Иван Кухаренко. Быль о солдате и о солдатах

Иван Кухаренко

(Быль о солдате и о солдатах)

Воинам-гвардейцам из отдельного лыжного батальона

18-й Гвардейской стрелковой дивизии,

погибшим 25 ноября 1943 года,

посвящается.

Часть 1.

Очерк о солдате

Много лет прошло — пролетело с тех пор, когда Сашка стоял на улице, уткнувшись исцарапанным лицом в уличную школьную стену и утирал кровь, текущую из разбитого носа. Обида, злость, бессилие выдавливали из Сашкиных глаз слёзы.

К Сашке подошел Кухарёнок, развернул пацана за плечи и спросил: "Кто?".

Через пару минут, зайдя в свой класс, Кухаренок резко выбросил кулак, почувствовал, как чвакнул от удара Петькин нос, а сам Петька соломенным снопом рухнул на пол.

"Ну, падла, еще раз кого из милюзги тронешь, урою" — предупредил Кухаренок Петьку, сел за парту и раскрыл учебник.

Справедливость восторжествовала.

Так началась, не смотря на разницу в четыре года, Дружба Сашки Антонова и Ивана Кухаренко.

Кухаренок — Ваня Кухоренко, бывший беспризорник и детдомовец. В свои четырнадцать лет, он словно затравленный, свободолюбивый волчонок, постоянно был готов встретиться с опасностью, вцепиться во врага и дорого продать свою жизнь.

Но не только настороженность и ярость жили в Ванькиной душе. Сколько же было в его душе обостренной справедливости и не растраченной доброты.

Взял Ванька опеку над Сашкой, словно над младшим братишкой. Согревал его своей добротой. А ещё учил драться, повторяя, что жизнь щедра не на плюшки, а на оплеушки и если драки не миновать, то бить надо первым, да так, чтобы сразу оглоумить врага, а дальше — как получится. Главное в этой жизни — никогда и ни перед кем, не сгибаться...

Ванька — сын репрессированного офицера. Во время ареста отца, спрыгнул мальчишка с балкона и завяз в грязной, холодной, голодной, опасной жизни беспризорника, осваивающего помойки, базары, подвалы, вокзалы, вагонные крыши и многое, иное не поддающееся здравому рассудку.

От уголовной трясины или голодной смерти, спасли Ивана детский дом, Княжинская школа, колхоз села Самыкино, раскинувшийся по берегам речки Вязьмы в Холм-Жирковском районе Смоленщины и семья Пимоновых, пригревшая паренька.

Через три года, на одном из деревенских праздников, столкнулись две гордости: Ванька и Миха.

Выпивший и озверевший Миха-Каток — крепко-сложенный мужик, будущий дезертир, предатель Родины и жестокий полицай, смертным боем метелил Ваньку. Бил до тех пор, пока не резанул Ванька ножом ненавистное дородное Михино тело.

Михину рану обработала и забинтовала деревенская фельдшерица, дырку на его пиджаке заштопала ухажорка Манька из соседней деревни Ерошино, а Иван, после недолгого суда, под конвоем, отправился хавать казённую пайку и выполнять установленную норму производительности труда в одном из многочисленных лагерей заключения.

Эх, Ванька, Ванька, в той деревенской драке, зубами перегрыз бы ты Михе глотку, если бы знал, что вскоре после начала войны он сбежит с фронта, станет верным фашистским псом и начнет устраивать охоты на красноармейцев, выбирающихся из трагического Вяземского котла окружения. Если бы мог видеть, как иногда Миха, ради забавы, будет ставить на колени и убивать пленённых красноармейцев ударом заостренного железного штыря — опоры армейского полевого телефонного провода, в затылок. Если бы смог предугадать, как Миха будет, ударами приклада и грязными матюгами, отправлять в фашистскую неволю твоих школьных друзей и подружек.

В конце сентября 1941 года, за неделю до прихода немцев, почтальонка принесла к Пимоновым письмо, в котором свежеиспеченный восемнадцатилетний красноармеец Иван Иванович Кухаренко сообщал, что его досрочно освободили из лагеря и призвали в армию. Завтра едет на фронт. Будет минометчиком. Он не сирота. У него есть мать и сестра, которые, на момент ареста отца, жили по адресу ............ и что если он погибнет, им нужно сообщить.

Передавал низкий поклон всей семье Пимоновых — дяде Федору и тёте Прасковье, их сыну Сергею, невестке Анне (по домашнему — Нюне) и маленькой Зиночке, за то, что приняли когда-то, как родного, в свой дом, в свою семью, незнакомого детдомовского пацана.

Пятого октября 1941 года, загромыхало и заполыхало над Сашкиной деревней пламя войны. В том пламени, вместе с избой, сгорело письмо с адресом Ваниных родных.

Других весточек от Ивана не было.

Вырос и повзрослел Сашка в огне войны.

Перенес и холод, и голод.

Видел петлю виселицы, приготовленной для него немецкими солдатами.

В суровую зиму 1942 года, спасал красноармейцев и командиров, вывозя раненных бойцов в госпиталь.

Сам был тяжело ранен взрывом гранаты.

В четырнадцать лет, из винтовки, найденной на поле боя, сбил немецкий самолет, пролетавший над его головой.

Бежал из команды молодёжи, отправляемой фашистами на строительство оборонительных объектов.

Помог матери уберечь от смерти старших сестрёнок и младших братьев.

Так и не дождался отца — Антонова Павла, умершего в осажденном Ленинграде.

Постарел Сашка с годами. Прожив ещё семьдесят послевоенных лет, не забыл своего старшего, неустрашимого, справедливого друга — Ваню Кухаренко. Вздыхал иногда, рассказывая детям, а позже — внукам, что не ведает, где и как сложил Ванька свою отчаянную голову.

— Был бы Иван жив, непременно дал бы знать об этом. Приехал бы проведать.

Запросы в архив, результата не принесли. Слишком много было в стране воинов с одинаковыми именами и фамилиями. Сотрудники архива предлагали сообщить место и точную дату рождения Ивана Кухаренко, указать, каким именно райвоенкоматом он мобилизован в ряды РККА и, если была почтовая связь, то назвать номер полевой почты.

Ничего этого, Сашка не знал.

Лишь через много лет, когда появился интернет и стали доступными электронные базы архивных сведений в ОБД "Мемориал", мне посчастливилось найти документ со знакомой фамилией, часто повторявшейся отцом!

— "Гвардии красноармеец, связист радист 18-й гвардейской стрелковой дивизии прорыва Кухаренко Иван Иванович, 1923 года рождения, в деревне Самыкино Холм-Жирковского района Смоленской области, погиб в составе группы отдельного гвардейского лыжного батальона, в бою 25 ноября 1943 года и похоронен в деревне Луги Пустошкинского района Калининской (в настоящее время — Псковской) области". В Пустошкинском выступе Невельского "мешка".

Знающие люди утверждали, что пехотинец живет на фронте всего полторы атаки. Иван провоевал больше двух лет. На фронте, его — вчерашнего заключенного, приняли в ряды Ленинского комсомола. Последний бой Ивана был не простым боем. Вместе с гвардии красноармейцем Кухаренко, два десятка бойцов, на главном направлении фашистского удара, считая каждый патрон, удерживали дорогу через деревню Луги, отбивая атаки немцев.

Противник, наступавший от населенных пунктов Кузнецово, Лобасово, Хишнево, силой до батальона пехоты, при поддержке пятнадцати танков T-IV и двух самоходных орудий, перешёл в наступление. Удар врага был направлен на деревню "Луги" — маленькую русскую деревню из десяти изб, стоящих на перекрестке сельских дорог. Туда, где готовился к бою Ваня Кухаренко, его товарищи и танкисты 9-ти танков Т-34 из 202-го танкового батальона 89-й отдельной танковой бригады.

Вот что сообщил мне Павел — поисковик из города-героя Ленинграда:

"22 ноября 1943 года части 18-й и 115-й стрелковых дивизий продвинулись к железной и шоссейной дороге "Пустошка-Идрица". Немцы, подтянув резервы, контратаковали 22 ноября, и начали теснить наши части обратно, в южном направлении. Части 18 и 115 стрелковых дивизий, за эти дни, понесли потери около 1500 человек каждая. К 25 ноября немцы один из главных ударов нанесли в направлении деревни "Луги" и высоты 188.3, на западной окраине деревни.

Немцы продвинулись так далеко, что защитники деревни "Луги" и высоты 188.3 получили от командования задачу, удержать рубеж любой ценой.

Луги и высота. — — — — 188.3 были ключевыми в обороне дивизии и всего стрелкового корпуса, сражавшегося в Пустошкинском выступе.

К сожалению, к исходу дня эти пункты были захвачены. Защитники Лугов и высоты 188.3 погибли. Немецкое наступление было остановлено, захлебнулось в собственной крови...".

Но это случится позже, в конце дня, а в полдень — после первых отбитых атак, на деревню, с промчавшегося "Юнкерса" сбросили листовки, призывающие сдаваться в плен. Вот подлинный текст:

Шаг через фронт ведет не в плен,

а в новую Россию.

Красноармейцы и офицеры участка

у города "Пустошка"!

Когда вас ввели в район города Невеля, где вы сейчас находитесь, в мешке с узкой горловиной, советское командование считало, что германские силы скоро будут сломлены под вашим натиском.

Но получилось то, что под сильными ударами немецких войск, гордые полки 18 гв.с.д. прорыва, 119 гв.с.д., 115 и 146 с.д. и другие были превращены в малые кучки. Подвоз приостановился. Целыми днями вы голодали. Из-за недостатка боеприпасов ваши миномёты и артиллерия молчали. Перед вами — смерть.

Подумайте, неужели и нет уже выхода?

Во время нашей атаки из окопов поднимались группы красноармейцев и улыбаясь, произнося слово "камраты", смело подходили к немецким солдатам. Это были люди из областей, оставленных немцами. Зная немцев, как людей, они решили вернуться к ним.

Этих людей раньше немцы оставили в покое; им дали собственность, дали хлеб, крестьянские дворы. Но через несколько дней после прихода Красной Армии, их всех без разбора — стариков, подростков и инвалидов бессовестно погнали как скотину на фронт.

Красноармейцы! Следуйте примеру ваших орловских товарищей. Довольно сидеть голодными и ждать смерти.

Только от твоего решения зависит будущее твоей семьи завтра.

Эта листовка служит пропуском.

Dieses Flugblatt gilt als passierschein

Deutsche

wermacht

AN 238

Хорошо делали своё дело немецкие разведчики и пропагандисты. Практически всё, напечатанное в тех листовках, было правдой. Немцы прекрасно знали номера дивизий, находящихся в Пустошкинском выступе. Они не лгали, говоря про огромные потери личного состава наших бойцов и командиров, испытывающих острую нехватку снарядов, патронов, медикаментов и продовольствия. Угадали, что почти половина красноармейцев, обороняющих деревушку "Луги", призвана с Орловщины.

Только в последних строках, фашисты так и не придумали ничего нового, кроме традиционного призыва в стиле первых месяцев войны:

"Красноармейцы, довольно сидеть голодными и ждать смерти"!

"От твоего решения зависит будущее твоей семьи завтра!".

В лучших традициях гитлеровской пропаганды, немцы намекали на сытное питание и на счастливое будущее. Такие обещания, раздаваемые в конце 1943 года, вызывали горькую усмешку и укрепляли желание уничтожать врагов. Красноармейцы, только что отбившие очередную атаку противника, прекрасно знали о том, какое будущее хотят построить нацисты в России и во что превращают фашисты своих пленников.

Немцы дали собственность и крестьянский двор? Бывало такое. Один два случая на всю округу, когда какой-либо иуда выдавал соседа — подпольщика или партизанского связного и получал за это корову и избу повешенной семьи. Немцы дали людям хлеб? Русские для них недочеловеки, которые должны были растить и отдавать хлеб для питания немецкого народа и для солдат германской армии.

Особенно хорошо о том знали те, кому довелось жить под захватчиками, в немецкой оккупации.

Поэтому, ради счастливого будущего, нужно выстоять, не прогнуться и не сломаться в этой войне. Возможно, умереть через пару месяцев, дней, часов или минут, но унести с собой в могилу, если не десяток, то хотя бы одного фашиста. Надо драться.

Взводу красноармейцев, против батальона гитлеровцев!

Каждому — против отделения немецких солдат и уцелевших фашистских танков. Под бомбами, снарядами и пулями немецких самолётов, хозяйничающих в небе.

Есть такое фронтовое слово: "Заслон". На Руси — заслон это не смертники и не обреченные, а надежные товарищи, которым доверяют погибнуть "за други своя", заслонив однополчан своими телами, мужеством и оружием.

В деревне Луги, бойцов заслона убивали пули, секли осколки гранат, снарядов и бомб. Хоронила родная земля, вздыбленная взрывами. Снег чернел от копоти пожара и багровел от крови раненных, умирающих, убитых.

Живые теряли счет вражеским атакам.

Они стояли!

Они не отступали!

Они исполняли солдатский долг!

Их траншеи, несколько раз за день, стирала с лица земли немецкая авиация. От бомб, содрогалась и дыбилась земля, разлетались дымящиеся бревна строений, падали на землю яблони, подрубленные осколками.

Взрывы, огонь, железо и смерь должны очистить дорогу наступающим немецким гренадерским ротам от последних оставшиеся в живых, оглушенных, контуженных, израненных, покалеченных защитников деревни. Немецкие цепи поднимаются и бегут к деревне стараясь укрыться за, гремящими танками.

— Не получится!

Бронебойщики, досылают в казенники последние патроны. На пути танков, прорвавшихся к деревне, встают гвардейцы со связками последних гранат. Автоматчики и пулемётчики прижимают вражескую пехоту к земле. Так была отбита еще одна вражеская атака.

Отбита, но закончились гранаты.

Опустели диски автоматов и патронные подсумки.

Нечем зарядить противотанковые ружья.

Не приползет из тыла, в блокированную врагом деревню, подносчик боеприпасов с цинковой коробкой патронов.

Три последних уцелевших советских танка, расстрелявшие за день все свои снаряды, в сумерках, получив приказ, спасая боевую материальную часть для передачи другой воинской части, уползают в тыл и скрываются за торчиловским оврагом, волоча за собой, четвёртый — не исправный танк.

У пехотинцев есть приказ: "Без приказа не отступать".

Приказа на отход нет.

Горстка бойцов не в силах удержать всю линию обороны.

Тяжело-раненые гвардейцы пытаются вытащить припрятанный патрон. Припасенный на такой вот крайний случай: покончить с собой, чтобы не мучиться от нестерпимой боли смертельных ран или избежать плена.

Достают и отдают товарищам.

Мужики и до срока повзрослевшие пацаны, которые в силах держать оружие, готовятся к последнему бою.

В поисках боеприпасов, проверяют подсумки, вещмешки и карманы погибших сослуживцев. Отходят в центр деревни, на перекресток дорог, который нужно удержать любой ценой.

Понимая, что на этот раз им не миновать рукопашной схватки, проверяют ножи.

Отстёгивают от поясных ремней и кладут на бруствер отточенные саперные лопатки: шанцевый — "шансовый" инструмент. Последний шанс пехотинца перерубить глотку или раскроить череп врага.