Восхождение

Пролог

Когда-то это был город. Не самый молодой, но и не то, чтобы древний. И в нем жили люди — много людей, очень много. Жили...

Теперь города не было. Осталась лишь только тень. Уродливая, полыхающая огнем и чадящая черным дымом, пахнущая ужасающим смрадом гниющих тел.

Это был ад — ад, познать который нельзя, даже в нем побывав. Ибо выжить в нем — решительно невозможно. Здесь на каждые десять квадратных метров земли приходилось полкило взрывчатки и триста граммов отравляющих газов. Здесь рычали пулеметы, громыхали пушки, хлопали минометы и выли падающие с небес бомбы. Здесь громко кричали люди, умирающие в страшных муках, и что-то тихо шептали бойцы штурмовых команд. Здесь плакала мать, прижимающая к себе окровавленное тело ребенка, и рыдал ребенок, обнимающий застреленного отца.

Картина сошедшего с небес Рагнарока — вот что ожидало взор стороннего наблюдателя. Горящий город выглядел настолько величественно, настолько завораживающе ужасно и прекрасно одновременно, что мысли о смерти, как избавлении, как пути из этого Апокалипсиса буквально витали в воздухе.

Бесстрастный прицельный комплекс в руках незаметной на черных камнях фигуры, лежащей на скалах, обступавших город с северной стороны, выхватывал сцены разрушения в этом водовороте людских смертей. Эти сцены, эти чудовищные картины буквально кричали: "Закрой глаза!" — но веки отказывались подчиняться мозгу.

Вот полыхающий небоскреб — монументальная башня из стекла и металла — как-то неторопливо вдруг просел и лопнул тысячами обломков.

Вот небольшой домик на окраине вспух невероятно симметричным огненным сгустком и исчез.

Вот группа танков, удерживающих мост, растворилась в ослепительной вспышке вместе с этим самым мостом.

Вот раненый солдат, прикрывающий собою ребенка, отстреливающийся из последних сил, вздрогнул от попавшей в него пули — вздрогнул и затих, безвольно выронив автомат.

Вот раздавленный упавшей стеной школьный автобус уродливым комком металла перегородил неширокую улочку...

Кадры разрушения мелькали, словно в калейдоскопе. Наблюдатель на камнях протянул руку в сторону и пододвинул к себе пульт. Управление установкой. Наблюдатель плакал. Плакал — но смотрел. Смотрел и запоминал.

— Ты должен это сделать, — его губы шептали так тихо, что вряд ли эти слова слышал даже он сам. — Должен. Иначе — все напрасно.

Долг. Долг буквально кричал о том, что надо нажать на чертову кнопку. Разум кричал о том же самом, сбивчиво приводя аргументы. Но все эти люди: бойцы, обороняющие обреченный город, гражданские, все еще надеющиеся на помощь, маленькие дети — притихшие или, наоборот, ревущие от испуга... Они умирали прямо сейчас, умирали сотнями и тысячами каждую минуту, умирали — но не сдавались. И наблюдатель это знал. Как знал и то, что для них надежды нет. Потому что он их всех убьет.

Он знал, что спасет этими смертями на тысячи, миллионы, десятки миллионов больше — но не мог. Не сейчас, не в этот миг. Сначала он должен был запомнить.

Как в каком-то фильме в ушах зазвучала музыка одного из древних композиторов. Орган. "Пир Валькирий". Тризна по умирающим в битве воинам. Знак от Создателя.

Наблюдатель поднялся с земли и выпрямился. В полный рост. Медленно обвел рукой пылающий город, словно благословлял его.

А затем нажал на кнопку.

Глава 1.

Имперский военный комиссариат. Девятиэтажное здание, теряющееся среди многочисленных башен государственных корпораций и жилых домов. Здание, облицованное настоящим гранитом, а не этим новомодным черным стеклом или базальтовым волокном. Здание, которому явно было много лет — возможно, что даже и слишком много. Но хотя когда-то этот город и был столицей, ныне здесь всего лишь провинция, и реформы сюда еще не добрались, а деньги, несмотря на объявленную борьбу с коррупцией, все так же терялись где-то по пути из Асгарда.

Как ни странно, попасть в армию оказалось значительно сложнее, чем я изначально предполагал. Еще вчера мне представлялось, что достаточно войти в это здание — и гражданским отсюда ты уже не выйдешь. Листовки, вопящие о прелестях контрактной службы, висели на каждом шагу — поэтому я даже не подозревал, что призывная комиссия еще должна вынести решение. Минимум сутки ожидания. И это при всех справках. А если бы я не озаботился этим вопросом заранее?

Ладно, чего уж там — ждал всю жизнь, подожду еще сутки.

Горько усмехнувшись, я достал из кармана жвачку и, развернув яркую обертку и закинув в рот белый кубик, уселся на скамейку в центральном парке, что был в десятке минут ходьбы от военкомата. Можно было пойти домой, но не хотелось. Слишком много воспоминаний. Да и оставшаяся от родителей квартира, мое последнее и единственное жилище, была продана, и уже завтра в нее должны въехать новые жильцы.

Не хотелось делать вообще ничего — поэтому я просто сидел и смотрел на прохожих, на серое, затянутое мрачными тучами небо и думал.

— Ты просто устал, друг, — внутренний голос был, как всегда, спокоен.

— Да, — я не стал спорить. — Устал. Устал бояться. Устал ждать чего-то. Устал мечтать. Устал разочаровываться. Устал видеть, как жизнь проходит мимо — а я не могу вспомнить из нее ничего стоящего.

— Но почему армия, друг?

— Потому что там все просто. Особенно теперь. Дали приказ — выполняй. Видишь врага — стреляй. Время кушать — кушай. Время спать — спи. Никакой философии и ничего лишнего. И служба гораздо полезнее для Империи, чем то, что я делаю сейчас.

— Как будто Империю интересуют твои жалкие услуги.

— Это не важно.

— Но там тоже есть проблемы...да и к тому же ты ничего не умеешь.

— Научусь. Не дурак. Как отец всегда говорил про их девиз: "Не умеешь — научим. Не можешь — заставим. Не сможешь через голову — загоним через ноги". Смогу.

— Но ведь скоро война. Тебя ведь могут убить!

— Пусть. Именно поэтому я туда и пошел. Надоело.

Мне надоел страх. Страх куда-то опоздать, страх чего-то не успеть, страх сдать экзамен не на десятку, страх получить по морде... Собственно, с последнего пункта и начался мой путь к нынешнему решению.

В тот достопамятный день влюбившийся в девушку придурок узнал, что она уже с кем-то встречается. Десятый промах подряд — крутая серия, да? Результатом стала пьянка в баре, где я выхлестал достаточно медовухи в попытках заглушить жалость к себе, чтобы инстинкт самосохранения, недремлющим ангелом ведущий меня сквозь жизнь, заснул.

Поэтому, когда какой-то тип откровенно бандитской наружности меня оскорбил, я, вместо того, чтобы промолчать, сделав вид, что этого не заметил (а именно таков был мой обычный порядок действий) громогласно его послал. И, когда я в тот вечер приплелся домой, то, хотя досталось мне прилично, вряд ли вы нашли бы более счастливого человека.

Это было начало. Потом был другой раз, третий, четвертый — а потом я вдруг осознал, насколько пуста моя жизнь. В ней не было ничего, ради чего стоило бы сражаться.

Семьи у меня не было — десять промахов подряд, помните, да? — единственный близкий друг уехал на другой конец страны... Зато была ненавидимая работа, пустой и холодный дом, стервы, раз за разом попадающиеся на моем пути...

На самом деле, меня настолько достала моя нынешняя жизнь, что в голове частенько начали появляться суицидальные мысли. Порою сдохнуть хотелось так сильно, что только лишь волевым усилием удавалось удержаться на грани.

И вот тогда я и принял решение.

Лезть в петлю ваш покорный слуга не собирался — такие поступки всегда казались мне идиотизмом. Есть же более приемлемые способы. Например, послать все к черту и пойти в армию. И надвигающаяся война меня не пугала и даже казалась чем-то вроде выхода. На все остальное мне было просто наплевать. На все — в том числе и на свою жизнь.

Кризис среднего возраста? Вряд ли — не в двадцать же шесть лет...

Начал капать мелкий и противный дождь — словно природа почувствовала мое настроение и решила поплакать в качестве аккомпанемента. Капли, падающие с небес, расплывались неровными кругами в невысохшей после вчерашнего ливня луже, барабанили по выложенной камнем дорожке, привлекали внимание тихим шелестом. Наблюдая за игрой света на поверхности лужи, я, словно в чьей-то песне, увидел отражавшийся в ней мир. Осенние деревья, покрытые золотом опадающих листьев, мрачное небо, где-то вдалеке громыхающее и метающее молнии, молодого, начинающего седеть парня в тяжелой кожаной куртке, с зелеными глазами и небритым подбородком.

— Здравствуйте, гражданин, — патруль подошел практически незаметно.

— И вам не болеть, — несмотря на ходящие в народе слухи, один глупее другого, про похищения людей военными патрулями среди бела дня и отправкой их на опыты, я совсем не боялся. Устал, если помните.

— Предъявите, пожалуйста, идентификационную карту.

— Сдал я ее пару часов назад. С собой только временная бумажка, — после этих слов старший в патруле, уже немолодой мужик с погонами мастер-сержанта, явно насторожился. Его напарник немедленно сместился в сторону и положил руку на кобуру. Третий остался на месте — справа от лавочки.

— И куда Вы сдали карту, гражданин?

— В имперский военный комиссариат. Не знаю, внесли ли они мои данные в центральную базу. Но вы в любом случае можете проверить — военкомат в двух шагах, — и после секундной паузы я добавил:

— Хотя это вы наверняка знаете.

— Будьте добры, временное удостоверение, гражданин, — патрульный протянул руку.

Пожав плечами, я медленно вынул кошелек и, вытянув бумажку из внутреннего кармашка, протянул ее сержанту.

Тот, сделав пару шагов назад, буквально вколотил данные в коммуникатор. Подождал, изредка бросая на меня все те же подозрительные взгляды. Наконец, тихий писк донес об окончании анализа.

Внимательно просмотрев результаты, патрульный протянул мне удостоверение, одновременно сделав знак своим бойцам, что можно расслабиться.

— Уже внесли, гражданин Сегой. И даже приняли. Решили служить?

— Да. Пора отдать долг родной земле.

Взгляд патрульного неожиданно потеплел.

— Молодец, парень. Это правильный выбор. Пусть Ормазд оберегает тебя, — видимо он, как и все разумные люди видел, что война неизбежна.

— Пусть, товарищ мастер-сержант. Пусть.

Интерлюдия 1.

Молодой Император подошел к окну и прислонился лбом к прохладному стеклу. На душе было погано. Кабинет, обставленный прекрасной мебелью из красного дерева, вызывал отвращение, а светлая сеточка занавесок — ненависть.

— Господин, — голос председателя правительства вернул Романа в реальность. — Пришли последние данные по экономике.

— И? — голос правителя просто звенел от усталости.

— Все даже лучше, чем мы ожидали. Показатели выросли почти на пятнадцать процентов. Плюс, в течение двух месяцев мы введем в действие еще один реактор. Очередной успех, — председатель Арсгард широко улыбнулся и потряс пачкой листов. — Через полгода еще один, и до успеха останется всего несколько лет и...

Роман, глядя на продолжающего что-то говорить председателя, подумал, что они не видят предвестий войны — хотя разведка постоянно докладывает об увеличении количества войск Альянса на границах. Веселый вид низенького, толстого и лысого потомка присоединившихся к Великому Святославу норвежцев раздражал.

— Альберт, — молодой правитель огромного государства, раскинувшегося на тысячи километров, смотрел на своего главного помощника с огромной грустью в голубых глазах. — Ты правда думаешь, что у нас есть несколько лет? Даже простые люди видят надвигающийся ураган. Неужели этого не видишь ты?

Арсгард на секунду замер с открытым ртом. Затем расправил плечи и, гордо подняв голову, буквально прорычал:

— Славянские кантоны пойдут в бой без страха, мой господин. И неславянские — тоже. За Стальную династию и родную землю они вырвут сердце у любого, кто рискнет на них покуситься!

И, несмотря на то, что эти слова в устах затянутого в костюм толстяка выглядели несколько... комично, что ли, прозвучали они явно искренне.

"Не сомневаюсь... но враг чертовски силен — и я не знаю, что ему противопоставить, кроме мужества простых граждан", — император закрыл глаза, показывая, что аудиенция окончена. Председатель, положив бумаги на стол, направился к выходу.

— Альберт, — голос правителя остановил его уже на пороге. — Будь добр, передай Карлу, чтобы он вызвал ко мне Тименко.

Арсгард кивнул и тихо закрыл за собой дверь.

Так мало времени, и столько всего надо сделать... Но Аскольд с этим ведь справился, да? А у него всего было гораздо, гораздо хуже.

— Оримановы выродки! — взрыв ненависти и безрассудной ярости отозвался звоном разбитого стакана, брошенного в обшитую красивыми деревянными панелями стену.

Глава 2.

Расставшись с патрулем, я направился к военкомату. А чего ждать?

Самые разные мысли лезли в голову, разбегаясь, словно тараканы при включенном свете. Надо же. Решение приняли всего за несколько часов. А вербовщик сказал, что на это уйдет минимум сутки.

Хм. Видать, все действительно плохо. Но ведь мобилизации пока еще нет?

— Вспомни, что об этом говорил старик Редерсон в своей "Стратегии войны", — внутренний голос, как всегда в такие моменты, не спал. Иногда я вообще подозревал у себя шизофрению и раздвоение личности. А, плевать — зато беседовать с собой мне всегда было интересно.

— "Мобилизация — это не подготовка к войне. Это и есть война".

— О чем и речь.

Стальной Роман оттягивает войну на столько, на сколько может. Он видит, что армия не готова. Экономика не готова. Что Империя не готова.

Сколько ему лет? А ведь всего ничего... он старше меня всего-то на пару лет. А какой государь! За восемь лет, придя к власти еще пацаном, он дал внушительного пинка застывающему обществу Кантонов. Тут, правда, стоит отметить его безукоризненный выбор членов правительственного совета. Альберт Арсгард — гений экономики, вытащенный Романом из-за кафедры Имперского Университета Асгарда. Ярослав Тименко — мастер войны, вздрючивший горцев в последней компании Замирения. Ульрих Дробовой — лучший полицейский в истории, накрывший крупнейшую сеть распространителей "концентрированного счастья" и фактически уничтожившего торговлю наркотиками в Империи...

"Кадры решают все". Железный Аскольд был прав. Та еще, кстати, кривая ухмылка судьбы — единственный несвятославович на троне оказался единственным же равным императору-основателю правителем. Хотя нынешний наш Стальной Роман стартовал неплохо...

До комиссариата оставалось меньше квартала, когда мой взор упал на белую громаду храма. Облицованные мрамором стены, вздымающиеся к небесам колонны и огонь, зажженный еще Аскольдом в честь великой Победы. Уже сотню лет, почитай, горит.

Призывно манящий теплом свет пламени Ормазда, казалось, прямо-таки зазывал внутрь. Неожиданно, голову посетила мысль, а не зайти ли мне туда перед отправкой?

Когда я последний раз молился? Давно. Очень. "На войне атеистов нет" — так ведь? Тогда чего ждать — перестану быть безбожником прямо сейчас.