Ave Dominus Nox

Пролог

Всё началось с тёмного дара Отца.

Нет, не так. Всё началось с человеческого несовершенства, что передаётся каждому представителю рода людского независимо от того, как он пришёл в наш мир вечной войны. Человеческого несовершенства, которое даже Труп-на-Троне не смог вытравить из собственной природы. Что уж говорить о его сыновьях и тем более внуках, что штампуются фабричным методом? Вот и стоим мы, секунду назад братья по оружию, и смотрим друг на друга. Кто совершит неосторожность и первым возьмёт блестящую цацку? Кому первому ударить в спину?

Десять болтпистолетов замерли дулами вниз. Я — слабейший из присутствующих. Я это знаю, они это знают. И в то же время сильнейший. Тёмный дар Отца — проклятье, но именно в таких ситуациях он оказывается полезнее любого оружия. Мысленная команда, энергощиты доспеха разворачиваются на полную и реактивный ранец делает максимально мощный рывок вверх.

— Аскольд, не!..

Почти в то же мгновение, как мои сабатоны отрываются от остатков храма, последовательно происходит три вещи. Чаша крови, вокруг которой стоял наш отряд, начала источать алый туман. Послышались первые выстрелы. И взорвалась зарытая мной мельтабомба.

Взрыв накрыл руины храма странной кляксой. Куски костяных стен, космодесантники варбанды, тела местных ящероподобных ксеносов, остатки их бронетехники, разрушенные статуи — всё накрыла слепящая вспышка, в которой мгновенно затемнившийся визор различил тёмное пятно. Алый туман, который собрался возле постамента, мягко вобрал и поглотил энергию взрыва. Тело накрыла запоздалая волна боли. Интерфейс доспеха сообщил о полученных повреждениях, разгерметизации и предложил ввести в организм дополнительную дозу боевых стимуляторов сверх того минимума, что вспрыснулась в организм автоматически. Я согласился — ясная голова сейчас мне важнее последующих осложнений от передоза — и своими глазами посмотрел на ноги. Точнее, их отсутствие. Теперь нижними конечностями мне служили кишки, что сизыми колбасками весело догоняли друг друга в порывах ветра. Всё, как и говорило видение.

Реактивный ранец в последний раз чихнул и отключился. Земля стремительно понеслась к лобешнику. Я сделал то единственное, что мог в данной ситуации — активировал интегрированный в амулет антиграв и заслонил чудом отвечающей на команды левой рукой голову. Удар будет неприятным, но в собственном доспехе я уверен.

Пришёл в себя я спустя довольно продолжительное время. Данный вывод был сделан после взгляда на местное светило, так как треснувший шлем пришёл в полную негодность и время больше не отсчитывал. Выбросив этот кусок металла, я медленно, скрипя как несмазанный сервитор, повернулся на брюхо. В полуметре от моего лица колебалась завеса кровавого тумана, за которым начиналась кривая воронка от взрыва мельтабомбы. Немного далее заходил на посадку личный "Громовой ястреб" капитана Семьдесят Девятой роты Восьмого легиона. Главаря варбанды, как его теперь называли. Поскольку вокруг не видно отряда терминаторов, можно предположить, что маленькая диверсия в телепортариуме завершилась успехом. Это хорошо.

Я попытался встать. Не очень успешно. Ничего, это и не требуется, лишь бы достать чашу... Давай, кусок металлолома, поворачивайся! Ты и не так раскорячиться можешь!

Из чрева самолёта медленно выходил отряд. Повелители Ночи во всей красе. Черепа на крючьях, плащи из человеческой кожи, прибитые к наплечникам отрезанные конечности. Классика. Как бы мне хотелось, чтобы братья ограничились лишь этим! Но нет. Каждый сын Призрака Нострамо носил на доспехах нечестивые символы Хаоса. Тут и там в рядах космодесантников выделялись мутанты, или точнее те, кто не мог скрыть своего уродства бронёй. По правую руку от капитана шагал чернокнижник, отмеченный знаком Обманщика — на конце его посоха постоянно горел колдовской огонь. За спинами Повелителей Ночи медленно переваливалась с боку на бок отвратительная гора сросшейся плоти и металла под названием хелбрут.

— Во что мы превратились...

После некоторых усилий я смог подтянуться и схватить вожделенный артефакт. Вовремя — всё прибывавшие космодесантники одновременно начали вести по мне огонь. К счастью, безуспешно. Болтерные снаряды, комки плазмы и прочерки лазеров замирали в толще кровавой взвеси.

В такой позе мы и застыли. Отряд, состоящий исключительно из бывших членов Восьмого легиона. И я, укрытый неведомой защитой, что исходила из зажатого в руках артефакта.

— Где остальная варбанда, капитан? Где те мутанты, бродяги, отщепенцы и чудовища, которых ты зовёшь братьями?

— Аскольд... Ты в своём репертуаре. Безногий, почти мёртвый и всё равно полный упрёков. Неужели ты настолько слеп ко всему, кроме собственных рассуждений? Настолько уверен в их значимости, что готов предать то немногое, что осталось от легиона? Готов предать собственных братьев?

— Мы... Вы больше не Восьмой легион. Вы — варбанда, что продалась Хаосу и отринула заветы Отца.

— Неужели? А мне кажется, всё как раз наоборот. Мы громим Империум, как заповедал Призрак. Мы верны братским узам, как заповедал Призрак. Мы...

— Подверглись порче...

— Не перебивай меня, червь! — Визоры капитана сверкнули красным огнём. — Это ты саботируешь приказы командира, портишь ценнейшее оборудование и смотришь на собственный легион так, словно он болен. Ты ненавидишь собственную генетическую линию, так зачем оставаться её частью, верно?

Я не ответил. Отчасти потому, что не хотел, отчасти из-за отсутствия смысла. Любое оправдание будет расценено как слабость.

— Ты не прав. — Капитан подошёл к краю воронки. — Легион всегда был таким. Прошла тысяча лет, прежде чем ты наконец прозрел, и сейчас в ужасе метаешься из одной крайности в другую. Ты почитаешь примарха. А я ступаю в его тени. Я убиваю так же, как убивал он — убиваю потому, что могу. Я слышу отдалённые голоса богов и беру их силу, не предлагая взамен служения. Они были орудиями Великого Предательства и остались орудиями Долгой Войны. Я чту своего отца так, как никогда не почитал его ты. Я куда больше его сын, чем ты, Палач, и устал доказывать столь очевидные истины. Взгляни на себя самого. Ты не доблестный воин и даже не пророк, а порченный скверной колдун, что для приглушения боли пытает других и вкушает человеческую плоть.

Да... Это правда. Отец, как же низко я пал.

— Мы проливаем кровь потому, что человеческий страх сладок на вкус. Не ради мщения, не ради справедливости, не ради того, чтобы имя Конрада Кёрза гремело по галактике. Мы — Восьмой легион. Мы убиваем потому, что рождены для убийства. Взращены для этого. Мы отбираем жизни потому, что это питает огонь наших душ. Ничего иного нам не осталось. Прими это, облачись во тьму рядом с нами или умри смертью предателя.

Я покачал головой. Слова, слова... К Нурглу их. Настало время подвести черту.

— Ты говоришь, что наш примарх одобрял всё то, что мне ненавистно. Если это правда, почему он уничтожил родной мир легиона? Отец превратил целую цивилизацию в пепел, лишь бы остановить раковую опухоль, расползающуюся в Восьмом. Ты мой брат, капитан, но облачённым во тьму я рядом с тобой больше не стану.

Я выпил содержимое чаши и медленно опустил сосуд. В голове сразу же зашумели ветра эмпиреев, небо побагровело, и в уголках глаз начали закручиваться протуберанцы тьмы. Взор медленно расширялся. Его продвижению ничто не мешало. Голоса, вечные спутники псайкеров, исчезли без следа. Слепящее мои чёрные глаза светило будто укрылось одеялом. Я с некоторым сожалением наблюдал, как болтерные снаряды медленно погружаются в остатки бывшего моим тела и вырываются наружу фонтанчиками взрывов.

Если подумать, я никогда не восторгался собственной телесностью или "совершенством", как часто поступали космодесантники из других легионов. Я — прах. Сколько лишних органов мне ни приделай. И сейчас созданное из праха возвращалось к праху — как и должно.

Собственная смерть вызывает множество мыслей. К примеру, простое признание — моё существо почти ничем не отличается от других "ночников". Тот мизер самосознания, что не позволяет мне склониться перед Нечестивыми Богами, проистекает совсем не из моей воли, личности или веры. То, что я не пал окончательно, заслуга Отца. И никого другого.

Вот взорвалась правая кисть. Вслед за ней отделился череп. Куски плоти медленно вырывались на свободу и складывались в удивительные узоры. Хочу ли я что-то взять отсюда? Фаланги пальцев, жилы, нервы, тазобедренные кости... Всё не то. Мозг, который я не взял бы, даже если мог. Пальцы начали медленно ощупывать это месиво. Страх, боль, гнилостное безумие и небольшие островки спасительной тьмы, оставленные Отцом. Спасибо тебе, Отец, что защитил мой разум и не дал пасть в лапы Хаоса окончательно!

Следом пальцы переместились на череп. Мягкая кость рассыпалась в пыль. Позвоночник, этот символ стойкости, при первом же прикосновении начал расползаться мерзкой кляксой. Рёбра, знак дыхания и жизни, раскололись на тысячи тончайших иголочек. Всё, чего бы я ни касался, сгнивало, исчезало или превращалось в что-то иное. Не в меня.

Сердце... Сердец просто не существовало.

Единственным, что осталось, были кишки. Вонючие трубки, наполненные собственными экскрементами — то единственное, что я мог взять с собой в посмертие. Символично.

Возможно, порог бытия сможет преодолеть что-то из принадлежащих мне предметов? От доспеха осталось лишь несколько деталей, поэтому сначала я ухватил непременный атрибут любого Легионес Астартес — оружие. Вот он, мой пиломеч, мой "Кровавый завет". Двухстороннее лезвие с встроенным шумоподавителем. Слова Отца, вырезанные на кожухе. Украшенная костяными пластинами рукоять. Современник Великого Крестового Похода, пустивший кровь огромному количеству существ — ксеносам, мутантам, космодесантникам, обычным людям. Величественный и устрашающий инструмент резни, что медленно разливался кровавыми струйками. Рядом с ним распадался на ржавые хлопья болтпистолет — ещё одно именное оружие, украшенное, отмеченное знаками многочисленных побед... Совершенно не важных сейчас, у врат вечности. Этот коктейль из крови и ржавчины начал покрывать все орудия войны, которыми я пользовался. Силовые мечи, пиловые глефы, болтеры, огнемёты, волкитные бластеры, гравитонные пушки, ручные атомные бомбы... Всё распадалось на кровь и ржавчину. А по краям взора появлялись новые и новые комки тьмы.

Я поднял со своего изуродованного тела то единственное, что осталось целым — левый наплечник. Эта вещь была предметом зависти очень многих.

Наплечник выглядел аскетично. Никаких украшений, гравировки, трофеев, лишь в центре объёмный знак Восьмого Легиона — череп с крыльями нетопыря. Лицевая часть черепа была вылеплена столь искусно, что в зависимости от точки наблюдения выражение костей выражало различные эмоции: злость, кровавое безумие, равнодушие, порочное наслаждение. Очень редко — скорбь, ещё реже — тихую печаль.

В многие наплечники силовых доспехов космодесанта были встроены генераторы силового щита, в том числе и этот. Но в отличие от других защитных устройств, генератор моего наплечника мог функционировать независимо от реактора (хоть и временно), активироваться в стелс-режиме и работать с гораздо большим КПД. Автором данного чуда был Вулкан, который создал наплечник как подарок лично мне. Память не сохранила причину такого действия со стороны примарха Огнерождённых, но определённо случилось что-то экстраординарное, чтобы Саламандра сделал столь ценный подарок для Повелителя Ночи — своего прямого антипода.

Но как и остальные предметы, наплечник рассыпался клочьями тьмы.

Больше здесь делать нечего. Мир начал медленно проходить сквозь меня. Отряд Повелителей Ночи, что всё ещё стрелял по бесформенной куче мяса, некогда бывшей телом мерзкого псайкера. "Громовой ястреб", несущий знаки Семьдесят Девятой роты Восьмого легиона. Моей роты. Развалины храма. Пепел сожжённого города. Бесчисленные знаки террора и разрушения на лице планеты. Всё оставалось позади, скрываемое благословлённой тьмой, что несла меня дальше.

— Отец.

Тьма исчезала так же медленно, как появлялась — и в ней отражались голоса. Голос.

— Конрад Кёрз, — снова молвил голос. — Мне не нравится это имя. Почему ты назвал меня так? Молчишь? Молчи. Я собираюсь рассказать тебе историю о том, почему ты очень плохой отец.

Шипящий смех постепенно изгонял тьму, являя две размытые фигуры.

— Ты знаешь, что скоро случится. Слышишь тишину? В этом месте её никогда не было. Никогда. Ты всё знаешь! — Голос темноты то падал, то поднимался выше и выше. — Восьмой легион оплакивает мою приближающуюся кончину. Они ненавидят меня за то, что я не позволяю им предотвратить её.

Пауза. Серые тени прояснялись всё сильнее и позволяли увидеть двух человек. Первый сидел на золотом троне, второй стоял перед ним.

— Отец, это моя исповедь. Я не жду, что ты простишь меня. И я никогда не смогу простить тебя. Просто послушай.

Тьма и тени, скрывающие окружающее пространство, постепенно превращались в туман.

— Может ли быть так, дорогой отец, что твои сыновья были сотворены при помощи не только генетики? — Бледный поднял руки над головой и вытянул их, расправляя пернатый плащ. — Мои братья всегда говорили мне, что я чудовище, но мы все чудовища. Тайны, которые ты использовал для нашего создания, были не такими уж чистыми. Что ты пообещал взамен? Что отец, что сын. Хорус был не единственным, кто продался ложному пантеону. Не так ли? Отвечай! Ты был их рабом всё это время?!

Отец. Предо мной стоял Отец и его отец.

— Мне не нравилось в твоей стране, — продолжил Кёрз. — Сангвиний, Робаут, Лев, остальные — все убивали, убивали миллионами. Но когда приходит время судить, они — святые! — Крикнул он, внезапно разозлившись, после чего зашипел сквозь сжатые зубы. — Получил ли я хоть какую-нибудь благодарность за все труды? Ничего. Ни ты, ни любой из братьев ни разу не сказали обо мне ничего хорошего. Даже во время тщеславного Великого Крестового Похода братья не соглашались с моими методами, хотя зачастую именно они приносили победу быстрее и с меньшим кровопролитием. Братья скорее позволили бы погибнуть миллионам под так называемыми цивилизованными бомбами и массовыми вторжениями, нежели тысячам, замученным ножом убийцы, когда боль нескольких покупала жизнь столь многим! Они приговорили меня, они избили меня и пытались притащить в цепях к твоему трону!

Фигуры с каждым словом воспринимались всё чётче. Стали видны детали: величественный лик Императора и перекошенная маска, что служила лицом Призраку Нострамо.

— И ты был ничем не лучше, ничего не сказав в мою защиту. Ты сделал меня таким. Ты сделал меня страхом во тьме. Ты сделал так, чтобы я вселял ужас в сердца смертных. Ты сделал меня инструментом контроля. Ты думал, что ты такой умный, отец. Почему ты не объяснил, что я делал то, что должен был? Почему не сказал им, что ты одобряешь это?

Ответа всё ещё не было. Кёрз ходил взад и вперёд.

— Не таким уж умным ты был. Посмотри на нас сейчас! Ты мёртв, в то время как я, нелюбимый, ужасный, безумный Конрад Кёрз, жив! Я умру до конца этой ночи, так, как это было предопределено. У тебя такое было? У тебя была моя уверенность? Или ты цеплялся за веру в свободу воли и сам выбрал то будущее, в котором Хорус выпотрошил тебя? — По комнате вновь разлетелся злобный смех. — Ты предвидел это, о великий и чудесный Император? Видел ли ты гибель всех моих братьев, как видел я? Видел ли ты, как Дорна разрывают на куски, как погибает Сангвиний, как Фениксиец обезглавливает любимого брата? Если ты видел, то ты чудовище похуже меня.

Он склонил голову. Но Император оставался немым.

— Ты сделал меня таким, Повелитель человечества. Ещё один просчёт с твоей стороны. Ты мог сделать меня безжалостным, но вместо этого дал мне чувство справедливости. Подарил ненависть к человеческой порочности. Все твои планы такие грандиозные! Но им не хватает тонкости. — Фигура примарха опустилась на корточки. — Я не знаю, когда понял, что являюсь чудовищем. Но помню, когда подумал, что могу им быть. Бедный мерзкий Конрад Кёрз. Какой выбор у него был? Злодей от и до. Созданный, чтобы нести правосудие и обречённый умереть за свои преступления.

Границы помещения, где происходил монолог, прорисовывались всё чётче. Стали видны пятна кровавого льда на полу, отрезанные конечности разной степени разложения, разбросанные тут и там кучки полупережёванного мяса. Потолок, с которого свисали цепи. Трупы на этих цепях. И фигуры космодесантников, что подобно мне стояли за границами комнаты, в тенях.

— Я убил очень многих, — тихо произнёс Кёрз. — Часто мне это нравилось. Почти все они были виновны. Интересно, сколько людей погибло бы от моей руки, если бы Империум оправдал твои ожидания? Скольких ещё я убил бы, полный праведного отвращения к их неполноценности? Это было бы справедливо, не находишь?

Его вопрос остался без ответа. Снова.

— Я часто размышляю, последовал бы Коракс за мной в ту же тьму, если бы не война. Мы с ним так похожи, почти близнецы. Из всех он и Сангвиний были мне ближе всех. Ничего личного, никто из них не был мне другом, у меня никогда не было друзей. Но они были похожи больше всех, хоть и по разным причинам. Коракс и я, оба создания тьмы. Я — садист, он — убийца и диверсант, оба озабочены правосудием, оба выросли среди преступников.

Призрак вздрогнул и провёл чёрными ногтями по бледной коже. Очень грязной коже, покрытой биологическими отходами, кровавой коркой и кусочками плоти. В комнате было холодно.

— Мы шли похожими путями. У нас должно было быть столько общего, и всё же Коракс всегда ненавидел меня. Он считал меня жестоким варваром. Он! Благородный борец за свободу, который сжёг бесчисленные тысячи в атомном огне ради собственной моральной победы. Он отлично понимал важность зверств, пусть и притворялся, что это не так.

Кёрз покачал головой и засмеялся.

— Видишь, чего я не понимаю. Зачем ты породил такой выводок лицемеров?

Он обнял длинными костлявыми руками колени и уткнулся в них лицом.

— Я расскажу тебе кое-что ещё, — продолжил Кёрз. — Я тоже его ненавидел. Ты можешь подумать, что я ненавидел всех моих братьев. Это не так. Это они ненавидели меня. Я не мог ненавидеть их в ответ. Большинство из них я мог терпеть, нескольких уважал. Пару из них любил, хотя и безответно. Но Коракса я ненавидел.

Примарх отвернулся от застывшего собеседника и прислонился к стене. Его лицо потеряло звериную жестокость и позволило увидеть проблески несгибаемой воли, что некогда так меня вдохновляла. Отец, что ты делаешь?

— Я так сильно ненавидел его. Я ненавидел его не за то, что мы были похожи и не зато, что он был лучше. Ведь если мы были аспектами одного принципа, Коракс был лучше, совершеннее. Мы так похожи по твоей задумке, — подчеркнул Кёрз. — Разве он не вырос в ужасном месте? Разве его не преследовали? Не угнетали? Но он не убивал, как я. Он использовал страсть и аргументы там, где я пускал кровь. Я ненавидел себя за то, что был не похож на него, но я не мог презирать кого-то, кто был тем, кем я быть не мог. Зачем мне ненавидеть его за это? Может за то, что он, подобно мне, не смог усмирить свой мир, смиренно передав его Культу Машины? Может я ненавидел его за то, что он был слабым? Нет. Я не мог ненавидеть его и за это.

Он ухмыльнулся, кусая нижнюю губу, пока не пошла кровь. Тёмные, почти чёрные капли разбивались о мрамор пола и застывали скорбными бриллиантами.

— Я скажу тебе, почему я ненавидел его. Зависть к его мастерству стояла за ненавистью. Я скрывался в ночи, но Коракс владел ею. Мои тупые сыновья думают, что способности Ворона исходят от какой-то технологии, дарованной Девятнадцатому. Я же видел, что они были врождёнными. Представь, чего бы я добился, если бы ты наделил такими же дарами меня? Насколько более совершенным чудовищем я мог бы стать, если бы тени любили меня так же, как они любили Коракса!

Кёрз замолчал и рывком открыл собственное сознание. Я всё ещё стоял вне комнаты, но теперь мог видеть глазами примарха. Вместе с другими Легионес Астартес я застыл немым зрителем развернувшихся перед взором картин.

Конрад вспоминал пытки. То, как он наслаждался болью других существ. Так было всегда. Поступал ли он так потому, что должен был, или потому, что хотел? Разве сомнения всегда были там, на задворках разума, до того, как Сангвиний попытался переубедить его? Его брат Ангел: проклятый так же, как и он, видеть будущее, но такой чистый, такой благородный. Такой уверенный, что ход событий можно изменить.

— Такой мёртвый, — захихикал примарх, но смех был горький, в нём чувствовалась боль утраты.

Если бы только у него была сила, смог бы он стать таким, как Ангел? Однажды Кёрз сказал своему брату, что их разделяет лишь случайность, которая забросила их на родные планеты. Но сомнения съедали его. Жил бы Ваал Секундус в страхе перед демоном из пустыни? Возрадовался бы Нострамо ангельскому спасителю?

— Нет, — Кёрз покачал головой. — Он бы умер, выпотрошенный, ослеплённый, с ощипанными крыльями. Он бы не пережил то, что пережил я.

"Твой брат Жиллиман говорил, что правосудия недостаточно. Помнишь?"

Кёрз насторожился и огляделся. Мысль была не его, но она пришла не из внешнего источника, насколько он мог судить.

"Милосердие — это необходимое дополнение правосудия. Без милосердия правосудие сурово и жестоко. Аморально."

— Правосудие сурово и жестоко, и я такой же! — Обвиняюще прорычал примарх на скульптуру. — Это то, чем я являюсь. По-другому быть не может.

"Это действительно так?"

Конрад пристально посмотрел на сидящую статую. Он не мог сказать, был ли голос его собственным, или это говорила фигура.

Нет, Восьмой вспомнил эти слова. Их произнёс Ангел тогда, когда под давлением судьбы его собственные убеждения ослабли. Эти слова Сангвиния снова потревожили разум примарха Повелителей Ночи.

— Милосердие это роскошь, — пробормотал Кёрз. — Правосудие должно быть несгибаемым. Правосудие необходимо для правления закона. Люди — это звери, неспособные следовать законам. Они пытаются нарушить их на каждом шагу, снять с себя ограничения, которые возлагают на других. Люди врут или подкупают, убеждённые в том, что они и только они являются особенными и находятся за пределами правил, которые должны быть применимы ко всем, кроме них самих. Им нужен страх, чтобы повиноваться. Им нужно преподать урок боли, чтобы они узнали, что ответственность лежит на всех. На всех! — Выпалил он. Его плечи вздрогнули, встряхнув изорванный плащ. — Не может быть правосудия без страха, не может быть страха без страданий!

Примарх снова начал возбуждённо шагать по комнате, расшвыривая куски плоти ногами и раскачивая подвешенные трупы. Некоторые из них были слишком большими, чтобы принадлежать человеку. Некоторые явно были остатками ксеносов — эльдар, странных обезьян, человекоподобных ящериц, кого-то совсем несуразного. Побродив некоторое время вокруг трона, Конрад подошёл к своей коллекции и, следуя собственной логике, вырвал несколько органов. После чего вплотную подошёл к статуе Императора и начал с хрустом трапезничать.

— Не важно, — сказал он, прожёвывая мясо. — Мне нужно о многом тебе рассказать. О судьбе и о том, как мы должны ей следовать. Будущее предопределено, и ты знал. Ты знал, что Империум обречён. Я не знаю, зачем ты вообще пытался. Это была дурацкая мечта, и мы проснулись в кошмаре.

С каждым словом изо рта Конрада Кёрза вылетали куски плоти и брызги крови, иногда попадающие на статую.

— Ты как я, отец, видишь ясно. Ты, я, Сангвиний — мы видим мир без фальшивой дымки, которой люди так старательно загораживают собственное зрение. Скажи мне, провидя столь многое, как ты можешь доверять человеческой натуре? Она тёмная, мрачная и полностью лишена достоинств. Там есть только тени. Ты дал мне этот дар предвидения. Почему ты не обсудил его со мной или с другими? Почему ты не объяснил? Почему мы должны так страдать?

Снова настала тишина, изредка прерываемая хрустом разгрызаемых костей. Завершив своё пиршество, примарх продолжил разговор.

— Видишь? Видишь! — обвинял Кёрз, тыча окровавленными пальцами в отца. — Ты ведь видишь. Ты положился на лучшую сторону людей, которой не существует. Я лучше тебя, потому что видел её ясно, без глупой наивности. А они говорят, что я безумен! Я взял себе невероятный титул? Нет! Я пытался подчинить человеческий вид своей воле? Нет! Я отдавал приказы о геноциде целых рас, сжигании цивилизаций, уничтожении миров, полных жизни, чтобы исполнить свою мечту? Нет, нет и нет!

Тишина, холод и тьма этого места вновь не дали ответа. Кёрз, я и остальные наблюдатели слушали темноту.

— Я убивал, пытал и калечил, это правда. Но не всех. Лишь определённое количество, чтобы заставить тупое стадо остановиться, чтобы их ножи остались в ножнах. Я сказал им правду. Я сказал им: "Прекратите кровопролитие, и я остановлюсь". Я сказал: "Прислушайтесь к страху в своём сердце, и останетесь в живых". В то время как ты, хитрый и злой отец, продавал ложь о золотом будущем до момента, когда зеркало треснуло и вся тьма, скрытая за ним, выплеснулась наружу. Полагаю, ложь — это небольшое преступление, если и сама ложь небольшая. Но какую ложь ты рассказывал! Какую! Невероятную! Наглую! Ни одно учинённое мной зверство не сравнится с ложью такого масштаба. Каждый мёртвый ребёнок, каждое сожжённое общество, каждый вид, который я искоренил, чтобы ублажить тебя... Что значат эти преступления по сравнению с правдой, которую ты скрывал от нас?

Конрад съёжился, закутываясь в плащ из перьев, будто холод наконец проник в его тело.

— Я был правосудием, каким ты меня создал, я купил миллиарды жизней болью нескольких миллионов, в то время как мои братья убивали, бомбили и уничтожали. Но чудовищем являюсь я. Я был существом в ночи, меня презирали и боялись в равной степени, в то время как они были твоими сияющими паладинами. Великий Хорус! Великолепный Фулгрим! Красноречивый Лоргар! Их предательство ты либо проглядел, либо солгал нам всем об этом.

Он посмотрел в глазницы скульптуры, которую создал.

— Ты знал, всегда знал.

Кёрз отвернулся и кашлянул, достав ногтем кусочек сердца, застрявший в зубах, затем задумчиво прожевал его.

Наконец, я смог рассмотреть окружающую обстановку во всём великолепии. Комната, где находился мой примарх, была примечательной во многих смыслах. Довольно просторный зал без видимого входа и с небольшим окошком под потолком был наполнен посетителями. Обычные смертные, уже не ведавшие страха, заполонили всё помещение — из каменных стен торчали кости тысяч жертв. К острым, как бритва, ребристым узорам на железном полу примёрзли кровавые кляксы. Несчётное множество человеческих тел свисало с крюков в стенах, на их лицах посмертной маской застыла агония. В единственном чистом месте зала стоял отлитый в виде раскрытых крыльев летучей мыши железный аналой. На нём лежала книга в переплёте из человеческой кожи.

Главной достопримечательностью помещения являлся величественный золотой трон с тем, что изначально принималось за статую Императора. Хотя почему принималось, это и была статуя Императора. Просто изготовленная не из мрамора. На троне неподвижно, с отрешённым видом, восседал человек. Его руки мёртвой хваткой сжимали подлокотники, а тело покоилось в стальных объятиях трупного окоченения. Вокруг этой основы бледный скульптор слой за слоем создавал произведение искусства. Глиной ему служила принадлежавшая когда-то живым людям плоть. Любой, кто хоть раз видел Повелителя человечества, смог бы оценить невероятное мастерство творца.

Тело, что служило основой статуи, претерпело много изменений. Многие части были заменены. Руки удлинились за счёт дополнительных суставов, к ногам были пришиты чужие голени, тело разорвано, увеличено и снабжено ещё одним позвоночником. Голова собралась из четырёх черепов. Голосом статуи стала тишина. Вокруг трона лежал сваленный кучками строительный материал: руки, ноги, туловища, головы, мозги, сердца, опорожнённые от дерьма кишки.

Обычному человеку комната показалась бы пристанищем демона, темницей ужаса, насквозь провонявшей смертью. Мне? Родным домом, уютным и достойным самого примарха.

Внимание так же притягивали фигуры других космодесантников, что подобно мне застыли в тенях зала. Без сомнений, все они принадлежали к Восьмому легиону Повелителей Ночи или варбандам, что оттуда вышли. Геральдика, символы устрашения, куски людей на доспехах — всё знакомо. Некоторые космодесантники несли на себе символы Хаоса Неделимого или конкретного бога, но ничего более определённого сказать было нельзя — всех нас скрывал туман. Я мог рассмотреть лишь соседей слева и справа, точнее, увидеть несколько деталей. Один из них сжимал в руках цепную глефу весьма искусной работы, а второй — рукоять силового меча, украшенную символикой Кровавых Ангелов, с куцым огрызком золотого лезвия. Куда остальной меч подевался, оставалось неясным.

— Но хватит о примархах. Отец, я всегда хотел спросить тебя о том, как воспитывать собственных детей. Воины, которые вернулись после уничтожения Нострамо, оказались испорченными. Лучшие из них заблуждались, худшие были просто жестокими тварями. Я не знаю, когда мой Легион начал своё падение, знаю лишь то, что когда это стало заметно, было слишком поздно.

Он почесал под рёбрами, которые выступили из-за постоянного недоедания.

— В свою защиту могу сказать, что чрезвычайно сложно сконцентрироваться на настоящем, когда будущее постоянно является к тебе незванным гостем. Как я должен был заметить гниль Нострамо, когда все мои дни заполнялись отравляющими видениями будущего? Ты снова потерпел неудачу, отец, дав мне силу предвидения. Правосудие абсолютно, и благодаря тебе я очень рано узнал, что отклонюсь от его стандартов и стану преступником, который не заслуживает ничего, кроме смерти. Можешь себе представить? Быть созданным для выполнения определённой функции и выполняя её узнать, что сам являешься враждебным для этой функции, каждый день видя свою смерть по приказу собственного отца в качестве наказания. Наказания за то, что просто следовал путём, проложенным для тебя этим самым отцом. Ты создал меня арбитром правосудия. А ещё ты создал меня чудовищем. Примирение того и другого невозможно. Стоит ли удивляться, что я обезумел? — Прошипел он сквозь заострённые зубы. — Я ни в чём не виноват. Во всём виноват ты. Кровь миллиардов невинных на твоих руках, не на моих.

Лицо примарха стало мрачным, его голос приобрёл вкрадчивые нотки.

— Ты сделал меня судьёй. Это моя цель. Я оцениваю души. Хочешь узнать, отец, как я буду судить тебя?

Он наклонился так близко к скульптуре, что его нос коснулся мороженой плоти.

— Виновен.

И вновь — тьма и тишина.

— Я смирился со всей этой кровью и агонией. Я ни в чём не виноват. Нельзя сожалеть о диктатах судьбы, потому что над ней нет власти. Я больше не буду мучить себя из-за своей природы, потому что и она была мне неподвластна. Однако я сожалею об одном.

Конрад закусил губу, не решаясь открыть свой секрет.

— Если бы я мог изменить одну вещь, я бы сделал это не задумываясь, — он отвернулся от безмолвной статуи, обнаружив, что легче признаться, когда на него не смотрят окровавленные глазницы. — Когда ты пришёл ко мне и предстал во всём великолепии, я должен был отказать тебе. Я никогда не должен был принимать имя, которое ты мне навязал. Ибо из всех ужасов твоего правления я извлёк один урок, одно небольшое понимание самого себя. Ночной Призрак был прав. Он был чудовищем, это правда, но такова человеческая природа. Мы можем надеяться лишь на то, что лучшие чудовища спасут нас от худших. Его действия были кровавыми, но в результате на его мире воцарился мир. Впервые за тысячелетия. Лишь после того, как я покинул Нострамо и взвалил на плечи твоё бремя, моя судьба была предрешена.

Он улыбнулся горькой, уродливой улыбкой.

— Отец, отец, отец...

Единственная слеза скатилась по его щеке. Во время её падения небольшая часть былого величия примарха вернулась. Патина скверны была смыта печалью. Под грязью и запёкшейся кровью сияла чистая белая кожа, созданная искусным генетическим мастерством.

— Если бы мне снова представилась свобода от цепей судьбы, я бы никогда не стал Конрадом Кёрзом. Конрад Кёрз был предателем. Неверующим. Психом. Но хуже всего, отец, Конрад Кёрз был слабаком. Ночной Призрак был сильным. И в этом погружённом во мрак аду, который ты создал, слабость — величайшее преступление из всех.

Лишённый бремени своего последнего признания, Кёрз закрыл глаза и обнажил чёрные зубы в широкой улыбке. Он обратил свой взор вверх как заключённый, выпущенный из карцера, обращает своё лицо к светилу.

Катарсис продлился недолго. Никакой ненависти к себе не хватало Конраду. Чем больше он говорил о своих ошибках, тем больше питал необходимость в прощении. Разговоры лишь усугубляли эту одержимость. Слова не могли стереть его грехов. Ни его, ни его сыновей, ни его отца.

Воздух в комнате стал невыносимо душным, словно перед бурей. Раздался гром слов, которых жаждал Кёрз, однако в своих последних здоровых областях разума никогда не ожидал услышать.

Ты не слаб, сын мой.

Своей силой голос поставил на колени и Конрада, и нас. Голова звенела от внезапной белой боли. Ревущий ураган мощи исходил от сидящей фигуры, теперь окружённой светом, что разбрасывал останки жертв на полу и обжигал стены.

— Отец? — спросил Восьмой. Его голос был надломленным, тихим, словно у ребёнка. Жалким.

Я выше твоих обвинений. Твоих речей. Выше всего.

И вновь слова зазвенели с силой колокола. Я застыл, не в силах пошевелить и бровью — настолько огромной была мощь пришельца. Однако Ночной Призрак был силён. Он выдавил из себя улыбку и поднял голову, чтобы посмотреть на величие мясной скульптуры, хотя ему пришлось прищуриться от яркого света.

— Нет, нет! Ты здесь. Я слышу тебя. Ты пришёл, чтобы предстать перед моим судом, влекомый этим подношением, которое я сделал. Ты всегда был кровавым богом.

Я не бог и никогда им не буду.

Кёрз поднялся, его плащ развивался на психическом ветру.

— Ты здесь. Ты осознаёшь свою вину. Ты пришёл предстать перед моим судом.

Ты не можешь обвинить меня. Я и так достаточно наказан.

— Нет достаточного наказания за то, что ты сделал! Ни в этой жизни, ни в следующей! — крикнул Кёрз.

Как ты посмел предположить, что понимаешь, что я сделал, какую жертву принёс и как теперь должен страдать?

Сила голоса оттолкнула Кёрза.

Ты никогда не познаешь всю глубину моей боли, и за это я благодарен. Никто из вас не заслуживает подобной участи, тем более ты, Восьмой.

— К чему эти пустые слова?

Голос помедлил мгновение, прежде чем вернуться вновь с оглушительной силой, которая заставила Кёрза взвыть.

Ни один отец не желает, чтобы его сыновья страдали. Вне зависимости от бремени, которое он на них возлагает.

Кёрз засмеялся.

— Извинение? Что дальше? Простишь меня? Сангвиний предупреждал, что ты можешь это сделать.

Нечего прощать. Ты действовал так, как было задумано, но в мои планы вмешались. Ты не виноват в своём безумии, как и я.

Кёрз зарычал, словно зверь.

— Ложь! Всё было так, как ты задумал!

Ты не сделал ничего плохого. Если бы мы смогли встретиться ещё раз, я бы вернул тебя к свету.

— Как чудесно! — Кёрз на минуту залился диким, завывающим смехом. — Я — Ночной Призрак! Свет — анафема для меня.

Свет есть внутри вас всех. Вы мои дети. Вы рождены из света. Никому из вас не чуждо искупление.

— Скажи это тем, кто погиб.

Ничто не умирает навсегда. Смерть — это состояние перехода. Я прощаю тебя, Конрад, хочешь ты этого или нет.

— Никогда!

Голос не отступал, продолжая беспощадно выпаливать слова в памяти всех Повелителей Ночи, что застыли в позах покорённости. Камни один за другим выпадали из внешней стены, не выдерживая мощи. Пол рушился кусками, рассыпаясь на атомы и являя чёрные ветра, что загораживали окружающее пространство от голого имматериума.

Ты совершил одну ошибку, сын мой. Она является источником всего твоего зла. Ты выбрал веру в неизменность судьбы и отказался от выбора. Без выбора нет ничего. Боги, которые насмехаются над нами, рассчитывают на выбор. Действие этой вселенной зависит от выбора. Одна судьба — это всего лишь единственная книга в библиотеке неограниченных вариантов будущего. Ты прочёл лишь одну. Разве ты не видишь, что сам выбрал это? Это твой выбор — стать заключённым судьбы. Если бы ты поверил в свои силы, ничего бы из этого не произошло. Это случилось из-за тебя. Ты выбрал стать таким, загнанным в угол, обманутым. Безумным.

Улыбка Кёрза застыла, будто пытаясь отделиться от лица, угрожающе играя на его губах, прежде чем рухнуть с силой умирающей звезды.

— Нет! Ты послал ассасина убить меня. Ты хочешь моей смерти!

Ты уверен в том, какая судьба тебе уготована. Твоя вера, сын мой, не более чем оправдание собственных ошибок.

— Нет!!!

Завывая, Кёрз бросился на свет, несмотря на ожоги и ослепление. Руки впивались в скульптуру, рвали её сломанными чёрными когтями, отрывали длинные куски замороженной плоти от сшитого тела и разрывали их на мелкие кровавые ошмётки.

Свет померк.

Сотрясаясь и всхлипывая, примарх рухнул на пол. Останки скульптуры с влажным звуком упали с трона.

— Мне нет прощения, — прошептал он. Слёзы текли по его лицу, капая с носа и подбородка, не в силах разбавить кровь, разлившуюся по полу. — После всего, что я натворил, что это будет за правосудие? У меня не было выбора! У меня не было выбора...

Давление исчезло. Кёрз обхватил руками останки скульптуры отца. Застывший в полуобъятиях, он ждал голос, который больше никогда не услышит... Видения говорили, что больше никогда не услышит. И видения были правы.

За спиной примарха вновь возник психический свет. Отец стоял и печально смотрел на запутавшегося в собственных кошмарах сына. Эта щемящая печаль, медленная, исполненная тихого света, лилась с открытых ладоней Повелителя человечества. Конрад Кёрз отпустил остатки мясной статуи и упал на колени перед величественной фигурой. Император провёл руками по лицу Кёрза, сбрасывая грязь, кровь и остатки человеческой плоти с белоснежной кожи. Чёрные слёзы, что продолжали падать из глаз примарха, поднялись в воздух и застыли сверкающими кристаллами. Повелитель человечества смотрел прямо в глаза Призрака Нострамо, а через них — на каждого легионера Восьмого в комнате.

Я давно перестал быть человеком. Тьма стала моим домом, человеческая плоть пищей, причинение боли другим — смыслом жизни. Иногда мне снились тёплые сны о том времени, до превращения в ангелоподобного воителя. Но лишь иногда. Намного чаще — разрушенные города, резня, пепел сжигаемых врагов. Не как муки совести, нет — как достижения. Смотри, убийца, как многого ты достиг! Пыточная — твой храм, дыба — кровать, головы врагов — медали. Детские язычки — изысканный десерт, что вкушаешь, празднуя завоевание очередного мира. Очень немного членов Восьмого легиона понимали, во что превращаются, и думали над смыслом собственных поступков. Мы были созданы как инструмент устрашения, а инструмент не должен думать.

Свет Императора показывал всё это. Да, Повелители Ночи были созданы убийцами и садистами. Но это не оправдание всем тем преступлениям, что совершил наш легион до и после предательства. Я — не бездумное животное, что руководствуется лишь вложенными инстинктами.

— Да, Отец... Я вижу.

Император еле заметно кивнул и исчез. Чёрные слёзы, что висели вокруг Ночного Призрака, слетелись в его раскрытые ладони. Двадцать кристаллов — ровно столько же, сколько детей Конрада застыло вокруг трона. Примарх встал и взглянул в наши души, туда, где горела часть его самого. Легендарная скрытность, дар пророчества, звериная интуиция, почти безграничная жестокость, наслаждение чужой болью и взгляд, видящий всю человеческую порочность. Черты, что определяли примарха. Именно туда, в глубину сущности, с руки Отца упала чёрная слеза.

Все Легионес Астартес встали на колено.

— Ave, Konrad, morituri te salutant!

— Сыновья мои. Немногие, что прорываются сквозь собственную природу. Мне почти нечего дать вам.

Отец во всём великолепии. Грязный, по щиколотку в крови и человеческой плоти, сгорбленный, с выпирающими от недоедания рёбрами. Безумный и одновременно великий в своём сокрушении.

— Возьмите мою боль, мой дар, мои когти и моё имя. Возьмите то немногое, что осталось, и несите мой завет.

Я склонил голову, не в силах смотреть прямо. Куда идти? Что делать? Вопросы остались без ответа, но пришло другое знание. Ответы я должен найти сам, в тех краях, куда следует дорога. Ночной Призрак положил руку мне на плечо и растаял. На месте касания в ветрах эмпиреев, как в зеркале, отразился левый наплечник — тот самый, что выковал мне Вулкан.

И снова тьма, снова благословленный покой.

* * *

Время приближалось к неминуемому концу. Конрад Кёрз встрепенулся. Он поднял голову и посмотрел на остатки идола из плоти, не в силах различить, происходило ли ближайшее прошлое на самом деле или являлось плодом его больного рассудка. Скульптура лежала на полу и залитая кровью комната не изменилась. Всё было так, как прежде. Лишь печаль примарха усилилась ещё сильнее.

Приближалось время перехода.

* * *

Выстрелы. Я вижу выстрелы. Много, принадлежат различным типам пулевого оружия.

— Томас, ты ещё жив? Скоро мы это исправим.

Паззл судьбы медленно разбивался на составляющие, никак не желая схватываться моим расползающимся сознанием — слишком сильны были ветра имматериума. Но страх... Сладкие флюиды ужаса, что витали в духовном измерении... Их я никогда не спутаю. Как бы не колбасился варп, страх — моя пища, мой наркотик, мой маяк. Рассветный луч, что всегда укажет путь к изнывающей жертве.

— Я говорил, насколько вы прелестны, Марта? Нет? Тогда скажу сейчас.

Послышался удар, женский вскрик и в непроглядной темноте расцвёл прекрасный цветок боли. Он был так нежен... Выбросив из головы любые рациональные умозаключения, я просто захотел вкусить эту красоту. За спиной послушно проснулись две маленькие звезды и подтащили цветок ближе — вместе с сорняками, что пытались заглушить прекрасное растение. Куда, скоты поганые?!

Из пазов выскочили лезвия, заискрилось силовое поле. Боевые визоры очерчивали фигуры, что удавалось выхватить из колыхающегося тумана варпа. Несколько мгновений, и когти мягко погружаются в плоть. Такую мягкую, такую тёплую. Исполненную сладкого ужаса. Ням!

К сожалению, времени насладиться страданиями сорняков не было совершенно — с каждой секундой цветочек боли всё хирел и хирел. Приходилось действовать быстро. И чем больше крови выпивали когти, тем быстрее отступало опьянение варпом, и тем чаще брони касались маленькие металлические кусочки. Эффекта никакого, но всё равно неприятно — я должен быть невидимым убийцей, а не мишенью. Зато яркие вспышки служили отличным ориентиром. Удар, удар, силовые когти разрывают податливую плоть как воздух. Эти глупцы не носили никакой защиты — лишь цветные тряпки, что прикрывали наготу.

Бум! Ударная волна мягко окутала силовой доспех. Я застыл. Варп окончательно успокоился и убрался куда-то в глубины разума, туда, где среди детских предрассудков бродят взращённые демоны. Мир с жадностью упал в глаза. Вокруг простирался какой-то туннель, заполненный странными металлическими коробками, мусором и сделанными мной трупами. У завала металлических коробок, что создал принёсший меня ветер, пряталось несколько десятков мясных мешков с пулевым оружием. Воздействие от пуль было столь ничтожным, что дух доспеха даже не активировал энергетический щит — на бронепластинах не оставалось и следа от попаданий. Новый мир, жаждущий узнать заветы Ночного Призрака! Твой просветитель прибыл!

Реактивный ранец вспыхнул с новой силой. Мгновение — и силовые когти начали с одинаковой лёгкостью рвать металл и плоть. Послышались сладкие крики боли. Сладкие, но недостаточно — где цветок?! Мясные болванчики что-то кричали, тыкали пальцами, разбегались в разные стороны. Как пустыня воду, мой разум поглощал это приношение. Страх. Больше страха! Рывок — новая сладкая смерть.

Я закричал. Не очень громко — сила динамиков шлема была так велика, что могла превратить незащищённого человека в кровавый фарш. Сейчас требовалось иное — оповестить крыс, что прятались по углам, о собственном присутствии. Закричал и приземлился возле группы, что забралась внутрь странного сооружения в виде стеклянного куба. Внутри находилось десять человек: четверо были привязаны к стульям, остальные шестеро тыкали в меня жалким оружием и орали с разным градусом паники на лице. Великолепно. Истинный ужас жертвы — что охотнику может быть приятнее?

Защитные свойства куба не преграда для силовых когтей. Но жертва сама загнала себя в угол, открывая столь много вариантов будущего. Как давно я не проводил ритуальные пытки? Готовил жертвенную человечину? Нет, они останутся на десерт — в прямом и переносном смысле. Сейчас следовало полностью зачистить оставшихся свидетелей. Не хочу, чтобы сведения о моих боевых возможностях стали общественным достоянием раньше необходимого.

* * *

Марта Уэйн со странной отрешённостью наблюдала за фантасмагорией, что творилась по ту сторону зрачков. Их — её, мужа, сына и его спутницу — привели в эту часть заброшенного готэмского метрополитена старые "друзья" семьи. Марта не знала причину такого поступка, но наверняка она была связана с невероятными успехами Брюса, что в двадцать три года сделал их компанию одной из самых богатых в Америке. Попытки похищений или убийств уже случались, но сейчас всё было куда хуже. Новые похитители отличались от любых мафиозных группировок Готэм-сити так же, как волки отличаются от гиен — отточенным профессионализмом и холодной злобой утративших любое милосердие убийц. Но главным сюрпризом стал предводитель отряда, старый друг семьи, что уже час избивал её мужа и сына. Сама Марта оставалась относительно целой — лишь для того, чтобы в полноте воспринимать боль самых близких для себя людей. Каждый удар, каждый порез на теле родных отзывался для женщины болью. Многочисленные призывы к совести мучителей вызывали лишь презрительный гогот. Поэтому она делала то единственное, что могла — молилась, вкладывая в молитву весь страх, боль и ярость.

И помощь прибыла. Или сначала так казалось. Специально для семейства Уэйн старый друг притащил в подземный туннель новейшую разработку "Уэйн Интерпрайзерс" — камеру, способную менять давление воздуха. В тот момент, когда пленников погрузили в стеклянный куб и готовились начать пытку, недалеко от отряда возник яростный вихрь. Канаты воздуха били стены, вагоны и горы мусора подобно стальным плёткам. Буйство продолжалось несколько секунд, пока из глубины вихря не выскочила закутанная в туман фигура.

Марта плохо видела, что происходило — отдалённость, преграды и скудное освещение мешали рассмотреть детали. Но она слышала. Вопли умирающих, грохот, скрежет раздираемого металла. Сначала слаженные, но чем далее, тем более беспорядочные выстрелы. Что-то убивало наёмников — быстро и безжалостно. А потом послышался ужасающий, вгоняющий в тупое оцепенение крик. "Друг" семьи, что залез в камеру вместе с отрядом личных телохранителей и пытался закрыть её изнутри, поперхнулся очередным бранным словом. К стеклянному кубу подошёл ОН — укрытый тенями трёхметровый великан.

Две детали вырывались из покрова, что скрывал фигуру пришельца. Пара рубиновых глаз, что подсвечивала туман изнутри. И метровые лезвия когтей, с которых непрерывно сыпались толстые молнии.

Марта уставилась в алые глаза. Они манили, дарили сладкий ужас... Фигура снова закричала и метнулась в сторону. Через несколько секунд о стеклянный куб начал барабанить поток человеческих останков. В стороне громыхнуло несколько взрывов, снова послышались выстрелы. И почти сразу смолкли. Марта скосила глаза — Томас и Брюс находились в полубессознательном состоянии и не воспринимали окружающий мир. Четвёртый пленник, спутница сына на званом вечере, потеряла сознание уже давно.

"Друг" семьи, чьё имя Марта не хотела произносить даже мысленно, пытался сделать хоть что-то. Он орал в рацию, орал на своих телохранителей, метался от стены к стене той клетки, куда посадил себя сам. Когда его пистолет упёрся в висок сына, Марта закрыла глаза, но выстрела не последовало. Великан заговорил. Прямо сквозь герметичные стенки камеры.

— Video peccata vestra.

Туманный великан медленно шагал вдоль стенки куба, волоча за собою труп какого-то несчастного. К серости скрывающего покрова добавился багрянец — потоки светящейся крови медленно вращались вокруг фигуры, придавая ей вид разгневанного божества.

— Ego audire clamat ad ultionem accingerentur. Video mortuum tuum.

Великан несколькими движениями прорубил отверстие в стенке камеры. Оружие пришельца — метровые когти — разрезали сверхпрочное стекло как бумагу, даже не заметив сопротивления. Команда — и несколько телохранителей выпустили короткие очереди в пленников. Но случилось странное. Марта в оцепенении уставилась на кончики пуль, что застыли сантиметрах в десяти от её лица. Сил на любые сильные эмоции просто не осталось.

— Lex talionis. Ave Dominus Nox.

Секунда, и на землю разрозненными кусками упали те, кто пять минут назад казались Марте страшнейшим кошмаром. Больше нет. Рубиновые глаза смотрели прямо в душу измученной женщины, навеки запечатлеваясь в самых глубинных пластах психики. Те немногие силы, что остались в угасающем сознании, были брошены на одно — укрыть невыразимый ужас, затащить его как можно глубже.

Марта потеряла сознание и не видела, как силовые когти отрезали головы поверженных наёмников, их главаря и в нерешительности остановились возле её собственной шеи. Но бог, к которому взывала женщина, оказался милостив — пришелец лишь перерезал связывающие пленников путы и растворился в новом вихре теней.

* * *

Новое помещение почти не отличалось от комнаты, где Отец вёл диалог с Императором. Та же тьма, мозаичный пол, золотой трон, аналой с книгой, окошко под потолком. Отсутствовало главное — трупы. Стены были усеяны отверстиями, куда следовало вмуровать кости. С потолка свисали пустые крюки. Сточные канавы для крови блистали чистотой. Комнату будто очистили от свершений примарха ради нового постояльца, что должен заполнить её новыми символами ужаса.

В дальней части зала виднелось несколько дверей с нострамскими надписями: "Оружейная", "Апотекарион", "Медитационная келья". Рядом с дверьми отражало комнату огромное зеркало во всю стену. Галерею — поправил я себя. Эта комната называлась Галереей и предназначалась для обозрения шедевров, что ваял Отец из человеческой плоти.

Я подошёл к зеркалу. Очень немногие существа смогли бы рассмотреть своё отражение в настолько густой темноте. Но я — Повелитель Ночи и обладаю отчасти тепловым, отчасти сверхъестественным зрением. Отражение показывало крупного космодесантника, выше и крупнее меня прежнего, облачённого в доспех цвета океанских глубин и вооружённого силовыми когтями. И чем больше деталей отражалось в зеркале, тем быстрее рос список моих вопросов.

Во-первых, броня, совершенно мне не знакомая. Интерфейс идентифицировал её как "доспех специального назначения Mk. 11.8 "Korona Nox", предназначенный для Повелителей Ночи, что прошли примаризацию". Во-вторых, золотая аквила, что нагло раскинула крылья поперек груди. В-третьих, искусно изготовленные силовые когти, сильно напоминающие личное оружие Отца. Эти и остальные странности рождали множество вопросов. Самый первый — что делать? Понятно, что убивать преступников — не зря Отец отправил меня облачённым во тьму. Но целая, неосквернённая аквилла? Неужели Конрад Кёрз желает, чтобы я нёс символы и идеи Ложного Императора?

Обуреваемый подобными мыслями, я подошёл к аналою. Кроме книги на нём покоились кольцо и шесть голов — тех самых, что отрезал почти инстинктивным жестом. Головы были нужны в первую очередь как источники информации. Геносемя Повелителей Ночи не отличалось сильным проявлением омофагии, но получать информацию из крови или мозга живого существа я мог. Возможно, даже выучу местный язык.

Перстень же... Перстень являлся почти точной копией другого перстня, которым Конрад запечатывал личные послания. Отличалась лишь форма печати. Вместо замысловатого герба на ней был выбит символ легиона — череп с крыльями нетопыря — и имя. Аскольд Ночной Призрак.

"Возьмите мою боль, мой дар, мои когти и моё имя". Видимо, последнее следовало понимать буквально — Отец отдал мне собственное прозвище. Авансом, рассчитывая на достойные этого имени свершения. Отец, клянусь — твоё имя станет синонимом ужаса в этом мире и любых других, куда выведет путь. Я поцеловал кольцо и поместил его в специальную нишу на поясе. Следовало тщательно проверить новую базу и обдумать дальнейшие действия.

Глава 1

Готэм.

Главный персонаж невероятно сложной и интересной истории, что длится уже сотни лет. Он создаёт фон и сам играет роль. Задаёт условия и сам участвует в жизни по ним. Готэм — и город, и житель города. Готэм — обугленный бриллиант на карте мира.

Готэм — это чёрствое, гноящееся сердце американской идеологии. Город миллионов прибывших мигрантов, надеющихся на лучшую жизнь, и город-тюрьма безработицы. Город, что красивее Парижа и страшнее Преисподней. Сосредоточение промышленности и столица гангстеризма. В деловом квартале ворочают деньгами, которые и не снились Уолл-стрит. Крах Нью-Йоркской биржи привёл к Великой Депрессии? Ха! Крах Готэмской биржи начнёт мировую войну, восстание мертвецов и пришествие легионов Хаоса. И это совсем не метафора. Как может быть метафорой что-то, когда речь идёт о тысячах тварей варпа, питающихся на этой помойке?

Готэм — это безумие, в котором тонут люди, поверившие в американскую мечту и увидевшие американскую реальность. Реальность, ужас которой невозможно вместить в слова. Готэм — американский кошмар, столкнувшись с которым, остаётся лишь убегать в собственные фантазии. Божество, обещавшее защиту и преуспевание в обмен на клятвы, веру и преклонение, но оказавшееся людоедом. И его единственный дар — струпья собственной зелёной чешуйчатой плоти.

Но золотой телец — лишь пешка, невинное развлечение в преддверии истинного Готэма. Готэма, который размывает деловой квартал вдоль реки, витает в портах и аэропортах, окружает себя бесчисленными квартирами, общежитиями, казармами и тюрьмами. Готэма, который позволяет существовать всему, что его окружило. Готэма промышленного.

Промышленность — это суть Готэма. На окраинах будут ютиться мясные мешки, центр же принадлежит производству. Пускай другие города прячут его, вынося в пригород — Готэм гордится им. Каждая химическая фабрика, каждая скотобойня, оружейный или автомобильный завод как чудовище из иного мира восседает здесь на троне, позволяя людям прислуживать, молиться и приносить себя в жертву.

Готэм — не древняя развалина, не зарвавшийся нувориш. Готэм не стоит на месте, не живёт ни прошлым, ни настоящим, он живёт динамикой и прогрессом. Ритм, ритм, ритм! Жадный ритм, выколачивание денег и выживание в яме определяют его.

Готэм не меняется ни капли и современен в каждой секунде. В нём не меняется архитектура, появляется неон, его опутывают камеры слежения и провода, но это не меняет города. Кирпич и помпезность викторианской эры — молодость Готэма. Ар-деко и конструктивизм Интербеллума — зрелость Готэма. Сталь, бетон и модерн — старость? Нет. Готэм не стареет потому, что не теряет актуальности. Он впускает в свой образ самое лучшее, но не настолько везуч, чтобы стать городом завтрашнего дня. Он стал городом высочайшей индустриальной мощи, но кто сказал, что он станет городом приемлемых условий жизни? В Готэме хорошо живётся каменным горгульям или промышленным станкам, и не очень — вынужденным соседям из плоти и крови. Как жаль, что их приходится терпеть!

Готэм определяют не горгульи и неон, нет, нечто большее, нечто ужаснее сожительства трущоб и особняков — его определяют люди. Те самые люди, которые возвели столпы процветания посреди ворочающихся в смазке из крови, пота и грязи механизмов индустриального мира. Роскошные дворцы нового времени, уносящие под небеса их обитателей, где они могут вдоволь плясать, есть и пить до рвоты прямо на головы тех, кто влачит своё ничтожное существование внизу. Готэм — неоновые огни, свет окон, тьма переулков. Дома, стоящие стенами коридоров и проспектов. Уровни автострад, небоскрёбы и трущобы. Завод, биржа, психушка и кладбище. И только Император с Богами Хаоса знают, какое дитя родится у этих повитух.

Готэм — не просто город, это концентрат урбанистической цивилизации. Справедливо назвать его и червивым яблоком, и пристанищем демонов, и городом, в котором покой только на кладбище. Но целое — это не только сумма частей, это и новое качество. А значит, и прозвище города должно быть не просто нечестивым преломлением других, тоже далеко не святых городов, но своим. Как же его назвать?

Пик цивилизации? Не страшно по звучанию, но страшно по смыслу. Готэм — это пик современной капиталистической цивилизации. Далее — либо неизвестные вершины, либо скатывание в фашизм.

Поднебесная? Потому, что город не только возносится ввысь, но стал серединой, сердцем, сутью и подобием всего мира для всего мира.

Ярмарка тщеславия? Потому что исторический путь был пройден.

Да и что такое Готэм, как не пир во время чумы? Как не полыхающая пламенем гордыня на пороге собственной катастрофы? Готэм — это сосредоточение промышленности, денег и тех, кто на этом пасётся. Готэм — это самая доходная биржа, самые богатые компании, самые продуктивные заводы, самые пафосные рауты, самые продвинутые музеи без единого настоящего экспоната. Количество, концентрация и качество паразитов, слетевшихся на этот праздник жизни, всегда были соответствующими.

Я вытер обрезком материи кровь, что текла изо рта. Готэм — это Нострамо в миниатюре. Нострамо тех времён, когда оно уже наводнилось преступностью, но ещё не стало их планетой. Когда процесс падения в пропасть только начался. Я вижу, Отец, вижу будущее этого города. И вижу, почему ты послал меня именно сюда. Отец, благодарю тебя за доверие. Я исполню Завет твой со всем тщанием.

Тело почти не отзывалось. Медленно я поднялся из лужи собственной крови, что текла из многочисленных порезов. Дар Призрака взымал свою цену. Но отдыхать некогда — на ладонях медленно проступали чёрные полосы. Яд Имматериума снова бежал по моим венам, и значит, сегодня я вкушу трепещущую плоть грешников.

* * *

Крики, споры, матюги, какое-то грохотание и вечное движение людей по кругу — полицейский участок жил своей, с его точки зрения, вполне обычной жизнью. Шлюхи, наркоманы, грабители, хулиганы и прочий асоциальный элемент щедрой рекой прибывал и убывал из здания защитников закона. Фразы типа "Тихо!", "Заткнись!", "Ты мне...", "Да я тебя щас..." вылетали из оскалённых ртов одна за другой.

В общем и целом, новое место работы почти ничем не отличалось от других участков, где раньше тянул полицейскую лямку детектив Джеймс Гордон. Разве что помещение участка сильно ушло от типовой схемы подобных заведений. Возведённый в тысяча восемьсот бородатом году, дом больше напоминал зал суда, чем базу американских копов. Высоченные потолки, колонны, арочные переходы и окна, огромные заводные часы над входом, классический судейский подиум, обзорная башня с чудом уцелевшими витражами. Обоссаные камеры и дешёвые столы офицеров вопиюще не соответствовали величественному архитектурному ансамблю.

Джеймс поправил пиджак, в очередной раз проверяя наличие оружия. Сюда он пришёл работать, а не восторгаться интерьером.

— Эй, новичок! — окликнул Джима новоназначенный напарник. — Пошли, у нас новое дело — то самое, что ты вчера у капитана выпрашивал. Козырное, как бельё твоей богатой невесты. Нападение на самих Уэйнов расследовать будем!

— И тебе здравствуй, Буллок.

— Давай, шевели ногами. Богатенькие буратины очень не любят ждать, а я хочу сполна насладиться гостеприимством богатейшего семейства города.

Несмотря на это заявление, Харви Буллок вёл служебную машину с видом весьма угрюмым. Наверняка утром выпил недостаточное количество бурбона, и его фляжка до сих пор полупустая, а не пустая, как той положено быть в... Сколько сейчас? Джим поднёс к глазам часы на запястье, показывающие три пополудни. За два дня, что детектив провёл в обществе напарника, у него сложилось впечатление, что Харви опустошал свою ёмкость с алкоголем ещё до обеда.

Дворец Уэйнов... Внушал. Иначе не скажешь. Было в нём что-то и от итальянских палаццо эпохи Возрождения, и от классического британского стиля, и чёрт знает что от чёрт знает чего. Богатые люди, могут себе позволить. К сожалению, возможность увидеть этот шедевр архитектуры представится в другой раз — чета Уэйнов находилась в больнице, куда детективы и направились.

— ...После этого, нас завели в стеклянную камеру и привязали к стоящим там стульям. Девочка, которая сопровождала Брюса, не выдержала и впала в истерику. Шоу достал пистолет, вырубил её рукояткой и начал свой монолог. Будто киношный злодей какой, честное слово. Не помню слова этого негодяя в точности, но там затрагивались темы мести, задетой гордости, Шоу что-то говорил о своей дочери. — Марта Уэйн погладила руку своего супруга, который находился в глубоком медикаментозном сне. — Возможно, Томас скажет об этом больше.

— Конечно, госпожа Уэйн, как только ваш муж будет в состоянии давать показания, мы узнаем всё возможное. Продолжайте.

Женщина кивнула и удобнее устроилась в больничном кресле.

— В какой-то момент, не могу сказать какой именно, в туннеле раздались крики и выстрелы. Мгновением позже мы все почувствовали сильный толчок. Или порыв ветра, не разберу. Несколько вагонов метро с жутким скрипом разорвало на части, остальные будто притянулись друг ко другу. Снова выстрелы и крики, а потом...

Женщина охнула и схватилась за сердце. Медсестра, что стояла рядом, немедленно крикнула доктора, растолкала детективов и начала переворачивать тумбочку в поиске какого-то лекарства. Прибежал врач, бросил несколько слов и начал слушать сердечный ритм больной стетоскопом. Через несколько минут, услышав негромкий приказ Марты Уэйн, медработники угомонились и вернулись к своим делам.

— Госпожа Уэйн, если вы не в состоянии давать показания, мы приедем позже, — сказал Гордон. — Только выставим охрану.

— Не стоит, Джеймс, не стоит. Это врачи параноят. Сбылся их худший кошмар — владельцы больницы нагрянули, а простыни в вип-палате не золотые. Позорище, чеки в следующий раз придут тоньше, бу-бу-бу... "А если с ними что-то случится, вам одна дорога — в петлю!", — Марта попробовала спародировать голос другого человека. — Вот и прибегают, слыша каждый чих. Я в порядке и хочу продолжить.

Детектив кивнул и снова раскрыл блокнот.

— Кстати, детектив Гордон, я помню вашего отца. Незабываемый человек. Внешность, походка, манеры, даже взгляд — вы являетесь его полной копией.

— Благодарю, миссис Уэйн, но давайте вернёмся к похищению.

— Конечно. Как и говорила, после странного взрыва послышался... Как это назвать... Не крик, а скорее вибрация. Знаете, похожая на ту, что чувствуешь при движении поезда. Только эта вибрация была очень сильной и очень глубокой. Такое ощущение, будто поезд проехал прямо сквозь моё тело. Я не смогла даже испугаться и просто застыла от ощущения внутренней скованности. А потом появился ОН.

Марта глотнула воды из стакана. Её руки немного тряслись, а от весёлой ироничности на лице ничего не осталось.

— Мне сложно говорить о происшедшем в первую очередь потому, что я не воспринимала реальность здраво. Возможно, я приукрашиваю и принимаю игры воображения за действительность... — Госпожа Уэйн сделала ещё глоток. — Короче говоря, возле нас появился трёхметровый великан. Его фигуру скрывал туман, что не могли пробить мощные фонари наших похитителей. Помню две детали — светящиеся красные глаза, что ровнялись с потолком камеры, и длинные когти. С когтей постоянно сыпались толстые молнии. Великан посмотрел на нас какое-то мгновение, после чего пропал. Судя по крикам, он добивал команду Шоу. Чтобы убить три десятка человек, которые в страхе разбегались кто куда, ему понадобилось секунд двадцать. После чего великан вернулся и начал говорить. Я лишь поняла, что говорил он на латыни. Но важнее другое — его оружие, длинные когти. Они в мгновенье прорезали сверхпрочное стекло, рассчитанное выдерживать гигантское давление.

Джим скосил глаза на напарника. Буллок стоял с тем же хмурым видом, почти ничего не говорил и всё время что-то писал. Услышав о великане, Харви быстро черкнул строку и перевернул страницу. Мимолётного взгляда хватило, чтобы разобрать общий смысл — напарник хотел проверить психологическое состояние жертвы. Учитывая обстоятельства, шаг вполне разумный.

— Последнее, что я запомнила — пули, что по какой-то странной причине застыли у моего лица. После этого — лишь тьма. Очнулась я уже здесь, в больнице, два часа назад.

— Н-да... Если это всё, что вы можете вспомнить... — Харви Буллок в замешательстве поправил свою шляпу.

— О, я прекрасно понимаю ваше замешательство, детектив. Но я увидела события именно так. Да, джентльмены, небольшая просьба, — женщина показала собственную фотографию в вечернем платье. — Когда нас похитили, на мне было вот это жемчужное ожерелье. Оно очень важно для меня по личным мотивам, и я была бы очень благодарна, если ваши люди нашли бы и вернули его как можно скорее.

— Конечно, госпожа Уэйн. Сделаем всё возможное. Если нам понадобится уточнить некоторые моменты, мы свяжемся с вашим адвокатом.

Попрощавшись, детективы покинули палату, прошли первый пост охраны, второй пост охраны, арку-металлодетектор и настоящий контрольно-пропускной пункт, что собрали сотрудники службы безопасности "Уэйн Интерпрайзерс" прямо в коридоре госпиталя. Не совсем понятно, почему нельзя было отвезти чету Уэйнов в корпоративную клинику, раз были предприняты подобные меры безопасности.

Детективы молча прошли улицу и зашли в забегаловку напротив. Каждый думал о своём.

— Слушай, рыцарь, сделай мне одолжение — не болтай с другими полицаями об этом деле, пока я не разрешу.

— А в чём проблема?

— Никаких проблем, солдатик, просто ты втянул нас в непроходимое болото дерьма. — Хмурый детектив повесил пальто на спинку стула и сел за стойку. — Слыхал когда-то про Томаса и Марту Уэйн?

— Конечно, слыхал. Даже пару раз отправлял чеки в Фонд Уэйнов.

— Да, — Буллок даже не пытался скрыть смешок. — Самым богатым и влиятельным людям в городе и их фонду совершенно точно необходим твой жалкий десяток долларов. Ты не представляешь, что начнётся, если мы не закроем дело быстро.

— Так давай поторопимся.

— Ну конечно. Это спланированное похищение, организованное Шоу — членом Городского Совета. Значит, замешана политика, соответственно, затронуты интересы настоящих правителей этого города. Элиты. Готэмскую полицию засудят за один косой взгляд в их сторону, а тут такое!

Послышался звук дверного колокольчика, и Харви, что как раз смотрел в сторону выхода, скривился ещё больше.

— Чёрт. Этот день с каждой минутой становится лучше и лучше. Возрадуйтесь, недостойные, на вашу грешную землю ступили Монтойя и Аллен!

Джим оглянулся. К двоим детективам подошла пара оперативников из отдела особо тяжких. Гордон видел их лишь мельком, отчасти из-за короткого опыта работы в Готэме, отчасти из-за того, что почти все из отдела особо тяжких смотрели на простых полицаев, как на говно. Те отвечали полной взаимностью. Довольно типичная картина, если подумать.

— Мой новый напарник, Джим Гордон. — Харви кивнул на соседа. — Чем обязан?

— Слышала, ты занимаешься делом Уэйнов, — ответила довольно красивая темнокожая женщина за тридцать. — Ужасная история. Зацепки?

— Мы едва начали, — покачал головой Буллок.

— Скажу прямо. Передай нам это дело.

Напарник Гордона уставился на высокого афроамериканца в отличной форме, второго оперативника. Джим недоуменно моргнул. Неужели он собирается...

— Нет, ты не можешь просто так взять...

— Помолчи, парень! — Харви Буллок перевёл взгляд с одного гостя на другого. — Зачем оно вам? Нашли что-то?

— Нет, просто хотим развлечься.

— Даже не знаю...

— Давай, Буллок, тебя же это дело пугает! — Девушка села на соседний стул за стойкой.

— Да, пугает.

— Так сделай верный выбор хоть раз!

— Хоть раз? — Детектив всем корпусом повернулся к девушке по фамилии Монтойя. — Как у тебя язык поворачивается говорить нечто подобное мне?! Иди-ка ты...

— Как знаешь, братишка, мы лишь хотели помочь, — перебил его второй следователь и махнул рукой напарнице.

— А я ведь почти отдал вам дело! — бросил Харви в спину уходящим детективам. — Но вы просто не умеете себя вести. Обязательно нужно хамить.

— Остынь, Харви, разбирайся сам. Удачи.

— Какие мы добренькие и самоотверженные... Вечно нас поносят, будто сами грёбаные ангелы.

— Между тобой и этой девахой не всё гладко? — дождавшись, когда следователи выйдут из кафе, спросил Гордон.

— Ничего, что бы тебя касалось. — Он повернулся к официантке. — Ещё кофе!

Как только официантка принесла напиток, Харви достал свою флягу и вылил в кружку всё содержимое.

— Эта дрянь тебя погубит, Буллок.

— Не порть мне нервы, солдатик, их есть, где испортить. Сейчас едем в туннели. Если всё случилось хоть приблизительно таким образом, как описывает потерпевшая, судмедэксперты должны найти необычные следы. И следует расспросить сынишку, Брю...

Взрыв.

В спину детективам ударила волна. В стены, стойку, потолок и людей начали бить стеклянные осколки. Почти сразу же послышались крики и ругань. Джим с некоторым усилием поднялся с пола. В ушах стоял знакомый по воинской службе шум, в глазах двоилось. Потребовалось секунд десять, чтобы прийти в себя и помочь встать напарнику, который ощутимо приложился лбом о стойку — шишка выйдет знатная. Да и сам Джеймс чувствовал боль от ушибов и порезов. Но эти ощущения будто пропали, когда детектив глянул в окно, где увидел полуразрушенное здание больницы с начинающимся пожаром внутри. Крыла, где лежала чета Уэйнов, больше не существовало.

* * *

Высокие здания, огни, вечное движение местного транспорта. Непрекращающийся шум. С высоты крыш многоэтажных зданий Готэм совсем не походил на инфернального монстра, что я увидел в своих видениях. Впрочем, видения будущего редко говорили именно то, что показывали. Неслышно щёлкнули магнитные зажимы, отделяя шлем от доспеха. Когда в последний раз мне приходилось дышать атмосферным воздухом? Память молчала. Шаг, ещё один. Под сабатонами хрустела галька. Я нагнулся, поднял маленький камешек и начал внимательно его рассматривать. Дивный, новый мир. Такой обычный и так непохожий на всё, виденное ранее.

Варп удивителен. Во всех коннотациях этого слова. Он преобразует всё, что попадает в его нематериальное тело. Любой псайкер знает, что личностное "я" для варпа — это холст, на котором он рисует невообразимые картины. Ощущения, воспоминания, эмоции, опыт. Эти и другие части разумного существа имматериум обращает в что-то совершенно невероятное и непознаваемое. Что-то, что не может понять ни холст, ни краска, ни творец, ни внешний наблюдатель.

К примеру, я. Космический десантник из легиона Повелителей Ночи, колдун, пророк и палач. По всем параметрам — ветеран Долгой Войны, что столетиями воевал как на стороне Императора, так и против него. Тело помнит тысячи ранений и миллионы схваток. Параметры оружия, основные характеристики всевозможных врагов, техники рукопашного и дистанционного боя, навыки управления транспортом, тактика малых групп космодесанта, начатки стратегии космических боёв. Всё это и много больше находилось на своём месте. Но я не могу вспомнить ни когда в последний раз дышал атмосферным воздухом, ни когда держал в руках похожую гальку. Зачем подобные воспоминания оружию?

Сначала исчезали мимолётные или рутинные ощущения. Потом выцветали все несущественные воспоминания или опытные знания, уступая место эмоциям. В конце концов, сдерживаемые лишь стенами воли, эмоции вытесняли вообще всё. Неважно какие — жажда мести, злоба, негодование, раздражение. Что есть варп, как не возведённая в абсолют эмоция? Неудивительно, что всё, с ним соприкасающееся, со временем становится таким же. Очень многие мои братья даже не осознавали тех изменений, что с ними происходили.

И вот он я. Космодесантник-ренегат, не просто не убивающий всех, кто ему не нравится, но даже не испытывающий подобного желания. Тот факт, что я могу осмыслить эти процессы и делаю это, уже говорит очень о многом — о мне, о мире, о местном варпе. Огромный груз прогорклой боли куда-то делся, и я с удивлением вслушивался в собственные мысли. Разница меня-прошлого и меня-теперешнего по субъективным меркам была столь значительна, что в идентичности этих двух личностей я сомневался.

Самое первое отличие, лежащее на поверхности — пропал огонь. Тот самый огонь, что гнал вперёд в бессмысленные схватки, высекал искры из глаз при каждом видении и в редкие минуты спокойствия заставлял думать о собственном падении. Теперь сознание вольно каталось по океану спокойствия, вызывая медленные волны мыслей. Очень странное и необычное ощущение. Раньше относительную вменяемость мне давала защита Отца, которую тот поставил в один из редких моментов ясности ума. Сейчас... Желания внутри поблекли. Даже фантомные боли, последствие любого видения, чувствовались как-то скомкано. Я чувствовал себя молодым и глупым инициатом, что только выполз из гипно-капсулы, а не ненавидящим себя маньяком.

Пальцы медленно размололи камешек в муку. Самокопание — важнейшая часть геносемени Призрака, и я должен это делать. Малознакомое тело и изрядно перелопаченный разум (кем?) следовало освоить. Но для подобных размышлений существует медитационная келья. Сейчас я на задании и думать должен именно о нём.

Первую часть любого задания — сбор информации — я вчерне закончил. Конечно, её никогда не бывает слишком много, но уже полученных сведений было достаточно для составления грубого плана дальнейших действий. Результат сбора информации, личные вещи и потроха пятерых человек, лежали в уголке крыши. Что с ними делать, я пока не решил.

"Примаризация", как этот процесс был обозначен в памяти доспеха, очень сильно на мне сказалась. Тело было то ли кардинальным образом изменено, то ли вообще создано заново. Масса, рост, вес, плотность мышечных тканей, скорость реакции и другие параметры существенно изменились. Омофагия так же претерпела изменения. Если раньше воспоминания я получал преимущественно из мозга, то теперь в ход пошло всё, кроме отдельных внутренних органов да волос. Мясо, жилы, кости, печень, сердце. Как показала практика, чем больше плоти я съедал, тем более полную картину получал. Для узнавания сведений хватало и мозга, но остальные части тела давали нечто весьма интересное — субъективные переживания. Насколько я могу судить, поглощение мозга выстраивало некую матрицу, содержащую "сухую" информацию. Но нюансы и тонкости, создающие "рельеф", равномерно прятались по всему телу. Обрывки каких-то привычек, навыки, отработанные движения. Весь этот полученный мусор следовало отмедитировать, оставить полезные крупицы информации и забыть ненужное. Тело космодесантника на осознанное забывание вполне способно.

Такой способ допроса — поедание свежеубиенных человеческих трупов — позволил решить неожиданно появившуюся проблему бытового характера. В Галерее банально не было продовольственных запасов. Да, доспех оснащён специальными смесями для поддержания моего состояния в тонусе, но они не бесконечны, и их хотелось придержать. Зачем тратить невосполнимый в моих условиях ресурс, если под боком целый город, битком набитый свежей человечиной?

Если суммировать знания, что я успел добыть, картина складывалась следующая. Попал я на планету, называемую автохтонным населением Землёй. Террой, если переводить на высокий готик, что намекает. Не знаю, является ли эта Терра той самой Террой, или названия совпадают, или данная планета -воплощение (копия?) настоящей колыбели человечества в смежной реальности. Технической базы для решения этого вопроса у меня нет, дар пророчества осознанному управлению пока не поддаётся, итог — узнать истинный статус данного мира я не могу. И не очень в этом нуждаюсь, на повестке множество более насущных проблем. Но вопрос занял своё место в памяти и когда-то будет решён.

На данной Земле жили люди. Судя по воспоминаниям десяти человек, что я поглотил, примитивная природа прямоходящих обезьян ничуть не изменилась. Лицемерие, эгоизм, непроходимая тупость и прочие основополагающие черты человечества оставались неизменными. Впрочем, кроме основополагающих черт на конкретного человека и на цивилизацию в целом влияют множество других факторов. Заветы Ночного Призрака учат, что убивать всех подряд ради паники малополезно — если целью является не сиюминутный грабёж, а нечто более сложное, следует узнать поле деятельности. Конрад убивал точечно, тем самым влияя нужным образом и на конкретного индивида, и на общество. Поэтому мне следует изучить место будущей деятельности. И поскольку попал сюда я всерьёз и надолго, изучить следует максимально полно.

Кроме фундаментальных черт абстрактной человеческой личности, то есть внутренних мотивов, существуют внешние факторы и общество как отдельная единица. Культура, религия, политика, экономика, технологии. Доктрина направленного страха без досконального знания всех этих вещей превращается в примитивный террор, столь нелюбимый Отцом. Поэтому изучение местных людей и всего, что с ними связано, на данный момент является моей первоочерёдной задачей.

Местные церковники и техноадепты свои закрытые от всего мира общества пока не создали, поэтому население данной планеты объединялось в некие надфракции, называемые "странами". Среди них сформировалось два полюса — объединение республик и объединение штатов. Меня забросило во второе, а именно в Готэм, промышленный и деловой центр всего Западного полушария. Точнее не совсем так. Как уже упоминалось ранее, конечным центром для меня стал Готэм, находящийся под юрисдикцией Соединённых Штатов Америки. Город этот располагался на одноимённом острове площадью около 3,5 тысяч кломов. Расположение сыграло ключевую роль для развития Готэма — во-первых, сделало его чрезвычайно удобным пунктом морской логистики, и во-вторых, подарило важных соседей. Два других "мегаполиса" (по местным меркам "мегаполиса") Америки, Нью-Йорк и Бостон, находились всего в нескольких десятках километров от противоположных концов острова. Таким образом сформировавшийся треугольник — Нью-Йорк-Готэм-Бостон — благодаря целому ряду обстоятельств стал центром одного из политических гегемонов планеты. Неудивительно, что именно сюда слетались все искатели наживы. Нью-Йоркская городская англомерация, как в знаниях чиновника Шоу назывался тандем этих трёх городов, действительно одурманивала перспективами.

Готэмский архипелаг, состоящий из главного острова и нескольких сотен островков помельче, входил в отдельный Округ. Сам Готэм занимал немногим меньше половины острова, в основном западную часть. Именно к ней вели огромные железно— и автотранспортные мосты, соединяющие город с материком. Остальная часть архипелага была заселена не очень сильно. Здесь располагался национальный заповедник, резервация какого-то племени дикарей, небольшие пригородные посёлки, крупная лечебница для душевнобольных "Аркхэм" и прочие мелочи. Я бы не стал обращать на них внимания, если бы не чёткое знание — и "Аркхэм", и территория краснокожих дикарей входят в домен, отведённый мне для деятельности.

Всё это, весь Округ Готэм, отныне моя вотчина. Здесь я должен вершить Завет моего Отца. Здесь должен прославить имя Конрада Кёрза и Повелителей Ночи, его сыновей.

Многоэтажные шпили начали медленно розоветь. В последний раз вдохнув свежий, ни разу не переработанный воздух, я подхватил аккуратно снятые кожи и надел шлем. Пора бодрствования подходила к концу, приближалось время кошмаров.

Глава 2

— У-у-ух!

Рыжеволосая девушка залихватски щёлкнула плёткой, заставляя лошадь помчаться ещё быстрее.

— Виктория, ну ты даёшь!

— Догоняй, золотой мальчик! — Крикнула в ответ девушка, обгоняя своего спутника.

Гонка длилась до границы заповедника. Там всадники спешились и завели свой транспорт в небольшую конюшню. Здесь же лежало два походных рюкзака.

— Неплохо, неплохо! — Широко улыбаясь, Чарльз расседлал коня и начал проверять, всё ли снаряжение упаковано. — Ты говорила, что умеешь ездить верхом, но не настолько же хорошо.

— О, неужели племянник самого Макса Шрека завидует талантам скромной провинциалки? — Вики игриво улыбнулась и поцеловала молодого человека в губы. — Это так, цветочки. Видел бы ты, как я мустангов объезжаю!

Через несколько минут лошади были приведены в порядок, снаряжение проверено и уложено обратно.

— Красавчик. — Вики снова впилась губами в Чарльза жарким, глубоким поцелуем. — Двигай задницей, пока я не раздела тебя прямо здесь.

— Есть, мисс Донованн, мэм!

Турпоход начался. Готэмский национальный заповедник имени королевы Виктории мог предложить множество испытаний на любой вкус. Быстрые речки, роскошный хвойный лес, невысокие, но крутые горы. Пара выбрала последнее. Вики внимательно наблюдала за действиями своего спутника, когда тот вбивал колышки для страховочного троса в голую поверхность скалы. Хорошо вбивал, качественно. И не скажешь, что Чарльз Шрек воспитывался в роскоши и неге.

— Знаешь, что говорят про низ в нашей ситуации?

— Не смотреть? — Виктория, схватившись за очередной выступ, глянула на далёкую землю.

— Да, не смотреть. — Девушка со вздохом попыталась перенести вес. — Ты в порядке?

— Да... Опс!

Не удержавшись, скалолазка слетела с каменного спуска и повисла на канате. Всего секунду повисев в воздухе, Виктория нашла новую опору и заливисто рассмеялась.

— Боже, видел бы ты своё лицо!

— Это не смешно. — Ответил Чарльз. — Знаешь какие неприятности у меня были бы...

— Да-да-да, хватит болтать. Давай на перегонки до верха!

Через какое-то время Чарльз с Викторией стояли на вершине и с видом завоевателей осматривали местность. Несмотря на то, что данная гора была самой высокой в заповеднике, моря молодые люди не увидели. Слишком большим был остров.

— Всегда любил это место. Вид просто замечательный. — Чарльз закончил установку палатки и вытянул из рюкзака вещицу поинтереснее. — Графитовый наконечник с тремя лезвиями. Отлично подходит для охоты.

— Чёрт! А ты не мог просто взять с собой пару сэндвичей?

— Сэндвичи скучны, не убегают, когда ты пытаешься их съесть. Держи. — Парень передал лук девушке и начал показывать, как правильно стрелять. — Не сжимай так сильно, расслабь кисть. Рукоять должна удобно лежать и сжиматься складками твоей ладони.

— Звучит пошло.

Чарльз одобрительно хмыкнул.

— У тебя же есть ладонь? — Рука инструктора переместилась на низ живота девушки и начала его поглаживать. — Если сожмёшь рукоять слишком сильно, древко стрелы закрутится.

— Ты профессионал?

— Отец научил меня. Он верил, что нужно всё делать самому. Если ты убил кого-то, то доказываешь, что заслуживаешь его съесть. Если он убегает, то доказывает, что заслуживает жить, а ты остаёшься голодным. Отец думал, что мы слишком многое воспринимаем как данное, из-за чего возникают ненужные проблемы.

— А ты?

— Я ценю каждый момент. — Чарльз надел на руку Виктории перчатку для лучников и снова прижался к ней, показывая, как нужно правильно стоять. — Особенно этот.

— Я не первая девушка, которую ты берёшь в лес, не так ли?

— Нет. Но пока ты единственная, кто не разочаровал меня.

Мужская рука убрала волосы Вики назад, губы начали гулять по шее, и тут мисс Донованн услышала шорох.

— Чарли?

Всего в двадцати метрах от туристов пасся карликовый краснохвостый олень — эндемик данного заповедника.

— Вытяни руку, натяни тетиву. Локоть выше. Целься в бок, чуть пониже плеча. Отпускай.

Стрела попала именно туда, куда следовало.

После удачного восхождения и охоты пара захотела отдохнуть, что закончилось закономерным образом.

— Есть хоть что-то, что ты делаешь плохо?!

Девушка с улыбкой потянулась и снова поцеловала любовника. Для тебя, милый, что угодно.

— Думаю то, что я делала своим ртом, требует доработки.

— Боже, ты и правда великолепная женщина. — Чарльз поцеловал партнёршу в ответ и, выбравшись из спального мешка, начал одеваться. — Жаль, что нам придётся прерваться на столь приятной ноте. Ещё светло, будет время добраться до пирса.

— Эм. Чарльз, я чего-то не понимаю? — Мисс Донованн привстала и недоуменно посмотрела на спутника.

Чарльз Шрек, племянник Макса Шрека, одного из крупнейших предпринимателей Готэма, закинул на спину колчан с луком и стрелами.

— Тебе пора прекратить молоть языком и бежать. Я дам тебе пять минут форы, а потом пойду следом. Или ты думала, что я не узнаю твоё настоящее имя? Виктория Вейл, молодая репортёрша, решившая раскрыть преступления транснациональных корпораций в Готэме. — Лицо молодого человека хищно улыбнулось. — Проверим, обычная ли ты шлюха с ручкой или нечто большее.

И вышел вон.

Для того, чтобы одеться и добежать до той самой скалы раскрытой репортёрше понадобилось меньше шести минут. Вики Вейл поспешно оглянулась в поиске наиболее удобного места спуска. Данная стрессовая ситуация для Виктории была не первой, и потому она знала, как следует себя вести. Разум чётко рисовал план — нужно добраться до конюшни — ровно до момента, когда графитовый трёхсторонний наконечник чиркнул девушку по уху, чудом не отрезав кусок мочки. Испуганно вскрикнув, репортёрша начала спешно карабкаться вниз. Без страховки, подбираясь к паническому торпору, почти не проверяя выступы на устойчивость, попеременно бормоча проклятья с молитвами Виктория Вейл совершала самый быстрый спуск по горному склону в своей жизни.

К счастью, горы Готэмского заповедника имени королевы Виктории горами считались чисто номинально. Это, да ещё заступничество одной духовной сущности позволило невольной скоростной скалолазке спуститься ценой лишь ободранных коленей, локтей, рук да нескольких глубоких царапин на ладонях. Из-за поспешности беглянка спустилась в незнакомом месте. Остановившись, она попыталась отдышаться и найти нужное направление, за что тут же поплатилась. Рядом просвистела стрела, и нога отдалась болью.

— Беги, шлюха, беги! Докажи, что имеешь право на жизнь!

Мускулистая фигура преследователя в чёрной майке была отлично видна на вершине скалистого склона. Расстояние до него не превышало сотни метров. Вики понимала, что дистанция для уверенного попадания достаточная. С ней играли. Этот ублюдок специально целился в ногу.

Три раза. Столько раз упала девушка перед тем, как нашла знакомую тропинку к лошадям. В глазах слегка двоилось, тянуло рвать, раны на ладонях стали бурыми от количества попавшей в них земли и пыли. Кроме глубокого пореза от стрелы, который Виктория кое-как замотала куском футболки, при каждом шаге отзывались многочисленные синяки и ссадины. Её гордость, роскошные рыжие волосы, казалось, цеплялись за каждый встречный куст. Самообладания девушки едва хватало на то, чтобы сдержать истерику.

Бежать по протоптанной земле оказалось куда проще, чем по бурелому. Логика подсказывала, что хорошо бы с тропы сойти — именно здесь Чарльз должен искать её в первую очередь. Но в голове подобные мысли почти не задерживались. Молодая репортёрша бежала, отчаянно гоня панику и не позволяя себе остановится. Она знала — случись любая передышка, и грубый, сметающий рациональность страх превратит её в неспособное мыслить загнанное животное.

Наконец, стена деревьев начала редеть и вдали показалась знакомая крыша. Тугой узел в животе от одного вида красной черепицы будто распрямился, слёзы сами навернулись на глаза... Конюшня оказалась пустой. В пыли перед стойлом появилось множество автомобильных и человеческих следов — кто-то приехал и забрал лошадей. Видимо, подобную охоту Чарльз Шрек проворачивал далеко не впервые. Слишком уж спланированным и организованным казался процесс.

Вики медленно опустилась на землю. Хотелось умереть и больше не чувствовать усталость, ноющую боль, панику... Слёзы полились бесконтрольным ручьём. Казалось всё, мир закончился, осталось лишь дождаться смерти — и тут девушка увидела вторую крышу. Прямо за конюшней прятался маленький домик. Увидеть его можно было лишь если возвращаться из леса. Кое-как успокоившись, Виктория начала обшаривать единственную комнатку. Дверь оказалась открыта. Быстро проверив топчан, стол и небольшой шкаф, она нашла лишь пластиковую бутылку с водой. Один её вид заставил беглянку ощутить невероятную жажду. Отбросив крышку, девушка начала жадно глотать чуть тепловатую жидкость. Именно во время этого занятия она услышала характерное потрескивание. На гвоздике, прямо за шкафом, висел пояс с рацией. Схватив её трясущимися руками, девушка нажала на кнопку сигнала.

— Меня кто-нибудь слышит? Приём! Мне нужна помощь! Пожалуйста, кто-нибудь! — Вики сделала несколько тяжёлых вдохов для успокоения и с замиранием начала ждать ответ.

— Привет, детка. Ты дошла до летней сторожки, поздравляю.

От звука этого голоса кисти непроизвольно сжались. Девушке казалось, что не будь она такой усталой, то растрощила бы рацию прямо сейчас.

— Зачем ты это делаешь?!

— Чтобы узнать.

— Узнать что, грёбаный ублюдок?!

— Заслуживаешь ли ты жить. Есть ли у тебя это право.

Из уст беглянки вырвался странный звук, одновременно шипящий и булькающий. Если бы не боль и усталость, то получилось бы яростное рычание.

— Хочешь доказательств, псих?! Как насчёт этого — я выберусь отсюда, и каждая дворняга в Готэме узнает, кто ты и чем занимаешься! Я найду каждого рейнджера, что ты подкупил, каждого чинушу, что... Кха-кха...

— М, ты что-то говорила? Голосок у тебя не очень. А ты случаем не пила из моей фляги? Ц-ц-ц. Я думал, что репортёры не должны быть столь доверчивыми.

Рация почти выпала из ослабевших пальцев. Мир вокруг начал как-то странно вращаться и искривляться. Не разбирая дороги, будущая обличительница Готэма, как она сама себя называла, побежала дальше.

— Не переживай, эта штука тебя не убьёт. Дилер сказал, что перед глазами должно всё расплываться. Как тебе, нравится?

Вики очень хотела сказать в ответ что-то язвительное, но не смогла и лишь тяжело дышала в рацию. Мир вокруг прыгал, то отдаляясь, то приближаясь. В какой-то момент он стал очень мокрым, а потом вообще пропал. Кажется.

— Просыпайся, спящая красавица. Не оставляй меня так скоро! Тебе дать минутку? Вытряхнуть ил из волос, просушить одежду. Я не хочу тебя торопить.

Внутри было слишком много эмоций, чтобы дать внятный ответ, поэтому кое-как сориентировавшись в пространстве, Вики до белых костяшек сжала рацию, вышла из реки и побрела в нужном направлении. Или так сначала показалось. В какой-то момент наркотический дурман начал рассеиваться, и стало понятно, что идёт она совсем не туда, куда следует. Вместо берега вокруг росли высокие и толстые сосны. Репортёрша обессилено привалилась к стволу ближайшего дерева. Она слишком устала даже для того, чтобы разрыдаться. Казалось, стоит закрыть глаза, и она проснётся в своей постели. На столе будет ждать заботливо оставленный завтрак, а всё происшедшее окажется лишь дурным сном...

Еле слышный шорох напомнил, где и когда оказалась начинающая готэмская разоблачительница. Схватив ближайшую палку, она замерла, внимательно вслушиваясь в звуки леса. Шорох повторился снова, уже ближе... Удар!

Пластиковое плечо лука с силой врезалось в скулу девушки. Вскрикнув, та потеряла равновесие и скатилась со склона. Прокатившись около десяти метров, Вики вскочила, панически ища укрытие. Свист стрелы, тело пронзает острая боль, и девушка снова падает на землю. На этот раз встать не получается, любое движение ногой вызывает новый укол боли. Повернув голову, чтобы оценить новое ранение, Вики поймала взгляд Чарльза. Азарт, торжество, наслаждение и ни капли сочувствия. Чарльз с улыбкой натянул тетиву.

В лицо пыхнуло жаром, а в глазах потемнело. Раздался короткий крик. Миг — и в стороне собрался клубок темноты, формируя грубую антропоморфную фигуру. Красные глаза. Виктория попыталась рассмотреть их получше, но к её шее прижалось что-то холодное, и девушка наконец упала в спасительное забытьё.

* * *

На этот раз видение приняло форму большого зала. Полумрак, столы и стулья с резными узорами, тихая музыка, барная стойка без обслуживающего сервитора. Будто вогнутые внутрь картины. Несколько неярких ламп над единственным занятым столом.

Я подошёл ближе и увидел почти лежащего на столешнице старика с седыми глазами, одетого в необычного вида одежду, смахивающую на рясу служителя Имперского Культа. В руке старик держал литровую ёмкость, полную зеленоватой светящейся жидкости.

— Salutat vos in noctem aeternam, незнакомец.

— И тебе не болеть, Повелитель Ночи. Passionis. Присаживайся. Решил всё же заглянуть и послушать бредни старого безумца?

Мы знакомы? Ни имя, ни внешность старика не вызывала внутри никакого отклика.

— А у меня есть причины их послушать? — Я сел за стол и подвинул к себе пустую тарелку с приборами. Отсутствие силового доспеха почему-то совершенно не волновало. — Ты не похож на безумца.

— Возможно. — Старик кивнул и с довольным выражением сделал новый глоток. — Я своё безумие предпочитаю называть альтернативным мнением, и выражается оно в признании некоторых фактов, которые здравомыслящие люди упрямо отрицают.

— Как по мне, здравый смысл есть не более чем сумма полезных и удобных предрассудков.

— Точно. Никто ведь не будет отрицать, что становиться ренегатом, заключать сделки с демонами, лапать одержимые артефакты или покупать имущество в кредит — плохая идея. Как и то, что мусор не падает с неба.

— Это случается редко, — ответил я, имея ввиду мусор.

— Очень, — кивнул собеседник, — но бедолаге, которому развалило голову погнутой кастрюлей, выброшенной с транспортника Имперской Гвардии, от этого легче не станет. Поэтому, возможно, я прав.

Смысл этого разговора от меня определённо ускользает.

— Только возможно? — Ответил я лишь для того, чтобы поддержать беседу.

— Всё только возможно, особенно в этом измерении. Хоть и зависеть эта возможность может от многого: воли, веры, псайкерской мощи и искусности, очередной трансцендентной сущности или вечно меняющейся природы Имматериума. Даже прошлое здесь лишь возможно. Либо оно вовсе не существует, либо, возможно, произошло не так. Или совсем по-другому. Или даже пока не произошло. Впрочем, это не мешает прошлому влиять на настоящее из будущего. Главное во всём этом лишь то, что видел ты.

— И что же ты видел?

— О том, что я видел, мы поговорим в другой раз. Помнишь своего наставника?

— Смутно. — Я напряг память. — Лишь имя — Фел Жарост. И любимую фразу.

— "Правосудие должно быть слепым, а не безграмотным". Помню-помню. Некоторое время назад он спрашивал о тебе.

— Зачем?

Старик заливисто, с нотками истерики, расхохотался и неосторожным движением выплеснул напиток на свою одежду. Жидкость сразу же начала испаряться.

— Ваш заказ. За счет заведения. — Непонятно откуда появившийся субъект в чёрно-белой униформе поставил передо мной точно такой же бокал с мерзкой зеленой жидкостью. Я с некоторым недоумением осмотрел его и перевёл взгляд на собеседника.

— Очень хороший вопрос. Что ты знаешь о теории множественности миров?

Я задумался. Данный вопрос не раз посещал меня во время набегов на обитаемые миры. Он помогал справиться с варп-лихорадкой — остужал разум и отвлекал от фантомных болей. Помнится, для систематизации мыслей я даже посвятил этой теме отдельный свиток.

— Если говорить в общем, то варп — это духовное измерение не одного материального мира. Или точнее, варп полностью объединяет все духовные составляющие всех существующих материальных миров. Это позволяет случайно или намеренно попадать в альтернативные миры и/или путешествовать во времени.

— Верно. Процесс, создавший материальную вселенную, может создать и другие, что приводит к бесконечному количеству вселенных, где происходит всё, что может произойти. Что рождает целый ряд интереснейших проблем. Скажи, как ты можешь притворяться, что тебя не заботит наличие бесконечного количества копий себя самого? Разве данный факт не делает всю философию Ночного Призрака бессмысленной?

— Сколько бы не существовало версий меня, это не изменяет главного. Выбора.

— Ах да, выбор! Ещё одно ключевое понятие в воззрениях вашего легиона, которое вы до конца не понимаете.

— Кроме этого, в мультивселенной не существует моих или чьих-бы то ни было копий, — продолжил я, не обращая внимания на реплику. — То, где мы находимся, влияет на то, кто мы есть. Разные переменные приводят к разным реакциям, из которых возникают различные возможности. Вселенная содержит все места действия, все контексты, в которых мы можем представить бытие. Она представляет общую сумму возможностей, полный набор всего, чем мы можем быть, и тем самым создаёт уникальность. Два абсолютно одинаковых разумных существа в двух разных вселенных станут разными существами в следующий миг своего существования.

Говорить о том, как должны соотноситься абсолютно одинаковые миры, я не стал.

— Надо же. Я думал, что после своих видений ты будешь отрицать физикализм всеми возможными способами.

— Внешние воздействия влияют на разум. Или личность, или персоналию, или субстанцию — называй как хочешь. Отрицать этот факт глупо. Что не уничтожает свободу любого разумного существа, хоть я и не могу чётко провести грань между нею и внешним воздействием.

Мой собеседник кивнул и сделал ещё один глоток.

— Зачем ты спросил о теории множественности миров?

— Затем. Сам скоро поймёшь почему. Очень много миров назад с тобой случилось нечто важное, но меня это никак не коснулось. Издержки путешествий в нематериальной вселенной. Поэтому я имею удовольствие общаться с несколькими личностями одновременно.

Я молчал, размышляя, что сказать в ответ. К счастью, мне пришли на помощь.

— О как же высокомерны люди! — Раздался молодой задорный голос.

На соседнее кресло стремительно запрыгнула неизвестная мне девушка с очень гармоничным телом: тонкий стан, аккуратная грудь, идеальные бёдра, будто скульптором вырезанные ноги. От кончиков пальцев и до макушки это была гармоничная система, которая поражала своей красотой. Но в первую очередь обращали на себя внимание две детали: волосы пронзительно-синего цвета, настолько пронзительного, что смотреть было больно, и аккуратные заострённые ушки. Правильный разрез глаз, точёные скулы, идеальные брови и пухлые губы — лицо девушки было не менее красивым, чем тело.

Я считаю человеческую (или почти человеческую) самку красивой. Как необычно.

— Несчастная девушка ни жива, ни мертва, пока один чурбан созревает... И кресла у вас неудобные!

— Вы знакомы? — Спросил я у старика.

— Все мы знакомы и одновременно нет. Хотя именно в такой форме я наблюдаю вас впервые, юная леди. Безумный старик Passionis, приятно познакомиться!

— Dolorem, можно просто Долли. Взаимно. Я это допью! — Девушка выхватила у меня из рук стакан и залпом допила зелёную жижу. — У-у-ух! Давно же ты меня не поил, приходится всё делать самой!

— Духовный конструкт, контролирующий не-жизнь и жизнь нашей обворожительной собеседницы, только что безвозвратно изменился и не сможет вернуться в исходное значение, — довольно кивнул старик. — Теперь всё станет однозначно.

— Протестую! — решительно заявила девушка. — Мой духовный конструкт в этом мире принципиально отличен от первоначального! Теперь количество болтерных пулек зависит исключительно от поглощения, а духовные частицы занимались сепаратизмом лишь единожды!

— Но ведь это не предел, не так ли?

Даже не пытаясь понять услышанное, я отставил пустой стакан в сторону и начал рассматривать столовые приборы. Вдруг отбиваться придётся, хоть вилку в глаз воткну. Что я вообще здесь делаю? Слушаю препирательства двух галлюцинаций?

— Грубиян! С чего вообще ты вообразил, что существуешь?! — Обвинительно ткнула в меня пальцем Долли. — Может, это я тебя придумала!

— Как некультурно, молодой человек. — Старик отставил пустой стакан, который тут же начал заполняться заново. В отличие от моего. — Ни она, ни я не можем быть твоими выдумками.

— Очень даже можете.

— Неужели? Меня не удивляет твоя юношеская категоричность, но ты ведь даже не знаешь собственного прошлого. Кто ты, когда родился, что было тому причиной и что было до этого. Даже знай ты всё вышеперечисленное, это не отменяет факта, что осознать это ты сможешь только после обретения сознания. Всё, что случилось до этого события, ты можешь узнать лишь косвенно. Было ли оно действительно и было ли именно таким, ты ясно сказать не сможешь. Вполне возможно, что всё вокруг — лишь результат твоего мышления.

— Как-то оно чересчур... — Я щёлкнул пальцами, пытаясь подобрать слово.

— Возможно, — ответила мне девушка. — А возможно и нет. Просто Passionis справедлив. Если в идее есть хоть один изъян, то принять её можешь ты, но никак не дух, Долли или мой друг. — Она повернулась к старику. — Будем друзьями?

— Будем. — Они пожали друг другу руки. — За это нужно выпить!

Девушка, выпив свой непонятно как появившийся напиток, сорвалась с места и стрелой умчалась в сторону барной стойки.

— Я понимаю, что всё звучащее здесь может показаться тебе бредом, но с некоторых пор вопросы философии сознания тебя должны интересовать прямым образом. И не только сознания. Существуем ли ты и я объективно или только в твоём или моём разуме. Каким образом духовный мир влияет на мир материальный. Каким образом разум взаимодействует с Имматериумом. В чём смысл жизни, в конце концов.

— Я где-то слышал, что понять процессы, происходящие в голове, не выходя из неё, невозможно. — Я опять напряг память. — Нейроны, изучающие взаимодействие других нейронов — весьма бессмысленное занятие.

— Что совершенно не делает философию бессмысленной даже в материальной вселенной, не говоря уже о духовной, где за грубые рамки материального естества выйти можно, — промолвил приятный, глубокий женский голос с лёгким акцентом. — Прошу прощения, но я услышала ваш разговор, и не могу не присоединиться.

— Прошу вас, леди! — Старик быстро поднялся и галантно отодвинул кресло для гостьи. — Таким бриллиантам будут рады в любой компании!

Изучая новоприбывшую, я на каком-то инстинктивном уровне выпрямил спину и убрал локти со стола. Надо же, я знаю, что такое манеры! Чем больше мы беседуем, тем чаще в голове всплывает всевозможная информация, вроде бы и совершенно обыденная, но одновременно мне неизвестная.

Леди выглядела стильно. Даже такой, как я это понял. А ещё очень красивой — не той подвижной красотой, которой обладала Долли, а более зрелой и почему-то умной. В мыслях возникла именно такая ассоциация.

— Господа, огонька не найдётся? — Леди достала из воздуха тонкую длинную сигарету.

— Нет.

— Как же так, жить и без огонька! Огонёк жизненно необходим любому существу! — Еле заметно покачала женщина головой. — Тем более, что извлечение огня из нагромождения духовной энергии является краеугольным камнем магии, и даже начинающему магу, как ты, это под силу.

— Ты, наверно, маг далеко не начинающий, — ответил я максимально нейтрально.

— Если скажу, что мне нельзя, ты не поверишь. И правильно сделаешь. Ведь это ложь. Вдобавок, я лгунья. — Леди спокойно улыбнулась мне. Откуда-то возникла абсолютная уверенность, что эта улыбка предназначена мне и только мне. — Ну же, сосредоточься. Здесь тебе даже пси-имплант не понадобится.

Леди и Passionis дружно уставились на меня. И что мне делать? Я опять прислушался к себе.

— Ну же, касатик, не стоит заставлять леди ждать! — Поторопил меня старик и коснулся моей руки. В тот же момент на кончике моего пальца заплясал небольшой синий бездымный огонёк.

— Я же говорила, что каждый может это, — более тепло улыбнулась мне женщина. — Считай это авансом.

Авансом за что?

— Где там Долли запропастилась? — В очередной раз наполнив свой бокал зелёной жидкостью, старик начал активно вертеть головой. — Её ведь не загребут, как в прошлый раз?

— Её? Здесь? Ни в коем случае. Из всех присутствующих только она и имеет полное право здесь присутствовать.

— Да-да, только опять не начинай. В духовном мире случайности невозможны в принципе! Случайность — вздор, всем руководит причина. И над нами не сидит бородатый паук, разбрасывающий карты. Всё давно просчитано и поставлено на места.

— Мне известна твоя позиция, давай не будем спорить о вечном, — изящно пожала плечиками леди. — Давать ответы на столь фундаментальные вопросы скучно. Намного интереснее вопросы задавать!

— А вот и я! — К нашему островку света подлетела остроухая и водрузила полный поднос на стол. — Угощайтесь!

Некоторое время мы насыщались, каждый в своей манере. Старик пил, но теперь с двух стаканов сразу. Долли активно орудовала ножами и отправляла в зубастый рот шматы мяса. Я рубил еду без разбору. Леди ложечкой цепляла нечто десертно-воздушное из сливок и желе. И пока перед глазами мелькала изящная ручка, я наконец заметил несколько деталей. Во-первых, на правой руке женщины отсутствовала фаланга мизинца. На её месте блестела металлическая шашечка — или как эта вещь называется, которая закрывает открытую плоть. На этой же руке располагалось кольцо. Абсолютно чёрное, оно будто втягивало в себя весь свет вокруг. Время от времени на нём появлялся камень в виде искусно вырезанного черепа. Одна половина черепа была белой, другая полностью чёрной. На шее женщины висел круг с восемью отростками, которые формировали восьмилучевую звезду. Кулон был выполнен в единой с кольцом цветовой гамме, и на лучах змеилось слово — "MALAL".

— Здесь окна есть?

— Была пара, — ответил мне старик.

— Я пройдусь. Что-то душно мне.

Почему-то вид ожерелья незнакомки показался мне опасным. Захотелось немедленно где-то скрыться, и я зашёл в первую открытую дверь. Помещение оказалось гальюном — местом, которое Повелители Ночи часто использовали для засады.

Руки жаждали ощутить вес оружия. Я оторвал белое керамическое приспособление, но оно почти сразу растаяло. Зато полюбовался на маленьких рыбок, которые плавали в трубах. И на огромную статую человека в золотой броне, которая висела за окном в непроглядном мраке. Надпись на постаменте гласила: "Бог-Император. Великий Бог Хаоса".

Осторожно пробираясь по погружённому в сумрак залу, я раз за разом зажигал синий огонёк. Казалось, смотреть на этот танец света можно вечно. Сам мир начинал петь мелодию, вся вселенная превращалась в огромный оркестр. Всё становилось энергией и колебанием.

Впервые смог заметить других существ. Вот площадка, на которой дрыгались в рваном ритме непонятные гуманоидные очертания, то замедляясь, то ускоряясь. Вокруг ходили люди с тремя глазами, щупальцами, клешнями, всевозможные нелюди. Зелёные человечки мне по колено. Лица всех встречных принимали неестественные, гротескные формы.

Наконец, путь привёл к барной стойке. Но это оказалось очередное окно — большое, панорамное, открывающее вид на огромный сад из бутылок и стаканов, с небольшим водочным озером и туманом из виски. Интересно. Это очередное отражение моего больного разума или что-то иное?

— Нет никаких отражений, ни как частей мира, ни как твоих видений. — Возле меня, будто из ниоткуда, опять возникла леди. — Имматериум един, а все миры — просто его слои, которые являются разуму в определённой последовательности. Ведь когда решается неопределённость, мироздание не разрывается — событие просто происходит всеми возможными способами. Вот что хотел сказать тебе старикашка.

Да, это я понял. А зачем он это делал?

— Не сердись на него. Здесь сложно найти собеседника, который был бы достаточно адекватен и одновременно не пытался тебя схарчить.

— А ты вообще существуешь? — Ляпнул я первое, что пришло в голову.

— Возможно. — Ещё одна тонкая улыбка. — Но для тебя — определённо. Мы ещё не раз встретимся, так что будет возможность проверить.

И исчезла.

Как только это произошло, я со всей чёткостью осознал одну простую вещь. Я не знаю, что мне нужно. Что нужно сейчас и что было нужно вчера. Хотя, по большому счёту, всё, что мне нужно — это сейчас.

— Ты очень громко думаешь, Повелитель Ночи. — Ко мне подошла Долли. — Скоро придётся затычки в уши вставлять.

— Не могу вспомнить, чего хочу. Мои желания скрылись.

— Играют в прятки. Тогда надо их найти! — Радостно возвестила девушка. — Можно поискать вместе.

И, пылая синим огнём, убежала куда-то в сторону.

Я сел на ближайшую лавку. Чего тут творится? Где я? Кто я? Где старик? Пропал. Лавка подо мной превратилась в туман, и я неловко упал на пол. Похоже, мне остаётся только найти, чем себя занять. У меня даже помощница образовалась.

Из стены торчала красивая задница, за которую я бесцеремонно дёрнул. Задница пропала, вместо неё из стены высунулась голова.

— Да ты в стене!

— Стена существует только в твоём воображении, — снисходительно ответили мне. — Кроме того, все стены — это двери, нужно только разглядеть замочную скважину.

— Однако я её вижу. Могу потрогать. Значит, она хотя бы существует.

— Во-первых, это ты её видишь, а не я. А во-вторых, тебя никто не заставляет на неё смотреть. Догоняй! — И, весело улыбнувшись, девушка опять исчезла в стене. А я стоял и смотрел на серый рокрит.

Через секунду голова появилась вновь.

— И чего ты встал? Ты ведь уже менял свою духовную организацию, и не раз изменял её у других. Тем более сейчас мы в имматериуме, где сделать это не в пример проще. Оставаться здесь нет никакого смысла.

Поменять свою духовную организацию... Что бы это могло значить? Хотя, кажется, понимаю. В голове всплыла фраза, которую Отец вырезал на моей коже во время очередного приступа видений. "Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда", и она перейдёт; и ничего не будет невозможного для вас". Я закрыл глаза и сделал шаг вперёд. Потом ещё один. И ещё. Открыл глаза. Вокруг простиралась бесконечная тьма, редко прерываемая дорожками света. Одна из таких, состоящая из знакомого синего огня, лежала под ногами.

— Ну что, пойдём?

* * *

— Значит, капитан велела оставить меня в напарниках?

— Точно. Сказала, ты у нас герой войны, и твой отец был большой шишкой в прокуратуре. Так что я должен закрыть пасть и делать то, что велено.

— Ух ты.

— Слушай, парнишка, сделай милость. Переведись.

— Прости, но мне здесь понравилось. Ты ко мне привыкнешь.

Харви с явным раздражением поправил свою бежевую федору в тон пальто.

— Джим, ты вроде хороший парень, но этот город и эта работа не для таких, как ты. Сечёшь?

— Нет.

Кажется, ответ прозвучал более резко, чем следовало.

— И в этом твоя проблема.

Разговор угас. Настроение Буллока явно не располагало к товарищеским беседам. Причина была ясна. Джим ещё раз украдкой глянул на шишку напарника, больше похожую на толстый и короткий рог. С учётом седеющей бороды вид был весьма комичный.

Как налаживать контакт с напарником, Джим не знал. Тот раз за разом явно давал понять, что крайне недоволен сложившейся ситуацией. Вечные колкие комментарии, уничижающие прозвища. Разговор с капитаном на повышенных тонах, содержание которого, казалось, услышало полквартала. И как такому человеку доверять жизнь? Пока никаких опасных ситуаций не попадалось, но это пока. Зная высокий уровень преступности Готэма, ждать долго не придётся.

Когда Джим с Харви прибыли на место происшествия, персонал Готэмской полиции и медработники уже суетились вовсю. Жертва полулежала на перевозной кушетке. Было видно, что девушка сильно пострадала — большую часть её тела покрывали перевязки, возле кушетки стояла капельница с целой гроздью пакетиков из-под лекарств и крови. Опрашивать её в таком состоянии не имело никакого смысла. Даже не взглянув в её сторону, Буллок направился к кровавой инсталляции.

— Что тут у нас?

— Видимо, какой-то ритуал. — Эдвард Шварц, главный судмедэксперт их участка, что-то тщательно измерял на земле. — Полюбуйтесь.

А полюбоваться было на что. На высокой сосне висело освежёванное тело, нанизанное на обломанную ветку, как на булавку. Биологические следы насилия вроде брызг крови почти отсутствовали. Кровь, органы, кости и небольшие части мяса использовались для создания очень тщательного объёмного изображения на плоском, явно урезанном камне прямо под трупом. Оно выглядело следующим образом. Кишечник, почки и остальные внутренности будто вплавили в поверхность, настолько точно были созданы углубления в камне, формируя своеобразный лабиринт. Внутри этой "рамки" располагался рисунок, выполненный похожим образом. Неизвестный ремесленник вырезал изображение окрылённого нетопырьими крыльями черепа, при этом заполнив получившиеся пустоты спёкшейся до состояния стекла кровью. Джеймс одел перчатку и провёл рукой по неожиданно твёрдой багровой линии. Как злоумышленник добился такого эффекта, оставалось неясным.

— Очередное ритуальное убийство, и при том не самое зрелищное. В Готэме такие чуть ли не каждый месяц происходят. Зачем ты нас позвал, Шварц? Какое отношение эта весёлая поделка имеет к делу Уэйнов?

— Смотри сюда, Буллок. Видишь след?

Детектив подошёл к судмедэксперту и начал тщательно рассматривать очень большой отбиток пары обутых ног, что расположились возле камня.

— Тот же размер и текстура подошвы, что и у следа, найденного вами в туннеле метро. В районе левого носка заметна серая пыль. Без проверки не могу утверждать однозначно, но я почти уверен — это бетонная крошка с того самого туннеля.

— То есть ты хочешь сказать, что это сделал тот же гигант?

— Толщина и фактурность вырезанных линий рисунка совпадает со следами, найденными на телах и вагонах поездов метро. Снова присутствуют отметины небольшого реактивного летательного устройства — здесь повсюду горелые участки травы и деревьев. Куча более мелких деталей, которые я укажу в своём отчёте. — Эдвард Шварц ехидно улыбнулся. — По всем признакам, это убийство — ваша проблема.

— Дерьмо. Дерьмо! Мне только этого и не хватало!

Будто в ответ на это высказывание, у главного судмедэксперта зазвонил телефон. Коротко переговорив, он бросил несколько команд своим подчинённым и с ещё более злорадным выражением обернулся к Харви.

— В Готэме обнаружено ещё шесть тел, убитых подобным образом. Детектив Гордон, поздравляю с первым серийным маньяком!

И, не обращая внимания на обильный поток ругательств со стороны обозлённого Харви Буллока, начал собирать инструменты.

* * *

Будь прокляты боги Хаоса... Удар — по блоку пробежала новая трещина. Ещё удар. Ещё! Варп-лихорадка немного отступила лишь когда кожа на костяшках полностью исчезла. Хотелось выколоть глаза, чтобы не видеть этот мерзкий мир, убить кого-то максимально жестоким образом, вернуться обратно и снова слушать невыразимую красоту небесной музыки... Должно быть, именно так себя чувствует наркоман. И именно так проявляет себя моя варп-лихорадка — тысячей противоречащих друг другу желаний, что постепенно сводят с ума. Заглушить их можно лишь двумя способами. Чужой болью и сухими, максимально рациональными размышлениями. Ведь ничто так не отпугивает бесконечный хаос, как чёткие, выверенные умозаключения на отвлечённую тему.

Как бы я ни изменился, фундаментальные вещи остались такими же — любое обращение к варпу требовало крови и страданий, моих и чужих. Хорошо, что перед началом медитации я убил и съел десять человек. Это позволило свести неожиданно сильную отдачу всего лишь к разбитым кулакам и необходимым размышлениям.

Я покинул медитационную келью, стена которой послужила мне тренировочным снарядом, и зашёл в оружейную. Каждый взгляд на содержимое этого помещения рождал множество вопросов. Вот конвейер, предназначенный для создания болтов, зубьев пиломечей и прочих базовых расходников Легионес Астартес. Засыпаешь необходимый материал, выбираешь нужный предмет, количество — и всё. Никакие иные функции конвейер не поддерживал. Следующий экспонат — весьма своеобразный мануфакторум, создающий пергаментные свитки из кожи. Насколько мне известно, ни один Легион, кроме Повелителей Ночи, подобные устройства не использовал. Рядом с мануфакторумом гордо восседала массивная биопечь, позволяющая очень многое: очищать кости и черепа, варить из человеческой плоти чернила или воск, создавать сложные яды, примитивную взрывчатку и так далее. Пустые стойки для брони и оружия на фоне подобной редкости смотрелись блекло. Наконец, самый занимательный экспонат оружейной — доспех.

Бытность космодесантника-ренегата нелегка. Мы — оборванцы без чести и достоинства, что сражаются чем попало. Неудивительно, что любой Астартес, желающий прожить хоть сколько долго, уделяет своей экипировке максимальное внимание. Некоторые варбанды могли себе позволить услуги Тёмных Механикус, моя такой не являлась. Иногда мне приходилось самому чистить свой доспех, так как у нас заканчивались даже обычные рабы. Что, помимо насмешек со стороны других Повелителей Ночи, дало мне понимание самых базовых принципов работы техники Империума.

К чему это всё. Я никогда не видел ничего похожего на этот Mk. 11.8 "Korona Nox". Он был значительно крупнее любой другой силовой брони, оперировал незнакомым кодом Омниссии, иначе ощущался при подключении к нервной системе. После примаризации даже чёрный панцирь изменился. При этом нельзя сказать, что броня не справлялась со своими функциями. Просто... Не знаю. За более чем тысячу субъективных лет жизни любые новшества в столь интимном вопросе, как ощущение собственного силового доспеха, становятся чрезвычайно заметны. То, что большинство этого времени я не помню, ситуацию не меняет.

Главное, что поменялось — модульная система. Любой, кто мало-мальски разбирается в работе столь сложных механизмов, как доспехи Астартес, без труда заметит это. Нагрудник, шлем, пучки искусственных мускул и даже силовой ранец — все эти детали без труда снимались, прочищались или заменялись. Да, разные детали моделей от Mk. 3 до Mk. 8 могут соединяться и работать вместе. Космодесантникам моей варбанды часто приходилось заниматься подобным. Но здесь данный фактор достигал совершенно новых величин. Согласно внутреннему интерфейсу, существовал целый ряд модулей, которые при сборке превращали доспех в интерцессора, инфильтратора, агрессора, супрессора, хелбластера — аналог терминаторов, штурмовиков, опустошителей и так далее. Неужели последователи Трупа-на-Троне решили заменить классических Астартес на примарисов? Хм.

Прямо сейчас рукавицы и локтевые наручи моего доспеха висели отдельно, и вместо них к предплечьям крепилось оружие, на котором стоит остановиться подробнее. Подарок Отца имел форму двух перчаток. Лезвия когтей не выступали из самого кулака, между костяшек, как обычно выглядело аналогичное оружие лоялистов. Вместо этого на тыльной стороне ладони крепился прямоугольный короб, предназначенный для маскировки лезвий. При этом в длину он был ровно в три раза меньше, чем самое крупное лезвие. Как достигался подобный эффект — без понятия. Наружу не выходило никаких кабелей, оружие было создано максимально качественно. Однако привлекло моё внимание не это, а искусная гравировка, единственное украшение парных когтей. Passionis и Dolorem. Страсть и Страдание. Именно эти имена были выгравированы на правом и левом кулаке соответственно.

Очень надеюсь, что в видении мне повстречались машинные духи, а не демоны. Демонического оружия, даже в виде подарка от Отца, мне не нужно.

Существует несколько способов определить качество силового оружия. Один из основных — это характер работы силового поля. Качественное массовое изделие генерирует сплошную режущую кромку. Артефакт может формировать удлинённые грани или небольшие энергетические щиты. Правда, у этого правила есть исключения. К примеру, силовые кулаки или когти. Терминаторы, штурмовики и прочие отряды ближнего боя часто вооружаются ими — благодаря особому техноколдовству, даже относительно простые единицы этого оружия способны формировать силовые щиты небольшого размера, что дополнительно повышает выживаемость космодесантника. Если оружие может возгораться, даровать владельцу невидимость, выпускать ударные волны при ударе оземь или делать что-то подобное — это реликвия. Судя по всему, Страсть и Страдание находятся где-то между вторым и третьим.

В защитном режиме, без лезвий, силовые кулаки могли ставить довольно большие щиты почти в мой рост. Их защитный потенциал ещё ни разу не испытывался, но, судя по качеству артефакта, низким он не будет. Поле обычного силового кулака, что мог использовать любой астартес из Отрядов ужаса, выдерживало дюжину прямых болтерных попаданий или два-три заряда плазмы средней мощности. В атакующем режиме, с лезвиями, оружие способно формировать силовые кромки. Именно таким полем я прорезал стеклянный куб. Опять же, следует провести дополнительные испытания, но большинство имперской техники оно прорезать сможет. Кроме того, в обоих режимах силовое оружие поддерживало режим маскировки. То есть поддерживало или, как минимум, не конфликтовало с облаком тьмы, что создаёт моя броня.

Зачем? Дарованное мне снаряжение не стыдно капитану использовать. Убивать обычных преступников из местных банд подобным оружием — всё равно что оскорблять его. С кем меня отправили сражаться? В очередной раз, ответов нет. И в ближайшее время ждать их не стоит. Самый действенный инструмент для этого — осознанные предсказания, освоенные мной невероятным трудом — снова мне неподвластны. Прошлая медитация чётко это показала. Осознанные предвидения, невидимость, чтение мыслей, контроль разума, телекинез, да даже элементарнейшие молнии. В местных условиях эмпиреев придётся всё выучивать заново. Что же, смухлевать не получится. Буду действовать старыми, проверенными методами. Я коснулся активационной руны и зашёл внутрь гравитонного поля, что удерживал доспех на весу. Прошлой ночью первые семена страха упали на почву, и сегодня упадут новые.

Глава 3

Когда последний луч светила исчез, я открыл глаза. Медитация окончилась весьма плодотворно — удалось просеять большую часть информационного мусора, полученного из тел пожранных горожан, и неожиданно быстро восстановить психический навык, который в моей ситуации будет весьма полезен.

Пергаментный мануфакторум произвёл всего два небольших свитка. Сказывался недостаток сырья — биопечь необходимые химикаты синтезировала медленно. Местные человеческие тела, используемые для производства, не несли в себе значительных включений сложных неорганических структур. Но их много. Угол тронного зала был завален добычей — телами и интересными артефактами местных, что следовало изучить. Я аккуратно распрямил один свиток и начал выписывать послание, которое собирался оставить на трупе первого высокопоставленного преступника. Следуя доктрине направленного страха, я два дня убивал и характерным образом распинал тела простых гангеров. Сегодня следует заявить о себе более существенным образом.

Итак, мои задачи. Первое — общий сбор информации. В процессе. Второе — добыча альтернативного вооружения. Сейчас я могу рассчитывать только на себя, что требует возможности решения всех тактических задач одной боевой единицей. Страсть и Страдание превосходны вблизи, но и только. Отсутствие любого дальнобойного оружия радикальным образом ограничивает радиус моих возможностей. Достать даже обычный болтер в этом мире неоткуда, создавать подобные вещи мне нечем. Остается единственный вариант — приспособление местных орудий войны.

Все эти обстоятельства подводят к третьей, и пока главенствующей цели — созданию полноценного тыла с производственной базой и прислужниками. При любом развитии событий неизбежно встаёт вопрос расширения собственных возможностей, и для этого требуются ресурсы. Органическое и неорганическое сырьё, оружие, расходники к нему, слуги, дополнительные войска, специализированные приборы и много чего ещё. Каким бы высококлассным бойцом я не являлся, моему снаряжению требуется уход, телу — отдых, и я не могу быть в нескольких местах одновременно. Такое ощущение, что снова пришлось возглавить нищебродскую варбанду, где вечно всего не хватает...

Облачение в силовой доспех вызвало новую порцию ругани сквозь зубы. Даже при помощи механизированной стойки, оборудованной сервоманипуляторами, процесс занимал непозволительно много времени. И унизительная нужда раскорячиваться каждый раз, когда требовалось закрепить реактивный ранец, тьфу!

Решено. В сегодняшней вылазке заведу себе парочку рабов.

Телепортационное зеркало в очередной раз вынесло не туда. Вместо крыши небоскрёба, где предавался пороку чемпион одной из местных банд, я очутился в незнакомом переулке. К счастью, никто из человеков не смотрел вверх. Я активировал маскировочный режим и затаился в самом тёмном углу. Использовать ранец не стоит — на столь близких дистанциях звук и свет от реактивной струи пробивался сквозь полог тьмы.

Внизу небольшой кучкой стояли четыре бандита. Узнать в них нарушителей закона можно было по одежде — классическим деловым костюмам — и деятельности. Прямо сейчас они избивали пятого человека, тоже скорее всего бандита.

— ...тогда где деньги госпожи Мун, Диего?

— Я верну, клянусь, я всё верну через мес...

На скрюченное ничтожество обрушился новый град ударов ногами и дубинами. Отведя взгляд от зрелища, я нащупал духовный поток. Видимо, попадание сюда не случайно.

Одной из малоизвестных психических сил Кёрза было умение воспринимать верность окружающих. Мой примарх редко его использовал — слишком уж многие в Восьмом Легионе верны не своему Отцу. Одна из множества причин, почему Отец ненавидел своих детей. Сложно любить злобных чудовищ, чья верность никогда не покидала собственных интересов. Я — один из немногих, кто также научился этому таланту, который не раз выручал меня в бесконечных стычках с остальными ренегатами. Его же я попытался восстановить первым. Использование Паутины верности требует отточенности мыслей и филигранности в манипулировании небольших потоков энергии. Как раз для моих куцых возможностей, ведь искусность, в отличие от психической мощи, я не утратил. Но не получилось. Сам не знаю почему. Зато я смог различать те волны варпа, что несут важные события, одна из которых вытолкнула меня в этот переулок.

— Эй, Освальд, хочешь попробовать?

— А можно?

— Отрывайся, парень.

Один из бандитов протянул оружие самому дохлому члену банды. Тот взял её и с маниакальным выражением лица начал колошматить повизгивающего должника. Видимо, неумелые удары этого Освальда развеселили преступников, потому что они начали смеяться и бросаться репликами в стиле "Этот парень ничего не умеет" и "не Пингвин, а курица какая-то". Дохлый бандит было вскинулся на обидное прозвище, но тут из ближайшей двери появился новый человек.

Ничего важного сцена избиения для меня не несла, поэтому я ждал удобный момент для расправы, пока не увидел сердце прибывшего. Оно горело мощно и ровно, выбрасывая искры в психическое поле. Вне всякого сомнения, именно его я должен встретить.

— Что здесь происходит?

Гангеры обернулись.

— А ты кто?

— Джеймс Гордон, полиция Готэма.

Местный арбитр, значит. Джеймс Гордон. Я запомню это имя.

— А, так ты с Харви пришёл? Рад знакомству, Джеймс! — Насмешливо улыбнулся один из бандитов. — Я Буч Гизлин, но ты можешь звать меня Мясник.

— Бросай биту.

Дохляк послушно бросил своё оружие.

— Ой, да ладно тебе. Освальд и Диего просто дурачились, верно, ребята?

Все гангеры начали наперебой уверять Джима в том, что они невинно развлекаются и ничего более. Их поддержал избиваемый, попытавшись изобразить улыбку кровоточащими губами.

— Ты, кажется, новенький? Ну как, нравится тебе Готэм?

— Терпимо.

И почему я не могу читать мысли? Арбитр, чью верность можно увидеть даже с моими способностями, и я не могу испытать его честь. Очень жаль. Мне в любом случае придётся контактировать с энфорсерами местных государств, вычищая законнические структуры от гнили. Такой знакомый будет полезен.

Арбитр зашёл в здание, а я остался на месте. Поток варповых энергий всё ещё дул в спину. Попасть внутрь здания незаметно не получится, уходить также нельзя. Оставалось затаиться и следить за развитием событий.

Бордель, куда перенесло телепортационное зеркало, оказался знакомым. Здесь любил останавливаться один из пожранных мной человеков. Крыша соседнего высотного здания, где я решил подождать Джеймса Гордона, открывала прекрасный вид на город. Грязные трущобы, место, избранное мной для начала собственного пути. Огромный порт, который тянулся почти по всему побережью города. Смол Айленд — бизнес-центра Готэма. Небольшой остров пронзал небо многочисленными небоскрёбами, закутанными в осенние облака. В самом центре делового квартала гордо светилась Уэйн Тауер.

Руки задрожали от внезапного порыва. Меня должны бояться. Так почему бы не оставить собственную инсигнию на небоскрёбе, этом символе мощи, что избрали для себя местные хуманы? Оценив идею со всех сторон, я с некоторым сожалением её отбросил. Подобная демонстрация сейчас излишня. Она возвысит моё Имя слишком быстро, не дав массам проникнуться неизвестностью. И мало есть вещей более пугающих, чем неизвестность. Позже, когда пойдут слухи, когда общество начнёт поиск ответов, настанет время демонстрации могущества. Не сейчас.

— ...Пытался продать подходящее по описанию ожерелье — жемчужное, с золотыми вставками, порванное. Точь-в-точь как у Марты Уэйн. Парня зовут Марио Айсли. Засранец редкостный — грабежи, нападения, мелкий бандитизм, торговля наркотиками и прочее.

— Классный парень. Поехали.

Второй арбитр по имени Буллок согласно кивнул, пара стражей закона села в местный примитивный транспортный агрегат и куда-то направилась. Я активировал ранец и поднялся на достаточную для маскировки реактивного следа высоту. Авточувства силовой брони послушно отслеживали помеченную цель.

Два силуэта зашли в ничем не примечательное здание и поднялись к покоям для низшего сословия, так называемой "квартире". На таком расстоянии услышать речь не получалось, поэтому пришлось спуститься на крышу. Боевой лингвис-код доспеха накладывал свои ограничения. Выделить звуковые волны в половине клома без докрутки Механикусов он уже не способен.

— ...Она получила стипендию и сейчас учится в Университете Сиэтла.

— Рад за неё. Отрадно слышать, что ваша дочь заботится о своём будущем.

Я перенастроил зрение, чтобы лучше рассмотреть видимую через окно часть помещения. Вот и очередная проблема, которую следует решить. Добыча информации не при помощи омофагии для меня весьма ограничена. Мk. 11.8 идеально маскируется в темноте, но, за исключением трущоб, ночью Готэм почти так же светел, как днём. Социальная маскировка с моим телом недоступна в принципе, варп-скрытности я разучился, показываться кому бы то ни было на глаза даже в виде сгустка темноты нельзя. Пока, во всяком случае. Вот и приходится разглядывать окна. Одно радует. Как показали практические испытания доспеха, маскировка укрывает меня от глаз и живых, и механических. Местные омниссианские духи наблюдательных камер пробить полог тьмы оказались неспособны.

— А ордер на обыск есть?

— Вы известный преступник, мистер Айсли, для обыска в вашем жилище ордер не нужен. Кроме того, раз вы ничего не знаете про ожерелье, вам нечего бояться, верно?

Согласно кивнув, человек по имени Марио перевернул стол, за которым его допрашивали арбитры, и выскочил на лестницу на внешней стороне здания. Джеймс Гордон помчался за ним. Послышались характерные щелчки — убегающий начал стрелять из автопистолета. Я поднялся выше, чтобы иметь наибольший обзор на ситуацию. Траектории пуль подсвечивались духом доспеха и маркировались рунами низкой опасности.

— Стой, или я буду стрелять!

Выкрик арбитра не произвёл на беглеца никакого эффекта. Типичная ситуация, как подсказывает опыт. Но дальше случилось интересное. Вместо того, чтобы сразить цель, бегущую по крыше без укрытий, Джеймс Гордон со странным выражением лица опустил оружие и снова бросился в погоню. Кишки Императора, неужели я только что стал свидетелем великодушия и милосердия? Или всё же трусости?

Преследование продолжилось. Преступник и полицейский пробежали то, что местные называют "забегаловкой", несколько подворотен, очутились в переулке. Завязалась схватка. Бандит выбил оружие из рук Гордона и попытался перерезать тому горло ножом. Арбитр уклонился, поймал момент и ударил противника в челюсть. Тот снова попытался достать его, и неуклюжая борьба продолжалась секунд тридцать, пока Джеймс не споткнулся о мусор под ногами и упал. Марио замахнулся для последнего удара, и тут прозвучал ещё один выстрел. Харви Буллок закончил этот танец беременных гроксов.

— Спасибо...

Ветры эмпиреев медленно стихли. Важное событие произошло, но я решил остаться. Хотел узнать, как работает система местного правосудия. Смог увидеть работу медиков, которые помогли Гордону и увезли труп. В жилище убитого нашли ожерелье, о котором шла речь. Послышались радостные крики и поздравления "с закрытием дела". Как множество других мелочей, мне пока непонятных, я зафиксировал это в памяти.

Похоже, я увидел всё необходимое. Погружаться в жизнь тутошних стражей закона пока рано. Я слишком многого не понимаю, не знаю местный Лексиканум Империалис и других тонкостей. Нужно восполнить этот пробел. Думаю, к моменту, когда придёт время убивать порочных арбитров, я узнаю всё необходимое. А пока следует исполнить главную цель этой ночи.

* * *

— Мы должны продолжить расследование.

Буллок раздражённым жестом поправил свою федору.

— Солдатик, я третью ночь подряд вынужден тащиться на место преступления. Мне не до шуток. К тому же с чего ты взял, что нам позволят это сделать? Рапорты уже лежат на столе комиссара, мэр проинформирован и в завтрашних газетах появится развёрнутый репортаж.

— Харви, мы оба прекрасно понимаем, что Марио Айсли — обычный козёл отпущения. Ожерелье было явно подброшено.

— Джим...

— Скажи, ну как этот кусок дерьма мог организовать теракт в больнице? Ой, прости. Конечно же, я имел ввиду преступную халатность, что привела к утечке газа. Как удобно, что человек, у которого нашли ожерелье, работал на месте происшествия! — Джеймс матюгнулся от избытка чувств. — Та история, что рассказал комиссар журналистам, расползается сама собой. Доказательств более чем достаточно!

— Гордон, ради всего святого! — Напарник схватил Джима за руку и отвёл того в сторону, подальше от начавших оборачиваться судмедэкспертов. — Не ори так! Хорошо, представим на секунду, что Айсли не виновен. Я убил его.

— Мы убили его.

— Тем более. Мы как минимум потеряем работу, и хорошо, если только её. Люди, замешанные в этом деле, сожрут нас живьём. Мы говорим не про уличных бандитов, киллеров или даже мафию. Мы говорим про тех, кто управляет этим городом, этой страной, половиной всего грёбаного мира!

Детектив прервался и подождал, пока группа патрульных пройдёт мимо.

— Ты влезаешь в очень опасную игру, Джеймс. Искренне советую — не рыпайся. Если не ради себя, то хотя бы ради своих близких. Лучше иди займись делом. Опроси консьержа и соседей, выслушай заключение Шварца. Нам ещё серийного маньяка-гиганта на джетпаке ловить...

Джеймс, следуя собственному замыслу, не стал озвучивать остальные подозрения. Неполной недели, которую он провёл в полиции Готэма, хватило на понимание очень многих вещей. В частности — запредельного уровня коррумпированности и избирательности в преследовании преступников. И по всему выходило, что напарник Гордона в полной мере следовал этим тенденциям. Что означало бесполезность и даже вредность его привлечения к настоящему расследованию убийства Уэйнов. О нет, закрывать глаза на смерть чуть ли не единственного порядочного миллиардера США Джим не собирался. В частности, он уже договорился о встрече с молодым наследником четы Уэйнов, который проходил реабилитацию в своём поместье на одном из малых островов Готэмского архипелага.

Впрочем, сейчас действительно следовало сосредоточиться. Новое убийство неведомого гиганта добавляло размышлений. Жертвой стал Карл Гриссом — известный глава уличной банды и мафиози средней руки. Ничем особым среди себе подобных данный персонаж не выделялся. Разбой, грабежи, рэкет, перестрелки между членами незаконных бандформирований. В загашнике у комиссара оказалось достаточно грязного белья убитого. Почему тот до сих пор не рассматривал небо в сеточку — вопрос отдельный, о котором детектив с глухим раздражением заставил себя не думать. С оборотнями в погонах он разберётся позже.

На полу прихожей пентхауса были полукругом разложены разрезанные части тел. Шея, плечи, локти, бёдра и колени — каждый труп рассекли в одинаковых местах, являя уникальные следы неизвестного оружия. Точно так же выглядели раны на теле Чарльза Шрека и двух десятков бандитов, убитых в последние шестьдесят часов. Вершиной фигуры из тел служил владелец жилплощади. Четыре куска плоти, что раньше составляли Гриссома, были пришпилены к стене заточенными отрезками карниза для штор. К слову, крови опять оказалось совсем немного — она натекла лишь с экс-мафиози, которого, как складывалось ощущение, гигант просто разорвал руками.

Последняя часть инсталляции располагалась на потолке. Толстые багровые линии складывались в знакомый череп с нетопырьими крыльями — символ, что в том или ином виде присутствовал на всех убитых гигантом. Впрочем, сейчас под черепом неизвестный вывел фразу на латыни — "Ave Dominus Nox" — и приклеил какой-то свиток. Детектив раскрыл свой блокнот и направился к главному судмедэксперту участка. Данных накопилось достаточно, чтобы составить уникальный почерк гигантского убийцы.

* * *

Будет преувеличением сказать, что каждый псайкер ощущает имматериум по-своему. Причина этому — ограниченность одарённого, который обладает семью, иногда восемью чувствами, не способными воспринять и ничтожную часть Моря Душ. Мой психометод такой же ограниченный — я вижу варп как бесконечное пространство из разноцветных ветров или течений. В этих волнах водятся хищники, здесь можно найти спокойную гавань или ревущий ураган и так далее. Несмотря на крайний примитивизм, такой символический код идеально подходит для генетической линии Повелителей Ночи, которая делает акценты на непрямые манифестации. Видения, прозрение будущего, выявление сокрытого, маскировка, игра на струнах вероятностей, взаимодействие с временными линиями и даже параллельными вселенными. Мы, псайкеры-астартес Восьмого Легиона, отмечены даром (или проклятьем) чувствовать дыхание судьбы. Что часто приводит к неожиданным последствиям.

Так и сейчас. Выполнив поставленную задачу, я возвращался в Галерею. Тела нескольких гангеров приятно тяжелили чрево, два будущих раба болтались в тканевых коконах. Простейшее действие — поиск эманаций телепортационного зеркала — вдруг привело к контакту моего разума с внезапно проявившимся варп-потоком, и вот я, подобно ничтожной щепке, куда-то несусь на волнах грядущего. Моё сознание вышибло из материального измерения, настолько резким оказалось воздействие. Ментальные тренировки, сила воли, самодисциплина, ритуально приготовленная и пожранная человечина — грубый, неоформленный варп снёс щиты, будто их нет.

Восемь минут. Столько понадобилось, чтобы вырваться из психической хватки. Случись такой конфуз во время боя, сколько раз меня убили бы? Вопрос риторический. Тело будто онемело, разноцветные сполохи перед глазами никак не успокаивались. Чтоб ты сдох, проклятый имматериум! Снова придётся бить кулаками стены медитационной кельи и готовить жертвенную человечину.

— Не трожь её!

Странная психосила конусом прошлась по группе нападающих, лизнула стену склада, за которым я пришёл в себя, и зацепила пролив. Солёная волна щедро окатила доспех, смывая остатки млосности.

— Дина, беги отсюда!!!

Невысокая женщина, одетая в обтягивающую одежду и странные кальсоны в сеточку, оттолкнула другую женщину, перехватила образец примитивного ударного оружия (кажется, местные называют его битой) и разбила череп бойцу, что лежал у её ног. После чего в её глотке сплёлся вибрирующий комок и манифестировался через крик.

Авточувства шлема переключились на запись. Я впал в лёгкий транс и постарался сохранить уникальный рисунок заклинания — первая встреча с автохтонным колдуном! Нужно всё тщательно зафиксировать и проанализировать.

Психическая волна, проявляющаяся в видимом спектре, опрокинула и протащила по асфальту устоявших после прошлого заклинания бойцов. Одновременно с этим несколько нападавших, что не попадали в радиус заклинания, открыли огонь из странных автоганов, что стреляли иглами. Машинный дух доспеха выделил интересный пикт — игла, или скорее дротик, влетает в радиус магического поражения и замедляется. Но недостаточно. Несколько кусков металла находят свою цель, колдунья вскрикивает и хватается за бок. После чего срывается с места, и, непрестанно колдуя, совершает рывок в сторону неприятеля.

— Мама!

Вторая женщина, на вид едва вошедшая в возраст половой зрелости, обернулась на полпути к тёмной аллее. Я позволил себе лёгкую улыбку. Обратив всё внимание на схватку, эта Дина совершенно не замечала двух мужчин, что приближались к ней сзади. Не трать она время на эмоции, заметила бы опасность и успела среагировать. Три секунды — и приклад опускается на голову молодой женщине. Её вяжут и одевают на голову мешок.

А мать невнимательной особы в это время весьма достойно сражалась. К моему немалому удивлению. Тактическая картина сложилась следующая. Бетонная набережная стала полем боя между двумя группами. Атакующие, десяток человек с примитивным автоматическим оружием, разбились на несколько групп. Первая, числом в пять человек, полным составом лежала на асфальте, сбитая заклинанием. Двое заходило к колдунье с тыла, один уже умер и ещё трое залегли на соседних крышах, ведя стрельбу по колдунье. А та, несмотря на два ранения — в бок и левую руку — успешно уничтожала фронтальный отряд врукопашную. С битой да одним-единственным заклинанием, псайкерша успешно теснила вооружённых автоганами противников, грамотно закрываясь живыми и мёртвыми от снарядов. Однако она оставалась человеком. Сосредоточившись на ближнем бою, женщина не заметила тех двоих, что скрутили её дочь. Под ноги женщине полетел цилиндрический предмет, хлопок, и оглушённое тело валится на асфальт. Нападающие использовали стан-гранату.

Пора действовать и мне. Пропускать столь интересный образец, как псайкер, будет весьма неразумно.

* * *

— Дочь... Не трогайте мою дочь...

— Не волнуйся, Дина, с ней ничего плохого не сделают. Ну, пока что. Мутанты товар редкий, его стараются особо не портить, — ответил женщине подбежавший вражеский боец. — Грег, Макгауз, тащите сюда аптечку! Ей кишки продырявило, нужно обработать. Босс удавит нас собственными руками, если эта птичка окочурится невовремя. Грег? Отвечай, твою задницу!

— Он не ответит тебе.

— Кто здесь?!

Майор корпоративной ЧВК вскинул укороченный автомат, готовясь нашпиговать свидетеля транквилизаторами, и не смог нажать на курок. В неровном свете уличных фонарей стояло НЕЧТО. Майор даже не успел осознать, что увидел, как четыре лезвия вылезли из его спины. Дина Ленс зажмурилась, защищая глаза от тёмно-бордового порошка, что начал сыпаться из ран.

— Ты хорошо сражалась, колдунья. Я окажу тебе честь и выполню твоё желание.

Последним, что заметила героиня перед отключкой, были очереди пуль, с металлическим звуком отскакивающие от гигантской, покрытой самим мраком фигуры.

* * *

Шеню хотелось кого-то ударить. Хотя почему кого-то? Лицо, что мелькало перед глазами, было вполне определённым. Кулаки юноши так и просились почесаться о лицо этой мерзкой ящерицы, Сюэ Шаншонг, прокляни её Просветлённый! И плевать, что благородный муж не имеет права бить женщин, такую мерзавку сам Занебесный Император не помилует.

— Бл*, чтоб ты сдохла, дрянь подзаборная! В дупе у Мары я видал этот брачный союз!!!

Ещё хотелось избить старейшин. Мерзкие, сочащиеся пренебрежением слова до сих пор не покидали головы. Высокомерные лицемеры, ради "репутации клана" готовые на задних лапках прыгать перед какой-то третьей дочерью пятого старейшины клана Шаншонг!

Молодой человек зажёг сандаловые палочки на могиле и вознёс короткую молитву предкам.

— Мама, тебя очень не хватает... — Шень опустился перед каменной стелой на колени и тяжело вздохнул. — Меня снова поколотил Сяо с прихлебателями, отец до сих пор не вернулся из Серой Пустыни, моя ци всё ещё неспособна покидать душу... И самое главное — сегодня меня продали старейшины клана.

— Не преувеличивай, маленький нобль. Никто тебя не продавал.

Юноша поднял глаза. Над могилой матери, кутаясь в облако мрака, парила личная головная боль Шеня. Высокий, в полтора раза выше взрослого мужчины, этот призрак меча уже два года усложнял и без того непростую жизнь самого никчёмного (по мнению большинства членов) представителя благородной семьи Йевань.

Выглядел призрак точно так, как описывают древние легенды. Мертвенно-белая кожа, чёрные блестящие волосы до колен, глаза, будто источающие мрак. И шрамы. Множество шрамов, что не мог скрыть дырявый плащ, единственная одежда духа. Короче говоря, одного взгляда достаточно, чтобы понять — никаких дел вести с этим порождением теней не стоит.

— Уйди, Аскольд. У меня нет настроения на твои шуточки.

— Никто не собирается шутить. Расскажи, что случилось на приёме? Ты оставил меч в своей комнате, и я не смог разобрать все детали.

— А что рассказывать, и так всё ясно. Вчера прибыла дражайшая невестушка с целой делегацией из клана Шаншонг, и моя карьера "мужа-на-продажу" закончилась, даже не начавшись...

Призрак опустился на землю сбоку от стелы и снял свой меч со спины юноши. В его руке монструозный клинок лежал как влитой — а не как оглобля, когда им пытался размахивать сам Шень. Высотой почти в самого юношу, этот артефакт стал подарком главы клана: на шестилетие, по случаю успешного ритуала Первой Инициации, как дар семейству после подписания брачного договора. За несколько лет до того, как выяснилось, что ци Шеня не способна попадать в тело.

— И сколько заплатила молодая госпожа Сюэ за разрыв помолвки?

— Четыре пилюли ци третьего ранга, тысяча золотых таэлей, какой-то низкокачественный боевой артефакт... Учитывая мой статус бездарности, клан Шаншонг проявил невероятную щедрость, предлагая столь богатые дары за то, что наши старейшины и даром бы сделали. Достаточно одного слова третьей по влиянию группировки королевства Гуань-Дзя.

— Но это не конец, не так ли?

Шень сделал несколько глубоких вдохов, как учил отец, не позволяя эмоциям снова взять верх. Настоящий благородный муж умеет держать себя перед другими! Даже если другие — это призрак меча.

— Нет, не конец. Младшая сестра смогла провести меня на приём как раз в тот момент, когда происходили торги за разрыв брачного контракта... И я вспылил. Наговорил много лишнего, оскорбил клан Шаншонг. Если бы не прямой приказ госпожи Сюэ, её сопровождающие убили бы меня на месте.

Собеседники некоторое время молчали. Шень заново вспоминал ту перепалку и, что гораздо важнее, её последствия. "Такое поведение, как публичная брань в сторону столь благородного клана, недостойна благородного мужа!" — сказал Главный старейшина. И сегодня...

— Они хотят отдать меня клану Шаншонг как компенсацию за урон чести, Аскольд. Буквально отдать, лишив благородного статуса. — Юноша взглянул в два провала мрака на лице духа, прекрасно понимая, что вряд ли найдёт там поддержку. — Я не знаю, что делать.

— Перво-наперво, перестать думать задницей. Вспоминай, чему тебя учили наставники — из любой проблемы можно найти выход. — От облака мрака, что скрывало всю нижнюю половину тела призрака, вдруг отлетел комок и замер в стороне. — Моделируем ситуацию. Существует благородное семейство Йевань — весьма средненькое по влиянию, если вежливо — обладающее родовым стихийным сродством со стихией воздуха, аспект молнии. Что позволило... Не молчи, маленький нобль. Я не собираюсь делать всю работу вместо тебя.

— Что позволило заключить специальный контракт по поставке крови с могущественным кланом Шаншонг, также обладающим стихийным сродством с воздухом. Именно поэтому почти все наши девушки стают жёнами или наложницами мужчин из этого клана. И что? Тебе любой ребёнок расскажет это.

Молодой человек встал с земли и начал ходить взад-вперёд, размышляя.

— А то, что от благосклонности клана Шаншонг зависит положение семьи Йевань, дурачина. Именно они сделали вашего главу наместником города Лан-Шао и позволили получить хоть какой-то способ зарабатывать деньги, ресурсы и влияние в префектуре. Захотят — заберут наместничество обратно. Положение вана Гуань-Дзя слишком неустойчивое для крупных внутренних конфликтов, секте Морозного Облака вы не интересны, имперская администрация в провинции давно не действует. Да и слишком вы мелкая рыба, чтобы главные группировки королевства устраивали серьёзную борьбу. Никаких других заступников у твоего семейства нет, и всё, что вам остаётся — уповать на хорошие отношения с кланом Шаншонг. Судьба одного калеки — ничто по сравнению с благополучием благородного семейства Йевань. По крайней мере, именно так я вижу позицию Главного Старейшины. — Дух вновь посмотрел в глаза Шеню, от чего тот передёрнулся. — Ты хочешь что-то сказать, маленький нобль?

— Но... А как же отец?! Он не позволит сделать из меня раба по прихоти какой-то девки!

— Во-первых, она не "какая-то девка", а одна из сильнейших культиваторов своего поколения и личная ученица главы клана. Соответственно, молодая госпожа Сюэ обладает небольшим, но существенным шансом получить пост старейшины или даже главы клана. Во-вторых, сделать тебя рабом предложил Главный старейшина Фунь в ответ на твоё словесное недержание. Так что вини в первую очередь себя, а не других. И, в-третьих, положение Зихао не настолько высоко, чтобы бодаться с Фунем. Он — всего лишь глава наёмничьего отряда благородной семьи Йевань. Более того, он на задании, и когда вернётся домой, никто не знает.

При словах о невысоком статусе своего отца юноша непроизвольно сжал кулаки. Мало того, что его увечье не даёт нормально жить самому Шеню, оно бьёт по родным. В первую очередь, по его отцу, Зихао Йеваню, который утратил звание девятого старейшины и теперь вынужден мечом зарабатывать деньги для Фуня. О Высокие Небеса, как вы могли допустить такую несправедливость!

— Поправить ситуацию мог бы глава семейства, твой прадед. Но он всё ещё восстанавливается после ранения, и в сознание сможет прийти не раньше следующего полнолуния. И я сомневаюсь, что он заступится за тебя, даже имея такую возможность. — Аскольд продолжал сыпать соль на рану. — Что ещё?

— Я могу убежать!

— Тоже вариант. Предположим, ты так и поступишь. Тебя объявляют преступником и пытаются поймать. Ресурсами или связями ты не обладаешь, личной силой тоже. Соответственно, попытка спрятаться в любом соседнем городе с большой долей вероятности провалится. Уходить через горы? Магические звери съедят такого неумеху за сутки-другие. Кроме того, побег сделает из тебя идеального крайнего, на которого можно спихнуть все обвинения. Главный старейшина даже в выгоде останется — мол, настолько блюдёт честь покровительствующего им клана.

— И что же ты предлагаешь, призрак?! Пойти и покорно стать ничтожеством?!

Шень не заметил, как сорвался на крик. По-детски всхлипнув, молодой человек с перекошенным от эмоций лицом попытался сдержать злые слёзы. Его попытки провалились, но ни одна капля влаги не коснулась земли — призрак вдруг взмахнул мечом, и твёрдый серп энергии ударил Шеню в грудь, испаряя влагу с его кожи.

— Не смей выказывать слабость в моём присутствии, маленький нобль. Это недостойно и вызывает раздражение.

Вскочив на ноги, юноша хотел что-то сказать, но не смог. Пространство вокруг могилы вдруг наполнилось силой. Дыхание мальчика спёрло, руки затряслись, колени подогнулись. Даже солнце спряталось за облаком мрака.

— Ты слаб. В этой вселенной слабость сродни преступлению, и никого не волнуют причины, почему ты слаб. Сейчас ты можешь либо смириться с участью раба, калеки и разменной монеты в играх сильных, либо принять мои условия. Решай, маленький нобль. Времени на выбор осталось совсем немного.

Давление исчезло. Юноша заворочался на траве, пытаясь встать на ноги. Заключить сделку с порождением теней... Шень часто думал об этом, особенно после избиений другой молодёжью семьи Йевань. И каждый раз уверенность, что такой поступок губителен, истончалась. Завтра состоится заседание старейшин благородной семьи, где его, калеку, будут судить. После решения совета изменить собственное положение раба станет почти невозможно, но менять один ошейник на другой...

— То есть, ты предлагаешь мне исцеление меридианов в обмен на что, осмелюсь спросить? Не моё ли тело? Что ещё может быть интересно призраку?!

На холодном, отстранённом лице духа промелькнуло лёгкое недовольство.

— Как иногда раздражает тупость окружающих... Вместо тысячи слов, лучше один раз почувствовать. Чувствуй.

Отдельное облако тумана, что всё ещё летало возле могилы, приблизилось и начало вливаться в рот Шеня. Тот замер. Казалось, в желудке пробуждалось маленькое солнце. Опьяняющая мощь разлилась по венам, и почти сразу же начала обжигать тело изнутри. Шень снова упал на траву, сотрясаясь в кашле такой силы, что, казалось, изо рта вот-вот выскочит желудок с кишечником. Маленькое солнце погасло так же быстро, как появилось.

— Тысячная доля моей силы, и твоё слабенькое тельце начинает разрушаться. Мне не нужен такой сосуд — любое человеческое вместилище, даже самое тренированное, не способно вместить мой дух. — Призрак меча со своим обычным выражением холодного равнодушия любовался на корчи юноши. — Теперь ты по...

— No-o-o-o-o-o!

Бум! Пролетев прямо сквозь Аскольда, перед Шенем шлёпнулась женщина в странной одежде, напоминающей одеяния синоби, к которому вместо нормальных штанов пришили рваные рыболовные сети. И довольно грязной одежде, про себя заметил молодой человек. Упавшая женщина была вымазана в земле пополам с кровью. Красные пятна особенно часто встречались на боку и руках. Впрочем, необычнее всего выглядело лицо незнакомки. Кожа какого-то необычного розового цвета, слишком большие и круглые глаза, соломенного цвета волосы. Шень даже не слышал о такой странной внешности.

С призраком тоже творилось что-то неладное. Завеса мрака, что вечно скрывала его, рябилась. Внешний облик Аскольда потерял чёткость, расплываясь и собираясь заново. Лицо призрака перекосила странная гримаса. Впрочем, несколько секунд, и дух пришёл в себя. Кажется. Теперь он рассматривал собственные руки, будто впервые их видел.

— Так вот почему я лишился всех психических сил! Отец отправил моё тело в один мир, а дух — в другой. Интересно, зачем?

— Where am I? Where`s Dana?! — Странная женщина попыталась встать, но заметила Аскольда. — You! It was you, who...

Призрак не дал незнакомке закончить фразу — ту окружило облако мрака, и она исчезла так же внезапно, как появилась.

— Вы знакомы?

— Можно и так сказать. Встречались в другой временной линии... Так, о чём я? А, сила! Точнее, вопрос её упаковки. Тело, тело... Точно! Мне нужно тело...

Шень смотрел на бормочущего под нос собеседника с всё возрастающим удивлением. За последние пять минут призрак показал больше эмоций, чем за все два года.

— Нас прервали на том, что твоё тело мне не требуется, верно? Вопрос — что же взять как плату за исцеление... Сейчас расскажу. — Дух перестал решать какой-то вопрос в своей голове и поднял Шеня в воздух, помогая тому подняться. — Для начала небольшая порция экспозиции. В этом мире сила делится на четыре сферы. Внутренняя — её развивают различными техниками культивации ци. Внешняя, так называемая магия, которую получают от мира. Божественная, источником которой служат конкретные сущности варпа... Нет, этот термин не совсем корректен. Сущности местного Тонкого Мира, так точнее. И алхимия, что лежит на стыке внешней и внутренней энергии. Данная информация является базовой, и даже такой тугодум, как ты, должен это знать.

Шень фыркнул. Тихонько — чтобы дух снова не вспылил, выражая собственное недовольство "жалким мальчишкой". Юноша уже привык к вечным оскорблениям и почти научился игнорировать шпильки окружающих.

— Но мало кто знает об изначальной энергии, что лежит в основе всех остальных видов, — продолжил дух. — Твоя душа получила злокачественную мутацию вследствие близкородственного брака родителей и не способна манифестировать психическую энергию. Можешь сказать спасибо отцу, что женился на собственной сестре.

— Они женились по приказу старейшин, и ты это знаешь! — Рявкнул в ответ Шень. — Значит, мою душу можно исцелить?

— Можно, но для этого требуется божественная сила. Я таковой не обладаю, поэтому решу проблему другим путём. — Аскольд протянул юноше меч рукоятью вперёд. — Ты смог пробудить дух этого меча, следовательно, обладаешь даром пользоваться той самой изначальной духовной энергией, что лежит в основе сущего. Я научу тебя, как это делать. В обмен ты создашь для меня подходящий сосуд.

— Эм... — Шень повесил на спину клинок, который почему-то мелко гудел при касании. — А как?

— Я обучу тебя алхимии, маленький нобль. — Призрак исчез, оставив лишь голос, что звучал в голове. — Таковы мои условия. Я обучаю тебя, а ты создаёшь мне подходящий сосуд.

— И всё, что ли? А как же душа? Все призраки из легенд требовали оплату душами и кровью...

— Пфф, продолжай черпать информацию о мире из столь достоверных источников, и точно добьёшься успеха. Твой ответ, маленький нобль?

Бамбуковый лес так же шелестел в порывах ветра, трава осталась такой же зелёной, могила матери никак не изменилась. И лишь светило спряталось за тучку, будто не желало видеть, как маленький, незначительный человек заключает контракт с духом древнего легионера.

— Теперь слушай внимательно. Ты должен разорвать свои связи и избавиться от текущих обязанностей. Благородная семья Йевань слишком слаба, и для нашей цели членство в ней несёт больше вреда, чем пользы. Незаконный разрыв так же нежелателен. Поэтому ты сделаешь следующее...

* * *

Тьма и тишина снова окружали меня. Сонливая тяжесть скрадывала мир вещей и звуков. Я тонул в ней, погружаясь в мрачные глубины. Реальность таяла в туманной дымке, впереди брезжили ало-золотые отсветы и знакомо пахло: кровью, старым страхом и ладаном. Звон, глумливый смех и какой-то разбитый, дрянной мотив почти заглушали вопли ужаса и отчаяния. Я полной грудью вдохнул спёртый, пропитанный наркотическим дымом и какими-то душными благовониями воздух. Знакомая воля звала туда, вглубь, где плясало далёкое зарево. Тревожное дыхание незримых душ и дрожь разбитого стекла подгоняли, гнали прочь из мрака. В тенях зазвучали шорохи и тревожный, многоголосый шёпот. Я шагал по древним металлическим плитам корабля. Мимо проплывали затянутые паутиной изуродованные трупы и пыльная гниль увядших жизней. Запах сухой гнили и пыли источало всё: ветхие кабеля, изуродованные временем гобелены и грязные панели. Очередной шаг — и сумрак вскипел сонмом оживших теней. Серые призраки с ликами иссохших мертвецов, шурша тёмной рванью саванов, выскальзывали из стен и потолка, ныряли в ворох изорванных гобеленов, цеплялись костлявыми, серыми пальцами за пыльные поверхности кресел и перегородок.

Я спешил вперёд мимо тёмных ниш, мимо костей и черепов, мимо каменных статуй и руин, мимо зеркал и глумливо оскаленных ликов. Шутовские маски плакали жирной смолой. Мертвецы бесшумно следовали за мной, то ныряя в недра технических коридоров, то поспешно выныривая и стремительно нарезая круги вокруг. Они нетерпеливо кружили, с тихими вздохами и шелестом то отдаляясь, то приближаясь. Но что именно они хотят, я не понимал.

Древние плиты устилал рыхлый пепел. Я шагал вперёд, а под ногами, в хлопьях пепла, хрустели чьи-то кости. Повсюду что-то брякало, бренчало и сипело: в стенных нишах, над головой и в проходах, уходящих куда-то вглубь обветшавшего лабиринта палубы. Мерцание пыли сгустилось и налилось теплом. Золотистый туман накрыл всё вокруг. Он мешал разглядеть предметы и остро, призывно переливался. Золотой свет тревожной дрожью забирался, казалось, под саму кожу, отравляя и опьяняя одновременно. Смех и стоны отчаяния, глухо дрожащие рыдания на грани истерики и прочие звуки этого больного мира вплетались в моё естество странно, но органично до безобразия. И мне это не нравилось. Мне не нравится абсолютно всё в этом забытом месте.

Где-то дробились эхом голоса людей и звон хрусталя. Хор незримо рыдал в глубине коридоров, гулким рефреном повторяя неизвестные слова заклинания. Или тарабарщины, кто знает. Хор голосов шептал, стонал в унисон, сквозь хохот и рыдания в прибывающем золотом тумане. Визгливые звуки резонировали в голове, отражаясь от стен. Марионетка на четырёх цветных цепях рухнула на пол прямо у моих ног: иссохший мертвец в золотых доспехах. В пустых, тронутых распадом глазницах тускло мерцало золото. Мертвец дёрнулся, противясь стянувшим его поводкам и внезапно мощным ударом оттолкнул меня, наполняя силой, качаясь, хватаясь за стены и судорожно обрывая полуистлевшие провода в тщетной попытке устоять. Золотой лавровый венец тускло блеснул в засаленных волосах. Оглушительный взрыв разнёс марионетку, украсив несвежими внутренностями и ошмётками мяса всё вокруг — и меня в том числе. Искажённый гулким эхом глумливый смех и пение сотен голосов, казалось, звучали из-под самых серых плит под ногами.

И я видел сизо-оранжевые бури варпа, несущие сквозь пустоту чёрный, частично оплавленный корабль. Межзвёздный скиталец покорно следовал в никуда, его мотало и трясло, а обшивка пенилась безобразными, гротескными ликами. Казалось, они живы, застывшие навеки, багровые и нездорово притягательные в своём уродстве. Их оскалённые нечеловеческой мукой черты врезались в память навязчивым отзвуком собственных низменных, садистских желаний.

И в самом центре корабля стоял трон, на котором застыло тело Повелителя Ночи. У его ног лежала перемазанная землёй и кровью женщина. Вокруг трона простирался зал, наполненный пустыми крюками, что на цепях свисали с потолка.

— Ты вернулся, и мне хорошо, — шептал, стонал и экзальтированно стенал варп, утробно вздыхая и воркующе смеясь. Два раба, что я принёс в Галерею, медленно переваривались в разноцветных потоках.

А где-то внутри меня невыносимо медленно расцветало золотое солнце. Тело охватили жар и нечто тягучее, тёмное, неподвластное логике. Где-то там, за обшивкой из ненависти и железа горит яркий столп, анафема и благословение... Астрономикон звал... Я упал на колени — и вдруг открыл глаза. Тот же трон, пустые крючья, аналой с книгой. Искажённые лица, медленно отползающие от золотого света, что струился из имперской аквиллы на моей груди.

Немного успокоившись и вдоволь напившись холодной трупной крови, я перенёс колдунью в медитационную келью. Потом проверил запас мертвечины, рассортировал артефакты местных, проверил мануфакторумы. Бытовые заботы занимали руки и освобождали мысли. Неужели так ощущал духовный мир Отец? Может, в этом одна из причин его безумия? Видеть подобное столетиями...

Что же, мне снова показали небольшой кусочек паззла. Один мир для тела, другой для духа, космический скиталец для души. Всё это нужно неведомым образом связать, не осквернившись хаосом в процессе. И ведь это — лишь затравка, сборка самого себя... Что ожидает впереди?

Я смахнул кровяную пыль с парных когтей. Что бы ни ждало — я встречу будущее во всеоружии.