Как становятся предателями (Хрен С Горы-3). Основной файл

Как становятся предателями

(Хрен С Горы-3)

— Я вовсе не предатель, — с достоинством произнес бывший шпион, которого носят с собой. — Я просто перешёл на сторону сильных и справедливых.

С. Ярославцев "Экспедиция в преисподнюю"

Глава первая

В которой герой узнаёт, что один из подчинённых бравого палеовийского капитана частично выполнил его угрозу, другой неожиданно оказался хитрее, чем можно было предположить, а господин вохейский посол упрочнил свою репутацию.

Летинату Патихики стоял предо мной навытяжку, боясь пошевелиться. Мундир, чей дизайн внаглую стырен с палеовийской формы, сидел на молодом офицере как влитой, коричневые глаза, миндалевидные, как у доброй половины папуасов, вытаращены навыкат. По щеке течёт струйка пота, затекая за воротник, однако мой подчинённый старательно игнорирует проистекающее от того неудобство. Но, несмотря на полное соответствие внешнего вида недавно введённому "Временному Уставу", лейтенант заметно нервничает. Будь его воля, выпускник Обители Сынов Достойных Отцов предпочёл бы вообще оказаться подальше от великого и ужасного Сонаваралинги-таки. Я же молчал, думая свои мысли, в которых судьба покрывающегося сейчас холодным потом начальника тинпаусской тюрьмы для пленных тюленеловов находилась далеко не на первом месте. Если честно, сейчас меня меньше всего заботил вопрос: награждать героя недавнего захвата вражеского корабля или, наоборот, обрушить на него лавину начальственного гнева.

Но поскольку порядок есть порядок, начать стоило с неприятного — для бедолаги Патихики. Вашему покорному слуге то "снимать стружку" с подчинённых дело привычное. Причём я ведь не зверь какой-то — "огребаются" у меня исключительно за реальные прегрешения. В данном случае, конечно, главный "грех" отнюдь не на юном лейтенанте. Комендант тюрьмы только способствовал ему, причём отнюдь непреднамеренно. Но вину свою чувствует, паршивец — и хорошо хоть хватило ума самому покаяться Сонаваралинге-таки в допущенной служебной халатности, приведшей к весьма неприятным последствиям. И, судя по всему, совершенно правильно понимает, что успех в одном отнюдь не снимает с него вины за другое. Потому как то, за что Патихики следует похвалить, или даже наградить — всего-навсего результат добросовестного выполнения им своих должностных обязанностей. А допущенный промах проистекает из слишком вольного понимания службы.

Признаться, обе новости, сообщённые в последнем письме летинату, привели меня в изрядное замешательство. Так что пару дней пришлось потратить на обдумывание. Благо, время на это имелось — ибо произошедшее не требовало принятия срочных мер.

Бравый до борзоты капитан "Далекоплывущего" во время моего первого с ним знакомства обещал поиметь в разных позах всё население Пеу-Даринги: от бойцов тинпаусского гарнизона, пленивших его с командой, до местного правителя (пол коего тюленелов в тот момент не знал).

Но если господин Игдай Дагбу попусту сотрясал воздух, подлейтенант Ипаль Шитферу предпочёл действовать. Впрочем, сугубо гетеросексуальная ориентация, несломленная многолетним пребыванием сперва в палеовийском аналоге нахимовского училища, а затем и во "взрослом" офицерском учебном заведении, налагала ограничения в выборе объектов, в отношении коих молодой механик мог претворить в жизнь угрозы своего командира. А нахождение в "спецзаведении для иностранных гостей" ещё больше сужало круг возможных жертв — до одной единственной.

Да и то, здесь на помощь заключённому пришёл Патихики, вздумавший привлечь, по папуасской извечной моде, в качестве тюремного персонала свою двоюродную сестру, которая с родителями обитала в Мар-Хоне. Изначально моими планами никаких женщин в обслуге пенитенциарного учреждения не полагалось. Но кто-то же должен кормить и обстирывать как заключённых, так и охрану. Вот лейтенант и пристроил родственницу, которая, кроме обязанностей прачки и кухарки заодно ещё секретарские функции при нём выполняла — благо письму и чтению научилась в мархонской школе, а вохейский худо-бедно усвоила в общении с чужеземными торговцами и мастерами.

Обнаружившиеся среди палеовийцев тенхорабиты стали первыми, но далеко не единственными из пленных, согласившиеся сотрудничать с нами: когда сидишь в тесной и вонючей камере, а твои товарищи получают свободу передвижения в обмен на согласие помочь дикарям разобраться с техникой и оружием, волей-неволей начнёшь задумываться — а не послать ли к морским чертям присягу и верность Родине. Моим распоряжением посещать оставшихся в тюрьме сослуживцев с гостинцами с воли Токиту и Утдаю не препятствовали — не больше пары раз в неделю, принося с собой чисто символическое угощение. Как результат, ещё трое моряков решились перейти на сторону добра.

Остальных из рядового состава же как-то само собой стали привлекать к разного рода работам, чтобы не сидели задарма. А в качестве поощрения Патихики обеспечивал им дополнительный паёк. Причём не возбранялось пленным, к тому времени освоившим папуасский язык на уровне "я копать — ты давать еду", подрабатывать дополнительно в частном порядке — главное, чтобы с охраной делились. В общем, атмосфера в тюрьме воцарилась довольно расслабленная. Разве что офицеров держали более-менее в строгости, по-прежнему регулярно дёргая на допросы и не выпуская лишний раз даже на прогулки.

За одним исключением: с Ипалем Шитферу свежеиспечённый лейтенант предпочитал беседовать самолично и довольно часто. Долгие годы хозяева натаскивали двух щенков на врагов своих государств, но когда те столкнулись друг с другом, любознательность взяла верх над недоверием и вбиваемыми в юные головы представлениями о долге. Какое-то время ушло на обычные при знакомстве с чужаками ритуальные телодвижения и "взаимные обнюхивания", но как-то само собой общение молодых офицеров, незаметно для них самих, превратилось из вопросов-ответов по утверждённому начальством списку в непринуждённые разговоры обо всём на свете: от палеовийской техники до туземных приёмов рыбалки и от сравнения нравов, царящих в закрытых училищах Пеу и Эрехеэ, до обсуждения девиц, с коими доводилось общаться обоим собеседникам.

И также естественно, на правах присутствующей на допросах секретарши, к дружеским беседам между новоявленными приятелями подключилась кузина Патихики по имени Мигарими. Ну и в условиях послабления режима содержания от посиделок втроём оставался всего один шаг до общения палеовийца с девушкой наедине.

Вот что значит — оставить моих папуасов без присмотра. У меня дел государственных выше крыши, у Тагора с Шонеком — Обитель Сынов Достойных Отцов. В общем, "птенцы гнезда Сонаваралингова" оказались предоставлены сами себе. Просто удивительно, как при царящих в тюрьме расслабленности с благодушием пленные не ухитрились устроить массовый побег с освобождением находящихся на "строгаче" офицеров. Уж точно это не заслуга Патихики. Такое ощущение, что для рядовых тюленеловов находиться в плену, особенно когда им стали позволять шляться по Тин-Пау с окрестностями в поисках подработок, было, чуть ли не лучше, чем служить родному Палеове. А что — от хреновой кучи работ по обслуживанию изношенного корыта избавлены, от вахт, наказаний со стороны командиров — тоже; под ногами — не качающаяся палуба "Далекоплывущего", а твёрдая земля; кормёжка состоит не из надоевших консервов, окаменелой солонины и потерявших вкус сухарей и каменных галет, а из свежих корнеплодов с прочими овощами да рыбы. Что до Ипаля Шитферу, то его поведение, как понимаю, определял возрастной спермотоксикоз: какая, на фиг, свобода, когда есть доступ к женскому телу....

Пауза, кажется, несколько затянулась....

-Давай сюда эту твою родственницу, пострадавшую от коварного соблазнителя — распоряжаюсь Патихики.

Девица как девица — молодая, смазливая. Живот ещё не выпирает. Чем-то на Таниу похожа. Так, наверное, моя бывшая любовница лет пятнадцать или двадцать назад могла выглядеть. И, что самое характерное — на невинную жертву совращения не сильно похожа. Ещё не известно, кто кого в этой парочке соблазнил.

"Значит, ты и есть Мигарими?" — спрашиваю, придавая голосу максимум суровости.

"Да, Сонаваралингатаки" — пищит девица совсем тихо, потупив взор в пол.

"Ты понимаешь, что опозорила весь народ Пеу-Даринги?!" — повышаю голос. Кузина лейтенанта молчит недоумённо и испуганно. А я продолжаю: "Твои предки на Той Стороне сейчас плюются от отвращения! Лечь под грязного тюленелова! Они убивали наших людей! А ты!!!!" — обрываю патетическую речь на полуслове. Переведя дух, говорю: "Свободна. Ведите этого... Ипаля".

Да уж.... Одного взгляда на палеовийца достаточно понять: кто тут коварный соблазнитель, а кто — несчастная жертва.... Интересно, у него хоть женщины до молодой папуаски были? Хотя, вряд ли в момент самого соблазнения кто-то из этой парочки чувствовал себя несчастным.

Долго и пристально разглядываю чужеземца. Тот уже в курсе, кто такой Великий и Ужасный Сонаваралингатаки, потому заметно нервничает под моим взглядом. В принципе, можно понять, почему завязалась дружба между пленным лейтенантом и его тюремщиком, равно как и случившийся роман с Мигарими. Тёмно-кофейного цвета лицо палеовийца не обделено признаками интеллекта. И хоть не по себе парню стоять перед самым жутким типом среди местных дикарей, но старается не показать страха. В общем, приятный молодой человек.

Если честно, даже какую-то жалость к тюленелову ощутил. И тут же начинаю гнать её прочь: прости, мальчик, ты, наверное, хороший, но у меня целая страна, которую нужно готовить к вторжению твоих соотечественников. И вообще, будешь в следующий раз думать, прежде чем кого-нибудь "ипать".

"Ты обесчестил дочь Пеу-Даринги" — мрачно начинаю речь — "За это полагается наказание. И тебе, и беспутной девке". Надо же: похоже, щенок больше боится за подружку, чем за самого себя — вон как дёрнулся когда речь о ней зашла. Значит, от этого и будем танцевать.

"Она отдалась врагу своего народа" — продолжаю — "Оскорбила предков и духов-покровителей" — эффектная пауза для нагнетания обстановки.

-Господин, Мигарими не виновата! — выпалил испуганный палеовиец — Это всё я!

-Похвально — говорю — Что ты, как настоящий мужчина, готов взять всю вину на себя. Вот только подруга твоя сама во всём призналась, что добровольно с тобой блудила. Так что наказывать придётся вас обоих.

-Я готов принять любое наказание, господин, только не трогайте Мигарими! — с горячностью говорит Ипаль.

-Любое, говоришь? — усмехаюсь уголками губ.

-Любое! — подтверждает подлейтенант с мрачной решимостью.

-Вот тебе моё наказание — и добавляю, стараясь выговаривать как можно чётче, пару фраз на вохейском.

Тюленелов смотрит на меня с ужасом. Извини, парень, понимаю, что поступаю с тобой жестоко, и виноват ты только в том, что случайно впутался в политические игрища взрослых дядь. Но у меня целая страна, которую нужно защищать. А у тебя всего лишь любовь-морковь.

-Даю тебе на раздумье времени до завтрашнего рассвета. Не примешь моё предложение, твоя подружка пойдёт на корм крабам. Уведите его.

-Сонаваралингатаки — обращается ко мне Патихики, когда мы остались одни — Ты действительно готов казнить мою сестру, если тюленелов не согласится предать свою страну?

-Да — отвечаю своему лейтенанту. И понимаю в этот момент, что готов в данный момент на всё, вплоть до убийства девчонки, всего-навсего оказавшейся слабой на передок.

И добавляю: "По-хорошему стоит тебя убрать с места начальника тюрьмы. Да заменить некем. Остальные ничем не лучше. Ты-то хоть уже прибрёл какой-никакой опыт. Ну и после своего промаха, надеюсь, будешь впредь осторожнее и ответственнее". Молодой сунуле молчит, виновато насупившись. А я продолжаю: "Скажи спасибо, что Шитферу воспользовался твоей безалаберностью всего лишь, чтобы обрюхатить твою сестру. А если бы он захотел сбежать? Да задумай он такое, не только сам бы бежал, но и всю команду бы освободил. И корабль свой вполне мог бы отбить. Так что принеси жертву духам предков в благодарность за то, что он такой же сопляк, как и ты, и думает только о девках. На будущее: строгость содержания пленных усилить, чтобы тюленеловы не шлялись почти свободно по Тин-Пау и окрестностями. А о повышении в должности можешь забыть на ближайшие пять дождей".

В принципе, лейтенанту этой нотации вкупе с перспективой казни родственницы вполне достаточно. Потому перехожу ко второму пункту: "Давайте тащите сюда Айтота Тари. При допросе разрешаю применять к нему силу, если вздумает запираться".

Старший штурман "Далекоплывущего" был доставлен буквально через пару минут в сопровождении широкоплечего бойца из "макак". Патихики занял обычное "следовательское" место за столом, тюленелова усадили тычком на табуретку напротив, охранник стал у него за спиной. Я же пристроился сбоку на лавке.

"О чём ты, Айтот Тари, говорил четыре дня назад с посланником Повелителя Четырёх Берегов Великого Вохе господином Мудаей-Хитвой, посетившим тебя?" — задаёт первый вопрос лейтенант. Палеовиец долго молчит, потом выдаёт: "Он спрашивал о том, не слишком ли стеснённые условия в тюрьме".

-Это был пятый визит вохейского посла сюда. И четвёртый разговор между вами. И всё время обсуждали только условия, в которых вы здесь содержитесь?

-Ну... не только — осторожно отвечает тюленелов.

-О чём ещё? — не повышая голоса, продолжает выпускник Обители Сынов Достойных Отцов.

Штурман молчит.

"Может быть, о том, чтобы посол передал некое письмо?" — бросает лейтенант в лицо палеовийцу, подавшись вперёд через стол — "Вы с Мудаей-Хитвой думали: дикари глупые, как дети малые. Ошиблись! Все ваши разговоры с послом внимательно слушали люди, знающие вохейский. И нам прекрасно известно, о чём вы там говорили. В том числе и о содержании письма. От тебя, тюленелов, требуется, чтобы ты сейчас повторил, как можно подробнее, о чём шла речь".

Повинуясь моему сигналу, боец-конвойный резким махом руки снёс штурмана с занимаемого им стула, потом рывком поднял палеовийца на ноги и нанёс серию чувствительных, но не очень опасных ударов по корпусу.

"Это, чтобы ты понял, что никто с тобой шутить не будет" — пояснил Патихики пленному — "Ты должен понимать: ты скажешь всё, что нам нужно. И только тебе самому выбирать: начать говорить сейчас и добровольно, и сохранить в целости здоровье, или же заговорить чуть позже, когда ты превратишься в мешок из отбитого мяса и ломаных костей".

-Хорошо — после небольшого раздумья согласился Тари — Спрашивайте, что вам нужно.

-Итак — начал начальник тюрьмы — Кто из вас первым предложил передать палеовийскому представителю в Вохе сведения о "Далекоплывщем-11" и экипаже через Мудаю-Хитву?

-Я — без заминки ответил штурман — Но только после того, как убедился в том, что вохеец готов помочь....

Айтот Тари продолжал говорить, торопливо отвечая на вопросы лейтенанта Патихики, а мои мысли были уже далеко от Тин-Пау. Признаться, этот тюленелов на пару с бывшим гвардейцем сумели меня удивить: первый тем, что едва не преуспел в подаче весточки своим соплеменникам, а второй — лёгкостью, с какой пошёл на предательство в отношении и союзников, и собственной страны. Причём если пленный офицер в своей попытке сообщить домой о судьбе корабля не вызывал у вашего покорного слуги особых отрицательных эмоций, скорее даже наоборот, определённое уважение за находчивость и настойчивость, то Мудая в моих глазах упал ещё ниже. Мало того, что дурак, так ещё и изменник. И, самое занятное, совершенно непонятно — чего этому клоуну не хватало. Ну, это, пожалуй, его личное дело. Меня же теперь интересует, как воспользоваться обнаружившимся предательством господина посла.