Эпик Московского уезда

Эпик Московского уезда.

Предисловие.

Весна ворвалась в Новогиреево и побежала по его прямым, как стрела, проспектам. Повеяло теплом, природа встрепенулась и, как старинный великан-богатырь, зашевелилась под лучами ласкового солнца. После, казалось бы, бесконечной зимы вновь появилась надежда на близкое лето, немудрёное дачное житьё и маленький кусочек счастья для каждого.

Всё живое, очнувшись ото сна, заторопилось создавать новую юную жизнь. Каждому божьему созданию — свой срок. И пусть некоторым из них отведено непродолжительное время, пусть пронесутся они над землей и канут в вечное небытиё. Можно и за короткий миг пережить все страсти земные: взлёты, падения, надежды и любовь. Новая жизнь, ярко светясь, шагает по земле, не задумываясь о том, что когда-то придётся уйти.

Так бывает и люди, только недавно расправив "крылья", уже сияют сочными смелыми красками, радуют глаз и бередят своими идеями мысли других, подобно тому, как необычные цвета и узоры тропического махаона вызывают совершенно новую гамму чувств у жителя Севера. За ними тянутся остальные, "обычные" люди, не столь заметные, но желающие нового, прекрасного, весеннего.

Идея города-сада, придуманная англичанами в конце XIX века, была с энтузиазмом поддержана в Российской империи. Действительно, жить загородом в собственном доме, окруженным садом и парком — уютная, заманчивая мысль. Русская природа так красива, будто специально предназначена для этого. Старинные дворянские фамилии издавна имели огромные поместья в живописнейших местах России. Но времена менялись, дворянство нищало, а на историческую арену выходило купечество и промышленники. Образовывался и средний класс российского общества, имеющий небольшой достаток. Вот он и облюбовал пригородные поселения.

События, о которых пойдёт речь, как раз и происходят в таком месте.

В то время на востоке от Москвы, в двадцати минутах езды, располагался дачный посёлок Новогиреево. Он был построен возле одноимённой станции Московско-Нижегородской железной дороги и являлся первым благоустроенным посёлком, где имелись водопровод, телефон, почта и электрическое освещение. Предметом особой гордости была линия конки, проведённая от привокзальной площади по центральным улицам. Шикарные условия! К тому же на фоне великолепной Торлецкой дубравы с могучими деревьями, видевшими не одно столетие жизни этой земли.

Да простит меня уважаемый читатель за такое историческое отступление, но местом, где жить и работать нашим героям мы выбрали этот райский уголок. Пусть будет так.

Часть 1.

1.

Окно в кабинете было распахнуто настежь, и ветер играл портьерами с легкостью ребёнка. Они то вздымались к самому потолку, то стремительно падали вниз, принимая вертикальное положение. Наконец левая портьера зацепилась за придвинутый вплотную книжный шкаф и затихла.

Весь кабинет заливало утреннее майское солнце, и его блики вспыхивали в стёклах книжного шкафа и на никелированном письменном приборе, расположенном на большом столе, середина которого была затянута зелёным сукном. Огромное пресс-папье покачивалось в такт с портьерами под порывами теплого ветра и придавало какое-то фантастическое движение всей обстановке в комнате. И только настольная лампа, этот белый диск из стекла на тонкой ножке посередине, была неподвижна. Казалось, ничто не может сдвинуть её с места, и все события, произошедшие здесь, да и весь окружающий мир, вертятся вокруг неё. Довершали начатую картину старые фотографии в рамках, развешанные по стенам.

Труп лежал лицом вниз между письменным столом и местом, где раньше определённо стоял книжный шкаф. Это был мужчина с тёмными кучерявыми волосами, одетый в ночную сорочку, среднего роста и худого телосложения. Руки его, как-то неестественно угловато, загнулись вниз на уровне груди. Он был босиком, и обнажённые пятки торчали вверх, придавая ему трогательный вид. Внизу под телом расплылась огромная лужа крови, которая уже успела подсохнуть и стать тёмно-багровой. Видимо этот человек пролежал здесь не один день.

Первыми тревогу подняли жители соседней дачи. Они заметили открытое окно на втором этаже. Хоть уже и наступил май, и днём солнышко припекало совсем по-летнему, но ночи были ещё холодными. Поэтому соседи решили, что, вряд ли кто-то захочет ночевать на даче с открытым окном. Не иначе, как что-то случилось. Люди они добропорядочные и дисциплинированные и решили посмотреть, не требуется ли помощь. Но входная дверь дома была закрыта, а на стук никто не отзывался. Тогда мужчина обошёл дачу и толкнул дверь чёрного хода — тоже заперто. Здесь явно требовалось вмешательство полиции. Ничего не оставалось делать, как обратиться к охраннику на перекрёстке, а тот сообщил в Канцелярию станового пристава, которая располагалась здесь же в посёлке.

И вот теперь в кабинете находились: господин пристав первого стана Московского уезда Штольцен Иван Августович, его ближайший помощник — урядник Митрофан Васильевич Купавин, два охранника из отряда сельской стражи, организованного в посёлке и соседи убитого по даче. Один из охранников выбил входную дверь, и, поднявшись по лестнице на второй этаж, полицейские обнаружили в кабинете тело.

— Митрофан Васильевич, — обратился Штольцен к уряднику, — Нужно вызвать врача. Будьте любезны, ступайте на телефонную станцию и свяжитесь с Уездным полицейским управлением. Да... и на обратном пути захватите с собой Рябичкина.

— Так точно, господин пристав, — ответил урядник. — Разрешите выполнять?

— Выполняйте, любезнейший, выполняйте.

Не говоря лишних слов, Купавин обошёл семейство соседей и стал спускаться по лестнице на первый этаж. Ступеньки тихо заскрипели, и урядник скрылся из вида.

Пристав отошёл от тела и повернулся к дачникам. Он был высок, строен и по-военному подтянут. Форма очень шла ему — она подчёркивала мужественность его фигуры. Через складки кителя проглядывали достаточно развитые мышцы и правильная осанка. Немецкие корни этого человека можно было определить, ещё не зная фамилии. Да и лицо с выделяющимися скулами и прямым тонким носом говорили о том же. А вот небольшая бородка клином и аккуратные усики с проседью смягчали его и придавали интеллигентный вид. Сторонний наблюдатель сразу мог сказать, что перед ним строгий здравомыслящий человек, любящий пунктуальность.

— Господа, я попрошу вас ответить на несколько вопросов, — обратился Штольцен к соседям.

— Мы расскажем всё, что знаем! Нужно немедленно поймать негодяя, совершившего это ужасное преступление! — дама явно нервничала и говорила очень эмоционально. Веки её подрагивали, а тонкие белые руки никак не могли найти покоя. Похоже, она сталкивалась с таким происшествием впервые, от чего нервная система пришла в крайнее возбуждение. Конечно, причины для этого могли быть различными, и пристав отметил это для себя.

Терпеливо выслушав рассказ женщины, и выяснив, почему они с мужем обратились в полицию, Штольцен спросил:

— А как давно вы знаете своего соседа? Как часто вы его видели, когда и с кем?

— Появился он здесь где-то полгода назад, осенью, — сказала мадам, — Мы хорошо запомнили это, так как в этот день у нас с мужем как раз была годовщина свадьбы.

— Он приехал в коляске, и кучер помог ему выгрузить багаж, — добавил мужчина. — Вещей было немного: один большой чемодан и две закрытые корзины. Обычное дело для холостяка.

Было заметно, что муж старается во всём следовать своей супруге. В этой семейной паре первая скрипка принадлежала женщине.

— Так значит, ваш сосед был неженат? — спросил пристав.

— Нам так показалось. Конечно, мы не спрашивали его напрямую, но манеры у него были как у закоренелого холостяка.

— В чём же это выражалось?

— Он был довольно замкнут и неразговорчив. Да и просто ни разу словом не обмолвился о существовании жены, — ответила женщина. — И в его одежде, как впрочем, и во всём облике, чувствовалось отсутствие женской опеки.

— В конторе "общества" он зарегистрирован, как Чуприльцев Иван Александрович. Как вы думаете — это его настоящее имя? — продолжал пристав. — Может быть, он рассказывал что-то о себе в приватной беседе.

— Я же говорю Вам, он был немногословен, — воскликнула дама.

— Хорошо, хорошо, сударыня. Не волнуйтесь.

— Всё, что мы знаем о нём — это то, что он приехал из другого города, приобрёл в конторе в Петровском пассаже соседний участок вместе с дачей, построенной "обществом" и жил здесь уединённо, — более спокойно сказала женщина.

— Не обмолвился ли Чуприльцев случайно, что кто-то угрожает его жизни? Не было ли в его поведении чего-то странного?

— Нет, — решился высказаться мужчина. — Мы встречались в основном на улице, и если что мне и показалось, то это попытки Ивана Александровича не привлекать к себе внимания. Пройти в тени деревьев поближе к заборам. Он старался ходить по пустынным малонаселённым улицам. Но ведь это может определяться просто замкнутостью его характера.

Штольцен невольно перевёл взгляд на стену напротив письменного стола. Посередине, на том месте где, скорее всего, обычно должен был находиться книжный шкаф, располагался тайник. В этом не могло быть никаких сомнений. Он представлял собой нечто, похожее на небольшой сейф. Дверца его была распахнута настежь, и в нише хорошо виднелись две полки. Верхняя была пуста, а на нижней, в специальном креплении, лежала небольшая стеклянная трубка с двух сторон закупоренная винными пробками. Внутри трубки находился какой-то порошок, при более близком рассмотрении похожий на мелкие металлические опилки. Ничего подобного в своей жизни Иван Августович никогда не видел. А повидал он на своём веку всякого — и на войне, и уже работая в полиции.

— Видимо я вас уже замучил, господа, — произнёс он задумчиво. — Позвольте задать последний вопрос. Как вы думаете, почему Чуприльцев приобрёл дачу на самой окраине Новогиреево, рядом с болотом? Ведь это довольно неудобно — далеко от станции и от магазинов. Каждый раз ходить пешком — замучаешься. И не похож Иван Александрович на спортсмэна. Не вызывать же каждый раз извозчика.

— Простите, но мы и сами живём здесь, — вновь вступила дама, — И не считаем это неудобным. Нам нравится гулять в парке и по тихим улочкам посёлка. Особенно весной и летом. Вокруг столько зелени, цветов! А запахи! Вы чувствуете, как сейчас вокруг пахнет черёмухой? Божественно! Ну а болото — оно просто есть и всё. Это просто часть окружающей природы.

— Болото здесь не главное, — продолжил за ней муж. — Рядом находятся спортивные площадки, футбольное поле. Именно в Торлецкой дубраве собираются все спортсмэны посёлка. С тех пор, как Александр Иванович Торлецкий передал свой парк в пользование общества, мы постоянно ходим туда на прогулки. Ну а чтобы добраться до станции или магазина, мы можем воспользоваться конкой. Слава Богу, девятнадцатый век — прогресс.

Да, прогресс, думал Штольцен. Поистине, "век девятнадцатый — железный". Такого количества технических изобретений раньше не было. Машины из металла заменяют человека. Вместо десятков людей может работать одна машина. А вот хорошо это или плохо — покажет время. Не будем торопиться.

— Прошу прощения, господа, не смею вас больше задерживать, — сказал пристав. — Если у меня возникнут вопросы, я вас вызову в канцелярию. Но и вы, в свою очередь, если вспомните что-либо, имеющее отношение к делу, сообщите мне немедля.

Когда супружеская чета ушла, Штольцен оставил одного охранника сторожить тело, с другим принялся осматривать дом.

На первом этаже дачи находились: прихожая, гостиная, комната для гостей, туалетная комната и кухня. Из кухни имелся чёрный ход в сад, находящийся на обратной стороне дома. Яблони в саду были ещё не очень большими, но здесь же сохранились лесные деревья, и зелени было много. Штольцен отметил, что, при желании, можно через чёрный ход пройти садом к калитке, выходящей к парку, практически незаметно для посторонних глаз. Забор отделяла от Торлецкой дубравы только окружная дорога, опоясывающая посёлок.

Сама кухня имела довольно небольшие размеры, здесь находилась печь для приготовления пищи, посудный шкаф, стол и несколько стульев. Поскольку никакой прислуги у Чуприльцева не было, выходило, что здесь он хозяйничал сам. Тоже странно. Все холостяки, которых знал пристав (включая его самого), обязательно имели прислугу, которая готовила им и прибирала в доме. Странности в поведении убиенного всё накапливались.

Остальные помещения первого этажа не представляли особого интереса — обычный набор мебели и интерьер, который можно найти в десятках домов в Новогиреево. Диваны, столы, стулья, картины на стенах, шкафы возле стен — в этом девятнадцатый век ничем не отличался от предыдущих.

На втором этаже дачи, помимо осмотренного уже кабинета, была спальня с большой кроватью, зеркалом и бельевым шкафом. В шкафу несколько смен верхней одежды, рубашки, преимущественно тёмных тонов, картузы, длинное темно-серое пальто. В нижних ящиках было пять комплектов постельного белья. В общем, всё как у других. Ничего примечательного.

Штольцен перешёл в кабинет и стал осматривать книжный шкаф. Здесь была информация для размышления. Книги по самым разным областям человеческого знания. Собрания сочинений Вольтера, Дидро, Платона, Софокла, Овидия — это философия. По юриспруденции было несколько томов Диггестов Юстиниана. Работы по химии, написанные господином Менделеевым. Из физики представлены труды Майкла Фарадея и Генриха Герца, а также учебник по физике Московского Университета. И, наконец, Пушкин, Лермонтов и Герцен.

Что может быть общего между Герцем и Герценом кроме рифмы, думал пристав. Что здесь первично, а что вторично. Безусловно, Герцен отнесён цензурой к запрещённым писателям, но это может быть просто дань моде. Сейчас многие говорят о новых временах, о свободолюбии, а зачастую сами не могут толком объяснить, что это такое. Остальные книги не вызывают подозрений, а физика в последние годы — наука номер один. Все чудеса техники, которые сыплются, как из рога изобилия, основаны на её законах.

Так кто же здесь лишний — Герцен или Герц? А может быть оба? Вдруг главное здесь — это Диггесты Юстиниана, а Чуприльцев является адвокатом и светилом юридической науки. Может быть, чьи-то интересы вошли в противоречие с интересами его клиентов, и Иван Александрович стал кому-то мешать? Часто в судебных процессах на кону стоят большие деньги. Очень большие.

Вопросов было много, но никакой ниточки, ведущей к ответам, пока не предвиделось. Явно было недостаточно информации. Необходимо проверить данные Чуприльцева по архивам Департамента полиции, и, конечно, дождаться Рябичкина — он человек молодой энергичный, со светлой головой и современным взглядом на мир.

Иван Августович Штольцен вздохнул и вышел на крыльцо. Посмотрев зачем-то на небо, достал из кармана папиросы и, закурив, стал ожидать недостающих членов их детективного трио.

Неизвестно отчего вспомнился вдруг отец, его уставшее, но улыбающееся лицо. Никаких признаков недуга. А между тем родителей Иван Августович потерял рано: сперва умер отец, а через год и мать. Братьев и сестёр не было, но оставшийся один двенадцатилетний паренёк не был брошен на произвол судьбы, дальние родственники отдали отрока в кадетский корпус, что во многом и определило его дальнейшую судьбу.

Штольцен снова долгим взглядом обозрел небо, шевеля беззвучно губами. Он разговаривал с ними, жаловался на трудности, просил совета. Только с родителями пристав позволял себе слабости. И лишь очень редко.

Вообще предки пристава вышли из немцев, приехавших на Русь ещё при Петре Великом. Его прапрадеду, не раз отличавшемуся на полях сражений, русский царь пожаловал дворянство. Не каждый мог похвастаться подобным. Прапрадеда звали, также как отца — Август Штольцен. Был он рассудителен, дотошен, как все немцы, и упрям в достижении цели. За что, собственно, и был оценен государем. Служил верой и правдой по военному делу, но состояния особого не нажил. Не то чтобы не хотел, пытался, но безуспешно.

Все последующие поколения Штольценов родовые богатства не увеличили, а, наоборот, уменьшили. Не дана им была коммерческая жилка. Хоть тресни. Потому и определили молодого Ваню Штольцена в Нижегородский графа Аракчеева кадетский корпус. Туда, по устоявшейся традиции, принимали детей обедневших дворян.

Годы, проведённые в сём учреждении, остались в памяти самыми яркими в жизни. Здесь постигались: настоящая дружба, взаимовыручка, сметливость ума и безудержная отвага. Здесь заложили основы дальнейшего духовного и физического развития будущего пристава первого стана Московского уезда. Никогда не забывал Иван Августович девиз кадетов Аракчеевского корпуса, всегда с собой носил нагрудный знак на мундире, а на нём внизу девиз:

Безъ лести преданъ.

Всю последующую службу Штольцен старался придерживаться этого, на первый взгляд, немудрёного принципа. Но если вдуматься, большой философский смысл сокрыт в нём. А на военной службе случалось всякое и помотало его по всей Российской империи от одного края до другого. И в разных местах, и в разных ситуациях девиз помогал принимать правильные решения, часто сложные, нелёгкие, но по совести — правильные.

Судьба Ивана Августовича, как оказалось, накрепко привязана к Нижегородской железной дороге. Не профессионально, а географически. Вот и теперь служил он в полиции недалеко от данной железной оси своей жизни.

2.

Урядник зашёл на телефонную станцию, поговорил немного с телефонисткой на коммутаторе и соединился по специальной линии с Московским уездным полицейским Управлением. Он вызвал фотографа и врача для обследования тела. Оба были его хорошими знакомыми и не один год работали вместе.

Митрофан Купавин долго работал в полиции. После окончания воинской службы он решил, что нет лучшего приложения для его способностей и сил. А способности были уникальными — на вверенной ему территории Митрофан передвигался с такой скоростью, что казалось, он одновременно присутствует сразу в нескольких местах. Поэтому контроль получался максимальный, и если что-нибудь происходило, то в течение нескольких минут он уже был на месте. К тому же, имея весёлый нрав, урядник ни минуты не мог обойтись без шутки, за что его любили сослуживцы.

Полюбили его и жители Новогиреево. Многие обитатели посёлка имели дело с ним при разных житейских происшествиях, и, поэтому, Купавин был для них олицетворением закона. Да и сам урядник любил во всём порядок и справедливость и по мере своих сил и возможностей заботился обо всех новогиреевцах.

Было ему немногим за пятьдесят лет, с небольшим пузцом, но ещё по-прежнему подтянутый, он пользовался всеобщим уважением. Удивительно здорово умел носить головной убор. Всегда ровно, точно на том месте, где и должен быть. Прямая линия носа Купавина точно делила его на две половины. Взгляд из-под светлых бровей лукавый и проницательный. Орёл, одним словом.

Иногда в его глазах проскальзывала искорка лукавства и недоверия. На своём веку он повидал разных жуликов и негодяев и знал, что от человеческого существа можно ожидать всякого.

Человек по своей природе слаб, размышлял Митрофан Васильевич. Его нужно жалеть — глядишь, он и безобразничать будет меньше. Много преступлений совершается по глупости или из-за обиды на несправедливость. Человек думает — раз меня обидели, то и я буду обижать. А ты сам уважай другого, и он обязательно будет уважать тебя. Но если кто жесток преднамеренно, то такие люди не заслуживают никакого снисхождения и здесь представитель закона должен быть суров.

Впрочем, настоящие преступники в посёлке встречались редко. Большинство событий происходило, как это всегда бывает на Руси, по бытовым причинам. Водка-матушка всему виной.

И что же это за особенная жидкость такая, от которой многое зависит на нашей родине. Цвета нет, запах неприятный — ни уму, ни сердцу. Но получается, что и уму и сердцу. Почти вода, а как притягивает к себе русского мужика. Просто ужас какой-то. Скольких на тот свет отправила — и не сосчитать.

Жил в Новогиреево один мелкий мужичишко — Мишка "Баламут", вот с кем Купавин намучился, так намучился. Мишка был небольшого роста с маленькими шкодливыми глазками, которые бегали по сторонам словно белка. Он принимал участие практически во всех происшествиях в посёлке. Работать "Баламут" не любил и поэтому ни на одном месте долго не задерживался. Жена Мишки — большая грузная баба терпела его только потому, что не было других вариантов, да и жалко балбеса, ведь пропадёт совсем. Сколько раз она жаловалась на пьянство мужа уряднику. И не сосчитать. Сколько раз Купавин пытался втолковывать "Баламуту", как надо жить достойно (что греха таить иногда и оплеух выдавал) — всё бестолку.

Странная штука русская душа. Испокон веку на Руси особенной любовью пользовались блаженные и калеки. Почему? Кто знает? Может, потому что бесконечно добр русский человек. Добр и жалостлив. А чем Мишка не калека? Калека и есть. И каждый раз, когда урядник тащил за шиворот "Баламута" в острог при Канцелярии господина пристава, где-то в глубине души старого вояки тлела искорка сочувствия.

Однажды, года два назад, Купавин летним вечером зашёл на почту. Что ему там понадобилось, он теперь уже и сам не помнил. Но непременно по делу. И, выйдя из здания, чтобы отправиться домой, он случайно оглянулся назад. Будто Господь его заставил. Что вы думаете? Конюшня, где располагались почтовые лошади, горела... Тихо так занялась с задней стенки. Митрофан Васильевич бросился обратно и скорее вывел испуганных лошадей, после чего побежал за подмогой.

Почтовые служащие, телеграфисты (среди них и Рябичкин), жители ближайших домов — все стали, чем только можно, тушить деревянную постройку. Пламя разгоралось и охватывало всё большую территорию, своими силами никак не справиться. Необходимо вызывать пожарную бригаду. Вот тут и пригодился Мишка, который болтался рядом, как всегда здорово выпивши. Тушить пожар он не мог — того и гляди, сам в огонь угодит. Решили отправить его в пожарное депо, благо бежать было недалеко. "Баламут" побожился, что всё сделает как надо. Неровной, но целеустремленной походкой направился в нужную сторону.

За всей суматохой, криками, гарью никто и не подумал воспользоваться телефоном, имеющимся на почте. У всех напрочь вылетело из головы, а ведь, казалось бы — чего проще.

Пожарный экипаж прибыл через час, когда тушить было в общем уже нечего. На дворе стояли тёплые летние дни, и сухое дерево горело, как порох. Слава Богу, Купавин успел вывести лошадей и все они, живые и невредимые, стояли в сторонке, боязливо поглядывая на догоравший огонь и прижимаясь поближе к людям. Всё понимали!

Как после происшествия рассказывал перемазанный сажей пожарник, дежуривший в тот день на пожарной каланче, дым он увидел минут за пять до выезда бригады. Густые кроны деревьев отгораживали почту, и лишь когда огонь охватил большую часть постройки и повалил густой чёрный дым, команда стала срочно собираться. Вот так.

Вы спросите, а где наш быстроногий гонец? И, безусловно, будете абсолютно правы. Где же он?

Когда стало ясно, что конюшню придётся строить новую, а ближайшие постройки люди спасли от огня, начали искать Мишку. Не приведи Господи, новая беда. А время было — полночь. Разделились на группы, прикинули, где он мог пойти, и отправились, вооружившись масляными фонарями.

Дело происходило в конце лета, и ночи стали совсем тёмными, только обычная для этого времени года россыпь звёзд на Млечном пути таинственно перемигивалась вверху. Разве тут найдёшь. И фонари освещают только дорогу под ногами. Обошли все улицы, по которым "Баламут" мог идти. Осмотрели все деревья, все кусты по дороге... Нет его. Как сквозь землю провалился. Что делать?..

— Может, он решил короткой дорогой, прямо через участки рвануть? — высказал предположение один из подростков, принимавших активное участие в тушении пожара и поисках.

— В такое время калитки у всех давно закрыты, не войдёшь, — возразил Митрофан Васильевич.

— Зачем в калитку? Перекувыркнулся через забор и всё. Мы так часто делаем, — мальчишка поглядывал на урядника озорными глазами.

— То-то я смотрю у тебя штаны все в заплатках, — улыбнулся в ответ Купавин. — Что ж пойдём по участкам смотреть.

Как вы думаете, нашли?.. Конечно, нашли! Юный следопыт оказался прав.

Минут через сорок те же мальчишки обнаружили Мишку, мирно посапывающего по другую сторону забора. Со стороны участка, вплотную примыкающего к пожарному депо. Ну не паразит ли? Он, вероятно, перемахнул забор этим самым кувырком, о котором говорил парнишка и, упав на куст полыни, моментально уснул.

— Что мне теперь с тобой делать, болван? — урядник с остервенением тряс смотрящего осоловелым взглядом пьяницу. Плюнул и потащил, ругаясь, в кутузку.

Два следующих месяца Мишка "Баламут" трудился на постройке новой конюшни. Вместе с почтовыми и нанятыми на средства общества строителями. И, главное, практически не пил, потому что Купавин каждый день после обеда выбирал время между своими делами и приходил проверить его. А урядника Мишка искренне боялся и потому старался на стройке изо всех сил. Но не мог же Митрофан Васильевич каждый день ходить за ним, как за маленьким ребёнком. Построили конюшню, хорошую просторную и запил на радостях Мишка пуще прежнего. Ему лишь бы повод был.

Или вот ещё была история с привидением. Явление духа умершего, так сказать. Прямо, как на модных нынче спиритических сеансах. Пришла такая мода из Америки на Запад, ну и потом к нам угодила естественно. Мы же в России всегда стараемся им подражать. Правда, с опозданием. Вместо того чтобы что-нибудь своё придумать. Да простит меня любезнейший читатель, ворчу по привычке.

Сделали как-то мальчишки в Торлецкой дубраве себе развлечение: добыли толстую крепкую верёвку и привязали её к дереву. С одной стороны к крепкому высокому суку, с другой закрепили палку, чтобы на ней сидеть. Получились большие размашистые качели. Ребята залезали друг другу на плечи, а оттуда на верёвку и раскачивались целый день, пока не стемнеет. Вся детвора из посёлка туда ходила.

Однажды осенним днём к вечеру, мальчишки пришли в Канцелярию пристава возбуждённые. Перебивая один другого громко начали рассказывать Штольцену о произошедшем:

— На наших качелях провидение!..

— Повешенный на верёвке!..

— В белом саване, как на покойниках!..

— Подождите, — спокойно сказал Иван Августович. — Давайте кто-нибудь один расскажет по порядку, а остальные помолчат немного. Вот ты, например.

Мальчик, на вид постарше остальных, шикнул на своих друзей и, кашлянув для солидности, начал:

— Мы сегодня решили сходить второй раз в дубраву покачаться. Хотели попробовать, как в темноте получится. Можно было и с факелами. Интересно же. Уже смеркаться начало, когда мы подходили. Вдруг видим — на нашей верёвке кто-то уже раскачивается: огромный, белый и ревёт, как медведь. Мы подумали — привидение. Испугались, конечно, немного. Решили Вам рассказать.

— Правильно сделали. Я, правда, материалист и в потусторонние силы не верю. Да и белые медведи в наших местах не водятся. Попробуем разобраться.

Штольцен позвал Купавина, как раз собравшегося пройтись по постам, проверить охрану.

— Митрофан Васильевич, тут ребятам призрак мешает на качелях качаться. Помогите, пожалуйста, — и передал уряднику суть происшествия.

— Ничего, если надо то и привидение арестуем, — улыбнулся Купавин и потрепал рыженького паренька по шевелюре. — Показывайте свои качели.

Когда урядник во главе шумной компании подошёл к дереву, никакого призрака уже и в помине не было.

— Вы не думайте, что нам померещилось, — не унимались ребята. — Не может же всем сразу одинаковое привидеться? Правда, было! Белое и завывало. Истинный крест!

— Согласен. Всем сразу не могло. Может, одному показалось, а другие просто поверили? А?

Мальчишки возмущенно зашумели.

— Ладно. Сейчас возьмём несколько охранников и прочешем ближнюю часть дубравы, до прудов. Если не найдём вашего призрака, то будем считать, что он покинул наш мир. Согласны?

Малость попритихшие ребята согласились. Что им оставалось делать? Хотя до страсти любопытно узнать, что это было. В таком возрасте каждый из нас хоть раз собирался со сверстниками тёмным вечером и пугал друзей страшными рассказами. А потом, вздрагивая при каждом шорохе, пробирался домой. Удивительно страшно и ужасно любопытно.

Так, выстроившись цепью, экспедиционеры прошли дубки, и вышли к берегу ближнего пруда. День, несмотря на разгулявшуюся осень, выдался тёплый и солнечный. Вода в пруду нагрелась и теперь, с наступлением сумерек, когда солнце спряталось, и воздух стал остывать, над водой стелился белёсый туман. Он словно вата поглощал окружающие звуки, и, казалось, обступающая людей явь находится где-то в стороне. Последние лучи, спрятавшегося за горизонт солнышка, подсвечивали волшебным пламенем белые языки испарений.

...На противоположном берегу пруда сидело привидение...

Все разом ахнули. Действительно: большое и белое, как говорили мальчишки. Призрак сидел неподвижно, склонив голову набок. Сквозь туман казалось, что он медленно раскачивается из стороны в сторону. У Купавина в глубине души что-то шевельнулось. Смутное подозрение.

— Делимся на две группы, — тихо проговорил урядник. — И осторожно обходим с разных сторон. Охранники впереди.

...Когда подошли совсем близко, привидение вдруг встрепенулось, подобрав полы белой одежды, и с уханьем понеслось в чащу. При том, смешно задирая мосластые ноги. Погоня продолжалась часа полтора. Думаю не нужно объяснять, что в роли призрака выступал Мишка. В ту пору он пытался трудиться в поселковой аптеке. Приносил из подсобного помещения огромные бутыли и ящики с ингредиентами для лекарств. Ему, как и всем работникам аптеки, полагался белый халат. Для изготовления лекарств требуется стерильность. А основная составляющая разных там настоек, какая? Медицинский спирт. "Баламуту" этого объяснять не нужно. Вот его и понесло на приключения. Детство, видите ли, вспомнил.

Ещё раз прошу прощения, уважаемый читатель. Что-то я увлёкся. Просто хотелось рассказать о рядовых происшествиях, случающихся в Новогиреево, о буднях Митрофана Васильевича. Да и Мишка очень уж типичный персонаж.

Итак, продолжим...

После телефонного звонка Купавин зашёл к Рябичкину на телеграф. Идти было близко, треть версты. Телеграф находился в одном здании с почтой и располагался недалеко от железнодорожной платформы. Полиция посёлка поддерживала связь с управлением и по телефону и через телеграф, только последний использовался для передачи самых важных и секретных сообщений. Так постепенно и зародились товарищеские отношения между урядником и телеграфистом.

Алексей Яковлевич Рябичкин был в канцелярии пристава своим человеком, и ни одно более-менее серьёзное расследование не обходилось без его участия. Молодой, активный, приверженец всех современных изобретений и новейших научных теорий, он запоем читал Конан-Дойля и увлекался криминалистикой и шифрованием информации — для чего был использован полицией при передаче секретных донесений в Уездное управление и жандармерию.

Неповторимое очарование юности светилось в его распахнутом навстречу жизни лице. Тёмные густые волосы, непоседливо вьющиеся от самых корней, Рябичкин зачёсывал со лба назад, а они снова пытались сбежать и прядями застилали глаза. Широкие брови, словно две, повернувшиеся друг к другу, запятые. Припухшие губы молодого человека совсем недавно бывшего отроком. И, главное, чистые открытые глаза, с удивлением взирающие на этот, полный чудес, мир.

Родился и жил Алексей в селе Ивановское, что находилась за имением Торлецких в стороне от дубравы. Село стало так называться, когда крестьяне в семнадцатом веке построили деревянную церковь Рождества Иоанна Предтечи. Шли годы, и теперь уже каменный храм радовал слух прихожан малиновым звоном своих колоколов. В семье Рябичкиных было семеро детей. Жили небогато, но дружно. Родители и братья с сёстрами душевно любили младшенького Алёшку и прощали ему большинство озорных выходок, а мальчишка был шустрый, везде совал свой маленький курносый нос. Видя такую прыть, отец в последствии и посоветовал ему обратить внимание на технику. Время было такое: "железный" век набирал обороты, и в любом деле старались применять механизмы. Так, в конце концов, Алексей и стал телеграфистом в дачном посёлке. Ему выдали форму, китель с нашивками и все сельские девушки были в него влюблены, но он был холоден, как лёд и гордо вышагивал по деревенским улицам домой с работы.

— Здравствуй, Алёша! — обратился к нему Купавин. — Слыхал про убийство возле болота?

— Да, уже наслышан! Слухи в нашем посёлке распространяются со скоростью звука. Соседка убитого рассказала о случившемся кондуктору конки, а тот уже разнёс по всем углам. Он посчитал своим долгом на каждой остановке рассказать об этом происшествии всем вновь вошедшим пассажирам. Мне, например, поведал молочник.

— Не знают, наверное, только будочники из отряда сельской стражи. Спят себе, как невинные дети, обняв ружьё.

— Вы вот всё шутите, Митрофан Васильевич, а как в таких условиях сохранить тайну расследования. А если нужная информация попадёт к преступнику и он затаится или, наоборот, решится на новое преступление. Тому, кто один раз переступил черту уже всё равно.

— Ничего, Алёша, ничего. Пока какой-то секретной информации не наблюдается — обычное убийство. Вот сейчас приедет врач, может он чего скажет. Единственная любопытная деталь которую я успел заметить — это потайной шкафчик с какой-то стеклянной трубкой с опилками. Похоже на фитюльки из современных изобретений.

— Митрофан Васильевич! — глядя по сторонам, с укоризной воскликнул Рябичкин, но за шумом телеграфных аппаратов вроде никто не слышал.

— Ну ладно, ладно. Ты когда сам посмотришь, может и узнаешь, что это. Ты же у нас будущий инженер.

Алексей Рябичкин грезил наукой. Он мечтал поступить учиться в Технологический институт в Санкт-Петербурге и этим летом хотел сдавать вступительные экзамены. А ещё он очень не любил убийства и вообще преступления. Алёша разумел человека венцом творения природы, и разрушать его он считал просто ужасным. Наоборот, весь ход развития прогресса должен служить во благо человеку, облегчать ему жизнь и насколько возможно увеличивать её продолжительность.

Наш телеграфист находился в том прекрасном возрасте, когда жизнь кажется бесконечной, наполненной удивительными открытиями и новыми впечатлениями. Ах, молодость, зачем ты проходишь?! Была бы ты, как весна и возвращалась снова и снова, чтобы человек, очнувшись от суровости жизни, как от зимы, мог опять восторженно полюбить этот мир...

Алексей умел и не боялся любить. Божественным высшим существом для него была Мария Ильинична Борисова — дочь известного в посёлке богача-мануфактурщика Ильи Лукича Борисова. Не влюбиться в такую девушку было невозможно: высокая, стройная, с длинными русыми волосами, с чувственными, словно розы утром, губами. Великолепные серо-зелёные глаза поглощали бездонными глубинами. Уголки были немного вытянуты, отчего они приобретали восточную миндалевидную форму. Потомки крымских ханов Гиреев передавали девятнадцатому веку свой привет. Ко всему прочему, Мария Ильинична была добра и спокойна характером, умела ценить хорошую шутку и верные дружеские отношения. Да что там говорить, она была первой красавицей в посёлке и самой завидной невестой.

Отец её — "тряпичник", как его звали в посёлке, Борисов имел собственную мануфактуру по производству тканей в Калязине, содержал мастерскую модной одежды, здесь же в собственном доме, и давал за Машенькой очень большое приданное.

Одним словом телеграфист пропадал. Жениться на такой невесте простому человеку было немыслимо, и при встрече с ней он всегда не знал, как быть и опускал глаза. Эта мысль была нестерпима для него, но всё же он не терял надежду. В планах Алексея было поступление в институт и получение звания инженера. При такой тяге к технике он чувствовал, что может добиться успеха на этом поприще и заработать состояние. Только бы Машенька дождалась его. При её красоте женихов было — хоть отбавляй, а Алексей, как назло, сам не мог никак ей открыться — мешала врождённая скромность. И от этого наш герой не спал ночами, страдал и надеялся.

Любовь, любовь, зачем ты дана нам господом? Когда весь мир сжимается в одну точку, которой является любимый человек, когда страдание и безмерное счастье находятся рядом и молниеносно переходят друг в друга, когда жизнь человека может или разбиться навсегда или годами сиять, как бриллиант — что ты такое?

От этих мыслей Алексея отвлёк урядник:

— Надо идти. Иван Августович ждёт нас. Да и врач, если не занят, доберётся из Москвы довольно быстро.

— Да, конечно, Митрофан Васильевич, — ответил Алёша. — Только сообщу начальнику и возьму инструменты.

Надо сказать, что Рябичкин сам сделал набор инструментов для снятия отпечатков пальцев и держал его на работе для таких вот случаев. Фотографу из Уездного управления оставалось только сделать их снимки.

Через пятнадцать минут урядник и детектив-телеграфист шагали вдоль Гиреевского проспекта по направлению к Торлецкой дубраве.

Алексей прижился в Канцелярии пристава, и, в последнее время, там его можно было встретить чаще, чем на телеграфе. Старший телеграфист был не очень этим доволен, но отказать в просьбе Штольцену не мог. Вот и разрывался Алексей между двумя работами. Народная молва в посёлке отреагировала мгновенно, и пошли разговоры о новом "сыскном агентстве". Интерес жителей к полиции всегда оставался неизменен. Загородная жизнь тиха и размерена, а если что и случалось, то без полиции не обойтись.

Любимым местом для обмена новостями и мнениями являлся ресторан на Гиреевском проспекте, где праздная публика весело проводила время. Это был большой дом, первый этаж которого, практически полностью, занимали два одинаковых больших зала, заставленные деревянными столами и стульями. На втором этаже находились отдельные кабинеты для желающих уединиться. Во всех помещениях было чистенько, столы застелены скатертями, сделанными из той же материи, что и занавески на окнах. Атмосфера располагала к приятному времяпрепровождению, и народу в заведении всегда хватало. Разных общественных сословий и разного достатка.

Здесь можно было услышать и увидеть примерно такой разговор...

— Я вам говорю, Штольцен у них голова, — громким шёпотом сообщал толстый господин в полосатой жилетке, из кармана которой торчала золотая цепочка от часов. — Телеграфист — руки, а урядник — ноги.

— Что же это вы их прямо на части расчленили? — ответствовал другой, сухощавый, в плотно застёгнутом мундире и с моноклем на правом глазу. — Если пользоваться вашей терминологией, я бы сказал по-другому: Штольцен — это сердце, телеграфист — голова, а Купавин — и руки, и ноги.

— Будет вам, ей Богу. Какая разница: кто на что похож. Главное, что у них ловко получается, — третий собеседник носил большую окладистую бороду, расчёсанную на две стороны, которой в данный момент и возил в салате "Оливье", так как нагнулся низко над столом.

Да, дорогой читатель, в том самом знаменитом на всю Москву салате "Оливье". Хотя, конечно, не совсем в том. Настоящий салат "Оливье" делался только в одном месте: в популярном трактире "Эрмитаж" на Трубной площади и нигде более. Всё остальное — попытки подделать оригинал. И попытки неудачные.

— Тут я с вами согласен. Все трое друг друга прекрасно дополняют, — кивнула полосатая жилетка. — Как-то всё у них само собой по местам расставляется.

— И заметьте, господа, — борода снова ринулась в салат, — Практически всегда с положительным результатом. Не везунчики ли. Положительно, я удивляюсь.

— Не надо торопиться, — скептически сказал монокль. — Втроём они работают не так уж давно, поглядим, что будет дальше. Вся ответственность лежит, естественно, на приставе. Если случиться осечка, то его погоны под ударом. Рябичкин вообще служащий телеграфа, а с урядника какой спрос — его задача за преступниками бегать.

Все трое помолчали, потом жилетка сказала:

— Давайте-ка лучше водочки выпьем. А? "Слёзы вдовы Поповой" я очень уважаю. За здоровье полицейских чинов.

Рука его потянулась к наполовину опорожнённой четвертной бутыли водки, стоящей посередине стола...

Не будем им мешать. Выйдем потихонечку из ресторана на крыльцо и отправимся по следам наших детективов.

3.

... К тому времени, когда Рябичкин и Купавин добрались до места происшествия, врач, фотограф и лекарский ученик были уже там. Коляска, на которой они приехали, стояла перед главным входом на участок. Рядом с ней собралась большая толпа зевак со всех краёв посёлка. Это, как всегда, были одни и те же люди, собирающиеся на все происшествия в Новогиреево. Любопытство и тайная радость, что это произошло с другими, полностью завладевало слабыми душами. Как только известие о каком-либо новом случае распространялось по посёлку, они тотчас неслись со всех ног. Жаль их. Эти люди и не догадывались, что у человека может существовать иная, духовная жизнь и ему по силам самому создавать события окружающего мира.

Становой пристав отрядил к главной калитке охранника, и тот не давал любопытным пройти на территорию дачи. Публике не оставалось ничего другого кроме как заглядывать за его спину и пытаться увидеть хоть что-нибудь.

Пробившись сквозь толпу, урядник и телеграфист вошли в дом. В руках у Рябичкина был небольшой чемоданчик с инструментом. Нёс он его, как новорожденного ребёнка, бережно и гордо. Гордиться действительно было чем — такого набора инструментов и химикатов не существовало более нигде в России. Он был уникален, ведь при его создании Алексей пользовался не только традиционными достижениями криминалистики, но и собственной смекалкой и обширными знаниями во многих областях науки. Митрофан Васильевич старался не уступать и тоже вышагивал важной походкой, так как считал чемоданчик их общим достижением и старался быть с ним, что называется — "в одном кадре". Хотя, конечно, даже само слово криминалистика было для него сродни китайским иероглифам. Но Купавин, как человек опытный, умел скрывать своё незнание за многозначительным молчанием.

Алексей же хорошо знал этот новомодный термин и много раз перечитал книжку одного следователя из Австрии, который и ввёл его в научное употребление. Труд назывался: "Руководство для судебных следователей, чинов жандармерии и полиции".

Основной причиной возникновения новой науки явилось появление в крупнейших развитых странах организованной преступности. Бороться с ней правоохранительным органам стало гораздо труднее, и без использования специальных знаний сделать это было практически невозможно. Сбор вещественных доказательств теперь опирался на знания других наук: химии, физики, баллистики и, конечно, медицины. И в России стали появляться судебные медики, специализирующиеся на использовании особых свойств крови или исследовании волос. Рябичкин старался не отставать от прогресса и ездил в Москву посещать научные библиотеки. Любопытство продолжало вести его по жизни.

Коллеги из Уездного управления только приступили к работе, и, после взаимных приветствий, каждый занялся своим делом. Фотограф зафиксировал положение тела, после чего убитого перевернули на спину. Белое с синеватым отливом лицо Чуприльцева имело крупные черты и немного вытянутую форму. Тёмные вьющиеся волосы облепили лоб, словно речные водоросли. Нос, и без того длиннее среднего, заострился и выглядел инородным предметом на общем фоне. В остановившихся глазах, широко раскрытых и ещё совсем недавно излучающих жизнь, застыло удивление. Никакого страха, а тем более ужаса, как об этом пишут в детективных романах, в них не было.

На груди Чуприльцева были две небольшие, но судя по количеству крови, серьёзные раны. Очевидно, это были следы от ударов ножом.

— Всего два удара, — сказал врач, — Как будто хирург оперировал. Лезвие ножа длинное, тонкое и отточено, как скальпель. Поэтому и края ран аккуратные без рваных кусков. Похоже, что здесь поработал профессионал.

— Скажите, — решил уточнить Штольцен, — Почему тогда не один удар?

— Профессионал, но всё же не врач. Видимо решил ударить ещё раз для верности. Хотя оба раза попал точно в сердце, оттого и крови столько. Фома, ты всё записываешь?

Лекарский ученик Фома имел своей обязанностью фиксировать все заключения своего начальника в медицинский отчёт, представляемый в Уездное полицейское управление. Доктора он боготворил и считал светилом медицины:

— Конечно, конечно. Всё записал, как положено, не извольте беспокоиться.

Фома был немного толстоват и неуклюж, но его пухлые пальчики быстро бегали по листу бумаги. Медицине он был предан по-настоящему и клятву Гиппократа считал высшим достижением человеческой цивилизации. Стать земским врачом — вот цель, которую ставил, родившийся в бедной семье, Фома. Надеяться можно было только на свои силы. В этом стремлении к самосовершенствованию у них с Рябичкиным было много общего, и возникла взаимная симпатия. К тому же, они были приблизительно одного возраста.

— По всей видимости, — продолжал врач, — Убийство произошло ночью, где-то между полуночью и двумя часами. Я могу ошибаться где-то на час или два, ведь окно было открыто всю ночь и в комнате стало довольно холодно. Химические процессы в организме покойного замедлились, а когда открыли окно, мы точно не знаем.

— Убийца, должно быть, обладал недюжинной силой, — пристав задумался... — Раны очень глубокие.

— Не обязательно, Иван Августович, — ответил доктор. — Если нож хорошо заточен, то такие повреждения мог сделать даже подросток. Или женщина.

— Вы так полагаете?

— Безусловно. Здесь более важно знание человеческой анатомии и точность удара.

— А что вы можете сказать об изначальном положении тела? Какие-то особенности.

— Скорее всего, смерть наступила почти мгновенно. Удары были нанесены быстро, и Чуприльцев успел только схватиться руками за рану и повалился вперёд. Убийца, очевидно, едва успел отскочить.

— И, чтобы не упасть, удержаться за край стола, — вставил Рябичкин. — И оставить отпечатки пальцев. Если, конечно, он не был в перчатках.

— Это уже по вашей с Митрофаном Васильевичем части. Вот и приступайте к осмотру.

— От себя ещё хотел бы добавить, — сказал доктор, — Что, вероятно, Чуприльцев знал своего убийцу, поскольку позволил ему подойти на расстояние удара и держался с ним открыто, так сказать, лицом к лицу.

— Безусловно. Я тоже подумал об этом. Будем определять круг знакомых убитого, — подытожил Штольцен.

Тем временем Рябичкин раскрыл свой заветный чемоданчик и начал доставать инструмент. На столе появились: большая лупа, банка с каким-то порошком и мягкая кисть для рисования акварелью. Комплектацией чемодана телеграфист занимался сам, используя знания, почерпнутые из книг по криминалистике и описаний похождений своего любимого литературного героя — Шерлока Холмса. Взяв лупу, Алексей Яковлевич начал осматривать комнату.

В подобных исследованиях Купавин всегда помогал своему юному товарищу. Он снял шинель, закатал по локоть рукава у кителя, взял со стола порошок и кисть и в таком виде ходил попятам за Рябичкиным.

Зачем он всегда закатывал рукава? Непонятно. Раков он, что ли, собирался ловить?..

На самом деле это означало высшую степень сосредоточенности. И делал своё дело урядник очень чётко и сноровисто. Когда Алексей находил отпечатки пальцев, Купавин макал кисточку в порошок и быстро обмахивал ею указанные места. На поверхности тотчас проступал рисунок папилляров, и уездному фотографу оставалось только сделать снимок. Для идентификации отпечатков часто качества фотографического снимка было недостаточно, и поэтому к отпечатку прикладывали чистый лист бумаги и прокатывали по нему валиком. В свой порошок Алексей добавлял угольную пыль, и качество изображений получалось очень хорошим.

Обследовав второй этаж дома таким способом, наши детективы спустились вниз. После кропотливого исследования всех помещений дома, собралась коллекция из отпечатков пальцев пяти разных людей. Штольцен сложил листки в папку с надписью "Дело Чуприльцева" и сказал:

— Алексей Яковлевич голубчик, будьте добры, снимите отпечатки с убитого. А вас, урядник, я попрошу сделать то же самое у соседей, обнаруживших тело. Возьмите чернильную подушечку, бумагу и отправляйтесь.

— Слушаюсь, господин пристав, — сказал Купавин и, взяв всё необходимое, вышел.

Фотограф и уездный врач с помощником тоже засобирались и раскланялись со Штольценом, отправившись назад в управление, а Рябичкин гремел инструментом на втором этаже, в кабинете убитого. Становой пристав в задумчивости прохаживался по гостиной.

Такие серьёзные преступления на его территории происходили нечасто, и Иван Августович был здорово озабочен. Он привык к порядку и теперь не найдёт себе покоя пока не докопается до сути произошедшего. Это означает бессонные ночи и бесконечные размышления об одном и том же. Где-то в глубине его души вспыхнула мигающая лампочка с нарисованным знаком вопроса, и она не даст покоя до конца расследования. Штольцен размеренно шагал от стены к стене вдоль большого обеденного стола и вдруг его взгляд упал на маленькое отверстие в половой доске возле стены. На крашенных досках оно было еле заметно, и могло быть дыркой от вывалившегося сучка. Пристав присел возле него и стал рассматривать. В это время вниз из кабинета спустился Рябичкин.

— Алёша, что ты думаешь об этом? — спросил Штольцен.

— Мне кажется, что это искусственное отверстие, — проговорил Рябичкин, рассматривая дырку в увеличительное стекло. — Края очень ровные и само отверстие имеет идеально круглую форму. Давайте отодвинем стол и осмотрим пол рядом с отверстием.

Вдвоем они отодвинули к окну стол и тщательно осмотрели весь пол вокруг. Немного подумав, Рябичкин открыл свой чемоданчик, достал отвёртку и подцепил плинтус, прикрывающий половые доски возле стены. Тот удивительно легко отделился от пола. Алексей перешёл к другой стене и повторил то же самое. Затем он достал какой-то металлический крючок и боком всунул его в отверстие в полу.

— Иван Августович, сойдите, пожалуйста, с этих половых досок в сторону, — попросил он Штольцена.

Когда пристав отошёл, Рябичкин с силой потянул крюк вверх и целый блок досок без малейшего шума стал подниматься. Охранник, стоящий возле входной двери дачи, смотрел на это, слегка приоткрыв рот от удивления. Теперь доски стояли вертикально, прислонённые к противоположной стене комнаты, а в полу зияло отверстие, величиной с дверной проём, и вниз в темноту уходили узкие ступеньки.

— Это подвал, — сказал Алексей. — Но почему-то вход в него замаскирован. Очевидно, там держат не только банки с солениями и домашнее вино.

— Да, вы правы. Надо спуститься и посмотреть, нет ли выключателя.

Телеграфист достал из чемоданчика длинные охотничьи спички и зажёг одну, после чего стал аккуратно спускаться вниз. В тусклом свете обнаружилось небольшое помещение с низким потолком, посередине стоял стол, над которым висела электрическая лампочка. Посмотрев по сторонам, Алексей увидел выключатель и щелкнул им. Комнатка озарилась ярким светом, и стало хорошо видно всё её содержимое. Кроме стола из мебели был только табурет и стеллажи, стоящие вдоль стен. На полках стояли стеклянные банки, пробирки, реторты и другие стеклянные сосуды разных форм. Некоторые из них были наполнены какими-то порошками и закрыты пробками. На нижней полке стояла горелка на сухом спирте. Рябичкин с интересом разглядывал предметы, явно восхищаясь собранной здесь коллекцией. Это была настоящая, хорошо оснащённая химическая лаборатория.

— Иван Августович, спускайтесь сюда поскорее! Вы здесь такое увидите! — с энтузиазмом воскликнул Алексей.

Но Штольцен уже и сам, без приглашения, спускался вниз.

— Да-с, — сказал он.— Лаборатория не хуже чем в университете. Передовой рубеж науки.

На столе стояли: микроскоп и различные приспособления для крепления сосудов, поверхность стола в нескольких местах была прожжена кислотой. Рябичкин прильнул к окуляру микроскопа и что-то там разглядывал.

— Какие-то кристаллы, — сказал он. — По внешнему виду трудно определить, что это за вещество.

— Ну, а вообще что скажете, Алексей Яковлевич. Что это за таинственный храм науки.

— Я просто в восхищении, Иван Августович. Такого количества экспериментального оборудования я ещё никогда не видел. Убитый Чуприльцев серьёзно занимался научными исследованиями и прекрасно оборудовал свою лабораторию. А в особенности привлекает внимание стеклянный прибор с опилками из потайного шкафчика в кабинете. Да и всё остальное.

— С этим прибором я попрошу вас разобраться поточнее. Съездите в Москву, зайдите в научные библиотеки, посоветуйтесь с учёными из университета. Необходимые для этого бумаги я вам напишу. Покажите им фотографии Чуприльцева, вдруг кто-нибудь из них знает его.

— Меня вот что удивляет, — продолжил Рябичкин, — Мы не нашли никаких записей. Если Чуприльцев действительно учёный, то он должен обязательно вести дневник своих экспериментов. Современная наука довольно сложна, и невозможно всё держать в голове, без формул и таблиц сейчас не обойтись.

— Вы хотите сказать, что за его дневниками и охотился убийца.

— Вероятнее всего. Вы же знаете, Иван Августович, наука движется вперёд семимильными шагами. Внедрение в жизнь открытий приносит колоссальные деньги.

— Согласен с вами. Многие изобретения принесли их авторам или людям, купившим их, целые состояния. ...Получается, что Чуприльцев — изобретатель. Это, конечно, большая честь для Новогиреево, что такой человек поселился у нас, но то, что его здесь убили...

В этот момент во входной проём сверху заглянул Купавин, он только что вернулся от соседей с отпечатками их пальцев. Урядник с удивлением оглядел подвальное помещение, присвистнул и сказал:

— Ну, Алексей Яковлевич, тебе здесь раздолье. Эти игрушки для тебя словно сладкий сахар.

— Сейчас не до шуток, Митрофан Васильевич, — строго сказал Штольцен. — Пора двигаться дальше. Помогите мне вылезти.

Когда пристав с телеграфистом поднялись в гостиную, Штольцен подошёл к окну и стал размышлять. В его исполнении это выглядело, как перенос тяжести тела с пятки на носок и обратно — нормальное состояние задумчивости, к которому привыкли все знакомые. В такие минуты обращаться к нему было бесполезно. Через несколько минут он сказал:

— Предлагаю такой план действий, господа. Вы, Алексей Яковлевич, завтра же отправляйтесь в Москву и поговорите с учёными. Возьмите с собой образцы химических веществ из подвала и немного металлических опилок из приборчика в кабинете. Постарайтесь сделать их химический анализ. А вы, Митрофан Васильевич, опечатайте дом, пожалуйста; выставьте охрану по периметру участка; организуйте наружное наблюдение за домом соседей и за ними самими и начинайте опрос населения посёлка по Чуприльцеву — его связи, знакомства, места, где он часто бывал. Вас новогиреевцы хорошо знают и даже любят, и, надеюсь, будут с вами откровенны. Ну, а я отправлюсь в Управление, побеседую с исправником, заберу фотографии и медицинское заключение и поработаю в архиве.

— Так точно, господин пристав, — Купавин принялся одевать шинель.

— Иван Августович, можно я помогу Митрофану Васильевичу при опросе населения и схожу к господину Борисову, когда вернусь из Москвы, — сказал Рябичкин, покраснев и потупив глаза.

Штольцен переглянулся с Купавиным, улыбнулся в усы, кивнул утвердительно телеграфисту и, сложив в папку все бумаги, исчез в дверях.

4.

Из-за занавески второго этажа соседней дачи за домом Чуприльцева неотрывно следили глаза. Они были серо-голубого цвета и глядели колко, внимательно. Ни одно действие полиции не было пропущено. На дворе стоял май, листвы на деревьях почти не было, а воздух был так чист и прозрачен, что можно разглядеть жаворонка высоко в небе. Глаза принадлежали уже знакомой нам хозяйке дачи, обнаружившей преступление. Что двигало ею — простое любопытство или что-то другое? Какие мысли скрывались в этой прелестной, с утончёнными линиями, женской головке? Она перевела глаза вверх, на небо, — с запада медленно надвигалась небольшая, но чёрная туча. Будет буря!..

Ветер стал сильнее, и вместе с ним в душу проникало тревожное ожидание надвигающейся беды. Синички, тут и там мелькающие по кустам, притихли. На время ненастья даже это беспокойное племя, которому пора строить гнёзда и выводить птенцов, прекратило свой призывный пересвист, раздававшийся со всех сторон, где есть деревья и кусты — там, где их жизнь начинается заново. Но лишь на время. Нет такой силы, которая сможет остановить торжество новой жизни. Пришла весна! Пришла! ...И, слава Богу!..

Верхушки деревьев синхронно склонились в одну сторону, как будто невидимая колоссальная рука властно прижала их к земле. Парк внезапно зашумел, забеспокоился. Но никто не собирался сдаваться. Деревья сгибались под порывами ветра и выпрямлялись вновь. Все, кроме дубов. Великаны, словно русские богатыри, стойко принимали удары, могучей грудью закрывая маленьких.

А потом, также внезапно, всё стихло. Наступило затишье, но птицы не спешили снова переговариваться — они знали, что опасность ещё не миновала.

И в этой паузе случайно проходящий парком человек мог бы увидеть, что за домом Чуприльцева наблюдают ещё одни глаза, совсем другие — чёрные. Неотрывно, спокойно, не мигая. Так выглядит воронёный клинок, как этот взгляд. Хозяин глаз стоял, спрятавшись за дубом на краю парка. Между дубом и забором дачи находился только край болота, заросший осокой человеку в пояс. Наблюдателя можно было заметить со стороны усадьбы Торлецких или с запада, со стороны болота. Но людей вокруг не было. Окраина посёлка, граничащая с дубравой, вообще была малолюдным местом. Главная жизнь бурлила в Новогиреево с другой стороны — там, где железнодорожная станция.

Человек был одет в лёгкое чёрное пальто. Без головного убора. Прислонившись к стволу дерева, он словно хотел слиться с великаном воедино, но красавец дуб со сморщенной колючей корой не подпускал его близко. Так они и стояли.

Туча приближалась. Становилось всё темнее и темнее. И вот уже первые капли упали на землю. Ветер, с возрастающей силой, зашумел в траве и побежал по ней, взволновал, раскидал во все стороны. А вверху под кронами деревьев притаилась тишина. И вдруг яркая вспышка разорвала скопившийся мрак и белая молния, словно зубы пилы, соединила небо и землю и пропала, оставив природу в немом изумлении.

Лицо человека застыло, словно белая маска и на мгновение надменность его исчезла, и проступил страх. Обыкновенный детский страх и неуверенность. Но мгновение прошло, и снова темень упала на землю. Простучали несколько секунд, и воздух сотряс мощный раскат грома. Звук был неспешный, переливчатый и свободный. Такой же мощный и свободный, как эти величественные деревья. И кто только это выдумал, что дуб символ глупости? Нет! Эти великолепные растения символизируют мудрость и свободу. Да здравствуют дубы! Слава им! Как удивительно гармонична природа, как сочетаются гроза и эти деревья, какую гамму чувств вызывают они в душе. И веру, веру в справедливость и победу добра над злом.

Хлынул ливень. Воды было столько, что ветви растений моментально потяжелели, набухли и пригнулись к земле. Согнулся от дождя и человек в чёрном. Он развернулся и поспешно пошёл вглубь парка, оставляя на моментально промокшей земле следы...

5.

На следующий день Штольцен, одетый в свой лучший мундир, стоял перед подъездом здания, на вывеске которого было написано:

Полицейское Управленiе.

Вывеска отсвечивала хорошей медью и сияла до такой степени, что в лучах яркого весеннего солнца привлекала внимание любого, подошедшего к ней. С противоположной стороны двери располагался городовой и блестел не меньше. Видно было, как гордость за доверенный пост распирает его изнутри. Густые усы с энтузиазмом топорщились в разные стороны, и, казалось, под носом у городового заснул, вытянувшись, колючий ёжик.

Каменное здание полицейского управления располагалось в центре Москвы и имело в высоту пять этажей. Для того времени это была действительно величественная постройка, один вид которой заставлял почувствовать уважение к располагающейся там организации. Лепнина, украшающая фасад здания. Большие окна, скрывающие лестничные пролёты. Длинный балкон второго этажа, опоясывающий всё здание по периметру и симпатичный цокольный этаж. Всё это представляло, безусловно, художественную ценность. Покрашено здание было в цвет морской волны, что очень гармонировало с прекрасным весенним днём.

Городовой отдал честь становому приставу, и Иван Августович прошёл в холл первого этажа. Перед лестницей, ведущей на верхние этажи, уже прохаживался помощник исправника, оповещённый по телефону из Новогиреево и ожидающий пристава с самого утра.

— Здравствуйте, господин Штольцен, — приветствовал он. — С нетерпением ожидаем Вас. Есть новости и крайне интересные. Пожалуйте за мной в кабинет господина исправника.

Штольцен приложил руку к фуражке, поздоровался и вслед за помощником стал подниматься по лестнице на второй этаж. Их шаги гулко отдавались в огромном холле, и эхо пошло гулять по коридорам. Вообще в здании было тихо, но Ивану Августовичу казалось, что помимо звука своих шагов он слышит скрежет огромных металлических шестерёнок — это работал механизм полицейской машины, верхняя часть которой располагается здесь, а остальные разбросаны по всей необъятной Российской империи. Она не знает усталости и работает днём и ночью. Огромнейшее число людей задействовано в ней и он, Штольцен, является всего лишь маленьким винтиком. Но вся эта махина и состоит из таких винтиков, которые важны для неё, и каждый играет свою нужную роль. От таких мыслей Ивану Августовичу стало как-то спокойней, а его вера в торжество справедливости, потревоженная раздумьем, зашевелилась в глубине души и удовлетворённо затихла.

Кабинет исправника располагался прямо в конце длинного коридора. От лестницы к нему вела красная ковровая дорожка с широкими зелёными полосами по краям. Человек, идущий на приём, за два десятка секунд пути должен ощутить благоговейный трепет перед хозяином кабинета. На высокой двухстворчатой двери в конце коридора, обитой красной кожей, висела табличка с золотыми буквами:

Исправникъ Полицейскаго Управленiя.

Войдя в дверь, Штольцен и помощник исправника оказались в небольшой комнате, заставленной стеклянными шкафами с бумагами. За столом сидел младший полицейский чин и с интересом смотрел в сторону вошедших.

— Доложите Андрею Петровичу, — сказал помощник исправника секретарю, — Что прибыл господин становой пристав из Новогиреево.

Секретарь молча встал и скрылся за дверью в другом конце комнатки. Через минуту он появился обратно.

— Прошу вас, господа. Его превосходительство ждёт вас.

Кабинет исправника был просто огромным. Посередине стоял большой письменный стол, расположенный в виде буквы "т"; вдоль стола на полу лежала ковровая дорожка, наподобие той, которая была в коридоре; по стенам висели портреты Его Императорского Величества Николая II и членов царской семьи, а также министра внутренних дел. Во главе стола восседал сам господин исправник.

Андрей Петрович Соловко был человеком грузным с большим круглым лицом и роскошными длинными усами, направленными, как стрелки часов, в разные стороны. Мундир его украшали многочисленные ордена, говорящие о заслугах перед Отечеством. Исправник довольно холодно посмотрел на вошедших.

Надо сказать, Штольцен недолюбливал своего начальника и к его орденам и заслугам относился скептически. Конечно, он не показывал этого явно, но исправник своим звериным чутьём чувствовал это и отвечал приставу взаимной недоброжелательностью. Соловко был карьеристом "с большой буквы" и в достижении своих целей не чурался никаких методов. Там, где было нужно он "шёл по головам", действовал нахально и напористо. Но, зная отменные профессиональные качества Ивана Августовича и его самоотверженное отношение к работе, вынужден был пока мириться с ним. Соловко использовал результаты работы пристава в своих интересах, докладывая о них в министерство, как о своих собственных.

— Здравствуйте, Ваше превосходительство, — первым поздоровался Штольцен. — Прибыл по поводу преступления, совершённого у нас в Новогиреево.

— Здравствуйте, господа. Садитесь, — ответил Соловко. — Николай Терентьевич, доложите информацию, собранную нашими сотрудниками.

Помощник исправника Николай Терентьевич Корнев открыл принесённую с собой папочку, достал из неё бумаги и сказал:

— На основании доставленных с места преступления фотографий и отпечатков пальцев убитого наши сотрудники провели анализ в архиве Министерства внутренних дел, но среди уголовных элементов так называемый господин Чуприльцев идентифицирован не был. Тогда мы решили обратиться в Охранное отделение и, по просьбе Андрея Петровича, господин товарищ министра разрешил нам поработать с их документами. И вот здесь-то нас ожидал сюрприз... Никакой он не Чуприльцев, а Феликс Гофер — член запрещённой организации "Народная воля"! Так-то вот, Иван Августович!.. Основная часть народовольцев разгромлена нашими петербургскими коллегами, но по России ещё остались отдельные ячейки, и чего ожидать от них одному богу известно. Всё зависит от конкретных руководителей. В результате опасность для государства возросла ещё больше.

— Теперь это дело взято под контроль Охранным отделением департамента полиции, — сказал Соловко, — А непосредственное расследование будем проводить мы. Нехорошо получается, господин пристав, я должен выразить Вам своё неудовольствие. Надо тщательней проверять каждого человека, проживающего на вверенной вам территории. Документы должны быть в порядке.

Возникла небольшая пауза, как говорят — "тихий ангел пролетел". Все молчали...

— Прошу прощения, Андрей Петрович, — нарушил тишину Штольцен, — Но документы у желающих приобрести дачу в Новогиреево сначала проверяются в конторе, расположенной в Петровском пассаже при регистрации заявок. Вторично проверка осуществляется уже у нас в посёлке в конторе Общества по благоустройству, когда человек приезжает осматривать свой участок.

— Значит, необходима третья проверка со стороны канцелярии пристава. Сейчас положение в Российском государстве таково, что контроль должен быть повсеместным. Неблагонадежных необходимо выявлять и строго следить за ними. Эти "революционщики" пусть борются за свободу в тюремном каземате.

— Будет исполнено, господин исправник, — сказал Штольцен. — Я поговорю с Александром Ивановичем Торлецким, чтобы он, как устроитель дачного посёлка, распорядился об обязательном присутствии полицейского урядника при приёме новых жителей посёлка. И конечно, мы проверим всех уже проживающих.

— Управление, со своей стороны, обеспечит вам всяческую поддержку в расследовании этого дела, — решил немного смягчить атмосферу в кабинете Корнев. — В первую очередь хорошо было бы выяснить, в одиночку ли действовал Гофер или у него имеются сообщники. Насколько я понимаю, в его подвальной лаборатории бомбы обнаружено не было и составляющих для её изготовления тоже.

— Для создания взрывных устройств в том виде, с которым полиции приходилось иметь дело, нет, — ответил пристав. — Но кто знает, может они уже изобрели что-то новое. Единственным подозрительным предметом является стеклянная трубка с металлическими опилками, найденная в сейфе.

— Вот именно. Может быть бомба уже изготовлена, нам нельзя терять время.

— Я уже сегодня отправил Рябичкина в Московский университет для консультаций с учёными. Этот молодой человек работает у нас в посёлке телеграфистом, очень увлекается наукой и следит за всеми новейшими изобретениями. Мы довольно часто прибегаем к его помощи. Например, Алексей шифрует секретные телеграфные сообщения, поступающие к вам. Родился он в соседней деревне Ивановское, там живет с родителями и братьями-сёстрами. Человек проверенный — не подведёт. С другой стороны мой помощник, урядник Купавин, начал опрос населения посёлка.

— Итак, — подвёл итог Соловко, — Как можно быстрее ведите расследование, привлекайте все возможные силы и средства. Я лично ходатайствую в министерство о выделении дополнительной должности для вашей канцелярии. Пусть этот ваш Рябичкин переходит работать в полицию. Он должен все свои способности и всё время сосредоточить на расследовании и не отвлекаться ни на что другое. Идите, господин Штольцен, и немедленно приступайте к активным действиям. О ходе расследования постоянно сообщайте мне или моему помощнику. Прощайте.

Расставшись с исправником, Штольцен и Корнев вышли из кабинета и, пройдя коридор, стали спускаться по лестнице. На душе у пристава было тревожно. В это неспокойное время связываться с политикой ему совершенно не хотелось, и расследование не предвещало ничего хорошего. Не было в стране столь любимого им порядка. Во власть всё больше приходили далеко не самые лучшие люди; дворянство вырождалось; процветала жажда лёгких денег, славы и карьеризм; понятие чести и достоинства уходили на второй план. Даже такой хорошо отлаженный механизм полицейской системы можно развалить сверху, с головы.

Взглянув на молча шагавшего рядом Корнева, Штольцен понял, что такие же мысли мучают и его. Лицо Николая Терентьевича имело серьёзное и, вместе с тем, грустное выражение. Помощник исправника, как честный человек, всё с большим трудом уживался со своим начальником. Он молча терпел его выходки и старался подстраиваться. Но будущее России тревожило и его.

— Ну что же, Иван Августович, — подойдя к входной двери, сказал Корнев, — Желаю вам успехов в расследовании. Видите, и нам с вами приходится лечить эту революционную заразу. Звоните если что, я всегда к вашим услугам.

— Спасибо, Николай Терентьевич. А я вам желаю терпения и терпения. Надеюсь, что мы вскоре увидимся. Честь имею.

Дверь за Штольценом захлопнулась, и он вышел на улицу. Светило яркое весеннее солнце, а тёплый майский ветер раскачивал верхушки деревьев перед зданием управления.

Вздохнув, пристав уселся в коляску и поехал домой в Новогиреево.

6.

За несколько дней до описываемых событий гулким прохладным утром по главной улице небольшой английской деревеньки неподалёку от Ноттингема шагали двое коренастых мужчин. Солнце ещё не взошло, и с реки тянуло сыростью. Мужчины поплотнее запахнули свои куртки и поглубже натянули картузы. Таких рыжеволосых сельских парней можно встретить повсюду в старушке Англии. Одного из них звали Патрик, другого Иеремия.

Туман постепенно начал уходить с реки, оголяя растущие возле неё вековые ивы. Ветви деревьев низко склонились над водой, и течение играло листьями, заставляя их трепетать и, отрываясь, уходить в глубину, в прозрачные тяжёлые волны.

На берегу мужчин ждала лодка, на которой им предстояло отправиться в длинное путешествие. Полноводный Трент медленно нёс свои воды в сторону Ноттингема. В городе они сядут на пароход и покинут свою родную Англию. Никогда в жизни они ещё не покидали её и, поэтому, начинали своё путешествие с тревогой.

Леса по берегам реки были такими родными, и сердце сжималось от мысли о расставании. Именно здесь, по легенде, вершил свои славные дела справедливый разбойник Робин Гуд, и дух свободы навсегда поселился на этой земле. Жители окрестных мест беззаветно любили свою природу и хотели жить с ней в единстве, ничего не меняя. Они вели крестьянское хозяйство, держали коров, овец и птицу. Поля давали обильный урожай. Были здесь и ремесленники, вручную создающие крепкую добротную ткань и из неё крепкую же одежду, которую потом обменивали на продукты. Такая жизнь вполне устраивала их — это было тихое счастье.

Но мир вокруг изменился. Человек не хотел жить простым трудом и постоянно что-то выдумывал, чтобы облегчить себе работу. Он беззастенчиво менял природу, уничтожая созданное не им. Какое он имел на это право? Почему возложил на себя божественные функции?

Иеремия вспомнил, как днём раньше их позвал глава деревенской общины и сказал, что получил известие о новом дьявольском изобретении, которое, возможно, причинит большой вред матушке-природе. Их единомышленники взывают о помощи — у них сейчас не хватает людей. Многие находятся в тюрьме или ссылке.

"Мы должны помешать этому", — сказал глава. — "По старым законам нашей общины ничего не должно мешать гармонии природы и человека, и люди обязаны, как делали это наши деды, уничтожить дьявольское семя. Для этого я выбрал тебя и Патрика, как самых надёжных и сильных. Путь предстоит неблизкий и тяжёлый. Нет гарантии, что вы вернётесь живыми, и я обязан спросить вашего согласия".

Конечно, они согласились и вот теперь, энергично работая вёслами, гнали свою лодку к городской пристани. Ноттингем был уже виден за поворотом реки, где утренний туман совсем исчез, а там и до городской пристани оставалось недалеко. Патрик и Иеремия переглянулись, как будто для того, чтобы ещё раз убедиться в твердости намерений, кивнули друг другу и вновь взмахнули вёслами...

Впереди их ждала огромная и загадочная страна — Россия...

7.

Было восемь часов вечера, когда Рябичкин сошёл на платформу Новогиреево с поезда, идущего из Москвы. Звонко простучали его ботинки по металлической лесенке вагона, и дышащий паром гигантский паровоз начал медленно набирать ход. Машинист дал свисток, и раскалённая махина с колоссальным грохотом продолжила свой путь.

Один только вид этого железного чудовища мог испугать кого угодно. Огромные заклёпки, скрепляющие листы металла, мощные поршни кривошипно-шатунного механизма, пар, со свистом вырывающийся из трубы и прогибающиеся под многотонной тяжестью рельсы — всё это вызывало трепет у людей, находящихся на платформе. Трудно поверить, что это создание рук человеческих. Некоторые крестились и шептали слова молитвы, а женщины крепче прижимали к себе детей. Потом все долго провожали взглядом удаляющийся состав, словно там, вдали от них, на безопасном уже расстоянии поезд мог выкинуть ещё какой-нибудь фокус. Но, так и не дождавшись, они стали шумно обсуждать достоинства и недостатки техники и прогресса.

Железнодорожная платформа была сооружена по договоренности с правлением Московско-Нижегородской железной дороги. И, признаться, была чудо как хороша. Торлецкий, обладающий великолепным коммерческим чутьём, делал всё для привлечения будущих дачников. Прекрасные природные условия, пересечённая чистыми водоемами равнинная местность, бесперебойная торговля продовольственными товарами и особенно молочными продуктами — все это способствовало образованию своеобразного ореола популярности вокруг поселка. Особенно много народу съезжалось летом. Господа со средствами и простые студенты, знаменитые артисты и художники, коммерсанты и спортсмэны. Люди из окружающих деревень старались устроиться сюда на работу: столяром, землекопом, да мало ли работы кругом. Дачная жизнь манила всех.

Ощущение летнего отдыха возникало, начинаясь со станции. Симпатичная деревянная постройка содержалась в идеальной чистоте. К основному зданию вокзала примыкали два крыла, представляющие собой ряды лавок, закрытые навесом. По виду их трудно было отличить от резных садовых беседок. Люди, ожидающие поезда, с удовольствием устраивались в них. Каждое крыло заканчивалось небольшим домиком в три окна, сильно напоминающим башню средневекового замка. Особое сходство придавали зубцы, расположенные по периметру крыши. К дальним стенкам домиков крепились мачты фонарей электрического света. Ночью их яркости вполне хватало для освещения всей платформы, и поздние пассажиры поездов комфортно вышагивали по деревянному настилу. Никто никуда не торопился, загородное существование располагало к неспешности и покою. Этому же способствовали два городовых, постоянно дежуривших здесь. Они принадлежали к железнодорожной полиции и непосредственно Штольцену не подчинялись, но прекрасно знали сослуживцев пристава и, в случае необходимости, с удовольствием помогали им. Вот и теперь, узнав, козырнули Рябичкину.

Алексей Яковлевич кивнул в ответ, прошёл через станционное здание и оказался на площади. То было самое шумное и многолюдное место в Новогиреево. Справа стояли извозчики, готовые домчать пассажиров, сошедших с поезда, до их домов или до ресторана или ещё "куда прикажут", лишь бы не забывали расплачиваться. Прямо напротив станции начинались центральные улицы посёлка: Гиреевский проспект, Александровский проспект и Манежный. Самые богатые жители старались селиться здесь — кто поближе к станции, кто подальше. В начале Гиреевского проспекта были почта и телеграф, а чуть подальше булочная и пекарня. Жизнь бурлила здесь и растекалась по прямым проспектам волнами людских желаний и страстей. Каждый новый или потенциальный житель посёлка именно отсюда начинал своё знакомство с ним. А ведь, как все мы хорошо знаем, запоминается первое и последнее, поэтому станционная площадь была своеобразной визитной карточкой Новогиреево, её душой и сердцем.

Телеграфист (теперь возможно уже бывший) решил пройтись пешком до Баронского проспекта, где располагалась канцелярия станового пристава. По взаимной договорённости с Купавиным, они вместе должны были придти туда вечером, как только разберутся со своими поручениями. Алёша шёл быстро, ему не терпелось поделиться своими впечатлениями. Он был бесконечно благодарен за рекомендательное письмо Штольцена. Ещё бы! Он разговаривал с самим Жуковским, побывал на физической и химической кафедрах Московского университета и был допущен в лабораторные корпуса. Каких только приборов он не увидел. Это самый передовой край российской науки! Казалось, что даже воздух здесь пропитан стремлением к поиску нового. А какие люди работают в университете. Настоящие учёные.

Рябичкин так размечтался, что едва не угодил под копыта лошади, впряжённой в обогнавший его экипаж. Кучер, ругаясь на него, обернулся и, тряся в негодовании клочковатой бородой, прикрикнул на свою пегую кобылку и коляска помчалась дальше. На пассажирском сидении позади возницы расположился один из самых известных и богатых людей в Новогиреево — Илья Лукич Борисов. Высокий дородный господин в цилиндре, прекрасно пошитом пальто из английского сукна, в лайковых перчатках и с белым шарфом на шее. Он более всего походил на какого-нибудь богатого буржуа из центральной Европы. Лицо его было правильной формы, с лихо закрученными шикарными усами и умными карими глазами. И только нос был по-настоящему русский. Выражаясь народным языком — "картошкой". Вся фигура законодателя женских мод в посёлке излучала энергичность и уверенность в своих силах.

На сидении рядом с Борисовым располагался человек, имеющий совершенно другую внешность. Нос его наоборот был длинный и тонкий, с чуткими трепещущими крыльями, торчащий вперёд, как лезвие кинжала. В этом не было ничего удивительного, ведь он родился в Италии, и звали его Мауро Боццони. Он был художником и "архитектором одежды", как сам называл свою профессию. По-русски он говорил очень плохо и предпочитал общаться на французском, распространённом в то время среди высшего общества. В посёлке итальянец появился сравнительно недавно, и откуда его взял Борисов никто толком не знал. Однако жил Боццони в доме у "тряпичника" и помогал ему и Машеньке Борисовой создавать платья по последней европейской моде.

Ах, Машенька, Машенька! Какими глазами она смотрела на итальянца, как внимательно и усердно слушала его. Боццони, как любой истинный итальянец, умел завораживать женщин. Его тёмные выразительные глаза под разлётом чёрных бровей искрились тайной и поражали наповал женское сердце. Певучий, музыкальный. Его голос проникал в самые сокровенные уголки души. Для наших северных женщин очень трудно устоять перед обаянием теплой солнечной Италии. Они с лёгкостью приписывают южным мужчинам те черты, которых, может быть, и нет в действительности, но которые они так хотят видеть. Воображение рисует прекрасных благородных принцев, готовых ради любви на всё. Но как оно порой бывает предательски обманчиво. Так и Машенька Борисова была очарована модельером, живущим в их семье, как и любая бы другая бывшая на её месте.

Обо всём этом знал, а что не знал, то предчувствовал, Рябичкин, и на душе у него было жутко тоскливо. Он сразу же невзлюбил итальянца и, сам про себя, приписывал ему всевозможные человеческие пороки и мечтал лишь о том, чтобы Боццони поскорее убрался бы к себе в Италию (конечно один, без Маши).

И теперь, когда коляска с Ильёй Лукичём и Боццони промчалась мимо, Алексей посмотрел им вслед, вздохнул и спустился с высот научных мечтаний на бренную землю. Он остановился, вздохнул ещё раз и постоял так несколько минут. Господь испытывал его. После радостного настроения в душу заползла грусть и, похоже, собиралась остаться там надолго. Но молодость, молодость брала свои права смело и без сомнений. Рябичкин встрепенулся и посмотрел по сторонам. ...Весёлое весеннее солнце клонилось к закату, чтобы завтра снова воссиять над землёй, первые листочки распускались на деревьях и кустах, неугомонные птицы шумели повсюду, природа пела оду жизни и любви.

"Никому её ни за что не отдам!" — подумал Алёша и, улыбнувшись своим словам, бодро зашагал дальше.

Когда он подходил к канцелярии, то увидел через окно уже сидящих за столом и дожидающихся его Штольцена и Купавина. Свет ещё не включали, и в комнате царил легкий полумрак. Добротное бревенчатое здание внушало тихое уважение своей чистотой и правильностью формы. Дом был достаточно большой, построенный по классическим канонам того времени, и лишь легкая остроконечная башенка, располагающаяся справа от входа на веранду, придавала воздушности всей конструкции и запоминалась посетителям надолго. В глубине двора располагался небольшой, но надёжный флигель для арестантов. Сейчас он был пуст и не охранялся, а возле входа в основное здание стоял, изредка переминаясь с ноги на ногу, охранник.

Алексей легко взбежал по ступенькам и вошёл внутрь.

— Ну, наконец-то, — шумно приветствовал вошедшего Купавин. — Мы с Иваном Августовичем уже хотели чаёвничать без тебя, Алёша. Решили, что ты приковал себя к какой-нибудь кафедре цепями, чтобы навеки посвятить себя науке. Или, может, занял место кролика для экспериментов.

Штольцен улыбнулся, а Рябичкин не обратил на эти слова никакого внимания.

— Иван Августович, — затараторил он, — Я так вам благодарен за рекомендательное письмо. Я столько удивительного повидал в Университете, вы себе не представляете. Там такие лаборатории, такие приборы. Митрофан прав, я готов был отдать себя для экспериментов, но на кафедре физики не проводят опыты на людях.

— Хорошо, Алексей Яковлевич, — сказал пристав, — Вы немного успокойтесь, выпейте чаю и расскажите, что узнали по существу нашего дела. Серафима, неси, пожалуйста, самовар.

Серафима, худая поджарая женщина лет пятидесяти, удивительно подвижная и шустрая, как в разговоре, так и в своих поступках, была помощницей Штольцена по хозяйству в доме, предоставленном обществом для проживания. Часто она бывала и в канцелярии, чтобы покормить его, потому что временами работы было очень много и приходилось задерживаться до ночи. Как вы уже догадались, пристав был холост, как патрон в учебном бою.

В дверях тут же появилась Серафима, несущая небольшой, сверкающий металлическими боками, самовар и поставила его на стол. Быстро налив в уже приготовленные стаканы чай, она вопросительно взглянула на Штольцена.

— Спасибо, — сказал он. — Можешь теперь идти домой. До утра ты мне не понадобишься. Мы здесь дальше сами.

Когда дверь за ней закрылась, пристав сказал:

— Ну что ж, господа, угощайтесь и давайте обмениваться информацией. Начнём, пожалуй, с меня.

Он рассказал о своём посещении полицейского управления и о предложении Рябичкину перейти на работу в полицию.

— Что скажете, Алексей Яковлевич? По-моему этот вариант имеет смысл. Работа останется той же, только не будете отвлекаться на телеграф, да и с деньгами будет получше. Будете использовать достижения науки для защиты человека и охраны порядка. Благороднейшее занятие, должен заметить.

— Спасибо огромное. Здесь и раздумывать особо нечего — я согласен, — просто сказал бывший телеграфист.

— Вот и хорошо. Давайте, Митрофан Васильевич, рассказывайте о ваших достижениях.

Пока урядник собирался с мыслями, Алёша с удовольствием стал уплетать пироги, испечённые Серафимой, так как с самого утра ничего не ел.

— В первую очередь я начал обходить все присутственные места, — урядник откинулся на венском стуле и, слегка прищурившись, начал свой рассказ. — Говорил с работниками ресторана, зашёл в булочную, в торговую лавку, беседовал с провизором в аптеке, заглянул на почту. Везде мнимый Чуприльцев практически не бывал, а если и заходил, то всегда один. Разговаривал мало. Нелюдимый был господин, что и говорить. Но всё же одну зацепочку мне удалось найти. В числе прочих говорил я с кондуктором нашей знаменитой конки Сергеем Малым. Он вспомнил, что как-то ещё зимой видел этого самого Гофера с двумя людьми — мужчиной и женщиной. А точнее они втроём ехали на конке в сторону дома Гофера и сошли в районе Манежного проспекта. Дальше пошли пешком. Сели в конку они на конечной остановке, возле железнодорожной станции. Оба попутчика были одного с ним возраста, одеты неброско, как все. Да и лиц их кондуктор не запомнил, говорит, что ничего примечательного в их внешности не заметил. Лица как лица. Но, что интересно, Иван Августович, что рядом с ними, на соседнем сидении, ехала Мария Ильинична Борисова. Правда она с ними не разговаривала, доехала до своего дома и вышла из транспорта.

Рябичкин во все глаза смотрел на урядника. Он даже забыл про пироги и чай.

— Даже не знаю, — продолжал Купавин, скосив хитрые глазки на Алёшу, — Неужели мадемуазель Борисова тоже революционерка. В таком случае нам придётся её арестовать и препроводить в тюрьму.

— Митрофан Васильевич, будет вам издеваться над молодёжью, — сказал Штольцен. — Давайте серьёзно. Больше этих гостей Гофера никто не видел?

— Нет. Никто из тех с кем я разговаривал. А если серьёзно, то в посёлке поселился страх. Все только и говорят про убийство. Вечером матери загоняют детей домой пораньше, до темноты. По улицам, граничащим с парком, народ старается не ходить. Ведь такие дела у нас бывают редко.

— Митрофан, а знаешь, несмотря на твою иронию, Мария Ильинична может нам помочь, — сказал Алёша, который и в мыслях не мог себе представить, что она связана с революционерами-террористами. — Машенька превосходно рисует и может нарисовать для нас портреты этих людей. У художников превосходная фотографическая память.

— Если она сама не связана с ними и не нарисует нам каких-нибудь совершенно других людей, — ответил Купавин. — Я говорю серьёзно. Конечно, такой вариант маловероятен, но при расследовании убийства ничего нельзя сбрасывать со счёта.

— Да, вы правы, Митрофан Васильевич, — Штольцен встал из-за стола и подошёл к окну. — Я знаю Машеньку Борисову давно и мне сложно представить её в роли революционерки, но и этот вариант мы должны учитывать. Впрочем, попытаться стоит. Пусть Алексей Яковлевич сходит завтра к Борисовым и попросит нарисовать портреты, а мы их потом проверим по картотеке полицейского управления, и, может быть, что-то обнаружим. Тогда и подозрения с неё снимутся сами собой. В этой ситуации мы ничем не рискуем.

В сгущающихся сумерках Рябичкин сиял, как восходящая заря. Завтра он сможет увидеть Машу, говорить с ней. Какое счастье!

— Вы, мой друг, — обратился к нему Штольцен, — Никаких уточнений не делайте. Держите нашу информацию в тайне. Задача состоит лишь в том, чтобы составить портреты её попутчиков.

Купавин с легкой улыбкой смотрел на Рябичкина и завидовал молодости своего коллеги. Сам он так восторженно влюбляться уже не мог. Слишком хорошо изучил человеческую натуру и годы уже не те. Но за Алексея был рад, так как искренне любил его, как сына, которого у него никогда не было. Своей простой крестьянской душой он был очень привязан к Алёше, и за грубоватой внешностью Митрофана скрывалась чуткая и ранимая русская душа. Широка она была, как лазурное небо России и крепка, как красавцы дубы в Торлецкой дубраве.

...Разошлись наши детективы затемно. План на следующий день был разработан: Рябичкин идёт добывать портреты, а Купавин продолжит опрос населения. Штольцен последним покидал канцелярию. Он попрощался с охранниками, остающимися на ночное дежурство, и в одиночестве зашагал по проспекту.

Электрические фонари на столбах уже светились и создавали яркие круги вокруг себя, а между ними хозяйничала темнота. Людей на улице не было — все сидели по своим домам. Радость весеннего дня куда-то исчезла и над землёй властвовала ночь. Тёмная сторона человеческой души заступала на работу, словно огромный чёрный будильник своим скрежещущим ржавым звонком вызывал силы зла. Лишь электрический ток, бегущий по проводам и зажигающий лампочки в фонарях, упорно боролся с мраком. Получается, что Алёша прав, думал Штольцен. Наука способна на удивительные вещи, не даром появляется такое количество новых изобретений. Сколько пользы они приносят, как облегчают жизнь. Среди молодёжи появилось целое течение романтиков науки. Талантливые юноши и девушки идут теперь учиться в технические институты, хотят строить новое будущее. Но за их спинами маячат денежные воротилы... Деньги. Они везде видят только деньги. Покупают патенты на изобретения и делают на них целые состояния. Им всё равно: для человека используется наука или против. Даже против лучше, ведь тогда есть страх. А страх — это тоже деньги. И тогда выходит, что не электричество может увеличить эти круги света, а человек. В первую очередь сам он должен стать лучше, добрее. Милосердие — вот ключевое слово.

Он достал папиросы, прикурил одну и двинулся дальше.

Вслед удаляющемуся приставу смотрели уже знакомые нам глаза. Гулкий звук шагов Ивана Августовича ещё долго был слышен в тишине улицы, когда человек в чёрном пальто вышел из темноты, бесшумно развернулся и исчез за поворотом на ближайшем перекрёстке. Больше тишину улицы никто не тревожил.

8.

Перед тем, как потянуть за шнурок колокольчика у входных дверей дома Борисовых, Алексей Яковлевич долго мялся, и всё вытирал ноги о коврик. Он пришёл в одиннадцатом часу утра, чтобы не дай Бог не разбудить Машеньку раньше времени. Пусть ангел поспит побольше.

Всё оттягивая время он вспоминал, как увидел её в первый раз. Это было приблизительно год назад, Алексей только недавно стал работать на телеграфе, а Маша, по поручению отца, пришла отправлять телеграмму управляющему заводом в Калязине. Войдя в зал телеграфных аппаратов, она обратилась к ближайшему оператору, которым и оказался Алёша. Он влюбился в неё сразу и всерьёз. С тех пор при одном только взгляде или при воссоздании её образа в мыслях его существом овладевало всеобъемлющее чувство нежности. Окружающий мир, вместе со своими страстями и страстишками, моментально исчезал, и оставалась только Она, парящая над землёй в какой-то пушистой белой субстанции, приближающаяся к нему и вызывающая этим приближением трепет...

Алёша тогда аккуратно отправил её телеграмму и проводил до самых дверей аппаратной, где она улыбнулась ему и исчезла, оставив дорабатывать трудовой день ошарашенным и смущённым.

И с тех самых пор не проходило и дня, чтобы он не думал о ней, а если выпадало счастье встретиться случайно на улице или ещё где-нибудь, то такие дни были самыми счастливыми. Весь прошедший год Алексей только и жил этими случайными встречами, ожидая каждую и надеясь на какое-то чудо. Он прекрасно понимал, что не пара этой состоятельной красавице, которая происходит из совершенно другого социального сословия, но нежность, нежность, излучаемая ею обращала все доводы разума ни во что.

Рябичкин поднял глаза наверх на мощный фронтон второго этажа. В правой части располагалась мастерская, где чаще всего находилась Маша, создавая новые модели одежды, начиная от выкройки и заканчивая уже готовым платьем.

Огромный дом, построенный Ильей Лукичём, располагался в центре огромного же участка земли, купленного им у общества по благоустройству, и поражал своей основательностью и добротностью. И хотя в посёлке уже имелись каменные дома, но деревянный дом "тряпичника" был, пожалуй, самой впечатляющей постройкой в Новогиреево.

Мастерская на втором этаже имела крышу в форме купола и была похожа на космическую обсерваторию, только без телескопа. В общем сразу было видно, что дела у мануфактурщика Борисова идут отлично.

Наконец, простояв довольно значительное время на ступеньках, Алексей решился и несколько раз дёрнул за шнурок колокольчика. Появился лакей и вопросительно посмотрел на Рябичкина.

— Здравствуйте, — Алексей слегка наклонил голову, — Я из канцелярии станового пристава и хотел бы поговорить с господином Борисовым и его дочерью.

— Здравствуйте, — ответил лакей, — Проходите, пожалуйста, в прихожую. Я сейчас доложу Илье Лукичу.

Он пропустил Рябичкина вперёд, закрыл за ним дверь и, откашлявшись, скрылся за дверью в жилые комнаты. Его пушистые большие бакенбарды, заметные даже со спины, исчезли за дверью последними.

Алексей огляделся в просторной прихожей. Вдоль стен стояло несколько стульев, кушетка и журнальный столик со свежими газетами. Видимо сюда складывалась пресса, принесённая почтальоном. Тут были практически все крупнейшие московские и столичные газеты. Галошница и корзинка для зонтиков приютились в углу, рядом с вешалкой. Под потолком висела симпатичная люстра с электрическим освещением. Рябичкин уселся на кушетку и стал ждать.

Вскоре появился лакей и пригласил бывшего телеграфиста в кабинет хозяина дома.

— Проходите, молодой человек, — встретил гостя Борисов. — Приветствую Вас. Чем могу быть полезен?

— Добрый день, Илья Лукич. Я представитель полиции, но, ради Бога, не пугайтесь, мне просто необходимо поговорить с вашей дочерью.

— Напугать меня не так просто, как Вы думаете. Извольте объяснить суть вашего визита подробнее.

— Да, конечно. Простите великодушно, — смущенно проговорил Рябичкин. — Нам просто нужна помощь Марии Ильиничны.

И Алексей рассказал о подозрительных пассажирах конки и о связи их с Чуприльцевым. Конечно, ни о настоящей фамилии убитого, ни об организации к которой он принадлежал, не было сказано ни слова. Никакой политики. Просто криминальная история.

— Кондуктор конки по фамилии Малый заметил, что тогда в вагоне была ваша дочь.

— Уж не думаете ли Вы, что она знакома с этими людьми?

— Нет, нет. Ни в коем случае. Конечно, это просто совпадение. Но, может быть, Мария Ильинична запомнила их и сможет нам описать, а что ещё лучше, нарисовать портреты подозреваемых. Ведь она прекрасно рисует, как мне известно.

— А, Вы, что знакомы с моей дочерью? — удивлённо сказал Борисов.

— Да, приблизительно год назад она приходила к нам на телеграф выполнять ваше поручение.

— Но ведь Вы говорите, что из полиции.

— Теперь уже да. Видите ли, я увлекаюсь современными науками: физикой, химией и другими. Изобретения последних лет очень интересуют меня. А в современной криминалистике уже не обойтись без научного подхода. Вот меня и определили помощником к становому приставу Ивану Августовичу Штольцену.

— Что ж, увлечение наукой похвально, юноша. И что, нравится Вам новая работа.

— Очень! Я, кроме того, увлекаюсь детективными романами. Особенно мне нравятся книги сэра Артура Конан-Дойля о приключениях знаменитого сыщика мистера Шерлока Холмса. Его дедуктивный метод приводит меня в восторг.

— Вы, как я посмотрю, очень увлекающаяся личность. Это неплохо. Ну что ж, давайте позовём мою дочь, возможно, она сможет помочь вашему делу. Савелий, — обратился Илья Лукич к лакею, — Позови-ка Машеньку сюда.

Кабинет был отделён от мастерской всего лишь одной проходной комнатой и когда Савелий поочерёдно открыл обе двери, то Алексей увидел вдалеке круглый стол, заваленный кусками материи и бумажными выкройками. С противоположных сторон стола сидели Мария Ильинична и Мауро Боццони, склонившись над какой-то бумагой. Головы их почти соприкасались. О этот итальянский дьявол! Кровь мгновенно бросилась в лицо Рябичкина, и оно стало густо красным. Боже, какие муки видеть всё это!

Хорошо, что Илья Лукич смотрел вслед лакею и не видел колористических метаморфоз, происходящих с лицом нашего героя. Пока Савелий звал Машу, и она что-то говорила Боццони, Алексей успел немного прийти в себя и к тому моменту, когда Маша вошла в кабинет, уже забыл про итальянца. К тому же лакей закрыл дверь в мастерскую, а русскому человеку "с глаз долой — из сердца вон". Рябичкин просто смотрел на Машу и любовался ею...

— Здравствуйте, Мария Ильинична, — спохватился он. — Простите меня за беспокойство.

— Тут, доченька, молодой человек из полиции, — сказал Борисов, — Просит о твоей помощи.

— В прошлый раз, когда я видела этого молодого человека, — улыбнулась Маша, — Он служил на телеграфе.

— Пошёл на повышение, — ответил Илья Лукич, — Теперь он помощник станового пристава.

Рябичкин счастливо вздохнул: она не забыла его и относится к нему вполне дружелюбно. Даже удостоила своей фантастической улыбки.

— Наверно это очень интересно — расследовать преступления и защищать справедливость? — в глазах Марии Ильиничны проскочили искорки любопытства.

— Видите ли, я на этой работе совсем недавно, — ответил Алексей. — И с серьёзным преступлением сталкиваюсь впервые. Вы, наверное, слышали про убийство, произошедшее в нашем посёлке.

— Да, конечно. Это ужасно. Все только об этом и говорят.

— Я хотел спросить Вас. Знали ли Вы убитого Чуприльцева?

— Да, иногда я случайно встречала его в разных местах Новогиреево. В последний раз это было, по-моему, недели три назад в булочной. Здесь недалеко. Впрочем, я не знала его фамилии, но мне говорили, что этот человек живёт у нас в посёлке, где-то на окраине рядом с парком.

— А не припомните ли Вы, как ехали вместе с ним на конке? Давно, ещё зимой. Рядом с ним сидели мужчина и женщина. По рассказу кондуктора он беседовал с ними, как с хорошими знакомыми и они вместе вышли на остановке.

— Может быть. Дайте подумать.

— Просто кондуктор вспомнил, что в тот раз в вагончике ехали и Вы.

— Да, точно! Это было незадолго до Рождества. Я ездила к подруге на поезде в Москву и возвращалась от станции на конке.

— Превосходно, — обрадовался Алексей, — Какая у Вас превосходная память. А не запомнили вы, Мария Ильинична, этих людей?

— Я всегда обращаю внимание на то, как человек сложен и одет, поскольку занимаюсь модной одеждой. Между внешним видом и внутренним содержанием должна существовать гармония. Поэтому их одежду я помню хорошо, да и лица тоже.

— Извините, но я хочу взять на себя смелость попросить Вас нарисовать портреты этих людей. Для нас это будет огромный шаг вперёд в расследовании. Возможно, они непосредственно причастны к убийству Чуприльцева.

— Доченька, помоги ты им, — вмешался Борисов. — Дело это богоугодное. Зло надобно карать. Ты же так прекрасно рисуешь, изобрази знакомых убитого, если помнишь.

— Хорошо, папенька. — Маша кивнула. — Я с удовольствием помогу. Мне только нужен мольберт и краски в мастерской.

— Давай сделаем так: мы с Боццони поедем на прогулку и освободим вам с господином полицейским мастерскую. Работайте спокойно.

— Да, пожалуй, так будет лучше. Ты всегда такой милый, папа.

— Я Вам безмерно благодарен, Илья Лукич, — поспешил вступить Рябичкин. — Мария Ильинична действительно может очень помочь расследованию.

— Савелий, вели запрягать мою прогулочную коляску, а я пойду поговорю с Мауро.

...Когда экипаж отъезжал от подъезда, Машенька с Рябичкиным уже расположились в мастерской.

— Итак, господин "Шерлок Холмс", — сказала Маша, подходя к мольберту, расположенному возле просторного окна, — Что конкретно вы хотите от меня?

Рябичкин моргнул и задумчиво уставился на неё. В голове промелькнула шальная мысль — "а не сказать ли, что он действительно хотел бы от Маши. ...Боже, что за мысли!.."

Спохватившись, Алексей сказал:

— Я, Мария Ильинична, думаю лучше всего нарисовать лица этих людей. Одежду они могут сменить, могут использовать парик или накладные усы. Но глаза, нос и форму головы изменить трудно.

— Хорошо, давайте так. Я постараюсь по памяти изобразить портреты акварельными красками, моими любимыми, а потом обведу контуры тушью, чтобы получилось более выразительно.

— Я Вам полностью доверяю, — сказал Рябичкин, — Сам я рисую, стыдно признаться, неважно. Вот электрическую схему начертить — это другое дело. А портрет...

— Скажите, — с любопытством взглянула на него Маша, — А что за человек был этот Чуприльцев? За что его убили? И что интересного нашла полиция в его доме? Вы ведь наверняка были там.

— Да, конечно, мы обыскали весь дом и весь участок. Но, к сожалению, я не могу раскрывать вам результаты — это служебная тайна следствия. Когда мы найдём убийцу, я с огромной радостью расскажу Вам всё что знаю.

— Ну, какой вы таинственный, — Маша шутливо надула свои прекрасные губки, — Неужели нельзя хоть чуточку приоткрыть занавес для меня, ведь я помогаю вам.

— Мария Ильинична, милая (при этих словах девушка вопросительно приподняла брови), ну, честное слово, не могу я. — Рябичкин был само отчаяние. — Ведь слово дал.

— Ладно, не отчаивайтесь, Алексей Яковлевич, нельзя — значит нельзя.

— Только Вам я скажу, — решился Алексей, — Что убийство необычное и затрагивает государственные интересы.

Машенька с интересом и уважением ещё раз взглянула на него, кивнула своей светлой головкой и принялась за работу.

Руки художницы двигались с привычным проворством, уверенно и быстро. Новоиспечённый помощник пристава заворожено смотрел за её действиями, замерев, еле дыша. Вот оно совершенство мироздания! Как по волшебству на листе бумаги возникали полупрозрачные формы лица, новые слои краски уплотняли их в необходимых местах. Возникали полутона и валеры. В местах соприкосновения разных цветов краски смешивались и давали новые оттенки основного цвета. Картина из плоской постепенно становилась объёмной, появлялась глубина. Каждое движение прелестной женской ручки было так точно, что один мазок кистью вызывал в душе множество ассоциаций и образов.

Через несколько минут взору изумлённой публики предстал женский портрет. У незнакомки были красивые, большие, карие глаза под дугами черных бровей и окружённые разлётом длинных ресниц. Небольшой элегантный носик и торчащие ушки, которые не портили общей картины. Вот только тонкие, вытянутые в ниточку, губы придавали лицу жёсткий властный вид. Видимо женщина обладала недюжинной силой воли и решительным характером. Обрамляли лицо тёмно-коричневые, прямые волосы, собранные сзади в пучок. На голове была шапочка-таблетка, отороченная тёмным мехом.

— Ну вот, примерно так, — сказала Машенька, споласкивая и вытирая кисть. — На мой взгляд, похоже. Что ещё? Одежда вас не интересует. Рост мне трудно определить, так как женщина всё время сидела.

— Может быть, какие-то особые приметы? — спросил Рябичкин. — Было в её облике хоть что-то, отличающее её от остальных женщин?

— Послушайте, кажется, вспомнила. Только сейчас. У неё на верхней губе был небольшой косой шрам. Прямо посередине. Ощущение такое, будто когда-то на его месте была "заячья губа", а шрам остался после операции.

Мария Ильинична сделала шаг к мольберту, снова набрала на кисточку краску и, подумав, провела ещё несколько коротких мазков. На верхней губе женщины на портрете появился небольшой шрам, который придал ему дополнительную дисгармонию. Теперь лицо уже не выглядело красивым.

— Как же я не вспомнила об этом сразу? — проговорила художница. — Этот шрамик меняет всю композицию. Скажите, Алексей, а они и есть убийцы?

— Чтобы доказать это, мы должны сначала их разыскать, — вздохнул Рябичкин. — Пока что это только предположение, тоненькая ниточка, которая должна привести нас к клубку. Используя все имеющиеся факты и нарисованные вами портреты, нам необходимо шаг за шагом прийти к разгадке преступления.

— А, дедуктивный метод! — воскликнула Машенька. — Знаю, знаю. Читала у мистера Артура Конан-Дойля.

В глазах девушки забегали огоньки неподдельного интереса. Она отошла от мольберта на пару шагов, посмотрела на свою работу, слегка наклонив голову, и сказала:

— Я рада, что Вы меня привлекли к этому делу. Всё это жутко интересно. Но не будем терять времени понапрасну и перейдём к другому портрету.

Она сняла с мольберта лист бумаги и положила его на стол перед Рябичкиным. Краска ещё не везде подсохла, и Алексей стал тихонечко дуть на рисунок, желая хоть таким образом приобщиться к работе Маши.

Мадемуазель Борисова уже вовсю трудилась дальше. Вновь запорхали прекрасные ручки, и чудеса стали повторяться. На это можно было смотреть бесконечно. Девушка, занимающаяся любимым делом, творчеством, была обворожительна. Алёша превратился в очарованного зрителя.

...Минут через десять второй портрет был готов. С него смотрел молодой мужчина с прямыми светлыми волосами, весёлыми глазами и слегка приплюснутым носом. На щеках вокруг носа расположилось целое семейство веснушек. Если смотреть как бы отстранённо, то начинало казаться, будто они перебегают с места на место, карабкаясь, перелезают через переносицу и дожидаются своих собратьев на другой стороне. Глаза у мужчины были серо-голубые с бесконечной глубиной лесных озёр.

"Неужели человек с таким хорошим лицом может быть преступником", — подумал Алексей.

— Здесь, мне кажется, я ничего не забыла, — сказала Маша, отойдя от мольберта к окну и внимательно разглядывая свою работу.

Солнечные лучи заиграли в её волосах, и вся она засветилась, как цветок одуванчика, уже покрытый белым пухом, лёгкий и воздушный. Рябичкин вновь забыл про всё на свете и любовался ею. Какие там преступления. Неужели он никогда не будет рядом с этой девушкой? В таком случае весь мир создан напрасно. Все творения искусства, вся природа, все научные изобретения — всё напрасно.

Эта, внезапно прострелившая его сознание, мысль заставила вернуться в действительность.

— По-моему у этого мужчины лицо порядочного человека, — проговорил Алексей. — Как вы думаете, Мария Ильинична?

— Да. Я согласна с вами. Когда рисуешь, то не задумываешься над этим, просто стараешься передать черты лица правильно. А теперь, взглянув со стороны, не верится, что этот человек способен на убийство. Но может они ни в чём и не виноваты. Мало ли какие знакомые были у Чуприльцева.

— Может быть и так. Постараемся разобраться. В обязанности полиции входит не только наказать виновных, но и защитить невинных. Теперь мы передадим нарисованные Вами портреты в фотолабораторию уездного полицейского управления для изготовления копий и организуем розыск. Весь Московский уезд обыщем, а если будет нужно, то и всю Россию.

— Всё-таки интересная у вас новая работа. Но и опасная. Скажите, а оружие у вас есть.

— Пока что нет. Но по должности положено. Наверное, скоро Иван Августович выдаст мне револьвер.

— А вы не боитесь, вдруг придётся из него стрелять в людей. Это же так ужасно, даже если эти люди негодяи.

— Надеюсь, что не придётся. Для наведения порядка силовыми методами у нас имеется охрана и Митрофан Васильевич Купавин. Он воевал и стрелял во врага. Не думайте, я не боюсь, — спохватился Алексей. — Но поднять руку на живого человека — это действительно трудно.

— Я понимаю вас. Для интеллигентного человека нет выше ценности, чем человеческая жизнь, — сказала Мария Ильинична. — Я бы тоже не смогла.

— Но если бы я точно знал, что этот человек убийца и угрожает жизни другого человека, и нет других способов помешать ему — я бы, наверное, выстрелил, — вдруг неожиданно твёрдо сказал Рябичкин.

Он виновато взглянул на Машеньку, но к своему удивлению, не увидел в её глазах осуждения. Она смотрела на него с явным интересом. Затем сняла второй портрет с мольберта, сложила оба портрета вместе и подошла к шкафу в углу комнаты. Оттуда она достала специальную папку для рисунков, положила туда портреты и завязала тесёмки на ней.

— Держите улики, господин полицейский. Надеюсь, мои скромные труды помогут вам. Меня тоже заинтересовала эта история. Я вас прошу по возможности, чтобы не нарушать тайну следствия, "телеграфируйте" мне, по старой памяти, новости об этом деле.

— С удовольствием, — улыбнулся Рябичкин. — Мы Вам очень благодарны за помощь. И, вообще, Мария Ильинична, мне было очень приятно общаться с Вами.

В пространстве комнаты образовалась легкая пауза. Все звуки и картины внешнего мира отошли куда-то на второй план. Юноша и девушка молча смотрели друг на друга, и в их головах носился вихрь эмоций и мыслей. Прошлое, настоящее и будущее вдруг сжались в одну точку пространства, в один островок на котором стояли только он и она. Между ними неожиданно возникли линии магнитного поля, объединяющие столь разные полюсы общества. Пауза увеличивалась, растягиваясь во времени, и первой её нарушила Мария Ильинична:

— До свидания, Алексей Яковлевич. Берегите себя.

Они вместе спустились по лестнице на первый этаж, где у входной двери сидел Савелий. Рябичкин поклонился и скрылся за дверью, а пауза осталась в сердцах молодых людей.

9.

...Прошло два дня...

В канцелярии станового пристава расположились трое наших знакомых: Штольцен, Рябичкин и Купавин. Если быть более точным, то в комнате было три с половиной человека. Горничная Штольцена Серафима тоже присутствовала, но как бы наполовину. Она, с потрясающей воображение быстротой, забегала в комнату то с самоваром, то с блюдом печенья, то ещё с чем-нибудь и тут же исчезала. Всем своим видом женщина напоминала птичку-трясогузку: пучок седых волос походил на расцветку птицы, манера на секунду замирать, а затем быстро-быстро перебирать ногами и остренький нос, как клюв.

Вдоволь насмотревшись на забеги горничной, Штольцен отпустил её с Богом домой. Все трое посмотрели вслед закрывшейся двери, дружно выдохнули и позволили себе, наконец, расслабиться. Они в принципе хорошо относились к Серафиме, можно даже сказать любили её, но чувствовать себя спокойно при ней не могли. Это было на уровне инстинкта самосохранения, когда вокруг тебя происходит достаточно быстрое движение, причем близко, то невольно приходится настораживаться и контролировать происходящее. Но теперь всё — ушла.

— Господа, наливайте себе чаю, — сказал Иван Августович, — и давайте займёмся делом. У меня есть хорошие новости, слава Богу. Наше расследование, после того, как мадемуазель Борисова нарисовала портреты подозреваемых, сильно продвинулось вперёд. Как вы знаете, я ездил с ними в управление и, вместе с помощником исправника Корневым, посетил архив департамента полиции. Изображённые на портретах мужчина и женщина были идентифицированы, как Андрей Колокольцев и Лидия Неспешинская — члены революционной организации "Народная воля". Оба они были ближайшими помощниками Николая Кибальчича по прозвищу "техник", казнённого в 1881г. Кибальчич был ответственным в организации за изготовление бомб и других взрывных устройств. При разгроме "Народной воли" Неспешинской и Клокольцеву удалось скрыться от полиции, и впоследствии их след был потерян. Очевидно, они решили продолжать начатое "техником" дело, а Феликс Гофер, учитывая его лабораторию в подвале, был у них третьим.

— Ну а кто же тогда убил Гофера? — воскликнул Купавин. — Что свои же соратники по революционной борьбе? Это выглядит странно.

— Здесь возможны варианты, — ответил Штольцен, — Может быть, он захотел выйти из организации и прекратить свою преступную деятельность или решил шантажировать их разоблачением. Насколько мы знаем, Неспешинская из дворян и у неё должны иметься немалые денежные средства. Вы же знаете, Митрофан Васильевич, что практически все преступления, совершаемые в мире, происходят, в конечном счете, из-за денег.

— Но, с другой стороны, с точки зрения революционно-террористической деятельности, — вставил Рябичкин, — Они потеряли хорошо оборудованную научную лабораторию для изготовления бомб. Теперь придётся создавать новую, а я вам скажу, что это не так-то просто.

— Вы правы, Алексей Яковлевич, — сказал становой пристав, — Возможно убийцей является какой-то другой человек, но у нас пока нет других данных. К тому же я ещё не все новости вам рассказал. Копии, изготовленные по портретам подозреваемых, были разосланы в Московское городское полицейское управление и во все станы Московского уезда. Фотографии для опознания получили каждый городовой и каждый урядник. Спасибо Николаю Терентьевичу, работа была проделана оперативно. Одновременно оповестили и транспортную полицию. И вот здесь-то нас и поджидала большая удача. Наши коллеги из Жандармского управления Николаевской железной дороги выяснили, что один из кондукторов поезда Москва — Санкт-Петербург видел Неспешинскую и Колокольцева в своём поезде. Было это два месяца назад. По рассказу кондуктора, они сели в Москве на вокзале, всю дорогу вели себя спокойно, ничем не отличаясь от других пассажиров, в основном читали книги. По прибытии поезда на Николаевский вокзал забрали вещи и вышли.

— И чтобы мы делали без кондукторов. Второй раз нам здорово помогают, — сказал Купавин. — Что же теперь получается — расследование перемещается в столицу?

— Получается так.

— А кто будет его проводить дальше?

— Петербургское полицейское управление. Ведь это их территория. Но по настоятельной просьбе господина исправника, министерство пошло нам на встречу, и наше управление тоже примет участие в дальнейшем расследовании. Для этого решено отправить вас, Алексей Яковлевич, в командировку в Петербург. Вы человек молодой, энергичный, хорошо подготовленный в технических вопросах. Господин Соловко верит в то, что вы поможете скорейшему завершению расследования, и, соответственно, его продвижению по служебной лестнице. И хотя я не одобряю карьеризм, но в этом случае рад, что в деле будет продолжать участвовать наш человек. Что на это скажете, Алексей Яковлевич?

— Я согласен, — без долгих раздумий ответил Рябичкин. — Начатое дело всегда необходимо доводить до конца. Я постараюсь оправдать ваше доверие, Иван Августович, и не опозорить Новогиреево. Но работать буду не для Соловко, а для пользы дела.

— Молодец, Алёша, — воскликнул Купавин, — Пускай там и в столице наших знают! Иван Августович, надо его как следует подготовить.

— Безусловно, — согласился Штольцен. — Я выдам вам оружие, Алексей Яковлевич, и до отъезда потренируйтесь в тире. И ещё вспомните те приёмы из бокса и борьбы, которым вас обучал Митрофан Васильевич.

— Мы вместе вспомним, — сказал урядник. — А заодно подучу тому, чему сам на войне научился — и рукопашному бою и дистанционному. Будет у нас не хуже любого разведчика. Научу также искусству маскировки, при наблюдении за противником может пригодиться.

Глаза Купавина загорелись от предчувствия настоящего дела, той работы, которую он хорошо знал и считал своим основным предназначением. Он глянул на Рябичкина и весело подмигнул ему.

— И ещё, Алексей Яковлевич, как обустроитесь в Петербурге телефонируйте нам, — сказал Штольцен. — Я договорился с Корневым, он свяжется с нашими столичными коллегами и попросит, когда будет свободное время, проводить вас в Технологический институт. Вы же хотели поступать туда, так заодно и узнаете все подробности этого дела.

— Благодарю вас, Иван Августович, — Алексей с большим уважением смотрел на пристава, — Мне очень приятна ваша забота. Но это дело второе, а в первую очередь, конечно, расследование.

— Хорошо, что вы всё правильно понимаете, — кивнул Штольцен. — Мы же с Митрофаном Васильевичем продолжим поиск информации о деле здесь, в Новогиреево и будем ждать сообщений от вас. Предлагаю поддерживать связь по телеграфу, используя наш секретный код. Оставьте нам шифры, я буду хранить их в сейфе. Теперь, пожалуй, всё. Такова диспозиция на сегодняшний день.

Алексей, ошарашенный свалившимися на него событиями, крутил на блюдце чашку с чаем и задумчиво на неё смотрел. В окно, за которым уже потихоньку начали сгущаться сумерки, медленно влетел майский жук. Этот неторопливый коричневый увалень с низким жужжанием пересёк комнату, направляясь к поблёскивающему на столе самовару, ударился об него и, зашелестев о горячий металл крылышками, спикировал прямо в чашку к Рябичкину.

— Счастливый ты, Алёша, — улыбнулся Купавин, — Сама судьба тебя выбирает.

Алексей Яковлевич внимательно смотрел на барахтающегося в чае жука и улыбался...

Часть 2.

1.

Интересная всё-таки штука — железная дорога. За полвека существования в России она изменилась от тележек, перевозящих руду при горных разработках, до транспортной сети по всей стране. Новые мощные паровозы теперь перевозили не только грузы, но и пассажиров, и уже трудно стало представлять, как это люди жили без неё. За сутки стало возможно проделать расстояние, на которое раньше уходила неделя, и при этом без тряски в экипаже по знаменитым российским дорогам. Стальные стрелы надёжно соединили города. Вдруг оказалось, что всем надо срочно куда-то ехать. Родственники вспомнили о дальних родственниках, разбросанных по необъятной территории России, и бросились их навещать. Двоюродные братья и сёстры, золовки, шурины, девери и кумовья — все в один момент соскучились друг по другу. Пышущие паром железные кони взялись за восстановление семейных связей. А какие трогательные картины встреч и прощаний можно было наблюдать на вокзалах — не передать словами. В самом деле, поезда ожидали с трепетом, и радостей свиданий всегда было больше грусти разлук. Недаром даже картинки с изображением паровоза вызывают в душе какое-то умиление. Любит наш народ железную дорогу. Любит. Хотя и побаивается.

Ну, а какое влияние она оказала на развитие коммерции нетрудно оценить. Взять можно любую сферу человеческой деятельности. В каждом деле хоть какая-нибудь деталька, а проделала путь по железной дороге. Как человек обходился без неё раньше — непонятно. Особенно было облагодетельствовано купеческое сословие. Торговля расцвела. Объёмы перевозимых грузов возросли настолько, что товар иногда залеживался, и приходилось везти его в другое место. Лучше стало жить. Определённо, в данной области прогресс не подкачал.

Рябичкин сел в поезд на Николаевском вокзале вечером, через день после совещания в канцелярии станового пристава. В этот раз чиновники из полиции сработали быстро, и Алексей получил билет в пульмановский купейный вагон. Жизнь его стремительно менялась. Поездка в столицу в вагоне первого класса — об этом раньше можно было только мечтать, так и голову потерять недолго. Но, слава Богу, новоиспечённый помощник пристава был человеком здравомыслящим, и его самолюбие не выходило за рамки разумного, являясь лишь стимулом к самосовершенствованию.

Показав проверяющему билет, он поднялся по металлическим ступенькам в вагон. Чтобы попасть в своё купе, нужно было пройти в середину вагона. Ступени проводили его мелодичным звоном. Пассажиров прибыло пока немного, некоторые подсядут на следующих станциях. Например, сосед Рябичкина по купе должен сесть только в Твери: так сказал обер-кондуктор поезда. Это и хорошо, можно спокойно расположиться и осмотреться.

Странно, но почему-то, как только Алексей уселся на своё место, сразу появилось непреодолимое желание смотреть в окно, хотя ничего принципиально нового там не было: платформа, железнодорожные пути и провожающие. Правда, крытая платформа, примыкающая к зданию вокзала, называлась помпезно дебаркадером, но что из того. По виду обыкновенная платформа для поездов. Но всё это вместе, да ещё, когда смотришь из окна вагона, жутко притягивало внимание. Мистика какая-то.

Да, и вот ещё забавно, когда едешь по Николаевской железной дороге, то садишься в поезд на Николаевском вокзале в Москве и приезжаешь на Николаевский вокзал в Санкт-Петербурге. Причём на точно такой же вокзал. Здания абсолютно одинаковые, их создал известный архитектор Тон. Вокзалы красивые, похожие на здания ратуши в каком-нибудь европейском городке, с такой симпатичной башенкой посередине. Но если проспать всю дорогу до Петербурга (что впрочем, непросто, всё-таки девятнадцать часов), то спросонья можно подумать, что так никуда и не уехал.

За всеми этими мыслями Алексей и не заметил, как на перроне прозвенел третий колокол, и железная махина поезда стала потихоньку набирать скорость. Путешествие начиналось...

Он откинулся на сидении и хотел расстегнуть пуговицы пиджака, но вспомнил о револьвере, лежащем во внутреннем кармане. Иван Августович выполнил своё обещание и предоставил револьвер, состоящий на вооружении в криминальной полиции России. Пятизарядный "Смит-Вессон" с укороченным стволом. Практически все полицейские имели такое оружие, начиная от старшего офицерского состава и заканчивая рядовым агентом. Трудно подсчитать, сколько жизней спас этот револьвер. Маленький, удобный, с автоматическим взводом курка — он был истинным любимцем полицейских, несмотря на несколько пренебрежительное прозвище "кобыла". Алексей пока не очень представлял, что с ним делать, как носить.

За день до отъезда они с урядником стреляли в тире, и у него очень даже неплохо получалось — выбил семьдесят из ста. Но за всей суматохой совершенно забыл спросить о том, где лучше держать револьвер в одежде. В конце концов, решил положить во внутренний карман пиджака. И достать можно быстро и вроде не мешает, но пока добрался до вокзала, отбил им все рёбра с левой стороны. И вот теперь нужно срочно, пока никто не видит, искать "кобыле" новое место. Попробовал в карман брюк — получалось слишком заметно. Что делать?.. Промучившись минут пятнадцать, Алексей решил положить оружие в саквояж, который взял с собой. Пока едет в поезде, он всегда под рукой, а потом что-нибудь придумает. Кроме револьвера в саквояже были: смена белья, самые необходимые криминалистические инструменты, книжка по электротехнике, бритвенный набор и завернутый в холщёвую тряпицу обед, собранный Серафимой.

В приоткрытую фрамугу врывался чудесный, ни с чем не сравнимый запах паровоза, отчего мерещились неизведанные страны с кровожадными дикарями, скачущими за поездом. В бронированном вагоне состава хранится золото их жрецов, и решающая битва ещё впереди...

Примерно через полчаса в купе заглянули обер-кондуктор и контролёр для проверки билетов.

— Добрый вечер, господин Рябичкин, — сказал контроллёр, взяв билет, — Мы рады видеть Вас на Николаевской железной дороге. Ваш билет в порядке. Паспорт можете получить у меня по прибытии в Санкт-Петербург.

— Благодарю Вас. Скажите, а вагон-ресторан в поезде имеется?

— Да, конечно. В нашем ресторане отличные повара и прекрасная кухня. Он находится в конце состава, — с этими словами железнодорожники вышли.

Алексей рассчитывал съесть еду, приготовленную Серафимой сегодня, а на следующий день воспользоваться услугами ресторана. В Петербург он приедет только завтра днём, поэтому надо будет подкрепиться.

Билет спрятал в карман, освободившийся от револьвера. Его оформили на телеграфиста Рябичкина из Москвы. Ещё день назад вместе с Купавиным и Штольценом решили оставить такую "легенду" для большей достоверности. Мол, едет поступать в Технологический институт. Тем более, что отчасти так оно и было, и меньше вероятность проговориться.

Остаток вечера Алексей провёл, наблюдая в окно и уничтожая продуктовый запас. Паровоз набрал ход, и пейзаж всё время менялся. Картину окраины крупного промышленного города заменили бескрайние русские леса и поля, перемежающиеся серенькими деревеньками. Крестьяне возвращались с полей домой, некоторые что-то везли на телегах. Тёплый майский день заканчивал своё земное существование, уходя в небытиё навсегда. Он никогда больше не повторится — это число месяца года. Остановись время, дай получше рассмотреть его. Но нет ответа. Завтра будет другой день и маленький человек, несущийся в железнодорожном составе, вновь откроет глаза навстречу судьбе.

Уже совсем стемнело, когда Алексей разложил принесённую кондуктором постель, спрятал саквояж в специальное отделение, прикрытое лежанкой одного из нижних мест, и под мерный стук колес и редкие гудки паровоза заснул крепким сном младенца. Он не слышал, как ночью на станции Тверь в купе вошёл и уселся на противоположную постель его сосед — человек пятидесяти лет, крупный с большой окладистой бородой. Помощник пристава безмятежно спал и не думал об опасностях, которые могут подстерегать его в пути. Он только начинал по-настоящему служить в полиции и с серьёзной угрозой для жизни ещё не сталкивался. В тех случаях, когда Штольцен привлекал его к расследованиям, совершались в основном бытовые преступления, когда преступник был заранее известен, и надо было только собрать улики против него.

Человек с бородой внимательно посмотрел на Рябичкина и стал ощупывать карманы сюртука. Достав из одного увесистый кошелёк, он быстро спрятал его под подушку. После этого ему, похоже, стало гораздо проще жить на свете. Он облегчённо вздохнул, заёрзав на лавочке, и стал раздеваться ко сну. Перед тем, как лечь под одеяло, заглянул в свой чемодан, но, по-видимому, ничего заслуживающего внимания там не обнаружил. Наконец он успокоился и, повернувшись спиной к Рябичкину, заснул...

На следующий день проснулись они почти одновременно.

— Доброе утро, — первым поздоровался Алексей. — Телеграфист Рябичкин Алексей Яковлевич из Москвы.

— Выдрин Фрол Федотович, из тверских купцов, — представился сосед.

— Я вчера так крепко заснул и не слышал, как вы вошли в купе. В поезде всегда прекрасно сплю.

— А я, вы знаете, наоборот плохо. Всё время или в окно дует, или фонари мелькают — спать не дают, или ложка в стакане дребезжит. Одни неудобства. Но по делам приходится ездить в столицу довольно часто. Мы занимаемся производством напитков: пива, кваса, лимонада и поставляем их в петербургские питейные заведения.

— И что прибыльное дело?

— Жаловаться не приходится. В Санкт-Петербурге всегда пили много, несмотря на дождливую погоду — такой народ. Кажется, выгодней возить в Москву, а возим в столицу. Деньги счёт любят. Где больше прибыль — там и мы.

— Везде своя наука, — заключил Рябичкин и выбрался из-под одеяла. Он взял одежду и через несколько секунд уже прыгал на одной ноге, натягивая брюки.

Выдрин сел на постели и, потянувшись, раздвинул занавески. За окном ярко светило солнце и весело мелькали вестовые столбики. На душе у Алексея было радостно. Сегодня он приедет в столицу, где столько любопытного. Будут новые знакомства, интересное дело.

Прихватив полотенце, он направился в конец вагона в туалетную комнату. Остальные пассажиры тоже постепенно просыпались. Двери в некоторые купе были открыты, люди выходили в коридор и отправлялись умываться. Несколько мужчин курили у раскрытого окна.

Через полчаса, когда оба соседа привели себя в порядок, Рябичкин собрался завтракать в вагон-ресторан. Запасы Серафимы уже уничтожены, а молодой организм снова требовал подпитки.

— Фрол Федотович, не хотите составить мне компанию за завтраком? — спросил он. — Где находится ресторан я уже знаю.

— Нет. Благодарствуйте, — ответил Выдрин. — В одном из первых вагонов едет мой подельщик из Москвы, мы договорились с ним позавтракать вместе и обсудить кое-какие дела. Так вы уж ступайте один.

— А вы позовите подельщика с собой.

— У нас принято обсуждать деловые вопросы с глаза на глаз. Я не могу нарушать купеческих правил. Не мной заведено — не мне отменять.

— Ну что ж, как изволите. Тогда я пошёл, ужасно есть хочется.

Алексей Яковлевич вышел из купе и отправился по мягкой ковровой дорожке, устилающей пол пульмановского вагона, в конец поезда в поисках вагона-ресторана. Новый тёмный костюм удачно подчёркивал его стройную фигуру, придавал серьёзный вид и как будто даже прибавлял пару годков.

Поезд тем временем приближался к станции Окуловка, знаменитой своими писчебумажными фабриками. Машинист начал сбрасывать пар, и из окон послышалось шипение и свист. Пассажиры с любопытством разглядывали приближающиеся строения, но выходить с багажом никто не собирался, видно все находящиеся в поезде ехали до Санкт-Петербурга. До столицы оставалось не так уж далеко.

Пока паровоз медленно останавливался, к выходам из вагонов потянулись желающие "освежиться" в станционном буфете. Кондукторы яростно кричали:

— Станция Окуловка! Стоянка поезда пятнадцать минут!

Двери открылись, и засидевшаяся публика высыпала на платформу. Навстречу им шли люди, ожидающие поезда, чтобы занять свои места. Вот ведь жизнь: одним надоело в поезде, а другим — ждать поезда. Всегда чего-то не хватает для счастья.

Алексей, извиняясь, протискивался между новыми пассажирами, толпящимися возле входов. Ресторан находился после окончания пульмановских вагонов. Затем к поезду были прицеплены обычные общие вагоны с более дешёвыми местами. Как правило, в них ехали мелкие чиновники и крестьяне. Раньше Рябичкин путешествовал только в таких вагонах, там ему было комфортно. Когда народ попроще — это даже лучше, не нужно задумываться о тонкостях светского общения. Говоришь простым русским языком и не боишься выглядеть некультурным. Нет, не подумайте, что ругаться. Боже упаси. Помощник пристава не позволял себе такого. Обычные житейские слова, которыми каждый пользуется дома. А теперь вот приходилось перестраивать свой язык и обдумывать каждую фразу. Взять, к примеру, этого соседа-купчика. Какой-то он непонятный. Такое впечатление, что чего-то недоговаривает или боится. "Может, я ему что-то не то сказал", — думал Алексей. — "Или предложение позавтракать вместе, так вот сразу, неуместно. Не знаю. Ну и ладно, сяду за отдельный столик и поем спокойно один".

Только через полтора часа Рябичкин возвращался в своё купе. Спешить было некуда, и беседовать с Выдриным тоже не хотелось. А так за завтраком, глядя в окно, обмозговал свои действия в Петербурге, подумал о разговоре с кем-нибудь из народовольцев, заключённых в Петропавловской крепости. Вероятность, что кто-то из них заговорит, мала, но попробовать можно. Чем чёрт не шутит...

Войдя в свой вагон, Алексей увидел, что из его купе выходит какой-то ремесленного вида человек, в картузе, сапогах и плотной рубахе, подпоясанной верёвкой. В руках у него был саквояж Рябичкина.

"Там же револьвер!", — промелькнула обжигающая мысль.

Алёша ускорил шаги. Человек глянул в его сторону и быстро пошёл в другой конец вагона, к голове поезда. На его левой щеке мелькнул косой шрам. Жулик, каких хватает в поездах.

— Держите вора! Он украл мой саквояж! — крикнул Рябичкин.

Человек со шрамом побежал, не выпуская саквояжа из рук. Немногочисленные пассажиры, стоящие в коридоре, шарахались в стороны. Никто и не подумал задерживать бегущего, каждый думал о себе. И вор это прекрасно знал, он пробежал весь коридор и скрылся за дверью тамбура. Алексей припустился следом.

Станция была уже давно позади, и все входные (они же и выходные) двери были закрыты. Человек бежал дальше, направляясь к паровозу. Видно он тянул время: до следующей станции Чудово оставалось не так долго, и когда поезд начнет тормозить, можно выбраться в окно.

— Держите, держите его! — продолжал кричать Рябичкин.

Но в каждом вагоне повторялась та же история — люди только расступались. И, как назло, не попалось ни одного офицера, да и проводники куда-то подевались. Что делать? Как догнать его до станции? Сейчас бы револьвер, а он в саквояже. Алексей ругал себя "на чём свет стоит". Полицейский называется. Растяпа!

Удача подвернулась неожиданно. За время погони Алексей сократил расстояние до человека со шрамом метров до десяти, всё-таки молодость имеет свои преимущества. Забежав в очередной вагон, он увидел, как дверь в одно из первых купе открылась, и в коридор вышел Выдрин, собственной персоной. Теперь вор находился между ним и Рябичкиным.

— Фрол Федотович задержите этого человека, он украл мой саквояж!

Купец повернулся в сторону бегущих. Он стоял прямо посередине коридора и медленно соображал что происходит. Расстояние стремительно сокращалось, и человек со шрамом понял, что Выдрин не отойдет с дороги. Просто не успеет. Тогда он выставил вперёд саквояж и со всей силы врезался им в купчика.

Фрол Федотович как стоял,... так и упал пластом на пол. Инстинктивно он вцепился в саквояж и держал так крепко, что вор не сумел его вырвать. Сделав несколько попыток, выругался и двинул дальше с пустыми руками. Времени сражаться с купцом не было.

Алексей подбежал и нагнулся над Выдриным:

— Фрол Федотович, с вами всё в порядке?

Купец молча хлопал глазами. Из купе выбежал его подельник и тоже склонился над лежащим, пытаясь забрать у него саквояж и помочь подняться. Но не тут то было, Выдрин прикрывался им, как средневековым щитом и ни за что не хотел отдавать. Пассажиры вагона с удивлением наблюдали, как два человека, вцепившись в саквояж, пытаются вырвать его друг у друга.

Видя, что Выдрин жив и, вроде, даже не ранен, Алексей обогнул распростёртое тело и понёсся следом за вором.

— Посторожите мой саквояж, — бросил он назад.

Расстояние до преследуемого вновь увеличилось и приходилось нагонять. А паровоз, тем временем, начинал сбрасывать обороты. Приближалось Чудово. Железнодорожный путь перед самой станцией делал поворот и насыпь в этом месте уходила далеко вниз к несущей свои величественные воды реке Волхов. Понимая, что это его единственный шанс, человек со шрамом протиснулся в окно, оставленное открытым курильщиками, и, выждав удобный момент, прыгнул на насыпь. Приземлился на ноги, ловко спружинил и, упав на бок, покатился вниз. Было похоже, что такие упражнения ему не впервой, и техника падений отработана до совершенства.

Алексей, подбежавший следом, с трудом подавил желание прыгнуть вдогонку. Разгорячённый погоней, юный полицейский намеревался продолжать преследование до конца, но трезвомыслящий блюститель закона, уже поселившийся в душе Рябичкина, правильно расставлял акценты. Его главное расследование впереди, в Санкт-Петербурге.

Поезд дал гудок и плавно остановился у вокзала. В вагонах вновь появились кондукторы и стали открывать двери. Откуда они взялись и где были, когда требовалась помощь, неизвестно. Видно избегали лишних неприятностей, как все.

— Стоянка поезда — пять минут, — сообщил подошедший к Рябичкину контролёр.

— И на том спасибо, — с сарказмом ответил Алексей.

Он вышел на платформу и подошёл к станционному смотрителю. Представившись, рассказал о случившемся и попросил передать в полицию приметы человека со шрамом. Сказал, что нужно действовать быстро и показал в сторону насыпи, где спрыгнул преступник. Всё, пусть с этим делом разбираются другие, а ему пора на поезд...

Выдрин сидел в купе своего подельника, правой рукой держал стакан с чаем, а левой по-прежнему прижимал к себе саквояж Рябичкина. Алексей, вернувшийся со станции, был, прямо-таки, тронут такой заботой. Как можно ошибаться в человеке, ведь никто кроме Фрол Федотовича не помог ему, а поначалу купец просто не понравился бывшему телеграфисту.

— Спасибо вам, Фрол Федотович, за помощь. Если бы не вы, не видать мне больше моих пожиток. Давайте, теперь, вернёмся в наше купе. Вы же хотели туда вернуться?

Выдрин что-то невнятно пробормотал и поднялся с места. Саквояж он не выпускал. Алексей не стал отбирать его, пусть человек немного придёт в себя после пережитого. По дороге встречные пассажиры с сочувствием посматривали на купца, считая его за главного пострадавшего в происшествии. Некоторые справлялись о здоровье, один пассажир-врач предлагал свою помощь.

И только возле купе Выдрин немного "оттаял" и пожаловался на головную боль. Наверное, при падении всё-таки прилично ударился головой. Алексей сбегал обратно к доктору и принёс порошок от головной боли. Приняв лекарство, купец лёг на свою постель, дожидаясь, когда оно начнёт действовать. Он прикрыл глаза и тихонечко постанывал.

Рябичкин наконец открыл спасённый саквояж. Всё, кажется, было на месте. Алексей достал револьвер, проверил патроны, предохранитель и убрал во внутренний карман пиджака. Только с правой стороны — с левой рёбра ещё побаливали. Случай с кражей убедил его носить оружие всегда с собой, только надо будет узнать у петербургских коллег, как лучше это делать. Как-нибудь деликатно спросить, вроде для обмена опытом. Мы, мол, носим в пиджаке, а вы? Не приведи боже опозорить Купавина, он то не виноват, это Алексей-балбес забыл выяснить.

Балбес-Алексей забыл и о предосторожности. Пока перекладывал револьвер, не обратил внимания, что через прищуренные глаза Выдрин всё видит. Купец внутренне содрогнулся при виде оружия, в голову лезли самые невероятные мысли. Это заговор против него и подельника, с деньгами можно попрощаться сразу, главное — спасти жизнь. Если бы Рябичкин был внимательнее, то наверняка заметил мертвенную бледность, проступившую на щеках Фрол Федотовича. Но пока Алексей корил себя за прошлые ошибки — тут же совершал новые. Он и не представлял, что скоро придётся расплачиваться за них. Поезд жизни движется по своим законам, и с этим приходится считаться.

Наконец помощник пристава взглянул на Выдрина. Тот, кажется, заснул. Поразмыслив немного, Алексей решил сходить к доктору посоветоваться, как поступать с больным дальше. В который уже раз за сегодня он отправился в начало состава.

На душе было муторно и пусто. Преступника не поймал, наделал множество глупостей, из-за него пострадал хороший человек — карьера полицейского начиналась не очень удачно. Но это не повод, чтобы опускать руки. Многие, даже великие, детективы ошибались и не боялись признаться в своих ошибках. Сам Шерлок Холмс делал ошибки, но в конце всё-таки распутывал преступление. Великий человек! Необходимо просто правильно делать выводы.

Ага, вот и купе доктора. Алексей постучал и, получив разрешение, вошёл...

Обстоятельный доктор полчаса читал ему лекцию по вопросам оказания экстренной медицинской помощи. Информация полезная для любого человека, а особенно для полицейского. Нет, Рябичкин не раскрывал истинной должности, просто доктор любил объяснять предмет молодым людям. Он преподавал в медицинской академии и в лице бывшего телеграфиста увидел благодарного слушателя. Когда Алексей шагал обратно, в голове роились десятки специальных терминов и выражений по-латыни, машинально повторяя их, он не замечал, что говорит вслух.

— Простите, что вы сказали? — спросил проходивший мимо кондуктор.

— Нет ничего, это я сам с собой.

— А, молодой человек, я узнал вас. Как ваш саквояж? В порядке?

— Спасибо, всё нормально. Кстати, вы не заходили в наше купе? Мой сосед не просыпался?

— Не только проснулся, но и сошёл на станции Любань вместе со своим товарищем из третьего вагона.

— Как сошёл?! — у Рябичкина округлились глаза. — Ему же только что было плохо?

— Видимо стало лучше.

Пока Алексей был у доктора, поезд успел сделать остановку. Станция небольшая и стоянка всего две минуты — за разговором и не заметили.

— Не шутите так, у него подозрение на сотрясение мозга.

— Какие уж тут шутки, они очень спешили и были чем-то напуганы.

— Ничего не понимаю. Фрол Федотович спал, когда я уходил из купе.

— Молодой человек, он мне лично сказал, что выходит на остановке, и пошёл к подельнику в начало состава, а потом я видел их в окно, входящими в здание вокзала, — возмутился кондуктор.

Взглянув на него, Рябичкин скользнул в купе. Кровать Выдрина была пуста. Ни вещей, ни одежды купца нигде не наблюдалось... Действительно сошёл. Но почему? Он же ехал в столицу по делам. Может, кто-то заходил и напугал его, пока Алексея не было? Очередная загадка.

Вопросов, не имеющих ответа, в ходе расследования становилось всё больше и неизвестно, какие имели отношение к делу, какие нет. Приходилось все держать в голове и постоянно обдумывать. В образовавшейся, наконец, паузе Алексей закрыл дверь купе, уселся на скамью и принялся рассуждать. Не будем ему мешать, а по традиции железнодорожных путешественников выглянем в окно.

Крупных и мелких речушек, всевозможных оврагов и насыпей стало меньше. На смену пришёл плоский равнинный ландшафт местности, что говорило о приближении Санкт-Петербурга. Разговоры в вагонах притихли, пассажиры усаживались на свои места, готовясь собирать вещи и вспоминая о делах. Настроение людей менялось от беззаботного железнодорожного к будничному деловому. Где ты, волшебство путешествия?! Ожидание чего-то нового, необычного, навсегда связанное в наших душах с дорогой пропало. В очередной раз мечтам не суждено сбыться. Безжалостный паровоз мчался вперёд, отсчитывая вёрсты. Их до столицы оставалось семьдесят.

2.

Пролётка выскочила с Невского проспекта и, пересекая Знаменскую площадь по диагонали, лихо остановилась у входа на вокзал. На землю пружинисто соскочил молодой человек в светлом костюме. Коротко подстриженные волосы аккуратно причёсаны. Зоркий, но не агрессивный, взгляд. Заметна военная выправка.

— Фёдор, жди меня здесь, — сказал он. — Московский поезд должен прибыть через пять минут. Надеюсь, по пути не было задержек.

— Слушаюсь, ваше благородие, — ответил извозчик. — Может помочь донести вещи?

— Я думаю, вещей не много. Наш коллега из Москвы едет работать. Ты лучше осмотрись, не наблюдает ли кто за нами.

С этими словами молодой человек скрылся в здании вокзала.

Возница устроился на козлах поудобней и стал незаметно глядеть по сторонам, примечая опытным глазом подозрительных людей. Народу перед Николаевским вокзалом проходило много, но Фёдор (филёр со стажем) умел сходу отделять обычных граждан от "деловых".

Надо признаться, что и Фёдор, и его пассажир работали в Отделении по охране порядка и спокойствия при петербургском градоначальнике. Молодого человека звали Романом Демьяновичем Цветковым. Он служил царю и отечеству в звании штабс-капитана.

После разгрома главного ядра народовольцев в Охранное отделение поступала информация об отдельных оставшихся группах революционеров. Руководство департамента полиции считало главнейшей задачей их розыск и арест. Цветкову при распределении досталась группа Неспешинской. Сколько в ней было человек, никто точно не знал, но о самой Лидии ходили легенды. Известно, что она жёсткая сторонница революционного террора и непосредственно участвовала в изготовлении взрывных устройств. Была близка к "технику" — Николаю Кибальчичу. После ареста и казни Кибальчича след Неспешинской потерян. Появлялись неподтверждённые слухи, что она покинула столицу, но розыск не прекращался.

Нетрудно представить радость Романа Демьяновича, когда появились известия из Новогиреево. Дело практически зашло в тупик. Куда двигаться — неизвестно. А тут вдруг новые зацепки появилась — пусть тонкая, но ниточка. Лидию Неспешинскую вместе с другим революционером, Колокольцевым, видели зимой в поезде Москва — Санкт-Петербург. Отсюда и будем плясать. Цветков уже направил людей из своей группы для опроса железнодорожников, а сам устремился встречать коллегу из Москвы. По предварительной информации из министерства, тот неплохо разбирается в современной технике и знает физическую и химическую науки. Вместе с ним штабс-капитан собирался посетить заключенных в Петропавловскую крепость народовольцев, имеющих отношение к изготовлению бомб. Возможно, какие-нибудь технические тонкости выведут их на новых людей, связанных с террористами.

Встречающих на перроне было довольно много: дамы, всевозможных возрастов и сословий, с детьми, грузные отцы семейств, студенты и военные. У выхода на платформу расположился городовой, снисходительно поглядывая по сторонам. Гомон шумной толпы смешался со свистом и грохотом прибывающего состава, он вытянулся вдоль всего перрона и остановился. Машинист открыл клапаны поезда и пар скрыл от глаз стоящих в ожидании людей. Цветков не стал далеко заходить, а расположился рядом с городовым.

Через пять минут из рассеивающегося пара вынырнул молодой человек с саквояжем в руках. Тёмные вьющиеся волосы покачивались в такт его шагам. Посмотрев по сторонам, он задержал взгляд на Романе Демьяновиче и, без долгих раздумий, пошёл в его сторону.

— Здравствуйте. Вы — Цветков Роман Демьянович? — сказал молодой человек, подойдя вплотную.

— Да. Я — штабс-капитан Цветков, охранное отделение. И, видимо, поджидаю Вас.

— Очень приятно. Рябичкин Алексей Яковлевич. Прибыл по делу Неспешинской и Колокольцева из Москвы.

— Добро пожаловать в Петербург. Будем работать вместе и, надеюсь, сработаемся, — улыбнулся Цветков.

— Я тоже так думаю, — Алексей поклонился и крепко пожал руку, протянутую штабс-капитаном.

Голуби, что-то клюющие на площади перед вокзалом, захлопали крыльями и, с шумом, поднялись в воздух, когда пролётка, управляемая Фёдором, лихо развернулась в сторону Невского проспекта. Со свистом рассекая воздух, они взлетели на крышу здания и расположились на башенке с часами. Любопытные птичьи глаза наблюдали, как экипаж выехал на проспект и понёсся в сторону Зимнего дворца. Пассажиры на заднем сидении оживлённо разговаривали.

— Сейчас мы поедем на Васильевский остров, — говорил Роман Демьянович. — Там у нас есть служебная квартира, где вы будете жить. Всё необходимое имеется, а, кроме того, будет приходить служанка для уборки. Она тоже наша сотрудница. Питаться можно в ресторане напротив. Готовят прилично, я сам там частенько обедаю. Деньги у вас есть.

— Да, благодарю вас. Мне выдали командировочные, достаточно много.

— Вот и хорошо. Но если что, не стесняйтесь, в средствах у охранного отделения недостатка нет. Выделим сколько нужно. И с завтрашнего дня приступаем к работе. Я предлагаю для начала переговорить с народовольцами, которые сидят в Петропавловке. Попробуем узнать технические тонкости, глядишь появиться новая ниточка.

— Можно попробовать, — согласился Рябичкин. — Некоторые материалы для изготовления бомб весьма специфичны, и достать их можно только в определённых местах. Не каждый имеет доступ.

— Здравая мысль. Приятно иметь дело с умным человеком. Да, и давайте общаться без церемоний, мы с вами приблизительно одного возраста. Я — Роман, вы — Алексей. Согласны?

— С удовольствием, — улыбнулся Рябичкин.

Ещё совсем недавно штабс-капитан Роман Демьянович Цветков служил царю и отечеству в звании поручика. Все мужчины его семьи служили в кавалерии несколько десятилетий и питали настоящую страсть к лошадям. Не был исключением и Роман, проводивший огромное количество времени в конюшне возле своего любимого, серого в яблоках, иноходца Марса. Оба красивые, статные, с гордо поднятой головой — они очень походили друг на друга. И дружба у них была такая, что не требовалось слов, достаточно одного взгляда и конь с наездником уже мчались по окрестным полям. Казалось, ничто не сможет разлучить эту пару, но в самый разгар народовольческого террора Цветков вдруг решил резко изменить свою судьбу и посвятить жизнь борьбе с этой заразой рода человеческого. Сослуживцы поручика отнеслись к затее, мягко говоря, скептически, для них служба в охранном отделении казалась делом неблагородным, и всячески отговаривали его. Но Роман проявил настойчивость и верность принципам. Кавалерийское начальство всегда отмечало его ответственность и хорошие организаторские способности, которые с ещё большей силой проявились на новой службе, благодаря чему за довольно короткое время поручик стал штабс-капитаном. Он внёс действительно весомый вклад в разгром ядра "Народной воли" и сам петербургский градоначальник оценил успехи Цветкова.

— Милостивый государь, — сказал он, — Извольте вести это дело до победного конца. Российский Императорский дом не может чувствовать себя спокойно, пока последний член сей организации не будет посажен в тюрьму. Помните о важности стоящей задачи!

Внимательно слушающий Роман отдал честь и, по привычке, щёлкнул каблуками, хотя шпор на них уже не было. На этом разговор с высоким начальством был окончен.

Несмотря на новые заботы, дружба Романа и Марса не прекратилась, только встречи стали более короткими. В редкие часы отдыха от полицейской службы штабс-капитан брал извозчика и мчался в Царское Село. Там в сияющих чистотой белых рейтузах и чёрном кителе он воссоединялся со своим любимцем. Свидетелями их неистребимой дружбы были: аллеи прекрасного Царскосельского парка, опушки ближайших лесов или случайные зрители в манеже кавалерийского полка. Только в такие минуты бывший кавалерист был по настоящему счастлив, только здесь он пополнял свой запас положительных эмоций. А потом новый день приносил очередные заботы.

Надо признаться, среди зрителей манежа, ещё при службе в полку, часто бывали особы прекрасного пола, питающие определённую слабость к Цветкову. Да и немудрено — красивый молодой офицер с многообещающей карьерой в будущем. Такой лакомый кусочек привлекал светских дам из Санкт-Петербурга. На штабс-капитана была открыта, в буквальном смысле, охота. Совершенно случайно в разных местах Роман встречал одних и тех же женщин, приветливо улыбающихся ему и держащих в разговоре такие многозначительные паузы, что офицеру становилось даже страшно. Не подумайте, что он боялся женщин, нет. Но такое откровенное кокетство совершенно не нравилось воспитанному молодому человеку. К тому же, среди старых друзей по кавалеристскому полку ходили разговоры про несчастную юношескую любовь поручика Цветкова.

Эта печальная история действительно имела место. Пятнадцатилетний подросток Рома был до беспамятства влюблён в девочку, живущую на их улице, в доме напротив.

Впервые он встретил её случайно, проходя мимо женской гимназии. Его внимание привлекла весело хохочущая компания гимназисток, возвращающаяся с занятий. Им, оказалось, по пути — девушки шли впереди в десяти шагах. Озорной балтийский ветер играл белыми платьями, отчего чудилось, что они плывут по воздуху, не касаясь брусчатки. Роман следовал за подружками, как заворожённый, не в силах оторвать взгляда. Раньше с ним подобного не случалось, чувство было новое и сильно взволновало юношу. Постепенно девочки прощались со сверстницами и по одной заходили в подъезды встречных домов. В конце пути осталась одна, самая красивая и самая весёлая из всей компании. Только теперь молодой человек понял, что именно за ней он шёл от гимназии. Остальные нимфы уже стёрлись из памяти, они не имели никакого значения в его жизни.

Оглядевшись, Роман с удивлением обнаружил, что находится возле своего собственного дома. Вот и его окна, и балкон с цветущим бальзамином. Девушка лукаво глянула на преследователя и скрылась в подъезде дома напротив. Она всё прекрасно видела, настоящим женским чутьём ощущая на себе пристальный взгляд мужчины. Это была уже не наивная питерская девчонка, а мадемуазель, знающая цену своей красоте.

Но Роман то, Роман! Он был потрясён открывшейся истиной: оказывается, на земле живут небесные создания, обладающие такой красотой! Как он мог раньше не заметить такую девушку, ведь их окна находятся почти напротив? Как мог ходить по одной улице? Нет, положительно что-то изменилось в мире. За свою жизнь он видел сотни всевозможных гимназисток, но и в мыслях не мог представить, что подобное произойдёт с ним. Весь вечер того дня Цветков смотрел на окна соседнего дома.

Прошло некоторое время, и юноша решился заговорить, в очередной раз случайно встретив её на улице. И был воспринят благосклонно. Так завязалась дружба, перешедшая постепенно в более нежные отношения. Молодые люди стали гулять по вечерним петербуржским паркам и набережным. Им было хорошо вместе и, казалось, обретённое счастье никогда не закончится, но судьбе захотелось сыграть с Романом злую шутку.

Однажды днём, сразу после окончания занятий, он случайно увидел свою возлюбленную, целующуюся на скамейке в палисаднике гимназии с каким-то франтом. ...Среди ясного неба грянул гром. Кровь вихрем взлетела к голове Романа, а затем, также стремительно, отхлынула вниз.

Возможно ли такое коварство?.. Растолкуй, Господи!..

Но юноша смог взять себя в руки и молча уйти прочь. Они так и не объяснились и больше не разговаривали. Завидев её в глубине улицы, он предпочитал идти другой дорогой. Характер Романа не позволил ему простить измену. Со временем боль, казавшаяся вначале невыносимой, прошла, а в памяти навсегда остался урок — жажда кокетства порождает ложь.

С тех пор отношения штабс-капитана с женщинами стали ровными, товарищескими. Но стоило им дойти до определённой черты, как прекрасная половина человечества натыкалась на невидимую стену, прочно выстроенную Цветковым вокруг своей души. Пройти за эту стену мог один лишь красавец Марс, он никогда не предавал и тонко чувствовал настроение своего хозяина.

Пролётка неслась мимо великолепного Казанского собора, и Алексей невольно залюбовался могучими, величественными колоннами. Впереди на солнце уже сверкал шпиль Адмиралтейства, а справа скоро должна появиться Дворцовая площадь и резиденция государя. Всё было так неожиданно. Только недавно он ехал в поезде среди полей и лесов и вот уже мчится по европейскому городу-красавцу. Дух захватывает. Волшебство и обаяние Санкт-Петербурга навсегда поселились в сердце молодого полицейского.

— Какой красивый город! — прошептал Рябичкин.

— Алексей, да ты влюбился, — засмеялся Цветков. — А город наш действительно хорош.

Как-то незаметно, само собой, между молодыми людьми вспыхнула искорка дружбы. Такое бывает, когда пятым чувством ощущаешь, что это твой человек и нет никаких сомнений. Они знали друг друга меньше часа и уже понимали, что станут настоящими друзьями. Как Бог порой милостив к своим созданиям.

— Роман, я хочу тебя спросить, — неожиданно сказал Алексей, косясь на Фёдора, сидящего на козлах.

Штабс-капитан утвердительно кивнул.

— Где ты носишь своё оружие?

— В каком смысле?

— В прямом. Где в одежде? Я положил во внутренний карман пиджака, но это жутко неудобно.

— А, вот ты о чём. Тут есть одна хитрость. Это у меня ещё в армии один поручик придумал. Пришил к жилетке под мышкой специальный карман по форме нагана. Очень удобно. Оружие всегда рядом и достать легко. Когда в "гражданке" ходил всегда жилетку одевал. Один раз это изобретение ему жизнь спасло, когда ночью на грабителей нарвался. А потом уже я в нашем отделе такие жилетки внедрил. Теперь у меня все филеры в них ходят и офицеры.

— Здорово! И как я сам не догадался.

— Ничего я тебе завтра такую же принесу. Под твой темный костюм. У нас в запасе имеется.

— Спасибо. Только у меня не наган, а "Смит-Вессон".

— Так и нас у всех "кобылы". Это в армии под наган шили, а в полиции под короткоствольный "Смит-Вессон".

Так, за разговором незаметно, проехали весь Невский проспект. Неожиданно Цветков приподнялся и постучал возницу по спине:

— Федор, останови здесь.

Пролётка только-только переехала Дворцовый мост и остановилась недалеко от биржы. Справа поднимались бастионы Петропавловской крепости.

— Алексей, давай поступим так: я отправлюсь заказывать нам пропуска в тюремные казематы, чтобы не терять времени, а Фёдор отвезёт тебя на квартиру. Обустраивайся пока, перекуси с дороги. А завтра с утра, часов в восемь, я заеду за тобой и начнём работать.

— Хорошо.

— Фёдор, всё понял? — спросил Роман и, получив утвердительный ответ, продолжил: — Действуй.

Он легко спрыгнул на землю и, кивнув на прощанье, спортивной походкой направился в сторону крепости. Алексей смотрел ему вслед и сожалел в душе, что Роман живет в другом городе. По окончании расследования им придётся расстаться, а не хотелось. В Москве есть Штольцен и Купавин, но это старшие товарищи, а настоящего друга-сверстника у Рябичкина пока нет.

Фёдор развернул лошадей, и пролетка двинулась вглубь Васильевского острова. Алексей ощутил лёгкий прилив ностальгии: улицы (называемые линиями) были такими же идеально прямыми, как в родном Новогиреево, только гораздо шире. Когда-нибудь наступит время, думал он, и у нас тоже будут такие высокие, в несколько этажей, дома, по улицам будет ходить столько же народа и ездить такие же красивые экипажи. И посёлок в будущем войдёт в пределы быстро растущей Москвы.

Временами приходилось огибать шагающих прямо посередине улицы пешеходов. Фёдор ворчливо покрикивал на них, поворачиваясь, то направо, то налево.

Особый интерес у Рябичкина вызвали крайние дома, построенные в начале и в конце каждой линии Васильевского острова. Для того чтобы стены домов были параллельны улицам и набережной, строителям города пришлось делать у них непрямые углы. Это выглядело необычно, и, одновременно, очень аккуратно. Всё в этом мире было упорядочено и от этого в душе поселялось какое-то успокоение.

Через несколько минут они подъехали к дому. На первом этаже, рядом с подворотней, ведущей во двор, расположилась булочная. Над большими витринами и входной дверью красовалась надпись:

А.И. БОГАТОВЪ

Булки и батоны.

Запах из открываемой двери распространялся сказочный. Корица, тмин, изюм и другие пряности вызывали видения восточных базаров, ярких красок и зазывных криков торговцев. Всё объединял аромат свежевыпеченного хлеба, такой ласковый и до боли знакомый каждому. Потрясающим оптимизмом наполнял он душу. Хорошо здесь жить, подумал Рябичкин, каждое утро проходить мимо и видеть булочки на лотках и пекаря в белом колпаке.

Возница с интересом поглядывал на замечтавшегося Алексея. Его непосредственный начальник был другим: всегда собранный, внимательный, никаких эмпиреев, а здесь явно ещё сохранился юношеский полёт души. Сам Фёдор был исключительно практичным человеком. Родом из карельских крестьян, он привык к выживанию в суровых условиях северной природы. Но искорка в душе была и у него. Да и как могло быть иначе у человека выросшего среди стройных сосен, пушистых мхов и нескончаемых озёр Карелии. Красота необыкновенная! Теперь, работая филёром в Охранном отделении, он часто уносился мысленным взором домой, мечтая когда-нибудь вернуться к простому крестьянскому быту, и повстречав другого мечтателя, невольно проникся к нему уважением.

На перекрёстке стоял городовой и поглядывал по сторонам. Фёдор кивнул городовому и остановил пролётку.

— Господин Рябичкин, прошу за мной. Давайте ваш саквояж.

Алексей опасливо отвёл руку и сказал:

— Ничего, Фёдор, я привык носить его сам.

Они вошли во двор и поднялись в квартиру номер пятнадцать. Там их ждала горничная.

— Вы здесь устраивайтесь, Серафима поможет, а я должен ехать на работу, — сказал Фёдор.

— Серафима?!

— Да, горничная. Она наш сотрудник.

Неужели всех горничных, как-либо связанных с полицией, зовут Серафимами, подумал Алексей. Или, может быть, Господь посылает самых близких к нему шестикрылых ангелов хранить Рябичкина от беды. Серафимы — огненные ангелы, отличающиеся стремительностью и преданностью Богу. Глядя на штольценовскую Серафиму можно легко увидеть эти черты. Она глубоко верующий человек, строго соблюдающий законы божьи. А, уж какая стремительная...

— Конечно, поезжайте, Фёдор. Благодарю вас, — отвлёкся от мыслей Алексей.

Санкт-Петербургская Серафима с улыбкой Джоконды смотрела на нового жильца.

3.

Тяжёлый пассажирский пароход медленно подходил к причалу. Неожиданно вода позади с шумом забурлила — машинное отделение включило "полный назад", и огромная посудина остановилась точно в нужном месте. Капитан видно хорошо знал своё дело. Засуетились, забегали матросы: бросали швартовы, крепили их, перекидывали трап на берег. Встречающие заполнили ближнюю часть причала и радостно переговаривались с пассажирами, идущими по палубе к трапу. Всеобщее оживление будоражило и создавало атмосферу праздника. Захваченные им Патрик и Иеремия шагали вместе с другими.

Не все изобретения так плохи, думал Иеремия, если бы не было парохода, мы добирались бы сюда месяц или полтора. А так потребовался один день. Господи, что я говорю... Он сам испугался крамольных мыслей, посетивших его. Если бы это слышал глава общины — Иеремию немедленно выгнали бы из неё. Суровые законы едины для всех, в общине люди соблюдают их уже сотню лет. Господи всемогущий, отведи от греха. Не позволяй лукавому искушать слабого раба твоего.

Мысли рыжеволосого молодого человека вернулись в родную Англию. Вспомнились деревенские друзья и подружки, залитые солнцем луга, пасущиеся овцы, чистые аккуратные домики и мельница у реки. Здесь, в Финляндии, много похожего. Та же чистота, то же бережное отношение к природе. Будто и не покидали своей деревеньки. Свежая весенняя листва покрывала близлежащие деревья. Многоголосый птичий хор наполнил до краёв прекрасный солнечный день.

Англичане пересекли портовую площадь и приблизились к стоящим в стороне извозчикам.

А через несколько минут коляска с откидным верхом несла Патрика и Иеремию к российской границе. Путь неблизкий. Пришлось пообещать извозчику изрядную сумму общинных денег. И замелькали небольшие озёра и перелески. Май только начался, и влияние севера трудно было не заметить. В Англии в это время листья были гораздо больше и темнее, а леса в окрестностях Ноттингема уже стоят плотной зелёной стеной, охраняя их деревушку от внешнего мира.

...Хорошо дома. Как хорошо!..

Молчаливый и угрюмый Патрик задремал. Дорога укачала его. А всегда более живой и любознательный Иеремия продолжал поглядывать по сторонам. Молодой пытливый ум его не знал покоя. Сколько в жизни интересного, сколько нового. Хочется узнать всё.

Оба забыли о цели путешествия. Тревога и неизвестность — две спутницы молодых общинников, исчезли на время. Не могли юные сердца долго печалиться, их удел — радость и любовь. В любой стране, на любом континенте.

Патрик спал, Иеремия бодрствовал.

4.

В восемь утра Цветков приехал на служебную квартиру, а в девять они с Рябичкиным входили в Петровские ворота Петропавловской крепости. Огромная лепнина двуглавого российского орла располагалась над сравнительно небольшой въездной аркой. Выше над ней — большой деревянный рельеф "Низвержение Симона Волхва апостолом Петром".

Рядом с воротами полосатая будка постового. Точно такие же чёрно-белые будки были у охранников в Новогиреево. Знаки государственной власти везде одинаковы.

Цветков предъявил выписанные вчера документы, и они прошли внутрь крепости. В центре красовался Петропавловский собор. Золочёный шпиль с ангелом, держащем крест, поднялся высоко в петербургское небо. Сверху он величественно блестел на ярком солнце. Возле зданий и на площадях было немноголюдно, только полицейские на постах переминались с ноги на ногу.

— Нам нужны тюремные казематы Нарышкинского бастиона, — сказал Цветков. — Там располагаются одиночные камеры, где сидят народовольцы. Крепкие они люди, честно говоря. Выдержать заключение в "одиночке" и не попасть в сумасшедший дом не каждый сможет. Камеры холодные и тёмные, напоминают каменные могилы. Многие другие не выдерживали и теряли рассудок.

— И сколько осталось народовольцев? — спросил Алексей.

— Да немного. Основную массу казнили или отправили в ссылку. Здесь всего несколько человек, которые не принимали непосредственного участия в террористических актах. Двое из них могли иметь отношение к изготовлению бомб. А тот, с которым мы будем разговаривать, бывший студент Технологического института.

— Правда?! Роман, ты знаешь, я сам хочу поступать в Технологический институт.

— Я знаю. Моему начальству звонили из Московского полицейского управления. Некто капитан Корнев. Просили посодействовать. Этим тоже я буду заниматься.

— Ты не думай, я сам буду поступать. Никакого протекционизма не надо. Мне просто объясните, где находится, чтобы не терять времени.

— Не волнуйся, всё нормально, — улыбнулся Цветков. — Лично я только приветствую. В полиции сейчас нужны технически грамотные люди. Время такое.

— Я хотел сначала в Москве поступать, но услышал, что Технологический институт даёт самую сильную подготовку в России. Думаю попробовать.

— Правильно думаешь. Я пойду, узнаю, как там наш революционер поживает, а тебя пока отведу на крышу бастиона. Оттуда прекрасный вид на город, на Большую Неву. Тебе, как гостю столицы, будет интересно. Существует старинная традиция — ровно в полдень стреляет пушка, даёт сигнал точного времени. Как раз, с Нарышкинского бастиона.

Молодые люди поднялись наверх по специальной лестнице. С реки дул прохладный ветер — Неву штормило. Стального цвета волны заполнили всё пространство до Дворцовой набережной. Небольшие, но уверенные в себе, они стремились вперёд, чтобы разбиться о гранит стрелки Васильевского острова. Воздух пропитался влажным запахом реки. Лишь шум ветра и звук бьющихся о гранитные стены крепости волн нарушали царственную тишину.

— Любуйся пока. Я скоро. — Цветков стал спускаться.

Здесь в сердце города, в том месте, откуда и начался Санкт-Петербург, Алексею мерещились корабли Петра Великого, идущие по фарватеру. Мачты, паруса, наполненные ветром, пушки, бегающие матросы — морская романтика. Красавцы-фрегаты двигались к заливу, пробивать "окно в Европу". Рябичкину вдруг нестерпимо захотелось быть там вместе с другими, завоевывать славу российского флота, сражаться с врагами и, если нужно, погибнуть за родную землю.

Взгляд его упал вниз. С востока к бастиону примыкала Невская куртина, прорезанная одноимёнными воротами, от которых в воду уходила небольшая пристань. Волны раскачивали несколько привязанных к столбам лодок, в одной из которых восседал мужичонка. Жители города, подгоняемые нуждой, подрабатывали таким образом, перевозя желающих через реку. Так получалось быстрей, чем в объезд через мосты, да и интересней.

Шторм распугал клиентов, и другие лодочники видимо где-то прятались от ветра. Остался один — дежурить. Поднял воротник и сидел нахохлившись.

По пристани к лодкам шла женщина. Ветер трепал коричневое платье и полосатое фазанье перо, прикреплённое к шапочке. Шла твёрдой уверенной походкой, лишь изредка отворачивая лицо от брызг бьющихся о причал волн. Она явно направлялась к лодочнику.

Рябичкин обомлел. Лидия Неспешинская! Ошибки быть не могло. Машенька нарисовала поразительно точный портрет.

Как могла революционерка спокойно разгуливать по крепости, пройти мимо постов? Она находится во всероссийском розыске. Удивительно!

Надо что-то делать.

Алексей стремглав бросился к лестнице, на ходу соображая, как лучше поступить. В конце концов, неважно, как она здесь очутилась, важно арестовать... Или нет... Судя по информации Охранного отделения, арест вряд ли что-то даст. Неспешинская, с её революционным фанатизмом, ничего не скажет. Лучше проследить, где живет, и установить наблюдение. Прыгая через три ступеньки, он едва не потерял равновесие.

...Спокойно...

Будем действовать быстро, но с холодной головой. Важно, чтобы она не заметила слежку.

Очутившись внизу, Алексей осторожно заглянул в проём Невских ворот. Лодка уже отчалила от причала, держа курс к противоположному берегу. Пусть немного отплывут. На открытой поверхности воды преследователей хорошо видно, а тем более в такую погоду. Несмотря на шторм, небо над Петербургом было голубое и чистое. Тремя словами можно охарактеризовать место действия: ветер, солнце и вода. Три стихии. Три составные части.

...Всё пора. Рябичкин прошёл мимо будочника и оказался на пристани. Где же остальные лодочники. На пирсе и возле ворот никого не видно. Один только постовой прятался от ветра, да лодки покачивались. Выхода не оставалось. Алексей прыгнул в ближайшую лодку, предварительно отвязав её, и оттолкнулся веслом от причала. Она сразу закачалась, хлопая бортами в волны. Нос задрался вверх, наверное, на метр выше кормы. Рябичкин перебрался на среднее сидение и немного выровнял свой корабль. Честно говоря, он был не больно умелый гребец. Так, катался пару раз на прудах в Новогиреево. И всё. Но оба раза поверхность воды была ровной, как стекло, стоило слегка толкнуться вёслами и лодка легко шла вперёд. Сейчас же приходилось прикладывать серьёзные усилия, чтобы держать её ровно, чтобы шла в нужном направлении, не рыскала носом. Случайная чайка видела одинокого человека в лодке, сидящего спиной к преследуемым и поминутно оглядывающегося через плечо. Холодные невские брызги летели за шиворот, но он не замечал этого. Погоня целиком захватила его.

Расстояние между лодками не уменьшалось, но и не увеличивалось, потому что правила слежки — вещь серьёзная, от них жизнь зависит. Простор Большой Невы поглотил всё окружающее Алексея пространство. А находящиеся у ростральных колонн стрелки Васильевского острова исполинские скульптуры, олицетворяющие четыре великие русские реки, наблюдали, как две лодки перевалили за фарватер.

Лодка Неспешинской явно направлялась к месту впадения в Неву Фонтанки. Ветер стих и Алексей, не сбавляющий хода, постепенно приблизился. Уже хорошо различались гранитные камни Дворцовой набережной и оставшаяся правее решётка Летнего сада, когда он в очередной раз обернулся вперёд. В эту самую секунду раздался выстрел, и лицо осыпало щепками от носовой рейки. Неспешинская сидела вполоборота, в руке у неё блестел револьвер. Один глаз прищурен — готовилась к новому выстрелу. Моментально скользнув на дно лодки, Рябичкин полез к заветной жилетке за своей "кобылой". Удобную всё-таки вещь придумал сослуживец Цветкова. Но вот так стрелять в женщину, даже угрожающую его жизни, оказалось непросто. К тому же нужна она следствию живая.

Решительная, однако, дамочка — Неспешинская. И опасная. Заметив преследование, без лишних слов "открыла огонь". Такая пристрелит и глазом не моргнёт.

Улучив момент, когда нос лодки поднялся на очередной волне, Алексей выглянул через борт и увидел, как Лидия направила револьвер на лодочника и что-то резко сказала. Тот испуганно закивал. Пока волна не начала опускаться бывший телеграфист, выстрелив в воздух, крикнул:

— Приказываю немедленно остановиться! Полиция!

Лодочник ещё сильнее вжал голову в плечи, но грести не перестал. Опасливо поглядывая на женщину, выслушал её новый приказ. Здоровый, сильный мужчина превратился в тряпку при виде оружия. Вёсла заработали быстрее.

Расстояние вновь стало увеличиваться, а до противоположного берега осталось не так далеко. Уйдут. Рябичкин схватился за вёсла. Не успел он сделать и двух гребков, как прозвучал новый выстрел, и что-то обожгло левую руку. Резкая боль пронзила тело. Рукав пиджака в районе предплечья был разорван, и через дырку сочилась кровь.

...Ранен! Только этого не хватало!..

Но страха за свою жизнь Алексей не испытывал. В голове пульсировала одна мысль — догнать и арестовать Лидию Неспешинскую. Пришлось опять бросать вёсла и ложиться на дно лодки. Видно обстрел будет продолжаться пока они не войдут в Фонтанку. Придется подождать. Ничего не поделаешь.

Попробовал руку — вроде действует. Похоже ранение не очень серьёзное. Надо бы перевязать, да нечем. Ладно, потом.

Периодически выглядывая то с одного, то с другого борта, Рябичкин дождался, когда лодка революционерки повернула в узкий приток Невы, и быстро схватился за вёсла. Раненая рука зудела, но он не обращал на это внимания. Лодка, словно после хорошего отдыха, пошла с удвоенной скоростью.

Во время этих событий Роман Цветков с озадаченным видом бегал по всей Петропавловской крепости в поисках Алексея. Ну куда он мог деться? Ведь Роман отошёл всего на десять минут. Передал надзирателю разрешение на беседу с арестованным. Не так уж велика крепость, вроде везде посмотрел. Совсем он, что ли ушёл, но зачем? Наверняка дождался бы Романа, если только не какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства. А начал свои поиски штабс-капитан с Нарышкинского бастиона и видел вдалеке две лодки, но не придал этому значения. Мало ли их тут.

Когда посудина Рябичкина вошла в воды Фонтанки, то он успел увидеть только корму лодки Неспешинской, поворачивающую направо, в канал, за угол Летнего сада. Он ещё сильнее заработал вёслами. Здесь вода была спокойнее, и лодка побежала гораздо быстрее. За несколько минут преодолев расстояние до поворота, снова достал револьвер, положил на переднее сидение и осторожно выплыл из-за угла.

Напротив входа в Летний сад имелась маленькая пристань с каменными ступенями, от которой отчалила лодка. Неспешинской в ней уже не было. Испуганный лодочник, налегая на вёсла, старался побыстрее скрыться от опасного клиента.

Погоня переходила в сухопутную стадию.

Огромными шагами Алексей взбежал на набережную и начал оглядываться. Место открытое. Он успел заметить коричневое платье Лидии, мелькнувшее за калиткой Летнего сада. Хочет уйти по бессчетным тропинкам между аллеями. Сад проходной, выскочит с другой стороны и "поминай, как звали". ...Эх, жалко Романа нет рядом. Перекрыли бы с двух сторон и всё.

Немногочисленные посетители сада расступались перед молодым человеком с револьвером в руке, и потом долго смотрели вслед. Ну и времена! Люди с оружием бегают в царском саду, а некому и дела нету. Куда катится Россия?!

Рябичкин обогнул пруд, находящийся при входе, и побежал по главной аллее. Впереди было хорошо видно революционерку, сворачивающую в боковой проход за огромной клеткой для птиц.

Быстрее, быстрее! Не потерять её в гуще деревьев.

Круглая куполообразная клетка занимала место посередине главной аллеи. Возле всегда толпились люди. Да и действительно было на что посмотреть. Ещё в петровские времена её создали для редких видов птиц. Такое разнообразие красок и звуков нечасто встретишь. Это совершенно другой мир, сконцентрированный в относительно небольшом пространстве. Здесь никогда не бывает тихо и скучно. Все до единой птицы чем-то озабочены, у каждой есть своё дело.

Алексей всегда любил птиц. Ещё в детстве строил для них домики, наблюдал за повадками. И повзрослев, где бы ни находился, обязательно подкармливал весёлых непосед. Особенно он любил синичек. Никогда не унывающие жёлтогрудые малыши всегда вызывали улыбку и заряжали своей колоссальной жизненной силой. А сейчас весной, когда наступила пора заводить птенцов, они трещали просто без умолку.

Если верить в теорию переселения душ, то без сомнения в следующей жизни Рябичкин будет синицей.

Добежав до птичника, он, конечно, не мог не заглянуть внутрь. Красота!.. Но любоваться некогда. Уйдёт Неспешинская. Перевёл взгляд и не поверил собственным глазам.

Впереди, метрах в сорока, на главной аллее стоял Выдрин вместе с другим мужчиной купеческого вида. Вот это удача! Теперь поймать революционерку будет проще.

— Фрол Федотович! Фрол Федотович! — закричал Алексей.

Выдрин глянул в сторону зовущего, и глаза его округлились. А когда посмотрел на револьвер в руке, то в них возник огромный и такой же круглый страх. Нет не страх, а ужас. Лицо побелело. Не говоря ни слова, купчик из Твери стремглав бросился в тот боковой проход, где скрылась Неспешинская.

Мало понимая суть происходящего, Алексей бросился следом. Но не успел пробежать и тридцати метров, как наткнулся на городового. Тот перегородил дорогу. Детина ростом под два метра и с большим животом. На боку висела сабля.

— Остановитесь молодой человек! — он выставил вперёд руку.

Из-за спины городового трусливо выглядывал Фрол Федотович.

— Это он, он. Вооружён, бандит. Ещё в поезде хотели меня ограбить, — визгливо прокричал купец. — Пришлось даже выходить на несколько остановок раньше.

— Ах, вот оно в чём дело, — наконец Рябичкин понял странное поведение Выдрина. — Вы ошибаетесь. Я из полиции. И сейчас преследую опасную преступницу-террористку. Простите, я должен бежать.

— Минуточку, нужно во всём разобраться, — продолжал задерживать городовой.

Он был такой огромный с длинными, как у гориллы руками, что никак не оббежать. Можно попробовать проломиться через кусты, но ведь всё равно не отстанет. Алексей полез в карман за документами.

— Вот мои удостоверяющие бумаги. Смотрите.

Верзила неспешно развернул документы.

— Я вас прошу — быстрее. Иначе преступница уйдёт. Лучше помогите мне в поимке.

— Сейчас, молодой человек, многие научились очень хорошо подделывать документы, — непробиваемым тоном сказал городовой. — Придётся пройти в участок до выяснения. А револьвер пока, будьте добры, отдайте мне.

Глядя на этого представителя власти, Рябичкин понимал, что погоня окончена неудачно. За время их препирательств Неспешинская успела уйти далеко и её не догнать. Возможно, она уже покинула Летний сад и скрылась в городе. Боже, какое невезение! Надо же было встретить Выдрина в такой момент.

Фрол Федотович по-прежнему располагался за спиной у городового и недоверчиво посматривал.

— Имейте в виду, — сказал ему Алексей, — Вы оба несёте ответственность за то, что опасная революционерка осталась на свободе. Когда теперь мы сможем её поймать — неизвестно. И сколько она совершит террористических актов и унесёт человеческих жизней — тоже.

— В полиции разберутся, что вы за тип и кто несёт ответственность, — злобно пробурчал Выдрин.

— Прошу следовать за мной, — забирая оружие, сказал городовой.

Они так цепочкой и пошли к выходу из сада: сначала городовой, потом Рябичкин и последним, чуть поодаль, Выдрин. Гуляющие по саду горожане с интересом смотрели им вслед. И не только горожане.

В Летнем саду, как собственно и везде в Санкт-Петербурге, множество скульптур, одиночных и групповых. Казалось, вдогонку нашей троице смотрят фигуры Юлия Цезаря, Александра Македонского, римских императоров: Августа, Нерона, Клавдия.

Вот если бы все они ожили и на своих местах следили за порядком, вместо городовых. Наверное, в городе было спокойнее. Великие и умные люди. Выдать им всем фуражки, никелированные свистки и сабли. Представляете. Сверху вниз: фуражка, свисток, фиговый листок и сабля. Интересное зрелище. А главное желание следовать здравому смыслу, а не инструкции начальства.

Скажете, что я подрываю всю систему государства и права. ...Верно. Но дайте помечтать.

5.

Через три часа из полицейского участка на Садовой улице вышли Цветков и Рябичкин. По телефону удалось связаться с охранным отделением и прояснить ситуацию. Втык получили все: сначала начальство полицейского участка, а потом и городовой. Только купчишка, как только понял ошибку, сразу исчез. А верзила-городовой, как десятилетний мальчишка пожимал могучими плечами.

Единственный плюс пребывания в участке — это перевязанная рука. Хорошо, что пуля лишь слегка задела предплечье. Полицейские в таких делах — люди опытные, и бинт всегда под рукой. Наложили повязку лучше, чем в больнице. Спасибо большое!

— Я до сих пор не могу понять, как Неспешинская оказалась в крепости, — говорил Алексей.

— Ну, возможно приносила передачу в тюрьму.

— Но она же находится в розыске.

— Приходила по поддельным документам, конечно, — ответил Цветков. — А потом женщина она смелая. Я бы даже сказал отчаянная. Использует эффект неожиданности. Ведь и ты не ожидал её там увидеть.

— Теперь она затаится, и попробуй её найди. Чёртов Выдрин! Трус несчастный!

— Ладно, Лёша, не переживай. Пойдём лучше пообедаем и обсудим наши дальнейшие планы. Здесь на Садовой есть неплохой трактир, называется "Бессонница".

Друзья вскочили в ожидающую пролётку.

— С освобождением вас, — улыбнулся Фёдор.

— Спасибо. Но, к сожалению, радоваться пока нечему. Один купец, из Твери, испортил дело. Придётся начинать всё сначала.

Рябичкин недовольно заёрзал на сидении, нахохлился и впал в задумчивость. Что же всё-таки делала Неспешинская в Петропавловке? Почему уходить от погони решила через Летний сад? Ведь любой человек принимает решения, руководствуясь какими-то аргументами. Очевидно, она хорошо знает все тропинки, входы и выходы. Значит, часто бывает в саду. Здесь на скамейках вообще удобно назначать конспиративные встречи. Днём народу много, все прогуливаются и беседуют.

Словно охотничья собака, Алексей вцепился в след и судорожно искал ответы на возникающие вопросы.

Цветков же наоборот казался безмятежным. В этот прекрасный солнечный день он имел вид отдыхающего в своём светлом костюме: свежий ветер с Невы трепал светлые волосы, из глаз выглядывали солнечные зайчики. Аполлон, да и только.

— Хорошо бы поставить филеров в Летнем саду, Роман, — сказал Рябичкин, глядя на бога.

— Уже на месте. Как только позвонили из участка, дал команду. Только вряд ли она теперь скоро там покажется. Неспешинская — опытная революционерка.

— Шансов мало, но вдруг получится. Давай выработаем план дальнейших действий.

— Давай. Я... думаю... так, — растягивая слова, пропел Роман Демьянович. — Для начала вернёмся в крепость и поговорим с Арсением Кузьминым. Это бомбист-народоволец. И зайдём в комендатуру, попробуем найти документ, по которому прошла Неспешинская. Надеюсь, нам, наконец, повезёт. ...А вот, кстати, и наш трактир.

Фёдор остановил коляску перед четырёхэтажным домом.

"Бессонница" находилась на первом этаже. Через большие светлые окна виднелся просторный зал со снующей обслугой и заставленными различной снедью столами. Наступил час обеда, и посетителей было много. Несмотря на надпись у входа, "Бессонница" скорее походила на ресторан. Только вместо официантов были розовощекие молодые люди в начищенных до блеска сапогах, красных рубахах и белых передниках. Манящий запах русской кухни не оставлял никаких шансов прохожим. Поддались ему и наши молодые полицейские.

После речной феерии у Рябичкина разыгрался нешуточный аппетит. Алексей заказал гурьевскую кашу с расстегаями и ещё кучу всяких вкусностей. Цветков, не долго думая, последовал его примеру. На некоторое время за столом поселилась тишина. Два крепких молодых организма заряжались потенциальной энегрией, которая в последствии обязательно перейдёт в кинетическую. Такая уж работа — без движения никак.

После обеда снова Петропавловка. Специальное помещение для допросов. Стол с письменным прибором, лампа, маленькое окошко вверху стены, полумрак. Здесь нет такой сырости, как в камерах — это комната хорошо отапливается. За столом удобно расположился Цветков, слегка постукивая пером по бумаге. Роман обладал замечательной способностью устраиваться с комфортом. В любой ситуации он получал хоть малое, но удовольствие от жизни. Рядом притулился Рябичкин, сосредоточенно сверля глазами заключённого.

Арсений Кузьмин в арестантской форме сидел у дальней стены на обшарпанном тюремном табурете. Худой, под глазами тёмные круги — похож на лермонтовского демона. Он находился в крепости уже второй год в ожидании суда. Суровые условия содержания, мрачная атмосфера и, казалось, остановившееся время — всё это тяжёлым камнем подавляло психику. Трудное испытание для любого человека. Но иногда в тёмных глазах Кузьмина проскакивали искорки, говорящие о том, что воля его ещё не сломлена.

— Во-первых, знаете ли вы Лидию Неспешинскую? — начал разговор Цветков.

— Безусловно, знаю. Она такой же член "Народной воли", как и я. — Кузьмин спокойно посмотрел на Романа. — И вы об этом хорошо осведомлены.

— Осведомлён. Но нам хотелось знать ваше мнение о ней. Что за человек? Какова её роль в организации?

— Я никогда не был предателем, — Кузьмин закашлялся... — Но о Лидии могу рассказывать смело, потому что вы никогда её не поймаете. Она одна из лучших в нашей организации. У неё даже прозвище — "Каменный цветок".

— За её красоту?

— Нет. Ваша ирония здесь неуместна. За её твёрдость и преданность делу.

— Простите, — мягко сказал Цветков. — Я не хотел никого обижать.

Вспыхнувшие было глаза заключённого, снова стали спокойны. Вальяжная внешность Романа, похоже, несколько раздражала его, но Кузьмин быстро взял себя в руки.

— Скажите, а с кем непосредственно работает Неспешинская? — перехватил инициативу Рябичкин. — Какие функции выполняет в "Народной воле"?

— "Каменный цветок", — Арсений Кузьмин снова жёстко взглянул на Цветкова, — работала с казнённым вами Кибальчичем. Она готовила покушения на Александра II в Одессе и Москве. Вместе они осуществили удавшуюся акцию на Екатерининском канале.

— Исходя из ваших слов, Неспешинская занималась изготовлением бомб вместе с Кибальчичем. Где же они брали материалы?

— Этого я не знаю. А если бы и знал, то не сказал.

— После событий 1881 года Исполнительный комитет и большинство членов вашей организации были арестованы, — снова вступил в разговор Роман. — Чем занималась Неспешинская потом?

— Оставшиеся силы "Народной воли" были разрознены и ушли в глубокое подполье. После этого я Лидию не встречал, но от товарищей слышал, что она лично приговорила вашего нового царя к смерти. И я убеждён — она выполнит обещание. Не быть самодержавию в России. Дни его сочтены. Попомните моё слово.

Охранник, стоящий у двери, вопросительно посмотрел на Цветкова, явно намереваясь заставить замолчать арестованного, но штабс-капитан успокаивающе поднял руку.

— Не будем гадать. Время само расставит всё по своим местам. — Роман миролюбиво улыбнулся Кузьмину. — Кого-нибудь из нынешних помощников Неспешинской знаете? Не одна же она готовит покушение на Николая II.

Цветков нарочно не стал перечислять всех титулов царя, как того требовал этикет. Но его уловка не дала результатов.

— Я уже полтора года сижу в крепости, и не знаю, ни где находится Лидия, ни кто состоит в её группе. ...Извините, я очень устал. Позвольте мне вернуться в камеру.

— Последний вопрос, — сказал Рябичкин. — Какой принцип действия применяется во взрывных устройствах, используемых в террористических акциях вашими товарищами?

— Не знаю. Я никогда не занимался изготовлением бомб. Мои задачи в организации были другими.

Алексей кивнул Цветкову в знак того, что у него больше нет вопросов. Тот, в свою очередь, выдержал паузу и сказал:

— Мы не прощаемся с вами. Возможно, нам придется продолжить разговор позже. Вспомните на досуге, что вы ещё знаете о Неспешинской.

Арестант не ответил...

— Он явно имеет отношение к изготовлению бомб, — рассуждал Рябичкин, шагая по направлению к Комендантскому дому. — Но говорить не хочет.

— Ничего кое-какую информацию мы всё же получили, — на солнечном свете волосы Романа заиграли золотом. После тёмных казематов он снова превратился в светлого сказочного принца. При некоторой фантазии можно было заметить корону у него на голове. — Посмотрим, что нас ждёт дальше.

— А что ты думаешь по поводу его угроз в адрес царя?

— Судя по твоей встрече с Неспешинской, это не пустые слова.

— Да, "Каменный цветок" будет идти к своей цели до конца. Хорошо бы проверить в архивах информацию на человека с такой кличкой.

— Не волнуйся, я дам задание. Прямо из комендатуры и позвоню в отделение.

...Через полчаса молодые люди вышли из здания и уселись на скамейке в скверике перед южным фасадом Петропавловского собора. Прах величайшего из русских царей находился в пятнадцати метрах от них. И эти совсем ещё юные мужчины, призванные охранять основы самодержавия, невольно задумались о важности стоящей перед ними задачи. Ведь Неспешинская представляла прямую угрозу царю.

Цветков оказался прав, она оформила пропуск в крепость по подложным документам жительницы города Петергофа. Цель посещения — передача заключённому хлеба и молока. Но не Арсению Кузьмину, а другому подозреваемому в изготовлении бомб. И столь ненавистный народовольцам царский режим великодушно разрешил ей это.

— Надо срочно ехать в Петергоф проверить квартиру, которую Лидия снимала в городе, — сказал Роман. — Вряд ли она теперь там покажется, но посмотреть необходимо. Я по телефону сообщил в охранное и туда уже выехали филёры. Очередь за нами.

— Я вот что подумал, — медленно проговорил Алексей. — Вчера вечером я попросил Фёдора принести мне свежую петербургскую газету, и прочитал там, что император вместе с семьёй собирается перебраться в летнюю резиденцию, в Петродворец. И Неспешинская снимала там квартиру. Совпадение ли это. А вдруг покушение задумано именно в Петергофе!

Цветков внимательно посмотрел на товарища.

— Сейчас мы её, конечно,... вспугнули, — проговорил он. — Но наверняка есть другая конспиративная квартира. Если всё уже подготовлено, "Каменный цветок" не остановится. Необходимо осмотреть все постройки и парк. Территория огромная — людей нужно много.

— Некоторое время у нас есть, — успокаивающе сказал Рябичкин. — Его Императорское Величество переедет через несколько дней. Надо действовать аккуратно, чтобы не вспугнуть сообщников. И Неспешинская пусть думает, что мы не догадываемся о её планах.

— Ты прав, Алёша. Садись в пролетку, и ждите меня с Фёдором. Я пойду, перезвоню, и пулей летим в Петергоф.

— Лучше не пулей, а стрелой. Так меньше шума.

6.

Мелкий красноватый гравий приятно шуршал под ногами. Хотелось ходить по нему бесконечно. Звук рождал в душе состояние уверенности в будущем, надёжности. Рябичкин не мог объяснить, почему возникали такие ассоциации, но ему нравилось размеренно шагать здесь. Каждая дорожка Верхнего парка была посыпана такими камешками.

Вдвоём с Цветковым они направлялись к караульным помещениям Петродворца. Здесь будет располагаться штаб операции. После предварительного согласования с канцелярией Его Императорского Величества, начальство Романа получило разрешение на размещение сотрудников в летней резиденции. Множество филёров, переодетых разнорабочими, садовниками и строителями, разместили по всему парку. Работа предстояла огромная: осмотреть все строения, прочесать территорию, проверить внешнее ограждение и много чего ещё. Только успевай поворачиваться.

Кремовый костюм Цветкова за этот долгий трудный день потерял былой лоск. Да и сам он выглядел уставшим.

— Первые несколько ночей придётся ночевать в караулке, — сказал Роман. — Ночью выставим усиленную охрану. Предлагаю, пока всё не проверим, дежурить по очереди.

— Ты имеешь в виду в ночное время? — спросил Алексей.

— Да. Днём работаем вместе.

— Согласен. Как думаешь, сколько людей в группе Неспешинской?

— Вряд ли много. У народовольцев остались маленькие разрозненные группки. По два, три человека. А для проведения предполагаемой акции требуется минимум пять. И всё ещё зависит от того, какой вариант они избрали. Бывали случаи, когда копали целые туннели. Тогда людей нужно гораздо больше.

— Она могла завербовать помимо Колокольцева новых бойцов за это время, — Рябичкин, сам того не замечая, шагал в ногу с Романом.

— Наверняка, но это, как говорится, палка о двух концах. Чем больше людей, тем больше вероятность провала операции. Да и подходящих людей найти не так просто. Никуда не денутся — всех переловим.

В течение следующих двух дней полицейские обследовали и Верхний и Нижний парки, осмотрели все строения комплекса, но ничего подозрительного не обнаружили. По архиву проверили весь обслуживающий персонал. Здесь тоже было нормально. Оставалось только ждать.

За это время Цветков успел съездить домой, и привезти три новых, светлых естественно, костюма. И теперь снова выхаживал по Петергофу этаким франтом. Заодно заехал на Васильевский остров и привез вещи Рябичкина.

Алексей же не покидал императорской резиденции и сосредоточился на работе. Он успел подружиться с сыном садовника Николкой. Мальчишки всегда знают все лазейки и укромные места там, где живут. Тёзка императора помог обыскать такие места парка, которые сразу и не найдешь. Запрятанные в гуще кустарников, они могли послужить идеальным местом для тайника. Мальчик, словно белка, сновал по окрестным тропинкам с такой скоростью, что Рябичкину иногда приходилось бежать.

Рыжеволосый и кареглазый Николка был двенадцати лет от роду. Всю жизнь он провел в Петродворце и искренне любил это место. Много лет его отец работал одним из садовников царской семьи, а мать прислуживала на императорской кухне.

Алексей познакомился с Николкой возле птичьих вольеров, рядом с фонтаном "Солнце". Оба любили наблюдать за маленькими пёстрыми непоседами. Оба обожали слушать песенное разноголосье.

Рябичкина к вольерам привёл Роман, ещё в первый день пребывания в Петергофе. Наслушавшись рассказов о замечательной клетке с птицами в Летнем саду, он решил удивить друга настоящими заморскими птицами. Посмотреть действительно было на что. Не каждый королевский дом в Европе мог похвастаться такой коллекцией птиц.

Но долго задерживаться полицейские не могли, и Алексей уже позже, когда выдавалась свободная минутка, один приходил сюда. И встретил Николку. Несколько минут они молча наблюдали за птицами, а потом мальчик сказал:

— А всё-таки наши птички лучше.

— Какие это ваши? — с удивлением спросил Рябичкин.

— Которые живут на воле.

— А! Вы имеете в виду российские.

Николка опешил. Никто ещё не обращался к нему на "вы". Он почувствовал себя уважаемым взрослым мужчиной. С ним говорили на равных. В душе мальчика невольно возник интерес к этому человеку.

— Я Вас здесь раньше не видел, — спросил Николка. — Вы новенький?

— Да, я работал в другом месте. А теперь мы готовим летнюю резиденцию к приезду царской семьи. Я занимаюсь охраной Его Императорского Величества.

— Я заметил много новых людей, бродящих по парку. Везде заглядывают, будто что-то ищут.

— Вы же знаете, у Его Величества есть враги, желающие смерти. За зиму всякое могло произойти.

— А я, когда вырасту, — неожиданно сказал мальчик, — Обязательно стану директором Парка птиц.

— Что такое Парк птиц?

— В будущем точно появятся такие парки, где птичек будут кормить, ухаживать за ними. И они сами прилетят отовсюду. Заведут птенцов, будут их воспитывать. А люди будут приходить, глядеть и радоваться.

Алексей посмотрел на юного фантазёра тёплым взглядом. Когда-то он и сам был такой.

— Когда Вы станете директором Парка птиц, я обязательно приду в гости.

...Так они и подружились...

Николка помогал обследовать парк, когда ему разрешали, и часто разговаривал с Рябичкиным о птицах, да и вообще обо всём на свете. Им было интерестно вместе. Алексей, много знающий, рассказывал о современной технической науке, объяснял, как работают всевозможные механизмы. Мальчик очень привязался к нему и ходил повсюду, как хвостик. На второй день знакомства он предложил пойти на рассвете слушать птиц в сад Венеры возле дворца "Марли".

Роман сначала снисходительно относился к этой дружбе, а потом и ему приглянулся Николка. Подкупала искренность мальчика, восприятие мира настежь распахнутой душой. Сверкающая аура, окружающая Цветкова, чуть-чуть расширилась и впустила юного любителя птиц.

Теперь, когда места возможных терактов были осмотрены, парк разделили на участки, и филёры круглосуточно дежурили на своих местах. Можно было немного перевести дух и поразмыслить о дальнейших действиях. Конечно, выводы о предполагаемом покушении в Петергофе могли быть ошибочны. Неспешинская — человек непредсказуемый. Может нанести удар где угодно. Но риск слишком велик, и необходимо опередить революционеров.

К сожалению, обыск в квартире Лидии особых результатов не дал. Обнаружили личные вещи: одежду, обувь, духи и другие аксессуары для дамской гигиены, несколько книг. Интерес вызвал томик стихов Роберта Бернса на английском языке и англо-русский словарь. В дворянской среде больше распространён французский язык. Возможно это книги Колокольцева. В шкатулке на столе лежали письма Кибальчича, датированные 1879 годом. Речь шла о покушениях на Александра II в Одессе и Москве. Никакой новой информации не было. Дела уже давно раскрыты и практически все участники арестованы, а иные и казнены. Хозяин дома говорит, что никаких рекомендательных писем новая жиличка не представляла, пришла, что называется, "с улицы". И всё. Больше никаких улик. На столь мизерных данных версию построить трудно.

Такие же размышления владели Рябичкиным поздним вечером второго дня пребывания в царской резиденции. Вернее, прошло два с половиной дня, как полиция оцепила невидимыми путами Петродворец. Роман ушёл проверять посты. Он дежурит в первую половину ночи и придёт обратно к четырём часам. Алексею самое время было лечь спать, но сон не шёл. Его мозг лихорадочно работал практически круглые сутки, независимо от того, чем занималось тело. Перебирал сотни различных вариантов поведения Неспешинской и тысячи вариантов предупредительных мер.

... Всё-таки надо отдыхать. Глядишь, на свежую голову, придёт какая-нибудь новая мыслишка. Алексей вспомнил, что утром они встречаются с Николкой, и заулыбался. Образ мальчика рождал в душе тёплые чувства, и Рябичкин как-то вдруг успокоился и сразу захотел спать. Неожиданно весь груз двух суматошных дней навалился на него и, едва успев раздеться, бывший телеграфист провалился в сон...

— Вставай, Алексей, — тормошил за плечо Цветков. — Пора.

Рябичкин приоткрыл глаза, постепенно просыпаясь. За окном было ещё темно, и в комнате царил полумрак. Вставать не хотелось. Но надо. На потолке зашевелилась тень — это Роман устало снимал пиджак. Его дежурство закончилось.

— Вставай, вставай. Сейчас Фёдор принесёт чай, — повторил Роман. — Попьешь и за работу.

— Который час? — Рябичкин вытащил руки из-под одеяла и потянулся.

— Четыре. Через пару часов начнёт светать.

— Хорошо. Успею обойти посты в восточной части парка, — Алексей сел на лежанке. — Потом вместе с Николкой пойдём в западную часть. Проверим охрану, а на рассвете послушаем птиц в саду Венеры. Я ему обещал.

— Смотрите поосторожней, мало ли что.

— Мы полчасика послушаем, а потом отправлю его домой — досыпать.

Рябичкин направился к умывальнику и, приведя себя в порядок, стал одеваться.

В дверь бесшумно заглянул Фёдор Агерасков — хорошо нам известный филёр-извозчик Цветкова. Убедившись, что полицейские бодрствуют, он внёс поднос с чаем и булочками.

— С добрым утречком Алексей Яковлевич, — видимо с Романом они уже виделись.

— Здравствуй Фёдор. Спасибо. ...Какой-то сон мне чудной приснился, — сказал Алексей, обращаясь к Цветкову. — Будто иду я по своему Новогиреево, сворачиваю на Баронский проспект и вижу впереди, шагах в ста Феликса Гофера. Окликнул его. Он обернулся и побежал. Я за ним. Только чувствую, что бежать тяжело: словно в воде по пояс, ноги переставляю, а вперёд почти не двигаюсь. И он так же. Расстояние между нами как было, так и осталось. Я понимаю, что должен его обязательно догнать и стараюсь изо всех сил. Долго так мучился, а потом что-то вдруг изменилось, и я его догнал. Только смотрю, а это не Гофер, а Арсений Кузьмин. Смотрит на меня с ненавистью, и рук у него почему-то нет. Я ещё подумал: наверно бомбу делал, и оторвало. ...А потом ты меня разбудил.

— Когда бежишь на одном месте — это значит растёшь, — авторитетно проговорил Фёдор.

— Да я, вроде, уже вышел из этого возраста. Вот Николке точно ещё расти и расти.

— Ваша правда. У мальчонки всё впереди. — Фёдор расставил стаканы на столе (подстаканники были серебряные и очень красивые — царская резиденция как-никак). — Хороший мальчонка, ласковый.

— Алексей, проверь филёров возле "Монплезира" повнимательней, — перебил их Цветков. — Что-то мне один не очень нравится. Скрытный какой-то. Хоть мы своих людей тщательно проверяем, но вдруг Неспешинская и сюда свои щупальца запустила. Я уж не говорю об обслуге.

— Насколько я знаю, Его Величество любит бывать в "Монплезире" и "Марли".

— Да, летом он там часто отдыхает. Иногда ходит туда один, несмотря на уговоры императрицы. Присмотрись там, поговори с филёрами.

— Сделаю. — Рябичкин допил чай и поставил стакан. — Спасибо ещё раз Фёдор. Ладно, пойду работать.

— Спокойного тебе дежурства.

Алексей обошёл всю восточную часть Нижнего парка и возвращался к Большому дворцу. Ночной воздух был прохладен и чист. С Финского залива дул лёгкий бриз, наполняя его морской влагой. Рябичкин никогда раньше не был на море, но теперь хорошо знал этот запах. Перед мысленным взором проплывали косяки рыб, корабли со скрипящими на ветру мачтами, кристаллы морской соли в каждой капле, чайки, парящие в воздушном потоке, донные водоросли, подобные волосам русалок. Запах волновал душу и манил на необозримые океанские просторы.

Постовые возле дворца "Монплезир" не вызвали у него особых подозрений. Конечно, все люди разные: один более разговорчив, другой менее. Но интуиция подсказывала, что Роман несколько переусердствовал в своих выводах. Осторожность — дело хорошее, но в меру. Иначе можно закопаться на одном месте, подозревать всех и вся.

Алексей поднялся по лестнице и шёл мимо главного подъезда Большого дворца. Справа неудержимо шумел "Большой каскад", заканчивающийся потрясающим своей красотой фонтаном "Самсон". Двадцатиметровая струя воды вырывалась из пасти шведского льва, раздираемой могучим Самсоном — символом России. И гордость за Родину наполняла душу. И снова, в который раз, возникал вопрос: ну чего же хотят добиться народовольцы своим террором? Да, наше общество неидеально, и многое можно изменить. Но неужели нельзя договориться, а не убивать друг друга.

Фонтаны включили несколько дней назад для проверки перед приездом царской семьи. И оба парка сразу ожили, и лето, казалось, уже наступило.

...Возле жилого здания обслуживающего персонала топтался Николка. Кроме обычной одежды, на светлую холщовую рубашку накинул плотный сюртучок. Видно мать настояла, чтобы не простудился. Утром всё-таки ещё холодно.

— Здравствуйте, дядя Лёша.

— Здравствуй, Николка, — Рябичкин потрепал мальчика по волосам. — Готов слушать птиц?

— Это я завсегда готов!

— Тогда пошли. Обойдём несколько постов, пока не рассвело, и в сад Венеры.

Они спустились по ступенькам с другой стороны от Большого каскада и мимо Песочного пруда направились вглубь парка. Шагали легко, предвкушая встречу с любимыми птицами. Край неба над заливом только-только начал светлеть.

— Мои любимые птички — синицы, — сообщил Алексей. — Никогда не унывают, вечно чем-то заняты и красивые очень.

— И людей совсем не боятся, — подхватил мальчик. — У меня клевали семечки прямо с руки. Зимой им голодно и они стараются жить ближе к людям.

— Да, в тёплые страны синички не улетают, живут вместе с нами. Настоящие патриоты — где родился, там и пригодился.

— Что такое патриот?

— Тот, кто любит родину.

— Значит я — патриот. Дядя Лёша, а вы хотели бы стать птицей, летать высоко-высоко?

— Знаешь, Николка, у индусов есть теория о переселении душ. По этой теории человек не умирает совсем, а его душа переселяется в другое существо. Чем правильнее жил в нынешней жизни, тем лучше будешь жить в следующей.

— Вот здорово!

— Так я думаю, в следующей жизни обязательно буду синичкой.

— А я хотел бы чайкой. Летать над заливом, над Балтийским морем.

— Ты же хотел быть директором Парка птиц?

— Ну тогда... сразу после директора, — улыбнулся Николка.

...Так, за разговорами, обошли посты. Все филёры находились на местах и, после ночного дежурства, с вожделением ждали смены. Хотелось вернуться в дом, попить чаю и лечь спать. Нормальные человеческие желания.

Ветер, ночью шумевший ветвями, стих. В предрассветный час природа замерла в ожидании нового дня. Что он принесёт? Каким будет? Все божьи создания устремили свой взор на восток, где света становилось больше и больше. Приди скорее, солнце!

Молодые любители птиц подходили к дворцу "Марли". Вдали уже виднелся прямоугольный пруд возле изящного двухэтажного здания.

— Справа от дворца есть большая можжевеловая клумба, там всегда много птиц, — сказал мальчик. — Пойдёмте туда.

— Только давай обойдём "Марли" с обратной стороны. Хочу ещё раз посмотреть на секторальный прудик — больно он мне нравится.

Они пошли по аллее вдоль четырёх небольших фонтанчиков, изображающих мальчиков-тритонов. Утреннего света уже вполне хватало, чтобы разглядеть стоящих на коленях мальчиков с чашами над головой. С них сплошной пеленой стекала вода.

Над тихой гладью Марлинского пруда стелился едва заметный туман — видно день сегодня будет тёплый. Дворец стоял, словно сказочный домик на ровной поверхности воды. Небольшое розоватое здание с зелёной крышей и высокими стеклянными дверями придавало особую прелесть пейзажу. Душу наполняло спокойствие.

С другой стороны к дворцу примыкал совсем уж чудесный полукруглый прудик, разделённый мостиками на четыре сектора. Алексей однажды уже смотрел в его прозрачные воды с мостков при обходе постов и долго не мог оторвать взгляд.

Так и стоял "Марли", окружённый этими большим и маленьким счастьями, отражаясь в них не одну сотню лет.

Николка побежал вперёд, обогнул хозяйственную пристройку и остановился у ограды можжевеловой клумбы. Птицы с удовольствием встречали утро. Бесконечно перепрыгивая с ветки на ветку, они сопровождали каждое своё движение разными пересвистами. Возня и щебет не прекращались ни на минуту.

— Они уже празднуют наступление нового дня, — с восхищением сказал мальчик.

Рябичкин, улыбаясь, подошёл к клумбе и облокотился на заборчик. Можжевельники вовсю зеленели разными оттенками, не дожидаясь наступления лета. Золотистые и голубые сорта чудесно разнообразили палитру, великолепно оттеняя и дополняя зелёный цвет.

— Красиво тут, — Алексей поднял взгляд.

Над оградой сада Венеры возвышался вал. Он насыпался, по-видимому, для защиты растений от ветра с залива. По верху были равномерно посажены шаровидно подстриженные деревья. На фоне посветлевшего неба они стояли словно часовые на посту.

Внезапно возле крайних деревьев появились два силуэта. Мужчины поднялись с противоположной стороны, держа в руках какой-то объёмный свёрток. По всей видимости, достаточно тяжёлый. Оба сгибались в сторону ноши. Остановились под деревьями и осмотрелись.

— Николка, присядь за оградой и не высовывайся! И тихо!.. — прошептал Рябичкин.

Мальчик послушно присел и непонимающе уставился на полицейского. Алексей махнул рукой в сторону вала и прижал палец к губам. Сам он тоже притиснулся к ограде клумбы. Кусты можжевельника были достаточно высоки, чтобы скрыть их обоих.

Переведя дух, незнакомцы спустились к ограждению сада, обогнули его и направились прямиком к клумбе. Шли медленно, тяжело дыша. Гравий натужно скрипел под сапогами. Оба были в чёрных костюмах и картузах. Тот, что слева повыше и крупней. Правый — совсем худой.

Птички, щебечущие в кустах, заметив две большие тени, примолкли. Возникло несколько минут тишины. Только шаги. Полицейский и мальчик едва дышали.

— Куда теперь? — спросил высокий.

— Через сад, — тонким голосом ответил второй. — По диагонали.

— А, вот он пруд. Вижу.

Они прошли мимо в глубь сада. Слава Богу, что клумба достаточно большая, метров десять в диаметре, можно хорошо спрятаться. Подождав немного, Алексей прошептал на ухо мальчику:

— Будь здесь. Никуда не уходи. Я прослежу за ними. Если со мной что случится, потихоньку, прячась за деревьями, беги к ближайшему постовому. Из тех, которых мы проверяли. Понял?

Николка утвердительно замотал головой.

Рябичкин, пригнувшись, побежал к ближайшему дереву. От него к другому. Бежал по траве, чтобы создавать меньше шума.

Вот они впереди — худой от тяжести совсем пополам согнулся. Но тащит, упирается. Что же они затевают? Куда несут груз?

Скорее всего — это взрывчатка, размышлял Алексей. Готовятся к приезду царя и не боятся напороться на засаду. Думают: в полиции дураки работают, не догадаются об их затее. Что ж, постараемся опровергнуть эту теорию. Эх, хорошо бы Роман был сейчас рядом. Вдвоём дело пошло бы веселее.

Злоумышленники положили груз на берегу большого пруда и завозились вокруг него, разматывая какой-то шнур или довольно толстую верёвку. Впрочем, трудился в основном высокий, а тощий осматривался по сторонам. И как раз в этот момент Алексей оступился на чём-то скользком и с грохотом полетел на землю. Он моментально узнал причину падения: перед носом рос второй гриб-сморчок, а рядом примостился и третий. Дома, в Новогиреево, ему часто доводилось собирать в Измайловском лесу сморчки в мае.

Худой отреагировал мгновенно. Словно на резинке в руке у него оказался револьвер и изрыгнул пламя. Пуля с хрустом вонзилась в ствол яблони, под которой лежал Рябичкин.

Ну что, может оно и к лучшему: выстрел услышат филёры и поспешат на помощь. Нужно только задержать народовольцев до их прихода. Он достал из кармана заветной жилетки "кобылу" и выстрелил поверх голов противника. Оба моментально растянулись на дорожке парка, изготовившись к стрельбе: локоть правой руки на земле, левая поддерживает руку с оружием. Но позиция была крайне невыгодная. Весь берег открыт и прекрасно простреливается, нет даже кустов. Деревья начинались за дорожкой в саду, но бежать навстречу пулям глупо. Недолго думая, худой попятился назад и соскользнул в воду. Пожалуй, это был единственно возможный выход. У края неглубоко и берег поможет укрыться, как бруствер возле окопа.

Длинный, оглянувшись, тоже полез в пруд.

Что же они взрывчатку бросили, подумал Алексей. Не дай Бог пуля зацепит. Надо стрелять аккуратней. Попробую изменить позицию.

В этот момент оба народовольца выстрелили одновременно. Одна пуля снова угодила в дерево, а другая просвистела близко над головой. Рябичкин заметил, как худой что-то крикнул и длинный совсем скрылся под берегом.

Тоже позицию меняют. Догадались, что я один, решил Алексей. Сейчас длинный вдоль берега переберётся поближе к дворцу и изменит угол обстрела, тогда за деревом не очень то спрячешься.

Он уже начал отползать, когда почувствовал сзади движение. Оглянувшись, увидел светлое пятно бегущего Николки. Мальчик скинул сюртук и остался в рубахе. Боялся, наверное, что мать будет ругать, если измажет или порвёт парадную одежду.

— Ложись!.. Быстро!.. — крикнул Рябичкин.

В ту же секунду прозвучал выстрел. Пока длинный менял позицию, худой продолжал следить за противником.

Николка резко остановился и стал медленно заваливаться назад.

Нет... Так не должно быть... Это неправильно...

Алексей подбежал к мальчику и упал рядом на колени. На груди, на холщовой рубашке, расползалось ярко красное пятно.

— Дядя... Лёша... Мне больно...

Дыхание мальчика было хриплым. В горле забулькало, и на губах появилась кровавая пена.

— Николенька, зачем ты прибежал?! Я же просил!!!

— Я... хотел... — по маленькому телу пробежала дрожь. — Помочь...

Это были его последние слова. Маленький добрый человечек так мало радовался жизни.

Птицы смолкли.

...Мир перед глазами Алексея в одну секунду стал чёрно-белым. Все цвета и полутона исчезли. Остались два цвета. Добро и зло.

— Нет... Нет... — беззвучно повторяли губы.

Исчез и объём. Плоский лист бумаги с нарисованной углём жизнью. В таком мире нет места радости и любви, одна только месть. Чёрным зачеркнуть чёрное. Не стереть, а зачеркнуть.

Чтобы другим было видно!.. И чтобы в памяти осталось!..

Худой, рассчитывая, что застрелил преследователя, вылез из воды и подтаскивал тюк к краю берега. От угла пруда, тоже мокрый, спешил второй.

Словно в тумане Рябичкин встал за дерево и приготовился к стрельбе. Положил "Смит-Вессон" на поднятый локоть левой руки и прицелился. По науке, как учил Митрофан Васильевич. Прицелился не в худого, а во взрывчатку. Движения его были медленны и тяжеловесны. Длинный был на расстоянии десяти шагов, когда Алексей спустил курок...

Раздался взрыв такой силы, что на берегу образовалась воронка два метра в диаметре и полметра глубиной. Вверх поднялся столб гравия и земли. Длинного отбросило взрывной волной, и он остался лежать без движения. Что стало с худым пока было не ясно, туча пыли закрывала видимость.

С трудом передвигая ноги, Алексей пошёл к берегу. Растущие на пути деревья служили опорой.

Возле воронки лежало тело. Вернее то, что раньше им было. Ног не было совсем. Вместо них в остатках брюк проглядывали кровавые обрубки и месиво из мяса и костей. Левая рука тоже отсутствовала. Голова неестественно свёрнута и держится на остатках сухожилий. Острые камешки иссекли весь этот обрубок так, что верхней части лица практически не было. Но ниже носа всё сохранилось. И верхняя губа с характерным шрамом.

... Это не был мужчина...

Это то, что осталось от женщины. Здесь Лидия Неспешинская закончила свой, усеянный преступлениями жизненный путь.

Алексей побрёл ко второму. С трудом перевернул на спину. Так и есть — Колокольцев. Присел на корточки и пощупал пульс. Живой, просто контужен.

На противоположный берег Марлинского пруда выбежало несколько филёров, размахивая револьверами. Со всех ног они припустили к нему. Что-то кричали, спрашивали. Алексей ничего не слышал. Только неподвижным взглядом смотрел на дворец, всё более освещаемый восходящим солнцем.

Что было дальше, он практически не помнил. Позже Роман рассказывал, что когда он прибежал на место событий, Алексей лёжа закрывал собой мёртвое тело Николки и рыдал. В течение нескольких часов он никого не подпускал близко, с рычанием бросаясь на приближающихся людей. Потом, совершенно обессилев, потерял сознание.

Полицейские на носилках отнесли его в дом, и трое суток Цветков просидел рядом с постелью, пока Алексей не пришёл в себя. Постепенно он возвращался к жизни, восстанавливая способность видеть мир цветным...

— Колокольцева поместили в тюремную больницу, — рассказывал Роман. — У него контузия, но уже пришёл в себя и может разговаривать. Врачи высказывают надежду, что память восстановится полностью. Как только сможешь передвигаться, поедем допросим его. Я предварительно уже разговаривал. Человек он мягкий, открытый. Видимо находился под сильным влиянием Неспешинской. Теперь, освободившись от её гнёта, готов рассказать всё, что знает.

— А как... Николка...?

— Похоронили сегодня, — тихо произнёс Цветков. — На кладбище строителей Петергофа. Здесь рядом в Александрии. Пока за тобой присматривал Федор, я был там. Сходим потом вместе.

— Давай я попробую сесть, — Рябичкин оторвал голову от подушки.

— Не спеши, — Роман придержал его за плечо. — Теперь спешить некуда. Когда доктор разрешит, тогда и встанешь. Нам с тобой ещё надо дело заканчивать.

7.

Песок времени заносит прошлое. С каждым новым днём оно всё удаляется от нас. Новые дела, новые события. Что-то забывается, но не всё.

Алексей поправился, восстановил свои физические кондиции. Теперь он выглядел практически так же, как и раньше. Только лицом стал старше. В уголках глаз и рта появились морщинки и в волосах светились редкие серебряные блёстки. И сами глаза изменились. Взгляд стал более внимательным, более серьёзным.

Вдвоём с Цветковым они шагали по коридору тюремной больницы в Петропавловке. Шагали... Да вот, пожалуй, ещё походка стала другой — тяжеловесней, солидней. Спокойная походка знающего кое-что об этом мире мужчины.

Увидев приближающихся полицейских, охранник возле палаты Колокольцева вытянулся "во фронт" — узнал Романа:

— Здравия желаю, Ваше благородие.

— Здравствуй. Как там наш пациент, не спит?

— Никак нет. Вас дожидаются.

— Вот и хорошо. Пошли, Алексей, разговор нам предстоит долгий.

Больничная палата была достаточно просторной. Белые стены; посередине одной — небольшое зарешеченное окно; под окном койка с лежащим человеком. Андрей Колокольцев выглядел бледным, но вполне способным к разговору. Он повернул голову в сторону вошедших и стал с интересом изучать Рябичкина. Хотел получше разглядеть нового человека.

— Как договаривались, — обратился к нему Цветков, — Мы пришли задать ряд вопросов.

Он расположился на железном стуле, привинченном к полу возле тумбочки с лекарствами. Алексей уселся на другом, в ногах больного.

— Начнём с Петергофа. Какую акцию вы затевали с Лидией Неспешинской?

Колкольцев приподнялся на постели и сел, прислонившись к подушке.

— Вам должно быть известно, — начал он, — Что организация "Народная воля", к которой мы принадлежим, приговорила царя к смерти. Наши товарищи не бросают слов на ветер. Приговор должен быть приведён в исполнение. Но после арестов это стало сделать чрезвычайно тяжело. Организация разбита на маленькие группки, связь между которыми потеряна. Мы с Лидией вообще остались вдвоём.

— Теперь вот тоже арестованы, — Роман поднял глаза от блокнота. — И мой совет рассказывать всё без утайки. Отвечать за преступления придётся именно вам.

— Я понимаю.

— Кто придумал операцию в летней резиденции? — вступил в разговор Рябичкин.

— Лидия. Она вообще была идеологом все наших акций. Мне отводилась роль помощника, выполняющего её распоряжения.

— Вы что же не соображали, что делаете? — Роман с презрением взглянул на лежащего. — Как маленький ребёнок, честное слово.

— Мы отклоняемся от главного, — сказал Алексей. — Как именно вы хотели использовать взрывчатку?

— По нашей информации через несколько дней царская семья должна перебраться жить в Петродворец. Об этом, собственно, писали и в газетах. Мы знали также, что Николай II любит ночевать во дворце "Марли", и акцию Лидия решила провести там. Мы хотели заранее спрятать взрывчатку в пруду, пока охрана дворца ослаблена, а потом использовать её.

— В пруду? — Алексей вопросительно поднял брови. — Как же вы хотели технически решить этот вопрос? Она же намокнет.

— Мы заказали в мастерской резиновый мешок со шлангом, погрузили туда взрывчатку без взрывателей и герметично закрыли его. Воздух проникал вовнутрь только через длинный резиновый шланг. Если откачать воздух, то из-за силы тяжести под своим весом взрывчатка пойдёт на дно, а на поверхности будет только кончик шланга.

— Который можно легко придавить камнем под берегом, — подхватил Рябичкин. — Никто и не заметит. Оригинальная идея! Тоже Неспешинская придумала?

— Да, она.

— А когда необходимо будет достать груз, просто надуваешь его, как воздушный шарик ртом и он всплывает! — теперь уже Цветков проникся идеей.

— Совершенно верно.

— И что бы вы делали дальше.

— Когда царь поселится во дворце ночью тайком пробраться, имея при себе только взрыватели, достать взрывчатку и устроить засаду. К тому времени листья совсем распустятся и можно легко спрятаться.

— Как вы доставили такой тяжёлый груз? — бывшего телеграфиста по-прежнему больше интересовала техническая сторона дела.

— На лодке. Взяли в городе в аренду лодку и ночью подплыли со стороны Купеческой гавани. Прямо к валу возле сада Венеры. Лучшего способа не придумаешь, там от берега до пруда не так далеко. Лидия — крепкая женщина, справилась не хуже любого мужчины.

Алексей мельком взглянул на Романа и прочитал немой ответ у того в глазах. Колокольцев не знал, что Неспешинская погибла. Был контужен и думал, что её постигла та же участь. Конечно, этот факт необходимо грамотно использовать при допросе.

— Она рассказала нам, — как ни в чём не бывало, продолжил Рябичкин, — Что вы работали вместе с Николаем Кибальчичем?

— Работали. Мы занимались техническими вопросами. Часто ездили вместе за город, испытывали взрывные устройства.

— И Феликс Гофер ездил?

— А, вам и про него известно. Да, ездил. Мы тогда вдвоём учились в Петербургском институте инженеров путей сообщения. Там и познакомились с Николаем. Удивительный он был человек. Жаль, что казнили. Большая потеря для русской науки.

— Что-то уж очень однобоко он использовал свои таланты, — сказал Цветков. — Мог бы пользу родине приносить, а не за царями охотиться.

— Мы считаем, что свержение самодержавия принесёт стране колоссальную пользу. Социальные формы управления страной дадут толчок для развития России.

— Давайте не будем рассуждать о политике, — вмешался Алексей, — А вернёмся к делу. Какую роль выполнял Гофер в вашей организации.

— Он помогал Кибальчичу. На конспиративной квартире они вместе изготавливали динамит и гремучий студень. А на пустыре за Невой, напротив Смольного института, испытывали метательные снаряды.

— А когда вы видели в последний раз Гофера?

— Не помню. Давно.

— Честно скажу, Андрей, я приехал из подмосковного Новогиреево, где мы обнаружили ещё одну вашу конспиративную квартиру. И в ней находится Феликс Гофер.

— Ну и что. Я то здесь причём?

— Он сообщил нам, что вы и Неспешинская являетесь его сообщниками. Кроме того, он согласился сотрудничать. Что вы на это скажете?

Колокольцев пристально посмотрел на Алексея, а затем, прикрыв глаза, просидел так минуту. Все молчали...

— Не подумайте, что испугали меня, — наконец сказал он. — Просто я очень устал и больше... не верю. Мы столько лет ведём борьбу... а жизнь... Последние годы жил, словно по инерции. Хочется остановиться и подумать.

— Сейчас у вас есть такая возможность, — проговорил Цветков.

— Хорошо, я расскажу вам. И, всё-таки, надеюсь на снисхождение... Эта идея тоже принадлежит "Каменному цветку". Из журнала Русского физико-химического общества она узнала про лучи электрической силы, которые могут распространяться по воздуху.

— Они называются электромагнитными колебаниями, — поправил Рябичкин.

— Да, да. Так вот Лидия сразу поняла, что это физическое явление может пригодиться в нашем деле. Появляется возможность управлять взрывом бомбы на расстоянии, без проводов. Открываются колоссальные возможности!

Алексей с Романом переглянулись. Только этого ещё не хватало. Новая напасть. Если террористы освоят такую технику, то количество взрывов наверняка увеличится, а значит и количество жертв. Разгромленные остатки "Народной воли" вновь почувствуют силу.

— И что вы с Гофером разработали конкретные электрические схемы таких устройств? — спросил Рябичкин. — У вас имеются действующие образцы?

— Да в том то и дело, что всё уже придумано до нас. По информации, добытой Лидией, основную часть подобного устройства изобрёл и изготовил преподаватель Минного Офицерского класса в Кронштадте Александр Попов. Оставалось только соединить приёмный узел с взрывателем. Конечно, разработки велись в интересах военно-морского ведомства, и информация особо не разглашалась, но и там есть люди, сочувствующие народникам.

Цветков негромко вздохнул и спросил:

— Ваши дальнейшие действия?

— Мы собирались похитить записи Попова и электрическую схему изобретения. И переправить всё Феликсу. Что-то около года назад "Народная воля" купила участок с домом в дачном посёлке Новогиреево, чтобы оборудовать там лабораторию по изготовлению взрывных устройств. Теперь, после гибели Кибальчича, главным по технической части стал Гофер. Прошлой осенью он поселился там.

Роман взглядом пригласил Алексея продолжать выяснять техническую сторону вопроса, а сам поднялся со стула и начал прохаживаться вдоль дальней стены, разминая затёкшие ноги. Сквозь зарешеченное оконце в палату проникали робкие солнечные лучи. Попадая в них, светлый костюм Цветкова вспыхивал — Роман, как всегда, излучал сияние.

— В лаборатории была обнаружена стеклянная трубка с металлическими опилками, — сказал Рябичкин. — Что это такое?

— Это когерер, — ответил Колокольцев. — Изобретение английских учёных.

— Трубка Бранли!.. — воскликнул Алексей, хватаясь за голову. — Ну конечно! Как же я сразу не догадался! Прибор, названный Оливером Лоджем когерером. Я же читал об этом.

— Вот видите. Вы, как я вижу, хорошо знакомы с последними веяниями науки.

— Да, я интересуюсь современной наукой, но только исключительно в мирных целях. Знание должно служить человеку, а не убивать его. Ещё один вопрос. Где остальные части прибора?

— От действующего макета мы взяли только когерер. Всё остальное уничтожили.

— Но зачем?

— Остальные детали несложно достать. В Москве, например. А так легче перевозить, да и меньше подозрений, если нарвёшься на полицию. — Колокольцев кисло улыбнулся. — И потом Лидия придумала очередную комбинацию, чтобы замести следы... У "Народной воли" остались старые связи с различными организациями революционного толка за границей. В той же Англии. Помните, в начале века в Ланкашире рабочие разрушали ткацкие станки. Реакционное правительство подавило восстание ткачей. Но отдельные группы остались. Теперь эти общины называют себя "новыми луддитами". Вот к ним мы и обратились. Попросили прислать людей для разрушения очередного "адского" изобретения.

Контуженный поправил подушку и уселся повыше.

— Кабинет Попова находится в здании Морского Технического училища в Кронштадте. В сейфе — чертежи, в стеклянном шкафу рядом — макет устройства. Кронштадт — военный город, кругом всё охраняется, а нас с Неспешинской только двое. Для такой акции нужно больше людей. Вот она и решила: пусть луддиты уничтожат макет, а мы тем временем заберём записи и схему.

Колокольцев рассказывал всё более увлечённо, и было заметно, что, выговариваясь, ему становится легче. Как на исповеди. В сущности, он просто мальчишка, которого захватила романтика революционных приключений. И теперь настало время разобраться в содеянном.

— Ночью, по растущему рядом дереву, мы проникли на крышу здания и оттуда внутрь. Пока луддиты уничтожали прибор, я вскрыл сейф и забрал документы. А Лидия каким-то образом успела вытащить из макета когерер. Старались всё делать быстро.

— Как вы открыли сейф? — Роман снова уселся.

— У нас была отмычка, а сейф самый обычный, никаких премудростей.

— Вы, я смотрю, действуете, как уголовники. Отмычка. А как же высокие идеалы революционной борьбы?

— Мы действуем по обстоятельствам. Чтобы добиться цели, приходится иногда поступаться некоторыми принципами. Не главными.

— Знаем, знаем. Цель оправдывает средства. Весьма спорный принцип.

— Очевидно, вы добирались до Кронштадта на той же лодке, — сказал Рябичкин. — А как луддиты?

— Тоже на лодке. Они пришли со стороны Финляндии. Ночью прошли мимо фортов и пришвартовались где-то в многочисленных каналах. Когда мы выбрались из здания офицерского класса, я с бумагами и когерером отправился к нашей лодке, а Лидия пошла проводить англичан к их. Она вернулась приблизительно через полчаса, и мы поплыли в Петергоф. Вот собственно и всё. Позже, уже зимой, мы отвезли добытые материалы Гоферу в Новогиреево. С тех пор я его больше не видел.

— Связь с Гофером поддерживаете?

— Переписываемся. У нас специальный шифр. Используем ряд обычных русских слов, придавая им совершенно иные значения. Почитает посторонний — вроде рядовое житейское письмо, а на самом деле шифровка. В экстренных случаях договорились отправлять телеграммы тем же шифром. Только Феликс давно уже что-то не писал. А теперь, видимо, нескоро у него будет такая возможность.

Алексей подумал, что ни разу не видел Гофера у себя на телеграфе. Вслух же сказал:

— Мы благодарны вам за помощь. Надеюсь, рассказ был правдивым. Сейчас придёт сотрудник полиции с бумагой и карандашом. Запишите, пожалуйста, ваши показания и шифр. Мы с Романом доложим начальству и будем ходатайствовать о снисхождении при определении наказания... (Цветков утвердительно кивнул). И мой вам совет, Андрей, пересмотрите свои взгляды на жизнь и займитесь созидательной наукой. Вы же ещё молоды. Вспомните, Николай Кибальчич в последние свои дни думал о космическом летательном аппарате. Для всех жителей Земли.

Солнце перевалило далеко на запад, когда полицейские вышли из Петропавловки. Возле будки постового на дорожке гонял какую-то бумажку полосатый котёнок. Хвост задран вверх, глаза по копейке — ничего кругом не замечает, только заветную бумажку.

Вот так и Колокольцев, подумал Алексей. Написали ему на бумажке программу "Народной воли", а он гоняет её по всей России, словно кошка бантик. А кто-то тянет за верёвочку, преследуя свои цели. Котёнок же верит, что охотится за настоящей мышью.

— Может, надо было сказать про убийство Гофера, — нарушил молчание Роман. — Глядишь, какие-нибудь детали вспомнил.

— Вряд ли. Похоже, он действительно не знает. Ну что, перебираемся в Кронштадт?

— Естественно. Странно, почему до нас не дошла информация об ограблении Минного офицерского класса. И никакого расследования.

— Военные решили сохранять тайну. Чёрт... — Алексей, задумавшись, влез в лужу. — И расследование сами провели. Вот мы у них и узнаем. Только надо, чтобы твоё начальство хорошую сопроводительную бумагу выписало.

Цветков аккуратно обошёл лужу с другой стороны и сказал:

— За это не переживай. А вообще я рад, что ты окончательно поправился, и что продолжим расследование.

— Спасибо, Рома. Я тоже рад, что у меня есть настоящий друг.

Не в силах сдерживать эмоции, они обнялись, стоя посередине следующей лужи. Такие разные и в то же время очень похожие. Освещённые солнцем и обдуваемые ветром с Невы. Согреваемые чудом дружбы.

— Кто же всё-таки убил Гофера, — задумчиво сказал неугомонный Рябичкин.

Роман захохотал. Это было так необычно для него, что и Алексей покатился со смеху следом. Отсмеявшись, приятели зашагали дальше к ждущему их у моста Фёдору.

— Вообще такое чувство, — проговорил Цветков, — Что в деле присутствует кто-то третий, кроме народовольцев и луддитов.

— Или эти англичане не так просты, как хотят казаться. Сделали вид, что уплывают, а потом вернулись и стали следить. Изобретение ведь замечательное.

— Что-то слишком сложно получается: украли, отдали, чтобы снова украсть. Да ещё с убийством.

— Так ведь они сделали вид, что не заметили кражи. Разбили устройство и домой. Возможно, чтобы не портить отношений с "Народной волей". Кто знает, что думают их лидеры? Политика — вещь сложная, такие иногда коленца выкидывает.

— Всё, конечно, может быть, но мне кажется более вероятным вариант с третьим действующим лицом.

Продолжая спорить, молодые люди сели в пролётку к Фёдору и медленно выехали на середину моста. Здесь они разом замолчали, перевели взгляд с ростральных колонн на Финский залив, синеющий вдали. Там в сгущающемся морском воздухе угадывались очертания загадочного острова Котлин, колыбели российского военно-морского флота. Он звал их плеском волн о неприступные стены петровских фортов и хлопал парусами старинных кораблей. Там среди тёмных, одетых в камень, каналов и ярких морских маяков прятались ответы.

Часть 3.

1.

Ах, напрасно Рябичкин грешил на луддитов. Напрасно. Не брали они записей Попова. Искромсали провода, разбили электрический звонок, другие части прибора — это да. Но схему не брали. Им и в голову не пришло.

Подобно отцам и дедам, уничтожили надуманный источник бед и успокоились. Излили таким образом свой протест против несправедливости мира.

Ведь сколько механизмов портили жизнь простого труженика, оставляли его без средств. Всегда находились люди, использующие новинку для личной наживы. И плевать они хотели на всё остальное. Главное сиюминутная прибыль. Денежные мешки ловко перекупали открытия учёных и наживали огромные состояния. Редко попадался учёный и предприниматель в одном лице.

Патрик и Иеремия шагали рядом с Неспешинской по улице Кронштадта. Ещё не рассвело, но в свете газовых фонарей можно было разглядеть татуировки на левых локтях обоих англичан:

Ned Ludd

Кумир и родоначальник движения был всегда с ними. Он первый разбил свой ткацкий станок. Он указал путь. Когда-нибудь все поймут, что другого пути нет, и на земле наступит гармония. Такова вера общинников. Простой человек хочет знать простой ответ на вопрос.

Ночь притихла, готовясь уступить место. Настал предрассветный час, когда обитатели тёмного времени прекращают дела, подчиняясь неотвратимому восходу солнца. Прочь тьма! Уходи! Новый день грядёт!

Только о гранитные стены кронштадтских каналов плескались волны, нарушая тишину. Весь город опутан ими, словно мокрой паутиной во время дождя. Кроны вековых деревьев и глухие стены таможенных складов прижались к краю и глядят в тихие тёмные воды. Закоулочки, заводи, решетчатые парапеты, мостики. Берега выложены ровными каменными блоками, часто влажными и скользкими, с растущим то там, то сям в расщелинах мхом. Сверху, через ограждающий канал решетчатый металлический забор, заглядывают деревья и спускаются к самой кромке волн плети вьюна. Всё здесь тянется к воде и человек, попавший в этот мир, тоже невольно хочет спуститься по ступенькам набережной вниз и прикоснуться к материнскому телу Балтийского моря.

Город стал каменным после наводнения начала века, когда Финский залив захватил практически весь остров. Сильно пострадали деревянные сооружения, земляные насыпи, но теперь камень противостоял воде. Множество лодок пришвартовано к уютным пристаням по всему городу. Как и сотню лет назад жители города промышляют рыбной ловлей в заливе. Так повелось с основания военно-морской базы на острове. Море и флот для них всё — таков город Кронштадт.

В одном из каналов показалась лодка луддитов. Молчаливый Патрик уселся на вёсла, пока Иеремия прощался с Неспешинской. Необычная женщина, думал он. Маленькая, резкая, с удивительной способностью подчинять своей воле. Королева, да и только. Патрику было с ней легко, он привык повиноваться. Хорошо иметь такую жену: никаких забот, делай только, что тебе скажут и всё.

Волосы стоящих на каменных ступенях Иеремии и Лидии растрепал порыв предутреннего ветра.

— Good-bye, friend, — произнес Иеремия.

— Good-bye, — ответила Неспешинская, а потом добавила, — ...Прощайте...

Англичанин ступил в лодку, и обратное путешествие началось...

Крошечное судно, подчиняясь хватким движениям Патрика, бесшумно заскользило в сторону большой воды. Край неба на востоке озарился желтовато-красным. Вёсла, словно нож масло, разрезали тёмную поверхность канала, не издавая практически никаких звуков. Ни одного человека не повстречалось им на пути, даже рыбаки не вышли ещё на свой промысел. Никто в городе так и не узнал об иноземных гостях, посетивших их.

Выйдя в воды залива, луддиты направились к северному побережью, чтобы вернуться в Финляндию. Парус ставить было ещё рано, он вместе с мачтой лежал свёрнутый на дне лодки. Возле острова Котлин на отмелях и маленьких островках гений Петра Великого разбросал множество фортов, охраняющих проход к столице империи. Военные укрепления были построены и по ближним к Кронштадту берегам залива — с севера и юга. Сколько раз вражеские эскадры поворачивали отсюда восвояси, не в силах преодолеть искусную оборону. Только на узенькой лодочке под покровом темноты можно проскочить здесь. С северной части острова, где и пробирались Иеремия с товарищем, форты чуть меньше размером и если держаться подальше, то можно пройти незамеченным. А уже потом, углубившись в залив, ставить парус и немного отдохнуть.

Вот уже и Толбухин маяк, стоящий на искусственном острове, позади. На его траверзе начинается Большой Кронштадтский рейд, ведущий в столицу. Две сотни лет служители маяка "зажигают огонь" для моряков, а те с нетерпением ищут его в туманной дали залива, когда возвращаются домой. Какой желанный этот огонёк в темноте! Какой любимый! Словно свет в окне родного дома.

Правда, дом у каждого свой. Для луддитов это зелёный Ноттингем. Они уже ждали возвращения, соскучившись по родным. Молчаливый Патрик нежно любил свою рано постаревшую матушку. Такая чуткость с трудом угадывалась в этом угрюмом парне. Вечерами они всегда вместе сидели на скамейке возле дома и смотрели на звёзды, тихо радуясь жизни.

— Как думаешь, Пат, мы всё правильно сделали? — спросил Иеремия.

— Как сказал старший, так и сделали. Ничего лишнего.

— Да... я, знаешь... вообще думаю — кому это всё нужно? Ну, уничтожили ещё один механизм, завтра ещё. А дальше что?.. Посмотри кругом — сколько всего появляется. Невозможно уничтожить такое количество.

— Не наше это дело. Мы должны выполнять поручения. Сделали, что сказали, и всё. — Патрик с усилием навалился на вёсла. — А думает пусть глава общины.

Иеремия рассеянно посмотрел на него и перевёл взгляд на залив. Лето ещё не вступило в свои права, и вода была холодной. Такой, что брызги бьющихся о борта волн обжигали лицо. Здесь водное пространство раскинулось, и берега лишь угадывались вдали. Одна только башня маяка по-прежнему возвышалась. Море больше не было укрощено гранитными берегами каналов и показывало всю титаническую мощь своей стихии. Хотелось быстрей перебраться поближе к берегу, плыть прибрежной полосой, чтобы видеть землю.

— Жизнь изменилась, — проговорил Иеремия. — Мы уже не в силах повернуть её вспять. Чтобы выжить человек должен тоже меняться.

— Хватит рассуждать, — Патрик смотрел сердито. — Пора ставить парус.

Отверстие для мачты находилось в поперечной рейке на дне лодки, прямо за его спиной. Патрик положил вёсла на воду, чтобы увеличить устойчивость, а Иеремия начал вытягивать из-под сидений мачту. С рассветом ветер усилился, и судёнышко изрядно покачивало.

— Сейчас пойдём быстрее, — гребец уверенно выравнивал лодку, — И скоро будем дома.

Иеремия, держа мачту за середину, поднял её и с усилием вставил в гнездо...

Взрыв раздался мгновенно, разломив посудину пополам. Эхо побежало по заливу. Пролетающая неподалёку чайка с испугом шарахнулась в сторону, усиленно заработав крыльями.

"Гремучий студень" народовольцев работал безотказно. Лида Неспешинская заложила его ещё, когда луддиты только приплыли в Кронштадт — лишние свидетели ей были не нужны. Небольшая бомба с ударным взрывателем точно легла на дно крепления мачты и, незаметная, осталась ждать своего часа. И вот он настал.

Иеремию вместе с остатком мачты отбросило в сторону, теперь он плавал, держась за неё и высматривая среди обломков лодки Патрика. Просмолённые доски бортов, загоревшиеся от взрыва, отбрасывали красноватые блики на воду, отчего волны напоминали стальные плиты в пятнах крови.

Но Патрика уже не было на поверхности. Контуженный взрывом, он погружался в тёмную глубину залива. Только язычки пламени отмечали место его гибели, словно поминальный огонь свечи, пока и их не затушили волны. Осталось несколько досок и обломок весла, мерно покачивающиеся на поверхности.

А Иеремия ещё довольно долго сопротивлялся стихии и продолжал звать друга, не веря в его смерть. Крепко ухватившись за мачту, он отчаянно держался на плаву. Вариантов самостоятельного спасения не было, оставалось только ждать помощи со стороны. Доплыть до берега или маяка было выше человеческих сил. Даже опытный моряк не смог бы этого. Одна надежда на то, что взрыв видели или слышали на каком-нибудь судне, идущем неподалёку. Господи, будь милостив к несчастным луддитам!..

Англичанин сильнее обнял мачту. Потяжелевший от воды сюртук он сбросил и остался в рубахе с закатанными рукавами. Обнажённые по локоть руки торчали из воды и становились всё синее с каждой минутой. Холод пронизывал до костей!.. Где вы, труженики морей? Неужели никого нет рядом?!

Сознание временами застилала пелена, и перед мысленным взором всплывали образы родной Англии и великих британских мореходов. Слава, принесённая ими владычице морей, навеки осталась в истории. А вспомнит ли кто-то о них, простых общинниках, кроме родственников и друзей?

Когда паровой катер сторожевой службы прибыл на место взрыва, то в живых уже никого не было. По-прежнему на поверхности плавали размокшие доски, среди которых был и обломок мачты... Пустой.

Что подумали в деревушке близ Ноттингема, и кто оплакивал Патрика и Иеремию, мы можем только догадываться. Жаль эти две молодые души, заблудившиеся на просторах морей и на просторах политических теорий человечества. Они — далеко не первые жертвы и, скорее всего, не последние.

Катер из Кронштадта запросил служитель Толбухина маяка. Он заканчивал смену и поднялся наверх, чтобы ещё раз проверить оптическое оборудование, когда заметил в глубине залива вспышку и чёрный дым. Картина была ему хорошо знакома, в таких случаях исключений не бывает — сначала взрыв, потом пожар, и потом, к сожалению, часто — смерть. Неприятная и пугающая последовательность. Хорошо, что телефонный кабель проложен с острова Котлин, служитель сразу связался с военными и попросил о помощи.

Много повидал он на своём веку: научные экспедиции, уходящие в кругосветное плавание, первую в России регату, страшную дань человеческими жизнями, собираемую морем. Этот пожилой человек, как никто другой, знал его характер, повадки и нрав. Море — суровый властитель, навязывающий свои законы людям, возвышающий одних и убивающий других. Иногда ласковый, чаще строгий, и не всегда справедливый.

Служитель спустился вниз, вышел из башни и уселся на камни причала. Рассвет наступил, но тонкую полоску горизонта на западе закрывала дымка. Солнце, начав свой путь на востоке, двигалось оттуда, чтобы заблистать в середине дня. Служитель терпеливо ждал...

2.

Сколько же всего маяков в Кронштадте, думал Рябичкин. При подходе к гавани через Морской канал их было множество и все разные. Один особенно понравился Алексею. Он располагался прямо посередине бухты на искусственном островке немного большего диаметра, чем основание самого маяка. И был наклонный!.. На фоне идеально вертикальных заводских труб, портовых кранов и других маяков это выглядело диссонансом. Казалось, со стороны наклона обзорной площадки, опоясывающей маяк, можно прыгнуть прямо в воду. Само сооружение элегантное с очень симпатичной крышей в виде колокольчика. Просто прелесть! Куда там знаменитой Пизанской башне. Да ещё бегущие рядами волны в заливе придавали картине удивительную динамику.

— Не упадёт? — спросил бывший телеграфист Романа.

— Да нет. Инженерно-строительная служба присматривает за этим. Здесь военно-морская база и за порядком следят строго.

— Но иногда случаются и промашки.

Цветков взглянул на Алексея и пожал плечами:

— Иногда бывает.

Рябичкин довольно улыбался. Это приняло вид дружеской игры. Вечно сияющий Роман излучал состояние великолепного порядка и процветания — концентрированный оптимизм в подарочной упаковке. А Алексей обязательно подлавливал его на ошибках. Теперь вот напомнил о краже и разгроме в Морском Техническом училище. Счёт стал: "один — ноль" в пользу Рябичкина.

На причале Петровского парка их ожидал морской офицер. Полицейское управление Санкт-Петербурга попросило военное ведомство оказать помощь в расследовании. В первый момент возникли некоторые трения: военные не хотели признавать кражу чертежей.

Обстановка секретности соблюдалась потому, что прибор, изобретённый Поповым, планировалось использовать для нужд флота. Здесь открывались грандиозные перспективы. Беспроводная связь с кораблями, оперативное управление боевыми действиями и многое ещё. Конечно, лабораторную установку Александр Степанович полностью восстановил и изготовил новые чертежи, но информация-то ушла на сторону. Кто и как её будет использовать — неизвестно. Да и сам факт исчезновения документов из здания училища не украшал министерство обороны.

Но всё же удалось договориться. У сотрудников полиции, участвующих в деле, взяли подписку о неразглашении секретной информации. Полицейское начальство клялось и божилось, напоминая о важности задач, решаемых Охранным отделением. Безопасность царя превыше всего! С таким доводом трудно спорить.

Поздоровавшись, молодые люди отправились к зданию училища через парк. Учебное заведение располагалось неподалёку в бывшем Итальянском дворце Меньшикова.

Элегантное четырёхэтажное здание находилось перед большим прудом, соединённым с главным каналом. Когда-то, в петровские времена, здесь стояли прекрасные деревянные парусники, доставляющие товары со всего света. Легко представить, как светлейший князь любовался на них из окна. Кстати, итальянским он назван, потому что в строительстве принимали участие итальянские мастера. Для своего времени это был один из самых крупных каменных дворцов.

— Мы провели собственное расследование, — сказал офицер. — Но никаких особенных результатов не получили. Караульные, охраняющие входы в здание, никого не видели. Грабители проникли через окно второго этажа, судя по отпечаткам ног.

— Следы, естественно, не сохранились? — спросил Алексей.

— В минном кабинете проходят занятия. Мы не можем надолго останавливать учебный процесс, один из наших картографов сделал наброски, вы их увидите. Он нарисовал также разбитый прибор Александра Степановича и вскрытый сейф. Общее представление о картине преступления составить можно.

— А отпечатки пальцев снимали?

— Нет. У нас нет соответствующего оборудования, да и бессмысленно это. В классе бывает такое количество учащихся. Многие трогали макет прибора.

— Это не должно мешать делу, — укоризненно заметил Рябичкин. — При расследовании иногда приходится иметь дело с сотнями отпечатков, и все приходится проверять. Безусловно, тяжёлая рутинная работа, но делать надо.

— Не будем предъявлять взаимные претензии, — примирительно сказал Цветков. — Поздно уже. Давайте отталкиваться от того, что имеем.

Слегка обиженный офицер сказал с вздохом:

— Мы выполняли распоряжение нашего командования. Главной задачей было сохранение секретности.

Детективы с сопровождающим подошли к дверям училища. Здание было окружено могучими стволами деревьев, некоторые из которых вплотную подступали к окнам.

— Вот по этому дереву и залезли, — показал офицер. — Ловкие черти, не каждый так сможет.

— Вы смогли определить по следам, сколько их было? — Алексей методично продолжал расследование.

— Четыре человека. Судя по отпечаткам сапог. Трое зашли в минный класс, а четвёртый в кабинет Попова, где сейф. Потом один из троих также заходил в кабинет.

— Это уже кое-что! Значит, сейф и сам прибор находились в разных комнатах?

— Кабинет Александра Степановича находится прямо напротив минного класса. Видно один из них "медвежатник", он сразу занялся сейфом. Правда, замок на сейфе простой без особых секретов.

— Ещё какие-нибудь улики обнаружили, — спросил Роман. — Может, кто из грабителей обронил что-то или ниточки с одежды оставил. Дерево осматривали?

— Больше ничего. А на дерево я лично лазил — всё чисто.

Тем временем они уже поднялись на второй этаж. Курсантов в коридоре было немного. Все заняты своим делом и не обращают внимания на посетителей. У каждого учебники и тетради под мышкой, все куда-то спешат.

— Нам можно будет поговорить с Поповым? — сказал Алексей, внимательно разглядывая учащихся. — Хотелось уточнить некоторые технические подробности.

— Утренние занятия закончились, я думаю Александр Степанович у себя в кабинете. Давайте пройдём к нему.

Справа на двери висела табличка:

Минный офицерскiй классъ

Постучав в дверь напротив, молодые люди вошли.

Небольшой кабинет заливало полуденное солнце. Возле окна стоял письменный стол, слева от него, на тумбочке, выкрашенный зелёной краской сейф. За столом сидел человек в тёмно-коричневом костюме и "про себя" напевал:

Мой костёр в тумане светит;

Искры гаснут на лету...

Ночью нас никто не встретит;

Мы простимся на мосту.

Ночь пройдёт — и спозаранок

В степь, далёко, милый мой,

Я уйду с толпой цыганок

За кибиткой кочевой.

Александр Степанович Попов работал. На столе перед ним были разложены справочники по физике, какие-то таблицы и схемы. Учёный размашисто писал в объёмной тетради, изредка посматривая в книгу.

— Одну минуточку, — не оглядываясь, сказал он. — Только абзац допишу.

Голос у Попова был мягкий, бархатистый, в низком регистре. Исполнял он "Песню цыганки" очень проникновенно и красиво.

Наконец, он обернулся к вошедшим.

На полицейских смотрел человек с внешностью настоящего русского интеллигента: бородка клинышком, усы, волосы зачёсаны назад, внимательный взгляд серьёзных глаз. Над бровями "домиком" поперечные морщины через высокий лоб — результат частой умственной деятельности.

— Здравствуйте, господин Попов, — произнёс Роман. — Мы из полиции, приехали расследовать кражу чертежей вашего прибора.

— А-а... да, да... Мне уже сообщили о вашем прибытии. Макет мы восстановили, впрочем, вас, наверно, интересует не это. Задавайте вопросы.

— Спасибо, — вступил Рябичкин, с уважением поглядывая на учёного. — Александр Степанович, как Вы считаете, кого могло заинтересовать ваше изобретение? Для каких целей его можно использовать?

— Ну, применений множество. Идея состоит в передаче информации на расстояние без проводов. Здесь многое зависит от возможной дальности действия. Например, связь с кораблями, находящимися в плавании, или управление различными электротехническими устройствами на расстоянии. Вы, молодые люди, разбираетесь в электротехнике?

— Я прочёл несколько книг, — сказал Алексей. — Попробовал ряд опытов провести. А вообще раньше работал на телеграфе.

— Замечательно! Так вот представьте себе телеграф без проводов! Сигналы азбуки Морзе можно передавать по воздуху и нет необходимости строить дорогостоящие линии передачи. Первоочередная задача сейчас — увеличить дальность связи.

— Тогда появится возможность телеграфировать в любой город или посёлок России. Связь с заграницей, да и, вообще, со всем миром. Колоссальные перспективы!..

— Вижу, Вы тоже прониклись этой идеей. Приятно иметь дело с понимающим человеком.

— Позвольте представиться — Рябичкин Алексей Яковлевич из Москвы, — поклонился бывший телеграфист и тут же спохватился. — А это Роман Демьянович Цветков. Петербургское полицейское управление.

— Неужели про ограбление Минного Офицерского класса даже в Москве знают?

Алексей помялся с ноги на ногу и переглянулся с Романом.

— Понимаете, Александр Степанович, — начал Цветков, — Преступление, которое мы расследуем, случилось в Новогиреево, что под Москвой. Скажу Вам откровенно, надеюсь, это останется между нами, но вашим изобретением заинтересовались народовольцы. Кое-кого мы уже арестовали, но записи и чертежи исчезли.

Морской офицер, стоящий у дверей, помрачнел. Дело, в котором он принимал участие на начальном этапе, принимало серьёзный оборот.

— Мы обнаружили только когерер, — продолжил Рябичкин. — Вспомните, пожалуйста, не исчезли ли какие-нибудь другие части прибора. Так нам было бы легче искать преступника.

— Хотя макет был чудовищно разбит, я тоже заметил отсутствие когерера. На стекольном заводе в Санкт-Петербурге нам изготовили новый. Другие части прибора остались на месте. Искорёженные, погнутые, разорванные, но остались. А в сейфе... исчезли материалы, касающиеся исключительно "грозоотметчика". Так назвали мой прибор из-за способности фиксировать электрические разряды в атмосфере. По всей видимости, грабители хорошо знали, за чем лезут.

— Александр Степанович, вы не заметили до происшествия каких-нибудь подозрительных людей, крутящихся возле минного класса или вообще училища? Может быть, кто-то расспрашивал о приборе.

— Да нет. Только учащиеся. Но я их знаю уже не первый год. А по поводу посторонних посетителей вам лучше узнать у охраны.

— Благодарим Вас, именно так мы и сделаем, — Роман, чувствуя, что разговор заканчивается, решил подвести черту. — Мы пока поработаем в Кронштадте, и, если позволите, будем обращаться к Вам в случае возникновения вопросов.

— Конечно. Когда у меня есть свободное время — я всегда к вашим услугам, господа.

Попов дружески взглянул на Рябичкина, улыбнулся и пожелал полицейским удачи в расследовании дела. Электротехника не могла долго ждать. Каждый малюсенький электрон, бегущий по проводам, взывал к учёному.

Какое высокое синее небо над Финским заливом! И через весь небосвод размытые полосы перистых облаков, уходящие вдаль за горизонт. Оно безгранично. Ощущаешь себя пылинкой в пространстве мироздания. И как же манит к себе эта синева. Как это у Есенина — "...только синь сосёт глаза...". Точнее не скажешь. Аж голова закружилась...

Алексей перевёл взгляд на бренную землю. Перед глазами пробежала компания тёмных расплывчатых пятен, но, через минуту, нормальное зрение вернулось. То ли это от морского воздуха, то ли после нервного срыва, когда погиб Николка. Раньше такого не было. Видимо здоровье ещё не совсем восстановилось.

Он стоял возле левого торца здания Морского училища, у раскидистого дуба, по которому проникли преступники. Цветков с морским офицером отправились в караулку беседовать с охраной, а Алексей решил ещё раз осмотреть дерево.

Вглядываясь в тёмные ветви, тянущиеся к окнам дворца, он вспомнил родную дубраву, и ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы Штольцен с Купавиным были рядом. Опытные, спокойные. Как бы они помогли одним только своим присутствием. Здесь, в Санкт-Петербурге, конечно интересно, но дома лучше. Дома своё маленькое счастье. И любовь. Возник образ красивой улыбающейся Машеньки, и очень тепло стало на душе. Эх, надо заканчивать это дело и домой... домой...

Так, что же мы тут имеем: одиночное дерево, растущее на газоне, ветку, подходящую прямо к стене, и само окно. На покатой ветке или узком подоконнике вряд ли могло что-нибудь остаться. Офицер говорит, что осматривал дерево. Поверим ему в первом приближении. А вот трава возле дерева и под окном. Не может быть, чтобы военные ползали тут на карачках. Всё равно, что искать иголку в стоге сена. Но, ...вспоминая один задачник по занимательной физике, чтобы найти пресловутую иголку — магнит нужен.

Алексей довольно потёр руки. Чтоб в Инженерном училище да без магнита. Быть такого не может. Он снова направился к входу.

Караульный, получивший приказ пропускать полицейских, козырнул.

Рябичкин осмотрел коридор первого этажа: станция испытания паровых машин, станция испытания строительных материалов. Дверей было немного, видимо станции занимали всю площадь первого этажа. Занятия уже закончились, и двери оказались закрыты. Скорее всего, и на других этажах та же история. Что делать? Опять беспокоить Попова. Ужасно неудобно, но делать нечего.

Алексей робко постучал в кабинет:

— Великодушно извините, Александр Степанович!..

Следующий час молодой полицейский провёл, сидя на корточках и медленно переходя с места на место. В руках он держал великолепный красно-синий магнит в форме подковы. Большой и мощный. Всё железное в радиусе двадцати сантиметров просто обязано было притянуться и не дёргаться. Закон физики, чёрт побери!..

Когда к месту следственных действий прибыли Цветков с офицером, Алексей сидел на подоконнике низкого зарешёченного окна первого этажа и болтал ногами. После упражнений в партере они здорово затекли. Рябичкин был доволен, кое-что он всё-таки нашёл.

...Роман сиял ещё больше! Его свечение достигало уровня яркости звезды-гиганта. Китель шагающего рядом морского офицера уже начал потихоньку дымиться, а этот малый даже не подозревал. Хорошо, что море рядом.

Два ярких космических тела сблизились на расстояние речевого удара.

— Вижу, вижу. Что-то откопал, — упреждая события, сказал Алексей. — Неужели караульные кого-то заметили?

— Это всё ерунда, — свечение звезды слегка померкло, но лишь на секунду. — Вообще-то народу вокруг ходило много, но дело не в этом. Ребята из караульной службы посоветовали обратиться к береговой охране, и что ты думаешь, ...на следующий день после ограбления с западной стороны острова в заливе были обнаружены остатки парусной лодки, а через день нашли двух утопленников.

— Удалось установить личности?!

— Нет. Неизвестные. И караульные тоже не опознали. Но на локтях левой руки у обоих татуировка "Ned Ludd". Погибли твои луддиты! Я был прав: в похищении чертежей замешан кто-то третий!

Красота и разнообразие праздничного салюта достигло своего апогея.

— Да, Роман, уложил ты меня на обе лопатки. Сдаюсь... — Рябичкин шутливо поднял руки вверх. — Но и я здесь не зря ползал по траве. Посмотри-ка...

Цветков посерьёзнел и взглянул на предмет, протянутый ему товарищем. Здоровый магнит с притянутой к нему какой-то железкой.

— Ну и что. Гвоздь, — сказал Роман. — Где ты его взял?

— А вот здесь в траве под деревом нашёл.

— Ты полагаешь, он имеет отношение к нашему делу? Серьёзно?

— А почему бы и нет. Судя по его виду, лежит он здесь достаточно долго. Возможно с той ночи. И потеряло его то самое третье лицо, столь горячо тобой любимое.

— Но, что нам это даёт. Подумаешь гвоздь.

— Посмотри на его шляпку.

Цветков повернулся к свету и поднёс гвоздик поближе. Обыкновенный такой гвоздь, пятидесяти миллиметров длинной. На шляпке были выбиты две буквы:

К.П.

— Позвольте полюбопытствовать, — сказал офицер, наблюдающий диалог друзей.

— Пожалуйста.

Моряк взял гвоздик и принялся его вертеть перед глазами. Посмотрел на шляпку, прикинул длину, вес. После некоторых раздумий сказал:

— Буквы обозначают: Кронштадтский порт. До открытия Морского канала, торговые суда разгружались в Купеческой гавани, а затем товары на баржах переправлялись в столицу. Устье Невы мелководно, морские суда там не могли пройти. В Кронштадте товары проверялись на таможне, а затем ящики забивали такими вот гвоздями. Как знак того, что товар досмотрен, дополнительно к печати. В порту и сейчас полно этих гвоздей, запас сделали большой.

— Получается, что тот, кто следил за народовольцами, каким-то образом связан с портом, — сказал Рябичкин. — Ниточка ведёт туда.

— Где ты взял магнит? — спросил Роман, несколько разочарованным голосом.

— Этого красавца дал мне Александр Степанович, — ответил Алексей. — Надо пойти отдать обратно. А Вам, господин офицер, огромное спасибо. Ваша эрудиция очень нам помогла.

Моряк довольно крякнул, одёрнул китель и отчеканил:

— Разрешите проводить вас в портовую контору, она находится на территории Кронштадского Морского завода — там хранятся все бумаги, списки работающих и документация о прибывших судах. Определим круг людей, находящихся в тот период в порту.

— Вперёд. Не будем терять время. — Цветков снова был "на коне" и готов к бою.

— Сейчас. Одну минуточку. — Алексей понёсся к Попову, напевая слова:

"...Я уйду с толпой цыганок

За кибиткой кочевой...".

3.

В контору пошли вдоль Итальянского пруда к Доковому мосту. Посередине одного из берегов в воду вдавался квадратный пирс с фантастическим железным краном. Огромное колесо с массивными заклёпками, стрела — словно корабельная пушка, на конце стрелы блок с двойным крюком в форме якоря. Воплощение "железного" XIX века. Рядом, на набережной, стояло здание, вероятно склад для товаров. Легко представить взмывшие в воздух большие ящики, и корабли, стоящие на разгрузке. И надо всем этим символ морской торговли — портовый кран.

Рябичкин смотрел в задумчивости. Вот она — двойственность технического прогресса. С одной стороны, вроде бы нужный красивый механизм, а с другой, какой-то страх вызывал он в глубине души. Всего лишь несколько недель назад такая мысль и не возникла бы у него в голове, а теперь... Сомнения, сомнения...

Но оставим лирические отступления до более спокойных времён. Расследование не может ждать. Тем более, что есть новый и возможно довольно свежий след.

Морской офицер уверенно шагал вперёд и уже ступил на Доковый мост. Окружающий пейзаж мало волновал его. Он видел это каждый день и не представлял себе другого. А между прочим, в доке в отдалении стояло небольшое, но весьма интересное судно. Нос его был массивным и вместе с тем острым, а корма довольно узкой. Корабль похож на "морского бычка". Присмотревшись внимательней, Алексей заметил тяжёлые металлические пластины, прикреплённые с обеих сторон носовой части.

Сомнения отошли на задний план, власть захватило любопытство.

— Какое занятное судно, — сказал он. — Я такое в первый раз вижу.

— Это секретное оружие, — серьёзно проговорил Цветков. — Изобретено совсем недавно.

Офицер с интересом наблюдал за штабс-капитаном. Спокойно и внимательно.

— В случае прорыва обороны острова, — продолжал Роман, — Такие корабли прячутся за фортами и когда вражеское судно появляется из-за угла, резко атакуют противника. Скорость и напор таковы, что тяжёлый и острый нос нашего корабля разрезает противника пополам! ...Но помни — это секретная информация. Никому. Такие корабли называют "судно-колун".

Алексей слушал, слегка приоткрыв рот. Чудеса, да и только!

Помолчав минуту, морской офицер невозмутимо сказал:

— Это первый в мире ледокол "Пайлот". С ранней весны и до поздней осени он пробивает лёд для осуществления сообщения с Ораниенбаумом. Сейчас находится в доке с целью проведения регламентных работ. Пойдёмте дальше.

Цветков прыснул со смеху. В глазах весельчака заблестели искорки алмазов. Доволен, сразу видно. Счет в серии сравнялся: "один-один".

Портовая контора, располагающаяся на втором этаже одного из заводских зданий, имела отдельный вход сбоку в виде металлической лестницы с перилами. Поднимаешься туда, как на капитанский мостик. Только звон стоит.

— Мы из полиции, — показал документы Роман. — Хотели бы знать о людях, принятых на работу в порт, и о кораблях, прибывших в определённый промежуток времени. Не волнуйтесь, нас интересует интервал всего лишь в два-три месяца.

— Я не волнуюсь, — ответил служащий конторы. — В Кронштадте работают в основном одни и те же люди. Новичков бывает мало. Остров, знаете ли. Да и суда, благодаря открытию Морского канала, швартуются прямо в столице.

— Вот и отлично. Давайте посмотрим документы прошедшей осени, начиная с сентября.

Усевшись за стол, полицейские начали работать. Служащий периодически открывал шкафы и доставал конторские книги, а Рябичкин и Цветков усердно перелистывали страницы, отчего по комнате пошёл гулять лёгкий ветерок.

...Алексей был потрясён свалившейся на них информацией. Боже, какое коварство и холодный расчёт!.. И главное где — под самым носом. Как такое могло быть — в голове не укладывалось, но сомнений не осталось. Возникал очевидный вопрос — зачем?

В круг подозреваемых попало два десятка человек. Несколько жителей острова устраивались на подработку — не хватало средств к существованию. Трое норвежских моряков отстали от своего судна и ожидали подходящей оказии, чтобы вернуться домой. Остальное в том же духе, все, в общем, обычное дело для любого порта.

...И один итальянец. Проработал в порту месяц, после чего пропал, даже не забрав положенного жалования. Это произошло как раз на следующий день после ограбления в Морском Техническом училище. Таких совпадений не бывает.

Если предположить, что это и есть преступник, то в Новогиреево проживает только один итальянец — Мауро Боццони. Борисов взял его к себе на работу именно осенью.

Итальянский модельер — убийца Феликса Гофера! ...Невозможно поверить!

Неуместная мысль промелькнула в голове Рябичкина: если это так, то помеха его любви к Машеньке будет устранена. Устыдившись, Алексей погнал её прочь. Нет, Маша должна сама определить свой выбор. Ей решать.

Но каков Боццони. Прикинулся человеком искусства, благородным художником. И ведь действительно неплохо рисует. Правда, у итальянской нации тяга к искусствам в крови. Одно непонятно, зачем ему схема изобретения Александра Степановича? Какое он имеет отношение к электротехнике? Впрочем, хватит рассуждать, пора действовать. Ответы появятся сами.

— Здесь поблизости есть телеграф?

— Да, в здании заводоуправления, — ответил офицер.

— Идёмте скорее туда, нужно срочно сообщить в Москву.

— Подожди, — не понял Цветков (свои мысли Алексей не успел озвучить). — Что ты задумал?

— Видишь этого итальянца в списке. У нас в Новогиреево тоже недавно появился один. Я должен немедленно телеграфировать Штольцену. Подробности по дороге...

Пока добирались до телеграфа, и Рябичкин всё объяснял, у Романа накопились возражения:

— Но ведь у нас практически нет улик. То, что он итальянец и найденный тобой гвоздик ничего не доказывают. Это не больше чем догадки.

— Правильно, — Алексей почти бежал. — Улики будем искать на месте. А пока надо задержать его до выяснения. Иначе уедет к себе в Италию.

— Ты подумай сам, сколько времени уже прошло. Почему он не уехал. Заполучил нужные чертежи, на поезд и тю-тю. Не вяжутся концы с концами.

— Может, уже и уехал... Последние два дня я не обменивался информацией с Иваном Августовичем. Ну а ещё, нравится ему одна девушка у нас. Я думаю из-за этого.

Роман с сомнением поглядел на друга:

— Ты уверен?

— Да, да. Очень хорошая девушка.

Должен сказать, дорогой читатель, что Алексей, на самом деле, здорово испугался за Машу. Она проводила столько времени нос к носу с убийцей. Да тут любой перепугается, не то, что пылко влюблённый юноша. Правда, вида он не подавал, держался спокойно, по дороге старался продумать текст телеграммы Штольцену, чтобы действовали как можно осторожней.

Проницательный Цветков покачал головой:

— Он что — твой соперник?

— Да. А теперь получается ещё и противник. Несколько двусмысленное положение. Сразу не сообразишь, как поступать.

— Считай, тебе повезло. Разбираться с ним будут твои коллеги из уездного. Если конечно это вообще он.

— Чувствую, что не ошибся. Есть какая-то уверенность, — Алексей вздохнул. — Только разговоров всё равно не избежать. Знаешь, какой у нас народ, скажут, что специально обвинил человека.

— Не торопись с выводами. Ты всё равно к его аресту не успеешь, а там неизвестно ещё как он себя поведёт. Может сам сознается.

В заводоуправлении прошли в комнату с телеграфным аппаратом и, переговорив с телеграфистом, Рябичкин уселся на его место. Вот теперь и пригодится их секретный код, Иван Августович и Купавин поймут, а остальные нет. И информация раньше времени не дойдёт до Боццони. Можно будет аккуратно организовать операцию задержания. Нужно только попросить, чтобы телеграмму передали незаметно. Не дай Бог, итальянец увидит, он человек, по-видимому, неглупый — всё поймёт.

Телеграфный ключ привычно застучал, замыкая и размыкая электрическую цепь, и поток электронов стремительно побежал по кабелю, проложенному по дну Финского залива, соединяя людей на огромных расстояниях. Вот вам и прогресс — высокая скорость передачи информации. От этого может жизнь зависеть! Положительно, сложный это вопрос о пользе или вреде современных изобретений. Нет на него однозначного ответа.

Цветков размеренно вышагивал вдоль окна, а морской офицер расположился в углу на стуле.

...Через полтора часа Алексей с Романом сидели на камнях причала в Петровском парке в ожидании полицейского катера. Солнце, щедро светившее целый день, нагрело их, и сидеть было приятно. В суматохе последних дней такие минуты отдыха выпадали нечасто.

Тревога за Машу не покидала, но всё, что мог на данный момент, Алексей сделал и теперь молил Бога и надеялся на Ивана Августовича и Митрофана.

Прямо напротив у соседнего пирса гавани, стояли, закованные в железо, военные корабли. В воздухе витали запахи гари, морских водорослей и рыбы. Недалеко от полицейских расположилась компания мальчишек с удочками. Как заворожённые они смотрели на поплавки.

— Что думаешь делать дальше, — спросил Цветков, — Возвращаться в Москву?

— Да, — тихо ответил Алексей, глядя в сторону.

— А как же твоя учёба?

Рябичкин повернулся и посмотрел на Романа. В глазах его и во всём облике светилось тепло человеческой дружбы. Искренней, дарованной всевышним. И, в то же время, лёгкая капелька грусти.

— Ты знаешь, я понял, что не смогу без родного уголка. Прости меня.

— За что же?

— Мне очень здорово работать с тобой. ...Нет, не то. У меня... никогда не было друга... лучше тебя. Честное слово. Я бы рад остаться в Петербурге, учиться и работать. Но что-то внутри сильнее меня.

Цветков с невеселою улыбкой смотрел на него:

— Я понимаю и не в обиде. ...Мне просто искренне жаль.

Алексей никогда раньше не видел Романа таким — грустным и тихим. Весь парадный блеск пропал, и появилось лицо обычного человека с обычными радостями и болью. И именно это привлекало в нём.

Но прошло несколько минут, и от грусти не осталось и следа.

— Но ты хоть писать-то будешь?! — Цветков стал прежним оптимистом.

— Обязательно! А может, ты приедешь в гости? Я покажу тебе наше Новогиреево: дачный посёлок, парк, пруды. У нас много интересного. Познакомлю с Иваном Августовичем, с Купавиным. Приезжай.

— Возможно. Там посмотрим, как с делами будет. Впрочем, приеду, если познакомишь с девушкой.

Рябичкин покраснел смущенно и, улыбнувшись, сказал:

— Познакомлю. Обязательно.

Роман похлопал друга по плечу:

— Не дрейфь, Лёшка. Где наша не пропадала. Любовь — штука сложная, от печали до радости в ней один шаг. Ну а с учёбой-то что? Неужели совсем забросишь?

— Нет. Ни в коем случае. Без науки мне никак. Буду поступать в Московский университет. Нет, скажи, в самом деле, приедешь?

— Конечно, приеду. Но ты не забывай, что и в Петербурге тебя всегда ждут. Можешь вместе со своей девушкой.

— Я... с ней ещё... не объяснился.

— Так это здорово. Значит у тебя всё ещё впереди. Ты не волнуйся, разве можно в такого парня не влюбиться. Я ещё на вашей свадьбе погуляю.

Мальчишки-рыбаки невольно прислушивались к диалогу друзей. Вот она большая взрослая жизнь! Сколько страсти, какие планы, расстояния. Москва, Санкт-Петербург. Скорее бы вырасти, чтобы тоже вот так. А балтийские волны равномерно бились о камни причала, отсчитывая минуты жизни, и шептали: "не торопись дру... шшшш... жок, не торопись". Но разве юность это слышит.

4.

Перенесёмся, дорогой читатель, обратно в Новогиреево. Как оно там без нас? Вы не соскучились? Я — очень.

Пока Рябичкин гонялся за народовольцами в столице, жизнь в посёлке понемногу вошла в обычное русло. Об убийстве стали постепенно забывать, бытовые заботы захватили жителей. У Штольцена с Купавиным появились новые дела: то в соседнем поместье "Кусково" кто-то залез в оранжерею и срезал все розы, то в дубраве поймали беглого ссыльного, сбежавшего с Владимирского тракта. Иван Августович должен был следить за порядком на территории своего стана, на то и пристав. Каждый случай необходимо зафиксировать и расследовать. Штольцен писал, а Купавину "давай Бог ноги", носился от одного происшествия к другому.

Об убийстве напоминала только опечатанная дача Чуприльцева-Гофера с охранником у калитки, да соседи по-прежнему иногда посматривали из-за занавески на одинокий тёмный дом. Но новостей не появлялось. Никаких следов больше не обнаружили, и дачей никто не интересовался. Затишье...

День, когда рассыльный принёс телеграмму из Кронштадта, начинался обыкновенно.

Иван Августович с утра пораньше был уже на работе. Умывшись и одевшись, он сразу отправился в Канцелярию, где завтракал. Серафима двигалась следом. Причём, что интересно, выходила из калитки дома пристава она позже Штольцена, но на месте была всегда первой и уже разжигала самовар. Как ей это удавалось — одному Богу известно. Видимо в отношении неё законы физики переставали действовать, потому что пристав шёл кратчайшей дорогой.

Купавин появился гораздо позже. Вчера он пристраивал беглого в очередную команду, отправляющуюся на Сахалин. В Горенках, находящихся дальше по Владимирской дороге, до поздней ночи ждали оказии, и домой вернулись уставшие в три часа ночи. И теперь он вошёл в кабинет пристава невыспавшийся с тёмными кругами вокруг глаз. Дошёл до кресла у окна, тяжело опустился в него и не менее тяжело вздохнул.

Штольцен поднял глаза от бумаг и принялся разглядывать Митрофана Васильевича.

— Ну и намаялся я вчера, — наконец изрёк Купавин. — Сил нет.

— Вижу, вижу. Может Вам лучше домой пойти? Отоспаться, как следует.

— Теперь уже нет. Потихоньку разойдусь. Всё-таки несколько часов поспал. В Крымскую компанию бывало — несколько суток не спали. Правда, молодой тогда был, силёнок побольше. Позвольте у Вас чайку испить с мёдом, он всегда бодрость придаёт.

— Ну конечно. Посмотрите, самовар, кажется, ещё не остыл? Серафима его полный вскипятила.

Купавин поднялся, подошёл к самовару и приложил ладонь к его сверкающему боку:

— В самый раз будет.

— Вот и наливайте. А мёд Серафима держит в буфете, — Иван Августович кивнул назад. — Доставайте, не стесняйтесь.

Какой прекрасный дуэт:

Самовар и буфет!

Стихи получились. К чему бы это? Но ведь, в самом деле, какую огромную роль в жизни простого человека играла эта пара. Самовар — всеобщий любимец в каждом доме, а уж буфет и подавно.

Начнём по порядку. На любой даче в посёлке была гостиная с большим круглым столом и, висящим над ним, красным абажуром, отороченным по краю бахромой. Утром и вечером, а зачастую и днём, за столом собиралась вся семья, посередине устанавливался сверкающий боками самовар, и чинно, не торопясь, велась домашняя беседа. Раскрасневшиеся, довольные лица семейных отражались, искажаясь, в зеркальной поверхности, слышался смех и радостные крики детей. Чай разливала хорошенькая хозяйка дома, маленькой прелестной ручкой наполняя фарфоровые чашки с нарисованными на них красными цветами. Такая церемония повторялась изо дня в день, и всё равно члены семьи каждый раз с огромным удовольствием спешили к самовару.

— Не пора ли самоварничать, — говорил глава семейства в одно и тоже время, поглядывая на часы.

Конечно, все семейные только того и ждали, но никто не смел заикнуться сам, потому что это сложившаяся годами привилегия старшего мужчины в доме. Таков был обычай, а верность традиции при чаепитии — важнейшая составляющая.

Как правило, кто-нибудь из больших детей в семье отвечал за розжиг самовара. Ещё в конце предыдущего лета ребята набирали в лесу еловых шишек и складировали их в чулане, а теперь с увлечением набивали ими печурку самовара, установив его во дворе, и подносили зажжённую лучинку. Один из мальчиков, самый ответственный, стоял настороже с отцовским старым сапогом, готовый в любую минуту броситься раздувать огонь. Здесь же, на траве, лежала почерневшая от сажи труба, её очередь наступит, когда шишки разгорятся. Верхний конец трубы лихо загнут вбок, отчего самовар казался детям настоящим кораблём с паровым двигателем. Как только из-под верхнего клапана, прикрытого смешной полукруглой крышечкой, начинал выбиваться пар, остальные малыши неслись со всех ног к родителям докладывать, что самовар вскипел. И отец неторопливо вносил дымящего красавца в дом. Идиллия! Умиротворение и покой!

А летнее чаепитие на свежем воздухе?! Практически у каждого новогиреевца в саду было местечко, обсаженное кустами акации или сирени, представляющее собой небольшую площадку, на которой находился столик с ножками-столбиками, врытыми в землю, и с такими же простыми, врытыми в землю лавочками. Вечером, когда жара немного спадала, среди благоухающих цветов хозяева ставили самовар, и подавали на стол пряники, баранки с маком, печенье, молоко и ягоды. Очарованные раскинувшейся вокруг красотой, собеседники легко могли просидеть до самого утра. Подмосковная ночь была так тепла, что разомлевшие самоварщики выпивали бессчётное количество стаканов чая, слегка остужая его молоком.

Что там говорить, часто и в воскресенье в Торлецком парке разыгрывалось настоящее гулянье. Тут и там на полянках под раскидистыми дубами можно было встретить компании, расположившееся прямо на траве вокруг шумящего самовара. Отдыхающие с удовольствием потягивали свежий чаёк. Многие любители чая находили, что на открытом воздухе чай пить лучше, нежели в помещении, потому что на воздухе прохладнее, кроме того, можно созерцать окружающие виды и наблюдать за происходящим вокруг. Словом, чаепитие любили и любят не только в Китае и Японии: пить чай из самовара — национальное русское развлечение. Это — факт.

Ещё важную роль играл, конечно, сорт чая. В данном вопросе штольценская Серафима была особенно строга, чай она покупала только сама и только в магазине "Чай, сахар" на Мясницкой улице в Москве. Хотя путь туда был не самый близкий, она проделывала его два раза в месяц. И не только она одна. Посетители со всей "белокаменной" стремились в знаменитый "китайский домик" купца Сергея Перлова для того, чтобы купить любимый сорт чая. Каждый искренне верил, что именно здесь можно купить то, что ищешь, и естественно такой чай казался особенно вкусным. Но, справедливости ради, стоит отметить, что чай у Перлова был действительно отменный. Ещё его прадед начал привозить из Китая сортовой чай и открыл в Торговых рядах небольшую лавку. Дело постепенно развивалось, и когда спустя сто лет на предстоящую коронацию Николая II должен был приехать личный посланник китайского императора, Сергей Перлов решил построить для него свой знаменитый дом в китайском стиле. Он рассчитывал, что высокий гость будет проживать именно там. Но, в конечном счете, судьба распорядилась по-иному, посланник остановился у его брата-конкурента. Тем не менее, облик дома, выдержанный в традициях поднебесной империи, оказался хорошей рекламой, и от покупателей не было отбоя. Можно приводить сколько угодно примеров, но достаточно того, что не устояла даже Серафима.

Вторым обязательным атрибутом праздника русского чаепития являлся буфет. В гостиной, той самой, где стол и абажур, у стены обязательно стоял этот красивый предмет мебели, обычно высотой в человеческий рост. В верхней части за стеклянными дверцами сосредотачивалось огромное количество изысканной посуды, не той из которой едят и пьют каждый день, а доставаемой только в особых случаях. Нижняя половина, с множеством ящичков и дверок, немного выдавалась вперёд и образовывала ступеньку, придавая тем самым дополнительную объёмность. Такое сооружение, изготовленное, как правило, из лучших сортов древесины, и называлось буфетом.

В Новогиреево жил известный мастер-краснодеревщик, славящийся изготовлением надёжной и красивой мебели. Золотые руки были у этого человека. Правда, работал он не спеша, но качество его изделий не могло не вызвать восторга у заказчика. Самые сложные приёмы столярного искусства послушно покорялись ему, а зачастую умелец выдумывал какие-то необычные, свои детали обстановки. Многие старожилы посёлка считали признаком достатка иметь дома буфет земляка-виртуоза, но не каждый мог себе это позволить, ибо стоили они недёшево. Счастливчики, набравшие достаточное количество денег, как могли, рисовали эскиз будущего творения и быстрее бежали в столярную мастерскую, а уж потом с трепетом ждали исполнения своей мечты. И, надо сказать, надежды их никогда не были обмануты — все оставались довольны.

В семьях буфет нередко исполнял роль своеобразного святилища, где хранились памятные, дорогие сердцу вещи. Женщины складывали драгоценности в вазочки для варенья и задвигали их в самый дальний угол, за столовый сервиз, чтобы не было заметно постороннему глазу. Мужчины, наоборот, на видном месте за стеклом помещали военные трофеи: холодное оружие, восточные медные кубки для вина. Сверху располагали, прибранные в рамки, портреты родственников и, иногда, небольшие иконки. Огнестрельное оружие, у кого оно имелось, практически безошибочно можно было найти в выдвижных ящиках, соседствующих с ложками и вилками. Ну и, наконец, за дверями нижнего отделения хранилось всё для чая: всевозможные сорта варенья, пряники, баранки, мёд.

Когда в дом приходили гости, буфет становился центром всеобщего внимания. Из его недр на стол выплывала флотилия чайного сервиза во главе с чайником для заварки. Корабли блюдец и чашек выстраивались вокруг вскипевшего самовара ровными рядами, а флагман взмывал на самый его верх и оттуда поглядывал на разыгрывающееся чайное сражение. Транспортные суда всевозможных вазочек и розеток наполнялись яствами и в самый кульминационный момент из ажурного носика вырывалась струя раскалённого кипятка, окружённая облаком пара. Противостояние гостей и самовара начиналось. Возбуждённые разговоры, звон чашек, яркий свет, вырывающийся из-под абажура лампы, чудесный аромат свежей заварки — всё сосредоточивалось вокруг стола. Освещённые лица, словно стоп-кадр в кинематографе, запечатлевшие выражение человеческих эмоций, а по углам комнаты — тьма, скрывающая второстепенные, ненужные в данный момент предметы. Весь прожитый день, да и вся жизнь помещались в круге света, в разговорах и общении этих людей. Подводился очередной промежуточный итог, после которого можно будет делать новый шаг...

Пока урядник возился с самоваром, Штольцен продолжал писать. У полицейских, как у врачей — половину рабочего времени носишься, как "угорелый", половину — нудно описываешь произошедшее.

Так и покатился день обычной чередой. К обеду Митрофан Васильевич был уже в полном порядке — энергичен и лукав. Поглядывал по сторонам озорными глазками и что-то напевал. Ближе к вечеру сходил на станцию, проверил городовых, а на обратном пути обошёл будочников в посёлке. Маленькие домики, выкрашенные в чёрно-белую полоску, располагались на основных перекрёстках проспектов. Кроме того, по улицам курсировали конные охранники. Александр Иванович Торлецкий организовал всё по высшему разряду. Он создавал дачный посёлок для поправки финансового положения семьи, а чтобы привлечь богатых покупателей, требовался порядок и комфорт.

Купавин вышагивал по проспекту мимо деревянных столбов ночного освещения. Солнце медленно опускалось за горизонт и начинало смеркаться, обычно в это время уличные фонари уже зажигались, но сегодня что-то на электрической станции не торопились. Может, топливо экономили. Хотя Торлецкий, для пущего шика, распорядился рано включать свет.

Наступало время ужина и под "ложечкой" посасывало. Как-то так сложилось, что Штольцен, ярый поклонник дисциплины и чёткого распорядка дня, ужинал в канцелярии, а потом отправлялся домой. И часто урядник составлял ему компанию. Серафима к этому привыкла и готовила ужин на двоих. Она хоть и была существом крайне суетливым, но готовила очень вкусно. Становой пристав гордился своей домоправительницей, да и Митрофан всегда жене приводил её в пример. Что говорить, практически все в Канцелярии станового пристава любили Серафиму и относились к её чудачествам снисходительно. Как говорится у каждого свои "мухи в голове".

На соседнем перекрёстке урядник заметил Боццони, идущего вместе с механиком в сторону электрической станции. Последний энергично размахивал руками, и что-то объяснял, а итальянец внимательно слушал. Шли они быстро, как будто торопились.

Механик был высоким мужчиной, метра под два ростом, в длинном светлом плаще и светлом, под тон плащу, кепи. Модный молодой человек, одетый на английский манер. В таком же плаще обычно изображают на картинках мистера Шерлока Холмса.

Может быть, действительно какая-нибудь авария на станции, подумал Купавин. Опять — "не слава Богу". Только Боццони то здесь при чём? Хотя уряднику смутно вспоминалось, что в разговоре кто-то говорил ему, что итальянский модельер вроде и в электротехнике разбирается. Вот ведь талантливый народ, недаром великий Леонардо да Винчи родился в Италии. О нём Купавин как-то читал в газете.

Взяв информацию на заметку, Митрофан Васильевич отправился дальше.

...В Канцелярии ждал Штольцен. Выражение лица его, по сравнению с тем моментом, когда урядник отправлялся на обход территории, кардинально изменилось. Исчезло обыденное рутинное спокойствие, глаза излучали энергию и собранность. Пристав покачивался на месте с пятки на носок. Значит, усиленно размышлял. В бой были пущены отборные силы.

— Митрофан Васильевич, хорошо, что Вы пришли, — быстро сказал Штольцен. — Я получил потрясающие известия от Рябичкина.

— Что-нибудь произошло? — напрягся Купавин.

— Есть информация, что убийцей, возможно, является Боццони.

— Что-о-о-о?!!

— Да, да. Невероятно! Я тоже был потрясён в первый момент. Правда, улики пока косвенные, но необходимо срочно его арестовать.

— Ведь я его только что видел. Они с механиком шли в сторону электрической станции. И уличное освещение почему-то не работает.

— Мне звонили сразу после Вашего ухода, у них генератор сломался. Впрочем, это и хорошо. Что Бог ни делает — всё к лучшему. Теперь Боццони на нейтральной территории. Алексей Яковлевич очень переживает за Машу Борисову, она ведь проводит много времени с Боццони. Как думаете?

— Да-с... тогда надо брать его на станции, — урядник понемногу приходил в себя после такого известия. — Оцепим башню и предложим сдаться.

Башней он называл здание станции — это была самая высокая постройка в посёлке. На четырёх этажах располагались: электрический генератор на жидком топливе, насосный агрегат, доставляющий воду ко всем водяным колонкам и телефонный коммутатор. Словом, фантастическое для дачного посёлка сооружение с малюсенькими башенками на крыше и электрическими и телефонными проводами, тянущимися со всех сторон, как будто гигантский спрут распустил щупальца. Предмет особой гордости местных жителей.

Две-три минуты пристав и урядник сосредоточенно размышляли. Молчание нарушил Штольцен:

— Сделаем так: берите побольше людей из охраны, пусть переоденутся в гражданское платье, возьмут оружие и четырьмя группами оцепят по периметру станцию. Максимально незаметно. Захватите с собой масляные фонари и два прожектора с аккумуляторами, здесь на складе. Кто знает, будет электричество или нет. Сколько сейчас людей находится в башне?

— Обычно — механик, инженер и телефонистка с коммутатора.

— Люди не должны пострадать. Это главное!

— Иван Августович, — урядник в этот момент напоминал гончую, преследующую дичь, — Ведь итальянец не знает о наших намерениях, может, я попробую сам его обезвредить. Зайду на электрическую станцию, вроде как узнать о неполадках в генераторе, и постараюсь его скрутить. Слава Богу, не в первый раз.

...Штольцен перестал раскачиваться и затих. Только большие настенные часы безжалостно отсчитывали секунды. Потом проговорил:

— Хорошая мысль, Митрофан Васильевич. Можно постараться обойтись без потерь. Давайте попробуем. ...Только неплохо бы взять с собой ещё кого-нибудь из охраны потолковее.

— Может заподозрить. С чего это мы вдвоём пришли спрашивать про электричество. Лучше я один.

— Но если что, попытайтесь сразу объяснить его положение. Что дом оцеплен и сопротивление бессмысленно. Русским языком он владеет, кажется, достаточно, чтобы понять. ...Подождите, давайте я пойду вместо Вас, я могу побеседовать с ним на французском языке.

— Нет. В этом деле у меня лучше получиться, — Купавин был непреклонен. — Действовать кулаками — моя работа. Вы сами это знаете.

Штольцен, разумеется, понимал, что урядник прав и для дела так будет лучше. После некоторых колебаний он, скрепя сердце, согласился.

Когда переодетые охранники оцепляли здание, уже совсем стемнело, что, конечно, было "на руку" полиции. Люди прятались за деревья, заборы и практически оставались невидимы. Подошёл Иван Августович. Все персонажи заняли позиции и наблюдали, как Купавин вошёл в калитку и направился к входной двери.

Света в посёлке по-прежнему не было. За тёмными окнами станции горели свечи и изредка двигались тени людей. Их неестественный размер вызывал какой-то животный страх в душах наблюдающих. Казалось, в башне происходит неведомое таинство ночи. Охранники ёжились то ли от поднявшегося ночного ветра, то ли от нехороших предчувствий. Кто знает, какой номер выкинет этот иностранец. Верхушки деревьев синхронно покачивались на фоне неба — тёмные капюшоны теней на тёмной стене. Словно скорбная процессия средневековых монахов, только исполинского роста.

Но Митрофан Васильевич не ведал страха. Уверенной походкой прошёл он по тропинке и, потянув на себя незапертую дверь, шагнул внутрь.

Вход в башню пролегал через одноэтажную пристройку, где теснились топливные баки насоса и генератора. От чёрных резервуаров трубы тянулись дальше в помещение, занимающее большую часть башни. Два вентиля, выкрашенные в красный цвет, словно бабочки приютились на трубах у стены и обозначали переход в следующее помещение. Зал высотой в два этажа почти от стены до стены оккупировали мощные агрегаты: блестящие, в специальной смазке, будто пара гигантских жуков. Было во всей этой технике что-то общее с насекомыми. Блеск, угловатость и неясность намерений. Узкие проходы вдоль стен для текущего ремонта. С потолка на цепях свисали крюки, переброшенные через блоки, использующиеся для замены тяжёлых частей генератора и насоса. В помещении проходило огромное количество труб и проводов. Посередине стены было широкое окно, над которым цепей было особенно много. По всей видимости, через него и заносили устройства внутрь. Пол покрывали тяжёлые каменные плиты — ровные, массивные — к ним надёжно прикреплялись чугунные станины конструкций. Пахло промасленными тряпками, керосином и разогретым железом.

Из зала до урядника донеслись звуки голосов. Весь обслуживающий персонал собрался там. Пройдя через узкую арку, Купавин вошёл в помещение.

— Вы, господин Боццони, удивительный человек, — гнусавил высокий механик. — В технике разбираетесь не хуже чем в искусстве. Мы бы сами провозились до утра и неизвестно ещё починили генератор или нет. Кто же знал, что одна обмотка не работает. У Вас просто нюх какой-то.

— Да, немножко так, — отвечал итальянец. — Я работать на разный работа, дома в Италии.

— Ну так что ж. Можно работать, а до таких тонкостей не дойти. Тут смекалка нужна.

Стоящие рядом телефонистка и инженер дружно закивали.

— Обычно у каждого человека к чему-то одному способности имеются, — сказал инженер. Он был в светлой шляпе с опущенными вниз, словно стрелки часов, усами. Часы, впрочем, тоже были — цепочка выглядывала из кармана пиджака. — Стихи писать, например, или по финансовой части, как молодой Торлецкий. А так, чтобы несколько талантов сразу — это редкость.

Маленькая телефонистка во все глаза смотрела на Боццони. ...О, женщины! Что у этих итальянцев носы какие-то особенные или как. Русскому человеку не понять.

— Да, когда много чего человек умеет — это чудесные способности, что и говорить, — механик нагнулся, поднял с пола лучинку и зажег её. Он открыл чугунную со стеклом дверку генератора и поднёс лучинку к форсунке топливной системы. Моментально вспыхнул огонь, и внутренности топки озарились красноватым светом. Генератор зашумел и появился всё нарастающий гул внутри устройства. Частота звука увеличивалась и, наконец, установилась неизменной.

Такие же манипуляции механик проделал и с насосом, его выключали на время ремонта — так попросил итальянец. К удивлению работников станции, Боццони определил неисправность на слух. Щедра матушка природа. Недаром в Италии столько талантливых музыкантов.

— Вы просто чародей, — вставила своё слово телефонистка.

Не знаю как чародей, а фокусник точно, подумал Купавин. Но мы этот цирк сейчас прекратим, он кашлянул, чтобы обратить на себя внимание:

— Кх-м, здравствуйте господа. Извините за вторжение, хотел узнать будет ли свет сегодня? Плохо без электричества.

Собравшиеся дружно повернулись в сторону пристава. Они настолько увлеклись генератором, что напрочь забыли об открытой входной двери и теперь с удивлением заметили посетителя. Первым опомнился радостный механик:

— Будет, Митрофан Васильевич, будет. С помощью господина Боццони мы, наконец, починили устройство. Должен заметить, что практически всю работу выполнил он.

— Талант, одним словом, — добавил инженер.

Он подошёл к рубильнику на стене и потянул за рычаг. Мгновенно всё помещение озарилось светом ламп в металлических кожухах, висящих под потолком. В равномерном свечении стал виден каждый уголок машинного зала и лица присутствующих.

Боццони, не отрываясь, смотрел на Купавина. С лица его сползла снисходительная улыбка, в глазах промелькнул тусклый огонёк.

Урядник сделал шаг в сторону итальянца:

— И в чём же было дело?

— Сложная неисправность, — сказал механик. — В таких случаях обычно...

Договорить он не успел. Боццони сделал неуловимое движение и в руке у него появился револьвер. Моментально вскинув руку, выстрелил в Купавина. Инженер и телефонистка от испуга пригнули головы. Урядник юркнул за чугунный кожух генератора и пуля, срикошетив от металла, с визгом вонзилась в кирпичную стену.

Итальянец сразу понял, что Митрофан Васильевич пришёл за ним и решил действовать первым. Воспользовавшись паузой, он подбежал к металлической лестнице, прикреплённой к дальней стене, и стал быстро подниматься на третий этаж. Пока урядник доставал револьвер и менял позицию, Боццони скрылся в потолочном проёме.

— Быстро на улицу и за ограду, — скомандовал Купавин. — Там вас прикроют.

Телефонистка, а за нею двое мужчин, согнувшись пополам, выбежали в помещение с топливными баками, и урядник услышал, как стукнула входная дверь. Слава Богу, теперь полегче. Не нужно беспокоиться о персонале станции. Теперь они с Боццони один на один.

— Господин итальянец, здание окружено со всех сторон, — крикнул Митрофан Васильевич. — Бесполезно сопротивляться. Сдавайтесь и положитесь на милость российского суда.

Вместо ответа прозвучал выстрел и пуля, чиркнув по водяному насосу, разбила оконное стекло и ушла в сторону заднего двора. Купавин, занявший позицию между насосом и стеной, снова стал менять дислокацию.

В этот момент в проёме показались руки в перчатках с оголённым электрическим проводом. Ловкими движениями итальянец закрутил его вокруг металлических перил лестницы. Пока провод чиркал по перилам, вниз градом сыпались искры, разбиваясь о каменные плиты. В воздухе появился запах, похожий на запах серы.

Купавин выстрелил, но руки уже исчезли, и пуля ударила по перилам в том месте, где они только что были.

Дьявол, выругался неслышно урядник. Какой шустрый стервец. Ничего, посмотрим насколько у тебя патронов хватит, фокусник.

Взглянув мельком в ближайшее окно, он заметил, что уличное освещение снова не работает. Видимо Боццони оборвал как раз провод, идущий от трансформатора на улицу. Купавину не один раз приходилось бывать в башне, и он знал, что на третьем этаже находились распределительные трансформаторы, от которых и запитывалось всё освещение посёлка. Свет внутри самой башни продолжал гореть, так как был подключён к отдельному аварийному трансформатору. Так же, как и телефонный коммутатор, находящийся на четвёртом этаже, но поскольку телефонистки теперь не было, то дозвониться куда-нибудь из Новогиреево не представлялось возможным.

— Ви знать, что такой электричество? — раздался сверху спокойный голос. — Он может убивать. Если Ви трогать лестница — Ви стать мертвый. Понимать?

— Понимать, понимать, — недовольно засопел урядник. — Вы, господин Боццони, не сомневайтесь, мы здесь тоже кое-чему обучены.

Действительно, в конторе посёлка имелась книжечка "Правила электрической безопасности", которую должен был изучить каждый, приобретающий в Новогиреево участок. Изучить и поставить в канцелярской книге подпись, что ознакомлен. Купавин лично следил за этим и естественно сам не раз перечитывал "Правила".

Итальянец снова, на несколько секунд, высунулся в отверстие в потолке и, два раза выстрелив, опять скрылся. Первая пуля направлялась на голос, но попала в цепь, отчего звенья запели колокольчиками, а вторая угодила в огромный бак с питьевой водой за спиной Митрофана Васильевича. Струя воды диаметром с мизинец полилась на пол.

Сколько же у него патронов, думал Купавин, пусть даже револьвер необычный. Вряд ли больше семи патронов в барабане, если судить по внешнему виду оружия. Ну, по карманам рассовал сколько то. Много тоже не спрячешь — торчать будут. Пусть двадцать или даже тридцать — всё равно ненадолго. Ждать надо.

— Новый вопрос, — продолжил вещать Боццони. — Ви знать, что вода проводить электричество?

Похоже, итальянец понятия не имел, что в русском языке бывают падежи.

— Ну и что?

— Вода быть у Ви под нога; вода ходить до железный лестница; вода убивать русский полицейский.

Чёрт возьми, а ведь точно!.. Лужа на полу всё увеличивалась. Она уже касалась конструкций генератора и насоса и медленно подбиралась к злосчастной лестнице.

А сзади!.. Сзади было ещё хуже!

Вода растеклась в проходе к бакам с горючим. Сейчас её ещё можно было перепрыгнуть или просто пройти по луже пока она не под током и тогда добраться до выхода из башни. Но времени оставалось всё меньше. Купавин был в летних ботинках и рассчитывать, что они не промокнут, было глупо. Нужно срочно принимать решение...

А, чтоб у вас в Италии все куры передохли! Что здесь придумаешь?! Урядник пальнул в проём на потолке и быстро побежал к выходу. Выскочил за дверь и спрятался за угол здания.

Что теперь? Измором брать или вообще поджечь башню. Нет. Это он, конечно, сгоряча ляпнул. Это ж гордость всего посёлка. Так нельзя, ...а как?..

Митрофан Васильевич Купавин выглядел сейчас, как кот после неудачной охоты. Птичка упорхнула, а кот делает вид, что не очень то и хотелось. Но на лукавой физиономии всё написано, как в книге.

Вдруг внутренняя щеколда на двери со стуком закрылась. Это ещё как? Неужели он в резиновых галошах? Но ведь не был, урядник это отлично видел. И вода уже наверняка дошла до лестницы. Неужели в трансформаторной зале подходящую обувь нашёл, шельмец. Вот, заррраза...

Купавин выскочил из укрытия и три раза стрельнул в дверь. Но всё без толку. Тишина в ответ. Плюнул и пошёл по тропинке к калитке. Спокойно, размеренно, не боясь получить пулю в спину.

5.

Операция приняла осадный характер. Водонапорная башня в эту ночь превратилась в башню средневекового замка. Штаб операции располагался в пожарном депо, здесь же на Александровском проспекте за кольцом оцепления. Дежурный пожарник поставил на грубо сколоченный стол керосиновую лампу, и полицейские уселись вокруг. Один только Купавин, злющий, как чёрт, равномерно вышагивал вдоль стены:

— У него там всё в электричестве! Весь первый этаж — сплошное море электричества! А ведь там топливные баки, может рвануть так, что туркам станет тошно.

Урядник инстинктивно сжимал и разжимал кулаки. Таким Штольцен его ещё никогда не видел.

— Если бы хотел погибнуть, давно бы рванул, — рассудительно сказал Иван Августович. — Нет, он жить хочет. И теперь обдумывает, как ему выбраться из ситуации.

— Выберется он, как же. Не допущу я этого, — Купавин остановился. — И ведь какую позицию занял — на коммутаторе! С четырёх сторон окна, деревья в стороне от здания, при свете луны все подходы простреливаются.

— Там в металлическом шкафу... в трансформаторной комнате... у меня револьвер и несколько коробок с патронами, — проговорил неуверенно сидящий рядом с приставом инженер. — Правда, шкаф заперт, а ключ я всегда с собой ношу.

Урядник в упор уставился на него:

— Вот этого нам как раз и не хватало. Зачем Вам оружие на станции?

Инженер весь съёжился и вроде бы даже стал меньше в размерах:

— На всякий случай. Мало ли что. У нас же важный коммуникационный объект.

Казалось, Митрофан Васильевич сейчас влепит ему оплеуху. Так он смотрел. Но, однако, сдержался, молодец. Недолюбливал Купавин инженера, он вообще трусов не любил, а когда те ещё и с амбициями. От таких людей на фронте много горя было.

— Боццони легко вскроет такой шкаф, — сказал Штольцен. — У него отмычка. Так что исходим из того, что патронов у него достаточно и два револьвера. Неплохая позиция. Какие действия он может предпринять?

Урядник, рассуждая вслух, снова заходил вдоль стены:

— Во-первых: прорываться с боем через оцепление. Шансов выбраться живым тут, конечно, мало. Он должен это понимать. Во-вторых: захватить кого-нибудь в плен и пользуясь им, как живым щитом, потребовать себе пролётку с кучером. Ну и, в-третьих: взорвать башню, оставшись при этом живым, и попытаться уйти, воспользовавшись суматохой. Но для такого варианта нужно выбираться на улицу перед взрывом, иначе погибнет под обломками.

— Чтобы упредить третий вариант распорядитесь осветить башню с двух сторон прожекторами, — сказал Иван Августович. — А в плен ему брать теперь некого. Раньше надо было. Остаётся одно — ждать прорыва. Здесь нам можно не торопиться. Какие у вас на станции запасы провизии?

Совсем было сникший инженер, оживился:

— Мы запасов питания не делали. Там только чайник, да баранки с маком.

Штольцен с иронией посмотрел на него.

— На одних баранках он долго не протянет. Пусть даже с маком. Голод заставит принимать какое-то решение.

— А там у вас подземного хода случайно нет? — неожиданно спросил Купавин. — Тоже на всякий случай.

— Нет, что вы, Митрофан Васильевич, — инженер заискивающе улыбался. — Мы же не крепость какая-нибудь.

Урядник в душе уже не сердился на него, главный противник был в башне:

— Кто вас знает. А по водопроводным трубам, если воду перекрыть?

— Трубы очень маленькие, по ним даже кошка не пролезет.

— Ладно. Хоть здесь повезло.

Основные действия обсудили, дальше могла помочь только какая-то оригинальная идея.

— Ступайте, Митрофан Васильевич, разберитесь с прожекторами, — подытожил Штольцен. — Будем думать, и ждать его действий.

... Так прошла ночь...

Давно уже рассвело. Жизнь в посёлке потекла своим чередом, и теперь уставшим охранникам с серыми невыспавшимися лицами приходилось отгонять случайных прохожих. Слух о происшествии быстро разнёсся до самых окраин и любопытных на улицах, подходивших к башне, становилось всё больше. В основном это были женщины и мальчишки. Они с любопытством и опаской поглядывали в сторону станции и расположившихся за деревьями и столбами охранников. Но ничего не происходило. Противостояние затянулось.

Купавин курил возле забора соседнего дачного участка. Он недавно позавтракал и теперь размышлял, долго ли всё это продлится.

Птицы, как ни в чём не бывало, пели свои призывные весенние песни. Жители посёлка любили сажать вдоль заборов "майские" кусты, имеющие плотную листву и множество тонких ветвей, так что за ними практически ничего не было видно. Вот уж где пернатым раздолье. Откуда-то тянуло дымком — видимо разожгли печь.

Небо, ночью чистое, осыпанное звёздами, сияло лазурной высотой. Но с запада, из-за линии горизонта, ползли потихоньку чёрные грозовые тучи. Ползли медленно, неторопливо, по всей ширине с юга до севера.

— Здравствуй, Митрофан, — услышал за спиной урядник и обернулся.

Перед ним стоял улыбающийся Рябичкин. Повзрослевший, малость похудевший, но по-прежнему хорошо знакомый.

— Алёшка! — радостно воскликнул Купавин. Они обнялись и расцеловались. — Как хорошо, что ты приехал!

Митрофан Васильевич с удовольствием отеческим взглядом рассматривал Рябичкина. Только в эту секунду он понял, как ему не хватало бывшего новогиреевского телеграфиста, как он соскучился. И ясно осознал, что теперь-то Боццони от них не уйдёт.

— Старался изо всех сил. Первым же поездом... даже вещи не все забрал. Роман потом по почте посылкой пришлёт. С вокзала... на лихаче, — Алексей говорил так быстро, что даже запыхался. Он сам был несказанно рад вернуться домой. — Забежал в Канцелярию, мне там всё рассказали — я сюда.

Усиливающийся ветер растрепал его волосы и сбросил волнистый чуб на раскрасневшееся лицо. От быстрой ходьбы Рябичкин немного вспотел:

— Как сейчас? Что нового?

— Итальянец твой в башне засел. Теперь вместе мы его быстрей оттуда выкурим. Очень он меня разозлил. Выставил из станции, как мальчишку со своим электричеством, — и Купавин рассказал все подробности произошедших событий.

— Да. Тут без изолирующей одежды не обойдёшься, — Алексей уже принялся решать новую задачу. — По-другому штурмовать башню нельзя.

— И патронов у него там полно... а что это за роман? Ты, что в столице начал книгу писать? — урядник ничего не забывал из сказанного — профессиональная привычка.

— Да нет, — улыбнулся Рябичкин. — Роман Цветков — штабс-капитан Петербургского Охранного отделения. Мы вместе Неспешинскую ловили. Позже всё подробно расскажу.

— Я-то думал!

— Нет, нет. Где же Иван Августович? Что-то его не видно, — спросил Рябичкин, издалека разглядывая оцепление и любопытствующую публику.

— Штольцен в пожарном депо. Там у нас штаб, — ответил Купавин. — Пошли совет держать.

Алексей кивнул. Вдруг лёгкая тень пробежала по его лицу — он заметил в толпе снующих мальчишек, весь как-то подобрался и посерьёзнел.

Радостная встреча, расспросы, обмен любезностями — всё было позади. Теперь Купавин с Рябичкиным сидели за столом и горячо убеждали в необходимости штурма электрической башни. Штольцен сидел напротив и скептически смотрел на них. Остальные члены штаба под утро разошлись по домам и ещё не возвращались.

— Нет у него другого выхода, — убеждённо говорил Алексей. — Либо прорываться, либо вообще всё взорвать. Так не лучше ли взять инициативу на себя и самим диктовать условия боя. Пусть ему надо будет догадываться о наших задумках и переживать. Так, мне кажется, мы минимизируем потери.

— Возможно, он захочет сдаться, — возразил Иван Августович. — Просто ему нужно время, чтобы осознать это.

Купавин разгорячено хлопнул ладонью по столу:

— Да, если бы он боялся за свою шкуру — давно бы сдался! Трусы капитулируют сразу, им не нужно время на размышление. Боццони — не трус! Я вам точно говорю.

Алексей мягко накрыл ладонью руку урядника:

— Он же украл государственный секрет, Иван Августович. Дело явно пахнет шпионажем, а шпионы не сдаются в плен. У них даже специальные ампулы с ядом на этот случай имеются. Да Вы и сами знаете.

Штольцен молчал. Потом встал из-за стола, подошёл к металлическому шесту, до блеска натёртому перчатками пожарных, и, постукивая по нему ногтем большого пальца правой руки, стал размышлять. При этом, конечно, переступая с пятки на носок. Купавин и Рябичкин терпеливо наблюдали. Они знали, что вся ответственность лежит на нем, и не торопили своего товарища.

Между тем дождевые тучи совсем закрыли небо, и стало заметно темнее. Возможно, скоро пойдёт дождь и осложнит задачу. Если вода просочится в башню и законтактирует с лужей на первом этаже, то под током окажется вообще вся башня. С точки зрения осторожности лучше подождать, но в умении принимать нестандартные решения, и была сила Штольцена. Интуинция и смелость не раз помогали ему в сложных ситуациях.

— Хорошо, я согласен. Конкретно, какие действия вы предлагаете?

Полицейские дружно вздохнули. Теперь за дело.

— В первую очередь надо послать людей в садоводство Макона, — Алексей чётко раскладывал по полкам. — У них есть высокие галоши и резиновые перчатки. Так мы обезопасим себя от электрического тока. Смертельно опасен ток, текущий по человеческому телу от левой руки к правой ноге, через сердце.

— Штурмовать будем двумя группами, — добавил Купавин. — Мы с Алёшей уже обсуждали. Одна пойдёт прямо через сад, и будет отвлекать итальянца. Вторая — через крышу, используя эффект неожиданности.

— Собственно второй группой буду я, — Рябичкин взглянул на Ивана Августовича, словно боясь, что тот запретит. — На четвёртом этаже на углах здания есть скосы без окон, по ним можно незаметно проникнуть на крышу, а оттуда через чердак — внутрь.

— А я возьму пару ребят из охраны, прикроемся широкими заслонками для печи, в пекарне есть несколько, почти в человеческий рост. Будем медленно двигаться по открытому месту, револьверным огнём отвлекая внимание Боццони. Железо в заслонках толстое — пуля не пробьёт.

— Вы, я вижу, уже без меня всё решили.

— Нет, что вы, Иван Августович, — Алексей пожал плечами. — Мы просто хотели подготовиться к разговору.

— Правильно, правильно. Я не в обиде. Только как вы, Алексей Яковлевич, по стене полезете? Или тоже какие-нибудь приспособления придумали.

— Нет. Ничего готового под рукой не имеется, а изготавливать времени нет. Но мальчишкой в дубраве, помнится, без всего на деревья залезал, за малейшие выступы в коре цеплялся. Думаю, и сейчас получится.

— Ну что ж, с Богом. Я буду командовать оцеплением, если что, Алексей Яковлевич, прыгайте вниз, а мы такую стрельбу откроем — он голову не высунет. В самом крайнем случае, ногу сломаете и всё.

Рябичкин благодарно взглянул на Штольцена и сказал:

— Единственно хотел попросить вас, Иван Августович, установите второе внешнее кольцо оцепления, чтобы мальчишек и всех любопытных отвести подальше. Очень прошу. У меня в Петербурге уже был... печальный опыт. Погиб... хороший маленький... человечек...

У Алексея перехватило дыхание, и он замолчал.

— Хорошо, — только и сказал Штольцен.

Они с Купавиным молча смотрели на своего товарища. Изменился. Повзрослел. Исчезла наивность, но в глазах осталось прежнее умение удивляться многообразию жизни. Дорога трудна, и отступать некуда.

6.

Стёкол в окне, выходящем на Баронский проспект, на четвёртом этаже электрической станции практически не осталось. Купавин со своей командой высадил их все. Сейчас первая группа была приблизительно посередине между забором и зданием башни. Прикрывшись заслонками, они с завидным постоянством отправляли пулю за пулей в упомянутое окно. Надо признаться, при желании полицейский и охранники могли достаточно быстро добраться до башни, но задача стояла другая, и поэтому двигались медленно, стараясь не давать Боццони покоя.

Алексей уже начал своё восхождение. Он подобрал галоши, плотно облегающие ногу, чтобы не терять чувствительности ступней и находился в этот момент на уровне третьего этажа. Здесь здание опоясывала ступенька водослива, и стоять было довольно комфортно. Последние два этажа башни были чуть уже нижних, и углы их были скошены, отчего периметр верхней части здания напоминал неправильный восьмиугольник. Окна были только на широких его сторонах, чем и решил воспользоваться Рябичкин.

Сейчас он отдохнёт и продолжит подъём. До водослива Алексей добрался сравнительно легко. Первый этаж преодолел с помощью водосточной трубы, второй — помогли оконные рамы с большим количеством ячеек. Дальше будет сложней.

Небо затянула серая пелена, а с запада, наполовину закрыв горизонт, наползала огромная чёрная туча. Ветер дул уже с непрекращающейся силой и ещё более осложнял подъём. Но дождя не было. Сильный ветер мог или разогнать тучу, или наоборот предвещать сильную бурю. В любом случае тянуть смысла не было.

Алексей сделал глубокий вдох и стал нащупывать кирпичи над головой.

Пули свистели с противоположной стороны башни и лишь иногда долетали мелкие осколки кирпичей. Он старался не высовываться с левой стороны, где мог попасть в зону обстрела. Медленно, по сантиметру, продвигался вверх, стараясь производить как можно меньше шума. "Кобыла" лежала в заветной жилетке, а патроны, на случай дождя, завернул в промасленную бумагу и положил в карман брюк. Пусть некрасиво, зато удобно.

Глянул на часы. Минутная стрелка словно попала в липкую прозрачную смолу на вишнёвом дереве. С момента начала подъёма прошло только четыре минуты. Четыре! Рябичкину же казалось, что он находится на этой стене несколько часов.

Кирпич за кирпичом. Выступ за выступом. Удар сердца за ударом.

Вытянутая в очередной раз вверх рука нащупала кровлю. Есть! Почти добрался.

Как вылез на крышу, он не помнил. Растянулся на железе, тяжело переводя дыхание, и сразу же пошёл дождь, а ветра совсем не стало. Немного отдышавшись, пополз к маленькому окошку, ведущему на чердак.

Силы постепенно возвращались к нему, ласковый дождь приятно холодил кожу. С силой затянул тело в окошко и опустился на бревенчатые перекрытия. Слава Богу, полдела сделано. Отдышаться, найти люк и посмотреть, что там внизу делает Боццони.

Дождь становился всё сильнее, и крупные капли барабанили по железу крыши, как в набат. Бум... Бум... Бум... Буря набирала силу и Алексей через окошко увидел, что на улице стало темно. Послышался далёкий раскат грома. Гроза!

Что ж, шум ливня и раскаты грома скроют от итальянца звуки перемещений Рябичкина. Значит гроза нам в подмогу. Только Митрофану Васильевичу с его командой надо беречь оружие от воды, ну да ничего, он опытный вояка — всё знает.

Вспомнив о Купавине, наш герой как-то приободрился и стал искать люк. Вот он! Кажется, не заперт. Действительно чего запирать, если на коммутаторе всё время кто-нибудь работает. Потянул вверх и припал глазами к образовавшейся щели.

Посередине помещения возвышался металлический шкаф телефонного коммутатора. С одной стороны рабочее место телефонистки со стулом, с другой — большое количество проводов, уходящих в трубу, спрятанную в стене, напротив стула находилось разбитое окно с падающими в него каплями дождя и Боццони, сидящий на полу, прислонившись к стене. Фоном служили осколки стекла, покрывающие буквально всё в комнате. Полумрак, царящий в комнате, периодически прерывался вспышками молний.

Люк, сквозь который наблюдал Рябичкин, располагался по другую сторону коммутатора от итальянца, что не давало возможности спрыгнуть через него и сразу наброситься на противника. Но он был ближе к коммутатору и позволял занять более выгодную позицию, оставляя Мауро без укрытия. В такой ситуации можно и сдаться предложить.

Алексей подготовил оружие, распахнул люк и, пользуясь ослеплением после очередного разряда атмосферного электричества, прыгнул вниз. Несмотря на это, Боццони всё же успел выстрелить. Пуля прожужжала возле лица. В ответ Рябичкин выстрелил в воздух и юркнул за коммутатор.

— Остановитесь, Мауро. Не стреляйте, — сказал он, как можно спокойнее. — Давайте поговорим.

— Что вы хотеть? — итальянца отделяло от коммутатора метров пять, и он понимал, что спрятаться за него не успеет.

— Хочу поговорить о вашем будущем.

— Что вы хотеть? — повторил Боццони

— Предлагаю Вам добровольно сдаться. Вашу участь будет решать суд. Человек, которого Вы убили — государственный преступник. Возможно, Вам сохранят жизнь.

Итальянец молчал. То ли взвешивал слова Рябичкина, то ли искал пути к отступлению. Алексей терпеливо ждал ответа.

Воздух в помещении, несмотря на падающий в разбитое окно дождь, казался трескуче сухим. В нём присутствовала какая-то сложная смесь запахов: горелые провода, разогретое железо, тлеющая бумага, что-то ещё.

Ионизация, подумал Алексей. В сильную грозу воздух всегда наполнен заряженными частицами, поэтому и озоном пахнет. Точно, озоном — вот чем ещё пахло в комнате. Да к тому же, на первом этаже башни всё под током. Я теперь нахожусь внутри огромного конденсатора, размером с водонапорную башню, в самый раз эксперименты ставить. В стиле знаменитого Николы Тесла.

— Мой жизнь — великий Италия, — наконец сказал Боццони. — А Италия есть всегда. Я сделать свой дело.

Так, похоже, сдаваться он не собирался. Но Рябичкин решил попробовать ещё разок:

— Вы ещё молоды, возможно, Вам снова удастся послужить своей Родине. Вы вправе рассчитывать на снисхождение.

Треск со стороны окна усилился. Что это? Только кажется или на самом деле.

— Я хотеть быть... — итальянец замолчал на полуслове.

Да, что там происходит? Может, Купавин в него попал? Хотя звука выстрела вроде не было. Нужно как-то посмотреть.

Алексей торопливо снял пиджак и, размахнувшись, бросил его вправо от коммутатора — к стене. Выстрела не последовало. Тогда он осторожно выглянул с другой стороны.

Картина, представшая перед ним, напоминала иллюстрацию из фантастического романа. Боццони уже стоял и с ужасом смотрел в сторону окна — бледный, с округлившимися глазами. В комнату медленно вплывал ярко светящийся шар размером с голову трехлетнего ребёнка. Он издавал нестерпимый треск и даже с такого расстояния, на котором находился Рябичкин, чувствовался жар, исходящий от него.

...Шаровая молния!..

Об этом Алексею доводилось только читать, но чтобы вот так видеть воочию. Потрясающе! За такое зрелище сотни учёных много бы отдали.

Неизведанное состояние вещества. Материя, ионизированная до своего крайнего состояния. Или что-то ещё, совершенно новое. Может быть, наше Солнце тоже шаровая молния колоссальных размеров.

Учёный-полицейский был настолько ошарашен, что забыл про осторожность и совсем вышел из-за коммутатора. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения, Боццони было не до того. Он медленно пятился вдоль стены, выставив левую руку в сторону светящегося шара, словно хотел отгородиться от него. Резиновые перчатки он сбросил во время стрельбы, и теперь они валялись под окном. Правда, против шаровой молнии резина бессильна.

Алексея, глядя на эту картину, пронзила элементарная мысль: как мы ещё мало знаем и как слабы перед природой. Не изменять природу нужно, а изучать и стараться жить с ней в гармонии. Чего же проще?

Неожиданно раздался хруст ломающегося стекла — итальянец оступился. Инстинктивно он потянулся к находящимся сзади перилам лестницы, и одновременно возникли два разряда, две маленькие молнии. Обе начинались в ладонях рук Боццони и вели: одна к металлической лестнице, другая к потрескивающему шару. Мауро успел только вскрикнуть и застыл в такой позе, а электрические разряды ещё долго светились, меняя рывками свою форму и уничтожая человеческую плоть. Видимо под воздействием импульсов тока мышцы несчастного рефлексивно напряглись, и тело продолжало стоять. Скованно, страшно...

Потом что-то изменилось. Равновесие было нарушено, и тёмная фигура неторопливо рухнула лицом вниз на осколки битого стекла. А может на осколки жизни этого итальянца. И осталась так лежать. Так же, как тело Чуприльцева-Гофера на втором этаже дачи на окраине посёлка. Разница заключалась лишь в том, что у тела Боццони не было кистей рук. Вместо них остались две обгорелые головешки, а пальцы, которые могли создавать красоту, рассыпались в прах.

Шаровая молния, между тем, продолжала свой путь, и, с тихим звоном пройдя сквозь окно на противоположной стене, исчезла в очередной вспышке грозы. Лишь в стекле осталось идеально ровное отверстие с остывающими краями. Только и всего...

7.

Поезд прибыл на железнодорожный вокзал города Болонья вовремя. Дежурный по станции объявил в рупор давно заученную фразу:

— Поезд из Падуи прибывает на вторую платформу. Господа встречающие, просьба подготовиться. Спасибо.

Пёстро одетая толпа дружно зашагала к платформе. Следом потянулись носильщики со своими извечными тележками. Возбуждённые голоса, крики детей и запах железной дороги, одинаковый во всех странах мира.

М. не спешил. Курьер, с которым он должен был встретиться — человек проверенный, знает своё дело. Путь, проделанный им из самой России неблизкий, и теперь торопиться не имело никакого смысла. Два прицепных вагона начинали своё путешествие в Москве на Брестском вокзале в составе поезда Москва-Варшава и дальше через Прагу, Вену, Марибор, Венецию и, наконец, Падую. Половина Европы осталась позади.

Долго, ах, как долго М. ждал этой минуты. Бессонные ночи, месяцы исследований. Поиск в темноте, наугад...

Но ничего. Скоро весь мир заговорит о нём и о любимой им Италии. О величии итальянской нации! Это государственные казнокрады не поняли значения его работы — отказались финансировать, а народ со временем оценит, что он для неё сделал. Пусть заканчивать установку придётся в Англии, у двоюродного брата Генри Джеймса. Пусть. Всё равно это будет сделано только для величия Италии.

...Жара, стоявшая всю неделю в городе, к вечеру немного спала. От раскаленного перрона же по-прежнему исходил горячий воздух. Хотелось поскорее покинуть вокзал, спрятаться в тень оливковых деревьев. Нельзя, терпение всегда было его сильным качеством. Он подошёл к нужной скамейке в конце перрона и уселся ждать...

Думал ли он, бегая мальчишкой по обширным владениям отца вместе с лучшим другом Мауро, что достигнет таких высот в науке? Они грезили великими открытиями, мечтали о славе знаменитого Леонардо. Кто из нас в детстве не считал себя гениальным? Кто не верил в свою исключительность? С годами грёзы улетучились, и М. перестал верить...

Теперь он точно знал, что гениален, но и понимал необходимость совершения какого-то грандиозного открытия. И пусть родственники восхищались его способностями, разве этого достаточно? И он начал осатанело работать.

Мауро хоть и был на два года старше, всегда смотрел на М., как на Бога. А по мере взросления просто стал его правой рукой во всём, в том числе и в исследованиях. Преданность Мауро граничила с фанатизмом. В имении отца они ставили свои первые эксперименты по физике. Электрические явления всецело захватили М., он постоянно говорил о положительных и отрицательных зарядах — за обеденным столом, на конной прогулке, в церкви. Все кто знал его, начиная от слуг и заканчивая родителями, называли М. — синьор "Электричество".

Когда в пятнадцатилетнем возрасте он прочитал об опытах Герца по обнаружению электромагнитных волн, его захватила идея использования их для беспроводной связи. Следующие пять лет М. посвятил себя созданию такого устройства, перепробовав сотни различных схем, потратив огромное количество средств, сил и времени. И вот когда казалось, что решение совсем близко, он вдруг случайно узнаёт о русском учёном Попове, который уже создал подобный прибор.

На мгновение М. перестал ощущать окружающее. Померк свет, пропали звуки, кожу сковал ужасный холод и во рту почему-то появился вкус железа. Кровь! Он насквозь прокусил язык! Верхние и нижние зубы сошлись друг с другом так, что свело скулы.

...Всё напрасно!..

Сквозь боль и отчаяние вырвался пронзительный крик. В его комнату вбежали слуги, мать, Мауро. Увидели кровь, побежали за доктором, посыпались расспросы. Истинной причины М. не раскрыл. Прошло несколько дней, немного успокоившись, он решил узнать об исследованиях Попова всё.

Служащие научных библиотек Рима здоровались с ним, как со старым знакомым. Он искал с неукротимой энергией, как делал всё. И был вознаграждён. В журнале Русского физико-химического общества, переводимом на итальянский язык, М. нашёл статью "Прибор для обнаружения и регистрирования электрических колебаний". Попов работал для нужд российского флота и не торопился публиковать полные результаты своих исследований.

Вот он шанс. Для достижения цели он был готов на всё.

...Перрон постепенно пустел. Последние одинокие пассажиры шествовали за своими носильщиками. Мужчины курили папиросы, женщины осматривали вокзал. Замыкая шествие, от дальнего вагона шагал курьер — сухощавый мужчина с серыми колкими глазами...

Пришлось вновь обратиться к Генри Джеймсу. Брат всеми силами поддерживал работы М., он чувствовал здесь большие деньги. Возможно, очень большие. Коммерческая жилка заставила его пригласить итальянского учёного в Англию для продолжения исследований. И вдруг такие неприятности. Нужно было торопиться. Генри когда-то оказал услугу главе тайного общества луддитов, и вот теперь настало время отдавать долг. Для того, чтобы затянуть создание прибора Поповым, он предложил уничтожить лабораторную установку и просил брата быстрее перебираться на Туманный Альбион. Здесь, и только здесь, возможно скорейшее воплощение заветного устройства.

М. обманывал Генри. Его прибор ещё не был создан. Но признаться в этом он не мог. Поэтому уничтожить конструкцию русского учёного мало, нужна схема устройства, чтобы проверить свои догадки и победить наверняка.

Занавес раздвинулся и в свет огней рампы ступил верный Мауро. Мауро Боццони. Преданный раб, готовый убивать ради своего хозяина, ради синьора "Электричество". Всю свою жизнь он провёл рядом с М., все мысли и желания он подчинял ему. Обожание Мауро граничило с безумством. Только ему можно доверить следовать тенью за луддитами, позволить им уничтожить прибор, а потом забрать схему. Тайно, чтобы ни одна живая душа не знала. Пусть русская полиция идёт по их следам и даже если поймает, то никто не поверит, что они не уничтожали схему. Луддиты в понимании полицейских — вольнодумцы, революционеры. А с революционерами в России сейчас обходятся сурово. И нет им веры ни в чём.

— Мне нужна эта схема, — говорил он Боццони. — Если мы первыми не построим прибор, то жизнь моя будет бессмысленна. Мне будет незачем жить. Я погибну.

Мауро, с искажённым в ужасе лицом, слушал и, конечно, заранее был согласен на всё. Его Бог погибал, и любые поступки были оправданы.

— Спаси меня и принеси славу Италии!..

Вот оно что, дорогой читатель. Не Неспешинская обратилась к луддитам, а они к ней. Солгала опытная революционерка Колокольцеву. Солгала. Разве можно было пройти мимо такой возможности: влить свежую кровь в народовольческий террор и приписать лавры себе. Ах, как же слаб человече!

Боццони крайне удивился, когда заметил возле Морского училища в Кронштадте луддитов в компании с Колокольцевым с Лидией. И был просто поражён, наблюдая с ветки дерева через распахнутое окно, как Неспешинская прячет схему прибора русского учёного. Народовольцы, ничтоже сумняшеся, заняли его место! Как тут было поступать? Оставалось только следить за ними и искать возможность выкрасть схему. Такая возможность обязательно появится, надо только уметь ждать. Так и получилось, только несчастный Феликс Гофер на свою беду услышал шум и поднялся в кабинет. Пришлось его убить. Честь М. и слава Италии оказались выше жизни одного народовольца. Верный раб не смог переступить черту, за которой был путь к собственной свободе.

...Курьер подошёл и молча уселся на скамейку. Посидел пару минут, вздохнул, взял папку с деньгами, оставленную М. и отправился в здание вокзала, шагая уверенной походкой человека, привыкшего много ходить. Обогнув дежурного по станции, приветливо улыбнулся ему и исчез за стеклянными дверями.

М. сидел, задумавшись, глядя перед собой. Потом повернул голову и посмотрел на точно такую же папку, оставленную курьером на другом конце скамейки. Чёрная кожаная папка с тиснением, в которой лежали документы и схемы Попова. На картинке сверху был ангел, протягивающий кому-то огромное сердце.

Верный Мауро остался в России. В письме он написал о любви к русской девушке, из-за которой не может уехать. Понять этого М. был не в состоянии...

Заключение.

Самовар шумел уже минут пять, всё никак не закипая, а Серафима звякала чашками в соседней комнате и периодически пробегала мимо открытой двери. Подготовка к традиционному утреннему чаепитию захватила её полностью.

— Вот уже и лето скоро закончится, — сказал Купавин, восседая за столом напротив Ивана Августовича. — А ведь, кажется, недавно только началось. Не успеешь оглянуться — пора и хлеб убирать с полей.

— Митрофан Васильевич, вы бы поторопили рабочих с ремонтом башни, — Штольцен откинулся на стуле. — Скоро дожди пойдут, а крыша ещё не перекрыта.

— Обязательно. Они мне обещали до осени управиться. Придётся напомнить. ...Что-то Алёша запропастился?

Но Рябичкин был уже рядом, открывал калитку в заборе, окружающем здание Канцелярии. С утра пораньше он бегал на почту, забрал письмо из столицы от Романа и корреспонденцию для станового пристава. Вот так пройтись утром по зелёным проспектам Новогиреево, вдохнуть душистый ранний воздух, поздороваться, поздравить знакомых с очередным прекрасным божьим днём — как он любил это. Такие мгновения и есть жизнь! Простые радости даруемые нам.

Взбежал по ступенькам, шагнул в кабинет Штольцена:

— Иван Августович, ваши письма и газеты. Митрофан, а тебе — ничего.

— Наши все дома сидят, — урядник всегда имел наготове дежурную поговорку. — А ты сам чего там прячешь? От полиции не утаишь.

— Из столицы пишут, — улыбнулся Рябичкин. — Сейчас посмотрим.

Он принялся распечатывать конверт.

Штольцен, тем временем, раскрыл "Московские ведомости" и углубился в чтение. Минут десять он молча изучал текст, а затем изумлённо воскликнул:

— Да-с... Господа, послушайте, что здесь написано... "Итальянский учёный М. провёл ряд опытов по осуществлению беспроволочной телеграфной связи, в результате которых смог передать сигнал на расстояние полутора миль. В Англии он сделал заявку для получения патента на "усовершенствование в передаче электрических импульсов и сигналов и в аппаратуре для него". Ранее М. не раскрывал для широкой публики содержания своих работ". Как вам это нравится?

— Опять нас обскакали эти иностранцы, — махнул рукой Купавин.

— Но мы же первые провели такие опыты, — Алексей слушал Ивана Августовича и машинально вскрывал конверт. Он вытащил из него сложенную вчетверо газету и развернул её. — Вот, наверное, Роман тоже об этом сообщает. Что-то подчёркнуто!

Митрофан Васильевич глянул с обратной стороны на газету.

— "Котлин", — прочёл он вслух. — Я про такие газеты и не слышал.

— Это кронштадтская. Здесь статья Попова "Телеграфирование без проводов", — Рябичкин уже пробежал глазами выделенный текст. — Александр Степанович выступает в защиту своего приоритета и напоминает о демонстрации им ранее подобного устройства на заседании физического отделения Русского физико-химического общества. Где же справедливость?! Изобретение принадлежит русской науке!

Рябичкин смотрел на Штольцена, Штольцен — на Рябичкина. Купавин смотрел на обоих сразу. Как сказал великий русский писатель Гоголь — "немая сцена"...

— А, знаете что, — неожиданно сказал Митрофан Васильевич. — Давайте в воскресенье за грибами сходим. Народ говорит в лесу грибов полно.

И сразу после этих слов в комнату вошла Серафима с чашками, и всё как-то завертелось, закружилось. На столе появились булочки, варенье, удивительно пахнущая колбаса, деревенское масло, свежий хлеб. Серафима заварила чай с мятой и жизнь помчалась дальше к новым радостям и заботам, оставляя прошлое позади...