Глава-13

Глава-13

Чайник закипел, забурлил и, похоже, выключаться не собирался. Друзья отвлеклись от мониторов и недовольно посмотрели на изделие китайской промышленности. Купленный, по дешёвке в Фикс-прайсе электрочайник не проработал и недели. Чайник кипел исторгаясь паром. Кипяток выплескивался, не надо было наливать полный. Вася вздохнул, к неисправному девайсу он был ближе, но больно удобно сиделось. Пришлось подняться и выключить. Заодно и напиток приготовить, зря что ли включал?

— Горячего, Паш? — спросил он друга, вновь уткнувшегося в монитор.

— Угу...

— Чай, кофе?

— Чаю. Без сахара, — не отрываясь от чтения, сказал Свешников. — Не крепкого... спасибо.

Вася хмыкнул, бросая пакетик чая 'Richard' в кружку. Крепость пакетированного чая? В свою кружку Маргелов сыпанул растворимого кофе, добавил пару ложек сахара, и разлил кипяток по кружкам. Одну отдал другу, сам вновь удобно угнездился в кресле, взял кружку и отхлебнул. В желудке заурчало. Надо бы поесть нормальной еды — подумалось ему. За окном темно, поздно уже, на часах без пятнадцати одиннадцать. Сухомятка достала, хотелось нормальной еды — борща или щей, жаркого с гарниром, как мама готовит... но отлучаться пока кто-то на 'выходе' — боязно. Но домашнего хочется. Хотя домой не тянет. Там...

В конце концов, можно с доставкой заказать — пиццу, или шаурмы. Главное чтобы горячего поесть, но только всем троим... после выключения аппарата.

Во временной теории Свешникова Вася пока не совсем разобрался. И примеры из прочитанных книг о попаданцах разобраться в теории не помогают, ибо подобная ситуация в них не встречалась. Да и не описывали авторы причины попадания своих героев — провалился в прошлое герой и ладно. Тут больше сюжет 'Назад в будущее' подходит. Очень похоже, с той разницей, что герои фильма возвращаются в свое настоящее, измененное их действием в прошлом. А тут изменение происходил после отключения аппарата. И эти изменения... как бы мягче сказать... не очень приятны. От слова 'совсем'. Даже мысль у всех появилась — попробовать изменить их же намерения, но Свешников пояснил, что возникнет парадокс, и он закончился бы исчезновением куска реальности, прожитой друзьями с первой передачи, по сей момент. Но ничего не выйдет, ибо прыжок в прошлое раньше нужной даты блокируется. Так что придется продолжать выходы, в надежде на 'счастливый конец', как выразился Паша. И чем больше друзья совершают прыжков, контактируя с аборигенами и передавая важную информацию, тем больше изменений ждет в финише.

'Мы создаем временные петли, — пояснял Свешников. — Петля начинается не с момента включения аппарата, а с первым 'выходом'. Но не заканчивается после возвращения, а начинает новый виток со вторым 'выходом'. И так наматывает спираль петель, пока выходы не прекращаются. И разрываются только при отключении аппарата. Что интересно, пока аппарат в работе, а мы находимся во временной петле, можем спокойно контактировать с любым человеком, который помнит все что и мы, но до выключения аппарата. Как его выключаем, то вдруг обнаруживаем, что история-то изменилась, и для всех это естественно, но не для нас, помнящих изначальную. Почему так? Возможно работа с машиной, обеспечивает сохранение памяти всем троим, или просто нахождение рядом с ней, пока не ясно. Но отлучаться надолго не желательно. Вдруг машина выключится, память отсутствующего изменится, да так, что, не дай бог друзей своих не узнаешь'.

Маргелов представил ситуацию и невольно передернулся. Да, компьютер и аппарат подключены через бесперебойники, но кто знает, что может произойти? Разорвутся пресловутые петли и ага...

Вася вздохнул — теория теорией, но как будет в практике проверять как-то боязно. Это отключение после 'выходов', как лотерея — никогда не догадаешься, какой сюрприз преподнесёт 'эффект бабочки'.

Что говорить, последний 'сюрприз' шокировал всех. Бабочкин эффект отразился почему-то на их отцах. Его отец алкаш и тряпка. Как-то дико это видеть, если в памяти строгий, и подтянутый живчик-пенсионер. Отец Сергея превратился в бессердечного дельца и мошенника. У Паши вообще погиб в автокатастрофе пять лет назад. Столкнулся с фурой. То ли уснул за рулем, то ли плохо стало. Причем изначально машины у них никогда не было, а Пашин отец вообще прав не имел...

Но эффект сработал в другом. День Победы теперь празднуется седьмого мая. Есть и другие изменения, но не значительные. Что именно и конкретно пока не выяснили. Меньше ли народу погибло? Тоже ответить трудно, данные разнятся, и много споров вокруг них. Еще искать и искать. Но вот хронология последних дней войны была изучена подробно.

'1 мая 1945 года в 3:50 на командный пункт 8-й гвардейской армии был доставлен начальник генерального штаба вермахта генерал Кребс, уполномоченный вести переговоры о перемирии. Находящийся на командном пункте маршал Жуков, сказал, что перемирие неприемлемо, только безоговорочная капитуляция. Немецкому командованию был поставлен ультиматум: если до 10 часов не будет дано согласие на безоговорочную капитуляцию, советскими войсками будет нанесён сокрушительный удар. Не получив ответа, советские войска в 10:40 открыли ураганный огонь по остаткам обороны в центре Берлина. После этого начался последний штурм центральной части города, и Имперской канцелярии. Всю ночь, с 1 на 2 мая, продолжались бои. К 8 часам все помещения канцелярии были заняты советскими солдатами.

Ночью 2 мая в 1:50 по радио было принято следующее сообщение: 'Прекращаем военные действия. Высылаем своих парламентёров на мост Бисмарк-штрассе'. Также по радио передали обращение к немецким войскам берлинского гарнизона о прекращении сопротивления. К 15 часам остатки берлинского гарнизона сдались в плен.

4 мая советское командование потребовало провести акт капитуляции в Карлсхорсте.

6 мая в 20:45 в здании военно-инженерного училища Карлсхорста, был подписан акт о безоговорочной капитуляции, который вступал в силу 7 мая в 00:01.

От германской стороны акт подписали: от сухопутных сил генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, от люфтваффе генерал-полковник Штумпф, от кригсмарине — адмирал фон Фридебург.

Безоговорочную капитуляцию приняли: маршал Жуков и заместитель главнокомандующего союзными экспедиционными силами маршал Теддер.

В качестве свидетелей свои подписи поставили генерал Спаатс от США, генерал Тассиньи от Франции, и маршал Монтгомери от Великобритании'.

После прочтения возник вопрос — а как капитуляция происходила изначально? Ясно, что даты сдвинулись, но хронологию помнили плохо, и друзья принялись перебирать распечатки. Нашли, сравнили, вновь переглянулись, состоялась только одна церемония подписания, и она явно прошла под диктовку советской стороны. Причем всем троим показалось, что наши действовали по заранее продуманному сценарию, а Сергей озвучил общую мысль: 'Мне кажется, что маршал Жуков на командном пункте 8-й гвардейской армии находился неспроста. Считаю, командование знало о контактах союзников с верхушкой рейха, и намерение капитуляции союзным войскам, поэтому сыграли на опережение'.

Опережение в этой ситуации — знание намерений союзников. А это говорит о многом. Осознание своей причастности всем троим подняло настроение. Как сработают крайние выходы, и какой сюрприз подкинет Бредбери со своей бабочкой?..

Маргелов выдохнул и взглянул на Свешникова. Тот что-то внимательно просматривал какой-то текст.

— Что-то интересное читаешь?

— Немецкие документы, приказы, донесения, — перечислил Паша. — Сайт тут один нашел, много чего интересного. Есть письма немцев домой. Читаю вот...

— А я в архивах копался. Думал что-нибудь об Русове и его экипаже найти, — сказал Маргелов. — А Витя Петров, Максим Куралов со всеми бойцами, что в бункерах сгорели... ведь даже могилы у мужиков нет.

— Мы уже начали записывать — в кого попали.

— Начали, да не продолжили. И я считаю вносить и тех кто рядом был. И погиб. Я это к чему — мы тут с одним парнем в клубе познакомились. Юра поисковик. Поисковики погибших на войне ищут.

— Я знаю, — кивнул Свешников.

— Предлагаю с ним созвониться. Списки с местами гибели передать, вдруг в поиске поможет? Ведь сколько неизвестных перезахоранивают.

— Правильно! — согласился Паша. — Сделаем список с местами гибели и передадим поисковикам.

— Я списком займусь, — решил Маргелов и вдруг замер. — Блин, а он нас-то вспомнит? Вдруг после отключения реальность так изменится, что Юра в спортклуб никогда не приходил, или с нами не пересекался?

— Трудно позвонить и проверить? — пожал плечами Паша. — Делай список. Если не Юра, так других поисковиков найдем.

Какое-то время оба сидели тихо. Свешников хмыкнул, и сказал:

— Хочешь, одно арийское письмецо прочитаю? Датировано 27-м июня.

Вася заинтересовался. Встал, подошел к столу и склонился, вглядываясь в монитор.

— Так тут по-немецки!

— Естественно по-немецки. На каком еще гансам домой письма писать?

Вася на мгновение завис.

— Э-э-э... так ты инглишь изучал, или я чего-то пропустил.

Паша посмотрел с укором.

— Военный, йоп, мозги включи! Неужели не заметил, что умеешь многое, что никогда не изучал, и даже не знал?

Маргелов задумался. Чего он не знал до выходов в прошлое? Устройство винтовки Мосина? Возможно, но спорно — механизм не сложный для изучения. Может штыковой бой? Нет, тоже не то... что-то связанное с тем танкистом, в которого он первый раз попал. Да! Именно! Вася понял, что он не только отлично знает устройство танка Т-26, но при необходимости может его отремонтировать. И, естественно, водить, пусть не профессионально.

Однако ни Русов, ни Резеда, ни Петров, ни Куралов не владели немецким на столько, чтобы бегло читать тексты, без словаря. Паше значит повезло.

Свешников кликнул по файлу. В открывшейся картинке пожелтевший лист с непонятными каракулями. Но Пашу это не смутило.

— Пишет обер-фельдфебель Беренмайер, — начал читать он. — Пишет домой, кому — неразборчиво, ага вот: 'Русские атакуют и атакуют. Кажется, что все, выдохлись, эта атака последняя, но они идут и идут. Приходиться оставлять позиции и отходить. А потом атакуем мы и выбиваем 'иванов' с позиций. Такое происходит порой по несколько раз на дню. Мы уже не спорим и не ставим на то, что сегодня русские отойдут, потому что вновь они идут в бой, который затихает уже в темноте. Мы падаем от усталости в траншеях, но спать мешает многоголосый стон на нейтральной полосе. Это страшно. Потому что этот ужас с рассветом начнется заново, и никто не уверен, что не останется на нейтралке...'. Дальше не разборчиво.

— С фрицевских писем толку мало, — сказал Вася.

— Да я так, настроение поднять. Тут приказы имеются. Полезно почитать, может пригодиться.

— А конкретно?

— Вот этот об отношении к советским военнопленным. Решение еврейского вопроса на оккупированных территориях. О противодействии большевизму и саботажу.

— Скинь мне, почитаю.

* * *

Броня крепка, и танки наши быстры...

Строчки из песни циклично крутились в голове, мешая сосредоточиться. Еще мешали саднящие многочисленные ранки и царапины. Болела голова. Уже не сосчитать — сколько раз контузило, и сколько мелких осколков получено в результате попадания в броню вражеских снарядов. Нет, не снарядных осколков. При попадании от внутренней стороны брони отлетали мелкие кусочки стали. Они впивались в кожу, вызывая мелкие кровотечения. Но их было много.

Танковый шлем уже не налезает на огромную чалму из бинтов, грязно-бурого цвета. Надо бы бинты поменять, да некогда. И терпимо пока...

Терпимо-то терпимо, но еще донимают странные мысли в голове. Как возникли с рассветом, так не удается их унять.

... и наши люди мужества полны...

Комиссар прислонился лбом к броне. Горячая. Лед бы к голове приложить, да где его сыщешь? Ночи светлые от пожаров. Дневная жара иссушивает, на броне хоть яичницу жарь. А ночью душно, и никуда не денешься. Поспать бы, забыться хоть на часик, но не время, и в голове разные мысли... как на дрожжах множатся.

За эти пять дней война неожиданно открыла множество вопросов, касающихся чести и мужества, растерянности и трусости, преступной халатности, откровенной враждебности и предательства.

Но, даже столкнувшись со всеми этими проявлениями поступков, уверенность в личном, моральном и воинском превосходстве над врагом советского народа только возросла.

Поменялось и видение ситуации. Практически исчезло залихватское шапкозакидательство первых дней войны. Уже допускали, что война продлится полгода, максимум год. Но то, что боевые действия перенесутся на территорию чужую территорию, нисколько не сомневался. Да, эта война закончится в Берлине, но не малой кровью. Немало её пролилось, уже немало...

Как двадцать миллионов? Какие четыре года? Откуда эти пораженческие мысли? Что-то сидит внутри, темное, непонятное, и нудит-нудит-нудит. С трудом удается задвинуть это нечто в глубину...

Да, цена будет большая. Сколько жизней еще придется положить за нашу победу?..

Эти пять дней войны заставили посмотреть на нее с иной стороны. Тяжелой, страшной, шокирующей. Первое потрясение было такое сильное, что стоит закрыть глаза, и вспоминается первая увиденная кровь этой войны. Это была кровь женщин, кровь детей.

Молодая женщина с серым лицом и пустыми глазами, на руках мертвый ребенок, рядом балка, из-под которой ноги в сандалиях, белые чулочки до колен...

Не бывает войн без жертв. Но не должна на них литься невинная кровь. Недолжна...

'Эта война против всего народа. Война тотальная. Война на физическое и моральное уничтожение советских людей'. Вновь эти мысли из глубины. Но этот некто прав. Невероятно, но прав. И имеется пример. Вчера допрашивали пленных. Пленные отвечали на вопросы охотно. Все твердят одно — русским все равно капут, германские непобедимы. Но больше удивил эсесовец Вальтер Гердер — ротный командир дивизии СС 'Викинг'. Этот уверенный в себе немец убеждал всех сдаться в плен, лично ему. Утверждал, что сопротивляться доблестной германской армии бесполезно и нецелесообразно. Что через месяц германские войска возьмут Москву...

Затем Гердер начал излагать преимущества нордической расы. Что все неполноценные народы будут истреблены. Лишь немногие останутся служить высшей расе. И только немцы будут решать их судьбу...

Тут командующий корпусом решил снять комбинезон — душно было, и немец узрел звезды на рукавах и петлицах. Высокомерность и спесь с него испарились. Эсесовец вытянулся в струнку и, задрав подбородок, начал отвечать на вопросы быстро и громко. Мгновенная метаморфоза только добавила неприязни. О боевых действиях эсэсовец знал мало. В конце он вновь принялся за свое: 'Через месяц с Красной Армией будет покончено. Всех евреев, коммунистов и комиссаров расстреляют. Это будет, не сомневайтесь, господин генерал, сдавайтесь!'

Будет нация господ и нации рабов? От нахлынувшей неприязни и отвращения все буквально кипели, и эсесовца решили отправить в штаб фронта от греха, ибо руки чесались пристрелить это дерьмо. Пусть в штабе изумятся такой наглостью, и сами решают — что с таким делать.