Злодеями не рождаются

Злодеями не рождаются.

Пути долга.

Шваркарас, земля благословенной Гольвадии, где под властью веселых королей угнездился веселый и славный народ, населяющий остров Шварк и соседствующую с ним островную мелочь, гордо возвышающуюся над бурливой морской стихией крутыми утесами и пологими пляжами, флагами величественных крепостей и ветхими флюгерами прибрежных городишек. Шваркарас, где король думает, что правит, а герцоги мириада враждующих провинций думают, что позволяют ему это делать. Страна, где гильдия магов соперничает в могуществе с сонмом разрозненных церковных орденов, а ковен колдунов мудро взирает на эту детскую возню. Мир, где аристократы славны буйным нравом и быстрой шпагой, трон оберегают величественные гвардейцы в синих плащах с тремя пиками, а каждому, от маркиза до последнего крепостного, щедро отмеряна доля свободы в неравных пропорциях. Земля, славная интригами и подвигами, винами и балами, прекрасными стервами и галантными интриганами. Никогда и ни за что, по собственной воле, без злого умысла жители могучей и стабильной Алмарской Империи не отправляются в эту, надо сказать, соседнюю державу, без крайних обстоятельств. У Иоганна ванн Роттенхерца такие обстоятельства были.

Теплый, влажный и томительный месяц вандратакас щедро нес Шваркарасу благословенные дожди и редкие грозы, год клонился к концу, но до дней, когда в мир придут ливни и холодные ветры, оставалось еще не менее месяца, месяца тепла и неги.

Месяц сна древнего языческого божества Вандора встретил Иоганна ванн Роттенхерца в провинции Люзон, известной своими озерами и виноградниками. Под ногами лежала крепкая выложенная резным камнем дорожка, небо сияло синевой, и лишь вдали, над величественным озером Лами, нежными ангелами реяли небольшие облачка. Ветер нес прохладу, солнце вежливо улыбалось с небес суровому нездешнему джентльмену, которого скорее тянуло назвать герр.

Высокий, статный мужчина, тяжело постукивая лакированной дубовой тростью, с навершием в виде рычащего грифона, мерно шагал по плитам широкой дороги, ведущей к шикарному особняку, вольготно раскинувшемуся по круче над озерными волнами. Облик мужчины, будто искусно выточенный умелым божественным резцом, с некоторой суровой небрежностью, выдавал его благородное происхождение. Высокий лоб, признак ума, четко очерченные скулы, тяжелый упрямый подбородок, брови вразлет, тонкие, напряженно сжатые губы, прямой, чуть загнутый узкий нос, — все это складывалось в мрачной гармонии мужественной красоты, дополненной рядами ровных морщин и редкой сединой темно-русых волос, собранных в низкий хвост. А шрамы сеткой памяти прошлых боев и походов выдавали старые — бурное прошлое, свежие — нелегкое настоящее.

Мужчина был высок, по-алмарски широк в плечах и тяжел в кости, к своим сорока годам он продолжал сохранять юношескую подвижность, лишь немного разбавленную приходящей с возрастом солидной тяжеловесностью. Несмотря на теплый месяц, он был облачен в строгий черный сюртук с рядом серебряных пуговиц, плащ с пелериной, вздымающейся на ветру, узкие кавалерийские брюки с несколькими кожаными ремнями, удобные растоптанные ботфорты, перчатки-краги на руках и черный бархатный шейный платок, заколотый иглой с мелким, молочно-сияющим камнем. Образ портила несколько потешная походка, — тремя месяцами ранее правую ногу Иоганна ванн Роттенхерца в лоскуты изорвали не в меру ретивые адские гончие, защищавшие арестованную им на родной земле ведьму, и потому теперь он, исцеленный дорогостоящими алхимическими декоктами, ждал, пока мышцы, связки и кости окончательно зарастут. Ждал и носил тяжеловесную трость со встроенным пистолем, в дополнение к широкому палашу в ножнах из шкур тех самых гончих.

В Шваркарасский Люзон, на озеро Лами, во владение маркизов де Люмино, Иоганна ванн Роттенхерца, знаменитого, подчас печально знаменитого охотника на монстров, привел долг. Грехи предков влекли алмарца в беззаконную страну, которую он предпочел бы видеть лишь на старых картах, неудержимо и жестоко. Предки Иоганна всегда были с ним излишне строги.

Впереди вырастал особняк. Бесподобное творение наемного архитектора, имени которого никто не помнил, кроме пыльного архива маркизата, и подневольных каменщиков, отрабатывавших барщину. Он угнездился на утесе, высящимся над кристально чистом озером Плевро, младшим кузеном раскинувшегося вдали озера Лами. Четырехугольное здание могло похвастаться лепниной, вычурными статуями на фронтонах, цветочными орнаментами, мозаичными окнами башенок-флигелей и гордо реющими прапорцами на их остроконечных вершинах, сияющих металлической черепицей. С каждым шагом особняк, обросший как старый морской камень водорослями, пристройками и хозяйственными строениями, вырастал, подавляя трехэтажной высотой, толщиной колонн и придирчивым, брезгливым взором высоких окон, обрамленных широкими балконами.

Вокруг замка был разбит парк, с ровными аллеями ухоженных кустов и буйными дебрями внутренних дорожек, где скрывались игривые дриады-беседки. По дороге Иоганну встретился небольшой фонтанчик, украшенный парой мраморных ребятишек, один из которых радостно обнимал игрушечный меч, а второй лил воду из пасти большущей рыбины, которую еле удерживал в пухлых ручонках. Дети радостно улыбнулись случайному прохожему.

Ван Роттенхерц намеренно выбрал пеший путь через живописный сад, по каменной резной дорожке, сквозь легкий бриз с озер и зеленую прохладу парка, заросшего кипарисами. Ему хотелось подумать.

Не каждый день, и это приятно, приходилось отправляться за тридевять островов, в страну чуждую и разгульную, дабы навестить тихое, веселое семейство, и заявить "Здравствуйте, мой папаша-чернокнижник лет тридцать-тридцать пять назад посылал вам богатый подарок, так вот он проклят, отдайте его".

Трость с бронзовым наконечником мерным набатом бухнула в камень тропинки.

"Вы, скорее всего, тоже прокляты, если не все, то половина — точно, позвольте вас проверить, это не больно. Больно будет неизлечимым". В такие моменты Иоганн особенно резко ненавидел своего отца — заговорщика, демонолога, черного колдуна. Ни за десять лет, проведенных в аду монастырского училища, ни за презрительные взгляды, ни за страх в глазах окружающих и даже ни за постыдное звание бастарда. Он ненавидел отца за такие вот моменты, когда состоявшийся, сильный и независимый мужчина, уже давно делами доказавший, что не имеет с предком-негодяем ничего общего, оказывался вынужден... Вынужден расхлебывать дерьмо, заваренное много лет назад, мечтами безумного семейства ванн Роттенхерц ввергнуть Гольвадию в пучину беззаконного правления. Ему приходилось уничтожать монстров, созданных черным гением родителя, раскрывать остатки его сети заговорщиков, ловить выживших после инквизиторской чистки учеников, и, конечно, уничтожать чернокнижные артефакты, которые отец, в качестве знаков внимания и благоволения, раздаривал направо и налево. Что могли такие артефакты? Да что угодно — они могли содержать в себе демона, превращать хозяев в нежить, "полоскать" им мозги, делая рабами давно сожженного и развеянного над рекой трупа. И множество других пакостей.

Род де Люмино был древним и могущественным, он приходился родственным герцогскому роду, владевшему обширной, богатой и людной провинцией Шваркараса Люзон, он был полезен для планов Гуго ванн Роттенхерца, проклятого отца Иоганна, и наверняка мертвый старикан когда-то давно, желая заручиться поддержкой жадных де Люмино, отправил сюда нечто весьма эксклюзивное.

Найдя упоминание о подарке, нынешний ванн Роттенхерц, бездетный, а потому последний в роду, поспешил в Шваркарас, дабы по мере сил изгладить вред, нанесенный его предком семье маркизов. Глядя на благолепный особняк и аляповатую, крашеную розовым лепнину на фасаде, он думал о том, что не все еще потеряно. Иоганн, охотник на монстров, всегда привык ожидать худшего.

Внутренний двор особняка, просторный словно плац, встретил алмарца темной прохладой, исходившей от вычурных стен, и старой липы, наросшей на решетчатое чугунное ограждение. Липа уютно шелестела листвой, а пожилой дворецкий, вышедший встречать гостя, был вежлив и предупредителен. Дворецкого звали Жак Лон, и этот согбенный, выглядевший отрешенным от мира старец, лет семидесяти произвел на Иоганна двойственное впечатление. Он был воспитан и обходителен, но в то же время неприятно напоминал охотнику настоятеля монастыря, где прошло его безрадостное детство. Потому, когда Жак проводил посетителя в затянутый розовым бархатом, со вкусом двадцати поколений благородных предков обставленный приемный зал, ванн Роттенхерц был рад услать старика прочь, попросив приглядеть за тем, чтобы верный Гиттемшпиц — хальст, служивший алмарцу, получил так же надлежащий прием и все необходимое для организации комнаты для своего патрона. Гиттемшпиц, представитель малого народа Алмраской империи — четырехглазых, коренастых и пушистых хальстов, как раз отправился в конюшню. Он прибыл по главной дороге, и теперь ставил в стойло лошадей, на которых они с хозяином ехали в особняк ровно до тех пор, пока тому не взбрела в голову идея прогуляться. Вежливо попросив гостя располагаться, дворецкий отбыл выполнять поручение.

Беседа, с которой началось знакомство ванн Роттенхерца с владетельными господами маркизата, оставила приятное впечатление. Истинная голубая кровь, обитатели поместья де Люмино были чрезвычайно любезны. Гостя накормили обедом из шести перемен блюд и напоили вином, которым так славился Люзон, из собственных виноградников.

Маркизы де Люмино были похожи не более чем сабля и штык. Он — правящий маркиз, мужчина чуть за тридцать, с отрешенным мечтательным взглядом на крупном, одутловатом лице, отличался привычкой к поэзии и стремился вырастить бороду, в подражание знаменитому шваркарасскому поэту тех лет графу де Бальзе. Но если у графа борода была густой и кустистой, более подходящей честному алмарцу, чем разгульному шваркарасцу, то у маркиза на его тощем, впалом подбородке и полных щеках росло клочковатое нечто соломенного цвета. Она — статная, чуть полноватая дама, облаченная в платье свободного покроя и в высоком парике, отличалась гармоничными чертами лица и безвкусной модной мушкой в виде головы демона над верхней губой. Маркиз был сдержан и величаво, как ему казалось, спокоен (скорее скован), она явно нервничала и часто вставляла фразы невпопад. Так же на обеде присутствовали дети — белокурая маленькая красавица Вероника, девочка одиннадцати лет и долговязый, нескладный четырнадцатилетний юноша Марк Виктор, взявший от матери и отца наихудшие черты внешности, помимо прочего — блуждающий, мечтательный взгляд маркиза.

Хозяина владений звали Виктор Огюст де Люмино, его супругу — Агнесса. Говорил за столом в основном мужчина, изредка его сын, повторявший или поправлявший без стеснения отца, реже нескладные ремарки вставляла маркиза. Разговор в основном шел ни о чем, хозяевам была хорошо известна причина визита знаменитого охотника на монстров, но переходить к делу они не спешили, воздавая должное светскому трепу и отменным блюдам местной кухни. В приветствии осталась гнетущая недосказанность. И вскоре Иоганн понял, почему.

Вечером, когда маленькую Веронику укладывала спать говорливая служанка, маркиз Виктор и его сын Марк разошлись по кабинетам, желая провести мрачный обряд призыва музы скверной поэзии, а верный Гиттемшпит, утомившись от ожидания, дрых без задних ног на гостевой кровати хозяина, выдавая носом рулады, которым мог бы позавидовать большой королевский духовой оркестр, Иоганна ждал мрачный кабинет.

Вдовый маркиз Огюст Жером де Люмино был очень стар, но по-прежнему сохранял бодрость духа, как показалось ванн Роттенхерцу, вымученную, ради сохранения славы семьи. С такими бестолковыми сыном и внуком, не удивительно, что отдуваться приходилось старику. Поначалу Жером произвел на охотника благоприятное впечатление. Мощный дед встретил гостя стоя, лишь слегка опираясь на тяжелую трость с рукояткой из слоновой кости, плоть от плоти шваркарасской аристократии, он непоколебимо стоял возле символа мудрости — антикварного книжного шкафа, наполненного историей страны и рода Люмино. Вдовый маркиз, отошедший от дел по управлению владениями, был сухощав, жилист, его костистое, узкое, изборожденное кратерами глубоких морщин, лицо сохраняло горделивое выражение с оттенком легкой брезгливости. Осанка, темный камзол, с шерстяным халатом поверх, цепкий взгляд мутных глаз, — все выдавало в старце бывшего бретера или даже военного. Контраст с прочими обитателями дома поражал и радовал Иоганна.

— Приветствую вас, мэтр ванн Роттенхерц, — сиплый, тусклый, надтреснутый голос разрушал иллюзию силы. — Рад, что вы благополучно добрались. Дороги небезопасны, в Шваркарасе и в лучшие времена было много разбойников и иных опасностей.

— Не извольте беспокоиться, герр де Люмино, — опущенные от природы кончики губ алмарца чуть приподнялись, обозначая улыбку. "Ну, началось, старые времена, новые времена... Душегубов будет хватать всегда, а золотой век замшелой сорокалетней давности — сказка для непослушных внуков", — Ничего опаснее меня и моего верного Гиттемшпица с его мушкетоном невозможно встретить на дорогах отсюда и до Гор Амираниса.

— Славно, вот это дух! — упоминание проклятой хаосом легендарной клоаки жизни совершенно не смутило маркиза, ванн Роттенхерц начал припоминать — его собеседник и правда когда-то был военным, закончил службу в чине боевого полковника, вступил, конечно, записанный в армию с малолетства, лейтенантом. — Что ж, присаживайтесь, мэтр, нам есть о чем поговорить.

Сухая, жилистая, дрожащая рука дерганым движением указала на глубокое кресло перед жарко натопленным камином. В каменном горне весело горел огонь, охотник на монстров только сейчас обратил внимание, что в комнате адски жарко. "Неужели и я когда-нибудь стану таким, и буду летом дрожать от холода при легком сквозняке". Впрочем, кресла манили бутылкой коньяка, которым славилась другая провинция Шваркараса, алмарец не мог вспомнить, какая именно. И коробкой отменных сигар — плода тяжелых трудов рабов в колониальных владениях державы.

Пригласив гостя присесть, старик, будто потеряв внутренний стержень, сам тяжело шатнулся к креслу, с силой опираясь на трость, и с облегченным вздохом повалился на багровый плюш. Чуть-чуть поерзав, маркиз растекся на своем "троне" аморфной массой, уткнулся острым подбородком в грудь и, зябко потирая, вытянул тощие ноги поближе к огню. Дождавшись, пока гость сядет, бывший полковник заговорил.

— Получив ваше письмо, мэтр, я не знал, что и делать. — Сухощавые пальцы жадно схватили сигару, долго и неумело старик прикурил от свечи, стоявшей там же на столе. — Послать вас, дождаться пока приедете и посадить под стражу, нанять убийцу, просто вежливо отказать. Мало кому приятно, когда его тыкают в морду старыми скелетами.

"Эх ты, дряхлая развалина". Иоганн вполглаза наблюдал за тем, как старик курит и удушливо, с хаканьем кашляет. В основном же его внимание занимал портрет могучего рыцаря — какого-то предка семейства, изображенного в полной амуниции с большой живостью. Ван Роттенхерц давно приучился никогда не смотреть на огонь, он ослепляет. "Надеюсь, до того, как я превращусь в такую же развалину, какой-нибудь мантикор сделает мне одолжение и оторвет голову".