Xxi век не той эры

Оглавление

Глава 1. Незнакомка. 1

Глава 2. Пробуждение. 9

Глава 3. Дорога. 19

Глава 4. Падение. 24

Глава 5. Ирий. 34

Глава 6. Ожидание. 40

Глава 7. Боевая тревога. 49

Глава 8. Возвращение. 56

Глава 9. Терра. 64

Глава 10. Помилование. 71

Глава 11. Урок. 77

Глава 12. Прозрение. 81

Глава 13. Судьба. 92

Глава 14. Представление. 98

Глава 15. Гости. 105

Глава 16. Обретение. 110

Благодарности:

Kest — за тактику, стратегию и здравый смысл

Глава1. Незнакомка.

Солдат всегда здоров, солдат на все готов,

И пыль, как из ковров, мы выбиваем из дорог.

И не остановиться, и не сменить ноги;

Сияют наши лица, сверкают сапоги!

В.С. Высоцкий, "Солдатыгруппы "Центр"

Бронятихо шелестела сервоприводами, под ногами звонко похрустывала смесьпеска и запёкшегося шлака непонятного происхождения. Воздух пахгарью, но это было прекрасно: во-первых, очень грело душу понимание,что именно горит, а, во-вторых, он хоть чем-то пах. На кораблях истанциях воздух отфильтрован до полной стерильности, смешан видеальных для функционирования человека пропорциях, и после многихлет вдыхания этой смеси любой запах несёт блаженство. Конечно, поинструкции снимать шлем на планете запрещалось, но сейчас дажекириос1Наказатель пренебрёг этим правилом, что о многом говорило.

Окружающийпейзаж полностью соответствовал запаху и несказанно радовал глаз.Развороченные до полной неузнаваемости и неопределимости изначальнойконструкции здания, похожие сейчас на застывшие причудливые наплывывулканической лавы, курились серыми и чёрными дымками. Кое-какиеобъекты, впрочем, ещё можно было опознать. Например, вот этотбледно-зелёный сталагмит в пятнах гари — остатки орудийнойтурели. Просуществовавшей, к счастью, очень недолго, что было поводомдля гордости за своих бойцов.

Нафоне этой гари ослепительно-белые доспехи космодесанта выгляделиособенно эффектно. Хотя цветом своим они были обязаны науке, а неэстетическим чувствам кого-то из генералитета или Её ИмператорскогоВеличества, да будут их дни долгими. Материал, из которого делаласьэта самая броня, носил гордое название "титанид" (не отсозвучного химического элемента, а от тех самых изначальных архаичныхчудищ, что боги вынули из Тартара в помощь смертным) и, помимопрочности и устойчивости ко всем основным видам излучений, обладалвот таким ярко-белым цветом и отвратительной адгезией. То есть,покрасить его при желании можно было, но стоило это столько же,сколько два полных комплекта брони. Так что все космодесантникивынуждены были носить исключительно белоснежную броню, периодическиненавидя этот приметный цвет лютой ненавистью. С другой стороны, ужемного лет из-за этих самых доспехов их называли Белой Смертью(наравне с сахаром, солью и блондинками, на тему чего порой непроходился только ленивый; но издалека, ибо жизнь дороже), или БелойЧумой, и были они для всех противников Империи Терры воплощённымстрахом. Потому что не знали пощады, и слово "невозможно"для них не существовало.

Ивот сейчас, в ярко-алых закатных лучах на черном фоне сгоревшейпланетарной базы Альянса Иных (сами-то они себя называли "Альянсомисконных обитателей галактики", но людям на то было плевать),все грозные прозвища казались особенно оправданными. Белый, алый,чёрный — цвета Империи.

Ровнодве с половиной сотни лет назад именно отсюда началась война. И воттеперь Скальд вслед за Голубой Землёй вернулся в лоно Империи. Поканоминально, но это было делом времени.

Алыйцентурион восьмой центурии первой когорты второго легиона "Гамаюн"Олег Лиходеев шёл через останки последней цитадели Скальда к местусбора командного состава, с искренним удовольствием разглядывая подороге лежащий в руинах оплот Альянса. В какой-то момент под ногипопался омерзительно-склизкий труп хильтонца, с выгоревшейзащитной скорлупой выглядевшего довольно жалко. Центурион не дал себетруда перешагнуть тело, и одно из четырёх головоподобных образований,попавшее под ногу, с лёгким влажным хлопком лопнуло под титанидовымботинком. Серовато-синяя масса на несколько мгновений испачкала щиткиброни, но быстро стекла, не оставляя следа. Внутренний скелетхильтонцев, в отличие от наружного, особой прочностью не отличался.Лиходеев иронично хмыкнул; звук показался ему забавным, но ненастолько, чтобы с детской радостью прыгать по остальным "головам".

Уваженияк трупам врагов мужчина не испытывал и в ранней юности, что ужговорить о теперешнем Олеге?

Доимпровизированного полевого лагеря оставалось совсем немного:обогнуть остов какой-то башни, перейти вброд небольшую речушку, итам, за остатками укреплений и огневого рубежа, присоединиться костальным командирам. Но в этот момент ожила кацалиоцли;кажется, его желал слышать кто-то из своих.

"Кем-то" оказался триарий шестой роты Алексис Канарис,довольно мелкий для космодесантника эллин, отличавшийсяфантастической живучестью, как заговорённый.

— Чего тебе, Алексис? — с лёгким недовольством проговорил Олег,отвечая на вызов.

— Слушай, тут мои ребята такое нашли... В общем, тебе бы взглянуть.И, мне кажется, не мешало бы вызывать Наказателя, — голос триариязвучал удивительно напряжённо и нервно, что с этим даже чрезмерножизнерадостным мужчиной случалось крайне редко.

— Может, ты мне лучше покажешь? — уже вполне раздражённо возразилцентурион, в это время как раз подходивший к реке.

— Олег, я тебе серьёзно говорю, лучше тебе на это взглянутьсамостоятельно, своими глазами, — не впечатлившись настроениемкомандира, отозвался эллин и оборвал связь, бросив напоследок маячокна собственное местонахождение.

Прикинув координаты к окружающему пространству, Лиходеев вздохнул исвернул с намеченного пути. В конце концов, крюк оказался довольнонебольшой, а Канарис при всех своих недостатках был не из тех, кто неможет разобраться с мелочами самостоятельно, и если уж он зовёткомандира, значит, дело того стоит.

Поленившись огибать перегородившую путь между двумя зданиями стену иопределив с помощью кацалиоцли, что за ней никого нет, алый центурионвскинул висевший на плече тяжёлый энергон. В силовойброне это тридцатикилограммовое орудие казалось почти невесомым.Энергон бесшумно плюнул прозрачным шариком магнитной ловушки,наполненной серебристой тускло мерцающей субстанцией. Снаряд свеличественной неторопливостью доплыл до чудом уцелевшей стены.Мгновенная заминка, яркая вспышка — и кусок стены сменила дырас оплавленными чёрными краями.

Переходя остывающую лужицу расплавленной материи, Лиходеевпоморщился. Грудные и спинные пластины брони частично закрывали лицоот жара, но не до конца. Воздух не настолько раскалился, чтобынадевать шлем обратно, но приятного всё равно было мало.

Почти сразу после этого мелкого инцидента алый центурион вышел кнужному зданию. Точнее, зданием это, как и всё остальное вокруг,можно было назвать с большой натяжкой. Там, среди обломков ибесформенных наплывов шлака, обнаружилась пара о чём-то озадаченносовещающихся десантников (Олег помнил, что эта пара была как раз изроты Канариса). Подойдя ближе и ответив на уставное приветствие,центурион обнаружил, что предметом интереса бойцов являлсяздоровенный люк, в центре которого зияла проплавленная дыра.

— Триарий Канарис внизу? — уточнил он.

— Так точно, — хором ответили бойцы, с неприязнью косясь на тёмнуюдыру.

Лиходеев кивнул, — не им, а своим мыслям, — и спрыгнул внутрь.

Гравитационная установка сработала идеально, превратив падение вплавное скольжение. Подошвы ботинок лязгнули о покрытие пола, нотихо; создавалось неприятное ощущение, что окружающая темнотаскрадывает и пожирает звуки. Раздражённый собственной иррациональнойтревогой, Лиходеев выкрутил на полную мощность фонарь, вмонтированныйв плечо доспеха и в выключенном состоянии спрятанный под плечевымищитками брони. Холодный белый луч озарил коридор тошнотворногомятно-зелёного цвета с большим чёрным пятном на полу. Рядом с пятномвалялись какие-то трудно идентифицируемые останки, малозаинтересовавшие центуриона.

Маячок утверждал, что буквально за поворотом этого коридора инаходится искомый триарий. Раздражения в Олеге больше не было: конюпонятно, что дело нечисто. Больше всего это место напоминало емукакую-то лабораторию из искренне любимых офицером пропагандисткихбоевиков про зверства Иных, и этим здорово нервировало. За тридцатьлет жизни, из которых двенадцать космодесантник провёл на передовой,в самой преисподней, ничего подобного он не встречал. Хотя, возможно,мужчине просто не хватало знаний опознать, что это было оно:нелюди же, и логика у них нелюдская. Вот кириос Наказатель, тот поройпроявлял чудеса по части ознакомленности с техникой Иных, но он на тои Наказатель, и абсолют.

А здесь всё было очень по-человечески, и это нервировало.Хотя, возможно, хозяева просто воспользовались какими-то старымичеловеческими постройками, оставшимися со времён колонизации Скальда.

За поворотом обнаружилась дверь с детектором движения, открывшаясяпри появлении монументальной фигуры космодесантника в пределахвидимости. А за дверью оказалась именно она. Лаборатория. Один в один— из какого-нибудь ужастика. Из финала, если быть точным,потому что белые доспехи космодесанта на фоне пугающих декорацийозначали победу "наших", и декорации вскоре сгорали вбелом пламени. Тот факт, что энергоны сжигают всё даже не замгновения, а за десятые доли секунды, делал подобные сцены особеннобредовыми. Но красивыми, этого не отнять.

— Центурион, наконец-то! Слава Императрице, — с явным облегчениемвздохнул триарий, оборачиваясь ко входу. Вскинул руки, складываякулаки над грудью в привычном жесте приветствия.

— Первый раз такое вижу, — проворчал Лиходеев с порога, оглядываяряды непонятных приборов. Приборы эти раздражали космодесантникасвоим откровенно нечеловеческим происхождением и целостностью: впонимании центуриона эти два определения категорически не сочетались.Однако офицер прекрасно понимал, что если сейчас он всё без разбораспалит, потом трибун с него живьём кожу снимет.

Причём хорошо, если трибун будет свой, то есть алый, то есть АмитолаБыстрое Крыло. А ведь есть ещё чёрный трибун, Ульвар сын Тора,которого даже собственные Наказатели побаивались, ибо унаследовал отнесдержанного папаши и дурной непримиримый нрав, и не менее дурнуюсилу, чрезмерную даже для абсолюта.

— Тут главная проблема... вот, — вздохнул Алексис, отступая в сторонуи делая широкий жест на то, что прежде закрывала его спина.

В небольшом стеклянном контейнере, сжавшись в позе эмбриона, лежалаженщина. Человеческая женщина. Стройная, но неизмождённо-тощая, невысокого роста, светлокожая, с разметавшимисядлинными светло-рыжими волосами; а подробнее рассмотреть в такомположении было невозможно. Самое главное, женщина эта была жива: алыйцентурион ясно видел, как она мерно дышит.

Сразу стало понятно напряжение и нервозность триария. Лиходеев дажена несколько секунд позавидовал выдержке подчинённого, потому что егосамого от приступа бешенства натуральным образом начало трясти.

Новые времена сделали отношение к женщине совершенно особенным. Длябольшинства солдат Империи каждая женщина сейчас была в большейстепени синонимом матери, чем сестры или возлюбленной: слишкомбольшая диспропорция была между количеством рождающихся мальчиков идевочек, слишком рано мальчики уходили на войну. И это не считая"детей из пробирки", для которых слово "мать"было чем-то святым и совершенно недоступным.

Лиходеев был из таких, "пробирочных". И сейчас, глядя насжавшуюся в комочек в стеклянной клетке женщину, он чувствовал такуюненависть ко всему Альянсу скопом, что было почти больно. Хотелосьвзять пару Иных за разнокалиберные конечности и руками разорвать начасти.

Но Олег не дослужился бы до алого центуриона, если бы не умел держатьсебя в руках. Поэтому, не отрывая взгляда от спящей, он активировалцалю, вызывая Наказателя своей когорты.

— Слава Императрице, центурион, — отозвался в ухе тихий вкрадчивыйголос Синга сына Шивы.

— Слава Императрице! — всё-таки дрогнувшим голосом проговорилЛиходеев и запнулся, пытаясь справиться с собой.

— Что случилось, центурион? — в голосе собеседника не былонедовольства; скорее, лёгкое удивление и искреннее любопытство. И этопонятно, потому что беспокоить Наказателя по пустякам не стал бы ниодин самоубийца.

— Кириос Наказатель, мои бойцы нашли тут... кое-что интересное.Думаю, вам следует на это взглянуть, — проговорил Лиходеев. — И...кириос чёрный трибун на планете?

— Да, разумеется, — теперь удивление вытеснило все прочие эмоции.

— Думаю, ему тоже следует прийти, — всё-таки выдавил из себядесантник то, чего ни один из легионеров Гамаюна никогда не сказал быв здравом уме.

— Я взял пеленг, — после двухсекундной заминки ответил Наказатель иоборвал контакт.

Алый центурион некоторое время стоял неподвижно, созерцая спящуюженщину, и пытаясь осознать историчность момента. Только что он самвызвал на контакт грозу и ужас Гамаюна, а также всех остальныхлегионеров, Иных и простых мирных граждан. Оставалось надеяться, чтогероический поступок не будет жестоко наказан, и чёрный трибунпосчитает повод для беспокойства достойным.

— Триарий Канарис, сколько людей всё это видели? — бесцветнымголосом, выдающим крайнюю степень беспокойства, уточнил Лиходеев.

— Пятеро моих бойцов; вот эти трое и пара на поверхности, — боясьлишний раз пошевелиться, — эллин понимал состояние командира иполностью его разделял, — доложил триарий.

— Будьте все где-нибудь неподалёку. И если кто-то хоть слово про всёэто пикнет... сами знаете, с Наказателями шутки плохи, — центурионнаконец-то сумел оторвать взгляд от женщины в колбе и окинуть имподчинённых. Присутствующие космодесантники были бледны инасторожены, и смотрели на командира почти с благоговением: он ведьвызвал на себя внимание сразу двух Наказателей, да ещё собиралсяпредстать перед ними в одиночку! Но возражать никто не стал;благородство, оно тоже имеет свою область применения.

Время с ухода триария до появления Наказателей показалось аломуцентуриону вечностью. Особенно напрягало то, что за это времясовершенно ничего не изменилось, а тишину ярко освещённой зелёнымсветом комнаты с зеркальным полом и светящимся потолком нарушалотолько дыхание самого космодесантника. Легионеру вспоминалась древняямудрость: "лучше смерть, чем её ожидание".

"Смерть" наступила, несмотря на ожидаемость, внезапно. Отшелеста открывающейся двери Лиходеев вздрогнул и резко обернулся.

— Как интересно, — мягко мурлыкнул, озираясь, Синг, первым входявнутрь.

— Слава Императрице, — Олег привычным жестом вскинул руки к груди,пытаясь преодолеть робость.

Наказатели выглядели... эффектно. Особенно на контрасте друг сдругом.

Жилистый, худощавый, невысокий, — даже ниже Канариса, — Синг сосмуглой кожей, большими чёрными глазами и тёмными волнистымиволосами, рассыпающимися по щиткам брони. Весь такой тихий, мягкий ивкрадчивый, Синг сын Шивы своей ласковой улыбкой мог ввести взаблуждение разве что какого-нибудь фермера на глухой окраиннойпланетке. На что способен и на что похож этот хинду в ярости, Олегудовелось наблюдать на заре его службы. Спору нет, Наказатель тогдаспас всю когорту, но один молодой рядовой космодесантник в тот моментподумал, что лучше было умереть, чем наблюдать это.

На второго вошедшего Олег старался даже не смотреть. Беловолосыйбелокожий голубоглазый гигант Ульвар, глядящий на мир исподлобья сзамершей в приподнятых уголках губ сардонической усмешкой, однимвзглядом, кажется, промораживал до костного мозга. Видеть его в боюЛиходееву не доводилось, — миловали боги, что есть то есть, — ноисторий о нём ходило множество. Например, утверждали, что Ульвар -едва ли не самый старший из ныне живых абсолютов, и будто бы онзастал начало войны. В это алый центурион верил слабо, но что чёрномутрибуну легиона Гамаюн не меньше сотни лет, было очевидно. Это Сингпо меркам абсолютов был молод, — ему не исполнилось ещё и пятидесяти,— а сын Тора явно был гораздо старше и опытней.

А ещё Олег воевал под началом командира, бывшего свидетелем другоголегендарного события: как Ульвар усмирял вырвавшегося из-под контролятитана Котта. Лиходеев смутно представлял, как можно справиться сэтой многотонной аморфной махиной размером с крейсер. Но не поверитьныне покойному триарию было сложно, тем более что история эта, пустьи без подробностей, фигурировала в некоторых открытых источниках.

Справедливости ради стоит отметить, сильнее всего в Ульваре пугалаименно его репутация. Его настолько боялись, что даже легаты вприсутствии этого чёрного трибуна тщательно следили за речью, боясьспровоцировать известного своей несдержанностью абсолюта. Между тем,сам трибун Наказатель второго легиона по большей части всё времямолчал, и за последние годы, кажется, никого из подчинённых или иныхсоратников не тронул и пальцем. Но тем страшнее были рассказы о егогневе, что гнев этот был легендой.

Оба Наказателя были облачены в стандартную космодесантную броню,разве что без мышечных усилителей и приводов: механика не могласоответствовать скорости движения полубогов. Доспехи весом болеешестидесяти килограммов оба абсолюта носили с завидной лёгкостью. Иесли для огромного норманна это казалось нормальным даже без учётаего нечеловеческой силы, то смотреть на худощавого Синга поначалубыло жутковато.

— Слава, слава, — благодушно откликнулся Наказатель, отвечая наприветствие кивком и разглядывая стены. — Центурион, а ты нас радилаборатории позвал?

— Не совсем, — наконец, выдавил Лиходеев, сообразив, что сам, подобнособственному триарию ранее, загораживает самое важное. И бездополнительных вводных слов отошёл в сторону.

Наказатели замерли неподвижно, разглядывая женщину. Олег же, ужевполне привыкший к данному элементу обстановки, напряжённовглядывался в лицо Синга. И в болезненном зеленоватом светелаборатории ему показалось, что сын Шивы ощутимо побледнел. Но Олегбыл достаточно разумным человеком, чтобы решить для себя:"показалось".

— Сколько человек это видели? — от низкого голоса Ульвара вздрогнулне только алый центурион, но, кажется, и Наказатель, и даже стеныподземной лаборатории.

— Пять рядовых, триарий и я, — нашёл в себе силы ответить Лиходеев.

— Код секретности — чёрный. Со всеми вытекающими, — продолжилсын Тора, заглядывая алому центуриону, кажется, в самую душу ипромораживая её насквозь.

— Так точно, — отозвался легионер. — Разрешите идти?

— Идите, — милостиво кивнул чёрный трибун, освобождая космодесантникупроход.

В лаборатории на некоторое время вновь воцарилась тишина. Дваабсолюта с мрачным интересом разглядывали спящую женщину.

— Что думаешь? — неуверенно нарушил молчание Синг.

— Пристрелить бы, и дело с концом, — тяжело вздохнул норманн ипоморщился. Хинду понимающе усмехнулся, никак не комментируя этозаявление. Оба Наказателя понимали, что простейший вариант здесь неподходит. — Давай посмотрим, что тут интересного есть. А то мы сейчасколпак разобьём, и она чего доброго подохнет. Один вопрос, центурионэтот с головой, или надо провести дополнительную разъяснительнуюбеседу?

— Лиходеев? — уточнил Синг. — Да, вполне. Думаю, он понимает, чтобунт из-за найденной в лабораториях Иных женщины и стихийный самосуднад всеми подряд, включая вполне лояльные нам виды, никому непринесёт пользы, — со вздохом заключил он. — Но я на всякий случайпоговорю потом с его бойцами. И... пожалуй, я начинаю с тобойсоглашаться: боги перестарались с сублимацией.

— Теперь уже поздно что-то менять, — пожал плечами Ульвар. — К томуже, это в большей степени было оправдано. Ещё пару поколений будутнад бабами трястись, а те будут дуреть от вседозволенности ибесконечных родов. Пока война не кончится, — норманн скроил среднююмежду насмешливой улыбкой и брезгливой миной гримасу.

Он действительно был старейшим из живых абсолютов, поэтому помнил тевремена, когда женщин воспринимали без истерического трепета. Кнынешнему взаимоотношению полов чёрный трибун относился с замешаннымна жалости отвращением, хотя и понимал его логическую обоснованность.Не знавшие женщин мужчины умирали за что-то возвышенно-светлое, аобколотые гормональными стабилизаторами и регенераторами женщинырожали новых воинов. Одного за одним. Даже Императрицу сия участь неминовала; в свои пятьдесят абсолют абсолютов выглядела лет на двести,но зато дала Империи восемнадцать сыновей и двух дочерей. Подавалапример подданным. Когда успевала управлять государством — непонятно, но успевала, и тут даже циничному сыну Тора нечего быловозразить. Императрицу он уважал без дураков и не по указке, асовершенно искренне. Хотя и называл порой в лицо "шкоднойдевчонкой". По старой привычке.

Разговор на этом затих, Наказатели молча углубились в работу.

Долгих жизней абсолютов, — а они без всяких поддерживающих ирегенерационных средств могли дожить лет до пятисот, — вполне хваталона освоение не только человеческих технологий, но и достижений наукиИных. В той мере, в которой это было возможно для человеческой логикии восприятия.

База принадлежала хильтонцам, и именно они сегодня противостоялиэлитным подразделениям космодесанта второго легиона. Этотводоплавающий вид, родственный головоногим моллюскам, изначально понепонятной причине лютой ненавистью возненавидел человечество. Чтобыло вдвойне странно, потому что с человекоподобными циаматами онивполне ладили. Но в самом начале войны людям было не до выяснениямотивов, выжить бы; а потом война пошла на уничтожение, и о причинахагрессии Альянса вовсе перестали задумываться.

Однако, судя по полученным данным, база была построена циаматами идля циаматов. Да оно и не удивительно, ведь именно эти гуманоидывторглись в систему Ириды и захватили Скальд. Дальнейшее изучениесодержимого компьютеров (примитивных, кремниевых, как с брезгливойминой прокомментировал хинду) дало странный результат. Лет пять назадпо летосчислению Терры эту базу (видимо, вместе с планетой) циаматыотдали хильтонцам, не оставив никакой информации по лаборатории и еёсодержимому.

Как не поленились проверить Наказатели, содержимого, кроме контейнерасо спящей женщиной, не было, и остальную часть оборудования всё-такивывезли. Если верить новым записям, моллюски в наследии товарищейничего не трогали, лабораторию почти забросили, и разве что поройстирали пыль. Из интересного нашлись только некоторые расчётыместного значения; хильтонцы планировали обустроить планету под себя,и вели предварительные исследования с целью последующего формированияпокрывающего всю поверхность мелкого океана, как на Хильте. Аженщина, — привет от циаматов, — так и пролежала в этом колпаке всепять лет. Как туда попала, зачем — неясно.

Специализирующийся именно на технике и психологии Иных (этоинтересовало сына Шивы гораздо сильнее, чем война) Синг всё же нарылследы обучающих программ, но как, чему и для чего учили женщину, былонепонятно.

— Придётся разбираться головастикам, — разведя руками, заключил он,расписываясь в собственном бессилии.

— Значит, я вскрываю банку, да пошли, — кивнул Ульвар, примериваясь кконтейнеру.

— Осторожнее, там стекло упрочнённое... было, — Наказатель расплылсяв насмешливой улыбке, наблюдая, как командир пальцами крошитсверхпрочный пластик будто свежее печенье. — Каждый раз удивляюсь,как легко у тебя получается ломать неломаемое.

— Будешь разговаривать, впихну тебе куда-нибудь что-нибудьневпихуемое, — без фантазии огрызнулся Ульвар, бесцеремонно закидываятак и не проснувшуюся женщину на плечо.

— Хм. Может, ты её во что-нибудь завернёшь? Спору нет, очень похожена иллюстрацию к какому-нибудь древнему мифу, и это украшение натвоём плече выглядит впечатляюще. Но мы, кажется, недавноразговаривали про секретность? — с иронией уточнил Синг.

— И во что её заворачивать? Кожух с компьютера снять? Или ты мнепредлагаешь ради неё раздеться? — раздражённо фыркнул Ульвар. — Япока ещё в своём уме, и не собираюсь снимать доспехи на потенциальновраждебной планете.

— Да, извини, погорячился, — смущённо хмыкнул хинду. — Но ведь надоже как-то...

— Мой планетарник на подлёте, заберёт нас прямо из люка.

— А кто систему дозачищать будет? Определились, наконец? — уточнилСинг, направляясь к выходу.

— Вроде бы, девятый легион "Чончон", гвардия. Их где-то вэтом секторе планируют размещать в перспективе. Эти всё зачистят, — снехарактерной дружелюбной насмешкой резюмировал норманн.

Тотфакт, что люди мало интересовались причинами, побудившими Альянс кагрессии, совершенно не означал, что они не брали пленных. Брали, ещёкак; разведку, в том числе и посредством допросов "языков",никто ещё не отменил. Другое дело, за редким исключением этих пленныхдолго не хранили. Второй легион ("сияющий","орденоносный", "легендарный" и"безжалостный", нужное подчеркнуть) в последнем (редкостиисключений)особенно отличался. Космодесант всю интересующую информацию выбивална месте, после чего языка расстреливали на том же месте, невзирая наценность полученных сведений.

Но положенный вспомогательный штат персонала на флагманеприсутствовал, пусть подавляющую часть времени он скучал и занималсясвоими делами. Кроме того, имелось всё необходимое оборудование длясодержания пленных любого вида, для ведения дознания с пленнымилюбого вида, а также для проведения в случае необходимости над этимисамыми пленными некоторых экспериментов. Последний обитатель карцератрагически скончался почти полгода назад. Ясное дело, лабораторныеработники бегали от радости по потолку, когда с ними с планетысвязался сам чёрный трибун и объявил, что везёт ценный образец дляэкспериментов.

Так что небольшой планетарник трибуна в ангаре встречала целаяделегация едва ли не с песнями и плясками. Люди соскучились по своейработе. Бездельничать, конечно, порой интересно, но и это со временемнадоедает. Особенно учитывая, что на флагмане легиона Гамаюн,"Северном ветре", собрались действительно талантливыеспециалисты.

Ступивший на палубу "Северного ветра" первым Синг сынШивы при виде ринувшейся навстречу толпы от неожиданности едва нешарахнулся назад, но вовремя взял себя в руки. Тем более, сзадигрохотал по трапу титанидовыми подошвами чёрный трибун, и если быСинг закатился ему под ноги, об общении с Ульваром на равных можнобыло забыть лет на десять. Молодой хинду слишком долго добивалсяпризнания за собой права голоса, и позволить себе потерять всё это понелепой случайности он не мог.

Да и предводителя толпы, пожилого ямато с сияющими маниакальнымблеском глазами, он в конце концов узнал, и догадался, с какой именноцелью их встречают. А потом спустился Ульвар, и все учёные неловковытянулись по струнке; неаккуратно, но очень старательно. И точнотакже, — вразнобой, но ответственно, — выполнили уставноеприветствие.

— Слава Императрице! — оттарабанил нестройный хор.

— Кириос чёрный трибун, — ямато коротко поклонился по обычаю своейродины, с искренним недоумением и даже почти ужасом созерцая висящеена плече Наказателя тело, которое рука Ульвара в титанидовой перчаткеневозмутимо придерживала за ягодицу.

— Вот он, ваш образец, — Наказатель слегка тряхнул плечом. На счастьеноши, она была ещё без сознания, поэтому не почувствовала, как лицо ируки болезненно приложились о белый доспех. — Уровень секретности -чёрный, — добавил он, обводя ошарашенных и деморализованных людейтяжёлым взглядом.

— С вашего позволения, кириос чёрный трибун, — начал ямато, осторожноподбирая слова. В открытую перечить сыну Тора он бы не рискнулникогда. — Но это ведь... женщина. Человеческая женщина.

— Вот это вам и надо установить, — раздражённо проворчал Ульвар. -Если оно выглядит как человеческая самка, это ещё не значит, что оноявляется именно ей. Мне ещё учить вас вашу работу делать? — нехорошоприщурился норманн.

Нобоюки Исикава почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Онвдруг понял, что ещё одно возражение, и в лучшем случае он лишитсясвоей должности. Что будет в худшем, мужчина даже думать не хотел. Ичто бы ни говорили его воспитание, мораль, эмоции и инстинкты пронедопустимость подобного обращения с женщиной, цитировать ихвысказывания в глаза огромному норманну он поостерёгся. А потом насторону сына Тора встал разум самого учёного: до сих пор чёрныйтрибун проявлял себя исключительно умным, пусть и циничным человеком,так, может, он сейчас прав? Если они подобрали эту женщину в такомвиде на планете (а откуда ещё они могли её взять?), две с половинойсотни лет принадлежавшей Иным, кто знает, какую опасность она можетнести! Начиная с того, что она может быть больна чем-то непонятнымили попросту безумна, и заканчивая тем, что она может быть совсем нечеловеком.

Начальник лабораторий "Северного ветра" на отсутствие умане жаловался, и не привык в своих поступках руководствоватьсявелениями души, больше полагаясь на разум. Поэтому он вновьпоклонился.

— Прошу простить мою несдержанность, кириос чёрный трибун. Мы сделаемвсё, что необходимо. Вы сами отнесёте... хм, объект в карцер, илидоверите это дело моим помощникам?

— Пойдём. А то демоны знают, что будет, если эта змеиная кровь подороге очнётся, — уже спокойней проговорил Ульвар, и Исикава позволилсебе расслабиться. — Пусть ваши помощники лучше выгрузят циаматскоеоборудование. Наказатель Синг...

— Всё будет выполнено, мой трибун, — сын Шивы спокойно склонилголову. Проследить за разгрузкой и промыть мозги несколькимкосмодесантникам. Рутина.

Если наедине Наказатели позволяли себе приятельский тон, то на людяхвсе неуклонно соблюдали букву устава. И между собой, и, уж тем более,в обращении к непосредственному начальству.

Даже Ульвар сын Тора старался придерживаться этого правила. Не всегдаполучалось, да; характер у норманна и правда был несдержанный. Длязнающих людей переход на фамильярный тон и на "ты"означал подступающую катастрофу, которую ещё можно было остановить.Или, в редких случаях, крайнее благодушие трибуна Наказателя.Последний раз он был настолько доволен, по слухам, полтора годаназад, когда "Гамаюн" в неравном бою размазал наполсектора четвёртую армию Альянса, а потом ещё огнём прошёлся поповерхностям заселённых планет, втоптав в грязь и шлак города имиллионы их разумных обитателей.

Не зря космодесант звали Белой Чумой. После таких операций те Иные,что остались в стороне от конфликта с человечеством, облегчённовздыхали. И молились своим богам, чтобы люди ответили подобным наподобное. Добром это было сложно назвать, потому как на помощьчеловечеству никто не пришёл. Но "несвершение зла" -лучше, чем полное уничтожение. Пока Империя Терра была щепетильна ввопросах видовой принадлежности противника, и представители видов, невходящих в Альянс, гибли только по собственной глупости или нелепойслучайности.

А Ульвар сын Тора после таких операций пребывал в на редкостьдобродушном настроении. Не то чтобы его холодной душе была настолькомила жестокость, а безжалостное сердце грел запах гари. Это всё былоследствием; как говорили древние, бытие определяет сознание. Главное,Наказатель точно знал: чем сильнее, болезненней и ощутимей будет ударпо врагу, тем скорее кончится эта война.

Война, которую могучий норманн вёл всю свою сознательную жизнь: когдаИные вторглись в систему Ириды, сыну Тора было без малого тридцать.Детство по меркам долгоживущих полубогов. Так кто посмеет обвинитьУльвара в том, что две с половиной сотни лет сплошного огненного адавоспитали в нём отвращение к войне в целом и Иным в частности? Но онещё надеялся дожить до того светлого мига, когда Альянс будетполностью уничтожен. И поэтому выжженные опустевшие миры Иныхподнимали настроение чёрному трибуну легиона Гамаюн. В этой войне небыло места снисхождению и капитуляции, это понимала каждая из воюющихсторон.

Впрочем, возвращение старых колоний тоже радовало Наказателя. Исейчас он был бы в прекрасном настроении, не найди дотошныекосмодесантники этой лаборатории с этой непонятной бабой в колбе.Залили бы всю базу орудийной плазмой Фафниру под хвост, сдохла бы тамэта девка как милая вместе со своей лабораторией. Так нет ведь,планета под заселение, никакого расстрела с орбиты, только наземнаяоперация!

Но и лаборатория, и предопложительно человеческая женщина в ней былиобъективной реальностью. И реальность эта здорово не радовалаУльвара. Чем-то очень нехорошим несло как от всей истории, так и отлежащей на его плече... спящей красавицы. Оставалось надеяться, чтогруппа лабораторных крыс разберётся, где подвох. А если подвоха ненайдут здесь, придётся отправить находку на Терру, чтобы там её мозгразобрали на нейроны, а тело — на атомы.

В то, что подвоха в случайной находке нет, трибун Наказатель неповерил бы никогда.

Карцер, совмещённый с исследовательской лабораторией, представлялсобой блок из восьми небольших модулей, атмосферу в каждом из которыхможно было регулировать индивидуально. Использовались эти помещенияне только для содержания пленных, но и как мера дисциплинарноговзыскания, налагаемая на солдат или обслуживающий персонал. И есликосмодесантники сюда не попадали никогда, то техники и прочиевспомогательные службы — запросто.

Дело было не в том, что космодесантники были болеедисциплинированными. Просто допустимые уставом щадящие мерывоздействия на них не действовали совсем, а применять калечащиеметоды... Право слово, проще сразу расстрелять. Они и так вбольшинстве своём находились не вполне в ладах с головой, но тотсдвиг был тщательно выверенный и в нужную сторону. А если влезтькривыми офицерскими карающими ручищами в тонкую настройку,выполненную гениальными психологами, и боги не расскажут, что и кудасдвинется в бедовой голове. А кому нужен непредсказуемый психопат втитанидовой броне с тяжёлым энергоном в руках?

В один из таких модулей и сгрузил свою ношу Ульвар сын Тора,сопровождаемый Нобоюки Исикавой, всем своим видом выражавшим почтениеи послушание.

— Она была в лаборатории, в стеклянной банке, вот в таком виде, -нашёл нужным пояснить Наказатель, выходя за ямато из модуля. -Оборудование из той лаборатории мы привезли почти всё, за исключениемгенераторов и коммуникаций, но с этим, думаю, разберётесь. Попредварительной оценке эксперименты над ней проводили циаматы, нооколо пяти лет по Терре назад почему-то бросили лабораторию,прихватив кое-что из оборудования, но оставив её. А хильтонцы,получившие базу по наследству, понятия не имели, что это такое.

— Хм, — тёмные брови Исикавы удивлённо взметнулись. — Предполагаете,это мог быть подарок именно нам с тем расчётом, что мы отвоюем своюбывшую колонию? — задумчиво проговорил он.

— Тоже вариант, — пожав плечами, обтекаемо отозвался Ульвар. -Препарируйте. Только пока не попортите образец. Вот когда всенеразрушающие методы исследования исчерпаете, тогда можно будетприступить к трепанации.

— Разумеется, чёрный трибун, — почтительно склонился ямато. Первыйшок у учёного уже прошёл, и теперь он был целиком и полностью настороне абсолютовой паранойи. И даже украдкой поблагодарил сиятельнуюАматэрасу за то, что трибун Наказатель легиона Гамаюн — такойподозрительный и глубоко циничный субъект.

А Ульвар сын Тора с чувством выполненного долга направился в каюту.Ему предстояло важное дело: раздача "слонов" и звездюлейпо результатам проведённой операции. Трибуна Наказателя всегдарадовал этот процесс. Точнее, это было чувство, близкое к незнакомомунорманну родительскому умилению: наблюдать, как центурионырасхваливают своих бойцов, а то и бойцов других центурий, восхищаясьреальными и надуманными подвигами. Всем хотелось поддержать рядовыхбойцов, делающих самую грязную и опасную работу. И в такие моментыУльвар как никогда чувствовал себя человеком, то есть -одним из многих и одновременно частью какого-то большого целого,устремлённого к единой цели. Это было приятно, но случалось оченьредко. В остальное время сына Тора от этих героических офицеровотделяло две с половиной сотни лет, тысячи прошедших перед глазамичужих жизней, бездна собственного опыта и сформировавшийся на основевсего этого океан безразличия, граничащего с цинизмом.

Перед важным делом стоило совершить определённый ритуал: раздеться,несколько минут постоять под душем с омега-лучами, побриться инадеть свежую форму, поскольку сразу за выяснением (в войсках Империине любили волокиты) должно было последовать награждение. И каждое изэтих действий доставляло норманну определённое удовольствие.

Десантную титанидовую броню Ульвар действительно искренне любил икаждый раз вспоминал добрым словом конструкторов, придумавших этопростое (без электронной начинки и мышечных усилителей, абсолюты вних не нуждались) и такое полезное устройство. Во-первых, процесснадевания. При сноровке можно было самостоятельно облачиться вдоспехи за пару минут, а при отсутствии спешки процесс прилаживания изакрепления сегментов брони превращался в действие почтимедитативное, позволяющее успокоить горящие предвкушением нервы ипридать разуму необходимую холодную отстранённость. Во-вторых, вношении титанидового доспеха был только один минус: его приметныйцвет. В остальном — сплошные плюсы. Идеально подогнанный подособенности конкретного бойца, он не стеснял движений, давалдействительно серьёзную защиту и включал в себя множество "приятныхмелочей", полностью заменяя исследовательский скафандр полнойзащиты при значительно превышающем уровень этого скафандра удобстве.Ну, и, в-третьих, ощущение, когда привычная до полной незаметноститяжесть брони выпускала тело из своих крепкий тисков, было подлиннымнаслаждением. В первые минуты казалось, что вышел из строягравитационный компенсатор, и корабль погрузился в невесомость.

Вот и сейчас чёрный трибун легиона Гамаюн почувствовал себяудивительно лёгким, сложив сегменты брони в строгом порядке (чтобынайти на ощупь или в полностью невменяемом состоянии) в специальнодля этой цели отведённый шкаф, и направился в душ.

Душ Ульвар тоже любил. На самом деле, конечно, норманн любил море -обжигающе-холодное, седое, под пуховым одеялом облаков, в окружениимогучих угрюмых скал, — но не видел его уже настолько давно, что емусамому родные фьорды казались сном. Но контрастный душ тоже дарилуспокоение. Попеременно ледяные или обжигающие колючие тугие струипроливным дождём барабанили по коже, смывая с плеч усталость, аневидимые и неощутимые омега-лучи превращали короткую иллюзию отдыхав полноценный отдых для каждой мышцы и связки. И это тоже, наравне сосвобождением от тяжести десантного доспеха, было маленьким новымрождением.

И бритьё сын Тора тоже неожиданно любил. Точнее, не само бритьё, апроцесс прикосновения к коже холодной острой стали. Тут, наверное,можно было помянуть далёких суровых предков, возводивших холодноеоружие в культ: бриться норманн предпочитал идеально заточеннымножом, и последний порез в процессе получил лет тридцать назад, когдаего за этим занятием застала внезапная атака флота Альянса. Тогдаполучивший попадание корабль тряхнуло так, что гравитационныекомпенсаторы не справились.

Вот что мужчина не любил, так это парадную форму. К покрою и удобствупретензий не было, был большой вопрос к цветам. За долгие,бесконечные годы войны Ульвар сын Тора успел возненавидеть эти тричистых, бескомпромиссных цвета Империи Терры — белый, алый ичёрный. Цвет титанида, цвет крови и цвет гари. А раньше, помнится,ему очень нравились все три, именно этой самой чистотой ипрямолинейностью. Раньше эти цвета имели другое знаечени; чёрный -цвет земли, белый — цвет свободы и неба, и красный... красный,впрочем, своё значение сохранил.

Сейчас же почти нестерпимо хотелось чего-нибудь жёлтого, зелёного илисинего. Эти цвета прочно ассоциировались с давно утраченным домом ивозлюбленной Террой, последний раз на которой Ульвар был сорок тригода назад, и то — бегом, в ожидании нового назначения и новогокорабля.

Приведя свой внешний вид в полное соответствие с уставом, чёрныйтрибун отправился в зал совещаний.

Народу там было немного, да оно и понятно. Как говорили древние, — адревние говорили очень много, и часто удивительно точно, — нельзядержать все яйца в одной корзине. Ну, или, применительно к ситуации,весь офицерский состав на флагмане. Легат легиона, к паранойекоторого даже Ульвар относился с уважением, вообще постоянноперебирался с корабля на корабль, при этом старательно обходя своимвниманием флагман. "Не по уставу, зато надёжно", -повторял ехидный рыжий кельт, и поспорить с ним было сложно. ТрибунНаказатель, может, и последовал бы этому примеру, но он для норманнабыл удивительно тяжёл на подъём, и категорически не желал покидатьсвою уютную берлогу, а тем более — бегать с корабля на корабль.С него было достаточно, что он живёт на борту "Северноговетра", а не на родной планете.

Офицеры дружно встали, приветствуя нового участника будущегоразговора, и Ульвар тоже вскинул руки к груди. Под низкимматово-белым куполом круглого зала прокатилось многоголосое "СлаваИмператрице!", и все расселись обратно. Как и чёрный трибун,привычно занявший место с краю. Он редко участвовал в обсуждении,довольствуясь наблюдением, и это устраивало всех. Лишь иногдараскатистый бас норманна, с лёгкостью перекрывая общий гул разговора,вставлял резкие ремарки, обычно сводящиеся к цитированию пунктовустава, номеров законов, их статей и пунктов. За эту привычкуНаказателя считали вдобавок к жестокому вспыльчивому цинику ещё изаконченным формалистом. И абсолютно всех это тоже устраивало:офицеров тем, что цитаты чёрного трибуна всегда были к месту иотрезвляли излишне разгорячившихся, а его самого — тем, чтоспорить с ним никто не пытался.

До начала заседания наградного совета Ульвара интересовали всегодвое. И, по счастью, оба человека, которым сын Тора хотел заглянуть вглаза, присутствовали во плоти. Первым холодного внимательноговзгляда удостоился Синг сын Шивы, и ответил на него едва уловимымкивком с затаённой в уголках губ мягкой улыбкой: обо всёмпозаботился, всё под контролем. Когда Синг всё успел, норманнаинтересовало мало, — успел ведь.

Вторым был алый трибун Олег Лиходеев, и он взгляд чёрного трибунавстретил более нервно. Напрягся, выпрямившись по стойке "смирно"насколько позволяла сидячая поза, и резко утвердительно кивнулголовой. Мол, не извольте беспокоиться, всё понял и осознал. Слишкомоткровенно, конечно, но что взять с мальчишки.

На этом Ульвар успокоился и, прикрыв глаза, углубился в изучениенедомученной в прошлый раз хроники. Древняя письменность хинду всегдадавалась сыну Тора с огромным трудом, но тот с упорством носорога пёрк цели, один за одним беря сакральные тексты измором. Это было лучшеезанятие для развлечения себя в моменты ожидания, а ещё навсевозможных нудных "совещаниях штаба", на которыхчёрному трибуну было положено присутствовать по званию. Тот факт, чтона его счету этих бессмысленных совещаний были тысячи, и одно малоотличалось от другого, никого не волновал. Ульвара в том числе: онпрекрасно понимал значение слова "надо", даже если подэтим "надо" не было никакого объективного смысла. Жить навзгляд сына Тора тоже было "надо", но никто почему-то невозражал против бессмысленности сего процесса; так что ворчать насовещания?

А потом дежурный связист, робкий молодой романец, дикими глазамикосивший на офицеров, настроил аппаратуру ближней связи, и комнатанаполнилась виртуальными фигурами тех, кто находился на иныхкораблях.

Сегодняшний совет не занял много времени. Наверное, потому, чтооказывать серьёзное сопротивление Белой Чуме было некому: по десяткузахудалых баз и паре орбитальных батарей на планету, хватило трёхкогорт. Награды удостоился пилот истребителя, изящно снявшего одну избатарей; красиво угробивший пару турелей и попутно спасший свой взводмолодой парнишка из центурии Лиходеева (там была спорная ситуация, ноон действительно старался; решили поощрить новичка, месяц как взятогов элитное подразделение и теперь стремящегося оправдать доверие). Ипару взводов, нарвавшихся на, казалось бы, второстепенном объекте нанешуточное противостояние превосходящих сил противника, и с честьюего преодолевших. И ещё двоих бойцов посмертно. Насчёт последних уУльвара были возражения, потому что по его мнению нарвались оба пособственной дурости, и награждать там было нечего. Но мнение своётрибун Наказатель придержал при себе: пусть их лишний раз вспомнятдобрым словом. В конце концов, погибли действительно как мужчины ивоины, в бою, не запятнав честь мундира.

Потом, правда, выяснился неловкий момент. Оказалось, что на флагмане,где должно было происходить награждение, и где сейчас находились всенаграждаемые, из старших офицеров во плоти присутствовал один лишьУльвар. Решили никого никуда не гонять, и провести награждение какесть; норманн великодушно согласился, сдерживая насмешливую ухмылку.Он догадывался, и даже почти знал, как это будет выглядеть.

Ну, что сказать? Торжественность момента зашкаливала, и каждый изтрясущихся бойцов был готов поклясться, что никогда этого момента незабудет. Получить из рук чёрного трибуна заслуженную награду— это было событие, о котором можно было бы рассказать своимдетям. Если бы они были у космодесантников.

Нет, иногда случалось и такое. И действительно выходили в отставку,не калеками и не по психическому несоответствию, овеянные славой иувенчанные наградами, и даже семьи заводили, и продолжали служитьИмперии, уже даря ей сыновей. Но это была участь хорошо если одногоиз десяти, а скорее — одного из пятнадцати. В основном жесолдаты Империи были смертниками. И шли они на эту смерть сгордостью, за что их уважал даже такой чёрствый циник, как Ульвар сынТора, хотя и делал это молча.

После церемонии награждения чёрный трибун решил проведатьлаборатории; мало ли, будут какие-то подвижки? Исикава всегдапроизводил на него впечатление увлекающегося человека, не любящегооставлять незаконченные дела назавтра.

Предчувствие абсолюта не обмануло. Ямато нашёлся в лабораторномпомещении, он вертел в руках какую-то плоскую коробочку ипериодически поглядывал на показания приборов под широким красочнымэкраном. А на экране отображался модуль, в котором находиласьпривезённая со Скальда женщина.

— Давно она так? — мрачно поинтересовался Ульвар. Сжавшаяся в углутрясущаяся субстанция, взирающая по сторонам вытаращенными глазаминасмерть перепуганного мелкого зверька, была совсем не тем, что сынТора желал увидеть по возвращении. Но, с другой стороны, она ведьвообще могла не проснуться.

— Последний час. Проснулась почти сразу, как мы начали облучение, и стех пор пребывает вот в таком виде. Если желаете, можем посмотретьзапись.

— Желаю, — кивнул норманн, опускаясь в одно из кресел. Рядом сэкраном наблюдения развернулся ещё один, в котором в ускоренномрежиме побежали кадры.

— В общем, я сделал все биологические, биохимические и иные анализы.Физиологически с ней всё нормально, и это действительно человеческаяженщина до последней клетки. Одна странность, её генокода в базе нет,так что я понятия не имею, откуда она взялась. По фенотипу и анализугенного кода она ближе всего, как ни странно, не к кельтам, накоторых больше похожа на первый взгляд, а к русичам. Но геномдовольно странный, похоже на какую-то смесь. Впрочем, ничегопо-настоящему занимательного в нём нет.

Под неторопливый рассказ на вернувшейся к реальному течению временизаписи начали происходить события. Лежавшая на кровати женщинавздрогнула, потом рывком села. Обвела помещение дикими и почтибезумными глазами, метнулась в угол кровати и забилась в него спиной.Потом медленно протянула руку, недоверчиво ощупывая поверхность этойсамой кровати, и взвизгнув что-то звериное, спрыгнула с койки иуткнулась в тот самый угол, в котором сидела сейчас.

— Как видите, повадки совершенно не разумного существа. Судя повсему, сознание её всё ещё спит, и покинуло оно её довольно давно.

— Так и останется обезьяной? — поморщился Ульвар.

— Надежда на ремиссию есть, мы продолжаем облучение в несколькихспектрах и пытаемся разбудить разум, — оптимистично ответил Исикава.— Вот, обратите внимание, какая нервная реакция на еду!

В этот момент в кадре из пола выдвинулась какая-то миска, кусок хлебаи стакан воды. Женщина в панике заметалась по камере, то пытаясьзабиться под койку, то влезть на неё, то опять возвращаясь в свойугол. Всё это время она истерически и довольно мерзко верещала.

— Успокоилась, только когда всё убрали, — продолжил ямато, и визгдействительно прекратился. — То есть, у неё даже вот эта частьрассудка, чисто инстинктивная, пребывает в крайне напуганном ипсихически нестабильном состоянии. Я даже не могу предположить, чтопривело... — речь исследователя оборвал резкий звуковой сигнал, ивзгляды мужчин метнулись к экрану, отображавшему происходящее вкарцере в настоящий момент.

Женщина продолжала сидеть в углу, но взгляд её стал гораздо болееосмысленным. Она растерянно осмотрелась, потыкала пальцем край койкии поднялась на ноги, придерживаясь за стену. При этом она заметиласвою наготу и рефлекторно попыталась прикрыться. Но почти тут же,сообразив, что толку от этих действий немного, подошла и присела накрай койки. Зябко обхватила себя руками за плечи, и вновь медленнообвела взглядом помещение.

— Ну, вот, я же говорил, — удовлетворённо заключил учёный. -Излучения мозга укладываются в стандартные рамки. Некоторыепоказатели, правда, низковаты, но это можно списать на шок, онавсё-таки не до конца проснулась. Можно попробовать установитьконтакт. Желаете присутствовать, или пронаблюдаете отсюда? — вежливопредложил Исикава, надеясь на второй ответ. Впрочем, учёный понимал,что надежда его бессмысленна.

— Пойдём, пообщаемся, — мрачно усмехнувшись, кивнул чёрный трибун. Иямато искренне посочувствовал женщине, кем бы она ни была на самомделе.