Прода

И снова угодил в какой-то странный сон, не хуже сна о Бартольде и его братце средь самарских пейзажей.

И сон этот назывался: 'CARNA WYSPA'.

Вот так, получите и распишитесь!

Жил -был некто, жил и умер. Но не отправился после того в какое-то посмертный мир вроде Элизиума или Валгаллы, а угодил куда-то в странное место. Если бы его за прижизненные грехи казнили разными казнями или отправили на поля блаженных, в форум, никем не модерируемый и никому не нужный, то совсем бы не удивлялся. Посмертная кара достаточно естественна, а бестолковая толпа вроде интернет-форумов, только на лугу и без клавиатуры тоже понятна-что делать с кучей типов, число которых растет и растет? Пусть уж их тени шляются из угла в угол, и дальше шляются, благо траву они не вытаптывают и не выщипывают...

Но тут...Как оценить то, что покойник попал в Российскую империю, но не такую, как была она, а совсем другую, магическую, больше напоминающую новое издание Речи Посполитой, где все решают роды магнатов (или кланы, если хотите), ныне рекомые боярами? Есть и император-где-то там в Северной Пальмире, и то не точно, потому что свой дворец он покидает крайне редко, может, его и нет-умер там от чего-то, и приближенные будут смерть его скрывать кто знает сколько лет, пока верхушка бояр все, что нужно не сделает. А послам покажут не то двойника, не то симуляцию компьютерную, ой, то есть магическую, которая выслушает послов, что-то в ответ скажет, что, дескать, негоже селить на нашей земле своих изверженцев, что у вас не ужились, пускай едут в Гиперборею и там близ гор Рифейских селятся. Или что ближние бояре по теме напишут, то и прочтет по бумажке. Попрощается и уйдет в свое подземное Убежище, куда ни магия, ни вирус, ни злословие не доберется. Это-то ладно, у нас, если почитать неполживую прессу, то самое и было, только за злословие редко карали, отчего в интернетах каждого пятого числа месяца юзеры вообще несли, как обожравшись семян дурмана, и только после десятого накал идиотизма затихал. Умные люди говорили, что третьего-пятого числа (от выходных зависит) 'добрые' соседи за нашу демократию боролись и этого числа Лидерам Общественного Маразма (сокращенно ЛОМам) денежку отслюнивали. А накал взбаламучення ОМ стихал только когда организм спидами пресытится, хоть кокаинумами, хоть более новым добром. Если хорошо закинуться, то грантополучатель спит плохо, и даже вообще не спит. Но не спать человек не может долго, обычно пять суток. Дальше он либо свалится и заснет, не исключая того, что за рулем машины, либо станет видеть картины страшные или смешные. Оттого отвезут его в ГБУЗ, привяжут и засандалят чего-то снотворного и успокаивающего. И вязки лапки натрут, и памперс переполнится, и уколы болезненные...

Но нечистый с ними, интернет-пакостниками.

Когда наш герой увидел этих вот представителей 'боярских' родов, то на секунду захотелось отдаться в ласковые руки сотрудников ГБУЗ. Не было в его мире мужчин, красящих волосы в такие цвета. Разве что на эй-парадах.

Герой увидел это и высказал желание, что лучше снова помереть и попасть еще куда-то, скажем, в племя людоедов на Амазонке, чем в этом параде жить.

Ну, пожелал, так пожелал, получай, что хотел. И помер он тут же и вновь родился, и вновь попал. В тот же дом, только через комнату на запад, и в тот же момент заново. Пожелавший (да, этот Некто) понял, что он чего-то недопонимает, и таких идей больше не выдвигал, а то попадет вон туда, за дверь, где высится водобачковый музыкальный инструмент, и ощутит единение с его чугуном и сталью.

И приступил к другому единению, уже с тамошним обществом. Как выяснилось, 'Бояре' таковой статус имели благодаря способности к магии. Если же соединяться браком с представителем другого боярского рода, то вероятность проявления магических способностей у детей тоже растет. Случаются, конечно, дети в аристократических родах и без малейшего магического потенциала. Да, Менделевское расщепление, каждый четвертый... Но и им находится вспомогательный пост, не требующий магических кондиций. И есть простолюдины, в основном без колдовских способностей. Они-ну, понятно, чем занимаются, и при встрече с аристократом кланяются. Но иногда и в них появляются колдовские способности, ведь 'бояре' и женщинами из низших слоев не брезгуют, и от этого рождаются дети, среди которых оказываются мальчики со способностями. Девочек отчего-то, когда окажется, что они способны колдовать, отправляют на 'исправление' в монастырь на одном из островов Черного озера. Вестей оттуда не доходит, и что с дочерями, туда отправленными, случается-неведомо. И вообще про это спрашивать не принято. Получил ответ на вопрос, где третья дочь хозяина, что она отправлена на Черный остров, и больше вопросов про нее быть не должно. Любопытство всегда и везде имеет свои границы.

Вот у простолюдинов с магической жилкой возможность продвинуться в аристократы есть. Можно победить на турнире боевых искусств, или оказаться полезным на службе аристократическому роду. В первом случае почти гарантированно, во втором-как повезет. И берут его в младшие члены рода. Конечно, для других 'бояр' из верхушек родов он будет представляться как: 'szlachcic, lecz ubogi', а они на него говорить, что он 'gołodupiec'.

Но карьерный старт уже есть. Дальше можно жениться на пятой дочке родича повыше статусом, повысить свою полезность, стать отцом отпрысков со способностями...

Но по этому поводу много писалось еще во французской литературе 19 века. И потом романы о подобных проблемах сочинялись...

У Некта это было еще впереди, поэтому он пока круглое носил, плоское катал, копил деньги на будущее, ждал, когда случится это самый турнир. В качестве опасного развлечения мог настучать по башке сильно истеричному аристократу, чье самомнение кратно превышает его реальный уровень в 'лествице'. Вдруг этот недоаристократ не запомнит лик своего победителя, или постыдиться рассказывать, как ему навалял какой-то простолюдин в рабочей одежде.

Да, эти 'Бояре' не только красили волосы в дикие оттенки синих и зеленых цветов (иногда розовых), но еще магически увеличивали глаза, отчего выглядели, как 'Запорожец', которому мотор в ...опу вставили, отчего и фары ТАК округлились'. И вели они себя не как русские бояре, которые культивировали медлительность, неспешность и величие поз и жестов, а как японские подростки на переменках в старшей школе Танакацу, то есть как трахнутые на всю голову психопаты возбудимого круга. Одно слово: бояр-аниме, то есть противоестественные ублюдки двух культур, причем с каудального конца тела. Как кот и пес, у которых на двоих теперь одна задница, только они этого не поняли, что срослись не душами, а задницами!

На сем вопле души Некта Дмитрий Васильевич проснулся и ощутил, что надо будет принять таблетку, больно затылок болел, словно про себя вещий сон увидел и о нехорошем.

На часах пять часов десять минут, и сон куда-то улетел, и новый не спешит на его место.Писать не хочется, так что придется лежать и о чем-то размышлять. Супругу при тихом лежании не будишь, и при шевелении извилинами она тоже не просыпается. Поэтому любящий супруг устроился поудобнее и стал вспоминать только что увиденное. И это снова ему напомнило историю про Бесапророла и Бартольда. Тоже рассказ о компьютере, тоже какие-то явно политические подтексты сказанного. Это что-снова про будущее? И про это случайно насквозило ветром в еще не закрытую щель между полотном и дверным косяком? Ну да ладно. Если бы как-то его прадеду рассказали подробно, как его правнук живет, и что дрова не рубит, печку не топит, темно стало-свет включил, а не лучину либо свечку зажег-покойному Серафиму Ильичу тоже дико и ново бы стало, как и ему, что услышал про компьютер, хотя где-то там неподалеку и он есть, как и электричество во времена прадеда. Если хватит фантазии, можно фантастический роман написать и его украсить подробностями из сна, пусть читатели охренеют от полета авторской мысли.

Но отчего это все ему? Был бы фантастом вроде Беляева или Верна-ладно, отпустил душу на волю и получил заготовку для нового труда, а ему как реалисту? Ведь даже 'Замок на Князь-озере'-его можно считать фантастикой, а можно и историческим детективом? Причем сильно похожим на правду, ему об этом читатели из ОГПУ и НКВД сообщали. Он смущенно отвечал, дескать, так уж получилось, и случайно совпало. Не раскрывать же то, что ранее общался с другим товарищем из ОГПУ и обещал тому, что передвинет место действия под Бобруйск или около, и годы заменит, и многое другое, и честно сдержал слово. И за честность ему провидение даровало предвидение. Он написал, что в романе действие происходит около 1938-1939 годов, и между советско-польской войной 1920 года случилась еще одна такая и поляков сильно подвинули на запад, практически до линии Керзона. Что и случилось в реальном 1939 м, правда, тогда еще и Вторая Речь Посполита накрылась медным тазом, то есть он угадал, хоть и не полностью.

Вернувшись к снам-что это для него? Есть три сна: про ребенка в Туве ('Слово арата'). Про чудеса в Самаре (сильно пародированное извлечение из 'Книги моего деда Коркута') и вот это. То, что уже было, снова то, что уже было и теперь-то, что будет? Хорошо, пусть так, значит, это когда-то будет? Неужели в будущем Москва будет читать вот ЭТО? Мысль гражданина Некто, что лучше умереть снова, чем снова увидеть ЭТО — становится близкой и созвучной. И сравнение такой литературы с задницей тоже.

**

На это день в планах был поход Маши в гости к подругам по работе. Дмитрия Васильевича тоже пригласили, но он отчего-то решил, что там соберется компания дам и будет обсуждать дамские дела. А пара их мужей будет кучковаться на балконе, сжигая папиросу за папиросой, и тихо мучиться, ожидая, когда дамы наговорятся. Зачем портить дамам и себе вечер бесед о самом главном? Тут он подумал о тех случайно затесавшихся мужьях, которые благодаря его отказу совершенно без собеседников останутся, и решил, что их существование— всего лишь абстракция и гипотеза, проверять которую ему лично нет нужды. Оттого и Маше сказал, что ощущает визит Музы, поэтому хочет воспользоваться им, а не мозолить глаза дамскому обществу. Маша протестовать не стала, видимо, его уклонение прогнозировала. И потому мужа поэксплуатировали дважды-проводить ее и встретить. Благо симпозиум преподавателей находился в двух остановках от их дома. Поэтому Дмитрий Васильевич проводил Машу туда и получил указание, что его ждут у дома подруги в шесть вечера и был отпущен.

Он действительно взялся за книгу об ушедших литераторах, как они виделись ему, и очень плодотворно поработал. От написанного, пожалуй, усопшие корчились в гробах.

Но тут у Дмитрия Васильевича было стойкое убеждение, что он прав, записывая правду. Он ведь им не завидует, и не собирается включать свои воспоминания в школьную программу. Дети по молодости еще могут не понять, что человек-существо многогранное, и, сочиняя веселые истории, вполне может быть в быту занудою, а политике -идиотом, как в древнегреческом, так и в современном смыслах. А потом сочинитель стряхивает с себя алкогольный или наркотический дурман, берет перо и записывает:

'В рог трубит моя память и плачет мой стих

О матросах, забытых в глухом океане,

О бездомных и пленных, и многих других'.

После чего господину поэту можно пойти в кладовую, взять еще одну бутылку и снова нырнуть в тот же самый алкогольный дурман. До следующего выхода с бессмертным стихом.

Он и сам ничего не имел против того, чтобы о нем тоже написали правду: дескать жил-был такой непьющий и некурящий, матом ругавшийся раз в год и жене не изменявший, но под этой положительной личиной скрывался человек, готовый застрелить стольких, на сколько их хватит патронов. Что он не раз и проделывал. Последний раз-десятого мая сорок пятого, в Восточной Пруссии. Четыре прятавшихся в лесу немца обстреляли одинокий ГАЗик, на котором ехали водитель из какой-то тяжелой артиллерийской части и военный корреспондент 'Красной Звезды'.

Водителя ранило сразу, он свернул с дороги, врезался в сосну и умер от раны.

А зловредный корреспондент вспомнил молодость, отполз, а потом зашел засаде с тыла, чего они точно не ожидали, копаясь в грузе, нет ли там чего-то съедобного. Трое из них умерли голодными, а четвертого загнал в болото и проследил, чтобы

тот наелся болотной жижею вволюшку. И пожалел, что не получилось ему так же загнать в топь всю компанию на 'Г', руководившую Германией последние двенадцать лет.

Прежде Дмитрий Васильевич слышал рассказы людей, кого-то убивших даже в бою, что покойники еще потом долго снились, и проснувшийся человек ощущал, как трепещет его сердце. Он же явно был из другого теста, если и вспоминал убитых им казаков, донских и кубанских, повстанцев разных мастей, офицеров и солдат Добровольческой армии, поляков и немцев с румынами, то не ощущал жалости или неудобства, что вот, убил их ! Пусть даже в них таились невыразимые словами таланты, но ведь он убил их не в процессе черчения чертежей, писания музыки или печения хлеба, а в процессе попыток убийства его или его друзей. Жалко ему было одного только— застреленного им под Воронежем паникера, впавшего в истерику и едва ли не сорвавшего отражение атаки казачьей конницы. Право такое у юного ротного было-застрелить паникера, и даже обязанность прекращать панику любыми доступными средствами. Прекратил панику вместе с жизнью паникера— бойцы подобрались, не побежали вслед за покойным куда-то вдаль, чтобы те же казаки их догоняли и рубили, и кололи, а встретили атаку залпом. Потом вторым. Казаки заскучали и отхлынули, поймав коней подстреленных товарищей. Хороши конь, как ему говорили, когда хозяин вылетит из седла и не встает, то останавливается и ждет рядом, пока что-то не произойдет: либо раненый хозяин не очнется и как-то попробует влезть в покинутое седло, либо кто-то другой возьмет поводья в свою руку.

Может, он действительно был из другого теста? Ну, из другого -так из другого теста. Значит, Советская власть им очень аккуратно воспользовалась, задействовав его только дважды, а не отправив, например, в Среднюю Азию, чтобы товарищ Матвеев проделал с восставшими кишлаками то, что с Джизаком почти сто лет назад.

Раз надо-значит, будут лежать 'живой на мертвом, а мертвый на живом'. Не надо-значит, будут просто бояться, что помкомбата Дмитрий это сможет.

Потому-то он жалел того самого запаниковавшего бойца. потому что могло ведь не потребоваться его убивать. Стоило тому малость собраться и начать стрелять по казакам (хоть в ту сторону). выполняя команду. А так испугался, заистерил и захотел спастись даже без других. А на войне побеждают только вместе, а не врозь, а ему требовалось именно победить. Пока под селом Семеновское, чтобы его не рубили и не топтали, а потом вообще, сбросив белых в море-чтобы ему не припомнили то, что он и делал, и не делал после победы белых. Но он думал лишь о себе и слушал лишь свое взбесившееся 'я'. Хотя мог бы...

Дальше Дмитрий Васильевич совершил акт эпического издевательства над коллегами-литераторами, не только так подумав, но и записав на бумаге и даже пунктуацию исправив!

У автора пока нет сил поместить им написанное, поэтому он обещает это сделать, но позже, когда с силами соберется. Дмитрий Васильевич так вошел в раж, что пообедать забыл, и оторвался, лишь только когда будильник зазвонил и показал, что пора собираться за Машей.

Супруга уже стояла у подъезда и ждала его.

-Что-то ты быстро, не потребовалось тебя вынимать из компании!

-Это я специально сказала, что ты должен зайти. Поэтому мне нужно быть наготове, и тебя на лишнее время не отрывать от творчества!

Дмитрий Василевич процитировал одну польскую песенку с не совсем пристойным содержанием по отношению к своему творчеству.

-Митя, я, как твоя жена, могу быть необъективной, но дамы к тебе и твоим книгам относятся с пиететом! Не разрушай свой чистый образ в их представлении!

Но, если ты не спешишь к недописанному, давай с тобой погуляем по снежку! А ты мне расскажешь что-нибудь из того, о чем я не знаю!

— О чем ты не знаешь? Хорошо, но ты будь наготове и скажи, когда я открою очень сттррашшную тайну, что ты готова ее услышать!

-Я готова, как сказала Шахерезада Ивановна!

-Тогда держись! В моей жизни было две больших взаимных любви, к двум моим женам, и их ко мне, как их верному супругу. Но была еще одна любовь, не взаимная, и о ней я узнал уже на склоне лет.

Маша аж остановилась.

-А почему я от тебя об этом ничего не слышала?

-Я тоже ничего не слышал до недавного времени. Летом у нас гостил племянник, сын моей сводной сестры Вареньки. Он, разбирая домашние бумаги, нашел довольно толстый конверт, адресованный мне. Как ты помнишь, Варенька умерла в сорок восьмом, от рецидива опухоли. Первый раз она у нее развилась перед войной, в тридцать восьмом, Варенька тогда к нам приезжала, и я ей помогал обследование пройти, хотя оперировалась она в Ростове, московские профессора ей не показались теми, в чьи руки она готова вложить свою жизнь. Поскольку ситуация была сложной и могла крайне плохо закончиться, она ожидала всякого и написала что-то вроде прощального письма мне. Но отправлять его не потребовалось. Тогда. Потом перед смертью кое-что дописала к прежнему тексту.

Вот я его осенью прочел, и узнал, что она любила меня больше, чем брата, и любила всю жизнь.

Но я об этом так и не узнал, пока она была жива. Бедная Варенька!

-Митя! И ты молчал!

-А можно мне было получить немного времени на обдумывание ситуации? Я ведь тоже не истукан Тьмутараканский, и мне тоже было сложно это прочесть и осознать.

-Митя, а ты мне можешь дать прочесть это письмо? Хотя читать чужие письма не принято, но ведь тут особая ситуация.

-Дома оно, в моем сейфе. Насчет неудобства-не переживай, в письме Варенька написала, что если хочешь, то можешь показать его своей Маше. Я перед ней ни в чем не виновата.

-А скажи, вот если бы ты об этом узнал не в этом году, а еще при ее жизни? Чтобы ты тогда сделал?

-Не знаю, Машенька. Я всегда воспринимал ее, как сестру,

и не чувствовал к ней влечения, как к женщине. И того, что она видит во мне не только брата, но и минимум возлюбленного-она не давала понять.

-Митя, я тебя снова спрошу о том, что могло быть. А ты оцени, насколько я... Ну, скажем, великодушна, раз говорю об этом. Но ты у меня писатель, и глянь на это не только как брат Вари, но и как автор романа о любви: возможно ли было то, чего хотела она?

Я ведь знаю, что ты всегда стараешься разглядеть сложную ситуацию со всех сторон. Если на это есть время, а тут оно было.

-Я оценил твое великодушие, поэтому снова скажу, что не знаю. В отдельные времена я мог бы и не то натворить, потому что даже жить не хотелось. По сравнению с этим женитьба на сестре — легкая блажь. Я ведь тогда Иосифу отдал все патроны из дома на хранение, чтобы однажды не поддаться на призыв черных бездн Замка на Князь-озере. А так, пока я ищу другие патроны, желание может и пройти или отвлекусь на что-то.

Маша ждала, видимо, этот ответ ее недостаточно устраивал.

-И вот что тебе еще скажу, обдумав все со всех концов и граней. Сложности в некоторые периоды были только две. Что скажут ее мама и мой отец, и отсутствие у меня того, о чем уже я говорил. Хотя женятся не всегда по любви, а иногда и по глупости, и от отчаяния тоже. Так что вторая часть может быть снята. Так что мнение родителей— это основное. Я ведь не знаю, как бы они к этому отнеслись. Все остальное— преодолимо. Родства в смысле крови меж нами не было, поэтому деторождению в браке это бы не помешало. То, что она Матвеева, а я Матвеев — людей с такой фамилией в крупном городе немало, ЗАГС бы не отказал. То, что отчество одинаковое-тоже часто встречалось. Религия — Варенька в церковь ходила редко, а я так вообще это давно забросил. Так что при некотором положении созвездий Зодиака и отсутствии других мужей и жен на тот момент— чисто теоретически все возможно.

Как для героя романа, а не как его автора.

-Знаешь, Митя, случись этот разговор в сорок восьмом году или около, на тебя бы была наложена епитимия. Хотя ты действительно ни в чем не виноват. Тебя выбирают, и ты сама выбираешь, и эти два выбора не всегда одинаковы.

-И какая епитимия вышла бы невиновному?