Восхождение

Пролог

Когда-то это был город. Не самый молодой, но и не то, чтобы древний. И в нем жили люди — много людей, очень много. Жили...

Теперь города не было. Осталась лишь только тень. Уродливая, полыхающая огнем и чадящая черным дымом, пахнущая ужасающим смрадом гниющих тел.

Это был ад — ад, познать который нельзя, даже в нем побывав. Ибо выжить в нем — решительно невозможно. Здесь на каждые десять квадратных метров земли приходилось полкило взрывчатки и триста граммов отравляющих газов. Здесь рычали пулеметы, громыхали пушки, хлопали минометы и выли падающие с небес бомбы. Здесь громко кричали люди, умирающие в страшных муках, и что-то тихо шептали бойцы штурмовых команд. Здесь плакала мать, прижимающая к себе окровавленное тело ребенка, и рыдал ребенок, обнимающий застреленного отца.

Картина сошедшего с небес Рагнарока — вот что ожидало взор стороннего наблюдателя. Горящий город выглядел настолько величественно, настолько завораживающе ужасно и прекрасно одновременно, что мысли о смерти, как избавлении, как пути из этого Апокалипсиса буквально витали в воздухе.

Бесстрастный прицельный комплекс в руках незаметной на черных камнях фигуры, лежащей на скалах, обступавших город с северной стороны, выхватывал сцены разрушения в этом водовороте людских смертей. Эти сцены, эти чудовищные картины буквально кричали: "Закрой глаза!" — но веки отказывались подчиняться мозгу.

Вот полыхающий небоскреб — монументальная башня из стекла и металла — как-то неторопливо вдруг просел и лопнул тысячами обломков.

Вот небольшой домик на окраине вспух невероятно симметричным огненным сгустком и исчез.

Вот группа танков, удерживающих мост, растворилась в ослепительной вспышке вместе с этим самым мостом.

Вот раненый солдат, прикрывающий собою ребенка, отстреливающийся из последних сил, вздрогнул от попавшей в него пули — вздрогнул и затих, безвольно выронив автомат.

Вот раздавленный упавшей стеной школьный автобус уродливым комком металла перегородил неширокую улочку...

Кадры разрушения мелькали, словно в калейдоскопе. Наблюдатель на камнях протянул руку в сторону и пододвинул к себе пульт. Управление установкой. Наблюдатель плакал. Плакал — но смотрел. Смотрел и запоминал.

— Ты должен это сделать, — его губы шептали так тихо, что вряд ли эти слова слышал даже он сам. — Должен. Иначе — все напрасно.

Долг. Долг буквально кричал о том, что надо нажать на чертову кнопку. Разум кричал о том же самом, сбивчиво приводя аргументы. Но все эти люди: бойцы, обороняющие обреченный город, гражданские, все еще надеющиеся на помощь, маленькие дети — притихшие или, наоборот, ревущие от испуга... Они умирали прямо сейчас, умирали сотнями и тысячами каждую минуту, умирали — но не сдавались. И наблюдатель это знал. Как знал и то, что для них надежды нет. Потому что он их всех убьет.

Он знал, что спасет этими смертями на тысячи, миллионы, десятки миллионов больше — но не мог. Не сейчас, не в этот миг. Сначала он должен был запомнить.

Как в каком-то фильме в ушах зазвучала музыка одного из древних композиторов. Орган. "Пир Валькирий". Тризна по умирающим в битве воинам. Знак от Создателя.

Наблюдатель поднялся с земли и выпрямился. В полный рост. Медленно обвел рукой пылающий город, словно благословлял его.

А затем нажал на кнопку.

Глава 1.

Имперский военный комиссариат. Девятиэтажное здание, теряющееся среди многочисленных башен государственных корпораций и жилых домов. Здание, облицованное настоящим гранитом, а не этим новомодным черным стеклом или базальтовым волокном. Здание, которому явно было много лет — возможно, что даже и слишком много. Но хотя когда-то этот город и был столицей, ныне здесь всего лишь провинция, и реформы сюда еще не добрались, а деньги, несмотря на объявленную борьбу с коррупцией, все так же терялись где-то по пути из Асгарда.

Как ни странно, попасть в армию оказалось значительно сложнее, чем я изначально предполагал. Еще вчера мне представлялось, что достаточно войти в это здание — и гражданским отсюда ты уже не выйдешь. Листовки, вопящие о прелестях контрактной службы, висели на каждом шагу — поэтому я даже не подозревал, что призывная комиссия еще должна вынести решение. Минимум сутки ожидания. И это при всех справках. А если бы я не озаботился этим вопросом заранее?

Ладно, чего уж там — ждал всю жизнь, подожду еще сутки.

Горько усмехнувшись, я достал из кармана жвачку и, развернув яркую обертку и закинув в рот белый кубик, уселся на скамейку в центральном парке, что был в десятке минут ходьбы от военкомата. Можно было пойти домой, но не хотелось. Слишком много воспоминаний. Да и оставшаяся от родителей квартира, мое последнее и единственное жилище, была продана, и уже завтра в нее должны въехать новые жильцы.

Не хотелось делать вообще ничего — поэтому я просто сидел и смотрел на прохожих, на серое, затянутое мрачными тучами небо и думал.

— Ты просто устал, друг, — внутренний голос был, как всегда, спокоен.

— Да, — я не стал спорить. — Устал. Устал бояться. Устал ждать чего-то. Устал мечтать. Устал разочаровываться. Устал видеть, как жизнь проходит мимо — а я не могу вспомнить из нее ничего стоящего.

— Но почему армия, друг?

— Потому что там все просто. Особенно теперь. Дали приказ — выполняй. Видишь врага — стреляй. Время кушать — кушай. Время спать — спи. Никакой философии и ничего лишнего. И служба гораздо полезнее для Империи, чем то, что я делаю сейчас.

— Как будто Империю интересуют твои жалкие услуги.

— Это не важно.

— Но там тоже есть проблемы...да и к тому же ты ничего не умеешь.

— Научусь. Не дурак. Как отец всегда говорил про их девиз: "Не умеешь — научим. Не можешь — заставим. Не сможешь через голову — загоним через ноги". Смогу.

— Но ведь скоро война. Тебя ведь могут убить!

— Пусть. Именно поэтому я туда и пошел. Надоело.

Мне надоел страх. Страх куда-то опоздать, страх чего-то не успеть, страх сдать экзамен не на десятку, страх получить по морде... Собственно, с последнего пункта и начался мой путь к нынешнему решению.

В тот достопамятный день влюбившийся в девушку придурок узнал, что она уже с кем-то встречается. Десятый промах подряд — крутая серия, да? Результатом стала пьянка в баре, где я выхлестал достаточно медовухи в попытках заглушить жалость к себе, чтобы инстинкт самосохранения, недремлющим ангелом ведущий меня сквозь жизнь, заснул.

Поэтому, когда какой-то тип откровенно бандитской наружности меня оскорбил, я, вместо того, чтобы промолчать, сделав вид, что этого не заметил (а именно таков был мой обычный порядок действий) громогласно его послал. И, когда я в тот вечер приплелся домой, то, хотя досталось мне прилично, вряд ли вы нашли бы более счастливого человека.

Это было начало. Потом был другой раз, третий, четвертый — а потом я вдруг осознал, насколько пуста моя жизнь. В ней не было ничего, ради чего стоило бы сражаться.

Семьи у меня не было — десять промахов подряд, помните, да? — единственный близкий друг уехал на другой конец страны... Зато была ненавидимая работа, пустой и холодный дом, стервы, раз за разом попадающиеся на моем пути...

На самом деле, меня настолько достала моя нынешняя жизнь, что в голове частенько начали появляться суицидальные мысли. Порою сдохнуть хотелось так сильно, что только лишь волевым усилием удавалось удержаться на грани.

И вот тогда я и принял решение.

Лезть в петлю ваш покорный слуга не собирался — такие поступки всегда казались мне идиотизмом. Есть же более приемлемые способы. Например, послать все к черту и пойти в армию. И надвигающаяся война меня не пугала и даже казалась чем-то вроде выхода. На все остальное мне было просто наплевать. На все — в том числе и на свою жизнь.

Кризис среднего возраста? Вряд ли — не в двадцать же шесть лет...

Начал капать мелкий и противный дождь — словно природа почувствовала мое настроение и решила поплакать в качестве аккомпанемента. Капли, падающие с небес, расплывались неровными кругами в невысохшей после вчерашнего ливня луже, барабанили по выложенной камнем дорожке, привлекали внимание тихим шелестом. Наблюдая за игрой света на поверхности лужи, я, словно в чьей-то песне, увидел отражавшийся в ней мир. Осенние деревья, покрытые золотом опадающих листьев, мрачное небо, где-то вдалеке громыхающее и метающее молнии, молодого, начинающего седеть парня в тяжелой кожаной куртке, с зелеными глазами и небритым подбородком.

— Здравствуйте, гражданин, — патруль подошел практически незаметно.

— И вам не болеть, — несмотря на ходящие в народе слухи, один глупее другого, про похищения людей военными патрулями среди бела дня и отправкой их на опыты, я совсем не боялся. Устал, если помните.

— Предъявите, пожалуйста, идентификационную карту.

— Сдал я ее пару часов назад. С собой только временная бумажка, — после этих слов старший в патруле, уже немолодой мужик с погонами мастер-сержанта, явно насторожился. Его напарник немедленно сместился в сторону и положил руку на кобуру. Третий остался на месте — справа от лавочки.

— И куда Вы сдали карту, гражданин?

— В имперский военный комиссариат. Не знаю, внесли ли они мои данные в центральную базу. Но вы в любом случае можете проверить — военкомат в двух шагах, — и после секундной паузы я добавил:

— Хотя это вы наверняка знаете.

— Будьте добры, временное удостоверение, гражданин, — патрульный протянул руку.

Пожав плечами, я медленно вынул кошелек и, вытянув бумажку из внутреннего кармашка, протянул ее сержанту.

Тот, сделав пару шагов назад, буквально вколотил данные в коммуникатор. Подождал, изредка бросая на меня все те же подозрительные взгляды. Наконец, тихий писк донес об окончании анализа.

Внимательно просмотрев результаты, патрульный протянул мне удостоверение, одновременно сделав знак своим бойцам, что можно расслабиться.

— Уже внесли, гражданин Сегой. И даже приняли. Решили служить?

— Да. Пора отдать долг родной земле.

Взгляд патрульного неожиданно потеплел.

— Молодец, парень. Это правильный выбор. Пусть Ормазд оберегает тебя, — видимо он, как и все разумные люди видел, что война неизбежна.

— Пусть, товарищ мастер-сержант. Пусть.

Интерлюдия 1.

Молодой Император подошел к окну и прислонился лбом к прохладному стеклу. На душе было погано. Кабинет, обставленный прекрасной мебелью из красного дерева, вызывал отвращение, а светлая сеточка занавесок — ненависть.

— Господин, — голос председателя правительства вернул Романа в реальность. — Пришли последние данные по экономике.

— И? — голос правителя просто звенел от усталости.

— Все даже лучше, чем мы ожидали. Показатели выросли почти на пятнадцать процентов. Плюс, в течение двух месяцев мы введем в действие еще один реактор. Очередной успех, — председатель Арсгард широко улыбнулся и потряс пачкой листов. — Через полгода еще один, и до успеха останется всего несколько лет и...

Роман, глядя на продолжающего что-то говорить председателя, подумал, что они не видят предвестий войны — хотя разведка постоянно докладывает об увеличении количества войск Альянса на границах. Веселый вид низенького, толстого и лысого потомка присоединившихся к Великому Святославу норвежцев раздражал.

— Альберт, — молодой правитель огромного государства, раскинувшегося на тысячи километров, смотрел на своего главного помощника с огромной грустью в голубых глазах. — Ты правда думаешь, что у нас есть несколько лет? Даже простые люди видят надвигающийся ураган. Неужели этого не видишь ты?

Арсгард на секунду замер с открытым ртом. Затем расправил плечи и, гордо подняв голову, буквально прорычал:

— Славянские кантоны пойдут в бой без страха, мой господин. И неславянские — тоже. За Стальную династию и родную землю они вырвут сердце у любого, кто рискнет на них покуситься!

И, несмотря на то, что эти слова в устах затянутого в костюм толстяка выглядели несколько... комично, что ли, прозвучали они явно искренне.

"Не сомневаюсь... но враг чертовски силен — и я не знаю, что ему противопоставить, кроме мужества простых граждан", — император закрыл глаза, показывая, что аудиенция окончена. Председатель, положив бумаги на стол, направился к выходу.

— Альберт, — голос правителя остановил его уже на пороге. — Будь добр, передай Карлу, чтобы он вызвал ко мне Тименко.

Арсгард кивнул и тихо закрыл за собой дверь.

Так мало времени, и столько всего надо сделать... Но Аскольд с этим ведь справился, да? А у него всего было гораздо, гораздо хуже.

— Оримановы выродки! — взрыв ненависти и безрассудной ярости отозвался звоном разбитого стакана, брошенного в обшитую красивыми деревянными панелями стену.

Глава 2.

Расставшись с патрулем, я направился к военкомату. А чего ждать?

Самые разные мысли лезли в голову, разбегаясь, словно тараканы при включенном свете. Надо же. Решение приняли всего за несколько часов. А вербовщик сказал, что на это уйдет минимум сутки.

Хм. Видать, все действительно плохо. Но ведь мобилизации пока еще нет?

— Вспомни, что об этом говорил старик Редерсон в своей "Стратегии войны", — внутренний голос, как всегда в такие моменты, не спал. Иногда я вообще подозревал у себя шизофрению и раздвоение личности. А, плевать — зато беседовать с собой мне всегда было интересно.

— "Мобилизация — это не подготовка к войне. Это и есть война".

— О чем и речь.

Стальной Роман оттягивает войну на столько, на сколько может. Он видит, что армия не готова. Экономика не готова. Что Империя не готова.

Сколько ему лет? А ведь всего ничего... он старше меня всего-то на пару лет. А какой государь! За восемь лет, придя к власти еще пацаном, он дал внушительного пинка застывающему обществу Кантонов. Тут, правда, стоит отметить его безукоризненный выбор членов правительственного совета. Альберт Арсгард — гений экономики, вытащенный Романом из-за кафедры Имперского Университета Асгарда. Ярослав Тименко — мастер войны, вздрючивший горцев в последней компании Замирения. Ульрих Дробовой — лучший полицейский в истории, накрывший крупнейшую сеть распространителей "концентрированного счастья" и фактически уничтожившего торговлю наркотиками в Империи...

"Кадры решают все". Железный Аскольд был прав. Та еще, кстати, кривая ухмылка судьбы — единственный несвятославович на троне оказался единственным же равным императору-основателю правителем. Хотя нынешний наш Стальной Роман стартовал неплохо...

До комиссариата оставалось меньше квартала, когда мой взор упал на белую громаду храма. Облицованные мрамором стены, вздымающиеся к небесам колонны и огонь, зажженный еще Аскольдом в честь великой Победы. Уже сотню лет, почитай, горит.

Призывно манящий теплом свет пламени Ормазда, казалось, прямо-таки зазывал внутрь. Неожиданно, голову посетила мысль, а не зайти ли мне туда перед отправкой?

Когда я последний раз молился? Давно. Очень. "На войне атеистов нет" — так ведь? Тогда чего ждать — перестану быть безбожником прямо сейчас.

Светлое здание встретило тишиной. Пройдя к огню, я просто на него посмотрел. Произнес краткую молитву, вбитую в меня еще в детстве. Помолчал.

— Здравствуй, Радомир. Давно я тебя здесь не видел. Стало тяжело на душе? — я не заметил, как подошел священник. Мобед Йоханаан. Когда-то я регулярно с ним общался. Отличный мужик, хотя и с некоторыми прибабахами. Но у кого из нас нет своей шизы?

— Есть такое дело.

— Могу я узнать, почему? — когда-то жрецы и волхвы были единственными "штатными психологами". Сегодня, не смотря на расцвет прогресса, они все еще оставались лучшими врачами человеческих душ.

— Я бы и сам хотел знать ответ на этот вопрос.

— Ты совершил грех?

— Разве только ложь. Да и то немного. Просто сейчас... — и тут меня прорвало. Видимо последняя неудача с девчонкой сорвала внутри какие-то тормоза.

— Я устал, батюшка. Устал от всего. Устал от постоянных неудач, от отсутствия в жизни тепла, от того, что мне не везет в любви. Зато я "отличный работник", — это передразнивание одного из моих многочисленных знакомых получилось особенно хорошо. — И знаете, что самое противное? Каждый раз, когда мне кажется, что еще чуть-чуть — и все, я схвачу птицу счастья за хвост, меня ждет огромная жительница из Императорского Парка Асгарда.

Последней метафоры священник явно не понял.

— Розовая птица Обломинго. Провал. Поражение. Неуспех. Иногда мне кажется, что демоны вокруг словно сговорились.

— Тебе страшно? — вопрос заставил меня усмехнуться.

— Уже нет.

— Все будет хорошо, Радомир. Морановой сущности победы не увидеть. Свет Творца изгонит ее тьму.

— Хотелось бы верить.

Не знаю как, но еще полчаса спустя нашего разговора я вдруг осознал, что действительно стало легче — не было той ноющей боли где-то глубоко внутри. Точнее, она была — но болело уже не так сильно. Что ж, тем лучше. Попрощавшись со стариком, я вышел на улицу и, сделав глубокий вдох, продолжил свой путь к комиссариату.

Мрачное монументальное здание, еще один привет из времен Железного Аскольда, встретило молчанием и тишиной — хотя народу тут хватало.

— Радомир Сегой, принят сегодня, — молоденькая девчонка, заполняющая документы, бросила на меня раздраженный взгляд.

— Вещи сдать, потом пройдете в семнадцатый кабинет, — мда, теплоты в этом голосе явно не доставало.

Так как никаких сумок у меня с собой не было, я отправился прямиком к означенному кабинету.

— Имя, — рявкнул молодой лейтенант, едва я переступил порог.

— Радомир Сегой.

— Место рождения?

— Итиль.

— Местный значит. Хорошо. Образование?

— Высшее. Но ведь все есть в бумагах... — в ответ на эту ремарку офицер посмотрел на меня так, словно я только что признался в предательстве.

— Здесь. Я. Решаю. Что. Спрашивать. Ясно? — выплевывая слова сквозь сжатые губы, произнес лейтенант.

— Так точно.

— Из умных, значит. Ладненько... — как-то нехорошо улыбаясь, офицер извлек с полки красную папку. Чувствую, я себя еще не раз прокляну за свое решение пойти в армию. — Умные нашим вооруженным силам всегда нужны. Поэтому пойдешь ты, гражданин, в самую замечательную часть. В пятую дивизию. Получи предписание, — и, хлопнув печатью, он протянул мне лист плотной бумаги.

— И куда мне с этим, господин лейтенант?

— В двадцать четвертый кабинет. Это во втором корпусе. Там все объяснят. Свободен.

Кивнув, я отправился на выход.

Второй корпус находился в глубине квартала, прячась за основным зданием военкомата. Топая к нему по раскисшей от дождя земле — ибо выложенная булыжниками дорожка была как бы не из времен самого Основателя — я вдруг подумал, что это одна из причин наших вечных проблем. Хамство высших по отношению к низшим. Везде и постоянно. Разрушенные дворы прячущиеся за величественными фасадами.

Да и черт с ним. Плевать. Тем более что вот он, второй корпус. Куда мне, на второй этаж, судя по номеру кабинета?

Молоденький солдат на входе подтвердил мое предположение.

— Имя! — мужик был в погонах мастер-сержанта. Везет мне на них сегодня. Ему не хватало нескольких — трех — пальцев на левой руке, волос на голове и глаза. Тоже левого. Вся левая часть лица представляла собою один большой и страшный ожог, приковывающий к себе взгляд.

На правой стороне его камуфляжной куртки ("Старого образца", — автоматически отметил внутренний голос) одиноко висела Железная-Звезда-С-Топором. Ветеран очередной Южной компании, однако. Замирял горцев. Бойня тогда шла еще та — мне было лет шесть, когда все уже кончилось, но я до сих пор помню страшные передачи по государственному телевидению, которые родители старательно запрещали мне смотреть, и которые я так же старательно доставал на кристаллах у своих школьных приятелей.

— Радомир Сегой, — ответил, наконец, я и протянул бумаги.

— На стол положи. Мы здесь с тобой говорить будем, а не писаниной заниматься. Куда предписание дали?

— В пятую дивизию.

— Да ну? Интересно... А я Кузьмич. Разрешаю так меня называть. Но только здесь — и только сейчас. Садись давай уже.

И вот, сутки спустя, я трясусь в поезде вместе с целой толпой стриженных "под ноль" новобранцев. Хотя, судя по всему для многих это было даже не "ноль", а "минус один" — голову сидящего рядом со мною парня покрывали многочисленные царапины. Армейские парикмахерские никогда не заботились о качестве, в отличие от количества...

— Встать! — а вот и сопровождающий нас второй сержант Остапенко. Надо же — знаю сего товарища всего несколько часов, а уже ненавижу. Что же будет через пару недель? Я раскрою его башку чем-нибудь тяжелым?

Видимо, он заметил мой взгляд, потому как явление прилетевшего в ухо кулака явно ничем иным вызвано быть не могло.

— Не сметь так смотреть, ясно?! Вы все здесь — ничтожества, понятно?! Вы — никто! Вы — гражданские шавки, малые дети, не нюхавшие пороха и не видевшие танка! На данный момент старый одноногий калека-ветеран ценнее вас всех вместе взятых! Ясно?! Не слышу ответа! — послышались неуверенные голоса.

— Я не понял, здесь что, немые одни сидят? Я спрашиваю, ЯСНО?!

На сей раз ответ был достаточно громким. По крайней мере, сержант угомонился и, пнув меня напоследок, вернулся на свое место.

И опять накатило, как тогда, в баре.

— Выкидыш Аримана, — предусмотрительно поднявшись, прошипел ваш покорный слуга. Не знаю как у других, а в наших краях именно эта ипостась Мораны-Аримана пользовалась особой ненавистью.

Остапенко, явный выходец из скандинавских кантонов (несмотря на славянскую фамилию), остановился. Затем медленно повернул голову и, словно не верил своим ушам, уточнил:

— Щенок, это ты мне сейчас сказал?

Выглядело это, наверное, забавно. "Щенок", ага. Сержанту от силы было столько же, сколько и мне, да и весил он килограммов на десять меньше. И был почти на голову ниже.

Впрочем, себя я не обманывал, прекрасно осознавая, что шансов у меня, почитай, не было. Разве только один...

Удар снова прилетел незамеченным — и был так же хорош, как и предыдущий. Но к этому моменту я уже разогнал свою тушку в направлении сержанта и успел наклонить голову — так что кулак прошел по касательной. Драки в барах и почти полгода рукопашного боя были в сравнении с сержантскими годами тренировок ничем, но на моей стороне оставался фактор неожиданности. Остапенко явно не ожидал встретить хотя бы подобие осмысленного сопротивления.

А потому я, хоть и в полуоглушенном состоянии, успел всей массой врезаться в бывалого контрактника. Вагон не спортзал — места здесь немного. А потому шансы у меня оставались только при переводе драки в партер, где лучшая техника и больший опыт сержанта уравнивались превосходством моей массы. Относительно уравнивались, конечно, но все же...

— Тварррь... — прохрипевший Остапенко сумел-таки высвободить руку и врезал мне по скуле. Как ни странно, удар получился каким-то слабым. Я ответил ему ударом лба в переносицу.

— Что здесь происходит? Отставить... Отставить! — а вот и кавалерия. То бишь сопровождающий нашу толпу мастер-сержант Доронин. Избиение отменяется. По крайней мере, в данный конкретный момент.

— Остапенко, какого хрена? Стоп-стоп-стоп... тебя что, свалил новобранец? — от взгляда, которым меня после этих слов смерил сержант, стало жутковато. А вот офицер смотрел скорее с интересом. И как-то нехорошо при этом улыбался.

— Фамилия?

— Сегой, товарищ мастер-сержант.

— Интересно... И чего это вы второго сержанта Остапенко бить полезли?

Мда, если бы взгляд убивал, то валяться мне на полу вагона трупом. Хотя нет — скорее, от меня остались бы только маленькие угольки.

— Я защищался, господин лейтенант.

Офицер захохотал.

— Защищался... ой, не могу... Остапенко, ты у нас даже новобранца вырубить не можешь, да? Защищался...

"Ну как, все еще уверен, что поступил правильно? — внутренний голос не заставил себя ждать. — Ты в армии еще и двух дней не провел, а уже ввязался в драку, подставил свою тушку под очи начальства...и нажил себе врага — это уж к бабке не ходи".

А затем смех прекратился так же неожиданно, как и начался.

— Ну, раз ты у нас в крутышках ходишь, боец Сегой, то лежит твой путь в роту Ульмана. Ему как раз такие нужны. Отмороженные на всю голову, ха.

И вот тут взгляд Остапенко изменился. Ярость ушла, но зато появилось злорадство.

— Допрыгался, сучок, — одними губами произнес сержант и ухмыльнулся. Противно и очень-очень неприятно.

— А ты, Остапенко, смотри. То, что ты здесь перед переводом на Восток последний месяц дослуживаешь, не должно влиять на твое желание побить морды новикам. Ладно, я с тобою об этом еще поговорю. А сейчас готовь этих гавриков на выход. Мы уже подъезжаем.

Развернувшийся офицер покинул вагон.

Что за Ульман? И почему "допрыгался"?

Интерлюдия 2.

Властитель огромного государства, раскинувшегося на тысячи и тысячи километров во все стороны от столицы, расположился в удобном кресле, и, смотря в синее осеннее небо с балкона своей резиденции, думал о прошлом.

Святослав Первый... Он же Великий, он же Храбрый, он же Основатель, и еще два десятка прозвищ данных ему потомками и современниками. Каким он был, тот киевский властитель, столь сильно изменившийся в год похода на Хазарский каганат?

Почему именно его, закоренелого язычника, выбрал Ормазд? И свой выбор указал так ясно — ведь та молния, что ударила в молодого всадника и убила всех вокруг, не тронула его самого. И ударила именно тогда, когда князь, смеясь, потребовал от старого мобеда — персидского жреца — доказательств силы его Бога... Почему Святослав вообще заговорил с одним из своих пленников?

Невольно вспомнилась версия, выдвинутая кем-то из римских еретиков — якобы молния в князя попала только лишь потому, что тот был одет в кольчугу и сидел на лошади, возвышаясь над всеми остальными. Эдакий громоотвод. Но почему именно в тот момент? Не бывает таких совпадений.

Как бы то ни было, та молния значила для Основателя очень много. Каким бы он стал без нее? Таким же нетерпеливым воином, каким был до этого? И сложил бы голову в очередной битве где-нибудь в Македонии...

Но то знамение изменило все. Создало Пророка, соединившего мудрость волхвов Арконы, персидских магов и Константинопольских священников. Создало великого, нет — Величайшего лидера, принесшего на Русь свет Творца... Создало державу, еще более могучую, чем была Русь до разгрома хазар, создало императора, могучего полководца и непобедимого воина, имя которого внушало страх врагам десятилетия спустя после его смерти. Сколько их было, этих побед? Хазары, половцы, печенеги, булгары, норвежцы и шведы, непокорные славянские князья, ромеи... Воистину, не было в истории равного ему правителя.

И теперь Роман, Стальной Император, в чьих жилах все еще течет кровь могучего воина и пророка, должен вновь защитить кантоны от внешнего врага.

Война неизбежна. Ибо ресурсные богатства кантонов слишком привлекательная награда. Вода и лес, нефть, рений, титан, да что там говорить и перечислять — вся периодическая таблица Всеславиной. Награда, которая позволит протянуть до создания "прыжка"...

Глава 3.

— Последний километр пошел! Поднажали! Давай, давай, давай, давай...

Крики сопровождающего нашу колонну майора Ульмана доходили до сосредоточившегося на беге мозга с трудом. Оцепеневшее сознание, отключившееся еще километров восемь назад, разобрало только словосочетание "последний километр" — и ничего больше.

Хотелось упасть и умереть. А перед этим сбросить с себя все это нереально тяжелое барахло — особенно бронежилет и шлем — по ощущениям весившее уже около тонны. Но это означало признать поражение, значило, что все мучения прошли зря. А повтора сего увлекательного марафона как-то не хотелось. Совсем.

— Стоим! — команда офицера прозвучала очень кстати. — Вот видите, сегодня уже лучше получилось. А вы боялись. А ведь еще и полугода не прошло!

Действительно лучше — полгода назад я бы просто умер где-нибудь эдак километре на пятом. Сегодня дошел до конца.

Причина памятной нехорошей улыбки Остапенко стала понятна почти сразу — Ульман был садистом. Ну, в хорошем смысле этого слова. Он относился к тем командирам, что свято исповедовали принцип "тяжело в учении — легко в походе". И считал, что одно находится в обратной зависимости от другого — чем тяжелее первое, тем легче второе. А значит, всех новичков ждал самый настоящий кошмар.

Сие было понятно — штурмовые роты механизированных дивизий всегда находились на острие удара. Мы были как тяжелая кавалерия времен дружин Святослава Первого, но проще от осознания данного факта не становилось. Учитывая, что пехотинец в современной войне гораздо больше напоминает вьючную лошадь, чем самый что ни на есть тяжело вооруженный катафракт ромеев тысячелетней давности, основой физической подготовки становилось развитие выносливости.

Конечно, сегодня в нашем распоряжении и бронетранспортеры, и БМП (включая штурмовые), и даже вертолеты — но их наличие никак не отменяло нужность умения подолгу таскать на себе двадцать-тридцать килограммов снаряжения в случае необходимости. Ибо мало ли...

— Что, рядовой, тяжело? — я даже не сразу понял, что майор обращается ко мне.

— Тяжело, господин майор. Но жить можно, — мама мне всегда говорила не терять оптимизма.

Реакция командира была довольно неожиданной — обычно суровый Ульман вдруг улыбнулся и, хлопнув меня по плечу, одобрительно кивнул.

— Молодец, рядовой. Так держать, — после чего поднял голову и рявкнул:

— Полчаса отдыхаем, потом стрельбы. Начали.

Эта команда буквально выключила ноги — я рухнул на траву прямо там, где стоял. С наслаждением расстегнул ремень шлема и стащил его с головы, подставив мокрые от пота волосы прохладному апрельскому ветерку. Стало так хорошо, что даже на контроль дыхания ваш покорный слуга слегка подзабил. Мне-то стрельбы особых проблем не доставляли — все же в своем звене именно я был носителем "ушкуя".

"УШК-20". Универсальный штурмовой комплекс калибра двадцать миллиметров. В эту штуку я влюбился почти сразу, как увидел. Плавные очертания, удобные рукоятки — пистолетная и тактическая для второй руки. Восемь выстрелов в магазине. Фактически — полуавтоматический гранатомет, с лазерным дальномером и умной машинкой в прицеле, способной рвануть мощный снаряд рядом с врагом. И с дробовыми патронами для ближнего боя — "окопные метлы" времен Аскольда отдыхают.

Правда и весило это чудо почти пять с половиной кило — не считая боекомплекта, тянувшего ещё на семь. Но мощность оправдывала каждый грамм веса.

— Встали! — ну вот и все, кроткий отдых позади. А нас ждет еще два часа развлечений под чутким руководством любимого командира...

— Здесь недаааалееекооо, — эту песню я когда-то очень любил. — Недалекооо...

Сейчас, лежа на спине на крыше подпрыгивающего на неровностях дороги бронетранспортера и глядя в бездонное голубое небо, я вдруг осознал, что вот он, тот момент, из-за которого ушел из той своей, кажущейся уже настолько далекой, жизни.

Ибо где-то в глубине заворочались давно уснувшие чувства. Внезапно вспомнился день, когда ко мне пришло Решение о смене рода деятельности. Тогда я разбил свое двухколесное средство передвижения, и, сидя в парке, тихонько смеялся, ибо вдруг понял, что он мне больше не нужен. И что пора уходить, иначе сумасшествие — вполне реальная перспектива.

Да уж, мотоцикл мне больше не понадобится. Как и ничто другое с гражданки. Сколько прошло уже? Несколько месяцев? Полгода? Это неважно — важно то, что после этого совсем недолгого промежутка времени прошлая жизнь так и не стала казаться раем. Да, на меня — и на всех новиков, в общем-то — постоянно орет инструктор, заставляющий отжиматься с рюкзаком, набитым кирпичами, или отрабатывать приёмы рукопашки в два часа ночи; наш дорогой майор мечтает загонять нас до смерти — в больнице постоянно кто-нибудь валяется, а любимый "ушкуй" скоро станет частью моего тела... Но я знаю, зачем все это.

Пусть это только начало. Через неделю какой-нибудь полковник или генерал, мечтающий показать себя императору или хотя бы Тименко на больших маневрах, загонит нашу штурмовую роту в искусственные руины, набитые змеями и весьма удачно имитирующие развалины в джунглях Хань. А потом ещё и подставит под бомбежку... И будет это повторять до тех пор, пока нам не удастся победить "условного противника".

Мы будем задыхаться от жары, проклинать тряску в железном брюхе десантного вертолета, совершающего противоракетный маневр, ненавидеть родную БМП, будем высаживаться в горящих вполне настоящим пожаром лесах или поселках, чтобы пройти их из конца в конец или в ледяной дождь пересекать широкие и не очень речки и ручьи.

Но у всего этого есть цель. Такие как Ульман или мастер-сержант из комиссариата — герои той еще войны с горцами южных границ — они учат нас выживать. И побеждать. Побеждать там, где шансов нет.

Когда Роман вешал коррупционеров в Асгарде, из-за которых Южное замирение едва не окончилось поражением, он сказал правильные слова. Про живую еще кровь дружинников Святослава, громивших ромеев и булгар; швейцарцев, чуть ли не всем народом ушедших из родных гор на Русь от осатаневших клириков Павла Девятого, и пробившихся ради этого сквозь армии крестоносных безумцев; норвежцев и свеев, бившихся в рядах внуков Ричарда Сирийского, прозванного арабами Салах-ад-Дином, против пришедших к Иерусалиму монгольских орд Субедэя. Ярослав знал, что после падения Иерусалимского королевства тумены повернут на Русь — и принимал меры, усиливая их врагов. И могучие воины Севера устояли на стенах святого для христиан города — за что на Ближнем Востоке в среде простого народа до сих пор благодарны выходцам из скандинавских кантонов...

Вот за что надо сражаться. Не за камни, не за нефть — но за людей. За память о величии предков, за будущие поколения.

И боль тела ничто — ибо где-то там, в глубине, вновь стал разгораться огонь души, впервые за долгое время почувствовавшей, что мои действия кому-то нужны.

— Это, Сегой, слезай давай, приехали, — голос водилы отвлек меня от философских размышлений.

— Спасибо, Слав, — коротко поблагодарив сослуживца и спрыгнув с "лайбы" (УЛБШ-12-Т, "универсальное легкое бронированное шасси, модель двенадцать, в модификации транспортера") и с сожалением посмотрев на порванный в последнем забеге рукав куртки, я отправился к снабженцам за новым комплектом, а также за порцией поучений на тему "Форма на вас просто-таки горит".

Наша база была совсем новой. Еще не выветрился запах краски из казарм, укрытых маскировочными сетями, еще не посветлели выложенные бетонными плитами дорожки, асфальт радовал глаз сочным черным цветом. Но, подобно древним храмам, построенным на фундаментах еще более древних храмов, она была построена на месте старой базы, одной из тех, что были развалены еще при Караджиче. Это не сразу, но бросалось в глаза — взор цеплял то выщербленный бордюр, наполовину ушедший в землю, то одиноко стоящую стену на задворках части, то слегка покосившийся бетонный столб.

С первого взгляда было видно, что новые хозяева базы заботятся о безопасности — на это намекало и тяжело укрепленное задние штаба, окруженное бетонными блоками, и видеокамеры, часто расставленные по периметру, и прочные вышки, в глубине которых угадывались контуры автоматических пушек...

Завершали картину опоясывающий всю территорию базы легкий забор из заостренных металлических прутьев и частые шлагбаумы — привет из времен Южного замирения, когда любимым развлечением горцев являлись атаки правительственных зданий на груженных взрывчаткой грузовиках.

Уж на чем Роман последнее время не экономил — так это на армии. Но "урезание расходов" Кораджича слишком сильно стукнуло по оборонительному потенциалу (как, в общем-то, и по всей экономике), и, хотя "серого" уже много лет, как повесили, последствия крупнейшего воровства в истории все еще были заметны.

К моему удивлению, вместо постоянно ворчащего Гольцмана на складе находился молчаливый швейцарец Натан. Мужик неплохой, только слишком уж неразговорчивый и явно с какими-то собственными заморочками по поводу возвращения в родной кантон.

Без лишних вопросов выдав мне стандартные бланки заявления на замену формы и терпеливо дождавшись их заполнения, он спокойно отдал мне комплект, буркнув только что-то вроде "носи аккуратно".

Все же у всех снабженцев есть что-то общее.

На полпути к казарме, когда отличный девятичасовой сон казался уже блаженной реальностью, я увидел майора Ульмана, беседующего с нашим старым-добрым мастер-сержантом.

Честно говоря, его я уважал едва ли не более всех своих сослуживцев и командиров, вместе взятых, кроме, разве что, самого Ульмана. Сорокалетний взводный явно повидал в жизни достаточно, и его мнение лично для меня было более чем веским. Все-таки выжить на передовой в Замирении и трех пограничных "инцидентах", больше похожих на небольшие войны — это показатель. И не только удачи — ибо на одной удаче далеко не выедешь. Хотя, конечно, и без нее никак.

Так вот, мастер-сержант Юрий Белов был образцовым воином — от пяток и до самых кончиков коротко стриженных русых волос. Из всех инструкторов и командиров он, пожалуй, оставлял самое лучшее впечатление. И не только потому, что практически никогда не орал на косячивших бойцов — а среди моих коллег такое встречалось совсем не редко. Дело было в другом.

Я не сразу понял, в чем именно. Для этого понадобилось три месяца ходить к нему на рукопашный бой — идея записаться на дополнительные занятия по воскресеньям пришла ко мне уже на второй неделе пребывания в армейских рядах. Слишком много мыслей, от которых хотелось избавиться, да и навыки сворачивания супостатам шей лишними не казались.

Доставалось на этих "курсах" немало, а отменять лично для меня батальонные или ротные — да пусть даже и взводные — тренировки никто, естественно, не собирался. Хотя, в общем-то, я и не просил. Состояние иступленного постижения военной науки, в которое себя загнал ваш покорный слуга, уже начинало напоминать перманентный берсеркский раж, когда мастер-сержант неожиданно решил побеседовать по душам о моем и его прошлом. Я не сразу понял, зачем.

А потом дошло — дошло именно тогда, когда ваш покорный слуга начал привыкать к своей новой жизни.

Человек привыкает ко всему — это не секрет. А когда ему некуда возвращаться, то сие происходит еще быстрее. Мне было некуда — как и Белову. На гражданке у меня никого и ничего не осталось. Родители умерли, друзья расползлись по разным концам страны, жену я себе тоже не завел... И у сержанта обстояло все точно так же.

Неоднократно в воскресенье на тренировочной части базы мы с Беловым оставались одни. Это поневоле выделяло меня среди остальных. И как-то так вышло, что помимо премудростей рукопашного боя он стал меня учить и другим вещам — мелочам, помогающим выжить там, где выжить невозможно. Хороший мужик, один из тех, на которых всегда стояли кантоны.

И вот теперь, устало топая к казарме, я обратил внимание на хмурый вид мастер-сержанта, явно не согласного в чем-то с майором. Но непреклонный взгляд Ульмана явно не оставлял нашему взводному шансов на благоприятный исход — в чем бы он не заключался. Вдобавок ко всему, где-то глубоко внутри появилось чувство приближающихся проблем, испортившее мне удовлетворение от субботнего сна.

— Рота! — Ульман, расхаживающий по площадке полигона, явно был не в духе. Судя по всему, ему и самому что-то не очень нравилось. Вопрос состоял только лишь в том, что именно было не так? Его не устраивало то, что эта тренировка пройдет на другом полигоне — там, где наша рота еще ни разу не бегала? А норматив, естественно, от этого меньше не становится... Да, пожалуй проблема именно в этом.

— Сегодня днем — в четырнадцать ноль-ноль — у вас будет тренировка. Но не обычная, а самая, что ни на есть, приближенная к боевой.

Ульман вздохнул, внимательно осмотрел нашу ровную шеренгу и рубанул с плеча:

— Огневой пробег.

— Твою ж мать... — не удержавшись, выругался здоровяк Совенко, выходец из Киева, способный тащить на себе вдвое больше патронов, чем было предусмотрено в стандартном БК.

Огневой пробег. Или обкатка боем, да. Идея, пришедшая в голову Аскольду, и с тех пор являющаяся неизменной частью военной подготовки в армии кантонов.

Еще во время той, Великой войны, когда в кровавой мясорубке сходились многомиллионные армады, вдруг выяснилось, что первый бой для любого — самое большое испытание. Осознание близкой смерти слишком влияет на человека — многие справляются, конечно же, особенно если рядом есть кто-то опытный... а если этого самого опытного нет?

Даже при учебном броске боевой гранаты новобранец может впасть в ступор. А в первом бою? Когда по тебе лупят из пулемета, где-то за спиной рвутся артиллерийские снаряды, а над головой проносится вражеский вертолет? Как вести себя осознанно, стрелять не в белый свет, а в противника, осмысленно перемещаться, слышать приказы и оценивать обстановку? Как не струсить, не обезуметь от животного страха, сковывающего внутренности?

Сначала бой пытались имитировать. Обстреливали новиков холостыми, взрывали неподалеку от окопов взрывпакеты... Но это было не то.

В конце концов пришли к идее "контролируемого первого боя". Среди холостых патронов имелись вполне себе боевые. И убить новобранца могло вполне реально. И сам новобранец об этом знал. Но вероятность смерти все же была гораздо ниже, чем в реальном бою, плюс рядом находился инструктор...

Учитывая, что в кантонах народу уже тогда хватало, а потери на фронтах были такими, что лишние пару сотен трупов просто никто бы не заметил в общей статистике — идея Аскольда генералам понравилась — эксперимент пошел в ход.

Как ни странно, это резко повысило выживаемость в прибывающих на фронты подразделениях — статистика продемонстрировала снижение смертности. Не слишком серьезное, правда. Генералы увеличили процент боевых патронов и "добавили реалистичности" — возросли потери в учебных боях, не скомпенсированные ростом выживаемости.

В конце концов, в ставке Императора подсчитали точный баланс холостых и боевых патронов и снарядов, требуемый для оправдания "огневого пробега" — и он прочно вошел в армейскую жизнь, неизменно принимая кровавую жертву от неосторожных или просто невезучих новобранцев.

Затем, уже после войны, это нововведение хотели отменить. Но висящая над Империей угроза повторного конфликта заставила Аскольда только лишь слегка снизить процент смертельных снарядов и добавить год обучения перед обкаткой. "Ханьский инцидент", случившийся всего несколько лет спустя после Победы, доказал правоту Железного Аскольда — войска кантонов тогда отвесили таких люлей супостату, что еще лет пятнадцать Хань и их союзники не решались даже намекать на военное противостояние.

Год обучения — и "огневой пробег". У нас же позади только около семи месяцев. Неужели все настолько плохо? В новостях ничего такого вроде не звучало — обычная риторика, не более того...

— Взвод! — голос Белова вернул меня в реальность. Мастер-сержант был предельно сосредоточен. — До начала отсчета у вас меньше получаса. Приготовиться получить боевую задачу!

Пальцы зашевелились сами по себе, набирая на коммуникаторе личный код. Тихий писк — задача загружена, получение подтверждено. Де-юре — приказ уже отдан. Да, в общем-то и де-факто тоже.

— У вас будет четыре часа. Условия все знают. Невыполнение нормы — и вас отправят в линейный батальон. И вряд ли нашей дивизии.

Да, в обычную часть идти как-то не хотелось. У нас хоть оружие все новое и форму регулярно меняют. В обычных частях такое встречается далеко не везде. Роман все-таки не Ормазд, а только император. Пусть и весьма неплохой.

— Сержантов не будет. По условиям учений, командный состав уничтожен. Вы пойдете одни.

Что??? Но ведь одним из условий "контролируемого первого боя" является неизменное присутствие опытного товарища, способного поддержать и объяснить. Какого хрена происходит?

"Ищут способных к лидерству бойцов", — внутренний голос был, как всегда, на месте.

"А менее человекозатратный метод найти нельзя было? Психологические тесты там, еще что-нибудь?"

"Хха. Прекрасно же знаешь, что эти тесты — хрень собачья. Они не способны оценить действия человека в боевой обстановке без этой самой обстановки".

Определенный смысл в этом, конечно, присутствовал. Но риск?

"Ставки слишком велики и, как и во времена Аскольда, на некоторое лишнее количество трупов никто не посмотрит. Народу пока хватает..."

— Вместо стандартного бронежилета вам выдадут комбинезон БК-12-Ж.

Боевой комплект, модель 12, жидкая броня. Хорошая штука. Наверное. В отличие от ставшего почти родным броника это закамуфлированное чудо высоких технологий нам выдавали на тренировки только четыре раза. "Чтоб не сломали, таки, да". Хотя как ее можно сломать?

Подхватив "ушкуй", я потопал надевать "жижу". Лишний процент спасенных жизней она обеспечить вполне способна.

Наше отделение получило трассу, проходящую через самый центр полигона. Маршрут был составлен довольно хитро — с коллегами мы должны были пересекаться только в местах, требующих, по мнению командования, большей огневой мощи.

"Интересно, совместная атака ротой будет?"

"Максимум взвод. Рота — это вряд ли, дружок. Не при отсутствии командиров... хотя, вообще-то хорошая идея... Вот только не перестреляете ли вы друг друга?" — ехидничавший внутренний голос звучал сегодня особенно громко.

Приказав ему заткнуться, я подошел к отметке старта. Отделение, выстроившееся у входа на трассу, выглядело неплохо. Народ волновался — но особенного мандража заметно не было. Выглядеть слабаком никому не хотелось.

Колоритная компания — Русь в миниатюре. Киевлянин Олег Совенко с пулеметом, швейцарец Йозеф Дайс со снайперкой, Драган Раджич из села с Дунайской границы, вместе со своими закадычными приятелями Мико Лайненом (какой-то из северо-западных кантонов), Иваном Ивановым (Волынь) и Лехой Стацким (Таврида) вооруженные автоматами с подствольниками, я и Эрик Ларсен (Норвегия) с "ушкуями", и, наконец, два брата откуда-то из Сибири — Федор и Марк, несущие в нагрузку к автоматам пусковую установку.

Десять человек. Воинский отряд, должный действовать вместе, как единое целое, служа шестеренкой в огромном механизме армии.

— И последнее. Зачет будет по крайнему. Время пошло, — Ульман многозначительно постучал по часам.

— Не бежать! — пришлось напомнить товарищам, что здесь не марафон. Здесь вполне себе реальное испытание, в течение которого надо сохранять максимальное количество сил.

— Времени в обрез, Сегой, — Раджич, пытающийся подстроиться под мой быстрый шаг, едва ли не подпрыгивал. — Не рванем — опоздаем.

— Рванем — сдохнем посередине пути. Причем, вполне возможно, сдохнем в буквальном смысле.

На этот аргумент ответа ни у южанина, ни у кого-либо еще не нашлось. Разве что непривычно нервный Лайнен постоянно смотрел на часы.

Первое серьезное препятствие нам встретилось километра через полтора. До этого основной проблемой была раскисшая от недавнего дождя грунтовка с изредка попадающимися острыми камнями. Так что к моменту встречи с пулеметной точкой все отделение было вымазано с ног до головы в грязи и тихо проклинало момент попадания в эту задницу.

Шедший в голове группы Иванов, всегда чувствующий неприятности пятой точкой остановился за миг до того, как дневную жару разорвал грохот пулеметной очереди.

Я даже не успел ничего понять — тело само рухнуло на землю, смещаясь к хлюпающей жидкой грязью обочине. Все поступили аналогично — только Стацкий замер истуканом, глупо хлопая глазами и явно не осознавая, что происходит.

Рывком сократив между нами расстояние, я успел свалить его на землю лишь на секунду быстрее второй огненной трассы, выбившей из вала, охватывающего дорогу в этом месте, цепочку фонтанчиков.

— Моррранские шлюхи, — выругался Ларсен. — Там что, вообще нет холостых?

Сомнительно. Все же гробить нас тут в полном составе командование вряд ли собирается. Так что боевыми снаряжено от силы половина огневых точек — но кто ж это может сказать наверняка?

— Что делать будем? — меланхолично поинтересовался Федор.

— Валить эту хрень. Давайте сюда со своей установкой.

Конечно, неизвестно, что нас ждет впереди. И ракет у нас количество ограниченное. Но это не значит, что нужно их экономить. Меньше проваландаемся сейчас — будет больше время на анализ ситуации в будущем.

Братья, сноровисто установив "Булаву", выжидательно посмотрели на меня.

— Счас подсвечу, — аккуратно высунув "ушкуй" в сторону все не унимающегося пулемета, я врубил дальномер.

В ушах пикнуло — ушли данные на установку.

Марк вскинул кулак, подтверждая прием. Я кивнул.

В боевых условиях действия термобарического боеприпаса "Булавы" мы еще не наблюдали — только на полигоне. Но здесь оно получилось не менее эффектно — и эффективно тоже. Вспухшее огненное облако и поднявшаяся в воздух земля на мгновение скрыли пулемет из виду. А когда дым слегка рассеялся, стало понятно, что путь свободен — на месте дота дымились жалкие остатки былого "великолепия".

— Пошли, — раз уж взял на себя роль лидера, то таковым мне и оставаться до конца трассы.

Как ни странно, дальше было проще — кроме отдельных отвратительных мест с колючей проволокой и глубокими ямами, огнестрельных подарков не было еще километров семь. Мы даже стали обгонять график — не намного, минут на пятнадцать-двадцать, но все же...

Я уже начал думать, что кроме инженерных препятствий нам больше ничего не встретится, когда все наше отделение выскочило на большую поляну. И на эту же поляну выходило еще три трассы.

— Забавно, — пробормотал Стацкий. — Пятая точка чувствует подвох...

— Кто-нибудь видит что-нибудь необычное?

— Обычная полянка, — Ларсен пожал плечами. — Чего тут необычного. Давайте двигать уже, чего стоять...

Неуверенно оглядываясь и всматриваясь в стоящие необычно густо деревья, мы гуськом двинули вперед. И обнаружили тот самый подвох.

Хлопок миномета не узнать было сложно — все же батальонных учений на нашу долю хватало.

— Мммаать вашшуу, — Иванов рухнул на землю практически мгновенно. Еще долей секунды спустя к нему присоединились остальные.

Минометы? Что за хрень — так ведь и убить можно...

Рвущиеся с флангов и за спиной снаряды страшными взрывами не давали думать, и отшибали всякую способность к соображению... И медленно приближались к нашей позиции.

"Один хрен, в армию пошел, чтобы сдохнуть... Так не все ли равно где и когда?" — и с этой мыслью я бросился вперед.

— Свяяяааааттт! — кроме нашего вопля дружинников Святослава ничего другого в голову мне не пришло.

— Аааааааа, — Совенко подхватился следом.

Еще никогда до этого момента я не бегал с такой скоростью. И с такой яростью и гневом. Гневом на командиров, бросивших недообученных солдат на "огневой пробег" против минометов и пулеметов даже без сержантов. С гневом на свою жизнь, на вечные неудачи на любовном фронте и серость будней. С гневом на себя.

"Лес", в который вбежали мы с Совенко, оказался искусной декорацией, скрывающей большое бетонное укрепление — эдакую крепость в миниатюре. И два обезумевших придурка едва не ломанулись ее штурмовать.

На наше счастье, братья-сибиряки оказались гораздо умнее. И уже подготовили ракетную установку. Но даже их расторопность нам бы не помогла, не появись на выходе с параллельной дороги наши коллеги...

К этому моменту мы с Совенко уже залегли в чем-то, весьма и весьма отдаленно напоминающем канаву. Очень неглубокую и совсем даже неширокую. Я выцеливал — ну, как выцеливал, пытался — узкую щель, выбрасывающую языки пламени из черноты. Судя по всему, это был "Трубач" — пулемет чуть ли не времен Великой войны... И с какого склада вытаскивают такое старье?

Над головой с шипением пронеслась ракета, расцветшая огненным цветком на стене укрепления. Но, как ни странно, пулемет даже не споткнулся, продолжая выплевывать килограммы свинца над нашими головами.

Вторая ракета, ушедшая полминуты спустя, тоже не помогла — и уже начинало казаться, что "контролируемый бой" превратился в "неуправляемую хрень". Я с надеждой ждал третьей ракеты, с ужасом вслушиваясь в грохот минометных разрывов, подошедших уже практически вплотную, и все никак не мог дождаться желанного звука.

А потом в стену — и за нее — угодило три ракеты одновременно, вызвав паузу в минометном обстреле. Еще не совсем понимая, что происходит, и откуда взялось столько "подарков" сразу, я, тем не менее, все же захватил пулеметное гнездо в прицел на достаточный срок, чтобы уверенно в него попасть.

"Ушкуй" глухо ухнул, посылая гранату. Судя по реакции "Трубача" — он чихнул и замолк — снаряд попал туда, куда и требовалось. Однако, решив перестраховаться, я выстрелил в дымящийся пролом еще пару раз.

— Сегой, ты чего в герои рванул? Жить надоело? — Марк покрутил пальцем у виска.

Вообще-то ответ на этот вопрос был утвердительный. Но признание означало встречу с "психологической комиссией" — пережитком времен Кораджича, когда "неуравновешенных" офицеров вышвыривали из армии, чтобы они не могли протестовать против "передовых реформ передового правительства", ага.

До сих пор не знаю, почему Стальной никак не отменит эту хрень, перевешав ее предводителей. Могу только предположить, что он ей пользуется точно для того же самого что и Кораджич — только с обратным знаком. Ошибка, на мой взгляд.

Ибо деятели оттуда, притихнув после процесса над "серым", вполне могли бы, прикрывшись бумажками и нацепив бюрократические сковородки на задницы, устроить еще немало гадостей нормальным армейцам.

В любом случае, ссориться с ними мне было не с руки.

— Рванул, чтобы пулемет на себя отвлечь и дать вам время развернуться, — оправдание своему идиотскому поступку нашлось быстро.

— Ааааа, — протянул сибиряк, медленно кивнув. Но по глазам было видно, что до конца он мне не поверил.

— Спасибо парни, вы вовремя, — следовало поблагодарить так кстати появившихся сослуживцев, вытащивших наше отделение из глубокой... ну, скажем, ямы.

— Без проблем Сегой, — невысокий, но очень широкий в плечах Селянин, всегда бывший в своем отделении неформальным лидером, протянул руку для пожатия. — Сегодня мы вас, завтра вы нас... Еще рассчитаемся.

— А то. Ладно, время не ждет, парни, поднажали.

И, уже выходя на трассу, я вдруг подумал о третьем отделении. Где они? Неужто так сильно отстали?

Оставшуюся часть трассы мы преодолели без особых проблем — только на последнем километре нас ждало два пулемета, прикрывающих натянутую вплотную к земле колючую проволоку. И где-то сбоку постоянно вставали фонтаны разрывов — имитация беспокящего артиллерийского огня. Но они поднимались гораздо левее нашей позиции, а потому особенно нас не беспокоили.

С первым пулеметом справился наш швейцарец, всадивший несколько пуль в управляющие приводы, замаскированные в теле одетого в старую форму манекена. Второй достался Ларсену, потратившему на очередной минидот целый магазин термобарических гранат...

Финишную черту мы пересекли как-то даже буднично, вновь соединившись на последнем отрезке с отделением Селянина. Увидевший нас Белов заметно расслабился, а вот с лица Ульмана мрачное выражение так и не сошло.

Чуть позже нам стало известно почему.

Третьему отделению, о чьей судьбе я вспоминал после "крепости", очень неприятно досталось. Два трупа и четыре раненых. Причем все эти потери — результат столкновения с первым же пулеметом. Рвущиеся вперед парни среагировали на пристрелочную очередь слишком медленно — и вторая, пошедшая на уровне груди, очень удачно (хотя, скорее, неудачно) зацепила сразу двоих. "Жижа" их спасла от проникающего ранения — все же изделия в дотах стояли старенькие, со старенькими же пулями, — но от последствий уберечь не смогла. Результат — сломанные ребра и внутренние кровотечения.

Самым хреновым в той ситуации было то, что оба пострадавших как раз и отвечали за ракетную установку. А без нее "утихомиривание" пулемета превращалось в нетривиальную задачу. Справляясь с которой получили ранения еще четверо. И пусть ранения не смертельные (и еще раз скажем "жиже" спасибо), но достаточно тяжелые...

Самым обидным, наверное, стало то, что даже здесь у них еще оставались неплохие шансы — но охреневшие от такого начала ребята слишком поздно сообразили вызвать помощь.

К моменту прибытия медиков для "ракетчиков" все уже закончилось.

"Огневой пробег", собравший такой урожай в нашем взводе, пощадил остальные. Единственно, еще несколько человек получили ранения — но тяжелых среди них не оказалось, а все остальное было детской игрой в сравнении с кошмаром, выпавшими на долю третьего отделения. Нам, трясущимся на "лайбе" обратно к базе, счастьем виделось просто дышать. Нам всем — даже мне.

— Их, наверное, теперь в линейные отправят, — Стацкий, до сих пор не верящий в смерть одного из приятелей, постоянно прикладывался к фляжке, вызывая подозрения относительно ее содержимого.

— Не отправят, — Белов, молчавший с самого финиша, отрицательно мотнул головой и начал говорить в своем любимом стиле, короткими рублеными фразами. — Они своих не бросили. До самого конца. Сражались и бились. Так, как должны штурмовики. Потеряли боевых товарищей. Они теперь настоящие солдаты.

— Но ведь парни из третьего не закончили трассу? — Стацкий удивленно посмотрел на сержанта.

— Да, не закончили. Не побоялись вызвать помощь, чтобы спасти товарищей. Фактически — знали, что их могут отправить в линейные части. И сознательно на это шли. Значит — достойны, ведь так? — предположение Федора вызвало согласный шум.

— Так, — согласился взводный. — Ульман их не отдаст.

А я, пряча за забралом глаза, в этот момент почему-то думал о том, что это только первые наши потери. Но не последние — совсем не последние...

Интерлюдия 3.

— Господин, прибыл генерал Ляо, — человек в просторном одеянии склонил голову, ожидая решения начальства.

После императора, великого и безраздельного властителя Земель Хань, раскинувшихся на тысячи и тысячи ли, маленький невзрачный мужчина, сидящий в кресле перед замершим чиновником был самым могущественным человеком в государстве — и одним из самых могущественных людей на планете.

Как ни странно, сам он к народности хань или там к манчжурам не принадлежал — Ходзе Ватанабе происходил из отдаленных провинций империи, из тех, что лежали на островах к востоку от континента, покоренных много столетий назад основателем династии Юань.

Будучи по происхождению почти никем, Ходзе, тем не менее, сумел пробиться на самый верх. Безжалостный, отточенный ум, блестящая интуиция, храбрость и жестокость, полное отсутствие каких-либо моральных запретов — он создал себя сам, с детства взращивая в себе нужные качества.

И сегодня именно ему было нужно решить один из важнейших вопросов в истории государства, насчитывающей не одну тысячу лет. Вопросов войны и мира, жизни и смерти.

— Пусть войдет, — тихий голос Ватанабе пугал его слугу до дрожи. Ибо он слишком хорошо знал, что бывает с подводящими Великого Хранителя людьми.

— Да, мой господин.

Широким шагом вошедший в кабинет генерал был крупным, коротко стриженым мужчиной. Ляо считался одним из лучших полководцев Хань, сродни тем, что громили когда-то войска индусов. И он был одним из немногих, кто не боялся Ватанабе — просто потому, что не боялся вообще никого. Ляо являлся одним из тех людей, которые теряют страх уже после первого раза на грани. А поднявшийся — как и сам Хранитель — из самых низов генерал по лезвию ножа ходил неоднократно. Только, в отличие от большинства потерявших страх, он не потерял разум. Скорее даже наоборот, приобрел некое к нему приложение, ожесточенное и холодное, позволяющее со спокойным сердцем отправлять на смерть тысячи и десятки тысяч человек, если это казалось необходимым.

— Мое почтение, Хранитель, — Ляо коротко кивнул, словно не признавал превосходства Ватанабе. Что ж, он был одним из немногих могущих себе это позволить.

— Добрый день, генерал. Как вы добрались? — сегодня Ходзе был сама учтивость.

— Быстро и с комфортом. Проехался по новой скоростной линии.

— Да? — Ходзе изобразил на лице интерес. — И как она вам?

— Я же говорю — быстро и с комфортом.

— Замечательно. Генерал, давайте присядем вот сюда, — уголок с диванами являл собой явный контраст с аскетичным убранством рабочей области кабинета.

Несколько даже на вид сверхдорогих кресел обступали столик, усыпанный бриллиантами и сапфирами.

"Подарок императора", — автоматически отметил Ляо, увидев затейливый символ на одной из ножек.

Ходзе усмехнулся, проследив за взглядом полководца.

— Итак, — Ватанабе, дождался, пока Ляо устроится поудобнее, разлил по чашкам чай и, вдохнув аромат из исходящей паром посуды, перешел к делу. — Вы знаете, зачем вы здесь, генерал. Пора обсудить проблему Севера и метод окончательного ее решения.

Глава 4.

Огневой пробег стал нашим выпуском. Весьма кровавым, стоит заметить. По крайней мере, таких потерь не было уже довольно давно. Из самого Асгарда прибыла целая комиссия, начавшая задавать неудобные вопросы — вопросы, ответы на которые звучали не слишком приятно.

Тем не менее, генерал Дорожный свое дело знал хорошо — приказ о досрочном выпуске у него был заныкан в сейфе и "комиссантам" на руки не выдавался.

Ульман, буквально раздираемый проверками на части, тем не менее держался хорошо. В конце концов, идея пробега принадлежала не ему, а то, что именно в его роте случилось столь неприятное событие — что ж, на то это и "первый бой", чтобы забирать неосторожных солдат к Ормазду.

В конце концов, проверяющие убрались, придравшись к целой куче мелочей, но так и не найдя оснований для выдвижения каких-то серьезных обвинений.

А меня все это время мучила одна единственная мысль: зачем? Зачем все это? Зачем весь этот "пробег", все эти совершенно ненужные смерти? Почувствовал ли я себя изменившимся после полигона и драки с пулеметами и легкими минометами? Да не особо. Может, стал трезвее оценивать обстановку в бою? Ну, по продолжающимся учениям заметных улучшений не обнаруживалось...

Так в чем тогда смысл? В чем смысл гробить бойца в мирное — пусть и опасное — время? Бойца, на обучение которого государство потратило семь месяцев и приличную кучку денег?

Помню, как в одной из прочитанных мною книг — труде незабвенного Аннере, стратега еще времен Аскольда, — автор восхищался этой идеей обкатки солдата. Действительно, если по статистике самый большой процент солдат погибает в первом же бою — устройте им этот первый бой сами, в контролируемых условиях. И снизите потери.

Тогда это казалось мне логичным. Однако теперь, когда несколько моих знакомых — пусть не слишком хороших, но все же — погибли из-за этой самой теории, все было уже не так однозначно.

Ведь в бою должно быть понимание того, за что ты воюешь. Против кого. Зачем. Должна быть вера в свое дело, в то, что оно — правое.

Это не должно быть простой борьбой с прихотью теории вероятности.

И самое главное — ведь это же все равно остается спектаклем. Кровавым, отвратительным спектаклем. И в реальном, настоящем первом бою все в любом случае будет по-другому...

Как бы то ни было, жизнь продолжалась. Продолжались тренировки, продолжались учения. Лишние мысли снова стали растворяться в рутине стрельб, маршей и тактических занятий. В конце концов, погибших парней я практически не знал — так, шапочные знакомые...

Еще два месяца спустя нас, наконец, сочли вполне боеспособным подразделением. И прислали приказ на выдвижение на юг, поближе к границам с Королевством.

Последнее время отношения с Иерусалимом у Асгарда стабильно ухудшались. Так же, как и отношения с Хань. Но если с азиатами еще можно было разговаривать, то очередной канцлер Ричарда Семнадцатого оказался совершенно недоговороспособен.

Проблемы начались сразу после его избрания. Первый же договор — относительно контроля над Босфором, европейский берег которого принадлежал Руси уже много столетий, — превратился в грязный скандал, вместо обычного скучного подписания бумажек о продлении его действия. Канцлер, твердо стоявший на том, что Кораджич обещал "изменение приоритетов и пересмотр условий", требовал больше денег — и намного больше.

Роман на это идти не собирался — и своего мнения не скрывал. Председатель Арсгард был с ним в этом полностью согласен — а это значило, что "обещания" Кораджича очнувшаяся от власти "серого" Империя выполнять не собиралась.

Иерусалим был в ярости, ибо демонстративный отказ от пересмотра условий стал чем-то вроде плевка в лицо. И спускать оскорбление потомки крестоносцев не собирались.

За несколько лет мелкие подлянки на международной арене превратились во вполне уже серьезные пакости — и в этом Королевство находило полное понимание и поддержку Хранителя Ватанабе.

Обстановка накалялась не один год, но теперь, похоже, стороны перешли к бряцанию оружием, чего ранее не случалось.

Выдвижение мы начали как-то совершенно буднично. Обвешались оружием, погрузились в БМП и "лайбы", завелись и поехали... Летнее солнце жарило вовсю, пыль стояла столбом — и сидящие на броне завидовали мобильной пехоте, перебрасываемой вертолетами...

Несмотря на не самые комфортные условия народ был весел — все же следующие учения откладывались на неопределенный срок, а нахождение в "местах повышенной боевой опасности" обещало некоторое количество дополнительных деньжат... Да и вообще — база всех достала уже до самой печенки.

В общем, народ веселился (а кто-то, явно в нарушение уставов захватил с собою во фляжке нечто горячительное), смеялся и махал руками стоящим поодаль от шоссе домам.

Именно так, на марше, не так уж и далеко от границы мы встретили войну.

— Не радуешься, Сегой? — Белов кивнул на улыбающихся бойцов.

— Нет, товарищ мастер-сержант.

— Боишься, что начнут стрелять? — взводный изогнул бровь.

— Не боюсь — уверен, что начнут. Вопрос только в том, где и когда, — я пожал плечами и поправил прикрепленный к "жиже" "ушкуй".

Белов ничего не ответил. Но было заметно, что ветеран тоже чувствует угрозу.

— Что-то не так, — Ларсен проследил взглядом за пронесшейся вдоль колонны командно-штабной машиной Дорожного.

— Вни... бо...я гото... — неожиданно ожил тактический коммуникатор, прошипев нечто непонятное.

Непонятное мне. А вот Белов среагировал мгновенно, что-то проорав в открытый люк нашего БМП...

— Мастер, что проис... — договорить я не успел. Огненная линия прочертила небеса и воткнулась аккурат в середину растянувшейся на несколько километров колонны. То есть, совсем рядом с нами...

Мне показалось, я успел увидеть, как вспучивается идущая недалеко впереди "лайба", словно распираемая изнутри огромным зверем. Как начинает крошиться легкая броня, выплескивая капли огня и металла... А затем воздух сгустился и отправил вашего покорного слугу полетать.

С подъемной силой у меня явно были проблемы — или, быть может, подкачала аэродинамика. В общем, полет продлился недолго и закончился вполне закономерной встречей с землей. Несмотря на то, что на обочине зеленела трава — и довольно высокая — да и сам я был в "жиже", столкновение прошло не слишком удачно.

Перед глазами стояли разноцветные круги, в ушах звенело, а легкие судорожно пытались вдохнуть хоть немножко кислорода. Попытавшись встать, я поскользнулся и вновь упал.

Что спасло мне жизнь — пока я переводил дыхание, с неба на наш многострадальный центр обрушилось еще несколько ракет. Разворачиваемые в спешке "Стрелы" успели сбить целых две из них — но этого было недостаточно.

Осколок, просвистевший над головой, дал понять, что вставать пока рано, а вся решимость и желание сдохнуть куда-то исчезли. Тело отказывалось подчиняться мозгу, и подниматься с раздавленной моей тушей травы не желало.

— Взвоооод, мать вашу! Готовность! К бою, мать вашу, порядок семь! Пошли, пошли, пошли... Я СКАЗАЛ ПОШЛИ!!! — рев Белова поднял бы даже мертвого. А мы пока еще были живы.

Зарычав и проорав что-то не слишком приличное, я рывком привел себя в более-менее вертикальное положение и отцепил "ушкуй". Каким-то образом рядом оказался и Раджич, уже вытащивший из-за спины ПЗРК.

— Что это за Моранова херь, а, Радомир? Что, Ариман задери, происходит?

— Кресты, — прозвище вояк Иерусалимского Королевства из уст мастер-сержанта прозвучало как-то гораздо менее забавно.

— Кккакие кккресты? — Раджич аж заикаться стал.

— Иерусалимские. Нашивки их помнишь?

— А, да, конечно, этих знаю...

— Еще не знаешь, — мрачный голос взводного оптимизма не добавлял. — Но скоро познакомишься. Поближе.

— В смысле?

— Они ударили "роем". Причем не по нам.

— Но ведь... — горящие "лайбы" и БМП как-то мало соотносились с заявлением Белова.

— Это остатки. Был бы здесь полный залп — колонну можно было бы даже не хоронить. Нечего не осталось бы. Только груда обгорелого железа. А так... Судя по всему, ведущую ракету сбили или повредили. Ведомые полетели уже сами, наводясь на ближайшую к маршруту доступную цель. На нас.

— Ормазд защити... Но ведь это значит... — подошедший Иванов потрясенно замолчал.

— Что кому-то из наших парней на границе уже все равно, — закончил за него мысль мастер-сержант. — А кому-то нужна помощь. Дорожный это понимает не хуже нас. А поэтому мы сейчас бросим все и щеманем вперед.

— Но ведь встречный бой против превосходящего противника плохая идея? — по крайней мере, именно это я читал в десятке трудов военных теоретиков...

— Да. Обычно — это именно так. Но не в драке против "крестов". "Рой" означает, что они будут высаживать вертолетные десанты — в своем любимом стиле. Точно так же, как эти ублюдки действовали на Мальте. И именно их нам надо грохнуть, пока не заняты стратегические точки вроде мостов.

Судя по всему, сегодня нас ждал настоящий первый бой...

Полтора часа бешеной тряски спустя наша колонна уже влетала в небольшой городок на южной границе. И, еще на подъезде, мы все поняли, что дело плохо.

Город горел, горел и дымился, изредка взрываясь грохотом пулеметных очередей и минометных разрывов. Стремительно затягивающие еще недавно безоблачное небо тучи, своей чернотой явно намекающие на скорый дождь, добавляли в картину мрачности.

— "Кресты" уже здесь, — негромко прокомментировал Ларсен. Согласиться с ним никто не успел — на связь вышел Ульман, закачавший на наши коммуникаторы приказ.

— Взвод, — Белов оглядел присутствующих. — Наша задача — занять оборону по линии Ярославского бульвара. Это третья улица к северу от центра, — палец взводного прочертил на экране планшета красную черту. — Наши позиции начинаются у фонтана Святослава Пятого и заканчиваются вот здесь, у полицейского участка. Он станет опорным пунктом обороны батальона.

— Хренассе, — пробормотал Стацкий. — Четыре квартала — и все для нас? Это же просто звиздос какой-то...

— Сейчас в южной части города сражается сводный полк из полицейских и ополченцев. Пока противника удается удерживать. Но надолго ребят не хватит — они уже отходят. К нашей линии обороны.

У нас есть полчаса, чтобы занять позиции и приготовиться к встрече. К Северному мосту группы "крестов" прорваться не должны ни при каких обстоятельствах. Батальонная группа Шевцова отправится в бой сразу, чтобы дать нам время.

Взводный оглядел нас и неожиданно спокойно закончил:

— Я знаю, что многим сейчас не по себе. Может быть, даже и страшно. Это нормально. Но не давайте страху вами управлять. "Кресты" — опасные враги, но умирают ничуть не хуже тех пулеметов, что вы взрывали на пробеге. Не забывайте менять позиции, стреляйте аккуратно, на рожон не лезьте. Наша задача — продержаться, пока не подойдет второй полк Сургутова. Вопросы?

— Силы противника?

— Неизвестно. Ориентировочно — до двух десантно-штурмовых бригад. Возможно, что это ублюдки из Никеи.

— Ммааать, — протянул Федор. Мгновением спустя послышалось еще несколько ругательств.

Никейская дивизия мобильной пехоты. Самые отмороженные отморозки из всех отморозков. С такими не побрезгует поручкаться и сам Ариман. Именно они брали Мальту, и именно их командира — генерала Сулима — затем обвиняли в многочисленных военных преступлениях.

И воевать эти сволочи умели не хуже, чем резать мирное население. Говорили, что Южное замирение тянулось так долго в том числе и потому, что на стороне горцев воевали наемники из Королевства. Из Никеи.

Если здесь именно они — нам крышка. Ибо в таком случае здесь нужен не полк, наполовину состоящий из не прослуживших даже и года новобранцев, а, как минимум, какая-нибудь бригада из Варяжского Корпуса.

— Что, сынки, забоялись? — Белов криво ухмыльнулся и обвел взвод взглядом. Никто не ответил. А что, собственно, тут скажешь?

— Правильно. Вот только вот вам что скажу: будете трястись — сдохнете. Это я вам гарантирую. Даже если повезет выжить сегодня — кончитесь завтра. В лучшем случае послезавтра. Потому что страх полезен тогда, когда вы его контролируете, а не когда он контролирует вас. Запомните это хорошенько — и у вас появится шанс выжить. А теперь вперед.

Залезая на БМП, я вдруг осознал, что мне отчаянно хочется в бой.

"Ну, потерпи немного, чудак, и "кресты" тебе подарят такую возможность, — внутренний голос гнусно захихикал. — И будет в бою так замечательно, что одного раза хватит для излечения подобного заболевания головного мозга. В бой ему хочется, идиоту".

Аргументированных возражений не нашлось.

По городу колонна шла значительно медленнее, несмотря на гораздо более приличное состояние дороги (все же город, а не какое-то там задрипанное шоссе). Сказывались многочисленные препятствия в виде брошенных машин, поваленных взрывами деревьев и воронок.

Дома казались сумрачными — начавший капать дождь только усиливал это впечатление. Отсутствие людей, словно по волшебству исчезнувших с улиц, навевало воспоминания о фильмах апокалиптического и "рагнаротического" характера.

Естественно, где-то люди есть — даже этот небольшой городишко не был в состоянии полностью эвакуироваться за несколько часов. Но они не знают кто мы, не знают, кто это едет с оружием в руках по их улицам.

И пусть на наших рукавах имеются нашивки Вооруженных Сил Империи — этого слишком мало, чтобы перестать бояться. Забери их Морана — даже нам, вооруженным до зубов, страшно в этом месте, чего уж говорить об обывателях.

Как бы там ни было, окна домов, зияющие темными провалами окон без выбитых стекол, вызывали какие-то нехорошие предчувствия. Надеюсь, ложные.

— Слезаем, парни, — командир моего отделения, первый сержант Олег Чуб, спрыгнул на землю и обвел взглядом двор, который нам предстояло оборонять.

Десять пехотинцев и БМП — немного для "аскольдовки", старого доброго двора времен означенного императора. Старый-то старый, но размеров и монументальности ему хватало.

Облицованные потрескавшейся терракотовой плиткой стены обступали двор с четырех сторон. Деревья, растущие в эдаком "патио" — не знаю, как еще назвать это внутреннее пространство — стояли достаточно густо, своей листвой скрывая расположенные друг напротив друга арки.

— Раджич, минируешь арку выходящую на бульвар. Иванов — прикрываешь его. — Чуб на секунду задумался, а затем продолжил раздавать указания:

— Лайнен, идешь с ними. Вон те машины, у подъезда — забаррикадируйте ими проход и слейте со всех бензин. Прямо на землю. Кого ждем? Вперед!

— Первый, нам чего делать? — из люка БМП показалась голова мехвода.

Сержант начал крутить головой, прикидывая, куда пристроить броню.

— Может туда? — я показал на несколько капитальных гаражей, возвышающихся в углу двора. — Толстая стена дома даст неплохую защиту с тыла — а гаражи прикроют с бортов. Сектор обстрела хорош — обе арки под прицелом. Плюс удобные пути отхода. Что на бульвар, что к северной стороне.

Чуб кивнул, соглашаясь.

— Попрет. Далее. Марк, Федор, установку развернете на чердаке. Ваша основная забота — броня ублюдков. На солдат ракеты не тратить.

— Дайс, видишь башенку? — сержант ткнул пальцем в торчащую над крышей причуду архитектора. — Позицию займешь рядом с ней. "Кресты" решат, что ты в башне и будут палить по ней, а не в тебя. Станет жарко — меняй позицию. Стацкий, рядом с Дайсом.

— Теперь вы, — дошла очередь и до основной огневой мощи отделения. — Ларсен, Сегой, работаете по той стороне. Найдете себе местечко на фасаде. Когда "кресты" прорвутся, отходите в глубину, прикрывая остальных. Совенко — на тебе арка. Чтобы ни одна сука не прошла.

— А где будете вы, Первый? — Ларсен, безостановочно щелкающий переключателем предохранителя, дернул головой.

— Буду ставить растяжки в удобных местах. Затем присоединюсь к вам с Сегоем. Запомните — мы подвижная группа. Бегать предстоит много. Все, не стоим. Давайте уже, времени нет совсем.

Мда. Чуб, судя по всему, уже воевал. По крайней мере, приказы раздавал уверенно, ни секунду не сомневался... В общем, внушал надежду на хороший исход.

Добежав до подъезда, мы с Эриком рванули наверх, надеясь выиграть несколько дополнительных минут для хоть какого-то оборудования наших позиций. На третьем этаже мы разошлись — он нырнул в распахнутую дверь брошенной хозяевами квартиры, а я поднялся этажом выше.

Как ни странно, людей в доме видно не было. Вообще — словно вымерли. Здесь около сотни квартир, не меньше — а значит, как минимум человек двести-триста быть должно. И где все?

Ответ — по крайней мере частичный — я получил почти сразу. Вышибив приличную стальную дверь небольшим зарядом взрывчатки — банально разнес петли — я вломился в нужную мне квартиру и почти сразу наткнулся на дуло охотничьего карабина. Черный зрачок приковывал к себе взгляд и буквально прятал за собой своего хозяина, небольшого рыжеватого мужика с трехдневной щетиной и злым взглядом.

— Свои, — я аккуратно постучал по нашивке на рукаве "жижи".

Мужик молчал, внимательно всматриваясь в мое скрытое забралом шлема лицо.

— Пятая дивизия, штурмовая тактическая группа майора Ульмана.

— Кто командует дивизией? — карабин хозяин квартиры не опустил.

— Генерал Дорожный.

— И где же вы шлялись, вояки гребаные, пока нас тут убивали?

— Шли на подмогу, — скрытую болтающимся на ремне "ушкуем" руку удалось придвинуть на пару сантиметров к кобуре с пистолетом.

— И хули ты, герой, сюда ломанулся? Бои немножко южнее идут, — в голосе мужчины послышалась злость.

— Линия обороны формируется по Ярославскому бульвару, гражданин. Это все, что мне положено знать. Опустите ружье, у вас другой враг, не я совсем.

— И дверь взорвал просто так, из верноподданнических настроений? Да знаешь, сколько я за свою жизнь на такое насмотрелся? Еще, Ариман вас подери, во время Замирения? Думаешь, можешь просто так вломиться в мой дом и навешать лапши на уши? Ограбить среди бела дня, показав нашивку? Суки, думаете, можно вот так просто... — мужика понесло. Он, судя по всему, и без того был не совсем адекватен, а теперь с каждой секундой заводился все сильнее.

Тем временем моя рука уже дотянулась до пистолета. Выстрелить я мог в любую секунду — но вот надо ли мне это? Тот еще вопросец. Не хотелось как-то начинать карьеру с убийства гражданского.

Мужик тем временем явно пошел по второму кругу, вновь вспомнив про Замирение. Чего с ним такое-то?

Узнать мне это довелось через несколько секунд.

— Мне очень жаль, — голос Ларсена, раздавшийся у мужика за спиной, ввел того в секундный ступор — вполне достаточный, чтобы выбить из дрожащих рук охотничью "Тайгу" и оглушить ее обладателя.

— Мне очень, очень жаль, — повторил Эрик, глядя на хозяина с неподдельным сочувствием. Судя по всему, мой удивленный взгляд он ощутил, поскольку повернул голову и пояснил:

— Услышал вашу беседу с балкона. Подняться тут не сложно. После издевательств Дока выглядит проще детской горки.

— А чего за сожаления?

Вместо ответа Эрик кивнул на распахнутую дверь комнаты слева от него.

Сделав шаг, я вдруг понял, что не хочу туда смотреть. Ибо даже тот краешек, что был виден с моей позиции, говорил гораздо больше, чем мне хотелось знать.

"Что, испугался? — внутренний голос буквально шипел. — Ты же за этим сюда шел? За смертью? Нате, знакомьтесь".

В спальне — а комната была именно ей — на широкой кровати в ряд лежало три мертвых тела. Детских тела. Уродливая, опаленная дыра в стене, столь резко контрастировавшая с покрытыми цветочками обоями, довольно ясно объясняла, что здесь произошло.

"Рой" не нашел указанной цели. Или наоборот, нашел и успешно поразил, затратив меньше ракет, чем планировалось. И отправил оставшиеся "по целям пониженного приоритета". То есть "куда попало", если перевести на русский язык.

Где-то в соседних дворах, на другой стороне бульвара, вдруг часто захлопал автоматический гранатомет.

— Я пошел обратно, — Ларсен отвернулся к балкону и зацепил за поручень небольшой трос — часть стандартного комплекта. — Держись, брат.

"И что мне прикажете делать с бесчувственным отцом? Связать? Пристрелить? Оставить как есть? А он мне в спину не выстрелит из своей пукалки?" — мысли разбегались словно тараканы.

— И что мне с тобой делать, мужик? Пристрелят ведь, как пить дать пристрелят...

— Я буду сражаться, — хозяин квартиры неожиданно пришел в себя. От истерики не осталось и следа — но в голосе появилось что-то вроде яростной обреченности. Такой, когда знаешь, что шансов выжить нет, но не бежишь, а бьешься и сражаешься до конца. Чтобы отомстить, чтобы дать шанс другим или даже просто потому, что бежать, собственно, некуда. А в плен брать никто не собирается. Наверное, именно в таком состоянии умирали наши прадеды в Великую Войну, отражая атаки первых, неуклюжих еще, но уже казавшихся неуязвимыми танков.

Видимо он почувствовал мои сомнения, поскольку неожиданно замолчал и пристально уставился мне в глаза. Как он их видел за затемненным забралом — ума не приложу. Но от безумия, горящего во взгляде, становилось не по себе.

— Я должен отомстить за своих девочек, — хозяин квартиры кивнул на мертвые тела. — Не забирайте у меня такую возможность. — Я должен... Понимаете? Они ответят за моих девочек... Пожалуйста...

Ни запретить, ни разрешить, ни что-либо ответить мужику, я не успел. Стена вдруг вспучилась — и разлетелась крупными обломками. Меня спасла "жижа" — удар в грудь оказался настолько силен, что будь на мне обычный бронежилет, война для рядового Сегоя закончилась бы, не успев начаться.

А так я только лишь рухнул на спину, больно ударившись об остатки журнального столика, чья металлическая рама выглядела настоящим капканом.

Хозяину квартиры, имени которого мне узнать так и не удалось, повезло меньше. Кусок кирпича, вылетевший из стены с огромной скоростью, попал ему в затылок, сработав не хуже пули крупнокалиберного пулемета. По крайней мере, смотреть на то, что осталось от головы мужчины, было... не очень приятно.

— Что, Ариман вас побери, это было? — прокашлявшись от пыли, поинтересовался ваш покорный слуга у Вселенной. Вселенная, что характерно, ответила голосом Белова, матерно рявкнувшего по рации что-то про минометный обстрел.

Подползая к пролому в стене, я вдруг осознал, что сжимаю "ушкуй" так, как будто пытаюсь отломать рукоятку. Предчувствие беды было настолько сильным, что хотелось кричать.

Город, а точнее его низкоэтажная южная часть, вид на которую с четвертого этажа стоявшего на возвышенности дома открывался просто фантастический, смотрелся страшно. С моей позиции можно было рассмотреть темные, почти черные в сгущающихся сумерках крыши домов, подсвечиваемые многочисленными пожарами. Клубящийся дым и мрачные, тяжелые тучи в свете этих самых пожаров добавляли в картину элементы чего-то нереального. Вспышки взрывов, вырастающих то здесь, то там, создавали ощущение наступающего Рагнарока.

Встроенный в "жижу" прибор ночного видения оказался не слишком полезен — на другой стороне бульвара я смог разглядеть лишь смутные фигуры, бегущие к нашей линии обороны.

— Не стрелять, это свои, — голос Белова пробился в мозг не сразу. Я уже нажимал на спусковой крючок, когда осознал, что этого делать не надо.

"Радомир, приготовились. Сейчас станет жарко", — внутренний голос был удивительно спокоен, словно происходящее совершенно не волновало мое подсознание.

Небольшая группа людей, перебегающая широкий бульвар и стреляющая куда-то в темноту, внезапно скрылась в выросшем фонтане огня, земли и дыма. "Кресты" вышли на нашу линию обороны.

Глава 5.

— Справа! — радио, забитое помехами, уже давно не работало. Общались по старинке — голосом и свистком.

Стандартный боекомплект на сорок патронов оказался маловат. Гранаты для "ушкуя" кончились еще полчаса назад. Осталась только дробь для ближнего боя. Да и ее было не так уж и много — девять выстрелов, после чего придется браться за пистолет.

Столь неприличные показатели расхода боеприпасов объяснялись просто — нашу позицию на бульваре мы держали почти полтора часа. Правда, сорок минут из них пришлось на ожидание второй атаки.

"Кресты" не рассчитывали встретить организованного сопротивления, да еще и на неком подобии подготовленных позиций. Уничтожив ополченцев — тот самый взрыв был "подарком" от их десантируемого самоходного миномета — они ломанулись вперед, логично рассчитывая на отсутствие хоть какой-то обороны. И вылетели прямиком на нас.

Их БМД — судя по силуэту, это был "Горный Лев", чуть ли не самая новая машина на вооружении королевских десантников — влетел в ловушку Белова на полном ходу. Забаррикадированные арки нашего и соседнего дворов, а также целая куча сгоревшего транспорта на перекрестке буквально вынудили "Льва" прорываться через позиции мастер-сержанта.

Именно поэтому нашему отделению пришлось иметь дело только лишь со второй волной — первая разбилась о позиции взводного, взорвавшего БМД ракетой и уничтожившего относительно немногочисленную тогда еще пехоту.

Как бы там ни было, второй раз все было гораздо, гораздо хуже.

Выцеливая из глубины комнаты перебегающие от укрытия к укрытию фигурки, я даже не заметил, как расстрелял два магазина. Результат оценить было сложно — как я уже говорил, дым горящего города все сгущался, сгущались тучи — да и солнце уже садилось.

Но первый штурм нашего "замка" мы отбили. По крайней мере, бульвар никто не пересек. В нашем секторе — про другие не знаю...

А вот на третьей волне нам пришлось отходить — "кресты" начали разбирать дом с помощью целой батареи своих минометов и оставаться на обращенной к бульвару стороне было настоящим самоубийством.

После артподготовки королевские солдаты вновь пошли в атаку — и я впервые схлестнулся в бою с противником лицом к лицу.

Могу только предполагать, как эти двое обошли Ларсена — скорее всего, норвежцу просто не повезло. Но его невезение едва не закончилось моей смертью — я чудом успел запрыгнуть в ванную, спасаясь от залетевшей в гостиную — или чем было то помещение, в которое мы вломились — гранаты. Старинная чугунная ванна — настоящий антиквариат еще доаскольдовских времен — спасла мне жизнь. Будь на ее месте современное пластиковое "чудо" меня не уберегла бы даже "жижа". Хотя бы потому, что вслед за гранатой в комнату вломились "кресты", и даже если бы я выжил после встречи с осколками, то сомневаюсь, что смог бы отбиться от королевской десантуры, будучи в контуженном состоянии.

Первого я встретил выстрелом в голову. И даже попал. Вы когда-нибудь видели, что делает с человеческим телом выстрел дробью в упор? Причем выстрел не из охотничьей двустволки имени прапрадедушки, а из "ушкуя"?

Я вот до этого самого выстрела не видел. Честно говоря, не самое приятное зрелище...

Голова солдата лопнула, словно переспелый арбуз, разлетевшись страшными брызгами смеси из мозгов, костей и крови. И даже шлем крестоносцу не помог. Совершенно. Скорее, наоборот ухудшил результат, тем более что большая часть дроби попала десантнику в лицо.

Зрелище было не для слабонервных — и хотя себя никогда к таковым не относил, проняло хорошо. А может, это случилось потому, что в тот момент я впервые почувствовал, что убил человека.

Нет, как мною уже упоминалось, стрелял я по "крестам" много, прицельно и не из пистолета. И, скорее всего, трупов на счету рядового Сегоя было уже достаточно — может пять, может десять, а может быть и все тридцать. Но именно этот солдат стал вехой, первым врагом, которого я убил в ближнем бою, считай в рукопашной. Убил, практически глядя в глаза. Убил точным выстрелом в упор, дробью... А не гранатой, с расстояния в полгорода.

Как бы то ни было, "пронимало" меня недолго — за проломом в стене почувствовалась возня, и явственно лязгнул затвор.

Я не стал разбираться, кто или что там такое. Подсознание, рефлексы и инстинкт самосохранения объединились и взяли над разумом контроль, буквально заставив всадить в дыру и стену остаток магазина.

Семь выстрелов в небольшом помещении прозвучали очень, очень громко. Дешевая люстра, аляповатая и совершенно безвкусная в своей попытке походить на хрустальные изделия мастеров, рухнула на пол с грохотом и звоном, скрывающими результаты моей стрельбы.

Патронов осталось только восемь — потом в дело пойдет пистолет и тридцать шесть его маленьких снарядов. Против штурмовика не хватит и на полминуты боя.

Но мне повезло — второго крестоносца шквал свинца все же достал, причем именно в тот момент, когда он выдергивал чеку. Граната взорвалась у него в руках, добавив еще один безобразный труп в мою "коллекцию".

Трясущийся от разрывов минометных снарядов дом, осыпающий меня штукатуркой с потолка, мешал думать — поэтому я не сразу сообразил взять у убитых солдат противника их оружие и боеприпасы.

Оба оказались обладателями "Меча" — основного автомата в армии Иерусалимского Королевства. Конструктивно срисованный с ханьского "Огненного копья", он, как и все современные штурмовые винтовки, пулял оперенными боеприпасами. Внешне очень походил на наш, но, в отличие от "сучек" ("СУК-7-12У", стрелковый унифицированный комплекс калибра семь миллиметров, модель 12, универсальная), использовал гильзы.

Патронов, кстати, на трупах нашлось не так уж и много — сказывались длительные бои в южной части города. Зато я обнаружил одну дымовую и две наступательные гранаты. Что, безусловно, радовало.

Осторожно выглянув из комнаты, я двинулся по длиннющему коридору к лестничной клетке в дальней от бульвара части дома, нервно косясь на двери квартир. И наткнулся на Ларсена.

Труп Эрика, подорвавшегося на гранате, лежал у выхода в коридор и выглядел чудовищно. К горлу подкатил комок — хотелось блевать. А еще — забиться куда-нибудь под стол, свернуться в клубочек и немножко повыть. Все же норвежец являлся одним из самых близких мне людей в нашем отделении — будучи обладателями "ушкуев", мы оба частенько тренировались вдвоем. Что ж, боевой товарищ, пусть Ормазд примет тебя в свои объятия. Я за тебя помолюсь.

У Ларсена боеприпасов к "ушкую" не оставалось. Не повезло.

Дом был старый и вдоль всей его стены, перпендикулярной бульвару, тянулся коридор, соединяющий подъезды между собой. Когда-то давно этот самый коридор был открытой террасой, но почему-то оказался перестроен и превращен в очень удобный путь для отступления.

Отходя к последнему подъезду, я оставил крестоносцам подарок — распахнутая в коридор дверь, перегораживающая его чуть ли не полностью, оказалась слишком удобным местом для "гранаты в стакане". Старый трюк времен Великой Войны, с поставленным на удар взрывателем гранаты, аккуратно запихнутой в стеклянный стакан. Ставишь его на дверь — и, считай, мину получил.

Надеюсь, вражеские солдаты еще не готовы к подлым приемам из арсенала Белова и Ульмана.

Как выяснилось, надеялся не зря. Уже спускаясь к выходу, я услышал, как парой этажей выше хлопнул взрыв. Это была последняя капля для державшегося на почти невидимых соплях плафона с тускло горящей и почти не светящей лампочкой. Почти бесшумно упав и едва не задев при этом мою голову, он покатился по лестнице вниз, тихо позвякивая разбитым содержимым.

И вот этот облезлый цилиндр спас мне жизнь, выкатившись из подъездной двери на улицу. Я не сразу понял, что это было — как раз в момент, когда плафон пересек незримую черту, отделявшую дом от двора, рядовой Сегой устанавливал еще одну импровизированную мину на лестничной клетке. На этот раз сюрпризом для "крестов" должна была стать растяжка.

И, когда я убирал руки от натянутой поперек лестницы лески (спасибо Белову за науку), за спиной громыхнула очередь крупнокалиберного пулемета.

Все-таки кое-что "огневой пробег" во мне изменил — с линии огня я ушел очень даже неплохо. Чудом не зацепив при этом гранату, установленную как раз на место сорвавшегося плафона.

— Мать вашу, да что же это такое? — заданный в никуда вопрос остался без ответа. Если не считать таковым рассуждения вновь проснувшегося внутреннего голоса.

— Легкий вертолет "Скорпион" Королевских ВВС. Вооружение — два блока неуправляемых реактивных снарядов, два крупнокалиберных пулемета. Экипаж — один человек. Способен брать на борт трех пассажиров, — все же вбивали в нас информацию хорошо. Не то, чтобы это было так сложно — но занудной фигни на лекциях хватало.

Интересно, как там база? Жива ли еще наша казарма?

Отвлеченные размышления прервал изменившийся звук винтов "Скорпиона" — в грохоте взрывающегося ада я не понял, почему. Впрочем, вскоре причина прояснилась — БМП отработал пушкой. Визжание лопастей начало удаляться куда-то в сторону.

— Молодцы танкеры, — комментарий вырвался сам собой. Похоже, горячка первого настоящего боя начинала действовать на нервы. По крайней мере, другого объяснения своей болтливости найти я не смог. — Интересно, как их еще не заметили?

— Сегой, Моранов сын, ты где? — поинтересовалась неожиданно ожившая рация голосом сержанта Чуба.

— Последний подъезд. По которому "Скорпион" садил...

— Отходим на вторую линию. Живо.

Ну что, прощай мой дом на три часа. Мы оставляем тебя иерусалимским солдатам. Надеюсь не надолго.

Выскочив из подъезда в двор, я, наконец, понял, почему наша БМП до сих пор жива.

Она пряталась в гараже — и, учитывая, что вокруг было довольно прилично деревьев, смогла укрыться от взглядов вражеских пилотов. Но теперь халява кончилась — подстрелив вертолет, танкеры выдали свое местоположение.

Ревя двигателем, "эмма" (УЛБШ-12ЭУ-МП, универсальное легкое бронированное шасси, модель 12 экранированная утяжеленная, в модификации машины пехоты) буквально вылетела на середину двора и приняла на борт сержанта и откуда-то возникшего Дайса.

Раджич, что-то вопя, пробежал мимо меня, на ходу стреляя в затянутую дымом и пламенем арку, выходящую на бульвар. Честно говоря, я немного растерялся — лезть к "эмме" через открытое пространство как-то не хотелось, но и оставаться у дома тоже было нельзя.

Решение проблемы появилось неожиданно — откуда-то сверху в сторону "ярославки" стартовала ракета. Видимо братья, с сибирской основательностью нагрузившиеся боеприпасами, все еще их не растратили. И, несмотря на минометы "крестов", продолжали стрелять.

Столб дыма и огня, взметнувшийся над крышами, показал, что делали они это эффективно. По крайней мере, несколько минут нам выиграли.

Пересекая двор, я не удержался, и дал пару коротких очередей туда же, куда молотил Раджич. Авось это хоть еще на чуть-чуть притормозит рвущихся в атаку "крестов".

Последний метр до спрятавшегося за невысокой оградкой фонтана БМП я проделал на пузе, споткнувшись о выбитый из бордюра булыжник.

— Где Ларсен? — присевший за "эммой" Чуб, весь в пыли и с длинной царапиной на шее, выглядел исключительно воинственно. Как и я, в руках он держал трофейное оружие. Только подобранный сержантом "Меч" был в версии ручного пулемета.

— Мертв, — только произнеся это, я вдруг понял, как безжизненно это прозвучало. Никаких эмоций, простая констатация факта.

— Млять, — сержант сплюнул на асфальт. — Третий.

Трое моих сослуживцев уже никогда не вернутся домой.

— Кто?

— Иванов и Тацкий. Иванов еще жив, но до госпиталя не дотянет. Крупняком зацепило.

— Сержант, отходим, отходим! — Раджич был на грани истерики. — Их слишком много!

— Приказ удерживать позицию никто не отменял, — совершенно спокойно заметил Чуб.

— Но сдохнуть тут нам никто не приказывал!

Что ответил Чуб, я не услышал — часть дома не выдержала обстрела и с жутким скрежетом и грохотом рухнула. Видимо, слишком многие несущие конструкции оказались поврежденными или вовсе уничтоженными.

Откуда-то из клубов пыли выскочили перемазанные грязью братья, вовремя успевшие смыться с крыши. Федор тащил разбитую пусковую установку, а Марк стрелял куда-то в сторону бульвара. Видимо, пытался задержать крестоносцев. Сочащаяся кровью длинная царапина на его щеке, присыпанная побелкой, выглядела достаточно серьезно и явно требовала внимания нашего медика. Вот только тот был с Беловым, у которого, судя по всему, было еще жарче, чем у нас.

— Сержант, валить надо, — плюхнувшийся рядом с нами Федор тяжело закашлялся.

— Мы видели "Катапульту" в паре кварталов отсюда, — добавил Марк, как только отдышался.

Да что за день, а!

"Катапультой" назывался легкий десантный танк иерусалимцев. Срисованный — идейно и конструктивно — с нашей "лодки" (ЛОД-125СП, легкое орудие десанта, калибр 125 мм, самоходное, плавающее), сей образец вооружения был очень, очень неприятным сюрпризом. Оборудованный системой активной обороны как и настоящие, большие танки — он был способен прикончить противотанковый расчет быстрее, чем ракета достигнет цели. Ариманово отродье — быстрее, чем ракету успеют выпустить!

А с учетом того, что наша установка на данный момент оказалась слегка сломанной — все становилось еще хуже. Стоит "Катапульте" выбрать нас своей целью — и до свидания. Будь у меня "ушкуй" с боеприпасами — шанс хотя бы слегка ему навредить еще оставался. А так — нет.

Чуб думал похоже. Но сказывался гораздо больший опыт — вместо немедленного отхода (что, собственно, приказал бы я на его месте) он решил сперва оставить "крестам" подарочек.

— Всю взрывчатку — сюда. Живо!

Честно скажу, одну из трофейных наступательных гранат я зажилил. Удивительно, но у остатков нашего отделения оказалось не так уж и мало взрывающихся предметов. Дайс, к примеру, вообще сохранил все свои гранаты.

— Сержант, что вы...

— Мину, млять, — ругнулся командир, не дослушав вопроса. — Остальные — на выход, пошли!

Пока Чуб мастерил что-то около выезда из двора, "Эмма" сдала назад, покинув ставший негостеприимным двор. Я бежал следом, искренне надеясь на то, что авиация крестоносцев еще пока не чувствует себя в нашем небе как дома.

Собственно, это стало завершающим эпизодом нескольких часов ужаса.

Наш сюрприз не сработал — точнее, сработал не так, как мы планировали, взорвавшись гораздо раньше, чем ему следовало. Результатом стал разнесенный в кровавые ошметки иерусалимский солдат. Не самая большая плата за десяток гранат, противотанковую ракету и два взрывпакета.

С другой стороны, это обрушило арку, завалив выход со двора — и "Катапульте" пришлось искать обходные пути. А мы — мы отступили из города, ибо идущие на подмогу части опаздывали, столкнувшись со взрывами мостов. Диверсии, Ариман их подери — Никейская дивизия все же действовала на нашем театре, демонстрируя, что не зря ее называли "карающим мечом Короля".

Под вечер мы все еще мечтали, что эта бойня останется всего лишь "инцидентом", пусть и одним из крупнейших.

Война не забирает глупые надежды сразу, в первый день. Но за первым днем обычно следует второй.

На следующий день мы узнали, что нашей роте — и батальону — повезло. Повезло потому, что дело иметь пришлось лишь с незначительной частью выброшенных на город крестоносцев. Соседи, на долю которых выпала сомнительная честь встретиться в бою с одним из полков Никеи, оказались вырезаны почти поголовно.

Что происходит в мире, понять было сложно. В сети найти хоть что-то стоящее было решительно невозможно — кибер-атаки являлись непременным атрибутом современных войн со времен катастрофы Торвальда, когда на одноименной ГЭС к хренам сорвало одну из турбин в результате хитро придуманного вируса. Так что сейчас еще одна армия — только вместо "жижи" и высокотехнологичных шлемов одетая в костюмы и очки — сидит где-нибудь под землей и старательно штурмует многочисленные сервера и прочую информационную инфраструктуру "крестов".

А те, соответственно, отвечают взаимной любезностью. И, как мне почему-то кажется, и Хань, и Римская империя, и все остальные (ну разве только кроме индусов) активно в этой драке участвуют, со всей старательностью увеличивая беспорядок в рядах своих врагов...

Поэтому в мире электронных коммуникаций царил хаос. Понять что-то в мешанине официальной пропаганды, вражеской пропаганды, мнений простых людей, пропаганды, маскирующейся под мнения простых людей, и большого количества разных других пропаганд было как минимум затруднительно.

Радио тоже не радовало информацией, но хотя бы более-менее стройно выдавало официальную версию. Которая, вкупе с некоторым анализом информации, доступной в сети, выдавала следующий результат.

Началось все, как и в далекую Великую Войну, с нападения на судно Империи, которое Иерусалим незаконно захватил в нейтральных водах. Официально — в рамках борьбы с террористической угрозой и незаконным оборотом наркотических веществ.

Наши подали протест. Вместо дипломатических улыбок и формулировок вроде "извините, но так-то и так-то", неожиданно нашего посла попросили отправиться в далекое путешествие эротического характера. Мягко говоря, оригинально — для дипломатов, естественно.

Пока наше правительство набирало воздуха в грудь, чтобы разразиться гневной отповедью и воззвать к мировому сообществу, Иерусалим продемонстрировал содержимое кораблика.

Оружие. Много и разного. Взрывчатка — причем чуть ли не последнего поколения. И учитывая, что незадолго до того кораблик прошел через Великий Африканский Канал и проплывал мимо вечно неспокойных Аксумских провинций Королевства... Честно говоря, не знаю — было ли сие провокацией спецслужб Ричарда или провалом разведки Романа. Наши, естественно, кричали про провокацию. Но были и в официальной версии нестыковки...

В любом случае, уже через сутки после начала всей этой катавасии, Иерусалим объявил о тотальном досмотре всех судов кантонов в зоне досягаемости своего флота.

Асгард прислал в Тавриду приказ о конвоях — и первый же из них, прошедший через Босфор, закончился стрельбой. Полезший на рожон эсминец "крестов" навел на русский сторожевик орудия и приказал остановиться. А потом выстрелил. И отхватил подарков от главного калибра "Тринадцатой звезды".

Пятнадцать стомиллиметровых снарядов, выпущенных менее чем за двадцать секунд, превратили "Ричарда Седьмого" в пылающую развалину. А через двадцать две минуты началась атака на систему ПВО Руси...

Последнее буквально кричало, что инцидент с сухогрузом был подставой инквизиторов. На наше счастье, зенитчики удар отбить смогли — пусть и с немалыми потерями. Но смогли.

Именно поэтому мы до сих пор и были живы. Иначе авиация "крестов" уже раскатала бы и пехоту, и броню в лепешку.

Мы отошли на север, к горам Кавказа, по перевалам которого, собственно, проходила наша главная линия обороны в этом регионе. Могучее подобие великой "линии Аскольда" в Европе или "Вала Ярослава" на востоке, линия "Кавказ" была крепким орешком даже для мощнейших вакуумных бомб.

Несколько таких, кстати, наши самолеты сбрасывали на юге — нашел в сети ролик бомбежки. Не повезло кому-то там внизу.

Как любил говорить Белов, шанс выжить есть всегда. Но есть исключения. Одним из таких является нахождение в радиусе гарантированного поражения "Бомбы в квадрате" (БОМБА-15ТД, боеприпас особой мощности, бомба авиационная, вес боевой части пятнадцать тонн, термобарического действия). Когда неподалеку взрывается эквивалент полутора сотен старого доброго тринитротолуола — вопрос выживания становится несколько проблематичным.

Вообще интересно, как сегодня изменилась война. Падение бомб сопровождается падением серверов, выстрелы штурмовых винтовок слышатся сквозь шум информационных войн... И все это — в прямом эфире. Как говорят в Римской империи — "реалити-шоу". Только небывалого размаха.

— Сегой, — от философских размышлений меня отвлек Белов.

— Товарищ сержант?

— Там прибыли танкисты Сургутова. Нас придают второму батальону. Топай к пацанам, пусть собираются.

— Так точно, товарищ сержант.

Двигаясь к "лайбе", выданной нашему отделению вместо реквизированной Ульманом "эммы", я едва не врезался в трех хмурых мужиков лет сорока-сорока пяти, с каким-то нездорово сосредоточенным видом передающих друг другу булькающую содержимым флягу.

Одетые в одинаковые серо-зеленые камуфлированные комбинезоны, они были из племени танкистов. Их железный подопечный стоял неподалеку, всем своим видом демонстрируя, что хоть сейчас пойдет в бой.

Пятнистый камуфляж, покрывающий его от гусениц до башни, с добавлением чего-то вроде снайперской "лохматки", увеличенной до соответствующих размеров, делал "Богатыря" похожим на заросшего шерстью лешего из сказок. В то время как могучие орудие, уставившееся за горизонт, напоминало вытянутый хобот мамонта, не так давно клонированного где-то в Сибири.

Мое появление танкистами было встречено с неодобрением, выразившимся в покачивании головой и прятании фляжки в стапятидесятимиллиметровое жерло танковой пушки.

— Молодежь нынче суетливая пошла, — негромко прокомментировал мою попытку избежать столкновения мастер-капитан. Оба его собутыльника синхронно кивнули. — Куда ты так торопишься, парень? Жить надо не спеша...

— Рядовой Радомир Сегой, господин мастер-капитан. Направляюсь в свое отделение.

— Бежать надо тогда, когда надо, — изрек офицер нечто вроде философской мысли. При этом он поднял вверх палец, разом став похожим на одного из моих преподавателей. — Имей в виду. Свободен.

И сразу после этого потерял ко мне всякий интерес... Странные они какие-то.

Танкисты вообще всегда стояли особняком — еще во времена Аскольда, когда тяжелые машины стали основной ударной силой сухопутных армий, разом сместив с пьедестала артиллерию, не слишком себя проявившую в позиционных сражениях первого этапа Великой Войны.

— Парни, подъем, — мое появление было встречено коллективным стоном улегшихся прямо на траву солдат. — Белов сказал, сча выдвигаться будем. Сразу за танкистами.

— Мораново отродье, — сплюнул на траву Раджич. — Опять трястись на броне? Сколько, млять, можно...

— У нас проблема, — Дайс, наш штатный снайпер, возник буквально из ниоткуда. Он вообще был незаметным парнем, что, конечно, для снайпера хорошо. Но порою его неожиданные появления здорово раздражали.

— Какая? — поинтересовался Чуб, вынырнувший из ночного мрака.

— Я слышал, как кто-то из штабных говорил, что крестоносцы высадили еще один масштабный десант у самого Ачеха.

— Твою дивизию... — Раджич аж присвистнул. — Но как же ПВО? Чем занимались наши доблестные зенитчики? Лапу сосали?

Дайс пожал плечами.

— Ракетный удар по Царьграду, Тиблису, Нижнему Итилю, — вместо швейцарца ответил еще более помрачневший Белов, подошедший к нашей маленькой компании. — У зенитчиков работы хватало... Вот и проморгали десант.

Ачех был сравнительно молодым городом, основанным дедом Романа, Изяславом Серебряным, всего-то шестьдесят лет назад.

В то время в умах военных вовсю господствовали идеи тотальной химической войны — прямой привет из времен Аскольда. Тогда сражения будущего представлялись как нечто очень банальное: клубы ядовитого тумана, выливаемого на города противника с самолетов, корчащиеся в муках вражеские солдаты, потерявшие возможность дышать... О сопутствующих проблемах никто, как водится, не думал.

А потом внезапно как-то оказалось, что воевать больше нельзя — ибо все стороны накопили столько первоклассной отравы, что тот, кто начнет сие первым — умрет вторым, и не более того.

"Конец истории войны" — так охарактеризовал охватившее планету состояние известный римский политолог и футуролог ханьского происхождения Фрэнк Айяма. Он — небезосновательно, следует признать — считал, что теперь, когда человечество лишено шансов на соперничество военное опасностью взаимоистребления, неизбежным выводом станет соперничество мирное. В науке, экономике, качестве жизни...

Он ошибался. Масштабные войны банально сменились локальными "инцидентами", концепция тотального уничтожения сменилась концепциями молниеносной войны и культурного захвата. Запасы химических бомб так никогда и не пригодились, став бесполезным грузом на складах великих держав, которым приходилось тратить миллионы и миллионы на их содержание и охрану... Ровно до тех пор, пока отец Романа не подписал "Декларацию Избавления" — где все страны, обладающие химическим оружием стратегического характера, обязались избавиться от него под перекрестным контролем.

Дольше всех возражала Римская империя. "Ни Римская, ни империя" — как смеялся наш учитель по географии — больше всех боялась нападения, будучи зажатой между такими гигантами как Русь и Королевство... Но, в конце концов, документ подписала даже и она.

Ачех появился именно как вызов времени, как решение в рамках пресловутой "культурной войны". Витрина Русской Империи, великого государства кантонов, он был создан образцом строящегося в нашем государстве общества, должным демонстрировать населению Иерусалимского Королевства, как они могут жить, если перейдут под руку Стальной династии.

Естественно, ничего не вышло — да и не особенно могло, после открытия в Иерусалимских владениях огромнейших запасов нефти. Но современный мегаполис в кантоне "Южный Кавказ" стал отличным противовесом городам-гигантам государства крестоносцев — Багдаду, Тегерану, Никее... Символ мира, символ будущего, символ сосуществования.

Но теперь рядом с ним высажен десант, за которым ясно просматривается желание королевских генералов устроить хаос в одном из крупнейших городов нашего Юга. И, вызвав поток беженцев на север, забить ими дороги и блокировать (или, как минимум, задержать) тем самым двигающиеся от линии "Кавказ" подкрепления. Неплохая идея.

Интерлюдия 4.

— Все идет по плану, мой господин, — Хранитель Ватанабе, изобразив на лице учтивую улыбку, поклонился императору.

— Вы уверены, что эта стычка не превратится в очередной локальный "инцидент"? — властитель Земель Хань, невысокий подтянутый мужчина, смерил свою правую руку вопросительный взглядом.

— Уже сейчас происходящее превзошло все предыдущие стычки Королевства и кантонов. На самом деле, это уже стало крупнейшим конфликтом после окончания Великой Войны, — Ходзе потянулся было за коммуникатором, чтобы показать ситуацию на карте, но в последний момент передумал. Не стоило выкладывать все козыри сразу. Не в этой игре.

Хранитель не хотел рисковать. Не с императором — ибо тот был единственным человеком, которого он боялся.

На самом деле, очередной правитель династии Юань, история которой насчитывала уже почти тысячу лет, был добрым и отзывчивым человеком. К своим подданным. Но он был также исключительно умен и до безумия жесток, если дело касалось интересов государства.

Именно при нем вековые традиции взяточничества получили тяжелейший урон. Борьба с коррупцией, начавшаяся с малого, принимала все более агрессивные формы и все более глубокий и широкий формат. Логичной реакцией стал заговор — чиновники, абсолютно основательно возмутились беспределу с наказаниями за "подарки" и попытались свергнуть молодого еще на тот момент императора. Именно тогда Хранитель Ватанабе прорвался из относительных низов на самый верх. И именно тогда он увидел, на что способен далекий потомок Чингисхана.

Опираясь на верные лично ему полки, молодой дракон устроил кровавую баню, не щадя никого. Пытая — в том числе и лично — пойманных, благодаря Ходзе, за руку чиновников он раскрутил цепочку до самого конца. О, клубок распутываться не хотел и активно сопротивлялся, создавая дымовые завесы, устраивая обходные маневры и обрубая концы. Но это не помогало.

И не могло — не против человека, готового утопить Земли Хань в крови, чтобы найти покушавшихся на его власть. Не против человека, чей коэффициент интеллекта превышал две сотни, и умеющего этими сотнями пользоваться. И умудрявшегося, во всей этой кровавой вакханалии, сохранять расположение простых людей.

Именно в то время будущий Хранитель понял, что как бы он ни работал над собой, уровня своего господина ему не достичь. Ибо таким надо родиться.

— Это хорошо. Генерал Ляо готов действовать согласно "Южного Ветра"?

— Да, мой господин. Русь не рискнет атаковать нас теперь, когда на их границах разворачивается полномасштабная война. А без поддержки кантонов Индия не способна остановить наши армии, усиленные войсками с Севера.

План Ватанабе был прост — прост, как и все гениальное. Стравить Иерусалим и Асгард и, пока медведь будет драться со львом, захватить то, что причиталось Хань по праву.

Уже много лет и даже столетий, южнее Земель Хань лежали территории, не подчиняющиеся дракону. Земли, которые могли бы уже давно быть под рукой трона Запретного Дворца, если бы не одно но: Индия.

Индийская Федерация точно так же претендовала на земли Индокитая и не считала возможным делиться ими со своим давним врагом. И любая попытка вторжения на эти территории автоматически означала войну.

Однако, около века назад налаженная система противовесов стала разрушаться. Ханьцы усилились настолько, что могли вести войну и против индусов, и против государств Индокитая и Юго-Восточной Азии одновременно. В Запретном Городе уже предвкушали победу, когда на горизонте появился новый фактор — Русь.

Сменившая вектор своего движения на Восток, она все активнее заселяла Сибирь, строила дороги, мосты и порты, развивала армию и флот в регионе. И, будучи в то время под рукой императора-воина Святослава Девятого, с легкостью откусила от воюющей на южных фронтах Ханьской империи приличный кусок маньчжурских и корейских земель.

Но это было бы еще вполне решаемым вопросом — если бы тогдашнее правительство Хань не недооценило нового врага. Святослав просто размазал посланные на север армии, создав вполне себе серьезную угрозу самому существованию Земель Хань — ибо индусы, получившие неожиданного союзника, усилили нажим и нанесли тяжелое поражение дракону в Тибете.

Земли Хань спасло чудо — простудившийся в походе Святослав получил осложнения на легкие и скоропостижно скончался, оставив Русь на молодого сына. Тот предпочел журавлю синицу, и согласился на мир.

Таким образом, начавшаяся едва ли не как легкая прогулка война неожиданно закончилась для Хань тяжелейшим поражением — Индия не преминула воспользоваться ситуацией.

Вот с тех пор, Русь и Федерация являли собою неизменный военный союз, всегда готовый осадить наглеющих птенцов дракона.

Усилиться настолько, чтобы воевать на трех фронтах сразу, Хань так и не смогли. И именно это определяло политику Запретного Города в течение весьма долго периода времени.

Ватанабе осознанно стравливал Иерусалим с кантонами, тратя на это большую часть ресурсов разведки и рассчитывая на то, что занятая крупным конфликтом Русь не успеет среагировать на молниеносную операцию ханьских войск. И Федерация, осознающая, что один на один ей с драконом не тягаться, в драку не полезет.

И пока все шло по плану. Ляо сумел замаскировать перемещения войск с северных границ, на южных границах кантонов разгоралась настоящая война... Осталось обеспечить хотя бы нейтралитет Римской Империи — и наступит время для следующей фазы.

— Мой господин, позвольте недостойному продемонстрировать на карте заготовки генерала Ляо...

Глава 6.

Штурмовая тактическая группа майора Ульмана, усиленная танкистами Сургутова и пополненная собранными из окрестных деревень и поселков полицейскими, была отправлена в направлении Ачеха почти сразу после подтверждения информации о десанте.

Первый раз в жизни я ехал с такой скоростью по ночной, освещенной только лишь звездами, трассе. Нет, я понимаю, что у наших мехводов приборы ночного видения, но каждый раз, подпрыгивающая на очередной яме или выбоине "лайба" добавляла беспокойства в набитую тяжелыми мыслями голову.

Вдруг, совершенно неожиданно, накатило чувство нереальности и бессмысленности происходящего. Вспомнились труп Ларсена, оставленный где-то далеко позади, и убитый выстрелом в упор крестоносец. Тяжесть "ушкуя", удерживаемого зажимами "жижи" вдруг перестала добавлять уверенности, а только лишь усилила боль начинающего ныть от усталости тела, лишившегося последних капель адреналина, полученного в первом настоящем бою.

Душевное равновесие оказалось резко поколеблено. Зачем все это? На кой хрен крестоносцы нас атакуют? Они же должны понимать, что здесь нет ничего, стоящего хоть половину тех денег и ресурсов, что они угробят на войну! Я бы еще понял атаку Босфора — контроль проливов не самая плохая цель... Но Ачех? Линия "Кавказ"? Биться лбом в железобетонную стену ради абстрактных воплей о несправедливости? Или как они там еще обосновывают эту операцию...

Шлем, давящий на шею, достал уже до невозможности — хотелось стащить его с многострадальной головы и выкинуть куда-нибудь подальше. И было совершенно наплевать, что где-нибудь на обочине вполне может находиться снайпер "крестов". Или даже целая засада.

Рука уже потянулась к ремешку, когда мозг сообразил, что что-то не так.

— Что за?

— Отходняк, Сегой, — Белов, изредка бросающий на меня взгляды, удовлетворенно кивнул, словно после долгого ожидания увидел, наконец, нечто вполне себе предсказуемое. — У тебя еще не так плохо. Точнее, почти совсем никак.

— Но как вы...

— Лицо. На нем все написано. Поверь. Не ты первый. И не ты последний...

— Красный, ...рием, — прошипел коммуникатор голосом Ульмана.

— Красный на связи, — Белов даже не повернул головы. Только удобнее перехватил "сучку".

— Бери своих и двигай вперед, сменишь Хвоста. Не нравится мне этот поселок. Есть ощущения, что без подарка не проедем, — выглядывающие из-за поворота несколько домиков, к которым приближалась колонна, и правда выглядели подозрительно.

— Красный принял. Взвод, перейти на второй канал. Работаем.

И без того быстро едущая "лайба" резко ускорилась, стремительно выдвигаясь в авангард. Я вытащил "ушкуй" из зажима и снял с предохранителя, едва не прищемив при этом себе палец. Проклятые выбоины.

— Зайдем с фланга, — Белов, деловито осматривающий поселок через прицел, будто бы не замечал жуткой тряски. — Съезжаем с дороги.

Мехвод помедлил секунды где-то две-три, наверное. И это спасло нам жизнь.

Совершенно неожиданно из земли на обочине вырос огненный факел, с необычайной легкостью проткнувший броню сворачивающей на обочину "эммы", с жутким грохотом вставшей прямо перед нашей "лайбой". Мы едва успели от нее увернуться.

Пулеметная трасса, протянувшаяся в нашу сторону от стоящего на окраине поселка домика, добавила веселья — к этому моменту Раджич уже вовсю палил куда-то в темноту длинными очередями, а немолодой мужчина (один из вчерашних полицейских) раздвигал трубу реактивной гранаты.

Выстрелить ему, однако, пришлось позднее — его цель, домик откуда строчил вражеский пулемет, получил снаряд от кого-то из танкистов, без всяких сожалений или раздумий открывших огонь. Фугасное чудовище грохнуло с достаточной силой, чтобы у несчастного строения подбросило крышу, а кирпичи из стен разлетелись не хуже шрапнели времен Великой Войны.

— Сегой, берешь Раджича и Дайса и жмете к центру. Мы — сразу за вами. Если что-то серьезное — танкисты разберутся. Испол... — Белов не договорил. Заметив что-то в освещаемой весело горящим домиком темноте он навскидку высадил короткую трехпатронную очередь из своей "сучки".

— Вперед, парни, — с "лайбы" я спрыгнул почти сразу после начала стрельбы и теперь, прикрываясь ее корпусом, постарался добраться до пусть и не слишком широкой, но достаточно глубокой канавы (спасибо строителям наших дорог, чье вечное раздолбайство хоть сегодня сыграет на нашей стороне).

Канава оказалась наполовину наполнена жидкой грязью — то ли осколком, то ли еще чем-то повредило трубу, ради замены которой тут, видимо, и проводилось рытье.

Пахла эта грязь не слишком приятно... да что там говорить — она отвратительно воняла, но выглядела все равно предпочтительней летающих по округе пуль.

Раджич, беспрестанно матерящийся на каком-то из дунайских диалектов, шел чуть позади меня, проклиная темноту, грязь, крестоносцев, Иерусалим и судьбу и здорово действовал на нервы. Раздраженно на него оглядываясь, я хлюпал по грязи, даже не заметив, как добрался до тупика.

Траншея заканчивалась метрах эдак в шестидесяти от ближайших к дороге домов — и эти самые метры нам предстояло проползти по открытому со всех сторон пространству.

Дайс остался в канаве прикрывать наши перемещения и молиться Ормазду о помощи. А мы с Раджичем — которого я попросил заткнуться — бодренько поползли к поселку.

Шума мы производили немного — но вот вонь... С таким запахом не надо быть собакой или там волком, чтобы учуять наше приближение.

Надеюсь, что нынче у "крестов" массовая эпидемия насморка. А что, ночи у нас бывают исключительно прохладные.

Уже на подходе (или правильнее сказать "подползе"?) к поселку я едва не налетел на вкопанный в землю магазин "Молота", превращенный в нажимную мину — одна из немногих полностью оригинальных конструкций Иерусалимских инженеров.

Их "Молот" был в концепции применения чем-то похож на "ушкуй" — оружие штурмовика. Вот только если у нас считалось, что картечь — это оружие, скорее, "последнего шанса", то у них наоборот, именно дробь была основным патроном.

Револьверный магазин на десять выстрелов позволял стрелять достаточно быстро, но не это было его основной особенностью. Джек Хамсфилд, создавший сие чудо технической мысли, изначально рассматривал его как универсальное оружие — не зря он разработал в дополнение к дроби еще и светошумовой патрон, и газовый, и даже гранату (пусть и слабенькую в сравнении с "ушкуйной"). А потому легкий пластиковый магазин, при зарядке его картечными патронами (или гранатами, да) путем нехитрых манипуляций можно было превратить в мину.

Впервые с этим наши войска столкнулись во времена Южного Замирения. А что, хорошая идея. Не надо переть с собой дополнительное снаряжение — только магазины к основному оружию. Понадобилось — делай себе мину. Нет — ну так и отлично, на стрельбу больше патронов останется.

Так что я не удивился, когда, по дуге обползая небольшой холмик (Белов часто говорил, что наиболее выгодные для подходов места наиболее часто же и минируются) заметил еле торчащий из земли колпачок.

На самом деле, мне повезло — тот, кто устанавливал заряд, не слишком постарался, когда укладывал дерн. Куски земли посреди зеленой травы были отлично видны даже ночью. И вызывали подозрения.

Нет, понятно, что минирование тут делали в спешке, с надеждой скорее задержать, чем остановить, но все же. Как бы то ни было, я дал сигнал Раджичу, тот передал его наблюдающему за обстановкой Дайсу, тот — еще дальше, Белову...

На дороге, тем временем, разгоралось нечто вроде локального Рагнарока. Один из наших танков уже отхватил ракетой в борт, потеряв гусеницу, и в основание башни, и теперь беспомощно барахтался в придорожной грязи, пытаясь нацелить плохо слушающееся орудие на поселок.

Сделать это ему не удалось — откуда-то сверху прилетел подарок, на сей раз добившийся чего-то большего, чем срыв гусеницы. Жахнуло будь здоров — судя по подпрыгнувшей башне, не выдержала защита боеукладки — и логичным следствием этого прискорбного события стала детонация снарядов...

— Сууууукииии! — эфир буквально разрезал чей-то вопль.

Один из танков, до того активно маневрирующий и не использующий свой главный калибр, вдруг резко ускорился, и, буквально за несколько секунд съехав с дороги, проскочил значительно левее. После чего выстрелил в явно жилой дом, находящий чуть позади края поселка, ближе к центру.

Дом, мгновенно попрощавшийся со стеклами, небольшое количество которых еще держалось на неизвестных соплях, все же устоял. До второго выстрела. После которого он как-то сразу вдруг осел и сложился внутрь самого себя, словно карточный домик. Завораживающее зрелище.

Но на этом взбесившийся танк не остановился, мгновенно перенеся огонь на здание местного магазина по соседству.

— Корзень, ты чего творишь? Там же, мать твою, гражданские!!!! — чей-то рык, пробившийся сквозь помехи, попытался урезонить нашу бронетанковую кувалду, но, судя по продолжению обстрела, не слишком в этом преуспел.

"Забавный позывной, — внутренний голос выбрал именно этот момент, чтобы начать ехидничать. — Не иначе, тоже когда-нибудь заслужишь что-нибудь более красноречивое, чем "Черный-Три". Если, конечно, не сдохнешь на сегодняшней вечеринке".

Честно говоря, я не очень понимал, что должен делать. Танкисты явно вознамерились попросту стереть поселок с лица земли, не считаясь с возможными потерями среди гражданского населения — нашего гражданского населения, Ариман их задери! И что, прикажете продолжать выполнение задания и лезть в мораново пекло, кого-то там зачищать? Кого — если там через несколько минут потребуются не штурмовики с автоматами и "ушкуями", а вполне себе строители, с бульдозерами и кранами? И лопатами еще. И огнетушителями. И миноискателями.

Работа не для нас. Ормазд, что же, млять, делать? Это же полный звиздец...

— Радомир? Чего делать будем? — Раджич повернул голову, явно надеясь услышать ответ. И, хотя я не видел за забралом его лица, было вполне резонно предположить, что оно приняло свое коронное слегка-смущенное-слегка-вопросительное-слегка-туповатое выражение.

— Я не... — слова замерли в глотке. "Я не знаю" — простые три слова. Но вместе почему-то отказавшиеся появляться в этот момент. Не из моего рта.

— Я не думаю, что лезть к поселку напрямик — лучший выбор, — ваш покорный слуга, сформулировал, наконец, болтающуюся где-то на подкорке идею. — Обойдем еще глубже. А там либо танкеры прекратят палить во все подряд, либо нам работы уже не останется.

Драган кивнул. Дайс, уже подобравшийся вплотную, вскинул руку к шлему, также соглашаясь с моим предложением.

— Вперед, парни. Надеюсь, на нашу долю еще останется крестоносного мясца...

Оказалось, легче сказать, чем сделать. Тепловизор, и без того не слишком помогавщий в этой проклятой ночи, работать отказался напрочь. ПНВ достаточным не казался — в земле наверняка оставалось еще немало мин, и ползти приходилось фактически на ощупь.

Тем не менее, продвигались мы довольно-таки резво. Сделав крюк метров эдак на двести, наша группа вышла на проходящую через центральную площадь улицу, перпендикулярную дороге, по которой двигалась колонна.

— Поворачиваем? — вопрос Раджича остался без ответа, потому что именно в этот момент, Дайс вскинул винтовку, выцеливая кого-то, заметного только лишь ему.

— Трое, нет четверо. Миномет и прикрытие.

Учитывая, что стандартный минометный расчет "крестов" — это три человека, то один-единственный солдатик в прикрытии выглядит как-то подозрительно. На кой хрен им он в одиночестве сдался? Тут либо целая группа, либо вообще никого...

— Мать вашу, — Раджич, не удержавшись, выругался. Из-за угла выехала иерусалимская БМП и преспокойненько проследовала в нашу сторону.

— Красный, вижу "коробок", нужна помощь, — без подмоги от Белова обойтись не получится, так что радиомолчание отправляется в гости к Ариману.

— "Спички" есть?

— Не ясно, — на броне-то крестоносцев не было, но внутри — кто знает...

— Подсвечивай.

"Ушкуй" привычно прижался к плечу, наставляя глазок лазерного прицела на ускоряющуюся стальную — или из чего их там нынче делают — неприятность.

— Вперед, — спокойный голос сержанта как-то не слишком ассоциировался с творящимся в полукилометре отсюда адом — танкисты все не унимались, хотя стреляли уже не так часто.

В ту же секунду откуда-то сзади стартовала ракета, красиво спикировавшая на уже выезжающую из поселка БМП. Марк, ювелирно всадивший снаряд в крышу вражьей "брони", однозначно заслужил от меня подарок. Интересно, он пьет?

Дайс, не особо задумывавшийся над подобными мелочами, открыл огонь — снимал замеченных минометчиков противника. Раджич не стрелял, выжидательно поглядывая на меня.

— Двинули, — кивнул я ему, и ломанулся вперед, предварительно швырнув туда же дымовую гранату.

Секунд пять или десять не происходило вообще ничего и уже стало казаться, что до укрытия удастся добраться без особых приключений, когда темноту и дым прорезала огненная трасса, хлестнувшая по брусчатке обочины буквально в нескольких метрах впереди.

Руки действовали сами — пока голова соображала что делать, "ушкуй" разразился серией выстрелов осколочными гранатами в направление поселка. Не знаю, попал я там в кого-нибудь или нет, но следующая трасса прошла над головами только секунд через пятнадцать-двадцать.

Но именно она, эта задержавшаяся очередь, стала иглой, проткнувшей воздушный шарик относительного затишья.

Темнота буквально взорвалась вспышками многочисленных выстрелов.

— Свяяяят, — Раджич, безостановочно палящий в никуда, вскочил и бросился в атаку.

Ну как бросился — попытался. Его порыв был прерван прямым попаданием из чего-то вроде миномета — замеченный Дайсом, судя по всему, являлся лишь малой частичкой сосредоточенной в поселке мощи.

От такого "жижа" спасти не могла. От такого вообще ничего спасти не могло — разве что танковая броня, но ее Драган как раз не носил.

В пыль. Кровавую мерзкую пыль разнесло вечно нервного парня из села на Дунае. И словно в насмешку, что-то стукнуло меня по шлему. Стукнуло и отлетело в сторону. Это была рука в перчатке, сжимающая цевье автомата. Кисть руки — единственное, что осталось от моего боевого товарища. И в голове почему-то билась только одна глупая мысль: ее — эту кисть — когда будут отправлять родителям Раджича, положат в гроб или маленький ящичек только под нее?

— Отходим! Сегой, отходим мать твою! Валим! Да валим же, Ариман тебя забери! — Дайс, шлепнувшийся рядом, орал мне в ухо и пытался куда-то тащить. Бесполезно.

На самом деле, швейцарец был не прав — отходить было уже поздновато. И попытайся мы это сделать, до траншеи не доползли бы ни за что. Один шанс из миллиона, в самом что ни на есть лучшем случае.

— Да мать же ж вашу, мрази, сколько вас там? — прицельный комплекс снова превратился в бесполезную дорогую игрушку. Слишком много помех и целей. — И где, сука, наша артиллерия?

Вопрос был не праздный — тактическая группа Ульмана имела в своем составе батарею статридцатимиллиметровых самоходных минометов-пушек-гаубиц, в этот самый момент должную уже развернуться, пульнуть вверх беспилотник и мочить в поселке все, что имеет наглость передвигаться или шевелиться.

Но этого почему-то не происходило. Слишком долго не происходило.

— Доктор, нужна арта!!! Доктор, это Красный Пять, повторяю, нужна арта!

— Обстановка? — голос майора был удивительно сух и деловит, учитывая ту задницу, что творилась вокруг.

— Нас зажали, один "полный", один "хромой", — полными в армии Руси уже давно называли убитых бойцов. "Хромыми" соответственно были раненные. — Но еще пара минут, и нас уже не поднять. Не пойму, зачем Ульман включил тупильник, он что, не догоняет, что просто так в эфир орать никто не будет?!

Из середины поселка вверх протянулась огненная трасса — судя по всему, наши пушкари таки запустили беспилотник, который оказался засвеченным зенитными расчетами крестоносцев.

— Работает корпус. Залечь.

— Твою!!!!! — такого вопля от Дайса я не ожидал. Никогда не слышал что бы он так орал. Правда, раньше по нам никто не лупил РСЗО корпусного подчинения.

Я только тут сообразил, что именно нам сообщил Ульман. Но даже не успел испугаться — все произошло слишком быстро.

Поселок вдруг вспух десятком разрывов — а затем рванул серией ослепительных вспышек, одна ярче другой. А затем пришла волна.

Ваш покорный слуга лежал на земле, в углублении, за камнем — но жахнуло так, что даже "жижа" и надетый шлем не помогли.

Из легких буквально выдернуло воздух, а голова загудела так, словно по ней врезали кузнечным молотом. Колокольный перезвон в ушах дополнял картину, а нарушившаяся координация напоминала о состоянии тяжелого алкогольного опьянения.

А потом наступила тишина. Нет, вдалеке все еще ревели танковые движки бронелобых, слышались отдельные выстрелы и даже очереди — но после того грохота, что стоял над этой землей всего минуту назад, это казалось безмолвием космоса.

— Сегой, ты как, нормально? — Дайс, ошалело отряхивающий забрало от налипшей на него грязи и не замечая, что только размазывает землю по стеклу, практически проорал вопрос мне в лицо. Видимо видок у меня был еще тот, поскольку последовал и второй вопрос:

— Ты ранен?

— Нет, вроде бы, — я попытался подняться и только в этот момент почувствовал, что что-то не так.

Левое колено вдруг подогнулось и отправило меня на встречу поверхности. А затем мир потемнел.