Свинцом и фосфором. Сердце Зверя

И станет человек Зверем.

И станет Зверь человеком.

'Скрижали Альмалексии',

пророчество 347.

Они нахлынули на нас в утреннем тумане, словно волна: завывающие, с перекошенными, испачканными кровью лицами. Еще совсем недавно это были люди, но теперь... Я уже вижу их глаза — в них не осталось ничего человеческого.

Кто они теперь? Животные? Адские твари? Инфицированные, но все же люди? Для нас этот вопрос праздный, мы просто отправим их к Создательнице, а она уже сама разберется.

Я не давал команду открыть огонь: такая у нас специфика профессии. Это сейчас враг несется на нас с воплями, заранее предупредив о нападении, но обычно подобная роскошь нам недоступна, и счет идет на доли секунды.

Пулеметы и автоматы вспарывают воздух злобными трелями, и несущиеся на нас фигуры начинают падать. Не то чтоб прямо пачками — живучие, твари! — но когда на тебя стеной надвигается огромная толпа... Тут даже умение стрелять толком не требуется, знай себе води стволом из стороны в сторону и поливай струей свинца и фосфора.

Через несколько секунд в наушнике прозвучало почти синхронное 'перезарядка!', автоматы ненадолго умолкли, но пулеметы знай себе стучат. Толпа, продвигаясь по трупам, подобралась поближе, и тут начали грохотать автоматические дробовики.

Я, находясь прямо в центре нашей линии, заметил, как здоровенный детина, с ног до головы забрызганный уже подсохшей кровью, кувыркнулся за припаркованную на обочине машину, секунду сучил ногами в воздухе, а затем внезапно перевернулся на живот и встал. Живучий, слов нет, но я не просто так стою посреди улицы.

Мой 'кишкодер' привычно лягает меня в плечо с силой, которая отправляет неопытных стрелков в больницу с переломом, у детины исчезает левая сторона головы и он мешком валится на трупы менее живучих тварей. Создательница, по бокалу твоего лучшего нектара тому, кто придумал семидесятый калибр , и тому, кто сконструировал 'Стахльверк М2', лучшее оружие в мире, за мой счет.

Затем в наушнике раздалась форменная какофония из голосов, в этой каше я ни хрена не разобрал, но понял, что у огнеметного подразделения, занявшего позицию в дворике слева от главной улицы, что-то пошло не по плану: в огнеметчики, конечно, берут только самых храбрых военных, но они всего лишь военные. У них всегда хаос в эфире, когда что-то идет не по плану, ну да что с них взять?

Затем я подстрелил еще одного зараженного, прорвавшегося на двадцать шагов к строю, потом снова застучали автоматы — и тут оказалось, что убивать больше некого. Вся толпа, ринувшаяся на нас, легла грудами трупов. Ну, лобовая атака в полный рост на полсотни стволов, в основном, автоматических — затея так себе.

— Восемь, девять и десять — на левый фланг, гляньте, что там у огнеметчиков.

— У нас все под контролем, — раздался в наушнике голос командира огнеметного взвода, — просто они ломанулись на нас из окон... В общем, здание мы подожгли ненароком, надеюсь, его не вычтут из наших зарплат.

— Понял вас. Масловски, что у вас?

— Мы продвигаемся к цели, готовы бежать через сквер, но у вас подозрительно быстро все затихло...

— Мы всех перебили. Их было всего-то сотни три-четыре.

— Как-то подозрительно мало, мы-то с куда большими массами столкнулись.

— Мы, 'сиошники' — не спецназ, подозревать — не наша специальность. Мы просто стреляем, во что видим. Аристарх, вон автобус, займи его вместе с Три и Шесть.

— Есть!

— Пожарники, вы там как?

— У нас тихо... только огонь так душевно потрескивает...

Он мне уже нравится. Масловски явно умеет выбирать людей в команду.

— Два и Четыре — за мной.

Я дошел до угла и выглянул на перпендикулярную улицу. Вон и 'тюряжка' — дом, построенный по проекту основателя города Кирина Григоша, внешне напоминающий клетку из-за высоких, от потолка до пола, но очень узких окон. Гениальное творение Григоша выполнило свое предназначение только через сто лет после смерти губернатора: эпидемия потусторонней заразы захлестнула город, погубив не менее полумиллиона человек, но не смогла пробраться в старые дома, построенные с расчетом на полномасштабное локальное Сопряжение. По крайней мере, вот в эту 'григошевку': в ней явно есть живые. На балконе вывешена простынь с надписью 'Помогите!', в окнах я вижу движение.

Отряды спецназа, возглавляемые Масловски, заняли оборону за брошенными машинами, ларьком 'Квас' и в кузове брошенного грузовика и уже добегают до дверей.

В тишине проходит несколько минут, которые мы использовали на то, чтобы занять более выгодные позиции. Оба взвода огнеметчиков я переместил на улицу, на то самое место, где приняли первый бой мы: им лучше, когда бой на короткой дистанции, если попрут твари из окон — как раз огнеметами их встречать лучше всего. А мы теперь простреливаем весь скверик, так что с нашей стороны до 'григошевки' уже не добраться.

Тут у меня затрещала рация:

— У нас проблема. Первый этаж пуст, входные двери квартир буквально выломаны, везде кровь и трупы.

— Бедолаги не успели понять, что происходит, и не закрыли бронедверь, — пробормотал я. — А вторая?

— Закрыта, но есть проблема. Нам не отвечают на стук. Будем взрывать. Видимо, внутри нас ждут эти самые чудовища?

— Почти наверняка. Помочь?

— Александер, вот сейчас обидно стало... Вы нас совсем ни во что не ставите, мы же все-таки спецназ... Хотя что я спрашиваю, вашу самую знаменитую фразу о казенных дармоедах я знаю.

— Ну так вот вам возможность доказать, что вы можете не только братоубийством заниматься.

Через две минуты Масловски снова вышел на связь.

— Тут никого нет, ни живых, ни мертвых, двери в квартиры просто открыты. Дверь на третий... о, нам открывают! Дальше действуем по плану Б!

— Вас понял, — ответил я и переключил канал на свое подразделение: — удерживаем позиции. Ориентировочное время ожидания десять минут. Спецназ добрался до живых.

В эфире послышались радостные реплики: значит, мы не зря приперлись сюда и наши будущие жертвы не пропадут напрасно...

То есть, мои курсанты не думают сейчас о жертвах, но я-то понимаю расклад. Нельзя сунуться на поле боя, устроенное эфириалами, с толпой пацанов-курсантов и не понести потери. Меня готовили четыре года в самой страшной учебке Аркадии — а их я готовил всего несколько месяцев. Увы, они не идут вообще ни в какое сравнение с моим бывшим подразделением: парни, с которыми я сходил на двадцать километров вглубь Зоны, были, конечно же, обычными людьми, но они прошли пять кругов ада в учебке вместе со мной. Это чего-то да стоит, недаром бойцы аркадианских специальных тактических отрядов известны как лучшие из лучших. Иначе, конечно же, быть и не может: пройти учебку СТО могут только лучшие, а те, которые чуток похуже, заканчивают свою жизнь на урановых рудниках, сбегают из учебки при помощи петли или умирают в процессе подготовки.

С другой стороны... У этих парней тоже есть кое-что особенное в активе. Аркадианские эстэошники ставят на кон свои жизни ради призрачного шанса сорвать джекпот и вознестись из грязи в князи, ибо для выходца с самых низов нет иного лифта в высшее общество. Среди эстэошников нет выходцев из средних классов, а тем более из дворян: человек, у которого в жизни есть хоть какая-то альтернатива СТО — не идет в СТО. А тут... тут все наоборот: некоторые мои курсанты и так наследственные дворяне, и все поголовно — в прошлом кадеты престижных военных училищ. У них совсем иной природы мотивация...

...Вот только увы, высокие помыслы не заменят боевую подготовку, и меня печалит, что многие из этих замечательных парней станут героями посмертно. Но они знали, на что шли, я им все расписал, как есть.

— Сэр, — послышался в наушнике голос Аристарха, — вы не думаете, что тут что-то неладно?

— Мы в городе, где разбушевалось потустороннее бешенство, — ответил я. — Здесь все неладно.

— Я имею в виду, что армейцы столкнулись с ордами и потеряли триста человек. Спецназ ночью обнаружил множество зараженных. Почему мы теперь встретились с несколькими сотнями всего лишь? Где орды-то?

— Хороший вопрос. Могу на него ответить, что пока их нет поблизости, и это меня радует.

— Тогда второй вопрос: где трупы ночного побоища? Армейцы пошли через другой мост — но спецназ ночью пытался вывести людей из этой же григошевки. Где следы их боя? Где трупы?

Я испытал чувство досады: а ведь правильный вопрос же, почему я сам им не задался? Впрочем, мои курсанты ничуть не глупее меня, это нормально, если кто-то подметит что-то, что упущу я.

— Меткий вопрос. Масловски, вы меня слышите?

— Он внутри, сигнал не проходит сквозь железобетон, — ответил мне незнакомый голос.

— А это кто?

— Сержант первого класса Симо Хайха. Снайпер.

— Ты на балконе?

— Так точно.

— Что видно?

— Ближайшее движение — два километра дальше по центральной улице. Различить трудно — дымка. Человеческая фигура, скорей всего, зараженный. Слоняется туда-сюда, бесцельно, и это все.

— Принял. Симо, а этой ночью вы здесь же действовали?

— Так точно.

— Трупов много было?

— Пара сотен.

— А сейчас их не было совсем. Только те, что мы положили.

— Так точно. Вы думаете то же, что и я?

Я мрачно хмыкнул:

— А вариантов как бы и нет других. С другой стороны — сколько времени тянулась операция?

— Около двадцати минут.

— Хм... Даже если бы тут был одержимый — труп, полежавший двадцать минут, ему уже бесполезен. Они могут лепить своих 'зверушек' только из тепленькой, еще живой плоти... Странно. Что там у вас внутри?

— Пытаемся организовать выживших. Уже нашли порядка ста человек только на нижних этажах.

— Время?

— Возможно, минут десять.

— Принял.

Я оглядел свое воинство — все на позициях, все бдительны. В принципе, если ломанутся тысячи и тысячи на нас — мы готовы отбивать атаку. Каковы будут наши шансы в этом случае, если под таким натиском шесть рот не устояли? Да все-таки повыше, чем у вояк. Армейцы — это армейцы, они годятся только для войны с такими же казенными дармоедами, при помощи пуль и гранат. Пули — они не страшные. Голова-то понимает их смертоносность, но все же они не страшные. Опасные — да. Страшные — нет. Убивают быстро, но если не попадут — то только свист. Их не видно, а если глаза не видят — то и не особо страшно. И враги в такой войне — далеко. В прицел видно, но маленькие они вдали, словно солдатики игрушечные.

А вот завывающая толпа нелюдей с перекошенными, испачканными кровью лицами и вытаращенными безумными глазами... Это не так страшно, как Порча, но все равно очень, очень страшно. Армейцы — обычные люди, служащие за обычное солдатское жалованье. Они не выдерживают такого, и это нормально. Если б выдерживали — не нужны б были СТО и С.И.О.

Но вот у меня — не обычные армейцы. Главная разница в том, что простой солдат, идя на службу, все равно надеется не попасть на войну и молится Создательнице, чтобы никогда не встретиться с потусторонним ужасом. Но мы, эстэошники, ступаем на наш путь, абсолютно точно зная, что обязательно сойдемся с самым страшным врагом на свете лицом к лицу. Оживший кошмар из потусторонья, заставляющий обычных людей седеть в считанные минуты или даже секунды, для нас не только смертельно опасный враг, но и вожделенный лотерейный билет. Ставка — жизнь. Выигрыш — джекпот, включающий социальный статус, достаток и карьеру.

Что же до моих курсантов — ну, разница лишь в содержимом джекпота, они пришли не за деньгами. Кого-то привело чувство долга, кого-то — жажда славы, но они — добровольцы, заранее знавшие, во что будут играть и против кого. И до этого момента мои курсанты не обманули моих надежд, даже удивили. Я-то был уверен, что неделька-две — и самые слабые начнут ломаться и убегать по домам, но нет. Несколько месяцев я закручивал гайки, как мог — и никого не сломал. Конечно, в какой-то мере тут есть и фактор сожженного моста: все они пожертвовали ради вступления в 'специальный истребительный отряд' своим магическим даром, хотя третий или четвертый уровень — не то чтоб огромная ценность, этого мало, чтобы сделать карьеру мага.

Как бы там ни было, мои курсанты не только добровольцы, но и уровень подготовки у них получше, чем у рядового армейца. За те несколько месяцев я заставил их пролить больше пота и крови, чем обычный солдат проливает за трехлетнюю службу, а ведь они ко мне попали не из последних училищ. Так что даже едва начавшие обучение, мои парни все равно намного круче армейских дармоедов.

...Но странная легкость, с которой мы проложили дорогу парням Масловски, меня беспокоит.

— Симо, тебе окна окружающих зданий видны? Точнее, комнаты.

— Да, но только второй этаж. Вижу тут и там несколько трупов, движения нет.

— Ясно.

Так прошло еще минут шесть, затем в наушнике послышался голос Масловски:

— Мы готовы и выходим!

— Много народу?

— Человек двести.

— Вас понял. Так, парни, 'коридор'!

Вскоре двери 'тюряжки' распахнулись и оттуда повалили бойцы спецназа, ведущие длинную колонну выживших: дверь подъезда широка, но не настолько, чтобы быстро выпустить сотню спецназовцев и две сотни гражданских.

— Александер, у вас все еще тихо?

— Да, тихо.

— Тогда выводим прямо по улице, так быстрей всего.

Эвакуация шла довольно четко и оперативно, в том числе и потому, что спецназовцы помогали идти старикам и больным или даже несли их на себе. Вся эта толпа колонной шла мимо нас, и я подумал, что мы в этот момент довольно уязвимы, потому как разделены надвое.

Но вот мимо меня проходит хвост колонны.

— Парни, начинаем отход!

Операция по спасению людей из этой григошевки близится к концу: от здания до спасительного моста, перекрытого танками и пулеметами, всего триста метров по прямой, через дворы и магазины. По улице через скверик — чуть больше, но зато тут открытое пространство.

Мы отходим, сохраняя боевое построение. Вот улица, до моста — менее двухсот метров, зараженных не видно и не слышно, и даже если вот прямо сейчас они появятся вдалеке — мы все равно успеем на мост. Подозрительно просто у нас все вышло — но ведь это только одна григошевка, стоящая на окраине. В центре таких полно — и я пока что плохо себе представляю, как мы будем выводить людей оттуда. Но вот прямо сейчас главное, что наша первая операция увенчается успехом. Общая победа — тот самый волшебный цемент, который превращает группу людей в настоящее боевое подразделение. Крещение боем мои курсанты прошли еще в Радополе, но то была так себе зачистка, всего-то четверо зараженных, и большинству курсантов так и не пришлось открыть огонь. Теперь мы все вступили в бой, и на этот раз наша победа оценивается не условным успехом, а спасенными человеческими жизнями.

И когда я это подумал, сверху в толпу спасенных свалилось тело.

— Окна!!! — завопил кто-то, а затем его заглушили крики ужаса.

Свалившийся с третьего этажа зараженный еще попытался подняться, но был убит в упор бойцом спецназа, а затем твари начали прыгать сверху одна за одной.