Эпик Московского уезда

Эпик Московского уезда.

Предисловие.

Весна ворвалась в Новогиреево и побежала по его прямым, как стрела, проспектам. Повеяло теплом, природа встрепенулась и, как старинный великан-богатырь, зашевелилась под лучами ласкового солнца. После, казалось бы, бесконечной зимы вновь появилась надежда на близкое лето, немудрёное дачное житьё и маленький кусочек счастья для каждого.

Всё живое, очнувшись ото сна, заторопилось создавать новую юную жизнь. Каждому божьему созданию — свой срок. И пусть некоторым из них отведено непродолжительное время, пусть пронесутся они над землей и канут в вечное небытиё. Можно и за короткий миг пережить все страсти земные: взлёты, падения, надежды и любовь. Новая жизнь, ярко светясь, шагает по земле, не задумываясь о том, что когда-то придётся уйти.

Так бывает и люди, только недавно расправив "крылья", уже сияют сочными смелыми красками, радуют глаз и бередят своими идеями мысли других, подобно тому, как необычные цвета и узоры тропического махаона вызывают совершенно новую гамму чувств у жителя Севера. За ними тянутся остальные, "обычные" люди, не столь заметные, но желающие нового, прекрасного, весеннего.

Идея города-сада, придуманная англичанами в конце XIX века, была с энтузиазмом поддержана в Российской империи. Действительно, жить загородом в собственном доме, окруженным садом и парком — уютная, заманчивая мысль. Русская природа так красива, будто специально предназначена для этого. Старинные дворянские фамилии издавна имели огромные поместья в живописнейших местах России. Но времена менялись, дворянство нищало, а на историческую арену выходило купечество и промышленники. Образовывался и средний класс российского общества, имеющий небольшой достаток. Вот он и облюбовал пригородные поселения.

События, о которых пойдёт речь, как раз и происходят в таком месте.

В то время на востоке от Москвы, в двадцати минутах езды, располагался дачный посёлок Новогиреево. Он был построен возле одноимённой станции Московско-Нижегородской железной дороги и являлся первым благоустроенным посёлком, где имелись водопровод, телефон, почта и электрическое освещение. Предметом особой гордости была линия конки, проведённая от привокзальной площади по центральным улицам. Шикарные условия! К тому же на фоне великолепной Торлецкой дубравы с могучими деревьями, видевшими не одно столетие жизни этой земли.

Да простит меня уважаемый читатель за такое историческое отступление, но местом, где жить и работать нашим героям мы выбрали этот райский уголок. Пусть будет так.

Часть 1.

1.

Окно в кабинете было распахнуто настежь, и ветер играл портьерами с легкостью ребёнка. Они то вздымались к самому потолку, то стремительно падали вниз, принимая вертикальное положение. Наконец левая портьера зацепилась за придвинутый вплотную книжный шкаф и затихла.

Весь кабинет заливало утреннее майское солнце, и его блики вспыхивали в стёклах книжного шкафа и на никелированном письменном приборе, расположенном на большом столе, середина которого была затянута зелёным сукном. Огромное пресс-папье покачивалось в такт с портьерами под порывами теплого ветра и придавало какое-то фантастическое движение всей обстановке в комнате. И только настольная лампа, этот белый диск из стекла на тонкой ножке посередине, была неподвижна. Казалось, ничто не может сдвинуть её с места, и все события, произошедшие здесь, да и весь окружающий мир, вертятся вокруг неё. Довершали начатую картину старые фотографии в рамках, развешанные по стенам.

Труп лежал лицом вниз между письменным столом и местом, где раньше определённо стоял книжный шкаф. Это был мужчина с тёмными кучерявыми волосами, одетый в ночную сорочку, среднего роста и худого телосложения. Руки его, как-то неестественно угловато, загнулись вниз на уровне груди. Он был босиком, и обнажённые пятки торчали вверх, придавая ему трогательный вид. Внизу под телом расплылась огромная лужа крови, которая уже успела подсохнуть и стать тёмно-багровой. Видимо этот человек пролежал здесь не один день.

Первыми тревогу подняли жители соседней дачи. Они заметили открытое окно на втором этаже. Хоть уже и наступил май, и днём солнышко припекало совсем по-летнему, но ночи были ещё холодными. Поэтому соседи решили, что, вряд ли кто-то захочет ночевать на даче с открытым окном. Не иначе, как что-то случилось. Люди они добропорядочные и дисциплинированные и решили посмотреть, не требуется ли помощь. Но входная дверь дома была закрыта, а на стук никто не отзывался. Тогда мужчина обошёл дачу и толкнул дверь чёрного хода — тоже заперто. Здесь явно требовалось вмешательство полиции. Ничего не оставалось делать, как обратиться к охраннику на перекрёстке, а тот сообщил в Канцелярию станового пристава, которая располагалась здесь же в посёлке.

И вот теперь в кабинете находились: господин пристав первого стана Московского уезда Штольцен Иван Августович, его ближайший помощник — урядник Митрофан Васильевич Купавин, два охранника из отряда сельской стражи, организованного в посёлке и соседи убитого по даче. Один из охранников выбил входную дверь, и, поднявшись по лестнице на второй этаж, полицейские обнаружили в кабинете тело.

— Митрофан Васильевич, — обратился Штольцен к уряднику, — Нужно вызвать врача. Будьте любезны, ступайте на телефонную станцию и свяжитесь с Уездным полицейским управлением. Да... и на обратном пути захватите с собой Рябичкина.

— Так точно, господин пристав, — ответил урядник. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте, любезнейший, выполняйте.

Не говоря лишних слов, Купавин обошёл семейство соседей и стал спускаться по лестнице на первый этаж. Ступеньки тихо заскрипели, и урядник скрылся из вида.

Пристав отошёл от тела и повернулся к дачникам. Он был высок, строен и по-военному подтянут. Форма очень шла ему — она подчёркивала мужественность его фигуры. Через складки кителя проглядывали достаточно развитые мышцы и правильная осанка. Немецкие корни этого человека можно было определить, ещё не зная фамилии. Да и лицо с выделяющимися скулами и прямым тонким носом говорили о том же. А вот небольшая бородка клином и аккуратные усики с проседью смягчали его и придавали интеллигентный вид. Сторонний наблюдатель сразу мог сказать, что перед ним строгий здравомыслящий человек, любящий пунктуальность.

— Господа, я попрошу вас ответить на несколько вопросов, — обратился Штольцен к соседям.

— Мы расскажем всё, что знаем! Нужно немедленно поймать негодяя, совершившего это ужасное преступление! — дама явно нервничала и говорила очень эмоционально. Веки её подрагивали, а тонкие белые руки никак не могли найти покоя. Похоже, она сталкивалась с таким происшествием впервые, от чего нервная система пришла в крайнее возбуждение. Конечно, причины для этого могли быть различными, и пристав отметил это для себя.

Терпеливо выслушав рассказ женщины, и выяснив, почему они с мужем обратились в полицию, Штольцен спросил:

— А как давно вы знаете своего соседа? Как часто вы его видели, когда и с кем?

— Появился он здесь где-то полгода назад, осенью, — сказала мадам, — Мы хорошо запомнили это, так как в этот день у нас с мужем как раз была годовщина свадьбы.

— Он приехал в коляске, и кучер помог ему выгрузить багаж, — добавил мужчина. — Вещей было немного: один большой чемодан и две закрытые корзины. Обычное дело для холостяка.

Было заметно, что муж старается во всём следовать своей супруге. В этой семейной паре первая скрипка принадлежала женщине.

— Так значит, ваш сосед был неженат? — спросил пристав.

— Нам так показалось. Конечно, мы не спрашивали его напрямую, но манеры у него были как у закоренелого холостяка.

— В чём же это выражалось?

— Он был довольно замкнут и неразговорчив. Да и просто ни разу словом не обмолвился о существовании жены, — ответила женщина. — И в его одежде, как впрочем, и во всём облике, чувствовалось отсутствие женской опеки.

— В конторе "общества" он зарегистрирован, как Чуприльцев Иван Александрович. Как вы думаете — это его настоящее имя? — продолжал пристав. — Может быть, он рассказывал что-то о себе в приватной беседе.

— Я же говорю Вам, он был немногословен, — воскликнула дама.

— Хорошо, хорошо, сударыня. Не волнуйтесь.

— Всё, что мы знаем о нём — это то, что он приехал из другого города, приобрёл в конторе в Петровском пассаже соседний участок вместе с дачей, построенной "обществом" и жил здесь уединённо, — более спокойно сказала женщина.

— Не обмолвился ли Чуприльцев случайно, что кто-то угрожает его жизни? Не было ли в его поведении чего-то странного?

— Нет, — решился высказаться мужчина. — Мы встречались в основном на улице, и если что мне и показалось, то это попытки Ивана Александровича не привлекать к себе внимания. Пройти в тени деревьев поближе к заборам. Он старался ходить по пустынным малонаселённым улицам. Но ведь это может определяться просто замкнутостью его характера.

Штольцен невольно перевёл взгляд на стену напротив письменного стола. Посередине, на том месте где, скорее всего, обычно должен был находиться книжный шкаф, располагался тайник. В этом не могло быть никаких сомнений. Он представлял собой нечто, похожее на небольшой сейф. Дверца его была распахнута настежь, и в нише хорошо виднелись две полки. Верхняя была пуста, а на нижней, в специальном креплении, лежала небольшая стеклянная трубка с двух сторон закупоренная винными пробками. Внутри трубки находился какой-то порошок, при более близком рассмотрении похожий на мелкие металлические опилки. Ничего подобного в своей жизни Иван Августович никогда не видел. А повидал он на своём веку всякого — и на войне, и уже работая в полиции.

— Видимо я вас уже замучил, господа, — произнёс он задумчиво. — Позвольте задать последний вопрос. Как вы думаете, почему Чуприльцев приобрёл дачу на самой окраине Новогиреево, рядом с болотом? Ведь это довольно неудобно — далеко от станции и от магазинов. Каждый раз ходить пешком — замучаешься. И не похож Иван Александрович на спортсмэна. Не вызывать же каждый раз извозчика.

— Простите, но мы и сами живём здесь, — вновь вступила дама, — И не считаем это неудобным. Нам нравится гулять в парке и по тихим улочкам посёлка. Особенно весной и летом. Вокруг столько зелени, цветов! А запахи! Вы чувствуете, как сейчас вокруг пахнет черёмухой? Божественно! Ну а болото — оно просто есть и всё. Это просто часть окружающей природы.

— Болото здесь не главное, — продолжил за ней муж. — Рядом находятся спортивные площадки, футбольное поле. Именно в Торлецкой дубраве собираются все спортсмэны посёлка. С тех пор, как Александр Иванович Торлецкий передал свой парк в пользование общества, мы постоянно ходим туда на прогулки. Ну а чтобы добраться до станции или магазина, мы можем воспользоваться конкой. Слава Богу, девятнадцатый век — прогресс.

Да, прогресс, думал Штольцен. Поистине, "век девятнадцатый — железный". Такого количества технических изобретений раньше не было. Машины из металла заменяют человека. Вместо десятков людей может работать одна машина. А вот хорошо это или плохо — покажет время. Не будем торопиться.

— Прошу прощения, господа, не смею вас больше задерживать, — сказал пристав. — Если у меня возникнут вопросы, я вас вызову в канцелярию. Но и вы, в свою очередь, если вспомните что-либо, имеющее отношение к делу, сообщите мне немедля.

Когда супружеская чета ушла, Штольцен оставил одного охранника сторожить тело, с другим принялся осматривать дом.

На первом этаже дачи находились: прихожая, гостиная, комната для гостей, туалетная комната и кухня. Из кухни имелся чёрный ход в сад, находящийся на обратной стороне дома. Яблони в саду были ещё не очень большими, но здесь же сохранились лесные деревья, и зелени было много. Штольцен отметил, что, при желании, можно через чёрный ход пройти садом к калитке, выходящей к парку, практически незаметно для посторонних глаз. Забор отделяла от Торлецкой дубравы только окружная дорога, опоясывающая посёлок.

Сама кухня имела довольно небольшие размеры, здесь находилась печь для приготовления пищи, посудный шкаф, стол и несколько стульев. Поскольку никакой прислуги у Чуприльцева не было, выходило, что здесь он хозяйничал сам. Тоже странно. Все холостяки, которых знал пристав (включая его самого), обязательно имели прислугу, которая готовила им и прибирала в доме. Странности в поведении убиенного всё накапливались.

Остальные помещения первого этажа не представляли особого интереса — обычный набор мебели и интерьер, который можно найти в десятках домов в Новогиреево. Диваны, столы, стулья, картины на стенах, шкафы возле стен — в этом девятнадцатый век ничем не отличался от предыдущих.

На втором этаже дачи, помимо осмотренного уже кабинета, была спальня с большой кроватью, зеркалом и бельевым шкафом. В шкафу несколько смен верхней одежды, рубашки, преимущественно тёмных тонов, картузы, длинное темно-серое пальто. В нижних ящиках было пять комплектов постельного белья. В общем, всё как у других. Ничего примечательного.

Штольцен перешёл в кабинет и стал осматривать книжный шкаф. Здесь была информация для размышления. Книги по самым разным областям человеческого знания. Собрания сочинений Вольтера, Дидро, Платона, Софокла, Овидия — это философия. По юриспруденции было несколько томов Диггестов Юстиниана. Работы по химии, написанные господином Менделеевым. Из физики представлены труды Майкла Фарадея и Генриха Герца, а также учебник по физике Московского Университета. И, наконец, Пушкин, Лермонтов и Герцен.

Что может быть общего между Герцем и Герценом кроме рифмы, думал пристав. Что здесь первично, а что вторично. Безусловно, Герцен отнесён цензурой к запрещённым писателям, но это может быть просто дань моде. Сейчас многие говорят о новых временах, о свободолюбии, а зачастую сами не могут толком объяснить, что это такое. Остальные книги не вызывают подозрений, а физика в последние годы — наука номер один. Все чудеса техники, которые сыплются, как из рога изобилия, основаны на её законах.

Так кто же здесь лишний — Герцен или Герц? А может быть оба? Вдруг главное здесь — это Диггесты Юстиниана, а Чуприльцев является адвокатом и светилом юридической науки. Может быть, чьи-то интересы вошли в противоречие с интересами его клиентов, и Иван Александрович стал кому-то мешать? Часто в судебных процессах на кону стоят большие деньги. Очень большие.

Вопросов было много, но никакой ниточки, ведущей к ответам, пока не предвиделось. Явно было недостаточно информации. Необходимо проверить данные Чуприльцева по архивам Департамента полиции, и, конечно, дождаться Рябичкина — он человек молодой энергичный, со светлой головой и современным взглядом на мир.

Иван Августович Штольцен вздохнул и вышел на крыльцо. Посмотрев зачем-то на небо, достал из кармана папиросы и, закурив, стал ожидать недостающих членов их детективного трио.

Неизвестно отчего вспомнился вдруг отец, его уставшее, но улыбающееся лицо. Никаких признаков недуга. А между тем родителей Иван Августович потерял рано: сперва умер отец, а через год и мать. Братьев и сестёр не было, но оставшийся один двенадцатилетний паренёк не был брошен на произвол судьбы, дальние родственники отдали отрока в кадетский корпус, что во многом и определило его дальнейшую судьбу.