Ave Dominus Nox

Пролог

Всё началось с тёмного дара Отца.

Нет, не так. Всё началось с человеческого несовершенства, что передаётся каждому представителю рода людского независимо от того, как он пришёл в наш мир вечной войны. Человеческого несовершенства, которое даже Труп-на-Троне не смог вытравить из собственной природы. Что уж говорить о его сыновьях и тем более внуках, что штампуются фабричным методом? Вот и стоим мы, секунду назад братья по оружию, и смотрим друг на друга. Кто совершит неосторожность и первым возьмёт блестящую цацку? Кому первому ударить в спину?

Десять болтпистолетов замерли дулами вниз. Я — слабейший из присутствующих. Я это знаю, они это знают. И в то же время сильнейший. Тёмный дар Отца — проклятье, но именно в таких ситуациях он оказывается полезнее любого оружия. Мысленная команда, энергощиты доспеха разворачиваются на полную и реактивный ранец делает максимально мощный рывок вверх.

— Аскольд, не!..

Почти в то же мгновение, как мои сабатоны отрываются от остатков храма, последовательно происходит три вещи. Чаша крови, вокруг которой стоял наш отряд, начала источать алый туман. Послышались первые выстрелы. И взорвалась зарытая мной мельтабомба.

Взрыв накрыл руины храма странной кляксой. Куски костяных стен, космодесантники варбанды, тела местных ящероподобных ксеносов, остатки их бронетехники, разрушенные статуи — всё накрыла слепящая вспышка, в которой мгновенно затемнившийся визор различил тёмное пятно. Алый туман, который собрался возле постамента, мягко вобрал и поглотил энергию взрыва. Тело накрыла запоздалая волна боли. Интерфейс доспеха сообщил о полученных повреждениях, разгерметизации и предложил ввести в организм дополнительную дозу боевых стимуляторов сверх того минимума, что вспрыснулась в организм автоматически. Я согласился — ясная голова сейчас мне важнее последующих осложнений от передоза — и своими глазами посмотрел на ноги. Точнее, их отсутствие. Теперь нижними конечностями мне служили кишки, что сизыми колбасками весело догоняли друг друга в порывах ветра. Всё, как и говорило видение.

Реактивный ранец в последний раз чихнул и отключился. Земля стремительно понеслась к лобешнику. Я сделал то единственное, что мог в данной ситуации — активировал интегрированный в амулет антиграв и заслонил чудом отвечающей на команды левой рукой голову. Удар будет неприятным, но в собственном доспехе я уверен.

Пришёл в себя я спустя довольно продолжительное время. Данный вывод был сделан после взгляда на местное светило, так как треснувший шлем пришёл в полную негодность и время больше не отсчитывал. Выбросив этот кусок металла, я медленно, скрипя как несмазанный сервитор, повернулся на брюхо. В полуметре от моего лица колебалась завеса кровавого тумана, за которым начиналась кривая воронка от взрыва мельтабомбы. Немного далее заходил на посадку личный "Громовой ястреб" капитана Семьдесят Девятой роты Восьмого легиона. Главаря варбанды, как его теперь называли. Поскольку вокруг не видно отряда терминаторов, можно предположить, что маленькая диверсия в телепортариуме завершилась успехом. Это хорошо.

Я попытался встать. Не очень успешно. Ничего, это и не требуется, лишь бы достать чашу... Давай, кусок металлолома, поворачивайся! Ты и не так раскорячиться можешь!

Из чрева самолёта медленно выходил отряд. Повелители Ночи во всей красе. Черепа на крючьях, плащи из человеческой кожи, прибитые к наплечникам отрезанные конечности. Классика. Как бы мне хотелось, чтобы братья ограничились лишь этим! Но нет. Каждый сын Призрака Нострамо носил на доспехах нечестивые символы Хаоса. Тут и там в рядах космодесантников выделялись мутанты, или точнее те, кто не мог скрыть своего уродства бронёй. По правую руку от капитана шагал чернокнижник, отмеченный знаком Обманщика — на конце его посоха постоянно горел колдовской огонь. За спинами Повелителей Ночи медленно переваливалась с боку на бок отвратительная гора сросшейся плоти и металла под названием хелбрут.

— Во что мы превратились...

После некоторых усилий я смог подтянуться и схватить вожделенный артефакт. Вовремя — всё прибывавшие космодесантники одновременно начали вести по мне огонь. К счастью, безуспешно. Болтерные снаряды, комки плазмы и прочерки лазеров замирали в толще кровавой взвеси.

В такой позе мы и застыли. Отряд, состоящий исключительно из бывших членов Восьмого легиона. И я, укрытый неведомой защитой, что исходила из зажатого в руках артефакта.

— Где остальная варбанда, капитан? Где те мутанты, бродяги, отщепенцы и чудовища, которых ты зовёшь братьями?

— Аскольд... Ты в своём репертуаре. Безногий, почти мёртвый и всё равно полный упрёков. Неужели ты настолько слеп ко всему, кроме собственных рассуждений? Настолько уверен в их значимости, что готов предать то немногое, что осталось от легиона? Готов предать собственных братьев?

— Мы... Вы больше не Восьмой легион. Вы — варбанда, что продалась Хаосу и отринула заветы Отца.

— Неужели? А мне кажется, всё как раз наоборот. Мы громим Империум, как заповедал Призрак. Мы верны братским узам, как заповедал Призрак. Мы...

— Подверглись порче...

— Не перебивай меня, червь! — Визоры капитана сверкнули красным огнём. — Это ты саботируешь приказы командира, портишь ценнейшее оборудование и смотришь на собственный легион так, словно он болен. Ты ненавидишь собственную генетическую линию, так зачем оставаться её частью, верно?

Я не ответил. Отчасти потому, что не хотел, отчасти из-за отсутствия смысла. Любое оправдание будет расценено как слабость.

— Ты не прав. — Капитан подошёл к краю воронки. — Легион всегда был таким. Прошла тысяча лет, прежде чем ты наконец прозрел, и сейчас в ужасе метаешься из одной крайности в другую. Ты почитаешь примарха. А я ступаю в его тени. Я убиваю так же, как убивал он — убиваю потому, что могу. Я слышу отдалённые голоса богов и беру их силу, не предлагая взамен служения. Они были орудиями Великого Предательства и остались орудиями Долгой Войны. Я чту своего отца так, как никогда не почитал его ты. Я куда больше его сын, чем ты, Палач, и устал доказывать столь очевидные истины. Взгляни на себя самого. Ты не доблестный воин и даже не пророк, а порченный скверной колдун, что для приглушения боли пытает других и вкушает человеческую плоть.

Да... Это правда. Отец, как же низко я пал.

— Мы проливаем кровь потому, что человеческий страх сладок на вкус. Не ради мщения, не ради справедливости, не ради того, чтобы имя Конрада Кёрза гремело по галактике. Мы — Восьмой легион. Мы убиваем потому, что рождены для убийства. Взращены для этого. Мы отбираем жизни потому, что это питает огонь наших душ. Ничего иного нам не осталось. Прими это, облачись во тьму рядом с нами или умри смертью предателя.

Я покачал головой. Слова, слова... К Нурглу их. Настало время подвести черту.

— Ты говоришь, что наш примарх одобрял всё то, что мне ненавистно. Если это правда, почему он уничтожил родной мир легиона? Отец превратил целую цивилизацию в пепел, лишь бы остановить раковую опухоль, расползающуюся в Восьмом. Ты мой брат, капитан, но облачённым во тьму я рядом с тобой больше не стану.

Я выпил содержимое чаши и медленно опустил сосуд. В голове сразу же зашумели ветра эмпиреев, небо побагровело, и в уголках глаз начали закручиваться протуберанцы тьмы. Взор медленно расширялся. Его продвижению ничто не мешало. Голоса, вечные спутники псайкеров, исчезли без следа. Слепящее мои чёрные глаза светило будто укрылось одеялом. Я с некоторым сожалением наблюдал, как болтерные снаряды медленно погружаются в остатки бывшего моим тела и вырываются наружу фонтанчиками взрывов.

Если подумать, я никогда не восторгался собственной телесностью или "совершенством", как часто поступали космодесантники из других легионов. Я — прах. Сколько лишних органов мне ни приделай. И сейчас созданное из праха возвращалось к праху — как и должно.

Собственная смерть вызывает множество мыслей. К примеру, простое признание — моё существо почти ничем не отличается от других "ночников". Тот мизер самосознания, что не позволяет мне склониться перед Нечестивыми Богами, проистекает совсем не из моей воли, личности или веры. То, что я не пал окончательно, заслуга Отца. И никого другого.

Вот взорвалась правая кисть. Вслед за ней отделился череп. Куски плоти медленно вырывались на свободу и складывались в удивительные узоры. Хочу ли я что-то взять отсюда? Фаланги пальцев, жилы, нервы, тазобедренные кости... Всё не то. Мозг, который я не взял бы, даже если мог. Пальцы начали медленно ощупывать это месиво. Страх, боль, гнилостное безумие и небольшие островки спасительной тьмы, оставленные Отцом. Спасибо тебе, Отец, что защитил мой разум и не дал пасть в лапы Хаоса окончательно!

Следом пальцы переместились на череп. Мягкая кость рассыпалась в пыль. Позвоночник, этот символ стойкости, при первом же прикосновении начал расползаться мерзкой кляксой. Рёбра, знак дыхания и жизни, раскололись на тысячи тончайших иголочек. Всё, чего бы я ни касался, сгнивало, исчезало или превращалось в что-то иное. Не в меня.

Сердце... Сердец просто не существовало.

Единственным, что осталось, были кишки. Вонючие трубки, наполненные собственными экскрементами — то единственное, что я мог взять с собой в посмертие. Символично.

Возможно, порог бытия сможет преодолеть что-то из принадлежащих мне предметов? От доспеха осталось лишь несколько деталей, поэтому сначала я ухватил непременный атрибут любого Легионес Астартес — оружие. Вот он, мой пиломеч, мой "Кровавый завет". Двухстороннее лезвие с встроенным шумоподавителем. Слова Отца, вырезанные на кожухе. Украшенная костяными пластинами рукоять. Современник Великого Крестового Похода, пустивший кровь огромному количеству существ — ксеносам, мутантам, космодесантникам, обычным людям. Величественный и устрашающий инструмент резни, что медленно разливался кровавыми струйками. Рядом с ним распадался на ржавые хлопья болтпистолет — ещё одно именное оружие, украшенное, отмеченное знаками многочисленных побед... Совершенно не важных сейчас, у врат вечности. Этот коктейль из крови и ржавчины начал покрывать все орудия войны, которыми я пользовался. Силовые мечи, пиловые глефы, болтеры, огнемёты, волкитные бластеры, гравитонные пушки, ручные атомные бомбы... Всё распадалось на кровь и ржавчину. А по краям взора появлялись новые и новые комки тьмы.

Я поднял со своего изуродованного тела то единственное, что осталось целым — левый наплечник. Эта вещь была предметом зависти очень многих.

Наплечник выглядел аскетично. Никаких украшений, гравировки, трофеев, лишь в центре объёмный знак Восьмого Легиона — череп с крыльями нетопыря. Лицевая часть черепа была вылеплена столь искусно, что в зависимости от точки наблюдения выражение костей выражало различные эмоции: злость, кровавое безумие, равнодушие, порочное наслаждение. Очень редко — скорбь, ещё реже — тихую печаль.

В многие наплечники силовых доспехов космодесанта были встроены генераторы силового щита, в том числе и этот. Но в отличие от других защитных устройств, генератор моего наплечника мог функционировать независимо от реактора (хоть и временно), активироваться в стелс-режиме и работать с гораздо большим КПД. Автором данного чуда был Вулкан, который создал наплечник как подарок лично мне. Память не сохранила причину такого действия со стороны примарха Огнерождённых, но определённо случилось что-то экстраординарное, чтобы Саламандра сделал столь ценный подарок для Повелителя Ночи — своего прямого антипода.

Но как и остальные предметы, наплечник рассыпался клочьями тьмы.

Больше здесь делать нечего. Мир начал медленно проходить сквозь меня. Отряд Повелителей Ночи, что всё ещё стрелял по бесформенной куче мяса, некогда бывшей телом мерзкого псайкера. "Громовой ястреб", несущий знаки Семьдесят Девятой роты Восьмого легиона. Моей роты. Развалины храма. Пепел сожжённого города. Бесчисленные знаки террора и разрушения на лице планеты. Всё оставалось позади, скрываемое благословлённой тьмой, что несла меня дальше.

— Отец.

Тьма исчезала так же медленно, как появлялась — и в ней отражались голоса. Голос.

— Конрад Кёрз, — снова молвил голос. — Мне не нравится это имя. Почему ты назвал меня так? Молчишь? Молчи. Я собираюсь рассказать тебе историю о том, почему ты очень плохой отец.

Шипящий смех постепенно изгонял тьму, являя две размытые фигуры.

— Ты знаешь, что скоро случится. Слышишь тишину? В этом месте её никогда не было. Никогда. Ты всё знаешь! — Голос темноты то падал, то поднимался выше и выше. — Восьмой легион оплакивает мою приближающуюся кончину. Они ненавидят меня за то, что я не позволяю им предотвратить её.

Пауза. Серые тени прояснялись всё сильнее и позволяли увидеть двух человек. Первый сидел на золотом троне, второй стоял перед ним.

— Отец, это моя исповедь. Я не жду, что ты простишь меня. И я никогда не смогу простить тебя. Просто послушай.

Тьма и тени, скрывающие окружающее пространство, постепенно превращались в туман.

— Может ли быть так, дорогой отец, что твои сыновья были сотворены при помощи не только генетики? — Бледный поднял руки над головой и вытянул их, расправляя пернатый плащ. — Мои братья всегда говорили мне, что я чудовище, но мы все чудовища. Тайны, которые ты использовал для нашего создания, были не такими уж чистыми. Что ты пообещал взамен? Что отец, что сын. Хорус был не единственным, кто продался ложному пантеону. Не так ли? Отвечай! Ты был их рабом всё это время?!

Отец. Предо мной стоял Отец и его отец.

— Мне не нравилось в твоей стране, — продолжил Кёрз. — Сангвиний, Робаут, Лев, остальные — все убивали, убивали миллионами. Но когда приходит время судить, они — святые! — Крикнул он, внезапно разозлившись, после чего зашипел сквозь сжатые зубы. — Получил ли я хоть какую-нибудь благодарность за все труды? Ничего. Ни ты, ни любой из братьев ни разу не сказали обо мне ничего хорошего. Даже во время тщеславного Великого Крестового Похода братья не соглашались с моими методами, хотя зачастую именно они приносили победу быстрее и с меньшим кровопролитием. Братья скорее позволили бы погибнуть миллионам под так называемыми цивилизованными бомбами и массовыми вторжениями, нежели тысячам, замученным ножом убийцы, когда боль нескольких покупала жизнь столь многим! Они приговорили меня, они избили меня и пытались притащить в цепях к твоему трону!

Фигуры с каждым словом воспринимались всё чётче. Стали видны детали: величественный лик Императора и перекошенная маска, что служила лицом Призраку Нострамо.

— И ты был ничем не лучше, ничего не сказав в мою защиту. Ты сделал меня таким. Ты сделал меня страхом во тьме. Ты сделал так, чтобы я вселял ужас в сердца смертных. Ты сделал меня инструментом контроля. Ты думал, что ты такой умный, отец. Почему ты не объяснил, что я делал то, что должен был? Почему не сказал им, что ты одобряешь это?

Ответа всё ещё не было. Кёрз ходил взад и вперёд.

— Не таким уж умным ты был. Посмотри на нас сейчас! Ты мёртв, в то время как я, нелюбимый, ужасный, безумный Конрад Кёрз, жив! Я умру до конца этой ночи, так, как это было предопределено. У тебя такое было? У тебя была моя уверенность? Или ты цеплялся за веру в свободу воли и сам выбрал то будущее, в котором Хорус выпотрошил тебя? — По комнате вновь разлетелся злобный смех. — Ты предвидел это, о великий и чудесный Император? Видел ли ты гибель всех моих братьев, как видел я? Видел ли ты, как Дорна разрывают на куски, как погибает Сангвиний, как Фениксиец обезглавливает любимого брата? Если ты видел, то ты чудовище похуже меня.