказанием от божеств? Не знаю. Факт в том, что я ее нашел. А найдя, и сначала используя в качестве сиденья, вскоре заскучал — ибо игра обещала быть долгой, и тогда я решил, что займусь чтением. Я уже тогда неплохо читал.

Позже я узнал название этой книги. В картотеке, к слову, она значилась как отсутствующая. Ночь Огня. Небольшая историческая зарисовка той ночи, когда гнев демонического Лиса обрушился на нашу деревню. За авторством какого-то Джирайи. Я читал, жадно глотая строки, о храбром Хокаге. Я читал о бесстрашных шиноби. Я забыл об игре в прятки, я забыл об обеде, и очнулся только когда меня потерял, и начали искать. Оставив книгу на чердаке, я спустился вниз, получил небольшой нагоняй, тогда как любой другой приютский получил бы порку, и притворился, что просто заснул. Мне поверили.

Я еще не раз возвращался на чердак. Часто начинал читать заново, восторгаясь героем, что в одиночку остановил войну. Могучим Четвертым Хокаге. Я тогда не знал, что он — мой отец. И только через неделю, когда первые восторги утихли, продолжил чтение. И тогда я узнал о жене Хокаге — Кушине Узумаки. На этом моменте мне стало страшно. По той простой причине, что мое имя — Наруто Узумаки. И других Узумак у нас в деревне нет. Я с ужасом читал о том, что внутри нее скрывалось чудовище, называемое биджу — тот самый демонический Лис! Книга полетела в самый темный угол чердака, и я несколько дней не прикасался к ней.

Позже, когда первый страх прошел, ведомый жаждой узнать правду, я вернулся к книге. И тогда вся правда открылась мне. Моя мать, одержимая демоном, не смогла удержать его. Из-за нее погибли многие люди, ущерб, нанесенный деревне, был поистине колоссальным. Отец, ведомый ответственностью за деревню и судьбы ее жителей, ценой своей жизни смог сковать Лиса. И заточить его... во мне. Я долго сидел, не понимая, что именно прочитал, не желая осознавать этого.

Но в конце концов все сложилось в стройную и логичную схему. Особое отношение взрослых — из-за страха, что недостойный сын недостойной матери не справится со своим демоном. Их попытки скрыть правду, не отвечая на вопросы, и спрятав книги из библиотеки — по той же причине. Все мои кошмары, все непонятные происшествия обрели под собой фундамент. Все потому, что я — одержимый.

-Я джинчурики. -шептал я себе под нос, сквозь слезы. Но слезы не приносили ожидаемого облегчения. Все становилось только хуже.

Не знаю, сколько времени я просидел на чердаке. В конце концов, меня нашли там в обнимку с книгой. Переполох поднялся знатный. Эвакуировали всех гражданских, разместили вокруг здания, на чердаке которого я находился, кучу джонинов. Были попытки выяснить, кто забыл книгу на чердаке, обещания прибить Джирайю при встрече, но мне было все равно. Я хотел умереть. Только не мог. В первый же день, после того как я узнал правду, я попытался осуществить свою мечту — я воткнул нож себе в руку, обычный нож, давным-давно стянутый с кухни, чтобы спокойно вырезать из дерева фигурки. Я раньше любил это дело. Мальчик я был начитанный, и потому знал, что так можно умереть, если истечь кровью. Вот только стоило вытащить нож, как рана зажила. А потом дверь слетела с петель, и в комнату ввалилась целая толпа шиноби...

Снова массовые истерики, обещания разобраться с тем, кто не уследил за ребенком. Я очутился в больнице, и пролежал там целый месяц в отдельном крыле под охраной, и с ежедневными беседами с ирьенинами. Иногда заходил сам Хокаге. Третий. Они все пытались убедить меня, что на самом деле все было не так, как написано в книге. Но на прямой вопрос — почему тогда моя мать не удержала Лиса, дать ответа не смогли. Говорили что-то о неизвестном нападавшем... бред. Я понимал, что когда мама рожала меня, Лис смог вырваться. Я понимал, что именно я стал виной тех разрушений, тех жертв. Мои отец и мать погибли из-за меня. Если бы я только не рождался...

Но увы, ничего не изменить. Все что мне остается — это жить со своим грехом. Когда ирьенины решили, что проблемного пациента можно выписывать, выяснилось, что меня уже выселили из приюта, и дали жилье в общежитии. Вообще-то туда заселяют только поступивших в Академию, но в моем случае сделали исключением. И дали мне жилье на полгода раньше.

Я поселился в общежитии. Мне дали свою квартирку, хоть и небольшую. Соседи мои оказались сплошь джонинами, но это меня не удивило. Удивило другое. Я ожидал, что покинув территорию приюта, и оказавшись среди людей, не обязанных относиться ко мне так, как воспитатели, я понесу заслуженное наказание. Я предвкушал всеобщее презрение, гнев, страх. Я был готов к камням, что полетят в мою сторону. Я считал, что все это заслуженно.

Реальность оказалась другой. Да, некоторые жители деревни меня боялись, но даже у них страх затмевало другое чувство. Жалость. Всеобъемлющая, заслоняющая все жалость. К такому я был не готов. Смотреть как старушки начинают тереть глаза, стирая слезы — просто невыносимо. Смотреть как продавцы скидывают большую часть цены, и всучивают товары покачественнее, стараясь одарить конфетой, и погладить по голове — невыносимо вдвойне. Они считали меня сыном своего отца, уважаемого всеми Хокаге. Они относились ко мне так, как относились бы к нему. Это ранило.

Я не мог понять, почему несмотря на то, что все вокруг знали о моем грехе, о том, что это из-за меня Лис вырвался на свободу, они продолжают жалеть меня. Они все знали, что это я виновен в гибели множества шиноби, и своих родителей... и за это не презирали меня, а жалели. Жалость... незаслуженная жалость. Она просто убивала меня.

Поначалу я пытался грубить в ответ, пытался проявить жестокость, вел себя как придурок, чтобы получить то, что заслуживаю, но везде нарывался только на одно и тоже — жалость. В конце концов, когда окружающие стали не только жалеть меня, но еще и беспокоиться, проявляя отвратную мне заботу, я перестал вести себя так. Попытался вести себя нормально, как обычный ребенок. Получалось слабо. Но получалось, и взрослые отстали. Я оказался предоставлен сам себе. И боясь Лиса, боясь самого себя, с головой зарылся в книги. Уверен, я раньше всех в деревне узнал, что такое чакра. Ну, раньше приютских — точно.

Фактически, из дома я выходил только за едой, и в библиотеку. Иногда, преисполненный ярости, я громил свой дом. И не прибирался неделями, блюдя правило — мусор должен жить в мусоре. Потом, обуреваемый муками совести, и привычкой приютской — приводил все в порядок, искренне не понимая, что на меня нашел. Не понимал я ровно до тех пор, пока не прочитал о разных типах чакры. Инь и Янь. Соответственно, чакра ментальная, влияет на разум, и Янь, чакра физическая — влияет на тело.

Соединив полученные знания со знаниями о джинчурики, весьма и весьма немногочисленных, я вскоре понял, что чакра типа Янь, циркулирующая в моем теле, принадлежит не только мне. Потому-что не обладая наследием крови, невозможно залечивать раны с такой скоростью, как у меня. Изучая книги, я составлял список того, что может ребенок моего возраста. Пусть и шиноби. И глядя на этот список, я понимал, что я — другой.

Постепенно, осознав, что по моему телу все время циркулирует чакра Лиса, укрепляя его, я понял, что эти приступы — когда начинает трескаться кожа и мышцы, и начинает идти кровь — это симптомы повреждений чакроканалов. По сути — это смертельно для любого человека. Однако я, будучи одержим, человеком вряд ли являюсь, и потому остаюсь в живых, благодаря Лису. Мои шрамы — это следы крупных чакроканалов, разорванных и сросшихся вновь.

Размышляя все больше, я дошел до мысли, что что не вся чакра, сосредоточенная в мозгу, принадлежит мне. Это объясняло вспышки гнева, и слепой всеразрушающей ярости. Лис не удовлетворился моим разрушенным прошлым, он решил отравить мое будущее, и потихоньку гадил в настоящем, заставляя пару дней в неделю истекать кровью идущей из носа, ушей, глаз, смотреть на появляющиеся на теле раны, заживающие в течение нескольких часов, дабы тут же открыться вновь. И постепенно сходить с ума.

Тогда я только укрепился в своем мнении, что изолироваться от людей — это правильно. Единственными моими спутниками остались книги, потрескавшееся зеркало, с которым я периодически разговаривал, да лапша быстрого приготовления, как блюдо, которое может долго храниться. Раз в месяц вышел из квартиры, зашел в библиотеку, в продуктовый, и снова заперся. Красота!

-Я еще разберусь с тобой, монстр. -замирая у зеркала, иногда обещал я своему отражению, сам не зная, кого имел в виду. Лиса, или самого себя.

Полгода минуло неожиданно быстро. И настало мое время идти в Академию. Академия. Как много в этом слове для любого ребенка в деревне. Шанс стать одним из тех, о ком рассказывают истории. Героем. В приюте, где я вырос, самая заветная мечта — это стать шиноби. Смешно сказать, но и я раньше мечтал об этом. Сейчас... уже не знаю. Я понимаю, что по крови я шиноби, причем не в первом поколении, и что я просто не могу оказаться слабым, чтобы не подвести своего отца. Я знаю, что обязан научиться сдерживать своего демона. Но именно что знаю, а не хочу.

До этой мысли я дошел через неделю после поступления в Академию. Впрочем, поступление — это громко сказано. Я ведь не был на церемонии. Я не сдавал экзамены. Меня просто приняли. По праву рождения, вроде как. Или потому, что одержимый не может не быть шиноби? На занятиях я часто скучал. Сказывалось полугодовое изучение библиотеке. Одноклассники часто смеялись надо мной за это. В почете было усердие. Но мне было попросту все равно. Я уже давно перестал волноваться о том, что могут обо мне подумать. Да и не знаю даже, можно ли вообще мне называть себя ребенком. Как мне кажется, я уже полгода как — дряхлый старик. Я, как и они, ничего хорошего от жизни не жду.

Вообще, первый курс мне запомнился тем, что нам давали в основном теорию. Второй — начала работы с чакрой, тогда же вместо простых пробежек и разминок появились еще и дополнительные физические упражнения. На третьем курсе мы делали упор именно на физические упражнения. И что гораздо интереснее, начинали изучать тайдзюцу и кендзюцу. На четвертом курсе самым интересным для меня лично были печати, ну и о тайдзюцу сенсеи забыть не давали. И наконец на пятом курсе нам стали давать техники для изучения. Как раз к этому момент система циркуляции чакры более-менее стабилизируется, чтобы сделать возможным их изучение и применение. На этом обучение в Академии заканчивается, и проводится церемония выпуска, а также распределение, согласно способностям. Больница, охранка, производство, ну и все такое. При способностях значительно выше среднего, генинов объединяют в команды, и назначают им командиров. Либо опытных чуунинов, либо джонинов.

Большинству, если не всем клановым, предстоит именно последний путь. Мне, как джинчурики, тоже. Что касается остальных — то тут как повезет. Вернее, как приложишь усилия — так и вознаградит тебя судьба. Ну а если не пожелает, твоя задача — вырвать у нее эту награду. Пять лет в Академии — это целая жизнь. Однако мне запомнилось не так много событий.

Первый год в Академии ничем особым не выделился. Личинки будущих грозных шиноби, матерых убивцев и диверсантов ходили на лекции, иногда бегали марафон вокруг Академии, и не торопясь снюхивались друг с другом. Иногда, как в случае с Инудзукой Кибой, в буквальном смысле. Сенсей старательно вбивал в наши голову теорию, пытаясь превратить скучные для большинства детей задачи в интересные полусказочные головоломки, и иногда у него это даже получилось. Что, однако, помогало мало — кто хотел учиться, тот учился. Из безклановых. Клановые учились все, независимо от желания.

Я старательно игнорировал все попытки подружиться, чему немало поспособствовали мои приступы, наслаждался общением с Ируки, который был для меня как глоток свежего воздуха, и иногда целенаправленно бесил его. Все остальное время, отсидев положенные лекции, и выполнив задания, я посвящал библиотеке. Теория чакры, книги о джинчурики, печати. Все это я старательно перечитывал по несколько раз, стараясь запомнить, и что гораздо важнее — понять. Если было совсем уж непонятно, то я шел к взрослым дядям джонинам, и они, потрепав 'малыша Наруто' по белокурой головенке, утирая скупую мужскую слезу, вполголоса вспоминали Четвертого, и затем либо помогали, либо угощали конфетой и советовали не париться. А сами затем нажирались в хлам. Потому, беспокоясь о здоровье соседей, с вопросами я подходил к ним редко.

Предупрежденный последовательно джонинами, сенсеями, самим Хокаге и вдобавок книгами о том, что до двенадцати лет с чакрой лучше не связываться и не пытаться ее контролировать, ибо чревато, я занимался исключительно теорией. И занимался крайне добросовестно. Мне нравилось читать. Теоретизировать. А вот бег и отжимания, часто практикуемые в классе, я полюбить так и не смог. Несмотря на уверения Ируки, что это крайне необходимые для генинов навыки. Потому любое наказание, так же как и приветствие, у него являлось строго физическим деянием. От пяти до пятидесяти за раз. В зависимости от настроения Ируки. В общем и целом, год прошел относительно плодотворно.