Сказ о космических ушельцах

Поликарпович С.И. 1998

Произведение — чистая фантастика с элементами альтернативной истории. Сформировалось из очень старых споров с друзьями на темы уфологии, Смысла Жизни, внутренних пружин Мироздания. При обсуждении вопросов ксенологии, в свете появившихся тогда решений "Формулы Дрейка" (дававших порядок 10 000 инокультур в галактике "Млечный путь"), при обсуждении вопросов о решении конфликтов в таком сообществе стала очевидна, с одной стороны, неспособность такого сообщества к аморфной самоорганизации, а с другой — видимое (для нас) отсутствие централизованного управления Галактикой некой жёсткой организацией. Для утрясания некоторых логических связей высшего порядка был введён активный логический оператор "Космофлот". Рассмотрение возможной деятельности его "изнутри" дано в повествовательной форме. Звания, названия, и даже часть понятий — условно подобраны для простоты изложения и понимания. "На самом деле — всё не так, как в реальности!".

Это — не столько художественное произведение, а попытка анализа. Потому все герои условны, они образы для простоты изложения. Поднятые вопросы избыточно масштабны, а талант автора мал. Изложение "от первого лица" определило стилистику "военного рапорта".

Тут урезанная и недописанная версия, скорее скелет книги в процессе написания. Адаптировано под АИ, с удалением избыточной философии. Продолжение будет.

Выкладывалась на http://test.amahrov.ru/forum/viewtopic.php?p=418762&sid=479bf752dccde68b92286659a7dd0f8b , но там не сошлись с модераторами.

Сказ о космических ушельцах

Всегда, когда кто-то веселится и отдыхает,

кто-то должен работать и стоять на страже...

Лейтенант!— голос Коммодора был спокойно сух, и почти невыразителен — Ваш крейсер "Т-8" уходит к Бетельгейзе через полчаса. Мобилизация. Вас включили в экипаж. Исполняйте. Удачи!

Все мы покойники в краткосрочном отпуске, даже бессмертные язычники. Вот и в этот раз мне придется испытать свое бессмертие на самом требовательном оселке.

И крейсер. Нет, Крейсер! "Т-8", легендарная "Красная Звезда", переживший "Великую Битву" старый добрый легкий разведчик, километр с хвостиком в длину, древний туннельный звездолет, флагман сектора. Такой без толку не ходит.

Начиналось все скромно— в детстве меня угораздило попасть в Школу Космофлота. После 12 апреля 1961 года Главком Космофлота указом повелел считать Землю космокультурой, и земляне-добровольцы теперь могли вполне легально создавать свои подразделения. По старой— доброй привычке на эти свежесформированные малочисленные группы тут же свалили всю ответственность за галактику Млечный Путь. Космофлот огромен, но в бесконечности Вселенной даже он всегда был исчезающе малой величиной. Он напоминал кусок масла который размазывают по очень большому ломтю хлеба— на кончике ножа горка смотрится солидно, но после размазывания превращался в тончайшую пленку почти неразличимую взглядом. К тому же так получилось, что галактика Млечный путь давно была далекими задворками мироздания. Надежды, неоднократно возлагаемые на Землю, многократно были обмануты. Людям Земли уже очень давно, и совершенно фатально не везло.

То катаклизмы, то религиозное безумие вечно отбрасывали Человечество назад, почти в пещеры. Это не значит, что Земля не была представлена в Космофлоте— отнюдь! Выходцев с маленькой бело-голубой планетки желтого карлика, с периферии малоизвестной галактики, в Космофлоте знали давно и хорошо. Уже миллионы лет немногие выбившиеся с материнской планеты одиночки— мечтатели, своим непреклонным намереньем преодолевающие несуразные обстоятельства и земное тяготение, пополняли ряды командиров, исследователей и оперативных сотрудников растворенного в Беспредельности Космофлота. Но это были именно одиночки. Одно из Правил Космофлота гласило: "Только культура, самостоятельно доросшая до выхода в Космос, может претендовать на роль подразделения Космофлота!".

И когда, наконец, Свершилось, тончайшей паутине Вселенской бюрократии потребовалось немного времени для учета этого факта.

Вот так я и попал на ласковую планету Любава, где на берегу Срединного океана, в море вполне земной зелени белели корпуса обычной Начальной Школы.

Планету построили совсем недавно, специально для этого, так было заведено. Строившие ее планетоконструкторы отнеслись к делу с присущим им юмором— планета сильно напоминала Рай в самом утонченно— изящном его варианте.

Я вырос в крепкой семье, братья и сестры всегда мне помогали. По развитию всегда был в первых рядах моих сверстников.

Все дети мечтают о том, кем они будут, когда вырастут. Мое поколение имело много хороших образцов для подражания. Передо мной лежал широчайший выбор— от рабочего (что было тоже престижно и поощрялось официальной идеологией) до любого политического поста в советской иерархии. Но я что-то не помню сверстников мечтающих о должности Генсека КПСС— слишком это была маловразумительная должность, а престарелый (правда, в начале семидесятых— еще не совсем) Брежнев не производил впечатление счастливого человека. Корпеть, просиживая штаны, над бумагами многие десятилетия для того, чтобы целоваться на холодном ветру аэродрома с совершенно незнакомыми мужиками — это удовольствие меня не привлекало.

И вот тогда мне пришла в голову блестящая мысль— стать космонавтом. Немногочисленные космонавты тогда были кастой избранных, про них говорили не очень много, но всегда в превосходной степени. Я стал интересоваться исследованиями космоса, но тут меня ждало некоторое разочарование— я узнал, что не всегда советские космонавты самые лучшие. Американцы высадились на Луне, а советские покорители космоса на такое пока готовы не были. В нашей детской компании этот факт обсуждался до хрипоты и драки.

После очередной такой драки отец решил со мной поговорить. Когда он узнал о причине конфликта, то рассмеялся, и объяснил мне причины отставания, поведал об имеющих место в США сомнениях относительно возможности инсценировки в съемочных павильонах Голливуда высадки на Луну, рассказал много интересного о программах исследования космоса, о проблемах, планах, конфликтах. Потом он просто дал мне две книги из нашей большой домашней библиотеки, в которых рассказывалось об истории освоения космоса, притом начинали с Лукиана Самосского и изобретении китайцами пороховой ракеты.

Читал я тогда, в пять лет от роду, очень медленно. Но возможность веским аргументом склонить в свою пользу чашу весов в детском споре дала мне силы и настойчивость. В результате я начал поглощать приносимые мне книги со все возрастающей скоростью. Постепенно от детских книг я перешел к научно-популярным, а там появились и специальные. В большинстве этих книг текст был перегружен какими-то странными группами неизвестных мне знаков, и отец объяснял мне тайны высшей математики в предельно возможном упрощении.

Когда мне исполнилось шесть лет, космос уже прочно владел моими мыслями. Мне казалось, что это хорошая профессия для моего будущего— как раз когда я подрасту должно начаться освоение планет Солнечной системы, и это должно идти как-то почти так, как это описывалось в зачитанных до дыр фантастических книгах из нашей городской библиотеки.

Но... В этих книгах не наблюдалось однообразия. Каждый автор представлял себе будущее по-своему, даты одних и тех же событий в разных книгах разнились, А физические условия на одной и той же планете в разных книгах было разным. В одной книге (и снятом по ее мотивам фильме) среди тропических лесов Венеры космонавты встречали прекрасных женщин, в другой там кипела магмой ужасная Урановая Голконда. Про Марс единообразия мнений так же не наблюдалось— от прекрасной Аэлиты, до мертвых песков замерзшего мира.

-Где истина?— спросил я у папы. Отец разразился длинной лекцией об основных принципах науки, о повторяемости экспериментов, фактах как мериле истины. Он попытался объяснить мне основы научного мировоззрения. Я понял его слова, но не понял всей глубины лежащего за ними смысла. Мне хотелось попасть в сказку.

А еще больше мне хотелось быть космонавтом— носить удобный серебристый скафандр, открывать неведомые планеты, строить базы на мертвых мирах, искать останки забытых цивилизаций, пропавших в небытии миллионы лет назад. Это была современная сказка, и у меня загорались глаза при виде новых потрепанных томиков фантастики принесенных кем-либо из знакомых.

Отец все замечал. Я рос парнишкой сильным и умным, иногда про меня говорили модное словечко "вундеркинд". И потому летом в шестилетнем возрасте встал вопрос о моей отправке в школу. Мама была против— по ее мнению в таком нежном возрасте идти в городскую школу, значило получить большой шок. Я слышал ночью их разговор в большой гостиной.

А на утро жизнь моя изменилась. Отец спросил, хочу ли я быть космонавтом. Я ответил утвердительно. Тогда он сказал, что можно поехать к тете Клаве на Алтай, у них есть школа с космическим уклоном. Туда берут с шести лет. И если я не боюсь, то можно попробовать туда поступить. Я не боялся, на том и порешили. Дату отъезда назначили через три дня. Все эти дни я ходил раздуваясь от гордости, и всем своим друзьям детства втолковывал о своей поездке на далекий Алтай к тете Клаве, которую я видел нечасто, только когда она приезжала к нам погостить.

Дни пролетели быстро, и вот я вышел из дома в сопровождении братьев и сестер с рюкзачком вещей и небольшим чемоданом.

Подъехал дядя Гена на старенькой, но еще очень крепкой "Волге ГАЗ-21", и мы отправились. Как было сказано всем— в аэропорт.

Машина бодро бежала по пригородному шоссе, протягивая под собой колесами асфальтовую ленту и наматывая километры на счетчик. На одной из развилок мы свернули на лесную дорогу, проехали немного по зеленому лесному массиву и снова выбрались на шоссе, но теперь оно было много шире и ровнее.

— Прямо удовольствие ехать по такой дороге— сказал дядя Гена— тут можно разогнаться.

— А ты где вышел?— спросил папа.

— Версты две, а там на месте...

-Удачно.

-Не первый раз, там зона перехода хорошо намечена, я там часто прохожу...

Мы въехали в какой-то населенный пункт, по сторонам из моря зелени то и дело выглядывали различные постройки. Только тут я обратил внимание на некую неправильность— здесь было заметно теплее, запах был совсем другим, а солнце светило много ярче. Но не успел я начать задавать вопросы как мы остановились у большого белого здания с полусферическим куполом, проглядывающем через заросли яркой растительности.

-Выходи— сказал папа— приехали!

Я выбрался. И тут меня поразил воздух — плотный медовый аромат незнакомых мне цветов настоянный в теплом воздухе почти валил с ног.

-Пошли поступать в Школу!

И мы пошли к голубовато-радужным прозрачным дверям по упругой дорожке.

За дверями мы вступили в большой зал, обставленный мягкими коричневато-зеленоватыми диванами вдоль стен и у окон, прошли в коридор направо. Уже в зале я заметил несколько детей и подростков куда-то целеустремленно спешащих, а здесь за поворотом в достаточно большой комнате было несколько ребят и девчонок моего возраста с родителями.

Папа сразу подошел к свободному столику у стены и перед ним распахнулся в глубину равномерным светом большой прямоугольник. Он положил руки на столик и стал что-то делать. Его спина выдавала напряжение, хотя тело было неподвижно. Вдоль стен было много таких столиков, и за многими сидели вот так же мужчины и женщины, а их дети собрались несколькими кучками. Я примкнул к ближайшей, и прислушался к разговору. Один мальчик спорил с двумя девочками. Как я понял, мальчик был тут уже несколько дней, а девочки только что прибыли, но имели какие-то свои представления о происходящем. Спор крутился вокруг вопроса— куда здесь можно пойти, и что тут интересного? Все трое сыпали какими-то названиями, что-то с чем-то сравнивали, но для меня в этих словах смысла не было. Впрочем, для остальных ребят из нашего кружка тоже. Но меня зацепило в их споре слово "Океан", и я влез в разговор с расспросами.

Выяснилось что до берега метров триста, и пока родители оформляют документы можно сбегать искупаться. Многие из нас море видели только иногда, а кто-то не видел вовсе. Получив разрешение родителей отойти на полчаса, мы бегом бросились к новой цели.

Вихрем промчавшись через тихую прихожую наша шумная ватага выскочила в жаркий и плотный воздух улицы, и бегом бросилась вправо, по аллее обсаженной яркой тропической зеленью, навстречу чуть ощутимому, но такому манящему запаху знакомому каким-то самым дальним и глубоким закуткам генетической памяти. Все мы живые, а жизнь вышла из моря... Мы бежали по горячей улице, и прохладное "солнечное" покрытие у нас под ногами приятно пружинило. Величественные и воздушные постройки по сторонам создавали немыслимо легкое и приподнятое настроение. Постепенно здания остались позади а многочисленные дорожки петляли между огромных золотисто-медовых хвойных стволов, прозвучало название "Прибрежный парк"... Запах здесь был тоже новый— смолистый дух нагретого солнцем хвойного леса вплетал свою ноту в мощный мажор океанской соли, по сторонам дорожки земля была покрыта толстым слоем мягкой и ломкой опавшей хвои цвета старой соломы.

Но вот впереди за строем стволов начала мелькать блестящая на солнце лазурь спокойной водной поверхности,

а между деревьями слева и справа редкой цепочкой вдоль берега стояли легкие нарядные дома какого-то дачного вида.

Пробежав по тропинке недалеко от одного из таких домиков, мы выбежали на площадку с оградой, возвышавшуюся над пляжем. а Впереди, и от этого захватило дух, раскинулся безбрежный простор залитого солнечным светом океана. Из моей души вырвался крик восторга, не чуя под собой ног слетел по широкой лестнице в сопровождении всей нашей ватаги. Стопы сразу утонули в море рассыпчатого золотого горячего песка. Поднимая пыль мы ринулись к недалёкой уже воде наперегонки, вопя во все горло от ощущения простора и счастья.

У воды я скинул сандалии и, забежав в теплый прибой по колено, остановился, переводя дыхание, наслаждаясь моментом безмерного счастья. Надо мной было огромное голубое небо, яркий диск солнца царил в его безоблачной бездне, а море-океан ласково накатывался на мои босые ноги тёплой живой волной. Я задыхался от восторга.

И только чуть переведя дух я заметил, что мои товарищи уже разделись и входят в воду.

Оглядевшись, заметил на пляже кроме нас ещё довольно много людей. Несколько человек расположились группкой под навесом из разноцветно-серебристой ткани и о чем-то оживленно переговаривались, еще пара на парусных досках лихо бороздила волны. Правее в море выдавалась ажурная полоска пирса, около неё покачивалась пара яхт, ещё несколько парусов виднелось на горизонте.

Нетерпеливо-поспешно разделся и бросился в воду, где уже вовсю плескались мои новые товарищи.

* * *