Xxi век не той эры

Оглавление

Глава 1. Незнакомка. 1

Глава 2. Пробуждение. 9

Глава 3. Дорога. 19

Глава 4. Падение. 24

Глава 5. Ирий. 34

Глава 6. Ожидание. 40

Глава 7. Боевая тревога. 49

Глава 8. Возвращение. 56

Глава 9. Терра. 64

Глава 10. Помилование. 71

Глава 11. Урок. 77

Глава 12. Прозрение. 81

Глава 13. Судьба. 92

Глава 14. Представление. 98

Глава 15. Гости. 105

Глава 16. Обретение. 110

Благодарности:

Kest — за тактику, стратегию и здравый смысл

Глава1. Незнакомка.

Солдат всегда здоров, солдат на все готов,

И пыль, как из ковров, мы выбиваем из дорог.

И не остановиться, и не сменить ноги;

Сияют наши лица, сверкают сапоги!

В.С. Высоцкий, "Солдатыгруппы "Центр"

Бронятихо шелестела сервоприводами, под ногами звонко похрустывала смесьпеска и запёкшегося шлака непонятного происхождения. Воздух пахгарью, но это было прекрасно: во-первых, очень грело душу понимание,что именно горит, а, во-вторых, он хоть чем-то пах. На кораблях истанциях воздух отфильтрован до полной стерильности, смешан видеальных для функционирования человека пропорциях, и после многихлет вдыхания этой смеси любой запах несёт блаженство. Конечно, поинструкции снимать шлем на планете запрещалось, но сейчас дажекириос1Наказатель пренебрёг этим правилом, что о многом говорило.

Окружающийпейзаж полностью соответствовал запаху и несказанно радовал глаз.Развороченные до полной неузнаваемости и неопределимости изначальнойконструкции здания, похожие сейчас на застывшие причудливые наплывывулканической лавы, курились серыми и чёрными дымками. Кое-какиеобъекты, впрочем, ещё можно было опознать. Например, вот этотбледно-зелёный сталагмит в пятнах гари — остатки орудийнойтурели. Просуществовавшей, к счастью, очень недолго, что было поводомдля гордости за своих бойцов.

Нафоне этой гари ослепительно-белые доспехи космодесанта выгляделиособенно эффектно. Хотя цветом своим они были обязаны науке, а неэстетическим чувствам кого-то из генералитета или Её ИмператорскогоВеличества, да будут их дни долгими. Материал, из которого делаласьэта самая броня, носил гордое название "титанид" (не отсозвучного химического элемента, а от тех самых изначальных архаичныхчудищ, что боги вынули из Тартара в помощь смертным) и, помимопрочности и устойчивости ко всем основным видам излучений, обладалвот таким ярко-белым цветом и отвратительной адгезией. То есть,покрасить его при желании можно было, но стоило это столько же,сколько два полных комплекта брони. Так что все космодесантникивынуждены были носить исключительно белоснежную броню, периодическиненавидя этот приметный цвет лютой ненавистью. С другой стороны, ужемного лет из-за этих самых доспехов их называли Белой Смертью(наравне с сахаром, солью и блондинками, на тему чего порой непроходился только ленивый; но издалека, ибо жизнь дороже), или БелойЧумой, и были они для всех противников Империи Терры воплощённымстрахом. Потому что не знали пощады, и слово "невозможно"для них не существовало.

Ивот сейчас, в ярко-алых закатных лучах на черном фоне сгоревшейпланетарной базы Альянса Иных (сами-то они себя называли "Альянсомисконных обитателей галактики", но людям на то было плевать),все грозные прозвища казались особенно оправданными. Белый, алый,чёрный — цвета Империи.

Ровнодве с половиной сотни лет назад именно отсюда началась война. И воттеперь Скальд вслед за Голубой Землёй вернулся в лоно Империи. Поканоминально, но это было делом времени.

Алыйцентурион восьмой центурии первой когорты второго легиона "Гамаюн"Олег Лиходеев шёл через останки последней цитадели Скальда к местусбора командного состава, с искренним удовольствием разглядывая подороге лежащий в руинах оплот Альянса. В какой-то момент под ногипопался омерзительно-склизкий труп хильтонца, с выгоревшейзащитной скорлупой выглядевшего довольно жалко. Центурион не дал себетруда перешагнуть тело, и одно из четырёх головоподобных образований,попавшее под ногу, с лёгким влажным хлопком лопнуло под титанидовымботинком. Серовато-синяя масса на несколько мгновений испачкала щиткиброни, но быстро стекла, не оставляя следа. Внутренний скелетхильтонцев, в отличие от наружного, особой прочностью не отличался.Лиходеев иронично хмыкнул; звук показался ему забавным, но ненастолько, чтобы с детской радостью прыгать по остальным "головам".

Уваженияк трупам врагов мужчина не испытывал и в ранней юности, что ужговорить о теперешнем Олеге?

Доимпровизированного полевого лагеря оставалось совсем немного:обогнуть остов какой-то башни, перейти вброд небольшую речушку, итам, за остатками укреплений и огневого рубежа, присоединиться костальным командирам. Но в этот момент ожила кацалиоцли;кажется, его желал слышать кто-то из своих.

"Кем-то" оказался триарий шестой роты Алексис Канарис,довольно мелкий для космодесантника эллин, отличавшийсяфантастической живучестью, как заговорённый.

— Чего тебе, Алексис? — с лёгким недовольством проговорил Олег,отвечая на вызов.

— Слушай, тут мои ребята такое нашли... В общем, тебе бы взглянуть.И, мне кажется, не мешало бы вызывать Наказателя, — голос триариязвучал удивительно напряжённо и нервно, что с этим даже чрезмерножизнерадостным мужчиной случалось крайне редко.

— Может, ты мне лучше покажешь? — уже вполне раздражённо возразилцентурион, в это время как раз подходивший к реке.

— Олег, я тебе серьёзно говорю, лучше тебе на это взглянутьсамостоятельно, своими глазами, — не впечатлившись настроениемкомандира, отозвался эллин и оборвал связь, бросив напоследок маячокна собственное местонахождение.

Прикинув координаты к окружающему пространству, Лиходеев вздохнул исвернул с намеченного пути. В конце концов, крюк оказался довольнонебольшой, а Канарис при всех своих недостатках был не из тех, кто неможет разобраться с мелочами самостоятельно, и если уж он зовёткомандира, значит, дело того стоит.

Поленившись огибать перегородившую путь между двумя зданиями стену иопределив с помощью кацалиоцли, что за ней никого нет, алый центурионвскинул висевший на плече тяжёлый энергон. В силовойброне это тридцатикилограммовое орудие казалось почти невесомым.Энергон бесшумно плюнул прозрачным шариком магнитной ловушки,наполненной серебристой тускло мерцающей субстанцией. Снаряд свеличественной неторопливостью доплыл до чудом уцелевшей стены.Мгновенная заминка, яркая вспышка — и кусок стены сменила дырас оплавленными чёрными краями.

Переходя остывающую лужицу расплавленной материи, Лиходеевпоморщился. Грудные и спинные пластины брони частично закрывали лицоот жара, но не до конца. Воздух не настолько раскалился, чтобынадевать шлем обратно, но приятного всё равно было мало.

Почти сразу после этого мелкого инцидента алый центурион вышел кнужному зданию. Точнее, зданием это, как и всё остальное вокруг,можно было назвать с большой натяжкой. Там, среди обломков ибесформенных наплывов шлака, обнаружилась пара о чём-то озадаченносовещающихся десантников (Олег помнил, что эта пара была как раз изроты Канариса). Подойдя ближе и ответив на уставное приветствие,центурион обнаружил, что предметом интереса бойцов являлсяздоровенный люк, в центре которого зияла проплавленная дыра.

— Триарий Канарис внизу? — уточнил он.

— Так точно, — хором ответили бойцы, с неприязнью косясь на тёмнуюдыру.

Лиходеев кивнул, — не им, а своим мыслям, — и спрыгнул внутрь.

Гравитационная установка сработала идеально, превратив падение вплавное скольжение. Подошвы ботинок лязгнули о покрытие пола, нотихо; создавалось неприятное ощущение, что окружающая темнотаскрадывает и пожирает звуки. Раздражённый собственной иррациональнойтревогой, Лиходеев выкрутил на полную мощность фонарь, вмонтированныйв плечо доспеха и в выключенном состоянии спрятанный под плечевымищитками брони. Холодный белый луч озарил коридор тошнотворногомятно-зелёного цвета с большим чёрным пятном на полу. Рядом с пятномвалялись какие-то трудно идентифицируемые останки, малозаинтересовавшие центуриона.

Маячок утверждал, что буквально за поворотом этого коридора инаходится искомый триарий. Раздражения в Олеге больше не было: конюпонятно, что дело нечисто. Больше всего это место напоминало емукакую-то лабораторию из искренне любимых офицером пропагандисткихбоевиков про зверства Иных, и этим здорово нервировало. За тридцатьлет жизни, из которых двенадцать космодесантник провёл на передовой,в самой преисподней, ничего подобного он не встречал. Хотя, возможно,мужчине просто не хватало знаний опознать, что это было оно:нелюди же, и логика у них нелюдская. Вот кириос Наказатель, тот поройпроявлял чудеса по части ознакомленности с техникой Иных, но он на тои Наказатель, и абсолют.

А здесь всё было очень по-человечески, и это нервировало.Хотя, возможно, хозяева просто воспользовались какими-то старымичеловеческими постройками, оставшимися со времён колонизации Скальда.

За поворотом обнаружилась дверь с детектором движения, открывшаясяпри появлении монументальной фигуры космодесантника в пределахвидимости. А за дверью оказалась именно она. Лаборатория. Один в один— из какого-нибудь ужастика. Из финала, если быть точным,потому что белые доспехи космодесанта на фоне пугающих декорацийозначали победу "наших", и декорации вскоре сгорали вбелом пламени. Тот факт, что энергоны сжигают всё даже не замгновения, а за десятые доли секунды, делал подобные сцены особеннобредовыми. Но красивыми, этого не отнять.

— Центурион, наконец-то! Слава Императрице, — с явным облегчениемвздохнул триарий, оборачиваясь ко входу. Вскинул руки, складываякулаки над грудью в привычном жесте приветствия.

— Первый раз такое вижу, — проворчал Лиходеев с порога, оглядываяряды непонятных приборов. Приборы эти раздражали космодесантникасвоим откровенно нечеловеческим происхождением и целостностью: впонимании центуриона эти два определения категорически не сочетались.Однако офицер прекрасно понимал, что если сейчас он всё без разбораспалит, потом трибун с него живьём кожу снимет.

Причём хорошо, если трибун будет свой, то есть алый, то есть АмитолаБыстрое Крыло. А ведь есть ещё чёрный трибун, Ульвар сын Тора,которого даже собственные Наказатели побаивались, ибо унаследовал отнесдержанного папаши и дурной непримиримый нрав, и не менее дурнуюсилу, чрезмерную даже для абсолюта.

— Тут главная проблема... вот, — вздохнул Алексис, отступая в сторонуи делая широкий жест на то, что прежде закрывала его спина.

В небольшом стеклянном контейнере, сжавшись в позе эмбриона, лежалаженщина. Человеческая женщина. Стройная, но неизмождённо-тощая, невысокого роста, светлокожая, с разметавшимисядлинными светло-рыжими волосами; а подробнее рассмотреть в такомположении было невозможно. Самое главное, женщина эта была жива: алыйцентурион ясно видел, как она мерно дышит.

Сразу стало понятно напряжение и нервозность триария. Лиходеев дажена несколько секунд позавидовал выдержке подчинённого, потому что егосамого от приступа бешенства натуральным образом начало трясти.

Новые времена сделали отношение к женщине совершенно особенным. Длябольшинства солдат Империи каждая женщина сейчас была в большейстепени синонимом матери, чем сестры или возлюбленной: слишкомбольшая диспропорция была между количеством рождающихся мальчиков идевочек, слишком рано мальчики уходили на войну. И это не считая"детей из пробирки", для которых слово "мать"было чем-то святым и совершенно недоступным.

Лиходеев был из таких, "пробирочных". И сейчас, глядя насжавшуюся в комочек в стеклянной клетке женщину, он чувствовал такуюненависть ко всему Альянсу скопом, что было почти больно. Хотелосьвзять пару Иных за разнокалиберные конечности и руками разорвать начасти.

Но Олег не дослужился бы до алого центуриона, если бы не умел держатьсебя в руках. Поэтому, не отрывая взгляда от спящей, он активировалцалю, вызывая Наказателя своей когорты.

— Слава Императрице, центурион, — отозвался в ухе тихий вкрадчивыйголос Синга сына Шивы.

— Слава Императрице! — всё-таки дрогнувшим голосом проговорилЛиходеев и запнулся, пытаясь справиться с собой.

— Что случилось, центурион? — в голосе собеседника не былонедовольства; скорее, лёгкое удивление и искреннее любопытство. И этопонятно, потому что беспокоить Наказателя по пустякам не стал бы ниодин самоубийца.

— Кириос Наказатель, мои бойцы нашли тут... кое-что интересное.Думаю, вам следует на это взглянуть, — проговорил Лиходеев. — И...кириос чёрный трибун на планете?

— Да, разумеется, — теперь удивление вытеснило все прочие эмоции.

— Думаю, ему тоже следует прийти, — всё-таки выдавил из себядесантник то, чего ни один из легионеров Гамаюна никогда не сказал быв здравом уме.

— Я взял пеленг, — после двухсекундной заминки ответил Наказатель иоборвал контакт.

Алый центурион некоторое время стоял неподвижно, созерцая спящуюженщину, и пытаясь осознать историчность момента. Только что он самвызвал на контакт грозу и ужас Гамаюна, а также всех остальныхлегионеров, Иных и простых мирных граждан. Оставалось надеяться, чтогероический поступок не будет жестоко наказан, и чёрный трибунпосчитает повод для беспокойства достойным.

— Триарий Канарис, сколько людей всё это видели? — бесцветнымголосом, выдающим крайнюю степень беспокойства, уточнил Лиходеев.

— Пятеро моих бойцов; вот эти трое и пара на поверхности, — боясьлишний раз пошевелиться, — эллин понимал состояние командира иполностью его разделял, — доложил триарий.

— Будьте все где-нибудь неподалёку. И если кто-то хоть слово про всёэто пикнет... сами знаете, с Наказателями шутки плохи, — центурионнаконец-то сумел оторвать взгляд от женщины в колбе и окинуть имподчинённых. Присутствующие космодесантники были бледны инасторожены, и смотрели на командира почти с благоговением: он ведьвызвал на себя внимание сразу двух Наказателей, да ещё собиралсяпредстать перед ними в одиночку! Но возражать никто не стал;благородство, оно тоже имеет свою область применения.

Время с ухода триария до появления Наказателей показалось аломуцентуриону вечностью. Особенно напрягало то, что за это времясовершенно ничего не изменилось, а тишину ярко освещённой зелёнымсветом комнаты с зеркальным полом и светящимся потолком нарушалотолько дыхание самого космодесантника. Легионеру вспоминалась древняямудрость: "лучше смерть, чем её ожидание".

"Смерть" наступила, несмотря на ожидаемость, внезапно. Отшелеста открывающейся двери Лиходеев вздрогнул и резко обернулся.

— Как интересно, — мягко мурлыкнул, озираясь, Синг, первым входявнутрь.

— Слава Императрице, — Олег привычным жестом вскинул руки к груди,пытаясь преодолеть робость.

Наказатели выглядели... эффектно. Особенно на контрасте друг сдругом.

Жилистый, худощавый, невысокий, — даже ниже Канариса, — Синг сосмуглой кожей, большими чёрными глазами и тёмными волнистымиволосами, рассыпающимися по щиткам брони. Весь такой тихий, мягкий ивкрадчивый, Синг сын Шивы своей ласковой улыбкой мог ввести взаблуждение разве что какого-нибудь фермера на глухой окраиннойпланетке. На что способен и на что похож этот хинду в ярости, Олегудовелось наблюдать на заре его службы. Спору нет, Наказатель тогдаспас всю когорту, но один молодой рядовой космодесантник в тот моментподумал, что лучше было умереть, чем наблюдать это.

На второго вошедшего Олег старался даже не смотреть. Беловолосыйбелокожий голубоглазый гигант Ульвар, глядящий на мир исподлобья сзамершей в приподнятых уголках губ сардонической усмешкой, однимвзглядом, кажется, промораживал до костного мозга. Видеть его в боюЛиходееву не доводилось, — миловали боги, что есть то есть, — ноисторий о нём ходило множество. Например, утверждали, что Ульвар -едва ли не самый старший из ныне живых абсолютов, и будто бы онзастал начало войны. В это алый центурион верил слабо, но что чёрномутрибуну легиона Гамаюн не меньше сотни лет, было очевидно. Это Сингпо меркам абсолютов был молод, — ему не исполнилось ещё и пятидесяти,— а сын Тора явно был гораздо старше и опытней.

А ещё Олег воевал под началом командира, бывшего свидетелем другоголегендарного события: как Ульвар усмирял вырвавшегося из-под контролятитана Котта. Лиходеев смутно представлял, как можно справиться сэтой многотонной аморфной махиной размером с крейсер. Но не поверитьныне покойному триарию было сложно, тем более что история эта, пустьи без подробностей, фигурировала в некоторых открытых источниках.

Справедливости ради стоит отметить, сильнее всего в Ульваре пугалаименно его репутация. Его настолько боялись, что даже легаты вприсутствии этого чёрного трибуна тщательно следили за речью, боясьспровоцировать известного своей несдержанностью абсолюта. Между тем,сам трибун Наказатель второго легиона по большей части всё времямолчал, и за последние годы, кажется, никого из подчинённых или иныхсоратников не тронул и пальцем. Но тем страшнее были рассказы о егогневе, что гнев этот был легендой.

Оба Наказателя были облачены в стандартную космодесантную броню,разве что без мышечных усилителей и приводов: механика не могласоответствовать скорости движения полубогов. Доспехи весом болеешестидесяти килограммов оба абсолюта носили с завидной лёгкостью. Иесли для огромного норманна это казалось нормальным даже без учётаего нечеловеческой силы, то смотреть на худощавого Синга поначалубыло жутковато.

— Слава, слава, — благодушно откликнулся Наказатель, отвечая наприветствие кивком и разглядывая стены. — Центурион, а ты нас радилаборатории позвал?

— Не совсем, — наконец, выдавил Лиходеев, сообразив, что сам, подобнособственному триарию ранее, загораживает самое важное. И бездополнительных вводных слов отошёл в сторону.

Наказатели замерли неподвижно, разглядывая женщину. Олег же, ужевполне привыкший к данному элементу обстановки, напряжённовглядывался в лицо Синга. И в болезненном зеленоватом светелаборатории ему показалось, что сын Шивы ощутимо побледнел. Но Олегбыл достаточно разумным человеком, чтобы решить для себя:"показалось".

— Сколько человек это видели? — от низкого голоса Ульвара вздрогнулне только алый центурион, но, кажется, и Наказатель, и даже стеныподземной лаборатории.

— Пять рядовых, триарий и я, — нашёл в себе силы ответить Лиходеев.

— Код секретности — чёрный. Со всеми вытекающими, — продолжилсын Тора, заглядывая алому центуриону, кажется, в самую душу ипромораживая её насквозь.

— Так точно, — отозвался легионер. — Разрешите идти?

— Идите, — милостиво кивнул чёрный трибун, освобождая космодесантникупроход.

В лаборатории на некоторое время вновь воцарилась тишина. Дваабсолюта с мрачным интересом разглядывали спящую женщину.

— Что думаешь? — неуверенно нарушил молчание Синг.

— Пристрелить бы, и дело с концом, — тяжело вздохнул норманн ипоморщился. Хинду понимающе усмехнулся, никак не комментируя этозаявление. Оба Наказателя понимали, что простейший вариант здесь неподходит. — Давай посмотрим, что тут интересного есть. А то мы сейчасколпак разобьём, и она чего доброго подохнет. Один вопрос, центурионэтот с головой, или надо провести дополнительную разъяснительнуюбеседу?

— Лиходеев? — уточнил Синг. — Да, вполне. Думаю, он понимает, чтобунт из-за найденной в лабораториях Иных женщины и стихийный самосуднад всеми подряд, включая вполне лояльные нам виды, никому непринесёт пользы, — со вздохом заключил он. — Но я на всякий случайпоговорю потом с его бойцами. И... пожалуй, я начинаю с тобойсоглашаться: боги перестарались с сублимацией.

— Теперь уже поздно что-то менять, — пожал плечами Ульвар. — К томуже, это в большей степени было оправдано. Ещё пару поколений будутнад бабами трястись, а те будут дуреть от вседозволенности ибесконечных родов. Пока война не кончится, — норманн скроил среднююмежду насмешливой улыбкой и брезгливой миной гримасу.

Он действительно был старейшим из живых абсолютов, поэтому помнил тевремена, когда женщин воспринимали без истерического трепета. Кнынешнему взаимоотношению полов чёрный трибун относился с замешаннымна жалости отвращением, хотя и понимал его логическую обоснованность.Не знавшие женщин мужчины умирали за что-то возвышенно-светлое, аобколотые гормональными стабилизаторами и регенераторами женщинырожали новых воинов. Одного за одним. Даже Императрицу сия участь неминовала; в свои пятьдесят абсолют абсолютов выглядела лет на двести,но зато дала Империи восемнадцать сыновей и двух дочерей. Подавалапример подданным. Когда успевала управлять государством — непонятно, но успевала, и тут даже циничному сыну Тора нечего быловозразить. Императрицу он уважал без дураков и не по указке, асовершенно искренне. Хотя и называл порой в лицо "шкоднойдевчонкой". По старой привычке.

Разговор на этом затих, Наказатели молча углубились в работу.

Долгих жизней абсолютов, — а они без всяких поддерживающих ирегенерационных средств могли дожить лет до пятисот, — вполне хваталона освоение не только человеческих технологий, но и достижений наукиИных. В той мере, в которой это было возможно для человеческой логикии восприятия.

База принадлежала хильтонцам, и именно они сегодня противостоялиэлитным подразделениям космодесанта второго легиона. Этотводоплавающий вид, родственный головоногим моллюскам, изначально понепонятной причине лютой ненавистью возненавидел человечество. Чтобыло вдвойне странно, потому что с человекоподобными циаматами онивполне ладили. Но в самом начале войны людям было не до выяснениямотивов, выжить бы; а потом война пошла на уничтожение, и о причинахагрессии Альянса вовсе перестали задумываться.

Однако, судя по полученным данным, база была построена циаматами идля циаматов. Да оно и не удивительно, ведь именно эти гуманоидывторглись в систему Ириды и захватили Скальд. Дальнейшее изучениесодержимого компьютеров (примитивных, кремниевых, как с брезгливойминой прокомментировал хинду) дало странный результат. Лет пять назадпо летосчислению Терры эту базу (видимо, вместе с планетой) циаматыотдали хильтонцам, не оставив никакой информации по лаборатории и еёсодержимому.

Как не поленились проверить Наказатели, содержимого, кроме контейнерасо спящей женщиной, не было, и остальную часть оборудования всё-такивывезли. Если верить новым записям, моллюски в наследии товарищейничего не трогали, лабораторию почти забросили, и разве что поройстирали пыль. Из интересного нашлись только некоторые расчётыместного значения; хильтонцы планировали обустроить планету под себя,и вели предварительные исследования с целью последующего формированияпокрывающего всю поверхность мелкого океана, как на Хильте. Аженщина, — привет от циаматов, — так и пролежала в этом колпаке всепять лет. Как туда попала, зачем — неясно.

Специализирующийся именно на технике и психологии Иных (этоинтересовало сына Шивы гораздо сильнее, чем война) Синг всё же нарылследы обучающих программ, но как, чему и для чего учили женщину, былонепонятно.

— Придётся разбираться головастикам, — разведя руками, заключил он,расписываясь в собственном бессилии.

— Значит, я вскрываю банку, да пошли, — кивнул Ульвар, примериваясь кконтейнеру.

— Осторожнее, там стекло упрочнённое... было, — Наказатель расплылсяв насмешливой улыбке, наблюдая, как командир пальцами крошитсверхпрочный пластик будто свежее печенье. — Каждый раз удивляюсь,как легко у тебя получается ломать неломаемое.

— Будешь разговаривать, впихну тебе куда-нибудь что-нибудьневпихуемое, — без фантазии огрызнулся Ульвар, бесцеремонно закидываятак и не проснувшуюся женщину на плечо.

— Хм. Может, ты её во что-нибудь завернёшь? Спору нет, очень похожена иллюстрацию к какому-нибудь древнему мифу, и это украшение натвоём плече выглядит впечатляюще. Но мы, кажется, недавноразговаривали про секретность? — с иронией уточнил Синг.

— И во что её заворачивать? Кожух с компьютера снять? Или ты мнепредлагаешь ради неё раздеться? — раздражённо фыркнул Ульвар. — Япока ещё в своём уме, и не собираюсь снимать доспехи на потенциальновраждебной планете.

— Да, извини, погорячился, — смущённо хмыкнул хинду. — Но ведь надоже как-то...

— Мой планетарник на подлёте, заберёт нас прямо из люка.

— А кто систему дозачищать будет? Определились, наконец? — уточнилСинг, направляясь к выходу.

— Вроде бы, девятый легион "Чончон", гвардия. Их где-то вэтом секторе планируют размещать в перспективе. Эти всё зачистят, — снехарактерной дружелюбной насмешкой резюмировал норманн.

Тотфакт, что люди мало интересовались причинами, побудившими Альянс кагрессии, совершенно не означал, что они не брали пленных. Брали, ещёкак; разведку, в том числе и посредством допросов "языков",никто ещё не отменил. Другое дело, за редким исключением этих пленныхдолго не хранили. Второй легион ("сияющий","орденоносный", "легендарный" и"безжалостный", нужное подчеркнуть) в последнем (редкостиисключений)особенно отличался. Космодесант всю интересующую информацию выбивална месте, после чего языка расстреливали на том же месте, невзирая наценность полученных сведений.

Но положенный вспомогательный штат персонала на флагманеприсутствовал, пусть подавляющую часть времени он скучал и занималсясвоими делами. Кроме того, имелось всё необходимое оборудование длясодержания пленных любого вида, для ведения дознания с пленнымилюбого вида, а также для проведения в случае необходимости над этимисамыми пленными некоторых экспериментов. Последний обитатель карцератрагически скончался почти полгода назад. Ясное дело, лабораторныеработники бегали от радости по потолку, когда с ними с планетысвязался сам чёрный трибун и объявил, что везёт ценный образец дляэкспериментов.

Так что небольшой планетарник трибуна в ангаре встречала целаяделегация едва ли не с песнями и плясками. Люди соскучились по своейработе. Бездельничать, конечно, порой интересно, но и это со временемнадоедает. Особенно учитывая, что на флагмане легиона Гамаюн,"Северном ветре", собрались действительно талантливыеспециалисты.

Ступивший на палубу "Северного ветра" первым Синг сынШивы при виде ринувшейся навстречу толпы от неожиданности едва нешарахнулся назад, но вовремя взял себя в руки. Тем более, сзадигрохотал по трапу титанидовыми подошвами чёрный трибун, и если быСинг закатился ему под ноги, об общении с Ульваром на равных можнобыло забыть лет на десять. Молодой хинду слишком долго добивалсяпризнания за собой права голоса, и позволить себе потерять всё это понелепой случайности он не мог.

Да и предводителя толпы, пожилого ямато с сияющими маниакальнымблеском глазами, он в конце концов узнал, и догадался, с какой именноцелью их встречают. А потом спустился Ульвар, и все учёные неловковытянулись по струнке; неаккуратно, но очень старательно. И точнотакже, — вразнобой, но ответственно, — выполнили уставноеприветствие.

— Слава Императрице! — оттарабанил нестройный хор.

— Кириос чёрный трибун, — ямато коротко поклонился по обычаю своейродины, с искренним недоумением и даже почти ужасом созерцая висящеена плече Наказателя тело, которое рука Ульвара в титанидовой перчаткеневозмутимо придерживала за ягодицу.

— Вот он, ваш образец, — Наказатель слегка тряхнул плечом. На счастьеноши, она была ещё без сознания, поэтому не почувствовала, как лицо ируки болезненно приложились о белый доспех. — Уровень секретности -чёрный, — добавил он, обводя ошарашенных и деморализованных людейтяжёлым взглядом.

— С вашего позволения, кириос чёрный трибун, — начал ямато, осторожноподбирая слова. В открытую перечить сыну Тора он бы не рискнулникогда. — Но это ведь... женщина. Человеческая женщина.

— Вот это вам и надо установить, — раздражённо проворчал Ульвар. -Если оно выглядит как человеческая самка, это ещё не значит, что оноявляется именно ей. Мне ещё учить вас вашу работу делать? — нехорошоприщурился норманн.

Нобоюки Исикава почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Онвдруг понял, что ещё одно возражение, и в лучшем случае он лишитсясвоей должности. Что будет в худшем, мужчина даже думать не хотел. Ичто бы ни говорили его воспитание, мораль, эмоции и инстинкты пронедопустимость подобного обращения с женщиной, цитировать ихвысказывания в глаза огромному норманну он поостерёгся. А потом насторону сына Тора встал разум самого учёного: до сих пор чёрныйтрибун проявлял себя исключительно умным, пусть и циничным человеком,так, может, он сейчас прав? Если они подобрали эту женщину в такомвиде на планете (а откуда ещё они могли её взять?), две с половинойсотни лет принадлежавшей Иным, кто знает, какую опасность она можетнести! Начиная с того, что она может быть больна чем-то непонятнымили попросту безумна, и заканчивая тем, что она может быть совсем нечеловеком.

Начальник лабораторий "Северного ветра" на отсутствие умане жаловался, и не привык в своих поступках руководствоватьсявелениями души, больше полагаясь на разум. Поэтому он вновьпоклонился.

— Прошу простить мою несдержанность, кириос чёрный трибун. Мы сделаемвсё, что необходимо. Вы сами отнесёте... хм, объект в карцер, илидоверите это дело моим помощникам?

— Пойдём. А то демоны знают, что будет, если эта змеиная кровь подороге очнётся, — уже спокойней проговорил Ульвар, и Исикава позволилсебе расслабиться. — Пусть ваши помощники лучше выгрузят циаматскоеоборудование. Наказатель Синг...

— Всё будет выполнено, мой трибун, — сын Шивы спокойно склонилголову. Проследить за разгрузкой и промыть мозги несколькимкосмодесантникам. Рутина.

Если наедине Наказатели позволяли себе приятельский тон, то на людяхвсе неуклонно соблюдали букву устава. И между собой, и, уж тем более,в обращении к непосредственному начальству.

Даже Ульвар сын Тора старался придерживаться этого правила. Не всегдаполучалось, да; характер у норманна и правда был несдержанный. Длязнающих людей переход на фамильярный тон и на "ты"означал подступающую катастрофу, которую ещё можно было остановить.Или, в редких случаях, крайнее благодушие трибуна Наказателя.Последний раз он был настолько доволен, по слухам, полтора годаназад, когда "Гамаюн" в неравном бою размазал наполсектора четвёртую армию Альянса, а потом ещё огнём прошёлся поповерхностям заселённых планет, втоптав в грязь и шлак города имиллионы их разумных обитателей.

Не зря космодесант звали Белой Чумой. После таких операций те Иные,что остались в стороне от конфликта с человечеством, облегчённовздыхали. И молились своим богам, чтобы люди ответили подобным наподобное. Добром это было сложно назвать, потому как на помощьчеловечеству никто не пришёл. Но "несвершение зла" -лучше, чем полное уничтожение. Пока Империя Терра была щепетильна ввопросах видовой принадлежности противника, и представители видов, невходящих в Альянс, гибли только по собственной глупости или нелепойслучайности.

А Ульвар сын Тора после таких операций пребывал в на редкостьдобродушном настроении. Не то чтобы его холодной душе была настолькомила жестокость, а безжалостное сердце грел запах гари. Это всё былоследствием; как говорили древние, бытие определяет сознание. Главное,Наказатель точно знал: чем сильнее, болезненней и ощутимей будет ударпо врагу, тем скорее кончится эта война.

Война, которую могучий норманн вёл всю свою сознательную жизнь: когдаИные вторглись в систему Ириды, сыну Тора было без малого тридцать.Детство по меркам долгоживущих полубогов. Так кто посмеет обвинитьУльвара в том, что две с половиной сотни лет сплошного огненного адавоспитали в нём отвращение к войне в целом и Иным в частности? Но онещё надеялся дожить до того светлого мига, когда Альянс будетполностью уничтожен. И поэтому выжженные опустевшие миры Иныхподнимали настроение чёрному трибуну легиона Гамаюн. В этой войне небыло места снисхождению и капитуляции, это понимала каждая из воюющихсторон.

Впрочем, возвращение старых колоний тоже радовало Наказателя. Исейчас он был бы в прекрасном настроении, не найди дотошныекосмодесантники этой лаборатории с этой непонятной бабой в колбе.Залили бы всю базу орудийной плазмой Фафниру под хвост, сдохла бы тамэта девка как милая вместе со своей лабораторией. Так нет ведь,планета под заселение, никакого расстрела с орбиты, только наземнаяоперация!

Но и лаборатория, и предопложительно человеческая женщина в ней былиобъективной реальностью. И реальность эта здорово не радовалаУльвара. Чем-то очень нехорошим несло как от всей истории, так и отлежащей на его плече... спящей красавицы. Оставалось надеяться, чтогруппа лабораторных крыс разберётся, где подвох. А если подвоха ненайдут здесь, придётся отправить находку на Терру, чтобы там её мозгразобрали на нейроны, а тело — на атомы.

В то, что подвоха в случайной находке нет, трибун Наказатель неповерил бы никогда.

Карцер, совмещённый с исследовательской лабораторией, представлялсобой блок из восьми небольших модулей, атмосферу в каждом из которыхможно было регулировать индивидуально. Использовались эти помещенияне только для содержания пленных, но и как мера дисциплинарноговзыскания, налагаемая на солдат или обслуживающий персонал. И есликосмодесантники сюда не попадали никогда, то техники и прочиевспомогательные службы — запросто.

Дело было не в том, что космодесантники были болеедисциплинированными. Просто допустимые уставом щадящие мерывоздействия на них не действовали совсем, а применять калечащиеметоды... Право слово, проще сразу расстрелять. Они и так вбольшинстве своём находились не вполне в ладах с головой, но тотсдвиг был тщательно выверенный и в нужную сторону. А если влезтькривыми офицерскими карающими ручищами в тонкую настройку,выполненную гениальными психологами, и боги не расскажут, что и кудасдвинется в бедовой голове. А кому нужен непредсказуемый психопат втитанидовой броне с тяжёлым энергоном в руках?

В один из таких модулей и сгрузил свою ношу Ульвар сын Тора,сопровождаемый Нобоюки Исикавой, всем своим видом выражавшим почтениеи послушание.

— Она была в лаборатории, в стеклянной банке, вот в таком виде, -нашёл нужным пояснить Наказатель, выходя за ямато из модуля. -Оборудование из той лаборатории мы привезли почти всё, за исключениемгенераторов и коммуникаций, но с этим, думаю, разберётесь. Попредварительной оценке эксперименты над ней проводили циаматы, нооколо пяти лет по Терре назад почему-то бросили лабораторию,прихватив кое-что из оборудования, но оставив её. А хильтонцы,получившие базу по наследству, понятия не имели, что это такое.

— Хм, — тёмные брови Исикавы удивлённо взметнулись. — Предполагаете,это мог быть подарок именно нам с тем расчётом, что мы отвоюем своюбывшую колонию? — задумчиво проговорил он.

— Тоже вариант, — пожав плечами, обтекаемо отозвался Ульвар. -Препарируйте. Только пока не попортите образец. Вот когда всенеразрушающие методы исследования исчерпаете, тогда можно будетприступить к трепанации.

— Разумеется, чёрный трибун, — почтительно склонился ямато. Первыйшок у учёного уже прошёл, и теперь он был целиком и полностью настороне абсолютовой паранойи. И даже украдкой поблагодарил сиятельнуюАматэрасу за то, что трибун Наказатель легиона Гамаюн — такойподозрительный и глубоко циничный субъект.

А Ульвар сын Тора с чувством выполненного долга направился в каюту.Ему предстояло важное дело: раздача "слонов" и звездюлейпо результатам проведённой операции. Трибуна Наказателя всегдарадовал этот процесс. Точнее, это было чувство, близкое к незнакомомунорманну родительскому умилению: наблюдать, как центурионырасхваливают своих бойцов, а то и бойцов других центурий, восхищаясьреальными и надуманными подвигами. Всем хотелось поддержать рядовыхбойцов, делающих самую грязную и опасную работу. И в такие моментыУльвар как никогда чувствовал себя человеком, то есть -одним из многих и одновременно частью какого-то большого целого,устремлённого к единой цели. Это было приятно, но случалось оченьредко. В остальное время сына Тора от этих героических офицеровотделяло две с половиной сотни лет, тысячи прошедших перед глазамичужих жизней, бездна собственного опыта и сформировавшийся на основевсего этого океан безразличия, граничащего с цинизмом.

Перед важным делом стоило совершить определённый ритуал: раздеться,несколько минут постоять под душем с омега-лучами, побриться инадеть свежую форму, поскольку сразу за выяснением (в войсках Империине любили волокиты) должно было последовать награждение. И каждое изэтих действий доставляло норманну определённое удовольствие.

Десантную титанидовую броню Ульвар действительно искренне любил икаждый раз вспоминал добрым словом конструкторов, придумавших этопростое (без электронной начинки и мышечных усилителей, абсолюты вних не нуждались) и такое полезное устройство. Во-первых, процесснадевания. При сноровке можно было самостоятельно облачиться вдоспехи за пару минут, а при отсутствии спешки процесс прилаживания изакрепления сегментов брони превращался в действие почтимедитативное, позволяющее успокоить горящие предвкушением нервы ипридать разуму необходимую холодную отстранённость. Во-вторых, вношении титанидового доспеха был только один минус: его приметныйцвет. В остальном — сплошные плюсы. Идеально подогнанный подособенности конкретного бойца, он не стеснял движений, давалдействительно серьёзную защиту и включал в себя множество "приятныхмелочей", полностью заменяя исследовательский скафандр полнойзащиты при значительно превышающем уровень этого скафандра удобстве.Ну, и, в-третьих, ощущение, когда привычная до полной незаметноститяжесть брони выпускала тело из своих крепкий тисков, было подлиннымнаслаждением. В первые минуты казалось, что вышел из строягравитационный компенсатор, и корабль погрузился в невесомость.

Вот и сейчас чёрный трибун легиона Гамаюн почувствовал себяудивительно лёгким, сложив сегменты брони в строгом порядке (чтобынайти на ощупь или в полностью невменяемом состоянии) в специальнодля этой цели отведённый шкаф, и направился в душ.

Душ Ульвар тоже любил. На самом деле, конечно, норманн любил море -обжигающе-холодное, седое, под пуховым одеялом облаков, в окружениимогучих угрюмых скал, — но не видел его уже настолько давно, что емусамому родные фьорды казались сном. Но контрастный душ тоже дарилуспокоение. Попеременно ледяные или обжигающие колючие тугие струипроливным дождём барабанили по коже, смывая с плеч усталость, аневидимые и неощутимые омега-лучи превращали короткую иллюзию отдыхав полноценный отдых для каждой мышцы и связки. И это тоже, наравне сосвобождением от тяжести десантного доспеха, было маленьким новымрождением.

И бритьё сын Тора тоже неожиданно любил. Точнее, не само бритьё, апроцесс прикосновения к коже холодной острой стали. Тут, наверное,можно было помянуть далёких суровых предков, возводивших холодноеоружие в культ: бриться норманн предпочитал идеально заточеннымножом, и последний порез в процессе получил лет тридцать назад, когдаего за этим занятием застала внезапная атака флота Альянса. Тогдаполучивший попадание корабль тряхнуло так, что гравитационныекомпенсаторы не справились.

Вот что мужчина не любил, так это парадную форму. К покрою и удобствупретензий не было, был большой вопрос к цветам. За долгие,бесконечные годы войны Ульвар сын Тора успел возненавидеть эти тричистых, бескомпромиссных цвета Империи Терры — белый, алый ичёрный. Цвет титанида, цвет крови и цвет гари. А раньше, помнится,ему очень нравились все три, именно этой самой чистотой ипрямолинейностью. Раньше эти цвета имели другое знаечени; чёрный -цвет земли, белый — цвет свободы и неба, и красный... красный,впрочем, своё значение сохранил.

Сейчас же почти нестерпимо хотелось чего-нибудь жёлтого, зелёного илисинего. Эти цвета прочно ассоциировались с давно утраченным домом ивозлюбленной Террой, последний раз на которой Ульвар был сорок тригода назад, и то — бегом, в ожидании нового назначения и новогокорабля.

Приведя свой внешний вид в полное соответствие с уставом, чёрныйтрибун отправился в зал совещаний.

Народу там было немного, да оно и понятно. Как говорили древние, — адревние говорили очень много, и часто удивительно точно, — нельзядержать все яйца в одной корзине. Ну, или, применительно к ситуации,весь офицерский состав на флагмане. Легат легиона, к паранойекоторого даже Ульвар относился с уважением, вообще постоянноперебирался с корабля на корабль, при этом старательно обходя своимвниманием флагман. "Не по уставу, зато надёжно", -повторял ехидный рыжий кельт, и поспорить с ним было сложно. ТрибунНаказатель, может, и последовал бы этому примеру, но он для норманнабыл удивительно тяжёл на подъём, и категорически не желал покидатьсвою уютную берлогу, а тем более — бегать с корабля на корабль.С него было достаточно, что он живёт на борту "Северноговетра", а не на родной планете.

Офицеры дружно встали, приветствуя нового участника будущегоразговора, и Ульвар тоже вскинул руки к груди. Под низкимматово-белым куполом круглого зала прокатилось многоголосое "СлаваИмператрице!", и все расселись обратно. Как и чёрный трибун,привычно занявший место с краю. Он редко участвовал в обсуждении,довольствуясь наблюдением, и это устраивало всех. Лишь иногдараскатистый бас норманна, с лёгкостью перекрывая общий гул разговора,вставлял резкие ремарки, обычно сводящиеся к цитированию пунктовустава, номеров законов, их статей и пунктов. За эту привычкуНаказателя считали вдобавок к жестокому вспыльчивому цинику ещё изаконченным формалистом. И абсолютно всех это тоже устраивало:офицеров тем, что цитаты чёрного трибуна всегда были к месту иотрезвляли излишне разгорячившихся, а его самого — тем, чтоспорить с ним никто не пытался.

До начала заседания наградного совета Ульвара интересовали всегодвое. И, по счастью, оба человека, которым сын Тора хотел заглянуть вглаза, присутствовали во плоти. Первым холодного внимательноговзгляда удостоился Синг сын Шивы, и ответил на него едва уловимымкивком с затаённой в уголках губ мягкой улыбкой: обо всёмпозаботился, всё под контролем. Когда Синг всё успел, норманнаинтересовало мало, — успел ведь.

Вторым был алый трибун Олег Лиходеев, и он взгляд чёрного трибунавстретил более нервно. Напрягся, выпрямившись по стойке "смирно"насколько позволяла сидячая поза, и резко утвердительно кивнулголовой. Мол, не извольте беспокоиться, всё понял и осознал. Слишкомоткровенно, конечно, но что взять с мальчишки.

На этом Ульвар успокоился и, прикрыв глаза, углубился в изучениенедомученной в прошлый раз хроники. Древняя письменность хинду всегдадавалась сыну Тора с огромным трудом, но тот с упорством носорога пёрк цели, один за одним беря сакральные тексты измором. Это было лучшеезанятие для развлечения себя в моменты ожидания, а ещё навсевозможных нудных "совещаниях штаба", на которыхчёрному трибуну было положено присутствовать по званию. Тот факт, чтона его счету этих бессмысленных совещаний были тысячи, и одно малоотличалось от другого, никого не волновал. Ульвара в том числе: онпрекрасно понимал значение слова "надо", даже если подэтим "надо" не было никакого объективного смысла. Жить навзгляд сына Тора тоже было "надо", но никто почему-то невозражал против бессмысленности сего процесса; так что ворчать насовещания?

А потом дежурный связист, робкий молодой романец, дикими глазамикосивший на офицеров, настроил аппаратуру ближней связи, и комнатанаполнилась виртуальными фигурами тех, кто находился на иныхкораблях.

Сегодняшний совет не занял много времени. Наверное, потому, чтооказывать серьёзное сопротивление Белой Чуме было некому: по десяткузахудалых баз и паре орбитальных батарей на планету, хватило трёхкогорт. Награды удостоился пилот истребителя, изящно снявшего одну избатарей; красиво угробивший пару турелей и попутно спасший свой взводмолодой парнишка из центурии Лиходеева (там была спорная ситуация, ноон действительно старался; решили поощрить новичка, месяц как взятогов элитное подразделение и теперь стремящегося оправдать доверие). Ипару взводов, нарвавшихся на, казалось бы, второстепенном объекте нанешуточное противостояние превосходящих сил противника, и с честьюего преодолевших. И ещё двоих бойцов посмертно. Насчёт последних уУльвара были возражения, потому что по его мнению нарвались оба пособственной дурости, и награждать там было нечего. Но мнение своётрибун Наказатель придержал при себе: пусть их лишний раз вспомнятдобрым словом. В конце концов, погибли действительно как мужчины ивоины, в бою, не запятнав честь мундира.

Потом, правда, выяснился неловкий момент. Оказалось, что на флагмане,где должно было происходить награждение, и где сейчас находились всенаграждаемые, из старших офицеров во плоти присутствовал один лишьУльвар. Решили никого никуда не гонять, и провести награждение какесть; норманн великодушно согласился, сдерживая насмешливую ухмылку.Он догадывался, и даже почти знал, как это будет выглядеть.

Ну, что сказать? Торжественность момента зашкаливала, и каждый изтрясущихся бойцов был готов поклясться, что никогда этого момента незабудет. Получить из рук чёрного трибуна заслуженную награду— это было событие, о котором можно было бы рассказать своимдетям. Если бы они были у космодесантников.

Нет, иногда случалось и такое. И действительно выходили в отставку,не калеками и не по психическому несоответствию, овеянные славой иувенчанные наградами, и даже семьи заводили, и продолжали служитьИмперии, уже даря ей сыновей. Но это была участь хорошо если одногоиз десяти, а скорее — одного из пятнадцати. В основном жесолдаты Империи были смертниками. И шли они на эту смерть сгордостью, за что их уважал даже такой чёрствый циник, как Ульвар сынТора, хотя и делал это молча.

После церемонии награждения чёрный трибун решил проведатьлаборатории; мало ли, будут какие-то подвижки? Исикава всегдапроизводил на него впечатление увлекающегося человека, не любящегооставлять незаконченные дела назавтра.

Предчувствие абсолюта не обмануло. Ямато нашёлся в лабораторномпомещении, он вертел в руках какую-то плоскую коробочку ипериодически поглядывал на показания приборов под широким красочнымэкраном. А на экране отображался модуль, в котором находиласьпривезённая со Скальда женщина.

— Давно она так? — мрачно поинтересовался Ульвар. Сжавшаяся в углутрясущаяся субстанция, взирающая по сторонам вытаращенными глазаминасмерть перепуганного мелкого зверька, была совсем не тем, что сынТора желал увидеть по возвращении. Но, с другой стороны, она ведьвообще могла не проснуться.

— Последний час. Проснулась почти сразу, как мы начали облучение, и стех пор пребывает вот в таком виде. Если желаете, можем посмотретьзапись.

— Желаю, — кивнул норманн, опускаясь в одно из кресел. Рядом сэкраном наблюдения развернулся ещё один, в котором в ускоренномрежиме побежали кадры.

— В общем, я сделал все биологические, биохимические и иные анализы.Физиологически с ней всё нормально, и это действительно человеческаяженщина до последней клетки. Одна странность, её генокода в базе нет,так что я понятия не имею, откуда она взялась. По фенотипу и анализугенного кода она ближе всего, как ни странно, не к кельтам, накоторых больше похожа на первый взгляд, а к русичам. Но геномдовольно странный, похоже на какую-то смесь. Впрочем, ничегопо-настоящему занимательного в нём нет.

Под неторопливый рассказ на вернувшейся к реальному течению временизаписи начали происходить события. Лежавшая на кровати женщинавздрогнула, потом рывком села. Обвела помещение дикими и почтибезумными глазами, метнулась в угол кровати и забилась в него спиной.Потом медленно протянула руку, недоверчиво ощупывая поверхность этойсамой кровати, и взвизгнув что-то звериное, спрыгнула с койки иуткнулась в тот самый угол, в котором сидела сейчас.

— Как видите, повадки совершенно не разумного существа. Судя повсему, сознание её всё ещё спит, и покинуло оно её довольно давно.

— Так и останется обезьяной? — поморщился Ульвар.

— Надежда на ремиссию есть, мы продолжаем облучение в несколькихспектрах и пытаемся разбудить разум, — оптимистично ответил Исикава.— Вот, обратите внимание, какая нервная реакция на еду!

В этот момент в кадре из пола выдвинулась какая-то миска, кусок хлебаи стакан воды. Женщина в панике заметалась по камере, то пытаясьзабиться под койку, то влезть на неё, то опять возвращаясь в свойугол. Всё это время она истерически и довольно мерзко верещала.

— Успокоилась, только когда всё убрали, — продолжил ямато, и визгдействительно прекратился. — То есть, у неё даже вот эта частьрассудка, чисто инстинктивная, пребывает в крайне напуганном ипсихически нестабильном состоянии. Я даже не могу предположить, чтопривело... — речь исследователя оборвал резкий звуковой сигнал, ивзгляды мужчин метнулись к экрану, отображавшему происходящее вкарцере в настоящий момент.

Женщина продолжала сидеть в углу, но взгляд её стал гораздо болееосмысленным. Она растерянно осмотрелась, потыкала пальцем край койкии поднялась на ноги, придерживаясь за стену. При этом она заметиласвою наготу и рефлекторно попыталась прикрыться. Но почти тут же,сообразив, что толку от этих действий немного, подошла и присела накрай койки. Зябко обхватила себя руками за плечи, и вновь медленнообвела взглядом помещение.

— Ну, вот, я же говорил, — удовлетворённо заключил учёный. -Излучения мозга укладываются в стандартные рамки. Некоторыепоказатели, правда, низковаты, но это можно списать на шок, онавсё-таки не до конца проснулась. Можно попробовать установитьконтакт. Желаете присутствовать, или пронаблюдаете отсюда? — вежливопредложил Исикава, надеясь на второй ответ. Впрочем, учёный понимал,что надежда его бессмысленна.

— Пойдём, пообщаемся, — мрачно усмехнувшись, кивнул чёрный трибун. Иямато искренне посочувствовал женщине, кем бы она ни была на самомделе.

Глава2. Пробуждение.

Нет никаких деревьев, никакого дома,

сумрачных тихих аллей, никаких знакомых собак.

Цветы в ухоженных клумбах; всё совсем по-другому,

незнакомей и новей, словно всегда было так

Это, конечно, то место, только время не это.

Не то время года, не то время суток....

Flёur, "Ремонт"

Сознание в тело возвращалось неохотно, настороженно, почти испуганно.С одной стороны, состояние напоминало тяжелейшее похмелье,случившееся со мной всего раз в жизни, но запомнившееся надолго. А сдругой, меня окутывал несвойственный похмелью липкий страх, похожийна остатки ночного кошмара.

Окончательно в реальность меня подтолкнули странные ощущения. Аименно понимание, что я сижу на чём-то твёрдом и шершавом. Частопоморгав, — почему-то в глазах было темно и сухо, — я огляделась.

Что я там вспоминала про остатки кошмара? Кажется, он продолжался. Нотеперь, кажется, наяву.

Крошечная, два на два, комнатушка напоминала не то палату строгогорежима, не то келью помешанной монахини, не то... На этом я предпочлаостановить собственное воображение, потому что оно разом вспомнилакучу мерзких кровавых триллеров из разряда фильмов "Пила","Куб" и ещё десятка столь же бессмысленных и беспощадныхвыкидышей кинематографа.

Положение моё осложнялось тем, что я совершенно не помнила, как здесьоказалась, и не понимала, где именно — здесь. Более того,немного углубившись в воспоминания, я обнаружила в них полную кашу, итак и не смогла сообразить, что было вчера, когда это самое "вчера"было и вообще, что было в моей жизни последним?

От осознания этого факта меня накрыло жутью ещё большей, чем привоспоминании о фильмах, но я поспешила запретить себе бояться. Вконце концов, трогательные мелодрамы про амнезию я тоже смотрела,так, может, это всё и есть — она? В смысле, амнезия.

Тем более, на палату комната походила больше всего. Хотя скупостьмеблировки (одни только нары, торчащие из стены) и отсутствие явновыраженного выхода наталкивали на мысль всё о той же палате длябуйных из какого-то сежепостроенного сумасшедшего дома. У меня что,случилась белая горячка, и я кого-то покусала?!

Чтобы хоть как-то отвлечься, я протянула руку и потыкала пальцем крайнар. Поверхность была довольно мягкой и приятной на ощупь. Тогданепонятно, а почему я на полу?

Слегка мутило, волнами накатывала слабость, так что вставать я началапо стеночке, аккуратно, медленно... и только тут заметила, что одеждына мне нет. Причём нет совсем, даже серебряного кулончика со знакомзодиака и серёжек. Я рефлекторно попыталась прикрыться, но потоммахнула рукой: чувствуется, санитаров я уже развлекла на полнуюкатушку, чего теперь-то стесняться!

С трудом перебравшись на нары (сидеть на них оказалось действительногораздо удобнее), я зябко обхватила себя руками за плечи и вновьвнимательно огляделась. Ни-че-го! Всё те же стерильные белые стены,пол, потолок и ни одного пятнышка. Я бы не удивилась скрытой камере,но где их тут скрывать? Если только каких-нибудь невидимых простомуглазу фантастических нано-роботов с нано-мозгами!

Однако собственная нагота здорово напрягала. Я чувствовала себясовершенно беззащитной, и от этого было ещё страшнее. Не знаю, что сомной делали, пока я была во сне, но кроме тошноты и слабостисимптомов не наблюдалось, да и синяков на руках или ногах не было.Наверное, если бы меня кто-то изнасиловал, где-то ещё в теле были быдругие, гораздо более неприятные ощущения, или нет?

Успокоив себя, что никто меня, бессознательную, не насиловал (вот женашла о чём думать; главный вопрос бытия, подумать только!), я вновьобвела взглядом унылые белые стены.

Пока версия была одна. Меня накачали какими-нибудь наркотиками(отсюда все неприятные симптомы плюс провалы в памяти), приволоклисюда и раздели. Может быть, разные действия совершали разные люди.

В то, что я где-то когда-то по собственной воле приняла какой-тотяжёлый наркотик (не поверю, что с обыкновенной анаши такое бывает;знаю я укурков, они порой из жизни выпадают, но так, не смертельно, ив белых комнатах не очухиваются), я бы не поверила никогда жизни.Значит, кто-то накачал и раздел, а потом меня спасли и принесли сюда.Этот вариант понравился мне больше всего, поэтому за него я ипостаралась уцепиться. Будем надеяться на лучшее.

А ещё ведь есть вариант, что меня до сих пор плющит. Но тогданепонятно, с чего у меня такие видения?

Мои размышления прервал тихий шорох. Я вздрогнула и, подтянув коленик груди, вжалась в угол, наблюдая за типом, вошедшим черезобразовавшийся в противоположном углу проём.

Тип своим видом меня несколько успокоил, заставив опять вспомнить"дурку", пусть и со странными порядками (кажется, буйныхв смирительные рубашки упаковывают). Приличный такой азиат в беломхалате; не то китаец, не то японец, не то кореец, не то вообщекакой-то близкий и понятный эвенк с севера моей необъятной родины.Никогда не умела различать монголоидов разного происхождения, за чтомне всегда бывало перед ними неловко. Единственной странностью в егоуютном и понятном облике была сложная серебристо-бледная татуировкана пол лица не то африканского, не то индейского вида, с рядамипараллельных линий, изломанных под прямыми, но скруглёнными углами.Вокруг глаза было нарисовано нечто похожее на стилизованное крыло, аза кадык держалась не менее стилизованная лапа с когтями.

Подать голос я не успела, потому что монголоид вошёл внутрь и приселнапротив меня на край кровати, а дверной проём заполнил собой...

Вот честно, мне нестерпимо захотелось забиться под кровать. Илипровалиться сквозь землю. Или выскочить сквозь стену.

Никогда в жизни я не видала настолько здоровенных мужиков. Ну, илихотя бы не во всех измерениях сразу. Встречала натуральных качков, ноони обычно были среднего роста. Попадались персонажи баскетбольногороста, но по большей части они были довольно худощавыми людьми. Аэтот... шкаф двустворчатый, с антресолями. Более того, одет он был внепроглядно-чёрный костюм откровенно военного образца, щеголялкороткой стрижкой ярко-белых волос и внимательно разглядывал менянеестественно яркими голубыми глазами. И являлся обладателемквадратной грубой физиономии, описать которую я не могла, но затовспомнила расхожее выражение "так и просит кирпича".

Мама, я теперь знаю, как в представлении Адольфа, чёрт его побери,Гитлера выглядели истинные арийцы! Можно, я развижу его обратно изабуду точно так же, как вчерашний день?

Добил меня этот двух-с-чем-то метровый великан выражением лица.Ледяной изучающий взгляд, подходящий больше роботу, чем человеку, ибрезгливо поджатые губы. Немного выбивалась из облика эдакогоклассического дойч наци точно такая же, как у первого, татуировка, ноэто я отметила мельком. Мне стало настолько непередаваемо жутко подэтим взглядом, что меня начала бить мелкая предательская дрожь,ладони вспотели, а сердце бешено заколотилось в горле.

Вот почему нельзя было ограничиться на первый раз визитом этогоинтеллигентного азиата, взирающего на меня со спокойным любопытством?Да, он тоже может быть маньяком-садистом, но при взгляде на неговсё-таки не возникает этого сосущего под ложечкой ощущения загнаннойжертвы. А двустворчатому, который с антресолями, — и я готова была зато голову отдать на отсечение! — убить что высморкаться.

Гигант что-то пророкотал весьма подходящим его наружности басом, явнообращаясь не ко мне, а к своему спутнику. Когда пронзительный взглядоставил меня в покое, мне будто бы стало легче дышать. Язык прозвучалудивительно знакомо, похоже на немецкий, но это точно был не он;немецкий, а ещё английский и французский я знала в совершенстве,профессия переводчика-синхрониста обязывала. Ну, ещё моглаобъясниться на итальянском. Нидерланды? Дания? Или, если поддатьсястереотипам и принять во внимание голубоглазую белобрысость великана,Норвегия?

Монголоид ответил, и вот тут я опознала совершенно точно: говорил онпо-японски! Может, на каком-нибудь диалекте, но за диагноз я былауверена, хотя, увы, не поняла ни слова.

Они что-то коротко обсудили между собой, причём достижениювзаимопонимания совершенно не мешал тот факт, что говорили каждый насвоём языке. В итоге японец задумчиво пожал плечами и обратился комне на своём родном.

— Не понимаю, — виновато покачала я головой, разводя руками. Еслиглядеть только на монголоида, можно было почти убедить себя, чтобелобрысого гиганта в комнате нет. Почти, потому что он со своимигабаритами заполнял половину тесной каморки; и это хорошо, чтопотолок тут довольно высокий.

А дальше случилось чудо.

— А, всё-таки русичи, — удовлетворённо заключил японец на чистом"великом и могучем" без малейшего акцента. — Как вы себячувствуете, кириа? — вежливо уточнил он, а я не могла ответить:ошарашенная резкой и уверенной сменой языка общения, только хваталартом воздух, на этот раз действительно сумев забыть о присутствии вкомнате третьего.

Который такого пренебрежения своей персоной не потерпел. Короткийшаг, и беловолосый навис надо мной, подавляя, заполняя всё окружающеепространство, вселяя животный ужас. Схватил за предплечье, стиснувтак, что рука моментально онемела от прекращения доступа крови, ивздёрнул в воздух, как будто я была воздушным шариком. Без малейшегонапряжения держа меня в таком положении на удобной для себя высоте,рявкнул мне в лицо:

— Какое задание тебе дали циаматы? Ну? — и для острастки встряхнул.

— Кто? — сиплым от ужаса голосом с трудом выдохнула я. Всякуюсоображалку моментально отбило, остался только дикий, паническийстрах. Все мои стремления и помыслы свелись к тому, чтобы оказатьсякак можно дальше от этого двустворчатого кошмара. Но при этомтрепыхаться я и не подумала: всё равно вырваться не получится, а вотдополнительно злить его не хотелось совершенно.

— Создатели твои, тварь!

— Кириос чёрный трибун, вы же не ударите женщину? — робко инеуверенно проговорил японец. Кажется, ему тоже было страшно.

Я-то была свято уверена: не то что ударит, а сделает это с превеликимудовольствием, да ещё ногами попинает для острастки, и плевать ему намой пол с высокой колокольни. Впрочем, нет, я к нему несправедлива.Первый же удар этой ручищей с такой силой, и пинать ему придётся мойхладный труп. И по глазам гиганта я поняла: сделает он это безмалейшего намёка на угрызения совести. Впрочем, может быть, и безудовольствия. Вообще у меня сложилось впечатление, что этот тип -не совсем человек. Универсальный солдат там, киборг или терминаторкакой-нибудь, и с эмоциями у него жуткий напряг.

Спокойней от этой мысли не стало.

— Нет, — губы сложились в усмешку, и от этой гримасы меняокончательно парализовал ужас. Я могла только таращиться в голубыемёртвые глаза, как кролик на удава, и мелко-мелко трястись. СлаваБогу, что ещё не обделалась с перепугу; но, наверное, просто нечембыло. — Я просто сломаю ей руку, — процедил гигант, подтверждая, чтоправильно я не придала значения этому многообещающему "нет".— Говори! — рявкнул он мне в лицо.

И я особенно ясно поняла: сломает. Вот прямо сейчас, спокойно глядя вглаза, он сломает мне руку. Легко и не напрягаясь, той самой лапищей,которой держит в воздухе. Да и что ему напрягаться? Он просто сожмёттиски пальцев чуть посильнее, и раздробит хрупкую косточку на многомаленьких частей.

Не иначе, инстинкт самосохранения сработал, потому что голос у менявсё-таки прорезался. Трясущийся, неуверенный, но слова хлынулисплошным потоком, остановить который я вряд ли смогла бы при всёмжелании.

— Я п-понятия не имею, кто вы и о чём вы говорите! Никто меня нес-создавал, мама с папой только, и цианидов я ваших не знаю, или какони там правильно? Где я, что вообще происходит, что я вам сделала?!— вместе со словами из глаз хлынули слёзы, и за их пеленой я почтиперестала видеть лицо белобрысого.

— Кириос чёрный трибун, пожалуйста, она не врёт, — вновь вступился заменя японец. — Проверьте показания приборов, она очень боится идействительно не врёт ни словом, вы ничего не добьетесь, покалечивеё. Кириос трибун Наказатель, она в самом деле простая женщина, есличто-то и есть, то оно зарыто глубоко в подсознании! Надо попробоватьгипноз и психотропные препараты, это должно помочь!

Наказатель — это его зовут так, что ли? Очень подходящееимечко, ничего не скажешь! Или это должность, а зовут его Кириос?

А трибун? Знакомое слово. Ассоциации такие... трибун, манипула,сестерции... кажется, это откуда-то из Римской Империи, да?

Про психотропные препараты, упомянутые японцем, я старалась недумать. И так непонятно, почему до сих пор от страха в обморок неупала. Подумать, какая крепкая оказалась психика! Да и, честноговоря, хоть морфий с галоперидолом, только бы этот маньяк держалсяот меня подальше.

Через пару бесконечно долгих, тянущихся жидким стеклом мгновений, вкоторые я мысленно прощалась с собственной рукой, а заодно и жизнью,двустворчатый гигант, похоже, решил внять словам человека в беломхалате, и швырнул меня обратно на кровать. Я приложилась затылком остену так, что натурально увидела небо в алмазах, но и этот вид былпрекрасней, чем близость "истинного арийца".

— У тебя три дня. Делай с ней что хочешь: коли, пытай, вскрывай черепи разбирай мозг на нейроны, но когда мы прибудем в сектор временногорасположения легиона, я должен знать, чем циаматы её напичкали.

И с этими словами великан нас покинул. Надеюсь, навсегда. Сжавшись вуглу кровати, я тряслась от пережитого страха и пыталась привыкнуть кмысли, что всё ещё жива.

— Сп-пасибо, — сумела выдавить я, переводя взгляд на сидящего рядомна нарах мужчину. Он тоже выглядел бледным и напуганным, и японимала: шкаф с антресолями вполне мог и его разорвать на многомаленьких японцев за то, что полез под руку. И тем не менее, полез,здорово рискуя, и спас мне если не жизнь, то уж здоровье точно.

— Вы хорошо держались, — неожиданно похвалил меня он. И в ответ намой недоверчивый взгляд пояснил: — Трибуна Наказателя боятся все. Отрядового до легата легиона. Его... сложно не бояться.

— Да уж, хорошо, — я нервно хихикнула. — Чудом лужу не сделала.

— Поверьте, это была бы не такая уж предосудительная реакция. И нетакое бывало, — чуть поморщился он. — Меня зовут Нобоюки Исикава.

— Ольга В-высоцкая, — икнув, представилась я. — Чего он от меняхотел? И что вообще произошло? Где я нахожусь? — сумев немного взятьсебя в руки, задала я самые животрепещущие вопросы. — Исикава-сан, иможно мне во что-нибудь одеться? — робко попросила я. Кажется,вежливое обращение страны Восходящего Солнца вспомнила правильно;тогда почему он так озадаченно нахмурился?

— Сан? Что-то... ах да, это же древнее обращение, совсем забыл, -лицо японца просветлело. — Я не силён в древней истории, -извиняющимся тоном добавил он.

— В древней? — машинально уточнила я и шумно сглотнула, озарённаявнезапной жуткой догадкой. — А... какой сейчас год?

— Две тысячи сорок четвёртый, — спокойно ответил Исикава.

— Это я без малого тридцать лет... Стоп! — я тряхнула головой,отгоняя мрачные мысли. — За тридцать лет вежливые обращения нестановятся древними.

— Ну, насколько я знаю, подобное обращение было принято ещё допришествия Древних, — осторожно поправил меня японец.

— Древних? — тупо переспросила я, глядя прямо перед собой. — Какихдревних?

— Древних богов, — охотно пояснил доктор.

Хм. Может, зря он этого двустворчатого остановил, и надо былопозволить тому меня убить?

Короткая беседа, прервавшаяся на появление застенчивого молодогопарня с торчащими во все стороны чёрными вихрами и большими тёмнымиглазами, принёсшего мне непонятную белую робу и миску с едой (то ли яправа, и за нами кто-то постоянно наблюдает, то ли они тут как-тотелепатически общаются), доставила мне много неприятных минут. Ихотелось бы во всё это не поверить, но не получалось.

В общем, если вкратце, оказалось, что меня и привычную мнедействительность разделяли две с лишним тысячи лет. В серединедвадцать второго века на задыхающуюся в человеческих миазмах Землюявились древние языческие боги, и устроили всем большой христианский"апокалипсец". Христианам особенно; очень уж невзлюбилиих древние, и это можно было понять, вспоминая, как насаждаласьрелигия "терпения и всепрощения".

Порядок боги наводили железной рукой, не размениваясь на мелочи.Каждый из богов сохранил свой народ (явились почему-то не все), иплюс ещё пожалели (а, может, не заметили) всякие мелкие дикие племенав глухих лесах и на островах, которые теперь не то вымерли, не тоассимилировались, не то продолжали жить в своём каменном веке. Но вгенеральном плане обустройства нового светлого будущего народовосталось всего восемь.

Восемь.От этой цифры мне ощутимо поплохело, когда я её осознала. Отмногосотенного многообразия, пусть и покалеченного в последнее времякультурой фастфуда и бессмысленного потребления, осталось всеговосемь народов.

Это шокировало меня сильнее, чем две тысячи лет. Я ведь не с пустогоместа пошла на языковое направление. Мне всегда было безумноинтересно узнавать разные культуры, а ещё я всегда считала, что всепроблемы человечества возникают именно из-за нежелания понимать чужиепривычки и обычаи, принимая их право на жизнь. И я мечтала узнаватьновое и помогать договариваться хоть кому-то, хотя бы в мелочах.Многообразие человеческих традиций, представлений и культурзавораживало своей неисчерпаемостью.

Я после посещения Казани "заболела" татарским, я пыталасьосвоить арабскую вязь и мечтала когда-нибудь добраться до такогомистически прекрасного восточного искусства каллиграфии.

А теперь малодушно радовалась, что меня никуда не выпустят ни сейчас,ни, скорее всего, в ближайшем будущем, и я не увижу новую Землю;точнее, как её теперь называли, Терру. Потому что совершенно нехотела знать, во что превратились любимые, и каждый по-своему -прекрасные города. Хитроглазая татарская Казань, хмурый туманныйспрут-Лондон, противоречивый Хабаровск, жизнерадостный Париж,великолепная Венеция, строгий Санкт-Петербург, яркий Самарканд игорячий Каир...

Мой мир остался в прошлом, и мне сейчас было глубоко плевать, что сомной будет дальше. Меня всегда называли чёрствой, потому что к людямя была зачастую более безразлична, чем к домам. И я действительнопринимала гибель людей спокойнее, а смерть каждого старого домаказалась мне личной трагедией.

На этом фоне известие о том, что человечество уже две с лишним сотнилет ведёт войну с агрессивными инопланетянами, и мы сейчас находимсяна флагманском корабле одного из легионов Империи Терра, воспринялосьсовершенно спокойно. Как и перспектива стать подопытным кроликом, иизвестие о том, что подобрали меня в непонятной полузаброшеннойлаборатории Иных на одной из возвращённых Империей колоний. Мнепросто нечего было терять. Родных нет, привязанностей нет, и цели вжизни теперь тоже нет, потому что моя работа здесь не имеет смысла.Не пользуются нынешние люди услугами переводчиков, потому что каждаядомохозяйка прекрасно знает оставшиеся в живых восемь языков икультуру всех этих восьми народов, а переводчики с мёртвых языковдаром никому не нужны. В пору было радоваться: мечты сбываются, улюдей всеобщее взаимопонимание.

Но только ощущение всё равно такое, будто кто-то в душу нагадил.

— А в чём именно меня подозревает этот добрый доктор Менгеле? -наконец, заставила я себя отвлечься от уныния.

— Кто, простите? — Исикава озадаченно вскинул брови. За моей реакциейна собственный рассказ он наблюдал с живым интересом, и первый вопросне о делах давно минувших дней, а об объективной реальности, засталего врасплох.

— Ну, этот, большой и страшный, — я кивнула на дверь. Из головы подвоздействием глобальных новостей совсем вылетело, как именно называлего японец.

— Кириос чёрный трибун?

— Ага. Кириос, — кивнула я, мрачно косясь на дверь. Как будто всерьёзопасалась, что он действительно сейчас вломится, если помянуть еговсуе.

— Простите, почему... — начал он, нахмурившись. Но запнулся ипосветлел лицом, явно самостоятельно найдя ответ на свой вопрос. — Вырешили, что кириос — это имя? — спросил он. Я медленно кивнула.Не угадала? — Нет, что вы, это просто принятое вежливое обращение,как "сан", которое вы упоминали. Только оно калька сэллинского, и обычно не переводится, так уж повелось. Кириос -обращение к мужчине, кириа — к женщине, не удивляйтесь. Апочему вы назвали его доктором и этим именем? — полюбопытствовал он.

— Да была такая... историческая личность, — поморщилась я. -Прославился зверскими экспериментами над людьми, пытал детей и вообщестал синонимом бесчеловечной жестокости. Я подробностей, к счастью,не знаю.

— Кхм, — смущённо кашлянул Исикава. — Трибун Наказатель человекгрозный и жуткий, но я думаю, в нём сейчас говорили эмоции, и он нестал бы вас пытать.

— При всём моём уважении, кириос Исикава, я вам сейчас совсем неверю, — от одного воспоминания о беловолосом психе меня передёрнуло,и коленки предательски затряслись. Хорошо, что я сидела. — Руку онмне собирался сломать совершенно точно.

— Скорее, просто пугал, — в голосе мужчины не было той уверенности,которую он хотел показать.

— И у него это получилось, — уверенно закивала я. — Так что именноон, то есть вы все, хотите у меня узнать?

— Видите ли, до сих пор мы не сталкивались со случаями проведенияИными экспериментов над людьми, и просто не знаем, чего от вас можноожидать. Есть предположение, что с вами не всё в порядке, и чёрныйтрибун подозревает подвох. Это его долг, по правде сказать, аподозрения его вполне обоснованы. Вы неглупая женщина, подумайтесами: сначала циаматы делают с вами что-то непонятное в единственнойна множество звёздных систем лаборатории. Потом вдруг пять лет назадбросают всю планету своим союзникам, хильтонцам, вывозят частьлабораторного оборудования, а вас оставляют на месте. И все эти пятьлет новые владельцы базы почти не используют лабораторию, а выпо-прежнему находитесь на том же самом месте ровно до тех пор, покатуда не приходит Империя. Учитывая, что эта планета — бывшаяколония Империи, с которой и началась война, и мы, давно перешедшие внаступление, не могли не отбить её обратно, напрашивается вывод: васнам подкинули. И непонятно, то ли циаматы так уверены в своихтехнологиях, то ли надеялись на тщательно культивируемое последнеевека трепетное отношение к женщинам, — он развёл руками

— Вот это было трепетное отношение?! — вытаращилась я, вновь кивнувна дверь.

— Кхм, — опять смутился японец. — Он вас действительно здоровонапугал. Это, наверное, с непривычки. Видите ли, наш чёрный трибун -он абсолют, как и все Наказатели, и прожил он уже довольно долго...

— Простите, что опять перебиваю, но что вы вкладываете в это понятие?"Абсолют", — вмешалась я. Надеюсь, тут просто подменапонятий, и этот угрюмый ариец не имеет никакого отношения к томусамому, первоначальному, вечному и неделимому, который был вфилософии?

— О, да, простите, забываю, что вам тяжело с некоторыми терминами. Унас так называют детей богов, то есть — полубогов; кажется, этоопределение более древнее, да? — неуверенно предположил Исикава.

— Геракл, мать его, — пробормотала я себе под нос, нервно растираяладонями лицо. Это по крайней мере объясняло его силищу инаплевательство на общепринятые нормы. В самом деле, какое делополубогу до привычек и традиций людишек? Бр-р-р! Что бы такоесотворить, чтобы никогда больше его не видеть? — И кто же егобожественный родитель? Так, для справки.

— Ульвар — сын Тора, — невозмутимо пояснил учёный.

У-у-у! Ульвар! Полный и окончательный. Вот это объясняет вообще всё,и обещает мне потрясающие перспективы! Что я знаю про викингов?Суровые прямолинейные варвары, презирающие слабость во всех еёпроявлениях, не знающие страха и почитающие смерть в бою единственнодостойной. Я, похоже, пала в глазах этого Ульвара не то что нижеплинтуса, а в полуплоскость отрицательных комплексных чисел.Учитывая, что я и в самом деле слабая женщина, а страх -реакция спонтанная, и пугает меня этот полубог одним своим видом дочёртиков, шансов на налаживание диалога нет совсем.

Поэтому будем делать что? Правильно, стараться не привлекать к себевнимание и прятаться поглубже. Впрочем, учитывая, что на этих четырёхквадратных метрах особо не спрячешься, нужно просто как можно скореедать этому их чёрному трибуну то, что ему нужно. И дальше меня либобыстро пристрелят (что, в общем-то, всяко лучше, чем пристальноевнимание Ульвара сына Тора), либо оставят в покое (надежда умираетпоследней).

— Ладно. Я всё поняла. Действительно, сложно поверить в моюнеприячастность и безобидность, — я глубоко вздохнула. Молчаниездорово тяготило; уж очень мерзкие мысли заползали в мою голову втишине. — И как нам теперь разбираться в моём состоянии? Хотелось быпоскорее прийти к каким-то результатам. А то, боюсь, ещё однойвспышки раздражения вашего трибуна я просто не выдержу. И вы ещё,чего доброго, пострадаете, — я попыталась весело улыбнуться.Подозреваю, получилось плохо. Но мне действительно не хотелось, чтобыу этого доброго и героического мужчины (я бы на его месте и словобоялась пикнуть, а он вступился за чужую жизнь!) были проблемы.

— Действительно, не будем злить кириоса чёрного трибуна, — Исикаваизобразил такую же вымученную улыбку. Взаимопонимание былодостигнуто, что не могло не радовать. — Первым делом мы провеливсевозможные анализы физического состояния. Вы совершенно здоровы, иникаких инородных включений или новообразований в вашем теле нет, всеклетки соответствуют вашему генному коду. Никаких странностей иотклонений в характере развития тканей тоже нет. Единственное, несовсем понятно, как удалось сохранить всё это в настолько хорошемсостоянии, если долгое время вы провели в том резервуаре. У насимеются подобные технологии, но как это делали циаматы, было быинтересно узнать. Но я отвлёкся. Главное, мы не нашли ничегонеобычного в вашем теле, и, соответственно, остаётся только самыйнеприятный вариант: разум. Для начала нам придётся поработать надвашей памятью; вы ведь, кажется, упоминали, что последние события какв тумане? На этот счёт не волнуйтесь, гипноз и иные психотехники унас отработаны великолепно, а препараты, принимаемые под строгимконтролем, не причинят вреда вашему организму.

— А если это не поможет? — мрачно уточнила я, решив сразуподготовиться к худшему.

— Тогда придётся заглядывать глубже, — пожал плечами мужчина. — Да выне волнуйтесь, вам это ничем не грозит.

— Подозреваю, мне совершенно не понравится то, что я вспомню, — неудержалась я от печального вздоха. С оптимизмом смотреть в будущеевсё никак не получалось, и мысль, что лучше бы мне было непросыпаться, настойчиво свербела в мозгу. — Давайте уже начнём,ладно? Мне и так страшно и тошно, а дальше лучше не будет.

Исикава, одарив меня долгим внимательным взглядом, слегка склонилголову. Больше это было похоже не на утвердительный кивок, а наобозначение уважительного поклона.

— Позвольте вашу руку, — проговорил он, вставая с койки. Я подняласьвслед за ним, протягивая ладонь, но мужчина аккуратно прихватил меняза локоть и отодвинул к самому выходу. Дверь, впрочем, не открылась;кажется, кроме этой каморки мне ничего показывать не собирались.

Зато обстановка начала быстро меняться. Койка втянулась в стену,вместо неё из пола выдвинулся странный гибрид зубоврачебного игинекологического кресла. Когда я рассмотрела скобы креплений наподлокотниках, подпорках для ног и где-то в области шеи, мнекатегорически расхотелось продолжать этот эксперимент. Носнисхождения ждать не приходилось, и оставалось только надеяться напорядочность доктора, что он не обманул меня с программой дальнейшихисследований. И я ему верила. Конечно, всё произошедшее могло бытьотрежиссированным спектаклем, но зачем? В это кресло меня можно былозапихнуть и без добровольного согласия; не для красоты же там кандалыприделаны.

Когда кресло обросло непонятными матовыми белыми пирамидками ихрустального вида сферами с клубящейся внутри мутью, я держаласьнормально, а вот когда из пола выдвинулись два белых толстыхщупальца, похожих на шланг от душа, с трёхпалыми манипуляторами наконцах, у меня затряслись коленки.

Но тем не менее я заставила себя держаться в вертикальном положении,и когда Исикава потянул меня к пыточному приспособлению, покорноповиновалась.

— Присаживайтесь, кириа.

— Называйте меня Ольга, ладно? — со вздохом попросила я. Во-первых,этот мужчина был раза в два меня старше, а, во-вторых... я всегдалюбила своё имя, так почему не послушать перед смертью хоть что-топриятное?

— Хорошо, — с лёгким удивлением согласился японец. Кажется, у этойнации обращение по имени означает определённую степень близости, едвали не дружбу. Или я путаю?

Какая всё-таки каша в голове! Некоторые вещи помнятся отлично, анекоторые расплываются, причём вне зависимости от важности. Может,это связано с тем, когда то или иное знание было почерпнуто? Поздние,как и воспоминания, подёрнуты дымкой, а ранние ясно видны? Ладно, мнеже обещали вернуть память. Надеюсь, в этих воспоминаниях будет хотьчто-то светлое, а не только откровенные гадости, которыепредчувствует мой детектор неприятностей, расположенный пониже спины.

При помощи Исикавы я устроилась в кресле. Оно оказалось неожиданноудобным, само подстроилось под все выпуклости и вогнутости организма.Я наконец-то вспомнила и оценила по достоинству ещё одно благодеяниедоктора: предоставленную мне длинную свободную робу из какой-топлотной немнущейся белой ткани, на ощупь похожей на чистый лён.Предоставленная возможность прикрыть наготу грела душу. Представляю,что было бы со мной, окажись я в этом кресле в том виде, в какомочнулась! Психологический комфорт штука такая; понимаю же, чтозащитить меня эта роба ни от чего не сможет, но всё равно чувствуюсебя уверенней и спокойней.

— Это чтобы вы не выпали и не навредили себе, — пояснил доктор,закрывая фиксирующие браслеты. Они обхватывали конечности плотно, нодискомфорта не доставляли. — Мы погрузим вас в состояние, близкое ксомнамбулическому, и возможны какие-нибудь рефлекторныенеконтролируемые жесты. Или, чего доброго, вы выпадете из кресла,прерывая контакт, а это очень опасно. Так, позвольте, — он аккуратноприподнял мою голову с подголовника, собрал волосы наверх и закрепилна горле ещё одну фиксирующую конструкцию, напоминающую широкийшейный корсет. Плотно облегая с боков и под ушами, он совершенно недавил на горло и позволял свободно дышать. — Для той же цели, -пояснил Исикава с извиняющейся улыбкой. — Головой вертеть тоже оченьопасно.

После этого на голову мою была надета... корона? Диадема? На приборэта ажурная вещь не походила совершенно. Широкий резной обруч изочень похожего на серебро материала плотно обхватил голову, но тожесовсем не мешал.

— Понимаю, что это трудно, но постарайтесь расслабиться, будет легче.Хотя бы поначалу, — он тепло улыбнулся и ободряюще сжал мне плечо.Или он гениальный психолог и актёр, или действительно за меняпереживал. Я предпочла поверить во второе, и даже сумела улыбнуться вответ и выдавить:

— Постараюсь.

— Всё будет хорошо, Ольга. Всё под контролем.

И он вышел, оставляя меня в одиночестве. А потом навалилась темнота.

Гулкая, жадная, голодная, она кружила вокруг, выбирая место дляудара. Я кричала, звала на помощь, но никто не приходил; толькотемнота омывала руки и заглядывала в рот. Она казалась кошкой,играющей с полудохлой мышью, которой была я.

Потом из темноты посыпались образы. Стремительно пролетела передомной вся недлинная жизнь: детство, школа, институт, первая работа,вторая работа, третья, смерть мамы, и опять работа. Бесконечныеразъезды, притупившие боль потери и вернувшие вкус к жизни. Лицанемного повзрослевших, но почти не изменившихся однокурсников -десять лет выпуска. Предложенная кем-то идея отдохнуть на природе, впещере возле города.

Та самая пещера; сырая, гулкая, холодная и тесная. Парни дурачились,рассказывали страшилки, пытались пугать девчонок, и у них это неплохополучалось. Потом Вася Шаврин, наш бывший староста, серьёзный молодоймужчина в строгих очках, пожалев запуганных нас, показал всем картупещеры. Там при всём желании было негде теряться, цепочка из трёхпещер мал мала меньше заканчивалась глухим крошечным лазом, и всё этобыло истоптано и исхожено вдоль и поперёк сотнями любителей острыхощущений.

Ночевать остались в пещере, и было уже нестрашно; пятнадцать человеквзрослых людей, из которых восемь — мужчины. Что с нами моглослучиться?

Среди ночи нестерпимо захотелось в кустики. Некоторое времяпроворочавшись, поняла, что терпеть до утра — плохая идея. Явыбралась из спального мешка, натянула кроссовки, штормовку и,вооружившись фонариком, двинулась в темноту, прислушиваясь к хоровомусопению друзей. Аккуратно выбравшись на свежий воздух, судовольствием подышала и, сделав свои дела, отмахиваясь отобрадованных моим появлением комаров, полезла обратно в пещеру.

Луч фонаря высветил совершенно пустое пространство: ни людей, нивещей, ни звуков.

-Эй, народ! — настороженно позвала я. — Ребят, это правда не смешно!Ну и прячьтесь, идиоты, — буркнула раздражённо, оборачиваясь квыходу. И замерла в ужасе, потомучто выхода за моей спиной небыло. Того самого, через который я только что пролезла. Широкойнизкой щели, из которой тянуло сквозняком. Опять развернувшись кцентру пещеры я вдруг осознала: это была не та пещера.Не та — в том смысле, что ни на одну из трёх нашихпещер она не походила ничем, кроме темноты и прохлады.

Пытаясь сдержать подступающую панику, я обошла пещеру по кругу,уговаривая себя, что выход где-то рядом, просто я проскочила нужнуюпещеру, ошиблась, брежу, сплю или просто спросонья плохо соображаю.

Обнаружилось целых три прохода. И сквозняком, на который я отчаяннонадеялась, не тянуло ни из одного. И спёртый тяжёлый воздух утверждалво мнении: если выход где-то есть, то он не рядом.

Первое время я честно не поддавалась панике. Шла, старательно выбираямаршрут, отдавая предпочтение наиболее широким и будто бы идущимвверх коридорам. Я выберусь, говорила я себе. Не может же это быть насамом деле, это просто какой-то сон, всё будет хорошо. Но ногиуставали, дышать было тяжело, сырость и холод пробирались под тонкоетермобельё, а выхода всё не было.

А потом, мигнув напоследок, погас фонарик, последнее время не столькоосвещавший мне путь, сколько позволявший сохранять надежду.

Я ведь не экстремал, совсем. Я пусть и довольно непривередливая, носовершенно городская девочка. Я люблю гулять по лесу, но нестрашному,близкому к городу и в сопровождении человека, умеющего отличноориентироваться на местности. Я никогда не умела действовать вчрезвычайных ситуациях, навыки выживания ограничивались прочнозабытым школьным курсом ОБЖ. Может быть, я сумела бы сохранитьприсутствие духа, случись со мной что-нибудь... обычное, нормальное,пусть и страшное, о чём рассказывают в новостях. Крушение поезда,землетрясение, пожар, террористы. Да окажись тут лес, я бы, наверное,придумала, что делать. В конце концов, я же не какой-нибудь задохлик,я бы и на дерево смогла влезть, чтобы оглядеться.

Но в кромешной темноте, в одиночестве, под землёй, не имея нималейшего понятия, где я нахожусь и как вообще сюда попала, и есть лииз этих пещер выход?

Я плакала, кричала до хрипоты, кого-то звала и, держась за стену,таращась в темноту бесполезными слепыми глазами, брела куда-тонаугад. Спотыкалась, иногда падала. Но упорно брела вперёд,протискивалась куда-то, содрогалась от омерзения, когда руканаталкивалась на что-то мокрое, холодное или склизкое. А темнотасмотрела на меня, населённая кошмарами моих фантазий, и чего-тождала.

Нестерпимо хотелось пить и проснуться. А потом я упала, и то лимгновенно уснула, измученная страхом, то ли просто потеряла сознание.

Пробуждение не принесло неожиданных открытий, я вновь куда-то брела.Окончательно одурев от жажды, судорожно вылизывала какие-то мокрыекамни.

В какой момент разум оставил меня, я так и не поняла. Потом темнотапроклюнулась какими-то мутными гротескными образами: то ли людей, толи животных, а, вероятнее всего, тех самых тварей, которых порождаломоё собственное воображение. Непонятные существа со щупальцами,зеленоглазые люди с красной кожей, какие-то белыеаморфно-человекообразные облака. Но уцепиться ни за что так и неполучилось. Потом я очнулась в углу знакомой маленькой комнаты, ичерез пару мгновений вновь ухнула в темноту.

Но даже испугаться не успела, потеряв сознание.

Из небытия меня вывел знакомый уже встревоженный голос.

— Ну, тихо, Оленька, тихо, всё хорошо. Ноги освободил? — это ужекуда-то в сторону. — Просыпайтесь, просыпайтесь, всё уже в порядке, -мягко, но настойчиво продолжал звать меня голос.

Открыв глаза, попыталась сфокусировать взгляд. На периферии всё плылои кружилось, прямо перед лицом прыгали чёрные мушки, но постепеннокартина начала проясняться. Надо мной склонилась пара встревоженныхлиц: пожилой японец и какой-то мужчина средних лет с красивым строгимлицом индейского вождя.

— Как вы себя чувствуете, Оля? — проговорил индеец. Я уже неудивилась чистоте произношения и тому, что за две тысячи лет языкпочти не изменился. Я наслаждалась. У вождя был потрясающе красивыйнизкий баритон, и беспокойство в нём отзывалось мягкими мурлычущимиинтонациями.

— Жить буду. Наверное, — честно призналась я, удивившись лёгкойхрипотце в собственном голосе.

— Вставайте, только аккуратно, — обратился ко мне Исикава,придерживая за локоть. От слабости меня потряхивало ещё сильнее, чемв первое пробуждение в этой самой комнате, и я бы наверняказавалилась на полпути. Но мужчины в четыре руки практически поднялименя с кресла, удерживая с двух сторон под локти. Я почти висела наих руках.

— Никуда не годится, — качнув головой, индеец поморщился. Я уженабрала воздуха на отповедь, — этого я по крайней мере небоялась, и если уж кривит на меня рожи, пусть узнает, что я о нёмдумаю, — но вождь меня приятно удивил. — Цепляйтесь, — проговорил он,приобнял меня чуть повыше талии, наклонился и подхватывая под коленивторой рукой. — Нобо, приведи тут всё в порядок, ладно?

— Кичи, ты куда? — встревожился японец.

— Недалеко. Нобо, девочке надо привести себя в порядок, ей и такдосталось, — нахмурившись, возразил индеец.

— Но это не по правилам. Чёрный трибун...

— Ничего не узнает, — спокойно оборвал его Кичи. — А если узнает -это его дело. Я не учу сына Тора убивать людей, а он не должен учитьменя их исцелять.

— Ты, конечно, храбрый, но Ульвар не будет разговаривать, — совздохом проговорил Исикава.

— Теояомкуи не мой бог, но встретит меня с улыбкой, — невозмутимопроговорил индеец и со мной на руках направился куда-то за пределыузилища.

Выйдяв неширокий и такой же белый коридор, он повернул направо, потом ещёраз направо, потом налево. Мы попали в небольшой и очень уютный заложидания с расположенными по кругу диванчиками и фонтаном посередине(и они серьёзно хотят сказать, что это у них помещается на военномкорабле?!), выполненный в тёплыхкофейно-бежевых тонах. Нырнув в ещё один коридор, немного прошли изашли в ещё одну белую стерильную комнату немного больше моей камеры.Посередине возвышался большой белый параллелепипед, похожий наалтарь, только с невысокими каменными бортиками. Кичи посадил меня наэтот стол.

— Не бойся, это просто устройство для мытья, — ободряюще улыбнулсяон.

— А почему такое странное? — хмыкнула я.

— Оно автоматическое. Тебе нужно будет просто лежать, а аппаратуравсё сделает сама.

— Такое сложное устройство ради такой простой функции? — озадаченнопробормотала я. Впрочем, чего от них ожидать после холла с фонтаном!Но чувство моей признательности к этому вождю достигло апогея. Кудатам, я, несмотря на весь идиотизм и ужас собственного положения, ужеготова была влюбиться в этого мужчину! Тактичный, предупредительный,храбрый, на руках носит, а уж голос — вообще без комментариев.И это я ещё не говорю про высокие скулы, тёплые карие глаза исовершенно сногсшибательную улыбку, от которой так и хочетсярасплыться расплавленной лужицей.

— Мытьё — это не единственная функция, — сверкнул белыми зубамив весёлой улыбке индеец. — Кроме того, оно обрабатывает ожоги до стапроцентов поверхности тела, позволяет восстановиться послепереохлаждения и спасти обмороженные конечности, а также можетосуществлять различный лечебный массаж для реабилитации, например,сложных переломов или атрофии. Ну, и ещё кое-что по мелочи. Например,облегчает родовспоможение, — и он рассмеялся, глядя на моювытянувшуюся физиономию.

— Последнее-то зачем на военном корабле? Здесь что, есть женщины?

Кичи перестал смеяться и, поморщившись, вздохнул.

— Сейчас нет, но порой такое случается. Давай помогу с одеждой, — ион принялся осторожно высвобождать меня из складок безразмерной робы.

— И они вот прямо на военном корабле рожают? А воспитывать как? Ичто, это позволяется уставом? — вытаращилась я на мужчину. Странно,мне всегда казалось, что военные категорически против "неуставныхотношений" на военных объектах, и должны на подобное ругаться.

-Оля, идёт война, — сдержанно и очень тихо проговорил он, помогая мнеулечься. — Уже десять поколений. А Империи нужны солдаты, чтобывоевать. Сейчас очень редко где можно встретить нормальные,как до войны, семьи. Да и то, о какой норме может идти речь, еслитвои дети один за одним уходят на огневые рубежи, чтобы не вернуться?К твоему возрасту почти у всех женщин уже не меньше восьми детей.Никто не осудит за отказ от такой жизни, но... это вопрос выживаниявида.Трое старших сыновей Императрицы погибли, ещё пятеро сейчас где-товоюют, а остальные заканчивают военные училища. Не просто так напрестоле Империи сейчас женщина: все двадцать четыре её братапогибли. Отдыхай. Тебе надо набраться сил, воспользуйся этойвозможностью.

Ласково погладив меня по голове, мужчина моей мечты вышел, а тело моёначало погружаться в вязкую гелеобразную субстанцию, слегка пахнущуючем-то свежим. Но я почти абстрагировалась от ощущений, занятаямрачными раздумьями.

Когда Исикава говорил мне про войну, я была слишком подавленаизвестием о кардинальном изменении мира, чтобы всерьёз осознать этуновость. А вот сказанное сейчас Кичи повлекло за собой ворохассоциации, предположений и выводов один другого хуже.

Двадцатьчетыре брата Императрицы.Наследники. Каждый наследовал предыдущему, а в итоге на престолвзошла женщина. Сомневаюсь, что если правящая семья относится ксвоему долгу и своей Империи подобным образом, простые люди избираютдругой путь.

Минимум двадцать пять детей (это если у неё не было сестёр), и почтивсе погибли. Даже мысль о таком количестве детей пугает, а как можновсех их похоронить и не тронуться умом, я просто непредставляла.

Нельзясказать, что я не люблю детей. Мне действительно хотелось нормальнуюсемью, чтобы был хороший добрый мужчина рядом, чтобы радовали глазапара спиногрызиков. Не сложилось, да, не получилось, и я не слишкомстрадала от этого. Но, повторюсь, пара.Ладно,трое. Но двадцать пять?!

Эта цифра совершенно не укладывалась в голове. Как же они вообщеживут в этом мире, эти несчастные люди? И куда смотрят их боги, такбодро и невозмутимо переделавшие мир под свои понятия о прекрасном?

Пожалуй, я уже не удивляюсь, что этот их чёрный трибун такой психотмороженный. Я удивляюсь, что рядом с ним есть такие, как Исикава иКичи! Впрочем, объяснение может быть простое; эти двое явно медикиили учёные, а двустворчатый викинг с антресолями — воин. Незнаю уж, что значит его звание; я помню, что трибуны были офицерами,но какого ранга в пересчёте на привычные категории — непонятно.Судя по поведению — генерал армии, не меньше. Но вряд лигенерал армии стал бы лично возиться с какой-то подозрительнойдевицей, так что будем считать его полковником.

Так вот, полковник он явно боевой, дослужившийся от рядового, и, яуверена, занимается всю жизнь тем, что много и часто убивает. Причёмпод воздействием собственных впечатлений от этого человека я готовабыла поверить, что он рвёт нелюдей на ленточки для бескозырокисключительно голыми руками. Ну, а мало ли? Кто знает, какое у нихтут оружие, и как эти нелюди выглядят!

А когда всю жизнь занимаешься только тем, что убиваешь, и кромесмертей своих товарищей и врагов ничего не видишь, сложно несвихнуться. Значит, план на будущее начинает вырисовываться: избежатьугрозы со стороны полубога, минимизировать собственные контакты ссолдатской частью экипажа, ограничившись исключительно учёными, и...

Впрочем, это я забегаю вперёд. Я вообще не уверена, что даже еслиУльвар сын Тора узнает то, что хочет знать, меня оставят в живых.Если эти цианиды действительно меня чем-то напичкали (пронейролингвистическое программирование даже в моё время слышали, а тутмогли что-нибудь похуже придумать), люди могут и не "разминировать",и тогда мне только одна дорога. Тут гадать бессмысленно, начальствоотдаст приказ о немедленной утилизации опасного объекта.

Да и в случае успешного "разминирования" вряд ли меняждёт что-то хорошее. Ведь не поверят же, что это -действительно весь сюрприз, и действительно разберут мой мозг нанейроны. Этот их чёрный трибун вообще ни во что хорошее в отношениименя никогда не поверит, я уже прочитала в его глазах собственныйприговор, который не подлежит обжалованию.

Шансов на долгую счастливую жизнь у меня нет по определению. Всёравно в итоге пристрелят как потенциально опасное существо.Единственный шанс как-то продлить агонию будет только в том случае,если местные учёные поймут, что со мной сделали, но не поймут, какименно. Тогда можно будет немного пожить подопытным кроликом. Была быя каким-нибудь ценным членом общества, ещё был бы шанс, что менярискнули бы оставить в живых где-нибудь на окраинах обитаемого мира,а так...

Все мои знания и умения могли бы пригодиться где-нибудь всредневековье. С натяжкой, но ладно; я по крайней мере умеюпользоваться блочным луком, увлекалась одно время. А сейчас я простозабавная диковинка. Даже как переводчик с мёртвых языков вряд ликому-то пригожусь. Что-то мне подсказывает, эти суровые ребята большеозабочены военными действиями, чем памятниками письменной истории. Даи что им эти мои знания? Не такие уж древние языки я знаю, в моёвремя большинство ценных книг выходило на разных языках, в том числеи тех, что сохранились до настоящего времени.

Только в книжках так бывает, что обычная девочка вдруг начинает всехвокруг поражать. Силой духа (или дуростью), знаниями, умениями,талантами, неземными очами и красивой жоп... фигурой. А жалко! Мне бысовсем не помешала "неземная любофф" какого-нибудьсурового влиятельного генерала.

Вспомнивединственного "сурового влиятельного", которого я видела,я передёрнулась от ужаса и отвращения. Не-не-не, лучше под расстрел,чем с этим попытатьсязаигрывать. Хорошо, если не получится, и он просто брезгливопоморщится. А если, не дай бог, получится? Ох, представляю ятрепетные чувства в исполнении викингов! Читала я в далёкой юности и"Младшую Эдду", и "Старшую Эдду"; ничегосейчас толком не вспомню, но впечатлений была масса. Незатейливыйюморок и романтические устремления простых парней из Асгарда ещётогда пробрали до печёнок. У нас такое в ужастиках показывают ибоевики про такое снимают, а им — смешно и мило. Тут, конечно,далёкое просвещённое будущее, а не махровое средневековье, но Ульварсын Тора по всем статьям больше походил на тех самых викингов, изнакомиться с ним ближе не хотелось.

Хотя, даже если бы чёрный трибун не вселял в меня такой ужас, да ещёкаким-то чудом воспылал бы ко мне страстью неземной (ибо мы всё равнов космосе), ничем бы это мне не помогло. Это, опять же, в книжкахгерои влюбляются со страшной силой, и почему-то забывают о такихранее незыблемых понятиях, как "долг и честь", да ещёокружающие скопом начинают восторгаться этими глобальными переменамив жизни бывшего крутого коммандоса, хором умиляясь прорезавшейсябелой пушистости. Тут же ему долг офицера повелит меня пристрелить, ау самого рука не поднимется — друзья помогут. И как бы хорошо итрепетно ни относились ко мне господа учёные, но прикажут им, и меняпо-тихому пристукнут. Пожалеют, конечно, но жизнь мне это не спасёт.

Так что вариант один: получить заступничество кого-то, чей авторитетнепререкаем и превыше всех приказов.

Во-первых, есть боги. Если они, конечно, действительно есть, и еслиони действительно боги. Впрочем, второе неважно; главное, чтобы ониимели реальную власть. Если они хоть чем-то похожи на своилегендарные образы, шанс на спасение у меня есть. Но для того их ещёнужно найти!

А, во-вторых, хвала абсолютной монархии, у них есть Императрица. Незнаю, насколько она самодержавная, а насколько правит сворасоветников, но прямой приказ даже марионеточного правителя вряд ликто-то нарушит из-за такой мелочи, как я. А для того, чтобы его(приказа) добиться, надо знать законы. Монархи любят красивые жесты,так неужели нет никакой возможности простым подданным живьём увидетьсвою возлюбленную Императрицу и попросить об исполнении скромногожелания? Наверняка есть, не может не быть, просто способ старый иглупый, и им никто не пользуется. Да и неловко беспокоить самодержицупо пустякам. А у меня не пустяки, мне жить хочется.

Хочется-хочется, ещё как хочется! Это я в первый момент мечталаумереть, а сейчас шок прошёл, и главное правило я вспомнила. Пока тыжив, нужно бороться, а помереть никогда не поздно. И ведь не каких-топлюшек просить буду, вроде кучи денег и загородной виллы. Просто шансжить, а как и где — это уж я сама придумаю, это не таксложно, как кажется. Можно научиться, можно приспособиться; должны жеу них тут сохраниться хоть какие-нибудь ручные работы, не требующиевысокой квалификации!

Ав идеале было бы неплохо заручиться поддержкой и богов, и смертнойвладыки. Пусть в существование этих самых богов как неких вполнеопределённых личностей я толком не верю, а пробиться к Императрицебудет явно непросто (до неё ещё добраться надо, а кто меня на Землюповезёт?), но наличие конкретной цели в жизни здорово поднимаетнастроение. А мотивация у меня и так зашкаливает.

В общем, за время гигиенических процедур расслабиться и отдохнуть,конечно, не получилось, но зато удалось собрать мысли в кучку. И дажепод конец немного насладиться процессом. По ощущениям было чем-топохоже на джакузи, только приятнее. Как будто все тело аккуратно трутмягкими губками по меньшей мере сотня человеческих рук. Мне даже лицо— единственную торчащую над поверхностью часть тела, -аккуратно "умыли".

Когда гель выплюнул меня на поверхность, и я опять оказалась лежащейна ровной твёрдой поверхности, я чувствовала себя прекрасно.Настроение было радужным вопреки всему, ощущение свежевымытого телаприводило в восторг, и даже слабость рассосалась. Поэтому ясамостоятельно села и самостоятельно сползла с "алтаря".

Вот тут и начались трудности. Вернее, они просто не кончались, атеперь о себе напомнили. Как бы хорошо я себя ни чувствовала, а сил ворганизме после косметической процедуры совсем не прибавилось. Ногиподкосились, дрожащие руки упёрлись в бортик, но тоже не удержаливес. И я аккуратно сползла по стеночке "алтаря" на пол,обессиленно привалилась к тёплой стенке прибора и принялась ждать,пока придёт добрый дядя и оттащит меня обратно в камеру.

Пол, кстати, тоже был тёплый. Да и вообще, уровень вот такогомелкого, бытового удобства зашкаливал. Всё тёплое, ужасноэргономичное, нигде никакого дискомфорта. Не удивлюсь, если у них тутдаже на пыточном столе лежать удобно.

Хотя, наверное, пыточных столов у них тут нет. Есть то удобноекресло, с шариками и пирамидками. Если оно способно без проблемвывернуть наизнанку всю память, какие вообще могут быть пытки?Просто, без грязи и крови, эффективно.

— Ольга? — озадаченно окликнул меня вошедший индеец, но нашёлвзглядом прежде, чем я успела подать голос. — Что случилось? — онудивлённо вскинул брови, опускаясь рядом со мной на корточки.

Нет, всё-таки он удивительно красивый. Хотя и довольно странносмотрится в белой докторской одежде, удивительно похожей на нарядыврачей из моего мира: свободные брюки, мокасины и длинная рубашканавыпуск с коротким рукавом, только не с глубоким вырезом, а снебольшим воротником-стоечкой под горло. Зато я могу любоватьсясильными смуглыми руками, и плечи эта самая рубашка подчёркивает...Вообще как-то не похож он сложением на врача, такую мускулатурумедициной не нарастишь.

Тьфу, ну о чём я думаю, а? Не до влюблённостей мне сейчас,совсем-совсем, категорически!

— Да я встать хотела, и не рассчитала сил, — я виновато улыбнулась.Надеюсь, он не заметил моего масленого взгляда? Мужчины обычно ужаснонечуткие на такие вещи и намёков не понимают, так что шанс есть.

— И куда ты спешила? — хмыкнул он, опять подбирая меня на руки иусаживая на алтарь. — Или уже научилась открывать двери силой мысли?

— А вы их открываете силой мысли? — уточнила я без особого удивления.

— Нет. Силой кацалиоцли, — улыбнулся Кичи, натягивая на меня свежуюробу. Вот странно, он ведь действительно очень мне нравится, дажепочти "слишком", но при этом я совершенно не стесняюсь нисвоей наготы, ни его взгляда, ни прикосновений.

— Это какой-то бог? — неуверенно предположила я. Вот в чём, а вмифологии индейцев я полный ноль. Никогда не могла не то чтозапомнить, прочитать все эти их зубодробительные имена!

— Нет. Это прибор, — терпеливо пояснил индеец и коснулся ладонью...татуировки. Так вот почему они тут все с одинаковыми картинками нафизиономиях! Я уж думала, у неё какое-нибудь сакральное значение, илиона определяет принадлежность к конкретномуроду/клану/кораблю/подразделению. А тут сплошной прагматизм. — У негомного полезных функций. Например, удостоверение личности и устройствосвязи.

— А мне такое, надо думать, получить не светит? — мрачнопоинтересовалась я. Что-то подсказывало, доступ в местный интернет(если таковой есть) у них организуется через эту штуку, и все моипланы по изучению местного законодательства накрываются медным тазом.Потому что найти бумажную книжку на нужном языке на космическомкорабле в боевом походе... на этом фоне иголка в стоге сена кажетсядетсадовским уровнем.

— Увы, — подхватывая меня на руки, Кичи отвёл взгляд. — Боюсь, толькопосле окончания всех исследований.

— Если жива останусь, — бодро закончила я тем, что вежливый индеецникогда бы не сказал вслух.

— Ну, мы тоже кое-что понимаем в психокодировании, — хмуро возразилмужчина.

— Да ладно тебе, — я отмахнулась. — Я же не дура, понимаю, что вживых меня оставлять глупо даже в том случае, если всё разрешитсяблагополучно.

— Ты хорошая девочка, — грустно улыбнулся он. — Не отчаиваешься.

— Ничего себе, девочка, — фыркнула я, чтобы перевести разговор. — Затридцатник уже, тоже мне.

— Учитывая, что мне сто восемнадцать, да, девочка, — Кичи слегкапожал плечами. — У нас средняя продолжительность жизни порядкадвухсот лет. Без учёта боевых потерь, — поморщившись, добавил он. — Аабсолюты вообще живут по пятьсот с лишним.

— Ты абсолют? — удивилась я. Ну, здравствуйте, приехали, конечнаяостановка. Нормальные люди-то тут есть? И вообще, я уже решила длясебя, что абсолюты — этот такие специальные жуткие монстрики,пачками убивающие врагов.

— Я сын абсолюта, — пояснил он. — Не удивляйся, и такое случается.Чоуилоу сын Кетцалькоатля возглавляет один изнаучно-исследовательских центров на Терре.

— То есть, они не все боевики?

— Зависит от генов, — улыбнулся Кичи. — Кетцалькоатль добрый бог,откуда у него возьмётся грозное потомство? Другое дело, скажем,Тескатлипока. Или тот же Тор, или Шива, или ваш Перун. Только сэллинами и романцами нельзя сказать наверняка, что получится в итоге.Даже у Марса-Ареса ребёнок может родиться с непреодолимой тягой кмузыке, а не с божественной силой.

— Как вы тут живёте, — вздохнула я. Было ощущение, что мнерассказывают какую-то сказку. — Если у вас есть боги, почему они непоубивают к чертям собачьим всех этих инопланетян?

— Боюсь, на этот вопрос я ответить не могу, — опустив меня на койку(ой, когда это мы дошли до камеры?), он развёл руками.

— А, агностицизм всякий и пути Господни, — понимающе покивала я.

— Нет, просто тогда я не удержусь, и отвечу на остальные вопросы,которые неизменно вызовет ответ на этот. И тогда совершенно точнорасстреляют и меня, и тебя, — и, насмешливо подмигнув, внукКетцалькоатля направился к выходу. — Спи. На сегодня дела окончены, -напутствовал меня он, и дверь закрылась.

Я, открывшая было рот в стремлении попросить ужин в постель, закрылаего и вздохнула. Ладно, что уж там. Помыли, обращаются хорошо... еслиещё и кормить начнут часто, окончательно решу, что я в санатории.

И тут, будто в ответ на мои мысли, из стены рядом с моим плечомвыдвинулась полочка, а на полочке стояла тарелочка, лежало несколькокусочков хлеба и стоял стакан воды. Вся посуда была из странногонетвёрдого пластика, чего-то среднего между техническим полиэтиленоми силиконом. Форму держало, не изгибалось, но оглушить кого-то этимстаканом не стоило и пытаться.

— Спасибо, — вежливо проговорила я в потолок, перетаскивая тарелку иложку на колени.

Чем меня кормили в прошлый раз, я не обратила внимания. Я вообщетогда не заметила, как съела предложенный обед: не тем голова былазанята. Сейчас же подспудно ожидала какой-нибудь однородной массы,жутко полезной и настолько же жутко безвкусной. Но реальностьоказалась даже лучше самых радужных надежд!

Хотя... зал ожидания с фонтаном. Надо постоянно себе про негонапоминать.

В общем, мне была предложена какая-то каша (похожая на ячневую, а тамкто его знает, на какой планете и из чего это выросло?) с полосочкамитушёного с луком и подливкой мяса (почти любимый бефстроганов!). Ихлеб, да; нормальный, чёрный, свежий и очень вкусный. Я не большойфанат хлеба, но организму нужны калории, поэтому хлеб я приговорила впервую очередь, а потом заела вторым, и даже ложку с тарелкойоблизала. Точно, санаторий.

Не висела бы над моей головой мрачная перспектива, я бы даже,наверное, порадовалась, в какое приятное место попала.

Полка с посудой убралась обратно в стену, и я решила воспользоватьсясоветом Кичи, а именно — поспать. Тем более в этот раз на нарахнашлась даже подушка и тонкое мягкое одеяло. Как только я легла,свет, испускаемый потолком, померк, но не погрузил меня во тьму, астал похож на ночное освещение в плацкартном вагоне. За что я былаискренне благодарна своим хозяевам: что-то подсказывало, боятьсятемноты я буду ещё очень долго.

Против ожидания, снились мне не ужасы с чертовщиной, и даже ничеготрагического, или мрачного, или даже стыдного не было. Но проснуласья всё равно с тяжёлой головой и мокрыми глазами, и долго пялилась вбелую стену напротив. Было настолько грустно, что почти больно.

Мы с Кичи гуляли по Петергофу. Индеец в потёртых джинсах и голубойрубашке с коротким рукавом с любопытством крутил головой и елмороженое в вафельном рожке. А я шла рядом в длинном сатиновомсарафане в мелкий оранжево-синий цветочек с эскимо в руках, иизображала из себя гида. Рассказывала всё, что помнила. Какие-токурьёзные случаи из истории родной страны и жизни ИмператоровРоссийской Империи, истории из жизни Петербурга и отрывки из историисамого Петергофа, в основном о его постройке и том, каксамоотверженно музейные работники пытались защитить сокровища музея ввойну. Никогда бы не подумала, что так много знаю на эту тему...

Это даже свиданием сложно было назвать; если только совсем-совсемскромным, из разряда первого свидания настоящей комсомолкисемидесятых годов или благородной девицы девятнадцатого века. Мы дажеза руки не держались. Но было настолько легко, светло и хорошо,настолько звонко журчали фонтаны, настолько чудесно звучала шумнаямногоголосая речь пёстрой толпы туристов, что ничего другого мне и нехотелось.

И утреннее осознание, что это был всего лишь сон, и в этой реальностиподобное просто невозможно, ударило очень больно, наотмашь. Лучше быприснился кошмар, я была бы хоть рада проснуться.

Глава3. Дорога.

От Земли до Беты — восемь дён,

Ну, а до планеты Эпсилон

Несчитаем мы, чтоб не сойти с ума.

Вечность и тоска — ох, влипликак!

Наизусть читаем Киплинга,

А кругом космическая тьма.

В.С. Высоцкий, "Песня космических негодяев"

Во время перелётов время тянется очень медленно. Это можетподтвердить любой человек, не занятый непосредственно в пилотированиикорабля и его техническом обслуживании. Заняты были пилоты, техники,навигаторы, командиры кораблей, связисты и... пожалуй, всё. Некоторыеособо ответственные триарии и центурионы занимались таким милымофицерскому сердцем делом, как "муштра", некоторые особоскучающие устраивали планёрки, в отдельных случаях перетекавшие встихийные, но без размаха, попойки. За размах можно было нарваться насерьёзные проблемы, да и достать алкоголь в открытом космосепроблематично, тем более — в таких количествах.

Как решали свои проблемы старшие командиры, алый центурион Лиходеевне знал. Сам же он, оставив своих бойцов самостоятельно разбираться спроблемой ничегонеделания, большую часть времени проводил втренировочном зале. Чем развлекались многие: слишком хорошейфизическая подготовка не бывает.

Несмотря на угрозы чёрного трибуна и стойкое молчание ребят из ротыАлексиса Канариса, уже к концу первого дня только ремонтные роботы незнали, что в карцере появился какой-то то ли мутант, то ли просточеловек в карантине, чудом спасённый со Скальда. Которого приволоктрибун Наказатель лично (!!!!). К концу второго дня мутантоброс конечностями, чешуёй, перьями и крыльями и начал дышать огнём.

В перелётах привыкшим к активным действиям десантникам былодействительно очень скучно, в перелётах ничего не случалось.Ну, поспать можно, да. Только сколько того "поспать" водного человека влезет, да и на завтрак-обед-ужин ходить надо, иразмяться в тренировочный зал, чтобы совсем не закиснуть. По дорогенеизбежно общение с товарищами, но товарищей и так видишь каждыйдень, и морды всё те же, и проблемы тоже. А тут — такаяновость!

В общем, к середине третьего дня, когда весь балласт "Северноговетра" считал минуты до прибытия на станцию базирования, гдеможно будет пару дней отдохнуть от всего и обменяться новостями сбольшим миром, алый центурион Лиходеев наконец-то придумал себеинтересное дело. В отличие от большинства людей на борту флагмана, онточно знал, что именно поселилось в одной из комнат карцера. Аещё, и это было самое приятное, у него был повод заглянутьвнутрь. Да и действительно было очень интересно, что же там такое сэтой женщиной, если она, конечно, вообще женщина.

Пропуск в медико-научный комплекс на этом корабле могли датьнесколько человек. Во-первых, старший командный состав: легатлегиона, чёрный центурион — командир "Северного ветра",трибуны и Наказатели. Эти варианты отпадали сразу, потому что пошлютони алого центуриона с его просьбами далеко, надолго и известнымвсякому космодесантнику маршрутом. Тут даже не надо было разбиратьсяв их личностях, чтобы предсказать ответ.

Во-вторых, разрешить подобное мог "начлаб" НобоюкиИсикава и "начмед" Кичи Зелёное Перо. И если пожилойямато мог упереться в букву устава, особенно если какой-тоэксперимент не ладился, то патологически честный и справедливыйтольтек просто не мог отказать озабоченному жизнью и здоровьемспасённого человека алому центуриону.

Поэтому Олег, пройдя в зал ожидания, присел на диван и принялсявызывать при помощи цали начмеда. Который откликнулся, на удивление,сразу.

— Что случилось, кириос центурион? — прозвучал как обычно спокойныйголос тольтека.

— Кириос доктор, я хотел попросить вас о небольшом одолжении, -замялся Лиходеев. Это на поле боя он был бравым и бескомпромисснымсолдатом, а вот когда проблему надо было решить словами, тем болеепопросить кого-то о чём-то личном, алый центурион терялся. — Видители, именно мои бойцы нашли на Скальде ту... объект, который находитсясейчас в карцере. И мне бы хотелось узнать, хотя бы с ваших слов...

— Где вы? — устало оборвал мучения Лиходеева доктор.

— В зале ожидания.

— Сейчас подойду, — пообещал вежливый тольтек и отключился.

Ждать снова пришлось очень недолго: начмед (по документам он,конечно, "начальник медицинской службы", но люди любятвсё сокращать) буквально через минуту вышел из какого-то коридора,пройдя сквозь едва заметное марево защиты.

— Слава Императрице! — поднявшись, отсалютовал волнующийся Лиходеев.Зелёное Перо скрестил кулаки на груди в ответном жесте и прохладнопоинтересовался:

— Так что вы хотели, кириос центурион?

— Узнать, как она, и вообще... — вздохнул Олег.

— Не сожрал ли её чёрный трибун? — улыбнулся уголками губ тольтек, авзгляд его несколько потеплел. — Тогда пойдёмте, сами у неё испросите.

— То есть, она действительно нормально всё пережила? То есть, я хотелсказать, не положено же...

— Не положено, но можно, — махнул рукой Зелёное Перо, уже вполнедружелюбно улыбаясь, и поманил гостя за собой. Лиходеев одёрнулкитель и решительно направился за начмедом. — Ей всё равно кромепустой болтовни заниматься нечем, так что она будет рада гостям. Да иинтересно будет... — пробормотал он себе под нос, но бросил взгляд нацентуриона и замолчал.

Идти было недолго; медико-научный комплекс в принципе занимал оченьнебольшую площадь, особенно научная его часть.

— Оля, а я тебе поклонника привёл, — весело проговорил Кичи, проходяв какую-то комнату.

— Поклонники хорошо, поклонников я люблю, — также весело ответилзвонкий голос, и вошедший за начмедом Лиходеев едва не запнулся напороге, разглядев свою давнюю находку. Веселье на симпатичном лицеженщины сменилось настороженностью и опасением, а брови удивлённовзлетели.

— Знакомьтесь. Алый центурион космодесанта Олег Лиходеев, именно оннашёл тебя на Скальде. Ольга Высоцкая.

— Здравствуйте, — ещё сильнее робея и не зная, куда детьвзметнувшиеся было в уставном приветствии руки, смущённо улыбнулсяОлег, коротко поклонившись.

— Здравствуйте, — медленно кивнула Ольга. На её лице граничащее сшоком удивление вытеснило все прочие эмоции, и женщина бросилабеспомощный взгляд на тольтека. А тот только насмешливо улыбнулся иответил:

— Ну, я вас оставлю, общайтесь, — и действительно вышел, оставивнаедине смущённого космодесантника и полностью деморализованнуюгостью из прошлого.

— Присаживайтесь, — очнувшись первой, кивнула женщина на нары рядом ссобой. — Извините, чаю предложить не могу, — нервно усмехнулась она.

— Так и я незваным пришёл, — развёл руками Лиходеев, осторожноприсаживаясь на краешек нар. Уж очень хлипкой выглядела конструкция.Нет, умом он понимал, что койка выдержит и в два раза больший вес, ивообще-то в каютах самих десантников они такие же, разве что пошире.Но тут всё было такое невесомое, даром что белый цвет давно ужеассоциировался с титанидом, а не с облаками! Наверное, виной томубыла худенькая обитательница комнаты, в широкой типовой рубашкевыглядевшая по-детски трогательно. — Я не хотел вас беспокоить,думал, у кириоса начмеда... то есть, доктора узнать, как у вас дела.Как вы себя чувствуете?

— Живой, — странно усмехнулась женщина. — А так у вас вся карательнаямедицина удивительно щадящая, чувствуешь себя как в санатории. Тольковот из-за этих штук, — она выразительно потрясла запястьями ввоздухе, а потом обеими ладонями коснулась головы, — говорят, читатьнельзя вообще ничего, а я очень рассчитывала на письменные источники,— Ольга недовольно поморщилась.

— Зачем они вам... это? — потрясённо проговорил Лиходеев, разглядываянезамеченные поначалу широкие узорчатые браслеты на тонких женскихзапястьях и тяжёлый металлический обруч на голове.

Высоцкая же заметно растерялась, обнаружив на вытянувшемся ипобледневшем лице десантника почти испуганное удивление, после чегонедоверчиво нахмурилась.

— Вообще, мне сказали, что при правильной настройке это совершеннобезвредно.

— А... да, простите, — алый центурион быстро взял себя в руки. — Я неподумал, там же, наверное, разные степени воздействия есть.

— Что-то не так? — не отстала женщина.

— Ну, — вновь смутился центурион. — Просто это же... мозголомки. Незнаю, как оно правильно называется. Оно может за пять минут вывернутьчеловеку мозг наизнанку, скопировав информацию как с какого-нибудькристалла, только человек потом слюнявым идиотом остаётся, -отозвался бесхитростный русич. — Извините, мне, наверное, не стоиловас так пугать? Кириос доктор, надо думать, всё контролирует.

— Да вы не напугали, пуганая уже, — глубоко вздохнула она. Потомглаза вдруг блеснули азартом, и, вперив внимательный взгляд вкосмодесантника, женщина решительно спросила: — Скажите, центурион, авы хорошо знаете законы?

— В какой-то мере, — растерянно пожал плечами мужчина. — А что выхотели?

— Возможно ли лично встретиться с Её Величеством Императрицей? — дажеподавшись вперёд от возбуждения, спросила Ольга.

— А вам зачем? — совершенно опешил Лиходеев.

— Очень уж жить хочется, — недовольно скривилась она.

А пока расчётливая и хитрая гостья из прошлого пользоваласьзастенчивостью и наивностью бравого космодесантника, за ними,разумеется, следили две пары знакомых глаз.

— Кичи, твоя привязанность к девочке ни к чему хорошему не приведёт,— наблюдая не столько за происходящим в камере, сколько за своимсоседом, проговорил Исикава.

— А почему ты решил, что я к ней привязался? — спокойно и без вызовапоинтересовался Зелёное Перо. Он вообще был очень спокойным и мирнымчеловеком, что было редкостью как среди абсолютов, так и среди ихдетей. Нет, они не всегда были несдержанно-агрессивны, ноопределённая порывистость не покидала их до самой смерти, поройименно к ней и приводя. В большинстве своём они всю жизнь оставалисьдетьми. Кто-то добрыми и отзывчивыми, кто-то жестокими иэгоистичными. Такая вот расплата за могущество; впрочем, некоторыеполагали это ещё одним плюсом их бытия.

Так вот, Кичи Зелёное Перо был ребёнком благородным. Из тех, ктоиграет в рыцарей, зачитывается приключенческими романами и допоследнего верит в добро. Обычно такие дети, вырастая, превращаются вочень несчастных взрослых. А начмед "Северного ветра"нашёл себе место в жизни и без взросления.

— Ты слишком нежно на неё смотришь, — вздохнул ямато. Он переживал засвоего младшего товарища, слишком сильно Кичи напоминал Исикаве егопокойного младшего брата. Потому что в отличие от Зелёного Пера вдобро, чудеса и хороший конец Нобоюки не верил. Девочку устранят, сэтим ничего не поделаешь. А ещё немного, и Кичи попытается еёзащитить, и ни к чему это не приведёт, кроме ещё одного покойника.

— Она смешная, — задумчиво улыбнулся тольтек. — Умная маленькаятрусишка. Боится, но всё равно пытается бороться. Может, именно этоназывается храбрость, а, Нобо? А в моём случае имеет место нехрабрость, а фатализм?

— Это демагогия. Пообещай мне, что ты не полезешь под руку чёрномутрибуну, ладно? Потому что тогда он убьёт и тебя, и будет по законуправ.

— Нобо, когда я заставил тебя посчитать меня идиотом? — Кичи,удивлённо вскинув брови, перевёл взгляд на коллегу. — Я не будусовершать глупости, я уже вышел из того возраста. Но почему нельзянемного поддержать девочку, которой и так пришлось несладко? Она ведьтоже всё понимает, и не рассчитывает на то, что кто-то из нас еёспасёт, но не теряет веры в лучшее.

— А этого ты зачем туда привёл? — вздохнул Исикава.

— Для смеха, — улыбнулся он. — Пусть посмотрит, как на неё реагируютнормальные мужчины, а то всё с недоделками вроде нас общается.Тебе это не кажется забавным?

— Мне это кажется печальным, — ямато поджал губы. — И надеюсь ятолько на то, что эта война подходит к концу, и скоро всё вернётся накруги своя. Или боги решили оставить всё вот так?

— Ты же знаешь, дед до меня редко снисходит, — спокойно пожал плечамиКичи. — Но, насколько я могу судить, им не нравится текущее положениевещей. Оно искусственное, и это не нормально. Но их тоже можнопонять, и они тоже страдают, и хотят увидеть свою родную планету. Тыгде родился? На Серенити? Её ведь не сдавали Альянсу никогда. Атеперь представь, что ты там родился и вырос — а потом пришлиони, и ты вынужден бежать. Хуже того, и Терра тоже в руках тех, ктоне оставляет никого живого. Ты смирился бы? Или боролся до концалюбыми подручными средствами, пусть даже руками других людей?

— Не надо читать мне морали, Кичи, — отмахнулся Нобоюки. — Я неутверждал, что изменить всё нужно прямо сейчас.

— Прости, — повинился Зелёное Перо. Потом вдруг усмехнулся и, кивнувна экран, спросил: — А ты случайно не знаешь? Ну, вот таких случаев,когда простой человек может обратиться к Императрице лично, ипопросить о выполнении его желания?

— Беспримерное личное мужество и подвиг, спасший от уничтоженияобитаемый мир или, в крайнем случае, большой корабль, — раздалсяголос за их спинами. Оба мужчины дёрнулись и обернулись к незаметновошедшему третьему. — Также у аристократов, легатов и трибунов естьправо требовать личной аудиенции Императрицы. Ну, и личный интерес ЕёВеличества, — с мягкой улыбкой закончил Синг сын Шивы. Увидев, чтовнимание обоих руководителей медико-научного центрасконцентрировалось на нём полностью, кивнул на экран. — Бедныймальчик, — заметил он. — Алому центуриону восьмой центурии первойкогорты Лиходееву последнее время крайне не везёт. Ну, чегорасселись, двигайтесь, мне тоже интересно. Там сейчас такое начнётся!— с мальчишеской проказливой улыбкой заявил Наказатель и пододвинулсебе ещё одно кресло, вклиниваясь между ямато и тольтеком, тем самымпрерывая разговор и заставляя обоих сосредоточиться на происходящем вкарцере.

Кичи Зелёное Перо, в отличие от остальных, не боялся Ульвара сынаТора. Норманн был грозен и суров, но обычно очень прямолинеен. Сказалглупость — сразу получи в лоб; примитивно, но зато результатвиден сразу. Чёрный трибун не любил долго ждать, хотя в некоторыхслучаях и делал исключение.

Сильнее начмед опасался сына Шивы. Потому что в отличие от прямого ина взгляд тольтека простого как лом Ульвара, этот Наказатель былхитёр. И Кичи знал, что через сотню лет Синга нужно будет обходитьдальними дорогами. Потому что у того был длинный-предлинный счёт ккаждому смертному, и как в этом счёте сойдутся дебет личных заслуг скредитом доверия хитрого абсолюта, предсказать было невозможно. Равнокак и момент, в который Синг пожелает предъявить этот счёт.

А вот сейчас Синг вёл себя нехарактерно. Нет, не потому что былвзволнован и горел азартом, а потому, что эти эмоции были настоящими,и он их показывал всем желающим.

Но причина такого поведения стала совершенно понятна, когда врасширенную (поскольку больше постояльцев в карцере не было, а самаОльга вела себя примерно, ей прибавили соседнюю камеру, убрав междуними стенку) камеру вошли ещё двое гостей. И если первого из них,Ульвара сына Тора, начлаб и начмед внутренне готовы были увидеть, темболее что сегодня как раз день прибытия, к которому чёрный трибунобещал прийти за результатами, то сопровождавшая его женщиназаставила обоих синхронно потрясти головами и протереть глаза. Потомучто это могло быть только галлюцинацией. Далеко не сразу оба неглупыхмужчины сообразили, что шествующая под руку с грозным чёрным трибуномполная (а, точнее, глубоко беременная) женщина — простоголограмма, слишком уж хорошего она была качества. Впрочем, сложнобыло ждать от Императрицы чего-то другого.

Самому чёрному трибуну второго легиона "Гамаюн" егоспутница тоже не доставляла удовольствия. Нет, против Императрицы,как уже говорилось, он ничего не имел. Он имел что сказать против еёупрямства и самоуправства.

Точнее, это он сейчас имел. А вот полчаса назад, буквально сразупосле выхода из надпространственного прыжка, когда с ним на связьвышла лично Её Величество и начала с категоричного "где этадевочка из прошлого?!", он только открывал и закрывал рот.Потому что вежливые слова в лексиконе сына Тора были, но нашлись несразу, а только когда сошла пена из возмущённой ругани. Которую вслухвысказать в лицо Императрице не мог даже он при всём своёмнаплевательстве и цинизме.

— Ваше Величество, что вы здесь делаете?! — были первые слова,которые чёрный трибун легиона Гамаюн проговорил вслух.

Дело в том, что кацалиоцли, конечно, была полезным приспособлением,но не всемогущим. И вот такая прямая связь могла вестись только впределах одной системы, и то с ограничениями, а для дальней илиспециальной связи использовались совсем другие средства, требовавшиедругих мощностей. То есть, если Императрица вышла на прямую связь сосвоим верным солдатом, значит, находилась она в этой самойпланетарной системе. И, судя по качеству связи, очень недалеко.

— Я тебе ещё отчитываться буду? — иронично хмыкнула Её Величество.

— Ваше Величество, это в настоящее время самый опасный сектор! -раздражённо рявкнул трибун Наказатель, отшвыривая гантель.Двадцатикилограммовый кусок металла с размаху впечатался в стену,оставив на прочном пластике едва заметную вмятину.

У Ульвара сына Тора была небольшая слабость. Точнее, скорее привычка.Он очень не любил всевозможные современные тренажёры, несмотря на всюих эффективность, удобство и простоту. А спорить с ним никто непытался: кому оно надо?

Вот именно за утренней разминкой Императрица своего подданного изастала. Немного поздней, но чёрный трибун с вечера засиделся задокументами (да-да, и этим приходилось заниматься грозному сынуТора!), поэтому поднялся несколько позже, чем это полагалось покорабельному расписанию.

— Я полагала, мои легионы смогут защитить свою Императрицу, — вголосе отчётливо прозвучала насмешка.

— Девчонка! — с бессильным раздражением выдохнул трибун. По егомнению, кое-кого в детстве мало пороли.

И нельзя сказать, что он был так уж далёк от истины. РодителямАриадны было не до воспитания единственной поздней дочери, и хотяобразование все дети Императора получали достойное и одинаковое, новсе они росли немного сами по себе. А когда Императрица, а вслед заней через десяток лет и правящий Император, друг за другом ушли висторию, внезапно оказалось, что именно ей предстоит взвалить на своиплечи тяжелейшую ношу. Но Ариадна справилась, и консорта себе нашла,мало того, что достойного, так ещё и любимого. Вот только характер унеё получился какой-то... детский. Но у каждого свои недостатки.

— Ты на вопрос-то отвечать собираешься? Где эта девочка из прошлого,я хочу на неё посмотреть, — абсолют абсолютов невозмутимопроигнорировала неуместное и, честно говоря, оскорбительноевосклицание.

— Зачем тебе это? — раздражённо процедил чёрный трибун, утирая пот.Он уже понял, что с планами на день можно попрощаться.

— Мне любопытно, — терпеливо пояснила Императрица. — Я вообще вас непонимаю, тут живой человек из прошлой эпохи, родившийся до ПришествияДревних, а всех волнует только то, что с ней могли сделать циаматы!

— При всём моём почтении, — решительно проговорил Ульвар, и в голосеего почтения не было на йоту. — Я не позволю вам с ней общаться, покаисследование не окончено. Потому что программа точно есть, и об этомуже доложил начлаб. И откуда вы вообще про неё знаете?! — поморщилсяон.

— Ладно, уговорил. Тогда найди спекул поприличней, на этотсчёт возражений нет? — бодро переключилась Её Величество. Кажется,именно это и был изначальный план.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — с трудом переступив через себя,смирился Ульвар. Ему действительно было нечего возразить противподобного решения, а спекулов на борту "Северного ветра"было в количестве. Нечего возразить логичного, а эмоции иличное мнение для Императрицы аргументом не были. Не тогда, когда онаувлечена собственной идеей.

И вот теперь Ульвар сын Тора с крайне благообразным видом (он тожеумел изображать нужное настроение) сопровождал Её ИмператорскоеВеличество. Величество сегодня предпочла римский стиль в одежде, чтона восьмом месяце беременности было вполне оправдано. Изадрапированная в складки кремового шёлка, с уложенными в высокуюпричёску блестящими чёрными локонами, она на фоне холодныхбесстрастных стен внутренних помещений корабля смотрелась оченьнеуместно и особенно трогательно. Особенно рядом с огромным чёрнымтрибуном легиона Гамаюн, которого она держала под руку, и которомумакушкой едва доставала до подмышки.

При появлении в комнате карцера двух новых лиц пришелица из прошлого,чудом нашедшая общий язык с наконец-то поборовшим своё смущение алымцентурионом, настороженно вскинулась. И, уткнувшись взглядом вмонументальную фигуру чёрного трибуна, судорожно вжалась в дальнийугол кровати, пытаясь спрятаться за стиснутой в руках подушкой.Спутницу трибуна она просто не заметила.

А вот центурион Лиходеев при появлении пары, поперхнувшись воздухом,рывком вскочил, скрестив кулаки перед грудью в уставном приветствии.Слова, правда, застряли в горле космодесантника. В отличие от гостьииз прошлого, свою Императрицу он узнал сразу, и его на этом фоне несмутило даже присутствие страшного чёрного трибуна. Для простоговоина, каковым был алый центурион, шанс увидеть Императрицу, пусть ив виде голограммы, был подлинным счастьем.

Офицеры в легионах были двух типов: штабные и боевые. Нельзя сказать,что вторые были храбрее первых, или первые — умнее вторых. Онипросто были разными.

Первые, выходцы из аристократических родов Империи, с раннего детстваготовились к офицерской службе, изучали тактику и стратегию, училиськомандовать и планировать операции. Но при этом они былиаристократами, и для них Императрица была хоть и первой послебогов, но была человеком.

А вот для боевых офицеров, прошедших свой путь с простых рядовых иполучивших звание за личную доблесть и боевую смекалку, к числукоторых принадлежал Лиходеев, она была даже дальше, чем боги. Что-тозапредельное, невозможное и почти не существующее в реальности. Занеё, не видя её ни разу в жизни, добровольно отдавали жизни. Это былсимвол человечества, символ борьбы и надежды на то, что война раноили поздно закончится. В данный конкретный момент Олег Лиходеевчувствовал себя едва ли не самым счастливым человеком во всейгалактике, и был готов геройски погибнуть прямо сейчас. За одинтолько тёплый и удивительно ласковый взгляд глубоких карих глаз.

-Алый центурион Лиходеев, а что выздесь делаете? — рыкнул, напоминая о своём существовании, Ульвар сынТора. Сжавшуюся в углу женщину он удостоил только мимолётным взглядоми брезгливой гримасой. Он понимал и осознавал, что оказывает гнетущеевпечатление на людей, даже поддерживал такое положение вещей. Егодействительно боялись, но... нельзя же настолькоподдаватьсясобственным страхам! Эта девчонка из прошлого боялась так, что страхеё ощущался на физическом уровне, и от этого ощущения было противно.Как будто не человек перед ним, а какая-то мерзкая слизистаянедоразумная инопланетная субстанция. И очень хотелось спалить еёЁрмунганду под хвост, чтобы не отравляла мир своимсуществованием.

-Я... пришёл узнать, как самочувствие найденной моими людьми женщины,— отходя от потрясения, ответил Олег.

-Чтоб я тебя здесь... — угрожающе начал чёрный трибун. Но его оборвалаИмператрица, похлопав тонкой ладонью по плечу.

-Не кричи на мальчика, — ласково улыбнувшись алому центуриону,проговорила Её Величество. — Вполне достойное и благородноестремление. Но сейчас кириос алый центурион нас оставит, правда?

-Так точно, Ваше Величество! — просиял Лиходеев, с пылом изображаяуставное приветствие.

Дальнейшиесобытия произошли настолько быстро, что среагировать успели далеко невсе.

Гостьяиз прошлого при словах алого центуриона переменилась. Исчеззаполняющий всё её существо страх, исчезли мысли и сомнения.Изменились движения, превратив обычную в сущности женщину встремительный точный механизм, подчинённый одной задаче: убить ту,кого назвали кодовым словом. И скорость её движений, сила инеожиданность броска могли действительно сделать цель достижимой.Потому что Императрица хоть и заметила движение гостьи из прошлого,но не сумела правильно и быстро на них отреагировать: её этому неучили.

Наблюдавшийза событиями со стороны сын Шивы, видевший происходящее, тольконервно вцепился в подлокотники кресла.

Авот сын Тора оказался гораздо быстрее, чем этого можно было ожидатьот человека его комплекции даже при учёте его полубожественногопроисхождения. Короткое движение, и Ульвар прикрыл собой Императрицу,напрочь забыв о том, что рядом с ним простая проекция. Не сумевшаятак быстро изменить траекторию прыжка, женщина из прошлого врезаласьплечом в плечо чёрного трибуна. И, к удивлению последнего, сила ударабыла такова, что огромный норманн пошатнулся и отступил на полшага,сохраняя равновесие. Плечо пронзила боль.

Нато, чтобы скрутить женщину, ушла ещё пара секунд. И это было непросто много, это было оченьмного. Но когда сын Тора перехватил горло женщины с намерениемпридушить проблему, его прервал голос опомнившейся Императрицы:

— Ульвар, не убивай, это приказ!

— Какого... — начал возмущаться чёрный трибун.

-Надо разобраться, как с ней такоесделали, и когда ты смиришь свою ярость, ты поймёшь, что я права, -голос женщины звучал строго,спокойно и рассудительно, иэто отрезвило трибунаНаказателя. Жёсткозаломив гостье из прошлого руки за спину, уткнув лицом в нары иприжав коленом её бёдра, он проговорил в потолок.

— Ну, вы её отключите, или мне всё-таки свернуть ей шею?

Наблюдатели опомнились, и заключённая потеряла сознание.

— Ульвар, её надо переправить на Терру, — продолжила всё тем жеспокойным тоном Императрица. — Здесь недостаточно оборудования испециалистов, чтобы со всем этим разобраться, и ты это прекраснознаешь. Доставь её на "Золотую стрелу", немедленно,вместе со всей информацией, которую успели накопать Исикава и ЗелёноеПеро.

— Я бы предпочёл не оставлять её на одном корабле с вами, — проворчалсын Тора, не пытаясь спорить. Хоть ему это всё и не нравилось, но онпонимал правоту Её Величества.

— А с чего ты взял, что я на флагмане? — иронично улыбнуласьИмператрица.

— Хоть что-то полезное в голове отложилось, — буркнул Ульвар. -Хорошо. Привезу.

— И, да, ещё момент, — посерьёзнела она. — Вы бы девчонку хоть оделипо-человечески, а? Я бы в таком виде и без программ на людейбросаться начала, — заявила Ариадна и отключилась. Сын Тора ироничнохмыкнул и подобрал оставшийся лежать на полу диск спекула.

— Алый центурион Лиходеев, пошёл вон, и больше не попадайся мне наглаза, — рявкнул он. Тот, только-только осознавший произошедшее, и тоне до конца, молча отдал честь и, развернувшись через левое плечо,вышел.

— Вот и выяснили программу и ключевое слово, — вздохнул Исикава,обессиленно откидываясь на спинку кресла.

-Да, — поддержал его Кичи, задумчиво созерцая лежащую на койке безсознания женщину. Он пытался понять, как обычный человек вдруг началдвигаться на скорости абсолютов. Потому что до сих пор она проявлялатрадиционные реакции, и тут вдруг такое.

— Только кажется мне, как-то это всё... банально. Может быть, естьчто-то ещё?

— Может быть, — кивнул Зелёное Перо. — А, может быть, они простодолгое время разбирались и экспериментировали, а потом выжали всё,что могли. Потому и оставили. Жалко, что её увезут, но Её Величестводействительно права. Ни оборудования, ни мозгов у нас на такое уже нехватит, — усмехнулся он.

— Ладно, — подал голос сын Шивы, поднимаясь с места. — Все всёслышали, все всё поняли, развлечение окончено, — усмехнулся он тойсамой змеиной улыбкой, которая так вымораживала Кичи.

В малый истребитель Ульвар сын Тора грузился в задумчивости. Поначалуопасный объект он хотел перевозить в зафиксированном и, лучше всего,анабиотическом состоянии, но организовать монтаж нужного дляподобного оборудования оказалось слишком трудно, да инецелесообразно. А от медикаментозного вмешательства решилиотказаться; и так было не совсем понятно, как скажутся на вроде бысовершенно человеческом теле произошедшие события. Поверхностныеанализы не выявили никаких серьёзных изменений, но в связи споследними событиями начальник медицинской службы не очень-то имдоверял, а вместе с ним не доверял и сам чёрный трибун.

Спокойствие Кичи Зелёного Пера при общении с трибуном Наказателемпривело к закономерному итогу: Ульвар сын Тора уважал начмеда иприслушивался к его мнению. Поэтому такое объяснение он скрепя сердцепринял, и даже не стал настаивать. В конце концов, до встречи сИмператрицей эта женщина вела себя относительно адекватно, и вряд литеперь начнёт бросаться на чёрного трибуна второго легиона. Если женачнёт... она и так немногое могла ему противопоставить, тем болеебез оружия, а норманн к тому же по старой привычке корабль не покидалбез брони.

Погрузку он контролировал уже при полном параде, в титанидовой бронеи с оружием. Тяжёлое вооружение мужчина не жаловал, поэтому у бедрабыл закреплён ручной энергон, а за спиной — точная идальнобойная плазменная винтовка.

У этого истребителя не было личного имени; в армии кораблям такогокласса доставались лишь порядковые номера по имени крейсера или иногокорабля приписки. Все подобные аппараты на борту "Северноговетра" носили название "Северный". Сыну Торадостался аппарат под названием "Северный-19".

Прислушавшись к рекомендации Императрицы, вспомогательные работникидействительно переодели объект транспортировки. И женщина,принесённая на руках лично Зелёным Пером, была одета в свободныйтёмно-серый комбинезон техника, висевший на ней как на вешалке,ничуть не лучше прежней стандартной медблочной робе. Что поделать,одежды нужного размера на корабле не было, а "универсалки"пока были доступны только богатым гражданским. Ноги женщины былибосы.

Ульвар радовался при виде этой картины только двум вещам: тому, что вданный момент гостья из прошлого спит, и поэтому не вызывает такогораздражения своим животным страхом, и тому, что уже очень скоро онсдаст её с рук на руки экипажу "Золотой стрелы", инавсегда забудет о её существовании. И опасность этого объектаэкспериментов циаматов для Императрицы будет не его головной болью.

Трибун Наказатель был в курсе процесса исследований. Просмотрел он -без особого интереса — и записи последних воспоминаний женщины,которые не несли ровным счётом никакой полезной информации. Ему былоинтересно, где и как её нашли, а не где и почему она свихнулась отстраха и жажды, но всего этого пребывающий в помутнённом состояниирассудок не зафиксировал.

Тот факт, что Исикава не сумел расшифровать программу, заложенную вскальдскую находку, чёрного трибуна раздражал, но не более того.Нельзя требовать от людей слишком многого, здесь действительно должныразбираться люди из исследовательских институтов Терры, а не штатныйначлаб боевого корабля. Под началом которого, к слову, имелось всегодвое лаборантов, и спектр возможностей которого был крайне узок.

А программа, судя по всему, была сложной. Один тот факт, что уполубога после столкновения до сих пор ныло ушибленное плечо, а уженщины кроме небольшой гематомы в месте удара не нашлось никакихповреждений, заставлял всерьёз интересоваться технологией.

"Северный-19" запросил разрешение на отстыковку, получилего в считанные секунды и покинул крошечный по меркам крейсера ангар.Маленькая шустрая машинка имела на борту неплохое вооружение ближнегобоя, могла нести до десяти тяжёлых торпед, обладала хорошимбронированием. Платой за всё это была теснота, окончательноопределившая невозможность монтажа дополнительного оборудования ввиде анабиозной камеры, о которой мечтал абсолют. Два кресла рядом -пилота и стрелка, позади них небольшая камера совмещённого с санузломшлюза, и, собственно, всё.

Лететь предстояло почти час. Система близкой по классу к Солнцузвезды, Солярины, была обширной. Вокруг небольшой звёздочки вращалосьаж пятнадцать планет, половина которых по размеру не превышалиМеркурия. Это была одна из давних колоний, почти пятьдесят лет назадотбитая у Альянса. Сейчас начинать заселение трёх планет с подходящимтемпературным режимом не спешили, зато построили сразу десятоквоенных базы: одна, самая крупная, на дальней планете, Солярине-15, аостальные — в виде автономных космических станций. Это былудобный перевалочный пункт и, кроме того, Солярина располагалась напути наиболее вероятного удара со стороны Альянса.

Именно к Солярине-15 шёл сейчас второй легион, от которого отделилсяСеверный-19. А вот "Золотая стрела", флагман первоголегиона, ожидал на другом конце системы, возле одной из внепланетныхбаз, и выходить навстречу не собирался. Да оно и понятно, не гонятьже крейсер туда-сюда.

Глава4. Падение.

Я стою одна над обрывом

и смотрю в холодную бездну,

я уже вижу острые камни на дне.

Надо мною сгущаются тени:

исполинские чёрные грифы,

те, что зорко следят за движением

тёмных планет.

Flёur, "Исполинскиечёрные грифы"

Просыпаться было больно. Чисто физически больно. От неудобной сидячейпозы (как я вообще могла заснуть в таком положении?) ныла шея испина; кроме того, болели руки от плеч до запястий, ныла груднаяклетка и бёдра чуть выше колен. Ещё меня мутило, а голова напоминалабольшой чугунный котёл.

Не до конца ещё проснувшись, я осторожно откинулась на спинку своегосидения, не спеша открывать глаза. Ибо ничего хорошего увидеть неожидала, так зачем спешить с неприятными открытиями? Вместо этого яподняла правую руку, чтобы размять шею, но, зашипев от боли, урониларуку обратно. Плечо прострелило так, как будто оно было сломано.

Левая рука слушалась лучше. Плечо хоть и ныло, как прочие суставырук, но эта боль напоминала скорее ощущения в мышцах после чрезмерноинтенсивной растяжки. И только со стоном наслаждения разминая шею, яоткрыла глаза. И замерла.

Передо мной был космос. Бескрайний, бездонный, наполненный такимколичеством звёзд, какое никогда не увидишь с Земли через всюзасветку и толщу атмосферы.

Я раньше понимала, что нахожусь на космическом корабле, то естьлетящей от звезды к звезде большой железной дуре, но только умом.Слишком большой это был корабль, слишком неотличимыми от обычныхземных были условия на нём, слишком мало я там видела. Да и заложидания с фонтаном, конечно, сделал своё чёрное дело.

А вот теперь эта картина зачаровала, парализовала и затянула в своёпотрясающее воображение великолепие. И заставила недоверчивоподумать: "Так это правда? Всё наяву, и всё действительно сомной?"

Далеко не сразу в моё очарованное сознание начали забредать здравыемысли. Например, о том, что всё это может быть просто красивойкартинкой. Или о том, что раньше мне таких картинок не показывали, ираз начали, значит, в мире что-то изменилось.

Поэтому я постаралась отвлечься от великолепного зрелища иоглядеться, и увиденное меня шокировало куда сильнее, чем видоткрытого космоса. Особенно когда я рассмотрела сидящего в соседнемкресле человека. С моим везением это, пожалуй, мог быть только он,мой персональный ночной кошмар.

Мы с чёрным трибуном (так, кажется, называли этого маньяка-убийцу моиблагородные тюремщики?) находились в очень маленькой тесной каморке.Выгнутую поверхность передней стены полностью заполнял космос,наклонная плоскость перед ней пестрела какими-то лампочками инепонятными значками. Позади двух кресел, в которых сидели мы, нарасстоянии меньше метра имелась прямая стена с большой железнойплитой, заменявшей дверь. Чем-то похоже на шлюз между отсеками вподводной лодке, только без вентиля и с окошком в верхней части.

А белобрысый шкаф с нашей последней встречи, кажется, ещё прибавил вобъёме, и при виде него я ощутила острую нехватку воздуха. Казалось,что он сейчас ещё раздуется, и раздавит меня в маленькую неаккуратнуюлепёшку. Сквозь паутину страха пробралась мысль, что с размерамимужчины всё нормально, а дополнительного объёма ему придалсвоеобразный "наряд", напоминавший скафандр из какого-тофантастического фильма о будущем или не менее фантастическую броню.Сегментную, красивую такую, с рельефно прорисованными мышцами. На мнеже ничего подобного не было (я бы удивилась, если бы было), толькороба сменилась на какой-то серый комбинезон с кучей карманов.

По счастью, в мою сторону мужик не смотрел, и вообще, кажется,дремал; глаза были закрыты. Так что я, несмотря на его присутствие,могла думать. И думы мои были неприятными: я совершенно не помнила,как здесь оказалась, и почему сделала это в такой компании.

Последним, что я помнила, был странный гость. Настолько странный, чтоменя посетило недостойное желание настучать предателю Кичи по голове.Потому что в первый момент этот двухметровый детина в алой форменапугал меня до колик. Правда, я сумела быстро справиться с собой: вотличие от норманна, он не смотрел зверем и, кажется, не собиралсяесть меня на ужин, обед или завтрак. А когда до меня дошло, что онсмущается, мне поплохело.

Боевой офицер. Мужик двухметрового роста с развитой мускулатурой ишироченными плечами. Да, что уж там, очень симпатичный мужчина соткрытым лицом с правильными чертами, взъерошенными светло-русымиволосами, чистыми зелёными глазами и сногсшибательно искреннейрадостной улыбкой.

Так вот, этот субъект в ладно сидящей на тренированном теле форместеснялся как подросток на первом свидании. Он натуральнокраснел, бледнел, не знал куда деть руки и едва не заикался. Да ещё исмотрел на меня с детским восторгом и почти обожанием, как накакую-нибудь девочку с обложки.

А Кичи, скотина, стоял рядом и явно насмехался и надо мной, и надгостем. То есть, для него подобная реакция была ожидаема ипредсказуема. Может, именно ради неё он мне этого типа и привёл?Может, этот застенчивый центурион местному главврачу какую-то большуюгадость сделал, и тот таким образом изощрённо мстил? Как вообще можетгероический (сомневаюсь, что у них тут другие встречаются) офицердесанта быть таким застенчивым? Обычно на таких женщины пачкамивешаются! Да и то, какое женское сердце устоит против настоящегогероя, да ещё с такими внешними данными?

А потом я вспомнила местное соотношение мужчин и женщин, прикинулавозраст ухода мальчиков в военные училища, вспомнила слова протрепетное отношение к женскому полу, и мне поплохелоокончательно. То есть, мне вот это и хотели показать? Что вот такк женщинам у них относятся вообще все мужики без божественной крови?Матерь божья!

Впрочем, со своими эмоциями Олег (как, оказывается, приятно встретитьсвоего земляка; знакомое имя буквально грело душу) справился довольнобыстро, и хоть и поглядывал на меня с восхищённым трепетом, ноговорил нормально.

И всё-таки, разочарование от нерешённого вопроса о разговоре сИмператрицей (космодесантник просто не знал, есть такие законы илинет), было всё-таки не последним, что удалось вспомнить.

В комнату зашёл сидящий сейчас со мной рядом викинг. Кажется, с нимбыл кто-то ещё, но мне хватило одного леденяще-брезгливого взгляда,чтобы весь мир сузился до движений одного-единственного человека,которые я ловила с отчаянным вниманием. Только бы не подошёл, толькобы не трогал, только бы не...

А вот дальше уже пришла темнота.

Да ладно, я что, всё-таки это сделала?! Упала в обморок от страха?

Но это не снимало главного вопроса: куда мы сейчас летим. Своимпоступком я запятнала честь великого и ужасного чёрного трибуна, и ондолжен меня как-нибудь ужасно ритуально убить? Или... не убить, асделать что-нибудь ещё более неприятное?

И почему нельзя было сразу на месте, почему надо было куда-то тащить?Нет, точно какой-то ритуал. Сейчас подвезут поближе к вот этойзвезде, сильно выделяющейся на фоне остальных размерами (кажется, онапросто очень близко), выкинут в открытый космос и придадут ускорения.Потому что подобный поступок может быть смыт только огнём.

— Прекрати бояться, меня это раздражает, — в тишине маленькоголетательного аппарата низкий голос "двустворчатого сантресолями" прозвучал набатом. Я шарахнулась в сторону,пытаясь стать как можно меньше и расположиться в пространстве какможно дальше от жуткого полубога. У меня даже почти получилосьпросочиться сквозь подлокотники кресла и пристяжные ремни. Ну,ничего, ещё немного тренировок в этой компании, и я сквозь стенуубегу в открытый вакуум, не нарушив целостности обшивки.

Мне только интересно, на какую реакцию он рассчитывал, говоря это?Неужели всерьёз думал, что рявкнет на меня в приказном тоне, и ядействительно сумею перестать его бояться?

Получив результат, обратный собственный чаяниям, чёрный трибун бросилна меня ледяной взгляд, исполненный брезгливости. И я поняла, что вобмороке, наверное, не так уж плохо. И если один раз получилось стольоригинальным образом избежать общества этого до судорог пугающегоменя человека, то, может, получится и во второй? Секунды шли, викингмолчал, а спасительная темнота забвения не спешила принимать меня всвои объятья.

Вообще, мой страх перед этим человеком сложно было назватьрациональным. В первый раз, когда он держал меня за руку и угрожал,паника была оправдана; но сейчас-то полубог сидел смирно. Даже еслион вёз меня на казнь, то хоть не глумится всячески над беззащитнымтелом. Не из благородства; ему, судя по физиономии, было противнопросто находиться рядом со мной, не то что дотрагиваться.

Наверное, можно было себя поздравить: теперь я знала, что такоефобия. А раньше ещё хихикала над подругой, до истерики боящейся змейи червяков. Хотя у меня и были некоторые реальные основания длястрахов; дождевые черви даже гипотетически особого вреда здоровьюпричинить не могут. А вот господин чёрный трибун... точнее, как у нихтут принято, кириос...

— Из-з-звините, — тихо проблеяла я, поставив себе задачу хотя быпопытаться перебороть страх. Надолго моего противоборства не хватит;но пока он сидит, занятый управлением, можно немножко утешить себясамообманом. — Я н-не могу, это с-спонтанная реакция.

Мужчина кинул на меня косой непонятный взгляд, и я решила, что наэтом можно первую попытку сопротивления собственной фобии считатьуспешно реализованной. Потому что язык под этим взглядом от ужасапримёрз к нёбу.

Очень хотелось выяснить, что произошло, и куда мы летим, но я пока неготова была услышать из уст викинга ответ. Тем более, некстативспомнилась наша с ним первая встреча. Всё произошедшее отложилось уменя в голове с контрастной ясностью до последнего слова; и рада бызабыть, но, кажется, эти воспоминания будут меня мучить до самойсмерти. Так вот, я сейчас вспомнила, что моим тюремщикам наисследования выдавали всего три дня. Видимо, они уже прошли, итеперь...

На этом мысль останавливалась. Ничего эти три дня для меня не меняли,и пункт назначения не определяли. Но мысль о казни почему-тоотступила.

Тем более, ставшая за это время пугающе близкой звезда оставаласьсправа, занимая едва ли не треть экрана. Но, странно, своимприсутствием не слепила и звёзды не засвечивала. Наверное, помогаликакие-то мудрёные фильтры. Да и то сказать, вряд ли передо мнойдействительно окно в реальный мир, небось просто стена, а наней красивая картинка в реальном времени.

Мы подозрительно быстро летели. Звезда проплывала мимо неторопливо ивеличественно, как гора в окне автомобиля на автобане. Плохо, что пофизике у меня всегда был натянутый за старание трояк, а то моёудивление могло бы быть более аргументированным. А так просто было непо себе от осознания масштабов. Но это нормально, мне и в самолёте отцифры "900 км/ч" было не по себе, и скорость казаласьзапредельно-чудовищной. А тут, надо думать, побыстрее.

Так что смотреть я всё-таки старалась не на солнце, а на звёзды. Онивыглядели бесконечно далёкими и безразличными, то есть -привычными и понятными. И этим радовали.

Хотя счастье моё продолжалось недолго. Потому что некоторые звёздывдруг пришли в движение, и стремительно прыгнули навстречу,увеличиваясь в размерах. Я от неожиданности подпрыгнула прямо вкресле, а сидящий рядом мужчина рявкнул что-то на родном языке. И явсеми фибрами своей лингвистически подкованной души поняла: это былоругательство. Очень грязное и очень грубое ругательство. А потомпрямо перед нами из ниоткуда возникло что-то огромное и непонятное, имы свечкой взмыли вверх, и я даже примерно догадалась о причинахвнезапной ругани сына Тора.

Мы лавировали среди космических кораблей, которых несколько мгновенийназад здесь не было. Они выскакивали прямо перед нами, вокруг нас,маленькие и большие, совершенно разные. А потом нас тряхнуло так, чтоу меня лязгнули зубы.

Мужчина ещё что-то коротко рявкнул, уже, по-моему, более осмысленноеи содержательное, и скомандовал мне:

— Держись!

За что он предлагает мне держаться, я так и не поняла, но на всякийслучай вцепилась в сиденье кресла; подлокотники были, на мой взгляд,хлипковаты. Нас ещё раз отчаянно тряхнуло, а потом нахлынула тьма, иперегрузкой меня вжало в кресло.

Ощущения были ужасные. В глазах предобморочно потемнело, щёки стекли,кажется, до плеч. А кожа и мышцы, расползаясь однородной лужей,пытались сползти с костей.

К счастью, долго перегрузка не продлилась, сменившись на ломоту вовсём теле (в дополнение к ещё не прошедшим болевым ощущениям) иголовокружение от резко прилившей к голове крови. Но радоваться я неспешила: темнота с экранов никуда не делась. Впрочем, когда делась,поводов для радости осталось ещё меньше.

Во весь обзорный экран распахнулось зелёное море с вкраплением белых,серых и синих пятен, подробно разглядеть которые не получалось: ужочень сильно нас начало трясти. Половина огоньков на управляющейповерхности потухла ещё с наступлением темноты, а оставшиеся теперьтревожно мигали. Стиснув зубы (чтобы ничего себе не прикусить) и руки(чтобы, несмотря на ремни, не вытряхнуло из кресла), я отрешённовглядывалась в трясущееся зелёное пятно.

А потом я, наконец, осознала, что мы падаем. Очень быстро инеуправляемо падаем на какую-то планету, а зелёное море впереди -это лес, с которым нам скоро предстоит познакомиться поближе.

Полубог рядом тихо матерился и, кажется, пытался вывести наш корабликиз крутого пике.

Какой, однако, талант пропадает. Он, стало быть, не только убивать,но и летать умеет? Потому что движения чёрного трибуна не былисудорожной попыткой уцепиться за воздух, он явно знал, куда тыкать,чтобы получить нужный результат. Результата, правда, не получал, и оттого матерился.

Я же в сложившейся ситуации могла оказать только одну помощь: немешать своими глупыми вопросами и не лезть под руку. Мне почему-то небыло страшно; наверное, ещё один страх, сверх уже имеющейся в наличииульварофобии, психика просто не потянула. Когда моё тело поверхкомбинезона окутал ещё один, серебристо-серый и тонкий, будтосделанный из какой-то фольги, а голову прикрыл прозрачный аквариум, ядаже не удивилась. Только отстранённо подумала, что запекать менябудут не на открытом огне, а в фольге.

В следующее мгновение мне стало совсем не до мыслей, потому чтопроизошла встреча с лесом. Трясти перестало, зато начало нещадношвырять из стороны в сторону. Не знаю, как пытался бороться со всемэтим викинг; я просто зажмурилась и отдалась на волю судьбы. Когдасовсем никак не можешь повлиять на ситуацию, удобно быть фаталистом.

За болтанкой последовал особенно сильный удар в дно, потом короткаяперегрузка, мгновение невесомости, ещё один удар уже сбоку, сильнаявибрация... и тишина. Оглушительная, неподвижная и страшная. Финиш? Имы живы?

Я поспешила открыть глаза и оглядеться. Огоньки на панели потухли,лишь какой-то символ грустно мигал синим цветом едва ли непосередине. Экран тоже умер, и теперь "радовал глаз"матовой белой поверхностью, отражающей яркий белый свет фонаря,вмонтированного в плечо чёрного трибуна. После тряски и болтанки я несразу сообразила, что пол расположен не горизонтально, а под хорошимуглом, градусов в сорок.

Мужчина молча выпутался из ремней и, насколько я могла видеть,прилаживал в незаметные постороннему глазу крепления какое-товооружение и снаряжение, извлекаемое из незаметных на первый взглядтайников. Потом обернулся ко мне, слепя глаза прожектором, и парусекунд, по ощущениям растянувшихся в вечность, стоял неподвижно,видимо, решая, что со мной делать. "Пристрелит — непристрелит, пристрелит — не пристрелит?" — гадала я,заслоняясь от яркого света. Я уже почти приготовилась к смерти, когдаон отстегнул меня и, прихватив за локоть, поволок к той самой двери,замеченной ранее.

Меня тоже решили спасти? Внезапно.

Насчёт того, что нам придётся именно спасаться, я почти несомневалась. Думаю, если бы это была планета "своих", мыбы просто вызвали помощь и спокойно дождались её или в корабле, илинеподалёку; с местными технологиями ждать пришлось бы очень недолго.

Нет, Ульвар сын Тора явно собирался в дальнюю дорогу, забирая скорабля всё, что не было прикручено, приклеено и приварено к полу, ипри этом могло принести пользу. И когда мы вывалились на поверхностьнезнакомой планеты, я в этом окончательно убедилась. Он отработаннымжестом вытащил откуда-то из недр брони на бедре какую-то хреновинуагрессивно-футуристического вида почти с мою руку длиной; похоже,оружие. Что-то в нём проверив и нажав, перехватил поудобнее, махнулмне рукой следовать за ним и куда-то пошёл.

— Шлем можешь снять, атмосфера пригодна для дыхания, а в случаебактериологической или химической опасности он опять автоматическивстанет на своё место, — через плечо проговорил мне мужчина. — Там нагруди две кнопки, нажми белую, — благородно пояснил, не дожидаясьвопросов с моей стороны и всё так же не оборачиваясь.

После нажатия на кнопку (их действительно было две, белая и красная)аквариум с моей головы стёк куда-то назад, и я сумела вдохнутьвлажные запахи тропического леса. Сомнительное, скажем прямо,удовольствие; воняло прелой листвой, гнилью, чем-то удушающе сладкими ещё почему-то геранью.

Воздух вообще был ужасный. Тяжёлый, влажный, жаркий, он никак нехотел проходить в лёгкие. Хорошо хоть мужчина впереди шёл осторожно,почти крадучись; я могла за его шагом не бежать, а просто быстроидти. Внутренне удивляясь, как такой большой человек в такой объёмнойодежде может двигаться совершенно бесшумно.

Одежда, кстати, была второй, и гораздо более серьёзной проблемой.Ощущения в целом были такие, будто меня целиком засунули в большойплотный полиэтиленовый пакет на пластмассовых подмётках. Судя повсему, этот аварийный скафандр был рассчитан на человека, нормальноодетого, и поверх этой самой нормальной одежды он вполне могсидеть комфортно. Комбинезон — пол беды, гораздо сильнее напрягалоотсутствие обуви. Быстро вспотевшие ноги хлюпали и скользили в этихсапогах, обещая скорое появление мозолей. Была бы альтернатива, я быих, конечно, сняла. Но ходить босиком я в принципе не очень люблю, апо лесу это ещё и небезопасно, и на веточку какую-нибудь наколоться -приятного мало. И это я про среднерусский лес в окрестностях родногогорода, где гарантированно ничего не водится. А здесь же...

Здесь мы — кто по щиколотку, а кое-кто и почти по колено, -хлюпали в какой-то бурой полужидкой гаже, и мне даже думать нехотелось, что именно в этом перегное может жить, начиная с ядовитыхзмей и заканчивая не менее ядовитыми растениями, насекомыми ибактериями. Насколько я помнила, джунгли и на Земле всегда кишелиподобной гадостью, а что за гадость может водиться на другой планете— лучше не знать.

Поэтому я, стиснув зубы, тащилась за чёрным трибуном, прущим подобноносорогу. Чёрному. В голове роились вопросы: куда мы идём, зачем мытуда идём, что нас там ждёт, какая это планета. Но задавать их вслухя не спешила. Во-первых, не хотелось лишний раз привлекать вниманиеэтого маньяка, который со спины, на фоне леса, с расстояния полутораметров казался не таким уж страшным. А, во-вторых, мне и на простойшаг с трудом хватало дыхания.

Даже примерно не могу сказать, сколько времени мы топали в этомсумрачном подлеске среди буйства инопланетной жизни. Ноги почтинестерпимо болели: мозоль я, кажется, натёрла, и явно не одну. И этоне считая того, что меня уже почти трясло от усталости, опятьразнылось плечо (ударилась я где-то, что ли?), а ещё от духоты началаболеть голова. Если поначалу я ещё пыталась дышать правильно -вдох через нос, выдох через рот, и всё это на ровный счёт, — товскоре окончательно сбилась, и пыхтела как паровоз.

Через какое-то время я начала спотыкаться, потом падать. Но абсолютпродолжал идти, ни разу не оглянувшись. Лучше бы он меня в самом делепристрелил, чтобы не мучилась. Или он так свою совесть пыталсяприструнить? Мол, честно спасал, сама померла по дороге. Да ну,глупости; вряд ли его совесть всерьёз обеспокоится по такомунезначительному поводу, как единственный выстрел в голову однойбесполезной неудачницы.

Боль, усталость, полное непонимание цели нашего марш-броска,брезгливый игнор со стороны единственного разумного существа в этомнаполненным жуткими звуками лесу, — всё это не добавляло нинастроения, ни оптимизма.

А потом я обо что-то в очередной раз запнулась и опять полетела лицомвперёд в вонючую субстанцию, покрывающую землю. Мало того, что отбилаколенки; так ещё локоть ушибла и, кажется, ободрала внутрикомбинезона об этот самый комбинезон, пытаясь затормозить падение.Плечо от такого движения прострелило болью, а в довершение всего этипопытки оказались бесполезными, и падения моего не задержали, и ялицом впечаталась прямо в склизкую, мерзкую, вонючую, противную...

Отфыркиваясь, отплёвываясь и с трудом сдерживая рвотные позывы, ясела, пытаясь о более-менее чистое плечо вытереть лицо. Хорошо, этагадость хотя бы глаза не щипала! Процесс чистки осложнялся тем, что клицу субстанция липла гораздо лучше, чем к гладкой серебрянкекомбинезона.

Я пыталась уговорить себя, что это грязевая маска, и это полезно длякожи. Но оптимизм сдался и покинул меня ещё на полпути к этому месту,где-то рядом с терпением и надеждой на лучшее. Последнее время ядержалась вообще не понятно, на чём; не то на гордости, не то наглупости, не то на упрямстве, а может вообще на голой инерции.

Сейчас я сидела в грязи, и мне было плевать вообще на всё. Я готовабыла умереть прямо тут, став кормом для какой-нибудь живущей в лесутвари, но точно знала, что сил подняться, а тем более — идтивперёд у меня больше нет. К моему удивлению (если бы я всё ещё моглаудивляться), чёрный трибун не ушагал вперёд, забыв о моёмсуществовании. Нет, он подошёл ко мне и легко, как котёнка, безмалейшего усилия поднял за шкирку защитного комбинезона.

— Ну, что ещё? — раздражённо процедил он. И это стало последнейкаплей.

Я разревелась. Как-то вдруг — и сразу потоком, по-детскиотчаянно, в голос. Сын Тора разжал ладонь — то ли отнеожиданности, то ли от отвращения, — и я упала обратно, ноостановить истерику было уже не в моих силах.

Обеими руками цепляясь за придушивший меня воротник, я рыдала,истерически всхлипывая, сразу обо всём. Слишком долго терпела,слишком долго уговаривала себя, слишком долго пыталась сдерживаться,верить в лучшее, смотреть в будущее с надеждой. До сих пор меняподкупало и поддерживало тёплое отношение гордого и терпеливогоиндейца Кичи и добродушное ворчание японца Нобоюки, и мне оченьхотелось верить, что так будет дальше, что всё чудесным образомразрешится к лучшему.

Теперь я наконец выплёскивала одинокий страх темноты и безумиезамкнутого пространства, страх перед огромным и совершеннобезразличным человеком, способным походя свернуть шею и даже непоморщиться. Безразмерную, чёрную и отчаянную тоску по тому, чего уженикогда не будет. По людям, которым я нужна — как друг, какпрофессионал, просто как попутчик или хотя бы соседка, у которойможно попросить ложку соли. По любимым городам, по лошадиному галопу,по простым и понятным людям — не идеальным, а настоящим, сразными характерами и разными чувствами. По всей своей жизни, чьей-тонелепой прихотью превращённой в осколки бесконечно далёкого прошлого.По своему будущему, недолгому и раскрашенному в тёмные тона дикихинопланетных джунглей.

Я рыдала, оплакивая ломающую всё тело боль, свои несчастные в кровьсбитые ноги, отбитые колени, саднящий локоть, сжимающий голову совсех сторон невидимый тяжёлый обруч мигрени.

Мне было настолько гадко теперь от той ласковой вежливости, которойокружали меня работники научно-медицинского центра, не передатьсловами. Потому что всё это было лицемерием. А правдой был вот этотбезразличный робот, стоящий сейчас надо мной и по какой-то непонятнойпричине не спешащий прервать мои мучения. Может, процесс доставлялему удовольствие?

Лучше бы меня сразу прикончили.

Кажется, последнее я выдохнула вслух, но мне уже было плевать, как наменя посмотрит и что седлает этот шкаф с антресолями. Уйдёт?Пристрелит? Всё лучше, чем брести в никуда.

Да, я слабая женщина, и самое страшное приключение, которое я былаготова принять — улетевший не туда и не тем рейсом багаж, илипотерявшаяся бронь в гостинице, или сломавшийся в самом началедолгого трудного дня каблук.

Я никого не предавала, не обманывала, не воровала, всегда стараласьпомочь ближним, никогда не проходила мимо упавшего на улице человека.За что меня в этот ад?!

— Ты чего? — с совершенно непонятной интонацией проговорил моймучитель, приподнимая меня на этот раз за подмышки. Но я сквозь слёзыдаже не видела его лица. — Эй! — кажется, этой самой интонацией былаискренняя растерянность, но воспринять её я была не способна:истерика не спешила идти на убыль.

Поэтому новый собственный "плюх" я восприняла сбезразличием. То есть, не совсем безразличием; он вызвал новый витокрыданий, потому что я опять отбила и без того многострадальныеколенки.

Над головой что-то громко щёлкнуло, и, вспахивая болотистую гажу,прямо ко мне подкатилось что-то зеленоватое, лохматое, с длиннымикривыми лапами и приоткрытой пастью, наполненной рядами острых зубов.

Недавнее желание предпочесть судьбу корма местной фауны дальнейшемудвижению вперёд мгновенно испарилось. Точно так же мгновеннопрекратилась и истерика, потому что вслед за первой тварью рядом сомной приземлилась вторая. Тихонько сдавленно взвизгнув, я, непридумав ничего лучше, метнулась под ноги невозмутимо стоящему наместе мужчине, со спокойным хладнокровием отстреливающему нападающих.Его я по-прежнему боялась, но у него хотя бы не было таких зубов, ион не пытался мне что-нибудь откусить.

Поэтому, очень удачно вписавшись между расставленных на ширине плечдлинных ног мужчины, я, всё так же сидя прямо в грязи, обхватила однуногу чуть выше колена, прижалась лицом к прохладному гладкому щиткуброни и зажмурилась.

Странно, но стряхнуть меня викинг не пытался. С длинной расстановкойпрозвучало ещё несколько щелчков, каждый из которых вызывал похожийхлюпающий звук. Потом на несколько секунд повисла тяжёлая тишина,которую не нарушал движением ни викинг, ни, тем более, я.

— Вставай, — пророкотало над моей головой. Но, несмотря навнушительность и грозность, чудодейственной силой голос не обладал.

— Не могу, — храбро буркнула я, на всякий случай не выпуская ногумужчины.

Нет, если на него не смотреть, я определённо боюсь его гораздоменьше. А уж если приоткрыть глаза и внимательнее приглядеться кближайшему зеленоватому трупу, я начинаю испытывать к этомуздоровенному бронированному шкафу непреодолимую симпатию. Ну и что,что шкаф, зато как стреляет!

— Почему? — шумно вздохнул он, не дождавшись продолжения. И, странно,по-прежнему не пытался отобрать у меня собственную конечность, хотяподобное желание было бы весьма оправданным.

— Потому что я очень устала, и просто физически не способна поднятьсяна ноги, — почти спокойно ответила я. — А ещё я их натёрла, -напоследок пожаловалась я.

— Кого?

— Ноги. Стопы, если точнее, — пояснила я и грустно шмыгнула носом.

Идиотизм ситуации зашкаливал.

Здоровенный мрачный космодесантник с оружием наголо стоит посредиинопланетного леса. У его ног сжалась в комочек грязная заморенная я.Вокруг валяются трупы убиенных тварей. Всё так торжественно, такпафосно, как в кино. И тут такой будничный диалог. А гдеблагородно-торжественные речи, признания и клятвы?

Почему я не пыталась что-нибудь поменять в расстановке действующихлиц, я ещё могла понять: мне так действительно было уютней.Возвышающаяся надо мной монументальная фигура полубога сейчас совсемне давила, а наоборот, успокаивала и дарила ощущение защищённости.Как переменчива женская душа; то я хотела от него бежать к чёрту впасть, а теперь пытаюсь за ним спрятаться от этих самых чертей.

А вот почему меня из такого "убежища" до сих пор невытолкали взашей, было уже непонятно. От неожиданности, что ли? Тожеаргумент, учитывая мою прежнюю реакцию на этого человека. Хотя,пожалуй, если он меня так приподнимет, как в первую встречу, так жеглянет и рявкнет что-то столь же жизнеутверждающее, я, наверное,переменю мнение обратно.

Наконец, Ульвару сыну Тора такая поза, похоже, наскучила. Отступивназад свободной ногой, он уцепил меня за подмышки и потянул вверх.Сопротивляться я не рискнула; чего доброго, руки оторвёт. А то у негои так ладони немаленькие (это я ещё по первому разу запомнила, чтомоя шея в его кулаке целиком поместится), а вместе с бронированнымирукавицами так вообще закрывают мои рёбра целиком. Это если пальцы нерастопыривать.

Я всякого ожидала. Например, что меня бросят обратно в грязь. Илипопытаются поставить на ноги, не веря моим словам. Даже что менякулём закинут на плечо; за это я была бы чёрному трибуну бесконечноблагодарна. Но он неожиданно проявил себя наигалантнейшим кавалером,усадив меня себе на левый локоть, всю — на один. И было похоже,что вес мой ему беспокойства не доставляет. Нет, я понимаю, онздоровенный и сильный как вол, но... не до такой же степени! На весудержать почти шестьдесят килограммов живого веса — это невоздушные шары перетаскивать!

— Держись за броню, не за шею, — поморщившись, велел он, оглядываясьпо сторонам. Я смущённо перехватилась, цепляясь за плечевой щитокброни, которым одним можно было прикрыть почти всё моё туловище.

Какой всё-таки здоровенный мужик. Как он только таким вырос вообще?Рост не меньше двух-двадцать, в плечах не меньше метра, шея с моёбедро, наверное. С другой стороны, если вспомнить алого центурионаЛиходеева, можно особо не удивляться; они тут, видимо, все немаленькие.

И сколько же ему, бедолаге, надо есть, чтобы поддерживать всю этумышечную массу (а он небось кил двести весит!) в боеспособномсостоянии?! Надеюсь, меня он с собой тащит всё-таки не в качествеконсервы?

Но зато теперь я знала, что чувствует в походе пехота на броне БТР.Только мне повезло гораздо больше, чем им. Во-первых, почти нетрясло. Во-вторых, держал он меня преимущественно сам, так что можнобыло цепляться не так отчаянно. А, в-третьих, меня не оставлялоощущение, что один этот "БТР" в бою стоит танковойдивизии...

Не знаю, как у меня это получилось; наверное, сказалосьпереутомление, стресс и истерика. Но я умудрилась задремать, склонивголову на плечо мужчины. Белая броня на ощупь была похожа не то наочень твёрдый гладкий пластик, не то на полированный камень, и былапрохладной. Не ледяной, а такой... приятно остужающей горячечнопылающие щёки и лоб, ослабляющей тиски головной боли.

Крепко заснуть, конечно, не получилось; я всё равно вздрагивала ивскидывалась из-за каждого резкого звука. Но тем не менее какие-токуски дороги всё равно выпадали из восприятия. В какой-то моменточнувшись, я обнаружила кругом тьму кромешную. Фонарь Ульвар невключал; наверное, не хотел приманивать хищников. Но, несмотря наотсутствие света, он продолжал невозмутимо двигаться вперёд с той желёгкостью идеально отлаженного механизма. Меня он даже ни разу неперехватил, не попытался устроить поудобнее или пересадить на другуюруку; кажется, действительно не замечал моего веса.

"Всё-таки, он страшный человек", — решила я, и опятьнырнула в дрёму, не поднимая головы с прохладного бронированногоплеча. От твёрдой поверхности под седалищем и всеми остальнымичастями тела эти самые части затекли, но я поостереглась жаловатьсяна данное неудобство. Лучше я потерплю это, чем боль в ногах. Какминимум потому, что его терпеть возможно, а раздражать своегоспасителя нытьём и глупыми требованиями — опрометчиво. В концеконцов, он меня на руках тащит, хотя мог вообще бросить илипристрелить, и нужно быть благодарной. Так что — спать, Оля!Пока есть такая возможность.

Местные обитатели нас, кажется, решили больше не трогать, признавопасными и несъедобными. Или просто та стая была самой голодной иопасной в этих лесах, и хищников страшнее и самоуверенней просто несуществовало. Слабо верилось, конечно, но результат меня полностьюустраивал.

Мы двигались целые местные сутки, даже больше, и на привалостановились только к вечеру следующего дня. И, оглядевшись, я понялапричину: лес несколько поредел, и хлюпающая жижа под ногами смениласьболее приличной травой. А ещё нам попалась небольшая аккуратнаяполянка, прикрытая сверху плотными кронами деревьев, вплотнуюприлегающая к неестественно-прозрачному озерцу с песчаным дном. Небывает таких озёр в лесу, не бы-ва-ет! Поэтому на манящую своейхрустальной чистотой воду я покосилась с настороженностью. Странно,но пить почти не хотелось; наверное, из-за влажности воздуха, хотятут я не была уверена.

Сын Тора довольно аккуратно сгрузил меня на землю возле какого-токамня на дальнем от водоёма конце поляны.

— К воде не подходи, — велел он, подтверждая мои собственныеопасения. — Я вернусь, проверю, пригодна ли она... хоть для чего-то.

И скрылся в зарослях, умудрившись бесследно раствориться в лесномсумраке даже в своей отнюдь не маскировочной одежде. Я подавила порывс воплем "Не бросай меня тут одну!" броситься следом,вместо чего занялась делом: принялась разминать затёкшие и замученныемышцы ног, периодически раздражённо шипя от боли. Эта боль былатерпимой, и даже в какой-то мере нужной; сейчас немного перетерпеть,зато потом ноги будут шевелиться. К тому же, к боли в натруженныхмышцах я всегда относилась спокойно. Если, конечно, меня с этой больюне заставляли совершать марш-броски на выносливость.

Ещё очень хотелось осмотреть собственное плечо и, главное, стопы,дабы оценить ущерб воочию (по ощущениям, на ногах вообще ни одногоцелого клочка кожи не осталось), но я решила с этим тоже потерпеть довозвращения трибуна Наказателя.

Так я ни у кого и не узнала, кто такие эти "Наказатели";не то элитное спецподразделение, не то группа особо продвинутыхпалачей, не то какая-то служба безопасности вроде ФСБ. А задаватьтакие общие и не обоснованные практической надобностью вопросыУльвару было страшновато. Опытным путём удалось выяснить, что к моейфизической слабости (да в сравнении с ним любой Терминатордошкольником покажется!) спутник относился со снисхождением.Наверное, на какие-то ещё принципиальные бытовые вопросы отреагировалбы спокойно. Вот на таком взаимодействии пока и стоило остановиться,и ни в коем случае не провоцировать. А что: он на меня не рычит и небросает на дороге, я не обмираю от одного его присутствия и стараюсьдоставлять поменьше проблем. По мне, так идеальная гармония!

Вернулся белобрысый викинг быстро, я даже не успела начать бояться,занятая массажем второй голени. Ещё бы бёдра промять как следует, носил у меня сейчас не хватит, а просить Ульвара... нет уж, лучшепотерпеть! Во-первых, с его силой он мне скорее что-нибудь сломает;он, конечно, судя по всему, умеет быть довольно осторожным, но еслине дай бог задумается о чём-то в процессе, меня можно будетзакатывать в гипс. Ну, а, во-вторых, неприлично это как-то, кпостороннему мужчине с такими просьбами. Как глянет он на меня своимледенющим взглядом, и прощай душевное равновесие!

Чёрный трибун выскользнул из зарослей в двух метрах от меня, едва несделав заикой; нельзя же, в самом деле, так тихо двигаться. Обнаруживменя на том самом месте, на каком оставил, он удовлетворённо кивнул(мамочки, неужели мне удалось хоть чем-то его порадовать и хоть наминуту показать себя разумным существом, а не припадочнойистеричкой?) и, проходя мимо в сторону озера, швырнул к моим ногампоначалу незамеченную ношу. Две пушистые тёмно-серые тушки почтиправильной шарообразной формы, размером раза в два большебаскетбольного меча, шмякнулись оземь, не подавая признаков жизни.Кхм. Это добыча что ли? То есть, наш завтрак, он же обед, он же ужин?

Поскольку комментариев и распоряжений не последовало, я решила нехватать подозрительные предметы, вместо этого наблюдая за действиямиохотника. А он, как и обещал, пошёл проверять воду. Опустившись накорточки рядом с водоёмом, сначала внимательно ощупал и осмотрелпесок, после чего зачерпнул горсть воды, внимательно принюхался.Потом попробовал, опять прислушиваясь к своим ощущениям, и сплюнул всторону. Последним этапом зашёл по пояс в воду, и некоторое времябродил на этой глубине туда-сюда, после чего задумчиво пожал плечамии двинулся в мою сторону.

За приближением полубога я наблюдала настороженно, но никакойвраждебности или хорошо знакомого отвращения на его лице не было.Сплошная холодная бесстрастная невозмутимость. Подойдя вплотную, онопустился рядом на корточки (как эта толстенная броня не стесняетдвижений, непонятно) и столь же спокойно ткнул меня пальцем. Точнее,я запоздало сообразила, что не меня, а красную кнопку скафандра.

Как я и предполагала, он от этого распался. Не совсем, конечно; отгорла до паха, позволяя вылезти из серебристого плена. Впрочем,сделать это самостоятельно мне не дали. С видом опытного папаши,меняющего на отнюдь не первом отпрыске подгузник, Ульвар извлёкотпотевшую и перепревшую меня из скафандра. Примитивнейшим образом,за подмышки. И я не сопротивлялась; нафиг, себе дороже!

— Почему ты не сказала, что барахлит терморегуляция? — неожиданноспокойно спросил он.

— А она там есть? — искренне удивилась я, аккуратно ощупываятончайшую серебристую ткань скафандра, на которую меня посадили.Чёрный трибун только неодобрительно поморщился и, чуть отодвинувшись,перехватил обе моих ноги за лодыжки и принялся внимательно изучатьполученный ущерб. Я почувствовала себя очень неловко и уязвимо втакой позе с зафиксированными ногами. В голову даже поползли всякиенехорошие мысли, но я поспешила их отогнать. Хотел бы он надо мнойнадругаться, и меня бы никакая поза не спасла.

И что я в его присутствии постоянно об этом думаю, интересно?

— Почему не сказала, что тебе неудобно, сразу? — проворчал мужчинауже с раздражением. По спине пробежал холодок, и я испуганно сжаласьпод пристальным взглядом.

— Б-боялась, — честно икнула я.

— Дура, — буркнул он себе под нос. Но не зло, а как-тораздосадованно, что ли? Но я всё равно вздрогнула и на всякий случайпромолчала.

На этом сюрпризы не кончились. Сложив ноги по-турецки, чёрный трибунуселся возле моих ног и, установив пострадавшие конечности насобственном колене, принялся стаскивать перчатки. Оказывается, этаброня и такое может?!

Я с любопытством наблюдала за действиями мужчины, не совсем понимая,что именно он собирается делать. Может, местные полубоги умеют лечитьвозложением рук? А что, полезный навык, и вполне отвечаетбожественному происхождению!

Но всё оказалось несколько проще. Откуда-то из недр брони былизвлечён небольшой, в два моих пальца, непрозрачный чёрный цилиндрик.Слегка встряхнув, викинг сжал его двумя пальцами за плоские грани иаккуратно повёл над моей стопой. Я зачарованно смотрела на широкийсеребристый мерцающий хвост, как у волшебной палочки феи из детскогомультика, следующий за цилиндриком. Только, в отличие от блёсток феи,этот след не таял, удлиннялся и тянулся, как обычная лента. Будничноприжав большим пальцем свободной руки хвост ленты к моей пятке,викинг принялся сноровисто бинтовать ногу. Серебристая пыль на кожеощущалась как лёгкое прикосновение ласкового тёплого ветра.

Невозмутимо закончив с одной ногой, Ульвар озадаченно огляделся, кудабы её пристроить. Так не найдя ничего подходящего, рывком за ту желодыжку подтянул меня поближе, пристраивая конечность на собственномколене так, чтобы пятка свисала, и принялся за наложение повязки надругую ногу.

И делал всё это он настолько уверенно и спокойно, что становилосьпонятно: с оказанием первой помощи мой спутник знаком не по наслышке.Впрочем, оно и понятно; если они воевали, да ещё на планетах,наверняка получали ранения, а иногда от своевременно оказанной помощиможет зависеть жизнь. Надо думать, все они это умели, и мало кто неприменял знания на практике.

Жутко всё-таки выглядела эта их жизнь. Двести пятьдесят лет сплошнойвойны. Я с трудом могла представить четыре года ВеликойОтечественной, и то мне от жути делалось нехорошо. А тут... какговорил Кичи, поколение за поколением. Хорошо умершим; с них никакогоспроса. А вот что становится с теми, кто всё это видит? День за днём,только это и ничего кроме?

Нахмурившись, я в задумчивости наблюдала за уверенными, точными иаккуратными движениями сильных рук. Интересно, каким бы был этот сыняростного скандинавского бога, если бы не война? Впрочем, что-то мнеподсказывало, вряд ли белым и пушистым. Гены-с.

— Пару минут подсохнет, и можно будет ходить, — закончив перевязку,сообщил предмет моих размышлений. А вот когда он говорит спокойно, унего, оказывается, красивый голос: глубокий такой, сочный. Прямобелобрысый Шаляпин. Песни бы петь таким голосом, а он угрожает иприказы отдаёт... — Водой не растворяется, так что можешь пойтиумыться. Вода, кстати, вполне пригодна для питья, но глубоко незаходи, есть там что-то непонятное, — продолжила несостоявшаясязвезда мировой оперы, опуская первую мою ногу на землю, а вторуювозлагая сверху, после чего убрал цилиндрик обратно в отведённое длянего пространство. На первой стопе дымка уже застыла, превратившись встранную плотную серебристую паутинку, по ощущениям всё такую женевесомую.

И, выдав эти рекомендации, он легко поднялся на ноги, из очередногоневидимого глазу кармана доставая солидный нож с клинком в полторымоих ладони длиной. Поначалу вздрогнув, я быстро сообразила, чтопотрошить планируют не меня, а тех двух сереньких зверушек, которыхУльвар поймал.

И тут меня озарила Мысль. Я ведь могла не только быть бесполезнымбалластом, но и приносить пользу! Ведь кое-что полезное для выживанияв дикой природе я всё-таки умею!

— А можно... можно я мясом займусь? — неуверенно подала голос я.Ледяные глаза уставились на меня, недобро сощурившись; я рефлекторновжалась спиной в землю и затараторила: — Я умею, правда! Такихзверушек, правда, никогда не встречала, но у дедушки кролики были, ия всё умею — и свежевать, и потрошить. Если они, конечно, хотьнемного на нормальных зверей похожи, — под пристальным взглядом яокончательно сошла на испуганный шёпот, чувствуя, что весь мойаутотренинг на тему "я не боюсь страшного викинга, страшныйвикинг хороший" летит к чертям, потому что... Когда он таксмотрит, я готова признаться во всех смертных грехах и не по одномуразу, лишь бы перестал меня промораживать.

— Ну, попробуй, — наконец смилостивился он и, швырнув нож в землютак, что тот вошёл по самую рукоять, ушёл в сторону леса. Надеюсь, задровами; хотя где их можно найти в таком сыром лесу, я в упор непредставляла. А жевать сырое мясо... боюсь, я ещё не настолькооголодала.

Кажется, он не поверил в мою способность сделать самостоятельно хотьчто-то. А у меня при виде конкретной полезной и достижимой цели дажекак будто прибавилось сил. Во всяком случае, я сумела с кряхтениемосторожно подняться на ноги.

Ощущения от бинтов были довольно странные. С одной стороны, нога какбудто была одета в невесомый пуховый носок, а с другой — носокэтот превосходно держиал форму, не проминаясь на всяческихвыпуклостях. И, самое главное, натёртые мозоли он совершенно небеспокоил. Всё-таки, насколько совершенная у них тут медицина!

Добравшись до воды по короткому песчаному пляжику, я опасливоопустилась на корточки возле линии раздела суши и спокойной какстекло воды. Не решаясь коснуться, опасливо вгляделась в поверхность;и показалось, что на этой самой поверхности есть какая-то непонятнаярадужная плёнка. Принюхавшись, запаха бензина или ещё какой-нибудьтехнической жидкости не ощутила. Остаётся надеяться, Ульвар сын Торане ошибся в своём заключении.

Зачерпнув ладонями пригоршню воды, я посмотрела на неё под разнымиуглами, но радужной плёнки в таком масштабе видно не было. Да ладно,что я всё про нефть думаю, может, тут какие-нибудь жутко полезныеприродные масла присутствуют, от них и плёнка!

Поэтому, махнув рукой на переживания, я поудобнее устроилась накорточках и принялась для начала умываться. В воду заходить нерискнула. Во-первых, бинты от воды не разложатся, а вот хорошо либудет коже под ними, большой вопрос. К тому же, надевать скафандр мнеужасно не хотелось, а мочить свою единственную одежду — темболее. Вариант "раздеться" я не рассматривалапринципиально. Я лучше буду плохо пахнуть, чем рискну, во-первых,опять показаться неглиже чёрному трибуну, а, во-вторых, с голой попойвстретиться с каким-нибудь вылезшим из воды или леса зверем.

Поэтому кое-как умыв лицо (кажется, раздражения эта засохшая грязь невызывала, так что, наверное, и правда не была ядовитой) и немногополив себе чистой водой на голову, чтобы вымыть оттуда хотя бы самыекрупные куски грязи и немного освежиться, я отползла немного всторону от взбаламученного участка и вдосталь напилась прохладнойводы с необычным приятным сладковатым привкусом. После чего,отфыркиваясь как кошка и отряхивая мокрые руки, побрелаорганизовывать себе рабочее место.

Первым делом, вооружившись ножом, подкралась к зарослям и вырубиласебе несколько длинных тонких глянцевых листьев, похожих на банановыеи на вид вполне безобидных. И, перебравшись поближе к воде,пристроилась на самом краю пляжика.

По-хорошему, тушку надо было подвесить. Но в лес ради такого идтибыло боязно, да и верёвки у меня не было. Предоставленный ножсовершенно не подходил для свежевания — слишком широкий итолстый, но хотя бы острый. Да и занималась я последний раз подобнымлет в пятнадцать, и непонятная инопланетная тварюшка — незнакомый кролик, но худо-бедно с процессом я справилась.

Хотя с первым пришлось здорово повозиться, потому что надо былосначала разобраться в количестве конечностей, потом понять, с какойстороны эту шкуру вообще спускать, и, наконец, разобраться совнутренностями. Странности начались сразу: у жертвы не было головы иглаз. Совсем. Не то что их оторвал зверюга-охотник, а вообще не было,не предусматривались изначальной конструкцией. Этакий меховой шарикна двух прыгательных лапках без глаз, ушей или иных привычных органоввосприятия. Только пасть была: маленькая, почему-то круглая, сострыми зубками-иголочками.

Зато шкурка слезла легко, оставшись в моих руках эдаким меховыммешочком с дырочкой. И кровь у существа была привычного красногоцвета, что вселяло определённую веру в съедобность этих созданий.

Дальнейший процесс тоже принёс массу сюрпризов. Во-первых, скелетпредставлял подобие шарика с ротовой дыркой и двумя ногами, и внутриэтого шарика располагались все внутренности. Которые я из первоговытащила исключительно из любопытства; но всё, что сумела опознать,это было сердце, которых оказалось целых два. Удовлетворив своёлюбопытство, я напластала мясо аккуратными кусочками и принялась заследующего, пожалуй, впервые в этом времени чувствуя себя спокойно иуверенно.

Наверное, теперь уже Ульвару стоило начинать меня бояться. Да, состороны я действительно выглядела подозрительно: только что откаждого куста шарахалась, всего боялась, а теперь, мурлыча под носкакую-то жизнерадостную мелодию, с закатанными рукавами и по локоть вкрови с интересом копалась во внутренностях безвинно убиенногозверька. Волей-неволей подумаешь, что у девицы крыша поехала.

А между тем всё действительно обстояло именно так, как я мямлиламужчине. Когда я была маленькая, у нас с мамой был ещё и дедушка.Бабушка умерла ещё до моего рождения, и даже до смерти отца, так чтоя её не знала. Так вот, дедушка Валя жил в старом добротном доме впригороде и разводил кроликов. Именно он приучил меня спокойноотноситься к смерти тех животных, которые для этого выращены людьми.И "миленькие пушистенькие ушастики" особой трогательнойсимпатии у меня не вызывали. На мой взгляд, это были глупые и поройдовольно агрессивные зверьки, только на мясо и годившиеся.

Ох, помню, как меня поливала грязью и оскорблениями одна ярая"зелёная вегетарианка", узнав, что я вполне способна недрогнувшей рукой "оборвать жизнь невинного маленького зверька",и не вижу в этом ничего чудовищного! Видела бы она, как эти "невинныезверьки" друг другу шкуру рвут, если по недосмотру окажутся водной клетке; я лет в пять попыталась двух девочек "подружить,а то им скучно", так они деду все руки подрали, пока он ихрастаскивал. Демонстрация получилась наглядная, и больше я непыталась "нести свет социализма и дружбы в кроличьи массы",как потом долго насмешничал дед.

Одна институтская подружка, помнится, всё удивлялась, как такойхладнокровный цинизм в отношении продуктов питания сочетался во мне сискренним сочувствием, добротой и сопереживанием ближнему. А я простолюбила готовить и есть свежее мясо. Особенно всё ту же крольчатину ибаранину. Говорят, приготовление мяса — чисто мужское занятие;так что почти все мужчины, пробовавшие шашлыки в моём исполнении, сосмехом заявляли: "Ты, Олька, настоящий мужик!"

Под мысли о том, как я буду жарить на костре свежие кусочки, какаявкуснота получится в итоге (жалко, что без соли, но переживёмкак-нибудь, много соли вредно), и под попурри из любимых песен (ядовольно немного песен знала от начала до конца) я закончила свойтруд и аккуратно всё собрала. Отходы — в два отдельных лопуха,готовое к приготовлению мясо — в ещё два. Заозиралась,раздумывая, куда бы припрятать мусор, чтобы не привлекатьпадальщиков, но положение спас подошедший Ульвар.

Судя по всему, он наблюдал за мной давно, потому что безошибочновыбрал в красно-зелёной кучке у моих ног два мусорных "пакета".Я, робко улыбнувшись, протянула ему рукоятью вперёд тщательно отмытыйи вытертый тем же лопухом нож. "Двустворчатый с антресолями"в ответ одарил меня ещё одним взглядом сквозь лёгкий прищур, но неледеняще-жутким, а каким-то насмешливо-задумчивым, и кивнул всторону, поднимаясь на ноги.

Проследив направление кивка, я обнаружила неподалёку от того камня,где меня сгружали, хороший полупрогоревший уже костёр и приличнуюгору дров возле него. Нет, и где он в такой сырости сумел найтичто-то, что может гореть?

А, подойдя поближе, я обнаружила несколько аккуратно обструганных изаточенных прямых прутьев, лежащих особняком, и вбитые в грунт четырерогатины вокруг кострища. Усмехнувшись такой простой и понятнойкартине — всё-таки, не совсем они на технологиях зацикленные, -я принялась низать мясо. Процесс был долгий и довольно нудный; хотьмясо и мягкое, а кончики прутов аккуратно заточены, это всё-таки былине стальные шампуры.

Через пару минут из леса вернулся чёрный трибун. Насмешливым взглядомсмерив мои мучения, для облегчения работы вернул мне нож (впроткнутую остриём дырку вдевать прут было гораздо проще) иприсоединился к процессу низания. Процесс был медитативный иумиротворяющий, а потому я всё-таки в конце концов решилась.

— Скажите, кириос чёрный трибун...

— Ульвар. По званиям друг к другу обращаются только военнослужащие, -поправил меня мужчина.

— Да, — озадаченно кивнула я. А до этого никто вроде не возражал. -Скажите, кириос Ульвар...

— Ульвар, — опять прервал меня великан, покосившись с откровеннойнасмешкой.

— Да, — несколько смутилась я. — Скажите, Ульвар, можно задать вамнесколько вопросов по сути последних событий?

— После такого введения? — кривобоко ухмыльнулся он, и мне вновьстало здорово не по себе. Но я поспешила сосредоточиться на мясе.Когда есть важное дело, оно так удачно отвлекает от всяких страшныхмыслей! — Пожалуй, да.

— Что произошло? Ну, почему мы куда-то летели, почему попали сюда,и... куда — сюда?

— Ты напала на Императрицу, — просто ответил викинг, искоса наблюдаяза моей реакцией. Я от неожиданности поперхнулась воздухом и выронилашампур. Хорошо, зная свою ловкость и грацию, специально постелилаперед собой один из тех лопухов.

— И я всё ещё жива? — потрясённо пробормотала я, таращась на сынаТора. Тот недовольно скривился, как от зубной боли.

— Во-первых, это была не Императрица, а проекция. Во-вторых, я успелтебя скрутить. Ну, и, в-третьих, за тебя заступилась Её Величество.Ей и без этого было интересно на тебя посмотреть, — Ульвара опятьперекосило; кажется, подобного интереса он не одобрял. — А тутпрограмма оказалась довольно сложной и, как мне теперь кажется,многокомпонентной, поэтому тебя было решено переправить на Терру висследовательский институт для дальнейших подробных изысканий. Пока япо указанию Императрицы перевозил тебя на корабль, где тебепредстояло продолжить путешествие, в систему, в которой мынаходились, вторгся первый флот Альянса. Судя по всему, твояпрограмма включала в себя какой-то сложный маяк, и атака былапроизведена с расчётом на устранение Императрицы, находящейся в тойже системе.

— Но наши ведь справились? — испуганно уточнила я.

— Не знаю, — он пожал плечами. И, помолчав, добавил. — Предчувствиеговорит, да. Там находились два лучших легиона Империи, шансы быливысоки.

— А нас по этому самому маячку здесь не найдут? — ещё испуганнейпродолжила допытываться я, пользуясь неожиданной разговорчивостьюсвоего спутника-спасителя-конвоира.

— Давно бы уже нашли, если бы могли, — недовольно дёрнул уголком губон.

— А как мы, всё-таки, сюда попали, и куда именно — сюда? -повторила я вопрос.

— Мы оказались в самой гуще флота, выходящего из скачка. По намоткрыли огонь. Другого шанса, кроме как уйти в скачок, не было.Случайный вектор вывел нас в атмосферу этой планеты. Она обитаема,воздух пригоден для дыхания, так что нам здорово повезло. Дважды.Первый раз, когда мы вообще сумели выйти из такого скачка, — он снепонятным пренебрежением усмехнулся.

— А куда мы сейчас идём? — подобралась я к самому насущному.

— В сторону жилья. В той стороне в нескольких днях пути располагаетсякрупный населённый пункт, и у нас будет возможность захватитькорабль. Я почти уверен, что эта планета сейчас принадлежит циаматам,поэтому особых проблем быть не должно.

Нет, я, конечно, понимала, что круче только горы. Но он что, всерьёзсобрался один увести инопланетный космический корабль?! Высказыватьсобственные сомнения вслух я не стала, но как-то подозрительноненадёжно всё это выглядело. Чистым безумием, если откровенно.

— И... вы знаете, что это за планета?

— Предположение есть, — с очень неприятной улыбкой сообщил мужчина. -Но тебе это всё равно ничего не скажет. Это всё? — с некоторымраздражением проговорил он.

— Почти, — я воспользовалась случаем, прячась за импровизированныммангалом и выкладывая на две поперечины наше с сыном Тора художество.— Спасибо, что не прикончили. И не бросили, — почти себе под носпроговорила я.

— Пожалуйста, — после некоторой заминки бесцветно отозвался мужчина.

На этом лимит общения, похоже, на сегодня был исчерпан.

Глава5. Ирий.

Дорога, а в дороге МАЗ,

который по уши увяз.

В кабине тьма, напарник третий час молчит.

Хоть бы кричал, аж зло берёт!

Назад пятьсот, вперёд пятьсот,

А он зубами танец с саблями стучит

В.С. Высоцкий, "Кругом пятьсот"

Ольга была несправедлива к Ульвару, когда думала, что он -бездушный робот. Сын Тора был не так уж плох для своей биографии;бескомпромиссный, жёсткий, безжалостный, он тем не менее никогда небросал своих, не предавал доверившихся и не изменял долгу.

Просто найденная в заброшенной лаборатории женщина не была для него"своей". Она даже человеком не была: опасный неопознанныйобъект. И тут выдержка, которой Ольга гордилась, и отсутствиевыраженных эмоциональных реакций на происходящее (не считая страха)служили ей плохую службу в вопросе достижения взаимопонимания счёрным трибуном второго легиона. При подобном сдержанном поведении унего даже мысли не могло возникнуть о том, что перед ним обыкновенныйживой человек со своими проблемами и надеждами на будущее. Поэтому оттого, чтобы пристрелить её прямо в разбитом корабле, мужчину удержалидва соображения. Во-первых, чувство долга и ответственности: ведьобещал же доставить, а тут такой провал. И, во-вторых, понимание, чтовыстрелить никогда не поздно; да на крайний случай можно будет ируками справиться.

А ещё сын Тора напрочь забыл, как нужно обращаться с женщинами запределами постели. Или, вероятнее, никогда не знал. Обласканный иизбалованный вседозволенностью и всеобщим восхищением, он этого и вдовоенной юности не умел. А смысл учиться, если они сами падали вруки красивому полубогу и наследнику одной из младших Императорскихфамилий? Тем более, создавать семью в тридцать лет он ещё даже неначинал собираться, будучи по меркам абсолютов совсем мальчишкой, адля случайных интрижек вполне годились дамы облегчённого поведения изближайшего окружения.

Потом началась война, и стало не до развлечений. Война протащилаизбалованного мальчика через такое, что даже абсолют сумелповзрослеть. И он воевал, неожиданно оправдывая возложенные на негонадежды и показывая те стороны характера, которых в капризном юношеникто и не предполагал. Но женщины остались в воспоминаниях, иостались с не лучшим мнением, сформированным о них. А изменения,которым боги подвергли людей для поддержания численности населения,окончательно утвердили Ульвара во мнении, что женщины — этолишь красивые и местами приятные в эксплуатации приспособления длявынашивания детей.

Была ещё, правда, Её Императорское Величество; наверное, единственнаяженщина, с которой сын Тора толком общался за последние двести лет.Но, во-первых, то была Императрица, и от прочих людей её обособлялдаже он. А, во-вторых, сложно было воспринимать как женщину ту, кто втри года называла его "дядей Улей", несказанно темраздражая. Ребёнку было плевать с высокой колокольни на недовольствобольшого дяди с таким удобным для картавой детской речи именем. Темболее, ребёнок точно знал, что дядя его не обидит, и, более того,может даже покатать на широченных плечах.

В общем, когда Ольга вдруг на ровном с точки зрения мужчины местевпала в истерику, даже забыв на время про собственные страхи, Ульварздорово растерялся. Раньше женские слёзы для него были инструментомшантажа, и потому презирались. Сейчас же он не мог не заметитьискренности и отчаяния этого всплеска, особенно после оброненнойфразы "лучше бы меня сразу прикончили". И как-то вдругобнаружил в той, кого до сих пор классифицировал как "опасныйобъект", обычную человеческую женщину.

То есть — существо слабое, несамостоятельное, бесполезное вусловиях дикой природы чужой планеты, но которое, тем не менее,необходимо было защитить.

В этом мнении он укреплялся всю дальнейшую дорогу. И когда онаиспуганно жалась к его ногам при виде нападающих хищников, напрочьзабыв, что совсем недавно боялась его не меньше, а то и больше. Ипотом, когда выяснилось, что всю дорогу она шагала в скафандре снеисправной терморегуляцией, а обе стопы оказались стёрты до весьмажалкого состояния. То есть, она оказалась не просто бесполезной, аещё и неспособной позаботиться о себе даже в мелочах. После чегоокончательно перешла в разряд "недееспособный ценный груз".

Ненадолго. Ровно до следующей неожиданности.

Наблюдая, как ловко и уверенно эта трусливая и хлипкая девчонкаорудует ножом, подготавливая мясо, Ульвар неожиданно вынужден был срастерянностью признать, что у него так аккуратно не получилось быникогда. То есть, этот самый груз умел делать что-то полезное.Для абсолюта данное открытие стало настоящим откровением.

Нет, чисто теоретически, он слышал, что обычно женщины следят захозяйством, даже готовят, выполняют много других полезных дел, апорой бывают весьма умны, и даже становятся отличными специалистами всовершенно "мужских" профессиях. Но знать и видеть своимиглазами — разные вещи. А сам он таких никогда не встречал;умным женщинам высшего света было не интересно общаться сизбалованным мальчишкой.

Опасным объектом, приобретя личные черты, женщина быть перестала(временно, до возвращения в цивилизацию). Женщиной, в свете полезныхнавыков и довольно логичных вопросов (не начала срочно требоватьванну и косметику, удобную кровать и немедленно доставить домой),назвать её тоже не получалось. А на боевого товарища она со своейхрупкостью и беззащитностью тем более не тянула.

Теперь мужчина понятия не имел, к какой категории отнести своюспутницу, и пребывал в некотором смятении чувств, так что Ольгеудалось вытянуть из него связный рассказ о произошедшем.

Уже и мясо, оказавшееся мало того, что съедобным, так ещё довольномягким и вкусным даже без специй, было съедено. И ночь наступила, каквчера, внезапно. И собравшаяся в компактный комочек у костра спутницаначала клевать носом, неотрывно глядя на перемигивающиеся угольки. АУльвар всё сидел и думал.

Так не придя ни к какому конкретному выводу, мужчина направился козеру. Он решил устроить небольшой привал и передохнуть: погони,похоже, не было. Сложно сказать, почему их не заметили и не искали.Видимо, прыжок вышвырнул корабль в слепую зону орбитальных крепостей,и планетарная артиллерия в дежурном режиме просто не успеласреагировать. А потом корабль взорвался, и хозяева планеты решили,что никто не выжил.

Странно светящаяся поверхность озера нестерпимо притягивала. Мерноемерцание бледно-голубого света колебалось в такт биению какого-тонепостижимо огромного сердца. Не поддавшийся очарованиюкосмодесантник ещё раз подозрительно проверил воду на любые белковые,небелковые и энергетические примеси, и вновь получил тот же отчёт.Кроме некоторых минеральных солей, в воде не было ровным счётомничего.

Очень хотелось искупаться. Снять броню, стащить эластичный нательныйкомбинезон, и ощутить, как прохладная вода приятно обволакивает кожу.Ульвар почти чувствовал эти прикосновения всем телом. Но подобнойглупости мужчина не позволял себе даже в самом начале собственнойвоенной карьеры. Поэтому он ограничился тем, что вдосталь напился иосновательно умылся, даже не сняв перчаток, и вернулся к костру,поймав по дороге любопытный взгляд своей спутницы. В тусклом светеугасающего костра глаза её казались почти чёрными.

И трибуна Наказателя вдруг "накрыло".

Абсолюты намного превосходили людей по всем параметрам. Война бы,наверное, давно уже кончилась, если бы их было хотя бы на порядокбольше, чем сейчас. Но появиться на свет божественному ребёнку былоне так-то просто.

Начать с того, что не всякая женщина подходила для такой "миссии".Во-первых, будущая мать должна была совсем не бояться и испытывать ксвоему "партнёру" сильные положительные чувства. Необязательно любовь; это могла быть благодарность, надежда,восхищение. Во-вторых, она должна была действительно искренне хотетьпонести от этого потустороннего странного существа. В-третьих, послерождения такого ребёнка женщина становилась абсолютно бесплодной, ине могла выносить даже искусственно подсаженного эмбриона. И лечитьподобное не умели даже боги; это была своеобразная добровольнаяжертва — возможные последующие чада за божественное семя.

Богиням в этом отношении было ещё тяжелее, потому что зачать ивыносить смертного ребёнка получалось далеко не у каждой.

Но и на этом ограничения не заканчивались, по наследству частичнопереходя к самим абсолютам. Далеко не каждая женщина могла составитьполноценную пару полубога, и здесь всё было ещё запутанней. Простопотому, что никаких конкретных критериев отбора не существовало.Считалось, что в нужный момент "сердце подскажет".Единственным (и от этого не менее сложным) условием былаэмоциональная зрелость абсолюта, то есть крайне редковстречающаяся в природе вещь. Поэтому детей абсолютов вроде КичиЗелёного Пера было ещё меньше, чем собственно полубогов.

И сейчас Ульвар сын Тора неожиданно на себе прочувствовал, каково это— обрести Её. Ту, которую он, честно говоря, никогда не жаждалнайти, не мечтал увидеть и о существовании которой никогда незадумывался. Он и сейчас ещё не до конца понимал, откуда на пустомместе могла взяться буря охвативших его эмоций, начиная от восторга изаканчивая жаждой обладания, и правильно ли он истолковал весь этотклубок чувств. Но противиться им не мог.

На ходу стаскивая перчатки, мужчина подошёл ближе, опустился наколени перед отчего-то совершенно спокойной женщиной, невозмутимовстречавшей его взгляд, от которого она до недавнего временипостоянно пряталась. Протянул руку, недоверчиво касаясь кончикамипальцев контура лица. Как вдруг прозревший слепец, привыкшийпознавать красоту мира через прикосновения, и не доверяющий пока ещёглазам.

А женщина почему-то не отстранилась, не отшатнулась. Наоборот,подалась вперёд, прижимаясь щекой к грубой шершавой ладони, и шумновздохнула, как будто это прикосновение было самым приятным ощущениемв её жизни.

Сложно сказать, кто первым потянулся для поцелуя.

Может быть, он, с почти трепетной осторожностью одной рукой за талиюприподнимая её, привлекая ближе к себе, а второй рукой бережнопридерживая откинутую голову женщины под затылок.

А, может, она, под испуганно-торопливый стук будто сошедшего с ума отнахлынувших ощущений сердца запустившая обе руки в густые короткиебелоснежные волосы мужчины, притягивая его голову ближе.

Но поцелуй случился. И перевернул их мир, вытесняя все страхи, мыслии переживания на периферию. Они целовались самозабвенно и отчаянно,пили друг друга и никак не могли напиться.

Обоим хотелось большего. Хотелось ощущений, хотелось близости. Ему -прижать крепче, всем телом чувствовать тепло нежной бархатистой кожиеё нагого тела. Ей — ладонями ощущать нечеловеческую силу литыхмышц, окутаться его потрясающим запахом, полностью растворяясь втакой пронзительно-щемящей нежности прикосновений мужских рук,умевших до этого, кажется, лишь убивать.

Но оба чувствовали только твёрдую прохладу космодесантной брони, неспешащей плавиться вместе с разгорячёнными телами. Уже совсем ничегоне соображая от желания, Ольга дёргала края щитков доспеха,безуспешно пытаясь их оторвать и тихонько всхлипывая от отчаянья.Невозможность прикоснуться вызывала почти физическую боль, и женщинаненавидела эту бездушную броню.

Ульвар ощущал то же самое. На несколько мгновений забыв, как вообщеснимается защитный костюм, пытался разорвать латы прямо на себе. Нотитанид был способен выдержать и напор абсолюта. Недолго, но этого, ксчастью, оказалось достаточно.

Мужчину отрезвил вбитый на уровне рефлексов постулат прописнойистины: ни при каких обстоятельствах не снимать броню за пределамирасположения легиона.

Ну, как — отрезвил? Проторил в затуманенную вполнеестественными, но абсолютно неуместными желаниями голову дорожку длямыслей.

— Ольга, это неправильно, — хриплым от желания голосом проговорил он,впервые назвав её по-имени. Но его слова, кажется, даже не былиуслышаны.

Попытка сопротивления влечению вызвала ощущение, что по венам вместокрови течёт лава. Всё тело горело огнём, и чем сильнее сын Торабарахтался, тем больше боли этот огонь приносил.

Но трибун Наказатель легиона Гамаюн не был бы самим собой, если бы онподдался такому примитивному давлению со стороны то ли собственнойгормональной системы, то ли непонятного внешнего воздействия. Осознавпроблему и вновь обретя хоть затуманенный, но более-менее активныйразум, мужчина начал думать. И бороться уже сознательно.

Сложнее всего было заставить себя отстраниться от женщины. Её-торазум явно пребывал в дальних краях, и возвращаться не собирался.Часто дыша от возбуждения, она выгибалась, нервно всхлипывала ичто-то бессвязно бормотала на странной смеси смутно знакомых, ночужих Ульвару языков.

Пару мгновений сын Тора задумчиво созерцал прижатую его рукой к землеженщину, оба запястья которой легко умещались в одной его ладони.Чувствуя, что едва обретённый самоконтроль вот-вот смоетразрушительно-звериное желание, поднимающееся откуда-то из глубинподсознательного при виде подобной картины, он принял решение иизбавил женщину от мук.

Нет, убивать он её, конечно, не стал, просто аккуратно ибезболезненно отправил в глубокий обморок. Только его собственноежелание от этого почему-то никуда не делось, и от этого мужчине сталонемного не по себе; очень странно и дико для него было вожделетьпребывающую без сознания женщину, в таком состоянии больше походящуюна жертву, чем на любовницу.

Отвлекая себя от ощущений и норовящих заползти в голову мыслей, онпринялся аккуратно запаковывать свою ношу в скафандр, параллельнопытаясь сообразить, что происходит и почему. Мысли в затуманенномстрастью разуме никак не хотели складываться в логические цепочки. НоУльвар сын Тора был до крайности упрямым человеком, и постепеннокартина начала складываться.

По всему выходило, что виной произошедшему подозрительная вода встранном озере. Или само озеро. Или что-то, что в этом озере живёт, итаким образом добывает себе пищу. Инстинкт размножения — онтакой, ему ни одно животное не может противиться, особенно если егодополнительно подстегнуть. И можно брать тёпленькой увлечённую другдругом и процессом парочку (троечку, четвёрочку — далеко невсегда в размножении участвовало два пола).

Поэтому Наказатель уже осознанно подтвердил собственное спонтанноерешение о поспешном отступлении с подозрительного места. Сборы многовремени не заняли; да и что было собирать? Натянуть оброненныеперчатки, закинуть на плечо такое желанное тело и углубиться в лес.

Чем дальше, тем сильнее тревожился Ульвар сын Тора. Потому чтотомление не сходило на нет с удалением от озера, воображениеуслужливо рисовало заманчивые картины, а придерживающая женщину рукатак и норовила погладить стройное бедро или сжать упругую ягодицу,что нельзя было объяснить иначе как рефлексом: сквозь защитнуюрукавицу тактильных ощущений от этих прикосновений не было никаких.

Он уже начал задумываться, а что делать и как дальше с этим жить,если странный эффект, списанный на озеро, окажется его собственнымчувством, тем самым пресловутым "обретением". В принципе,при себе были отличные безотказные транквилизаторы, которыеиспользовались при неконтролируемых припадках ярости (такое с бойцамипорой случалось), панических атаках и иных психических проблемах. Ноих Ульвар оставил на крайний случай, потому что под воздействием этихпрепаратов притуплялось восприятие, появлялась некотораяпсихологическая инертность и апатия, а становиться тем самымпресловутым роботом не хотелось. Из соображений безопасности, а неради покоя и благополучия девушки, о которых он в тот момент неслишком-то задумывался.

Но ближе к рассвету начало потихоньку отпускать. Первым сдалосьвоображение. Мужчина неожиданно понял, что ему стало легче думать онасущных проблемах и контролировать периметр, потому что посторонниемечты оставили измученно гудящую как с похмелья голову.

Дольшевсего продержалось банальноефизическое возбуждение. С ним бы здорово помог справитьсяобычный холодный душ, но это была непозволительная роскошь, иприходилось терпеть и мучиться неприятными ощущениями.

Вобщем-то, это упорство вкусившего забытое лакомство организма былопонятно; Ульвар не помнил уже, когда последний раз был с женщиной.Первое время воздержание доставляло массу неудобств, но не было нивозможности удовлетворить свои желания, ни сил на их реализацию дажев случае гипотетического появления той самой возможности.

Апотом он открыл для себя упоение битвой, и женские прелести всравнении с ним померкли и стёрлись из памяти. Женщины были давно идалеко; а чарующая смесь из запахов крови Иных и огня, звука взрывови криков, и бурлящего в крови адреналина, дарящая ощущениевсемогущества, стала легкодоступным наркотиком.

Современем начало приедаться и это. Всё реже посещал его страх и азарт,всё больше будни космодесантника начинали напоминать ежедневнуюрутину.

Долгоевремя сын Тора замещалэти ощущения властью, незаметно добравшись до самого дна человеческойжестокости. И тогда чужая боль действительно приносила емуудовольствие. Ольге очень повезло, что ей не довелось узнать чёрноготрибуна в тот момент жизни; тогда страх её был бы более чемобоснованным. Потому что тогда Ульвару нравилосьпытать. Чаще по делу, порой — просто в порядке развлечения спленными. В те годы он на практике выяснил очень много уязвимых точекразличных Иных, научился понимать языки. А ещё — и он об этомзнал, и гордился, — его имя стало у циаматов страшнейшим проклятьем.Тогда беловолосого гиганта с холодными голубыми глазами совершеннообоснованно боялись абсолютно всеразумные существа, за исключением Императора, прощавшего ПервомуПалачу Империи маленькие слабости и чрезмерную любовь к работе.Многие начинали рассказывать всё, что знали, только при виденасмешливой ухмылки на бесстрастном лице норманна. Но от болеетесного знакомства с безжалостным чудовищем их это, как правило, неспасало.

Поиронии судьбы именно на то время пришёлся переломный момент в войне,и личный вклад самого Ульвара сына Тора в этот перелом "хотьдурно пах, но много весил" по меткому ироничному замечанию ЕгоВеличества Владимира. Миру, как называли его близкие люди, никакойшут в хозяйстве не был нужен; отец Ариадны, на чьё правление пришлисьсамые тяжёлые годы Империи, был редчайшим острословом и никогда нестеснялся в выражениях. Мало кто знал, что за этой ухмылкойскрывалась выжженная пустыня. Слишком много сил и нервов потратил онв самые тяжёлые годы войны, не имея права подобно своему дальнемуродственнику забыться в кровавом угаре.

Потомприелись и чужие муки. Потому что страдали и умирали все одинаково, иэта работа вновь стала рутиной. Тогда "Бич Терры" (апримерно так можно было перевести с языка циаматов его прозвище)достал с полки и отряхнул от пыли собственные познания в тактике истратегии, прибавил к ним добытое жестокими методами знаниепсихологии Иных, и какое-то время подвизался при штабе и дворце,увлекаясь планами и мелкими интригами.

Этонаскучило очень быстро, и борясь с безразличием к жизни, Ульвар вновьотправился на передовую, но уже как Наказатель. Где порой приходилиськ месту все полученныев прошлом навыки, где он освоил новое удобное приспособление -титанидовую броню, изобретённую, поканорманн подвизался палачом.

Ивот теперь, когда сын Тора понял, что происходящее опять начинаетприедаться, и всерьёз подумывал заняться изучением техники Иных, егокорабль разбился об эту планету.

Ирий.Родной мир земных богов, который никто из смертных никогда не видел.Пока он немногим отличался от Терры, но это было объяснимо. Ульвардаже что-то такое и подозревал; если боги были пусть ограниченно, ногенетически совместимы со своими созданиями-людьми, надо думать,создавали они их "по собственному образу и подобию", авместе с ними — и всю планету. Действительно, зачеморигинальничать, если можно взять за основу родной дом?

Единственное,сила тяжести на Терре была несколько поменьше. А ещё здесь былозначительно больше лесов. То ли так и планировалось изначально, то ливсё заросло со временем. Странно, что циаматы за столько лет неудосужились толком обжить планету. Тот же Скальд — уж насколькоболее глухой медвежий угол на окраинах, и то мог похвастаться высокойплотностью аграрной деятельности. А здесь всё, что чёрному трибунуудалось увидеть во время падения, заполнял глухой лес.

Еслибы Ульвар попал сюда один, он бы не спешил покидать столь интересноеместо. Ему было очень любопытно осмотреться повнимательней и узнатьпобольше нового. Тем более, он по долгу службы знал одинбольшой-большой секрет для очень маленькой компании: в ближайшембудущем готовилась операция по освобождению этого мира. Точной датытрибун Наказатель не знал, но перекантоваться месяц-другой в лесу длянего не составляло труда.

Априсутствие объекта приложения ответственности вынуждалокорректировать планы. Конечно, никуда женщина не денется, еслимужчина решит претворить задумку в жизнь. Но для того, чтобыокончательно определиться с дальнейшими планами, нужно было дойти доместа.

Чувствуя,что мысли будто вязнут в липкой патоке, норманн понял, чтоостановиться на отдых всё-таки придётся. Борьба с так категоричнонавязанными кем-то непонятным эмоциями и стремлениями вымотала егоочень сильно. Поэтому, наткнувшись на небольшой ручей, восхитительнопахнущий болотом, несущий куда-то кусочки почвы и приютивший, судя поданным анализа, несколько десятков тысяч видов разныхмикроскопических тварей, Ульвар решил остановиться на привал.

Этотводоём никаких нареканий не вызывал, обычный лесной ручей. Оставалосьнадеяться, что обычный в понимании терранца; а то, может быть, у нихздесь как раз аналоги того озерца являлись нормой. Но рискнутьпришлось: выжить без воды не сможет даже абсолют. Активировав шлем иотсоединив его уже руками, мужчина набрал полную ёмкость зеленоватойводы и бросил в неё белёсый кругляш очистителя, похожий на крупнуюстаринную монету. Когда жидкость буквально на глазах посветлела, аочиститель доложил о готовности тихим мелодичным посвистыванием,чёрный трибун с удовольствием утолил жажду и вернулся к пристроеннойпод деревом спутнице.

Некотороевремя стоял, задумчиво разглядывая женщину и анализируя своиощущения. Ненормальное влечение прошло скоротечно, как какое-нибудьвирусное заболевание, и сына Тора интересовали осложнения. И то ли онпросто слишком устал, чтобы что-то чувствовать, то ли всё и в самомделе было не так плохо, но изменение он заметил только одно.

Окончательнои бесповоротно он признал тот факт, что перед ним нормальнаячеловеческая женщина. Довольно симпатичная, с приятной глазу фигурой,умными внимательными глазами, длинными солнечно-рыжими волосами иочень выразительной мимикой. Даже, наверное, более нормальная, чемвсе те, кого он знал раньше, хотя и не настолько красивая внешне.Или, может быть, просто неухоженная, грязная и одетая в стандартныйспасательный комбинезон. В молодости он не обратил бы на неёвнимания, а сейчас его больше интересовал тот факт, что она умеетмолчать, умеет делать что-то полезное, не задаёт глупых вопросов ивообще производит впечатление разумного человека.

Главное,всё это Ульвар отмечал спокойно, без истерического восторга и желаниясрочно использовать по назначению. И это несказанно радовало.

Присевна землю и привалившись спиной к толстенному дереву, мужчинапристроил неподалёку запас воды, предварительно выловив из негоочиститель. С другой стороны подгрёб поближе спутницу, пристроив еёголову у себя на колене (чтобы точно проснуться, если она очнётся иначнёт совершать глупости), снял с предохранителя лёгкий энергон ипочти мгновенно отключился, проваливаясь в глубокий сон. Ненастолько, впрочем, глубокий, чтобы пропустить опасность.

Несколькораз он просыпался, когда шум окружающего жаркого леса изменялся. Одинраз ими заинтересовался какой-то местный зверь, похожий на гибридкошки и ящерицы. Но, немного понаблюдав из кроны раскидистого дерева,решил поискать более привычную добычу, не связываясь сподозрительными существами. Один раз мимо буквально в десятке метровпрошло стадо ещё каких-то животных, их Ульвар за деревьями не видел,но прекрасно слышал. Пару раз попискивания и повизгивания в ветвяхнад головой перерастали в тревожный гвалт и обрывались; кажется, тамтоже кто-то охотился.

Изначальномужчина планировал отдохнуть пару часов и продолжить путь, нонеожиданно понял, что события возле озера сказались на нём непривычносильно. И если физически всё было в порядке, то морально ончувствовал себя совершенно истощённым. Поскольку объективных причинбездумно гнать вперёд, невзирая на собственное состояние, не было, ариск нарваться на неприятности в таком состоянии был выше, онпозволил себе полноценный отдых.

Витоге подъём случился аж через пять часов, когда очнулась женщина.Она резко дёрнулась, пытаясь сесть, но трибун машинально придавил еёза плечо, фиксируя в изначальном положении. Через мгновение он самокончательно проснулся и разжал руку.

-Не суетись, — поморщился абсолют, заметив, как заметалась,стремительно заливаясь краской, его спутница. Всё, что она подумала,было написано на лице крупными буквами, причём на нескольких языкахсразу. — Это было какое-то психогенное воздействие. Сейчас мыпокинули опасную зону, так что всё в порядке. Пей, надо идти, — сынТора протянул женщине шлем с водой и легко поднялся на ноги.

-Спасибо, — пробурчала она, старательно отводя взгляд, и приняла"посуду" из рук спутника. Правда, сначала она отнеожиданности чуть её не уронила; титанидовый шлем весил порядка семикилограммов, и это оказалось для гостьи из прошлого сюрпризом. Носправилась, и с немного ошарашенным видом напилась воды, неловкопридерживая ёмкость обеими руками. Вернула вещь хозяину, и,внимательно оглядевшись, направилась совсем не в ту сторону, куда имбыло надо.

-Куда? — недовольно рявкнул Ульвар. Женщина от неожиданности слегкаприсела, затравленно оглянулась.

-Мне... э-э-э... в кустики надо, — замявшись, призналась она. ТрибунНаказатель смерил её тяжелым немигающим взглядом, от которого Ольгаиспуганно замерла, готовая вот-вот припустить бегом в лес.

Этооказалось очень большим искушением: припугнуть её ещё, и тем самымспровоцировать всё-таки на этот глупый поступок. То есть,окончательно избавиться от большей части своих проблем. И, пожалуй,ещё прошлым утром Ульвар именно так бы и поступил. Но сейчас пришлосьнаступить на горло голосу разума и подчиниться зову долга.

-Делай свои дела здесь, — поморщившись, велел он и отвернулся.

Некотороевремя Ольга неподвижно стояла, то ли пытаясь осознать, что всё ещёжива, то ли заставляя себя смириться с неизбежным. Наконец, тишинасменилась торопливым шуршанием.

— Апочему мне больше не жарко? — спросила она, чтобы заглушить самыепредательские звуки.

— Япочинил терморегуляцию в скафандре, — с недовольством ответилмужчина.

-Спасибо, — вздохнула гостья из прошлого, выпрямляясь и торопливоодеваясь.

Вэтот момент женщина ненавидела свою одежду ещё сильнее, чем раньше.Никогда она не любила комбинезоны вот именно из-за этого недостаткаконструкции, не рассчитанной на женскую физиологию. Чтобы простосходить в туалет, нужно было и скафандр, и наряд под ним практическиснять, обнажившись выше колен. А тут ещё всё это надо было делатьрядом с мужчиной! Он, конечно, неожиданно проявил тактичность иповернулся спиной, но после произошедшего на той злополучной полянеона стеснялась просто находиться с ним рядом, а уж в такой неловкойпозе!

Нет,она запоздало сообразила, что была неправа в своём желании забиться всамый густой и раскидистый куст, и была благодарна, что отопрометчивого поступка её удержали. Кто знает, что могло жить в томкусту, и что могло прийти туда, привлечённое шумом? Но легче от этогоне делалось.

Посмыслу догадавшись, что за "психогенное воздействие" имелв виду Ульвар, Ольга, в отличие от мужчины, так просто успокоиться несмогла. Если сын Тора для себя совершенно однозначно определилпричины собственных поступков и дальнейшую линию поведения, выкинувпроисшествие из головы, то гостья из прошлого так просто разобратьсяв своих эмоциях и желаниях не могла. И хоть та сумасшедшая жажда, чтонакрыла её возле злополучного озера, действительно схлынула вместе сперешедшим в тревожный сон обмороком, взять себя в руки никак неполучалось.

Сложносказать, в чём была причина подобной несправедливости. Может быть,Ольгепросто не хватало воли окончательноперебороть странноенаваждение. Может быть, дело было в обыкновенном возрасте и жизненномопыте, и сын Тора, в отличие от своей спутницы, уже давным-давноразучился совершать необдуманные поступки и волноваться по пустякам.Может быть, в разнице характеров: уверенный в себе местами донепробиваемой самоуверенности чёрный трибун просто не мог допуститькаких-то сомнений, а вечно пытающаяся поступать правильноВысоцкая никак не могла решить, что именно считать правильным, а что— собственной прихотью. А, может, всё было ещё проще, и Ульварбыл мужчиной, причём мужчиной опытным и бесконечно далёким отсентиментальности, а Ольга — пусть довольно разумной, носовершенно не чуждой романтике женщиной, не способной без сомненийпоставить разумное выше эмоционального. И вот сейчас этоэмоциональное здорово мешало спокойно жить.

Стоиловзгляду зацепиться за монументальную фигуру, и несчастная окуналась вводоворот воспоминаний, заливаясь краской до кончиков ушей. Казалось,кожа в тех местах, где её вчера касались мужские руки, буквальновспыхивала от одних только мыслей, а губы до сих пор чувствовалижадные поцелуи. Ей, уже теперь вполне самостоятельно, хотелосьпотрогать, а какой он на ощупь под этими тяжеленными доспехами? И ктобы мог подумать, что взгляд ледяных глаз этого угрюмого викинга можетбыть таким горячим!

Ольгаругала себя, корила, называла последней дурой, извращенкой, ставиласебе диагноз "стокгольмский синдром", проклинала деньпохода в пещеры, закончившийся в совсем другом времени ипространстве. Напоминала себе про собственные страхи, про жестокостьэтого мужчины, про спокойствие, с которым он в случае малейшейнеобходимости оборвёт её жизнь.

Страх-токак раз никуда не делся, и оценившая иронию судьбы женщина дажепосмеялась бы, если бы не было так грустно. Она продолжала дополусмерти бояться полубога, особенно когда он бросал на неё хмурыеили задумчивые взгляды. Казалось, что каждый раз он взвешивает жизньспутницы, и весы вот-вот качнутся в сторону её прекращения.

Какэто ощущение могло соседствовать с вожделением, Ольга непредставляла. Совершенно определённо, это было ненормально, но -было. Оставалось только надеяться, что впечатления со временемнемного поутихнут, и всё вернётся на круги своя. Потому что иначеженщина боялась, что не выдержит такой раздвоенности собственногосостояния и попросту рехнётся.

Новремя шло, эмоции лишь немного ослабли, утратив болезненный накал, ноникуда не делись. Волшебные бинты позволили гостье из прошлого вновьобрести способность к самостоятельному передвижению, и это несказанноеё радовало. В итоге устоялся определённый распорядок: с рассвета идо вечера они шли, потом останавливались возле какого-нибудь водоёма(благо, недостатка в них не было), мужчина добывал еду и разводилогонь, а женщина — готовила. После чего они уже в темноте ели иложились спать.

И уОльги создавалось впечатление, что они совсем не торопятся, потомучто Ульвар шёл почти прогулочным шагом, даром что на каждыйприходилось два-три её собственных. Она прекрасно понимала, что еслибы этот цельнометаллический как терминатор Т-1000 мужик куда-то началбы спешить, она бы за ним не угналась при всём желании. Всерьёзповерить в то, что он приноравливается к её шагу, она не могла: емуявно было проще донести её на себе. После того, как она, пощупав одинтолько шлем, прикинула, сколько может весить его белоснежная броня, вкоторой он двигался с такой лёгкостью и пластичностью, она пересталаудивляться, что он поднимает её одной рукой, прилагая столько жеусилий, сколько она сама бы прилагала, таская на руках двухмесячногокотёнка. Только жутковато немного становилось от мысли, каков же уэтой силы предел, и есть ли он вообще?

Женщинадаже привыкла к своей одежде и притерпелась к ночёвкам на земле. Даона бы и стоя, наверное, засыпала; тело, непривычное к физическимнагрузкам в таком количестве, использовало каждое мгновение дляотдыха.

Вотчего по-настоящему не хватало, так это купания. А ещё она ссодроганием ждала наступления традиционных женских проблем, и понятияне имела, как подобное можно пережить в лесу. Не то что без привычныхгигиенических средств, а даже без обыкновенной ткани или ваты.

Времяшло. Люди шли. А больше ничего не менялось.

Лесбыл довольно странный на взгляд Ольги, имевшей о джунглях весьматеоретическое представление. Влажный, жаркий, полный жизни, он тем неменее был не настолько непроходимым, каким она представляла настоящийтропический лес. Не слишком густой подлесок позволял спокойнодвигаться, и серьёзными препятствиями становились только периодическипопадающиеся воистину циклопических размеров деревья. Считать,сколько они составляют в обхвате, никто не пытался, но обход занималдобрых пару минут.

Лесизобиловал маленькими разнокалиберными водоёмами. На четвёртый деньпосле ночёвки на странном озере они вышли к широкой и быстрой реке смутно-коричневой водой, и некоторое время шли вдоль неё, не спешапереправляться на другой берег, хотя из-за этого и пришлось немногоотклониться от курса. Ольга не решалась спрашивать о причинах такогоповедения; они вообще за это время перекинулись едва ли десяткомслов.

АУльвар просто чуял, что в реке кто-то живёт. Поскольку чутьё его ещёни разу не подводило, мужчина предпочёл небольшое отклонение от курсанеоправданному риску. Пусть им пока не попалось ни одногопо-настоящему опасного хищника, которые водились на некоторых чужихпланетах, но сына Тора порой посещало очень неприятное ощущениечьего-то недоброго плотоядного взгляда, и если бы у него была шерсть,то на холке та стояла бы дыбом.

Апогеяэто ощущение достигло, когда люди вышли на небольшую прогалинуверхового болотца, образованного одним из притоков большойбезымянной реки. И если бы не чутьё, сын Тора вполне мог пропуститьопасность.

Огромноетёмно-зелёное тело вздыбилось из болотистой топи в считанныхсантиметрах от метнувшегося вбок мужчины. Болезненно вскрикнулаженщина, отброшенная им назад, к сухому участку; кажется, он нерассчитал сил, и что-то ей сломал, но, главное, она долетела доберега под прикрытие деревьев.

Запотраченную на это действие долю секунды пришлось расплачиваться:мощная челюсть сжалась на левом предплечье. Пробить титанид неудалось даже ей, но смять оказалось вполне по силам. Огромное,ненамного меньше метра в диаметре, существо, похожее на змею снебольшими светло-зелёными крыльями возле самой головы, дёрнуло своюдобычу за конечность вверх, подбрасывая, чтобы перехватить удобнее.Животное было быстрым и сильным, но не знало о существованииэнергетического оружия и не верило в прочность космодесантников.

Ульварже, в полёте успевший всадить в распахнутую в предвкушении пасть парузарядов, перехватил оружие занемевшей рукой и всю собственную силу,помноженную на силу инерции почти двухсотпятидесятикилограммовоготела, вложил в обыкновенный прямой удар правой рукой. Кулак пробилчереп твари и вошёл внутрь по локоть. Тело рухнуло вниз, подняв дурнопахнущую грязевую волну, и забилось в агонии, продолжая плескать вовсе стороны болотную воду. С трудом прижав мечущуюся голову ссудорожно трепещущими крыльями к земле, мужчина выдрал из неё руку сгорстью бледно-розового вещества, видимо, составлявшего мозг змеи, идобавил в дыру ещё заряд из лёгкого энергона. Последний раздёрнувшись, тело поверженного монстра напряжённо вытянулось иобмякло.

СынТора брезгливо сплюнул попавшую в рот болотную жижу и огляделся,попутно пытаясь выправить прямо на себе погнутый щиток брони. Нет вмире ничего идеального: титанид обладал запредельной прочностью,особенно на разрыв, но погнуть его при старании было можно.

Искомыйобъект обнаружился неподалёку. Женщина сидела на земле, привалившисьлевым плечом к дереву, нервно кусала губы и таращилась на негобольшими и круглыми не столько от страха, сколько от удивленияглазами. Испугаться она, судя по всему, просто не успела.

-Нет, я, конечно, догадывалась, что ты крут, но чтобы настолько? -потрясённо проговорила она, всё также неожиданно прямо и почтиспокойно глядя на трибуна Наказателя. Тот только слегка поморщился,не одобряя этот положительный отзыв. Сам Ульвар чувствовалраздражение: нападение следовало просчитать и предотвратить, а онпопался, как мальчишка.

-Где болит? — прагматично уточнил он.

-Болит? — недоумённо переспросила она. — Нигде... — начала женщина,отлепляясь от дерева и пытаясь выпрямиться, но зашипела от боли,схватившись за правое плечо.

Стянувперчатки и, заодно, повреждённый локтезапястный сегмент брони, чёрныйтрибун, расстегнув на женщине скафандр, стянул его вниз, высвобождаяправую руку из рукава. К ужасу Ольги, следом пришла очередькомбинезона, который постигла та же участь. А под комбинезоном у неёне было совсем ничего, и она была благодарна боли, которая отвлекалаеё от смущения. Но даже несмотря на неё там, где грубые мужскиепальцы касались нежной кожи, оставалось ощущение тепла и болезненнойнедосказанности: этого было слишком мало.

СынТора же, не замечая лихорадочного блеска в глазах, под тихиесудорожные болезненные вдохи пытался определить целостность костей. Ихмурился. Одна мысль не давала ему покоя: он испытал облегчение,когда обнаружил, что его спутница жива. И это было довольно странноеощущение в контексте чьей-то отдельной жизни, не представляющейобъективной ценности. Когда с опасного задания вернулась почти ужепохороненная разведгруппа, когда по кацалиоцли приходило сообщение облагополучном окончании зачистки, когда удавалось с минимальнымипотерями выйти из окружения или взорвать несколько часов отравлявшуюжизнь батарею — оно было понятно и объяснимо. А сейчасудивляло. Кроме того, Ульвар чувствовал, — и со спокойной иронией этопризнавал, — что потихоньку начинает уважать настырно плетущуюся заним в неизвестность женщину. Может, и облегчение происходило из тогоже источника, как знать.

Уважатьеё было за что даже без скидки на слабости женского пола. Сыну Торадоводилось оказываться во время боёв среди гражданского населения, имногие неподготовленные мужчины в момент опасности вели себя гораздохуже, чем эта девочка из прошлого. А она, надо признать, держаласьмолодцом. Не ныла. Ничего не требовала. Спотыкалась от усталости, нотерпела. И, самое главное, не пыталась с ним спорить и оспариватьраспоряжения. Сказано — делай, и она делала. Морщилась, корчиларожи, явно мысленно ругала своего спутника, но делала. Кажется, онана самом деле понималаего правоту,а не тупо подчинялась праву сильного, и только поэтому молча терпела.Это было неожиданно, но приятно.

Исейчас вот. Ульвар видел мужчин, которые и от меньшего повреждениязаходились в истерике. А она только кусала губы, стискивала кулакздоровой руки и, вздрагивая, шумно втягивала носом воздух, когдадействия были особенно болезненными. На глазах выступали слёзы, ноэто была рефлекторная неконтролируемая реакция на боль.

-Перелома нет, сильный вывих, — прокомментировал мужчина. Отёк ещё неуспел сформироваться, и диагноз можно было поставить и так.

-Вы только не перестарайтесь и руку мне не оторвите, вправляя, -сквозь стиснутые зубы и жалкую улыбку выдавила Ольга, зажмуриваясь иотворачиваясь, как будто если она ничего не увидит, ей не будетбольно. Сын Тора только хмыкнул в ответ, давая понять, что попыткупошутить оценил и, одной рукой зафиксировав пациентку за ключицу иоснование шеи, выстроил нужный угол и резко коротко дёрнул. Сустав спротивным звуком встал на место, а женщина судорожно взвыла на вдохеи закашлялась. Слёзы брызнули из глаз, и она пробормотала:

-Спасибо.

Наказательвновь неопределённо хмыкнул, повторил ощупывание, после чего достализ недр брони уже знакомый Ольге цилиндр-бинт и длинную широкуюплоскую цепочку сложного плетения из металлов трёх разных цветов -белого, красного и зеленоватого. Миниатюрный приборчик, носившийметкое название костоправ,помогал ускорить регенерацию тканей в полевых условиях. Проложивцепочку от ключицы через плечо, Ульвар начал перевязку, бросивозадаченный взгляд на вдруг захихикавшую женщину.

Ата, ничего не поясняя, косилась на свою руку и продолжала тихонькорадостно посмеиваться. Хотя, казалось бы, головой не ударялась, и досих пор вела себя вполне адекватно.

Ольгаже просто поленилась пересказывать варвару из будущего сюжет одной излюбимых комедий. Она-то не знала, что красивая цепочка представляетсобой сложный полезный прибор, и чувствовала себя преемницей СемёнСемёныча Горбункова из "Бриллиантовой руки".

-Контрабанда? — наконец, не удержавшись, поинтересовалась она, глядяна своего спутника искрящимися от смеха глазами. Ответная кривоватаяусмешка отразилась на лице сына Тора без всякого участия с егостороны, тем более что он ничего смешного в происходящем не видел.

-Стандартная аптечка, — буркнул он неприязненно, чем почему-то вызвалновый виток искреннего веселья.

Закончивперевязку и крепко примотав руку к телу, чтобы зафиксировать, онпомог пострадавшей застегнуть комбинезон, а поверх него -скафандр, после чего занялся исправлением собственной брони.

Дальнейшийпуть продолжился практически без происшествий. Один только разповысивший бдительность Ульвар воспользовался по назначениювинтовкой, издалека подстрелив летучего змея.

АОльга, всю дорогу со встречи на болотце терзаемая смутными догадками,наконец-то вспомнила, с чем у неё ассоциировалась эта оригинальнаязверушка. С одним из двух известных ей индейских богов, дедушкой КичиЗелёное Перо; Кетцалькоатлем. Это ведь именно его рисовали летучимзмеем с крыльями возле головы. Подивившись забавному совпадению,женщина отмахнулась от возникшего роя странных и нелепыхпредположений. Мало ли, какая где живность обитает, и какие в миреслучаются совпадения!

Ночёвкавозле реки также прошла без эксцессов, разве что гостья из прошлогоспала тревожно и постоянно ворочалась. Но в этом не было ничегостранного: к вечеру разнылось плечо, и пострадавшая всё никак немогла его удобно пристроить, да ещё у неё поднялась температура.Отдать ему должное, Ульвар всё это воспринимал терпеливо, и ни разуна неспокойную соседку не рыкнул. Подумывал даже предложитьобезболивающее, но в итоге отказался от этой идеи. Во-первых, егобыло не так много, а ситуация была не такая уж критическая. А,во-вторых, всё оно было дозировано, и от той дозы препарата, котораятребовалась в бою накачанному адреналином штурмовику, Ольга бы совсемуспокоилась. Нет, умерла бы вряд ли; всё-таки, это были несильнодействующие наркотические вещества прошлой эры. Но проспала быдвое-трое суток точно. А учитывая, что утром чёрный трибунрассчитывал добраться до места, ему совсем не хотелось возиться сбесчувственным телом.

Прогнозоправдался: местное солнце всё ещё упрямо карабкалось в зенит, когдапутники добрались до промежуточной цели путешествия. Услышав, какрядом восхищённо ахнула Ольга, Ульвар мысленно с ней согласился. Дажеего увиденное вблизи здорово впечатлило.

-Это космопорт? — недоверчиво проговорила женщина.

-Нет. Это руины древнего города, — спокойно ответил мужчина и началспуск.

Глава6. Ожидание.

Пожалуйста, не сгорай!

Ведь кто-то же должен гореть.

За углом начинается рай,

нужно только чуть-чуть потерпеть.

Пожалуйста, не сгорай!

Спаси, всё что можешь спасти,

Прости всё, что можно простить,

иди, пока можешь идти...

Flёur, "Голос"

Разглядываянежданно открывшееся глазу великолепие, я даже про плечо своё нанесколько секунд забыла.

Мыстояли на краю то ли огромного кратера, то ли сглаженных временемостатков огромной карстовой воронки; почти плоская большая долинарасполагалась внизу, под довольно крутым обрывом. Река, с которой мырасстались некоторое время назад, делала петлю, чтобы с правойстороны занавесить часть стены красивейшим водопадом. Внизу, возлеводопада, клубилась водяная пыль, и на некотором расстоянии оседала вспокойное озеро. За озером река продолжалась и, пересекая долину,упиралась в стену; то ли там было невидимое с нашей позиции ущелье,то ли вода уходила под землю.

Дальнююот нас половину долины занимало потрясающее сооружение: несколькодесятков неправильных трёхгранных пирамид складывались в огромныйбело-зелёный цветок, похожий на лотос. Отсюда мне было плохо видно,но сооружение казалось ажурным и будто пористым, словно было выточеноводой в мягкой породе. Только для этого у него были уж слишкомправильные прямолинейные контуры.

Вблизиже имелась огромная площадь, от которой разбегались лучи дорог,окружённые россыпями трёх— и четырёхгранных пирамидок поменьше.Приглядевшись внимательней к ближайшему сооружению, я наконецсообразила, почему они так необычно выглядят. Стены ярусов пирамидбыли не цельнокаменными, как в том же Египте, а представляли собойразномастные колоннады. Кроме того, ярусы были густо заполоненызеленью, и непонятно, то ли так планировалось изначально, то ли своёбрал лес.

Отсюдабыло хорошо видно, что площадь выложена разноцветной брусчаткой,которая складывалась в причудливые узоры из фантастических цветов игеометрических фигур.

-Это космопорт? — недоверчиво пробормотала я.

Странно,все вокруг утверждали, что циаматы, с которыми воевали люди, -агрессивные и беспощадные создания, напавшие первыми. Но мне сложнобыло поверить, что такую красоту могла создатьнемотивированно-агрессивная цивилизация. Как-то не сочеталась у меняв голове агрессия с настолько органично вписанным в пейзажархитектурным ансамблем. Агрессивная цивилизация — этосовременная мне человеческая, всё подчиняющая своим целям и несчитающаяся ни с какими потерями.

-Нет. Это руины древнего города, — неожиданно ответил мой спутник,хотя вопрос был почти риторический: с молчаливостью этого великанаможно вообще разучиться разговаривать, и я уже близка была к тому,чтобы начать тихо-мирно беседовать с самой собой.

Даладно?!

Вотэто — руины? Более того, древние руины, да ещё накарстовых почвах, рядом с рекой, в джунглях? Да их же будто толькочто построили! Нет, я допускаю, что вблизи всё выглядит не такоптимистично, но если бы этим строениям было бы столько лет, чтобы соспокойной душой называть их древними, следы разрушений были бы видныи отсюда. Ну, хоть одну пирамидку бы точно размыло!

Нопродолжать расспросы я не рискнула, да и некого уже было спрашивать;белоголовый викинг начал спуск. Опасливо подойдя к самому краю иглянув вниз, я поняла, что даже, наверное, сумею слезть. Даже с однойрукой; здесь стена была не слишком отвесная, и разнокалиберныенагромождения камней выглядели вполне преодолимыми. Главное, всегдадержаться так, чтобы в случае чего падать прямо на полубога. Авось,поймает. После вчерашнего происшествия я даже согласна была поверитьв возможность такого исхода.

Вчера,когда чёрный трибун вдруг ударил меня так, что плечо прострелилоболью, а моя бренная тушка, кувырнувшись в воздухе, влетела вкакой-то куст, я успела проститься с жизнью. Но когда выпала из этогокуста, в полном шоке наблюдала, как мужчина добивает здоровеннуюжуткую зверюгу. И в очередной раз удивилась, как же у него получаетсяпри такой массе, да ещё в таких объёмных тяжеленных доспехах, такловко и быстро двигаться, что даже змея на него реагировать неуспевала. Впрочем, нет, какая змея? Не бывает у змей таких зубов втаком количестве!

Вобщем, до меня в конце концов дошло, что меня не били, а просто такимстранным образом позаботились о моей сохранности. Даже первую помощьпотом оказали. Если бы он ещё извинился за то, что не рассчитал силы,я бы, наверное, поверила в чудеса. А так просто поверила, что у меняесть шансы выжить, и большой страшный полубог в случае чего прикроетот незнакомой опасности, и даже сам при этом не прибьёт при условиихорошего поведения.

Правда,я не совсем представляла, как это "хорошее поведение"должно выглядеть. Но решила: если до сих пор его, по-видимому, всёустраивало, буду продолжать в том же духе. Молчать, готовить и немешаться под ногами. Аттракцион "почувствуй себя идеальнойженой".

Завремя пути я успела привыкнуть к обществу полубога и пересталареагировать на него настолько нервно. Да и сам мужчина сделал дляэтого, пожалуй, всё возможное; он не рычал, не хватал меня за горло,даже заботился в какой-то мере. В той самой, которая гарантироваламоё пребывание среди живых, но не более того. И трактовать подобнуюопеку как проявление симпатии и внимания не получалось при всёмбогатстве моей фантазии. Скорее, в какой-то момент я перешла изразряда опасного вредоносного существа в должность "гражданскогонаселения", которое суровому космодесантнику полагалосьзащищать. При ближайшем рассмотрении сын Тора оказался крайнемолчаливым, очень скрытным и невозмутимым существом. Ну, или просто яумудрялась не делать ничего, что могло бы вывести его из этогосостояния. Порой подмывало устроить истерику для проверки, но ябыстро успокаивала себя воспоминаниями о первой встрече с этим типом.Повторения не хотелось.

Ивсё бы было хорошо, и устраивало бы меня целиком и полностью, если быне одно большое жирное "но". Я продолжала испытывать кэтому человеку влечение, и ничего не могла с собой поделать. Дажепорой возникала мысль попробовать его соблазнить, но я быстро еёотгоняла: подобные желания казались мне совершенно ненормальными, иуж совершенно точно — неуместными. Влечение это походило наболезнь, какое-то странное внушение; стоило задуматься, и я ловиласебя на откровенном любовании космодесантником, а в голову лезлимысли одна другой неприличнее. Больше всего мне хотелось стянуть снего броню и посмотреть, как он выглядел без неё, если даже в этомтяжеленном доспехе умудрялся двигаться так завораживающе легко ипластично. Правда, лицо его мне по-прежнему не казалось красивым,но... что-то в нём определённо было. Осознание собственной силы ивласти, монументальной уверенности в себе и своих действиях; всложившихся обстоятельствах это всё привлекало гораздо сильнее, чеммогла бы классическая симметрия черт.

Астоило вспомнить некоторые моменты нашего знакомства, или поймать насебе испытующе-оценивающий взгляд мужчины, и возвращался страх. Неподавляюще-панический, а более сдержанный, настойчиво рекомендующийдержаться от него как можно дальше.

Получившийсяиз всего этого странный коктейль эмоций, однако, пребывал вотносительном равновесии. Либидо и инстинкт самосохранения рвали меняв разные стороны, и пока они скандалили между собой, можно былоруководствоваться рассудком.

Наспуске же я, конечно, оступилась. Правда, уже в самом низу;казавшийся таким большим и надёжным камень вдруг поплыл под ногой,рассыпаясь в пыль, и я с визгом полетела к земле. Оставалось мнелететь метра четыре, так что шансы выжить были. Но конвоир благородноне стал проверять это на опыте, и остановил моё падение рывок зашкирку вверх. Зубы клацнули, но я даже толком испугаться не успела,когда меня поставили на твёрдую землю.

-Спасибо, — пискнула придушенно, но не удостоилась даже ответноговзгляда. Трибун Наказатель задумчиво озирался, будто что-то искал.

Рекогносцировкупрервал громкий басовитый гул, от которого будто бы даже землязатряслась под ногами. Головы мы вскинули одновременно, вглядываясь взеленоватое небо. И даже угадали с источником звука.

Слеванаправо небосклон пересекала стая летающих утюгов. Я едва челюсть неуронила от шока, разглядывая это чудо враждебной техники. Не знаю уж,как оно там вблизи выглядело, но издалека — один в один.Плоская подошва характерной остроносой формы, ручка сверху, огонькипо периметру, и всё такое гламурно-прилизанное. С реактивной струёйиз того места, куда крепится провод...

-Что это? — почему-то шёпотом поинтересовалась я.

-Десантные баржи, — отмахнулся мужчина, очень недобрым взглядом сверляровный клин утюгов. Настолько недобрым, что я даже удивилась, когдаопознанные летательные аппараты скрылись за горизонтом, и ни один невзорвался прямо в небе. Уточнять, чьи баржи, не стала; судя помрачному виду мужчины, не свои. Интересно, он их просто всех поопределению не любит, или вот конкретно эти нарушили какой-тограндиозный план?

Проводив взглядом торжественную процессию, Ульвар решительно двинулсявперёд. Я, естественно, поспешила за ним, стараясь не отставать.

Снизу"маленькие" пирамидки выглядели совсем не маленькими. Ненебоскрёбы, но этажей восемнадцать-двадцать в моём представлениибыло. А ещё они выглядели так, будто их только что построили, ихозяева просто не успели въехать; ни единой трещинки нигде, ни намёкана коррозию.

Икаждая оказалась произведением искусства, каждая не похожа наследующую.

Водном месте ярус поддерживало своими изгибами длинное-длинное телозмея, глотающего свой хвост, чья голова указывала, видимо, главныйвход. Следующий ярус змеиной пирамиды поднимали на своих спинах,грациозно приподнявшись на хвостах, те самые летучие змеи. Ещё вышебыли существа, похожие на Медузу-горгону, но за растительностью ужебыло плохо видно.

Аещё в одной пирамиде колонны были полые и резные, с цветочнымиузорами. Я такое видела только в варианте резьбы по кости, а тутцелый огромный камень, и их таких много. А в следующей сводподдерживали диковинные птицы. А в следующей — существа,похожие на кошек, сидевшие и тянувшиеся в разных позах. Деревья,цветы, языки пламени, разные звери; чего тут только не было. И всёнастолько тонко и изящно выполнено, что дух захватывало.

Продолжаяспешить за куда-то уверенно идущим мужчиной, я крутила головой посторонам, и больше всего мечтала хоть в один из этих домиков зайти, ипосмотреть, как же оно всё выглядит внутри. Но пожелания своиблагоразумно держала при себе. Уж очень заторопился куда-то мойспутник, и сейчас явно было не самое лучшее время, чтобы лезть к немусо своими глупостями.

Пирамидбыло немного, и стояли они свободно, создавая ощущение простора иогромного пустого пространства вокруг. И почему-то пустая тишинамёртвого города совершенно не пугала. Наверное, потому, что город небыл мёртвым; он как будто спал, ожидая возвращения своих хозяев. Алёгкий шелест листвы вполне заменял тихое дыхание.

Вскоремы вышли к реке, и одно пострадавшее строение обнаружили. Это былмост, в который упиралась дорога. С нашей стороны он был цел, адальше зиял пролом неизвестного происхождения. Не то естественного(мало ли, река опору подмыла), не то искусственного. И, глядя на дырушириной в пару десятков метров, я почему-то склонялась ко второмуварианту. Хотя и непонятно; с местным уровнем технологий можно былоили весь мост угробить, или даже весь город, если он чем-то кому-топомешал.

Сразустало очень неуютно. Некстати вспомнилось, что текущая вода издревлесчиталась главной преградой для всякой нечистой силы. И то, что моствсего один, бросилось в глаза. И даже то, что с другой стороны долиныскалы гораздо круче и отвесней, чем позади, и даже профессионал безспециального снаряжения вряд ли влезет. И дворец-лотос вдругпоказался крайне зловещим и жутким. И совсем никакого желанияпосмотреть его поближе у меня не появилось, а, наоборот, оченьзахотелось вернуться обратно в пусть и опасный, но такой привычный ипонятный лес.

Озиравшийсяпо сторонам Ульвар, сзади и сбоку которого я стояла, вдруг обернулсяко мне, глядя очень странно. С непонятным насмешливым удовольствием,даже каким-то злорадством и предвкушением. Я, поймав это выражение,рефлекторно подалась назад, но, разумеется, не успела: мужчина поймалменя за шиворот, подтянул к себе ближе и чуть приподнял. Осторожно,тремя пальцами, щепотью; так, что я не совсем висела в его руке, анеловко балансировала на цыпочках, рефлекторно цепляясь здоровойрукой за его запястье. Приблизил лицо к моему, пристально в упорразглядывая. Настолько близко, что я сумела различить чёрные крапинкина голубых радужках, сеточки морщин вокруг глаз, проступившую нащеках за время путешествия почти незаметную светлую щетину, и, -вот это уже совсем неожиданно, — бледные-бледные едва заметныевеснушки.

Самоестранное, мне не было страшно. То есть, было, но не настолько, какраньше; кажется, сейчас от него просто не исходило явной угрозы.Опять пришла ассоциация с котёнком, которого приподняли за шкирку, ноне для наказания или утопления, а чтобы внимательно разглядеть усатуюмордочку и раскраску слишком мелкого зверька.

Дворецна той стороне реки в настоящий момент пугал меня гораздо сильнее.

-Ты чувствуешь страх перед этим местом, — не спросил, констатировалчёрный трибун всё с тем же удовольствием, как будто понял сейчас променя что-то очень интересное и полезное.

-Ну, да, — не сумела промолчать я, не понимая, чего от меня хотят. -Пирамиды были симпатичные, а там... как будто ужас какой-то спрятан.

-Так ты, стало быть, из хаоситов? — почти мурлыкнул он, буквальноизлучая радость. Ох, не нравится мне всё это! Когда он ругается, хотябы понятно, чего ждать.

Ичем дальше, тем неуверенней я себя чувствовала. Причём, опять-таки,это был не тот всепоглощающий животный страх, а удивительноконцентрированное чувство неловкости. Ощущение, что земля уходитиз-под ног, стены расплываются, ориентиры переползают с места наместо. И нельзя однозначно сказать, что это плохо, но чем подобноегрозит — неясно.

— Акто это? — озадаченно уточнила я, безвольно болтаясь в руке мужчины.— От слова "хаос" что ли? Что-то такое я в фантастикечитала, — длительное словесное воздержание неожиданно вылилосьпотоком откровенности.

— Вфантастике? — с ещё большим удовольствием переспросил он. — И во чтоже ты веришь, девочка из прошлого?

-Э-эм... в теорию вероятности, — неуверенно пошутила я. Вот спроситтоже... Я никогда особо об этом не задумывалась, принимая для себяотдельные кусочки мировых религий и собственных моральныхпредставлений, и никогда толком не пыталась определить, а какой ондля меня — Бог? И как теперь сформулировать за три секундыответ на столь важный вопрос?! — Да я не знаю... Ну так, немногоатеизма, немного буддизма, агностицизм. Этот ещё, единый космическийразум, который информационное поле вселенной. Ну, то есть, что что-тотакое там есть, большое и мудрое, но мы ему обычно до лампочки, -начала мямлить я, как будто отвечала не выученную тему по философии.

-Значит, в наших богов ты не веришь?

-Ну, как бы... вы только не обижайтесь, но язычество — этовсё-таки просто поклонение и обожествление природы. Природу я,конечно, уважаю, но всякие там Зевсы с Перунами — это уже отнедостатка образования, — решила я быть честной.

Скажемтак, в историю о полубогах-абсолютах я не поверила чуть больше, чемсовсем. Как могут люди летать в космос и всерьёз поклонятьсядеревянным идолам? Но теория их происхождения у меня была, и была онадовольно простая. Обыкновенный генетический эксперимент. Столькофильмов в своё время на эту тему было снято, захочешь — незабудешь. И на роль типичного универсального солдата Ульвар подходилидеально по всем статьям. А всем остальным что-нибудь психотропноеколют.

Абоги... поначалу я, конечно, надеялась на их заступничество, и тогдаещё пыталась убедить себя в том, что что-то подобное в этом миредействительно есть. Но теперь окончательно перестала верить в ихсуществование.

-Это будет интересно, — решил чёрный трибун, первый раз в жизнидемонстрируя мне полноценную улыбку от уха до уха. Ну, что я могусказать? Я бы прекрасно прожила и без этого зрелища. Потому что песня"От улыбки станет всем светлей" — это явно не про Ульварасына Тора. От его радостного оскала мне сделалось не просто страшно,а сразу жутко. И зубы ещё такие... белые, острые. И клыки. Не такие,как у всяких вампиров и прочей нечисти рисуют, но всё равно несреднестатистические; уж очень острые, выступающие из ровного рядавполне человеческих зубов.

Мужчинавдруг рывком поднял меня выше, и я, в свете последних мыслей проклыки, испуганно взвизгнула, решив, что сейчас меня будут есть. Нонет, трибун Наказатель просто схватил меня в охапку; как-то странно,свернув компактным клубочком, крепко вжав в броню. Потом сделалнесколько шагов и, развернувшись, побежал. К обрыву. А я дажевцепиться в него не могла, чтобы не выбросил с размаху: единственнаяцелая рука была плотно зажата между моим телом и нагруднымипластинами доспехов. Несколько бесконечно долгих мгновений полёта вожидании встречи с водой (почти желанной; помыться или искупатьсяхотелось ужасно), громкий удар, мир резко перевернулся вокруг своейоси. И меня поставили на ноги уже на другой стороне реки.

Хм.Кириос чёрный трибун только что со мной на руках перепрыгнул провалшириной в половину реки, приземлившись на другой стороне в аккуратныйкувырок?

Естьли что-то, что этому типу не по силам? Мне вот прямо даже интересно!

Аещё интересно, зачем мы вообще сюда идём. Ведь вроде бы собирались накакой-то космодром, корабль угонять...

Ноогласить последний вопрос вслух я не успела. Мужчина, зачем-топрихватив меня за запястье, двинулся к единственному строению на этойстороне реки. Думал, сбежать попытаюсь? Ага, и утопиться в знакпротеста. Тут всё равно бежать некуда.

Зданиевблизи оказалось ещё величественней и выше, чем виделось издалека. Издесь все ярусы подпирали собой статуи существ, невероятно похожих налюдей. Высокие, метров под шесть, они явно составляли своейпоследовательностью какие-то связные истории, как изображения надревнегреческих вазах. Одеты они тоже были по-разному; большинство всвободных рубашках (коротких у женщин и длинных у мужчин), кто-то -в подобии хитонов, кто-то — чуть ли не в килтах, а кто-товообще наг. Первое время я с любопытством оглядывалась по сторонам,любуясь на красивые статуи и невысокие деревца, их окружающие. Но чемближе мы подходили к очень высокой стрельчатой арке, расположенной вместе стыка двух пирамид, тем жутче мне делалось.

-А, может, я здесь подожду? Что там внутри делать-то? — осторожноспросила я.

-Это будет слишком просто, — с удовольствием отозвался мужчина,продолжая тащить меня к двери и даже, кажется, не замечая моихпопыток сопротивления. Его рука кандалами сомкнулась на моёмзапястье, и все потуги вывернуться из захвата приводили только ктому, что я сама, похоже, наставила себе синяков.

Чёрныйпровал входа неумолимо приближался, и вот он уже заполнил собой всёвидимое пространство, поднявшись до самого неба. Я принялась жалобноскулить, упрашивая викинга оставить меня на месте, выпустить ипрекратить, потому что мне страшно, я никуда не хочу, и вообще зачемвсё это.

-Что такое Рагнарёк? — вдруг спросил он, втаскивая меня в двернойпроём.

-Гибель богов, — автоматически откликнулась я, неожиданно понимая, чтострах исчез, стоило пересечь невидимую черту. Мы шли по пустомугулкому полутёмному коридору (непонятно, откуда брался свет, новикинга рядом и пол под ногами я всё-таки видела), и кроме общегонеуютного ощущения от этой затапливающей боковые проёмы непрогляднойтемноты никаких неприятных ощущений не было. — Это из скандинавскоймифологии, но я точно не помню всех подробностей, — продолжила я,обрадованная как отсутствием страха, так и представившейсявозможностью поговорить. — Там всё мутно; вроде как асам было данопророчество, что в один прекрасный момент весь мир погибнет, а потомвроде окажется, что не весь, и что-то выживет. Я где-то читалаверсию, что Рагнарёк был придуман уже при христианстве, вроде какочищение от всяких древних языческих грехов. А вам зачем?

-Хочу проверить одно предположение, — неожиданно охотно ответил он.Очень непривычное выражение азарта на обычно скупом на мимику лицесына Тора повергало меня в растерянность. — Видишь ли, девочка изпрошлого, официальная версия ухода и возвращения богов состоит в том,что люди в прежнюю эпоху предпочли хаос их порядку и выгнали их. Иони не стали навязывать нам свою волю. А потом вроде как пожалели, ивернулись, и вытащили то, что смогли, из лап хаоса. Но непонятно, гдеони так долго шлялись, почему вернулись, и почему сделали это невсе. Официальная же версия гласит, что изначально людей создавалидля борьбы с Хаосом, но тот совратил их. Но я чем дальше, тем большеубеждаюсь, что никакого Хаоса не было никогда, а эти трусливыеленивые задницы так называют всех, кто им чем-то не нравится иличем-то непонятен.

-Неправда, — вдруг оборвал его рассуждения посторонний голос,прозвучавший совсем рядом. Испуганно взвизгнув от неожиданности, ядёрнулась, вжимаясь в остановившегося и выпустившего мою рукувикинга. Он неожиданно спокойно опустил ладонь мне на плечо,приобнимая. Чем шокировал гораздо сильнее внезапно объявившегося всовершенно пустом здании посреди мёртвого города русскоязычногонезнакомца. Правда, шарахаться я от сына Тора не стала; меня простопарализовало от неожиданности.

Хотя,может, он просто решил меня придержать, чтобы далеко не убежала?

Успокоивсебя этой мыслью, я наконец-то сумела оглядеться. Вокруг ощутимопосветлело, и я уже могла различить, что мы стоим на краю огромногопочти пустого зала. Под ногами был какой-то светло-зелёный камень сзолотистыми прожилками, над головой почему-то сгущалась темнота.По-прежнему непонятно было, откуда вообще исходит этот бледныйбестеневой свет.

Вдальнем конце зала располагался огромный многоярусный фонтан, вода изкоторого сбегала в длинный узкий бассейн, начинавшийся почти у нашихног. Через бассейн был переброшен ряд изящных каменных мостиков безперил. Справа и слева монументальное сооружение ограничивали длинныеколоннады, в которых тоже плескалась темнота. В общем и целомпомещение своей симметричной холодной пустотой производиловпечатление крайней величественности. Но при этом не было мрачным;скорее, торжественным.

-Ой ли? — насмешливо хмыкнул чёрный трибун, отвечая невидимке. Онвыглядел совершенно спокойным.

-Неправда, — уверенно повторил всё тот же голос, и я заметила, что отсамого фонтана к нам движется какая-то смутная фигура. Расстояниебыло метров тридцать, но выглядело всё так, как будто до него паракилометров, или просто обладатель голоса очень маленький. Пока ядивилась хитрому оптическому обману, незнакомец стремительноприближался из своей бесконечной дали и вписывался в окружающиепропорции. Выглядело жутковато. — То есть, поначалу да. Но ровно дотех пор, пока мы не разобрались в причинах этого явления, — добавилон. Странный тип двигался, а голос его как будто уже был рядом снами.

Потомя наконец смогла рассмотреть незнакомца, и с трудом подавила желаниеспрятаться за своего огромного спутника. Причём подавила не столькоиз храбрости, сколько из нежелания привлекать к себе внимание ипроверять, для чего на самом деле трибун Наказатель менязафиксировал.

Этобыло что угодно, но не человек. Оно попеременно шло то на четырёхконечностях, и тогда напоминало собой огромного чёрного пса скрыльями, то вдруг невозмутимо поднималось на две, очертания телаприхотливо смазывались, и это становилось совершенно человекоподобноесущество, только со звериными ногами, крыльями за спиной и оченьстранной мордой (потому что назвать это лицом язык у меня неповорачивался). Морда походила на доберманью, только с короткимносом; даже уши стояли торчком. К нам существо подошло вчеловекообразной ипостаси и оскалило здоровенные клыки. Я испуганноикнула и покрепче вжалась в белую броню.

-Ага, стало быть, сюда вам дорога не закрыта? — спокойно спросил сынТора, из чего я сделала вывод, что он прекрасно знает, с кем говорит.

-Не всем, — пожало плечами существо, с интересом разглядывая нашускульптурную композицию. — Я вот сумел пробиться, но не надолго. Тыправильно начал с места силы, теперь хоть будем знать, что ты всё ещёжив. Что касается Хаоса, то всё просто. В вашем представлении этосвобода выбора, — оно развело руками, и я сумела разглядеть обычныечеловеческие пальцы, без ожидаемых когтей. — Или, в более общемпредставлении, случайность. Для нас случайностей не существует. Мызнаем, что будет потом, и ничего не можем изменить. А люди, да ипочти все остальные разумные существа, вносят тот самый Хаос,неопределённость, меняют будущее. Наше в том числе, тогда как мы наних повлиять не способны. И люди изначально создавались нами какэксперимент, попытка смоделировать Хаос и попытаться его понять.Попытка эта была предопределена, как предопределён был провал. Акогда на Ирий напали, и мы отправились на Землю — чтобы, как итребовала наша судьба, спрятаться там и со временем погибнуть, -выяснилось, что люди умудрились выжить. Это изменило нашу судьбу.Теперь было предопределено навести порядок на планете и сделать извас сильный вид. Но вы тоже были обречены на провал в бою с Альянсом.И опять выжили, всё изменив. Людей можно предсказать, но они могут отэтого предсказания уйти. У таких же, как ты, абсолютов, всёдовольно... печально, если смотреть и с нашей точки зрения, и счеловеческой. У вас есть предопределённый путь, но встанете вы нанего или нет — вопрос случая. Не нашедший своего пути абсолют -очень несчастное существо, обречённое на вечный бессознательныйпоиск. Как ты.

-Спасибо, конечно, за подробный ответ, — проворчал Ульвар. — Только затакую правдивость обычно приходится расплачиваться, да?

-Разумеется, — вновь оскалился странный субъект. — Но в сложившейсяситуации мы ограничимся лишь наставлением тебя на тот самый путь. Темболее, всё так удачно сошлось в одной точке... Впрочем, Ирий всегдатак делает. Что касается основного твоего вопроса, — а ты ведьпришёл, чтобы попытаться связаться со своими, — в этом нет нужды. Онисейчас летят сюда, так что через пару дней жди гостей, тут будетжарко, — довольно прижмурился странный мутант. — Ты очень удачнопровалился. Одна из планетарных баз точно на закат отсюда, непромахнёшься.

-Ты подозрительно разговорчив, Симаргл, — с неприязненной насмешкойконстатировал викинг. — Встретил меня, как будто поджидал. На всевопросы отвечаешь, рекомендации даёшь. Зачем тебе это?

-Ты из Истока Истины пил? Пил. Теперь у меня просто нет другихвариантов, потому что ты нашёл свой путь. То есть, ты теперь такженеподвластен случаю, как все мы, и секретов быть не может. Только мнедо сих пор непонятно, как ты умудряешься ходить вокруг да около.Девочка ради тебя такой путь проделала, столько всего перенесла, а тышарахаешься, — ухмыльнулся потусторонний тип.

Симаргл— это ведь тоже из мифологии; крылатый пёс, божественныйвестник, да?

-Причём тут она? — озадаченно уточнил сын Тора.

Вотименно, причём тут я?

-Она — первый шаг к твоей предопределённости, — мне показалось,улыбка стала глумливой, хотя не вполне понятно, как можно было поэтой страхолюдной морде что-то определить. — И ты её вроде какпризнал, но почему-то мнёшься на пороге.

— Акакое тебе дело до моего пути, убегаю я от него или нет? -хмыкнув, продолжал допытываться чёрный трибун.

-Потому что один из твоих поступков, если ты наконец-то перестанешьдёргаться, очень сильно поможет всему человечеству. Конечно, в случаечего можно будет обойтись и без этого, но так получится проще всего.Мы теперь, видишь ли, довольно ответственно подходим к выборубудущего для людей. Можешь считать это чувством вины за то, чтобросили вас на произвол судьбы в прошлую эпоху.

Всёпроисходящее мне категорически не нравилось. Наверное, потому, чтосовершенно не вписывалось в только-только устоявшуюся картину мира.Полубог вёл себя странно, послушно внимая странному потустороннемутипу. Потусторонний тип... Его вообще не должно было существоватьсогласно принятой концепции!

Однако,существовал.

Впрочем,если вдуматься, картина получалась не столь уж пугающая. Боги -на самом деле просто высокоразвитая инопланетная форма жизни, котораясоздала людей в порядке эксперимента. Помнится, даже в моё времяподобные предположения бередили умы всяких интересующихся личностей.

Кудасильнее меня беспокоил разговор про судьбу, предопределённость ипрочие эфемерные субстанции. В судьбу я не верила чуть больше, чемсовсем. Никогда не верила, потому что если бы она существовала,смысла не было бы вообще ни в чём. А эти ребята разговаривали о нейвсерьёз, и, более того, этот Симаргл действительно был свято уверен всвоих словах. Как вообще можно жить, доподлинно зная, когда чтослучится, когда ты умрёшь, когда кого встретишь? И ведь ничего, живутвроде бы, и даже радуются жизни. Но это, надо думать, дело привычки ивосприятия, и вообще их личное дело.

Ненравилось же мне в этом разговоре то, что они зачем-то приплели меня.А я на предопределённый сценарий была не согласна! Даже если онкаким-то чудом окажется светлым и безоблачным. Не хочу знать, чтобудет завтра.

Измрачных раздумий меня вывела вдруг пропавшая с плеч тяжесть. СынТора, выпустив меня из захвата, неторопливо стягивал перчатки. Янемного отодвинулась, с недоумением наблюдая за действиями мужчины.Левая рукавица тихо шмякнулась на пол, следом за ней — правая,а пальцы привычными отработанными жестами касались каких-то точек налоктях, что-то поддевали и отщёлкивали.

-Кириос чёрный трибун, а... что вы делаете? — рискнула спросить я,когда от перчаток и налокотников мужчина перешёл к плечам, отстёгиваянепонятные крепления.

— Аты догадайся, — многообещающая хищная ухмылка на лице полубогасмотрелась органично, но очень жутко, и не предвещала ничегохорошего. Были, были у меня предположения, что за Исток Истины такой,из которого мы успели нахлебаться! И что было потом, я тоже помнила.И в свете всех этих воспоминаний и новых известий те ощущения ижелания, которые вызывал во мне белобрысый двустворчатый шкаф,предстали натуральным предательством со стороны собственногоорганизма. И поддаваться им я не собиралась, предпочитая спастисьбегством. Впрочем, на ослабевших и трясущихся ногах это у меня врядли получилось бы. Хотя я начала потихоньку пятиться к выходу.

-Может, всё-таки, не надо? — робко предложила я.

-Увы тебе, но у тебя выбора тоже нет, — с каким-то непонятнымчувством протянул сын Тора. То ли с насмешкой, то ли с сочувствием,то ли с предвкушением.

-Кириос Симаргл, а, может, вы его отпустите, и мы на этом разойдёмся?— ещё неуверенней попросила я, продолжая отступать, но при этом боясьотвести взгляд от викинга хоть на секунду. А ну как бросится, ипоймает, и прощай, свобода? Выход маячил совсем рядом, и я уже почтисобралась с силами для финального рывка, когда спиной наткнулась натого, к кому обращалась со своей наивной просьбой. Руки божественноговестника аккуратно, но крепко сжали мои плечи, прекратив тем самымосторожное отступление и лишив меня последней надежды на спасение.

Ончто, будет меня держать, пока этот викинг...

Впрочем,что-то мне подсказывает, викинг и сам справится.

-Ах, так тут с обеих сторон попытки сопротивления? — весело хмыкнул уменя над головой потусторонний субъект. — Видишь ли, милое дитя; тымне, конечно, не поверишь, но в данный момент я ничего с Ульваром неделаю. И не планирую, честно говоря, он и так справится; абсолют неспособен отступить от своей судьбы, раз найдя её. Ты испила с нимвместе из Истока Истины, а, значит, согласилась разделить его путь.Впрочем... если это тебя немного утешит, особого выбора у тебя тоженикогда не было; разве что всё это неприлично затянулось бы. И сейчасвыбора у тебя тоже нет. Но ты мне потом ещё спасибо скажешь. И сейчасбы сказала, если бы знала, как здорово вас обоих приложило бы запопытки сбежать от Истины. Это всегда плохо кончается. Радуйся, тебеповезло с этим источником и со мной, поэтому мучиться ты будешьнедолго.

-Он меня прямо сейчас убьёт? — жалобно пискнула я. Верхняя половинаброни уже была кусочками прихотливо раскидана по гладкомусветло-зелёному камню пола, так что я могла полюбоваться на плотнообтянутое чёрным эластичным комбинезоном тело викинга. И если бы мнене было так страшно от всего происходящего и предчувствия того, чтобудет дальше, я бы действительно полюбовалась. Ибо было, на что.

Сейчасу меня бы язык не повернулся назвать его шкафом или амбалом. Присвоём росте и ширине плеч, в отсутствие одежды он совсем не казалсямассивным. В броне, в том эсэсовском чёрном кителе — да, было;а вот в плотно облегающей тело маслянисто-чёрной глянцевой ткани,внешне похожей на винил, он производил совсем другое впечатление.Как-то вдруг вспомнилось, что в греческих мифах полубоги были нетолько чрезвычайно сильны, но и прекрасны. И чёрный трибун моемучувству прекрасного отвечал полностью. Пропорционально сложенный,удивительно гибкий и пластичный для его размеров; каждая мышца его,кажется, была вылеплена гениальным скульптором, потому что природа нетерпит совершенства, а он был именно им.

Толькомне почему-то становилось всё жутче и тревожней, и покрытые чёрнойгладкой шерстью руки на моих плечах казались оковами дыбы, на которойменя разложил палач. Не помогали даже исподволь закрадывающиесявоспоминания о том, как сладок был тот поцелуй на злосчастном озере,и о том, чего мне самой тогда хотелось. Сейчас мне хотелось сбежать,и при взгляде на многообещающую ухмылку сына Тора я не ждала от еёобладателя ничего хорошего, предчувствуя помимо страха ещё иочень-очень много боли.

-Ни сейчас, ни потом, — тихонько засмеялся третий-лишний, продолжаяцепко удерживать меня за плечи. Надеюсь, хоть он в предстоящемдействе участвовать не будет?! Моя психика этого точно не выдержит, яже после такого застрелюсь или повешусь при первой возможности! Есливыживу. — Не бойся, глупая девочка, рождённая поклонниками распятого.Он не сделает ничего такого, что тебе не понравится.

-Он уже делает! — обиженно проворчала я. — И всю дорогу только этим изанимался!

-Врёшь. Ты сама себя пугаешь, — промурлыкал мне в самое ухо, обдав еготеплом, этот потусторонний мутант. — И смотришь ты сейчас судовольствием. Дальше будет только приятнее, — перешёл на интимныйшёпот змей-искуситель, и я вспыхнула от стыда. И за прямолинейностьпохабных намёков, и за их правдивость.

Чёрныйтрибун в наш разговор почему-то не вмешивался, лишь продолжалспокойными точными движениями снимать броню. Сейчас он сидел на одномколене и разувался, и я могла в полной мере оценить разворот плеч снепривычного ракурса.

Апотом полубог красивым плавным движением выпрямился, стягивая тотмаслянисто-чёрный комбинезон, и я настороженно и зачарованно замерла,с непонятной самой себе жаждой разглядывая его тело. Мощную шею,широкие плечи, могучий торс, тонкую талию, узкие бёдра...

Наэтом месте я смущённо зажмурилась.

Собственноеповедение и реакции тоже удивили меня и почти напугали. Я ведь недевочка, у меня были мужчины; и даже полностью обнажённые, в, чтоназывается, "полной боевой готовности", они меня несмущали. А сейчас я вела себя как воспитанница закрытого пансиона длядевочек, впервые в брачную ночь увидевшая будущего мужа. И, самоеужасное, именно так я себя и чувствовала: страх, море смущения,затаённое предвкушение, вызывающее в свою очередь уже не простосмущение, а самый настоящий стыд.

Надухом тихонько, пакостно захихикал Симаргл и легонько толкнул меня вздоровое плечо, прямо к неподвижно стоящему в метре от нас абсолюту.Толчок получился очень сильный, меня развернуло в полёте, и я спинойвпечаталась в грудь чёрного трибуна. Он тут же, пользуясь случаем,аккуратно прихватил меня за плечи, лишая даже иллюзии возможностипобега. И я могла лицезреть, как исчезает на ровном местепотусторонний гад, попрощавшийся с нами шутовским поклоном ипроказливой ухмылкой.

-Ульвар, может... — тихонько начала я, боясь лишний раз шевельнуться.

-Может — что? — насмешливо проговорил мне в волосы мужчина,нажатием на красную кнопку лишая меня самой надёжной защиты. А я ещё,дура, радовалась, как легко снимается этот скафандр! Единственнойрукой я судорожно вцепилась в края застёжки на груди, но не угадаламанёвр. Космический варвар не спешил рвать на мне одежду; вместоэтого его рука скользнула мне за ворот, сразу в вырез не до концазастёгнутого нижнего комбинезона, непонятным образом находя лазейку вбинтах. Осторожное прикосновение грубой шершавой ладони вызывало накоже толпы мурашек. А ещё ладонь эта казалась не то обжигающеледяной, не то ужасно горячей, и я чувствовала её каждой клеточкой;одновременно всю проложенную дорожку. От шеи через левую ключицу нагрудь; чуть погодя оттуда — ниже, на живот.

Однойрукой держать края скафандра и пытаться оттолкнуть локоть мужчиныбыло очень неудобно. Кажется, моих попыток сопротивления он просто незамечал. Даже возможности просто отстраниться у меня не было: левоеплечо придерживала вторая ладонь, а сзади мои лопатки плотноприжимались к сильному мужскому телу где-то на уровне солнечногосплетения.

Покамозг пребывал в панике, тело реагировало быстро и совершеннооднозначно. И хотелось бы сослаться на страх, но совсем не от негодыхание сбилось, ноги подогнулись, а внизу живота появилось тёплоетянущее ощущение.

-Ульвар, — совсем безнадёжно, умоляюще протянула я.

-Не упирайся. Итог будет один, а твоя одежда придёт в негодность.

Явздрогнула, когда мужчина одним движением стянул с моих плеч икомбинезон, и скафандр, оставляя меня обнажённой, если не считатьфиксирующего руку бандажа. В граничащей с паникой растерянности янаблюдала, как легко серебристая корка необычного бинта ломается подпальцами абсолюта подобно первой наледи на осенних лужах. Вновь сталострашно, когда я вспомнила, какая сила в этих руках, и что со мнойбудет, если он вдруг её не рассчитает и, скажем, случайно сломает мненесколько рёбер слишком тесными объятьями.

— Ине бойся, — с явной прозвучавшей в голосе насмешкой добавил викинг. -Я, кажется, начинаю вспоминать, что такое "нежность"...

-Кажется? — нервно хихикнула я.

Не ответив, он слегкаотстранился и, судя по всему, опустился на колени, потому что теплодыхания коснулось чувствительного места между лопаток. Я вздрогнула;на контрасте окружающий воздух показался обжигающе холодным. А ещё,лишившись опоры, неожиданно поняла, что самостоятельно стоять мнесейчас очень трудно. И стало ещё труднее, когда я почувствовалаприкосновение губ там же, между лопаток.

— Ульвар! — не тожалобно, не то испуганно всхлипнула я, неловко пытаясь прикрыться ицепляясь за одежду. Вырываться, однако, сил не было. Не знаю, что онпонял по этому жалкому звуку, но что-то понял. Большие грубые ладонилегли мне на талию и заскользили вниз, по бёдрам, стаскивая одеждуещё ниже.

Я, честно, совершенноне представляла, что в этом жутком существе, видеть в которомчеловека я начала совсем недавно и с большой неуверенностью вдиагнозе, с хладнокровной безжалостностью может соседствовать почтитрепетная чувственная нежность и осторожность. Весь мой страх передэтим человеком расплавился в том блаженном пламени, в какое меняпогружали его руки и губы. Расплавился, испарился, облачком туманаподнялся куда-то под самый потолок и выскользнул наружу через высокоеузкое окно. Когда я уже совсем не могла стоять на подгибающихсяногах, мне позволили развернуться и обрести опору, но весь мирпо-прежнему пребывал в тумане. Наслаждение накатывало волнами,заставляя меня стонать от удовольствия, кусать губы, изо всех силцепляться за плечи мужчины, желая оказаться ещё ближе, и под конецуже бессвязно бормотать что-то умоляющее и звать его по имени.

Правда, завершениенашего близкого знакомства оказалось уже совсем не нежным. Но в тотмомент меня всё устраивало, и совершенно не смущали ни размеры, нислишком сильно стискивающие мои бёдра ладони, без труда удерживающиеменя на весу. Я сама крепко обхватывала ногами его торс, самагладила, целовала или вовсе кусала, получив, наконец, такуювозможность, шею, грудь, плечи. И когда его ладонь, запутавшаяся вмоих волосах, чуть сжала затылок, не позволяя двинуть головой, а губынакрыли мои в далёком от осторожности жадном, властном поцелуе, сготовностью ответила на него, открываясь и подчиняясь, не думая ужени о чём, и полностью вверяя себя во власть жуткого чёрного трибуна,внезапно оказавшегося способным на такие невероятные сюрпризы.

Сознание от наслажденияя не потеряла, но была к этому близка. После вспышки страсти меняокутала ватная, мягкая и сонная усталость, я даже держаться толком немогла, и висела на мужчине безвольной тряпочкой. И чувствовала себяневероятно, буквально противоестественно счастливой и довольной,несмотря ни на что. Ни на всё прежнее смущение, ни на постепенновернувшуюся способность соображать, пытающуюся заново вытащитьоткуда-то из глубин подсознательного страх и ужас от осознания, чемис кемя только что занималась. Ни на воспоминание-осознание, что от такоговообще-то бывают дети, что в данном конкретном случае было бы совсемне кстати. Меня даже тревожные мысли о туманности собственногобудущего и будущего этих странных отношений не могли сломить ивывести из состояния блаженной расслабленности.

Я пыталась, и всё никак не могла вспомнить, когда мне в последний разбыло так же хорошо и спокойно, как сейчас. Не только в этом мирестранного будущего, но вообще, во всей моей жизни, даже дома.

— Спасибо, — еле слышно выдохнула я.

— За что? — тоже почему-то почти шёпотом уточнил мужчина.

— Не знаю, — я шумно вздохнула полной грудью. — За всё это. Мнекажется, мне никогда не было так хорошо и спокойно, как сейчас.

Он неопределённо хмыкнул и промолчал, но меня даже это не расстроило.Потом. Всё плохое будет потом, а сейчас для этого в моём маленькоммире не было места.

— Мне тоже, — вдруг тихо проговорил сын Тора куда-то мне в ключицу. Яне сразу поняла, что он имел в виду, потому что начала медленнопогружаться в дрёму. Но уточнять не стала, а через несколько секундвспомнила собственные последние слова.

Вместо ответа я крепко, насколько позволяла собственная слабость,обняла этого огромного непонятного мужчину, пытаясь прижаться ещёближе, и почти тут же уснула, не задумываясь ни о своём, ни о егоудобстве. Меня будто выключили из розетки, настолько внезапно япогрузилась в сон.

Странное дело, но когда я проснулась, Ульвар ещё продолжал спать,хотя обычно это он поднимал меня и заставлял двигаться дальше. Онлежал на спине, во сне слегка придерживая меня одной рукой, а я скомфортом возлежала сверху. Спокойное лицо мужчины напоминаловосковую маску в своей безмятежной неподвижности, и мне на мгновениепочему-то стало жутко от этой мысли. Но грудь викинга спокойновздымалась, а в ней ровно билось сердце, и иррациональный страхотступил.

А в следующее мгновение мир мой резко перевернулся, и я испуганновзвизгнула, решив, что это по меньшей мере землетрясение.

— Как такое маленькое существо может издавать настолько громкие ипротивные звуки? — поморщившись, уточнил мужчина. Я смущённокашлянула в ответ, не зная, что сказать. Потому что в этот раз мойвопль был действительно довольно неуместным: ничего страшного неслучилось, просто викинг перевернулся на бок, заодно укладывая меняна пол. Причём, неожиданно, очень осторожно.

Правда, вскоре стало понятно, что вопрос был риторический, и ждатьответа мужчина не собирался. Вместо этого мы продолжили вчерашнеезанятие, только в этот раз моё смущение капитулировало значительнораньше. Так что теперь всё случилось куда более осознанно и при моёмактивном участии.

Потом к моему огромному удовольствию выяснилось, что воду в фонтанеможно пить, а в воде бассейна можно плавать. Мыла, правда, дляполного счастья не было, но побултыхаться в тёплой воде и смыть ссебя накопившуюся за время дороги грязь было всё равно очень приятно.Я даже, расхрабрившись, попыталась устроить догонялки в воде, длячего радостно обрызгала викинга. Кончилось всё закономерно: плавал онтак же отлично, как дрался. Так что меня догнали в два гребка, и... вобщем, не могу сказать, что воспитательная мера мне не понравилась.Но в воде мы в результате задержались несколько дольше, чемпланировалось изначально.

А выбравшись на берег, Ульвар начал одеваться. Я, на ходу пытаясьхотя бы отжать собственные волосы, тоже принялась натягиватькомбинезон, хотя грязную тряпку на более-менее чистое тело надеватьбыло неприятно. Но когда, застегнув на себе одежду, я потянулась заскафандром, мои руки перехватил викинг.

— Ты останешься здесь, — спокойно и строго сообщил он. И это былавторая фраза, которую я от него услышала за сегодня. Кажется, сынТора по жизни не отличался разговорчивостью, а не только в общении сомной.

— Но... — попыталась возразить я, но мужчина слегка тряхнул меня зазапястья; не угрожающе, а явно заставляя замолчать.

— Я не смогу прикрывать тебя в бою, — всё так же спокойно и терпеливопояснил он. — Это будет полномасштабная боевая операция, и тебе тамделать нечего, свои же затопчут. Ты останешься здесь, — с этимисловами он выпустил мои руки, и из какого-то сегмента брони досталнечто, похожее на сильно уменьшенную пулемётную ленту, потом издругого — уже виденное мной оружие. — Это энергон. Вот тутпредохранитель, вот эта кнопка — выстрел. Отдачи нет, новыстрел довольно медленный. Там зарядов двадцать осталось, на всякийслучай хватит. Это, — всучив мне пистолет, он разложил на ладониленту. — Пищевые концентраты. Здесь тридцать штук, тебе в деньдостаточно и половины, — и он загрузил ленту в нагрудный карман моегокомбинезона. — Твоё плечо почти зажило, но всё равно побереги его.

— А ты? — я наконец-то сумела вставить в поток инструкций свойвопрос.

— Что — я? — озадаченно запнулся викинг.

— Как ты без концентратов, и куда ты, и... — я сама оборваласобственное лепетание и понуро опустила взгляд. Понятное дело, ужон-то без меня точно не пропадёт. Надо думать, этот человек всегдапрекрасно знает, что делает. — Извини, — буркнула я виновато. Непризнаваться же, что остаться одной мне сейчас куда страшнее, чембыло первое время в компании недружелюбно го чёрного трибуна.

— Трусиха, — вдруг как-то совершенно необидно хмыкнул он, положивтяжёлую ладонь мне на макушку. — Здесь тебе ничего не грозит, небойся.

Я вместо ответа подалась вперёд, обхватывая его за пояс. Молча;потому что чувствовала, ещё немного, и я обязательно разревусь.

— Не бойся, — по-прежнему удивительно спокойно, и даже почти мягкоповторил мужчина. — Я вернусь за тобой через неделю, не больше.

— Клянёшься? — невесть почему совсем по-детски спросила я,отстраняясь, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Клянусь, — однобоко, но без обычной ехидной насмешки усмехнулсячёрный трибун.

На этом наш разговор закончился. Мужчина принялся собирать и надеватьброню отточенными привычными движениями, а я села в сторонке прямо напол, наблюдая за ним. Меня терзало смутное гадкое предчувствие, носформулировать его я не могла. Наверное, это было не предчувствие, астрах остаться в одиночестве; мне очень страшно было сейчас отпускатьужасного чёрного трибуна. Потому что это значило новое погружение водиночество в пустоте незнакомых коридоров.

Закончив сборы, он молча подошёл и аккуратно потрепал меня помакушке, прощаясь. Я едва подавила порыв ухватиться за его руку илиподорваться с места и побежать за ним. Страхи страхами, но ведь умомя понимала, что он кругом прав. Я даже представлять не хотела, каквыглядит бой в этом времени, не то что видеть своими глазами илипытаться в нём выжить.

А о том, что может не выжить Ульвар, я старалась не думать.

Некоторое время я просидела неподвижно, боясь спугнуть хрупкуюневесомую тишину. Она почему-то не пугала, а вот возможность вызватькакой-то неосторожный звук — очень даже.

И просидела бы ещё, если бы меня в таком виде не решил навеститьвчерашний инопланетный бог.

— Замечательно, — вместо приветствия изрёк собакоголовый тип. — Всёслучилось, как и было задумано. А ты не переживай, за тобой правдапридут, — хмыкнул он.

— Какой поступок должен совершить Ульвар? Что вы там увидели в егобудущем? — мрачно разглядывая потустороннего гостя, спросила я. Япыталась почувствовать трепет и восторг от осознания близостилегендарного могущественного существа, с которым мне выпал шанспобеседовать. Тщетно; кроме гадливого отвращения и жалости этосущество не вызывало у меня никаких эмоций.

— Он умрёт, — спокойно и бесстрастно сообщил Симаргл. — Скоро. В бою,как ему и положено. Абсолют, вставший на свой путь, не может с негосвернуть. А твоя дочь станет женой следующего Императора. Кровьасболюта абсолютов слишком разбавилась за века, и нужно добавитьбожественной крови.

— Ясно, — медленно и задумчиво кивнула я.

— Что, и ты так спокойно на это реагируешь? Не веришь? — ехидноухмыльнулся он. Лицо стало почти человеческим, только зубы выпиралииз пасти. — Напрасно, я не умею врать. Или тебе попросту плевать? Ты,наверное, просто ещё не осознала?

— И что я по-вашему должна делать? — со вздохом поинтересовалась я.

— Как — что? Плакать, умолять, — удивлённо пояснил тот, ктоназывал себя богом. — Угрожать убить себя. Я, собственно, поэтомусейчас здесь, чтобы не дать тебе это сделать.

— Знаете, мне поначалу вас стало жалко, когда вы про эту своюпредопределённость говорили, — задумчиво пробормотала я. — А сейчаспросто противно. Если вы все такие, то и поделом.

— Нежелание принимать неизбежное? Опять? Как глупо, — поморщилсяСимаргл.

— Нет ничего неизбежного. Есть только вероятное, — поморщилась я. -Уйдите, пожалуйста, пока я не наговорила вам гадостей. Вы не бог, иуж тем более — не мой бог.

— Глупая дочь поклонников распятого, — усмехнулся он, оставляя засобой последнее слово, и исчез.

А я вытянулась на полу, молча пялясь в потолок. У меня теперь быламасса времени, чтобы проанализировать собственное положение, понять,чего я хочу, и что мне нужно сделать, чтобы этого добиться.

Очень не хватало ручки и какого-нибудь блокнота; обычно проще всёсистематизировать на бумаге, чем в голове. Но это искупалось массойсвободного времени, и каждую мысль можно было обдумывать очень долго.

Через некоторое время я устала лежать и, за неимением другихразвлечений, опять полезла плавать. В воде, кажется, мысли бежалибодрее, потому что когда я, намотав по ощущениям пару километров,совершенно обессиленная выбросилась на берег, жизненные постулаты вмоей голове сформировались. Где-то рядом с примерным представлением обыте и нравах современных людей.

Нет, спасать мир от злобных эгоистов-богов я не собиралась. Всё-таки,это личное дело каждого, и кому-то, может быть, с ними живётся лучше.Но вот свою собственную жизнь я бы предпочла вывести из-под ихюрисдикции.

Предложенную версию с самоубийством я даже в шутку не рассматривала.Потому что это вообще никому и ничем не поможет. Даже если всё будетименно так, как сказал этот неприятный тип.

Но в последнее категорически не верилось, даже несмотря на неприятноепредчувствие. Или просто не хотелось верить? Но клятве трибунаНаказателя я доверяла, определённо, куда больше, чем словам мутногомутанта. Так что я постановила для себя ждать до победного конца, какзаповедовал поэт Симонов в своём бессмертном стихотворении.

Долго я обдумывала и собственное отношение к Ульвару сыну Тора. Ипришла только к одному выводу: мне будет плохо, если он действительнопогибнет. Не так, чтобы с ним погиб и весь мой мир, но, определённо,я бы предпочла видеть его среди живых.

Это сложно было назвать любовью или мистическим озарением, связаннымс обретением "второй половинки". Просто мой страх передним выгорел, а остальные страхи — остались. Рядом с могучимвикингом мне вдруг стало очень уютно и спокойно, как за пресловутойкаменной стеной. Не говоря уже о том, что нестерпимо хотелось утеретьнос этим "богам". Пусть в малости, пусть только в этом,но я, похоже, начинала их тихо ненавидеть, и рада была бы любому ихпромаху.

А ещё очень хотелось, раз уж меня так внезапно и странно огорошилиперспективой "маленького женского счастья", всем назлородить мальчика. Вот просто так, из обычной человеческой вредности.Я, конечно, в гадания не верю, но нагадала же мне когда-то подруга на"Таро" сына. Так почему не сбыться именно томупророчеству, а не этому?

И ещё одна мысль мне не давала покоя. Пугала своей холодной инепривычной отрешённостью, но покидать отказывалась. Когда интересИмператрицы пропадёт, а копание в моей голове не принесёт желанногорезультата, я бы предпочла, чтобы жизнь мою прервал именно Ульвар. Втом, что он сможет так поступить, я не усомнилась ни на секунду. Ямало знала о молчаливом викинге, но была уверена: рука его не дрогнетникогда, и нет в этой вселенной существа, которое он бы пожалелнастолько, чтобы нарушить приказ. Это моё желание сложно было назватьромантичным или трогательным; мне просто казалось, что так будетчестнее. Я понимала мотивы того же доброго и терпеливого ко мне КичиЗелёное Перо или пожилого японца Исикавы, и была благодарна за ихучастие. Но было в таком их отношении что-то неуловимо гадкое,лицемерное; а сын Тора мне не врал. Никогда. И сейчас я была ему заэто благодарна.

Переменчива всё-таки женская душа; ещё несколько дней назад я думаласовсем иначе. А, попав со страшным трибуном Наказателем вдействительно опасную ситуацию, я вдруг выяснила, что ему -едва ли не единственному в этом мире — я доверяю. И это былогораздо ценнее, чем гипотетическая любовь. В существование которой втом виде, в каком это показывают в романах, я никогда толком неверила.

Было обидно, что от меня и теперь, по большому счёту, совсем ничегоне зависело. Нестерпимо хотелось хоть ненадолго вновь оказатьсяпредоставленной самой себе, а не выполняющей приказы свыше. Покавариант у меня был один: уйти отсюда. Но прибегать я к нему неспешила; потому что уйти — значило сгинуть в окружающем лесу.Самообманом я никогда не увлекалась, и поэтому отдавала себе отчёт:досюда меня дотащил Ульвар, а без него у меня не было шансов.

Так что оставалось мне жевать концентраты и плавать до одури, плаватьи жевать концентраты. И ждать обещанную неделю. А если понадобится,то и дольше. Потому что после высказывания этого Симаргла я поверю всмерть сына Тора только тогда, когда увижу его хладный труп.

Глава7. Боевая тревога.

Мне этот бой не забыть нипочём:

смертью пропитан воздух,

а с небосклона бесшумным дождём

падали звёзды...

Нам говорили: "Нужна высота!"

и "Не жалеть патроны!"

Вон, покатилась вторая звезда

вам на погоны.

В.С. Высоцкий, "Звёзды"

На памяти алого центуриона Лиходеева такое было впервые, чтобы почтисразу из одного боя легионеров швыряли в следующий. Но командованию,наверное, было виднее; приказы легионеры не оспаривали никогда. Икогда после Скальда и всего через пару дней после кучи-малы в системеСолярины несколько потрёпанному "Гамаюну" пришёл приказ,легион направился его выполнять.

Простым солдатам и младшему командному составу не сообщали, кудапредстоит высаживаться, и откуда такая спешка, но слухами полнится нетолько земля.

Говорили (правда, очень осторожно), что враги похитили трибунаНаказателя, и весь легион срочно собирался за него мстить. Но, помнению алого центуриона, это было полным бредом; он в страшном сне немог представить самоубийцу, который попытается похитить Ульвара сынаТора. Да и зачем он им, в самом деле? Пытать бесполезно, ибо любомулегионеру ясно: чёрный трибун внутри явно из титанида, и ничего онврагам не скажет. Не похитили, а убили? В это тоже не верилось.Потому что убить Ульвара сына Тора — это даже невероятней, чемпытать.

Лично Лиходееву наиболее вероятным объяснением отсутствия норманнаказалась версия с отправкой его в разведку. Правда, придумать, вкакое такое место они собираются высаживаться, что вперёд послалиэтого абсолюта, он не мог. Не на Циамат ведь, в самом деле! Хотя былобы неплохо...

Но слухи слухами, а на "Северный ветер" трибун Наказательне вернулся, причём вместе с Ольгой, то есть, объектом излаборатории. Алый центурион думал о девушке с грустью; он был уверен,что после нападения на Императрицу её запрут в наглухо изолированнойкамере, где не то что света белого, — тьмы космической никогдане увидишь. Девушку Олегу было жалко, она ему чисто по-человеческиочень понравилась. Правда, выражалась у него эта симпатия довольнозатейливо: мыслью, что если бы она была мужчиной, из неё получился быотличный боец.

Разумное предположение относительно причин спешки у Лиходеева было:командование наносило контрудар. И тем эффективней он мог быть, чтообычно люди очень тщательно подходили к подготовке операций, и почтиникогда не отвечали так быстро. Видимо, план уже был готов, и сейчаспользовались случаем претворить его в жизнь.

Одно было очевидно, "Гамаюну" предстояло идти на прорыв.Потому что личный легион Императрицы "Феникс" можетносить порядковый номер "один" невзирая на заслуги, таккак это легион Императрицы, но "Гамаюн" был первым напередовой.

Справедливости ради стоит отметить, что третий и четвёртый легионыкосмодесанта, "Гарпия" и "Гаруда"соответственно, фактически ничем ему не уступали; но это не мешаловторому легиону задирать носы. Как не мешало при необходимости всемлегионам сражаться "крылом к крылу", прикрывая другдруга.

Отдохнуть космодесантники, конечно, были не против, но когда онивозражали против очередной бойни?

А тем временем только единицы знали, что на самом деле предстоит, икуда летят корабли "Гамаюна". И уж точно никто не могпредсказать, чем это закончится.

Причина, по которой Ирий не спешили штурмовать, была весьмапрозаична. За те годы, что он находился в руках Альянса, система былаукреплена на совесть. Уж очень удобно с точки зрения "изначальныхобитателей" располагалась эта маленькая планетка, да и прочихдостоинств у неё было много. А ещё они знали, кто раньше обитал наИрие, и куда он делся, и точно знали, что прежние хозяева придутобратно.

Циаматы, с огромной неприязнью относившиеся к растительным формамжизни, обычно выводили всю флору на своих планетах. Ярким примеромподобного был Скальд: терраформированная зелёная аграрная планетабыстро превратилась в пустыню. Но по совершенно непонятной причине вэтот раз лес они не тронули, и за века планета почти не изменилась,будто время на ней замерло. Складывалось впечатление, что циаматы егопросто боялись.

Да и терранцам было бы куда проще воевать, попросту залив плазмой всюпланету. Это не заштатный Скальд, где по даже самым пессимистичнымоценкам потери при штурме должны были быть мизерными, а затраты напланетарную операцию были много меньше, чем на последующеевосстановление поверхности. Здесь имелся шанс положить половинулегиона, и это ещё в том случае, если легион сумеет добраться доповерхности! Но было, было что-то такое в этих глухих влажных лесах,что не давало так поступить. Даже не воля тех, кто называл себябогами; нечто гораздо более важное и сильное.

Но отбить систему требовалось. И, желательно, пораньше, потому чтоэто был действительно очень удобный перевалочный пункт.

Подготовка операции началась несколько десятков лет назад. Разведка,сбор информации, планирование. Осторожно, филигранно, и, самоеглавное, незаметно. Если бы война велась с людьми, было бы куда прощеработать, но сейчас дифференциация шла по видовому признаку.Замаскировать человека под человека несложно, а вот подинопланетянина с совершенно иной структурой тела, иной психологией ииными механизмами жизнедеятельности — уже весьмазатруднительно.

Работы на эту тему велись, но ощутимых успехов не предвиделось. А наИрий отправлялись только апробированные, надёжные и эффективныесредства. Серьёзным подспорьем стали автономные механизмы различныхтипов, но и им можно было доверить далеко не всё. А ещё любойавтоматике, даже самой совершенной, требовалась координация, контрольи, главное, оперативная коррекция задач. Не говоря о том, что всегдасамым надёжным рабочим инструментом были человеческие руки и разум.

И на Ирий были заброшены разведчики, потенциальные диверсанты.Осторожно, незаметно: на кораблях противника через планетынейтральных видов, на кораблях этих самых нейтральных видов, насброшенных через надпространство крошечных тщательно замаскированныхкапсулах.

Последний способ был, с одной стороны, самым опасным, но, с другой,его было совершенно невозможно отследить.

Так называемые "надпространственные прыжки" были открытыочень давно, и именно они послужили основой человеческой экспансии наближайшие планеты. Упрощённо их можно было рассматривать как полётнад очень извилистой дорогой, которую представляло собой пространствоВселенной. А полноценная модель процесса интересовала только учёных иконструкторов, разрабатывавших прыжковые двигатели. Ну, и в малойстепени — навигаторов. Элитным разведчикам такие тонкости былини к чему.

Их интересовал тот факт, что "сброшенный" из"надпространства" объект "падал" в обычное,трёхмерное пространство. И при должной сноровке пилота и навигаторасброс десантной капсулы при "пролёте" над Ирием могосуществляться с удовлетворительной точностью. Учитывая, что вокругИрия имелись минные поля, предназначенные как раз для "выбивания"путешествующих в надпространстве кораблей, задача была действительноочень сложной. Экипажей таких были единицы; если считать поголовам, восемь пилотов и всего четверо навигаторов. Но люди небоялись сложностей.

А ещё этих самых разведчиков интересовали тонкости выживания вполностью автономном режиме на чужой планете. Но это была проблемаменьшего масштаба: самые грозные обитатели Ирия в норме ничего немогли противопоставить специально подготовленным для такой миссиилюдям. Именно эти люди производили разведку местности, выискивалислабые места обороны, планировали точки будущих ударов и готовили всёдля предстоящих диверсий. Именно им предстояло стать основной ударнойсилой при захвате планеты, а не грозным крейсерам и могучимброненосцам. Те должны были сделать своё дело за пределами атмосферыодинокой планеты, на которой весь мир будто сошёлся клином, и отвлечьна себя всё внимание.

Разрозненные, рассыпанные по лесу и совершенно незаметные в нёммаленькие группы людей по три-пять человек. Почти без связи с внешниммиром, с очень ограниченным запасом оружия; они освоились в этихлесах настолько, что были уже не пришельцами с другой планеты, аместными хищниками. Пожалуй, самыми опасными на всём Ирие.

Чёрный сокольничий Ярослав Казарский провёл на этой планетедвадцать семь лет. За эти годы он изучил повадки всей живности,включая обитателей подконтрольного объекта. Дошло уже до того, что онзнал в лицо весь командный состав зеленокожих полуящеров, хотясчиталось, что внешних отличий в их чертах нет. Раньше разведчик тожетак думал. А потом его назначили на Ирий.

Эту планету Казарский уже давно и всерьёз ненавидел. И втихую мечтал,что случится нечто из ряда вон выходящее, и опостылевшие лесавсё-таки выжгут к известной матери до самого основания. А он сампотом, если доживёт до активной фазы операции и переживёт её, выйдетв отставку и уедет. На холодную и негостеприимную Занкоку2,где из растений есть только мхи и низкорослые корявые деревца, и тетолько на экваторе, а ближе к полюсам — сплошные льды.

Но чёрный сокольничий был профессионалом, и его собственные мечты ижелания никак не отражались на качестве работы. Других в СВОРене то чтобы не держали; просто сюда отправляли лучших.

Вот только, даже проторчав в этом сплошном лесу двадцать семь лет,Казарка (ещё с учебки приклеившееся прозвище, с которым сокольничийдавно смирился) так и не понял: зачем? Зачем столько сложностей, чтотакого ценного в этом диком мирке? О том, что это родина богов,широкой общественности не сообщали, а сам Ярослав до такого вариантане догадался.

Самым логичным ему представлялся вариант с какими-нибудь ужасноценными растениями или жутко полезными ископаемыми. Но и у этихверсий были свои недостатки; в случае с минералами было неясно, зачемнужно сохранить поверхность планеты, а в растения Казарский толком неверил. Что с ними делать можно? Звездолёт натереть соком кактусов,чтобы летал быстрее?!

Сетовал на судьбу чёрный сокольничий также молча. Но конца своейссылки ждал с нетерпением, в каждый сеанс связи надеясь пойматьзаветный сигнал.

Со связью была отдельная проблема. Все бойцы были снабженыкацалиоцли, вот только пользоваться ими было нельзя. Во-первых,густая растительность и буйная жизнь затрудняли прохождение сигнала(на густонаселённых планетах для таких целей использовалисьспециальные ретрансляторы), а, во-вторых, этот способ связи былзнаком противнику. Поэтому пользоваться приходилось очень страннымиприборами, специально разработанными для таких вот операций и жуткосекретными. Даже ещё более секретными, чем сами операции.

Хотя, если бы разведчики узнали, что это за хитрые приспособлениятакие, они бы долго ругались. Не было в них ничего сложного. Простоработали они на принципах не то что устаревших, а натурально древних:на радиосигналах. В широкие гладкие по виду монолитные браслеты,которыми окольцевали всех бойцов, был встроен портативный генератор,аккумулятор, на всякий случай — солнечная батарея, а ещёприёмопередатчик и прочие нужные элементы вроде усилителей сдешифраторами.

В общем-то, именно благодаря такой примитивной конструкции связь иработала крайне редко. Генератор для его размеров был очень мощный(известные старинные прототипы были куда более громоздкими), но всёравно конструкция жрала энергию как не в себя. Да ещё и перегреваласьбыстро. И работала, признаться, с теми же помехами, что и цаля. Иобнаружить её ничего не стоило; просто циаматы, также давно вышедшиеиз технического детства, и предположить не могли, что их противникинастолько коварны. Сигналы современных средств связи мониторились всеи постоянно, а на такой примитив никто не рассчитывал. В самом деле,так и до языка жестов в прямой видимости можно докатиться!

Что бойцы в отсутствие качественной связи и сделали. Правда, общалисьне жестами, а "морзянкой" посредством зеркал. В качествекоторых, к слову, использовались плоские диски гравитонныхвзрывателей, в будущем основных детонаторов "Большого Взрыва".Только это потом, а пока — что добру без дела пропадать!

Казарка сидел на дереве, незлым тихим словом поминая своюводоплавающую тёзку, которой по должности не положено насиживатьветки, и, щурясь, вглядывался поверх крон более низких окружающихдеревьев в горизонт. Сейчас как раз должен был состояться сеанс связис дозорным.

Тот просигналил о готовности секунда в секунду. Сокольничий ответил,что сообщение принять готов. А потом началось странное.

Сначала мужчина решил, что дозорному напекло голову, и он забылморзянку. Потом подумал, что, похоже, голову напекло всё-таки ему, иу него сейчас галлюцинации. Потому что чёрный ловчий Пэдди О'Коннелспокойно, чётко по инструкции, с повтором каждого предложения,сообщал странные и невозможные вещи.

Если верить донесению, через лес напролом к объекту бодро двигалсяживой космодесантник в полной броне. Один. Почти без оружия. Да ещё иабсолют, судя по конфигурации брони.

"Послали же боги идиота", — мрачно подумал Казарка иначал спускаться. Кем бы ни был этот внезапный гость, его следовалоперехватить. Потому что космодесантники — они же полныеотморозки, он же сейчас пойдёт и руками весь объект на камушкираскатает. Объект, конечно, не жалко, но это же абзац всей операции,а ещё тридцать лет Ярослав в этом лесу торчать не хотел.

Что операция будет, и будет скоро, выяснилось на последнем сеансесвязи, проведённом буквально неделю назад (по времени Терры):диверсантам сообщили о боевой готовности. И хоть точная дата быланеизвестна, вряд ли это затянулось бы дольше, чем на пару недель. Атеперь что, придёт этот слон в пальто, и прощай, милый дом?

Крайне недовольный визитом нежданного гостя, Казарский бесшумнойтенью соскользнул по стволу вниз и двинулся навстречу дружественномуроду войск.

К собственному удивлению, топота стада беременных мамонтов чёрныйсокольничий не услышал. Потом, правда, вспомнил, что абсолютыотличаются от прочих космодесантников в лучшую (с точки зрениядиверсанта) сторону. А данный конкретный индивид вообще удостоилсяуважительного хмыканья со стороны Ярослава; если бы не перемена вповедении лесных жителей, приближения потенциально опасного объектаон бы не заметил.

Бросаться сразу наперерез не хотелось, и Казарский замер в укрытии. Вмаскировочном костюме, оставлявшем открытыми только глаза, и те -под защитой специальной матовой плёнки, он был невидимкой. Можно былопройти непосредственно по спине офицера СВОРы, и не заметить этого.

Ульвар сын Тора бежал вторые сутки. Не то чтобы совсем без остановок,но притормозил он всего несколько раз, и то не для сна, а для еды;дремать вполне получалось и на ходу. Последние же пару часов трибунаНаказателя не покидало ощущение пристального и внимательного взгляда,который жёг затылок. Враждебности, однако, в нём не чувствовалось; номужчина то и дело недовольно хмурился, чутко вслушиваясь в окружающийлес.

В конце концов он начал задумываться, что, может быть, стоитпередохнуть уже более полноценно, но сконцентрироваться на этой мыслии принять её как руководство к действию абсолют не успел. Ощущениечужого взгляда одномоментно обострилось почти болезненно, и мужчинапонял: это не галлюцинации, за ним действительно кто-то следит.

Он неподвижно замер, ищущим взглядом обводя негустой подлесок, имедленно потянулся к винтовке.

— Не надо оружия, боец. Здесь все свои, — прозвучал тихий чутьприглушённый голос. Безошибочно обернувшись на звук, Ульварпристально вгляделся в зелёный лесной сумрак. Он определил не тольконаправление звука, но и примерную высоту его над уровнем земли. Нотам никого не было. Передатчик?

— Слава Императрице? — иронично вскинув бровь, спросил у лесаабсолют. Лес ответил едва слышным смешком, и сгустком дымного маревакачнулся навстречу. Ульвар и сам не заметил, как винтовка оказалась вего руках, вскинутая к бедру.

— Да свои, свои, сказал же, — проворчал лес, марево вновьнеопределённо качнулось, и вдруг из него появилась голова. Когдацелостность маскировки была нарушена, оказалось возможным различить иостальной силуэт. За точность Ульвар поручиться был не готов, норасположение рук и ног вроде бы прослеживалось.

— Хороший костюмчик, — хмыкнул норманн, разглядывая незнакомца. Этобыл невысокий (особенно по сравнению с гигантом-норманном) жилистыйрусич с худым бледным чисто выскобленным лицом и недавно выбритымчерепом, на котором пробивающиеся тёмные волосы смотрелись какгрязный налёт. Светло-серые, холодные и будто прозрачные глазаглядели пристально, внимательно, цепко.

— У тебя тоже неплохой, — усмехнулся в ответ русич, не спешапредставляться. Ульвар прекрасно понимал, что, будь это враг, ондавно уже мог напасть из куда более выгодного положения, и даже бронябы не спасла. Поэтому решил не доводить до конфликта, и назвалсяпервым.

— Чёрный трибун легиона "Гамаюн" Ульвар сын Тора, -проговорил он, убрав шлем и сложив руки на груди в уставномприветствии.

— Чёрный сокольничий Ярослав Казарский, — ощутимо расслабившись,ответил лесной дух, и силуэт его едва заметно качнулся. Было довольностранно наблюдать висящую отдельно от тела человеческую голову, ноНаказателя это зрелище не удивило; о существовании подобных костюмовон знал.

— Наслышан, — насмешливо ухмыльнулся полубог.

— Взаимно, — не остался в долгу человек.

В отличие от сына Тора, которого знала вся Империя, Казарка был тожеочень известным персонажем, но — в узких кругах людей,обладающих соответствующим допуском. Двум живым легендам пересекатьсяпрежде не доводилось, и теперь они разглядывали друг друга спрофессиональным любопытством и без опасения. Потому что все страхиУльвара погибли в горниле Великой Войны ещё в самом её начале, аЯрослав Казарский не дожил бы до своих лет, если бы верил слухам исплетням.

— Какими судьбами в наших лесах? — задал самый главный вопросЯрослав. — Никак лично прибыл проинспектировать, или отдать команду?— после сложившегося начала беседы переходить на вежливое "вы"ему показалось неуместным.

— Случайно получилось, — норманн пожал могучими плечами, не желаявдаваться в подробности. — Но, однако, команду отдать действительномогу. Приказ будет или сегодня, или, самое позднее, завтра. Возьмётеменя в свою тёплую компанию? Я вам пригожусь.

— Слушай, ничего личного, — усмехнувшись шутке, качнул головойКазарка, — но ты мишень. Очень много внимания будешь привлекать, -он, кажется, демонстративно развёл руками. — Что, так неймётся?Дождись своих, с ними постреляешь. Или это то самое предчувствие? -нахмурился Ярослав.

Легендарная интуиция абсолютов была одной из немногих легенд, вкоторые сокольничий верил; он сам бывал свидетелем её проявлений, ини в коем случае не собирался пренебрегать мнением одного изсильнейших (а по мнению некоторых — вовсе сильнейшего)абсолютов современности.

Может быть, напрасно. Может быть, стоило усомниться. Но оба бойца незнали, что та самая интуиция — это проявлениепредопределённости, на которую были обречены все полубоги. Как незнали и о том, что в данный момент та самая предопределённостьуверенно вела трибуна Наказателя легиона "Гамаюн" ксмерти. Ульвар просто привык доверять своему чутью, и сейчас ононастойчиво рекомендовало следовать за диверсантами.

С другой стороны, чем закончилось бы всё это, если бы Казарка непослушался предчувствия сына Тора, не могли сказать и боги.

Но история в любом случае не терпит сослагательного наклонения, идвое мужчин почти в открытую двинулись во временный лагерь. Казарскийуспокаивал себя тем, что, во-первых, предчувствие абсолютовдействительно никогда не ошибается, а, во-вторых, двигался новыйподопечный сокольничего весьма достойно. И казался из-за сочетающейсяс солидными объёмами лёгкости шага не человеком, а оптическимобманом. Если бы ещё не этот вызывающий цвет брони...

Пока шли, Казарка, окончательно смирившийся с изменением боевойгруппы, вводил нового бойца в курс дела. Отдать должное, тот слушалне перебивая, и на своём праве командовать (а номинально Ульвардействительно был гораздо выше Ярослава по званию) не настаивал.

Целью группы Казарского был небольшой затерянный в лесах бункер. Тоесть, не настолько затерянный, чтобы хозяева забыли о егосуществовании, но достаточно, чтобы обнаружить его с орбиты былопочти невозможно. Бункер этот представлял собой один из важныхстратегических объектов обороны Ирия: координационный центруправления орбитальной обороной южного полушария. Следовалопроникнуть внутрь, установить взрыватели, активировать их иоперативно покинуть предназначенное к сносу строение. Всё это былодавно продумано, отработано, включая варианты действий на экстренныйслучай, и, невзирая ни на какие предчувствия, тащить бронированногоНаказателя в бункер Казарка не собирался. Одно дело -спрятаться в лесу, и совсем другое — в пустых коридорахвоенного объекта. Опытные диверсанты, обладающие нужными для этогонавыками и оборудованием, на такое были способны, а вот Ульвар всвоих доспехах — вряд ли.

Да он и сам это прекрасно понимал, и мешать профессионалам несобирался. А вот на всякий случай прикрыть их вылазку снаружи ипредупредить в случае неожиданных неприятностей было бы неплохо. СынуТора не давали покоя десантные баржи. Что такое "утюг" онне знал, в глаза такое приспособление не видел и оценить юмор былнеспособен. Зато он точно знал, что эти транспортники принадлежат нециаматам, а риярам.

С этими противниками "Гамаюн" сталкивался редко.Приграничный с ними сектор защищали девятый и десятый легионы,"Чончон" и "Сирин" соответственно, а основнойударной силой на том направлении был четвёртый легион "Гаруда".

Противостоять на равных этим немногочисленным, но весьма опасным Иныммогли только космодесантники в титаниде. Ну, или абсолюты вродесамого Тора. Рияры были удивительно близки ко всем земным видам. Ониимели тот же химический состав, предпочитали планеты со схожимиусловиями. Они даже были двуполы, и механизм их размножения полностьюсоответствовал типичному для терранских млекопитающих. Больше всегорияры напоминали огромных чуть сутулых прямоходящих снежных барсов.Быстрые, сильные, выносливые, презирающие боль и страх; они былиопасными противниками, самой природой приготовленными для ближнегобоя хищниками. Вот их агрессия к человечеству была вполне понятна иобъяснима: людей они воспринимали как пищу. Очень вкусную,питательную и полезную. Они не собирались уничтожать человечествоцеликом, а, скорее, разводить как скот, чем и занимались назахваченных планетах. Понятное дело, подобное отношение людей нерадовало.

Но это были мелочи, потому что и гордых хищных рияров люди увереннотеснили. Беспокоило Ульвара, а вслед за ним — и Казарку,другое. Циаматы ориентировались в пространстве в основном на тепло,цвет и звук, и все эти чувства маскировочные костюмы прекраснообманывали. А вот чуткий нюх рияров обмануть было довольно сложно. Иесли на фоне многообразия лесной жизни ещё можно было спрятаться, товнутри бункера — уже вряд ли.

Вариантов развития событий с участием рияров было три.

Первый, это если коты появятся на объекте до начала операции. Тогданезаметное проникновение в координационный центр становилосьпрактически невозможным, и оставался только быстрый решительныйштурм. Шансы на успех которого в свете присутствия Ульвара сына Тора,определённо, повышались.

Второй, самый неприятный, это появление котов практическиодновременно с началом операции, сразу после выхода диверсантов.Задачей прикрывающего тогда было отвлечение внимания на себя, аловчих — выполнение работы в наиболее сжатые сроки. В подобномслучае шанс на выживание всех пятерых мужчин был крайне низким; вчастности, ловчим, вероятнее всего, предстояло превратиться в сгусткивысокотемпературной плазмы вместе с объектом.

И, наконец, третий вариант — прибытие подкрепления уже послеустановки взрывателей и капсюлей с действующим веществом. И тогданаибольшему риску подвергался именно Наказатель.

— С вооружением у тебя плоховато, — недовольно поморщился Казарский,разглядывая винтовку космодесантника. Временным убежищем (вот ужепочти два десятка лет наблюдения и разведки) ловчим служила самаянастоящая землянка, построенная в корнях одного из огромных местныхдеревьев и весьма тщательно замаскированная.

— Повезло, что хоть такое есть, — пожал плечами Ульвар, с интересомоглядываясь.

— Ты, кстати, как сюда попасть-то умудрился? — вновь задал единождыпроигнорированный вопрос Казарский.

— Случайно, — поморщившись, решил всё-таки пояснить абсолют. -Возникла необходимость пересечь систему на истребителе, а в этотмомент в неё нагрянул флот Альянса. Оказался прямо посреди этогофлота, пришлось срочно прыгать по случайному вектору, пока не спалилиФенриру под хвост. Выпал в атмосфере этой планеты, прямо над лесом, вмёртвой зоне орбитальных крепостей, упал довольно удачно, — мужчиназавершил краткий рассказ усмешкой. Он не видел причин посвящатьчёрного сокольничего в подробности своих дел, да тот и не рвался.

— То есть, слухи, что космодесантники даже спят в титаниде, чистаяправда? — ухмыльнулся в ответ Ярослав.

— За пределами расположения части — да, — невозмутимо кивнулнорманн.

В отличие от мающейся бездельем и тревожащейся за жизнь молчаливоговикинга Ольги, Ульвар был совершенно спокоен. Беспокоиться о своейжизни он разучился уже очень давно, а переживать о будущем и вовсеникогда не умел. Сомнения вообще не баловали сына Тора своимивизитами, и со спокойной уверенностью тяжёлого танка он невозмутимодвигался вперёд, подавляющее большинство препятствий попростуигнорируя. Наверное, потому из него и не получилось хорошегостратега: если тактические приёмы он освоил прекрасно, посколькуразумом родители не обидели, то стратегия оказалась далёким от негоискусством. Да и не нравились ему все эти просчёты, прогнозы,запасные пути, долгие подготовительные процессы. Гены, надо думать,сказывались.

И об Ольге он, честно говоря, в данный момент совершенно не думал.Ульвар предпочитал решать проблемы по мере их поступления, а гостьяиз прошлого сейчас никаких проблем не доставляла.

Прорыв начался тогда, когда ночь плотно окутала лес вокруг землянки,где отсыпался перед решающим ударом Ярослав Казарский и почти все(кроме единственного наблюдателя) его подчинённые.

Синхронный прыжок сразу большого количества кораблей с сохранениемстроя был мероприятием весьма сложным, но отработанным довольнодавно. Поскольку ещё во времена открытия надпространственных прыжковбыло отмечено, что тело любой массы движется в нём с одинаковой(относительно обычного трёхмерного пространства) скоростью, это даловозможность синхронизировать аппаратуру всех кораблей. Конечно, поройслучались накладки, но обычно весьма незначительные; да и пилотылегионов, как правило, хорошо знали друг друга и привыкалидействовать сообща.

Годы развития человечества (да и иных видов, как ни парадоксально)порождали множество новых видов оружия, всё более смертоносных иэффективных, однако основные принципы ведения войны почти неменялись. Охотничьи ловушки превратились сначала в сухопутные иморские, а потом и в космические мины; высокие крепостные стены ибронированные корпуса стали силовыми полями; луки и катапульты черезпороховые пистоли и ракеты трансформировались в разрушительныеэнергетические пушки. Появилась дополнительное измерение дляперемещения, но это было ещё во времена самолётов и подводных лодок.А принципы информационной войны в данном конкретном противостояниибыли совершенно неактуальны.

Построение было несложным. Первыми развёрнутой сеткой шли подприкрытием кораблей сопровождения тральщики с поднятыми ионнымищитами3— девятая и десятая когорты в полном составе. Дальше, прикрываяих и десантные крейсера мощными защитными полями, следовали огромныеустрашающие туши броненосцев, окружённых эсминцами и катерамисопровождения. А в самом центре на фоне серебристых бортов гигантовпочти терялась горстка малых кораблей последней когорты; той самой,что отвечала за прикреплённого к легиону гекатонхейра. В этом боюлегат надеялся обойтись без Котта; он, как и большинство смертных,опасался этих хтонических чудовищ.

Сообщение о вторжении ушло на Ирий в тот же момент, как погиблапервая мина: автоматика сообщила новость командованию нынешних хозяевсистемы. И почти сразу уже другая автоматика отправила короткий иоставшийся незамеченным сигнал рассыпанным в джунглям группам людей.Расшифровать коды и подсадить "жучка" оказалось гораздопроще, чем рисковать передачей команды собственными средствами.

Когда погиб первый трал, неосторожно высунувшийся за пока ещёсовершенно целые защитные поля броненосцев, группа ЯрославаКазарского уже была не просто на ногах, а на подступах к объекту.Дозорный доложил обстановку: пока ещё вокруг было тихо, да икрошечные сигналки, расположенные по периметру бункера (включаянесколько подземных тоннелей) по цепочке сообщали об отсутствиигостей. И Казарка отдал приказ.

Коды контроля за сигналками и пароли связи были переданы сыну Тораещё с вечера. Тогда же было выбрано наиболее удобное место для засады(откуда открывался чудесный вид на посадочную площадку), согласованытревожные сигналы и обговорены последние детали. Четыре тенирастворились во мраке, и теперь Ульвару оставалось только ждать.

Время тянулось медленно. Когда чего-то ждёшь, особенно -неприятностей, оно почему-то всегда еле ползёт. Где-то там, вбезвоздушном пространстве на расстоянии пары десятков световых минутуже гибли люди и нелюди, а над стратегическим объектом царила мирная,наполненная живыми лесными звуками ночь.

Внизу, под землёй, в защищённом от чужих глаз и различных воздействийбункере, было оживлённей; сигналки то и дело сообщали о перемещенияхперсонала внутри центра. Кто-то приезжал в пневмокапсулах по гладкимкишкам туннелей, кто-то уезжал, туда-сюда бегали информационныесигналы. Деловая суета, не несущая в себе даже намёка на панику.

Идеально выполненной задача диверсантов считалась бы тогда, когдавзрывные устройства были бы заложены, а самих людей никто необнаружил. Потому что в том самом идеальном случае взрывы в разныхточках планеты должны были прозвучать одновременно, в тот момент,когда флот подошёл бы на расстояние прямого столкновения с силамиоколопланетарной обороны. Тогда эффект от диверсии был бымаксимальным, и защитников, что называется, можно было бы братьтёпленькими

Но все понимали, что идеал — зверь редкий, почти неуловимый.Поэтому существовала более скромная задача: просто подорвать всё кизвестной матери. Это, конечно, давало обороняющейся стороне шанссобраться и перегруппировать силы, но положительный эффект всё равнодолжен был присутствовать.

Казарка не верил в чудеса. И в существование того самого "идеального"случая не верил. А отсутствие осложнений в самом начале операцииозначало для него только одно: проблемы начнутся потом. И чем дольшевсё идёт по плану, тем грандиозней будет крах в финале.

Четверо невидимок рассыпались по территории бункера. Номер первыйотправился к территории связистов и устройствам дальней космическойсвязи, номер второй должен был разобраться с транспортной сетью,номер третий — просочиться к штабному отделению. Для себяЯрослав оставил самую технически сложную часть: энергетическиемодули. Там, на самых нижних уровнях, где работали эти мощныеустановки, было очень опасно находиться. Просто потому, чтомаскировочные костюмы начинали сбоить отпространственно-энергетических искажений, сопровождавших работуэнергостанции. А ещё потому, что выбираться оттуда было гораздосложнее.

С другой стороны, взрыв энергостанции превратил бы не только бункер,но и добрый гектар леса в выжженный котлован, а основныхэнергетических мощностей лишился бы не только главный объект, но идесяток связанных с ним второстепенных.

И вот когда энергоблок остался позади, тщательно заминированный (вотличие от тонкой электроники защитных костюмов, взрыватели былиштукой редкой надёжности), а вокруг мухой ползущего по потолкудиверсанта потянулись уже почти привычные коридоры, на душе егоотчаянно скребли кошки.

Слишком всё легко прошло. Слишком удачно. Не бывает так, просто небывает!

Чёрный сокольничий чуял беду. И беда повела себя с достойной лучшегоприменения пунктуальностью. Явившись именно тогда, когда остальныедиверсанты уже мысленно праздновали победу.

Явилась она в виде пары, как окрестила их Ольга, летающих утюгов,зашедших на посадку на крошечной болотистой прогалине поблизости отмалопримечательного холма, на котором располагался основной вход вбункер.

Чёрный трибун легиона "Гамаюн" передал условный сигналтем, кто находился под землёй, и проверил заряд винтовки. Когда издесантных барж начали с неторопливой деловитостью выгружаться рияры,тонкие губы мужчины сложились в предвкушающую ухмылку, невидимую подшлемом.

Сын Тора... любил рияров. Их, как противников, он понимал лучшевсего. Наверное, потому, что сам был очень близок к их психологии ивосприятию мира с позиции силы. А ещё он любил их, потому что онибыли глупыми противниками.

Нет, нельзя сказать, что рияры были настолько уж бестолковы иограничены; хищники вообще гораздо умнее травоядных. Просто всеядныестоят по уровню развития всё-таки повыше, а рияры... они были слишкомблизки к природе.

Да, в этих лесах они становились наиболее опасными противниками,потому что они чуяли лес. Они умели действовать сообща, были способнына хитрости и подлости: в охоте, которой представлялась им эта война,все средства хороши.

Но вот в чём штука. При высоком уровне технического развития, придревности и развитости культуры, они были слишком подверженыинстинктам. Тем самым, которые каждый раз в похожей ситуациизаставляют действовать одинаково, по привычному сценарию.

Да, они были сильны и быстры. Мало кто мог противостоять их скоростии напору в ближнем бою. Ещё меньше — в меткости, потому чтоверный глаз и твёрдая рука были практически "видовойособенностью" больших кошек. Но отсутствие в потенциальнойжертве страха заставляло их нервничать.

А Ульвар сын Тора не боялся их никогда.

Во-первых, он был сильнее и быстрее. Рияры, конечно, великолепны; новсе они укладывались в статистику вида, а почти трёхсотлетний абсолютлежал вне любых статистик. Он даже для полубога был слишкомхорош. Может быть, потому он и должен был стать отцом следующейИмператрицы.

Во-вторых, он отлично знал уязвимые точки на телах мохнатыхгуманоидов. В своё время он провёл много приятных часов за поискомэтих самых точек. Было бы уже довольно странно бояться тех, не один ине двое из которых истекли по-человечески алой кровью практически наруках чёрного трибуна.

Ну, и, в-третьих, сын Тора уже просто не умел бояться.

План его был прост как табуретка. Издалека прицельно снять самыхстарых котов, выдать своё местоположение, подстрелить ещё кого-то,кто попадётся под руку, израсходовав все заряды, бросить оружие ипобежать, изображая панику.

Мужчина почти не сомневался, что все рияры как один поведутся натакой манёвр. Они всегда на него велись. Не все; некоторые старыеопытные бойцы могли организовать горячий молодняк и спутатьодинокому космодесантнику все карты, поэтому отстрел надо былоначинать именно с них.

Что должно было последовать за этим, Ульвар пока ещё не знал. Всёзависело от дальнейшего поведения и успехов рияров. По-хорошему, ихследовало убить всех до одного, чтобы к моменту прибытия следующейпартии рассосались запахи диверсантов. Было предпочтительно поубиватьих по одному, но сын Тора не страдал излишним оптимизмом, и прекраснопонимал, что один против нескольких десятков бойцов не выстоит дажеон.

Пока холодный и невозмутимый разум прикидывал варианты решениязадачи, тело действовало само. И вот он уже бежит по лесу ровно с тойскоростью, какую могли развить опустившиеся ради погони на четыреноги противники. Быстрее бежать было нельзя; это могло отрезвить их.Наоборот, следовало постепенно сбавлять скорость, подогревая азартпреследователей.

Но вечно это продолжаться не могло; не так велика была фора. Ипостепенно сын Тора пришёл к мысли, что он знает только один хорошийспособ махом отправить к предкам всех бойцов: их же собственныебаржи. Для начала угнать одну из них, а потом либо "уронить"на рияров, либо, если в ней было оружие, воспользоваться им поназначению.

Плохой вариант у сына Тора тоже был: в одном из отделений брони унего на всякий случай имелся презентованный от щедрот Казарки дискгравитонного взрывателя и один-единственный капсюль с действующимвеществом.

Рияры, обнаружив, что, кажется, совершенно впавшая в панику дичьзаблудилась и кругом направляется обратно к бункеру, обрадовались ипринялись загонять её туда уже совершенно осознанно. Дичь невозражала. Впрочем, когда Ульвар всё-таки выскочил на открытоепространство, и, на всякий случай стискивая в руке активированныйвзрыватель с прижатым к нему капсюлем, подбежал к ближайшему из"утюгов", оказалось, что выход у него остался один. Тотсамый, последний. Потому что здесь его уже ждали, и пробиться ккораблю не представлялось возможным.

Всё было рассчитано очень аккуратно. Когда из леса показалисьпреследователи, мужчина запустил обратный отсчёт, бросил под ногивзрыватель и вступил в драку. Рияры не пользовались тяжёлым оружием,а всё остальное было неспособно пробить титанид. Всё, кроме ихручного оружия — длинных клинков сложной формы, предназначенныхдля ближнего боя. Это тоже была традиция: коты считали достойнойпобеду над противником только в ближнем бою.

А Ульвар наслаждался. Он так давно уже не испытывал этого ощущения, -боя в кольце врагов, — что сейчас ему было хорошо. Со стороны этопоходило на танец; очень странный, сюрреалистический и будто бырисованный. Потому что слишком легко и плавно двигался огромныйчеловек в тяжёлой броне. Потому что слишком быстры и грациозны былине уступающие ему размерами лохматые хищные звери, пренебрегавшиеодеждой, и носившие только подобие разгрузок с оружием и прочимиполезными приспособлениями.

У этого танца был свой ритм. Ритм, который стучал в голове чёрноготрибуна; обратный отсчёт до взрыва. Мужчина двигался так, чтобы неотходить от точки расположения не замеченного риярами взрывногоустройства, но так, чтобы между ним и детонатором находились зрителии один из противников. Он не боялся смерти, но предпочиталмаксимизировать собственные шансы на выживание.

Рияры нападали тройками, чтобы не мешать друг другу. Им тоженравилось происходящее. И как бы ни был хорош сын Тора, он не могдержаться против такого количества врагов вечно. Несколько мёртвыхмохнатых тел лежали у его ног, когда один из клинков вошёл всочленение двух сегментов брони на плече.

Но всё это уже не имело смысла. Потому что обратный отсчёт дошёл донуля.

Симаргл утверждал (так, собственно, думали все уроженцы Ирия), чтонашедший свою предопределённость абсолют находил счастье. Может быть,эта мысль была ошибочна изначально: ведь счастье тоже у каждого своё,и для тех, кто именовал себя богами, высшей бедой было незнаниесобственной судьбы. А, может быть, сын Тора был тем самым пресловутымисключением, подтверждающим правило. Но факт оставался фактом: онсовсем не чувствовал себя счастливым.

Ему было больно. Самым примитивным образом, физически; так больно,как не бывало никогда прежде. В этой боли таяла, медленно уплывая,реальность, и он уже совершенно ничего не видел и не слышал вокруг.Во всепоглощающем огне агонии растворялась сама его жизнь.

Но даже на фоне этого местного светопреставления, в грохоте судорожноколотящегося в висках пульса, сознание никак не желало его оставлять.И норманн чувствовал: всё это прекратится только со смертью. Такойблизкой сейчас и такой привычно беспощадной.

Он умирал, исполняя своё предназначение, и не чувствовал никакогоудовлетворения от такого исхода. Более того, ему совершенно нехотелось умирать, а вместо умиротворённого спокойствия душу чёрноготрибуна грызло чувство вины и стыда.

Ульвар сын Тора очень редко давал кому-то обещания. Действительно,редко. Но если давал, то всегда выполнял. Эта установка очень крепкосидела внутри каждого абсолюта; она тоже была унаследована отнеспособных на ложь богов.

Он опрометчиво поклялся пугливой девочке из прошлого вернуться заней, но, кажется, слово своё сдержать уже не мог. И это упрямоечувство вины было единственным, что не спешило растворяться вмучительной боли. Нельзя сказать, что оно поддерживало трибунаНаказателя на краю; скорее, добавляло к мукам физическим щепоть перцав виде моральных терзаний. Но ничто не длится вечно, и сын Тора вконце концов сдался на милость победителя — чёрногобеспросветного ничто.

Как бы то ни было, чёрный трибун исполнил свой долг. Циаматы усилилимеры безопасности и патрули; они решили, что попытка диверсии неудалась. Но было поздно, потому что "птички" ужеупорхнули.

Тем временем "Гамаюн" прорывался к Ирию. Неся потери,через активное сопротивление обороняющихся, упорно и методично. Вовтором легионе хороши были не только десантники; и пилоты, и стрелкиздесь были лучшими из лучших.

Но когда легион завяз в противостоянии, стянув к себе основные силысо всей системы, плотно забившись в окружение, по проторенному путипришло подкрепление: четыре отборных когорты первого легиона ударилив тыл не успевших развернуться войск защитников.

Потом, когда неожиданное явление подкрепления внесло сумятицу в рядызащитников (легионы действовали сообща редко: их было слишком мало,чтобы распылять силы), была разыграна и главная козырная карта. Почтиодновременно на поверхности Ирия прозвучало несколько взрывов, ивремени собраться с силами у защитников уже не было. Оставшиеся вживых крейсера вышли на орбиту, и вниз крупным тяжёлым снегом хлынула"Белая чума".

Это было ещё одно из замечательных свойств титанидовой брони:космодесантники падали на поверхность планеты в своих собственныхдоспехах из самых глубин стратосферы, почти из так называемой"стратопаузы". Уничтожить разрозненные крошечные целибыло гораздо сложнее, нежели крупные капсулы, несущие на бортубольшое количество людей.

Но деморализованные молчанием командования силы планетарной обороныуже не могли оказать существенного согласованного противодействия, ив тот момент бой был выигран. Несмотря на яростное сопротивлениечастей циаматов и присланного подкрепления рияров; разомобезглавленная армия была обречена.

Глава8. Возвращение.

Я равно открыта и счастью и боли,

и кровь моя ровно пульсирует в венах.

И я всё мечтаю, что выйду на волю,

и я всё рисую на стенах тюремных.

Я помню отлично: чудес не бывает.

Я притворяюсь, что неживая.

И только одна вещь меня удивляет:

я всё ещё здесь.

Flёur, "Явсё ещё здесь"

Время тянулось мучительно медленно. В отсутствие солнца было сложноотмечать смену дня и ночи, поэтому я очень быстро потеряла счёт дням.

Несколько раз я порывалась пойти на разведку, рассмотретьповнимательней это здание, но каждый раз замирала на пороге. Из всехкоридоров на меня смотрела непроглядная темнота, и стоилопредставить, что я вновь окажусь совсем одна в хитросплетениинезнакомых проходов, слепая и беззащитная, как меня охватывалпанический ужас. Нет, может быть, если бы это был единственный шансна выживание, я бы рискнула, и наступила на горло своим страхам. Нопока у меня была еда и вода, а ещё — надежда выбраться отсюда.

В итоге единственным средством борьбы со скукой для меня сталбассейн. Благо, плечо моё чудесным образом совершенно зажило и уже небеспокоило. Я не знала, для чего этот водный резервуар предназначалсяизначально, как не знала, где, собственно, нахожусь; но он здорововыручал. Я всегда любила плавать, и умела это делать довольнонеплохо, а сейчас у меня появилось ощущение, что такими темпами яскоро обзаведусь жабрами. Или склею ласты.

Ещё мелочно радовало наличие "удобств"; в этом качествеподошёл небольшой ручеёк, в который собиралась выплеснувшаяся изфонтана вода, убегавший в небольшую дыру в полу. В сложившихсяобстоятельствах я была готова спокойно пережить и традиционныеженские "неприятности", но, похоже, одно из пророчествинопланетного бога всё-таки сбылось.

Несколько раз на границе восприятия мелькал собакоголовый абориген,но навязываться мне не пытался. Видимо, просто проверял, непопыталась ли я свести счёты с жизнью. И эта его ненавязчивость оченьрадовала. С каждой прожитой минутой, прошедшей с момента уходаУльвара сына Тора, моё отвращение и неприязнь к этим "богам"только росли.

Какое-то время продолжалось это отупляющее существование. Я плаваладо тех пор, пока не могла уже шевельнуть рукой, вылезала на берег илежала на полу, пытаясь заснуть. Пела всё, что взбредало в голову,говорила сама с собой, пыталась сочинять стихи, чтобы тут же ихзабыть. Один раз попыталась играть сама с собой в города, но толькорасстроилась, вспомнив, что ни одного из этих городов на карте мирабольше нет.

Удивительно, но я не могла даже заплакать или разозлиться. Мне простобыло скучно и противно, как в театре на неинтересной премьере. Вродеи смотреть тошно, и уходить невежливо.

Закончилось всё в тот момент, когда я, вылезая из бассейна, уткнуласьвзглядом в ботинки хорошо знакомой белой брони. Но обрадоваться неуспела: стремительно подняв взгляд, обнаружила совершенно незнакомоесмуглое лицо молодого черноволосого мужчины.

— Здравствуйте, Ольга; вас ведь, кажется, так зовут? — с мягкойулыбкой поздоровался он. — А я пришёл за вами. Пока идут бои, но ужеясно, что мы победили. И меня попросили о вас позаботиться.

— Здравствуйте, — согласно кивнула я. Цеплялась за бортик и снизувверх разглядывала незнакомца, не спеша выбираться из воды. — Ктопопросил? — с надеждой уточнила я.

— Высшие силы, — белозубо улыбнулся он. — Пойдёмте, неужели вам ненадоело тут за столько времени?

— А где кириос чёрный трибун? — к месту вспомнила формулу вежливостия. Почему-то показалось неуместным спрашивать о полубоге по имени.Равно как и рассказывать всем подряд о причинах и последствияхисчезновения моего страха перед этим человеком.

— Сын Тора пропал без вести, — спокойно ответил темноволосый. -Скорее всего, он погиб, — с той же невозмутимой прямолинейностьюпродолжил он. — Но это достойная смерть, особенно для норманна; ониверят, что смерть в бою наиболее почётна. Пойдёмте, Ольга, вам неследует больше здесь задерживаться, — и он, присев на корточки,протянул мне руку. Опомнившись, я приняла помощь, и на мгновениепочувствовала себя морковкой: в сравнительно невысоком брюнетеоказалось неожиданно много силы. Как только плечо мне повторно невыдернул, удивительно.

— Но кириос чёрный трибун обещал вернуться за мной, — хмуро возразилая, поднимая с пола свой комбинезон и обнимая его обеими руками. Стояв обнажённом виде перед этим пришельцем, я чувствовала не смущение идаже не неловкость. Это было скорее опасение; мне чудилась исходящаяот мужчины опасность, и хотелось не прикрыться, а защититься. И чегоя точно не хотела, так это идти с ним куда-то. Такой, пожалуй,заведёт! — Я могу ещё подождать.

— Кириа, чёрный трибун погиб, — всё с той же спокойной ласковойулыбкой продолжил увещевания мужчина.

— И всё-таки...

— Кириа, не заставляйте меня применять силу, — выражение лица неизменилось ни на йоту, ни один мускул не дрогнул.

Я вздохнула, принимая поражение, и начала одеваться. Спорить в самомделе было глупо; мужчина явно был настроен решительно, апротивопоставить ему мне было нечего. Разве что попытатьсявоспользоваться оружием. Но, во-первых, как-то это слишком: пытатьсяпристрелить человека, который пришёл тебя спасти. А, во-вторых, яинтуитивно догадывалась, что выстрелить не успею. Да и то, он -явно опытный боец, а я это оружие впервые в жизни вижу.

Я даже не стала тянуть время. Какой в этом смысл? Две минуты ничегоне решат, а испытывать терпение мужчины не хотелось.

Как же это ужасно, ничего не решать. Да, пусть говорят, что нашипоступки ничего не определяют, что человек предполагает, арасполагает Провидение. Но даже в таком случае есть хотя бы иллюзиявыбора. Кроме того, я никогда не была фаталисткой.

Сейчас же меня совсем никто ни о чём не спрашивал. Я была табуреткой,которую переставляют с места на место по мере надобности, и дажемалейшего шанса что-то изменить пока не было. Одному оставалосьрадоваться: что переставляют аккуратно, а не швыряют пинками.

Так и не представившийся мужчина дождался, пока я оденусь.Проигнорировал сунутый в карман пистолет; кажется, наличие у меняоружия его совсем не смущало. Оно и понятно: что я буду делать, дажеесли удастся этого человека убить? Куда я пойду? Буду сидеть здесь иждать Ульвара? А сможет ли он за мной вернуться?

Я не верила, что он умер. Вот просто не верила, и всё. Невежливыйнезнакомец мог сколько угодно в красках расписывать мне, насколькомало осталось от грозного чёрного трибуна, но я в это не поверила бывсё равно. Наверное, нашла бы возможность не поверить, даже увидевмёртвого полубога собственными глазами.

За то время, что я провела здесь в одиночестве, я так и эдак тасоваласобственные мысли, перекладывая их, разглядывая, и пытаясь решить:что для меня, всё-таки, значит этот огромный викинг? Собственныемысли про страхи, равно как и рассуждения о смерти от строгоопределённой руки, даже мне самой уже казались глупыми. Но как всёобстоит на самом деле, я понять не могла.

Я опять вспоминала пресловутый "стокгольмский синдром" ипонимала, что — нет, это не оно. Не было во мне к этомучеловеку любви. Разве что признательность за то, что не бросил, довёлдо безопасного места, и даже по-своему заботился. Да и не был он,прямо скажем, моим мучителем. Строго говоря, зло он мне причинилтолько один раз, в самую первую встречу, а дальше вёл себя даже почтикорректно (со скидкой на характер и обстоятельства).

Я совсем не хотела провести с ним остаток жизни и совместно раститьдетей. Более того, подобная перспектива заставляла меня содрогатьсяот ужаса: в сыне Тора всё для меня было слишком. Слишкоммногое нас разделяло, слишком грубым и прямым он был, слишкомбезразличным и спокойным. Он мог стать хорошим боевым товарищем, ноне человеком, с которым можно жить. Я всегда любила весёлых, лёгких изаботливых, "уютных" мужчин, остальное для меня быловторостепенно. А Ульвар... Нет, до такой степени он бы не смогизмениться, даже если бы очень постарался.

Мне невероятно важно было знать, что этот человек просто где-то есть.Мысль о том, что сын Тора жив, была для меня... сродни мысли о том,что завтра снова взойдёт солнце. Почему существование моего мираоказалось так прочно завязано на жизни чужого, и, пожалуй, совсемненужного мне человека? Я не имела ни малейшего понятия. Может быть,дело было в той самой предопределённости, о которой говорил Симаргл?Да нет же, согласно ей он как раз должен был умереть. Так, можетбыть, именно потому мне было так важно, чтобы он жил? Какдоказательство отсутствия той самой предопределённости.

В общем, я ужасно устала от этих рассуждений и начала просто ждать. Иверить. Настолько прочно убедив себя в собственной вере, чтоотказаться от неё было не так-то просто.

Но к лучшему, что меня всё-таки увели из этого опостылевшего пустогопространства. Скучать я буду, пожалуй, только по бассейну, и тонескоро.

Незнакомец молча перехватил моё запястье и повёл к выходу. Отдать емудолжное, держал довольно аккуратно, и не волок, а именно вёл,подстраиваясь под мой более короткий шаг. В этот раз коридорыпроскочили стремительно, а на выходе я почувствовала не страх, аоблегчение оттого, что это неприятное непонятное место осталосьпозади.

Снаружи, почти возле самого входа, нас ожидал небольшой корабль,напоминающий формой упавшую запятую. Или головастика.Ртутно-серебристый блестящий корпус на вид казался совершенномонолитным и отражал, причудливо искажая, окружающий мир.Великолепные статуи, закатно розовеющее небо, брусчатку под ногами,зелень многочисленных растений и нас двоих.

Я не помнила, как выглядел корабль, на котором я попала на этупланету; мне в тот момент было как-то не до разглядывания, — я, необорачиваясь, бежала за чёрным трибуном. Но внутри оказалось оченьпохоже: те же два кресла, те же огоньки, тот же тамбур-шлюз и тот жеобзорный экран.

Пожелавший остаться неизвестным конвоир помог мне пристегнуться, самустроился поудобней, и летательный аппарат зябко вздрогнул, отрываясьот поверхности планеты.

"Прощай, Ирий. Надеюсь, мы никогда больше не увидимся", -думала я, разглядывая зелёный горизонт. Здесь даже небо было зелёногоцвета, и тем самым вызывало лишь отвращение.

Перегрузок не было совершенно. По ощущениям мы стояли на месте, аесли верить экрану — довольно быстро поднимались вверх. Сначалапросто удалялась земля, потом мы проскочили тонкую плёнку редкихоблаков и вырвались в бездонное зелёное небо. А потом вверху началапроступать чернота с мелкими искрами видных даже при свете солнцазвёзд; мы поднимались в верхние слои атмосферы. И это было красиво,даже несмотря на неправильный цвет неба.

Подъём прекратился, сменился скольжением в неуловимо-прозрачной дымкемежду бездонной чернотой космоса и зелёным телом чужой планеты.Некоторое время мы просто летели, пока слева не показалось нечтоогромное и непонятное; из-за его края прямо в глаза било солнце, иразличить очертания объекта у меня не получалось. Но пилот заложилкрутой вираж, и горизонт на мгновение опрокинулся набок. Я отнеожиданности рефлекторно вцепилась в подлокотники, хотя изменившаясякартина мира никак не повлияла на гравитацию.

От странного угла обзора начала, было, кружиться голова, но оченьбыстро горизонт вернулся на своё место. Точнее, он просто исчез,сменившись тем самым огромным объектом непонятных очертаний.Наверное, это был большой космический корабль; во всяком случае,летели мы именно к нему, прямо в зияющую тёмную дыру овальной формы.

Темнота, затягивающая проём, оказалась похожа на какую-то непонятнуюмембрану, не пропускающую свет. Внутри, отгороженный ей, как плёнкой,находился... наверное, всё-таки ангар. Просторное полупустоепомещение, в котором вправо и влево тянулись ряды таких же "запятых",как наш летательный аппарат.

Это был первый раз, когда я перемещалась по кораблю во вменяемомсостоянии. Поэтому, несмотря на неумолимый буксир, волокущий менякуда-то в неведомые дали, всё равно с любопытством озиралась посторонам. Впрочем, смотреть было особо не на что: однообразныебезликие светло-серые коридоры с тёмным покрытием на полу и поройпопадающимися на стенах иероглифами разных цветов. И люди. Огромноемножество совершенно разных и в то же время пугающе одинаковых людей.

Пугала эта похожесть по нескольким причинам. Во-первых, лица; разные,да, но при этом я не заметила ни одного отталкивающего, неприятноголица. Были просто приятные. Были симпатичные. Были откровеннокрасивые, и их было много. Может, у них тут, как в Спарте, некрасивыхмальчиков при рождении тоже куда-нибудь сбрасывают?

Во-вторых, все они без исключения были высокого роста. То есть, метрвосемьдесят — это минимум, причём редко встречающийся минимум;таким ростом отличался только мой провожатый да буквально паравстреченных мужчин в серых комбинезонах, похожих на мой.

А, в-третьих, они так на меня смотрели... Нет, всё былоисключительно прилично. Они просто вели себя также, как тотдесантник, Олег Лиходеев. Здоровались с моим спутником, но при этомне сводили с меня восторженных взглядов. Причём каких-то совершеннонечеловечески восторженных; это была реакция не на женщину, даже наочень красивую, а на сошедшее на землю божество. Причём не ихместное, которое на самом деле является пришельцем с другой планеты,а то самое, которое создало вселенную.

Поэтому к концу пути я уже, вовсе не оглядываясь, неотрывно пялиласьпод ноги, про себя отчаянно мечтая наконец-то добраться до цели пути,какова бы она ни была.

И почти обрадовалась, когда мы вышли к знакомому фонтану, а потомчерез белый коридор попали в знакомую камеру. Конвоир пропустил менявнутрь и вышел, не прощаясь, а я с облегчением опустилась на растущуюиз стены койку.

Было такое ощущение, что я после долгого сложного пути вернуласьдомой. Страшно подумать, до чего докатилась: отдельную камеру висследовательской лаборатории воспринимаю как дом. А уж что будетдальше, думать не хотелось совсем...

Долго унывать мне не дали. Дверь открылась, и на пороге появилсяулыбающийся Кичи Зелёное Перо.

— Здравствуй, Оля. Рад, что ты жива.

— Да, меня тоже этот факт успокаивает, — хмыкнула я. — А почему меняопять привезли сюда? — уточнила я, наблюдая, как одна из стенуползает в пол, расширяя мой ареал обитания. — Вроде же куда-тособирались отправить.

— Ну, сейчас немного не до того, — несколько смущённо признался Кичи.— Боевая операция ещё не закончена, да и везти тебя некому. До Террысейчас далеко, и ни один из кораблей туда не собирается. Так чтопридётся тебе поскучать с нами. Как ты себя чувствуешь? — участливоосведомился он, присаживаясь рядом со мной.

— Сносно, — я пожала плечами. — Очень хочется помыться, наконец, смылом и переодеться. А ещё заняться хоть чем-то полезным. Я думала,совсем рехнусь там от скуки.

— От скуки? — озадаченно вскинул брови мужчина. — Вот уж чего неожидал.

— Ну, сначала мы шли, потом кириос чёрный трибун оставил меня вкаком-то пустом здании, сообщив, что там безопасно, а сам отправилсявоевать, — вкратце пояснила я.

Опять поймала себя на мысли, что совсем не хочу, чтобы кто-то зналподробности нашего путешествия, и было в этом нежелании что-тосуеверно-потустороннее. Как будто если я скажу, то сглажу всё исразу. И себя, и его, и едва ли не весь мир.

Понятное дело, скоро тайное станет явным, тем более что, похоже, ядействительно беременна. Но скоро — это не прямо сейчас.

— Всё с тобой ясно, — сочувственно улыбнулся Кичи. — Я постараюсьпридумать тебе развлечение. Может, ты сама что-нибудь предложишь?

— Ну, я же не знаю, что у вас есть из того, что я умею делать, -хмыкнула я. — Что-нибудь для рисования, например. Или, может быть,много тонких красивых ненужных верёвочек? Или не очень красивых,главное, тонких, в пару миллиметров.

— Хорошо, — кивнул Кичи, поднимаясь. — Я что-нибудь поищу, заоднопринесу тебе новую одежду. А ты пока можешь помыться с дороги, — оншироким жестом указал на угол, в котором образовался небольшойплотный водопад. — Мыла нет, но там специальное излучение, и водасама отчищает, — напутствовал он и вышел.

Я извлекла из карманов своё небогатое имущество — пистолет дакороткая обойма пищевых концентратов, — и с наслаждением приняласьраздеваться. Какое удовольствие было стянуть опостылевший комбинезон,разломать хрупкую скорлупку заменившего мне обувь бинта на ногах ирасплести косу, — не передать словами!

Полоскалась я долго и с большим удовольствием. Потому что бассейнбассейном, но ощущения чистоты от него не было; а здесь я ощущаласебя практически рождающейся заново.

Когда я вышла из водопада и он за моей спиной буквально за считанныесекунды осел, на кровати уже лежала хорошо знакомая рубашка.Комбинезона и пистолета (что не удивительно) не было, а вотконцентраты мне почему-то оставили. А ещё на койке лежал мотокнепонятной мягкой белоснежной верёвки (откуда только взяли) инебольшой ножик. Видимо, приспособлений для рисования мужчина ненашёл. Ну и ладно, макраме — это гораздо лучше, чемничегонеделание.

В итоге день мой прошёл за плетением. Верёвки было много, свободноговремени — ещё больше, и начала я городить большую-пребольшую ипростую-препростую шаль. Чувствовала себя при этом весьмаумиротворённым и довольным жизнью пауком. Как же здорово занять себяхоть чем-то!

Пообщаться со мной и провести пару экспериментов никто не жаждал,только один раз из стены, напугав меня до чёртиков, выскочила порцияеды. В конечном итоге меня сморил сон, и я, бесцеремонно скинуврукоделие на пол, свернулась клубочком под одеялом, сжимая в рукецепочку таблеток пищевых концентратов как чётки. Почему-то к этиммаленьким похожим на пульки бусинкам я прониклась глубочайшейнежностью. Было в них что-то... жизнеутверждающее.

С моим пробуждением ничего не изменилось. Через некоторое времятолько зашёл Кичи с какой-то штукой, похожей одновременно на картинув раме и современный мне электронный планшетный компьютер.Приспособление оказалось голографическим проектором и использовалосьобычно для работы с трёхмерными картами, но для обыкновенногочеловеческого рисования тоже вполне подходило. Я клятвенно пообещаланичего не сломать, и весь день осваивала новое развлечение.

Рисовать я умела. Не гениально, не претендуя на звание художника; нохудожественную школу в детстве закончила, и дело это искренне любила.

Необычная игрушка всерьёз увлекла и заставила на какое-то времязабыть о всех проблемах и неурядицах. Трёхмерное рисование оказалосьвещью сложной, но интересной. С управлением разобралась быстро, а вотс результатом было уже сложнее, я всё-таки больше по плоским фигурам.По старой памяти начала с вазы, и получилось вполне сносно. Хоть икривовато, но узнаваемо!

Так мои дни и продолжались. Рисовала, спала, ела, плела шаль.Навещать меня никто не торопился; в свой единственный визит ЗелёноеПеро показался мне усталым и издёрганным. Видимо, у них действительнобыли какие-то проблемы; я в этом совсем ничего не понимала, забрали -и ладно.

Шаль была готова, и я, завернувшись в неё и уже почти рефлекторнымжестом перебирая ленту с концентратами, сидела в углу на койке,задумчиво созерцая своё творение. Над планшетом медленно вращаласьсиняя роза, а я пыталась понять, почему она кажется мне перекошенной.

Отвлекая меня от этого высокоинтеллектуального занятия, открыласьдверь. Внутрь расслабленной походкой дворового хулигана вошёлдовольно молодой мужчина невысокого (по местным меркам) роста и свесёлой ухмылкой оглядел место моего заточения. Я на всякий случайпоудобнее закуталась в шаль, вцепившись в свои чётки.

— А ничего у тебя тут. Уютненько. И, главное, тихо. В соседи что липопроситься? — весело хмыкнул он.

В военной форме белого цвета он смотрелся очень странно. Ярко-рыжий,с торчащими вихрами, в кителе нараспашку, он сильнее всего напоминалшпану послевоенных времён в форме с чужого плеча. Правда, умом японимала, что вряд ли он относился именно к этому типу людей: не томесто, не тот мир. Но справиться со стереотипами оказалось оченьтрудно.

— Зачем? — настороженно спросила я.

— Да хоть отдохну немного, — жизнерадостно рассмеялся он. -Интересное применение галапроектора, — фыркнул мужчина, кивнув на моётворчество. — Надо попробовать.

— А вы так, поболтать, или по делу? — не слишком вежливопоинтересовалась я. Тип был очень непонятный, совсем не похожий навсех остальных, кого я здесь успела встретить.

— Да я вообще познакомиться зашёл, пока минутка свободная выдалась, -он, аккуратно отодвинув планшет, плюхнулся на противоположном концекойки. — А то ты тут давно, мне столько уже всякого порассказали, а явсё никак не мог выбраться, своими глазами глянуть. Кеган. Можнопросто Кег. Кажется, так раньше называли бочку для пива, — белозубоулыбнулся он.

— Ольга. Можно просто Оля, — кивнула я.

Всё-таки, какой странный тип.

— Но как ты здесь, кроме шуток? А то тебя даже головастики забросили,— сочувственно хмыкнул он.

— Немного больше определённости в будущем, и я была бы счастлива, -чувствуя себя сапёром, неуверенно улыбнулась я.

— Да. Уверенность в будущем — это нынче роскошь, — задумчивохмыкнул он. — Ну, не унывай, тобой наше Велчество заинтересовалось.Оно у нас в принципе очень любопытное, так что ничего особо страшноготебе не грозит, а вот приятное — может.

— Спасибо за поддержку, — вздохнула я в ответ. — А вас никто непотеряет?

— Что, уже надоел? — хмыкнул он. — Да ты не бойся, я не опасный.

— Я не боюсь, я разумно опасаюсь, — честно ответила я. Он опятьрассмеялся.

— А ты правда забавная. И всё-таки, тебе что-нибудь надо?

— Да вроде меня тут всем обеспечивают, — пожала плечами я. — А тихийдомик в деревне мне вряд ли кто-нибудь сейчас подарит, и одежда моегоразмера у вас вряд ли есть.

— Это точно, — с улыбкой кивнул он. — Кстати, не к ночи будьпомянута, сейчас к нам присоединится Величество собственной персоной,а то в прошлый раз разговора не получилось. Ты, пожалуйста, не"вашествуй" ей; мы же помним, чем это в прошлый раззакончилось, да?

— Постараюсь, — окончательно деморализованная, я поплотнее вжалась вугол.

Будто за дверью специально дожидались именно этой команды, онаоткрылась, пропуская внутрь ту самую женщину, которую я в прошлый разтак и не смогла рассмотреть.

Беременность (судя по виду, до родов оставалось совсем немноговремени) несколько испортила её, но было видно, что она всё-такиочень красива. Невысокая, с гордо посаженной головой и безупречной(даже несмотря на внушительный живот) осанкой, она тем не менее неслишком-то походила на правительницу всего человечества.

— Привет, — улыбнулась женщина, вплывая внутрь и тоже с любопытствомозираясь. — Какая прелесть, — она кивнула на мою розу.

— Присаживайтесь, прекраснейшая, — несколько шутовски раскланявшись,подскочил с места Кеган. Императрица улыбнулась, кивком поблагодарилаи присела.

— Я, в общем, чего пришла-то, — с иронией начала разговор женщина(интересно, она тут во плоти, или всё-таки нет?). — Очень мне...

Но договорить ей не дали. Вновь открылась дверь, впуская ещё одногогостя. Долгожданного, что уж там, в отличие от всех прочих.

Чёрный трибун выглядел... хреново. То есть даже не "плохо",а именно так, если не сказать грубее. Одет он был в подобную моейробу и такие же белые свободные штаны, на ногах — нечто среднеемежду носками и бахилами; только ему всё это было впору. Правая руканаходилась на перевязи под робой, почти всю кожу покрывали жутковатыекрасно-белые разводы и пятна, делающие мужчину похожим на свежегопокойника. Он еле переставлял ноги, тяжело волоча их по полу, и струдом цеплялся здоровой рукой за стену. Глаза полубога имелижутковатый красный оттенок, а по кругу были очерчены глубокимитенями, как у больного с сердечной патологией.

Но самое главное, он был жив. Жив! И, значит, всё-таки ошиблисьместные боги!

— Во имя богов, ты-то чего приполз?! — праведно возмутился Кег. — Илиотлегло уже?

— В самом деле, — нахмурившись, проговорила Её Величество. — КириосЗелёное Перо мне очень много что высказал о тебе за время нашегоразговора.

— Вам ещё постеснялся, — насмешливо фыркнул рыжий.

— Го... лову. Оторву, — с огромным трудом проговорил сын Тора;медленно, с запинками, растягивая гласные, как будто его совсем неслушался язык.

— Ты ходишь еле-еле, — неодобрительно поморщилась Императрица. — Охуж мне эти мужчины! Почему надо героически превозмогать всё на светеи нарушать предписанный режим, вместо того чтобы дождатьсяотносительного выздоровления?

— И девушек пугать, — вставил с ухмылкой Кегар, косясь на меня.

Я, не отрывая взгляда от нового гостя, слушала все их переговорыотстранённо, не вдаваясь в подробности; но эта фраза меня неожиданноотрезвила. Я поднялась с койки, одной рукой машинально придерживаякрая шали, а второй судорожно сжимая свои импровизированные чётки, инеуверенно двинулась к замершему в дверном проёме мужчине. Этинесчастные два метра под испуганный стук сердца в ушах, -единственный оставшийся в окружающем мире звук, — показались мнебесконечными.

Осторожно, неуверенно протянула руку, боясь, что сейчас онапровалится сквозь возникший в дверях образ, и я проснусь в холодномпоту. На пару мгновений замешкалась, борясь со страхом, а потомвсё-таки рискнула. И пальцы подтвердили то, что видели глаза: подрукой была плотная ткань робы, под которой — вполнематериальное тело.

Судорожно выдохнув "я знала!", я качнулась вперёд, обеимируками обнимая мужчину чуть повыше талии, и молча уткнулась лицомкуда-то в его рубашку. Молча, потому что чувствовала: если хотьчто-то сейчас попытаюсь сказать, точно разрыдаюсь.

И в тот момент мне было плевать на присутствие посторонних и все моиконспираторские планы. Я по жизни всегда была очень падкой натактильные контакты; обнималась с подружками при встрече, да вообщепыталась лишний раз пощупать собеседника. Некоторых это раздражает,поэтому я обычно старалась следить за своей жестикуляцией. Но сейчасудержаться было решительно невозможно: рукам своим я верила гораздобольше, чем глазам.

Удивительно, но отпихивать меня не стали. Наоборот, я почувствовала,как мне на шею и затылок легла огромная лапища, а на плечо навалиласьтяжесть предплечья мужчины. Кажется, ему трудно было держать руку навесу.

— Изви... ниться. До-олжен. Был, — так же медленно, с трудом,растягивая и разрывая слова, проговорил он. — Обещ... ал. Не смог.Про-ос... ти.

Я только судорожно вздохнула, крепче сжимая объятья. Кажется, я былаопасно близка к слезам и без попыток что-то ответить.

Я чувствовала себя настолько лёгкой, будто вдруг пропала гравитация.Собакоголовый мутант ошибся, и, значит, они всё-таки не боги.И предопределённости никакой нет, и пусть они себе её куда-нибудьзасунут вместе со всеми своими планами!

— М-да, — прозвучал за спиной насмешливый голос. — Насколько удачно явсё-таки выбрал момент. Теперь смогу честно рассказывать своимвнукам, что Бич Терры умеет извиняться, и вообще ничто человеческоеему, оказывается, не чуждо. Но это, скажу я вам, всё-такинесправедливо! Я тут с трудом выкраиваю час времени, чтобы моральноподдержать несчастную девочку, героически выдержавшую две недели одинна один с моим страшным чёрным трибуном, а оказывается, девочке неподдержка нужна, а новости!

— Не. До. Живёшь. До. Детей.

— Хватит, — строго оборвала мужчин Императрица. — Ульвар, присядь,пожалуйста. И ты, Ольга, тоже. Я хочу услышать ответ на несколькосвоих вопросов.

— Вы думаете, он при вас будет сидеть? — с иронией поинтересовалсяКег.

— Да я всё это время сижу, — отмахнулась женщина. — Это вообще-топроекция, если ты не забыл.

Я, наконец, достаточно взяла себя в руки, чтобы без риска опозоритьсяпотоком слёз отстраниться от мужчины, и отошла к койке, сновавцепившись в свой "амулет".

На смену лёгкости и облегчению пришла неловкость: я не имела понятия,как теперь следует вести себя с Ульваром сыном Тора. Я даже непонимала, чего именно мне хотелось в этом самом общении, поэтомумалодушно решила просто его минимизировать. Тем более, что вряд ли,вот так высказавшись, он сам пожелает продолжить близкое знакомство.Кажется, невыполненное обещание мужчину всерьёз тяготило, как меня -его предполагаемая смерть. А теперь мы избавили друг друга от тяжёлойноши, и можно было спокойно жить дальше. Хотя бы некоторое время.

О ещё одной немаловажной проблеме, касающейся собственного здоровья,я вообще боялась думать. Потому что эти мысли грозили мне истерикой,бездной уныния и стыда.

Но начать допрос Императрица не успела. В дверном проёме, которыйтолько-только освободил пытающийся осторожно добраться до койкиабсолют, появился взъерошенный и крайне раздражённый Кичи ЗелёноеПеро.

— Ага, — решительно кивнул он, созерцая нашу компанию. — Вот ты где.Ульвар, я тебе что говорил? — ворчливо проговорил он. — Я на тебя недля того столько бесценного времени потратил, чтобы ты сам себяугробил при первой возможности. Ну-ка, ползком марш в палату! Геройбоевика, — процедил он.

И — вот же чудо! — сын Тора недовольно скривился, но безвозражений позволил индейцу себя утащить.

— Чудеса, — хмыкнул, повторяя мои мысли, Кег. — Извиняется, доктораслушается... Может, он действительно потихоньку превращается внормального человека?

— Не обольщайся, — махнула рукой Её Величество. — Извинился он простопотому, что нам больно от невыполненных обещаний, поэтому абсолюты ихпочти не дают. А послушался потому, что дураком Ульвар никогда небыл, и прекрасно понимает, что сейчас должен поберечься. Но моё времяна исходе. Ольга, расскажи, что произошло?

— Мы куда-то летели, — осторожно начала я. — Потом вдруг вокругначали возникать чужие корабли, и кириос чёрный трибун... кажется,это называется "прыжок", да? В общем, мы переместились.Выпали в самой атмосфере этой планеты. Кстати, а можно узнать, как мытак быстро туда попали? Вроде бы остальные летели значительно дольше.

— Со случайными векторами всегда так, — неожиданно серьёзно пояснилКегран. — На то они и случайные. Можно перепрыгнуть через половинуГалактики, но вряд ли при этом удастся выжить.

— Спасибо. Так вот, мы упали довольно удачно, в лесу, и долго шли.Кириос чёрный трибун за это время неоднократно спас мне жизнь, -честно сообщила я. — Потом мы пришли в какой-то странный город спирамидами. Там было очень большое похожее на дворец здание, мыпрошли внутрь, остановились в большом зале с бассейном. Там появилосьстранное существо; оно называло себя Симарглом и утверждало, что всёэто — предопределённость Ульвара, и что всё идёт правильно. Аутром, когда кириос чёрный трибун ушёл, этот собакоголовый опятьявился и сообщил мне, чтобы я не волновалась, что нашедший своюпредопределённость абсолют не способен от неё отказаться, а чёрныйтрибун ушёл, чтобы умереть, но меня заберут и без него. Собственно,вся история.

— Чую я, что-то ты недоговариваешь, — медленно качнула головойИмператрица. — Но да ладно, у меня уже нет на это времени. А Ульвар,стало быть, сумел переступить через предначертанную смерть? -идеально очерченные губы сложились в очень довольную, какую-топредвкушающую улыбку. — Это радует. Я к тебе обязательно загляну ещё,очень хочется узнать что-нибудь о твоём времени со слов свидетеля, -сообщила она и исчезла. На край кровати рядом со мной медленноопустился небольшой резной диск.

— М-да, — проговорил Кегар, поднимая странный приборчик иприсаживаясь на освободившееся место. — Я, конечно, всегда знал, чтоон крут, но чтобы настолько?

— А почему он сейчас... вот такой? — рискнула спросить я.

— Да его в таком виде притащили, — мужчина недовольно поморщился. -Вообще удивительно, что это было всё ещё живо. Пережить такойвзрыв почти под ногами, это, скажу я тебе, вообще-то чудо. Даже дляабсолюта. Даже для этого конкретного абсолюта. Ожоги, переломы,позвоночник вообще в труху, тяжелейшая травма головы, — он потому таки говорит. Речевой центр среди прочего здорово повредило, поначалувообще не мог. Да восстановится, куда денется! У нас либо мёртвый,либо здоровый, третьего не дано, — рассмеялся он.

— А откуда ты всё это знаешь?

— Работа такая, всё знать про своих бойцов. А уж про старших офицеров— особенно, — хмыкнул рыжий. — Я им заместо мамки и тятьки.

Кег ещё некоторое время развлекал меня пространными разговорами ни очём, после чего ушёл. И я, честно говоря, испытала настоящееоблегчение: оказывается, за время своего заточения я успела отвыкнутьот общения. Или просто рыжий был настолько утомительным собеседником?

Оставшись в тишине, я задумалась. Про Ульвара думать не хотелосьсовершенно: было элементарно страшно это делать, да и мало ли, дочего бы я додумалась. Поэтому я задумалась о богах, Императрице истранном рыжем типе.

С последним было проще всего. Кажется, я поняла, кто он такой. Ну, тоесть, не до конца, но примерно: какой-то очень выскоий чин, старшесына Тора по званию, и явно хорошо знакомый с Её Величеством.Наверное, что-то вроде генерала. Наверное, ко мне он пришёл именно вкачестве сопровождения для Императрицы, вряд ли его привело простоелюбопытство.

Об Императрице думалось с трудом. Я никак не могла принять мысль, чтоона может быть вот такой деловито-спокойной и даже немного озорной.Вообще она показалась мне очень весёлой и непоседливой по характеру,и в других обстоятельствах мы могли бы подружиться. Однако я встрашных снах не могла представить себя с ней на короткой ноге.Проскальзывало что-то эдакое в мимике, взгляде, жестах; что-то, отчего делалось почти жутко. Да и не удивительно: чтобы править, нужнажелезная воля и характер, которые, кажется, у этой женщины в наличии,просто она не всегда находит нужным их демонстрировать. Может, нехотела вот так с ходу меня пугать? Оставалось только уподобитьсяШахерезаде с её сказками и понадеяться, что Её Величествудействительно любопытно, и она не сдаст меня в утиль, когдалюбопытство будет удовлетворено.

С богами всё было вовсе грустно и тревожно. Я почему-то боялась ихмести, хотя никак не могла объяснить себе, за что. Ни с кем неспорила, ни с кем не ругалась, ничего плохого не делала, вела себяпослушной приличной девочкой. Найти бы где-нибудь место, в котороеэти существа не имеют доступа, и спрятаться бы там...

В общем, с такими тяжёлыми нервными мыслями я улеглась спать. Натворчество после всех переживаний не тянуло.

А утром всё вернулось в прежнее русло. Некоторое время я ещёдёргалась и вздрагивала, но постепенно успокоилась и взяла себя вруки. Добрый Кичи принёс мне ещё несколько мотков этой чудеснойверёвки (не знаю уж, откуда он её взял), и я предпочла занять головуи руки именно ей.

По моему субъективному времени прошла ещё неделя (я ещё от первогомотка верёвки отрезала кусочек, на котором завязывала узелки накаждый субъективный день своего заточения), когда наметилисьочередные изменения. С привычным едва уловимы шелестом открыласьдверь, являя моему взгляду Ульвара сына Тора в том самом чёрноммундире, в котором он был в первую нашу встречу. Чувство дежавюзаставило меня нервно вжаться в угол, где я и сидела со своимрукоделием.

— Пойдём, — мрачно буркнул мужчина, хмурясь. В его виде уже совсемничего не напоминало о недавних событиях; разве что и без тогокороткие волосы сменил вовсе уж тонкий несерьёзный пушок. Я,чувствуя, как в душу заползает страх, шумно сглотнула вязкую слюну итихо спросила:

— Что случилось?

— Вставай и пойдём, — повторил он, не меняя интонации.

Слепо шаря вокруг руками — не знаю уж, что я пыталась найти, -я медленно, по стеночке, встала. Но самостоятельно двинутьсянавстречу вдруг вернувшемуся жуткому чёрному трибуну так и не смогла.

Он недовольно поморщился, в один шаг оказался прямо передо мной.Огромная ладонь легла мне на горло и подбородок, заставляя вытянутьсяна носочках и вцепиться в неё обеими руками. Затылок и лопаткиоказались прижаты к стене, и шея тут же начала затекать.

И тем не менее, несмотря на весь пронзивший меня ужас, я понимала,что держит меня Ульвар сейчас очень осторожно, не причиняя боли.Просто таким вот образом фиксирует в пространстве.

— Я — говорю, ты — выполняешь. Понятно? — почти спокойно,с лёгким оттенком не то раздражения, не то досады, проговорил он,склонившись к моему лицу. Вблизи оказалось, что оправился мужчинавсё-таки не до конца; вокруг глаз всё ещё темнели пусть ипотускневшие, но довольно отчётливые круги, а кожа была покрыта едвауловимыми разводами.

— Да, — с трудом выдавила я.

Он удовлетворённо кивнул; но почему-то не торопился меня отпускать,пристально разглядывая со странным выражением. Внимательно, скакой-то непонятной задумчивостью, лёгкой досадой и чем-то ещё, что яистолковать не могла.

А потом вдруг поцеловал. Спокойно и уверенно, как будто проделывалподобное каждый день на протяжении по меньшей мере года. Вдумчиво,неторопливо, обстоятельно; и я не нашла в себе сил к сопротивлению.Наоборот, с тем же спокойствием, и — что уж там! — искреннимудовольствием ответила. Почему-то меня в тот момент совсем нетревожили мысли, что наша нынешняя поза не похожа на проявлениеискренней симпатии и нежности, и что кто-то вполне может всё этосейчас наблюдать.

Потом ладонь мужчины оставила моё горло и перебралась на затылок.Вторая же, уже совершенно по-хозяйски скользнув по груди, легла наталию. На какое-то мгновение к ней присоединилась и первая,последовало короткое ощущение полёта, и целоваться стало гораздоудобнее: сын Тора, похоже, именно для этой цели поставил меня накойку. Я уже вполне добровольно обняла мужчину за шею, и даже нерастерялась, почувствовав одну его ладонь на своих бёдрах, а вторую — вновь на затылке.

Прикосновения абсолюта действовали воистину магнетически. Очень скороя совсем перестала задумываться о посторонних вещах, полностьюсосредоточившись на приятных ощущениях. А когда возбуждение почтипереполнило чашу выдержки, и я начала шарить руками по груди мужчины,пытаясь нащупать и распознать на ощупь застёжку кителя, он вдруготстранился. И выглядел при этом совершенно спокойным, смотрел наменя с совсем уж неясным выражением и лёгким прищуром. Не тооценивая, не то планируя что-то.

Пока я пыталась волевым усилием собрать себя из тёплой лужицырасплавленного воска в какое-то единое существо, сын Тора всё с тойже поразительной невозмутимостью переставил меня с кровати на пол.

— Бери всё, что тебе нужно. Ты сюда больше не вернёшься, — огорошилменя чёрный трибун.

Я почувствовала себя так, будто из огня меня сунули в ледяную воду.Не вернусь? То есть — как?

Пока в голове судорожно метались мысли одна другой страшнее, рукидействовали. Да, впрочем, вещей у меня было прискорбно мало: парамотков верёвки, результаты моего рукоделия да пресловутые чётки.Галапроектор я брать не стала, мне же его никто не дарил, простоодолжили ценный прибор поиграться. Замотав макраме в шаль и стиснув владони бусинки пищевых концентратов, я вскинула встревоженный взглядна невозмутимого сына Тора.

Он едва заметно кивнул, бесцеремонно ухватил меня за запястье икуда-то потащил. Неприязненно морщась — ну, не люблю я ходитьбосиком! — я покорно плелась следом, не делая даже попыток привлечь ксебе внимание погрузившегося в мысли абсолюта.

Что это было? Что значило такое странное поведение чёрного трибуна?Что вообще происходит?

Вопросы в панике толкались в голове, и я предчувствовала, что ответымне не понравятся. Может быть, Императрица просто передумала, и менярешили убить? А поцелуй — это было так, утешение напоследок?Или, скорее, нечто вроде прощания. Мол, нам было хорошо вместе, носейчас пора расстаться навсегда?

Придавленная происходящим, я даже не смотрела по сторонам. И оченьудивилась, когда путь наш завершился не в холодной комнате скафельными стенами, где меня в моих мыслях уже пару раз расстреляли,а в знакомом длинном ангаре с одинаковыми серебристыми запятыми. Что,опять куда-то лететь?! В прошлый раз всё закончилось печально.

Высказывать вслух собственные опасения я не стала; в лучшем случаеменя просто проигнорируют. Этот человек, похоже, к окружающимприслушивался только тогда, когда ему это было удобно.

Поднявшись по совершенно примитивной лестнице (меня это и в прошлыйраз удивило) в шлюзовую камеру, мы попали в типовой крошечный салонкорабля. Здесь абсолют наконец выпустил мою руку, и я, не дожидаясьпоощрительного пинка устроилась, в правом кресле и пристегнулась.

— Куда мы летим? — я всё-таки рискнула отвлечь по-прежнемупогружённого в собственные мысли полубога, когда окончательноповерила, что убивать меня пока не собираются.

— Домой, — коротко ответил мужчина. Я поперхнулась воздухом, нервновцепившись в свои немногочисленные вещи.

Как — домой? Вряд ли мы собирались лететь лично к сыну Тора вгости; надо думать, он имел в виду более глобальные понятия, тоесть... В самом деле на Землю?!

Почему-то эта мысль вызвала у меня куда больше паники, чем радости.Во-первых, я опять с ужасом представила, на что стал похож мой мир, иокончательно расхотела с ним встречаться. Во-вторых, я подозревала,что встречи не будет: засунут в какой-нибудь сверхсекретный подземныйбункер, и поминай как звали. Впрочем, это мало отличалось от моегопрежнего бытия, но... На корабле я как-то уже привыкла. И люди тамбыли неплохие, меня никто не обижал. Ну, почти никто; а главныйобидчик никуда не делся.

— Происходит переброска сил, в последний момент выяснилось, что мыбудем пролетать недалеко от Терры, — вдруг нашёл нужным пояснитьмужчина, не отрывая взгляда и рук от панели управления. Пальцы егопорхали неожиданно быстро и легко; каждый раз удивляюсь, как такойогромный человек может быть таким ловким. И только сейчас,разглядывая его лицо, я сообразила, что викинг где-то потерял своютатуировку с непроизносимым названием. Похоже, она восстановлению неподлежала.

Дальше я расспрашивать не рискнула; викинг напряжённо хмурился ишевелил губами, будто не то что-то вспоминал, не то считал. Потом кгорлу на несколько мгновений подкатила невесомость, и япочувствовала, что приподнимаюсь над креслом.

Длилось это ощущение недолго, потом вес вернулся, уронив обратно вкресло (благо, невысоко), а по обзорному экрану рассыпались горстизвёзд. Широкой светлой полосой прямо поперёк экрана тянулся, надополагать, Млечный Путь.

Ульвар что-то одобрительно хмыкнул себе под нос и продолжил тыкать вкнопки и сенсоры. В какой-то момент огоньки звёзд вдруг одновременномигнули, вспыхнули ярче и исчезли.

— Удачно вышли, — разминая пальцы и морщась, мужчина откинулся наспинку кресла и расстегнул свои фиксирующие ремни. — Через четыречаса будем в своей системе. Зачем тебе это? — вдруг спросил он,рывком обернувшись ко мне вполоборота.

— Что? — озадаченно уточнила я, вздрогнув от неожиданности истремительности движения. Проследив за его взглядом, обнаружила, чтозаинтересовали мужчину мои "чётки". — Это? — на всякийслучай переспросила я. Он кивнул. — Не знаю, — с некоторым смущениемответила, пожав плечами. — Нервы. Надо что-то теребить в руках; неногти же грызть.

Мужчина почему-то неодобрительно скривился, и, пока я пыталасьпонять, что ему так не понравилось в моих действиях — не могуже я ему мешать этим, правда? — в два движения расстегнул ремни намне. А потом, не дав опомниться, легко подхватил и перенёс к себе наколени, устраивая верхом. Я от неожиданности даже не успела начатьсопротивляться. А Ульвар с той же невозмутимостью, пользуясь излишнешироким воротом рубашки, спустил рукав с моего плеча, обнажив однугрудь. После чего одна рука его скользнула вверх на шею, осторожномассируя её, а вторая — на бедро, под подол.

— Что ты делаешь? — не нашла ничего умнее спросить я, машинальноподдёргивая лямку. Мужчина недовольно нахмурился, отвлёкся от моейноги, и спустил плечо обратно.

— Нам долго лететь, я хочу провести это время с пользой, — спокойнопояснил он.

— Зачем тебе это? — пробормотала я, опять поправляя плечо.

— Что — это? — усмехнулся мужчина, разглядывая меня с почтигастрономическим интересом, вновь стаскивая рубашку.

— Ну... я. Зачем ты ко мне... со мной... — замялась я, пытаясьподобрать подходящее слово — не слишком пошлое, но отражающее суть.Это оказалось удивительно трудно, потому что никаким хорошим словомназвать действия мужчины я не могла: любовью тут явно даже близко непахло. Простое удовлетворение потребностей.

Противоестественно, но у меня совершенно не было сил сопротивляться.Как бы ни вёл себя Ульвар, что бы ни говорил и ни делал, но стоилоему ко мне вот так прикоснуться, и тело мгновенно и совершеннооднозначно отзывалось. А под напором гормонов и разум уже не оченьвозражал...

— Потому что мне это нравится. И потому что у меня есть такаявозможность, — насмешливо ухмыльнулся он. Потом взгляд полубогапострожел, а пальцы сомкнулись на моём запястье: я опять потянуласьпоправить плечо. — Не делай этого. Иначе я её просто разорву, и откосмопорта ты будешь добираться не только босой, но и голой.

От такой отповеди у меня даже в голове прояснилось, и я заёрзала,пытаясь выбраться из его рук.

— Пусти! — раздражённо прошипела я. — Ты... животное! Почему-то крометебя подобное и в голову не приходило, а ты... привык ковседозволенности, пользуешься своей силой, и никто тебе слова поперёксказать не может! — продолжала ругаться я, упираясь обеими руками вего плечи. Откуда только храбрость взялась всё это высказать!

— Да, — усмехнулся он, запуская обе руки под подол рубашки и прижимаяменя к себе за бёдра. При этом лицо его оказалось как раз на уровнемоей груди, чем мужчина с энтузиазмом воспользоваться. Кроме того, онрешил, что держать меня достаточно и одной рукой. Пальцы же второйруки начали очень осторожно и бережно ласкать меня, отвлекая отпопытки бунта. Я задохнулась — от возмущения и не только.

— Пусти! — изо всех сил упершись в плечи Ульвара, дёрнулась я.

— Хорошая попытка. Но — не верю, — довольно жмурясь, как сытыйкот, проговорил он, оставляя мою грудь в покое и поднимая на менявзгляд. — Тебе тоже этого хочется. А если ты хочешь поговорить -хорошо, я тебе кое-что объясню. Ты реагируешь на меня так же, как яреагирую на тебя; а страдать и терпеть я не намерен, поэтому лучшесмирись заранее. Что касается твоих иллюзий относительно благородствавсех прочих, вынужден тебя разочаровать. У нас нынче самка выбираетсамца, а самцам в голову не может прийти хотя бы даже намекнуть начто-то. Просто потому, что в противном случае мы бы между собойпередрались. Инстинкты сейчас очень жёстко регулируются свыше, иблагородство тут рядом не стояло.

— А ты, стало быть, особенный? — сквозь зубы процедила я. Вырыватьсябольше не было ни сил, ни желания. И я уже сама, отрывисто дыша,цеплялась за его плечи, с трудом пытаясь призвать мысли к порядку;пока мужчина говорил, его пальцы убедительно доказывали мне всюбезнадёжность собственных возражений.

— Не без этого, — усмехнулся он. Кажется, лекция доставляла емуудовольствие, или забавляло моё поведение. Я же совершенно непонимала, как могу вести себя подобным образом: он откровеннонасмехается, а я всё это выслушиваю и... плавлюсь от его ласк. — Но,самое главное, я несколько старше их всех, и у меня мышление ещёдовоенного образца, — он с несвойственной лёгкостью рассмеялся и, намгновение прервавшись, одним движением стянул с меня рубашку. Хорошохоть не порвал, как грозился!

— Подожди, но... — вновь почти очнулась я. Сколько там лет у нихдлится война? Двести пятьдесят? Сколько же ему лет?!

Правда, в этот момент, похоже, мужчине надоело разговаривать, и онрывком подался в кресле вперёд, плотнее усаживая меня к себе наколени и целуя.

Глава9. Терра.

Не помню, как поднял я свой звездолёт,

лечу в настроеньи питейном.

Земля ведь ушла лет на триста вперёд

по гнусной теории Эйнштейна!

Что если и там как на Тау Кита

ужасно повысилось знанье?

Что если и там почкованье?

В.С. Высоцкий, "Вдалёком созвездии Тау Кита"

Обычно чем более деятельным является по жизни человек, тем сложнееему переносить вынужденное бездействие. Ульвар сын Тора был человекомочень деятельным, и ненавидел ожидание во всех егопроявлениях.

Однако сейчас он прекрасно понимал, что от него и его мнения независит ровным счётом ничего, и что Кичи Зелёное Перо, буквально стого света вернувший чёрного трибуна легиона "Гамаюн",имеет полное право распоряжаться режимом дня своего непростогопациента по собственному усмотрению. Но всё равно, стоило оклематьсядостаточно для получения возможность к самостоятельному передвижению,он пополз — иначе это перемещение назвать было сложно -извиняться.

Правда, никакой лирической и романтической подоплёки у этого поступкане было. Её Величество была совершенно права: невыполненная клятвадействительно жгла и без того здорово пострадавший мозг полубога.Может, он потому и выжил, что обещал вернуться?

Правда, о последнем обстоятельстве Ульвар не задумывался. Он вообщене имел привычки рассуждать на глупые темы из разряда "а чтобыло бы, если бы...". Как и история, он не терпелсослагательного наклонения.

Зато он задумался о многих других вещах. Отчасти, просто потому, чтозаняться было больше нечем. В эти моменты Ульвар, хоть и не отдавалсебе в том отчёта, очень хорошо понимал состояние несчастной гостьииз прошлого, смертельно уставшей от скуки, но не имевшей возможностиеё развеять.

Об Ольге он, кстати, тоже думал. Правда, вряд ли содержание и,главное, результат этих дум обрадовали бы их героиню. Отношение сынаТора к девушке можно было ёмко выразить одним словом: "Хочу!".Причём "хотение" это было не столько сродни жажде мужчиныобладать понравившейся женщиной, сколько отчаянному желанию ребёнка,увидевшего в магазине игрушку, о которой он давно мечтал. Хочу, ивсё. И плевать на то, что у мамы нет денег на такой подарок, и вообщеигрушками забита вся комната. Повзрослеть-то сын Тора повзрослел, но,как показала практика, не до конца. И тот факт, что у "игрушки"имелось своё мнение, свои желания и даже, наверное, какие-то планы набудущее, его трогали мало. А, вернее, не трогали совсем. Более того,мысль поинтересоваться мнением Ольги на сей счёт в его голову даже незаглянула.

С другой стороны, она ведь хотела жить. Кто знает, может быть, исогласилась бы добровольно? В любом случае, всё это -пресловутое сослагательное наклонение.

Очень удачно это желание чёрного трибуна наложилось на недавниеразмышления на тему смены рода деятельности. Ему действительно былоуже скучно просто воевать, и даже события на Ирие никак не изменилиэтого отношения. Нет, он ни в коем случае не боялся умереть, ижелание перемен не было продиктовано желанием выжить: Ульвар не былбы собой, если бы хоть на мгновение перспектива собственной смертизаставила его задуматься хоть о чём-то. Он не желал умирать, но насмерть всегда шёл спокойно.

Главное, эта вылазка не сумела его развлечь. Слишком всё было...понятно. Просто. Ожидаемо. Не было того отчаянного восторганепредсказуемой игры со смертью; был только точный расчёт и анализситуации. Встреча с риярами скорее утвердила мужчину во мнении онеобходимости изменений в собственной жизни, нежели позволилапочувствовать к ней вкус.

Нет, сейчас его гораздо больше развлекала девочка из прошлого. Чем неповод наконец поменять работу? Так что решение для себя Ульвар принялбыстро. А дальше... дальше надо было дождаться, пока организм,подстёгнутый всеми доступными лекарственными средствами,восстановится.

Такой, выздоравливающий и мающийся от безделья, Ульвар был не один.Обычно пустынный медицинский блок сейчас был заполнен почти подзавязку: защитники Ирия сопротивлялись отчаянно.

"Гамаюн" понёс большие потери. И личного состава, икораблей; примерно треть от общего числа, включая один разобранный намолекулы броненосец. Поэтому и происходила сейчас массоваяпередислокация военных частей, подставлять под возможный контрударпотрёпанный "Гамаюн" никто не собирался. Сначала надобыло подлатать пробоины, доукомплектовать экипажи, ввести вэксплуатацию новые корабли и добавить к рядам бойцов свежего мяса.Проще говоря, второй легион уползал зализывать раны, а остальныеменяли сектора патрулирования, чтобы прикрыть и его, и все остальныенаиболее уязвимые точки.

Собственно, именно эта рокировка и позволила Ульвару незамедлительновоплотить своё решение в жизнь. А возражать бы ему никто не стал;даже не потому, что его боялись. Просто его выслуга лет уже превысилавсе возможные и не очень пределы, а обвинить этого человека втрусости никому не пришло бы в голову.

И легат легиона хоть и поворчал на тему "каких людей теряем!"и "и кого мне на твоё место поставят?", но приказподписал, и даже скрепя сердце разрешил взять один из истребителей. Всвете последствий битвы за Ирий, одним истребителем больше, однимменьше — погоды не делало.

Сборы много времени не заняли. Ульвар не был пленником, заключённымили подозрительным объектом исследования, но личных вещей у него былоне намного больше, чем у Ольги. Форма да гантели — всёимущество. Книгами в этом мире уже много лет никто не пользовался,для этого у каждого была кацалиоцли, каких-то особых увлечений умужчины не было, нежных привязанностей и склонности заполнятьокружающее пространство памятными вещами — тоже. Последнее,между прочим, к счастью; чаще всего памятными вещами для сына Торастановились воинские трофеи уровня древних племён. Как то отрезанныеили оторванные части тел, осколки обшивки кораблей и какие-нибудьтрудно поддающиеся идентификации фрагменты с поверхности захваченныхпланет.

Забрать из исследовательского блока Ольгу было тем более несложно.Сложнее было сделать это быстро и не отвлекаясь на всяческие приятныемелочи. В итоге получилось, но только отчасти.

А для "приятных мелочей" нужно было только немногоподождать.

Ульвар сказал женщине правду: её присутствие действительно будило внём совершенно определённые желания. Сложно сказать, виной тому былазагадочная "предопределённость", или банальные годывоздержания, но сын Тора в любом случае не собирался себяограничивать. Ольга вызывала к жизни почти забытые ощущения,забавляла и — странно — совсем не раздражала. Даже еёробкая и неубедительная попытка сопротивления доставила совершеннонепонятное удовольствие.

А ещё ему очень нравилось за ней наблюдать вот в такие моменты. Какот прерывистого дыхания часто вздымается красивая полная грудь; какженщина нервно кусает губы, будто пытаясь таким образом сдержатьрвущиеся с них тихие стоны удовольствия. Как отчаянно цепляетсятонкими пальчиками за его плечи, запрокидывая голову, и яркие, почтиоранжевые волосы волной рассыпаются по алебастровой коже.

А уж как приятно было прижать к себе гибкое стройное тело, слиться вдревнем как сама жизнь ритме, ловить губами тихие стоны, всхлипы иневнятный шёпот... В такие момент Ольга совершенно переставала себяконтролировать, и было неожиданно приятно осознавать, что причинатому — он.

Впрочем, всё это было хорошо знакомо, просто прочно забыто. За что-тоже любили в давние довоенные времена женщины красивого юногополубога! Определённо, не только за внешние данные; любовником он былвеликолепным. Ново было только одно: желание объяснить свои поступкии ответить на некоторые вопросы.

В общем и целом, путь до Терры прошёл очень задорно, увлекательно иприятно. Единственным, что несколько омрачало путь, была теснотакабины истребителя, не рассчитанного на подобную... активностьэкипажа. Но это были сущие мелочи.

— ... Неопознанный борт, назовите себя, или мы вынуждены будемоткрыть огонь, — вдруг прогрохотал в тесном помещении громкий голос.Явно не в первый раз; автоматика, утомлённая молчанием пилота,игнорировавшего мерцание сигнала вызова, вывела голос патрульного вдинамики.

Прервав поцелуй, мужчина шёпотом выругался и, пересадив женщину насоседнее кресло, принялся торопливо натягивать снятые когда-то впроцессе штаны.

— Говорит "Северный ветер-14", легион "Гамаюн",— проворчал он, активируя переговорное устройство. — Цель назначения— Терра, космопорт "Север-3", пилот корабля -Ульвар сын Тора.

Покосившись на соседнее кресло, бывший чёрный трибун обнаружил, чтопо непонятной причине очень хмурая и даже подавленная девушкапоспешно одевается, и руки её при этом дрожат. Но от этой странностион отмахнулся, как делал всегда с подобными несущественными мелочами,и сосредоточился на диалоге с патрулём.

— Доброго дня, кириос чёрный трибун, — изменившимся (сугрожающе-тревожного на озадаченно-благоговейный) тоном продолжилпатрульный. — О вас предупреждали, разрешение имеется. Мягкойпосадки. Отбой связи.

— Отбой.

Связь оборвалась, а заполнявший половину экрана пограничный катерсменился видом на хорошо знакомую систему жёлтого карлика подназванием Солнце.

Прокладывая курс, сын Тора то и дело ловил себя на тревожных взглядахв сторону пассажирки. Очень странно сейчас выглядела гостья изпрошлого, чем-то похоже на момент первого её пробуждение на борту"Северного ветра", только иначе. Сжавшись в кресле иобхватив себя руками за плечи, она неотрывно глядела наприближающуюся звезду и изредка неуютно ёжилась.

Понять причину такого поведения мужчина не мог, и это раздражало. Вженщине не было страха, не было боли, но нужно было быть слепым,чтобы не заметить, что с ней что-то не так. Слепым, к сожалению,Ульвар не был.

"К сожалению" — потому, что правильно идентифицироватьэмоции Ольги он не мог, и это портило ему настроение. А абсолют вплохом настроении — очень опасный персонаж. Главным образом,для того, кто это самое настроение и попортил.

А между тем, всё было не так уж сложно. И если бы мужчина дал себетруд вспомнить её слова, вдуматься в них и воспринять не как "глупыебабские бредни", а жизненную позицию вполне сложившейсяличности, он бы вполне мог догадаться.

Женщина чувствовала себя... грязной. Она никогда в своей жизни небыла пуританкой, но определённые принципы её жизнь всё-такиограничивали. Например, в свои тридцать два она по-прежнему не моглапонять, как можно ложиться в постель с нелюбимым мужчиной. Вседостигнутые в старом дворце на Ирии договорённости с собой сейчаспозабылись, и Ольга ощущала себя крайне мерзко.

Отдать ей должное, Ульвара она ни в чём не обвиняла совершенноискренне. В самом деле, было глупо обвинять человека, ничего кромевойны в своей жизни не видевшего, в бестактности и пренебрежении еёчувствами. Наоборот, следовало поблагодарить высшие силы: сын Торадля своей биографии оказался поразительно чутким и осторожным хотя быв отношении к её телу, да и обвинять его в изнасиловании было, строгоговоря, лицемерием. Она прекрасно помнила, какой силой обладает этотчеловек, и догадывалась, что бы с ней было, если бы сын Тора эту силуне считал нужным смирять и если бы он действительно пожелал взять еёсилой.

Раздражала безысходность и отсутствие выбора. Ольга чисто физическине могла уйти, хлопнув дверью: некуда ей было идти, да и ктопозволит? Оставалось терпеть, смирившись с собственным положением, инадеяться, что рано или поздно мужчине всё это надоест, и он забудето её существовании. И лучше бы это случилось рано, потому что впротивном случае всё могло быть гораздо хуже.

Ольга элементарно боялась влюбиться. Глупо, бессмысленно, безнадёжновлюбиться в человека, который сейчас имел все права распоряжаться еёжизнью. Она проклинала свою понятливость, не позволявшую испытывать ксобственному мучителю отвращение и иные негативные эмоции, а неиспытывать совсем никаких чувств просто не могла. Поэтому оставалосьтолько любоваться невероятной пластикой движений огромного сильногомужчины, наслаждаться настолько осторожными, что почти трепетнымиприкосновениями, и следить за скупой мимикой, ловя взгляд довольноприщуренных глаз или лёгкую и неожиданно живую улыбку, удивительнымобразом красившую суровое лицо полубога.

Боялась, потому что также прекрасно понимала: этот человек вряд лиумеет любить. Даже не так, как любят в книгах, а так, как любятобычно мужчины подобного типа. Строго, очень сдержанно, молчаливо;такая любовь проявлялась на поверхности очень редко, выливаясь внемного неуклюжую нежность и обстоятельную ответственную заботу.Ольга ещё помнила; именно так любил её маму отец, когда был жив.

А надеяться, что в свои годы Ульвар сын Тора вдруг решит этомунаучиться, было вовсе глупо.

В итоге ей было очень грустно и обидно, и она совершенно непредставляла, что делать. Но надеялась, что у неё будет шанс хотьчто-то изменить в своей жизни к лучшему.

— Ты сейчас отвезёшь меня в какой-нибудь исследовательский центр? -рискнула нарушить тишину Ольга, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей.Новая тема, правда, оптимизма не добавляла, но хотя бы был шанснемного прояснить собственное будущее.

— Вот ещё, — недовольно поморщился мужчина.

— Но... куда? — растерялась от такого ответа гостья из прошлого.

— Увидишь, — отмахнулся он. — Вполне достаточно будет привозить тебятуда днём. Куда ты денешься из поместья, — Ульвар вновь недовольнопоморщился.

— Поместья?! — женщина в недоумении вопросительно вскинула брови.Даже гадостное ощущение собственной бессмысленности и пустотынесколько отступило при подобных известиях.

— Увидишь, — вновь коротко бросил мужчина и потянулся к управлению.Только теперь Ольга заметила, что основную часть обзорного экрана ужезанимает отлично узнаваемый серо-голубой шарик планеты. С этогоракурса Земля казалась прежней.

"Север-3" располагался на самой северной оконечностиЕвропы, на территории бывшей Норвегии. Такой выбор точки назначенияобъяснялся просто: это был ближайший космодром к тому месту, котороеУльвар много лет назад мог назвать своим домом, и в котором не былуже очень давно. Теперь же сын Тора логично рассудил: если жить наТерре, то именно там. Именно это место он назвал "поместьем",и именно там планировал разместить своё новое приятное приобретение.Во всяком случае, пока не надоест; а потом, когда игрушка утомит,можно будет окончательно отправить её в исследовательский институт.Если к тому времени, конечно, она будет представлять какую-тоценность для науки.

Родные края встречали Ульвара сына Тора весьма характерной для этихмест весенней погодой, промозглым холодом и снегом с дождём. Обо всёмэтом проинформировали датчики севшего на гладкое покрытие космопортаистребителя, но мужчина плевать хотел на подобные мелочи. Суровыйвикинг не боялся холода; и, одной рукой прихватив за запястьесудорожно вцепившуюся в свои скудные пожитки женщину, а второй -подхватив небольшой вещмешок с личными вещами, абсолют отправилсяздороваться с родными местами.

Правда, предаться ностальгии у мужчины не получилось. Стоило ступитьна землю и, прикрыв глаза, с наслаждением втянуть пахнущий моремхолодный воздух, его безобразным образом отвлекли. Судорожновсхлипнув, гостья из прошлого дёрнулась от порыва ветра и предпринялапопытку вжаться в бок норманна и одновременно поплотнее закутаться втонкую рубашку, с трудом балансируя на самых кончиках пальцев босыхног.

Сын Тора, смерив женщину озадаченным взглядом, запоздало сообразил,что очень немногие люди подобную температуру воздуха считаюткомфортной. И, похоже, его новое приобретение к их числу неотносилось. Раздражённо выругавшись себе под нос, Ульвар бросил сумкуна землю, выпустил запястье женщины и принялся стягивать с себякитель. Причём ругался он не столько на оказавшуюся излишне хрупкойОльгу, сколько на собственную рассеянность.

Когда женщина сообразила, что планирует сделать её спутник, глаза еёот удивления приняли форму почти правильного круга. Поверить, что вотсейчас он действительно...

Поверить пришлось очень быстро. Расстегнув китель, Ульвар накинул егона плечи мгновенно утонувшей в одежде беловолосого гиганта женщине.Критически оглядев получившуюся конструкцию, махнул на всё рукой,основательно завернул её в слои плотной ткани и легко подхватил однойрукой, устраивая на предплечье. Поскольку держаться напоминающаясамой себе куколку бабочки женщина не могла, оставалось уповать наловкость мужчины; в которой, впрочем, сомневаться не приходилось.

Нельзя сказать, что Ольга мгновенно согрелась: всё-таки китель, дажев три слоя, был не той одеждой, в которой нормальному человекукомфортно при близких к нулю температурах. Но так было, определённо,лучше, да и владелец кителя грел не хуже печки.

"Северный-3" был довольно пустынным космодромом. Сюда восновном швартовались грузовики и редкие одиночки вроде Ульвара,поэтому проще было дойти пешком до близкого здания космопорта, чемдобиться от управления предоставления транспорта. Да и транспорт тутбыл тот ещё — в основном, разнокалиберные антигравитационныеплатформы для грузов.

В небольшом, но всё равно гулко-пустом здании космопорта было такжеуныло и пустынно, как на самом космодроме. Крошечный тамбурзаканчивался тремя арками сканеров, возле которых скучала параработников пограничной службы. Когда в дверном проёме появиласьмонументальная фигура сына Тора с необычной ношей, оба мужчины всерой форме одинаково встрепенулись и подскочили на местах.

Не снижая скорости норманн вместе со всеми вещами спокойно прошёлсквозь сканер, вызвав противный тревожный писк автоматики. Один изстражей порядка, заставляя проникнуться уважением к его мужеству,бросился наперерез подозрительному пришельцу без удостоверенияличности.

— Простите, кириос, но не могли бы вы предоставить документы? — снизувверх глядя на недовольно нахмурившегося гиганта, неуверенно попросилон, пока второй торопливо докладывал по цале кому-то наверх овозможных осложнениях.

— А, да, — поморщившись, сообразил сын Тора. Тяжело брякнулапоставленная на пол сумка, вслед за чем была утверждена насобственных ногах и вторая часть ноши. Размотав слои ткани на Ольге,мужчина принялся шарить по карманам собственного кителя. Наконец, изодного из них была извлечена тонкая полупрозрачная карточка и врученажаждущему документов пограничнику. Оба сероформенных смотрели задействиями офицера ошарашенно: они не сразу сообразили, что на рукахтот несёт девушку, а теперь, обнаружив, впали в растерянность. Что,однако, не помешало им выполнить свою работу.

Документы были в порядке. Правда, выяснив имя неожиданно прибывшегомужчины без удостоверения личности, оба стража порядка ощутимопобледнели.

— Простите, кириос Ульвар сын Тора, всё в порядке, вы можете идти, -наконец, сумел проговорить один из них. — Добро пожаловать домой!

— Угу, — коротко и информативно ответил мужчина и, подобрав своёимущество обратно, широким шагом двинулся через зал космопорта квыходу, ведущему к стоянке такси.

Подойдя к первому попавшему замершему в ожидании пассажировавтоматическому транспортному средству сигарообразной формы, Ульваруже без напоминания приложил выданную на корабле карточку кподсвеченному синим цветом круглому участку поверхности. Дверьоткрылась, признавая личность пассажира.

А для себя сын Тора решил, что завтра начнёт день с имплантации новойкацалиоцли: без этого полезного приспособления жизнь заметноосложнялась. А на корабле, увы, не было технологий, позволявшихработать с этой обычно крайне надёжной и гибнущей исключительновместе с владельцем техникой, как не было запасных приборчиков.Голова же мужчины пострадала слишком сильно, чтобы обеспечитьсохранность ещё и цали.

С помощью кацалиоцли в этом мире делалось абсолютно всё. Всёуправление, все расчёты, все требующие удостоверения личностиоперации; денег в материальном их воплощении здесь не существовалоуже лет семьсот. И без цали было действительно очень неудобно, хотякаждая система всегда дублировалась резервным оборудованием,рассчитанным на человека, по каким-то причинам лишённого подобногоудостоверения личности или в силу возраста пока ещё его неполучившего.

Через десять минут стремительного полёта такси опустилось напосадочной площадке почти на вершине небольшой плоской скалы,нависающей над фьордом. Буквально в сотне метров от площадкирасполагался, собственно, дом. Родовое гнездо аристократического родаЙенсенов, одной из побочных ветвей Императорского дома.

Дом был красивый, хотя и совсем не оправдал ожиданий Ольги. Она-то отбудущего ждала сплошного стекла и металла, мегаполисов, а здесь былостаринное поместье в несусветной почти первозданной глуши.

Дом был довольно небольшой; два этажа, широкий балкон на второмэтаже, каменный фундамент и потемневшее дерево стен, заросшая травойнизкая двускатная крыша. На фоне холодного северного леса онсмотрелся удивительно органично и уютно. Когда-то позади него быларасположена конюшня и некоторые ещё хозяйственные постройки -самой главной ценностью поместья был всё-таки не старый дом, а земливокруг него, — но за время войны многое изменилось.

Подойдя к дому, мужчина уже привычным жестом приложил карточку к томуместу, где в старые времена располагался дверной глазок. Правда, вэтот раз действие никакого полезного эффекта не возымело.Нахмурившись и процедив под нос пару грязных ругательств, мужчинаповторил свои действия, потом просто попробовал толкнуть дверь, накоторой не было ручки. Когда и это не помогло, вновь недовольновыругался, подобрал оставленную сумку и, отступив на полшага,прицелившись, от всей широты закалённой бесконечными боями душиударил в самый центр двери обутой в тяжёлый форменный ботинок ногой.Ботинок выдержал, а вот дверь на подобное рассчитана не была: онапросто сложилась пополам, рухнув внутрь.

Ульвар невозмутимо вошёл, игнорируя тревожный голос охранной системы,возвещавшей о несанкционированном проникновении. Войдя же,невозмутимо бросил сумку в угол, поставил на мягкий ворсистый ковёрсвою босоногую ношу, подобрал две половины двери и поставил их другна друга, прикрыв дверной проём.

В доме оказалось неожиданно тепло, даже почти жарко. А ещё неожиданночисто. И неожиданно пахло чем-то живым, а не запустением."Неожиданно" — потому что, по мнению Ульвара, в его доменикто не должен был жить, а должен был существовать некийуправляющий, периодически проводивший генеральную уборку и содержащийдом в порядке.

Но спешить мужчина никуда не собирался. Он по заведённому с детствапорядку разувался: в этом доме не принято было ходить в обуви, и этобыла прочно въевшаяся привычка.

Ольга же, обнимая свою шаль и придерживая рукой полу норовящегосползти безразмерного кителя, с любопытством озиралась. Способпроникновения в дом показался ей довольно странным, но коль уж еёконвоир чувствовал себя спокойно, ей было вовсе незачем нервничать.

Здесь было уютно и, к счастью, совершенно не холодно. И даже пол былтёплым, чему её закоченевшие ноги несказанно обрадовались. Решительновсё внутри казалось женщине знакомым, нормальным, человеческим, и этоневероятно радовало. Она готова была увидеть аскетичныйфутуристический интерьер, а никак не уютный деревенский дом, и такаянеожиданность вселила оптимизм.

Разувшийся норманн, оставив сумку в прихожей, не стал оставлять тамже женщину и двинулся на разведку, уже почти привычно держа её зазапястье и внимательно озираясь.

Встреча с несанкционированными обитателями дома состоялась оченьбыстро, в следующей после прихожей комнате, — просторнойгостиной с огромным настоящим камином. Невысокий худощавый мужчинасредних лет со светлыми волосами и серыми глазами выскочил имнавстречу из какой-то двери с оружием наготове.

— Ульвар?! — потрясённо выдохнул он, опуская оружие и глядя на сынаТора совершенно дикими глазами. — Ты... жив?! То есть, я хочусказать...

— А ты тут что забыл, отрыжка Ёрмунганда?! — прорычал тот, машинальнозадвигая женщину себе за спину.

— Ну, ты же просил...

— Я просил твоего отца найти компанию, которая возьмёт на себяприсмотр за моим имуществом, — процедил он.

— Он решил, что негоже доверять такие дела посторонним, — промямлилневысокий. Впрочем, по меркам Ольгиного мира он обладал среднимростом, и даже вполне приятной наружностью; просто на фонепримелькавшихся элитных воинов выглядел бледновато.

— Отлично. Спасибо. Можешь быть свободен, — процедил сын Тора.

— Ой! — привлекло внимание мужчин тихое восклицание. Обернувшись,Ульвар обнаружил, что его новое развлечение умудрилось уронить кительи, видимо, в попытках его поймать, ко всему прочему и остальное своёнебогатое имущество растеряло. И теперь, сидя на четвереньках,пыталось собрать свои разбегающиеся клубки.

— А, ты решил вспомнить молодость, — неприятно усмехнулся так и непредставленный Ольге мужчина, наблюдая за действиями гостьи изпрошлого. — Твоя новая подстилка ничего. Одолжишь потом?

Сын Тора и сам потом не смог бы объяснить, почему это замечание такего взбесило. И оно ли само, или реакция на него со стороны женщины,руки которой при таких словах судорожно дёрнулись, рассыпая ужесобранные вещи, а из груди исторгся тихий нервный всхлип.

Но в следующую секунду он обнаружил себя возле также не ожидавшегоподобной реакции родственника. Причём одна рука за горло приподнималатого над землёй, а во второй крошились металл и керамика,составлявшие за мгновение до этого существо лазерного излучателя.

— Не смей, Эрик, — процедил сын Тора, волевым усилием заставляя себяразжать руки.

— Да что ты взъелся-то? — сквозь кашель попытался возмутиться тот,кого назвали Эриком. — Подумаешь, новая девка, я же не сейчас! Какаятебе разница, всё равно она тебе надоест! Где только взял... Что вней такого особенного? Ещё скажи, что я не прав, и через месяц ты еёне выкинешь. Или семью решил завести? Так у тебя же...

— Даже если и так, тебя это не касается, — сквозь зубы процедилУльвар. — Считай, что это моя жена и мать моих будущих детей.

— Каких детей, ты же...

Последнее высказывание явно было лишним, Эрик Йенсен зря не верил встрашные сказки про своего кузена. И теперь, силясь разогнать туманперед глазами и превозмочь боль в голове, возникшую там отодной-единственной затрещины, подаренной старшим родственником, он обэтом жалел. С трудом поднимаясь с пола, он судорожно цеплялся закресло; перед глазами плыло.

— Ты псих, — пробормотал он. — Ты мне сотрясение организовал!

— Были бы мозги, было бы сотрясение, — процедил Ульвар. — Ещёчто-нибудь вякнешь, или если через пять минут будешь всё ещё здесь, ясломаю тебе шею. Или пальцы. Или вырву руки. Потом решу.

Собственная вспышка несказанно раздосадовала сына Тора. Эрик,конечно, никогда не отличался особым умом, как и его папаша, — непросто же так бездетная мать самого Ульвара в конце концов решиласьна связь с богом, лишь бы не передать титул своему жалкому младшемубратцу, — но в данном случае ничего неожиданного или нового он ему несказал. Да чёрный трибун в отставке и сам планировал что-то подобное!

Тогда откуда эта кровавая пелена бешенства перед глазами? Да и к чемуон, в конце концов, про жену-то ляпнул? И детей заодно приплёл, ввозможность появления которых верила только его мать, пока была жива,но не он сам. Сколько через его руки женщин прошло — страшносказать! И ни одна не понесла, хотя прибрать к рукам сына Тора желалибы многие.

Он, конечно, помнил слова Симаргла про предопределённость, новоспринимал их совсем не так, как стоило бы. Во всяком случае,связать их и возможность обретения той самой единственной женщины,рождённой какой-то смертной специально для полубога, почему-то недогадался. Скорее всего, он просто никогда не верил в чудеса, а этособытие было сродни чуду.

К собственному счастью, Эрик в доме был один и глобальных перемен вродовое гнездо не принёс, иначе Ульвар и в самом деле мог бы егоубить. Да и дом покинул действительно быстро, несмотря нарасплывающуюся перед глазами после удара родственника реальность. Всёэто время Ульвар стоял посреди гостиной, заложив руки за спину инеподвижно глядя в пустой камин.

Ольга же, совершенно деморализованная увиденной сценой, столь женеподвижно сидела на полу, прижимаясь спиной к креслу, и растерянноразглядывала не обращающего на неё внимания мужчину.

Ей, пожалуй, было хуже всех присутствующих в доме. Странная вспышкасына Тора подарила робкую надежду, что, может быть... А безжалостноубивать собственными руками эту самую надежду было больно. Потомучто всерьёз поверить в правдивость сказанных слов она не могла, и нежелала проходить через мучительную смерть бесплодных ожиданий потом,в не слишком отдалённом будущем.

В общем, страдали все трое, каждый по своей причине. И, пожалуй,только причина страданий Эрика Йенсена была действительноаргументированной.

— Ты голодная? — сын Тора нарушил тишину, установившуюся послепадения перегораживающих входную дверь баррикад.

— Да, — не стала отрицать очевидного Ольга. Тем более, подобный ответсложно было назвать неожиданным.

— Пойдём, — кивнул мужчина и двинулся куда-то в глубь дома. Ужевполне согревшаяся Ольга рискнула расстаться как с имуществом, так ис одолженным кителем, и в одной рубашке на цыпочках скользнула захозяином дома.

Путь завершился в кухне. Практически человеческой кухне, тольконекоторые из приборов в которой имели непонятное назначение. А вотвысокая барная стойка со стульями, стол посередине, — всё это былохорошо знакомо и привычно. И гостья из прошлого на несколькомгновений позволила себе поверить, что всё вокруг изменилось не таккардинально, как ей казалось. Или, может быть, хотя бы некоторыхвещей не коснулись века.

И ощутила неожиданный прилив благодарности к Ульвару, пустьнеосознанно, но подарившему ей эту передышку и эту возможностьпостепенно смириться с новой реальностью. Да и... что уж там,надежда не хотела сдавать свои позиции мирно и без боя.

Сын Тора с уверенным видом закопался в какие-то шкафы, и Ольга былаготова увидеть картину "ужин холостяка" в исполнениимогучего норманна. Почему-то он очень хорошо представлялся у плиты,на которой в огромной сковороде шкворчала яичница из доброго десяткаяиц.

Однако, полубог решил её разочаровать. Из полки были извлеченынесколько непонятного вида пакетиков и брикетиков, и прямо в такомвиде закинуты в недра одного из тех непонятных агрегатов. Что-топоколдовав над ним и потыкав в сенсоры, сын Тора оставил прибор впокое, и... запустил кофеварку. Обычную такую, нормальную кофеварку,самостоятельно мелющую зёрна.

Дальше перед совершенно шокированной женщиной, без приглашенияугнездившейся на высоком стуле у стойки, на столешницу былавыставлена сахарница, из шкафа (судя по всему, холодильника) былаизвлечена бутылочка не то молока, не то сливок. За ними последовалидве внушительных кружки кофе и извлечённые из первого агрегататарелки. Разного размера; человеку габаритов Ульвара действительнонужно было много еды. Примерно столько, сколько Ольге хватилобы дня на четыре.

— Ешь, — коротко скомандовал сын Тора, присаживаясь на соседний стул.На взгляд женщины эти предметы мебели по сравнению со стойкой былинизковаты, но зато хозяину дома не приходилось сутулиться.

Ольга послушно уставилась в тарелку, и с искренним удивлениемобнаружила там совершенно тривиальные макароны с внушительнымколичеством мяса в каком-то сливочном соусе. На вкус макароны былимакаронами, а мясо — мясом. Очень хотелось протереть глаза ипотрясти головой, восстанавливая нормальное положение картины мира.Потому что столь привычных и знакомых вещей она не ожидала.

Так, может, космос ей приснился, и всё это было не на самом деле?

Впрочем, одного взгляда на Ульвара сына Тора хватило, чтобыразочароваться в этой мысли: в знакомом Ольге мире таких людей небыло. Во всех смыслах "таких". В высоту, ширину, сподобными повадками и с подобным взглядом.

Взгляд сына Тора, к слову, не предвещал ничего хорошего. Не личноОльге, а вообще всей окружающей реальности. Была в этом взгляде танехорошая мрачная задумчивость, которая для знающих людей предвещалагрозу.

Предмет раздумий Ульвара был тривиален. И являлся им выгнанный изсобственного дома интервент.

Абсолют внезапно осознал всю бедственность и даже какую-тобезнадёжность собственного положения, какую, должно быть, много летназад осознавала и леди Ингвилд Йенсен. Привычка решать проблемы помере их поступления в большинстве случаев, конечно, облегчала жизнь,но порой преподносила вот такие сюрпризы.

Этим домом и собственной семьёй Ульвар последний раз интересовалсяочень давно, где-то в середине собственной карьеры палача. Потом емунадоело мотаться туда-сюда, и он перебрался поближе к месту работы, апосле вовсе покинул Терру. Но от этого словосочетание "честьсемьи" не стало для него пустым звуком. И, более того, взглянувна почти не изменившегося (хотя и заметно постаревшего) с последнейвстречи Эрика, он понял, что это самое словосочетание находится внешуточной опасности. Но вот что с этим делать, он не имел нималейшего понятия.

Именно он номинально был ярлом (в нынешней системе ценностей -аристократический титул аналогичный князю или герцогу, но унорманнов) Йенсеном. И других наследников, кроме двух сыновей егопокойного дядьки и их потомков (количества которых Ульвар не знал, зачто ему совсем не было стыдно), у него не было. И, более того, непредвиделось. Но... передавать громкое имя этим ничтожеством? Да онбы скорее отгрыз себе руку; если бы это, конечно, могло помочь.

Не чувствуя вкуса еды, Ульвар ел, погружённый в мрачные мысли. Онпросчитывал варианты собственных дальнейших действий. Нескольковыходов полубог действительно видел, но ни один из них ему толком ненравился. Наконец, мужчина принял тяжёлое решение попросить совета,или, может быть, даже помощи. Кому, как не Её Величеству разбиратьсяв тонкостях прав наследования её вассалов?

Ольга же, видя состояние мужчины, старалась быть тише воды нижетравы, чтобы дополнительно не сердить. Хотя и не понимала, чемвызвано подобное раздражение, и почему Ульвар сорвался на этогонезнакомого человека, который сказал сущую правду; поверить же всамый оптимистичный вариант она элементарно боялась.

Ещё женщина не понимала (правда, фоном к основной проблеме), почему исын Тора, и его собеседник говорили не на родном языке, а на русском.Но тут всё было просто: Ульвар привык разговаривать с ней на этомязыке, и к родственнику обратился также. А тот совершенно машинальноответил.

Когда мужчина, закончив с едой, резко поднялся с места, Ольгаиспуганно вздрогнула, ожидая неприятностей. Но хозяин дома этопроигнорировал, и, сунув посуду в какой-то ещё непонятный агрегат,молча вышел, ни сказав ни слова. Неизвестность длилась недолго,буквально через несколько минут сын Тора вернулся в кухню. Обнаружив,что гостья тоже поужинала, он забрал и её тарелки, отправил по ужезнакомому маршруту и опять ёмко скомандовал:

— Пойдём.

Возражать Ольга не стала, и даже почти не удивилась, что конечнойточкой их пути оказалась просторная спальня на втором этаже. Толькосейчас она сообразила, что за окнами уже наступила ночь, аненавязчивый свет, неотличимый от дневного, испускает потолок.

Правда, пока она разглядывала довольно скупую обстановку -большой шкаф с зеркальными дверцами вдоль стены, заканчивающийсяспрятанной в углу дверцей (судя по всему, ведущей в уборную),огромная двуспальная кровать и выход на балкон — хозяин домауспел раздеться, и теперь сидел на краю кровати, разглядывая её саму.

— Иди сюда, — опять не просто слова, а отрывистая команда. И опятьОльга не рискнула протестовать, без возражений позволяя снять с себяопостылевшую уже рубашку.

Снимал её Ульвар, впрочем, весьма неторопливо, будто бы задумчиво,прослеживая ладонями каждый изгиб тела женщины. И к тому моменту, какгостья из прошлого лишилась своей единственной одежды, её уже маловолновали всякие второстепенные мысли вроде "зачем" и"что будет дальше". Как и сидящего на кровати мужчину.

Совместный сон после горячей ночи на нормальной просторной кроватидоставил удовольствие обоим, хотя оба об этом одинаково промолчали.Ольга просто боялась ляпнуть что-то не то, да и не было для неё вэтом ничего удивительного, а Ульвар... Он вообще говорил немного, нотут дело было в том, что для него подобное как раз было внове.Раньше, насколько помнилось, присутствие в постели посторонних женщинего раздражало, и случайных любовниц он предпочитал изгонять изсобственной постели сразу после окончания процесса. Во дворце вИрии... ну, там случай был особый, он действительно постыдным образомотключился, как и Ольга.

Здесь же, проснувшись утром, он с искренним удивлением обнаружил всвоих объятиях мирно посапывающую женщину, а, точнее, с удивлениемосознал, что эта находка ему нравится. Было приятно чувствовать, какеё дыхание щекочет щёку, почти невесомая рука доверчиво обнимает егогрудь, а стройная ножка — его бёдра.

За окнами уже светало, так что пора было вставать, что сын Тора исобрался проделать. Правда, внезапно в его голову закралась тожестранная и неожиданная мысль: разбудить женщину не обычнымвстряхиванием и окликом по имени, а... иначе. Версия этого "иначе"в голову пришла одна, она и была принята рабочей.

Ульвар аккуратно переложил что-то пробормотавшую и нахмурившуюся восне женщину на подушку и принялся за побудку. Вдумчиво, неторопливо;осторожно касаясь нежной кожи кончиками пальцев, пробуя губами иязыком на вкус. Подобные действия принесли довольно неожиданныеплоды: проснуться Ольга не проснулась, но на прикосновения началаоткликаться вполне однозначно. Настолько однозначно, что, когдапальцы мужчины добрались до самого чувствительного места женщины, онобнаружил, что та уже вполне готова и к более активным действиям сего стороны.

Сын Тора озадаченно хмыкнул; разум её ещё не освободился от пут сна,а тело уже изгибалось под его губами и ладонями, и это было...завораживающее зрелище. Наблюдая за лицом женщины, он начал медленнои так же неторопливо прикосновениями пальцев подводить её к гранивозбуждения. После чего, налюбовавшись, решил довести начатое дологического конца. И пальцы его сменились губами и языком.

Глава10. Помилование.

О людях, попавших в шторм,

связанных в лодке бумажной,

оволосах, не любивших шпилек,

о слабости злой и бесстрашной.

Очувствах, лишенных глаз,

и выживать принуждённых,

о городах,о пустынях,

о нас, исступлением измождённых.

Flёur,"Люди, попавшие в шторм"

Мне снился сон откровенно эротического характера. Довольно странный,и, что уж там, неожиданный, учитывая, что половину предыдущего дня япровела как раз за тем занятием, которое мне снилось. Хотя,возможно, наоборот, именно потому совершенно предсказуемый.

Я стонала и изгибалась, шептала что-то бессодержательное, о чём-тоумоляла свой странный сон. Уже почти достигнув пика удовольствия,выпустила из рук смятые простыни и запустила пальцы в короткие волосымужчины, ведущего меня к вершине блаженства столь изощрённым, ноприятным путём.

И вдруг проснулась, осознав, что это — не сон, а вполне себереальность. Правда, толком удивиться или возмутиться не успела;сумела только выдохнуть часть не до конца определённого вопроса"что?", а потом моё тело накрыло волной наслаждения. Ноэто оказался не конец, а прелюдия: я ещё не до конца успела отойти отпережитого оргазма, когда обе мои лодыжки оказались на одном плечеУльвара, а отголоски удовольствия сменились ощущением наполненности имерными сильными движениями огромного мужчины. И мне стало совершенноне до вопросов, а оставалось только снова цепляться за простыни,шептать что-то бессвязное и растворяться в волнах наслаждения.

— Пора вставать, — с довольной (или, вероятнее, самодовольной)усмешкой проговорил сын Тора, поднимаясь с кровати и попутнохозяйским жестом погладив моё бедро.

— Ага, — только и сумела проговорить я, испытывая здоровый скептицизмв адрес собственной способности к самостоятельному передвижению. Всётело затапливала сытая ленивая слабость, сил шевелиться не было, аотголоски пережитых впечатлений всё ещё блуждали по телу. То ликонкретно сейчас все звёзды сошлись столь неожиданным образом, то лидо сих пор мой неожиданно обретённый любовник просто разминался, ноподобной полной потери самоконтроля и погружения в ощущения со мнойне случалось никогда.

После такого пробуждения способность к связному мышлению вернулась комне далеко не сразу. Я пребывала в блаженно-заторможенном состоянии,в памяти вновь и вновь всплывали какие-то мгновения столь приятногоутра, отражаясь то рассеянной улыбкой, то румянцем на щеках. И вообщея ловила себя на мысли, что очень хочу периодически вот такпросыпаться. Не каждый день, это было бы слишком, но, скажем, раз внеделю...

В конце концов, с трудом призвав разбегающиеся мысли к порядку, я судивлением обнаружила себя сидящей в кресле вчерашнего летательногоаппарата, салон которого напоминал обычную машину, только был немногопросторней. Более того, на мне были надеты чересчур длинные, но впринципе неплохо сидящие плотные серые брюки, кремовая блуза,несколько великоватая в талии, объёмная тёплая кофта, и, самоеглавное, ботинки. Ботинки были велики размера эдак на два, но всёравно были лучше босых ног. Не знаю, кому раньше принадлежали этивещи, но было чудом, что мне выдали хотя бы их.

— А куда мы летим? — уточнила я, разглядывая стремительнопроплывающие за окнами облака.

— В научно-исследовательский центр, специализирующийся на психологии,технике и привычках циаматов, — пожал плечами пребывающий поутру вблагодушном настроении сын Тора. — Я оставлю тебя там, а вечеромзаберу, — добавил он.

Последнее замечание очень согрело, и я порадовалась, что Ульвар нашёлнужным его сделать. Правда, потянувшиеся следом излишне оптимистичныемысли предпочла отогнать.

В исследовательском центре всё прошло мирно, мне даже понравиласьделовитая суета этого места. Главное, мне не пришлось весь деньнеподвижно сидеть на месте и плевать в потолок. Какой-то вежливыймолодой человек с весёлыми серыми глазами и буйной рыжей шевелюройвыдал мне белый больничный костюм (к счастью, моего размераили около того) и нечто вроде бахил, после чего пожилой улыбчивыйучёный, представившийся "доктором Паоло", которому меня срук на руки сдал Ульвар, повёл меня на экскурсию. То есть, конечно,ничего это была не экскурсия, а исследовательский процесс, просто всёпроисходило в разных частях огромного белоснежного здания намножество корпусов (в основном, видимо, подземных, потому что наповерхности торчали крошечные аккуратные домики в один-два этажа ссиними крышами). Да и исследования тут были разные, что тоже недавало заскучать. Какие-то психологические тесты, при ответе накоторые мне на голову опять нацепили нечто вроде короны, какие-токапсулы полного сканирования... В общем, судя по всему, к концу дняжизнерадостный доктор Паоло знал обо мне гораздо больше, чем я сама.

К концу всего этого марафона мы осели в уютном кабинете доктора, явновыдающем творческую натуру его хозяина. Проще говоря, там былнесусветный бардак, в котором кроме самого хозяина кабинета явноникто не ориентировался. Бумажек с записями здесь было совсемнемного, но уже один факт их наличия удивлял. А ещё присутствовалоогромное количество разнокалиберных аппаратов и приборов, их частей,и каких-то совсем уж не поддающихся опознанию конструкций. В целомэто место напоминало берлогу заядлого радиолюбителя; был у меня одинзнакомый, напрочь повёрнутый на этом деле, его место обитания язапомнила навсегда.

Меня усадили в кресло, не слушая возражений всучили большую чашкучая, тарелку густого наваристого картофельного супа и внушительныйломоть белого хлеба. А сам доктор уткнулся в свои приборчики,периодически странно поводя в воздухе руками. Я сделала вывод, что онуправляет какими-то незаметными постороннему наблюдателю процессамичерез то самое устройство-удостоверение с непроизносимым названием.

Собственно, за этим всем нас и застал вернувшийся Ульвар. Мужчина былмрачно-задумчив, и от его утреннего довольства жизнью не осталось иследа.

— А-а, кириос Ульвар, добрый вечер, — обрадовался его визиту доктор.— Вы как раз вовремя, присаживайтесь! Я же вас поздравить хотел,такое событие!

— Поздравить с чем? — нахмурился сын Тора.

— Как же? — озадаченно вскинул брови Паоло. — Кириа Ольга ведьбеременна!

— Да? — очень недобро усмехнулся викинг, мельком бросив на меняхолодный и мрачный взгляд, мгновенно пригвоздивший меня к месту. Кактолько кусок хлеба поперёк горла не встал! — И кто же отец, позвольтеполюбопытствовать?

— Так вы же! — окончательно растерялся доктор. — Уже почти четыренедели. А что, были какие-то причины сомневаться? — неловко улыбнулсяон. — Я же говорю, хотел поздравить! У нас же генная картаавтоматически в таких случаях проверяется, вот я и... такоесобытие... — окончательно сошёл на растерянное бормотание докторПаоло. Недобро сощурившийся сын Тора выглядел каким угодно, но точно— не счастливым.

— Вот как? — хмыкнул он себе под нос. — Спасибо. Мы можем идти?

— Да-да, разумеется, — закивал, вновь несколько приободрившись,доктор Паоло. — Только, пожалуйста, завтра снова привозите кириаОльгу. Мы, разумеется, учтём её положение, так что -исключительно щадящие воздействия. Только... ей бы переодеться,наверное, — он суетливо помчался к какому-то шкафу, откуда выудилтеперь, наверное, мою одежду и обувь и протянул всё это Ульвару.

— По дороге переоденется, — окатив меня жутким, ничего не выражающимвзглядом, проговорил сын Тора. — Пойдём, — скомандовал он мне.

Я торопливо отставила недоеденный ужин и подорвалась с места, лишь быне заставлять мужчину ждать. Когда его рука привычно сомкнулась назапястье, была готова, что силу свою в этот раз он не рассчитает.Однако, осечки не случилось, и держал он меня как обычно: крепко, ноосторожно.

— И когда ты планировала мне об этом сказать? — бесстрастным тономзадал вопрос, которого я ждала, сын Тора. Мы расселись в уже знакомоймне — или похожей на знакомую — летающей машинке, иавтопилот повёл её куда-то в неизвестном направлении. Ответ на этотвопрос у меня был, хоть и страшновато было озвучивать его вслух.

— Когда поняла бы, что для тебя подобное имеет значение. Или что я неявляюсь просто временным развлечением. Или когда ты начал бы смотретьна меня как на человека, а не на комнатную собачку, которая иливыполняет команды, или наказана, — не глядя в его сторону заговорилая.

— "Имеет значение"? — тихо сквозь зубы процедил он. -Дура!

— Разумеется, проще меня дурой назвать, — огрызнулась я. — Особенноучитывая, что информацию об окружающем мире я вынуждена выдавливатьиз окружающих по капле, и никто мне о ваших реалиях ничего неговорит. У вас этих детей пачками рожают; одним больше, одним меньше,какая разница!

Ульвар глубоко, шумно вздохнул, явно пытаясь взять себя в руки и неприбить меня на месте. Что ж, похвальное желание, не могу неодобрить! Главное теперь, чтобы оно сбылось...

— Пачками, как ты выразилась, рождаются простые смертные. Женщин,способных и готовых родить от бога, во все времена было очень мало, инынешние — не исключение. А женщин, которые способны родитьребёнка абсолюту... — он запнулся, опять шумно вздохнул. — Абсолютовсейчас что-то около четырёх тысяч. Детей абсолютов — четверо.Знакомый тебе Кичи Зелёное Перо, два его брата и малолетний сын Акирысына Аматэрасу. Как думаешь, тот факт, что ты ждёшь от меня ребёнкаможно считать заурядным? — по-прежнему не глядя на меня, процедил он.

— А когда и как я тебе должна была сообщать новости?! — взвилась я. -Когда как дура ждала твоего возвращения, хотя этот собакоголовый уродсразу сказал мне, что ты ушёл умирать, и за мной уже не вернёшься?Или когда как полная идиотка сидела в этой проклятой камере на этомтрижды проклятом корабле и не хотела верить, что ты умер, хотя этоткозёл улыбчивый мне сказал, что ты пропал без вести, и, скорее всего,погиб? Или, может, когда ты ко мне в камеру приполз чуть живой?! Иликогда в корабле меня трахал, попутно разъясняя перспективы моейдальнейшей жизни? Или, может, когда с этим Эриком своим собачился?Или после этого, когда сидел злой как чёрт, что мне в твою сторонусмотреть страшно было?! Ну?! Ты умный, я дура; так объясни мне, вкакой момент времени я должна была вызвать тебя на откровенныйразговор!

И я в раздражении отвернулась лицом к стене, чувствуя, как по щекамтекут злые слёзы. Ну вот, дожила, разревелась теперь... Может, это нея? Может, это всё гормоны? Говорят, беременные все сумасшедшие.Может, попросить завтра у доктора Паоло каких-нибудь успокоительныхпозабористей?

Когда мир вокруг дёрнулся, я взвизгнула от неожиданности, решив, чтокорабль падает. Однако, нет; через мгновение я с удивлениемобнаружила себя сидящей на коленях у Ульвара, и без раздумийприжалась к нему, уткнувшись лицом в шею. Ай, да плевать мне уже, чтоон бесчувственная скотина! Главное, большой, тёплый, и когда он менявот так обнимает, я вообще ничего не боюсь. Даже его самого.

— Извини, — вдруг тихо, будто через силу проговорил он. — Ярастерялся. Это... очень неожиданно.

— Представляю, — я шумно хлюпнула носом, великодушно решив неупираться рогом и не лелеять свою обиду. По-хорошему, в такихобстоятельствах его действительно можно было понять; если техническидля абсолютов настолько сложно заработать потомство, что подобныеслучаи можно пересчитать по пальцам. Говорят, при таких новостях отнормальных мужиков неизвестно, чего ждать. А мне-то такой эксклюзивдостался, что хоть стреляйся. — Я так подумала со слов этого твоегобога, что вы свою предопределённость вполне осознаёте, то есть, чтоты в курсе, что я — та самая единственная и уникальная. А онмне потом сообщил, что ты ушёл, чтобы умереть, а твоя дочь станетженой следующего Императора. Что, мол, кровь абсолюта абсолютовслишком разбавилась за века, и надо бы долить свеженькой. Только яему не поверила. А ещё сразу захотелось, чтобы был мальчик, и этиуроды обломались со своими грандиозными планами, — доверчивоподелилась наболевшим я.

— Симаргл сказал, что я должен был умереть? — задумчиво хмыкнулмужчина.

— Угу, — вздохнула я.

— Почему ты ему не поверила?

— Облезет и криво обрастёт, верить ему, — проворчала я. — Тоже мне,вершители судеб... Своей судьбой распоряжаться не могут, ещёокружающим что-то втюхивать пытаются! Я его первый раз в жизнивидела, да и вёл он себя не лучшим образом. Не имею привычки доверятьпервым встречным.

— Правильная позиция, — весело хмыкнул Ульвар. Или веселье мнепочудилось? Впрочем, поднимать голову с его плеча и проверятьвыражение лица я не стала. Во избежание разочарования.

— Ты только не ругайся, но я всё-таки уточню. Всё вышесказанноеозначает, что... ты не планируешь отказываться от этого ребёнка? Тоесть, если я... если меня после всех этих исследований и дознанийвсё-таки... того, ты о нём позаботишься? — неуверенно промямлила я,ковыряя пальцем край рубашки мужчины и отчаянно пытаясь неразрыдаться от жалости к самой себе.

— Да, — после короткой паузы всё-таки ответил он. Я судорожновздохнула, закусывая губу.

Хотелось совсем не этого ответа. Хотелось заверений и обещаний, чтоникто меня не "того", и я вполне могу расслабиться,потому что он никому не позволит...

В общем, несбыточного хотелось. Надежд Ульвар не оправдал, зато вочередной раз оправдал доверие, не солгав. И я была благодарна ему заэто. Точнее, буду благодарна. Попозже, когда справлюсь с обидой ивсё-таки сумею задушить слёзы.

Примерно в таком ритме и продолжилось моё дальнейшее существование. Втот исследовательский институт я уже ездила натурально как на работу,много кого знала, многие со мной здоровались. Правда, о результатахисследования мне не сообщали; максимум, чего я добилась, этооптимистичного "не стоит беспокоиться, всё идёт хорошо".Но хотя бы успокоительные мне прописали, что не могло не радовать.

И то ли благодаря им, то ли благодаря способности человекаприспосабливаться к тяжёлым внешним условиям, но я даже притерпеласьк характеру сына Тора. Ну, как — притерпелась? От егопренебрежения было обидно и больно только иногда, а не постоянно, нои это мне казалось подвигом. Тем более, в конце концов я призналаочевидное: то, чего я боялась, удивительно быстро случилось. Прощеговоря, я всё-таки влюбилась в Ульвара.

Чему совершенно не удивилась. Я в принципе, как слепая, обычно познаюмир через прикосновения; а прикосновения этого конкретного человекасоставляли для меня теперь существенную часть жизни, и, более того,были самым приятным, что в этой жизни имелось.

Ещё одну маленькую радость в моё бытие принесли, как ни странно,работники того самого исследовательского центра. Специально для менякто-то из этих добрых людей собрал коротенькую брошюрку, которую ядля себя окрестила "кратким содержанием предыдущих серий".В одном флаконе с путеводителем, да.

Проще говоря, я хотя бы вкратце ознакомилась с историей и реалиямиэтого нового мира. Например, выяснила, что за народы здесь остались.Названия они носили странные, собирательно-старинные; но, впрочем,через столько лет — не удивительно. Были это кельты (не знаюуж, все или какая-то часть; мои исследователи были довольно далеки отдревней истории, и проблему мою не поняли), эллины (греки), романцы(итальянцы), тольтеки (индейцы), русичи (ну, тут я и сама поняла),ямато (проще говоря, японцы), норманны и хинду (то есть, индусы). Ивсё. Как хорошо, что моя татарская бабушка и грузинский дедушка всегоэтого никогда не узнают...

Ещё, — к слову, почти без удивления, — я обнаружила, что сын Торапринадлежит к жутко древнючему и знатному роду, и является дальнимродственником Её Величества. На аристократа он походил мало, но это,по крайней мере, объясняло лёгкость их общения. Более того, снекоторым печальным удовлетворением нашла логическое объяснениеготовности Ульвара заботиться о не рождённом пока ребёнке. Поверитьво внезапно проклюнувшиеся отцовские чувства, даже с учётомуникальности этого самого ребёнка, было очень трудно. А вот в то, чтоу сурового викинга единственным наследником является тот единождывиденный мной хлипкий родственничек, и это ответственного норманнаглубоко печалит, поверила сразу. Надо думать, я со своей генетическойсовместимостью пришлась очень кстати.

А ещё благодаря странной привычке окружающих говорить каждый на своёмязыке нахваталась по верхам этих самых языков. Итальянский я и таквполне понимала (о чём скромно помалкивала), гэльский тоже особыхпроблем не вызвал. С греческим, то есть эллинским, и норманнским былопотруднее, но тоже не смертельно; нельзя сказать, что я их вдругцеликом выучила, но более-менее сообразить, о чём идёт речь, вполнемогла. С оставшимися тремя языками было уже хуже; если японский ссанскритом, то есть хинду, я хотя бы частично могла воспринять наслух, то речь тольтеков была для меня сплошным потоком бессвязныхзвуков.

О своих успехах я тоже не распространялась. Моей профессией, моимиумениями, то есть именно мной не интересовался вообще никто, ая не навязывалась. Было приятно иметь от этих людей хоть какую-томаленькую тайну. Впрочем, толку с неё было немного; даже если бы я всовершенстве знала вообще все эти языки, легче мне бы не стало.

Возвращаясь же к Ульвару, с ним мы за день перебрасывались в лучшемслучае десятком слов. Интересно, он всегда был таким молчуном, илиэто приобретённая с возрастом привычка? В конце концов я совершеннооставила осторожные попытки хоть о чём-то расспросить угрюмоговеликана, всю информацию получая в исследовательском центре. Тамнарод был значительно более общительным.

Я даже к чужой одежде более-менее притерпелась, утешая себя тем, чтовскоре зазоры в талии окажутся кстати, а много ходить в обуви на дваразмера больше нужного мне не приходилось. Заикаться своему "опекуну"о том, что это всё очень странно и неправильно, я избегала; неверилось, что после этого меня поведут в магазин. Да и, честноговоря, хотелось-то оно хотелось, но объективно можно было обойтись.

Короче говоря, не знаю, что бы я делала без доброго доктора Паоло иего волшебных успокоительных. В самом деле, наверное, попыталась быот жалости к себе свести счёты с жизнью. А так я хоть и понимала, чтонормальной мою жизнь назвать сложно, но... как-то жила.

Периодически в моём бытии случались выходные. То есть, дни, когда мнене надо было ехать в исследовательский центр. Ульвар в такие моменты,уходя по каким-то своим делам, велел мне сидеть дома, и мне хваталоума его слушаться.

И в один из таких дней почти через три месяца после прибытия на Терруко мне, сидящей у растопленного в гостиной камина прямо на полу,совершенно внезапно пришли гости. Да ещё какие!

Первыми в гостиную скользнули трое довольно невысоких мужчин в чёрнойодежде, и я подсознательно приготовилась услышать крик "РаботаетОМОН!", хотя двери они не ломали и автоматами не целились. Яиспуганно подскочила на месте, не зная, куда бежать и кого звать напомощь. Но тут парни в чёрном рассеялись по комнате, занимая ключевыепосты, а следом вошли две женщины.

Одна была мне вполне знакома, хотя я справедливо решила, что она обомне забыла; это была Её Императорское Величество собственнойперсоной. Лишившаяся своего живота и уже вполне оправившаяся отродов, она оказалась действительно очень красивой женщиной.Хотя в ярко-алом сари выглядела довольно необычно.

Тем более в сочетании со своей спутницей, одетой в вышитое платьерубашечного покроя до пят, подпоясанное плетёным ремнём. Спутницабыла явно значительно моложе и выглядела настоящей Алёнушкой изрусских народных сказок, особенно принимая во внимание толстуюкрасивую косу ниже пояса, перевитую красной лентой.

— Здравствуйте, Ва... — попыталась поздороваться я, но осеклась и таки замерла практически с открытым ртом. Никто не говорил, чтопрограмму с меня сняли, а ну как я опять попытаюсь кого-нибудь убить?

— Ариадна, — мягко улыбнулась она, махнув рукой. — Я тут инкогнито,даже почти тайно, к тому же явилась в гости незваная. Знакомься, этоВера, моя старшая дочь и по совместительству правая рука. Безтитулов! — оборвала она опять открывшую рот меня.

— Да, конечно, как скажете... Ариадна. Присаживайтесь, может, вы бычего-то хотели? — неуверенно предложила я, переминаясь с ноги наногу.

— Охрана может выйти, — строго глянула Императрица на одного измужчин в чёрном, и те исчезли за дверями. За разными, к слову. Послечего женщина невозмутимо присела на тот самый ковёр, на котором доэтого валялась я, обложенная своими верёвочками. — Мы, строго говоря,действительно просто пришли в гости, — вновь улыбнулась эта необычнаяженщина, кивком веля мне присесть. — Наконец-то выдалось немногосвободного времени. Сложнее всего было придумать, как выдворитьотсюда твоего надзирателя так, чтобы он ничего не заподозрил, — оназабавно наморщила нос. — Вер, ты не забыла подарки?

— Обижаешь, — со странно жёсткой и циничной для её миловидного лицаусмешкой ответила та и выложила на пол небольшую, с сигаретную пачку,коробочку. Что-то на ней нажав, отошла на пару шагов и взмахнуларуками как добрая фея, творящая волшебство. Всё никак не привыкну кэтому их управлению практически всем вокруг через невидимыйокружающим интерфейс.

Однако, дальше действительно последовало настоящее волшебство.Коробочка, как тыква в сказке про Золушку, начала разрастаться,разрастаться... правда, ни во что не превратилась, так и оставшиськоробкой. Просто большой коробкой, почти метр в длину и околополуметра в ширину и высоту.

Вера опять махнула рукой, и крышка коробки вместе с одной из длинныхстенок испарились, открывая моему вниманию нечто вроде тумбочки. А втумбочке были какие-то разноцветные тряпки и... обувь?

Я озадаченно уставилась на Императрицу.

— Что ты на меня так смотришь? — она насмешливо вскинула брови. -Иди, изучай. Это правда подарок, и в самом деле для тебя. Что я, незнаю сына Тора что ли? — женщина недовольно поморщилась.

Я понимала, что надо вежливо отказаться, потому что даженезначительный подарок от человека такого уровня — этоопределённые обязательства. Или нечто вроде милостыни. Но просто несмогла, а под неожиданно понимающим и тёплым, совсем не насмешливымвзглядом женщин подошла к странной коробке и наугад с самой верхнейполки сняла... платье.

Более того, это было вечернее платье. Красивого изумрудно-зелёногоцвета, атласное, элегантного покроя, и даже вполне знакомых и непугающих очертаний, без излишнего футуризма и экзотики.

— Но... зачем? — уронив руки вместе с платьем, уставилась я наИмператрицу. — Мне же, наверное...

— Хочешь сказать, тебе подобного никогда не надеть? — мрачно и дажепочти зло усмехнулась она. — Ошибаешься, Оля. Наденешь. И его, и всёпрочее, и много чего ещё.

— Но меня же...

— Нет, — резко возразила она. Потом уже мягче добавила. — Небеспокойся об этом, никто не планирует тебя убивать. Вернее, яэтого не планирую, — губы опять изогнулись в той же мстительнойусмешке, и мне стало очень неуютно. Окинув меня взглядом,Императрица, прикрыв на мгновение глаза, глубоко вздохнула и тихопроговорила. — Видишь ли, Оля, я, в отличие от некоторых истеричныхпараноиков, не считаю твою смерть необходимой. Милый Пазолини,знакомый тебе доктор Паоло, уже сделал подробный доклад. В том, что стобой сделали циаматы, они вполне разобрались, и он лично пообещалмне, что не позже чем через месяц тебя окончательно избавят от этойдряни. Чтобы ты окончательно успокоилась, даю слово Императрицы, чтоприказ о твоём устранении в связи с этой историей — то есть,твоей "потенциальной опасностью" и прочим, — подписан небудет. В будущем, если совершишь какое-нибудь тяжкое преступление, ужизвини, — она, усмехнувшись, пожала плечами. — Но не теперь и не всвязи с тем, в чём ты совершенно не виновата. На мой вкус и таккаждый день умирает довольно людей. Ты мне веришь?

Я только кивнула, не в состоянии ничего сказать. Вот теперь я точнознала, что чувствует приговорённый, внезапно услышав приказ опомиловании. Сердце колотилось в груди в отчаянном ужасе, дыханиеперехватывало, и одновременно казалось, что я могу взлететь. Вотпрямо сейчас.

Я буду жить. Поверить в этислова было невероятно сложно, но они были прекрасны, прекраснейвсего на свете. Мне в данный момент было плевать и на странностисобственного бытия, и на неопределённость будущего. Придумаючто-нибудь. Главное, Императрица оправдала мою самую первую и самуюотчаянную надежду: она меня помиловала. Не знаю, чем она приэтом руководствовалась, да ине хочу знать. Главное, она дала мне слово, аслово абсолюта в этом мире значит очень много.

— Только одно небольшое условие, — вернула меня с небес на землюИмператрица. — Да нет, не пугайся, — рассмеялась она, видимо,отметив, как я переменилась в лице. — Ничего страшного илисерьёзного. Просто об этом обещании, да и о моём визите ты никому недолжна говорить. Особенно, Ульвару.

— А вещи?

— Нет ничего проще. Меня-то здесь небыло, а это — просто небольшая посылка от меня, — отмахнуласьона.

— А можно узнать, почему? -осторожно уточнила я, медленно опускаясь на ковёр. Почему-то уменя вдруг ослабли колени, и стоять стало решительно невозможно.

— Тебе — можно, — вновьмстительно улыбнулась она. — Видишь ли, я изволю гневаться. Нет, нена тебя, не вздрагивай. На Ульвара. И желаю его наказать. Может быть,слишком жестоко, но, во-первых, по-другому он просто не поймёт, а,во-вторых, он действительно заслужил. За что? Во-первых,за непослушание. Видишь ли,сын Тора... очень избалованный мальчик. Ну, был когда-то, но сейчасэто всё равно сказывается. Он привык решать всё за себя и заокружающих самостоятельно. Спору нет, он действительно очень редкоошибается и совсем уж никогда не отступает от буквы долга. Но меняужасно раздражает, когда кто-то пытается не дать мне немногопосамодруствовать в волю. Императрица я, в конце концов, или где!Больше месяца назад я просила его привезти тебя ко мне во дворец,чтобы немного поболтать по-девичьи о моде, пелёнках и распашонках. Аэтот интриган решил под шумок ослушаться, сваливая всё на неотложныедела и требования института. Детский сад, честное слово, как будто яне могу связаться с институтом. В общем, настроение у меня ужепропало, да и дел много было, но, как говорится, осадок остался. Ну,а, во-вторых, я, как любойнормальный человек, обладаю определёнными слабостями. И, как истиннаявседержительница, очень не люблю, когдакто-то из моих ближайших подданныхв чём-то столь откровенно и нагло меня превосходит. И если ум я ещёмогу простить, ибо вещь в хозяйстве полезная, то безупречностьнекоторых меня просто раздражает. В частности, как раз вот это самоеотсутствие у сына Тора слабостей, которое он много лет демонстрируетвсему миру. И мне мелочно хочется утереть ему нос, доказав, что и унего есть пресловутые болевые точки, причём совсем не там, где онможет этого ожидать. И преподать урок. А лучше всего урокусваивается, когда неправильный ответ сопровождается болью. Ты простоне представляешь, насколькомне надоела титанидовая непрошибаемость Ульвара, и насколько сильномне хочется сделать ему очень-очень больно. Чемдальше, тем больше он напоминает мне какой-то механизм, а не живогочеловека, а этонеправильно. Да ладно, не смотри на меня как на сумасшедшую. Онвыживет, и даже не очень пострадает; зато,надеюсь, здорово поумнеет. Ужты точно в выигрыше останешься, а у меня сейчас есть настроениенемного тебя побаловать. Пользуйся, — светло и ласково улыбнуласьона.

Ох, правильно эта женщина с первого взгляда меня насторожила. Незнаю, чем ей так досадил Ульвар: тем ли, о чём она говорила, иличем-то ещё, но мне его уже заранее было жалко. Хотя, в отличие отнего, я её распоряжения нарушать не рискну. Сказали молчать -буду молчать. Тем более, в общении с сыном Тора это очень простосделать.

— А от меня требуется только молчать? — на всякий случай уточнила я.

— Ну да, — Императрица пожала плечами. — И ещё помнить, что ничегоплохого тебе не грозит, я ведь обещала. Да и вообще, не волнуйся,тебе это вредно, а я ещё очень хочу посмотреть, как жуткий Бич Террыбудет нянчить собственного отпрыска, — и она настолькопроказливо-ехидно ухмыльнулась, что я тоже не удержалась от улыбки.Почему-то при этих словах Её Величества мне представилась удивительнопотешная и убийственно сюрреалистическая картина в виде Ульвара впереднике и с детской бутылочкой в руках. Стало смешно и страшноодновременно.

Дальше Императрица решила, чтопотрясений с меня на сегодня вполне достаточно, и день прошёлудивительно легко и даже беззаботно. Менязаставили... Точнее, нет, заставили — это я ищу отговорки. Мнеразрешили перемерять все подарки, и это был самый настоящий праздник.Причём процесс происходил приучастии Её Величества (преимущественно, пассивном) и отчего-то крайнесчастливой Веры (кажется, кто-то в детстве не наигрался в куклы).Меня вертели, поправляли,прикладывали шарфики, порывались сделать причёску (я в конце концовсдалась; гулять так гулять!).

Первыйраз за прошедшие в этом мире несколько месяцев я чувствовала себяживым человеком. Не"женщиной для тепла", не табуреткой, не подозрительнымобъектом. Со мной разговаривали, моего мнения спрашивали, идействительно им интересовались. Я в конце концов первый раз за всёэто время смеялась, а не заставляла себя улыбаться назло всему. И заэто я была бесконечно благодарна Её Величеству, дажеготова была присягнуть ей прямо там на вечную верность, или дать ещёкакую-нибудь страшную клятву. Тольков клятвах моих Императрица явно не нуждалась. Да и вообще непонятно,зачем ей всё это было надо. Может, тоже хотела отвлечься отсобственных проблем, и на какое-то время притворитьсямилой беззаботной девчонкой? Я же честно притворялась,что верю. И даже порой перескакивала на "ты" (честно,совершенно случайно; из меня плохая актриса), что её крайнезабавляло.

В общем, день удался на славу. Не знаю, где прятались всё это времяохранники; вспомнила я о них только тогда, когда Императрицаединственным взмахом руки оборвала наш балаган. То есть, она простомахнула рукой, а мы как по команде замерли с пучком шарфиков в руках.Как-то вдруг совершенно отчётливо и без слов стало понятно, что времявышло.

— Ещё увидимся, Оля. Помни, о чём я тебе говорила, — на прощаниеулыбнулась женщина и исчезла. На ковёр опустился уже хорошо знакомыймне кругляш. Может, потому она в нашем безобразии и не участвовала,что была тут не во плоти?

— Надеюсь, — вздохнула я.

— Что, белый варвар совсем утомил? — понимающе улыбнулась Вера,подбирая приборчик и возвращая мне шарфики.

— Белый варвар? — я удивлённо вскинула брови. — То есть, он не толькомне кажется варваром? — хмыкнула я.

— О, поверь мне, сложно найти человека, который был бы иного мнения,— легко рассмеялась эта восемнадцатилетняя девушка с глазами опытногонаёмного убийцы. — Представляешь, как он достал матушку, если онарешила всерьёз взяться за его дрессировку, отложив прочие проблемы?

— А она...

— Ну, мне показалось, это понятно из контекста, — Вера пожалаплечами. — Он утомил её. Насколько я понимаю, Императора Владимиратакой цепной пёс забавлял, и он потакал маленьким прихотям сына Тора,а, может, сам способствовал формированию у Ульвара подобногохарактера. Дед по отзывам современников был не вполне здоров наголову. А матушка обладает иным взглядом на вещи, и ей не нужен воглаве одного из старших родов бесстрастный убийца. Может быть,потому, что такими сложно управлять. Ей вдвойне сложно, она жезначительно моложе него. Вот и добралась, приобретает рычагидавления. Да ты не волнуйся, она не имеет привычки жертвовать людьми.

— Спасибо за разъяснения, — растерянно кивнула я. — А Ульвар этудрессуру переживёт?

— Ты действительно думаешь, что его можно сломать, при этом оставив вживых? — удивлённо вскинула брови девушка. — Не переживай, вернётся ктебе твой варвар целым и невредимым. Даже, наверное, более удобным вэксплуатации, — хихикнула она.

— Ничего он не мой, — возразила я. Должно было прозвучать строго иснисходительно, но получилось отчего-то грустно.

— Это он пока так думает, а ты ему тоже потакаешь, — фыркнула Вера. -Ладно, я побежала, а то если он вернётся и меня здесь обнаружит,может заподозрить что-нибудь неладное. Главное, если будетспрашивать, кто посылку принёс, скажи — высокий обходительныйшатен с жёлтыми глазами, это личный адъютант Императрицы. Сам вошёл,извинился, сказал пару слов о благородстве и доброте Её Величества, ивот это оставил. Хорошо?

— Да, конечно, — закивала я. Портить отношения с этими женщинами якатегорически не хотела. Даже не столько потому, что это было опасно,а просто потому, что это были вообще первые люди в этом мире,отнёсшиеся ко мне как к разумному существу, и понявшие мои проблемы.

Вера — надо хоть узнать, как правильно её титул звучит; мнекажется, что она должна именоваться "императорскимвысочеством", но я могу и ошибаться, — в сопровождении охраныудалилась, а я принялась за наведение порядка. Подумав, ничего изновых вещей надевать не стала, и так и осталась в свободной рубашкемужского покроя, только почти моего размер, и мягких удобныхэластичных штанах вовсе неопределённого размера. А смысл наряжаться?Сын Тора уж точно не оценит, даже если каким-то чудом заметит.

Но он умудрился не заметить даже коробку. Пришёл очень поздно,взвинченный и злой; мне даже стало интересно, что устроила ЕёВеличество, дабы исключить вероятность его досрочного появления?

Я сидела со своим плетением на кухне и пила чай, когда в дверномпроёме появилась монументальная фигура норманна. Я вскинула на неговопросительный взгляд, — уж очень пристально он на меня глядел. Онещё пару секунд постоял, а потом подошёл и молча подхватил меня наруки. Ну, то есть, уже почти привычно, на одну руку.

Выяснять я ничего даже не пыталась. Если он даже командовать не всостоянии, а сразу на руках таскает, зачем провоцировать? Вместоэтого, пока мы стремительно двигались в известном направлении, яосторожно начала массировать ему шею. За что-то ещё даже браться нестоило; эти мышцы надо бейсбольной битой с размаху проминать, а немоими пальцами.

Впрочем, опасалась я напрасно: процесс викингу понравился, дажеочень. Когда мы дошли до места назначения, он просто поставил меня накровать и уткнулся носом мне в ключицы, явно поощряя на дальнейшиедействия. Так мы и стояли несколько минут: он молча меня обнимал, а ятакже молча массировала его шею и затылок, с удовольствиемзакапываясь пальцами в короткие и очень густые жёсткие волосы. И быломне удивительно тепло и уютно. И даже верилось, что всё будет хорошо.

Утро началось как обычно, только на несколько часов позже. Что неудивительно; сын Тора пришёл уже после полуночи, да и потом не давалмне спать едва не до рассвета. Кажется, он таким образом снималстресс. Тоже неплохой вариант; не бесится, на людей не бросается,никого не убивает.

На мою новую одежду мужчина предсказуемо не обратил никакоговнимания. Я даже в глубине души не стала обижаться: было бы странно,если бы заметил. Одета, обута, от холода не трясусь, а остальноевторостепенно.

В исследовательском центре меня неожиданно быстро оставили в покое.Провели только несколько необременительных тестов, с последнего изкоторых меня забрала немолодая японка, — то есть, конечно, ямато, — скоролевской осанкой и загадочной улыбкой.

— Здравствуй, меня зовут Минори, — представилась она, помогая мневыбраться из прибора, сильнее всего напоминавшего саркофаг. — Этоничего, что я отпросила тебя у твоих мучителей? Хотела немногопообщаться.

— Да нет, ничего страшного, — озадаченно хмыкнула я. — А я и незнала, что тут есть женщины.

— Ну, я не совсем тут, — рассмеялась она. Смех у неё оказался оченьприятный; тихий и журчащий. — Я строго говоря приехала с тобойпознакомиться и поболтать.

— О чём? — совсем растерялась я, шагая рядом с женщиной в неизвестномнаправлении. Собственная популярность начала меня настораживать.

— Не "о чём", а "о ком", — опятьразвеселилась она. — Ты слишком взвинченная и напуганная, в твоёмсостоянии это вредно.

— Это я ещё хорошо держусь, — хмуро проворчала я. Напугаешься тут...

— Да не волнуйся ты так, всё просто. Ты же была на "Северномветре", так?

— Ну, допустим, — не стала спорить или окончательно соглашатьсяподозрительная я. — Только я там всё равно ничего не видела.

— Да это неважно. Я хотела узнать, как там Кичи; с ним-то тыобщалась?

— Кичи Зелёное Перо? — уточнила я. Нет, предположение, зачем этойнемолодой женщине благородный тольтек, у меня было. Но всерьёз в негоповерить было сложно.

— Да. Видишь ли, я его мать, — с улыбкой пояснила она, подтверждаямоё невероятное предположение. — И по совместительству женаначальника этого исследовательского центра. Понимаешь, я не виделамальчика уже лет тридцать, а короткие редкие весточки — этовсё-таки не разговор с лично видевшим его человеком.

После этих слов у меня немного отлегло от сердца. Нормальныечеловеческие эмоции, желания и стремления, даже жить вдруг сталолегче. Не все они тут со сдвигами в психике, есть ведь нормальныепонятные люди! Хотя, наверное, людей таких много; просто мне сконтингентом очень "повезло".

Мы с Минори разместились в какой-то уютной маленькой гостиной,молодой шустрый сотрудник накрыл нам стол чаем с печенюшками, иразговор потёк во вполне мирном ключе. Я рассказала всё что могла проКичи (а могла только хорошее, даже без попыток подбодрить и сделатькомплимент его матери), женщина искренне мне посочувствовала в связисо всеми треволнениями моей жизни. А потом к нашей компанииприбавилась Вера, из чего я заключила, что Её Величество тоже где-тоздесь. Наверное, Ульвара дрессирует.

Императрице я, впрочем, верила без всяких "но", и верила,что всё это сын Тора переживёт, поэтому даже почти о нём невспоминала, увлечённая разговором "ни о чём".

А через полчаса дверь открылась, и на пороге появился Ульвар. И,честно говоря, глядя на него, я напрочь забыла и все обещания ЕёВеличества (тянущей, к слову, мужчину за рукав), и все разговоры, идаже все вопросы и претензии к этому человеку.

Он был бледен и будто бы напуган. Точнее, выражение лица грозноговикинга можно было назвать "потерянным", и он совершенноне выглядел сейчас грозным. Более того, у мужчины мелко дрожали руки,и это меня вовсе добило. У Ульвара сына Тора от волнения,или даже страха, дрожали руки. Да что они там с ним делали?!

Глава11. Урок.

Виднеласьсбоку поднятая бровь,

А рядом что-то билось и дрожало -В виске еще не пущенная кровьПульсировала, то есть возражала.И перед тем как ринуться посметьОт уха в мозг, наискосок к затылку,-Вдруг загляделась пристальная Смерть

Нажалкую взбесившуюся жилку

В.С. Высоцкий, "Попыткасамоубийства"

Сын Тора по бабам, как порой в особо мрачные моменты думала Ольга, небегал. Странным образом пресловутые "бабы" егоинтересовали чуть меньше, чем никак. "Странным", потомучто в прежние времена, когда у Ульвара была возможность и желаниеполучать плотские удовольствия в женских объятьях, объятья эти оченьредко две ночи кряду принадлежали одной женщине. А сейчас его вполнеустраивала одна конкретная женщина, и даже не смущало её уже невполне стройное тело; хотя раньше и в страшном сне ему не моглопривидеться, что беременная женщина может возбуждать. Может, этовозраст что-то изменил, может дело было в конкретной личности...

Да мало ли! Тем более, самого Ульвара этот вопрос совершенно нетрогал. Его всё устраивало, и ладно. А если не устраивало кого-тоещё... Что ж, попробовал бы этот "кто-то" что-то емувысказать. Опознавать советчика пришлось бы по генной карте.

Нынче его интересовали другие, куда более полезные и важные вопросы,связанные с новым местом службы. Сыну Тора действительно былоинтересно возиться с инопланетной техникой, опыт такой возни у негобыл приличный, и приняли его с распростёртыми объятьями.

Умственная деятельность, пусть и временно, с лихвой заменила норманнуадреналин и прочие мужские удовольствия. Наверное, потому, чтоудовольствие от решения поставленной логической или техническойзадачи было для него новым ощущением, хоть и родственным в какой-томере прежним.

Выглядел в новом амплуа он хоть и диковато, но никто не удивлялся.Всё-таки, при всех своих многочисленных недостатках Ульвар сын Торабыл человеком умным, причём умным именно логически, в нужномнаправлении.

В данный момент мужчина занимался устранением последствий вчерашнейаварии, так выведшей его из себя. И его состояние можно было понять;опытный боевой офицер слёту распознал диверсию, и был в ярости, чтокто-то посмел... Знал бы он, что посмели с попустительства и даже попрямому указанию самой Императрицы, вообще, наверное, имел шанслопнуть от злости. А так умные люди аккуратно направили энергиюнорманна в нужное русло. Отвлекли от поисков злоумышленников,навалили на его плечи кучу иной полезной работы... В общем, люди былипрофессионалами, и сработали профессионально.

А на следующее утро после аварии сына Тора вызвали висследовательский институт. Предчувствие абсолюта странным образоммолчало (оно вообще не подавало признаков жизни после возвращения сИрия), но обычное человеческое чутьё ничего хорошего не предвещало.

— Кириос Ульвар, — склонил голову, приветствуя его в своём кабинетеЧоуилоу сын Кетцалькоатля. — Я, собственно, по какому вопросу, -нахмурившись, проговорил он. — Мы закончили работы с привезённым вамиобъектом, кириа Ольгой.

— И? — поторопил сын Тора, не понимая, к чему нужно такое введение иэти театральные паузы.

— И она была признана опасной, — отводя глаза, со вздохом сообщилтольтек. — Я пытался объяснить Её Величеству, но она быланепреклонна. И отдала приказ о... немедленном устранении.

— Наконец-то девчонка начала думать головой, — хмыкнул Ульвар. — Апричём тут я?

— Понимаете, Её Величество настаивала, что... коль уж вы её привезли,то...

— Мне и увозить? — цинично усмехнулся норманн. — Логично, да. Выименно для этого меня вызвали?

— Да, — не стал миндальничать Чоуилоу. — Не хотелось бы откладывать.Зачем лишний раз мучить бедную девочку, — и он протянул сыну Торалёгкий плазменный пистолет. Непривычное и не по руке оружие, большеподходящее для самозащиты какому-нибудь медику, чем бывшему ПервомуПалачу для приведения приговора в исполнение. Но возражать он нестал. Не всё ли равно! — Предлагаю всё закончить прямо сейчас, да? -неуверенно проговорил сын Кетцалькоатля. Удивительно мирного идоброго полубога явно коробило от перспективы, и он переступал черезсебя. Утешало его только то, что самая грязная работа предстояла неему.

Ульвар кивнул, и оба абсолюта двинулись по коридорам.

Однако чем дольше они шли, тем более зыбкой становилась решимость иуверенность сына Тора. Прежде он никогда не знал сомнений, а воттеперь — сомневался, и от этого ему было не по себе. Он раз заразом задавал себе вопрос: а так ли уж опасна эта девочка изпрошлого? И раз за разом отвечал: осторожность прежде всего, нельзяоставлять потенциально опасный объект в живых. Но чем дальше, темменее убедительным казался этот ответ. Разум признавал его логичностьи не спорил. Так в чём же дело?

А дорога как назло оказалась очень долгой. И к концу её мужчинабуквально весь извёлся, пытаясь найти причину несостыковки долга исобственных желаний. Но так и не смог найти, когда Чоуилоуостановился возле какой-то двери и, решительно вздохнув, кивнул нанеё своему спутнику, отступая в сторону.

— Ульвар? — Ольга озадаченно вскинула брови, увидев совсем не тогочеловека, который всё это время водил её по разным кабинетам.Единственной обстановкой небольшой светлой комнаты было широкоеисследовательское кресло непонятного назначения, в которое её минутдвадцать назад усадили. Что конкретно здесь могли в ней проверять,она даже не предполагала. Но это было нормально, так было сбольшинством тестов.

Одетая в стандартный больничный наряд, с собранными в нетугую косуволосами, она выглядела особенно хрупкой и беззащитной.

А потом её взгляд зацепился за оружие в руке мужчины. Зрачкииспуганно расширились, взгляд метнулся к лицу сына Тора. Она как-товдруг и сразу всё поняла, ярко-зелёные глаза потухли, и даже будтовыцвели за одно мгновение.

Почему-то смотреть сейчас в её глаза ему было невероятно тяжело.

— Прости, — еле слышно выдохнулсквозь зубы Ульвар. Женщина судорожно вздохнула, зябко обхватываясебя руками за плечи, и отвела взгляд. Тольколегче сыну Тора от этого почему-то не стало.

Наверное,было бы проще, если бы она начала о чём-то просить,или ругала его, или... Но она молчала, упрямо закусив губу изажмурившись, терпеливо ожидая смерти. И от этого на душе отставноготрибуна Наказателя было ещё паскудней.

Мужчина поднял руку, лёгкийплазменный пистолет в которой казался почти игрушечным. И судивлением понял, что рука его дрожит. Едва заметно, но это былпервый раз в его жизни, когда собственноетело вдруг подвело. Незначительно; но это уже было показательно.

Онпопытался разозлиться на жалкую девчонку, оказавшуюся такойупрямо-правильной и противоестественно разумной. Но разозлитьсяполучилось только на себя. За слабость, за безволие, задрожащие руки,за почему-то стучащее в ушах сердце и вставший в горле ком.

Злость нажала на спуск; не он. Ине промахнулась. Никто из них двоих никогда не промахивался, темболее на таком расстоянии.

Злость нажалаи пропала. А Ульвар сын Тора в состоянии озадаченного ступораразглядывал распростёртое на слишком большом кресле уже мёртвое тело.И с искренним удивлениемпонимал, что ему... больно? Точныйдиагноз поставить не получалось, потому что было совершеннонепонятно, что именно и почему, собственно, болит. Но общее состояниебыло на редкостьотвратительным.

Более того, через пару секунд мужчина подобрал этому состоянию ещёодно странное определение. Полубог чувствовал себя так, будто не онтолько что выполнил приказ, на котором и сам настаивал, а ему самомупрожгли сквозную дыру во лбу, приведя в исполнение подписанныйИмператрицей приговор. И что не худенькая девушка из прошлого сейчаслежит, остывая, в исследовательском кресле, а он сам.

Растерянно, как будто впервые увидел, полубог посмотрел на пистолет вруке. Мужчину плотным облаком окутывало ощущение неправильности,нереальности происходящего. Словно это всё было страшным сном. Или онне человека убил, а одним выстрелом — сразу весь мир.

А потом пришло осознание. Запоздало, но сразу как-то вдруг, махом, иоткуда-то извне, а не из собственной головы.

Что он только что своей собственнойрукой убил будущее. Невсего мира,куда там до таких масштабов; она и от гибели галактики не поморщится.Он убил завтрашнийдень одного-единственного человека. Не смешной и удивительнооптимистичной девочки Оли; свой собственный.

Убил своего собственного ребёнка,появившегося благодаря чуду и так и не увидевшегосолнца. И... это самое чудотоже убил. Жизнерадостную женщину с мягкой рыжей косой, от улыбкикоторой ему как будто становилось легче дышать.

Пистолет к виску он поднёс даже почти осознанно. То есть, онпрекрасно отдавал себе отчёт, что поступает странно и нелогично. Нобыл твёрдо уверен, что это будет лучший выход. Правда, самоубийствомон это всё-таки назвать бы не смог; это было устранениенесоответствия между реальным положением вещей и видимостью этогоположения. Самоубийство он совершил несколькими секундами ранее.

У самого виска щелчок был хорошо слышен. Вот только ожидаемой темнотыза ним не последовало. Сын Тора вновь озадаченно, но уже внимательнейпосмотрел на пистолет, и всё встало на свои места: в оружии былтолько один заряд, и абсолют его уже потратил.

— Не трудись, — прозвучал спокойный женский голос. — Тамдействительно больше нет зарядов. Дай сюда, — подошедшая Императрицатребовательно протянула руку. Ульвар совершенно не удивился еёприсутствию, и даже не стал возмущаться, а спокойно отдал бесполезноеоружие. Он вообще сейчас всё делал механически, не понимаяпроисходящего. Ему казалось странным, как такое может быть: будущегонет, а настоящее всё длится и длится. — Я поступила по-твоему,подписала приказ. Как тебе результат? И кем же ты себя сейчасчувствуешь? — задумчиво уточнила Её Величество, с интересомразглядывая мёртвое тело и похлопывая по ладони пистолетом. -Сволочью? — с непонятной циничной иронией уточнила она.

Впрочем, её собеседник небыл способен на анализситуации, и незадумывалсяо мотивах, поступках и странностях поведения Императрицы.

— Покойником, — честно ответил, пожав плечами, полубог.

— Хм? То есть, всё даже интересней,чем я ожидала, — Её Величество насмешливо улыбнулась. — Ладно,пойдём, — и, уцепив мужчину за рукав, потащила его прочь из комнаты.Он не сопротивлялся и ничегоне спрашивал, даже по сторонам не смотрел, а просто механическипереставлял ноги. А потомстранная процессия из двух человек по коридорам и переходам добраласьдо ещё одной комнаты.

Если бы это здание было больницей,комнатка вполне могла значитьсяв ней ординаторской. Небольшая и довольно скромная, но очень уютнаягостиная с несколькими шкафами, мягкими потёртыми креслами,диваном и невысоким столом,на котором сейчас был накрыт небольшойперекус: чай и вазочка с конфетами и печеньями. За столом о чём-товполне мирно и увлечённо болтали три женщины.

Самая старшая, всё ещё красивая элегантная ямато, была Ульвару незнакома. В ещё одной, светловолосой красавице с обманчиво мягкимичертами лица и таящейся в уголках губ улыбкой, он опознал старшуюдочь Императрицы. А вот третья...

Мир вокруг странно качнулся и предпринял попытку встать с ног наголову. В голове сына Тора образовалась не просто пустота, а дажекакой-то вакуум, заставляющий череп сжиматься со всех сторон.

Под синхронный испуганный возглас трёх сидящих женщин абсолют в двашага подошёл к креслу, в котором сидела Ольга. Того, что походя онсломал стол и едва не ошпарил кипятком наследницу, сын Тора просто незаметил. Женщина же, к которой он вот так напролом метнулся от входа,не попыталась спастись бегством просто потому, что растерялась. Оченьстранно выглядел в этот момент сын Тора; странно и жутко.

А потом отступать было вовсе поздно,да и технически сложно. Да идальнейшее поведение угрюмого викинга настолько шокировало гостью изпрошлого, что она не сумелабы сбежать, дажеполучив такуювозможность.

Ульварупал рядом с креслом на колени; действительно,не опустился плавнои ловко,как двигался обычно,а рухнул всей массой. Вцепилсяодной рукой в подлокотниктак, что пластик хрустнули начал крошиться подпальцами, авторой ладонью поспешно и даже почти судорожно обхватил лицо женщины.

Что за чувства затопили его в тотмомент, когда пальцыпочувствовалиживое тепло, он не знал. Да даже если бы в тот момент эти же эмоциимог испытывать какой-тодругой, более привычный к нимчеловек, он тоже не сумел бы разобраться в этой какофонии.

Но одно главноеощущение, подавляющее ипревосходящее всеостальные,опознать сумел и сам Ульвар. Это было облегчение. Такое полное иогромное, как будто... вообще всёво всём мире разом стало хорошо. Война закончилась, Альянса большенет, богов нет, и наступило всеобщее благоденствие.Или как будто душа вдруг покинула тяжёлое и неуклюжее тело, и вот-вотвоспарит к небесам, подхваченнаяпроносящейся мимо валькирией.

Охваченныйстранной и невыразимой жаждой просто бытьи ощущать, он рывкомпридвинул женщину ближе, обнял обеими руками, прижимаяк груди. Даже не обнял; почтивцепился в неё, и наконец-то сделал вдох, впитывая лавандовыйзапах её волос. Только теперь заметив, что всё это время не дышал. Вэтой комнате — точно, а вотнасчёт пути сюда он уже был не уверен.

— Смотри-ка,какой потрясающий терапевтический эффект, — немного отрезвил и вернулна землю ошарашенного и совершенно деморализованного Ульвараоткровенно ехидный голос Императрицы. — Правы были древние, всёгениальное — просто.

— Выпорю, — тихо процедил практически себе под нос сын Тора, невыпуская из рук боящуюся лишний раз шевельнуться Ольгу, совершенноошарашенную его поведением и немного придавленную слишком крепкимиобъятьями. Не до боли и удушья, но весьма ощутимо.

— Угу, — ничуть не обиделась Её Величество. — Потомство своё когдавоспитывать начнёшь, его и пори. Если Ольга разрешит, — продолжалаехидничать она. — А мне ты должен сказать спасибо, что я слушаю неидиотов вроде тебя, а умных людей начиная с себя самой. Было бы всёэто правдой, и назад отмотать уже не получилось бы. Радуйся, что тысейчас с моей подачи безболезненно и своевременно всё понял, а несвоим ходом дошёл, когда стало уже поздно.

— Безболезненно? — хмыкнул мужчина, уже вполне беря себя в руки инаходя силы выпустить из этих самых рук несколько помятую женщину.

— Ну, во-первых, ты всё-таки незастрелился, что не может не радовать, — цинично фыркнулаИмператрица. От полубога не укрылось, как при этих словах испуганновздрогнула, вцепившись в его рубашку, Ольга. Поймав её встревоженныйвзгляд, он задумчиво хмыкнул. Почему-то эта тревога емупонравилась. -Во-вторых, я довольно быстро оставила тебя в покое, хотя могла быпомучить до вечера. Но тут благодари моё чуткое отзывчивое сердце,ему стало тебя жалко; я,признаться, не ожидаланастолько сильнойреакции. Ну, а, в-третьих, и это самое главное, всё было непо-настоящему. А вот если что-то подобное произошло бы в реальности,без моего вмешательства, отменить бы ничего не получилось. Ты почащевспоминай свои ощущения; авось, правда поумнеешь.

— А что случилось-то? — неуверенно подала голос Ольга, переводяозадаченный взгляд со всё ещё стоящего подле неё на коленях мужчинына вольготно рассевшуюся в кресле Императрицу и обратно.

— Это останется нашей маленькой тайной, — тонко улыбнулась ЕёВеличество. — Пока один хорошо известный тебе норманн не забывается иведёт себя достойно вассала, а не пытается воспитывать своюИмператрицу.

— Шантаж? — без раздражения, даже с каким-то непонятным одобрениемусмехнулся сын Тора.

— Не без этого, — не стала лукавить Императрица. — Хотя предметшантажа и незначительный, согласна. Но в твоём случае это правильнейназывать "воспитательной мерой". Ты, главное, правильныевыводы сделай из произошедшего. Подумай, как следует поступить, ипоступи строго наоборот, — весело заключила она.

— Постараюсь, — спокойно кивнул норманн.

Он был действительно слишком крепким и физически, и психически, чтобыдаже такое потрясение могло его раздавить или надолго вывести изравновесия. Окажись та сцена правдой, варианты были бы возможны. Ноне теперь, когда совершенно живая Ольга находилась на расстояниивытянутой руки, и даже ближе.

— Я могу идти, моя Императрица? — с лёгкой иронией поинтересовалсяон, слегка склонив голову.

— Иди, иди, оживай, шут гороховый, — махнула на него рукой ЕёВеличество, насмешливо улыбаясь. — Ольгу береги.

— В этом можете не сомневаться, — скорее себе, чем ей ответил Ульвар.Тонкие губы норманна сложились в жутковатую усмешку. Он опятьосторожно погладил по щеке вздрогнувшую от неприятной гримасы Ольгу,привычно не ожидавшую от подобного выражения на лице огромногомужчины ничего хорошего, после чего осторожно подхватил женщину наруки.

Отойти-то от потрясения он отошёл, но надолго выпустить из рук такимнеожиданным и даже почти извращённым способом обретённую важную частьсвоей жизни пока не мог.

Сложно сказать, что именно понял сын Тора из устроенной ЕёВеличеством наглядной демонстрации. Главным открытием стало то, чтонеуверенно цепляющаяся за его плечи женщина, которую он держал вруке, значила для него удивительно много. Как, почему — он незнал, но ощущение обречённой пустоты запомнил отлично. И был готов намногое, чтобы это самое ощущение не вернулось. С логикой у норманнапроблем не было, и вывод был сделан: пока эта женщина жива, ончувствовал себя спокойно. Значит, что? Значит, надо сделать так,чтобы она была жива. И находилась под присмотром.

В общем, вряд ли он понял именно то, что хотела донести до негоИмператрица. И в связи с этим Ольге можно было толькопосочувствовать.

Справедливости ради стоит отметить, что посочувствовать не мешало иУльвару. Он впервые в жизни оказался в ситуации, в которой вообщеничего не понимал. Не знал сын Тора, что такое любовь и с чем еёедят. Слово такое слышал, но когда-то очень давно, в ещё довоеннойжизни, и даже тогда весьма смутно понимал, что оно означает. Да иоткуда бы взяться тому самому пониманию, если самого хмурого норманнаразве что мать любила как умела? А умела, честно говоря, плоховато;она тоже была довольно нечуткой и далёкой от сентиментальностиженщиной.

Более того, даже те смутные теоретические представления в его головене всплыли, потому что самостоятельно связать собственные чувства сэтим непонятным словом он просто не догадался. А Императрица,конечно, была мудрой женщиной, но даже она не представляла в полноймере, насколько запущенный случай попыталась распутать.

Чего Ульвар точно не понял, так это истинных причин, сподвигших ЕёВеличество на организацию всего спектакля. Ну, в самом деле, не моглаже Императрица лично тратить своё бесценное время на мелкие трудностиодного-единственного вассала! Или могла?

В леталку он грузился, к слову, так и не выпустив Ольгу из рук, чемдополнительно её встревожил. Не пристёгиваясь, ввёл координаты,поднял аппарат в воздух и откинулся на спинку кресла, прижав женщинук себе, уткнувшись лицом в макушку и медленно поглаживая Ольгу поспине. Нельзя сказать, что ту подобное поведение успокоило...

— Ульвар, что произошло? — она вновь предприняла попытку разобратьсяв происходящем.

— Ничего, — поморщившись, отмахнулся он. Де-юре даже не соврал. -Просто... увидел плохой сон, — мужчина иронично хмыкнул.

— Это же насколько должен был быть плохим тот сон? -пробормотала себе под нос гостья из прошлого. — Конец света что ли? -вопрос был риторический; сын Тора подобные обычно игнорировал. А тутвдруг решил ответить.

— Почти, — вновь хмыкнул он. И крошечная кабинка планетарноготранспортного средства опять наполнилась неподвижной тишиной. -Завтра ты останешься дома. Точнее, сначала надо будет установить тебекацалиоцли, — нарушая молчание, почему-то продолжил Ульвар. Он нелюбил пустую болтовню, но сейчас тишина тяготила. Для разнообразия,не по каким-то загадочным иррациональным причинам, а по вполнепрозаичным: в тишине в памяти то и дело воскресали воспоминания онедавних событиях. И от этих воспоминаний по спине пробегал мерзкийпредательский холодок.

В тишине было невероятно трудно удержаться от того, чтобы начатьцеловать доверчиво льнущую к нему женщину. А удержаться былонеобходимо: он точно знал, что, начав, не сможет остановиться оченьдолго. Не в кабине же этим заниматься! Нет, сегодня ему хотелосьдругого. Хотелось, чтобы всё было очень медленно и очень долго;хотелось прочувствовать каждую клеточку своего и её тела.

Наверное, так он хотел доказать себе, что всё произошедшее на самомделе было сном.

— Зачем? — озадаченно переспросила, грустно хмыкнув, Ольга. — Жалкоже переводить ценный прибор. А я...

— Нет, — резко возразил он, на пару мгновений рефлекторно прижавженщину к себе ещё крепче. — Забудь об этом. Ты не умрёшь.

"Никогда?" — хотела съехидничать она, но удержалась.Слишком уж бурной была реакция полубога на привычное замечание, какбудто он по какой-то причине действительно очень не хотел еёсмерти. Уточнять Ольга не стала: слишком страшно было разочароваться.

Про то, что у женщины нет полезного приспособления, без которого онсам чувствовал себя как без рук, Ульвар вспомнил отнюдь не изальтруистических соображений. Просто, как любой нормальный командир,поставив перед собой цель, он принялся методично к ней двигаться.Целью была безопасность гостьи из прошлого, а цаля — одним изсредств достижения оной, потому с помощью этого многофункциональногоустройства всегда можно было отследить местоположение владельца. Нето чтобы сын Тора всерьёз думал, что женщину похитят, или она решитсбежать, но перестраховаться не мешало: мало ли что!

До спальни он всё-таки не дотерпел. С жадностью умирающего от жаждычеловека, дорвавшегося до воды, начал целовать её ещё на пороге,практически на ощупь двигаясь по дому. И потом, уже в спальне, долгоне мог оторваться от её губ, так что аккуратный "больничный"наряд женщины погиб в неравной борьбе. Плотная ткань расползлась подпальцами абсолюта как мокрая бумажная салфетка.

Собственную мысль он в итоге воплотил в реальность. Целовал и ласкалжеланное тело, раз за разом подводя женщину к пику наслаждения и недавая ни секунды передышки. Ольга стонала и тихонько всхлипывала,звала его по имени, умоляла то прекратить эту пытку, то неостанавливаться; и всё это странным образом заставляло егочувствовать себя живым и доставляло невероятное наслаждение.

Потом он лёг на неё сверху, удерживая свой вес на локтях, и, обхвативладонями её лицо, хриплым тяжёлым шёпотом рявкнул:

— Открой глаза! — после чего, поймав затуманенный удовольствием ижеланием взгляд, добавил уже мягче: — Я хочу видеть.

Нестерпимо хотелось, чтобы этот взгляд остался в памяти навсегда,стёр из неё совсем другой — обречённый, пустой, погасший.

Глаза в глаза, сильно и мучительно медленно, пока у неё не осталосьсил даже на бессвязный шёпот. И оно того стоило. Наблюдать, как врасширенных зрачках отражается невероятное, почти непереносимоежелание. А в следующий момент наступает долгожданная разрядка, ногтиотчаянно впиваются в мужские плечи, и глаза закрываются сами собой,потому что сознание не выдерживает затопившего его наслаждения.

А потом норманн в несколько быстрых движений догнал свою женщину навершине удовольствия. И у него перед глазами тоже потемнело.

Глава12. Прозрение.

Моя комната крепче, чем то, что в ней есть

Но я пытаюсь пробитьпрочную жесть

Я это делаю снова и снова

Но не могу пролезть

Чтоможно придумать

Больной головой моей

Но я делала всё, чтомогла

Построила мир без начальств и властей

Уничтожила всезеркала

Flёur,"Кокон"

Утро ко мне приходило медленно и неторопливо. Я нежилась в постели,придавленная ленью и странным, но приятным ощущением лёгкой ломоты вовсём теле, как после хорошей спортивной тренировки. Постепенно, когдаразум уже более-менее проснулся, я начала вспоминать и события,предшествовавшие этому необычному пробуждению.

При воспоминании о том, что со мной делал Ульвар сын Торапрошлым вечером, меня окатила волна жара, оставившая по себе тёплоеощущение внизу живота и горячечный румянец на щеках. То есть, каждыймомент близости с ним доставлял массу удовольствия, но вчера это былонечто невероятное. Будто он пытался забыться в чувственных ощущениях,как иные забываются в пьяном угаре; или заставить забыться меня. Незнаю, как с первым, но со вторым получилось прекрасно. Непререкаемое"я хочу видеть" до сих пор звучало в ушах, а передглазами был его взгляд — жадный, внимательный, заглядывающий всамую душу; один только он возбуждал до полной потери самоконтроля.

А уж когда я вспомнила (по крайней мере, частично), что шептала ему,пока меня не оставили силы, и как выгибалась под ним, стремясь статьещё ближе, вовсе осталось только смущённо захихикать в подушку.Потому что нахлынувшие ощущения больше никак реализовать неполучалось: предмет моих утренних грёз отсутствовал в поле зрения.

Вставала я долго и с трудом. Просто потому, что, стоило вспомнитькакую-нибудь из подробностей очень долгой и очень яркой ночи, коленистановились ватными и напрочь отказывались держать. А вспоминалисьэти подробности то и дело, в большом количестве.

После душа я, определённо, приободрилась. То есть, воспоминаниямеркнуть не спешили, но хоть ноги больше не тряслись. Вообще, надо быкак-нибудь осторожно уточнить, а в моём положении такие потрясения спотерей сознания не опасны?

Только за завтраком ко мне окончательно вернулась способность связномыслить, а воспоминания о вчерашнем дне перестали зацикливаться наего окончании. И я наконец-то смогла задуматься, что же такоеслучилось с Ульваром?

Что что-то случилось, было очевидно. Уж очень он был перекошенный, идаже как будто напуганный, да и слова Императрицы про попыткузастрелиться добавляли тревоги. И эти ощущения были как-то связаны сомной. Ведь не просто так он, когда явился на пороге, сразу начал заменя хвататься, и потом ни разу из рук не выпустил! Как будто боялся,что я исчезну.

То есть, я понимала, что это глупости, и такого не может быть потомучто не может быть никогда. Но других толкований его поведения найтине могла, поэтому постаралась побыстрее расстаться с опаснымимыслями.

Мне вообще последнее время хорошо это удавалось: старательно недумать и не давать себе напрасных надежд. И переставшая висеть надмоей головой угроза расстрела совсем ничего в этом вопросе непоменяла.

Со своими односторонними и безнадёжными чувствами к молчаливомувикингу я смирилась; смирилась, что никуда от него не денусь, пока невыгонит. Даже если будет такая возможность, не денусь. Отсутствиедушевной привязанности и взаимопонимания в нашем с ним общениикомпенсировалось постелью и непрошибаемым предсказуемым спокойствием.Сомнительной равнозначности замена, но лучше, чем ничего.

Завтракая, я задумчиво глядела в окно. За окном было удивительносолнечно. Кажется, пока я лелеяла своё монотонное унылоесуществование, на улице наступило лето. Ещё немного посидев, решилаплюнуть на распоряжения Ульвара относительно безвылазногопросиживания в четырёх стенах. Пойду хоть возле дома воздухом подышу.

Я ещё в первые дни своего здесь пребывания осмотрела дом и обнаружилав задней его части живописную террасу. Тогда на неё выходить, правда,не хотелось; погода была не чета нынешней. А сейчас — почему быи нет?

В общем, я вышла наружу... и обомлела.

С террасы открывался живописный вид на небольшую холмистую равнину,убегающую вниз и упирающуюся в лес. На этой самой равнине — илидаже поляне — буквально в двух десятков метров от меня былоборудован совершенно привычных очертаний тренировочный комплекс дляверховой езды, причём очень... старый и старомодный. Несколькопокосившиеся препятствия, пара обыкновенных брёвен, — всяинфраструктура.

На фоне этой архаичной древности гарцевал на спине здоровущегогнедого жеребца Ульвар. Что жеребца — это я догадалась посмыслу; кобыл такого размера не бывает, а что человек с характеромсына Тора может подобрать себе в напарники мерина, я бы никогда неповерила.

В таком виде он смотрелся настолько органично, что я едва подавилажелание протереть глаза и ущипнуть себя за руку. Космодесантник всиловой броне? Ха! Да я теперь на сто процентов уверена, что мнедостался самый настоящий варвар!

На лошади сын Тора сидел как влитой. Я тоже неплохо держусь в седле,но до такой лёгкости и изящества мне было ой как далеко. А уж когдазаметила, что верхом мужчина сидит без седла, поняла: даже пытатьсябессмысленно.

Что греха таить, я залюбовалась. Белоголовый викинг в таком виде былнечеловечески хорош; наверное, потому, что окончательно пропадалдиссонанс между внешним обликом и внутренним содержанием. Широченныеплечи, безукоризненная осанка, обтянутые эластичными штанами (у менятоже такие имелись, очень удобные, и ткань приятная к телу) мощныеноги. Уверенная расслабленная поза; одной рукой он свободно, у бедра,держал поводья, вторая ладонь тоже лежала на бедре, иногдапоощрительно похлопывая коня по шее, а босые ноги крепко сжималиконские бока. Двигались конь и всадник как единое существо, слитно игармонично. Я со своего места слышала шумное дыхание животного,тяжёлый топот копыт и короткие тихие отрывистые команды человека.

Наконец, случилось неизбежное: Ульвар меня заметил. Прятаться былопоздно, тем более он, похоже, не рассердился на мою попытку выползтик свету. Наоборот, одобрительно и даже как-то самодовольноусмехнулся. Но последнее было объяснимо; восхищение на моём лицечиталось издалека, написанное очень крупными буквами, а подобноеотношение согреет любое самолюбие, даже весьма избалованное.

Тронув коня пятками, мужчина трусцой приблизился и остановился метрахв трёх, с задумчивым прищуром разглядывая меня и будто оценивая.Наконец, сделав для себя какой-то вывод, едва заметно улыбнулся идёрнул головой, приглашая меня подойти.

Упрашивать не было необходимости: уж что-что, а лошадей я всегдалюбила. Покатать не покатают, так я хоть поглажу этого красавца похрапу.

Пока я спускалась с террасы и едва не бегом бежала тискать лошадку,сын Тора спешился, и ожидал меня уже на своих двоих. Когда я подошлаи взглядом спросила разрешения, протягивая ладонь к лошадиной морде,с непонятной ухмылкой кивнул.

Конь был по-настоящему огромный. Да оно не удивительно; вряд лиживотина меньшего масштаба легко вынесет на себе такого тяжёлоговсадника.

Отчаянно жалея, что у меня в карманах нет ничего вкусненького (да икарманов тоже нет), я осторожно протянула жеребцу открытую ладонь, авторой потянулась погладить по морде.

Четвероногий красавец удивительно настороженно косил на меня, прялушами, пофыркивая, и отводил голову. Какой-то он нервный. С другойстороны, с таким хозяином занервничаешь!

— Ну, тихо, мальчик, тихо, что ты, в самом деле? — ласковозаворковала я, не спеша навязываться и ожидая, пока конь самсогласится на контакт.

На чём-то настаивать в такой ситуации чревато. Тех, кто думает, чтолошади — безобидные существа, просто никогда не кусала лошадь.Меня вот один раз укусила, так ладонь зашивать пришлось, и хорошо негипс накладывать.

— Ну, не ругайся, — продолжала подлизываться я. Жеребец на пробуткнулся бархатистым носом в мою ладонь, шумно фыркая и приплясывая наместе. Нет, подумать, какой пугливый!

Секунд эдак через тридцать контакт всё-таки случился; я осторожнокоснулась второй ладонью (первую он продолжал подозрительнообнюхивать) конского храпа, и морду из моих цепких лап вырывать нестали. А ещё через пару минут я уже во всю наглаживала конскуюголову, обхлопывала шею и обчёсывала уши, напрочь забыв осуществовании у этого гнедого парня хозяина.

— А ты у нас недотрога, да? — продолжала нежно бормотать я, почёсываяего под мордой. — Недоверчивый. Ну и правильно, такой красавец можетсебе позволить попривередничать. Ну, что ты бодаешься? — с улыбкойспросила я, отпихивая требовательно ткнувшую меня в плечо морду. -Кто-то у нас, похоже, наглый вымогатель, да? Ну, извини, мой хороший,нет у меня ничего вкусненького, в следующий раз обязательно принесу.Морковку, например. Ты не знаешь, тут существует морковка?Существует, говоришь? А вкусная? Тебе нравится? — вот так светскиболтать со снисходительно принимающим мои почёсывания четвероногимдругом я могла бесконечно. Но тут о себе напомнил его хозяин; он тихохмыкнул себе под нос, отвлекая моё внимание от коня. На лице норманнаблуждала задумчивая и будто бы чуть удивлённая усмешка.

Ничего не спрашивая, он легко подхватил меня под мышки, и черезмгновение я почувствовала себя сидящей на лошадиной спине. Собраласьвозразить, что мне, наверное, в моём состоянии не стоило бы такрисковать (уж очень зверюга нервная, если он пожелает меня сбросить,это у него легко получится), но не успела. Конь, качнувшись,переступил ногами, сохраняя равновесие, а меня со всех сторон окуталочужое, но очень хорошо знакомое человеческое тепло: Ульвар уселсяпозади меня. Левой рукой сжимая поводья, правой он придвинул меня ксебе поближе, прижимая и заодно осторожно придерживая под грудью. Приэтом мои бёдра легли на сжимающие лошадиные бока бёдра мужчины, астопы, подогнувшись, рефлекторно уцепились за его лодыжки.

Посадка странным образом оказалась удобной и очень надёжной: можнобыло вообще ничего не уметь и не делать, в нужный момент Ульварприподнимался со мной вместе. Хотя и весьма интимной, наталкивающейна исключительно неприличные мысли; хорошо, что данного конкретногомужчину я уже давно перестала стесняться, а то получить удовольствиеот прогулки было бы трудно.

Сын Тора направил коня к лесу. Кажется, кругом по импровизированномуманежу он ограничиваться не собирался, что не могло не радовать.

— Ульвар, а можно я тебя кое о чём спрошу? — приободрённая довольнонеожиданным поведением норманна, рискнула попытать счастья я.

— Ну, попробуй, — хмыкнул он у меня над головой.

— Я никак не могу отделаться от ощущения, что всё это очень странно.Ну, вот это, — я широко повела рукой. — В свете слов о давней инепрекращающейся войне я ожидала более мрачной картины. А здесь всётак уютно и спокойно; да и лошадь вот. Не очень вяжется с глобальнымипроблемами...

Ульвар шумно фыркнул, очень похоже на собственного коня.

— А что ты кроме этого места видела? Оля, я, вообще-то, ярл. Или, какэто называется на твоём языке, князь. Не надо по мне и моим условиямжизни судить обо всём мире. Я могу позволить себе хоть коня, хотьслона, хоть дворец до небес. Впрочем, если ты желаешь посмотреть, какживёт наш мир...

— Воздержусь, — тут же трусливо пошла на попятный я. Про себя отметивещё одну странность: сын Тора назвал меня по имени, более того,короткой формой. Прозвучало это у него удивительно естественно, инеожиданно очень меня согрело.

— Не надо так пугаться, — вдруг спокойно возразил он. — Голода инищеты в Империи ты не увидишь, не путай это время со своим. Тяжёлуюработу — может быть, но всё-таки не на Терре. Здесь почти нетдобывающих комплексов, для этого у Империи есть колонии. Да иполезных ископаемых здесь мало; Терра — мозг Империи. Здесьвоенные и гражданские учебные заведения, военные, проектные иисследовательские организации, на Луне и орбите есть нескольковерфей, которые специализируются на тяжёлых боевых кораблях.Маленькие местные предприятия прочих профилей тоже есть, но ониработают исключительно на нужды планеты.

— Вот как? Спасибо за разъяснения, — вздохнула я. Хоть что-то в этоммире стало немного понятней! — А мы сегодня не поедем за этой, какеё... кацалиоцлей?

— Успеется, — недовольно отмахнулся сын Тора. И я предпочлазамолчать, чтобы не портить ему настроение. И так, похоже, его лимитразговорчивости исчерпан на весь день вперёд.

К тому же, — не иначе, для разнообразия, — сейчас молчание меня тожене тяготило. Можно было полностью отдаться приятным ощущениям исозерцанию.

Здесь было очень красиво. Редкий хвойник, покрытые мхом серые камни,глубокая подушка из этого самого мха под конскими ногами. Пахломорем, хвоей и грибами.

Каждый неторопливый шаг коня отдавался во всём теле. Пользуясьвозможностью получить максимальное удовольствие от прогулки, ярасслабленно откинулась на грудь мужчины. И это тоже было невероятноприятно: ощущать, как под кожей при каждом движении перекатываютсямощные мускулы, как громко и сильно стучит где-то под моими лопаткамиогромное сердце, разгоняя по могучему телу кровь.

В общем, когда мы выехали на открытое всем ветрам место, откудаоткрывался великолепный вид на фьорд, в который с противоположногообманчиво близкого берега обрывался широкий белоснежный водопад, яуже почти знала, что такое нирвана.

Вытряхнула меня из этого расслабленного созерцательно-осязательногонаслаждения жизнью внезапная остановка и явное намерение мужчиныспешиться.

— Что случилось? — озадаченно уточнила я, когда легко спрыгнувший наземлю Ульвар уже привычным образом потянул меня за подмышки.

— Ничего, — пожал плечами он, ставя меня на ноги. — Хочется размятьноги. Мне нравится это место. Нравилось, раньше, — подумав, добавилон, отпуская меня и озираясь. Набросил лошадиный повод на веткукорявой сосенки, подошёл почти к самому краю обрыва и невозмутимоуселся на крупный валун, широко расставив ноги и упёршись в нихлоктями для устойчивости. И замер. И всё это с таким видом, будтоподобную процедуру он проделывает всю свою жизнь каждый день понесколько раз.

Я некоторое время в ступоре стояла на месте, пытаясь сообразить, ачто вообще происходит? Потом плюнула на это бесполезное занятие, -тяжело мне понять этого хмурого полубога, что есть — то есть, — ирешила подойти поближе. К высоте я всегда относилась не то чтобы сострахом, но с настороженностью. Особенно вот такой неустойчивой, собманчивым мхом под ногами и серыми растрескавшимися камнями. Будемнадеяться, меня сюда привезли не с целью торжественного сброса соскалы в жертву морскому богу (сложно, да, через столько временипостоянного ожидания катастрофы поверить, что никто не собираетсяменя убивать), и сын Тора в случае чего поймает за шкирку. Или вотхотя бы за косу.

Так что я, преисполненная решимости, тихонько приблизилась и всталарядом, любуясь действительно восхитительным пейзажем. Не глядя в моюсторону, Ульвар протянул руку, сгрёб меня в охапку и невозмутимоугнездил на своей коленке. Я даже не пискнула; кажется, началапривыкать к его стремительным внезапным движениям.

Правда, теперь я уже, обняв мужчину за шею, смотрела не на пейзаж, ана портрет, внимательно разглядывая строгий профиль норманна. На фонеокружающих скал он смотрелся гораздо лучше, чем в любых другихдекорациях, а ярко-голубые глаза повторяли своим цветом высокоесеверное небо. И было сейчас в этих глазах очень непривычноевыражение какой-то... умиротворённости, что ли?

Я придвинулась чуть ближе к мужчине по его собственной ноге,прижавшись вплотную, обняла крепче, мечтая стать неотъемлемой частьюэтого его нехарактерного и неожиданного спокойствия. Уткнулась носомв шею, с наслаждением втягивая запах, и совершенно растерялась: отэтого простого безобидного действия меня накрыло волной такогожелания, что стало почти больно.

От мужчины умопомрачительно пахло. То есть, умом я понимала, что этотзапах не должен казаться приятным; пахло отнюдь не розами, и даже неестественным запахом его кожи, а откровенно потом, человеческим иконским вперемешку. Но почему-то именно от этого запаха у меня вголове замкнулись какие-то древние закисшие контакты, прошёлсовершенно ясный и чёткий сигнал, что вот именно так должен пахнутьмой мужчина, — воин, защитник и вообще лучший с точки зрения геновпартнёр, — и гормоны взбурлили.

Крышу мне снесло не до конца, и при большом желании я вполне моглавзять себя в руки. Например, если бы кто-то пожелал нас отвлечь, илиситуация была бы совсем уж неподходящая, но дикая природа меня совсемне смущала (кстати, а куда у них комары все подевались? Ни одного невидела за время жизни в этих местах!). И я, наверное, первый раз внаших уже довольно долгих отношениях проявила инициативу. Нельзясказать, что я была робкой или стеснительной; просто обычно мне наподобное не оставляли времени.

Осторожно отвлекая мужчину от созерцания, я запустила руку в вырезего рубашки, расстёгивая её (так и не поняла, на каком принципеработала эта застёжка; не то липучка, не то магниты, не то что-тосовсем уж альтернативное). Потом, не встретив возражений и оттогоосмелев, присоединила вторую руку к первой и, с удовольствием проводяладонями по груди и плечам, спустила с них рубашку. И приняласьнеторопливо, вдумчиво покрывать поцелуями открывшиеся взглядупросторы, губами и языком пробуя солоноватый вкус, вбирая в себятакой потрясающий запах его кожи.

Не иначе, для разнообразия, мужчина решил в этот раз полностьюпередать инициативу в мои руки. И совершенно не возражал, когда яопустилась перед ним на колени, и недвусмысленно потянула вниз крайштанов. А я... в конце концов, если я не решаюсь, и никогда не решусьвысказать вслух всё, что я чувствую к этому человеку, почему нельзяпросто сделать ему приятно?

И себе заодно. Потому что испытывать удовольствие — это,конечно, очень здорово; но дарить его любимому мужчине ничуть неменее приятное ощущение. А уж как приятно было слушать егопрерывающееся дыхание! Наблюдать, как одна ладонь судорожностискивает мою косу, а вторая — его собственное колено, ипонимать, что всё это — проявление заботы; он явно боялсязабыться и, не рассчитав силу, сжать меня гораздо сильнее, чем этомогло выдержать моё здоровье.

Когда короткие судороги наслаждения перестали волнами пробегать поего телу, Ульвар осторожно потянул всё ещё сидящую на земле между егоразведённых коленей меня за плечо вверх. Опять усадил к себе на ногу,обнял одной рукой, а второй обхватил моё лицо. Некоторое время оченьпристально меня разглядывал с непонятным выражением в глазах.Настолько долго и внимательно, что я уже начала нервничать: а несделала ли я со своими порывами чего-нибудь такого, что в этом мирекажется плохим, неправильным или означающим что-нибудь странное?

Но отчитывать меня не стали. Вместо этого, удовлетворившисьрезультатами осмотра (знать бы ещё, какими), мужчина меня поцеловал -вдумчиво, глубоко, неторопливо.

В итоге в обратный путь мы тронулись далеко не сразу. Надеюсь, кромептичек и коня свидетелей у наших игр на свежем воздухе не было.

Ехали в молчании, но не тяжёлом, а удивительно умиротворённом. Незнаю, о чём раздумывал Ульвар, явно машинально поглаживающий менякончиками пальцев по груди и рёбрам (хорошо, я не боюсь щекотки). Яже была занята размышлением очень важным, касающимся собственногоздоровья, и чем дольше думала, тем яснее понимала: надо поговорить спрофессионалом. Потому что лично мне казалось очень подозрительнойнасыщенность собственной интимной жизни и тот факт, что у меня ниразу не возникло желания отказаться от физической близости. Как-тоэто странно: стоит сыну Тора до меня дотронуться, и я уже практическина всё готова. Не спорю, с ним действительно невероятно хорошо, нокаждый день несколько месяцев подряд — это повод длябеспокойства. Вряд ли это болезнь или какое-нибудь отклонение, -скорее, свойство его божественного происхождения, как и все прочиестранности, — но для очистки совести лучше бы спросить. Хоть будузнать, с чего меня так накрыло.

А ещё я в очередной раз поминала незлым тихим словом ту женщину,которая выбрала для моего космического варвара такое неудобное имя.Спору нет, звучит грозно и торжественно: "ярл Ульвар". Новот как это великолепие сократить до чего-то удобоваримого в быту, ясовершенно не представляла. Ну, в детстве, положим, он ещё мог бытьдля неё "Улей". Но приложить это девчачье в моёмпредставлении имя к нынешнему сыну Тора я бы и в страшном сне несмогла. Какая "Уля", о чём вообще может быть речь? На"Варю" он совершенно не тянул, на "Лёву"тоже. Разве что "Ур", но тоже как-то странно. Ур-мур-мур!Вот со мной всё просто: Оля, Лёля, и ещё десяток вариантов. К нему жени одно ласковое обращение совершенно не липло, Ульвар — и всё;и хочется вытянуться по стойке "смирно". Придумают жеимена!

В конюшне всё оказалось, для разнообразия, не по-старинке, с соломойи деревянными кормушками, а гораздо футуристичней, чем даже в доме.Несколько светлых стойл были отгорожены мерцающими завесами силовыхполей или чего-то вроде. Странный тёмный пластик пола приятнопружинил под ногами (не удивлюсь, если все отходы жизнедеятельностиубирались автоматически), в стойле имелась автоматизированная"кормушка", автоматизированная же система чистки. Вобщем, сплошные высокие технологии. На службе лошади, ага.

Я решила, что уж теперь-то (после душа) меня точно повезут к людям,совершат надо мной эту загадочную процедуру нанесения полезнойтатуировки, и я наконец смогу свободно читать книжки и самостоятельнонаходить ответы на свои дурацкие вопросы. Однако, реальность опятьоказалась против. Стоило мне вслед за Ульваром пройти в дом, как дослуха донёсся совершенно незнакомый мужской голос. Низкий, грубый,раскатистый; он напоминал скорее ворчание грома, чем речь человека.

— Ну, наконец-то! Где ты шляешься столько времени? А-а, понимаю, — снеприятной ухмылкой протянул гость, разглядывая появившуюся из-заплеча сына Тора меня. Сразу захотелось нырнуть обратно, но яограничилась тем, что схватилась за руку стоящего рядом мужчины. Иедва удержалась, чтобы поднять на него совершенно обалделый взгляд: вответ на моё прикосновение он легко ободряюще сжал мою ладонь ипогладил пальцы. — Делом занимаешься, это правильно. Таким деломтолько дурак заняться откажется, — продолжал зубоскалить сидящий вкресле гость, которого я, несколько осмелевшая при поддержке своеговикинга, разглядела уже подробнее, а не только ухмылку.

Это явно тоже был норманн. Правда, в сравнении с ним даже Ульвар,всегда казавшийся мне чересчур суровым и грубым, теперь виделсяаристократически изящным. Гость был лохмат, бородат, морду имелсовершенно уголовную, пересечённую жутковатого вида шрамами, похожимина следы от когтей. Он сидел, и в таком положении оценить егогабариты было затруднительно; но мне показалось, что он даже большесына Тора, что было совсем уж невероятно.

— Что ты здесь забыл? — недружелюбно поинтересовался Ульвар, подходяк дивану. Поскольку руку мою он так и не выпустил, пришлось торопливосеменить следом. Усевшись, мужчина потянул меня за собой и хозяйскимжестом подгрёб под бок, вольготно откидываясь на спинку кресла.

— Мне при бабе твоей разговаривать? — гость иронично вскинулкустистую бровь пшеничного цвета.

— Да, — ни мгновения не сомневаясь, ответил сын Тора, удивив этим нетолько собеседника, но и меня. Бородач окинул нашу парочку цепкимвзглядом холодных серых глаз, и удивлённо приподнятые брови, хмурясь,сошлись над переносицей.

— Пожалуй, — медленно кивнул он.

— Так что тебе от меня надо?

— А не напрасно ли ты злишься? — сощурившись, уточнил гость. — Как явижу, всё сложилось даже лучше, чем могло. У тебя есть женщина,которая не хочет без тебя жить, и без которой не сможешь жить ты.Ты...

— Ещё скажи, что это твоя заслуга, — ледяным тоном, от которого меняпробрало до костного мозга, оборвал его Ульвар. Хотя про "женщину"почему-то спорить не стал. Сердце от этой мысли радостно ёкнуло, но япоспешила отогнать вновь поднявшую голову надежду. — Третий ипоследний раз спрашиваю: что ты здесь забыл?

— А потом что? В морду дашь? — как-то грустно и даже почти обречённохмыкнул бородач. — Не злись, Ульвар, я не ругаться пришёл, и совсемне за тем, о чём ты мог подумать. Ты будешь смеяться, — мне нынчесамому смешно, — но я пришёл к тебе за помощью. Точнее, за советом.

— Ты? Ко мне? — недоверчиво фыркнул норманн. — Это новость, конечно.И в чём же тебе мог понадобиться мой совет? И почему тыне пошёл к кому-нибудь ещё?

— К посторонним неловко, — неожиданно смущённо хмыкнул волосатый. — Аты меня и так ни в грош не ставишь, вроде как падать дальше некуда.

— Я уже заинтригован, — мне показалось, Ульвар несколько расслабилсяпосле этих слов. Как будто до сих пор ожидал чего угодно вплоть допрямого нападения, а теперь буря прошла стороной.

— В общем, всё не так сложно. Мы просто не знаем, как жить дальше, -пожал огромными плечами гость.

— Мы?

— Да. Мы. Все мы. Понимаешь, мир изменился. Наш мир. Или мы сами, -взгляд бородача стал вдруг смертельно усталым, тусклым и будто быпо-старчески подслеповатым. — В общем, всё сложилось удачно, Ирийтеперь часть вашей Империи, а мы можем спокойно вернуться домой.Только когда люди его захватили, что-то в нём умерло. Или не в нём? Вобщем, судьба умерла, наша. Раз! — и в один прекрасный момент еёвдруг не стало. Совсем недавно; по вашему местному времени с неделюназад. Сейчас у нас... не то чтобы паника, но мы просто не знаем, чтоделать. А я вот подумал и решил: это ведь, наверное, не конец. Выведь как-то так живёте, и даже вроде бы счастливы. Бываете, -задумчиво вздохнул он. — Вот и подумал, может, ты что подскажешь.

— Подожди, — неприятным вкрадчивым тоном проговорил Ульвар. — Дай мнепрочувствовать историчность момента. Ты пришёл спросить у меня, кактебе жить?

— Строго говоря, наверное, не только мне. Нам всем.

Некоторое время мужчины молча о чём-то думали, разглядывая другдруга. А до меня потихоньку доходила суть разговора, и даже появилиськое-какие предположения относительно личности гостя. Вот если быгде-нибудь в обозримом пространстве присутствовал молот, я бы несомневалась ни секунды.

— Ты выбрал неудачного советчика, — наконец, угрюмо хмыкнул Ульвар. -Надо было идти сразу к Её Величеству.

— Почему? — кустистые брови опять удивлённо взметнулись.

— Потому что. Ты пришёл у меня спрашивать о жизни. Невидишь противоречия? Вот про сметь я бы мог тебе много порассказать,с ней я знаком отлично. Хочешь, найду способ тебя прикончить? -усмехнулся норманн.

— М-да. Твоя правда, Фенрир тебя разорви, это я не подумал. Видать,придётся идти сложным путём, — усмехнувшись, он хлопнул себя ладонямипо коленям. — Ладно, пойду на поклон к вашей могучей и прекрасной, -иронично хмыкнул гость и исчез, развеивая мои последние сомнения.Даже в этом времени люди на подобное не способны, зато способенкое-кто другой.

Повисла тишина; настороженная, напряжённая. Хотя, может, это онатолько для меня была такой.

— Почему? — наконец, рискнула спросить я.

— Что — почему? — спокойно уточнил Ульвар.

— Почему тебя нельзя спрашивать о жизни, а о смерти — можно? -я выбралась из-под его руки, чтобы заглянуть в лицо.

— Потому что смерть — это я, — жутковато ухмыльнулся сын Тора.Хотя, возможно, улыбка показалась мне такой из-за сказанных слов,совершенно не соответствующих спокойному тону без малейшей долипафоса.

— В каком...

— В прямом, — оборвал меня мужчина, внимательно разглядывая моё лицо,наблюдая за реакцией на свои слова. — Мне было двадцать восемь, когданачалась война. Последующие двести пятьдесят лет я занимался толькоодним: убивал. Вначале я был пушечным мясом на передовой, потомпилотом. Потом больше ста лет я был Первым Палачом Империи, и уциаматов моё имя стало ругательством. И, в общем-то, сейчас ничего неизменилось, — он пожал плечами. Потом озадаченно нахмурился; видимоне мог истолковать мои эмоции, и его это раздражало.

А я замерла, отчаянно пытаясь выбраться из-под кучи обрушившихся наменя фактов с сопровождающими их озарениями и ассоциациями, и собратьмысли в какую-никакую связную цепочку.

Нет, я и раньше предпринимала попытки соотнести возраст Ульвара среальностью и, главное, реалиями этого мира. Но получалось плохо, и ямалодушно отгоняла сопутствующие мысли. А сейчас они все скопом менядогнали и рухнули прямо на голову.

Палач. Убийца. Даже, наверное, чудовище; кроме шуток, самое настоящеевсамделишнее чудовище, которым вполне осознанно можно пугать даже недетей, а взрослых. Страшно даже представить, как может искорёжитьпсихику работа палача как таковая, а уж за столько лет!

Наверное, вот именно сейчас мне стоило начать его бояться. Какговорится, самое время, теперь даже аргументы появились. Подозреваю,за свою жизнь он пролил столько крови, что можно наполнить небольшоеозеро. И, более того, похоже, этот процесс доставлял емуудовольствие.

Но почему-то испугаться не получалось. Точнее, страшно мне в итогевсё-таки стало, но не от личности сидящего рядом со мной человека, аот того, черезо что этот человек прошёл и каким-то образом сохранил всебе человека. Того самого, который вчера с отчаяньем смертельнобольного цеплялся за меня, как за последнюю надежду на выздоровление,и сегодня стискивал в кулаке мои волосы, чтобы ненароком не причинитьболь.

На глаза навернулись слёзы. Губы сына Тора сложились в насмешливуюухмылку; кажется, эмоции мои он понял совершенно не правильно.

Но высказать какую-нибудь глупость я ему не дала. Подалась вперёд,забираясь к нему на колени, обнимая за шею, утыкаясь носом куда-топод челюсть, и разрыдалась от жалости. К этому большому сильномумужчине, который уже забыл, каково это — быть живым. К себе,что обречена жить с этим человеком, и уже никуда и никогда от него неденусь. Ко всему этому миру, уставшему от войны. Даже к этим глупымбогам, которые не знают, что делать с собственной жизнью.

Навзрыд я плакала пару минут. Потом ещё какое-то время простовсхлипывала. Явно ошарашенный таким поведением Ульвар осторожногладил меня по спине, хотя слов утешения не шептал. Оно и к лучшему,а то я бы решила, что он тронулся умом.

Способность к связному мышлению вернулась ко мне примерно тогда,когда кончились слёзы.

— Вот, чёрт, — всхлипнув особенно надрывно, пробормотала я,отстраняясь и вытирая рукавом рубашки глаза, когда вспомнила однунемаловажную деталь. — Извини, — вздохнула я и нервно хихикнула.

— Хм? — издал какой-то невнятный, но однозначно вопросительный звукУльвар.

— Извини, что я разревелась. Совсем забыла утром хлопнутьуспокоительного, — смущённо хмыкнула я.

— Успокоительного? — переспросил мужчина.

— Я без них с этой беременностью становлюсь очень сентиментальной ичувствительной.

— Сентиментальной? — норманн озадаченно нахмурился.

Ура-ура! Сегодня счастливый день! Кажется, мне наконец-то удалосьсвоими словами и поведением поставить этого человека в тупик! Есть вмире справедливость, не всё ему надо мной издеваться!

— От каждой мелочи глаза на мокром месте. Кто-то рядом слишком громкочихнул, а я расстраиваюсь. Ну, плюс начинают невероятно умилятьвсякие там пушистые котята, чёрно-белые фильмы про любовь, старыеоткрытки... — моё бормотание под ошарашенным взглядом сына Тора сошлона нет. — Так. Я пошла принимать лекарство! — решительно всплеснувруками, я дёрнулась подняться с дивана, но так просто сбежать мне недали. Ульвар удержал меня на месте и продолжил гипнотизировать тем женедоуменно-озадаченным взглядом.

— И от чего ты плакала сейчас? — мрачно уточнил он.

— Тебе не понравится ответ, — вздохнув, попыталась предупредить я.Убьёт, как есть убьёт! Или окончательно разочаруется в моихумственных способностях, о которых и так невысокого мнения.

— Ольга, — строго с нажимом повторил сын Тора

— Я могу опять расплакаться, — страшно пригрозила я. Он даже ничегоне ответил, только насмешливо вскинул бровь, ожидая ответа. Вотспрашивается, зачем ему выслушивать мои маленькие женские трагедии? Яведь и сама понимаю, что именно сейчас особой причины для слёз небыло, и это всё гормоны. — Ну... просто это так грустно. Боги,которые вершат судьбы, а сами не знают, что делать с собственной.Непрекращающаяся война, которая миллионами ломает судьбы. И ты воттоже... столько лет только смерть вокруг, и ничего кроме, — я опятьзашмыгала носом, нервно теребя край рубашки и чувствуя, как на глазанаворачиваются слёзы. — И вовсе неудивительно, что тебе так "награжданке" тяжело, и что ты такой суровый и непробиваемый. Ия... — на этом месте я запнулась, вовремя прикусив язык, потому чточуть не выдала собственный самый главный секрет. Но быстровыкрутилась. — Сижу вот тут тоже, никому не нужная и бесполезная,никто меня не любит. И статуя тоже женщина несчастная... — вялопопыталась пошутить я.

— Какая статуя? — Ульвар смотрел на меня с таким видом... Будто ятолько что сидела нормальная, а потом у меня вдруг выросли клыки,крылья и щупальца, и теперь абсолют пытался понять, то ли это егосейчас глючит, то ли раньше я удачно маскировалась.

— Она графа любит, — я вновь шмыгнула носом. Потом до меня дошло, чтос классикой советского кинематографа этот мужчина явно не знаком, и япоспешила уточнить; а то ещё вызовет мне доктора, решит, рехнуласьбаба. — Про статую это шутка была. То есть, не шутка, а фраза изстарого фильма... Можно я всё-таки приму лекарство?

Он молча разжал руку, отпуская меня на свободу (хорошо, не отдёрнул впанике; я и так не знаю, как ему теперь в глаза смотреть), и я напятой передаче рванула в кухню, чувствуя себя не просто дурой, асферической идиоткой в вакууме.

Пока я принимала лекарство (оно каким-то хитрым аппликаторомвпрыскивалось сразу в кровь, не нарушая целостность кожи) иуговаривала себя не паниковать (что после внедрения в организмуспокоительного далось довольно просто), сын Тора успел освежиться. Янатолкнулась на него в дверях, направляясь в сторону спальни с душем,и прошмыгнула мимо, стыдясь поднять глаза. Но всё равно чувствовала,как он с непонятным выражением очень внимательно разглядывает менясквозь лёгкий прищур.

Я в кои-то веки решила надеть что-то из императорских даров. До сихпор из всего подаренного имущества пользовалась только удобнымипрактичными лёгкими ботинками (универсального размера леггинсы ирубашка были среди выданных мне Ульваром вещей), а тут вдругзахотелось почувствовать себя нормальной женщиной. Когда из гостинойисчезла коробка я, к слову, не заметила, да и не интересовалась.Гораздо важнее был тот факт, что в шкафу в спальне оказалось многосвободных полок, и за оккупацию парочки меня не ругали. Скорее всего,просто не заметили.

В общем, я решительно распустила косу, надела радостно-зелёноеплатье-сарафан с завышенной талией и умеренно коротким подолом, обулалёгкие босоножки, накинула на плечи огромную и потрясающе красивуюбелоснежную шёлковую шаль. Повертевшись перед зеркалом, с чувствомглубокого удовлетворения признала, что я всё-таки осталась, несмотряна все потрясения, той самой симпатичной энергичной девчонкой,которую давно и неплохо знала. Ну и что, что по паспорту ужечетвёртый десяток; зато в душе шестнадцать лет! И выгляжу я надвадцать с небольшим.

Кстати, я как-то прежде не замечала, не до того было, а вот сейчаспосмотрела и решила, что больше восемнадцати я своему отражению датьне могу, даром что живот уже вполне заметен, и грудь у меня даже безбеременности совсем не подростковая.

Тоже надо уточнить у доктора Паоло; если они со своей медициной живутдо двухсот лет, как говорил Кичи, может, и меня тоже ненарокомподлечили в процессе исследований?

С этой оптимистичной мыслью я спорхнула вниз по лестнице, и вгостиной нашла задумчивого и погружённого в себя Ульвара.

— Я готова! — сияя радостной улыбкой, доложила я. Правда, когда сынТора окинул меня странно хмурым и недовольным взглядом, улыбкапомеркла, а приподнятое настроение с размаху приложилось о твёрдыйпол и закатилось под плинтус.

Однако, ничего не сказав, мужчина кивнул и двинулся к выходу. Покашла за ним к транспортному средству, я даже сумела уговорить себя,что всё равно выгляжу замечательно, а норманн — унылый зануда,и ничего не понимает в колбасных обрезках. И что бы он там себе нидумал, главное, я нравлюсь себе.

Как вовремя я всё-таки вспомнила про волшебное лекарство; без него,пожалуй, точно позорно разревелась бы. А так получилось быстро взятьсебя в руки.

В молчании мы погрузились в транспорт. Весь путь тоже прошёл втишине, точно так же без слов мы начали выгружаться. Там, куда мыприлетели, оказалось ещё теплее, чем дома, поэтому я с чистойсовестью оставила шаль в леталке.

Приземлились мы на небольшой парковке возле настоящей ацтекскойпирамиды и двинулись к ней. Точнее, присмотревшись, я поняла, что этоне какое-то древнее культовое сооружение из монументальных каменныхблоков, а здание явно более поздней постройки. Оно даже обладало темихарактерными футуристическими чертами, которые я бесплодно искала востальных местных сооружениях: плавные перетекающие друг в другалинии, внешняя монолитность конструкции, гладкий серый материал,похожий на пластик.

А ещё здесь было довольно людно. Не сказать, что толпа народу, но яхоть смогла посмотреть на живых настоящих людей в нормальныхусловиях. Мужчин было существенно больше, чем женщин, а женщины вбольшинстве своём были или беременные, или с детьми, или и то идругое сразу. Что касается нарядов, пестрота была невероятная,начиная с откровенно национальных одеяний (я даже видела пару ямато вкимоно) и заканчивая вполне знакомыми мне практичными вещами вродерубашек и джинсообразных штанов.

Ульвар почему-то был мрачен, и даже не хватал меня за запястье, какделал обычно. Просто шёл, не глядя в мою сторону, и, кажется, малоинтересовался моим присутствием. Уже на подходе к зданию я рискнулапопробовать уцепить его за руку, — мне просто некомфортно было идтирядом и не держаться за него, — и, к счастью, отгонять меня не стали.Наоборот, сын Тора перехватил мою руку так, как было удобно ему, имоя ладонь совсем утонула в его огромной лапище. Но это уже не имелозначения; главное, мне сразу полегчало.

Возле самой пирамиды людей было особенно много, но перед нами всебудто инстинктивно раздавались в стороны. Точнее, это я примазываюсь;шарахались от Ульвара. Мне в голову забрела глупая мысль, что с ним,должно быть, хорошо ходить по распродажным магазинам.

Внутри здание напоминало уже виденный мной исследовательский центр:те же безликие коридоры, отличавшиеся только обилием зелени. Причёмрастения росли прямо из пола, из стен, а местами вовсе свисали спотолка.

Мы куда-то прошли, поднялись на лифте, потом ещё прошли уже по почтибезлюдным коридорам и в итоге завернули в кабинет, где сиделнемолодой тольтек с большими печальными глазами. Ульвар с ним очём-то коротко поговорил в привычной местным манере, каждый на своёмязыке; я не успела понять, о чём речь. После чего индеец обратилсяуже ко мне на чистом русском.

— Не волнуйтесь, процедура совершенно безопасная и безболезненная.Пойдёмте.

И мы, оставив сына Тора в кабинете, опять пошли по коридорам, правда,недалеко. Меня уложили на какой-то резной алтарь в безликой белойкомнате, что-то тихонько загудело... и пала тьма. То есть, ямгновенно и полностью отключилась. Когда включилась обратно, вокругбыла всё та же белая комната, только перед глазами почему-то всёрасплывалось.

— Ну, вот и всё, — склонился надо мной знакомый пожилой тольтек. -Можете вставать.

— Не уверена, — тихо хмыкнула я, медленно и осторожно садясь. Вголове неприятно шумело, предметы вокруг то теряли чёткость, тонаоборот становились видны до последней чёрточки. А ещё перед глазамито и дело мелькали какие-то цветные пятна.

— Как вы себя чувствуете? — озадаченно проговорил мужчина, удивлённоменя разглядывая.

— Голова кружится, — я зажмурилась, но это не помогло: перед глазамибыло светло, и опять плавали те же самые цветные круги. — Мненехорошо; кажется, я сейчас упаду в обморок. Или меня стошнит, -честно предупредила я, прикрывая ладонью рот.

— Прилягте, — засуетился встревожившийся и даже будто напуганныйтольтек. — Сейчас, сейчас... — но уложить меня он не успел; передмоим расплывающимся взглядом предстала фигура сына Тора. — Кириосярл, всё прошло нормально! — испуганно залепетал работник. — И всепоказатели в норме!

Игнорируя явно успевшего проститься с жизнью (знать бы ещё, почему онтак испугался; неужели всё совсем плохо, и я сейчас откину копыта?)мужчину, сын Тора в два шага оказался рядом со мной. Приобняв однойрукой за талию, второй обхватил моё лицо, по-прежнему не обращаявнимания на бормотание тольтека.

Не знаю, сделал ли что-то норманн, или это был эффект присутствия, номне под его руками сразу полегчало.

— Вон пошёл, — сквозь зубы процедил Ульвар.

— Но ваша супруга должна...

— Я сказал, пошёл вон, — сын Тора бросил на несчастного испепеляющийвзгляд, и местный, поперхнувшись словами, выскочил наружу.

— А почему он... — начала, было, я, когда за посторонним закрыласьдверь.

— Помолчи, — оборвал меня сын Тора, прикрыв глаза и не отрывая ладониот моего лица. Нет, похоже, он действительно делал что-то полезное, ане просто стоял рядом. Знать бы ещё, что! А ещё выяснить, с чего менязаписали в супруги. Хотя, с другой стороны, логично; кого бы ещё онмог сюда привести? Они же не знают, как у нас всё запутано. Илизапущено?

В итоге всё оказалось не так страшно, как могло быть. Просто ясовершенно не умела работать с внедрённым в мой организм приборчиком,вот меня и заглючило. Ульвар что-то в нём подкрутил и терпеливообъяснил, как всем этим великолепием пользоваться.

Сколько же у него талантов, не устаю удивляться; теперь вотоказывается, что он и в технике разбирается, и умеет доступнообъяснять серьёзные вещи. Когда только успел всему научиться? Вперерывах между пожиранием младенцем и погашением звёзд, не иначе.

Впрочем, всё оказалось несложно, и даже мой технически безграмотныйразум быстро освоился. Это устройство как-то вычленяло из излучениймозга направленные мысли, и транслировало нужную картинку прямо вмозг. Проблемы и "глюки" же у меня начались из-заустановки в цале настроек "по умолчанию", согласнокоторым "дополненная реальность" возникала припристальном взгляде на интересующий предмет. Ульвар же выкрутилустройство на минимальную чувствительность, и теперь для работы сприборчиком мне сначала нужно было на этой самой работесосредоточиться. Что полностью меня устраивало.

На выходе нас поджидал какой-то молодой смуглый мужчина.

— Кириос сын Тора, я бы хотел принести извинения за безграмотныедействия бывшего сотрудника, — слегка поклонившись, проговорил он. -Надеюсь, кириа ярла в порядке?

Хм. Один раз — случайность, два раза — уже подозрительно."Ярла", это, насколько я помнила из брошюрки (да и логикаголосовала за этот вариант), жена ярла, то есть — княгиня.Проще говоря, меня опять окрестили супругой сурового викинга, и опятьон не возразил. Интересно, ему просто лень спорить, или это то, о чёмя подумала?

— Да, — коротко бросил Ульвар и потянул меня за руку к выходу.

— Ульвар, а... — я опять попыталась прояснить интересующий момент, иопять меня оборвали.

— Потом, — раздражённо поморщился сын Тора.

Я грустно вздохнула. Ну, потом — так потом, у меня не горит.

— Ульвар? — окликнул моего спутника незнакомый мужской голос, когдамы оказались в том самом просторном холле возле выхода. — Какимисудьбами? — к нам навстречу спешил какой-то невысокий жилистыйнорманн.

— Какое твоё дело? — невежливо огрызнулся сын Тора. Ох, что-то мнеподсказывает, пока мы доберёмся до дома, он совсем озвереет, и ответна интересующий вопрос я так и не узнаю.

— О, я смотрю, та шлюха всё ещё с тобой? Эрик мне рассказал, — онбросил на меня брезгливый скользящий взгляд, удостоив снисходительнойусмешки. Сразу захотелось ляпнуть какую-нибудь гадость в ответ, но явоздержалась. И, похоже правильно сделала; к моему искреннемуудивлению, за мою честь нашлось, кому вступиться.

Одно стремительное движение, и вот уже хам висит в воздухе, пытаясьоткусить кусочек воздуха, приподнятый за горло могучей ручищейУльвара. Сын Тора, придвинув жертву к себе вплотную, что-то тихопроцедил на родном языке, отчего покрасневший от нехватки воздухамужчина вдруг смертельно побледнел, а в глазах появился подлинныйужас. Вдоволь налюбовавшись выражением паники на лице очередногопредположительного родственника (не повезло Ульвару с роднёй, м-да),викинг отодвинул его в сторону и разжал ладонь, и мужчина безвольнорухнул на колени в полуметре от меня. Я на всякий случай отошла нашаг; вдруг, вцепится?

Но тот, держась за горло и судорожно кашляя, вскинул на меня насмертьперепуганный взгляд и с трудом прохрипел.

— Я приношу свои извинения, ярла.

— Э-э... да ладно, бывает, обознался, — озадаченно пробормотала я,когда сообразила, что от меня ждут ответа.

Нет, вот теперь я окончательно уверена, что без моего ведома в моейжизни произошли важные изменения. Если этот вот родственничек такимигромкими словами кидается, то это "ж-ж-ж" неспроста!

— Пойдём, — протягивая мне руку, строго велел сын Тора. Я, смерив егозадумчиво-подозрительным взглядом, уцепилась за протянутуюконечность. Я хорошая девочка, я не буду учинять ему разборки налюдях. Вот дайте мне только до леталки добраться, и меня его грозныйвзгляд и строгий голос уже не остановят!

— Ульва-ар? — насмешливо протянула я, когда мы наконец-топогрузились. — Тебе не кажется, что не мешало бы объясниться?

— Нет, — невозмутимо отрезал он. Я вздохнула. Ладно, пойдём длиннымпутём.

— Почему все эти люди называли меня твоей женой?

— Потому что ты ей и являешься, — также спокойно ответил полубог.

Так, Оля, спокойно! Бесполезно пытаться свернуть ему шею, он всёравно сильнее и быстрее. Да и не хватит у меня сил, даже если полубогне окажет сопротивления; я эту шею двумя ладонями не могу обхватить ссерьёзным зазором...

— А почему я этого не знала? — возмущённо поинтересовалась я.

— А зачем? — продолжил издеваться сын Тора.

— А моё мнение ты почему не спросил?!

— Оно не имеет значения, — он слегка пожал плечами. В этот моментнаша леталка как раз оторвалась от земли.

— Не имеет значения?! — задыхаясь от возмущения, прошипела я. — Неимеет значения, согласна ли я быть твоей женой?! Да я... да я наразвод подам! Вот прямо сейчас, разберусь с этой кацалиоцлей, и...

— Браки старшей аристократии носят нерасторжимый характер, — с той жетанковой невозмутимостью обрадовал меня мужчина.

— Но зачем?! — в полном шоке выдохнула я.

— Потому что я так хочу, — слегка пожал плечами он.

— Почему ты не можешь спросить, чего я хочу?! — от злости меня,кажется, начало трясти.

— Это не имеет значения, — повторил он с лёгким раздражением. — Длятебя всё равно ничего не изменится, в чём проблема?

— Проблема в том, что я не табуретка! Я человек! Ты меня дажегипотетического шанса на нормальную жизнь лишаешь! Ты не имеешьникакого права решать за меня, как, с кем и сколько мне жить! Да,впрочем, наверняка там есть какие-нибудь возможности всё эторасторгнуть, — пытаясь взять себя в руки, медленно выдохнула я. -Думаю, Её Величество...

Но договорить мне не дали. Мгновение, и сын Тора угрожающе навис надомной, а его ладонь крепко обхватила сзади мою шею и затылок.

— Ты никуда не уйдёшь, женщина, — процедил он. — Никогда. Поняламеня?

От страха у меня затряслись колени; Ульвар в этот момент выгляделпо-настоящему жутко. В голубых глазах сверкала ледяная, полубезумнаяярость. Казалось, ещё немного, и он сломает мне шею. Только, похоже,копившаяся во мне обида достигла критической массы, и остановиться яуже не могла.

— А то что? — скривив губы в подобии улыбки, выдавила я и дёрнулаголовой, пытаясь освободить её. Удивительно, но мужчина разжал руку,и даже перестал надо мной нависать, откинулся в своём кресле. -Ударишь? Убьёшь? Так бей! А не сделаешь ты — я сама справлюсь,в конце концов, у тебя там много скал, даже ваши доктора не соберут.Зачем было отменять смертный приговор? Чтобы заменить на пожизненноезаключение? Нет, спасибо! А что ты будешь делать, когда я тебенадоем? Точно так же вышвырнешь на помойку? Тебе же на меня плевать -кто я, что я, я для тебя живая игрушка! А я человек, понимаешь ты этоили нет? У меня тоже чувства есть, желания, и я не могу постоянножить, как предмет мебели! Ты про меня вообще ничего не знаешь, я тебетолько в постели интересна, да как мать для будущего наследника.Хорошо, я согласна, но жизнь-то у меня зачем отнимать? Даже не жизнь;надежду на неё?! Зачем я тебе понадобилась, я же тебя только нервируютем фактом, что умею разговаривать и имею наглость иногда быть чем-тонедовольной?!

— Я НЕ ЗНАЮ, ПОБЕРИ ТЕБЯ ХЕЛЬ! — рявкнул он так, что вздрогнул весьлетательный аппарат.

ХРЯСЬ!

Кулак полубога с грохотом впечатался в светлый пластик стены. Кулакоказался крепче, по обшивке зазмеилась трещина. В кабине ощутимопохолодало. Кажется, именно это называется "разгерметизация".Какие-то огоньки на передней панели тревожно замелькали, и машинканачала поспешно снижаться; не падать, а опускаться вниз, и это былоясно, так что я даже не очень испугалась. Было не до того.

Меня можно было поздравить: я таки довела долго назревавший конфликтдо взрыва, а Ульвара сына Тора — до точки кипения. Похоже,норманн был в ярости; той самой, которая слепая, игнорирующая всёвокруг. Например, он даже не обратил внимания на наше замедленноепадение.

— Предначертание, шизофрения, проклятие, — я не знаю как этоназывается! — прорычал он. Но меня почему-то не ударил, вместо этогосудорожно вцепившись в подлокотники кресла; те скрипнули и ощутимопромялись. — Ладно, хочешь подробностей — будут тебеподробности, — процедил он, прикрыв глаза и явно отчаянно пытаясьсправиться с собой. — Ты спрашивала, что случилось вчера. Вчера мнеприказали тебя убить. Вот только когда я выстрелил тебе в голову, уменя создалось впечатление, что это меня только что пристрелили. Мнебыло больно, Фенрир тебя разорви! И пусто. Я это ощущение,когда ты на самом деле лежишь мёртвый, но при этом ходишь и смотришьна собственный труп, до конца жизни буду помнить, — с трудомпроталкивая слова сквозь стиснутые зубы, проговорил он. — Не знаю,что мне пыталась доказать этим Её Величество — что я дурак,слабак, что я ошибся; что я был не прав, а она — права. Но я нехочу проверять, смогу ли я не застрелиться, если что-то подобноеслучится ещё раз. Поэтому, — хочешь ты того или нет, — ты будешьрядом и живая.

В кабине повисла тишина, нарушаемая только тихим свистом воздуха.Леталка уже приближалась к земле; судя по всему, мы падали-садились вкаком-то лесу.

А я пыталась разобраться в сказанном и собственных чувствах. И быломне больно, страшно и почему-то немного смешно. Причём больно истрашно совсем не за себя. Всё-таки Её Величество оказалась оченьжестокой женщиной...

Когда в дно машинки сильно ткнулась земля, я, наконец, приняларешение. Не знаю, правильное или нет; но оно было моим. И от этогопочему-то стало спокойней, хоть и принято оно было... мягко говоря,под давлением.

Выпутавшись из фиксирующих ремней, я неловко перебралась на колени кмужчине. Причём когда я опёрлась о его колено для сохраненияравновесия, он ощутимо вздрогнул от неожиданности, и только тогдаоткрыл глаза, как будто прежней моей возни не замечал.

Встав на колени на его бёдра — втиснуться в сиденье с боков неполучалось чисто физически, — я обхватила обеими ладонями его лицо.

— Глупый мой, бедный мой глупый грозный варвар, — зашептала я,чувствуя, что по щекам текут слёзы, но даже не пытаясь их остановить.— Хороший мой, что же они все с тобой сделали? Это не ты чудовище,это они... как же так можно с живым человеком?!

Очень к месту мне вспомнились слова Веры про цепного пса Императора.Не хочу знать, каким тот был человеком; хорошо, что уже умер. ААриадна... Это не Ульвар избалованный, это они. Как так можно счеловеческой жизнью? Захотел — сделал из человека маньяка,захотел — с размаху головой об стену!

Нет, где-то в глубине моей души по-прежнему сидел маленький логичныйчеловечек, порой здорово отравлявший мне жизнь, и очень рассудительновозражал, что не тот человек — сын Тора, чтобы сделать из негочто-то против его воли. Значит, устраивало всё, и Ульвар не возражал.Ещё этот человечек утверждал, что я здорово намучаюсь с таким мужем,и надо было разругаться окончательно, и всё-таки пожаловатьсяИмператрице.

Только в данный момент я его игнорировала. Сейчас мне было слишкомбольно за этого сурового молчаливого великана. А ещё я дажепредставлять не хотела, что может придумать Императрица для"воспитания" сына Тора, если я ей пожалуюсь. Воспитатели,тоже мне... Нашли себе собаку для развлечения; захотели — на"фас" натаскали, захотели — избили до полной потериориентации в пространстве.

— Милый мой, родной, да никуда я от тебя не денусь, кто мне ещё крометебя нужен! — всхлипывая, я продолжала целовать его лоб, губы, щёки,глаза; легко и торопливо, как будто он вот-вот должен был исчезнуть.Гладила по голове, обеими руками зарывалась в его волосы,одновременно пытаясь покрепче прижаться.

Ульвар в этот момент выглядел очень... озадаченным. Даже, скорее,шокированным. Видимо, он ожидал от меня любой реакции, кромеполученной. Да, впрочем, откуда ему было знать, что так бывает?

В конце концов он, видимо, что-то понял. Оставив в покое кресло,неуверенно переложил ладони мне на спину, осторожно погладил. Апотом, — не то окончательно разобравшись, не то плюнув на что-то, нето решившись, — вдруг крепко прижал меня к себе, так что я толькопискнула от неожиданности. Обнял; так, будто пытался разом обхватитьменя всю целиком. И у него даже почти получилось.

— Почему ты теперь плачешь? — устало вздохнул он.

— Да всё потому же, — тихо хмыкнула я. — Тебе плохо, и мне плоховместе с тобой, — как могла доступно разъяснила я.

— То есть, это всё-таки не психическое отклонение? — в усталом голосеУльвара отчётливо зазвучала ирония.

— Как сказать, — не удержалась я от хихиканья. — Кто-то когда-топошутил, что любовь — это единственное психическое заболевание,передающееся половым путём.

— Любовь? — озадаченно переспросил он.

— Ну, я тоже не специалист, — вновь немного нервно хихикнула я. — Носимптомы похожи. Желание быть рядом, боязнь потерять, желание сделатьприятно и позаботиться.

— Это всё... странно, — глубоко вздохнул он.

— Человеческое существование — вообще довольно странныйпроцесс, — продолжила я веселиться. — Ничего, привыкнешь. Твоимистараниями у нас теперь нет другого выбора, кроме как привыкать другк другу. Так что с этой дурацкой женитьбой ты сам себя в угол загнал,не меня.

— А почему ты тогда ругалась? — логично усмехнулся он.

Мечты сбываются. Мы сидим и разговариваем; чудеса, да и только!

— Потому что иногда поругаться полезно: можно узнать, что на самомделе думает оппонент. Вот видишь, мы с тобой очень плодотворно сейчаспообщались. Не знаю, как тебе, а мне полегчало от осознания, что ятебе нужна всё-таки чуть больше, чем резиновая кукла.

— Что такое резиновая кукла? — уточнил сын Тора.

— Неважно, — поморщилась я, не желая вдаваться в подробности. — Лучшерасскажи мне, грозный сокрушитель летательных аппаратов, как мы будемотсюда выбираться? Ты совсем машину сломал, или она ещё сможеткак-нибудь на честном слове и на одном крыле довезти нас доцивилизации?

Судя по реакции, тот факт, что мы уже никуда не летим, сын Торазаметил только что. Потому что он тихо буркнул себе под нос какое-торугательство и поспешно пересадил меня в моё кресло, а сам принялсяколдовать. То есть, что-то там выяснять с помощью цали. У меня тожемелькнула мысль попрактиковаться в работе с этим полезнымприспособлением, но в итоге стало лень, и я предпочла понаблюдать задействиями сына Тора.

— Через пятнадцать минут нас отсюда заберут, — проворчал он,откидываясь на спинку кресла. Ага. Значит, всё-таки совсем сломал.

— Я всё время задаюсь вопросом: у твоей силы есть хоть какой-нибудьпредел, или ты при наличии точки опоры можешь перевернуть мир? -поинтересовалась я. Разразившийся скандал оказал на меня крайнеблаготворное и умиротворяющее воздействие: я вдруг перестала боятьсяговорить мужчине то, что считаю нужным.

Да и вообще... стало легче от осознания, что он боится меня потерятьи не хочет без меня жить. Наверное, это было эгоистично, но оченьсогревало. Невероятно, но, похоже, факт: мужчина всё-таки меня любит.Что любовь у него такая перекошенная и странная... В свете всехобстоятельств его жизни, чудо, что хоть какая-то есть!

А что мне с ним будет тяжело, это я сразу подозревала, это неновость. Ульвара сложно назвать мужчиной "моего типа";но, пожалуй, я даже готова постараться привыкнуть. Даже, наверное,смогу когда-нибудь спокойно реагировать на его молчаливую сдержаннуюхолодность и без успокоительного. Потому что дождаться от неголасковых слов будет не-ре-аль-но. Если даже такие сбивчивыеобъяснения пришлось выколачивать ценой скандала и разбитоготранспортного средства, пожалуй, следующий раз, когда мне захочетсявызвать его на откровенный разговор о чувствах, наступит ещё очень нескоро.

— Есть, — мрачно откликнулся на мой вопрос сын Тора и замолчал, явнодавая понять, что болтать ему надоело. Нет, ну как можно с нимспокойно сосуществовать, а? Придётся неспокойно!

— А тот мужик, которого ты придушил, кем был? Тоже твой родственник?— продолжила допытываться я.

— Да. Кузен, — нехотя буркнул он.

— А который в дом приходил? Я ведь правильно поняла, что это был Тор?Почему у вас с ним такие натянутые отношения? Он тоже совершилкакую-нибудь гадость?

— Ты можешь помолчать? — недовольно нахмурившись, посмотрел на менянорманн.

— Не-а, — злорадно усмехнулась я в ответ. — Я полгода молчала,боялась тебе лишнее слово сказать. Извини, но сейчас я тебе за всёэто воздам сторицей... Нет, ты не волнуйся, я вообще не слишкомболтливая, — поспешила утешить его я. — Просто мне действительнослишком многое надо у тебя спросить, а теперь я окончательноперестала тебя бояться, — я бесшабашно улыбнулась. — Но я постараюсьтебя не злить.

— И почему это случилось именно теперь? — видимо, смиряясь с моимсловесным поносом, мрачно поинтересовался варвар.

— Потому что теперь я поверила, что ты не убьёшь меня за какой-тоглупый вопрос. И мне стало легче жить, зная, что я тебенебезразлична. А ещё говорят, любой ангел после свадьбы волшебнымобразом превращается в мегеру, — я захихикала. — Но ты как-то оченьстранно себя повёл; обычно мужчины от женитьбы бегают как от огня, аты добровольно обрёк себя на эту страшную участь. Я, честно говоря,до сих пор в шоке. Главное, когда ты успел назначить меня женой?

— О тебе нет никаких данных, — нехотя сознался он. — Точнее, не было.Кацалиоцли — это отчасти удостоверение личности. Удостоверяятвою личность, я сообщил, что ты — ярла Ольга Йенсен, моя жена.

— Полный абзац, — вздохнула я. То есть, меня замуж не просто безсогласия забрали, а ещё и без процесса собственно женитьбы. Заднимчислом. Через подлог документов. Я с ума с этим мужчиной сойду!Причём даже быстрее, чем ожидалось. — Но это же незаконно?!

— Да, — спокойно согласился он. Я несколько секунд помолчала, но, таки не дождавшись комментариев, решила так просто тему не оставлять.

— А что ты будешь делать, если обман раскроется?

— Он не раскроется, — так же спокойно отмахнулся Ульвар.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что о том, что это обман, знаем ты и я, — иронично хмыкнулон. — И в случае выяснения обстоятельств будет твоё слово противмоего.

— Но должны же быть какие-то ещё документы, свидетельства там,какие-нибудь отпечатки пальцев, подписи, согласия...

— А почему ты думаешь, что их нет? — насмешливо ухмыльнулся мужчина.

Я поперхнулась вопросом.

Действительно. С кем я спорить пытаюсь?!

— Ты всё предусмотрел, да? — проворчала я.

— Да, — улыбка стала спокойной и очень довольной. Вот когда он такулыбается, он удивительно милый и даже почти не грозный. Или просто япросто очень предвзята, да и притерпелась.

— Ладно, всё, сдаюсь, — вздохнула я. — Так что там с Тором-то?

— Ничего, — отмахнулся он, вновь делая рожу кирпичом. — Я вообще нелюблю богов.

Я чувствовала себя эсэсовцем, допрашивающим советского партизана.Ужасное ощущение. С одной стороны, потому что я в принципе не люблюбыть плохой и расстраивать людей. А с другой, потому что я, похоже,начала тем самым эсэсовцам сочувствовать, а это вообще уже клиника...

— А, вот ещё что мне объясни! Почему этот твой родственничек началобзываться? Я запуталась. То у вас вроде бы всякие инстинкты, иженщина — существо чуть ли не священное; я ещё помню, как наменя смотрели на корабле, до сих пор не по себе. А тут мало того, чтохамят на ровном месте, так он ещё, похоже, и твоё присутствиеигнорировал. И вообще, у вас что, они тоже есть? Ну, эти самые,древнейшей профессии, которые шлюхи. Я так поняла, бабы у вас лет свосемнадцати замужем с кучей детей, откуда им взяться? Не впромежутках же между родами развлекаются... Ульвар, — подбодрила егоя, потому что мужчина молчал и явно не горел желанием делитьсяинформацией. — Я от тебя не отстану, ты сам об этом позаботился, -захихикала я.

— Выродки есть всегда, — скривился мужчина. — Не просто же такИнгвилд, когда поняла, что от мужа толку не будет, спуталась с богом.

— Погоди, а всякие там искусственные способы? Это даже в моё времябыло.

— Для ярлы это был бы позор. В довоенное время.

— Но ведь никто не узнал бы! Есть же у вас понятие секретности? -продолжила я недоумевать.

— Она бы — знала, — поморщился сын Тора.

— Ага, а от бога залететь — это, значит, уже не бесчестье?

— Ребёнок бога? Напротив.

— Но если она таким образом хотела заполучить наследника, но при этомзнала, что с большой долей вероятности у тебя не будет детей, этокакая-то временная мера, разве нет?

Он тяжело вздохнул, смерив меня раздражённым взглядом, и... началлекцию. Неужели я его дожала?!

— Ингвилд уже вплотную приближалась к тому возрасту, когда женщина неможет принести ребёнка. У неё не было другого выхода. Либо от бога,либо на стороне; но последнее было бесчестьем ещё худшим, потому чтоо проблемах Олава, её мужа, было известно. Единственным еёнаследником был младший брат, человек жалкий даже по меркам тоговремени. Она предпочла рискнуть и понадеяться на чудо. Что касаетсясегодняшнего поведения Снора, оно тем более обосновано. Сейчас всамом деле выбирают женщины, и так случилось, что ни он, ни его братпока ещё не обзавелись потомством.

— Да ладно? Что, неужели ни одна не согласилась? Вроде же наследникирода, да и внешне, пока молчат, ничего так выглядят, симпатичные... -подивилась я. Но тут же поспешила вернуть себя к наиболее важнымвопросам. — И как это обосновывает их поведение?

— Это обосновывает отсутствие страха передо мной. Прямые наследники -только они двое, поэтому вполне могли позволить себе не задумыватьсяо собственном поведении, — он опять состроил недовольную гримасу. — Ачто касается их слов, всерьёз поверить в то, что ты окажешься темсамым единственным шансом, на который так надеялась Ингвилд, ему былодовольно трудно. Не говоря о том, что очень не хотелось верить, -губы норманна сложились в брезгливую ухмылку.

— А шлюхи?

— Тоже есть. Обычно те, кто не хочет или не может завести детей.

— Погоди. То есть, или замужем, или сразу продажная женщина? А еслией просто хочется быть самостоятельным человеком, заниматься любимымделом? — ужаснулась я.

— Если такие случаи бывают, я о них не знаю, — поморщился он.

Хор-рошенькая перспектива! То есть, если бы меня не назначили женой,то этот хмырь был бы в своём праве, и вполне мог оскорблять меня какхотел?

— Чем же у вас тут женщины занимаются?!

— Домом, — буркнул сын Тора и начал выбираться из машины. Я поначалуподумала, что просто окончательно допекла его, и он решил сбежать, нопотом заметила за окнами какое-то шевеление. Если точнее, тамприземлялось нечто большое и блестящее непонятных очертаний. Видимо,прилетел обещанный эвакуатор.

В общем, пока выбрались, пока большая леталка затаскивала в своёнутро нашу маленькую, пока вежливые и молчаливые работники (всегодвое) грузили нас в свой транспорт (внутри это было похоже на недрагрузового самолёта: посередине закрепили сломанную машинку, а сбоку вкресла усадили нас), я пребывала в мрачной задумчивости.

Вот тебе и просвещённое далёкое будущее. Вот тебе и цивилизация."Киндер, кирхе, кюхен", и никаких вариантов. Интересно,если я изъявлю желание всунуть в этот список какое-нибудь полезноезанятие, меня сразу запрут дома, или хотя бы выслушают до конца?

Глава13. Судьба.

Ты, Зин, на грубость нарываешься,

Все, Зин, обидеть норовишь!

Тутза день так накувыркаешься,

Придешь домой — там ты сидишь!

В.С.Высоцкий, "Разговор у телевизора"

Говорят, как вы лодку назовёте, так она и поплывёт. Правило оченьнадёжное, работающее не только с кораблями, но и с людьми, и совсякой живностью.

Жеребец носил звучное гордое имя Бьёрн, или, проще говоря, Медведь.Кто догадался так назвать коня, история умалчивала, но конь Ульварупонравился сразу, именно непримиримым упрямым характером и откровеннозлобным нравом. За этот нрав сын Тора его и выбрал, найдя общий языкс животным очень примитивным, но от этого не менее действеннымметодом: держа за горло, завалил голыми руками на землю и держал дотех пор, пока у животного кончились силы к сопротивлению. На этозрелище прибежал смотреть весь персонал конезавода, и в конце концовсын Тора мог бы забирать добычу бесплатно: сила полубога поверглалюдей в трепет и ужас.

Когда глупая девчонка из прошлого полезла к незнакомому животному,Ульвар хотел... проучить её, что ли? Нет, он в любом случае былбыстрее, и конь не успел бы причинить вреда; да и вряд ли попытался,скажем, ударить копытом, потому что рядом был хозяин, которого Бьёрнскрепя сердце признал. А куснуть мог, да. То, что Ольга приняла застрах, было как раз раздражением, что какое-то мелкое двуногое...

А вот дальнейшее развитие событий очень озадачило сына Тора. Черезкакие-то пару минут злобный демон в лошадиной шкуре, которого боялисьпочти все конюхи, снисходительно позволял маленькой женщине висеть усебя на шее, обнимать, гладить, благосклонно внимал её ласковомубормотанию и клянчил угощение.

Если бы Ульвар догадался сопоставить собственное поведение споведением этого коня, его ждало бы неожиданное открытие. После того,как у гостьи из прошлого получилось приручить и непостижимым образомпривязать к себе самого сына Тора, было бы уже не с руки удивлятьсяпокладистости обычного животного. Но мужчине подобное сравнение вголову не пришло, поэтому он просто удивился, и даже почтивосхитился. А ещё испытал странное чувство удовлетворения; как будтоэто он сам только что достиг высоких успехов на поприще дрессировкичетвероногих друзей человека, а не Ольга. Но последней эмоции абсолютне придал значения; может быть, напрасно.

А гостья из прошлого, похоже, решила побить все рекорды по выведениюмужчины из душевного равновесия и совершению неожиданных поступков.Сначала конь, потом сцена на скале...

Её совершенно искреннее и добровольное желание доставить емуудовольствие таким желанным любому мужчине способом приятно удивилоименно тем, что было её инициативой. А осторожные бережныеприкосновения тонких пальчиков, нежных губ и языка, да и общий видрыжей лохматой макушки в подобном положении возбуждали до полнойпотери самоконтроля.

Потом были слёзы в ответ на его слова, которые обычно вызывали страх.Причём слёзы жалости, и вот это уже не радовало, а, скорее,раздражало: не привык Ульвар сын Тора, чтобы его жалели. Не привык,никогда не испытывал подобного и не знал, как на это реагировать. Ипотому — злился. Жалость — удел слабых, а чувствоватьсебя слабым мужчина не умел, и не желал учиться.

Потом ещё платье... Спору нет, выглядела Ольга в подобном нарядепо-настоящему привлекательно, что был вынужден признать даже далёкийот эстетизма сын Тора. Только этот факт опять не обрадовал и недобавил хорошего настроения. Отчего-то ужасно не хотелось, чтобыкто-то посторонний видел, насколько хороша его женщина. И этаэмоция тоже была непонятна, и тоже раздражала.

Впрочем, по дороге Ульвар всё-таки сумел её растолковать. Это чувствобыло сродни тому, что по милости Её Величества он испытал совсемнедавно, просто менее острым. Страх потерять женщину, только теперьне в случае её смерти, а в случае её гипотетического желания уйти.

Решение нашлось быстро, а реализовать его было совсем нетрудно. Ктому же, очень удачно сотрудник сертифицированной организации поработе с кацалиоцли и некоторыми иными полезными и распространённымиприборами перепутал настройки, и у Ульвара появилась возможностьдобраться до свежевыданного женщине удостоверения личности, чтобыспокойно уладить все формальности. Подключиться к чужой цале былоделом техники: полубог был всё-таки очень грамотным иразносторонним человеком, а Ольга совсем ничего не понимала вокружающих реалиях и подобному произволу не пыталась противиться дажеинстинктивно.

Явление собственного кузена вызвало раздражение, не больше того. Авот его поведение откровенно разозлило. Впрочем, здесь уже не былоничего удивительного и неожиданного: оскорбление женщины — этооскорбление сопровождающего её мужчины, если он, конечно, мужчина.Это была установка откуда-то из давних, ещё довоенных времён, когдасын Тора был просто молодым аристократом.

О том, что Ольга может возражать против его решения, мужчина простоне подумал. Когда она высказала свои претензии, он в глубине душипризнал их справедливость: поступок был грубый и даже незаконный(наверное, впервые в жизни Ульвар сознательно и цинично нарушилчто-то кроме морально-этических норм; можно сказать, памятный день).Только женское недовольство всё равно меркло на фоне собственныхвдруг обнаружившихся страхов. Бояться сыну Тора очень непонравилось.

Что касается сцены в леталке... К обучению маленьких абсолютов во всевремена подходили очень ответственно. Уже к году слишком сильныемалыши умели соизмерять силу и не причинять вреда окружающим даже вочень эмоционально возбуждённом состоянии. Поэтому случаи, когдаполубоги вдруг оказывались неспособны себя контролировать, были оченьредки. А уж ситуации, когда при этом по их вине страдал кто-то изокружающих людей, и вовсе можно было пересчитать по пальцам.Основополагающее, самое главное и самое сильное "табу" вжизни абсолютов: соразмерять силу.

В общем, Ольгу Ульвар вряд ли ударил бы, даже если бы она не вызывалав нём столь странных и непривычных эмоций. Но то, что он всё-таки несдержался, было показательно.

Правда, и на этом неожиданности не закончились. Сын Тора и правдаочень не любил разговаривать и кому-то что-то объяснять, и делал этотолько в крайнем случае. И его полностью устраивало, что окружающиене жаждали получить разъяснения именно у него, предпочитая выяснятьинтересующую информацию иными, менее нервными способами. Так чтожелание Ольги поговорить было очень некстати, но почему-то раздражалогораздо меньше, чем могло, и он даже не рявкнул на неё, как делалобычно. Ворчал, но всё равно рассказывал. Хотя и обрадовался прилётуэвакуационной службы.

Проще говоря, поступок Императрицы запустил целую цепочку событий,быстро и беспощадно пинками загоняющих полубога в неотвратимоесветлое будущее.

А пока Ульвар сын Тора занимался устройством своего быта и личныхотношений на Терре, можно сказать — наслаждался заслуженным отдыхом,в окружающем мире продолжала кипеть жизнь. Поместье Йенсендействительно было очень тихим уголком в глубочайшей глуши; туда недоносились отзвуки взрывов.

Обстановку в Империи и быт её жителей сложно было назватьбезоблачными, но Ульвар знал, о чём говорил. Здесь действительно неумирали от голода, и действительно не было непроглядной нищеты. Ибольшинство жителей Империи действительно искренне клало свою жизньна алтарь общей войны.

Но всегда находились те, кому хотелось больше, причём чужими руками изадарма, и легионам порой приходилось выступать против собственныхграждан. Так отдыхающий и проходящий доукомплектовку "Гамаюн"успел за это время совершить вылазку из системы звездыЦентурион-альфа в соседнюю систему Центурион-гамма, где на одной изпланет вспыхнул мятеж, и оный мятеж подавить.

На передовой же привычно и почти обыденно полыхало. Девятыйгвардейский легион "Чончон" в тяжёлом бою отстоял Скальд,а одиннадцатый легион "Джатаю" в противостоянии с лиепчиуспел потерять и вернуть обратно сразу две системы пятого сектора.

К слову, секторов было как раз пять. Это была наиболее крупная формаадминистративного деления Империи, и системы относились к секторам по"территориальному" признаку. На каждый сектор приходилосьпо два легиона, отвечающих за их безопасность, за исключением первогосектора, в котором и находилась Терра; там, в самых старых колониях,покой граждан охранял первый легион "Феникс".

А Императрица... О, у неё действительно было много дел. И сталобольшой удачей, что её консорт Муэто Перо Совы взвалил на себя заботуо тех сферах жизни Империи, в которых Её Величество не то чтобы неориентировалась; скорее, просто не любила копаться. Хотя разделение витоге получилось нестандартным: в военной стратегии и технике женщинаразбиралась гораздо лучше своего супруга, главным интересом которогобыла так нелюбимая ей экономика.

Жизнь Императрицы сложно было назвать спокойной. За это время онауспела не по одному разу облететь почти все обитаемые миры (которыхбыло сравнительно немного), нанести визиты всем легатам легионов,разобраться с проблемами в нескольких аристократических родах помимоЙенсенов... Много чего успела. Кроме отдыха.

Такие вечера, когда можно спокойно повозиться на ковре с младшимидетьми и никуда не спешить, в её жизни выдавались очень редко. ИМуэто очень любил наблюдать свою решительную супругу в подобныемоменты.

Правда, сейчас Императрица мыслями явно была далеко.

— Что за думы омрачают твоё чело, моя Императрица? — с ироничнойулыбкой подал голос мужчина, вот уже пару минут стоявший в дверяхкомнаты и до сих пор не замеченный.

— Вам обязательно так подкрадываться, мой Император? — проворчалаАриадна, вздрогнув и испуганно вскинувшись.

— Не ворчи, я не подкрадывался. Ты просто слишком погрузилась вмысли. Что случилось? — поинтересовался он, подходя ближе иприсаживаясь рядом с частью собственного семейства на корточки, срассеянной улыбкой слушая лепет и восторженные визги облепившего отцапотомства.

— Да ничего нового, — поморщилась женщина. — Мне, видишь ли, однодело не даёт покоя... Помнишь, я рассказывала тебе про ту милуюдевочку, предначертанную Ули?

— Как он относится к тому, что ты его до сих пор так по-домашнемусокращаешь? — усмехнулся Муэто, не сразу сообразив, о ком речь.

— А он не знает. Хотя, подозреваю, он просто недовольно поморщится, иэтим вся его реакция ограничится. Мне кажется, он уже совсемпревратился в механизм, и надежды на излечение нет. Вот зачем этонужно было отцу, скажи мне? Сын Тора никогда не был таким уж милым ичеловечным, но это всё-таки слишком. Я, конечно, кое-чтопредприняла... Но пока результат не проверяла, боязно как-то. Да и необ этом речь, — оборвала она себя.

-Ао чём? — подбодрил запнувшуюся супругу он. Эту её привычку он отличнознал: если Ариадне в голову глубоко запала какая-то идея, товытряхнуть её оттуда довольно трудно. И так и будет Её Величестводумать серьёзную думу, мучиться, страдать бессонницей и отвлекатьсяот всего на свете. А у Муэто тоже каким-то чудом выдался относительносвободный вечер, и провести он его хотел во вполне определённойкомпании. Поэтому выход был один: подобно расспросить и обсудить ссупругой её Важную Мысль, дабы изгнать эту неприятную императоруособу.

— Не нравится мне эта история, — обрадовавшись возможностивыговориться, оживилась Её Величество. — Нет, к девочке никакихвопросов, она честно не в курсе. Но даже после всех исследований нашиучёные не смогли высказать внятных предположений относительно самоговажного вопроса: как она переместилась во времени на столько веков?

— А боги что говорят?

— Боги... — насмешливо усмехнулась Императрица. — Во-первых, онитакого не умеют, и никогда не умели. А, во-вторых, у них нынче другиепроблемы.

— Какого рода? Мне кто-то жаловался, что они в последнее время неоткликаются ни на какие призывы. Пока особого беспокойства ненаблюдается, но всё равно странно.

— О-о, это чудесная история, — довольно прижмурилась Ариадна. — Онитеперь пытаются обрести смысл жизни. Ну, ты же в курсе подоплёки сэтой их предопределённостью и Хаосом? Кроме того, и это ты уже врядли знал, они бессмертны только за пределами Ирия, а на нём вполнеуязвимы. То есть, планета каким-то хитрым образом на них влияет, япока ещё не знаю, каким: на планете они полностью материальны, а вотза её пределами переходят в полностью энергетическую форму. Иразмножаться они могут только в пределах родной планеты, вматериальной форме, причём наследование у них совсем не генетическое,да ещё размножаться они умеют не только половым путём, но ещё иделением. Как они при этом абсолютов умудряются делать, не спрашивай,сама так и не разобралась. Нет, мне пытались объяснить, но там такаяматематика, что всякое желание разбираться пропадает. Точнее, такдела обстояли раньше: их жизнь была проста, понятна и расписана намного веков вперёд. А когда наши бойцы захватили Ирий, случилось...что-то. Что именно — пока выясняем. Вроде бы, планета почти непострадала, но почему-то в механизме существования наших боговпроизошли странные изменения. Во-первых, они внезапно зависли где-тона полпути между своими формами существования, и сами теперь не имеютпредставления не то что о механизмах собственного размножения, но и отом, кто они теперь есть. Во-вторых, они разом забыли свою судьбу, иу них в связи с этим лёгкая паника. А, в-третьих, они теперь могутперемещаться не только в так называемые "места силы" и кбольшим скоплениям верящих в них людей, но в любое место, где раньшебывали или которое хорошо представляют. Мгновенно и на любоерасстояние. Но этот процесс с его странными ограничениями нашимучёным был непонятен и раньше, так что почти ничего не изменилось.Короче, им не до нас и не до гостьи из прошлого.

— А это не может быть как-то связано?

— То есть, ты предполагаешь, что именно её визит всё испортил? -улыбнулась Императрица. — Это было бы забавно.

— Не обязательно, возможен обратный эффект. События на Ириепоспособствовали её перемещению.

— Так она же не на Ирие нашлась. Хотя... — задумчиво пробормоталаженщина. — Мы же понятия не имеем, где именно она нашлась. Да нет,вряд ли. От Скальда до Ирия всё-таки далековато, у них и поближеесть развитые планеты, зачем было так далеко тащить?

— Может, как раз на развитую планету не хотели? — провокационноуточнил Император.

— Тоже верно, — тяжело вздохнула женщина. — Да ладно, тут бесполезногадать. Как бы выяснить, где всё это было?

— А расшифровка добытого на Ирие ничего не дала?

— Во-первых, там много что утрачено; но это неизбежные потери, СВОРапоработала на славу, без них мы бы могли и не победить. А, во-вторых,на рассмотрение того, что нашли, уйдёт ещё не меньше полугода.

— А тебе настолько горит разобраться с этим прямо сейчас? -рассмеялся Муэто.

— Хотелось бы поскорее. Говорю же, не нравится мне эта история.

— Чем именно?

— Перемещением во времени! — раздражённо буркнула она. — Ладно, хотьвперёд провалилась! Если бы она из будущего явилась, я бы вообще незнала, что делать; это всё-таки считается невозможным.

— Всё равно не понимаю, чем тебя это так озадачило. Нет, странно,конечно; но не до такой степени, чтобы ты тут сидела, погружённая вуныние. Тогда что?

— Да, ты прав, — женщина состроила недовольную гримаску. — Яподозреваю злой умысел. Нет, я, конечно, понимаю, что это скореевсего глупости, и даже почти паранойя, но ничего не могу с собойподелать.

— Какой злой умысел? Против кого? — нахмурился Император. — Погоди,ты имеешь в виду, что это диверсия циаматов? Они решилинанести удар через прошлое? — недоверчиво разглядывая супругу,уточнил он. Прочитав всё, что надо, по её хмурой мордашке, радостнорасхохотался, опрокинувшись на спину; благо сидели они на полу. Двоеиз трёх детишек (которые были самоходные; младший пока лежал внебольшой переносной люльке и не слишком осмысленно что-то угукал)решили, что папа так играет, и тут же этим воспользовались, попадавна него сверху. Расстраивать отпрысков Император не стал и судовольствием принялся их тискать и щекотать, параллельно выговариваялюбимой жене. — Возлюбленная моя Императрица, не пыхти как сердитыйёж. Я говорил тебе, что твоё увлечение фантастической литературой недоведёт до добра; вот они, плоды. Ты ещё вспомни мозговых паразитов ивсяческие истории про иные формы жизни, вселяющиеся в людей.

— Да с формами жизни всё понятно, — вздохнула женщина, вытягиваясь наковре рядом с мужчиной и пристраивая голову ему на плечо. — Там сточки зрения биологии всё невозможно. Но вот это перемещение...

— Ариш, ты не хуже меня понимаешь, что это глупости. Поэтому ихмуришься, поэтому данная мысль и не даёт тебе покоя. Если бы непонимала, давно бы уже пол Империи на уши подняла. Успокойся. Я неудивлюсь, если циаматы даже не поняли, что она из прошлого. Скореевсего, наткнулись на неё на своей планете и встревожились, после чеготочно также, как мы, попытались выяснить, что она из себяпредставляет. Тем более, насколько я понимаю, она была не вполневменяема.

— Но как она всё-таки сюда попала? — уже исключительно из упрямствапроворчала женщина.

— Разберутся. Или не разберутся. Я понимаю, что любопытно; мне тожелюбопытно. Но не настолько, чтобы на этом зацикливаться. У тебя дляэтого целый институт работает, расслабься. Или ты по какой другойпричине не можешь отвлечься?

— Не знаю, — вздохнула Ариадна. — Наверное, мне просто её жалко.Может, напрасно я тогда не удержалась и пошла сама на неё посмотреть?А теперь вроде как чувствую себя ответственной. Нехорошо получилось,бросили её как слепого котёнка в горную речку...

— Ты её ещё удочери! — засмеялся мужчина. — Не думаю, что там всё такфатально.

— Да я на самом деле тоже не думаю. Просто странно. Ты бы видел, какона поначалу от сына Тора в угол жалась, смотрела на него с ужасом, атут я её ему вроде как на съедение отдала. Предначертанная там, илинет, с Ульваром ей будет очень тяжело. С ним кому угодно будеттяжело, — мрачно фыркнула Ариадна.

— Слушай, я точно сейчас начну ревновать, — весело фыркнул Перо Совы.— Смотри, вызову твоего Улю на дуэль!

— Вот то ли ты правда дурак, то ли успешно притворяешься, — вздохнулаженщина. — Он тебя прибьёт и не заметит, а мне что прикажешь потомделать?

— Я-то, может, и дурак, а ты зануда, — рассмеялся Муэто. — И шуток непонимаешь.

— Ах так, да? — возмущённо прошипела она.

И на ковре в императорских покоях образовалась радостно визжащаякуча-мала.

Тем же, кто называл себя богами, было не до радостей. Жизнь этогонемногочисленного народа действительно кардинально переменилась.Непривычные к переменам существа впали не то чтобы в панику; всеголишь в прострацию и безнадёжность. Наверное, благодаря тому, чтокакое-то место случайности и выбор в их жизни всё-таки занималивсегда. Предопределённость и предсказанность касались только важных,поворотных эпизодов, а какой наряд сегодня надеть или что съесть наужин — было всё-таки в воле самих ирийцев.

Разумеется, вечно в этом апатичном состоянии жить не стоило, и раноили поздно нужно было определиться с дальнейшей стратегией бытия.

Коренных обитателей Ирия во все времена было немного. Таких городов,на какой наткнулся на планете Ульвар, было всего семнадцать. Каждаямаленькая пирамида служила обиталищем одному-единственному ирийцу; потой простой причине, что в основной своей ипостаси они обладаливесьма внушительными по человеческим меркам габаритами, достигаяроста порядка десяти метров. Даже до столкновения с циаматами их виднасчитывал не больше четырёх тысяч особей, а сейчас и вовсе осталосьменьше двух сотен.

Изменения, произошедшие на Ирие, повлекли за собой перемены во всехсферах жизни тех, кто именовал себя богами. Даже их облик претерпелизменения. Проще говоря, они застряли в том виде, в котором пребывалипоследние годы большую часть времени. Теперь этот внешний видстал для них естественным, а для всего прочего приходилосьпредпринимать определённые усилия.

Так что когда в просторной зале Общего Дома собрались остатки этогостранного народа, зала казалась пустынной и гулкой. Слишком многобыло в ней теперь пустого места.

— В общем-то, проблема у нас одна и общая, — нарушил тревожную тишинумелодичный голос той, кого в последние века не называли иначе какАматэрасу. — Предлагаю высказаться тем, кто имеет, что сказать, -тонко улыбнулась солнечная богиня ямато. Ей, одной из немногих, этотновый облик нравился гораздо больше прежнего: в таком виде онаказалась себе значительно изящней.

— Да что тут высказываться, — проворчал тот, кого звали Одином.Единственный глаз его пытал раздражением. У него, к слову, и раньше,от природы был один глаз, но — в середине лба. А теперь обликего окончательно "очеловечился", и, под статьсобственноручно написанным легендам, вторую пустую глазницу закрывалаповязка. — По-моему, мы со всем этим экспериментом окончательно зашлив тупик. Можно сказать, провалили, как и было предначертано, толькопо иным причинам.

— По собственной дурости, — ехидно фыркнул Локи. Он, к слову, былодним из немногих "богов", чей нрав почти полностьюсоответствовал выбранному образу.

— Возможно, — пожал плечами Теояомкуи, один из богов смертитольтеков, заодно разделявший функции Аматэрасу. — Только причины неотменяют нашего текущего положения.

— Не знаю, а, по-моему, неплохо получилось, — заметил, пожав плечами,его "коллега", тоже бог смерти, Миктлантекутли. — Вовсяком случае, мы ведь живы. Кроме того, мне уже давно нравится житьс людьми, они получились очень забавные. Так почему не признатьочевидное и не смириться: то, что когда-то началось как эксперимент,стало для нас смыслом жизни?

— А мне они уже надоели, — прорычал рыжебородый гигант Дагда. — Чтони сделаешь — всё не так поворачивается! Сколько можно, всетруды насмарку?

— Ты несправедлив к ним, — тихо возразил Плутон-Аид (боги эллинов ироманцев были одними и теми же личностями, о чём знали оченьнемногие, но многие подозревали). — Если бы не они, и нас бы сейчасне было. Так что, может, и к лучшему, что они всё поворачиваютпо-своему?

— В общем, давайте я выскажу то, что большинство из нас уже поняло,но пока не решается принять, — прервал попытавшегося было возразитьДагду вкрадчивый голос Ганеши. Который, к слову, был одним изоснователей и идейных вдохновителей всего проекта "люди".— Никуда мы от них не денемся. Я, например, не могу их так подвести:во-первых, они слишком многое для нас сделали, во-вторых, мы слишкоммного прожили среди них и уже переняли многие их привычки, да ипривычки собственных обличий; мне вот, например, имя "Ганеша"гораздо ближе того, что я осознал при явлении. В-третьих, мне сталаблизка их мораль, и теперь я просто не могу бросить их на произволсудьбы после всего того, что с ними сделали мы: надо как минимумдожить до конца войны и вернуть на круги своя их мировосприятие иинстинкты. Да и, в конце концов, без нашего присмотра они могутскатиться обратно в то безобразное состояние, в котором мы нашли ихпрежде, и мне просто жалко бросать давший такие чудесные плодыпроект, который уже давно можно назвать смыслом моей жизни. Так что,какое бы решение ни приняли мы по результатам встречи, я всё равноостанусь с ними.

— Ну, от тебя сложно было ожидать чего-то иного, — ироничноулыбнулась Афина-Минерва. — Ты на них ещё с прежних времён зациклен,и вернуться к ним тоже было твоей идеей. Но, увы, поспорить с тобой яне могу. С ними действительно гораздо интересней, чем без них. И яокончательно согласна принять их поговорку "Что ни делается,всё к лучшему". Страшновато, конечно, не знать, что будетдальше; но, учитывая, что все наши знания уже неоднократнооказывались бесполезными, и всё в итоге поворачивалось совершенноиначе, можно сказать, ничего толком не изменилось.

— Я бы предпочёл остаться здесь и вернуться к прежней жизни, -недовольно возразил Сусаноо. — Согласен с Дагдой, люди ужеподнадоели.

— А что тебе мешает остаться здесь, и навещать их под настроение? -опять подал голос Один. — Вообще, Ганеша прав, у нас и выбора-тоособого нет. Мне, например, будет уже скучно без человеков. Я ужетолком вспомнить не могу, как мы без них жили и чем занимались!

— Короче, я всё понял, — хохотнул Тор, полюбившимся жестом звучнохлопая себя ладонями по коленям. — Надо налаживать контакты счеловечками. Если кроме этого варианта и идеи с "забиться наИрий и замуроваться тут" других предложений нет, я тоже забожественное бытие. И вообще, кстати, надо проверить: наше новоесостояние, случайно, не позволит нам как-нибудь более активнопоучаствовать в большой войне?

— Позволит, — произнёс доселе молчавший Рос, возглавлявший"делегацию" богов русичей. — Тут Перун уже попробовал,шарахнул молнией по какому-то кораблику иных, он почти испарился.Хотя подробности надо выяснять.

— Ха! Да это отличная новость, — оживились ещё несколько богов,доселе сидевших с мрачными лицами. Даже Дагда как-то подобрел.

— В общем, думаю, принято единогласно? — предложил старейший из них,Шива, которого уважали все без исключения боги. — Остаёмся с людьми.Мне тоже понравилось быть богом.

Под сводами огромного зала раскатился согласный гул. Идея понравиласьне всем, но даже те, чьи лица были мрачны, понимали: это наилучшийвыход. Для всех.

Обитателей же родового гнезда Йенсенов все эти разговоры пока некасались. После судьбоносных событий прошла неделя, и нельзя сказать,что что-то в этом доме радикально изменилось. Может, только чутьлегче стала общая атмосфера: новоявленная хозяйка после разговора наповышенных тонах, выжав из Ульвара своеобразное признание, несколькоуспокоилось. Любой женщине спокойней и приятней жить, когда оназнает, что любима, а не в попытках убедить себя, что эта любовь ейсовсем не нужна. И это всё произошло очень кстати, потому чтовыяснилось: её присутствие в институте больше не нужно, дальшеразберутся и без неё, а потом будет необходимо пару раз приехать дляокончательного "разминирования". Что бы делала Ольга,если бы жизнь не наладилась, большой вопрос. От скуки бы, надодумать, полезла на стену.

Для сына Тора изменения тоже оказались, к его удовольствию,минимальными. Некоторое время Ольга ещё подёргала его своимивопросами, но довольно быстро освоилась с получением информации припомощи кацалиоцли. А потом...

К собственному удивлению мужчина осознал то, чего не мог заметитьнесколько месяцев: ему хотелось возвращаться в этот старый скрипучийдом. То есть, родовое гнездо вновь примерило на себя это странное идавно забытое слово — дом. Место, где хорошо, спокойно,где тебя ждут и рады видеть. Пожалуй, впервые за свою очень долгую иочень насыщенную жизнь Ульвар за делами не терял счёта времени: унего появилось что-то кроме этих самых дел.

Например, радость в ярко-зелёных глазах Ольги, когда он вечеромнаходил её или в гостиной, или на веранде, или в кухне. Илисовместные верховые прогулки; сын Тора и так их всегда любил, но вкомпании удобно устроившейся у него на коленях женщины они сталипочему-то ещё приятней. Хотя и непонятно было, почему? Ведь вроде всёто же самое: тот же лес, те же фьорды, те же скалы, та же живаялесная тишина, пахнущая морем и хвоей. Да и "игры на свежемвоздухе", как окрестила этот процесс Ольга, не былиобязательной частью программы и никак не сказывались на прочихощущениях и впечатлениях.

В общем, неизвестно, сколько тянулось бы это неторопливое ирасслабленное благоденствие без вмешательства извне. Оно покаустраивало всех участников событий: и мужчину, и женщину, и дажепроникшегося симпатией к хозяйке Бьёрна.

Коню нравилось, что его порой баловали сахаром, яблоками и морковкой(к счастью гостьи из прошлого, все эти продукты в новом мире тоженашлись). Ульвару — что к нему не приставали с дурацкимивопросами и вообще не беспокоили по пустякам. А Ольге...

Ольгу всё устраивало по той простой причине, что она была оченьзанята. Дорвавшись до условно-письменных источников, она запоемизучала всё, что попадалось под руку, начиная с истории и языков изаканчивая правилами этикета. Вернее, в обратной последовательности:во-первых, тема была самая простая и короткая, а, во-вторых, самаяопасная. В смысле, опасная, если её не знать: коль уж вляпалась вмир, где есть понятие аристократии, и, более того, угодила в рядыэтой аристократии, удостоившись повышенного внимания Её ВеличестваИмператрицы, следовало разобраться, как в этом обществефункционировать. Слишком всерьёз Высоцкая восприняла заявленияАриадны по поводу продолжения общения и обещания про подаренныенаряды.

И проявила Ольга тем самым предчувствие, поистине достойное абсолютовв лучшие их дни. Потому что через неделю случилось страшное.

То есть, наверное, в сравнении с предыдущими приключениями ничегообъективно страшного не произошло. Но настроения полубогу это событиевсё равно не прибавило.

Собственно, через ту самую неделю после внезапного обретения Ольгойофициального статуса законной супруги Ульвара сына Тора, ярлаЙенсена, вышеуказанный ярл заявился домой ещё до полудня в мрачном изадумчивом настроении.

— Что случилось? — всполошилась Ольга.

— Её Императорское Величество... — сквозь зубы процедил мужчина.Потом всё-таки взял себя в руки и пояснил. — Объявлен небольшой приёмв честь имянаречения сына императорской четы. И Ариадна не полениласьприложить к обыкновенному приглашению личное.

Ольга, уже немного разобравшаяся в местной системе чинов, званий ипоощрений, сразу сообразила, чем так недоволен её угрюмо-хмурый муж.Поводом для отказа в этом случае могло быть что-то совсем ужчрезвычайное. Например, если бы она вдруг через пару днейвознамерилась рожать; но до этого момента было ещё больше четырёхмесяцев.

— И когда нас ждёт сие мероприятие? — вопросительно вскинула бровиженщина. При виде спокойной реакции супруги и Ульвар почему-то быстросумел взять в ежовые рукавицы собственное раздражение. Подошёл,присел рядом на диван, и с удовольствием почти привычно обнялподнырнувшую под локоть Ольгу.

— Завтра.

— Ну, переживём как-нибудь, — осторожно проявила оптимизм женщина. -Или ты меня туда не возьмёшь? — последний вопрос должен был бытьнасмешливым, но получился откровенно грустным.

— Я вообще не понимаю, зачем тратить на это время. Но идти придётся имне, и тебе — тем более, — недовольно скривился мужчина. Невполне понимая причины подобного недовольства, гостья из прошлогорискнула уточнить.

— Почему мне — тем более? И почему тебя этот факт гораздобольше напрягает, чем необходимость идти самому? Тебе за меня стыдночто ли? — нервно хмыкнула она, тщательно пытаясь держать себя в рукахи судорожно вспоминая: приняла сегодня успокоительное, или опятьзабыла?

— Потому что на этом Императрица особенно настаивала, — проворчал сынТора и замолчал.

— Ульвар, я тебе два вопроса задала, — напряжённо проговорилаженщина. При этом голос её заметно дрожал. Покосившись на неё, ярл судивлением поймал тревожный и очень грустный взгляд влажных глаз,наполненных готовыми пролиться слезами. — Ты меня боишься людямпоказать что ли? — вымученно усмехнулась она.

— Я... — начал он раздражённо, но осёкся. Проснувшаяся интуиция вдругв панике заголосила, что фраза "я вообще никому не хочу тебяпоказывать" будет истолкована совершенно неправильно. И большоеей, интуиции, за то спасибо. — Нет, — наконец буркнул сын Тора иопять недовольно поморщился.

— А что тогда? — не отставала женщина, похоже, совсем не поверившаясказанному. Понимая, что ответить всё равно придётся, Ульвар решилотвечать прямо, как делал обычно. Почему-то вариант простоотмахнуться и проигнорировать интерес Ольги уже не рассматривался.Наверное, необходимость порой давать этой любознательной ледипояснения вошла у него в привычку.

— Потому что от этого будут одни проблемы, а я не хочу испортить ЕёВеличеству праздник, — он состроил гримасу, которую при определённойфантазии можно было растолковать как насмешливую скептическуюухмылку.

— Чем? — продолжила недоумевать Ольга, озадаченно хмурясь.

— Я понял. Подробно, — вздохнул он. — Во-первых, эти люди вбольшинстве своём меня боятся. Многие презирают, но от этого боятсяпочему-то ещё сильнее. Кое-кто ненавидит, но при этом боится ещёбольше, чем прочие. Есть несколько идиотов, которые мне почему-тозавидуют, но эти не отличаются особым умом в принципе. И оставшейсяпаре процентов наиболее умных людей я интересен как своеобразныйопасный, но очень необычный зверь, — улыбка его стала до крайностизлорадной.

— Мне кажется, или тебя это радует? — с выражением недоверия на лицеженщина слегка склонила голову к плечу.

— Меня это забавляет, — пожал плечами Ульвар. — Точнее, забавляло,когда я жил во дворце и интересовался их интригами. Сейчас мне на нихпо большому счёту плевать.

— Но это всё равно не объясняет, почему тебя так коробит отнеобходимости туда идти, если тебе плевать на это отношение.

— Потому что если я пойду туда один, максимум, что они рискнут себепозволить, это тихо перемыть мне кости. Если я пойду с тобой...Постоянно находиться рядом вряд ли получится, следовательно, вкакой-то момент ты останешься в одиночестве, и непременно найдутсяжелающие отыграться на тебе. Ничего конкретного они не предпримут, ноты скорее всего опять разревёшься. Кто-то непременно возжелает громковысказаться на эту тему, и вот тогда праздник будет испорченокончательно. Потому что в лучшем случае я сломаю этому гостючелюсть, — ухмылка его вдруг стала мечтательной. — Впрочем, это тожеможет получиться забавно.

Ольга смотрела на своего космического варвара круглыми от удивленияглазами, не зная, стоит ли ей умиляться готовности за оскорбления веё адрес крушить черепа, возмущаться этой же самой не слишкоммотивированной агрессии, обижаться на подозрения в её моральнойнестойкости и неизбежной истерике, удивляться категоричности прогноза(ей казалось, что сын Тора здорово сгущает краски) или пугатьсякровожадности собственного мужа.

Последнее, впрочем, даже при большом желании не получилось бы.Пуганая уже.

— А почему ты думаешь, что я обязательно разревусь? — наконец задалаона самый простой вопрос.

— Потому что ты всегда это делаешь, — поморщился мужчина.

— Ну, ладно уж, так уж и всегда, — смущённо пожала плечами Ольга. — Яобычно не реагирую на гадости, сказанные посторонними людьми.

— Ну да, ты реагируешь без всяких гадостей, — недоверчиво хмыкнул он.

— Вот неправда, — совсем смущённо проворчала гостья из прошлого,отводя взгляд и нервно теребя рубашку мужчины. — Я при тебе всего трираза заплакала, и это, между прочим, были единственные три раза завсё моё пребывание в вашем мире. Первый раз это было, мягко говоря,очень оправдано. Второй раз я просто успокоительное принять забыла, ия тебе, между прочим, об этом говорила. А потом... от облегчения.Знаешь, как тяжело было думать, что тебе на меня плевать, и вообще ятебе совсем-совсем не нужна? И как приятно потом выяснить, что,оказывается, всё не так, а просто любовь у тебя такая, сприподвыподвертом. В общем, ты не думай, что я плакса, — поспешилауйти от темы душевных терзаний Ольга. Потому что если об этом думать,можно было опять расплакаться, что стало бы крахом всего объяснения.— А всякими злопыхателями меня тем более не испугаешь. Ты мне,главное, скажи, кого нельзя совсем уж грубо ставить на место, иладно.

— Ты действительно думаешь, что сможешь кого-то поставить на место? -ещё более недоверчиво уточнил он.

— Вот хоть бы выяснил, кого себе в жёны записал, — захихикала ярла. -Хороший мой, уж что-что, а говорить я умею отлично, полжизни толькоэтим и занималась. Понимаешь, в наше время языков в мире было оченьмного, и нормой считалось знать только один, свой. При необходимостиобщения с кем-то иноязычным прибегали к услугам людей вроде меня,переводчиков. Я по дипломатической части пробиться не пыталась, ужслишком это хлопотно, но последние годы работала в очень солиднойконторе, и где только не переводила. И на раутах светских быватьдоводилось, и на буровых платформах в заполярье, и на тропическихкурортах.

— Странная работа, — видимо, не приняв всерьёз заявления женщины,хмыкнул Ульвар. Ему действительно было сложно поверить в то, чтоподобное может быть профессией; среди многочисленных интересов сынаТора не было древней истории. — Но нам в любом случае придётся идти.

Глава14. Представление.

Больно смотреть наверх, -небо изранено звездами.Я не могу успокоитьвздрагивающий воздух,Мне не остановитькровотеченье закатаТак что пообещай мне,что будешь со мною рядом.

Flёur,"Взрывнаяволна"

Утром я нервничала. Это я Ульвару могла сколько угодно рассказывать освоём опыте, но кто сказал, что опыт избавляет от беспокойства? Ядействительно по роду деятельности порой попадала в "высшиеслои" общества, и держалась там вполне уверенно. Но я былапереводчиком, то есть — малоинтересным объектом, скоторым можно немного пофлиртовать или светски поговорить о погоде. Ачто меня ждёт сегодня... Да можно было и не пытать сына Тора, сама бымогла догадаться, если бы подумала. Понятно, что я буду самыминтересным развлечением на всём мероприятии. Просто благодаряличности моего мужчины.

Было удивительно приятно называть грозного викинга "моиммужчиной" или "моим мужем", и пока не надоедалодаже в мыслях. Нет, всё-таки женщины удивительно противоречивые (илиглупые?) существа: то искренне возмущалась произволу, а теперь вотрешила, что не так уж и плохо всё обернулось. О пышной свадьбе ясроду никогда не мечтала; зачем мне такие сложности и проблемы. Ажелание этого угрюмого мужчины любой ценой привязать меня к себеневероятно льстило и здорово приободряло моё сильно пострадавшее запоследнее время самолюбие. Эгоистично, да, но что поделать!

О том, что он аристократ в хрен-знает-каком поколении, я помнила, нокак-то всерьёз не задумывалась. Во-первых, он огромный, страшный,грубый и угрюмый; какой же это аристократ! Во-вторых, этот домик влесу был, конечно, совершенно чудесным, да и окружающие живописныеместа добавляли приятных моментов, но это всё-таки не тянуло навладения древнего и очень влиятельного рода; так, загородный дом вмеру успешного бизнесмена или небедного землевладельца.

А тут я стояла перед шкафом, разглядывала своё небогатое имущество, ичувствовала, что совершенно не горю желанием никуда идти, потому чтоУльвар тысячу раз прав, и будет это настоящее испытание. Но, с другойстороны, я прекрасно понимала, что рано или поздно через это придётсяпройти. И ничего не изменится ни через год, ни через два: слишкомзаметная фигура сын Тора, заметная во всех смыслах, и слишком ужнеожиданно случилась в его жизни я со всеми своими тараканами иособенностями. А такого, чтобы Ульвара с его биографией и манеройобщения вдруг возлюбило высшее общество... Я, конечно, верю в чудеса,но это даже для меня слишком.

В итоге я всё-таки заставила себя взять собственную отчаяннодрейфящую персону в руки и принялась перебирать наряды ужецеленаправленно, внутренне радуясь предусмотрительности ЕёВеличества. Я, конечно, уже совсем не боялась Ульвара, но для того,чтобы попросить его что-то для меня купить, этого было явнонедостаточно. Лет с восемнадцати я обеспечивала собственныегалантерейно-одёжные потребности самостоятельно, и привыкнуть, что обэтом надо просить кого-то постороннего, было очень непросто. Инеприятно, что уж там. Нет, я умом понимала, что коль уж бабы у нихтут сидят на вечном приколе к дому, то всеми мелочами для жизни ихобеспечивают мужчины. И, наверное, если я о чём-то попрошу Ульвара,он этому даже не удивится, и тем более не посчитает чем-тонеприличным. Но... в общем, я была морально к этому не готова.Поэтому очень благодарила Императрицу.

Вечерних туалетов имелось три, но в моём положении особого выбора небыло: лучше всего подходил персикового цвета элегантный атласныйнаряд в греческом стиле с завышенной талией и ненавязчивой отделкойлёгкой изящной вышивкой на пару тонов темнее. С причёской оказалосьтяжелее, но тут меня выручала простота одеяния. Поэтому,воспользовавшись верёвочными запасами ещё с корабля, я, промучившисьминут двадцать, с горем пополам забрала волосы наверх. Конечно,причёска получилась неидеальная, но стиль "продуманнаянебрежность" всегда подходил моей раздолбайской натуре,особенно если небрежность была не очень продуманной, вот как сейчас.Общий вид получился довольно забавный и, наверное, не очень достойныйкнягини. Но, во-первых, других вариантов у меня не было, а,во-вторых, у меня и князь тоже... тот ещё. Вот будут они меня совсемсильно раздражать, и ка-ак начну я эпатировать публику! Например,начну неприлично приставать к собственному мужу. Паду ниже плинтуса,но зато отвлекусь от всего и сразу.

Иронично усмехаясь своему отражению, я вертелась перед зеркалом,когда в комнату явился готовый к выходу Ульвар. Он, в отличие отменя, явно не заморачивался внешним видом, потому что предстал передомной в чёрном мундире, здорово похожем на тот, в котором я видела егопрежде. Разве что в этой версии присутствовала лёгкая серебристаяотделка; видимо, мундир был парадный.

М-да, сочетание феерическое. Такая вся милая и тёплая я с пушистойпричёской и весь такой холодный мрачный монохромный Ульвар. И толькоглазищи выделяются из образа, яркие слишком.

Окинув меня задумчивым взглядом через лёгкий прищур, — эта егопривычка всегда заставляла меня нервничать и подозревать себя вкаком-то преступлении, — он едва заметно усмехнулся.

— Пойдём, — мужчина привычно аккуратно прихватил меня за запястье, ноповёл почему-то не к выходу, а по коридору в глубь дома.

Там имелась только пара гостевых спален и просторный мрачный кабинетс какими-то чучелами и старой, даже почти древней скрипучей мебелью.Я туда боялась заходить: постоянно казалось, что или пол под ногамипровалится, или люстра упадёт, или у угрюмого тяжёлого секретераподломятся ножки. Поначалу я подумывала покопаться там в поискахстарых бумажных книг, но шкафы были заперты на ключ, а взламыватьзамки я не рисковала, и обращаться к Ульвару с вопросами относительноэтого места — тоже. А когда опасаться я перестала, надобностьво всём этом отпала: у меня появилась цаля.

Приспособление, к слову, хоть и удобное, но оставлявшее своимсуществованием неприятный осадок и ощущение, что ты являешьсяучастником какого-нибудь телепроекта и живёшь под прицелом тысячикамер. Не знаю, почему никто не бунтовал против этого; привыкли, иливовсе стоило сказать "спасибо" богам.

Дело в том, что вся жизнь осуществлялась через этот прибор. Когда ичто ты покупаешь, когда и какой договор с кем заключаешь, когда икуда едешь — всё было в ней. Я не вдавалась, как построенасистема хранения данных, но даже мне было понятно: слежка тотальная.Чихнёшь, а специально обученные люди уже всё знают. Куда там скромнымскандалам моего времени про прочтение смс-сообщений и почты винтернете!

Ещё я разобралась, каким образом так легко и быстро оказаласьзамужней женщиной. Ульвар оказался самым натуральным бессовестнымхакером: через настолько плотный контакт, какой он обеспечил себе подпредлогом приведения меня в порядок после обретения мнойудостоверения личности, каким-то хитрым образом подключился к моейцале и через неё от моего имени согласился на всё, что ему было надо.Вот и верь после этого людям.

Но, с другой стороны, раз подобная штука есть даже у Императрицы,безопасность личных данных всё-таки на высоком уровне. Хочетсяверить.

Пришли мы с сыном Тора в тот самый древний кабинет. Оказалось,замочные скважины были муляжом: мужчина не стал доставать из карманастарый ржавый ключ, а просто прикоснулся к дверце, и та, тихощёлкнув, открылась. Не очень понимая, что мы здесь делаем (нет же унего за этой дверью жутко секретного портала прямо в место проведениямероприятия, правда?), я стояла рядом, сцепив руки за спиной (руки, кслову, были в тонких кружевных перчатках; тоже Ариадна озаботилась),и едва сдерживалась от попыток заглянуть за плечо Ульвара. Он,правда, ничего от меня намеренно не закрывал, просто шириной был ненамного меньше этого шкафа.

Из шкафа несколько секунд слышалось какое-то шебуршение, после чегосын Тора развернулся в мою сторону с чёрным ящичком в руках. Матовымтаким, как в игре "Что? Где? Когда?", только в два разаниже. Под моим любопытным взглядом он выставил ящичек на стол,аккуратно поднял крышку...

— Ну, что ты на меня так испуганно смотришь? — насмешливо ухмыльнулсяон. — Иди сюда.

— Ты сейчас серьёзно что ли? — озадаченно пробормотала я, неуверенноприближаясь к нему. — Может, как-нибудь без этого можно обойтись?

— Можно, — легко согласился он. — Но не нужно. Чего ты на этот разбоишься?

— Ну... — протянула я, вновь переводя взгляд на содержимое коробочки.

А действительно, чего я боюсь-то?

В ящике лежали драгоценности. Наверное, это было не оченьудивительно. Точнее, не было бы, если бы не личность стоящего подлестола человека.

Знакомясь с правилами этикета, я что-то там такое видела про какие-тоукрашения, но пункт этот пропустила, не вдаваясь в подробности. Какиедрагоценности, о чём вы! А вот поди ты, оказывается, сын Тора тожеслышал про этикет.

Как хорошо, что я понятия не имела, сколько это безобразие стоило.Можно было убедить себя, что всё это обычная бижутерия, и не трястисьот ужаса, что я что-нибудь порву, сломаю или потеряю. Про безобразие— это просто выражение, а так красота была неописуемая. Ульвардаже продемонстрировал наличие у себя вкуса и чувства гармонии,потому что это был отлично подходящий к моему наряду белый жемчуг.

Поскольку я так и не рискнула потрогать украшения и явного желанияпримерить их не изъявила, насмешливо ухмыляющийся сын Тора (кажется,его порадовал произведённый на меня шокирующий эффект) ловкозастегнул у меня на шее строгое элегантное ожерелье, прицепил клипсы(нет, я их точно потеряю, я просто на все сто процентов уверена! Хотябы одну!) к моим ушам, дырки в которых совершенно зажили, и сосноровкой профессионального парикмахера укрепил причёску чем-тосредним между ободком и диадемой.

— Нет, ну, подумать только! Что ты сильный, это я уже привыкла, аоткуда такая ловкость пальцев?

— Мелкая моторика способствует развитию мышления, а твёрдая руканеобходима для стрельбы. Кроме того, я люблю возиться с техникой, -усмехнулся он.

Радиолюбитель, — перевела я для себя. Ну да, наверное, ковыряться смелкими детальками — это почти то же самое, что вышиватьбисером.

— Вот теперь пойдём, — кивнул он, окинув меня критическим взглядом иприхватил за запястье.

— Стой, погоди! — поспешила вырваться я. Ульвар недовольнонахмурился, но возразить ничего не успел, потому что я тут жеуцепилась за его локоть. — Вот. Вот так правильно. А то я вся такаякрасивая-нарядная, а ты меня так неэлегантно таскаешь.

Мужчина насмешливо усмехнулся, но спорить не стал. А я про себяподумала, что, чёрт побери, мы потрясающе смотримся вместе! Крометого, я в такой компании в джунглях Ирия выжила, что мне какой-то тамприём у какой-то там Императрицы!

Правда, бравады моей хватило ненадолго, и, стоило нам взлететь,мандраж накинулся на меня с утроенным энтузиазмом.

— А нам далеко лететь? — попыталась отвлечься я.

— Нет.

— Ой, а там, случайно, никому не надо будет подарки дарить? Ну,виновнику торжества, например.

— Нет.

— А танцевать не надо будет? А то я не умею.

— Нет.

— А...

— Нет! — раздражённо рыкнул на меня Ульвар. Я вздохнула и пересталаего дёргать. Правда, выдержки моей хватило секунд на десять. Нервы,нервы! Эх, где моя многострадальная обойма с концентратами...

Когда я покинула собственное кресло и уже знакомым маршрутомперебралась на колени к мужчине, отмахиваться от меня стало гораздосложнее. Выражение лица сына Тора при этом было крайне забавным:смесь обречённости, досады и, к моей радости, удовольствия.Почувствовала себя кошкой, забравшейся на руки в неподходящий дляэтого момент. То есть, вроде и не вовремя, и не до неё, но всё равноприятно.

Просто пересесть мне было мало, так что, немного поёрзав иустроившись так, чтобы не помять платье, я принялась мужчинуцеловать.

И, честно говоря, так увлеклась процессом, что цели "отвлечьсяот предстоящего мероприятия" достигла без труда и очень быстро.Когда приятный процесс прервался, я далеко не сразу вспомнила, что мыкуда-то там летели. Пару секунд даже посопротивлялась аккуратнымпопыткам мужчины меня от себя отцепить и выудить мои загребущие лапкииз-под собственной рубашки. Нет, в конце концов я всё-такиопомнилась, и мне даже стало стыдно. Пока сын Тора невозмутимо имолча приводил в порядок собственную одежду, я с виноватым видомтеребила собственную перчатку, стесняясь посмотреть ему в глаза.

Нет, понятное дело, ничего совсем уж неприличного в моём поведении небыло, и вряд ли оно могло Ульвара рассердить или расстроить.Просто... он мне, в отличие от некоторых, даже причёску не помял. А якак-то уж слишком увлеклась, и сидел мужчина подо мной практическиполураздетый.

Поправив воротничок и шейный платок (эта деталь меня буквальноумилила; не галстук, а именно платок, тоненький такой, вродебатистового), сын Тора одной рукой прихватил меня за горло, фиксируяв пространстве. Я не то что не испугалась, восприняла этот жест какнечто само собой разумеющееся: привыкла.

Хм. А, пожалуй, не зря я так увлеклась, надо будет как-нибудьповторить. Судя по всему, произошедшее мужчине понравилось ничуть неменьше, чем мне; взгляд, которым он меня окинул, был очень довольныйи многообещающий. Как и последовавший за этим поцелуй, на этот разкороткий и даже почти символический.

Опять же, был достигнут нужный эффект. Я уже не волноваласьотносительно будущего мероприятия, переключившись на попыткиразогнать всяческие приятные, но крайне неуместные мысли.

Когда мы выбрались наружу, я не удержалась от того, чтобы вцепиться влокоть Ульвара уже обеими руками и вжаться в его тёплый бок. Как я,оказывается, отвыкла от больших скоплений народа и всяческой суеты!

Сын Тора покосился на меня очень насмешливо, но в своей обычнойманере промолчал. Да ему и не надо было ничего говорить, и так всёбыло ясно: сама хвасталась, что ничего необычного в предстоящемдействе не вижу, а тут от людей шарахаюсь. Пришлось срочно брать себяв руки и воскрешать в памяти московское метро и МКАД в час-пик. Сразустало понятно, что вокруг очень пусто и тихо. Так что от бока мужчиныя всё-таки отклеилась и даже немного расслабилась. Но держалась навсякий случай крепко.

Мы приземлились на широкой площади, которую полукольцом охватываловеликолепное строение классических линий. Строгие мраморные колонны,портики, широкие полированные ступени и не то брусчатка, не то,скорее, двухцветная мозаика под ногами. Всё пространство было озаренояркими огнями, и я не сразу заметила, что наверху, над нашимиголовами, уже вовсю царит ночь. Видимо, мы успели мигрировать вдругой часовой пояс.

И на всём доступном взгляду пространстве царила оживлённая суета.Маленькие планетарные леталки, мало отличающиеся от нашей, садились,выпускали из своего нутра людей и... проваливались под землю. Яобернулась на нашу машинку и обнаружила, что её постигла та жеучасть: позади было только пустое пространство. Внимательноприглядевшись к покрытию под ногами, я сообразила, что люди ходят побелым линиям-дорожкам, а серые неровные круги служат для посадкитранспорта. А что, удобное решение проблемы парковки: всёавтоматически, всё под землёй, никакой давки, никаких пробок.

В остальном всё было очень похоже на визит в ту пирамиду закацалиоцли, разве что детей вокруг не было совершенно. То жефеерическое разнообразие нарядов, цветов и стилей, от которого снепривычки становилось не по себе. И что-то ещё казалось мнестранным, необычным; что-то, на что возле пирамиды я просто необратила внимания. Сообразила, что именно, уже когда мы поднялись поступеням и прошли в просторный светлый холл, наполненный гуломголосов и людьми.

Вокруг почти не было молодых мужчин. Либо худощавые юноши, либо ужевполне сформировавшиеся мужчины с серьёзными глазами. Причём средипоследних были люди, которые выглядели вполне молодо, но их опять жевыдавали взгляды. Многие, кстати, были в форме.

— Ульвар, а сколько времени длится служба в армии? Ну, в том случае,если человек выживает, конечно, — тихонько поинтересовалась я.

— Восемнадцать-двадцать лет, — ответил он. Я присвистнула. Нет,конечно, я понимаю, что живут они тут в принципе долго, но двадцатьлет? — Офицеры часто служат дольше.

— А призывной возраст какой?

— В смысле?

— Ну, во сколько уходят в армию?

— С четырнадцати лет начинается учёба. Рядовые учатся довосемнадцати, офицеры дольше, до двадцати двух.

— Кошмар, — вздохнула я. Разговор на этом завял, тем более из холламы неторопливо поднялись по широченной пологой лестнице, и черезвысокую распахнутую дверь прошествовали в огромную залу.

Неподалёку от входа я тут же заметила Её Величество (потому какединственное знакомое лицо), а рядом с ней — какого-то мужчину.Видимо, Императора.

Консорта я разглядывала с недоумением. Дело в том, что он был низкогороста. То есть действительно невысокий, а не только в сравнении сместными гигантами. С вовсе уж миниатюрной (полтора метра скопейками) Ариадной рядом он смотрелся вполне нормально, но... смоими метром семьюдесятью тремя (плюс сантиметров пять каблука;шпильки тут, как я понимаю, не носили) я смотрела на него сверхувниз. Как же ему, бедолаге, тяжело живётся-то! Правда, мелким егоназвать не получилось бы при всём желании. Не потому что Император,а... было в его взгляде что-то такое, что заставляло напрочь забыть онедостатке роста. Воля? Опасность?

А ещё Император был очень красивым мужчиной, причём красивым безслащавости. Да и щуплым он, похоже, не был; просто жилистым.

К императорской чете мы и направились. Пробки или какого-то затораздесь тоже не было, что мне крайне понравилось. Никакого ажиотажа,никакого желания привлечь внимание; все подходят, кланяются, говорятпару слов и спокойно отходят в сторону.

Вообще, повезло, что Император такой удивительный субъект и стоитнедалеко от входа. Я сначала увидела его, задумалась, сосредоточиласьи только потом огляделась по сторонам, заметив взгляды.

Нет, никто не таращился и не тыкал пальцами. Всё-таки вокруг былиочень воспитанные люди, они себе такого не позволяли. Но я буквальнокожей ощущала, что мы в данный момент является всеобщим центромвнимания. Правда, нервничать и шарахаться было уже поздновато, и япочти без труда взяла себя в руки. Тем более мы как раз подошли кхозяевам праздника.

— Ваши Величества, — Ульвар изобразил короткий сдержанный поклон, ярядом — вполне себе аккуратный женский вариант приветствия. Незря же всё утро репетировала перед зеркалом!

По счастью, глубоких сложных реверансов и прочих расшаркиваний здесьне требовалось; приветствие это скорее напоминало глубокий книксен.

— Ваше Величество, — иронично обратилась Императрица к своему мужу. -Напомните, вы получали приглашение от ярла Йенсена на его свадьбу?

— Нет, Ваше Величество, — с трудом сдерживая улыбку, печально качнулголовой консорт. — Более того, я, к стыду своему, вообще не был вкурсе этого удивительного события.

— Вот и я не получала, — задумчиво кивнула она. — Ну-ка, иди сюда,мой дражайший кузен, я тебя поздравлю, — и демонстративно поманилаУльвара пальчиком. С настолько кровожадным выражением лица, что ярешила: она его сейчас под шумок точно стукнет. Но нет, обнимаясклонившегося (практически сложившегося пополам) норманна,Императрица только что-то тихо и неразборчиво шепнула.

— Обязательно, Ваше Величество, — мрачно хмыкнул полубог, вновькоротко кланяясь.

— Он тебя хоть спросил? — обнимая уже меня, уточнила Ариадна.

— Скорее, поставил перед свершившимся фактом, — так же тихо ответилая. Императрица бросила на сына Тора насмешливо-ехидный взгляд, нобольше никак не прокомментировала.

Консорт же обменялся с Ульваром крепким рукопожатием (у менясоздалось впечатление, что эти двое друг друга недолюбливают; нефатально, но особого желания общаться не было у обоих), после чего,осторожно обнимая уже меня, тихо проговорил с очень искренним видом:

— Сочувствую!

— Спасибо, Ваше Величество, — с трудом сдерживая улыбку, сообщила я сочередным книксеном, и мы отошли в сторонку.

К счастью, я оказалась права, угрюмый викинг действительно здоровосгущал краски, пугая меня ужасами высшего света. Всё оказалось нестоль мрачно и страшно, никто на меня не обзывался, никто не рычал,никто не ругался и не подозревал в недостойном поведении. Да и то:если у них такая мораль, что женщина должна быть замужем и раститьдетей, ко мне по этой части претензий быть не могло. Ничео ужасногоне произошло, даже когда некая откровенно пожилая леди решительноутащила меня от Ульвара (железная женщина, я бы на такой героическийпоступок не осмелилась), что-то щебеча на романском на тему "Ах,ярл, ну позвольте же пообщаться с вашей чудесной супругой!", ия оказалась окружена небольшой разноязыкой женской компанией из пятичеловек. Меня не ругали, даже говорили комплименты. Больше всего ихзакономерно интересовала история нашего знакомства с Бичом Терры(надо будет выяснить, за какой из подвигов его так прозвали), и как явообще умудряюсь рядом с ним так спокойно находиться, и вообще нестрашно ли мне к нему прикасаться, а то, говорят...

Что говорят про моего новоявленного супруга, я наслушалась вдосталь.И что папаша у него не Тор, а сам Ёрмунганд, и убивает Ульвар однимвзглядом, и души пожирает. В общем, уйма интересной, увлекательной,но совершенно идиотской информации. Вот вроде взрослые люди, какможно всерьёз такому верить? Нет, согласна, сын Тора очень грозный;стоит вспомнить, как сама его боялась. Положим, в первое время нашегознакомства я бы даже поверила, что он может убить взглядом, всё-такивзгляд у него действительно очень тяжёлый и недобрый. Но всерьёзинтересоваться, правда ли он ядовитый, и правда ли у него естьзмеиный хвост?!

В общем, эдак через полчасика общения с местными дамами я поняла, чтов ближайшие пару дней без смеха на своего мужа смотреть не смогу.Особенно когда собеседницы осмелели, обнаружив, что я не какая-нибудьсуровая валькирия в образе смертной, а вполне нормальный живой,дружелюбный и контактный человек. И посыпались уже чуть менеетактичные вопросы, касающиеся интимной сферы жизни. Тут я такогонаслушалась, жуть! Как меня хватило не пасть прямо к их ногам вприступе истерического смеха, останется тайной за семью печатями.

Вот я ему это вечером перескажу, пусть знает, что о нём люди думают.

Особо дикие версии мне высказывали с хихиканьем и введением "апредставляешь, говорили..." и дальше по тексту. Например, чтотам он тоже ядовитый. Но подобные варианты собеседницырассказывали уже как курьёзный слухи и сами считали несостоятельными;как минимум, потому что я жива, и даже беременна.

В общем, муж мой был чем-то вроде гибрида Бармалея с КощеемБессмертным, только для взрослых. Ой, сколько я над ним хихикать будуна эту тему, он у меня ещё пощады запросит! За все свои страданияотомщу страшно и чудовищно!

Местные дамы оказались совсем не вредными; одна только попыталасьпару раз осторожно меня "куснуть", но так, на пробу, излюбопытства. Когда я вполне достойно парировала, она, похоже,осталась довольна, и нападки свои прекратила. Вывод из этого всегоследовал простой: некогда тут женщинам развлекаться интригами. Да онои понятно, от отсутствия мужского внимания они вряд ли страдают, плюсу каждой ещё дома семеро по лавкам. Вот пожаловаться на всё этобезобразие — да, надо полагать, дело святое. И вообще, дамыявно были очень счастливы собственному присутствию на мероприятии(конечно, такая замечательная возможность сбежать из дома!), и никтоне желал портить себе удовольствие скандалом. Во всяком случае, изтех, кому я попалась под руку.

Общая атмосфера царила гораздо более лёгкая, чем можно было ожидать:спокойно, без толпы, без ажиотажа, уютно и почти по-семейному. Да и вцелом нормы поведения в обществе у них тут были не настолько жуткорегламентированы, как я читала о прошлом или наблюдала в своёмвремени. Подойти и познакомиться самостоятельно было нормой,пообщаться с интересующим человеком, какое бы положение он низанимал, — тоже. Все очень быстро переходили на "ты",или по крайней мере называли друг друга по имени без титулов и другперед другом особенно не выпендривались.

Немного понаблюдав за этими людьми и подумав, я даже догадалась, вчём была причина этой странности. Нечего им было делить. Молодёжьдержалась особняком и обсуждала какие-то свои интересы, а старшеепоколение... старшее поколение почти целиком состояло из боевыхофицеров, каждый из которых не меньше двадцати лет своей жизни отдалсамой настоящей, жестокой и беспощадной войне. Наверное, после такогоустраивать какие-то мелкие дрязги было вовсе глупо.

С другой стороны, Ульвар говорил, что какое-то время интересовалсяместными интригами, и, стало быть, они существовали, пусть инезаметные при поверхностном осмотре. Наверное, воспитание и чувствособственного достоинства не позволяли этим людям мелочно идемонстративно к кому-то цепляться. Да ещё я в этом мире была чужая иновенькая, меня пока интересно было пощупать, внимательно рассмотретьи не спугнуть.

В общем, я по-настоящему увлеклась процессом беседы и наблюдения, ивынырнула из всего этого только тогда, когда вокруг меня вдругобразовалась тишина. Оглядевшись, я обнаружила её причину: над нашейскромной дамской кучкой навис мой мрачный варвар. Действительно,мрачный и очень недовольный жизнью.

Он даже ничего не сказал, а желающие составить мне компанию ужерассосались, и мы остались вдвоём на пятачке пространства метров пятив диаметре.

— Ты почему такой мрачный? — тихо уточнила я, поспешно цепляя Ульвараза локоть. Он только недовольно поморщился, не желая вдаваться вобъяснения, и двинулся куда-то к стене.

В это время как раз объявили танцы. Ох уж мне этот викинг с егодурацкой партизанской привычкой!

Хотя, с другой стороны, он не соврал, танцевать мне не пришлось. Самсын Тора таким развлечением не интересовался, а, поскольку я стояларядом, никто не изъявил желания выцарапать меня из его огромных лап.Оно, впрочем, и к лучшему.

Мне только непонятно, почему Ульвар-то так не любит это светскоеразвлечение? Не думаю, что от неумения. Я вообще не думаю, что есть вэтом мире что-то, чего этот человек не умеет; всё умеет, но не всесвои таланты демонстрирует. К тому же, танцы были неторопливые ивроде бы несложные, даже я бы справилась после некоторой тренировки.А у полубога с координацией и ловкостью дела обстояли на порядоклучше, чем у меня. Или на два. Или даже на три!

Очень хотелось прямо сейчас поделиться с Ульваром слухами и сплетнямио нём, родимом, но уж слишком хмуро он выглядел. Случилось что-то,что ли? Настаивать на объяснениях я не стала; зачем зря дёргатьчеловека, поживу пока и без объяснений. Вместо этого выпустила локотьмужчины и принялась развлекаться изучением его ладони. Занятие,конечно, очень высокоинтеллектуальное, но возвращаться к чтениюизбранной литературы и учебников мне сейчас было лениво, а вотпомурзать такую любопытную конечность — приятно.

Это, наверное, фетиш. Или симптом каких-то глубинных подсознательныхкомплексов и стремлений, не знаю. В мужчинах, что касается внешности,я почему-то всегда первым делом обращала внимание на руки. Они должныбыли быть сильными, с грубой кожей ладоней, широкими пальцами сровными ногтями, с выделяющимися под кожей жилками на тыльной стороныладони... Я же говорю, диагноз. Но, по крайней мере, такой признакмужской красоты гораздо шире распространён, чем, например, прямыестройные ноги (была у меня одна подружка с такой страстью).

Короче, странные существа — женщины.

Ладонь Ульвара была шириной с две моих, и всем моим предпочтениемполностью отвечала, так почему бы не полюбоваться лишний раз?Поумиляться, какая я по сравнению с ним крошечная, что прямо почтидюймовочка. Погладить кончиками пальцев шершавую грубую кожу; у меня,конечно, на руках были перчатки, но тоненькие и кружевные, и черезних всё почему-то очень хорошо чувствовалось. Очень быстро в памятивоскресли прикосновения этих самых рук, которые помнила, наверное,каждая клеточка моей кожи, и сразу захотелось уединиться где-нибудь вукромном уголке, чтобы там...

В общем, я настолько погрузилась в созерцание и фантазии, что когдаладонь вдруг сжалась, поймав мои пальцы, буквально подпрыгнула наместе и едва не взвизгнула. Вскинув возмущённый взгляд на напугавшегоменя мужчину (ну, конечно, любимую игрушку отобрали; это же мояладонь, ага... хотя, с другой стороны, муж — мой, значит ивсякие элементы мужа тоже мои, так?), наткнулась на его оченьзадумчивый и заинтересованный взгляд. Сразу отчётливо и скопомвспомнились все неприличные мысли, забредавшие в мою голову запоследние пару минут, сердце застучало бодрее и внизу животарастеклось сладкое томное ощущение возбуждения.

Ульвар едва заметно усмехнулся, будто прочитал мои мысли. Даже какбудто собрался что-то сказать. Но вдруг лицо его приобрелонастороженно-хмурое выражение, норманн вскинулся и заозирался.

А в следующий момент началось... безумие?

Совсем рядом болезненно вскрикнула и осела на землю непонятнойбесформенной кучей какая-то женщина. Что-то тёмное и быстроевзметнулось с пола, как будто обыкновенные человеческие тени вдругпревратились в опасных стремительных тварей. Я открыла, было, рот,чтобы задать глупый и неуместный вопрос, но тут буквально в полуметреза моей спиной что-то ярко горячо вспыхнуло.

— На пол! — рявкнул Ульвар, в руке которого когда-то успело появитьсяоружие. Мне показалось, что послушалась не только я, но и несколькочеловек поблизости. Не знаю, я не смотрела; я вдруг осознала, чтослучилось с той женщиной, и что алый — был совсем не цвет еёплатья.

Так что я, демонстрируя очень правильные рефлексы и послушание,поспешно выполнила приказ, уже испытанным способом прячась под ногамимужчины. Сжалась и на всякий случай зажмурилась, уткнувшись лицом вего ногу. Правда, клещом вцепляться не стала, оставляя ему некоторыйпростор для манёвра.

Смотреть по сторонам не хотелось. Я догадывалась, что увижу; мнехватило одной-единственной женщины, вдруг превратившейся в однороднуюаморфную кровавую массу, чтобы не испытывать желания узнать, чтопроисходит в окружающем мире. Я не самый слабонервный человек, нолучше не проверять на прочность ни свои нервы, ни прочие частиорганизма. И вообще, у меня есть защитник? Есть. Вот пусть изащищает, раз я слабая хрупкая женщина, от которой требуется толькоублажать мужа и следить за домашним очагом. Всё сделаю, даже готовитьнаучусь, пусть только всё это кончится!

Вокруг раздавались крики боли, какое-то шипение, яростные возгласы,тихие хлопки. Но истерики и паники, судя по всему, не случилось; даоно и не удивительно, тут всё-таки не институт благородных девиц.

А потом всё в самом деле кончилось, только очень странно инеожиданно.

— А ну-ка, ша! — проревел незнакомый зычный мужской голос, вслед закоторым по зажмуренным глазам ударила яркая вспышка света, а потом -тяжёлый низкий хлопок, как от преодоления звукового барьера, ипрокатившаяся по полу отголоском далёкого взрыва волна дрожи. Инаступила вязкая, настороженная неподвижная тишина, как будто я водно мгновение оглохла. Только одинокая мысль забрела в пустуюголову: "Они там что, атомную бомбу жахнули?"

Запаниковать по этому поводу я, правда, не успела, хотя и вспомнилачто-то на тему "падать надо ногами к взрыву". Да, честноговоря, ни по какому не успела; какая-то неведомая сила (впрочем, чтоэто я? У меня нынче любая сила известно какого происхождения)потянула меня за плечо вверх. Пришлось выпадать из прострации,открывать глаза и срочно ориентироваться в пространстве.

Сын Тора, поставив меня на ноги, прижал одной рукой к себе. Когда яобеими руками уцепилась за его талию, даже как будто расслабился; нооружие не опустил, опасно поводя стволом из стороны в сторону. Приэтом он почему-то жмурился.

— Ты чего? Вспышка? — сообразила я. Ульвар недовольно поморщился.

— Забыл.

— Но это же пройдёт? — всполошилась я, на всякий случай цепляясь занего ещё крепче.

— Пройдёт. Осмотрись, — велел он, продолжая придерживать меня заплечо. Я послушно огляделась.

— Ну... вроде, есть живые, даже вроде бы много, — доложила явполголоса. Зал постепенно наполнялся шуршанием и тихими голосами;люди отходили от потрясения и приходили в себя. Пол был залит чем-токрасным; впрочем, долго думать, чем именно, не пришлось. У меня отмысли, что вот это только что было людьми, слегка зашумело вголове и традиционно подогнулись колени, но обморок не спешилраспахивать свои объятья, и даже не тошнило. Оно и к лучшему, сойдуза настоящую женщину викинга, которая слона на скаку остановит ихобот ему оторвёт. Хотя, может, я рано радуюсь, и это просто я ещё неосознала, и накроет попозже. — Какие-то чёрные кляксы есть...странные, в воздухе висят, как облачка. Но вроде бы не двигаются.

— Ульвар! — раздался звонкий голос Её Величества. Я тут же нашла еёвзглядом, а Императрица — нас. Она сидела на полу, а возле еёног стоял на коленях консорт и какой-то ещё незнакомый мужчина.Рядом, сложив руки за спиной, с мрачным видом возвышался какой-тоугрюмый русоволосый бородач в алой косоворотке. — Подойди, — велелаона. — Дорос, выведи посторонних, — продолжила командоватьженщина уже куда-то в другую сторону. — Доктор Сеиджи, организуйтеоказание помощи. Легат Тототл, егерь Мирогор, егерь Джино...

— Ариш, может, ты кому другому передашь командование? — резко прервалеё муж.

— Ты делом занят? Вот и занимайся! — рявкнула Императрица. Ох,мамочки... Я пока ещё не поняла, что случилось, но мне уже страшно.Она ругается, да ещё при посторонних, да ещё на собственного мужа?!

— Как ты? — отвлекаясь от неожиданного зрелища, тихонько обратилась як Ульвару.

— Считай, пока слепой, — проворчал он. — Пойдём. Судя по тому, что яслышу, Ариадна в панике, — хмыкнул мужчина, точно разворачивая меняна императорские голоса и продолжая держать за плечо уже какповодыря. Он явно был недоволен своей временной недееспособностью, нов общем пребывал в довольно благодушном настроении, так что я тоженесколько успокоилась. Только на всякий случай вцепилась покрепче вего ладонь.

— В панике? Мне кажется, она в бешенстве, — неуверенно хмыкнула я.

— В бешенстве она молчит, а раз ругается — значит, боится, -спокойно со знанием дела пояснил мужчина.

— Ульвар, а что это вообще такое было? — уточнила я, на всякий случайосторожно обходя висящее в воздухе неподвижное чёрное облачко.

— Долго объяснять, — отмахнулся он. — Потом.

Я только вздохнула. Мне, честно говоря, не очень-то хотелось знатьпричины и подробности событий. В данный момент мне просто нужно былоотвлечься разговором от жуткого кровавого месива под ногами ижелезистого запаха в воздухе. Дурнота, кажется, начала брать своё, итёмные пятна перед глазами стали вполне отчётливыми. Наверное, еслибы не тёплая тяжёлая ладонь полубога на плече, я бы точно завалилась,а так ничего, добрели как-то. Возле самодержицы к тому моменту ужеобразовалась небольшая толпа тихо переговаривающегося народа.

Судя по всему, Её Величество тоже задело. Император с каким-томужчиной на пару оказывали ей первую помощь, останавливая кровь; уженщины не было правой ноги где-то до середины бедра. Этоокончательно меня добило, и я, развернувшись под рукой сына Тора,торопливо спрятала лицо у него на груди.

— Ульвар? С тобой-то что? — озадаченно проговорил какой-то мужчина нароманском.

— То же, что с примерно третью людей в этом зале, — хмыкнул по-русскиещё чей-то незнакомый голос. — Сын Тора уже не тот, не успел вовремязакрыть глаза.

— С такой женой я бы тоже глаз не смыкал, — радостно заржал первый.

— Джино, я всё-таки не мозги потерял, — задумчиво проговорил народном норманнском полубог. — А зрение восстановится. Успеешь удратьк тому моменту в пятый сектор?

— Ладно, Бич Терры, не гневайся, я всё понял и осознал, больше небуду. Надо думать, если тебе какая-то женщина настолько понравилась,что ты теряешь из-за неё боевые рефлексы, ты за неё любого убьёшь, -захихикал совсем не испугавшийся Джино.

Кажется, Ульвар хотел раздражённо возразить, но тут вмешался какой-тотольтек, и в моём восприятии разговора случился пробел. К языкуиндейцев я пока не подобралась, осваивая более знакомые просторы.

— Да отдал я уже все приказы, — проворчал русич. — Ищут, вся системана ушах. Но, мне кажется, дело в чём-то ещё. Не было здесь чужихкораблей, а при таких воздействиях у них маскировка слетает. Уж всякозаметили бы.

— Ну, мы к ним как-то пробираемся, — хмыкнул тот, кого называлиДжино; у него был очень запоминающийся голос и манера говорить спулемётной скоростью. Хорошо, дикция была очень чёткая, и я успевалапонимать.

— В систему — да, но чтобы на планете диверсию провести? Нет, язадницей чую, что-то тут не так.

— Ясен-красен, — возмущённо фыркнул ещё один голос на русском. -Сейчас пойдём, обсудим; только тут надо всё закончить.

— То есть, вы даже в курсе, что тут случилось? — подала голосИмператрица. Звучал он значительно спокойней, чем прежде: видимо,женщина взяла себя в руки.

— Почти. Но не думаю, что нам следует разговаривать об этом прямоздесь.

— Да, ваша правда. Доктор Файон, вы закончили? — обратилась ЕёВеличество к кому-то ещё.

— Да. Но я бы не рекомендовал вам сейчас заниматься делами; было былучше, если бы вы прямо сейчас отправились на лечение. Хотя вы же всёравно не послушаетесь, — философски вздохнув, сказал ещё один мужчинана гэльском.

— Я обязательно разберусь с этим ранением, но немного позже. Недумаете же вы, что я так и буду всю жизнь ковылять на одной ноге? -недовольно отмахнулась Императрица. Она сейчас почему-то говорила нарусском. Вот интересно, а от чего зависит, на каком языке говоритправительница, которая, вроде бы, не относится ни к какому народу?Может, по очереди на каждом, по графику? — Пойдёмте, господа. Мужмой, вы ведь не бросите меня здесь?

— Следовало бы, — вздохнул тоже на русском Император. — Но куда же яденусь, — и голос его переместился вверх.

— Ольга, ты... — начал Ульвар.

— Я без тебя никуда не пойду, — прежде чем включился разум, выпалилая, изо всех сил вцепляясь в мужчину. Чтобы, если соберутся отрывать,это не получилось, или получилось, но — с кусками кителя. Рядомкто-то радостно захихикал; но тихонько так, украдкой. Даже несколько"кого-то". Мне стало стыдно, но даже осознаниенеадекватности собственного поведения не заставило добровольноразжать руки.

Ругаться и рычать сын Тора почему-то не стал. Хотя, думаю, если бы онна меня рявкнул, я бы выпустила его чисто рефлекторно. Глубоко тяжеловздохнул, положил мне ладонь на шею и частью на затылок, и тихопроворчал:

— Оля, тебе здесь делать нечего. Не волнуйся, я скоро вернусь.

— Клянёшься? — подозрительно уточнила я, слегка отстраняясь, чтобызаглянуть ему в глаза. Ну, забыла, что они временно не работают, да.

— Клянусь, — усмехнувшись, — видимо, тоже вспомнил, чем это в прошлыйраз закончилось, — кивнул мужчина.

Мне как-то сразу полегчало. Если уж он в прошлый раз вернулся, тотеперь тем более. К тому же, нельзя сказать, что я всерьёзбеспокоилась; скорее всего, они и правда сядут где-нибудь в кабинете,поговорят о важных делах и разойдутся. Мне просто после такого выходав свет было не по себе, и элементарно страшно было оставаться одной вбольшом пустом доме. Кошку что ли завести?

Ладно, я, в случае чего, к Бьёрну уйду.

— Доктор Файон, будьте добры, отвезите кириа Ольгу домой, — вновьподала голос Императрица. — Она пока ещё не освоилась в управлениитранспортом. И, да, ярла Йенсен понимает только на языке русичей, -добавила она.

— Пойдёмте, кириа, — прозвучал рядом спокойный голос. Я почти ужерешилась отклеиться от Ульвара, как вдруг вспомнила о важном деле.Требовательно потянула мужа за платок вниз (я до него всё равно недопрыгну); он быстро сообразил, что от него требуется, и свойутешительный поцелуй на дорожку я всё-таки получила. После чегопозволила доктору (совершенно седому мужчине очень преклонноговозраста) себя увести, на всякий случай ни на кого из присутствующихне глядя. И так знаю, что они про меня ещё долго шутить будут, нехватало смутиться, с кем-нибудь столкнувшись взглядом. Мой муж! Хочуклятвы вымогаю, хочу целую при всех.

У меня нервы, вот.

— Завидую я тебе, Ульвар. Где ты только такую девочку отчаяннуюотыскал! Смотри, и ведь не боится совсем... Ты её не достоин, ты вкурсе?

— Джино, завидуй молча, пока тебе шею не свернули, — буркнул всё тотже ворчливый русич. — Мы долго ещё тут стоять будем?

Но на этом месте мы вышли из зала. И мне запоздало стало стыдно: яведь даже не попрощалась.

Доктор Файон оказался очень спокойным обаятельным человеком, и всюдорогу развлекал меня какими-то курьёзными случаями из практики иврачебными анекдотами, половина которых была вполне созвучна санекдотами моего времени. Проводив меня до дома, проверил моёсамочувствие, поощрил на принятие дополнительной порцииуспокоительного и заповедовал ложиться спать и не волноваться. Его быустами да мёд пить!

Естественно, в одиночестве я не заснула. Промаявшись в одинокойпустой постели (с ума сойти, как быстро я привыкла к присутствиюрядом большого тёплого мужчины, и как без него теперь былонекомфортно!) по ощущениям вечность, а на деле минут двадцать,плюнула и вправду пошла в конюшню. Пустой дом казался каким-тоособенно мрачным, да и тени в углах подозрительно шевелились, то идело пытаясь встать и наброситься на меня.

Бьёрн меня с парой яблок, одеялом и подушкой встретил с удивлением,но благосклонно. Когда я устроилась в уголке, шумно обнюхал, обдаваясвоим тёплым лошадиным дыханием, но выгонять не стал. Под его тихоепофыркивание, всхрапывание и периодическое лёгкое притопывание, когдаконь переступал с ноги на ногу или зачем-то постукивал копытом обпол, я уснула очень быстро. Наверное, потрясение сказалось.

Глава15. Гости.

Вот и сбывается все, что пророчится.

Уходит поезд в небеса — счастливый путь!

Ах, как нам хочется, как всем нам хочется

Не умереть, а именно уснуть.

В.С. Высоцкий, "Балладаоб уходе в рай"

Её Величеству Императрице Ариадне было очень больно. Больно истрашно. Боль начиналась где-то внизу, и в ритме сердцебиенияпрокатывалась по всему телу. От окончательного падения в безднуотчаянья и истерики её удерживало только одно: сильная рука,прижимавшая маленькую Императрицу к давно знакомому до последнеговолоска телу.

Муэто Перо Совы только на вид казался таким несерьёзно-тщедушным. Онтоже повоевал своё, только не в рядах гвардии или космодесанта. Егошколой жизни была СВОРа, группа "Террор". Проще говоря, вмолодости Император был очень талантливым диверсантом. Почемуталантливым? Потому что выжил. Бездарности в таких местах не живутдаже по очень счастливой случайности.

Он мог сколько угодно быть миролюбивым человеком, сторониться военныхдел (тем более, у Ариадны их ещё надо было отобрать; если некоторыедевочки в детстве любили играть в кукол, то эта женщина была из тех,кто выбирал солдатиков) и предпочитать им экономику, но принеобходимости взяться за оружие делал это профессионально и безраздумий.

А ещё Перо Совы обладал весьма крепкими нервами. Потому что он ни намгновение не отвлёкся, когда рядом, болезненно вскрикнув, пошатнуласьлюбимая женщина; только машинально подхватил её свободной рукой,прижимая к себе.

И когда в центре зала вдруг возник Перун со своей светозарнойсекирой, и оную секиру с молодецким возгласом вознёс, среагировалИмператор, в отличие от замешкавшегося сына Тора, правильно:зажмурился сам и на всякий случай заслонил супругу. Вспышка молнии вотносительно небольшом замкнутом пространстве — неприятноезрелище. Хотя бы потому, что ожог сетчатки практически гарантирован.

Только после этого, оглядевшись и оценив обстановку, консорт позволилсебе отвлечься на личное. И едва не поседел прежде срока, разглядевсовершенно белое лицо Императрицы.

Правда, паника оказалась преждевременной: абсолют абсолютов былакрепкой женщиной. Поэтому, пока супруг, тихо матерясь себе под нос,при помощи кстати подоспевшего врача оказывал ей помощь, она сумелачастично взять себя в руки. Чему поспособствовал зарядобезболивающего лекарства; сразу стало легче жить и думать. Недожидаясь окончательного приведения себя в чувство, Императрицапринялась командовать.

Она действительно очень испугалась, поэтому и начала организациюнаведения порядка с поисков самых важных людей: тех, кому доверяла.

Ариадне было всего восемнадцать,когда не стало отца. И вообще больше никого не стало: толькоона — и огромная, увязшая в бесконечной войне Империя. Но тогдаона нашла для себя выход, оказавшийся единственно правильным:довериться тем, кому доверял Владимир, и первым из этих людей былУльвар сын Тора.

Полубог не был близким родственником Императрицы, но она прекраснопомнила, как терпеливо этот мрачный великан сносил попытки младшей изимператорских детей покататься на нём верхом, и с какойснисходительной лаской к этому человеку относился отец.

Это теперь она понимала, что то отношение было очень нездоровым: невоспринимал Владимир ярла Йенсена как человека, и относился к нему некак к человеку, а как к страшному, грозному, но послушному и верномузверю. Да он, если подумать, таковым и являлся...

Но детские привычки — они самые сильные. И вот в такие моментыАриадна вспоминала тех, кого помнила теплом по своему далёкомудетству.

Например,алыйегерь Мирогор Ковыль. Онуже тогда, в её детстве, возглавлял в первом секторе группу "Десница"СВОРы, и уже тогда выглядел именно так, как сейчас: светловолосыймужчина неопределённого возраста с неожиданно тёмными карими глазами,недовольным выражением лица и повышенной ворчливостью. Или тлатони(высший аристократический титул у тольтеков; всё тот же князь, иначеговоря) Тототл ЧёрноеСердце, уже старый и оченьмудрый тольтек, бывший легаттретьего легиона "Гарпия".

Одинтолько белый егерь и главагруппы "Щит" первого сектора ДжиноФармазотти был слишком молод для того, чтобы вписаться в этукомпанию: он был ровесником Императрицы. Но всё равно пользовался еёуважением и симпатией как за свой лёгкий жизнерадостный нрав, вполнехарактерный для романца, так и неожиданныйдля такого на первый взгляд легкомысленного человека цепкий острыйум. Кроме того, нынешнее событие лежало в его компетенции почти в тойже степени, что и у Ковыля.

По счастью, все, кого находиланужным позвать Императрица, откликнулись,и на душе у неё стало гораздо спокойней. Да и первый страх ужепрошёл.

Ольга была, наверное, единственным человеком, не сообразившим, ктоименно совершил это нападение. Здесь не надо было думать: слишком ужспецифический метод был применён. А, значит, лиепчи.

Этот вид был... странным противником. Наверное, потому что он обладалслишком похожим на человеческий обликом, схожим строением, близкимхимическим составом — и совершенно иной логикой.

Первые контакты с этим видом прошли очень мирно и успешно. У них дажемимика была похожа на человеческую, и поначалу этому общениюпредрекали большое будущее. Когда началась война, лиепчи неприсоединялись к Альянсу, велись переговоры об оказании поддержкилюдям. А потом вдруг — бах! — оборваны все только начавшиеналаживаться связи, исчезли все дипломаты, а к травле человечестваприсоединился ещё один вид. Как, почему, для чего? В чём была причинатакой резкой перемены? Люди ломали головы до сих пор, но ответа наэтот вопрос не было, даже пленные на удивление молчали. Почему-товыжать правду о диспозиции сил и состоянии армии было гораздо проще,чем это. Единственный ответ, который получали люди, был "вы несможете понять" или "вам это не нужно".

Поскольку те же ответы обычно следовали на вопросы о религии (былоточно известно ещё с довоенных времён, что понятие такое -религия, или философия, — в их социуме было), основным предположениемприняли религиозные причины. Но какого рода, и почему такиевнезапные?

Странными были и их технологии. Рияры, хильтонцы, циаматы; они всебыли дальше от людей, но принципы действия их техники были вполнепонятны. Не сразу, не вдруг, но с ними удалось разобраться. А вот слиепчи удалось лишь обнаружить способы борьбы. Как летают их странныекорабли, похожие на капельки ртути, из чего состоит та субстанция,которую они используют в качестве оружия? Для войны хватало и того,что энергоны и плазмомёты были вполне эффективны, а энергетическиещиты успешно противостояли агрессивным воздействиям. Над остальнымбились два с половиной века совершенно безуспешно. Самой вероятнойверсией было использование лиепчи какого-то принципиально совершенноиного вида энергии или материи, воссоздать которые люди понеизвестным причинам не могли. Как ни парадоксально это звучит,воссоздать, судя по всему, не могли именно потому, что были людьми.

У всей техники лиепчи, если её можно было так назвать, имелась однаточно выясненная особенность: у них не существовало такого понятия,как "автоматика". Вообще, в принципе, как процесса. Любоедействие руководилось лично кем-то из живых разумных существ,и автономно не протекал ни один процесс. Поэтому наиболее эффективнымсредством борьбы с ними (в вопросах диверсий и слежки) до сих порявлялась именно автоматическая электроника. Лиепчи с большим трудомвоспринимали процесс функционирования техники, рядом с которой небыло людей. То есть, они просто не могли поверить, что такоевозможно.

Из всего этого следовал простой вывод: как бы ни было осуществленоэто воздействие, где-то очень недалеко присутствовал кто-то излиепчи.

Это было просто и понятно. Но одна непонятная деталь во всёмпроизошедшем была.

Люди давно привыкли, что боги сами не способны нанести вред Иным,разве только опосредованный. Например, ослепить, или напугать. Носейчас именно Перун отразил нападение, а прежде подобного они неумели.

Те из собравшихся, кто был в курсе последних божественныхнеприятностей (все те люди, которых позвала на экстренное совещаниеИмператрица, принадлежали к их числу), логично предполагали связьмежду двумя событиями, но пока молчали. Во-первых, посторонних былослишком много, во-вторых, спешить с подобными высказываниями не имелосмысла: всё равно основной разговор начнётся в императорскомкабинете, а не здесь, посреди бальной залы.

Здесь имелось другое и тоже очень интересное развлечение, а именно -уникальная композиция "Ульвар сын Тора и его жена". Самфакт её существования особого интереса у этих людей не вызвал; всякоебывает, да и кому какая разница. Поэтому девочку внимательнорассмотрели, составляя примерное представление, да выбросили изголовы.

Как оказалось, напрасно. И наблюдать стоило не за ней, а за Ульваром,и именно вот в такой экстренной ситуации. На взгляд стороннегонаблюдателя, ничего необычного в его поведении не было, никакихзаметных перемен не случилось. Но для тех, кто хорошо знал этогоабсолюта, показательны были именно мелочи.

Никто из этой группы лиц всерьёз сына Тора не боялся. Просто потому,что они слишком хорошо его знали, а слухи и репутация были лишьсловами. Ульвар не был страшным или жестоким человеком; во всякомслучае, теперь и в общении со "своими". Более того, егобыло довольно сложно действительно вывести из себя и спровоцировать.Он в самом деле скорее напоминал точный отлаженный механизм, пугающийсвоим жутким образом, но никогда не отходящий от программы.

А то, что они сейчас наблюдали, было... сбоем?

Нет, он не стал вдруг белым и пушистым; подобное не на шуткувстревожило бы всех начиная с самой Императрицы. Но один только факт,что по непонятной причине абсолют не успел правильно среагировать наудар Перуна, был достоин внесения в анналы. А уж то, что сын Торакого-то уговаривал, повергло всех этих людей в шок. На этомфоне меркло даже последовавшее за уговорами почти трогательноепрощание четы Йенсенов.

Даже Джино, человек весьма специфический и не теряющийся ни в какихобстоятельствах, сейчас болтал скорее по инерции, тараща наскульптурную группу и без того огромные тёмные глаза, в которыхсейчас только слепой не прочитал бы граничащее с шоком удивление.

Но развлечение окончилось, первое удивление тоже прошло, и даже напострадавшие глаза Ульвара была наложена повязка. И вереница людей(поводырём для раздражённого таким положением вещей, но молчащегосына Тора послужил Тототл) потянулась куда-то в недра дворца, оставивпозади разгромленную бальную залу, где сотрудники СВОРы в тёмно-серыхмундирах с алыми шевронами (соответствовавшими группе "Десница")наводили порядок.

СВОРа,или Служба Выполнения Особых Работ, отвечала за безопасность в самомшироком смысле этого слова и содержала в себе четыре направления, иличетыре группы: "Террор", "Щит", "Длань"и "Десница",различавшиесякроме названия ещё и по цветам.Первая,чёрная, отвечала за разведку, боевую разведку, диверсионнуюдеятельность и за собственную безопасность; именно к этой группеотносились Наказатели. В ведении второй, белой, была контрразведка,борьба со шпионажем, работа с пленными; именно к ней относились почтивсе военные и околовоенные исследовательские институты. Третья,серая, представляла собой фактически дипломатическую службу,отвечавшую за контакты с видами, не проявлявшими к человечествуагрессии. А последняя, алая, обеспечивала порядоквчеловеческих секторах, контролировала работу правоохранительныхорганов, отвечалаза безопасность императорской семьи. Такчто, можно сказать, сегодняшние события были провалом практическивсех групп сразу.

Обосновалось спонтанноесовещание в одном из специально для таких целей предназначенныхкабинетов. Небольшое светлое помещение с минимумом мебели, котораясводилась к десятку кресел вокруг Т-образного стола, во главекоторого консорт усадил свою бледную Императрицу.

— Думаю, не стоитходить вокруг да около, — опускаясь в кресло, проговорил Перун. -Выяснился один прелюбопытный факт... Впрочем, по порядку. Во-первых,как показала практика, мы теперь тоже можем причинять вред иным, а,значит, способны оказать поддержку; что вы видели буквально несколькоминут назад. Мы, конечно, не всемогущи, но, думаю, и это будетхорошим подспорьем. А ещё выяснилось одно довольно неприятноеобстоятельство: лиепчи напали на вас после того, как узнали о нашемсуществовании. Почему — вопрос, конечно, интересный, но точноответить на него пока нельзя. Есть предположение, что мы просто непонравились их богам, — хмыкнул он. — Или богу; я точно не знаю,сколько их. Что касается нынешнего нападения, надо дождатьсявозвращения Тора.

— Он ушёл битьвеликанов? — иронично хмыкнула Императрица. Сказки о богах она всегдаочень любила, причём именно как сказки; в отличие от большинстваобывателей, она-то была в курсе реального положения вещей. И ктотакие боги, и откуда они попали на Землю, и для какой цели создалилюдей, и даже почему вернулись.

— Нет, — ухмыльнулсяПерун. — Он ушёл проверять один момент, но скоро должен вернуться.Даже очень скоро...

— Вспомнишь Тора, он ипоявится, — проворчал Мирогор, разглядывая довольного бога,явившегося прямо сразу в кресле.

— Ну что, сынок, затобой должок, — пакостно ухмыляясь, сообщил он.

— Это вот ты комусейчас сказал? — недобро хмурясь (правда, под повязкой это было плохозаметно), пробурчал Ульвар.

— Тебе, тебе, -захихикал Тор. Выглядело это жутковато. — А если я скажу, чторазобрался не только в механизме сегодняшнего нападения, но выяснилроль твоей жены во всём этом, и даже с высокой степенью достоверностиустановил, как, когда и почему она попала в наше время, ты чтоскажешь?

— Я дам тебе в ухо, -поморщился Перун. — Хватит введений, рассказывай. Ты вроде ещё и пролиепчи обещал выяснить?

— А я выяснил. В общем,в их агрессии виноваты мы. Опосредовано, правда, но мы. Точнее -наша предопределённость. В подробности я не углублялся, но могусообщить следующее: лиепчи считают, что будущего и прошлого нет, естьтолько бесконечно длящееся настоящее. И наше знание будущего было дляних не то страшным грехом, не то страшной карой, от которой онипытались нас спасти. Самое смешное, что при этом они сами уделяютогромное внимание прогнозированию и расчётам; я уж не знаю, как у нихв головах всё это собирается в цельную картину. У меня сложилосьвпечатление, что именно этот их бог именно за эти самые расчёты иотвечает. Или он просто всезнающий? Факт тот, что на жизнь их онособо не влияет, но когда спрашивают, даёт советы. Так вот, именно онобеспечил появление одной довольно специфической девушки в нашеммире, которое должно было запустить определённую цепь событий. Изапустило весьма успешно; я уж не знаю, что именно планировали лиепчи, но анализировать результат довольно увлекательно. Судитесами: если бы не она, не попал бы Ульвар на Ирий. Если бы Ульвар непопал на Ирий, он бы не поучаствовал в штурме. Если бы он непоучаствовал в штурме... Как минимум, та группа, в которую он вошёл,погибла при исполнении своего задания, чем вполне могласпровоцировать проверки на других военных объектах, и результат всейоперации был бы не такой блестящий. То есть, очень может быть, Ирийбы не отбили.

— Странно как-тополучается, — задумчиво подал голос Тототл Чёрное Сердце. — Ониорганизовали всё так, чтобы мы захватили Ирий? Мне кажется, им бы,наоборот, следовало этому противостоять.

— И я всё-таки немногоне поняла про Ольгу, — от себя добавила Императрица. — Как они еёсюда выдернули, и почему она оказалась на другой планете, вообще уциаматов?

— Понятия не имею, -пожал плечами Тор. — На оба вопроса, кстати. Могу только сказать, чтои сегодняшнее событие прошло не без участия этой девочки. Скореевсего, она была... своего рода фокусом удара.

— Её же осматривали, -недовольно нахмурилась Её Величество.

— Во-первых, еёосматривали специалисты по циаматам. А, во-вторых, вы же так до сихпор и не знаете, как работает техника лиепчи; так что даже если быдогадались, ничего бы не получилось обнаружить.

— То есть, она всё-такиопасна? И мы ничего не можем сделать? — мрачно поинтересовалась она.От внимания женщины не укрылось, как на мгновение нервно сжалисьпальцы Ульвара на подлокотнике кресла; наверное, только она это изаметила, потому что намеренно искала реакцию. И наличие этой самойреакции очень её порадовало.

— Ну, почему же? Естьодин довольно безопасный выход, мы его потом обсудим, — пожал плечамипочему-то крайне довольный Тор.

— Странная какая-тоакция была, — подал голос алый егерь Ковыль. — Удар слабый,сопряжённый с огромным риском; даже без вмешательства свыше мы быдовольно быстро отстрелялись, практически сразу за появлением Перунаподоспела охрана. Если это было покушение на Императрицу, то оно былодовольно криво что задумано, что выполнено. Если эта ваша женщина изпрошлого была фокусом, как вы говорите, то где была гарантия, чторядом с ней присутствует Императрица? Или они настолько плотно за нейследят, что видят её глазами?

— А это мы сейчасузнаем, — прозвучал очень ошарашенный голос Её Величества. Всёвнимание тут же сконцентрировалось на ней; выглядела женщина вполнесообразно собственному тону. — Нашлась ударная группа. Более того,она сдалась без боя и желает пообщаться. Так что пойдём-ка мы...

— Нет, — оборвал еёМуэто.

— В смысле? -озадачилась женщина.

— Мы — пойдём, аты отправишься отдыхать и восстанавливаться, — невозмутимо пояснилПеро Совы. Мужчины тут же поспешили отвести взгляды, пряча улыбки.

— На каком основании?!— возмутилась Императрица. — Ты...

— Ариш, ты просто оченьувлеклась, — улыбнулся мужчина. — И если ты немного подумаешь, тосогласишься, что я прав. Во-первых, в таком виде тебе лучше непоказываться подданным. Во-вторых, это просто небезопасно, и это тысама должна понимать. В-третьих...

— Ладно, ладно,уговорил, — махнула на него Её Величество. — Но спекул ты возьмёшь!

— Разумеется, — кивнулМуэто. — Только не я, а Мирогор с Джино, это всё-таки их работа, а мыс Ульваром посмотрим со стороны.

— Это точно. А то еслиего увидят, разговора может и не получиться. Мы его выпустим, еслиони будут плохо себя вести, — с широченной улыбкой подтвердил Джино.На том и порешили.

Мысль, что де-юре сынаТора там вообще быть не должно, никому в голову не пришла. У него,как и у некоторых других абсолютов, накопилось сразу несколькозваний, два из которых — как раз в СВОРе. Ещё со времён своегопалачества он являлся белым егерем (высшее, к слову, звание в этойструктуре), а чёрный трибун соответствовал чёрному егерю. Так чтономинально он вполне мог представлять как группу "Террор",так и группу "Щит".

Разумеется, во дворецпленных вести не собирались, и мужчинам пришлось немного полетать.Вся суета с перелётами, с выяснением обстоятельств и обеспечениемусловий для беседы заняла чуть больше часа.

Лаборатория, в которойсодержались пленные, на нормальных людей производила гнетущеевпечатление. Особенно выставленные вдоль стен полтора десятка высокихколб-стаканов, предназначенных для "хранения живого материала",— ёмкостей трёх метров в высоту и метра в диаметре, стенки которыхбыли сделаны из прозрачного сверхпрочного пластика и укрепленысиловыми полями. Сейчас четыре из них были заняты новымипостояльцами, ещё шесть — затянуты матовой плёнкой, скрывающейсодержимое. Да и остальное помещение не вызывало приятных эмоций;стерильно-белые стены, препараторский стол с манипуляторами иразнообразными приборами. И только три удобных кресла выбивались изобщей холодной безликости помещения.

Пожалуй, единственным,кто мог на всё это взирать с удовольствием, был Ульвар сын Тора,сейчас находившийся вместе с Императором в помещении оператора. Судовольствием и сладким щемящим чувством ностальгии.

Лиепчи выглядели как...лиепчи. При всей похожести, перепутать их с людьми было невозможно:матово-белая кожа, слишком узкие лица со слабо выступающими носами итонкими губами, слишком большие странные тёмно-зелёные глаза безбелков и зрачков. Волосы у них росли необычно: широким гребнем отолба до затылка и дальше небольшой гривой на шее. На голове волосыбыли очень длинные, собранные в множество мелких косичек хитрогоплетения с какими-то тонкими светлыми нитями, а на шее -наоборот, короткий лохматый пушок. Человеку было довольно сложноотличать этих существ друг от друга, разве что по цвету волос.Который, к слову, был совсем уж нечеловеческий: яркие, чистые,насыщенные цвета спектра.

Их было всего четверо.Два красных разных оттенков, один ярко-зелёный и одинканареечно-жёлтый. Все в обтягивающих чёрных комбинезонах без видимыхзнаков отличия, все с одинаковыми торжественно-невозмутимыми лицами.Изолированные друг от друга и от окружающего мира колбами силовыхполей, они спокойно сидели на полу и неподвижно, не моргая,таращились на вход. И, странно, ощущение торжественного ожидания,запечатлённое в их на первый взгляд расслабленных фигурах, отметиливсе, кто за ними наблюдал. И подобное нельзя было назвать видовойособенностью; они точно также, как люди, боялись, ненавидели инервничали в случае опасности. А сейчас... как будто они совершенноне боялись, и точно знали, что им ничего не грозит.

Сначала в комнату вошлапара техников и принялась за настройку оборудования. Впрочем, этозаняло немного времени, да и одного специалиста вполне хватило бы; нотак было положено. Явление обслуживающего персонала оставило лиепчиравнодушными, они даже не глянули в их сторону. А вот когда спустяпару минут дверь открылась, и на пороге показался идущий первымМирогор, пленники заметно оживились. Они внимательно следили за тем,как неторопливо рассаживаются в удобных креслах мужчины, какаккуратно и точно также спокойно Мирогор активирует спекул. А когда вполе зрения лиепчи появился образ Императрицы, все четверо торопливои даже как-то порывисто поднялись на ноги. Чем удивили, и даже почтишокировали людей; Иные как будто точно знали, кто перед ними, и оченьпо-человечески проявляли уважение.

— И что же вы желалинам сообщить? — нарушил тишину недовольным голосом Мирогор. Всёпроисходящее крайне не нравилось подозрительному и крайнепессимистичному русичу.

Устройство для переводабыло включено в каждую "колбу", так что проблем свзаимопониманием не было.

Слово взялжелтоволосый; коротко поклонившись, он начал долгую пространную речь.Переводчик, на пару секунд замешкавшись, начал свою работу. По меремонолога пленного лица людей всё больше и больше вытягивались.

— Мы уполномочены отлица своего народа принести извинения за жестокость и бессмысленныесмерти в связи с последними событиями, и вместе с вами глубокоскорбим о погибших. Однако мы были вынуждены предпринять подобныемеры, чтобы окончательно удостовериться в результате собственныхдействий. И теперь, кроме всего прочего, хотим поздравить вас сизбавлением.

— Избавлением от чего?— не удержалась Императрица. Желтоволосый что-то коротко ответил судивлённым видом, переводчик жалобно щёлкнул и мигнул синим огоньком,сообщая, что перевод найти не способен.

— Поясните подробнее,это понятие нам не знакомо, — быстро сориентировался Джино.

— В таком случае,думаю, начать стоит с другого, — присоединился к разговору послекороткого переглядывания зеленоволосый. — Мы в прошлом тоже прошличерез это, поэтому я могу рассказать так, чтобы вам стало понятно.

Суть дальнейшегорассказа можно было свести к следующему. Когда-то давно лиепчи былимировосприятием похожи на тех, кто называли себя человеческимибогами, и тоже знали всё наперёд. А потом пришёл... кто-то. Ониназвали его богом, но и сами не знали, кто или что это существо насамом деле. Если оно, конечно, существо. Оно взяло на себя груззнаний о будущем, избавив от него лиепчи, и они узнали новую жизнь.Причём видело оно не неизбежность, а вариантыбудущего и знало, как на него повлиять, чтобы добиться нужногорезультата. С тех порпрошло много лет, и лиепчи осознали, в каком ужасе жили прежде.Теперь они с осторожностью относились к вопросам о будущем, истарались как можно реже их задавать.

Встречу с человечествомэти существа сначала посчитали большой удачей, потому что тожеосознали близость двух видов, даже почти родственность. Каков же былих шок и удивление, когда выяснилось, что людьми управляют существа,имеющие те же заблуждение, от которых им удалось оправиться с большимтрудом. Некоторое время потратив на раздумья, лиепчи решили любойценой спасти людей, даже если это будет стоить жизни всему их иличеловеческому виду. Странная логика, но постичь её сейчас слушателине пытались; и без того хватало, о чём подумать.

Тот, кто давал советы,и надоумил лиепчи сначала выступить против людей, потом -воевать. А потом вдруг сообщило, что цель близка, и осталось тольколюдям завоевать Ирий.

Ольгу по их утверждениюдобыл из прошлого тот самый бог как раз для этой цели. Он именно такобычно воздействовал на события: через мелочи, крошечныенезначительные факторы, которые, добавленные в общую картину,кардинально её меняли. Почему надо было так изгаляться, зачем нужнабыла конкретно эта женщина, как она попала из прошлого Терры надругую планету за тысячи световых лет, почему надо было так долго еёна этой планете мурыжить, — всего этого посланцы не знали. Как незнали и того, каким образом захват Ирия людьми мог повлиять наприроду богов. Точнее, на последний вопрос они ответили "замкнуласьпетля вероятностей, и неизбежность коллапсировала с невероятным".Отдельные слова были понятны всем, а вот собрать это в единое и,главное, объяснимое понятие не получалось. А проще лиепчи рассказатьне могли: они, кажется, сами не до конца понимали этот процесс.

А сегодняшнее нападениебыло просто проверкой, причём проверкой именно богов, а не людей, иустроена она была уже по собственному почину Иных, без участия ихстранного бога.

В общем, на этом то,что могли рассказать лиепчи, закончилось.

— Ладно, отключайтеэтих, надо всё обсудить как следует, — скомандовала Императрица.Ульвар, прекрасно знакомый со всеми кодами и механизмами управления,тут же отдал команду, и ещё четыре "стакана" помутнели,пряча своё содержимое от посторонних глаз и отрезая от окружающегомира. Активировав связь между препараторской и комнатой оператора,сын Тора молча кивнул Императору на экран.

— Не нравится мне всёэто, — сообщил Муэто.

— Согласен, ВашеВеличество, — кивнул Мирогор. — Дурно это всё пахнет. Какие-то боги,какие-то вероятности, какие-то предопределённости...

— Ясное дело! Сначала,как выгоду почуяли, на нас известно что положили, и к Альянсуприсоединились. А теперь прочухали, что справиться с нами неполучится, и решили этих ребят кинуть. Ничего они нам по делу вот такне скажут, надо специалиста вызвать, пусть пообщаются. А то, может,вообще Ульвара привлечь; чего за специалистом мотаться! Ульвар,тряхнёшь стариной?

— Вот ещё, -возмутилась в ответ Императрица, не дав сыну Тора сказать ни слова. -Ни каких вытряхиваний старины, запрещаю!

— Почему, ВашеВеличество? — озадаченно уточнил Мирогор. Подобный пылкий протестудивил всех мужчин: уж больно повод был незначительный.

— Запрещаю, сказала, ивсё, — проворчала Ариадна. Посвящать окружающих в собственные планы иинтриги она была не намерена. Конечно, результат одной-единственнойкомбинации уже превзошёл все самые смелые ожидания, и всерьёз в то,что сын Тора вдруг вернётся в прежнее состояние, она не верила. Норисковать не желала. — Тем более, вполне может статься, что ониговорят правду.

— Ваше Величество, выздоровы? — осторожно поинтересовался Муэто, потому что остальные оттакого выступления просто онемели.

— Нет, и ты этопрекрасно знаешь, — съехидничала Ариадна. — Да что вы смотрите наменя как на умалишённую? Я же не предлагаю им вот так на словоповерить, в самом деле! Просто говорю, что это может быть правдой. Апытать их, или нет... вы не хуже меня знаете, что про свою религиюони прежде ни под каким воздействием ничего не говорили, откуда такаяперемена? Если они собрались нас обмануть, и всё это -грандиозная подстава, вряд ли они послали бы на такую операцию абыкого. Готова спорить с кем угодно: никакая пытка не поможет, ничегонового они нам не скажут.

— Может, всё-такиУльвару попробовать? — хмыкнул Джино. — Он, говорят, тот ещё виртуозбыл, а я-то не застал!

— Это, конечно, можно,— медленно кивнул Ковыль. — Но слова Её Величества вполнесправедливы, толк от этого вряд ли будет. Осталось придумать, какимобразом их проверить. Может, богов наших привлечь? Коль они обреликакие-то новые безмерные силы, может, и ложь чуять научились.

— Можно попробовать.Тем более, всё, что они говорили, вполне соответствует тому, чторассказал Тор, — удовлетворённая таким исходом переговоров, кивнулаИмператрица. — Вот и проверяйте, а завтра доложите. Потому что влюбом случае думать об этом я буду завтра, на свежую голову.

Коротко обсудивсказанное, оставшиеся после исчезновения Императрицы в сугубо мужскойкомпании офицеры решили действительно оставить всё до завтрашнегодня. А разговоры с богами оставили на Фармазотти. В конце концов,если паника, угроза покушения на Императрицу и прочие ужасыотменились, дальнейшее расследование ложилось целиком на его плечи.Тем более, что основные виновники были найдены. А все остальныеотправились по домам.

Отправился домой и сынТора.

Ульвар пребывал вглубокой задумчивости, в которую его повергли события дня. Хотяпредмет его размышлений был довольно неожиданный.

Нет, думал он не обОльге. А что о ней думать, если она дома, и, кажется, никакаяопасность ей не грозит? Надо будет только с Тором потом переговорить,но это ерунда, с этим можно будет разобраться потом. Не так уж сильноон ненавидел богов; просто предпочитал с ними не пересекаться.

Раздумывал Ульвар, какэто ни парадоксально, о смысле жизни. Он вдруг понял, что нынешнееего занятие не приносит того удовлетворения, которое должно было бы.В технике полубог разбирался, меньше любить это занятие не стал.Но... это было не то. То ли гены вдруг проснулись и начали осторожнонамекать, что инженер — не совсем подходящая потомку грозныхсеверных варваров специальность, то ли ностальгия нахлынула, неважно.

Важно, что сын Торавдруг понял, что должность Первого Палача Империи была ему гораздобольше по вкусу, чем военные действия, работа Наказателя илипилотирование. Не то чтобы он вдруг ощутил прилив желания кого-нибудьзверски замучить или медленно убить; просто понял, что вот там он былна своём месте. Так иногда случается с людьми. Да и не задумывалсямужчина о причинах столь неожиданного открытия и собственных желаний.

Хотя, наверное, если бызадумался, мог найти неожиданный ответ.

Всё дело в том, чтопоследние изменения в жизни и мировосприятии не то чтобы пугали;скорее, заставляли полубога чувствовать себя очень неуверенно.Непривычные и странные это были мысли: желать о ком-то заботиться,желать кого-то видеть, радоваться чьей-то улыбке. Вот и хотелось всёэто компенсировать чем-то понятным и привычным.

А палач из негообъективно был очень хороший. Лучше, чем техник.

Так не придя ни ккакому выводу, Ульвар махнул рукой на бесплодные мысли исосредоточился на делах более полезных. Например, проверить, чемпоследнюю сотню лет занимались приказчики, ответственные за дела родаЙенсенов. В самом деле, лучше поздно, чем никогда.

До конца разобраться вовсех тонкостях времени в дороге, разумеется, не хватило. Но одинвывод сын Тора сделать всё-таки сумел: если кто-то что-то воровал,делал он это осторожно и не наглея. Наверное, тоже репутация абсолютасказалась. А копать глубже... Ульвар никогда не любил экономику ифинансы.

Дома же его ждалонеожиданное открытие: Ольги на положенном месте, то есть в спальне,почему-то не было. Более того, не было там не только женщины, но иподушки, и даже одеяла. Растерянно хмыкнув при виде разворошенной ипустой постели, сын Тора прибег к простейшему средству поиска -кацалиоцли. И нашёл свою жену в довольно неожиданном месте.

Зрелище было... милым?

Наверное, кто-то другойподумал бы именно так при виде подобной картины.

Бьёрн в отличие отбольшинства лошадей спал совсем по-собачьи, лёжа на животе и сложнымобразом подобрав ноги. А прижавшаяся к его боку женщина, закутавшаясяв одеяло так, что наружу торчала только растрёпанная коса, выгляделаочень забавно. При появлении в дверном проёме постороннего жеребецвскинул морду, явно готовый свою временную квартирантку защищать;нелошадиный у него был характер. Правда, опознав в визитёре хозяина,только тихонько фыркнул.

Озадаченно покачавголовой, сын Тора аккуратно подобрал на руки женщину вместе с одеяломи подушкой. Ольга от этого не проснулась, только во сне вцепиласьрукой в воротник мужчины и что-то тихо пробормотала.

А когда Ульвар засыпалв своей постели, обнимая тихонько посапывающую жену, мысли онастоящем и будущем его почему-то не тревожили.

Глава16. Обретение.

Больше не будет больно и плохо,Сегодня не кончится никогда.Между выдохом каждым и вдохомС неба летит звезда.Гаснет звон последнего слогаИ шкатулка вопросов пуста.Больше не будет больно и плохо,Сегодня не кончится никогда.

Flёur,"Больше не будет больно иплохо"

Просыпаться было приятно. Я даже подумала, какой мерзкий и жуткий мнеприснился сон, и как хорошо, что всего этого не было. И я сплюспокойно в кровати, и рука Ульвара, обнимающая меня, вжимает вматрас. От такого веса тяжеловато дышать, да ещё насмерть затёклокоть, но шевелиться совершенно не хочется, и приятней потерпеть;тем более, всё равно ведь он скоро всполошится и куда-нибудь убежит.

Так что я, наслаждаясь моментом, не спешила окончательно просыпаться.А когда открыла глаза, сразу об этом пожалела. Потому что взгляд мойуткнулся в тумбочку, а на тумбочке лежали аккуратно сложенные мной жесамой жемчуга. И, значит, всё было на самом деле.

Правда, сегодня и сейчас, под боком у огромного могучего викинга,вчерашние события воспринимались без ужасов. Нет, понятное дело,приятного мало, и людей ужасно жалко, но рыдать и паниковать нетянуло. Зато я оказалась способна обдумать события спокойно иотстранённо; правда, толку от этого было немного. Единственное, сталоне по себе от мысли о том, что даже здесь никто не в безопасности. Яза всеми мелкими личными неурядицами и сиюминутными трудностямипостоянно забывала, что война никуда не делась.

Ульвар почему-то не спешил просыпаться, и это было странно; заокнами, насколько я могла судить, уже совершенно рассвело. Хотя,может, мне это кажется, и на самом деле ещё совсем рано. Но с чего бымне просыпаться прежде времени, учитывая вчерашние переживания?

В общем, в таких "содержательных" рассуждениях я провеланесколько минут. Потом, когда они мне совершенно надоели,развернулась под рукой мужчины. Ну, то есть, сделала попытку; он тутже проснулся и слегка прижал меня, фиксируя в пространстве. Парусекунд, видимо, оценивал обстановку, после чего мне опять былаподарена возможность самостоятельного шевеления. Зачем, спрашивается,если он всё равно тут же принялся выбираться из-под одеяла?

— Ульвар, а как там Императрица? — осторожно поинтересовалась я,садясь в кровати. Спрашивать что-то более серьёзное не стала, всёравно ведь не ответит. Да и не моё дело.

— Что с ней будет, — невразумительно пробурчал сын Тора, потягиваясьвсем телом. У него это получалось невероятно красиво, как у кота:точно так же в одном движении напрягалась и разминалась каждая мышца.— Одевайся.

— Зачем? — озадачилась я. — В смысле, как одеваться? Для чего? -поспешила уточнить. Мучжина с порога ванной комнаты обернулся, окинулменя взглядом, слегка пожал плечом и, поморщившись, ответил.

— Как угодно. Императрица просила привезти тебя утром, — и скрылся вванной.

Я ещё пару секунд побуравила взглядом дверь, после чего со вздохомотвернулась и побрела к шкафу. Нет, ну вот что за человек, а? Как вего мыслях вообще сочетаются "как угодно" и приглашениеот Императрицы? Нет, я понимаю, что она в сравнении с ним девчонка, ина условности ему плевать. Но мне-то как быть? Я же со стыда помру,если что не так!

В общем, ворча про себя, я принялась перебирать вещи. Ворчалаисключительно для порядка и для очистки совести. Во-первых, сложнобыло ожидать от Ульвара чего-то ещё, а, во-вторых, у меня теперь былачудесная и полезная цаля, а в ней — сведения о правилахэтикета. Который, к моему счастью, регламентировал и эту сферу жизни,а регламент в свою очередь не требовал никаких особых ухищрений,предписывая одеться "строго, но без излишнего формализма".Я даже примеры нашла. И в итоге ограничилась удобными синими брюкамии свободной белой блузой, собрав волосы в простой хвост.

Прошествовав в ванну для умывания (есть у меня такая дурацкаяпривычка, сначала одеться — потом всё остальное, да ещё и душпо утрам я принимать обычно ленюсь), я застала полуодетого мужа застандартной утренней процедурой, бритьём. Несколько секундпронаблюдав с порога за точными уверенными движениями монструозноговида ножа в сильных пальцах, задала вопрос, который постояннозабывала:

— А тебе не надоедает каждый день бриться? В том смысле, что увас, насколько я успела выяснить, с подобными косметологическимипроцедурами никаких проблем нет, один сеанс — и никаких лишнихволос.

Он в ответ только неопределённо повел плечом, не то отвечая такимобразом, не то отмахиваясь от меня как от надоедливого насекомого.Махнув рукой на собственное любопытство, — я, определённо, начинаю кэтому привыкать, — я принялась за умывание. Ну, что поделаешь, воттакой у него скрытный молчаливый характер, что он даже на простыевопросы не может ответить без веского на то основания!

Однако, привыкнуть-то я привыкну, но такое положение вещей мневсё-таки не нравится. Так что выход один — надо заводитьдрузей. Или хотя бы приятелей. В общем, тех людей, с которыми можнопоболтать о всякой ерунде, а не выжимать по слову в час. Тогда,может, и Ульвару станет легче жить без моих дурацких вопросов.

Хотя с кругом общения у меня определённая напряжёнка. Соседей никакихнет, а где ещё можно завести знакомства в моём положении, я не имеюни малейшего понятия. Тут даже никаких аналогов социальных сетей небыло: людям, похоже, просто не до того. Может, Императрица что-нибудьпосоветует? Понятно, что напрашиваться к ней в приятельницы -верх наглости, да и не до меня ей; а вот шанс, что она подскажет мнекакую-нибудь страдалицу с аналогичной проблемой, довольно велик. Ядаже на престарелую ворчливую компаньонку согласна, чтобы болтать опогоде и под её руководством вязать пинетки! А то рехнуться можно откромешного одиночества.

И кошку, да. Обязательно завести кошку!

— Ульвар, а как ты относишься к котам? Обыкновенным, домашним, — спрозрачного намёка начала я, усаживаясь в кресло леталки. Хотя ссыном Тора намёки — это совершенно бессмысленная вещь, онпросто не желает их замечать. Причём не от недостатка внимательности,в этом я совершенно уверена; ему просто не хочется размениваться натакие мелочи.

— Безразлично, — бросив на меня озадаченный взгляд, пожал плечамимужчина.

— То есть, ты не будешь возражать, если я захочу завести кошку?

— Нет, — отмахнулся он.

Уже радует. Теперь осталось понять, откуда эту кошку взять. Наместном "сайте частных объявлений" ничего про животных небыло, и все мои поиски никаких вменяемых результатов не дали.Наверное, я просто что-то неправильно искала. Тоже, что ли, у ЕёВеличества спросить?

Прилетели мы в какой-то парк и приземлились на дорожку. Клетательному аппарату тут же подошла пара мужчин в уже виденной мнойтёмно-серой форме с алыми нашивками. Ульвар кивнул мне на выход и самтоже выбрался. В результате меня сдали с рук на руки паре молчаливыхконвоиров, и они повели меня дальше через парк. Впрочем, под руки нехватали, в спину оружием не тыкали. Один шёл впереди-сбоку ипоказывал дорогу, второй — сзади-сбоку и прикрывал тылы. Хотя,может, наоборот, контролировал мои действия, чтобы чего-нибудь ненахулиганила по дороге.

Я чирикнуть не успела, как оказалась среди деревьев в компаниимолчаливых парней и без привычной поддержки. Куда исчез за это времяУльвар вместе с летательным аппаратом, я не поняла. Даже непопрощался, гад... Может, его моё вчерашнее выступление шокировало, ине надо было его прилюдно тискать и целовать? Да нет, он же невозражал... Или ему внушение сделали, насколько это неприлично инепозволительно? Тоже вряд ли, плевал бы он на те внушения. Самчто-то не то надумал?

Тьфу, ну вот зачем я себя накручиваю? Точно знаю, что он вообще ни очём таком, обо мне в частности, не думает, когда делом занят, и емупросто в голову не пришло, что надо попрощаться. В надёжные рукипристроил, и ладно. А всё равно сердце предательски сжимается, изаползают всякие нехорошие мысли.

За этими треволнениями я не заметила, как тенистая аллея и увитыйплющом арочный коридор сменились более материальными стенами, не тообтянутыми какой-то тканью, не то обклеенными обоями, не тоотделанными чем-то мне вовсе незнакомым.

Дорога окончилась в небольшой уютной гостиной без окон; да и вообще яс некоторым удивлением сообразила, что за всю дорогу ни одного окнане увидела. Какой-то секретный бункер? Странно, как я успела заметитьпо исследовательскому институту, в подземных сооружениях изображалимуляжи окон; наверное, для психологического комфорта. А здесь даже ихне было! И, кроме того, я не заметила, чтобы мы куда-то спускались:ни тебе лестниц, ни лифтов.

Мне молча указали на кресло и оставили в одиночестве. Посколькупричины бегать с выпученными глазами и голосить что-то вроде"выпустите меня отсюда" я не видела, послушно уселась гдесказали и занялась привычным развлечением себя, любимой. Прощеговоря, изучением языков.

Навестить меня решили где-то через час, причём это была неИмператрица.

— Привет, — Её Императорское Высочество Вера при виде меня улыбнуласьи чуть отступила в сторону, уступая дорогу небольшой висящей ввоздухе самоходной платформе, на которой были расставлены чашки. — Тыизвини, что тебя так выдернули и бросили, но у матушки внеплановыйвоенный совет образовался. Так что она если и почтит нас своимприсутствием, то нескоро.

— Привет, — ответила я. В разговоре с ней никак не получалосьотделаться от мысли, что я общаюсь с человеком много старше себя,хотя Вере было всего восемнадцать. — А зачем она вообще хотела менявидеть? Проконтролировать поведение сына Тора?

— В том числе, — уклончиво ответила девушка, усаживаясь в соседнеекресло. — Но после вчерашнего её этот вопрос мало интересует.

— Понятное дело, не до того... Как она, кстати, себя чувствует?

— Да всё в порядке, — отмахнулась Вера. — Ранение неприятное, но тамне так сложно восстановиться. Лечится. А про "не до того"ты не права; просто вчера была получена очень наглядная демонстрациярезультатов. Сложно, знаешь ли, было не заметить, как Бич Террытрясётся над одной хорошо тебе известной женщиной, — договорила онауже со смехом: видимо, оценила выражение моей скептическиперекошенной физиономии. — Ну, шучу, шучу, не пугайся. Заметить этобыло сложно, — и девушка опять захихикала. — Не смотри на меня так,он действительно очень переживает, и это было видно. Тем, кто егохорошо знает.

— А ты откуда знаешь подробности, тебя же там вроде бы не было?

— Это моя работа, — загадочно улыбнулась девушка. Но мне почему-тостало понятно, что дальше расспрашивать на эту тему не стоит.

— Вера, а, может, ты мне ответишь на два важных вопроса? — с надеждойвоззрилась я на неё, меняя тему. Девушка подбодрила менявопросительным взглядом и кивком. — Во-первых, как можно завестикошку?

— А, во-вторых? — удивлённо вскинула брови девушка.

— Со вторым сложнее, — вздохнула я. — Я просто хотела спроситьсовета, где можно найти... круг общения, что ли? А то я сижу целыйдень на одном месте, работа моя никому даром не нужна, абездельничать я совершенно не умею, так и со скуки озвереть можно.

— А ты кем работала-то? — хмыкнула Вера.

— Переводчиком. Понимаешь, в наше время...

— Не трудись, я знаю, что это значит, — улыбнулась она. — И с какихязыков ты переводила?

— Английский, он вроде гэльского, немецкий и французский.

— То есть, информация о том, что ты знаешь только свой язык, а надругих не понимаешь, устарела? — довольно сощурилась она. Причём уменя создалось впечатление, что ответ на все свои вопросы она и такзнала, и просто проявляла вежливость. С другой стороны, я же черезцалю все учебники читала, при желании можно было проследить.

Я озадаченно пожала плечами.

— Ну так, в общих чертах. Гэльский понимаю, норманнский теперь тоженеплохо, романский я и до этого понимала, потому что учила его.Эллинский посложнее, но тоже шансы есть. Только тольтеки, хинду иямато вызывают затруднения; эти три очень уж далеки от знакомых мне,приходится совсем с нуля начинать. Но определённый прогресс есть.

— И Ульвар об этом не знает?

— Да мы в принципе не очень много разговариваем, — я пожала плечами.— Его сложно назвать общительным человеком, — не удержалась я отусмешки.

— Это хорошо. А чем бы тебе хотелось заниматься?

— Я об этом не думала, — растерялась я. Какой-то странный у насразговор получается, на допрос похожий. Или на собеседование? — Судяпо вашим реалиям, никакое интересное занятие мне не грозит; сидетьдома да вышивать крестиком.

— Дай угадаю, такой вывод ты сделала со слов и действий сына Тора? -захихикала Вера.

— Кхм, — не сразу найдясь с ответом, смущённо кашлянула я. — Нет, я,конечно, понимаю, что он тот ещё показатель. Но не может же оннастолько радикально ошибаться?

— Ну, справедливости ради стоит отметить, исключений действительно нетак много, — иронично улыбаясь, созналась она. — Но не потому, чтокто-то кому-то что-то запрещает. Просто у большинства нет ни времени,ни сил, ни желания. А в остальном — есть я, есть матушка.

— Небольшой процент, — хмыкнула я.

— Я просто не так выразилась, — досадливо поморщилась Её Высочество.— Такие, как мы, есть, хоть нас и немного. Даже среди низших слоёвнаселения попадаются такие люди. Я это говорю к тому, чтобы тыпоняла: никто искусственных препятствий возжелавшей работать женщинечинить не будет. Просто ей самой будет трудно справиться. Так чточаще всего те, кто желают работать, выбирают такие специальности,которые позволяют работать, не выходя из дома. Среди программистов,например, много женщин.

— Мне кажется, или ты меня сейчас уговариваешь на что-то вполнеконкретное? — рассеянно нахмурилась я.

— Вроде того, — улыбнулась она. — Мы просто обсуждали вчера сИмператрицей перспективу общения с лиепчи, и решили, что твоё участиебудет нелишним.

— Это почему? — опешила я. И зачем она меня, в таком случае,расспрашивала, если и так в курсе всех моих занятий, и вчера они ужевсё решили? — Я просто переводчик, я не специалист по инопланетнымвидам. И вообще, всё, что я про этих ваших лиепчи знаю, это то, чтоони внешне похожи на людей и мы с ними воюем.

— Ну, информацию, какая есть, мы предоставим, это не проблема, -отмахнулась она. — Они просто в срочном порядке запросили мира, исейчас наши решают, на каких условиях на этот мир соглашаться, исоглашаться ли вообще. Императрица настроена на перемирие, да иостальные тоже больше склоняются к нему; на один фронт будет меньше,всё легче. Там сейчас проблема, скорее, в том, что доверия они невнушают, и все спорят, стоит ли идти на такой риск: один-то раз онинас уже предали.

— Это всё интересно, но какое отношение они имеют ко мне? — япредприняла попытку вернуть собеседницу в изначальное русло.

— К тебе... — она задумчиво хмыкнула. — Матушка, понимаешь ли,тоже не очень любит психологию наседок. К тому же, ты еёзаинтересовала; сама понимаешь, все прежние лица хорошо знакомы, атак чтобы появился кто-то новый, да ещё и довольно неординарный, вближайшем окружении — это большая редкость. И она очень хочетприставить тебя к какому-нибудь интересному и полезному занятию,чтобы создать тебе благоприятные условия для личного роста. А тутзанятие действительно подходящее; ты же имела дело с чужимикультурами, и, насколько я могу судить, тебе это нравилось?

— Да, но ведь у вас тут...

— Для меня, да для каждого из нас, все восемь культур не чужие. Несвои, но мы растём с этими знаниями с самого детства, и принятьчто-то новое... не то чтобы невозможно; просто могут быть некоторыенакладки. Не буду врать, без тебя тоже прекрасно обошлись бы, но твоёучастие лишним не будет. Ну и, кроме того, у тебя ведь есть практикаизучения чужих языков? Вот и этим тоже займёшься. Точнее, с этого,думаю, стоит начать. У нас есть приборы, которые подбирают толкованиепонятий по смыслу, но до изучения языка мы так и не успели добраться.Точнее, работы начались, но потом лиепчи выступили против нас, идоговариваться с ними стало неактуально.

— Я, честно говоря, сомневаюсь, что от меня будет много пользы. Ноотказываться глупо; есть ощущение, что это мой единственный шанс, -усмехнулась я.

— Очень может быть. Заодно решишь свою проблему с недостаткомобщения, — хмыкнула Вера. — Надо бы научить тебя леталкойпользоваться, чтобы ты не была к месту привязана; на Ульвара тут,понятное дело, полагаться глупо. Но я что-нибудь придумаю. Чтокасается кошки... Нет у нас сейчас домашних животных. Точнее, есть,но это довольно редкое увлечение. Но этот вопрос тоже вполне решаем;в конце концов, должен же тебя любимый муж подарками радовать, — наеё лице ехидное выражение смотрелось очень странно, почти чужеродно.Надо же было уродиться с такой внешностью: типичная Настенька изрусской сказки. Добрая, милая, сострадательная и совершеннобезобидная. Или это просто я — жертва стереотипов, и никомубольше её внешность не кажется несоответствующей содержанию?

— Тебе виднее, — дипломатично согласилась я. — А ты без Её Величестване будешь важные вопросы обсуждать? Ну, те, ради которых меня сюдавызвали. Может, тогда, чтобы не терять времени, займёмся этимилиепчи? — когда Вера отрицательно качнула головой в ответ на первыйвопрос, я с надеждой подалась вперёд. Девушка загадочно улыбнулась имедленно кивнула.

Ура! Кажется, ещё немного, и я стану самым счастливым человеком вэтой галактике!

Информации о лиепчи оказалось действительно не очень много, но меняэто остановить не могло. Да, пусть то, что предложила мне сейчас Вера— не совсем то, чем я привыкла заниматься. И знаний у менямаловато, и опыта никакого, и я не вполне понимаю, как можно изучатьэтих чуждых существ. Но, с другой стороны, про них в принципе никтоничего не знает, так что здесь почти все в равных условиях. Аэнтузиазма у меня сейчас на десятерых хватит, как и желания принестипользу. И пусть я понимаю, что к этому делу меня пристроили отбезысходности, почти что по блату, и, может быть, из любопытства ижелания немного досадить Ульвару, но это в моей ситуации не важно.Важно, что мне есть, чем заняться!

Хоть полезной информации в сухом остатке оказалось совсем немного, нопроговорили мы до вечера. Точнее, о том, что он уже наступил, мыузнали от Императрицы.

— Ой, а вы не ужинаете ещё? — озадаченно оглядев скучковавшихся надиване нас, уточнила она.

— А мы, кажется, ещё и не обедали, — отозвалась Вера. — Ты знаешь,ярла Йенсен оказалась удивительно дотошной натурой, у меня от неё уженачала болеть голова, — тихонько засмеялась она.

— Да ладно, — смутилась я. — Тебя бы на моё место, — не дай Бог,конечно, — я бы посмотрела, сколько в тебе энтузиазма будет.

— Что и требовалось доказать! — назидательно воздев палец кверху,изрекла Её Величество. — Я же говорила, Ольга подходит идеально. Апро богов это ты к месту вспомнила, сейчас перекусим, и обсудим этотвопрос.

Перекус (плотный, между прочим, ужин) затянулся надолго, почти начас. Просто потому, что мы с Верой принялись наперебой докладывать опланах и успехах, а Ариадна этим всем всерьёз заинтересовалась. А вотза чаем пришло время серьёзного разговора; это стало видно повыражению лица Императрицы и тому, как едва заметно подобралась Вера,опять отступая от образа весёлой легкомысленной девчонки.

— Собственно, про богов я и хотела поговорить. Видишь ли, Оля, тутнаконец выяснилось, как именно ты к нам попала. Пока эта версиявызывает определённые вопросы, но другой всё равно нет. Тебя вытащилав наше время некая сущность, которую лиепчи называют богом, с оченьважной целью: изменить наших богов. Нет, это не то, что ты подумала;хотя мне и интересно, что именно ты подумала, если тебя такперекосило. Видишь ли, наши боги, да и сами лиепчи, утверждают, чтоэта сущность влияет на события разными неважными на первый взглядмелочами. Например, если бы не было тебя, Ульвар не полетел бы черезсистему Солярины, не попал в переделку, не попал на Ирий, непогеройствовал при захвате. Кто знает, чем бы это всё закончилось икак сложилось, если бы не то единственное событие? А, может, это твоёпоявление ещё что-нибудь изменило; кто знает. Это всё лирика, которуютебе знать не обязательно, но ты ведь всё равно спросишь. А наречение— сугубо добровольное дело, и подходить к нему надо суверенностью и лёгким сердцем.

— Наречение? — озадаченно вставила я.

— Не перебивай, я как раз к этому подхожу, — она недовольнопоморщилась. — В общем, эта божественная сущность, вытягивая тебясюда, определённым образом тебя... пометила, что ли? У тех, ктопоклонялся распятому, по-моему, был похожий обряд; крещение, кажется.Я не очень разобралась в механике процесса, но наши боги все как одинутверждают: пока ты номинально считаешься поклонницей этогонепонятного божества лиепчи, и оно имеет на тебя определённоевлияние. Например, если бы на вчерашнем приёме не было тебя,нападения могло и не случиться: они на тебя ориентировались. Поэтомуединственный безопасный выход — посвятить тебя кому-то ещё избогов. Обычно у нас этот процесс осуществляется при рождении, но этоне обязательно. Стать твоим покровителем очень рвался лично Тор. Номы подумали, и я решила, что он обойдётся. В конце концов, ты покрови, истории и речи всё-таки почти русич, а к Тору не имеешь вообщеникакого отношения, так что перетопчется. В общем, будет тебе теперьпокровительствовать Жива; думаю, с ней вы найдёте общий языкгораздо скорее, чем с Тором. Она, кстати, должна попозже появитьсядля обряда. Вот теперь давай свои вопросы.

— Какие обязанности это на меня накладывает? — со вздохомпоинтересовалась я. Понятное дело, отмахиваться и спорить бесполезно.Даже не потому, что Ариадна уже давно всё решила, и будетупорствовать. Если они верят, что это поможет, и, более того,уверены, что больше никаких вариантов нет, кто я такая, чтобывозражать? Альтернатива-то простая: пулю в лоб. Фигурально выражаясь,конечно; пуль тут давно уже нет. — И кто вообще такая эта Жива? А тоя очень смутно помню это название, и ничего конкретного про неёсказать не возьмусь.

— Ну, обязательств почти никаких; разве что лучше, если благодаришьбога или о чём-то просишь, обращаться напрямую к ней. Это... даньвежливости, что ли? — она насмешливо хмыкнула с таким видом, будто исама не верила в то, что говорила. — А кто она такая — это ещёпроще. Покровительствует весне, жизни, возрождению чувств, доброте,материнству; в общем, тебе подойдёт, — махнула рукой Её Величество.

Как показала практика, зря я дёргалась и сомневалась в прозорливостиИмператрицы. Жива действительно оказалась довольно приятной особой;выглядела она как очень красивая молодая женщина со светлымипшеничными волосами и очень ласковыми и тёплыми серыми глазами, да ипо манере общения вполне соответствовала занимаемой должности.

Не знаю, как должен был проходить этот обряд наречения в оригинале,но в присутствии богини всё прошло буднично и спокойно. Мне простодали выпить обычной холодной воды из простой деревянной плошки срезной птичьей головой, — кажется, она называлась братина. Правда,над этой чашкой сначала сама Жива повела рукой, что-то бормоча себепод нос.

— Всё, сворачиваемся, — вдруг изрекла Императрица. — За нашей Ольгойпришли.

— Ой, я тогда, пожалуй, пойду, — засуетилась Жива и прежде, чем мыуспели попрощаться, исчезла. Почти вслед за этим распахнулась дверь,и в комнате появился мрачный Ульвар.

— Ваше Величество, — склонив голову в качестве приветствия, изрёк он.

— Привет-привет, — отмахнулась Императрица. — Ну вот, видишь, всё ствоей женой в порядке, никто её не обижает.

— Не сомневался, — поморщился сын Тора. Её Величество вдруг бросилахитрый взгляд на меня и, перейдя на норманнский, обратилась кУльвару.

— Я решила привлечь твою жену к работе с лиепчи.

— Зачем? — нахмурился полубог.

— Во-первых, мне её жалко, потому что в одиночестве там у тебя оназадыхается. Во-вторых, от неё действительно может быть польза.

— Польза? — скептически хмыкнул он. — Какая польза в войне с Инымиможет быть от женщины?

— Ты меня только что оскорбил, ты в курсе? — довольно ухмыльнулась ЕёВеличество. — Ты недооцениваешь свою женщину. Но это у тебя ещё будетвозможность осознать, не волнуйся.

— Вы мне нотации читать собрались? — недовольно сощурился мужчина.

— Избавьте боги, — фыркнула Ариадна. — А то я не знаю, что с мужикамиэто верный способ поругаться окончательно. Забирай свою красавицу, мына сегодня закончили.

— Пойдём, — строго глянув на меня, сообщил Ульвар уже на русском.

— Пойдём, — согласно кивнула я и, попрощавшись, пошла за ним, черезплечо бросив озадаченный взгляд на Императрицу. Но она ответилатолько безмятежной улыбкой.

Вот и объясните мне кто-нибудь, для чего всё это было устроено?Конспирация там, разговоры на якобы непонятных мне языках. Что янового узнала из этого разговора? Что Ульвар не верит в возможностьмоей полезности? Тьфу, тоже мне, новость; по-моему, это уже давноочевидно. Если об этом думать, только расстроюсь лишний раз! Или онатаким образом намекала, что будет всячески бороться с подобнымотношением? Или просто проверяла, насколько хорошо я понимаюнорманнский? Ай, да что гадать! Всё равно не пойму, путиИмператорские неисповедимы.

Однако, мысли ни о чём позволили скоротать путь до дома. Сын Тора завсю дорогу не проронил ни слова, чем совсем не удивил. Точно такжемолча извлёк меня из леталки и понёс по известному маршруту, вспальню. Опять-таки, ни слова при этом не говоря.

Вот что за человек, а? И за что я его люблю...

Утром сын Тора исчез ещё до моего пробуждения. Правда, сегодня я неслишком этому расстроилась: что с людьми ясная цель делает! Поэтому,быстренько позавтракав, я засела за вверенное задание.

Практически с нуля изучать совершенно неизвестный язык — оченьстранное занятие. Но, с другой стороны, у меня был толковательпонятий. Конечно, жалко, что алфавит (или что там вместо него?)состряпать не получится, но зато можно попробовать начать со словаря.Для начала — устного. А там Её Величество обещала выдатьносителя на опыты; глядишь, веселей пойдёт.

Когда вернулся Ульвар, я не заметила: слишком погрузилась в процесс.Выданный вчера Императрицей браслет-толкователь лежал передо мной иругался на пока совершенно непонятном языке. Приборчик оказалсявоистину чудесным: говорил внятно, позволял настроить скорость речи,и в результате чирикал почти по слогам. Да ещё и в обратную сторонупереводил, так что можно было тренироваться с произношением и заодноконтролировать правильность перевода.

Не устаю удивляться необычному виду местных приборов. Каждый -как ювелирное украшение, причём это касается абсолютно всего. Вникатьв принципы работы и построения этой техники я даже не пыталась, всёравно не пойму; но наблюдать интересно.

— Что ты делаешь? — прогремело у меня над головой на чистом русском,и я аж подпрыгнула от неожиданности.

— Тьфу, ну зачем так пугать? — проворчала, сообразив, что это простомуж вернулся, и сейчас с задумчивым видом стоит сбоку от меня, из-поднахмуренных бровей разглядывая меня, браслет и стопку частичноисписанных моим мелким почерком листов какой-то странной бумаги (явсё-таки преодолела свой страх перед кабинетом). Выглядел сын Торастранно взъерошенным и каким-то расхристанным, как будто долго бежалпешком вверх по лестнице. — Мне тут Её Величество халтурку подкинула,— смущённо улыбнулась я, суетливо собирая свою писанину. Ну, чтоподелать: не могу я совсем без записей, через цалю всё делать -ещё привыкнуть надо. Если искать какую-то информацию я уженаловчилась, то вести записи предпочитала пока по старинке.

— И ты будешь одна изучать лиепчи? — с недоверчивой насмешкой уточнилон.

— Нет, ну, зачем — одна? Вот Вера обещала организовать мнеобучение пользованию леталкой, так что потом познакомлюсь с другимисотрудниками, и будем работать вместе. Ты же... не будешь возражать?— неуверенно пробормотала я, внезапно сообразив, что если Ульварбудет против, он же мне и запретить может, и никакая Императрица сним ничего не сделает.

Мужчина медленно качнул головой и, вдруг тихо выругавшись, схватилсяодной рукой за сердце и принялся торопливо расстёгивать китель.

— Ты чего? — всполошилась я. Сын Тора махнул рукой, не бросив своёзанятие; только сел рядом со мной на диван. Я ещё не успелаокончательно испугаться, как из-за борта кителя показалась сераяусатая физиономия.

— Заснул, Фенрирова пожива, я про него и забыл, — поморщился мужчина,извлекая на свет отчаянно пищащего и цепляющегося за всё подрядкогтями котёнка. Дымчато-серый, полосатый, с типично котячьейудивлённой физиономией и кисточками на ушах.

— Это что... мне?! — недоверчиво уточнила я, не решаясь протянутьруку и дотронуться трясущегося пушистого комочка, сжавшегося наогромной ладони мужчины. Ульвар только выразительно пожал плечами. -Тебе Её Высочество что ли рассказала? — озадаченно хмыкнула я.

— Ты вчера говорила, что хочешь завести кошку.

— То есть, ты запомнил, и решил привезти мне котёнка? — вытаращиласья на мужа, не веря своему счастью. Подозреваю, в этот момент я былаочень похожа выражением лица на этого самого мелкого хищника.

— Я расстройствами памяти пока не страдаю, — криво ухмыльнулся он.

А потом, кажется, мне удалось напугать обоих: и котёнка, что было нетак уж трудно, и полубога, чем можно по праву гордиться. Ну, или, покрайней мере здорово удивить. Потому что когда я с визгом кинуласьобниматься и целоваться, не придумав, как ещё можно выразитьсобственное отношение, он на несколько секунд замер, отведя ладонь созверёнышем в сторону.

Не знаю, может, я пессимистка и вообще ничего не понимаю в людях, иничего удивительного в подобном поступке сына Тора не было. Нопочему-то именно в этот момент я окончательно поверила в чудеса исветлое будущее. Леший с ними, с тряпками и драгоценностями, всё этоерунда и бесполезный мусор. А вот то, что он мне котёнка привёз, хотяя об этом даже не просила, — вот это действительно здорово, и самыйлучший подарок, какой может быть.

Так что остаток дня прошёл шумно, весело и бестолково, но невероятноприятно. Котёнок боялся недолго, быстро освоился, и уже вполне веселоохотился за бумажным бантиком. Ульвар в моём развлечении участия непринимал, но наблюдал вполне благодушно; примерно как заводчик-фанатна возню призовых щенков. Мне, за вычетом некоторых моментов, чемдальше тем больше кажется, что он меня не замуж взял, а удочерил.Впрочем, учитывая разницу в возрасте, это не такая уж неправильнаяассоциация.

Если бы я надеялась, что после столь неординарного появления в моейжизни домашнего животного сын Тора как-то радикально изменится,мечтам моим было бы не суждено сбыться. Но я, к счастью, уже успеланеплохо изучить Ульвара, поэтому напрасных надежд не питала.

Кот, кстати, только первое время маскировался под милого пушистогозверька. На второй день этот отчаянный мелкий хищник начал храброохотиться на всё, что движется, включая меня и даже своегокрупногабаритного хозяина. Псих, что я могу сказать!

Но, как писал Горький, "Безумству храбрых поём мы славу!".Мне кажется, именно этими своими охотничьими инстинктами он заработалпожизненную прописку в доме и жизни Ульвара, принявшего его не какпредмет мебели, а с той же снисходительностью, что и Бьёрна. Полубогпорой даже чесал за ушами полосатого уголовника, когда тотбесцеремонно влезал к нему на колени. Я обычно в такие моментыначинала ужасно ревновать (причём непонятно, не то мужа к коту, не токота — к мужу) и, бросая все дела, устраивалась сыну Тора подбок. Мне кажется, суровый викинг прекрасно понимал причины моегоповедения, и они его забавляли; но не высказался вслух ни разу,только улыбался иронично. И невозмутимо гладил нас обоих, да.

Уголовником кота называла я в минуты гнева, а так он с лёгкой рукиУльвара стал Бандитом. Или Бандей, когда настроение у меня былохорошее. И, несмотря на отсутствие шипящих и свистящих звуков, якобыобязательных в кошачьем имени, прекрасно знал, что этим звуковымсочетанием глупые двуногие, оккупировавшие территорию вольногохищника, пытаются его приманить.

Славные ратные подвиги Бандита начались очень рано: долговязыйкот-подросток с очень торжественным видом возложил первую убиеннуюполёвку к колыбели моего новорожденного сына, буквально только чтопривезённого вместе со мной из больницы.

Подкормил котёнка, заботливый наш. Хорошо, не в колыбельку; я бы натом самом месте его и придушила. А так пришлось похвалить (старалсяже, от чистого сердца!), поощрить куском мяса, а мыша по-тихомусплавить в утилизатор.

И — да, у меня родился именно сын, невзирая на все пророчествабогов. Как сказала Жива, настоящую женщину никто не в силахпредсказать, включая её саму.

С богами, к слову, тоже получилось довольно забавно. Не знаю, за чтоих недолюбливал Ульвар, — об истинной подоплёке этих отношенийя так и не узнала, — но некоторые из них оказались весьма неплохимиребятами. Та же Жива повадилась приходить ко мне в гости и, как онавыразилась, "отдыхать душой". Я так поняла, простопотому, что знакомые божественные рожи уже стояли поперёк горла, а слюдьми запанибрата поболтать не получалось: они на богов реагировалиименно как на богов.

Тор оказался забавным малым, с юмором взиравшим на свой легендарныйобраз. Хотя за столькие годы этот образ в него плотно въелся, ижутковато выглядели порой проявлявшиеся на фоне пугающей харисуждения типичного учёного и "книжного червя". Но я современем привыкла, тем более что "наш дедушка" тожезачастил в гости. Правда, старательно выкраивал для визитов такиемоменты, когда Ульвара не было дома.

О том, что сын Тора вернулся к работе Первого Палача Империи я узналаслучайно, от коллег по работе, где-то через полгода после этогознаменательного события. Наверное, общество хмурого норманна меняиспортило, но я ни на секунду не ужаснулась, и даже не удивилась.Отреагировала примерно так, как если бы это был переход офисногоклерка из одной конторы в другую. Ну, поменял муж работу и поменял;лишь бы самому нравилось, в самом деле!

Работа, кстати, доставляла массу приятных моментов. Во-первых,коллектив у нас подобрался тот ещё: процентов восемьдесят -домохозяйки с толпами детей, но все без исключения — оченьэнергичные и совершенно не занудные личности. Даже, не побоюсь этогослова, неординарные. Я первое время на их фоне чувствовала себяполной дурой, но потом упорство и труд по старой пословице всёперетёрли, я окончательно втянулась и даже начала приносить пользу.

Лиепчи действительно честно соблюдали все условия мира, и изучениенаше носило взаимный характер: мы разглядывали их и были для них жеподопытными кроликами. Они оказались довольно мирными и неплохимиребятами, хотя понятие "чувства юмора" у нихотсутствовало в принципе. Но ничего, некоторое время пообтесавшись внашем "бабьем царстве", прониклись понятием иронии. А безнеё вряд ли бы выжили: их женщины были гораздо спокойней, и никогдане интересовались работой мужчин.

Что меня в этих ребятах совершенно поразило, это их геном. Я в данномвопросе, конечно, ничего не понимаю, но тот факт, что генетически этиребята ближе к птицам, чем к нам, меня здорово удивил: уж слишком онивнешне похожи на нас.

Что касается моей семейной жизни, она до определённой поры быласовершенно мирной и приятно-однообразной. Любимый (хоть и нелюдимый,но у всех свои недостатки) муж под боком, здоровые дети, — что ещёнадо женщине для личного счастья? Детей у нас, опять же как по моемузаказу, получилось трое. Сначала старший, Варг, а через восемь летпосле него — сразу и мальчик, и девочка, близнецы Ингвилд иИнгварр.

А вот через пятнадцать лет после появления на свет Варга в мою жизньвошла война, о которой я постоянно забывала и которая казалась мнечем-то бесконечно далёким. Старший отправился в военное училище, и япочти перестала его видеть.

Потом, когда учёба кончилась и сын улетел на передовую, по его стопамушёл и второй — Ингварр, и осталась у меня только Ингвилд.Сердце категорически не хотело отпускать на смерть что одного, чтодругого, но разум очень своевременно на него рявкнул. Потому что,выскажись я подобным образом, меня бы не понял никто. Ни моиновоявленные подруги, ни Императрица, ни собственный муж, ни этисамые дети. Варг-то вообще получился ксерокопией отца, разве что подмоим влиянием менее угрюмой. Но это я по-матерински предвзята; "менееугрюмый" старший на деле был жуткой язвой с великолепнымчувством юмора, которое он, в отличие от отца, активно демонстрировалокружающему миру. И от которого мир вдохновенно страдал.

Это действительно страшно — ждать. Учитывая, что весточки яполучала не так уж часто, ожидание пугало и выматывало нервы. ДажеУльвар волновался; правда, так, что кроме меня этого никто заметитьне мог, но я за годы совместной жизни научилась по углу наклона бровимужа вычислять его душевное состояние с поразительной точностью.

Что со мной было, когда Варг пропал без вести на территории,подконтрольной риярам, — не передать словами. Опять же, если бы неИнгвилд и Ульвар (к слову, даже в этот момент совсем не изменившийся,разве что он начал больше времени проводить дома), наверное, совсемтронулась бы умом. К счастью, живучесть старший унаследовал от отцавместе с остальными чертами характера, и через несколько месяцевнашёлся совершенно живой и почти здоровый.

Ингварр же выбрал для себя стезю пилота, и я бы не сказала, что занего я была более спокойна. Но он хотя бы не пугал меня внезапнымиисчезновениями.

Главное, боги (или фамильная удачливость) обоих охламонов сберегли.Даже несмотря на то, что Варг продолжил испытывать судьбу, и осталсяна службу после окончания положенного срока. Но тревожиться за него яв конце концов устала, и просто точно знала: ничего плохого с этимбелобрысым варваром (издание второе, переработанное и дополненное)случиться не может. И не случилось, что характерно, до самогоокончания войны.

Война продолжалась (с момента моего появления в этом мире) ещёпятьдесят восемь лет, и это с учётом помощи лиепчи и поддержки богов(страшно представить, сколько бы она тянулась в противном случае), изакончилась полной победой человечества и тотальным геноцидом поотношению к видам Альянса Иных. Меня от подобных мер коробило, но япредпочитала не лезть не в своё дело. Тем более, что понимала: врядли человечество ждала бы иная участь.

Варг, кстати, окончил войну аж легатом легиона, так что у его отцабыл большой повод для гордости. Молчаливой, конечно же; это ведьУльвар! И личную жизнь свою он (по отцовскому примеру, не иначе)устроил довольно неординарным способом, выкупив свою будущую жену уработорговцев. Работорговцев этих через некоторое время накрыли ипереработали на удобрения, но данный факт уже имел мало отношения ктермоядерному существу по имени "Иона", довольноорганично влившемуся в нашу семью. Варг не раз ворчал, что это не ондевочку от рабовладельцев спас, а рабовладельцев — от неё, ибодаже мучительная смерть лучше такой жизни. Но при этом за свою рыжуюбестию был готов убить любого.

Что касается младших, Ингвар, — человек сдержанный (не до такойстепени, как отец; просто довольно флегматичный), добродушный иобаятельный, — нашёл себя в экономике. И жену себе там же нашёл,вполне мирно и без всяких ужасов. А вот в отношении Ингвилдпророчество частично сбылось, она умудрилась выйти за одного изсыновей Императрицы. Правда, от прав на престол они поспешноотказались (хотя и были не первыми в очереди) и махнули куда-то накрай обитаемых секторов. Мотивировав это тем, что "Мама, я наТерре уже насиделась, хватит! У тебя теперь мальчики под боком".

В общем, оглядываясь назад, я бы сказала, что жизнь удалась. Так что,можно сказать, мне даже повезло, когда я провалилась в это будущее слёгкой руки (ноги, щупальца, ложноножки, или что там у него?)странного существа, управлявшего жизнью лиепчи. Переменчивые всё-такисущества — женщины. Вот кто бы мне об этом сказал тогда, наборту "Северного ветра", и куда бы я его послала с такимиидеями?

1"Кириос" — формальное вежливое обращение к мужчине, "кириа" — к женщине.

2 С языка Ямато 残酷 , "жестокий"

3Ионные щиты — собственно, тралы. Представляют собой разреженное облако анти-плазмы, соприкасаясь с которым аннигилируют мины практически любой конфигурации. Тралы, собственно, почти целиком являют собой генератор этой самой плазмы и системы управления тралами. Вооружения не имеют.