Прода

Путный боярин еще несколько дней занимался с ним общими вопросами волшебства, а потом сказал, что видит в Нежиле способности к созданию лекарств, и, может быть, к врачеванию (это нужно проверять дополнительно, через полгода), а вот к производству красителей и добыче минералов-самые малые. Поэтому с завтрашнего дня занятия с ним будут проходить так: утром будет обучение лекарственным делам, а после обеда— общие понятия о волшебстве и освоение заклинаний. Еще ему будут даваться книги по волшебству, а он их будет учить сам, в свободное от занятий и работы время. А Вышата периодически будет спрашивать, что в них Нежило вычитал и как это понял. Через пару седмиц ему будут разрешать выходить в город, но перед этим еще расскажут о правилах поведения владеющего Даром.

-Я уже говорил, что когда два боярича поспорят и подерутся кулаками ,то, если никому кости не сломали и глаза на месте, то все считается делом житейским и само заживет. Серьезнее побиты— будет разбирательство, кто виновнее другого, потому что юные бояричи стараются показать, что они круче вареных яиц и едучее купоросного масла, так что всегда виноваты оба. Ежели в дело пошла магия— разбирательство обязательно. Ты мне не кажешься задирою, но можешь оказаться в сложной истории, когда бояричи другого клана многого хотят. И того им позволить не надо. Потому тебе покажу некоторые защитные заклинания. Скажем, набросился на тебя здоровенный остолоп из другого клана, которого и брусом не уложишь, а тем более кулаком. Тогда ты должен произнести предупреждение и применить заклинание, и не наоборот, а то тоже виноват будешь. Даже если задира по тебе Силу не использовал, но задирался и вел себя не подобающе, а ты защитное заклинание использовал, обычно тебя оправдают и оставят на мое решение, что с тобой делать.

Да, если ты защитное заклинание сотворил, противник или противники убежали, ты мне должен об этом сказать и как можно быстрее, не откладывая на утро или следующую седмицу. Конечно, то, что юные бояричи наделали, в колдовском просторе откладывается и еще седмицу видно, а иногда дольше, а прятать свои труды они еще не научились, так что все будет от глаз не скрыто, но на все солидные и сложные дела нужен запас времени, даже для того, чтобы подумать: а что сказать о случившемся? А мелочи уходят из памяти. Ты уже знаешь, что сказать слово можно так, что сказавшего убить захочется, а можно так, что душа расцветает. Особенно хорошо это у девок и баб получается, хе-хе.

Ладно, теперь расскажи мне про то, что я тебе говорил про волшебство как проявление восьми элементов сущего.

Нежило, увы, не смог. Как-то это не выходило. Вот про пять стихий сущего получалось, а восемь -увы.

— Не вещай нос, это уже высокая музЫка сфер. Даже если она тебе совершенно не дастся дальше того, что это есть и все на этом, магией заниматься ты сможешь. Просто часть дел у тебя не получатся именно из-за недоучета более высоких тонов музЫки сфер. Но две трети возможного ты сможешь точно. А вот выше -нужно будет стараться и постигать эту музЫку. Тем более, что клану нашему свежие силы понадобятся, да и другим тоже. Слабовато нынче с юным талантами стало. Если не случится большая внешняя война или междуусобица, то, надеюсь, доживем до рождения многих талантов магических и продвинут они нашу жизнь в лучшую сторону. Если таки ужасное до тех пор случится— не в первый раз такое происходило, воевать из последних сил. Для того и слово такое придумано: 'побоище', не бой и ни сеча, а побоище. Когда победили из последних сил, все, что могли на поле выставили и даже сверх возможного... Вот и когда-то вышла со мной история возле Черного Яра. Караван туда из Астрахани поехал и вез с собой, кроме того, что добытчикам требуется, еще и такую магическую субстанцию, что называется 'синий альмандин', она нужна для извлечения из тамошнего минерала нужной части. Потом ты это будешь изучать, что, как и для чего. А в то год случалась на Востоке в степях очередная большая война меж разными степными народами. Один народ, рекомый турхаудами, разбили, и уцелевшая от погрома его часть, кибиток тысяч около десяти, а вооруженного народа тысячи три-четыре ушла в наши пределы, за Волгу. Но о том, что они себе тихо кочевать будут или оседлое житье выберут, астраханскому губернатору князю Пронскому не сообщили, да и чиновники астраханские ей место не выделяли, они просто пошли головней, кого встретили, того убили, пленили, еще что сделали, одним соляным промыслам и рыбным нанесли большие убытки, да и другим тоже. И вот их вынесло на наш обоз, где сотни полторы народу было, и двое бояричей, чтобы за альмандином надзирать и разные мелкие дела делать, вроде как мокрые дрова в дождь разжигать и у подводчиков понос лечить. А у народа этого, турхаудами рекомого, была дурная привычка: в плен никого не брать из мужского пола. При налете на стойбище баб, конечно, пленяли, детишек, что ниже тележной оси тоже, все те шли на продажу. Иногда, но редко, кузнецов, шаманов и знаменитых богатырей, кто в плен попадали, тех тоже могли пощадить для отдельных надобностей. Но все, кто не бабы и детишки мелкие-следующего утра не видели. После битвы пленных тоже добивали. Вот мы и вскочили в трясину на сухом месте и в яму на ровном.

Все телеги квадратом поставили и приготовились обороняться до той смерти, что нам суждена, быстрой или не быстрой, уж как получится. А мы с Ратшей, это второй боярич, что был там, решили устроить нападающим, что сможем и успеем, колдовскими способами. И устроили, а что-сами сказать не могли: впали в полный упадок сил, и еще с седмицу валялись без сил, а первые два дня больше спали. Нас потом Старшие спрашивали, а что вы там делали, кого призвали и не продались ли Темным силам? Не помним оба. Так, что-то подводчики рассказали, кто что услышал и запомнил, и что увидели. По рассказам, слева народ как косою перерезало выше пояса, коней тоже порезало, но всякого по-разному, если конь невысокий ростом случился, то жив остался, а мощный и рослый -мог и без головы оказаться. А с другого боку на тургаудов черным пламенем полыхнуло, и тоже отчего-то больше по всадникам, чем по коням. Наверное, это Ратша все-таки черным пламенем работал, он коней любил, а я к ним равнодушен был— нужно и сажусь в седло или на телегу, и еду, пока надо. В общем, тургауды, увидев такую страсть, как ополовиненные всадники и других, в которых пламя вцепилось, как собака в спину, и горят они, пока не прогорят до нутра. Под это удар попал и их племенной шаман, пламя ему обе руки сожгло и от того они и скончался. Лицо, хоть и болью скорчено, но узнать можно, а руки сгорели почти начисто, а шуба его-рукава с руками в них сгорели, а на боках-ни подпалинки !Тургауды дрогнули и назад помчались. Говорят, что на всех такой ужас напал, что они дружно на топкий берег озера вылезли и там все и остались, кто еще не утопился сам, так следующие его в топь втоптали. Немногие оттуда ушли, но ненадолго, за ними войска пошли из Астрахани, и другое племя наняли, чтобы искали и находили. Желающих много было, чтобы турхаудам отомстить, даже за одну месть, без оплаты, а если еще и пленного или скота достанется, так и вообще за счастье считать можно.

Нас с Ратшей губернатор обласкал, и пока мы с себя приходили, еще и показывал разным гостям из степей, они на нас с ужасом смотрели и даже девок своего рода предлагали, чтобы от нас дети родились с такой Силой. Но Князь Пронский, что губернаторствовал, им в том отказал, дескать, дети от таких и самому государству нужны, незачем их семя другим отдавать. Тут государственные нужды с собственным состоянием удивительно совпали, мы с Ратшей потом друг другу признались, что могли и ничего не смочь. Может, и смогли бы, а, может, и нет. Идешь, бывало, и боишься, что нога сама подвернется и свалишься, как старец немощный. А как на высокое крыльцо взойти, так хоть ползи! По каменной мостовой идешь, как по иголкам или гвоздям в сапоге! А простейшие заклинания у нас получаться стали месяца через два. Это тот самый откат, про который я говорил на первой нашей беседе, когда магический исток вычерпывается, как колодец до мутной жижи на дне. Но все это можно счесть мелочью, недостойной долгого рассказа, ведь это часть дела нашего: творить волшебное и иногда во вред себе, а вот то, как с жизнью прощался, видя полчища вражеские, я того никогда не забуду, как и перехода от мирной степной дороги к безнадежности.