|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
1-го августа. Понедельник
День простоял хороший, хотя прошло два дождя — утром и во время завтрака в палатке. Прогулку сделали опять вверх. Солнце хорошо пригревало. После чая принял Штюрмера. Обедал в поезде, Дмитрий также, кот. проездом тут.
Адмирал Кейес. "Босфорская операция: игра в поддавки?" Лондон, 1923, АИ
"Мы, наверное, никогда не узнаем правды. Ни в России, ни в Германии не принято открывать архивы по закону (ага, то-то британцы Гесса рассекречивают вот уже сто лет скоро!). Однако логика старинного римского qui prodest остаётся неоспоримой.
— Кому было выгодно то, что русские не помогли избиваемой Румынии и позволили немцам захватить нефтепромыслы Плоешти практически неповреждёнными?
— Почему на складах, захваченных рейхсвером в Румынии, оказалось свыше миллиона тонн (!) зерна, которым Германия кормилась всю зиму 1916-17 годов?
— Почему остановился Фанкельхайн?!
— КУДА ДЕЛИСЬ НЕМЕЦКИЕ ПОДЛОДКИ, УСПЕШНО ДЕЙСТВОВАВШИЕ РАНЕЕ НА ЧЁРНОМ МОРЕ?!"
Ген. Деникин, Очерки Великой Войны. АИ
Ставка верно оценила боеспособность румынской армии.
К началу октября мы наблюдали её повальное бегство. Это не было отступлением, увы. Отряды ген. Фанкельгайна, в основном пехотные, просто не успевали преследовать румын, удиравших хотя и пешком, но налегке. Специальному отряду русского осназа удалось буквально из-под носа немецких гренадёров эвакуировать румынское командование и короля. Большего мы сделать просто не успевали — фронт румын рассыпался на куски, наш Второй Турецкий фронт был занят наступлением в Причерноморье и вёл бои на границах Турции, Дорога Победы героическими усилиями обеспечивала перевозки в его потребностях. Было понятно, что если нам удастся сохранить Дорогу Победы и продолжить наступление, то Центральные Державы скоро окажутся отрезаны от своего турецкого союзника и стратегическая обстановка на балканском театре изменится не в их пользу.
В этих условиях Ставка приняла оптимальное решение: активными действиями Второй Конной Армии ген. Слащова-Бухарестского (тогда ещё — просто Слащова) сковать продвижение немецких войск к Бухаресту и Дунаю. Не ввязываясь в захват и оборону городов и даже железнодорожных станций, Вторая Конная организовала глубоко эшелонированную стратегическую оборону в предгорьях, пожертвовав рокадной дорогой. Более того, указанная рокада использовалась как своего рода "наживка" для германского командования: некоторые пункты её переходили из рук в руки более дюжины раз! Позднее такую тактику немцы назвали тактикой шверпунктов: schwehrpunkttaktik. Однако правильнее было бы назвать тактикой ключевых пунктов: schlЭsselpunkttaktik.
Расположенная в таком пункте мобильная воинская часть отвлекала на себя большое число войск противника, угрожая коммуникациям и штабам. А в тот момент, когда противник был готов замкнуть кольцо окружения и уничтожить часть, она рывком выходила из кольца и перемещалась в новый ключевой пункт.
При этом ключевые пункты выбирались исходя из возможностей конного транспорта и, наоборот, затруднительности доступа автомобильным транспортом, в котором Германия имела преимущество.
Если же противник заранее занимал ключевой пункт, то, как правило, несколько частей атаковали его практически из походного положения, создавая подавляющее местное преимущество и в полевой артиллерии, и в бомбомётах/миномётах, и в пулемётах (за счёт использования тачанок). После нескольких боёв такого рода, когда только в результате огневых дуэлей, без рукопашной, были уничтожены до трёх батальонов германских войск, немцы предпочли сохранять войска и добровольно оставлять ключевые пункты, едва получив от наших сил "иду на вы!"
Разумеется, такая тактика была возможна только в тех уникальных условиях, когда
— Германия была вынуждена перейти к стратегической обороне, по крайней мере до того момента, когда план неограниченной подводной войны (так и не введённый, к счастью, в действие!) даст свои плоды
— Германия не имела физической возможности сформировать сопоставимые с нашими массы лёгкой кавалерии, снабжённой нужным количеством полевых орудий и пулемётных тачанок. Такие формирования, будучи созданы, не дав особого стратегического выигрыша, существенно ослабили бы боеспособность основных фронтов. А попытка противопоставить тактике Слащова тактику пехотной войны требовала такой массы обученных войск, которой у Германии просто не было
— Маневренная, по сути, война без сплошной линии фронта была навязана Германии на ширине фронта почти в 400 вёрст и на глубину до 200 вёрст. На этом огромном пространстве Германия могла держать армию не более 500 тысяч человек, из них активных штыков — не более 150-ти, в моменты крайнего напряжения — 200 тысяч. При этом только Первая Конная насчитывала до 70 тысяч активных бойцов, находившихся в рейде, что в три раза превосходило численность ранее весьма зарекомендовавшей себя конной группы гр. Келлера.
— В силу отсутствия сплошной линии фронта группы русской кавалерии (подкреплённые, разумеется, "моторизованной пехотой") имели возможность после тяжёлых, но не беспредельно, двух-трёхнедельных рейдов выходить на отдых в расположение основных войск, державших оборону по линии второй рокадной дороги, где активно использовались восемь бронепоездов с тяжёлыми морскими орудиями. Таким образом, общая численность войск России и Германии, задействованных на этом театре, была сравнима, но Россия более грамотно использовала наличные силы и своё преимущество в манёвренности
— Ценность Турции и Проливов в тот момент была для Германии и Центральных держав весьма сомнительной. Более активное участие Германии в действиях на юге существенно удлиняло линию фронта, и выводило этот фронт на неудобные для позиционной войны равнины. Более того, пожертвовав Турцией, Германия получала связывание значительной части наиболее боеспособных русских войск, что в рамках перехода к стратегической обороне ей было весьма выгодно
И при всём стратегическом успехе такой тактики неоднократно встречались и досадные неудачи, когда наши части попадали в засады, или германские войска успевали среагировать и сорганизоваться раньше нас. По итогам активной фазы боёв к концу ноября в Румынии сложилась уникальная ситуация, когда германская армия контролировала крупные дорожные узлы, но все силы была вынуждена тратить на защиту путей снабжения. А русская конница контролировала территорию, не позволяя немцам предпринять активные наступательные действия против Дороги Победы. Поскольку стратегически такое положение устраивало Ставку, ситуация была "подвешена" до известных событий...
Нэ так всё было... Эрих Мария Ремарк. На Южном фронте — без перемен. АИ
Кат оглядывается и шепчет:
— А может, просто взять револьвер, чтобы все это поскорее кончилось?
Паренек вряд ли перенесет транспортировку и в лучшем случае протянет еще несколько дней. Но все, что он пережил до сих пор, — ничто в сравнении с тем, что ему еще предстоит перед смертью. Сейчас он еще оглушен и ничего не чувствует. Через час он превратится в кричащий от невыносимой боли комок нервов. Дни, которые ему еще осталось прожить, будут для него непрерывной, сводящей с ума пыткой. И кому это надо, чтобы он промучился эти несколько дней?..
Я киваю:
— Да, Кат, надо просто взять револьвер.
— Давай его сюда, — говорит он и останавливается.
Я вижу, что он решился. Оглядываемся, — мы уже не одни. Возле нас скапливается кучка солдат, из воронок и могил показываются головы.
Мы приносим носилки.
Кат покачивает головой:
— Такие молодые...
Он повторяет:
— Такие молодые, ни в чем не повинные парни...
Наши потери оказались меньше, чем можно было ожидать: пять убитых и восемь раненых. Это был лишь короткий огневой налет. Двое из убитых лежат в одной из развороченных могил; нам остается только засыпать их.
Мы отправляемся в обратный путь. Растянувшись цепочкой, мы молча бредем в затылок друг другу. Раненных отправляют на медицинский пункт. Утро пасмурное, санитары бегают с номерками и карточками, раненые тихо стонут. Начинается дождь.
...
Просто счастье, что теперь мы можем как следует поесть, — нам еще понадобится наша сила. Поесть досыта — это так же ценно, как иметь надежный блиндаж; вот почему мы с такой жадностью охотимся за едой, — ведь она может спасти нам жизнь.
...
Мы учили их улавливать жужжание мелких калибров, этих коварных штуковин, которых почти не слышно; новобранцы должны так изощрить свой слух, чтобы распознавать среди грохота этот комариный писк. Мы внушаем им, что эти снаряды опаснее крупнокалиберных, которые можно услышать издалека. Мы показываем им, как надо укрываться от аэропланов, как притвориться убитым, когда противник ворвался в твой окоп, как надо взводить ручные гранаты, чтобы они разрывались за секунду до падения. Мы учим новобранцев падать с быстротой молнии в воронку, спасаясь от снарядов ударного действия, мы показываем, как можно связкой гранат разворотить окоп, мы объясняем разницу в скорости горения запала у наших гранат и у гранат противника. Мы обучаем их всем уловкам, с помощью которых они могут спастись от смерти.
Они слушают наши объяснения, они вообще послушные ребята, но когда дело доходит до боя, они волнуются и от волнения почти всегда делают как раз не то, что нужно.
...
Чей-то приказ превратил эти безмолвные фигуры в наших врагов; другой приказ мог бы превратить их в наших друзей. Какие-то люди, которых никто из нас не знает, сели где-то за стол и подписали документ, и вот в течение нескольких лет мы видим нашу высшую цель в том, что род человеческий обычно клеймит презрением и за что он карает самой тяжкой карой. Кто же из нас сумел бы теперь увидеть врагов в этих смирных людях с их детскими лицами и с бородами апостолов? Каждый унтер по отношению к своим новобранцам, каждый классный наставник по отношению к своим ученикам является гораздо более худшим врагом, чем они по отношению к нам. И все же, если бы они были сейчас на свободе, мы снова стали бы стрелять в них, а они в нас.
Мне становится страшно; мне нельзя додумывать эту мысль до конца. Этот путь ведет в бездну. Для таких размышлений еще не пришло время. Но я не забуду, о чем я сегодня думал, я сохраню эту мысль, запру ее в своем мозгу, пока не кончится война. Сердце у меня колотится: уж не в этом ли заключается та великая, единственная цель, о которой я думал в окопах, которую я искал как нечто, могущее оправдать существование людей после этого крушения всех человеческих идеалов? Уж не это ли та задача, которую можно будет поставить перед собой на всю дальнейшую жизнь, задача, достойная людей, проведших столько лет в этом аду?
Я достаю свои сигареты, переламываю каждую пополам и отдаю их русским. Они кланяются мне и закуривают. Теперь у некоторых из них тлеют на лице красные точечки. От них мне становится отраднее на душе: как будто в темных деревенских домах засветились маленькие оконца, говорящие о том, что за их стеклами находятся теплые, обжитые комнаты.
...
Нас отправляют на передовые. По пути мы проезжаем жалкий лесок с перебитыми стволами и перепаханной почвой. Местами попадаются огромные ямы.
— Черт побери, ничего себе рвануло! — говорю я Кату.
— Минометы, — отвечает тот и показывает на деревья.
На ветвях висят убитые. Между стволом и одной веткой застрял голый солдат. На его голове еще надета каска, а больше на нем ничего нет. Там, наверху, сидит только полсолдата, верхняя часть туловища, без ног.
— Что же здесь произошло? — спрашиваю я.
— Его вытряхнуло из одежды, — бормочет Тьяден.
Кат говорит:
— Странная штука! Мы это уже несколько раз замечали. Когда такая мина саданёт, человека и в самом деле вытряхивает из одежды. Это от взрывной волны.
2-го августа. Вторник.
Отличный теплый день. Доклад окончился в 12 час. Днем пошли вверх на трех речных моторах, я с дочерьми дальше нашего места, высадился недалеко от "Евпатории" и оттуда прошел пешком. Валялись на сене, пригреваемые чудным солнцем. Пили чай в нашем доме в 5Ґ. До 8 ч. принимал Барка по возвращении из Англии и Франции. Обедал и провел вечер с Аликс.
И пришла к Айболиту лиса...
Вы будете смеяться... но ко мне пришли-таки евреи!
Ну не так вот, взяли и пришли! Но — попросили приёма представители русской промышленности и торговли, список прилагается.
— Мы хотели бы узнать, что вы имеете предложить. После этого я могу думать за то, что можно вам давать.
— Ваше Императорское Величество упомянули в своей великой речи Израиль...
— И-и-и?
Делегация была составлена из правильных людей... но и они не выдержали переглянуться.
— Мы бы хотели внести в фонд обороны пять миллионов рублей...
Ну что же, первая ставка сделана.
Запреты на профессии и всякие черты оседлости... Сколько мы помнили себя Виктором, столько мы любили, ценили и уважали одних евреев и, мягко сказать, существенно недолюбливали других. Друзья понятно, друзей и жён нам посылают свыше, и тут уже не до национальности, а вот прочие? Сейчас успелось задуматься — а в чём между ними была разница? И подумалось о профессии...
Еврей-учитель, еврей-медик, еврей-инженер, еврей-математик, еврей-химик... музыкант, парикмахер, портной, наконец... даже бухгалтер! и руководители-евреи у меня были, и очень мне с ними нравилось... — и еврей-банкир, торговец, юрист, писатель... юморист (эстрадный), экономист, физик-теоретик... я уж молчу об инструкторах обкомов КПСС и ВЛКСМ...
Там, где еврей брался за что-то объективное, что можно было повесить на стену (Левитан) или пощупать (сломанную лично и собранную другими обратно ногу, дай Яхве здоровья и долгой жизни этим добрым людям!) — там всё было просто великолепно — оставалось учиться или просто радоваться, что тебе повезло иметь дело с этим человеком. Как только еврейская фамилия начинала звучать в экономике, философии, политике — туши свет, сливай воду! Хотя, возможно, в Израиле XXI века политики вели себя более прилично, но с другой стороны — а попробуй неприлично, когда вокруг почти миллиард арабов?
С другой стороны, те профессии, где еврей вызывал неоднозначные чувства, они сами-то были... с душком. И тут мне припомнилась версия одного одесского таксиста, который высказал мысль, что евреи везде стремятся стать самыми-самыми, это национальный характер. Не обязательно самыми лучшими — а "самыми-самыми". Самыми "крутыми", что ли? В любом случае, как высказался тот же одессит: "самые антисемиты — это евреи!" И понятно, что раз профессия или вообще дельце "с душком" — то от самого-самого в этой профессии так будет разить... А некоторые начинают вонь от занятия объявлять национальной особенностью.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
